Опекун для юной девы

- Скажи, теть Люсь, а дети… девочки – они с какого возраста обычно готовить умеют?
   - Да от родителей обычно зависит, кто как поставит, - она лишь пожала плечами, роясь в шкафчиках в происках каких-то продуктов. – Кто со школы прекрасно готовит, а кто до пенсии «мама, приготовь». Но это – если мама под боком, а так – жизнь заставит, всему научишься.
   - Последнее радует.
   - А ты уже и готовить за нее собрался?
   Промолчал. Нет, если она умеет – это здорово, если этому можно научиться – тем более неплохо. Потому как ресторан три раза в день – это не только дорого, это еще и безумно долго.
   - Вот не пойму я тебя, Артемка… - вздохнула между тем тетя Люся. - Ты чай-то пей, что сидишь?.. Хороший же ты парень. И чуткий, и отзывчивый, и заботливый. А в личной жизни у тебя при этом такой бардак. Из тебя же муж получится замечательный, отец… Неужели никогда не хотелось?
   - Хотелось, почему ж нет. Каждому, наверно, хочется. Вот только выходит не у многих, - он почти забыл, что для нее он только Артем. Позволил себе поддаться воспоминаниям. Вторая бессонная ночь? Или девочка, спящая у него в квартире? – Знаешь, она была старше меня. Ненамного, но…Приезжала к нам в гости, и все говорила: «Вырастай, Арик, будем с тобой детей делать. У нас с тобой непременно красивые дети получатся». Я вырос. Да только не вышли у нас дети. Не родились… А вот с другим у нее получилось. Я рад, конечно. За них. За себя – не очень…
   Он только годы спустя осознал: ей нужен был только ребенок, от кого – не важно. Кто сможет. Панический страх не родить… А он не хотел – с кем выйдет. С ней – хотел. Когда-то. В той, прошлой жизни. Но старой человеческой женщине говорить об этом уже не стал. Не человеческие это проблемы. Они своих детей нерожденными убивать пытаются, им не понять…
   - Она тебе изменила, и ты теперь изменяешь каждой? – тетя Люся и не поняла. – Разве ж это выход?
   - Изменяю?.. – он задумался, отпил чаю из чашки. И тут же закашлялся, и был вынужден кинуться к раковине, чтоб выплюнуть омерзительную жижу. – А вот скажи, теть Люсь, - беря с полки чистый стакан и наливая туда воды из крана, продолжил он. – Если я буду жить с этой девочкой в одной квартире. Просто жить – без любви, без секса. То станет ли она считать изменой, если я буду звать к себе на ночь подруг?
   - Если ты ей ничего не обещал – нет, конечно. Особенно, если сама она к тебе равнодушна. Что чай, прям настолько негодный?
   - Нет, что ты. Поперхнулся. Да и горячий слишком.
   - Да, ладно, остыл давно, не юли… Только, Тём, - вернулась она к разговору, - ведь и уважать тебя девочка не будет. Бабник – это среди мужиков круто, юные девы такого не ценят. А если однажды ты в нее влюбишься – не поверит ни единому слову. Насмотрится, как вылетают из твоей жизни те, кто купился на твои сладкие речи.
   - И с чего я должен в нее влюбляться?
   - Привязчивый ты у меня, Артемка. Сам это знаешь. Вот потому и гонишь всех своих «потенциальных». А ее тебе как прогнать? Мама не велела. Привяжешься. А там и до любви недалеко. Мама-то не зря тебе девочку сосватала. Надеется ведь, что, наконец, остепенишься. Внуков, наверно, давным-давно хочет.
   Мама. Его настоящая, непридуманная мама, страстно хотела лишь одного: чтоб ее Арик хорошо и полноценно питался. Голод, пережитый ими в его детстве, стал ее вечным кошмаром: ей все казалось, ему не хватило. Тогда, в детстве, когда идет активное строительство всех органов и систем организма, ему не хватило каких-то полезных веществ, они питались тогда слишком мало, слишком нерегулярно, и еда слишком часто бывала ниже всякой критики. Ей казалось – он навеки теперь в группе риска, его иммунитет слишком слаб. И не важно, что он не болеет… Это она настояла, чтоб он учил язык и специализировался на куратора. И радовалась, когда он сообщил, что хочет совсем переехать к людям. Здесь есть еда для ее мальчика. Хорошая, качественная еда. А внуки… нет, с ними надо делиться…
   
   

***

Аня проснулась ближе к полудню. Отдохнувшая, выспавшаяся так, как это можно только в каникулы, когда точно знаешь, что спешить тебе некуда: ни сегодня, ни завтра, ни еще много-много ясных солнечных дней. Чуть понежилась, зарывшись носом в подушку, вдыхая идущий от белья сладковатый аромат сандала с едва ощутимой дымной горчинкой на конце. Аромат был тонкий, едва уловимый. Как от подвески сандалового дерева, что привез ей когда-то из Индии дядя Леша. Сначала аромат, источаемый фигурно вырезанным кусочком дерева, казался ей очень ярким, насыщенным, но с годами словно выветрился, истерся, и приходилось принюхиваться, поднося подвеску к самому носу, чтобы вновь ощутить знакомую сладость, приправленную туманным привкусом экзотики. Вот как сейчас, хотя подвеска давно потерялась, а белье… чужое!
   Она вздрогнула, резко садясь на кровати и нервно оглядывая комнату. Из огромного зеркала, занимавшего почти всю стену в изножье, на нее смотрела встрепанная девушка в сползшей с одного плеча безразмерной футболке. Футболке столь же чужой, как и это постельное белье непривычного салатового оттенка, и вся эта комната, залитая ярким солнечным светом…