Опекун для юной девы

- Но, Алексей Викторович, - Татьяна, старший бортпроводник рейса, тихонько тронула его за локоть, - мы не сможем сделать чай, кухонное оборудование вышло из строя.
   - Оно либо уже работает, либо заработает в течение пары минут, - успокоил ее Ковригин. И вновь обернулся к пассажирам. – Так же меня просили сообщить вам, что пока вопрос о нашем юридическом статусе в этом государстве решается, покидать самолет никому не позволят. Поэтому ближайшую пару часов придется, видимо, провести здесь.
   - А почему ничего не видно в иллюминаторы? – в него тут же полетели вопросы.
   - А мы правда стоим на земле?
   - Ну вы же самолет покидали!
   - А что там, вокруг?
   - А вы видели монстров?
   - А они правда люди?
   - Нас всех убьют?!! – самый громкий, самый надрывный.
   
   

***

Он появился и не через час, и не через два. Позже. Много позже. И чай был весь выпит, и булочки съедены. И попы нещадно болели от бесконечного сидения, и языки – от бесконечного выдвижения версий их дальнейшей судьбы. Кто-то даже спал, хотя – удивительно, как мог этот «кто-то» иметь столь крепкие нервы.
   До него никто из местных в самолет не поднимался. И версий на тему, как выглядят эти самые «местные» выдвинуто было немало. А он – молодой, высокий, черноволосый, в самом обычном костюме и при галстуке – был как-то слишком уж прозаичен, его и заметили-то не сразу. Однако именно от него пришло, наконец, разрешение, покинуть ненавистный самолет. Правда, пока не всем.
   - Ситуация, в которую вы попали, не простая, - спокойно пояснил он измученным ожиданием пассажирам. - А потому мы поступим следующим образом. Сейчас все взрослые совершеннолетние пассажиры приглашаются на информационное собрание, которое состоится в помещении местной военной базы. Там мы подробно обсудим с вами сложившуюся ситуацию, а затем вы сами уже решите, что и в какой форме вы будете рассказывать своим детям. Прошу на выход.
   «Дети», особенно старшего возраста, недовольно зашумели:
   - Почему только им? Говорите всем! Мы тоже имеем право на полноту информации!
   - На что вы имеете право, знают ваши опекуны, или те, кто временно выполняет эти обязанности, - спокойно возразил черноволосый. – Я ваших законов не знаю, и решать за ваших руководителей не намерен. Поэтому пока – будет так, как я сказал. Пожалуйста, взрослые, выходим, не задерживаем остальных.
   Взрослые ушли. Дети остались. К счастью, на этот раз ждали недолго. Уже минут через десять в салон вошла стюардесса, и пригласила на выход подростков шестнадцати и семнадцати лет. По ее словам, местные власти предоставляли для ожидания гостиницу. Вообще, это было странно. За прошедшие минуты никакого собрания провести бы никто не успел, решения принять, основываясь на полученной информации – тем более. И вообще, на выход, прежде всего, следовало бы отправлять малышей, им сидеть и ждать сложнее…
   Но взрослых не было. А подростки указанной возрастной группы радостно спешили покинуть самолет.
   
   

***

- И все же я вынужден настаивать, Владыка, - в голосе говорившего мешались почтительность и непреклонность.
   - А скажи ты мне честно, Риньер, вот лично тебе – оно зачем? – удобно откинувшись в кресле, Владыка протер глаза. Все же в очках они уставали. Или дело тут было не в очках. Ведь раньше он носил их практически целыми днями. А теперь… А теперь, видно, спать надо было чуть больше, чем пара часов в сутки. Но днем у него были дела. А ночью… А ночью дела были тоже.
   И вот теперь уже вечер, а он рассчитывал попасть домой до заката, летние ночи и без того слишком коротки. Надо уже заканчивать эту эпопею с очередным заблудшим самолетом. Но подчиненные сегодня просто в ударе. Они бы такое рвение по делу проявляли. А то такая инициативность, словно, бедные, от скуки маются, чем и занять себя не знают.
   - Вот лично мне… – говоривший задумался. – Лично мне их всего лишь жаль, Владыка. Они дети, и они заслуживают хотя бы шанс… Хотя бы завершить свое детство.
   - Все дети остались в самолете, куратор, - в голосе Владыки сквозило явное раздражение. – И в течение получаса отправятся в аэропорт назначения с призами и подарками. Что само по себе не здорово, потому как этот акт доброй воли люди сочтут не более, чем слабостью. И дальше мы будем вынимать из «паутины» случайно залетевшие туда самолеты, нашпигованные детьми и всевозможными приборами слежения, по две штуки в неделю. А скорее всего и по три. И тогда эти самолеты-шпионы нам придется взрывать прямо на границе. И прямо вместе с детьми. И вы будете сидеть и шептать по углам, что Владыка слишком жесток, или слишком безумен.
   - Я все понимаю, Владыка, но все же шестнадцать… Это слишком мало, чтоб считаться взрослым. Мы сами создавали эту страну, и сами создавали свои принципы, свои основы морали в отношении с людьми. И сами объявили, что до восемнадцати мы не трогаем. И если теперь мы будем отходить… вот совсем немного, по шажку… завтра мы сочтем, что и десять – вполне приемлемо.
   - Если этого потребует выживание нас, как вида, то и сочтем. А пассажиры вражеского самолета гражданами Страны Людей не являются, и, соответственно, гражданскими правами не обладают.