Прочь с Земли!

Аннотация:

Когда из обычной московской семьи вдруг уходит жена и мать, полюбившая другого мужчину – для мужа и детей это всегда драма. Даже если дедушка в этой семье – пришелец. Когда твой муж из профессионального лётчика вдруг превращается в шамана – это всегда трагедия для простой земной женщины, мечтающей о ребёнке и зеркале в ванной. Когда эти две истории, переплетаясь, накладываются на внезапную страсть между сталкером-физиком и охотницей на мамонтов – трудно предугадать, чем всё закончится. Наши дни и ХХII век, Москва. Путешествия во времени и во сне в Плейстоценовую эпоху.
   Приквел научно-фантастического романа Нины Запольской и Сержа Запольского «Две луны Мезозойской эры».
   

   Пролог

Смотреть было наслаждением.
   Для тех, кто не понимает… Видеть, как огонь пожирает то, что когда-то было создано тобой – это ни с чем не сравнимое наслаждение. Вот он и смотрел. И жар пламени обжигал ему лицо, и от огня дёргались веки, и корчились волосы, и липким потом покрывалось тело – и это было наслаждением.
   Генерал этого не понимал и опять надоедал ему:
   – Верховный, вы стоите слишком близко к огню. Это опасно.
   – Благодарю вас, генерал.
   Да, слишком близко… Но этот генерал просто не знал, что смотреть слишком близко – это удовольствие. Сначала генерал требовал от него приказаний, а люди его бросались искать источники возгораний, порывались что-то тушить и кого-то спасать. Сейчас к генералу опять подбежали с докладом, и тот натянул гермошлем, потому что не чувствовал удовольствия. Опять подошёл и рапортовал:
   – Верховный, радиоционный фон повышен. Наденьте хотя бы гермошлем.
   – Благодарю вас, генерал.
   Да, фон повышен… Но этот генерал просто не знал: когда ты смотришь, как горит терминальная хроно-камера, как полыхает её машинный зал, как в рое огненных светляков исчезает контейнтмент и плавится циркониевый блок, фон радиации и должен быть повышен – и это было радостью.
   Генерал этого не понимал в своей солдафонской ущербности и опять подступил к нему:
   – Верховный… Мать и дочь! Только прикажите!.. Мы ещё можем их спасти!
   – Благодарю вас, генерал.
   Да, мать и дочь… Но этот генерал просто не знал: главное достоинство пламени в том, что оно убирает последствия и ответственность. Когда проблема становится слишком обременительной – в топку её. И вот теперь он смотрел. И бездна адского пламени сжигала ему лицо, и билась кровью в висках, и жёстким оскалом корёжила рот – и это было ни с чем не сравнимо.
   И только когда наслаждение стало невыносимым, он повернулся к генералу. Приказал негромко:
   – Отзовите своих людей. Мы уходим… Благодарю вас, генерал.
   

****

Глава 1. Дед Морозов

Каждый раз перед Новым годом он поражался оптимизму этого народа.
   Как бы не было им плохо, но праздники они встречали в исключительном расположении духа, безудержно предаваясь веселью. Что происходило с ними потом – уже другой разговор. Но именно из-за новогодних праздников он и остался в этой стране, взяв себе фамилию «Морозов». В Канаде, конечно, тоже бывают и морозы, и снег, и в Финляндии, и на Аляске. Что уж говорить об Антарктиде? Но нигде никто так самозабвенно не растягивал зимние торжества, бурно отмечая даже странный праздник Старый Новый год.
   «Это ж надо такое придумать? Старый Новый год!» – в который раз подумал Морозов и улыбнулся – скупо, в усы.
   И вот, в эти предпраздничные дни, для семьи Морозовых и наступило время «прочь».
   Последней каплей стала внучка Леночка, которая пришла из школы в слезах: её не взяли участвовать в новогоднем спектакле, к которому она давно готовилась. Бабушка бросилась к ней с утешениями, а Морозов, только глянув на внучку, сразу понял, что дело тут не только в спектакле.
   Морозов любил внучку до умиления.
   Когда Леночка была совсем маленькая, то не могла запомнить отчество деда, которого бабушка звала в кругу семьи по-простому «Гаврилыч». Подражая бабушке, она кричала ему из детской, картавя и пришепётывая, как все дети её лет:
   – Говорилыч! Иди ко мне! Я соскучилась!
   После этого она появлялась в коридоре красная, сопящая от напряжения, со своим маленьким детским стульчиком, который был ей нужен, чтобы встать на него и дотянуться до щёк деда.
   Внук Борька, если был дома, поправлял сестрёнку громко, с насмешкой в голосе:
   – Горилыч! Деда зовут Горилыч! Или, лучше даже сказать, Горыныч!
   – Борька! Уши надеру! Твой дед – известный писатель, нельзя над ним смеяться! – откликалась из кухни супруга Шурочка.
   Она, вытирая руки полотенцем, уже спешила навстречу Морозову, чтобы расцеловать его.
   Если Борька не был занят уроками, он тоже подходил к деду поздороваться, по-своему, по-мужски. Такая звонкая перекличка близких, встречающих его дома, была очень дорога Морозову. И сейчас, когда Леночка уже выросла, он часто, с удовольствием вспоминал то время.
   Он женился на Шурочке, когда её сыну Михаилу, – Мише, – было уже семь лет. Своих детей у них с Шурочкой не было, и родившиеся впоследствии у Миши дети, – сначала Борис, а потом Леночка, – вызывали у Морозова чувство непередаваемой словами нежности. А познакомился со своей будущей женой Морозов в милиции.