Магнолия в твоём саду

На макушке её, будто грива солнечного скакуна, билось и взвивалось Негасимое Пламя, озаряя окрестные дома. По черепице крыш и брусчатке площади метались тревожные оранжево-красные отсветы, по стенам ходили зловещие тени. Обитель Света, мрак её побери. И как местные выдерживают эту свистопляску?
   Но и я хороша — из огня да в полымя. Сиречь в логово врага.
   До сих пор ламайский инквизиторий я видела только издали, а увидев, спешила проскочить мимо. Но когда на кону такие деньги, не то что страх — имя своё забудешь. Ещё бы его знать… Ха-ха!
   Для начала облетела здание кругом: застенок, как он есть. Нижний этаж — из серого, грубо обтёсанного камня с крохотными окошками-бойницами, два верхних оштукатурены и выкрашены белым. В угловом окне под самой крышей дрожал свет: лысый монах в грубой синей рясе, подхваченной бечевой, что-то писал за столом. Орден святого Цидьера. На мой вкус, эти ребята получше женаранцев. Всё-таки Соломон — один из них.
   Внутрь я пробралась через слуховое окно, на которое ревнители покоя и праведности то ли забыли, то ли поленились поставить стража. Забавно: ламайский оплот Света оказался защищён куда слабей, чем комната магистра Роша, а ведь он тут временно. Видно, здешние братья считали, что Недреманное Око над входом само по себе достаточный заслон. И не слишком ошибались. Я бы ни за какие коврижки сюда не сунулась. Но две тысячи динариев слаще коврижек.
   Первым делом прогулялась по инквизиторию сверху донизу. Заглянула через плечо полуночнику в синей рясе: он трудился над переводом "Диалогов о вечном" Святого Сервентина. Ещё трое братьев дрыхли в своих кельях: один — сильестранец, двое — цидьеринцы.
   Не потому ли магистр Рош остановился в трактире, а не здесь, хотя наверху пустовали четыре кельи? Все знают, что цидьеринцы, дающие обет бедности, не ладят с женаранцами. Но Рош как Страж Света мог заставить местных ходить перед ним на цырлах.
   Может, дело в том, что ламайские покойники спят на жёстких топчанах под колючими одеялами, а наш бравый сыщик любит пуховые перинки?..
   Гляди-ка, и стражники в караулке храпят в четыре ноздри. Вот что значит тихий городок. В сормасском Замке, небось, таких вольностей не допускают.
   Но расслабляться не стоило: инквизиторий есть инквизиторий. Тут и там приходилось обходить старых, полувыдохшихся стражей, караульных крикунов и ревунов, магические запоры, охранные печати, обереги, развешанные где попало. Нужные документы я отыскала далеко за полночь. Ящик, в котором они хранились, запирали два механических замка и один колдовской — защита от смертных, но не от привидения, которому ничего не стоит проникнуть, скажем, через заднюю стенку. А из-за Завесы Отражений можно читать бумаги в их призрачном образе, не тревожа оригиналы.
   Шаг — и комната превратилась в чертёж зодчего, выполненный светящимися чернилами на чёрной бумаге. Архивные стеллажи, ящики, шкафы, столы и конторки состояли из разноцветных контуров.
   Я брала листы из дела Сормасского потрошителя и развешивала их в воздухе один за другим.
   Вот портрет Анабеллы Мартен и справка о ней — копии бумаг из ларца Роша. Вместо листков со знаками древнефеддийской клинописи — словесные описания: "На руке выше локтя обнаружен глубокий порез длиной около трёх дюймов…" То же в протоколе осмотра тела Гораллия Сая Роддайна, только у него повреждён живот, а не лоб. В деле Томаса Майси значилось просто: "Множественные порезы". Ещё один Томас. Брадобрей, который заплатил тёмной ведьме за разорение соседа-цирюльника, потом струсил и донёс на неё инквизиторам.
   Ведьму приговорили к пятому кругу, а Майси отделался поркой и публичным покаянием. Его убили одиннадцать дней назад — раньше двух других.
   Читать протоколы было тошнёхонько. Нет, я догадывалась, что там найду: убийцу не зря прозвали потрошителем, а окаянник что-то бормотал о печени… Лекарь, который осматривал тела, полагал, что жертвы были ещё живы, когда преступник вырезал им потроха. У Анабеллы он взял печень, у Гораллия — правую почку, у Томаса — поджелудочную железу. А затем хладнокровно убил всех троих одинаковым способом: "нанеся удар острым кривым орудием в яремную вену".
   От сухих строчек веяло тёмным умыслом, жаждой крови и власти, зловонным ядом, разъедающим душу... сладким и мерзостным... Я встряхнулась.
   Из головы не шёл Майси, мелкая душонка. Вернее, его имя. Случайность, каприз судьбы — или зловещий знак? Что если со старым Томасом, моим Томасом, случилась беда, и пока я теряю время в надежде сорвать куш, ему нужна помощь...
   Наскоро просмотрев протоколы допросов свидетелей, я покинула инквизиторий так же, как пришла — через слуховое окно. И со скоростью голодного ястреба понеслась к дому Томаса.
   Мелькнула мысль, что стоило бы поискать в покойницком архиве. Вдруг старика забрали или хотели забрать, и ему пришлось бежать. Но это потом. Сейчас надо спешить! Росло чувство, что если промешкаю, не успею, совершится что-то ужасное…
   Город спал — ни огонька в окнах, ни дымка над трубами. Пургой мелась по улицам мелкая нежить, ища лазейки внутрь безмолвных человеческих обиталищ, на крыши выползали домовые духи — понежиться под луной и перекинуться словечком.