Ватсон

Нет, ты его не ждешь. Ты знаешь, что воскресающие мертвецы – не ложь, но правда эта – лишь для далеких библейских времен.

Ты его не ждешь, и уже не думаешь о нем. Потому что зябкая тень новой потери погружает тебя во тьму, в которой теряются, как испуганные дети, даже лучшие воспоминания. Мэри уже не спасти. Как же так, доктор? Не спасти. Стучит как пульс в висках: «не спасти… не спасти…»

Его ты тоже не спас.

Ты живешь, как и прежде. Что-то ешь на завтрак. Принимаешь рациентов. Разговариваешь с женой о пустяках, стараясь, чтобы лицо твое сохраняло беззаботное выражение. Но Мэри не обманешь. Она не только добра, как ангел, но и очень умна. Даже он это признавал.

Впереди удушающая пустота бессмысленных дней, затягивающая в себя пострашнее Гримпенской трясины. Твоя жизнь уже была такой после Афганистана. Медленно, мучительно, как палач, убивающая бессмыслица. Пока в нее не ворвался он – молодой, самонадеянный, яркий, ироничный, очень и очень живой детектив-консультант. Единственный в мире. Он взорвал болотную тоску щелчком тонких длинных пальцев… «Ватсон, это же так просто».

Зачем попался сейчас на глаза этот старый армейский револьвер? Не выстрелил, но ужалил, как гигантская ядовитая оса. И все вернулось – рев водопада в страшных снах, холодная и бесполезная ненависть к проклятому Мориарти… и ниточка надежды, совсем безумной: «Это же Холмс! Он обязательно что-нибудь придумает».

Нет. Не спасти. Ни жену, ни друга. И его ты не ждешь.

Проклятый револьвер.

Ты идешь прогуляться до Темзы. Смотришь в воду, достаешь свой пистолет... Нет, все совсем не так – этого ты даже в мыслях не сделаешь. Как не позволяешь себе отчаянно цепляться за исхудавшие руки Мэри, так же и не позволишь… Просто заносишь старое оружие над водой. А иначе, глядя на него, всегда теперь будешь слышать: «Ватсон, не забудьте захватить ваш армейский револьвер…»
Твои губы трогает легкая усмешка – на улыбку нет сейчас сил. Револьвер снова привычно оттягивает карман.

«Не забуду, Холмс. Я ничего не забуду».


Пустота пришла, и сразу заполнилась острой болью. Такого не было раньше, и это не то, к чему можно привыкнуть. Но придется, ты солдат. Вот только ты уже перестаешь понимать, зачем делаешь то или иное... Зачем идешь на Бейкер-стрит и смотришь на темные окна? Для чего читаешь и перечитываешь отчеты о нераскрытых преступлениях? Что тебе, в конце концов, за дело до убийства сэра Рональда Адера? Твой друг не явится с того света, польстившись на очередную хитроумную загадку. Ты его не ждешь.

Возвращаешься домой. Смешной старичок-библиофил, которого ты случайно толкнул, тащится за тобой следом. Зачем он тебе докучает? Он понятия не имеет, что видимость обычной, спокойной жизни дается тебе с кровью. На миг ты отворачиваешься от него…

Улыбка. Просто улыбка из той, прошлой жизни. На лице, таком знакомом. Он, порой холодный и недоступный, умел так улыбаться – сердечно, с мальчишеской искренностью. А где старик?.. Ах, Холмс, вы так всегда любили маскарад. Серый туман перед глазами. Почти небытие.

Сознание медленно возвращается. Куда, зачем? Что? Вкус бренди на губах. Белые тонкие пальцы со следами химических ожогов сжимают флягу…
- Слава Богу, вы очнулись! – его – его! – голос отдается где-то внутри звонким эхом. Радость как водопад – да-да, водопад, будь он неладен! – накатывает, смывая с мира темноту.

Друг смотрит на тебя. Серые глаза все еще полны тревоги, но губы снова улыбаются. Ты хватаешь его жилистую руку – она живая, теплая... Он помогает тебе подняться и вновь становится очень серьезным.

- Простите меня…
«За что мне прощать вас, Холмс? – думаешь ты. - Я всегда вас ждал».
Мироздание становится на место, кривизна выпрямляется, и с губ срывается новоприобретенная, яркая, единственная правда:

- Я вас дождался.