Пари. История 3. Деньги. Сделка

– Пойдем, – я встал, продолжая удерживать её пальцы и направился в сторону её дома, – поговорим по дороге. И заодно я тебя провожу.
   Надира лишь молча кивнула и, по прежнему не поднимая глаз, последовала за мной. И так же молча кивала, когда я озвучивал условия сделки. И послушно поклялась молчать, когда я вытащил нужный мне амулет. Лишь услышав об условиях пари и той роли, что будет ей уготована, девушка вдруг побледнела и до крови закусила губу. И стояла так не меньше пары минут. Неподвижная, застывшая, с закрытыми глазами и отчаянно бьющимся сердцем. Я слышал его удары даже на расстоянии пары шагов. А потом она открыла ставшие странно светлыми глаза и спросила:
   – Я уже не могу отказаться?
   – Можешь, – пожал плечами я, – я в любом случае не планировал скрывать от тебя что-либо или принуждать силой.
   – Ты просто меня покупаешь! – горько усмехнулась она.
   Я лишь молча пожал плечами. Ну да, покупаю. Но она по крайней мере получит хоть что-то. В отличие от остальных девушек. И если у той, что достанется Людвигу, ещё были шансы, то вот Петер в сочетании с правом на насилие был по-настоящему опасен. Во всех смыслах этого слова.
   – Мне можно подумать? – так и не дождавшись моего ответа спросила девушка, – хотя бы до завтра.
   – Можно, – согласился я. – Завтра в девять я уезжаю. Прикажу кучеру завернуть к твоему дому. Если надумаешь, жди меня у ворот.
   Девушка лишь молча кивнула и, не прощаясь, скрылась за калиткой. Мы оба знали, что она согласится. У неё просто не было другого выхода.
   

***

Надира
   Уснуть я так и не смогла. Лежала неподвижно, прислушиваясь к ровному дыханию спящей рядом сестры и изучая тени на стене, рожденные неторопливо крадущейся по небосклону луной и думала, думала, думала... О том, что если я соглашусь, уже завтра маме можно будет вызвать мага-лекаря и к концу недели она сможет встать с постели. О том, что после лечения брату больше не будет грозить вечная инвалидность, о том, что мы останемся жить в своем доме. Я снова и снова повторяла это и знала, что согласиться – правильно, и всё же... Ветер шевелил кусты за окном и из переплетений теней на меня смотрел отец. Строгие глаза, в которых поселилась мука, когда ему впервые сообщили о том, насколько тяжело прошли роды. Как он воспримет её поступок? Он, всю жизнь считавший, что честь дороже жизни. Всю жизнь учивший этому и их, своих дочерей. И если бы речь шла лишь о моей жизни, я не стала бы выбирать. Лучше уж умереть! Но мама... И братик... И сестрички... И дом... И вечное клеймо падшей женщины не только на мне, но и на всем роду. Смогут ли сестры после того, что я сотворю, выйти замуж? И как воспримет мама то, что я выкупила её жизнь своей частью? А необходимость лечь в постель с мужчиной, что не будет мне мужем? А лечь придется. Это господин покупатель обговорил отдельно. И не один раз. И не только в полной темноте, одетой в плотную ночную рубашку, когда мужчина имеет право лишь приподнять её край. Этого Адриан не сказал, но она понимала, что от любовницы ждут большего, чем от жены и не питала иллюзий. Луна скрылась за облаком и я повернулась на бок, плотнее натягивая на себя одеяло. Жизнь, круто изменившаяся после рождения брата снова делала невероятный кульбит, буквально выбивая почву из под ног. Согласиться? И обречь семью на позор, а себя на вечное одиночество после окончания контракта? Отказаться? И своими руками убить родного человека. Об этом сегодня не было сказано ни слова, но если прошло уже две недели с момента, когда нужно было проводить поддерживающие процедуры, а отец так и не вызвал лекаря, значит шансов нет. Как и денег. И имею ли я право решать такие вопросы сама?
   Если бы отец был дома, я пошла бы к нему. Не постыдилась! Хотя о чем это я? Если бы он был дома, я бы и вовсе не встретилась с этим человеком. Ведь не стал бы он предлагать отцу продать собственную дочь? Или стал? И что ответил бы ему папа? Я представила как породистое лицо превращается в кровавое месиво и на белую шелковую рубашку брызгают капельки крови и вскочила с кровати. Мне срочно требовался совет. И так как с мамой о подобном говорить было нельзя, а сестры были ещё слишком малы для подобного, оставался лишь один человек, к которому я могла бы обратиться.
   Нянюшка всегда спала чутко, так что стоило мне войти в комнату, как она вздрогнула и открыла глаза. Я на цыпочках подошла к её кровати и опустилась на пол, прислонившись спиной к кровати. Рядом в колыбельке тихонько сопел братик. Он был уже почти здоров, врачи обещали, что еще год и несколько десятков лечебных процедур и он полностью оправится. Но у нас не было этого года, просто не было!
   – Что, Надинушка? – ласково спросила пожилая женщина, вынянчившая и меня и всех моих сестер, а теперь заменяющая брату умирающую мать, – что, родная моя?
   И я прижалась щекой к её руке и затряслась в рыданиях. Молчать я больше не могла.
   Утро наступило слишком рано и совершенно внезапно. Кажется еще минуты назад было темно, и вот уже за окнами рассвело и дом постепенно начал просыпаться. А я всё никак не могла закончить свою исповедь.