Подписка! Владелица старинной усадьбы

Любителей бытового фэнтези с активной героиней и восстановлением усадьбы приглашаю в мою новинку!

Мне сорок. Я - попаданка. Судьба, не спрашивая, отправила меня в магический мир, подарив полуразрушенную усадьбу и голодных крестьяян. Теперь мне надо справиться с вызовами этого мира. А заодно объяснить одному надменному аристократу, что он совершенно не в моем вкусе.

Глава 1

Гостиная старой усадьбы встретила нас привычным унынием. Я сидела в своем обычном кресле у камина, в котором тлело всего несколько поленьев — экономили даже на дровах. Сквозь высокие окна с перекосившимися рамами лился бледный осенний свет, выхватывая из полумрака потёртый персидский ковёр, выцветший до неопределённого цвета, и потемневшие от времени портреты предков на стенах. Воздух пах пылью, старой древесиной и легкой сыростью — неизменный аромат запустения, против которого я была бессильна.
Передо мной, почти что навытяжку, стоял Джек. Мой управитель, крестьянин до мозга костей, но грамотный и честный, каких мало. В его руках дрожала потрёпанная папка с отчетами, и этот мелкий тремор выдавал его куда больше, чем обычно спокойное лицо. Я чувствовала, как узел тревоги затягивается у меня под рёбрами. Мы оба знали, что этот разговор не сулит ничего хорошего.
— Госпожа, — начал он, и его голос прозвучал глухо под высокими потолками. — Докладываю об итогах осенней страды и закладке припасов.
Я лишь кивнула, сжимая холодные подлокотники кресла. Внутри всё сжалось в ледяной ком.
— Зерно… Ржи намолотили сто двадцать мер. Ячменя — девяносто. Овса — сорок, — его слова падали, как камни в пустой колодец. Каждое число било по накатанной дорожке памяти, где хранились цифры прошлых, сытых лет. Сейчас было вдвое, нет, втрое меньше. Горло сдавило. — Картофеля выкопали двести мешков. Капусты засолили шестьдесят бочек...
Он продолжал, а я смотрела сквозь него, на потускневшее зеркало в позолоченной раме, где смутно угадывалось моё собственное отражение — сорокалетняя женщина с усталым лицом, в тёмном платье, сидящая в полуразрушенной гостиной, которой она не может управлять. Его голос стал фоном к моим мрачным мыслям. «Пусто. Всё пусто».
— И это все? — выдохнула я, и голос мой предательски дрогнул.
Мне стало жарко от стыда за эту слабость.
Джек опустил глаза, его пальцы сжали папку так, что костяшки побелели.
— Все, госпожа. Лето было холодным… дожди в самое ненадлежащее время… падеж… — Он замолчал, и эта тишина была красноречивее любых слов. Оправдания ничего не меняли. Меняли только пустые амбары.
Я откинулась на спинку кресла, чувствуя, как наваливается тяжесть, которую не сбросить с плеч. Усталость была такая, словно мне было не сорок, а все восемьдесят.
— Хватит ли нам до первой травы? — спросила я, уже зная ответ, но заставляя себя услышать его вслух.
Джек медленно, с неохотой поднял на меня взгляд, и в его честных, усталых глазах я прочла приговор.
— На людей, которые в усадьбе, — может, и хватит, если урезать пайки вдвое уже сейчас. Но на всех деревенских… и на подворье… — Он с силой кашлянул и покачал головой. — Нет. К февралю зерно закончится. Мясо — раньше. Будет голод.
Слово «голод» прозвучало негромко, но отозвалось в гостиной оглушительным эхом. Оно заполнило собой всё пространство между потертой мебелью и портретами благополучных предков. Оно висело в воздухе, густое, осязаемое, пахшее холодом и отчаянием. Я представила бледные, исхудавшие лица детей в деревне, пустые котлы над потухшими очагами. Это была не абстракция. Это была реальность, которая шла к нам неумолимой поступью.
Внутри всё оборвалось. Не было никакой магии, никакого спасительного заклинания, которое я могла бы шепнуть, чтобы наполнить амбары. Только я, эта протекающая усадьба и горстка людей, чьи жизни зависели от моих решений. Отчаяние подкатило к горлу горьким комом. Я сглотнула его, заставляя себя дышать ровно.
— Спасибо, Джек, — тихо сказала я, и в этот раз голос послушно прозвучал твёрже. — Я знаю, это не твоя вина.
Он молча кивнул, его плечи, обычно такие прямые, сгорбились под грузом беды, которую он принёс в этот дом, но виновником которой была не он.
Я поднялась с кресла и подошла к окну, спиной к нему, чтобы скрыть дрожь в руках. По стеклу, за которым лежал мой нищий, голодный мир, ползли первые редкие, холодные капли дождя. Зима. Она приближалась, и за ней тащилась длинная, тёмная тень голода.
— Созови старост завтра на рассвете, — сказала я, глядя на своё бледное отражение в запотевающем стекле. Женщина в окне смотрела на меня выцветшими, но твёрдыми глазами. — Будем думать. Искать выход. Сдаваться я еще не собираюсь.
Я сказала это больше для себя, чем для него. Вкладывая в слова всю оставшуюся волю, весь страх, превращённый в решимость. Ибо за моей спиной стояла не только старая усадьба с облупившимися стенами, но и жизни тех, кто называл меня госпожой. И это бремя было тяжелее любого «голодного» отчета.
Меня звали Виктория Андреевна Иртова. Сорокалетний менеджер среднего звена из города-миллионника, чья жизнь умещалась между стенами офиса и однокомнатной «хрущёвки» на окраине, доставшейся от родителей. ...