Крест ассасина. Ольга Погожева

            Ева фон Штрауб медленно шла вдоль торговых рядов, с интересом приглядываясь к разложенной на прилавках утвари. Крепкую плетёную корзинку она держала на весу, не заполняя её продуктами: намеренно тянула время, наслаждаясь прогулкой по оживлённой улице и видом привлекательных товаров, выставленных заезжими купцами. Гуго часто ворчал, что Акра из оплота христианства постепенно превращалась в сборище лавочников и жуликов, и что следовало бы поступить с ними так же, как Иисус Христос в своё время с торгующими в храме. Рыжий рыцарь даже ногами топал и сжимал огромные волосатые кулаки, показывая, как именно, по его мнению, Господь выгонял купцов из притвора.

            Брат ушёл из города на рассвете, и Ева не ожидала его до следующего утра: госпитальер взялся сопровождать группу паломников в Яффу, и не успел бы вернуться до вечернего закрытия ворот. Эту ночь ей предстояло провести одной, но леди Штрауб не испытывала по этому поводу никаких волнений. Гуго едва ли грозила какая-нибудь опасность, а значит, спать в снятых ими комнатах Ева могла совершенно спокойно. И это именно она настояла на том, чтобы брат согласился – денег за простое сопровождение платили немного, но теперь выбирать не приходилось: в ордене намечались раздоры, работы становилось всё меньше. От сложных заданий и дальних разъездов Штрауб отказывался сам: боялся оставлять сестру одну. С собой брать тоже не мог – Еве становилось хуже.

            Она скрывала от Гуго плохое самочувствие, как умела, но и брат не был слепцом: от него не укрылась ни одышка, ни кашель, ни общая слабость, навалившаяся на Еву тотчас, как они прибыли в Акру. Действие чудесной молитвы сэра Кая закончилось; она продолжала умирать.

   -   Финики! Шербет!!! – гаркнули ей на ухо, и Ева от неожиданности отскочила, прижимая руку к груди. Дышать тотчас стало тяжелее.

            Торговец сладостями прошёл мимо, а она поспешно ухватила край головного платка, чтобы прикрыть рот: рвущийся наружу кашель, как всегда, пришёл неожиданно.

            В Тире они нанимали женщину, которая ходила на базар и готовила еду – несколько раз в неделю. В Акре от такой роскоши леди Штрауб решительно отказалась. Если они приехали на Святую землю, чтобы скопить состояние, то требовалось сохранять деньги, а не тратить. Заниматься хозяйством она научилась ещё дома, в далёкой Германии; отточила нехитрое, но утомительное мастерство в походах и за несколько лет жизни в Тире. Самое нелюбимое занятие – готовка – осталось единственным, что Ева совсем не жаловала, однако примирилась и с ним, отказавшись от всякого рода прислуги – ради мечты Гуго вернуться домой богатым человеком, жениться и управлять своими землями со спокойной душой.

   -   Куда кашляешь, милейшая! – возмутился торговец, у лавки которого она остановилась. – Вон, все фрукты перепортила, э! Я всё понимаю, раскрасавица, но на товар-то зачем?! Кто его у меня теперь купит? Ну смотри, повсюду мокроту оставила! Что смотришь-то, уважаемая госпожа?! Оплати убытки!

            Ева с отчаянием вскинула глаза и тотчас вновь их опустила, едва не сгибаясь пополам от жесточайшего приступа сухого, выворачивающего кашля. Она редко выбиралась на базар в одиночку, и всякий раз Бог её миловал – уходила с покупками без происшествий, откашливаясь лишь на безлюдных улицах. Но в торговых рядах, под уничижающими взглядами купцов и простолюдинов, со злым торжеством наблюдавших, как из утончённой и возвышенной богатой госпожи она превращается в обыкновенную больную женщину, раздавленную немощью и обессилевшую от жестокого приступа, это случилось с ней впервые. Ева знала, как жалко выглядит, и ничего не могла с этим поделать. Да ещё лавочник кричал всё громче, толкая её в плечо:

   -   А ну, добрая госпожа! Фрукты-то попорчены тобой! Оплати товар по совести! Ну?! Ну, ну, - похлопал девушку по спине торговец, задержав там ладонь чуть дольше, чем требовалось, - вот так! Легче?! Теперь о деньгах, красавица…

            С громким треском накренившаяся тележка с фруктами завалилась на бок; столпившиеся вокруг лавки базарные зеваки с криками отскочили в стороны, отшатываясь от покатившихся по земле дынь и арбузов. Тотчас ловкие руки подхватили несколько плодов, и быстрые ноги унесли хозяев прочь от разгневанного торговца.

   -   Зато теперь, добрый господин, нечего и переживать за испорченный товар! – возвысился над толпой насмешливый голос, и Ева с изумлением вскинула глаза. – Есть в мире справедливость!

            Лавочник разразился грязными ругательствами, пытаясь спасти уцелевший товар и отнять фрукты у менее расторопных воришек, и громко воззвал к проходившей мимо страже. Про Еву он уже забыл, и девушка воспользовалась моментом, чтобы отступить за спины зевак и вынырнуть с другой стороны.

   -   В таком месте, в такое людное время – куда смотрит ваш ретивый брат? – раздался над ухом вкрадчивый голос.

   -   Гуго нет в городе, - пояснила на ходу леди Штрауб, стремясь уйти как можно дальше от места происшествия. Лишь остановившись через ряд от бесновавшегося торговца, Ева наконец развернулась лицом к лицу с улыбавшимся Сабиром. – Это вы перевернули телегу?

            Ассасин всем своим видом продемонстрировал полнейшее недоумение, и Ева невольно фыркнула, не удержавшись: как бы там ни было, а помощь Сабира пришлась весьма кстати.

   -   Спасибо, - поблагодарила с улыбкой. – Какая неожиданная встреча! Правда, тот бедолага теперь лишился всего дневного заработка…

   -   Ханзир, - презрительно отмахнулся ассасин. – Он своё возьмёт трижды. Кого обманет, кого обсчитает, кому выдаст гнилой товар за свежий. А с кого и так мзду стрясёт, за воображаемую порчу его давно забродившего винограда.

( араб. – свинья).

            Ева мучительно покраснела под пристальным взглядом бывшего проводника. Сабир наверняка видел больше, чем говорил, и её ухудшившееся самочувствие незамеченным для него не осталось. Как и невольная радость от встречи, которую она не сумела скрыть – слишком вовремя явился неожиданный спаситель, слишком ярко вспыхнули в знак признательности её глаза.

   -   Удивительно встретить вас вновь! – поспешно заговорила Ева, скрывая замешательство. – А где сэр Кай?

   -   Здесь, в Акре, - неопределённо кивнул за плечо Сабир. – И если вы позволите мне сопроводить вас, расскажу всё, что собирался, по пути. Я не тороплюсь, - предвосхитил её вопрос ассасин и улыбнулся.

            Ева кивнула в знак согласия, направляясь вдоль торгового ряда. Оказался ли Сабир тут случайно или искал её намеренно, сейчас было неважно: теперь, по крайней мере, ей не придётся тащить самой тяжёлую корзину, и она всё же прогуляется по соседним торговым кварталам – венецианскому, пизанскому и марсельскому – без малейших неудобств. С Гуго подобной роскоши Ева не знала никогда: брат шумно сопел, вздыхал, ругался вполголоса, а затем и вовсе разражался нетерпеливой бранью, требуя срочно разворачиваться в сторону дома и «прекращать пялиться на горы бесполезного шмотья».

            Сабир оказался невероятно терпеливым спутником. Стоял в стороне, пока она приглядывалась к товару, внимательно наблюдал за лавочниками, изредка вставляя замечание по поводу неоправданной цены и вступая с торговцами в короткие, жаркие, но продуктивные переговоры. В арабском квартале, где Ева покупала овощи и фрукты, хитрые купцы с лёгкостью обставляли белых покупателей, если только рядом с последними не находился не менее хитрый сородич. И то, как непринуждённо вёл себя на рынке многоликий ассасин, одновременно восхищало и пугало леди Штрауб.

Нельзя, невозможно верить человеку, который так разительно меняется, так сильно непохож на самого себя! А ещё хуже подсознательно верить ему, невзирая на доводы рассудка, объективную причину и абсолютно нерасполагающую внешность, когда ни благородство, ни красота, ни мужество, а один лишь холодный, расчётливый ум сквозил в каждой черте непроницаемого лица. Сабир казался Еве открытой книгой – вот только на незнакомом языке. Сколько ни читай, сколько ни листай доступные страницы, ни слова истинного смысла не понять…

   -   Куда теперь? – поинтересовался человек-загадка, вырывая леди Штрауб из омута путаных мыслей.

   -   Нужна ткань, - подумав, решила Ева. – И, пожалуй, всё.

   -   Тогда в любой из итальянских кварталов, - со знанием дела сообщил Сабир. – Тем более что и у меня есть книжный интерес у местных торговцев.

   -   Соскучились по литературе? – удивлённо глянула на спутника Ева.

   -   В книгах можно увязнуть на всю жизнь, - усмехнулся ассасин. – Незавидная судьба, учитывая, что сама жизнь как раз и проходит в это время мимо тебя. Нет; если я и возьму в руки какой-нибудь древний фолиант или свиток, то он должен содержать либо важнейшие сведения, либо открывать глаза слепцам на Истину.

   -   И как же вы узнаете, тот ли это свиток? – в свою очередь улыбнулась леди Штрауб. – Без чтения вы не найдёте свои… сведения.

   -   Определю по действию, какое он окажет на других людей.

   -   Оно может быть разным у каждого из них, - пожала плечами девушка.

   -   Именно поэтому я возьму лучших, - рассмеялся Сабир, заканчивая дискуссию: они подходили к широкой улице, выводившей их к пизанскому кварталу.

            Ассасин следовал за девушкой, словно тень – останавливался, когда она задерживалась у прилавков, разглядывал точёный профиль, скользил внимательным взглядом по тонкой фигуре, и вновь поднимал его к прекрасному лицу. Ева фон Штрауб переняла местные обычаи, покрывая голову широким платком вместо традиционного франкского убора, но тот не скрывал ни выбивавшихся из причёски светлых прядей, ни нежных черт открытого лица. И, пожалуй, не один Сабир задерживал на них взгляд.

   -   Эй, - позвали его на арабском негромко, но и не таясь. – Эй, слуга.

            Сабир взглянул на остановившегося рядом с ним знатного господина, за которым переминались с ноги на ногу двое носильщиков с огромными закрытыми корзинами. Судя по одежде, перед ним стоял купец или важный чиновник; рослый, полнотелый, но ещё не обрюзгший и не старый; с пышной вычесанной бородой, ниспадавшей на широкую грудь. Плотоядный взгляд скользил по остановившейся у прилавка леди Штрауб, разглядывавшей расписные тарелки бойкого торговца. Тот подсовывал «прекрасной госпоже» всё новые товары. Еве приглянулся набор цветных горшочков для запекания в печи, и по сожалеющему виду, с которым девушка не желала расставаться с утварью, стало понятно, что денег на покупку у неё не осталось. Не отчаивался и лавочник: сбивал цену, пытливо вглядываясь в раскрасневшееся лицо молодой покупательницы, разливался соловьём, нахваливая товар. Увлекшись, леди Штрауб даже не заметила, как упал с головы широкий платок, повис на хрупких плечах, явив миру каскад белоснежных волос.

   -   Денег хочешь, слуга? – продолжал тем временем незнакомец, не отрывая глаз от Евы. – По платью твоему вижу, мало платит тебе госпожа. Сколько возьмёшь за услугу? Козами, верблюдами или золотом – назови свою цену, а я не поскуплюсь. Но и меру знай, ибо какой там труд? Так, привести красавицу куда надо, или сказать, сколько в её доме слуг да охраны, и каковы порядки под их крышей, а уж дальше мои люди сами справятся. Главное – чтобы без криков и шума, понимаешь?

            Незнакомец обращался к нему спокойным, дружелюбным тоном, с лучезарной улыбкой, скользнув по Сабиру лишь раз быстрым да равнодушным взглядом, и не отрывая больше глаз от предмета разговора. Ева как раз подняла голову, ища отставшего спутника, и неуверенно улыбнулась, встретившись с ним глазами. Наглый купец даже говорить не перестал – знал, что чужестранка не разберёт из местного диалекта ни слова. Сабир коротко, не разжимая губ, улыбнулся девушке в ответ и осторожно отставил наполненную овощами и фруктами корзину в сторону.

   -   Решай скорее, слуга, сладенькая госпожа твоя вот-вот с покупкой определится…

            Удар вышел хлёстким, злым, яростным – снизу вверх, под челюсть – и опрокинул знатного господина навзничь. Сабир был ниже, стройнее, но и подвижнее тоже – прежде, чем ошалевший от боли и неожиданности незнакомец забарахтался в пыли, пытаясь перевернуться на живот, ассасин успел раньше – двинул тяжёлым сапогом под дых, развернул носком запрокинувшуюся голову.

   -   Это – моя женщина, сын шакала, - прошипел в разбитое лицо.

            Слуги с корзинами замерли на миг, а затем скинули с плеч поклажу и бросились господину на помощь. К удивлению ассасина, Ева пришла в себя от испуга раньше, чем он – от ярости.

   -   Бежим, Сабир, - ухватив его за руку, умоляюще шепнула она. – Стража идёт!

            Он быстро глянул в сторону, подхватил корзину и потянул девушку за собой, со злостью продираясь сквозь ряды окружившей их толпы.

Сказывалась усталость. Путь из Яффы в Акру показался втрое длиннее обычного. Кай всё же настоял на том, чтобы заехать за Аминой – а шармута, в свою очередь, не упустила возможность, с готовностью согласившись на предложенный крестоносцем план – пересидеть время до родов в христианском монастыре либо при Странноприимном ордене. В далёкое будущее Амина не загадывала, и бежала от настоящего без оглядки, спасаясь от расправы соседей и родственников мужа, уже поглядывавших в сторону оставшегося ей «незаконного» наследия – богатого дома. Сыновей Хасиму она так и не родила, и полноправной женой не считалась.

   -   Я паду в ноги госпоже Еве, - клялась арабка, спешно собирая вещи. – Денег у меня немного, но я не стану ей обузой! Я обучена чтению и письму, работать могу…

            Сабир наблюдал за сборами с невыносимым отвращением, размышляя о том, что вообще делает здесь, в окружении трёх спутников, интерес из которых представлял лишь один. Кай собирался в путь тотчас, как они устроили бы Амину и маленькую Джану, не желая терять ни минуты драгоценного времени. Сабир к его задору относился скептически: рыцарь мог быть сколь угодно богат духом, но израненное тело не позволит ему совершить подвиг немедленного перехода к окрестностям Хаттина.

            Они сняли комнаты в одном из окраинных кварталов Акры, и Сабир оставил Кая на попечение двух хлопочущих вокруг него женщин, пытавшихся угодить каждая по-своему. Девчонка ни на шаг не отходила от светловолосого рыцаря, разглядывала его с невыносимым восхищением и несуразной надеждой, стреляла ревнивыми взглядами в сторону Амины. Потеряв семью и родных, Джана намертво прилипла к одному из спасителей, не признавая ничьего другого присутствия.

            Кай переносил внезапное обожание с невероятным мужеством и стойкостью, но даже его терпение оказалось не безграничным.

   -   Разыщи Еву, Сабир, - попросил он тотчас, как они разместились в съёмных комнатах. – И поскорее!!!

            Ассасин был только рад выполнить просьбу. Вот только отлаженное колесо жизни, которое споткнулось о встретившегося на пути сэра Кая Ллойда, чем дальше, тем больше раскачивало хлипкую повозку его планов. Английский лорд Джон, затерявшийся в палестинских пустынях, стал первой сломанной спицей. Второй оказался Кай. Третьей должен был стать Крест.

            Сабиру не оставалось ничего другого, кроме как признать: в случае окончательного провала крест можно ставить не только на задании и статусе, но и на всей его жизни.

            И самое отвратительное заключалось в том, что он-то как раз держал главные нити событий в одной руке, второй удерживая ножницы на весу и никак не решаясь отрезать все концы сразу.

…Впервые в жизни Сабир сомневался. Даже когда он покидал отца, чтобы вступить в ряды ассасинов Шейха, он не колебался. Даже во время первого убийства его рука не дрогнула. Так почему, во имя всего праведного, он признал английского рыцаря другом?..

   -   Всё, - оглянувшись, позвала его леди Штрауб. – Никто нас не преследует, слава Господу! Можете отпустить мою руку, Сабир.

            Ассасин глянул на крепко зажатое в его пальцах тонкое запястье и медленно ослабил хватку. Ева тотчас высвободила ладонь, растирая кисть второй рукой.

   -   Ваше имя вам совсем не подходит, - с улыбкой произнесла она, качая головой. – У названного Терпеливым этого самого терпения – ни на грош!

            Ева рассмеялась, глядя, как изменилось при этих словах лицо ассасина.

    -   Должно быть, ваш батюшка ошибся, - с улыбкой продолжала она. – Вас следовало назвать Саир – Бурный. Видите, я немного разбираюсь в арабских именах!

Сабир неуверенно усмехнулся, покачал головой в восхищении.

   -   Наверное, тот человек сказал вам нечто совсем неприятное, - сменила тему леди Штрауб. – Я сожалею.

   -   А я – нет, - обрёл голос ассасин. – Разве только о том, что шайтан легко отделался.

            Ева вздохнула, но продолжать разговор не стала, желая поскорее закончить покупки и выбраться с людных улиц. Судьба сэра Кая беспокоила её всё больше – тревога, терзавшая девушку со дня расставания, по-прежнему не отпускала; наоборот, усиливалась, словно каждый шаг всё больше отдалял их друг от друга.

   -   Книжная лавка, - указала Ева на витиеватую вывеску. – Правда, тут куда больше книг на арабском, чем на франкском или английском. В прошлый наш визит в Акру мы с Гуго сюда заходили, правда, ненадолго…

            Сабир подавил усмешку, вспоминая шумного брата леди Штрауб. Сомнительно, чтобы рыжий гигант мог по достоинству оценить выставленные на продажу древние фолианты.

            Пожилой торговец привстал, когда они ступили внутрь небольшой лавки. Её отличие от прочих состояло в том, что весь товар был разложен по полкам внутри, а не снаружи.

   -   Господин ищет что-то особенное? – обратился он к Сабиру, не сразу заметив за его спиной очаровательную спутницу. – Или я могу предложить нечто прелестной госпоже?

   -   Что у вас есть из медицинских трактатов? – спросил ассасин на арабском.

            Торговец тотчас направился к дальним полкам, по пути рассказывая о трудах Авиценны, Альбукасиса и Авензоара, и Сабир молча последовал за ним. Конечно, сэр Кай плохо читал на арабском, и ещё хуже, по его словам, разбирался в медицине в целом, но если светлую голову наполнить необходимыми знаниями – кто знает, может, сияющие руки всё же исцелят Еву фон Штрауб?

   -   Почтенный Авензоар, - рассказывал на ходу торговец, - и его труды о болезнях утробы и раке желудка…

   -   Увлекаетесь медициной? – шёпотом спросила Ева, мельком глянув Сабиру через плечо.

   -   Когда-то увлекался, - так же негромко откликнулся ассасин. – Но книгу я выбираю для нашего с вами друга, миледи. Сэр Кай мне все уши прожужжал этой книжной лавкой. Чувствую себя обязанным, поскольку именно из-за меня он в своё время так сюда и не попал…

            Ева глянула на спутника с новым интересом, однако промолчала: благородные деяния лучше оставлять без комментариев. Сабир же, расплачиваясь за один из лучших трудов Авензоара – не замахиваясь на толстый фолиант работы Авиценны лишь потому, что сомневался в лингвистических способностях англичанина – думал о том, что незачем Еве знать про их с Каем первую встречу. Ту самую, когда во время казни он попытался убить короля Ричарда, и когда лорд Джон столь вовремя оттеснил Львиное Сердце за спину. И когда юный лорд из-за поднявшейся шумихи так и не попал, к своему сожалению, в книжную лавку.

            Пряча книгу в переброшенную через плечо кожаную сумку, Сабир размышлял о том, что дорогой фолиант станет слабым утешением для сэра Кая, особенно после того, как они доберутся до Иерусалимской части Креста, и последний попадёт в руки ассасина.

   -   Мне нужна ткань, - напомнила Ева, когда оба оказались на улице. – А после мы сможем выйти с шумных кварталов, и вы мне наконец расскажете всё о ваших с сэром Каем приключениях.

   -   Не беспокойтесь, - усмехнулся Сабир. – Расскажу. Тем более что без вашей помощи нам и нашему гарему не обойтись.

            Ева удивлённо глянула на ассасина, но оставила все вопросы на потом. Ткань выбирала в первой попавшейся лавке, торопясь с покупками: впереди ждало обещанное повествование, перед которым возбуждение от рыночных приключений неизбежно меркло. Уже расплачиваясь за товар, леди Штрауб чуть провернулась, выискивая глазами отошедшего Сабира, и нашла его довольно быстро: ассасин ходил, разминаясь, вдоль торговых рядов, не глядя на разложенный на прилавках товар, и задержался один только раз – возле просившей милостыню пожилой женщины, стоявшей перед толпой на коленях. К её боку прижималась, глядя на мир огромными голодными глазами, маленькая девочка лет четырёх.

            Ева видела, как Сабир прошёл мимо, и в разложенный на земле платок тяжело упал наполненный монетами кошелёк. Недоумение и безумную радость ребёнка и женщины она едва заметила: Сабир сделал круг, возвращаясь обратно, и она поспешно отвернулась, вовсе не желая тайный жест спутника делать явным.

            Гуго фон Штрауб шёл по улицам Акры, гулко бухая тяжёлыми сапогами о твёрдую землю. Город только просыпался; он оказался у ворот раньше всех, чтобы первым попасть внутрь. Ночевать довелось под открытым небом; госпитальер не выспался и был зол.

Коня он вёл под уздцы, то и дело понукая несчастное животное. Поездка выдалась неудовлетворительной. Заплатили ему наперёд, но настроения это ему не подняло. Уже несколько месяцев – ни одного достойного дела, ни одной битвы, ни одного сражения! Бурная и деятельная натура Штрауба протестовала. Он оказался будто в клетке: во франкское войско он возвращаться не хотел, да и крестовый поход на Святой земле подходил к концу – довольно бесславному концу. Чего ещё ожидать от безумного английского короля! Если бы только всей кампанией руководил Барбаросса – всё бы пошло по-другому!..

            Доставляло немало беспокойных минут и ухудшившееся здоровье сестры. Ева угасала, невзирая на тёплый сухой климат, уход, лекарства и докторов. Болезнь, вцепившаяся жуткими щупальцами ей в грудь, упорно добивала свою жертву. Гуго замечал, как не раз и не два, после очередного приступа удушающего кашля, Ева поспешно отворачивалась от него, пряча на платке крупные капли тёмной крови. По ночам, если они спали под одной крышей, Гуго с тревогой прислушивался к тяжёлому дыханию Евы в соседней комнате, но когда оно становилось тише, вскакивал сам, подбираясь к её кровати и проверяя, дышит ли ещё младшая сестрёнка.

            Ко всему прочему его связь с франкской воительницей, отправившейся в поход вместе со своими братьями, и участвовавшей в битвах наравне с ними, неожиданно оборвалась: бестия отправилась в услужение к английскому королю и собиралась воевать на его стороне. Этого Гуго вытерпеть не мог, а свободолюбивая Ровена не настолько дорожила их романом, чтобы менять своё решение.

Ричард же, по слухам, готовил решающую битву, но Гуго не ожидал от Львиного Сердца каких-либо ошеломляющих результатов.

Словом, домой Гуго возвращался в отвратительном настроении, раздумывая о том, как бы побыстрее восстановить боевой настрой. В голову, как назло, кроме вина и женщин, не лезло ничего более рассудительного, но то и другое в пятницу Штрауб себе решительно не позволял. Соблюдать постные дни – единственное, на что он был способен. Рыжий рыцарь не очень-то беспокоился по этому поводу, если бы не нравоучения Евы, которая сопровождала каждое из его похождений сдержанным негодованием. Госпитальер и рад был бы следовать христианским принципам, но блюсти целомудрие оказалось выше его сил. Собственно, он никогда и не лукавил, честно признаваясь в этом Еве и не собираясь ограничивать себя в бурных развлечениях.

Привязав коня у стойбища, Штрауб вошёл во внутренний гостиничный двор и устремился внутрь дома. Внизу располагалась небольшая харчевня, где каждый путник мог выпить и перекусить, а горожанин – отведать сытный обед за скромную плату. Комнаты располагались наверху. Они заняли несколько из них на последнем, четвёртом этаже. Еве нравился вид из окон, наличие крытого, увитого плющом балкона и скромная кухонька – редкость для съёмного жилья в Акре. Помимо них, на этом этаже больше никто не жил, так что, поднимаясь по узкой каменной лестнице наверх, Штрауб с каждой ступенькой чувствовал всё большее облегчение: сейчас он ступит на последнюю площадку, откроет общие на весь этаж двери, и с грохотом захлопнет их за собой. Госпитальер так и сделал, добавив к грохоту зычный рёв:

   -   Ева-а-а!!!

            На мощный зов никто не отозвался: ни одна из дверей комнат не скрипнула, и родная сестрёнка так и не вышла навстречу.

            Гуго прислонил к стене щит, кое-как нахлобучил шлем сверху, расстегнул плащ, сбрасывая его прямо на пол, и решительно направился в комнату сестры. Дверь, против обыкновения, оказалась прикрыта; госпитальер резко дёрнул створку, без стука заглядывая внутрь. Там оказалось пусто.

   -   Какого… нечистого, - сдержался от ругани Штрауб, вновь вспомнив о пятничном посте. – Куда её понесло в такую рань?

            Рыжий рыцарь, бряцая кольчугой и грохоча коваными каблуками по каменному полу, прошёл через общую гостиную к своей комнате и распахнул дверь.

            Сидевшая на расправленной кровати молодая женщина подпрыгнула от неожиданности и вскрикнула что-то на арабском.

            Штрауб оцепенел.

            Женщина тем временем завернулась в одеяло, прижимая край к губам. Округлившиеся от испуга тёмные глаза неотрывно смотрели на госпитальера.

   -   Ты кто? – обрёл наконец голос Гуго, с удивлением разглядывая незнакомку. Та оказалась простоволосой, в одной нательной рубашке. Красивое, но уставшее лицо и смуглая, гладкая кожа довершали картину. Женщина была из местных. – Как сюда попала?

            Мысль о том, что перед ним служанка, решившая понежиться в чужих покоях в отсутствие хозяев, пришла и ушла: более нелепого предположения он сделать не мог. Да и непохожа она оказалась на здешних работниц: слишком нежная кожа, слишком ухоженный вид. Пальцы, по-прежнему прижимавшие край одеяла к нижней части лица, оказались тонкими, руки чистыми, не загрубевшими от тяжёлого труда, хотя и носили следы царапин: работать ей приходилось, но, возможно, не больше, чем его Еве.

   -   Амина, господин, - тщательно выговаривая слова, отозвалась на английском незнакомка. Одеяло она чуть отстранила от губ, но не убрала, словно видя в нём какую-то невидимую защиту. – Леди Ева ушла с утра с господином Сабиром, а меня оставила здесь. Мне нездоровится.

            Гуго опешил.

   -   А ей какое до тебя дело? – повысив голос, уточнил он. – Ты кто такая? И… и почему… - запоздалая мысль поразила, будто громом. – Сабир, ты сказала?! – взревел госпитальер, размашисто шагая вперёд.

            Арабка проворно вскочила на кровати, забиваясь в дальний её угол. Одеяло она по-прежнему прижимала к себе, но в спешке прикрыла им шею, а не лицо, позволяя складкам ткани скрыть всё остальное.

   -   Сабир, - подтвердила она уже более уверенно, словно заражаясь его злостью. – Пришёл сюда утром, чтобы сопроводить леди Еву и Джану в христианский орден. Милостью Аллаха, они устроят ребёнка в ваш приют, а мне найдут работу…

   -   Почему ты лежишь в моей кровати?! – гаркнул Штрауб ещё громче, окончательно отказываясь что-либо понимать. – И почему, во имя Христа, я не должен тебя отсюда выкинуть?!

   -   Я не одета, господин, - сверкнув глазами, пояснила очевидное арабка. – А переночевать здесь предложила леди Ева. Мне и малышке Джане. Сабир пришёл утром, и они ушли. Втроём.

            Гуго обвёл взглядом собственную комнату. Кроме аккуратно сложенного на стуле женского платья и завязанного узлом баула – наверняка вещи неожиданной гостьи – в обстановке ничего не изменилось.

   -   Леди Ева говорила, что вы придёте, - тем временем продолжала Амина. – Вы ведь доблестный сэр Гуго, господин? Миледи рассказывала о вас. Хвала Аллаху, мы хорошо с ней поладили…

   -   Ещё раз упомянешь своего Аллаха – вылетишь из окна, - не слишком приветливо предупредил Штрауб, хмуро оглядывая молодую женщину. – Значит, Сабир, говоришь. Я не спрашиваю, где этот черномазый подцепил тебя. Но где он потерял сэра Кая? А? Слыхала о таком?

   -   Это сэр Кай предложил мне идти с ними, - так же хмуро ответила арабка, кусая губы. – Мне нужно… переждать несколько месяцев… в безопасности. Сэр Кай сказал, что леди Ева может мне помочь. Если не найдёт мне работу, то… хотя бы место в… христианском монастыре.

   -   В нашем монастыре! – поразился Штрауб, пропуская мимо ушей всё остальное. – Мусульманку! Сестрица сошла с ума! А сэр Кай, где он?

   -   Здесь, в Акре, господин, - ещё больше помрачнела Амина, вжимаясь спиной в стену. – Они с Сабиром остались на постоялом дворе. Лорд Кай ранен… ему уход нужен. Я помогала, пока находилась рядом. Ночью… мне нездоровилось, и леди Ева сказала, что они с Сабиром зайдут к сэру Каю сами. Я не думала, что вы… явитесь так скоро, господин.

            Гуго тяжело воззрился на арабку, невольно скользя взглядом по изгибам стройного тела. Груди у незнакомки выделялись значительно – будто соком налились, выпячивая одеяло двумя округлыми холмиками. Ноги её оставались полускрытыми тонкой тканью нательной рубашки – и, скорее всего, это была Евина рубашка, поскольку более полнотелой Амине та пришлась едва ли впору: натянулась по бокам, обтягивая тугие бёдра, впилась в мягкий живот.

            Женщин Штрауб любил. А арабка, несмотря на неблагородный цвет кожи, оказалась ещё и красивой женщиной. Сочной, аппетитной, стройной, с гладким шёлком длинных чёрных волос, падавших на оголённые плечи.

   -   Это что? – совершенно не заботясь о её неловком положении, спросил Гуго, кивая на торчавшие из-под подушки листы плотной бумаги.

            Амина замялась, открыла и вновь закрыла уста, нервно скомкала ткань одеяла. Рыжий рыцарь церемониться не стал: потянул из-под подушки бумагу, глянул на свет. Предосторожности лишними не бывают: он по-прежнему не знал, кто и с какой целью подослал сарацинку в их с Евой дом. А ну как она залезла в письменный стол сестры и изучает её письма? Да уже одно то, что шельма знала Сабира, служило достаточным доказательством её вины! Какой именно, Штрауб ещё сам не знал, но собирался выяснить.

            Однако листы оказались не письмами и не документами из Странноприимного ордена. На гладкой бумаге с поразительной точностью были набросаны портреты – самой Амины, улыбающейся художнику, и сэра Кая. Выглядел английский рыцарь на рисунках ещё моложе, чем в жизни – лет пятнадцать, не больше, но с вполне узнаваемыми чертами юного лица: художник не забыл даже про единственную родинку на лбу у крестоносца. Попался Штраубу и портрет незнакомого мужчины с собранными в хвост тёмными волосами. Колючий взгляд чёрных глаз не казался ни добрым, ни приветливым, и лишь из-за этого взгляда, да плотно сжатых губ лицо его нельзя было назвать по-настоящему красивым.

   -   Кто рисовал? – спросил госпитальер, откладывая листы в сторону.

            И снова арабка мучительно заколебалась, но уйти от ответа не посмела.

   -   Сэр Роланд Ллойд, - вытолкнула она через силу.

            Кай, морщась, надевал рубашку. Сабир ушёл, когда он ещё спал, а потому рыцарь не знал, когда его ожидать. Одно то, что рядом не оказалось тихой, как мышь, но назойливой, как муха, Джаны, не могло не радовать. Если Ева пристроит девочку в приют или хотя бы монастырь, одна гора уже упадёт с его плеч. Останется лишь вопрос с Аминой, и они смогут выдвинуться в сторону Хаттина.

            Если, конечно, его раны хоть немного заживут к тому времени.

            Дахир владел кнутом мастерски, рассекая кожу до кости, и не менее изощрённо избивал пленника ногами. Почки по-прежнему болели при каждом неосторожном движении, всё тело терзали вспышки острой боли. Сабир перевязал ему плечи и грудь – то, что пострадало больше всего – но не стянутые тканью рубцы доставляли массу неприятных ощущений. Рыцарь старался даже не шевелиться лишний раз, что лишь усугубляло положение: в то время как мыслью он уже рвался туда, где Свет и Голос, телом он вынужден был оставаться в худо обставленной узкой комнате с маленьким оконцем, куда почти не проникали солнечные лучи.

            Сегодня, впрочем, он чувствовал себя немного лучше – даже положенные утренние молитвы прочёл, пользуясь полнейшим одиночеством. Воодушевившись успехом, Кай решил даже покинуть гостиный двор и направиться хорошо знакомыми улицами к храму – но не успел.

            В тот самый момент, когда он, вскрикивая от неизбежной боли, натягивал рубашку, за хлипкой дверью раздались громкие шаги, и зычный, рычащий голос разразился бранью на франкском во всю мощь здоровых лёгких:

   -   И в этот клоповник проклятый араб притащил сэра Кая! Да тут ноги можно протянуть, лишь раз вдохнув спёртый воздух! Ну, и где в этом муравейнике его комната?!

   -   Сюда, господин, - отозвался женский голос, и тотчас дверь распахнулась, впуская внутрь красного и потного Гуго фон Штрауба, а вслед за ним – замотанную в платок Амину, проводившую рыжего рыцаря нехорошим взглядом.

   -   Англичанин!!! – рявкнул госпитальер не то радостно, не то злобно. – Хоть ты мне объясни, какого… здесь происходит?!

            Кай, в этот момент осторожно продевавший в отворот рубашки голову, откликнулся не сразу. Штрауб его затруднения тотчас заметил и шагнул ближе, протягивая огромные лапы к крестоносцу.

   -   Я помогу! – запоздало предупредил госпитальер, рывком натянув рубаху на вздрогнувшего рыцаря. – А теперь ещё раз: объясни мне подробно, кто эта сарацинка, кто такая Джана, и куда вы дели мою сестру?!

            Юный лорд по-прежнему молчал, не в силах разомкнуть губ из-за болевого шока: Гуго задел несколько особенно болезненных рубцов. От необходимости ответа крестоносца спасла сама леди Штрауб, вошедшая в комнату вскоре после Амины. Она вела за руку девочку лет семи-восьми – темноволосую, темноглазую, в простом платье явно с чужого плеча.

   -   Мы с Сабиром видели, как вы зашли в дом, - запыхавшись, сообщила Ева. – Гуго, как хорошо, что ты здесь! Нам… поговорить нужно. Верно, сэр Кай?

            Сабир, зашедший в тесную комнату последним, глянул на бледного рыцаря, на красного Гуго, на мрачную Амину, и лишь затем – на сияющую, разрумянившуюся от быстрой ходьбы Еву. Усмехнулся в ответ на бешеный взгляд медленно, но верно закипавшего Штрауба.

   -   Верно, - обрёл наконец голос сэр Кай, осторожно поднимаясь с постели. – Поговорить нам и в самом деле нужно.

            Ночь он всегда встречал с вожделением. Бесконечно прекрасное время, когда мир вокруг затихает, его дыхание успокаивается, и в нём не остаётся ни лишних движений, ни бездумных поступков.

Или почти не остаётся.

            Сабир лежал на заправленной постели с закрытыми глазами. Руки он скрестил на груди, одну ногу чуть согнул в колене – чтобы легко вскочить в случае необходимости. Предыдущие несколько ночей он позволял себе расслабиться – даже спал порой одновременно с молодым рыцарем Каем, доверяя собственную жизнь провидению.

Но не в этот раз.

            Ассасин лежал, расслабив тело, заставляя ум работать, просчитывать варианты, мысленно вновь и вновь достигать цели. Одновременно он прислушивался к звукам сонного гостиного двора. Шум располагавшейся за стеной таверны доносился глухо и постепенно умолкал: время уже перевалило за полночь. Кай спал, как всегда, тихо: Сабир в первые дни их знакомства даже проверял, дышит ли ещё юный лорд. Сегодня крестоносец почивал ещё и на редкость крепко, чему немало способствовал особый отвар, преподнесённый ему ассасином вместо воды. В эту ночь сэра Кая не разбудил бы даже огонь, пролившийся с неба, и трубы всех семи Ангелов.

Вечер выдался бурным. Объяснения с непробиваемым Штраубом, неизбежная суматоха, Джана, которая вновь намертво прилипла к крестоносцу, но затем всё же поддалась на уговоры Евы и Амины – всё это подорвало запас сил у раненого рыцаря. Он так и не сходил на вечернюю службу в храм, как намеревался, ограничившись привычным молитвенным правилом, и немного поупражнялся с мечом во внутреннем дворе. Движения его всё ещё сохраняли болезненную медлительность, но выправка, точность, выверенность ударов говорили о том, что молодой рыцарь в своё время прошёл неплохую школу. Наблюдать за тренировкой, впрочем, Сабир не стал – готовился к сегодняшней ночи.

Долго ждать не пришлось: напряжённый слух уловил легчайший шорох в коридоре, почти неслышный из-за шума таверны, громких голосов из соседней комнаты – кому-то не спалось – и криков ночных птиц за окном. Дверь тихо приоткрылась, и внутрь скользнули две тёмные фигуры. Сквозь полуопущенные веки Сабир видел, как одна из них метнулась к Каю, а другая – к нему. Дальше медлить он не стал.

Оттолкнувшись согнутой ногой от постели, ассасин взметнулся вверх, распрямляя сложенные на груди руки. Кинжал из правой ладони выстрелил вверх и в сторону, выбивая тонкий стилет из рук одного из убийц, пальцы левой впились в шею склонившегося над ним Али. Тот захрипел, цепляясь за запястье бывшего напарника, но завершить начатое Сабиру не удалось: второй убийца уже пришёл в себя от неожиданности. Бросаться на помощь Али он благоразумно не стал: Сабир удерживал того перед собой, так что обезвредить цель, не навредив при этом напарнику, убийца бы не смог. Зато решил выполнить свою часть дела, вновь обернувшись к беспокойно шевельнувшемуся Каю.

            Сабир отшвырнул Али в сторону, успев перехватить руку убийцы до того, как острие кинжала вонзилось бы в незащищённую шею молодого рыцаря, дёрнул и вывихнул кисть с оружием, коротко ударил локтем по зубам охнувшего убийцы. Борьба шла почти бесшумно, но яростно и бескомпромиссно: к тому времени, как задохнувшийся, хрипящий Али поднялся на ноги, держась за передавленное горло, Сабир сумел вывернуть руку второго убийцы и направить смертоносный удар ему в подбородок.

            Предсмертный вскрик оказался коротким: лезвие вспороло горло, пробив адамово яблоко и застряв в кости челюсти; влажно хлюпнула брызнувшая кровь. Убийца тяжело упал на пол, прижимая уже бессильные руки к разорванной глотке.

   -   С-Са…

            Али поперхнулся воздухом, глядя, как разворачивается к нему бывший напарник.

   -   Т-ты…

   -   Я, - спокойно подтвердил Сабир, не повышая голоса, - убил новообращённого. Мне пришлось. Странно, что Старец отправил двух настолько неопытных адептов ко мне. Ты, ассасин второго круга, слабее меня. А этот, - кивнул он на мёртвого убийцу, - достиг ли хотя бы третьего? Старик послал вас на верную смерть.

   -   Ассасинов первого круга… мало. Кроме тебя, всего… трое. И ни одного… здесь, в Палестине. Горный Старец послал… меня.

   -   И ты захватил этого юнца? – понимающе  Сабир. – Значит, его кровь на твоих руках, Али. Мне и объяснять ничего не придётся.

   -   Придётся, - с силой вытолкнул из сдавленного горла бывший напарник. – Шейх… тобой недоволен. Велел… проверить. И… убить, если то, что мы слышали… правда.

   -   Что вы слышали? – холодно поинтересовался Сабир, скрещивая руки на груди.

   -   Ты нарушил ряд правил… - морщась, с трудом выговорил Али.

   -   Ложь, - отрезал ассасин, спиной закрывая Кая от презрительных взглядов Али. – Разве я подставил братство под удар? Нет. Отказался подчиняться? Тоже нет. Убивал ли я женщин и детей? Снова нет. Уровень моей подготовки заставил вас усомниться во мне? Или вызывает вопросы моё оружейное мастерство? Уверен, что нет. Тогда…

   -   Ты забыл упомянуть ещё три правила, Сабир, - со злой усмешкой отвечал бывший напарник. – Действовать скрытно, любой ценой выполнить поставленную задачу, не давать воли эмоциям. И ты виновен в нарушении каждого из них! – Али прокашлялся, растирая горло, и заговорил ещё увереннее. – И тем самым всё же подставил братство под удар! Ты открыл себя перед крестоносцем! Потерял лорда Ллойда, оставил в живых его наследника! Прикипел к нему…

   -   Клевета, - с презрением выплюнул Сабир. – Сэр Кай жив лишь потому, что знает, где искать Иерусалимский Крест. И в том тайнике, я уверен, мы найдём и лорда Ллойда тоже, если поторопимся. Я выполню всё, что поручил мне Шейх. И когда я принесу кровь обоих Ллойдов вместе с Крестом, он в этом убедится!

            Али скривился, бросая взгляд на мёртвого напарника. Комната наполнилась знакомым запахом смерти, и он заторопился.

   -   И ты его убьёшь? – кивнул он на безмятежно спящего рыцаря. – Рука не дрогнет? Для того ли ты вытаскивал его из иерусалимской тюрьмы, Сабир? Не стал ли он для тебя кем-то большим, чем просто цель?

            Ассасин сощурился. Али знал, о чём говорил. При всей горячности бывшего напарника в проницательности ему отказать было нельзя.

   -   Он приведёт меня к Кресту, - медленно и раздельно проговорил ассасин. – И я убью его.

            Али колебался недолго: время поджимало.

   -   Если всё так, как ты говоришь…

   -   Ты сомневаешься во мне, Али?

            И снова бывший напарник помолчал.

   -   Я передам Шейху твои слова, - наконец проронил он. – И пусть он решает твою судьбу.

   -   Скажи попросту, что провалил задание, - усмехнулся Сабир. – Убить ассасина первого круга тебе не под силу. Скажи ещё, что в этот раз я тебя пощадил, чтобы ты доставил ему моё послание. Передай, что я помню о своих обязательствах.

            Али хмуро посмотрел на сэра Кая и вновь поднял глаза.

   -   Ты помнишь, - мрачно подтвердил он. – А вот выполнишь ли их? Не беспокойся, я всё сделаю, как ты велел. Но я неплохо изучил тебя, Сабир. Можешь скрывать от нас свои мысли, но поступки… поступки говорят красноречивее слов. Крестоносец интересен тебе. А ещё ты ходишь за этой франкской женщиной…

            Сабир выругался, и Али мгновенно умолк. В синих глазах бывшего напарника он увидел ту холодную ярость, которая предшествовала и сопровождала многие из его убийств.

   -   Старец теперь следит, с кем делят подушку его люди? Или это твоё личное неуёмное любопытство, Али?

   -   Ты не делишь с ней подушку, - криво усмехнулся бывший напарник. – И потому это серьёзно вдвойне. Я просто предупреждаю, Сабир. Будь осторожен.

   -   Ступай вон, - выплюнул Сабир. – И следи за своим дыханием. Однажды оно оборвётся, и ты окажешься не готов.

            Ухмылка спала с лица Али. Молча он присел рядом с убитым учеником, молча обхватил ещё тёплое тело, взваливая себе на спину. Постоялый двор уже совсем затих; до рассвета оставалось несколько часов.

   -   Где же твоё хвалёное хладнокровие, Сабир? – прохрипел от двери Али. – Эти христиане… дурно на тебя влияют. Сделай что-то с собой, или оборвётся и твоё дыхание тоже.

            Дверь закрылась, и Сабир медленно разжал кулаки, лишь теперь ощутив, как мелко дрожат руки. Горный Старик проверял его; что ж, он принял вызов. После долгих лет доверия и даже предпочтения Шейх всё же решил от него избавиться. Непредсказуемый ассасин – плохой ассасин. Али был прав: он нарушил много правил.

Теперь всё зависело только от него самого – от его поведения и результатов. Старец ясно показал, что ожидает полного подчинения. Это то, что когда-то, целую вечность назад, требовал от него отец. И, похоже, история повторялась.

А ведь только что он был очень близок к тому, чтобы убить Али.

Бывшего напарника.

Из-за английского крестоносца, которого сам назвал другом.