Неоконченный маршрут. Анжела Кристова

ГЛАВА 1.

Звонок на сотовый оторвал от нерадостных размышлений. Макс скосил глаза на пассажирское сиденье, нахмурился.
«Ведь знает, что за рулем, знает, что отвлекать будет, но все равно звонит и звонит».
Не бросает попыток поговорить.
Они расстались. Инициатором был Максим. Устал. Бывает у мужиков такое.
Сначала все хорошо идет – период привыкания друг к другу, взаимные уступки, ласка, нежность, ощущение полета во сне и наяву, потом легкое непонимание, следом – легкое раздражение, а дальше – тягучая волна негатива переливает через край. Полгода знакомы, четыре месяца под одной крышей. Красивая, умная, коварная и вцепилась в него, клещами не оторвать.
Не стоило так близко подпускать. Зачем он ей дом показал?
Она сразу его предупредила, что рожать не собирается. Он рассмеялся тогда, мол, рано еще рожать, недавно знакомы, но деньги на карту начал переводить регулярно – не умеет он подарки выбирать. Целыми днями на работе. Анна лишь улыбнулась, прочитав первое сообщение. Обняла его, поцеловала. Ну да! Кто-то скажет, что дурак щедрый, но Максима деньги не сильно волновали. Есть они, деньги, он работает и зарабатывает. Он не любил магазины, не любил очереди и толкотню. Ему нравилась загородная жизнь, тишина за окнами и падающий снег в свете уличного фонаря. Романтик, блин.
Искать нужно было тогда романтичную половинку, а не Анну, но кто точно скажет, что за человек рядом, пока с ним не поживешь под одной крышей?
Своим домом Макс втайне гордился. Большой коттедж, большой участок. Ограда вот красивая. Рядом лес и речка.
Анна оценила дом, оценила размеры участка.
– Ты чего один здесь живешь? – рассмеялась заливистым смехом, процокала каблуками по гранитным дорожкам. Подошла к пруду с пестрыми карпами.
– Так чего? – обернулась. Одна бретелька легкого платья сползла с плеча. Соблазнительно так сползла. – Один? Как медведь, в берлоге?!
Макс смутился.
– Давай жить вместе, – предложила Анна.
И вскоре он пригласил ее жить.
Сразу скривился, припомнив, кто первым сделал предложение. Спасибо, что хоть родителям Анну не представил!
Дом.
Макс трепетно относился к своему жилищу. Он строил дом для своей семьи, строил не на продажу, а для жизни в нем.
Он любил свой коттедж, а дом любил Макса. Ждал своего хозяина, а Макс каждый вечер спешил домой, как будто знал – дом ждет, дом скучает, стоит пустой. В окнах свет не горит.
И вот теперь поселилась вместе с ним Анна.
На разных авто они покидали дом вместе, крепко обнявшись на прощанье, расставались до вечера. А дом оставался ждать.
Ждал дом Макса, ждал Анну.
Анна по специфике своей работы приезжала раньше Максима. Работала она дизайнером интерьеров, заказы оформляла до обеда, потом еще три часа в офисе на согласование, и вуаля – свободна!
Дом встречал Анну первым.
Что не любил Макс, так это разбросанных вещей. Анна не любила тоже.
На резонный вопрос, почему коттедж теперь встречает его таким расхристанным, Анна ответила, что надо нанять домработницу.
Это был первый звоночек.
Макс нанял узбечку – тихую девушку.
Устраиваться на работу Мухтасар пришла с мужем. Максим попросил паспорт, муж сунул свой.
– Твой мне зачем? – нахмурился.
– Так это, хозяин! Я патент имею.
– Так оформи патент на жену. Я же ее, не тебя на работу беру.
– Нельзя.
– Что нельзя? – не понял Макс. – Паспорт жены где? – решил выяснить детали про «почему нельзя жене патент» позже. – Или ты сам будешь прибираться?
Муж отпросился выйти за паспортом. Пропал на десять минут. Макс сделал вывод, что живут супруги где-то поблизости. Принес паспорт жены. Макс прочитал: Мухтасар Киязова, место рождения, дата рождения, возраст двадцать один год. А вот штампа, что замужем, не нашел.
– Вы женаты? – глянул на женщину. Она тут же опустила глаза, но закивала бодро.
Вздох.
– Женаты. Есть дети – два сына. Там, – указал взмахом руки на входную дверь супруг. – В Оше.
– Хорошо, что не здесь, – буркнул Макс.
Сфотографировал паспорт жены и паспорт мужа, раз уж сам показал. После дал команду оформить на имя женщины дебетовую карту.
– Деньги буду ей на карту кидать. Не тебе, а ей. Кто работает, тот и тратит. Понял?
– Нет, – честно произнес супруг.
– Ну и дурак. Испытательный срок месяц. Если мне понравится, то будешь работать, – глянул на склоненную голову. – Двенадцать тысяч, два выходных в неделю. Устроит? – женщина подняла округлившиеся глаза. Перевела взгляд на мужа. Глаза того вспыхнули, он поспешно закивал головой. Согласны.
Жена вновь спрятала взгляд.
Платочек, цветастое платье. Роста маленького. Кого он нанял?
Вздох.
По паспорту ей двадцать один год. На фото не узнать. Они для Макса все на одно лицо. Отдаст скан потом знакомым, пускай пробьют по базе патент и эту жену. Мало ли что.
Так и нанял домработницу.
Анна раз выглянула в коридор, и больше их не беспокоила.
Ну да. Восток – дело тонкое, смутное, темное еще. Вряд ли жена деньги в руках подержит, да и карту если и оформит муж, то сразу отберет. Но он хоть точно с себя эту головную боль снимет.
Он сильно уставал, работал часто допоздна, и уже по ночной трассе ехал в пригород. Недавно появилось ощущение, что он, как и его дом, страдает. Передернув плечами, Макс глянул на приборную панель. Стрелка топлива клонилась к нулю. Начал присматриваться к дороге. Южная ночь наступает стремительно. В дороге особенно это заметно. Вот только что светило яркое, пронзительное солнце, как вдруг наступила темнота.
Одиннадцатый час, конец августа.
Вздохнул глубоко, опять возвращаясь мыслями к оставленному далеко позади жилищу. К Анне. Тем более что и телефон не давал забыть. Звонок, опять звонок. Экран вспыхивал светом.
Он много работал, очень много. Работал и сейчас. Ростовский филиал вот открыли. Надо лично глянуть, поговорить с персоналом. Магазин уже четыре месяца работает. Потом обратно в Москву.
Он сам виноват. Анну не в чем винить, он сам ее пустил на свою территорию. В свою берлогу, как выразилась она. Но черт побери! Это раньше была чистая берлога. Чистые полы, не смятая постель. Надо было поговорить раньше. Рассердился, застав в доме беспорядок вновь. Жилище каждый вечер и после появления домработницы встречало его расхристанным, каким-то чужим, недружелюбным. Откуда-то взялись горы глянца на столах и подоконниках, мешки косметики в ванной. Холодильник наводнили баночки йогурта, дверцу– бутылки пива, полки кухонных шкафов –пакеты чипсов.
– Мухтасар приходила?
– Я не знаю, дорогой, – промурлыкала Анна. – Иди ко мне!
Макс кивнул и, вытащив телефон из кармана брюк, принялся набирать номер домработницы.
Мухтасар ответила сразу. Испуганный голосок женщины добавил неприятных ноток к и без того, плохому настроению Макса.
– Говорит, что каждый день приходит и убирается.
– Не замечаю, - буркнула Анна, перегнувшись гибким телом через подлокотник дивана, в надежде дотянуться до столика, на котором стояла открытая банка пива, рядом лежал надорванный пакет с чипсами.
Макс еще подумал: «Неужели лень встать». Рука Анны небрежно тронула банку и та, покачнувшись, упала, вылив пиво и на стол, и на чипсы. Пенная пахучая жидкость стремительно растеклась по полироли.
– А! Дрянь! – выругалась Анна и резко смахнула жестяную банку со стола, отряхивая залитую кисть. – Принеси еще!
Банка отлетела в сторону.
– Ты слышал?! – повысив голос, задала вопрос Анна. Повернула голову от телевизора.
Макс смотрел на стекающие на ворсистый ковер капли пены, вперемешку с чипсовой трухой.
– Ты свинья! Грязнуля. Мухтасар тут ни при чем. Она убирается, ты свинячишь!
Начался скандал. Макс угрюмо разглядывал в миг превратившуюся в бешеную фурию подругу, молча выслушивал ее упреки в постельной связи с недоразвитой азиаткой, а телефон тем временем звонил и звонил.
Максим глянул на телефон, на нем высвечивался номер мужа Мухтасар. Перевел взгляд на потолок комнаты в надежде найти там ответы на все жизненные вопросы, и самый главный – в чем виноват? В том, что высказал свое недовольство? Так это его право, его дом, его ковер, в конце концов.
Анна, видя, что Максим не реагирует, побежала на второй этаж.
«Эта всего лишь первая ссора», – попытался себя успокоить Макс.
Но, черт побери! Пускай будет первой и последней, в его жизни, точно.
Перепугавшийся муж Мухтасар через десять минут уже переступал с ноги на ногу у входной двери, нажимая на кнопку звонка, а у самого края высокого забора схоронилась заплаканная Мухтасар.
Да. Мерзкая сцена и ее последствия оказались очень пакостными.
Макс еле успокоил разъяренного супруга. Отправил обоих домой. Потом вернул назад, испугавшись, что мужик выместит злобу на женщине. Усадил обоих на кухне рядышком. Муж, попав на кухню, уже не ругался, старательно втягивал в плечи голову, прятал руки между ног и раскачивался, как маятник, слушая грохот и вопли сверху.
В кухню долетали приглушенные крики Анны. Та бесновалась, громила мебель, швыряла вещи, топтала глянец. И орала. Орала про постельную связь Мухтасар и Макса.
– Ты не бери в голову, – произнес Макс, обращаясь к мужику. – Я дома бываю поздно вечером. Твою жену второй раз вижу вживую. Утром ухожу, ее еще нет.
– Она убирается. Она старательная. Давай ты камеры посмотришь, – предложил супруг.
– Не давай, – Макс глянул наверх. – Я просто эту, – кивнул на потолок, - выгоню.
И выгнал. Вернее, попросил пару часов спустя съехать самостоятельно.
Что-то такое мелькнуло в глазах Анны, не разглядел. Приложив ладонь ко лбу, она ушла по коридору дальше, закрыла следующую за спальней дверь.
Макс не лег спать. Его тошнило. Он бродил до самого утра по первому этажу, потом вышел на террасу и до ряби в глазах вглядывался в очертания декоративных елей в темноте.
– Даже кошки нет, – печалился.
Он честно дождался, пока она выйдет в коридор, и, пройдя в спальню, указал кивком головы на распахнутые двери шкафа.
– Собирайся. Я не поеду на работу. Буду ждать, пока ты вынесешь из дома все свое.
– Максик. Я, – замолкла Анна. – Я погорячилась. Знаешь! Критические дни. Да, ерунда – ты и эта замарашка.
– Она не замарашка. И я не Максик. Собирайся.
– Макс, – попробовала поныть Анна. – Мне плохо. Живот болит.
– Могу «скорую» вызвать, но вещи тогда выкину за ворота. Выбирай.
Следом посыпались на его голову упреки, что нет ей внимания, как прежде, что приезжает он поздно и сразу идет есть и спать. А она скучает. Скучно ей! Кругом только заборы и сосны.
Все верно.
Макс лишь головой кивнул, соглашаясь с очевидным – они не подходят друг другу. Так и сказал.
Когда познакомились, он заезжал за ней на работу, ездили обедать в ресторан. Потом или гуляли, или катались на его авто. Конфетно-цветочный период. Макс задарил ее всем этим пахуче-сладким позитивом. А как съехались, просто перевел ей на карту приличную сумму. Сказал: «На шубу». Но Анна купила машину.
Два месяца конфетно-цветочного периода. Короткий срок. Ночные клубы он еле терпел, но честно досиживал до самого закрытия. Не пил, а вез Анну и ее подруг по домам.
– Я не жаден, я просто устал, – напомнил себе Макс, держась за баранку и поглядывая на темную обочину, в надежде увидеть знак заправки. Трасса была новая, недавно открытый участок еще не везде был оборудован АЗС. Уже решая свернуть на старую дорогу, он наконец заметил огни справа. Знак, видимо, пропустил. Начал сбрасывать скорость. Вновь вспыхнул во мраке ночи телефон, напоминая о том, что кто-то очень-очень хочет помириться.
– Надо в черный список скинуть, – буркнул.
Свернул к заправке. Уткнулся в хвост последнего в очереди. Опустил стекло.
Котенка завести? Но сначала с Мухтасар поговорить. Вдруг она с кошками не ладит. Она же восточная женщина. У них специфика в отношении к домашним животным.
Анна съехала в тот же день. Макс остался дома. Принялся сам за уборку. Тихо повернулся ключ во входной двери. Пришла Мухтасар. Вся зареванная. За ее спиной маячил супруг с сухими, воспаленными от бессонной ночи глазами.
Макс отдал домработнице веник, поднялся с колен. Хрустнул под подошвой разбитый фарфор. Ушел на третий, так сказать, гостевой этаж коттеджа. Заперся сначала в ванной, а выбравшись после душа на террасу, уселся на пол. Солнце скоро нагрело пол, и Макс сам не заметил, как уснул, свернувшись на горячей плитке клубочком.
Разбудило его осторожное касание.
– Хозяин. Дом убран. Можно жена пойдет домой?
– Да.
– До завтра, хозяин, – попрощался муж.
Макс спустился вниз лишь тогда, когда за этими двумя закрылась калитка.
Дом встретил его тишиной, чистотой и каким-то теплым светом. Солнце ярко светило в окна. Скоро на участке приходящий садовник включил полив, а Макс, взъерошив шевелюру, пошел кормить карпов в пруду.
– Доброе утро, Владимир Петрович!
– Добрый день, Максим Викторович, – уточнил садовник время. – Вы чего остались дома? Приболели?
– Нет. Решил взять выходной. Рыбок покормить.
– А! – получил короткий ответ. Мужчина подхватил шланг и ушел в другую часть сада.
Счастье. Вот оно оказывается какое. Макс бросил горсть гранул в пруд и, закинув голову, рассмеялся высокому синему небу.
Это было две недели назад. Стремительно приближался сентябрь.
Анна ежедневно звонила. Он вызовы игнорировал. Анна караулила его у офиса. Он, не здороваясь, проходил мимо, опустив голову, чтобы не встречаться даже взглядами. Она уже на следующее утро приехала к коттеджу. Но здесь не Москва. Устав от ее трезвона в калитку, Макс позвонил на охрану и девушку проводили к выходу. Въезд на территорию коттеджного поселка отныне был для нее закрыт.
Хорошая пословица, очень верная: «Чисто не там, где убирают, чисто там, где не сорят».

***

Максим медленно двигался к месту у колонки. Вот заправилась еще одна машина, и еще одна. Очередь двигалась медленно. В окно дышало жаром лето. Кричали цикады, где-то хныкал маленький ребенок. Макс интуитивно выделил этот голосок из кучи других ночных звуков. Он плохо реагировал на резкие звуки, не выносил и намека на скандал. Зевнул. Разморило у открытого окна, а в салон автомобиля рвалась удушливая южная ночь.
«Она все равно не собиралась тебе рожать, выдоила бы сначала побольше, потом бы ушла. Да ты и сам бы ей все отдал. Ты же не жадный. Тебе нравятся такие стервы – красивые, длинноногие, эффектные», - корил он себя.
«А вот и нет», - ответил себе Макс. Или это не Макс, а кто-то другой, кто тихо жил вместе с ним, думал, как он. Мечтал. Черт его поймет сейчас. Одно верно – без Анны он как-то приободрился даже. И внутренний мир с самим с собой пришел в некое равновесие, но все равно второй половинки не хватало.
Макс вздохнул. Телефон на пассажирском сиденье опять вспыхнул.
«Что там у нее случилось?», - нахмурился, и тут детский голосок как взвизгнет, и следом чей-то женский, резкий, истеричный начал кому-то что-то выговаривать с нажимом. Макс еще больше сморщился, припоминая в который раз ту грязную сцену, что устроила ему Анна.
На заправке начались явные разборки: кто, кому, чего и как должен.
Ребенок, которому, похоже, пытались прикрыть рот, уже вовсю плакал и вырывался из рук державшего его человека.
– Если такая правильная, то сама и вези ее дальше, – грохот цикад перебил мужской голос. – Вали отсюда со своим дитем.
Хлопнула дверь, следом еще одна. Завелся мотор, и чужая темная машина, резко взвизгнув справа, удалилась прочь во мрак.
Максим выключил двигатель и вышел в ночь.
У соседней заправочной колонки собралась небольшая толпа. Кто-то, спиной к нему, укачивал разрывающегося от крика ребенка, придерживая голову и раз за разом чуть приседая. Кто-то что-то говорил. Внезапно женщина обратилась к ожидающим своей очереди автомобилистам:
– Граждане! Может кто-то забрать девушку с ребенком? – посмотрела на девушку. –Вам куда?
Мамаша с малышом на руках, что-то ответила.
– Тимашевск! Кто-то едет в Тимашевск?
Тишина.
Макс вновь уселся в салон. Его очередь к заправке двинулась и скоро он подъехал к заправочному пистолету.
– Му**к, – высказался заправщик, подходя к машине.
– Это вы мне? – спокойно уточнил Макс. Не любил он вот таких выражений. Ни от кого. Не любил, определенно.
– Извините. Добрый вечер. Нет, не вам. Тому, – и заправщик кивнул в темноту.
– Девяносто пятый, полный бак.
– Шестая колонка.
Заправщик начал набирать символы на экране, а Макс прошел в здание.
В зале было многолюдно. Он сразу же увидел и ту женщину, что спрашивала о Тимашевске, и маму с ребенком на руках – они стояли в окружении еще нескольких человек. Гул голосов, рыдания малышки – ничего не разобрать. Макс и не прислушивался. Неприлично это. Какая-то ссора. Похоже, что семейная.
Подумал еще: «Тимашевск, где-то в стороне, попутку искать будут».
Максим даже не знал примерно, в какой стороне – не бывал он в тех краях ни разу.
Оплатил бензин, вернулся к машине, отогнал авто на стоянку, намереваясь заняться тем, чтобы занести номер Анны в черный список. Потом решил все же пересмотреть ее сообщения, вдруг что-то случилось.
Пересмотрел. Это заняло несколько минут. Опять, непонятно почему, затошнило. Открыл окно, хватанул горячий летний воздух. Потянулся к бардачку и вытащил на свет пачку «Парламента», нащупал в отделении дверцы зажигалку. Иногда просто тянуло закурить. Пара затяжек и его глаза в свете отъезжающих фар автомобиля разглядели что-то на асфальте. Машина проехала, чуть не наехав на какой-то сверток.
Макс вышел из машины, приблизился.
Это был рюкзак.

***

– Граждане! – обратился к народу в зале. – Чей рюкзак? – Высоко над головой поднял предмет.
И тут поднялась с сиденья в кафетерии мама ребенка. Глаза заплаканные. Такие неспокойные глаза и что-то не так с лицом и этим взглядом. Он поморщился, и тут со спины голос все того же заправщика:
– Козел!
Макс вздрогнул.
– Вещи выкинул. Еще несут.
Макс обернулся. Другой мужчина принес растерзанную вещевую сумку. Из разрыва на боку выглядывали детские колготки.
– Вот урод! – отчеканила все та же дама. – Кто он вам, девушка? Муж? Давайте вызовем полицию.
Мама малышки села, опустила голову, и качнула головой – нет. Макс поднес рюкзак и завис, рассматривая темно-русые волосы незнакомки.
– Молодой человек.
Вздрогнул. Все же голос у женщины очень резкий.
– Мы едем с полным салоном. Если вы одни, может, возьметесь довезти маму с ребеночком? – дама выловила глаза Макса.
Он только кивнул, соглашаясь.
– Только оставьте свой номер.
– Зачем? – удивился.
– Ну, – замялась дама, отводя глаза. – Ночь, дорога, девушка.
– Я не маньяк.
– Но все же, – твердо сказала она.
– Записывайте, – произнес Макс. К чему тут эти споры.
Дама бросилась куда-то в сторону, а Макс поймал себя на том, что опять смотрит на склоненную голову. Малышка успокоилась и сейчас была занята тем, что теребила мамину прядь, выбившуюся из-под съехавшей на бок заколки. Тут хлопнула вновь входная дверь автозаправки, и еще один мужчина внес в салон сумку. Народ опять зашумел, обсуждая инцидент.
Его тронули за локоть.
– Ах да.
Макс продиктовал номер. Девушка все также не поднимала головы, а Макс смотрел и смотрел на ее волосы. Оторвал звонок мобильника. Еще успел изумиться – он же скинул номер Анны в черный список. Навсегда.
– Молодой человек? – окликнула его дама. – Это я! Анна Сергеевна Клюкина, – представилась женщина. –Это мой номер.
– Ясно.
– Вы немногословны. Так довезете?
– Да.
Свидетели инцидента начали понемногу расходиться. Макс отошел к кассе с намерением купить себе кофе. Дама, назвавшаяся Анной Сергеевной Клюкиной, ушла, потом вновь вбежала в зал и плюхнулась на сиденье рядом с мамой и ребенком, но быстро пришел, похоже, муж и увел ее.
Макс подошел к стойке кофе-машины. Получив стаканчик, подошел, сел напротив на диван. Девочка сосала большой пальчик, икала временами, отходя от плача, а мама все также смотрела только себе под ноги. Две сумки и рюкзак лежали на сиденье рядом. Макс молча выпил кофе и посмотрел в окно. Темень какая.
– Девушка!
Тишина.
– Хотите кофе?
Не хочет.
Максим допил свой. Сходил в туалет. Вернулся в зал. Девушка все также сидела с опущенной головой, малышка рядом.
– Может, пойдем уже? – предложил.
Тишина.
Подхватил сумки и рюкзак, вышел. Вернулся. Сидит.
– Вставайте, – немного резче, чем следовало, произнес Макс. – Девушка вздрогнула и поднялась. Тут же заплакала малышка.
Под плачь ребенка, держа за локоть маму, Макс Рокин покинул заправку.
– У вас есть мобильный?
Тишина.
– Девушка?
Тишина.
Он распахнул дверь и сам усадил маму на заднее сиденье.
– Это шок, – произнес, разговаривая сам с собой. – Пристегнитесь. Сами. У меня нет детского кресла. Придется ребенка на вашу сумку усадить. Вы слышите меня?
В ответ тишина.
– Да уж.
Дело принимало все более непонятный оборот.
Он какое-то время возился с ремнями безопасности, всунувшись в салон по самые ноги. Нос то и дело натыкался на волосы незнакомки, и пахли они чем-то приятным. Понять не смог. Не знаток он тонких ароматов. Пристегнул маму, потом устроил на сумке ребенка. Пристегнул и малышку.
– Не отстегивайтесь, – буркнул. – Девушка! Как вас звать?
Тишина.
– Ох! – вот и все, что изрек Макс, садясь за руль.
Глянул в зеркало заднего вида, но взгляд попутчицы не поймал. Совсем странная. Посетило смутное беспокойство, что он делает?! Как все обернется дальше? Он же даже ее имени не знает!
Нажал на кнопку блокиратора дверей, следом блокиратор стеклоподъемников. Сзади послышалось шевеление, пассажирка дернула ручку двери.
– Не бойтесь, – тяжело вздохнул Макс. – Довезу до Тимашевска. Назовите адрес, я забью навигатор.
Тишина.
Эта тишина уже начинает раздражать.
Проехав несколько километров в грузящей мозг тишине салона, Макс вбил в навигатор просто Тимашевск и первую попавшуюся улицу. Оказалось, что Тимашевск намного дальше Ростова-на-Дону. Краснодарский край, дальше самого Краснодара.
В виду такой перспективы, не доехав двести восемьдесят километров до Ростова-на-Дону, Макс решил, что нужно искать ночлег для себя и нежданных попутчиков.
Ни слова в спину, гробовая тишина давно давила на нервы. Макс нервничал все больше. Не оборачивался, только поглядывал в зеркало заднего вида, но пассажирка с ребенком пряталась. Проехав час, он свернул к огням мотеля. Стоянка для дальнобоя, припаркованные легковушки. Где-то лает собака.
Выбравшись из салона, открыл заднюю дверь.
– Мы останавливаемся ночевать. Я сниму вам номер. Дайте паспорт.
Девушка подняла голову. В свете дрожащего уличного фонаря он разглядел ссадины и кровоподтеки на половину лица, не меньше.
– Мама моя. Паспорт дайте!
– У меня нет, с собой, нет.
Вздох.
– У-и-и-и! – вот и все, что произнес Макс. – Как же вы так?
Прям захотелось закурить, и не Анна тому виной сейчас!
Пассажирка, показав лицо, уткнулась взглядом себе в коленки и опять молчала. Волосы у нее красивые, волнистые, густые, смотреть можно бесконечно, а лицо разбито. Жуть.
Не дождавшись ничего, Макс сам полез в салон, отстегнул ремни, вывел маму за руку, из второй двери достал девочку, поставил рядом.
– Я все сам сделаю, мне спать надо. Вы в соседнем номере, по моему паспорту. Договоримся.
Обвесился чужими сумками, прихватил свою, двинулся с ребенком на руках к дверям мотеля. Со спины раздалось очень тихое:
– Спасибо.
– Пожалуйста! – Макс вежливый мальчик. – Всегда, пожалуйста!
Ситуация уже веселила.
Ну, правда! А что тут скажешь?!
В мотеле ждала новая засада. Макс лишь тихо присвистнул, когда сонная регистраторша объявила ему, что свободен только номер с одной кроватью.
– Хорошо. Берем. Спать очень хочется!
– Ребеночка на кресло можно, я дам вам белье, – засуетилась ночная дежурная.
– Хорошо. Согласен на все. Ключ?
– Карта, вот.
Макс, держа ребенка на руках, обернулся. Его пассажирка все также, низко опустив голову, стояла тихой тенью рядом, глаз не показывала.
Вошли в номер. Сгрузил на кровать малышку, сбросил сумки на пол. Глянул на вошедшую.
– Я с этой стороны кровати, – указал на сторону, что у окна. – Сейчас спущусь, переставлю машину на стоянку. Вернусь. Большая просьба – усните обе.
Тишина.
Макс переставил машину. Вернулся в мотель и встретился глазами с регистратором. Ясно. Она увидела побои на лице попутчицы. Стало кисло во рту, горько на душе от такой несправедливости.
Новый вздох.
Зашел в номер.
– Хоть бы не вызвала полицию до утра. Мне надо выспаться, – пробормотал, в темноте стягивая майку и шорты. Вошел в душевую. – Да не вызовет! Всем на всех наплевать. Семейные войны, черт.
Его не было примерно десять минут. Душем пользовались. Хмыкнув, начал мыться.
Тошно было принимать чужой беспредел на свою шкуру. От этого Максим тер себя, стоя под струями воды, со звериным остервенением. Вроде как и не он виноват, а все равно оказался крайним в глазах регистраторши. Нет, оправдываться не станет, потерпит. Еще один раз пересечется с дежурной.
В номере, в темноте, на ощупь полез на ту сторону кровати, которую раньше обозначил как свою, и наткнулся на ноги, попу, руку.
– Черт! – выругался. – Я же.
Попутчица стремительно отодвинулась. Раздались всхлипы. Кто-то очень-очень боялся.
– О, боже мой! Прилягте уже куда-нибудь, девушка! Не на пол! И тише войте, ребенка разбудите!
Новый всхлип.
– Вы мне не интересны от слова «совсем». Мне блондинки нравятся. Длинноногие. Грудастые. Ясно?! Другие не привлекают. Дайте мне выспаться. Мне завтра ехать весь день за рулем.
Опять всхлипы.
Макс зарычал, бросился к стене и, нащупав выключатель, зажег свет.
Кровать предсказуемо была пуста. Малышка спала на разложенном кресле, а ее мама сидела на полу, все также понурив голову. Одета. Разута. Рыдает.
Максим не стал себя дальше мучить. Выключил свет. Лег на кровать, натянул до подбородка простынь, закрыл глаза. Приказал себе: «Спать».

***

Сквозь сон прорывался детский плачь. Тихий. Жалостливый. Испуганный. Потерянный. Вроде бы это сон, он в детство попал. Или нет? Вдруг плач прекратился. Макс повернулся на другой бок, подтянул ноги выше и провалился в дрему.
Детство. Однажды он потерялся на городском рынке и пережил, как и мама, несколько минут ужаса. Вот так же жалобно плакал в толпе незнакомых людей – не сразу на него обратили внимание, несколько раз толкнули, а когда он от страха присел на корточки, кто-то даже коленкой по спине заехал и выругался зло. Запомнилось на всю жизнь.
Мама с тех пор старалась не выпускать руку сына вообще. И в третьем классе это стало настоящей проблемой – большой мальчик от самых школьных дверей вышагивает чинно за руку с мамой.
Пытался бороться. Боролся до сих пор. Вот уже четыре года, как живет отдельно, но мама периодически приезжает и вновь держит Макса за руку и трудно вырвать кисть при расставании.
А что было, когда он сообщил родителям, что купил дом и собирается жить отдельно! Мама до сих пор нервно икает, а папа посмеивается, но молчит. Тяжело быть единственным ребенком в семье. Это неправильно. Детей должно быть больше одного – два, три, пять. Или десять. Но кто ж добровольно согласиться столько раз мучиться? Максим таких женщин не встречал.
Приоткрыл глаза. Рывком сел на кровати. Еще темно. Вспомнил девушку с разбитым лицом и ее малышку. Тоже девочку. Три годика, не больше. Огляделся: ни той, ни другой. Подхватился, начал натягивать шорты. Майку расправлял на груди, уже распахнув дверь в коридор.
И мама, и малышка нашлись на диванчике у стола ночной дежурной. Макс глянул на стенные часы: пять утра.
Пахло кофе. Сразу взбунтовался желудок.
– Доброе утро, молодой человек, – поздоровалась женщина. – Мы решили дать вам поспать.
Женщина поправила очки на носу:
– Кофе?
– Спать. Извините.
Повернулся с намерением вернуться в номер. Остановился.
– Вы почему ушли? – глянул на девушку.
– Маша проснулась. Я вынесла ее в коридор.
– Ого! Мы разговариваем! – съехидничал Макс, и тут же ему стало стыдно за свои слова. – Простите, – добавил, смутившись. – Идите в номер. Вы тут другим мешаете спать.
Девушка поднялась, подхватив малышку на руки.
– Спасибо, – это уже регистраторше.
Вернулся в номер. Следом безмолвной тенью в комнату просочилась попутчица.
– Девушка! Как вас зовут? Малышку – Маша, а вас?
Точно не заснет уже. Надо тогда ехать. Косо глянул на вошедшую попутчицу.
– Руслана.
– Красивое имя, необычно. Я Максим Рокин. Кто вас так? – кивнул на лицо. – Муж?
Девушка смутилась.
– Без паспорта, с ребенком на руках. Ночью он вас бросил на заправке. Кто он вам?
– Знакомый.
– Ребенок?
– Мой.
– Классно. Ладно. Не мне вам нотации читать. Просто все, кто вас увидит со мной, подумают, что это я вас так разукрасил. Мне это очень неприятно.
Не поднимая головы, Руслана проговорила:
– Понимаю. Простите.
– За что?
Руслана испуганно взглянула, а Макс смутился:
– Извините.
– Я объяснила женщине, что это не вы. Наоборот, помогаете доехать.
– Спасибо, что так сказали. А то скажут, что изверг какой-то.
Максим сел на кровать. Погладил рукой простынь. Попутчица так и держала ребенка на руках.
– Сядьте. Раз уж вы со мной, то, может, расскажите, кто вас ждет в Тимашевске?
Девушка лишь вздохнула.
Макс не стал настаивать на объяснениях. Вытащил из сумки чистую майку, еще одни шорты, носки. Взял чехол с бритвенными принадлежностями и на полчаса заперся в душе.
– Мы уезжаем, – начал он, выходя из душа. Приятно вздрогнул. Пока мылся, попутчица заправила постель, переоделась сама, переодела малышку и собрала все свои сумки.
– Люблю порядок, простите, – хмыкнул Макс, вытирая голову.
– И я люблю, – тихо проговорила Руслана.
– Душ? – глянул на девушку.
– Спасибо.
Подхватив малышку на руки, попутчица скрылась на следующие полчаса в душевой.
Макс вывел в предрассветных сумерках свое нежданное сопровождение на улицу. Ни одно питейное заведение не было открыто.
– Позавтракаем чуть позже. Усаживайтесь. Пристегивайтесь. Едем дальше.
И тут:
– У меня нет денег.
Макс заглянул в салон. Нашел испуганные глаза.
– У меня есть. С вас ничего не возьму. От слова «не надо мне» и «совсем ничего».
Уселся за руль. Тронулись. Дорога быстро заполнилась машинами. В начале девятого позвонил в офис, потом набрал номер магазина в Ростове-на-Дону. Отменил сегодняшний свой визит, перенеся все на завтра. Глянул в зеркало заднего вида. Как приятное разнообразие, нашел встревоженные глаза попутчицы.
– Руслана?
– Можно Лана.
– Хорошо, Лана. Вы не переживайте, я сам себе хозяин. Вот доберемся до Тимашевска, я вас довезу, потом поеду по своим делам.
Тишина, и глаза вдруг пропали.
– Вы мне адрес назовете? В Тимашевске? – Максим заглянул в зеркало, шею даже вытянул. Спрятались глаза.
Некоторое время спустя раздалось очень-очень тихое, но твердое:
– Нет.
Макс непроизвольно тронул педаль тормоза, чуткий внедорожник сбросил скорость. Сзади кто-то просигналил, справа пронеслась в параллельном потоке фура. Вернув себя в реальность, Макс втопил педаль газа в пол и быстро вернул автомобилю прежнюю скорость. Ехали еще, наверное, с полчаса в молчании.
Макс перестроился вправо, подрулил к придорожному кафе. Утреннее солнце весело ползло из-за горизонта к небу.
– Я схожу сам. Народу много. Скажите, что вам купить поесть?
Тишина.
Обернулся всем корпусом. Нашел испуганный взгляд. Лицо попутчицы в свете дня приобрело просто пугающий вид.
Макс тяжко вздохнул, потер ладонью лоб:
– Лана! Нужно есть. Ребенку есть. Вам. Мне. Ваш вид физиономии. Полицию вызовут. Я вас просто довезу до Тимашевска и высажу. Хорошо? Вы сидите тут. Чуть дальше я сверну в лесопосадку, и там можно будет пройтись.
– Хорошо.
– Другая помощь нужна?
– Нет.
– Если хотите, то поищем полицию.
– Не нужно, пожалуйста.
– Ну хорошо. До Тимашевска. Там сами решите. Я оставлю вам свои контакты.
Не девушка, а тень девушки.
Отъехав чуть дальше, увидел удобный съезд, свернул на обочину. Далее его джип съехал на скошенную придорожную полосу. Укрывшись под кустами акации от южного солнышка, Макс выключил двигатель.
– Тут пакеты с едой. Там, – указал рукой на разлапистые кусты акации дальше. – МЖ. Я первый.
И вышел. Когда уже возвращался, посетила мысль, что он не только ключ в зажигании оставил, но и документы в сумке на пассажирском сиденье. Подошел к машине. Двери нараспашку, попутчица кормит бутербродами Машу, а его взгляд зацепился за тощие коленки девушки. Подросток на вид, и роста маленького.
Позавтракали. Макс полез в бардачок, вытащил пачку сигарет. Глянул на попутчицу. Отрицательно кивнула головой.
– Это хорошо, Лана, что ты не куришь. Еще парня тебе найти нормального, и все – жизнь наладится. Лицо подживет. Кто тебя ждет в Тимашевске?
Без ответа.
Да ему какое дело?! Отвезет, куда сказали. Отзвонится Анне Сергеевне Клюкиной. Вернется в Ростов-на-Дону. И тут, как по заказу, проснулся мобильный.
– Да, Анна Сергеевна! Руслана и Маша рядом. Едем в Тимашевск. Еще далеко. Что? Трубку дать?
Макс рассмеялся. Протянул лопату айфона попутчице, потом отошел подальше, все также ухмыляясь.
На душе сегодня с самого утра пели какие-то птички, может от того, что ночная дежурная чуть ли не погладила его по спине взглядом, когда выходили. Ну да, он вообще не в состоянии руку поднять на человека! Хотя того гада он бы стукнул крепко о стену. Выбрал бы бетонную.
Отец и мать ни разу пальцем не тронули единственного сына. Отец и голоса не повышал ни разу. Мама была у Максима очень нервная, эмоциональная женщина, но общество отца все сглаживало, вносило в семейный быт уверенность и в настоящем, и в завтрашнем дне. Рокин характером пошел в отца – спокойный увалень в школе, добрый, мягкий босс в офисе. Мягкое, ответственное воспитание в семье, уважительное отношение родителей друг к другу перетекло плавно на такую же манеру обращения Максима с коллегами, немногочисленными друзьями и подчиненными.
Что один рос в семье, на то были причины. Много других родственников присутствовало в жизни Макса пока подрастал, и родители его не прятали от сверстников, но вот мама. Усмехнулся, припомнив, как она всегда напрягалась, стоило ему попроситься на улицу или того хуже – в летний лагерь.
Посмотрел на девчушку – светленькая, на маму чем-то похожа, наверное, худобой – косточки, острые коленочки, ручки-веточки. Мать не рассмотреть внимательно – голова все также низко наклонена, копна темных волнистых волос прикрывает и скулы, и щеки. Дальше разглядывать было страшно.
– Лана!
Попутчица тут же напряглась, замер в руке бутерброд, так и не добравшись до рта. Почему-то вдруг захотелось очень узнать, кто ее ждет в Тимашевске, но Макс больше не спросил. Вместо этого подошел и, чуть помедлив, тронул попутчицу за прядь волос, захотелось вдруг погладить девушку, как котенка.
И тут прорвало.
Девушка заплакала, малышка услышав плач, принялась рыдать в разы громче.
– Не трогайте меня! – попутчица, выронив бутерброд, забилась в салон машины вместе с плачущим ребенком.
Не зная, куда себя деть, Рокин уселся за руль. Завел мотор. Ехать никуда уже не хотелось. Вытащил из бардачка пачку сигарет.
Густой сигаретный дым заполнил салон моментально, и ребенок зашелся новым криком.
– Простите, – Макс затушил сигарету после двух затяжек и, разогнав дым рукой, тронулся в сторону трассы.
Вскоре на заднем сиденье стало тихо.
Этот Тимашевск он будет помнить долго.

ГЛАВА 2.

Елизарова Руслана Алексеевна пока росла, уяснила для себя одно правило – в жизни надо держать себя тише воды, ниже травы. Тогда, может быть, эта жизнь пройдет рядом и не заметит Лану. Но жизнь замечала, жизнь приставала, частенько Лане от жизни доставалось, и вовсе не пряников.
С раннего детства это незыблемое правило главенствовало в ее семье и иногда помогало. Мама всегда недовольна, мама обычно зла. Лана старалась не попадаться на глаза родительнице, но, так или иначе, ей часто прилетало. В одной квартире немного мест, где можно спрятаться, да и кушать хочется, а это значит – надо как-то напоминать о себе. Плачем напоминать нельзя – еще раз попадет, надо просто выходить на глаза и будь что будет.
Так и росла – тихой, совершенно неинициативной девочкой, забитой настолько, что в первые годы даже плохо росла.
Первый класс помнился Лане смутно, может потому, что она часто пропускала школу. Причин сейчас вспомнить не удавалось. Все плохое забывается, хорошее не вспоминается почему-то тоже.
Мама осталась в памяти Ланы, как мама, и все. А брат с сестрой совсем забылись, как и два папы, что время от времени сменяли друг друга на глазах малышки. Скандалы, ссоры, подзатыльники – все осталось где-то там, за горизонтом детских, смазанных от времени воспоминаний. Человеческая память избирательна, детская память избирательнее во много раз! Мы напрочь забываем все плохое, когда нам хочется это забыть.
Лана выросла незлобной, совершенно не приспособленной к самостоятельной взрослой жизни девочкой. Худая, маленького роста относительно сверстниц, тихая и серая, настолько, что ее не замечали взрослые, не замечали дети, пока не вспоминали, что есть кого побить. И били частенько, особенно в первые годы приживаемости в детском доме.
Сирота при живых родителях. Таких полно в любом городе. Мы отворачиваемся от них, заслышав их историю, да и сами приютские не любят о себе говорить.
Лана выросла как раз такой.
Где-то жил ее отец, которого она по первым годам принимала то за дядю Женю, то за дядю Рахона. А те ругались, когда малышка называла их «папа», стучали кулаком по высокому столу, и от этого на скатерти подскакивали рюмки.
Неблагополучная семья.
В один из осенних дней, когда Лана училась во втором классе, ее не отпустили после уроков домой.
Семья в одночасье закончилась, и начался приют. Перед ней раскрыл свои двери интернат. Сначала социальный – передержка, потом последовательно две замещающие семьи. В восемь с половиной лет ребенок мало что понимает в жизни, а жизнь уже смотрела на нее, как на изгоя и понимала, что никуда Лана Елизарова негодна. Бесперспективная в смысле продвинутости и востребованности. Обычная сирота.
Привычка все держать в себе, рта лишний раз не раскрывать, сыграла с Ланой злую шутку, и не один раз.
Приемный взрослым некогда было разбираться, тем более что девочка не шла на контакт, плохо спала, была совсем не социализирована, как высказался в ее присутствии психолог. Лана мало что запомнила из сказанных тогда слов, а вот это: «не социализирован», запомнила. Это как раз она – Руслана Елизарова, не социализированный, отдельно взятый индивид, а в коллективе разновозрастных детей и вовсе – серая мышь.
В первой замещающей семье на Лану обрушились домашние животные – собаки покусали. Взрослые за недогляд были наказаны, ребенка из больницы забрали обратно в приют. Лана даже толком не успела привыкнуть ни к кому в новом доме.
Собаки. С тех самых пор собак Лана боялась до икоты.
А во второй семье, которая попробовала ее забрать к себе через несколько месяцев, были другие приемные дети – много-много старше тихой, хрупкой Ланы.
Воровство. Ее поймали на воровстве, а так как объяснить она ничего не смогла, стояла молча и даже не рыдала, то после третьего случая ее вернули.
Вот и все.
Руслане исполнилось десять лет и на вопрос, не хочет ли она в приемную семью, девочка ответила категорическим отказом.
«Тихоня наша», - так прозвали Руслану Елизарову в интернате.
Все бы ничего – училась Лана хорошо, но подростковая среда тут каждого испытывает на прочность, а выживаемость у девочки была низкая. Получала в драках не раз и не два, и на учебе это сказывалось – Лана сидела серой мышкой и, если не спрашивали, не тянула руку никогда. Никто не хвалил, никто не замечал.
Редкие беседы с психологом всегда проходили по одной схеме: психолог задавал вопросы, Лана молчала, потупив глаза. Психолог просила нарисовать что-то, и девочка рисовала круги.
Среда. Дети часто просто не понимают, что они возводят вокруг баррикады, а у взрослых не всегда находятся душевные силы продолбить уже воздвигнутую стену отчуждения.
Нет! Воспитатели и педагоги следили за детьми, но разве за всеми углядишь?! Лану несколько раз пытались пристроить в замещающую семью и после десяти лет, но ребенок категорически был против, а в один из дней, после визита очередных претендентов на сироту, на вопрос детского психолога девочка прямо ответила, что у нее есть родная мама и она, когда вырастет, поедет жить к ней.
– Ну жди тогда совершеннолетия. Адрес матери нам известен. Из Москвы она переехала, куда – пока не скажу. Но если не передумаешь, когда доучишься, я дам тебе ее контакты. Иди!
На этом и расстались.

***

Шли годы, Лана кое-как адаптировалась в подростковой среде. Со временем стала еще тише ходить, совсем мало говорить, молчать и даже молча плакать. Детская психика податлива, как пластилин. Из замкнутого, забитого ребенка вырос совершенно неконфликтный индивид, к сожалению, совершенно не умеющий за себя постоять.
– Слово не вытянешь! Наш партизан. Дружить не умеет, за себя постоять не умеет, в замещающую семью идти отказывается, – жаловалась воспитатель директору, а социальный педагог кивал. – А ведь девчонка не глупая – учится хорошо, все понимает, все, что письменно, делает на отлично. А вот речь бессвязная. Ни одной мысли выразить связно не в состоянии. Давайте на комиссию документы готовить! Я напишу рекомендацию.
– Подождем. Год или два. Может, мать заберет, родительских прав ее не лишили.
– Да какая мать! Еле-еле спасти успели из той семьи! – возмущался социальный педагог.
Лану пытались адаптировать, но получалось это с большим трудом.
– Пропадет, как только выйдет из стен интерната.
– Квартиру продаст, – вставила свои пять копеек социальный педагог.
– Все продают, – буркнул директор, отворачиваясь к окну. – Хоть не давай! А как не дать? Программа города.
– Ты, Вера Павловна, поговори с ней. Хорошая девочка, но больно уж тихая.
– Так нет квартир. Пока вот общежитие продлили. Доучится через год, там может выдадут ключи.
И неприятности, как из рога изобилия, посыпались на голову Ланы, стоило ей только выйти из стен интерната. Ну, впрочем, как и почти на всех таких детей.
Замкнутый круг не распался с переходом девочки во взрослую жизнь. Он просто стал более широким, но все таким же замкнутым. Этот мир отгородился от Ланы Елизаровой стеной глухого равнодушия.
Кучковаться группами, учиться вместе, жить вместе, строить семью с такими же, как ты.
Ключи от однушки Лана получила через три года после окончания интерната. Как раз исполнилось двадцать один. Радости.
Пригласила подружек по училищу. Похвасталась новым компьютером и тахтой. С девочками, с которыми и раньше не особенно была дружна, пришли мальчики. И как-то так вышло, что один из них стал заходить к Лане.

***

Через два месяца она поняла, что будет у нее ребенок.
Так на свет появилась Машутка – точная уменьшенная копия Валерки Рядкова. А сам Валерка как-то и пропал.
Жить бы дальше, но встал вопрос: на что? Пока могла – работала, что-то откладывала, в долг никто не давал. На работе, куда устроилась маляром-штукатуром, ее тошнило от краски, и очень быстро бригадир все поняла. Покивала головой, как бы сетуя – и ты туда же. Перевела Лану на работу уборщицы – мыть полы в квартирах после чистовой отделки. В зарплате сильно проиграла, но и на том спасибо – если бы начали выживать с работы, она бы ушла в никуда. А так больничные ей исправно закрывали, в декрет отпустили в срок, заплатили все, что полагалось.
Родилась Маша и тут жизнь совершенно пошла под откос. Подружки все, как один растворились, перестали звонить и только одна Ольга у нее осталась. С ней и обсуждали на досуге, как им дальше быть.
Но толку от разговоров было мало – Ольга сама была детдомовская и жила далеко, все деньги на проезд промотаешь, приезжая в гости! Созванивались редко, больше Ольга ей звонила.
Пособие на ребенка платили до двух лет, потом – сущие копейки, а садик все не давали, ни по льготе, ни по блату, которого у сироты не было. Лана поехала в интернат, встретилась с директором, он и дал ей адрес матери.
В тот вечер, сидя на кухне вместе с Ольгой, Лане казалось, что это выход. Квартиру в Москве можно выгодно сдать, не продать, как сделали другие, а сдать. На вырученные деньги съездить к маме. Но сначала написать.
И Лана в тот же вечер написала матери письмо. Первое за пятнадцать лет.
Машутка сладко спала на тахте. За окнами спального района летний ветер раскачивал в странном танце кроны деревьев. Навевало дрему все – дом, обстановка. Хотелось покоя и уверенности в завтрашнем дне, а мысли о том, как найти выход, метались от идеи подать на Валерку Рядкова в суд на алименты до новой поездки в интернат. Они всегда ей помогали, и советом, и даже деньгами. Жизнь ее никак не складывалась. Нашла от кого родить, дурная! Да, Валерка Рядков был не детдомовский, он был самым обыкновенным, домашним мальчиком, но желание Русланы создать семью не оценил. Как назойливая муха, в голове свербела и свербела мысль, что много раз им пытались донести педагоги и воспитатели – они другие. Им строго-настрого советовали держаться от домашних на расстоянии.
Мама. Письмо. Осталось подождать ответа.
Ночь. В тот вечер не спалось. Она поглядывала на дочь. Ее белокурый ангел рядом. Она не одна, а скоро с ней рядом будет и мама. Лишь бы ответила. Лишь бы.
Неожиданно через пять дней раздался звонок. Звонила мама.
– Собирайся. Приезжай. Квартиру сдай на год или два. Деньги вперед возьми, - давала ясные инструкции женщина на том конце провода. Голос за столько лет и не поменялся – тот же сильно недовольный альт, с хрипотцой и срывающийся на кашель.
– Мама? Ты больна?
– Нет. Здорова. Когда ждать?
– Не знаю, надо собраться, квартиру сдать.
– Позвони. Номер отразился?
– Да.
– Пособие получаешь?
– Совсем маленькое. Хочу на работу выйти, по специальности.
– А? Маляр? Найдешь прям здесь. – И неожиданно: – Переводом высылай деньги. Все. Нечего в дорогу с деньгами ехать. И на поезд билеты не бери, к нам от вокзала тяжело добираться. Машину бери. Знакомые есть с машиной?
Лана промолчала.
– Есть или нет?! – рыкнула мать. – Ты же в Москве живешь! Привози вещи, что носить тут будешь. Не встречу, – продолжала вещать родительница. – Я занята. На машине подъедешь прямо к дому. Услышала меня? – рявкнул голос, а в сердце Ланы вонзилась тонкая иголка.
– Да.
– Вот, деньги переводом и жду.
Продиктовав почтовый адрес, мать первой отключилась.
С того дня мать звонила несколько раз, интересовалась, как дела. Лана млела, особенно, когда мама спрашивала про дочку.
Лана нашла контору, друзья по интернату помогли. Быстро заключила договор аренды. Получила авансом вперед оплату за полгода и договорилась со знакомым пропавшего Валерки Рядкова Мишей Бесфамильным насчет поездки. У детдомовских друзей машин не было.
Мишка к ней пробовал захаживать, но Лана ждала не его, и дверь каждый раз придерживала на цепочке. Ну а тут вспомнила, что у Мишки есть машина и позвонила.
– Да довезу, бензин оплатишь, - категорично объявил Мишка.
– Конечно! Так когда?
Молчание в трубке было непродолжительным.
– В гости не хочешь пригласить?
– Да нет, – замялась Лана. – Ты Валерку не встречаешь?
– Нет.
Повисла пауза на несколько секунд. Лана не знала, как ей закончить разговор, на том конце трубки сопел Мишка.
– Так довезешь? Я позвоню еще, как с д-делами все закончу, – уже дрожащим голосом закончила она.
Предательский голос! Он всегда ее подводил, вот и сейчас.
– Ну позвони, – отключился первым Мишка.

***

Теперь вот едет с совершенно чужим человеком, смотрит в спину и размышляет, что ее ждет у матери. Всегда мечтала о родных, чтоб были рядом. Валерка родным не очень ощущался как-то с самого первого дня, ну а как пропал и подавно.
Вот почему же так?! Счастье с ним было каким-то призрачным, ненастоящим. Как чувствовала, что не стоит ему рассказывать о ребенке. Тянула до последнего. Он приходил поздно вечером, ел, мылся, укладывался спать, довольно притягивая Лану к боку. Обнимал, целовал. От него часто пахло спиртным, но Лана к запаху привыкла еще в училище. В общежитии выпивали многие. Она же не пробовала ни разу. И не собиралась начинать, чем очень веселила Валерку.
Он приносил с собой, и требовал садиться рядом, и если не пить, то хоть с посудой помогать. Лана купила рюмки, и тут ей память выдала другие рюмки, и как они от удара кулаком подскакивали на кухонном столе раз за разом. Мда, воспоминания из детства не вселяли оптимизма, а нынешняя жизнь отчего-то сильно начинала смахивать на прежнюю.
Валерка приносил еды, и Лана тихо радовалась этому – денег катастрофически не хватало, а все ее попытки что-то приготовить вкусное самой оканчивались полной неудачей. Испорченных продуктов было очень жаль, и Лана старалась ничего кроме обычного и знакомого не покупать, а все знакомое стоило денег.
Пока жила в общежитии, бегала в столовую, а как переехала, до столовой стало очень накладно добираться, рядом с новым домом ничего похожего не было.
Батон хлеба, полкило вареной докторской колбасы, сыр, огурцы из банки – обычный продуктовый набор. И Валеркина бутылка. Как же муторно все это вспоминать.
Ну вот и досиделась, дождалась того, что сам Валерка задал ей вопрос, мрачно оглядывая ее округлившиеся формы.
– Понесла?
Пришлось сказать.
А он даже не улыбнулся. Вышел на балкон курить, вернувшись, задал лишь один вопрос: «О чем ты думала?»
Ну что тут скажешь? Думала, что будет у нее ребенок, что будет семья, уже поняла – не будет. Он ушел сразу и больше не позвонил.
Тогда, в тот самый вечер, оставшись одна, она решила, что родит и вырастит.
Какая-то уверенность, что все будет хорошо, ее тогда спасла. Ведь, знала – многие срываются, начинают пить, детей оставляют в роддоме. Но как же так?! Малыша так было жалко. Лане хотелось счастья. Просто счастья. И для малыша тоже.
Глянула в окно. Дорога, по обочинам посадка, а за ней бесконечные поля, кажется, подсолнечник.
Запах.

* * *

Она вспомнила запах Валерки и вновь осторожно скосила глаза на молчавшего водителя. Или это она молчит? Водитель с красивым именем Максим пытался раз за разом заговорить с ней, но природное косноязычие Ланы, стеснение и сам факт, что вид у нее не очень располагающий к общению, заставляли ее лишь сжиматься в комок, а водитель как чувствовал это – замолкал сам и вел машину дальше.
Запах. Водитель пах сладко. Очень! Чем-то безумно приятным и, наверное, дорогим.
За рулем не выпивают, нельзя – штраф и лишение прав. Она вспомнила, как Мишка всю поездку пил, правда, машину вел не он, а его товарищ.
Лана тяжко вздохнула, да как-то неудачно громко, так, что чуткая к ее настроению Маша, почуяла что-то и захныкала.
– Что ты! – встрепенулась Лана. – Все хорошо. Спи! – наклонилась низко и поцеловала дочку в макушку. – Все хорошо, – чуть слышно повторила. Скосила глаза. Мужчина за рулем напрягся, чуть сбросил скорость. Потом опять прибавил газу.
Как же он классно пахнет, просто одуряюще приятно. И выглядит как киногерой.
У нее не было телевизора, на кинотеатр денег было очень жалко. Последний раз она смотрела телевизор в общежитии. Се