Ночи графини Алуан. Елизавета Михайлова

Глава 1. Первая брачная ночь

Статная белокурая красавица стояла у приоткрытых дверей и прислушивалась к оживленной беседе, что вели в тот вечер в гостиной батюшка с матушкой. Родители не то чтобы ссорились. Спорили, пожалуй. Что было чем-то почти немыслимым для леди Лайенс, всегда во всем поддерживающей супруга, во всем с ним согласной. Но сейчас она спорила с мужем. И отступать не собиралась. А причина была в ней, Елене, их дочери. Рисковавшей стать тем, что называют «старая дева». Не сказать, чтобы подобное будущее пугало Елену. Напротив, она уже свыклась со своим положением и не хотела ничего менять. Но родителей это категорически не устраивало. Вот только каждый по-своему видел решение проблемы.
Завидной невестой Елена не была. Во-первых, ей минуло уже двадцать шесть. Слишком солидный возраст для новобрачной. Но это еще полбеды. Богатого приданого будущему мужу она тоже принести не могла: ни земель, ни домов, ни денег. Только свои красоту, ум и благовоспитанность. Но это мало кого интересовало. Будь она хотя бы помоложе, возможно, и нашлись бы охотники, но увы, не сейчас.
Все отрочество Елены прошло в предсвадебной суматохе. Четыре старшие сестры — не шутка. Ей было восемь, когда выходила замуж счастливая Анна, четырнадцать, когда под венец шла заплаканная Ирина. Зато уже за барона. Дела у семьи шли все лучше и лучше, приданое, которое давали за очередной невестой, становилось все соблазнительнее, и потому каждый новый брак был удачнее предыдущего. И вот через два-три, максимум — четыре года невестой предстояло стать уже самой Елене. Родители в глубине души надеялись, что младшенькой повезет еще больше, чем старшим дочкам. Напрасные чаяния.
У отца расстроилось здоровье, и он был вынужден оставить службу. Врачи настоятельно рекомендовали перебраться из столицы в загородное поместье. Вроде бы, помогло, приступы удушья стали случаться все реже и реже, а потом и вовсе сошли на нет. Но беда не приходит одна. В имении произошел опустошительный пожар. Никто, к счастью, не погиб, но помогая жене и дочери выбраться из горящего дома, сам господин Лайенс получил серьезные ожоги. Выздоровление было долгим и тяжелым.
Чудом уцелел лишь один гостевой флигель, там и обосновались. В пожаре пропало немало ценностей, а последовавшие неурожайные годы лишь усугубили финансовое положение Лайенсов. Словом, семья оказалась на грани разорения. Пришлось даже продать столичный дом.
Что до Елены, то сначала не хотели выдавать ее замуж абы за кого, а потом на бесприданницу уже никто не обращал внимания. Да и в поместье еще одни руки были не лишними: в самые тяжелые годы семейство могло позволить себе не больше пары служанок. Тут уж не до светских раутов и балов. Да и все равно на наряды денег не хватало, а поездка в столицу герцогства казалась непозволительной роскошью. Елена смиренно и безропотно сносила все лишения, помогала родителям, чем могла, не задумываясь о собственном будущем.
Но время шло. Отец, к счастью, поправился. Дела уже находились не в столь плачевном состоянии. С долгами потихоньку расплачивались. Теперь можно было подумать о том, чтобы пристроить младшую дочку. Да вот незадача, она уже давно вышла из возраста невест. Но родители все-таки не теряли надежды.
— Что за блажь? Зачем ехать в столицу? Я уже сговорился с шевалье Сартом. На Троицу он сделает предложение, к Рождеству они обвенчаются.
— Но Елена может рассчитывать на лучшую партию, — настаивала леди Лайенс. — В столице больший выбор женихов.
— Какой выбор? О чем вы, дорогая? Никто на нее даже не взглянет. И старовата, и приданое курам на смех. Бесполезная трата времени и денег.
— Мы должны использовать все возможности. И так упущено столько времени. Мы просто обязаны сделать это ради нашей дочери!
— Не вижу смысла, — господин Лайенс был настроен скептически.
— Даже если никто не обратит на нее внимания, хотя как можно не заметить такую красавицу, но даже если и так, было бы жестоко запереть ее на веки вечные в деревне и лишить возможности хотя бы раз в жизни блистать на балу, танцевать в герцогском дворце. Это же будут воспоминания на всю жизнь! — матушка сдаваться не собиралась.
— Только ненужные сожаления о несбыточном.
— Кто знает. Но как бы там ни было, у нас есть приглашение. Если бы вы знали, дорогой, чего мне стоило его достать…
— Вы провернули все за моей спиной! — не очень убедительно возмутился Артур Лайенс.
— Вы не позволили бы мне действовать в открытую, а речь идет о благополучии моей девочки!
— Богатый и знатный муж еще не залог счастья. Неужели пример Ирины вас ничему не научил?
— Ирина сама виновата. Барон — вполне разумный и порядочный человек. Немного ласки и он бы души в ней не чаял. А вместо этого она дичится и строит из себя вечную жертву.
— Как вы можете! Сначала сами воспитываете дочерей в строгости и неведении, а потом говорите про ласку!
— Скромность и холодность — это не одно и то же, — парировала мать Елены. — Однако речь о другом. У нас приглашение на руках. Мы не можем не поехать.
— Никто даже не заметит, что Лайенсы отсутствуют.
— Но платье уже сшито…
— Вы взяли в долг без моего на то разрешения!
— У меня не было выбора…
— Вы ведь все равно будете настаивать, верно?
— Разумеется.
В итоге отец сдался. А это значит, что они поедут на бал в столицу.
И тревожно, и радостно на душе. Что там будет?
Жених… Ох!.. Шевалье Сарт в этой роли однозначно пугал меньше, про него она хотя бы что-то слышала от знакомых. Говорят, неплохой человек, очень хозяйственный, основательный, строгих нравов. Наружности средней, в меру приятной, возраст — около тридцати пяти. Может, и не надо никого другого?
Матушка убеждала Елену не забивать голову всякой ерундой. Просто радоваться, веселиться, танцевать. Словно предчувствовала, что это единственная и последняя такая возможность в жизни дочери. А женихи… Повезет, значит, повезет. Не повезет, значит, не судьба. Не стоит чересчур переживать по этому поводу. Как предначертано свыше, так оно и будет.

Снаружи герцогский дворец поразил Елену своими размерами, внутри — ошеломил своей роскошью: массивные колонны, высокие потолки, богато украшенные лепниной и картинами, великолепные ковры, люстры, мрамор, золото и свечи-свечи-свечи, море свечей… Как красиво! Будто в сказку попала!
Елена старалась держать себя в руках и не выдать своих чувств, своего волнения, но матушка-то все видела: и блеск в глазах, и стиснутые пальцы, и легкую рассеянность.
Первый настоящий бал дебютанток в жизни! В двадцать шесть — смешно сказать. И все-таки. Когда-то она так мечтала об этом дне, так ждала его... Потом пришлось отодвинуть на неопределенный срок свои надежды, а потом и вовсе похоронить их. И как-то все позабылось, и уже не хотелось, и Елена даже не завидовала тем, кому повезло больше и кто блистал на этих балах… И казалось, сейчас ее не должна трогать вся эта мишура, и сердце должно биться ровно, но нет… Она волнуется, переживает, чего-то ждет необыкновенного, чудесного, сильного, яркого… Ох, все пустое… Но вдруг…
Воздух непривычно холодит обнаженные плечи, грудь в декольте. Какой смелый наряд! Но матушка уверяет, что бальное платье и должно быть таким и ее-то еще вполне скромное. Прикрыться бы, но не поймут, засмеют. Что ж, надо расправить плечи, вскинуть голову, улыбнуться… Воздух холодит, а бесцеремонные взгляды, мужские и женские, — как огонь. Осматривают, оценивают, переговариваются. Да уж, явление самой младшей из сестер Лайенс произвело фурор. Матушка довольна. А она сама? Ей все странно и ново. Но не думать, не думать об этом!
Наконец главный распорядитель церемонии трижды ударил жезлом о пол и в воцарившейся тишине громким важным голосом объявил герцогскую чету. Все замерли в ожидании. Оно было недолгим. Распахнулась высокая дверь, и в зал вступили герцог Максимилиан, герцогиня Шарлотта, наследник Эрнест и их ближайшие родственники. Как все они горды и прекрасны! Какая стать, какое величие! Белый мундир герцога, платье герцогини из золотой парчи, ее сверкающая диадема…
Вот только не надо так жадно их рассматривать! Это неприлично. Елена скромно опускает глаза, делает книксен.
Супруги сели в роскошные кресла, больше похожие на троны, началась церемония приветствия и представления. У каждого семейства была своя очередь, и по мере того как приближалась очередь Лайенсов, Елена начинала все больше и больше волноваться. Но нет, так не годится! Представление герцогской чете — это очень важный момент. Нужно собраться с духом и держаться достойно. Елене удалось унять трепет.
Долгожданный миг настал. Отец склонился в поклоне, Елена с матерью исполнили безупречные реверансы. Названы имена, произнесены положенные этикетом реплики. Герцог Максимилиан скользнул равнодушным взглядом по семейству Лайенсов, сказал дежурные слова и потерял к подданным всякий интерес.
И это всё?.. Елена была несколько разочарована. Однако герцогиня оказалась любопытнее и многословнее. Она что-то слышала про несчастья, обрушившиеся на достопочтенное семейство, из-за чего младшей их дочери грозила незавидная участь. Шарлотте стало интересно, и она завязала легкую беседу с обеими леди Лайенс. Узнав подробности, герцогиня пожелала удачи, а сама решила в случае чего поспособствовать счастью крошки Елены. Слишком уж она была хороша, чтобы уныло состариться в провинции старой девой или женой какого-нибудь мелкого помещика. Но, может быть, августейшее вмешательство и не потребуется. Едва ли не все взгляды прикованы к белокурой красавице. Будь герцогиня моложе, ее бы это уязвило, но Елена ей годилась в дочери и Шарлотта могла только порадоваться за девушку.

Как же давно она не танцевала на балу! Радость переполняла молодую леди Лайенс, она просто светилась от счастья. Ее непосредственность, простота и скромность привлекли всеобщее внимание. Ей даже сочувствовали: двадцать шесть и не замужем, а доля старой девы печальна. Но потом прошел слух, что вроде бы шевалье Сарт собирается сделать ей предложение. Что ж, надо сказать, не самый плохой вариант в ситуации леди Елены. Шевалье — респектабельный человек, положительный. Правда, не может похвастаться внушительным состоянием и редко выбирается из своего имения в свет. Но не в положении Елены привередничать.
Однако были и те, кто увидел в Елене возможную жертву. Светские ловеласы пытались вскружить голову прелестной провинциалке, но несмотря на легкую растерянность, она не поддавалась на их провокации и строго следила за тем, чтобы не нарушить этикета и не испортить свою репутацию. Видели в ней и невесту. Кто-то подходил к матери Елены, кто-то — к отцу, вели с ними беседы с явным матримониальными намерениями. Но родителям приходилось вежливо, но искусно переводить разговор в иное русло. Либо потенциальные женихи отличались сомнительным реноме, либо были ничуть не знатнее и не богаче Лайенсов, либо и то, и другое сразу. Тем не менее отцу Елены пришлось-таки признать, что в чем-то его дражайшая супруга оказалась права, а та в свою очередь думала, как бы продлить пребывание семейства в столице еще на несколько недель, потому что, судя по тому, как все складывалось, им наверняка бы удалось за этот срок найти для дочери подходящего мужа, и точно уж получше пресловутого шевалье Сарта.
Но судьбу голубоглазой красавицы решили не они.
— Прелестная девушка, — проговорила наблюдавшая за Еленой герцогиня, обращаясь к супругу. — Она мне сразу понравилась, но сейчас я в восхищении. Как она держится, просто и естественно, как она мила и очаровательна! Так искренне радуется балу... Видно, что душа ее совсем не испорчена, она чиста и невинна, как ребенок…
— Да, будет жаль, если она выйдет за того дворянина, которому ее прочат в жены, и проведет всю свою жизнь в глухой деревне, — задумчиво произнес Максимилиан. — Или если родители сговорят ее за одного из этих светских мерзавцев, какого-нибудь мота и развратника, что вьются сейчас вокруг...
— Вроде бы один из ваших министров, виконт Нойманн, был не прочь женится. Приданое его не интересует — сам богат. Возраст тоже не должен смущать — вдовец как-никак. Намекнуть ему? Или поставить перед фактом?
— У меня есть предложение лучше — Рихард.
— Вы сошли с ума, Максимилиан! — не скрывала своего изумления герцогиня.
— Отчего же, дорогая?
— Как ни хороша Елена Лайенс, наш драгоценный кузен — птица слишком высокого полета для нее.
— Высокого-невысокого, но он уже устал от отказов, а тут беспроигрышный вариант. И красива, и мила, и отменно воспитана. Но при этом бедная и немолодая. У семьи долги. Согласятся, никуда не денутся. А Рихард, думаю, будет рад. Кстати, сестры этой девицы, помнится, весьма плодовиты. Все один к одному.
— Такой мезальянс! — покачала головой герцогиня.
— Сочувствовать будут ей, не ему.
— А всё глупая молва! Рихард — чудеснейший человек и не совершал ничего из того, в чем его несправедливо обвиняют. И все-таки вы уверены, что они не откажутся из-за опасений за дочь?
— Я могу и сам поговорить с отцом девушки, он не посмеет со мной спорить. Но если мне не изменяет память, в прошлом Артур Лайенс служил в министерстве внутренних дел и имел дело с документами, в которых шла речь про тот несчастный случай с Эммой. Словом, у него не должно быть предубеждений к нашему дорогому кузену на этой почве.
— Поставьте хотя бы в известность Рихарда!
— Этим займетесь вы, дорогая, а я побеседую с господином Лайенсом.
— Нет, нет, Рихард должен узнать это от вас.
— Что ж, пожалуй, вы правы, дорогая, — и с этими словами Максимилиан велел слуге позвать кузена.
Скоропалительность решения герцога несколько удивила Шарлотту, но с другой стороны, она радовалась за двоюродного брата мужа, трижды вдового графа Рихарда Алуана, которому августейший родственник нашел такую славную невесту.
Несмотря на все свои многочисленные достоинства, граф испытывал определенные сложности на матримониальном поприще. Уже давно все потенциальные жены и их родители едва ли не разбегались, только заслышав имя Рихарда Алуана. Причин тому имелось предостаточно. Граф был немолод и к своим пятидесяти годам успел похоронить уже трех жен, и слухи по этому поводу ходили весьма разноречивые. Сам он тоже не блистал красотой и статью: на лице красовался шрам от ранения, полученного много лет назад в военном походе, там же он повредил ногу, из-за чего довольно заметно прихрамывал. Рихард был знатен, богат, влиятелен, но внешность, возраст, подозрения насчет судьбы покойных жен ставили крест на его брачных планах, хотя сам он не отказался бы жениться снова и обзавестись наконец-то законным наследником. Зная обо всем этом, герцог Максимилиан старался по мере возможностей помогать кузену. И увидев на балу Елену Лайенс, бесприданницу, которая в силу возраста уже практически потеряла всякую надежду благополучно выйти замуж, но при этом была восхитительно красивой и ладной и отличалась добродетельным нравом, а сестры ее исправно рожали своим мужьям детей, герцог решил, что вот она, идеальная кандидатура для Рихарда.
Кузены переговорили. Оказалось, граф тоже обратил внимание на Елену Лайенс, однако вариант с женитьбой даже не рассматривал. Поначалу к затее герцога Рихард отнесся скептически, но потом внял доводам старшего по возрасту и положению родственника и поспешил перейти к активным действиям, пока его никто не опередил.
Отец Елены весьма удивился, выслушав речь графа Алуана. Понимая, что таким кандидатам не отказывают, тем не менее попросил немного времени на раздумья. Граф не возражал. Господин Лайенс решил тут же посоветоваться с супругой. Та не могла скрыть своего потрясения, но первым ее порывом было все-таки согласиться и принять неожиданное брачное предложение. Дочь их станет графиней, родственницей самого герцога, будет жить в довольстве и богатстве, а сами они наконец-то расплатятся с многочисленными и внушительными долгами. Невероятная удача! Потом уже, конечно, сомнения одолели славную женщину, но она старалась не подавать и виду. Леди Лайенс уже неоднократно убеждалась, что первое впечатление и первое решение самые верные, а излишние самокопания до добра не доводят.
Елене известие сообщили после бала, в гостинице, где остановилась семья.
— Дочь моя, у меня к тебе очень важный разговор.
— Я слушаю вас, батюшка.
Елена уже свыклась с мыслью, что выйдет замуж за шевалье Сарта, даже начала думать о том, как станет обустраивать быт в далеком поместье, а тут отец сообщает ей такую поистине ошеломляющую новость. Граф Алуан, герцогский кузен, просит ее руки… Но зачем ему она, бесприданница? Впрочем, кое-какие слухи доходили и до Елены в ее глухой провинции, и потому девушка понимала, что никто, кроме великовозрастной бесприданницы, не согласился бы стать женой графа. Старый, хромой, урод, возможно, душегуб. С первыми тремя недостатками можно было примириться, но последнее… Однако отец уверял:
— Это не более чем слухи. Первая графа жена умерла от воспаления легких, вторая родами, а третья неудачно упала с лошади на охоте. Я лично, когда еще служил, читал отчеты по последнему случаю. Граф не преступник, поверь мне.
А что ей еще оставалось, коли все уже решено?
— Дочь моя, — заговорила мать, — мы, женщины, не вольны выбирать свою судьбу. Однако лучшего жениха тебе все равно было бы не сыскать. Поблагодари отца за прекрасную партию.
Поблагодарила. Но пилюлю ей все-таки решили подсластить:
— Мы заберем тебя домой, если граф станет плохо с тобой обращаться.
Хотелось верить, но как-то не получалось. «Заберем домой...» О, это был бы грандиозный скандал. И ладно бы будущий муж был простым дворянином, вроде шевалье Сарта, но речь шла о ближайшем родственнике самого герцога. Нет, никуда ее не заберут, как бы ужасно граф себя ни вел. Это против обычаев их страны, против религиозных предписаний.
— Я поняла, батюшка, матушка.
С тяжелым сердцем Елена легла спать. Она пыталась припомнить, как выглядит граф, но к своему стыду, не смогла — на балу она совсем не обратила внимания на своего будущего жениха. Но откуда ж ей было знать?! А правда ли, что он так ужасен и зол, как говорят люди? Хотелось верить, что молва ошибалась.
С помолвкой тянуть не стали. Буквально через неделю (впрочем, все согласно предварительной договоренности) граф Алуан приехал в поместье Лайенсов, чтобы лично попросить руки Елены.
Все дни между возвращением семейства Лайенсов домой и визитом к ним графа Рихарда Алуана прошли в какой-то немыслимой суете, кутерьме. Дом спешно приводился в порядок, ремонтировался, отмывался. Будущей невесте шили наряд для помолвки, вернее, перешивали для этой цели одно из платьев, которое носила еще сама леди Лайенс в молодости. Пришлось снова брать деньги в долг и нанимать работников и работниц, потому что без посторонней помощи справиться бы не удалось. Но в день помолвки госпожа Лайенс могла гордиться собой: дом сиял, а Елена была чудо как хороша. К счастью для девушки, из-за всей этой подготовки, в которой она принимала самое активное участие, у нее совсем не было времени думать о своей незавидной судьбе — к ночи она уставала так, что просто валилась с ног и тут же засыпала, а утром поднималась вместе с зарей. Расстраиваться и переживать было некогда.
Волнение настигло Елену в день помолвки. С замиранием сердца девушка ждала встречи с будущим мужем. Пока никто не видел, беспокойно мерила комнату шагами, кусала губы и нервно сжимала руки. Но вот дворецкий объявил графа Рихарда Алуана, и теперь надлежало выйти в гостиную, приняв, разумеется, самый невозмутимый вид. Елена смогла. Она смогла даже улыбнуться этому человеку.
Впрочем, граф оказался не так ужасен на лицо, как Елена успела себе навоображать. Темные слегка вьющиеся волосы с редкими серебряными прядями, гордый профиль, чуть прищуренные карие глаза, от взгляда которых почему-то становилось спокойнее и теплее на душе. Если бы не шрам на пол-лица, графа вполне можно было бы назвать красивым. Хромал, но несильно, для удобства опирался на трость. На десять лет моложе отца, но бодрее, наверно, на все двадцать, несмотря на увечье. Довольно приветливый. Улыбнулся, проговорил какие-то дежурные комплименты — Елена даже не вдумывалась в их смысл, отметила только про себя приятный тембр голоса. А потом вдруг граф сделал предложение, просто, без каких-либо околичностей и витиеватостей:
— Елена, я хотел бы, чтобы вы стали моей женой. Согласны ли вы?
Поскольку все было уже решено, Елена не осмелилась перечить родительской и герцогской воле, мужественно сказала «Да» и позволила надеть себе на палец обручальное кольцо. Золотое с бриллиантом. Очень красивое.
Будущие супруги обменялись малозначащими репликами о погоде, а потом мужчины уединились, чтобы обсудить подробности брачного договора. На обед граф не остался, предпочел уехать к себе.
Свадьба была назначена через месяц, в столице герцогства, все расходы брал на себя жених. Родители невесты казались довольными. Обычно свадьбы не игрались так быстро, но граф настаивал, опасаясь, что птичка может упорхнуть, то есть невеста — взбрыкнуть. И если с любым другим дворянином господин Лайенс поспорил бы насчет сроков и некоторых других моментов, то с кузеном герцога он не решился.

Чем ближе становился судьбоносный день, тем неспокойнее делалось на душе у Елены, но она старалась держаться. Очень хотелось посекретничать с сестрами, но увы, Мария была за пределами герцогства и никак не успевала приехать на свадьбу. Ирина должна была родить в самое ближайшее время и тоже вряд ли бы смогла присутствовать на церемонии. Анна и София собирались приехать в столицу герцогства лишь накануне бракосочетания. Жаль... Елена хотела поспрашивать кое-чего у старших и более опытных сестер. Больно уж один момент ее тревожил. В письме такого не напишешь. Только шепотом, заперевшись в спальне и краснея до самых ушей, решилась бы она задавать подобные вопросы.
Может быть, Елена и не переживала бы, но она хорошо помнила, как двенадцать лет назад, когда выдавали замуж Ирину, та билась в истерике, отказывалась от еды и рвала на себе подвенечное платье, не желая сочетаться узами брака с бароном Росбертом. А дело было в том, что горничная нашептала ей что-то про первую брачную ночь. Болтливую девицу быстро рассчитали, но с сопротивлением Ирины справиться удалось не сразу.
Потом все как-то позабылось. В связи с известными событиями свадьба самой Елены отодвигалась на неопределенный срок, да и дел разных навалилось немало, чтобы еще думать о давнишнем происшествии, одном из многих. Но вот, наконец, это время пришло — время, когда решалась судьба самой Елены. Приближался один из самых ответственных дней в ее жизни. А за днем, как известно, следует ночь… Что-то важное должно случиться в эту ночь, а она ничего не знала...
Елена пыталась вспомнить все, что она слышала и читала о брачной жизни, об отношениях мужа и жены, но четкого представления у нее так и не складывалось.
Священная Книга была сурова: «Если кто возьмет жену, и войдет к ней, и возненавидит ее, и пустит о ней худую молву, и скажет: «я взял сию жену, и вошел к ней, и не нашел у нее девства», и если сказанное будет истинно, и не найдется девства у отроковицы, то отроковицу пусть приведут к дверям дома отца ее, и жители города ее побьют ее камнями до смерти, ибо она сделала срамное дело...»
Было тревожно. А что если, думала Елена, муж не найдет у нее этого пресловутого «девства» и возненавидит ее? Тем более что она давно уже не отроковица. Камнями, конечно, не побьют — не те сейчас времена. Но она слишком хорошо помнила, как несколько лет назад похожая ситуация произошла в одном из семейств герцогства. Елену, разумеется, не посвящали в подробности. Мама с теткой шептались одни и резко замолкали, стоило девушке появиться на пороге комнаты. Но кое-что все-таки удалось уяснить. Муж не обнаружил у молодой жены этого самого «девства» и с позором вернул ее родным. Брак аннулировали, бедняжке пришлось уйти в монастырь.
В монастырь Елене не хотелось. Она, разумеется, была верующей, но все-таки не настолько, чтобы мечтать о монашеском одеянии. Но замужняя жизнь тоже как-то не очень прельщала. А ведь Апостол говорил: «Безбрачным же и вдовам говорю: хорошо им оставаться, как я. Но если не могут воздержаться, пусть вступают в брак; ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться». Елена не вполне понимала, от чего желательно «воздержаться» и что значит «разжигаться», но если до сих пор с ней ничего ужасного не случилось (а ведь она намного старше, чем были сестры, выходя замуж), то, наверно, и впредь не случиться, и она вполне могла бы и дальше вести прежний образ жизни, помогать матери вести хозяйство и вообще всячески скрашивать старость родителей без опасения совершить какой-нибудь грех. Так почему же батюшка и матушка не думают об этом, ведь даже в Послании сказано: «выдающий замуж свою девицу поступает хорошо; а не выдающий поступает лучше». Зачем ей становится женой этого странного человека, который может выгнать ее после первой брачной ночи, если не найдет у нее чего-то. И да, кстати, где он будет это «что-то» искать?..
Но это еще полбеды. В браке, как известно, рождаются дети. И нередко умирают. После нее мама рожала еще трижды, и все три мальчика умерли еще в младенчестве. Но и молодые матери тоже умирают нередко, Елене это было хорошо известно. Не случайно госпожа Лайенс всякий раз, когда узнавала об очередной беременности кого-то из старших дочерей, шла в церковь, ставила там свечку, истово молилась, потому что случиться могло все, что угодно... Ни умирать сама, ни хоронить ребеночка Елена не хотела, а потому у нее была еще одна веская причина не выходить замуж. Если бы ее мнением хоть кто-то интересовался!..
И все-таки она осмелилась однажды завести разговор об этом за семейным обедом, ссылаясь главным образом на религиозные тексты, но, как и следовало ожидать, понимания у родителей не нашла. Елена, возможно, была несведущей в каких-то вещах, но дурочкой она точно не была. Деньги — вот главная причина, почему она должна была выйти замуж за графа Алуана. Ей еще раз подробно обрисовали всю ситуацию и наглядно объяснили, что лучшего варианта быть не может. После смерти родителей поместье будет продано, а вырученную сумму за вычетом долгов (а их более чем предостаточно) поделят поровну между всеми наследницами. Елене негде станет жить, разве что приживалкой у кого-то из старших сестер. Неужели она хотела бы этого, чтобы ее терпели только из милости, быть на вторых ролях, девушкой, а потом и тетушкой на побегушках? А так она будет полновластной хозяйкой в собственном доме, не просто аристократкой средней руки, а графиней, и таким образом окажется вознесена гораздо выше всех своих родственников. Граф богат, у него великолепный дом в столице, прекрасное имение за городом, множество слуг, она ни в чем не будет знать отказа: самые роскошные туалеты, самые дорогие украшения... Любая бы мечтала о подобном!
Но дело не только в этом. Елена не должна забывать и про свой дочерний долг. Родители тоже заслужили лучшей жизни на старости лет, особенно отец, который спас ее когда-то из пожара.
Елене стало стыдно своего малодушия и эгоизма. Разумеется, она сделает это ради любимых родителей!

Всё из-за денег! Если бы не долги, если бы у них был хоть какой-то достаток… Но нет, не в этом дело. Елене всегда внушали, что предназначение женщины — брак и семья, главное в ее жизни — это забота о супруге и детях. «Хорошо известно, что мечта любой добропорядочной девицы — выйти замуж за достойного человека», — было написано в одной очень популярной книге. И все, все вокруг придерживались того же мнения. А как иначе, ведь в отличие от мужчины, женщина не может служить, вести дела, работать, поскольку не обладает нужными знаниями и умениями и просто не приспособлена к этому природой. Простолюдинки, конечно, работали, но им сочувствовали, а вот дворянка никак не могла опуститься до подобного. Ее содержал сначала отец, а потом муж. В глубине души Едена чувствовала какую-то неправильность, несправедливость такого положения дел, но не смогла бы сформулировать это ощущение словами.
Как бы там ни было, ей все равно пришлось бы выходить замуж, как и старшим сестрам когда-то. Не за графа Алуана, так за шевалье Сарта или кого-нибудь еще. Невольно мысленно сравнила несостоявшегося жениха и будущего мужа. С шевалье они были немного знакомы, и в его присутствии Елена всегда ощущала спокойствие и уверенность. Совместное будущее виделось предсказуемым, правильным и простым. Граф, напротив, пугал, но в то же время будил любопытство. Он должен был отталкивать, но почему-то на ум приходили его карие глаза, бархатистый голос, теплые руки, и эти воспоминания нельзя было назвать неприятными. Что ж, у нее будет время разобраться, какие впечатления больше соответствуют действительности.
Итак, брак неизбежен, брак необходим. Надлежало смириться. Но все-таки таинство первой ночи (и все последующих, впрочем, тоже) очень волновало, беспокоило Елену. Не зная, где и как узнать необходимую информацию, девушка, превозмогая стыд, решила обратиться к матери. Но почему же так неловко и стыдно? Вроде бы это должны быть естественные вещи, ведь не она первая, не она последняя выходит замуж... Но с детства твердили: все, что происходит между мужчиной и женщиной, греховно, неприлично. И потому ни при каких обстоятельствах не следует оставаться с лицом противоположного пола наедине, без свидетелей, это может безвозвратно скомпрометировать репутацию леди. Когда же сестры, выходя замуж, шли к матушке за советом, на маленькую Елену шикали и стыдили за нездоровое любопытство. Точно так же, обсуждая какую-нибудь скандальную светскую новость, старшие всегда выставляли уже повзрослевшую Елену вон из комнаты, не забывая добавить при этом, что добропорядочной девушке не пристало проявлять интерес к подобным темам. А Елена была послушной дочерью и очень хотела, чтобы ее считали добропорядочной.
Тем более, что и собственный горький опыт ее уже многому научил: чем-то лучше не интересоваться, чего-то лучше не делать, а с молодыми людьми не стоит общаться без одобрения старших.
После всего того, что свалилось на Лайенсов, они перестали появляться в свете, и практически единственными представителями их круга, с которыми они продолжали поддерживать отношения, была семья старшей сестры госпожи Лаейнс, благо, жили они по соседству. Там-то, в гостях у тетушки, шестнадцатилетняя Елена познакомилась с молодым учителем музыки своей кузины. Он был очень мил и приятен, но сердце девушки билось ровно. Однако господин Райс влюбился в юную леди Лайенс всерьез и стал заваливать ее любовными посланиями. Довольно бестолковыми на вкус Елены, хотя и красивыми. Она раздиралась между противоречивыми желаниями: ответить юноше на такие пылкие и непосредственные письма, велеть ему больше никогда не писать ей или же вовсе проигнорировать. Но она так и не успела принять решения. Эпистолярные экзерсисы смазливого музыканта попали в руки госпожи Лайенс. Елену строго отчитали и пристыдили, компрометирующие послания сожгли в камине, учителя выставили на улицу. Скандал раздувать не стали, постарались все побыстрее замять. Со временем эта история забылась, но урок Елена получила хороший на всю последующую жизнь: мужской пол опасен для юных дев, держаться от него следует подальше.
Но то были дела давно минувших дней. Сейчас же, за неделю до свадьбы, каким бы недобропорядочным ни казался интерес Елены, отступать она не собиралась. Она должна знать! Она имеет право знать, что ее ждет!
— Матушка, я хотела посоветоваться с вами… спросить у вас… даже не знаю как сказать… что надлежит мне делать… ну… когда мы с супругом…
Госпожа Лайенс слегка изменилась в лице, отвела взгляд в сторону, помолчала. Потом заговорила, нехотя, каким-то отстраненным тоном, было видно, что ей не очень ловко и приятно обсуждать такие темы и она предпочла бы избежать этой беседы, но материнский долг превыше всего.
— Вы будете спать в одной комнате, на одной кровати, — сказала она. — Горничная поможет тебе раздеться, принять ванну, облачиться в ночную рубашку. Потом придет муж. Тебе надлежит слушаться его. Он знает, что надо делать. Просто слушайся и все будет хорошо.
Вот так, никакой конкретики. Слушайся — и все.
Елена не спешила уходить, в волнении она слегка покусывала губы, а руки ее нервно теребили ткань платья.
— Ну, право слово, милая, — увещевала ее мать. — Твои сестры выходили замуж в семнадцать-восемнадцать лет и то меньше переживали, чем ты в двадцать шесть. Все женщины проходят через это, ни одна еще не умерла, и с тобой все будет в порядке.
Утешила, называется. Не умрет она… Великолепно, просто великолепно!..
— Нечистые дни у тебя закончились, верно, неделю назад?
Елена кивнула.
— Вот и славно. Может, и понесешь еще с первой ночи.
Что-что?
— Забеременеешь, — уточнила мать.
Боже милосердный! Еще и это! Хотя зачем еще женятся? Правильно, чтобы обзавестись потомством... Нестерпимо захотелось навеки остаться старой девой и никогда не знать несмертельных треволнений брачной ночи и смертельных опасностей родов. Но увы, семья ждет от нее этой жертвы. И она ее принесет.
Вернувшись к себе, Елена долго не могла найти себе места, пытаясь осмыслить слова матушки. Значит, она будет в одной ночной рубашке перед мужем? Срам-то какой. Ее с детства приучали, что мужчина не должен видеть ни ее белья, ни обнаженных частей тела, за исключением лица, шеи и кистей рук... Но если погасить лампу и залезть под одеяло, то муж ничего и не увидит. А утром надо просто встать пораньше, до того, как он проснется. Уф, вроде, решение найдено…
Но спать в одной постели… Это так непривычно делить кровать еще с кем-то. Сможет ли она? Да и зачем это вообще? А если муж случайно заденет ее, а она босоногая и в одной рубашке? Она ж умрет со стыда. Мужские прикосновения допускались только во время танцев да на прогулках под присмотром старших родственниц, но и там руки всегда были в перчатках. Словом, мужчина никогда не касался голой кожи. Но оказавшись в постели, он может случайно коснуться ее руки или ноги своей рукой, ногой… Наверно, надо будет лечь на самый дальний край кровати. Да, так будет лучше всего.
Но… что, если он не случайно ее коснется, что, если он захочет потрогать ее руку, ногу… грудь?..
В памяти всплыли картины многолетней давности. Совершенно случайно, проходя как-то раз мимо подсобного помещения, она заглянула туда, привлеченная шумом, и увидела странную сцену. Кучер трогал кухарку везде-везде, гладил руки, плечи, спину, мял грудь, целовал лицо — лоб, нос, щеки, глаза, а в губы едва ли не вгрызался. После ужина батюшка всегда целовал матушку, перед тем как пожелать ей спокойной ночи, но он делал это самыми краешками губ, слегка-слегка ее касаясь. Кучер же, казалось, хотел съесть кухарку, так сильно он впивался ей в рот.
Зрелище было противно морали, это даже не подлежало сомнению. Но все же было в нем что-то глубоко волнующее и пленяющее. Какая-то смелость, пламенность, властность… Как бы там ни было, Елена постаралась побыстрее убраться из этого закутка, пока ее не заметили. Она не стала никому рассказывать об увиденном, но не столько тревожась о судьбе слуг, сколько опасаясь упреков в безнравственности, ведь не может считаться нравственной девушка, увидевшая такое. Что до кучера с кухаркой, то их вскоре уволили. Видимо, не одна Елена стала свидетельницей их сомнительного времяпрепровождения.
Так что, если граф захочет трогать ее, как кучер трогал кухарку? И целовать точно так же? Матушка велела во всем слушаться мужа… Значит, Елена должна будет позволить ему делать эти крайне неприличные вещи?! Или все-таки матушкин завет не распространяется так далеко? Или распространяется? Как бы узнать? Спросить, что ли, у матушки снова, уточнить? Да нет, пожалуй, не стоит. Матушка и так неохотно говорила на эту тему. К тому же, граф — не кучер, должен вести себя прилично, он не допустит таких жестов. Оскорбительно даже думать про будущего супруга в таком духе. Хотя... кто его знает... Учитывая репутацию графа, все возможно.
И так не вовремя вспомнилось стихотворение, прочитанное тайком от родителей (сестра как-то гостила у них и, уезжая, случайно оставила потрепанный томик; отец, кстати, нелестно отзывался о нравственном облике опального поэта, и по-хорошему бы выбросить книжку от греха подальше, но больно уж стихи были красивые):
«О, только б огонь этих глаз целовать
Я тысячи раз не устал бы желать.
Всегда погружать мои губы в их свет —
В одном поцелуе прошло бы сто лет.
Но разве душа утомится, любя.
Все льнул бы к тебе, целовал бы тебя,
Ничто б не могло губ от губ оторвать:
Мы все б целовались опять и опять...»
И девушка поняла, что граф обязательно захочет сделать с ней все то, что кучер делал с кухаркой и даже больше (а ведь на ней будет всего одна тонкая сорочка!), и именно это матушка и имела в виду, когда говорила, что Елена должна во всем слушаться мужа…
Мир рушился на глазах. Сначала строжайшие запреты (ни края рубашки, ни щиколотки в чулках не должен видеть мужчина, и трогать ничего он не должен), а потом ложись почти голая в одну постель с ним и терпи все его прикосновения... Как же так?!

Настроение у обычно спокойной и уравновешенной Елены в последние дни перед свадьбой прыгало как мячик: от приподнятого, когда открывающиеся перспективы виделись исключительно в розовом свете, до удрученного, стоило лишь вспомнить про старого и некрасивого жениха с ужасной репутацией, в одной постели с которым придется ей теперь проводить свои ночи. От одной этой мысли Елену тут же охватывало предчувствие чего-то очень постыдного и крайне неприятного, и отчаянно хотелось горькими-горькими слезами оплакать свою загубленную жизнь. Но девушка проявляла завидную силу духа и всеми силами пыталась держаться так, как приличествует истинной леди.
Состояние Елены тревожило ее мать. В ход шли все средства, чтобы отвлечь и развлечь девушку: примерки, прогулки, письма, беседы, наставления по ведению хозяйства, повторение правил этикета... При этом сама госпожа Лайенс излучала непоколебимую радость и довольство и все своим видом показывала, что Елене несказанно повезло. Однако было загадкой, насколько напускной оптимизм матери передался дочери. Оставалось только молиться Всевышнему, чтобы выдержки невесте хватило до конца. Впрочем, леди Лайенс тоже познала сомнения и даже угрызения совести, пришедшие на смену первоначальной эйфории по поводу столь удачного брака. Но отступать было поздно: решение принято, а ставки слишком высоки. Отныне все в руках Господа.
Не только в поместье Лайенсов и в городском доме Рихарда Алуана готовились к самой ожидаемой и скандальной свадьбе года или даже целого десятилетия. Герцогский дворец гостеприимно распахнул свои двери перед Еленой и ее родителями, приехавшими в столицу за два дня до торжества. Это оказалось очень кстати, потому что останавливаться в гостинице на этот раз было как-то неуместно, а в доме графа пока еще неприлично (мало ли что подумают люди).
Две замужние сестры невесты, которые могли бы приютить у себя родню, были в отъезде и не никак не успевали на свадьбу младшенькой. Одна путешествовала за границей с мужем и детьми, а другая в загородном имении должна была вот-вот родить. Однако обе отправили сердечные поздравления, богатые подарки и пространные письма. Мария весьма обтекаемо поведала про испытание первой брачной ночи, которое, как она искренне надеялась, Елена пройдет с честью. Ирина же на эту тему не распространялась, она писала о многом и о разном, словно пытаясь за обилием слов спрятать главное, но едва уловимые грустные и тревожные нотки ее послания говорили о том, что семейная жизнь у нее не очень ладилась. «Неужели и у меня будет так же?» — думала взволнованная Елена. Или, может, ей повезет больше, и все сложится, как у Марии, которая казалась вполне довольной жизнью? Одним словом, спокойствию и душевной гармонии невесты письма любимых сестер способствовали из рук вон плохо.
Окружающая действительность и окружающие люди, казалось, должны были радовать, но Елена лишь огорчалась. Августейшие супруги, великодушно выделившие будущим родственникам несколько комнат и целый штат прислуги, выглядели, несмотря на все свое величие, по-заговорщицки дружными, постоянно проявляли друг к другу знаки внимания, обменивались ласковыми взглядами, понимали один другого буквально с полуслова, однако их взаимодовольный вид будил в сердце девушки недостойные чувства — сожаление и зависть. Хотя герцог и был на пару лет старше ее жениха, выглядел он несравненно лучше. Высокий, статный, с правильными и приятными чертами лица. Повезло же герцогине! Если уж терпеть касания мужчины, то пусть лучше это будет такой вот красавец, а не то колченогое чудовище, с которым Елене надлежало навеки связать свою жизнь...
День свадьбы подкрался незаметно. И хотя все было подготовлено заранее, суматохи избежать не удалось. Но именно странное сочетание суматохи и строгого церемониала вкупе с успокоительной настойкой, которой госпожа Лайенс щедро накапала Елене, уберегли невесту от излишних волнений в этот знаменательный день.
Венчание состоялось в кафедральном соборе. Елена мужественно отыграла свою роль, лишь самую малость дрожал голос, когда она произносила слова брачной клятвы. Да руки были холодными и влажными от волнения. Зато у ее супруга (теперь уже супруга!) они были теплыми и сухими. Единственное, пожалуй, что ей понравилось в графе. Хотя его ненавязчивость, тактичность тоже радовали. И она чувствовала, это было не ледяное равнодушие. А еще Елена была признательна, что, когда пришло время поцеловаться, муж лишь слегка коснулся своими губами ее, а не так, как кучер делал тогда с кухаркой. А пахло-то как от графа хорошо, даже слишком — хотелось без конца вдыхать этот аромат. Сам Рихард Алуан тоже был чист и опрятен... Хм, а достоинств набралось немало. Может, все еще обойдется? И в браке ей будет не так уж и плохо?..
Торжественный прием по случаю свадьбы проходил в доме новоиспеченного супруга. Все приглашенные сошлись во мнении, что это была самая роскошная свадьба десятилетия, а Елену Лайенс единодушно признали самой прелестной невестой. Девушка действительно старалась изо всех сил, изображая сдержанную радость и застенчиво улыбаясь, как учила ее мать. Но ей никто не завидовал, даже ради богатств графа Алуана, выезда, драгоценностей и роскошных туалетов, которые полагались его жене, вряд ли хоть одна дворянка согласилась бы оказаться на месте Елены.
День тянулся мучительно долго, казался бесконечным, и тем не менее финал его застал молодую графиню врасплох.
Уже давно прозвучали все поздравления и были приняты все подарки. Елена с Рихардом отведали традиционный пирог новобрачных и кое-как сымитировали свадебный танец, потому что хромоногий граф толком танцевать не мог. Букет невесты улетел куда-то далеко, и сама Елена не знала, кому он в итоге достался. Впрочем, какая разница. Любая будет счастливее ее. Самый ужасный муж во всем герцогстве достался именно ей, Елене Лайенс...
Торжественная часть между тем осталась позади, атмосфера стала более свободной и легкой. Гости занялись собой и своими делами. Граф тоже куда-то отлучился. Елена стояла, окруженная великосветских дамами, слушала их беззаботную и такую глупую болтовню, но не слышала ничего, хотя и отвечала иной раз впопад, смотрела на мельтешение танцующих пар, но не видела ничего... Только не думать! Не думать о сегодняшней ночи, не думать о всей своей последующей жизни… Улыбаться, улыбаться, казаться счастливой и довольной. Она все выдержит, со всем справится. Она хоть и слабая женщина, но в ней все же есть сила.
— Ваша светлость...
Кого окликает служанка? Ее? Этот новый титул… Так непривычно. Но все же где-то приятно. Она — графиня! Невероятно! Но она должна быть достойна своего титула! Страх, сомнения — теперь они ей не к лицу.
Елена обернулась. Почтительная служанка доложила, что экипаж готов. Экипаж, который увезет их с супругом в загородное имение, где они проведут несколько ближайших недель, так называемый «медовый месяц». Какое нелепое наименование, подумалось молодой графине. Честно говоря, она вообще предпочла бы никуда не уезжать, а остаться в столице, но таковы были традиции, такова была воля супруга, и Елена не смела перечить.
— Мне пора, — с милой улыбкой сообщила Елена давним и недавним знакомым дамам, которые в этот день составляли ей компанию и хотела уже уйти. Но впервые за все время выдержка изменила старшим сестрам, которые были здесь же, в этом же кружке, и они со слезами на глазах бросились обнимать младшенькую, пылко, неистово, словно видели ее в последний раз. Впервые никто из светских дам не осудил этот искренний порыв, такой непривычный в их чопорном мире, потому что все совершенно искренне сочувствовали молодой графине.
Почти в дверях Елену настигла мать. Оказывается, она еще не все ей рассказала про брачную ночь:
— В первый раз может быть больно и идет кровь. Это нормально.
«Ох, зачем, матушка, вы говорите мне это сейчас? — подумалось Елене. — Я и так вся трепещу».
Но леди Лайенс еще не закончила. Воровато оглядевшись, не слышит ли кто, она добавила едва слышным шепотом:
— А потом тебе, может быть, даже понравится. Дай-то Бог.
И уже вслух:
— Благословляю тебя, дочь моя. Будь счастлива!
А в уголках глаз блестели едва сдерживаемые слезы.
«Ой-ой-ой, матушка, что-то вы меня совсем запутали», — размышляла графиня, подходя к экипажу, где ее ожидал супруг.
Но не тут-то было. Еще один человек желал просветить Елену на предмет брачной жизни. Преподобный Джеффри, епископ Ламбрайский, этим утром венчавший их с графом, решил-таки удостовериться, что молодая жена вполне понимает, что ее ждет:
— Дорогая графиня, рассказала ли вам матушка, в чем именно заключается супружеский долг?
Вроде, рассказала.
— Да, ваше Преосвященство.
Епископ слабо улыбнулся.
— Хорошо, а то сейчас некоторые чрезмерно стыдливые матери ничего не рассказывают дочерям, и те испытывают настоящее потрясение, когда узнают, что ждет их в семейной жизни.
Почтенный муж немного помолчал, потом продолжил:
— Со смирением и радостью исполняйте супружеский долг, дочь моя. И никогда не забывайте слова Апостола: «Жена не властна над своим телом, но муж; равно и муж не властен над своим телом, но жена».
С этими словами иерарх удалился, а Елена наконец-то забралась (в свадебном платье это было ох как непросто) в экипаж, который должен был увезти ее к новой и пугающей жизни взрослой женщины.

Наконец, утомительная четырехчасовая дорога осталась позади. С огромным удовольствием Елена вышла из кареты, незаметно размяла затекшее тело. Стыдно вспомнить, но она даже задремала в пути. Хоть бы никто не узнал! Впрочем, граф сам предложил ей устроиться поудобнее и даже накрыл пледом, заверив, что это лучшее времяпрепровождение в их ситуации. Учитывая, как плохо она спала накануне, как рано встала и как сильно устала, долго Елена сопротивляться не могла и, несмотря на все свои представления о приличиях, уснула довольно быстро. Но даже после сна молодая графиня не чувствовала себя отдохнувшей и полной сил. Скорее, наоборот.
Вот она и в поместье мужа. Впрочем, теперь это и ее поместье тоже. Что оно представляло из себя снаружи, Елена понять не могла: было уже темно. Очевидно, большое, роскошное. Но это всё завтра, равно как и знакомство со слугами. Пока же новобрачных в просторном и изысканно убранном вестибюле встречали четверо из них — дворецкий, экономка, камердинер графа и новая горничная графини. Все они были почтительны и ненавязчивы и произвели приятное впечатление на Елену. Рихард быстро отослал дворецкого с экономкой, за что жена была ему признательна: хотелось уже поскорее лечь спать. Ну, еще, конечно, можно было бы перекусить и освежиться. Про супружеский долг Елена и думать забыла.
Молоденькую горничную звали Дженни, она показала графине ее новые покои, располагавшиеся на втором этаже. Не проведи Елена двух дней во дворце герцога, то сейчас она едва ли смогла бы удержаться и не разглядывать жадно, с воистину детским любопытством и восторгом обстановку дома. Даже в полутьме, которую не мог разогнать тусклый свет канделябров, богатство и великолепие интерьеров бросалось в глаза.
Личные комнаты размерами не поражали, но показались Елене уютными и тоже были обставлены и украшены со вкусом. Большая кровать под прозрачным балдахином манила, но прежде Елена с удовольствием понежилась в теплой и ароматной ванне. Потом был легкий, но вкусный ужин, поданный прямо в спальню. Как хорошо-то!
Но чарующая сказка длилась недолго. Унося посуду, горничная напомнила, что к госпоже вскоре пожалует супруг. Елена испытала лишь легкую досаду, на более сильные эмоции сил уже не оставалось. День свадьбы настолько измотал девушку, что ни нервничать, ни бояться по-настоящему уже не получалось. Будь что будет, переживет она как-нибудь, матушка же говорила, что от этого еще никто не умирал. Лишь бы все побыстрее закончилось, и можно уже было поспать. На всякий случай проверила, пристойно ли смотрится ночная рубашка, закрывает ли все, что надлежит закрывать, после чего улеглась на дальний конец кровати, до шеи натянув на себя одеяло.
Граф Алуан не заставил себя ждать. Одет он был по-домашнему. В шлафроке. Отец тоже частенько так одевался дома. Но… О боже! На этот раз шлафрок был на голое тело… Ладно, она тоже не вполне одета. Наверное, так положено. И почему она ничего не знает: что делать, что говорить?! Все стороны жизни были регламентированы от и до, а о таком важном моменте, как начало супружества, она не имела ни малейшего представления. Оставалось надеяться, что хоть муж знает, что делать.
— Сударыня, вы здесь?
— Да, — тоненько ответила Елена. Страхи стремительно возвращались.
— О, извините, не заметил. Как же вы далеко забрались.
В голосе графа не было ничего угрожающего, лишь добродушная насмешка. Словно он пытался сделать атмосферу менее напряженной. Но Елене все равно было не по себе.