Похищение славянки. Екатерина Федорова

Глава первая
Город Ладога
- Ах ты, змея подколодная! Только и смотришь, как бы на кухню проскользнуть! А чтобы c усердием делом заняться, так этого от тебя не дождешься! Ну, я тебе покажу, тварь безродная!
И в подтверждение своих слов тетка Наста больно шлепнула большой деревянной ложкой по костяшкам пальцев Забавы. Тут же добавила ещё два хлестких удара по голове – там, где волосы прикрывают кожу.
Забава со свистом втянула воздух. Боль в голове быстро прошла, оставив после себя лишь легкий звон в ушах.
Тетка Наста, жена дяди Кимряты, всегда била так – по костяшкам да по волосам, где синяков не видно. Ещё по спине скалкой проходилась от души, потому что и там тело одеждой прикрыто. Чтобы не говорили потом люди, что в доме Кимряты обижают сироту.
- Ты зачем, дрянь такая, пуховые перины в светлице у Красавы не выбила как следует? У неё сегодня поутру прыщ на личике вскочил! Все из-за тебя, гадина ленивая!
На поварню, где разъяренная Наста разбиралась с Забавой, белой лебедью вплыла Красава. Белолицая, словно молоко, которым она умывалась каждое утро для мягкости и белизны, перелилось в цвет кожи.
Только теперь на носу, портя эту белизну, цвел маленький ярко-розовый прыщик.
- Матушка, она и волосы мне причесывает со злобой. – Печальным голосом сообщила Красава тетке Насте. – Дерг-дерг гребнем туда-сюда! У меня даже голова разболелась. А уж волос-то сколько выдернула! Коса теперь вдвое тоньше стала. А все зависть её! У самой-то вон, три волосины!
- Змея! – Зашипела тетка Наста и замахнулась на Забаву уже не ложкой, а большой скалкой. – Счас я тебе ребра-то пересчитаю! Враз забудешь, как кровиночку мою, лебедушку безответную, обижать!
Но привести в исполнение эту угрозу тетка Наста не успела. Заскрипела дверь, что вела из терема на поварню. Тетка Наста тут же насторожилась и на всякий случай отложила скалку в сторону. Вдруг кто из соседей идет?
Чужой человек разве знает, какие подлости эта девка в её доме творит? А во всем, случись что, обвинят её, Насту. Скажут, зверствует над беззащитной сиротой.
А она всего-то учит мерзавку уму-разуму. Для её же блага старается. Да только кривую березу жердиной не выправишь, сколько не бей…
Однако в поварню зашел не чужой, а её собственный муж, Кимрята Добруевич. Был он высок, сухопар, с окладистой русой бородой. Тетка Наста тут же переломилась в поясе, отвешивая ему земной поклон. При её пышных телесах это было трудно, но тетка Наста справилась. Затем, выпрямившись, подтолкнула дочь. Красава с ленцой отвесила отцу неглубокий поклон.
Забава дядьке Кимряте поклонилась ещё раньше тетки Насты – знала, что за малейшее запоздание поплатится потом синяками да шишками.
Вообще-то в их краях жены мужьям не кланялись. Не принято было. Но тетка Наста услышала как-то раз, что в дальних странах, где ромеи живут, жена именно так приветчает мужа – поясным поклоном. Вроде как муж господин всему, а жена ему лишь прислужница.
С тех пор тетка Наста рассудила, что кашу маслом не испортишь – и начала родному мужу кланяться в ноженьки.
Кимрята Добруевич поначалу смущался, а потом привык. Даже радоваться начал, что супружница с таким уважением встречает. И услужлива, и над мужем хлопочет, как мамка над дитем. Где ещё такую заботу встретишь?
А потому Кимрята Добруевич женой своей был доволен сверх меры. И оставлял её властвовать над домом и сундуками безраздельно, как и желала того тетка Наста.
Впрочем, времени для управления домом у Кимряты все равно не было. Служил он в подручных у ладожского воеводы, рыскал по городским делам от рассвета до заката, и за дружинниками успевал приглядеть, и по кромлю пройтись. Многое надо было сделать – и на ристалище заглянуть, и по стенам прогуляться, проверить, как там стражники, не уснули ли. Стены оглядеть, засеки, ров глянуть...
В общем, хлопот полон рот, и Кимрята только радовался, что жена сама всем в доме заправляет.
Как-то раз, ещё по малолетству, Забава пробовала пожаловаться родному дядьке на жену его, тетку Насту. Было ей тогда лет десять, и она только-только попала в дом дяди, брата умершего отца. Случилось это сразу после смерти родителя – мать Забавина умерла ещё раньше…
Кимрята Добруевич тогда выслушал племянницу, недовольно сморщился и заявил:
- Супружница моя за дочь тебя считает. И как может, добру тебя учит! А ты от дел отлыниваешь, на неё с доносами бегаешь. И сама, как Наста мне рассказала, неряха, неумеха… Её долг, как тетки, тебя в работах женских наставлять, уму-разуму учить. А если не слушаешься, то и вразумлять легким наказанием! Твое же дело, Забава, свою тетку слушаться и почитать, как мать родную. Понятно ли я рек?
Рек Кимрята Добруевич очень даже понятно, и Забава поняла, что от дядьки защиты ей не дождаться.
А потом увидела, что и доброго словца тоже не услышать. Видно, много чего наговорила тетка Наста про неугодную племянницу…
Вот и теперь Кимрята Добруевич улыбнулся жене, потом дочери, а на Забаву бросил лишь удивленный взгляд – мол, а эта-то что здесь делает, неумеха такая? И объявил:
- Сегодня вестник от новгородского князя прибыл. Через три дня князь с дружинниками приедет к нам в Ладогу. По княжеским делам, на торг глянуть, кромль посмотреть, хорошо ли за ним смотрят, прочее да разное… – Кимрята Добруевич утер пот со лба и продолжил: – Сам князь остановится в доме воеводы, в кромле. Простых дружинников поселят там же, на конюшнях. А вот самых знатных отправят по городским домам на ночлег. Ясно, что не ко всякому пошлют…
Он назидательно вздел палец.
- А только к тем, в чьем доме гостя достойно принять могут. И к нам двух дружинников хотят определить на ночлег.
Тетка Наста радостно охнула и прижала руки к пышной груди. Красава взволнованно заулыбалась. Дядька поскреб подбородок под кудлатой русой бородой, озабоченно объявил:
- Надо бы горницы приготовить. И постели получше. С перинами пуховыми, с одеялами теплыми. Чтобы не стыдно было спрашивать поутру, сладко ли почивалось... И вот ещё что. Воевода в честь князя даст пир по варяжскому обычаю. А по тому обычаю на пир пригласят не только самых знатных людей в Ладоге, но и их жен. С дочками, если те уже заневестились. Так что готовьте наряды…
И, поспешно кивнув жене с дочкой, Кимрята Добруевич торопливым шагом вышел из поварни.
- Ох! – Выдохнула Красава. – Гости – да к нам! Да не какие-нибудь, а самого новгородского князя знатные дружинники! А потом ещё и на пир пойдем! Радость-то какая!
Тетка Наста тут же подхватила размягченным тоном:
- А если кто-то из гостей будет неженатый… Вот тебе и муж готовый! И не из наших ладожских торгашей, а из самого Новгорода, дружинник не из последних, из княжьей дружины!
- Маменька… – Печально сказала вдруг Красава. Взмахнула длинными ресницами. – А мне в чем на пир идти? Ни платьев новых, ни сапожков. И венчик девичий у меня уже старый весь, потертый. Жемчуг с него осыпается, Забава косорукая его вкривь-вкось подшивает… и ожерелья не хороши, и бисер на праздничном покрывале выцвел...
Забаве захотелось смеяться. Венцов девичьих, что бы голову покрыть, у Красавы было не один, а целых четыре. Один шитый золотом с жемчугами мелкими, другой шитый серебром с жемчугами покрупней, третий расшит бусинами из янтаря, а четвертый зеленым да лазоревым бисером. И все венцы были в полном порядке – Забава это знала точно, поскольку сама время от времени перенизывала на венцах жемчуга, бисер и янтарь. Чтобы не потерялось ни одной жемчужины, ни одной янтарной бусины из тех, которым полагалось украшать голову её сестры.
И сапожки у Красавы имелись – по одному на каждый день седьмицы, тонкого сафьяна для лета, подбитые овчиной для зимы. И сорочиц нижних полные сундуки, и верхних платьев с разрезами по рукавам, что бы виднелось в них от локтя до запястья нижнее платье, тоже немало.
- В чем я новгородским знатным мужам покажусь? – Со слезой в голосе спросила Красава. – Вот выйду к ним неприбранная и неодетая, с головой простоволосой. Ну прямо как Забавка-чернавка, только народ мною пугать…
Тетка Наста замахала руками, поспешно объявила:
- Вчера в город купцы приплыли, из греков. Слышала я на базаре, что у них и шелка есть, и бархаты какие-то заморские. Правда, дорого просят, задешево не отдают. Ну да ты Кимряте Добруевичу не чужая, а родная дочка. На кого ещё мошну отцовскую тратить, как не на тебя?
Тетка Наста с Красавой засобиралась уходить. Про Забаву они и забыли – чему та была только рада.
- А прыщик мы белилами замажем. – Деловито рассуждала тетка Наста, оглядывая красавицу дочку. Потом все же вспомнила про нелюбимую племянницу, оглянулась и погрозила в её сторону кулаком. – У, подлая! Из-за тебя Красавушке придется идти на пир с прыщом. Ну, чего встала, корова? Не слышала, что у нас гости через три дня на постой встанут? Пошла живо терем мыть, доски скоблить, чтобы полы светом светились, желтком яичным отливали! Да стены, да потолки вымой, не ленись, чай, не переломишься. А потом из сундуков с Красавиным приданым все перины достань. И одеяла пуховые. Их гостям дорогим постелим. Пусть видят наше богачество! А ты, зараза ленивая, те перины да одеяла выбей и проветри. Одну жалобу от гостей услышу – что одеяла не духмяные, перины не взбитые – ты у меня свету белого не взвидишь! Поняла?
И, закончив с приказаниями, тетка Наста ушла из поварни.
Забава вздохнула и присела на лавку, что стояла у одной из стен. В голове стоял легкий звон – как всегда после «вразумлений» тетки Насты. Она посидела немного, пока звон не прошел, и встала.
Надо было наносить воды и натереть весь терем сверху донизу. Песком и ручкой от старого банного веника.

Глава вторая

Торжище в немецких землях

- Хей, Харальд! Вот так встреча! Полтора года! Полтора года я тебя не видел!
Ярл Харальд отложил в сторону бухту толстой конопляной веревки, к которой приценивался, и обернулся на возглас.
На него смотрел его двоюродный брат, Свальд Огерсон. По лицу его расплывалась широкая улыбка, а за спиной стояло несколько воинов.
По губам Харальда на одно короткое мгновенье скользнула ответная улыбка. Скользнула и пропала. Потом он со спокойным лицом шагнул вперед и обнял брата. Сказал равнодушным тоном:
- Рад видеть тебя, Свальд.
- И тебе добрый день, Харальд! Сколько же мы не виделись? С позапрошлой зимы, верно?! – Радостно выкрикнул Свальд.
Харальд тут же отстранился от него. Глянул заморожено, объявил:
- Мой драккар стоит у восточного причала. Приходи туда, когда солнце начнет клониться к закату. Тогда и побеседуем. А заодно отпразднуем нашу встречу. Можешь захватить с собой воинов из своего хирда, я прикажу зажарить двух свиней.
Он коротко кивнул воинам своего брата и повернулся к отложенной веревке.
Ярл Огерсон, глянув на его спину, прикрытую рубахой без рукавов, пожал плечами и молча зашагал прочь. Брат слишком ясно показал, что желает остаться один. И Свальду не хотелось вызывать недовольство Харальда, приставая к нему с вопросами.
Они ещё успеют наговориться, когда солнце начнет клониться к закату. С теми, кого пригласил сам, брат всегда обходится приветливо. И даже разговаривает...
- Какая жалость, что я не певец-скальд. – Сказал за спиной Свальда его помощник, Сигурд. И коротко хохотнул. – Я бы непременно сложил песню о твоем брате, Свальд. И воспел бы его как самого неприветливого викинга. Клянусь, даже каменные идолы в южных землях веселее, чем он!
- Твое счастье, что ты не певец-скальд – и не можешь сочинить о моем брате глупую песню. – Спокойно отбил шутку Свальд. – Поверь мне, Сигурд, чем меньше ты говоришь и думаешь о моем брате, тем лучше для тебя.
Помощник удивленно спросил:
- Он так опасен? Я слышал какие-то слухи…
Свальд резко развернулся. Сказал, обращаясь не только к Сигурду, но и к прочим воинам, что шагали у него за спиной:
- Здесь, на этом торге, сейчас ходят воины моего брата Харальда. И Один вас упаси сказать в их присутствии хоть что-то о Харальде! Запомните, мой брат не любит, когда о нем болтают.
- Это правда, что он не просто берсерк, а ещё и оборотень? – Глуповато спросил Рорк, один из самых сильных – и самых глупых – воинов Огерсона.
Свальд досадливо глянул на Рорка.
- Мой брат берсерк, а не оборотень. Но будь это правдой, я бы не советовал тебе говорить об этом вслух. И так громко.
Ухмылки исчезли с лиц его людей. Свальд кивнул. Именно этого он и добивался. Он снова двинулся по дороге меж торговых рядов. Сигурд сзади пробормотал вполголоса:
- Говорят, его женщины живут с ним не дольше двух месяцев – а потом умирают. И тела их всегда растерзаны так, как будто они повстречались с медведем…
Ярл Огерсон поморщился.
- Я все слышу, Сигурд. Похоже, ты решил отличиться в сплетнях, раз уж не вышло стать певцом?
Воины захохотали. Рорк опять сказал невпопад:
- Не хотел бы я жить по соседству с берсерком…
- Глупости. – Оборвал его Свальд. – Чтобы ты знал – на людей, живущих по соседству с домом моего брата, никто не нападает. Ни он сам, ни другие. Слава Харальда охраняет те земли надежнее, чем целая армия. И те, кого он приглашает в свой дом, хвалят его щедрость и гостеприимство…
- Но при этом молятся богам, чтобы он не пришел за их дочерями. – Пробурчал кто-то из воинов, шагавших сзади.
- Кто это сказал? – Свальд снова обернулся. Оскалился. – Кто посмел…
- Я. – Признался Эрев, викинг-швед. И смело глянул на Свальда поверх голов других воинов – при его росте он мог это себе позволить. – Я плавал на драккаре ярла Вигерсона. Он из тех же мест, что и твой брат. Ярл Вигерсон не раз говорил, как радуются люди в их тинге (земельный округ), что Харальд берет в свою опочивальню только рабынь. И ни разу не пришел просить в жены чью-то дочь. Хотя есть и такие, кто с радостью отдал бы одну из своих девчонок, согласись Харальд отправиться с ними в поход. Берсерки приносят великую удачу, когда идешь воевать…
Свальд нахмурился.
- Эрев, для воина ты слишком много болтаешь о бабах. Надеюсь, если на нас нападут, руки у тебя будут двигаться так же быстро, как и язык.
Воины захохотали. Эрев кивнул, пытаясь скрыть обиду.
- Как скажешь, ярл. Кстати, мы уже дошли до невольничьих рядов. Не хочешь купить брату в подарок новую рабыню? На случай, если у него опять опустела опочивальня? Здесь продают красивых венедок. Говорят, они очень терпеливые…
Кто-то хохотнул. Свальд обвел воинов тяжелым взглядом.
- Я сказал. Я не хочу слышать, как вы обсуждаете моего брата. И не советую болтать о глупостях, когда вы пойдете со мной на праздник, который вечером устраивает для нас Харальд. Все понятно?
Несколько голосов нестройно отозвались:
-Да, ярл.
Свальд развернулся и размашисто зашагал дальше.
Когда солнце прошло уже три четверти своего дневного пути и стало клониться к закату, Огерсон с командой подошли к восточному причалу. Стоял тут только корабль Харальда. Ни тяжелых торговых кораблей германцев, ни легких венедских лодок рядом не оказалось.
И Свальд догадывался, почему. Те, кто стоял у восточного причала, быстро отчалили, разглядев его брата поближе. Конечно, навряд ли до германского торжища докатилась слава ярла Харальда. Но угрюмый взгляд берсерка способен отпугнуть хитрых германцев и неторопливых венедов лучше всякого оружия.
Особенно такой взгляд, как у его брата.
Люди Харальда их ждали. На берегу возле причала уже горели костры, и воины подвешивали над ними две свиные туши. Рядом стояли бочонки с крепким элем – и два бочонка поменьше, с дорогим хмельным медом.
- Пахнет хорошо. – Объявил Рорк, довольно принюхиваясь к дымку, уже пахнущему подпаленным мясом. – Пусть твой брат, Свальд, не умеет улыбаться – зато умеет угощать! Смотри, какие туши! Похоже, купил тут, на торжище! Откормленные, только что с пастбища!
- В сагах поется… – Влез в их разговор неугомонный Сигурд. – Что настоящий викинг накормит изголодавшегося брата, даже если сам останется голодным.
- Не волнуйся, мой брат может кормить нас целый год – но все равно не останется с пустыми кошелями. – Холодно сказал Свальд. И поискал глазами Харальда.
Тот стоял на берегу, разглядывая борт своего драккара. Огерсон зашагал к нему.
Харальд оделся как обычно, в кожаные штаны и рубаху грубой домотканой шерсти, без рукавов. На предплечьях, свитых из мышц и жил, поблескивали широкие железные браслеты. Обычно ярлы носили на руках золотые или серебряные обручи, но Харальд предпочитал то, что защищает от ударов меча. Блестящим брезговал…
- А ты, брат, как всегда, одет в одежду, которую словно содрали с простолюдина. – Сказал Свальд, улыбаясь. – Неужели твои рабы не могут сшить тебе пару рубах из тонкого льна! Эта домотканая шерсть ещё и колется, как я помню. Богатые ярлы такое уже не носят.
Сам он был одет в длинную рубаху тонкого полотна, расшитую по рукавам и вороту узором из зеленых и красных завитков.
Харальд бесстрастно глянул на двоюродного брата.
- Как только мне придет желание превзойти других ярлов в роскоши, я тут же спрошу твоего совета, Свальд. И наряжусь подобно тебе. Но хватит об этом! Разве мы женщины, чтобы чирикать о тканях и нарядах? Как твой дом, который ты начал строить два года назад?
- Он вышел крепким и высоким. – Сказал Свальд. И радостно заулыбался. – Конечно, не таким крепким и высоким, как дома в твоем поместье, Харальд. Но тем не менее он достаточно большой. Как ты оказался здесь? Обычно ты поднимаешься на свой драккар только для того, чтобы отправиться в поход. Богатые французские города, английские аббатства с их золотой утварью… Как вышло, что я встретил тебя здесь, на торжище в германских землях?
- Скоро осень, Свальд. Ты, наверное, об этом позабыл, потому что тратишь все время на улыбки и смешки со встречными девками. А мне этой зимой нужно поменять оснастку на драккаре. Поэтому два дня назад я приплыл сюда из своего фьорда, из Хааленсваге. Кроме того… – Харальд сделал паузу.
Взгляд его серо-серебряных глаз на мгновенье подернулся льдом – но он тут же недовольно качнул головой, словно отгоняя какие-то мысли. И продолжил:
- Кроме того, этой осенью я хочу заложить ещё один драккар. А это значит, что мне понадобится много ткани для парусов, ещё больше смолы и добротные веревки, которые не будут рваться от первого же порыва ветра. Вот я и отправился сюда, к германскому берегу. Из славянских земель привозят все нужное, цены тут гораздо ниже, чем на датских торжищах… А каким ветром занесло сюда тебя?
Свальд объявил, широко улыбаясь:
- Нас привели одинаковые заботы, брат. Я этой весной возил кое-что в Англию. У англов много серебра, но совсем нет хорошего железа. И они щедро платят всем, кто привозит им добрую сталь, выплавленную в Нартвегре…
- Это теперь так называется – плата за добрую сталь? – Харальд чуть вскинул брови, наморщив лоб.
Свальд пожал плечами, небрежно бросил:
- А ещё я поучаствовал в драке, которую затеяли саксы с англами…
- Глуп тот, кто вступает в чужую войну, что бы просто поразвлечься драчкой. – Осуждающе сказал Харальд.
- Это была очень прибыльная драчка, брат. – Свальд подмигнул старшему брату. – А теперь мне нужно позаботиться о доме. У конунга Гунира есть чудная дочка, Брегга. Я подумываю жениться… но чтобы взять жену из такого рода, нужно иметь очень хороший дом. Теплый и удобный. На это потребуется много денег. А ещё нужно много ковров, тканей, посуды… Сейчас мой путь лежит в Новгород. Там правит варяг Рюрик. Я ведь не только участвовал в драках. Я действительно привез добрую сталь из Нартвегра – помимо прочего. А Рюрик, по слухам, за такое оружие сейчас платит очень хорошо. Он стал конунгом в славянских землях, и теперь у него под началом вместо прежнего хирда несколько тамошних дружин.
Харальд склонил голову.
- Дочь Гунира… ты высоко замахнулся, Свальд. Если понадобится моя помощь, только скажи.
Огерсон ощутил холодок. Помощь берсерка… Он натужно рассмеялся.
- О нет, брат, я справлюсь. Кстати, а ты сам не собираешься жениться? Ты ведь старше меня, тебе уже тридцать один. Давно пора завести ту, кто будет присматривать за рабами и хозяйством…
- Будем обсуждать женщин, Свальд? – Равнодушно бросил Харальд. – Или пойдем и покажем нашим воинам, как празднуют братья нежданную встречу? Чары уже полны и ждут. Хочешь, я, как старший брат, покажу, сколько может выпить настоящий викинг?
Свальд изумился. Брат почти никогда не пил. А тут вдруг сам предложил напиться…
Что-то у него случилось, решил Свальд. Но расспрашивать не рискнул – и вслед за Харальдом двинулся к бочонкам.

О том, почему брат решил напиться, Свальд узнал на следующее утро.
Его команда, поздно вернувшаяся с дружеской гулянки, проснулась, как и он, с запозданием. И с головными болями. Свальд приказал выкатить бочонок эля из своих запасов – уже не ради пьянства, а ради лечения.
Рорк, голый до пояса, первым выпил полный рог хмельной влаги. И подошел к Свальду, почесывая заросли белесых волос на могучей груди.
- Слышал, что случилось в доме твоего брата, ярл? – Спросил высоченный воин, позевывая и обдавая Свальда волной перегара.
Огерсон вдруг вспомнил, что Рорк вчера нашел двух родичей в хирде (корабельная команда, отряд воинов, идущий с ярлом) Харальда. Те могли знать, что произошло – и почему его сдержанный братец вчера опрокидывал одну чашу за другой.
- Думаю, что бы ни случилось, Харальд с этим справится. – Криво улыбнувшись, ответил Свальд.
Ему не хотелось признаваться, что собственному брату Харальд так ничего и не рассказал.
На его счастье, опохмелившийся верзила обрадовался возможности поболтать с ярлом. Вчерашняя попойка и сегодняшний эль сделали его разговорчивым.
- Он в прошлом году купил у одного купца на датском торжище девицу из Англии. Рабыня прожила у него всю прошлую зиму, и Харальд её пальцем не тронул. Все было хорошо, ярл надарил ей побрякушек, девица задрала нос. Ходила и хвасталась перед всеми, что теперь она госпожа, хозяйка в поместье. Даже начала ругаться с Кейлевом, который присматривает за рабами – все требовала, чтобы у неё было человек шесть прислуги только для неё…
- И что же случилось потом? – С замиранием сердца спросил Свальд, забыв про все.
Рорк поскреб белесую шевелюру.
- Да то же, что со всеми. Четыре месяца назад Харальд вернулся из похода, улегся с ней спать, а утром кинулся её искать. – Пробасил он. – Она ушла из его постели ночью, так он сказал. Вышла зачем-то ночью из поместья, однако далеко не ушла. Куски тела нашли в лесу, разодранными на мелкие части. С тех пор твой брат не смотрит на захваченных в плен невольниц. И никого не покупает на торжищах. Спит всегда один, как делают, когда получат рану пониже живота. Его воины говорят, что он становится все угрюмее. Иногда так смотрит… даже воины из его хирда боятся к нему подходить.
Свальд вздохнул. Плохо. Если брат-берсерк начнет замыкаться в себе – может и с ума сойти…
- Слушай, ярл. – Сказал вдруг Рорк, все ещё стоявший рядом. – А давай сделаем твоему брату подарок! Привезем ему из Новгорода красивую славянскую девку. У меня, помню, был знакомый, с которым я плавал раньше на драккаре ярла Трюгве. Так вот, он говорил, что у славян девки веселые и скучать с ними не приходиться. Глядишь, они твоего брата и развеселят! Развеется, хоть перестанет своих воинов пугать. А помрет славянская девка – кто по ней плакать будет?
- Подумаем. – Дрогнувшим с похмелья голосом сказал Свальд. И посмотрел в море.
Его люди, уже поправившие здоровье крепким элем, готовились к отплытию. Дня через три его драккар будет в Новгороде. А ещё через две недели, если будет на то воля Одина – и попутный ветер – они смогут добраться до Хааленсваге, имения брата. И почему бы действительно не привезти ему славянскую девку? Как бы промежду прочим, в подарок, раз уж он сам теперь рабынь не покупает? Глядишь, и завлечет славянка угрюмого Харальда своими прелестями. Брат развеется, перестанет зло глядеть на людей из своего хирда...
Главное, чтобы брат не сошел с ума. А уж со своими рабами всяк волен поступать, как хочет.

Глава третья

Замок Вайленсхофф

- Вы хотите сказать… – Король Готфрид побарабанил пальцами по дубовому столу. – Что вам так и не удалось подобраться к этому оборотню?
Богато одетый купец склонил голову.
- Нет, ваше величество. После случая с той обученной девицей, которая сумела опоить и выманить его за ворота, оборотень больше не покупает рабынь. Я несколько раз пытался подсунуть ему подготовленных девок, но, увы…
Купец огорченно цокнул языком.
Готфрид глянул в окно. Отсюда, из окна Вайленсхоффа, построенного на высоком холме, долина реки Люнсве виднелась как на ладони. Конец лета. Золотистые лоскуты созревших нив тянутся до самого горизонта. От голубого неба их отделяет только кайма горной гряды, туманная и синеватая. Это Хоренсдорфские горы, где собирают лучший в мире виноград – светло-зеленый и розовый, сияющий соком на просвет.
И те же горы тянут свои вершины из-за соснового бора, что наступает на долину с левой стороны. По правую руку река Люнсве начинает петлять, и в той стороне вместо лесов шумят сады.
Здесь, в этой долине, находится сердце мира, не раз говорил ему отец, старый король Хайрике. И добавлял – род, который владеет этой долиной, рано или поздно будет владеть всем миром. Сейчас он был как никогда близок к этому… вот только проклятый оборотень мешал, упрямо не желая попадаться в западню.
- Я не могу ждать. – Задумчиво сказал Готфрид. – Если оборотень не идет ко мне сам, значит, я отправлюсь к нему.
Купец низко поклонился. Сказал тонким фальцетом, ещё не успев разогнуться:
- Ваше величество, это опасно. Дом Харальда стоит на одном из северных фьордов, чтобы добраться туда, придется долго плыть вдоль берегов, где живут нартвеги. А они недружелюбны к проплывающим. И их драккары всегда стоят наготове.
Готфрид снова посмотрел в окно. По голубому небу над его долиной бежало облачко, похожее на лодку. Вот он, знак богов…
- Значит, мне придется построить свои драккары. – Объявил он. – Пусть это займет у меня всю зиму, но следующей весной, пока нартвеги ещё сидят в своих берлогах, я поплыву к… как там называется место, где живет сынок Ёрмунгарда?
- Хааленсваге, ваше величество…
- К этой Хальневаге. – Решительно сказал король. И, скривившись, сплюнул на дорогой ковер, постланный ему под ноги. – Ну и названия у этого народца. Эй, там! Принесите вина! Мне нужно смыть привкус грязи, что остался во рту от этих звуков.
- Однако потребуется не меньше полусотни боевых кораблей, ваше величество. Но даже тогда… – Нерешительно сказал купец.
И замолчал, смутившись. Кто он такой, чтобы советовать потомку великого Хайрике?
Неслышными шагами вошел кравчий короля – с подносом, на котором стоял громадный бокал. С легким полупоклоном протянул королю поднос.
- Я построю больше полусотни. – Отмахнулся Готфрид. Отхлебнул вина, задумался, зажмурив глаза. – Главное, застать оборотня врасплох.
- Говорят, у оборотня есть двоюродный брат. По матери. – Пробормотал купец. – Он собирается жениться на дочери конунга Гунара – это один из корольков, которых немало в землях шведов.
- А! – Готфрид улыбнулся. – Возможно, это нам пригодится. Какие у оборотня отношения с семьей его матери?
Купец едва заметно сглотнул, видя, как король делает следующий глоток. День выдался жаркий. Ему, пропотевшему в парадной накидке из парчи с собольим воротником – от вшей – тоже хотелось пить.
Но нужно было терпеть. Он стоял перед великим королем, получившим от отца в наследство все земли по реке Люнсве, Орне и Швебе. Отрубившего голову королю Горной Саксонии, Гульриху. Казнившего каждый день по преступнику – дабы все видели, что закон в его землях не дремлет никогда…
- Не очень хорошие, ваше величество. Ярл Турле, дед матери Харальда, не простил дочери рождение бастарда. О том, что оборотень – сын великого Змея, тогда не знал никто. Да и сейчас об этом предпочитают помалкивать. Нартвеги считают, что Ёрмунгард, Мировой Змей, слышит и видит все. Турле из милости даровал ребенку жизнь, но мать Харальда отдали в жены человеку с южных земель нартвегов…
Король закашлялся.
- У этих ублюдков с ледяными глазами есть южные земли? Представляю, что там растет…
- Да, их юг в десять раз холоднее нашего севера. – Купец на всякий случай снова поклонился, коротко и быстро. – Тот человек, за которого отдали мать Харальда, оказался берсерком. В один из дней он зарубил свою жену боевым топором. Оборотень так и не простил этого своему деду. Он жил в доме ярла Турле как безродный щенок, не признанный никем из воинов ярла за своего сына. В четырнадцать лет оборотень отправился в свой первый боевой поход. Через три года Харальд имел уже достаточно золота, чтобы построить небольшой снеккар. Через пять лет пересел на огромный драккар. Потом построил дом на берегу фьорда, отстроил поместье…
Купец вспомнил, как кривился король, произнеся название фьорда – Хааленсваге. И благоразумно перескочил на другое:
- После всего, что случилось в его детстве, он не поддерживал никаких отношений с ярлом Турле. Однако с братом Свальдом, сыном своего дяди Огера, Харальд дружит. Ещё с детства.
- И в случае чего… – Перебил его Готфрид. – Можно использовать и это. Что ж, пусть оборотень порадуется жизни до следующей весны. А ты пока что разузнай про этого Свальда. И продай ему какую-нибудь рабыню поумней…

Глава четвертая

Город Ладога

- Забава, подлая ты девка! Почему наша одёжа до сих пор не стирана?
Забава хотела было сказать, что она до сих пор смотрела за хлебами, поставленными в печь – а потому отлучиться для стирки никак не могла. К тому же вчерашнее перестирано ещё вчера. А одежда, о которой шла речь, тетка Наста и Красава сбросили только сейчас, вернувшись с торжища, куда ходили за тканями.
Но хлеба, вынутые из печи, уже отдыхали на столе, укрытые чистыми тряпицами. А потому оправдываться ей было нечем. Так что Забава, на всякий случай отступая поближе к двери, сказала ровным голосом:
- Прости, тетка Наста, забыла я.
Та замахнулась, Забава отступила ещё дальше. Пообещала приглушенным голосом, ногой нашаривая порог за спиной:
- Сейчас все перестираю, тетка Наста.
И толкнула дверь, чтобы ускользнуть с поварни.
- Матушка. – Разнеженным голосом сказала Красава, обмахиваясь ладонью. – Схожу-ка и я на озеро, с этой недотыкой. Пусть меня ветром обмахнет. Жарко, мочи нет. Опять же – платье, что на стирку брошено, у меня одно из лучших. Одна кайма жемчужная в два пальца шириной… не ровен час – испортит эта злыдня мою одежду. Приглядеть бы.
- Сходи. – Разрешила тетка Наста. – Да поосторожней будь, ягодка. В воду не лезь, вдруг омут? На бережку сиди, не пачкай белы ноженьки. И со змеи этой подколодной, Забавки приблудной, глаз не своди. Вдруг и впрямь платья испортит?
Забава выскочила в горницу, слыша за собой шаги двоюродной сестры – та всегда ступала звучно, игриво, точно в танце шла. Взбежала по лестнице на второй этаж, в спаленки, где по лавкам валялись платья, скинутые Красавой и теткой Настой. Собрала все в охапку и скатилась по лестнице.
Красава уже поджидала во дворе под навесом. Разморено приказала, поворачиваясь неспешно, белой лебедушкой:
- Ты вот что, Забавка. Прихвати-ка с собой жбан квасу из погреба. Вдруг на озере мне попить захочется? И покрывальце возьми, подстелить, где сяду. Я, чай, не в обносках хожу, из милости у дядьки не живу, за мои платья серебром плачено. Так что их беречь надо, в траве не пачкать…
Красава спесиво скривила губы и вскинула подбородок. Глянула на Забаву сверху вниз. Та молча, равнодушно развернулась – вроде как и не слышала злых слов. Сбегала в баньку, покидала пропотевшую одежду в невысокое, из досок сбитое ведро. Сунула туда же глиняную баклажку, где побулькивал настой мыльного корня.
И птицей унеслась из бани в погреб. Принесла жбан, выстуженный подземным холодом, на жаре вмиг запотевший. Примостила его во второе ведро, содрала с веревки постиранное вчера покрывальце, подперла им жбан. Отступила назад и оглядела.
Вроде бы с умом все уложила – нигде не брякнет, не разольется.
- Долго ещё возиться будешь, неумеха ленивая? – Крикнула со двора Красава.
- Иду-иду. – Отозвалась Забава.
Разговаривать с заносчивой сестричкой ей не хотелось – но попробуй не ответь, мигом раскричится. Тут же прибежит тетка Наста, и добра не жди…
Забава крутнулась, взяла со стены в предбаннике коромысло, подхватила на него оба ведра. Спорым шагом вышла со двора.
Красава выплыла следом. Крикнула, едва выйдя за ворота:
- А ну стой, куда бежишь! Я не собака приблудная, чтобы по городу носится вприпрыжку. Девице моего рода ходить положено степенно, павою…
Забава поубавила шаг, не оглянувшись на двоюродную сестру. Здесь, за высоким забором добротного дома дядьки Кимряты, где глаза тетки Насты её уже не видели, Забаве даже дышалось спокойнее. И можно было не на всякий Красавин крик отвечать…
Над забором высунулся соседский мальчишка, Ушата. Улыбнулся щербатым ртом, прокричал радостно:
- Красава-квашня, лицо как лопата, умом скудновата!
И как дыхания хватило прокричать всю дразнилку без остановки, удивилась Забава. А слова откуда подобрал? Вот же охальник.
Сестра сзади возмущенно завопила, швырнула в мальчишку камнем. Ушату словно ветром с забора сдуло. Забава вздохнула на ходу. Сдурела сестрица. Как можно за глупые слова в мальца камнями швыряться? Ладно он не соображает – но ведь Красава уже выросла, в невестин возраст вошла. У самой скоро дети появятся, должна понимать.
Двоюродная сестра догнала её, тяжело дыша.
- Это ты его подучила? Отвечай, подлюка безродная!
Забава на мгновение остановилась, переметнула коромысло с одного плеча на другое.
- Да забудь ты этого мальчишку, Красава. Ясно же – глупое дите, только бы позубоскалить…
Но ясного ответа на вопрос – да или нет – она так и не дала. Пусть лучше сестра винит в этом её, чем Ушату.
- Отцу пожалуюсь! – Грозно сказала Красава. – Наша семья не из последних… и людишки эти нам не ровня! У меня отец в самих подручных самого воеводы ходит! А у этого паршивца отец простой горшечник. Вот выпорют дурня, будет знать!
Забава на ходу вздрогнула. Ещё искалечат мальца. А за что? За мелочь, за слово глупое. Сказала просяще:
- Да прости ты его, Красава Кимрятовна. Маленький он ещё, несмышленыш…
Сестра завопила в голос:
- Заступаешься? Стало быть, сознаешься, что сама мелкого змееныша подучила?
Выбора у Забавы не было, и она покорно кивнула:
- Я, Красава. От зависти все. Позавидовала твоей красоте несказанной, вот и сбила с пути мальчишку.
После такого объяснения – Забава уже знала это по опыту – сестра обычно становилась помягче.
- Ах, так! Ну, матушка тебе покажет! – Счастливым голосом пообещала Красава.
Забава на миг сбилась с шагу, но тут же выправилась, снова пошла ровно. Подумала на ходу – ничего, выдюжу. Ушата для порки ещё мал, а она уже выросла. Да и не станет тетка Наста её пороть, так, побьет, поворчит да и успокоится. Может, ещё без еды на два дня оставит. Невелика беда…
Из города они вышли через боковые ворота – не те, что выходили на большую пристань с торжищем, а другие, помельче, на другом конце города. Разморенный жарой стражник, сидевший на корточках под бревенчатой засекой (стена из поставленных стоймя заостренных бревен), лениво проводил их взглядом. И отвернулся.
Что бы не говорили люди про князя Рюрика, одного у него не отнять – под его рукой город зажил мирно. Вон и боковые ворота держали распахнутыми день-деньской. А ведь года четыре назад все было иначе. И с тяжелым коромыслом, в то время ей и вовсе непосильным, приходилось идти через главные ворота, по самому краешку торжища. Не то, что теперь – рукой подать до воды…
На берегу озера, плескавшегося неподалеку от городских стен, все мостки оказались заняты. Бабы стирали, некоторые – зайдя в воду по колено. Мальчишки купались, прыгая в воду с дальнего края мостков. На берегу звенели крики, повизгивали девки. Красава, недовольно сморщившись, потребовала:
- Стой.
Потом, подбоченившись, окинула взглядом детей и баб на берегу. Решительно объявила:
- Дальше пойдем. Хочу, чтоб вокруг меня тишь да гладь были. Посидеть в тенечке, понежиться... А здесь солнце припекает и дети визжат. Мне такое не по нраву. Хочу, чтобы деревья рядом стояли, лесок шумел.
- Тогда до речки Лисовки придется идти. – Забава удивленно глянула. – Раньше неё леса на берегу нет, одни луга тянутся. Не близко это…
Красава вскинула голову, зло поджала губы.
- Хочу тень! И тишь! А ты давай работай ногами, а не языком, бездельница!
Забава молча развернулась, пошла по берегу, про себя досадуя на Красаву. Хорошо ей – идет, ручками помахивает. А ей на обратном пути тащить все постиранное. Да ещё два ведра, сбитые из досок. Те от воды, как водится, намокнут, станут ещё тяжелее…
До речки Лисовки, хвала матушке-Мокоши, они не дошли. Красава, притомившись, выбрала место, где берег становился крутым, поднимался обрывом, бросая на желтый песок внизу зыбкую тень. Встала на самом краю, огляделась, объявила капризно:
- Здесь сяду… сыщи-ка тропинку вниз. И меня по ней сведи осторожно, поняла? Давай ищи, недотыка!
Забава молча нашла место, где обрывчик рассекала ложбинка. Скатилась вниз, гремя ведрами, оставила ношу на берегу и снова побежала вверх – за Красавой. Двоюродная сестра спускалась медленно, повизгивая и хватаясь за пучки растущей на склоне травы. Потом устроилась поверх покрывала, постеленного Забавой, глотнула холодного квасу из жбана и замерла в теньке, вытянув ноги.
Забава, подоткнув подол старенького платья – сама сшила год назад из старой пестрядины, отданной теткой Настой – зашла в воду. Зачерпнула пол-ведра, выволокла назад на берег и принялась стирать, встав на колени.
Красава следила из тени с разморенным прищуром. Гладь озера лежала перед ними чистым зеркалом, только в отдалении плыл темный кораблик с убранным парусом. Ветра не было, шли, похоже, на веслах…

Глава пятая

На драккаре Свальда Огерсона

- Ярл, глянь! Вон там две дуры-бабы на берегу плещутся! – Эрев-швед, сидевший на первом весле, с улыбкой махнул в сторону берега.
- Прогуляемся? – Лениво предложил Рорк, сидевший на кормовом весле и как раз сейчас вместе с другим викингом неторопливо отжимавший вперед рукоять, в неспешном гребке. – Если там не бабы, а девки – вот тебе и подарок для твоего брата…
Свальд Огерсон, придерживая рукой кормило, глянул в сторону берега. Отсюда одеяния женщин выглядели крохотными метками на серо-зеленой полоске берега. Одно пятнышко коричневое – значит, дешевое тряпье. А вот второе манит издалека густым красноватым цветом. Дорогая ткань. Вторая женщина на берегу из богатого дома. Но замужних вот так просто, с одной прислужницей, далеко от дома не отпустят. Похоже, и впрямь девка. День жаркий, вышла прогуляться с рабыней…
- Весла суши. – Приказал Свальд. – Эрев, Рорк, пойдете со мной на лодке. Поглядим, что там за дичь по берегу гуляет. Сигурд, пошли смотрящего на мачту. Если увидит чужой корабль – сразу гребите к берегу, за нами. Если это корабль конунга Рюрика, мы девок спрячем. И скажем, что пристали к берегу, чтобы набрать воды.
Он первым, скинув дорогой расшитый плащ и рубаху из тонкого полотна, скользнул по канату в лодку, тащившуюся за драккаром на буксире. Следом молча спустились Эрев и Рорк. Широкоплечий швед тут же подхватил уложенные вдоль бортов весла, принялся грести. Рорк сел на кормило, Свальд устроился на носу, вглядываясь в берег.
- Возьми-ка в сторону. – Приказал он Рорку. – Не будем пугать дичь сразу, сначала поглядим со стороны – не староваты ли курицы…
- Осторожным ты стал, ярл! – Рорк улыбнулся, выглянул из-за спины могучего Эрева.
- Тут станешь осторожным. – Проворчал Свальд. – Говорят, конунг Рюрик всякого, кто приходит к нему без белого щита на мачте (знак добрых намерений), казнит без разговоров.
- Так у нас же есть такой? – Удивился глуповатый швед.
Свальд глянул недовольно, но все же пояснил:
- Есть-то он есть, только вот девок красть, если идешь с белым щитом, не положено. За такое Рюрик может и руки отрубить. А то и кое-что другое, пониже. Нам повезло, что курицы ушли от города так далеко. Места здесь безлюдные, никто ничего не заметит. Тихо высадимся и тихо уйдем. Вон к тем тростникам поворачивай, Рорк…

Платья и нательные сорочицы Забава простирнула быстро. Потом подоткнула подол повыше и забрела в воду, выполаскивать стиранное. Может, она и не заметила бы движение в тростниках, стоявших стенкой по правую руку, там, где берег изгибался, выгрызая из окрестных лугов заливчик. Но в той стороне вдруг испуганно крякнула дикая утка, и Забава разогнулась, поворачиваясь на звук.
Из тростников выскочили два темных силуэта. Один метнулся по берегу к Красаве, другой – к ней самой. Забава, даже не успев испугаться, хлестнула жгутом тяжелого от воды платья по человеку, подбежавшему со стороны тростников. Красава на берегу тут же взвизгнула и замолчала. Как будто чувств лишилась.
Забава отпрыгнула на глубину, провалилась в воду по грудь. Мужчина, шедший на неё, загоготал, расставил руки. Был он светел и беловолос. По вороту посконной рубахи вился незнакомый узор, на поясе подвешен меч – не такой, как у дядьки Кимряты, помельче.
Не зная, что делать, она метнулась ещё дальше, с отчаянием глянула на берег. Второй мужчина, тот, что бежал к Красаве, теперь заходил в воду, на подмогу первому. Был он, в отличие от первого, гол по пояс. И меч у него выглядел подлиннее, почти как у дядьки Кимряты…
Сестра лежала под обрывом без движения, словно её оглушили.
Перепуганная Забава вскинула руки. Одним движением скрутила платье, швырнула его в лицо надвигавшемуся незнакомцу – и рыбкой ушла в воду. Плавала она хорошо, и сейчас рванулась от берега резвым окуньком, с каждым мгновением увеличивая расстояние между собой и пришлым чужанином…
Из тростника хищно выскользнула лодка и полетела следом за ней. Забава заметила её слишком поздно – когда длинное весло в руках гребца уже свистнуло по воздуху, ударив по плечу. Руку свело болью. И намокшее платье сразу же потащило ко дну, путаясь в ногах.
Она заполошно хватанула воздух ртом, разворачиваясь так, чтобы грести только одной рукой. Но чужая плоскодонка была уже совсем рядом. Её ухватили за косу, дернули вверх. Забава извернулась, махнула рукой, пытаясь попасть по обидчику – но в этот момент что-то мягко шлепнуло её по затылку. Она потеряла сознание.

Глава шестая

Полон

- Забавка… Слышь, Забавка? Очнись, подлая, кому говорю!
Забава открыла глаза, плохо соображая, где она. Вокруг царил полумрак. Впереди металось какое-то светлое пятно, рядом с ним темнело другое, крупное, отливающее красным. Она поморгала, прищурилась, вглядываясь.
Светлое пятно оказалось просветом между тяжелыми занавесками. Там, за ними, что-то белело, мельтешило. А красноватое пятно оказалось Красавой. Сестра сидела, привалившись к чему-то спиной. Руки у неё, насколько Забава могла видеть, стягивала веревка с хитрыми узлами. Один конец у веревки уходил вниз, к стянутым ногам…
- Лежишь. – Всхлипнула Красава. – А меня тут в полон взяли. А ты спишь, змея подколодная, аж стенки от храпа трясутся…
Забава дернулась и поняла, что связана так же, как сестра. И лежит на гладко выструганных досках, мягко качавшихся под нею.
Откуда-то наплывал неумолчный, мерный плеск волн.
- Мы на корабле. – Прошептала она, осознавая все.
Двое незнакомых мужчин на берегу. Нападение, обеспамятевшая Красава. Корабль, который они видели на озере перед нападением…
Сейчас под затылком у Забавы ныло – похоже, её оглушили, ударив сзади. И руки связаны. И ноги.
Красава, всхлипнув, сказала с надрывом:
- Все из-за тебя, дрянь ленивая. Затащила меня подальше от города, потом в воду зашла, подол задрав. Вот чужие мужики с озера твою срамоту и углядели. А потом приплыли меня в полон брать…
- В полон? – Забава, перекатившись на спину, села.
И молча окинула взглядом крохотный закуток, в котором они находились. Доски, качка – они на корабле. Небось, на том самом, который она видела на озере перед нападением.
- Куда нас везут? – Спросила Забава, ощущая ужас.
Пробегая по ладожскому торжищу, она видела иногда ряды, где продавали невольников. Туда приводили и полон, захваченный в дальних землях, и проданных за долги тут же, в ладожских землях. Взгляды у всех были потухшие, лица несчастные, точно их вели на казнь.
Бывали хозяева, которые приведенным на продажу рабам крошки хлеба не давали по несколько дней. Их подкармливали сердобольные горожане – бросали кто краюшку от каравая, кто ручку от недоеденного калача…
Неужели и её ждет такая же судьба?
- Да откуда я знаю, куда нас везут? – Возмутилась Красава. – Не слышишь, что ли, как они за занавесками гавкают – все на чужанском наречии, не на нашем!
Забава прислушалась к звукам, доносившимся из-за занавесок. И впрямь говорят непонятно. Хакают, рыкают.
- Все ты, все ты, змея проклятая. – Заскулила вновь Красава. – Загубила меня, лебедушку, испоганила мою девичью долюшку…
Корабль, припомнила Забава, носом смотрел не на Ладогу, а от неё. Значит, их сейчас увозят от дома. Красава все хныкала и проклинала её…
Занавески – теперь Забава видела, что они сделаны из шкур, ворсом наружу – вдруг раздвинулись. В закуток, пригнувшись, вошел мужчина. Забава узнала того, кто на берегу сначала подбежал к Забаве, а затем вторым сунулся за ней в воду. Тогда он был гол по пояс, а теперь на нем красовалась рубаха темно-красного с синевой шелка.
Вошедший глянул сначала на Красаву, потом на Забаву. Сказал, коверкая слова:
- Очнутся. Хорошо. Слушаться, не кричать – опять все хорошо. Крикнуть – порка, больно. Уговор?
Забава, похолодев, поняла, что мужчина бывал на ладожском торжище. И с ладожскими торговцами ему приходилось договариваться, иначе откуда бы ему знать слово «уговор»?
Притихшая Красава смотрела на мужчину, раскрыв рот. Тот ей улыбнулся, ткнул в её сторону рукой.
- Тихо – хорошо. Ночь – покидать ваши земли, другой день – развязать рука. Уговор?
Он мельком глянул на Забаву, и та решилась:
- А вы кто? Куда нас везете?
Мужчина нахмурился, угрожающе подался вперед. Сказал низко, рыкающее:
- Молчать. Не спрашивать. Или больно. Уговор?
Он замахнулся на неё кулаком, но Забава, привыкшая к такому обращению от тетки Насты, даже не дернулась. И не отвела взгляда. Чужанин глянул на неё с удивлением и что-то проворчал на своем рыкающем наречии. Потом все-таки сказал:
- Мы нартвеги. Плыть родина. Если ты кричать – я убить и выбросить вода. Уговор?
Забава молча кивнула. Значит, она теперь тоже полон, и везут её на родину этих нартвегов. Ой, худо…
Мужчина ещё раз предупреждающе глянул на неё и вышел из закутка.
- Слышь, Забавка. – Хрипло прошептала Красава. – Поняла, что этот чужанин сказал? Ночью уже далеко от дома будем. И ведь боится, что закричим. Значит, кто-то услышать может. Может, покричишь, а?
- Без толку кричать не нужно. – Сказала Забава, припоминая, что там было дальше по берегу. – Вот если рядом деревня будет… да и то – вдруг кто из чужан мне тут же рот заткнет?
- Хочешь меня на погибель бросить? – Возмутилась Красава.
Забава помолчала, решаясь. И вдруг сказала горячим шепотом, с надрывом и напором:
- Кабы не ты – не зашли бы так далеко от города. У самых стен города никого не крадут. И стража рядом, и народу полно. А теперь во всем меня винишь? Правильно про тебя Ушата сказал – умом скудовата!
На этом голос у Забавы оборвался, и она замолчала, изумленная собственной смелостью.
Никогда прежде она не смела поднять свой голос против Красавы. С тех самых пор, как её, ещё десятилетнюю, привели в дом к дядьке Кимряте. Про себя Забава много что думала, и на многое хотела решиться… а на деле твердо знала – стоит сказать одно только слово супротив, и тетка Наста вконец разъяриться. А потому не рисковала, предпочитая молчать.
Но вот сейчас, первый раз в жизни высказав то, что думала, Забава ощутила пугающий восторг и облегчение. Даже ужас от того, что она теперь в полоне у чужан, как-то поблек.
- Ах так! – Зашипела Красава. – Мы тебя, нищенку безродную, в свой дом пустили, накормили-одели, а ты язык теперь распускаешь? Осмелела, змея? Погоди, вот ужо…
Тут сестра, видимо, вспомнила, что её грозная матушка теперь далеко, и не сможет призвать Забаву к порядку. А потому растеряно замолчала.
- Мы пока по озеру плывем. – Объявила Забава. Бросила взгляд на щель в занавесках. – Тут на берегу деревни должны стоять. Да только нартвеги не глупы, близко подплывать не станут. Значит, опасаются чего-то другого. Может, кораблей князя Рюрика? Вот узнать бы, в какой миг княжий корабль мимо проплывет, да тогда и крикнуть!
Она вздохнула.
- Трусиха ты. – Презрительно сказала Красава. – Все боишься, вымериваешь. Мало тебя моя мать била, надо было больше. Ты меня, за то, что тебя в нашем дому кормили-поили, грудью от всякой беды должна заслонять! А ты…
Забава не ответила. Головная боль от затылка переместилась на лоб, руки саднило от жесткой веревки. И ноги онемели.
Как ни тяжка её жизнь у тетки Насты, но жизнь рабыни, да ещё у чужан, будет ещё хуже.
- Бежать надо. – Прошептала Забава едва слышно.
Но Красава её услышала. Сказала плачущим голосом, громче, чем прежде:
- Как бежать-то? Сами связаны, сидим на корабле, кругом вода…
Забава промолчала – знала, что двоюродная сестра не умеет плавать.
Придется бежать одной, решила она. Доплыть до берега, найти людей, попросить помощи – все-таки Красава дочка подручного воеводы, ради неё могут и нарочного в Ладогу послать. Если оттуда придет корабль с войском, нартвегам не поздоровиться…
Вот только пока он придет, чужанского корабля и след простынет. Сгинет Красава в неведомых землях, а тетка Наста Забаву найдет и прибьет. За то, что не уберегла её ягодку.
Забава, так и не приняв окончательного решения, гибко наклонилась вперед. Белый дневной свет в щели между занавесами лиловел, заплывая вечерними тенями. Она, напрягая глаза, всмотрелась в узел на руках. Хитро накручено. А вот если ту петельку подцепить зубом…
Конец веревки, идущий к ногам, не позволял поднести руки поближе. Забава наклонилась ещё сильнее – чуть ли не вдвое сложилась. Вцепилась зубами в узел на руках, дернула...