Купить

Лютый любимый враг. Макс Наглый

Все книги автора


Оглавление

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ


ЗВЕРЬ В ТВОЕЙ ПОСТЕЛИ

ГЛАВА 1


Красные чувства

-1-

— Мадам, вы на него не смотрите, пожалуйста, он у нас немножко пришибленный.
Однако «мадам» продолжала пялиться на меня сквозь прутья клетки.
Я и раньше видел такие взгляды. Горожане… точнее, — Горожанки всегда глядят именно так. В глазах появляется блеск, дыхание становится глубже, грудь вздымается, а язык увлажняет внезапно пересохшие губы. И все это щедро сдобрено страхом и желанием.
— Как это «пришибленный»?
Голос у нее ничего: глубокий, чувственный, звучит, как идеально настроенная виолончель — до глубины позволяет услышать каждую ноту.
— Это значит «бракованный», мадам. Психоэмоциональный профиль нестабилен. Он трижды проваливал коррекцию.
Готов поспорить, теперь во взгляде мадам любопытство разожглось с новой силой. К несчастью, извивающийся около нее тип тоже это заметил.
Он, худенький женоподобный мальчик, весь такой гладенький, с мордашкой гладенькой и прической тоже гладенькой, занервничал. Впрочем, малыш Тодди, как звали этого хлыща, всегда нервничал в нестандартных ситуациях.
— Э-м-м, мадам, прошу сюда, — проблеял Тодди. — Мы готовы предложить вам более интересные экземпляры. Все проверенные, с чудной пластикой и полностью подавленные.
Дамочка даже бровью не повела. Внимательный и какой-то хищнический взгляд продолжал оценивающе и жадно скользить по мне, развалившемся в клетке в самой фривольной позе. Радужка глаз женщины из карего стала любопытно-золотой.
— А этот, значит, вообще не подавленный?
Тодди выдавил, беспомощно оглядываясь:
— Мадам, не стоит обращать внимания. Я не знаю, как он очутился в этом блоке, это какая-то ошибка. Он — смертник.
Вот тут даже мадам на миг потеряла самообладание. Бровки взлетели, она взглянула на Тодди.
— То есть это гладиатор?
Тодди нервничал все сильнее.
— У нас их называют смертниками. Такой сброд недостоин прозвания гладиатор, это все романтичные выдумки прессы. Смертники хуже рабов, мадам. Они — это не только биологический мусор, но и психоэмоциональный. И самый опасный.
Мадам вновь переместила взгляд на мою персону: золото ее глаз потемнело, приобрело красноватый оттенок.
Некоторое время женщина глядела изучающе. Я отвечал тем же.
Одета женщина богато: красная шляпка с черной лентой, красное же платье с юбкой чуть выше колен, талию подчеркивает черный пояс. Кисти скрывают черные кружевные перчатки, в тон сумочке-клатч и туфлям на шпильках.
Женщине примерно тридцать. Красивая по человеческим меркам. Золотистые волосы, внимательные глаза, чувственный рот с коралловыми губами. Фигура не точеной красотки, но страстной томной фурии, уже познавшей радость материнства и научившейся управлять своими желаниями. Такие не стесняются экспериментировать, их просто распирает энергия и они всегда сверху. Во всех смыслах.
Женщина к ужасу Тодди шагнула ближе, замерла на расстоянии полуметра от клетки. Спросила, цепко разглядывая мое лицо:
— Значит, ты успел повоевать против нас? Ты убивал людей?
— Мадам… — испуганно пискнул Тодди.
Этот вопрос задавали мне тысячу и один раз. И всякий раз с вот таким вот недоверием, за спиной которого таился ужас.
Не отводя взгляда, я уронил с ленцой:
— Poshli vy vse, suki…
— Отвечай по-человечески, зверь! — взвизгнул Тодди.
Я улыбнулся одними губами, произнес на общем языке:
— Конечно воевал. Я же — волк, я был создан для того, чтобы вас убивать.
Коралловые губки женщины тронула кривая усмешка.
— Клетка — не очень-то подходящее место для волка, не так ли?
Я ответил презрительным взглядом.
Малыш Тодди отчаянно заломил руки. В его масляных глазах боролись страх и жадность. Он понимал, что эта дамочка при деньгах, готова отвалить кучу кэша за товар высшей категории, а тут — я. Бельмо на глазу приличного общества, ублюдок, за действия которого никто из местных ручаться не может. В чем я их давно и надежно убедил.
— Мадам, — проблеял Тодди, — он бьется только на Арене, мадам. Прошу прощения, но для заказов он не приспособлен…
Да, это точно. Работу по дому не выполняю, туповатой куклой на полулегальных девичниках не выступаю, любовниц не завожу и телохранитель из меня хреновый. Я — убийца. По их, людским, меркам — кровожадная безумная тварь.
Мне надоел этот спектакль.
Я поднялся с лежака (старого полосатого матраса), потянулся так, чтобы заиграла собственной жизнью каждая мышца тренированного торса — плода генетической эстетики и тысяч часов тренировок. А затем, совершенно хамски усмехаясь, бросил, окидывая женщину наглым взглядом:
— Для домашних игр, киска, есть другие мальчики. Разве тебя не учили папа с мамой, что с волком играть нельзя?
— Заткнись, Даррелл! — взвизгнул Тодди, обливаясь потом.
Женщина поджала губки, ее глаза сузились. Золото из них исчезло, теперь радужка сверкнула сталью. Но голос оставался холодным.
— Мои папа с мамой, как ты изволил выразиться, погибли от рук таких же, как и ты — бешенных псов.
Я намеренно сделал новую улыбку глумливой.
— Волков, киска, не псов, а — волков.
Но «киска» оказалась не так проста. Закатывать истерику не стала. Ответила мне тем же.
— Волки не сидят на цепи, дорогой. И не едят с рук. Так что ты можешь именоваться лишь псом. Слишком злобным, чтобы с тебя можно было снять цепь, и слишком тупым, чтобы перестать кусать руку, которая роняет в твою миску еду.
«А она ничего, есть перчинка, — подумал я с внезапной злостью. — И за словом в карман не лезет…»
— Простите мадам, — вновь встрял Тодди, заикаясь от волнения. — Я же говорил, что он пришибленный.
— Подойди, — позвал я ласково, — давно хотел за твое гусиное горлышко подержаться.
Он побледнел, отступил. Бросил визгливо:
— Когда-нибудь тебя все-таки порежут на куски, Даррелл! И тогда я прикажу скормить этот фарш собакам.
Я улыбнулся, показывая клыки.
— Вот видишь, в чем наша с тобой разница, Тодди.
— В чем? — спросил тот подозрительно.
— Ты хочешь скормить меня псам, а я съел бы тебя сам. Я не боюсь убивать, в отличие от вас, избравших пресное овечье существование…
— Заткнись! Заткнись, выродок! Вето! Вето!
Команда сработала: на прутья решетки подали электричество.
К счастью, реакцию Тодди предугадать легко. Я успел оторвать руки от прутьев за миг до того, как воздух затрещал и наполнился запахом озона.
Но команда «вето» не только бьет током зарвавшегося генномода — в следующую секунду на клетку опустилась стальная штора. Теперь со всем миром меня связывало лишь крошечное окошко.
С той стороны железного занавеса женщина промурлыкала:
— Какой занятный экземпляр. Нестабильный психоэмоциональный профиль, говорите?
— Да он полный псих! Смертник!
— И он бьется на Арене?
— Да, мадам.
— Когда его следующий бой?
— Сегодня вечером, мадам.
В голосе женщины слышалось тяжелое удовлетворение:
— Пожалуй, я отложу сегодняшние дела и посещу амфитеатр. Хочу посмотреть, как этот пес подохнет…
Теперь не было нужды скрывать свои чувства. И я злобно оскалился. Произнес на родном языке:
— Ne dogdeshsay, kroshka!

-2-

Зал был полон. Как и всегда.
На Земле еще достаточно любителей поглазеть на льющуюся кровь, чужую боль и смерть. Даже несмотря на коррекцию психики.
«Они не могут убивать, — подумал я, — но по-прежнему желают насилия»
Давно, еще во время первых боев на Арене, я сделал любопытное открытие, заметил кое-что в глазах зрителей. Это была тщательно скрываемая тоска по утраченным возможностям, навсегда потерянным после коррекции. И теперь болельщики глядели на бойцов амфитеатра, словно кастрированные коты, услышавшие крик готовой к спариванью кошечки.
«И эти люди еще называют себя нормалами, адекватами, хомо новус…»
— Что с тобой, Даррелл?! — заорал Дважды-в-день. — Очнись, волк! Очнись, мать твою!
Надсмотрщик вырвал изо рта огрызок сигары, ударил кулаком по прутьям клетки.
— Ты спишь, что ли?!
«Волки не сидят на цепи, дорогой, и не едят с рук…» — вспомнились слова безымянной женщины в красном.
Гнев поднимался из глубин души тяжелой черной волной. Удушливой пеной, от которой сжималось горло.
«Как она вообще смела? — взъярился я. — Кто она такая, чтобы судить о волках?!»
Злость быстро превращалась в бешенство, это было удивительно. Не думал, что меня могут задеть слова какой-то… откорректированной нормалки!
— Проснись, волк! — брызжа слюной, гаркнул Дважды-в-день.
Я молниеносно развернулся, так, что даже опытный надсмотрщик от неожиданности отпрянул.
— Волки никогда не спят!
Дважды-в-день захохотал, пряча отчаянный страх.
— Вот так, мой мальчик, вот так! Злись, парень! Злись! Сегодня у тебя сильный соперник.
Показывая удлинившиеся клыки, я рявкнул:
— Я вырву ему сердце!
— Вот так! Покажи им всем, Зверь!
Ворота впереди распахнулись и техники выкатили клетку на Арену.
Вой толпы — смесь восторга, кровожадной любви и слепой ненависти — оглушил. В глаза ударили прожекторы, на голову посыпались конфетти, поп-корн и пропахшие жаждой секса трусики. Вопреки расхожему мнению, в зале Арены женщин больше, чем мужчин. И не удивительно. Это по-настоящему возбуждающее зрелище.
Как-то Дважды-в-день сравнил бой на Арене с мужским стриптизом и был неправ. Мужской стриптиз — эпилептическая пляска мальчиков, трудолюбиво посещающих спортзалы. А бой на Арене — праздник силы и воли, торжество жизненной энергии и тестостерона. Не зря после каждого боя дамочки платят надсмотрщику огромные деньги, чтобы их коготки пощекотали кожу на моей груди. А уж как они кричат, когда я нагибаю их, выставляя в положенную позицию и безапелляционно задирая юбки…
— …И-и-и вот он! Победитель, не знающий поражений! Один из последних волков, чью жажду крови не смогли подавить даже лучшие инженеры планеты! Воин, убийца, кровожадное чудовище!
Цветные лучи прожекторов запрыгали по моей клетке.
— Встречайте, дамы и господа, — Даррелл Рэйни по прозвищу Зверь!
Я выпрямился в клетке, повел руками, разминая суставы до хруста. На груди заиграли мышцы, каждая сама по себе — зрелище, от которого у мужчин случается инфаркт, а женщины впадают в сексуальное безумие.
И зал немедленно откликнулся.
— Ты сдохнешь!
— Будь ты проклят!
— Я люблю тебя, Зверь! Возьми меня!
В те стороны, откуда неслись гневные проклятия, я оборачивался с наглой ухмылкой, демонстрируя безнаказанность и вызов. Пусть ненавидят, пусть. Я никогда не старался стать таким, как они.
— Сегодня вас ждет битва века, дамы и господа! — надрывался ведущий, предусмотрительно не высовываясь из своего «скворечника» (наблюдательного пункта высоко над Ареной). — Зверь встретиться лицом к лицу с волком, трижды завоевавшим звание Бессмертного! Сегодняшний враг Зверя убил девяносто два человека, не считая тех, с кем встречался вне Арены. Это настоящая машина ненависти, гора первоклассных мышц, истинный плод доктора Франкенштейна от генной инженерии… И-и-и… Встречайте! Мортон Джонс по прозвищу Гробокопатель!!!
«Еще один волк, — подумал я холодно. — Нас удивительно мало осталось…»
Я сжал кулаки.
«А к концу сегодняшнего вечера останется еще меньше…»

-3-

Грянул тяжелый рок. Прожекторы осветили Арену, вырвали из тьмы клетку с хромированными прутьями, где каждый был изогнут, складываясь в узор плотно сжатых челюстей. Вместо привычных глазу техников, везла клетку упряжка обнаженных женщин. Их тела щедро обмазаны золотой краской, а головы скрыты масками ястребов.
В клетке, словно древний варвар, восседал на троне в виде черного гроба огромный даже для волка мужчина. Буквально гора мышц и костей!
Кулаки размером с голову ребенка. Широкие плечи, на каждом из которых с легкостью усядется по девушке. Длинные руки увиты тугими, словно стальные канаты, мускулами.
«Обильные тренировки, биодобавки, стероиды, — подумал я. — Кто-то на нем зашибает нехилую деньгу, раз его так холят и даже из появления на Арене устраивают шоу»
На грудной клетке Гробокопателя можно играть в теннис, а по рельефному, словно выбитому из камня торсу можно изучать анатомию — развита каждая мышца.
Я всмотрелся в лицо противника.
Крутой лоб, широкие скулы, сплюснутый нос, воинственно выдвинутая челюсть и горящие злобой маленькие глаза.
Нет, этого парня я никогда не знал и раньше не видел.
Хотя… со многими ли я был знаком на той войне? Мы шли убивать, а не дружить. Возможно, как раз в этом и была наша главная слабость: мы были единоличниками, слишком обособленными эгоистами. Знали, что каждый из нас равен маленькой армии, и гордились этим…
Девушки бросили оглобли и красиво, стайкой призраков, покинули Арену.
Стихла музыка. Челюсти-прутья клетки с лязгом распахнулись. В ту же минуту Дважды-в-день с пульта разблокировал замок моей тюрьмы.
Неторопливо, даже с некоторой ленцой, я толкнул дверь и спрыгнул на желтый песок Арены. Здесь практически все, ристалище и зрительский зал, стилизовано под древние амфитеатры. Даже передовые технологии играли в общей картине свою роль.
Зал медленно, но верно закипал. Эмоции бушевали, болельщики взвинчивали сами себя. Для них это чуть ли не единственный миг в повседневной жизни, когда можно с наслаждением и всей мордой шмякнуться в грязь, побыть животным. Благо, обстановка располагала, ведь не на жизнь, а на смерть бились внизу смертные враги человечества — генномоды, на совести которых тысячи смертей.
Гробокопатель выпрыгнул из клетки с диким криком. Тут же вскинул руки, расставил их широко и взревел, имитируя гризли. На его спине вздулись мышцы, словно загривок взбешенного зверя.
Зал ответил ему почти одобрительным гулом. Особенно выделялся в нем женский визг, полный какой-то древней ярости и восторга, ведь это у женщин в крови — наблюдать за схваткой самцов. И сегодняшнее зрелище Горожанкам явно нравилось. В смертельном бою сошлись две машины убийства, две генетически идеальных формы жизни.
Облаченные лишь в одни короткие штаны, встретились в бою могучие титаны, удел которых вечно играть роль бешеных зверей…
Мы сошлись на середине Арены. Секунду глядели друг другу в глаза. Затем я уронил:
— Pust’ smert’ iskupit nashe porajenie.
Отвечать на традиционное для волков напутствие противник даже не подумал. Гробокопатель, раздувая ноздри, взревел так громко, что на шее вздулись тугие вены:
— Ты сдохнешь!!!
И в мгновение ока сорвал дистанцию.
Лицо противника исказилось безумием. В пасти вытянулись клыки, из пальцев, с диким хрустом, полезли костяные ножи. Маленькие глаза Гробокопателя затмило болью и яростью. Сейчас он был настолько полон силы, что один его точный выпад, и пятерня когтей-ножей распорет меня едва ли не пополам!
Пахнуло звериным духом и тяжелым мужским потом. В зале на миг стихли звуки…
Это тот самый миг. Единственный в своем роде. Миг, когда время останавливается.
Правая рука противника взлетает, слышится гул распарываемого когтями воздуха; левая рука опускается, открывая грудную клетку.
Я резко прыгаю навстречу, прямо на костяные ножи. В последний миг разворачиваюсь, словно протискиваюсь в щель между захлопывающимися дверями вагона метро. И с силой бью.
Еще раньше, едва открылся замок моей клетки, мышцы правой руки начало накачивать кровью. Настолько плотно, что сердце гудело от натуги. И теперь по груди противника, чуть правее «солнышка», кулаком не било, а, скорее, выстреливало. Из самого крупного калибра.
Мой кулак впечатался в грудь волку с такой силой, что послышался хруст ребер, а по коже расплылись круги волн. И прежде, чем сила удара иссякла, кулак погрузился в плоть противника на две трети, кроша все на своем пути.
Я сгруппировался, кувыркнулся назад на желтом песке и сразу же вскочил на ноги.
Зал еще сковывало почти магическое молчание. А потому отчетливо было слышно, с каким грохотом обрушивался на песок уже мертвый Гробокопатель. Поднял настоящую песчаную бурю, проехав на брюхе метров десять, словно сбитый бомбардировщик.
Сердце стремительно бухало, выравнивая давление и «выключая» в моем организме боевой режим.
Глянул на поверженного собрата я только один раз — с презрением. Женщина в красном была права:
«Волки не сидят на цепи, дорогой, и не едят с рук…»
Этот же волк слишком заигрался с людьми, забыв о своей природе. Мы не шоумены, мы — убийцы.
Когда я возвращался в клетку, зал стал понемногу приходить в себя и послышались первые крики восторга…

-4-

— Я тебя просто обожаю! — захлебывался слюной Дважды-в-день. Орал пылко, не вынимая изо рта огрызок сигары: — Мы сегодня столько бабла срубили! Даррелл, говори, сукин сын, чего ты хочешь?
— Открой дверь клетки, — сказал я спокойно.
Надсмотрщик заржал молодым конем, словно от удачной шутки. Уж для кого, а для него, опытного и прожженного торговца живым товаром, не было секретом, что первое, что я сделаю, оказавшись на воле, — вырву его голову из тела с корнями.
— Хрен тебе, Зверь! Бабу хочешь? А пожрать?
— Достаточно одной бабы.
Дважды-в-день черного юмора не понял, приказал помощнику:
— Давай, закажи триумфальный обед чемпиону.
Я отвернулся.
Привычный мир, привычные люди, надоевшая жизнь. Ничего нового.
«Нет, — признался я самому себе с изрядной долей злобы. — кое-что все-таки изменилось…»
Вновь вспомнились слова женщины в красном, полные яда:
«Волки не сидят на цепи, дорогой, и не едят с рук…»

-5-

…Одна рука сжимает запястья заломленных тонких рук; на кулак второй я намотал ее пышные волосы цвета платины.
«Хочу, — сказала она с придыханием, — чтобы ты взял меня сзади…»
«Только так и будет», — подумал я зло.
Но вслух не ответил, ибо они не заслуживали ответа.
Черное коктейльное платье от какого-то безумно дорогого дизайнера бесцеремонно задрано до середины спины блондинки. Я даже не стал снимать с нее трусики, просто отодвинул в сторону и вошел.
Девушка была в легком подпитии, но даже алкоголь не гасил ее страх. А страх, в свою очередь, подпитывал возбуждение. И, когда я рывком развернул ее лицом к стене и властно нагнул, мой путь был легок. Девушка текла так, что никаких прелюдий просто не требовалось.
— Ааа-а-ааа… — вскрикивала она тонко.
Я с силой вгонял в нее член, не быстро, но мощно и размеренно. Ударял пахом в мягкие ягодицы, вжимался, входя до предела, чувствуя приятный обволакивающий жар. От ее бедер поднимался одуряющий запах, сок девушки горячил кровь. Я оттягивал ее волосы, заставляя выгибать спину. Девушка вскрикивала, подчиняясь, страстно двигала попой, сгорая в огне, порожденном ее же собственной фантазией.
«Женщина должна быть покорной! — пульсировало в моей голове непонятно откуда взявшаяся мантра. — Должна быть покорной, ибо она не волчица!»
Черное коктейльное платье вдруг сменило цвет на алый. Я поморгал недоуменно. Иллюзия пропала. И с новой силой вспыхнула злость.
— А-а… — уже почти кричала девушка. — Ты… ты делаешь мне больно!
Резко, будто в порыве отвращения, я стряхнул с руки ее платиновые волосы, которые еще недавно пребывали во власти элитного парикмахера. Теперь от прически не осталось и следа. Затем выпустил из захвата ее руки и стиснул талию.
Движения стали резче, сильнее.
Сегодняшний секс напоминал черно-белые росчерки из нуар-комикса, где наиболее яркие картинки окрашивают… красным!
«Волки не сидят на цепи, дорогой, и не едят с рук…»
— Volki mogut delat’ vse, chto zahotyat! — зарычал я.
— Что? — пискнула девушка.
Она стремительно трезвела и, кажется, перестала получать наслаждение.
Плевать! Женщина должна быть покорна мужской воле!
Высвободиться из захвата моих рук она не могла, впрочем, и не пыталась. Так и стояла, оттопырив зад, пока я насаживал ее на свое естество. Но и мое наслаждение испарилось. Кровь кипела, возбуждение превратило все мышцы в камень, но облегчения не было.
Я резко вышел, рывком развернул блондинку и прижал ее к стене.
Секунду она была самым беспомощным существом на земле. Ее большие серые глаза расширились до невозможности, в них читался страх пополам с восторгом. Чтобы заглядывать в них, мне приходилось опускать голову, ведь, как почти все Горожанки, она на полторы головы меня ниже. Наверное, позволь я ей остаться со мной на ночь, девушка смогла бы свернуться на моей груди клубочком, а я бы все равно не заметил бы веса — хрупкая фея…
— Чего… — запинаясь, прохрипела она. — Чего ты хочешь?
Вся ее реальность была сейчас забыта. Общество, в котором она имела право голоса, мужчины, галантно пропускающие ее первой в помещение, комплименты и показная слабость. Все было уничтожено. Сейчас (и она запомнит это на всю жизнь!) девушка стала той, кем была на самом деле — самкой, подчиненной лидеру.
Медленно я поднял руку, моя ладонь легла на затылок девушки. Не отрывая взгляда от ее глаз, я надавил вперед и вниз, заставляя блондинку опуститься на колени. Так, чтобы перед ее лицом оказалось стоящее колом естество.
Они все приходят ко мне, чтобы испытать нечто новое. Их всех интересует один вопрос: каково это — быть с диким зверем, какими рисует волков телевидение? Каково это: почувствовать себя под властью настоящего мужчины?
И я полностью удовлетворял их желания. Дикарь, грубиян и наглец. После встречи со мной для этой девушки ни один нормал уже не будет столь мужественным, каким выглядел раньше.
Тихий стук возвестил, что девушка стала на колени, очутившись лицом напротив пышущего жаром мужского достоинства. Отнюдь не нормалских размеров.
— Возьми его, — с презрением приказал я.
И девушка подчинилась.
Женщина должна быть покорной. Даже та, которая пытается меня оседлать — она все равно остается лишь рабыней своей страсти, все равно что огрызающаяся мышка в когтистой клетке кошачьей лапы.
Только вот почему, когда я запрокинул голову и закрыл глаза, когда внизу зачмокало, а головка члена очутилась в горячем и плотном захвате женских губ, в нашем черно-белом комиксе вновь полыхнуло что-то красное?
«Волки не сидят на…»
Я зарычал и руками, лежащими на затылке девушки, заставил ее двигаться быстрее. Намного быстрее! Насаживал ее голову, слышал всхлипы, стон, чувствовал, как она от нехватки кислорода пытается хоть как-то вдохнуть и оттого по моей плоти елозят ее зубы. Но я продолжал давить. До тех пор, пока не достиг предельного напряжения.
Резким усилием я прижал голову девушки к паху, так и оставил.
Бесконечный, но короткий миг балансировался награни, а потом сорвался…
Этот оргазм трудно было назвать приятным. Облегчение, не принесшее удовольствия и расслабления. Просто толчки семени.
«Волчьего отравленного семени!»
Девушка хлюпнула, подавилась, но упорно ждала. Удерживая блондинку за затылок, я дождался последнего спазма, а затем, все еще сгорая от непонятного бешенства, отшатнулся, вырывая изо рта девушки член.
— Это… все? — прошептала блондинка. — Я могу идти?
Я махнул рукой, не снисходя до ответа. Пусть злость и притихла, однако зверь в душе не замолк, продолжая глухо ворчать.
Раскрасневшаяся, расхлестанная, блондинка поднялась. Торопливо вытерла губы, поправила трусики и опустила платье. Поглядывая на меня искоса, двинулась к бронированной двери. Не успел ее кулачок повторно в нее ударить, как щелкнул замок, и блондинка навсегда исчезла из моей жизни.
— Дважды-в-день! — заорал я люто. — Пусть твои шестерки принесут еще вина!
Стоя посреди отнюдь не маленькой камеры, я неторопливо застегивал ширинку.
Поможет ли мне алкоголь? Ярость зверя не гаснет просто так.






Чтобы прочитать продолжение, купите книгу

139,00 руб Купить