Письмо, с которого все началось. Елена Ковалевская

Оглавление

• Пролог.
• Глава 1.
• Глава 2.
• Глава 3.
• Глава 4.
• Глава 5.
• Глава 6.
• Глава 7.
• Глава 8.
• Глава 9.
• Глава 10.
• Глава 11.
• Глава 12.
• Глава 13.
• Глава 14.
• Глава 15.
• Глава 16.
• Глава 17.
• Глава 18.
• Эпилог.

Пролог.

Примерно за год до начала основных событий, сентябрь 504 года от основания Церковного Союза.

- А вам не кажется, чересчур цинично решать проблемы подобным образом? - вскинул бровь мужчина, сидящий на беломраморной скамье.
Это был командор Ордена Святого Георга, охраняющего Святой Престол, главный бейлиф1 его высокопреосвященство Цемп. Он выглядел молодцевато и был крепко сбит, а руки явно привыкли к мечу. Обильно травленные сединой волосы оказались коротко, не по моде, стрижены, и открывали две глубокие залысины.
Он отставил бокал с кисловатым мурранским вином, так прекрасно утоляющим жажду, на широкие перилла беседки к лежащей рядом командорской биррете2. Погода в Святом Городе для конца сентября стояла необычайно жаркая.
Невысокая женщина, закутанная с головы до ног в черное одеяние, резко развернулась к говорившему. От порывистого движения серебряный крест на длинной цепочке, висевший на шее, хлестнул ее по плечу.
- Вот как, бейлиф?! - точно змея прошипела она, обжигая собеседника взглядом агатовых глаз.
Женщина - ее высокопреподобие Саския, или как ее еще называли - ее благочестие, являлась главной надзирающей за женскими орденами при Святом Престоле. Как большинство уроженцев южных границ, в молодости она блистала красотой, но быстро увяла и теперь походила на сморщенный урюк с торчащим вперед носом. - Цинично?! А когда вы строили себе уединенную резиденцию на берегах залива, не считали циничным - брать пригоршнями деньги из казны.
Мужчина отвел взгляд, ничего не ответив.
- Благочестивая, - вступил в разговор еще один собеседник - мужчина с неожиданно белой кожей для черных волос, однако смоль на висках уже успела разбавить седина. Он оказался плотно сложен и невысок, а облачен в бордовые одежды верховного инквизитора ордена Слушающих3. Это был верховный инквизитор его высокопреосвященство Тамасин де Метус. - Допустим, я не согласен с последним высказыванием бейлифа, однако у меня появился ряд других вопросов. Первое - где гарантии, что нам удастся такая авантюра? Второе – сможем ли мы справиться со всеми последствиями? Третье, и самое основное - почему вы считаете, что Империя затеет войну уже в следующем году, именно до начала конвентом4 казначейских проверок?
- Меня тоже волнует один вопрос, - подал голос сидящий в тени разросшегося плюща четвертый собеседник - высокий, сухой до болезненной худобы, словно состоящий из одних углов, жилистый старик в красном одеянии. Это был командор Ордена Святого Жофре Благочестивого главный госпитальер его высокопреосвященство Ортфрид. - Его Святейшество в курсе - что именно вы предлагаете затеять?
- Скажем так, мой брат НЕ против того, что я предлагаю, - отрезала женщина, поджав тонкие губы.
Ее благочестие Саския приходилась родной сестрой его святейшеству Папе Геласию IX - главе, занимавшему ныне Святой Престол Единой Церкви, и поэтому так уверено отвечала за него.
Поразмышляв пару мгновений, она вновь повернулась к верховному инквизитору Ордена Слушающих и продолжила:
- А теперь моя очередь задавать вопросы. Вы хотите отвечать за растрату перед конвентом? У вас есть желание закончить свои дни в убогом забытом всеми монастыре? Вы предпочтете воевать с имперцами, когда они окажутся подготовленными к войне самым наилучшим образом? Или все-таки решите разгромить слабого противника, который сам напал на нас?
- А вы змея, Благочестивая, - протянул бейлиф, вставая со скамьи. - Опасная змея! Таких, как вы, в колыбели душить надо!
- Уж кто бы говорил?! - огрызнулась в ответ женщина. - Или может быть, у вас есть другие идеи? Так поделитесь же с нами. Мы ждем.
Сарказм в ее голосе прозвучал столь явственно, что мужчина от ярости пошел красными пятнами и крепко сжал руки в кулаки, пытаясь сдержать себя.
- Нет у меня предложений, - зло ответил он. - Однако и ваше мне не нравится. Убивать свой народ ради сокрытия правды - мерзость и подлость!
- Тогда подарите свою резиденцию кому-нибудь. Раздайте картины, баразские ковры, золотые украшения, статуи, что вы привезли из Похгуда. Ну же?! Давайте! - взвизгнула ее благочестие Саския и, мгновенно успокоившись, фыркнула. - Что, не хочется?! То-то же. И даже если распродадите все до нитки, вам не удастся полностью покрыть даже часть ваших растрат.
- Благочестивая, давайте продолжим разговор без взаимных упреков и оскорблений, - предложил инквизитор Тамасин, беря с маленького столика, что стоял в центре беседки, засахаренную сливу. - Все присутствующие здесь в той или иной степени приложили руку к опустошению папской казны. И если нам в ближайший год-полтора не удастся придумать вразумительного ответа, как и куда подевались столь громадные средства, то всех после расследования ждет смещение с должностей, - мужчина сделал небольшую паузу. - Включая и вашего брата. Я не против решения нашей проблемы подобным способом. В конце концов, ничто не спишет расходы лучше, чем война. Строительство папской резиденции, резиденции его высокопреосвященства бейлифа Цемпа, мои мелкие слабости, ваши, как главы госпитальеров непомерные вложения на возведение госпиталей, - он кивнул сидящему в тени командору, а затем перевел взгляд на женщину, - и ваши подкупы - как первейшей интриганки и непрекращающаяся борьба с еретиками, обошлись недешево. Но у нас должна быть уверенность, что задуманное удастся исполнить.
Саския, спрятав руки в широкие рукава балахона, сердито пожевала губами и, усевшись на скамью, начала говорить:
- Скажем так: у меня есть некоторые связи в султанате, кое-какие рычаги влияния. Мать султана - весьма умная и хитрая женщина - в очередной раз занемогла и пока не может полноценно влиять на своего сына. Султан же по своей натуре горячий мальчишка, стремящийся прославится в веках. Как правитель он уже начал подавать большие надежды. Нам же, пока мальчик не набрался опыта, лучше сейчас отбить у него охоту воевать с Союзом, чем через пять-десять лет увидеть под стенами Святого Города его армию.
- Имперские советники отнюдь не глупы, - вставил слово инквизитор.
- Не глупы, но не менее властолюбивы, - возразила Благочестивая. - Или вы думаете, что все визиры исключительно преданы ему? Да каждый из них спит и видит, как станет султаном взамен пятнадцатилетнего сопляка, основав новую династию. Дочерей у покойного султана Азхара осталось предостаточно, а вот из сыновей выжил только один - Камиль. А он пока не имеет наследников.
- Но мы не можем рассчитывать, что валиде-султан проболеет целый год, - вновь попытался высказать свои опасения инквизитор.
- Вот это, кардинал - уже не ваша забота, а моя. Сколько надо – столько и проболеет, - отмахнулась от него женщина. - А раз его малолетнее великолепие бредит захватом наших западных провинций, подтолкнуть его к решительным действиям ничего не стоит. Камиль слишком юн, горяч, и пока не осознает, что ни армия, ни флот не готовы к полномасштабным военным действиям. А визиры вряд ли станут рассеивать его заблуждения.
- А в чем же наша роль? Каким образом мы поступим? - осторожно поинтересовался бейлиф.
- Повышенное внимание к назревающим событиям и активное участие в военных действиях позволят нам придать нужную значимость и направленность, - буркнул из своего угла главный госпитальер. - При умелом толковании общеизвестных фактов даже мелкую пограничную стычку можно представить великой битвой народов. Единственное, что необходимо определить: кто в нужный час доставит скорбные вести конвенту так, чтобы у нас осталось достаточно времени на подготовку к войне. А так же, чтоб у недоброжелателей не возникло подозрений, что вся эта затея - наших с вами рук дело.
- Сведения придут из такого источника, и их принесут такие вестники, что ни у кого не возникнет сомнения в подлинности. Я позабочусь об этом, - пообещала Благочестивая.
- А не много ли вы на себя берете? - с сомнением произнес бейлиф.
- Зато вы на себя мало, - отрезала та.
- У нас будет еще одна проблема, - вступил в полемику инквизитор. - Нужно не забывать об адмирале Форсине. У его ордена один из самых опытных дипломатических корпусов в Империи. Он может испортить нам всю задумку.
- Давайте решать проблемы по мере их поступления, - раздраженно ответила Благочестивая. - Самое главное - стронуть эту громаду с места, а дальше она покатится сама, практически без нашего участия. Не мне вам напоминать: любая, даже самая хитроумная, партия начинается с хода обыкновенной пешки…

Глава 1.

Паршивее, по-моему, быть не может, чем стоять праздничный молебен после десятка дней пути, распевая гимны пересохшей, саднящей от пыли глоткой, воняя при этом, как навозная куча. Не сообразила задержаться на пару часиков, и сейчас пожинаю плоды своей старательности – мозолю колени о каменный пол. Да-а-а, думать иногда полезнее, чем торопиться выполнять приказание... Теперь пакет от нашей матери настоятельницы будет вскрыт только после службы, каким бы срочным он не являлся.
И зачем я торопилась сюда как ненормальная?! Не чтобы с чувством, толком, расстановкой добраться… Так нет же, спешила выполнить! Как итог я уставшая, грязная, словно в Пекле побывала, а еще эти наручи трут! Интересно, какая …, взяла мои, да простит меня Господь за ругань, узнаю – покалечу.
Ну, когда же все закончится? Пакет-то срочный. Настоятельница меня об этом особо предупреждала, едва ли не носом в печати и ленты тыкая. И вот сейчас я стою, пол протираю, теряя при этом драгоценное время. А ведь после службы здешний епископ запросто возьмет да решит, что я доставила известия не вовремя, и как отпишется матери!.. А она у нас баба суровая, епитимью наложит - будь здоров, не кашляй и смотри, только чтобы хребет не переломился от этой епитимьи.
Ох, до чего ж я не люблю в мужские монастыри ездить! Мы, дщери Господни, и сами в состоянии управится со всеми еретиками, наставить овец заблудших на путь истинный. По-моему одной сестры Гертруды хватило бы, а если уж добавить сестру Бернадетту… Тогда берегитесь враги Господа нашего!
Наконец-то!..
Пропев вместе с братьями последнее четверостишье, я вместе со всеми с облегчением произнесла: « In gloria Dei. Amen (Во славе Бога. Истинно)», - и поднялась с колен.
Меж тем братья отработанно, словно по команде, стали выстраиваться для благословления. Они здесь как на подбор – все здоровенные, на голову выше меня и в полтора раза шире в плечах, а уж рожи у них!.. Очень далеко им до благостных. Увидишь такую в темном переулке и с перепугу окочуришься.
Не теряя больше времени, я стала проталкиваться к алтарю, туда, где стоял его преосвященство епископ Констанс.
- Ваше преосвященство, вам пакет от матери настоятельницы, – еще из далека начала я, чтобы привлечь его внимание.
Епископ, заметив меня, шевельнул сухонькой ручкой, братья тут же послушно расступились и я наконец-то отдала ему большой, запечатанный бордовым сургучом конверт. Он внимательно рассмотрел печать и скрепленные ею ленты, но не выказал даже тени удивления на лице, словно ему такие пакеты каждый день через день доставляли.
- Благословите, - попросила я, раз больше ничего не оставалось делать.
Епископ отточенным до совершенства движением, осенил меня знамением и прошелестел.
- Сейчас ступай дочь моя, а после вечерней трапезы зайди ко мне.
Я удивленно вскинула глаза и наткнулась на чрезвычайно внимательный и пронзительный взор, словно он собирался сию секунду рассмотреть, что же сокрыто у меня в душе.
Ох-хох! Чую, предстоит тяжелый разговор. Это только с виду епископ благообразный старичок, однако взгляд имеет холодный, точно у змеи. Он вообще известен как очень дотошный и въедливый человек, от которого ничего невозможно скрыть. Из-за этого ему даже прозвище дали - Старый Лис. Чую, теперь на своей шкуре придется убедиться, что просто так в орденах прозвища не дают.
- Брат Иннокентий, проводи сестру в ее келью, – тем временем распорядился его преосвященство.
Брат, который стоял поблизости - подпирал колонну, ни слова не говоря, смиренно поклонился, развернулся и строевым шагом двинулся по галерее. Я заторопилась следом.
- Могу ли я ополоснуться с дороги? – произнесла ему в спину, а точнее в лопатки. Вот он громадина!
- Безусловно, сестра, безусловно… - ответил. Ну у него и голос - что трубы Возвестника! – Я покажу тебе келью, а там послушники проводят.

Монастырь у варфоломейцев был огромный; мы все шли и шли по коридорам и переходам. На пути то и дело встречались братья, спешащие по своим делам. До чего же их много стало в последнее время! Интересно, и откуда только столько народа набрали?..
Наконец мы пришли в гостевой флигель, где мне выделили маленькую келью размером четыре на семь шагов, куда помещался только жесткий топчан да столик с кувшином и тазом для умывания. Свет в помещение проникал через узкое окошко-бойницу. На стене над изголовьем кровати висел бронзовый крест. Да-а-а, богато же живут братья Варфоломея Карающего, раз Знак Божий в кельях для странствующих монахов из бронзы повесили! Хотя в остальном, как и положено по трем основным обетам - бедности, смирения и послушания, не видно и следа роскоши. Впрочем, эти обеты дают все, кто стремится оказаться под милостивой, но твердой рукой церковной власти.
Церковь - очень сильная и могущественная организация, чтобы с ней спорить, а уж противостоять ей – и думать нечего. Нас много, и мы слуги Господни, его карающая и милующая длань. Чаще всего карающая.
Я из единственного Женского Боевого Ордена Святой Великомученицы Софии Костелийской, и жизнь в ордене, уж у нас-то точно, сложная и трудная. Но кто мы такие чтобы сетовать на это? Мы всего лишь орудия, исполняющие Его волю на этой грешной земле.

Уже в купальнях, сидя в большой бочке с горячей водой, я сотворила короткую молитву и, ожесточенно оттирая спину от недельной грязи и пота, по привычке стала припомнить – какие заповеди и положения устава успела нарушить. Первое правило - позаботься о коне, потом - об оружии, затем - о душе, а уж после всего - о бренном теле. У меня, похоже, все наоборот вышло. Хотя коня увели на конюшни сразу, как только я прибыла сюда. Душа? Душа все же была после коня, праздничный молебен-то я отстояла на коленях, а пол в монастырском храме - не пуховая перина. А вот потом как раз вышла забота о теле. Я звонко пошлепала себя по мокрым плечам. Ну а оружие… Ладно, под дождь я не попадала, значит будем считать, что не заржавело. Хотя у нас в обители двухдневную епитимью я бы уже схлопотала.

Слегка обсохнув и переодевшись в выданную чистую рясу, я решительно направилась на поиски трапезной. Есть хотелось зверски. А если выразиться точнее – жрать я хотела как сотня бесов! Едва переступила порог кельи, как ко мне подскочил послушник – мальчуган лет двенадцати. Низко поклонился и тихонечко поинтересовался, куда это я намылилась. Выразился он, конечно же, не таким образом, а витиевато и многословно, явно подражая кому-то из учителей. Как и он, я столь же велеречиво ответила, мол, не его собачье дело, куда собралась, но если его и приставили ко мне по недоразумению, вследствие скудоумия, то пусть ведет меня в трапезную. Мальчишка, явно не ожидая от меня подобных словес, рот раскрыл и уставился на меня с изумлением, словно я святой Симеон, принесший весть Господа.
- Ну, веди, веди. Не стой подорожным столбом! – поторопила я его. – Мне после трапезы к его преосвященству идти, а молитва вот-вот начнется.
Послушник, более не говоря ни слова, припустил почти бегом, путаясь в рясе и оскальзываясь на резких поворотах. Деревянные подошвы его сандалий были невероятно скользкими, а еще смешно клацали при каждом шаге.
Тем не менее, мы быстро добрались до места.
Трапезная была поистине огромной. Из одного ее конца в другой тянулись длинные дубовые столы, с лавками по обеим сторонам, на которых восседали боевые братья. Молитва еще не началась, я подоспела вовремя.
Мальчик привел меня к одному из столов, пискнул едва слышно: «Вам сюда…» - и унесся куда-то в глубь помещения. А я опустилась на лавку меж двумя широкоплечими братьями - словно в колодец провалилась. Вообще-то для девушки я не такая уж и маленькая, на две ладони выше среднего, но здесь все братья как на подбор – один крупнее другого. Хотя чего это я удивляюсь, Орден Варфоломея Карающего - основной боевой кулак Церкви и слуги в нем подобрались соответствующие. Хотя и мы в женском боевом ордене тоже не слабенькие. Я могу звездануть так, что долгонько лететь придется, да потом недельку поваляться. Но эти!..
Пока я такими мыслями голову забивала, все дружно помолились и приступили к еде. Придвинув миску к себе, я не удержалась и воскликнула:
- Sanctus Dominus! (Святой Господи!) Пост ведь!
В миске была каша на сале! Во время поста! А впрочем… Поди-ка, прокорми этакие тела постной кашкой с водичкой. А может меня хотят проверить? У нас, кстати, так в крепости веры послушниц проверяли. Подержат недельку на воде и хлебе перед самым постом, а потом в Суровую Неделю выставят ей на стол миску с кашей на молоке. Бедняга в строгости, в молитвенной келье сидела, а там один день от другого не больно-то отличишь, темень кругом, одна свечка еле теплится. Так многие попадались. А потом, ой мама!.. Поэтому наученная опытом, не своим правда, я покрутила головой туда-сюда, осмотрелась, однако все кругом ели недозволенное во время поста.
Я глубоко вздохнула, собралась, и даже уже ложку до рта донесла, но так и не смогла пересилить себя – отложила. Одна была бы, или у нас в ордене, умяла за милую душу и еще спасибо сказала, а здесь, ну словно перст Божий поперек горла. Пришлось сделать вид, что тщательно соблюдаю устав - вроде вот такая я правильная и крепкая в Вере. Сцепила зубы и сидела так, сглатывая набегающую слюну, вдыхая ароматы шкварок и слушая при этом недовольно бурчащий желудок. Ничего, я терпеливая, я дотерплю… В келье в сумах у меня лепешки припрятаны, вот ими и подкреплюсь попозже. А пустой живот – это мелочи. Мне ведь не впервой голодать, даже перед полной миской.
Трапеза подходила к концу, а я, все же не удержавшись, съела кусок хлеба, запив кружкой воды, и теперь глазела по сторонам. Братья вычищали свои миски до блеска. А когда настоятель объявил завершение трапезы и все дружно поднялись со скамей, за моей спиной, как по волшебству, возник послушник, который привел меня сюда.
- Его преосвященство ожидают у себя… - он с любопытством вытянул шею, заметив мою нетронутую кашу, затем резко развернулся и, петляя между братьями, словно заяц помчался прочь.
Чтобы не отстать от него, мне пришлось поспешать. И что за манера носиться как ошпаренному?! Ишь, как торопится. Никак, мальчик на побегушках. У нас с поручениями так только самые младшие послушницы бегают.
Дверь в кабинет епископа внешне ничем не отличалась от остальных, разве что до нее пришлось долго топать узкими извилистыми коридорами. Любой орденский монастырь – это осадная крепость, где оборону можно выдержать не один год. Однако даже если враг сумеет ворваться во внутренний двор, все равно увязнет в боях в этих тесных переходах. Тут парочку братьев на один коридор и довольно, пока не устанут, могут хоть кавалерию сдерживать. Хотя ни одна лошадь сюда не полезет, в некоторых переходах и я макушкой потолок царапаю, а уж длиннющие братья вовсе нагибаются. Да уж, мудрые люди этот оплот Веры строили.
Меж тем паренек постучал в дверь, заглянул в помещение, засунул голову, коротко, но неразборчиво о чем-то доложил, и лишь потом сделал приглашающий жест рукой, чтобы входила. Первым делом я подошла к епископу и, опустившись на одно колено, поцеловала протянутую руку, на которой красовался перстень с крупным аметистом. Затем, пружинисто поднялась, вновь вернулась к двери и, встав перед выходом, стала потихоньку оглядывать помещение.
Кабинет епископа был роскошен. Вот тебе и обет бедности!… Стены отделаны лиловой парчой и панелями из мелкоузорчатой темной березы, потолок опирался на резные дубовые балки, тяжелая мебель была украшена позолотой, а пол устлан мягким баразским ковром.
Его преосвященство обошел стол, стоявший перед большим стрельчатым украшенным витражными вставками окном и, усевшись в свое кресло, указал мне на табурет, стоящий посреди комнаты.
- Садись, дочь моя. Разговор будет длинным.
Я осторожно примостилась на самом краешке. Это в обители у настоятельницы я могла позволить усесться свободнее, да и то не всегда.
- Трудный ли был путь? Дороги нынче весьма не спокойны.
Я старалась отвечать так же степенно и размеренно:
- Благодарю, ваше преосвященство, - чуть склонила голову, - путь был легкий, препятствий на дорогах никто не чинил. Чего нельзя сказать о самих дорогах. В графстве Воринкшир и под Рябиничами они совсем отсутствуют, так что поспешать пришлось медленно.
- Поспешать медленно следует во всех случаях. Спешка, невоздержанность и необузданный нрав приводят нас на дорогу, которая стелется прямиком в Пекло! – епископ изрекал очевидные богословские истины с таким видом, словно они только что стали для него очередным откровением Господа, и при этом чрезвычайно пристально разглядывал меня. – А ты, дочь моя, как я знаю, сегодня была очень воздержана в еде. С чего бы?
Вот мы и добрались до первого поворота. Эк его исподволь тянет разговаривать!
- Пост ведь, ваше преосвященство, грех вкушать скоромную пищу, – со всевозможным благочестием постаралась ответить ему.
А то он и сам не знает что грешно, а что нет.
- Пост ведь не строгий, не обязательный. Он только для отшельников и святых духом, - коротко заметил его преосвященство.
В кабинете воцарилась оглушительная тишина. Я опасалась даже вздохнуть, подыскивая ответ. Вот это называется – перемудрила сама себя!..
- Все мы грешны на этой земле, ваше преосвященство, и стремится не преумножать грехи - наш долг перед лицом Господа и Матерью-Церковью, – попыталась выкрутиться.
Епископ посмотрел на меня со значением, словно самая распоследняя мыслишка в моей голове ему известна, будто бы он видит меня насквозь. Но что он там мог разглядеть?! Что?! Да я сама не знаю, почему эту бесовскую кашу жрать не стала! Не стала и все тут!
- Дочь моя, - тем временем погрозил он мне сухоньким пальчиком (я такие пальчики по десятку за раз ломаю), – в тебе говорит уже другой грех, гордыня.
Не сдержавшись, я изумленно уставилась на него. О чем это он?
– Не возгордилась? Ну и хорошо.
Епископ читал каждую эмоцию на моем лице. Я всегда была воином, а не проповедником. Закулисные интрижки никогда не были моим коньком. Хотя не буду утверждать, что ничего в них не смыслила, иногда очень даже, особенно если от этого зависела моя жизнь, но вот так с ходу потягаться с отпетым интриганом была не в состоянии.
– Как поживает сестра Бернадетта? Как дела у настоятельницы? – продолжил расспросы его преосвященство.
Ого, какие мы любопытные!..

Епископ Констанс расспрашивал меня или точнее допрашивал битых два часа. И как бы не хотелось отделаться ничего незначащими ответами, и как бы я не изворачивалась, но боюсь, рассказала ему больше, чем следовало. Не могла же я сказать, что это не его ума дело! Для меня гораздо проще сразиться с парой десятков наемников, чем ответить на его простые, на первый взгляд, вопросы.
После того, как он дважды настоятельно предложил мне вина, я все поняла и мысленно погладила себя по голове. Видимо и в вине и в каше было намешано что-то из трав развязывающих язык.

Глава 2.

За три месяца до описываемых событий, июнь 505 года от основания Церковного Союза.
Дни первой декады июня в Святом Городе стояли невероятно жаркие и даже легкий ветерок не беспокоил тончайшие занавеси распахнутых настежь окон. Кардиналу Джованне в его алой шелковой сутане было неимоверно душно и дабы облегчить страдания он, расстегнув пару пуговиц тугого ворота, освободил дыхание. В такую погоду в свои пятьдесят он чувствовал себя столетним старцем. Пот каплями катился по вискам, и черные волнистые, как и у любого жителя Салмины, еще не тронутые сединой волосы, от влаги на висках завились тугими кольцами. Смуглая кожа давно покрылась испариной. Его высокопреосвященству было дурно.
- Сильнее Лоренцо! Сильнее! – рявкнул он недовольно, и стоящий возле его кресла дюжий брат еще усерднее замахал достойным нурбанского шаха опахалом.
Прохладный ветерок охладил кожу кардинала, принося временное облегчение.
- Франсиско, холодного вина! – приказал он, и дверь тотчас же распахнулась, а на пороге появился брат с подносом в руках, на котором стояли чаша с колотым льдом и кувшин мурранского.
Прислужник поставил его перед кардиналом, а после, по небрежному взмаху руки положил в серебряный бокал несколько кусков льда и налил из кувшина золотистого, с зеленоватым оттенком вина. Однако подавать его не спешил, сначала демонстративно отпил сам, и только тогда подал его высокопреосвященству. Кардинал Джованне, схватив со стола скомканный шелковый платок, брезгливо оттер край и только потом сделал большой глоток.
На самом деле в обычные дни, как и любой житель Салмины, его высокопреосвященство с легкостью бы перенес удушливую жару, но вчерашнее ночное гульбище с обильными возлияниями и дурманящими голову курильнями, сделали это невозможным.
Опустошив бокал, он вновь протянул его прислужнику.
- Еще! И льда, льда побольше!..
Брат Франсиско подобострастно подхватил его и вновь быстро наполнил. Кардинал, жмурясь от удовольствия, уже более спокойно отпил новый глоток.
- Можешь идти, - разрешил он прислужнику. Тот угодливо поклонившись, поспешил удалиться.
Джованне с призрением посмотрел ему вслед. Тупоголовый и ограниченный плебей, неспособный даже выучить как правильно подавать вино! Тупица!.. Но преданный тупица. Словно цепной пес. Неспособный ни на что, кроме верности. Увы, только таким тугодумным, но надежным он может теперь доверять. В последнее время борьба с Благочестивой обострилась до предела, и ныне он чувствовал себя охотником из старой притчи, который сидел верхом на тигре и держал того за уши.
В резиденцию из дальних монастырей были выписаны только его земляки, которые перед подачей любых блюд и пития, пробовали их. Его высокопреосвященство боялся, что Саския найдет способ его отравить, и старался обезопасить себя как мог.
К своим пятидесяти кардинал сделал блистательную карьеру на церковном поприще. Сначала был стремительный взлет образованного юноши из дальнего монастыря, который уже в двадцать занял место викария, потом в тридцать стал епископом-суффраганом14, а когда подошло к сорока – вознёсся до полноправного епископа, вошедшего в состав епископата, а потом и Папской канцелярии. Венцом же карьеры стала должность «Обладателя голоса15» Святого Престола. Проще говоря, Джованне стал доверенным лицом самого Папы - правой рукой, и его решения, а он к тому моменту стал кардиналом, были равносильны решениям главы Единой Церкви.
И все до поры, до времени, устраивало Джованне – почти неограниченная власть, немыслимое прежде обилие денег и стоит только захотеть – осуществление почти любого желания. Но только до поры.
Буквально пару лет назад он понял, что происходящее уже не так радужно, а положение дел все более и более плачевно. Излишне сильно начали давить и ставить препоны кардиналы и командоры из Папской канцелярии, все больше появлялось вопросов у проверяющих из казначейства, а яростнее всех стала наседать самый всемогущий человек при Святом Престоле – родная сестра Папы – змеища Саския.
И ныне кардинал терпел из последних сил, лихорадочно ища выход из сложившейся ситуации. Идеи, а точнее идея у него уже имелась, но пока не было возможности ее осуществить.
Вновь мучительно заныла голова, а в висках застучало. Бесовские курильни! Как от них хорошо вечером, и как скверно на утро. Ум мутный, как северные болота… А в голове наравне с мигренью все стучит: «Деньги. Деньги. Нужно найти еще денег!»…
В душе вновь всколыхнулась волна ненависти к этим «святошам», к этим лизоблюдам, лжецам и подхалимам. Как же он ненавидел их, как стремился вырваться! Из этого удушающего, сжимающего в объятьях, словно гигантская змея города. От их вечного присмотра, наблюдения, лицемерия. Где за постными рожами скрывается все та же вседозволенность и разврат, которые он хотя бы имеет смелость не прятать.
Кардинал давно придумал, как можно выпутаться из сложившейся ситуации. Идея была довольно хитроумная, однако осуществимая. У него имелся племянник – сын его кузины Зузанны Туфокор, графини Рогер, еще не вступивший в права наследования по малости лет. Через пару лет он, достигнув нужного возраста, станет графом, но столько ждать его высокопреосвященство не желал, да и титул графа у племянника ему был не нужен. Было крайне необходимо, чтобы мальчишка стал герцогом, да породовитее. Тогда бы, используя все связи и возможности, Джованне женил бы его на наследнице одного из древних родов и, встав за плечом, смог бы получить свободу.
На юго-западе Церковного Союза существовало княжество Приолонь, имеющее статус практически независимого от Союза субъекта. Им правили князья Бурфелиды – очень древний и знатный род. Вот туда-то и метил Джованне, туда-то и хотел пристроить племянника. И дело оставалось за малым – добыть мальчику титул. А на это, увы, требовались большие деньги.
Кардинал вновь отпил немного вина и продолжил раздумья, однако его отвлек стук в дверь. А потом в кабинет заглянул брат Франсиско и с жутким акцентом уроженца северной Салмины доложил:
- Кх фвам ефво приосфвящшенстфво епфискхоп Сифс… Сипсф… Ефво приосфвящшенстфво! – и так, не закончив фразу из-за плохого знания языка, застыл в поклоне.
- Кто там еще? – недовольно пробурчал себе под нос Джованне, и громче добавил: - Пускай!
Едва прислужник убрался от двери, в кабинет зашел священнослужитель в фиолетовой сутане, подпоясанной малиновым поясом, что означало - пришедший состоит в епископальном совете конвента. Выглядел пришедший нездоровым - одутловатое лицо было бледным, по рукам и лицу рассыпаны мелкие язвочки, волос редкий, с небольшими плешинами. Даже с виду болезненный, неприятный человек.
Кардинал Джованне, когда увидел, кто появился на пороге, переменился в лице, передергиваясь, словно от омерзения.
- Я же просил вас не приходить ко мне! – недовольно рявкнул он, даже не утруждая себя встать с кресла. – Негоже чтобы вас видели здесь.
Но епископ на эти слова даже бровью не повел. Он давно привык, что многие люди реагируют на него подобным образом и поэтому, дабы не затягивать с обменом «любезностями» сразу перешел к делу.
- Я пришел к вам с предложением… - он закашлялся, а кардинал поспешно заслонил нос и рот лежащим на столе мятым платком. – Так вот я пришел с предложением, которое думаю, будет для вас полезно.
- Ближе к сути, Сисварий, - поторопил его преосвященство, не убирая платок от лица.
- В последнее время мне все сложнее стало находиться в Святом Городе. Некая благочестивая дама… Не будем называть имен. Так вот, некая благочестивая дама, несмотря на мою щедрость, оказывает все большее влияние на своего родственника, дабы удалить меня от Престола…
- Так от меня то вы что хотите? – перебил его кардинал. – Сейчас заем я вам отдать не смогу.
Джованне, как и многие в Святом Городе, являлся должником епископа, однако как и многие другие не спешил ему отдавать долги.
- Я и не требую от вас немедленного возврата. Совсем наоборот. Я хотел вам кое-что предложить… - зачастил Сисварий.
- Что именно и что от меня потребуете взамен? Ну же, не тяните!
- Как скажите, - угодливо согласился тот, суетливо потерев руки. Его преосвященство невольно бросил взгляд на раздутые суставы пальцев епископа и содрогнулся, а Сисварий как бы не замечая этого, продолжал. - В скором времени я собираюсь получить наследство, только герцогский титул16, что сопутствует ему, мне лично, ни к чему. А вам он, возможно, пригодится. Давайте уговоримся следующим образом – едва я получу деньги, титул не отойдет, как положено к короне, а перейдет к вам. Делайте с ним что хотите.
У Джованне аж в груди захолонуло от такого предложения. Нынче Господь благоволит ему! Сначала сведения, которыми он может держать змеищу Саскию за горло, а теперь вожделенный титул сам плывет к нему в руки, однако, стараясь не выдать своего ликования, кардинал таким же пренебрежительным тоном поинтересовался:
- А чей титул? Какому государству он принадлежит? Такое провернуть не везде возможно…
- В Винете, - со значением в голосе ответил Сисварий. – Вы сами знаете какая сейчас там обстановка, какие чистки и… К тому же ныне Винет – это про-папское государство, и заправляет там не король, а церковнослужители. Вам, с вашими связями и занимаемым постом не составит труда добиться его.
Сердце в груди у Джованне застучало как бешенное. Еще бы! Такой титул был для него двойной удачей, поскольку его кузина с племянником как раз были подданными короля Гюстава III – управляющего Винетом.
Однако он не был бы кардиналом, если бы позволил хоть капле эмоций отразиться у него на лице, и не был бы «Голосом Папы», если бы не уточнил:
- А что вы попросите взамен за такую услугу?
Сисварий, почуяв, что рыбка заглотила наживку, подобострастно и с пренебрежительными нотками в голосе, чтобы у собеседника сложилось впечатление о ничтожности его просьбы, пояснил:
- Я попрошу у вас обеспечить мне некоторую протекцию при Престоле, а так же вы пообещаете сократить вдвое следующую выплату в казну или хотя бы отсрочить платеж на год.
- А немного ли вы хотите? – изогнул бровь кардинал, отдавая себе отчет, что уже согласен на предложение и теперь лишь набивает цену.
Епископ зачастил:
- С вашими возможностями как правой руки Папы, несмотря на некоторую с ним размолвку, это не так уж сложно… В теперешнем моем состоянии нет возможности платить столь значимые суммы, которые жаждет видеть конвент. А вот поддержать вас… - тут он с хитрецой посмотрел на его преосвященство. – Это сложный период для нас обоих. Вы довольно молоды и жаждете воли в поступках, я же… Не знаю сколько мне осталось – может пару лет, а может и десяток. Я хочу закончить остаток своих дней в спокойствие и достатке Святого Города.
- Я не могу вот так сразу определиться, - нерешительно протянул кардинал, поняв, что сейчас может получить так необходимые ему средства.
- А вы подумайте, - вкрадчиво посоветовал епископ Сисварий, извлекая из-за пазухи кошелек и кладя его на стол. – Я же не требую от вас немедленного ответа. Неделю, другую время терпит. Подумайте.

***

Мы выехали сразу после заутрени, через четыре дня после моего разговора с Матерью. Настоятельница передала мне запечатанный красным сургучом и лентами пакет, наказав отдать лично в руки настоятелю монастыря Святого Августина, правда при этом загадочно добавила, что если там окажется епископ Бернар, то будет еще лучше, а паче всего вообще отдать командору ордена главному маршалу его высокопреосвященству Урбану. Только вот я не знаю, зачем маршалу торчать в той глуши под Горличами, а не как обычно в ауберге17 у Святого Престола? Не спорю, места окрест Горличей красивые, дороги неплохие… Но ведь это совсем на окраине Церковного Союза, да и еще в другом государстве.
Сейчас хорошо – Церковь много государств Верой объединила. Пройдешь небольшой пост на границе, тебя запишут в книгу регистрации, если не церковник - заплатишь подорожный налог и можешь быть свободен. А раньше, еще лет триста тому назад - ужас что творилось! На границе обдерут, разденут, разуют, если вообще живым доедешь. Нынче же все спокойно - дороги патрулируют постоянные орденские разъезды Бедных Братьев Святого Симеона. Ни банд тебе разбойничьих, ни грабежа, разве что на окраинах Союза бароны да вольные князьки пошумят немного, и тех быстро успокаивают. Церковь многим людям мир и процветание принесла.
А тому, что некоторые злые языки про нас говорят - верить не след, потому как Церковь - есть Вера, благоденствие и спокойствие на границах. Ну а с говорливыми братья из орденов Слушающих и Ответственных18 беседуют, потому как люди эти отступники веры. Но это так, лирика.
А еще матушка перед отъездом нам столько наказов дала, что я перестала сомневаться, правильно ли поступила, заставив сестер облачиться по-походному. Уж слишком беспокоилась настоятельница, слишком многословно поясняла что, а главное как нам делать. Вся ее суета заставляла насторожиться и задуматься, а почему это меня – командира одной из лучших боевых четверок ордена - «почетным пакетоносцем» назначили? Ведь боевых сестер по мелочам не гоняют, для этого вестовые сестры имеются. Так почему же?..
Вдоль дороги тянулись орденские угодья: ржаные и пшеничные поля, разделенные небольшими рощами, разнотравные луга с пасущимся скотом, небольшие чистенькие деревеньки принадлежащих монастырю крестьян, одинокие подворья свободных землевладельцев.
Владения у нашего ордена не малые: больше десятка комендатерий с полусотней деревень и огромная ремесленная слобода. Хотя если сравнивать с другими орденами Матери-Церкви, то мы будем стоять чуть ли не в конце списка. Самыми значительными по угодьям будут ордена Госпитальеров, за ними маршальские и туркопольерские19 ордена. Меньше наших - только территории Ордена Святого Георга, но зато там все рубаки отчаянные, все-таки Святой Престол охраняют. Не приведи Господь на них в бою нарваться - костей не соберешь!
Солнце, поднимаясь все выше, начинало нешуточно припекать. Я искоса посмотрела на сестер. Юозапа недовольно поджимала губы, жеребца своего пятками едва под брюхо понукала. Опять обленились - что Юза, что ее конь! А младшенькая молчала, правда побледнела слегка, украдкой пот над губой вытирала и в седле как-то странно покачивалась... Ох, какая же она молоденькая! Ни единого шрамика, не то, что мы – битые волчицы. О! А Герта улыбается. Еще чуть дальше от монастыря отъедем, точно балагурить начнет, над Юозапой подшучивать, да к новенькой потихоньку присматриваться…
- Все! Не могу я больше! – не выдержала Юозапа. – Упарилась! Фиря, ты как хочешь, а я разоблачаюсь!
- Сестричка, милая, ну потерпи а? Ты у меня такая сильная, такая выносливая, - стала я подлизываться. Если ее не умаслить, Юза мне потом неделю спуску не даст. Характер демонстрировать станет - будь здоров, не кашляй! - Ты же знаешь, что просто так я ничего не прошу. На все есть основания, и поэтому нам лучше быть вонючими, но живыми…
- Не выражайся при мне как закостенелый солдафон! – сразу же рявкнула она.
Юозапа терпеть не может, когда кто-нибудь из нас - а это я и Герта - начинаем говорить чуть менее пристойно, чем полагается.
- Я Юзу поддерживаю, - важно вставила свое слово Гертруда. Ты ж глянь! И эта туда же?! – По-моему ты перегрелась на солнце, сестра, или головой обо что ударилась. На нас же все как на умалишенных смотрели, когда мы в полном доспехе поехали.
Та-ак! Бунт в четверке?! Ох, как же мне их миром уговорить? Попробую…
- Сестры, мне настоятельница столько указаний напоследок надавала, что в пору в цельнокроеном железе ехать. И будь моя воля, то так бы и сделала.
На мои слова, старшая сестра только скептически сощурилась, а Юозапа вовсе демонстративно фыркнула и отвернулась.
Хотя может сестры и правы – действительно, становилось жарковато, а ведь еще не полдень. Сентябрь выдался чересчур теплым, и осень не думала вступать в свои права. Листва по-прежнему зеленела на деревьях. К тому же бригантина20 давила на плечи до невозможности.
- Ладно уж, - согласилась я, немного подумав. – Бог с вами, снимайте свое железо. Но учтите, только доберемся до границы влияния ордена, одоспешеные поедем. И там, хоть заживо сваритесь – никаких отговорок не приму!
- А сразу нельзя было? – ворчливо сказала Юза, тут же поворачивая коня к обочине. – Вон к той рощице поехали, там и поскидаем все.
- Младшая сестра Агнесс, ты как, живая еще? – Герта не забыла про нашу новенькую.
- Да, старшая сестра Гертруда.
- Оставь полные именования для монастырей, да госпиталей. В бою пока прокричишь все это, десять раз прибить могут. Так что привыкай. В поле меня Гертой зови, Сестру Юозапу – Юзой, а эту сестру – Фирей, ясно?
- Да, стар… Ой, да Герта.
А голосок-то какой тихий, едва слышно лепечет. Малохольная она какая-то… Да ей, похоже, только семнадцать стукнуло, а уже младшая сестра. Что творится! Скоро совсем соплюх в рейды посылать начнут.
- Вот и замечательно, – подвела итог Герта и пришпорила коня, направив его через луг.
Мы подъехали к небольшой роще с густым подлеском, где могли с удобством, не попадаясь никому на глаза, переодеться.
Спешились.
- Ох, Фиря, - прошипела Юозапа, тут же начав расстегивать пряжки у своей бригантины.– Прибить тебя мало за эти издевательства. Заставить париться на солнце в доспехах.

Глава 3.

Брат Боклерк шел к епископу с не очень приятным известием - сестра, доставившая сегодня пакет, сбежала из обители после вечерней молитвы. Ему даже было немного страшновато докладывать об этом, поскольку время, чтобы отправить вслед за ней погоню, безвозвратно упущено. Часовые на воротах не сразу рискнули сообщить непосредственному начальству, что они проворонили и упустили бабу. Старший брат, заведующий охраной предмостных укреплений, в свою очередь не поторопился оповестить настоятеля... В итоге: на дворе глубокая ночь - хоть глаз выколи, и какая уж тут погоня?! Тем не менее, на орехи может достаться именно ему – Боклерку, секретарю его преосвященства. Опять-таки и будить епископа Констанса, сообщая сию «радостную» новость, тоже - ему. А что делать? Обязанность такая. Попробуй, скажи с утра, вообще греха не оберешься! Вот и приходится спешным образом идти по пустынным коридорам монастыря, зябко кутаясь в не полагающийся по уставу шелковый пелиссон26, наброшенный прямо на ночную рубашку. Трепещущий огонек свечи так и норовил погаснуть, поэтому требовалось прикрывать его рукой, и одновременно держать подальше, чтобы не заляпать горячим воском нарядный плащ. Сквозняк леденил голые ноги, обутые в домашние туфли без задников.
Келья, что в этот раз выделили брату Боклерку, в нарушение правил, располагалась в другом конце жилого флигеля. Обыкновенно она была смежной с епископскими покоями, дабы личный секретарь был всегда под рукой. Однако нынче в том крыле переделывали виражные окна и… и теперь приходилось спешить по темным извилистым коридорам, рискуя в любой момент споткнуться и расшибить голову.
Наконец брат добрался до комнат, где находились покои его преосвященства. Немного покопавшись за воротом рубахи, он снял со шнурка на шее ключ, аккуратно повернул его в замке и медленно стал открывать дверь - не приведи Господь, скрипнет. А войдя в кабинет, прошел по ковру, густой и мягкий ворс которого скрыл звук его шагов, обогнул массивный стол, и, нащупав между шкафом и большим напольным канделябром сливающуюся с панелями дверь, вошел в спальню. Епископ спал на большой и высокой кровати, стоявшей в нише, сейчас скрытой темными занавесями из расшитой парчи.













Секретарь затеплил пару свечей стоящих на комоде и блики света сразу же заиграли на резных деталях, украшенных благородным металлом. Стало заметно светлей. Поправив распахнувшиеся при ходьбе полы плаща, Боклерк прошептал опасливое: «Господи прости!», - и отодвинул портьеру.
Едва его рука коснулась сухонького плеча спящего, как епископ открыл глаза. Взгляд у него был ясный, словно у бодрствующего человека.
- Боклерк?
- Ваше преосвященство, сестра, что доставила сегодня письмо, покинула монастырь, – напряженным шепотом сообщил тот.
- Послали кого? – тут же спросил епископ.
- Братья вовремя не доложили, - виновато начал оправдываться Боклерк.
Констанс откинул одеяло и, свесив худые с шишковатыми ступнями ноги, сел на кровати. Брат отошел к камину и разворошил рдеющие угли. Пламя взметнулось маленькими язычками. И хотя по календарю еще было лето, ночью камин приходилось топить, поскольку епископ, привыкший к теплу Святого Города, здесь в Интерии постоянно мерз. Подхватив домашние туфли, стоявшие подле кровати, секретарь поднес их к огню, слегка подогрел, и поставил перед его преосвященством. Тот всунул ноги и встал. Тонкая ночная рубашка, доходившая до лодыжек, не могла скрыть сухощавого тела. Боклерк взял с кресла у камина, длинный подбитый мехом халат и накинул его на плечи епископа. Констанс запахнулся поплотнее, из-за топорщившихся седых волос вмиг став похожим на взъерошенного филина, и усевшись в освободившееся кресло, сухо приказал:
- Рассказывай.
- Вечером, перед закрытием врат, сестра в спешке покинула монастырь, о чем сразу не было доложено. Настоятель узнал слишком поздно и только что сообщил мне.
- Ясно, – еще суше произнес епископ. – Простых вещей поручить нельзя. Что-нибудь известно об этой девице, кроме того, что она из близкого окружения настоятельницы?
- Нет, ваше преосвященство, более у нас о ней ничего.
- А о самой настоятельнице этого ордена? Уж слишком подозрительно выглядит, что никто кроме этих настырных баб не знает о надвигающейся угрозе…
- Так сразу сказать не могу, мы же не в ауберге. А здесь я полную подборку не держу. Опасно, - развел руками секретарь.
Констанс недовольно поджал губы. В представительстве в Святом Городе, в личных покоях у епископа был собран внушительный архив на основных действующих лиц церковной власти. Здесь же в главном монастыре епархии, где помимо его преосвященства мог остановиться другой епископ ордена и воспользоваться оставленными без присмотра сведениями, заводить такую подборку не имело смысла и даже явилось бы большой глупостью.
- Плохо, – одним словом выразил он положение дел, а заодно и свое отношение к ним. – Простой расспрос девицы ничего не дал, а более подробно допросить выходит не успели… Кому еще может быть доставлено подобное послание?
С содержанием письма его преосвященство ознакомил брата сегодня вечером, поскольку тот был доверенным лицом и ходячим кладезем нужных сведений.
Секретарь немного подумал, а затем осторожно предположил:
- Полагаю, что сведения о войне с Нурбаном будут доставлять только в маршальские ордена. Значит, вестовых направят в Орден Августинцев, как к еще одному из основных военных орденов, и возможно к Святому Иерониму27. Но к ним – с меньшей вероятностью, поскольку почти все их обители сосредоточены в прибрежных государствах.
- Подкинь еще дров и сядь, – неожиданно предложил епископ.
Боклерк взял с подставки изящную кочергу, и, положив на угли пару небольших полешек, разворошил вновь угасшее пламя. Затем, подтащив стул поближе к креслу, сел и выжидательно глядя на его преосвященство. Епископ вытянул ноги к разгорающемуся огню. Некоторое время он молчал, глядя на игру оживших язычков, жадно принявшихся за сосновые поленья.
- Ладно, - произнес он. – Где сейчас могут находиться командоры этих орденов?
Секретарь задумался.
- Когда мы уезжали от Святого Престола, Адмирал иеронимцев находился у себя в крепости и снова лечил подагру. По моим сведениям он довольно сильно страдает ею больше двух лет, но тщательным образом старается скрывать этот факт, так как его заместители, страстно рвущиеся наверх, не преминут этим воспользоваться. Маршал августинцев отправился с посольством к нашим возможным союзникам в Бувин, и застрянет там надолго. Местные свободолюбивые бароны и князьки не желают над собой власти Святого Престола, а их беспомощный король страстно мечтает их утихомирить. Переговоры могут продлиться до начала зимы, а потом делегации долго придется добираться обратно по высоким сугробам.
- Какой ближайший к сестрам монастырь августинцев?
- Их несколько, один возле соленых озер, другой близ Горличей, правда, до озер путь несколько дальше.
- Кто там настоятели? – уточнил епископ.
- У озер - преподобный Клижес, а у Горличей – Жофруа, - сразу же ответил Боклерк. - На Клижеса собирать что-либо бесполезно, он законченный аскет и почти святой. С детских лет посвятил себя религии и неукоснительно соблюдает все предписания. Я думаю, что настоятельница вряд ли направит кого-нибудь из сестер к озерам, Клижес на дух не переносит весь женский род. А вот к преподобному Жофруа - запросто. Насколько мне помнится, тот в молодости особой праведностью не отличался; более подробно нужно посмотреть в заметках, у нас на него что-то есть.
- Упущенного не вернешь, но все же кое-что удастся предпринять, – нехорошо усмехнувшись, заметил епископ. Непонятно к кому это относилось: то ли к уехавшей сестре, то ли к настоятелю Жофруа, а может быть и к самому Констансу, и начал приказывать. - Подготовь письмо для настоятеля монастыря августинцев близ Горличей. Препятствовать распространению сведений мы уже не в силах, но можем попытаться замедлить их продвижение хотя бы в самом вероятном из направлений… В послании настоятельно «попроси» лично пакет не вскрывать, ссылаясь на возможную опасность изложенных в нем сведений. Пусть его куда-нибудь дальше везут. Надеюсь, мы не опоздали с этим решением и известия не были отправлены во все монастыри маршальских орденов одновременно. Впрочем, подобное маловероятно. Пакет отправь немедля. Для смягчения «просьбы» передай необходимое вознаграждение, пусть дважды подумает. Насколько я знаю, августинцы в последнее время весьма стеснены в средствах. Утром собирай вещи, мы возвращаемся в Святой Город. Марк поедет со мной, он показал себя расторопным мальчиком. Повозку пусть подадут после завтрака, не хочу трястись на пустой желудок.
Брат Боклерк встал, поклонился его преосвященству.
- Подожди, – епископ с трудом выбрался из глубокого кресла, поднялся и направился за ширму; зажурчало. Потом вернулся, приподнимая длиннополый халат повыше, не дай Бог, запнется в потемках. Скинул его перед кроватью на заботливо подставленные руки секретаря и, забравшись обратно в постель, приказал: – Свечи не забудь погасить перед уходом и кабинет закрой.
Боклерк сложил халат в кресло, аккуратно поправил портьеру, скрывшую епископскую постель, и, затушив свечи, вышел.
После натопленной спальни в коридоре монастыря казалось очень холодно. Поплотней запахнувшись в пелиссон, он заторопился в свою комнату. Туфли так и норовили свалиться с ног. И что за мода на подобную обувь?..
От быстрой ходьбы перед его дверью свечка не выдержала и потухла. Выругавшись про себя в сердцах, он снял с шеи шнурок с ключами, долго возился в темноте, отыскивая свой, и только потом, нащупав скважину, отпер замок.
В помещении было не теплей, чем в коридоре. Брат с тоской оглянулся на камин, растапливать нечем, для него дров никто не припас.
Из-за дальнейших дел поспать возможности более не представлялось и Боклерк запалил все свечи, имевшиеся в наличии, а затем сразу стал переодеваться по-дорожному: в черную сутану28, теплые кальцони и удобные башмаки. Потом выложил из сундука у стены, свои вещи и переложил в сумки. Нарядный пелиссон убрал туда же, взамен его достал коричневый походный, подбитый заячьим мехом. Застелил разобранную постель, а уж после преступил к чтению своих записей в поисках компромата на настоятеля монастыря Святого Августина.
Походные записки были небольшого размера, всего пара томов, их возили с собой для извлечения при необходимости важной информации о некоторых людях. Основные сведения хранились в представительстве Ордена Варфоломея Карающего, в покоях его преосвященства.
Констанс всегда находился в центре политических и религиозных событий, всегда старался располагать информацией об интригах, которые непрестанно затевались возле папского престола. К тому же он разительно отличался от своих собратьев.
Епископы ордена были все как на подбор, высокие и крепкие мужчины, начинающие свой путь с низов, тогда как Констанс - невысок и сухопар. И каким образом он поднялся до такого поста, оставалось загадкой. Представить его в латах и с мечом на могучем боевом скакуне не хватило бы воображения даже самому отчаянному фантазеру, а думать о покупке им места не хотелось – слишком опасно. Ведь ныне его преосвященство являлся главой со своей резиденцией в этом монастыре, официальным представителем командора, а так же его первым достойным доверия во многих вопросах ордена и церковной политики.
Пролистав необходимые документы, Боклерк вспомнил, что в юности у настоятеля августинцев и девицы Орман, ныне покойной, была связь, вследствие которой у нее родился сын, но она сама померла родами. Девица была единственной горячо любимой дочерью графини д`Эрнес. А графиня в свою очередь была любимой сестрой своего брата, нынешнего кардинала адмонитианцев29 - вот что теперь являлось для настоятеля самым страшным. Он мальчика оставил при себе, и в настоящее время тот служил в монастыре архивариусом.
Секретарь составил витиеватое послание, в коем намекал на возможные неприятности со стороны кардинала, если настоятель ордена надумает вскрыть письмо, прибывшее от настоятельницы монастыря Святой Великомученицы Софии Костелийской. А также аккуратно порекомендовал отправить его дальше, например кому-нибудь из епископов, находящихся в ауберге ордена, а еще лучше самому командору. Перечитав написанное, он убрал слова, содержащие явную угрозу, вдруг настоятель вздумает проявить упрямство, добавил еще пару размытых пожеланий о процветании, и переписал его набело. Утром нужно будет показать епископу, а после отправить с вестовыми.
Зазвонили колокола, созывая на утреннюю службу. Секретарь убрал в небольшой, окованный железом переносной сундук походные записи, уложил туда же большую чернильницу-непроливайку и связку перьев. Закрыл его на висячий замок, а ключ повесил на отдельный шнурок на шее, и спрятал под сутану. Вот теперь можно было идти к его преосвященству собирать вещи.
От бессонной ночи глаза покраснели, а ощущение было такое, словно под веки песка насыпали. Боклерк умылся ледяной водой, но это мало помогло - спать все равно хотелось, а ведь сегодня в путь. В повозке особо не выспишься: несмотря на мягкую внутреннюю обивку и неспешный ход, в ней здорово мотало из стороны в сторону. Пересаживаться на лошадь тоже было не лучшим решением, с непривычки весь зад отбить можно. Однако потакать усталому телу нельзя - дела превыше всего.
Самостоятельно сделать карьеру на церковном поприще Боклерк бы не смог. Однако, поднимаясь совместно с его преосвященством по должностной лестнице, сумел достичь почти тех же высот. Оказавшись на службе у епископа, брат старался быть полезным, стремился стать его незаметным, но верным помощником, всегда готовым по первому требованию пожертвовать личными нуждами, во благо.
Еще раз, окинув взором келью и проверив - все ли собрано, Боклерк поспешил в покои к его преосвященству. На пороге он столкнулся с братом-прислужником, выносившим ночной горшок. Это означало - епископ уже проснулся.
Констанс встретил секретаря в спальне, восседая за накрытым столом. Только что подали завтрак. Трапеза была не по-монастырски богатой и радовала обилием мясных блюд.
- Доброе утро, ваше преосвященство! – поприветствовал Боклерк, кладя на край стола пару исписанных листов. Епископ, не отрываясь от еды, вопросительно изогнул бровь, и брат поспешил пояснить: - Это вариант письма для настоятеля Жофруа.
Епископ сделал знак рукой – читай - и секретарь, вновь взяв листы, начал.
Констанс внимательно выслушал послание, даже перестал жевать и хмыкнул, когда речь зашла о сыне.
- Хорошо, – одобрил он написанное. – Отправляй спешно. Деньги вон там возьми, – указав зажатой в руке двузубой вилкой на дорожный сундучок, в котором покоилась походная казна.
Секретарь подошел, достал оттуда небольшой, но все же довольно увесистый кошель и продемонстрировал епископу.
– Подойдет, – согласно махнул тот.
Закончив завтрак, Констанс встал и, приглашающе кивнув на стол Боклерку, направился мыть руки в серебряном тазу. Наскоро перекусив, секретарь поспешил начать укладывать епископские вещи.
- Можешь завернуть с собой, – великодушно разрешил тот, наблюдая за жующим на ходу братом.
Столь хорошего и исполнительного помощника, которому к тому же можно доверить многие тайные сведения, у его преосвященства прежде не было. Он нашел его в одном из монастырей Бремула, когда останавливался у настоятеля Торкунитов30. Юноша был там младшим переписчиком. Когда прежний секретарь, разболтав пару секретов, «нечаянно» отравившись в дороге, заболел и умер, епископу в спешном порядке потребовался новый. Тогда никого лучше не нашлось, и Констансу пришлось согласиться на предложенную замену. В дальнейшем он предполагал отыскать более опытного помощника. Однако Боклерк с таким рвением взялся за работу, выказывая при этом незаурядную сообразительность и полную преданность, что после нескольких проверок, он решил оставить его при себе. И вот уже около двадцати лет епископ имел в своем распоряжении отличного секретаря, даже в решении щекотливых вопросов.
Собрав все вещи, Боклерк поспешил известить настоятеля монастыря, что они немедленно выезжают. Настоятель, сделал вид, что сильно опечален их отъездом, но, несмотря на его скорбное лицо, было ясно: он весьма рад избавиться от столь почетных гостей и вновь стать полноправным хозяином в обители. Так же Боклерк попросил собрать в дорогу послушника Марка, предупредить братьев-сопровождающих о скорейшем отъезде и, дабы не огорчать епископа, приказать подать в дорогу корзины с лучшей едой. Распорядился он и об отправке письма, при этом, как бы невзначай, выразив сомнение в скорости его доставки. Поскольку сомнение личного секретаря его преосвященства рассматривалось как сомнение самого епископа, то письмо отправят адресату с максимально возможной быстротой.
Что ж, еще одна прелесть его нынешнего положения была в том, что он, будучи всего лишь простым братом по Вере, мог приказывать настоятелю огромного монастыря.

Часам к десяти во внутренний двор подали каррусу31, запряженную цугом четырьмя мохноногими тяжеловозами. Впереди на неширокой скамейке сидел возница, у него за спиной разместились корзины с провизией и сундуки с вещами, не требующимися в пути. Двенадцать братьев-сопровождающих уже были в седлах, а послушник Марк крутился подле них. Настоятель и старшие боевые братья вышедшие проводить в дорогу его преосвященство, терпеливо ждали его появления.
Наконец, где-то через четверть часа, вниз спустился епископ Констанс, следом за ним, отставая на пару шагов, вышел его секретарь. Придерживая расшитый пелиссон, его преосвященство торопливо пересек мощеный двор, и ни с кем не прощаясь, забрался в каррусу. Едва он удобно расположился на мягких подушках, как Боклерк, указав мальчику на место рядом с возницей, сделал знак рукой, что можно трогаться, и сам нырнул следом.
Один из братьев–прислужников, провожавших епископа, поспешил поднять служившую входом часть борта. Едва он закрепил его на месте, как щелкнул кнут, раздалось протяжное «Но-о-о!» и, скрипнув, повозка тронулась в путь.

***

Ее высокопреподобие Серафима мать настоятельница Боевого Женского Ордена Святой Великомученицы Софии Костелийской поздним вечером, почти что ночью, заканчивала обход монастыря. Теперь, когда все свечи в коридорах были погашены, погрузив обитель в темноту, а сестры и послушницы, кроме часовых на стенах, разошлись по своим кельям, чтобы прочесть последнюю молитву перед сном, матушка могла спокойно уйти к себе в кабинет для размышлений.
Неспешным шагом она вошла в комнату, тихо притворила за собой дверь, и тяжело вздохнув, опустилась в любимое кресло. В распахнутое, из-за не по-осеннему теплого сентября, окно заглядывало черно-синее небо. Искорки звезд подмигивали одиноко горящей свечке, стоявшей на столе. Настоятельница еще раз глубоко вздохнула и привычным движением пальцев передвинула бусину на четках, ей требовалось основательно подумать.
Сегодня утром был отправлен еще один пакет с письмом в очередной маршальский орден. Верно ли она поступила, приказав доставить послание командору ордена его высокопреосвященству Урбану? Может - не стоило? Может быть, следовало сообщать такие вещи сразу не обоим военным орденам, а дождаться ответа от варфоломейцев?.. Неизвестно.
В этой жизни все настолько ненадежно. Всякий власть имущий так и норовит извлечь выгоду из любой крупицы информации, стремится подсидеть вышестоящего, напакостить равному, и подгадить подчиненным…
Нет, раньше Единая Церковь была другой. На заре образования Союза вера крепла в людях, и каждый церковник стремился помочь ближнему. В течение сотни лет, одно за другим, семь государств объединились под знаменем единого исповедания. Духовенство заботилось о своей пастве. Монастыри становились центрами земледелия, ремесел, врачевания и торговли. Любой путешественник мог найти здесь приют, помощь и охрану от инаковерующих. Одни братья взяли на себя заботу о духовном состоянии мирян, другие о телесном. Для помощи в паломничестве истово верующим появились госпиталя и боевые ордена для защиты оных. Прочие оружные братья взяли на себя охрану границ и подвластных Союзу территорий. Постепенно были перебиты разбойничьи банды, положен конец разорительным для крестьян стычкам баронов; ведь монахам нет никакой разницы, на чьей земле те творят разбой, лишь бы бесчинства прекратились. Наладилась торговля, люди безбоязненно стали пересекать границы. Идолопоклонников и многобожцев с их жертвоприношениями извели под корень: кого смогли – обратили в истинную веру, сопротивляющихся – истребили. В народе стало считаться почетным, если кто-нибудь в семье был церковным лицом или оказывался как-то связан с духовенством. Верные слову Божьему миряне принялись жертвовать немалые суммы на нужды Церкви и строительство храмов. Правители государств тоже стремились привлечь как можно больше церковных эмиссаров в свои государства, даря им деревни с жителями и земли под монастыри. Другие страны, видя, как хорошо живется соседям, тоже потихоньку перебрались под сень Единой Веры.
Земли росли, территории ширились, увеличивалось благосостояние людей. Многие государи сочли излишним расточительством содержать большие армии. Зачем? Это же слишком дорого. Под боком есть добрые, отзывчивые и умелые братья, готовые, пусть и не совсем бескорыстно, бросится на врага. Так же дешевле. Да и врагов становилось все меньше. Ведь тех, кто не захотел присоединиться добровольно, постепенно завоевали; так что простирался ныне Союз от пустынных земель на севере и востоке, до морских побережий юга и запада.
Да и в меж-земельных дрязгах все стало по-иному - если тебе сосед не по нутру, но самому связываться с ним неохота, то можно нажаловаться в епископат. И вот пусть там с ним разбираются. А чтобы дело шло быстрее и к разбирательству отнеслись с большим вниманием, следовало послать с жалобой мешочек поувесистее. Да не мешочек – сундучок, еще лучше штук шесть и дарственную на земли с парой – тройкой деревень.
Территории Церкви ширились и росли столь же быстро, как и тяжелела ее мошна. Духовенство обленилось и разжирело. Пусть не сразу, не за один век, но привыкло к богатой жизни и не хотело ее терять. Ныне прикажи Папа и полетит у неугодного правителя голова с плеч. Однако поздно стало что-либо менять, да и страшно. Жить с оглядкой гораздо привычнее и спокойнее. Вот и стали теперь церковники всемогущими - истинно наместники Бога на грешной земле. Всемогущими, но уже не едиными, поскольку начали перетягивать одеяло друг у дружки. Из-за каждой малости всяк на себя стал тащить.
Вот и приходится в нынешние времена депеши с оглядкой посылать. А кому - решать самой, недаром настоятельница. Но не отправлять нельзя, сведения больно важные и тайные, за них брат Ансельм своей жизнью заплатил.
Матушка все гадала, почему его преосвященство не отправил весточки о полученном письме, почему промолчал?
От подобных размышлений разболелась голова. Не замечая своих действий, она принялась потирать правый висок.
«Есфирь, корова пугливая! Чуть что не так, сразу замыкается. Слово клещами не вытянешь. Что же такого могло произойти у варфоломейцев, что она молчит, как в рот воды набравши. И не припугнешь ведь, еще сильней упрется. Что за натура такая! Ах, Констанс - Хитрый Лис, чего же ты удумал? Что вновь затеваешь? У меня и без твоих политических загадок ныне голова кругом. Все мысли только об одном – у Ирены такое несчастье! Бедная девочка! Бедная моя племянница! А тут разом и письмо приходится посылать, и… Как некстати!»
Настоятельница перекладывала кусочки разрозненной мозаики и так, и эдак, но цельной картины сложить не удавалось. Окончательно сбившись с толку, она решила еще раз перечесть все депеши направленные из Нурбана. Но тщетно, яснее так и не стало.

***

Через скошенный луг и убранные поля мы добрались до небольшого перелеска, где благополучно спешились, и, поручив все еще зеленой Агнесс переседлать наших лошадей, вдвоем со старшей сестрой занялись переноской трупов.
Пока мы оттаскивали их в сторонку, Юозапа подхватила снятые с ее жеребца сумки и, отойдя подальше от девочки занявшейся скакунами, начала самостоятельно снимать доспехи.
Гертруда присев на корточки, принялась внимательно разглядывать нападавших.
- Ты Юзой занимайся, а я этих осмотрю, - бросила она мне, не поворачиваясь.
Я согласно кивнула, и направилась к раненой, поскольку лучше всех в нашей четверке разбиралась в медицине. Подойдя к сестре, которая уже успела расстегнуть мелочь вроде наручей, я помогла снять бригантину.
- Пластину нужно будет поменять, - сказала ей, откладывая доспех в сторону. – Потом Герту попросишь.
- Я сама о себе позабочусь.
- Сиди уж, сама! Сейчас посмотрим что у тебя там, - цыкнула на нее и помогла выскользнуть из кольчуги.
Положив кольчужку рядом с другим снаряжением, я постаралась шустро сбросить свое железо, чтоб не мешалось. Однако Юозапа не унималась, едва я отошла, она продолжила разоблачаться самостоятельно - стала теребить одной рукой завязки подшлемника32. Пришлось бросить все, подскочить к ней, чтобы помочь ослабить шнурки и сдернуть тот с головы. Потом, уже не отходя, я расстегнула ее поддоспешник, и, заставив подняться, аккуратно сняла его. С внутренней стороны стегач оказался изрядно подмочен кровью. Нужно положить его на солнышко – пусть подсохнет, а потом отдать на штопку Агнесс. Авось у нее лучше получится, а то шитье не было нашей сильной стороной. Затем осторожно сняла промокшую рубашку и принялась осматривать рану. Действительно зацепило несильно, болт, пробив пластину, вошел под углом чуть в сторону над лопаткой, рана оказалось чистой, а повреждения не большими. Повезло.
Заставив сестру вновь сесть, я достала из ее сумки чистую тряпочку, смочила из баклажки и принялась протирать спину. Юозапа зашипела, но ни разу не дернулась. В воздухе разлился едкий запах уксуса. Во фляжке была вода, смешанная пополам с крепким винным уксусом, чтобы обеззараживать раны. Кровь уже почти не текла, зашивать тоже было нечего, поэтому я решила ограничиться тугой повязкой. Когда закончила, Юза надела запасную рубашку и привалилась к дереву.
- Больно? – участливо поинтересовалась подошедшая к нам Агнесс.
- Жить буду, – буркнула Юза. Сестра всегда терпеть не могла, когда ее начинали жалеть.
- Ребенок, уйди отсюда. Возьми поддоспешник и разложи где-нибудь на солнцепеке, - мягко попросила я, складывая бинты и фляжку обратно в сумку. Я поспешила спровадить девочку подальше, пока Юозапа вконец не разозлилась.
- Может постирать? – робко заикнулась та, явно не понимая, что сестру лучше сейчас не сердить.
- Ты что, совсем дура? Кто их стирает, и где? – рявкнула Юза.
- Иди, погуляй пока, – я сунула куртку ей в руки, развернула за плечи и несильным толчком направила прочь. – Успокойся! – это уже Юзе.
К нам подошла Гертруда.
- Чего вы ее? – спросила она, оглянувшись вслед Агнесс, удалявшейся с понурым видом.
- Дура, потому что! – пока не снимем повязки Юозапа будет походить на разбуженного зимой медведя: такая же злая и раздраженная.
- Неопытная еще, и кое-что обсудить надо без лишних ушей - пояснила я.
- Давай за разговором пробой вправлю, – предложила Герта, рассматривая покривленную пластину. - А в первом же госпитале я тебе кольчужку залатаю и пластину заварю, – пообещала она. Старшая сестра слыла не самым плохим кузнецом, хотя путевый меч не выковала бы, кольца же заклепать и заплатку поставить, ей было вполне по силам.
Я тоже плюхнулась на землю рядом со сброшенными вещами, не спеша расшнуровала и стянула подшлемник, затем кале33. Ветерок принялся нежно перебирать влажные, неровно подстриженные волосы.
Я подставила лицо ласковому солнышку, пробивавшемуся сквозь негустую, уже начавшую желтеть листву. Тихо, хорошо, не нужно никуда спешить…
- И долго ты будешь молчать как еретик на допросе?
Юозапа! Теперь такое настроение у нее надолго…
- Ладно, - вздохнула я. – Герта что у тебя там?
- Сейчас будет готово, еще немножечко…
Сестра одними лишь пальцами выпрямляла пластину, сплющивая развороченные края отверстия.
- Да я про трупы.
- А-а, там?! Да ничего особенного.
- В смысле?
- Ничего. Ни на оружии, ни на доспехах клейм оружейников нет. На лошадях тавро не ставили. Обычных орденских знаков на одежде не обнаружила. Кто-то очень хотел, чтоб ребята появились как бы из ниоткуда.
- А тела хорошо осматривала?
- Я их что, раздевать должна? Нательные кресты у них есть - я проверяла, а портки спускать не заставите, что я там не видела?
- У северных братьев рисунок особый на спине бывает, – решила я блеснуть знанием.
- Парни из Кристобаля Сподвижника все на медведей похожи, их даже впотьмах не спутаешь. А эти так: хрен поймешь, два - разберешь! Инквизицию или «тишайших» ты ни за что не отличишь, пока они сами не представятся. Ты давай не умничай, а колись что происходит.
- Что происходит, я еще в монастыре рассказала. Если ты Юзе передала, то это все.
- Передала, передала, - подтвердила та. – Только, если всё правда, а не твои страхи, то дело - дрянь! - если уж Юза начинает выражаться, то дело не просто дрянь, а гораздо хуже; но она продолжила: - Ты знаешь, что за пакет отвезла?
- Понятия не имею.
- А почему не вскрыла?
- Я что, с дуба рухнула, пакеты настоятельницы вскрывать? Заметили бы, голову оторвали. Да и без некоторых тайн мне спится как-то спокойней.
- Пакет сюда давай, – приказным тоном бросила Юозапа.
- Сейчас, спешу – тороплюся! – ехидно ответила я. - Там четыре печати, и одна из них – ленты сквозь лист пропущены и сургучом склеены. И это - только конверт. Думаешь, одна такая умная? Другие варианты тоже могут быть. Например, виной всему эта юная сестричка, – я указала на Агнесс, с удрученным видом слонявшуюся неподалеку.
- Возможно, – согласилась со мной Юза.
- Все закончила! – Гертруда прищурив глаз довольно взирала на ровнехонькую пластину.
- Ты не слышишь, о чем мы говорим? – желчно выдала Юозапа.
- Не за что благодарить Юзонька! Носи с удовольствием! – Герта привычно пропустила колкость сестры мимо ушей. – Я прекрасно поняла, что ты имеешь в виду, и поэтому отвечаю - не может быть, а - скорее всего. Она же верхом едва сидит. А по-дамски боком, да так чтобы ноги на скамеечке, ей, похоже, было бы привычнее. Я это заметила, пока по дороге обучала. Сдается мне, что она не боевая сестра, и даже может быть совсем не сестра.
- Ты не одна такая догадливая, – вздохнула я, озвучив, наконец, свои мысли.
- Как тебе ее мать поручила? – С таким тоном Юзе бы в допросной работать, еретики за пять минут в грехах каялись.
- Да ни как. Сказала, что со мной поедут те-то и те-то. Взяла и перечислила. Про нее ни полслова.
- А может Серафима сама не знает, кто эта девочка? – предположила Гертруда.
- Если настоятельница не знает, что у нее за люди по монастырю болтаются, то я завтра же пойду требы божку Карипоков класть, – изрекла Юозапа, исподлобья глядя на старшую сестру. – Чтобы мать за полгода о ней ничего не узнала? Быть того не может.
- Агнесс у нас полгода? – удивилась я.
- Да. Когда она появилась, вы с Гертой в комендатерию к сестре Беруте ездили. Настоятельница лично ее сестрам представила, сказала, что та очень слаба после болезни, и на тренировки ходить не будет. А эта слабая как коза по аллее скакала, когда думала, что ее никто не видит.
- А что ж Серафиме не доложила? – удивленно спросила Гертруда.
- Мне больше всех надо? – саркастически ответила вопросом на вопрос сестра.
- Так, ладно, - я прервала болтовню, хлопнув себя по коленям. – Нечего рассиживаться. Лучше убраться подальше от места побоища, а ну как этих неизвестных скоро искать начнут? Агнесс вечером допросим, по темноте все равно никуда не денется.
- Уверена? – вдруг засомневалась Юза, моментально став собранной и деловой.
- На нее раз крикнешь и уже слезы в три ручья. Куда она побежит? – махнула рукой Герта, соглашаясь со мной. – С телами что делать?
- А доспехи на них как? – поинтересовалась я.
- Средней паршивости. Не самые плохие, но я бы такие носить не стала.
- Тогда бросим здесь, - решила я. - Закапывать много чести, да и времени нет. Их рано или поздно хватятся, вот пусть тогда и хоронят что останется. Лошадей подальше отведем и отпустим, скотине-то за что маяться.
- А может, себе заберем? Тавро все равно на них нет, – предложила Юза, известная своей скуповатостью.
- Ага. На наших есть, а на других нет. Вопросы возникнут. Оно тебе надо? – возразила Гертруда, а потом резонно добавила: - Мы, между прочим, еще неизвестно кого положили.
- Да я так, предложила...
- Так! Все, хорош! Па-адъем! – я пружинисто поднялась, подавая пример сестрам. – Агнесс, пойди сюда! Да, с поддоспешником! Юза, а ты рубашку не забудь, потом отстираешь и зашьешь.
- Ишь, раскомандовалась… - фыркнула та, просто так, лишь ради протеста, но рубашку аккуратно сложила и спрятала в свои сумки.
Я стала помогать ей одевать в куртку, стараясь, чтобы сестра поменьше шевелила правым плечом.
- Может все-таки не стоит доспех надевать и бередить рану? – спросила я, беспокоясь, чтобы кровавое пятно не проступило сквозь повязку.
- А если там еще одна такая троица?
- Ну, смотри…
Одела ей на голову чепец, потом подшлемник. Сестра сама заправила выбившиеся кудрявые золотисто-русые прядки. Я плотно затянула ей все шнурки, потом помогла осторожно нырнуть в кольчугу, чтоб от резких движений повязка не соскочила. Продела через голову бригантину, и слегка повозившись с пряжками, застегнула ремни по бокам. Подпоясала.
- Все, все. Я сама, не маленькая, – заворчала она. Юза принимала только минимально необходимую помощь.
Гертруда тем временем подошла к лошадям, проверила работу нашей младшей сестры и, поискав, но не увидев ее рядом, громко позвала:
- Агнесс, давай сюда! – похоже, Гертруда решила не спускать с нее глаз.
Едва та подошла к старшей сестре, как Герта, не давая времени на раздумья, запихнула девочку в седло. Я отвязала поводья чужих лошадей от деревьев, подвела скакунов к нашим, и только одного передала Герте - все-таки за Агнесс следить; а двух взяла себе. От седел мы их уже избавили, бросив тут же, незачем лишние следы для будущих хозяев оставлять. Напоследок проверила, не забыли ли чего, и только потом уселась верхом.
- И как поедем? – задала самый главный вопрос Юозапа, утвердившись на своем жеребце.
Я озадаченно почесала кончик носа, а потом, припомнив окрестности, предложила:
- Вы втроем прежним путем вернетесь на дорогу, а я сделаю небольшой крюк. Состыкуемся ближе к вечеру. За Кривым Холмом есть ручеек, неподалеку и заночуем. Герта ты найдешь? Мы там пару раз останавливались.
Старшая сестра недовольно скривилась, и предложила свой вариант:
- Может лучше в «Трех крепнях»? Трактирчик неплохой.
- Герта, ну какие нам «крепни». Березняки деревня большущая. Не дай Бог, кто-нибудь там дожидается! – возразила я. – Пара ночей в поле еще ни кого не убили.
Гертруда пожала плечами и бросила:
- Смотри, мое дело - предложить. Давай, мы поехали, - и, первой развернув коня, возглавила кавалькаду в сторону дороги.
- Лошадь отпустите подальше отсюда, - спохватившись, прокричала я им вслед, на что сестра только махнула рукой.
Я дождалась, пока сестры пересекут поле, а потом тронулась направо, вдоль кромки деревьев.
День выдался ясным и солнечным. На всякий случай я попетляла, закладывая невероятные виражи с двумя лошадьми в поводу, то пускалась вскачь через поля и опушки, то возвращалась на дорогу, или вовсе проезжала обратно по своему же следу. Я оставляла за собой как можно больше отметин, чтоб направить возможную погоню по ложному пути. Конечно, если этих братьев хватятся, скажем, через неделю, то все мои труды выеденного яйца не будут стоить, но предосторожность - превыше всего. Лошадей отпустила возле небогатой деревеньки.
Центральные области заселены довольно густо и невозделанной земли практически нет, но это село - приютилось как-то на отшибе. Вдруг им коняшки в хозяйстве пригодятся? Правда, из приученной к седлу лошади никудышная тягловая сила. Скорее всего, их продадут по-тихому или поменяют на что-нибудь нужное, но это уже не мои заботы. Потом вновь выбралась на одну из проселочных дорог и постаралась держаться кратчайшего пути к месту сбора.

Лишь когда солнце коснулось земли, собираясь уйти на покой, я добралась до кривобокого холма и, обогнув его с левой почти что отвесной стороны, стала искать сестер. Светило быстро опустилось за горизонт, так что стоянку, хитро устроенную Гертрудой в густом березняке, я нашла по чистой случайности, буквально свалившись им на головы.
- И где тебя носило? – первое, что я услышала от Юозапы.
- Да так, болталась - то тут, то там, – ответила немного смутившись.
- Оно и видно.
- Как твое плечо? – поинтересовалась у нее.
- Нормально, обойдется без твоего внимания, – похоже, сестра еще злится из-за ранения. – Мы уже пару часов тебя дожидаемся.
- Там все в полном порядке. Я посмотрела: слегка кровит, но, думаю, что к утру перестанет, – сообщила мне вышедшая из темноты Герта. В руке она несла котелок полный воды. – Агнесс, лошадь прими!
- А что сразу…
- Я сказала, лошадь прими!
Следом появилась Агнесс в рубашке, к подолу которой были привязаны кальцони, закатанные до колен. Ноги босые, а в руке связка из четырех рыбин. На голове у нее красовался съехавший набок горжет, но ни единой прядки не было видно. Видимо урок Юозапы пошел впрок. Девочка аккуратно положила выловленную рыбу на лопух, тяжело вздохнула и протянула руку.
- Давайте…
Я передала поводья, и она увела Пятого в темноту, где пофыркивали остальные лошади. Уже привык к ней, зараза, дается в руки. Сестры сняли доспехи, я решила последовать их примеру. Болтаться круглые сутки, имея на плечах около трех стоунов34, удовольствие ниже среднего. Обычно мы свое снаряжение возим увязанным в тюки и притороченным к седлам, облачаясь лишь во время боевых действий. В данной же ситуации моя мнительность избавила нас от возможных ранений, а Юозапе сохранила плечо. Не будь на ней положенной амуниции, болт прошил бы ее насквозь, и неизвестно как тогда могло дело обернуться.
- Завтра как поедем? – я задала свой коварный вопрос, стягивая свою бригантину, мелочь типа перчаток и прочей ерунды уже была сложена аккуратной металлической кучкой.
- Одоспешенными.
- Юза, ты ли это? Что я слышу? – но та моей шутки не поддержала, глядя на меня с нехорошим прищуром.
Герта разворошила угли прогоревшего костра, укрытого так, что со стороны его почти невозможно было обнаружить. Обмазала рыбу глиной, которую накопала рядом у ручья и зарыла в малиновые головни. Суббота, праздничный день, можно полакомиться! М-м-м! Обожаю!
- Действительно, где ты так долго? – поинтересовалась она, пристраивая котелок с водой прямо на угли. Потом уселась на притащенный откуда-то ствол поваленного дерева и протянула озябшие ноги к теплу. Как и Агнесс, она была босая.
- Носилась, где ни попадя. Проверяла, нет ли где таких же злобных братьев, – ответила я.
- И как? Не было «злобных братьев»?
- Не-а.
- А почему мы уверены, что это братья? – неожиданно спросила Юозапа.
- Действительно! Почему? – подняла голову Герта и посмотрела на нас.
- А кто еще? – я удивленно выгнула бровь, расстегивая стегач.
- Это могли быть кто угодно: солдаты, туркаполи, наемники на худой конец, - предложила варианты Юза.
На эти слова Гертруда отрицательно мотнула головой.
- Не наемники – это точно. Первое - у них доспехи однотипные были, а наймиты вечно одеваются кто во что горазд. Здесь же сразу в глаза бросалось, что броня из одной мастерской вышла. Второе - какие наемники в центральных областях Союза? Они стараются здесь не появляться, чтобы не нарваться на орденский патруль. К тому же какой наймит бросится на орденских в полутора днях езды от головного монастыря?
- Стоп, стоп! – вскинула я руки, останавливая рассуждение сестры. – Тогда согласно твоим рассуждениям это были и не солдаты и не туркополи. Иначе будь это они, то нападение было случайным.
- Почему случайным?! – возразила Юза.
- А ты считаешь, что сидели эти молодцы и ждали, когда же мы такие красивые поедем именно в сторону Каменцов? – я изумленно посмотрела на сестру. - Сама подумай! Да и зачем солдатам нас цеплять?
- К тому же не забывайте, что уже в госпитале за нами наблюдали, - напомнила нам Герта. - Так что, этот «кто-то» так или иначе связан с Церковью.
- Сейчас мы можем спорить без конца, - поддержала ее Юозапа. – Но давайте придерживаться фактов. Во-первых: мы не знаем, кто были нападавшие. Во-вторых: хорошо, признаю, в госпитале за нами наблюдали, а может быть еще и до госпиталя. Однако для полной ясности картины знаний маловато. Короче: кто-то напал, но зачем – непонятно. Так что давайте бросим ковыряться попусту…
- Ничего себе попусту! – фыркнула я, усаживаясь к костру. – Юза, тебя чуть болтом насквозь не продырявили, а ты попусту…
- Смысл - переливать из пустого в порожнее? - резонно заметила та. - Сейчас девочка придет, что делать будем?
- Есть, – твердо сказала Герта. – Сначала поедим, а потом хоть всю ночь болтайте.
Я вздохнула; все ясно, снова проснулся наш доморощенный тиран. Если старшая сестра сказала: есть и только после болтать, то так оно и будет. Гертруда воспитывалась в крестьянской семье, где царили жесткие патриархальные нравы, и за едой не разрешалось разговаривать. Такой порядок, подкрепленный орденскими правилами, она, будучи боевой сестрой в четверке, заставляла соблюдать нас неукоснительно.
Вернулась Агнесс, и старшая сестра подвинулась, предлагая сесть рядом.
- Ноги к теплу вытяни, – посоветовала ей Герта. – А то, не дай Бог, простудишься. Рыба запечется, и поужинаем, а как закипит вода, я травяной завар35 сделаю.
- Здорово, – неподдельно обрадовалась та.
Все неловко замолчали, не зная с чего начать. Я подобрала палочку и поворошила угли. Взметнулись искры.
- Осторожней! Золы в воду не напускай! – одернула меня Гертруда, веточку пришлось отбросить. Мы опять замолчали.
- Ладно, шут с вами! – махнула она рукой, разрешая. – Давайте, до еды разбирайтесь.
Ну, наконец-то можно, а то попробуй, скажи что-нибудь без ее дозволения.

Глава 4.

Рассвет выдался зябким с обильной росой, так что долго рассиживаться не стали. Наскоро перекусив простым хлебом, попрыгали в седла и уже третий час ходко продвигались по проселочным дорогам в северо-восточном направлении. Думаю, если в пути ничего не случится, мы успеем добраться до Малых Багрянцев засветло. Правда, уже к обеду дорог ведущих в нужную сторону не нашлось, поэтому пришлось с большой осторожностью направить коней по травяному раздолью.
Вольные крестьяне, что жили здесь, возили товары по Битунской дороге, но она проходила далековато от Багрянцев, практически в половине дня пути. Правда от тракта к ним тоже была накатана неплохая колея, но нам не имело смысла забирать углом, раз предоставлялась возможность срезать в пути.
До деревни мы добрались раньше, чем рассчитывали. Солнцу еще предстояло часа три висеть на небосклоне, когда показались первые делянки с репой и зимней капустой. Несмотря на горячую пору, крестьян на полях не было. Странно.
Все прояснилось, когда мы въехали на центральную улицу. Вся деревня гуляла, поскольку кто-то из местных богачей справлял свадьбу. Столы, выставленные вдоль улицы, ломились от блюд, самогонка и пиво лились рекой. Перед трактиром на свободном месте вовсю наяривал оркестрик, музыканты которого нещадно фальшивили, однако окружающим было на это наплевать. Молодежь дружно и весело танцевала джигу.
- Погуляем! – обрадовано бросила Гертруда.
Естественно, нам задарма и уксус - что мед!
Когда нас заметили, накал пиршества слегка поутих, и сидящие за столами люди возбужденно зашушукались меж собой. С почетного места во главе застолья неспешно встал осанистый дородный мужичина в расшитом таперте37, и вышел нам навстречу. Он не слишком глубоко поклонился, прижимая правую руку к сердцу, не спуская при этом с нас внимательного взгляда. Мы, не слезая с коней, кивнули в ответ.
Возникла неловкая пауза. Неужели у него хватит наглости не пригласить нас к столу? Или не хватит?
Но хозяин, решив, что мы не представляем для гуляющих угрозы, широким жестом указал на накрытые столы.
- Прошу! Вы оказали нам огромнейшую честь, почтив сей скромный праздник своим присутствием, – уж выдал, так выдал! Сразу видно, что он не из простых вольных: либо староста, либо местный купчина.
А мужчина не зря волновался: вдруг заявим, что за дочкой или за невесткой приехали? Между прочим, бывали такие случаи. Правда, девицы сами с радостью рвались к нам из-за свадебных столов, по их же весточке за ними являлись… А как еще прикажете орден пополнять? У нас никто никого не неволит: хочешь - иди замуж, а не хочешь - молись, и делов-то!
- Благодарю, – я за старшую, значит, мне и отвечать за всех.
Мы с сестрами спешились, а какой-то паренек сразу подхватил поводья.
- Уй, зараза! – раздалось тут же, едва я сделала пару шагов в сторону. Я Пятого по крупу хлопнуть забыла, условный знак не подала, вот он и цапнул конюха. Пришлось вернуться и проделать полагающийся ритуал, иначе в ход могут пойти копыта.
Нас проводили к накрытым столам и усадили на почетное место. Я оказалась права, приветствовавший нас оказался здешним купцом, это его дочь выдавали сегодня замуж за старшего сына старосты. Еще бы не гулять всей округе, такое событие один раз в жизни! Нас усадили рядом с местным священником, что повенчал молодых. Сами молодожены кружились где-то в танце. Теперь музыканты играли польку.
- Господь посреди нас, – поприветствовал нас святой отец: маленький пузатый старичок с плешью на голове.
- Есть и будет, – отозвались мы хором.
- С самого ордена?
- С самого, – подтвердила я немногословно.
- А я, знаете ли… - и понеслось!
За полчаса мы выслушали все проблемы его прихода, нравственные терзания паствы, виды на урожай на брюкву в этом году, и отел коров в прошлом.
Соскучился старичок по родной церковной душе. Заметив наши постные лица, купец занервничал: вдруг встанем и уйдем, тогда позора не оберешься! Он попытался было побольше подливать святому отцу. Куда там! Священник тотчас замахал руками: «Мне нельзя, в боку колоть будет», - и устроил экскурс в историю его болячек. Часа через полтора остервенев от его болтовни, мы готовы были разнести все по камушку. Агнесс от скуки порывалась пойти потанцевать, но, увидев бешеное лицо Юозапы, плюхнулась на место.
- С ума сошла?! – зашипела та на нее. – Монашки не танцуют! Совсем спятила!
А святой отец вцепился в нас как клещ. Мне приходилось совсем туго, я сидела рядом с ним. Наконец хозяева нашли выход: к нему с другой стороны подсадили какого-то почтенного старика, и они о чем-то увлечено заспорили. А пока священник отвлекся, нас увели на другой конец стола, где сидела вся молодежь, и освободили место недалеко от жениха и невесты.
Но и тут хрен редьки оказался не слаще! Молодые уже вернулись с танцев и теперь переводили дыхание. Едва мы опустились на новые места, как девушка начала сильно краснеть и смущаться, а жених заметно нервничая, принялся нас разглядывать.
- Я не статуя, чтобы на меня таращится, – не выдержала Гертруда его пристального внимания.
Н-да-а. Конфуз может быть…
- Идите, опять потанцуйте, что ли, – посоветовала я им, а то когда так глазеют, кусок в горло не лезет.
Пара, облегченно вздохнув, снялась с места. Слава Богу! Нас оставили в покое! Теперь можно основательно приняться за еду. Что ж всего два часа мучений и ужин задарма наконец-то набил наши изголодавшиеся животы.

Поздно вечером гуляющие разбредались кто куда. Половина деревни уползала со свадьбы на карачках. Вот похмелье у народа будет завтра!
Мы же не могли позволить себе даже слегка напиться, поскольку устав запрещал. Когда более или менее трезвые почетные жители Багрянцев плавно переместились в трактир, мы с сестрами подтянулись туда и теперь сидели вместе со всеми. Усталая подавальщица наравне с остальными обнесла и нас пивом, выставила на стол подкопченное сало и жареные колбаски. Пара музыкантов из оркестра, что перекочевали сюда с улицы, выводили что-то печальное, юный менестрель нежно пел о вечной любви.
Пиво оказалось замечательным и очень вкусным: мы с Юзой предпочли светлое, а Гертруда темное. Агнесс налили ягодного компота, мала еще хмельное хлебать.
А вот интересно выходит у народа: замуж в пятнадцать выходить это нормально – не маленькая, а если пиво пить незамужней в семнадцать, то рано еще?..
Так, похоже, меня развозит. Надо налечь на сало - протрезвею. А где Юозапа? Только же была здесь. А вот и она! Договаривается с кем-то о провизии. Ее с верного пути не собьешь - так набьет сумы, до самой границы свадебной провизией кормиться будем.
Рядом с нами сидел отец невесты Тревор Борк, ничего - компанейский оказался мужик. Как он сам признался, когда нас увидал, так душа в пятки ушла. Неужели его Марика не захотела замуж?! А потом ничего, успокоился, вспомнил, как он ее с сеновала гонял. Знает, хитрец, что порченых девок мы не берем.
Агнесс было невесело: танцевать нельзя, пить нельзя, не церковные гимны петь тоже возбраняется. Юза быстро разъяснила ей, что пусть она и не настоящая боевая сестра, но позорить одеяние ей никто не позволит. Теперь вот сидит теперь - куксится.
За то Гертруда наелась вволю. За столько лет все ни как не перестаю удивляться: куда в нее столько помещается? А мне просто было хорошо; копченое сало, вкусное пиво, теплая компания. Ну что еще надо для счастья? Ничего!..

Проснулись мы у старосты на сеновале, похоже на том знаменитом упомянутом, с которого Борк свою ненаглядную дочурку гонял. Ночевать нас к себе зазывали чуть не половина сидевших в трактире, но мы отказались. Скажите на милость, какая радость в том, чтобы остаток ночи провести, слушая храп хозяев и дыша перегарными ароматами. Дома в деревне были сплошь большие и справные, но отдельную комнату там вряд ли найдешь.
Встали поздно, потому что легли далеко заполночь, можно сказать - почти утром. Солнце успело пройти уже половину небосвода.
- Славно посидели, – выдала Герта, сладко потягиваясь на душистом сене.
Зато Юозапа проснулась раздраженной, похоже у нее после выпитого болела голова и теперь она с кислой миной отряхивала сюркот38 от налипших соломинок.
- А Агнесс где? – спросила я, тоже приводя одежду в порядок.
- А она не спит? – удивилась Герта.
- Слоняется, поди, где-нибудь поблизости, – язвительно ответила Юза.
Однако Агнесс долго искать не пришлось. Та сидела, привалившись спиной к стене, и гладила разомлевшую кошку. Серая мурлыка прищурив глаза, улеглась у нее на коленях, и благосклонно принимала свалившиеся на нее ласки.
- Поехали? – спросила девушка, когда мы вышли из ворот сеновала. Я кивнула. – Лошади на конюшне у купца Борка, можем хоть сейчас седлать, сумки - там же.
Лихо наша тихоня управляться научилась - все успела!
Забрав лошадей и провизию, мы направились к броду. В этом месте Вихлястая привольно раскинулась вширь, и неспешно перекатывала свои серебристые воды. Пологие песчаные берега поросли травой и осокой. Весной, когда таяли снега, и река разливалась, откосы скрывались под серебристо-синей гладью, осенью же – русло мелело, и вода местами едва ли доходила до брюха коню.
Чтобы попасть на другой берег мы втроем с сестрами, раздевшись до исподнего, распихали всю одежду по сумкам и только тогда полезли в реку. Вода оказалась холодной, но вполне терпимой, чтобы поплыть рядом с лошадьми. Заставлять окунаться Агнесс не рискнули, она не была закаленной как мы, и запросто могла простудиться. Пришлось усаживать ее верхом, заставляя скрестить ноги на луке, заставив для страховки покрепче ухватиться за невысокую спинку седла. Девочка покачивалась на спине у лошади как индюшка на насесте; оставалось надеяться, что она не свалится при переправе. Ухватив своего и коня старшей сестры за уздечки, я первой вошла в воду, следом Герта с Агнесс, Юозапа замыкающей. В этом году река сильно обмелела и была неглубокой, мы больше брели, чем плыли. Однако когда перебрались на другой берег, уже зуб на зуб не попадал. Все-таки, не лето. В зарослях негустого ивняка, переоделись в сухое белье и покрепче отжали мокрое. Ничего, вечером высушим. Гертруда глянув на мои синие губы, велела отхлебнуть из своей фляжки. А что, дельный совет. Сделала пару глотков, и настойка огненной дорожкой побежала в желудок. Протянув фляжку звонко стучащей зубами Юзе, я спросила:
- Будешь?
- Д-давай. – согласилась она не думая.
После недолгих споров как лучше ехать, мы направились дальше, держа путь на Каменцы.

В майорат Рибургов мы въехали по Битунской дороге, вновь вернувшись на нее недалеко от границы. Полями удалось срезать довольно большой кусок пути, сэкономив при этом едва ли не полтора дня. Ленные владения герцогов с разбросанными тут и там скромными деревушками особым богатством не отличались. Да и земля была здесь каменистой и скудной на урожай.
Стоило только пересечь границу, как в первой же убогой деревне, где располагался приграничный контроль, у нас дважды проверили проездную бирку: сначала орденские и потом тут же герцогские служаки. Даже невооруженным глазом было видно, что хоть они и терпеть не могли друг друга и в любой момент готовы подложить свинью, но, тем не менее, с вежливыми оскалами общались друг с другом.
Несмотря на церковные разъезды бедных братьев Святого Симеона, Рибурги дополнительно охраняли свои владения, содержа на службе наемных солдат. Хотя чего там охранять-то? Громадина замка на господствующей высоте, с которого просматривались окрестности, пять плешивых коз на каждое селенье и непролазные буреломы еловых лесов, в которые ни один нормальный человек не совался.
Заявились мы ближе к вечеру, предполагая прямо в этой же приграничной деревне остаться на ночлег. В доме, где велся учет въезжающих, орденским предъявили проездную бирку, и им оказалось этого достаточно. А вот служивые Рибургов хоть и не посмели расспрашивать нас - кто мы и откуда, потому что вид четырех сестер в боевом облачении вызывал уважение, но, тем не менее, тщательнейшим образом записали все сведения. Пока наши имена вносились во въездную книгу, Юозапа отправилась раздобыть чего-нибудь съестного, выполняя как всегда роль главного снабжающего.

Глава 5.

За месяц до описываемых событий, конец августа 505 года от основания Церковного Союза.

В дальних аллеях, в самом конце дворцового парка Святого престола всегда было немноголюдно. Лишь прохожий, нечаянно ступивший не на ту тропку, мог случайным образом оказаться здесь. Даже садовники, так заботливо ухаживающие за насаждениями, были здесь нечастыми гостями.
Однако ныне в этой части парка наблюдалось некоторое оживление - два представителя высшего духовенства беседовали. Хотя «беседой» их манеру общения назвать было сложно. Они, конечно же, изо всех сил старались, чтобы их не услышали, но разговор то и дело срывался на повышенные тона. Впрочем, в крик ударялся только один из них – кардинал Джованне, облаченный ныне в алую сутану с белоснежном овечьем шарфом - палием40 - на шее, врученном ему лично Его Святейшеством Папой Геласием IX и такого же цвета поясе. Второй – никто иной, как епископ Сисварий - как раз весьма спокойно воспринимал беседу. Внешне он не изменился, по-прежнему был – плешив и сгорблен, разве что язвочек на лице и руках прибавилось.
- Я больше не могу ждать вашего обещанного титула! – сдавлено рычал Джованне. - Вы уже третий месяц кормите меня посулами! Я даже выполнил свою часть - договорился об отсрочки вашего платежа. А вы что вытворяете?!
После того, как епископ пообещал ему титул, кардинал начал незамедлительно действовать. Поскольку теперь он знал самую главную тайну ее благочестия Саскии, то поспешил встретиться с Августом князем Бурелидом и непрозрачно намекнул, что скоро его свободное княжество Приолонь перестанет быть независимым от Союза. Князь естественно вспылил, обозвав Джованне лжецом, однако когда тому было рассказано о военных действиях со стороны Нурбана, естественно не сообщая, что все было придумано в Святом Городе, крепко задумался. Потребовался еще час уговоров и увещеваний, прежде чем князь пообещал, что даст согласие на брак своей дочери с племянником кардинала. В свою очередь он выдвинул встречные условия, потребовав, чтобы во время военных действий и после, его земли не входили в состав Церковного Союза, однако военная помощь была оказана всесторонне. А еще сказал – впрочем, этого как раз кардинал и ожидал – чтобы к моменту брака с его дочерью титул у племянника был никак не ниже герцогского. Джованне ничего не оставалось, как принять все эти условия.
И вот время шло, а обещанный титул так и не появлялся. И от этого его высокопреосвященство начал впадать в неистовство.
- Поверьте, я всеми силами стараюсь выполнить обещанное, - кивал головой епископ Сисварий, пытаясь своим показным смирением притушить гнев кардинала, а сам при этом всеми силами старался скрыть довольную улыбку, которая вопреки его желанию начала расплываться на одутловатом лице.

***

К обеду небо прояснело, воздух потеплел, а лужи стали подсыхать на глазах. Лошади уже не вязли в грязи, и мы довольно быстро продвигались в сторону монастыря. Если удержим такой темп всю дорогу, то уже к вечеру будем у августинцев.
В пути я любовалась окружающим природным великолепием. Вообще места близ Горличей очень красивые, такие редко где встретишь. Это и необозримые просторы разнотравных лугов, и серебристая лента Вихлястой сверкающая в лучах солнца… Дорога все петляет меж холмов; по обе стороны от нее то тут, то там огромные каменные валуны. Начало предгорий. Вот невероятно прозрачное голубое небо разорвал пронзительный клекот пустельги. А далеко на горизонте, словно бы нарисованные на небосводе, с белоснежными шапками снегов, притягивают взгляд горы…

Ближе к вечеру, когда от голода начало подводить животы, мы наконец-то добрались до первых монастырских укреплений. Кони тоже устали, и с нашей стороны было бы жестоко их подгонять. Еще четверть часа пришлось трястись по перепаханному орденскими лошадьми ристалищу, прежде чем доехали до барбакана42. Решетка оказалась опущена, за ней в глубине караульного помещения стояли трое братьев с алебардами. Не реагируя на наше неспешное появление, они увлеченно о чем-то разговаривали.
Чуть подождав для верности, старшая сестра прокричала:
- Решетку поднимите! – голос у нее был весьма зычный, такой, что взбулгачить всю округу - милое дело.
- Зачем? – раздалось в ответ.
- Пакет срочный! – продолжила надрывать горло Гертруда.
- Откуда?
- Я что, так и буду ор.. кричать? Сюда подойдите! – и тише добавила. – Уроды, всю глотку с ними сорвешь.
Один из братьев не торопясь, подошел к прутьям.
- Откуда? – с ленцой в голосе повторил он.
- Женский Боевой Орден Святой Великомученицы Софии Костелийской, – заученно протараторила я. – Срочный пакет его высокопреподобию настоятелю Жофруа.
- Видели мы, как вы срочно от ворот ехали, – так же вяло ответил брат.
- Слушай. Ты, – чтобы не сорваться на грубость Герта четко по отдельности выговаривала слова. – Кони у нас не железные. Раз говорят срочный, значит срочный!
Брат-охранник в раздумье чуть помолчал, а после выдал:
- Может, завтра приедете?
От подобных слов, я чуть с коня не свалилась. Ничего себе предложение?! Таким образом нас еще никогда не встречали.
У Гертруды поначалу даже чуть челюсть отвисла, но, кое-как справившись с собой, она выдавила:
- Ты что, ополоумел? – и уже увереннее продолжила: - Решетку подними, придурок! Мы не для того сюда две с лишним недели задницы мозолили, чтоб с тобой в воротах препираться!
Так, похоже сестра начала закипать…
- Ладно, – ответил охранник и ушел куда-то вглубь помещения.
Минут десять мы стояли и просто ждали, когда поднимут решетку, перегораживающую въезд. Наконец чудо свершилось, и она плавно поползла вверх. Я пришпорила жеребца и, пригнув голову, следом за сестрой въехала вовнутрь. Там никого не оказалось, похоже, братья убрались от греха подальше в караулку. Прежде чем попасть к подъемному мосту, ведущему за внешние стены монастыря, мы пересекли круглый двор предмостной башни. Звук лязгающих по брусчатке подков гулким эхом отражался от стен. Крутанув головой по сторонам, я невольно отметила, что у августинцев тоже все серьезно построено, не хуже чем у варфоломейцев.
Когда мы замерли перед рвом - мост оказался поднят - позади нас из неприметной дверцы вышел старший брат, начальник караула ворот. Он окрикнул нас, заставляя развернуться к нему, и, неспешно дойдя до нас, бросил:
- Письмо давайте.
«Ага, сейчас!», - зло подумала я, даже не собираясь доставать конверт. И уже в слух ответила:
- Приказано лично в руки.
Брат задумчиво стал рассматривать нас, заставляя меня невольно подобраться, как перед схваткой, поскольку если я чего-то не понимаю, то начинаю напрягаться и готовиться к неприятностям.
«Да что ж у них такое происходит?!», - мелькали мысли у меня в голове. – «Сколько не ездила по другим орденам, отродясь подобного не случалось! А здесь, ну прямо сонное царство. Так не должно быть! Неправильно! Это боевой орден или буренки на выпасе?!»
- Настоятель сегодня не сможет вас принять, – наконец небрежно с показным безразличием выдал начальник караула.
Теперь мы с Гертой уставились на него во все глаза. Вроде нормальный, на солнышке не перегрелся, не лето - конец сентября все-таки. И на шлеме вмятин тоже не видно, значит, не ударялся. Может это у нас с головой не все в порядке? С какого перепуга настоятель будет докладываться старшему брату у ворот, что он не может принимать?! Хотя…
Если присмотреться внимательнее, можно заметить – начальник караула слегка нервничает и, похоже, не знает чего б такого еще нам ответить, лишь бы спровадить отсюда. Ну что ж. ты сам напросился!..
- Внутрь пропустите. Сестры по Вере крова и отдохновения просят, – произнесла я положенную фразу, после которой нам уже не могли отказать.
Сержант вздохнул, зачем-то поправил перевязь с мечом, одернул сюркот из зеленого сукна, и совершенно другим тоном выдал, словно воротами лязгнул:
- Заезжайте, – затем махнул рукой кому-то из наблюдающих за нами через бойницу и мост опустился.
Проезжая по деревянному настилу, я подумала, что и в этом монастыре меня ждет весьма странный прием. И точно! Едва мы попали во внешний двор монастыря, как увидели, что братья по-обычному деловиты: один спешил по своим надобностям, другой отчитывал нерадивого послушника, третий – подметал брусчатку. В итоге: спящая охрана и деловитая суета внутри, утвердили меня в мысли, что творится что-то непонятное.
У конюшен расторопные конюхи приняли уставших коней, а брат из прислуги тотчас проводил нас в гостевые кельи. Покои что нам отвели, не отличалась от предоставленных мне в ордене Варфоломея, разве были победнее: крест на стене деревянный и умывальная лохань – треснувшее корыто. Правда нам обеспечили все удобства в виде мытья и стирки, даже сытно накормили, несмотря на постный день, однако с ответом на просьбу: срочно передать пакет, странно тянули. А потом и вовсе сообщили, что настоятель сильно занят, и сегодня принять уже не сможет.
Когда зазвонили колокола, созывая всех на общую вечернюю молитву, мы с сестрой направились было к выходу, однако два дюжих брата настойчиво порекомендовали нам пройти в часовню для приезжих, и помолиться там в гордом одиночестве. Возмущаться не стали, но подобное положение вещей стало сильно настораживать. Среди священнослужителей нельзя было не допускать гостивших церковников на общую молитву.
Утро началось еще веселее. Сначала нас не пустили на утреннюю молитву, потом мы позавтракали в своих кельях. К обеду нас посетил один из старших братьев и сообщил, что и сегодня настоятель не сможет принять. К тому же как-то пространно заметил, чтобы мы ограничили свои передвижения флигелем для гостей, внешним двором и конюшнями, однако если неожиданно захотим уехать, то препятствовать никто не будет. Теперь уже у Гертруды, несмотря на ее безразличие к загадочным и непонятным вещам, начали появляться нехорошие подозрения. А к вечеру, когда нас вновь не позвали ни в столовую, ни в собор, эти подозрения сменились уверенностью.
- Ничего не понимаю! – возмущалась Гертруда, сидя перед сном в моей келье. – Такое ощущение, что нас специально не хотят принять.
- Специально, – подтвердила я, и, опустившись на краешек топчана, принялась затачивать фальшион43. – Вся эта история кем-то сочинена, очень хорошо продумана и закручена. И надеюсь, мы в ней имеем только малюсенькое значение. Иначе плохи наши дела.
- Это поди, варфоломейцы нам свинью подложили, - пробурчала сестра. – Вот задом чую, что они.
- Скорей всего, - согласилась я. – Однако это лишь наши предположения и только.
Закончив править фальшион, я отложила его в сторону и принялась за меч - все едино делать нечего, кроме как разговаривать, да точить оружие. Герта потянулась и поинтересовалась:
- Интересно, а долго нас здесь на полном пансионе держать будут?
- Пока мы второй день сидим, но завтра я попытаюсь что-нибудь придумать, - пообещала я.
Но и завтра ничего не получилось, и послезавтра тоже, и на следующий день. Настоятель то болел, то оказывался с инспекцией в комендатерии, или попросту был занят. В итоге мы уже пять дней безвылазно торчали в монастыре. Юозапа, наверное, совсем извелась в неведении о нашей судьбе. Единственным плюсом в этой истории было то, что за это время мы отъелись, отоспались и умудрились отлежать все бока.
Наконец я не выдержала, и, уговорившись с Гертрудой, решила вечером по темноте устроить вылазку во внутренний двор монастыря. Оглушив охранника, что стоял на выходе из гостевого корпуса, мы, прижимаясь к стене, осторожно пересекли внешний двор и практически подобрались к главным воротам. Задачу нам облегчила растущая луна, да и ночи в октябре весьма темные. Конечно, мы не считали, что нам удастся попасть внутрь, но и сидеть в бездействии было глупо - время поджимало. Естественно у ворот, что вели за внутренние стены, нас обнаружили: хотя решетка была поднята, часовые все равно никуда не делись, и грозный окрик заставил остановиться. Однако именно на такой вариант я и рассчитывала.
Подлетев к охраннику практически на расстоянии удара алебардой, я затараторила.
- У меня срочное письмо! Очень срочное!
Брат тот час развернул оружие поперек входа, преградив мне дорогу.
- Не велено! – пробасил он.
- Это очень, очень важно! – зачастила я еще больше, пытаясь сбить его с толку. – Вопрос жизни и смерти! Безумно срочное письмо для преподобного! Он его очень ждет! Его обязательно надо передать! Это письмо очень важное и для его преосвященства епископа Бернара, и для его высокопреосвященства главного маршала Урбана. Если ты нас не пропустишь, все пропало, его высокопреосвященство главный маршал Урбан об этом узнает и разгневается! – я старалась сыпать именами высокопоставленного духовенства как можно больше, в надежде что брат запутается, и вынужден будет пропустить нас.
- Не могу я… - видя, что он колеблется, я поднажала.
- Его высокопреосвященство главный маршал Ордена Варфоломея Карающего Сикст уже давно в курсе происходящего. А дражайший настоятель просто не знает о нависшей опасности! Ты знаешь, чем грозит промедление?! Великие наказания настигнут тех, кто хоть на миг замедлил появление этого послания пред светлые очи его высокопреподобия! – я несла подобную чушь, только чудом не сбиваясь при титуловании высшего духовенства.
Брат дрогнул. Конечно же, его никто не посвятил, почему именно нас пропускать не положено. На это я и рассчитывала. У нас был один-единственный шанс впихнуть настоятелю злосчастное письмо, иначе можно будет просидеть с ним здесь до скончания века. В итоге с ложилось более чем благополучно: брат, охранявший ворота, которого я окончательно заморочила, сам решил провести нас к преподобному Жофруа.
Мы торопливо пересекли внутренний двор, вошли в неприметную дверцу и принялись плутать по извилистым коридорам главной монастырской обители. По дороге нас никто не окликнул, поскольку решили: раз нас ведет брат, то так и полагается. Под конец наш сопровождающий чуть ли не бегом бежал, видимо страшился, что его отсутствие на посту будет обнаружено.
- Сюда, – он указал на большую двустворчатую дверь, к которой нас привел. – Обратно как?
- Отведут, – уверенным шепотом заявила я, и тут же пообещала: – Я расскажу о тебе его высокопреподобию... А он точно там?
Брат закивал.
- Точно, точно. Они с секретарем в зале Капитула сегодня свитки пересматривают.
Удивительная вещь! Любой брат или сестра в монастыре четко знают, где находится настоятель. Такое чувство, что подобное дается нам свыше: всегда знать, где начальство, чтобы не попасться ему на глаза.
Наш провожатый убежал обратно.
- Ну, ты даешь! – восхищенно шепнула мне Герта. – Такой отборной бредятины я никогда не слышала!
- Ш-ш! – зашипела я на нее. – Тихо! Сейчас войдем, стой рядом, делай хмурое лицо и ничего не говори, – проинструктировала я и потянула дверь на себя. – Господь, помоги!
В главном зале ордена, в этот час пустынном и слабоосвещенном, у края огромного стола сидели двое: настоятель и его секретарь. Настоятель высокий, слегка расплывшийся мужчина лет сорока в длинной темно-зеленой рясе и белом скапулире44, развернул перед собой большой пергаментный свиток, быстро пробежал по нему взглядом и с недовольством отшвырнул. Его секретарь, столь же высокий, но поджарый, чем-то похожий на журавля, с хрустом начал сворачивать пергамент. Понятия не имею, что они искали, но когда отворенная мною дверь скрипнула, как по команде обернулись, прервав свое занятие.
- Кто позволил? – медведем взревел настоятель, увидев нас в проеме.
Стараясь не упустить инициативу, я почти что вбежала в зал и зачастила, едва не проглатывая окончания слов.
- Ваше высокопреподобие вам, наверное, не доложили, но у нас спешное письмо от матери настоятельницы Женского Боевого Ордена Святой Великомученицы Софии Костелийской, – я протягивала ему сохранивший последствия нашей путаной дороги, слегка помятый пакет.
Настоятель сначала замер, помолчал немного, а потом произнес совершенно неожиданную вещь:
- Кретьен выйди!
Секретарь бросил недоуменный взгляд на настоятеля, но не посмел возразить и торопливо покинул зал. Я еще раз набрала полную грудь воздуха и вновь начала:
- Это очень срочный…
- Я слышал! - оборвал меня преподобный Жофруа. – Кто вас сюда пустил?
- Ваше высокопреподобие, - не сдавалась я, окрики чужого начальства на меня давно перестали действовать. – Прошу, примите пакет, он действительно очень важный.
- Ах, он очень важный? – вдруг как-то обрадовано вскинулся настоятель. – Замечательно! У меня нет подобных полномочий, чтобы принять письмо. Посмотрите на нем четыре печати, это означает особую секретность. Посланий такой важности я даже касаться не могу! – теперь уже я растерялась, не ожидая подобного выверта. Несложно было догадаться, что письмо у нас упорно не хотят принять, и просто тянут время. Но чтобы с такими хитростями... - Нет, нет, я не смею!
- Но это вам! – я продолжала упорствовать, с глупым видом протягивая ему пакет.
- Ни в коем случае! Письмо должен получить его высокопреосвященство главный маршал Урбан, никак не меньше, и никто – ниже саном! – в свою очередь как-то странно уперся преподобный.
До этого момента я не могла себе представить большого и очень сильного мужчину, облеченного немалой властью, столь глупым образом отказывающегося принять пакет. И даже прячущего за спиной руки, чтобы, не дай Бог, его не коснуться!
- Вам придется немедленно отправиться к нему! Все, ступайте!
- Погодите, - аж опешила я. – Где же я его должна искать?
- Маршал сейчас с посольством в Бувине по приказу Святого Престола, – сразу же ответил преподобный Жофруа. – Вам необходимо поехать к нему.
- Позвольте высокопреподобный?! – я чуть не сорвалась на крик. – Это же за территорией Церковного Союза, я прав не имею! Я оставляю письмо у вас.
Мы как два идиота пытались спихнуть друг другу злополучный пакет. Я мелкими шагами наступала на настоятеля, а он пятился от меня. Гертруда как ей и было велено, просто стояла и хмуро молчала для придания солидности.
- Не смейте! – едва не взвизгнул преподобный, когда я приблизилась больше чем на пять шагов. Вот орет! Словно это не письмо, а ядовитая змея! – Тогда везите его преосвященству епископу Бернару. Эй, кто-нибудь, проводите сестер!
- Я сейчас его здесь оставлю! – от бессилия что-либо сделать, я принялась угрожать настоятелю. – И никуда не повезу! У меня приказ!
- Не оставите!
- Тогда на пол брошу и уйду!
- Вы не посмеете, - почти ласково произнес он, резко сменив тональность. – Если вы его бросите, я прикажу своим братьям не прикасаться к нему. И оно будет лежать здесь до тех пор, пока я не отпишу вашей настоятельнице, как вы справляетесь с поручениями, и она взашей не вытолкает вас обратно за ним! И тогда вы вдвоем вернетесь, поднимете его и повезете дальше, куда я вам сказал!
Тут он меня уел. Подобный фортель я выкинуть не могла, мать с меня три шкуры спустит, если узнает! Я обязана передать пакет из рук в руки в буквальном смысле этих слов, таковы правила. И если преподобный не собирается его принимать, и перенаправляет дальше, мне придется ехать с посланием к следующему адресату, названному настоятельницей.
Я стояла в растерянности - в подобное положение попадать еще не доводилось - и все пыталась подобрать аргумент повесомей, как Гертруда подала голос, обратившись настоятелю:
- Ваше высокопреподобие! Есть еще одно письмо для вас, личное. Оно о сестре Агнесс.
- Нет! Никаких писем! – с жаром воскликнул настоятель, разве что руками не взмахнул.
- Но ваше высокопреподобие! Сестра Агнесс, должна вот-вот прибыть к вам в монастырь, это сопроводительное письмо, – попыталась пояснить старшая сестра.
- Никаких сестер я не приму, и писем тоже! Все, я сказал! Эй, кто там?! Проводите вестовых!
На наше несчастье появились четыре брата, сопротивляться смысла не имело. Да и это было бы верхом кретинизма - пытаться поднять оружие против братьев по вере, тем более у них в ордене! Пришлось выйти с сопровождающими. Нас отконвоировали обратно до келий, охрану непосредственно у дверей ставить не стали, лишь заперли гостевое крыло.
- И что теперь будем делать? – спросила у меня Гертруда, едва мы оказались одни.
- Честно? Понятие не имею, – я устало опустилась на аккуратно заправленный топчан. Сумбурная аудиенция меня сильно вымотала. – Наверное, обратно поедем, и уже втроем будем решать.
- А как же Агнесс? Ей же здесь остаться надо!
- Почем я знаю! – не выдержала я, невольно начиная повышать голос. С подобным раскладом до конца поездки никаких нервов не хватит.
- Может ее обратно к Серафиме отправить? – видя, что меня сейчас лучше не злить, примирительно предложила сестра.
- Каким образом? Она у меня в подорожную вписана. Мы или едем все вместе или вообще не едем!
- Успокойся, – сказала мне Герта. – А то еще немного ты и на меня кидаться начнешь. Сейчас отдохнем, а завтра заедем за Юзой и что-нибудь придумаем.

Глава 6.

Около четырех сотен лет назад, в год 7324 от сотворения мира и 120-й от создания Церковного Союза Папа Декстер II повелел заложить город. Как записано в Скрижалях, которые хранятся в Главном Соборе: «Дабы могли собираться пастыри Веры и говорить о чаяниях душ людских».
Тысячи мастеров более шестидесяти лет трудились над его возведением. Небывалый по величине, с широкими улицами, мощенными красным гранитом, где с легкостью могли разъехаться, не зацепив друг друга повозки, с домами не ниже двух этажей и фигурно постриженными деревьями возле них, он потрясал воображение людей. А протяженная белоснежная набережная, триумфальные арки на въездах, стелы и храмы, часовни и молельни, миниатюрные алтари, и по сей день продолжают строиться наряду с обычными домами.
На площади Всех Соборов расположились храмы десяти боевых орденов и одиннадцати духовных47, и при этом каждый из них был непохож на другой. Все стремились перещеголять соседей пышностью отделки фасада и сложностью резьбы. Их шпили взмывали вверх на добрые три сотни футов, где каждый фрагмент, несмотря на высоту, столь же тщательно прорабатывался и украшался. Многоцветные витражные порталы, стрельчатые арки, бестиарий на карнизах…
Святой Город, как называли его все служители Церкви, действительно поражал своим великолепием и царственностью, а также грандиозными размерами. Он раскинулся на берегу Аплийского залива, в одном из живописнейших мест, где берег полого опускался к морю. Защищенный с запада от холодных осенних ветров невысокими в зеленоватой дымке лесов горами, он дольше иных городов нежился в тепле уходящего лета.
Люди, привыкшие жить в тесноте обычных городов, где во главу угла поставлена безопасность, а не красота, однажды побывав здесь, навсегда оставались покоренными его величественностью.
Большинство спешивших по своим делам горожан, были облачены в рясы и сутаны священнослужителей, потому как Святой Город – центр религиозной жизни Союза. Здесь на одного обычного жителя приходилось по три, а то и четыре духовных лица. Каждое утро начиналось с плывущего над домами многоголосого колокольного звона созывающего на молитву, и горожане, от мала до велика, шли либо в храмы, либо в ближайшие часовни, чтоб прочесть ее, начав день праведно.
Повозок на дорогах практически не было, потому что транспортом разрешалось пользоваться только верховному духовенству. Крестьяне и торговцы, доставлявшие продовольствие на телегах и тачках проезжали по малым узким проулкам, прячущимся за домами параллельно основным улицам. Там у черных входов или хозяйственных дверей продуктовых лавок они разгружались, а затем незаметно спешили обратно. Рынка, который обычно найдешь в любом городе, тут не было. Лавочники, закупающие товар оптом, раз в неделю собирались на торговой площади ближе к окраине города, и без ругани и громких споров договаривались с поставщиками. Выражения их, пусть и тихие, отличались цветистой заковыристостью.
- О, если ты, неблагочестивый Карипок, еще раз привезешь мне увядшую зелень, то ниспошлет тебе Пресвятой Риарио дожди на три недели и гусениц на огороды! – с достоинством тихо выговаривал один.
- Да простит меня Святая Витеге! Если бы твой плешивый помощник меньше копался, протирая свои неосвященные утренней молитвой глаза, и вовремя поставил ее в воду, то моя чудеснейшая петрушка не поникла бы как кающийся Ивон! – столь же неспешно раздавалось ему в ответ.
Знание всех святых и грешников было обязательным залогом успешного ведения дел в городе.

Марк, впервые приехавший в город Святого Престола, вертел головой по сторонам и старался узреть как можно больше. Домов и зданий такой красоты он прежде не видел, от величия многочисленных соборов захватывало дух. Даже брат Боклерк, постоянно сопровождающий епископа в поездках, каждый раз возвращаясь сюда, не оставался равнодушным.
Погода была теплая и мальчик, сидя радом с возницей смотрел как они неспешно, все ближе и ближе подъезжают к высокой арке, на барельефе которой многочисленные всадники на длинногривых лошадях салютуют своему полководцу. Каменные фигуры словно бы застыли на мгновение, и чудилось, что с их губ вот-вот сорвется победный клич.
- Пос-тав-ле-но сие в честь Глав-но-го Бей-ли-фа Эппо, при-сое-ди-нив-шего в год 288 Пре-а-тию… - вслух прочел он надпись, выполненную футовыми буквами под копытами лошади, на которой восседал запечатленный в камне главнокомандующий. – Ух ты! Здорово!
Повозка втянулась в проезд, и Марк закинул голову, рассматривая густо орнаментированный сводчатый потолок.
- Красотища! – ща-ща-ща… покатилось отраженное от стен эхо, перекрывая уличный шум.
Секретарь высунул свою кислую физиономию в окошко и недовольно глянул на виновника безобразия. Парнишка стушевался и слегка присмирел. Но вы попробуйте утихомирить двенадцатилетнего ребенка, увидевшего единым махом столько нового и необычного. Это невозможно!
Карруса проехала триумфальную арку, и Марк с прежним интересом и энергией принялся рассматривать все вокруг, то привставал на сидении, то восклицал удивленно, благо теперь его возгласов не было слышно из-за гула спешивших по своим делам людей.
Двадцать дней проведенных в дороге непоседливому мальчишке дались тяжело, пока шли дожди, приходилось сидеть внутри тряской повозки, которая подпрыгивала на каждой кочке или выбоине. Епископ, привычный к подобному способу передвижения, дремал или читал книгу, не обращая внимания на неудобства. Брат Боклерк с постным лицом сидел напротив его преосвященства и глядел на медленно проплывающие за окном пейзажи. Изредка Констанс задавал ему вопросы, а тот отвечал на них ровным, не выражающим ни толики эмоций голосом. Робкие расспросы мальчика или редкие попытки затеять разговор, заканчивались ничем. Ни епископ, ни его секретарь не удостаивали мальчика своим вниманием. И если выдавался погожий день, ему приносило гораздо большее удовольствие сидеть рядом с возницей, задавать кучу «отчего» и «почему», весело болтая на разные темы, чем безучастно созерцать потолок каррусы.

Его преосвященство епископ Констанс возвращался после полутора месяцев отсутствия в Святом Городе. Въехав в северные ворота, повозка пересекла центр города – площадь Всех Соборов и повернула на запад к замку Ордена Святого Варфоломея Карающего. Ворота аубергов всех орденов были обращены внутрь города, в сторону Главного Собора. Святому Городу не нужны были крепостные стены, его защитой служили орденские цитадели, замкнутые вокруг него в кольцо, оставляя лишь небольшой промежуток для набережной и четырех врат сориентированных по сторонам света. Двадцать три ауберга – двадцать три неприступных крепости на пути сумасшедшего; если ли таковой отыщется и рискнет захватить город и Паласт Святого Престола, расположенный внутри города.
Проезжая по улицам епископ Констанс решал, какие действия перво-наперво необходимо предпринять, дабы с максимальной выгодой для себя использовать сведения, сообщенные в письме, неважно правдивые они или ложные. Если допустить: что данные о надвигающейся войне верны, то исполнение интриги, которую он планировал и выстраивал в течение нескольких лет, придется отложить.
Демонстрируя герб ордена, изображенный на бортовых щитах, тем самым заявляя всем любопытным, кто именно прибыл в Святой Город, карруса неспешно подкатила к воротам ауберга Ордена Святого Варфоломея. Перед ними в карауле, в парадных доспехах с алебардами в руках, застыла тройка боевых братьев. Их обязанностью была не столько охрана, сколько демонстрация богатства и силы ордена. Солнечные лучи, слепя глаза, играли на начищенных до зеркального блеска нагрудниках кирас, избегая красного простеганного жупона48, перескакивали на наголенники, отражались от сабатонов49 и вновь взмывали вверх к шапелям50. Служить в рядах стражи ауберга считалось почетным, и при желании можно было сделать неплохую карьеру. Правда, после такой «синекуры»51 многие седели раньше положенного срока, становясь невольными свидетелями интриг высшего духовенства, да на старости лет просили о переводе куда подальше, а не в приют для отставников при ауберге.
Повозка, миновав внешний двор, въехала во внутренний, и едва успела остановиться, как к ней подбежали двое братьев-прислужников и опустили борт. Епископ, кряхтя и опираясь на протянутые руки братьев, спустился на мощеный плитами двор. Утвердившись на ногах, он с трудом выпрямил согнутую спину и расправил плечи. Растрясло в дороге - все-таки не молодой юноша.
Брат Болерк выбрался следом, держа в руках книги и походный сундучок, а помощники, что помогали епископу выбраться из каррусы, принялись за разгрузку вещей.
Его преосвященство Констанс хозяйским взором окинул двор - как ни крути, второй человек в ордене после командора - и неторопливо направился в свои апартаменты, расположенные в правом крыле. Марк не зная, что делать, потянулся, было за ним следом. Но секретарь, подозвав одного из братьев вышедших поглазеть на прибытие, поручил ему заботу о мальчике, а потом устремился за Констансом.
Двор крепости был чрезвычайно просторен.

Глава 7.

Последующие четыре дня епископа прошли в обыденных хлопотах. Так было всегда: после приезда его высокопреосвященства в ауберг церковники, принадлежащие епархии Констанса около недели занимались только бумажными делами. Он, как глава, самолично разбирался в распределении денежных средств на нужды монастырей, читал отчеты суффраганов о состоянии дел в их провинциях. К тому же необходимо было обратить внимание на различные доклады, доносы, рапорты и прочую бумажную волокиту, за которой нужен пригляд рачительного хозяина. А ведь никто не отменял заботы и о личных ленных владениях, в которых тоже нужен постоянный надзор за управляющими. С некоторыми бумагами Констанс предпочитал разбираться сам, не перекладывая эту обязанность на подчиненных.
Львиную долю документов брал на себя старший брат Джарвис, заведующий всеми делами епархии в ауберге в отсутствие епископа, затем они попадали на стол к Боклерку, который приводил документацию в удобоваримый вид, а после чего отчеты попадали пред светлые очи его преосвященства.
Наконец, дней через пять в вале бумаг и пергаментов забрезжил просвет, и епископ вновь готов был позволить себе заняться внутрицерковными проблемами и политикой, а проще говоря – продолжить интриговать, стремясь упрочить свои позиции и пошатнуть чужие.

В среду у его преосвященства была запланирована встреча с нужным человеком из окружения самого Папы Геласия IX. В преддверии войны с Нурбаном Констансу необходимо было в спешном порядке предпринять какие-то шаги, чтобы наверняка остаться в Святом городе, а не отправиться на места сражений вместе с командором. То, что война будет, он уже не сомневался, хотя в доставленном письме, сие описывалось весьма размыто. Оказалось, что сгустив краски, епископ лишь более четко обрисовал картину, нежели отражалось в послании. Такой вывод он сделал из продолжительного разговора, состоявшегося в лавке портного с предстоятелем Ордена Тишайших. Почему разведка до сих пор не свела все имеющиеся факты воедино и не подняла на дыбы бейлифат, оставалось только гадать. Впрочем, нынешнее промедление Констансу было на руку. При планомерном развитии событий, когда подготовка к войне протекала бы явно, без лишней суеты и спешки, маршал Сикст ни за что не позволил бы епископу остаться в ауберге, тем более он уже угрожал Констансу, что не отпустит далеко от себя. А для его преосвященства совместная поездка с командором означала крушение всех планов.
Епископ медленно, но верно карабкался вверх, шаг за шагом стремясь к своей цели. Занимая позицию, он уже не отступал, а прочно закреплялся на ней. Последним препятствием на пути стал командор Сикст - двоюродный брат короля Канкула – и подвинуть его с занимаемого места оказалось очень сложно, однако его преосвященству упорства и терпения тоже было не занимать. Вот уже несколько лет длилось противостояние, и он все ближе был к заветной мечте – посту главы ордена… А теперь вся тщательно выверенная интрига разрушилась. И чтобы хоть как-то спасти себя, Констансу, во что бы то ни стало, требовалось остаться в ауберге на время боевых действий, чтобы, постоянно удерживая руку на пульсе, суметь выкрутиться из сложившейся ситуации.
Впрочем, последний разговор с клириком из Святого Георга натолкнул его на весьма интересные мысли, заставив задуматься о выборе другой, более высокой цели, нежели пост командора ордена. Констанс решил избрать себе другую цель – попробовать стать правой руки Его Святейшества, «обладателем голоса» в Единой Церкви.
И первым шагом на этом пути стало присутствие на открытом завтраке Его Святейшества Папы Геласия IX. За это епископу Констансу пришлось выложить крупную сумму в 30 золотых. Единственным оправданием такой расточительности служило то, что место, доставшееся его высокопреосвященству, было внизу на стуле, а не на балконе, как у многих.
Открытые завтраки, обеды или ужины были самым привычным делом у пресвитерия в Святом Городе. В просторном зале с узкими внутренними балконами по двум сторонам устанавливался большой стол, за которым трапезничали глава мероприятия и его гости. За этим процессом могли наблюдать приглашенные зрители. Попасть на такое застолье считалось очень почетным. Конечно же, верхом важности было бы оказаться