Магиня для эмиссара. Надежда Кузьмина

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ЧАСТЬ первая. Салерано. День корабля
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ЧАСТЬ вторая. Паэнья. Странные сны
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ЧАСТЬ третья. Сафрина. Пропавшие розы
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ЧАСТЬ четвёртая. Лореция. Топор Кровавого Ингварра
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11

АННОТАЦИЯ

В сказках всё заканчивается свадьбой. В жизни же то, что начиналось свадьбой, часто заканчивается разводом.

   Что делать юной магине Алессите, решившей уйти от мужа и очутившейся на улице без гроша и крова? Да ещё беременной и не способной пользоваться магией? Единственный выход – искать работу… Уж такую, на какую возьмут, и не привередничать.

   Только, если круто меняешь судьбу, вряд ли первый поворот окажется последним.

   Скучная и безопасная должность домоправительницы в доме архивариуса оборачивается совершенно неожиданной стороной, да и сам чопорный зануда хозяин, похоже, совсем не тот, за кого себя выдает.

   А разве возможно равнодушно пройти мимо тайны, оказавшись рядом?

ЧАСТЬ первая. Салерано. День корабля.

ГЛАВА 1

В одном вопросе мужчины и женщины, безусловно,

   согласны между собой: и те и другие

   не доверяют женщинам

   Г. Л. Менкен

   Пять минут назад я, беременная на шестом месяце, ушла от мужа.

   Скажем прямо — ещё двадцать минут назад я ничего такого экстремального не планировала. Шла себе с рынка вверх по нашей улочке, переваливаясь как утка, несла корзину со свежей зеленью и яйцами, и — в другой руке, в отдельном пакете — зело вонючую рыбу миренью, которую в жареном виде обожал Андреас. Решила — порадую мужа. Духовитость миреньи искупалась нежностью ее белого, с розоватыми прожилками мяса. Правда, чистить этот «деликатес» было удовольствием сильно ниже среднего — мелкие чешуйки щетинились колючими иглами, вымазанными в едкой зеленоватой слизи.

   Служанки у нас не было: при ежемесячных выплатах за дом мы — два начинающих мага, один из которых в данный момент не способен колдовать — позволить себе прислугу не могли. Так что готовить миренью предстояло мне самой. Как и резать лук, управляться с печью, чугунной сковородой и всё такое прочее…

   До замужества я и не представляла, сколько приходится возиться на кухне состоящей в браке женщине. Ведь юные девицы, как известно, питаются бутербродами, яблоками и конфетами, запивая их шоколадом. Как те самые птички, с которыми девушек часто сравнивают — поклевали и полетели… Самое замечательное в таком образе жизни то, что после вообще не остается грязной посуды — одна чашка — и всё!

   Посмотрев на начавшее хмуриться небо — гроза, что ли, собирается? — поднялась по трём серым каменным ступеням к дверям, поставила на крыльцо корзину. Вытащила пристёгнутый на длинную цепочку бронзовый ключ. Дом был старинным, двери — тёмного дерева, высокие, двойные, а замок — с норовом. Нужно было привалиться плечом или хотя бы прижать створку коленом, тогда ключ легко проворачивался.

   Прихожая была под стать дверям — гулкая, с высоченным потолком. Разогнать сумрак в ней не могли даже два светильника, которые я зажигала по вечерам. А сейчас — когда свет скупо падал через круглое застекленное окошко над входными дверями, — и вовсе приходилось передвигаться на ощупь. Зайдя на кухню, положила на стол пакет с рыбой. Поставила корзину на табурет рядом. Ополоснула руки в тазу с прохладной водой — хорошо-то как! Сейчас загляну наверх, переоденусь в домашнее, полчасика отдохну и возьмусь за готовку.

   Медленно поднялась по лестнице на второй этаж, где находились три спальни и кабинет мужа. Обычно днём, если Андреас не ходил по клиентам, он работал там. Мы вложили оставшиеся от первого вклада за дом деньги в обустройство кабинета. Муж разумно полагал, что если хочешь, чтобы тебе хорошо платили — произведи хорошее впечатление. Так у нас появился огромный — три на пять локтей — письменный стол с красовавшимися на нём вычурными бронзовыми лампой и пресс-папье, дорогой бордовый ковёр на полу, бархатные портьеры ему в тон, кожаные кресла и тёмные шкафы, заставленные книгами с тиснёными сафьяновыми корешками и всякой околомагической ерундой вроде хрустальных шаров, кварцевых друз, реторт с цветными жидкостями и неопознанных костей. На непосвященных обстановка действительно производила впечатление. А вот мой бывший научный руководитель, который, будучи в Салерано проездом, заглянул в гости, сморщил нос от смеха. Андреас тогда обиделся.

   В кабинете мужа не оказалось. Жаль — я соскучилась…

   Пройдя к нашей спальне, повернула ручку двери, открыла, шагнула — и застыла с занесенной над порогом ногой, не веря глазам.

   В кровати лежали двое. Точнее, не просто лежали. Голый Андреас, с запрокинутой головой и рассыпавшимися по плечам светлыми волосами раз за разом прижимал к постели мою бывшую согруппницу по магической семинарии Орсетту. Черные волосы Орсетты разметались по подушкам, белая рука порхала по спине мужа, поглаживая поясницу…

   Наверное, я ахнула. Потому что они замерли. А потом повернули головы ко мне. Первой открыла рот Орсетта:

   — А, вот и корова пришла!

   Что-о? Ну да, лодыжки у меня стали последнее время отекать. И сама я набрала пару лишних стоунов1. Но ведь такое естественно во время беременности, разве нет?

   Оскорбление было настолько неожиданным и незаслуженным, что я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. С отчаяньем уставилась на мужа. Пусть прогонит её! Пусть скажет, что это — ошибка, что любит меня… попросит прощения, наконец!

   Но он не делал ничего. Даже не слез с неё, оставаясь на ней и — в ней. Просто молча смотрел на меня… и всё.

   А я смотрела на них. Пока не запомнила все — каждую деталь: скинутое на пол одеяло, её розовый чулок, сброшенной змеиной шкуркой повисший на спинке кровати, капельки пота и слипшиеся завитки волос на лбу мужа… А потом отступила в коридор, потянув за ручку дверь. И прислонилась к стене, пытаясь прийти в себя, отдышаться и осознать случившееся. А ещё — хоть не хотела — невольно прислушивалась.

   Из-за двери раздался смех моей — теперь уже бывшей — подруги…

   Вот что я теперь должна делать? Приволочь с кухни сковороду и закатить скандал с воплями, слезами и рукоприкладством? Не могу… противно это. А ещё — поняла внезапно, как озарило, — не могу и не хочу больше оставаться в этом доме.

   Отлепившись от стены, побрела в комнату, куда перебралась с тех пор, как четыре месяца назад по утрам стал терзать утренний токсикоз. Чтобы не будить Андреаса, часто засиживавшегося с книгой за полночь, ага. Войдя, хотела присесть на кровать — надо же подумать, что делать дальше? И поняла — сяду и застряну. Начну рыдать, жалеть себя… туфли захочется сбросить. А потом опухшие ноги назад не втиснешь. Да и истерика исправить случившееся не поможет. А злость — отличный стимул для великих свершений! Повернулась к кровати спиной, оглядывая комнату: что я должна взять? Хм-м. Не что должна, а что могу уволочь. Да и делать всё надо быстро, пока пара голубков ещё в спальне.

   Как бы в подтверждение моих мыслей, за окном предупреждающе громыхнуло. Вот напасть, только ливня и скользких мостовых мне не хватало!

   Первая реакция — спонтанная — самая честная. Андреас не оттолкнул Орсетту, не защитил меня. Хотя ясно, он-то к бабским склокам да к тому, что из-за него чуть не дерутся — привык. До нашей свадьбы за ним хвост девиц таскался. Такой кавалер — высокий, видный, гордый, с чуть горбоносым породистым профилем, с пронзительным прищуром синих глаз. Вёл себя как герцог крови — смотрел на всё чуть свысока… и, казалось, будто он имеет на это право. И неважно, что как маг он был не особо силён. Зато поставь рядом Андреаса и моего наставника и всякий скажет: «Вот этот — да, настоящий маг. А тот дядька — скорее небогатый дворянин или учитель лицея».

   Я рядом с красавцем-мужем смотрелась бледно. И вначале не могла поверить, что он — солнце нашей семинарии — благосклонно решил обратить внимание на самую обыкновенную заурядную девицу, синий чулок четвёртого года обучения — Алесситу лен Ориенси. Но Андреас был настойчив, ласков, мил… и всего через три месяца я — сама не поняла как — оказалась Алесситой лен Тинтари, женой божества. До звёздочек в глазах влюбленной в свежеиспечённого мужа.

   Спустя полгода мы получили дипломы практикующих магов и — Андреас решил, что в глуши нам делать нечего, а в столице нас пока никто не ждёт — отправились в Салерано — стоящий на берегу синей бухты второй по величине город Таристы. Здорово помогло небольшое наследство, доставшееся мне от матери, — мы сразу смогли внести первую треть стоимости дома, из которого теперь я собиралась уйти.

   Сейчас, думая о своей беспросветной глупости и наивности, мне хотелось постучаться головой о стену. Но что толку-то?

   Я так его любила, так гордилась, что он выбрал именно меня, так старалась быть хорошей женой, что не замечала очевидного, старалась не спорить ни по какому поводу, соглашалась со всем, что предлагал Андреас. Наставник советовал мне остаться в семинарии — учиться у него дальше, но Андреасу делать в небольшой Виэнии было нечего, — и мы уехали. Когда понадобилось платить за дом, я пошла в местное отделение банка, сняла наследство мамы, к которому не прикасалась всю учёбу, и в бархатном синем кошельке — из рук в руки — отдала мужу. Ведь тот обмолвился, что если платить стану я, для него это будет унизительно, его поднимут на смех, скажут, что он семью содержать не может, сидит на шее у жены. Так что под купчей оказалась его — и только его — подпись. А остатки денег ушли на бордовые шторы в кабинете.

   Потом меня убедили, что ходить по потенциальным клиентам вдвоём — глупость. Ибо, во-первых, мужчинам платят больше. Во-вторых, нужен достойный, дорогой, солидный гардероб — тогда можно запрашивать за услуги дороже. А одеть женщину — при ширине-то наших юбок — затратнее, чем двух мужчин. В-третьих, в купленном доме с обустройством и ремонтом дел полно — а кто этим станет заниматься, если он на работе? И, наконец, какой мне смысл перебегать дорогу собственному мужу, создавая репутацию сильной магини, если, забеременев, я не смогу колдовать? Карьеру должен делать именно он, Андреас, мужчина, хозяин, кормилец. Так же будет лучше для семьи, правда?

   Я соглашалась со всем…

   И вот, досоглашалась. Денег нет, работы нет, знакомых почти нет, никаких прав ни на что нет. Все, что есть, — внезапно наступившее прозрение, что любовь не только слепа, но и зла. Или это она зла к слепым?

   Очень смешно, ага.

   Вытянув из-под кровати потёртый ковровый саквояж, распахнула шкаф. И хмыкнула. Ещё одно прозрение: год с лишним замужем — и ни одного нового платья! Все со времён семинарии. Ну как же можно быть такой дурой!

   Всё это старьё тащить с собой смысла нет. Возьму что получше и что влезет, свою шкатулку с мамиными бусами и серьгами, письма, пару тетрадей с конспектами. Свои книги, увы, мне уже не уволочь — слишком тяжелые. И, что совсем плохо — денег тоже почти нет. Андреас сам вел семейную бухгалтерию. Платил из заработанного за дом, выдавал мне на хозяйство — ровно на неделю, причем за каждый солен я должна была дать отчет, записав траты в толстую тетрадь, — а остаток клал на свое имя в банк, говоря, что копим на приданое малышу.

   Так, что ещё, кроме платьев, мне надо? Обувь. Гм, та же песня — ни одной новой пары. Какой смысл покупать — я же никуда не хожу? Точнее, хожу только на рынок. А кто там на облупившиеся мысы да ободранные каблуки смотреть будет? А и увидят — так хорошо — лишнего заламывать не станут.

   Взвесила саквояж на руке. Тяжеловато… А ещё же зонтик нужно прихватить. И плащ.

   Вышла в коридор. Из спальни не доносилось ни звука. Умаялись и уснули, что ли? Хотя какая разница? В дверях кабинета меня озарило: зайдя, быстро пробежалась вдоль полок, собирая мелкое и ценное. Напоследок примерилась к пресс-папье в виде вычурного сфинкса с грудями-куполами. Тяжелое, зараза! Ничего, до ломбарда дотащу!

   Я уже добралась до прихожей, когда в голове возникла ещё одна мысль. Жутко дурная и хулиганская. Раньше я не стала бы делать такого ни за что. Но двадцать минут назад для меня отменили все правила, по которым я жила раньше, потому что мир рухнул.

   Поставила у входной двери саквояж и порысила на кухню. Схватила пакет с сырой миреньей, вывалила тушки в полупустой таз с водой. Достала деревянную скалку с тупым концом. И начала толочь рыбу — как была — в чешуе, с головами, непотрошёную. Через три минуты у меня был полный на две трети таз бурды. Серая жижа с черными ошмётками и плавающими по поверхности блёстками чешуи воняла куда духовитее, чем просто рыба. Отлично! Прихватила веник из угла и, осторожно подняв таз, отправилась вершить прощальную месть.

   Начала с гардероба мужа, где тот хранил свои расшитые бронзовой нитью — на золотую канитель у нас пока денег не было — парадные камзолы. Любимый — вишневого атласа — я полила сверху. Остальные щедро окропила веником, следя, чтобы не попасть себе на юбку. Настроение улучшалось с каждой минутой. Представила лицо Андреаса, зажимающего пальцами нос, и чуть не расхохоталась. Да-а, а с бытовой магией он не очень в ладу. И заклинание непростое, и сил на то, чтобы вывести такой аромат, нужно немало… Ничего, пусть Орсетту попросит. Та тоже не потянет, но вместе, может, и справятся.

   Закончив с туалетами экс-супруга, навестила кабинет. Задерживаться не стала — а то вдруг выйдут из спальни не вовремя? Плеснула на парадный ковер, на стол — надеюсь, затянутая кожей середина столешницы испорчена непоправимо — и отправилась вниз — кропить гостиную и столовую. Остатки гнусной жижи аккуратно — тонкой струйкой — распределила по трем парам сияющих новой кожей мужниных сапог.

   Вот теперь я поняла, зачем кошки писают по углам!

   За дверью снова громыхнул гром. Я, завязав под подбородком капор и застегнув плащ, подхватила свой саквояж и шагнула за порог.

ГЛАВА 2

Если что-либо не работает —

   стукните это хорошенько,

   если оно сломалось — ничего,

   всё равно нужно было выбрасывать.

   Вдохнула полной грудью пахнущий озоном воздух. Подняла глаза — ага, на западе, над гаванью, зависла серо-синяя туча с косой дымкой ливня под ней. А тут, на холме, кажется, обойдётся — небо серое, но дождя пока нет. К запаху грозы примешивался резкий дух молодой тополиной листвы и что-то цветочное. Хорошо, что сейчас весна…

   Хотела бросить ключ за спину, в прихожую, и захлопнуть дверь. Но, одёрнув себя, сунула его в карман — хватит уже порывов. Если выйдет, заберу потом книги — самой новые мне в ближайшие месяцы точно не купить.

   Хихикнула. Но в следующие пару недель возвращаться сюда точно не стоит. Уже сейчас разит так, что скулы сводит и глаза слезятся. А то ли ещё будет, если не склонный к домоводству Андреас вместо тотальной чистки решит просто дать выветриться запаху, и заныканные по карманам и в складках штор ошмётки протухнут! Ведь сейчас же тепло, и уже начали летать мухи!

   Оценив масштаб учинённого безобразия, прибавила шагу. Вот теперь я точно домой не вернусь. Иначе мне же всё содеянное и исправлять придётся. Да ещё и извиняться…

   Только куда это я так бодро шагаю?

   Ответ пришел — как упал с небес — в обитель сестер Храма. И нужны мне были там две вещи. Первая — зайти в расположенный рядом с обителью Храм, чтобы, положив руку на ларец святой Яниры, при свидетелях поклясться, что своими глазами видела измену мужа, и подать заявление о расторжении брака. А второе — сестры давали на три дня приют всякому, кто в том нуждался. Простая келья, хлеб с водой два раза в день — но сейчас мне большего и не надо. Только дойти бы… живот начало неприятно тянуть, а поясницу заломило.

   А перед этим нужно ещё заглянуть в ломбард — избавиться от тянувшего почти на стоун грудастого сфинкса.

   — Вы уверены, что эти предметы — не краденые? — мужчина поправил пальцем пенсне на длинном носу, уставившись на меня поверх него в упор.

   Я постаралась ответить бестрепетным взглядом. Будет жмотничать — ничего, кроме сфинкса, на грудь которого он таращился через лупу уже целых пять минут, — не получит. Остальные вещи легче — отнесу куда-нибудь ещё.

   — Абсолютно. Сама покупала эту старинную бронзу за восемьдесят соленов у Мартинеса. И так дёшево было только потому, что вместе с ней шла настольная лампа.

   — А лампа где?

   — На столе стоит. А где ей ещё быть? Часто вы встречаете ньер, которые с лампами в руках по улицам ходят? — не сдержалась я.

   Оценщик скривился, не оценив шутки.

   — Так вот. Продать это можно за сотню — сами видите клеймо. Меньше чем за шестьдесят — не отдам. Или не поленюсь отнести к Мартинесу. Думаю, тот не откажется взять пресс-папье назад.

   Ух ты! Оказывается, один полезный навык за время замужества я все же получила! — после хождений по три раза в неделю на рынок торговалась я, как дышала, с невозмутимым лицом карточного шулера.

   Пальцы торговца чуть сжались. Ага, хороший признак — отдавать не хочет.

   — Даю сорок!

   — Шестьдесят.

   — Сорок пять.

   — Давайте сюда. Хочу успеть к Мартинесу до дождя.

   — Пятьдесят!

   — Пятьдесят пять и забирайте!

   — Ну, ньера, вы…

   — Как и вы, любезный ньер, — улыбнулась я.

   Неплохо, на десять монет больше, чем я рассчитывала. Вот только если предложить этой пиявке в пенсне остальное — он отыграется… Придется зайти куда-нибудь ещё.

   Не успела выйти на улицу, на нос упала большая капля. Похоже, ливня не избежать.

   Я оплакивать рухнувший брак не собиралась — пусть небо сделает это вместо меня.

   Вообще, если бы не беременность, я бы и не беспокоилась — маг себя и защитит, и прокормит. Но из-за положения ситуация осложнилась — ведь мне нельзя было колдовать. Никто не знал, почему так происходит, но магические способности у детей магов появлялись лишь тогда, когда мать, вынашивая плод, сама не колдовала вовсе. Учёные мужи почесали затылки и создали теорию, что нерастраченное волшебство накапливается в женском организме, при переполнении оного перетекая в плод и пропитывая его. Звучало сущим бредом, но работало. Чем строже воздерживалась будущая мать от траты магии, тем сильнее оказывалась магическая жилка в ребёнке.

   Андреас трижды пытался уговорить меня преступить запрет, выручая его с заказами. Два раза я согласилась — зачаровать брошь от потери — сущая безделица. Сложность тут только в длине самого заклинания и настройке его на владелицу. Сделать нетускнеющим серебро тоже нетрудно. Но когда муж принес домой золотой кубок, который некий купец решил преподнести градоправителю, — я в первый раз за все время супружества заартачилась. Чашу нужно было заколдовать так, чтобы всякий налитый туда яд становился безвредным. А это — скажу вам — не пальцами щелкнуть. На такое нужно выложиться до предела, и потом два дня магичить не сможешь. Я отказалась, сказав, что боюсь за ребёнка. Андреас обвинил меня в том, что я не думаю о семье, а он из-за меня потеряет важного клиента, который мог бы открыть нам двери во многие знатные дома. Скандал продолжался три дня. По вечерам я подолгу рыдала в подушку. Было это два месяца назад.

   Нарушать запрет сейчас я не собиралась. Значит, будем искать пути, как прожить четыре месяца, его не нарушая. Вот кому нужна магиня без магии, зато с животом?

   Полтора часа спустя я стояла в большом зале Храма, положив руку на чёрный каменный ларец святой Яниры. Сей артефакт нейтрализовывал любую защитную магию и не терпел лжи: соври — и ладонь тут же покроется волдырями от ожога.

   — Итак, дщерь, ты утверждаешь, что своими глазами видела измену мужа. Расскажи, как и когда это произошло, и не могла ли ты ошибиться?

   Глаза пожилого храмовника смотрели сурово. Я уже поняла, что тот считал недопустимым и безнравственным, что женщина, которая по определению должна подчиняться и повиноваться, жалуется на супруга и повелителя. Вот только выбора у меня не было. А право по закону — было.

   — Сегодня днем, вернувшись с рынка, я застала моего мужа в супружеской постели с другой женщиной. Точнее, на другой женщине. То есть ошибки быть не могло, — произнесла я нарочито спокойным голосом.

   — Я вижу, ты в тягости, а у мужчин есть потребности…

   — Это не всё. Заметив меня, эта другая меня оскорбила. А муж не прервал её и не защитил меня. Он остался с ней. Я требую развода!

   — Может быть, ты была плохой женой? И сама виновата в случившемся? Подумай — как будет расти ребёнок без отца?

   Уже подумала. Справимся. Тем более — Андреасу я пока не говорила, сама узнала на днях — по всем признакам я ждала девочку. Так что имя его дедушки, которым муж собирался наградить наследника, всяко нам без надобности.

   — Я хочу развода. По закону доказанная измена дает мне такое право, — повторила я.

   — Покажи ладонь!

   Предъявила невредимую длань с твердыми бугорками мозолей под пальцами.

   — Заявление принято и засвидетельствовано. Какое имя хочешь носить?

   — Девичье. Алессита лен Ориенси.

   — Заплати тридцать соленов — пошлину за подачу заявления о расторжении брака, ещё двадцать — за выдачу нового паспорта. Документы будут готовы через два часа. Следующий!

   Недовольный храмовник отвернулся, уставившись в окно. По стеклу бежали потоки воды — ливень был в самом разгаре.

   Два часа я просидела на деревянной скамье в коридоре, ломая пальцы. Обручальное кольцо с опухшего безымянного еле стащила, слюнявя и крутя перстень. Фыркнув, сунула его в карман, к ключу.

   Наверное, правы те, кто говорит — что нельзя починить, не стоит и оплакивать… но, выходит, весь наш брак был ложью? Как примириться с тем, что светловолосому красавцу — гордости семинарии — нужна была не я — сероглазая Алессита с каштановыми косами, а наивная покладистая зубрила со складом полезных заклинаний в голове, сильной магией и приличным приданым? А как только я исчерпала полезность, игра в любовь закончилась.

   Мысль о том, как разгневанный голый Андреас скатывается, зажимая нос, вниз по лестнице и въезжает босой пяткой в воняющий рыбьей требухой хлюпающий коврик, заставила зажмуриться. Ох, он, наверное, сейчас и зол!

   Главное, чтоб меня не помчался искать. Хотя это тоже вряд ли. Скорее, будет ждать, пока сама приду с повинной. Ведь деваться мне некуда, да?

   Ещё в голове крутилась мысль о деньгах. Я не рассчитывала, что расторжение брака обойдётся так дорого. Выходит, не прихвати я бронзовую сфинксиху, даже бы развестись не смогла! Но теперь денег осталось на неделю-другую жизни в недорогой гостинице, не больше.

   Получив на руки новое удостоверение личности и свиток — свидетельство о разводе, вышла на улицу и раскрыла зонтик. До обители сестер Храма недалеко — два поворота и одна улица — доберусь и попрошу убежища. Сестры не отказывают никому. А сейчас главное смотреть под ноги, чтобы не поскользнуться на мокрой брусчатке.

   Ещё через час сестра Керенис — спокойная пожилая женщина с добрым лицом — отвела меня в маленькую келью с крошечным окном, куда и кошке не пролезть. Стены некрашеные, шершавые, терракотового глиняного цвета. Пол каменный. Зато там была кровать. Узкая, с соломенным тюфяком — но я так вымоталась, что уснула бы и на камнях.

   Оставив мне масляный светильник, жестяную кружку с водой и толстый ломоть серого хлеба, сестра Керенис молча кивнула и вышла из кельи. Я осталась одна. И хорошо — настроения разговоры разговаривать почему-то не было.

   Задвинула щеколду. Сбросила туфли и ахнула — ноги в мокрых чулках опухли, как никогда прежде. И впрямь корова…

   Пять минут спустя, я, укрывшись своим плащом поверх тощего одеяла, лежала на постели, жевала безвкусный хлеб и сосредоточенно разглядывала трещины на потолке. А потом, доев, повернулась к стенке и уснула.

***

Часто люди обижаются на жизнь, говоря: «Я же делал всё правильно! Как же вышло, что я оказался в такой заднице?»

   Только есть большая разница между «я делал все правильно» и «я делал, как мне говорили старшие, начальники, родственники». Посмотри внимательно на их собственную жизнь — нравится ли она тебе? Согласен ли ты с таким «правильно»? Примерь — подходит ли тебе такое? А ещё поразмысли над тем, где в своей жизни они определяют место для тебя. Чем они руководствуются — твоим благом, некой абстрактной справедливостью или же попросту своими удобствами? И, если тебя что-то не устраивает, иди своей дорогой. Или терпи и не жалуйся.

   Я жила чужим умом — вот и получила по заслугам. Закрывала глаза, слушалась без раздумий. Но ведь отказаться от выбора тоже значит сделать выбор…

   И вот теперь я сидела на каменном бортике в крошечном саду из трех яблонь и, стараясь аккуратно вырисовывать буквы и не загибать строчки вниз, писала письма. Моей старой тётке Леонелле, с которой я поддерживала отношения, подруге по семинарии Виаланте — Вильке, с которой мы — душа в душу и все платья пополам — прожили три с половиной года в одной комнате в семинарии и, наконец, учителю. Содержание посланий было одинаковым. Что адрес сменился, и писать в Салерано, на улицу Трех Жемчужин, больше не следует — писем я не получу. Как определюсь на новом месте — отпишусь сама. Закончила традиционными пожеланиями удачи и призванием милости Рианнеса — покровителя магии.

   Запечатав конверты, поднялась.

   Сейчас отнесу их на почту, по пути куплю чего-нибудь поесть, а потом пойду к ратуше — именно там на стене вывешивали предложения работы для тех, кто в ней нуждался.

    «Нужна покладистая трудолюбивая секретарша — помощница по хозяйству. Требования — грамотность, чистоплотность, порядочность, рекомендательные письма от прежних хозяев. В обязанности входит: содержать в порядке корреспонденцию, дом, одежду, огород, готовить на пять человек, ходить за покупками, шить. Оплата — проживание в доме на всем готовом, платье раз в полгода и один солен в день».

   Это они серьёзно? Секретарь в огороде? Кажется, такое называется не секретарем, а подёнщицей. А ещё прачкой и кухаркой. М-да.

   «Нужна образованная компаньонка с хорошими манерами для девушки семнадцати лет...»

   Эх, пошла бы, но кто в здравом уме возьмет для своей дочери беременную компаньонку?

   «Требуется порядочная няня двум детям — мальчику девяти и девочке четырёх лет. Проживание в доме. Оплата — три солена в неделю. Рекомендации обязательны».

   Интересно, сойдет ли за рекомендацию мой диплом виэнской магической семинарии?

   «Архивариус ищет домоправительницу без вредных привычек. Грамотность обязательна. Оплата по договорённости. Собеседование».

   В принципе, это выглядело симпатичнее предыдущего. Детей я любила, но таскать на руках в своем состоянии четырёхлетнюю девочку вряд ли бы смогла. Как и гоняться за девятилетним мальчиком. А где живет этот архивариус? Недалеко… и объявление выглядит свежим. Может, мне повезло, и место ещё не занято?

   Считать ли беременность вредной привычкой?

   Спорный вопрос.

   Постучав три раза молотком в форме совы в черную дверь, встала, скрестив руки, в тени козырька. Ждать пришлось долго. Достаточно, чтобы рассмотреть во всех подробностях серую каменную стену старинной кладки и стоящий возле крыльца ящик с воспрянувшей после вчерашнего ливня геранью с сухими нижними листьями — похоже, поливали цветы не часто. Угол ближайшего к моему месту окна тоже просил тряпки. М-да… Неужели здесь тоже ищут секретаря с крепкой спиной и навыками поломойки? Я, конечно, могу… но хотелось бы такого счастья избежать.

   — Вам кого? — Засмотревшись на грязное окно, я пропустила момент, когда дверь приоткрылась.

   — Я хотела бы поговорить с ньером архивариусом по поводу собеседования на место домоправительницы.

   На лице смотрящего на меня молодого человека появилась скептическая усмешка. Взгляд скользнул сверху вниз, и, похоже, вид растерянной девицы в помятом платье и стоптанных башмаках брюнета не вдохновил. Губы на длинном белом лице поджались. Сейчас откажет, не глядя, — поняла я.

   — Я грамотна, имею опыт подобной работы.

   Говорить постаралась спокойно, без дрожания или умоляющих ноток в голосе. Серый глаз прищурился.

   — Ладно, заходите, архивариус вас примет.

   Уф!

   Странный какой-то. Слуга — не слуга. Одет небогато — тёмный камзол, чёрные брюки. Вот только уверенные жесты ухоженных рук в картину не вписываются. Неужели это и есть архивариус? Похоже, да.

   Следуя за хозяином, зашла в большую сумрачную комнату справа от прихожей. По его знаку опустилась, держа спину прямой, на стул с деревянной спинкой. Руки сложила на коленях. И чуть наклонила голову, изобразив внимание.

   — Давайте!

   — Что давать? — не поняла я, захлопав глазами на усевшегося на край стола черноволосого.

   — Рекомендации. Если вы работали, они у вас есть.

   — Я вела хозяйство в доме родственников почти в течение года.

   — Понятно, — скептически фыркнул черноволосый. — Ладно. Ваше имя?

   — Алессита лен Ориенси.

   Ага, удивила. Благородная, ищущая место прислуги.

   — Откуда родом?

   — Родилась в Кансаре на севере Таристы… — начала я.

   — Я в курсе, где Кансара. Откуда прибыли в Салерано?

   — Из Виэнии. Жила там пять лет. Тут — почти год, — отрапортовав, сама захлопнула рот.

   — Возраст?

   — Двадцать один.

   — Семейное положение?

   — Не замужем.

   — Курите, пьёте, играете, болтаете, воруете?

   Это он всерьёз? Наверное, округлившиеся глаза стали ответом. Архивариус фыркнул снова.

   — Можете представить поручителей?

   — Ньер Рассел лен Дилэнси. Он проживает в Виэнии.

   — Маг? Кто он вам?

   Он знает моего учителя?

   — Наставник, мы с ним переписываемся. Он может дать мне рекомендацию.

   Брюнет уставился на меня. Пристально, потом глаза подозрительно прищурились.

   — Так вы — тоже маг?

   — Да, я закончила виэнскую магическую семинарию. Вот диплом, — достала свиток из широкого прорезного кармана юбки. Подлинность в удостоверении не нуждалась. Написанные на бежевой с золотой искрой бумаге дипломы магических учебных заведений были зачарованы так, что не мялись, не пачкались и выглядели свежее, чем мое вчерашнее свидетельство о расторжении брака.

   Архивариус взял документ у меня из рук. Просмотрел подписи, список дисциплин, оценки… а потом уставился в упор:

   — Ньера, вы беременны?

   Ясно, сложил два и два. И сейчас выгонит. Кому нужна прислуга, которой самой нужна прислуга?

   — Да. Я жду ребёнка, — и, не дожидаясь вопроса, добавила: — На шестом месяце.

   — Муж?

   — Мы развелись вчера.

   Длинный белый палец задумчиво забарабанил по краю стола. Хотела бы я знать, что он прикидывает…

   — Ладно. Попробуем. Испытательный срок — месяц. Когда сможете приступить к выполнению обязанностей?

   — Я должна забрать вещи из обители сестёр Храма. Вернусь через час.

   Раз желает общаться в деловой до лапидарности манере, постараюсь соответствовать.

   — Жду вас через час. Вы удачно меня застали, обычно днём дома я не бываю.

   Только выйдя на улицу, сообразила, что так обрадовалась тому, что меня берут, что не спросила про оплату. Хотя какая разница? Через четыре месяца, если все будет в порядке, я снова смогу магичить и стану зарабатывать, как положено дипломированному магу.

   По пути к обители сестер Храма дала крюк, чтобы содрать объявление с доски на стене ратуши. Всё, место занято! И — если бывшему придет в голову меня разыскать, чтобы обсудить уместность размещения рыбьих голов по карманам парадного камзола, ни к чему облегчать ему жизнь.

   Через пятьдесят минут я, держа в руках потертый саквояж, снова стучалась в черную дверь.

ГЛАВА 3

Нет ничего более деморализующего,

   чем маленький, но постоянный заработок.

   Э. Уилсон

   — Раиндэлл лен Холт, — сообщил мне новый хозяин, едва впустив в прихожую. — Ваша комната на втором этаже, вторая справа. Основное правило: в кабинет без меня ни ногой! Если что-то нужно — дождитесь, пока я буду там, и спросите. Узнаю, что заходили самовольно, — выгоню сразу. Второе: в доме живёт моя бывшая кормилица — ньера Бетани. Она готовит и распоряжается хозяйством. К сожалению, в последнее время у неё сдали глаза, потому я вас и нанял. Так вот — слушайтесь её. В случае любого конфликта на улице окажетесь вы. Ясно?

   Уж куда яснее.

   Хотя то, что в доме есть ещё одна женщина и то, что кухарить тут мне, похоже, не придётся, было скорее поводом для оптимизма, чем наоборот. Я уже накомандовалась и нахозяйничалась на кухне по самое не хочу, мне хватит. Вопрос только один: если здесь распоряжается эта ньера Бетани, то что делаю я?

   Пока Холт это барабанил, подчёркивая важность сказанного резкими движениями руки, мы двигались куда-то вглубь дома. Повернули — и оказались на большой кухне.

   — Бетани! Ты тут?

   Уж да. Здесь не только старушку, а пару лошадей в упряжке потерять можно. Две печи с конфорками сверху, столы и буфеты вдоль стен, длинный стол посередине, десятки свисающих с крючьев под потолком сковород, кастрюль, поварёшек… Вот куда всё это в частном доме? С таким надо ресторацию открывать!

   — Рени! — на удивление ясный голос раздался откуда-то из недр большого шкафа. — Пирожки будешь? С шелковицей, как ты любишь!

   Вот в чём, в чём, но в любви к пирожкам с шелковицей ньера Холта я бы заподозрила в последнюю очередь. Представить, как он отчитывает какого-нибудь торговца, сдуру обвесившего его на пару сэстоунов2, и тот стоит, вытянувшись по стойке смирно, и испуганно кивает на каждое слово — это запросто. Вообразить, как архивариус со злобной гримасой перерезает кому-то глотку — пожалуйста. Но пирожки?

   — Бетани, я помощницу привёл. Зовут ньера Алессита. Оставляю её тебе — сама объясни, что нужно, — прихватил с блюда пару пирожков, и коротко кивнув, повернулся к двери. — Да, ньера Алессита ждёт ребёнка, так что если приспичит опять сдвинуть большой шкаф, чтобы вытереть пыль, на её помощь не рассчитывай! — и, уже откуда-то из коридора: — Вернусь к ужину!

   Я ещё растерянно хлопала глазами архивариусу вслед, когда совсем рядом раздалось:

   — Ньера Алессита, значит? Ну, давай знакомиться. Я — ньера Бетани. Ну-ка повернись! Какой срок-то?

   Наверное, ей было уже под шестьдесят. Крепкая, даже круглая, среднего роста, с аккуратным пучком на голове, в белом переднике поверх синего платья. На носу очки. Только толку от них было чуть — достаточно было один раз заглянуть в выцветшие голубые глаза, затянутые белёсой пеленой, чтобы понять суть проблемы — помутнение хрусталика, сиречь катаракта.

   И, похоже, эта ньера не злая. Хотя уже через пару минут стало ясно, почему ньер Холт подозрительно спросил, не болтаю ли я, причислив говорливость к вредным привычкам наравне с выпивкой. Я не имела шанса вставить ни слова, зато за первые же три минуты успела узнать, что ньера Бетани одобряет длинные косы, но порицает нравы современных легкомысленных девиц, которые заводят детей, не имея надёжного мужского плеча рядом.

   Наконец, мне предложили пирожок — я не стала отказываться — дали час на обустройство и велели быть тут, на кухне, как справлюсь.

   Уф!

   Выбравшись назад в прихожую, подхватила свой саквояж и потопала искать лестницу на второй этаж. В комнату Синей бороды, именуемую кабинетом, я твёрдо решила не соваться.

   К вечеру я уже более-менее представляла, что меня ждёт.

   Вставать полагалось полвосьмого. Ложиться, соответственно, в десять вечера. Как можно дрыхнуть по десять часов, я не очень понимала, но решила, что найду, чем себя занять. Например, стану вязать приданое дочке. Или читать конспекты.

   Дом был не так велик, как померещилось при первом знакомстве. Зато был почему-то Г-образным, что поначалу приводило к проблемам с ориентированием. Идешь-идешь по прямой, и вдруг бац — перед носом стенка!

   Выделенная мне комната оказалась лучше, чем я рассчитывала. Два окна на закат, в сторону моря, кровать с простынями тонкого полотна чуть не в три раза шире монастырской и — самое замечательное! — собственная ванная комната. Похоже, мне выделили одну из бывших гостевых.

   Пахать на мне, как я опасалась после знакомства со списком вакансий на стене ратуши, никто не собирался. Для начала ньера Бетани выдала кипу толстых тетрадей, куда записывала траты:

   — Сама уж не вижу, что пишу. Проверь-ка!

   Открыв, я поняла, что тоже не вижу, что пишет ньера Бетани. Ибо, похоже, достойная женщина не всегда вспоминала о том, что перо полагается макать в чернильницу. М-да, и что делать будем?

   Изложила проблему. Посовещавшись — я с инициативами не лезла, но осторожно предлагала возможные решения — договорились поступить следующим образом: заводим новую тетрадь, заносим туда имеющуюся наличность, проводим инвентаризацию продуктов и хозяйственных принадлежностей, составляем список потребных закупок.

   Ещё в перечень первоочередных дел занесли то, с чем ньера Бетани не справлялась из-за слабости зрения: мытье окон и всего стеклянного в доме, включая подвески люстр, а также инспекцию хозяйского гардероба.

   Первым же вечером после ужина архивариус щёлкнул пальцами:

   — Ньера Алессита, следуйте за мной, есть разговор.

   Мы пришли в ту же комнату, где беседовали в первый раз.

   — Как зовут вашего мужа?

   — Бывшего мужа. Мы официально разведены, — напряглась я. — Его имя — Андреас лен Тинтари.

   — Ясно. Я верно понимаю, что вы не желаете с ним встречаться?

   — Верно.

   — У него могут быть к вам претензии имущественного толка?

   Интересно, зачем он всё это спрашивает. Хочет знать, кого пустил в дом? Его право.

   — Вряд ли. Он потратил на покупку дома, в котором живёт, наследство моей матери. Я забрала со стола бронзовое пресс-папье и сдала его в ломбард: полученных денег как раз хватило, чтобы оплатить расторжение брака. Поскольку мамины деньги мне не вернуть, считаю это взаимозачётом.

   Брюнет покачал головой. Прищурился:

   — А вы сильнее, чем кажетесь на первый взгляд. Интересно…

   Похоже, архивариус узрел во мне какую-то загадку. Ну что же, взаимно. Я, например, никак не могла понять, сколько моему хозяину лет. От двадцати пяти до тридцати пяти — а сколько именно, фиг знает. А ещё он был слишком резким — как-то не так я представляла себе возящихся с кипами старых бумаг посреди уставленных древними фолиантами стеллажей архивариусов. Правильный архивариус — такой солидный неторопливый седой дядечка в очках и синих сатиновых нарукавниках — чтобы локти на камзоле не протирать. И носить должен башмаки с большими пряжками, а не сапоги до колен. А этот? Совсем не такой.

   — Ваш бывший начал вас искать. Хотите, чтобы нашёл? Можно не сразу — пусть побеспокоится, понервничает — потом больше радость будет.

   Задумалась. Ещё три дня назад я обмирала и таяла от одного взгляда Андреаса. Куда же всё так быстро подевалось? Я так резко разлюбила или просто обиделась? Как отрезало.

   — Нет.

   — Могу пустить слух, что вы уехали из Салерано. Хотите?

   — Да.

   Хлопнул ладонью по столу:

   — Договорились.

   Странный какой-то архивариус.

   Или я разбираюсь в архивариусах как в мужьях?

   Всё же слова о том, что Андреас пытается меня разыскать, встревожили. В первый же поход на рынок с ньерой Бет — так разрешила себя называть домоправительница — я прикупила басмы и перекрасила волосы в чёрный цвет. Среди местных уроженок две трети были брюнетками, так что маскировка казалось удачной. Вечером Холт фыркнул:

   — Каштановый шёл вам больше.

   Пусть скажет спасибо, что кожу грецким орехом темнить не стала — в какой-то момент эта явно больная мысль посетила голову.

   Тёте и Виаланте я пока ничего сообщать о себе не стала. А вот наставнику отписала с нового адреса, сухо перечислив все, что произошло.

   Дела потихоньку шли на лад. Я привела — насколько удалось — в порядок тетради с хозяйственными расходами. Смысла в том, на мой взгляд, не было никакого. Кроме одного — теперь я была осведомлена, сколько платит Холт за десяток кусков лавандового мыла, а сколько — за дрова. Хмыкнула — у меня выходило процентов на двадцать дешевле.

   Потом перетёрла окна. Кроме кабинета на первом этаже. Двери туда я обходила по дуге. Чтобы ни-ни. Один раз свидетелем моего манёвра стал незамеченный Холт, довольно фыркнувший мне в спину. Кстати, ровно через неделю после прибытия хозяин выдал мне на руки десять серебряных соленов. Много! Я и не ждала…

   — Вы не торговались, не трепали мне нервы и не тратили время. Кормилица вами пока довольна.

   И замолчал.

   В припадке благодарности я поинтересовалась, не могу ли быть полезной чем-то ещё?

   Холт не ответил.

   И заговорил сам ровно неделю спустя, отдавая мне в руки пришедшее от учителя письмо:

   — Значит, вы сказали правду, и действительно состоите с Расселом лен Дилэнси в переписке. Что же, это солидная рекомендация. Возможно, вы могли бы мне кое в чём пригодиться.

   Ну, возня с бумажками всяко лучше, чем потрошение сырой колючей и вонючей рыбы. К тому же за это мне платят!

   С того дня Холт стал озадачивать меня работой — давал ежедневно на переписку три-четыре документа. В основном — грузовые декларации каких-то судов. Я послушно округлыми буквами выписывала колонками ящики, кипы, тюки, бочки, вязанки, меры и остальное, в чём измерялись грузы. Занимала эта деятельность два-три часа в день. Закончив, пересчитывала строки в подлиннике и своей копии, чтобы знать, что ничего не пропустила. Только непонятно, зачем эта ерунда архивариусу?

   Иногда встречались незнакомые слова. Любопытствуя, я заглядывала в справочник. Ага, оказывается, бисквит возят в ящиках, потому что это не только пирожные, но и сорт фарфора. А кашемир — такая шерсть… Забавно — расширяю кругозор, а мне же ещё и деньги дают!

   До конца испытательного месяца оставалось немного, когда мне показалось, что я нашла в бумагах несуразицу. Названия судов повторялись, а за некоторыми, имена которых мне особенно нравились — например, «Удачливая чайка» или «Жемчужная русалка», — я даже следила и радовалась, читая об их очередном успешном рейсе. А тут я смотрела на чайкины бумаги, и получалась ерунда — либо это не та чайка, либо она внезапно раздулась до размеров целого альбатроса — ни из одного прежнего похода она столько на себе не припирала. Промолчать или спросить?

   Думала до вечера.

   А вечером Холт прищурился на меня сам, забавно пошевелил кончиком длинного носа и изрёк:

   — Ньера, кончайте ёрзать и изложите вашу проблему.

   Ладно. Вряд ли меня сразу выгонят за любопытство?

   — На «Удачливую чайку» не могло влезть двести бочек масла и столько же тюков кашемира. Обычно она возила грузы, в полтора раза меньшие по объёму.

   Взгляд серых глаз стал острым:

   — Ну-ка, покажите!

   Принесла бумагу и по памяти перечислила содержание прошлых деклараций. И, видя его интерес, сказала, что думала:

   — Если я не ошиблась, то тут что-то незаконное. Не контрабанда — какой смысл платить пошлину с товара, который можно ввезти просто так? Я думаю, сам груз получен нечестным путём, но можно его обелить, если декларировать как легально привезённый откуда-то издалека и уплатить пошлину.

   — Да, с контрабандой у нас строго. А вот пиратство никто не отменял, — кивнул Холт. И в первый раз за все время мне улыбнулся: — Хвалю, ньера. Продолжайте в том же духе. Внимательность будет поощряться.

   Обдумав за ночь порядок действий, утром я засела за составление сводной таблицы для каждого судна, с которым сталкивалась. Объём, грузоподъемность — кажется, это называется тоннажем, среднее время рейса. Последнее я решила вписать, потому что если вдруг окажется, что кто-то шибко резвый сплавал к островам Южной Физанты за пряностями трижды за тот же срок, за который другие еле успевают обернуться один раз — это уже повод считать, что дело нечисто.

   Задумалась — как поступить с датами рейсов? Писать все подряд в порядке поступления документов — значит превратить данные в нечитаемую кашу. Почесала нос, немного поразмышляла. И решила сделать слева колонку по годам — на каждый пять-шесть строк хватит — корабли же плавают, а не летают!

   После завтрака показала разлинованный гроссбух Холту. Тот молча кивнул, кинул: «Ждите!» — и через пять минут приволок мне здоровенную коробку, полную грузовых деклараций.

   М-да, это займет меня надолго…

   Холт, взглянув на мое лицо, скептически фыркнул и вышел из комнаты.

   Позаимствовав у тётушки Бет большую корзину — для обработанных документов — принялась за дело. Часа через три решила, что хватит, нужен перерыв: поясницу ломит нестерпимо, а ног не чувствую — затекли. Отложила тетрадь, заглянула в корзину — посмотрела на скудные плоды трудов праведных, вздохнула. Запрокинув голову, потянулась — чем бы полезным заняться для разминки? Взгляд уткнулся в пыльную люстру с мутными подвесками, тускло отсвечивающую надо мной на высоте семи локтей3…

   Идиотка! Не только ноги, но и мозги отсидела! Вот каким местом надо было думать, чтобы приволочь высокую стремянку, таз с тряпкой и полезть наводить чистоту под потолок? Остатков соображения хватило на то, чтобы убрать бумаги куда подальше — переложить в стоящее в углу кресло. И ведь уже на первой ступени лестницы пошатнулась — голова закружилась. И ребёнок толкнулся, как предупреждал. Но я — нет предела ослиному упрямству и бабской дурости! — только выругалась, что живот и длинный подол мешают видеть, куда ногу ставишь, и полезла наверх. Как же — семь ступенек — это сущая ерунда! Раньше я и не на такую высоту забиралась! Зато как люстра засияет!

   А дальше случилось то, что обычно случается с планами безмозглых кретинок — всё пошло наперекосяк. При первом же прикосновении тряпки к люстре мне на голову посыпалась пыль и комья паутины, да так, что я отчаянно зачихала. Попытка протереть что-то одной рукой немедленно вызвала качание всей конструкции. А вторая у меня — вот незадача! — была занята тазом, который я держала, уперев в бедро.

   И что дальше? Люстра звенит, меня шатает, таз кренится… и тут от двери послышался голос Холта:

   — Что здесь происходит?

   Попытка обернуться стала роковой — я потеряла равновесие. Первым улетел вниз и грохнулся об пол таз. Потом повело стремянку с махающей на ней, как курица на взлёте, верхними конечностями мной. Повело, перекосило, накренило… и мы полетели... Я даже заорать с перепуга не успела — просто онемела от ужаса, от мысли, что упав, потеряю дочку — ведь двадцать шесть недель — это слишком рано! Попыталась сгруппироваться, чтобы приземлиться на бок, как-то прикрыть живот… и тут меня поймали. На руки. Мягко.

   А вот голос мягким не был:

   — Ньера, вы идиотка!

   Он ещё как-то умудрился спружинить коленями и устоять на ногах. Но смотрел злобно, как храмовник на упыря. Ну ещё бы! Руками я до боли вцепилась ему в плечи, а тряпка… ой, моя грязная мокрая тряпка повисла на холтовой вороной макушке. Я зачарованно смотрела, как на свисающем на лоб уголке набухает грязно-серая капля... Сейчас шлёпнется на нос...

   Дёрнулась, упираясь руками ему в грудь, пытаясь освободиться.

   — Дважды идиотка. Не двигайтесь. Сейчас отнесу вас в комнату и пошлю за врачом — пусть вас осмотрят. И лучше ничего не говорите! Ни одного слова! Вообще не открывайте рот! — мотнул головой, сбрасывая тряпку.

   Я испуганно кивнула. Врач — это хорошо. Лишь бы обошлось, лишь бы обошлось… Если что-то совсем не так, помогу себе волшебством. Пусть дочка будет не такая сильная в магии, но живая… Но какая, какая, какая же я дура!!! По щекам бежали слезы испуга, облегчения, злости на свою беспросветную глупость… Что же я натворила?

   Как только Холт вышел из комнаты, положила ладони на живот, настороженно ощупывая. Малышка лягнулась. Живая! И — спасибо Холту! — вроде бы при приземлении обошлось без рывка. Архивариус сумел меня поймать и, согнув ноги, погасить импульс. Но всё равно было жутко. А вдруг отошла плацента? А если от сотрясения начнутся преждевременные роды?

   Я лежала, прижав к животу подушку, и тихонько плакала.

   Врач — пожилой мужчина с черным кожаным саквояжем — пришел очень быстро. Холт за его спиной сощурился на меня и поднес палец к губам — молчи! И заговорил сам:

   — Ньер Ильери, это — племянница моей кормилицы Бетани, Беата. Как видите, она в тягости. Но, желая помочь тётушке, полезла под потолок мыть люстру. Нет, не глядите на меня так — я ничего такого не приказывал и не просил. Чем думала она — не знаю. Но чуть не упала. Посмотрите, что с ней. Я подожду за дверью.

   Докторов я не любила. И не особо им доверяла. А этому ещё и нельзя было задавать вопросов — ведь начни я пытать про плаценту, да про предлежание — медицину в магической семинарии изучали весьма подробно — моя легенда безмозглой племянницы кормилицы разлетится вдребезги.

   — Нужно понаблюдать. Зайду завтра, посмотрю. Пока строго постельный режим.

   Врач поднялся с края кровати, отряхивая, будто намочил в воде, кисти рук.

   Вот умеют доктора тремя нейтральными словами напугать до синюшных колик! Вроде ничего и не сказал… а хоть на кладбище собирайся!

   Ньер Ильери присел за стол — выписать потребные лекарства. Уйдет — погляжу, что он там понакалякал.

   Несколько минут за дверью шёл негромкий разговор. Я замерла, прислушиваясь. Зараза! — ничего не разобрать! Потом раздались удаляющиеся шаги, и всё стихло. Только я распустила свободную шнуровку на платье, устраиваясь поудобнее, как после короткого стука дверь распахнулась, явив Холта с насупленными бровями. В одной руке архивариус держал деревянный табурет, в другой — медный таз для варки варенья и большую колотушку для отбивания мяса.

   Я напряглась. Это он чего?

   — Не дергайтесь. Вот! — поставил табурет у моего изголовья, водрузил на него таз вверх дном и увенчал сооружение колотушкой. — Лежите. Если что-то нужно, не встаёте сами, не лезете на потолок, не орёте на весь дом — берёте молоток и стучите по тазу. Ясно? Ньера Бетани сейчас зайдёт.

   — Ньер Холт, спасибо…

   — Не за что. Знал бы, что у вас с головой плохо, — в дом не взял.

   — Что сказал врач?

   — Вероятно, обошлось. Но точно будет видно через пару дней.

   Прошел к столу, взял исписанный доктором листок, фыркнул.

   — Что там? — напряглась я.

   — Не дергайтесь, ньера. Успокаивающие и укрепляющие — корень валерианы, трава пустырника, кое-что ещё.

   Архивариус вышел из комнаты и прикрыл дверь.

   Первая реакция — спонтанная — самая честная. Холт, не раздумывая, кинулся меня ловить, когда я загремела с лестницы. И сделал всё, чтобы помочь мне и малышке. Хотя — вспомнила злые серые глаза под нависшей над ними мокрой тряпкой — желание придушить безмозглую дуру читалось явно. Я его понимала — сама б себя придушила!

   Но, как бы то ни было, похоже, я попала в дом к хорошему человеку.

ГЛАВА 4

Мы не столько нуждаемся в помощи друзей,

   сколько в уверенности, что её получим.

   Демокрит

   Следующую ночь я буду помнить долго.

   Ничего особо не болело, но я знала, что роды — в том числе и преждевременные — часто начинаются на рассвете, в час Ночной кобылы, когда мать спит. А мне рожать было никак нельзя.

   Поэтому я додумалась до того, что выспаться надо днём, пока есть время. А за полночь, наоборот, бдить, не смыкая до утра глаз. Так безопаснее.

   Инициатива вылилась в опухшую от слёз физиономию с красными от недосыпа глазами.

   Вот не зря я всегда не любила мыть люстры!

   Холт ко мне больше не заходил. Зато тётушка Бет заглядывала каждые полчаса, принося отвар пустырника, лимонад, пирожки. При этом достойная ньера попеременно ругала меня, жалела и расспрашивала — как же такое вышло? А я была настолько выбита из равновесия, что слово за слово поведала ей всю историю моего замужества... Та поправила очки на носу, посмотрела на меня строго и изрекла:

   — Козёл!

   А потом подмигнула.

   Я засмеялась. И рассказала ей про миренью.

   Через два дня, навалявшись в постели на всю оставшуюся жизнь, я встала.

   Тётушка Бет, похоже, решила взять меня под крыло. И начала с того, что приволокла пару своих платьев, заметив, что как на моих шнуровку ни распускай, а скоро станут узки в талии.

   С талией она угадала — я медленно, но верно переходила в разряд ньер, талию которых можно было гордо именовать экватором. Но беда в том, что рост у Бет был меньше моего на полторы ладони, плечи — заметно уже, а руки, соответственно, короче. И последние пункты банальным отпусканием подола не лечились. Вид у меня в кормилицином платье получился нелепо-комичным. Поблагодарив, решила, что разберусь сама, — сделаю юбку на завязках, и стану носить с блузкой и лёгкой шалью, чтобы прикрыть всё это безобразие. Вполне прилично.

   Поднявшись, я снова засела за составление сводной таблицы, раздумывая о том, как выявлять закономерности. Возникла ещё одна идея: под каждой грузовой декларацией стояла виза портового чиновника. Вот если посмотреть, кто визировал сомнительный рейс «Удачливой чайки» и проверить остальные декларации, подписанные тем же ньером? Даст это что-нибудь?

   Дало. Я нашла три записи за подписью ньера Ярита, показавшиеся мне подозрительными. Если бы не присматривалась специально, внимания б не обратила. Например, при пристальном вглядывании показалось странным то, что на одном корабле, побывавшем в трёхмесячном плавании, оказались одновременно моржовые шкуры, лён, чёрное дерево и шоколад. И всё в немалых количествах. Половина товара с севера — половина с дальнего юга. На случайную закупку по пути мало похоже.

   Занеся данные в свой гроссбух, отложила документ в сторону и задумалась… где-то мне уже попадалось чёрное дерево вместе с какао… Начала рыться в куче документов — вот! «Синелья» — прибыла в тот же месяц с грузом ячменного пива в бочках — а ещё с чёрным деревом и какао. А кто поставил визу на декларации? Ещё один ньер — какой-то Парелли.

   К вечеру я была уверена, что или беременность пагубно повлияла на умственные способности, но развила паранойю, или я наткнулась на что-то масштабное. Странность тянулась за странностью — как нити из клубка…

   А ещё один повод для размышлений — необычный архивариус Раиндэлл лен Холт. Который был в курсе, что корень валерианы и пустырник — успокаивающие, носил сапоги вместо городских туфель, обладал реакцией горного тигра — как он только успел поймать меня в полёте? — и, кроме того, интересовался злоупотреблениями в порту Салерано.

   И, наконец, я раздумывала, как поступить? Можно тупо переписать сведения о кораблях в свою тетрадь и устраниться. Отдать Холту — пусть полистает, посмотрит сам. При таком способе представления данных найти зацепки будет не слишком сложно. Ведь известно — чтобы что-то заметить, всего-то и надо, что взглянуть на вещь под правильным углом.

   Или рассказать?

***

— Вы опять ёрзаете, ньера. Что сегодня?

   Думай — не думай, он видит меня насквозь.

   — Рассказ долгий. Пойдёмте, покажу бумаги.

   Три портовых чиновника, пять подозрительных судов. В шестом я уверена не была. Принадлежали эти корабли двум разным судовладельцам…

   Как могла логично изложила свои умозаключения.

   Допустим, некий корабль раз за разом плавал на север. Откуда вез мёд, меха, лён, янтарь, рожь, лес… и вдруг — совершенно неожиданно — его понесло на юг. Ну, бывает — замёрзли и вообще решили что-то новенькое попробовать. А потом опять стали плавать по привычному маршруту. Такое объяснимо, если поход в новое место не принёс заметной выручки и владелец решил больше не рисковать и вернуться к гарантированной стабильной прибыли. Но вот шхуна «Синяя стрела», с упорством муравья возившая раз за разом лён, моржовые и тюленьи шкуры и можжевеловую водку, вдруг вернулась с окстийским фарфором — дорогой и выгодный груз! — а потом снова отчалила за водкой. Вот что бы сие значило?

   — Вы понимаете, что говорить об этом нельзя никому? Даже Бетани? — серые глаза требовательно уставились мне в лицо.

   — Ещё как понимаю, — вздохнула, опуская взгляд на самую выдающуюся часть своего тела.

   — Хорошо. Завтра дам вам секретные данные о нападениях на корабли в Закатном океане. Они неполные. Как догадываетесь, в большинстве случаев рассказать о случившемся было некому. Сопоставите их с тем, что нарыли. Посмотрим, будут ли совпадения.

   Засыпая, я раздумывала — откуда у архивариуса такие документы?

   И куда я полезла? Возникло ощущение, что перетереть в доме все люстры однозначно безопаснее, чем совать нос в это дело. Мне сейчас вообще надо сидеть тише мыши, не высовываясь никуда. Так мало мне бывшего мужа с вонючей рыбьей тушкой в кармане — ещё пиратов на свою голову нашла!

   Следующие две недели я работала по три часа утром и два днём в гостиной на нижнем этаже, перебирая бумаги и занося в тетрадь данные по кораблям и их пропажам в удобном для анализа формате. Пришлось добавить имена владельцев и капитанов — казалось, что это тоже может пригодиться. А ещё я аккуратно, на обороте, несмываемой тушью нумеровала исходники, предварительно сортируя их по годам. Чтобы в случае чего всегда можно было просмотреть подробно данные по грузу и по рейсу. Допустим, видишь, что интересующему рейсу соответствует запись триста двенадцать — и сразу понятно, где искать.

   Наше королевство располагалось на полуострове, отделённом от остального материка горами. Но так сложилось, что именно Тариста с ее издавна могучим торговым флотом стала воротами всего континента. Через наши пять главных портов, одним из которых был Салерано, а другим — столица страны — Лореция, проходили две трети грузов, затем отправлявшихся на север, сухопутным соседям.

   Да, мы кормили себя сами — поля, сады, виноградники, пасшиеся в предгорьях стада и, наконец, приморский мягкий климат, делали страну независимой от поставок продовольствия извне. Но кровью и силой королевства была именно торговля. Почти четыреста лет Тариста жила без войн благодаря деньгам, полученным от торговли. И лично мне бы хотелось, чтоб так оно и продолжалось. А тут я видела, что кто-то или что-то систематически её подрывает…

   Вот только недоставало данных для анализа. Корабли, груженные награбленным, могли отправиться в любой из пяти портов. А у меня были сведенья только по Салерано. Хотя… Хотя… Тут я засекла уже десяток подозрительных судов. Если они заходили в другие порты — о том тоже есть записи. Те, в свою очередь, укажут на нечистых на руку таможенных чиновников… и потянутся новые нити. Распутать можно, было бы время да желание.

   Пару совпадений с пиратскими нападениями я обнаружила. Барку «Фортуна капитана» не повезло — шедший из южного Кониго с грузом черного дерева и какао корабль был потоплен за месяц до того, как с таким же грузом в Салерано прибыли «Удачливая чайка» и «Синелья». А на шхуне «Морская выдра», прибывшей с полным трюмом суриго — южного растения с метельчатыми колосьями и длинными зернами, мука которого использовалась для изготовления кондитерских лакомств, — почему-то оказались слитки пропавшего за три месяца до того серебра из Ливорнии.

   Наверное, я бы копалась в бумагах с утра до ночи, но тётушка Бет не давала мне засиживаться, регулярно отправляя то протереть пыль, то полить цветы, то — вместе с ней, одну она меня не отпускала — на рынок за свежей зеленью и ранними овощами. И я по-прежнему ходила брюнеткой, маскируясь под местную уроженку.

   Холт разговаривал со мной мало и нечасто. Здоровался утром за завтраком, а вечером обращался только тогда, когда видел, что я нарыла что-то новое. Но не торопил с работой.

   Несколько дней назад я уперлась в странный факт, который не знала, как трактовать. Я была уверена, почти могла поклясться, что купеческая компания «Восточная звезда», три корабля которой регулярно возвращались в порт с горой груза выше мачт, замешана в пиратстве. И тут выяснилось, что у неё самой пропали две шхуны. Непонятно.

   Вечером спросила у Холта.

   Тот задумчиво запустил руку в волосы, взъерошив черные пряди над бледным лбом, потом произнёс:

   — А были ли эти корабли застрахованы?

   Упс! Вот так поворот! Если существовала страховка, то никаких убытков и нет… Но это же ещё гора бумаг! Тут до ста лет сиди — не разберёшься!

   Машинально начала чиркать на чистом листе, как обычно делала, когда задумывалась…

   — Что это? — длинное лицо заглянувшего мне через плечо Холта вытянулось ещё сильнее.

   Сглотнула, взглянув на то, что вышло. Сидящий столбиком на попе зверёк с растопыренными передними лапками, жутко оскаленными зубами и в кирасирской каске и впрямь смотрелся странно.

   — Очень страшный суслик, — сообщила я серьёзным голосом. Не объяснять же архивариусу, что изначально мы с Вилькой рисовали карикатуру на нашего преподавателя военного дела? И так натренировались, что в задумчивости обе начинали плодить сусликов.

   Холт фыркнул мне прямо в ухо.

   В дела своего хозяина я решила не лезть. Куда он уходит днём — точно не моё дело. Но, подозреваю, что не в архив. Запретный кабинет я продолжала обходить по дуге — чем бы там ни занимался и что бы ни хранил в своих владениях Холт — золотые слитки, коллекцию собачьих ошейников, женских подвязок или скальпы врагов — меня это однозначно не касалось. Было любопытно, конечно… но не настолько, чтобы рисковать оказаться на улице за два месяца до родов или, наоборот, вляпаться по уши в дела знатных, богатых и могущественных торговцев — такого не только будущая мать на сносях, но и всякий человек разумный станет избегать любой ценой.

   Для меня важным было то, что Холт безо всяких просьб с моей стороны поднял оплату до двадцати соленов в неделю. Деньги мне понадобятся. Через восемь или девять недель я рожу — и после этого снова смогу пользоваться магией. И — вероятнее всего — уеду из Салерано навсегда. Город, конечно, замечательный, но бодаться из-за клиентуры с собственным бывшим не улыбалось. К тому же, пораскинув в свете последних прозрений и озарений мозгами, я поняла, что, возможно, Андреас постарается меня вернуть, используя угрозу отнять ребёнка, как рычаг. Орсетта колдовала всю жизнь на троечку с плюсом… а Андреас был амбициозен, ему подавай больше.

   Вечера я проводила у себя в комнате. Листала конспекты, читала, начала, как и собиралась, вязать приданое для малышки. Последнее, правда, не особо получалось, зато хорошо успокаивало.

   Потянувшись, отложила кривоватое недовязанное одеяло — ничего, потом магией поправлю. Встала перед большим висевшим на стене зеркалом. Повернулась в профиль, натянув на животе длинную ночную рубаху, хихикнула — экватор он и есть экватор! И испуганно подпрыгнула — в коридоре рядом с моей дверью что-то заскребло по стене, а потом тяжело упало на пол.

   Что за?..

   Взяв в руку лампу — если что, ей и отбиваться буду! — выглянула за дверь. Почти у порога на ковровой дорожке темнела бесформенная куча с вытянутой вперёд белой рукой. Холт! Кинулась к нему — без сознания, голова в крови. В каком состоянии всё остальное — не поймёшь, потому как в грязи. Но, похоже, что архивариусу досталось, и сильно.

   Бетани занимала комнату на первом этаже, рядом с кухней, говоря, что ей так удобнее. Сбегать за ней? Сейчас, только сначала посмотрю, что с ним, — если кровь идёт, останавливать надо срочно — а потом уж позову кормилицу. Как он в таком состоянии вообще домой дошёл и на второй этаж поднялся?

   Хорошо бы, конечно, его куда-то положить. Только куда? До хозяйской спальни в торце коридора мне тело явно не доволочь. Ладно, сначала надо понять, что с ним.

   Поставив лампу на пол, побежала за тряпкой и кувшином с водой. И, присев рядом с телом, осторожно стала смывать кровавую корку со лба, одновременно ощупывая пальцами голову со слипшимися волосами. Ага, получил удар по затылку. Рассечён висок. Но череп вроде цел. А почему потерял сознание? Упс, правый бок в крови — вот это хуже. Кое-как, дёргая за рукава, стянула камзол. Холт застонал, открыл глаза.

   — Вы ранены, сейчас позову Бет. И нужен врач.

   — Не надо звать Бет, не страшно… Сами... — и отрубился опять.

   Отлично!

   Ладно, хочет помереть — его воля. Подняла лампу, рассматривая распоротую пропитанную кровью полотняную рубаху. Похоже, распахали плечо. И впрямь не смертельно. Если, конечно, это всё. Перевязать такое я могу — нас учили.

   — Я его убил, — осчастливил меня новым знанием снова пришедший в себя Холт.

   — Кроме плеча — раны есть? — задала я вопрос по существу.

   — Голова.

   Ну, это я уже видела.

   — Встать сможете, если я подопру?

   — Попробую.

   Тащить Холта на себе я не собиралась, но подстраховать могла. Кое-как мы доковыляли до его спальни — моя была ближе, но делать там незнакомому мужчине было нечего. Да и где я сама тогда буду ночевать?

   Следующий час я провела творчески, вспоминая то, чему нас учили в семинарии. Оказалось, что в ванной моего хозяина имеется аптечка, где обнаружились и бинты, и вата, и куча склянок со снадобьями на все случаи жизни. Я промыла раны, обработала края спиртом, забинтовала. Потом, подумав, принесла иголку с шёлковой ниткой, поболтала их в спирте и прихватила разрез на виске тремя стежками — иначе останется шрам. Бледный как смерть Холт терпел молча, следя за моими действиями расширенными зрачками.

   Закончила я тем, что перетащила в его комнату из своей так и оставшиеся стоять у меня табуретку, таз и колотушку, и, пожелав доброй ночи, отбыла восвояси.

   Отмыв от крови руки и сменив заляпанную рубашку на чистую, задумалась. Странностей накапливалось всё больше и больше. Тёмный ковер на стене комнаты архивариуса украшали мечи и кинжалы — с мирной профессией такое никак не вязалось. И эта аптечка… словно не с бумагами работает, а на войну собрался. А ещё больше настораживали пара шрамов от давних порезов на мускулистом предплечье и старый, похожий на белую кляксу, шрам под лопаткой.

   Но случившееся однозначно было дурным знаком.

   Во что я влипла?

   Неужели я со своими догадками разворошила осиное гнездо?

***

Утром Холт был уже почти в норме — во всяком случае, спустился к завтраку он самостоятельно и был брит. Хотя по-прежнему выглядел бледнее хорошо отбеленной простыни.

   Меня приветствовал кивком, всю трапезу молчал, а, вставая, сообщил:

   — Ньера Алессита, вы мне нужны. Пойдёмте.

   Предсказуемо — повязка на плече пропиталась кровью, и её нужно было сменить. Посадив хозяина спиной к окну, внимательно осмотрела края раны. Те покраснели, но — прикоснулась пальцами к коже — воспаления вроде бы не было. А вот ещё один шрам останется.

   — Хотите знать, что случилось? — неожиданно поинтересовался он, пока я накладывала повязку с календулой и бинтовала плечо.

   Я задумалась. Оно мне надо? Любопытство погубило кошку. Или не знать — ещё опаснее?

   — Ведь вы уже поняли, что я не архивариус?

   Наклонила голову. И что сказать?

   — Ну, как хотите… — казалось, он был слегка разочарован.

   — Сколько вам лет? — задала я вопрос на пробу. Ответит охотно, можно будет спросить что-нибудь ещё. А если уклонится — это станет ответом само по себе.

   — Двадцать шесть.

   Хм-м, моложе, чем я думала, а командует, как Андреасу и не снилось! Кто же он?

   — Личный эмиссар Риналдо Третьего, ведущий сейчас по просьбе Гильдии купцов и Гильдии страховщиков расследование участившихся случаев пиратства. Кроме того, в Салерано год назад погиб мой отец — этот дом достался мне в наследство от него. Я ищу убийц. Вы это хотели спросить?

   Сообщить кому-то, что лично знаком с королём, когда этот кто-то ощупывает шишку у тебя на темечке, — не самый удачный момент.

   — Впечатлены, ньера?

   — Нет. Думаю, как побыстрее смыться куда подальше, — абсолютно честно ответила я.

   — Помогите мне, и я посодействую вашей карьере в столице. Ведь вы хороший маг?

   — Что включает помощь?

   — Работу с бумагами, их анализ и только. Никакой опасности.

   — Что случилось с вашим отцом?

   — Уличное убийство, которое затем попытались выдать за обычное ограбление.

   — Он тоже занимался этим делом?

   — Да.

   Отлично. В плохом смысле. Значит тот, кто стоит за этим, наверняка следит и за действиями Холта, и за его домом. И тут — как безмозглая тетёрка — в это замечательное место прилетела одна безголовая свежеразведённая беременная магиня…

   Даже если предположить, что внешние наблюдатели считают меня родственницей Бетани — всё равно оставаться здесь не следует.

   — На месте виновных я бы убила вас, ньер — ведь это и пытались сделать вчера, да? — сняла бы с пояса ключи, пошла бы сюда, зная, что в доме нет никого, кроме двух женщин, обыскала всё в поисках улик и бумаг, свидетельниц прирезала, а дом — чтобы уж точно ничего не пропустить — сожгла. Боюсь, мне этот вариант не подходит. Если не возражаете, завтра я уеду в Виэнию.

   — Возражаю. Поступим по-другому. Мне нужна ваша помощь — у вас хорошая голова, но вы требуете безопасности. Так? Я остаюсь в доме и делаю вид, что прекратил расследование. Возможно, даже изображу, что вовсе покинул Салерано. А сами продолжим работать с бумагами — такую кипу даже вдвоём за месяц не разобрать. Кстати, у вас нет новых идей, куда рыть дальше?

   — Заведите сторожевую собаку, — не совсем логично ответила я. — И куда рыть, да, мысли есть. Во-первых, нужны данные по всем пяти портам. Начать можно с тех кораблей, которые уже привлекли к себе внимание. Посмотреть, кто подписывал декларации… а там видно будет. — Отодвинулась на шаг. — Пересядьте лицом к окну — хочу посмотреть шов на виске, не разошелся ли. — Холт послушно развернулся. Я подступила чуть сбоку, иначе б мой живот уткнулся ему прямо в нос. Сдвинула черные волосы со лба, разглядывая, что вчера нашила. Неплохо, шов аккуратный. — А другая идея — попробовать проследить за награбленными товарами, подняв таможенные документы. Вдруг чёрное дерево или фарфор повезли продавать дальше на север? Так вот интересно, какая купеческая компания это сделала.

   — Неглупо. У вас приятно прохладные пальцы, ньера. Спасибо за лечение.

   Собака появилась на следующий же день. Точнее, две собаки. Черные короткохвостые геранские волкодавы — страшенные зверюги почти мне по пояс, с круглыми рыжими подпалинами на груди, здоровенными зубами и в ошейниках с шипами. Тетушка Бет всплеснула руками в ужасе. Правда, позже выяснилось, что ужаснул её не вид псов, а то, что тех полагалось два раза в день кормить сырым мясом.

   — Не воют, не лают, сообразительны, бесстрашны, верны до смерти, — прокомментировал приобретение Холт. — И уже выдрессированы на охрану.

   Я промолчала, отметив только, что моё желание он воплотил с рекордной скоростью, тем самым отрезав мне путь к отступлению. Ладно, пока Холт держит слово и находится в доме, я тоже останусь здесь.

   — Как их зовут? — поинтересовалась я, пока меня обнюхивали.

   — Хват и Рвач.

   Уж да, очень подходящие имена для домашних питомцев.

   — Запомнить легко, вот этот, с одним рваным ухом, Рвач и есть.

   Пёс, услышав имя, наклонил башку с торчащим надо лбом драным чёрным огрызком, внимательно рассматривая меня янтарными глазами. Я протянула руку, погладить — нос угрожающе наморщился, верхняя губа приподнялась, обнажив клыки.

   — Простите, ньера, к ласке они не приучены.

   Убойцы какие-то. Или убийцы?

   Появлением собак дело не ограничилось. К вечеру в доме появились мастера, установившие на все окна — в том числе и второго этажа — внутренние металлические жалюзи. Открывались они изнутри. А когда были опущены и заперты, ни проникнуть в дом извне, ни устроить пожар, кинув какую-нибудь дрянь в окно, было невозможно.

   — А чердак и погреб для дров? — практично поинтересовалась я.

   Холт прищурился на меня, фыркнул и ответил одним словом:

   — Уже.

   Вообще-то, все эти предосторожности годились лишь для защиты от обычных, немагических нападений. Маг средней руки легко бы и засовы открыл, и усыпил или убил собак. Я и сама справилась бы с этим безо всякого труда. Но вероятность такого была ничтожна — будущим волшебникам ещё в нежном возрасте втолковывали, что самый слабый маг может жить обеспеченно, спокойно и, главное, долго — если не ввязывается в сомнительные или криминальные предприятия. Что магия оставляет следы, и любое преступление будет раскрыто старшими коллегами, которые в свою очередь желают жить долго, богато и счастливо. Так что найти в Таристе мага, желающего поучаствовать в штурме дома личного королевского эмиссара, было нереально.

   Со следующего утра мы начали работать в гостиной вместе. И это не было неприятно или напрягающе, как того опасалась я.

   Я продолжала методично заносить в свой гроссбух сведения о привезённых кораблями грузах. А Холт выписывал данные по нападениям в хронологическом порядке. Когда кто-то из нас натыкался на то, что казалось интересным, мы обменивались мнениями.

   Например, я заметила, что вместо одной из потерянных компанией «Восточная звезда» шхун у неё всего через три месяца появилась другая — с аналогичным тоннажем — и начала плавать по знакомым маршрутам. Неужели настолько нагло? Вот так, получили страховку, перекрасили название и поплыли дальше? Но на каком уровне нужно иметь прикрытие, чтобы поступать так и не бояться разоблачения?

   — На очень высоком. И, пока мы собираем факты, допускать утечек нельзя.

   Надеюсь, ещё пару месяцев эти факты мы прособираем… Здоровенные коробки с неразобранными бумагами под столом подкрепляли мой оптимизм.

ГЛАВА 5

Безусловно, ваш муж имеет свои недостатки!

   Если бы он был святым, он бы никогда

   не женился на вас.

   Д. Карнеги

   Неприятности свалились, откуда я их совсем не ждала. Дохаживать мне осталось меньше месяца, и я расслабилась — день за днём ничего не происходило — мы с Холтом корпели над бумагами и начали рисовать схемы — кто и как, прямо или косвенно, замешан в пиратском промысле. Причастных хватало — торговые компании, отдельные купцы, судовладельцы, чиновники разных рангов, таможенники — ведь прибыль исчислялась сотнями тысяч соленов. Прорва денег!

   Подтвердилась догадка о том, что, похоже, не все захваченные пиратами корабли шли на дно. Например, пропала какая-нибудь «Резвая нимфа» вместе с грузом. Груз засветился в Салерано три месяца спустя. А ещё через три-четыре на рейде возникала поразительно похожая на пропажу перекрашенная, сменившая владельцев и команду «Меч-рыба». До того нигде не существовавшая и непонятно кем и когда построенная. Мы насчитали четыре таких случая лишь в Салерано только за последние три года. А сколько их было всего?

   И стало понятно, зачем нужны эти афёры с кораблями. С одной стороны, если всем вокруг известно, что ты тоже пострадал, — никто и не заподозрит, что ты сам стоишь за разбоем. С другой — судно стоит кучу денег. И, наконец, допустим, всплыл через несколько месяцев якобы погибший корабль, да? Страховка уже получена. Вот кто может наверняка сказать — та же ли самая это шхуна? Только владельцы да команда. А все замешанные поглаживают кошельки и молчат. Страховщикам остается скрежетать зубами, подсчитывая убытки. И поднимать ставки, которые ложатся грузом на плечи честных купцов.

   Так, день за днём, я добавляла в складывающуюся картину новые кусочки, а по вечерам сидела с крючком и с мотком шерсти, перебирая в голове данные, которые переписывала днём, гладила время от времени болезненно каменевший живот, растирала опухшие лодыжки и старалась не есть слишком много. И начисто забыла о своем экс-супруге…

   А зря.

   Виновата была я сама. Ибо, поняв, что, скорее всего, задержусь в доме ньера Холта до родов, отписала Вильке и тётушке Лео с нового адреса, чтобы те не беспокоились, куда я пропала. При этом совершенно упустив из виду, насколько тётя помешана на устройстве моего семейного счастья и какое впечатление произвел на нее красавец Андреас, когда Лео приехала на нашу свадьбу.

   А вот Андреас, как выяснилось, все просчитал. И, не найдя меня сам, отписал тёте, что мы поссорились в результате мелкого недоразумения, что он ужасно боится и тревожится и за меня, и за ребёнка — как же я буду беременная, одна? Ни об измене, ни о том, что сам оставил меня без денег, ни о том, что мы уже разведены, экс-гад не сообщил. Тётя прослезилась, купилась и послала мой новый адрес, искренне веря, что творит добро, сводя поссорившихся влюблённых.

   Но это было не всё. Узнав адрес, Андреас отправился в Храм, где пообщался с тем самым храмовником, который меня разводил, и заявил, что де он — известный уважаемый маг — может предоставить лучшие условия для жизни и воспитания ребёнка, чем легкомысленная мать-одиночка без верного заработка. Ведь у него-то есть и дом, и постоянный доход! Потом принес клятву, что действительно хочет забрать ребёнка, едва лишь малыш родится. Не знаю, сколько Андреас заплатил, но в результате он получил на руки предписание Храма отдать ему младенца, как только тот появится на свет.

   Обо всем этом я узнала, когда в нашу дверь поутру неожиданно забарабанили судебные приставы, в компании которых мой бывший пришел мириться с норовистой беглой женой.

   Разговаривал с ними Холт. И только это меня и спасло — иначе бы я или умерла на месте, или убила подлеца. Отрицать, что Алессита лен Ориенси проживает в этом доме, Холт не мог — письма доставлялись именно сюда. Да и не стал бы — наказание за лжесвидетельство у нас в стране было суровым. Закончилось тем, что мне пришлось-таки показаться и лично подписать врученное злорадным храмовником ещё одно предписание, запрещающее покидать Салерано до родов.

   Андреас смотрел на меня из-за спин приставов с довольной полуулыбкой на лице. А уходя, послал воздушный поцелуй.

   Когда Холт наконец захлопнул дверь, я сползла по стене на пол и зарыдала…

   Холт присел на корточки рядом, протянул платок.

   — Вытрите слёзы и скажите, чего он хочет на самом деле? Простите, ньера, но во внезапную любовь этого хлыща к детям мне верится с трудом.

   Хлыщ. Вот правильное название. А для меня — другое. Слепая безмозглая курица. И не уехала вовремя, и сама засветила своё убежище.

   Хлюпнув носом, опираясь на стену, попыталась подняться. Холт подставил руку — я, не раздумывая, уцепилась — самой мне сейчас не встать.

   Надо что-то делать. Срочно. Собрать вещи и бежать!

   — Пойдемте, поговорим.

   Тетушка Бет, которая, услышав голоса, выскочила с кухни, застала конец сцены. И сейчас кипела от негодования. Я была благодарна за моральную поддержку, но вот только чем она мне реально поможет?

   — Итак, что ему нужно?

   — Меня. Мое послушание и мою магическую силу. А в перспективе — силу дочки. Сам он как маг не очень. Все сложные заказы помогала делать я. А если он заберёт ребёнка, мне придётся вернуться к нему.

   — А вы не хотите?

   Не хочу. Сейчас, увидев Андреаса, я сама себя не понимала — как, как я могла в него влюбиться? И ведь наставник говорил прямо, что я делаю ошибку… Учитель даже не захотел прийти на свадьбу. А у меня плясали звездочки в глазах, и пел хор птичек в голове — как же, девичья мечта всей семинарии обратила на ничем не примечательную ньеру благосклонный взор! Добродетель и скромность вознаграждены! Угу, и наивность с дуростью тоже…

   Помотала головой.

   — Вечером я попробую бежать.

   — Препятствовать не стану, но не советую. Уверен, что и дом под наблюдением, и все выходы из города — тоже. А если вас поймают — поместят под надзор, как преступницу. Вы уверены, что хотите рожать в тюрьме?

   Бет витиевато выругалась — досель я не слышала от неё таких слов, даже когда у нас сгорел до углей забытый в духовке гусь. На секунду стало смешно.

   Кормилица пожала плечами — мол, что такого? — просто высказала честное мнение честной женщины.

   Я, обхватив голову руками, начала раскачиваться из стороны в сторону… что делать? Что мне делать? Дочку я ему не отдам!

   — Так. Есть мысль. Сейчас идите, приведите себя в порядок, — в глазах Холта появилась какая-то сумасшедшинка. — А к вечеру мы утрём вашему экс-супругу нос.

   — Как?

   — По закону.

   — Как? — повторила я.

   — Легко. Вас учили магии — меня учили праву. Решение лежит на поверхности. Смотрите сами. По семейному кодексу Таристы любой ребёнок, рождённый в браке, считается законным. Так сделано для блага и безопасности детей. Причем отцом всегда — без исключений — записывают мужчину, который был женат на матери младенца в момент его появления на свет. Сейчас вы смываете, насколько удается, эту жуткую краску с волос. Потом одеваетесь и, пока на дворе день ясный, мы идем в Храм, где заключаем брак.

   Я, часто заморгав, вылупилась на Холта. Ньер сошёл с ума?

   — Ньера Алессита, успокойтесь, в вашем состоянии волноваться не стоит. Это реальный и абсолютно законный выход. Если вы опасаетесь, что я стану требовать исполнения супружеских обязанностей, — скептически хмыкнул, покосившись на мой живот, — то в присутствии кормилицы — она подтвердит, что мальчиком я всегда был честным — обещаю этого не делать. Захотите — потом разведётесь. Как раз на основании того, что супружество не было осуществлено. Но ваша дочка станет носить моё имя, а предписание, которым тут грозно потрясал ньер Андреас, станет стоить меньше бумаги, на которой написано. И ещё: я богат. Весьма богат. Близких родственников у меня нет. Так что, случись что со мной, вы будете обеспечены.

   И веско добавил:

   — Решайте.

   Зачем ему это?

   И нужно ли такое мне?

   Оказаться женой королевского эмиссара по особым поручениям — хорошо ли это для карьеры магини, о которой я мечтала? Какие дела он вел ещё, и не станем ли мы с дочерью мишенями или заложниками? Что хуже — вернуться к подлецу или выйти замуж за опасного типа?

   — Ньер Холт, зачем вам это? И как вы ко мне относитесь?

   — Мне нравится ваш характер, я уважаю ваш ум и ваши знания. Касательно остального, позвольте, умолчу. А ещё очень не хочется, чтобы подлость восторжествовала.

   Набрала воздуха в грудь. Надеюсь, я не делаю очередную ошибку:

   — Я согласна. Благодарю вас за предложение.

   — Жду вас тут через час. Вам хватит на сборы?

***

Нет, просто совпадением такое назвать невозможно: наш брак в зале Союзов засвидетельствовал и зарегистрировал тот же самый храмовник, у которого я разводилась, и который потом помог бывшему заявить права на мою нерождённую дочь.

   Сходить пожениться стоило уже затем, чтобы посмотреть на этого старого женоненавистника. У моего нового супруга лицо было длинным от природы, но у храмовника рожа стала просто лошадиной — хоть хомут на шею надевай!

   Холт покосился на закусившую от смеха губу меня и шёпотом поинтересовался, что такого весёлого я углядела в происходящем. Я шёпотом же объяснила, что вижу этого облезлого марабу при интересных обстоятельствах уже в третий раз.

   — Дщерь, хорошо ли ты обдумала, что делаешь?

   — Да, мой жених — прекрасный и достойный человек, и я с радостью приняла его предложение.

   «Прекрасный и достойный» запереминался с ноги на ногу, но, в свою очередь, сообщил, что счастлив на мне жениться. И нет, ребёнок его не смущает — он считает его своим.

   Совершенно двусмысленное выражение.

   Представила, как взбесится Андреас, когда ему донесут о произошедшем. А в том, что доложат уже к вечеру, — я не сомневалась. Он-то уверен, что почти вернул жену, — и тут такой удар топором по корням развесистого мужского эго!

   Дома я сняла прицепленную к голове кружевную накидку, которую одолжила мне тетушка Бет, и устало опустилась в кресло. Куда я опять влипла? Хотя, если что, разведусь — не впервой.

   Новоиспечённый муж подошел ближе… а потом присел на ручку моего кресла.

   — Ещё небольшая формальность.

   Наклонился и прижался ртом к моим губам. Я вытаращила глаза и замахала руками — мы так не договаривались! В ответ Холт фыркнул и водрузил пятерню правой руки мне на грудь. Чуть сжал пальцы. Левая оказалась где-то за спиной, в районе поясницы. Я взвыла и ткнула пальцем ему в плечо, стараясь попасть в подживающую рану. Холт тоже взвыл и отпрянул прочь.

   — Могли бы ограничиться пощёчиной. — Тон мужа был нейтрален, будто и не он меня только что лапал. — Вы понимаете, что если ваш экс-супруг заявит, что наш брак фиктивный, мне и вам придется сообщить под присягой, целовались ли мы и — готов поручиться, что формулировка будет максимально обтекаемой, дабы не нарушать приличий, — было ли у нас что-то ещё? Вот теперь мы оба можем ответить с чистой совестью, что да, целовались. В губы. И что-то ещё было. А если кто-то поймет это неправильным образом, мы же не виноваты?

   Невольно засмеялась.

   — Простите, что поняла вас неверно.

   — Вот с этим «вы, вас, ньер, ньера» тоже надо что-то делать… — задумался Холт. — Скажите, как я могу вас называть?

   Внимательно посмотрела в серые глаза под изломом черных бровей. Верю я ему? Пожалуй, да.

   — Зовите Ситой.

   — Сита, я для тебя отныне Рейн. А имя для дочки у тебя уже есть?

   Невольно расцвела в улыбке:

   — Да. Сонеали. Как солнышко или весенняя капель. А ещё так звали мою прабабку — самую сильную магиню за всю историю нашей семьи.

   — Красивое имя для девочки, — Рейн улыбнулся. — Ну что, перекусим пирожками на кухне и снова садимся за работу?

   Перебирая бумаги, я косилась на Рейна. Муж. Ну, пусть фиктивный… но все равно не чужой человек. Сколько мы знакомы? Уже три месяца. А что я про него знаю? Да только то, что он мне сам рассказал на другой день после ранения, — что он личный королевский эмиссар. Высокая должность, большие полномочия. И он достиг этого в столь юном возрасте.

   — Сита, хочешь что-то спросить?

   Покачала головой. Обращение на «ты» сбивало с толку. Не хочу. Я вообще не планировала выходить замуж снова… а тут на тебе! Ну, Андреас, ну ты гад!

   — Кстати, потом, если у тебя возникнет желание, думаю, что смогу заставить вернуть ньера Тинтари присвоенное наследство твоей матери. Нет, не отвечай сейчас. Просто запомни. И, если захочешь, скажи мне.

   Не скажу. Потому что заставить вернуть — хочу. Но сама! Не полагаясь на другого мужчину, не прячась за чужой спиной. Да, сейчас пришлось… но пусть это будет в последний раз.

   Ещё один червяк начал грызть меня ближе к ночи…

   — Ёрзаешь. Что случилось?

   — А если нас спросят, спали ли мы на одной постели? — решилась я.

   — Думаю, от беременной на таком сроке никто этого не ждёт. Но поскольку вряд ли, если дойдет до разбирательства, будет упоминаться дата… — Рейн усмехнулся. — Не беспокойся.

   Поздно вечером, когда я уже легла, он постучался ко мне в дверь. Со своими подушкой и одеялом. Скупо улыбнулся уголком рта:

   — Чего не сделаешь для ближнего?

   Устроился на кровати с краю, повернулся ко мне спиной:

   — Спокойной ночи, Сита.

   — Спокойной ночи, Рейн.

   Я завозилась, устраиваясь поудобнее. На спине спать было плохо, на животе — невозможно, а вот калачиком на левом боку — вполне приемлемо. На другой стороне кровати тоже задвигались. А потом я почувствовала, как с меня тянут одеяло. Вцепившись в угол у груди, зашипела…

   — Не волнуйся. Мне нужен только край. Понимаешь, зачем?

   Хм-м… понятно. В одной постели, под одним одеялом. А про то, что задом к заду, не касаясь друг друга, нас вряд ли догадаются спросить.

   Он затих, даже дыхания не слышно. Я полежала-полежала и незаметно уснула тоже.

   А когда проснулась утром, его уже не было в комнате.

   Рейн оказался прав: спустя неделю мне опять пришлось предстать перед тем же самым храмовником, положив руку на черный ларец и молясь про себя Рианнесу, чтобы мы угадали с вопросами.

   Андреас пожелал присутствовать при испытании. Стоял, скрестив руки на груди, в великолепном пунцовом камзоле, и сверлил глазами в упор. Давил. Интересно, а куда он дел Орсетту? Та, небось, рассчитывала, что после моего исчезновения освобождённый от законной коровы красавец торжественно поведёт её в Храм. Угу, размечталась…

   Рейн тоже был здесь, в обычной неброской тёмной одежде. Прислонился к стене, с интересом рассматривая носки своих чёрных начищенных сапог. Потом поднял глаза на меня и улыбнулся уголками губ, словно подбадривая: «Не волнуйся, всё будет хорошо».

   — По иску, выдвинутому ньером Андреасом лен Тинтари, слушается дело о признании недействительным брака ньеры Алесситы лен Ориенси и ньера Раиндэлла лен Холта. Брак был заключен здесь восемь дней тому назад, — сообщил присутствующим храмовник. Вперился тяжелым взглядом в меня и спросил в лоб:

   — Вы спите вместе с мужем?

   — Да. — Я потупила глаза и покраснела, вопрос действительно казался очень нескромным. И, сглотнув, добавила: — После заключения брака не было ни единой ночи, когда бы мы не спали в одной постели.

   — Что вы имеете в виду, говоря «в одной постели»?

   — Под одним одеялом…

   — Вы целовались?

   — Да.

   — Объясните подробнее, ньера, вопрос серьёзный.

   — В губы… — мой голос был еле слышен. — Муж целовал меня в губы.

   — А было что-то ещё?

   — Да… — вспомнила я длань на своей груди.

   — Довольно, — вмешался Рейн. — Перед вами благородная ньера, моя жена. И я признаю её ребёнка своим. И да — у нас было! Ещё вопросы есть?

   Андреаса у стены перекосило. Теперь он смотрел на меня не с торжеством, а с лютой ненавистью…

   Наверное, священник и впрямь переступил границы дозволенного. Потому что, скривившись, кисло посмотрел на раздувавшего ноздри Рейна, на меня и произнес:

   — Ньера, покажите ладонь!

   Я подняла невредимую руку.

   Храмовник поморщился:

   — Расследование закончено. Брак признан действительным. Предписание о возвращении младенца Андреасу лен Тинтари отменено! — и, не сдержавшись, бросил мне: — А вам, ньера, советую не бегать от мужчины к мужчине, а уважать законного мужа!

   — Мы с женой разберёмся сами. — Голос Холта был холоден, как вечные льды Фризландии.

   Только по пути домой я задумалась над непростым вопросом, как буду в следующий раз, придя в Храм за разводом, объяснять — вот зуб даю, что опять напорюсь на этого старого ящера в рясе! — что ни разу не спала с Рейном?

   Шедший рядом Рейн вёл на поводке одного из наших волкодавов и посвистывал, глядя в небо. О чем думал он, мне было неизвестно.

   Войдя домой, муж сообщил:

   — Дела в Салерано практически завершены. Остальное — забота королевского Тайного приказа и службы безопасности гильдий. Взять виновных, разговорить их, вычислить тех, кто не попался в наши сети… Впрочем, без моей отмашки они делать ничего не станут. А мне кажется, что ещё рановато…

   — А что со смертью твоего отца? Ты узнал, кто его убил?

   — Отец расследовал это же дело. Только виновен не головорез, воткнувший нож ему в спину, а тот, кто отдал приказ. А этот человек живёт в столице. И я его найду.

   — Так что ты хочешь делать сейчас?

   — Дать тебе спокойно родить и оправиться от родов, — улыбнулся Рейн. — Потом, вероятно, придётся потратить несколько месяцев, распутывая то же самое, что и тут, в четырёх других портах… Ты не против немного со мной попутешествовать?

   Я захлопала глазами.

   Выходит, мои собственные планы отодвигаются ещё на несколько месяцев?

   Но бросить Рейна после того, как тот меня выручил, можно сказать — спас, я не могла.

   Значит, подожду. Маги — долгожители, а терпение — добродетель.

   Правда, оставался ещё один, чисто шкурный вопрос. У меня уже было накоплено почти триста соленов. И прежде сознание, что с каждой неделей запас увеличивается, грело душу. Но не станешь же заикаться тому, кто зовется мужем, что он задерживает еженедельное жалование? Женам — уж не знаю почему — платить не принято.

   Но с другой стороны, брак с Андреасом чётко показал, что бывает с влюбленными бессребреницами, которые стесняются лишний раз рот открыть...

   Ладно, до родов потерплю. А там будет видно.

***

Я сидела в кресле — стул последнее время стал казаться неудобным — и рассуждала вслух:

   — Десятки тысяч соленов. Одна монета весит примерно треть сэстоуна, значит десять тысяч крепкому мужику еле-еле уволочь. А пятьдесят тысяч — тут уже без телеги не обойдёшься. Выходит, должны быть векселя, банк, где всё это хранится…

   — И это — ещё одна нить, — вздохнул Рейн. — Займёмся.

   Я открыла рот, чтобы согласиться… и вместо этого ойкнула, получив душевный пинок под рёбра изнутри.

   — Что с тобой? — напрягся Рейн.

   — Толкается…

   — Позволь потрогать?

   Вопрос застал меня врасплох. Настороженно уставилась на названного мужа. Рейн фыркнул и пожал плечами. А потом повторил:

   — Так можно?

   Теперь, хмыкнув, плечами пожала я.

   Он принял это за разрешение. И, аккуратно переместившись на ручку моего кресла, положил ладонь рядом с моей. Едва касаясь. Бережно. Неподвижно. Это он прав. Если бы начал гладить или щупать, я бы живо надавала по рукам. А так неприятно не было. Ага, вот сейчас! Накрыв его кисть своей, сдвинула влево — и вовремя! — меня снова брыкнули изнутри.

   — Ничего себе! И часто так?

   — Ну, не скучаю, — улыбнулась я. А что ещё тут скажешь?

   — Сита, сегодня был трудный день. Давай ты приляжешь отдохнуть?

   В принципе, я была не против. И всё было бы совсем отлично, если бы, выходя из моей комнаты, он не бросил через плечо:

   — Ты так мило покраснела, говоря о том, что у нас было…

   Я возмущенно уставилась ему в спину.

   Вообще, мне было не до странностей поведения названного мужа — я начала обратный отсчёт. По моим прикидкам ходить с животом мне осталось примерно неделю. Я прислушивалась к ощущениям внутри… и боялась. Как могла, скрывала это. Но Рейн — и тут я уже смирилась — видел меня насквозь. Он даже попробовал завести разговор на тему родов и моих страхов, но я обсуждать данный предмет отказалась наотрез. Захлопнулась, как устрица. Он покачал головой и отстал.

   А потом я поймала мужа на том, что тот листает медицинский справочник.

   Произошло всё так. С кухни раздался грохот, вопль Бетани, потом собачий лай, и Рейн кинулся туда, уронив на пол книгу, которую обычно уносил с собой. Как выяснилось, ничего страшного не случилось, просто Хват с Рвачом поучаствовали, как могли, в приготовлении отбивных. Но я, не прикасаясь к книге, взглянула на обложку. «Акушерство и родовспоможение». Удивилась. Зачем ему это? Беспокоится, что ли? Или интересуется прежде незнакомой стороной жизни, а я выступаю в качестве наглядного пособия?

   Раз в неделю заглядывал доктор Ильери. Слушал сердцебиение малышки, советовал есть рыбу и фрукты. А ещё, погрозив мне пальцем, заявил, что сидение в четырех стенах ньерам в тягости не на пользу. Нужно обязательно бывать на свежем воздухе, гулять хоть немного, ходить… Иначе и нервы шалить начнут, и к застою крови привести может.

   Мне идея не понравилась сразу. Дома я чувствовала себя в безопасности, а вот на улице — нет. Попадись я на глаза Андреасу или тем, кто следит за делами Холта — и что будет? Мне не отбиться, не убежать… Так что я предложенные прогулки отвергла, сказав, что неделя погоды не сделает.

   Рейн укоризненно покачал головой.

   И всё же он меня выманил из дома. Сказал, что сходим недалеко — лишь до ратушной площади, на которой полно охраны, а посмотреть фейерверк над гаванью стоит — не увижу, сама жалеть буду.

   В самом начале августа Тариста ежегодно отмечала национальный праздник — День Корабля. Праздновали с размахом — в порту проводились состязания гребцов, корабли украшались флагами, в городе шли гуляния, а под вечер над морем устраивался салют. Останься я дома, и могла бы видеть из своего окна только зарево фейерверка над заливом.

   Сознание, что скоро нам уезжать из Салерано, и если не посмотрю этот праздник сейчас, не увижу ещё долго, а, может, и никогда, меня и подвело.

   Любопытство погубило кошку. И не её одну.

   Далеко решили не ходить — только до ратуши, откуда начинался зелёный бульвар с видом на залив. Договорились, что посмотрим на украшенные флагами и огнями корабли в гавани и салют — а потом тихонько пойдем домой. Собак не взяли — в праздничной толпе, где каждый третий был неадекватен и под градусом, псы сошли бы с ума. Или свели бы с ума нас. Или так и эдак.

   Я надела купленный мне мужем легкий голубой расширяющийся от плеч плащ. В таком наряде, да ещё с широкой юбкой, я смотрелась просто очень-очень солидной ньерой, и не более того. Щадящий самолюбие фасон, ага.

   Холт, как обычно, был в тёмном. Лето — не лето, праздник — не праздник — а вечно он выглядит как собственная тень. По контрасту с обожавшим выставлять себя напоказ и гордившимся своей внешностью Андреасом смотрелось забавно.

   Из дома вышли, когда небо на западе только-только перекрасилось из дневного голубого в золотистый закатный. А вернуться мы собирались с началом сумерек, до темноты.

   Я опёрлась на руку мужа, и мы не спеша тронулись по улице в направлении к ратуше. Если честно, я была рада прогулке. Ничего, скоро рожу и ка-ак загуляю!

   На ратушной площади толпился празднично одетый народ. У помоста, где бесплатно разливали красное вино из бочек, творилось что-то несусветное. С другого конца площади, от балаганного шатра, доносились взрывы хохота. Я любила кукольный театр и не отказалась бы посмотреть, как мельникова дочка обдурила короля, приехав к нему в гости в рыбачьей сети на козле верхом. Не важно, что наяву представить себе такое было затруднительно, — в сказке это смотрелось очень и очень забавно.

   Пока пробирались туда, рассказала Рейну, как читала на стене ратуши объявления о приёме на работу. Со своими комментариями. Тот фыркнул, улыбнулся.

   — Твоё показалось мне самым безобидным. — Покосилась на него и добавила: — А зря!

   Он снова фыркнул.

   Увы, на мельникову дочку поглядеть не удалось — в кукольном театре шла пьеса о трёх купцах, решивших снарядить один общий корабль. И о том, какая неразбериха из этого вышла… Особенно меня позабавила бочкообразная кукла с рыжей бородой торчком, отвечавшая на абсолютно любую реплику собеседников вопросом: «А сколько это даст прибыли?» Хохочущая толпа скандировала хором вместе с жадным купцом.

   — Пошли, скоро начнется салют, — Рейн, проталкиваясь вперёд, потянул меня за собой прочь из толпы. — Зря мы сюда влезли…

   Я двинулась следом, крутя головой. Странно, поначалу вокруг было много женщин, а сейчас вокруг стеной стояли одни мужики. Ускорила, спеша за мужем, шаг. И не среагировала вовремя. Просто, продолжая смеяться, совсем-совсем не была готова к тому, что случится. Меня сильно толкнули в спину, а потом что-то ударило по голове. Чувствуя, как подгибаются ноги и темнеет в глазах, попыталась крикнуть, предупредить Холта — но не успела. Мелькнула, опускаясь на голову мужа, волосатая ручища с зажатой в кулаке свайкой, а потом всё исчезло. Последним, что почувствовала, были подхватившие меня неласковые руки.

ГЛАВА 6

У некоторых мужчин женщины счастливые.

   У остальных они сильные.

   — Что делать с бабой? Она, оказывается, на сносях.

   — Свяжи покрепче!

   — Руки за спиной я ей скрутил. Кляп в рот запихнул. А ноги тоже? Если связать — ей совсем плохо будет. Давай, просто веревку к кольцу в стене прицеплю — пусть сидит — куда она денется до утра?

   — Чего паришься, жалеешь? Все равно ей рыб кормить. Она только и нужна, чтобы этому хмырю язык развязать.

   — Сэд, хочешь, сам ей ноги связывай. Говорю — к стене я её привязал.

   — Ноешь, и ноешь… — бас говорящего звучал недовольно. — Ладно, мужика связали, дверь — кашалоту не вышибить, пошли праздновать. А утром вернётся хозяин — пусть сам разбирается. Мы свое дело сделали.

   Хлопнула закрывшаяся дверь.

   Я терпела боль в вывернутых плечах и молчала. Моя главная драгоценность — живот — я чувствовала это — цел, на месте. А все остальное — ерунда. Сейчас я предупреждена и не оплошаю — главное не спешить. Только темно так, что хоть глаз выколи… Вот бы знать — где Рейн? Если сказали, что я нужна, чтобы развязать ему язык, значит, жив. Но где? Пожевала запихнутую в рот тряпку — даже голоса не подать! Может, он тут в другом углу и валяется. Тоже с заткнутым ртом. Дрыгнула ногой — ага, хоть нога свободна... заёрзала на заду, устраиваясь поудобнее.

   Прислушалась. После того, как захлопнулась дверь, стало совсем тихо. Попробовала стукнуть пяткой по полу. Камень? Наверное, погреб. В пещере двери б не было. Во всяком случае, пещер с дверями и ровным полом я не встречала.

   Пока размышляла, пыталась жевать кляп.

   На крайний случай оставался выход, о котором думать не хотелось. Но он был. Если не смогу ничего сделать за ночь, утром меня поведут к «хозяину» и начнут мучить на глазах у Рейна. А чтоб орала громче — вынут кляп. Того, что я — маг, они не знают. Иначе б убили сразу. А так, как только увижу Рейна, их убью я. Жаль, конечно, что девятимесячные старания дать дочке магию пойдут прахом — но я сделаю всё, чтобы она осталась жива. Мы остались живы. Всё. Что бы это «всё» ни значило.

   В темноте раздался шум. Рейн? Попробовала замычать. Ничего не вышло, только чуть не задохнулась. Замерев, стала слушать.

   В дальней от двери стороне кто-то, тяжело дыша, возился. Заморгала, вглядываясь. Бессмысленно — не вижу, вокруг черным-черно.

   Возня продолжалась. Что-то стукнуло раз, потом другой. Потом послышался шум, словно что-то перекатилось. Затем все затихло. И, наконец, когда я уже чувствовала, что схожу с ума от ожидания и неведения, знакомый голос прохрипел:

   — Сита, ты жива?

   Я выразительно замычала и стукнула трижды пяткой по полу. Надеюсь, примет за «да».

   — Пришлось повозиться, пока просунул ноги в связанные сзади руки. Давно я такого не делал. Потом вынул кляп. Сейчас приползу к тебе, жди.

   Жду.

   Я так и не смогла разглядеть Холта в кромешной темноте. Только иногда по его просьбе стучала пяткой по полу, чтобы дать направление. А потом почувствовала, как голова мужа боднула меня в бок.

   — Сейчас попробую сесть. Или ты наклонись… выну пальцами твой кляп.

   Успех операции увенчался моим облегчённым: «Тьфу!»

   — Где мы, знаешь?

   — Нет. Дверь тут. Похоже на погреб. А ушли до утра. Я привязана за руки к стене. Зато ноги свободны.

   — Очень актуально, — в голосе мужа послышалась невесёлая усмешка. — Надо освободить мне руки.

   — Как?

   — Можно попробовать перегрызть веревку на запястьях. Попытаешься? Сам попробовал — очень неудобно. Хотя... Ну-ка, Сита, сейчас я подсуну тебе шею. Твоя задача — отодрать зубами угол воротника рубахи. Он пришит некрепко. Но мне самому не сделать.

   — Зачем?

   — Там в шве узенькая пилка. Гибкая. Вроде как для лобзика. Надо достать. Сможешь?

   Чтобы сохранить магию в своем ребёнке? Смогу.

   Пыхтя и сопя, придвинулись друг к дружке. Он старался не наваливаться мне на живот. Я пыталась дотянуться до его шеи. Длинные волосы, лезущие куда не надо — в основном в рот и в нос, — счастья не добавляли. От него пахло кровью. Похоже, опять голову разбили…

   Наконец мне удалось ухватить зубами угол воротника. Потянула. Рубаха поползла следом…

   — Сейчас. Я могу придержать лацкан руками, а ты дергай воротник…

   Хорошо иметь выбор. Вообще, выбор — главное в жизни. Будешь несчастной в запертом дворце и счастливой в хижине, если распахнута дверь. И неважно, что лучшее — вот как сейчас — это не всегда хорошее. Главное — свобода выбора!

   У меня было целых три возможности. Мусолить и грызть пахнущую смолой веревку — наверняка она не очень толстая — на толстой неудобно узлы вязать. Воспользоваться магией — зажечь свет и рассечь путы воздушным лезвием. И, наконец, делать то, что я делала — терзать воротник, уткнувшись носом в мужнину шею. Он, зажав руками лацкан, натягивал ткань рубашки.

   Пришито и в самом деле было на живую нитку. Раздался треск, ткань или шов — не разобрать — поехали.

   — Сита, теперь аккуратнее. Постарайся нащупать и прихватить зубами конец пилочки. Как найдешь — тяни.

   Ага. Тяните пилы зубами! Звучит-то как! Но после этой ночи, если выберемся без потерь, я тоже назашиваю во все платья чего-нибудь актуально-полезного.

   — Нащупала, — сообщила я ему прямо в ухо. — Говори сейчас, что делать дальше.

   Ясно, с пилой в зубах, если чего не поймёшь, уже не переспросишь.

   — Вытяни. Она небольшая, чуть длиннее ладони. Потом сядь прямо. Держи крепко — если упадет, на полу нам ее не найти. И не дергайся, а то выколешь мне глаз. Я наклонюсь к тебе, зажму зубами второй конец. А потом перепилю веревку на запястьях. Всё поняла?

   А то! Ясно главное — мне не надо жевать колючую пеньку или использовать магию.

   — Поняла. Делаю, жди. Как буду готова, помычу.

   Вышло не сразу. Главное, ухватить надо было крепко и надежно, а полуоторванный ворот и волосы мешали. Рейн наклонил голову, пытаясь облегчить мне жизнь.

   У меня есть выбор! — напомнила я себе, дергая зубами застрявшую в воротнике пилку. Сразу полегчало.

   Вытянув, выпрямилась и замычала. Мол, готова. И замерла. А то действительно в темноте мужу пилой глаз выколешь!

    Он возился жутко долго. Да ещё всё время стукал рёбрами ладоней мне по носу. Я сопела и терпела, удерживая свой конец. Верёвка пахла смолой — хорошо, что зубами эту гадость грызть не пришлось.

   — Вот так! — Рейн напряг руки, и я услышала треск лопнувшей верёвки.— Сейчас, подержи пилку ещё немножко. Разомну кисти, возьму её, освобожу себе ноги и тебе руки. Ты как, сильно пострадала?

   — Вроде цела… — отозвалась я. Скорее бы он мне руки развязал — плечи болят так, что завыть хочется

   — Всё, я свободен. Отклонись, насколько можешь, от стенки, — я почувствовала его ладонь на плече, потом она скользнула за спину.

   Но с пилкой — это он молодец! Интересно, это все сюрпризы? Или у него ещё есть что-то, например, отмычка в ширинке? Помотала головой — видно, сильно меня приложили, если приходят такие дурацкие мысли…

   Его руки делали что-то у меня за спиной. Дёрнули. Потом стало чуть свободнее.

   — От крюка отцепил. Развернись немного, перепилю верёвку.

   Я заёрзала, отползая от стены. И тут почувствовала это. По ногам хлынуло что-то горячее. Много. Владыка Рианнес, это что — воды? Моя дочь решила, что ей пора родиться? Ох, как же не вовремя… Но разве всё не должно начинаться с постепенно усиливающихся схваток? А если только отошли воды, а схваток нет, у меня есть всего три или четыре часа, чтобы начать рожать. Дальше всё может обернуться худо…

   — Сита? — почувствовал, как я напряглась и закаменела, Рейн.

   — Лопнул околоплодный пузырь, — сообщила ему мёртвым голосом.

   Он выругался, звуки возни за моей спиной стали интенсивнее.

   А я сидела и прислушивалась к происходящему внутри. Вот поясницу сильно прихватило. Это хорошо? Ага, и живот болезненно напрягся… Только руки за спиной очень мешают, неудобно. Уф, отпустило…

   — Сейчас развяжу тебя. Больно?

   — Нет.

   — Лгунья. Потерпи, ещё чуть-чуть...

   Пока он пилил веревку, стараясь не поцарапать мне руки, скрутило ещё раз. Сильно. Я стискивала зубы — да, да, ночь выдалась такая, для зубов тяжелая! — и радовалась. Потому что у меня возник план. До утра далеко, очень далеко. А я молодая, здоровая, сильная. Пусть мне теперь не сбежать, но, если успею родить, то встречу утро магиней с ребёнком на руках.

   У меня снова есть выбор!

   Рейн обыскал подвал. Пусто. Точнее, нашлась одна большая бочка в дальнем конце. По стуку полная. Интересно, что в ней? И дверь в противоположном. Окон нет. Ничего нет. Есть скрежещущая зубами я на полу.

   Он присел рядом, нашарил мою руку.

   — Дыши. Расслабься, не пытайся напрягаться. Можешь лечь на левый бок, если так удобнее. Давай вот, мой камзол тебе под голову... И не бойся.

   Потом муж сидел рядом, считая время между схватками и заговаривая мне зубы какой-то абсолютной чушью тех времен, когда он учился вместе с правящим монархом в элитном военном училище. Я не запомнила ни слова. Затем было что-то про забавные обычаи островов Физанты, где Рейну тоже довелось побывать. К этому моменту я успела полежать на боку калачиком, постоять на четвереньках, а теперь полусидела — полулежала, упираясь плечами в стену, а ступнями полусогнутых ног в мужа, и скручивало меня уже каждые две минуты. Рейн протянул мне руки, и я вцепилась в его запястья так, что наверняка завтра синяки будут. Что происходило внизу, под юбкой, было в прямом и переносном смысле покрыто мраком. Долго ли это длилось — не знаю, я потеряла счёт времени, все силы уходили на то, чтобы дышать и не орать. Ведь если кто сюда и придёт на шум — то точно не помощь…

   Женщины, как гласит опыт человечества, рожают везде. В кроватях, телегах, каретах, на поле боя и вообще, где приспичило. А я — магиня, умею управлять и дыханием, и ритмами тела… неужели не справлюсь? Ма-а-ама!!! Напряглась в очередной раз…

   — Рейн, что там? — казалось, внизу что-то изменилось. Разжала сведённые пальцы, отпуская его запястья. Нет, тьма сводит с ума. Плохо не представлять, что делаешь. Вот чего я таращусь в никуда? Может, задрать подол, сунуть руку и пошарить? Нет, наверное, не стоит. Тем более, руки грязнущие. И живот мешает. Хватит мужа, который пытается что-то понять наощупь. Он же тоже ни бельмеса не видит! Гм, а я хочу, чтобы видел? Сидеть вот так с раздвинутыми ногами перед полузнакомым мужчиной? Да, сейчас это неважно… но потом я это вспомню. И уже не забуду. И неудобно рядом с ним мне будет всегда. Так что пусть не видит, так даже лучше. Ребёнку не вредно, а собственное любопытство засуну куда подальше… ох-х… опять началось! Больно-то как! Напряглась, тужась в очередной раз… и внизу, там, где под подолом возился муж, раздался плач, похожий на мяуканье.

   — Я его держу! — напряженным голосом сообщил Рейн.

   — Тряпку подложи! У тебя руки грязные! — забеспокоилась я.

   — Сейчас. Я забыл, что теперь?

   — Она дышит?

   Глупый вопрос. Если кричит — разумеется, дышит.

   — Дышит, возмущается, даже брыкается!

   — Пуповину перережь!

   — Минуту… Подержать малышку можешь? Я достану пилку.

   Взять на руки своего ребёнка? Конечно!

   Протянула вперёд дрожащие пальцы, нащупывая руки Рейна, какую-то тряпку и её — мою маленькую дочку — горячую, влажную, живую. Только надо взять надёжно и поддерживать головку, а ничего не видно…

   Вправе ли я уже колдовать? Думаю, да. Теперь моя малышка уже не часть меня. А магии я накопила море…

   Щелкнув пальцами, зажгла крошечный огонёк. И заморгала, ослепнув от света после кромешной тьмы.

   — Предупреждать надо, — стоящий на коленях голый до пояса Рейн тоже хлопал глазами как сова, прижимая к груди закутанного в его разодранную рубашку младенца. От свертка ко мне под юбку тянулся толстый неровный жгут.

   Глупая, но такая понятная реакция — мы оба уставились на ребёнка. Я протянула ладони, бережно взяла свое дитя на руки. Да, девочка, как мне и хотелось! Солнышко моё ненаглядное!

   Холт сунул окровавленную ладонь в карман штанов, вынимая узкое лезвие. Зажал пуповину в левой руке и правой в два движения рассёк петлю. Всё! Теперь я точно могу магичить!

   Сейчас надо перевязать пупок у малышки и подождать последа… Интересно — который час? Прислушалась к себе — вместе с магией вернулось чувство времени — ага, четыре утра, час Ночной кобылы. У нас ещё куча времени, можно не суетиться. Только спать очень хочется. И пить. И голова болит…

   Кстати, голову я теперь могу подлечить. Удерживая дочку левой рукой, правой нащупала шишку на затылке, одновременно начиная заклинание. Да, сразу стало легче. Посмотрела вниз, туда, где из-под подола торчали ноги. Ага, живот резко уменьшился — в этом смысле полегчало тоже.

   Перевела взгляд на мужа — страшный какой! — бледный, лицо и руки в крови. Здорово ему досталось.

   — Рейн, ты как?

   — Жить буду. Но если б я был котом с девятью жизнями, то сказал бы, что две из них в этом Салерано я оставил… Ничего… зато посмотри, какую ты красавицу родила!

   — Голову сюда давай, подлечу.

   — Вот теперь верю, что ты — маг, — улыбнулся он через минуту. Переполз к стене, привалившись к кирпичной кладке рядом со мной и свесив кисти рук между колен. Повернул лицо ко мне.

   — Вроде её сейчас к груди приложить нужно.

   Ну да, он прав. Потянула вверх подол рубашки.

   — Рейн, сейчас пятый час утра. Через пару часов за нами могут прийти… Будем ждать? –покосилась вниз, на задранную рубашку, из-под которой раздавалось чмоканье. Интересные ощущения. И приятные. Даже очень…

   — Сита, ты можешь открыть дверь?

   — Легко.

   — А что ты способна делать с людьми?

   — Оглушить, ослепить, заколоть. Я ещё не убивала ни разу, но, думаю, что могу. — Сомнений в сказанном у меня не было.

   — Давай попробуем выбраться по-тихому. Всё же драться с младенцем на руках — не дело. А дальше всё будет зависеть от того, где этот дом. Думаю, из Салерано нас не увозили.

   — Подожди. Ещё не вышел послед, а потом нужно будет остановить кровь…

   — Прислоняйся ко мне…

   Прежде, чем уходить, я передала Соль на руки мужу и убрала всё, что осталось на полу от нас — мокрые тряпки, пятна крови, обрывки верёвок. Маг может сотворить многое, имея кровь или другие телесные выделения, и учитель вдолбил мне в голову прочно и накрепко: хочешь жить долго и счастливо — не следи!

   Закончив, подошла к двери, приложила ладонь. Замок послушно щелкнул. Вот так!

   Загасив светлячок, медленно, чтоб не скрипнула, приоткрыли дверь и прислушались. Тишина. Переступив через порог, я обернулась. Наставила палец на бочку, и та с треском лопнула, выплеснув на пол тёмную волну. Фу-у! В носу запершило. Судя по вони — перебродившее прокисшее пиво. Но если я что-то и недочистила — то эта гадость разъест и смоет всё. Что нам и нужно.

   Короткий коридор, узкая каменная лестница наверх в конце. Через две дюжины ступеней ещё один коридор с деревянными дверьми с двух сторон. Понятно, подвал. Может, в этих комнатах окна есть? Заглянули, проверили. Ага, есть — под самым потолком для очень тощей кошки.

   В итоге, проплутав ещё четверть часа, мы вышли через чёрный ход рядом с кухней в предрассветный сумрак. На кухне Рейн разжился большим тесаком, а я, не удержавшись, выхлебала ковшик воды — пить хотелось нестерпимо.

   Не успели ступить на мощёную плиткой дорожку, как из тени большого дерева на нас бросился рычащий пёс. Не страшно — шевельнула рукой — пусть спит… Хорошо, хоть лай поднимать не стал. Видно, тоже тренирован убивать молча, как наши.

   Мне сейчас было море по колено — в крови плескалась, бурлила, пела, пенилась, звенела освобожденная магия… Я даже, щёлкнув пальцами, затворила за нами на засов изнутри калитку, ведущую на улицу. Пусть думают, куда и как мы исчезли. Да и были ли мы тут вообще? Ну и влетит тем головорезам, когда они доложат о том, что нас поймали — а в подвале не окажется ни следа пленных, только пивная лужа. Уплыли! Или вообще спьяну померещились!

   Вот только где мы сейчас? Ну да, вроде город… но Салерано большой.

   — Я знаю, где. Я даже был в этом особняке. Он принадлежит первому заместителю градоначальника — ньеру Сивано. Кто он — это отдельная история, расскажу тебе дома. Давай мне малышку, и пошли отсюда. Нам недалеко…

   Уже рассвело, когда мы добрались до своего крыльца. Я едва ковыляла, цепляясь за руку Холта — чувствуя, что запал погас, фонтан иссяк, бобик сдох, а сама я свалюсь сейчас мешком прямо на улице, как те пьяные, которые после праздника храпели чуть не в каждой подворотне или канаве. Преимущество теплого климата, так сказать — где напился, там и спать завалился.

   И в прихожей ноги всё-таки подкосились…

   Рейн передал малышку заахавшей Бет — добрая кормилица так и не ложилась спать — ждала нас всю ночь. А сам подхватил меня на руки и понес наверх, в спальню.

   Что было дальше — не знаю.

   Спала я до вечера. Открыла глаза и, вспомнив всё, встревоженно заозиралась — где мой ребёнок?

   — Не волнуйся, вот она, рядом, в корзине. Дать тебе, кормить будешь?

   Рейн, осунувшийся, ещё бледнее обычного, поднялся из кресла:

   — Раз проснулась, пошлю Бетани за доктором — пусть придёт, вас осмотрит.

   — Не надо, — отмахнулась я, — всё нормально. Теперь я сама себе доктор, и получше ньера Ильери.

   — Тогда не мешаю. Как покормишь — позови. Переложу её назад в корзину и, — замялся, — нам нужно поговорить.

   Я кивнула, зачарованно глядя на покрытую светлым пухом головку у своей груди. Какие кулачки крошечные… и миниатюрные пальчики с малюсенькими ноготками. Одно слово — чудо!

   Чудо засопело, из уголка мягкого ротика поползла белая струйка.

   А я сидела, держала её на руках и смотрела, смотрела…

   Наверное, Холту надоело ждать — он постучал сам. Следом вошла Бет с подносом: стакан чая с молоком, печёные яблоки с сахарной корочкой на блюдечке и на другом — три котлеты, от которых поднимался парок. Я, вдохнув запах, сглотнула. Сейчас сама слюной капать начну!

   Когда Бет унесла пустой поднос, Рейн пересел в изножье кровати. Взглянул на меня, потом, потупившись, уставился в пол и заговорил:

   — Ньера Алессита, я виноват перед вами…

   Вздохнул.

   Ого! А чего это он вдруг перескочил на «вы»? Вскинула на него глаза — чёрный и серьезный, как гробовщик. Смотрит не на меня, а куда-то в пол.

   — …Я представить не мог, что на нас нападут вот так, посреди дня, в людном месте. В результате моей недальновидности и беспечности вы и ребёнок чуть не погибли. Если вы желаете развестись немедленно, я дам согласие и подпишу все бумаги…

   Ничего себе! Чуть прищурилась, пытаясь рассмотреть ауру. Похоже, говорит правду. Точнее то, что считает правдой.

   — …Только оставьте ребёнку моё имя — это убережёт вас от претензий бывшего мужа. И позвольте обеспечить малышку и вас. К сожалению, больше ничем компенсировать причиненный ущерб я не могу. Единственно, когда завершу это дело, если вам будет это интересно, — могу представить вас ко Двору и помочь устроиться в столице.

   И замолчал.

   М-да. Если честно, я, пока кормила Соль, сама думала, как бы побыстрее развестись. Ведь в следующий раз может и не повезти. И вчера мы были на грани. Урони меня — бесчувственную — эти бандиты со ступеней, пни в живот — и моей девочки сейчас не было бы на свете. Рисковать ребёнком я не стану в любом случае — пиратство там или что. В первую очередь я мать. Во вторую — хочу позаботиться о себе. И хорошо понимаю, что не в моих силах противостоять тем, кто топит целые корабли и не боится похитить королевского эмиссара.

   И, тоже честно, на Холта я была зла. Здорово зла. Знал же, во что втягивает! Хотя последствий и не предвидел. И не предполагал, что могу пострадать я.

   Но, похоже, сам он корил и грыз себя ещё сильнее. Вот сидит несчастный и смотрит в пол. Но как он держался в том подвале! И, если уж быть честной до конца, виноват не он один. Ведь изначально он всего-то давал переписывать мне бумаги — рыться и копаться в том, что меня не касалось, начала я сама. Не задумываясь о последствиях. Вот и получила за любопытство.

   Вздохнула и соврала:

   — Ньер Холт, я не в обиде за то, что произошло. — Называть его на «ты», когда он сам предложил более отстранённое обращение, казалось недопустимой вольностью. — Да, опасность была. Но я виновна не меньше вас. И все обошлось. Кто знает, может, останься я дома, в безопасности и покое, затянувшийся срок беременности обернулся бы фатальными осложнениями?

   Интересно, он так и будет в полу дыру взглядом вертеть? Рот кривится, веки опущены. Ни слова в ответ.

   — Ньер Холт, скажите мне… — нарочно сделала паузу, заставляя его поднять на меня глаза, — а где вы храните отмычки?

   Во! Попала! Захлопал на меня округлившимися глазами, брови на длинном лице встали домиком. Похоже, ньер ждал какого угодно вопроса, но только не этого.

   — Ещё одна пилка была во внутреннем шве штанов, а отмычки под подметкой сапога. — И, заставив меня задуматься, зачем-то добавил: — Вторая пара.

   Интересно как!

   Выходит, если б его не убили сразу или не переломали обе руки, он мог бы выкрутиться сам. Веревку на руках пришлось бы грызть, но это — не худшее из зол. Освободил бы руки, достал свою пилку, разрезал путы на ногах, открыл отмычками дверь и сбежал.

   И я могла бы спастись, положив магией всех, кто пришел бы ко мне утром. Правда, это дорого бы обошлось дочке, но живы бы мы почти наверняка остались.

   А вот благополучно родить без него я бы, наверное, не смогла. Он подпирал меня, поддерживал, отвлекал, заговаривал зубы, давал силы, когда я падала духом. И, наконец, принял ребёнка на руки. За это я буду благодарна всегда.

   — Дайте мне руку, — попросила его. И, поймав кисть, сдвинула манжет. Ага, правильно я запомнила. Чуть выше костистого запястья на белой коже предплечья виднелись свежие круглые синяки и полукружья ранок от моих ногтей. Видно, цеплялась я за него конкретно. А он терпел без звука, да ещё меня успокаивал…

   Замечательный мужчина! Вот почему я не вышла за такого?

   Грустно улыбнулась своим мыслям. Вот как раз вышла, только не так, как надо бы. Замужем, но фиктивно. И, похоже, недолго нам осталось быть вместе…

   Пожала плечами:

   — Нет худа без добра. Теперь мы знаем, кто стоит во главе пиратского промысла в Салерано. Вы расскажете мне об этом ньере Сивано? И о том, что собираетесь предпринять дальше?

   — Замахнуться на него нам будет сложно, — протянул Холт. — Я уже узнал, что всю ночь он провел на балу у губернатора. Вместе с градоначальником и толпой других респектабельных титулованных персон, — прищурился и задумчиво добавил: — Сложно, но возможно. Подмогу я уже вызвал.

   Интересно, как? Письмо бы отправить не успел, да и долго очень. Клетки с голубями в доме я не видела. Выходит, магическая связь. Если он — личный эмиссар короля, у него может быть зеркало, шар или амулет. Спросить? Или не лезть? Ладно, промолчу.

   — Так, ньера, что насчет развода? Скажете мне, когда решите?

   Я подняла на него глаза.

   — Ньер Холт, можете ответить мне абсолютно честно на один вопрос?

   — Постараюсь.

   — Хорошо. Скажите, вы сами хотите со мной развестись?

   — Да. Вам оставаться рядом опасно. — Замолк. А потом вдруг уставился мне в глаза и выдохнул: — Вы хотите честного ответа, ньера? Тогда — нет!

   — Спасибо. Отвечаю, ньер: я решила. Я остаюсь с вами, пока мы не завершим это расследование. Теперь я сама могу защитить и себя, и дочь, и даже вас. И, кстати, вылечить лучше, чем этот бестолковый ньер Ильери. Пересядьте ближе — хочу посмотреть вашу голову.

   Холт покосился на меня, коротко кивнул… и фыркнул. А потом переместился на край кровати почти к подушке.

   Аккуратно разбирая вороные пряди пальцами, покачала головой.

   Продешевила.

   Надо было сказать не «один вопрос», а «несколько вопросов». А как теперь узнаешь, зачем я ему сдалась? А ещё интереснее спросить у себя самой — почему меня это вообще волнует? Я же вроде хотела после родов вернуться назад, в семинарию, к учителю?

   — Вы ёрзаете, ньера.

   — Да. Хочу знать, а почему вы не хотите разводиться?

   — Это уже второй вопрос.

   Вот так я и знала!

   Но тогда ладно. Неприятно об этом говорить, но придётся — на мне и за мной — ребёнок.

   — Ньер Холт, у меня есть ещё один вопрос. Я так понимаю, что у нас с вами деловое сотрудничество, верно? Я хотела бы поговорить о своей оплате.

   Он снова фыркнул. Как мне показалось, недовольно.

   — Сколько вы хотите, ньера?

   — Немного. Сорок соленов в неделю.

   Я занизила сумму — сама я могла бы, делая в неделю по паре средних по сложности заказов — например, заколдовав дом от пожара или вылечив больного средней тяжести, - получать втрое больше. Но тут у меня был кров, защита от бывшего мужа с его претензиями, долг перед Холтом… и интерес.

   По моим прикидкам, с тем, что у меня уже есть и тем, что получу за пару ближайших месяцев, получится достаточная заначка, чтобы начать свободное плаванье не с нуля.

   — Хорошо.

   Сказал, как отрезал. Встал, вышел из комнаты. И через несколько минут постучал в дверь снова.

   — Ньера Ориенси, вот ваша оплата за последние три недели, — кинул кошелек мне на кровать и, не прощаясь, вышел.

   Наверное, я и в самом деле его разозлила, раз по фамилии называет.

   Хотя пусть сердится, сколько влезет. Важнее не остаться на улице без денег с малышкой на руках.

ГЛАВА 7

Кто утверждает, что деньги могут сделать всё,

   вполне вероятно, сам может сделать всё

   ради денег.

   Б. Франклин

   Через три дня я решила, что могу встать на ноги. В принципе, я бы оправилась и быстрее, но наш ночной марш-бросок сразу после родов вызвал новое кровотечение. Я подлечивала себя магией, но в меру — лучше, когда выздоровление происходит естественно.

   Тело казалось непривычно лёгким. Только почему-то присутствовало ощущение, что конечности превратились в вареные макаронины. Потыкала пальцем в живот — пустой и мягкий. Брр! Интересно, залечь в ванну, поплавать — это разумная мысль? Наверное, пока не очень. Вздохнув, решила ограничиться душем с головомойкой.

   А ещё я каждые пять минут подходила, чтобы заглянуть в корзину, где спала моя крошечная дочка. Солнышко просыпалась, только чтобы поесть — отсутствием аппетита моё дитятко не страдало. Распахивала голубые глаза — взгляд был ещё туманным, несфокусированным — и улыбалась. Интересно, когда подрастет, глаза по-прежнему будут голубыми, как у Андреаса, или станут как у меня — серыми? Мне бы хотелось, чтобы внешностью она пошла в отца — пусть от него хоть что-то хорошее достанется.

   Холт заглядывал пару раз в день — рассказать новости. Задерживался ненадолго, держался скованно, и мы снова были на «вы». Ньер, ньера…

   Зато Бетани забегала при любой возможности — поболтать, поахать над колыбелью, просто посидеть рядом. Принесла старые мягкие простыни, из которых получились отличные пелёнки, и где-то на чердаке даже разыскала игрушки. Правда, те были не для младенцев — до коня-качалки Соль дорастёт ещё не скоро.

   В свободное время — то есть когда я не дрыхла, как садовая соня зимой, и не кормила малышку — думала. Основным вопросом было: а зачем Холт вообще пустил меня в дом?

   Выходило так. Во-первых, поговорив со мной, он убедился, что я точно не имею отношения к его врагам. Разругавшаяся с мужем магиня в тягости — такого нарочно не придумаешь. Одно это многого стоило. Во-вторых, маги в среднем заметно умнее и образованнее прочих граждан. Сама профессия требует эрудиции, хорошей памяти и дисциплины ума. То есть в качестве клерка и секретаря я наверняка бы подошла.

   Но и это не всё. Было ощущение, что Холт пытался втянуть меня — и успешно втянул — в свои дела. Спрашивается, какова вероятность уговорить хорошего мага заняться — причём с риском для жизни — сыском? Правильно, нулевая. Разумный маг пошлёт куда подальше прямо с порога явившегося к нему с такой инициативой что эмиссара, что комиссара. И будет прав. И никак ты на этого мага не повлияешь и не надавишь. Ибо он совершенно не обязан лезть, куда не нравится. А тут к тому самому эмиссару магиня сама пришла и на службу попросилась. И неважно, что без магии. Он же знал, что это — временное и магия вернется. А теперь я, несмотря на незапланированные роды в чужом подвале, чувствовала себя обязанной. Ведь, как ни крути, но Холт помог… Выходит, я должна расплатиться.

   И последнее, совсем уж непонятное. Он заключил, чтобы меня выручить, брак. Я бы решила, что цель этого, как и у Андреаса, привязать полезную перспективную меня покрепче. Но были детали, которые в эту картину рационального прагматизма не вписывались… И именно они тревожили больше всего.

   Хотя нет. Это не последнее. Последним было то, что я поняла, что очень хочу знать, чем закончится эта история. И если Холт дал слово, что отпустит меня, как только я о том попрошу, и у меня есть выбор, то почему бы не задержаться ненадолго, не помочь и не узнать?

   Новости были такие. Два дня назад с ночным приливом на рейд встала дюжина кораблей королевской военной эскадры. И одновременно в редколесье у южной окраины возник палаточный лагерь — под предлогом проведения учений прибыли два полка кирасир.

   Холт прокомментировал это по-другому:

   — Лошадь всё же выбежала из конюшни… Жаль, но сейчас просто делаем, что можем.

   — А что можем? — полюбопытствовала я.

   — Не так мало, — недобро прищурился Холт. — Ваша любимица «Чайка» уже сорвалась с рейда. И не она одна.

   — И?

   Разве хорошо, что шхуна, замешанная в пиратском промысле, уплыла невредимая со всей командой на борту?

   — Что и? За Сигнальным мысом поджидала вторая эскадра — прямо в её горячие объятия «Чайка» и влетела. Вышло интересно — в плаванье на корабле собрался известный вам ньер Ярит, а в каюте у него нашли шкатулку компромата на подельников — похоже, так ньер страховал свою жизнь. А кроме того, прикиньте, как удачно, — не надо обшаривать все таверны и злачные места, вылавливая матросов. Те сами собрались в удобную для ареста кучу. И, наконец, о том, что «Чайка» и ещё два корабля попались, никто не знает — с берега-то этого не было видно!

   Ух ты… И в самом деле умно. И так не будет волнений или боёв с головорезами в городе, никто из мирных жителей не пострадает.

   — А этот? Как его, ньер Сивано? Что с ним?

   — Он тоже был арестован — моего слова и влияния хватило. В первый же вечер его навестили несколько очень влиятельных друзей — принесли еду из хорошего трактира и свежее бельё. Потом зашел адвокат с бумагами. Ещё побывала какая-то дама под вуалью. А утром ньера обнаружили мёртвым. Врач написал в свидетельстве о смерти, что не выдержало сердце. Вот так.

   Я вздохнула. Похоже, нить оборвалась… Точнее, её оборвали.

   Но, если вдуматься, было бы куда хуже, если б этот Сивано — живой и обозлённый — оказался на свободе.

   — Всех сообщников, о ком мы знаем, — продажных таможенников, купцов, одного банкира, пару скупщиков драгоценностей — замели. Пригрозили виселицей — сейчас они рассказывают, кто что знает, наперебой. Беда в том, что круг их сведений ограничен Салерано. То есть в следующем городе придется начинать заново.

   Встал, подошёл к двери:

   — Планируйте переезд через неделю. Как, успеете оправиться?

   Кивнула.

   Успею.

   Как только я поднялась, начала магичить. Сначала постаралась, насколько смогла, обезопасить дом. Объяснила Холту, что именно хочу сделать. И почему. Причина была проста — мы-то уедем скоро в другой город, а вот тетушка Бет останется тут. Так пусть у доброй женщины всё будет хорошо. Заклинания защиты от огня, от сглаза, от чужой магии я знала назубок. Когда закончила, чуть не упала… Хватит, до завтра не колдую — только сплю! Но теперь пусть кто-то силы моего экс-муженька попробует сюда сунуться — не выйдет ничего, а по носу крепко получит!

   А вот дальше я споткнулась. Для воплощения задуманного нужны были мои книги. Те самые, которые остались в доме мужа. Надеюсь, у Андреаса хватило ума и жадности их не выбрасывать и не трогать. Тронул — клянусь! — навеки лысым сделаю!

   Холт застал меня, когда я, сердитая, как мокрая кошка, металась по комнате, собираясь нанести визит бывшему. Ни одного приличного платья! Одно старьё с тертыми локтями времен семинарии! Ну и пусть! Ничего. На платья заработаю. А как он на меня посмотрит — мне наплевать. Иду не шуры-муры разводить, а забрать своё!

   — Я пойду с вами, ньера, — тон названного мужа отказа не предполагал.

   — Сама справлюсь.

   — Нет. Одну я вас не отпущу.

   — Я не спрашиваю разрешения, мне нужны мои книги, и я их возьму. И помощь в этом мне без надобности.

   Хватит с меня мужчин. Этот тоже… сначала: «Рейн, Сита…» А потом вожжа под хвост попала — и снова стал ньером Холтом. И точка.

   — Умная женщина и здравомыслящая женщина — это две разные женщины, — задумчиво произнес Холт, глядя в потолок.

   — Аа-а?! — не поняла я.

   — Вы умная. Но здравого смысла — увы… Вот придёте вы одна, и бывший тут же решит, что со мной вы расстались. Ибо какой муж отпустит свою жену одну в дом к другому мужчине? И что сделает ваш экс-хлыщ? Правильно, галопом поскачет к знакомому нам храмовнику за очередным предписанием… Второй резон — вам нужен свидетель, что при посещении дома бывшего супруга вы не кидались на него с ножом, не вредили имуществу, не устроили поджог и не украли столовое серебро... Продолжать надо?

   Вздохнула — ведь прав по обоим пунктам.

   — Хорошо, ньер Холт, я готова. Идёмте? Кстати, серебра у нас не было.

   Если ему не стыдно ходить по улице с облезлой мной в старом платье, и если он спокойно относится к запаху рыбы… Ну, умный мужчина и мужчина без странностей — это два разных мужчины.

   Знакомая вымощенная брусчаткой тихая улица. Знакомый дом на переломе подъема. Ничего не изменилось. Пропали только горшки с геранями, раньше стоявшие около крыльца, — а так всё то же самое. Сердце кольнула тоска — как я радовалась, когда этот двухэтажный особнячок стал нашим! Сколько труда вложила, приводя в порядок переплеты окон, делая ремонт внутри. Старалась сэкономить каждый солен. Даже черепицу на подтекавшей вначале крыше ремонтировала сама. И руками, и магией. Вила гнездо с усердием весенней птицы. И вот теперь этот дом больше не мой.

   Достала из кармана ключ. Поднялась по ступеням, прижала плечом дверь. Холт молча ждал за спиной. Кстати, через город мы шли рядом, а не под руку, как положено супругам. Он не предложил, я не стала набиваться.

   Ключ не хотел лезть в скважину. А когда я его все-таки исхитрилась запихнуть, не пожелал поворачиваться. Что такое? Экс-гад сменил замок? Ну, ладно. Приложила ладонь к латунной пластине, сосредоточилась, пробормотала пару слов. Механизм послушно щёлкнул, отпираясь. Вот так!

   Распахнула дверь… и поморщилась: из тёмной прихожей тянуло почти неуловимым ароматом протухшей миреньи.

   Вот это да! Прошло же четыре месяца с лишним! Уж мог бы сподобиться и всё вычистить! Или припахал бы свою Орсетту. Пусть узнает, что к постельным обязанностям жены прилагаются другие — поломойные.

   Ладно, задерживаться тут надолго я не собираюсь.

   — Чем это так несёт? — вежливо осведомился Холт из-за спины.

   — Миренья.

   — Миренья?

   — Да, миренья. Любимая рыба мужа.

   Холт фыркнул.

   Ничего, потерпит. Я его с собой не звала.

   Не задерживаясь и не оглядываясь, прошла через гостиную к лестнице на второй этаж. М-да, тут амбре ещё духовитее. Может подсказать бывшему — пусть хоть все молотым кофе посыплет? Запах кофе — самый сильный из всех — перешибёт даже рыбный.

   Я легко нашла четыре книги из моих пяти — два семейных гримуара и пару учебников по стандартным заклинаниям. Но куда делся справочник по целительству? Он был мне нужен, и очень… Редкое академическое издание, по деньгам тянет соленов на двести-триста. Это если ещё найдешь, где купить.

   — Что-то ищете?

   — Да одна из книг пропала…

   Вот куда он её дел? Может, взял почитать? В смысле — изучать? Ведь зарабатывать надо. Значит, придётся зубрить самому... А где бывший у нас любил читать? Вечерами, лёжа в кровати. Ой, не хочу я заходить в спальню… но, похоже, придётся. Оглянулась на Холта. Тот с неким скепсисом на лице рассматривал полки. Повертел в руках длинную пожелтевшую кость. Фыркнул, положил на место. Протянул руку к одному из хрустальных шаров, отвесил несильный щелбан. Похоже, понимает, что всё это — чистой воды бутафория и показуха. Быстро до него дошло. А мне понадобился целый год, чтобы разобраться.

   У двери мужниной спальни я замялась. Почему-то оказалось страшным открыть дверь. Сморщила нос и распахнула рывком. Уф, никого! Только неубранная постель и ворох одежды на спинке кресла. Ага! А вот и то, что мне нужно — мой том в коричневом кожаном переплете, лежит распахнутый на тумбочке корешком вверх. Ну кто так книги кладёт? Есть же закладки!

   Сунув раритет в большую холщёвую сумку, поспешно вышла из комнаты, убегая от резанувшего по нервам запаха знакомого одеколона. Все-таки мне ещё больно…

   Ладно. Сюда я больше не вернусь. Надо подумать, ничего важного не забыла? Если не могу вспомнить, наверное, нет. Значит, можно уходить. То, за чем пришла, я получила.

   Проходя мимо дверей кабинета, бросила Холту:

   — Уходим!

   — Нашли всё, что хотели?

   — Свои книги. Это главное.

   — Помочь донести?

   Я захлопала глазами. Это он чего? Рыбой так надышался, что в голове помутилось? Сумка у меня одна, отдавать — так всё целиком. А мои тома тянут стоуна на три-четыре. Можно, конечно, облегчить себе жизнь — пусть тащит — но мудро ли злить того, на кого работаешь и от кого сейчас зависишь?

   — Спасибо, не стоит.

   Холт промолчал.

   Всё же мы столкнулись с Андреасом. Почти внизу улицы Трех Жемчужин, когда я уже расслабилась и радовалась, что удалось избежать и неприятной встречи, и выяснения отношений.

   Он вывернул из-за угла прямо перед нами. В клюквенном нарядном камзоле, шляпе с роскошным белым пером. Увидев нас с Холтом, сбился с шага. А потом заступил дорогу.

   — Сита, ты что здесь делаешь? И… — подозрительно уставился на выпиравшие из сумки углы книг, — …что ты несёшь?

   — Забрала свои книги, — посмотрела я ему прямо в глаза. — Только свои.

   — Ты не имеешь права!

   — Они были моими до свадьбы, тому есть свидетели.

   Ох, опять он нападает, а у меня не находится подходящих слов, чтобы его осадить…

   Холт сделал шаг вперед, вклинившись между нами.

   — Касательно прав, молодой человек. Что произошло с наследством моей жены, которое она получила от матери?

   Лицо экс-гада стало даже не злым, а злобным, разом растеряв всю красоту. Андреас прищурился. Не на Холта, на меня:

   — Так ему нужны твои деньги, да? Я так и думал. Кому надобна такая фригидная дурнушка за просто так? Кстати, что ж супруг тебя ни одним новым платьем не осчастливил? Не заработала? Узнаю старую синюю тряпку семинарских времен…

   Договорить он не успел — кулак Холта с хрустом впечатался в Андреасову челюсть. Тот взвыл и шлёпнулся на задницу. Холт протянул мне руку, одновременно переступая через ноги поверженного экс-поганца.

   — Пойдем, Сита!

   Я заколебалась. В первый раз в жизни из-за меня кто-то кому-то набил морду, и я не была уверена — нравится мне это или нет. Взглянула на трясущего головой экс-гада. Да! Пожалуй, всё же нравится!

   Опёрлась на протянутую длань, переступая через бордовый замшевый сапог бывшего.

   Следивший за нами Андреас начал поднимать руку. Пальцы засветились синим…

   — Только посмей! — сощурилась на него я. — Лысым навек сделаю!

   Рука упала на колени.

   Надеюсь, больше мы никогда не встретимся.

   Я шла прочь по улице и думала о том, что Андреас — а он же видел, что живот у меня пропал! — ничего не сказал, даже не спросил о своём ребёнке. Ему было все равно…

   — Сита, у тебя такое лицо…

   — Всё в порядке, ньер Холт.

   — Не в порядке. Тебя задело то, что он сказал? Завтра же сходим к портному, закажем платья.

   — Нет. Сейчас мне нужно зайти в ювелирный. По пути есть два.

   Холт озадаченно замолчал.

   А я не собиралась ему объяснять, что собираюсь делать. Теперь, когда книга с нужным заклинанием у меня, я могла наложить на себя и дочку связующие чары. Я всегда буду знать, где находится моя девочка и всё ли с ней в порядке, а она станет чувствовать, в какой стороне я. Но для этого предстояло потратиться, и серьёзно. Так что денег на глупости вроде платьев у меня в данный момент не было.

   Я попросила Холта подождать меня около магазина. Если зайдем вместе, и продавец решит, что я выбираю подарок, оплатить который собирается спутник, — сдерет втрое. А с одинокой женщины много не возьмешь — только справедливую цену.

   За длинную витую золотую цепочку и пару янтарных сережек, которую я нашла во втором ювелирном, пришлось отдать сто пятьдесят соленов. Много, очень много. Но это была необходимая трата.

   Домой я добралась уже совсем без сил. Всё же после сидения в доме такие пешие концы через половину города — это утомительно. Холт посмотрел на меня и фыркнул в пространство, что де он предлагал нанять экипаж — а я не захотела. Да, не захотела. Он сам провёл между нами грань. И брать у него деньги, вынуждать что-то на меня тратить — зачем мне такое? Наверное, если б я оставалась Ситой, то согласилась бы. Но раз я стала ньерой Ориенси, то буду вести себя как ньера Ориенси. Стеснённая в средствах, но самостоятельная.

   Отнесла книги к себе в комнату. Вынула из сумки. Поставила стопкой на комод у стены — красота-то какая! Правда, полюбоваться плодами похода в тылы врага мне не дала дочка — Соль проголодалась, о чем и возвестила из недр своей корзинки. Я, торопливо повторяя на бегу: «Сейчас, маленькая, сейчас…», порысила в ванную, мыть после улицы руки и всё остальное.

   Ещё через час, когда сытая Соль, мяукнув и срыгнув мне на плечо на прощание, уснула прямо у меня на руках, я задумалась — за что хвататься? На всё сразу сил не хватит. Но начну с Соль — она важнее всего.

   — Ситочка, иди обедать, ты ж с утра голодная, — заглянула в комнату тётушка Бет.

   Ох, как сказала, так в животе заурчало. И вправду есть хочу!

   За обедом Холт сидел с прямой спиной, вилка в левой, серебряный нож в правой, и со мной не разговаривал. Я тоже молчала. Мы не болтливые, да.

   К ночи я приготовила всё потребное. К ночи, потому что была женщиной, магиней. Почему-то у магов мужеска полу самые сильные заклятия выходили ясным днем. Считалось, что лучше всего колдовать в полдень дня Летнего Солнцестояния. А вот магиням принадлежала ночь. И ещё — удачно! — сейчас было полнолуние. Объяснить понятно, чем полнолуние лучше новолуния — ведь разница только в том, освещена или нет обращенная к земле сторона Луны, сама-то Луна никуда не пропадает, она так и сяк на месте! — никто толком не мог. Но работало. Как кто-то сказал, если это глупо, но работает, значит, это не глупо.

   Вообще, магия — хоть и наука, но странная. Вот написано в гримуаре «две шерстинки из хвоста трехцветной кошки» — и побежишь искать пеструю кошку. Хотя ясен пень, две волосины трех цветов заведомо быть не могут. Но если выдрать их из двухцветной — заклинание не сработает.

   Сейчас я поделила купленную золотую цепочку на два неравных отрезка. Это было важно — не две разные цепочки, а именно части целого. К каждой приложила по янтарику из серёжек — камни я выбирала очень внимательно, чтобы были одного оттенка, от одного куска. Потом аккуратно срезала у малышки с головы несколько легких, как пух, светлых волосинок. А у себя из-под массы волос на затылке, там, где не видно, целую прядь.

   Пока возилась — подошло время. Теперь — самое сложное.

   Раскрыла бабкин гримуар на нужной странице. Буквы словно горели, подсвечиваясь изнутри. Причем такими их видела только я. До меня — моя мама. После так будет видеть Соль. А вот для посторонних, даже магов, страница казалась серой и пустой…

   Итак: кладу на позаимствованный у Бетани серебряный поднос две похожие стопки: янтарь, волосы, сверху свернутую в спираль цепочку. Протянула руку к своей кучке. Воздушным лезвием кольнула безымянный палец — семь капель крови, ага, сделала! Теперь Соль… Улыбнулась, глядя, как малышка причмокивает во сне — всего несколько дней, а уже научилась тянуть пальцы в рот! Было жаль, безумно жаль ранить собственное дитя. Но так нужно. И крови-то от нее надо только три маленькие капельки. Вот так. А потом я подую — и всё пройдёт. Спи, любимая, не плачь.

   Ну, кажется, готово! Встав рядом с подносом лицом на восток, начала читать вслух слова из книги:

   — Синат киршатт ордис пирит, соадли дарн риднтшэфари…

   Я чувствовала, как вокруг сгустилось напряжение. А затем обе кучки на подносе вспыхнули не рыжим или жёлтым, как обычно, а ярко-красным, оттенка крови, пламенем. Поплыл запах пылающего янтаря, заглушая вонь сгорающих волос… Сила лилась из меня мощным потоком — а потом пламя исчезло. На блестящем подносе лежали две сверкающие цепочки.

   А ещё я услышала, как кто-то стучит снаружи в запертую дверь.

   — Ньера Алессита! Что происходит?

   Холт? И что его принесло посередь ночи? И — вопрос вопросов — почему? Таз я не роняла, демоны тут не завывали — всё тихо, вон Соль спит себе и спит…

   — Сейчас, ньер Холт.

   Переставив поднос на комод к книгам, запахнула пеньюар и отворила дверь.

   В коридоре стоял босой лохматый Холт в белой длинной рубахе и торчащих из-под неё серых свободных портках до середины икр. Зато с мечом в руках. Очень мило! Оглядел меня с головы до ног и повторил:

   — Что происходит?

   — А что происходит? — решила я свалять дурочку.

   — Ньера, не играйте со мной. Что тут было?

   Выходит, он чувствует магию. Но при этом сам не маг. Вроде бы не маг…

   — Ньер, заходите. И я отвечу на ваши вопросы, если вы ответите на мои.

   Он кивнул.

   — Ньер Холт, да, я колдовала. Сотворила первую часть волшебства, чтобы защитить своего ребёнка. На сегодня это всё. На вторую половину у меня просто сил не хватит. Сделаю завтра. А теперь ответьте мне — вы чувствуете магию? Как маг? Или вы и сам маг?

   На его лице отразилось что-то сложное. Казалось, он решает — ответить мне или пропустить в своей манере вопрос мимо ушей.

   — Моя мать была магом. Довольно сильным. Но ей, когда она ждала меня, пришлось колдовать. Чтобы я мог остаться в живых. Так что у меня магии — кошачьи слезы и мышиный хвост, — грустно пошутил он. — Но магию рядом, тем более настолько мощную, я чувствую.

   Замолчал. Потом посмотрел мне в глаза:

   — Это одна из причин, почему я захотел помочь, когда узнал, кто вы такая.

   Ох! Такого ответа я не ждала… Лишенец. Маг почти без магии. Знать, что ты мог что-то иметь по праву рождения… да вот, не срослось. Но при этом протянуть руку и помочь, чтобы с кем-то другим не произошло того же самого.

   Этого ничем не исправишь и никак тут не утешишь. Я никогда не слышала, чтобы к прирождённым лишенцам возвращалась магия. Если случалось так, что маг надорвался, перегорел — у него ещё была надежда. Но если уж сложилось, что младенец лишился магии в материнской утробе… эх-х… Потому-то я так и берегла свою Соль.

   Холт присел в кресло, поставил меч рядом и покосился на книги.

   — Расскажете мне, что хотите сделать до отъезда из Салерано?

   — Много чего, — улыбнулась я. Сейчас он выглядел не таким чопорно-отстранённым и высокомерным, как обычно. — Только всё растянется на несколько дней…

   — А поподробнее?

   — Завтра ночью закончу то, что начала сегодня, — вдаваться в подробности, что именно задумала, я не хотела. Ни к чему. Это наше с Соль дело. Не нужно посторонним знать, что на ней стоит маяк. — А днем полистаю медицинский справочник. Там есть большой раздел о глазных болезнях. Может быть, выйдет хоть как-то помочь Бетани.

   — Хорошо, — кивнул Холт. — Если справитесь, оплачу вам это отдельно, как стороннему специалисту.

   Открыла рот, чтобы возразить… и закрыла. После сегодняшних трат денег осталось не так много. А честный заработок — не стыд.

   — Что ещё? — поинтересовался муж.

   — По работе — увидите. Не будем забегать вперёд. А ещё хочу всё же заставить блестеть эти чёртовы люстры!

   Холт качнул чёрной головой и усмехнулся. Поднялся.

   — Раз проснулся — спущусь на кухню. Вам пирожков принести, ньера?

   Подумала и кивнула.

ГЛАВА 8

Суть добра — попросту

   в удовлетворении спроса.

   Дж. Уильям

   Следующей ночью я снова разбудила Холта. Вторая часть заклинания была ещё навороченнее первой и выжала меня досуха. Нужно было надеть зачарованные цепочки на шею мне и Соль, а потом вбухать магию до последней капли, зачитывая абракадабру из бабкиного гримуара. Соль я держала на руках — в момент сотворения этого волшебства физический контакт, чем теснее — тем лучше — был необходим. Дочка будто поняла — помогла: присосалась к груди, прижавшись всем тельцем. Здорово, только отвлекает…

   Но я справилась! Когда закончила — цепочки на наших шеях исчезли. Пропали, словно их и не было. А связь от них перешла на нас. Для проверки я положила Соль в корзинку, зажмурилась, раскрутилась на пятке, прислушалась к себе и ткнула пальцем в пространство. Открыла глаза — да, перст указывал на колыбель! Вышло!

   От истощения вело… Захохотав, как баньши, раскрутилась с закрытыми глазами ещё раз — и, не удержав равновесие, села на пол. Зевнула. Спа-а-ать хочу до смерти… Надо мне лезть на кровать или и на коврике хорошо? Тепло, лето…

   — Ньера! Ньера! Сита!!! Да очнись же, что с тобой?!

   А этот что тут делает?

   Махнула рукой, съездив пятерней работодателю по носу. И брыкнулась, когда меня, схватив в охапку, загрузили на кровать.

   — Спасибо-о… — зевнула ему в лицо, натягивая на уши подушку.

   — Беда ходячая, — вздохнул Холт.

   Впрочем, к утру я уже не была уверена, что Холт мне не приснился. За завтраком тот сидел как обычно: подтянутый, чисто выбритый, одетый в тёмное, лаконичный. Даже, точнее, бессловесный. Кивнул головой — и всё.

   Доев, щелкнул пальцами.

   — Ньера Алессита, есть разговор. Жду вас в комнате.

   Я поперхнулась — ну что там ещё сдохло?

   Оказалось, что он всё же вознамерился пошить для меня новые платья. Ну, вот зачем? Для дороги у меня есть пристойное саржевое, кофейного цвета. Подновлю магией, пришью свежий белый воротничок — и сойдёт. А по приёмам я дефилировать не собиралась. Меня наняли для работы с бумагами, анализа данных, ну и магии. Так на кой мне туалеты? Или его все же задел упрёк, брошенный Андреасом?

   — Ньера, это не обсуждается. Это не для вас — для меня. Пока вы числитесь у меня в жёнах… — Я поперхнулась от такой формулировки — вот так новый речевой оборот: «числиться в женах»! — …извольте выглядеть так, чтобы не ронять мою репутацию. — Поднял руку, пресекая возражения. — Считайте эти платья формой. Ведь гвардейцы сами себе мундиры не шьют? — и припечатал: — Мы идём к портному через час.

   Блин! Ещё один командир нашелся.

   До ателье на большой торговой улице, начинавшейся от ратушной площади, снова шли пешком.

   По дороге Холт рассказал о том, что расследование в Салерано продолжается. Перехватили в море ещё пару шхун с командами. Названия были мне знакомы — «Синелья» и «Меч-рыба». Замешанные в пиратстве матросы — в зависимости от степени вины — или повиснут на рее, или отправятся на рудники в колонии. И началась конфискация имущества коррумпированных чиновников. Причем ни причины, ни масштаб операции особо в тайне не держали — теперь, посмотрев, как особняк соседа пошёл с молотка, а сам сосед отплыл за море без обратного билета, любой крепко задумается, прежде чем соваться в подобный незаконный промысел. А гильдии — и купцов, и страховщиков — были весьма довольны. Выручка от конфискованного покроет часть убытков, а в море станет немного — но безопаснее.

   — О вашем участии не знает никто. Я решил, что вряд ли вы захотите получить премию соленов в триста, — усмехнулся, — да, гильдии скуповаты, и одновременно нажить десятка три могущественных врагов.

   Я кивнула. Нет, такого сомнительного счастья в интересной пропорции мне точно не надобно.

   Ткань на платья — договорились, что их будет три, — Холт позволил выбрать мне самой. Я решила не разочаровывать патрона. Форма так форма. И выбрала темно-серую шерсть, стального цвета шелк и мышиного цвета, с черными штришками — темнее и мрачнее не нашлось — муслин. Холт покачал головой:

   — Отомстили? Ну, вам это и носить.

   Переживу. Он же такое носит? Только почему появилось неприятное ощущение, что я сама себя обдурила?

   Когда дошло до фасонов, мы чуть не переругались.

   — В этом году модны V-образные вырезы… — начал портной.

   — Под горло. Круглый вырез, воротник-стойка, — покачала головой я.

   — Если пустить кант вдоль шва… — подступил мастер с другой стороны.

   — Давайте швы гладкие, без отделки и всяких выкрутасов.

   — Так, ньера Алессита, — вмешался Холт, — мерки уже сняты, будьте добры, посидите пока в кресле, полистайте модный журнал. И обратился к портному: — В этом году в столице носят приподнятые плечи и отложные воротники с отделкой ручным кружевом. Я хочу, чтобы вы сшили платья для ньеры Алесситы по самому наивысшему разряду.

   Хлопнула дверь.

   Я обернулась — на пороге с приоткрытым ртом застыла Орсетта. Похоже, та вошла с улицы как раз вовремя, чтобы услышать последнюю фразу. Глаза брюнетки сузились, взгляд остановился на мне:

   — Ты! Ты-ы!! Ах ты!!! Платья себе заказываешь, да?! Верни мои деньги!!!

   Я оторопело захлопала глазами. Какие такие деньги?

   Холт изумленно посмотрел на Орсетту, которая вытянула вперёд руки со скрюченными пальцами, словно собралась на меня прыгнуть и на части разорвать. Обернулся ко мне:

   — Ньера Алессита, объясните.

   Ну, ладно. Хватит уж с меня политесу.

   — Ньер Холт, это — ньера Орсетта. Мы вместе учились. Именно её в мой предпоследний визит на улицу Трёх Жемчужин я застала в голом виде лежащей в одной постели с моим бывшим мужем. Точнее сказать, непосредственно под моим мужем, — прищурилась на бывшую подругу. — Так что за деньги, Орсетта?

   — Твой Андреас! Он украл мои сбережения! Вы сговорились! Верни мне мои две тысячи!

   О, а экс-гад даром времени не терял! Похоже, большой и чистой любовью и тут не пахло…

   — Орсетта, — нежно улыбнулась я, — мне ничего не известно о твоих деньгах. Выясняй это с Андреасом. Я развелась с ним в Храме через час после того, как застала вас в кровати. Так что мой красавец экс-муж свободен. Забирай! Вместе с деньгами!

   — Развела-ась? А он сказал, что не может жениться, потому что ты не даёшь ему развода…

   — Повторяю. Мы больше четырёх месяцев как разошлись.

   — Выходит… выходит… — рот Орсетты распялился, губа задрожала, — выходит, он мне лгал?!

   Мастер, ставший свидетелем сцены, покачал головой.

   Как интересно. Её не смущало, что Андреас врал беременной жене. Более того, она сама принимала участие в обмане. Но вот Орсетта оказалась на противоположной стороне — и до чего она обижена!

   — Что же мне делать? Алессита, милая, — взгляд голубых глаз остановился на мне. — Может быть, ты мне поможешь? Мы же всегда дружили! Помнишь? Алессита и Орсетта, Орсетта и Алессита… Послушай, одолжи мне немного денег, соленов триста? На время — я обязательно отдам!

   — Сожалею, Орсетта, ничем не могу помочь.

   — Да, а твой малыш? Всё в порядке? — попыталась подъехать брюнетка с другой стороны. — Надеюсь, он не пострадал из-за той истории?

   Я не ответила. Рассказывать этой лживой кошке о своей малышке я не собиралась. Ни к чему.

   — Ну, прости меня! Просто это было ужасно несправедливо! У тебя было всё — красивый муж, хороший дом, ты ждала ребёнка… а я? Я? Мне тоже так хотелось! Почему одним всё, а другим — ничего?

   Да, у меня было всё. Таскание тяжеленных корзин с рынка и торговля за каждый солен. Зубрёжка и сидение над учебниками до рассвета и отказ себе в самом необходимом. Вот почему люди часто видят результат, завидуют ему — но отказываются платить цену? Почему они считают, что кому-то другому всё далось даром? С неба присвистело…

   — Простите, ньера, — голос Холта был сух. — У нас с женой есть другие дела, пожалуйста, не мешайте.

   — Ты — замужем? Ты снова замужем?! — Орсетта вытаращила глаза и буквально уронила челюсть.

   Вот спасибо, Холт. Похоже, названный муж только что морально нокаутировал мою экс-подругу, как намедни физически нокаутировал экс-мужа. Талант бить на поражение, однако!

   Я, прикусив губу, бросила взгляд на Холта. Тот незаметно подмигнул и заговорил:

   — Так вот, уважаемый мастер, по последним столичным модам манжеты должны быть в четыре пальца шириной и отделаны ручным кружевом…

   Орсетта, не дослушав, вылетела на улицу, громко хлопнув дверью.

   Уф!

   — Платья будут готовы через три дня, — сообщил Холт, когда мы вышли на улицу. — Да, я немного изменил цвета выбранной ткани. Стальной шёлк оставил. Это удачный выбор, он прекрасно подходит к вашим глазам. Шерсть будет тёмно-изумрудного цвета, думаю, оттенок вам понравится. А муслин — всё же это летнее платье — цветным. А сейчас мы зайдём к сапожнику — закажем вам туфли и ботинки для осени.

   Не понимаю, зачем ему всё это?

   — Лучше купите несколько чистых тетрадей. Желательно точно таких же, в каких мы пишем.

   Холт с интересом покосился на меня:

   — Дома есть запас.

   На сегодня я запланировала сделать две вещи. Первую — чисто утилитарную — для малышки Соль. В дальнем конце кухни, у печки, тетушка Бет протянула две веревки, на которых, как флаги на мачтах кораблей, постоянно что-то болталось и колыхалось. Это сохли пелёнки. Ибо если ребёнок хорошо ест — то всё остальное он тоже делает исправно. Вот я хотела прекратить этот круговорот мокрых тряпок — в дороге полоскать пелёнки будет негде и некогда. А всего-то и надо было, что зачаровать пару подгузников так, чтобы они сами сохли и очищались по мере намокания и загрязнения. Заклинание не простое, но хорошо известное. Были маги, которые сколотили состояние на продаже таких детских принадлежностей. При зачарованных подгузниках пары фланелевых пелёнок и одного байкового одеяла для переезда хватит с избытком.

   Второе заклинание было интереснее. Маги пользовались им для точного воспроизведения учебников, дневников и разных документов, описка в которых могла привести к роковым последствиям. А ещё подрабатывали, копируя завещания, грамоты на дворянство, купчие и так далее. К сожалению, заклинание требовало силы тем больше, чем толще был дублируемый исходник. Если же силы не хватало, то воссоздавалась не часть фолианта — допустим, первые двадцать листов — а фрагменты с разных страниц, причем самым непредсказуемым образом. Могли пропасть даже куски слов или букв, искажая текст до неузнаваемости. А растаскивать толстенные тома на листы и копировать по страничке… ну, это очень, очень на любителя. И то, если этому любителю очень приспичило.

   Закончив мудрить с подгузниками, покормив и перепеленав малышку, я спустилась вниз. Что теперь? Люстры или тетрадки? По уму все же тетради. Сегодня могу продублировать данные о нападениях пиратов — там текста немного. А завтра уж, со свежими силами — свод грузовых деклараций.

   — Я прикинула, что хорошо бы на всякий случай сделать копии собранных данных, — сообщила я оторвавшему нос от бумаг при моем появлении Холту.

   — Вы можете?

   — Могу. Сколько экземпляров нам нужно?

   — Сумеете три? Тогда всего получится четыре.

   Пожала плечами. Почему бы нет?

   Взяла тетрадь с данными по нападениям, на одну треть исписанную бисерным почерком Холта, и её родную сестру — чистую. Задрала на углу стола вышитую шёлком скатерть и положила тетради одну на другую — исписанную сверху. Открыла книгу, куда Холт немедленно сунул нос:

   — Вы понимаете эти кракозямблы?

   Язык, на котором маги творили свои заклинания, был отдельной песней. Откуда он взялся — никто точно не знал. Бытовала гипотеза, что маги — они вообще не совсем чтоб из этого мира. Или, во всяком случае, раньше жили где-то совсем отдельно. Например, на острове, который взял и утонул. Может, в результате природного катаклизма, а может, виноват был вышедший из-под контроля магический эксперимент. Одно время было модно писать на эту тему романы. Они так и назывались — «утопическими». В финале спасшиеся маги всегда прибывали на большую землю, их предводитель женился на местной раскрасавице-принцессе, а остальные смешивались с коренным населением. Учитель смеялся, говоря, что такое объяснение ничем не хуже любого прочего. Кстати, небольшие магические способности у королевской династии Таристы имели место быть.

   Но юных магов этому языку учили как любому иностранному. Ставили произношение, заставляли склонять существительные и спрягать глаголы. И тем не менее в книгах с удручающей регулярностью встречались архаичные обороты и непонятные навороты, коих было не сыскать ни в одном глоссарии. Кстати, в словарях специально не писали транскрипции. Чтобы те, кто не прошёл обучения в государственных школах, не имели шанса учинить какое-нибудь безобразие. Впрочем, безобразия все равно иногда происходили, причем самые неожиданные. Например, одна деревенская колдунья-недоучка неведомо как вырастила сопернице густую бороду. И не ей одной. Когда половина женщин села обзавелась нестандартными украшениями, староста поехал в ближайший город за подмогой. Прибывший маг схватился за сердце, когда за околицу его вышла встречать делегация бородатых пейзанок с вилами…

   Поэтому сейчас я просто кивнула и честно ответила:

   — Большинство.

   Положила руки на верхнюю тетрадь и начала читать слова:

   — Сирайя шерфанн акринато ритари…

   В примерном переводе заклинание значило: «Как две друг на друга тетради похожи, в них буквы похожими пусть станут тоже!» Что хорошо, дополнительных ингредиентов вроде кошачьих усов или порошка из сушеных крыльев нетопырей эта магия не требовала. Следовало просто без ошибок, чётко, вкладывая силу и ставя ударения в нужных местах, трижды произнести формулу, одновременно удерживая в уме образ зеркала. Все равно какого. Я обычно представляла овальное, в бронзовой раме с завитушками.

   Закончив, отдала тетради Холту:

   — Проверьте.

   — Однако, ньера! Даже моя клякса на месте!

   — Второю копию сделаю сейчас, а третью — после ужина, — сообщила я.

   Дешевле перестраховаться, чем испортить тетрадь. А то скопирую одни кляксы, то-то радость будет!

***

Следующий день начался с казуса, достойного названия которому я так и не смогла подобрать. Ибо слов в моём лексиконе, даже нецензурных, для вербализации не нашлось. Только открытый рот.

   Челюсть я чуть не потеряла, когда с утра пораньше Холт постучался в дверь моей комнаты и вошёл со здоровенным букетом — можно сказать, охапкой — красных роз. Взглянул на мои вытаращенные глаза, усмехнулся и водрузил принесённое на стол.

   Я не нашла ничего умнее, чем тупо спросить:

   — Зачем?

   Ответом стала поднятая бровь и заявление:

   — Посмотрите сами. Письмо прилагается.

   Какое письмо? Зачем Холту общаться со мной в письменном виде? Хотя ещё сложнее ответить на вопрос, на кой фиг ему являться ко мне спозаранку с этим колючим веником.

   Оказалось, Холт тут ни при чём. Раскрыв розовый надушенный конверт с парой целующихся голубков на нём, развернула лист — и зарычала, увидев знакомый почерк:

   Любимая!

   Прости, что я наговорил тебе гадостей! Но когда я увидел тебя рядом с ним, то почувствовал, что схожу от ревности с ума. Я понял, что никогда не буду без тебя счастлив, просто не смогу жить…

   И ещё полторы страницы. Читая, хмыкала. Точно, счастлив не будет — ибо честолюбив, а самому сложная магия не по зубам. Вон, с тривиальной миреньей не справился — до сих пор дом воняет. Жить не сможет — не совсем, но тоже верю. Ничего, продаст два камзола, наймёт кухарку и горничную, найдет любовницу — втроём они меня прекрасно заменят. И проживёт. Но зачем экс-гад столько понаписал — непонятно. Все содержимое опуса можно было уложить в одну короткую фразу: «Вернись, я все прощу!»

   Слов не было. Покосившись на Холта, поинтересовалась:

   — Откуда это взялось?

   Тот пожал плечом:

   — Проснулся утром, поднял жалюзи на окне, а там длинный шест с привязанным… гм-м… презентом. Поскольку адресовано вам, решил доставить по назначению.

   То есть бывший не поленился подобраться к дому сзади, причём выяснил, где находятся окна хозяйской спальни. Значит, он думает, что мы спим вместе? Это хорошо…

   — Я вижу, ньера, вы не очень рады?

   — Да нет. Просто изумлена, что он вдруг столько денег на меня потратил. Хотя розы в конце лета в нашем климате… — я тоже пожала плечами, не договорив. — Ньер Холт, если вас не затруднит, отдайте цветы Бет. Розы ни в чем не виноваты, а Бет, думаю, букет порадует.

   Наставила палец на письмо, пробормотав: «Пирашшнр!» — и листок с конвертом на полу превратились в белые хлопья пепла. Сразу, без огня.

   — Можно спросить? Почему вы так злы на него, ньера? Из-за измены?

   — Нет. Измена стала последней каплей. Но он был готов сделать ребёнка лишенцем ради двухсот соленов.

   Холт помрачнел. Кивнул, сгрёб розы и вышел из комнаты вон.

   Через четыре дня и четыре утренних веника от экс-супруга мы покинули Салерано. Я сделала почти всё, что хотела: люстры в доме сияли как в день, когда их впервые прицепили к потолку. Но важнее было то, что белесая муть в глазах тётушки Бетани сменилась лёгким туманом. Вылечить её совсем мне не удалось — может, не хватило сил, может — умения. Но добрая женщина каждые пять минут порывалась меня расцеловать и утирала слёзы, глядя на кружащих в небе чаек, — оказывается, она не могла разглядеть птиц уже больше пяти лет и успела позабыть, как те выглядят. Мы договорились переписываться — сейчас Бет это было вполне по силам. Кстати, учителю я сообщила, что переезжаю в другой город. Как появится адрес — дам о себе знать. И от него как раз пришло письмо, которое, по недостатку времени, я сунула нечитанным в карман.

   На мне было новое платье из лавандового муслина с отделкой из золотистого кружева и летний капор с широкими лентами в тон. Если честно, надев этот наряд и заглянув в зеркало, я сама поразилась. На минуту даже показалось, что я почти красавица. Малышка в волшебном подгузнике удобно устроилась в затянутой кисеей корзине у меня на руке.

   Погода была превосходной для путешествия — бегущие по небу быстрые кучевые облака, но без дождя. Последний раз поцеловала Бет, в сотый раз поклялась писать так часто, как смогу…

   — Ньера, карета ждёт, — поторопил меня стоящий в дверях Холт.

   И не только карета. Эмиссара короля с семьёй сопровождал десяток гвардейцев. А наших псов мы оставили Бетани — поедем потом в столицу — тогда уж прихватим их с собой.

   Отъезжая, оглянулась на крыльцо, рядом с которым курчавилась в глиняном вазоне пышно разросшаяся алая герань. До свидания, Салерано! Теперь наш путь лежал на север, в Паэнью — самый северный и самый большой порт страны. Там нам предстояло задержаться на месяц или полтора — уж как пойдет расследование…

   До вечера я была счастлива. Карета на мягких рессорах чуть покачивалась на ровной дороге, малышка спала под мерный перестук копыт, я дышала свежим воздухом и рассматривала сады, поля, посёлки, мимо которых мы ехали. Холмы с оливковыми рощами, низкие каменные изгороди вдоль дороги, белые дома с крышами из красной черепицы, работающие в полях и на виноградниках крестьяне. Картина солнечного мира и привычного процветания…

   Гром грянул, когда вечером мы остановились в придорожном трактире на ночлег. Нам с Холтом, как мужу с женой, отвели общую комнату. Он, казалось, не возражал. Я тоже пожала плечами — не храпит, не пристаёт, даже не разговаривает. Так чего напрягаться? Вот я и не напрягалась, пока не распечатала письмо от учителя.

   «Привет, ученица!

   Рад был узнать о рождении твоей дочери. Ты как, ещё не надумала вернуться в Виэнию? Я и аспирантура тебя ждём. Помнишь, мы мудрили с погодной магией? Появились новые соображения, но в письме этого не рассказать, нужно показывать.

   Я слышал о происшедшем в Салерано. Хорошо, что всё обошлось, и ты не пострадала.

   Да, я получил от Раиндэлла лен Холта на хранение пакет с бумагами. Думаю, тебе следует знать, что он открыл два счета в Центральном Королевском банке — один на твое имя, а другой на имя Сонеали лен Холт, на десять тысяч соленов каждый. А ещё отписал на твое имя кусок земли невдалеке от Лореции. Рад за тебя. Кстати, я хорошо знал его отца и помогал тому в паре сложных расследований.

   Только держи ухо востро. Если Холт-младший такой же хитрец, каким был его папаша, ты сама не заметишь, как окажешься втянутой по уши в его дела.

   Пиши почаще и дай знать, как соберешься сюда. Флигель свободен и ждёт вас с малышкой.

   Твой учитель,

   Рассел лен Дилэнси».

   Вскинула глаза на сидящего в кресле с книгой Холта:

   — Ньер! Я прочла в письме учителя, что вы отписали на мое имя целое состояние! Зачем? Зачем эти деньги, поместье?

   Лицо Холта было невозмутимым.

   — Я обещал, помните, ньера? А ещё я хочу дать вам возможность не думать о деньгах, а заниматься тем, чем нравится. Почему-то мне показалось, что вам будет интересно вести это расследование. — Посмотрел мне прямо в глаза. — И, наконец, мне нужна ваша помощь, ньера.

   Я опустила ресницы, чтобы скрыть улыбку.

   Кажется, Холт хуже отца.

ЧАСТЬ вторая. Паэнья. Странные сны.

ГЛАВА 1

После выборов и после женитьбы

   редко получаешь то, что хотел.

   Р. Уилл

   Мне было интересно, где мы будем жить в Паэнье. И под каким видом туда прибудем. Вряд ли торжественное явление королевского эмиссара в сопровождении конвоя гвардейцев поспособствует успеху расследования. Ибо, узрев такую радость, все подозреваемые всё равно в чём, погрузив сундуки с неправедно нажитым и похватав в охапку домочадцев, резво дунут за горизонт. Тут как раз граница недалеко…

   — Вы ёрзаете, ньера.

   И долго он меня этим «ёрзаете» доставать будет? Что бы придумать такого в ответ? До чего меня допекло это «ньера»! Все-таки прежние непринужденно-дружеские отношения были намного приятнее. А какая радость трястись сутками в одной карете рядом с отстраненно-чужим ньером? Оставалось держать себя в руках и в рамках корректности и ничем не показывать своего раздражения или недовольства.

   Спокойно подняла глаза на Холта. Раз сам завёл разговор, так отчего не пообщаться? Солнце уже наполовину погрузилось в дымку на западе, а до «Счастливой подковы», где мы собирались остановиться на ночлег, был ещё почти час пути. Высказала вопросы и получила в ответ:

   — Все нужные нам документы уже изъяты под предлогом налоговой проверки. Это было сделано в остальных четырёх портах ещё до того, как начались аресты в Салерано.

   Кивнула. Умно, очень умно. С чисто налоговой точки зрения придраться в записях было не к чему, то есть уничтожать бумаги никто бы не стал. И виновным будет не с чего тревожиться. А налоговая проверка — дело неспешное, длиться может месяцами, и никого такая тягомотина не удивит…

   — Скажите, а где мы остановимся в Паэнье? — поинтересовалась я.

   Ясно, что в гостинице с горой секретных бумаг делать нечего. Все же расследования надо вести без шума, а не под шепоток половых и горничных, которые в два дня разнесут по всему городу весть, что приезжие зачем-то роются в записях таможни и грузовых декларациях. Значит, снимем дом?

   — В городе живёт один из старых друзей моего отца. Поселимся у него.

   Замолчал и отвернулся.

   Вообще, последние дни я чувствовала какую-то напряженность в наших отношениях. Но понять, в чём дело, по непроницаемому лицу Холта было невозможно. Решившись, покосилась на него:

   — Вы ёрзаете, ньер.

   Всю невозмутимость как ветром сдуло. Уставился на меня с видом разбуженного в полдень филина — сейчас клюнет! Неужели я его зацепила?

   — Повторить? — попыталась дожать я.

   — Не стоит. Просто размышляю, как долго смогу рассчитывать на вашу помощь, — прищурился и добавил, глядя прямо в глаза: — Как вы относитесь ко мне, ньера?

   Сглотнула. Похоже, нарвалась. Ну ладно, сейчас соображу, как выкрутиться.

   — Отношусь хорошо, иначе никогда не приняла бы ваш подарок мне и Соль. Я уважаю ваш ум, характер и принципы. Касательно остального, позвольте, умолчу. А помогать буду, пока мы не доведём это расследование до конца. Уйти раньше я могу — и уйду — в одном-единственном случае: если сочту, что Соль грозит опасность. Дочь для меня важнее всего остального.

   Он коротко кивнул и снова уставился в противоположное окно.

   Обидно. Опять я ничего не узнала.

   В Паэнью мы въехали ближе к вечеру два дня спустя, как самые обыкновенные путешественники. Гвардейский патруль остался на последнем постоялом дворе и, если честно, я была рада — уж слишком пристально рассматривал меня при любой возможности один рослый рыжеватый парень. Можно даже сказать — пялился. То в лицо, то на грудь. Холту я жаловаться не стала — если что, справлюсь сама. Но неприятный осадок остался.

   На брусчатке трясло сильнее. Мне хотелось посмотреть город, но Соль проснулась и начала агукать и брыкаться, требуя внимания. Пришлось взять разбушевавшуюся дочку на руки, после чего стало резко не до пейзажей, панорам и прочих городских красот и достопримечательностей. Когда карета наконец остановилась, я вздохнула с облегчением.

   — Рейн, как вырос-то!

   — Дядя Ленарт!

   — Для тебя просто Лен, малыш. А кто с тобой? Что? Ты женат на этой красивой ньере? И уже есть дочка? Когда успел-то! Ну, заходите, заходите в дом! А, знаешь, я недавно женился тоже… Сейчас познакомлю с моей Тирисией, ты будешь очарован! Так что я даже рад, что ты при супруге — иначе присутствие в доме такого видного молодого человека заставило бы побеспокоиться! — распахнувший дверь кареты усатый мужчина средних лет лукаво подмигнул. Мол, шутка.

   Вообще, встречала нас целая делегация. Хозяин дома Ленарт лен Сертано — симпатичный крепкий мужчина с начавшими седеть висками и военной выправкой и четыре девушки приблизительно одного возраста. И кто из них новобрачная Тирисия? Попыталась угадать — девушки при ближайшем рассмотрении были странно попарно похожи: две причёсанные на прямой пробор темноволосые с обрамленными лесом густых ресниц глазами-вишнями, и две светленькие, румяные, с золотистыми косами и пшеничными бровями с изломом, как у хозяина дома. Наверное, блондинки — это дочери или племянницы. Но почему тёмных тоже пара? Ах, оказывается, в доме сейчас гостит недавно овдовевшая сестра Тирисии — Анарда. А светленькие Элина и Сания — я предположила верно — оказались дочками хозяина дома.

   Всё это выяснилось, пока четыре ньеры, обступив прижимающую к груди корзинку с дочкой меня, ахали и восторгались, разглядывая через кисею Сонеали. Я, за год замужнего отшельничества отвыкшая от переполоха, суеты и шума, которые может устроить даже небольшая компания девчонок, растерялась. Спасибо, Холт шепнул что-то хозяину, и тот хлопнул в ладоши:

   — Девочки, девочки, тише! Гости устали с дороги! Проводите их в комнаты, и не забудьте напомнить, что ужин будет через час.

   Какой-то выскочивший из дома молодой человек уже сноровисто помогал кучеру разгружать наши вещи. Одна из сестёр — кто из них кто, я пока не запомнила — повела нас вглубь дома. Я, стараясь держаться в рамках хороших манер, исподтишка бросала любопытные взгляды на обстановку: богато! — мраморный пол, бронза, картины, бархат, высокие потолки, трех— и пятирожковые светильники там, где я сама повесила бы однорожковый. И лестница на второй этаж такая, что пароконный экипаж въедет — широкая, пологая, с плавным изгибом широких перил.

   По пути я услышала, что нам с мужем отвели две смежные комнаты. Хорошо. Вот только когда двери в наши апартаменты распахнулись, я открыла рот — одна из двух предоставленных комнат оказалась очень удобным, просторным, с двумя окнами и камином, прекрасно обставленным… кабинетом! Зато вторая была спальней с кроватью шириной в хороший виноградник. Дождавшись, пока жизнерадостная блондинка — как же к ней обращаться? — закончит объяснения касательно специфики пользования медными кранами в ванной и оставит нас одних, резко обернулась к Холту. Это как? Мы так не договаривались! Ну ладно, при переезде в трактирах нас селили вместе, и я не возражала, потому что понимала — так безопаснее… но жить с ним ещё месяц в одной комнате я совсем не жаждала. Ни размяться, ни переодеться, ни всласть поваляться в постели с книгой …

   Холт тоже выглядел озадаченным.

   — Поверьте, я не знал, ньера.

   И что мне делать с этим «не знал»?

   — Я заметил, что в кабинете есть диван, стану ночевать там.

   Подошла к двери, соединявшей комнаты, заглянула. Действительно, есть. Только назвать эту деревянную обитую сафьяном банкетку с гнутыми ручками диваном было бы преувеличением. Узенькая, в три локтя длиной. При росте Холта без малого четыре. Актуальная мебель — «чтобы клерки не уснули». Или пусть ночует, если хочет? Сам же придумал эту дурацкую маскировку насчёт негоцианта с женой в гостях у старого друга!

   Прикинула — у меня рост поменьше, но я тоже на этот изыск мебельного дизайна не впишусь. И — однозначно! — вставать с больной шеей каждое утро месяц подряд не собираюсь. И так из-за ребёнка не высыпаюсь! Так что пусть как хочет, а не позже чем завтра этот вопрос решает! Кстати, почему нельзя поговорить с ньером Ленартом — я уже узнала, что тот был капитаном в отставке, сколотившим состояние за морем, — и просто объяснить ситуацию?

   — Вы видели, сколько в доме женщин? И весьма говорливых. А ещё есть прислуга… Тогда проще снять отдельный дом. Завтра постараюсь решить вопрос со второй спальней.

   Холт говорил сухо, не меняя выражения лица… если б я не видела сполохов в ауре, поверила бы в его спокойствие. Тоже настолько не рад моей компании? Ничего, до завтра потерпит.

   Зато ужин мне понравился. Было не только вкусно — за столом царило непринужденное веселье. Члены семьи перебрасывались шутками, улыбались, рассказывали наперебой о последних городских новостях, пытались втянуть в разговор меня и сидящего рядом с прямой спиной Холта. По ходу дела я научилась различать Элину и Санию — у первой имелась родинка на левой щеке. Тирисия руководила тремя слугами, подносившими перемены блюд, как опытный дирижёр. Трапеза текла плавно, без заминок и спешки. И, наконец, в этом доме просто веяло уютом и теплом.

   Вернувшись в комнату, поняла, что безнадежно зеваю и засыпаю на ходу. Холт взглянул на меня, кивнул и без слов удалился в кабинет. Я умылась, покормила дочку и легла так, чтобы видеть окно с усыпанным звёздами синим небом за ним. Заснула прежде, чем вернулся Холт.

***

Серый неуютный коридор. Каменные стены из огромных блоков, низкие своды, тусклый свет, сочащийся из-за угла. И чувство тревоги, перерастающее в панический ужас. Бегу к повороту… за ним такой же туннель. И ещё один, и ещё… Повороты, ответвления, неотличимые друг от друга сумрачные куски огромного лабиринта. Почему я здесь? Как сюда попала? Что делаю? Не знаю. Наверное, ищу выход. Но отчего же так страшно? Я тут одна? Или нет? Кто бредёт впереди вдоль стены, шаря руками по камням? Холт? Растрёпанный, босой, лицо измученное. Попыталась позвать — из горла не вылетело ни звука. Я могла только смотреть, как он из последних сил плетётся, ковыляет, тащится, поворачивая каждый раз направо. Пока не добрался до коридора, перегороженного массивной решёткой с шипами. Колеблющаяся тень расчерчивала чёрными квадратами серые камни — на стене по ту сторону решётки чадили два факела. Холт в изнеможении опустился на пол рядом с воротами. Обвёл их взглядом. Да, ни калитки, ни замка не видать — наверное, отпирающий механизм спрятан где-то в другом месте.

   Вздохнув, Холт опёрся рукой о серый каменный пол и с трудом поднялся на ноги. Повернулся к решетке спиной и, придерживаясь за стену правой рукой, пошатываясь, снова побрёл вперед. До первой развилки, где свернул направо. Сделал ещё несколько шагов… чувство тревоги стало нестерпимым… занес ногу, наступил — и пол разверзся прямо под ним. Плиты разошлись бесшумно и мгновенно — Холт, не успев вскрикнуть, полетел в чёрную бездну… Я знала, это — его смерть.

   — Сита! Сита!! Что с тобой?!

   — Аа-а?! — захлопала глазами в темноте, пытаясь прийти в себя после увиденного.

   — Ты кричала во сне. Кошмар приснился?

   Холт. Живой. Поддерживает меня правой рукой за плечи, а я вцепилась сведёнными пальцами в его рубаху так, что едва не рву ткань. Ой, а Соль? Её я не разбудила?

   — Малышка спит, не волнуйся. Правильно ты ее Соней назвала.

   Невольно улыбнулась. Всю дорогу из Салерано Холт вёл себя, как мог бы вести самый заботливый и любящий отец. И почему я не встретила такого, как он, пару лет назад?

   — Сита, что тебе приснилось, расскажешь?

   Странно. Днем мы на «вы». А сейчас, в темноте, спросонья, не задумываясь, он снова зовет меня Ситой. И я чувствую его дыхание совсем рядом. Забеспокоившись, попыталась отстраниться…

   — Тсс-с… Ты вся дрожишь. Не волнуйся, приставать не стану. Я обещал, помнишь? Так что?

   Я откинулась на подушку, пытаясь собраться с мыслями.

   — Мне снился лабиринт. Серые туннели со сводчатыми потолками, каменный пол из больших плит, тусклый свет непонятно откуда. Меня там не было, я просто смотрела. Там был ты. Искал выход. Шёл вдоль стены вперёд и вперед, каждый раз сворачивая направо, пока не добрался до большой запертой решётки, перегораживающей коридор от пола до потолка. Посидел. Поднялся и снова двинулся по правой руке. И после первой развилки, через три плиты от поворота, пол под тобой провалился. Ты полетел вниз. Вот тогда я и закричала…

   — Опиши решётку.

   — Железная, ржавая, из толстых прутьев квадратного сечения. Квадратные же ячеи в пару ладоней по диагонали. На каждом перекрестии шип длиной в ладонь. Замка нет. Я подумала, что он где-то в другом месте. За решёткой в кольцах на стене горели два факела, и виднелась арка с уходящими наверх ступенями. Было видно, что лестница поворачивает. А над аркой, в овале, был выбит непонятный, похожий на змею знак.

   — Сита, ты когда-нибудь раньше была в Паэнье?

   — Никогда, а что?

   — Ты сейчас описала вход в катакомбы, лежащие под городом. Говорят, они идут от моря чуть не до гор. Я был с другой стороны решётки в прошлый приезд.

   Ох!

   — Теперь давай весь сон по порядку. Все мелочи, детали… Похоже, это не просто кошмар. Например, как я был одет?

   Я понимала его интерес и его вопросы. Бывают просто сны, а бывают — предупреждения. Особенно в первую ночь на новом месте.

   До сих пор талантами в области вещих снов я не блистала, но случалось так, что когда магини становились матерями, у их способностей появлялись новые, самые неожиданные грани. Пока, по одному кошмару, судить было рано. Но если мне привиделось реальное место, в котором я никогда не была, наверное, такое что-то значит?

   Прикрыла глаза, пытаясь сосредоточится. Поморщилась. Мешает то, что он рядом. Слишком близко. Смущающе близко. Дыхание, шевелящее прядки волос на моём виске, твердость руки под плечами, запах. Одеколоном Холт не пользовался при мне ни разу, но сейчас я чувствовала аромат свежей речной воды от его волос и что-то ещё, сбивающее с толку. Мотнула головой. Что со мной? Я для него — инструмент, наемная служащая, лишь — как он выразился? — числящаяся его женой. А успокаивает он меня так, как оглаживал бы испуганную лошадь или собаку.

   — Не волнуйся. Соберись с мыслями и попробуй рассказать.

   И чего переживаю? Завтра с утра я снова стану для него ньерой Ориенси.

   Заговорила, насколько могла, спокойно:

   — Одежда обычная: чёрные штаны, тёмная рубашка. Оружия я не видела. Единственное — ты был измучен, будто шёл очень долго или от чего-то убегал. От решётки ты двинулся по правой руке. За вторым поворотом была развилка. Ты свернул направо и — это я помню точно — четвертая плита провалилась у тебя под ногами. Под ней — тьма. Мне показалось, что ширина провала — локтей шесть-восемь. Хотя не думаю, что это важно… И ещё вот что. Я обычно хорошо ориентируюсь, просто чувствую стороны света, но там не могла. Коридоры изгибались, и все развилки были кривыми. Начинаешь идти, и вскоре перестаешь понимать — то ли движешься вперед, то ли повернул назад.

   Он молчал. Наверное, задумался.

   — Выходит, нас здесь подстерегает опасность. Сита, уезжай! Уезжай прямо завтра!

   Рука под моими плечами напряглась.

   Допустим, он прав. Но, если завтра я сяду на дилижанс, идущий на восток, в Кансару, к тёте Лео, или, наоборот, на юг, в Виэнию… а потом, спустя три или четыре месяца узнаю, что Холт погиб в Паэнье — что я почувствую? Однозначно — вину. Меня предупредили, дав шанс помочь тому, кто помог мне, а я сбежала. И это будет грызть меня всю жизнь.

   — Нет. Мы вместе подумаем, как сделать, чтобы сон не сбылся, — я запнулась, пытаясь сообразить, как мне к нему обращаться. Ох, только что, пересказывая увиденное, я тоже называла его на «ты». Надеюсь, он не заметил. Решив впредь обходить скользкий вопрос обращения, насколько удастся, сформулировала: — Я могу изготовить магический компас. Он маленький, его можно носить вместо брелока. И нужно раздобыть карту этих катакомб. У них есть карта?

   — Частично, — фыркнул Холт над моим ухом. — Туда раньше водили приезжих на экскурсии. Изредка случалось, что кто-то отбивался от группы и пропадал. Но лет пять назад, как говорили, исчезло целых восемь человек. Их искала местная гвардия, полицейские — но так и не нашли никаких следов. Мало того, во время поисков сгинуло ещё трое. После этого катакомбы закрыли для осмотра.

   Я поёжилась. Жуть какая-то. Возможно, прямо под этим домом, под нашей кроватью, проходит один из тёмных туннелей, где таится смерть…

   — А кто их построил?

   — Кто бы знал. Если ты читала про Паэнью, то в курсе, что город на этом месте возникал по меньшей мере трижды. А с туннелями вообще непонятно. Там нет света, но не темно. Маги пытались разобраться, как это сделано, — не смогли.

   — Расскажи ещё, что знаешь о лабиринте.

   — О нём никто толком ничего не знает. Катакомбы лежат глубоко — глубже сети городской канализации. Известных входов всего два. Тот, который ты видела, и ещё у моря. Были попытки использовать куски туннелей, как склады. Но они провалились — грузчики наотрез отказались туда спускаться. Насколько я знаю, эти подземелья не используют даже контрабандисты. Наконец, как я уже говорил, их пытались исследовать маги. Походили-походили, ничего судьбоносного не обнаружили, махнули рукой. И был ещё непонятный момент: те, кто обследовал туннели, пробовали нумеровать перекрестки — казалось, что так можно будет легче ориентироваться. Рисовали цифры на стенах или на полу. Так вот: стоило отойти за угол — и надпись бесследно пропадала.

   М-да. Явно дело не чисто, не хотела бы я там оказаться. Поёжилась…

   Прядь его волос коснулась моего носа. Я чихнула. И поняла, что мне приятна его близость. Не в смысле женщина плюс мужчина, а то, как мы сейчас разговариваем. По-дружески, как равные. Советуемся, обсуждаем, делимся мыслями. С Андреасом так не получалось никогда. У бывшего существовало два режима общения: либо он отдавал распоряжения, либо вещал. То есть приходил туда, где я чем-то занималась — чистила картошку или перестилала белье — и начинал, бурно жестикулируя, излагать свои планы. То, что он мешает или отвлекает, — его не смущало. И моя точка зрения тоже не интересовала совершенно — мне полагалось затаив дыхание внимать, согласно кивать и восторженно поддакивать. Несколько раз вначале я пыталась вставить слово… и немедленно слышала в ответ: «Глупышка! Я обо всём уже подумал. Я же мужчина и лучше знаю, что делать. А сейчас иди ко мне…» Поцелуй — безотказный способ заткнуть рот новобрачной дурочке.

   А сейчас со мной говорили. На равных. И одно это стоило для меня дорогого.

   — Насколько в курсе наших дел ньер Ленарт? — повернула я к Холту лицо. — И не подвергаем ли мы опасности этот дом? И ещё: как я должна держать себя днём? Я думала, мы будем работать так же, как в Салерано, вдвоём… но здесь столько народу…

   — Ты сможешь звать меня Рейном, как раньше?

   Для маскировки нужно. Но…

   — Если вы ответите на один вопрос.

   — Какой?

   — Объясните, почему вы не хотите разводиться. Если ещё не передумали, конечно.

   — Не передумал, — фыркнул он в темноте. — Но объяснять резоны не стану.

   Я попыталась отодвинуться, он удержал.

   — Сита, не обижайся. Просто поверь, что сейчас не лучшее время для этого разговора.

   — Нет, — произнесла я твердо. Я была уверена в своем отказе. — Так Андреас постоянно говорил: поверь, не время, слушайся, делай, как я сказал, я знаю лучше, обсудим потом. Отсрочка — самая неприятная форма отказа. С меня хватит, ньер Холт.

   — Ладно. Тогда суди сама. Ты сейчас выбита из колеи, находишься в неустойчивом эмоциональном состоянии. Ты недавно рассталась с мужем, и разрыв причинил боль, ведь так? И всего две недели назад стала матерью, причем при весьма нестандартных обстоятельствах. Я не считаю возможным, пока ты не пришла в себя, выбивать тебя из равновесия ещё сильнее. Пусть пройдет время, твое сердце успокоится, а разум прояснится. Чтобы ты не шарахалась из стороны в сторону, как испуганный заяц-погорелец по лесу, а ясно понимала, что тебе нужно для счастья. Вот тогда, если ты спросишь, — я отвечу. А сейчас просто знай, что я не хочу, чтобы ты исчезла из моей жизни. И что мне нужна твоя помощь. Так достаточно честно?

   Задумалась.

   — Хорошо, Рейн. Но если тебе ещё раз в голову придет меня внезапно оттолкнуть, начав называть ньерой Ориенси, знай, что этот раз будет последним.

   — Спасибо за предупреждение. Так слушай про Лена. Сам он абсолютно надёжен и будет держать язык за зубами, но за его домочадцев не поручусь. А ещё Лен сейчас работает именно там, где нам нужно — возглавляет местную инспекцию, курирующую сбор налогов с транзитных товаров. Да, он взялся незаметно доставить в кабинет ящики с изъятыми документами. И обещал позаботиться, чтобы никто к нам не лез.

   Что касается нас самих, тут так. Образ жизни постараемся вести обычный для приезжих — осматриваем город, будем каждый день гулять. Я стану уходить по делам — негоциант обязан интересоваться торговлей и следить за ценами на рынке. Попытаюсь узнать как можно больше до того, как слух о расследовании просочится наружу. По статусу мне бы стоило явиться прямо к мэру, но, думаю, с торжественным приёмом можно повременить. Вроде всё. Если есть вопросы — задавай. И скажи, что за компас? Я о таком не слышал.

   — Проще показать. Как можно быстрее — лучше прямо завтра — купи пару медальонов вроде тех, в каких рисуют портреты родных и хранят их локоны. Корпус должен быть из золота. Или — совсем хорошо — из платины. Да, как считаешь, мне говорить, что я — магиня?

   — Придержи пока. А я завтра спрошу Лена, где можно найти хорошего ювелира. Кстати, если я куплю и попрошу тебя носить кольцо — что ты скажешь?

   — Что не стоит тратить на меня деньги, — повела плечами я.

   Он на секунду напрягся.

   — Спи.

   Его рука так и осталась под моей головой.

   Не понимаю.

ГЛАВА 2

Очень грустно бывает оглядываться на искушения,

   которым вовремя не поддался.

   Р.Э. Хайнлайн

   Утром я проснулась раньше Рейна. И сейчас, сидя на краю кровати с малышкой на руках, рассматривала лицо названного мужа. Днём-то так не попялишься… неудобно. И ещё этот слишком острый взгляд серых глаз — брр! Словно видит насквозь. А когда спит — очень даже ничего. Почти симпатичный — высокий лоб, густые брови с изломом, прямой нос с чуть хищным вырезом ноздрей, решительный подбородок. С характером, так сказать. Во сне лицо кажется мягче, моложе, чем днем. Вон, вертикальная морщинка между бровями разгладилась — сейчас можно поверить, что мы с Холтом почти ровесники. Только кожа бледная, как всегда. Будто лето не в родной Таристе провёл, а мёрз во льдах Фризландии. Как снег. Лишь на подбородке тень щетины.

   Рейн открыл глаза и прищурился на замечтавшуюся меня:

   — Нравлюсь?

   Я, скептически фыркнув, отвернулась.

   За завтраком, уписывая горячие блины со сметаной и малиновым вареньем, я узнала, чем занимаются женщины в этом доме. Вчера вихрь юбок меня малость ошеломил. Мелькнула мысль, что ньеру Ленарту надо иметь очень уравновешенный и уживчивый характер, чтобы комфортно существовать среди этого цветного смерча. Сейчас мне поведали, что Элине — уже шестнадцать, а Сании скоро пойдет девятнадцатый год. Что Тир — Тирисия — почти моя ровесница — ей двадцать, а самая старшая — Анарда — той двадцать четыре. Сани и Эли недавно закончили ходить в школу при Храме, а сейчас отец доверил им торговлю в своём небольшом магазинчике «Заморские редкости», расположенном на соседней улице. Это — магазин подарков, сувениров, разной ерунды — но всё настоящее, привозное, без подделок. Тир занималась домом, вела счета, делала закупки, следила за кухаркой, садовником и двумя горничными, а также держала в строгости Винарта — того самого расторопного молодого человека, который помогал вчера разгружать карету. Вообще-то, сей юноша числился личным помощником ньера Ленарта, и когда не таскал чужой багаж, занимался корреспонденцией хозяина дома и сопровождал молодых ньер в их прогулках — для спокойствия, статуса и охраны. Столовался Винарт с семьей хозяина.

   А ещё по вечерам два раза в неделю все посещали школу танцев, которую недавно открыл замечательный молодой педагог из — представьте! — самой Андарры. Не хочу ли я сходить с ними за компанию? К маэстро Сириньи на занятия ездят даже дочка начальника порта и жена мэра! Я впечатлилась. Звучало соблазнительно — лежавшая за горами на северо-западе Андарра была законодательницей мод и в одежде, и в танцах, и в искусстве — а танцевала я хорошо только по меркам виэнской семинарии, и сама понимала это. Вот только пока Соль слишком маленькая, чтобы оставлять её одну даже на пару часов.

   Поблагодарив за завтрак, поднялась в комнату — судя по ощущениям, Соль начала просыпаться. Рейн собирался поговорить с хозяином касательно второй спальни под предлогом того, что он храпит, а малышка спит очень чутко. Интересно, врёт или нет? Я пока не слышала храпа ни разу. Но пусть говорит что хочет — хоть что из религиозных убеждений спит поперёк кровати.

   Вошла в комнату — и застыла на пороге. Сначала не поверила глазам. Рядом с колыбелью Соль сидела толстая серая полосатая кошка. Косила зеленым глазом внутрь корзинки и дразняще водила по краю пушистым хвостом. Из корзинки раздалось довольное «агу!», и крошечный кулачок моей дочки сжался на конце хвоста. Ох! Сейчас же её оцарапают! Я кинулась вперёд…

   Кошка уставилась на меня и заморгала, как человек. Потянула лапой на себя хвост. Хвост потянулся, удлиняясь на глазах… Так это не кошка! Это — домашняя ларра! Я с облегчением выдохнула.

   Добрые домашние духи — ларры — были большой редкостью, но опасности, в том числе для детей, не представляли. Заводились они сами, в старых домах, которыми из поколения в поколение владела одна и та же семья. Ещё ларр звали хранителями домашнего очага и верили, что они берегут дом и от напастей, и от злых людей или духов. До сих пор я видела ларру только один раз — у учителя. Хотя там ситуация была необычной — ларра ньера Рассела принадлежала лично ньеру Расселу и следовала за тем, куда бы учитель ни переезжал. И спокойно обживала новый дом.

   Другой особенностью ларр было то, что обычные люди их не видели. Только маги. А ларры умели быть совершенно незаметными — ходили себе сквозь стены и жили рядом, никак себя не проявляя, годами. Правда, расшалившаяся или обиженная ларра могла устроить в доме настоящий тарарам — хлопающие безо всякого сквозняка двери, опрокинутые или упавшие со стен предметы, даже разбитая посуда. Но детей ларры любили и не обижали никогда. А ещё считалось, что дети до года, до того, как начнут говорить, видят и понимают ларр.

   Присев на кровать, поближе к брыкающейся Соль, увлеченно воюющей с ларриным хвостом, улыбнулась.

   — Тебя как зовут?

   — Видишшшь меняя-у? Хорошшшо… Меняя-у тут никто не видит. Скушшшно… Я — Ссэнасс. — И уставилась на меня зелёными глазищами. — Дай молока!

   Так. О слабости ларр к молоку ходили легенды. Потому во многих домах ставили в укромных местах блюдца с молоком и радовались, обнаружив их поутру пустыми. Но женское молоко — это как, нормально?

   — Вкусссно, — кивнула мне Ссэнасс. — Поделисссь, ссстану помогать.

   М-да. Нестандартный сотрудник с оплатой натурой. Прям как я сама. В принципе, поделиться я могу — у меня хватает и даже сверх того. Вот только заключая договоры с магическими существами, надо быть очень, очень аккуратной.

   — Подожди. Поиграй пока с Соль.

   — Сссоль? Хорошшшее имя. Шшшду… — изогнутый дугой хвост завис над корзинкой. На конце появился золотистый бубенчик. Соль, вдохновившись, потянулась ручками к новой игрушке. Правильно говорят, что дети рождаются с двумя инстинктами — сосательным и хватательным. Мою дочку природа инстинктами не обделила.

   Так, теперь вспомнить бы, в какой из книг я читала про ларр? Нет, не в учебниках и не в справочнике по целительству. Протянула руку к бабкиному гримуару и, скинув туфли, плюхнулась на живот поперек кровати. Ага, вот! «Ларры, или духи домашнего очага — отличные няньки, особенно для маленьких магов, ибо могут распознать и невидимую опасность. Обычно в обмен на одно угощение оказывают одну услугу, но после третьего раза связь становится прочнее…» М-да, не слишком много, но вроде бы для меня опасности никакой. Посмотрела на счастливую Соль, тянущую бубенчик в рот, и тоже потянула — за шнурок у ворота платья. Глядящая на меня ларра улыбнулась от уха до уха совершенно некошачьей улыбкой.

   За ёмкость по обоюдному согласию сошло терракотовое блюдце от герани на окне. Я ополоснула посудину в ванной и, наполнив наполовину, поставила на пол рядом с кроватью. Ларра, спрыгнув, нависла над угощением, урча и обняв блюдце передними лапами. Закончив, облизнула белые усы.

   — Вкусссно! Ссспасссибо! Буду присссматривать за Сссоль. — И покосилась на меня. — Потом ещё угостишшшь?

   Ну вот, теперь у меня на довольствии эта хитрая серая морда. Но за лишний присмотр за дочкой — спасибо! Так мне будет спокойнее.

   Пока кормила Соль, мы разговаривали. Оказалось, Ссэнасс живет в доме уже давно, появилась она во времена прадеда ньера Ленарта. Но ей тут скучно — я первая, кто заговорил с ней за последние годы. И поить молоком её забывают…

   Мы так заболтались, что я не расслышала шагов за дверью.

   Рейн вошёл и застыл на полушаге, как я сама полчаса назад. Причем оказалось, что он тоже видит привалившуюся к моему боку Ссэнасс, которую я почесывала за ухом, пока та дразнила аномально длинным хвостом с голубым бантиком на конце играющую у меня на коленях Соль.

   Поспешно прикрыв грудь, я заговорила:

   — Ссэнасс, познакомься. Это Рейн — мой патрон. Рейн — это Ссэнасс, ларра.

   — Мы ссснакомы… — мурлыкнула ларра и приветливо помахала Рейну лапкой.

   — Рад встрече, ньера Ссэнасс, — не ударил в грязь лицом Рейн.

   — Муррр… ньеррра…— ларра расплылась в плотоядной улыбке.

   Рейн присел на кровать с другой стороны от серой хитрюги и тоже протянул руку — почесать. Посмотрел на меня:

   — Я договорился с Леном. Нам отдадут ещё одну спальню, следующую за этой. Вон за тем шкафом — смежная дверь.

   Я кивнула. Хорошо, что дом большой.

   И, несомненно, так будет удобнее.

   Первый день прошел в обустройстве. Я приводила в порядок платья, раскладывала вещи, больше часа плавала в огромной ванне с горячей водой — теперь, когда у названного мужа появилась своя комната, эта ванна перешла целиком в моё распоряжение. Пока сушила волосы — листала книги. Вот наобещала я компас, а сама ведь его ни разу не делала. А заклинание не из простых.

   Холт возился в кабинете — судя по звукам, туда уже принесли ящики с документами. Потом кинул мне коротко: «Уйду на пару часов» — и исчез.

   Пока его не было, я досохла, доделала все свои дела… и, в пятый раз подойдя к двери, чтобы прислушаться, поняла, что волнуюсь за него. Ещё я все время сбивалась — и даже мысленно звала своего работодателя и названного мужа то Рейном, то Холтом. Лабиринт в мозгах какой-то. И что делать? Срочно развестись, чтоб не спятить?

   Общей обеденной трапезы в доме ньера Ленарта по будням не было. Хозяин обычно столовался в трактире в портовой части города, где располагалась его контора. Дочки перекусывали в кафе рядом с магазинчиком, жена с сестрой тоже ели в городе. Так что мне принесли прямо в комнату поднос с чашкой горячего бульона, блюдцем с пирожками и вежливо поинтересовались, где я хочу кушать впредь: вот так, у себя, или же для ньеры следует сервировать обед в столовой? Чего стоит накрыть, а потом убрать стол ради одного человека, я по жизни с Андреасом отлично помнила. А потому сказала, что все замечательно, и трапезы в комнате, где я могу быть рядом со своей малышкой, меня вполне устраивают. Принесшая пирожки девушка улыбнулась, сообщила, что ее зовут Агнессой, и попросила позволения взглянуть на Соль. Я позволила.

   Потом зашла Анарда. Эта встреча мне понравилась меньше — слишком много вопросов задавала ньера. И откуда я сама, и из древнего ли рода, и давно ли замужем, и богат ли муж… При том, что сама Анарда была гостьей, а не хозяйкой в этом доме, такое настырное любопытство на грани допроса казалось крайне неучтивым. Так что я отвечала предельно общо. Хотела было сама спросить, отчего умер её муж… но показалось неудобным. Выручила Ссэнасс, опрокинувшая на юбку Анарды стоявший на прикроватной тумбочке стакан с морсом. Причем та ещё и решила, что сама рукавом неудачно махнула — я-то была в другом конце комнаты!

   Когда ньера поспешно удалилась замывать подол, ларра недовольно прошипела вслед:

   — Сссует сссвой носсс куда не просссят!

   Хотела шикнуть на вредную кошку, подумала… и не стала. Ибо целиком разделяла её чувства.

   Холт появился ближе к ужину. Сообщил мне: «Принёс», и удалился в свою комнату, плотно прикрыв дверь. Я ответила тем, что когда муж зашел ко мне перед ужином, дабы проводить в столовую, высказала сожаление, что он не сказал мне, с какого ящика с документами начать, — я могла бы, не теряя времени, приступить к работе.

   За ужином я узнала, что, оказывается, Рейн уже успел побывать в порту и на оптовом рынке — присматривался к ценам. Разговор свернул на проторенную колею — торговлю, о которой говорить в Таристе обожали все — от пятилетних малышей до дедков с тяпками в огородах с тыквами…

   Заклинание «меридиан» было хитрой штукой. Оно создавало магический компас в пределах ограниченного пространства, формируя пересекающую амулет по диагонали стрелку, показывающую на север. Понятно, что через абсолютно любую точку пространства проходит какая-то из идущих от южного до северного полюса вдоль земной поверхности дуг — меридианов. И куда ни помести медальон, под каким углом ни наклони — всегда найдется меридиан, проходящий через центр амулета. И вот этот кусочек линии внутри медальона после наложения заклинания начинал светиться. Северный конец синим, а южный — красным.

   Колдовать предстояло в полночь. А пока я сидела с ногами на кровати и под присмотром любопытной ларры проговаривала в пятый раз слово за словом длиннющую формулу, чтобы не споткнуться в решающий момент.

   Закончив с нестандартной лингвистикой, постучалась к Холту — надо же заранее хоть на медальоны посмотреть? Я забыла сказать насчет формы, надеюсь, он не сердечки купил? Хотя Холт с сердечком на шее — это что-то из области запредельно невероятного.

   Муж, одетый в серые полотняные штаны, шёлковую рубашку и мягкие домашние туфли, при моем появлении поднялся из кресла, где читал книгу.

   — Что-то нужно, Сита?

   — Да. Я хотела взглянуть на медальоны.

   — Пожалуйста, — взял с тумбочки и протянул небольшой замшевый кошелёк.

   Бросила на Холта короткий взгляд — корректен и сдержан до невероятности. Плохо, когда обращение так меняется — то тепло, как было ночью, то снова холодно. Проще уж холодно всё время. Что ж, пусть будет так. Коротко кивнув, повернулась к двери и, не глядя, что в мешочке, вышла из комнаты.

   Рассчитала я верно. Холт двинулся следом. Похоже, хотел сам увидеть мою реакцию на покупку. Мне, само собой, тоже было любопытно, что он там нашёл. Но демонстрировать интерес я не собиралась из принципиальных соображений. Попросту говоря, из вредности. И всё же, присев на край кровати и перевернув мешочек, из которого выпали два сияющих белых овала — ахнула. Платина, да ещё с инкрустацией небольшими бриллиантами! Похожие — и разные. На одном — сплетенные инициалы «Р» и «Х», на другом — «С» и «О». И каждый на длинной непростого двойного плетения цепочке. То есть он ещё умудрился успеть сделать медальоны под заказ! Но сколько же такое стоит? Подняла на мужа глаза. Тот чуть прищурился:

   — Подойдут?

   Подойдут. Точно подойдут. Такое удержит — и намертво — самое сложное заклинание. А, может, и не одно. Кстати, магическая восприимчивость предметов четко коррелировала с их ценой. Возможно, люди интуитивно ценили выше то, что могло нести более мощный магический заряд — благородные металлы, крупные драгоценные камни чистой воды. Второй вариант, что магии «льстили» внимание и вложенные средства, и она липла к дорогим вещам, тоже обсуждался. Хотя в шутливом тоне — немыслимо же признать, что у магии есть нрав, вкусы и самолюбие?

   Но, возвращаясь к амулетам, муж нашёл не просто лучшее из возможного. Его покупка была превосходна. Вещи дороже и красивее, чем та, что я держала сейчас в ладонях, у меня не было никогда. Что же, постараюсь вложить в медальоны столько, чтобы оправдать затраты.

   Попросив у Рейна помощи, вынесла на свободное место у кровати тумбочку. И начала ее поворачивать, добиваясь точной ориентировки краев по сторонам света. Когда начну магичить, заниматься этим будет некогда. Мне предстояло обойти каждый из будущих артефактов по кругу три раза, держась к ним лицом, и зачитывать куски формулы, обратясь сначала на восток, потом на юг, потом на запад и, наконец, на север. А тумбочке предстояло стать неоценимым подспорьем в вопросе моей правильной ориентации.

   Холт попросил разрешения остаться посмотреть. Я кивнула. Пусть. Имеет право. Только попросила подождать несколько минут в кабинете — когда зачаровываешь металл, лучше не носить металла на себе самой. То есть переодеться в платье без крючков, на тесемочках, расколоть волосы и снять туфли с пряжками и набойками.

   Через пять минут я была готова — босая в старом платье наперекосяк. Ничего, переживу ироничный взгляд патрона. Так нужно для магии…

   Мне понадобился почти час, чтобы зачаровать оба амулета. Проблема была не в том, чтобы обойти два раза тумбочку по кругу, чётко выговаривая странно звучащие, непривычной артикуляции слова с ударениями и паузами в неожиданных местах. Сложность состояла в том, что я старалась вбухать сил столько, сколько была способна, выкладывалась по максимуму… и энергия уходила из меня, словно я теряла кровь, а не магию. На середине второго заклинания я поняла, что переоценила свои возможности, — но прерываться было поздно. Буду тянуть… тянуть…

   При повороте на запад меня повело. И тут прямо с пола на плечо скакнула ларра:

   — Восссьми немношшшко. Молоком отдашшшь…

   Я молча кивнула. Оказывается, ларры могут делиться магией — кто бы подумал! Наверное, эта сильно соскучилась. Или сильно проголодалась…

   Доведя заклинание до конца, я выдохнула: «Всё!» — и банально рухнула на пол.

   — Тебе необходим ассистент — ловить, — сидящий в кресле рядом с кроватью Рейн поморщился. — И часто ты так… падаешь?

   — Ты посмотрел, что вышло? — решила пропустить я подколку мимо ушей.

   — Нет. Ждал тебя.

   — Ну посмотри! И мне покажи.

   Рейн открыл один из медальонов. Внутри, рассекая крышечку пополам, ярко горел красно-синий луч. Муж заинтересованно стал крутить амулет в ладони — так, эдак, под углом. Развернул перпендикулярно к земле, добившись того, что лучик почти схлопнулся в точку — но ориентация сохранилась! Раскрыл второй медальон — то же самое. Начал вертеть оба вместе, глядя на параллельные светящиеся линии.

   Потом прищурился на меня:

   — Трудно пришлось, да? Но скажи, Сита. Ты поместила заклинание в крышки. А что ты хочешь сделать во вторых половинках?

   Я отвернулась, чувствуя, как предательски горят уши. Ведь ясно, что для компаса хватило бы просто золотой монеты. А я попросила нечто из двух половинок… и он это понял. Ладно, отвечу честно:

   — Мало знать направление, Рейн. Надо иметь точку отсчёта.

   — Точку отсчёта?

   — Да. Потому я и попросила купить два медальона, а не один.

   До него дошло очень, очень быстро.

   — Ты хочешь стать моей точкой отсчёта, Сита. Так?

   — Да, якорем. Но не уверена, что смогу.

   — Почему?

   — Помнишь, как ты нашёл меня на полу, после того, как я колдовала для Соль? Это — первая причина.

   — Понял. Тебе это будет дорогого стоить. А вторая какая?

   Я промолчала. Сейчас мне пару суток восстанавливать силы. Пока неактуально.

   — Сита! Какая вторая?

   — Мы должны быть близко, очень близко в момент наложения связи.

   Говоря, я смотрела ему прямо в лицо. И видела, как он сглотнул.

   Непонятная реакция. Но на восторг никак не похоже. И отреагировал Холт непонятно:

   — Засыпай. Я посижу рядом, пока ты не уснёшь… Потом пойду к себе.

   Утром я проснулась в гордом одиночестве. Взяла на руки Соль — покормить. Ларра, ожидая обещанного, тёрлась у ног.

   — Ссэнасс, спасибо, что вчера помогла. Но я не знала, что ларры могут давать магию.

   — Мошшшем… но молчим. И те, кто ссснает, молчат.

   Понятно. Наверняка, мой учитель в курсе ларриных тайн. Но не сказал ни слова мне, потому что этот секрет ему доверили.

   — А Холт?

   — Не ссскашшшет, — потверждающе кивнула севшая на задние лапы ларра. Задумалась. Из спины ларры на моих глазах выросла пятая лапа, изогнулась под неестественным углом, почесала загривок и бесследно исчезла. М-да. Точно не кошка, те такого не умеют.

   — Ссэнасс, я тебя чувствую, глажу, чешу. Но ты ходишь сквозь стены — как?

   — Как хочу. — Улыбка ларры стала плутовской. — Твердый лёд и невидимый летучий пар — одно и то же, ссогласссна? Я тошшше могу…

   Ну, лёд и пар — это вода. А из чего состоят ларры?

   Спросила. И ожидаемо услышала, что из молока.

   А ещё Ссэнасс приволокла откуда-то фаянсовую белую миску с рисунком кошки на боку. И подкатила мне под ноги.

   — Миссска Ссэнасс. Поссставь под посстель.

   Пушистая вымогательница. Ну, пусть. Заслужила.

ГЛАВА 3

Когда кто-то показывает пальцем на небо,

   только дурак смотрит на палец.

   Амели

   После завтрака мы с Рейном сели в кабинете за работу. Стол был один, но зато размером с парадный газон у особняка мэра Салерано. Мы подвигали туда-сюда стулья, устраиваясь и примериваясь, поперемещали коробки. Наконец, расположились и приступили. Я выбрала себе ящик бумаг и открыла новую тетрадь. Система записи была уже разработана, так что на первый взгляд казалось, что сложностей быть не должно. Ага! Размечталась.

   Во-первых, лежащая ближе всех к северу, то есть к границе, Паэнья пропускала больше всего транзитных грузов. А во-вторых, у одного из клерков портовой службы был просто отвратный почерк. Разгадать, что «ораророр» — это всего лишь «фарфор», после пяти минут вдумчивого вглядывания я смогла. Но попадались такие кракозямблы и абракадабры, что моего воображения представить — что бы сие значило? — не хватало.

   Обратилась к Холту.

   Тот сунул нос в бумагу, фыркнул. По мере всматривания брови уползли куда-то вверх.

   — Откладывай эти в сторону. Я разберусь. Он пишет буквы одинаково, то есть нужно один раз отследить написание основных буквосочетаний, и можно будет прочесть написанное.

   Но когда я наткнулась на образчик творчества второго портового кудесника от каллиграфии, Рейн застучал длинным пальцем по столу.

   — Похоже на саботаж. Существуют квалификационные требования к принимаемым на работу в госучреждения сотрудникам. Разборчивый почерк — одно из них. И следование системе общепринятых сокращений — тоже. Начальник порта обязан следить за документооборотом… если, конечно, не замешан сам. Может, и не в нашем деле, а во взятках или воровстве…

   Представила гипотетического начальника… три его подручных банды грузчиков… пять пиратских экипажей… — ну и куда меня опять понесло, спрашивается?

   До вечера я выяснила, что моя знакомая «Чайка», а также «Меч-рыба» и ещё пара примелькавшихся шхун залетали и сюда.

   — Рейн, можно ли предположить, что именно в нечитабельных бумагах скрывается то, что нам нужно?

   — Можно. Но полной уверенности нет. Не исключено, это просто рукомесло взятых по протекции чьи-то родственников, непригодных больше ни к чему.

   Я задумалась:

   — Рейн, ты знаешь, что я могу видеть ауры. Обычно это помогает понять, врёт человек или нет. Даже если по лицу ничего не прочесть.

   — И? Как ты предлагаешь это использовать? — взгляд серых глаз стал острым.

   — Смотри. Например, я вот подумала, что наверняка у пиратов есть где-то база, перевалочный пункт. Ведь вряд ли сама «Чайка» раз за разом ходила на абордаж? И быть не может, что жертвы не сопротивлялись — то есть на боевых кораблях должны остаться и следы перестрелок, и рваные паруса, и что там ещё бывает после морских сражений? А на судах, доставляющих товары в порт, ничего такого нет. И, вспомни: случалось так, что награбленное — те же самые черное дерево и какао — привозили два корабля в разные сроки. Выходит, где-то есть промежуточная база с хорошей гаванью и складами. Согласен?

   Рейн кивнул. Я продолжила:

   — Вот когда мы приедем, наконец, в столицу, там среди арестованных будут те, кто знает, где это место. Только вряд ли они скажут. Но если, допустим, повесить перед носом у допрашиваемого карту побережья и начать тыкать указкой: «Здесь? Здесь?» — тогда даже если он будет молчать как рыба, то когда указка ткнёт близко, возникнут сильные эмоции. Как в игре в «горячо — холодно». Важен правильно заданный вопрос. Понимаешь?

   — Понимаю.

   — И с начальником порта тоже так. Если аккуратно в разговоре высказать варианты, отчего бумаги выглядят так, словно их писал попугай полуграмотной торговки с привоза, в момент попадания должно что-то мелькнуть, даже если вслух не будет сказано ни единого слова.

   — Меня ты тоже так видишь?

   — Иногда, — улыбнулась я.

   — А амулеты, приглушающие всплески эмоций, существуют?

   — Конечно. Но они редки, сложны в изготовлении, и носить их нужно именно на голове. Например, большинство корон зачарованы так, что, кроме всего прочего, прячут эмоции монарха от окружающих.

   — Сделаешь потом мне такую защиту?

   — Ты для меня — закрытая книга, — посмотрела на него серьезно. — Если ты, конечно, об этом.

   — Нет, я не об этом. Но не хочу оказаться открытой книгой в столице для кого не надо.

   — Сделаю. Только не обычный обруч — тот заметен, да и ты такого, вроде, не носишь. Нужно найти подходящую заколку или шнурок для волос. Сил придётся вбухать побольше, зато никто не заподозрит, что ты используешь экранировку.

   И уткнулась в бумаги, успев заметить, как Рейн оценивающе меня разглядывает.

   Я тупо пялилась на страницу. «К» или «Н» потом палка, палка, ещё палки, всего дюжина, потом пробел, две короткие палки, одна подлиннее, хотя это могло быть случайностью, и ещё восемь или девять переходящих в волнистое нечто палок. Над последней — галка. И как такое понимать?

   — Чего неясного, — усмехнулся заглянувший мне через плечо Рейн. — Кишмиш сушеный. Пятьдесят мешков. Или тридцать?

   — Аа-а, ну да, конечно, и как я сразу не догадалась? — нервно хихикнула я в ответ.— Но мне кажется, их семьдесят.

   — Хватит. Покорми Соль и пойдем, погуляем. А по бумагам так: кроме грузовых деклараций есть налоговые, им соответствующие. Потом попробуем сопоставить.

   Гулять я не рвалась. Последний наш с Холтом променад закончился незапланированными родами в чужом винном подвале. И хоть сейчас мне такое уже не грозило, все равно выходить из дома было страшновато. Тут я в безопасности. А там?

   — Ну, ты же не можешь сидеть, не высовывая носу наружу, весь месяц?

   Могу.

   — Рейн, давай я доделаю сегодня вечером наши амулеты. А как приду в себя, поставлю на нас два-три охранных заклинания, и тогда пойдём. Ладно?

   — Рядом есть кафе с мороженым и видом на город. И мы обещали зайти в гости в магазинчик редкостей, — укоризненно покачал черноволосой головой муж.

   — Завтра, — уперлась я.

   — Ну, как хочешь. Тогда иди передохни, а я тут немного потренируюсь.

   Оказалось, Рейн практикует какой-то неизвестный мне доселе вид заморских единоборств — с плавными перетекающими друг в друга стойками, резкими рубящими ударами, махами ногами выше ушей. Один раз я попросила разрешения посмотреть на разминку — и пожалела. Потому что, глядя на разворот плеч и вихрь черных волос, поймала себя, что думаю непонятно о чём.

   Так что сейчас я просто кивнула и пошла к себе в комнату. Повожусь с Соль, поболтаю с ларрой. Серая хитрюга не отходила от корзины. Похоже, ей игры с бубенчиком на хвосте нравились не меньше, чем моей дочке. А ещё Ссэнасс забавляла меня сменой обликов. Вчера, например, она ходила на шести лапах. А после кормления отрастила целых восемь, начала гулять восьмерками между ножками стула — и запуталась.

   Весссело, — охотно согласилась ларра, когда я, глядя на ее фокусы, повалилась от хохота на кровать.

   В доме ньера Ленарта шла своя, довольно своеобразная жизнь. Мне понадобилось два дня, чтобы заметить, что сноровистый темноволосый Винарт, ужинавший вместе с нами, поглядывает в сторону хозяйских дочек. Правда, те сидели рядом, поэтому понять, к какой именно обращено внимание, было непросто. Анарда старалась быть на подхвате у Тирисии… но мне показалось, что в этом есть что-то нарочитое. Вдова следовала за сестрой хвостом, раз за разом повторяя: «Милая, давай я помогу, а то одна ты не справишься». Кроткая Тир согласно кивала. Элина и Сания без конца шушукались, хихикали, а иногда вздыхали, глядя в потолок — похоже, в головах у обеих, невзирая на подступающую осень, гулял весенний ветер. Я со своим скептически-сумрачным настроением чувствовала себя на их фоне древней старушкой. Но, несомненно, все четверо юных ньер обожали хозяина дома — и ньер Сертано отвечал домашним тем же, находя для каждой приветливое слово и почти каждый день принося домой или какое-нибудь лакомство, или подарок, или забаву, или просто букет цветов.

   Хороший дом.

***

Вечером Рейн постучался в мою комнату.

   — Сита, можно?

   — Заходи.

   Бросила короткий взгляд в зеркало: всё в порядке — домашнее платье под горло и с длинным рукавом, волосы аккуратно собраны в пучок на затылке.

   Рейн, войдя, тоже оглядел меня с головы до ног. Потом посмотрел в глаза:

   — Сита, что это за заклинание связи? И почему ты так боишься?

   Боюсь? Ну, можно назвать и так. Но всё же, почему он спросил?

   — Это очевидно. Ты в первый раз надела тут настолько закрытое платье. Застегнула все до единой пуговицы. Да ещё прическу сделала, как у сестры Храма. Нормальный муж решил бы, что жена очень им недовольна. А я вот думаю, что ты боишься. А чего? Позволишь присесть на постель?

   Я кивнула.

   Он опустился на край и похлопал ладонью рядом с собой:

   — Сядь рядом и попробуй рассказать. Что это за магия такая?

   — Рейн, ты наверняка знаешь, что различные заклинания требуют самых разных, зачастую странных, условий для срабатывания. И что именно постоянные заклинания — самые сложные и энергоёмкие. Мне легче три десятка человек молниями приложить или вылечить тифозного больного, чем сотворить один компас. И постоянные заклинания часто связаны с дополнительными заморочками. Например, вчера на мне не должно было быть никакого металла, а произносить каждый кусок формулы было надо, повернувшись лицом в нужную сторону света.

   — А что нужно сегодня?

   — Результатом должен стать лучик в каждом из двух амулетов, который показывал бы, где находится второй из нас, — ушла я от ответа.

   — Сита, кончай ёрзать и увиливать.

   — Он будет тем ярче, и срабатывать на тем более дальнем расстоянии, чем сильнее установленная связь.

   — Так, дошло. Ты сказала вчера, что условие — наш максимально тесный контакт в момент наложения заклятия, да? И что тебя смущает? Мы уже больше месяца зовемся мужем и женой, и, что бы мы ни сделали, всё будет законным и ничто не будет слишком. Супружеская близость обязательна?

   — Нет! — отшатнулась я.

   Вот на это я не пойду ни при каких условиях. У нас — фиктивный брак. И через несколько месяцев мы расстанемся. И вообще, такое надо делать по любви, а не зачем-то ещё. Так что неважно, как мы там зовёмся.

   — Я верно понимаю? Ты мне благодарна, но продолжаешь любить бывшего мужа?

   — Нет!

   — Сита, если тебе это настолько сложно, давай откажемся от этой затеи. Я просто постараюсь быть осторожнее.

   Вот интересно, а ему совсем не сложно? Обниматься с той, на которую, в общем-то, и смотреть не хочется? Или у мужчин это по-другому? Ведь Андреас обнимался со мной, и не только… а любви там изначально не было ни на медяк.

   — Рейн, я обещала помогать. И помогу. Мне нужна прядь твоих волос. Отрежешь сам или лучше я?

   — Тонзуру только не делай, — фыркнул названный муж.

   Достала заранее приготовленные ножницы. Расколола свой пучок. Нашарила над ухом, чуть сзади, где не будет видно, длинную прядь. Отрезала. Вздохнула — таким макаром лысой останешься. Потом отчекрыжила прядь с затылка Рейна. Поделила каждый локон на шесть частей, перемешала его волосы с моими и начала выплетать две тонкие тугие косички. Чем туже, тем лучше. Концы обмотала волосками так, чтобы не распускались.

   — Рейн, дай медальоны!

   Взяла свой, открыла и уложила змейку косички плотной спиралью внутрь коробочки. Потом повторила то же самое с амулетом Рейна. Завершив, уколола воздушным лезвием безымянный палец левой руки. Левой — потому что от сердца. Накапала по семь капель крови туда и сюда. Когда закончила и заживила порез, Рейн без просьб протянул свою руку. Я коснулась его ладони и чуть вздохнула: кисть узкая, пальцы длинные — это могла бы быть рука мага. Жаль, не дано… Уколола его палец — Рейн не вздрогнул. Отсчитала два раза по семь капель и подула, чтобы заживить ранку.

   — Что дальше?

   — Раздевайся. До нижних штанов, — и отвернулась. Взглянула на часы на стене — без десяти полночь. Почти как раз…

   — Готово.

   — Закрой глаза.

   Не поворачиваясь к нему, раскрыла гримуар на нужной странице, положила на тумбочку и быстро, пока не потеряла решимости, разделась сама. Совсем. И, стараясь, чтобы голос не дрогнул, велела:

   — Слушай. Я подойду вплотную, дам тебе брелок на ладонь. Волосы сгорят. Глаз не открывай, амулет не роняй. Как всё закончится, я скажу. Понял?

   Он фыркнул.

   Покосилась на тумбочку — встать надо так, чтобы можно было подсматривать в шпаргалку. Формула не длинная… но лучше не путаться.

   Потянула за руку Холта, поднимая с кровати. Стараясь не смотреть на него, развернула лицом в нужную сторону. Танцы какие-то дурацкие! Отвела его правую руку чуть в сторону — он послушно замер. Левую согнула в локте и положила на раскрытую ладонь медальон.

   — Не урони!

   — Понял.

   Вздохнула, взяла в левую руку свой медальон и шагнула к Холту. Прильнула всем телом, уткнувшись носом в твердую грудь. Брр! Опять этот беспокоящий запах и глухой стук его сердца рядом… Ладно, не отвлекаюсь. Отставила руку с раскрытым медальоном на ладони. Правой обняла мужа за спину, прижимаясь ещё теснее.

   — Мне тебя обнять можно?

   — Да. Нужно.

   А вот скользить рукой от лопаток до зада, засветив то, что я раздета совсем, — это уже лишнее…

   — Держи медальон и не отвлекайся!

   Покосилась глазом на часы — пора. Книгу — вижу. Итак:

   — Сиаррэ варинте эршал та альсифш… — Волос к волосу, кровь к крови, кожа к коже — соедини этих двух нитью прочной…

   Медальон в ладони резко нагрелся, из него ударил фонтан красного огня. Да! Ладони стало горячо, потом больно, я терпела, сильнее и сильнее прижимаясь к Рейну. А он притискивал меня. Сердце колотилось, как бешеное, голова кружилась — кажется, я снова отдала магии больше, чем могла…

   Когда огонь, наконец, потух, я всхлипнула, выдохнула Рейну в грудь: «Всё!» — и стала куда-то падать. Рухнуть на пол мне не дали, пируэтом развернув к кровати и приземлив туда.

   — Я спать, — сообщила я. — Проверь, работает?

   Он почему-то молчал.

   Когда под утро, разбуженная голодным мяуканьем Соль, я разлепила глаза, то уже не была уверена, что всё не приснилось. Светлый овал медальона лежал на тумбочке у изголовья. Открыла — да! — в крышке светилась стрелка магического компаса, а с другой стороны ярко пылала алой стрелой ещё одна, показывающая на стену комнаты Холта. И я знала, что цвет будет меняться от густо-красного, когда муж вот так, почти рядом, до розового и даже белого, когда мы окажемся вдалеке друг от друга. Интересно, а на каком расстоянии стрелка выгорит, выцветет, станет прозрачной и исчезнет совсем? Была бы она видна, если бы Рейн уехал в столицу? Возможно, да. А где предел? Однажды узнаю.

   Спустила из-под одеяла голые ноги. Вздохнула — наверное, Рейн вчера все-таки меня видел. Вряд ли он укладывал меня спать с закрытыми глазами? Хотя кто знает… есть же поговорка «чтоб глаза мои не глядели!». Переживу. Больше ничего такого экстремального я затевать не собиралась, а нужные для безопасных прогулок по городу «отвод глаз» и «касание зла» ничего лишнего не требовали.

   Первое заклинание не давало сосредоточить внимание, как следует тебя рассмотреть. Взгляд сам начинал косить куда ни попадя, лишь бы избежать зачарованного предмета. Доходило до того, что если хороший маг накладывал такое на мишень, арбалетчики начинали стрелять куда угодно, хоть в белый свет, но не в яблочко. В Виэнии оболтусы-старшекурсники как-то на спор заколдовали один из столбов на перекрестке у рыночной площади, резко повысив городской травматизм. Влетело экспериментаторам по первое число, чуть из семинарии не выгнали. А в качестве наказания провинившихся заставили месяц мести эту самую площадь, причем безо всякой магии. Чтобы запомнили. Впечатлилась и запомнила вся семинария.

   Второе заклинание позволяло почувствовать, если в радиусе десятка шагов появился кто-то с нацеленными на тебя недобрыми намерениями. Если б такое стояло на нас тогда, в Салерано, ничего бы с нами не случилось…

   Услышав, что я проснулась, под кроватью загремела миской ларра. Ну да, эта не даст о себе забыть… Соль снова агукнула и брыкнулась. Правильный ребёнок, здоровый и с характером. Сейчас умоюсь и займусь.

   Пока кормила, проснулась. Заглянула в себя — ага, магия почти восстановилась. Вот и хорошо — сейчас закончу с мелкими и голодными и зачарую медальон от кражи и потери. А то в него столько денег, нервов и сил вбухано, что будет жаль, если пропадёт по недосмотру.

   Не успела доделать — в дверях появился Рейн. Скептически взглянул на меня:

   — Ну и вид. Точно все подумают, что у нас была бурная ночь. А меня станут считать маньяком, который недавно родившей жене покоя не даёт.

   Я покраснела. А потом разозлилась:

   — Дай свой медальон, зачарую от потери и воровства. И, если не устраиваю, зайти развестись в Храм можем прямо сегодня. Я не возражаю.

   — Устраиваешь, — вздохнул Рейн, стягивая цепочку медальона с шеи. И серьезно добавил: — И знаю, что не возражаешь.

   Я отвернулась к стене. Хорошее настроение почему-то пропало.

   — Сита, не обижайся на неудачную шутку — опыт семейных отношений у меня меньше твоего. И ещё — хочешь узнать новости?

   Какие-такие новости ночью? Откуда он их взял?

   — Взял, — иронично скривил губы Рейн. — Сегодня из столицы с рассветом сюда выехали три королевских аудитора. Ты же понимаешь, я сам во всех расследованиях не свечусь. Я — вроде как пёс, дело которого почуять дичь. А стреляют пусть охотники. Так задача вот этих троих — прижать начальника порта. С одним ты познакомишься: Брайт — отличный парень и мой личный помощник.

   Я, машинально следя за сидящей рядом с корзинкой Соль ларрой, которая снова превратила хвост в удилище — в этот раз с розовым мячиком на конце — и упоённо дразнила моего ребёнка, кивнула.

   Позавтракав омлетом с жареной ветчиной и свежими булочками, мы с Холтом опять засели за работу. Я поймала себя на том, что меня просто тянет снова надеть то платье из кофейного цвета саржи, с пуговицами под подбородок. Ну тянет и тянет. Надела, гладко зачесала волосы. Вот так. Никакого кокетства, никаких иллюзий. И впредь никаких заклинаний, после которых непонятно что снится… Я тут замужем по делу, а не глазами хлопать.

   До обеда мы работали, время от времени перебрасываясь короткими репликами. Мне казалось, что я нашарила ещё пару кораблей и, соответственно, одного чиновника, который прилежно раз за разом подмахивал сомнительные грузовые декларации. Интересно, кстати, кто его самого назначил? Если выясним, станет известно, кто патрон пиратов в столице?

   — Не так просто. Влиятельные люди часто оказывают друг другу услуги. И тот, кто подписал указ о назначении, мог и не подозревать ни о каких пиратах или незаконных операциях, а просто расплачивался услугой за помощь кого-то другого, высокопоставленного и богатого, — прокомментировал мои соображения Холт.

   Сам он сегодня был в жемчужного цвета шелковой рубахе с широкими рукавами, черных штанах и длинном атласном жилете. Волосы сколоты на затылке. Вид деловой и одновременно чуть опасный. Ему шло.

   — Да, после обеда мы идем гулять.

   — Зачем?

   — Затем, что нельзя сутками сидеть в доме. Затем, что Паэнья — очень красивый город, не зря её зовут северной жемчужиной. И затем, что тебе нужны ещё платья. Сейчас пока жарко, а хорошее легкое у тебя только одно — то лавандовое. Ты выкладываешься для меня по максимуму, позволь в ответ хоть немного позаботиться о тебе. Нет, не фыркай, как недовольная кошка. Но ты же сама видишь не хуже меня, что то, что на тебе сейчас, тесно в груди, зато висит в талии. Сита, разреши мне сделать для тебя хоть эту малость.

   С мужчинами бессмысленно спорить. Проще отбрыкаться в процессе или спустить всё на тормозах. Хмыкнула: и, кажется, я знаю, как это сделать!

   Надев неизбежное лавандовое платье — я поддерживала его чистым и глаженым при помощи магии — дождалась в своей комнате Рейна. За спящей сытой Соль пообещала присмотреть ларра. Тир я предупредила, что мы вернемся быстро и что не надо заходить в комнату, если только малышка не заплачет, — а с такой нянькой этого точно не случится.

   Когда появился Рейн, сказала, что хочу наложить — для безопасности — «касание зла» и «отвод глаз». Объяснила суть заклинаний, Рейн кивнул, соглашаясь, что, мол, разумно. Я поставила мужа на коврик, встала сама рядом. Ибо наложить на двоих отвод глаз по отдельности — это лучший способ сделать так, чтобы эти двое разругались вдрызг. Если тебя хронически не замечают, на вопросы не отвечают, а на реплики не реагируют — такое не укрепляет хороших отношений. Вспомнила, как экспериментировали мы с Вилькой. Уж знали, чего ждать — и то два дня друг на дружку дулись. Кстати, мощное оружие! Вот чем надо было Андреаса угостить! Если бы при его непомерном самомнении окружающие вдруг в упор перестали бы его видеть… Оо-о! Хотела бы я на такое посмотреть!

   Так что стандартная формула позволяла накладывать заклинание на группу объектов, размер которой был ограничен лишь силами мага. В формуле была строка, куда при произнесении вставлялось: «в этом круге», или «в этой комнате», или что-то подобное. Сейчас я произнесла «на этом коврике».

   — Ничего, что на нас на улице станут натыкаться? — поинтересовалась я, когда мы выходили из дома.

   — Прямо-таки натыкаться? — поднял бровь Рейн.

   Не верит? Ну-ну.

   Не успели мы дойти до конца ограды особняка Ленарта, как внезапно вылетевший из переулка пацан лет семи с размаху въехал головой мужу в живот. Упруго отразился и сел на тротуар, недоумевающе озираясь и тряся головой. Не ожидавший удара Рейн согнулся чуть не вдвое. А когда выпрямился, хладнокровно поинтересовался:

   — Ты уверена, что это заклинание — для безопасности?

   Я прикусила губу, чтоб не засмеяться, и кивнула.

   Впрочем, мы быстро приспособились. Народу в верхней части города было не слишком много, так что лавировать между прохожими не представляло труда. Но на нас действительно не смотрели.

   Паэнья лежала на севере западного берега нашего полуострова, там, где тот смыкался с материком. Отсюда в хорошую погоду можно было даже разглядеть снежные шапки гор Сиррано на севере. А зимой тут шёл не просто холодный дождь, как в Салерано, но выпадал и неделями не таял снег. Сейчас, летом, разница была почти не заметна. Но зимовать бы я предпочла в местах поюжнее.

   Мы стояли у парапета длинной террасы и разглядывали город. Прямо за широкой каменной оградой начинался крутой обрыв. А под ним раскинулось море красных крыш — до самой гавани, в которой покачивались на волнах десятки кораблей со свернутыми парусами. Как чайки со сложенными крыльями. Наступит время — и они сорвутся с привязи, чтобы, распустив паруса-крылья, устремиться туда, где на грани видимости море сливается с небом…

   — Вон Храм, видишь? — показал Холт. — Правее — ратуша, и почти рядом с ней — резиденция мэра. Вот тот четырехугольник — казармы. А большой кусок зелени немного дальше — городской парк. Очень красивое место, стоит посетить. Там много редких заморских цветов, трав, даже деревьев. Тебе понравится. А ещё правее — видишь? — низина, там в залив впадает текущая с гор Салинья. И находится ещё один порт — речной. Многие перевозят товары на север не через город, а по воде. Поднимаются на баржах до начала порогов, где есть расположенная рядом с большой дорогой пристань. Если товар не скоропортящийся — так выходит заметно дешевле.

   Рассказчиком Рейн был отменным. Я даже почти раскаялась в той шутке, которую задумала. Впрочем, приступ добронравия продлился ровно до тех пор, пока Холт «случайно» не вспомнил, что «как раз рядом есть ателье, где дочки Лена заказывают платья».

   Ну, пошли заказывать.

   Пришли. Вошли. Встали у стенда с тканями, рассматривая разноцветные отрезы. Никто — ни двое приказчиков, ни симпатичная девушка с мерной лентой через плечо не удостоили нас даже взглядом. Я смирно стояла рядом с разглядывающим образцы мужем. Наконец Рейну надоело топтаться попусту:

   — Мне нравится этот вот золотистый шелк. И этот голубой муслин. И этот… Что скажешь?

   Обернулся к приказчику, щелкнул пальцами:

   — Молодой человек, будьте любезны!

   Молодой человек поднял голову, взглянул на нас… и снова уткнулся в журнал, который листал до нашего прихода.

   Второй молодой человек и девица отреагировали тоже вяло.

   Рейн начал буравить невежливого подмастерье глазами — тот стойко игнорировал внимание королевского эмиссара.

   Сложно сказать, что было бы дальше, но в приемную вышел один из мастеров — седоусый дядечка в очках:

   — Мари, иди, займись делом! Прибери обрезки у моего стола! — и, в упор нас не замечая, прошёл мимо.

   Холт, до которого наконец дошло, что происходит, укоризненно на меня посмотрел. И поймал мастера, который чуть не задел его плечом, за рукав. Портной изумленно захлопал глазами, узрев непонятно откуда свалившихся клиентов.

   — Добрый день. Мы тут по рекомендации ньера Ленарта лен Сертано. Моей жене нужны четыре платья.

   Четыре? Совсем обалдел? Как я расплачиваться буду?

   — Жене? И где ваша уважаемая супруга?

   Рейн обернулся ко мне, покачал головой. Лицо было уже совсем нехорошим. Схватил и меня за рукав и неласково выпихнул вперёд.

   — Вот она.

   — Ньера, добро пожаловать! Так что, вы говорите, вам нужно?

   — Четыре платья, — повторил муж.

   — Ах, платья? А какие?

   — Мы выбрали ткани — эту, эту…

   — Ситайр! — неожиданно отвернулся от Холта мастер. — Ты не забыл пришить пуговицы на зеленый камзол? За ним сегодня придут!

   — Уважаемый мастер, мы говорим о платьях…

   — О каких платьях? — удивлённо заморгал портной.

   — О четырёх платьях для моей жены, — очень терпеливым тихим голосом чуть не по складам выговорил Холт.

   — Для жены? А где она? Надо же снять мерки.

   — Вот она.

   — Ньера, добро пожаловать! — и, отвернувшись: — Мари! Мари, ты убрала мой стол? Тогда займись приходной книгой на новые ткани!

   Рейн, коротко зарычав, — впервые слышала от него такое! — потянул меня за руку на выход. Выволок на улицу, развернул к себе лицом и поинтересовался:

   — Я так понимаю, в кафе нам тоже делать нечего? И в магазины лучше не заходить?

   Я радостно закивала понятливости мужа.

   Хорошо иметь дело с догадливым человеком!

   Домой мы вернулись одновременно с ньером Ленартом, который нас тоже не заметил. И стали свидетелями интересной сцены — хозяина выбежала встречать не занятая чем-то Тирисия, а Анарда. Причем мне показалось, что свояченица просто вьётся вокруг ньера Лена, набиваясь на поцелуй. Как-то некрасиво.

   В комнате Рейн поинтересовался:

   — А поужинать мы сможем? Или тарелки поставят перед всеми, кроме нас?

   — Через час оно само развеется, — кивнула я. — Сейчас переоденусь, покормлю Соль и сяду за работу, да?

   Рейн фыркнул.

   Ужином нас накормили. Всей компанией мы справились с большим жареным гусем с яблоками, и единственной нотой, омрачившей веселье, стало то, что ньер Ленарт рассказал о произошедшем у соседа несчастье — у того неожиданно умерли две старые собаки, прожившие в доме почти пятнадцать лет.

ГЛАВА 4

Искать мужчину, который сделает мою жизнь легкой?

   Я бы предпочла кого-нибудь, кто сделает ее интересной.

   Э. Уоррен

   Я снова была в сером туннеле. Теперь я сама, не Холт. И бежала, бежала, спасалась из последних сил, петляя по бесконечным коридорам. А следом гналась тьма. Не просто мрак в смысле отсутствия света, а что-то, выглядящее мраком — непонятное, огромное, голодное… и разумное. Свернула в очередной раз, чувствуя, как подкашиваются ноги, — и оказалась в тупике. Дальше хода не было. И назад его не было тоже — оттуда медленно, неотвратимо выползали чёрные жгуты щупалец…

   — Сита! Сита!! Проснись! Ну, хорошая, открывай глаза, что ты, что ты?

   Ох, Рейн. И я не в катакомбах, а у себя в кровати. И он рядом, трясет меня за плечи. А под кроватью шипит ларра.

   — Опять кошмар?

   Я кивнула, клацая зубами.

   Он, не раздумывая, притянул мою голову к себе на грудь. Обнял.

   — Снова катакомбы?

   — Да. Мне снилось, — передернулась от пережитого страха, — что я убегаю. И за мной гонится какое-то создание. Чёрное, огромное, голодное. Не зверь, не человек. Что-то непонятное.

   — Сита, я верно понял? Там была ты, а не я? И опасность грозила тебе?

   Молча кивнула.

   — Повторю снова: Сита, бери ребёнка и уезжай из Паэньи. Смотри, фокус событий сместился. Теперь в опасности ты. — Он легко встряхнул меня за плечи: — Уезжай, уезжай отсюда немедленно!

   — Тогда погибнешь ты. — Я была уверена в том, что сказала. И продолжила бодрым враньём: — Знаешь, я почему-то убеждена, что все обойдётся, если мы будем, как в том подвале, — вместе.

   — Сита! Нашей дочке нужна мать!

   Улыбнулась. Сейчас он говорит, не думая. И назвал Соль не моей, а нашей…

   Он погладил меня по волосам. Вздохнул:

   — Давай поговорим завтра? Посидеть с тобой, пока ты не уснёшь?

   Я кивнула опять.

   — Рейн, а как ты проснулся? Я кричала во сне?

   — Нет, Ссэнасс разбудила, — усмехнулся он, вытягиваясь рядом. — Иди ко мне на плечо и засыпай. И, знаешь, у тебя чудесный запах. А платья я тебе все равно куплю, как ни вредничай.

   Улыбнулась снова.

   Он ещё не знает всего, на что я способна.

   Когда проснулась утром, Холта, ожидаемо, уже не было рядом. А я поняла, что делать дальше. Нужно пересмотреть все мои книги и выяснить всё, что можно, об эктоплазме. Потому что было похоже на то, что обитатель катакомб — это именно она. Или что-то близкородственное…

   Эктоплазма — эманация живых разумных существ, которая остается в нашем мире после их гибели. Этакий сгусток энергии, воли, а иногда ещё и магии. Большинство призраков, например, кладбищенские, имеют именно такое происхождение. Причем чем внезапнее, ужаснее, несправедливее была смерть, тем больше вероятность того, что в последний момент выплеснется количество субстанции, достаточное для создания стабильного образования.

   Вообще, эманации были в прямом и переносном смысле «темна вода во облацех». Я подозревала, что упивающаяся сейчас под кроватью молоком ларра изначально тоже была сгустком эктоплазмы. Можно потом осторожно с ней поговорить — кому знать о таких вещах, как не Ссэнасс?

   Дождавшись, пока ларра закончит трапезу, спросила:

   — Ссэнасс, ты слышала про катакомбы?

   Ответом стало шипение и вставшая дыбом шерсть:

   — Ссслышшшала! Там шшшивет Пошшширатель! Не ходи, умрешшшь!!!

   Ничего себе!

   — Ссэнасс, я не хочу туда идти. Но мне снятся сны, что я и Рейн туда попали.

   — Плохие сссны!

   — Плохие. Но если они сбудутся, нам нужно как-то защититься от этого Пожирателя. Кто он такой, ты знаешь?

   — Ссслой! Сссъест! Боюсссь… — Ссэнасс прыжком исчезла в стене.

   М-да, поговорили. Но кое-что я узнала. Чем бы оно ни было — оно жрёт. И оно — я была уверена — разумно хотя бы на уровне инстинктов. А ещё оно неправильное — эктоплазме положено быть светлой, а не чёрной. Ладно, беру книги и просматриваю все подряд: изгнание духов, обуздание призраков — всё сгодится!

   — Доброе утро! — в дверях появился Холт. — Чем ты Ссэнасс напугала? Она прилетела ко мне прятаться.

   — Попыталась расспросить ее о той чёрной твари, которая мне приснилась.

   — И?

   — В катакомбах что-то есть. Разумное и злое. Ссэнасс называет это Пожирателем.

   — Отличная новость, — вздохнул Рейн. — Что собираешься делать?

   — Читать всё подряд про эктоплазму. Может, что-то соображу. Как думаешь, с нашим делом это связано?

   — Знаешь, Сита, я не в первый раз замечаю, что начав расследовать что-то одно, находишь совсем другое. У меня был случай, когда я искал в неком доме украденные фамильные драгоценности, а попутно вскрыл адюльтер, нашел три трупа десятилетней давности и выяснил, что наследника рода подменили… Ну, и было там ещё по мелочи. Вот похоже, что тут, в Паэнье, тоже целый клубок проблем. От вопросов с чистописанием до этой твари.

   — А драгоценности ты нашел? — заинтересовалась я.

   — А то как же! Будет время, расскажу. История длинная, но забавная. Ладно, поднимайся — пора на завтрак.

   — Я тебе кое-что купил, — сообщил мне Рейн днем, когда я, закончив заполнять очередную страницу тетради, потянулась, прогнув спину, и стала сжимать-разжимать кулаки, чтобы размяться.

   — Что? — насторожилась я.

   — Вечернее платье для танцев.

   — Что-о?!

   — Что слышала. Вот объясни, почему ты так сопротивляешься? Вроде я тебя не домогаюсь, просто хочу сделать подарок.

   Дурак. Женщины как раз и не любят подарков от тех, кто их не домогается. Потому что непонятно, а тогда зачем? Ясно только, что за непрошенные презенты однозначно придётся платить, и часто втройне. Мне не нужны одолжения. То, что я сочту необходимым — куплю себе сама. Может быть, не сейчас. Но если однажды мне приспичит раскатывать в золотой карете — приобрету карету. Но заработаю на неё сама. А залезать к этому типу всё больше и больше в долг — не хочу!

   — Спасибо, Рейн. Мне не нужны ни подарки, ни одолжения.

   — В данном случае это не одолжение. Нам нужно вечером сходить в школу танцев, которую посещают Элина и Сания, посмотреть на этого маэстро Сириньи из Андарры. Лен попросил. А у тебя ничего подходящего нет.

   — Потенциальный зять? — поинтересовалась я. А сама прикинула, что вот вырастет Соль, пойдет учиться танцевать… а потом поставит меня перед фактом, что собралась замуж за ногодрыга-педагога. Буду ли я рада? Вопрос вопросов. Но разузнать всё о женихе и убедиться в его искренности захочу однозначно.

   — Возможно. Лен обеспокоен.

   — Понимаю. Когда идём?

   — Платье принесут к пяти. Ещё час на подгонку. Можем сегодня вечером и сходить.

   — Рейн, а ты видел, что Винарт тоже смотрит на кого-то из девочек?

   — Конечно, я же сыщик, — прищурился муж. — На Элину. Там дело дошло до поцелуев. Кстати, Лен тоже в курсе. Но делает вид, что ничего не замечает, и играет в строгость. Он считает, что Винарт лен Каритти — достойный молодой человек. Но тот беден. Так что, если хочет добиться Эли, пусть старается, работает. Скопит немножко денег, вложит их по-умному… а пока будет всем этим заниматься, и Эли подрастёт. А смотреть на женихов надо внимательно — приданое у обеих девочек о-го-го…

   Ясно. В некотором смысле быть невестой с приданым хуже, чем невестой без него. Потому что как угадать, на кого из вас двоих запал тот, кто так рвётся повести в Храм? По себе знаю, чего стоит ошибка. Так что однозначно помогу. И без платья. Можно, кстати, в сером сходить — по вечерам не так жарко.

   — Чего бурчишь под нос? Что платье не возьмёшь? — склонил голову набок и прищурился Рейн.

   Невольно улыбнулась — угадал.

   — Нет, с этим надо заканчивать. — Муж гибко встал со своего стула и в два шага оказался за моей спиной. Подхватил меня под мышки, поднимая. А потом развернул к себе лицом и посадил на край стола. И уставился в упор.

   — Сита! Смотри на мою ауру. Ты же видишь ложь, да?

   Ну, если честно, я вижу сильные эмоции. Для меня они — как фейерверк в небе в День Корабля. А вот с распознаванием оттенков ещё не сильна — опыта маловато.

   — Смотри мне в глаза и постарайся дослушать до конца. Ты же умная и понимаешь, что неприятное честное мнение полезнее, чем бессмысленный сахарный сироп.

   Ясно, сейчас скажет гадость. Что раз я некрасива, так надо хотя бы носить приличные платья, чтобы окружающие носы не морщили. Ладно, потерплю.

   — Сита, ты умная, но иногда ты — совершенная дура! — заявил Рейн совершенно не то, что я ждала. Я вытаращила на него глаза. — Да-да, могу повторить. Надо? Вот объясни мне, как такая умная женщина могла поверить словам морального урода, который специально, нарочно хотел лишить её уверенности в себе? Я о твоем бывшем Андреасе.

   Чего? Не поняла. Это в чём я поверила экс-гаду?

   — Смотри сама. Он внушал тебе, что ты не справишься с делами без него, и вообще не сможешь без него прожить. Было?

   Кивнула. Да, такое было. И если б не боль от предательства, заглушающая всё, даже голос разума, может, я и не решилась бы уйти из дома в тот день, пять месяцев назад.

   — Но тут мнение твоего учителя и выработанная годами уверенность отличницы, всегда справлявшейся с любым заданием, пересилили. В профессиональном смысле ты в себя веришь, и абсолютно правильно делаешь. Поверь, я видел немало магов, в том числе и в столице. Большинство ты можешь заткнуть за пояс уже сейчас. А ведь ты ещё не вошла в полную силу.

   И к чему это он?

   — Но скажи мне, Сита, если ты знала, что ньер Тинтари пытается привязать тебя к себе любым способом, и поняла, что он способен бессовестно врать ради своих целей, почему ты поверила ему в другом? — Холт уставился на меня в упор с расстояния в ладонь. — Почему ты поверила ему, что как женщина ты некрасива? Мне больно видеть, как ты стесняешься себя самой, тогда как должна гордиться. И я тоже хочу гордиться своей прекрасной женой. Той, у которой ясный взгляд и от лица идёт свет, той, у которой водопад мягких каштановых волос и стройная шея, той, талию которой я могу обхватить ладонями, а грудь наводит на мысли о райских яблоках… Сита? Сита?! Ты что, почему ты плачешь?

   Зачем он? Зачем он так со мной?

   — Ты думаешь, я говорю неправду? Ну что с тобой делать? Ткнуть носом в зеркало? Ну, пошли… — дёрнул меня за руку и потащил. Через дверь между комнатами я пролетела следом за ним, не касаясь ногами пола. Ещё один рывок, и мы оказались напротив комода с большим трюмо. Он за моей спиной. Моя макушка чуть выше его плеча. Его руки обвили меня — одна легла на грудь, вторая надавила на живот ниже пупка, заставляя прижаться к Холту задом. Мы оба тяжело дышали.

   — Смотри! — приказал Рейн. — Смотри на себя так, как если бы никогда до сих пор не видела. Встретила эту девушку на улице в первый раз в жизни. Что видишь?

   Повинуясь стали в его голосе, пристально уставилась в чуть дымчатое стекло, откуда меня требовательно разглядывала симпатичная незнакомка в платье не по фигуре — в талии висит, в груди жмет. Да. Не писаная красавица — нет у меня ни лица сердечком, ни аристократической бледности, ни коралловых губок, ни глаз голубых, как море… мои глаза серые, а рот великоват… но я похожа на маму! Очень похожа! Вспомнила, какой красавицей та казалась мне в детстве. Восхитительной, невероятной, лучше всех! Лучше любой нарисованной ньеры из модного журнала, или тех, кого мы встречали во время прогулок по улице. И я до сих пор вспоминала о ней, как о красавице. Так почему же я, так похожая на неё, стала считать некрасивой себя? Когда это произошло? Когда сидела месяц за месяцем, уткнув нос в книги, чтобы пересилить боль от одиночества? Или сыграли роль слова Андреаса, который каждый день, хоть по разу, но не забывал напомнить, что «ну да, внешностью ты не вышла, но хоть готовишь прилично».

   — Видишь то, что вижу я? — улыбнулся над плечом муж.

   Подняла на него взгляд. Лицо Рейна было необычным, каким-то напряженным. А серые глаза казались сейчас черными.

   — Я… я — красивая, — уверенности в моём голосе не звучало.

   — Очень, — выдохнул в ухо муж. Его пальцы ловко расстегивали пуговицы на платье, а потом верхняя ладонь скользнула в вырез. Нижняя начала описывать круги на животе. — Веришь?

   — Что ты делаешь?

   — Реализация супружеских прав путём применения к жене интимных ласк преступлением не является, — шепотом сообщил Рейн, рот которого оказался где-то рядом с моим ухом. Черные волосы упали мне на плечо. — Особенно когда жена так красива. Любой суд меня оправдает. Тсс-с, не брыкайся. И разве я не заслужил награду? — руки сжались крепче.

   Найти ответ я не успела — в дверь постучали.

   В школу танцев мы с Рейном ехали в отдельном экипаже, следовавшим за каретой, в которой сидела семья Лена и сопровождавший девушек Винарт.

   — Ну что, убедилась?

   Я кивнула. Потом чуть грустно улыбнулась. Приятно, конечно, но это ничего не меняет в том, что как женщина я немногого стою. Ну не дурнушка… но всё прочее никуда не делось. Зато маг я хороший.

   Рядом сидящий Рейн чуть покачал головой, будто понял, о чем я думаю. Его рука скользнула мне на талию. Я заёрзала.

   — Эй, не забыла, я — твой муж. Как танцевать будем, если ты от любого прикосновения дёргаешься?

   Как-как? Ногами, наверное. А про «мужа», чувствую, он забыть мне не даст.

   Не понимаю.

   Танцевальные вечера маэстро Сириньи пользовались успехом. К широкой лестнице особняка один за другим подкатывали экипажи, из которых выпархивали похожие на прекрасных бабочек с сияющими крылышками ньеры в сопровождении спутников. В огромном вестибюле полагалось оставить верхнюю одежду, буде такая наличествовала, и слуг, если те сопровождали хозяев. Там же следовало купить входные билетики — разрисованные изящными виньетками надушенные прямоугольники золотистой бумаги с парой строк из галантных стихов. Нечто высокопарное про грацию и изящество прелестных ньер. Тир объяснила мне шепотом, что рисунки, стихи, духи и цвет бумаги каждый раз разные. И многие ньеры в городе собирают коллекции. Рейн чуть прищурился и фыркнул. Вот могу поспорить, что думает он о том, что деловая хватка у маэстро Сириньи достойна физантского крокодила. Молодец, маэстро!

   Зал блистал. Я в первый раз в жизни попала в такое роскошное место — зеркальные стены, позолота, белые витые колонны, отделяющие часть помещения, предназначенную для отдыха, у стен столы с хрусталём и графинами с цветными морсами, фруктовыми напитками и вином, вазы с цветами, оркестр на подиуме в торце зала, сияние пяти хрустальных люстр… И, наконец, толпа празднично одетого народа.

   Я краем глаза следила за Элиной и Санией. Младшая стояла спокойно, беседуя с Тир и Анардой. Винарт, как и ожидалось, ненавязчиво держался рядом. А вот одетая в серебристо-голубое платье Сания озиралась, выглядывая кого-то в толпе. Чуть ли на цыпочки не привставала. Не очень хорошо. Похоже, девочка увлечена, и сильно. Хотя, может, этот маэстро не так и плох? Деловитость — не порок.

   Внезапно тихая музыка, создававшая праздничный фон, смолкла. На подиуме появился улыбающийся светловолосый молодой человек в белоснежной рубашке с пеной кружев и серебряном камзоле и хлопнул в ладоши:

   — Рад снова видеть вас всех в гостях в этом зале. Итак, сегодня у нас новые повороты в мазурке, фигурный вальс и прелести старинного контрданса.

   В голосе звучал легкий гортанный акцент. Он был хорош, очень хорош… но меня как ножом царапнуло: небрежный жест, которым маэстро оправил кружево манжеты, изящное движение руки, откинувшей за плечо завитой локон, походя брошенный довольный взгляд на себя любимого в зеркало на стене — я уже видела такое!

   — Похож, да? — прошептал в ухо Рейн. — Кажется, Лен беспокоится не зря.

   — Большое приданое у Сании?

   — Не то слово… Лен жутко, просто неприлично богат и безгранично любит дочерей.

   — Может, это чисто внешнее?

   — Самолюбование на грани искусства? Как говорят, любовь к себе — это роман, который может длиться всю жизнь, — усмехнулся Холт.

   Я оглянулась на Санию — та напряглась, как натянутая струна, готовая зазвенеть даже от касания ветерка. Ох!

   — Рейн, а почему не дочка начальника порта?

   — Потому что у того ещё два сына. И Лен богаче.

   — Что делать будем?

   — Сейчас — танцевать. И думать. Надеюсь, оно пока не горит.

   — Итак, упор на правую ногу. Левую приподняли, согнули, на счет два — мах, прыжок, приземление — и разворот. Показываю ещё раз. Все поняли? Тогда: раз — два — три — четыре, раз — два — три — четыре! И — поклон! Блестяще, ньеры! А теперь под музыку…

   Маэстро порхал по залу, подсказывая и хваля, поправляя осанку и объясняя, что «кисть надо держать, чуть согнув, пальцы, словно крыло взлетающей птички, поняли, ньера? Да, вот так»… Если честно, я сама увлеклась настолько, что забыла, зачем сюда пришла. Я так давно не танцевала! И не выходила на люди! И столько времени не радовалась! А сейчас я растворялась в бликах света, волнах музыки — и мне просто было хорошо. Кажется, мой бессменный партнер, Рейн, тоже был доволен. Было жаль, что пришлось уйти за час до конца вечера — но дома, как я чувствовала, уже начала просыпаться проголодавшаяся Соль.

   На обратном пути мы обсуждали то, что видели.

   — Сириньи четырежды за урок подходил к Сании. И каждый раз, кроме того, что поправлял ей постав руки или осанку, шептал что-то на ухо.

   — И её уши горели, — вздохнула я.

   — Вопрос в том, встречаются ли они где-то по другим дням? Как думаешь?

   — Не думаю, а по собственному опыту уверена, что он на этом настаивает. Но согласилась ли она — не знаю. Дочки Лена глупенькими пустышками не кажутся.

   — Ты тоже не пустышка, — улыбнулся Рейн.

   — Где ты научился так танцевать? — сменила я скользкую тему.

   — Поверишь, если я скажу, что в военном училище? Нас каждую неделю выводили строем на совместные уроки танцев с институтом благородных ньер королевского Двора. Не отвлекай. Что ещё ты заметила?

   — Ничего хорошего. Какая-то ньера лет тридцати усиленно строила маэстро глазки. Мне показалось, что у них что-то было.

   — В розовом платье? Да, видел такую. А то, что он оглаживал по спине зеленую, заметила?

   — Там целая радуга, — хмыкнула я мрачно.

   — Как считаешь, разговор с Санией делу поможет?

   — Нет, не поможет, — покачала я головой. — Рейн, ты же знаешь, насколько я верю учителю, да? Вот он говорил мне прямо, что я совершаю ошибку. Даже на свадьбу идти отказался… А я всё равно была убеждена, что Андреас меня любит и что мы будем счастливы. Сейчас вспоминаю — и понять не могу, как можно было быть такой идиоткой?

   — Тогда сейчас расскажем Лену обо всем, что видели. Дочь попросим пока не трогать. И постараемся придумать план, как вывести Сириньи на чистую воду. Кстати, сами танцы мне понравились. А тебе?

   Я кивнула.

   Насколько же усложнилась моя жизнь по сравнению с Салерано! Там всё было просто: я ждала Соль и перебирала бумажки. А сейчас — целый клубок непонятностей: жизнь в доме рядом с большой семьей, те же бумажки в удвоенном количестве, ребёнок, странные сны, ларра, катакомбы со страшным Пожирателем, непонятное отношение Холта…

   Голова кругом.

ГЛАВА 5

Для порядка в доме нужна женщина,

   для беспорядка их нужно две.

   С. Янковский

   Наутро Холт сказал, что Лен расстроен, но пока давить на дочь не станет, а постарается что-нибудь придумать, чтобы вывести ньера Сириньи на чистую воду. Я тоже прикидывала и так и эдак, чем помочь. Но как убедить влюблённую девочку, что тут счастья ей не будет? Не знаю. Пока своими глазами не увидит, чего стоит её маэстро, — не поверит. Я ведь не верила…

   Правда, одну потенциальную гадость я придумала и даже поделилась ей с Рейном. И в первый раз увидела, чтобы тот настолько развеселился. Задумка состояла в том, чтобы перед очередным уроком наложить на самовлюбленного Сириньи «отвод глаз». То-то задергается красавчик, если ньеры хором станут смотреть сквозь него, не замечая, словно он не он, а пустое место!

   — Сита, ну ты сурова! Только отвадить Санию это не поможет… Кстати, твой «отвод глаз» был бы страшным оружием в придворных играх и интригах.

   — Не выйдет… — вздохнула я. — Другие маги увидят следы заклинания.

   — Мм-м… А прикинь, наложить такое на вражеского полководца перед битвой?

   Я представила себе подпрыгивающего, размахивающего руками, топающего ногами орущего генерала, на которого никто не обращает внимания, — и тоже засмеялась. Кстати, снять «отвод глаз» может только сильный маг — у слабого просто не получится сосредоточиться на объекте.

   Увы, больше ничего конструктивного не придумывалось — вместо логичных умопостроений в голове маршировали суслики…

   — Вот, — Рейн ткнул пальцем в две стопки лежащих рядом бумаг. — Это — нечитабельные грузовые декларации. А то — соответствующие ведомости об уплате налогов с привезенных товаров. Взгляни, как думаешь, какая тут цифра написана?

   — Восемь или девять сотен тюков, — неуверенно прищурилась я.

   — Исходя из тоннажа «Прелестной Анситы» так и должно быть. А в ведомости четко написано — шесть. А тут?

   — Семь? Или четыре? — попыталась угадать я, что значит палка с кривой перекладиной.

   — Но никак не два, — кивнул Рейн. — Ну, думаю, с этим ясно. Завтра прибудут вызванные мной люди, они этим и займутся. Потери для казны сама видишь какие. И кто-то — я даже догадываюсь, кто именно, — должен будет их возместить. Полагаю, эта загадка решена. А мы сейчас продолжим наши изыскания, да? А после обеда прогуляемся в «Заморские редкости» — проветримся, да и обещания надо выполнять.

   Я покосилась под стол, где зашуршало. Там в одной из корзин с уже переписанными бумагами вила гнездо ларра. Я посмотрела на неё укоризненно. Та зашебуршилась.

   — Сссоль ссспит… я ссслежу… — Ссэнасс прикрыла хитрую морду лапой.

   — Ладно, сиди. Только следов от когтей не оставляй, договорились?

   — Ссэнасс хорошшшая! — заявила ларра, заваливаясь на бок. — Почешшши?

   Рейн покачал головой и фыркнул.

   — А кто назначал чиновников, подписывающих сомнительные декларации, ты узнал? — обратилась я к нему.

   — Один из заместителей мэра. Прибыл несколько лет назад из столицы.

   Ох, надеюсь, что это — самая крупная рыба, которую мы здесь встретим.

***

Магазинчик «Заморские редкости» занимал цокольный этаж здания на углу двух улиц. В двух витринах, притенённых от солнца красными полосатыми навесами, красовались модели парусников на фоне пожелтевших карт с заморскими островами, огромные розовые перламутровые раковины, резные деревянные идолы и лаковые шкатулки, россыпь ярких полированных камней и странных монет…

   Перед одной из витрин, сунув грязный палец в рот, завороженно застыл пацан лет девяти. Если честно, я сама была готова прилипнуть рядом, чтобы рассмотреть всё получше.

   — Правая витрина — восток, левая — запад, — прокомментировал Рейн.

   А я и не поняла…

   — Пойдем внутрь?

   — Сейчас.

   — Что-то увидела?

   — Да. Посмотри сам магическим зрением. Очень интересная структура наложенных на стекла защитных заклинаний. Вот почему они не боятся выставлять в витринах ценные вещи. А я хочу понять, как сцеплены слои. Я так пока не умею.

   — Мне такого не разглядеть… — вздохнул Холт.

   Жаль… но тут помочь я не могу никак. И любое сочувствие будет только солью на рану.

   — Угу, поняла! Пошли?

   Светловолосые сестрички отнеслись к нашему приходу с энтузиазмом. И немедленно захотели показать всё и сразу. Я кивала и ошеломленно крутила головой — чего тут только не было! Затейливые похожие на бутоны цветов светильники, поделки из бамбука, лаковые картины со странными городами и пейзажами, ажурные резные шкатулки, головные уборы из ярких перьев, удивительной красоты каменные бусы и чётки, незнакомые мне игры с шариками, кубиками и пирамидками, головоломки, какие-то обереги и амулеты, экзотические куклы в не менее экзотических нарядах... Глаза разбегались, руки чесались всё покрутить, потрогать, пощупать. Тут надо поселиться недели на две, чтобы рассмотреть все эти интересности.

   Сания улыбнулась:

   — Это ты ещё не видела нашу кладовку…

   Не видела, но потом обязательно посмотрю. Сейчас я вертела в руках большую куклу, выточенную из черного дерева. Судя по груди и пальмовой юбке — модель была женского рода. С одной стороны, изумляла детализация — имитация волосков бровей, выточенные ноздри приплюснутого носа, соски грудей, пупок. С другой — явная и очень странная стилизация: длинные — до плеч — мочки ушей и несоразмерно крошечные ступни. Но сильнее всего меня поразили ноги колесом. Между коленей темнокожей красавицы могла проскочить со свистом не только собака, но и полноразмерная упитанная свинья. Взглянула на полку — там стояли ещё три родные сестры моей с О-образными нижними конечностями. Чудно-то как…

   — Ты смотришь на образец женской красоты южных островов Физантского архипелага, — нейтральным голосом заметил Рейн из-за моего плеча.

   Это — образец красоты? Ну, слышала я, что всё на свете относительно, но чтобы настолько?

   — А что у них с ушами? — подозрительно поинтересовалась я в ответ.

   — Растягивают мочки с детства, и делают это специально. Потом дырки — видишь, у этой их пять — используют и для украшений, и как карманы. Носить в ухе пачку табака и пучок цветных перьев — это нормально.

   Я икнула.

   — А ноги?

   — Бинтуют, не позволяя им расти. Чем меньше ножка, тем красивее.

   — А ходят они как?

   — Те, которых я видел живьем, не особо бодро, — пожал плечами Рейн.

   — Хорошо, — согласилась я с канонами заморской красоты. — Но почему ноги кривые? У них там что, поголовно рахит?

   Рейн фыркнул. А потом наклонился к моему уху и прошептал:

   — Посторонней ньере рассказывать о таком не стану. Только жене.

   Я резко обернулась — серые глаза иронично щурились на меня.

   — Говори, Рейн!

   Он отвел меня чуть в сторону от сестричек, которые в данный момент наперебой описывали двум покупательницам чудесные целебные свойства нефритовых бус, и переспросил:

   — Уверена?

   Я негодующе фыркнула.

   — Ну, слушай. Сама хотела. Ноги девочкам искривляют с младенчества специально, вкладывая между коленями сначала небольшой обрубок бревна и связывая лодыжки, потом заменяя его чурбаном пошире. Считается, что кривоногие женщины — самые страстные. Что им удобнее всего обнимать мужчину, когда… ну, когда… — Рейн замялся и замолк.

   А я поняла, что краснею. Как девчонка. И он это видит.

   Вот чертова кукла!

   Интересно, а сестры и покупательницы знают об интересных обычаях островов Физанты? Если нет, я их просвещать точно не стану.

   Вернув куклу на полку, отступила к прилавку с четками и бусами.

   — Совет примешь? — тихо произнес последовавший за мной Рейн.

   — Смотря какой.

   — Я вижу, что все предметы здесь действительно заморского происхождения. А ты можешь посмотреть на них как маг. Вдруг найдешь что-то интересное?

   Умно. И я сама так увлеклась разглядыванием, что и не сообразила бы… И да, действительно, три низки четок из серо-синего камня с мелкими блестками то ли серебра, то ли слюды внутри отличались от остальных. От них исходил свет. Будто бусин коснулся не святой, но кто-то с очень хорошей и чистой аурой. Коснулся и благословил. Как именно — на удачу, на здоровье — понять я не могла. Но что к добру — определённо.

   — Что-то видишь? — черноволосая голова за моим плечом качнулась.

   — Да, вот эти три пары чёток хорошие. Тот, кто их делал, — светлый человек.

   — Как смотришь, чтобы одни купить для меня, другие тебе, а третьи послать твоему учителю? Как я помню, ньер Дилэнси вечно что-то вертит в пальцах.

   Я улыбнулась — да, есть у ньера Рассела такая привычка.

   — Элина, — позвал Рейн, — мы хотим купить на память вот эти чётки и ещё вон ту розовую брошь-камею. Хорошо?

   Как он понял, что брошка с женской головкой на ней и маленькой коралловой подвеской мне приглянулась?

   — В обещанную подсобку пойдем? — поинтересовался Рейн. — Или пора домой?

   — На минутку можно…

   Я не пожалела. Тут оказалось ещё интереснее. Потому что, похоже, здесь хранились разные разности, название или применение которых было не очевидно. Зачем, например, нужна вон та метелка из мелких костей? Явно не пыль убирать. Или странная, напоминающая копыта, обувь у стены…

   — Я тебе говорил, что Лен очень, можно даже сказать, неприлично и непозволительно богат? Кроме денег, дома и важной должности у него есть целая флотилия кораблей, которые плавают по всему свету. И последние годы капитаны соревнуются — кто привезет дочкам хозяина самый диковинный подарок. Тащат всё, что находят. Но, как понимаешь, товарный вид имеет не всё. Вот, например, глянь — кто купит это? — Рейн подцепил пальцем висящий на стене обрывок черной цепи, усаженный колючками.

   Я, заинтересовавшись, подошла, чтобы рассмотреть странную даже не цепь, а полосу почерневшего металла из крупных грубых звеньев. То ли пояс, то ли ошейник, то ли вообще нечто, непостижное уму. Например, ожерелье с плеч древнего идола. Жаль, нельзя зажечь магический огонек — то, что я умею колдовать, мы решили скрывать так долго, как получится.

   Странная какая штука. Холодная на ощупь и словно искрами бьёт — пальцы пощипывает. Посмотрела магическим зрением — это была не просто цепь.

   — Рейн, посторожи дверь, я хочу свет зажечь!

   Муж без слов отступил к дверному проему так, чтобы видеть, не идёт ли кто к нам.

   — Давай.

   В свете жёлтого огонька на звеньях проступили непонятные письмена. Знаки казались незнакомыми, но что-то будто напоминали. Прищурилась, думая. Если отбросить детали, боковые закорючки и штрихи, становится похоже на магический алфавит. Попробовать прочесть? Вышло не сразу. Я узнала три слова из середины надписи. Они гласили: «Для привлечения дьявола».

   Стало страшно. Захотелось немедленно выпустить из рук, бросить эту черную штуковину. Если звать зло — зло приходит. А эта штука была скована точно не для добра…

   — Сита, что? Ты застыла, словно привидение увидела.

   — Рейн, это что-то очень древнее и, может быть, опасное. Не уверена.

   — Объясни?

   — Не знаю точно. Похоже, это какой-то артефакт, принадлежавший древним магам. Я разобрала что-то то ли о «привлечении дьявола», то ли об «обуздании». Слово многозначное, без контекста не поймёшь.

   — Тогда оставлять эту вещь здесь точно не следует.

   Как только Холт это произнес, я поняла — он прав. Отсюда эта штука может попасть туда, где ей наверняка делать нечего.

   — Сита, позови Санию. И давай купим этот артефакт. Раз уж попался. Есть у нас клубок загадок, станет одной больше, — подмигнул Рейн.

   Ему виднее.

   После обеда я, с благословения Рейна, который сказал, что декларации от нас никуда не убегут, взяла первый из семейных гримуаров и улеглась попой кверху на кровать.

   Я решила перечитать обе книги от корки до корки. Меня интересовали несколько насущных вопросов. Во-первых, всё об эктоплазме. Как-то же с ней борются? Те же кладбищенские призраки для мага средней руки — не проблема. Во-вторых, всё, что есть в семейных хрониках про лишенцев. Вдруг да имеется какой-нибудь хитрый способ им помочь? Ведь если Холт чует сильную магию, значит, он не безнадежен? И, наконец, я хотела знать, не существует ли какого-нибудь неизвестного мне заклинания правды? То-то было бы хорошо — наложила такое на Сириньи, подвела к нему девицу, и пусть маэстро сам изложит вслух все свои коварные планы… Эх, мечты-мечты…

   Ссэнасс очень понравились чётки. Сейчас ларра нацепила одни поперек упитанного живота, став самым невероятным животным на свете — кошкой с талией, вторые повесила на шею, а в третьих упоённо путалась лапами, стреножив сама себя. А вот на чёрный пояс ларра сердито зашипела, выдала уже привычную сентенцию, что «Ссэнасс — хорошшшая!» — и удрала под кровать. И согласилась выйти оттуда только после того, как я налила ей дополнительную порцию молока. Похоже, Ссэнасс знала о нашей покупке больше нас самих.

   Итак, лишенцы… Наверное, начать рассказ стоило с того, что никто до сих пор точно не мог ткнуть пальцем и внятно объяснить, чем именно маги отличаются от немагов. Резали трупы, исследовали живых — глухо. Наконец, решили, что управляет магическими способностями мозг. Ну да, резонно. Альтернатив-то нет. Хотя — вспоминая первые попытки колдовать — иногда казалось, что к творческому процессу причастна совсем иная часть тела. Ещё более интересным оказался вопрос: а где хранится магия? Некий древний кудесник Сильванус выдал теорию, что, мол, у магов — не в теле, а на астральном плане — существуют специальные мехи — пузыри, мешки вроде легких, расположенные по сторонам от позвоночника, в которых вырабатывается и хранится магия. И Сильванус же развил гипотезу, добавив, что у нерождённых младенцев в организме матери эти мешки ещё не обрели необходимой твёрдости, и если выкачать всю магию — они слипаются, схлопываются, как лёгкое при проникающем ранении. Вот сейчас я читала про попытки восстановить заново «магические пузыри» путем вдувания в них магии. Говоря коротко — дули, дули — не надули. Но попутно защитили три десятка научных степеней.

   Вздохнув, поднялась и села за стол. Я решила зарисовать найденный пояс, ошейник, цепь — чем бы это ни было — и аккуратно переписать выбитые на нём знаки. Может, что-то удастся перевести. Надо же разобраться, раз в руки попало?

   Вечером я чуть не поссорилась с Холтом. Мне принесли необыкновенной красоты дымчатую шёлковую полупрозрачную накидку и два новых платья: дневное — из легкого муслина в ярких жёлтых цветах фрезии, и вечернее — из крепдешина цвета закатного неба. Подгонять не требовалось — вчера, пока портниха подрубала мне подол и ушивала платье в груди, она обмерила меня с точностью до ногтя.

   Вот что Холт творит? К чему всё это? Я настолько рассердилась, что заявила, что в Храм — разводиться — мы идём немедленно. В ответ он спокойно попросил потерпеть до конца расследования и пообещал больше не делать покупок без моего согласия. Ну, кроме тех, которые уже сделал.

   Я почувствовала себя жутко неудобно. Скандалю, как рыбная торговка. Стыдно. Но почему меня так задели его подарки? Наверное, мне не нравился мотив. Ведь Холт относится что ко мне, что к Соль, что к ларре одинаково доброжелательно и ровно. Зато, похоже, до сих пор не забыл слов Андреаса касательно новых платьев и то ли самоутверждается, то ли блюдет престиж, наряжая ту, которая «числится его женой». А зачем мне такое?

   Да ещё, выходя из комнаты, муж бросил через плечо:

   — Закончим дело — разведёшься — выкинешь.

   Я чуть не заплакала.

   Ладно, отработаю, как могу. А платья и в самом деле очень красивые.

   И впредь буду держать себя в руках.

***

На следующий день в дом с утра пораньше постучался гость. Симпатичный, высокий, голубоглазый, подтянутый. Похоже, ещё один «архивариус» от тайного сыска. Русоволосый молодой человек, выправкой и острым взглядом напоминавший самого Холта, держался почтительно, но без подобострастия.

   Я угадала. Брайт лен Сиранти, прискакавший с рассветом из Лореции, оказался личным помощником Холта.

   — Брай! Рад тебя видеть, — Рейн хлопнул прибывшего по плечу. — Познакомься, моя жена — Алессита лен Холт, урожденная Алессита лен Ориенси.

   Мне поклонились и посмотрели с ну очень большим уважением.

   — Рассказывай, как дела в столице. Жене я доверяю абсолютно, так что можешь говорить при ней обо всём.

   — Всё предсказуемо, — голубые глаза чуть прищурились. — Родственники арестованных в Салерано встали на рога и жмут на все рычаги, чтобы оказать на следствие давление. Я напустил на них гильдии купцов и страховщиков — у тех влияния достаточно, чтобы заставить заткнуться кого угодно. И дал понять самым упёртым, что в случае препятствования правосудию найду пути оповестить родных погибших от рук пиратов, кто именно нажился на смерти их близких.

   Жёстко, однако.

   — То есть моего вмешательства на данном этапе не требуется?

   — Нет, ньер Рейн, я справлюсь.

   — Отлично. Про базу пиратов ничего пока не выяснил?

   — Может, кто-то что-то и знает, но молчит. Подозреваю, что тут работают угрозы вроде «проговорись — вырежем семью до пятого колена», — Брайт вздохнул и взъерошил волосы, превратившись на секунду в совсем юного мальчишку.

   — Вероятно, тут моя жена сумеет помочь. У неё есть некий магический дар и способность видеть ауры. Сейчас идём на завтрак — посмотришь на семью ньера Ленарта, потом вернёмся сюда и попробуем кое-что сделать. Кстати, у нас же есть агенты в Андарре? Нужно будет по нашим каналам навести справки об одном ньере.

   После завтрака мы снова собрались в кабинете. Рейн достал колоду карт.

   — Давайте попробуем вот что. Я раскладываю часть карт лицом вверх. Брайт выбирает одну из них, не говоря мне — какую. Я начинаю тыкать во всё по очереди, спрашивая: «Эта? Эта?» Брайт отвечает на все вопросы отрицательно. Сита на это дело смотрит. А потом, когда мы пройдемся по колоде, говорит, какую, по её мнению, карту загадал Брайт. Всё ясно?

   — Нужна ставка, — вмешалась я.

   — Ставка? — удивлённо посмотрели на меня мужчины.

   — Ну да. Откуда взяться сильным эмоциям, если Брайт знает, что это — игра. Вот если за проигрыш он должен будет сделать что-то неприятное…

   — Кукарекать петухом из-под стола не стану! — помотал светлой головой Брайт. Рейн усмехнулся, я невольно хихикнула. Потом вспомнила, на что спорили, когда валяли дурака, в семинарии, и улыбнулась мужчинам:

   — Пусть, если проиграет, поймает лягушку, поцелует и признается ей в любви!

   Брайт с ужасом посмотрел на меня:

   — Лучше уж прокукарекаю…

   Мы пробовали пятнадцать раз. Я угадала из них двенадцать. Попутно мы выяснили, что тыканье в пиковую десятку вызывает сильные эмоции, потому что именно она пришла Брайту на руки абсолютно не вовремя при последней игре в очко, что обошлось ему в пятьдесят соленов. Что крестовая дама в этой колоде похожа на его бывшую зазнобу, с которой «было», а теперь Брайт от нее бегает-прячется по всей столице. Что именно бубнового короля Брайт выбирает для гаданий на «что было, что будет, чем дело кончится, чем сердце успокоится». Гм. Кто б мог подумать, что королевские эмиссары — гадают на картах?

   Рейн счел результаты более чем удовлетворительными. Выходило, что главное — правильно ставить вопросы, чтобы ответом был не поток слов, а чёткое «да» или «нет». И, суживая круги, нащупывать болевые точки. На дознании должно быть проще — можно подъезжать и так, и эдак. Количество попыток не ограничено.

   Наконец, обсудив итоги, Рейн покосился на подчиненного:

   — Ты ничего не забыл?

   Честный Брайт, горестно кряхтя, полез под стол.

   — У него с кукареканьем проблемы, — прошептал мне на ухо Рейн. — Сейчас сама послушаешь.

   — Хы–хы–хры… кхе-кхе… ку! — донесся из-под столешницы сдавленный стон, переходящий в кашель.

   М-да… Явно надо тренироваться.

   Но мы поможем!

   Беседу с начальником порта предстояло вести Брайту. Тот просмотрел стопки документов, потом попросил полчаса времени, сел и стал быстро заполнять листок столбиками цифр. Показал результат Рейну:

   — Вот примерный причинённый ущерб только по этим случаям.

   — Пятизначная сумма, — кивнул муж.

   Сейчас Брайта было не узнать — жёсткое лицо, острые глаза, лаконичные уверенные движения крупного хищника.

   — Когда прижмёшь касательно этой пары крючкотворов, обязательно поинтересуйся, был ли ещё кто-то, кого ньер Фирис взял на работу в обход квалификационных требований или без испытательного срока. Если он жульничал в этом…

   — Понимаю.

   — Мы будем наблюдать через глазки из соседнего помещения. В конторе Ленарта есть подходящая «комната для бесед». — Обернулся ко мне. — Сита, нет ли способа сообщать Брайту о том, что ты видишь? Не станет же он прерывать допрос каждые пять минут, чтобы бегать к нам?

   Я задумалась. А потом вспомнила, как мы с Вилькой насобачились страховать друг дружку, когда кого-то вызывают к доске.

   — Можно. Протяни ладонь — покажу. Могу или передавать тепло-холод, или слегка колоть невидимым лезвием… Брайт, как удобнее?

   — Тепло. Лезвий не люблю.

   — Хорошо. Чем сильнее реакция на вопрос, тем теплее. И, да. Поначалу стоит поговорить с ним на разные темы, где ответы известны, — нужно же примериться к нормальной реакции?

***

Мы с Рейном в легкой пролётке возвращались домой. Брайт остался дожимать ньера Фириса, которому, похоже, предстояло потерять свою должность и заплатить огромный штраф, несмотря на заступничество спешно прибывшего мэра.

   — Сита, ты понимаешь, что сейчас за три часа отработала втрое больше, чем я потратил на все твои платья и жалование в придачу? Кстати, по закону нам положена восьмая часть от возвращённого в казну. Поделим честно — поровну на троих.

   Я заморгала. Если там была пятизначная сумма… Пусть по минимуму — десять тысяч. Но тогда одна восьмая — это тысяча двести пятьдесят монет. А моя доля, выходит, четыреста соленов? Ничего ж себе!

   Брайт меня восхитил и ужаснул одновременно. На допросе он вываживал потеющего ньера Фириса, как опытный рыболов сома на леске — пугнёт, чуть отпустит, даст расслабиться, а потом припечатает вопросом в лоб. Кроме мухлевания с налогами и взяток обнаружилась растрата выделенных на содержание гавани и подъездных путей средств. Но напрямую к делам пиратов начальник порта отношения не имел. Зато один из его помощников, которого попросил взять на службу тот самый заместитель мэра, регулярно рылся в грузовых декларациях прибывающих кораблей. Сначала я не поняла — зачем?

   — Всё просто, — вздохнул Холт. — Если ты знаешь, что «Честная Мари» делает рейс за три месяца, причем самый ценный груз — меха, янтарь и моржовую кость — год за годом везет с весенней ярмарки в Ардамме, то легко можешь устроить засаду. Ведь сроки, маршрут и то, как выглядит судно — известны. То есть можно планировать нападения, состригая самый богатый урожай.

   Ясно.

   — Мэр замешан?

   — Может, и нет. И его интерес объясняется проще: один из двух сыновей начальника порта — жених старшей дочери градоначальника. Бракосочетание было назначено на второй месяц осени.

   М-да. Вопрос — состоится ли теперь эта свадьба?

   — А что дальше делаем мы?

   — Продолжаем рыться в бумагах. Брайт, раз уж он тут, поможет. Кстати, о личных делах. Ты ничего не заметила за завтраком?

   Это он про то, как некий бравый помощник эмиссара ронял под стол вилки?

   — Твоего помощника поразила Сания.

   — Угу. И, кстати, для обоих это была бы отличная партия. Семья Брайта из знати, самого его ты видела.

   — Клад, только кукарекать не умеет, — потупила я глаза.

   — Попрошу Лена поселить Брайта в доме. Поможет нам побыстрее перелопатить бумаги. Чем скорее закончим и унесём ноги подальше от этих катакомб, тем счастливее я буду. А заодно пусть за Санией присмотрит. Что думаешь?

   Думаю, что, как всегда, — Холт прав.

   Я не стала говорить, что прошлой ночью мне снова снились катакомбы. Только я проснулась сама, без крика. Потому что во сне я умерла.

ГЛАВА 6

Мужчина, способный на поступки,

   обречён быть любимым!

   Коко Шанель

   — Пойдем сегодня на танцы? — поинтересовался Холт, оторвавшись от бумаг.

   — Можно, — почесала я карандашом нос.

   — Ты тоже идёшь, — обрадовал муж сидящего по другую сторону стола Брайта.

   — Зачем?

   — Сания — чудесная девушка из отличной семьи. А танцуешь ты не хуже, чем фехтуешь. Нужна — добейся.

   Брайт захлопал глазами. Ой, у него покраснели уши! Точно нужна. Следующая пришедшая в голову мысль озадачила: золотоволосая Сания красивее меня, приданое у неё огромное, происхождение самое лучшее. И спорить могу, попроси Холт её руки у старого друга отца, Лен не отказал бы. Так как же вышло, что в женах числюсь я? Или Холт вообще пока не хочет связывать себя всерьёз?

   Муж прищурился на помощника:

   — Если надумаешь, отец Сании не станет возражать.

   Брайт сглотнул. Его уши пылали алыми маками.

***

Женщину в широком плаще заметила я. Засекла по тревожной, нездорово яркой, просто-таки болезненной ауре. Брюнетка с бледным лицом стояла за чугунной оградой особняка Сириньи, сжав кулаки на прутьях высокой решетки, и с тоской смотрела на подъезжающие кареты.

   — Рейн! — дёрнула я мужа за рукав.

   — Что?

   — Найди повод задержаться на улице. Я кое-кого вижу.

   — Мы немного прогуляемся и догоним вас, — улыбнулся Рейн поджидавшей нас на крыльце компании. Девушки переглянулись и тоже заулыбались — похоже, подумали что-то совсем не то. Винарт и Брайт коротко кивнули.

   Я продела руку под локоть мужа:

   — Видишь черноволосую женщину за решёткой? Похоже, её не пускают. А ей что-то очень сильно здесь нужно.

   — Что-то. Или кто-то. Пойдём, спросим? — кивнул муж.

   Её звали Лизария дэа Альсив. И приехала она, беременная на пятом месяце, из Андарры, разыскивая того, кто обещал жениться, сделал ребёнка и бросил. По-тарисийски Лизария не знала ни слова кроме «прошу», «да» и «нет». Тараторила быстро, сбивчиво — но муж понимал. Кивал и отвечал в том же темпе. Я разбирала примерно каждое четвёртое слово. Но мне было страшно, безумно жаль эту комкающую в пальцах платочек темноглазую молодую женщину. Каково ей, одной в чужой стране, без денег, без поддержки? Что Лиз, как попросила она себя называть, не лжёт — я видела.

   — Нам повезло, — констатировал Холт. — Молодец, что её заметила.

   — Что теперь? — поинтересовалась я.

   — Как считаешь, надо ей за Сириньи замуж? — поднял бровь муж. И усмехнулся, увидев выражение моего лица. — Значит, поступаем так. Берём сейчас её с собой в дом к Лену. Если Сания не поверит ей, то уж не знаю, кому она поверит… Но мне пришлось обещать помочь Лиз всё же встретиться с Сириньи. Эта тоже не верит, что тот бросил её добровольно.

   На танцы мы так и не попали. И, если честно, мне было жаль.

   На следующий день мы — целой компанией — собрались нанести визит прекрасному маэстро. Распорядок дня Рейн узнал заранее, так что мы подгадали час, когда хозяин почти наверняка был дома. Глаза у Сании были красными от слёз — она сама поговорила с Лиз, но, кажется, так и не смогла поверить в вероломство того, кого любила. Лиз показала ей свиток — обязательство жениться — в Андарре такие документы были в ходу — но и это не убедило Санию. Я понимала — невозможно поверить в измену, если тебе всего семнадцать и до того ты жила в добром мире любящих людей, которые никогда тебя не обманывали и не предавали.

   Я ломала голову. Вот как пройти внутрь чужого особняка такой толпой, да ещё исхитриться сделать так, чтобы Сания смогла сама посмотреть на встречу своего кумира с брошенной невестой? Ясно — на нас с Рейном, Санию и Брайта, который тоже собирался с нами, я могу наложить «отвод глаз». Уж если заклинание в моём исполнении оказалось настолько убойным — грех не воспользоваться. Но что делать с Лиз? Заколдую — и как та станет выяснять отношения, если её в упор не видно? Я-то знала только одну версию заклинания — и оно работало три часа, хоть головой об стену стучи.

   В итоге я заколдовала Лиз заранее, за два с половиной часа до выхода.

   Рейн наплёл остальным про заговор своей матери, читать который должна обязательно женщина, загнал всех на коврик — и я наложила «отвод глаз» на нашу компанию.

   Потом мы все вместе искали Лиз. Та тихо сидела в гостиной — но её никто в упор не замечал. И она не замечала нас, искавших её, пока я, устав, не попыталась усесться к ней на колени.

   При погрузке в карету бардак повторился. Закончилось тем, что Рейн крепко взял Лиз за руку и уже не отпускал. На улице нам её точно не найти…

   Через четверть часа Брайт настойчиво долбил молотком в дверь Сириньи. Открыл дворецкий. Пожал плечами, никого не увидев. Потом заметил оставленный нами в нескольких шагах от порога большой пакет с охапкой цветов сверху. Рейн угадал — к презентам от поклонниц в доме маэстро привыкли — слуга понимающе кивнул и небрежно подцепил пальцем розовый веник за огромный бант. Розы тут же рассыпались — о незавязанной ленте мы тоже позаботились заранее.

   Пока дворецкий, проклиная бестолковость влюблённых ньер, подбирал с земли длинные колючие стебли, мы проскользнули внутрь.

   — И куда дальше? — поинтересовался Брайт.

   Сейчас, после солнечного дня на улице, огромная прихожая казалась тёмной и гулкой. Кроме знакомых двойных дверей в танцевальный зал сюда выходили два коридора.

   Рейн посмотрел на непривычно серьёзную дочку Лена.

   — Сания, с какой стороны обычно появляется ньер Сириньи? Оттуда? Ну, пошли.

   Мы топтались у подножья лестницы на второй этаж, пытаясь понять — куда двигаться теперь, когда мимо пробежал лакей с похожей на ведро широкой хрустальной вазой со знакомой охапкой роз. Какие полезные оказались цветочки-то!

   На втором этаже слуга повернул направо. Мы двинулись следом. Внезапно идущий впереди муж поднял палец в предостерегающем жесте:

   — Слышите? Ну-ка, давайте сюда… — и потянул нас в одну из оконных ниш, за бархатную портьеру.

   — Что-о?! — зашипела Сания, сделав круглые глаза.

   Я уже поняла, что. Мы почти дошли до комнаты хозяина. И, похоже, Сириньи был там не один.

   Неужели история повторяется?

   Неужели по-другому никак?

   Дальше события замелькали как в калейдоскопе.

   Сначала с Лиз упало заклинание — мы стали её видеть.

   Потом по коридору — в обратную сторону — дробно просеменил лакей, недовольно бормоча под нос: «Вино холодное им подавай! А где я сейчас холодное возьму?»

   Затем издалека раздался смех. Женский.

   Глаза Сании стали ещё круглее, а Лиз вырвала руку у Холта и дунула на звуки, размахивая свитком с обязательством жениться, как идущий в атаку кирасир палашом. Мы рванули следом.

   Лиз — вот не зря говорят, что брюнетки темпераментны! — пинком распахнула дверь комнаты, явив нам картину целующейся на оттоманке парочки. Она — с распущенными рыжими волосами, в корсете и чулках, и он, в расстёгнутой рубахе, но пока в портках. И на том спасибо. Могло быть хуже.

   Мы влетели как раз вовремя, чтобы увидеть, как Лиз схватила вазу с розами со стола и, не вынимая цветов, нахлобучила её на голову сопернице.

   — Ты! Ты украла моего жениха, — меланхолично перевёл Рейн, одновременно оттесняя нас к стене. Чтоб никому под горячую руку не попали, наверное.

   — Лиз, дура! Что ты тут делаешь? Я же приказал тебя не пускать. — Реплика маэстро.

   — Милый, я жду твоего ребёнка. Когда мы идем в Храм? — Лиз.

   — Бедная идиотка. Зачем ты мне сдалась? — Сириньи.

   — Выпутайте у меня из волос эти колючки! — Вопль маэстровой дамы в переводе не нуждался. — Кто эта лахудра?

   — Одна сумасшедшая. Она меня преследует. Не волнуйся, милая. — Сириньи по-тарисийски.

   — Вот, вот, посмотри! Ты же подписал бумаги, что женишься на мне! — Лиз.

   — Я думал, у тебя есть деньги. Пшла вон, иначе посажу в тюрьму. — Маэстро.

   — Ты, ты… ненавижу! — голос Лиз сорвался на рыдания.

   Того, что будет дальше, мы не ожидали. Брюнетка, выхватив из-за корсажа маленький кинжал, кинулась на Сириньи с воплем:

   — Твоё прекрасное лицо больше никого не обманет!

   Сания ахнула. А потом ахнула второй раз, когда учитель танцев, легко перехватив удар бывшей невесты, заломил руку ей за спину. И со всей силы ударил женщину по лицу.

   Голова Лиз дёрнулась, она вскрикнула, как раненая птица… Рейн сделал шаг к дивану, но первым успел не он.

   — Сволочь какая! Она же его ребёнка ждет! — Сания тигрицей прыгнула вперёд и недевичьим хуком въехала кулаком в подбородок экс-грёзы.

   Хорошо попала! Сириньи клацнул зубами и, оступившись, сел на свою даму — прямо на колючие стебли роз у той на голом животе. Завопили оба.

   — Хватит, уходим! — скомандовал Рейн. — Брайт, хватай Санию и уносим ноги, пока сюда весь квартал на крик не сбежался.

   — Сейчас, — Брайт, повторив маневр Сании, подскочил к дрыгающему ногами учителю танцев и со всей силы засветил тому кулаком в зубы. Глаза Сириньи закатились, визг разом смолк. Рыжая тоже заглохла, замерев с открытым ртом.

   — Ну вот, теперь тихо, — довольно потер кулак Брайт. — Ну-ка, девушки, пошли отсюда! Рейн, позаботишься о Лиз? — подхватил растерянную Санию на руки и зашагал к дверям.

   Рейн потянул за руку Лиз. Я подобрала с пола брошенные свиток с кинжалом и поспешила следом.

   — Это была какая, зелёная или розовая? — поинтересовалась я у мужа вечером, когда мы остались наедине. — Я не успела рассмотреть.

   — Зелёная. Но видишь, все вышло очень неплохо. Нас никто не разглядел. Сания прозрела, и, что удачно, сейчас не она — самая несчастная. Так что вместо того, чтобы рыдать и страдать самой, она утешает Лиз.

   — Интересно, кто эта рыжая… в смысле зелёная… неужели тоже потенциальная невеста?

   — Нет, эта замужем. Правда, должность у мужа так себе — он всего лишь смотритель древностей и исторического наследия Паэньи.

   — Древностей?

   — Ну да. Разные руины, те же катакомбы. Правда, корона выделяет на сохранение исторических развалин приличные суммы. А при том, что они и без нашей поддержки которую сотню лет стоят, все не так плохо, — фыркнул Холт.

   — Что теперь будет с Лиз? — поинтересовалась я. Мне было жаль брюнетку.

   — Лен обещал оплатить её проезд на родину и, кроме того, даст две тысячи монет — небольшое приданое. При разумном подходе нормально устроится.

   — А Сириньи?

   — А что Сириньи? На следующей неделе сходим всей компанией к нему в гости — потанцуем. Тот же не в курсе, что Сания уплыла…

   — Он же в синяках будет!

   — Ерунда, напудрится! — подмигнул Рейн.

   Ладно, одной проблемой меньше. Ещё неделя или полторы, и мы закончим с бумагами. И тогда Паэнья с ее пугающими катакомбами останется в прошлом и страшных снах. Возвращаться сюда я точно не захочу.

   Зря я вспомнила про катакомбы и сны.

   Я снова была там. Испуганная, загнанная, на последнем издыхании. И то, чёрное и жуткое, ядовитым облаком ползло следом… И я понимала, чувствовала — рано или поздно я или свалюсь без сил, или попаду в тупик. И это будет конец.

   Пальцы нашарили холод металла на поясе. Та чёрная цепь? Почему она на мне? Это важно? Как она может помочь?

   — Сита, Сита, проснись… Опять кошмар?

   Ох, Рейн рядом, обнимает за плечи. А в корзинке хныкает малышка.

   Улыбнулась:

   — Да. Спасибо, что разбудил.

   — Меня ларра позвала. Снова что-то снилось? — голос был серьёзен.

   — Та черная цепь, она как-то связана с происходящим.

   — А зачем она, ты поняла?

   — Нет. Моего знания языка не хватает, чтобы перевести надпись. Я разобрала «три раза», вот то неясное «обуздать зло», а остальное — сущая абракадабра.

   — Я раздобуду тебе словарь, самый полный, какой найдется в Паэнье. Попробуй сделать перевод. А мы с Брайтом займемся декларациями. Сами все перепишем, ты потом только просмотришь — у тебя хорошо выходит несуразности ловить.

   Я кивнула. Он погладил меня по руке:

   — Будешь кормить Соль? Позволь, я останусь, посмотрю. Мне очень нравится смотреть на вас, когда ты держишь её на