Оглавление
А хочешь, я расскажу тебе сказку? А хочешь, подарю её? А хочешь, ты станешь частью этой сказки? Что ж, тогда запасайся вкусненьким, устраивайся поудобнее – и вперед, путешествие по мирам ждет тебя!
В честь дня рождения Призрачных миров, наши авторы собрали этот сборник, чтобы потом подарить его вам. Поздравляем вас с нашим праздником! Желаем и дальше верить в чудеса, в другие миры, в космические баталии и, конечно же, в любовь и счастливый конец! А еще лучше – в бесконечность этих историй!
С безграничной любовью и бескрайним уважением,
всегда ваши «Призрачные миры»
Оглавление:
1.Arco Baleno. Михаль Отсо
2.Боевкин Николай. Конец хакера
3.Бродских Татьяна. Иногда ДТП – это только начало
4.Ван-Шаффе Александрина. Зойкин и Бой
5.Ветрова Ветка. Хранитель. Для мечтательниц
6.Виноградова Ольга. Люблю...
7.Герцик Татьяна. Стул
8.Герцик Татьяна. Шестая попытка
9.Дмитричев Геннадий. Утерянное звено
10.Дубинина Мария. Департамент «Счастливый случай»
11.Ежова Лана. Пересечение параллелей
12.Калинина Кира. Улица в никуда
13.Кармальская Елена. Девушка с голубыми глазами, или каждый получит по заслугам!
14.Ковалевская Елена. Сильная женщина
15.Кручко Алена. Недогоблин
16.Лебедева Жанна. Кот, который не соврал
17.Люче Лина. Опасная игра
18.Максимов Роман. Монтана
19.Максимов Роман. Самоубийца и спасатель
20.Мамлеева Наталья. Дима и Света
21.Мигель Ольга. Все ради мгновенья
22.Новак Екатерина. Сто желаний
23.Плен Александра. Эксперимент
24.Погожева Ольга. Главный конкурент
25.Смолина Екатерина. Уши, сердце, пистолет и др…
26.Солодова Марина. Исповедь колдуна
27.Столяров Анатолий. Сила Пта
28.Стрельникова Кира. Океан
29.Сурикова Марьяна. Звереныш
30.Черная Ева. Историки и ФЭнтазерка
31.Чёткина Екатерина. Звезда счастья
Arco Baleno.
Михаль Отсо
Ласковые лучи утреннего солнышка весело скользили по спине, пока ещё только приятно грея, а не припекая полуденным зноем. Плясали в кронах вековых деревьев, расцвечивая окружающий лес и идущую через него дорогу вкраплением золотистых солнечных зайчиков, падающих сквозь ажурную вязь молодой листвы.
Воздух был свеж и прохладен, птичьи трели оглушали своим многозвучием, и сердцу в груди было как-то легко и радостно. Я возвращался домой. В родной посёлок Листовицы, где прошло моё детство и до сих пор жили мои бабушка с дедушкой вместе с многочисленной роднёй.
Клан Шатунов был весьма крупным, но не селился в одном месте, подобно другим семьям оборотней, полностью оправдывая своё родовое название. И всё-то нас тянуло куда-то. То дальние края посмотреть, то поучиться чему-то новому. Может оттого и рождались в нём часто одарённые: те, кто при должном обучении вполне могли стать магами. Пусть не самыми сильными, но вполне себе умелыми. Правда, по большей части, боевого направления. Хотя встречалось всякое: и лекари, и искусники сферы иллюзий и даже парочка менталистов как-то была. Большая редкость среди оборотней. В принципе.
На каникулы я всегда старался приехать сюда, хоть ненадолго. Проведать родных, отдохнуть от учёбы, да и просто хорошо провести время. В охоте ли с мужчинами или просто валяясь на берегу небольшой, протекающей рядом речушки, в обществе местной детворы – не важно. Мне всё едино нравилось.
Вот и в этот раз, вернувшись из экспедиции, в которой мне посчастливилось поучаствовать, я за зиму завершил все дела в Академии, сдал куратору черновик уже почти готового диплома и с лёгким сердцем рванул сюда. На Родину.
Родители меня поняли и не настаивали, чтобы я проводил все каникулы с ними в городе. Впрочем, у меня ещё будет время с ними пообщаться, ведь следующий семестр – уже дипломный. Свободного времени из-за отсутствия лекций будет побольше, хотя и тренировок заметно прибавится. Но это обычное дело, перед отправкой на практику.
Интересно, а куда в этом году прикрепят меня? Ведь от этой практики зависит многое. Дальнейшая карьера, к примеру. Да во многом и дальнейшая жизнь тоже. Могут услать в дальний, богами забытый, гарнизон, нежить по лесам гонять. А могут и в столичное ведомство какое пристроить на хорошую и интересную работу. Хотелось бы всё же последнее. Ну да как говорится: «Поживём – увидим, доживём – узнаем, переживём – учтём!»
Сам своим мыслям усмехнулся и поправил сумку на плече. Как вдруг неясный шорох привлёк моё внимание и заставил остановиться, внимательно оглядываясь по сторонам. А спустя мгновение оглушил радостный крик.
- Михаль, ты вернулся!
Только реакция мага-боевика позволила извернуться и успеть подхватить падающее сверху девичье тело на руки, иначе бы точно с того дуба мне на голову сверзилась бы.
- Ух ты! Поймал! Молодчина, – а у самой глаза хитрющие, будто думала, что могу в сторону отойти и дать ей на тропку упасть с высокой ветки. Той самой, с которой она на меня и спрыгнула.
- Ты что здесь делаешь, непоседа? – улыбнулся широко, искренне радуясь нежданной встрече.
А она лишь улыбкой ответной сверкнула, да руки мне на шею забросила, озорно болтая в воздухе ногами.
- Тебя жду! Бабушка твоя сказала, что сегодня приехать обещался. Вот и караулю, чтобы всё самое интересное первой узнать! Теперь не отвертишься, Михаль. Дорога до дому ещё долгая, успеешь мне всё-все рассказать, что в мире творится волшебного, да любопытственного.
- Эх, Маришка, а если бы я только к вечеру пришёл? – укоризненно покачал головой от такой безответственности, безуспешно пытаясь принять строгий вид.
Глядя на это лучащееся задором личико, хотелось от души улыбаться. А не сердито хмурить брови, чем негодница постоянно ловко пользовалась, каждый раз уходя от наказания за свои проделки и шалости.
Вот и в этот раз, она лишь легкомысленно пожала плечами и похлопала себя по плечу, на котором виднелась лямка от небольшой сумки-сухарки.
- А у меня припас с собой был. Всё равно дождалась бы, вот так!
- Озорница ты, Маришка, как есть озорница! Мало тебя отец воспитывает. Ну как можно так далеко одной уходить и в лесу куковать на ветке, в ожидании неизвестно чего?
- Не чего, а кого, – она смешно сморщила свой аккуратный носик с россыпью золотистых веснушек, как всегда делала, когда я пытался её воспитывать, и ткнула мне маленьким пальчиком в грудь: – Тебя. И не ворчи уже. Пошли лучше к дому, а по пути меня потешишь рассказами.
Вот всегда она так умела. Любое недовольство легко погасить и в свою сторону обернуть дело. И всё-то оно ненавязчиво выходило и ни для кого не обидно. Просто характер такой: лёгкий, светлый, открытый, да ласковый. На такого человека обижаться - сердиться – всё равно на что ветерок кулаками махать. Глупо и бесполезно. Всё одно ничего не получится. А упорствовать будешь. Так найдутся те, кто и угомониться заставить сможет.
Знал я Маришку с самого её малолетства, когда моя семья ещё жила в Листовицах, а я впервые познакомился с забавной золотистой, как солнышко, малышкой, стоило ей появиться у нас.
Отец её из наших, Шатунов, отучился и магом стал. Да только вернулся он на Родину не один, а с молодой женой и дочерью. Из простых людей, не оборотней.
Маришка, будучи полукровкой, дар к смене ипостаси не унаследовала, о чём по малолетству страшно переживала. Лишь только долголетие и отменное здоровье ей от отца досталось. А от матери – лёгкий нрав, жизнелюбие и голос громкий.
Это позже он ещё и красивым стал, когда петь научилась. А вот когда он её впервые на пригорке в лесу заприметил, понял только, что громкий у неё голос. Очень. И реветь умеет самозабвенно так, что прямо никакой возможности нет мимо пройти, от беды детской отмахнувшись.
Так и познакомились. Мне тогда уже двенадцатый год пошёл – совсем взрослый, стало быть. А ей только-только пять исполнилось. Вот и рассказало это чудо зарёванное мне доверчиво о горе своём: что никогда-никогда не сможет она мишкой перекинуться и в лесу мёд да малину есть сколько захочется. И всю зиму проспать не дадут, постоянно будут работой загружать по дому да по хозяйству.
Я хоть и удивился от такого, а всё же смеяться над бедой детской не стал. Просто объяснил, что оборотни – это не зверьё лесное и так себя вести не будут заведомо. Так что и горевать ей тут не о чем. Зато, глядишь, подрастёт, а там и дар папашкин магический открыться может. Такое тоже было не редкостью. Предугадать невозможно, оставалось лишь ждать.
С тех пор обзавёлся я хвостиком любопытным, да на озорство завсегда готовым. Сотни вопросов обо всём на свете меня не раздражали. Наоборот, даже интересно было находить ответы. Или сказки о чём-то придумывать.
Весёлая она была, да добрая. Для такого ребёнка и расстараться не жалко, чтобы потешить, поучить чему полезному.
Она же была первой, кто предложил дружбу молчаливой угрюмой девчонке, появившейся однажды в нашем посёлке. Хельга – так звали новенькую, дичилась людей после случившейся на их хуторе трагедии и разговаривала исключительно со своим дядей – Дергом, да и то изредка. Постепенно поддержка, ненавязчивая забота, да и просто лёгкий, лучистый характер Маришки сделали своё дело, заставив Хельгу оттаять, раскрыться навстречу и постепенно научится чуть больше доверять окружающим. Неугомонная девчонка даже меня в это втянула, уговорив почаще брать их с собой на рыбалку или в лес за ягодами.
А ещё обязала дарить Хельге красивые букеты из луговых цветов, вроде как для поднятия ежедневного настроения. Последнее я делать до последнего не хотел, но и тут она меня уговорила, отказавшись ради этой просьбы от давно обещанного ей похода на зимнюю охоту.
Я только вздохнул с облечением, потому как не знал уже, что и придумать, чтобы Маришку от этой безумной идеи отговорить. Видимое ли дело, чтобы девчонка-подросток с мужиками зимой на добычу козлиного мяса ходила? А ведь обещался. По дурости, не иначе. Или как это ещё называется: по доброте душевной. И тут она сама такой обмен предлагает!
Так что я выдохнул успокоено, и начал старательно отрабатывать свою часть договора. Как оказалось, радовался зря.
Из-за этой её придумки с цветами и совместными походами, стали нас с Хельгой в посёлке кликать женихом и невестой. В шутку, конечно же! Какое может быть жениховство с восьмилетней девчонкой? А поди ж ты, привязалось надолго.
И Маришка кричала громче всех, задорно тряся своими смешным косичками и сверкая щербатой улыбкой. Совершенно несносный ребёнок! Так и хотелось нарвать венику уже для неё – крапивный – и хорошенько отходить им проказницу по мягкому месту.
Как бы там ни было, а с Хельгой мы подружились. И, даже когда дядя отправил её в закрытую школу для девочек, не забывали переписываться и зазывать её к себе на каникулы. Иногда она даже к нам приезжала. Но не одна.
Дерг неизменно был рядом, будто охраняя племянницу от неведомой нам опасности. Видимо, тоже так и не смог оправиться от давнего несчастья. Как нам позже рассказали, в том давнем нападении разбойников на их хутор погибла его жена. Да и вообще весь немногочисленный клан Бурых практически под корень вырезали. Вот, только они двое случайно и выжили, бедолаги.
И, как-то так получилось, что Хельга мне скорее подругой стала, вроде сестрёнки маленькой. Даже когда подросла, а я к тому времени вместе с семьёй в Тирем перебрался и в тамошнюю Боевую Академию поступил. А всё одно, на каникулах встречались иногда в посёлке, я к родне погостить приезжал, а она к подруге.
А парочка из интереса проделанных поцелуев, лишь окончательно утвердили нас с Хельгой в мысли, что романтики между нами не быть. Только и смогли, что друг друга в щёчку чмокнуть. Остальное казалось кощунственным. Стало быть, сестра у меня названная так и появилась. Хотя нет-нет да и кликали нас по старой памяти женихом и невестой. И не смущало это. Скорее общей шуткой-тайной стало.
К слову сказать, Маришка после того случая неделю на меня фыркала, как кошка сердитая, да улыбалась противненько, спрашивая, позовут ли на свадьбу её? И, если да, то дружком или подружкой?
И как только, егоза, узнала? Не иначе, Хельга не удержалась и поделилась с подругой результатами глупого эксперимента.
А потом и вовсе беспредел пошёл! Пристала, несносная: целуй и меня тогда, и всё тут! Тоже, мол, на братско - сестринские чувства проверяться будем. Этого моя душа уже не стерпела и я сам от неё бегать, да фыркать начал: вот ужо, целоваться со всякими. Может, мне ещё полсела девок перецеловать для статистики? Насилу отбился в те каникулы. А после забылось как-то и не вспоминалось более.
И вот теперь она лежала у меня на руках, весело болтая ногами и солнечно улыбаясь, а я стоял дурак дураком и всё не мог понять: и когда она успела вырасти? Да ещё и так похорошеть.
Где эти вечные встрёпанные косички, расцарапанные коленки и чумазое личико? Откуда вместо всего этого взялись толстая, длинная коса золотистого цвета с рыжими искрами, огромные васильковые глаза и мягкая округлость женственной фигуры? Последнее особенно чётко ощутилось, когда она заёрзала у меня на руках, пытаясь спрыгнуть на землю, и что-то мне говоря.
- Михаль, ау! Ты здесь? Отпусти меня уже, косолапый! Побежали скорее домой, Хельга тоже только вчера приехала, правда, ненадолго. Всего на пару дней. У неё там случилось что-то, вся как в воду опущенная ходит.
И не дождавшись от меня реакции, положила мне руки на щеки и посмотрела прямо в упор.
- Я тебе говорю, медвежья башка! Тебя что, в твоей Академии слишком часто по голове мечом били? Ты какой-то странный совсем стал. От-пус-ти ме-ня, Ми-халь! – по слогам произнесла она, чётко проговаривая каждую букву и дрыгнула для верности ногой. – Ну же!
Красивая ножка, кстати. Когда падала на меня, сарафан задрался немного, открывая её почти до середины икры.
Но губы лучше: мягкие, полные, сочные, как созревшая на солнышке лесная земляника. И, должно быть, такие же вкусные. Сам не соображая, что делаю, вдруг поддался порыву: качнулся вперёд, прижимаясь к её полуоткрытому рту губами и срывая умопомрачительно сладкий поцелуй.
Девушка в моих руках замерла на мгновение, а затем отпрянула, юркой змейкой выскользнула из моих рук, да ещё сердито ногой об землю притопнула.
- Дурак! – и будто бы даже слёзы мне в её голосе почудились. А рассмотреть точно не успел, потому как развернулась она резво и в подлесок нырнула, скрываясь с глаз моих.
А я стоял и впервые в жизни не знал, что делать. То ли следом бежать – извиняться? Хотя не за что вроде, это не ошибка была. То ли дальше идти и в деревне уже с глазу на глаз побеседовать. О чём? А, как боги на душу положат. Сам не знаю. Просто захотелось вдруг поговорить с нею и всё. Узнать: как жила тут? Что делала? Не появились ли ещё женихи?
А вот на последней мысли чуть было с шагу не сбился, но лишь кулаки крепче сжал. Ладно, дойду до Листовиц, разберёмся, что там, да как. И чего у Хельги случиться успело, и о чем посёлок гудит, да дышит, и кто сейчас самая красивая невеста на селе. Хотя в ответе на последний вопрос я уже как-то и сомнений не испытывал.
Вот ведь, девчонка взбалмошная, егоза непоседливая, опять меня из колеи выбила. Хотя, какая уж там егоза – девушка уже. Красавица. Невеста.
Когда к полудню я добрался до посёлка и зашёл поздороваться с Маришкиными родителями, наши дома стояли почти рядом, оказалось, что она ещё не вернулась домой. Меня этот факт не обеспокоил. Как бы я ни ворчал, а всё же не признать не мог, что окрестные леса эта егоза знает, как свой двор. Недаром сам же водил в своё время, показывал всё, да обучал лесным премудростям.
Но когда, наговорившийся уже с роднёй, и накормленный заботливой бабушкой до отвала, я снова пришёл к семейству Хирс, оказалось, что она уже заходила, но почти тут же убежала с подружками на речку.
И, хотя в этом не было ничего необычного, в груди потихоньку начало расти глухое раздражение: опять ускользнула, проказница.
Пока я общался с её отцом на тему прошедшей экспедиции, своей дипломной работы и будущей практики, на посёлок незаметно опустились сумерки. В тёмно-синем небе уже зажигались первые робкие звёзды, а в воздухе, будто их отражения, сияли юркие светлячки, когда я понял, что не могу больше ждать – пора отправляться на поиски Маришки.
Её родители одобрили моё желание прогуляться к реке и даже подсказали, где именно обычно девчата привыкли купаться. Отсутствие дочери их почему-то не обеспокоило вовсе.
Выйдя на улицу, я потянулся всем телом, вдыхая свежий воздух полной грудью, разминая плечи и руки. Осмотрелся по сторонам и, найдя нужную тропку, уходящую за стоящий на окраине дом и спускающуюся с косогора к неширокой, протекающей рядом речке, направился по ней неспешным шагом.
Вечерняя прохлада, сменившая душную летнюю жару, приятно остужала тело, бодря его влажной свежестью начавшего подниматься от воды тумана. Пока ещё он не был густым, так - лишь лёгкая полупрозрачная дымка, обещающая назавтра хорошую погоду. Редкая перекличка ночных птиц, стрёкот кузнечиков в траве дополнились рыбьим плеском, да пением лягушек в ставшей уже совсем близко реке.
Подойдя к самому берегу, я огляделся, пытаясь понять, есть ли тут кто? Но ничего толком не увидел: туман всё больше густел, медленно, но верно пряча в своих недрах очертания берегов и скрадывая окружающие звуки.
Поняв, что так я мало кого смогу найти, чертыхнулся, припомнил нужную формулу и сложил пальцы в жесте активации малой поисковой сети. Перед внутренним зрением тут же появилась сетка координат, на которой огоньками обозначились все крупные живые объекты, находящиеся сейчас на берегу реки в радиусе одного километра.
Искр было немного и некоторые из них явно принадлежали крупным животным. Мысленно увеличив масштаб, я смог различить не только энергетический сгусток, но и контуры тел попавших в сетку объектов.
Один из них явно принадлежал лосю, спустившемуся на водопой выше по течению. Ещё дальше, где-то на границе восприятия сети мерцали один крупный и несколько мелких огоньков – волчица вывела своих щенят порезвиться. Или, может, и на первую охоту, как знать?
А вот ниже по течению обнаружились более интересные для меня искорки. Шесть вместе, и две в сторонке, чуть в отдалении.
Вот туда-то я и направился, двигаясь максимально бесшумно, как в Академии учили, доводя умение сие к последнему курсу до автоматизма. Берег речной извивался змейкой, образуя многочисленные небольшие заводи, удобные для купания, но все они были пусты.
Наконец, где-то впереди послышалось пока ещё тихое и красивое пение женских голосов. Песня была тягучая, проникновенная и красивая, так, что прямо за душу меня брало. Умеют девки Шатунов петь – этого не отнимешь. Потому и собирались частенько вот так, в месте укромном, ввечеру разговоры девичьи поговорить, да голоса слить в песне завораживающей, колдовской.
Мужчины клана нередко магами рождались, а вот среди женщин сила магическая вся, как есть, в ведовство уходила, да ворожбу незлобивую. Обучения они не проходили, все знания от матери к дочери передавались изустно или от других умелиц клана. Оттого и собирались подчас вечерней порой: поучить, да поучиться. И мешать им было не след. Маришки среди них не было, колдовские силы в ней так и не проснулись, несмотря на обоих одарённых родителей. Что поделаешь? И такое бывает.
Обойдя поющих по краю, и стараясь не попадаться на глаза, направился к оставшимся двум огонькам, находящимся почти у самой кромки воды. Может, там эта проказница? С подругой, поди, секретничать убежала.
Я тепло улыбнулся, представив себе эту мирную картину: две девичьи склонённые друг к другу головки и тихий шёпот с весёлым смехом вперемешку. И такая живая эта картина перед внутренним взором вышла, что я почти не удивился, и наяву увидев две, сидящие на большом камне и склонившие друг к другу головы, фигуры.
И тихий смех тоже был и шёпот. Но что-то всё же было не так, настораживало ненароком. И лишь мгновение спустя понял, что именно заставляло тревожиться, и осознание это отозвалось в груди глухим недовольным ворчанием.
Одна из сидящих на камне фигур явно принадлежала мужчине.
У меня аж в глазах потемнело на миг от взявшейся откуда-то ярости при виде этой идиллической картины. Руки сжались в кулаки, а на скулах заиграли желваки. Захотелось подойти ближе и отшвырнуть прочь соперника, попутно ему что-нибудь нечаянно сломав. Чтобы не зарился впредь на чужое.
Это ощущение и порыв были настолько сильны и чужды моей обычно спокойной, уравновешенной натуре, что одно это заставило меня остановиться и глубоко вздохнуть, беря под контроль разбушевавшиеся эмоции. Пока делов не натворил сгоряча.
Дыхательные упражнения на концентрацию помогли, снова вернув мне ясность восприятия и холодный рассудок. Теперь можно было уже не опасаться внезапного неконтролируемого эмоционального взрыва. По-крайней мере, я очень на это рассчитывал.
Спускаясь ближе к берегу, в сгустившихся сумерках подёрнутых легкой пеленой тянущегося от воды тумана, я всё же смог различить, что вторая фигура принадлежала ещё скорее юноше, чем мужчине. Слишком тонкая, гибкая и местами угловатая.
Хотя то, что это оборотень, чувствовалось сразу. По особенному, едва уловимому запаху. И по текучей грации движений, явственно проявившейся, когда парнишка чуть отодвинулся и откинувшись на выставленные назад руки, весело расхохотался, запрокидывая голову к звёздному небу.
Однако, чувствовалось в нём что-то чуждое: не нашего медвежьего племени перевёртыш. Только вот кто: кошки или волки?
Ответ на этот вопрос я получил, приблизившись к камню почти вплотную. Нарочно шёл так, чтобы меня было слышно ещё на подходе. И, когда под моими ногами зашуршал речной песок прибрежной полосы, сидящая на камне парочка обернулась, являя моему взору наглядное подтверждение правильности моих догадок.
Рядом с Маришкой пристроился молодой оборотень из рысьего клана. Лесной, судя по его окрасу и внешности. Особенно ярко его выдавали миндалевидный разрез янтарных, чуть фосфорецирующих в темноте глаза, и немного заострённые, даже в человеческой ипостаси, уши, покрытые лёгким пушком.
Оглядел меня спокойно, даже на мгновение примерещилось, что насмешливо глаза у него сверкнули, да и отвернулся снова к реке. А Маришка удивлённо и как-то неловко на меня уставилась.
- Михаль? А ты что здесь делаешь? – и кончик косы в руках теребить начала вдруг.
- За тобой пришёл, домой отвести. Родители уже волнуются.
Старался говорить ровно и спокойно, но чувствовал уже, что снова поднимается во мне волна раздражения от такой явно неласковой встречи. Словно понять давали, что лишний я тут совершенно. Третий, али какой ещё, а всё равно ненадобный.
- Глупости говоришь, Михаль. Мама с папой знают, где я. И что потом Данилко меня домой проводит обязательно. Чай не заблужусь в родном лесу, пусть и в сумерках.
Первую часть фразы я проигнорировал, не желая ввязываться в бесполезный спор. Только припечатал авторитетно, скрещивая руки на груди.
- Мала ещё, по ночам одна лесами шататься. Собирайся, Маришка, идём уже.
Она от возмущения даже воздухом поперхнулась, всю свою зажатость и неловкость вмиг растеряв. На камне во весь рост вскочила и руки упёрла в бока воинственно.
- Я же сказала тебе, Михаль, я не одна домой пойду! Меня Данилко проводит, слышал? И не маленькая я давно уже. Я… - она запнулась на миг, а потом с вызовом подбородок вздёрнула и выпалила: – Да, я даже целовалась уже… и не раз!
В этот момент от спутника её еле слышный смешок долетел, а у меня всё перед глазами потемнело. Как на месте устоял, не рванулся нахалёнку шею сворачивать и сам не ведаю. Из последних сил, но постарался спокойный вид сохранить. Но, видно, было что-то заметно по мне, потому как рысёныш обернулся резко и напрягся, обнажая верхние чуть удлинённые клыки. А Маришка, взвизгнув, метнулась в его сторону, закрывая собой:
- Не с ним! Не трогай его, Михаль!
- А с кем тогда? – немалых трудов мне стоило расцепить стиснутые зубы и задать вопрос максимально нейтральным тоном. Однако грудное рычание всё же прорвалось тихим угрожающим звуком.
- Не важно! Тебе-то какая разница? Сказала же, не пойду с тобой до дома.
На это я лишь плечами пожал молча.
Да вот только кто ж ей позволит-то? Наивная.
Удобнее пристроил её на плече, приобняв за ноги, чтобы не свалилась по дороге, и пошёл от камня прочь.
- Отпусти меня немедленно, зверюга мохнатый! Убери сейчас же свои лапы загребущие! Поставь меня на ноги, я сказала!
Активно дрыгая в воздухе этими самыми ногами, она мешала мне идти, за что и заработала несильный шлепок по мягкому месту и предостережение.
- А ну, не вертись! Домой донесу, тогда и отпущу. А то родители заждались уже. Гулёна.
На миг замерев, видимо ошарашенная моими словами, она с удвоенной силой начала вырываться. Но осознав всю тщетность предпринимаемых усилий, в голос завопила, разом обрывая всё ещё доносившиеся с пригорка песни.
- Да помогите же мне, хоть кто-нибудь!
Парнишка было дёрнулся в мою сторону, но я, резко обернулся и одной рукой придерживая за ноги Маришку, демонстративно зажёг на свободной руке боевой пульсар, мрачно предупреждая:
- Не суйся.
Он замер, не закончив движения, и настороженно посмотрел на меня из-под нахмуренных бровей. Правильное решение. Я этого котёнка и без магии голыми руками заломать могу. А пульсары – так просто доходчивее.
Впитал в ладонь неиспользованное заклинание и, неотрывно глядя рысёнку в глаза, угрожающе припечатал.
- И думать о ней забудь. Девушка занята.
Дополнив свои слова очередным увесистым шлепком по ерзающей на плече девичьей попе, чем вызвал возмущённый вопль Маришки, я кивнул на прощание в остолбенении стоящим на пригорке селянкам и не спеша зашагал в деревню.
Сокровище в моих руках отчаянно сопротивлялось и орало дурным голосом, молотя своими кулачкам по моей спине.
- Свободная я! Сво-бод-на-я! Данилко, не слушай его, он с ума сошёл!
И уже мне:
- Михаль, медведь сумасшедший, отпусти меня сейчас же! Да поставь же ты меня уже наконец. Слышишь?!
Не добившись от меня ровным счётом никакой реакции, она с мученическим стоном обмякла и спросила жалобно:
- Да что же ты в меня, дурачина, вцепился-то, как в своё – родное, а?
- А ты, Маришка, теперь и есть моё, родное.
Вот, таким нехитрым образом заявив на неё свои права, я приготовился услышать в ответ возмущённые вопли или, на худой конец, удивлённые вопросы. Но чего я совсем не ожидал, так это того, что на долгое мгновение Маришка замрёт, а потом очень спокойным голосом попросит:
- Михаль, поставь меня, пожалуйста, на землю. Не позорь и дальше перед соседями. Я сама пойду.
И было в её голосе что-то такое, что заставило меня без возражений исполнить её просьбу. Встав на ноги, девушка поправила и отряхнула сбившееся во время «езды» платье. Перекинула, заметно растрепавшуюся, косу за спину и, гордо выпрямив спину, направилась по узкой тропинке к дому.
Я же, быстро справившись с удивлением, догнал её и пошёл рядом, не боясь замочить добротные сапоги в высокой, мокрой от тумана траве. Ещё и за руку взял проказницу, чтобы точно никуда по дороге домой не делась.
- Не надо. Отпусти, – прозвучало с её стороны глухо и как-то напряженно.
- Не отпущу. Идём.
И снова молчание в ответ. Так мы и шли до её дома, в темноте, взявшись за руки и не сказав более друг другу ни словечка. Подойдя к крыльцу, Маришка всё так же молча высвободила свою руку, поднялась по ступенькам и не оглядываясь ушла в дом.
А я остался стоять у крыльца, глядя на закрывшуюся за её спиной дверь и размышляя, что делать дальше. То, что чувства мои к подруге детства серьёзнее некуда, я понял и принял легко и безоговорочно. У оборотней с этим всё гораздо проще: уж если нашёл свою пару, то далее можно уже и не раздумывать долго.
Странно только то, что я так долго не замечал этого очевидного факта. Но, быть может, свою роль сыграло и то, что Маришка являлась полукровкой и вторая сущность её до недавнего времени спала. Вот и на неё не реагировал особенно. Точнее, относился только как к другу или младшему опекаемому щенку.
А повстречавшись с ней сегодня, как прозрел. Увидел то, что и не замечал ранее. Почувствовал СВОЮ женщину рядом. Ну, значит, так тому и быть. Дело за малым остаётся – довести всё до логического конца. Чтобы больше никто и думать не смел претендовать на мою половинку. Отныне Маришка принадлежит только мне.
Осталось только ещё убедить её в этом. Не испугаю ли я её таким внезапным напором? Вдруг она до сих пор относится ко мне, как к старшему брату? Это было бы весьма неприятное открытие. Или всё же надежда есть?
Да что там стоять рассуждать долго – действовать надо!
Сказано – сделано. Утром, проснувшись, перво-наперво в дом семейства Хирс пришёл, да с отцом Маришки переговорил с глазу на глаз. Всё, как есть, на духу ему рассказал. Опасался, что не люб покажусь в качестве зятя, ан нет. Возражений не встретил, даже обнял меня Хран крепко, да по плечу похлопал, улыбаясь.
- Ну, наконец-то! А мы уже заждались, – и увидев мой взгляд озадаченный, лишь подмигнул хитро. да продолжил: – Только ты, Михаль, всё честь по чести сделай: со сватами, да выкупом и браслеты брачные не забудь. Здесь вас и поженим, коли дочка моя за тебя идти согласится. Неволить её не буду. Но и одну с тобой незамужнюю не пущу. Так и знай.
На том и порешили. Заручившись согласием и поддержкой Хирсов, я быстро собрал немногочисленные вещи, привезённые с собой. Впрочем, я их и разложить-то ещё толком не успел, закрутившись в делах и событиях прошедшего дня. И отбыл обратно в город, улаживать все неотложные дела.
Маришку я до отъезда так и не увидел. Матушка её, Любава, сказала, что дочка вместе с подруженьками ещё на рассвете в лес по ягоды ушла. Жаль, попрощаться не получилось. Но, может, так оно и к лучшему даже.
Мои родители тоже почему-то не особо удивились моему решению о женитьбе. С лёгкостью благословили и выкуп собрать помогли. На мой прямой вопрос о такой необычной покладистости, родители лишь заговорщицки переглянулись и сказали, что давно уже видели, к чему дело идёт. Но не вмешивались, давая мне самому осознать очевидное для всех остальных.
Тоже мне, устроили тут совместный заговор молчания! Поди, ещё и с родителями Маришки переписывались, чтобы в курсе всех дел быть, интриганы.
Если честно, от такой простоты осуществления задуманного и гладкости расстилающегося впереди пути, становилось откровенно не по себе. Это рождало подозрения в том, что основная гадость поджидает где-то впереди. Неужто Маришка мне всё же откажет?
Нет, лучше об этом даже не думать. Иначе так и до паники недалеко, а мне ещё слишком многое нужно успеть сделать.
В рекордные две недели я переделал всё задуманное: собрал выкуп, заказал в ювелирной мастерской традиционные для оборотней брачные браслеты. Проводил родителей в дорогу: пропускать мою свадьбу они категорически отказались и решили выехать в Листовицы заранее.
По моему прошению и с помощью особого распоряжения ректора Тиремской боевой академии, я, в связи с семейными обстоятельствами, получил возможность досрочно защитить диплом. Что и проделал, заработав высший балл и распределение на практику в Орий – столицу нашей Ингармской империи.
А точнее, в столичный отдел управления Тайной канцелярии по борьбе со шпионажем в области военных магических разработок. О таком я мог раньше только мечтать. Не иначе, как Дева Удача решила облагодетельствовать меня своим вниманием со всех сторон.
К тому времени, как я получил на руки свой заказ и был готов отправиться обратно в Листовицы, меня уже ощутимо потряхивало: от волнения, предвкушения, ожидания и тревоги. Этот непривычно сильный букет эмоций выматывал невероятно и я поспешил, наконец, разрешить все свои сомнения раз и навсегда.
Сжимая в руке лежащий в кармане дорожной куртки мешочек с браслетами, я возвращался домой. В Листовицы. К моей ненаглядной Маришке.
Хоть как-то сохранять спокойствие помогало обещание её отца о присмотре за моей будущей невестой, дабы не случилось ничего непредвиденного в моё отсутствие. И тем не менее, я очень волновался. И о том, что за это время могло случиться. И о том, что может подумать Маришка о моём самовольном решении за нас обоих.
Как ни крути, а у неё-то я согласия не спрашивал ещё. И о чувствах своей ей ни разу не говорил. Сам всё решил, сам всё сделал. А теперь собираюсь просто поставить перед фактом и выбором. Не самая умная тактика, надо признаться. Но что сделано, то сделано. Поздно теперь сомневаться и мешкать. Осталось только надеяться на лучший исход.
По приезду меня уже ждали. И, стоило только появиться на пороге бабушкиного дома, как меня тут же потащили умывать и переодевать с дороги в нарядную одежду. Значит, свататься решили идти не откладывая. Уже и сговорились семьями, видимо.
Сватами по традиции выступили мои родители. И роль свою исполнили честь по чести. Хотя, надо признаться, я мало что запомнил, больно уж волнение было велико, всё как в тумане смазалось. Шёл за ними, как телок молодой привязанный, да мешок с выкупом нёс.
Как приветствия шли, разговоры да торги - и вовсе мимо моего внимания прошло. Потому, как стоило только увидеть мою ненаглядную в праздничном уборе, как все мысли из головы вылетели. Никого кроме неё и не видел. Только смотреть мог, любоваться и ждать, что она ответить надумает?
И только когда прозвучало её тихое, но уверенное: «Я согласна» заметил, что дышать и забыл вовсе, пока ответа её ждал. И теперь просто не верил своему счастью, стоя и улыбаясь, как дурак: широко и беспечно. Чувство огромного облегчения затопило с ног до головы, смывая тревоги и страхи последних дней и оставляя после себя ощущение уверенного покоя и бесшабашной радости.
А она всё так же стояла, немного бледная, молчаливая, как не от мира сего. С лёгкой, неуверенной улыбкой на губах. И о чём-то напряжённо думала.
Свадьбу решили не откладывать и сыграть прямо завтра, потому, как много времени у меня не было: совсем скоро нам предстояло переехать в столицу и мне приступить к практике. А перед этим хотелось всё же и с молодой женой побыть наедине, спокойно и никуда не торопясь. Медовая неделя – святое право молодоженов. И мешать им не должен никто.
По правилам, после передачи выкупа сваты и жених должны были покинуть дом невесты и наречённым до свадьбы видеться уже не полагалось. Так и сделали.
Остаток дня пролетел в хлопотах, суете и подготовке. Мужчин выгнали на охоту, чтобы мясо к столу побольше наготовить, да и чтобы под ногами не мешались, как бабоньки заявили. Вся деревня гудела. К трёхдневному гулянию готовилась. Доставались праздничные наряды. Готовилась загодя разнообразная снедь. Настраивались музыкальные инструменты.
Только к ночи все утихли, отправившись отсыпаться перед утренними последними приготовлениями. А мне не спалось. Ночь выдалась жаркая и душная, а может, то меня от волнения в пот кидало, не ведаю. Но промаявшись полночи, перед самым рассветом уже, решил я встать и прогуляться чуток. Спустился от деревни по косогору вниз, вдоль реки тропка вилась приметная. По ней и направился, ни о чём не думая и вдыхая полной грудью предрассветную зябкую свежесть.
Долго ли, коротко ли так шёл – не ведаю. На реку в предрассветных сумерках засмотрелся, счёт времени потерял. Очнулся, только когда на обрыве над рекой знакомую хрупкую фигурку увидал. Да так сердце в пятки и ухнуло.
Стояла Маришка на краю обрыва, молчаливая, да на тёмную воду внизу смотрела. Будто бы задумала чего.
Как рядом с ней вмиг оказался, сам не понял. А только в охапку схватил, от края оттаскивая, на руки поднял и к себе крепко-накрепко прижал. Словно дитё малое убаюкивая.
- Маришенька, свет мой, ну что же это, а? Уж коли я не люб тебе, зачем тогда согласием на моё сватовство отвечала? Ежели после этого тебе свет не мил стал и хоть в реку идти топиться?
Я растерянно смотрел на неё, не скрывая своего волнения и страха. Страха за неё, за то, что могло бы случиться, не подоспей я вовремя. А она распахнула на меня свои глазищи голубые невозможные и только улыбалась. Светло так, радостно.
- Михаль, ты такой замечательный. И сильный, и умный, – она лукаво улыбнулась, чуть склоняя голову на бок, и неожиданно заявила: – Но иногда ты такой дурак. Вот прямо как сейчас.
От таких слов я просто оторопел.
- Не понял. Поясни-ка.
- Ну кто тебе сказал, что я сюда топиться пошла? – и смотрит так странно, ласково.
- А зачем ещё? – я подозрительно прищурился, хотя тревога уже отпускала сердце, сменяясь неподдельным облегчением.
- Да, вот, подарок принесла отдавать, как и обещала, когда зарок свой речке давала. Давно ещё.
- Что за подарок? И зарок?
- Бусы янтариновые, бабушкины. А зарок… - тут она смутилась неподдельно, очи долу опустила и, уткнувшись лицом в моё плечо, прошептала еле слышно – На суженого.
- И в чём же был зарок?
Страх окончательно отступил и я, всё так же держа свою ненаглядную на руках, подошёл к рядом растущей старой серебристой иве. Когда-то давно в дерево, видимо, попала молния и часть ствола раскололась, наклонившись к земле и образовав из своих стелящихся вдоль земли толстых ветвей, подобие нерукотворных лавок.
Судя по вытертости коры, место пользовалось популярностью у местных жителей. Скорее всего, молодёжь тут посиделки устраивала. Доброе место, уютное. И виды с него открывались красивые: пригорок, на котором росла старая ива, заканчивался песчаным откосом. Он высоко поднимался над излучиной речки, образующей в этом месте неглубокую тихую заводь – замечательное для купания место.
Покосные луга на той стороне реки, расстилались хаотичными заплатками, чередуясь с небольшими рощицами и радуя взгляд простором. А искрящиеся в лучах восходящего солнца капли росы на траве, придавали окружающему пейзажу воистину волшебную атмосферу.
Я присел на одну из нижних ветвей, для равновесия облокачиваясь спиной на толстый ствол ивы, и аккуратно пристроил девушку на своих коленях. Отпускать её не хотелось, я и не отпускал. А вот заданный мною вопрос так и остался без ответа. И это следовало исправить прямо сейчас.
Поэтому склонившись к замершей в моих объятиях девушке, ласково поцеловал её в макушку и вкрадчиво произнёс:
- Так что там за зарок такой был, ясная моя?
Маришка подняла голову и очень внимательно посмотрела мне в глаза, словно отыскивая там что-то лишь для себя понятное. Затем робко улыбнулась, вздохнула и произнесла, смущённо краснея.
- Зарок о том, что, ежели наконец заметит меня один медведь упрямый и недогадливый, да полюбит вдруг всем сердцем, то отдам я речке в дар самое моё большое сокровище – бабушкины янтариновые бусы. – плечиками точёными пожала, да кончик косы от волнения теребить начала. – Ты вчера со сватами пришёл: вот я и подумала, что пора реченьке дар обещанный отдавать. Как по уговору было, честь по чести свой зарок выполнить.
Тут она замерла, словно закоченела вся, а тень сомнения на лице, ко мне обращённом, промелькнув, заставила светлые брови нахмуриться.
- Ведь… ты же меня любишь, Михаль? – в голосе вопрос, а в глазах тревога плещется.
- Люблю, – признался я искренне. Только сейчас осознавая всю глубину и значимость этого слова и чувства. - Сейчас кажется, что всегда любил, да только не понимал тогда этого. А ты?
- А я понимала. И кажется теперь, что тоже всегда. Да только скрывала. Не хотела тебе навязываться. Ты же меня почти что сестрой считал. А то даже и братцем младшим.
- Глупенькая моя Маришка. Столько ждала, – головой лишь покачал укоризненно. – Да и я тоже хорош, дурак слеподырый! Чуть было по глупости счастье своё не проворонил. Хорошо, что хорошо всё закончилось.
Погладил её по щеке ладонью нежно, а она в неё как котёнок ткнулась, нехитрую ласку впитывая. Даже глаза прикрыла от удовольствия, ну чисто мурлыканья только недостаёт. Малышка моя.
Склонился к ней и тихо выдохнул почти в самые губы:
- Будешь отныне моей, любимая?
- До скончания времён, желанный мой… – тихий шёпот-выдох в ответ.
Наши слившиеся в долгожданном поцелуе губы словно поставили печать под сказанными словами взаимной клятвы. Выжгли клеймо принадлежности друг другу в наших душах. Навсегда.
А бусы мы потом вместе реке отнесли. И в воду бережно опустили. С любовью и великой благодарностью.
КОНЕЦ.
Боевкин Николай.
Конец хакера
Молниеносная атака была успешной, и он возвратился с набега, отягощенный богатой добычей. Выпотрошив электронные кошельки, захватив пароли и списки контактов, он, как обычно, стер всю информацию с жестких дисков сегодняшних жертв.
Он воевал безжалостно, как это было принято в старину. Почему в те далекие времена победители сжигали дома и посевы, вырубали сады и виноградники? Зачем истребляли мирное население, если его нельзя было обратить в рабство? К чему эта бесчеловечная жестокость и бессмысленное уничтожение чужого добра? Как-то не по-хозяйски это, а ведь большинство солдат были тогда вчерашними землепашцами или скотоводами. Уж кому, как не им, было знать, каких трудов стоит сохранить урожай и вырастить ребенка?
Наверное, древние воины инстинктивно чувствовали, что в сегодняшнем торжестве нельзя забывать и о будущем. Ресурсы Земли не бесконечны и соседние народы — прямые конкуренты потомкам. Для выживания внуков и правнуков необходимо очистить прилегающие территории, подорвать материальный и людской потенциал возможных противников.
Уже давным-давно войны ведутся совсем по-другому, являясь просто инструментом политики и бизнеса. В конечном итоге, сегодня все определяется банальной сиюминутной материальной выгодой. Парадоксально, но в стремительной современности никто, в отличие от древних, не задумывается о завтрашнем дне.
Он понимал, что оставлять после себя выжженную землю несовременно и расточительно, но ничего не мог с собой поделать: никакой рационализм не может состязаться с первобытными порывами подсознания. И он никогда не задумывался, что чувствуют люди, чьи данные он разрушил или чьи деньги украл.
Да и как он мог об этом задумываться? Он давно отвык от обыкновенного личного общения, у него не было родных и друзей. Он уже восемь лет не выходил из дома и, если бы не курьеры, доставляющие продукты, забыл бы, как выглядит живое человеческое лицо.
Впрочем, такая перспектива его ничуть не расстраивала. Что толку смотреть в эти бесцветные физиономии, если он не помнил даже лица своей матери?
Мать вообще была его многолетним ночным кошмаром. Во сне он часто видел себя ребенком, одетым в сшитый матерью плащ фокусника, с высокой островерхой шапкой на голове. Шапка, которую они склеили из плотной цветной бумаги, держалась за подбородок с помощью тонкой круглой резинки — «венгерки». Он неистово размахивал стиснутой в кулачке волшебной палочкой, но чуда опять не происходило: фокус снова не получался.
В отчаянии он оборачивался к матери, стоящей сзади в зеленой одежде феи и в маске, закрывающей все лицо; но та, вместо того чтобы помочь, исчезала, порхая на своих прозрачных стрекозиных крыльях. Тщетно мальчик звал ее и тянул вслед пухлые ручки... Он вскакивал на постели и больше уже не мог уснуть.
Отца он тоже почти не помнил. Остался только его голос и отчетливее всего одна фраза, которую тот почему-то однажды сказал ему, мальцу: «Запомни, сынок, хорошенько: женись только тогда, когда почувствуешь, что это твой человек, когда сможешь представить, что он будет рядом через много лет».
Два года назад он заболел. Перерыв массу медицинских справочников, поставил себе диагноз — дистония. Вызвав грузчиков и освободив стоявшую все это время в неприкосновенности комнату родителей от мебели, он оборудовал там тренажерный зал. Мать наверняка бы одобрила это решение.
Во всем доме от родителей осталась только шкатулка с небольшим золотым кулоном, который отец подарил матери в честь его рождения. Кулон был в форме ее любимой розы и отец шутил тогда, что сможет теперь экономить кучу денег, которые он тратил раньше на живые цветы. Шкатулка лежала теперь в дальнем ящике, чтобы не бередить лишний раз душу.
После праведных трудов он обычно отдыхал, бродя по различным форумам. Посещать их было гораздо забавнее, чем смотреть плоские современные комедии. Большинство конференций уже на третьей-четвертой странице превращались в бессмысленную демагогию, не имеющую никакого отношения к обсуждаемой теме, и бесконечное выяснение отношений.
Он развлекался, выступая на форумах от чужого лица, используя захваченные учетные записи. Во-первых, регистрироваться самому было лень, а во-вторых, весь интерес состоял именно в том, чтобы внести свежую струю в выступления людей со сложившейся репутацией. Да и поучить дураков уму-разуму никогда не помешает: могли бы сменить свои пароли после налета.
И вот сегодня, просматривая сообщения очередной конференции, кое-что поразило его до глубины души. Это был аватар одной из участниц — изображение, которое пользователи Сети обычно прикрепляют к своему нику.
Казалось бы, чем еще можно сегодня удивить коренного жителя Интернета? Когда почти любой поисковый запрос выводит на скабрезные картинки, медленно, но верно подрывающие потенцию сильной половины человечества. Когда многие из прекрасной половины уже не стесняются выкладывать в Сети свои фотографии в стиле ню, а некоторые, самые раскрепощенные, и тоскливое домашнее порно. Когда уже совершенно не важно, что о тебе говорят — лишь бы говорили.
А здесь была просто фотография девушки, довольно симпатичной, но ничего сверхъестественного. В общем-то, вполне обычная девушка. Но ее лицо что-то всколыхнуло в нем. Он как будто вспомнил нечто очень важное, годами дремавшее в забвении. Может быть, они где-то встречались раньше? А может, бесконечно давно, в прошлой жизни? Голова поплыла и в ушах зазвенело, как тогда, два года назад.
Сетевые войны научили его принимать мгновенные решения.
Он зарегистрировался на форуме и написал ей, что, понимая всю нелепость ситуации, очень хочет познакомиться с ней и встретиться в реале. Эмансипация и финансовая независимость не совсем еще подавили природу в современных девушках: они по-прежнему беззащитны перед безудержным кавалерийским натиском.
Ответом были всего две буквы, но буквы были правильные: «ok». В таком исходе он не сомневался ни секунды. И не потому, что хорошо знал тонкую женскую душу или обладал солидным опытом обольщения. Какое-то шестое чувство подсказывало ему, что все получится. Просто не может не получиться.
— Где?
— Выбери сама.
— Когда?
— Прямо сейчас, — в нетерпении он уже не мог найти себе места, время остановилось.
Он выключил компьютер, впервые после сборки: даже фонтан, как известно, должен иногда отдыхать.
Выйдя из дома, он не узнавал ничего вокруг, поразительно, как все изменилось за эти годы. Он не знал, сколько стоит сейчас проезд на транспорте. В автобусах появились турникеты, как на секретных оборонных предприятиях. Старушка-пенсионерка научила его, как правильно вставлять туда билет. По карте метро пришлось вспоминать, как доехать до нужной станции.
Его лицо горело от волнения: а вдруг это не ее изображение было на том аватаре? Но провидение неодолимо несло его вперед, он был абсолютно уверен, что теперь уже так или иначе найдет хозяйку фото. Найдет во что бы то ни стало.
Он узнал ее издалека: к счастью, все было без обмана. В жизни она была еще роднее, чем на фотографии. Они встретились прямо посередине улицы в суете и гомоне бурлящего людского потока. Но он не видел и не слышал ничего вокруг. Он просто смотрел на нее и никак не мог насмотреться. Его ушей коснулся едва различимый треск невидимых крыльев. А может, это был просто шепот осенних листьев.
Никто из них не решался произнести первых слов. Сколько времени простояли они так — одному Богу известно. Человеческая река бережно обтекала с обеих сторон этот неожиданно появившийся хрупкий островок.
Наконец он взял ее за руку, поднес к губам и легонько подул на ладонь. Было немного щекотно, и она зажмурилась. Потом он медленно, по одному, сложил ее пальцы вместе и подул еще раз.
Она открыла глаза, раскрыла руку и улыбнулась. На узкой девичьей ладошке распустился, жадно впитывая в себя долгожданные солнечные лучи, крошечный золотой цветок.
Бродских Татьяна.
Иногда ДТП – это только начало
Как же Наталью бесил ее инструктор по вождению. Хам и мужлан. Он будто задался целью вывести женщину из себя. Правда, по словам других учащихся в автошколе дам, Алексей Петрович так обращался со всеми. Это немного успокаивало, но все же Наталье было неприятно слышать грубость в свой адрес.
Вот и сегодня, не успела сесть за руль, как пошли команды: это не так, то не эдак. Вроде бы ничего лишнего он не сказал, но женщину успели морально вымотать на работе, поэтому она с трудом сдерживалась, чтобы не сорваться на грубость.
«Еще пятнадцать минут и все, надо собраться», - уговаривала она себя мысленно. Вот знакомый поворот, отсюда до автодрома рукой подать, можно сказать, этот путь она могла проделать с закрытыми глазами. Горел зеленый, поэтому Наталья, не снижая скорости, выехала на перекресток. Тем неожиданнее прозвучал для нее крик инструктора:
- Тормози!!!!
Нога сорвалась и вместо тормоза во всей силы нажала на газ. Машина рванула вперед. Наталья вцепилась в руль, краем глаза замечая несущийся сверху им наперерез неуправляемый грузовик. Все смешалось: визг тормозов ехавших по соседству машин, отборные маты Алексея Петровича, рев двигателя. В кои-то веки Наталья была согласна со своим инструктором, ей тоже хотелось кричать, но спазм страха перехватил горло. Затем последовал удар, все завертелось, закружилось, скрип металла, скрежет. Открывать глаза было страшно, и когда только успела зажмуриться, Наталья не помнила. Из прострации, близкой к обмороку, ее вывел голос Алексея, причем его слова настолько были для него необычны, что женщина невольно повернулась к нему.
- Умница!!! – мужчина уже отстегнул ремень безопасности и, обхватив двумя ладонями щеки Натальи, запечатлел на ее губах братский поцелуй. Один, второй, третий, и с каждым разом он все меньше походил на невинный или благодарственный. Краем сознания женщина отметила, что у Алексея красивый цвет глаз – насыщенно синий.
- Хватит, я уже вполне пришла в себя, - сказала Наталья, останавливая увлекшегося мужчину. Она его не осуждала, сама еще толком не осознала, какая участь их миновала чудом. Осмотрелась: машина стояла на колесах, лобовое стекло цело, подушки безопасности не сработали. Если они вообще были в машине, все-таки учебные автомобили довольно старые. Она даже умудрилась затормозить так, что не задела ни хаотично припаркованные машины, ни случайных пешеходов. Воистину бог существует!
- Тогда что сидим?! Что надо сделать в первую очередь после ДТП?! – к Алексею Петровичу вернулся обычный стиль общения. – Ну, в темпе, в темпе, там люди, возможно, умирают.
- Не я инициатор ДТП, это вина водителя грузовика, - огрызнулась Наташа, немало удивив инструктора.
Он привык, что эта интеллигентная молодая женщина молча сносила его подколки, язвительность, реагируя только на замечания, непосредственно касающиеся вождения. Только ее глаза выдавали истинные эмоции. Алексею все больше хотелось увидеть Наталью настоящей, а не ледышкой, какой она была с ним.
Меж тем женщина достала из-под переднего сиденья знак аварийной остановки и вышла из машины. Правый борт был ободран почти до металла, видимо, зацепили столб, отсюда и скрежет.
- Как?! Объясни мне, как?! Мы должны были врезаться в этот столб! – инструктор шел по извилистому следу, не понимая, какое провидение уберегло их. Потому что после удара грузовиком в задний бампер машины, ее бросило на тротуар. А потом началось форменное чудо: они каким-то образом избежали прямого столкновения со столбом, не задели пешехода и проехали метров двадцать по зеленым насаждениям, умудрившись не врезаться ни в одно дерево.
Наталья дрожащими руками пыталась раскрыть знак, но у нее не получалось. Постепенно приходило осознание, какой жуткой участи они избежали. Достаточно было глянуть на перекресток, где грузовик подмял под себя три машины и еще несколько раскидал по сторонам.
- Дай сюда, - Алексей Петрович забрал знак у женщины, мигом разложив его и поставив на асфальт, достал из кармана телефон. Судя по короткому разговору, он звонил в полицию. Потом в скорую, потом еще куда-то, женщина не прислушивалась. Она как-то отстраненно наблюдала за всем происходящим, думая о том, что наверно надо позвонить мужу. Между тем мужчина пошел к разбитым машинам, из которых начали вылезать люди. Только сейчас Наталья осознала, что с момента аварии прошло всего несколько минут, вряд ли больше пяти.
- Наташа, захвати аптечку и иди сюда! - крикнул ей инструктор. Механически послушалась Алексея. Подходить к месиву из машин было страшно, но Наталья себя пересилила. Она считала, что не боится крови, но, видимо, все дело в ее количестве. – Соберись! Представь, что это ты истекаешь кровью, а какая-то фифа боится в ней испачкаться. Перчатки надень! Чему вас учили на курсах?!
Алексей Петрович умудрялся командовать ею и еще парочкой добровольцев, а также помогать пострадавшим сам. Наталья держалась. Перевязывая рану на руке у девушки, она думала о том, что правильно сделала, когда не пошла в медицинский институт в свое время. А еще ей напрочь расхотелось ездить за рулем машины, да вообще в машине. Вон водитель грузовика абсолютно невредим, сидит себе на бордюре, обхватив голову руками. Видимо, это он так переживает. Нет бы людям помочь, а он самобичеванием занимается.
Наконец-то подъехала скорая, а за ней следом и полиция.
«Надо же, как они оперативно», - про себя удивилась Наталья, уходя в сторону, давая возможность медикам приступить к своей работе. Правда, ее удивление длилось недолго, ровно до слов одного гаишника, который, обменявшись крепким рукопожатием с ее инструктором, восхищенно присвистнул и сказал:
- Ну ты и везучий, Петрович! Просто ас!
- Это не я. Это моя ученица, - хмыкнул мужчина, бросая взгляд на Наталью, которая сняла перчатки и не решалась кинуть их на проезжей части, а так и стояла на краю тротуара, растерянно поглядывая по сторонам. Он впервые ее видел такой ранимой, захотелось подойти, обнять, но взгляд в который уже раз зацепился за обручальное кольцо на пальце. Алексей усмехнулся сам себе, Наталью есть кому обнимать и успокаивать. Только странно, почему она до сих пор не позвонила мужу?
Наталья все-таки нашла урну, выкинула туда окровавленные перчатки, протерла руки влажной салфеткой (аптечка еще была при ней) и вспомнила, что так и не позвонила.
«А может и не надо? Приеду домой, все расскажу», - подумала она, возвращаясь к машине, где-то там осталась ее сумочка с телефоном внутри. Но поговорить, рассказать кому-нибудь о сложившейся ситуации хотелось. Звонить свекрови нельзя, она переволнуется и сляжет с сердечным приступом. Подругам? Нет, все-таки надо мужу.
«Зря позвонила», - уже с первой фразы поняла Наталья. Супруг начал нести ахинею, он сразу, даже недослушав, решил, что это она устроила аварию. И сокрушался, что она вообще пошла на курсы, что они не расплатятся, что он так и знал. И вообще, не бабское это дело – водить машину. Обидно было до слез. Не выдержав, Наталья сказала:
- Ты даже не спросил, как я? Не пострадала ли?
- Раз звонишь сама, значит - жива. Иначе мне бы позвонили из больницы или морга, - цинично ответил супруг.
После этого Наталья бросила трубку. О чем можно вообще разговаривать с этим человеком? Слезы подступили к глазам, и Наталья наверняка бы расплакалась, но поймала на себе нахмуренный взгляд Алексея Петровича.
«Вот чего он уставился? Ей что, даже поплакать нельзя? Может, правилами это запрещено? Все-таки все мужики сволочи». Наталья смахнула пару слезинок, сделала глубокий вдох и выдох. Телефон разрывался, муж названивал, наверно, чтобы еще какую-нибудь гадость сказать. Можно было и дальше его игнорировать, но возвращаться все равно придется домой, так что безразлично, когда они поругаются – сейчас или часом позже.
- Что тебе надо? Из морга же тебе не звонили, – резко сказала она в трубку.
- Ну что ты сразу нагнетаешь?! Я всего лишь пошутил. Я за тобой приеду, - донесся голос мужа, впрочем, без тени раскаяния.
- Не надо, на автобусе доеду. Видеть эти машины не могу.
- Как хочешь, - быстро согласился супруг, видимо, отрывать зад от кресла вечером ему не хотелось. - И купи чего-нибудь на ужин, хлеба тоже нет.
Иногда Наталья не понимала, почему они не разведутся. Ведь по сути их с мужем ничего не связывает, совместных детей у них не было, а любовь давно угасла. Так что это, скорее, привычка, удобная для них обоих. Они поженились пять лет назад и только из-за беременности Натальи. Но женщине судьба не дала стать матерью.
«Надо было еще тогда разводиться, сразу», - горько подумала женщина. Но супруг ее убеждал, что все у них будет хорошо, а с детьми надо подождать годика два. Прошло пять, а они все откладывали. Правда, сейчас уже Наталья не хотела детей от него.
- Пошли, тут уже без нас разберутся, - неожиданно подошел инструктор. – Мои данные у парней есть, а твои никого не интересуют, пока прав нет.
- Куда пошли? – растерянно спросила Наташа. Что-то ей во всей этой ситуации не давало покоя, что-то было не так. Но из-за нервов никак не получалось ухватить ускользающую мысль.
- До автодрома, здесь недалеко. У меня там машина, довезу до дома, - сказал Алексей и чуть тише добавил: - Заодно одному мудаку в морду дам.
- В морду? Зачем?! – удивилась женщина. – То есть, извините, но я доберусь домой на автобусе или вообще пешком.
- Зачем?! За дело. Хотя в свете произошедшего его беспечность спасла нам жизнь, - задумчиво произнес Алексей, запирая машину. – Ладно, пойдем, там разберемся, бить того недоумка или нет.
- Я все же домой пойду, - Наталья попятилась в противоположную сторону от инструктора. Он и раньше был странным, а после аварии вообще на людей вздумал бросаться.
- А я тебе куда предлагаю? В кабак? Хотя рюмашка-две коньяка сейчас была бы кстати.
- Вы не понимаете, я не хочу ехать на машине, - «еще и с вами», но вслух этого Наталья не сказала. – Я вообще не уверена, что в будущем смогу сесть за руль.
- Глупости, это просто отходняк, а он легко лечится, - инструктор решился, подхватил женщину под руку и потянул ее совсем не в сторону автодрома. – Думаю, мне тоже не помешает нервы подлечить. А машину пусть тот мудак сторожит, который тормоза вовремя не починил. Я ему сейчас позвоню, обрадую.
Вот оно что! Именно это не давало покоя Наталье. Зачем было кричать ей: «Тормози!», когда у инструктора есть дублирующая педаль тормоза в учебной машине? Из слов Алексея можно было сделать вывод, что тормоза отказали в самый неподходящий момент. Или все же вовремя? Где гарантия, что мужчине удалось бы среагировать правильно и их бы не размазало по асфальту? Женщине стало плохо при воспоминании о раненых, истекающих кровью людях, ведь на их месте могли оказаться они. Чтобы позорно не лишиться сознания, Наталья крепче вцепилась в руку Алексея Петровича, перебарывая временную слабость.
- А куда мы идем? – спустя какое-то время заинтересовалась женщина. Автобусную остановку они прошли, автодром вообще остался в другой стороне. Не к себе же домой он ее ведет? Да нет, глупости.
- Будем лечить твои и мои нервы. Коньяком. Дома у меня есть хороший, - усмехаясь, проговорил Алексей. Наталья напряглась, неужели и правда домой? И ведь даже не спросил, хочет она или нет! Да за кого он ее принимает?! Но прежде, чем она решилась высказать это вслух, мужчина продолжил: – Но ты же не пойдешь ко мне, так что будем дегустировать коньяк в кабаке. Да вон хотя бы в том.
Возмутиться Наталья не успела, ее просто подхватили за талию и внесли в небольшое кафе.
- Да что вы себе позволяете?! – в очередной раз воскликнула она, но Алексей Петрович уже усадил ее на стул, весело улыбаясь. А ведь ему идет улыбка, вот такая как сейчас: открытая, притягательная, даже глаза ожили и засверкали. Или это освещение виновато?
- Наташа, ну что ты как маленькая? Я тебе что-то непотребное предлагаю, что ли? Мы чудом остались живы, неужели ты откажешься за это выпить со мной? Всего по паре рюмок, а потом я провожу тебя домой. Хочешь – на такси, хочешь – на автобусе, - было в его взгляде что-то притягательное, а может, Наталье просто не хотелось возвращаться домой. И она решила, что две рюмки коньяка ей не повредят.
- Пешком хочу, - улыбнулась она в ответ, ей было интересно, какой предлог придумает мужчина, чтобы не идти с ней почти через полгорода? Но он только кивнул, пробормотав, что «желание женщины – закон».
«Наверно, головой он все же ударился, иначе куда подевалась его обычная язвительность?» - ехидно подумала Наташа.
В чем-то она была права, из-за аварии Алексей по-другому взглянул на женщину, которая ему нравилась. Раньше он думал, что она чужая жена, что он не должен лезть в ее жизнь. Но даже не в этом дело, если бы она хоть раз взглянула на него как на мужчину, а не инструктора, тогда вряд ли бы он вспомнил, что она замужем. Но нет, она его как будто не видела. Он и цеплялся к ней только поэтому, хотел, чтобы она обратила на него внимание, а не витала где-то в своих мыслях. После аварии, выжить в которой Алексей не чаял, на него напала такая радость, что он не удержался и поцеловал Наталью. Вспоминая мягкие, податливые губы, теплые светло-карие глаза напротив, мужчина понял, что хочет только одного – чтобы Наташа ответила ему взаимностью. Хочет почувствовать ее в своих руках, целовать, смотреть, как разгорается желание в ее глазах. Встряхнул головой, отгоняя нахлынувшие фантазии, не время сейчас, Наташу надо успокоить, отвлечь разговором, а не пугать своими планами. А они постепенно начали вырисовываться. Во-первых, Алексею нужна эта женщина, во-вторых, он не хочет от нее отказываться, особенно после случайно услышанного разговора.
«Может, ее мужу тоже морду набить?» - подумал Алексей, слушая Наташу. Нет, она не жаловалась, но за спиной мужчины было пятнадцать лет оперативной работы, так что он умел задавать правильные вопросы. И ответы ему не нравились.
«Господи, что я несу?!» - ужасалась Наталья. Она незаметно для себя рассказала почти всю свою подноготную за коньяком. Ее ощутимо развезло, того и гляди начнет за столом клевать носом, а ведь ей домой идти. Боже, как неудобно.
- Ты когда сегодня ела в последний раз? – серьезно спросил Алексей, заглядывая ей в глаза. Когда он заказывал коньяк и фруктов для нее, Наташа от ужина отказалась, сказав, что неголодна.
- Ну… - признаваться, что за весь день ей удалось выпить только пару чашек кофе, не хотелось.
- Ясно! – мужчина вскочил и пошел на поиски официанта. Вернулись они вместе, парнишка нес салат, какое-то мясное блюдо и две дымящиеся паром кружки с кофе. Интересно, как Алексею удалось все так быстро организовать?
- Ешь, - подвинул ей салат и мясо Алексей. Наталья попробовала отказаться, но мужчина только нахмурился. – Ешь, не заставляй меня кормить тебя насильно. О чем ты думала, когда пила коньяк на пустой желудок? Ох уж эти женщины, сказать, что голодная, им неловко, а упасть пьяной под стол в самый раз.
- Да как вы смеете! Я ни… - больше ничего Наташа сказать не успела, потому что в рот ей засунули сочный кусочек мяса.
- Я предупреждал, - улыбнулся Алексей. – Ну что? За маму? За папу? Или, может, за Родину?
Нет, Наталья точно напилась, иначе почему она позволяла издеваться над собой этому наглому типу? Пусть издевательства и носили необычный характер, в каком-то смысле даже приятный, но по-другому это назвать было нельзя. Не выдержав двоякого отношения к ситуации (хотелось и дальше продолжить игру, но остатки разума подсказывали, что она не девчонка, а взрослая, замужняя дама), Наташа забрала вилку и продолжила кушать сама.
Она ела и размышляла о том, что совсем ничего не знает об Алексее. А ведь ее первое впечатление было о нем немного неверным. Да, он грубоват, да, привык делать так, как считает нужным, и шутки у него не всегда понятны, но от него веяло надежностью, заботой. Почему-то подумалось о том, что такой мужчина обязательно бы приехал, если бы его жена попала в аварию или еще какую-нибудь передрягу, и все бы уладил. Взгрустнулось. Спиртное давало о себе знать.
«Надо на воздух выйти, не хватало еще рыдать начать», - подумала Наташа, попивая кофе. Алексей ей о чем-то рассказывал, пытался поднять настроение, но женщина слушала его вполуха.
Мужчине хотелось избавить Наталью от этой задумчивости, от тоски в глазах, хотелось, чтобы она улыбалась и смотрела только на него. Пока сидели в кафе, солнце зашло, на улицах зажглись фонари, настраивая на романтический лад.
Они действительно пошли пешком. Наталья очень удивилась, ведь ее супруг даже в ближайший магазин ездил на машине, а это чуть больше пяти минут пешком в одну сторону. В другой раз она бы промолчала, но спиртное играло в крови, и вопросы задавались сами. Так Наташа узнала, что Алексей любит рыбалку, походы в лес, увлекается стрельбой и бегает по утрам. Она же в свою очередь рассказала, как в детстве отец частенько брал ее с собой на охоту, учил стрелять, ставить палатку, разводить костер и потрошить добычу. Странно, но у нее никогда не возникало особой жалости к животным, возможно оттого, что ее отец не охотился бездумно, для трофеев или ради удовольствия. Для их семьи это был один из источников пропитания. Отец Натальи работал егерем, так что жили они всегда рядом с лесом. В школу приходилось ходить пешком через лес в ближайшую деревню. Родителям не единожды предлагали отдать Наталью в интернат, но они отказывались, дочка была у них единственным и долгожданным ребенком. Наташа и сама не хотела, она любила родителей, любила свой просторный дом, всех собак и кошек, она знала каждое дерево на лесной тропинке и даже разговаривала с ними. Ведь пока час идешь в школу и обратно, есть столько времени для фантазий. А ее очень сильно подстегивали приключенческие книги, которые читала юная Наташа. В первом классе ее в школу водил и забирал отец, поскольку мама не отличалась хорошим здоровьем. Со второго класса Наталья ходила сама, снабженная фонариком, маленьким охотничьим ножом и спичками. Мальчишки-одноклассники ей завидовали, учителя ругались, а отец посмеивался и учил дочку драться, так, на всякий случай.
«Что-то потянуло на воспоминания», - улыбнувшись, подумала Наталья. Детство оставило в памяти много радостных и приятных моментов, жаль, пришлось уехать, чтобы пойти учится дальше. Но студенческие годы, несмотря на свои трудности, тоже выдались насыщенными: общага, первая сессия, первая любовь и первый мужчина. А потом как гром среди ясного неба – смерть отца, а спустя полгода угасла мать, не выдержав расставания с любимым супругом. Наталья всегда немного завидовала родителям, они умудрились пронести любовь друг к другу через всю жизнь, а у нее так не получилось. Первая любовь закончилась предательством, молодой человек одновременно крутил роман с еще одной девушкой. Хорошо, что у них не дошло до серьезных отношений. А потом она познакомилась со своим будущим супругом, с которым тоже не сложилось.
- Наташ, ты что-то совсем загрустила. Лучше посмотри как красиво, - они как раз проходили по мосту, с него открывался потрясающий вид на ночной город. Наталья застыла у перил, вздрогнув, когда почувствовала горячую ладонь Алексея на своей талии.
- Холодно? – спросил мужчина, пока Наталья раздумывала, стоит ли сбросить его руку или сделать вид, что не заметила. А вот и оправдание собственной слабости – пусть будет холодно, тем более на мосту ветер. Поэтому женщина кивнула, не доверяя своему голосу, у нее никогда не получалось врать. Алексей, не мудрствуя, обнял ее двумя руками, прижимая спиной к своей груди.
А вот теперь точно надо было оттолкнуть наглеца, но почему-то не хотелось. Когда она в последний раз так стояла и любовалась ночным городом? Очень давно, еще до супруга, который никогда не был романтиком. Он и близости добился не столько ухаживаниями, сколько настойчивым нытьем, что Наташа его не любит, что не доверяет, а он ночами не спит, чахнет и так далее. Вздохнула. Какой бы он ни был, но не стоит ему изменять. Потом самой же будет противно за свой поступок.
- Я устала, мне бы спать лечь, - было неловко прямо просить отвезти ее домой, но и при спутнике вызывать такси тоже показалось нетактичным.
- Сейчас мост пройдем и поймаем машину, или такси вызвать? – немного разочарованно то ли спросил, то ли предложил Алексей. Он ни на что не рассчитывал, просто жаль было выпускать Наталью из своих объятий, ему было так хорошо рядом с ней. Неужели его угораздило влюбиться? Да нет, он же не пацан, скорее всего, это от одиночества. Мужчины не признаются никогда в том, что им тоже хочется ласки и внимания, а не только секса. Алексей невесело улыбнулся, ловя себя на мысли, что такие желания возникают только в отношении Наташи. Он уже месяц не вспоминал о своих подругах, которые периодически скрашивали его холостяцкую жизнь. Обе были замужними, и друг о друге не знали. С каждой он обычно встречался один-два раза в месяц. А после знакомства с Натальей как отрезало, он даже не вспомнил о них.
До ее дома доехали быстро, Алексей свое слово держал и поймал машину, едва они прошли мост. У двери в подъезд Наташа задержалась, она хотела поблагодарить мужчину за приятный вечер, сказать что-нибудь хорошее, в душе понимая, что просто оттягивает поход домой. Алексей не стал выслушивать длинные речи, а просто накрыл своими губами губы Наташи. В этот раз поцелуй был нежным и между тем настойчивым. И женщина сдалась. Ответила. Обвила руками шею Алексея, уплывая в сладостную негу от его ласк.
- Наташенька, золотце мое, - шептал он, целуя за ушком. – Поехали ко мне?
Как ни сладки были поцелуи и слова Алексея, Наталья нашла в себе силы отстраниться. Она корила себя, ведь не выпей она лишнего, никогда бы не повела себя так с практически незнакомым мужчиной. Как же в жизни все относительно, за один этот вечер Алексей смог изменить отношение к себе в лучшую сторону, а она, наверно, в его глазах упала на самое дно. Стало обидно и неловко. Сумбурно попрощавшись, женщина буквально сбежала домой.
Алексей не знал, что и думать. Вроде бы Наташе понравилось, а потом она резко охладела. Неужели он ее чем-то обидел? Или вспомнила о супруге? При мысли о том, что она будет с другим мужчиной, охватывала ярость. Кулаки в бессилии сжались. Ну не врываться же к ним в квартиру? Не бить же морду мужу и не взваливать Наташу на плечо, унося домой в качестве законной добычи? Нельзя, а так хочется.
Наталья тоже разрывалась между тем, что правильно и своим желанием. Она даже не обратила внимания на очередной вынос мозга от супруга. Поинтересовался ли он, почему она так поздно? Или, может быть, спросил, с кем она была? Нет. Его задело, что она пришла с пустыми руками.
- То есть тебя не волнует, что я сидела в кафе с мужчиной? – взбеленилась Наташа. Очередное сравнение супруга с Алексеем было не в пользу первого.
- Ты была в кафе и ничего мне не принесла?! Я тут умираю с голода, а она жрет вне дома! – орал муж.
- Мог бы и приготовить, все равно дома сидишь. А будешь орать на меня, я и ночевать вне дома буду, - не сдержалась Наталья.
- Да кому ты нужна?! Ты себя в зеркале видела?! – женщина как раз проходила мимо зеркала, поневоле задержав взгляд на своем отражении. Да, особо рассматривать было нечего, все в ней было среднее: рост, вес и даже возраст. Супруг что-то еще говорил про морщины, лишний вес и другие недостатки, с которыми он якобы мирится в ущерб себе. Но Наташа не слушала, ей впервые было плевать на его слова, она с удивлением рассматривала свои глаза. В них появилось что-то новое или давно забытое. Интерес к жизни? Надежда? Уверенность в себе или завтрашнем дне? Впрочем, неважно. Чтобы там ни было, Наташа приняла единственно правильное решение.
- Мы разводимся, больше тебе не придется со мной мучиться. Можешь идти собирать вещи, - развернулась она к мужу.
- Э нет, если тебе так хочется свободы – иди. Сама же потом назад прибежишь, - скривился он.
- Ты забыл? Это моя квартира. Так что собирай вещи, и чтобы к утру тебя здесь не было, - Наташа пошла в ванну, на нее навалилась апатия. В голове билась только одна мысль: как быть с Алексеем? Стоит ли продолжать общение с ним?
- Ишь как ты заговорила! Между прочим, телевизор я покупал и компьютер, - неслось ей вслед.
- Забирай, - отмахнулась она от супруга, как от назойливой мухи. – Все забирай. Подарки вернуть? Что ты мне за пять лет подарил? Серьги золотые и электронную книжку? Можешь забрать, только айфон свой оставь, его же я купила и машину, кстати, тоже.
- Ну, зайчонок, мы оба погорячились. У тебя сегодня был трудный день, а я так переживал, что тебя долго нет. Давай не будем ссориться? Сварить тебе кофе? – в другой бы раз Наталья порадовалась, что размолвка закончилась так быстро, но сейчас она не питала иллюзий, супругу просто не хотелось уходить в ночь с одним чемоданом.
На следующий день она отпросилась с работы, подала заявление на развод, зашла в автошколу с целью поменять инструктора. Но невольно стала свидетелем неприятного разговора. Алексея Петровича за что-то отсчитывали, а ведь он не мальчик выслушивать такое. Говорили, что и ученики жалуются, чуть ли не каждый день приходят с просьбами, чтобы им поменяли инструктора, и механики. Намекали на увольнение. Наталье стало обидно за него, ведь он хорошо учит. Захотелось ворваться и замолвить пару добрых слов об Алексее. Но это так и осталось желанием, потому что в ту же минуту распахнулась дверь, и мужчина выскочил из нее, пылая гневом. Надеяться, что он ее не заметит, было бы глупо.
- Ты тоже пришла просить, чтобы тебе инструктора сменили?! – с затаенной обидой спросил Алексей. Наталья заколебалась, не зная, что ответить. Этого хватило, взгляд мужчины похолодел, и он без слов вышел. В душе у Наташи почему-то стало горько, но ведь она сама собиралась прекратить всяческое общение. Почему? Наверно потому, что понимала: с Алексеем они слишком разные, вряд ли бы у них получились серьезные отношения, а размениваться на банальную интрижку женщина не хотела. Менять инструктора Наталья не стала, как ее ни уговаривали, только написал заявление о переносе занятий на неделю по семейным обстоятельствам.
Неделя пролетела быстро. Под давлением знакомого юриста Натальи ее супруг согласился на мировую. Да и что ему еще было делать, ведь в случае развода через суд у него бы ничего не осталось. А так Наталья предложила забрать машину взамен на его нотариально заверенную подпись на заявлении и отказ от имущественных претензий. Он до последнего не верил, что его тихая, уравновешенная и в чем-то слабохарактерная жена решится на развод с ним. Но как часто бывает, именно такие люди уходят молча и без тени сожаления, когда чаша терпения переполняется. Впрочем, мужчина этого так и не понял, он подозревал, что Наталья нашла себе ушлого любовника, возможно молодого. Мало ли альфонсов отирается вокруг. Он и сам был не прочь жить, не напрягаясь, но никогда бы в этом не признался. Поэтому прикрывался заботой о Наташе, к тому же жить с матерью совершенно не хотелось. Но ведь у него месяц в запасе, а стало быть, еще можно отменить развод. Любил ли он жену? Скорее, ему удобно с ней, и своим комфортом он жертвовать не привык.
Наталья ничего о планах практически бывшего супруга не знала. Она забыла о нем сразу после подписания заявления на развод. Ее больше занимали мысли об Алексее. Нет, это не была любовь с первого взгляда и даже не с двадцать первого. Она просто не представляла, как с ним общаться. Ведь ей оставалось еще несколько занятий под его руководством. Как выдержать его язвительные нападки, презрение, а может, и ненависть? И ведь она даже на него не злилась, сама виновата, сначала поощряла, а потом пришла отказываться от его услуг. Не объяснять же ему, что это не из-за того, что она протрезвела и осознала всю степень своего падения. Нет, это от нежелания краснеть в его присутствии, вспоминать нежные и страстные поцелуи, понимать, что столько лет потратила впустую на мужчину, которому была совершенно не нужна. Даже в начале супружеской жизни муж никогда на нее так не смотрел, и от его поцелуев не подкашивались ноги. Глупо, конечно, жалеть о прошлом, но жить так дальше Наташа не хотела. Лучше одной. Планов на Алексея у нее не было, тем более она о нем ничего не знала. А вдруг он женат? Ведь отсутствие кольца ничего не значит. Да и не может у такого мужчины не быть женщины. А разбивать чужую семью ей совесть не позволит, не так ее воспитывали. Нет, она поговорит, извинится, скажет, что из-за аварии и коньяка вела себя неадекватно, и постарается продержаться три занятия.
Алексей меньше всего ожидал увидеть Наталью. Его до сих пор жгла обида, но в то же время охватила тихая радость от того, что женщина пришла. Достаточно было посмотреть на ее смущенное лицо, подрагивающие пальчики и услышать тихое приветствие, как сердце гулко скакнуло в груди. Он готов был в ту же минуту заключить ее в объятия и все простить, но ее невнятные извинения резанули слух, заставляя сжаться. «Значит, все это из-за коньяка? И разговоры по душам, и тот поцелуй, который до сих пор не дает ему покоя ни днем, ни ночью?» - с горечью подумал Алексей. Давно ему не было так тошно. Но он постарался не выдать своего состояния, сосредотачиваясь на работе. Говорил мало, односложными фразами и только по существу. Как продержаться эти несколько занятий? Как находиться рядом с Наташей и не сорваться? Он и сам не знал, чего ему больше хочется – поцеловать ее или накричать. Он видел, что нравится ей, но по какой-то причине она решила не давать им ни малейшего шанса. Из-за супруга? Да, он встречал таких женщин, они готовы жить с мужем-садистом, боясь уйти от него, кто из-за детей, кто-то потому, что некуда. Может, в случае с Натальей уместно и то, и другое? Нет, про детей она ничего не говорила, будь они у нее, это обязательно всплыло бы при разговоре. Значит, дело в жилье и финансах. Этот логичный вывод немного его успокоил, дав надежду, что не все потеряно. Оставалось придумать, как убедить Наташу, что для него это не просто интрижка на один раз. Ведь он и сам еще не был в этом уверен. К тому же Алексей не любил намеков и долгих ухаживаний, не получались они у него. Даже в юности в присутствии симпатичной ему девушки он часто терялся и не знал, что сказать, ему было проще слушать. Но и Наташа не отличалась разговорчивостью, так что оставалось запастись терпением и медленно очаровывать женщину, раз натиск в этот раз дал осечку.
Последующие два занятия Алексей был галантен и вежлив, чем немало удивлял и пугал Наташу. Простой и открытый мужчина ее больше привлекал, чем его нынешняя холодная вежливость. Не зря говорят, что женщины сами не знают, что хотят. Еще недавно она в душе возмущалась панибратством Алексея и его грубостью, а сейчас ей этого не хватало.
«Видимо, интеллигентные мужчины не в моем вкусе», - со вздохом подумала Наташа после очередного «пожалуйста». Заканчивалось последнее занятие, казалось бы, надо радоваться, что больше никто не будет смущать душевный покой, но радости не было. Наоборот, становилось тоскливо, что это их последняя встреча. Машина остановилась, надо бы выйти, но что-то держало. «Ремень безопасности», - пронеслось в голове, но шутка над собой не возымела успеха.
- Алексей Петрович, - начала Наталья и замолчала, стоило мужчине посмотреть ей в глаза. Все мысли и фразы вылетели из головы. Она хотела извиниться еще раз, пожелать удачи, счастья, пусть избитыми фразами, но искренне. Не получилось, синие глаза напротив заставили растерять последнюю уверенность в правильности сделанного выбора. В голове бешено метались мысли, ведь надо что-то сказать, а слов не было. А на лице разгорался смущенный румянец.
«Да что же я, как девица на выданье», - разозлилась на себя Наталья. По-хорошему, надо было самой поцеловать Алексея, но силы воли хватило только на то, чтобы положить свою ладошку на его руку. Как ни странно, этого оказалось достаточно, мужчина будто ждал от нее какого-нибудь знака. Тут же сжал ее пальчики одной рукой, а другой обхватил затылок и приник к губам. На какое-то время реальность вокруг перестала существовать для этих двоих. У них в тот момент не только сердца бились в унисон, но и мысли были одни на двоих. Обоим не хотелось расставаться, поэтому на вопрос Алексея:
- Ты поужинаешь со мной? - Наташа ответила согласием.
Так получилось, что ужин плавно перетек в завтрак, причем впервые в жизни Наталья проспала. Она пыталась вскочить, побежать на работу, но у Алексея были другие планы. На одном из поцелуев Наташа сдалась и согласилась позвонить на работу, чтобы взять отгул. Ближе к обеду стало понятно, что Алексей уже все спланировал. И поездку по магазинам, и за вещами Натальи, и поход с ней в ЗАГС, чтобы она подала на развод, и многое другое.
- Ты не бойся, золотце. Я сам с ним поговорю, по-мужски.
- Алексей, тебе не кажется, что ты слишком торопишься? – улыбалась Наташа, ей было приятно и необычно, что мужчина принимает решения за нее. Но переезжать жить к Алексею считала все же преждевременным. Кто знает, может, завтра их увлеченность друг другом пройдет?
- Наташа, можешь назвать меня чокнутым собственником, но делить я тебя ни с кем не буду, - нахмурился Алексей. Он сам поражался, откуда взялась эта ревность? Раньше он за собой такого не замечал.
- И даже не спросишь, что думаю я? Мое мнение для тебя неважно? - Наталье стало грустно, может, в двадцать лет ей бы понравилось такое признание от мужчины, но в неполных тридцать хотелось, чтобы к ее мнению тоже прислушивались.
- Важно, Наташенька, - обнимая, сказал Алексей. – Очень важно. Я бы не стал решать сам, куда нам поехать в свадебное путешествие, или какие имена дать нашим детям. Но свою любимую женщину, жену я никому не отдам. Ты же выйдешь за меня замуж?
Сердце у Натальи радостно екнуло, с языка сорвалось: «Да». И только много позже, когда в голове немного прояснилось, навалились сомнения. Но впервые в жизни Наташа решила ничего не предпринимать, а наслаждаться счастьем. Даже если оно продлится совсем недолго. Главное, что оно у нее есть сейчас.
Ван-Шаффе Александрина.
Зойкин и Бой
На заднем дворе у обмелевшего пожарного прудика, как всегда к середине летнего дня, становилось очень жарко. Но в одном месте высокий каменный забор, ограждавший больничную территорию, отбрасывал густую тень на песчаный берег. Сидеть здесь в это время дня было приятно. А если выкопать ямку поглубже, песок на дне становился влажным. И тогда из него можно было лепить что захочешь. Сейчас Зойкин строил рыцарский замок. А вокруг крепостной стены будет ров с водой. Только нужно копать очень осторожно, чтобы не обрушилось как прошлый раз.
Со стороны больницы раздался шум подъехавшего автомобиля, захлопали дверцы. Донеслись раздраженные мужские голоса: похоже, кого-то привезли. Игравший у пруда мальчик насторожился, поглядел на лежащих неподалеку собак. Успел подумать, позовут или нет? – как дверь черного хода распахнулась, и появившаяся на пороге тетя Шура, блеснув стеклами очков, командирским голосом крикнула:
– Зойкин! Тащи сюда Боя. И еще кого-нибудь. Без вас не обойтись.
Мальчик тут же поднялся, старательно отряхнул ладони и голые коленки. Подошел к большому черному псу, тронул за ухо: «Пойдем, нас зовут». Услышал в голове ответ: «Идем».
Пес неторопливо встал, потянулся, взглянул на остальных. К нему тут же подошли двое: старая сука Края, с одним висящим, а другим торчащим ухом, отчего морда казалась лукаво-вопрошающей, и молодой увалень Барс. Толстый и косолапый, обросший густой белой шерстью, к которой удивительным образом не приставала грязь. Глядя на него, тетя Шура всегда улыбалась: «Барса стоило назвать Умкой. Не пес, а медвежонок из мультика».
Вслед за быстро шагавшим Зойкиным все трое потрусили к больнице: через распахнутую дверь было видно, как мелькнул в конце коридора белый халат. Донесся недовольный голос:
– Зойкин, ну где вы там? Скорее.
Конечно, его имя было не Зойкин. Просто, маму звали Зоя. Поэтому, когда взрослые спрашивали: «Чей это мальчик?», то чаще всего слышали: «Зойкин». Он сначала обижался, но быстро привык. Та же тетя Шура, которая была здесь самой главной, всегда говорила уважительно: «Привет, Зойкин Кузнецов».
Мальчик, а за ним – цокавшие когтями о каменную плитку собаки – вошли в прохладный полумрак здания.
В хорошо знакомой комнате с трудным названием «ма-ни-пу-ля-ци-он-ная», куда их позвали, на полу в носилках лежала голая тетенька. Лица видно не было. Заметив светлые мамины волосы, Зойкин в первый момент даже испугался. Прошептал одними губами: «Мама?». Стоявшая рядом врач мигом поняла, тряхнула за плечо:
– Да ты что. Никакая не мама, просто похожа. Ты скажи собакам, чтобы очистили раны и посиди в уголке. Сам лучше не смотри.
Мягкое собачье ухо в кулаке: «Бой, помоги тетеньке» – «Ага», – первым делом пес умудряется лизнуть его в подбородок. Затем подходит к больной, начинает неторопливо слизывать кровь и грязь с неестественно вывернутой ноги. Края и Барс усердно помогают. Зойкин пятится. Привычно забивается в знакомый угол, за шкафчик. Ставшая невидимой, тетя Шура распоряжается медсестрами.
Вдруг пес бросает свое занятие, подбегает к Зойкину. Тычется в протянутую навстречу ладонь: «Не могу достать. Там, внутри... Покажи им». Мальчик поспешно вылезает из укрытия и, отыскав в коридоре вышедшего врача, дергает за полу халата:
– Тетя Шура, – голос Зойкина становится тонким от волнения. – Бой говорит: внутри что-то нехорошее.
– Где? – хмурится женщина.
Они возвращаются в комнату. Подходят к стонущей на полу тетеньке: за все время она так и не открыла глаз.
– Вот здесь, – немного стесняясь обнаженного тела, мальчик показывает пальцем.
– Хм, селезенка? – бормочет тетя Шура наклоняясь, щупает – больная громко вскрикивает. – Тише, тише. Сейчас разберемся.
Выпрямившись, бросает Зойкину:
– Уводи свою команду.
Тем временем Бой уже сам повернул к дверям. Задержался, пропуская вперед Барса и Краю. «Идите во двор», – говорит Зойкин. «А ты?» – «Я скоро приду» – «Ты грустный. Что случилось?» – «Ничего. Ну, идите же». Он не может сейчас уйти – тетя Шура вот-вот скажет, что будет с тетенькой. Мальчик пытается спрятаться за шкаф, но его резко останавливают:
– А ты что здесь делаешь?
Увидев, как краснеет Зойкин, врач смягчается.
– Извини, – она выводит его в коридор. – Сейчас тебе нельзя тут оставаться. Иди, играй. Ты и так нам очень помог. Молодец.
– А без собак нельзя было обойтись? – из-за поворота к манипуляционной выходит маленький бородатый мужчина в белом халате. – Я же просил вас, Александра Романовна!
Это Марат, молодой врач, в больнице он недавно. «Без году неделя», – как говорит мама. Зойкина Марат не любит и, заметив в здании, сразу же прогоняет со словами: «Немедленно вон отсюда. Сколько раз тебе повторять». А сам даже не главный – так...
Вот и сейчас Марат раздражен, но, натолкнувшись на ледяной взгляд тети Шуры, опускает глаза. Бормочет о неприятностях, которые обязательно будут, когда начальство узнает, что в больнице разгуливают собаки.
– Как по помойке, – заканчивает он тихо. – Ведь ни в какие рамки не лезет.
Исподтишка глядя снизу вверх на тетю Шуру, Зойкин понимает, что она сейчас скажет что-то очень злое и грозное. И весь невольно съеживается. Но взрыва не происходит. Женщина спокойно, даже как-то устало произносит:
– Иди-ка ты лучше... в приемный. Опять на месте не был, когда пострадавшую привезли. А про собак – не тебе решать.
Лицо у Марата смуглое, и мальчик видит, как оно становится совсем темным. Зойкин понимает, что врач покраснел, но не от стыда. Развернувшись, мужчина быстро уходит. Проводив его взглядом, тетя Шура зовет притихших неподалеку медсестер, исчезает в манипуляционной. Минутой позже туда же быстрым шагом, подмигнув на ходу застывшему в коридоре мальчику, проходит толстый дядя Витя. Зойкин знает, что он делает так, чтобы больные спали во время операций. Мама говорила как это называется – странное и совершенно непонятное слово – Зойкин все время его забывает. Но сейчас мальчик думает не о нем, а о собаках. И ему становится страшно из-за того, что Марат их так не любит.
Выйдя во двор, Зойкин видит, – у двери дожидается Бой. «Ты грустишь, – шумно вздыхает пес, когда мальчик прижимается к его горячему боку. – Ругали?» – «Бой, ты...» – думать сейчас трудно, но нужно, – вдруг пес обидится?
«Есть хорошие взрослые и плохие, – Зойкин гладит Боя по лохматой спине. – Тетя Шура – хорошая. Мама тоже...». Тут мальчик вспоминает свой испуг, когда принял чужую тетеньку за маму. И забывает, что хотел объяснить. Почувствовав чужую растерянность, Бой, осторожно взяв детскую ладошку в горячую влажную пасть, тянет друга к пруду. Через пять минут Зойкин снова увлеченно роется в песке, псы, высунув языки, дремлют в тени забора.
* * *
На второй этаж Зойкин ходить не любил. Там было страшно. Конечно, и на первом часто хочется зажмуриться. Но внизу стонущих людей обычно приносят по одному. И рядом всегда кто-нибудь из врачей – тетя Шура, медсестра Маша. И другая сестра – строгая пожилая Инна Михайловна, которая нет-нет да прикрикнет: «Ну, что ты стоишь на проходе?». Потом, правда, старается угостить конфетами. А наверху – больных много. Иногда такие, что и смотреть страшно: с головы до ног в бинтах, как ожившие мумии из глупого мультика. Стонут. Плачут... Там работает мама. Но она сердится, если видит сына наверху. А Бою туда совсем нельзя.
И тем не менее вечером Зойкин взял пса за ухо, повел на второй этаж. Ведь надо же было узнать, что с той тетенькой, которая похожа на маму.
К счастью на лестнице им встретилась Маша. Зойкин поймал ее за рукав халата и спросил:
– Маша, куда положили ту тетеньку? Ну, которая утром...
– А-а, – Маша посмотрела на него, потом понимающе на Боя, – тебе Александра Романовна велела его туда привести?
Он сумел кивнуть. Конечно, мама или тетя Шура мгновенно угадали бы вранье. Но медсестра ничего не заметила. Сказала:
– Пойдем, я вас провожу. Только потише: многие больные уже спят.
Они поднялись на площадку и свернули – не направо, в длинный большой коридор, в конце которого за столиком всегда кто-нибудь сидел, а налево. Здесь была только одна дверь. И когда Маша распахнула ее, Зойкин понял, что ему тут совсем не нравится. Комнатка маленькая, с низким потолком – как чулан, в который Мальвина посадила Буратино. Окно закрашено. Словно тетеньку, которую они с Боем лечили, за что-то наказали.
Больная не спала. Они уставились друг на друга. И Зойкин вдруг понял, что никакая она не тетенька. Младше Маши. А той без конца повторяли: «Маша, не спорь, ты еще маленькая», – он сам слышал. Собачье ухо дрогнуло у него в пальцах – Бой флегматично заметил: «Она боится меня» – «Тебя?», – удивился Зойкин. Взрослые, конечно, странные люди, но как можно бояться Боя, он не понимал. «Ага», – подтвердил пес.
– Ну, я пойду? – спросила Маша.
Лежащая на кровати девушка вдруг словно бы задохнулась. Пес рванулся вперед, ткнулся в ее руку – та испуганно дернулась. Зойкин тоже сделал несколько шагов, чтобы не выпустить мягкое ухо. Услышал: «Скажи, пусть придет главная. Развяжет. Иначе мне никак. Скорее – лизать».
Но не успевшая уйти медсестра уже и сама догадалась. Выпалила:
– Я сейчас позову... – и чуть ли не бегом выскочила в коридор.
Девушка еще раз дернулась и затихла. «Что с ней?» – «Больно. Внутри». Они стояли, растерянные, пока, стуча каблуками, не вошла тетя Шура. Наклонилась над больной, пощупала руку, заглянула в глаза. Сердито взглянула на них:
– Зойкин, ты привел сюда Боя?
Он опустил голову.
– Я же говорила – собакам нельзя на второй этаж. Маша, хоть бы ты сообразила, – и снова к Зойкину:
– Бой сказал, что надо лизать?
Он, не поднимая глаз, кивнул. Женщина наклонилась, откинула простыню.
– Где снимать бинты?
– Здесь, – указал девушке в живот Зойкин.
Тетя Шура быстро и аккуратно сняла повязку. Позвала, отступив от койки:
– Давай, Бой, давай.
Пес вытянул шею. Но лизать не стал – просто положил голову на живот больной и замер. Выпустивший собачье ухо, Зойкин снова ухватился за него. Испуганно посмотрел на врача:
– Там плохо. Внутри. Бой говорит – надо быстро исправить.
– Я знаю, что плохо, – тетя Шура кашлянула. – Скажи Бою: если может – пусть пробует вылечить. Мне с этим «плохим» самой не справиться.
Раньше она так не говорила. У Зойкина внутри все сжалось. Он давно догадался, что мама может не все. И другие взрослые. Но что тетя Шура может не все, было как-то... неправильно.
Мальчик обернулся к псу. Передал слова. Бой скосил на него карий глаз. Потом сел на пол, почесал задней лапой за ухом. Опять подошел к кровати и, приподнявшись, всем телом навалился на живот девушки. Та вскрикнула. Зойкин зажал уши. А пес замер, стоя на задних лапах.
– Александра Романовна, Бой ведь поможет? – шепотом спросила Маша.
Тетя Шура отвела глаза, сказала тихо:
– Иди в седьмую. Передай, что приду попозже – меня там Игорь Петрович ждет. И скажи, чтобы подошла Инна – сменить повязку. А я закончу здесь и провожу этих... героев до дома.
Когда дверь закрылась, главврач присела на стул. Сухо сказала мальчику:
– Зойкин, собак ты сюда больше не приводи. Понял?
Он кивнул.
– И сам – тоже не приходи.
Мальчик подошел вплотную к женщине и, привстав на цыпочки, очень тихо спросил:
– Эта тетенька... она умрет?
Он знал, что такое «умереть». Это когда людей накрывают с головой простыней – и уносят. А те не двигаются. Вообще. И уже не будут двигаться – никогда-никогда, как объяснила мама. Мальчик не мог представить, что будет, если кто-то из тех, кого он знает, «умрет». Казалось, тогда рухнет, непоправимо изменится мир. А тетенька, то есть, девушка уже стала для него своей.
Зойкин ждал, что тетя Шура обнимет его и скажет: «Все будет в порядке». Как бывало раньше. Но сегодня она с досадой буркнула:
– Не знаю, Зойкин.
И резко, командирским голосом:
– Бой, ты закончил?
Услышав свое имя, пес шевельнул ушами. Но продолжил стоять в неудобной позе. Только приоткрыл пасть, высунув розовый язык. Наконец, пыхтя, отодвинулся, спустил передние лапы на пол. Ткнулся мокрым носом в руку мальчика. Сообщил: «Тяжело. Не могу один. Нужно позвать своих».
– Тетя Шура, Бой говорит – позвать своих.
Почему-то тетя Шура совсем рассердилась:
– Никаких собак мы сюда звать не будем. Выходите.
Потрогала лоб больной, оттянула ей веки, провела по животу. Замерла, о чем-то раздумывая. Наконец прикрыла до пояса одеялом.
«Позовут?» – Бой опять коснулся Зойкина. «Нет» – «Почему?» – «Нельзя», – даже в молчаливом ответе звенели слезы. Уши Боя чуть приподнялись: «Ты понимаешь?». Мальчик не ответил. Он совершенно не понимал, что случилось с тетей Шурой.
* * *
На улице смеркалось, а Зойкин боялся темноты. Сейчас пройти через сад к флигелю, где жили тетя Шура и он с мамой, мальчик мог бы, только крепко сжимая ухо Боя. Но, стоило им выйти во двор, как к псу подскочила игривая светло-желтая Лана. И Бой, лизнув друга напоследок, исчез в темноте. Зойкин опять чуть не расплакался. К Лане он ревновал. Даже спросил однажды маму: «Почему он с ней играет? Со мной же интереснее». Мама, как обычно чем-то занятая, хмыкнула: «Это ты так думаешь. А Бой считает по-другому. У них с Ланой… как бы тебе сказать – была свадьба. И скоро будут щенки. Мало нам что ли нынешнего стада?». Мама поругивала собак, хотя частенько покупала для них на базаре в городе кости. Из маминых объяснений Зойкин понял одно: Бой – взрослый, и как все взрослые, ведет себя немножечко странно.
Взяв мальчика за руку, тетя Шура прошла с ним по неосвещенной дорожке к дому. Пока она возилась, открывая замок, у дверей флигеля, стуча хвостом по ступеням, возник Бой. Зойкин немедленно растаял – значит, Лане не удалось увести друга.
– Входите, – велела тетя Шура.
Но темный коридор был слишком пугающим: Зойкин подождал, пока женщина включит свет, пройдет вперед и засветит крохотный ночничок. В их с мамой комнате. Потом тетя Шура поискала еду на кухне. Поставила перед Боем кастрюлю с кашей. Дала Зойкину бутерброд с сыром: она давно знала, что предлагать ему кашу – бесполезно. Сама тоже взяла кусок булки, отрезала колбасы. Спросила, не присаживаясь:
– Будешь спать?
– А мама скоро придет?
– Утром. У нее ночное дежурство. Все, Зойкин, меня ждут. Побежала.
Выключила свет и ушла. Мальчик стоя дожевал бутерброд. Бой уже лежал на коврике под кроватью. Зойкин стянул одеяло на пол, соорудил теплый, уютный кокон и залез к другу: он всегда так делал, когда мама не ночевала дома.
* * *
А на следующей неделе приехала комиссия. Впрочем, правильнее было сказать – прилетела. Они втроем – мама, тетя Шура, Зойкин – как раз пили чай. Бой сидел у стола и ждал, когда с ним поделятся бутербродом. Мальчик делился чаще других, хотя мама каждый раз грозилась выгнать пса на улицу. И тут Бой задрал голову к потолку. Потом подбежал к раскрытому окну и, встав на задние лапы, опершись на подоконник, уставился в небо. Все услышали нарастающий гул вертолета. Зойкин соскочил с табурета и, не обратив внимания на мамин окрик «ты куда?», выскочил на веранду. Пес бросился следом и они оба увидели: по белесому небу к лежащему в горной долине городку серой акулой скользнул вертолет. Не успела винтокрылая машина исчезнуть, как мальчик заметил спешащую от больничного здания Машу.
– Привет, – бросила запыхавшаяся медсестра и быстро прошла в дом. Через секунду Зойкин услышал, как она громко, волнуясь рассказывает врачам, что сейчас будет комиссия.
– Наверное, это они прилетели, Александра Романовна.
– Хорошо, – выглянувший в коридор Зойкин увидел как тетя Шура, переглянувшись с мамой, встает из-за стола.
– Иду, Маша, иду, – женщина отыскала взглядом мальчика. Поманила. Сказала, когда подошел:
– Зойкин, у меня для тебя – персональное задание.
Он напрягся: если тетя Шура говорит длинные, непонятные слова – это всегда серьезно.
– К нам приехали… – врач усмехнулась. – О-очень строгие дяди и тети. Хватай Боя, и отведите собак за территорию больницы. В лес. Маша, скажи сторожу... Нет, лучше, возьми у него ключ и сама выпусти собак. Зойкин, ты объясни Бою, чтобы сидели в лесу и к нам не совались. Особенно на кухню. Я потом попрошу Розу, чтобы относила им еду. Ты ей покажешь куда. Понял? Последишь за этим?
– Я все сделаю, – тоненьким от волнения голосом ответил Зойкин.
– Молодец, – проходя мимо мальчика, тетя Шура рассеянно потрепала его по голове. – Да! Скажешь псам, что, возможно, придется посидеть в лесу несколько дней. Чтобы никто их не видел. Эх, – она оглянулась на маму. – Ну и какого... они приперлись? У меня после обеда операция! Начнут сейчас нервы мотать...
* * *
В сосновом лесу, начинавшемся сразу за больничным забором, было хорошо – солнечно, тихо. В тени стены росли громадные лопухи, из которых Зойкин сделал шляпы – сначала себе, потом Бою. Но пес молча стряхнул лопух, отошел к Лане, улегся, положив голову ей на спину. Зойкин по опыту знал – сейчас к нему лучше не приставать. Мальчик побродил неподалеку, набрал в панамку шишек. Попытался влезть на дерево, но только ободрал о кору руки и перепачкал в липкой смоле футболку: до нижней ветки было не дотянуться. Вот если бы кто-то помог, подсадил… Понаблюдал через прутья калитки за больницей. Ничего интересного. Пусто. Выстроенный вчера из песка огромный замок казался отсюда совсем крошечным.
Зойкин уже начал скучать, когда худой, вертлявый Бесенок, притащил здоровенную ветку. Бесенок был меньше других собак, черный с белой грудью, тощим, загибающимся полукольцом хвостом. В стае на него никто не обращал внимания, а Бой никогда не брал помогать больным.
Бесенок принялся грызть ветку с притворным рычанием, потом наскакивать, словно перед ним был настоящий враг. Посмотрев, мальчик решил поддержать игру, потянул ветку на себя. Бесенок пришел в восторг и, мотая головой, начал пятиться. В конце концов, он дернул так, что споткнувшись за торчащий из земли корень, Зойкин больно шлепнулся на живот. Еще и коленку поцарапал. Он мрачно счищал приставшие к ссадине сухие иголки, когда услышал, как его зовет Маша. Девушка стояла у открытой калитки. Мальчик подошел к ней.
– Бери Боя и пошли со мной, – сказала она, потом увидела царапины и добавила, что нужно обязательно помазать йодом. Или зеленкой.
– Не надо, – он отмахнулся от прибежавшего Бесенка, который хотел продолжить игру и тащил за собой палку. Потом сходил к дремавшему Бою, взял за мягкое ухо: «Пойдем» – «Кого-нибудь еще позвать?» – «Нет».
Втроем они прошли к больничной двери. Затем через коридор, где сегодня особенно остро пахло лекарствами, в манипуляционную. Там, на полу в носилках лежал больной. И его точно не назовешь дяденькой – мальчишка лет на пять старше Зойкина. Длинный и нескладный. Голова коротко острижена. Впалая грудь вздымается часто-часто. Глаза открыты. Зойкин знает – они не видят. И это уже почти привычно. А вот кожа – вся красная, в белых водянистых пузырях, кое-где свисает клочьями.
Тетя Шура шепчет:
– Бой, поскорее, – а ему: – Отвернись.
И ясно, что она волнуется. Вообще, все сегодня не так, как всегда: Маша ошибается, подавая лекарства, кто-то незнакомый пытается открыть дверь, которая почему-то заперта – в замке торчит ключ. И тетя Шура так громко кричит: «Нельзя», что Зойкин вздрагивает. Только Бой ведет себя с обычной неторопливостью.
Закончив лизать, подходит к мальчику, вздыхая, жалуется: «Не исправить самому». Врач, словно угадывая, наклоняется, гладит пса по голове. Раз, другой. Ободряюще говорит:
– Молодцы. Что бы я без вас делала.
Зойкин и Бой оба с удивлением замирают: до сих пор тетя Шура никогда не гладила собак. Хвалить – хвалила, но не дотрагивалась.
– Ладно, идите, дальше мы тут сами.
– Тетя Шура, Бой говорит – не справится.
Но женщина уже не слушает:
– Маша, проводи. Только глянь сначала – нет ли кого в коридоре? И вообще, поосторожнее.
С заговорщическим видом медсестра приоткрывает дверь. Высовывается, вертит головой из стороны в сторону и призывно машет рукой. Взяв Боя за ухо, мальчик поспешно уходит.
* * *
– Зоя, Бой у тебя? – раздавшийся за дверью голос тети Шуры заставил Зойкина насторожиться. До этого утро было замечательным: он сонно ловил мамины шаги на кухне, прижимался к теплому песьему боку и наслаждался ощущением дома.
– Как обычно – спят на полу в обнимку.
– Можно, я загляну?
– Конечно. Что-то случилось?
Дверь негромко скрипнула – и мальчик притворился спящим. Про себя уговаривая Боя: «Ты тоже лежи спокойно». Вставать не хотелось. Так приятно валяться на полу, слушая, как мама хлопочет за стеной. Может быть, готовит на завтрак что-нибудь вкусненькое?
– Значит, уцелел, – тетя Шура прикрыла дверь.
– Кто? – явно испугалась мама.
– Бой, – пояснила главврач. И громко, торопливо, совсем чужим голосом добавила:
– Кто-то убил собак сегодня ночью. Застрелили…
Мальчик сначала подумал, что ему все это снится. Страшный сон. Но мама повторила – почти закричала – Зойкин даже вздрогнул:
– Убили! Как?!
– Да тише ты!
Но было поздно. Зойкин понял, что не спит. Вспомнил умильно выпрашивающую подачки Краю, неповоротливого Барса, Бесенка, который в знак приветствия всегда ставил лапы Зойкину на плечи – тот чуть не падал – молчаливую и незаметную Джигу. Даже нелюбимую Лану. «Убили», «застрелили» – слова хорошо знакомы. Холодные, пугающие, как ночная темень. Зойкин шевельнулся, пытаясь выбраться из-под одеяла. Ему захотелось выбежать во двор: самому убедиться, что тетя Шура ошиблась. Бой опередил его. Вскочил, хлопнула дверь, которую пес распахнул, навалившись всем телом. Мальчик бросился следом, но мама окликнула:
– Стой! Ты куда?
– Бой убежал.
Замерев, Зойкин смотрел на маму и тетю Шуру. А женщины смотрели на него. Все трое чувствовали вину. И не знали, что сказать друг другу.
– Сначала позавтракай, – наконец сухо потребовала мама. И так как мальчик не двинулся с места, обернулась к старшей подруге. – Пожалуйста, скажи ему...
Та глубоко вздохнула и, не отрывая взгляд от лица Зойкина, ответила:
– Мы придем через полчаса. Не сердись, Зоя.
Мама промолчала, и тетя Шура, крепко взяв мальчика за руку, вышла с ним во двор. Но ни за флигелем, ни у пруда, где рассыпалась построенная Зойкиным крепость, ни в лесу Боя не было. На зов пес не откликался... Они устали звать и просто ходили меж деревьев, когда услышали Машин голос:
– Александра Романовна! Александра Романовна, в седьмой палате!
– Иду, иду, – крикнула тетя Шура и наклонилась к мальчику:
– Зойкин, я думаю, Бою сейчас очень грустно и не хочется никого видеть. Он вернется к вечеру. А ты пока иди к маме – позавтракай.
Он молча кивнул, но никуда не пошел. Подождал, когда тетя Шура с медсестрой уйдут. Днем ему совсем не было страшно одному. Оглядываясь, Зойкин вдруг вспомнил, как взрослые так же бегали здесь – искали Бесенка, на которого упал с машины тяжелый ящик. Пес с визгом убежал в лес на трех лапах, а тетя Шура ругала всех грозным голосом. Зойкин, взяв тогда Боя за ухо и зажмурившись для большей сосредоточенности, произнес внутри себя: «Бой, надо его найти. Тетя Шура говорит – иначе лапа будет болеть». И услышал в ответ: «Хорошо. Идем».
Сейчас мальчик попытался вспомнить, где прятался Бесенок. Постоял, прислушиваясь. Поначалу было тихо, но затем показалось, будто неподалеку заскулила собака. Зойкин испуганно вздрогнул. Бой? Он быстро пошел туда, откуда доносился звук, с каждым шагом становившийся все более отчетливым. Наткнулся на заросли колючих кустов. Закрыв лицо руками, мальчик продрался сквозь них и оказался на маленькой полянке. Сразу увидел – Боя, Лану и Бесенка. Тот лежал на боку, не двигаясь. В тени особенно выделялись белый кончик хвоста, пятно на груди и белки закатившихся, невидящих глаз. Зойкин хотел наклониться к нему, но Лана угрожающе зарычала. Губы приподнялись, обнажая оскаленные клыки... Ноги Зойкина приросли к земле: до сих пор собаки на него не рычали. От обиды и страха по щекам мальчика потекли слезы. Но тут поднялся Бой, легонько толкнул Лану в морду черным носом. Будто говоря: «Ты что?». И, подойдя к Зойкину, лизнул в подбородок. «Бой, – вцепившись в густую шерсть и глядя на продолжающую ворчать Лану, сказал Зойкин. – Бесенку плохо. Надо позвать тетю Шуру» – «Хорошо. Зови. Но мы уйдем. Дети. Опасно». Мальчик понял его слова только потом, когда, приведя врача, увидел на подстилке из сухих сосновых иголок одного Бесенка.
Тетя Шура быстро ощупала неподвижно лежащего пса. Осторожно вытащила из густой шерсти что-то тонкое, блеснувшее металлом. Подхватила Бесенка на руки, рывком поднялась, прижимая к белому халату. Сказала:
– Иди вперед, Зойкин.
На этот раз около манипуляционной их ждал Марат. Увидев собаку, задрал кверху густые черные брови. Поджал губы. Неприятным голосом заметил:
– Александра Романовна, вас ждут члены комиссии.
– Я занята, – отрезала главврач.
– Тогда я передам, что вы здесь, – Марат перевел взгляд на Зойкина. – А ты куда?
Тот не ответил, пытаясь бочком проскочить мимо. Тетя Шура оглянулась:
– Зойкин, иди домой, пожалуйста.
Лицо мальчика перекосилось от обиды, из глаз брызнули слезы. Марат усмехнулся.
– Иди домой, малыш, – повторила тетя Шура и закрыла за собой дверь.
* * *
Никто не сказал Зойкину, куда после операции исчез Бесенок. Но мальчик думал, что тетя Шура его спрятала. Наверное, отдала кому-то из знакомых в город. Уже на следующий день, когда он увидел главврача, та на вопрос «Можно ли проведать собаку?» – сказала, что нет. И внимательно глядя на Зойкина сквозь стекла очков большими черными глазами, спросила: «Ты же понимаешь, что ему нельзя было тут оставаться. Не волнуйся, с ним все хорошо». И мальчик больше не спрашивал, хотя иногда очень хотелось. Было тяжело остаться совсем одному, потому что Бой с Ланой ушли. В тот же день, когда они с тетей Шурой отнесли Бесенка в больницу. Ушли и не вернулись.
Солнечные летние дни стали вдруг длинными и пустыми. А ночи… Взрослые догадались, что Зойкин не может спать один. И постарались, чтобы кто-нибудь был с ним дома: мама, тетя Шура или Маша, которая очень жалела собак. Она об этом не говорила, но Зойкин сам видел, что девушке грустно.
Со взрослыми легче, чем одному, но не так, как с Боем. Вообще все было не так. Первые дни мальчик ходил по лесу, искал пса. Потом забрался слишком далеко и с трудом нашел дорогу назад. Зойкин тогда сильно испугался – дело шло к вечеру – да еще дома от мамы нагоняй получил. И делать без собак вдруг оказалось нечего – только сидеть в своей комнате, рассматривать книжки с картинками и грустить.
* * *
В дверь предупредительно постучали, приоткрыли и с показной вежливостью спросили:
– Разрешите войти, Александра Романовна? Я не помешал?
От знакомого мужского голоса сидевший в своей комнате Зойкин весь сжался в комок.
– Входи, Марат, – разрешила пившая чай на кухне тетя Шура. – Садись.
Короткая пауза, шаги. Скрипнул табурет, а потом главврач, как обычно – в лоб – спросила:
– Это ты про собак донес?
Голос у тети Шуры вроде спокойный. Но если бы Зойкин был виноват, он бы сразу заревел. И если не виноват, скорее всего, тоже. Уж больно строго спрашивали.
– Александра Романовна, что вы такое говорите? – голос Марата дрогнул, но кроме обиды в нем прозвучала и уверенность в своей правоте. – Я не доносчик!
– Поклянешься?
– Чем? – похоже мужчина слегка растерялся.
– Жизнью. Своей матери.
Некоторое время Марат молчал. Потом очень медленно произнес:
– Да, я сообщил о псах. Но это не донос. Когда я понял, откуда могли появиться эти собаки – позвонил в... Ну, вы сами знаете – куда, Александра Романовна.
Молодой врач немного выждал и добавил. Длинно, непонятно:
– Нельзя было, чтобы такой материал просто пропал, Александра Романовна. Это настоящее преступление. Вы же сами научный работник.
– Угу, – Зойкин услышал, как женщина нарочито шумно отхлебнула чай. – Молодец. О науке заботишься. А ты видел, кто прилетел их забирать? Видел?
За стенкой промолчали, но мальчику показалось, что Марат утвердительно кивнул.
– Ну, да, – каким-то непонятным тоном произнесла тетя Шура. – И подписку, наверно, дал? О не разглашении?
– Александра Романовна, – почти взмолился Марат. – Нельзя говорить!
– Можно, – перебила главврач. – Я тоже подписала. «Обязуюсь сохранять... Об ответственности за разглашении – предупреждена». Тьфу, противно. Черт бы их всех побрал. И тебя, Марат. Убирайся с моих глаз!
– Зря вы так, – в голосе мужчины теперь почему-то слышалось превосходство. – Вы к этим собакам никакого отношения не имели. Они здесь вообще случайно оказались...
– Молчать! – от окрика тети Шуры Зойкин даже подпрыгнул на кровати и чуть не заплакал. – Не тебе об этом говорить, сопляк! Это я, а не ты сюда семь лет назад приехала. Тут стреляли – кто только по ночам в больницу не приходил. Ты на другом конце страны школу заканчивал, за девчонками бегал, а я раненым операции делала... Когда в коридоре мужики с автоматами. Которым плевать, что ты можешь, а что – нет.
Тетя Шура замолчала. Зойкин услышал, как она встала из-за стола, звеня, сложила грязную посуду в мойку. Пустила из крана воду, тут же закрыла. Зло сказала:
– Твои дяди в погонах собак сюда привезли, чтобы боевиков и мины искали, и бросили. Забыли. Они тогда тут всех забыли: полгорода в развалинах лежало после обстрелов. Своих обстрелов! Хорошо, что больницу случайно – в старом здании ремонт затеяли, перед... спецоперацией сюда перевели – в бывший санаторий. Потому и живы остались.
– А я тут при чем? – Марат встал, отодвинул табурет. – У меня самого двоюродный дядя-милиционер погиб.
– Вот именно, что не при чем, – похоже, тетя Шура пропустила слова врача мимо ушей. – Я когда первый раз увидела, как Бой умирающему мужчине рану лижет – его во дворе оставили, негде было людей класть – камнем кинула. Думала, озверел, сволочь, – сожрать хочет... Хорошо, что промахнулась, а Бой, молодец, не испугался, даже не отскочил.
– Я пойду, – сказал Марат твердо. – Мне пора.
– У того бедняги, пока я подбежала, кровотечение из артерии остановилось. Глазам своим не поверила...
– До свидания, Александра Романовна.
Мальчик услышал быстрые мужские шаги, и Марат почти выскочил из дома. Мальчик ждал, что дверь с силой захлопнется. Не дождался: видимо, врач неслышно притворил ее за собой. Больше Зойкин его не видел: в больницу не заходил – незачем, а потом, осенью, услышал, как мама говорила с дядей Витей о том, что Марат уезжает. Пригласили на работу в Управление. На что анестезиолог тонким, нарочито противным голосом пропел странное: «Молодым везде у нас дорога, стукачам везде у нас почет».
* * *
Мама сегодня была на дежурстве, и Зойкин играл во дворе. Снова строил замок. Рядом вповалку лежали солдатики – пластмассовые рыцари, набор которых подарили на день рождения. Время от времени по старой привычке он поглядывал на знакомую дверь черного хода. Мелькнули светлые мамины волосы. Встрепенувшись, мальчик приподнялся, отряхивая руки, но во двор вышла девушка на костылях. Медленно – осторожно и неуверенно – спустилась по ступенькам. Присела на вросший в землю кусок бетонного блока. Подставила бледное лицо все еще жаркому, но уже осеннему солнцу.
Подумав, Зойкин бросил песок и подошел к больной. Ему было скучно одному.
– Привет, – узнав старую знакомую, не стесняясь, поздоровался мальчик. – Бой сказал, что ты его боишься.
– Здравствуй, – приветливо отозвалась та. – Какой еще Бой?
– Собака, – подумав, объяснил Зойкин. – Большой черный пес.
– Так это вы приходили ко мне в палату? – глаза девушки широко раскрылись. – Я думала – привиделось. Врачи говорили, что галлюцинации после наркоза.
– Это не привиделось, это Бой, – авторитетно заявил Зойкин.
Договорить им не дали.
– Зойкина, – раздался голос тети Шуры, – скамейка рядом. Почему надо сидеть на бетоне?
– Ой! – девушка попыталась подняться.
– И ты, Зойкин...
– Ой, – повторила больная. – У нас что – одинаковые фамилии?
– Нет, просто мою маму зовут Зоя. А тебя?
– Ира.
Тут ее глаза снова расширились, стали почти круглыми. Зойкин обернулся, посмотреть, что она увидела у него за спиной. На ступеньках громко вздохнула тетя Шура. Вдалеке, за калиткой стояли трое псов. У мальчика перехватило дыхание. Через мгновение – внутри все дрожало от радостного предчувствия – Зойкин побежал. Он узнал Лану, рядом с ней щенок – маленький, пушистый – совсем как Бой. Только рыжий с черным. А третьим псом был... Бой.
Когда мальчик подлетел к калитке, стал дергать ручку, пытаясь открыть, Лана боком оттерла сунувшегося вперед щенка, оттолкнула назад к соснам. Зойкин оглянулся, собираясь позвать на помощь тетю Шуру – пусть скажет, чтобы открыли. Но Бой просунул сквозь прутья морду, ткнулся влажным носом в голую коленку. Зойкин присел, взял в кулак теплое ухо – по всему телу даже дрожь от удовольствия пробежала.
«Мы уходим, – раздался в голове такой знакомый голос Боя. – Совсем. Тут опасно» – «Что? – обмер Зойкин. – Куда?». Почувствовал, что ему не хотят отвечать. Но потом Бой все-таки сказал: «Далеко» – «Нет!» – «Нам здесь опасно. Очень. Прощай».
И, мягко высвободив ухо из пальцев мальчика, пес затрусил вслед за Ланой и щенком, которые уже исчезли в зарослях. Оглянулся. И тоже пропал в густом подлеске.
Ветрова Ветка.
Хранитель. Для мечтательниц
Когда падают звёзды,
Бойтесь своих желаний,
Ибо они могут и сбыться.
Случилось это тёплым солнечным днём... Нет, вру. Скорее дождливой холодной ночью. Или точнее был поздний вечер и дождик едва моросил. Было не то чтобы холодно, но зябко. Сквозь затянувшее небо тучи с трудом протиснулась крохотная звёздочка и уставилась на меня, словно я у неё сто
Я выползла покурить на крылечко дачи, зябко кутаясь в старую ветровку. Бабье лето в этом году выдалось на редкость нелетним. Высокопарно называя старый бабкин домишко дачей, я обычно скромно умалчивала, что эти хоромы на ладан дышат и вот-вот рухнут, скорее всего прямо на мою пепельную лохматую голову.
Раньше я гордо величала себя русоволосой, но с возрастом стала всё чаще обозначать свой цвет волос, как пепельный. То ли я от времени посерела, то ли изначально такой была, но замечать сие не желала. И вообще, нечего так понимающе кивать головой! Ну, да мне за тридцать, я одинокая и никому не нужная! Можете начинать рыдать от жалости. Я бы тоже поплакала, да что-то разучилась. Поводы всё какие-то мелкие попадаются, моих слёз не достойные.
Причины моего гордого одиночества излагать отказываюсь. И вовсе я не уродина! Нормальной внешности, правда слегка худосочная. Ну так, на вкус и цвет товарищей нет. Характер, правда, не приведи господи, как выражаются мои подруги Лялька с Лёлькой. А их мужья меня слегка побаиваются и от общения всячески уклоняются под разными благовидными предлогами. Да не очень-то и хотелось с этими скучными хмырями общаться. И шутят тупо! «Тем кому немного за тридцать мечтают выйти замуж за принца». А я не мечтаю! Вот от рыцаря бы не отказалась. Но где же их отыскать тех рыцарей в этом мире с вымирающей сильной половиной человечества?!
В общем, вымерли рыцари, как мамонты. Может, осталось пара-тройка раритетов. Я вот лично только двоих знаю. Сосед Петрович, но ему уже за 70, так что вряд ли он сможет удовлетворить мою жажду рыцарства. И мой шеф Алевтин Валерьевич – средней руки бизнесмен, у которого я секретаршей служу. Но он, к сожалению, один, а нас – жаждущих рыцарей, много. Очереди же я с детства ненавижу. Поэтому Алевтин Валерьевич сейчас рыцарствует в Турции с очередной претенденткой на его рыцарство, а я в отпуске за свой счёт в разваливающейся даче прохлаждаюсь.
Обычно я спокойно к своему беззащитному одиночеству отношусь. Очень мне надо за «каменной стеной»( в смысле, за мужниной спиной) отсиживаться. Я мадама современная – сама с этой жизнью пинаться умею, без поддержки с тыла, так сказать. Но в эту минуту, сердито выбрасывая недокуренную сигарету, подумала вдруг о несправедливости мироздания. Даже подружки в столь зябкую пору рядом со своими благоверными сидят, ко мне на кофеёк ехать отказались. Конечно, наше захолустье – далеко не Турция! Да и дорогу в грязном месиве отыскать проблематично. На неё выедешь и сразу венки по машине заказывать беги. Так что удивляться тому, что девчонки не приехали мою тоску развеять нечего. Причина, можно сказать, уважительная: Лёльке машину гробить стало жалко, а Ляльке лень Пусика без присмотра бросать. Пусик – это её любимая болонка. Мужа-то она по простому папиком кличет, и собаку ему не доверяет, ибо он её уже давно удавить мечтает. Сказать по правде, где-то я его понимаю. Если бы мне шкодливый Пусик постоянно гадил в тапочки, тоже в его удушении участвовала.
В общем, сегодня с девичником не сложилось. Но хандру-то мою ещё никто не отменял! А в темноте и одиночестве она, к тому же, прогрессировать начала. Именно поэтому я в ту минуту и дала слабину, даже предупреждающий няв Рыцаря меня не насторожил. Рыцарем, кстати, я своего кота зову. Он большой чёрный, лохматый и зеленоглазый – в общем, абсолютно мой идеал. Жаль только, что не мужчина. Зато верен мне, как собака. Ходит след в след и в газа заглядывает.
Рыцарь, наверное, чувствовал, что я глупость делаю, вот только я же авторитетов не признаю, к чужим советам не прислушиваюсь. Рыцаря, видишь ли, мне захотелось самого настоящего и сию секунду. Да так сильно, что слёзы из глаз брызнули и я в голос взвизгнула, а потом и крикнула:
- Рыцаря хочу! Немедленно! Чтобы защищал и берёг!
Нет, взвизгнула-то я скорее всего из-за того, что большой палец левой ноги ушибла на ступеньку крыльца поднимаясь. И так мне себя стало жалко покинутую в этой разваливающейся халупе под хмурым ночным небом с любопытной звездой, что я всей душой рыцаря-защитника возжелала и тут же его потребовала. Я всегда так: чего желаю, сразу же и требую, о последствиях не задумываясь. Ну, а потом уже последствия своих желаний расхлёбываю.
Вот не скажу что прежде случилось, не до наблюдательности как-то было, да и в глазах слёзы стояли, окрестности разглядывать мешая. С другой стороны, что там было разглядывать? Темень же вокруг, хоть глаза выкалывай. Поэтому наверняка утверждать не могу: прежде моего выкрика звезда с неба упала или опосля, как бы уже откликнувшись на крик души моей. Но факт падения звезды имел место – это я краем глаза всё же заметила, уж больно ярко в темном небе сверкнула. Только особого значения я тогда этому событию не придала. Ну, упала и упала звезда, мало ли их по осени падает. Равнодушно развернувшись поковыляла в дом, прихрамывая на ушибленную ногу. Остановил меня чуть хрипловатый мужской голос:
- Вы ушиблись, леди? Позвольте Вам помочь?
Я от неожиданности чуть заикой не стала. Как я тогда со ступенек обратно не слетела, ума не приложу. А так была бы ещё и с ушибленной головой, а не только с покалеченной конечностью. Хотя тогда внезапный мужской голос за спиной адекватно объяснить бы смогла элементарными глюками, рождёнными сотрясением моей лохматой головы. Но головой я не ударялась даже в детстве падая с каруселей – тогда страдала как-то всё больше пятая точка. Поэтому появление мужчины среди ночи возле своего домишки объяснить не получалось. Оставалось только спросить. Я решительно уселась на ступеньку, чтобы больше не рисковать. К разного рода падениям я отношусь очень отрицательно, как и всякий нормальный человек. Подозрительно вглядевшись в тёмный силуэт парня, стоящего у моего крыльца, я не менее хриплым голосом совершенно конструктивно спросила:
- Ты кто?
Силуэт пошевелился, чуть склонив голову, и представился отвратительным высокопарным слогом:
- Прошу прощения за мою вопиющую невежливость. Позвольте представиться, Миледи: Александр Златов Третий, Ваш личный хранитель.
Минуту поразмышляв над тем кто из нас тут спятил и заразно ли сумасшествие, я всё же решила этому типу подыграть.
- Аля, - коротко назвалась я, решив не объясняться о том, что по паспорту я Алёна Котова, но с детства все почему-то Алькой прозывают.
Ненормальный, казалось, очень обрадовался наметившемуся диалогу.
- Позвольте приступить к своим обязанностям хранителя леди Аля?
Ну, я спорить не стала. Во-первых, спорить с сумасшедшими – себя не уважать. К тому же, это может быть опасно – а вдруг он буйный.
- Охраняй меня, Саня, охраняй, - кивнула я, благосклонно зевая. – А я спать пошла. Устала я что-то сегодня хандрить. Утро вечера, как говорится, мудренее.
Утро встретило меня солнцем, нескромно заглядывающим в окошко. Нет, не так! Солнце встретило меня утром. А если быть уж совсем точной, то встретило меня сразу два солнца. Одно бессовестно лезло в окно, а другое, вернее другой «солнц» стоял столбом возле моей кровати, внимательно разглядывая моё лицо. Я от неожиданности пискнула и нырнула под одеяло.
- Как почивали леди Аля? Сладок ли был Ваш сон?
Моё пробуждение не осталось не замеченным. Хрипловатый голос моего нечаянного хранителя Саньки настиг меня и под одеялом. От его сладко-витиеватой речи немного замутило. С мученическим стоном:
- И откуда ты взялся на мою голову? – я сердито высунула нос из-под одеяла.
- Оттуда, - с улыбкой доброжелательного робота ответил мне златовласый хранитель, задумчиво посмотрев своими ярко-синими глазами на давно требующий побелки потолок.
С чердака что ли? Я озадачено нахмурилась, но выяснение подробностей решила оставить на потом, подозревая, что добиться ясности будет не так просто, как мне бы хотелось. Сердито усевшись на скрипучей кровати моей бабки, я возмущённо потребовала:
- Отвернись немедленно! Мало того, что в мой дом забрался без разрешения, так ещё и пялишься на меня не совсем прилично одетую. – Свою старую жёлтую футболку, служившую мне пижамой, приличной одеждой я уже давно не считала.
Саня послушно отвернулся.
- Я Ваш хранитель миледи, и всё время обязан находиться подле Вас, - спокойно пояснил он причину внедрения в моё личное пространство под покровом ночи. Да уж, устроил мне тут почётный караул у кровати, забыв спросить разрешения у её хозяйки. С другой стороны я сама виновата. Дверь-то вчера не заперла. Я её вообще никогда не запираю. Так что придушить меня он уже сто раз бы успел.
Недовольно нахмурившись, я поискала старые шлёпки. К моему удивлению один тапок-таки отыскался. Обычно они, словно тараканы, валяются в разных углях комнаты. Сунув правую, видимо, счастливую сегодня, ногу в тапочек, я бодренько проскакала к ведёрку с водой, которое ещё вчера оставила у двери. Умывание у меня заняло несколько секунд. Плеснув в лицо водицей, я усиленно протёрла глаза и с надеждой оглянулась на красавца хранителя. К сожалению, призраком он не оказался, и с глаз исчезать даже не думал. Тяжело вздохнув и смирившись с тем, что проблема не исчезла сама собой, и разбираться с ней всё-таки придётся, я влезла в рваные джинсы, так удачно отыскавшиеся на гвоздике, вбитом в потрескавшуюся стену. Наличие штанов на моей заднице придало уверенности. Вспомнилось вдруг, что я здесь как бы хозяйка, а стоящий столбом посреди комнаты красавчик, типа, мой гость.
- Кофе пить будешь? – не особенно дружелюбно спросила я парня, щёлкая кнопкой электрочайника, отыскавшегося на столе в углу.
- Буду признателен за угощение леди Аля, - тут же отозвался на мой припадок гостеприимства Саня, продолжающий всё также покорно таращиться в стену.
- Можешь повернуться, - великодушно разрешила я, посчитав, что в штанах я выгляжу достаточно прилично для этого нечаянного хранителя.
Растворимый кофе меня немного взбодрил. Саня же выпил его без особого энтузиазма. Присесть рядом со мной на кровать, кстати, отказался. Сказал, что не положено. Так и стоял столбом посреди комнаты в своём чёрном костюмчике и белой рубашечке, словно только что с похорон сбежал, и на меня таращился до противного доброжелательно.
- Ну что, попил кофейку? А теперь домой топай, - распорядилась я, посчитав, что долг гостеприимства мною честно выполнен.
- Я не могу Вас покинуть в одиночестве леди, - вежливо покачал головой нежданный гость, возвращая пустую чашку. – Мой долг Вас беречь и охранять.
- Ещё чего! Меня и без тебя есть, кому охранять! – возмутилась я наглому покушению на мою независимость и самодостаточность.
Словно услышав этот призыв, в дверь украдкой прошмыгнул Рыцарь. Кот, будто подтверждая моё заявление, легко запрыгнул на кровать и с довольным ворчанием устроился у меня на коленях.
- Я не могу оставить одинокую деву, - упрямо повторил Саня. – Вы сами этого желали.
Чего я там желала в момент обострившейся вечерней хандры я помнила смутно. Но идиоткой себя мысленно обозвала. Нашла чего желать! Лучше бы машину пожелала или кавалера какого-нибудь приличного, что ли.
- Так что, уходить отказываешься? – почти с угрозой спросила я.
- Не могу оставить Вас без охраны, - уверенно заверил меня Саня, и даже вроде как поклонился.
Приехали! До сей поры как-то без охраны обходилась, а тут на тебе, вдруг охраной обзавелась. И избавиться от настырного хранителя, видимо, по-хорошему не получится. Он вон какой здоровый и мускулистый попался. Такого так просто взашей не вытолкаешь. Помощь, явно, понадобится. Отыскав мобильник под подушкой, я позвонила девчонкам и пожаловалась на эту напасть. Услышав про голубоглазого блондинчика, Лялька восхищённо пискнула и велела не выпускать его до её приезда. Лёлька хотя бы посочувствовала, уверившись прежде, что он не буйный.
- Держись там, - обеспокоено велела подруга, заметив, что без приключений я и дня обойтись не могу.
- Скоро будем, - заверили меня девочки, обещая прихватить подмогу.
Подружки примчались в рекордно короткий срок. И дорог наших не испугались. Что значит разыгравшееся любопытство! Хотя беспокойство за любимую подругу тоже, наверное, где-то присутствовало.
Всё то время, пока я ожидала своих спасительниц от подозрительного охранника, я потратила на допрос с пристрастием, параллельно размышляя о том, что соседей всё равно не докричишься. Дом бабкин на отшибе стоит. Ближайший сосед Петрович уже лет десять глух, как пень, а до остальных бежать запаришься. Кстати, в процессе допроса выяснилось, что Саня послан мне звездой. Я слегка приболдела от таких его откровений, отчего спросила почти всерьёз:
- Так ты что, выходит, маленький принц, что ли?
- Почему же маленький? – удивлённо оглядел свою высокую фигуру мой блондин, и с маниакальным упрямством снова меня уверил:
– Не принц, а Ваш хранитель я.
Да, Экзюпери этот маньяк точно не читал.
Девочки прикатили не одни. Шумно ворвавшись в дом, они уставились на Саню, словно хранителей со звёзд никогда не видели. Впрочем, откуда же они могли его видеть? В отличие от меня, подружки дурацких желаний не загадывают, в разваливающихся бабкиных избушках не живут и на звёзды по ночам не пялятся. Приехали они, как и обещали, с подмогой. Невысокий черноволосый парень остановился у двери и с любопытством разглядывал нашу компанию серыми улыбчивыми глазами. Ну, поглядеть, конечно, было на что. Я лохматая, в старых рваных шмотках и с котом на руках могла впечатлить кого угодно. А под охраной златовласого секьюрити тем более. Лялька нетерпеливо подбежала к Сане и восторженно меня спросила:
- Это он?!
- А кто же ещё? – сердито пожала я плечами. – Других ненормальных здесь нет, как видишь.
- А меня он может поохранять? – призывно заулыбалась Лялька моему хранителю.
- С чего это тебе вдруг охрана понадобилась? – искренне удивилась я.
- Да так, на всякий случай, а вдруг пригодится, - мурлыкнула подружка, невинно начиная стрельбу глазами по приглянувшейся ей цели.
Саня от такого внимания, явно смутился. Мне его даже жалко стало, и я быстро спустила Лялечку с небес на землю, напомнив ей, что у неё папик имеется, которому блондинистые хранители в семье без надобности. Лялька вынуждена была отступить с недовольной гримаской на хорошеньком личике.
Лёля тем временем деловито представила мне чернявого их помощника.
- Это Серёжа. Он таксист. Помог нам к тебе доехать.
Ага, конечно, Лёлька машину на наших дорогах гробить не захотела, вот знакомого таксиста и припрягла к этому гиблому делу. Меня таксист Серёжа особо не впечатлил. Мелковатого, как на мой взгляд, помощника девчонки с собой прихватили. Вряд ли такой с рослым моим хранителем справится. Саня всё же видный из себя, да и упёртый видать. Вряд ли себя из дому вытолкать позволит. Таксист, вообще-то, особо и не рвался помогать избавляться от моей симпатичной проблемы. Стал себе у двери, с улыбочкой на нас поглядывая. Этот уж точно не рыцарь, а одно разочарование для размечтавшихся о помощи дам.
- Ну, и что ты с ним делать собираешься? – озадачено спросила Лёля, рассмотрев моего хранителя со всех сторон.
- Сама не знаю, - пожала я плечами. – Не с родителями же его бежать знакомить.
- А почему бы и нет, - хихикнула Лялька. – От ведь мамочка обрадуется, что у дочки личный хранитель, наконец, объявился.
Да, мамка у меня романтик с головы до пят. С детства, можно сказать, о принцах мечтает. Не уверена, правда, что отец будет так же счастлив. Ему мамочкины мечтания уже больше тридцати лет жить спокойно не дают. Хотя, с другой стороны, сбыть меня под охрану хоть кому-нибудь он тоже вряд ли откажется.
Таксист Серёжа оказался на удивление сообразительным. Не успела я ещё принять окончательное решение, как он, насмешливо мне подмигнув, спросил:
- Так едем, или как?
Я растеряно кивнула, понимая, что деваться, вроде как, некуда. Только Рыцарь возмущённо мяукнул, явно мне не советуя ввязываться в эту авантюру. Но кто же советы котов слушает? Уж точно не я.
В общем, я всех из бабкиного дома живо вытолкала, а Саню уже как бы по обычаю в угол поставила, и быстренько переоделась в любимое джинсовое платье. Синие лодочки отыскались под кроватью. Прихватив сумку, кота и хранителя, я заперла дверь бабкиной избушки. Саня не сопротивлялся. Вёл себя вежливо, каждые пять минут пытаясь передо мною раскланяться. Девочки завистливо ахали, восхищаясь таким изысканным кавалером, Серёжа таксист нахально ржал, а я тихо скрипела зубами, подозревая, что меня надолго не хватит. Уже тогда могла бы догадаться, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет. Но как избавиться от Сани, так и не придумала. О том, что убежать от собственного хранителя невозможно, я ещё не знала.
Познакомить Саню хранителя с моими родителями была на редкость плохой идеей. Ляльке я этого никогда не забуду. Тоже мне придумала:
- Это твоя судьба упала прям под ноги со звёзд!
От такой судьбы мне уже через день удавиться захотелось. Впрочем, сначала всё было, в общем-то, не так уж и плохо. Родители мои от Сани пришли в восторг. Кто бы сомневался! Мама тут же бросилась его кормить, а отец намекать, что о таком хранителе для меня он всегда только и мечтал. Я очень надеялась, что мои родители не одобрят желание этого ненормального находиться рядом со мной как день, так и ночь. Но они, к моему ужасу, не только поселили Саню в гостиной, а, кажется, были готовы даже прописать его у нас в квартире. Моё недовольство случившимся разделял только Рыцарь. Кот единственный понимал, что этот лощённый красавчик мне не пара. Даже подруги за меня радовались, уверяя, что лучшего уж точно не найти. А их противные мужья перестали хихикать, удивляясь моей везучести: ведь отыскала-таки принца, и кто бы мог подумать. К счастью, Саня с предложением не торопился, что меня с ним несколько примирило. Со временем я могла бы свыкнуться и с его занудной вежливостью. Наверное, могла бы.
Вот только хранитель ходил за мной, как привидение, не оставляя ни на минуту. Даже у дверей ванной комнаты стоял столбом, вечно отчего-то охраняя. Ну, что со мной могло случиться в туалете?! На мои возмущённые возгласы он лишь кротко улыбался, всякий раз отвечая одно и то же:
- Положено.
Где и кем положено, я так и не поняла. С его преследованием тоже, наверное, можно было бы свыкнуться. Маму, кстати, это его повышенное внимание умиляло до писка.
- Вот, если бы твой отец меня так любил, так заботился! – с придыханием каждый раз повторяла она, замечая Саню стоящим, как стойкий оловянный солдатик, у дверей моей комнаты.
Она даже не представляет, как ей повезло. От такой заботы бежать хочется, и как можно быстрее. И с чего она взяла, что хранитель меня любит? Сам он об этом ни разу не обмолвился. Самое ужасное, что Саня упрямо пытался сделать из меня леди. Видимо, чтобы была достойной его охраны. Вдруг оказалось, что курить не прилично и вредно, как будто я сама об этом не знала. Джинсы носить не красиво. Громко хохотать не достойно. И так далее и тому подобное. Мало того, что он ныл об этом с утра до ночи, он ещё и действовал. Сигареты у меня исчезали просто, как по волшебству. Джинсы почему-то стали рваться, словно сами собой. А от кислых Саниных замечаний, смеяться я быстро разучилась, так же как и выкрикивать, дерзить, хватать курицу руками и прочее, прочее.
Родители были в восторге. Из их взбалмошной дочери вдруг вылупилась самая, что ни на есть, настоящая леди. То, что они не осилили за тридцать лет, Сане удалось сделать за неделю.
Вскоре я поняла, что так дальше продолжаться не может. Они меня ведь на нём и женить смогут. Он из-за вежливости не откажется, можно не надеяться. И что же тогда, так и мучиться всю оставшуюся жизнь. Показалось вдруг, что меня словно не стало. А та в кого я медленно, но верно превращалась, мною совсем не была. Пробовала пожаловаться Рыцарю на эту напасть, но кот только укоризненно мяукнул. Всё что мог он уже сделал – пытался предупредить. Сама виновата, что его не послушалась.
В общем, я решилась на побег. Правда, куда бежать так и не придумала, поэтому решила поймать такси и у бабули в домишке от всех попытаться спрятаться. Чтобы отделаться от хранителя, пришлось придумывать план. Конечно, в ресторан он за мной пошёл сам, даже приглашать не пришлось. К дверям дамской комнаты тоже проводил, как обычно. Но догадаться, что я в окно полезу, не додумался. Хорошо хоть не так высоко было прыгать. Туфлями на высоком каблуке пришлось пожертвовать. Поломать ноги в этот момент мне совсем не улыбалось. Уж тогда точно мне от хранителя ни за что не отделаться. Так босиком и побежала на дорогу такси ловить.
Таксист Серёжа меня узнал первым.
- Привет ненормальная! Где твой хранитель?
Я в ответ лишь, молча, бросилась парню на шею, как родному, честно пытаясь не разрыдаться.
- Эй, ты чего?! Как там тебя? Аля, кажется. – Он сначала испугано попятился, решив, видимо, что я окончательно спятила. Но потом всё же прислушался к моему неразборчивому бормотанию и просьбу мою, хоть и с трудом, но разобрал.
- Тебя в деревню отвезти, что ли?
- Ага, - я, наконец, смогла кивнуть, и шустро полезла в машину. – И быстрее, а то вдруг догонит.
- От кого бежишь-то? – поинтересовался Серёжа, усаживаясь за руль.
- От своего хранителя, от кого же ещё мне бегать, - как само разумеющееся, пожала я плечами.
Всю дорогу я громко жаловалась на судьбу. Серёга проникся, и даже предложил спрятаться у себя в квартире. Уж там-то меня хранитель Саня точно не найдёт. Я над его предложение всерьёз задумалась, понимая, что бабкин дом вряд ли сможет стать для меня надёжным укрытием.
Про квартиру Серёга, конечно, преувеличил. После развода ему досталась комнатка в коммуналке. Но я и ей была несказанно рада. Хоть рыцарем мой спаситель и не был, но диван мне свой благородно уступил, устроившись на раскладушке. Впервые за последнее время я уснула спокойно, уверенная, что никто не караулит под дверью. Глухая старушка Семёновна, Серёгина соседка по квартире, меня нисколько не пугала. Наутро мы дружно попили кофе. А после почти целый день играли в подкидного дурака. Благо у моего нового хранителя был в этот день выходной. Давно не чувствовала я себя такой счастливой. Вдохновлённая долгожданной свободой, я устроила в коммуналке генеральную уборку, чем хозяев несколько озадачила таким рвением к чистоте. Серёга немного поворчал, но после сытного ужина смирился, заявив, что готов хоть каждый день убираться, если будут так вкусно кормить. О том, что я готовить не умею, я решила ему раньше времени не говорить. Спасибо Семёновне за урок по кулинарии. Уж очень хотелось отблагодарить Серёгу за спасение.
Саня появился на другой день к вечеру. Я тихо пискнула и спряталась за своего низкорослого таксиста. Тот, к счастью не растерялся и сразу намекнул хранителю, что его место уже занято.
- Извини парень, но Альку теперь я буду охранять, не обессудь.
Саня, по обычаю, вежливо раскланялся, даже спорить не стал.
- Удачи вам, леди Аля.
- И тебе не хворать Саня. – Из-за Серёги я так и не высунулась, побоялась всё-таки, а вдруг передумает хранитель на свою звезду возвращаться. – Ты точно кого-нибудь себе найдёшь. Нас, желающих хранителей, ещё много осталось.
Когда он, махнув на прощание рукой, ушёл в ночь, я не удержалась и с радостным визгом повисла у Серёги на шее, не забыв счастливо подрыгать ногами. Уезжать от него почему-то даже не планировала. Ну, он же сам сказал, что отныне мой хранитель. Никто за язык не тянул, так что пусть теперь хранит. Серёга от обещания не отказался, напомнив только, чтобы кормить не забывала. Пришлось срочно учиться готовить. Семёновна по доброте душевной обещалась помочь.
Не скажу, чтобы родители так уж такой замене обрадовались. Но, как говориться, на безрыбье и рак рыба. Смирились, в общем, и даже Рыцаря мне в приданое принесли. Мой кот против Серёги возражать не стал. На этот раз мнения у нас с ним совпали. Только подруги неодобрительно заметили, что, мол, упустила я свою судьбу. А мне вот кажется, как раз судьбу свою я нашла. Может, именно для этого Саня и пришёл ко мне с той звезды. Не встреть я его, так и поныне бы о рыцарях мечтала, мимо своего счастья пробегая. Правда, падающих звёзд я больше не выискиваю и желаний не загадываю. Рисковать как-то не хочется, ведь от добра добра не ищут.
Виноградова Ольга
Люблю...
- Я люблю тебя.
Тихий шепот знакомых губ. Прямо в ухо. Поцелуй в плечо. Легкий и сухой. Еще одно касание. На этот раз вдоль спины: от лопаток до копчика по ложбинке позвоночника.
Он думал, что она спала. Что именно сейчас единственный раз можно сделать то о чем он мечтал тысячу дней подряд с тех пор как понял простую истину - он любит.
Ее.
Тонкое тело, вытянувшееся на постели. Уютную впадину талии, изгиб бархатного бедра, узкие аристократические голени и ступни со смешными розовыми пятками младенца. Она не красила ногти на пальцах ног. Никогда. Другие красили, а она нет. И еще она не стеснялась утром поднять растрепанную голову с подушки, посмотреть на него расфокусированным взглядом и широко зевнуть. Он находил это очень милым. И тогда, когда возвращаясь почти из ниоткуда, торопливо сбегая по трапу самолета, проталкиваясь через очередь к терминалу паспортного контроля, получая багаж и торопясь выйти в зал ожидания, ловил ее радостный взгляд и заключал в объятия, шепча: скучал. И теперь, когда решил остаться насовсем.
Вот только...
Он вздохнул.
Грубые босые ступни, правая со шрамом от операции, касались ковра в гостиничном номере средней руки. Шесть тридцать. Он встал по привычке рано. За окном стальная Москва с бледным больным голубым небом, с полосой лихорадочного рассвета.
Он опоздал.
И пусть эта ночь у них была, сегодня они расстанутся навсегда, чтобы забыть двенадцать лет встреч и расставаний. Сложить года в сундук со старым тряпьем и торжественно воздрузить его на чердак под замок.
Она выход замуж.
И она любит его.
Того, другого.
Совершенно неважно кто он, главное, от злости сжимаются кулаки, а в глазах стоят проклятые соленые слезы. Горячий душ барабанит по телу, но ему холодно. Трясет озноб и из горла вырывается то ли стон то ли рык:
- Ну, почему сейчас?!
Ведь все было как обычно, разве что приправлено мягкой долей сюрприза. Он верил он чувствовал, что она тоже... Любит его. Ошибся. Вот так просто и легко ошибся. А когда у него что трудно было?
Усмешка на небритом лице.
Под глазами тени от тридцатишестичасового перелета. На сей раз Новая Зеландия. Он был там уже третий раз и в этот раз, гуляя по берегу неприветливого океана, понял: любит!
Бросил все, купил билеты, прилетел, сгреб в охапку, зацеловал, затр...
А после она села, роскошная, потянулась и невыразительным тоном произнесла:
- Это наша последняя встреча. Я выхожу замуж. Я люблю его.
И заперлась в ванной на час.
А он даже не успел спросить, прокричать: тогда зачем все это?! Словно пыльным мешком по голове огрели. Когда она вернулась он, притворился спящим, хотя уснешь тут с таким-то комом в горле и могильной плитой на груди!
Двенадцать лет назад. Гребаных двенадцать лет он попался на гневный взгляд зеленых глаз. На словесные укусы жемчужных зубов. На коралловый румянец на щеках. И много позже разглядел все остальное. Это хрупкое миниатюрное создание, уперев руки в бока, отчитывало его в аэропорту с такой страстью, что в штанах немедленно начался протест. Его нескромное мужское "я", жаждало продолжить дискуссию, но в другой обстановке и под другим соусом.
Она заметила это. На миг испугалась, а затем удивленно прошептала:
- Вы больной?!
А он смущаясь заявил:
- Вами.
И хвостиком увязался за ней, забыв про багаж. Он шел и молил о телефоне адресе, электронной почте... А она, вздернув нос, цококала каблуками и молчала. В такси он сел рядом с ней. И доехал до дома. И даже пошел пить кофе, хотя его никто не приглашал, но он здраво рассудил: раз не гонят... Как-то само собой в постели их было двое, и последний блин за завтраком они съели напополам.
А теперь этот гребаный блин будет жрать кто-то другой!
Он вышел из ванной.
В комнате полумрак.
Холодная постель.
Она ушла, чтобы не вернуться.
Он постоял у окна, подумал, не упасть ли случайно вниз, но... Отошел и принялся одеваться - голым умирать совсем не комильфо. Он не хотел, чтобы толпа ржала и снимала на мобильные телефоны его сморщенный мертвый член, а пока прятал сей орган в трусы и брюки как-то само собой передумал. Смысл? То-то и оно, что никакого.
Он любит! Как горько и сладко услышать признание из некогда любимых губ. Но поздно, поздно, поздно, черт возьми, глупца этого! Двенадцать лет борьбы, слез, восторга встреч и глубокого горя расставания. Горы коробок из-под мороженого, стопки безделушек со всех уголков света, тощий альбом с совместными фото. А я не просила! Никогда и ничего. Лишь бы вернулся, позвонил с какого-нибудь перекрёстка из захудалой африканской страны, и сказал: скоро, жди! И я ждала. Двенадцать лет ждала, когда шило в попе у него встанет в то положение, когда сидеть на одном месте будет удобно.
И вот свершилось! Ха-ха!
Глотая слезы, раздражение и ком в горле я вылетела из гостиницы. Влезла в скучающее у входа такси и назвала адрес. Водитель неторопливо затушил сигарету, закрыл окно и завел автомобиль.
- Что, бросил? - спросил, трогаясь.
- Нет, - замотала головой, - я его.
- А что ревешь тогда? - уловила насмешку.
Откуда мне знать? Я - женщина черт побери! Мне положено плакать по поводу и без!
Я зла. Ох как я зла!
А на что?
На себя, на него и на Дэна...
Он уехал в очередной раз. А на работе новый начальник. Темноволосый, темноглазый. Истинно демон! Ну как мне было устоять? Я сперва только любовалась им исподтишка. Смотрела украдкой на крупные руки, мускулистые ноги, спортивное тело... Я ведь не святая. И романы на стороне за двенадцать лет у меня были, но мимолетные и ошибочные а тут... Прикипела я к темным кольцам волос на голове, серьезному неулыбчивому лицу и острым будто нож, язвительным комментариям. Правда, прикипев, все равно продолжала ждать другого и на звонки срывалась отвечать по первому писку смартфона: а вдруг? Тогда еще "вдруг" было возможно.
Дэн никого не выделял из сотрудниц офиса. Подчеркнуто ровно относился ко всем, но однажды отмечая в ресторане завершение судебного процесса, спросил между прочим:
- Говорят, вы не свободны, Лайза?
В общем-то, секрета из своих нестабильных отношений я не делала, но вопрос меня удивил.
- Ну, это как посмотреть, - я усмехнулась.
- А если посмотреть с моей стороны? - он вертел в руках пустой бокал. - Знаете, я сразу вас разглядел, но думал стоит ли?
- И что же решили? - я уткнулась в тарелку, мучая кусок мяса.
- Стоит. Иначе не спрашивал бы. Вы умны, красивы, сексуальны и в то же время добры и умеете сострадать.
Я усмехнулась:
- Прямо таки идеал! - мясо пало смертью храбрых.
- Вы очень близки к нему.
- И чего же мне не хватает? - я разворошила кучку овощей.
- Моей фамилии после вашего имени.
Нож выпал из руки и утонул в длинном ворсе ресторанного ковра.
В таких случаях говорят - поразил в самое сердце. Ха, сердце! Одним выстрелом вынес мозг! Я отчетливо услышала свист ветра в голове.
- Даже так... - пробормотала невнятно. - И вы уверены?
- В чем? - он посмотрел мне в глаза.
Тааак посмотрел... Подо мной чуть стул не расплавился.
- В себе. Во мне, - мои слова прозвучали катастрофически жалко.
Я знала, что соглашусь. Что выйдя из ресторана мы поедем ко мне или к нему. Что секс с ним будет великолепен, и вскоре он настоит на совместном проживании, а потом отведет меня в ЗАГС.
Сопротивление бесполезно.
А надо ли сопротивляться?
Дэн не спрашивал о Гансе - просто из моей квартиры исчезли все его фото. Из списка каналов исчезли Дискавери и Анимал плэнет. На полке в ванной появилась другая зубная щетка, новый комплект полотенец. За короткое время Дэн выжил из моей жизни любое напоминание о сумасбродном блондине.
Я не жалела. С чистой совестью переложила ответственность на сильные мужские плечи, но все равно продолжала ждать. Привычка - вторая натура. Иногда мне снился Ганс. Он укоряюще качал головой и грозил пальцем. Я хмыкала, просыпалась, обнимала Дэна и засыпала опять. Счастье должно быть рядом, а не скакать голышом под барабаны аборигенов в джунглях. Пусть спокойно пьет кактусовую водку, закусывает мучными червями и ночует на Северном Полюсе, завернувшись в шкуру тюленя.
Один.
А потом он позвонил.
Я вышла из ванной, на ходу вытирая волосы полотенцем. Дэн сидел на кровати и вертел в руках мой смартфон. Его лицо было очень сосредоточенное.
Я поняла все без слов и застыла, прижимая к груди полотенце. Что сказать?
- Он прилетает двенадцатого, - глухой голос. Серый до безобразия. - Рейс и время я забил в твой календарь. У тебя будет сорок восемь часов, чтобы решить. Ты будешь вольна делать все что угодно. Мы никогда не будем говорить об этих двух днях.
- Послушай... - я попыталась вклиниться в паузу.
- Нет! - мужчина резко встал. - Ты послушай. Я хотел, чтобы он пропал сгинул где-нибудь или просто забыл о тебе, но ничего этого не случилось. Значит, тебе придется выбирать. Я не потерплю рядом с нами его тень. Больше не потерплю, - Дэн потер виски словно у него раскалывалась голова.
- Ты...
- Помолчи. Я еще не все сказал. Если ты выберешь его, я допускаю это, то просто напиши смс. Просто "он". И все. Не надо никаких встреч. Не надо долгих писем и объяснений. Мы взрослые люди. Если я, то приезжай через сорок восемь часов ко мне, и мы пойдем в ЗАГС подавать заявление. Хорошо?
Я кивнула.
Cледующие три часа Дэн собирал вещи. Не осталось ничего, что напоминало бы о нем. О четырех месяцах, которые мы прожили бок о бок.
Семь.
Остался всего час.
Смартфон в руках мужчины раскалился до бела. По крайней мере так ему казалось.
Сорок восемь часов без сна. Литры кофе. Стесанные зубы. Шальная фантазия, рисующая страстные образы в голове.
Зачем он отпустил ее? Зачем сказал о звонке?
Надо было встретить этого попрыгунчика самому и незамысловато дать в рыло. Двенадцать раз по разу за каждый год. Наверное, немец бы все понял. Ну, не дурак же! По крайней мере не полный кретин, хотя дури в нем предостаточно, раз проглядел зеленоглазое сокровище.
И все таки... что она сделает?
О, вряд ли будет с ним разговаривать!
А что сделает он?
Уж точно не будет держать руки в карманах!
Тьфу... Кофе в горло уже не лезло...
Год назад он пришел в офис. И с порога будто в стену со всей дури влетел - миниатюрная брюнетка проехалась по нему равнодушным взглядом, как поезд по рельсам, и не останавливаясь помчалась дальше. Другие женщины слюни роняли на пол, а эта бровью не повела.
Дэн запомнил. Стал узнавать что к чему и выведал таки насчет знаменитого красавца-приключенца, что наездами греется в ее постели. Ну да, кто этот и кто Дэн. Куда адвокату с именем при деньгах тягаться с телезвездой! Только... Чем дальше, тем злее становился мужчина. И тоску в зеленых глазах видел, и взгляд устремленный в окно и вздохи за чашкой кофе. Грустные складки у рта, когда речь о семейных поездках заходит среди сотрудниц.
И подумал тогда... А не послать ли к черту правила? Была бы довольна так не полез бы, но удовольствие, чувствуется, то еще! Ну и взял быка за рога. Плавненько так, но решительно. Терпением вооружился, зубы стиснул и вперед, кислотой вытравливать звездного таракана из дома и сердца Лайзы. Стоило санобработку закончить, как фу ты ну ты - нарисовалась бабушка! Аж скулы от злости сводило, пока он с "этим" разговаривал. Все-таки мысль начистить телевизионную рожу была правильной...
Пять минут.
Чертовых пять минут!
Губы слизаны в кровь.
Икроножные мышцы сводит от напряжения. Ступни окоченели от холода. А с места сдвинутся страшно. Кажется одно движение, и мир - елочный шарик - расколется в руке. Правда, правда тогда Дэн быть может придет в себя. Выйдет из странной лихорадки, сковавшей суставы. Впрочем, он в любом случае выйдет из нее через пять минут. А нет, уже четыре.
Пальцы до боли сжали ручку пустой чашки. Глаза закрыты. Дыхание марафонца рассекает прохладу комнаты. Как невыносимо ждать. Будто над шеей завис топор палача, но судьи все еще колеблются перед вынесением приговора: казнить нельзя помиловать...
Ухмылка скользит по губам.
Он.
Все таки она выбрала его.
Как бы ему хотелось знать почему? Но уже поздно. Лайза хорошая девочка и просто пришлет смс. Как и говорили. Да...
Не будет встречи. Расставания. Фальшивой фразы: давай останемся друзьями! Не будет размазанной по лицу улыбки. Не будет больше ничего. Миллионы вариантов совместного будущего, корчась, сгорают в огне неотвратимого настоящего. И в этом настоящем Дэн одинок.
Три.
Голова качается, точно маятник. Взгляд остановился. Губы сжаты в тонкую нить. Топор палача уже рассекает воздух...
Дернулась ручка входной двери. Едва слышно скрипнули петли. Квартиру наполнило шумное дыхание.
Вернулась?!
А ноги-то оказывается одервенели!
Растянутый на полу мужчина частично в спальне, частично в коридоре комичное зрелище. Под животом кружка, уперлась, сволочь, в солнечное сплетение, и ни вздохнуть, ни кашлянуть...
- Ты... - только и смог сказать.
- Я... - И в этом слове все: обещание, радость, волнение и даже... даже любовь. - А ты чего? - упал мол, слышится в вопросе.
- Да так, лежу, - ну не признаваться же, что ринулся навстречу! Гордость - это вам не хрен собачий! - А ты чего? - и окинул взглядом. А Лайза грязнющая. Пальто нараспашку. Каблуки ботильонов в разные стороны смотрят. Волосы в колтун сбились. Глаза красные, зареванные. Нос опухший. - Бежала что ли?
- Ну да. Такси сломалось, и я бегом. Опоздать боялась, - пожала плечами.
- Да ладно: пять минут туда, пять минут сюда... - нарочито небрежное высказывание.
А у самого внутри желудок мелко-мелко дрожит, и дрожь эта вырывается низким горловым смехом. Облегченным. Не по-мужски истеричным. Дэн перевернулся на спину и закинул руки за голову. Так лежать удобнее. И смотреть на обеспокоенное лицо Лайзы. И мечтать. И вообще...
- Дэн, ты чего? - Лайза села рядом и потрогала лоб мужчины.
- Люблю, - выдохнул он, поймав ее руку.
- И я... - пятнышки румянца на щеках.
- Что ты? - поддразнил Дэн.
- Люблю...
Герцик Татьяна
Стул
Бывальщина
В санаторий «У чистого пруда», или, как его для краткости называли, «Пруд», я попала случайно. Планировала съездить в Прагу, походить по ее старинным узким улочкам, но заболело колено, и от турпутевки пришлось отказаться. Моя подружка Настя, только что вернувшаяся из санатория, настойчиво советовала мне ехать именно в «Пруд».
– Поезжай, подлечись! Лечебные грязи, минеральная вода, прекрасная природа, комфорт, и, главное, очень внимательный персонал! Доброжелательный такой, но без назойливости. На следующий год поеду туда же обязательно!
Последняя фраза убедила меня в подлинной исключительности этой мекки оздоровления: Настя каждый год осваивала новый санаторий, и знала, о чем говорит.
Подъезжая к санаторию на рейсовом автобусе, я убедилась, что окрестности очень даже неплохи. В ухоженном парке расстилался давший название санаторию пруд с небольшой купальней, за ним высилась чудом уцелевшая дворянская усадьба. Едва я с другими отдыхающими вышла из автобуса, к нам навстречу устремился толстенький улыбающийся человечек в светлом летнем костюме и громко представился:
– Я Петр Афанасьевич, генеральный директор этого санатория! Рад приветствовать вас в нашем маленьком раю!
И сказал небольшую вычурную речь. Во время этой речи шустрые мальчики с тележками увезли наш багаж в здание. Когда я зашла в просторный прохладный вестибюль, меня ждала горничная. Проводив в номер, где уже стоял мой чемодан, рассказала, что где лежит и вышла, на прощанье мило улыбнувшись и пожелав приятного отдыха.
Я удивилась. Учитывая опыт посещения подобных учреждений, я приготовилась к долгой процедуре регистрации и подъему тяжелого чемодана по лестнице на нужный этаж. Здесь, действительно, всё было продумано до мелочей.
Отдых и лечение были организованы великолепно. Меня всё устраивало, и я даже не жалела о несостоявшемся вояже в Прагу. Контингент отдыхающих был пестрым, от простых работяг до научных работников, при этом, как водится, преобладали женщины. Редкие мужчины чувствовали себя бриллиантами среди мелкого речного жемчуга и взирали на дам с чувством ярко выраженного превосходства.
Мне их оценивающие взгляды были до фонаря, я сюда приехала лечиться, а не амурничать, и собственное общество мне нравилось куда больше, чем общение с каким-нибудь нудным типом с комплексом Аполлона.
Я с удовольствием бродила по этажам санатория, больше похожим на музей. В фойе и коридорах стояли огороженные шелковыми шнурами исторические реликвии, оформленные табличками типа: «на этой софе любил отдыхать А.П.Чехов», или «тут сиживал граф А.Н.Толстой». Не слишком образованные постояльцы считали, что отдыхают там же, где некогда бывал создатель «Войны и мира», и никто их в этом разубеждать не стремился, подумаешь, инициалы не те! Мелочи жизни.
Кругом царили изысканность и роскошь, поэтому сиротливо стоящий в дальнем углу вестибюля заурядный металлический стул с черным сиденьем из кожзаменителя резал глаз. Ничего примечательного в нем не было. Выпуска 80-тых, драный, с наискось сточенными задними ножками, он вносил в это царство элегантности явный диссонанс. Возле него были прикреплены две нелепые таблички «не сидеть» и «ногами не вставать», написанные кричащим красным шрифтом. Уборщицы чрезвычайно добросовестно драили все вокруг, но к стулу даже не прикасались, и он, вызывающе пыльный, стоял в кругу грязи. В чем дело?
На мой невинный вопрос о странном стуле побледневший портье понес явную ахинею. У него получилось, что на этом стуле сидели Луначарский, Толстой и Достоевский, причем все одновременно. При этом он так заискивающе улыбался, что я прекратила расспросы, решив разузнать подробности у кого-нибудь другого, не столь нервного.
После обеда в мой номер пришла горничная для ежедневной уборки, и я снова спросила о стуле. Она зачем-то посмотрела по сторонам, заставив меня вспомнить о прослушках, скрытых видеокамерах и прочей шпионской чепухе. Потом напустила на себя нарочито простодушный вид и заявила, что никогда не обращала внимания на стоявшие в вестибюле стулья, чем заинтриговала меня еще больше. Что за таинственность?
На следующий день, увидев в вестибюле Петра Афанасьевича, я подошла к нему и задала тот же сакраментальный вопрос. Он широко улыбнулся и небрежно взмахнул пухлой ручкой.
– Да ерунда! Не обращайте внимания! Давно надо бы его выбросить, да всё руки не доходят! – и умчался без оглядки, будто я по меньшей мере выпытывала у него государственную тайну.
Стоявший неподалеку дядя Миша, местный дворник, шкодливо оглянулся по сторонам и осторожно показал мне глазами на дверь. Я вышла на улицу и остановилась возле тумбы с объявлениями, поджидая его. Он вышел за мной только через несколько минут и остановился в паре метров от меня. Как заправский конспиратор, он, не глядя на меня, произнес в сторону каким-то утробным голосом, почти не разжимая рта:
– Идите к пруду. Встретимся через десять минут у зеленой скамейки.
Проникнувшись духом конспиратизма, я не спеша пошла в другую сторону. Лишь убедившись, что за мной никто не следит, рванула к пруду. Зеленых скамеек вокруг него было несколько, но я остановилась на самой ближней. Из-за разросшихся кустов сирени ее почти не было видно, и я сочла ее самой подходящей для конфиденциальной беседы.
Дядя Миша и в самом деле пришел именно к этой скамейке. Плюхнулся рядом со мной и опахнул довольно-таки крепким запахом перегара. Заметив, что я поморщилась, заносчиво признал:
– Да я всего-то в легком подпитии. Вот раньше, бывало, крепко закладывал. Но после истории со стулом завязал. И сейчас только слегка винцом балуюсь. Совсем чуть-чуть.
Интересно. Если он сейчас, по его словам, он винцом балуется слегка, то что же было раньше?
– Что за стул стоит в вестибюле? Может быть, с ним произошла какая-нибудь история?
Дядя Миша почесал затылок, активизируя мыслительные процессы.
– Да история случилась не только со стулом, а вообще с «Прудом». Хотя история такая, что и не каждый поверит. Я после этого случая уймы книг в нашей библиотеке перечитал, всё похожие случаи выискивал, но не нашел.
Он начал рассказывать, перемежая книжные фразы простонародными выражениями. Для удобства восприятия я излагаю рассказ в облагороженном виде, в естественном виде его в приличном обществе слушать нельзя.
…Десять лет назад, на заре российского капитализма, в «Пруд» прибыла дамочка. Ничего особенного в ней не было. Средних лет, собой невидная, ежели грамм двести не принять, то и посмотреть не на что. И не сказать, чтобы с гонором, но всё ей порядку хотелось. А какой в те времена был порядок, когда зарплату директор, он же хозяин, хотел давал, хотел не давал? Понятно, чтоб прожить, все и тащили, кто что может. А хамили просто по привычке, что такого? При социализме ведь про безработицу никто и не слыхивал, наоборот, рабочих рук не хватало, вот и распустился народ, зная, что всё равно не уволят. Позволяли себе лишку, это точно.
Как-то эта дамочка пришла в столовку, а там такую еду подали, что и свиньи бы жрать не стали. Она давай возмущаться. Даже книжку жалобную потребовала и пригрозила в инстанции написать. Вышестоящие. А у нас тут одна инстанция была – главбухша наша. Она директору родней доводилась. В общем, власть тут у нас была в одних руках.
Услыхала главбухша дамочкины угрозы, и решила той веселую жизнь устроить. И понеслось. Пойдет она ванны принимать, выходит, а у нее то туфель нету, то кофты, а то и юбки со штанами. Жалуется она, а всё без толку. Директор ей в глаза говорит, что виновных непременно найдут и накажут, а за глаза с главбухшей хохочет.
Многие к ним тогда примкнули. То еду дамочке пересоленную подадут, то в ее номере ни с того, ни с сего ремонт устроят. Пыль, грязь, шум, ну, и мат, конечно, как же русскому человеку без ругани? Кто как изгалялся. Это же весело, травить беззащитного человека. А что, если начальство позволяет, да еще и подзуживает?
Сотовых телефонов в те времена не было, стационарные стояли только у начальства, к ним дамочку не подпускали. Автобус у нас приходил строго к началу новой смены, новых отдыхающих привозил, старых увозил. В общем, она тут у нас как в западне оказалась.
Но вот смена закончилась, и автобус приехал. Дамочка к нему бегом, а ей горничная заявляет, что она полотенце санаторское утащила. Та давай возмущаться, но у нее чемодан забрали и унесли, якобы для проверки, причем куда, не сказали. Она давай бегать свой чемодан искать, у людей спрашивать. Кто-то проговорился, что чемодан унесли в бухгалтерию. Она туда, а дороги-то не знает, у нас администрация сидит отдельно, от главного корпуса далеко. Вот бегает она по территории, спрашивает, где тут у нас бухгалтерия, и каждый встречный-поперечный ее в другую сторону отправляет. Веселились, одним словом. Тут она совсем рассвирепела. Вынесла из вестибюля один из стоящих там старых стульев, уселась на него и поехала.
Он изогнулся, чтоб ей сидеть удобнее было, и помчался на задних ножках. Нам бы тогда уразуметь, что дело-то нечисто, но уж больно все разошлись. Ну, ездит баба на стуле, ну и что? Люди разные, кто на чем хочет, на том и ездит.
Кончилось всё тем, что директор решил всё-таки этот бардак прекратить. Взял ее чемодан и выставил на крыльцо. А сам ушел. Зачем ему бабские вопли слушать? Я увидел это да ей и сказал. Автобус тоже стоял, ждал ее, шофер сознательный попался.
Она подлетела к крыльцу, схватила свой чемодан и заявила усмехающейся обслуге, я, мол, так зла, что, как только выеду за околицу, у вас пропадет свет. И не будет его до тех пор, пока я не успокоюсь и вас не прощу. Но знайте, я еще раз сюда когда-нибудь приеду, для проверки. И, если вы еще раз устроите хоть малейшую пакость или мне что-либо не понравится, берегитесь. Тогда я вам устрою настоящий конец света.
Все, кто стоял вокруг, давай хохотать. И что их так насмешило, я до сих пор не пойму. Я-то тогда для сугреву принял граммов двести и в их проблемы не вникал.
Вот прошло минут пятнадцать, то есть ровно столько, сколько нужно автобусу, чтобы выехать с территории «Пруда», и у нас вдруг всё потемнело. Вроде по часам белый день, а вокруг кромешная ночь. На небе тускло так что-то мерцает, типа как луна за тучами, только чуток пожелтее.
Фонари тоже не горят, хоть их и пытались включить. Электрики всё вокруг облазили, говорят, всё в порядке. Главбухша, прибежавшая к главному корпусу, беснуется, ничего понять не может, даму эту приезжую костерит. И нечаянно вдруг садится на стул, который дамочку по санаторию возил.
А он возьми да и помчи ее к пруду! И скинул в воду аккурат на этом месте, где мы теперича сидим.
Она давай вопить и к берегу подбираться. Да только дойдет во-он до того камешка, как стул снова ее обратно в пруд загоняет.
Что делать? Позвали участкового. Он пришел не один, а с парой крепких мужиков. Попытались они этот стул одолеть, но тот не дался. Да и когда это человек сильнее железяки был? Человек, он же мягкий, ему больно, а стул железный, твердый, ему все равно, ежели по нему и колотят чем ни попадя. Он, кстати, не стесняясь, сдачи давал. По нему раз стукнут, а он по обидчику два. После этого обидчик, понятное дело, больше к нему не подходит.
В общем, участковый боролся-боролся со стулом, да и заявил, что сделал всё, что мог.
Хотел уже уходить, он и сам эту опупенную бабенку терпеть не мог. А она ему командует: стой! А ну, говорит, пистолет у тебя есть, уничтожь этот дрянной стул! А тот в ответ: мол, если он будет расстреливать стул, то неизвестно, куда рикошетом попадут пули. Вполне возможно, ей в лоб.
На вопли бухгалтерши о помощи пришло несколько отдыхающих. Один из них, здоровенный такой бугай кило под двести, сел верхом на стул и велел ей вылезать. Та побрела к берегу. Казалось, вот-вот выйдет, но тут стул снайперским броском отправил своего седока на самую середину пруда, а бабенку загнал обратно.
Поскольку телефоны не работали, а о сотовых телефонах тогда и слыхом не слыхивали, то докладывать районному начальству о нашем ЧП пришлось участковому, благо рация у него была.
Начальство в конец света в отдельно взятом санатории, естественно, не поверило, решило, что участковый просто пьян, но подмогу всё-таки выслало.
Через час подъехавшая подмога убедилась, что света на территории санатория в самом деле нет ни дневного, ни электрического, и попыталась расспросить об этом директора, но ничего внятного не добилась. Он нес какую-то чушь об обидчивой дамочке, не понимающей шуток, о стуле-террористе и конце света.
Подмога по рации доложила о ситуации в центр. Начальство им снова не поверило, решив, что это какой-то неприличный розыгрыш, и пообещало влепить каждому шутнику по строгачу.
Посидев в темноте, санаторский народ испугался. Дамочкины слова, сказанные в сердцах при отъезде, знали даже вновь приехавшие клиенты и грозились тут же уехать. Что за радость отдыхать в темноте? Тем более что ни поесть, ни процедуры принять без электричества невозможно.
А их отъезд для санатория конец. Держались-то ведь только на деньгах отдыхающих, других источников не было.
Тут и обслуга перепугалась. Если санаторий закроется, где работать-то? Уезжать никому не хочется, места тут у нас красивые, да и дома добротные, хозяйство опять-таки налаженное. Что делать?
Пока то да се, день прошел, другой наступил. Главбухше, чтоб от усталости не потонула, спасательный круг приволокли, старинный, но исправный. Вот болтается она в этом круге посредине пруда, а вокруг директор с районной подмогой и участковым заседают. Думают они, думают, а всё без толку, ничего придумать не могут.
Участковый, он за то, чтоб дамочку разыскать и к порядку призвать. Но директор против. Вдруг она еще больше разозлится и устроит катаклизм пуще прежнего? Типа как снег посреди лета напустит, тогда и вовсе хана будет.
Районная подмога тоже против того, чтоб дамочку к порядку призывать. Они за то, чтоб разыскать ее и извиниться.
Но тут возмутилась главбухша. Она тут сидит уже вторые сутки, вся тиной провоняла, и она же еще и извиняться будет? Да ни за что! Это пусть перед ней извиняются!
Я предложил петуха разыскать, чтоб он своим пением это безобразие прекратил, но все остальные заявили, что никогда не слыхали, чтоб по петушиному крику электричество включалось.
В общем, переговоры зашли в тупик.
И вдруг, на радость людям, показалось солнце и фонари зажглись! Даже Петр Афанасьевич от счастья прыгал, хотя он всегда возмущался, когда электричество днем горело и счетчик зря киловатты мотал.
Подмога укатила, составив акт о своей победе над темнотой, главбухша из пруда вылезла, а директор постановил: с клиентами быть предельно внимательными и любезными, все желания исполнять! И посмотрел на главбухшу.
Та от многочасового сидения в пруду еще не отошла и аж завопила от возмущения. В общем, разругались начальники в пух и прах. Главбухша из санатория свалила, пообещав припомнить все свои обиды.
С той поры все стали жутко вежливыми и услужливыми. Но их не слова Петра Афанасьевича убедили, а обещание дамочки вернуться. Вдруг в самом деле приедет и ей что-нибудь не понравится? Уж лучше не рисковать.
…Вдали призывно заиграл пионерский горн, и дядя Миша спохватился.
– Это меня потеряли!
Он с намеком на меня взглянул, и я, догадавшись, в чем дело, протянула ему сотку. Он расцвел, сунул бумажку в карман и умчался.
Я вернулась в вестибюль и уже с пристальным интересом всмотрелась в стул. Никаких признаков жизни он не подавал, и я озадачилась, не угостил ли меня дядя Миша примитивной байкой? Хотя бы для того, чтобы перехватить на взбадривающее?
Прошла еще неделя. Жизнь текла вяло и несколько сонно, так, как и положено в хорошем санатории. Оздоровление и не предполагает шум и излишнее веселье, разве не так?
Придя с очередной процедуры, я устроилась в своем номере с книжной в руках, намереваясь почитать. Тут из раскрытого окна раздался необычный шум. Уступая природной любознательности, я спустилась вниз, выяснить, в чем дело. В вестибюле уже толпилось с десяток тревожно перешептывающихся отдыхающих. Чаще всех звучала фраза «рейдерский захват». Растерянный Петр Афанасьевич отчего-то жался к стулу, кидая на него молящие взгляды. Предводитель захватчиков, не в железных доспехах, как требовалось по сценарию, а в цивильном костюме-тройке с белоснежной рубашкой, более уместными на каком-нибудь дипломатическом приеме, увесисто пообещал:
¬– Не беспокойтесь, дамы и господа! Документы у меня в порядке, акции на это заведение у меня вот тут. – Он потряс внушительным кожаным дипломатом с кодовым замком. – Как новый владелец, я имею право сменить администрацию и персонал. Но для вас, – тут он повернулся к группе отдыхающих и изобразил любезную улыбку, больше похожую на кошачий оскал при виде особо жирненькой мышки, – ничего не изменится. Вы как отдыхали, так и будете отдыхать. Только с большим комфортом. А сейчас идите, идите отсюда!
Приехавшие с ним лихие мальчуганы мигом оттеснили нас с поля боя. Пожимая плечами, я вышла из здания. Возле входа стояло несколько джипов и один микроавтобус. Похоже, захват был продуман до мелочей.
Проходивший мимо меня дядя Миша чуть заметно мне подмигнул, и я, сделав вид, что любуюсь летавшими вокруг черно-оранжевыми бабочками, повернула за угол. Дядя Миша, шустро обежав здание с другой стороны, встретил меня у клумбы с маргаритками.
– Это же племянник нашей главбухши, Толька! Вот выпендривается, гад!
– А где она сейчас?
– Да она почти сразу после той истории в Москву укатила. После того, как день в пруде намокала, она на весь белый свет обозлилась и с Пашкой рассорилась. Заявила, что это он стул подзуживал. А сейчас, похоже, решила отомстить.
– Но неужели она скупила все акции санатория?
– Да нет и не было у нас никогда никаких акций! Это Толькины выдумки, лапша на любопытные уши! Ну, побегу, посмотрю, что там дальше будет!
Он убежал, а я присела на скамейку у клумбы с маргаритками.
Но полюбоваться маргаритками мне не довелось. С другой стороны здания раздались странные вопли, потом звук мощных моторов, визг шин по асфальту, и наступила тишина.
Подскочив, я побежала к центральному входу. Там было абсолютно пусто. Даже отдыхающих не было видно. Я посмотрела на часы, время обеденное. Все в столовой, потому и пусто. Но где же захватчики?
По центральной дороге шел дядя Миша, красный, отдувающийся, с довольной улыбкой на лице. Я быстро пошла ему навстречу, чуть подпрыгивая от нетерпения.
– Что здесь было?
Дядя Миша счастливо рассмеялся.
– Стул не подвел! Толька его увидел, возмутился, какого лешего здесь делает эта рухлядь. Видимо, тетушка про стул ему ничего не рассказывала. Правильно, он после этого бы ее в два счета в психушку сдал. Схватил стул, хотел выкинуть за дверь, но тот извернулся, наподдал племянничку под заднее место, подхватил его и повез. На задних ножках, аж искры дугой засверкали. Я было за ним побежал, да куда там! Стул выскочил из дверей и рванул по проселочной дороге, только его и видели. Толькины гаврики попрыгали в машины и кинулись вдогонку. Не знаю, догонят или нет. Стул, он верткий, он по любой чащобе проскочит, где машинам путь заказан.
– А куда же он направился?
– Да кто ж его знает! Долго он не выдержит, ножки изотрутся. Они же из мягкого металла, на такие нагрузки не рассчитанные.
– Он не к пруду поехал?
– Нет, в другую сторону.
Мы одновременно подумали, как было бы славно полюбоваться на этого криминального Тольку, сидящего в пруду, но сказать ничего не успели, из здания вышел счастливый Павел Афанасьевич с Толькиным кожаным дипломатом, положив конец нашему занимательному разговору. Увидев босса, дядя Миша тотчас сделал вид, что со мной не знаком и быстренько отчалил, для камуфляжа собирая по дороге мелкий мусор, оставленный налетчиками.
Павел Афанасьевич мелкими шажками подкатил ко мне.
– Вы уже пообедали? Понравилась вам еда? А обслуживание? А интерьер? А чего, как вы думаете, не хватает нашему санаторию?
Выслушал мои односложные ответы, осторожно полюбопытствовал:
– Вам наш дворник никаких побасенок не рассказывал? А то он любит отдыхающих потчевать небылицами разными. Любимая у него про стул, который якобы ездит сам по себе. – Тут он замолчал, внимательно отслеживая мою реакцию.
Пришлось сделать вид, будто не понимаю, о чем речь.
– Какой стул?
Он возбужденно потер пухлые ручки.
– Да не важно, совершенно не важно, какой. Любой. Дядя Миша, он, как бы это выразиться, немножко неадекватен. Выдумщик он. Фантазер. На почве излишне принимаемого алкоголя. Вы же понимаете?
Что дядя Миша излишне употреблял взбадривающие напитки, было видно с первого взгляда, и я вежливо поинтересовалась:
– А почему вы его тогда не уволите?
Директор озадачился, будто эта мысль никогда не приходила ему в голову.
– Да за что, помилуйте? Со своими обязанностями он вполне справляется, а что побасенки разные рассказывает, так это даже хорошо. Клиентов привлекает. Расскажет какую-нибудь небылицу, отдыхающие и развлекаются. Иной раз даже по второму разу приезжают, чтобы узнать, чего тут у нас произошло новенького. Просто не нужно его слова принимать всерьез, только и всего.
Он так старался меня разуверить в истинности дяди Мишиных побасенок, что на его сверкающей лысине появились крупные капли пота.
Мне не понравился его напор, и я, наивно хлопая ресницами, поинтересовалась:
– А что случилось с теми людьми, что приехали сегодня? Мужчина еще заявил, что теперь он здесь хозяин?
Павел Афанасьевич лихорадочно облизал губы. Ясно, меня он в группе любопытствующих не заметил.
– Да просто выяснилось, что никаких документов на санаторий у него нет. И когда я потребовал их предъявить, просто уехал. А что ему еще оставалось делать? – при этом он как бы ненароком завел за спину руку с дипломатом.
Огласив этот явный бред, Павел Афанасьевич приосанился, будто и впрямь мог совершить столь героический поступок. Заявлять, что ни на какие решительные действия он не способен априори, я не стала. Восхищенно прищелкнула языком и повернулась, дабы сбежать от этого непродуктивного разговора.
Пребывая в откровенной эйфории, директор вдруг ляпнул:
– Все-таки неисповедимы пути Господни! – чуть помолчав, добавил: – И не Господни тоже! То, что казалось плохим, вдруг оказывается благом, а те, кого считал друзьями, оказываются предателями. Ну да всё хорошо, что хорошо кончается!
Он пошел прочь, победно размахивая дипломатом и чеканя шаг, будто полководец, выигравший сражение. А, с другой стороны, может быть, так оно и есть? Не зря же он столько лет берег этот стул? Предчувствовал или знал, что может понадобиться? Или просто боялся к нему прикасаться?
Вечером ко мне подошел дядя Миша. Взъерошенный какой-то и непривычно трезвый.
– Вы, это, меня извините. Я вам по-пьяни ерунду всякую наговорил. Про стул, главбухшу нашу и прочую чушь. Ну, так не было ничего. И Тольку стул никуда не увозил. Он сам уехал. На своей машине.
В этом монологе так явственно слышались интонации Павла Афанасьевича, что я невольно заметила:
– Долго репетировали?
Дядя Миша выпучил выцветшие глазенки и тупо переспросил:
– Чего-чего?
Я успокоительно проговорила:
– Да ничего, это я так.
И мы разошлись.
Путевка у меня закончилась через два дня, и я уехала, так и не узнав, что это было. Выдумка запойного дворника или всё-таки быль? Косвенных улик было много, но ни одной прямой. Я же не видела, что стул и в самом деле увез этого криминального Тольку. Я даже фамилий не узнала ни главбухши, ни ее племянничка. Можно, конечно, вернуться в «Пруд» и поискать других, более достойных доверия свидетелей, но не хочется тратить драгоценное время. На земле столько прекрасных мест, где я ни разу не была!
Герцик Татьяна
Шестая попытка
Рассказ
Двухэтажный купеческий особняк из векового обоженного кирпича выделялся среди более молодых бетонных строений, как прыщ на белом лбу девушки, и походил на ворчливого, всем недовольного старикана. Жили в нем доживающие свой век старики, да в последней, шестой, квартире обосновалась молодая парочка, Ксения с Виктором. До них здесь обитала Амелия Петровна, недавно переехавшая к дочери по причине слабого здоровья и задешево сдавшая квартиру внучке старинной подруги. Обретя собственное жилье, Ксюша согласилась разделить его с Виктором.
Виктор был на седьмом небе от счастья. Ксюшу он любил так давно, что даже не помнил, когда это началось. Может быть, с пятого класса? Она, первоклашка, поразила его своими неправдоподобно синими глазами. Он ходил за ней по пятам всю школу, да и потом не выпускал из виду. Но ухаживать начал только пару лет назад, когда Ксюше исполнилось двадцать, и он понял – еще немного, и он окажется в пролете.
Он бы женился сразу, всё-таки статус мужа куда надежнее неверного положения сожителя, но Ксюша колебалась. Сошлись на том, что просто поживут вместе, поймут, подходят ли друг другу. Виктор-то был уверен, что Ксюша подходит ему по всем статьям, но вот подходит ли он ей? Пытаясь уверить ее в этом, он старался предугадать все ее желания, впрочем, как и любой другой влюбленный мужчина.
Они прожили вместе почти полгода, и Виктор уже всерьёз начал надеяться на свадьбу. Денежных проблем он не предвидел, работал он в приличном месте, получал достойную зарплату, но вот как убедить Ксюшу, что из него получится хороший муж?
Он сидел на работе, мечтательно пялился в окно и придумывал для Ксюши веские значительные фразы. От этого приятного занятия его оторвал звонок сотового. Незнакомый женский голос попросил о встрече, добавив, что это касается Ксении. Чувствуя непривычное стеснение в сердце, Виктор согласился.
На обед отправился в скверик, куда его пригласила незнакомка. На ближайшей к входу скамейке его ждала густо накрашенная дамочка лет под тридцать.
– Я Полина. Ты меня не знаешь, Виктор, но я тебя знаю очень хорошо. Мы с Ксюшей давние подружки. Выросли вместе. Я, правда, немножко постарше, но это никогда не имело значения. Она мне всегда доверяла все свои тайны.
При этих словах Виктор насторожился. Начало ему показалось весьма зловещим.
– Ты думаешь, что Ксюша тебя любит?
В ответ Виктор смог только кивнуть.
– Напрасно. – Полина сочувственно улыбнулась. – Ксюша любит своего преподавателя.
Виктор смятенно вкинул бровь. Приняв это за знак недоверия, Полина предложила:
– Давай доедем до универа? Машина у меня рядом. Лучше знать всё, чем служить жалкой ширмой.
Виктор подавил внутреннюю дрожь и пошел следом за Полиной.
У корпуса юрфака они и впрямь увидели Ксюшу рядом с высоким симпатичным мужчиной. Полина схватила за руку порывающегося выйти из машины Виктора.
– Стой! Ты куда?
– Спросить все у Ксюши прямо.
– Ты этим поставишь ее в жуткое положение. Она деликатный человек и обижать людей для нее смерти подобно.
Это было правдой, и Виктор остался сидеть в машине, чувствуя, как от волнения начинают неметь кончики пальцев.
Воровато оглянувшись, Полина тихо предложила, будто совершала что-то недозволенное:
– Давай я подслушку включу, у меня есть. – На недоуменный взгляд Виктора пояснила: – Это прибор, усиливающий звук. – И она вытащила небольшую черную трубочку. – Втыкаешь наушники в уши, трубку наводишь на объект, и слушай сколько влезет.
Она подала один малюсенький наушник Виктору, другой вставила себе в ухо. Виктор последовал ее примеру. Голос мужчины доносился смутно, но все же было понятно, что он в чем-то убеждает Ксюшу. Она отвечала чуть слышно, виновато повесив голову. Но вот искаженный помехами женский голос произнес:
– Виктор хороший парень, и я его просто так оставить не могу. Ты же знаешь, что он меня любит. Кто знает, что придет ему в голову? Он такой впечатлительный…
После этих слов Полина выключила подслушку и победно спросила:
– Ну что, всё еще не веришь?
Виктор верил, что ему еще оставалось? Хотя ему и было странно, что Ксюша считает его кем-то вроде неврастеника. Он таким никогда не был.
– Понятно. Ксюша девушка правильная и в ответе за тех, кого приручила. Но мне теперь что делать?
Полина нарочито удивилась.
– Да просто уйти, что же еще? И без глупых разборок. Зачем зря волновать Ксюшу? Если ты ее и в самом деле любишь, то уйдешь по-тихому.
Виктор по-тихому уходить не хотел. Ему хотелось крушить всё, что попадется под руку. Но Полина права – это просто глупо. Да и Ксюшу было жаль. Если уж в этой истории кому-то придется страдать, то пусть уж лучше это будет он.
Полина заботливо предложила:
– Проще всего уехать, ничего не говоря. И гордость сохранишь, и Ксюшу тревожить не будешь. Надеюсь, ты понимаешь, что это наилучший выход?
Виктор это наилучшим выходом не считал, но в голове у него так шумело от неприятных открытий, что он молча кивнул.
Полина засуетилась.
– Давай поедем прямо сейчас. Ты же можешь отпроситься с работы?
Виктор пожал плечами.
– Могу. Но зачем?
– Да как ты не понимаешь! Если ты встретишься с Ксюшей, сможешь сдержаться и ничего ей не сказать?
– Нет, конечно.
– Вот именно! Так что звони начальнику и едем!
Повинуясь ее напору, Виктор выполнил приказ.
Доехали до дома. Выйдя у подъезда, Полина вознамерилась было подняться вместе с ним, но Виктор был непреклонен:
– Нечего вам делать в Ксюшиной квартире. Вот когда она вернется, тогда и зайдете.
Полина была жутко недовольна, но поделать ничего не смогла.
– Ладно, но долго не возись, мне некогда. – Ее голос звучал со странными победными нотками.
Тут Виктор показал, что он не такой послушный мальчуган, каким показался ей вначале.
– Меня ждать не нужно. Я и сам могу такси поймать. А вы уезжайте давайте, нечего меня тут караулить.
Под его испытующим взглядом Полина была вынуждена уехать.
Собрав вещи, Виктор вышел во двор и огляделся. Ему отчаянно не хотелось уходить. Но и мешать Ксюшиному счастью он не мог.
Из-за угла медленно выехало такси и остановилось возле него. Водитель высунулся из приоткрытой дверцы и назойливо предложил:
– Подвезти?
Виктор медленно поднял взгляд на окна оставляемой им квартиры, прощаясь с несбывшимися надеждами. Он уже садился в машину, когда его остановил испуганный вскрик:
– Ты куда?
Он тяжело повернулся, печально глядя на потрясенную Ксюшу.
– Уезжаю.
– Почему?
– Не хочу быть третьим лишним.
Ксюша недоуменно посмотрела ему в лицо.
– Что ты имеешь в виду?
Виктор с болью выдохнул:
– Ты же любишь своего преподавателя! Я сам слышал, как ты сегодня говорила с ним перед зданием юрфака.
Ксюша вспыхнула.
– Ну, да, говорила! О курсовой! Никак не могу ему курсовую сдать! Жуткая зануда! Кто тебе ляпнул, что я его люблю?
– Твоя подруга, Полина.
– Не знаю никаких Полин!
В голове у Виктора несколько прояснело. Он с силой потер лоб, уже обо всем догадавшись. Принялся сопоставлять факты.
– Похоже, что меня разыграли, как первоклашку. Эта твоя псевдоподруга прибор дальней слышимости включила с твоим разговором, явно поддельным. Теперь, когда я успокоился, припоминаю уйму ляпов, но тогда мне было не до смеха.
Он передал Ксюше в подробностях всё, что с ним сегодня приключилось. Та была поражена.
– Как ты мог поверить в такой вздор?
Виктор с тяжким вздохом признался:
– Это от неуверенности. Ты же ни разу не сказала мне, что любишь, вот и полезло в голову черт-те что.
Ксюша подрагивающей рукой поправила волосы.
– Я и не знала, что люблю, пока не увидела, что ты уходишь. Мне стало так страшно, что до меня враз дошло, что к чему.
Виктор дотошно уточнил:
– Значит, ты поняла, что меня любишь?
Стыдливо потупившись, Ксюша кивнула.
– И замуж за меня пойдешь?
Она снова кивнула.
– А когда?
В его голосе звучало такое нетерпение, что Ксюша рассмеялась.
– Да хоть сейчас.
Виктор досадливо пробормотал:
– Вот черт! Прямо сейчас не получится. Мы еще и заявление в ЗАГС не подали, а там как минимум месяц ждать надо.
Ксюша счастливо утешила:
– Это неважно! Главное – мы все свои недоразумения уладили!
Виктор согласился:
– Ага! Вот за это нам надо благодарить эту самую Полину. Хотя я до сих пор не пойму, для чего ей всё это надо.
Ксюша пристально оглядела дом.
– Слушай, а если нас просто хотели отсюда спровадить?
Виктор недоуменно проследил за ее взглядом.
– Спровадить? Зачем?
Ксюша озаренно воскликнула:
– Особняк ведь старинный, так? Допустим, Полина разузнала, что здесь спрятан клад, и ей нужно избавиться от хозяев хотя бы на пару часов. Ты же слышал, что говорила Анфиса Петровна из третьей квартиры? Кто-то шныряет по квартирам, но ничего не берет. Мы еще решили, что у нее мания преследования. А она была права. Поскольку мы можем появиться в квартире в любое время, Полина и решила нас отсюда убрать. Для меня у нее наверняка тоже было что-то припасено.
Виктор практично предложил:
– А давай-ка мы сами клад поищем. Металлоискатель где-нибудь найдем, не проблема.
Ксюша кивнула, и они с воодушевлением отправились в свою квартиру.
Из тени старого клена вынырнула Полина. Шофер такси направился ей навстречу.
– Что, сорвалось? – он был воплощением ехидства. – Я ведь тебя предупреждал!
Полина зафыркала, как разозленная кошка.
– Вот и выдумал бы сам что-нибудь новенькое! Санобработку мы использовали в первой квартире, во второй изображали врачей, в третью проникли, как заурядные взломщики, едва хозяева вышли за порог, в четвертой всучили стариканам билеты на концерт самодеятельности, в пятой отправили бабку на профосмотр. Но всё это ерунда. Старики, они доверчивые. Никому из них и в голову не пришло, что нам нужно прошерстить их квартиры.
– Вот и с этим молодняком надо было действовать попроще.
– Проще? Что ты имеешь в виду? Убить и трупы в реку сбросить? Поменьше глупостей говори, умнее будешь! И вообще, я тут ни при чем. Это просто число для нас роковое – шестерка. Нам с ней никогда не везло. Вот и теперь шестая попытка провалилась.
Шофер уныло кивнул головой.
– Самое обидное, найдут эти дураки клад, и, как законопослушные идиоты, сдадут его государству по цене золотого лома. Ни себе, ни людям.
В ответ Полина лишь тяжко вздохнула.
Так оно и случилось.
Дубинина Мария.
Департамент «Счастливый случай»
Апрель уже подходил к концу, а готового дипломного проекта как не было, так и нет. То есть, совсем-совсем. Да что там, проекта, даже плана к нему нет и в помине! Строго говоря, у меня еще много чего не было – денег, к примеру, работы, своей квартиры, сил тоже нет, да и на личном фронте сплошные потери. И, вообще финиш, вчера отключили интернет… За неуплату, как же. Пару дней потерпеть не могли, а мне ведь к научному руководителю идти через три дня, между прочим.
Все это я торжественно и более чем прочувствовано заявила, далеко не в первый раз, кстати, сама себе, потому что больше меня слушать было некому. Иногда это радовало, как, например, сейчас. Так и представляю себе, как взлохмаченная черноволосая девица в растянутом вязаном свитере посреди квартиры жалуется на жизнь с поистине гамлетовским выражением лица. Ну просто привет, шизофрения. Говорила мне мама, буду одна жить – с ума сойду. Конечно, лучше сводить с ума других, и при том хорошо бы неземной красотой, а не скверным характером.
В дверь громко постучали, весьма неожиданно. Гостей я не ждала, иначе бы хоть принарядилась. Еще раз неприлично (вот он, еще один плюс одинокого проживания) выругавшись, я побрела открывать, недовольно бурча себе под нос на ходу о тех, кого приносит с утра пораньше. Да, сегодня у меня плохое настроение, как вчера, и позавчера и…
– Здрасьте!
На пороге нарисовался незнакомый долговязый парень наружности самой что ни на есть подозрительной. Судите сами – узкие линялые джинсы, видно, что давно и горячо любимые, вытертые на коленках едва ли не до дыр, футболка со значком супермена на груди, растоптанные кеды с неожиданно чистыми, просто сверкающими белыми мысками, а венчала это модное безобразие уродливая ядовито-жёлтая бейсболка. Почему-то именно она меня особенно взбесила.
– Кто такой, чего надо? Я бедная студентка и ничего не покупаю, – без предисловий наехала я, на всякий случай спиной загораживая дверной проем. Слышала, этажом выше недавно квартиру обчистили.
Паренек лучезарно улыбнулся, демонстрируя весь набор ослепительно белых зубов. Даже в таком взвинченном состоянии я не могла не отметить, что улыбка эта была на редкость очаровательной.
– Вас! – радостно возвестил он на всю лестничную клетку.
– Меня?!
Как-то очень незаметно мы оба переместились в мою тесную прихожую, и я уже пожимала протянутую крепкую мужскую ладонь. Стоп! Что он себе позволяет вообще?
– Эй ты, – я отдернула руку и едва справилась с порывом спрятать ее за спину, как ребенок, – ты кто такой вообще? Я тебя не приглашала. Сейчас участковому позвоню.
Тем, кто посмел бы обвинить меня в отсутствии манер, видимо, ни разу не приходилось сталкиваться со смазливыминезнакомцами, в полдевятого утра ломящимися к вам в квартиру. Я воинственно скрестила руки на груди, решив пока не звать на помощь, несмотря на собственные угрозы, а для начала выслушать ответ на свой вопрос. Вот честно, лучше не слушала.
– Небесный департамент «Счастливый случай» выбрал вас для реализации благотворительной программы «Мечты сбываются»! Теперь я буду исполнять все ваши желания.
Так… Приехали, называется.
– А ничего умнее придумать не мог?
На простодушном лице парня промелькнуло искреннее удивление:
– То есть как, придумать?
Я мысленно пробежалась по календарю. Новый год давно прошел, первое апреля тоже, а до моего дня рождения еще как до Луны. Однако же меня точно решили разыграть. Может, где-то неподалеку притаился оператор со скрытой камерой? И тут меня осенило. Ну конечно же, девчонки взялись за старое! Вот ведь не сидится им спокойно, у обеихуже дети, мужья, а шутки как у первокурсниц.
– Так, ладно, – уже более благосклонно обратилась я к незваному гостю. – Я поняла, подружки постарались. Очень смешно. Что там дальше по сценарию?
Парень же не виноват, что я сегодня не в духе. Пусть уж отрабатывает гонорар.
«Супермен» смотрел на меня, разве что рот не открыв, потом пришёл в себя и, уже не так уверено, продолжил нести чушь:
– Небесный департамент… акция… это я уже говорил, да? – я кивнула. – В общем, я в вашем полном распоряжении.
– Полном-полном? – воображение подкинуло пару-тройку не самых приличных картинок. Я же говорила, с личной жизнью ну вообще никак. – А звать-то тебя как, мальчик?
– Миша.
Я не выдержала и все-таки рассмеялась:
– Ангел Миша? Почему не Габриэль какой-нибудь?
Миша на подколку обиделся:
– А я и не ангел, то есть не совсем ангел. Понимаешь, в департаменте…
Я вскинула руку, прерывая поток ненужной мне информации:
– Стоп. Ты Миша, я Саша, остановимся на этом. Так что там с желаниями?
– Загадывай, я все исполню.
Я окинула квартирку рассеянным взглядом. Что бы такое пожелать, чтобы этот «ангелок» от меня отстал? Точно! Придумала.
– Мне интернет нужен, а платить нечем. Верни мне интернет.
Глаза у Миши явственно полезли на лоб:
– Интернет? Не власть, не деньги, не жилье в Москве?
Я вытолкала парня из квартиры и, прежде чем захлопнуть дверь, бросила:
– Иди уже, джинн из бутылки. И без интернета не возвращайся.
В дверной глазок я видела его удаляющуюся спину и желтое пятно бейсболки на опущенной голове. Жалко, что это розыгрыш. Помощь с небес мне бы сейчас не помешала. Однако чудеса чудесами, а мои проблемы никто за меня решать не будет, посему остаток дня пришлось посвятить делам насущным. Немного разобралась в квартире, пусть она и съемная, а за пять лет уже почти родной стала, перемыла вчерашнюю посуду и села… нет, не писать диплом, а смотреть любимый сериал, да и то не повезло – герои вопреки ожиданиям не поженились, хотя к этому все шло на протяжении последних двух сезонов. Обидевшись на вселенскую несправедливость, я съела невкусный обезжиренный творог и легла спать.
На утро все вчерашние приключения показались не более чем сном. Парень из небесного департамента? Ах, не смешите меня! Как пришел, так и ушел, только вот почему от мысли, что мы больше не увидимся, стало чуточку грустно?
Я как раз крутилась у зеркала в прихожей, собираясь в универ, хотя погода, скажем прямо, не располагала к прогулкам, как услышала телефонный звонок.
– Здравствуйте. Горчакова Александра Викторовна?
Я настороженно кивнула и тут же, спохватившись, что никто не меня не видит, подтвердила:
– Да, она самая.
Если это очередной банк с предложением беспроцентного кредита, брошу трубку, ибо уже замучили. Но банк оказался не при чем.
– Произошла чудовищная ошибка. Наша компания приносит вам свои извинения и дарит месяц бесплатного интернета в подарок.
Я бросилась к ноутбуку. Так и есть – Всемирная Паутина снова готова принять меня в свои объятия. Может, я еще не проснулась?
– Проснулась.
Он сидел на продавленном диване и рассеянно теребил в руках плюшевого покемона, подарок сестры на день рождения.
– Ты? – я даже подскочила от неожиданности. – Как ты это сделал?!
Миша оставил игрушку в покое и шутливо приподнял над головой свою мерзкую кепку:
– Просто исполнил твое желание. Помнишь?
– Вообще-то я имела ввиду… – я совсем растерялась. И точно помнила, что не пускала его в дом. – Хотя ладно, забей.
Так, подружек можно исключить. Погасить мою задолженность даже для них было как-то слишком, да и не говорила я им о своих затруднениях. Но небесный департамент, как его там…
– «Счастливый случай», – вежливо подсказал мой непрошенный гость.
– Да-да, точно, спасибо, поблагодарила я машинально. – Так вот, все это очень… Что?!
Похоже, Миша не только желания исполнять мастер, но и мысли читает как я дамские романы. Просто уму непостижимо! Я посмотрела на него, он на меня. А глаза такие трогательно-голубые, и от их взгляда в животе запорхали бабочки. Неужели правда… ангел?
Потребовалось полчаса на то, чтобы переварить происходящее со мной, еще полчаса – чтобы Миша ещё раз рассказал то, что я слышала от него вчера. Какой уж тут универ, с ума бы не сойти.
– А хочешь, я для тебя еще что-нибудь сделаю? – предложил он, устав, видимо, втолковывать мне то, что для него являлось прописными истинами. – Все, что угодно. Смелее.
Я покосилась на приготовленные для выхода зонт и кожаную куртку.
– Хочу хорошую погоду. Чтобы было солнце и небо голубое. Сможешь?
Парень фыркнул, выражаятаким образом мнение о моей скудной фантазии, и подошел к окну. Раскрыл его и практически по пояс высунулся наружу. Я даже испугалась, как бы не пришлось за ремень втаскивать его обратно. В таком вот положении он пробыл около пяти минут, показавшихся мне бесконечными.
– Чай будешь?
И зажила я как в сказке. Нужна дипломная работа? Вот тебе шестьдесят листов с приложениями, в розовую папочку переплетенные. Хочется защитить н пять, не готовясь? Держи, Сашенька, красный диплом, будешь теперь квалифицированным экономистом. И плата за квартиру сама собой к хозяйке перекочевала. Одним словом, любой каприз, да до такой степени, что уже и не знаешь, что пожелать.
Ангел Миша поселился у меня, чтобы в любое время дня и ночи наколдовать мне вазочку с мороженым или любимый сериал без рекламы. А еще мы очень часто вместе пили чай или ходили гулять в парк, как, например, сегодня.
– Погода-то какая, благодать! – я развалилась на лавочке с рожком мороженого в руках. Ела я много и с удовольствием, потому что «стараниями» Миши толстеть перестала и даже, напротив, скинула почти восемь килограммов, наедаясь после шести вечера и даже не думая о таком неприятном времяпрепровождении, как спорт. Миша сидел рядом, сосредоточено облизывая «фруктовый лед». Переодеться я его так и не уговорила, может, это у них, ангелов, униформа такая, хотя бейсболку я бы заменила.
– Тебе не жарко? – озабоченно поинтересовался парень. Заботится обо мне, приятно-то как.
– Нет, – я достала новенький планшет, на который мне бы самой еще копить и копить, и лениво заползала по интернету. Солнышко припекло, жизнь была прекрасна.
– Сашка! Сашка, ты куда пропала?
Попались. К нам подошла одна из моих вузовских подруг, Олеся, за ручку со своим парнем.
– Мы с зашиты не виделись, да? Ты совсем нас забыла, нехорошо получается, не пишешь, не звонишь, – укорила меня девушка и тут заметила Мишу. – Ой. А это твой парень?
Мы с ним одновременно замотали головами. Олесин бойфренд нежно обнял ее и что-то шепнул на ухо. Она заулыбалась и, чмокнув его в губы, попрощалась с нами. Они ушли, а я почувствовала, как стремительно исчезает мое хорошее настроение.
С тех пор меня не отпускала одна мысль.
Не в радость стали походы по магазинам за дармовые деньги, пиршества в лучших ресторанах и сериалы ночи напролет. Я поняла, чего мне на самом деле не хватало. Мне не хватало любви.
– Прости, Саш, но это не в моей власти, – серьезно ответил Миша на мое новое желание. – Даже в правилах указано, что мы не имеем права играть человеческими чувствами. Понимаешь?
А я понимать не желала. Вот абсолютно. Целенаправленно разревевшись, я накинулась на него с упреками:
– Так значит, да? Разве ты не должен исполнять все мои желания? Тебе что, сложно что ли? А потом я от тебя отстану. Надоело мне одной быть, можешь ты понять? – тут мне стало настолько себя жаль, что истерика перестала быть контролируемой.– Да нифига ты не понимаешь! Ты ж долбаный ангел, сидишь себе на облачке и песни под арфу распеваешь. А нам тут на земле надо жизнь свою устраивать! Я любви хочу! Любви!
Миша протянул ко мне руку, но я, шлепнув по ней изо всех сил, умчалась в спальню, где никак не меньше часа предавалась страданиям, а потом вытерла слезы, которые уже больно щипали щеки, и решила, что назло этому моралисту все сама сделаю. И никакие ангелы мне для этого не понадобятся.
Меня переполняла ярость, я хотела доказать сама не понимала что и кому, но обязательно так, чтобы капитально. Миша не решался ко мне подойти и сидел на диване с покемоном в обнимку и наблюдал, как я роюсь в ноутбуке.
– Чего уставился? – я еще не отошла и готов была порвать любого, кто косо на меня посмотрит. – Давай полетай что ли, крылья разомни.
– Не хочу я никуда… – начал он, но, натолкнувшись на мой хмурый взгляд, уныло побрел к выходу. И тут как раз пришло сообщение, которого я очень ждала. От бывшего одноклассника. Мы с ним встречались когда-то, потом я поступила в институт, а он в училище. Недавно вот из армии вернулся – чем не кандидат в женихи? Я взглянула на часы. У меня есть сорок минут, чтобы собраться, и Влад заедет за мной на машине. Пойдем в кино. Накладывая на лицо «боевой раскрас», я даже удивилась, почему не догадалась до этого раньше, дома сидела, нюни распускала. Одно слово, дурочка.
Миша сидел у подъезда на лавочке, грустный и неприкаянный, и я с превеликим удовольствием продефилировала мимо него на высоченных каблуках, помахивая клатчем на цепочке. Пусть посмотрит, пусть. Сам же сказал, что все исполнит, что ни пожелаю. А я хочу, чтобы меня любили.
Влад несколько изменился с нашей последней встречи, будто бы даже ростом выше стал. Правильно говорят, армия делает из парней настоящих мужчин.
– Привет, солнце мое! – он вышел из машины навстречу мне и поцеловал в щеку. – Ты невероятно красива! Я сражен в самое сердце.
Я оглянулась напоследок, прежде чем захлопнуть дверь автомобиля, и увидела, что Миша смотрит на меня. И, кажется, осуждает.
Ну и ладно. Меня его мнение не сильно-то и волнует.
Вечер удался на славу. Мы посмотрели фильм, честно, даже названия не помню, там все бегали и кричали, я вообще ничего не поняла, кроме того, что иногда Влад начинал поглаживать меня по руке. Потом мы немного погуляли, поговорили, правда, говорила в основном я, но ведь мужчина и не должен быть болтливым. Ближе к полуночи он уговорил меня пойти в клуб, где я выпила, пожалуй, чуть больше, чем планировала, зато натанцевалась вдоволь. Влад с готовностью платил за меня, улыбался моим глупым шуткам, а, когда я уже с ног валилась, предложил подвезти домой. И с этого момента все пошло как-то не так…
– Подожди, – я посмотрела в окно, когда машина остановилась. – Это же не мой дом. Куда мы приехали?
Парень обернулся и совершенно серьезно ответил:
– Не твой. Но я же и не говорил, что мы поедем к тебе домой.
Я с третьей попытки справилась с дверью и буквально вывалилась наружу. От выпитого меня немного мутило, и ноги были как ватные.
– Эй, ты куда собралась, красавица? – Вадим поймал меня за локоть. – Мы еще не закончили.
Я попыталась вырваться:
– Пусти меня, придурок! Я кричать буду!
Он подтянул меня к себе и грубо обхватил за талию. Его лицо оказалось так близко, что уклониться от поцелуя было просто невозможно. И это было ужасно! Эти мерзкие прикосновения, крепкие до боли, Он схватил меня за волосы и, потянув за них, заставил запрокинуть голову. Почувствовав его губы на шее, я запаниковала. Меня охватил такой дикий ужас, что, пронзительно завизжав, я со всей дури пнула Влада коленом в живот. Или не в живот, не разобрала.
– Стерва! Дрянь такая, ты что творишь?! – он отпрянул, а мне только того и надо было. На бегу сбрасывая туфли, я бросилась прочь. По счастью, почти сразу же хлынул дождь, и в спину мне понеслись только грязные оскорбления. Я же, не видя ничего перед собой, неслась по мокрому асфальту, пока в боку не закололо, и с размаху врезалась в припозднившегося прохожего.
– Сашка!
Я отпрянула, готовая защищаться до последней капли крови, но вовремя узнала промокшего до нитки Мишу. Я и сама была насквозь мокрой, хоть выжимай, и мне было все равно. Все равно.
– Я такая ду-у-у-ра!
Тут он должен был засмеяться, сказать «ну я же предупреждал» или грозно скрестить руки на груди. Сделать хоть что-то. И он привлек меня к себе и уткнулся носом в макушку.
– Дурочка, моя маленькая милая дурочка…
Дождь хлестал холодными упругими плетьми, мы стояли посреди дороги и обнимались. Как будто не было ничего, как будто мы только что встретились и сразу поняли – это судьба. А может это и впрямь была судьба, а я так долго от нее убегала? Больше не побегу.
– Миш! – я выглянула из кухни, вся перемазанная белковым кремом.– Иди сюда, у меня все готово!
Парень отложил приставку (и где он только ее отыскал?), подбежал ко мне и вдруг подхватил на руки, покружил и поставил на пол. Поцеловал, слизывая с моих губ сладкую пену.
– Что у нас сегодня? Сливочное мороженое по домашнему рецепту?
– Нет.
– Рулетики с заварным кремом?
– Опять нет.
Миша взъерошил волосы, состроив такую умильную мордашку. Уродливую желтую кепку он снял. В ту ночь, когда пошел искать меня под проливным дождём. В ту ночь я перестала желать, а начал жить. Радоваться мелочам, довольствоваться тем, что есть и тем, кто есть. Это ли не счастье?
Мы устроились в зале на диванчике, поедая клубнику под белковым кремом, который я научилась делать вот буквально час назад. Выходные обещали быть теплыми и солнечными, самое то после тяжелой трудовой недели. Мы смеялись и швыряли друг в друга ягодками, когда Миша вдруг замер. Я сначала даже испугалась:
– Эй, ты в порядке? Не делай так больше, – я потрепала его по коленке, но парень никак не отреагировал. Мне стало по-настоящему страшно. – Что случилось? Невкусно? Можешь не доедать, я…
– Прости меня, Саша.
Его глаза наполнились слезами, реальными слезами – я просто не знала, как на это реагировать. Потянулась к нему, хотело обнять, но парень поднялся с дивана, и его серьезный вид нравился мне все меньше и меньше.
– Саша, – он запнулся, будто не решаясь продолжить. – Прости, я не знал… Я совсем забыл, что…
– Да что уже?!
Внезапно он упал передо мной на колени и взял мои руки в свои:
– У тебя осталось только одно желание.
Кажется, я рассмеялась. Не уверена, смех я услышала словно со стороны, на самом деле мне стало вовсе не до смеха. Слезы подкатили к горлу. Моя сказка рухнула.
– А потом? Потом что? – сдавленно пропищала я. – Ты уйдешь?
Он кивнул.
– Одно желание, Саша, только одно.
Мы часто разговаривали о его «работе», о том, какое удовольствие он получал, делая людей счастливыми. «Ангел – это не какое-то существо с крыльями и нимбом, – повторял он. – Ангел – это призвание». Я тогда только шутила, что спрячу его крылья, как лягушачью шкурку, и он навсегда останется со мной. И плевать, что крыльев я у него не видела ни разу. Главное, чтобы остался. А сейчас вдруг ясно осознала, что не смогу. Он исполняет чужие мечты, а я что же, заберу его единственную?
– Саш, скажи что-нибудь, – мой ангел целовал мне руки и плакал. Мой ангел… Нужно просто сказать – останься со мной навсегда, и он останется. Не сможет отказаться, ведь такого мое желание. А не слишком ли много у меня желаний?
– Ничего, – я через силу улыбнулась, хотя хотелось завыть. – Я больше ничего не хочу.
Мы смотрели друг другу в глаза, прощаясь, мы оба знали, что это конец. Мне нужно было отвернуться, дать понять, что я ни на что не претендую, но… Но его глаза были ярче весеннего неба после дождя, и я хотела запомнить этот цвет.
– Прости меня, – прошептал он, и я тихо, одними губами, ответила:
– А ты меня.
И вот тогда и раздался тот голос, нет, не так. Не просто голос, а Голос! Звенящий сотнею колоколов и пробирающий до самого дна души. Мы с Мишей одновременно вскочили на ноги.
– ВЫ УВЕРЕНЫ, ЧТО НЕ ХОТИТЕ ВОСПОЛЬЗОВАТЬСЯ ВАШИМ ПОСЛЕДНИМ ЖЕЛАНИЕМ?
Я отчаянно замотала головой. Чувствовала, что с обладателем этого громового гласа лучше не спорить и уж тем более ничего у него не просить, даже если очень хочется, как мне сейчас.
–ТОГДА МЫ РАДЫ СООБЩИТЬ, ЧТО ДЕПАРТМЕНТ «СЧАСТЛИВЫЙ СЛУЧАЙ» ПРЕПОДНОСИТ ВАМ БОНУС В КАЧЕСТВЕ ОДНОГО ИСПОЛНЕННОГО ЖЕЛАНИЯ НА НАШ ВЫБОР. ПОЗДРАВЛЯЕМ!
Мы с Мишей недоуменно переглянулись, и он как-то неуверенно улыбнулся. У меня же, если честно, по спине табуном бегали мурашки. Не знаю, что только что произошло, но это нечто невероятно важное для меня.
– Теперь можешь сказать. Я ведь знаю, чего ты хочешь, ведь я тоже этого хочу.
На сердце вдруг стало так легко-легко, и я, приподнявшись на цыпочках, положила руки ему на плечи, шепнув ласково:
– Ничего ты не знаешь. Я тебя люблю.
Не было ни грома небесного, ни молний, ни даже деликатного покашливания откуда-нибудь сверху. Мы стояли посреди комнаты и самозабвенно целовались, когда я заметила кое-что странное.
За спиной моего ангела развернулись два белоснежных крыла, точно бы сотканных из солнечного света, самых ярких звезд и самых добрых слов. А еще я знала, что у меня теперь есть точно такие же.
– Добро пожаловать в наши ряды!
Я повела плечами, привыкая к новым ощущениям, и погрозила парню пальцем:
– А ты мне ничего не хочешь сказать?
Он склонился к самому моему лицу и прошептал:
– Люблю, люблю, люблю тебя. Мой ангел.
Я сложила крылья, чтобы никто их не увидел, поправила на голове уродливо-желтую бейсболку (а ведь и впрямь униформа!) и вдавила звонок до упора. Дверь открылась не сразу, и хмурая девушка с грустным взглядом недовольно поинтересовалась:
– Здравствуйте, вам кого?
Я лучезарно улыбнулась, протягивая руку:
– Меня зовут Саша, и я буду исполнять все ваши желания! И советую начать с действительно важных…
Ежова Лана.
Пересечение параллелей
I.
Она нашла его за больницей, под старой яблоней.
Русоволосый парень сидел неподвижно на скамейке, опустив голову, словно что-то рассматривая в траве. Ее появление он не заметил. И девушка с любопытством, приправленным сожалением, разглядывала его, ища что-то известное только ей одной.
Решившись, тихо спросила:
– Ты можешь ответить на один вопрос?
– Простите, я устал от интервью… – начал говорить он, а потом резко вскинулся: – Кристина?!
Она смутилась.
– Я... Не ожидал, что приду? Неужели прогонишь?
Он не ответил – следил за падающим зелено-желтым листком, который медленно-медленно опускался между ними.
– Надеюсь, что звездная болезнь обошла тебя стороной, Миш, и ты отнесешься к моему признанию с пониманием.
Его странный взгляд, взгляд человека вернувшегося с того света, словно прошел сквозь нее, вызвав жуткое ощущение. Кристину передернуло, она даже отступила на шаг от того, кто не так давно терял голову от звука ее голоса.
– Мой нормальный поступок, – он с нажимом выделил слово «нормальный», – стал героическим из-за журналистов. Я поступил так, как поступил бы каждый, оказавшись в той ситуации. Не волнуйся, я не изменился.
Ей показалось, что в этих словах таилось поощрение говорить дальше.
И она горько прошептала:
– Прости, я ошибалась. Я все-таки люблю тебя, Миш... Можно мне вернуться к тебе?
Этих слов молодой человек ждал ровно три месяца и десять дней. Он посмотрел в ее искренние глаза – и время остановилось, а в его воображении пошел обратный отсчет.
II.
– Я и сейчас не верю, что мы нашли его! Благодаря карте старикана клад теперь наш! – Глаза Артема светились от радости, а пальцы дрожали, перебирая черепки старинного кувшина.
– Ага, благодаря карте и старому доброму металлоискателю, – с иронией поддакнул Костя, спокойно пересчитывая золотые монеты. – К тому же собирается гроза. Неизвестно, вернемся ли домой такими же веселыми, как сейчас.
– Ты, как тот дед, веришь в месть злых духов, которые якобы охраняют заклятый клад? – догадался Артем и рассмеялся. – О майн гот! Костик, ты такой ребенок иногда!
– Не ржи как жеребец, Темыч. Что-то же убило подельников деда, когда они откопали сокровище? И да, я верю в легенды о скарбнике, который отдает золото только тому, кому оно предназначено.
– Тот дед – чокнутый. Может, он сам убил своих друзей? А потом совесть замучила, и он закопал кувшины обратно?
Костя машинально продолжал складывать монеты в столбики. Артем, довольно щурясь, потянулся за пивом.
Передавая бутылку третьему юноше, который молчаливо лежал у самой стены палатки, спросил:
– Что с тобой, Миха? Ты тоже боишься проклятия хранителя? Или болит разбитое сердце? Забей на эту дуру, она того не стоит. И вообще, я уверен, услышав, что ты нашел сокровище, она к тебе еще прибежит. Поэтому радуйся! Чего еще не хватает?
Михаил приподнялся на локте и спросил:
– Когда откроем второй кувшин? Что-то подсказывает, там даже пары монеток нет – слишком он легкий.
– А ты прав, – через несколько минут сказал Артем, освободив горлышко кувшина от смолы. И разочарованно добавил: – Здесь какая-то жидкость.
Костя, забрав странный сосуд, долго его рассматривал, без спешки, как настоящий флегматик. А понюхав, сделал вывод:
– Как это фантастически не звучит, но это вино. Что будем делать?
– Проведем дегустацию, – глаза Артема светились восторгом.
– А если оно отравлено? – высказал предположение Михаил. – Лучше вылить.
Артем рассмеялся:
– Ну, где ты видел, чтобы закопанное вино было отравленным? Зачем его тогда прятали?
Парни посмотрели друг на друга. Миша пожал плечами.
– Поддерживаю, выливать жаль. – Даже всегда осторожный Констик загорелся идеей попробовать вино. – Знаешь, сколько стоит на торгах такая бутылка? Это драгоценное вино, которое после стольких лет не превратилось в уксус! И раз мы его открыли, продать не получится.
Последний аргумент поколебал решимость страдающего влюбленного, и он сдался на уговоры друзей.
Темно-красная жидкость, тягуче выливаясь, наполнила три пластиковых стаканчика. Миша последним сделал глоток, при этом остальное незаметно вылил на землю...
Вскоре началась гроза. Дикие порывы ветра сотрясала стенки палатки. Стонали сосны, заламывая ветви-руки. Гром грохотал, казалось, в шаге от их убежища. Молнии рассекали пополам гневное небо. Первые ледяные капли упали на землю – костер, оставленный на ночь, недовольно зашипев, быстро погас.
Еще несколько минут – и слезы неба отчаянно заливали берег озера, на котором расположился лагерь искателей сокровищ…
III.
…Он стоял на троллейбусной остановке. В руках – корзина с нежными орхидеями, любимыми цветами его невесты, в светло-карих глазах – тоска ожидания.
Холодно, хотя конец весны. Небо, наверное, усеяно звездами, но огни города не позволяют их разглядеть. Ветер дует с севера. До чего же он продрог, такое ощущение, что кровь превращается в охлажденный чай с кубиками льда.
С обидой посмотрел на часы – Кристина опаздывала на сорок минут, не уважая ни жениха, ни его родителей.
Голосом фронтмена любимой метал-группы коротко отозвался мобильный.
От любимой пришло сообщение: "Я не приду. Пора признаться: я не люблю тебя, и у меня есть другой. Ты не подходишь мне, нерешительный и неуверенный в себе слабак. Мне нужен настоящий мужчина".
Нежные, как его любовь, цветы выскользнули из рук. Парень с ненавистью посмотрел на золотое кольцо… но все же не решился его выбросить. Что говорить родителям?.. Друзьям?.. Ведь все ждут, что они поженятся летом!
Хотя это уже неважно. Важно то, что она не любила, играя его чувствами. Что принадлежит теперь кому-то другому, «настоящему мужчине». И он теперь целует ее мягкие губы, гладит шелк волос, ласкает золотистую кожу…
– Кристи!.. – прорычал он с болью и гневом.
Целая вечность и разбитый о кирпичную стену остановки кулак понадобились ему, чтобы осознать все это. Кровь капала в весеннюю грязь. Сердце ныло в груди.
И вот ирония: зависимость от ее голоса, запаха и смеха осталась даже после предательства…
IV.
…Дождевые капли вытащили из кошмарного сна. Ничего не понимая, Миша вытер рукавом лицо и застонал – тяжелая голова болела, словно наутро после разнузданной гулянки.
Тошнило, желудок свертывался в морской узел. Темнело в глазах. Земля, словно гигантские качели, подкидывала его вверх-вниз.
Едва не теряя сознание, попытался разбудить друзей. Бесполезно...
Но как и когда они все уснули?.. Он не мог вспомнить, хотя очень старался.
И вдруг молнией пришло озарение: в вине все-таки был яд, призванный остановить жадных искателей клада.
Они умрут.
Если, конечно, вовремя не подоспеет помощь. Телефоны в лесу не ловили, ему придется идти пешком, потому что машина осталась в поселке, до которого три километра. Три километра лесом! Да еще в грозу! Откуда взять сил? Ему нерешительному слабаку?..
Миша не знал. Знал только одно: должен спасти друзей и себя.
И, выйдя из палатки, он смело окунулся в ярость бури.
Три километра оказались адом, его персональным пеклом, который потом он старался никогда не вспоминать.
Отравленное вино пробудило все его страхи. И уродливые призраки являлись ему в сполохах молний, заступая дорогу к спасению. Но он шел. Он шел, стиснув зубы.
Он падал и тотчас поднимался. Упрямо двигался к цели, помня, что за спиной – друзья, которым досталось больше яда, нежели ему…
V.
Прошлое и настоящее – две параллели, которые пересекаются в наших воспоминаниях. Иногда это случается в реальности, и тогда человек меняется. Он отступает…
…или делает шаг вперед, чтобы стать сильнее.
VI.
Время пошло своим ходом. Мгновение закончилось.
С тревожной надеждой Кристина повторила свой вопрос:
– Я могу вернуться к тебе, Миш?
Он почувствовал себя свободным, когда спокойно и четко ответил:
– Нет.
Конец
Калинина Кира
УЛИЦА В НИКУДА
Городок наш захолустный, тихий, только и примечательного в нём, что Улица-в-Никуда. В детстве я думала, что такая есть везде — как есть вокзал или, скажем, рынок. Просто местные жители не торопятся рассказывать о ней чужакам. В глубине души мне и сейчас верится, что это так. Я десять лет прожила в Большом Городе, но до сих пор не знаю наверняка: может, там тоже была своя Улица-в-Никуда…
Контору нашу закрыли под предлогом кризиса. Честно говоря, я не слишком расстроилась. Как раз в это время у меня приключился собственный кризис — внутренний. Осточертело мыкаться по чужим квартирам, считать копейки, всё чаще всплывал в мыслях вопрос: "Ради чего?.."
Говорят, в таких случаях полезно вернуться к корням. И я поехала домой.
Город моего детства очень переменился: деревья в парке аттракционов напротив нашего дома вырубили, карусели снесли, церковь без купола, в которой раньше работал летний кинотеатр, взялись восстанавливать, но бросили, не закончив, вместо красной брусчатки на спуске к реке теперь серел ухабистый асфальт… Уцелели только голубые ели у крыльца городской администрации да Улица-в-Никуда — два ряда старинных домов с рельефными фасадами, толстыми стенами и высокими частыми окнами.
Вела улица к заброшенному кладбищу. Решётчатая ограда его проржавела, ворота вросли в землю. Протиснешься боком в щель — и попадёшь в нехоженые дебри, где призраками таятся кресты и памятники. В пору моего детства из-за деревьев ещё виднелась макушка склепа — ангел с отбитым крылом на коньке крыши. Нынче и он утонул в зарослях. Кладбище слыло проклятым с тех пор, как вскоре после революции, отринув все запреты, там схоронили травника-колдуна…
Многие в городе считали Улицу-в-Никуда дорогой в потусторонний мир. Школьный физрук, доморощенный философ, уверял, что это материализованный Дао, путь самопознания. А Томкина бабушка говорила: улица наша вроде гадальных карт — что было, что будет, поведает, и судьбу предскажет, и сердце успокоит…
Собственно, за этим я и отправилась туда на вечернюю прогулку. Глупо, конечно. Но почему бы не подышать воздухом перед сном?
Не идти же среди бела дня, на виду у всего света…
Улица казалась вымершей. Лишь кое-где теплилось окно да щурились со столбов редкие фонари, едва рассеивая мрак. В прежние времена здешним жителям некуда было деться, а теперь люди бежали — перебирались за реку в новостройки или вовсе уезжали из города. Я решила: дойду до Томкиного дома — и назад.
Вдруг по ушам полоснул крик:
— Ташка! Мне не слабó, не слабó! Вот увидишь!
Сердце захолонуло…
Кончено, я сразу повернула восвояси. Но поздно. Из мрака вынырнул фокусник-оборванец — раскрашенное лицо, замызганный фрак, манишка на голое тело и драный цилиндр, из которого рука в перчатке за уши вытянула кролика. Свет фонаря отразился в глазах-рубинах, блеснул на цепочке карманных часов. Кролик сказал:
— Ступив на путь, иди до конца, не сворачивай. Иначе не дойдёшь.
Ради таких встреч мы в детстве и бегали на Улицу-в-Никуда. Я своими глазами видела даму в платье с турнюром, шарманщика на ходулях, комиссара в кожанке, с наганом. Он орал: "Выходи, контра недобирая!" — и палил в воздух. Мы, ребятня, с визгом умчались к Томке домой, а когда выглянули в окно, комиссар уже сгинул.
Мне всегда нравилось смотреть из Томкиных окон. Однажды я застала странное свечение, вроде огней Святого Эльма, в другой раз — дождь из морских ежей. А Томка целую четверть ездила в школу на говорящем осле. У крыльца она слезала с седла, осёл кланялся и произносил дребезжащим голосом: "Прощай! Не забывай своего Росинанта, доброго товарища в подвигах и скитаниях". Как-то цыганка напророчила Томке скорую смерть… Господи, я ведь даже не знаю, что с ней!
Стоило моргнуть, и фокусник с кроликом развоплотились — будто не бывали.
Далеко впереди рваными очертаниями полуголых крон чернело кладбище.
В поредевшей мгле проступили контуры ворот, из приоткрытой створки торчали ветви кустарника — будто призывно протянутые руки.
А это что? Бледный силуэт. Детская фигурка — в футболке и шортиках, несмотря на весеннюю прохладу...
— Димка! — ахнула я.
Мальчик оглянулся, крикнул зло:
— Это тебе слабó! А мне ни капельки! — и побежал вниз по улице. Как тогда…
Я бросилась следом, уверенная, что легко нагоню восьмилетнего шкета.
— Димка, стой! Я знаю, тебе не слабó! Я верю!
Это был бред, галлюцинация — из тех, что являются в моменты между сном и явью, в полузабытьи, когда в голову лезут самые тяжёлые мысли и всплывают в памяти самые неприятные моменты в жизни… Сколько раз я видела, как Димка убегает прочь, а я кричу ему вслед, пытаясь остановить. Когда же это кончится?..
Детская фигурка исчезла. Передо мной распахнулись ворота кладбища — улица вбежала внутрь, прямая, как стрела. Заросли расступились, кресты, памятники, могильные плиты выстроились по обочинам… Я оглянулась. Сзади, застилая мостовую, сгущалась… не тьма, а какая-то тяжёлая серая масса. От неё веяло смертной жутью. Слышалось змеиное шипение: "Обратной дороги нет…"
Впереди, над склепом, брезжило утро. Откуда, если лишь недавно смерклось?..
А, какая разница! Всё равно деваться некуда.
Солнце карабкалось к зениту, буйные заросли по сторонам дороги сменились ухоженной зелёной изгородью. Из-за изгороди неслась песенка: "Чья-то ручка там держит леечку. Знать, водой поит канареечку. Вот глазок горит — какой пламенный…" Голоса звучали тоненько, карикатурно — будто кто-то проигрывал звукозапись на высокой скорости. За кустами раскинулся сад: молодые яблоньки, вишни, сирень, акации, на клумбах — ландыши, розы, георгины, пионы, ирисы… Я смотрела и дивилась: как всё это может цвести в одно время?
В глубине сада прятался домик — крыша в красной черепице, стены увиты плющом, на окошках узорчатые ставенки.
"Ах, глазок, глазок — незабудочка, для неопытных — злая удочка". На грядке покачивались туда-сюда жёлтые цветы, держа друг дружку за листья, как за руки. С сердцевинок глядели маленькие чёрные глазки, крохотные рты синхронно открывались.
— Входи, — хором сказали цветы, и я обнаружила, что в зелёной изгороди есть брешь. — Полей нас. Мы сохнем!
Я огляделась.
— Вон там, у крыльца, лейка. За углом колодец. Скорее, мы изнываем от жажды!
Как не уважить говорящие цветы?
Колодец походил на сказочный теремок — с основанием из природного камня и островерхой крышей на резных столбиках. Вода плескалась совсем близко — прозрачная, свежая, искристая. Жестяное ведёрко снаружи было расписано под хохлому.
Вокруг тоже росли цветы, но они помалкивали, только кивали разноцветными головками, будто подбадривая: да-да, всё верно, действуй! Я наполнила лейку и поспешила назад, к жёлтым певуньям.
— Где же ты, сюда! — торопили они. — Нет больше сил терпеть!
— А кто вы такие? — спросила я.
— Мы забудки.
— Что же ваши хозяева вас не поливают?
— Наша хозяйка умерла. Некому за нами ухаживать, некому нас полоть. Посмотри, сад гибнет.
На мой взгляд, сад выглядел превосходно. Но цветам виднее. Я лила воду им под листья, а они радостно повизгивали, и подсохшая земля, чернея, проседала под тяжестью влаги.
— Оставайся с нами, — предложили забудки. — Будешь нашей хозяйкой.
Рядом оказались садовые качели с матрасиком. Ноги подогнулись сами собой, голова склонилась к подушке…
Тут с небес грянуло:
— Кар-кар!
Забудки разразились криками:
— Прогони её! Хватай ружьё! Стреляй!
У качели и правда валялся дробовик. Но не буду же я палить в глупую безобидную ворону! Помашу руками, покричу, она и улетит.
Ворона сердито каркнула и камнем упала за куст шиповника. Через миг оттуда вышмыгнула пожилая особа, очень похожая на старуху Шапокляк. Погрозила забудкам пальцем:
— Значит, хозяйка умерла, паршивки? — и повернулась ко мне. — Не верь им. Это вредные создания.
Я попыталась встать. В голове стоял туман, ноги не хотели отрываться от земли — будто приросли. А ведь и впрямь!.. От подошв тянулись, уходя в почву, белые нити.
— Быстро же ты поддалась их чарам, — нахмурилась Шапокляк. — Уже корни пустила.
Я задрыгала ногами, стряхивая обрывки нитей, а забудки поникли жёлтыми головками и заныли:
— Не ругай нас, Садовница, мы хорошие. Это всё она! Явилась без спроса, место твоё занять хотела…
Шапокляк взяла меня под локоть.
— Ты ведь шла куда-то, верно?
— Не знаю... Может быть, домой. Вы не подскажете, как отсюда выбраться?
— Подскажу-подскажу, — старушонка вытолкнула меня за кусты. — Ну-ка взбодрись. Подумай. В наши края просто так, без причины, не забредают.
Мысли всё ещё путались.
— Было темно… Помню кладбище... Мальчик… Димка!
— Правильно, — одобрила Шапокляк. — Ищи своего Димку. Я тебе в этом помочь не могу, а вот Книжник, пожалуй, сможет. Дом его дальше по дороге — не пропустишь. А чтобы было сподручнее, я тебе провожатого дам. Ноктюрн!
Под ноги нам мягко прыгнул здоровенный чёрный кот. Замер, уставившись на старуху Шапокляк зелёными глазищами, и старуха тоже внимательно на него посмотрела. Через минуту кот отвернулся и бросил мне через плечо:
— Пошли, что ли?
— Ни возвращаться, ни сворачивать нельзя, — поучал кот, важно шествуя по дороге, мощёной голубовато-серой брусчаткой. Хвост его колыхался, как павлинье перо, кончик был чуть загнут на сторону.
— А почему тебя назвали Ноктюрном? — спросила я. — Ты же не музыкальная пьеса.
Кот фыркнул.
— До чего народ неграмотный пошёл! Ноктюрн значит "ночной". Я же кот, да ещё чёрный. Улавливаешь связь? А насчёт музыки, если подумать… Мя-а-ау! — протяжно вывел он. — Мя-а-ау-у!
Брусчатка кончилась, под ногами вилась пыль. Впереди клубилось целое облако — катило навстречу, прямо на нас, гудело и бухало.
— Ну-ка посторонись, — велел кот.
Мы отступили на обочину. Мимо, вырвавшись из серой завесы, прошествовал оркестр цирковых клоунов.
Первый клоун, в рыжем парике и балахоне с помпонами, колотил в огромный барабан, второй, весь в заплатах, дул в тубу, третий, пёстрый как попугай, пиликал на скрипке, четвёртый, в ливрее с позументом поверх полосатого трико, дудел на трубе… Они шли, и пыль опадала. В ушах звенело от бравурного марша. Замыкал процессию карлик с треугольником. Поравнявшись со мной, он встал на цыпочки и протянул мне свой инструмент. Кот кивнул с другой стороны дороги: бери, дескать. Я послушалась, и карлик со всех ног кинулся догонять остальных.
— Зачем мне эта штука, Ноктюрн?
— Пригодится, — загадочно отозвался кот.
Вокруг поднялись каменные дома, грунтовая дорога превратилась в асфальт. Улица выглядела так, будто её обстреляли из гранатомёта. Всюду дыры, трещины, провалы.
Не успела я оглядеться, как из-за домов высыпала орава полицейских в восьмиугольных фуражках и в чёрной форме, увешанной бляхами.
— Ни с места! — они наставили на меня кольты — точь-в-точь как в кино. — Вы арестованы за причинение вреда городском имуществу! Можете ничего не говорить! Но знайте: ваше молчание будет использовано против вас!
— Дзинь, — сказал кот и испарился, оставив после себя хвост с загнутым кончиком.
Это отвлекло полицейских на пару секунд. Я как раз успела достать из сумки треугольник.
Дзинь — и коп, подскочивший ко мне с наручниками, исчез!
Дзинь, дзинь, дзинь…
Улица опустела.
— Молодец, — кот появился у правой ноги. — Идём отсюда, а то вернутся ещё.
Мы двинулись вперёд, огибая ямы, перепрыгивая трещины. На душе было неспокойно.
— Слушай, Ноктюрн, что за бред! Меня обвинили в том, что я разбомбила улицу?
— Или в чём-то другом? — мурлыкнул кот. — В чём ты сама себя винишь, а? Давай, колись.
— Не в чем мне колоться.
— Подавленное чувство вины ослабит твою позицию в переговорах с Книжником, — кот махнул хвостом. — Ладно, мне можешь не говорить. Но с собой будь честна. Иначе Книжник заморочит тебе голову.
Искорёженный асфальт остался позади, теперь мы шагали по дорожке из шестигранных плиток, а в голове вертелась песенка: "Мы в город Изумрудный идём дорогой трудной..."
— К чему все эти сложности? — я поморщилась. — Ладно. Мы жили на одной площадке, дверь в дверь, наши матери дружили… Как-то Томкин сосед, мальчишка постарше, заявил, что был ночью на кладбище, видел всякую нечисть. Мы с Томкой сказали, что он врёт, а Димка заявил: девчонки, мол, трусихи, вот он ночью на кладбище пойти не побоится. Помню, Томкин сосед презрительно хмыкнул: "Да тебе, мелкий, слабó!" Мне это словечко "слабó" тогда очень понравилось. Мы с Димкой пошли домой. Ну, я и ляпнула: "Что же ты на кладбище не идёшь? Прав Сашка, ты только трепаться смелый. А на самом деле тебе слабó!" Обычная детская подначка…
Тут я увидела дом. Старуха Шапокляк была права: мимо такого не пройдёшь. Стены — из книжек, крыша выстлана альбомами и старинными фолиантами, даже дверь составлена из книжных переплётов, сцепленных между собой канцелярскими скрепками.
Пока я примерялась, куда лучше постучать, дверь распахнулась сама. На пороге явился импозантный брюнет, чертовски похожий на молодого Шона Коннери в роли агента 007. Из кармана блейзера у него торчала лупа.
— Добрый день, мадемуазель, — насмешливо сказал Коннери звучным баритоном. — Чем могу быть полезен?
— Здравствуйте, — промямлила я. — Простите, вы Книжник?
Мне-то представлялся сгорбленный старичок в очочках!
Красиво очерченный рот брезгливо дёрнулся.
— О, я, кажется, знаю, кто вас прислал. Милейшая госпожа Садовница! Что ж, прошу, — он пропустил меня внутрь. — Вообще-то я учёный. Звездочёт, алхимик, книгочей, коллекционер, эстет, чародей, мечтатель…
Сказать, что в доме всё было завалено книгами, значит ничего не сказать. Книги громоздились рядами, штабелями, без полок и шкафов, образуя безумный кавардак. Воздух пах бумажной пылью. Я чихнула.
— Будьте здоровы! — Книжник любезно улыбнулся. — Не угодно ли чаю?
— С удовольствием, — я осторожно примостилась на табурет из книг. Поискала взглядом Ноктюрна. Но мой провожатый пропал. Видно, счёл свою миссию исполненной.
Книжник уселся напротив, хлопнул в ладоши. Послышалось шуршание, позвякивание… По длинной, до пола, скатерти взбиралась посуда. Я присмотрелась: фарфоровые чашки, блюдца, вазочки, креманки, ложечки из мельхиора тащили на себе крохотные букашки. Целый сонм букашек… Мама мия, да это же буквы с лапками!
Маленькие носильщики расставили свою ношу на столе, чёрными струйками стекли по скатерти на пол и затерялись среди книжных залежей.
Свет из окон вяз в стенах многотомного лабиринта, в комнате было сумрачно, и Книжник зажёг лампу над столом. На абажуре малиновой кожи поблёскивала тиснёная надпись: "Энтё Санъютэй. Пионовый фонарь".
— Угощайтесь.
Книжник подвинул ко мне тарелку с пирожными — на холмиках взбитых сливок румянились вишенки.
— Вижу, вы стесняетесь, барышня, — в красноватом свете его лицо выглядело старше — на лбу проступили морщины, по вискам мазками седины скользили блики. — Вам, верно, наговорили обо мне гадостей. А вы знаете, что прелестные цветочки госпожи Садовницы на самом деле люди, попавшие к ней в плен и обречённые влачить жалкое растительное существование до конца своих дней?
Книжник поправил абажур, тени на его лице легли иначе, и он стал похож на молодого испанца со взглядом чёрным и огненным, как кипящая смола.
— Итак, чем могу помочь?
— Я ищу одного человека. Мальчика. Правда, не знаю, есть ли в этом смысл…
— Так-так, — Книжник побарабанил пальцами по столу. — И давно он пропал?
— Давно.
— Что ж, — Книжник встал. — Попробую вам помочь.
— А вы можете? — глупо спросила я.
— Это зависит от вас, — он скрылся за горными кряжами книг. — Посидите минутку. Сейчас…
Из-за книжного утёса вихляющей походкой вырулил юнец в потёртой джинсе.
— Дай сюда пальчик, — потребовал он надломленным баском, демонстрируя мне иглу и пробирку.
— Зачем? — я попятилась.
— Ты что, куколка, никогда кровь не сдавала? — из нагрудного кармана у юнца высовывался краешек знакомой лупы. — Хочешь найти пропажу, а капельку крови пролить жаба душит?
Поколебавшись, я протянула руку. Книжник действовал с ловкостью заправской медсестры — кольнул, нацедил чуть-чуть в пробирку, прижал к ранке клочок ваты.
— Держи, — он сунул мне в руки мягкую тряпицу. — Наклонись к камину, подожди, когда на лбу выступит пот, сотри и дай мне.
Только сейчас я заметила, что в комнате есть камин. Стенки его были выложены мраморными плитами, по плитам бежала арабская вязь. Я присела у огня, вдохнула запах дыма с примесью чего-то сладкого. Может, меня хотят одурманить? Пламя резвилось на углях и поленьях, дыша жаром в лицо. Я промокнула испарину и повернулась, чтобы отдать тряпицу Книжнику.
На месте юнца стоял старец с пышной седой бородой. Ага, вон и лупа — свисает на золотой цепочке из кармана бархатного камзола.
— Отлично, — скрюченные пальцы выхватили ткань из моей руки. — Человек подобен книге, каждая написана на своём особом языке, не похожем на другие. Один так прост, что и разгадывать неинтересно, на другой можно потратить годы. Подобрать универсальный ключ к шифру человеческой души — вот задача, достойная учёного! А теперь, сударыня, будьте добры… Машину водите? Представьте, что вам предстоит пройти, так сказать, освидетельствование на состояние опьянение… Короче, дыхните вот сюда.
Старик показал устройство, и впрямь похожее на алкотестер. На крохотном экране горели нули.
— Возьмите трубочку в рот. Не беспокойтесь, она стерильна. Поглубже вдохните носом, а потом выдохните через рот. Как следует выдохните — всё, что есть в лёгких.
— Нет! — громко сказал кот. Он сидел на каминной полке, поджав лапки — будто никуда и не исчезал.
— А-а, у прекрасной дамы обнаружился рыцарь-защитник! — Книжник опять стал красавцем Бондом, в бархатном голосе сквозил яд. — Животное, ты ведь знаешь: чтобы получить субстанцию души, нужны кровь, пот и дух. Иначе я ничего не смогу сделать.
Кот поглядел на меня, и глаза его полыхнули изумрудным светом.
— Будь осторожна. Выдыхай неглубоко и только через нос. Дай ей раструб, — велел он Книжнику.
Тот разом превратился в старика. Покряхтывая и ворча себе под нос, привинтил к трубке подобие дыхательной маски. Я поднесла её к лицу, тихонько дунула — по экрану побежали цифры.
Книжник подключил "алкотестер" к чему-то вроде лабораторного химического реактора, вылил в него кровь из пробирки, сунул тряпку, пропитанную моим потом, зажёг спиртовую горелку под сосудом и нажал кнопку. Агрегат загудел. Буквы-козявки взволокли на стол книгу, раскрыли. Из трубки, присоединённой к агрегату, на чистые, пергаментного цвета страницы потёк дымок — там, где он касался бумаги, ложились строки, блестя свежими чернилами.
Книжник навис над столом, закрыв от меня удивительные письмена.
— Так-так! — воскликнул он, плотоядно потирая руки. — Димкина мать от горя спилась. Муж её бросил… Пара абортов в молодости... Женский недуг… Иметь детей она больше не могла. Этот мальчик — всё, что было у несчастной. А вы, барышня, лишили её жизнь смысла!
— Что вы несёте, — огрызнулась я.
— Все обвиняли вас — даже ребята во дворе, — читал Книжник. — Только родители всегда твердили, что вы ни при чём. Вполне понятно. И вы позволили себе в это поверить, хотя бы частью души, иначе невозможно было жить.
Послать его, что ли, к чёрту... Встать и уйти. А куда?
— Со временем всё забылось, но не для матери мальчика. Помните, как она таскалась по улицам — пьяная, оборванная. Сколько ей было, когда она умерла — тридцать семь? Полжизни впереди.
Я сидела, стиснув зубы, и ждала, когда "и это пройдёт", с трудом удерживаясь, чтобы не разрыдаться.
Книжник поднял глаза, в стёклах пенсне танцевали язычки огня.
— В ту пору тебе часто снился сон. Димка зовёт из кладбищенских дебрей: "Помоги! Спаси!" Но ты видишь в кустах красные глаза, чуешь запах мертвечины и бежишь прочь. Это большой грех — сгубить невинного ребёнка. А на твоей совести две жизни…
Я не хотела оправдываться, но не выдержала, шепнула:
— Мне было всего девять…
— Она сама была ребёнком, — проворчал кот с камина.
Книжник выпрямился.
— И ты только сейчас набралась духу прийти за ним — спустя двадцать лет? Думаешь, он дожидается тебя?
— Я его видела. На улице в ни…
— В никуда? Из ниоткуда не возвращаются, ты знаешь? А впрочем… я мог бы его поискать.
Книжник смотрел выжидательно. Мне показалось, он дочитал не всё, что было в книге. Я потянулась взглянуть, но он прикрыл страницу.
— Не так скоро, милочка. У всего на свете есть цена.
— Что вы хотите?
Он протянул мне "алкотестер".
— Дыхни. И не сдерживай себя на этот раз. Дыхни от души, — он выделил голосом слово "душа".
— Мяу! — Ноктюрн перескочил к камина на стол. — Я за неё! Ты ведь давно на меня зарился, книжный червь!
— О, какая самоотверженность! — рассмеялся Книжник. — С чего ты вдруг решил пожертвовать собой, животное? Это на тебя не похоже.
Кот встопорщил усы, стукнул хвостом по столу.
— Мне тоже пора искупить старые грехи. Хватит тянуть…
— Нет-нет-нет, подождите! — вмешалась я. — О чём это вы?
— Он, — Книжник, улыбаясь, театральным жестом указал на кота, — твоя цена. Что ж, я согласен.
— И что с ним будет?
— Он будет мой.
— Ни в коем случае. Никаких жертв, никаких искуплений, — я наклонилась к коту. — Мало мне Димки, так ещё из-за тебя мучиться! Нет уж. Если надо платить, я заплачу сама.
— Вы оба будете моими, — заявил Книжник.
Ноктюрн зашипел, обнажив клыки.
— Хватит и меня одного! Давай свой духосборник, змей!
Было несложно опрокинуть подставку с горелкой. Синеватое пламя плеснуло на стены, на стол, растеклось по полу и сразу же встало стеной. Ноктюрн метнулся по грудам книг, и они посыпались на голову Книжнику. Я схватила со стола свою книгу, выскочила за дверь. Вслед нам летели крики агонии…
Смеркалось. За кустами мелькнул покосившийся крест. Дорога скукожилась до узенькой стёжки и оборвалась у могильной плиты из чёрного гранита. "Тамара Шестакова", — прочла я. Ноги подкосились. Пришлось сесть тут же, на низкий каменный постамент. Кот плюхнулся рядом, обмахнул морду хвостом.
— Уф, оторвались.
— Думаешь, он не явится за нами сюда? — я пристроила на коленях украденную книгу.
— Ему сейчас некогда, спасает свою библиотеку.
На душе было гадко. Похоже, я упустила единственный шанс вернуть Димку. Если такой шанс вообще был. Да ещё Томкина могила…
— Что бы со мной стало, если бы я сделала, как он хотел?
— Он превратил бы тебя в буквозявку, чтобы таскала для него чайные ложки. Или отправил на Дорогу приманивать заплутавших путников.
Ноктюрн сделал многозначительный крендель хвостом.
— Знаешь, ты нарушила баланс.
— И что теперь?
— Понятия не имею, — казалось, кот улыбается. — У меня появилась надежда.
— На что?
— Снова стать человеком. Книжник — истый коллекционер, он берёт то, что хочет, не считаясь с законом и совестью. Садовница воздаёт каждому по справедливости. Цветы в её саду… Ты винила себя за то, чему стала причиной косвенно, по детскому неразумию. Эти же не признают за собой вины, хотя проступки их куда тяжелее.
— А ты?
— Я… — кот дёрнул спиной. — Я был гордецом. Всегда поступал по-своему. Сюда попал из-за женщины, которой не был нужен. Хотел вернуться назад, плутал по Дороге до тех пор, пока моё человеческое тело не износилось и душа не начала улетучиваться. Садовница спасла от меня столько, сколько осталось. Хватило как раз на кота, — он невесело усмехнулся. — Я устал от такой жизни. И Садовница дала мне шанс… Ну-ка, посмотрим, что там ещё написано.
Я раскрыла книгу. В ней был всего один абзац:
— "И поднимется тлен, и восстанет прах, чтобы вернуть заплутавшего из страны ночи. Но указать дорогу ему сможешь только ты — если не побоишься". Ничего не понимаю.
Шерсть у Ноктюрна на загривке встала дыбом.
— Не стоило читать это вслух.
Над кладбищем прокатился жуткий нутряной стон, какой, бывает, издаёт болото. Кресты зашатались, земля вспучилась, пошла разломами. Воздух наполнился таким смрадом, что меня чуть не вывернуло. С грохотом рушились каменные стелы, лопались могильные плиты. Почва оседала, проваливалась, и из ям лезли покойники в лохмах истлевшей плоти на бурых гнилых костях. Силясь встать, они падали, теряли конечности, но упорно ползли, шкандыбали, тащились — прямо к нам.
Я вскочила на Томкину могилу. Лишь она не вскрылась. Если бы Томка стала зомби… я бы не вынесла!
— Тут от них не убережёшься, — крикнул кот. — Бежим!
И прыжками помчался по тропинке. Я припустила следом. К счастью, мертвецы соображали так же медленно, как двигались — с трудом ворочая костями, они по-прежнему стремились к Томкиной могиле, и только немногие, когда мы с Ноктюрном пробегали мимо, поворачивались вслед за нами, как подсолнухи за солнцем.
В просвете листвы мелькнул ангел с отбитым крылом, показались колонны в пятнах и щербинах, и тропинка вывела нас к склепу. Двери подпирала небольшая коленопреклонённая статуя. Кот взлетел ей на темя.
— Сюда, скорей!
Я взбежала по ступеням, дёрнула ручку — заперто. Или это статуя мешает? Бросили её тут… Странная статуя — ни пыли на ней, ни плесени, ни птичьего помёта, вся от пяток до руки, протянутой к двери, алебастрово белая. Как будто вчера поставили.
Кот спрыгнул на крыльцо и привстал на задние лапы, разглядывая дверное полотно там, где в него упирался указательный пальчик статуи: бороздки, процарапанные кое-как на бурой древесине, складывались в буквы, а буквы в слово: "П… м…ги". Я зажмурилась. Не может быть. Это шутка памяти, трюк подсознания, готового наделить Димкиными чертами любое детское лицо…
— Хватай его и бежим, — мявкнул кот. — Нас окружают.
Я качнула статую за плечи, уверенная, что не смогу сдвинуть её с места, но белый мальчик подался легко и, утратив твёрдость, тряпичной куклой повалился мне в объятья.
— Димка!
Мальчик застонал, шевельнулся…
— Это сон? — прошептал он. — Ташка, ты мне снишься? Ты всё время мне снилась…
От смрада спёрло дыхание, из кустов на крыльцо гнилушкой вывалился мертвец, загремели кости…
— Живей, — прикрикнул кот.
Я хотела взять мальчика на руки, но он вдруг оказался слишком тяжёлым и большим. Осталось крепче сжать вялую алебастровую ладошку и тянуть, тянуть изо всех сил… Димка поднялся. Мы шмыгнули мимо мертвеца, выскочили на дорожку и побежали. Назад? Я не спрашивала и не удивлялась. Перед нами нёсся Ноктюрн, указывая путь — реял пиратским флагом чёрный хвост. Дорожка вильнула и выпрямилась. Впереди, меж раскрытых створок, горел восход.
Мы вырвались за ворота рука в руке — моя, в кошачьих царапинах, чуть больше Димкиной, и его, не белая уже — живая, смуглая от загара…
Тут я раздвоилась. Я-девочка, рука об руку с Димкой, уходила в рассвет, а я-взрослая стояла у ворот и смотрела вслед самой себе. Навстречу нам-детям бежали наши матери — молодые, счастливые.
Моя новая жизнь разворачивалась кадр за кадром — невероятное кино с полным эффектом присутствия. Школа, университет, работа… Мы с Димкой едва не поженились. Помешал, наверное, разный жизненный опыт — ведь моё второе "я" тоже знало и помнило... Новая жизнь длилась, то расходясь с первой, то пересекаясь, пока обе они не слились в одну.
* * *
Теперь я живу на Улице-в-Никуда в Томкиной квартире с толстыми стенами и высокими окнами. Иногда ко мне в гости заходит большой чёрный кот. Садится на подоконник и, свесив хвост, рассуждает о том, что когда-нибудь станет человеком.
— И пойдём мы с тобой гулять по свету!
Но мне пока никуда не хочется. А дальше… Кто знает. Жизнь — длинная дорога.
Кармальская Елена.
Девушка с голубыми глазами, или каждый получит по заслугам!
Мэтью Харрис, друг семьи Уэлси, рассказывает двум юным девушкам историю о любви и предательстве. Сёстры и не подозревают, что вскоре одной из них придётся стать частью этой грустной истории, чтобы она всё же закончилась хорошо.
Рассказ написан ещё в те годы, когда имена Мэри и Сью ещё не стали нарицательными.
- Ужасно скучно, пожалуйста, расскажите нам что-нибудь, мистер Мэтью! — попросила двадцатилетняя Мэри Уэлси.
- Да-да, расскажите! — поддержала Мэри её младшая сестра, семнадцатилетняя Сью.
Мэтью Харрис, высокий крепкий мужчина двадцати семи лет с задумчивыми карими глазами, встал с кресла и походил по комнате.
- Что же вы хотите, чтобы я вам рассказал, мисс Мэри? — спросил Харрис. – Я что-то не знаю какой-нибудь новой истории, которая заинтересовала бы вас и мисс Сью.
- А вы расскажите старую, — озорно сверкнув глазами, предложила Сью.
- Старую? — задумался Харрис. Сестры затаили дыхание. Мистер Мэтью заслуженно считался прекрасным рассказчиком. – Ну что ж… Старые я, пожалуй, уже все рассказывал… Впрочем, разве эту… Нет…
Он ненадолго умолк, наморщил лоб, словно сомневаясь в своём решении или припоминая полузабытое.
- Скажите, мисс Сью, рассказывал ли я об Эйми Ли?
- Эйми Ли? Нет,— ответила Сью.
- Кто такая Эйми Ли? — спросила Мэри.
Мэтью Харрис удобно откинулся на спинку кресла, вытянув и скрестив свои длинные ноги.
- Не знаю, стоит ли и рассказывать…— вздохнул он.
- Это история о любви? — поинтересовалась Сью. Она обожала истории о любви.
- Нет… Хотя, впрочем, и о ней тоже.
- Расскажите, мистер Харрис! — умоляюще воскликнула Сью.
- Мэтью, — поправил её молодой человек.
- Если вы не будете рассказывать, мы будем звать вас только «мистер Харрис»,— пообещала Мэри, серьёзно глядя на Харриса своими серыми глазами.
- О, это действительно страшная угроза, мисс Мэри, — сказал Харрис, изображая испуг на своём лице. – Ладно. Расскажу.
Итак, Эйми Ли.
Эйми Ли была единственной дочерью богатого мистера Эдварда Ли, владельца трёх отелей для богатых персон. Мать Эйми умерла, когда девочке было всего шесть лет, но Эйми всегда помнила ласковые голубые глаза матери, её руки и нежный голос, напевавший весёлые песенки. Мистер Ли очень любил свою жену и, когда она умерла, был просто безутешен и больше не женился, хотя был красивым обаятельным мужчиной. В Эйми, единственной дочери, отец души не чаял. «Она — вылитая Элеонор, — повторял он. – Те же золотые кудри, голубые глаза, черты лица. Только характер у неё совсем не в мать. Элеонор была такая тихая, а Эйми бойкая, весёлая… Такая славная!» …Мисс Сью, вы чем-то недовольны?
- Просто во всех историях у героинь почему-то золотистые кудри, голубые глаза и правильные черты лица,— сказала Сью. – Выходит, я и Мэри — дурнушки?
- Господи, мисс Сью, да как вы могли подумать такое? — всполошился Харрис. – У меня и в мыслях не было вас обидеть, и, честное слово, я могу поклясться, что и вы, и мисс Мэри очень даже прехорошенькие.
- Мы вам не верим, Харрис,— сказала с улыбкой Мэри. – Продолжайте.
- Что ж… В тот день, когда Эйми исполнялось семнадцать лет…
- Семнадцать лет? Как мне? — перебила Харриса Сью.
- Именно, мисс Сью! — подтвердил рассказчик. – И мистер Ли решил устроить большой вечер в честь дочери, там были и миссис Тергенс с дочерьми — Энни и Джен, и мистер Доновен, и супруги Смит с сыном Джоном, и мисс Кейтлин Кэрьюферз, и мистер Берд, приятель мистера Ли, со своей сестрой мисс Берд, и красавец Фредди Майлс, и Роб Брайсон, его приятель, и Питер Джексон, и, конечно же, Дэйв Рэворт, двадцатичетырёхлетний красивый парень, покоритель девичьих сердец. Говорили, что ни одна девушка не могла устоять перед его обаянием. Разумеется, — прибавил Харрис, поймав взгляд Сью,— те, кто утверждал это, просто не были знакомы с вами, мисс Сью и мисс Мэри.
- Итак, — продолжал Харрис, — когда приехал на вечер Дэйв Рэворт, разумеется, слегка опоздав, внимание всех дам было переключено на него. Особенно заинтересовалась Дэйвом некая мисс Хьюби — Лавиния Хьюби. Надо сказать, Лавиния была красавицей… кхм… блондинкой…
- С голубыми глазами! — иронично досказала Сью.
- А вот и не угадали — с карими! — победно воскликнул Харрис. – Блондинка с карими глазами гораздо интереснее, не так ли, мисс? И Лавиния Хьюби надеялась, что сможет обворожить этого баловня судьбы, Рэворта.
Дэйв шёл по залу, сияя своей блестящей улыбкой, принимая приветствия знакомых и восторженные взгляды как данность, лишь небрежно отвечая на них вскользь брошенной фразой или кивком головы.
Рэворт подошёл к окну, возле которого стояли, болтая, трое молодых людей — Фредди Майлс, Роб Брайсон и Пит Джексон.
- Привет, Дэйв! — радостно завопил толстяк Джексон. – Давно не видались!
- Не так уж и давно,— бросил Рэворт и заговорил с Майлсом о последних скачках. Фред Майлс был сын богатого промышленника. Второй год как он унаследовал внушительное состояние и занимался в основном тем, что спускал его на увеселительные прогулки и лошадиные бега.
- А где же эта Эйми, виновница торжества? — спросил через полчаса Рэворт.
- Доканчивает свой туалет, — ответил Брайсон, — чтобы быть сегодня самой хорошенькой!
- Наверное, она занимается этим с утра, — произнёс пренебрежительно Рэворт.
- Почему бы и нет? — возразил Брайсон. – Девушки обожают принарядиться, а мисс Эйми в особенности.
- Глупая кукла, — брезгливо сказал Рэворт.
Брайсон снова хотел возразить, но его перебил Майлс:
- А ты значит, любишь умных, Дэйв?
- Кто тебе сказал эту чушь, Фред Майлс? — высокомерно поднял бровь этот серцеед.
- Ты так отозвался о мисс Эйми. Я думал, она тебе нравится, чёрт побери!
- Мне? — надменно рассмеялся Рэворт. – Майлс! Все женщины дуры. Это первое. Стоит мне поманить эту Эйми пальцем, как она прибежит ко мне! Это — второе.
- Врёшь, Дэйв, врёшь, — подначивал его Майлс.
- Мисс Эйми! — воскликнул Брайсон.
Эйми была очаровательна в своём новом голубом платье с кружевами. Она любезно улыбалась и мило отвечала на лавину поздравлений, которая обрушилась на неё, а старый Эдвард Ли любовался своей дочерью. Брайсон поспешил поздравить мисс Эйми с семнадцатилетием.
- Согласись, она очень даже ничего, — шепнул украдкой Майлс Рэворту. – И всё же она не твоя!
- Когда захочу, тогда и будет моей, — ответил Рэворт.
- Ну, захоти сейчас.
- Сейчас не хочу.
- Пари, — предложил Майлс.
Рэворт молчал, ожидая, что скажет Фред.
- Докажи нам, что она будет твоей, когда ты этого захочешь, — продолжил искушать его Майлс. – Когда же ты захочешь?
Рэворт поколебался.
- Давай скорее, Брайсон возвращается, — поторопил его Майлс.
- Через две недели, — поспешно сказал Рэворт.
- Что будет через две недели? — спросил подошедший Брайсон.
-А то, милейший Брайсон, — сказал, подхватив его под руку Майлс. – Что Дэйв Рэворт обещал показать нам через две недели самый восхитительный цветок в его оранжерее.
- А почему через две недели? — поинтересовался Брайсон.
- Через две недели он распустится, — объяснил Майлс. – Итак, Дэйв, — покажешь?
Рэворт кивнул головой.
- Вот как, не думал, что ты интересуешься ботаникой, — иронично добавил Брайсон.
- Много ты обо мне знаешь, — хмыкнул Рэворт. – Цветок что надо. Ещё полюбуешься!
- В любом случае, через две недели меня здесь не будет. Я собирался навестить мать.
- Передавай наши лучшие пожелания бедной старой леди, — сказал толстяк Джексон, которому мать Брайсона приходилась троюродной тётушкой.
- Как жаль, — лживо опечалился Майлс. – Не увидишь такого зрелища!
- Вот и хорошо, что уедет, прямо судьба! — ухмыльнулся Майлс, когда Брайсон ушёл. – Он мог нам помешать. Что ж, Дэйв, — приступай. А я займусь Лавинией.
В тот вечер, покинув праздник, Брайсон получил письмо, сообщавшее, что его мать совсем занемогла, и на следующее утро он спешно покинул город, чтобы поддержать её силы в борьбе с болезнью.
- Как подло, — прошептала Сью, дрожа от негодования. – Играть чувствами девушки ради пари!
- Это не подло, мисс Сью, — грустно возразил Харрис. – Для этих прожигателей жизни такое было более чем обыкновенно.
- И… что Эйми? — с волнением в голосе спросила Сью. – Она… полюбила этого Рэворта?
Харрис помолчал, потом открыл рот, чтобы ответить, но тут часы пробили половину одиннадцатого.
- О, как поздно! — сказала Мэри.
- Да, мне пора, — сказал, вставая, Харрис.
- Нет, вы скажите мне, полюбила ли Эйми Рэворта? — не отступала Сью.
- Нет, мисс Сью, не полюбила. Ведь Рэворт был бесчестным негодяем, — ответил Харрис.
Мэри пристально посмотрела на Харриса. Тот опустил глаза.
- До свиданья, мистер Мэтью, — произнесла Мэри.
- До свиданья, мисс Мэри! До свиданья, мисс Сью!
***
Когда Харрис ушёл, Сью спросила сестру:
- Как тебе понравилась история об Эйми Ли?
- Не знаю; а тебе? — спросила Мэри, думая о чём-то.
- Ну, Эйми Ли мне нравится, потому что она не влюбилась в подлеца Рэворта! А этот Майлс с приятелями — просто мерзавцы! – воскликнула возмущённо Сью.
- Ты так думаешь? — неожиданно спросила старшая сестра, оторвавшись от размышлений.
- Да; а ты разве не так? — спросила удивлённо Сью.
- Конечно, так, Сью, — поспешно сказала Мэри. – А теперь давай спать, уже поздно.
Сью уснула быстро. А Мэри долго не могла заснуть. Наконец, услышав ровное дыхание сестры, она встала, осторожно подошла к соседней кровати, где спала Сью, и посмотрела на спящую.
- Роб Брайсон, — тихо сказала себе Мэри. – Роб Брайсон.
«Он солгал тебе, сестричка, — подумала Мэри, разумея под словом «он» Харриса. – Он солгал, потому что не мог сказать правду. Эмилия Лайт полюбила Джорджа Рида… То есть Эйми Ли полюбила Рэворта. Полюбила всем сердцем, а он… Подлец!
Харрис опоздал. То есть не Харрис — Брайсон. Когда он узнал, какой цветок сорвал своими грязными руками Рид… то есть Рэворт, он чуть ума не лишился. Он застрелил Рэворта… потому что любил Эйми… а убийцу Рэворта так и не нашли. Брайсон исчез, а вместо него появился Харрис, Мэтью Харрис. Как же ему, наверное, было трудно молчать все эти годы!
А Эйми умерла, Сью, только ты не узнаешь этого. Она отравилась… ходили слухи, что она носила под сердцем ребёнка. Старый Лайт не вынес смерти дочери. А Майлс, от скуки затеявший это глупое пари, избежал возмездия… Но Бог и ему воздаст, я уверена в этом, сестричка, а ты спи спокойно, да не коснётся тебя грязь и кровь этой истории. Спи спокойно, Сью, моя маленькая сестричка…»
***
Утром следующего дня Харрис сидел в своей комнате в кресле. Картины прошлого проносились в его памяти одна за другой. Он вспоминал, как горько ему было, когда через месяц после его приезда к матери, её жизнь всё же угасла. Похоронив мать, он вернулся в N., и недалёкий, ограниченный Пит Джонсон поведал ему и о пари, и о том, как Рид выиграл. Джонсон был потрясён трагической гибелью Эмилии Лайт и её отца. Брайсон, то есть теперь — Харрис, хорошо помнил, как он помчался к Лайтам, и слуги поведали ему, что и Эмилия, и её отец покончили с собой.
«Как вовремя умерла моя мать, — подумал Харрис. – Она бы не перенесла того, что её сын — убийца. Нет, я не убийца; покарать негодяя, застрелить жалкую тварь, погубившую несколько жизней, — не убийство. Это возмездие».
«Наверное, не стоило рассказывать эту историю девочкам, — подумал он, подразумевая под «девочками» сестёр Уэлси. – Но Сью так мило просила, к тому же я изменил почти все имена. Но Мэри… Она так странно смотрела на меня вчера, когда я солгал Сью. Как будто она… поняла!»
От этой мысли Харрису стало не по себе, и он тут же отбросил её.
«Не может быть. Немыслимо. Мне показалось. Это произошло в другом городе, сюда слухи точно не докатились. Кому сдалось вспоминать события семилетней давности…»
- Простите, сэр, — почтительно сказал слуга. – Вас хочет видеть одна молодая леди.
- Пусть войдёт, Джон, — распорядился Харрис.
Харрис встал с кресла. Он действительно ждал утром знакомую, которая обещала заехать к нему с бумагами по делу её наследства. Харрис пообещал ей разобраться с ними. Однако через минуту Джон ввёл в комнату Харриса мисс Уэлси.
- Мэри?! — вскричал поражённый Харрис. – То есть, прошу прощения, мисс, я сам не свой… Чем обязан столь ранним визитом?
- Оставьте нас, — вежливо, но непреклонно сказала Мэри слуге, и тот вышел. - Я хотела поговорить с вами… Роберт Брайсон! — выпалила Мэри.
- Что? Кто? — забормотал поражённый Харрис. – Вы…
- Я всё знаю, мистер Брайсон, — сказала мягко Мэри и подошла к нему совсем близко. –Я догадалась обо всём. Эйми Ли — это Эмилия Лайт, а Рэворт — Джордж Рид, верно?
Харрис кивнул, не в силах отрицать.
- Но как…
- Вы не знали, что Лавиния Хьюби — моя дальняя родственница… — мягко перебила его Мэри. - Я слышала, как она рассказывала тёте об Эмилии Лайт… и я видела ваши глаза, Роберт. Ваши глаза не лгут.
- Мэри… Мэри, вы…
- Постойте,— прервала его Мэри, слегка краснея. – Ещё не всё. я знаю, ваше сердце хранит любовь к Эйми Ли. Но… Роберт! Я не могу не сказать вам: я люблю вас, Роберт! Это всё… Ах, нет! Не сомневайтесь, я никому не скажу, кто вы на самом деле. Даже Сью не узнает. Теперь всё.
Харрис шагнул вперёд и сжал её в объятьях.
- Нет-нет, — тихо запротестовала она, прижимаясь к его груди (Мэри была намного ниже Харриса ростом). – Ваше сердце хранит любовь к Эйми Ли, к той, которую вы потеряли. Мы не должны.
Харрис всё так же, молча, сжимал её в объятиях.
- Мэри… — заговорил он наконец. – Мэри… Вы ошиблись. Моё сердце хранит не любовь к Эйми Ли, как вы подумали, а только память Эйми Ли. Моё сердце свободно… То есть оно БЫЛО свободно. Оно давно ваше, Мэри!
Мэри доверчиво заглянула в глаза Роберта Брайсона и поняла, что тот говорит правду.
- Спасибо вам, — сказала она.
- За что же? — пробормотал сбитый с толку Харрис.
- За то, что я счастлива, — прошептала Мэри, закрывая глаза.
***
Полгода спустя, в один пасмурный, дождливый день, из магазина вышла супружеская чета. Мальчик-посыльный нёс за ними покупки до их экипажа. Это были мистер и миссис Харрис.
Подсаживая жену в экипаж, Харрис взглянул в сторону.
- Подожди секунду, милая, — вдруг сказал он быстро и подошёл к сидящему возле магазина оборванному нищему. Он что-то спросил у него и сунул ему бумажку. Мэри с любопытством следила за мужем.
- Ну вот, я и вернулся, — сказал Харрис и приказал кучеру ехать домой.
- Что ты дал нищему? — спросила Мэри.
- Пять долларов, — ответил Харрис.
- Он, наверное, с ума сойдет от счастья, — заметила, улыбнувшись, Мэри.
- Зато я постараюсь не сойти, — улыбнулся и Харрис и поцеловал жену. — Я самый счастливый человек на свете, потому что у меня есть ты.
Серые глаза Мэри светились от счастья.
«Он тоже получил по заслугам», — подумал о нищем Харрис.
А нищий долго смотрел в ту сторону, куда уехал экипаж, увозящий щедрого, хорошо одетого господина, подавшего такую сумму. Этот нищий был Фред Майлс.
Ковалевская Елена
Сильная женщина
тем, кто однажды не выдержал,
но все еще надеется на лучшее,
посвящается…
- На развод подашь сам, - наконец смогла произнести я. Внутри давно помертвело, и эмоции прорывались, словно сквозь вату. Сожаление грусть, и… и облегчение проскальзывали где-то на краю сознания, не задевая душу. – Мне из-за работы в ближайший месяц-другой будет совершенно некогда.
- Иришка… - это все что мог сказать такой большой, но казавшийся сейчас таким беззащитным мужчина.
- Так будет лучше Саш, так лучше… - нежно, почти с лаской в голосе произнесла я. Я всегда так говорила, когда просила, и он мне не отказывал. В этот раз… В этот раз я почти физически чувствовала как он колеблется, как не хочет соглашаться. Может быть еще минуту другую и я бы дала задний ход, и расплакавшись, кинулась обниматься, но… Карина такая статная, высокая, фигуристая напряженно, с затаенной враждебностью и надеждой смотрела на меня, ожидая окончания развязки нашей семейной жизни. Женщина осуждала меня за то, что я причиняю ему боль.
Она знала Сашку до нашей с ним встречи, и еще тогда хотела занять мое место. Я поняла это сразу, едва встретилась с ней в первый раз. Но надо отдать ей должное, когда появилась я, она самоустранилась из круга его друзей, лишь звонила изредка, и то по крайней необходимости, когда Саша мог ей помочь, а она сама не справлялась. Карина и Сашка дружили с юных лет, и тут я… А Сашка добрый. Добрый и хороший. Он мне не изменял, хотя последний год я мечтала, чтобы он так сделал. Мне нужен был повод, я не хотела уходить первой. Я уже давно поняла, что наши отношения исчерпаны, только вот Сашка никак не хотел понимать, постоянно твердя, что любит меня и жить без меня не может. А я… Я одиночка, рвущаяся непонятно к чему. Что бы было лучше, чтобы нам жилось покомфортнее, мы кушали послаще… А Сашку все устраивало: старая квартира, старая машина, потрепанный ремонт и грошовая зарплата.
«Может, стоило родить?» - пришла запоздалая мысль, я тут же отмела ее. А жить-то на что?! Декретные с моей официальной зарплаты копеечные, а работать, будучи на сносях… Ребенок еще в утробе станет моральным уродом, если я вообще его выношу с таким-то напрягом. Да и потом на что воспитывать? Снова должна буду стать тягловой лошадью… А я так устала за эти годы. А Сашка он добрый, верный, нежный, все что попрошу – сделает для меня, и если надо на руках унесет, и на кухне поможет, а если что - даже приготовит. Только работать он не любит, и не очень стремится… Верно говорят – бытовуха убивает все. Меня она точно убила.
Я задавила неожиданно рванувшийся из горла всхлип от жалости к себе. Пора заканчивать театр одного актера и двух статистов.
- Саш, ты же понимаешь что все? Что мы друг друга только мучаем?
Но он лишь отрицательно мотнул головой, словно перед прыжком в воду.
- Нет, - наконец произнес, а голос хриплый, будто бы он кричал пару часов к ряду. И глаза как у побитой собаки…
Я резко отвернулась. Еще пара секунд, и я не выдержу, рванусь обратно. Казалось, уже умершие чувства шевельнулись, принося страдания. Привычка… Это она родимая, и вырвать ее с корнем так сложно…
Но я же знаю, что все делаю правильно!!! Черт возьми, я же знаю! Рано или поздно мы возненавидим друг друга, и жить в ненависти… Я не хочу его ненавидеть, он ничего не сделал мне плохого.
Я перевела взгляд на Карину. Она уселась в кресло и, закинув ногу на ногу, смотрела на меня. От нее ощутимо исходило напряжение. Она ждала. Ждала развязки. Ждала, что Я скажу.
Вцепившись в нее взглядом, словно ее напряжение могло придать твердости, я продолжила.
- Саш, тебе Карина поможет первое время справиться… Она тебя давно дожидалась.
Женщина дернулась, словно от пощечины. Видимо не рассчитывала, что я раскусила ее. Уж что-что, а чувства друг друга две соперницы чуют лучше и острее чем к любимому человеку.
- А ты меня спросила, что мне надо?! – не выдержал Сашка, взвыв раненым зверем. – Ты мои чувства в расчет берешь?! Или как всегда – решила и сделала, не спросив?!
- Саша…
- Нет, уж послушай! Тебя я уже наслушался! До этого все было гладко, я, как дурак, даже не подозревал, что что-то не так и тут как гром среди ясного неба. Ты б хоть говорила. Разговаривала со мной. А то все хорошо, прекрасно и меж нами и вообще… И тут я узнаю, что меня как вещь передают другой! Ирина ты… Ты стерва, бессердечная! Ты… Ты… Ну зачем ты так? Зачем ты так с нами?..
Он подошел, коснулся. Меня тут же окутал его запах и… Я отшатнулась, чтобы прервать тактильный контакт. Решимость таяла, как снег под июньским солнцем.
А может все обойдется, а может получится?.. Я еще подкоплю и куплю нам приличную квартиру, и на машину денег добавлю… Мебель…
Взгляд упал на потертый диван, где мы провели столько упоительных часов… Он сделал меня настоящей женщиной, чувственной…
- Я пойду? – голос Карины, вывел меня из транса.
Она пришла по каким-то делам и… А я вернулась домой раньше. Сашка копался в компе, настраивая ей ноут, видимо программы устанавливал, она сидела в кресле в зале и листала взявшийся откуда-то журнал. И тут я.
Решение созрело мгновенно, хотя обдумывала я его последние полгода, мучительно переживая каждый раз свое решение, и плача в подушку, когда Сашка засиживался за компом, проходя очередную вышедшую компьютерную стрелялку.
- Останьтесь, пожалуйста, - теперь горло свело у меня, и голос отказался повиноваться. Слова вышли больше похожими на карканье. – Это я пойду.
- Ира!
Но я уже подхватила сумку с полу и метнулась к двери.
- Ира!
Не выдержав, я обернулась.
- Будь счастлив Сашка… будь счастлив с Кариной - и выскочила на площадку, захлопнув дверь за собой.
Перестук каблуков по подъезду, писк нажатой кнопки домофона и громкой «бу-ух» металлической двери без доводчика за спиной, отрезающий меня от прежней жизни. Там в квартире осталось большинство моих вещей, бытовые мелочи, типа плойки и фена. Кастрюли, посуда… это даже в расчет не берем, надо будет еще куплю. Ноут с документами… Да и хрен с ним, на работе полная копия есть, а ноут все одно старый, он сам мне об этом давно говорил.
Мысли возникали в голове яркими вспышками, прорезая темноту осознания совершенного, а мозг как компьютер, несмотря на перегрузку данных, продолжал обрабатывать информацию, и выдавал ее хаотично, но четко и безапелляционно анализируя ситуацию.
Как и что будет дальше точно, я еще не знала, но общее, предварительное решение уже было принято. И тут же, так некстати зазвонил сотовый.
Я мгновенно разозлилась. Да когда же работа оставит меня в покое?! Хотя бы в такой момент! А телефон все названивал и названивал. Я принялась судорожно рыться в объемной сумке. Под руку так некстати подворачивались, салфетки, кошелек, заколки, футляр от очков, а телефон названивал, вибрируя и проваливаясь на самое дно. Злость разгоралась все больше, уже хотелось вывалить все содержимое сумки на асфальт и, расшвыряв, найти эту противную трещалку. Наконец пальцы зацепились за шнурок, и я смогла, как дохлую мышь за хвост, вытащить мобильный.
Звонил Толманов. Пришлось ответить.
- Да, Гриша, слушаю. – Прозвучало устало.
- Ирина Витальевна, у нас ЧП, - бодро начал сотрудник.
Григорий Толманов, молодой юноша двадцати семи лет, подающий большие надежды на работе, всегда бойкий и находчивый, всего за три года работы смог выбиться в зама начальника отдела инженерщиков. Чернявый, всегда подтянутый, опрятный и неизменно вежливый он всегда производил только положительное впечатление на собеседника. Даже с рабочими на площадках, где казалось, вообще никогда не разговаривали без крепкого словца, он был неизменно корректен.
- А без меня никак? – с тоской спросила я. Именно сейчас мне захотелось стать обыкновенной женщиной, а не сильным несгибаемым начальником. Именно теперь захотелось спрятаться ото всех и пережить драму созданную же самой.
- Никак, - бодро и чрезвычайно убедительно ответила трубка. – Сам требует на ковер.
«Сам» - прозвучало важно, с нотками почтительности, которое каждый сотрудник вкладывал в именование генерального директора.
Но я решила не сдаваться, хотя уже в душе понимала, что придется ловить такси и мчаться обратно, плюнув на три дня отдыха выбитые с таким трудом.
- А к Ксеничке подходил?
Ксеничкой мы звали юную, но весьма смышленую сотрудницу нашего проектного отдела. Впрочем, несмышленых у нас не было. Глупые, медлительные и чванливые на работе долго не задерживались.
- Только руками разводит и сказала, что без вашего решения не рискнет…
- А Татьяна?
- Ирина Витальевна, может вы сами, а? – в голосе юноши звучала обреченность, пополам с надеждой.
В общем понятно, Танька опять на него всех собак спустила, продемонстрировав характер. Сейчас побузит и отойдет, придумав решение удовлетворяющее всех, но без меня все же не озвучит, а продолжит скалить зубы и срывать зло на коллегах. Если бы не ее ум и опыт… Три раза едва под увольнение не загремела, я отстояла. В такие моменты думалось, что лучше бы не отстаивала.
За спиной вновь хлопнула входная дверь. Я обернулась. В дубленке нараспашку из подъезда выскочила Карина. Глаза у нее шальные, а на щеках горит лихорадочный румянец.
- Перезвоню, - рявкнула я в трубку и отключилась. Решение проблемы пришло мгновенно.
- Карина, постойте!
Женщина проскочила мимо меня как ураган, пока я произносила одно короткое слово.
- Нам с вами не о чем разговаривать! – категорично отрезала она.
- Есть! – твердо ответила я, пристраиваясь нога в ногу. Душевные терзания, что мучали в квартире как отрезало. Передо мной вновь была соперница, с которой следовало кое-что обсудить. – Если хочешь быть с Сашей, нам все же придется поговорить.
Она сбилась с шага, и слегка запнулась о какую-то снежную кочку и нехотя остановилась.
- Слушаю.
- Я ухожу от Сашки, и это насовсем, - начала я.
- Да поняла уж, - фыркнула она. Теперь это тоже была совершенно другая женщина, не та, что смотрела на меня с надеждой. Сейчас она смотрела на меня с вызовом.
- Хотя если я захочу… - невольно вырвалось у меня; уж слишком хотелось утереть ей нос. Карина тут же насупилась, нависнув надо мной в силу своего роста. – Но я не захочу, - продолжила я. – Я зря тогда познакомилась с Александром и зря вышла за него замуж… Да я уже на свадьбе знала, что совершаю ошибку.
- А мне-то вы зачем это говорите? – издевка в ее голосе отрезвила меня. Действительно к чему при ней этот душевный стриптиз?
Поэтому я взяла быка за рога.
- Тебе он нужен? – В ответ упрямое молчание. – Вижу, что нужен. Так вот, если хочешь получить его безболезненно и с наименьшими потерями – поможешь мне вещи из квартиры забрать.
- Я не… - высокомерно.
- Только вещи! – повысила я голос. – Тряпки, постельное и кухонное, так уж и быть – оставлю, а мои юбки и блузки тебе не к чему. Не налезут! - Карина была крупнее меня, выше, шире в кости размера эдак на два, а то и все три.
Она все еще молчала, переваривая мое заявление, но было уже видно – она почти согласна. Уж слишком долго она его ждала, целых шесть лет.
И вот Карина кивнула.
В душе словно ножом полоснуло болью. Чертова привычка! Но я же сама так решила! Сама!
- Только в койку к нему сразу не прыгай, подольше другом побудь. Так шансов больше будет. – И зачем я это сказала? Ее лицо заледенело. - А я на развод юриста со своей работы пришлю, чтоб он за меня согласился. – Я полезла в сумку за визитницей. – Вот держи телефон. Отзвонись вечером. Договоримся на какой день ты вытащишь его из дома, чтобы я в сумки все собрала и окончательно исчезла. Можешь меня материть при Сашке, разрешаю, - и резко развернувшись, поспешила на остановку.
- Ты действительно бессердечная стерва! – крикнула она мне вслед.
Но я не оглянулась, только прошептала:
- Однажды и ты устанешь быть с мужчиной, что живет в пол силы. – Одинокая непрошенная слеза скатилась по щеке, и я зло смахнула ее. – А может и не устанешь, и тебя будет устраивать такое прозябание на двоих. Я вот тоже думала, что смогу, но не смогла.
Вновь зазвонил сотовый.
- Да, Ксеничка?
- Ирина Витальевна у нас...
- Уже еду, Ксеничка, еду.
Суета на работе поглотила с головой, закружила, заставив на время забыть о проблемах. Лишь Татьяна, с которой нас связывали долгие годы странной дружбы, которую никто не понимал кроме нас, да и мы, честно говоря, сами не совсем понимали, обратила внимание на мой слегка подавленный вид.
- Потом, Тань, потом…. – отмахнулась я, судорожно разыскивая в ворохе бумаг на столе нужные.
И только после, когда сумасшествие трудовой круговерти схлынуло и до конца рабочего дня осталось минут пятнадцать, Татьяна спросила.
- Да что с тобой случилось-то? Уходила довольная, на отдых собиралась, а вернулась сама не своя, - и на миг запнувшись, словно на нее озарение снизошло, выпалила: - Ты что в койке своего с другой бабой застукала?! Поздравляю! Ну наконец-то! Когда на развод подашь?
Я не была удивлена Татьяниной реакции, она сама была одиночкой, выгнавшей своего мужа. Когда мы устраивались на работу, она уже была замужем. Они жили у его родителей и Татьяна всеми силами мечтала вырваться из маленького частного домишки, чтобы зажить отдельной семьей. С мужем у нее вечно не клеилось, он то попивал, поднимая на Таньку руку, то увольнялся с очередной работы, не проработав и пары месяцев, а то из-за пустяковой болячки садился на больничный на долгое время… В общем денег у них никогда не было.
Татьяна винила во всем свекровь и надеялась, что как только они станут жить отдельно, у них все наладится.
За пару лет Таня накопила на взнос на однокомнатную квартиру на девятом этаже, вступила в ипотеку, и они с мужем переехали. Однако ничего не изменилось: супруг продолжал не работать, Татьяна вкалывала, допоздна засиживаясь за внеочередным леваком. И однажды полтора года спустя не выдержала. Причиной стал кредит в банке взятый мужем. Он, зная, что нужно платить очередной взнос, взял аванс в размере своей куцей зарплаты и спустил его с друзьями. И когда Татьяне с утра позвонили из банка с требованием оплатить кредит или приставы придут опечатывать вещи, она взъярилась. Собрав вещи мужа за два часа, она выставила его за порог со словами:
- Здесь нет ничего твоего! Я пять лет корячилась в надежде на чудо, думала, что ты станешь человеком, а ты как был скотиной, так и остался!
После Таня себе так никого и не нашла. Характер ее с годами испортился, она обозлилась, и все больше не терпела мужчин, точнее их безалаберности и неспособности справится своими силами, не прибегая к женской помощи. Поэтому и слова Толманова и реакция Татьяны для меня не стали открытием.
- Тань, я сама ушла, - выдохнула я, сознаваясь в том, что натворила.
- Молодца! – похвалила меня подруга. – Давно надо было это сделать! Я всегда терпеть не могла твоего Сашика. Это ж надо, бугай бугаем, а сидит а шее! Ирка, дура, да ты радоваться должна, что, наконец, избавилась от этой обузы!
- Пока сил не хватает, - грустно признала я. Апатия накатывала волной.
- Ну и дура! - Я не сердилась на ее резкие слова. Уж такая она всегда была прямолинейная и жесткая. – Вещи забрала? – но я лишь помотала головой. – Ему оставила?! – в голосе Татьяны прозвучал неподдельный ужас.
- А мои трусы-то ему зачем? – фыркнула я, представив весь комизм ситуации. Сашка, размер которого был пятьдесят четвертый при росте под два метра, будет пытаться натягивать мой сорок второй. – Не влезет, даже одной ногой.
Татьяна тоже сопоставила наши габариты и расхохоталась.
Это немного сняло витавшее в воздухе напряжение.
- А как собираешься забирать? – не отставала Татьяна, едва отсмеялась. – А если он замок сменит? Или еще что похуже?
Но снова лишь покачала головой.
- Сашка не такой, и скотства в нем нет. Мы не ругались с ним до ненависти. Я просто заявила что ухожу. Даже Карине его передала… Ты помнишь, я тебе рассказывала? – Таня кивнула. – Так вот, я пришла домой, а она Сашке комп на починку принесла. Я увидела ее в кресле, и меня словно озарило. Я больше не стала трепать себе нервы и… В общем развод и тапочки по почте.
- Ой ты Ирка и дура! Реально дура! Еще и к другой бабе под бочок пристроила! Да я бы его!..
- Зато Карина все сделает, чтобы он ко мне не вернулся. Помнишь сколько твой к тебе обратно просился? – Татьяна скривилась, припоминая те два сумасшедших года, когда бывший ее прямо-таки осаждал после развода. – Так вот мне этого не надо. И Сашка не сделал мне ничего дурного, чтобы я с ним собачилась до полной ненависти. Он вообще идеальный…
- Если не считать, что не работает, и живет лишь случайными заработками, и что ты на половину машины ему добавила, и всю кухонную утварь в его доме поменяла и… Короче весь идеальный такой альфонс.
- Да не альфонс он, - кинулась защищать я. – Альфонсы они сознательно деньги с женщин доят, а он…
- Тогда он приспособленец! – отрезала Татьяна. – Захребетник, спиногрыз и приспособленец! И закончим на этом, меня ты в его идеальности не переубедишь. Довольно того, что ты с остатками своих розовых очков расстаться не хочешь. Мне их цеплять не надо. Лучше скажи, куда ты ночевать пойдешь?
Вот об этом я пока даже не думала.
- Пошли ко мне? Посидим с тобой…
В сложных ситуациях Татьяна всегда добрая душа, готова поделиться последней рубашкой. Но мне пришлось отказаться. Уже два года у Татьяны жила племянница – студентка колледжа. Ее мать – старшая сестра Татьяны - в тридцать восемь неожиданно решила озаботиться личной жизнью и выдала дочери, что не собирается и дальше содержать ее. Там был жуткий семейный скандал, с участием бабушек и дедушек, а так же всей родни, и Татьяна не выдержала. Обругав всех, она забрала племяшку к себе. Та девчушка была смышленая, училась хорошо и на жизнь, подражая во всем тетке, смотрела без прикрас.
Так что спать у подруги было негде. На кухне в раскладном кресле спала племянница, сама Татьяна на узком диване, а мне досталось бы разве что на коврике с кошкой в обнимку.
- Я к матери пойду.
Мама жила в двухкомнатной квартире, которую я ей купила, и я вполне могла бы податься к ней. Тем более что до брака мы так с ней и жили. Но сейчас… На самом деле я не хотела сейчас никого видеть: ни друзей, ни мать с ее участием. Мама не одобряла наш брак, но и не говорила на прямую, что он плох; считала, что я как большая девочка сама решу, как мне будет лучше. И сегодня мне не хотелось откровений с ее стороны, потому как едва она узнает, что меж нами все кончено, то не удержится и выложит подноготную, что скрывала все то время, пока мы с Сашкой были вместе.
Но решение куда податься, как и все в этот день, пришло неожиданно. Перед самой свадьбой я купила еще одну квартиру, на этот раз однокомнатную. Уже тогда я отдавала себе отчет, что если буду рожать от Сашки, то мне нужны будут свои собственные доходы. Я собиралась ее сдавать, и деньги от аренды добавлять к своему заработку или еще как… В общем дополнительный кров над головой у меня был. Я вообще была «упакованной» девочкой, с доходами чуть выше среднего и со стремлением жить как можно лучше, чтобы к старости уже ни о чем не беспокоиться.
Сейчас квартира пустовала, прежние жильцы съехали, а новых я еще не нашла. Правда и мебели там тоже не было, но… Проверив кошелек на наличность, и прикинув сколько на кредитке (благо зарплату позавчера перевели и я еще к ней не прикасалась) я решила – гулять так гулять!
Навешав Татьяне лапши на уши, что отправляюсь к матери, сама села в маршрутку и дернула в МЕГУ. Огромный комплекс супермаркетов МЕГА, Ашан и ИКЕЯ располагались, как и в любом другом городе рядышком и работали допоздна - самое то для женщины, выходящей из офиса около семи вечера.
У меня было только то, что на мне было. Даже сменное белье и свежие колготки остались у Сашки в доме, и ехать туда за ними… я бы не поехала ни за что на свете. Поэтому я и подалась за покупками в единственное место, где все можно было достать поздно по времени и при особой удачливости не особо дорого. А еще мне грело душу, что два оставшихся дня отдыха мне так никто и не отменил.
Несмотря на то, что шопинг – это лучшее снятие стресса «гуляла» я очень сдержано и экономно. Не стала тратиться на такие красивые, но совершенно ненужные платья, не заглядывалась на новомодные юбки или блузки, все равно в ближайшие дни свои вещи заберу. Я поступила гораздо прозаичней – в Мегу сворачивать не стала, а двинула сразу в Ашан. Там первым делом купила домашнюю футболку и шорты, да две пары белья, а потом пошла наполнять тележку уже по крупному. Щетки, салфетки, средства для мытья и дезинфекции (после последних жильцов квартира была не в очень идеальном состоянии), средства личной гигиены на первое время, полотенца – кухонные и банные, постельное белье (на чем-то же спать надо), одеяло, подушка и надувной матрац. А что, на безрыбье и рак рыба! Потом завернула в посуду. Ножи, вилки и ложки, кастрюля, сковородка, пара тарелок разной глубины, чашка, небольшой литровый ковш вместо чайника. Самый дешевый пластиковый складной комодик с выдвижными ящичками, и небольшое зеркало в туалет. Вроде ничего не забыла… Стулья? А фиг с ними со стульями! На матрасе посижу.
Более основательную мебель в Икее покупать не хотелось. Если уж брать, так как следует – не наспех, и не в Икее, а на заказ, после ремонта. Я вон мамину квартиру как конфетку отделала: ремонт пусть и не евро, но все продуманное, и мебель, хоть встроенная, хоть такая – качественная и далеко не дешевая. В общем, раз собралась жить одна, так надо начинать жизнь с чистого листа обстоятельно, а не в спешке, не успевая сообразить, что творишь.
К тому же, мне мои покупки даже по минимуму в копеечку вышли. Не много не мало, а натекало около восьми-девяти тысяч. А еще продуктами надо запастись, и потом на что-то до зарплаты тянуть.
Я уже с трудом докатила тележку до промтоварных отделов. Купила себе кофе, чая в пакетиках, каш быстрого приготовления, наплевав, что они вредны в отличие от обыкновенных. Макароны, растительное масло, курица, немного фарша, хлеб, куриный рулет, чтобы сегодня чем-то на ночь перекусить и двинулась к кассам.
В ожидании такси, я стояла внизу перед входом. Было морозно, и меня так и тянуло нырнуть обратно в тепло магазина, однако пришедшая смс-ка, что автомобиль прибудет в течение пяти минут, заставила выйти на холод.
Зазвонил телефон. Господи я скоро стану ненавидеть его звонки! И зачем телефоны кто-то изобрел?! Однако пришлось ответить. Номер был мне незнаком.
- Да?
- Это Карина. - Ни здравствуйте, ни добрый вечер. Сухо и холодно. - Вы… Ты просила меня позвонить.
Поня-а-атно… На меня нахлынули полузабытые в угаре работы и лихорадки покупок события сегодняшнего дня. Пришлось быстренько взять себя в руки.
- Мне необходимо забрать вещи, когда Саши дома не будет. Сможешь его вытащить куда-нибудь завтра?
Пауза.
- Не знаю. Он на звонки не отвечает.
- За компом сидит, опять в Сталкера режется, надеясь все забыть.
- Тебе видней, - язвительно.
- Ты скоро такое же увидишь, - не осталась я в долгу.
В трубке послышался сдавленный фырк, шпилька угодила в цель – это раз, и дамочка молодец, соображает, что не стоит быть в себе уверенной до глупости – это два.
- Я… я… - она быстро обдумывала, как бы все провернуть, видимо не терпелось заполучить Сашку. – Я планировала стенку передвинуть, правда после поклейки обоев… Ладно, попрошу его помочь до. И заодно за ней поклею.
- Только клеить не проси, - предупредила я, неподумавши, - стопроцентно закосит.
С той стороны явно подавились.
- Да что ж вы за женщина такая, что его за человека не считаете?! Вы… вы… его как кота новым хозяевам передаете! – от негодования Карина вновь перешла на «вы».
Я с трудом проглотила обвинение. В чем-то она была совершенно права.
- Если бы он был мне безразличен, я бы просто ушла. А я к нему хорошо отношусь и…
- Как к животному.
- Нет! – выкрикнула я. Стоящие на остановки люди обернулись на меня недоуменно, и я вынуждена была понизить тон. – Я любила его! Любила, честно, но… - оборвав фразу, я продолжила в ином ключе: - Карина, давайте оставим этот разговор. Это пытка для меня. Да и для вас тоже. Поверьте, я очень хочу, чтобы у Александра все было хорошо, чтобы он был счастлив. Однако со мной он счастлив не будет. Понимаете? А я с ним. Мы с ним слеплены из разного теста. Я сильнее, наглее, стервознее… Да я жить хочу нормально, а не прозябать! – не выдержав, вновь сорвалась на крик.
- За деньгами погнались? – в ее словах плескался целый океан желчи.
- Если только за своими, - ответила я жестко. Ее язвительность быстро меня отрезвила и привела в чувство. Но помедлив, произнесла. – Извините. И давайте больше мотивы моего ухода не обсуждать, хорошо? Это ни к чему хорошему не приведет.
- Не я первая начала.
Резонное замечание. Но почему-то я хотела оправдаться не только в своих глазах, но и ее тоже.
- Вам заканчивать. Поэтому, когда сможете вытащить Сашу из дома, позвоните мне. Можете даже не разговаривать, я все и так пойму. На сборы мне нужно будет пару часов. Сможете обеспечить?
- Стенка пяти-секционная. И я поесть приготовлю, еще подзадержу.
- Только не жирное… - и после долгого молчания: - Извините.
- До звонка, - произнесла Карина холодно, и отключилась. Я же в отупении осталась стоять, прижимая замолчавшую трубку к уху.
Из столбняка меня вывел сварливый голос.
- Девушка, вы на «Петра Некрасова» такси заказывали? – я вздрогнула и перевела взгляд на затормозившую рядом вишневую девятку.
- А, сто двадцать восемь, су?
Водитель обрадованный, что наконец нашел своего клиента, вылез из машины и открыв багажник, начал шустро перегружать содержимое тележки.
- А вы, я смотрю, крупно затарились, - меж тем вещал он, – детям, небось, везете? Или гостей ждете?
- Гостей, - зачем-то согласилась я, а потом поняла зачем. Кинув более внимательный взгляд на водителя, поняла, что тот уже обшарил меня цепким взглядом, отметив приличное пальтецо и сапожки из замши, приличную сумочку, а главное приметил явно потерянный вид. Поэтому продолжила врать. – Свекровь приезжает с младшим сыном. Ему вон и купила. Маму на диване положим, а этому оболтусу – матрас пойдет.
- А че ж, муж не грузит, - с усилием захлопнув багажник, пробурчал, мгновенно стухший мужчина.
- Муж ремонт спешно доделывает, - отрезала я. Еще не хватало мне разговорчивого водителя, от которого, не дай бог словесно, отбиваться придется всю дорогу. А говорить с посторонним мне сейчас хотелось меньше всего.
Мы уселись в машину и тронулись. Водитель поставил негромко радио, а я невидящим взглядом уставилась в окно. В темноте особо ярко пылали огни делового центра, алым подсвечивал гигантский торговый дом, выстроенный на месте бывшего оптового рынка. Рдели бордовым габаритные огни автомобилей, а окна жилых домов горели приветливым золотистым и холодным белым, отражаясь от февральского снега, делали ночь еще призрачней.
Эту завораживающую картину я отмечала краем сознания, а в голове крутилась лишь одна мысль: «Что же я наделала!». Нет, сознанием я, конечно же, понимала, что поступила правильно, ведь если проанализировать все, что творилось с нами за последние полтора года, становилось ясно - мы зашли в тупик. Еще максимум год и мы бы все равно разбежались, но уже переругавшись насмерть. А я этого не хотела.
Я не желала опускаться до площадной ругани, когда один поливает грязью другого, собирая все что только можно и нельзя. Не желала убивать то хорошее, что было меж нами. Мне не хотелось вымарывать в грязи взаимных упреков его доброту, обзывать корыстными его чувства и обвинять в приспособленчестве, в поисках нелепой выгоды, когда той выгоды в помине не было. Просто мы разные. Слишком разные, и все - я хочу от жизни многого и готова для этого работать в поте лица, а он жить просто так, чтобы было приятно от самого процесса. И лишь я одна виновата в том, что не доглядела, не поняла этого сразу. Думала, что Сашка изменится, что еще чуть-чуть и все наладится. А что может измениться и наладиться у взрослого тридцати пятилетнего мужика, если он до этого так же жил и его все абсолютно устраивало? Да ничего! А я наивная, как и сотни таких же наивных, что надеются изменить взрослого мужчину лишь одним своим присутствием, поверила, что у меня все получится. Не получилось.
Пусть теперь Карина пытается, а с меня хватит.
- К вам через Бульварную заезжать, или со Съездовской? – вырвал меня из раздумий голос водителя.
Я встрепенулась. Где-то впереди горел красный сигнал светофора, а после него нужно было или перестраиваться в правый ряд или ехать прямо.
- Со Съездовской.
Послушный рулю автомобиль вильнул вправо, а водитель кинул на меня внимательный взгляд.
- Девушка, да не расстраивайтесь вы так, свекровь же к вам не навсегда приезжает.
Похоже, я совсем паршиво выгляжу, раз уж незнакомый мужик решил проявить сочувствие.
- После прошлого приезда мы едва не развелись, - соврала я. Не говорить же ему правду, тем более, что я не совсем понимаю где она.
- Серьезная дама! – уважительно протянул тот. – Неужели так вас терпеть не может?
Главное не сорваться…
- Серьезная. - Буду отвечать коротко и односложно, авось отстанет.
- А вы с ней полюбезней будьте…
- Я любезна.
- А… - и не зная что еще сказать, замолчал.
Так же в тишине, если не считать того, что я указала на подъезд, мы доехали до дому. Там я выгрузилась, беспрекословно отдала требуемую сумму, а любезный водитель даже дверь подержал, даже не намекнув, что раз муж в доме, то в домофон могла бы позвонить, пока я втаскивала покупки вовнутрь.
Квартира встретила меня собственной тишиной, перемешанной со звуками прорывающимися от соседей, спертым воздухом нежилого помещения и пустотой одиночества. Не выдержав этого, я не раздеваясь, прямо на пороге плюхнулась на коробку с матрасом и горько разрыдалась.
Не знаю, сколько так просидела воя от жалости к себе и от ситуации в целом, но когда слез почти не осталось, я все-таки заставила себя встать и заняться квартирой. Спать на затоптанном грузчиками полу не было никакой возможности. Сложив вещи на коробку с матрасом, я переоделась в футболку с шортами и принялась за уборку.
Уже не помня себя от усталости, когда к часам трем ночи в дочиста вымытой квартире я наконец-то рухнула спать, подумалось: «Если мне еще хоть кто-нибудь скажет, что женщине для успокоения нужен скандал, я ни за что не поверю, и даже плюну лжецу в глаз. Чтобы успокоится – женщине, прежде всего, нужна генеральная уборка!»
День выдался безрадостным. Уже с самого его начала настроение было безнадежно испорчено, потому как я по привычке, еще не открывая глаз, попыталась нащупать Сашку рядом с собой, а обнаружила лишь конец надувного матраса и линолеум. Мгновенно нахлынули воспоминания о вчерашнем дне.
Потом позвонила сам Саша.
- Ир, может перестанешь маяться дурью и вернешься? – такими были его первые его слова.
- Это не дурь, - вот и все, что смогла я ответить.
- А по-моему дурь, - веско произнес он. – Ты на работе переутомилась, вот и сорвалась. А к Карине даже не ревнуй, она всегда была для меня просто подругой, ею же и останется. Давай ты немного отдохнешь, придешь в себя… К маме съезди, ты у нее давно не была, а потом поговорим…
Я его слушала отстраненно, горло сжал спазм, не давая вымолвить ни слова, а в голове билась одна единственная мысль: «А может, стоит согласиться? И будет все как прежде».
- Ало, Иришка, ты меня слышишь?
- Я не вернусь, - собрав волю в кулак, насколько твердо смогла ответить ему. – И нас больше нет.
- Да почему?! – не выдержав взревел Сашка. – Ты мне можешь внятно объяснить, почему ты так решила?!
Я сделала глубокий вдох выдох и начала:
- Саша, когда один корячится, другой дурачится – нормальной семьи не будет. Я тяну нас, сколько могу, но так до бесконечности продолжаться не может. А если я забеременею? Если у нас будет ребенок?
- Это же здорово!..
- Это ужасно! – перебила я его энтузиазм. – А на что мы будем жить, ты подумал?!. Хорошо, по началу декретные, а потом что?! Потом как быть? Когда начнется садик и школа? Когда надо будет ребенка одевать и обувать? Самим нормально питаться, в конце концов, а не твоими американскими окорочками! В нынешние времена дети это довольно большие затраты… На какие шиши мы будем жить?
Сашка долго молчал, а потом выдал:
- Но ты же из декрета выйдешь и тоже пойдешь работать. Я тоже пойду работать…
- Кем, куда и как?! – едва не взвыла я. – Если ты за три года так и не удосужился найти работу, то я сильно сомневаюсь, что потом найдешь ее … Вернее захочешь искать. Ни стажа, ни опыта и образование так сяк наперекосяк! Где ты ее найдешь, и сколько тебе заплатят? И ты думаешь, что любой работодатель сидит и ждет не дождется, как бы дорогой Сашенька пришел и устроился к нему?!
- Не ерничай…
- Это ты не издевайся надо мной! Я долго терпела, надеялась как дура, что вот-вот… Еще капельку…
- Если дело только в работе, то я найду. Блин, Ирка, а ты сразу сказать не могла?
- А ты у меня святой наивняк дожил до седых волос и не знаешь, что для того чтобы жить - надо работать?! – Вот тут я окончательно взвилась и начала сатанеть. Скандалов я никогда не устраивала, а этот был первым и крупным. – Знаешь, милый мой, если ты до тридцати пяти лет не уразумел, что мужчина добытчик в семье, а не женщина, то до самой старости не поймешь. А я, рожая от тебя ребенка, не хочу тянуть на своей шее двоих – дите и тебя. Мне еще тридцать два, и я не так стара, как кажется! У меня еще есть шанс… А если не получится, то стану матерью одиночкой и буду тянуть хотя бы одного, а не двоих.
- Понятно… - протянул он, едва я закончила гневную отповедь. В первый раз я озвучила, что меня волновало и он меня «услышал», а не пропустил мимо ушей. – То есть ты уже все за нас решила, да?
- А ты бы как поступил на моем месте? – ответила я вопросом на вопрос. – Что-то ты не больно рвался к своей бывшей, которая сидела у тебя на шее.
- Это Вичка что ль?
- Она самая, еще большая лентяйка чем ты, а уж засранка-а-а!..
- Ира-а…
- Что Ира?! Что Ира?! Я после нее мыла, убиралась, переделывала, хотя у меня к тому моменту было все свое и хорошего качества!.. Вот скажи мне, что ты добился к своим годам, а? Двухкомнатную квартиру-развалину, доставшуюся от мамы? Старую престарую мебель и потрепанный ремонт, в который ты мне даже вмешаться не позволил, делая все как попало?..
Продолжить он мне не дал.
- Я тебя понял, - сухо ответил он. – Извини, что я не олигарх…
- А мне олигарх и не нужен, мне нужен простой работающий честно, и стремящийся, чтобы его семья жила хоть чуточку лучше, чем вчера, мужчина.
- Договорить дай. – Я замолчала. – Спасибо. Я понял, что нам с тобой не жить вместе. Точнее ты не хочешь. Только об одном тебя прошу – Карину мне не подпихивай, я уж как-нибудь сам разберусь с кем мне быть. За вещами приходи, когда хочешь, я мешать не стану. И авантюр с вытаскиванием меня из дому не надо устраивать – не приплетай сюда ее. И на развод я подам, уж как-нибудь на пошлину наскребу. Прощай, – и отключился.
Вот и все… А я так не хотела опускаться до выяснений отношений. И где-то в глубине гаденький голосок пропищал, что по-другому бы не получилось, что очень много хорошего нас связывало, чтобы в миг распасться. Вот и пришлось рубить, причиняя боль и разрушая прежнее до основания.
Остаток дня прошел безрадостно, разве что с мамой поговорила, но и с ней свернула разговор, сославшись на занятость, так и не рассказав о случившемся. Послонялась по пустой квартире и, не выдержав, в шесть вечера рухнула спать. Сны были тревожными, я периодически просыпалась, потом долго не могла заснуть, а когда, наконец, встала, оказалось что время уже к двенадцати дня.
А после обеда я, стиснув зубы и взяв волю в кулак, поехала за своими вещами. Сашка был дома, даже дверь мне открыл, едва я начала ключом в замке ковырять. Глянул на меня исподлобья и ушел к себе в комнату. Он был весь какой-то помятый, осунувшийся и небритый, глаза усталые, а щеки запали. Но я удержала себя, и не кинулась жалеть. Да и я сама сейчас была не лучше – такая же похудевшая с нервов, поникшая, но… но не сломленная. Вот это я могла сказать точно.
Дальше все было как в сюрреалистичном кино: я собирала вещи, Сашка сидел в комнате за компом, потом не выдержав, вышел ко мне и молча наблюдал за сборами. Порой порывался что-то сказать, но, натыкаясь на мой холодный взгляд и неприступный вид, молчал.
Лишь под конец, когда я потащила большие клетчатые сумки в коридор, спросил.
- А если что-то изменится… Если я изменюсь, ты вернешься?
- Вот если, - весомо произнесла я, – то возможно. Однако на это «если» еще посмотреть надо будет. А то ты устроишься, проработаешь месяц, я вернусь, а потом все возвратиться на круги своя.
- А если надолго?
- Саш, я уже не торгуюсь. Нельзя торговаться своей жизнью. Мне уже тридцать два, вот-вот стукнет тридцать три, но у меня еще есть шанс вскочить на подножку уходящего поезда, а с тобой... Хотя если ты напряжешься и продолжишь напрягаться, как никогда до этого в жизни, то… Но я сильно сомневаюсь, что тебе удастся перебороть себя.
Больше мы не разговаривали. До самого развода. А там лишь сказали, что согласны и материальных претензий не имеем, получили документы и навсегда разошлись в разные стороны.
Месяц до развода и месяц после пролетел как один неясный день. Я на работе засиживалась допоздна, благо ее был вагон и маленькая тележка. Удалось провернуть один крупный проект, и подтянуть все хвосты по отделу, невольно увеличив зарплату. У нас она зависит от выработки, так что многое сделанное обернулось реальным рублем.
Мама все же узнала, что я ушла от Сашки. Она тогда обняла меня и сказала лишь:
- Ну и правильно, ребенок. Все правильно. Ты у меня умная девочка. А с Сашей… Ну ничего страшного не произошло, ты крепко стоишь на ногах и я не беспокоюсь за тебя. Все у тебя еще будет.
Я жила у мамы, а когда сильно засиживалась на работе или хотела побыть одна – ехала в пустую однокомнатную.
Так наступила весна, и на работе начался двойной напряг – в плотную подступил сезон навигации. В навигацию наша компания очень большое количество грузов отправляет по реке. Это выходило дешевле по себестоимости, однако работы прибавлялось неимоверно.
А этой весной творилось что-то особенное – полное светопреставление! Заказы сыпались как из рога изобилия, и всех их надо было обработать, успеть сделать и сдать. А тут еще северяне понаехали, чтобы совместные проекты провернуть. И генеральный директор вместо того чтобы отказаться – ведь и так понятно, что мы с таким объемом уже не справляемся – подписал контракт и… У меня в отделе даже Ксенечку – Кондрат начал бить. До этого она как самая младшая сотрудница не отвечала за подобный объем работы – у нее просто опыта с таким справляться не было, то теперь пришлось загрузить и ее. Я же… К пятнице под вечер я уже начинала истерически хихикать или кидаться на людей не хуже Татьяны. Нервы просто не выдерживали такого напряжения. А в субботу… в субботу мы снова вставали и шли на работу всем отделом. Лишь воскресенье приносило нам короткий передых. Единственное что всех утешало и примеряло с действительностью – это очень крупная премия в конце навигации.
Понедельники у нас были днем планерок. Вместо того чтобы работать, мы вынуждены были просиживать сначала на планерке в отделе, потом на общей у генерального директора. В общем, обратно на рабочее место мы, дай бог, к обеду возвращались.
Этот понедельник у нас выдался особенным – на планерке у генерального нам влетело ни за что. В самый последний момент, когда уже все почти было готово, один из заказчиков поменял условия договора, и нужно было начинать все сначала. Естественно наш отдел, поскольку мы работаем последними над проектом, не уложился в отведенные сроки. И бесполезно что-то было доказывать и объяснять – кто последний тот и неправ. В общем как всегда – награждают не участвующих и наказывают невиновных. Я, как начальник отдела, отдувалась за всех, и хотя умудрилась кое-какую вину переложить на конструкторов, это не спасло положения. Меня отчитали как школьницу и приказали закончить с минимальные сроки. Осталось лишь «козырнуть», ответить что-то вроде «ай-ай сэр» и злой-презлой шагать к себе в кабинет.
Конечно, на девчонках в отделе я отыгрываться не стала – они не виноваты в выкрутасах заказчика. И старались как могли, засиживаясь едва ли не до ночи, чтобы успеть переделать все. Так зачем же «награждать» их еще и начальственным недовольством? Впрочем, такие соображения не добавляли мне особой радости, и настроение у меня было не очень. Естественно когда вернулась в кабинет и Татьяна подала мне факс, принесенный секретарем из приемной, я не сдержалась и взвилась.
- Да что ж это такое! – едва не рыча, прокомментировала я, быстро пробегая глазами по строчкам. – Этот «Сервис Строй Монтаж» совсем наглость потерял!
Татьяна уже прочитавшая это, поддакнула:
- Обнаглели… Ира, учти, за бесплатно я работать не стану. Я проект сделала? Сделала! Добротный причем! Потом переделала. И что теперь снова на третий раз переделывать?! Да пошли бы они!..
- Угу, - согласилась я. Тут при своем взрывном характере подруга была права на все сто. – Это уже сверх меры. И параметры поменяли, и оборудование, наплевав, что вся обвязка летит к черту, а теперь ноль опусти?! Два КАМАЗа земли привести им лень… А то, что по сетям там не пройти - им до бубна… Этот «Сервис Строй Монтаж» слишком много хочет, и так на пределе трубой идем… Пусть теперь хоть в задницу меня расцеловывают, но я им менять ничего не буду. Хватит.
- Возможно, я бы не отказался, - раздался довольный голос сзади.
Я митинговала посреди кабинета, спиной к двери в позе недовольной супруги – одна нога в сторону отставлена, натягивая узкую юбку до предела, и та сидела как вторая кожа, кулак упирается в бедро, а в другой руке зажат тот самый пресловутый факс. А из-за духоты дверь стояла нараспашку…
Вздрогнув и быстро сделав ровное, до окаменелости лицо я обернулась.
На пороге стояли двое мужчин. Оба в тонких деловых костюмах, подтянутые, галстуки ровнехонько под воротничок, рубашки отглажены до хруста, на ногах легкие из-за раннего тепла мокасины. И оба улыбались. Но если один весело, другой саркастически.
Все что мне осталось сказать:
- Вы что-то хотели? Внимательно вас слушаю.
- Это вы что-то хотели, - поправил меня веселый – темноволосый, явно лет тридцати с копейками, и довольно симпатичный. – Это же вы пожелали, чтобы «Сервис Строй Монтаж» вас… расцеловал. Так вот мы здесь. Кому из нас начинать первому?
Ксеничка нырнула за перегородку, упав на стол и закусив руку, чтобы не захохотать в голос. Татьяна же наоборот, побелела от гнева, Ольга с Тамарой просто обмерли, а я… А я продолжая сохранять каменное лицо, отрезала:
- Обойдемся без столь интимного продолжения…
- Жа-а-аль… - тут же протянул веселый, но я не позволила сбить себя с мысли, хотя он вполне бы смог свести с ума многих женщин. Тембр его голоса был таким, что, даже не видя обладателя, та готова была бы пойти за ним хоть на край света.
- Вы лучше скажите, вот это что?! – и указала на факс. – Вы хотя бы представляете, что влечет за собой понижение нуля?! Вы отдаете себе отчет, что…
- Представляем.
Это прорезался голос у второго мужчины, и он не стал поддерживать фривольный разговор товарища. Сам он был ничего так, внешне приятный, русоволосый, с внимательным прищуром глаз, такой же отутюженный, как и его спутник, только внешне более серьезный. Однако его голос был холоден и до краев наполнен сарказмом.
- А по-моему нет, - дала ему отпор. – Пойдемте, посмотрим, и убедитесь сами, - и потащила их к большому столу, где были разложены чертежи. – Вот, глядите…
Я склонилась над огромными распечатками сетей и профилями. Второй пристроился рядом, и мы на пару споря на повышенных тонах, порой вырывая друг у друга листы, пытались доказать каждый свое. Татьяна бочком, бочком, и встала с другой стороны стола, чтобы уже в следующую минуту вставить свои пять копеек. Разгорелся еще более жаркий спор.
А первый мужчина из «Сервис Строй Монтажа» остался в стороне от «обсуждений». Он, усевшись на свободное кресло и закинув ногу на ногу, наблюдал за нашими дебатами со стороны и лишь изредка делал весьма дельные замечания.
Мало-помалу проблема сдвинулась с мертвой точки, и дело вышло из тупика. И хотя мы стояли на своем насмерть, мужчины сумели доказать необходимость некоторых изменений. Точнее нет - мы вынуждено согласились, так сказать уступили им в малом, чтобы отстоять главное.
- Давайте утеплим, – настаивал второй из мужчин.
- А грунтовые воды я вам куда дену? – уперлась я. – У вас чуть копни и фонтан из-под земли.
- Дренаж…
- На всю площадку пластовый? – это подала голос Татьяна.
- Мы российская компания, а не нефтяной шейх из Саудовской Аравии, – тут же парировал тот.
Правильно, Танечка, так их! А то иж, утеплим!.. Сейчас и я тебе добавлю…
- Тогда электро-подогрев.
Тут уже оба скривились. Пра-а-авильно! Километр трассы подогревать дорого, а половину смысла нет. Так что миленькие все равно выйдет по-нашему.
- А может, мы вас все-таки расцелуем? – внезапно предложил первый, оценивающе разглядывая меня.
На мгновение в кабинете повисла пауза, за которую я успела испытать целую гамму чувств: сначала смущение, потом возмущение, а затем развеселилась.
- Не поможет, - покачала я головой с улыбкой. – Хоть филейную часть, хоть с ног до головы и с головы до ног – все равно иных вариантов нет. Вы же сами только что в этом убедились. Можете поверить моему опыту, но в данном случае это решение единственно возможное.
- Расцеловать вас?
Улыбка пропала с моего лица. Да что ж его так переклинило то? Вот прицепился к словам! Поди обиделся, и теперь припоминать будет до второго пришествия…
Страница: 1