В жалкой лачуге темно. Прижалась хижина к земле, словно боится, что ее сдует резким порывом ветра. От земляного пола веет холодом. Печь топится по-черному, и от едкого запаха дыма выедает глаза. Окна затянуты бычьими пузырями, которые почти не пропускают свет. Где-то там, за стенами, царит веселый весенний день. А здесь властвует вечный сумрак сырой поздней осени.
На колченогой лавке сидит старуха. Белые нечесаные космы падают ей на лоб, почти закрывая лицо. Но старухе это не мешает. Ее глаза давным-давно затянуты бельмами.
Скрюченной, искалеченной возрастом рукой, больше похожей на птичью лавку, она удивительно ловко и споро прядет пряжу. Неутомимо прядет уже много-много лет, не давая себе отдыха ни на сон, ни на еду. Ах, какая пряжа выходит у слепой старухи! В ярмарочный день идет нарасхват. Нить очень тонкая, ровная, без узелков, но крепкая. А что за платки получаются из этой пряжи! Мягкие, невесомые, а теплые, будто матушка тебя обнимает. Самые суровые зимние стужи ни по чем в таком платке.
Слепые глаза смотрят куда-то вдаль. Внимательно смотрят, не мигая. Что же видит старуха? Не свою жалкую лачугу и даже не село, на окраине которого поселилась вечность назад. Видит она души человеческие и поступки.
— Жернова судьбы мелют медленно, но верно, — шамкает беззубый рот. — Мелют. Верно.
Замедлила бег кудель. Пристально вглядывается во что-то старуха. Что-то, видимое и ведомое только ей.
***
— Твоя беременность — это только твои проблемы.
Жестокая фраза хлестанула наотмашь. Замерла Тея, не смея поверить словам.
И кто их произнес? Неужели любимый, который всего два дня назад нежно прижимал ее к себе, гладил уже округлившийся живот и вслух мечтал, что родится девочка. Такая же золотоволосая и голубоглазая, как сама Тея. И никакого другого золота ему не надо.
И Тея слушала его, не смея поверить собственному счастью. Ее родители и не догадывались о том, что вот-вот ненаглядная единственная дочка сама станет мамой. Ее любимый Ордмир просил пока никому не рассказывать о том, что боги свили их судьбы вместе. Мол, отец у Ордмира слишком суров. Власть и деньги не лучшим образом сказались на характере купца Ильмира. Но весть о скором пополнении в семье обязательно растопит его сердце. И он с радостью примет в свою семью Тею. Пусть у нее родители и не богаты, и не знатны. Зато Тея в свои семнадцать умеет доить коров, готовит самые сладкие пироги и в чистоте держит избу.
— Ты пошутил, должно быть?
А в голосе горячая надежда. Сейчас рассмеется Ордмир, подхватит ее на руки, скажет, что уже поговорил с отцом. И сегодня вечером купец явится к ней в дом с богатыми дарами сватать единственного сына. И пусть ребенок родится не через положенных девять месяцев после свадьбы, а раньше. Никто не обратит на это внимания. Пошепчутся злые языки — да успокоятся. Житейское дело ведь. Не зря ее мать только вчера пошутила, что что-то зачастила дочка на дальнее пастбище за земляникой. Вот только ягод приносит — на дне лукошка.
Но Ордмир ответил таким ледяным взглядом, что Тея сникла. Как будто перед ней стоял совершенно чужой человек.
— Твоя беременность — только твои проблемы, — повторил он медленно, явно наслаждаясь звучанием этой фразы. И продолжил вбивать слова в повинно склоненную голову девушки: — Ты в самом деле думала, что я влюбился в тебя? В тебя, дочь прачки и лесоруба? Босоногая голытьба — не пара мне, сыну купца! Отец сосватал мне богатую невесту. Осенью наша свадьба. И не вздумай показаться на пороге моего дома! Все ноги переломаю или в мешке утоплю, как бешеную собаку! Ясно?
— Но…
Первые слезинки упали с ресниц Тее. Она до соли на нёбе прикусила губу, не позволяя себе разрыдаться. Нет, не здесь, не при нем! Он не увидит ее слабости!
А руки бережно легли на живот, пока незаметный под просторным сарафаном. Еще несколько недель — и никакой наряд не скроет его.
— Надеюсь, ты решишь эту проблему по-умному, — обронил Ордмир. Порылся в кармане и выудил оттуда сверкнувшую на солнце золотом монету. Небрежно кинул ее под ноги девушки, добавив: — Сходи к старой знахарке. Она знает травы. А на то, что останется, купи себе бусы какие. А лучше платье новое вместо этих лохмотьев. И не говори потом, что я не был с тобой щедр.
Развернулся — и отправился прочь.
Тея смотрела ему вслед до тех пор, пока лесная чаща не скрыла сына купца. Да и потом еще долго вглядывалась в зеленый сумрак леса, надеясь, что он опомнится и вернется.
Не опомнился. Не вернулся.
Когда солнце повернуло на закат, девушка очнулась, осознав наконец-таки, что Ордмир действительно навсегда ушел. Подняла из грязи монету, сжала ее в кулаке. А затем изо всех сил зашвырнула в кусты и потом еще долго брезгливо вытирала ладонь о подол, будто золото обожгло ее.
***
— Жернова судьбы мелют медленно, но верно.
Только эту фразу бубнит старуха, что много лет приживалка у здешней знахарки по имени Тайра. Бубнит — и прядет пряжу. Она прядет, а знахарка ее кормит. Поднесет ко рту деревянную ложку, наполненную сытным горячим бульоном. Старуха хлебнет вроде, а потом опять забормочет. И льется все ей на грудь.
— Дырявый рот! — ругается знахарка, дородная высокая женщина, чьи виски уже посеребрила первая седина.
Но ругается беззлобно. Привычно вытирает пролитое, опять подносит ложку ко рту старухи, надеясь, что хотя бы проглоченных крох той хватит.
— Мелют медленно, — шамкает старуха, и очередная порция супа пропадает втуне.
Знахарка тяжело вздыхает. Опять зачерпывает варево, но ее рука замирает, так и не донеся ложку до рта старухи.
Кто-то пришел. Она слышит, как кто-то переминается за порогом, робея постучать. Так боятся войти только те, кто пришел за недобрым. За травами, что способны вытравить неугодный плод из чрева.
Травы — вытравить. И почему эти слова так похожи? Травы ведь должны спасать, помогать, лечить. Но не убивать. Всеблагая Богиня не любит, когда ее дарами пользуются в таких целях. Молить Тайре грехи не отмолить.
Но главное зло остается на душе той, кто пришел просить о легком пути, когда судьба ей уготовила извилистый.
— Но мелют верно…
***
Целую неделю Тея думала. Руки привычно выполняли тяжелую и грязную работу. Перекидать навоз из стойла, натаскать воды. Иногда начинал ныть низ живота, и девушка замирала в радостном ожидании. Быть может, и не надо будет никуда идти и ничего решать? Быть может, дитя поймет, что его время еще не настало, и уйдет само?
Но нет. Еще не рожденный ребенок крепко сидел в ее чреве. И Тея приняла решение.
Ранним утром отправилась она выгонять коров на стойло. Завернула на ту полянку, где в последний раз разговаривала с Ордмиром. Все кусты облазила на коленях, пытаясь отыскать монетку. Ан нет, то ли подобрал уже кто, то ли сорока утащила в гнездо. Но делать нечего, все равно к знахарке идти надобно. Если не за деньги, то, возможно, за работу согласится она помочь девушке. Потому на обратном пути Тея зыркнула по сторонам испуганно — не следит ли кто. И свернула к покосившейся лачуге, что стояла на отшибе деревни прямо у стены темно-зеленого вековечного леса.
Свернуть-то свернула. Да в лачугу зайти никак не может. Мнется и мнется во дворе. То поднесет кулак к скрипучей двери, то одернет.
— Заходи уж, раз пришла, — послышалось вдруг из лачуги. — Внутри поговорим. Неча мои обереги от лесной нечисти вытаптывать.
Тея глянула испуганно под ноги. О чем говорит знахарка, нет тут никаких оберегов. Но спрашивать ничего не осмелилась. Виновато повесила голову и мышкой проскользнула в лачугу.
Жаркой волной ударил спертый воздух, насыщенный тяжелыми ароматами сушеных трав. Багульник, вереск, полынь… От этого переплетения запахов у Тее вдруг нестерпимо закружилась, заболела голова. Захотелось рвануть на себя дверь и выскочить прочь. Вдохнуть полной грудью свежий ветер и бежать стремглав прочь от этого жуткого места.
— Жернова судьбы мелют медленно, но верно.
Шепот вполз в уши Тее подобно шипению ядовитой змеи. Она прищурилась, пытаясь разглядеть, кто это сказал. Увидела сгорбленную фигурку, окутанную саваном белоснежных от старости волос, сидящую в дальнем углу. Пляшет на полу кудель, подпрыгивает, кружится, на на миг не замирая. Вьется нить между сухих пальцев старухи. Тончайшая, а крепкая какая!
Загляделась невольно Тея на работу старухи, но знахарка кашлянула недовольно — и девушка опомнилась. Руки привычно легли на живот, словно пытаясь уберечь дитя. Но тут же бессильно опустились. Нет, не для этого она пришла в этот дом, а совсем для другого.
Это движение не прошло мимо знахарки. Она печально усмехнулась и встала.
— Каков срок? — спросила отрывисто.
Тея лишь пожала беспомощно плечами. Сколько же времени у нее уже не было женского недомогания? Месяца четыре, а то и пять.
Подумала так — и сама ужаснулась.
Знахарка смерила взглядом худенькую фигурку девушки. Особенно остановилась на животе, который уже предательски округлился. Хотя если не всматриваться — то и не заметишь.
— От кого понесла? — продолжила расспросы.
— От Ордмира, — чуть слышно выдохнула Тея и опустила голову ниже низкого, почти уткнувшись носом себе в грудь. Уши и щеки запылали ярко-алым румянцем стыда и позора.
Знахарка понимающе хмыкнула. Ордмир, единственный сын богатого купца. Ее на днях пригласили на свадьбу, чтобы она благословила чрево невесты. А тут выходит, что другой и благословения не потребовалось, чтобы прорастить в своем чреве его семя.
— По любви или снасильничал? — осведомилась она.
Ах, как бы хотела Тея снять с себя вину за случившееся! Как бы хотела сказать, что не обнимала Ордмира, не прижималась бедрами к его бедрам, что не стонала от наслаждения, когда он вновь и вновь брал ее прямо на земле, небрежно постелив свой плащ!
Но знахарка смотрела так прямо и внимательно, что Тея поняла — не сумеет солгать.
— По любви, — обронила и жалобно хлюпнула носом, ощутив, как опасно увлажнились глаза.
— Эх, дурында ты! — беззлобно выругалась на нее знахарка. — Парни сладко поют да ладно сказки сказывают. А как до дела доходят — так в кусты, а бабам все расхлебывать. Ладно бы ровню себе выбрала. Я бы его за шкирку — да к алтарю приволокла.
Молчит Тея. Да и что ей сказать? И без того понимает, что не женится на ней Ордмир, никогда уже не женится. Все его слова оказались ложью.
— Родители в курсе? — уже серьезнее спросила знахарка. — Неужто сами ко мне прислали?
— Нет! — Тея отчаянно замотала головой. — Никто не знает! Никто, кроме Ордмира… А он…
И девушка, не выдержав, тихонько заплакала. В ушах послышалось эхо жестоких слов: "Твоя беременность — это только твоя проблема".
Знахарка тяжело вздохнула и встала, отставив в сторону горшок с варевом. Вспомнив о старухе, удивленно глянула на нее — почему притихла, неужели задремала?
Но нет, все так же вьется нить промеж пальцев безымянной старухи. Вот только престала твердить она про жернова судьбы. Чудно! Как будто слушает разговор.
Знахарка пожала плечами и подошла к стене с бессчетным количеством полок. А на каждой — бутыльки, бутыльки, бутыльки! Большие банки из темного стекла. Средние склянки с изумрудным содержимом. И совсем крохотные пузырьки с чем-то неведомым.
У Теи аж глаза разбежались от этого богатства. А руки вновь легли на живот.
— Пошла бы ты к матери, — вдруг посоветовала знахарка. — Упади ей в ноги да зарыдай навзрыд. Повинную голову меч не сечет. Кто, как не мать, родную кровинку утешит. Ну поругает, конечно. Возможно, даже розгами по голым ногам хлестанет. А потом остынет. Неужели для ребенка лишнюю тарелку супа не найдете? Подрастет — помощник будет.
— А отец? — вскинулась Тея.
— Ох, милая моя. — Знахарка лукаво покачала головой. — Мать найдет, как умилостивить отца, поверь мне. А как дитя увидит, как кроха его за нос да за усы дернет да рубашку обмочит — так его сердце окончательно растает.
Тея долго молчала, что-то пристально разглядывая под своими ногами. А одна рука так и лежала на животе.
— Не могу, — наконец, глухо проговорила она. — Это только мой грех. Мать поймет и отец простит. А соседи? Ворота дегтем мазать начнут, пальцам тыкать. И не выйти мне замуж. Кто порченую да с такой обузой возьмет? Хорошо, если мальчик родится. Подрастет и подмога отцу станет. А если девчонка? Трех баб моему отцу не прокормить. И без того с утра до поздней ночи трудится.
— Как знаешь, — сухо сказала знахарка и опять обернулась к полкам со снадобьям. Обронила, словно говоря сама с собой: — Судить тебя не могу. Сама когда-то…
Она не договорила фразу. Последнее слово сорвалось с ее губ протяжным полустоном-полувздохом. А руки в таком же жесте, как у Теи, легли на живот, но тут же бессильно упали. Нет, не дано ей больше почувствовать биение жизни в себе. А тогда казалось, что все верно поступает. Что будет другой мужчина, который назовет ее своей женой. И родится другой ребенок — в браке и в достатке.
Был другой мужчина. Был и брак. А вот детей Всеблагая Богиня больше не послала ей. Сколько слез она пролила, сколько на коленях вымаливала прощение — но нет. И лишь одну ночь в году видит она сон, где на ее коленях сидит прелестная белокурая девочка и все спрашивает и спрашивает, испуганно заглядывая ей в глаза: "Мама, ты ведь больше не сделаешь мне больно? Не гони меня, мама".
Она тянется обнять дочь, прижать к себе, чтобы больше не отпускать. Но видение тает без следа.
Ушел муж. Нашел себе моложе да красивее, которая в положенный срок родила ему долгожданного ребенка. А Тайра на долгие годы подалась в ученицы к местной знахарке. На рассвете отправлялась в лес за травами, а приходила поздним вечером. Зимой же и носа не казала из избы. Перебирала сухое разнотравье, варила отвары, разливала, остужала… Тогдашняя знахарка, старуха Ирза, нарадоваться не могла на такую послушную и работящую помощницу. Словно не понимала, что Тайра все делает лишь для одного: чтобы забыть.
Вот только память оказалась куда крепче. Столько времени не бередили ее совесть эти события — а сейчас опять всколыхнулась мутной волной давнишняя обида на предавшего ее возлюбленного, горе и тяжкое смирение от осознания того, что не быть ей матерью.
Потянулась Тайра к нужному пузырьку. Уже сомкнула пальцы на нем, а поднять не может. И все думает, думает. Как же ей поступить? Отдать Тее желаемое, рассказать, как принимать варево — да отпустить с богом?
С богом… Скорее сказать, с бесом за пазухой. Ехидным, насмешливым бесом, который, конечно, исполнит самое сокровенное желание девушки. Но потом она не раз вспомнит этот миг, когда было еще не поздно отказаться. Когда руки, так бережно обнимающие живот, еще чувствовали биение новой жизни.
— Жернова судьбы мелют медленно, но верно! — внезапно ожила старуха, которая все это время ткала пряжу молча. Закрутилась кудель на полу, завертелась с бешеной скоростью. А старуха все твердит и твердит: — Мелют. Верно. Медленно.
— Вот что, — вдруг обернулась Тайра к притихшей Тее, испуганно наблюдающей за беснующейся на лавке старухой. — Отдай мне дитя.
— Что? — Тея аж попятилась от такого предложения. Уж не сошла ли и знахарка с ума, живя рядом с безумной старухой?
— Отдай мне дитя, — повторила знахарка. — Дочка мне нужна, которой силу свою передам. Среди деревенских нет той, которая бы ее приняла да удержала. Я уже все глаза переглядела.
— А если будет мальчик? — неуверенно возразила Тея.
— Дочка будет, — твердо сказала Тайра, и перед мысленным взором опять встала та белокурая девочка с жалобной просьбой — "мама, не гони меня, мама, я опять пришла к тебе".
— Но… — запротестовала было Тея.
— Приданое тебе справлю такое, что сам Ильмир ахнет да пожалеет, что так скоро справил свадьбу олуху-сыну, — перебила ее Тайра. — И замуж ты девицей выйдешь. Я умею, я сделаю так, что твой жених вовек обмана не раскусит. Да что там — сама тебя посватаю! Есть у меня на примете в соседней деревне паренек, Альдаром кличут. Славный, работящий. А глаза какие добрые! Улыбнется тебе — как рублем одарит. Жить с ним счастливо и спокойно будешь. Чует мое сердце. Кучу ребятишек еще нарожаешь. А ежели отвар выпьешь да на таком сроке… Ох, частенько бывает, что после этого пустоцветом становятся.
И