Я для тебя одной воскресну. Ясмина Сапфир

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1. Если все происходит не так, как мы представляем, значит, все так и должно быть
• ГЛАВА 2. Где кажется, что мельранцы и индиго действительно родственные расы
• ГЛАВА 3. Где выясняется, что не все, кого помнишь ты, хотят помнить тебя
• ГЛАВА 4. О том, что мы можем и жалеть, и не жалеть об одном и том же поступке
• ГЛАВА 5. В которой разница между сном и явью удивляет героя
• ГЛАВА 6. В которой героям придется поговорить, но многое останется невысказанным
• ГЛАВА 7. В которой герои наконец-то приступят к обязанностям
• ГЛАВА 8. О том, как героиня узнала еще несколько удивительных фактов
• ГЛАВА 9. В которой задумка Лели вызывает в герое больше эмоций, чем он сам мог предположить
• ГЛАВА 10. Где герой впервые понимает, что такое страсть
• ГЛАВА 11. Где герой узнает, что такое ревность
• ГЛАВА 12. Где герои пытаются разобраться в своих отношениях и тараканах у себя в голове
• ГЛАВА 13. Где герои ловят лазутчика и лишаются дома
• ГЛАВА 14. Про переселение и не только
• ГЛАВА 15. Каждый сам за себя, но предатели против всех
• ГЛАВА 16. Беженцы и предатель
• ГЛАВА 17. Тайна муританнских гор
• ГЛАВА 18. Тайна муританнских гор – вторая часть
• ГЛАВА 19. Профсоюз индиго существует
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Он – наполовину инопланетянин. Она – человек с уникальными способностями. Он никогда не имел семьи, избегая близких отношений. Она имела все: семью, детей, внуков. И теперь избегает близких отношений, потому что пережила всех, кого любила. Он умирал. А она его воскресила. И теперь им предстоит рискованное задание в инопланетной колонии. Смогут ли они распутать череду преступлений и не запутаться в собственных отношениях?

ГЛАВА 1. Если все происходит не так, как мы представляем, значит, все так и должно быть

Из-за одного лихача воздушная трасса больше походила на поле боя. Машины шарахались над землей, как стая птиц от выстрелов охотника.

   Над моим такси пронеслась синяя легковушка. Кабиной вниз. Скрипнул руль. Таксист вцепился в него со всей дури. Переключилось, будто в фантастическом фильме, радио. Громыхнул металл, оборвался, грянул марш. В дверцу уперлась морда красного большегруза. Опустилась пониже, и испуганное лицо водителя оказалось прямо напротив моего. Я вжалась в сиденье. Сердце забилось где-то в горле, свинцовый воздух застрял в груди. Мимо пронесся черный джип. Сверху – серебристая легковушка. Руль заскрежетал. Но таксист справился – мы снова отскочили вбок.

   Большегруз продолжал двигаться следом. Мы резко развернулись. И… перед самым носом пролетел красный автомобиль. Повернулся боком, избегая столкновения. Снизу мелькнула еще кабина. Очередной скрежет руля – и мы пулей вылетели с воздушной трассы. Такси зависло над пустырем. Сзади его обступил частокол черных небоскребов, а со стороны «небесного шоссе» огибала узкая лента наземной дороги.

   Большегруз немного замедлился. Но синяя машина, как чертик из табакерки, выскочила прямо на него. Закрутилась, пронеслась перед самым носом черного джипа... И вошла в неуправляемый вираж. Продолжая вращаться, врезалась в белую, что ехала по самому краю трассы…

   – Снижайся! Снижайся! – крикнула я водителю, подаваясь вперед.

   – Куда? С ума сошла? А если прилетит еще кто? – вспыхнул он.

   – Снижайся, сказала! Там человек!

   – Ладно, – процедил водитель. – Но если что – сама виновата. И заплатишь…

   Такси неторопливо, словно нехотя, спускалось на поросшую редкой травкой дорогу. Колеса медленно коснулись земли, встали на твердую опору… А я… я наблюдала за белой машиной. Руки тряслись, внутри разливался холод, тело колотило от озноба.

   Белая машина крутилась в воздухе. Закладывала виражи. Снова и снова. И, наконец, вылетела за пределы воздушной трассы. Врезалась в одно здание, в другое, в третье. Срикошетила и рухнула на пустошь поодаль от трассы. Покатилась, завертелась и встала на бампер. Задержалась на несколько секунд, покачиваясь, словно былинка на ветру. Грохнулась на колеса, прокатилась еще немного и замерла неподалеку от нас.

   Я выудила из кармана сотовый и попыталась набрать номер службы спасения. Руки тряслись, как от озноба. С первой попытки получился нелепый набор цифр. Со второй включился режим фотографирования. Еле отключила. Тыкала-тыкала в виртуальную клавиатуру. И наконец… попала…Но тут упрямый телефон почти выскользнул из ладони. Я начала судорожно перехватывать его, пытаясь удержать.

   – Давай уже, – нервно вырвал телефон водитель.

   Молоточки в ушах заглушали басистый голос шофера:

   – Да… южная часть двадцатой трассы… нарушитель скрылся в неизвестном направлении… возможно, тяжело пострадали люди…

   Все остальное осталось в голове картинками из калейдоскопа…

   …Я вышла из машины, оставив водителя считать свои деньги за ожидание, и некоторое время пребывала в ступоре, уставившись в одну точку. На белую машину. Казалось, время остановилось. Но это было не так. Паутина трещин продолжала расползаться по лобовому стеклу. Смятый в гармошку перед машины приоткрыл пасть, и она неприятно задребезжала от порыва ветра. Только водитель не шевелился. Я видела его ауру и понимала, что скорая уже не поможет, и гибель пострадавшего – дело времени. Водитель лишь наполовину человек, наполовину мельранец – сын инопланетника. Но и он не выживет после таких травм…

   Издалека завыла сирена, и я вздрогнула, словно немного вернулась в реальность. Обернулась к многолюдной трассе, похожей на полноводную реку, где вместо воды разлиты разноцветные чернила.

   Синяя молния машины службы спасения виднелась издалека. Ей уступали дорогу, и джип с алыми крестами на дверцах в мгновение ока долетел до нас. Проскользнул над головой, и сел неподалеку от такси. Верное решение. На пустыре ближе к пострадавшему, но отсюда легче взлететь.

   Спасатели суетились недолго. Двое здоровенных детин оторвали дверцу рядом с водительским сидением без всяких инструментов. Кажется, она держалась на честном слове. Помятый кусок металла выбросили чуть поодаль и осторожно, фиксируя плечи и шею, вытащили водителя.

   Подоспели санитары с носилками. Их холщовая ткань оставалась белой каких-то несколько секунд. Кровь медленно вытекала изо рта молодого мужчины и ран на теле, покрывая свободные части носилок бордово-алыми кляксами и крапинками.

   Словно в замедленной съемке наблюдала, как мимо несут пострадавшего. Руки, ноги и туловище полумельранца рассекали порезы – глубокие и не очень. Некоторые открывали на обозрение белесые ленты сухожилий. Из других острыми пиками торчали сломанные кости. Как ни странно, лицо бедолаги пострадало меньше всего.

   Внезапно рука пострадавшего соскользнула с носилок и едва ощутимо коснулась моей. Я вздрогнула: пальцы полумельранца еще хранили тепло.

   Пострадавший застонал – очень тихо, надсадно и… открыл глаза. Наши взгляды встретились. Он моргнул, веки закрылись, тело обмякло. Потерял сознание… Но этот взгляд… он решил для меня все.

   Я бросилась к худенькой медсестре – она ожидала в машине с капельницей наготове. Сидела на специальной скамейке и почти не шевелилась. Но едва пострадавшего поднесли поближе – ожила в мгновение ока. Пока она осторожно вводила катетер в вену раненого, я запрыгнула в машину. Кроссовки тихо звякнули о металл пола. В нос ударил запах железа и соли. Кровь…

   – Что? Вы? Куда? – затараторила медсестра, оглядываясь в поисках коллег. Они вытащили из кабины машины службы спасения красные чемоданчики и заспешили к нам.

   Понимая, что времени совсем нет, я принялась городить первое, что пришло в голову.

   – Девушка… пожалуйста… Я его любовница. У меня муж… он очень стар… Не могу бросить… Пожалуйста… сообщите, что и как…

   Медсестра изучала мое лицо, словно хотела прочесть на нем правду. Вздохнула и вытащила малюсенький розовый сотовый. Такими можно пользоваться, только увеличивая и экран и клавиатуру виртуально.

   – Давайте номер, – бросила она, кивнув в сторону санитаров. Здоровяки в синих футболках и штанах доставали из чемоданчиков какие-то приборы. Наверное, чтобы диагностировать пострадавшего еще по дороге. – Меня зовут Маргарита…

   Быстро продиктовала номер и выскочила вон. Теплый ветер обдал с ног до головы, но я задрожала как от лихорадки. Задняя дверца машины беззвучно захлопнулась, и авто взмыло ввысь. А уже спустя минуту растворилось в полноводной реке трассы… Я села в такси и, кивнув счетчику, словно соглашаясь на сумму, едва слышно выдохнула.

   – Продолжаем путь…

   И потянулись длинные недели…

   Каждое утро начиналось со звонка Маргариты. Новости день ото дня становились все неутешительней.

   Но я знала это и так. Просто ждала часа икс… Своего часа… Момента, когда смогу воскресить его…

***

В тот самый день я проснулась в небывалом воодушевлении. Знала, что случится. И чудилось мне, даже солнце светило в окна как-то по-особенному тепло. Согревало и обнадеживало. Ежеминутно я ждала звонка Маргариты. Ожидание коротала за простыми, но порой такими важными житейскими заботами – уборкой, готовкой, мытьем посуды.

   Телефон зазвонил как раз в тот момент, когда я помешивала борщ. Я обтерла руки о полотенце и приготовилась слушать, заранее зная, о чем пойдет речь. Маргарита говорила тихо, вкрадчиво, будто стеснялась новости, что планировала сообщить:

   – Мне очень жаль… мы сделали все, что могли, – тянула она.

   Я закусила губу, чтобы не поторопить Маргариту.

   – Сегодня в половине двенадцатого его отключат.

   Я молчала в трубку, суматошно соображая, как ее попросить. Но Маргарита сделала все за меня.

   – Приходите попрощаться. Я проведу, – сказала еще тише. – Четвертый этаж, хирургия. Я буду ждать вас в два часа.

   – Но он ведь уже… – Язык не поворачивался договорить.

   – Нет, он умрет не сразу. Вы успеете попрощаться – Маргарита отключилась.

   Я бросилась вон из квартиры и уже через двадцать минут стояла перед городской больницей.

   Вокруг раскинулся нерукотворный парк. Ветер перебирал ветки деревьев, как гитарист – струны. Здесь пахло жизнью – прогретой на солнце хвоей, медовой пыльцой и росой, хотя она уже почти просохла.

   – Ой, вы здесь? – послышался сзади голос Маргариты. – Отлично, я вас лучше черным ходом…

   Она потянула меня за рукав. Травяной ковер щекотал лодыжки. Мы обогнули здание больницы, и Маргарита открыла железную, похожую на гаражную, дверь.

   Мы взбежали по белой лестнице – такой новой, словно по ней не ступала нога человека. И Маргарита решительно отворила еще одну дверь. Небольшую, деревянную. В лицо так пахнуло запахом лекарств, что захотелось расчихаться. Маргарита потянула меня за собой, и мы вошли в длинный просторный коридор.

   Белые стены словно светились под ослепительными лучами ламп, пол, выложенный теплой кафельной плиткой, шуршал под ногами. Сновали туда-сюда деловитые медсестры и серьезные врачи. Санитары прогрохотали мимо тележкой, накрытой белой простыней. То ли с лекарствами, то ли с аппаратурой для стерилизации.

   Маргарита затащила меня в комнату, на двери которой было написано «сестринская».

   – Минуточку, – бросила суетливо и юркнула наружу.

   Какое-то время я стояла посреди просторной комнаты с двумя серыми диванами и плоским экраном в полстены. За окном пролетела голубая птица с желтым пятном на голове, что-то крикнула в мою сторону и унеслась прочь.

   Маргарита вернулась, пряча глаза, и сунула мне в руки белый халат. Я торопливо надела его. Маргарита снова схватила меня за рукав и вывела в коридор. Мы почти пробежали до середины, когда провожатая впихнула меня в палату.

   И я… застыла, оцепенела… Похолодела изнутри. Койки уходили вперед ровными рядами. Сколько их? По десять в ряду? Двадцать? На них лежали даже не гуманоиды… тела в коконе трубок. На стенах мигали и пикали приборы. Тихо-тихо, словно боялись нарушить тишину.

   Впалые глазницы, худые ладони, острые скулы… пациенты так походили друг на друга…

   Полумельранец…

   Он единственный был свободен от трубок. Под тонкой белой простыней угадывались очертания когда-то сильного мужского тела. Лицо словно побелили мелом и посыпали серой пудрой.

   В горле невесть откуда образовался колючий ком. На глаза навернулись слезы… Но я отогнала сантименты: не время! Закрыла веки и вызвала плазму. Аурный огонь потек по венам – медленно и восхитительно.

   Не помню, как подошла, как склонилась над ним. Помню лишь прикосновение к сухим губам… Жестким и неживым. И то, как плазма потекла от меня к полумельранцу, оживляя на считанные часы. Давая шанс на полноценное воскрешение.

   Он резко распахнул глаза, и я внутренне сжалась, ожидая, что смертник вгрызется в мою ауру, спасая свою жизнь… Но… Полумельранец вскочил – совершенно обнаженный, неожиданно быстрый, и я поняла, что он хочет совсем другого способа оживления.

   На минуту, на секунду мной овладела паника. Я никогда не соглашалась на этот способ воскрешения. Он виделся мне странным и… неправильным. Глядя в налившиеся кровью губы умирающего, на румяное лицо, на его полную готовность безумно хотелось развернуться и убежать. Но… что-то меня остановило. Наверное, этот синий взгляд.

   Он подскочил, подхватил меня на руки и тут же вошел. Только полумельранец так легко смог бы заняться сексом стоя, без малейшей опоры. Брал грубо, жадно, немного истерично. Как дикарь, варвар, вбивался до конца, резко выходил и врывался снова. Но неожиданно для меня самой внизу живота собиралось сладкое томление. Мышцы сжимались и разнеживались – все во мне требовало продолжения. По телу шли волны удовольствия.

   Он извергся… помедлил и начал прижимать, ласкать, целовать… Я сомлела… потеряла контроль… Я хотела этого мужчину. Впервые в жизни хотела того, с кем и парой слов не перемолвилась.

   Он притянул меня – властно, но не жестко. И я запрыгнула сверху. Мы торопливо соединились и принялись двигаться. Теперь полумельранец медленно, с чувством входил до конца. Ненадолго замирал, пока я дрожала от наслаждения, в предвкушении впивалась пальцами в его мощные плечи. Почти с сожалением покидал меня и снова рвался вперед.

   И я потеряла ощущение реальности. Тепло и томление, сладкие сокращения, снова тепло и томление. Мурашки и дрожь оргазма… Больше не существовало ничего…

   Ощутив, что дело сделано, еще одна жизнь спасена, я даже не отстранилась, отпрыгнула от своего нежданного любовника. Он покачнулся, шагнул следом и рухнул как подкошенный. Аура и тело еще должны подстроиться, принять мой огонь.

   Не в силах поднять на него глаза, быстро набросила платье, халат и заспешила прочь из отделения. Я почти бежала по широким коридорам. Скорее, наружу, подальше от тех, кто может заметить, признать чужачку.

   Больница казалась слишком уж светлой, слишком многолюдной для моей тайной миссии… Еще несколько шагов, еще несколько секунд – и я покину отделение.

   Но тут … дверь одного из кабинетов отворилась, и из нее вышел доктор. Сердце ухнуло в пятки, я забыла, как дышать, ватные ноги с трудом передвигались. Но серьезный, понурый врач на секунду задержался, резко развернулся и направился в другую сторону. Я едва сдержала вздох облегчения. Еще не время. Еще немного.

   Парадокс! В сети камер слежения моей родной организации, секретной, правительственной было несколько слепых зон. А больницу напичкали видеоаппаратурой, как новенький коробок – спичками. Отовсюду за тобой подсматривали, подслушивали – спасибо громким делам с кражей органов и сотням нелепых, параноидальных обвинений, последовавших за ними. То и дело в разных концах Галактики родственники погибших людей кричали о том, что тела выпотрошили подчистую, забрали все, что можно пересадить. Судмедэксперты только и занимались, что новыми вскрытиями, хотя ни одно подозрение так и не подтвердилось. Из-за всей этой шумихи сотни устройств слежения в самой обычной городской больнице лишили меня шансов на скачки порталом…

   Дверь отделения захлопнулась за спиной. Я понеслась вниз по лестнице под стук молоточков в ушах, будто спасалась от погони. Проскочила мимо вахтера так, что он удивленно выкатил глаза. И только выбежав в тепло солнечного дня, наконец-то вдохнула полной грудью и притормозила.

   Уф-ф-ф… Дело сделано.

   Я обновила наш со смертью счет. Двести семь ноль в мою пользу.

ГЛАВА 2. Где кажется, что мельранцы и индиго действительно родственные расы

Я бродил в потемках, ища ее свет, ее огонь. Лес тянул ко мне когтистые ветви деревьев, словно изломанные в мольбе руки. Они выстреливали из сумеречной полутьмы у самого лица, и я едва успевал уклониться. Плазма мелькала вдалеке крошечным огоньком, как сказочное существо. А то показывалась лишь отчасти. Вдруг вырывался из мглы между деревьями протуберанец ее волос. Или тонкие, подсвеченные оранжевым пальцы гладили, перебирали еловые лапы. Я оглядывался, видел ее и снова терял. Лес подставлял мне подножки – поваленные деревья так и норовили сделать подсечку, корни – зацепить босые стопы, опутать. Лес прятал ее, а я стремился найти.

   Но внезапно наверху, словно больничная лампа со знакомым мерным гудением зажглась Луна. Белая-белая, полная, она поплыла по черному небу без единой звезды и замигала – то погасая, то вспыхивая. Серебряный свет пролился на лес, вырвав из сумрака ветки деревьев, листья, даже сосновые иголки. Но этого Луне показалось мало. Света становилось все больше и больше. Он заполнял мир вокруг, как заливает вода скальные пустоты под морем. Я утонул в свете и неожиданно для себя самого открыл глаза.

***

Тик-тик-тик. Едва различимый звук больше не раздражал, как прежде. Напротив, послужил надежным якорем, по кускам возвращая мне реальность. По телу разливалось приятное тепло – тепло жизни. И я впервые за последний месяц ощутил себя полностью. Каждую мышцу, каждый клочок кожи, боль, щекотку, движения. Я чувствовал себя, владел своим телом. Боже! Какое счастье снова владеть своим телом! Я запрыгал бы на месте, если бы не боялся слишком сильно пошевелиться и потерять то, что обрел. Закричал бы что есть мочи, если бы не боялся, что меня примут за ненормального и отправят в психушку. Я убежал бы со всех ног, если бы не забыл как это – бегать.

   Противный запах лекарств, едкий – дезинфектора ударил в нос со страшной силой. Так и хотелось вытолкнуть их наружу и больше никогда не вдыхать. Надо мной склонился доктор. Молодой, с грустным, вытянутым лицом доктор реанимации – он отключал аппарат. Я запомнил длинные, тонкие «музыкальные» руки и одну лишнюю фалангу на правом мизинце – из-за нее все время чудилось, будто палец сломан. А еще правый карман халата – он частенько маячил перед глазами, пока я умирал здесь, на аппарате. Из кармана неизменно торчала новомодная ручка с чернилами разной видимости. Одни сияли в темноте, а на свету лист казался девственно чистым, другие искрили, третьи меняли цвет.

   Производители ручек никак не хотели отказываться от старых кормушек, не верили, что от руки давно никто не пишет. Все набирают на виртуальной клавиатуре новомодных компьютеров. Плоских, как лист бумаги, с кучей возможностей и миллионом способов набора текста. Хочешь – пиши, хочешь – начитывай, хочешь – подбирай по словосочетаниям на виртуальном табло. Самые умные передовые и дорогие компьютеры даже читали мысли. Не все и не совсем точно, правильно, но читали и перекладывали в текстовый редактор.

   Рядом с реаниматором застыл второй врач – худощавый брюнет с длинными, жилистыми руками. Вены обтягивали их тугими синими веревками, хорошо заметными под тонкой, светлой кожей. Он лечил меня весь этот месяц – пытался из лоскутов мяса, крошева костей, месива внутренних органов собрать человека. Но такое подвластно лишь богу, а он всего лишь врач.

   Край белой больничной простыни, до мерзости чистенькой, свеженькой неприятно скреб по подбородку.

   Не успел я сообразить, что происходит, хирург, кажется, его звали Михаил, резко наклонился к лицу и пощелкал пальцами у самого носа. Не сильно, но громкий звук гонгом ударил по ушам. Я поморщился.

   – Он что, реагирует? – искренне поразился Михаил, и глаза его округлились.

   – Угу, – кивнул реаниматолог, и лицо его побелело, словно окунулось в муку.

   – Ничего не понимаю, – возмутился Михаил, всплеснув руками.

   Да, вот так и встречают врачи тех, кто вернулся с того света. Зачем вы пришли? Мы вас не ждали! Чего надо? Не хотите ли назад? Проводы уже заказаны, патологоанатом подготовил лазерные скальпели, прогрел крематорий.

   Сарказм поразил меня самого. Никогда прежде не смеялся над собственными несчастьями, а вот теперь вся ситуация выглядел жутко комичной. Обхохочешься. Эти два эскулапа с умным видом наклонились ко мне, и рассуждали о том, почему пациент скорее жив, чем мертв.

   – Хм, – пожал плечами реаниматолог и наконец-то соизволил обратиться к «нему» – к «телу», то есть ко мне.

   – Вайлис? Вы меня слышите? Вайлис? Вы помните, кто вы? Где вы? Как вы здесь очутились? – засыпал вопросами Михаил.

   – П-помню. – Голос звучал чисто и даже заметно мелодичней, чем прежде.

   – Говорите, – заинтересовался Михаил и присел рядом на кровать. Тут же с другой стороны устроился реаниматолог. Больничная койка заворчала противным скрипом – на троих ее не рассчитывали.

   Пришпиленный к карману реаниматолога бейджик сообщал: «Илья Дерезин, старший врач реанимации».

   Надо же! Очнувшись в больнице после аварии, я не смог прочесть его, как бы близко ни наклонялся врач. Буквы расползались в уродливые иероглифы, жирными кляксами плыли перед глазами. А теперь я видел четче, чем когда бы то ни было. Не только буквы, но и крошечную точку, что ошибочно затесалась в углу таблички, малюсенькую складку сбоку – скорее всего, заводской брак.

   А еще я видел родинки – много родинок на лице и шее Ильи Дерезина и еще больше – веснушек. Отчетливо рассмотрел три шрама на щеке Михаила. Они шли один за другим, словно кто-то или он сам ногтями сдирал кожу.

   В меня вонзились два взгляда – серо-голубой Ильи и темно-карий Михаила. Чудеса! Я заметил несколько зеленых крапинок в левом глазу реаниматолога, не больше игольного ушка размером.

   – Ну говорите же! – потребовал Михаил, хмуря густые черные брови и нервно пригладив ершик черных волос.

   – Что говорить-то? – растерялся я и сел.

   – Осторожно! – заволновался Илья, придержав меня за плечи. – Голова закружится.

   Я повертел головой из стороны в сторону, отметив несколько неподвижных тел вокруг.

   Пик-пик-пик.

   Голова не кружилась совсем, сознание было на диво ясным, мысли – быстрыми, четкими.

   – Кто это? – Михаил сунул мне под нос голографический паспорт.

   Из картинки выплыло изображение мужчины лет двадцати восьми, тридцати максимум. Повертелось перед самым моим носом, показалось в профиль, фас, сзади. Скуластый, высоколобый, наверняка тот еще упрямец. Со слишком пухлыми губами, но, на его счастье, не женственными. С тяжелой челюстью и внимательным взглядом темно-голубых глаз. Его светло-русые волосы стягивала в низкий хвост резинка. Крепкой фигуре не хватало нарочитой рельефности качков, чтобы выглядеть эффектней. Но сила в ней ощущалась немалая – не человеческая, другая сила. Господи! Да это же я! Это же мой паспорт!

   Даже странно, насколько чужеродным, не моим казалось собственное лицо.

   – Это я, – протянул, понимая, что врачи именно этого и ждут.

   – Вы… – начал Михаил и покрутил рукой, предлагая «расширить» ответ.

   – Вайлис Рамс. Наполовину человек, наполовину мельранец. Четыреста сорок шесть лет. Гражданин единого европейского государства. Сотрудник агентства по улаживанию чрезвычайных ситуаций в человеческих колониях на чужих планетах. На населенных другими разумными расами планетах. Коротко АУЧС, – отчеканил я без запинки. Михаил приподнял брови, Илья потрясенно покачал головой. – В последний раз летал на Лейлию. Это планета созвездия Оккии, заселена людьми лет сто назад. Колония неплохо поживает, только пресной воды мало, – продолжал рассказывать о своей работе, биографии, с любопытством наблюдая, как меняются лица врачей. Заинтересованность во взглядах перерастала в истинное изумление – приоткрывались рты, хлопали глаза, улыбались губы.

   Когда я закончил, Михаил осторожно, понизив голос спросил:

   – Про аварию помните?

   – Да.

   – Как очнулись в больнице?

   – Да.

   – Меня и доктора Дерезина?

   – Да.

   – Как мы вчера отключили вам аппарат жизнеобеспечения помните? – вкрадчиво, с оттенком то ли жалости, то ли извинения закончил «пулеметный допрос» Михаил.

   – Да, – выпалил, понимая, что совершенно не злюсь на них. Пациент превратился в овощ, за органы работали машины. Врачи дали подопечному месяц, но потом списали в утиль. Все по-честному, все правильно.

   Койко-места до́роги, карманы налогоплательщиков не резиновые, а родственники, похоже, отказались за меня платить. Ничего удивительного, я не в обиде. Когда мы виделись в последний раз? Я не смог точно вспомнить.

   Я не был в родном городе лет двести или больше. Рабочая суета, ремонт, обустройство на новой квартире, вечеринки с друзьями и коллегами – все это казалось гораздо важнее, чем навестить родные края. Глупо, некрасиво, но очень современно, до скрипа в зубах современно. Человеческие родственники, что еще знали меня лично, умерли или были дряхлыми стариками. Люди хоть и жили теперь до ста шестидесяти, а то и до двухсот лет, но старели по-прежнему, разве только медленней. Мельранская родня или эмигрировала на родину, за сотни тысяч световых лет от Земли, или забыла обо мне как о страшном сне. Седьмая вода на киселе, никому не нужный, нежданный полукровка. Сын человеческой женщины, с которой отец, мельранец, собирался лишь развлечься, сбросить гормоны, попробовать экзотики.

   Мельранцы – очень похожая на людей древняя раса. Смелые ученые даже предполагали, что именно они некогда населили Землю. Но потеряли связь с родной планетой, смешались с аборигенами и забыли кто они и откуда. Железным аргументом в пользу этой теории считали рождение почти в каждом человеческом поколении сверхлюдей – индиго. Они жили бесконечно долго, будто бы пробуждались древние гены и наделяли индиго удивительными способностями. Такими, например, как у Плазмы.

   Мельранцы живут до двух тысяч лет. Сколько отмерила судьба мне, еще предстояло выяснить.

***

Меня продержали в больнице еще несколько дней. Брали анализы, следили, изучали всеми доступными современной человеческой медицине способами и машинами.

   Дождаться не мог выписки. Но дождался.

   Когда Михаил жал мне руку и прощался, желая больше никогда не возвращаться к ним, да и вообще в больницы, вопрос сорвался с губ сам собой.

   – А Плазма не оставила адреса? Номера?

   – Кто-о-о? – длинно поразился Михаил. Прищурился и вгляделся в мое лицо так, будто бы сомневался в рассудке пациента. Точно! Я ведь не знаю настоящего имени незнакомки! Это я прозвал ее Плазмой, мысленно, не помню даже в какой момент.

   – Рыжая. Девушка, которая вызывала скорую.

   – Хм… – Михаил пожал плечами, и сердце предательски екнуло. – Я ничего об этом не знаю. Насколько нам известно, скорую вызывала милиция. А милицию… кто-то из других водителей.

   – Стойте! – ухватился я за соломинку воспоминания. – Но она же была здесь. В тот день, когда меня отключали?

   Михаил улыбнулся – усталая улыбка человека, что ежечасно борется со смертью и проигрывает в неравной борьбе несколько раз в день, осветила его грустное лицо.

   – Это все галлюцинации, – заверил он. – Мы ввели вам сильный наркотик, чтобы ушла боль. И вы… м-м-м… умерли без боли.

   Помедлил. Стоит ли говорить ему, что умирал я в страшных муках и корчился бы и стонал бы от дикой боли, если бы не паралич? Наверное, не стоит. Что это изменит? Ни для меня, ни для тех, кому еще предстоит пройти через этот ужас, не изменится ничего. Выкарабкался – живи, нет – не лежать же столетья овощем, пока машина выполняет то, что должно делать тело?

   – Вы уверены? – Сердце снова екнуло, чувствительно кольнуло. – Ко мне точно никто не приходил? Ну… кроме родственников. Тогда, после отключения?

   – Вайлис, – вздохнул Михаил – снова так, словно Вселенная лежала на его плечах. – Реанимация закрыта. Пускают туда только по пропускам. Пропуска к моим пациентам выдаются у секретаря моего отделения. Уж я бы точно знал. Без моего разрешения секретарь такой документ никогда не выдаст. Да и после отключения от аппарата до… м-м-м… вскрытия к больным никого не пропускают. Приказ главврача. Были тут случаи… – Он осекся и замолк. Наверняка хотел поведать о тех знаменитых, скандальных делах с кражей органов и тканей.

   – Спасибо, наверное, и вправду все это наркотик, – растерянно сказал я и вышел из отделения.

   Длинный белый коридор реанимации, пол, выложенный плиткой с подогревом, белесые лампы, что заунывно гудят над головой… Все это осталось там, за деревянной дверью – вместе с противными запахами, вместе с днем моей смерти.

   Я вырулил в каменный холл, на перекресток. Сзади и спереди шли отделения больницы. Справа только что захлопнулись дверцы лифта, слева предлагала потренировать сердце после долгого лежания лестница. Я свернул туда и слетел по каменным ступеням на первый этаж.

   Регистратура мелькнула справа, помахала хвостом очереди посетителей. Смурная женщина средних лет в окошке что-то разъясняла седому мужчине, тыкая пальцем с огромным кольцом то ли в карточку, то ли в карту больницы. Я направился к вертушке. Молодой улыбчивый вахтер в черной форменной одежде с золотистыми клепками кивнул и нажал кнопку. Зеленая стрелка загорелась, стеклянные двери разъехались, и меня встретил солнечный полдень.

   Больница разместилась на окраине города, а вокруг раскинулся нерукотворный парк. Когда-то здесь теснили друг друга высокие ряды новостроек, но много позже горожан выселили в широкое кольцо небоскребов. Оно опоясывало центр города, такой же зеленый и цветущий, как и окраины.

   Здания снесли быстро. Современные технологии превращали кирпич и камни в пыль, а ее тут же собирали две чудо-машины. Создавали воздушные воронки и всасывали, как древние пылесосы мусор.

   Несколько лет горожане сомневались – будет ли толк от решения властей. Но природа взяла свое, разрешив все споры и сомнения. Свечками потянулись к небу стройные деревья, распушили зеленые веера веток кустарники, густым ковром устлала землю трава. Зазолотились колосья, запестрели яркие полевые цветы, привлекая пчел сладким нектаром. В каменные джунгли из центра и с задворок города приносил ветер медовые, терпкие, огурцовые и пряные ароматы живой природы.

   Вдохнув полной грудью, я направился к калитке с длинным шлагбаумом и по дороге едва не сбил с пути нескольких пурпурных бабочек размером с полладони. Под аккомпанемент веселого птичьего гомона я раздумывал – вызвать такси или пройтись пешком до нимбусной остановки. Магнитные автобусы, что летали по небу вместе с автомобилями, назвали, должно быть, в честь нимба. Хотя причем тут нимб? Городским властям виднее.

   Я вышел из калитки, и прямо под ноги прыгнула белочка. Застыла, сложила лапки на груди, чуть склонила голову вбок и наблюдала глазками-бусинками. Я порылся в карманах, вытащил припрятанные еще с завтрака орешки, сухарики и бросил зверьку. Белочка схватила один, второй, третий и, смешно вихляя хвостиком, убежала подальше – прятать свой маленький клад.

   Бз-з-з-з. Бз-з-з-з. Бз-з-з-з.

   За месяц я так отвык от звонка мобильника, что не узнал его, не поверил ушам. Бз-з-з-з. Я поставил мобильник на виброзвонок в тот самый день, когда попал в аварию. Чтобы не отвлекаться от насыщенного движения трассы, не угодить в беду. Но угодил все равно. Забавно.

   Хорошо, что нынешние аккумуляторы питали технику месяцами. Никаких тебе зарядок через два дня, никакого «синдрома внезапной смертности» телефонов. Хотя… иногда от новых технологий одни хлопоты. Лет сто назад не дозвонился бы до меня шеф, не достал бы. Кстати, а что ему понадобилось?

   – Где тебя черти носят? – Элдар Базретдинов открыто и усердно недолюбливал полукровок. Мельранцев не переваривал совершенно. Я и то и другое, оттого и получал за всех сразу.

   – Так в больнице лежал. Почти умер. Аппарат отключили. Чудом выжил. Неужели вам не сообщили? – удивился я.

   – Мне сообщили, что ты не умер! – язвительно парировал шеф. – Поэтому жду тебя в Центре через два часа. С важнейшим заданием. И чтобы не опаздывал! – Элдар Масгатович цыкнул и отключился.

   Что ж, выбор сделан за меня – придется вызывать такси.

   Тихая гавань природы ушла на задний фон. Меня вновь захватил вихрь жизни «агента по тарелочкам». Так прозвали нас в далеком прошлом, когда еще бродили по свету легенды, что инопланетяне навещают Землю на летающих тарелках.

   Суетливая пчела обогнула меня и помчалась к ближайшему лугу. Вот и мне пора спешить на работу.

ГЛАВА 3. Где выясняется, что не все, кого помнишь ты, хотят помнить тебя

Жалобный писк телефона оповестил об SMS. Я бросил взгляд на экран, занимавший не больше половины ладони, и решил не вызывать трехмерное изображение текста. И так понятно – скоро прибудет такси.

   Несколько лет назад я установил на сообщения крик какой-то мельранской птицы, наивно предполагая, что он хоть немного мелодичен. Но очень ошибся – мерзкий звук походил на помесь пожарной сирены и скрипа пенопласта по стеклу. Я уже собирался сменить его на что-то более приятное слуху, но неожиданно для самого себя вошел во вкус.

   Едва заслышав писк, переходящий в ультразвук, Элдар Масгатович смешно зеленел и возмущенно пыхтел. Кажется, вспоминал, как в недавней экспедиции на Мельрану всю ночь не спал из-за птичьей переклички.

   Теперь звук вызывал у меня противоречивые эмоции. Мерзкий и противный до мурашек, он заставлял улыбаться, вспоминая, как кривился начальник, когда мне присылали сообщения.

   После SMS показалось лиловое междугороднее такси с серебристыми полосками на дверцах и крыше.

   Машина подлетела стремительно, подняла небольшой ветер, и в лицо пахнуло хвойным ароматизатором. По сравнению с запахами природы он казался слишком синтетическим, рафинированным. Такси зависло в паре сантиметров от земли, воздушной волной перебирая высокую траву, и спугнуло божью коровку с подорожника у моих ног. Жучок с тремя черными точками на алых крылышках пронесся мимо самого носа и сел на плечо. Тонированное стекло опустилось, и бодрый брюнет средних лет в зеленой футболке уточнил:

   – Вайлис Рамс?

   – Да, – кивнул я, и водитель учтиво распахнул дверцу машины. – К главному офису АУЧС.

   Я сдул божью коровку с плеча – не нужно ей с нами, пусть летит домой – и разместился рядом с шофером. Такси взмыло в небо, легче и быстрее иного вертолета времен моей юности, суетливо шарахнулась в сторону стайка птиц.

   Остался позади голубой кристалл озера в рамке высоких камышей.

   Двадцать минут – и мы пронеслись над стеной техногенных джунглей. Так прозвали каменную стену, высотой в триста этажей, она отгораживала жилые кварталы от царства дикой природы.

   За стеной трехметровой толщины мир менялся до неузнаваемости.

   Вместо свечек сосен и кипарисов, косматых дубов и грациозных берез ввысь тянулись колоссы небоскребов из камня, металла и пластика, усыпанные солнечными батареями, как новогодняя елка – игрушками. Они щедро отражали ослепительные лучи дневного светила. Пестрый луговой ковер сменяли булыжные мостовые приглушенных пастельных тонов с геометрическим рисунком. Похожие на пышные букеты кустарники замещали невысокие пристройки кафе, ресторанов, клубов и офисов.

   Редкие трели пернатых заглушало жужжание машин, что обслуживали квартиры и офисы. И лишь победоносный свист ветра, что стремглав мчался сквозь лабиринт каменных джунглей, перекрывал такие привычные звуки цивилизации.

   Свежий воздух с огуречными, медовыми, пряными нотками уступил место удушливому городскому, переполненному другими, не природными запахами. И они были не столь уж и неприятными.

   Из ближайшего кафе пахнуло жареным мясом и картошкой, и желудок сжался, напомнив об обеденном времени недовольным урчанием. Концентрированные запахи садовых цветов и свежескошенной травы из офисных и квартирных ароматизаторов защекотали ноздри. Мы обогнули один из черных небоскребов, похожий на цилиндр с сотнями очков-окон, и на долю секунды в машину просочился запах домашних блинчиков. Желудок вновь предательски заурчал в предвкушении. И я твердо решил, что, получив задание, первым делом загляну в офисную столовую.

   Такси выписывало залихватские виражи, огибая небоскребы, и уступая дорогу другим автомобилям. Машины, словно рой назойливых насекомых, вились между стройными рядами фонарей. Те же, длинные, тонкие, с шестью бутонами плафонов напротив каждого этажа здания, походили на гигантские, тусклые цветы.

   Синий пятиэтажный офис АУЧС пристроился к голубому небоскребу с черными ажурными балконами. Собранные из тончайших металлических кружев, они немного напоминали изысканную архитектуру далеких веков.

   Здания центрального кольца жилых кварталов, фонари, мощеные тротуары и дороги были выдержаны в синей гамме. Тонированные окна спасали глаза жителей от бликов солнечных батарей.

   Такси село под черным пластиковым козырьком офиса без единого опознавательного знака или вывески. Так нашему начальству виделась особая секретность службы и ее базы. Хотя, на мой взгляд, именно полным отсутствием малейшего намека на владельца пристройка и привлекала особенное внимание.

   Со мной соглашались случайные прохожие. Каждый, кто проходил мимо, ненадолго задерживался и с любопытством оглядывал офис. Ладно еще его спрятали от посторонних глаз во дворе четырех небоскребов. Два близнеца-цилиндра надежно отгораживали пристройку АУЧС от главных пешеходных улиц.

   – Сто условок, – с дежурной улыбкой сообщил шофер.

   Я отдал ему пластиковую карту с треть ладони размером – уже лет сто никак не перейду на платежные браслеты, брелоки, кольца. Хорошо, что кассовые аппараты такси, магазинов, ресторанов все еще позволяли расплачиваться даже таким антиквариатом. Черная машинка, похожая на шкатулку, жадно всосала ее. Обнаружив нужную сумму, радостно пикнула, предложив мне подтвердить принадлежность денег моим ДНК. Я приложил палец к серебристому прямоугольнику на крышке шкатулки. Машинка снова пикнула, высунула карточку, как язык, и следом выплюнула чек.

   – Благодарим за то, что воспользовались услугами нашего такси, – протараторил заученную фразу водитель. – Всегда рады видеть вас снова.

   – Пожалуйста, – буркнул я в ответ и поспешил на работу.

   По сравнению с соседями – конторами и ресторанами на первых этажах небоскребов – наш офис выглядел до ужаса скромно. На всех стенах и углах ближайших пристроек переливались сотни лампочек, над входом светились пестрые вывески. Даже детский живой уголок перещеголял нас ярко-изумрудной надписью над входом – каждую букву окаймлял сплошной ряд фонариков. Только ярко-желтые трехмерные цифры из электронных часов у самого козырька АУЧС тщетно пытались соответствовать броскому сиянию соседских украшений.

   Без трех минут два.

   Что-то непонятное, мимолетное отвлекло меня. Казалось, мимо уха просвистела муха, сердце тревожно екнуло, в животе пробежал холодок. Но когда я огляделся, ровным счетом ничего не увидел. Хм… Странно…

   Стеклянные двери открылись – считали ДНК на расстоянии, – и я двинулся к лифту. В продвинутых офисах и жилых домах уже сотни лет не было ни охранников, ни домофонов, ни звонков. Где-то под козырьком подъезда прятался от посторонних глаз прибор, хранящий генный код владельцев квартир и сотрудников учреждений. Двери открывались только для них, всем остальным пришлось бы ломиться сквозь пуленепробиваемое, жаростойкое стекло. Оно выдерживало плазменный поток, лазерный луч и даже взрывную волну небольшой бомбы.

   Фраза «мой дом – моя крепость» для богатеев и среднего класса звучала гораздо меньшей аллегорией, чем прежде. Еще больше она подходила для офисов правительственных учреждений и богатых компаний.

   В холле царила пустота. Неудивительно – большинство коллег в командировках в дальних уголках Галактики. В смутные политические времена мы почти не сидели на родной планете, залетая домой, только чтобы подготовиться к очередной поездке. А нынче как раз выдался непростой для Галактического Союза год – бесконечные столкновения землян и талькаирсов пошатнули хрупкий мир. Мы планировали первыми заселить две планеты с замечательными условиями для жизни – Муританну и Паллингру. Но по несчастливому стечению обстоятельств краснокожие гуманоиды с Талькаирсы высадились на Муританне в тот же день. И все бы ничего: в последние столетия соседство колоний разных рас на недавно открытых обитаемых планетах вовсе не редкость. Но поселенцы не поделили самую удобную и безопасную равнину Муританны. Горная гряда окружила ее короной, надежно защищая от природных бедствий и чужеземных нашествий. Лишь узкий перешеек невысокого холма соединял маленький цветущий рай с внешним миром.

   Наши правительства до сих пор ломали копья и головы на нескончаемых переговорах. Каждая раса желала отвоевать равнину для себя и выселить другую за забор скал. Охлаждение некогда теплых отношений между землянами и талькаирсами докатилось и до колоний на других планетах. И, конечно же, коллеги разлетелись по ним, наводя порядок и расследуя межрасовые преступления.

   Пока я ждал лифта, мимо прошло только двое агентов. Едва знакомые друг с другом, мы обменялись формальными приветствиями и кивками. Эхо голосов полетело по громадному холлу – в дни общих собраний он легко вмещал больше тысячи человек.

   Лифт доставил меня на четвертый этаж, и распахнул двери перед родным муравейником агентских кабинетов. От круглого холла по центру лучами расходились коридоры. И в каждом скучились десятки непрозрачных пластиковых дверей в рабочие помещения. Только один кабинет расположился прямо напротив лифта, в самом холле. Туда-то я и держал путь.

   Если Элдар Масгатович вызывал сам, мы входили без стука. Так поступил я и сейчас и… застыл на пороге, пораженный до глубины души.

   Плазма сидела напротив шефа, и ее золотисто-карие глаза с поволокой смотрели на меня совсем не так, как в палате. Заинтересованно, но холодно и отстраненно.

   Красивое личико, с детскими чертами словно окаменело. Длинный рыжий хвост пролился на спинку черного кожаного кресла, как лава из жерла вулкана. Тонкие, как любят иногда говорить, музыкальные ладони свободно свисали с подлокотников. Узкие серые брюки облегали стройные ноги, голубая блузка подчеркивала грудь и талию.

   Сердце тревожно забилось, в голове запоздало заметались сотни мыслей. Так это было не видение! Прощание с Михаилом почти убедило меня в обратном. А если и не убедило, то посеяло серьезные сомнения. Но она настоящая, живая! Это точно она!

   Я запомнил крохотный треугольник шрама на лбу Плазмы – он выделялся даже тогда, когда она запылала. Запомнил две родинки: одну – прямо в центре правого запястья, другую – на среднем пальце левой руки. Запомнил пять, нет, шесть дырок в правом ухе – сейчас в них поблескивали медные гвоздики.

   В полном замешательстве я переминался с ноги на ногу, и Элдар Масгатович недовольно поморщился. Его круглое, привлекательное лицо почти не портили ни массивный, слегка приплюснутый нос, ни слишком уж кустистые брови.

   Рядом с бледной Плазмой смуглый шеф казался едва ли не негром. Впечатление усиливал короткий ершик иссиня-черных волос – очень мелких, с благородной проседью у висков. Заметив, что я все еще в ступоре, Элдар Масгатович приподнялся из-за стола. Когда-то он занимался борьбой и до сих пор выглядел весьма внушительно. Небольшой, округлый живот слегка полнил шефа, намекал на возраст, который скрывала моложавость лица. Но лишний вес Элдара Масгатовича здорово скрадывали массивные плечи и руки. При каждом мимолетном движении казалось, что бугры мышц вот-вот порвут тонкую белую рубашку.

   Сам не знаю почему, но смутное волнение охватило меня – сердце забилось быстрее, вдохи давались через силу. Я искал взгляд Плазмы, а она изучала собственные ногти – без капли лака, подстриженные, как у ребенка. Отчего-то мне было очень сложно оторваться от нее, переключить внимание на шефа. Странно… Я видел женщин намного красивее и гораздо эффектнее. Но сочетание детских черт лица, гладкой, почти без морщин, кожи – как у всех индиго, – с женственной фигурой и соблазнительными формами пьянило без вина.

   – Ты очень долго, Вайлис, – проворчал шеф, и я удивился: почему он так мягок? Распекать подчиненных – с чувством, с толком, с расстановкой – Элдар Масгатович умел как никто другой. И любил, как немногие начальники отделов АУЧС. Агенты выходили из его кабинета, покачиваясь, не в силах вспомнить, что планировали, куда шли, когда вызов на ковер сломал рабочие планы.

   Я ждал, что шеф выдаст еще что-нибудь эдакое – возмущенное, гневное, не без оскорбительных ноток, саркастических намеков. Но вместо этого он молча указал мне на кресло в шаге от Плазмы. Волнение окатило удушливым жаром, противную влагу с ладоней так и подмывало вытереть о новые хлопковые брюки. Я купил их в больничном магазинчике за час до выписки, как и невесомую льняную рубашку. На черной ткани мокрые пятна не столь уж и заметны, в конце концов.

   Сердце застучало быстрее шагов по гладкому деревянному паркету, тяжелое дыхание не желало выравниваться, предательски выдавало эмоции. Я опустился в черное кожаное кресло, заметив, что наши с Плазмой руки на подлокотниках совсем близко друг к другу.

   Заметила и она – резко убрала ладонь и положила ее на рабочий стол Элдара Масгатовича величиной с иной диван. Сквозь прозрачный голубой пластик столешницы проступали нитки водорослей. Раскиданные между ними ракушки, пузырьки воздуха, морские звезды и ежи напоминали об аквариуме, только без рыбок.

   – Знакомься, Вайлис, – слишком вежливо начал Элдар Масгатович. Кажется, рисовался перед Плазмой. Даже басовитый голос его звучал особенно певуче: – Наш удаленный агент – Лелейна Милава.

   Мне понравилось, как звучит имя Плазмы, как оно перекатывалось на языке тягучей, чистой мелодией. Ле-лей-на-а Ми-ла-ва…

   – Можно просто Леля, – ровным, официальным тоном предложила Плазма. Ее звонкий, высокий голос украсил бы не один эстрадный клип. На совершенно бесстрастном лице Лели неожиданно расцвела теплая, дружеская улыбка, в золотистых глазах мелькнули задорные искорки.

   – У вас важнейшее задание. Отправитесь на Муританну, – торжественно сообщил шеф. Я не сдержался, удивленно приподнял брови, и Элдар Масгатович довольно ухмыльнулся. – Да-да, Вайлис, вы отправляетесь в самую гущу событий – Шеф усмехнулся еще раз – не столько по-доброму, сколько со своей излюбленной ехидцей. – Вы смените двух других агентов. Ты их не знаешь, – опередил готовый слететь с языка вопрос. – Оба были свидетелями неприятных инцидентов. Поэтому решено отозвать их и прислать кого-то беспристрастного. Отправка завтра в четыре утра из Центрального телекосмопорта. Я лично прослежу, чтобы все было чики-пуки.

   – А-а-а подробности не расскажете? – удивился я. Обычно Элдар Масгатович детально посвящал командировочных в проблемы колоний – с именами, фамилиями, явками. Бурно и многословно делился собственными подозрениями. И вдруг такое многозначительное молчание, такой минимум информации.

   – Подробности слишком щекотливы для всех сторон, – понизил голос Элдар Масгатович. – Узнаете на корабле. Там приватные записи. Устроите киносеанс в тайной комнате. Звуко, свето и всего-всего непроницаемой. В общем! Место встречи – Центральный телекосмопорт. Номер пути – двадцать. Кроме вас на корабле только шесть биоботов. Обслуга. Все понятно? Или повторить? – Шеф перевел на меня взгляд – в нем, как и в его словах, читалась недвусмысленная издевка. Одна бровь заломилась, губы растянула кривая ухмылка. Не сдержался Элдар Масгатович, выпустил-таки отношение к полукровкам и мельрандцам на волю.

   Плазма кивнула и, прежде чем я успел обронить хоть слово, дернуться с места, выскользнула из кабинета. Не убежала, но ушла так стремительно, быстро, что я снова растерялся.

   – Мне все понятно, – бросил шефу и рванул следом за Лелей.

   Я выскочил в круглый холл и потрясенно огляделся – Плазмы и след простыл. Над лифтом мигала стрелка вверх и номер пятого этажа – значит, она ушла пешком. Я метнулся к лестнице и вмиг оставил за собой все восемь проемов. Но ни впереди, ни в холле первого этажа Лели не обнаружилось.

   Казалось, она прошла кротовой норой, как новейшие корабли телекосмопорта. В открытом космосе они проводили ничтожно малое время. Ныряли из одной кротовой норы в другую и за неделю пересекали Галактику вдоль и поперек.

   Сам не понимая почему, я вдруг поставил себе задачей догнать Лелю. Бросился к офисным дверям и пулей вылетел наружу.

   Дневной двор приветствовал тишиной и покоем. Дети и подростки в школе, молодежь – в академиях, университетах и ПТУ, взрослые – на работе. На деревянных лавочках у подъездов кормили голубей несколько бабушек. Три молодые женщины с колясками о чем-то очень тихо переговаривались невдалеке от газона с огромными оранжевыми герберами.

   Еще пара десятков мамочек зорко следили за чадами на просторной детской площадке. Ребята постарше с восторженными визгами катались с горки, прыгали внутри комнаты-батута в форме дракона, лазили по турникам, качались на качелях. Малышня возилась в песочнице, где легко улеглись бы с десяток взрослых.

   Ветер бросил в лицо запах жареной картошки, и желудок возмутился невниманием хозяина. Тем, что встретив Плазму, он совсем позабыл о недавнем чувстве голода. Но куда же она все-таки запропастилась? Неужели успела выскочить на центральную улицу? Тогда погоня бесполезна.

   Там поджидают клиентов, зависнув в нескольких сантиметрах над землей, десятки такси. Она уже могла уже улететь в другой конец города или за его окраины. Из груди вырвался невольный вздох. Я пожал плечами, сам себе удивляясь, и прислушался к желудку. В самом деле, чего это я? Пойду-ка пообедаю. Никуда не денется Леля, завтра как миленькая прилетит в космотелепорт. И как минимум на двое суток мы останемся единственными пассажирами транспортника. Больше того! Нам обоим нужно будет ознакомиться с причиной командировки в одной и той же суперзащищенной от всего комнате.

   Эти мысли удивительным образом придали мне сил, бодрости и оптимизма.

   Я расправил плечи, вдохнул поглубже и шагнул к ближайшему кафе. Обедать в офисной столовой резко расхотелось. Мысли о встрече с приятелями из АУЧС, как ни странно, не приносили приятных минут. Я вдруг понял, что до ужаса сторонюсь расспросов о том, как ухитрился выжить с переломами костей, с травмами всех органов, с множественными сотрясениями мозга. И еще больше чураюсь расспросов об аварии, о том, как все случилось. Обед в обществе малоизвестных агентов, обмен официальными фразами и обязательными пожеланиями приятного аппетита привлекал еще меньше.

   И я решительно дернул длинную вертикальную ручку ресторанной двери с многообещающим названием «Сказочная трапеза». Знакомые агенты неплохо о нем отзывались, рекламировали кухни разных стран мира, советовали как-нибудь попробовать. И вот это «как-нибудь» наступило.

ГЛАВА 4. О том, что мы можем и жалеть, и не жалеть об одном и том же поступке

День не заладился с самого начала. Как всегда в промежутках между командировками, я проснулась поздно, ближе к половине двенадцатого. Пока привела себя в чувство, умылась, оделась, стукнуло почти полпервого… Я отправилась на кухню, заваривать чай, собираясь закончить отчеты за завтраком. В агентстве по тарелочкам бюрократия цвела ничуть не менее пышным цветом, чем в любой другой правительственной конторе.

   Пухлый красный чайник закипел и выплюнул облачко пара. Я залила горячей водой заварочный – белый, щекастый, словно созданный для большой семьи. Люблю хороший чай. На просторной кухне под него отводился целый мини-шкафчик. Много столетий назад мы с мужем неизменно встречали гостей крепким, ароматным напитком. И друзья поражались: никогда не пили столько жидкости, а тут…

   Летний день за окном развлекался тем, что запускал солнечных зайчиков на пол. Они носились по бежевому паркету из искусственного дерева, бросались под ноги. Напротив моего трехсотого этажа величаво плыли облачные корабли, позолоченные лучами.

   Только налила себе чаю, меня позвал другой индиго – Заллис. Мы общались на расстоянии, мысленно, и почти не встречались лично. Как и с большинством сородичей с тех пор, как открылся дар. Кажется, я получила его лет в шестьдесят или около того.

   Индиго воспринимают не только информацию, что летит сквозь пространство из мозга в мозг, как сообщение по интернету, но и чувствуют эмоции собеседника, а иногда могут даже на мгновение увидеть его – смутно, неярко словно карандашный набросок, почти без штриховки.

   – Леля? – Слишком высокий для мужчины голос вздрагивал, срывался. – Мне нужна помощь.

   Я сразу поняла, что дело безнадежное.

   – Оживи… брата. Пожалуйста… – Заллис всхлипнул – очень тихо, но я услышала. – Несчастный случай. Он же пожарный…

   Эх! Давно надо было полностью заменить живых пожарных биоботами. Пока власти считали, что целиком перекладывать жизненно-важную для людей работу на полумашины опасно, гибли невинные.

   Я знала, что новость расстроит Заллиса, но… деваться некуда. Уж если обрубать хвост, то целиком, а не по частям. Я отпила чаю для храбрости и отставила большую белую чашку на желтый, щербатый пластик стола.

   – Прости. Не могу. Никак не могу, – проронила, не скрывая досады.

   – Недавно оживляла? – выдохнул Заллис. Вопрос был риторическим, но он все равно его задал. – Когда? Ты же можешь раз в год или даже чаще?

   – Чуть больше двух недель назад, – через силу пояснила. – Но нас ведь четверо. На Земле-то. Ну воскрешателей, – заторопилась с предложением. – Шестеро на Галактику. Попробуй достучаться до остальных.

   – Попробую. Извини, что побеспокоил, – Он отключился прежде, чем я успела сказать хоть слово в утешение. Ну и правильно! Надо спешить, искать других индиго, как я, а не языками чесать.

   Дон-н-н… Дон-н-н… Дон-н-н…

   Колокольный звон вызова по сотовому заставил вздрогнуть. Я схватила старенький телефон – почти с ладонь размером. И к самому лицу выстрелило трехмерное изображение номера Элдара Масгатовича.

   Сердце тревожно екнуло, словно предвещало беду.

   Я присела в свое любимое кухонное кресло – мягкая, бархатистая обивка помогла расслабиться, унять беспокойство. Сложила ноги по-турецки, глотнула еще чаю и только потом приняла вызов.

   – Леля, приезжай в офис. К часу или к полвторого, – без прелюдий изрек шеф. Его грубоватый голос, как обычно, звучал нарочито спокойно, вежливо. Элдар Масгатович относился к индиго с благоговейным трепетом.

   – Хорошо, – ответила я. – Только отчеты еще не готовы.

   – Плюнь на отчеты. Есть срочное дело. Жду. – И второй раз за утро собеседник отключился прежде, чем успела ответить.

   Что-то будет…

   Я метнула взгляд в окно. Три машины пролетели где-то на уровне двухсотых этажей, на глазах сбавляя скорость. Резко снизились и пошли на посадку во дворе. Ветер занес на кухню запах пережаренных гренок и одуванчиковый пух.

   Такси! Надо вызвать заранее. Днем в моем направлении жуткие пробки.

   Словно очнувшись от оцепенения, я заказала машину и рванула в кабинет…

***

Рабочая комната была точной копией той, что много столетий назад делили мы с мужем. Покупая квартиру, я смерила ее десятью шагами – вдоль и поперек. Черная шеренга пластиковых шкафов-солдатиков за спиной почти не отнимала пространства, но вмещала все, что нужно для работы и отдыха. Начиная от книг, инструментов, аккумуляторов и заканчивая сотнями полезных в хозяйстве вещей.

   Я полюбила шкафы-солдатики после рождения сынишки. Они отлично запирались на магнитные замки, и вскоре туда переселилось все, до чего дотягивались маленькие ручки. Батарейки, зарядники для телефонов, сами телефоны, лекарства и куча другой, опасной для детей мелочовки. А все, что не умещалось внутрь, громоздилось сверху. Красная ванночка для грудничков с исцарапанными игрушками краями пролежала на шкафу-солдатике почти год. Мы отдали ее соседям для их первенца. Тоже красная поляна для малыша с улиткой-зеркальцем и смешной обезьянкой на пружине продержалась на год дольше. Но потом перешла в наследство подругиному сынишке.

   По старинке отстукивая пальцами по клавиатуре, я принялась перебрасывать все отчеты на флешку. Все, что успела подготовить – чуть больше половины. Реальными кнопками давно никто не пользовался. Я раздобыла этот антиквариат с огромным трудом – заказала в специальном магазине и ждала месяца три, пока соберут и доставят. Нынче все работали на трехмерной виртуальной клавиатуре – она пришла на смену сенсорным экранам. Надоело людям стирать жирные пятна, опечатки пальцев с новомодных тонких, как лист бумаги, мониторов. И все вернулось на круги своя. Зачем мне потребовалась пластиковая клавиатура? Сама не знаю. Приятно было ощущать под руками настоящие кнопки. Не утопать пальцами в трехмерных фантомах, а чувствовать, как они вдавливаются, как сопротивляются нажиму.

   Десятки страниц перекочевали на флешку. Теперь их делали не больше пол-ногтя в ширину, плоскими, как картонка. Я сунула флешку в карман и в ожидании такси, принялась бездумно листать новости в галанете – межгаллактическом интернете.

   Внутри поднималась паника, больно колола сердце, сбивала дыхание. Вызов к Элдару Масгатовичу насторожил не на шутку. Я никогда не работала в центральном офисе, да и наведывалась туда считанные разы за столетия безупречной службы.

   Должность «удаленного агента» меня более чем устраивала. Не требовалось встречаться с коллегами, создавать видимость общения, пропускать через себя приятную суету чужих жизней – рассказы о детях, любимых, друзьях.

   Ох уж мне все эти обеденные чаепития с именными кружками, печеньем из магазинчика рядом с офисом и задушевной болтовней вприкуску… Дежурные вопросы вначале рабочего дня: как жизнь, как дела, как домашние? Они выводили из себя, лишали самообладания.

   Когда-то и мне было чем поделиться, чем похвастаться. Давно, много-много столетий назад. А потом… потом я всех потеряла. Они ушли один за другим, оставив мне лишь крошечные осколки своих жизней, маленькие сувениры на память. Я заперла их в ящике письменного стола, как в сейфе, и никогда никому не показывала.

   Там, в отдельной пластиковой коробочке, лежала беленькая бирка с ручки сына – ее надели малышу в роддоме. На тонком, дорогом пластике чернела надпись: «Мальчик, 3,6 кг. Доношенный». Рядом в точно таком же крошечном прозрачном мавзолее хранилась ириска «кис-кис». Дочка почти не ела сладкое, только эти конфеты и любила. Я нашла ириску в ее детском платьице, когда разбирала старые вещи, убранные в коробки на лоджию. Власти осчастливили граждан четырьмя выходными подряд. И мне вздумалось выбросить ненужный хлам, а еще хорошие, почти новые вещи отдать друзьям с детьми, с дачами. И вот я начала складывать сарафанчик и… нащупала в кармане что-то жесткое. Я отдала дочке ириску в шутку – тогда она уже вышла замуж и жила отдельно. А вернулась конфетка ко мне уже при совсем других обстоятельствах.

   Я снова набралась духу разобрать вещи. Пришла к дочке домой после ее похорон. Трехкомнатная квартира еще хранила флер духов моей девочки – от запаха свежести и зеленых яблок на глаза навернулись непрошенные слезы. На кресле, аккуратно сложенный, лежал красный клетчатый плед – мой подарок на последний день рождения дочки. У нее стали часто мерзнуть ноги.

   Меня словно вела интуиция. Я залезла в черный пластиковый шкаф – он высился в углу гостиной – и среди множества коробочек, пластиковых емкостей с бытовыми мелочовками… обнаружила маленькую шкатулку из бересты. Надпись на ее крышке гласила «капелька везения». Я приоткрыла шкатулку и обомлела. Там лежала ириска, та самая ириска…

   Запертый ящик надежно прятал от чужих глаз коробочки с сотнями флешек. Сколько фотографий они хранили? Да кто ж их знает. Я брала любую, вставляла в компьютер и уходила из реальности.

   Вот дочурка, вся такая торжественная и серьезная, выпрямилась на краешке нашего старого белого дивана. Пристроилась совсем рядом с тремя царапинами от колес игрушечной машинки – они небрежными росчерками упирались в поручень. Сынишка в детстве устраивал гонки по мебели, и она еще хранила отпечатки его веселых забав. Напряженная, со сложенными на коленях руками, в белой кофточке и черной юбке-карандаше, моя девочка похожа на молодую учительницу. Немного робкую и невероятно очаровательную.

   Рядом, задевая богатырским плечом абажур антикварной желтой лампы – маминого подарка – насупился ее жених. И где только дочка его откопала? Курносый нос-картошка, весь усыпанный веснушками, черный ершик волос на голове, грубые, короткие ладони, нескладная, хотя и крепкая фигура... За дочкой ухаживали такие красавцы. А этот… Что она в нем нашла?

   Вот мы танцуем с сыном на его свадьбе, вернее, это он держит меня на руках и кружит, подняв над полом. Вокруг рассыпается в стороны пестрая до рези в глазах толпа гостей – благо громадный светло-голубой зал ресторана позволяет ретироваться подобру-поздорову. А тяжелая хрустальная люстра над головами позвякивает в такт мелодии бусами подвесок.

   А вот… муж на балконе отеля, на каком-то морском курорте – сама фотографировала. Капельки крема от загара блестят на круглых щеках и курносом носу – опять поленился нормально размазать, голубая бандана смешно съехала набок. Веера пальмовых веток распушились на заднем фоне и тщетно пытались скрыть от любопытных глаз лазурную полосу моря в окантовке острых клыков скал.

   Но все это осталось там, в прошлом.

   А теперь… теперь я не находила сил вытерпеть то, как делились своим счастьем другие. И что еще важнее – не хотела терпеть. Наверное, во мне говорило малодушие. Но что поделать… Все мы не безгрешны.

   Работа «на дому» и в командировках стала истинным спасением. Я нуждалась в ней, как утопающий в спасительной соломинке. Чтобы совсем не одичать, не забыть, как общаться с людьми, не забыть какие они – эти люди. Дар и служба позволяли ощущать себя полезной, причастной к чему-то большему, справедливому и нужному. Я не представляла себя без работы, хотя на счета в банке могла безбедно существовать еще уйму времени. Казалось, уйду с должности – и ничего в жизни не останется. Ничего. Пустота.

   Дзин-н-н… Дзин-н-н… Дзин-н-н…

   Такси. Момент истины.

   Пока яркооранжевая машина неслась к цели, я все сильнее накручивала себя, в ужасе пытаясь угадать – что сделала неверно, чем нагрешила. И чем ближе подлетало такси к знакомому синему офису, тем все отчаянней колотилось сердце, все труднее становилось нормально мыслить. Когда подошла к кабинету Элдара Масгатовича, меня трясло изнутри. Минуты сменяли друг друга, а я замерла перед белой пластиковой дверью, не в силах справиться с волнением. Оно упорно рвалось наружу – неровным дыханием, дрожью в пальцах.

   С огромным трудом совладав с собой, я вошла, морально готовясь к худшему. Но шеф по тарелочкам неожиданно тепло поприветствовал, мигом разрядив атмосферу. Предложил располагаться как дома. Мне надо было еще тогда насторожиться! Уж слишком он старался…

   Где была интуиция индиго? Почему не сработала?

   Я устроилась в кресле у стола Элдара Масгатовича и расслабилась на мягком сидении из натуральной кожи. Начальник позволил прийти в чувство. Не мешал, не торопил. Сел напротив, откинулся на спинку кресла и наблюдал с непроницаемым лицом профессионального агента. Сколько бы ни оттрубил он в кабинете, а былую выучку не пропьешь.

   Стоило успокоиться, настроиться на рабочий лад, Элдар Масгатович выпрямился, растянул губы в неестественной улыбке и сообщил, что мне предстоит сменить коллегу на скандальной Муританне. Ничего себе! Задание с подвохом! В груди снова тревожно екнуло, ком в горле не желал сглатываться.

   Увы! То были лишь цветочки. Не давая мне опомниться, Элдар Масгатович посерьезнел и предупредил, что мы ждем второго агента. Он будет сопровождать меня в почти наверняка провальной командировке. И он очень хорош в скользких делах вроде нашего.

   Едва Элдар Масгатович закончил свою речь, вновь откинулся на спинку кресла… в кабинет решительной походкой вошел Вайлис Рамс.

   Я встретилась с ним глазами и… похолодела. Казалось, сердце вот-вот выпрыгнет из груди и забьется на полу, словно беспомощная рыба на берегу.

   Почти осязаемо ощущая на себе цепкий взгляд матерого агента, его повышенное внимание, я едва дышала.

   Он… меня… узнал. В голове воцарился сумбур, мысли путались, ускользали. Как это вообще могло случиться? Это же невозможно! Невероятно! Он не мог узнать меня, не должен был! Но… узнал.

   Казалось, земля ушла из-под ног, и там, внизу, разверзлась пропасть, грозя поглотить меня в одно мгновение. А заодно засосать и остальных индиго – тех, кто верил, что я сохраню наш секрет.

   Никто, кроме самих индиго, не знает всего о наших способностях. Ни ученые, ни врачи, ни чиновники, что выдают нам особые удостоверения личности, отмечая каждого нового сородича. Каждый из нас уникален, каждый может такое… Разнюхай об этом люди, не видать нам свободы, не видать гражданских прав. Сидели бы в клетках и работали на правительство, когда того требовала ситуация. А то и вовсе пополнили бы список анонимных объектов исследований какой-нибудь сверхсекретной лаборатории.

   Вайлис должен был забыть те мгновения. Так же, как и все остальные оживленные мной люди. Так же, как все воскрешенные даром индиго с огнем в крови – любого из нас. Они же всегда забывают! Ну как же так?

   Хлипкая надежда на то, что Вайлис спишет все на видения, на фантазии умирающего мозга, испарилась. Он смотрел на меня такими глазами… Не знаю, как объяснить…

   Чудилось, еще секунда – и Вайлис в подробностях расскажет обо всем, что между нами было. Нарисует карту моих родинок, шрамов… эрогенных зон. И только начальник по тарелочкам мешает его откровениям.

   Огромным усилием воли я заставила себя расправить плечи, вытянуться струной и сделать вид, что слушаю Элдара Масгатовича. Но его слова терялись, уходили за границы восприятия. Я только и думала, что о Вайлисе, и корила себя на чем свет стоит.

   Какая же я дура! Сентиментальная, слезливая дура, не способная мириться с нечаянными, неоправданными смертями. Вообще не способная мириться со смертью.

   Надо было тысячу раз подумать, расспросить сородичей – оживляли ли они полумельранцев…

   Ну да… все мы сильны… задним умом.

   Как же мы сработаемся с Вайлисом, как уживемся бок о бок? Меня до холода в желудке пугала эта перспектива и соблазняла до тепла в животе. Так манит мотылька ослепительная смерть на раскаленном стекле фонаря. Но я индиго, и я справлюсь. Не девочка-двадцатилетка все же – женщина с длинным прошлым за плечами.

***

Я собиралась в дорогу в какой-то странной, до ужаса непривычной лихорадке. Дежурный чемодан не особенно выручил. Я почти разобрала его после предыдущей командировки. Думала, агентство даст небольшую передышку. Всегда давало…

   Успокоившись по части сборов, вдруг поняла, что так и не пообедала.

   Захватила из холодильника вчерашние блинчики с мясом и решила, пока есть свободная минутка, проштудировать историю конфликта на Муританне. Хотя бы ту ее часть, что разошлась по Союзу благодаря прессе и галанету. Устроилась с перекусом за черным пластиковым столом и откинулась на мягкую спинку кожаного кресла.

   Я не особо следила за новостями из скандальной колонии. И вот они посыпались как из рога изобилия. Вычленить нужные, отсечь слухи и сплетни оказалось гораздо сложнее, чем я предполагала.

   Все началось с того, что земляне и талькаирсы высадились на одной и той же авнине Муританны – сейчас ее называют Коронованной. Кольцо гор вокруг с почти симметричными скалистыми пиками, с вкраплениями эрридра – минерала, удивительно похожего на алмаз – и впрямь напоминало изысканную корону.

   Несколько недель колонисты тщетно пытались договориться, кто займет райское место, защищенное от природных катастроф и хищников. Правительства Земли и Талькаирсы сражались за авнину на другой, политической арене – более чистой и менее опасной. А тем временем, если верить галанет-версии, ситуация на Муританне накалилась добела.

   Колонисты поделили авнину и строгонастрого запретили инопланетникам заходить на свою территорию. Но спустя несколько недель невдалеке от границы нашли трупы трех молодых землянок.

   Зачем девушки так подставлялись? В тот момент я этого не понимала, считала ужасной глупостью. Конечно же, я им сочувствовала, но больше сочувствовала близким погибших… Они потеряли дочерей, сестер из-за неуместной беспечности. Но потом… потом выяснилось, что все происходило совершенно не так.

   Через две недели при невыясненных обстоятельствах пропал молодой талькаирец. И по какой-то непонятной никому причине в гибели его тотчас обвинили землян. Инопланетники не нашли ни тела, ни подтверждений тому, что парня убили. Но спустя двое суток по времени Муританны десять талькаирсов зверски избили и бросили умирать четверых землян. На следующий день земляне ворвались в три дома талькаирсов и расстреляли всех: мужчин, женщин, детей. Вопросы множились в голове, а логики в событиях не добавилось ни на грош.

   Почему жертвой пали три семьи? Почему не десять? Почему убили простых талькаирсов, а не руководство поселения? Разве не оно обязано держать всех в узде, наводить порядок?

   А хуже всего то, что, в отличие от Вайлиса, я никогда прежде не работала с убийствами. В человеческих колониях вдосталь других преступлений.

   Внутри поднималась знакомая горячая волна. Зачем нужны все эти смерти? Кому стало от них легче? Их беспричинность и бессмысленность больно кололи сердце… Внутри росло стойкое ощущение какой-то мистификации.

   На следующий день после страшной расправы в поселениях высадились миротворцы с родных планет, границу начали патрулировать круглосуточно.

   А спустя еще два дня талькаирсы наткнулись в горах на тело того самого парня, якобы убитого землянами. Похоже, он просто сорвался в ущелье и сломал позвоночник. Но смертельная гонка уже стартовала.

   Несмотря на неусыпную охрану границы, на старания властей, спецслужб, наших коллег, люди и талькаирсы продолжали пропадать и обнаруживались уже мертвыми.

   Агенты по тарелочкам, сыщики, тайные правительственные следователи изо всех сил пытались найти виновных в первых смертях. Если верить очевидцам, убийцы носили специальные маскировочные костюмы. Один поселенец даже ухитрился тайно снять мерзавцев на камеру.

   Следователям пока не удалось даже установить, принимали участие в расправе обе расы или же только одна. Слишком уж похоже телосложение людей и талькаирсов. Костюмы убийц скрывали лица, особенности фигуры, изменяли рост и комплекцию. Производились и продавались они на обеих планетах – либо в секретных магазинах для спецслужб, либо на черном рынке.

   И вроде бы куда уж проще? Проследить покупателя, выйти на заказчика. Но в официальных магазинах клялись, что никому «со стороны» ничего не продавали. Все костюмы были учтены и принадлежали существам, не покидавшим свои планеты. Прошерстили и продавцов с черного рынка. Но и этот след привел в тупик. На черном рынке костюмы не приобретали уже почти столетие.

   И во всю эту сумятицу отправили нас с Вайлисом, отозвав одних из самых опытных коллег – они работали в колонии с момента высадки. Так решило даже не руководство агентства по тарелочкам, а Объединенное правительство Земли. Для обсуждения планетарных дел особой важности созывались полномочные представители Азиатского и Европейского государства. И вот этим самым полномочным представителям стрельнуло в голову влить в конфликт «свежую кровь», посмотреть на него «свежим взглядом».

   Задание вызывало у меня гораздо меньше восторга и оптимизма, чем у Вайлиса. Хотя, наверное, он убежден, что раскроет преступление и накажет виновных. Если верить досье, ему это удавалось и не один раз.

   Я устало вздохнула и выключила компьютер. Но внезапно экран мигнул желтоватым светом, и наружу выстрелила надпись:

   «Мы знаем, кто ты. Мы знаем, что ты можешь. Не высовывайся. Или жди беды».

   Сердце тревожно екнуло, в ушах застучали молоточки, меня пробила мелкая дрожь. Что это? О чем они?

   Я замерла, перечитывая послание, но вдруг оно растворилось в воздухе. Экран почернел, синяя кнопка пуска на клавиатуре погасла. В суматохе я подскочила к компьютеру и хотела загрузить его снова… Но странное безразличие разлилось по телу.

   А спустя секунду я уже и не думала о случившемся. Словно кто-то выключил переживания и опасения по этому поводу… Даже странность этого меня не беспокоила.

ГЛАВА 5. В которой разница между сном и явью удивляет героя

Я вдруг почти перестал ощущать запахи ресторана – их заслонил ее аромат. Я не думал о нем в кабинете Элдара Масгатовича, не обращал внимания сознательно. Но сейчас даже упоительные запахи свежей еды – солянки, куриного рулета, горячего овощного рагу, будто бы исчезли.

   Я жадно втягивал ее аромат – едва уловимый, похожий на смесь ноток мяты и корицы.

   Желудок мгновенно перестал урчать и сжиматься. Внимание переключилось с горячего обеда на ту, что отодвинула занавеску моей «приватной кабинки» и остановилась напротив.

   Выгнулась кошкой и прислонилась к столбу из черного пластика, почти неотличимого от мрамора. На четырех таких столбах и держались занавески, отделяя нас от людного зала ресторана. Я скользнул взглядом по длинной шее Плазмы, прямой спине, резкому переходу между талией и круглыми ягодицами и захлебнулся воздухом. Отметил кокетливо приподнятую ножку в красной лодочке на высоченной шпильке. Жар и тяжесть прилили к лобку быстрее, чем я успел приласкать взглядом высокую грудь и ложбинку, такую заметную в декольте короткого топика.

   А взгляд бесцеремонно опускался туда, где обрывался вышитый лиф, открывая наблюдателю идеальный живот и красивый пупок.

   Сердце колотилось как сумасшедшее, воздух распирал грудь. Я стиснул Плазму в объятиях и стянул резинку с ее волос. Мне почему-то жутко хотелось освободить их от плена прически, дать волю огненной лаве янтарных прядей. Золотистые глаза Плазмы смотрели без прежней отчужденности, без холода, с лихорадкой желания. Как же это было здорово!

   Вдохновленный и по-глупому восторженный, я опустил руку на бедро Плазмы и поспешно задрал коротенькую юбчонку – она едва прикрывала лобок. Жар охватил меня целиком, когда обнаружилось, что на ней нет белья.

   Не помню, как расстегнул брюки, как усадил ее на стол и куда подевалась еда. Помню лишь это знакомое ощущение – себя в ней, такой тесной, влажной, возбуждающей. Помню, как впивался ртом в губы Плазмы – мягкие, нежные, как и в первый раз. Помню, как двигался, подгоняя минуту пика, сладостного освобождения. Помню, как дрожал от гнета страсти, от нетерпения. И ее тело вторило, ее руки скользили по спине, а губы обжигали шею и щеку.

   Помню, как не мог насытиться Плазмой, как снова и снова обладал ею, будто в первый раз. Изливался и возбуждался все сильнее. Горячка желания не проходила. Но ни с чем несравнимое удовольствие прижимать ее, дрожать от долгожданного освобождения, вдавливаясь сильнее и сильнее, искупало все.

   В каком-то тумане, в лихорадке увидел, как распадается здание ресторана. Пф-ф-ф – и стены, потолок, пол разлетаются, как колода карт, кружа в голубом мареве, без верха и низа.

   Нас с Плазмой, сплетенных воедино, окутал странный, розоватый туман. Заклубился вокруг, тонкими лентами опутал тела. Но мы так и не расстались. Словно все вдруг стало неважным, отступило перед силой нашей страсти. И мы парили в невесомости, не отрываясь друг от друга, продолжая то отдаляться на мгновения, то жадно стремиться навстречу друг другу.

***

Я проснулся – весь мокрый от пота, от собственного семени, едва дыша. Как и каждое утро после воскрешения.

   Плазма… Я лежал с закрытыми глазами и думал о ней.

   Улыбка сама собой растянула губы, сердце екнуло, и странное ощущение разлилось внутри. Ощущение, что то был не обычный эротический сон, нормальный для здорового мужчины, что уж говорить о полумельранце с его неукротимым либидо. Я чувствовал себя с ней, в ней совсем не так, как привык.

   Было что-то до ужаса правильное в том, что мы вместе. Нечто невероятно сильное, незнакомое заставляло меня желать обнять ее и стиснуть даже после того, как стихло возбуждение.

   Непривычные новые чувства, эмоции будоражили и сбивали с толку. Я не хотел, чтобы она ушла после секса, чтобы уехала домой. Я фантазировал, как Плазма встанет с постели, потянется, неспешно подойдет к окну и, распахнув шторы, поприветствует новое утро. Воображал, как она примет душ, и такая еще влажная, теплая вернется в спальню, обнимет, неловко чмокнет в щеку. А потом вдруг разулыбается, оденется и придет к завтраку.

   Я не загадывал, как с прежними любовницами, хороший она кулинар или плохой, сварганит приличное блюдо или его придется заказывать. Достаточно того, что я сам неплохо готовлю, да и хороший ресторан доставит все, что пожелаешь, за десять-пятнадцать минут.

   Мысли пронеслись в голове, и улыбка растянула губы шире.

   Я нехотя распахнул глаза, и розовые флаги рассвета у горизонта разбудили окончательно. С моего четыреста пятого этажа городская граница, лес и горизонт были видны как на ладони.

   Туманная, мечтательная дрема разом схлынула, уступив дневной суете. Я вскочил с постели и бросился в душ. Настенные трехмерные часы упорно крутили в воздухе голограмму 2:48. У меня совсем не осталось времени. Надо спешить в космотелепорт.

***

Чемодан караулил у моих дверей всегда – агент АУЧС всегда должен быть готов к дальнему путешествию. После очередной командировки я отдавал грязные вещи домохозяйке, она быстро стирала их и через день сама загружала в сумку. Иногда казалось, что домохозяйка и четыре уборщицы стали мне почти друзьями, почти родственницами. Я дарил им духи, косметику и дорогую бижутерию на праздники и дни рождения, придирчиво выбирал открытки с россыпью брошек, кошечками и сердечками. Зачем? Наверное, ощущал потребность заботиться о ком-то. Хотя бы так, но заботиться.

   Затертым до дыр ритуалом проверив удостоверение и платежные карточки, я выскочил из квартиры и на ходу вызвал такси. Когда вышел из подъезда, машина уже зависла неподалеку, и пестрые газонные цветы поклонились ветру из-под капота.

   И снова, прямо как возле офиса АУЧС, показалось – мимо пронеслось нечто. Очень быстрое, почти незаметное. Сердце екнуло, кольнуло, будто ледяная струйка затекла в желудок. И снова, в точности как тогда, я внимательно оглядел окрестности и ничего подозрительного не заметил. Может, просто не выспался? Я часто встаю до семи утра, но вот в такую рань – почти никогда.

***

Здание космотелепорта напоминало то ли мечеть, то ли старинный замок.

   Круглое пятиэтажное среди цилиндров небоскребов казалось пухлым холмом среди стройных утесов. На сизо-голубых стенах и куполах поблескивали на солнце тонкие золотистые узоры в восточном стиле.

   Такси резко сбросило высоту и вонзилось в одну из десятков арок – они предваряли входы в космотелепорт. Три белесые пластиковые двери пропустили нас внутрь поочередно. Круглые ряды кресел для пассажиров остались позади в мгновение ока.

   Затормозили мы ближе к центру зала, дав лихой вираж около виртуальной цифры двадцать – она вращалась в воздухе, словно по волшебству. Чуть повыше повторяло ее движения время рейса.

   Мне сразу бросилась в глаза фигурка Плазмы. Она стояла почти под номером пути, облокотившись о прямоугольную ручку темно-синего чемодана с выключенной воздушной подушкой.

   Собранные в высокий пучок волосы в свете желтых ламп на потолке отливали янтарем. Ярко-синяя блузка с умеренным вырезом и узкие изумрудные брюки подчеркивали цвет прядей. Четкий, но мягкий профиль Лели так притягивал взгляд, что я не заметил Элдара Масгатовича. В традиционной белой рубашке и черных брюках, отглаженных до невозможности, он казался совершенно неуместным среди по-дорожному удобно одетых путешественников. Даже странно, что я упустил шефа из виду! Он возвышался в нескольких шагах от Лели в такой знакомой закрытой позе превосходства над всем и вся – руки сложены на груди, ноги широко расставлены, подбородок вздернут.

   Я зацепил Элдара Масгатовича краем глаза, ощущая, как от вида Лели в животе разливается странное тепло и словно бы щекочет изнутри, улыбка сама напросилась на губы. А когда она резко повернулась, словно ощутила мой взгляд, жар бросился в лицо, ладони снова вспотели.

   – Вы куда-то еще? Вайлис?

   Только теперь я сообразил, что шофер уже не одну минуту пытается привлечь внимание рассеянного пассажира.

   – А? – обернулся я.

   – Вы куда-то еще поедете или мы прибыли? – с явным облегчением повторил вопрос шофер.

   – Нет, приехали. – Сейчас улыбка казалась гораздо уместней, но губы упорно и не желали ее изображать.

   Шофер бросил меткий взгляд через мое плечо, на Лелю – она стояла в нескольких метрах от нас, – и выдал: – Красотка. Что правда, то правда.

   Я сунул парню карточку и, не глядя на жадную до денег машинку, заранее положил палец на серебристый квадрат наверху.

   Что-то не понравилось мне в тоне, в словах шофера, но никак не удавалось смекнуть, что же именно. В груди кипело непонятное возмущение, на языке вертелись неуместные грубости.

   Леля отвернулась и посмотрела вправо.

   – Вайлис? – позвал шофер и ткнул мне в руку карточку. – Двести условок. Вы выходите?

   Все еще в странном оцепенении я забрал свой «пластиковый мешок с золотом», отмахнулся от чека и вылез наружу.

   Теперь стало ясно, что привлекло внимание Лели, да и Элдара Масгатовича тоже.

   Воздух невдалеке от них заколебался, и казалось, настоящее серебристое зеркало появилось в еще минуту назад совершенно пустом центре зала. Упираясь в пол и потолок, оно легко пропустило бы сквозь себя шеренгу в сотню человек. Когда входы в кротовые норы только появились, мы, путешественники, тыкали в них пальцами, обходили вокруг, чтобы убедиться – за зеркалом» нет ничего. Ничего не видно, словно входа вообще не существует. Помню, как дети носились вокруг и смеялись, как подначивали друг друга: ну суть туда руку, сунь, и ее откусят. Как же это было давно! Теперь входы в кротовые норы воспринимались пассажирами в зале ожидания так же, как поезда в давние времена. Обыденно. Дети даже не оборачивались, не отводили взгляд от трехмерных компьютерных игр.

   Из зеркала высунулась металлическая лестница транспортника и с недовольным цоканьем уперлась в пол. Из нее быстро выскочили перила, и лестница превратилась в нечто вроде самолетного трапа времен моей далекой юности. Только ветер из лопастей не швырял в лицо волосы, и бортпроводницы в оранжевых костюмах не следили за посадкой.

   Шофер со стуком поставил рядом со мной чемодан. Я машинально схватился за ручку и встретил недовольный взгляд Элдара Масгатовича.

   – Вайлис? Ты чего? Не проснулся, что ли?

   Леля метнула в меня испытующий взгляд и официально поприветствовала:

   – Доброе утро, Вайлис.

   Она слишком быстро отвернулась, словно торопилась прервать зрительный контакт, и сердце почему-то снова болезненно екнуло.

   – Да проснись же, чертов полукровка! – окатил меня презрением, как холодным душем, Элдар Масгатович.

   Я вдруг жутко захотел уложить его на обе лопатки, прямо на пол, обездвижить болевым приемом на глазах у Лели. Странные вещи творились со мной с момента нашей встречи. Я привык пропускать оскорбительные, вздорные пассажи шефа мимо ушей, снисходительно позволяя ему развлекаться за свой счет. Пусть насладится, если больше нечем себя потешить. Но сейчас раздражение закипело внутри, даже скулы свело, ноздри помимо воли начали раздуваться. Едва сдержав злые слова, уже готовые сорваться с языка, кивнул Элдару Масгатовичу, предлагая продолжать.

   – Ваша задача, дорогие мои, – неожиданно тихо и как-то даже задушевно произнес он, – расследовать все осторожно, деликатно. Для столкновений и выяснения отношений там есть боевики. А вы обязаны сохранять нейтралитет. Общаться одинаково уважительно с руководством обеих колоний. Обеих, понятно? – Он обвел нас с Лелей взглядом родителя, что втолковывает несмышленому ребенку, как себя вести в школе. Я кивнул, она тоже.

   – Правительства нашли компромисс. И от того, сможете ли вы примирить стороны на месте, зависит его судьба. Вы понимаете?

   О да, я начал понимать. Все внутри закипало, тело напряглось в порыве врезать Элдару Масгатовичу по довольной физиономии. К чему убивать гонца? Чем это поможет?

   Впервые агентам по тарелочкам вменялось не разобраться в преступлениях, не вывести негодяев на чистую воду. От нас требовалось найти тех, кто ответит за все, и помирить стороны, сдав его на милость властей. Возможно, для такого, как я, найти ответчика и раскрыть убийства – одно и то же. Но не для Элдара Масгатовича и не для планетарных господ президентов.

   Они жаждали найти козла отпущения, того, на кого обе колонии без зазрения совести и капли жалости свалят все свои беды. Чтобы потом вместе облегченно вздохнуть, убеждая себя, что виновника несчастий заслуженно и сурово покарали.

   Мне было противно даже думать о таком исходе командировки. Леля нервно дернула плечом и поджала губы – видимо, ей тоже не понравилась истинная цель поездки. От этого простого, малозначительного наблюдения в животе очень некстати разлилось тепло. Я сглотнул, сам не пойму зачем.

   – Итак? Всем все понятно? – Элдар Масгатович по привычке еще раз осчастливил нас пытливым взглядом.

   Леля кивнула вновь, я повторил ее жест, и впервые шеф удовлетворился таким ответом.

   – Удачи, – сказал с какой-то особой интонацией, кажется, с надеждой.

   Леля схватилась руками за трап, быстро пробежала по лестнице и исчезла в зеркале. Ее чемодан залетел туда следом. Я поторопился за спутницей, но, когда очутился в коридоре корабля, ее там уже не было. Шустрая она, Леля. Но и я не лыком шит.

   И вместо того чтобы готовиться к миссии, разбирать вещи, я направился к главному бортовому компьютеру. Казалось, все коридоры, потолки и каюты корабля отделаны зеленым бархатом. На самом деле на ощупь материал походил на ковер с тонким, мягким ворсом.

   Внутри витал настойчивый дух уборки – едкие запахи дезинфекторов легко перебивали ароматизаторы и сводили все их усилия к нулю.

   Каюта управления, куда я держал путь, располагалась, как обычно, ближе к носу транспортника, по форме похожего на бескрылый самолет. Корабль явно был большим – в коридорах легко разминулись бы с десяток человек, а каюты ничем не уступали комнатам моей квартиры. Я закинул в одну из них чемодан, запомнив номер – двести пятьдесят два.

   Каюта управления напоминала планетарий. По потолку и стенам плыли изображения звезд и планет, мимо которых нам предстояло лететь. Когда корабль начинал свой путь, пассажиры видели тут и в окнах кают все, что осталось снаружи кротовой норы. А в недолгие минуты, когда транспортник выныривал в открытый космос, зрелище становилось особенно ярким и четким.

   Помню, впервые очутившись в каюте управления, я оробел, ощущая себя ребенком на праздничной ярмарке. Не хотел сводить глаз с космических тел – таких реальных, таких близких. Казалось, протяни руку – и сорвешь с потолка метеорит, как яблоко с дерева, или запустишь ладонь в кратер неведомой планеты, как в дупло.

   Но после энной командировки планеты, звезды и астероидные поля больше не вызывали детского восторга, воспринимались чем-то обычным, как облака на небе.

   Понятие «бортовой компьютер» давно не имело ничего общего с конкретной машиной, монитором, системным блоком. Он был везде и нигде, встраивался в каждую каюту и каждый коридор. Но отсюда пассажир с нужным уровнем доступа получал возможность общаться с бортовым компьютером, корректировать действия автопилота и даже менять заданный курс.

   Я вступил в розовый круг поблизости от стены и с минуту ожидал ответа. С потолка спустился виртуальный экран, и пролился механический голос.

   – Вайлис Рамс, уровень доступа восемьдесят из возможных ста. Слушаю ваши указания.

   – Я хочу знать, в какой каюте разместилась агент Лелейна Милава. – Я интуитивностарался говорить как можно менее эмоционально.

   – Каюта номер сто пятьдесят один, – поделился информацией компьютер. – Вам нужно пройти вперед от своей каюты. Коридор пересекут еще четыре коридора. В пятом находится искомая вами каюта. Еще вопросы? Пожелания? Распоряжения?

   – В возможности транспортника входит перемещение вещей пассажиров из одной каюты в другую?

   – Да. Если вы поместите чемодан в голубой круг у входа в каюту.

   – Именно там я его и оставил, – я нарочно водрузил багаж на это место – слышал, что в новых моделях кораблей есть механизм телепортации для пассажирских вещей.

   – Куда вы хотите перемесить чемодан?

   – В каюту номер сто пятьдесят.

   – Чемодан доставлен.

   – Благодарю. Других пожеланий нет.

   Экран и клавиатура передо мной исчезли. Я вышел и отправился на поиски каюты Лели.

   Пол дернулся из-под ног и снова замер – транспортник начал свой путь. Зачем я преследовал Лелю? К чему занимать ближайшую к ней каюту, если на корабле их не меньше тысячи? Я не знал ответа. Меня тянуло туда, и все тут.

   Как я ей объясню? Да легко! Должны же мы выработать общую стратегию, придумать, что предпримем на месте.

ГЛАВА 6. В которой героям придется поговорить, но многое останется невысказанным

К своему стыду, я так и не придумала толкового объяснения для Вайлиса и просто сбежала от него в космотелепорте.

   Смех, да и только! Глупое ребячество, недостойное индиго с плазмой в крови. Но я действовала на каких-то инстинктах, почти не думая, что творю и зачем. Страх бешеным стуком сердца отдавался в ушах, гнал меня, гнал, не давая вздохнуть, подумать.

   Захлопнув спасительную дверь каюты, я плюхнулась на кровать, пытаясь отдышаться и одновременно озираясь вокруг. Летать на транспортниках последней модели мне пока не доводилось. Да еще на таких махинах – самый большой корабль, на котором я путешествовала, втрое уступал нашему в размерах.

   В каюте можно было устраивать приемы человек на пятьдесят, а то и больше. На пластиковой кровати уместились бы трое пассажиров, в металлическом платяном гардеробе – четверо. Эх! Какой простор для нелегальных мигрантов! Сколько народу можно было бы выручить, спасти!

   Однажды я тайно уже провозила парня, несправедливо осужденного за убийство. Друг-индиго устроил ему побег из тюрьмы, а я помогла выбраться за пределы Солнечной системы. Пришлось отдать нелегальному соседу подушку и матрас, а самой спать на жестком пластиковом ложе. Я решила не рисковать и «дополнительную постель» у биоботов обслуги не брать. Мало ли что придет им в голову? Поделиться одеялом было выше моих сил. Без него при стандартных «корабельных» двадцати двух градусах за ночь я бы просто окоченела. Теперь парень живет себе в колонии под новым именем, воспитывает двух дочерей и водит туристов по местным горам. А настоящего преступника нашли спустя несколько лет и наказали по всей строгости закона.

   Из главной комнаты три двери вели на кухню, в ванную и в кабинет.

   Я приподнялась с кровати, намереваясь исследовать их, но в дверь постучали.

   Вайлис? А кто же еще? На корабле только я, он и биоботы. Они-то уж точно не заглянут на огонек. Меня накрыло ощущение птицы в клетке. Казалось, я наглухо заперта и мечусь из угла в угол, бьюсь о решетки. А кот подходит вплотную, гипнотизирует, ловко поддевает когтем крючок защелки. Незаметным движением отбрасывает дверцу и засовывает внутрь загребущую лапу.

   Стук в дверь усилился. Я задохнулась от волнения, сердце загрохотало в ушах, от страха похолодело в желудке. Я боялась Вайлиса – его вопросов, его воспоминаний и собственной на них реакции. Я не могу себя выдать! Не могу выдать индиго с огнем в крови! Это не мой секрет. Он принадлежит нам всем. И если дам слабину, если расколюсь, пострадают ни в чем не повинные сородичи. Пострадают из-за моей оплошности. Хотя я так и не поняла, в чем же она заключалась.

   Годами мы удачно скрывали свои возможности – и на тебе!

   Ну почему же он меня помнит?

   Весь прошлый опыт индиго говорил о том, что это невозможно. Даже тех, кто намного старше меня, оживил не тысячи существ, десятки тысяч! Ни один воскрешенный не узнал спасителя при встрече. Даже лицом к лицу! Даже в дружеской беседе.

   В чем же я-то прокололась?

   Слишком рано начала оживлять? Слишком много вложила эмоций? Слишком глубоко погрузилась в чтение прошлого и характера Вайлиса?

   А может, все дело в мельранских генах? Хотя какая теперь разница? Надо выпутываться, спасать себя и тех, кто мне доверяет. Особенно их. Как бы мало мы ни общались, как бы мало ни соприкасались, я чувствовала ответственность за судьбы сородичей.

   Несколько вдохов-выдохов слегка уняли тревогу. В конце концов, я не смогу избегать Вайлиса вечно. Нам придется работать вместе, сообща. Деваться некуда – нужно обсудить стратегию, договориться. Да и скрытность порождает куда больше подозрений, вопросов, чем напускная откровенность, видимая общительность.

   – Леля? Я могу войти? – осторожно поинтересовался Вайлис.

   Мне все больше нравился его голос – низкий, бархатистый и одновременно очень чистый. От него по телу пробегали странная, теплая волна и легкая дрожь.

   – Д-да, – промямлила я и пересела в кресло. Короткая спинка, узкие подлокотники, мягкая, но шершавая тканная обивка заставили помимо воли собраться, придали толику уверенности.

   Вайлис стремительно вошел и застыл напротив, не сводя с меня цепкого взгляда. Снова эти агентские штучки! Я вдруг поймала себя на том, как же неприятно, когда на тебя намеренно воздействуют, провоцируют на желанную реакцию. А ведь сама сплошь и рядом использовала такие методы в расследованиях.

   В черных брюках и темно-серой рубашке Вайлис выглядел румяным и свежим – спасибо мельранским генам. Его белокурый хвост явно собирался наспех – два петуха торчали в стороны, одна прядь бесхозно висела справа. Небрежность прически не придавала внешности Вайлиса неряшливости, скорее, шарм настоящего мужчины, чуждого наносному лоску.

   Три больших лампы у потолка обливали его брутальную фигуру ярким светом. Но даже он не делал глаза Вайлиса голубыми. Они казались светло-синими, гораздо ярче, чем у обычного человека.

   Сердце зачастило сильнее, хотя куда уж сильнее. Я попыталась принять непринужденную позу, изобразить невозмутимое лицо и как можно равнодушней произнесла:

   – Вы не дадите мне даже разобрать вещи?

   Вместо ответа Вайлис пересек комнату, взял себе кресло и, словно игрушечное, небрежным движением руки переставил его напротив моего. Казалось, на достаточном расстоянии. Но когда он сел и подался вперед, мне резко захотелось отодвинуться – между нашими лицами оставались считанные сантиметры. Чудилось, стоит слегка наклониться в ответ, и мы «поздороваемся» носами. Под внимательным, долгим взглядом Вайлиса жар бросился в лицо, руки и ноги похолодели. Ну сколько можно так пялиться? Не мигая, не произнося ни слова. Я стойко выдержала затяжную паузу в ожидании хотя бы слова от Вайлиса. Это ведь он пришел ко мне, вот пусть первый и говорит.

   На долю секунды подумалось, что он, возможно, сбит с толку не меньше моего. Тоже ведь не подозревал о том, что увидит меня вновь. И уж конечно не думал, что нас сведет вместе важная галактическая миссия.

   Как ни удивительно, эти мысли расслабили меня. Боль в икрах, спине и шее напомнила о недавно сведенных до предела мышцах – тело жаловалось на излишнюю нервозность хозяйки.

   Пауза затягивалась. И как Вайлису удается так долго смотреть в упор, не моргая?

   Внезапно он странно улыбнулся – немного криво и не слишком весело. Рывком откинулся на спинку кресла и ошарашил так, как матерые агенты сбивают с толку свидетеля:

   – Я помню тебя. Помню, как ты приходила ко мне в больницу. Это ведь была ты! Я тебя узнал.

   Дыхание перехватило, словно горло стянула петля. Я едва слышала собственный голос – грохот сердца в ушах заглушал его напрочь.

   – В-в-в… какую больницу? – с трудом выдавила из себя.

   – В ту, где я умирал, – добил он, не сводя с меня взгляда, изучая, как ученый подопытную крысу.

   Странно, но от его напора у меня открылось второе дыхание. Удушливое волнение схлынуло, сердце слегка успокоилось, дыхание выровнялось, а следом окреп и голос.

   – Вайлис, я понятия не имею, о чем вы, – заявила и как можно небрежней откинулась на спинку кресла, положив ногу на ногу. Поза очень выручила. Я снова почувствовала себя полноправной владелицей собственной каюты. Не пленницей Вайлиса и его вопросов, а хозяйкой положения.

   – Ну как же, – с нажимом продолжил спутник и слегка придвинулся вместе с креслом. Его теплое дыхание коснулось кончика носа. – Меня отключили от аппарата, а потом явилась ты. Я почти умер, а ты…

   – Вайлис, – внезапное озарение принесло огромное облегчение. Я принялась врать настолько вдохновенно, как никогда не удавалось. – Ты же полумельранец, верно?

   Он охотно кивнул. К полукровкам в Союзе относились по-разному. Кто-то считал их едва ли не панацеей от вырождения людей, высшими существами, кто-то – грязью под ногами. Но Вайлис явно гордился своим происхождением. Я же привыкла не обращать внимания на расу тех, с кем столкнула жизнь. За долгую работу агентом убеждалась не раз – среди чистокровных землян, инопланетников, помесей лжецы, преступники и подлецы рождались в одинаковом количестве. Да и стоит ли акцентироваться на происхождении собеседника той, чей вид так до конца и не определили? Индиго все еще активно исследовали. Ученые не решались отнести нас ни к разряду новых людей, ни к разряду потомков полукровок.

   – Ты чем-то похож на нас, индиго, – продолжила я. – Значит, и способности какие-то имеешь.

   – Возможно, – опрометчиво согласился он, пожимая он плечами.

   Ну все, рыбка заглотила наживку, главное, вовремя подсечь.

   – Тогда ты должен знать, что всех нас окружает информационное поле. Оно почти осязаемо. Это силовое поле вроде даже физики уже признали. Рассчитали и засекли. Так?

   Он снова кивнул и подозрительно нахмурился, будто почуял подвох. Поздновато спохватился – дело почти сделано.

   – Во время смерти ты вполне мог предвидеть нашу встречу, – победоносно выпалила я. – Твоя аура частично отделилась от тела, попала в информационное поле. И взаимодействовала с ним так, как ауры индиго. Ну как ауры тех индиго, что видят будущее. Или считывают информацию из поля.

   Вайлис застыл, продолжая буравить меня немигающим взглядом – внимательным, дотошным.

   – Да нет! – вдруг возразил слишком горячо, слишком резко. Его руки взметнулись в воздух и упали назад, на колени. Ничего себе «всплеснул руками»! – Я видел тебя!

   – Конечно, ты меня видел! – воскликнула я, подстраиваясь под его тон. – В информационном поле. А умирающий мозг объяснил это по-своему. Может, уже к расследованию приступим? – не дала ему опомниться, переварить услышанное. – Позволь, чуток переведу дух и пойдем в ту самую чудокомнату. Посмотрим записи, изучим задание досконально. Что скажешь?

   Я намеренно перешла на ты, на доверительный тон – так людям легче поверить, проще отмести сомнения. Вайлис немного помедлил, мотнул головой и сдался:

   – Ладно. Может, ты и права. Буду ждать через час. Хватит тебе времени на свои дела?

   – Конечно.

   Я постаралась говорить как можно энергичней, хотя внутренне еще дрожала. Он как-то слишком быстро пошел на попятную, отказался от выяснений. Что-то подсказывало – это не последний наш разговор о больнице. Не мог такой опытный, умный агент поменять мнение в мгновение ока, без доказательств, не проверив мои слова. Но уже и эта маленькая победа вдохновляла как ничто другое в последние дни. Вайлис поднялся, выпрямился во весь свой немалый рост, немного постоял, изучая меня с головы до ног. Волнение окатило ледяной волной, жутко захотелось завернуться во что-нибудь вроде пледа или одеяла, скрыться от пытливых глаз спутника. Но я поборола это ощущение, расправила плечи и как можно спокойней поинтересовалась:

   – Что-то еще?

   – А? – Вайлис встрепенулся, расплылся в улыбке – непривычно хитроватой, лукавой, кивнул, словно приветствовал, и вышел из комнаты.

   Я ненадолго сдержала облегченный вздох – вдруг он еще за дверью. Кто знает, какой слух у полумельранцев? Каждый такой полукровка уникален, как и индиго, не зря я сравнила наши расы. У каждого может открыться необычная способность или даже несколько. И, что самое интересное, открыться в любой момент жизни. В сто лет, в двести и даже под тысячу.

   Услышав слабый щелчок соседней двери, я расслабилась, и воздух с шумом вырвался из груди. Слава богу! Первый раунд выигран!

   Я прикрыла глаза и свободно откинулась на спинку кресла, стараясь привести себя в чувство.

***

Несколько минут сердце упорно частило, воздух распирал грудь, не желая выходить наружу, а тепло собиралось внизу живота. Прямо как тогда, в палате, когда увидела, насколько Вайлис хочет меня. С облегчением поняла – теперь он спасен.

   Я тряхнула головой, из последних сил уводя мысли в другое русло. Не знаю, как Вайлис, а я так и не удосужилась выяснить где находится та самая светозвуконепроницаемая чудо-комната.

   Мысли о цели командировки охладили сразу же.

   Задание не понравилось мне еще вчера днем, в кабинете Элдара Масгатовича. Накануне вечером я поближе познакомилась с колониальным беспределом, а сегодня утром начальник агентства по тарелочкам разразился недвусмысленным напутствием. Теперь стало ясно – нас практически подставили. Никакого «честного расследования» никто и не ожидал. Мы играли роль свадебных генералов и играли весьма неплохо. Агенты, на чьем счету масса раскрытых дел, немало сенсационных разоблачений, просто обязаны справиться с возложенной миссией. Так должны были думать простые люди – те, кто ужасался новостям в галанете, сочувствовал поселенцам. А главное, те, кто лично заинтересован в правосудии – родственники, друзья, компании, что возлагали на колонию большие надежды.

   Правительствам Земли и Талькаирсы требовались козлы отпущения и хорошие улики против них. Причем требовались немедленно, еще вчера. Опытные агенты – свидетели происшествий в колониях – наверняка уже летят домой. Готова поспорить, нам не дадут даже пересечься, обменяться информацией, посоветоваться.

   От этих мыслей внутри забурлило возмущение. Захотелось бить и крушить, но я привычно перевела все в мирное русло. До назначенной встречи с Вайлисом успела разложить вещи по двум металлическим стенным шкафам, проверить постельное белье и провести ревизию на небольшой кухоньке. В транспортниках такого класса еда доставлялась в «хранилище» – нечто вроде большого металлического ящика на стене. Если пассажир хотел оставить немного «на потом», программировал «хранилище» не отправлять недоеденное в утиль. Можно было поддерживать продукты горячими, теплыми, охлаждать или замораживать. Чай, кофе, травяные напитки наливали из нескольких кранов у противоположной к столу стены. Три стула и три кресла дополняли скудную меблировку кухни. Больше там ничего и не требовалось. Если пассажирам не нравилось меню, они отправляли заказы через все то же хранилище.

   Странные полузеркальные окна спальни и кухни предназначались для создания уюта. Но я так и не сумела привыкнуть к их блеску и космическим пейзажам на зеркальной поверхности. Все эти ноу-хау почему-то заставляли ощущать себя безнадежно старой, пожалуй, даже устаревшей. Словно мое время давно ушло. Время, когда поезда соединяли континенты под ритмичный стук колес и мелькание зелени за окнами. Время, когда на плоском экране часов без устали кружили стрелки и минуты капали под мерное тиканье шестеренок. Время, когда все заявления, ругаясь и плюясь, служащие писали на бумаге и носились по десяткам кабинетов за собственноручными подписями боссов.

   Все это заменил галанет, виртуальные документы и слепки ДНК, показывая гражданам жизнь через серые окна мониторов. Теперь люди чаще общались комментариями и смайликами и все реже болтали с подружками в маленьких, уютных кафе, наполненных запахами домашней еды и кофе.

   Большой стакан мятного чая успокоил меня окончательно. Я метнула взгляд на трехмерные цифры электронных часов – они вращались в центре комнаты в нескольких метрах от высокого потолка и всегда оставались «лицом» к пассажиру.

   Шесть тридцать утра. Вайлис наверняка уже ждет за дверью. Из его ауры я узнала, что спутник на редкость пунктуален и точен.

   Мысли о Вайлисе снова заставили сердце припустить, а воздух загустеть в груди. Я налила себе еще полстакана теплого мятного чая и направилась к выходу.

***

Вайлис и правда ждал в коридоре. Его аура так фонила эмоциями, что я оторопело затормозила, отдернув ладонь от дверной ручки, словно та раскалилась добела. Индиго отлично читают ощущения и чувства по энергетике людей. С инопланетниками и полукровками дело обстоит намного сложнее. Я впервые пожалела, что совсем не разбираюсь в ауре мельранцев – Вайлис унаследовал ее почти целиком. Человеческая словно бы повторяла контуры тела, утолщаясь у головы и немного истончаясь у пальцев. Аура Вайлиса походила на призрачную птицу. За спиной его вздрагивали четыре огромных крыла, похожих на лебединые. Будь у Вайлиса на голове еще и что-то вроде энергетической короны, ни один индиго по биополю не узнал бы в нем полукровку. Почему-то вдруг стало до ужаса приятно осознавать, что и моя собственная аура тоже крылатая. Вот только энергетические крылья индиго больше похожи на бабочкины.

   Стоя у двери в каком-то полуступоре, оглушенная эмоциями Вайлиса, я вдруг поймала себя на мысли, что он впервые проявляет такие сильные чувства. В кабинете Элдара Масгатовича я едва различала несколько тоненьких энергетических ручейков. А сейчас чудилось, в биополе врезаются мощные струи. Превратись они в водяные, уже смели бы с ног, унесли от двери.

   Самой яркой, цветной эмоциональной струей была темно-розовая. Отблеск такого же оттенка я видела и в кабинете, и в палате. Но сейчас от Вайлиса во все стороны струились густые розовые протуберанцы. Судя по тому, что они развевались флагами, дрожали и слегка меняли оттенок, эмоция была незрелой, сильной, порывистой. К ней примешивались и другие: фиолетовая, лимонная, лиловая. Фиолетовая улавливалась и в офисе агентства по тарелочкам. Но остальные появились впервые.

   Но все же самым поразительным в ауре Вайлиса оказалась не эмоциональная радуга. Вокруг его биополя вились едва заметные языки пламени, словно оно полыхало. Вот это да-а-а! Почему они все еще там? Что за чертовщина, в самом деле?

   Такой эффект неизменно давало оживление моим огнем, но обычно он проходил за часы, изредка за сутки. Но чтобы энергия плазмы бурлила в ауре существа так долго! Да еще в почти неизмененном виде… О таком я даже не слышала. Надо бы поспрашивать сородичей. Вдруг кто-то что-нибудь да подскажет…

   Черт! Вот я растяпа! Надо было читать Вайлиса, когда он ввалился с допросом! Но у меня душа ушла в пятки, а страх разоблачения настолько затмил разум, что про астральное зрение и думать забыла. А зря! Хотя бы набрала какую-то статистику. Эх! Будь что будет.

   Я дернула ручку двери, распахнула ее и выскочила наружу, с трудом затормозив в миллиметрах от Вайлиса.

   Считаные секунды мы стояли так близко, что его горячее дыхание щекотало лоб. Я опешила, а Вайлис словно бы растерялся. Смотрел на меня сверху вниз своими темно-голубыми глазами, молчал и не двигался с места. Красиво очерченные губы пару раз дрогнули – то ли он хотел улыбнуться, то ли что-то сказать. Я почти залюбовалась спутником. В его резковатых чертах мужественность сочеталась с утонченной красотой, присущей только мельранцам.

   Очень некстати сердце пропустило удар, тепло наполнило живот, и у лобка собрался горячий спазм. Вайлис дернулся – слабо и непривычно неловко. Даже в больнице после месячного паралича он двигался словно большой кот – в каждом жесте сквозили сила и гибкость. Сейчас же казалось передо мной не кот, а медведь. Вайлис косолапо переставил ноги, несуразно повел плечами, словно вдруг почувствовал себя жутко неуютно в собственном теле.

   Ослепительная вспышка густо-розового в его ауре начала разрастаться, захватывая и меня тоже. Слава богу, я ежедневно обновляла щит от чужой энергетики, иначе уже очутилась бы в плену эмоций Вайлиса. Очень сильных, хотя и неведомых.

   Щеки спутника резко окрасил румянец – на фоне загорелой кожи смотрелось очень мужественно, красиво. Вайлис растянул губы в нервной улыбке и слегка наклонился. Увы! Расстояние между нами было таким ничтожным, что теперь его лицо почти соприкоснулось с моим. Щеки Вайлиса налились кровью, а следом за ними и губы. Я почти не обратила на них внимания при первой встрече, там, в больнице. Губы как губы – по-мужски грубовато выточенные, немного иссохшие, бледные. Но теперь они казались невероятно чувственными, яркими, манящими.

   Я утонула в эмоциях, в ощущениях, не в силах прервать зрительный контакт с Вайлисом, не в силах обронить ни слова, предпринять ни шага. Духу не хватало оборвать наш молчаливый диалог, но и высказать то, что чувствовала, было страшно до жути.

   Я хотела отгородиться от Вайлиса, установить дистанцию. Тряхнула головой, сбрасывая наваждение, усиленно отключая внимание от горячего спазма внизу живота, от посасывания. Из последних сил гася желание прижаться к крепкой мужской груди, испытать близость хоть с кем-то, пусть даже в краткий миг любовной утехи избавиться от душевного сиротства. Подменить душевную близость близостью с мужчиной.

   Но тут Вайлис придвинулся, коснулся ладонями талии и почти обнял. Я суматошно отскочила, разрывая кольцо его рук, и это отрезвило нас обоих.

   Он словно очнулся, осмотрел меня с головы до ног – внимательно, изучающе. И вдруг резко поймал взгляд. Почудилось, мир покачнулся, а ноги предательски ослабели. Захотелось провалиться сквозь землю. Ой! Я же на корабле! Значит, на нижнюю палубу, только бы избавиться от настырного внимания спутника.

   Но Вайлис и не думал сводить с меня глаз. Густо-розовая дымка окутывала его, крылья начали расправляться. Упрямец снова шагнул навстречу, а я опять дернулась назад, на чистых инстинктах отступая к двери. И… врезалась бы в нее, если бы не спасительный безэмоциональный голос.

   – Уважаемые агенты. Добро пожаловать на борт.

   Мы с Вайлисом почти синхронно обернулись к биоботу. За всю историю создания этих существ они меняли внешность сотни раз. Сначала походили на манекены непонятного пола и возраста с неподвижными лицами и губами. Они говорили, не раскрывая рта – голос лился откуда-то, даже не сказала бы, что из головы. Они пугали меня, напоминая древние ужастики с ожившими куклами-убийцами, времен далекой молодости.

   Потом одни биоботы стали подчеркнуто женственными, другие подчеркнуто мужественными, словно создатели резко пересмотрели порно. Инженеры наделили их способностью нормально говорить, улыбаться, хмуриться. Появились сотни вариаций разного роста, комплекции и даже возраста. От юных худышек вроде подиумных моделей до пышных дам «тридцать плюс». От громил с горами мышц до худощавых ребят. Изредка попадались даже детские версии.

   Наверное, немногие, как и я, начали задумываться – как относиться к этим технолюдям, как воспринимать их? Как равных себе или как машины? Я решила для себя, что второе проще. Постоянно вспоминала «Терминатора» и бездушных машин с человеческими телами – они убивали создателей по приказу программы, захватившей мир. И все равно, встречая биоботов обслуги, я, городская сумасшедшая, приветствовала их просто так, как нечаянных соседей. Давала чаевые неживым официантам под перекрестным огнем пораженных взглядов других посетителей. А что? Биоботы покупали себе одежду, украшения. Так почему не порадовать их маленькой премией так, как радовали официантов-гуманоидов все, кому не лень?

   В последние годы вошли в моду биоботы-унисекс. Я почти не отличала мужские модели от женских. С высокими, звонкими голосами, длинными волосами, смазливыми лицами, они одинаково хорошо смотрелись в одежде для обоих полов.

   Они почему-то напоминали мне этих мальчиков-трансвеститов из восточных городов Азии. Я толерантно относилась к ним в далекие времена. А сейчас и подавно, но от ассоциации никак не удавалось избавиться.

   Биобот с иссиня-черной шевелюрой, собранной в высокий хвост, большими, раскосыми глазами цвета горького шоколада происходил явно из «андрогинной» серии. Но на его голубой жилетке, надетой поверх белоснежной туники, висел бейджик с именем Миетта.

   Такой же был пришит к карману черных шаровар.

   Миетта расплылась в улыбке, захлопала длинными ресницами и подошла поближе.

ГЛАВА 7. В которой герои наконец-то приступят к обязанностям

У меня были свои планы на нынешнюю командировку. Если точнее, два плана – один агентский, другой мужской.

   Я собирался раскрутить запутанное дело, отыскать истинных виновников и отдать их под суд. А еще… еще я собирался разобраться в наших отношениях с Лелей.

   Она так разволновалась от вопроса про больницу, начала плести такой откровенный бред, что я немного опешил. Почему Леля не хотела признавать, что была со мной? Почему открещивалась от нашей встречи, от нашей страсти?

   Клубок сомнений путал меня, выводил из себя. Неужели ей было настолько неприятно? Я причинил боль? Я почти не владел собой, почти не соображал, что делаю. Действовал на каких-то дремучих инстинктах. И не мог с уверенностью сказать, получила ли Леля хоть каплю удовольствия. Я так стремился овладеть ей, так резко и суматошно двигался…

   И снова душу рвали странные, незнакомые эмоции и ощущения. В груди ныло, воздух тяжелой, вязкой массой застревал в легких, комком вставал в горле. Я ощущал такой дискомфорт, словно вот прямо сейчас терял что-то невероятно важное. Так чувствовал себя после аварии, слушая, как врачи обсуждают, смогу ли ходить. Тогда они еще надеялись вылечить переломанного полукровку, строили планы реабилитации. Оптимизм эскулапов резко угас, когда пришли результаты сканирования.

   Прежде я плюнул бы на все, перевел наши отношения с Лелей в чисто профессиональную плоскость. Но что-то не позволяло этого сделать. Что-то настолько мощное, неуправляемое, что моя хваленая сила воли летела к чертям. Капитулировала – полностью и безоговорочно.

   Очень хотел бы оставить все как есть. К чему унижаться, к чему пытаться узнать то, что Леля не желает рассказывать? Но эмоции упорно толкали на другое.

   Я не поверил в теорию Лели про информационное поле ни на секунду. Конечно же, я слышал все то, о чем она толковала. Но чем больше уверяла Леля, что наша страсть – плод воспаленной фантазии смертника, тем сильнее я убеждался в обратном. Любой нормальный агент чует ложь за версту. Тем более такую неумелую, явно сляпанную наспех, на ходу.

   И все-таки я решил временно отступить. Становилось очевидным – Леля умрет, но не сознается. К чему же настаивать? Для начала попробую втереться в доверие. Понять, почему Леля скрытничает, зачем все отрицает. Допустим, еле живой полукровка показался ей ужасным любовником и Плазма категорически не хочет даже встречаться со мной. Почему не сказать все в лицо? Я не мальчишка, не способный спокойно принять отказ. Я взрослый мужчина, прожил немало лет, испытал немало разочарований. Да, сейчас, неожиданно для себя самого дал слабину. Одна мысль о том, что Леля сочла отвратительным любовником, не желает никаких отношений – и внутри начинали бурлить непривычные эмоции. Было до жути неуютно, неприятно в собственном теле, в этой ситуации, где ничего от меня не зависело, ничего не удавалось изменить. На грудь словно легла каменная глыба, мешала дышать, сбивала пульс. Меня неудержимо тянуло к Леле. Именно к ней. Не к женщине, чтобы удовлетворить либидо полумельранца, а к Леле.

   Впервые за многие столетия мне с огромным трудом удалось отказаться от претензий на женщину.

   В какой-то непонятной горячке, метался по каюте, не зная, куда себя деть, как загасить энергию, что кипела внутри, на что ее растратить. Все валилось из рук, занять себя хоть чем-то никак не выходило. Я брался за чемоданы, но один вид пустых шкафов и вещей, которые предстояло разложить, охлаждал пыл. Я садился за мини-компьютер, чтобы выудить из галанета побольше о жертвах Коронованной равнины, но не успевали страницы загрузиться, интерес к ним как ножом отрезало. Я выключал мини-компьютер и вскакивал как ошпаренный. Наливал себе травяных настоек, чтобы попробовать, как их готовят на новеньком транспортнике. Но, едва начав дегустацию, погружался в свои мысли и переставал ощущать вкус.

   Так ничего толком и не сделав, я скоротал час и поспешил на встречу с Лелей.

   Но она почему-то замешкалась. Я нарезал круги возле каюты Плазмы, и беспокойство накатывало штормовыми волнами. В мыслях царила сумятица, эмоции били через край. Сердце бешено колотилось, дышать забывалось через раз, остановиться, подумать не получалось.

   Почему она медлит? Не верит, что прекращу расспросы? Ищет способ не приближаться к неприятному инопланетнику? От предположений холодело в животе. Зубы хрустели до мурашек – на инстинктах я слишком сильно сжал челюсти.

   В какой-то момент я уже было решил плюнуть на манеры и ворваться к Леле. Вот именно не войти, а ворваться. Высказать все, что накипело. Потребовать объяснений. Отмахнуться от ее лжи, от ее нелепых выдумок…

   Но тут Леля пулей выскочила навстречу.

   Не справилась со скоростью и едва не врезалась в меня. Почему-то когда Плазма застопорила движение, так и не коснувшись меня, разочарование кольнуло грудь. Казалось, все внутри только и ждет, когда мы снова прижмемся друг к другу. Резко и быстро внизу живота нагрелось, потяжелело. Болезненное желание свело мышцы. Я никогда так сильно не хотел женщину. Вернее, не совсем так. Я никогда так сильно не хотел конкретную женщину. Не просто избавиться от излишка гормонов после затянувшегося воздержания, а овладеть именно ей, Лелей.

   Я боролся с собой с таким трудом, что чудилось, еще немного – и эмоции, тело выйдут из-под контроля. Как назло Леля тоже медлила, оцепенело изучала. Наверное, мой вид напугал ее, ошарашил. Но помочь я не мог. Не сейчас и не здесь, когда внутри зрел четкий план – схватить ее, прижать, затащить в каюту, сорвать одежду и… заняться любовью.

   Я мог отсчитывать собственный пульс по пульсации внизу живота. Жар опалил лицо и губы, тело напряглось, словно я уже делал то, о чем думал. Руки непроизвольно потянулись к тонкой талии Лели.

   Да что происходит?

   Либидо у мельранцев, конечно, то еще. И я унаследовал его в полной мере – с трудом выдерживал недельное воздержание. Две недели – мой предел. Потом хотелось просто лезть на стены, все мысли сводились к одному, а все женщины оценивались исключительно по доступности и сексапильности. Но то, что происходило сейчас, ни в какие ворота не лезло. Я с огромным трудом держал себя в руках. И даже когда пришла биобот, не нашел сил оторваться от Лели. Не мог даже подумать удовлетвориться с этой Миеттой. Хотя биоботы отличные любовницы – неутомимые, гибкие, способные часами заниматься сексом в самых невероятных позах. И все же я не мог думать ни о ком, кроме Лели.

   Она отскочила от меня как ошпаренная, словно вдруг очнулась от приветствия биобота. А я продолжал бороться с собой. Желание отдавалось тяжестью в паху, жаром, отчасти даже болью. Я никак не мог отпустить мгновения, когда Леля была так близко, никак не мог перестать чувствовать ее даже на расстоянии.

   – С вами все в порядке, агент Вайлис Рамс? – Миетта опустила голову и окатила почти по-человечески внимательным взглядом. – Хочу на всякий случай сообщить, – добавила прежде, чем я нашелся с ответом, – что мы созданы с телом настоящих женщин. И вы очень привлекательный мужчина. Мне было бы приятно провести с вами ночь. И даже несколько ночей.

   Я никогда не стеснялся проявлений своего либидо. К чему эта ложная скромность? Но сейчас почему-то откровения Миетты заставили щеки и уши вспыхнуть, а руки – сжаться в кулаки. От хруста собственных зубов по коже снова побежали мурашки.

   Я не мог отрицать своего возбуждения при биоботе – она считывала температуру тела, четко оценивала контуры. И все признаки были налицо.

   Миетта растянула губы в улыбке, и даже глаза ее слегка блеснули. Биоботов учили проявлять человеческие эмоции, чтобы мы ощущали себя с ними как можно комфортней. Но чего-то им все же не хватало. Вернее, не так. Любой другой женщине чего-то не хватало, чтобы отвлечь меня от Лели, живой или механической – неважно.

   Краем глаза я все время держал Плазму в поле зрения. Она выглядела растерянной и даже немного смутилась, когда Миетта недвусмысленно намекнула на причины моего «недомогания». Но как только биобот застыла в улыбке в ожидании ответа, Леля словно потеряла к нам интерес. Не знаю почему, но это взбесило меня. Вот прямо взбесило. Я развернулся к Леле и почти прорычал:

   – Может, мы наконец-то займемся делом? Или посвятим поездку общению с роботами? Может, еще с бортовым компьютером пофлиртуем? О жизни поговорим?

   Улыбка Миетты схлопнулась. Вот именно схлопнулась – резко и внезапно. Биобот вытянулась струной, отчего долговязая фигура ее еще сильнее проигрывала женственной Лелиной, и тихо предложила:

   – Проводить вас в звукосветонепроницаемую комнату?

   – Да! Да, черт возьми! – вспылил я. – Сколько можно языками чесать? А чем мне заняться ночью, я решу как-нибудь без посторонних! Без машин уж точно!

   Миетта развернулась и пошла вперед.

   Весь путь до места назначения мы провели в гробовом молчании. Леля тихо и недовольно сопела, и я понял, что перегнул палку. Сам не знаю, с чего вдруг так вышел из себя. Меня как подменили. Или это последствия клинической смерти?

   Да нет же! Не может быть. В больнице и потом я ощущал себя совершенно обычно, нормально. Даже звонок шефа, его пренебрежительный тон, откровенное наплевательство на то, что совсем недавно я был на волоске от смерти, не задели ни капли. Привычное спокойствие жило внутри… Пока не встретил Лелю в кабинете Элдара Масгатовича. Нет! Даже там я еще был вполне верен себе. Меня понесло позже, когда мы сели в транспортник.

   Леля шла за спиной, и я кожей ощущал ее гневный взгляд. Может ли индиго такого уровня прожечь дыру в полумельранце? Хм… Я никогда не задумывался о том, что Леля на самом деле была огнем, в ее жилах текла плазма… Воспоминания почему-то упорно уносили не туда, куда следовало. Мне бы насторожиться, ведь за спиной шла живая молния, но перед внутренним взором упорно крутились воспоминания. Леля, абсолютно обнаженная, в огне, ее руки на моей шее и ноги на моих бедрах.

   Вот теперь я был в шаге от того, чтобы воспользоваться предложением Миетты. Желание начало всерьез беспокоить, болезненные ощущения усилились. Но тут биобот резко притормозила возле одной из ничем не примечательных кают. Открыла дверь и пригласила внутрь.

   Разница между суперкомнатой и жилыми помещениями бросалась в глаза. Прежде всего, там не было кухни, только уборная и ванная. Кровати не было тоже. Несколько кресел, хаотично разбросанных по комнате, подчеркивали ее масштабы. Каюта выглядела огромной, гораздо больше моей и Лелиной спален. Биобот помахала рукой, и к нам выехал виртуальный экран. Вначале он занимал половину стены, но быстро подстроился и растянулся на всю ее площадь.

   Призрачная голубоватая поверхность вспыхнула и превратилась в подобие водопада. Казалось, мощные струи воды срываются с потолка и обрушиваются на пол. Картинка выглядела настолько реалистичной, что чудилось – нас вот-вот затопит. Не хватало лишь привычного гула воды. Виртуальный водопад бурлил совершенно беззвучно.

   – Присаживайтесь, – предложила Миетта. – Сейчас загрузятся данные. А я вынуждена вас покинуть. У меня нет к ним допуска. Если понадоблюсь, – она бросила взгляд через плечо и пошловато подмигнула, – меня можно найти в каюте обслуживающих ботов, рядом с каютой управления.

   – Иди, – поторопил я Миетту – ее жест почему-то вызвал ощущение, очень близкое к омерзению.

   Биобот выскользнула из двери, и мы с Лелей провели в полной тишине еще несколько минут. Компьютер бесшумно загружал данные, а Плазма молчала как рыба об лед.

   Ноздри ее раздувались, и это не сулило ничего хорошего. И снова я понял, что не могу удержаться в рамках профессионального общения. Присел на кресло и как можно дружелюбней пригласил Лелю на соседнее. Она пожала плечами и разместилась через кресло от меня. Уже не так плохо.

   – Я что-то пропустил? Что-то произошло? – попытался разрядить обстановку. – Почему ты такая напряженная? Еще недавно мы разговаривали почти как приятели.

   Леля повернулась, гордо вскинула голову, и в чуть прищуренных глазах ее засверкало, полилось желтое золото.

   – Это было до того, как ты позволил себе наорать на меня, – жестко процедила Плазма. – Я не вижу в этом ни профессионализма, ни уважения к напарнику. К женщине, в конце концов.

   Ах вот оно что! Я с самого начала понимал, что перегнул палку. Но не думал, что настолько сильно задел Лелю.

   – Извини, – выдавил из себя. Не привык давать волю эмоциям и уж, конечно же, не привык просить за это прощения. – Я не хотел. Постараюсь впредь разговаривать вежливо. Хорошо?

   Она всмотрелась в мое лицо – изучающе, под стать биоботу. Но сейчас по непонятной для себя самого причине я волновался намного сильнее. Леля не могла посчитать мой пульс, хотя он и припустил как сумасшедший, не могла снять температуру тела, хотя оно горело от желания, не могла оценить, насколько расширены зрачки. Но ее повышенное внимание обеспокоило меня всерьез.

   Несколько секунд показались чистейшей пыткой. Наконец, Леля слабо улыбнулась и почти мягко сказала:

   – Ладно, давай будем работать.

   Странно, но родилось ощущение, что она отдаляется, стремится разделить нас стеной задания, оставить отношения на том самом уровне, которого недостаточно мне. Сердце болезненно екнуло, внутри словно что-то оборвалось.

   Пока компьютер выводил на экран фотографии – пачку снимков, будто бы разложенных встык, я изучал профиль Лели. Высокий, гладкий лоб, фактурный, но аккуратный нос, очень чувственные, по-детски маленькие губы. Я позволил себе буквально пялиться на Лелю, а она усердно делала вид, что ничего не замечает. Или Плазму на самом деле настолько увлекло то, что показывал экран?

   Я постарался переключить внимание туда. Мысли о губах Лели, ее коже, похожей на тончайший шелк, слишком сильно будоражили, лишали самообладания. Куда оно подевалось? Сотни лет служило верой и правдой и вдруг растворилось, как капля в море. Раз – и исчезло, сметенное небывалым потоком эмоций. Он лился на меня как настоящий, отнюдь не виртуальный водопад, не давал вздохнуть, не позволял опомниться.

   Я хотел Лелю, раздражался, когда она отгораживалась, бесился, когда отрицала, что нас тянет друг к другу и… боялся. Очень боялся, что Плазма и впрямь совсем мною не интересуется. Все это кипело в душе и выплескивалось рваным, жарким дыханием, словно вода из горячего чайника.

   И очень перетягивал на себя внимание бугор в паху – горячий, твердый и большой. В положении сидя он ощущался намного сильнее.

   Я принялся изучать фотографии, и мысли о расследовании медленно охлаждали пыл.

   – Желаете спрашивать, получать ответы и пояснения в голосовом режиме?

   Я слабо вздрогнул от металлического голоса – нарочито-искусственного, без единой интонации. Теперь речь Миетты казалась безумно экспрессивной. Служебные компьютеры специально «учили» так говорить. Чтобы настраивать владельцев на рабочий лад, заставлять концентрироваться, встряхивать. И новоиспеченный электронный знакомый справился с задачей как нельзя лучше. Я весь собрался, как тигр перед охотой. Сфокусировался на снимках, а все остальное отошло на второй план.

   Краем глаза заметил, как подалась вперед Леля. Вцепилась в поручни черного кожаного кресла и замерла, глядя на экран – до нее компьютер достучался тоже. По-своему, но достучался.

***

Спустя каких-то полчаса напряжение в воздухе, стойкий привкус невысказанного на языке растаяли. Мы с Лелей заработали удивительно слаженно, как будто всю агентскую жизнь трудились бок о бок.

   Она умела слушать и слышать, умела говорить, но не заговариваться, умела пропускать мимо ушей и глаз ненужные детали и цепляться за нужные мертвой хваткой.

   Леля оказалась невероятно умным, опытным агентом. И чем дальше мы обсуждали дело, чем дольше придумывали общую стратегию, делили подозреваемых и свидетелей, тем больше мне нравилось с ней работать.

   Для начала мы определили психотипы всех, с кем предстояло иметь дело, договорились, кто с кем и как общается по прилету, кто кого и как опрашивает.

   Было очень важно с первого же знакомства, первого взгляда расположить к себе очевидцев, убедить, что мы на их стороне. Даже тех, кто выглядел подозреваемым номер один.

   Поначалу мы с Лелей заподозрили, что в деле замешаны как минимум три группы существ. Слишком разными были способы убийств, и слишком отличались психологические портреты виновников.

   – Смотри! – с горящими глазами рассуждала Леля, слабо жестикулируя. – Первых жертв отравили колючками риллака. Муританского кустарника. Очень редкого, между прочим. И заметь! Он не растет на Коронованной равнине. Только в горах. Это ж надо сутками бродить по скалам. И то не факт, что повезет. Рилакк можно годами искать.

   – Наталкивает на мысль о долго зревшем плане? Верно? – подхватывал я мысль Лели. – Как будто преступник – такое неторопливое, чистоплотное существо. Ты погляди анализы, исследования одежды и тел жертв. Там ни следа чужого ДНК, ни волокон чужих, ни отпечатков.

   – Я думаю, если бы девушек нашли раньше, то спасли бы, – расстроилась Леля. – Спецы не говорят об этом прямо. Но только глянь. – Она подвинула ко мне поближе виртуальный отчет судебного медика. Он казался почти настоящим, только листок немного отсвечивал голубым. – Они умерли через десять часов после отравления… – Плазма тяжело вздохнула. – А точно талькаирс случайно грохнулся в ущелье? Ну тот, что погиб вторым… – встрепенулась она и вгляделась в другой отчет.

   – Ну точно тебе уже никто не скажет, – пожал плечами я. – Но похоже, что так. Растянул лодыжку, поскользнулся и… сломал шею. Просто нашли его не сразу...

   – Вот так и рождаются войны из ничего. На пустом месте. – Леля посмотрела сквозь меня, и на мгновение тяжесть прошлых лет и потерь промелькнула на ее лице. Под глазами проступили темные круги, взгляд потух, скулы натянулись. Мне до боли в теле захотелось просто обнять ее, утешить на своей груди. Поразительно! Но желание отступало на второй план, когда я думал о том, насколько ранима Леля, сколько ей пришлось пережить. Она резко встрепенулась, отодвинулась, будто бы догадалась, и нарочито бодро продолжила: – Такс! Ладно. Значит, твердолобые талькаирсы решили, что их товарища убили земляне. И потом… потом… – Она запнулась и ткнула пальцем в отчет.

   Там говорилось – молодых землян избили так, что опознавать пришлось по ДНК. Троих нашли сразу же, неподалеку от главного здания поселения, четвертого через несколько часов внутри, на самом верхнем, пятом этаже. Талькаирсы словно бы сообщали – мы можем прийти к вам в дом, мы можем сделать с вами то же, что и с ними. Берегитесь! Не суйтесь к нам со своей местью.

   Судмедэксперты установили, что погибших избивали даже после остановки сердца. А она произошла от специфических ударов в грудь, их практикуют в дельбо – традиционной борьбе восточных талькаирсов. Сразу напрашивался вывод о том, что убийцы – инопланетники.

   – Погоди-и-и, – вдруг подала голос Леля, нарушив затянувшуюся паузу. – Тебе не кажется это странным… Хм… У талькаирсов туловище длиннее, чем у землян, а ноги короче. Сердца намного выше, чем у людей. Я ничего не говорю. Они могли изучить особенности физиологии землян. Могли обратить внимание на расположение жизненно-важных органов. Но убивали-то будто бы в порыве ярости. Разве не так? Землян лупили, как боксерские груши. Даже после смерти продолжали молотить и молотить. И в порыве ярости, наадреналиненные по самое «немогу» талькаирсы четко помнили о разнице физиологий? Нет, что-то здесь не вяжется.

   Я кивнул, переходя к следующему отчету. Мы с Лелей молча изучили его, почти плечом к плечу. И снова во мне спорили желание, сосредоточенность на работе и… ощущение родства с Плазмой. Такого родства, какого ни с кем еще не испытывал.

   Следующими жертвами стали три семьи талькаирсов. И что самое ужасное – во всех были маленькие дети, до четырех лет. Их расстреляли из новейшего плазменного оружия. Судмедэсперты отмечали точные первые выстрелы в сердце и следующие – в уже мертвые тела. Словно убийцы пытались изобразить беспорядочную пальбу, на эмоциях, в состоянии аффекта, но перестраховались.

   Чем дольше Леля изучала отчет, тем все более нервной выглядела. Подергивала плечом, часто меняла позу, предельно выпрямила спину. Наконец, выдавила, словно через силу:

   – Как думаешь? Преступления совершили одни и те же существа? Как-то странно все. Наиграно, что ли… Как будто кто-то что-то подстроил. Но я никак не пойму что.

   Оставалось лишь пожать плечами. Я все время об этом думал, и что-то не сходилось ни в одной из версий. Что-то было не так.

   – С одной стороны, первое и последнее убийство могло быть делом рук одной группы существ, – изложил свои рассуждения вслух. – С другой… Почему преступник не использовал яд снова? Шипы – очень универсальное оружие. Хочешь – стреляй, хочешь – рассыпь на постели жертвы, хочешь – в еду подкинь. Столько способов. Зачем тогда стрельба?

   – Да уж, – согласилась Леля. – Потратить столько сил на добычу колючек рилакки… На поиски редчайшего кустарника… А после этого стрелять из плазменного оружия? Зачем такие сложности? Плазменное-то опасней… Нет. Колючками можно случайно отравиться. Останутся на одежде, прилипнут – цеплючие ведь. Но все равно…

   – Тут есть еще момент, – встрял я – мысленная горячка не давала покоя. – Плазменным оружием мало кто из колонистов владеет в совершенстве. Это первое. Второе. Его еще надо доставить на Муританну. Любому ясно – тех, кто привез туда оружие, мы заподозрим в первую очередь. И найдем без труда. Это как дважды два. Нелегально провезти плазменные стволы на транспортнике сложно. Смертельно опасно. Нужны специальные условия. Слишком велик риск спонтанного взрыва. А специальные условия только в оружейных отсеках. Значит, колонисту пришлось бы зарегистрировать оружие у биоботов. Они обслуживают отсеки.

   – Ты прав, – согласилась Леля. Со щелчком открыла пластиковый контейнер с едой и положила в рот ложку тушеной курицы с овощами. Мы достали блюдо из хранилища, когда время подошло к обеду, но так увлеклись, что часа полтора оно простояло нетронутым. – А кустарник мог найти любой, кому повезло. А хуже всего знаешь что? – Она вгляделась в мое лицо, словно ожидала, что снова прочту мысли. Я кивнул, предлагая Леле продолжить: – Остальные преступления дают такую же запутанную картину. Не помогают остановиться на одной версии… Нас будто нарочно запутывают…

   Действительно, несколько человек и талькаирсов были отравлены иглами рилакки. В основном пострадали те, кто пытался договориться с другой колонией, установить какой-никакой мир. И это само по себе наводило на размышления.

   Еще с десяток талькаирсов расстреляли вблизи границ, троих землян избили до полусмерти. Почерк преступников не менялся, присутствовали все три типа оружия.

   – Тяжелый случай, – невесело усмехнулась Леля после очередного затяжного марафона по изучению отчетов, фотографий, выводов экспертов и лабораторных тестов. – Иголки мог набрать кто-то один или целая компания. Один хороший мастер дельбо уложит троих землян в легкую. С плазменными расстрелами запутанней. Видишь, свидетели твердят, что крики и огонь появились во всех злополучных домах одновременно. Стало быть, стреляли, как минимум, трое. Плазменные автоматы пялят очень быстро. Перезаряжать их не требуется. Значит, по одному стрелку в доме хватило бы за глаза.

   Остальные происшествия тоже не проливали свет на численность преступников. Орудовали ли на Коронованной равнине большие банды или несколько ловких одиночек? Вопрос так и остался без ответа.

   Так же, как и другой, намного более щекотливый вопрос – к какой расе принадлежали убийцы. Ничто не указывало на то, что преступники – земляне, но исключить такую версию тоже не удавалось. Ничто не подтверждало того, что в убийствах замешаны талькаирсы, но отмести такую версию казалось преждевременным.

   Незаметно для себя самих мы провели за изучением снимков, отчетов судебных медиков, протоколов, опросов свидетелей львиную долю дня.

   Очень легко потеряться во времени, когда увлечен любимым делом, в обществе агента с не менее пытливым и острым умом, чем твой собственный.

   Когда из электронных часов над нашими головами выплыли цифры 17:00, Леля сидела передо мной на большом складном столике. Кажется, я заметил его в дальнем углу комнаты, и Плазма предложила воспользоваться находкой.

   Мы приказывали компьютеру проецировать на столешницу виртуальные снимки, придавая им максимум достоверности. На гладкую металлическую поверхность словно ложились настоящие фотографии – как выяснилось, и мне, и Леле так проще работать. Наверное, все дело в том, что мы оба родом из тех веков, когда снимки еще любили подержать в руках. А потом бережно засунуть под прозрачную пленку листа в фотоальбоме с какой-нибудь милой зверушкой на обложке.

   Технологии позволяли нам пользоваться виртуальными снимками как бумажными: менять их местами без помощи компьютера, приближать, накладывать друг на друга. Но и «нематериальность» фотографий тоже пригодилась как нельзя лучше. Мы превращали их в полупрозрачные слепки, поворачивали убитых вправо, влево, вокруг своей оси и совмещали, проверяя – насколько совпадают характеры травм.

   И вот тут нас ждало первое шокирующее открытие. Леля даже вскрикнула, когда мы почти одновременно это заметили.

   – Вайлис! – Она последовательно ткнула пальцами в травмы жертв. – Первые избитые, и все остальные… они получили совершенно одинаковые повреждения! Не похожие. Один в один. Удары в грудь остановили сердца. А остальные? Посмотри? Гематомы, раны, ссадины от них почти идентичны. Плюс-минус разница в физиологии, в тренированности.

   Не дожидаясь моего ответа, Плазма скрупулезно пометила время каждой травмы. Сканирование тела позволяло определить его с точностью до минуты от момента первого повреждения. С минуту Леля буравила схемы неверящим взглядом, а потом не сдержалась и присвистнула.

   Создавалось впечатление, что жертв колотили по какой-то одной, отточенной схеме. Мы немедля расчертили ее на трехмерном изображении человеческого тела. Леля долго вертела наше художество перед глазами и, наконец, поделилась:

   – Я почти уверена, что где-то все это видела. Но не могу вспомнить где. Прямо дежавю какое-то.

   И вот, когда я очнулся и обнаружил, что мы провели в чудо-комнате почти девять часов, она продолжала задумчиво изучать схему.

   Я же будто бы вынырнул из пучины информации и залюбовался Лелей. На столе, возле ее узкой ладошки, все еще лежал недоеденный бутерброд с ветчиной. Мы перекусывали ими часа два назад.

   Подумал было выбросить остатки еды в мусорку. Но двигаться с места решительно не хотелось.

   Босые стопы Лели покоились на моих коленях. Маленькие, аккуратные, с невероятно высоким, балетным подъемом одним прикосновением они будили больше фантазий и ощущений, чем самые изощренные ласки. Меня разом повело – буквально мгновенно. Казалось, утонул в странном тумане. Будто бы хорошенько напился – еще не потерял координацию, не утратил ясность мышления, но все чувства и эмоции взвились до небывалых высот.

   Желание причиняло почти болезненный дискомфорт, а воспитание летело в тартарары. Я бесстыдно скользнул взглядом по ногам Лели и дальше – туда, где они сходились. Неловко заерзал на стуле, пытаясь найти более удобное положение.

   И тут Плазма хмыкнула, и взгляд ее сфокусировался на мне. Рассеянная задумчивость в глазах Лели исчезла в одно мгновение, сменилась настороженностью. Скулы резко очертились, и лицо стало почти треугольным. Нежные, сочные губы поджались, немного даже втянулись. Она пораженно огляделась, оттолкнула от лица трехмерное изображение и поспешно спрыгнула со стола. Красивые, голубые кеды с белыми драконами валялись неподалеку. Леля схватила их и присела подальше, на кресло, молча надевая обувь и застегивая липучки.

   Я нехотя привстал, чувствуя, что должен, наверное, что-то сказать. Но Леля опередила.

   – Я устала. Пойду к себе. Завтра продолжим. Я бы хотела сличить плазменные ранения. Так же, как повреждения избитых до смерти, – бросила мне и выскочила вон, словно боялась преследования.

   Надо сказать пару минут я был очень близок к тому, чтобы оправдать опасения Лели. Что такого она увидела? Почему вдруг так изменилась? Я смутно припоминал, что в пылу обсуждения расследования мы вели себя почти как семейная пара. Я присаживал Лелю на стол, приобнимал, наслаждаясь едва уловимым запахом мяты и корицы. Она облокачивалась на мои плечи, ложилась на них грудью, показывая что-то на экране. Забиралась на стол и ставила стопы мне на колени, а я грел их руками. Индиго ужасные мерзляки. Но это лишь придавало Леле очарования. Особенно когда она клала мои горячие руки себе на колени, на плечи. И желание заботиться о Леле, заслонять от невзгод, даже от элементарного холода внезапно перебивало все остальные, чисто мужские потребности.

   Мы слегка увлеклись, с головой ушли в расследование. Но сейчас, когда все закончилось, я ощущал себя как прежде. Чего не скажешь о Леле. Она снова шарахалась, отгораживалась, убегала. Да что ж такое-то? Будь я противен Плазме, она не касалась бы столь уверенно, раскрепощенно тогда, несколько минут назад, и несколько часов назад тоже.

   Решил поразмыслить над этим позже. Усталость навалилась внезапно, веки потяжелели, а мышцы расслабились. Я добрел до своей каюты и не раздеваясь плюхнулся в самый центр просторной постели. Закрыл глаза и провалился в сон.

ГЛАВА 8. О том, как героиня узнала еще несколько удивительных фактов

Я поразилась тому, как здорово мы сработались с Вайлисом. Словно не в первый раз отправлялись на задание в паре, прошли через многие испытания и понимаем друг друга с полуслова.

   Странное, томительное напряжение растаяло как дым. Нам было на удивление легко и комфортно вместе… пока… занимались делом. Но потом… потом я будто бы проснулась.

   Встретилась взглядом с Вайлисом… и обомлела.

   Он смотрел так странно. То ли изучал, то ли следил сверкающими глазами и снова не мигал. Мышцы Вайлиса окаменели, тело напряглось, черты заострились. Да что с ним такое? Вспомнил нашу встречу в больнице? Пытался прочесть на моем лице правду?

   Черт! Рано я расслабилась! Рано доверилась спутнику! Рано забыла про элементарную осторожность, жизненно важную для меня и других индиго.

   Как же быстро и легко подкупили меня наша близость и взаимопонимание. Я так истосковалась по душевному теплу, по крепкому плечу рядом, что совершенно забылась рядом с почти незнакомым мужчиной. Хорошо хоть спохватилась, осознала.

   И я снова поступила не умнее пятилетнего ребенка – сбежала.

   Неслась по коридорам корабля, как от пожара, и поминутно оглядывалась. Молоточки стучали в ушах, а в груди бился страх – вдруг Вайлис бросится догонять, как утром. Начнет выяснять, в чем дело, что стряслось. Его напор, его харизма ломали мою защиту гораздо быстрей, намного успешней, чем настоящие пытки.

   Добежав до каюты, заскочила внутрь и заперлась на магнитный замок. Еще несколько минут маниакально носилась по комнатам в ожидании, что Вайлис опять нагрянет с допросом. Молоточки в ушах забарабанили громче, дыхание участилось, а воздуха все равно не хватало.

   Но он не пришел.

   Смешанные чувства охватили меня, когда поняла, что спутник уже не появится. Облегчение теснило разочарование, и я вконец запуталась в собственных желаниях. Вдруг откуда ни возьмись снова закололо в груди тоскливое одиночество, меня даже пробрал озноб. Казалось, не пришел Вайлис, и что-то важное обошло меня стороной. Словно что-то, о чем давно мечтала, вдруг мелькнуло перед самым носом и исчезло. Растворилось в дымке бесследно.

   Я напилась мятного чая и немного побродила, успокаиваясь мерной ходьбой. Когда усталость и измотанность победили нервную горячку, быстро разделась и легла в постель. Думала, проворочаюсь бог знает сколько времени. Но стоило коснуться головой подушки, уснула мертвецким сном.

***

Дома я встаю поздно, не раньше десяти. Но корабельная обстановка, как обычно, сбила режим напрочь. За окном каюты не полыхал у горизонта рассвет и не плыли по небу светло-бордовые кляксы заката. Только мерно скользили на темно-синем фоне планеты и звезды, напоминая дорогие трехмерные фотообои. Именно такие однажды подарил мне муж на день рождения. Тогда люди только мечтали о межпланетных рейсах. А муж любил все эти космосаги, с упоением в сотый раз пересматривал «Звездные войны». Я не разделяла его увлечения этой киноэпопеей. Но в редкие тихие вечера мы вместе собирались перед небольшим жидкокристаллическим телевизором – тогда они только-только появились в продаже. Устраивались на том самом диване, которому досталось от сына, рядом с громадным фикусом в человеческий рост – разлапистым и ветвистым, как настоящее дерево. С рождением сынишки фикус переехал в другой угол комнаты, подальше от ловких маленьких ручек.

   Мы включали старенький видеоплеер и ставили громоздкую кассету. За чаем и жевательным мармеладом смотрели «Вавилон 5» и десятки подобных ему сериалов. Я забыла их названия. Помнила только теплое плечо рядом, близость, для которой не нужны даже слова. Но мы говорили – много и горячо. Спорили о расах и галактической политике, о том, что логично, а что нет.

   Я дожила до всего этого, увидела воочию. А муж…

   Я отключилась вчера еще до шести вечера, а сегодня в шесть утра уже была на ногах. Любопытство гнало меня в чудо-комнату – сличить ранения расстрелянных жертв Коронованной равнины. А может, сработала интуиция индиго? Подозрения не давали покоя, как нестерпимый зуд.

   Я даже решила позавтракать на месте – заказала через «хранилище» творожную запеканку.

   Наспех нацепив трикотажные шаровары и блузку, уже почти выскочила из каюты, но зачем-то притормозила у зеркала.

   Увы! Черный ну совсем не мой цвет. Да и волосы стоит собрать поаккуратней. Я распустила пучок и закрутила его заново, скрепив двумя резинками. Повертелась перед зеркалом еще немного. Черный не к лицу даже тем, у кого на щеках цветет яркий румянец, вот как у Вайлиса. Бледных индиго он делает похожими на тяжелобольных.

   Я давно не надевала украшений, но сегодня решила изменить привычке. Тем более любимое ожерелье всегда с собой, как талисман. Я осторожно застегнула за спиной мамин подарок и провела по нему ладонью. Холод металла разлился по телу теплом воспоминаний.

   Мама… она принесла мне ожерелье в бумажном пакетике и спрятала под подушку. Я вернулась с работы – усталая, измотанная и, переодеваясь в спальне, заметила скромный коричневый краешек… Мама уже стояла в дверях комнаты – такая красивая, такая молодая – и держала в руках мой любимый торт, графские развалины.

   Даже сейчас едва коснувшись прохладного ожерелья, я ощутила тепло маминых маленьких рук, темно-карих глаз.

   Разноцветные разводы и пятна на крупных бронзовых бляхах придали лицу свежести, красок.

   Я еще немного покрутилась перед зеркалом, оценила свой вид как терпимый и рванула к цели.

   Чудо-комната пустовала, хоть эхо слушай. Но едва я заскочила внутрь, автоматически зажегся свет, и проснулся компьютер. Мы специально не выключали его вчера – суперпередовая машина безумно долго загружалась.

   Мгновенно сосредоточившись, с головой уйдя в процесс, я собрала трехмерные изображения жертв, убитых плазменным оружием. Первые три семьи и всех расстрелянных позже.

   Меня ждало новое невероятное открытие. Конечно, выстрелы не повторяли друг друга с той же точностью, что удары делбо. Но… первые всегда аккуратно попадали в сердце, а следующие, хаотичные… Складывалось ощущение, что убийца проходился по телам зигзагами. Справа налево или слева направо, но всегда снизу вверх. Только так и не иначе. Ничего себе!

   В лихорадке предвкушения нового поразительного открытия, я занялась тем, до чего у нас с Вайлисом вчера просто не дошли руки. Мы дотошно проштудировали все, что касалось психологического портрета преступников: доклады коллег и агентов спецслужб, показания свидетелей и очевидцев. Но даже не брались за предположительное описание преступников и их возраста.

   И правильно сделали. Новые данные о сходстве повреждений, ранений и действий убийц добавляли их портретам красок, деталей. Я загрузила все в компьютер и ожидала, пока он переварит информацию и спроецирует в комнату трехмерное изображение предполагаемых преступников. На отравителей рассчитывать не приходилось – о них не было почти никаких сведений. Зато остальных худо-бедно удавалось описать даже мне. Что уж говорить о компьютере последней модели.

   «Хранилище» подмигнуло голубым, намекая, что пора перекусить. Запеканку я съела давно, но корабельный распорядок предполагал еще один, нормальный по времени завтрак – в девять утра. Ой! Я что, здесь уже три часа?

   Электронные часы подтвердили мои догадки – над головой зависли цифры 9:20. Ну сколько может тормозить этот суперкомпьютер? Пора бы и честь знать!

   Словно в ответ на мой невысказанный вопрос, из экрана начали выплывать трехмерные изображения людей в полный рост.

   Я вытащила из «хранилища» горячий травяной напиток с облепихой, залезла с ногами на складной столик и принялась разглядывать виртуальных незнакомцев. Их было четверо. Четверо возможных подозреваемых в избиениях и расстрелах. Немало, но и не так плохо.

   Но чем дольше я изучала их, тем сильнее закрадывались неприятные подозрения, ощущения. Они, словно склизкие змеи, скользили по телу, обдавая душем мурашек.

   Я отставила чашку, спрыгнула со стола и обошла фигуры по часовой стрелке. Вообще этого не требовалось – они вращались вокруг своей оси, стоило лишь приказать, но мне почему-то легче думалось «на ногах».

   Нарезав несколько кругов возле бесплотных статуй подозреваемых, я остановилась и еще раз оглядела их с ног до головы. Черт! Страннее уже некуда…

   – Та-а-ак… Смотрю, ты уже вовсю работаешь. – От голоса Вайлиса я вздрогнула и повернула голову так резко, что шея заныла. Жар бросился в лицо, уши запылали, меня охватило удушливое волнение. Такое ненужное сейчас, не своевременное.

   Спутник стоял у двери, прислонившись к косяку, и изучал меня – один в один как вчера после нашего мозгового штурма. Его синие глаза нездорово поблескивали, а тело было очень напряжено, несмотря на нарочито свободную позу.

   Вайлис перекинул одну ногу через другую, большие пальцы рук зацепил за карманы темно-фиолетовых брюк из дорогого льна.

   Сегодня спутник оделся гораздо менее официозно, чем вчера, и гораздо более открыто. Я уже и забыла, какое у него тело! Какое… Мышцы бугрились в треугольном вырезе белой футболки. Тонкая, как чулок, она не скрывала ни один кубик пресса. В ужасном смятении, смущаясь, я не могла оторвать взгляда от фигуры спутника. Сердце начало отстукивать неровный ритм, воздуха не хватало.

   Тем временем Вайлис напрягся сильнее. Казалось, передо мной каменный валун. Стукнись – и отлетишь как мячик. Черты его вновь заострились, задвигались желваки. Но губы начали растягиваться в неестественную улыбку.

   Я осторожно отошла от трехмерных изображений, давая Вайлису простор для их изучения. Но спутник продолжал неподвижно стоять у двери и изучать меня.

   Грудь, талия, ноги, лицо, снова грудь.

   Оцепенение проходило, и на смену ему по телу разливалась тревога. В груди кольнуло, сердце подскочило к горлу, на живот словно мешок со льдом положили.

   Да что с такое Вайлисом?

   И что такое со мной?

   Я ведь далеко не робкого десятка. Но перед ним робела и тушевалась. Я боец по натуре, свободолюбива и независима. Но рядом с ним жутко хотела почувствовать себя слабой и беззащитной в плену сильного мужчины. Я никогда не смущалась внимания. Но под немигающим взглядом Вайлиса жаждала то ли прикрыться, то ли сбежать.

   Вдруг странным образом я снова увидела в нем хищника – матерого, гибкого и опасного. Вернулось ощущение птицы в клетке перед неминуемой встречей с когтями кота. Исчезли томление и желание, их вытеснила подозрительность. Жар схлынул с лица, даже голова закружилась, ладони увлажнились.

   Я встрепенулась, и решительность, смелость вернулись – в точности, как вчера.

   Медленно прошлась я перед Вайлисом, отмечая, как он завороженно следит за каждым шагом, каждым жестом. Приблизилась на совсем не дружеское расстояние, внезапно почувствовав на своем лице горячий вздох.

   – А что такое? – спросила с изрядной долей дерзости, шагнула еще ближе и… Вайлис выдохнул опять. Меня охватили противоречивые эмоции. Он будоражил, все равно будоражил. Как ни убеждала себя, как внутренне ни собиралась, ничего не помогало. Приковывали взгляд грудные мускулы, шея – всем качкам на зависть, тело – такое сильное и ощутимо гибкое. Пульс неминуемо ускорялся, стучал в ушах – сильное волнение накатывало волнами. С ним спорило недоверие, желание бороться с собой, чтобы вырваться из-под влияния Вайлиса. Грудь его заходила мехами, а взгляд вонзился в мой. Казалось, спутник пытается добраться до самого моего мозга – до мыслей, до эмоций. Как бы не так! Я себя не выдам.

   Чем больше напирал Вайлис, тем уверенней я себя чувствовала, и тем легче становилось отражать его психологические атаки. Теперь я понимала, почему спутник такой успешный агент. Он умел и расположить к себе, и напугать, и морально подавить. Но я тоже не лыком шита!

   Знай наших!

   – Ты-ы… – Его голос почему-то резко сел, осип. Я даже подумала, не заболел ли Вайлис. Он заметил мое удивление, попытался прочистить горло, начал заново, но ничего не поменялось: – Ты-ы… такая красивая, когда ходишь и изучаешь преступников. Тебе очень идет задумчивость.

   Я шагнула назад – еще и еще. Мне словно стало легче, даже удалось выдохнуть. Он что, сделал комплимент? Зачем? Да еще таким сиплым голосом, с такой приторной интонацией.

   – Ты пришел работать или издеваться? – нашлась я.

   Вайлис наконец-то отлип от косяка и двинулся навстречу. В нем вперемежку сквозили то привычная кошачья грация, то медвежья неуклюжесть. Но все вместе производило отнюдь не отталкивающее и не смешное впечатление. Я была совершенно сбита с толку и потрясена мощью спутника – истинно мужской, нечеловеческой, тем не менее. Теперь я понимала, почему мельранцы так легко соблазняли землянок. Почему после их первого визита на мою родину появилось столько полукровок.

   Смесь же человеческой брутальности с мельранской грацией, сексуальностью била наотмашь. Сердце екнуло, заколотилось – быстро и неровно. Я едва могла вдохнуть, а выдохнуть уже не выходило совсем. Вайлис приблизился, гипнотизируя, как удав кролика, медленно положил руку мне на бедро, и это отрезвило почище ушата ледяной воды.

   Я отпрыгнула назад, глотая возмущенные тирады, пытаясь совладать с яростной вспышкой негодования. Да как он смеет! Обращаться со мной, как с биоботом! Как со шлюхой! Хватает, лапает, поедает взглядом без грамма стеснения, без спросу!

   Сама не понимаю, с чего так взвилась. Мужчины часто обращали на меня внимание. Кто-то украдкой, почти стесняясь своего порыва, а кто-то прямо и недвусмысленно, как настоящий мачо. «Ты моя, детка, и не рыпайся!»

   Нередко мне откровенно предлагали переспать, хотя и флиртовали, ухаживали тоже порядочно. Думаю, меня бесило не столько поведение Вайлиса, его намеки, его нескромное и очевидное намерение, сколько собственная на них реакция.

   Я безвольной куклой позволяла спутнику до себя дотрагиваться, думая лишь о том, чтобы вот сейчас он прижал покрепче и поцеловал. Так же поцеловал, как в палате. И я совсем не против была бы поцеловаться с ним, совсем не против даже заняться любовью. Но… Боялась потерять контроль. Никогда в жизни я не теряла самообладания рядом с мужчиной, не поддавалась его чарам. Всегда за мной было последнее слово. Но сейчас казалось, еще немного – и я, словно сталь в печи, расплавлюсь в руках Вайлиса и позволю ему все, что захочет.

   Что в этом плохого? Да все! Я не могла расслабиться, ведь Вайлис умел пользоваться такими ситуациями. Умел филигранно, шикарно, если верить его досье и тому, что считала во время нашего слияния. Я находилась в шаге от того, чтобы случайно выдать ему себя, правду об индиго. Выдать незаметно для себя самой, спохватившись гораздо позже.

   Я отлично понимала, что агент уровня Вайлиса, мужчина его способностей, его внешности и харизмы легко расколет даже самую упрямую женщину. Даже такую, как я.

   Сама сотни раз поступала так же, знала, как все работает. И вот это бесило по-настоящему. Ярость разливалась по телу от мысли, что он меня путает, провоцирует, сбивает с толку лишь ради того, чтобы узнать о происшествии в больнице. Зачем? Почему Вайлису столь важно докопаться до правды? Он должен был умереть, но жив! И очень надеюсь, все будет хорошо. При любом раскладе он живет благодаря мне уже почти месяц… Какого черта?

   Стоило мне отшатнуться, настроение спутника разом изменилось. Неуклюжесть уступила место резкости, жесткости движений. Губы изогнулись в недовольной ухмылке, а глаза сверкнули лазерами.

   – В чем дело, Леля? – выпалил он и продолжил наступление, вынудив меня попятиться. – Чего ты все время шарахаешься? Что такое? Я тебе неприятен? – В голосе Вайлиса звенел металл, в интонациях звучала жгучая обида. От неожиданности я вздрогнула, отскочила и налетела на стену.

   Теперь уже он вздрогнул, смешно поднял руки, словно сдавался и остановился в нескольких шагах.

   – Да ты чего? – произнес уже намного мягче, почти ласково, насупился и нахмурил брови. Удивительно, но сейчас его потемневшее, недовольное лицо не рождало такую бурю эмоций, как минуту назад. Почему-то астральное зрение включилось само, и я залюбовалась аурой Вайлиса.

   Огромные крылья полностью расправились за его спиной, а вокруг полыхали светло-розовые протуберанцы. Неровные, но потрясающе красивые, они струились и трепетали, пронзая ауру Вайлиса и окутывая ее, как солнечные лучи в жаркий день. А плазма… Плазма наполняла биополе спутника так, как биополе любого индиго, как мое собственное. Словно она была там с самого рождения, словно там ей самое место. Чертовщина какая-то!

   Но и это еще не все. Тонкие фиолетовые прожилки испещряли ауру Вайлиса, как темные полоски белоснежный мрамор.

   – Ну и что замолчала? Только что говорила и даже очень, – не выдержал паузы Вайлис. Не ожидала, что он так быстро потеряет терпение. Видимо, то, что случилось в больнице, всерьез тревожило спутника. Вот бы выяснить почему. Может, он опасался побочных эффектов? О чем-то догадывался? Понял? Но ведь я понятия не имела, как отреагирует аура Вайлиса на мою плазму. Да и развеять его сомнения, рассказать обо всем не могла. Просто не имела права.

   В следующий раз постараюсь подготовиться, держать все под контролем.

   Легко сказать… трудно сделать. Главное сейчас – переключить внимание Вайлиса на расследование. А это легче легкого.

   – Я вывела изображения предполагаемых преступников, – кивнула в сторону бесплотных изваяний – без моего приказа они неподвижно зависли в паре сантиметров от пола. – Тебя ничего не настораживает? Не удивляет?

   Вайлис нехотя перевел взгляд с меня на фигуры, недолго поизучал их и выдал:

   – Они просто невероятно похожи. Похожи телосложением, похожи особыми приметами. У всех очень развиты мышцы, которые отличают высоких мастеров делбо. Все очень высокие и поджарые. Но не слишком крепкие. У всех правое плечо ниже левого. И это странно. Обычно наоборот. У таких стопроцентных правшей однозначно должно быть наоборот. Но при этом левая ладонь меньше правой и уже. У всех очень сильные кисти, но маленькие пальцы. И пропорции тела необычны. Ноги короткие, торс удлиненный. Но не настолько, чтобы с уверенность заявить, что перед нами талькаирсы. Хм. – Вайлис подошел поближе, продолжая озвучивать и мои недавние размышления. – И у них одинаковая костно-мышечная структура. Почти до мелочей. Вот, погляди-ка! Даже один и тот же палец был сломан несколько лет назад, и одно плечо вывихнуто! Нет! Сустав был почти целиком потерян из-за травмы! И замещен искусственно выращенным! Понятно, почему при такой физподготовке правое плечо все равно ниже левого! А различия легко можно списать… на…

   – Ошибку компьютера, – закончила я за спутника.

   Вайлис хмыкнул, еще раз обошел фигуры и резюмировал:

   – Либо стрелял и бил один и тот же гуманоид, либо это сделали близнецы. Нет! Один и тот же! У близнецов не обязательно мышцы развивались бы одинаково. Не говоря уже о плече, осанке. Но зачем ему пользоваться разным оружием? Почему не расстрелять всех или перебить?

   – И у нас остается еще отравитель, – напомнила я. – Про него мы ничего сказать не можем. Кроме психологического портрета.

   – Зато можем точно сказать, что этот самый психопортрет не совпадает с психопортретами остальных преступников, – продолжил мою мысль Вайлис и тут же нахмурился. – Если только…

   – Если он не специально добивался такого эффекта? – поймала я на лету идею Вайлиса. – Но тогда получается, он хорошо знает наши методы. Знает, как составляются психологические портреты. – В животе похолодело. Если предположение Вайлиса верно, нам противостоит очень опасный и очень могущественный противник. Не просто чиновник из земного правительства, один из тысяч голосов в совете и парламенте. Кто-то, кто имеет реальную власть, вес, право слова и не боится воспользоваться всем этим ради собственной выгоды.

   – Леля, это еще не доказано, – будто бы уловив изменение моего настроения, приободрил Вайлис.

   Я обернулась к нему, встретила знакомый, заботливый, теплый взгляд и… успокоилась. Неожиданно для себя самой успокоилась.

   Странно… Снова между