Купить

Нищий. Евгений Щепетнов

Все книги автора


 

Оглавление

 

 

АННОТАЦИЯ

Его забыло государство, которому он отдал свое здоровье, он опустился на самое дно… и вдруг попадает в параллельный мир - мир, где магия обычна, где живут гномы и эльфы. Он начинает с профессии нищего и, используя свои способности офицера спецназа, поднимается все выше и выше, становясь магом и воином. Он путешествует через моря, бьется с пиратами, находит друзей и любовь… Это рассказ о человеке, который выживает всегда и везде.

   

ПРОЛОГ

В подземелье было темно, и лишь свет из далёкого люка, в который сквозь решётку стекались нечистоты из канав вдоль мостовых, освещал тоннель. Седой осторожно сделал несколько шагов, сцепив зубы от боли – изорванная осколками нога отказывалась работать в такой сырости, да ещё при перемене погоды, но он, привычно, преодолел себя и двинулся дальше. За углом послышался шорох…Седой медленно освободил из палки, на которую опирался, стальное жало стилета и замер.

   ААААА! – вдруг выпрыгнула из темноты плотная фигура человека, рассекающего воздух огромным тесаком - урод, умри!

   Седой автоматически уклонился от тесака, переместив вес на здоровую ногу и выбросил стилет вперёд, пронзив грудь нападавшего – тот захрипел и мешком опустился на грязный пол тоннеля, заваленный обломками деревьев и гниющими нечистотами. Седой вытер клинок о его одежду и мягко вставил на место в палку, потом на ощупь, матерясь про себя и пачкаясь в крови, обыскал труп:

   - Кошель, нож, магический амулет…непонятно какой, тесак – упс! Это что за бумага? Уж не объявление о награде ли за мою голову? Якоря нет, а его деяния живы? Потом почитаю.

   Он спрятал свиток за пазуху, и, шаркая, подволакивая больную ногу пошёл вперёд, как подбитый ядовитый паук .

   

ГЛАВА 1

Первое, что я увидел, открыв глаза – плавающее над головой лицо, сморщенное как орех, с гнилыми зубами и издающее невыносимый запах, как будто что-то давно протухло и догнивает последние дни. Я уже встречал в жизни такого человека – вспомнил Сергея Ткачука - на вид интеллигентного человека, в очках и костюме, у которого раздавалось такое зловоние изо рта, что рядом с ним нельзя было сидеть, не отвернувшись в другую сторону… Зловонное лицо что то сказало, я не мог распознать – что именно, переспросил:

   - Что?

   - Аратак суран ху?

   - Не понимаю! – я с тупым отчаянием всматрелся в старика – а это был именно старик – я не понимаю, что вы говорите!

   Старик ещё сказал несколько фраз, потом отчаялся что-то мне втолковать, схватил за руку и потянул за собой, показывая на небо. Я с трудом поднялся, поискал рукой свой «батожок» , нашёл, опёрся на него и встал, покачиваясь, как корабль на крупной зыби. Голова закружилась, стало дурно и я вырвал на булыжники мостовой утрешним беляшом, которым закусывал палёную водку. Правда, от беляша оставалось уже немного – больше было желчи. Старик покачал головой – похоже запах перегара донёсся и до него. Я возмутился – с таким-то запахом изо рта, да перегар одеколоном покажется! При мысли об одеколоне меня тоже чуть не вырвало – пил я и его…что попадалось, то и пил.

   После того, как меня комиссовали из армии, изрубленного осколками гранаты и исполосованного пулями, мне оставалось или снаркоманиться, или же пить горькую – чтобы забыть. Забыть войну, забыть кровь, забыть эту боль, которая терзала моё израненное тело днём и ночью. И вот теперь я, старший лейтенант, бывший десантник, разведчик, находился на пустыре, неизвестно где, рядом с вонючим стариком в диких обносках.

   Мать у меня умерла, когда я был ещё на войне, я даже не смог попрощаться с ней – в это время мы как раз отбивались, в окружении сотен «воинов Ичкерии», недовольных тем, что мы разгромили их базу в горах. Если бы не вертолётчики, раздолбавшие их и сделавшие нам проход на волю – сейчас я не стоял бы на этом грязном пустыре. Много раз я думал – а зачем? Зачем я остался жив? Сейчас бы лежал рядом с матерью и отцом, за одной оградкой, и мы, наконец-то, соединились бы одной семьёй. Отец погиб раньше – в Заводском районе, где мы жили всегда, он шёл на ночную смену и его зарезал наркоман, в поиске жалких грошей – ну что он мог взять у мужичка с авоськой, в которой тот носил на работу свой нехитрый обед? Я решил тогда для себя – надо вырваться, вырваться из этой безнадёги – куда я мог пойти, здоровенный пацан, ста девяноста сантиметров росту, учившийся в школе номер одиннадцать, где быть отличником западло - их называли лохами и ботанами и били, вымещая свою злобу и зависть на тех, кто слабее или умнее.

   Мне была дорога или в бандиты, или в армию. Кстати – безразлично – и то, и другое было для меня равнозначно – вот только в бандитах - недолгий срок «красивой жизни», потом труп, а в армии – нет красивой жизни, но при удаче – как то можно выбраться, да и подзаработать – тоже.

   Я выбрал армию. Сумев поступить в десантное училище, я быстро там выдвинулся в первые ряды – главное было соблюдать правила – и тебя накормят, напоят, скажут что делать – и мозг не нужен. Главное – быстрая реакция, твёрдые мышцы и чёткое выполнение приказа. После выпуска я попал на переподготовку – специальные курсы разведки, где учили убивать наиболее эффективными способами – от автоматических гранатомётов, до удавки и шила, а также - хоть немного думать – планировать операции. Так я стал командиром разведроты – так она называлась, но на самом деле была карательным отрядом – мы ходили в «тылах» моджахедов, и вырезали всех, на кого нам укажет перст командования. Много пришлось пролить крови, до сих пор мне снятся лица убитых, может это и привело к тому, что я стал законченным алкоголиком?

   Но как бы то ни было, в последнем прорыве, я стал беспомощным и никому не нужным инвалидом – без профессии, без денег, и без здоровья. Если бы не моё чудовищно тренированное тело – я давно бы сдох под забором, но организм всё сопротивлялся, печень не хотела сдыхать, хотя я убивал её литрами мерзкой «палёнки», а мои мышцы, хоть и обмякшие, после года лежания в госпитале, могли легко порвать любого, кто осмелится мне перечить. Трижды я был в отделении милиции, за пьяный дебош – дважды какие-то сопляки насмехались над моей ковыляющей походкой – я переломал им рёбра, но и меня хорошенько запинали – ну что я, калека, с почти не сгибающейся правой ногой, мог сделать против двадцати уродов, которые кричали алла акбар и насмехались над стариком. Однако я сделал – что мог, как и делал всегда - бился до последнего.

   Один раз попал в милицию на то, что избил соседа – толстомордый хряк, который ставил свой мерседес носом прямо к крыльцу, ведущему в подъезд – ему было так удобнее – а когда я попросил его на ставить так машину, потому что всем трудно проходить, особенно мне – он заявил, что ему насрать на всех, а особенно на такого …… алкаша. Его потом едва откачали, после удара в солнечное сплетение – чистый нокаут. Если я и выглядел, как старик – седой, заросший поседевшей бородой, так под моей одеждой скрывались ещё не умершие мышцы и тело знало, как их использовать.

    Мне было всего тридцать лет, а выглядел я как семидесятилетний старик. Волосы на голове были белые, как снег, а моя густая борода, была седа, как у столетнего аксакала. В общем – последние три года я усиленно добивал себя – покончить с собой не хватало духу, да и стрёмно как-то, зачем тогда Бог вынес меня из чеченской мясорубки? Но и жить не хотелось. Орден Мужества лежал в шкатулке, единственной вещи, сохранившейся от матери. Остальное я раздал или продал за копейки, в приступах пьяного угара.

   Старик опять прикрикнул, и я заковылял за ним, перебарывая знакомую боль в ноге. Мне не впервой было , по-пьянке, просыпаться в незнакомых местах – но этого я никогда не видел раньше. Это был большой пустырь, на краю города - уже смеркалось, а в городе не горело ни одного фонаря, по булыжным мостовым с грохотом ехали одинокие , запряжённые лошадьми повозки – от простых телег, до карет. Я с удивлением тряхнул головой – что за наваждение? Где я? Голова разболелась ещё больше, думать не хотелось – всё потом. Обдумаю. И я двинулся за стариком, уже заворачивающим за угол старого строения с проваленной крышей.

   Мы шли ещё минут пятнадцать, когда старик что-то сказал, показал рукой на нору, ведущую под большой дом и нырнул в неё, сразу, как провалившись в преисподнюю. Я последовал за ним – оказалось – вниз вела лестница, очень крутая, и если не знать, что там ступеньки, можно было слететь и как минимум набить себе синяков и шишек, а может и сломать шею. Я всё-таки удержался на ногах и медленно, опираясь на палку, сполз вниз. Лестница заканчивалась дверью, висевшей на толстых железных петлях, за ней находилась довольно большая комната – видимо раньше это был или склад, или какое-то другое подвальное помещение, в углу его стоял стол, на котором старик уже разжёг свечу, бросающую неровные отблески пляшущего пламени на грубые каменные стены, украшенные потёками и пятнами плесени. Старик показал на табуретку возле стола и я сел, пытаясь понять – на каком он языке говорит? Его речь ни на что не была похожа, хотя он и пытался сказать на разных языках – фраза повторялась, была ясно, что он спрашивает – кто я такой и откуда взялся?

   Свеча стала оплывать и затрещала, старик с неудовольствием что-то сказал и достал, опасливо оглянувшись на меня, из каких-то тряпок, непонятный предмет, чем-то похожий на лампу Аладина. Он поставил его в центр стола и сказал какое-то слово, что-то вроде «абракадабра» и предмет засветился не очень ярким, но ровным неоновым светом. У меня от удивления чуть не отпала челюсть – а старик засмеялся и сказал:

   -Амбак! – показывая на светильник - масунта амбак! Потом посмотрел на меня и ткнул себя в грудь: Катун! – ткнул в мою сторону – У?

   - Виктор!

   - Витор? Витор! Витор. Катун – Витор! Амбак!

   Следующий час мы посвятили обучению меня языку, и за это время мой словарный запас пополнился несколькими десятками слов – мой проспиртованный и контуженный мозг ещё не до конца умер, а при спецподготовке меня научили запоминать на слух много различной информации, не доверяя бумаге. Да и я, вообще-то, всегда отличался хорошей памятью и способностью быстро изучать языки. До полного понимания ещё было очень, очень далеко, но я, хотя бы, теперь мог высказать простые желания – есть, пить, сходить в сортир.

   Старик заметил, что у меня бурчит живот, достал из-под стола котомку и стал выкладывать на стол еду – куски не очень аппетитного на вид мяса, непонятно какого происхождения. Я не стал задумываться – что ем и впился зубами в тёмные жилистые куски. Мне приходилось, во время блуждания по «зелёнке», есть и менее удобоваримые вещи. Пошарившись, старик достал снизу стеклянную бутыль, литра на полтора, грубо сделанную, явно не фабричного производства и поставил на стол, потом разлил содержимое в две глиняные кружки, залапанные руками. Я поднёс кружку к носу и понюхал – пахло чем-то вроде пива, только запах был кислым и незнакомым. Попробовал – точно пиво. Какое-то жидкое – похоже разбавленное.

   У меня кружилась голова и я чуть не упал со стула, ослабев от еды и питья. Я никак не мог вспомнить – как я оказался в этом городе, и почему здесь нет электричества, автомобилей и асфальта. Старик поддержал меня под руку, предлагая пройти к топчану возле стены, я с трудом поднялся и скоро лежал на боку, глядя на сияющую лампу и суетящегося старика, потом глаза мои закрылись и я уснул.

   Открыв глаза - долго не мог понять – где я, наконец – вспомнил. Какой-то подвал, старик, странный город. Попытался встать, со второй попытки это получилось, присев на топчане я попытался осмотреть тёмный подвал. Старика не было, и я встал и пошёл ко входу, захватив свою палку, заранее припасённую возле меня Катуном – больше некому было сунуть её мне под бок. Свет наверху ударил по моим глазам, уже привыкшим к темноте подвала, я прикрылся рукой и несколько минут не мог ничего увидеть, потом притерпелся и стал смотреть на мир.

   От вчерашнего дождя, загнавшего нас в подвал, не осталось и следа – мокрые стены строений блестели на солнце, булыжные мостовые были заполнены телегами, спешащими куда-то людьми, на небе сияла большая радуга, упирающаяся в землю своим разноцветным коромыслом.

    Я автоматически подумал – вон там закопан горшок с золотом, и усмехнулся – мечты, мечты…впрочем – что бы я с ним сделал, с горшком этим? Пропил? А вдруг бы мне хватило, чтобы вылечить свою ногу и зажить другой, не такой растительной жизнью? Я сплюнул и оставил свои мечты – надо думать о реальном, а не витать в фантазиях. Посмотрев на яркий шар солнца, вдруг вспомнил – последнее, что я видел перед тем, как почуять запах гнили из рта старика – это сияющий шар. Какой шар, где этот шар – вспомнить не мог.

   Я двинулся дальше, подойдя к краю булыжной мостовой. Дома напоминали картинки из исторических книг, а вдоль булыжной мостовой тянулись длинные зловонные канавы, из которых дождевая вода с грохотом уходила куда-то вниз, через решётки ограждения – видимо там были сливные канализационные тоннели – наподобие парижских. По улице двигались люди, беспрерывно что-то галдя, таща поклажу и прохаживаясь пустыми. Я перешагнул по мостику через канаву и влился в поток горожан.

    Пройдя метров пятьдесят, я чуть не был задавлен огромной каретой, колесо которой задело мне плечо и чуть не отшвырнуло в канаву – я зажал плечо и зашипел от боли, из кареты высунулась изящная женская рукам в перстнях и кинула мне под ноги что то блестящее – я поднял – это была небольшая монета, похожая по размеру на татарский дирхем, только с портретом важного мужика и с непонятными надписями на обратной стороне. Такой я никогда не видел, хотя интересовался нумизматикой и считал, что кое-что в ней понимаю. Я спрятал монетку в карман своих затёртых смесовых штанов, мало отличающихся от нарядов простых горожан, и прошёл дальше, рассматривая дома, улицы, людей. От меня воняло так же, как от них, а моя нечёсаная шевелюра и седая клочковатая борода ничуть не отличались от облика большинства прохожих. Через километр, у меня сильно заныла нога и я присел на камень у какой-то вывески, с изображённым на ней бравым рыцарем – или не рыцарем – в общем мужиком, с поднятыми вверх усами, в кольчуге и с мечом. Усы он молодцевато поднимал левой рукой, а в правой держал кружку с пенистым напитком. Как я понял – это было какое-то питейное заведение, типа трактир, в чём я скоро убедился – из него выпали трое одетых в железо мужичков, громко горланящих что-то весёлое и разудалое – похоже, что-то типа «Любо, братцы любо, любо братцы жить!...» Один из них заметил меня, что-то сказал своим собутыльникам, пошарил на поясе и бросил мне монету – тоже, как оказалось серебряную. Я поднял её, осмотрел и положил к второй. Выпивоха отсалютовал мне и мужики обнявшись, пошли дальше.

   Я сидел ошеломлённый – во-первых было понятно, что я не на Земле – ни монеты, ни мужики в потёртых кольчугах, ни улица с её экипажами и прохожими в сыромятных куртках не давали мне повода в этом усомниться. Можно подумать, что я попал в прошлое – но язык не был мне знаком, а меня заставили выучить и немецкий, и английский язык – в спецшколе. Этот язык не походил ни на один из романо-германских языков, это совершенно чётко. По принципу отбрасывания не нужного в данный момент жизни, я решил для себя – вначале надо выучить язык, а уж потом пойму – где я, как я, и что мне делать. Денег, за исключением тех, что мне подали – у меня не было, идти было – кроме как к Катуну в подвал – некуда. Так что оставалось лишь смотреть и впитывать информацию.

   Я сидел часа три, и как ни странно, за это время набрал неплохую сумму денег – видимо мой вид был настолько жалок, что люди волей-неволей кидали мне монетки. Мне даже стало смешно – надо же, так опуститься, до попрошайки – куда уж ниже. Но мой промысел приносил хороший доход, и позволял какое-то время выживать в этом мире, а это уже неплохо. Боец должен использовать любую возможность уцепиться за жизнь и выполнить задание любой ценой – я это усвоил чётко и давно. Только – какая у меня цель? Выжить. А цель появится…

   В подвале было темно, как и раньше, старика не было, и я не стал сидеть внизу, а пристроился на дощечках возле входа в нору, положив доску на чурбачки, найденные тут же. Через полчаса ожидания, я услышал шаги и сипение стариковской груди – Катун волок большую сумку. Увидев меня он махнул рукой – помоги, я взял сумку за другую ручку и мы стали осторожно спускаться в тёмный зев подвала. Старик достал магическую лампу и активировал. Сразу стало уютнее,Катун стал доставать из сумки куски копчёного мяса, лепёшки, зелень, торжественно достал высокую оплетенную бутыль - хлопнул себя по горлу – выпивка, мол.

    Я торжественно достал из кармана добытые сегодня монеты и высыпал их на стол. Старик вытаращил глаза удивлённо и пересчитал – что-то спросил – я изобразил, что стою с протянутой рукой, он не обрадовался, а укоризненно покивал головой из стороны в сторону – типа – ай-яй. Потом показал мне пальцем – сейчас, мол, и достал из пояса какую-то брошь, с письменами на ней – показал – приложи её к голове! Я приложил, и он стал учить меня новым словам. С изумлением я понял, что слова впитываются мне в голову просто молниеносно, и я тут же понимаю их значение и запоминаю навсегда. Видимо – это было какое-то приспособление для лучшего изучения языка, или активизации памяти.

   Старик остановил меня, показав на стол с продуктами, мы быстро перекусили, запив всё неплохим лёгким вином из заветной бутыли и уже всерьёз занялись обучением меня языку.

   Через три часа занятий, с головной болью и мельтешением в глаза, я понял, что могу, вполне сносно понимать старика и объясняться с ним на не очень сложные темы.Итак, старик мне объяснил, что мы сейчас находимся в центре государства под названием Ласандия: государство Ласандия, расположено в центре материка Амасадория, одного из трёх материков, два остальных назывались – Вантун и Кардизон. Амасадория был самый крупный материк, где располагалось несколько государств – в центре Ласандия, управляемая императором Наколем Третьим, на юге Арания – во главе падишах Маркабаз, на севере, далеко – Норландия. Между ними идут постоянные споры за территории, и границы всегда в огне. Огня добавляют также два крупных государства – на острове-матрике Вантун – государство Айтан, и на Кардизоне – отделившаяся от Ласандии колония-государство Карас.

   Кардизон – практически неисследованный материк – впрочем, как и Вантун, на который исследователей не допускали очень воинственные местные жители, при своём небольшом росте славящиеся владением боевыми искусствами. Карас отделился от Ласандии, колонией которого он был много сотен лет, в результате кровопролитной войны, в которой участвовали экспедиционные корпуса Ласандии с одной стороны, и смешанная армия людей, эльфов и гномов с другой. Карательная экспедиция не имела успеха, так как колонисты и поддержавшие их нечеловеческие расы проявили большую силу духа и умения в борьбе с Империей. Теперь установился плохой мир и неплохая торговля с бывшими колониями – корабли империи и других стран сновали по океану туда-сюда, вызывая законную зависть и недовольство обделённых богатством людей, что вызвало бурный расцвет пиратства. Пираты обосновались на островах, по дороге к материками и ни одни корабль не мог быть обделён их вниманием. Чтобы бороться с ними выделялись флота, отряды, отдельные корабли охотников за наградами, но как и всегда и в всех мирах всё это заканчивалось пшиком. Как пояснил Катун – были даже подозрения, что эти охотники за пиратами сами промышляют пиратством – но только смутные подозрения, так как живых, что могли бы подтвердить эту версию – не находилось. В общем – это был «весёлый» мир – ничуть не менее раздолбайный и беспредельный, чем тот мир, в котором я родился.

   Кстати – я так и не мог вспомнить, как тут оказался, и меня это как-то напрягало.

   Старика это никак не напрягало – он видал виды.

    Как я понял, он был профессиональным нищим, состоящим в гильдии нищих – только они имели право заниматься попрошайничеством на улицах города, и если бы я попался на глаза страже – оказался бы в тюрьме, а потом высеченным плетьми за нарушение закона. Кроме того – все места к городе были поделены, и то, что у питейного заведения не оказалось профессионального нищего, была случайность, и удача, по принципу – дуракам везёт. Ещё я узнал, посмеясь про себя, что имя моё похоже на ласанское слово «витор» - седой, что как нельзя лучше подходило к моим седым волосам.

   - Сегодня, Седой, ты принёс хорошие деньги – десять серебряников и шесть медяков. Десять медяков составляют один серебряник, а двадцать серебряников – один золотой.

   - А это много или мало?

   Старик задумался:

    – Ну как тебе сказать – вот я плачУ в месяц один золотой гильдии нищих, и один золотой Братству. Бывают дни, когда насобираешь несколько серебряников, а бывает – и ничего. Хорошо если пару медяков кинут. Тебе повезло сегодня, если ты думаешь, что так бывает каждый день – ошибаешься.

   - Скажи, Катун, а откуда у тебя эта лампа, зажигаемая словами, и этот вот амулет – с которым я учился языку? Это что, магия?

   Старик удивлённо воззрился на меня, как на идиота:

   - Конечно магия! А ты думал чего? Ты что, магии не видал, что ли?

   -Не видал…в моём мире такого нет.

   -А что у вас есть? Расскажи – а то всё равно делать нечего. А я тебе о нашем мире расскажу…

   - Хорошо, только скажи мне, Катун – зачем ты меня привёл сюда, спас от дождя и холода, кормишь и поишь?

   Старик помолчал:

    – Сам не знаю. Старый стал, наверное, партнёра захотелось – вижу – лежит – старый, седой, несчастный – как и я. Думаю – веселей будет вдвоём. А потом и интересно стало – говорить по-нашему не умеешь, о мире ничего не знаешь – откуда взялся? Вот и есть кому вечера скрасить. Тут, когда-то, подвал был, потом его замуровали со стороны дома, а он остался. А я дырку нашёл, ход, теперь и живу тут уже лет пять. Взять у меня нечего, грабить меня глупо, так и живу вот, доживаю, уже шестидесятый год.

   - Шестидесятый? Да ты не такой уж и старик-то..я думал тебе лет под восемьдесят!

   - Ты думаешь, жизнь нищего красит? Поживёшь тут, тоже будешь выглядеть на восемьдесят. А тебе сколько лет?

   - Хммм…на наши годы – тридцать.

   Старик удивлённо хмыкнул:

   - И ты ещё удивляешься, что я выгляжу таким старым? Ты на себя бы посмотрел, жаль зеркала нет – седой, хромой, развалина развалиной, кажется – плюнь на тебя, и развалишься. Вот почему, видать, тебе и подавали столько денег, из жалости, надо думать. Слушай, а это мысль – будешь работать из-под меня – у меня же есть патент гильдии, если что – ты мой подмастерье, а я тебя выставил на работу. Должно хорошо получиться. Знаешь мы как сделаем – завтра тебя отведу в баню, мы тебя вымоем, расчешем волосы – они у тебя отросли длинные – бороду тебе поправим – и будешь такой благообразный старик, все жалеть будут.






Чтобы прочитать продолжение, купите книгу

139,00 руб 118,15 руб Купить