Королевская кровь-2. Скрытое пламя. Ирина Котова

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ЧАСТЬ 1
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ЧАСТЬ 2
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10

АННОТАЦИЯ

В Рудлоге вновь зреет заговор, и молодой королеве нужно быстро учиться и становиться жестче, а ее мужу – прилагать все усилия, чтобы защитить свою семью. Но как это сделать, когда каждый день приносит новые проблемы? Ведь старшая сестра до сих пор находится в плену у драконов. Ничего не слышно о четвертой принцессе, которая должна была вернуться с практики в соседнем государстве. И, как будто этого мало, в МагУниверситете, где учится пятая принцесса, начинают происходить странные и пугающие события…

ЧАСТЬ 1

ГЛАВА 1

1 октября,

   Милокарде́ры

   Василина

   Алтарный камень напоминал доисторический дорожный указатель: треугольное основание-пирамида и длинная узкая каменная «доска» на нем, немного наклоненная к зрителю, будто пюпитр. Не хватало только обозначений населенных пунктов по краям «доски». Вместо этого она вся была покрыта какими-то рисунками, не отличавшимися особым изяществом, — так мог бы нарисовать ветер, деревья и горы малыш детсадовского возраста.

   Василина поежилась — теплая накидка не спасала от пронизывающего морозного ветра. Пусть Милокардеры находились на юге страны, но высоко на их склонах длилась вечная зима. Скала, на которую всех присутствующих перенес Алмаз Григорьевич, венчала небольшую гору, и отсюда были хорошо видны уже почти полностью убранные бесконечные пшеничные поля, светящиеся ржаным и ржавым в свете садящегося солнца, и даже далекое светлое море. У подножия гор поля переходили в виноградники, где как раз шел сбор урожая, и люди отсюда казались крошечными, почти игрушечными.

   Скала была круглой, похожей на широкий столб с плоской площадкой на вершине. У края этой площадки грудой лежали сложенные рабочими камни и инструменты. Высланный еще днем разведотряд доложил, что одна из высоких стен «столба», делавшего его ранее похожим на стул с кривой спинкой, частично рухнула, похоронив под собой артефакт, и следом срочно выслали бригаду рабочих. Как только удалось освободить сам алтарный камень и пространство вокруг него, сюда перенеслась и высокая делегация.

   Маги осматривали камень. Точнее, осматривали его Алмаз и Александр Свидерский, сверяясь с какими-то свитками, но не подходя близко. Максимилиан Тротт что-то записывал или, похоже, зарисовывал знаки; Виктория о чем-то спорила с бароном фон Съедентентом. Премьер-министр Минкен торжественно и нетерпеливо вышагивал туда-сюда по площадке, и от этого мельтешения Василину начало укачивать. Председатели политических партий стояли в длинных пальто неподалеку и выжидающе поглядывали на магов, на королеву и на министра, а охрана, растянувшаяся по периметру площадки, поглядывала на всех. Игра в гляделки затягивалась.

   — Замерзла? — На плечи опустился тяжелый теплый плащ, и Василина благодарно улыбнулась. Мариан. Он отказался ложиться в лазарет, позволив только обработать раны. Избитый, стоит с фиксатором на носу, с обработанными рассечениями, — наверняка ему больно, но заботится он о ней. Прижаться бы сейчас к нему, пожаловаться на ноющие ноги, на усталость от слишком богатого на события дня, на то, как скучает по мальчишкам и малышке. Мартинку удалось только дважды покормить — после коронации и за пару часов перед отправкой в горы, — и грудь уже ощутимо болела, переполненная молоком; бюстгальтер начинал промокать и холодить кожу. Погреться бы о мужа, полежать-подремать с ним в их большой кровати, попросить размять измученные ступни и лодыжки. Да и просто бы поцеловать, подержаться за него, заряжаясь его силой и надежностью.

   Но нельзя. Не из-за правил и норм, а потому, что демонстрировать отношения на людях — все равно что снимать кино в их спальне. Это только их и только для них, и никого допускать туда она не намерена.

   — Ваше величество, все готово, — это ректор МагУниверситета Александр Свидерский: выглядит старик стариком, а голос иногда прорезается мощный, молодой, как сейчас.

   Василина подошла вплотную к камню, взяла протянутый нож.

   — Сколько нужно крови?

   — Вашему деду хватало нескольких капель, но сейчас, после долгого перерыва, думаю, нужно побольше, — проговорил Алмаз Григорьевич из-за ее спины, и она, не задумываясь, чтобы не было страшно, резанула себя по ладони, чувствуя, как дернулся сзади Мариан.

   Приложила ладонь к холодному шершавому камню. Кровь струйками потекла по рисункам, капая с наклоненной «доски» на землю.

   Ничего не происходило.

   «Работай же», — попросила она камень.

   Артефакт молчал, молчали и окружающие; текла кровь, сильно болело и щипало в области пореза.

   «Работай, пожалуйста».

   Молчание и тишина.

   «Работай!» — Она в раздражении хлопнула по камню рукой, и брызги крови разлетелись по его поверхности, покрыв «доску» красным пестрым рисунком. Артефакт загудел, будто нехотя, набирая обороты, как заводимый огромный механизм, и рука Василины провалилась в камень, словно в холодную вязкую глину, застряла там.

   По площадке, разделяя ее на две части, в обе стороны от камня, шипя, пробежала черная, будто выжженная, толстая, в три человеческих шага полоса, добралась до краев скального столба и понеслась вниз. Артефакт заледенел, больно сжал погруженную в него ладонь королевы, словно пиявка, высасывая из нее тепло и кровь, и она стиснула зубы, стараясь не кричать и не волновать мужа.

   — Что происходит? — угрожающе произнес он сзади.

   — Такого никогда не было, — растерянно пробормотал Алмаз в ответ. — Когда я был придворным магом, хватало нескольких капель. А я четыре раза присутствовал при обряде.

   Холодный камень пульсировал, вытягивая кровь, и Василина почувствовала, как становится все холоднее и немеют ноги.

   — Смотрите! — крикнул фон Съедентент от края площадки, и она повернула голову. Поверхность соседних гор с обеих сторон разделяла черная полоса, едва видимая в лесной зоне и отлично — на снежном покрове и теряющаяся где-то за склонами.

   — Василина, — муж шагнул ближе, сжал ее плечи, — все в порядке?

   — Д-да, — трясясь от холода, проговорила она, и Мариан напрягся, взял ее за руку.

   — Ты вся ледяная, василек. Надо заканчивать. Попробуем завтра.

   Губы ее онемели, а застрявшую в камне руку она уже не чувствовала; тело кололо иголочками, будто сведенное судорогами. Голова кружилась, и Василине стало казаться, что она слышит довольное чавканье, словно камень решил выпить всю ее кровь и закусить жизнью.

   — Н-не могу достать ладонь, — прошептала она, едва шевеля губами, и Байдек увидел, что они у жены совершенно синие. — Не пускает.

   — Линия должна замкнуться на севере, — обеспокоенно сказал Старов, шелестя свитками. — Пока не замкнется, Стена не восстановится.

   — Плевать я хотел на Стену, — проревел ее медведь. Василина сумела повернуть немного голову и увидела, как Мариан хватает огромный молот, которым расчищали завалы перед их приходом. Камень теплел, пульсировал слабее, но продолжал удерживать ее ладонь; на его поверхности волнистые линии и кружочки перестраивались в какой-то новый рисунок, но она никак не могла понять, что же там изображено, потому что перед глазами прыгали красные и черные пятна, и королева чувствовала, что сейчас свалится.

   — Не делайте этого! — крикнул Старов. — Это единственный шанс спасти Рудлог!

   — Ценой жизни моей жены? — рыкнул Мариан, перехватывая молот и направляясь к Василине. Сановники, столпившиеся у артефакта, расступились перед ним, и он замахнулся, вмазал по обрызганной кровью плите, целясь подальше от ее ладони. В глазах темнело, а она смотрела на его руки со сбитыми до крови костяшками пальцев, обхватывающих толстую рукоять молота. Камень застонал, завибрировал, в плечи Мариана ударило отдачей, выворачивая суставы до боли, но он снова замахнулся, снова ударил. Камень задрожал, словно нехотя, с чавканьем выпустил ее ладонь, и Василина, лишившись опоры, начала терять сознание.

   Она уже не видела, как гудящий камень вспыхнул золотом и по черной полосе вверх поднялась полупрозрачная блестящая стенка, выгнутая полукругом, словно чаша стадиона. Стена замкнулась. Маги перенесли королеву вместе с крепко державшим ее на руках мужем в лазарет, где ей диагностировали серьезную кровопотерю и положили на переливание плазмы. А барон Байдек, убедившись, что супруге больше ничего не угрожает, отправился к живо обсуждавшим произошедшее магам и спокойным голосом пообещал, что, если его жена еще раз будет подвергнута такой опасности, в лазарете она будет лежать не одна.

   Мариан и без объяснений и извинений пятерки понимал, что предугадать случившееся было невозможно и что не виноваты ни маги, отнесшиеся к этому как к уникальному эксперименту, ни сановники, ни граждане страны. Понимал, что ведет себя совсем не хладнокровно и неподобающе. Но за сегодняшний, первый день ее правления уже два раза пришлось биться за жену. И, судя по всему, эти разы были не последними.

   Ангелина

   — Если ты сейчас же не спустишься, — прокричала первая Рудлог сквозь порывы холодного и влажного воздуха, — я начну искать туалет прямо на твоей спине!!!

   Дракон словно не обратил внимания на ее слова, да и Ани вовсе не была уверена, что он ее слышал или понимал. Дышал он тяжело, крылья теперь ходили вверх-вниз гораздо медленнее, но он упорно нес ее на юг, и под ними начинались предгорья Милокардер. Летели они часов шесть, и терпеть, даже на фамильном упрямстве, уже было невозможно.

   Принцесса замерзла, хоть и распласталась на горячем драконе, стараясь вжаться в него; все тело затекло. Просить ящера об остановке было глупо и неловко, но о какой гордости может идти речь в такие моменты?

   Она передумала все, что могла, о своем похищении и никак не могла сообразить, откуда в столице, да и вообще в мире взялись давно ставшие легендой ящеры. Волшебные сказки рассказывали разное, похищенные девицы там тоже фигурировали, равно как и спасающие их из пещер рыцари, пронзающие крылатых злодеев копьями и увозящие благодарных невест и немалые сокровища, накопленные драконами, на гривастых богатырских конях. Но самой стать героиней сказки оказалось совсем не весело и ни капельки не волшебно. И Кембритч в доспехах и с копьем как-то не представлялся. Хоть он и пытался ее защитить, но, похоже, пули драконью шкуру не взяли. А жаль.

   И зачем она им нужна? В сказках как-то упускалась мотивация драконов — предполагалось, что каждый из них спит и видит, как он похищает девушек. Сожрать? Так в Иоаннесбурге много девиц помоложе и посвежее, зачем крылатым именно ее мясо? Получить выкуп? Так вроде в сказках говорится, что у ящеров и самих кучи золота: удивительно, зачем им кого-то похищать — по идее, девицы должны сами табунами приходить к пещере, дабы осчастливить дракона своим присутствием. Может, ее «заказали» не желающие восстановления монархии? Так и здесь они просчитались: корона выбрала Васюшу, и ящер это должен был видеть и тогда похищать уже ее сестру. Кстати, вот Мариан в доспехах смотрелся бы вполне органично.

   Отчаявшись понять логику, которой, возможно, и не было вовсе, Ангелина ждала своей участи, вертела головой, разглядывая своего похитителя и его собратьев, пока не замерзла и не сжалась, пытаясь сохранить остатки тепла. Дракон был красивым и не чисто белым, а каким-то сливочным, с переливами и серыми пятнышками. Никакой чешуи — только плотная горячая кожа, упругая, как обивка дивана. Вытянутая морда с клыками и огромными немигающими глазами. Неожиданно трогательные белые уши, прижимающиеся от ветра к голове, как у коня, если только его увеличить раз в сто и заменить гриву начинающимися на затылке и спускающимися по длинной шее острыми красными шипами, загнутыми назад, огромными и длинными в начале и короткими и мягкими у самых крыльев. Крылья, все состоящие из жил, тонких мышц и длинных перьев цвета топленого молока.

   Ани всегда думала, что крылья сказочных драконов похожи на крылья летучих мышей — с кожаными перепонками, да и иллюстрировали их так, однако на самом деле они больше напоминали крылья ласточки. Но оперение начиналось не у самой спины, а ближе к сгибу крыла, переходя из длинного струящегося пушка в огромные перья больше ее роста.

   «Вот Алинке было бы счастье понаблюдать, поисследовать и потрогать», — подумала принцесса.

   Мощная спина огромного ящера переходила в длинный хвост вполне по сказочным канонам. Под брюхом были поджаты четыре лапы-колонны с устрашающими когтями. А само брюхо было чуть розоватым, как у собаки. Но это она разглядела уже не у своего дракона, а у его сопровождающих.

   Ангелина не сразу поняла, что они начали снижаться, и дракон, который нес ее, что-то сурово заклекотал, как рассерженный голубь. Приземлились они на отлогом склоне горы, относительно мягко, хоть зубы и лязгнули от удара.

   Дракон изогнул шею, взял ее за юбку (очень трудно сохранять достоинство в такой ситуации, не визжать и не барахтаться, как поросенок, которого держат за ногу) и аккуратно опустил на полянку перед собой. Двое других ящеров продолжали кружить в небе, медленно снижаясь, чтобы приземлиться где-то неподалеку.

   — Спасибо, — сказала Ани как можно вежливее, глядя в застывшие желтые глаза, подобрала юбки и побрела к кустам. Дракон сделал пару шагов и снова оказался рядом с ней.

   — Будь добр дать мне пару минут уединения, — твердо произнесла она, сурово глядя на бестактного похитителя. Если уж он понял просьбу, должен понять и это. А раз жрать ее пока не собираются, то можно размять ноги и затекшее тело. И даже, возможно…

   …Она, зажав мешающие юбки одной рукой и кляня свадебную моду, неслась вниз по склону, перепрыгивая через камни и топча заросли горной черники, а за ней ревел оскорбленный дракон, тяжело шагая следом. Благо бегать он не мог, а может, боялся сломать ноги на уклоне, и принцесса летела вниз, надеясь найти какую-нибудь расщелину, куда можно было бы спрятаться и откуда ее не получилось бы выколупать.

   Ани пробежала метров триста, когда проклятое платье зацепилось-таки за торчащую корягу, и она остановилась, дергая его изо всех сил. Но королевские модистки шили на совесть и ткань использовали качественнейшую.

   Дракон приблизился, остановился совсем рядом, склонив голову и наблюдая за ней. Платье наконец-то удалось освободить, и принцесса встала, выпрямив спину.

   — Признаю, попытка была непродуманная, — проговорила она с достоинством, переводя дыхание. — Но, согласись, будь ты на моем месте, ты бы тоже воспользовался возможностью.

   Белый ящер, раздраженно раздувая ноздри, склонился в очевидном намерении снова схватить ее за юбку и закинуть на спину, и Ангелина отскочила назад, выставив перед собой руки.

   — Ну уж нет. Хватит, уважаемый, таскать меня, как куклу. Должен быть другой способ на тебя забраться, менее унизительный. И очень надеюсь, что там, куда ты меня несешь, меня хотя бы покормят.

   Дракон снова потянулся к ней, и она снова отскочила в сторону.

   — Пожалуйста, не нужно. Мне неприятно.

   Принцесса говорила с ним, как говорила бы с большой собакой, пытаясь убедить ту себя не кусать. Раз уж он сразу не начал ее жрать и не прибил, значит, можно как-то договориться.

   Ее похититель вздохнул тяжко, повернулся боком, опустился на живот, подогнув лапы, выставил крыло, как трап листолета, и она, стараясь не скользить на гладких перьях, величественно поднялась к нему на холку, села, аккуратно расправив юбки. Хорошо, что хоть успела сходить, куда хотела, до своего побега, а то теперь он точно с нее глаз не спустит.

   Дракон разбежался вниз по склону и взмыл в небо, а за ним с клекотом вознеслись его спутники.

   «Вот это порода. Она тебе два слова сказала, и ты уже перед ней на брюхо упал. Настоящая Рудлог», — глумился над Владыкой ничего, похоже, не боящийся Четери, расслабленно паря в потоках теплого воздуха, поднимающихся в горы с Песков.

   Энтери молчал, опасаясь злить брата. А Нории нес на спине драгоценный груз, со всей очевидностью понимая, что задача по приручению принцессы будет ох какой нелегкой.

   Ангелина проснулась оттого, что заскользила по перекатывающейся мышцами спине, завизжала, падая в сумерки, к темнеющей внизу земле. Полетела головой вниз, вращаясь вокруг своей оси и не переставая кричать. И только всхлипнула, мотнувшись, когда огромная драконья пасть перехватила ее за бьющее по ногам многострадальное платье, заскрипевшее, но выдержавшее, и снова закинула на спину.

   «Ей бы отдохнуть, брат».

   «Осталось несколько часов, нужно долететь до города. А то снова попробует сбежать».

   — Господин дракон, — услышал Нории сзади чересчур спокойный, замораживающий голос, — мне снова нужно на землю. И я хочу пить.

   Она говорила тихо и хрипло, будто сорвала голос, и старательно выговаривала слова, словно останавливая истерику, но его чуткие уши все слышали — и скрываемые эмоции тоже. Садиться не хотелось, нужно было улететь как можно дальше от границы с Рудлогом, под защиту Песков, но слабые женщины — не мужчины, потерпеть не могут. Хотя конкретно эта почти неотличима по силе духа от воина: не жалуется, не требует ничего, не плачет, а нынешняя слабость вполне объяснима недавним падением.

   Она больше ни о чем не просила, просто сидела, вцепившись в него, и минут через сорок Нории увидел наконец-то первый оазис, темнеющий пятном на светлом от луны песке, и чуть наклонился, уходя на круг, чтобы сесть у воды. За ним шумно хлопали крыльями его спутники.

   Принцесса, не дожидаясь, пока он подставит крыло, съехала вниз по его боку, неловко приземлившись и едва сохранив равновесие на влажной почве, бросила на него ледяной взгляд и с прямой спиной удалилась в заросли папоротников.

   «Сейчас опять ведь попробует сбежать, Нори-эн. Куда отпускаешь?»

   «Чет, не учи, как мне обращаться со своей женщиной».

   «Она пока еще не твоя».

   «Ничего. Скоро будет».

   Драконы жадно пили из небольшого мелкого озерца, прислушиваясь к звукам в папоротниках и готовясь снова броситься в погоню. Однако Ангелина, повозившись в зарослях, спокойно вышла обратно, придерживая юбки, прошагала босыми ногами меж двух ящеров к озеру, наклонилась, ополоснув руки и лицо, а затем отошла немного от места умывания и стала пить горстями, не обращая на следящих за ней похитителей внимания.

   «Не побежала. — В голосе Четери слышалось разочарование. — А я уж настроился на веселье».

   «Куда ей бежать в темноте? Значит, смирилась и голова есть на плечах. Да и не стоит многого ждать от женщин».

   «Она в первую очередь Рудлог, Владыка, не надо ее недооценивать. У них вместо головы — упрямство».

   «Кровь могла и разбавиться за столько-то лет».

   «Дай-то боги. Тебе же будет легче».

   Напившись, принцесса терпеливо встала рядом с драконом, но смирения в ее фигуре не было ни капельки. Нории повернул голову, встретился с ней взглядом, и тут она подалась вперед и ласково сказала:

   — А теперь ты посадишь меня на спину и быстро отнесешь обратно.

   Его сознание, пропустив неожиданный ментальный удар, ухнуло куда-то в хаотичный водоворот; он протянул крыло, по которому она быстро взобралась, коротко разбежался и взмыл в небо.

   «Куда! Нори, город в другой стороне!»

   «Она его заворожила, Чет».

   «Отчаянная девка! Нории! Щиты!!!»

   Он слышал братьев, но ничего не мог сделать, пробираясь к контролю над собой из глубин бьющегося тяжелыми покорными волнами сознания.

   — Хорошая ящерка, — довольно проговорила наездница и даже одобрительно похлопала его по холке, как послушную лошадку. Он заревел, затряс головой, продолжая нестись в темноте на север, обратно к Рудлогу, свирепея где-то внутри оттого, как легко подставился и забыл про особенности родовой магии своей невесты.

   Перед ним вдруг резко и опасно скользнул вниз Энтери, почти коснувшись его крылом, и Нории, чтобы не врезаться и не переломать себе все, взмыл вверх, раздраженно клекоча и чувствуя, как вцепилась в его гребень ахнувшая принцесса. Но ударивший по жилам адреналин внезапно очистил голову за те несколько мгновений, пока организм работал бессознательно, на чистых инстинктах.

   «Пришел в себя?»

   «Спасибо, брат».

   «Вот тебе и разбавленная кровь, Нории».

   «Не серди меня, Четери!!!»

   Ани поняла, что и эта попытка провалилась, когда дракон, рявкнув что-то недоброе — и со всей очевидностью понятно было, что это недоброе предназначалось ей, — зашел под тускло светящим полумесяцем на широкий круг и развернулся обратно. Ну и ладно. Справимся. Главное — снова очутиться на твердой земле, а там что-нибудь придумаем. И в конце концов, когда же наконец этот полет закончится? Спать хотелось неимоверно, пусть хоть в пещере, хоть в норе земляной, а вот на спине обманутого ящера надо постараться больше не дремать. А то ведь может и не поймать снова… после ее выступления.

   Полет продолжался еще часа четыре, и принцесса держалась на чистом упрямстве, поглядывая вниз и пытаясь понять, где же пролегает их путь. Луна освещала длинные гладкие волны, и Ангелина даже сначала подумала, что они летят над океаном, но волны не двигались, влагой и солью не пахло, наоборот, тянуло теплом, и она наконец-то сообразила, что это барханы, а внизу — пустыня. Когда-то давно она с матерью была с визитом в эмиратах, и на одной из увеселительных прогулок слуги эмира Тайтаны возили их к бедуинам в пустыню показать древние постройки и похвастать нефтяными вышками, качающими черное золото из чрева иссушенной земли. Тогда жалящее солнце и дышащий зноем безжизненный песок просто вымотали ее до полуобморочного состояния. Она, помнится, еще долго недоумевала, как в таких условиях могут жить и выживать люди, и до слез было жаль тонких чернявых голодных детишек, державшихся поодаль и жадно рассматривавших их машины с огромными колесами и нескромный завтрак, привезенный с собой, который накрыли тут же, в бедуинской деревне.

   В эмиратах общение с низшими слоями считалось недостойным и грязным, и ей, как и матери, приходилось вежливо есть, хотя кусок в горло не лез, улыбаться и отворачиваться от голодных взглядов столпившихся возле охраны жителей. Слуги держали над высокими гостями огромные зонты, обмахивали опахалами, брызгали в воздух у стола водой с ароматом роз, чтобы перебить вонь от, наверное, никогда не мывшихся людей.

   Да, понимания своей роли у нее всегда было достаточно. Первая принцесса дома Рудлог и не представляла себя вне ее, пока не случился переворот и не пришлось осваивать другую роль. И с ней, как Ани смела надеяться, она тоже справилась превосходно.

   А теперь-то что? Придется примерять на себя роль укротительницы драконов?

   Драконы махали крыльями всё медленнее и скользили сквозь теплый воздух, легко овевающий ее лицо. Ангелина снова посмотрела вперед и вниз, через шею своего похитителя, и застыла, залюбовавшись открывшимся видом. Впереди, посреди пустыни, расположился голубоватый в свете месяца город. Он был словно призрак — белый и темно-синий, со светящимися глазами-окошками и фонарями, с глубокими тенями и провалами между постройками. Невысокие дома в два-три этажа, но большие, широкие улицы, расположенные кругами, кривые переулочки и тупики. Отчетливо видимые, когда они пролетали над ними, сады и фонтаны, освещенные огнями. Несмотря на позднюю ночь — люди на улицах, запахи жареного мяса, специй и каких-то сладких цветов, шум пронесшегося под ними базара, шпили цветных храмов. Совершенно живой восточный город. И посредине — поднимающаяся громада дворца, похожего на цветок с его резным белоснежным куполом, отливающим при движении всеми красками радуги, с возносящимися четырьмя башнями, с внутренним двором, охваченным зданием, как крепкими руками. И огромный сад за дворцом.

   Ангелина так хотела посмотреть на это чудо поближе, что даже не удивилась, когда драконы пошли на снижение, один за другим мягко опускаясь во внутренний двор дворца, у бьющего веселыми струями фонтана. Ее дракон сел последним, но не стал подставлять крыло – повернулся, сверкнув желтыми глазами, щелкнул пастью, схватил ее за юбку и опустил на цветную плитку, которой была выстлана земля вокруг фонтана.

   «Обиделся», — подумала она, поднимаясь и отряхивая платье.

   К ним подбежали какие-то люди, остановились, многократно кланяясь и явно приветствуя драконов.

   «Ну, вот тебе и пещера. — Ангелина оглянулась. — Осталось понять, кто хозяин».

   Долго гадать не пришлось, потому что пернатые ящеры начали один за другим наливаться сиянием и оборачиваться. И будь ситуация иной, она бы хлопала в ладоши и прыгала от восторга. Наверное. Если бы никто не видел.

   Но сейчас принцесса с застывшим на лице равнодушием смотрела, как загорается прозрачным светом, видимым, наверное, только ночью, драконий контур, как сжимается он почти до ее размеров и остывает, а на месте огромного зверя остается очень высокий обнаженный мужчина с красными волосами.

   Почему-то на других Ангелина не смотрела — только на того, кто похитил ее. Он не спешил одеваться, хотя подбежавшие слуги протягивали ему какую-то одежду. Дракон, прикрыв глаза, уже жадно пил что-то из широкого кувшина, шумно глотая и вздыхая, будто смертельно проголодался и ему подали не питье, а еду. А принцесса могла его рассмотреть.

   Высокий — под два метра ростом, — с длинными, ниже лопаток, красными волосами, бледный, с переливающейся перламутром кожей, по которой пробегали светящиеся змейки и зигзаги, образуя странный орнамент. На теле волос не было, и само тело, несмотря на мощь — он мог бы усадить принцессу с ее немаленькой попой себе на одно плечо, — было очень изящным, с длинными ступнями и ладонями. Никаких бугрящихся мышц, но очевидны и рельеф, и сила. И на теле этом постепенно холодным светом начинал светиться какой-то сложный орнамент, как будто нарисованный люминесцентными красками.

   Он допил, опустил чашу и глянул на нее горящими багровым глазами.

   — Кровь горчит, — сурово пророкотал он склонившемуся перед ним слуге, — в следующий раз не смейте брать старого барана.

   — Простите, Владыка, — пролепетал тот испуганно.

   Боги, так это он кровь пил? Страшно, неприятно и мерзко.

   Но вслух Ангелина, глядя в нечеловеческие глаза, спокойно произнесла:

   — Не хочу прерывать вашу трапезу, раз уж у вас принято сначала есть самим, а потом кормить гостей. Но, признаюсь, я без сожаления поменяю созерцание ваших тел на хороший ужин и удобную постель.

   Развернулась и пошла к замеченному входу, хотя там вполне могла оказаться прачечная или кухня.

   Сзади раздался смешок одного из драконов, а перламутровый Владыка ровно повелел:

   — Проводите вашу госпожу в ее покои.

   Ангелина не оглядывалась, ждала, пока к ней подойдут.

   Слуги, одетые в просторные белые одежды, почтительно провели ее по коридорам дворца. Рассматривать интерьеры не было сил, хотя взгляд сам по себе выхватывал детали: арки, мозаики, витые колонны, ступенчатые потолки с мягко светящимися магическими светильниками, высокие узкие окна, из которых пахло южной ночью.

   Дошли до очередной арки, завешенной полупрозрачными колышущимися покрывалами. Там ее ждали служанки — две молоденькие девушки с покрытыми головами и две женщины в возрасте, похожие, как сестры, с заплетенными длинными косами, в цветных платьях в пол и повязках на головах.

   — Это женская половина, мужчины сюда не ходят… Кроме господина, — прошелестел старший слуга, такой величественный сухой старик, что Ангелина мысленно окрестила его дворецким.

   Она кивнула, принимая к сведению. Хотелось расспросить обо всем поподробнее, но сил не осталось.

   — Позвольте сопроводить вас, сафаии́та, — поклонилась старшая из женщин, приподнимая занавески.

   На женской стороне сильно пахло благовониями, и Ангелина поморщилась — она не переносила резкие запахи.

   Они долго шли по длинному коридору, от которого отходили какие-то ответвления.

   — А что там? — принцесса все-таки не сдержала любопытства.

   — Там живут женщины Владыки, госпожа, — как о само собой разумеющемся ответила старшая женщина. Остальные молча шли позади, не вмешиваясь в беседу.

   Прекрасно. Здесь еще и гарем.

   — И много женщин?

   — Почти пять десятков. Господин никого не обделяет любовью.

   — Это утешает, — пробормотала Ани, справедливо рассудив, что, раз женщины у перламутрового Владыки в избытке, она ему нужна в каком-нибудь другом качестве. Только вот в каком?

   Они прошли из коридора в просторный круглый холл, стены которого были украшены блестящими мозаиками, а полы застелены пушистыми коврами. В центре зала бил уже привычный фонтан, в заполненной водой чаше которого она увидела разноцветных рыбок. В помещение выходило несколько дверей, формой напоминающих разрезанные луковицы, и у одной из них старшая женщина остановилась. Остальные замерли поодаль.

   — Это всё, — она обвела ладонью помещение, — ваши покои, госпожа. Здесь раньше жила матушка Владыки.

   — А где она сейчас? — не хотелось ущемлять неизвестную ей драконью родительницу или ставить их обеих в неудобное положение.

   Сопровождающая ее промолчала, открывая дверь, и Ангелина не стала повторять вопрос, зашла в комнату.

   Это была огромная спальня. Белый мрамор и золото, очень много золота. Восьмиугольная, с цветными легкими занавесками на окнах, с живыми цветами, с красными и зелеными коврами на полах. Очень низкая кровать, на две ладони поднимающаяся над полом, с резными ножками из темно-красного дерева, плетеные диванчики с пухлыми расшитыми золотым орнаментом подушками, изящные столики с фруктами и напитками, несколько вделанных в стены зеркал, матовый золотой потолок со светильниками по периметру. Не комната, а рай для наложницы.

   — Как мне к вам обращаться? — спросила принцесса у замолчавших, ждущих, пока она осмотрится, служанок.

   — Я Суре́за, но обращение по имени — слишком большая честь, госпожа. Называйте нас мали́ты, прислужницы.

   — А вас? — обратилась она к остальным.

   Те испуганно промолчали. Ответила опять старшая:

   — Если госпоже угодно, то это моя сестра, Мари́за. А это мои дочери, Ма́йя и Лати́фа.

   — Благодарю, — отозвалась Ани, переступая с холодного мрамора на теплый ковер. — Мое имя Ангелина. Вы поможете мне раздеться?

   — Мы здесь для того, чтобы служить вам, сафаиита. Мы так долго этого ждали, — пробормотала робко вторая сестра. Старшая строго взглянула на нее, и та осеклась.

   — Мариза слишком болтлива, простите ее, госпожа. Купальня полна воды, если вы пожелаете искупаться.

   — Пожелаю. — Ангелине были странны и непривычны эти раболепие и робость прислуги. Младшие вообще боялись глаза поднять и только иногда, пока старшие помогали ей снять наконец-то тяжеленное многострадальное платье, с каким-то нездоровым возбуждением и благоговением поглядывали на нее, будто она была духом их прабабушки.

   На самом деле не хотелось ни купаться, ни даже есть. До ломоты в висках и скулах — от попыток сдержать зевоту — хотелось спать. Но ложиться грязным телом на чистое белье… нет уж. И она с радостью проследовала в купальню через центральный зал в одну из изящных луковичных дверей.

   За ней оказалось помещение размером не меньше, чем спальня: те же мрамор и золото, пар в воздухе, несколько бассейнов — помельче и поглубже, — множество каких-то горшочков, склянок с маслами, щеток, брусков цветного мыла; разноцветные стекла в окнах, длинные ложи, кресла для отдыха, звук непрерывно льющейся воды — это бесконечно наполнялись холодной и горячей водой бассейны. Ангелина сняла сорочку, белье и с наслаждением отдалась в умелые руки служанок, вымывших в одном из мелких бассейнов ей голову и тело, ополоснувших терпко пахнущей хвоей водой. И пусть было неприятно допускать чужие руки к себе, сейчас было не до капризов. Принцесса представила себе, что находится в своем дворцовом термальном комплексе, и отвлеклась от переживаний, как умела это делать всегда.

   Волосы закутали в теплое полотенце, вытерли влагу с кожи, надели длинную белую рубаху до пят, восточного покроя, преподнесли тапочки, похожие на вышитые чешки, и наконец-то проводили обратно в спальню. После ванны Ани даже посвежела немного и захотела есть. Кровать была уже разобрана, а на столике рядом с ней, помимо фруктов и кувшинов с напитками, появились и горячие блюда. И еще кое-что.

   — Это что такое? — Вопрос был глупый, потому что «этим» оказались несколько массивных золотых браслетов с огромными драгоценными камнями. Такого размера камней не было и в короне Рудлогов. Рядом лежало плетеное золотое ожерелье, словно кольчуга на шею до груди, такое тяжелое, что мышцы на руке напряглись, когда принцесса потянула его на себя. Кольца, серьги, ножные браслеты, цепочки на талию, украшения для волос — и все просто кричащее о невероятной стоимости. Это богатство небрежно лежало между блюдами, как могли бы лежать цветы или украшающие стол салфетки.

   — Это дары господина вам, сафаиита. — В голосе старшей служанки все-таки проскользнуло некое недоумение от ее вопроса.

   — Щедрый господин, — с непонятным выражением произнесла Ангелина, рассматривая кольцо с переливающимся изумрудом размером с монету. Красиво, что говорить.

   — Очень щедрый, — с благоговением ответила Суреза, — он со всеми своими женщинами так щедр.

   — За еду и прием ему передайте спасибо. — Принцесса брала украшения горстями и бросала их на кровать. — А драгоценности у нас принимать от чужих мужчин не принято. Заберите и унесите обратно.

   — Господин рассердится, — робко произнесла Мариза, а ее старшая сестра неодобрительно смотрела, как гостья очищает стол от золота.

   — Не унесете — выброшу в окно, — отрезала Ани, с удовольствием откусывая кусок теплой лепешки. — И благодарю вас за помощь, дальше я справлюсь сама.

   Служанки намек поняли, поклонились и удалились, но к драгоценностям так и не притронулись. Пришлось со вздохом исполнять обещание и выбрасывать. Заодно оценила вид — окна выходили в замеченный еще во время полета сад, в котором светили редкие фонарики. Людей вокруг видно не было. Дворец спал.

   Принцесса сунула в рот еще кусочек лепешки, налила в высокий фарфоровый стакан лимонада, запила. С сожалением взглянув на расправленную постель, подошла к окну, перекинула ногу через подоконник и спрыгнула вниз, благо было совсем невысоко. Прохрустев ногами по выброшенным драгоценностям, отошла, но быстро вернулась и подняла то, что попалось под руку.

   Через пару минут она уже быстро шла в темноте по парку, стараясь сориентироваться и при этом избегать освещенных мест. Шла долго, минут сорок, пока не уткнулась в высокую, сложенную из белого камня ограду, и еще минут десять брела вдоль нее, слушая трели неспящих птиц и вдыхая тяжелый аромат ночных цветов. Узкий месяц давал тем не менее достаточно света, и она, издалека увидев калитку, побежала к ней.

   «Видимо, воров здесь не боятся, — подумала Ани, открывая изнутри хлипкую щеколду и распахивая калитку с душераздирающим скрипом. — Хотя кто в своем уме полезет воровать у драконов?»

   Теперь она двигалась по булыжным мостовым, стараясь уйти по улицам как можно дальше от дворца. Не было ни патрулей, ни стражников, редкие встречающиеся люди не стремились пристать или выяснить, куда это направляется одинокая женщина в белой рубахе. Очень странными казались такие безмятежность и отсутствие подозрительности.

   Долго принцесса шла по городу, почти засыпая, но останавливаться не собиралась. Настораживало и то, что здесь не было ни припаркованных, ни проезжающих машин; иногда катились мимо телеги, запряженные осликами, и всё.

   «Если не получится выйти из города, — думала она, — можно будет попроситься к кому-нибудь на ночлег или поискать гостиницу. Расплачусь прихваченным золотом, а дальше буду действовать по ситуации. Главное — затеряться, в таком городе это не сложно, а дальше уже искать тех, кто поможет добраться обратно в Рудлог».

   Ангелина шла более двух часов, когда дома стали встречаться реже, между ними начали попадаться пустыри, а под ногами стал иногда поскрипывать песок. Ноги в тонких восточных туфлях нещадно болели от камней мостовой, и тело умоляло наконец-то дать ему отдохнуть. Поэтому она направилась в первый попавшийся дом с надписью на старорудложском «Сарай» и там у невозмутимого усатого хозяина сняла комнату, расплатившись золотым кольцом. Ей спокойно отсчитали сдачу, сложив ее в мешочек, оказавшийся ну очень увесистым. И беглянка, поднявшись наверх, наконец-то уснула крепким сном смертельно уставшего человека, несмотря ни на грубые простыни, ни на душный воздух в комнате.

   Она не могла видеть, как через час после ее появления у гостиницы приземлился белый дракон, как кланяющийся и прижимающий руку к сердцу хозяин возвращал драгоценное кольцо, получив за него полную стоимость и еще сверх того. Как провожал он обнаженного огромного мужчину в ее комнату. Не чувствовала она и того, как ее взяли на руки, и понесли, и долго несли обратно, опасаясь оборачиваться, чтобы не будить. Ангелина спала, и ей снились ласковое укачивающее море и запах соли и солнца.

   На следующий день она проснулась поздним утром на низкой кровати в мраморной золотой спальне и невозмутимо встретила взгляд сидящего в кресле Владыки. Его глаза были совершенно обычные, зеленые, и он, слава богам, был одет.

   — Теперь с тобой будет ночевать служанка, а в саду будет стоять стража, — сказал он очень спокойно своим рокочущим голосом. — Люди в Истаиле оповещены, что за укрывательство или помощь тебе они будут наказаны.

   Ани не удержалась-таки и насмешливо изогнула уголки губ. Что же, задача усложняется.

   Ее похититель внимательно глянул на нее, поднялся и вышел, чтобы не смущать гостью в ее спальне. А принцесса осталась недоумевать: что же все-таки ему от нее нужно? И как, во имя святых отшельников, он ее нашел?

   Через минуту после ухода Владыки в спальню вошли служанки и, замерев у входа, попросили позволения помочь госпоже.

   — Что значит «сафаиита»? — спросила принцесса у молчаливой Сурезы, провожающей ее до купальни, пока остальные быстро приводили в порядок покои, протирали полы и столики, меняли вазы с фруктами и кувшины с напитками.

   — Та, которая имеет право повелевать, госпожа, — почтительно ответила служанка, открывая перед ней дверь.

   — А «мали́та»?

   — Та, кто несет обязанность прислуживать, госпожа.

   Ангелина вошла в купальню, скинула рубаху и погрузилась в бассейн с прохладной минеральной водой, пузыриками щипавшей ее кожу. Она долго и с удовольствием плавала, затем, выбравшись, пошла в чашу с горячей водой, отказавшись от помощи, сама намылилась, ополоснулась. Вязкое мыло было маслянистым, с сильным ароматом роз и лилий.

   — Мне нужно другое мыло, Суреза. У этого слишком сильный запах, у меня голова разболится к концу дня.

   — Хорошо, госпожа. Я передам мыловарам ваше пожелание.

   Ани завернулась в нагретое полотенце, приготовленное служанкой, завертела головой в поисках зубной пасты и щетки. Вчера она не обратила внимания на их наличие, а сейчас проскользнула мысль: а вдруг здесь ими не пользуются? Хотя никакого неприятного запаха она от общающихся с ней не заметила, но мало ли.

   — Чем вы чистите зубы?

   Суреза выставила перед ней горшочек с массой светло-зеленого цвета и щетки, почти такие же как в Рудлоге, только с какой-то растительной щетиной, расположенной вокруг деревянной рукоятки.

   — Спасибо.

   «Паста» оказалась приятной и освежающей, с привычными нотками мяты и травяным привкусом. Не все так плохо. Кормят, моют, одевают, за побег даже пальцем не грозят. Осталось выяснить, зачем эти хлопоты. И попасть домой.

   В спальне было чисто и свежо, несмотря на жаркий день снаружи. Снова накрытый стол, и снова лежащее на столе золото. Теперь — на широком плоском блюде, и исключительно кольца, изящные и массивные, с камнями и без, а сверху, подмигивая большим изумрудом, — то самое кольцо, которое она вчера взяла с собой.

   — Дары Владыки? — иронично спросила она у служанок, замерших у стен.

   — Да, госпожа, — робко ответила одна из младших, Майя, кажется. Она была покрупнее сестры, и кожа чуть посветлее.

   — И обратно вы их ему не понесете, конечно?

   — Не можем, госпожа. — Служанка опустила глаза.

   — И себе забрать не можете?

   Ответом были испуганные взгляды и качающиеся головы.

   — Понятно, — проговорила Ангелина и, подхватив тяжеленное, готовое треснуть от драконьей щедрости блюдо, подошла к окну и высыпала содержимое на землю. Вчерашние подарки неаккуратной грудой все еще лежали под окном, и убирать их никто не собирался.

   Заодно она заметила и маячивших в некотором отдалении стражников, и работников, что-то делающих в саду.

   Служанки смотрели на нее с плохо скрываемой укоризной. Вообще мимика у тех представителей этого народа, которых принцесса уже видела, была очень живой, богатой, скрывать чувства они не умели, и поэтому все было понятно, даже если они переговаривались на своем языке. Да и язык казался знакомым, похожим на эмиратский, который она хорошо знала.

   Суреза тем временем принесла несколько цветных платьев — похоже, за одной из дверей круглого зала скрывалась гардеробная, — мягкую кожаную обувь без каблука, нечто вроде туфель на небольшой платформе. Каблуки тут, видимо, были неизвестны, к Ангелининому облегчению. Суреза помогла ей одеться — платье было легким, с широкой талией, приятным телу, темно-зеленым в ярких цветах; и со своими черными волосами, с пышной грудью и широкими бедрами Ани стала похожа на тидусску из кочевых их представителей. Лицо, правда, после вчерашнего полета было красным, обветренным и обгоревшим. Но выглядела она свеженько, в духе ориентального фольклора. Не хватало только обилия украшений. Как принцесса заметила, даже служанки здесь носили серьги и браслеты. Женщины Востока и Юга всегда любили золото, это она отметила еще в эмиратах.

   Ангелина поинтересовалась, который час. Был почти полдень, как она и думала. Уселась в кресло, на мягкие подушки перед накрытым столом, и младшие малиты засуетились, обслуживая госпожу и не давая ей самой положить того, что хочет. Пусть, раз здесь так принято.

   Но не успела она сделать и пары глотков восхитительного, чуть горьковатого цитрусового лимонада с привкусом каких-то сладких ароматных ягод, как дверь открылась и снова появился красноволосый Владыка, коротко приказавший: «Выйдите!» Прислужницы поклонились и метнулись к выходу.

   В другой раз Ани бы возмутилась тому, что мужчина врывается в ее спальню, не спросив разрешения. Хотя в прошлой дворцовой жизни это было невозможно, а в деревенской посторонних мужчин, готовых ворваться в спальню, не наблюдалось вовсе. Но сейчас она просто наблюдала за тем, как дракон проходит к столику, располагается в кресле, сбросив на пол подушки. И молчала. Сейчас он все скажет сам, а кричать «Что вы делаете!» и «Ах, какой наглец!» не в ее привычках.

   Мужчина тоже молчал, разглядывая ее, и принцесса, сделав еще несколько глотков, поставила фарфоровый стакан, взяла приборы и начала аккуратно есть. Владыка тоже положил себе немного мяса, овощей и присоединился к трапезе. Молча долил ей лимонада, когда она допила, передал вазу с фруктами, когда потянулась. Возможно, он пытался играть на нервах или испытывал ее, но молчание Ангелину совершенно не раздражало и не волновало. Только не ее. А вот момент, когда он откроет рот и заговорит, заставлял напрягаться. Совсем чуть-чуть. Как и то, что он иногда поглядывал на нее, жмурясь, словно кот на солнце, и, кажется, удерживался, чтобы не потянуться.

   Наконец поздний завтрак закончился, а молчание продолжалось. Они сидели в креслах — он откинувшись, она прямо — и смотрели друг на друга, и никто не хотел сдаваться первым. Это было бы смешно, если бы не напряжение, накапливавшееся в воздухе, и понимание того, что даже легкий смешок, который, казалось, мог бы разрядить обстановку, будет признанием поражения в этой битве характеров.

   В воздухе вдруг запахло грозой и морозом, пронесся по покоям легкий ветерок, и Ани сделала над собой усилие, чтобы выровнять эмоциональное состояние.

   Дракон чуть улыбнулся и совершенно спокойно, будто не было длительных минут игры в гляделки, спросил:

   — Почему ты не принимаешь золото? Ты считаешь эти украшения недостойными тебя?

   Говорил он чуть с придыханием; голос был низкий, вибрирующий и гулкий, как звук большого тяжелого барабана, и совершенно точно не похожий на обычный человеческий. Да и дракон сам был немного неземным, непривычным.

   Ангелина еще помолчала, наслаждаясь тем, как от этой паузы улыбка сходит с лица ее похитителя. Успокоиться удалось удивительно быстро.

   — У нас не принято принимать украшения от мужчин, не являющихся родными или близкими. Это оскорбительно. А уж от незнакомых мужчин, про которых даже не знаешь, как их зовут, — тем более.

   — Мое имя Но́рии Валлерудиа́н, ветвь дома Вайлерти́н, — прогудел он, испытующе глядя на нее. Будто чего-то ждал?

   — Ангелина Рудлог, — коротко представилась принцесса, пытаясь вспомнить Вайлертинов и понимая, что где-то она имя этого рода уже слышала. У нее была отличная память, но то ли слышала давно, то ли упустила как несущественную деталь.

   — Я знаю, — усмехнулся дракон. Когда он улыбался или щурился, с него слетали томность и полубожественность, будто он спускался на землю.

   Снова оглядел ее с ног до головы. Ангелина сидела с прямой спиной, аккуратно сложив руки на коленях, и ждала продолжения.

   — Почему ты не принимаешь свою форму? Ты совсем не похожа на Рудлог в этом теле. Я бы никогда не узнал тебя, если бы не характерная аура. Вы же полиморфы, это одно из основных ваших свойств.

   Ну не станет же она говорить, что пробовала оборачиваться один раз, после экспериментов младших сестер, и то в лошадь?

   — На мне действие чужого маскирующего заклинания, — осторожно ответила Ани. — Снять его я не могу.

   — С твоей силой? — недоверчиво переспросил он. — Любые завязки должны вспыхивать и сгорать, если ты захочешь.

   Она пожала плечами, потянулась снова за лимонадом, и снова он успел первым: наполнил ее стакан, отставил кувшин.

   — Почему вы сейчас выглядите как обычный человек? Вчера вы сияли, и глаза были красными, — что же, поддержим беседу о внешности, раз ни о чем другом дракон говорить не хочет.

   — Это после оборота, от усталости и голода, — легко ответил он. — Мы и есть люди, такие же, как ты. Просто обладаем тремя обликами (есть еще боевая форма) и отличными от других потомков богов свойствами. — Дракон внимательно посмотрел на нее. — Ты не хочешь спросить, зачем я принес тебя сюда?

   — Разве вы пришли не за тем, чтобы сообщить мне об этом? — парировала Ангелина холодно, так и не отпив. Стакан остался в ладонях, и она на мгновение почувствовала презрение к себе за эту слабость — занять чем-нибудь руки. Поставила его на стол, расцепила пальцы. Главное, что внешне она спокойна.

   — За этим, — согласился Владыка Нории. — Мне нравится, что ты так хладнокровна. Значит, есть надежда, что ты спокойно отнесешься к тому, что я сейчас скажу.

   — Можете быть в этом уверены, — ответила Ангелина, и он снова довольно улыбнулся. Отщипнул с увесистой ветки виноградину, покрутил ее в пальцах.

   — Очень много лет назад между моим народом и твоим была война, — наконец произнес он. — Пятьсот лет назад, если быть точным. Твой предок, Се́дрик Рудлог, предал мирные договоренности и победил нас хитростью. Когда мы прилетели за миром, он в союзе с тогдашним блакорийским королем заключил нас в гору. Весь наш род. Мы прилетели всей стаей, так как было оговорено, что аристократия с обеих сторон заключает взаимный договор на условно-нейтральной территории. Такой территорией тогда были Милокардеры.

   Ангелина прекрасно знала, что летописи воюющих сторон всегда пишут о войне по-разному и враг всегда хитер, недостоин и мерзок, поэтому и не приняла рассказ за истину в последней инстанции. Тем более она не помнила никакой войны между Седриком и драконами. Предок был воинственным, это она знала, по его биографии даже несколько сериалов сняли, но ни о каких драконах, горах и прочем речи не шло.

   Красноволосый мужчина все крутил виноградину, пока не брызнул сок. Он поморщился, отложил ее, вытер руки о салфетку.

   — Три месяца назад наша темница рухнула, и оставшимся в живых удалось вернуться в Пески. До заключения и анабиоза нас было около четырех тысяч. Вернулось чуть более трехсот. Наш народ на грани вымирания. Наши земли иссушены, наши города скрыты песком, наши подданные рассеяны по пустыне и ведут борьбу за существование. Моих сил хватило только на то, чтобы дать воду и жизнь этому городу, Истаилу.

   Он посмотрел на нее. В его глазах принцесса увидела боль и ярость, и все это было направлено на нее.

   — Перед богами и небом я требую с тебя как со старшего потомка Седрика возвращения долга. Постой, не сердись, дослушай меня. — Он протянул руку, успокаивая. Ангелина сама не заметила, как сжала зубы. — Я не предложу тебе ничего недостойного. Ведь Рудлоги всегда платят по долгам? — спросил дракон, изучающе глядя на нее.

   — Все долги перед богами мы закрыли смертью моей матери, — отрезала она.

   Владыка покачал головой.

   — Ее жизнь взяли не мы. Значит, она искупила какой-то другой долг. Мне нужна твоя жизнь.

   — В жертву принести хотите? — уточнила Ани спокойно.

   — В брачную разве что. — Нории снова оторвал виноградину, снова начал катать ее в пальцах. — Твоя кровь уникальна, и брак с тобой позволит нашему роду возродиться и даст мне силы для оживления Песков.

   Ну конечно. Еще один жених, на этот раз с крыльями.

   — Если я откажусь, вы меня отпустите?

   Он покачал головой.

   — Нет.

   Можно было и не спрашивать.

   — Подумай хорошо, — продолжил похититель. — Мой род такой же древний, как и твой. Мы дети Белого Целителя и Синей Богини. Такой брак не будет для тебя бесчестьем. Ты будешь жить в почете и уважении, и я никогда тебя не обижу. Мой народ будет поклоняться тебе как богине, и имя твое воспоют в легендах, как имя нашей спасительницы.

   — Нет, — ответила принцесса в тон ему. — У меня в Рудлоге обязательства. Меня ждут и наверняка ищут. И рано или поздно найдут. Разве вам нужна еще одна война? А с вашим богатством вы вполне осилите систему ирригации. Пустыню можно озеленить и без жены. Если вы отпустите меня, я могу стать посредником между вами и другими странами, предоставить вам технологии, инженеров, медиков.

   — Стена есть не только у Рудлога, — сообщил он, хмурясь. — Никто не войдет сюда с недобрыми намерениями. Ирригацией не возродишь драконий род. Нам нужна ты.

   — Нет, — повторила Ани твердо. — У меня в Рудлоге сестра, только вчера ставшая королевой, которая без моей помощи не справится. У меня там родные, отец. Я не брошу их.

   — Ты изменишь решение, — пророкотал он уверенно.

   — Нет, — произнесла она в третий раз. — Не изменю.

ГЛАВА 2

2 октября,

   Иоаннесбург

   Светлана Никольская

   Камера была маленькой, и, хотя небольшое окошко, огороженное снаружи внушительной решеткой, открывалось, Светлане было душно. И страшно.

   Нет, здесь не оказалось ни мрачных стен, ни сырости с плесенью, ни останков несчастных узников: светлая теплая комнатушка с узкой койкой, удобствами в углу, крепко сбитым столом, и двумя стульями, и мощной железной дверью с гремящими засовами. И ей оставили ее одежду и даже сумочку, предварительно обыскав. Но стены давили, хотелось есть — время было сильно послеобеденное — и плакать; голова уже болела от рыданий, а легче не становилось.

   Свету привели сюда с утра, предъявили обвинение, и строгий судья выбрал мерой пресечения арест до конца следствия. Самое поганое, что против девушки свидетельствовали ее же коллеги. Рассказали, как обнималась-целовалась с драконом, как ночевала у него, как возила гостей куда скажут. С одной стороны, она девчонок, кидавших на нее виноватые взгляды, понимала — они тоже были напуганы. С другой — было мерзко, будто ценой ее свободы они покупали свою.

   Светлана поднялась, прислонилась горящим лбом к прохладному стеклу. За окном осталась привычная жизнь: там где-то были ее славные родители, ее квартирка, за аренду которой нужно заплатить послезавтра, иначе хозяйка выселит. Хотя, скорее всего, в квартире уже идет обыск, а она посещала-то ее всего несколько раз с момента появления в гостинице драконов — поменять вещи, проверить почту.

   Где-то там, за окном, далеко на юге был и Четери, который обещал, что вернется. И ей очень хотелось в это верить. И не верилось.

   Стекло запотело от дыхания, и Света прикоснулась к нему губами, а потом долго рассматривала отпечаток. Самые обычные губы самой обычной девушки. Зачем она Чету? Правильно, незачем.

   Дверь загрохотала, и в комнату один за другим вошли несколько человек, вежливо здороваясь. Последним зашел смуглый мужчина в возрасте, осмотрел помещение и аккуратно прикрыл за собой дверь.

   — Светлана Ивановна, присаживайтесь, пожалуйста, — сказал он с еле заметным мягким акцентом и даже попытался улыбнуться, но у него не получилось.

   Света послушно села на один из тяжелых стульев; смуглолицый расположился напротив, а остальные — на ее койке, так что она постоянно чувствовала их взгляды сбоку.

   — Итак, — продолжил главный, — меня зовут Майло Тандаджи, и я веду ваше дело.

   — Очень приятно, — пробормотала Светлана, улыбаясь, хотя приятно не было: от этого Тандаджи ее пробирала дрожь. Но профессиональная привычка улыбаться и быть вежливой сработала даже сейчас.

   — Я очень надеюсь на добровольное и полноценное сотрудничество, — добавил следователь невозмутимо. — В ваших интересах рассказать нам все, что вы знаете о трех мужчинах, с которыми провели последние недели. Похищен член королевской семьи, куда ее могли унести — неизвестно. Цели похитителя неизвестны. Возможно, они известны вам?

   Он замолчал, видимо, ожидая, что она начнет рассказ. И она молчала, не зная, что говорить.

   — Давайте я вам помогу, — произнес следователь, похоже, поняв, что молчанием ответа не добьешься. — Когда вы познакомились?

   — В начале прошлого месяца. Они заселились в нашу гостиницу.

   — Они не показались вам странными?

   — Немного, но я решила, что они издалека.

   — Что показалось странным?

   Света наморщила лоб.

   — Акцент, произношение слов старомодное. Говорили они на старорудложском.

   — Как их зовут?

   — Я полных имен не знаю, но в базе гостиницы они должны быть.

   — Они рассказывали, откуда они?

   — Нет, — Света покачала головой под внимательным взглядом Тандаджи, — не рассказывали.

   — Они делились своими планами?

   — Нет. Я ничего не знала.

   Тандаджи хмыкнул, сложил руки замком.

   — Вы имели с одним из них интимные отношения, проводили почти все свободное время в их обществе, но при этом ничего не слышали и ничего не знаете?

   Света покраснела, прямо запылала вся. Вот тебе и добрый следователь! Недаром ее от него трясет.

   — Мы не разговаривали много, — наконец произнесла она. И, усмехнувшись, надеясь, что получилось порочно, как у бывалой, добавила: — Не до разговоров было.

   — Понятно, — сухо констатировал следователь. Кивнул одному из сидящих на койке, тот протянул ему какую-то папку.

   — Светлана Ивановна, — проговорил смуглолицый, глядя в папку. — Как вы объясните тот факт, что с четвертого дня вашего знакомства вы посещали государственную библиотеку, отдел прессы, и просматривали газеты и журналы, относящиеся к периоду семилетней давности?

   Света сжала руки на коленях.

   — И при этом делали копии с запрошенных материалов. Например, копию статьи «Таинственное исчезновение темных принцесс»…

   Он произнес название статьи нараспев, глядя на нее блестящими черными глазами.

   — Ну и что? — голос жалко дрожал. — Мне заплатили за это, я и делала. Откуда я знала, зачем им это нужно?

   — Знали, Светлана Ивановна, знали, — невозмутимо покачал головой Тандаджи. — Только зачем-то отказываетесь говорить, помогать нам. Вот скажите мне, вы ведь тоже женщина, неужели вам не жаль похищенную? Быть может, информация, которую вы скрываете, спасет ей жизнь. А вы покрываете знакомых, которые бросили вас на растерзание спецслужбам. Думаете, они не понимали, что вас будут допрашивать?

   — Да не знаю я ничего, — не удержалась, всхлипнула. Стало стыдно. По поводу принцессы она не задумывалась, все мысли были о другом. Пока ее высочество не вернулась в Иоаннесбург, Света и не верила, если честно, что поиски драконов увенчаются успехом. Да и не казалось, что они причинят принцессе вред. А по поводу заботы о ней… Светлана прекрасно понимала, что об этом они думали меньше всего.

   — Понятно, — холодно повторил смуглолицый. — Сотрудничать отказываетесь. Марк, ты что-нибудь узнал?

   Света повернула голову и увидела, как один из сидевших на койке, молодой человек с круглым лицом, покачал головой.

   — На ней ментальный блок. Непрошибаемый. Ничего не считывается, ни воспоминания, ни даже эмоции. Единственное, что могу сказать, — врет. И боится. Так сильно, что даже блок не спасает.

   Конечно, она боялась. Кто бы не боялся? И какой на ней может быть блок?

   — Вот и наш менталист говорит, что врете, Светлана Ивановна. И кто вам поставил блок? Тоже не знаете?

   Она отрицательно покачала головой, уже ненавидя и этот тягучий голос, и пугающий ее прищур.

   — Что же нам с вами делать? Не пытать же, в самом деле?

   Он произнес это будто в шутку, но в глазах его девушка видела готовность и пытать, и ломать, и допрашивать дальше. Заплакала от страха и жалости к себе; еще и желудок заурчал, видимо, окончательно проголодавшись от нервов.

   — А сейчас ведь можете все рассказать, и мы вас отпустим, только браслет следящий наденем, чтобы иметь возможность вызвать, если появятся дополнительные вопросы, — добрым-добрым голосом увещевал Тандаджи. Добрым до тошноты. — Поедете домой, к родителям, покушаете, отдохнете. А то ведь придется родителей сюда звать, вдруг они расскажут больше? Камер у нас много, на всех хватит…

   Это был точно рассчитанный удар, и он попал в цель. Только не родителей. У папы слабое сердце, у мамы нервы. Стоят ли этого ее драконы? И как дальше жить после того, что она сейчас сделает? Как уважать себя дальше? И что сказать тому, кто обещал вернуться, — если все-таки вернется?

   — Не надо родителей, — сказала Света, давясь слезами и чувствуя себя школьницей на ковре у директора. И зачем только драконы с ней всем этим поделились? Вот и поиграла в сильную и стойкую, только хуже сделала. — Я все расскажу. Но я и правда не много знаю. Они откуда-то с юга, из пустыни. Говорили, что долго находились в горе, потом проснулись. Ее высочество им нужна для заключения брака с их правителем.

   Девушку еще долго допрашивали, по несколько раз задавая одни и те же вопросы, словно проверяя, уточняли детали, просили описать каждый день с утра до ночи, записывали за ней. Потом дали расписаться и действительно отпустили, надев предварительно на ногу плотный тонкий браслет с бирюзовой полосочкой. Этот браслет перемещал носителя к вызывающему, если тот не отзывался на приглашения добровольно. И ей категорически не рекомендовали пытаться его снять, иначе последствия будут очень болезненными.

   Из камеры Свету вывели вполне доброжелательно, проводили до ворот и оставили одну. А чего им не быть доброжелательными? Пережевали ее и проглотили, как вафельную.

   Чувство было омерзительное, от пережитого страха трясло, а от волнений болела голова. Девушка брела к автобусной остановке и с грустной усмешкой вспоминала, как высокомерно сердилась на девчонок-администраторов, давших против нее показания. А теперь она сама почувствовала на своей шкуре, каково это — предавать тех, кто тебе дорог. И оправдывать себя тем, что мало кто устоял бы против катка по имени Майло Тандаджи, она не собиралась.

   Марина

   Я открыла глаза с ощущением, что выбираюсь из какого-то зыбкого серого киселя. Все тело болело, как после марафона. Видимо, разряд, полученный от Василинки, сработал как электростимулятор мышц. Простимулировала, так сказать, мне сестренка весь организм. Хотя я сама дурочка — полезла к ней, ничего не зная и не умея.

   Как горох посыпались воспоминания, и голова закружилась. Огромный уносящий Ангелину ящер. Черные глаза Василины и клокочущая внутри нее энергия. Почему в нашей семье ничего не может пройти нормально? И где же Вася, почему я ее не чувствую?

   Я дернулась, и от икр по телу побежала судорога, выламывая суставы так больно, что я до крови закусила губу. Видимо, сестренка до кучи выжгла мне и необходимые электролиты. Кстати, вот и капельница, а судя по этикетке, капают мне как раз витаминно-минеральный коктейль и глюкозу. Это от истощения. Сколько же я была без сознания?

   Я лежала в больничной палате, просто шикарной по сравнению с эконом-вариантом палат на моей работе. И цветы там в комплект не входили. И шоколад. Вот это сервис!

   Вкусное и красивое лежало на столике, до которого еще нужно было дотянуться. Да и в туалет хотелось сильно. Пощупала внизу живота рукой — катетеров не наблюдалось.

   Я осторожно пошевелила ногой, потом второй. Начала крутить стопами, кистями, головой, разминая мышцы, вдыхать и выдыхать, задействуя диафрагму. Прикрыла капельницу, аккуратно вытащила трубку из закрепленной на тыльной стороне ладони иглы. И наконец села.

   Конечно, закружилась голова, но это было нормально. Очень беспокоило то, что я не чувствую Василину. Не случилось ли чего?

   Сходила в заветную кабинку, а вот на душ не решилась. Зато в зеркале обнаружила очередную радость: мои прекрасные волосы до попы то ли обгорели, то ли расплавились и теперь с одной стороны висели прядями чуть ниже плеч, а с другой вились на уровне уха. Да, недолго я походила с гривой. Хотя чего жаловаться? Главное — жива, цела и в рассудке осталась, а ведь могла и умом тронуться от замкнутой на себя энергии.

   На пути к выходу из палаты сцапала пару конфет из коробки с шоколадом и машинально отметила, что у цветов нет записки. Красные и фиолетовые с крапинками белых, терпко пахнущих полевых «звездочек». Красиво.

   Ладно, надо идти узнавать, сколько прошло времени и где Василинка. И что с Ани. Ее я тоже не чувствовала, как и других сестер, и это начинало меня беспокоить. Надеюсь, я не проспала много лет, как героиня популярного недавно фильма.

   «Не думай всякие глупости».

   «Ну хоть что-то на месте».

   Я накинула висевший на крючке возле выхода халат, сунула ноги в тапочки и пошаркала по коридору. По всей его длине стояли охранники, а навстречу уже бежала взволнованная медицинская сестра, причитая, что мне нельзя вставать и необходимо срочно возвращаться в палату, а она вызовет врача и виталиста на осмотр. Она была права, но вернуться и спокойно лежать, не получив ответы на вопросы, я просто не могла.

   — Сколько я была без сознания? — спросила я, как только женщина выговорилась. Голова ощутимо кружилась и слегка подташнивало, поэтому пришлось опереться о медсестру и шаркать обратно.

   — Почти четыре дня, Марина Михайловна, — ответила она, укоризненно глядя на меня. Стало немного стыдно перед коллегой. Сама не переносила излишне резвых пациентов, думающих, что раз операция уже прошла, то все хорошо и можно не соблюдать режим — отчего случались расхождения швов, кровоизлияния и прочие неприятные вещи.

   Четыре дня — не так плохо; надо же, как быстро справился организм.

   — А что с моей сестрой? Что с Василиной? Она жива?

   Мало ли что? Последний раз, когда я ее видела, Васю так корежило, что я не могла не беспокоиться. И я все еще не чувствовала ее и других сестренок тоже. Все-таки не чувствовала, и это было очень непривычно. Будто я оглохла или потеряла чувствительность рук.

   — Ее величество в палате в конце коридора, жива-жива, — успокаивала меня медсестра, открывая дверь в палату. Ну слава богам.

   — Я хочу ее увидеть, — заупрямилась я, чувствуя себя тем самым неугомонным пациентом. — С ней что-то серьезное?

   — Вот пройдете осмотр, и я отвезу вас к ней. — Медсестра помогла снять халат, уложила меня на койку. — Вы только, пожалуйста, ваше высочество, сами больше не выходите. Если что-то нужно — вот кнопка вызова, я в течение минуты приду.

   Да уж, в нашей больнице кнопок точно не было.

   — После осмотра мы вас накормим, если доктор разрешит. И, если захотите, я помогу принять душ.

   — Захочу, — пробормотала я, смиряясь с доводами разума. — Но потом — к сестре.

   — Хорошо-хорошо. — Медсестра снова воткнула трубку капельницы в катетер, подкрутила, чтобы капало интенсивнее, и ушла.

   Доктор и сопровождающий его виталист появились буквально через пять минут, провели осмотр. Заключили, что я в норме, просто истощена и немного обезвожена. Даже обещали, что выпишут домой, если завтра с утра все по-прежнему будет в норме.

   Легкий бульончик с овощами, подсушенный хлеб, какой-то витаминный коктейль — и я почувствовала себя человеком. Захотелось спать, будто четырех суток было недостаточно, но я упрямо вызвала медсестру, чтобы принять обещанный душ и переодеться в чистое. И наконец меня на коляске торжественно повезли по коридору в сопровождении молчаливой охраны.

   Из-за дверей Василининой палаты раздавался ее голос, непривычно резкий и строгий. Охранник постучался, подождал чуть, заглянул внутрь и сообщил:

   — К вам принцесса Марина Михайловна, ваше величество. Можно?

   — Конечно! — раздался радостный голос Васюты. — Я уже жду не дождусь, когда она до меня добредет.

   Меня завезли в палату и, поклонившись, вышли. Сестричка, бледненькая и серенькая, радостно и виновато улыбалась мне, полусидя-полулежа на койке, спинка которой была приподнята. Тоже с капельницей, но с аккуратно убранными волосами, не в больничной одежде, а в чем-то удобно-официальном. И самое главное — со своими допереворотными кудряшками и со своим пусть повзрослевшим и чуть пополневшим, но невероятно красивым лицом. Я и забыла, какая она миленькая, тоненькая и мягкая на самом деле. Рядом с ней в детской кроватке лежала Мартинка и, несмотря на отсутствие тишины, сладко спала.

   Я повернула голову и поняла, почему сестра выглядит так официально: в закутке напротив кровати вежливо стояли поднявшиеся при моем появлении премьер-министр Минкен и начальник разведслужбы Тандаджи.

   — Приветствую, господа. — Я подкатилась к сестре и наклонилась к ней, обнимая. Ну и пусть нарушение этикета; зато она цела, улыбается даже. — Я так рада, что все в порядке, Васюш. Расскажи, что произошло, пока я отдыхала?

   — Не все в порядке, к сожалению. — Она заглянула мне в глаза, отстранилась. — Мы с лордом Минкеном и подполковником Тандаджи как раз обсуждаем поиски Ангелины. Пока ее не нашли. Вы можете быть свободны, господа, — обратилась она к мужчинам. — Майло, жду вас завтра с отчетом. Премьер, пожалуйста, подготовьте мне доклад о восстановлении разрушенных городов и адресной помощи пострадавшим. Спасибо вам за то, что так активно работаете и стараетесь ввести меня в курс дела.

   — Как может быть иначе, ваше величество? — галантно ответил Минкен, и они распрощались.

   Мы долго сидели рядом, пили ужасающе сладкий чай, и Василинка рассказывала обо всем, что случилось с того момента, как на нее опустилась корона. Я слушала и тихонько обалдевала. Моя домашняя сестричка в роли обольстительной сирены; Мариан, защищавший ее от толпы мужиков; монархи соседних стран, помогавшие ей прийти в себя. Камень, оказавшийся кровопийцей, и восстановленная Стена. Безрезультатные пока поиски Ангелины и разумные драконы-оборотни, укравшие сестру, — а мы и понятия не имели, что они существуют.

   Проснулась Марти́на, и вызванная няня принесла смесь в бутылочке, уложила племяшку на руки сестре, и та стала ее кормить.

   — Из-за большой кровопотери мне пока нельзя кормить грудью, да и молоко особо не приходит. — Васюша с грустью смотрела на малышку. — Она сначала отказывалась брать соску, а теперь не оторвать. А ведь мальчишек я выкормила сама.

   — А где они сейчас? — полюбопытствовала я, переваривая ее рассказ. Я была права, нормально у нас ничего пройти не может.

   — Во дворце, с Марианом, — отозвалась сестра, гладя дочку по маленькой ручке. — Навещают меня здесь. Перепугались, конечно, что я с другой внешностью, но мы же говорили им, что мама заколдована, да и Василь с Андрюшкой членов семьи, так же как мы все, с младенчества ощущать умеют. Сначала за Мариана прятались - она улыбнулась, - но быстро почувствовали, что я это я, а потом и привыкли.

   — А Мартина как?

   — Расплакалась, — вздохнула Василина, — но я ей грудь сразу дала, и она, пока сосала, все на меня таращилась. А затем как-то в шею мне уткнулась, вдохнула и замерла. По запаху, видимо, признала. Меня Мариан больше детей беспокоит. Он как с ума сошел на почве безопасности, перестраивает систему охраны дворца. Злится, что не смог уберечь Ангелину. Приходит — взгляд страшный; не говорит, конечно, но все равно видно, что самоедством занимается. А что он мог сделать, кто вообще мог такое предугадать? Хочу предложить ему должность начальника охраны, когда успокоится немного. Все равно нам всем придется находить себя в новых обстоятельствах…

   И так печально это прозвучало, так тоскливо.

   — Что, трудно, сестренка?

   — Не то слово, — пожаловалась она. – Только очнулась, и пошли потоком. Министры, парламентарии, губернаторы, генералы. Всем что-то нужно, голова пухнет. Два секретаря, а толку? С отцом всего дважды получилось созвониться, у них все в порядке, скоро приедут. Думала Каролинку оставить вне дворцовой жизни — так все в Орешнике уже знают, кто есть кто, учиться нормально не получается. Хорошо, что Полли и Алина пока не раскрыты, хотя это дело времени. В университетах они под фамилией Богуславские, и хоть Тандаджи уверяет, что всем в Орешнике наложен ментальный запрет на рассказ о нас, но стоит как-то просочиться информации, и уж сложить два и два нетрудно будет. Полинка вот-вот должна вернуться, а с Алиной отец говорил, у нее все в порядке, учится.

   Бедная Василина. У нее было лицо приговоренной к каторге.

   «А ведь ты хотела быть на ее месте».

   «Упаси боги от такой радости».

   — Не понимаю, как с этим справлялась Ани. — Василина положила малявку на плечо, тихонько похлопала ее по спинке. Детка смешно икнула, засопела. — Никогда не думала, что мне суждено будет занять ее место. Какая­то глупая шутка свыше. Я только надеюсь, что мы ее найдем, и я смогу вернуть ей корону.

   — Ты же знаешь, что не получится, Вась, — сказала я серьезно. — Из вас двоих корона выбрала тебя.

   — Знаю, — признала она со вздохом. — Но как бы я хотела, чтобы Ангелина была здесь! Я с ума сойду, пока разберусь со всем этим. Мариш, я понимаю, что ты еще совсем слабенькая, но, может, когда почувствуешь себя лучше, сможешь поехать с поисковой группой? Я сама только ощущаю, что она где-то на юге, жива, но, хоть убей, никакой конкретики. А у тебя всегда это лучше всех получалось…

   — Я бы с радостью, Василина, но со мной что-то после удара случилось. Я вас вообще не чувствую. Никого. Я как очнулась — испугалась, думала, что-то страшное с вами произошло…

   — Прости, Мариночка, это все из-за меня. — Теперь я с ужасом увидела в глазах сестры слезы. Она улыбнулась моему испугу, виновато шмыгнула носом. — Вот такая я королева-плакса. Позорище. У меня после родов гормоны играют: то реву, то ругаюсь. Сила еще эта неуправляемая, как разозлюсь — всё вокруг летает, меня весь персонал боится. Тут пришли министры за подписями о своем переназначении, а у Мартинки колики, я нервничаю. Сорвалась на них, чуть по стенам не размазала. Бедный Мариан. Как он меня терпит — непонятно. Я уже измотала его своими жалобами.

   — Он тебя любит, — сказала я с теплотой и некоторой тоской.

   — И за что, скажи? Я себя чудовищем каким-то чувствую. Тебя чуть не убила, зачаровала половину аристократии, муж весь избитый ходит, как и твой Кембритч.

   Я пропустила слово «твой».

   — Вот его мне вообще не жалко, Вась. Если бы не он, ничего бы этого не произошло. Я бы по-прежнему работала в больнице, Ани — в школе, вы с Марианом спокойно жили бы в поместье, девчонки учились…

   — …А страна катилась бы в пропасть, — строго сказала внезапно успокоившаяся сестра. — Марина, я понимаю, что он поступил с тобой жестоко и подло. И не заставляю любить его или прощать. Вряд ли и я смогу простить его за тебя. Но ведь выбора у нас не было, рано или поздно пришлось бы вернуться. И если бы это случилось поздно, погибло бы еще больше людей.

   — Зато у него был выбор, — ответила я упрямо.

   — У него и на коронации был выбор. — Сестра аккуратно положила снова задремавшую дочку в кроватку. — Он мог и не помогать Мариану. И тогда, возможно, переломом носа мой медведь бы не отделался.

   Ну конечно, за мужа она готова простить кого угодно. Жаль, что я не такая добрая.

   «Ты предвзята и знаешь об этом. Тебе просто не за что будет держаться, если ты перестанешь на него злиться».

   — Когда тебя выписывают? — сменила я тему.

   — Обещают завтра. Тебя тоже?

   — Ага, если показатели будут в норме.

   — Ты останешься во дворце? Я одна не выдержу, Марин. Хотя бы на месяц, а? Алмаз Григорьевич обещал меня научить справляться с силой, коллеги зовут к себе с визитами. Тоже обещают показать, что умеют. Может, и ты со мной, Марин? Тебе тоже нужно поучиться. Ведь пока дети не вырастут, случись что со мной и если Ани не вернется, тебе быть регентом.

   Я хотела сказать, что она не одна, что у нее есть муж, семья, что приедет отец с Каролишей, а мне дурно от мысли, что я еще хоть какое-то время пробуду во дворце. Что обязательно найдут Ангелину, что регент из нее куда лучше, чем я. Что удар, скорее всего, выжег не только умение чувствовать сестер, но и вообще всю мою силу, и поэтому учиться мне будет нечему. Что с Василиной ничего случиться в принципе не может — с таким-то мужем.

   Но я была ей нужна и поэтому сказала:

   — Конечно, Васюш, я буду с тобой столько, сколько потребуется.

   Люк Кембритч

   Самый паршивый день — день, когда от тебя ничего не зависит. Ты, несмотря на доходчивые угрозы начальства приклеить тебя к койке, если не долечишься, сбегаешь домой. А вслед за тобой приезжают штатные виталисты и врачи, фиксируют тебе ногу и начинают интенсивный курс восстановления. А невозмутимый любимый руководитель говорит, что раз некий Кембритч такой прыткий и так торопится встать в строй, то он ему в этом поможет. Заодно тот получит массу острых ощущений — ведь ему, Тандаджи, для такого ценного сотрудника ничего не жалко.

   И плевать, что сращиваемая наскоро нога болит, словно из нее демоны тянут все жилы, и кричать не позволяет только нежелание ударить перед коллегами в грязь лицом. Плевать, что повышается температура и иногда случаются некрасивые судороги. Этот способ восстановления и не используется-то почти, потому что крайне дорог, и при этом не каждый его выдержит.

   А вот ругаться можно, что ты периодически и делаешь, как капризная старая дама, услаждая слух меняющихся от усталости виталистов, врачей, проверяющих состояние многострадальной конечности, и собственных слуг затейливыми матерными руладами во время особо пронзительных ощущений. Но это ничего. Главное — через три дня ты будешь как новенький.

   Вот только тебе нельзя ни обезболивающих, потому что тормозят процесс регенерации, ни алкоголя — по той же причине, ни животных продуктов по причине токсичности, ни сигарет. Последнее хуже всего, и к бесконечной, круглосуточной, выматывающей боли добавляется еще и никотиновая ломка. От которой кашки и овощные супчики не спасают.

   Спасался лорд Кембритч постными блинами с вареньем и постными же драниками, которые очень любил и которые ему, «чтобы порадовать бедного мальчика», готовила сострадательная Марья Алексеевна. Заодно она кормила и штатных врачей с виталистами — «вон какие у всех глаза голодные», — поэтому в его спальне и столовой в надежде на очередную порцию амброзии из рук домоправительницы частенько тусовались и те, чья смена уже прошла или еще не наступила. И ладно бы просто тусовались — за это время повариху пытались нагло, прямо при нем сманить. Врач Сергей Терентьевич, на десять лет младше Марьи Алексеевны, сразу после порции оладьев с яблочным припеком предложил ей руку и сердце. А на бурчание Люка ответил, что он о такой женщине всю жизнь мечтал, а он, Люк, своего счастья не видит.

   Величественная, внезапно заневестившаяся домоправительница врачу отказала, объяснив это тем, что подопечный без нее совсем пропадет. Но, судя по настрою эскулапа, ее ждала длительная осада, а Люку нужно было задумываться о поиске новой экономки и новой поварихи, потому что вряд ли кто-то еще сможет совмещать эти две ипостаси.

   Надо ли говорить, что на второй день, когда его внезапно решил посетить отец, Люк был, мягко говоря, не в настроении? Почтенный граф с некоторым удивлением осмотрел заседающих в столовой виталистов, приняв их то ли за дружков сына, то ли за хиленькую охрану. Выпил пару бокалов коньяка, ожидая, пока врач закончит осмотр и сын примет его. Кембритч-старший очень тщательно относился к соблюдению этикета и, раз зашел без предупреждения, посчитал нужным реабилитироваться, дав наследнику хотя бы иллюзию принятия решения.

   Через полчаса, когда осмотр закончился и коньяк тоже, лорд Джон спокойно прошагал в спальню, настроившись на длительный разговор.

   Люк таки подтянулся и уселся на подушках, чтобы выглядеть не так беспомощно, хоть и трясло его от небольшого усилия минуты две; он даже успел немного выправить перекошенное лицо. Но папаша все равно разглядывал его с некоторой опаской, словно прикидывая, не отдаст ли наследник концы во время их общения.

   — Для начала я хочу похвалить тебя, сын, — как всегда торжественно начал отец, когда с приветствиями было покончено и Кембритч-старший разместился в удобном кресле. — Ты, к моему удивлению, прекрасно зарекомендовал себя во время этого неудачного происшествия.

   Под «неудачным происшествием» он, очевидно, подразумевал прошедшую коронацию.

   — Ты ответственно подошел к помолвке и, если бы не странная воля богов, сейчас был бы уже принцем-консортом. Я рад, что ты понял всю важность поддержания чести рода и влияния нашей фамилии.

   Люку не нужно было ничего отвечать — речь диалога не предполагала, пока не закончится.

   — Но, к сожалению, королевой стала эта девочка, вторая Рудлог. Наша партия в смятении: если старшая хоть какую-то толковость показывала и при должном нажиме стала бы для нас приемлема, то младшая пока занята детьми, а муж ее — настоящая проблема.

   С такой характеристикой Байдека Люк был вполне согласен, что не мешало ему почувствовать удовлетворение от расстройства папаши. «Конечно, его вы под себя не подомнете», — подумал он, морщась от очередного приступа боли. Кембритч-старший, видимо, воспринял эту гримасу как поддержку оценки новоиспеченной королевы и ее супруга, поэтому продолжил более вдохновенно:

   — Сейчас идут поиски твоей невесты, но, честно говоря, я крайне сомневаюсь, что ее найдут живой. Ты же очень удачно зарекомендовал себя во время этого побоища, догадавшись помочь этому… барону. Всегда знал, что в тебе есть понимание политической перспективы, сын! Теперь нужно только не растерять приобретенный вес и сблизиться с королевской семьей по максимуму!

   Несмотря на боль, Люк едва не рассмеялся. Папаша был непробиваем, и в стремлении к власти его вообще ничего не могло смутить.

   — Я постараюсь включить тебя в список советников при каком-нибудь министерстве, а ты уж поднапрягись и прочитай пару учебников по экономике или лучше по управлению в сфере сельского хозяйства — министр-аграрий мне давно задолжал услугу. Будешь делать политическую карьеру, сын! И, если старшую Рудлог так и не найдут, присмотрись к третьей принцессе. Она немного замкнута и инфантильна, но ты известный дамский угодник, сможешь раскрутить ее на чувства. Так даже лучше будет: вряд ли ты бы смог управлять старшей, а тут девочка совсем бестолковая, просто подарок для нас.

   Этого еще не хватало.

   — Э, нет, папенька, — прохрипел Люк, невежливо перебивая развернувшегося мечтами ввысь и вширь лорда Кембритча-старшего. — Договор наш был о женитьбе на будущей королеве. Королева внезапно оказалась уже замужем, так что перед вами я чист и ничего не должен.

   — Ты должен фамилии, которую я тебе дал! — загремел спущенный на землю лорд, сурово хмуря брови.

   — Я верну долг каким-нибудь другим способом, — раздраженно ответил Люк. — Но не прыгая от одной сестры к другой. Это нелепо и уж точно не прибавит нам веса. Да над нами смеяться будут, отец!

   Страх перед насмешками был тем немногим, что могло остановить трясущегося над своей репутацией лорда Джона. Тот задумался, пока Люк чуть в обморок не падал от дерганья и судорог в конечности и мечтал, чтобы родитель наконец удалился. Да уж, прав был Тандаджи: остротой ощущений он обеспечен по самое горло.

   — Но со старшей-то ты уже помолвлен, — задумчиво сказал лорд-старший. — Если ее найдут, ты же не откажешься от своего слова?

   — Если она сама не откажется, я сделаю то, что обещал, — кривясь, ответил Люк.

   — Ну, — оживился граф Кембритч, — тогда будем молиться за удачные поиски. Старшая, младшая — мне неважно. Главное — близко к королевской семье. Я рад, что ты понимаешь свою ответственность, сын… — завел он по второму кругу.

   Люка спас зашедший врач, который очень вежливо попросил старшего лорда продолжить разговор позже, чтобы он мог провести осмотр. Обычного доктора Кембритч бы проигнорировал, но этот был из Королевского лазарета, и существовал риск, что он может пожаловаться королеве. Поэтому граф с достоинством попрощался, сказал, что выяснил все, что хотел, и удалился.

   — Вы не могли принять его после выздоровления, милорд? — мягко выговаривал Сергей Терентьевич, подавая Люку витаминный коктейль. — Вы же знаете, что нельзя делать перерывы. Полчаса перерыва без виталиста — плюс шесть часов к регенерации. Так бы уже завтрашнюю ночь поспали без боли. А сейчас опять прочувствуете все прелести разогреваемого метаболизма.

   — Можно покурить, раз все равно перерыв сделали? — с надеждой спросил Люк, поглядывая на стол с лежащим в нем блоком сигарет.

   — Можно, конечно, — добродушно согласился врач, — если готовы к непрекращающейся рвоте после.

   Виконт махнул рукой и обессиленно упал обратно на подушки. Вошли виталисты. Удовольствие продолжалось.

***

Начальник разведуправления читал донесения агентов и, пока никто не видит, недовольно хмурился. Он не сомневался, что с восшествием новой королевы на трон работы у его ведомства прибавится, но даже не подозревал насколько.

   Премьер-министр Минкен, будучи местоблюстителем трона, в той или иной степени устраивал всех.

   Лордов — потому что он был одним из них и они имели возможность его подвинуть. Военных — ибо правил именем монархии Рудлог. Простых горожан — потому что был в достаточной степени социалистом, чтобы не вызывать раздражения. Купцов и предпринимателей — потому что никогда не забывал о важности поддержки капитала. Непокорный Север — потому что оставил ему автономию и дал его военным подразделениям звание «Северное войско Рудлога» в знак уважения к их стойкости во время переворота. Сытый Юг — потому что не претендовал на их виноградники, пшеничные поля и стада и не душил налогами.

   И вот это хрупкое, устраивающее всех равновесие, которое Минкен с упорством создавал шесть с половиной лет, угрожающе дрожало и грозило рассыпаться просто потому, что никто не знал, чего ждать от королевы. Зато все понимали, что, пока есть муж, который встал за нее против всего цвета молодого дворянства, влиять на ее величество Василину Викторовну не получится. Да и ограничены теперь были лорды в методах давления. Кто может гарантированно определить, где проходит грань между простым воздействием во благо родины и умышленным причинением вреда? А уж быть проклятым точно не хотелось никому.

   Вот и затаились аристократы как тараканы — до поры до времени, конечно, — используя слабость королевы и ее нахождение в больнице для создания внутренних договоренностей, коалиций и общего обсуждения на тему «Как жить дальше, чтобы королева нам не мешала жить так, как раньше?»

   Но, кроме принесших клятву вассалов, достаточно было и других заинтересованных в сохранении ситуации влиятельных групп. Олигархи и купцы, долгое время удачно спонсировавшие ту или иную партию взамен на не самые выгодные для страны, зато вполне выгодные для торговли законы. Нет, они не наглели, но гарантированно оставляли себе в законодательстве лазейки для не очень легальной деятельности.

   Таможенные и полицейские органы и их высшие чины, не являющиеся дворянами, но живущие получше многих дворян. Далеко не все из них, конечно, но те, кто заработал себе состояние на хлебных местечках, и те, кто не был арестован или скинут своими же до сих пор, были очень умны и очень хитры. И имели множество влиятельных покровителей, которые ему, Тандаджи, без весомейших доказательств были не по зубам.

   Пригревшиеся на околоминистерских постах советники и консультанты — дети тех самых лордов и купцов, пристроивших отпрысков к щедрой кормушке.

   Губернаторы и мэры части городов и регионов, которые исправно платили налоги в казну и не рыпались против центра, но при этом были всесильными мини-царьками на своих постах.

   Бесконечное количество людей, которым находящиеся у власти что-то обещали взамен на определенные услуги и которые это что-то в связи с изменившейся конъюнктурой могли и не получить.

   Короче говоря, нормальный муравейник честолюбцев и сребролюбцев внутри нормального государства, ничем не отличающийся от любого другого. Кроме, наверное, Йеллоувиня: там с этим строго, чуть что — сразу в тюрьму, ждать казни. Разница между Рудлогом и остальными государствами была в том, что у соседей вся эта система была давно встроена в вертикаль монархии. В Рудлоге же восстановленная монархия смешивала все карты и рушила выстроенные, наработанные схемы.

   И это не могло не привести часть участников упомянутых схем к мысли, что землетрясения теперь уже далеко, да и кто знает, случилась ли бы глобальная катастрофа на самом деле, или это выдумка монархистов, пожелавших вернуть венценосную семью на трон и использовавших естественные стихийные бедствия как предлог для своих действий. А вот мешающая им королева и ее семья — близко, очень близко. И значит, ее можно убрать. И даже нужно убрать, а то время идет, деньги теряются.

   Самое паршивое, что Тандаджи, судя по документам, придется проверять чуть ли не каждого своего сотрудника на причастность к зарождающемуся заговору. Потому что все указывало на то, что в ведомстве завелась крыса, а то и сразу парочка. Иначе как объяснить неожиданную готовность отдельных мздоимцев к проверкам, когда проверки эти планировались буквально накануне? Или двух раскрытых агентов, работавших под прикрытием?

   Был способ легко и просто вычислить предателей, и в ближайшее время Майло собирался этим заняться. Нужно просто собрать всех сотрудников и загрузить их работой, а потом посмотреть, какая информация куда уйдет. И болящих, и раненых, и отпускников, и даже — тут он поморщился — тех, что со сломанными ногами и дурной головой.

   Пролистав документы, Тандаджи недовольно посмотрел на часы. Через полчаса нужно идти домой, иначе супруга снова устроит вечер показательного молчания, а мама — вечер показательной болтовни, в пику невестке. Иногда он желал, чтобы они поменялись инструментами воздействия.

   Но прежде чем уйти, подполковник снял ботинки и носки, скрестил ноги, наклонился, сел на пол и выдохнул. Затем поднял таз, опираясь на руки, глядя в потолок и высунув до упора язык. Скрутился влево, вправо, перевернулся, встал на голову, подняв вверх сплетенные ноги с оливковыми ухоженными ступнями.

   Ежедневные утренние и вечерние комплексы до-тани — оздоровительной духовной и физической практики с его печальной нищей родины — помогали бывшему тидусскому мигранту практически никогда не терять хладнокровия. Они также служили прекрасным стимулом для пищеварения. И поддержания потенции. Иногда после вечерних баталий только это могло заставить жену открыть рот. В хорошем, конечно, смысле.

   Жаль, что до-тани никак не могла поспособствовать закрытию рта матушки, но Тандаджи относился к этому со всем терпением человека, уважающего старость давшей ему жизнь женщины.

ГЛАВА 3

За месяц до коронации

   1 сентября,

   МагУниверситет

   Алина

   Первое сентября выдалось дождливым и ненастным. Алина закуталась в свое пальтишко, взяла рюкзачок с полученными накануне в библиотеке книгами, аккуратно заготовленными ручками, разноцветными маркерами для подчеркивания и кучей толстых тетрадей. Был там и план Магического университета, и список с именами-отчествами преподавателей, которые она не успела выучить наизусть, и расписание занятий, которое она старательно переписала.

   Еще салфетки для протирания очков, конечно. И несколько сотен руди, выделенных Мариной на обеды в столовой. Деньги Алина тратить не хотела — навезла из дома закруток, овощей с огорода и консервов, — но и оставлять все это богатство в комнате боялась. Народ в общагу заехал самый разнообразный.

   Ее поселили в узкой комнатке, куда каким-то чудом поместились четыре кровати и огромный, видавший, наверное, еще ее прапрадедушку шкаф. На двери висело подзакопченное зеркало, в квадратном холле, куда выходили еще шесть комнат, стояли столы для занятий. В маленьком закутке между двумя холлами находилась кухня с плитами, покрытыми остатками обедов и ужинов нескольких десятков поколений студентов: на ручках плит висели сталактиты из жира, обеденные столы были подозрительного зеленовато-черного цвета. Так могла выглядеть только обнаглевшая и разожравшаяся плесень.

   Алина не переносила уборку, воспринимая ее как бесполезную трату времени, за которое можно узнать что-то новое, и максимум, на что ее хватало, — протереть пыль в доме и заправить свою кровать, — но это безобразие ее потрясло.

   Как и ночные пляски и вопли под гитару вернувшихся с каникул студентов старших курсов.

   Кстати, о студентах старших курсов. Часам к трем утра, когда пляски уже закончились, а вопли только-только начали достигать апогея, часть шести- и семикурсников решили возобновить традицию «оцени прелести первокурсниц». Традиция была древнее, чем шкаф в Алининой комнате, и поэтому ничто не могло остановить набравшихся за лето витаминов и тестостероновой силушки пьяных самцов.

   Разбудил девчонок гогот и грохот — видимо, кто-то налетел на письменный стол. Затем раздался звук открываемой дверцы холодильника и слова «Так-с, что у нас тут есть на закусочку?» Алина уже намеревалась двигать шкаф к двери, потому что испугалась не меньше, чем ее соседки, когда раздался громкий стук в их дверь, рев: «Девки, выходите, мы знакомиться пришли», задергалась ручка, и хлипкий замок, не выдержав, капитулировал перед мужской, подкрепленной портвейном настойчивостью.

   Зажегся свет, и три испуганных девушки (четвертая всю жизнь прожила возле вокзала и поэтому продолжала спать) уставились на пятерых пьянущих парней, оглядывающих их мутными глазами.

   — Эд-дуард, — представился первый, протягивая Алине руку. Ее кровать стояла первой от двери и поэтому оказалась в авангарде. Девушка нащупала очки, натянула их на нос и с сомнением пожала руку.

   — Страшилка, — заключил Эдуард обидно, а второй, что стоял сзади, примирительно сказал:

   — Да ничо вроде, только подкраситься надо и линзы вставить.

   — Обязательно, — пообещала Алина, лихорадочно обдумывая, как вытурить пришедших сюда, как в магазин сладостей, гадов.

   — Ребята, шли бы вы отсюда, — сказала вторая ее соседка, Яна. — Мы вообще-то спим.

   — Уже не спите, — пьяно захихикал Эдуард, подошел к ней, снова протянул руку и гордо произнес: — Эд-дуард.

   — Я и с первого раза разобрала, — невежливо сказала Яна.

   — А эт-та красивая, — высказался Эдуард, и остальные согласно закивали. — И эта, — сказал он, показывая на третью хмурящуюся соседку, Наталью. Парни тем временем хозяйничали, как у себя дома: заглянули в шкаф, расселись на кроватях, в том числе и на кровати спящей Лены, даже не расселись — развалились.

   У примостившегося на Алинкиной кровати в руках была гитара, да и он сам был немного трезвее остальных. Видимо, занятые руки не давали набухаться вровень со всеми. Во всяком случае, парень шепотом извинился за свинское поведение друзей и сообщил Алине, что она миленькая, но маленькая совсем. И интереса для них — взрослых — не представляет.

   — Чему я несказанно рада, — ответила Алина строго, понимая, что сна сегодня уже не будет.

   — Василий, а давай-ка нам серенаду! — крикнул Эдик зычно.

   — Идите отсюда, — рявкнула на него Яна, но тот обиженно покачал головой:

   — Сначала серенада. А потом поцелуешь — и уйдем!

   В дверях показались закутанные в ночнушки и халаты девчонки из других комнат. На их лицах были написаны самые разнообразные чувства: от «достали орать» до «блин, почему они не к нам первым зашли?» Но расходиться не торопились. Парни замахали руками, приглашая в комнату, и девочки зашли, чинно расселись на стульях, на коленках друг у друга, на столе и даже на полу.

   Василий начал на гитаре перебор, ожидая, пока все рассядутся, и, глядя на Алину своими чудными сине-черными глазами, запел тоскливое:

   Я гулял семь лет, менял баб как перчатки,

   Но теперь погиб парнишка в жаркой схватке,

   Не могу забыть я твоего лица,

   Единственная моя…

   Первокурсница-а-а-а-а-а! Первокурсница-а-а-а!

   Парни вдохновенно ревели, влажно и томно глядя на заполнившее комнату стадо единственных и неповторимых. Так ревели, будто не пели эту песню каждый год каждому новому потоку. Кто-то из девчонок отвечал взаимностью, и быть бы этой ночью паре сорванных цветков невинности, если бы в холле не раздались торопливые шаги и в комнату не вошла невероятно красивая и столь же невероятно злая женщина.

   — Рудаков, опять ты? Я тебя что, вчера не предупредила? А ну-ка, кобели воющие, все вон на свой этаж! Завтра чтобы были у меня на кафедре, будете мне пробирки полировать!

   — Ну профессор Лыськова-а-а-а, — заныли прерванные в брачном полете самцы, вдруг показавшиеся меньше ростом и совсем не такими наглыми.

   — Пошли вон, кому сказала! — рявкнула профессор, и парни понурой шеренгой вышли из комнаты. Алина смотрела на профессора Викторию с огромной благодарностью, и ей очень захотелось стать когда-нибудь такой же, как эта женщина, — чтобы ее беспрекословно слушались любые наглецы.

   — И не думайте, что я забуду про отработку, олени гончие, — крикнула вслед удаляющимся горе-любовникам госпожа Лыськова. — Кто не придет, зачет не получит!

   — Да, профессор, — прозвучали печальные и где-то даже трезвые голоса, а спасительница повернулась к смотрящим на нее девчонкам и скомандовала:

   — Всем спать! Завтра пришлю коменданта, он установит нормальные замки. И, богов ради, вычистите этот свинарник на кухне наконец!

   В результате никто из их комнаты, кроме спокойно проспавшей все на свете Лены, не выспался, и утро для Алины началось с отпаивания себя горячим кофе.

   Она заранее вышла к университету, который находился в нескольких минутах ходьбы по широкой аллее от общежития, когда соседки еще собирались и красились, обсуждая ночное происшествие. Косметикой Алина не пользовалась, а обсуждать ей было неинтересно — она только переживала, что если это будет регулярно повторяться, то повлияет на ее успеваемость.

   Перед выходом Алина оглядела себя в зеркале. Ничего она не страшилка. Приятное лицо, зеленые глаза за очками, темные волосы, аккуратно заплетенные в косы. Невысокая, пусть не изящная и стройненькая, но с ладной фигуркой. Обычная, скромно, но опрятно одетая девушка, которой в мае исполнилось шестнадцать лет. В школе за ней мальчишки ухаживали, она даже на свидания ходила пару раз — для опыта и получения информации из первых рук. Но с одноклассниками было скучно.

   На огромном щите у входа был изображен план университета. На плане учебное заведение выглядело как четырехэтажный бублик, положенный на землю и увенчанный несколькими высокими башнями и надстройками. Внутренние окна «бублика» выходили на огромный круглый стадион, где по периметру занимались физкультурой, а в центре отрабатывали заклинания и учились справляться с силой.

   Здание было очень старым, с обилием лепки и архитектурных излишеств типа колонн, скульптур, портиков, арок, и по стилю напоминало их дворец.

   Почувствовав, что мысленно возвращается в прошлое, Алина привычно заставила себя думать о другом, чтобы не дай боги не попасться какому-нибудь менталисту.

   Возле универа, несмотря на дождь, уже толпились те студенты, которые не жили в общежитии, а приезжали из города. Они курили, громко что-то обсуждали, смеялись, и Алина, почувствовав робость рядом с большим количеством незнакомых и уверенных в себе людей, проскользнула внутрь, в просторный теплый холл.

   Первокурсников вместо первой пары собрали в огромном зале, выглядевшем вполне современно: ряды кресел, сцена с микрофонами, пластиковые окна. Если бы не массивные старые двери, на гладких металлических поверхностях которых снаружи менялись текучие ртутные цифры, показывающие время до начала пары, а с внутренней стороны — до конца, и не старинная лепка на потолке, который не стали, видимо, зашивать пластиком, можно было бы подумать, что они находятся в конференц-зале какого-нибудь современного делового центра. Во всяком случае, в кино именно так эти конференц-залы и выглядели.

   Зал был полупустой; такие же ранние пташки, как сама Алинка, сонно переговаривались, поглядывая на сцену, где мастера проверяли оборудование. Алина из-за плохого зрения всегда садилась на первую парту и сейчас тоже проскользнула на первый ряд, расположив рюкзачок на коленях и достав ручку и блокнот — чтобы записать важную информацию и потом перечитать. Прикрепила на грудь бейджик с именем, курсом и номером группы — в правилах было написано, что без него студенты не имеют права находиться в здании университета.

   Ее внимание привлекли светильники под потолком — они гроздьями держались в воздухе без тросов и проводов и образовывали сложный рисунок, похожий на вьющуюся спираль. Насколько девушка понимала, это было невозможно без мощного магического источника, но никакого артефакта она не видела, и это было странно.

   Мозг сразу же заработал над загадкой, и, пока заполнялся зал и кресла около нее, она перерисовывала расположение светильников, пытаясь понять принцип их работы.

   — Здравствуйте.

   Алина подняла голову, поправила съехавшие очки и увидела садящуюся рядом с ней профессора Лыськову.

   — Здравствуйте, — смущенно пробормотала она. С профессором подошли двое мужчин со знаками отличия и бейджами преподавателей на одежде, и Алинка близоруко разглядывала их, не понимая, что им нужно.

   — Это ряд для преподавателей, — пояснила Виктория, правильно поняв вопросительное выражение на ее лице.

   Девушка оглянулась и покраснела. И правда, первые два ряда были заполнены преподавателями, а за ними колыхалось море первокурсников. Некоторые, помнящие ее по экзаменам, бросали на Алину любопытные взгляды.

   — Изв-вините, — произнесла она, краснея еще больше. — Я сейчас пересяду.

   Мужчины, рыжий и черноволосый, всё стояли рядом, хотя места в ряду были, и Алина, пытаясь быстро запихнуть блокнот в рюкзак, выронила его на пол.

   — Да сидите, юная леди, — хмыкнул черноволосый, поднимая блокнот. — Никто вас не съест, разве что Макс. Но мы его посадим подальше.

   Максом, по всей видимости, был высокий рыжий мужчина с узким скучающим лицом. Он окинул говорящего спокойным взглядом и сел рядом с Викторией Лыськовой.

   — Профессор фон Съедентент! — ледяным тоном произнесла Виктория, и Алина мысленно ее поддержала — такая фамильярность при общении со студентами была необычной.

   — Да, профессор Лыськова? — невинно ответил черноволосый, разглядывая блокнот. — Милое дитя, — обратился он уже к Алине, — а что это за интригующие завитушки?

   — Я перерисовывала расположение светильников, — сказала она после небольшой паузы, в течение которой пыталась побороть смущение. — Я не понимаю принципа, по которому они держатся и светят. Слишком сложный рисунок и никаких источников питания.

   — М-м-м-м, — черноволосый задрал голову и задумался, — хорошая задачка. И правда, как?

   — Профессор Тротт, вы нам поможете? — Виктория обращалась ко второму магу совсем не так, как к первому. В ее голосе звучало такое воркующее тепло, будто она говорила с любимым котом.

   — Если студентка доживет здесь до четвертого года и осилит курс магмеханики, то сама все узнает, — ответил тот, к кому она обращалась. Алина наклонилась вперед и глянула на него — он просматривал листы, похоже, с цифровыми массивами, хмурился, делал пометки.

   — Никогда не любила магмеханику, — сказала Виктория. — Профессор Максимилиан, оторвитесь от результатов своих экспериментов и уделите нам минуту, пожалуйста!

   — Они сами себе источники и поглотители, — пробурчал маг, даже не поднимая головы. — Рисунок составлен так, что каждый поддерживает соседний, а магическое поле циркулирует в замкнутом контуре. Рассеиваемость менее процента за год, подзарядка каждые десять-пятнадцать лет. И, кстати, нам это во время учебы объясняли.

   — Спасибо, — вежливо поблагодарила Алина, но ее проигнорировали, а черноволосый протянул блокнот и уселся с другой стороны. Было очень неловко и хотелось бежать, но на сцену уже выходил ректор, и она выпрямила спину и осталась сидеть.

   — Уважаемые первокурсники, — говорил ректор Свидерский, и его молодой голос резко контрастировал с внешностью старика, — рад приветствовать вас. Вы прошли экзамены, и из нескольких десятков тысяч поступающих из Рудлога и других стран только у вас обнаружился достаточный дар для обучения здесь. Не прошли и те, кто не обладал необходимыми знаниями — для учебы они не менее важны, чем талант к владению стихиями. Однако отсев будет продолжаться вплоть до выпускных экзаменов. Вам необходимо полностью посвятить себя учебе, чтобы достойно пройти их. А мы, преподаватели, в этом вам поможем.

   Вы поделены на группы, номера которых есть у вас на бейджах, но никакой специализации на первых пяти курсах нет. Все обучаются на магов-универсалов. И только потом, когда вы почувствуете в себе склонность к той или иной связанной с магией профессии, у вас будет два года на специализацию. Но не обольщайтесь — наши выпускники обязаны равно работать со всеми стихиями, знать как боевое, так и бытовое, и производственное, и медицинское применение магии. Часть из вас уйдет в армию — для этого со второго семестра первого курса для всех без исключения работает военная кафедра. В случае войны вы все будете военнообязанными. Поэтому отнеситесь к посещению занятий на военной кафедре со всей серьезностью. Как и к посещениям остальных занятий. Магия не прощает легкомыслия.

   Рядом с Алиной о чем-то весело хмыкнул профессор фон Съедентент, и леди Виктория, повернувшись, снова смерила его ледяным взглядом.

   — Я также хочу сообщить два основных правила университета. Во-первых, безопасность превыше всего. Практические занятия, связанные с угрозой для жизни, — только в специально оборудованных щитами кабинетах. Не стоит пытаться освоить заклинания, которые проходят на старших курсах, — ваша задача сейчас набить руку на простейших, базовых формах. И еще. Наш университет очень старый, ему более шестисот лет, в течение которых в этих стенах аккумулировалась магия. Поэтому здесь могут происходить разные… странные происшествия. Не пугайтесь, но при этом не старайтесь сами изучить аномалию, сразу же докладывайте куратору.

   Во-вторых, у нас обучаются люди со всех концов страны и из-за рубежа, разных сословий, и под этой крышей я не потерплю расизма или ущемлений по социальному признаку. Нет здесь ни аристократов, ни простых горожан; вы все — студенты, и ваш статус здесь ничего не значит. Только ваши умения и знания.

   К каждой группе прикреплен куратор, который и будет заниматься ответами на те многочисленные вопросы, которые у вас обязательно появятся. Все вопросы, связанные с учебой, решайте через него. Пока у нас много групп, но со временем из-за отсевов их количество уменьшится. Каждый третий человек не сдаст экзамены. Помните об этом, господа студенты, и тяните из ваших преподавателей информацию по максимуму. А сейчас пришло время представить ваших кураторов и лекторов.

   Представление было долгим и занудным, и запомнить всех не представлялось возможным. Студенты, сидящие позади, явно начали засыпать — установилась такая тишина, которая бывает только в сонном царстве.

   Куратором группы Алины оказалась молодая преподаватель методов увеличения магического потенциала, которая тоже была выпускницей этого заведения.

   — И наконец, — произнес Свидерский, — рад сообщить вам, что в этом году с нами будут работать мои именитые приглашенные коллеги. Они очень занятые люди, но любезно согласились выделить несколько часов в неделю на лекции и квалификационные семинары. Рад представить вам ректора Блакорийской высшей магической школы, барона Мартина фон Съедентента, который будет вести у вас основы защиты, а также придворного мага Инляндии, леди Викторию Лыськову, с которой старшие курсы уже знакомы, согласившуюся взять на себя предмет «Магия в быту». И профессора, лорда Максимилиана Тротта — он будет вести внекурсовые семинары и лекции по предмету «Математическое моделирование магических форм».

   Алинины соседи поднимались один за другим, поворачивались, кивали в зал и садились обратно. Она все никак не могла поверить, что ничуть не величественный и простой черноволосый маг — ректор. Спроси у нее, она бы поставила на холодного и высокомерного Тротта. Но ее никто не спрашивал.

   «Все не то, чем кажется», — записала Алина в блокнотик, и не подозревая, насколько она права.

   Вечером первого сентября господа маги сидели в кабинете у Свидерского и снова пили — на этот раз натуральное живое блакорийское пиво, притащенное Мартином со своей родины. Алекс цедил напиток мелкими глотками из рюмки, пытаясь растянуть удовольствие: в старческом теле алкоголь действовал быстрее и разрушительнее. Виктория деликатно грызла соленый крендель. Фон Съедентент приговорил третью кружку и наполнял четвертую. Максимилиан Тротт под смешливые переглядывания остальных брезгливо протирал спиртовой салфеткой только что вымытый стакан. Недавно он выплеснул уже налитое пиво в раковину, узрев ему одному видимые пятна на стекле.

   — Благодаря Максу у тебя теперь вся посуда чистая и стерилизованная, — хохотнул развеселившийся от нескольких десятков глотков «Янтарного блакорийского» Мартин.

   — Не вся, — кривясь, процедил Тротт, просматривая стакан на свет на предмет обнаружения затаившихся пятен. Стакан сверкал и искрился, как хрустальный. Не обнаружив искомое, Макс встал и наполнил стакан золотистым пивом. Пена поднялась, но остановилась ровно у края.

   — Как всегда, — разочарованно протянула Вики, — у нашего перфекциониста все должно быть идеально.

   — Идеально было бы, если бы я был сейчас в лаборатории, — невозмутимо ответил инляндец, усаживаясь обратно в кресло. — А я тут с вами трачу время. Бессмысленно.

   — Действительно, — Александр вытянул руки, сцепил их в замок, похрустел длинными морщинистыми пальцами, — давайте-ка к делу, пока идеальный ученый нас не достал занудством. Мартин, пиво — это хорошо, но не увлекайся, завтра у тебя первая пара.

   — Когда мне это мешало? — откликнулся блакориец, примеряясь, хватит ли его на пятый заход. — К делу так к делу. Первокурсники — середнячки, ментальный фон тоже средний. Темных не обнаружил.

   — Он может быть еще не проявившимся, — заметила Виктория.

   — Понятно, что может. Или он слишком сильный и умеет прятать свою натуру, — сказал Александр. Посмотрел на свою рюмашку с пивом, тяжело вздохнул. — Я тоже ничего не почувствовал. Никакого голода, никаких попыток присосаться.

   — Или он слишком слаб, чтобы пойти в открытую питаться при стольких магах, — небрежно обронил Тротт. — А вот посмотреть, принюхаться вполне можно было. Оценить силы присутствующих. Понять, настолько ли ты немощен, как показываешь, Алекс. Кстати, сделай что-нибудь со своим голосом. Пока ты звучишь, как боевой горн, только умственно отсталый демон поверит в твою слабость.

   — Связки недостаточно состарились, — несколько смутился ректор МагУниверситета. — Голос гуляет туда-сюда, как у подростка. Постараюсь контролировать и говорить тише.

   — А может, и нет никакого демона? — с надеждой спросила Виктория. — Все-таки твоя теория чисто умозрительная.

   — Есть. Я поддерживаю связь с легализовавшимися темными. Они чувствуют активность своей стихии. Очень боятся сойти с ума — собственно, поэтому и поделились со мной, несмотря на традиционную закрытость. А когда мы последний раз узнали о всплесках стихии смерти? Во время переворота. Так что здесь он, здесь. И его проявление — лишь вопрос времени.

   — Он может прийти в любое другое магическое учебное заведение страны и первично подпитаться там, — сказал Мартин.

   — Но только здесь он долгое время может оставаться неопознанным и при этом питаться досыта и блокировать свой фон. В любом заведении меньшего размера он будет заметен, как улитка на сожранных ею виноградных листьях, — возразил Александр Данилович.

   — Если он высосет тебя, то тоже станет заметен, но тебя это не спасет, — резко произнес Макс. — Еще раз говорю — зови Григорьевича. Не справимся.

   — Да звонил я ему, — досадливо отмахнулся Свидерский. — Нет его дома. К нему на днях практиканты-семикурсники отправляются, из особо отличившихся, а его все нет. Поэтому пока придется самим… Как я понимаю, сегодня никто из нас ничего подозрительного не заметил.

   Все замотали головами. Кроме Макса.

   — Было кое-что, — произнес он медленно, болтая стакан, будто там было не простое пиво, а солнечный коньяк. — Девчонка на первом ряду. Обычно студентов вперед силой не затащишь, а тут такое рвение.

   — Эта милашка с косичками? В очках? — хмыкнул фон Съедентент. — Малыш, не дури. Нельзя быть таким женоненавистником. Дитя прелестно смущалось и краснело. И ничего темного в ней не было.

   — А ты думаешь, демон явился бы перед тобой, не спрятав эманации? — съязвил Тротт. — Естественно, он должен выглядеть максимально невинно. Вы говорите — ничего подозрительного не произошло. Но девица сидела прямо напротив стоящего за кафедрой Саши и чуть ли не сканировала его.

   — Она в очках, видит плохо, поэтому, наверное, и села на первый ряд, — не очень уверенно протянула Виктория. Видимо, тоже вспоминала девочку.

   — Возможно, — парировал неумолимый Макс. — А возможно, она оценивала обстановку и принюхивалась к основному блюду.

   — О какой девушке речь? — спросил Свидерский. Он тоже сейчас видел не очень хорошо.

   — Ее зовут Алина Богуславская. — Макс встал и пошел мыть опустевший стакан. — На бейдже было написано.

   — Все-то ты замечаешь. — Виктория следила за ним блестящими глазами.

   — Богуславская? — Александр Данилович нахмурил лоб, вспоминая. — Если не ошибаюсь, именно она набрала лучший балл при поступлении — по немагическим предметам. Дара там еле-еле. Но визуально не помню.

   — Покажу завтра, — пообещал Мартин. — Прелестная малышка, такие щечки!

   — Ты заделался педофилом? Герцогини слишком потрепаны для нашего бравого постельного рыцаря? — Голос профессора Лыськовой так и сочился ядом. — Она же тебе в праправнучки годится!

   — Упаси боги, Вики, за кого ты меня принимаешь? — даже несколько обиженно ответил Мартин. Обиде немало способствовала изрядная доза алкоголя в крови. — Я не совращаю малявок. В мире полно женщин постарше.

   — А я вот ничуть не удивлюсь. — Виктория допила пиво из бокала, протянула его собеседнику. — Вспомни Стефану Томскую. Ей было шестнадцать.

   — Да, но мне было семнадцать! — с нажимом ответил барон, наполняя бокал и тяжело глядя на волшебницу. Оглянулся на друзей и добавил: — И если бы я знал, что ты следующие шестьдесят лет будешь мне об этом напоминать, я бы сбежал от нее прямо через окно общежития.

   — Кстати, — игнорируя интонации блакорийца, вспомнила Вики, — эта девочка тоже живет в общежитии. Я присмотрюсь к ней. Но еще раз скажу, я сидела рядом и ничего темного не почувствовала.

   — Никто не почувствовал. Она может быть еще не проявившейся, — напомнил Макс, движением руки создавая Зеркало. — Все, мне пора. Я и так с вами выбился из графика, придется работать после заката. До завтра, коллеги.

   — До завтра, — отозвались мужчины, а Виктория проводила уходящего природника тоскливым взглядом.

   — Хватит сохнуть по нему, Вики, — хмыкнул Мартин. — Зачем тебе этот сухарь, когда есть живой, сексуальный и красивый я?

   Свидерский покачал головой. И когда им надоест? Усмехнулся: уже стал бурчать и разговаривать сам с собой, как старый дед.

   — Может, я хочу остаться единственной женщиной, с которой тебе не удалось переспать, Мартовский Кот, — обидно отрезала Виктория, и барон, глядя ей в глаза, сделал еще глоток пива. — И вообще, не твое дело, по кому я там сохну. За своими бабами следи, а ко мне лезть перестань.

   — Если перестану, — Мартин отсалютовал ей кружкой, — ты заскучаешь. И сама начнешь за мной бегать, Вик. Ты и за Максом-то бегаешь, потому что он тебя игнорирует.

   Свидерский бросил на друга предупреждающий взгляд. Мартина начало нести.

   — Вот уж точно, за тобой бегать я не буду никогда, — бросила волшебница раздраженно и тоже исчезла в Зеркале.

   Мужчины помолчали — барон задумчиво, Алекс укоризненно.

   — Знаю, — пьяно пробормотал фон Съедентент, — не прав. Но она непрошибаемая. Совершенно.

   — Она всегда такой была, — напомнил Александр другу.

   Мартин тряхнул волосами.

   — Какого черта я тогда поперся к Стефане?

   Свидерский вздохнул: друг дошел до кондиции. Предстоял вечер пьяных, давно выговоренных излияний. Эти двое вели свою игру, доказывая один другому, что они друг для друга ничего не значат. Иногда Алекс думал, что Мартина просто переклинило на Вики именно потому, что она была ему недоступна. По этой же причине Викторию заклинило на Малыше. К нему, Александру, она относилась с легкостью, как к бывшему любовнику, отношения с которым были так давно, что не мешали им оставаться близкими людьми, почти родственниками. А вот остальные искрили, и каждая встреча грозила обернуться ссорой. И, видят боги, частенько ему хотелось, чтобы они наконец-то все между собой переспали и перестали вносить в их компанию бодрящий привкус то ли любовной трагедии, то ли слишком долго длящейся мыльной оперы.

ГЛАВА 4

Первые числа октября,

   королевский дворец

   Василина

   — …И поэтому я считаю целесообразным отдать часть урожая зерновых на экспорт…

   Василина мысленно прокляла и медленно разжевывающего доклад министра, и свое решение участвовать в подобных заседаниях правительства, чтобы поскорее разобраться в делах государственных. Она очень старалась, но вникнуть не получалось. Почти ни во что. Поэтому просто сидела и слушала, надеясь, что со временем и увеличением количества информации на нее снизойдет озарение и она станет все понимать.

   С момента выписки прошла неделя, за которую Василина успела понять, что ей катастрофически не хватает экономического образования, которое успела получить Ангелина. Два курса на факультете социологии дали ей возможность воспринимать отдельные понятия, неплохо ориентироваться в статистических методах — из тех, что она смогла вспомнить, — и, собственно, всё. И пусть Ярослав Михайлович Минкен заверял ее, что незачем мучить себя хозяйственными вопросами. Ангелина бы даже не подумала отказаться от участия в управлении страной. И она не откажется. Но нужно учиться.

   И королева училась, как могла, читая учебники по экономике и сельскому хозяйству, выделив себе час с утра на самообучение. После — заседания правительства или работа над законами, подзаконными актами, нормами, договорами и прочими бумагами, которые настойчиво ждали ее в аккуратных подшитых помощниками папочках. «Работа» пока заключалась в просматривании документов и сопроводительных записок от премьера и их визировании. Оценить эффективность или полезность своей работы Василина не могла.

   Затем — поздний обед с семьей, обязательный и необходимый. По первости она могла пропустить его, но Мариан вытаскивал ее из кабинета, проходя через напряженно замолкающие ряды ждущих посещения сановников, объявляя о конце приема и буквально заставляя королеву отрываться от дел. У нее самой совести не хватало уйти, когда ее ждут. А за спиной сурового мужа можно и сбежать.

   Обеды словно возвращали Василину к их жизни в поместье. Мальчишки болтали о том, чему научились за день, она прижимала к себе Мартинку, сосущую молоко из бутылочки — дочка так и не взяла после королевской госпитализации грудь, — и слушала рассказ мужа об установленных им изменениях, общалась с отцом и сестрами. В этот маленький мирок они не пускали никого, даже выписанную с пенсии старую няню, которая растила еще Алину с Каролиной. Это было время, когда они подзаряжались друг от друга, чтобы идти работать дальше.

   После обеда снова были встречи — с купцами, с представителями профсоюзов, с губернаторами, с послами других государств, с магами и духовными лицами. Почти всем что-то было нужно, и опять заполнялись папочки — замечаниями, предложениями, просьбами, отчетами.

   «Ваша корона — благословение богов для страны и для вас, ваше величество», — сказал Василине Его Священство при встрече, во время которой он просил выделить землю под монастырь в области, где могли бы размещаться и паломники, приезжающие в главный храм страны. Проект закона одобрила еще ее мать, но принять его не успели.

   Обещая рассмотреть этот вопрос как можно быстрее, королева думала о том, что для страны это, может, и благословение, а вот для нее пока — наказание неизвестно за какие грехи.

   А после встреч Василина шла тренироваться управлять нежданно-негаданно свалившейся на нее силой. Алмаз Григорьевич обещал научить азам за пару недель.

   Заполнялся дворцовый штат, и на второй этаж каждый день въезжали придворные чины, их жены и дети. Василина уже и забыла, сколько народу нужно для обслуживания одной королевской семьи. Королевский камергер, отвечавший за найм прислуги, в чьем ведении также находились аудиенции у королевы. Королевский интендант, а попросту завхоз, управляющий ремонтом-меблировкой, и королевский садовник, отвечающий за парковое хозяйство. Королевский ясельничий — ответственный за конюшни и лошадей, а также организующий выезды. Егермейстер — главный по охоте, и плевать, что охотиться королева не любила. Королевский финансист, управляющий финансами королевской семьи и выделенными на дворец средствами из казны. Церемониймейстер. Придворный маг. Лейб-медик. И многие-многие другие. И у каждого — помощники из младших придворных чинов. И каждый получал жалование, ежемесячно опустошая бюджет Рудлога на кругленькую сумму.

   Отдельным списком шли придворные дамы. Увы, жены и дочери придворных чинов традиционно составляли женский двор и по идее должны были прислуживать королеве, но ей вполне хватало горничной. Относительно полезными были статс-дамы, которые заведовали развлечением гостей и вообще светской жизнью дворца. Остальные создавали живописную, интригующую и сплетничающую массовку. И Василину эта массовка периодически отвлекала — по этикету она обязана была уделять дамам и кавалерам часть своего внимания, которое с бо́льшей радостью она бы оставила семье и детям.

   А вот ужин и время после него полностью принадлежали семье. Конечно, впереди были и вечерние приемы, и балы, но пока Василина наслаждалась покоем, прогуливаясь с детьми по парку или играя с ними в детской. Конечно, и тут было не избежать вездесущего двора — парк мгновенно наводнялся придворными, королевскую семью разглядывали из беседок и окон второго этажа. Но стоило Василине пожаловаться мужу, что неприятно гулять под столькими взглядами, как выходящие в парк комнаты придворных опустели, а охрана выделила в парке личную королевскую зону, куда имели право входить только члены правящей семьи.

   — Ты королева и вольна поступать так, как комфортно тебе, — сказал супруг, когда она засомневалась, не обидятся ли при дворе.

   И это было прекрасно.

   Василина не знала, как вынесла бы все это без Мариана. То, из-за чего она переживала, он, как всегда, решал мгновенно и без сомнений. Пусть иногда чрезмерно резко. Пусть.

   И королева как могла благодарила его, тоже уставшего и измотанного, ночами, когда они оставались вдвоем. Впрочем, на любовь сил у них хватало всегда.

   Мариан третировал охрану, ввел систему пропусков во дворец и на околодворцовую территорию, даже учения какие-то планировал организовать по эвакуации семьи. Спелся с Тандаджи и с его помощью проверял всех, кто становился вхож в резиденцию Рудлогов, несмотря на то что большинство высших чинов имели титулы и принесли клятву вассалитета. Дворцовый народ стоически выносил военные порядки и жаловаться не смел. Но между собой, конечно, шептались, и обсуждали, и ругались, но терпели. А кто бы посмел что-то сказать против принца-консорта?

   Для него во дворце было слишком много людей. И само пространство было слишком большим — он не всегда мог быть уверен, что Василина и дети находятся в абсолютной безопасности. Мариан пытался предусмотреть все возможные варианты, но статус супруги предполагал тесное общение с народом. А среди народа этого всегда мог оказаться убийца. И барон методично, ступень за ступенью выстраивал линии обороны вокруг любимой, стараясь не показывать ей своего беспокойства и не посвящать в истинные масштабы его деятельности. Ее величеству хватало волнений и помимо этого.

   Но желание схватить в охапку жену и детей, послать весь дворец и всю эту опасную суету к демонам и уехать в безопасное поместье периодически накатывало. Особенно по утрам, когда он после завтрака делал обход позиций и останавливался в зале телепорта, где когда-то произошла трагедия.

   Первый выезд супруги состоялся через несколько дней после выписки — королева изъявила желание навестить раненых, которые оставались после землетрясения в госпиталях столицы. Это было верно и по политическим, и по человеческим соображениям, но Байдек предпочел бы, чтобы королеву посчитали бездушной и черствой, нежели чтобы она подвергала себя риску.

   Конечно, он ничего не сказал и не стал протестовать. Но за два дня до поездки выписал военных магов с Севера, из своей части, — мастеров щитов. Они прикрывали Василину от метательного и стрелкового оружия, а также от боевых заклинаний. Конечно, от кого-то действительно мощного они бы не уберегли, но задержать смогли бы.

   На крышах домов по ходу следования кортежа залегли снайперы, машину взяли бронированную, способную выдержать даже прямое попадание мины. А в самой больнице Мариан держался рядом с королевой, готовый, как и другие телохранители, закрыть ее телом и вывести при малейших признаках нештатной ситуации.

   Василина, и не подозревая о работе, проделанной супругом, и его напряженном состоянии, необыкновенно красивая в светлом официальном костюме, с собранными в прическу кудрями, улыбалась людям, здоровалась с персоналом и пациентами, интересовалась здоровьем, задавала вопросы о нуждах учреждений и перспективах реабилитации и была совершенно безмятежна. И даже, кажется, счастлива. А вот Байдек смог выдохнуть только тогда, когда их автомобиль наконец въехал в подземный гараж, на дворцовую территорию. И в тот момент барон впервые подумал, что, возможно, должность начальника охраны стоило бы занять кому-то другому — тому, кто не зависит так эмоционально от охраняемого объекта и кто был бы более профессионален, чем он сам, и более хладнокровен, потому что эмоции порождают ошибки. Но тогда, возможно, он нервничал бы из-за того, что охрану самого дорогого контролирует другой человек. В любом случае, пока профессионала, которому Мариан бы достаточно доверял, не нашлось, он будет продолжать делать все возможное, чтобы ни одна тварь к его семье приблизиться не могла. Как бы сильна эта тварь ни была.

   Марина

   — Ваше величество, я, к сожалению, могу помочь вам только теорией, объяснив запомнившиеся мне в бытность придворным магом при вашем деде принципы действия вашей родовой магии. Я расскажу, что умел ваш дед, как он это делал, но показать не смогу. Практиковаться вам придется самой, потому что я классический маг и не имею к родовой магии Рудлогов отношения, — заявил Алмаз Григорьевич Василине на первом нашем «занятии». — Источник вашего дара, как и у всех потомков богов, — в вашей крови. И искать силу вам нужно именно там, пытаться ощутить отклик крови, почувствовать осязаемую, чистую энергию вокруг себя и внутри себя. Это основа, из которой вы потом сможете лепить то, что захотите.

   Я слушала его внимательно, потому что «чистую энергию» уже ощущала в памятный вечер, когда Кембритч раскрыл меня. Но, увы, могла только слушать и смотреть на упражнения сестры. Вся сила во мне была выжжена дочиста, и это ощущалось как легкий авитаминоз — слабость и недовольство окружающим миром. Хотя последнее мне всегда было свойственно и так.

   Василинка, выслушав описание Алмаза Григорьевича, стала пробовать создать щит, а мы с ним благоразумно отступили за ее спину. В прошлый раз вместо щита получилось нечто атакующее, и только по счастливой случайности я не вернулась в лазарет.

   — Вы выплескиваете энергию, а строя щиты, надо, наоборот, замыкать ее на себя, ваше величество. Будто вы надуваете воздушный шар, только вместо рта — ваша рука, а шар окружает вас со всех сторон, — поправлял сестру старый маг, а Василина хмурилась и старалась снова.

   — Не получается, — сказала она в который раз. — Мне, чтобы получилось, разозлиться надо или расстроиться.

   — Это нормально, девонька, тьфу, ваше величество, — раздражающе жизнерадостно сообщил Алмаз Григорьевич. — Стихии у наших студентов тоже сначала на эмоциях откликаются. А у жрецов и духовников — на молитвенное рвение. Сначала пробуйте с эмоциями, потом научитесь вызывать отклик и без них.

   Я, слушая его, честно пыталась вспомнить ощущение отклика родовой силы при последнем «всплеске эмоций» и вызвать его в себе. Вдруг сейчас как прорвет блокаду, и снова появятся призрачные плети? Но то ли потому, что воспоминания об отклике силы неизменно сопровождались другими, не самыми приятными, то ли сестренка настолько качественно меня приложила, но кровь моя молчала. Глухо.

   — У меня есть шанс восстановиться? — спросила я нашего ворчливого учителя. Мне не столько нужна была способность нападать и защищаться. Я очень хотела, чтобы вернулся мой внутренний компас. Потому что поиски Ани пока не принесли результатов. Группы, прочесывающие южные предгорья Милокардер и границу Песков, продвигались медленно, связь была плохой, и ежедневные отчеты в основном сводились к тому, сколько километров удалось пройти и какую информацию собрать. Информация была скупа. Удалось найти нескольких человек, которые видели, как тройка драконов или больших птиц летела на юг. Но про юг мы и сами знали. Со свидетелями провели ментальную реконструкцию, после нее удалось определить более-менее точное направление полета похитителей. По нему и искали, и оставалось надеяться, что коварные драконы не совершили где-нибудь вне поля видимости поворот и не полетели в другую сторону. Не помогали и спутники — по словам Тандаджи, Пески были сплошным слепым пятном. Построить к Ангелине Зеркало тоже не выходило даже у Алмаза Григорьевича – оно просто рассыпалось.

   — Шанс восстановиться всегда есть, ваше высочество, — сказал Старов твердо, теребя кончик бороды. — Ваш случай не уникален, я видел много студентов, которые переоценили свои силы или не смогли контролировать поток. Кто-то из них после этого приобретал новые умения, кто-то просто восстанавливался, но были и те, кто терял способности к магии навсегда. Так что ты не горюй, — он забавно путал «вы» и «ты» и в одном предложении мог употребить сразу два обращения, — не горюй, слушай, запоминай, а потом, уверен, пригодится.

   — А у тех, у кого возвращался дар, как это происходило? — полюбопытствовала я.

   — У всех по-разному. У кого-то — в считанные дни, у кого-то — спустя годы. Общей системы я не заметил. Частенько было так, что блокаду срывали сильные эмоции.

   Ага, спасибо, мне уже одну блокаду сильные эмоции сорвали. С другой стороны, можно ведь и попробовать, правда?

   «Только давай без экстрима, Марина».

   «Вот этого обещать не могу».

   После семейного ужина я сидела у столика на веранде, куда выходили высокие окна моей спальни, и наблюдала за передвигающимися по нашему парку магами. Чуть правее Василина с мальчишками и Каролинкой играли в мяч, а Мариан, усадив на колено Мартинку, покачивал ее и что-то ей рассказывал. Наверное, детские стишки — во всяком случае, какой-то ритм я там точно улавливала. Отца видно не было. Ему вообще оказалось трудно во дворце, куда труднее, чем мне. Святослав Федорович отказывался посещать официальные мероприятия и в основном встречался со старыми друзьями и занимался с внуками и дочкой. В первый же день после приезда он пошел на могилу матери и пробыл там до вечера.

   А вот я так и не смогла заставить себя туда пойти. Потом. Сейчас не могу.

   Было свежо, хоть октябрь и бил все рекорды теплой погоды, сгущались сумерки, а я, оторвавшись от созерцания семьи и отвернувшись, насколько могла, курила, стараясь не мелькать сигаретой перед младшенькими.

   Раньше, будучи девчонкой, я постоянно бегала через высокие окна-двери своей спальни на конюшню, и кто бы мог подумать, что когда-нибудь я буду сидеть тут и дымить сигаретой. Теперь, после коронации, можно было спокойно выходить сюда без охраны. И конечно, после того как Мариан, святой человек, одним мановением руки освободил пространство перед нашим семейным крылом от любопытных глаз.

   Ученики Алмаза периодически появлялись при дворе, производя какие-то таинственные манипуляции и пропадая. Появился у нас и придворный маг с очередным непроизносимым блакорийским именем — Зи́гфрид Кляйншви́тцер, который был однокурсником и давним знакомым фон Съе́дентента. И сейчас, в парке, Съедентент и Кляйншв… придворный маг совершали какие-то странные манипуляции. Они останавливались на одном месте, гладили и трогали ладонями воздух, как мимы (и выглядело это так, что я едва не фыркала, сдерживая смех), потом делали шагов тридцать в сторону дворца и снова занимались ощупыванием воздуха.

   Лет пять назад я уже видела подобное, когда парень из нашей компании наелся грибов-галлюциногенов и бегал от воображаемого шкафа, который его все-таки в результате съел, и он сидел внутри, рыдал и щупал воображаемые стенки, умоляя принести топор и разрубить чудовище.

   Уже потом я, работая на скорой и частенько выезжая на вызовы к наркоманам и алкоголикам, ставя капельницы, промывая желудки, наблюдая ломки во всей их неприглядной физиологичности, не раз думала, как же меня угораздило вписаться в компанию, где употребление наркотиков было скорее нормой, алкоголь вообще за зло не считался, а беспорядочный секс возводился в ранг доблести. Так ни к каким выводам я и не пришла. Видимо, этот период был мне для чего-то нужен. Но, честно говоря, я бы предпочла, чтобы этих страниц в моей биографии не было.

   Парня мы в конце концов, отсмеявшись и посоветовавшись, спасли с помощью воображаемого топора, но пострадавший обмана не заподозрил и серьезно благодарил нас, чуть ли не кланяясь в ноги.

   Так же серьезно выглядели увлеченные своей деятельностью магистры, подходившие все ближе и ближе. Впрочем, один из них был не так уж и увлечен. Во всяком случае, периодически он бросал на меня взгляды и улыбался. Я улыбалась в ответ. Отчего бы и нет, если человек хороший? И симпатичный? И обаятельный?

   «Эй, подруга, тебя опять куда-то не туда заносит».

   «А может, меня заносит именно туда, куда надо?»

   Внутренний голос отвечать не стал, предоставляя мне самой нести ответственность за свои решения.

   Племянница на коленях Мариана вдруг расплакалась, и Василина, взяв младшего сына на руки, пошла к мужу. Они попрощались со мной и исчезли в стеклянных дверях своих покоев, уведя с собой и Каролину. А я осталась сидеть, несмотря на сгущающиеся сумерки и поднявшийся свежий ветерок.

   Маги, видимо, закончили, остановились метрах в десяти от меня, и я почувствовала мгновенную неловкость, которую тут же стряхнула с себя. Алмаз сказал, нужны эмоции — значит, будут эмоции. А тут, во дворце, всем эмоциям имена — «тоска», «скука» и «раздражение». Только общение с семьей наполняет душу теплом, а возня с детьми — радостью, но этого явно недостаточно для пробуждения дара.

   Да и просто хочется уже взрыва, который снова очистит голову и позволит мне продержаться тут еще немного.

   Зигфрид (все-таки его имя выговорить проще) о чем-то спросил друга, но тот покачал головой, снова глянув на меня, и они, пожав друг другу руки, разошлись. Фон Съедентент направился ко мне, подошел, поклонился.

   — Я не слишком наглею, навязывая вам свое общество, принцесса?

   — Нет, конечно, — я указала на соседний стул. — Присаживайтесь, барон. Усмирите мое любопытство: чем вы только что занимались?

   — Передавал коллеге ключи к щитам и сигналкам, — ответил блакориец, отодвигая кресло и опускаясь в него. — Со стороны смотрится забавно, да?

   — Немного, — признала я, пытаясь сдержать улыбку, но получалось плохо.

   Он заметил, весело сверкнул глазами.

   — Я на первых парах, когда нас учили щиты ставить и передавать, сам ухохатывался над преподавателем. Выглядело так, будто на цирковое представление попал, с фокусниками. Нахохотал на трояк по защите, препод был обидчивым. А потом ничего, привык.

   — Но веселиться не разучились, судя по всему, — заметила я. Фон Съедентент отрицательно потряс головой, словно говоря: «Кто, я? Да ни за что!»

   — Кстати, у вас отличная прическа, ваше высочество. Экстремальная смена имиджа?

   Я провела рукой по коротко стриженному затылку и вздохнула.

   — Вы разве не видели мои волосы после коронации? Вот это было экстремально. С одной стороны завитушки до уха, с другой — плавленые пряди. К сожалению, теперь какое-то время придется походить похожей на мальчишку.

   Парикмахер честно пыталась оставить максимум женственности, но волосы были пересушены, собирались в колтуны и ломались. Поэтому мы решили стричь коротко, оставив только косую челку и волосы чуть подлиннее на макушке. Теперь, когда я видела свой светлый ежик в зеркале, мне страстно хотелось выкрасить пряди и проколоть нос. Но я держалась.

   — Вы вовсе не похожи на мальчишку, — заявил маг, осмотрев меня. — Вы выглядите очень изящно. Как молоденькая хулиганка. Извините за дерзость, ваше высочество, — спохватился он.

   — Да оставьте, барон. — Я засмеялась: уж очень ненатурально он пытался изобразить раскаяние. — После того как вы меня выкрали из моей гостиной, эти расшаркивания неуместны. Да и приятно поговорить с кем-то, кто не лезет за словом в карман и не носится со мной, как с хрустальной. Я, кстати, ждала, что вы сообразите подойти. Дело в том, что мне опять нужна помощь, а вы уже посвящены в мои маленькие секретики.

   — Вас снова нужно украсть? — серьезно спросил фон Съедентент, и в его глазах на секунду мелькнуло что-то очень мужское.

   — Именно, — кивнула я. — Но в этот раз у меня есть официальное оправдание, так что можно это назвать не моим капризом, а медицинской процедурой. Алмаз сказал, что выгорание можно преодолеть сильными эмоциями. А мне очень нужно вернуть хотя бы часть своего дара.

   — И… вы ждете от меня, что я вам обеспечу сильные эмоции? — осторожно, словно обдумывая каждое слово, спросил он с некоторым даже удивлением.

   «Не смущай его, дурочка, хватит двусмысленностей».

   — Если вы не будете против, — ответила я, мысленно показав язык внутреннему голосу. Блакориец задумался, затем весело тряхнул головой, покрутил плечами, снова глянул на меня уже с откровенным интересом. Я не без удовольствия наблюдала за этим представлением.

   «Когда это ты успела превратиться в кокетку?»

   — Ваш мотоцикл здесь, в Иоаннесбурге? — Я решила все-таки притормозить немного. — Вы в прошлый раз обещали мне показать настоящую скорость, барон.

   Он улыбнулся, кивнул.

   — Вы хотите покататься?

   — Я хочу испугаться, — честно сказала я. — Чем сильнее, тем лучше.

   Черноволосый маг засмеялся. Он с каждой минутой явно чувствовал себя все свободнее.

   — Это я вам обеспечу, принцесса. И когда?

   — Чем скорее, тем лучше, — ответила я ему в тон, глядя в смеющиеся темные глаза.

   — Тогда буду у вас часа через два. Под окном, как в тот раз. Только оденьтесь в удобные брюки и ботинки, ваше высочество. И желательно свитер под горло.

   — Обязательно. Вы настоящий кавалер, барон. Единственное — не хотелось бы привлекать внимание охраны. Здесь постоянно дежурят патрули.

   — Не переживайте, я отведу глаза. И сигналки не сработают, их же ставил я. — Он заговорщически подмигнул мне. — Нам никто не помешает. Но потом не жалуйтесь, принцесса.

   — Ни за что, — пообещала я. — Спасибо, барон.

   Он исчез в Зеркале, а я еще ощущала на руке прикосновение его губ и оставшееся витать в воздухе приятное чувство игривости. Будто я поиграла с большой лохматой собакой, которая угадывает твои движения, ловит бросаемые палки, перетягивает с тобой игрушку и прыгает на тебя в попытке лизнуть в нос. А после игры послушно идет в свою конуру.

   «И чем ты недовольна?»

   «Я абсолютно, полностью, безоговорочно довольна!»

   «Ну-ну».

   Фон Съедентент тихо поскребся в окно около одиннадцати, и я, отложив книгу, выключила ночник в спальне и вышла. Через мгновение мы уже стояли в переулке за площадью Победоносца, и я разглядывала мотоцикл.

   Он был длинным, блестящим и хищным, очень пижонистым — с изогнутыми сверкающими зеркалами и мощным рулем, с языками пламени, нарисованными на бортах, с хулиганской надписью «Все равно не догонишь», сопровождаемой изображением неприличного жеста над номером. Однако это не скрывало его мощи. У меня аж руки вспотели — так я захотела поскорее взобраться на него.

   — Нереально крут, — выдохнула я, пока довольный моей реакцией владелец этого воплощения скорости протягивал мне плотную узкую куртку, перчатки, наколенники и шлем. Я не стала спрашивать, откуда у него женская куртка. Не пахла чужими духами, и ладно.

   Барон тоже был в мотоциклетной форме, надел шлем, и выглядел он тоже нереально круто. Я на мгновение снова почувствовала себя плохой девочкой в плохой компании. И не сказать, что мне это не понравилось.

   — Садитесь, — он похлопал рукой по сиденью за своей спиной. — Держитесь крепко. Поехали бояться?

   — Поехали, — рассмеялась я, перекидывая ногу через сиденье и крепко обхватывая мужчину за талию.

   Заурчал, взревел мотор, и мы полетели в высвеченную огнями столичную ночь.

   Скорость, скорость, мелькающие огни домов и фонарей, остающиеся далеко позади машины, мигающие светофоры, блестящая гладь реки и сливающиеся в дымчатую ленту тротуары набережной. Бьющий и ревущий вокруг холодный ветер и теплое тело мужчины, в которого я вжималась. Крутые виражи и прыжки на горбах мостов, невероятный разгон на почти пустой кольцевой, кипящий адреналин и горячее громкое дыхание внутри шлема.

   Было очень страшно и очень весело. Стресс и тоска прятались и растворялись в горниле эмоций, и я кричала и улюлюкала от восторга, оглушая себя, но не желая останавливаться.

   Время было уже далеко за полночь, когда мотоцикл затормозил у какого-то придорожного кафе, где играла плохая музыка, сидели странные люди, а мы грели руки о стаканы с чаем, и я видела в расширенных от адреналинового возбуждения зрачках Мартина свое отражение.

   И это было тоже нереально круто.

   — Обязательно нужно повторить, — сказала я на прощание, перед тем как зайти в спальню.

   — Обязательно повторим, — согласился он, помахал мне снятыми с рук мотоциклетными перчатками и исчез в Зеркале.

   Люк Кембритч

   Виконт Кембритч отмокал в ванной и делал это самым сибаритским образом — с сигаретой в одной руке и стаканом виски в другой. Ванны в его доме были огромными, спускающимися в пол мини-бассейнами, потому что он со своим ростом в обычные просто не помещался.

   Точнее, не помещался с комфортом — приходилось сгибать ноги, упираться плечами, — а комфорт Люк любил.

   Аудиосистема проигрывала альбом инляндской фолк-группы, и виконт, устав от витиеватых напевов и резких звуков народных инструментов, переключил ее на сборник блюзов. С наслаждением затянулся, затушил сигарету, вытянул ноги, ощущая, как массируют издергавшееся от боли тело упругие струи воды. Нога не болела, он отоспался после лечения, похожего больше на экзекуцию, и теперь смывал с себя память о боли.

   На миг возникло желание вызвать сюда кого-нибудь из подружек, чтобы уж совсем почувствовать себя живым и здоровым — а что может послужить этому лучше, чем хороший, горячий и несдержанный секс? Он усмехнулся. Последний раз что-то похожее на секс у него было… черт, почти две недели назад. Организм тут же отозвался на воспоминания, и Люк сжал ноги, откинул голову на бортик, закрыл глаза, приводя мысли в порядок. Как мальчишка в период полового созревания, ей-богу.

   Протянул руку и повернул кран до упора на холодную воду. Да, женщина ему сейчас точно не помешает, раз он даже после болевой терапии возбуждается при одной только мысли о последнем задании. Одно тело должно вылечить память о другом. А если не получится, то пусть это будет много-много тел и много жарких ночей. Если женщина недоступна, то нужно просто забыть о ней. Может, и правда позвонить кому-то из девочек?

   Новенький телефон лежал тут же, на бортике, и искушающе посверкивал гладкой панелью. Люк уже потянулся было к нему, но тут же взял себя в руки. Женщины потом. Сначала дело.

   Он быстро оделся: светло-голубая рубашка, темные брюки, кожаная куртка. Сегодня можно было допустить в одежде городскую небрежность, потому что Тандаджи вызвал его на встречу в тайный штаб. Может, и правда решил привлечь к поискам невесты? В любом случае ждать пунктуальный начальник не любит, а он не любит опаздывать, поэтому пора выдвигаться.

   Но несмотря на спешку, Кембритч все-таки остановил свой блестящий спортивный автомобиль у цветочного магазина и провел там не менее пятнадцати минут, пока цветочница составляла букет по его пожеланиям и оформляла доставку.

   Тайный штаб был организован на обычном сельском хуторе в области, и содержала его бодрая старушка-вдовушка, а по факту заслуженный работник спецслужб Дорофея Ивановна. Старушка торговала сметанкой и молочком, за которыми приезжали аж из города, поэтому останавливающиеся у хутора машины внимания соседей давно не привлекали. Это делалось для прикрытия, потому что месячная зарплата у старушки была поболе, чем стоимость ее владений.

   Никто и не подозревал, что в подвале у госпожи Латевой, превышающем по площади весь хутор, размещается вполне себе оборудованный штаб с хитрой системой вентиляции, связи, со столом для переговоров, столовой и несколькими спальнями. Допуск имели только избранные, и Люк в числе этих избранных теперь был. Видимо, после того как спас Рудлог, найдя наследниц королевского рода.

   Тандаджи сидел за столом и аккуратно, маленькой ложечкой ел плотный деревенский творог, нарезанный ломтями, на котором красовались горки желтоватой сметаны. Все это было щедро засыпано сахарным песком, и выражение лица у начальника было самое медитативное. Перед тем как впустить Люка, Дорофея Ивановна вручила ему поднос с двумя чашками чая и еще одной тарелкой «с творожком» — для него самого, и виконт, спускаясь по узким ступенькам лестницы и наклоняя голову, чтобы не стукнуться о потолок, чувствовал себя официантом на выходе.

   — Ты уволен, — сообщил ему начальник вместо приветствия, и Люк, усевшись на жесткий стул, с удовольствием попробовал чай. На улице было уже довольно прохладно.

   — И почему? — поинтересовался он, подцепляя ложечкой сладкую сметану и отправляя ее в рот.

   — Потому что после того, как твои планы стать принцем-консортом разрушились, ты очень расстроился. Власть была так близко и — бац, уплыла! — Тандаджи махнул ложечкой, показывая, как именно уплыла гипотетическая власть, и сорвавшаяся тяжелая молочная капля по длинной дуге улетела на пол. — Поругался с начальством при сотрудниках, с отцом при друзьях, остался без дела и без наследства. Благо дядя завещал тебе очень много. Слишком много.

   — И-и-и-и? — поторопил его Люк. Он уже понял, что ни о каких поисковых группах речи не идет.

   — И пустился в загул, конечно. Благо тебе не привыкать. Алкоголь, наркотики, девочки. А если точнее, то конкретная девочка, твоя давешняя любовница, она же — дочь начальника таможенной службы Рудлога. Ты еще с ее братцем приятельствовал. Как ее?

   Тандаджи прекрасно знал, «как ее», но любил поиграть в простофилю без памяти.

   — Крис, — проворчал Люк, облизывая ложку. Творог правда был вкусный. — Крис Вале́нская.

   — Вот-вот, — кивнул Майло, пытаясь расправиться со своей порцией. — Вспыхнешь любовью, но, главное, кошельком посверкать не забудь. А то с возвращением монархии папеньке кислород перекрыли, воровать стало трудно, и на детей он стал куда меньше выделять.

   Начальник разведуправления коротко взглянул на Кембритча, убедился, что тот внимательно слушает, и продолжил:

   — Что интересно, они с братом вхожи в один клуб… «Колосс» называется. Аристократов там крайне мало, зато много золотой молодежи из тех щенков и молоденьких сучек, которые успели развратиться еще до того, как им пятнадцать стукнуло. Сыновей и дочерей крупных промышленников, банкиров, магнатов, слишком занятых для того, чтобы выбивать дурь из голов наследничков. Зато пристроили их в помощники к некоторым членам парламента, пользуясь своим влиянием, и периодически передают пожелания для законотворчества. Пожелания, которые нельзя не учитывать. А учитывать теперь тоже трудно, а иногда — из-за вассальной клятвы — и для жизни опасно.

   Люк задумчиво помешивал чай. Он прекрасно знал таких «щенков» и сам был таким, пока Тандаджи его не вытащил.

   — Кстати, не забудь зайти к штатному врачу, он тебе зашьет нейтрализатор наркоты. И передатчик под кожу. Переносной слишком опасен, а так мы всегда будем знать, где ты.

   — Хорошо, — пробурчал Люк, доставая сигарету. Под творожок думалось не так хорошо, как под табачок.

   — Ну, тебя, конечно, попытаются вразумить, пристроить во дворец… на какую там должность тебя папаня проталкивал?

   — Советник при министре сельского хозяйства, — проворчал Люк. Эта часть плана ему активно не нравилась.

   — Вот-вот. Не противься долго, чтобы не передумал. Недели полторы, не больше. А к тому времени ты уже снова вольешься в ряды щенят, загуляешь с размахом, с кристальной достоверностью. Ясно?

   — Ясно, шеф, — тоскливо вздохнул Люк. — Не староват ли я для вливания в ряды молодежи?

   — Для молодежи ты будешь неиссякаемым кошельком, поэтому они тебя примут, даже будь ты дряхлым старикашкой, — невозмутимо успокоил подчиненного господин подполковник. — Не переживай, расходы возместим. Тем более ты для них станешь находкой. Точнее, для кое-кого из их родителей, не желающих терять бизнес и подставляться самим. А вот спившегося и сторчавшегося аристократишку не жаль, как и его род. Деньги есть деньги. Ты им будешь нужен. Потому что по статусу ты ближе всего к королевской семье, а после назначения в министерство сельского хозяйства на одних совещаниях с ее величеством станешь просиживать штаны. Да и герой, как-никак, семья Рудлог тебе доверяет.

   Люк попыхивал сигаретой и молчал. В крови уже зарождались предвкушение и азарт от нового опасного задания.

   — И еще, Кембритч, — сухо произнес Тандаджи, глядя на оставшийся творожок куда нежнее, чем на подчиненного. — Скорее всего, в этом замешан кто-то из наших, а ставить под угрозу твое задание я не могу. Поэтому сейчас с неделю гуляешь, а потом я тебя с треском и скандалом увольняю. Ты уж постарайся.

   — Постараюсь, — пообещал виконт. — Но как это возможно? Все сотрудники Управления подписывали договор.

   — Возможно, — невозмутимо откликнулся тидусс. — Например, если ранее был подписан другой договор. Это непроверяемо, увы, даже ментальное сканирование можно обойти, заставив попросту забыть факт подписания. Так что придется скандалить.

   — Понятно, — произнес Люк. Действительно, все было понятно.

   — Среди них есть менталист, — сказал Тандаджи, разобравшись наконец с лакомством.

   — Понятно, — повторил виконт снова.

   — Если не ты, то никто, Кембритч. Извини.

   — Да ладно, шеф. Все нормально. Справлюсь.

   — Про нейтрализатор не забудь, — строго сказал Майло. — И будь очень осторожен. Ставки в этот раз очень высоки.

   На обратном пути Люк набрал номер Валенской, врубил погромче музыку и, когда ответил женский голос, пьяно хохотнул в трубку:

   — Привет, котеночек. Помнишь еще меня?

   — Кембритч? — ну конечно же, она его узнала. — Соизволил-таки позвонить? Что, принцесса не дала, вспомнил обо мне?

   — Ну не сердись, Кри-и-ис. — Он крутил руль и отрешенно наблюдал за дорогой. — Ты же знаешь моего папашу, мне никак не отмазаться было. Приезжай вечерком ко мне, а? Повеселимся, как раньше.

   — Ты с ума сошел? Думаешь, после стольких лет молчания я рвану к тебе? Ну ты и ублюдок, Люк. У меня вообще-то жених есть.

   — Деточка, — он понизил голос, — ну не сердись. Мне так плохо, я так пьян. Я вот сейчас как вырулю в столб, и все из-за тебя.

   — Ты что, еще и за рулем? Я думала, тебя зашили, прежде чем в принцы выставлять.

   — А я расшился, — снова хохотнул он. — Жизнь не удалась, принцем мне не быть, почему бы не вернуться к тебе? Давай, детка, не сердись. Плюнь на своего старикана-женихана, готовься, бери вечером такси и езжай ко мне. Тебя ждут шампанское и изголодавшийся по своей Крис я. И бриллианты. Ты же любишь бриллианты? Я и шикарное фамильное колье будем просить у тебя прощения весь вечер и ночь.

   — Ублюдок! — проворчала девушка уже не так уверенно.

   — Я твой богатый ублюдок. — Люк аккуратно свернул на кольцевую, помигал в благодарность пропустившей его машине. — И скоро буду дома. У меня знаешь, какая ванная теперь? Сам Торже́вский делал. Приезжай, милашка. И захвати с собой травы, у твоего братца запасы всегда были нехилые. Жду в девять, потом поеду в бордель. Ты же не отдашь меня какой-нибудь девке? Кри-и-ис?

   Он дождался ответа, положил трубку и скривился. Снова потянулся к пачке сигарет. Твою ж мать. Куда он снова лезет? Надо быстро сейчас заехать к врачу, а потом навести дома легкий бардак. Предупредить охрану, чтобы не удивлялись. И отправить домоправительницу в отпуск. Слуг жалко, конечно, но ничего, переживут.

   Крис приехала в половине девятого, когда в гостиной и спальне Кембритча уже царил показательный бардак с алкогольным душком, грохотала музыка, часть окон была открыта в темнеющий октябрьский вечер, распакованные бутылки разной степени наполненности украшали столы, подоконники и пол, а тлеющие сигареты создали нужный дымный антураж. Люк капнул в глаза капли, вызывающие покраснение белков, расширение зрачков и небольшой отек, похожий на алкогольный. Долго мял наглаженную рубашку, но слуги работали на совесть, и пришлось удовлетвориться расстегнутыми верхними пуговицами и закатанными рукавами.

   «Фамильное» колье было передано любимой конторой с рук на руки, а под лопаткой чесался заживающий шрам с внедренным под него нейтрализатором наркоты. Передатчик-маячок зашили в предплечье. Через несколько дней шрамы рассосутся, и никто не заподозрит, что Кембритча вовсе не торкает с травы или чего пожестче или что о его местонахождении известно в конторе.

   Он, оглядев окружающую живописную панораму, как полководец — поле перед сражением, удовлетворенно хмыкнул и уселся в кресло, налил себе виски, опрокинул сразу стакан. Хорошо хоть, что нейтрализатор в основном направлен на опиаты и синтетику и лишь слегка приглушает действие алкоголя и табака. Иначе задание можно было бы считать практически тренировкой перед вступлением в ряды монахов.

   Услышал стук каблуков в холле и на мгновение собрался, подтянулся, чтобы тут же развалиться в кресле, закинуть ногу на стол, чуть прикрыть глаза и придать лицу расслабленное выражение.

   — Госпожа Валенская, — объявил дворецкий, пропуская в дверь гостью и взирая на хозяина квадратными глазами, и Люк, довольно хохотнув, развел руки, словно для объятий, плеснув при этом алкоголем на пол, и немного невнятно крикнул:

   — Кри-и-ис! Детка, ты как раз вовремя!

   Дворецкий поспешно закрыл дверь, и Люк пообещал себе поднять ему зарплату после того, как все закончится.

   — Я еще не решила, прощать ли тебя, Кембритч, — заявила стоящая в дверях Валенская. Она выглядела гораздо менее свежей, чем при их последней встрече, — видимо, образ жизни сказался на ней, — но была по-прежнему ухоженна, красива и порочна. Высокая, с пышной в нужных местах фигурой, с аккуратно «сделанным» лицом — крашеные брови, пухлые губы, осветленные длинные волосы, темные глаза со «стрелками».

   — Ты еще прекраснее, котеночек, чем раньше, — ответил он, зная, как она падка на лесть, схватил со стола бутылку шампанского, откупорил, налил в бокал, почти не пролив. — Иди ко мне, промочи горло.

   Валенская раздраженно дернула плечами, словно собираясь уйти, но вместо этого сбросила меховую накидку, оставшись в блестящем коротком платье, уперла руки в бока. О да, Крис всегда любила все блестящее.

   — Ты даже не извинился!

   — Ну детка, — он пьяненько захихикал, — виноват, вот такой я засранец. Ты же знаешь меня.

   Отхлебнул из ее бокала, помахал им в воздухе, поставил на стол.

   — Вкусное шампанское, серенитское, то, что ты любишь. Иди сюда. Не заставляй меня просить еще раз. А то рассержусь и уеду.

   — Ты даже не позвонил мне ни разу, — пожаловалась она, но подошла, и он тут же облапил ее, дернул к себе на колени, запустил руку под юбку. Крис пискнула и шумно задышала ему в ухо. Она тоже играла — и смущение, и возбуждение. По-настоящему ее глаза зажигали только деньги.

   — Теперь я буду звонить тебе к-каждый день! — пообещал он, стаскивая с нее трусики до колен и оглаживая бедра, чуть пощипывая их, как она любила. — А завтра пойдем по магазинам, заглянем в автосалон, я уже присмотрел для тебя подарок. Только будь со мной ласковой, Крис. А я буду очень-очень щедрым.

   Девушка потерлась об него пышной грудью, поерзала на коленях, преданно заглянула в глаза. Вот теперь у нее во взгляде было вожделение. Удивительно: семья Валенской сейчас далеко не бедствовала, однако ей все было мало.

   Его тело, изголодавшееся по женщинам, начало просыпаться.

   — Кстати, — шепнул он ей на ухо, спуская узкие лямки платья с плеч и обнажая грудь, — мое извинение лежит в кармане моих брюк. Когда снимешь их, сможешь на него полюбоваться. А в спальне, если с первого раза не простишь, найдется еще парочка.

ГЛАВА 5

Вторая неделя октября,

   Пески

   Ангелина

   Тягучая жара, ленивый ветерок, стелющийся по полу и целующий босые ноги, плеск воды в фонтане. Много сладких фруктов, служанки ловят каждое пожелание. Тонкие восточные наряды, которыми забит гардероб, — хоть весь день примеряй. Купальня, в которой тебя готовы отскрести до совершенства. Открытый личный бассейн с прохладной водой и выстеленным белым песком дном, где можно плавать до бесконечности, слушая пение пестрых и ярких птиц, или сидеть на траве рядом, загорая.

   Не хочешь на траве — принесут софу с изогнутыми ножками и шелковой обивкой. И если захочешь, занесут обратно в покои прямо на ней. Лучше, чем самый дорогой курорт.

   Каждый день к завтраку — неизменные украшения. Теперь это не просто золото. Теперь это произведения искусства, каждое из которых сделало бы честь любой королевской сокровищнице и каждое из которых так и хочется рассмотреть и потрогать.

   Только смирись, принцесса. Только не думай снова убегать.

   Ангелина, конечно, думала. И после первого неудачного побега выжидала. Расспрашивала служанок-малит, наблюдала за жизнью дворца, изучала огромный сад, в котором мог бы легко поместиться их Орешник, гуляла по нему, запоминая расположение тропинок и многочисленных ворот.

   Бассейн и купальня надоели на третий день, солнце и загар больше не радовали, а служанок она старалась вызывать как можно реже. Дары отправлялись туда же, куда и раньше, — за окно. В куче, когда их стало слишком много, они казались тем, чем были по сути, — просто блестящим металлом.

   В Ангелине росло тяжелое гневное раздражение. Она уже очень давно не сердилась, все эмоции уходили на заботу о семье. Но сейчас, будучи лишенной какого-либо физического и умственного труда — у этих дикарей даже книг не было, не считать же таковыми полуистлевшие и высушенные старинные фолианты, — запертая в этом роскошном дворце, она не находила выхода своей энергии.

   И еще этот… Владыка. Заходил к ней, как к себе домой, то на завтрак, то на обед, усаживался с таким видом, будто имеет на это полное право, щурился на пустое блюдо из-под выброшенных украшений, улыбался, начинал неторопливые разговоры, к которым она не особо прислушивалась. И в конце неизменно повторял свое предложение.

   — Стань моей женой, принцесса.

   — Нет, — отвечала она ровно, глядя ему в глаза, но сдерживать себя становилось все труднее.

   К концу второй недели, проснувшись рано утром, когда снаружи только начало светать, Ангелина побродила по покоям, стараясь не разбудить задремавшую в холле малиту и прислушиваясь к себе. Не хотелось вообще ничего. Равнодушие накатывало, как сонное одеяло, и она чувствовала, что глупеет от этой неги и этого изобилия и скоро превратится в спящее и едящее тело.

   Умылась, накинула платье, вылезла в окно — горка золота послужила удобной ступенькой, даже не пришлось прыгать. И пошла в сад, мимо опешивших стражников. Кто-то двинулся за ней, но Ани не оглядывалась, и следящий тоже держался на почтительном расстоянии.

   Принцесса очень долго гуляла по саду, снова изучая тропки и расположение выходов, заглядывая в увитые цветами беседки и прохладные мозаичные павильоны с бассейнами. Часто навстречу попадались патрули — они расступались перед ней с поклонами. Сад был огромным, диким и так же дышал покоем, как и сам дворец, но, во всяком случае, Ангелина могла вымотать себя прогулкой и получить полезную информацию. От безделья она точно задохнется, поэтому нужно искать выход.

   Часа через четыре, чувствуя приятную тяжесть в натруженных ногах и изрядно проголодавшись, принцесса нарвала персиков с тонкого дерева, уселась в ближайшей беседке и начала есть, обдумывая план бегства. Но толком подумать ей не дали — минут через пятнадцать снаружи раздались тяжелые шаги, и ее уединение было нарушено. Владыка уселся на скамью напротив, замер, присматриваясь к ней. Ангелина снова прислушалась к своим ощущениям: уже который раз казалось, что с приходом дракона вокруг становится свежее и прохладнее, тело словно окунается в бодрящую водичку и жара отступает. Сегодня Ани убедилась, что это ей не казалось. Хозяин Истаила нес с собой спасение от зноя.

   — Я хочу посмотреть город, — сказала она невозмутимому Нории, кусая очередной персик.

   — Я ждал, пока ты попросишь, — спокойно согласился он. — Почему ты не позавтракала тем, что тебе накрыли?

   — Эти персики я собрала сама, они вкуснее, — пожала принцесса плечами. — И я не прошу, а высказываю желание.

   — Конечно, сафаиита. — Он с усмешкой наклонил голову, будто кланяясь, и красные волосы качнулись вперед, закрывая лицо. Светлый серебристый ключ мазнул по плечу мужчины. Ангелина и раньше обращала на это украшение внимание, но не стала интересоваться, что это и зачем. Вместо этого спросила:

   — Как вы нашли меня тогда?

   — По ауре, — легко ответил дракон. — Она видна издалека. Снова собираешься сбежать?

   — Собираюсь, — кивнула принцесса и огляделась в поисках того, чем можно вытереть руки и губы. Персики были сочные, сок так и брызгал. Нории понаблюдал за ней, протянул руку, сделал пальцем какое-то неуловимое движение, будто перемешивал чай в стакане, и на столик между ними опустилось несколько белых лепестков тончайшей вышитой ткани.

   — Благодарю, — сказала Ангелина с достоинством.

   — Ты станешь моей женой, принцесса? — спросил он насмешливо.

   — Нет, конечно, — привычно отказала она, вытирая руки. — А вы меня отпустите?

   Он покачал головой, наблюдая за ее руками, снова сощурился, как кот на солнышке.

   — Можно я коснусь тебя? — спросил вдруг, и Ани даже опешила немного от такого странного вопроса. И ответила резче, чем следует:

   — Зачем?

   — Погреться, — туманно объяснил Нории.

   Она выразительно посмотрела вокруг, на залитый солнцем сад и пышущую жаром землю.

   — Это совсем не то, — проговорил дракон, перекатывая на ладони взятый со столика персик.

   Все эти полунамеки и восточная загадочность снова вызвали раздражение, и принцесса встала, пошла к выходу, надеясь, что это не сильно похоже на бегство.

   — Вечером, когда жара спадет, я проведу тебя по городу, — сказал Владыка ей в спину.

   И, хотя воспитание требовало остановиться, развернуться и сказать «спасибо», она только расправила плечи и пошла дальше.

***

Четери летел туда, где раньше был его дом. Он никогда не любил города с их шумом и многолюдностью, хоть и с удовольствием отдавался тем развлечениям, которые они предоставляли.

   Давно, за много десятков лет до войны и за много сотен лет до нынешнего момента, он был наставником Мастеров клинков и ведущим боевых крыльев, коих насчитывалась почти сотня из четырех тысяч живущих в Песках драконов.

   А отдыхал Чет дома, там, где он, а не кто-то из хранителей Ключей был хозяином. Где почти у дверей плескалось чистое озеро, цвели персиковые деревья, и дикие дыни были такими сладкими, что заменяли собой любое лакомство. Люди держались подальше, редко обращаясь с просьбами о защите — когда начинали бушевать разбуженные неосторожным пахарем песчаники.

   Когда-то в его доме была женщина. У нее были прямые черные волосы, смуглая кожа и темные глаза; она любила воду, дыни и его, Четери. Люди в те времена старели рано: она состарилась и умерла у него на руках, и он похоронил ее за озером, в тени качающихся кипарисов. У них так и не родилось детей, и дома его больше ничто не держало.

   И он улетел, поступив на службу к Владыке Та́фии, Города-на-реке. Домой Мастер с тех пор не возвращался. И никогда не брал в жены человеческих женщин: хоть и любил их безмерно, но всегда помнил об их скоровечности. Однако это не мешало ему наслаждаться их мягкостью, отзывчивостью и страстью.

   А свою драконицу Четери так и не встретил.

   Нет, он, как и все самцы стаи, летал в брачные полеты и всегда оказывался первым у той, к которой его в тот раз вел инстинкт, и росли у него дети, воспитываемые матерями; но драконы редко скрепляли себя обетами, потому что инстинкт — это одно, а совместная жизнь — совсем другое. Для этого нужно совпадать, как клинок и держащая его рука. Чуть оружие не по руке — и танец боя становится фальшивым, неритмичным, негармоничным. Победить можно и с плохим оружием, но ты всегда будешь искать ему замену.

   Наверное, на все их племя было не более трехсот брачных пар из тех, что летали в полет вместе и только вдвоем. Даже дети, достигшие зрелости, не могли ужиться рядом с родителями и улетали — искать свое место.

   Драконы по натуре — одиночки, и Четери, который видел нынешнего единственного Владыку еще не вставшим на крыло малышом, было несоизмеримо труднее находиться с соплеменниками в одном пространстве. И только чувство долга и ответственность перед оставшимся драконьим родом удерживали его от того, чтобы воспользоваться правом старшего и отказаться от службы.

   Сегодня он сообщил Нории, что принял решение вернуться за Светланой. Но друг покачал головой и попросил дать ему время. Потому что в Рудлоге их наверняка уже ищут и будут начеку. Нельзя рисковать — Чета могут заманить в ловушку или проследить за ним. А Стена слаба и отнимает у Нории много сил, защищая только Истаил. Пескам нужна вода, а для воды нужен брачный обряд с огненной принцессой.

   — Ты не имеешь права просить меня об этом, — сказал Чет, и глаза его были холодными.

   — И все-таки прошу, — проговорил Нории, нет, Владыка, — прошу, а не приказываю. Подожди, пока Ангелина Рудлог станет моей, и тогда сможешь слетать за своей девочкой и не опасаться, что из-за этого все усилия пойдут прахом.

   — Тогда поторопись, — рыкнул Четери, — а то пока ты ведешь себя так, будто у тебя вечность в запасе! Возьми ее в жены, и дело с концом! Мне ли тебя учить, как заставлять женщин желать и быть покорными?

   — Это не та женщина, которая будет покорной, друг, — усмехнулся Владыка-дракон, игнорируя раздражение воина. — Сам знаешь, Рудлоги славятся упрямством, и, если надавить, она станет недоступной навсегда. А без ее согласия обряд передаст мне лишь часть силы, которой не хватит на оживление всех Песков. Дай мне время. Обещаю: если не получится, я сам отпущу тебя.

   Четери сжал зубы и, чтобы не поссориться с другом, ближе которого у него никого не было, ушел из дворца.

   Он сделал круг над волнами песка, присмотрелся. Точно, тут. Вон небольшая впадина в виде лепестка — это засыпанное песком озеро; вот пригорок, где стоял его дом.

   — Раз ты крылатый, то это наше гнездо, — хохотала черноволосая женщина, перекидывая тяжелые косы за спину. И он смеялся вместе с ней. Посмеяться он всегда любил.

   Четери поднялся на холм, огляделся.

   Песок, сколько же песка.

   Развел руки и начал поить землю силой. Его бы не хватило на город, как Нории, даже на десятую часть города. Но освободить от песка и напоить водой пространство размером с большую деревеньку он был вполне в состоянии.

   Песок застелился, заволновался под ногами, отползая, барханы шевелились, как живые, сердито шурша миллиардами песчинок, и Чет проваливался все ниже, глядя на уходящие песчаные волны, пока ноги не уткнулись в твердую землю. Теперь были видны и серые истертые песком стены дома, и пустые окна, и пустота вместо крыши. Четери не зачаровал его, когда улетал, и поэтому он не сохранился, как города.

   Снизу потянуло влагой, под босыми ногами красноволосого воина захлюпало, почва заходила туда-сюда, и вдруг тут и там вода прорвалась высокими фонтанами родников и ручьев, мгновенно напоивших воздух влагой и начавших наполнять чашу озера. Далеко впереди, за озером, тоже били холодные гейзеры, и дракон мимолетно отметил, что сила его, вопреки долгому сну в горе и отсутствию тренировок, возросла: раньше граница песка проходила за кипарисовой рощей, а теперь вода била так далеко, насколько он мог увидеть.

   Почва медленно покрывалась зеленью: крохотные травинки прорезались из земляного плена, кололи ноги, росли, раскрывались цветами и соцветьями, вытягивались деревьями и кустарниками, шумели пальмами и кипарисами. Солнце пыталось недовольно пробиться сквозь пышную зелень и сдавалось, оставляя тенистый островок в покое. Озеро бурлило водоворотами, стремительно заполняясь, и он знал, что уже завтра сюда прилетят птицы, принесут из оазисов на лапках икру и водоросли и через несколько месяцев здесь будет птичий рыбный рай.

   Четери лег на траву — нужно было подождать сутки, пока система стабилизируется и сможет оставаться живой и без него.

   Только дом не изменился. Но он восстановит свое Гнездо. Ведь теперь снова появилась женщина, которую хочется привести домой.

   Назавтра к тенистому оазису вернулись не только птицы. Пришли и люди, пришли за животными, которые потянули их к источнику воды. Сухие, смуглые и черноглазые, очень похожие на соплеменников его умершей женщины, кочевники кланялись красноволосому господину и просили позволения поселиться на том берегу, за рощей, так что он не будет их видеть и слышать. Оказывается, там еще на несколько километров вперед простирались живые зеленые луга и били источники. Да, сила его определенно возросла. Обещали восстановить дом и служить ему, Чету, как он потребует.

   Он не хотел видеть рядом никого, не хотел вездесущих человеческих детей, старцев, ничего не боящихся и заходящих выразить почтение. Не хотел, чтобы на его озере, пусть и на дальнем берегу, появились рыбаки, которые обязательно появятся, не хотел бесконечных людских проблем, которые придется решать, слепого почитания и женщин, которые будут приходить, чтобы понести от него.

   Но неожиданно для себя согласился.

***

После утренней прогулки проснулся аппетит, но Ангелина ополоснулась в купальне и долго плавала, закаляя отвыкшее от движения тело. Семь прошедших лет ей было не до спорта, да и двигалась она в основном от плиты к огороду. Она могла вынести много часов пропалывания грядок, но умение стоять, согнувшись, не поможет, когда нужно будет идти, не останавливаясь, сотни километров до дома.

   Как она обойдется без еды и воды, Ани еще не представляла, но мозг искал решение. И она знала, что обязательно его найдет.

   Куда важнее было понять, как спрятать ауру, если это вообще возможно, потому что позволить обнаружить себя второй раз было бы непозволительной роскошью.

   И старшая Рудлог думала, пыталась вспомнить хоть что-то из разговоров матери, из своих скудных знаний о магии, и не могла, и двигалась в воде, пока полуденное солнце не начало напекать голову, а мышцы не заныли от непривычной нагрузки.

   В принципе, размышляла она, вытирая полотенцем мокрые волосы, ее положение вполне терпимое. Ее кормят, поят, даже к браку принуждают словно понарошку. Будто дракон забавляется ее отказами и уверен, что рано или поздно она согласится.

   И эта раздражающая мужская самоуверенность ей только на пользу. Как и убежденность в том, что сбежать ей не удастся, что он все равно найдет ее. Пусть так и думает, пусть еще немного потеряет бдительность и даст ей возможность. И тогда она ею обязательно воспользуется.

   Только теперь она соберет всю нужную информацию и будет готова.

   И даже если бы не было сестры, которой нужна ее помощь, и младшеньких, и отца, и даже если бы ее в Рудлоге вообще ничего не держало — все равно Ангелина бы и не подумала оставаться здесь. В этой жаркой стране, с ее жестоким солнцем и дрожащим от зноя воздухом, от которого не спасают толком даже стены ее покоев и тень деревьев. Здесь, где нет привычных плодов цивилизации, где время словно шагнуло на века назад и где она будет лишь тенью красноволосого Владыки, пьющего кровь и обращающегося в дракона.

   Традиции восточных стран Ани знала очень хорошо и не видела себе в них места. Всю жизнь провести за поеданием персиков, перебиранием золота и возлежанием на диване? Она за прошедшее-то время чуть с ума не сошла, а если пробудет здесь еще дольше — просто взорвется от безделья. Слушаться мужа и терпеливо ждать его на женской половине, деля ее с полусотней девиц? Разве это про нее? Разве кто-то из Рудлогов может кому-то подчиняться?

   Конечно, она сбежит. Вернется в свою нормальную страну с нормальным климатом и с нормальными людьми одной с ней культуры. Поможет Василине и, когда убедится, что сестра прочно держит в узде всех, кого нужно, и уверенно управляется с государственной махиной, найдет себе какое-нибудь дело. Будет свободна и от управления, и от государственных забот, а уж сфер, где она может проявить себя, бесчисленное множество.

   Странно: то, что корона выбрала младшую сестру, удивило Ангелину, но не более. Значит, так решили боги, а для нее они выбрали другую судьбу. И принцесса сильно надеялась, что судьба эта — не стать женой красноволосого дракона.

   А если вдруг свыше все-таки решили именно так, то она вполне может поспорить. Потому что решения всегда принимала сама. И отвечала за них тоже сама.

   В комнате уже накрыли стол, и Ани с удовольствием пообедала, отметив отсутствие привычной чаши с золотом. Неужто дракон понял тщетность своих попыток? Служанки тихо вышли за двери, за окном шелестел сад, жарко дрожал воздух, но в покоях было совсем не жарко, а очень комфортно, и принцессу после ранней побудки и движения потянуло в сон. Гладкие простыни так и манили, легкий и ненавязчивый травяной запах в покоях расслаблял и усыплял, и она, не притронувшись к истекающим медом и ореховым маслом десертам, резко встала и вышла — только чтобы не расслабляться, не поддаваться сонному очарованию этого места.

   Надо же проверить, куда она сможет дойти, пока ее не остановят.

   Малиты за ней не последовали, и Ангелина прошла по галерее женской половины, посматривая в окна. Хотелось бы, конечно, подняться на второй этаж — дворец располагался на возвышении, и город был бы виден как на ладони. Можно будет отметить какие-то ориентиры, приметные здания. И там проще почувствовать сестер, чтобы правильно выбрать направление побега. В прошлый раз она двигалась наобум — не станешь же припадать к земле на улице, на глазах пусть редких, но наличествующих прохожих.

   К сожалению, родных она хорошо ощущала только на близком расстоянии. А вот чтобы «услышать», где они, если она была далеко, приходилось либо забираться на возвышение, либо «слушать» землю. Конечно, фактически Ани ничего не слушала — просто контакт всего тела с землей почему-то лучше помогал определить направление.

   Ее размышления прервали женский смех и разговоры, и навстречу из-за поворота выпорхнуло с десяток девушек в цветных легких платьях, как у нее. Остановились, замолчали, настороженно глядя на принцессу.

   Она тоже разглядывала их, не спеша начинать межкультурный контакт. К ее удивлению, среди них не было ослепительных красавиц, лица оказались самыми обычными, были даже не очень симпатичные. Стройненькие и пухленькие, высокие и нет. Кто-то постарше, в глазах — интерес и проницательность, а кто-то — совсем ребенок, вот как эта немного напуганная малышка. Сколько же ей? Тринадцать? Четырнадцать? Но все одинаково темненькие, с черными глазами и смоляными волосами, и все увешаны украшениями.

   Молчание затягивалось, но идти назад не хотелось — было бы похоже на отступление, и вперед двигаться возможности не было — не расталкивать же обитательниц гарема локтями.

   — Та шеен-шари тен Нории? — заговорила одна из девушек, блестя любопытными глазами.

   — Извините, я вас не понимаю, — Ангелина покачала головой.

   — Вы невеста Владыки? Нам сказали, вы живете в дальних покоях, — повторила старшая с легким акцентом, но на вполне понятном ей языке.

   — Можно сказать и так, — ответила принцесса с улыбкой, не вдаваясь в детали.

   Девушки загомонили о чем-то на своем языке, поглядывая на нее.

   — Почему на вас нет украшений? Золота? — Видимо, старшую выбрали переговорщицей.

   — У нас не принято носить так много, — объяснила Ангелина, — только по праздникам.

   Снова гомон и любопытные взгляды.

   — А правда, что вы из-за Северных гор? Из страны, где много зелени и воды? И есть снег?

   Она едва сообразила, что Северные горы — это их рудложские южные Милокардеры. Ну да, для них они северные.

   — Правда. — Любопытство начало забавлять, да и сама она, как оказывается, соскучилась по живому общению. — Снег у нас выпадает зимой и тает весной. И все люди ходят в теплой одежде и обуви, иначе можно замерзнуть.

   Снова гомон-щебет и просительные взгляды.

   — Госпожа, — попросила переговорщица, — может, вы зайдете к нам в гости? Нам очень хочется послушать про вашу страну. И вашу одежду.

   Десять пар глаз уставились на нее в ожидании, и она не смогла отказать. В конце концов, время пройтись по дворцу у нее еще будет. А у этих… наложниц, которые так не похожи на наложниц, можно будет получить нужную информацию.

   — А правда, что у вас есть люди с разным цветом волос и глаз?

   — А почему у вас глаза такие же темные, как у нас, и волосы тоже?

   — Неужели действительно страной управляла женщина? И мужчины это терпели?

   — У нас тоже носят штаны, как у вас!

   — А почему вы не накрашены?

   — Вам нравится дворец?

   — А когда свадьба?

   Ангелина уже четыре часа сидела, обложенная подушками, на софе в огромном зале, где разместился на креслах, полу, подоконниках и бортиках фонтана весь полусотенный гарем, и говорила, говорила, говорила, испытывая при этом полное ощущение, что попала обратно в школу. Принесли лимонад и сладости, и Ани периодически останавливалась, пила, иначе сорвала бы голос.

   Девочки были крайне шумны и любопытны, и на ее вопросы, которые она-таки ухитрялась задать, отвечали все вместе, перебивая друг друга, пока Ани не попросила отвечать хотя бы по очереди. Странно, но ее послушались.

   Тут вообще многое казалось странным. Не было убийственных и ревнивых взглядов друг на друга и на нее, хотя вроде как она по статусу была их соперницей. Младшие слушались старших, и, хотя ссоры вспыхивали то тут, то там, это было не змеиное шипение, а куриное рассерженное кудахтанье, неизбежное в любом женском коллективе. Не было ленивого равнодушия или уныния на лицах — скорее, они действительно вели себя как группа туристов на курорте. Будто на отдых сюда приехали.

   Воспользовавшись паузой, принцесса спросила:

   — А вам не скучно здесь? Ведь вы заперты на женской половине; я вот уже не знаю, чем заняться.

   Девочки замолчали.

   — Мы совсем не заперты, — с некоторым удивлением сказала старшая, которую, как Ангелина уже знала, звали Зарой. — Мы можем ходить, куда хотим, кроме покоев тена Нории. Гулять можем ходить в город, если захотим, да каждый день и гуляем. К родным можем в гости зайти, к тем, у кого они в Истаиле живут. Даже погостить, если соскучимся. А здесь, — она помолчала, подбирая слова, — здесь мы хозяйки, сюда из чужих людей никто не зайдет, это наше место. У каждой своя комната, служанка.

   — Никто не зайдет, кроме Владыки? — уточнила Ангелина.

   — Ну конечно, это же его дом, и он не чужой человек, — растерянно ответила Зара. — Мужчина имеет право заходить к своим нани-шар.

   — И не чужой, и не человек, — с иронией пробормотала Ани, сбитая с толку такой точкой зрения. — А что значит «тен»? И что такое «нани-шар»?

   Девушка замялась.

   — Я не знаю, как перевести на ваш язык. Это как жена от народа, но только не навсегда. Старшие дочери уважаемых семейств. Мы можем уйти, если захотим. Но мужчины наших семей будут рады, если мы вернемся беременными от Владыки. Это как… благословение? И тогда к семье приходит еще больший почет.

   А тен и значит «Владыка», держатель жизни. Он поит своей силой Истаил и земли вокруг, дает нам воду и прохладу. Когда он вернулся сюда, здесь везде был зной и песок, воды было мало. А благодаря ему город снова живет, и земля больше не страдает от жары.

   Ангелина помолчала. Это было немного слишком. Одно дело — движением пальца салфетки творить или даже в дракона перекидываться. И совсем другое — то, что она услышала. И она впервые задумалась о том, какой же силой должен обладать Нории из ветви Вайлертин, чтобы озеленить многие и многие километры пустыни и вызвать с неведомой глубины воду.

   И снова пообещала себе вспомнить, откуда ей известно имя этого рода.

   В зале царило молчание, гомон куда-то делся. Ангелина оглянулась: в дверях стоял Нории, словно услышавший, что она о нем думала, и с улыбкой смотрел на женщин. Если бы Ани только знала, что буквально полчаса назад ему сообщили: невеста опять пропала, и он уже взлетел в небо, сердясь и пытаясь отыскать ее, с облегчением разглядел ее пламя во дворце и с опаской шел сюда, ожидая чего угодно от непредсказуемой Рудлог. И как отлегло от сердца, когда он увидел обычные женские посиделки и болтовню и подумал, что, возможно, принцесса гораздо более женщина, чем пытается показать.

   — Ангелина, — ей было очень странно слышать свое имя, потому что до этого он никогда его не произносил, — тебя ждут ужин и прогулка.

   — Я договорю, — произнесла Ани, снова на его глазах покрываясь коркой льда, — и поужинаю. Подождите меня, если хотите присоединиться.

   — Хорошо, — и, словно хозяином здесь был не он, а она, Владыка-дракон развернулся и ушел.

   Внутри кольнула иголочка стыда, потому что это была намеренная и недостойная грубость, будто Ангелина хотела указать ему на его место. А Нории, в свою очередь, не позволял по отношению к ней ничего грубого или недостойного. За исключением собственно похищения, конечно.

   Девушки смотрели на нее с какой-то смесью ужаса и неодобрения, а Зара сказала:

   — Зачем вы так? Он же добрый, хоть и строгий, и побаиваемся мы его иногда. Но никого из нас никогда не обижал. И, — добавила она мечтательно, — как мужчина он выносливый и ласковый.

   — Он увез меня от моей семьи, из моей страны, — попыталась, как ребенку, непонятно зачем объяснить Ани, сделав вид, что не услышала последней фразы, хотя именно на ней девушки закивали и разулыбались. — Против моей воли, понимаете? Хочет сделать меня своей женой, а я не хочу.

   — А почему? — полюбопытствовала старшая.

   Как объяснить так, чтобы было понятно?

   — Он мне чужой, я его не знаю. И я домой хочу. Вы говорите, что можете уйти, когда захотите, а я не могу. А дома — родные, обязательства.

   — У ваших женщин слишком много обязательств, — рассудительно проговорила нани-шар, до этого жадно слушавшая о положении женщин в их стране, и Ангелина поняла, что некоторые культурные различия не преодолеть за несколько часов общения. Попрощалась, поблагодарила за компанию и медленно пошла к себе. Чтобы никому не показалось, будто она спешила.

   Стол был накрыт, и в кресле ее ждал Нории. Спокойно ждал, не высказав ни неудовольствия, ни гнева ее поведением. Видимо, подумалось Ангелине, готов терпеть что угодно, только бы она согласилась.

   Принцесса в своей прошлой жизни регулярно общалась с особами королевской крови, в истоках родов которых стояли боги. И никто из монархов не был и не мог бы быть покорной овечкой, потому что божественная энергия создавала совершенно определенный темперамент. Да, типичные черты характера отличались: дети разных стихий и не могли быть похожи, у всех были свои сильные и слабые стороны. Рудло́ги были упрямы и легко впадали в ярость, Бе́рмонты — патриархальны и помешаны на традициях, Ши — хитры и спокойны, Инла́ндеры и Бла́кори славились интригами и политическими играми, хотя Блакори как младшая ветвь были попроще и пооткрытее, дочери Воды — Тала́сиос Эфимо́ния — казались мягкими и переменчивыми, как их стихия. Но покладистых среди потомков богов не было.

   Даже самый сдержанный из потомков богов, император Йеллоувиня Хань Ши, который, казалось, годами мог сидеть на троне с одинаково безразлично-улыбчивым выражением лица, по слухам, иногда срывался так, что летели головы, а Небесный дворец, пострадавший от буйства стихии, приходилось отстраивать заново. Справедливости ради нужно добавить, что было это по молодости и всего-то с пяток раз, а ныне великий император являл собой воплощение своей стихии, гармоничного Разума.

   Да и зачем далеко ходить: сама Ангелина, несмотря на все самообладание и соблюдение норм этикета, нет-нет да и впадала в приступы фамильного гнева, которые могла погасить только мама. Правда, это было давно. А уж если вспомнить темперамент матушки… дворцовый люд иногда ходил чуть ли не на цыпочках, склоняя голову и разговаривая исключительно шепотом.

   Поэтому не верила Ани в драконье спокойствие, каким бы убедительным оно ни было. И держалась настороже. Но это не означало, что не нужно признавать свои ошибки. Хотя сделать это иногда труднее, чем прыгнуть с обрыва.

   Принцесса под внимательным взглядом зеленых глаз уселась на подушки, выпрямила спину.

   — Владыка Валлерудиан, мне жаль, что я была резка с вами.

   Она так и не сумела сказать «извините». Но дракон кивнул, взял ее тарелку.

   — Что ты будешь?

   — Я не хочу есть, — прозвучало опять резко, и она добавила: — Ваш гарем закормил меня сладким. Может, позже.

   — Тебе понравилось с ними общаться? — спросил Нории серьезно, поставив тарелку обратно.

   — Это было… познавательно, — уклончиво ответила она. — Они много рассказали о ваших обычаях, было очень интересно. Кое-что даже удивило.

   — И что же?

   Он снова жмурился. Может, у него со зрением проблемы?

   — То, что они свободны в передвижениях и могут уйти, когда захотят. В эмиратах, это южнее Песков, за заливом, — он кивнул, показывая, что знает, — женщин сторожат, как сокровища, без разрешения мужа или старшего мужчины в семье они не могут выйти на улицу, обязательно должны покрывать голову и лицо. Им запрещено учиться в школах и работать. Я думала, здесь та же система.

   Он чуть улыбнулся, словно подсмеиваясь.

   — И что тебя заставило так думать?

   А действительно, что?

   — У вас похожая архитектура зданий, мозаики, фонтаны в помещениях.

   — Архитектура в жарких странах похожа, потому что служит защитой от солнца, — начал объяснять Нории. — Купола и белые стены дают необходимую прохладу, узкие окна не пропускают зной в дом, а фонтаны насыщают сухой воздух влагой.

   Логично.

   — Служанки ходят в платках и повязках по той же причине, что и горничные с официантками в ваших отелях прячут волосы под такие смешные шапочки. Это ги-ги-е-ни-чно.

   Некоторые слова он выговаривал нараспев, словно по слогам.

   — Слугам бояться я запретить не могу, но это суеверия. Поверь, я их не бью и не убиваю.

   — Я и не думала, — пробормотала Ангелина.

   — На улице ты не видела женщин, потому что была ночь, — продолжал объяснять дракон элементарные истины, но она уже поняла, что сделала неверные выводы. — Хотя, если бы ты попала на базар, который не спит в любое время суток, то увидела бы там торговок. Мужья не запрещают работать, если женщина этого хочет. Но большинство не хотят, мужья их содержат, они воспитывают детей, хозяйничают в доме и вполне счастливы. А что касается гарема… видимо, просто у вас в языке нет более близкого перевода. Это большая ответственность.

   Главы родов Истаила посылают ко мне старших дочерей или внучек, и я не могу их не принять. — Нории тоже ничего не ел, видимо, потому что она отказалась. — Иначе это станет оскорблением для них, они будут считать, что чем-то меня прогневили. Мне проще принять и обеспечить нани-шар условия, чем убеждать каждого старика, готового довести себя до отчаяния, или отца, готовящегося к самоубийству от позора, что я не гневаюсь, а мне просто не нужно столько женщин при дворце. Это традиция, а перед традицией мы бессильны.

   Он сказал «мы», подразумевая «мы, главы государств», и Ангелина наклонила голову, соглашаясь.

   — Какая удобная для вас традиция, — сказала тем не менее холодно.

   — Удобная, — согласился он, внимательно глядя на нее. — Я не спорю, удобно иметь женщин под рукой. Но у вас в стране есть бордели, я знаю. Неужели ты считаешь, что это лучше?

   Ангелина покачала головой, показывая, что нет, не считает.

   — Для меня оба эти явления нехороши. И еще: я увидела на женской половине совсем девочек, наверное, лет тринадцати. Неужели они тоже… вы их тоже… — принцесса непривычно для себя запнулась, пытаясь сформулировать вопрос наиболее корректно, но не справилась и замолчала. Но дракон ее понял, поднял брови, усмехнулся:

   — Девушки в Песках созревают быстро и в тринадцать лет в кочевых семьях уже, бывает, выходят замуж, но, если тебя это волнует, — нет. Бывает так, что во дворец отправляют двух сестер, старшую и младшую, и вернуть обратно одну, не вернув другую, невозможно. Как-то у меня жили сразу четыре сестры; младшей исполнилось на тот момент десять лет. Это было еще, — он помрачнел, — до войны. Естественно, я их не трогал. У нас считается, что девушка становится взрослой в пятнадцать лет, тогда же входит в возраст невесты.

   Да уж, в свои тридцать возраст невесты Ангелина переросла в два раза. И все равно, пятнадцать — это слишком рано. Правда, в аристократических семьях материка считалось нормальным выдавать дочерей замуж в шестнадцать, да и мама вступила в брак в этом возрасте, но вынужденно же — если бы не смерть деда, торопиться не было бы нужды.

   Но Ангелина тут же напомнила себе, что обычаи других народов ее учили уважать, ведь традиции ее страны тоже могут кому-то показаться дикими или извращенными. Потянулась за стаканом, и дракон тут же перехватил его, наполнил лимонадом.

   — А у вас есть чай? — неожиданно для себя Ани поняла, что ужасно соскучилась по этому напитку.

   — Найдем, — пообещал Нории. — На завтрак тебя будет ждать чай.

   Земли вокруг города, к которой пришла вода, хватало только на зерно и пастбища. Чай они раньше выращивали в предгорьях Северных гор, но сейчас там, как и везде, царил песок. Но если она хочет — будет ей чай.

   За окном серым плащом опустились сумерки, запели ночные птицы, зашуршали летучие мыши, застрекотали цикады. Сад шелестел листвой, и воздух стал наполняться упоительным запахом ночных цветов.

   — Готова? — спросил он. — Только возьми с собой плащ, ночью может быть прохладно.

   Город светит белыми стенами, пахнет цветами и специями. Они шагают по широким тротуарам, а за окнами домов идет своя, наверняка волнующая и интересная жизнь. Чувство нереальности окутывает принцессу, и очень остро ощущается, что она за тысячи километров от дома, в другой стране и будто бы в другом мире.

   На улицах много людей, они почтительно кланяются Владыке, и он склоняет голову в ответ. Гуляют целыми семействами, с важными отцами, с дедами и бабушками, с озабоченными матерями, следящими за носящимися смуглыми отпрысками. Во дворах, под качающимися деревьями, и на тротуарах выставлены кресла и столики, и старики и мужчины сидят, играют в кости или шахматы, курят кальяны, наполняя воздух сладким запахом фруктового табака, спорят, смеются, наблюдают за ними, что-то тихо обсуждают.

   Везде фонтаны, у них брызгается с визгом ребятня, и Ангелина в очередной раз думает о том, сколько же силы нужно, чтобы напоить этот край.

   Проходят мимо храмов богов, которые похожи и одновременно не похожи на святые места Рудлога — шестиугольный или круглый канон отчетливо прослеживается и здесь, но не обходится без очевидного влияния Востока: божественные прародители изображены при помощи мозаики, в нишах горят ароматные палочки, и Черный Жрец находится рядом с остальным пантеоном, а не изгнан в угол.

   Принцесса, повинуясь порыву, заходит в храм, и дракон оставляет ее там одну, потому что есть вещи, которые нужно делать в одиночестве.

   Они доходят до базара, и Ангелину оглушает шум голосов, льющаяся переливами музыка — то тут, то там музыканты играют на народных инструментах, — запах специй, духов и масел, блеск золота и камней, крики торговцев, просящих зайти именно в их лавку. Нории улыбается, но не отдает предпочтения никому, и она тоже удерживается от того, чтобы посмотреть наряды и белье, шелка, цветные пояса и обувь, покрывала и накидки.

   Когда-то она могла много часов проводить в торговых центрах, и сейчас что-то шевелится в ее душе — то, что испытывает каждая женщина перед магазинным изобилием.

   Базар остается позади, и они снова шагают вниз по мостовым, к окраинам, мимо фонтанов и цветочных островков, и когда она оглядывается, то видит на возвышении дворец, словно птица парящий над городом.

   У окраин деревьев становится больше, а домов меньше; то тут, то там встречаются караван-сараи, во дворах у которых стоят верблюды и лошади. Людей уже меньше, потому что прогулка продолжается больше трех часов, окна начинают гаснуть, а они всё идут, пока не выходят туда, где домов почти нет, зато горят костры, стоят шатры, блеют животные, ревут верблюды, а погонщики звонкими гортанными криками загоняют их к привязям.

   — Это стоянка кочевников, — говорит Нории, и Ани чуть ли не вздрагивает от его голоса, потому что в этот вечер он очень молчалив. — Заглянем?

   Он подходит к шатру, возле которого прямо на земле сидят люди, что-то говорит им, и они вскакивают, кланяются, приглашая внутрь. Принцессе неудобно, но она заходит и видит настороженные глаза молодой женщины и засыпающих, прижавшихся друг к другу детей, которых не хочется будить, ковры, застилающие пол шатра, сундуки и небогатую утварь. Дракон стоит рядом, пока она осматривается, и Ангелина, чтобы не потревожить деток, берет его за локоть и показывает, что нужно выходить. Не нужно вторгаться в чужую жизнь, даже простые люди должны иметь что-то неприкосновенное.

   — Все ли у вас здоровы? — тихо спрашивает у владельца шатра Нории на ее языке, чтобы понимала, и кочевник кивает, гордый вниманием Владыки. Они перебрасываются еще парой фраз и уходят.

   Нории поглядывает на спутницу — видно, что она устала, но жаловаться не будет — и предлагает:

   — Хочешь, донесу до дворца?

   Она смотрит удивленно и отрицательно качает головой.

   В гору ко дворцу идти труднее, чем вниз, и она чуть пыхтит, но не сдается, и спина такая же прямая. Упрямая дочь Красного с горячей греющей аурой.

   Когда они наконец добираются до дворца, он спрашивает на прощание:

   — Выйдешь за меня замуж, принцесса?

   — Нет, — говорит она и улыбается, — но спасибо за прогулку. А ты отпустишь меня?

   — Нет, — улыбается он в ответ и уходит.

   Ангелина, придя в покои и ополоснувшись в купальне, заснула, едва ее голова коснулась подушки. Сил не было даже поесть, хоть она и проголодалась за время прогулки.

   А Нории с братом всю ночь летали по караван-сараям, пытаясь найти у кочевых торговцев драгоценный и редкий сейчас в Песках чай.

   На следующее утро она проснулась привычно рано. Мышцы болели после физических нагрузок прошедшего дня, и Ани немного полежала с закрытыми глазами, потянулась и встала.

   На столике у кровати на маленькой жаровне дымился парком пузатый, черный, покрытый блестящей глазурью чайник. Стояли чашки, на салфетке лежали ложечки, сверкали золотой росписью розетки с кусковым желтоватым сахаром, с медом, с орехами и цукатами. А посреди стола — блюдо, очень похожее на то, в котором принцессе приносили золото, и на этом блюде лежал небольшой мешочек, перевязанный тесьмой.

   Ани развязала тесьму, поднесла мешочек к лицу, вдохнула горьковато-пряный запах черного чая, улыбнулась. Вернулось очарование вчерашнего вечера, и принцесса, перед тем как отправиться в купальню, заварила себе чашечку и оставила настаиваться.

   Пока лежала в теплом бассейне, а пузырьки щекотали ее тело, думала: вчера она видела парадную часть Истаила. Но теперь очень хотелось узнать о его изнанке. Куда вывозят мусор? Как устроена канализация? Где хоронят умерших? Есть ли школы, детские сады, государственные службы? Налоги? Работает ли аналог полиции? Есть ли армия? Откуда на базаре столько товаров, налажена ли с кем-то торговля? Откуда вообще берутся ресурсы для существования города? Есть ли роддома, медицинские учреждения, тюрьмы?

   Вопросы роились в голове, и принцесса пожалела, что под рукой нет ручки с бумагой, дабы записать их и задать потом Нории.

   Зашла служанка, поздоровалась, положила стопку свежих полотенец, платье, туфли и вышла, уже приученная к тому, что госпожу не нужно вытирать и одевать. И Ани, одевшись, поспешила в спальню, предвкушая, как обдумает все это за чашкой горячего ароматного чая.

   В спальне ее ждал дракон, и она даже не возмутилась привычно — так сильно было впечатление от вчерашнего вечера. Подошла, села напротив, взяла чашку, сделала глоток.

   — Я рад, что ты наконец-то приняла мой дар, — пророкотал он с удовольствием.

   Очарование исчезло, сменившись гневом, будто ее обманули, как ребенка, и принцесса, глядя ему в глаза, перевернула чашку, выливая терпко пахнущий напиток на пол. Схватила мешочек, роняя розетки и рассыпая цукаты и сахар, и швырнула его в сторону окна.

   В комнате похолодало, затрепетали легкие занавески, пальцы стало покалывать, и она усилием воли загоняла силу внутрь, не позволяя себе сорваться. Удавалось с трудом, у нее даже голова закружилась от напряжения. Во взгляде красноволосого мелькнул отголосок грозы, но тут же пропал.

   Нории подался вперед, закрыл глаза и улыбнулся. И Ангелина вдруг успокоилась, будто и не было этой вспышки, села, выпрямила спину.

   — Чай не понравился? — спросил он насмешливо. — Или я тебя чем-то обидел? Ты не хотела золота, но пожелала чая. Но его ты тоже не приняла. Я не понимаю.

   — Меня просветили, — сказала она медленно, и ее голос с каждым словом становился все холоднее, — что женщина, принимающая дары от мужчины, тем самым показывает, что она не против связать свою жизнь с ним.

   Вчерашние женские посиделки прошли не зря.

   Нории кивнул, подтверждая.

   — А я просто хотела выпить чаю, — произнесла принцесса, четко и звонко выговаривая слова.

   — Извини, — спокойно ответил он. Хотя, честно говоря, извиняться стоило ей, потому что донести свою мысль можно было и не так наглядно. — Но тебе все равно придется согласиться. И ты согласишься, рано или поздно.

   — А если не соглашусь? — спросила Ангелина резко. — Заставите?

   — Разве тебя заставишь? — усмехнулся дракон.

   — Тогда как? — Самообладание вернулось полностью, и только лежавший у окна мешочек и поблескивающая у самых ног лужа напоминали о недавней вспышке гнева.

   — Убеждением, конечно. — Нории откинулся на подушки, вытянул ноги. — Ты же не маленький ребенок, можешь принимать разумные решения.

   — Мое разумное решение, — отчеканила принцесса, — вернуться в свой мир. А вот остаться и стать женой чужого человека, в чужом мне мире, который, кстати, выглядит вполне процветающим и сытым, будет как раз неразумно. Что бы вы делали, если бы вас в нынешней ситуации похитили и вынуждали оставаться в другой стране, жениться на той, которой взбрело бы в голову, что вы можете спасти ее народ? Что бы вы выбрали: свою землю, свой народ, своих родных — или чужих? Как бы вы вели себя, если бы возникла угроза, что вы никогда не вернетесь домой?

   Нории слушал ее и молчал, ждал, пока она выговорится.

   — Я бы всеми силами старался вернуться, — проговорил он своим низким рокочущим голосом. Она подняла брови, посмотрела выразительно. — Но это ничего не меняет, Ангелина. Мне жаль, но ты нужна мне.

   Она промолчала. Зачем спорить?

   — Я хочу показать тебе кое-что, — продолжил дракон. — Но для этого придется полетать. Согласишься?

   Принцесса подумала и кивнула. С высоты будет легче сориентироваться, куда направляться в случае побега. Раз уж ее аргументы не слышат, придется действовать, как запланировала.

   Ангелина, памятуя о том, как холодно на высоте, захватила плащ, выбрала одежду потеплее. Нории привел ее в тот же двор, куда они прилетели пятью днями ранее, перекинулся, подставил крыло, и она уже привычно взошла по нему на горячую драконью спину, укуталась, схватилась за гребень.

   И полетела.

   Несмотря ни на что, ощущения были упоительными. Но все-таки принцесса отметила, в какой стороне виднеются горы, хотя даже с высоты они были похожи на синеватую неровную полосу на горизонте.

   А Нории, размеренно махая крыльями, думал о пронзившем все тело жарком потоке, который буквально рванулся во все стороны от разгневанной принцессы и почти полностью снял и его усталость после бессонной ночи, и боль в мышцах от ночных полетов. Совершенно необузданный огонь, с которым она, как видно, не умеет управляться. Даже удивительно, как при такой бушующей внутри энергии дочь Красного Воина ухитряется сохранять хладнокровие.

   Они летели часа два, под поднимающимся южным солнцем, над бесконечными барханами, и наконец стали спускаться. Прямо посреди пустыни. Хотя нет, Ани разглядела какие-то белые пятна, когда они пошли на спуск. Похоже… постройки прямо посреди песка? Часть стены, ворота, кажется?

   Сбежала по крылу, снимая плащ и все еще не понимая, когда сзади раздался голос перекинувшегося обратно дракона:

   — Это Та́фия, Город-на-реке. Смотри, принцесса. Смотри.

   Он был обнажен, и она отвела взгляд, снова посмотрела вперед.

   Ворота были заперты наглухо, но нанесенный песок почти скрыл стены, и Ангелина взошла по нему, проваливаясь, и остановилась.

   Огромный город, стоявший на холмах, был высушен, заполнен песком и мертв. Кое-где виднелись крыши домов, шпили и купола храмов — все серовато-грязные, иссеченные ветрами. Вдали — большой купол; видимо, там дворец.

   Было так тихо, что она слышала дыхание стоявшего позади Нории.

   — Тафия стояла на реке Не́ру, которая впадала в Южное море. Здесь ходили корабли, множество кораблей, а в порту было не протолкнуться от народа. Здесь был основан первый в мире университет. Здесь можно было услышать речь всех народов мира, и в окрестностях этого города жило больше всего драконов, помогающих местным Владыкам поить силой землю. Я видел это всего четыре луны назад, принцесса. Четыре луны назад для меня эта земля была живой и влажной, до горизонта стояли леса и пастбища и везде была вода. Люди не голодали и не умирали от солнца. А наш род не был практически уничтожен.

   А теперь все, ранее живущие здесь, мертвы, и город тоже давно погребен под песком. И нет реки, и нет порта, и нет драконов. Это все сделал Се́дрик, наследницей которого ты являешься. И ты можешь спасти нас. Теперь понимаешь, почему я не могу тебя отпустить?

   Ангелина молча отвернулась и пошла вниз со стены. Молча спустился за ней дракон, остановился, перекинулся, подставляя крыло.

   Они снова куда-то летели, и солнце уже жарко припекало, и вдруг захотелось есть — ведь так и не удалось позавтракать, да и ужин вчера принцесса пропустила.

   Наконец опустились у пятна зелени, обернувшегося небольшим оазисом с чахлыми пальмочками на серой земле, жухлой травой и мутным пересыхающим озерцом. У оазиса кипела жизнь: стояли шатры, ревели животные, занимались своими делами люди — тут кто-то штопал одежду, там чистили песком посуду. Неприятно пахло пережаренным мясом, горклым маслом, навозом, животными и по́том.

   — Пойдем, — сказал Нории и зашагал вперед. Идти не хотелось, потому что Ангелина понимала, зачем он ее сюда принес, и представляла, что́ увидит. Но пошла, глядя на красные волосы, касающиеся широкой спины, на качающийся вплетенный ключ, на ягодицы, ровные бедра и ноги. Он был высоким и очень гармонично сложенным, очень ярким и контрастным на фоне окружающей серости и желтизны, со своей светлой, почти алебастровой кожей и красными волосами. И она в очередной раз подумала, что он выглядит как существо из другого мира.

   Ну или как волшебный дракон-оборотень.

   Им навстречу уже степенно шагали седобородые старцы в странных головных уборах. Подошли, совсем не удивляясь голому дракону и закутанной, несмотря на жару, в плащ женщине. Поклонились, сложив руки на животах, заговорили, активно жестикулируя. Нории слушал их, склонив голову и что-то отвечая, а Ани осматривалась вокруг.

   Худые, черные от солнца, уставшие люди, мужчины и женщины, осторожно выглядывающая из-за родителей и деревьев любопытная ребятня. Дети были ужасно худыми — еще немного, и можно было бы назвать их истощенными. Почти все босые, одежда выцветшая и такая же тусклая, как всё вокруг.

   — Они приглашают нас к себе, — сказал Нории и пошел вперед, не глядя, идет ли принцесса за ним. А куда ей было деваться?

   В шатре оказалось душно, женщины спешно стелили ковры, выставляли на них еду, сладости, воду. Мужчины притащили с улицы казан с пловом, и гостей усадили на подушки, седой глава кочевников о чем-то говорил высоким срывающимся голосом, кланяясь то дракону, то ей, Ангелине. Слава богам, Нории прикрылся, просто набросив на бедра какую-то накидку.

   Снова появилось чувство, как на завтраке у шейха. Будто они приехали покичиться на фоне бедных, нищих людей. Старый дед, кланяясь, протянул им лепешки, сам уселся, выжидательно посмотрел на гостей.

   — Я не хочу есть, — сказала Ани тихо, хотя желудок уже давно сосало от голода. Как она может объесть этих людей?

   — Надо, — пророкотал дракон, откусывая кусок лепешки и загребая горсть плова рукой из казана. — Не обижай их, пожалуйста.

   И она ела, и он ел, и их благодарили за это и радовались, что они посетили их жилище и принесли благословение. Все эти речи дракон переводил принцессе, а она старалась держать спину и улыбку на лице. Было тяжело и больно. И хотелось ударить красноволосого, устроившего эмоциональный прессинг.

   Вернулись они во дворец часам к четырем, под палящим зноем. У Ангелины разболелась голова, ей хотелось плакать.

   — Так ты станешь моей женой, принцесса? — спросил Нории, внимательно глядя на нее.

   — Я не меняю своих решений, — сказала она. — Никогда.

   — Никогда — слишком долго для однозначности, — пророкотал он и ушел.

   К вечеру стала понятна причина ее плаксивости и агрессивности — пришли ежемесячные женские неприятности. Жара убивала, отсутствие нормальных и привычных средств гигиены раздражало, еда казалась слишком острой, запах цветов вызывал мигрень, служанки были очень навязчивыми, сладости — сладкими, кровать — мягкой. И никого из родных не было рядом — не для того, чтобы пожаловаться, а чтобы просто ощутить, что она не одна.

   Принцесса подняла мешочек с чаем, так и лежавший у окна, заварила и выпила чашку. Потом еще и еще. И этот домашний вкус наконец-то ее успокоил.

ГЛАВА 6

Начало октября,

   Иоаннесбург

   Мариан Байдек

   Василина торопилась — сегодня была первая официальная встреча с коллегами, первый ее межгосударственный совет. Поэтому она быстро доела завтрак, передала Мартинку няне, поцеловала Мариана:

   — Уверен, что не хочешь пойти со мной?

   Он был немного напряжен, и следовало бы остаться, расспросить, в чем дело, но время поджимало.

   Байдек обнял ее, погладил по спине.

   — У меня срочный разговор с Тандаджи, василек. Ты справишься, не переживай.

   Она уже было открыла рот, чтобы попросить перенести разговор, потому что его привычная поддержка вселяла спокойствие, но подумала, что надо же когда-то становиться самостоятельной. Прижалась к нему, еще раз поцеловала и вышла.

   Барон, прихватив чашку с чаем, спокойно отвел мальчишек в детский сад при дворце, где с маленькими принцами находились и дети придворных, вернулся в свои покои, поднял телефонную трубку.

   — Тандаджи, слушаю, — раздался суховатый голос начальника разведуправления.

   — Меня отравили, — коротко сообщил Мариан, с трудом выговаривая слова и чувствуя, как начавший скручиваться внутри еще за завтраком болезненный узел пульсирует и пробивает тело судорогами. — Пришли в покои виталистов и своих людей. И тихо, чтобы Василина не знала!

   Через несколько минут в королевских покоях уже суетились несколько человек. Тандаджи прислал сразу трех виталистов и пришел сам.

   — Что-то было в чашке с чаем, — сжав зубы от болезненного жара из-за выжигаемого яда в теле, медленно говорил Байдек. — Я почувствовал необычный запах, но подумал, что это какой-то фруктовый чай. Сделал несколько глотков и буквально через две секунды ощутил боль. Значит, кто-то из обслуживающих стол слуг. Понаблюдал за семьей — дети и жена вели себя нормально. Василина сказала, что не успевает выпить чай; дети пили йогурты из бутылок. Проверьте остальную посуду, я хочу знать, направлено ли это против меня или против всей семьи. Моя чашка стоит на тумбочке, — и он кивнул на принесенную с собой кружку.

   Подполковник Тандаджи, бледный и играющий желваками — еще бы, такой промах! — кивнул, отдал распоряжения. Двое его сотрудников вышли, прихватив посуду.

   В покои заглянул следователь:

   — Ваше высочество, можно?

   — Не до реверансов, — немного раздраженно ответил Байдек. — Что такое?

   — Нашли исполнителя. Слуга, из простых горожан, наняли по рекомендациям, работал давно и без жалоб.

   Тело снова заломило так, что перед глазами заплясали красные пятна; затошнило, но тут же отпустило, оставив только стучащую в висках и постепенно успокаивающуюся кровь.

   — Все, — сказал пожилой виталист, — справились. Теперь надо горячий душ и много горячего питья. И несколько дней воздержитесь от серьезных физических нагрузок, иначе сердце может не выдержать.

   — Благодарю. — Капитан приподнялся на локтях, проверяя себя, затем сел. Голова слегка кружилась, в теле чувствовалась небольшая слабость. Вполне терпимо. Тут же начал раздеваться: раз врач сказал в душ, значит, в душ. Присутствующие, кроме начальника разведуправления, деликатно вышли.

   — Как это возможно? — спросил Байдек наблюдающего за ним Тандаджи. — Разве магдоговор не должен предотвращать подобное, а не срабатывать после?

   — Возможно, — с неохотой проговорил Майло. — Если ему внушили, что он не делает ничего плохого, а, например, целительные капли подливает. А когда шел обратно — скорее всего, внушение кончилось и накатило осознание. Договор не абсолютен.

   — Да и вреден, как оказалось. — Мариан снимал ботинки медленно, чтобы не тревожить кружащуюся голову. — Сейчас бы расспросить его, кто вложил задачу в голову. Возможность поменять формулировки есть?

   — Сделаем. — У Тандаджи зазвонил телефон. — Да, слушаю. Понятно. — Положил трубку и сообщил: — Яд обнаружен только у тебя в чашке. Остальная посуда чистая.

   — Хорошо. Значит, пока мешаю только я. Почему?

   — Без тебя легче влиять на королеву, — пожал плечами тидусс. — Ты слишком ярко… выступил на коронации. Можно попытаться предложить подходящего мужа и перехватить управление. Из нашей аристократии заказчиков быть не может, идиотов нет. Точнее, есть, но даже идиоты хотят жить. А вот иностранцы или наши денежные мешки, которым зажали яйца и перерезали дорогу к кормушкам, — вполне.

   — Майло, — барон серьезно и жестко посмотрел в глаза коллеге, — я не хочу, чтобы в следующий раз это были мои дети, родные или Василина. Я справился, потому что у меня с давних пор есть некоторый иммунитет к ядам. Не заставляй меня переворачивать этот город вверх дном, найди и обезвредь. Чтобы ни одна тварь больше к моей семье не подошла!

   Он говорил тихо, и только на последнем предложении голос его немного дрогнул. Это можно было бы списать на слабость после отравления, но опытный и много чего повидавший Тандаджи понял, что его собеседник безумно боится. Не за себя — за жену и детей.

   — Кембритч сейчас работает над этим, — сказал он. — Иди в душ, я распоряжусь, чтобы принесли кипятка и заварки. И заодно обсудим.

   — Кембритч? — барон поморщился. — Он справится?

   — Справился же с предыдущей задачей.

   Мариан остро глянул на собеседника, но ничего не сказал.

   — Мы его страхуем, Байдек, — продолжил Тандаджи. — Должен справиться.

   Василина

   Королева, и не подозревавшая о том, что творилось в ее покоях, нервно вытерла ладони о платье, наблюдая за магами, которые настраивали Зеркало. Выдохнула, успокоилась, привычно выпрямила спину. Ощущение было как перед экзаменом. И хотя с царственными коллегами она уже общалась, ту встречу вряд ли можно было назвать обычной или продуктивной. Но у Василины накопилась масса вопросов, и еще она очень надеялась, что ей помогут справиться со своей силой.

   — Связь установлена, — сообщил маг, отходя от огромного, длинного, занявшего почти весь зал, чуть подрагивающего вогнутой стороной Зеркала.

   Короли появлялись один за другим, здоровались, кивали друг другу. Рыжий, чуть седеющий инляндский Луциус. Крепкий черноволосый блакорийский Гюнтер. Улыбающаяся красавица Талия с дочерью, явно беременной. Император Хань Ши, тонкий и сухой, с желтым вежливым лицом и тоже с наследником. Демьян Бермонт — он что-то писал, сидя за широким столом, и поприветствовал всех небрежным кивком. Эмир Тайтаны, возлежащий на подушках, сильно накрашенный. Он дружелюбно и томно поглядывал на царственных братьев и сестер.

   — Здравствуйте, коллеги, — проговорила хозяйка встречи, королева Василина. — Рада приветствовать вас. И сразу хочу поблагодарить, что помогли на коронации. Удовлетворите мое любопытство: что вы делали и почему со мной это произошло? Насколько я помню, ни у кого из моих предков ничего подобного не случалось.

   — У твоих — нет, — совсем не официально фыркнул Гюнтер, — а вот Талия на коронации чуть не утопила свой остров под цунами.

   — Это зависит от последовательности обрядов, милая, — сочувственно улыбнулась Иппоталия. — Мы с тобой не первые наследницы, малую коронацию в детстве не проходили, да и замуж уже вышли, вот и не получилось сдержать силу.

   — Да, мы оба раза знатно повеселились, — хохотнул Гюнтер.

   — Хороший у тебя муж, Василина, — весомо проговорил Демьян Бермонт. — Я рад, что наши народы соединились. И у меня сразу к тебе просьба. Я планировал еще семь лет назад обратиться с этим к Ирине, но не успел.

   Присутствующие помолчали, отдавая дань памяти погибшей королеве.

   — Тогда, признаться, я рассчитывал, что моей женой станешь ты, но боги решили иначе. Рудлоги отдавали своих дочерей почти во все правящие дома, кроме Бермонта. Раз сейчас трон снова по праву ваш, я прошу тебя обдумать возможность моего брака с кем-то из твоих младших сестер. Я бы мог взять любую из наших аристократок, тем более что мне давно и настойчиво предлагают, но это недальновидно — не хочу сталкивать кланы. Мне нужно усилить ветвь Бермонт, и для меня будет большой честью, если ты согласишься. Заодно укрепим межгосударственные связи, наладим наконец совместную добычу руды.

   Василина растерялась, хоть и не показала этого. Просьба была неожиданной. Она почему-то воспринимала Демьяна как человека гораздо старше себя, но сейчас вспомнила, что он очень рано взошел на трон и ему еще нет тридцати.

   — Неужто наш медведь-одиночка решил-таки обзавестись женой? — радостно возопил Гюнтер, и Талия зашикала на него, делая страшные глаза.

   — Гюнтер, не лезь не в свое дело, — спокойно ответил бермонтский король, — твоя бестактность скоро в легенды войдет.

   — Женитьба — дело хорошее, — весомо проговорил Хань Ши и улыбнулся. — Мужчине нужно много наследников.

   Василина вовсе не была уверена, что кто-то из ее сестер готов стать фабрикой для производства наследников. Она думала, пока Гюнтер и Луциус о чем-то тихо переговаривались между собой.

   — Я поговорю с сестрами, — сказала она наконец, — но младшие еще учатся, а Марина совсем не горит желанием жить государственной жизнью. Ангелина обещала, что мы не будем принуждать их к политической деятельности, поэтому решение может быть только добровольное. Извини, Демьян.

   — Мне достаточно и этого, — откликнулся он легко. — Я нанесу визит со всем двором через несколько месяцев, примешь?

   — Конечно, — заверила она его.

   — Правильно, Демьян, товар надо показывать лицом, — прокомментировал неугомонный блакориец.

   Бермонт нервно дернул плечом, в чертах его проскользнуло что-то звериное, и он оскалился, обнажив клыки.

   — Гюнтер, в последний раз предлагаю заткнуться, — прорычал он.

   — Хочешь размяться, Демьян? — вспыхнул блакорийский король.

   — Гюнтер! Помолчи! Демьян! — ахнула Талия. — Ты ли это? Это невежливо! Что подумает Василина?

   А Василина думала, что только что пообещала обсудить с сестрами возможность замужества за человеком, у которого есть клыки. Хотя, с другой стороны, ей ли удивляться?

   — На самом деле, братья мои, остыньте, — мягко сказал император Хань Ши, и двое мужчин, буравящих друг друга взглядами, отвернулись и успокоились. — Демьян, это первая твоя вспышка гнева за столько лет, что я тебя знаю. Даже я, признаться, иногда позволял себе лишнее, но не ты. Что-то неладно в Бермонте?

   И все настороженно уставились на человека, который всегда являлся образцом спокойствия и хладнокровия.

   — Все ладно, — совершенно невозмутимо ответил успокоившийся северный король, но никто не поверил. — Гюнтер, прими мои извинения. Просто тема поиска достойной жены для меня несколько болезненна. Я не должен был рычать.

   — Все в порядке, брат, — блакориец похлопал ладонью по колену. — Меня иногда заносит, знаю. И ты меня извини. Жаль, что у меня клыки не появляются так легко, — с моим парламентом такой аргумент бы пригодился.

   Талия смотрела на них с видом любящей мамочки. Конфликт был исчерпан, и можно было переходить к следующим вопросам.

   — Коллеги, — продолжила Василина, — к сожалению, поиски моей сестры Ангелины пока не увенчались успехом. В наших архивах катастрофически мало данных о драконах. Удалось что-то узнать от свидетелей, что-то рассказали историки и маги, но этого недостаточно. Я вынуждена просить вас помочь мне с поиском информации. У нас ее почти нет. Как мне объяснили, большая часть исторических фондов того времени уничтожена пожаром.

   — Конечно, Василина, — сказал Луциус, — я отдам распоряжения. Мы все хотим, чтобы Ангелина вернулась. Тем более я ей кое-что задолжал.

   Коллеги, деликатно промолчавшие, записали себе просьбу королевы Рудлога, кроме, конечно, невозмутимого императора (за него писал наследник) и эмира Тайтаны, который вообще, кажется, впал в нирвану. Ему принесли кальян, и он невозмутимо курил, благо дым Зеркало не воспринимало.

   — А я ведь могу поведать вам про драконов, — вдруг проговорил он своим мягким, почти женским голосом. — У нас сохранились предания, и в нашем роду давным-давно был предок-дракон.

   Он вдохнул дым и выжидательно посмотрел на Василину.

   — Буду очень благодарна, прекрасный и щедрый эмир, да пребудет в благоденствии твоя земля, — произнесла она. Никто не улыбнулся, хотя очень хотелось.

   — Для меня счастье угодить тебе, белоснежная, как лебединый пух, сестра, — сказал он, окидывая ее восхищенным взглядом.

   «Хорошо, что Мариан не пошел», — подумала Василина, поощряюще, хоть и немного скованно улыбаясь.

   — Мы тоже послушаем, — сообщила Талия. — Надо понимать, с чем имеем дело.

   Эмир сделал несколько затяжек, глаза его затянулись поволокой.

   — Интересно, что он там курит? — громким шепотом спросил Гюнтер у Луциуса. Тот укоризненно покачал головой, осуждая болтливость кузена.

   — Старики рассказывают, — начал эмир певучим тонким голосом, прикрыв глаза, — что на севере, между нашими континентами, раньше лежала не пустыня, а страна, широкая, обильная, зеленая, с реками, озерами, шумными городами и богатыми деревнями. Этой страной правили драконы, а у нас называли ее Мина-Туре, Дом Большой Воды. Там жил народ, такой же, как мы, только чуть смуглее, говорил на похожем языке, торговал с нами, а мы ходили на него в походы. У нас всегда было мало воды, а у соседей — много. И воды, и земли, и золота.

   Но войны закончились, когда моя далекая прабабка сумела пленить раненого дракона. Его звали Тании, и он был очень силен, но наши чародеи и сама принцесса захватили его хитростью, опутали сетями и морили голодом, пока он не перекинулся в человека. Она посадила его в темницу, сама носила ему воду и пищу, обрабатывала раны, вела неспешные разговоры, рассказывала сказки. И потом, когда дракон выздоровел, она открыла двери темницы. Но он не захотел улетать и женился на ней, и стала наша страна называться Тайтана. И в наш край пришла вода, и мы больше не ходили войной за водой и золотом, а стали торговать и ездить друг к другу в гости, брать женщин соседей в жены и жить мирно и богато.

   Василине история предков эмира была не очень интересна, но перебивать было невежливо. Эмир снова затянулся, выпустил облачко дыма. Кажется, ему нравилось внимание.

   — Но почти пять сотен лет назад к нам потянулись беженцы, очень много беженцев, так много, что мы приняли, сколько могли, а потом закрыли границу. Наши разведчики доложили, что Мина-Туре высыхает и заполняется песком. А прибывшие люди рассказали, что сначала была война с приграничной страной, а затем все драконы собрались куда-то и улетели. Обещали вернуться и не вернулись. И земля без их силы стала сохнуть и умирать, города опустели и замолкли. Часть их народа осталась кочевать по той земле по оставшимся источникам воды, часть перебралась к нам, часть погибла.

   А недавно — может, три, может, четыре луны назад — торговцы наши рассказали, что услышали от кочевников, будто драконы вернулись и земля стала оживать. Но открылся пока только один город из многих; в нем есть вода и вокруг земля плодородная. И защищен тот город стеной неприступной и чудовищами страшными. И старики запретили говорить чужакам, где он расположен. Ведь живет в том городе, в белом дворце, драконий царь, который ликом страшен, нравом жесток, но справедлив, питается он кровью и страхом, ночью летает над пустыней и смотрит, кто и как согрешил, и постель его согревают сотни юных девственниц.

   На сотнях Гюнтер завистливо присвистнул, а Демьян брезгливо скривился. Император, для которого сотня наложниц была суровой реальностью, понимающе и немного сочувствующе к незнакомому крылатому коллеге покачал головой. А эмир, отложив кальян, продолжил:

   — И говорят они, что люди верят: когда драконий царь напьется крови досыта, пустыня вся снова зацветет, потекут реки, и города опять зашумят и заполнятся людьми. А чтобы это случилось поскорее, ему во дворец отправляют самых прекрасных девушек и юношей, которые не возвращаются.

   Василине стало слегка не по себе, как всегда, когда она слушала страшные сказки. Понять, что тут правда, а что выдумка, было сложно, но кое-какие крупицы информации вытащить из полусонного рассказа эмира удалось. Например, что искать точно нужно в пустыне, а не в горах.

   — Я угодил тебе, сестра моя? — спросил рассказчик, горделиво подперев голову рукой. Он так и лежал на подушках, ни разу не поменяв позу, и королева подумала, что, наверное, у него ужасно затекло тело.

   — Благодарю тебя, — кивнула она, — угодил.

   — Прекрасная история, — поддержала ее Талия.

   — А курил я чудесный табак, вымоченный в дурманящей траве граве, — обратился восточный властитель к несколько смутившемуся Гюнтеру. — Я прикажу доставить тебе два мешка самого лучшего табака и набор кальянов, брат.

   — Спасибо, — блакориец под насмешливыми взглядами царственных коллег изобразил восхищение. — Ты очень щедр, брат.

   Эмир покровительственно махнул рукой, будто говоря: я и сам знаю, что я великолепен и щедр, — и замолк.

   — Коллеги, — Василина снова обратила на себя внимание, — еще один личный вопрос, который я хотела бы обсудить. На коронации вы называли друг друга… нейтрализатор, стабилизатор. К моему огромному сожалению, я ничего об этом не знаю, да и с силой своей управляться получается плохо, несмотря на тренировки с Алмазом Григорьевичем Старовым. Кто-нибудь может мне помочь и объяснить, что к чему?

   — Естественно, у тебя будет плохо получаться, он же мужчина, — фыркнула Талия. — Вот что, приезжайте с семьей к нам в гости на недельку. Море у нас сейчас еще теплое, покупаетесь, детей погреешь. А я тебе все расскажу и покажу.

   Они еще недолго поговорили и расстались.

   — Иппоталия предложила нам погостить у нее неделю, — сказала Василина за обедом родным. — Обещала научить справляться с силой. Но я что-то переживаю, стоит ли уезжать. С одной стороны, надо наконец научиться, а с другой — я только-только начала входить в курс дела. Боюсь, приеду и снова перестану что-либо понимать.

   — Конечно, нужно съездить, Васюш, — уверенно ответил Мариан. — Обязательно поедем, и как можно скорее.

   Остальные поддержали эту идею, и даже Марина, немного тоскливая в последнее время, оживилась. Море они все любили.

   Маль-Серена, Марина

   Начало октября в центре Рудлога и начало октября на Маль-Серене — две большие разницы. Остров все-таки находится намного южнее и закрыт от нас Инляндией. К нему с юга подходит теплое течение и обнимает своими потоками владения Иппоталии с двух сторон, поэтому там почти не бывает снега и зелено круглый год. И клубника появляется уже в апреле.

   Я не была на море много лет, но любила его до безумия. Талия говорит, это потому что все женщины сделаны по образу и подобию Синей Богини Воды, и именно поэтому нас так тянет залезть в какой-нибудь водоем, да и моемся мы почаще мужчин. Не знаю, не знаю. Работа на скорой предоставляет массу человеческого материала, и попадались мне дамы, которые явно с мылом и мочалкой неделями не встречались, как и ухоженные, аккуратные мужики.

   Статуи и места поклонения Синей Богине тут были везде, что неудивительно: королевская ветвь Таласиос Эфимония — прямые потомки божественной прародительницы и смертного мужчины. Говорят, однажды она задремала на берегу моря, и какой-то первобытный наглец (почему-то я сразу думала о конкретном наглеце) овладел ею. Проснувшись, богиня разгневалась и хотела утопить покусившегося на то, что могли трогать только ее братья. Но бедолага так восхищался, убивался и клялся служить, что она смилостивилась. И с тех самых пор мужчины на Маль-Серене служат женщинам. А дамы, которые на острове сильно в меньшинстве, сильным полом всячески помыкают и горя не знают.

   Но я не уверена, что это пришлось бы мне по душе. Мужчины тут красивые, но какие-то… переухоженные, что ли. Почти все длинноволосые, с обилием украшений, одеты с иголочки, плечи широкие, высокие. И подобострастные. Воротит прямо.

   «Конечно, ты же любишь пожестче и поэгоистичнее».

   «Я просто люблю, чтобы мужчина был мужчиной».

   Талия встретила нас со всем островитянским радушием. Семье предоставили павильон, стоящий прямо у берега, перед полосой песка, изящный, как и все строения на острове, прямоугольный, с колоннами и портиками, статуями морских духов, держащих крышу, и решетчатыми большими окнами, выходящими на море. Я заняла комнату в самом углу — было удобно выходить и курить, не мешая дымом родным.

   Есть что-то невообразимо прекрасное в возможности, просыпаясь утром, видеть бесконечную волнующуюся гладь, пребывающую в постоянном беспокойном движении. Утром море немного нервно плещет волнами на песок, словно торопясь в солнечный день. А к вечеру наступает штиль, и теплая вода замирает, превращаясь в гигантское зеркало, в котором отражается заходящее солнце. Тогда море осторожно наступает крохотными волнами на берег и успокаивающе дышит солью и свободой.

   Я практически не вылезала из воды, отвлекаясь только на обеды-ужины да еще на общение с Талией. Василина тренировалась с ней, а я ходила за ними хвостом, слушала и остро ощущала собственную никчемность.

   — Хорошо, что этот твой маг объяснил тебе, что ты должна уметь, — сказала царица в первый же день, когда мы, уставшие и разморенные после пляжа, сидели на лужайке и подкреплялись столбиками из красной рыбы, оливок, огурцов и острого перца, обмакивая их в какой-то невероятный сливочно-сырно-пряный соус и запивая ароматным сладким вином. Дети спали, Каролина играла в покоях со старшей внучкой Иппоталии, а Мариан и отец пошли со старшим мужем царицы на рыбалку. — Плохо, что к своему возрасту он так и не понял, что нельзя тренировать женщин так же, как мужчин. У мужчин якорь силы находится у кадыка, а у женщин — под пупком. Мы будто перевернутые отражения друг друга, и там, где мужчина напрягается, нам нужно расслабиться.

   — Я все равно ничего не понимаю, — грустно произнесла Вася, и я с ней была совершенно согласна.

   — Знаешь, мама мне в свое время про щиты объяснила все очень доступно, — ободряюще проговорила царица. — Я и к Ирине пыталась подойти с предложением показать и рассказать, но она же гордая была, упрямая, слабость не демонстрировала. Все сама, сама, чему научилась интуитивно или у отца запомнила, то и использовала.

   Да, гордости в нас всегда было слишком много. И упрямства. И гнева. Хотя если посмотреть на нас — просто небесные создания. Светло-голубые глаза, светлые волосы. И не скажешь, что накануне Вася, тряхнув своими милыми кудряшками, так рявкнула на бедную няню, нечаянно оцарапавшую Мартинку, что с кровати порывом ветра снесло белье. Старенькая Дарина Станиславовна настолько испугалась, что сестра перед ней битый час извинялась и просила не уходить.

   Подобные вспышки ей раньше свойственны не были, но, вероятно, как Василина и говорила, еще не успокоились гормоны после родов. Племяннице шел уже шестой месяц, и она росла крепенькой, черненькой, синеглазой — типичная северянка, в Мариана. Это обстоятельство неизменно повергало всех, знающих генеалогию Рудлогов, в недоумение: наши гены по понятным причинам всегда были сильнее. Да и старшие сыновья у Василины были белобрысыми и светлоглазыми.

   Мариан, кажется, даже гордился похожестью дочери. А Василина один раз шепотом призналась мне, что побаивается, как бы Мартина, повзрослев и вступив в девичий расцвет, не начала оборачиваться, как и ее отец.

   Я посоветовала ей не переживать. Женщина, умеющая перекидываться в медведицу, имеет неоспоримое преимущество перед той, кому это не дано. Ей не нужны телохранители, она может спать на снегу, и встречаться с ней или жениться на ней решится только настоящий мужчина. Все слабаки отсеются при первом же совместном полнолунии или скандале.

   А еще ровные ряды портретов наших предков с льняными волосами и голубыми глазами в королевской галерее давно просили побольше цветового и видового разнообразия.

   — Всегда концентрируйся на области матки, — прервала царица мои мысли, — именно там твоя сила. Положи руки на живот, левую на правую, вот так. Почувствуй тепло. Поймешь, когда запульсирует в пальцах. Чувствуешь?

   — Да, — кивнула сестренка, а я мрачно посмотрела на свои руки. Я ничего не ощущала. Живот и живот. Загорел немного.

   — А теперь всплесни руками, будто встряхиваешь простыню. Давай!

   Вокруг засверкало, заискрилось, да так, что у меня заболели глаза, и я прикрыла их. А открыв, увидела закрывающий нас куполом блестящий щит, огромный, шагов на тридцать вокруг.

   — Ну и силища, — уважительно произнесла царица, оценив масштаб. — Я уже и забыла, как это было сразу после коронации. Потом станет постабильнее и послабее. И с каждым рожденным ребенком силы становится чуть меньше, зато новые умения открываются. Ничего, потренируешься, научишься контролировать мощность выплеска. А потом и без рук будет получаться, достаточно ладони вперед выставить.

   — Получилось, — благоговейно прошептала венценосная сестричка, рассматривая дело рук своих. — Талия, ты гениальна!

   — Теперь убери щит. Пока подойди к нему, прикоснись ладонями и ощути то же тепло. И представь, как оно уходит обратно в руки. Потом научишься делать все на расстоянии.

   Со снятием купола возникли некоторые проблемы, но с третьего раза получилось. Василина сияла, как солнышко, и я радовалась вместе с ней. Нельзя сказать, что изнутри иголочкой не кололо что-то сильно похожее на зависть. Но мне стало спокойнее теперь, когда ей что-то удалось.

   — А сейчас нападение. Тоже очень просто, спасибо матушке. Представь, что тебе нужно забросить простыню на веревку, которая висит так высоко, что не достать. И в каждой руке по такой простыне, свернутой в жгут и мокрой.

   Мы дружно захихикали. Да уж, Алмазу такой мастер-класс и не снился, он все больше классическими приемами учить пытался. Талия улыбалась, глядя на нас, — ей мы, наверное, казались совсем девчонками.

   — Положи руки на живот. Нет, левую на правую. Пульсирует тепло? А теперь с этим ощущением сжимай руки в кулаки и забрасывай простыни. Представь, что они вырастают из этого тепла, тяжелые и хлесткие. Марина, отойди назад. Василина?

   Сестра как-то неуклюже дернула кулаками и замерла. Несколько секунд казалось, что ничего не произошло. А потом… по песку и по водной глади за ним, поднимая пыль и водные брызги, пронеслись буруны, наискосок друг от друга, будто кто-то невидимый умчался с берега далеко в море на водных мотоциклах. Я даже дернулась от неожиданности и, раскрыв рот, наблюдала, как исчезает след от Васиных «простыней» далеко от берега, метрах в трехстах, не меньше. Сестра обернулась — на ее лице было такое же ошеломленное выражение.

   — Мда, — нарушила тишину царица, — ну, изящество и направленность натренируешь сама. Главное, принцип уяснила. Ты только учти, что, если ты зла или сильно испугана, эти выбросы мгновенно становятся проклятиями. То есть ты не только физически сбиваешь с ног — с такой силой сбиванием не обойдется: бедолагу, вызвавшего твой гнев, просто размажет. А если не размажет, то болеть будет долго или стареть начнет, ну или что пожелаешь в этот момент.

   Талия еще долго рассказывала и показывала, и я даже задремала под ее мягкий голос, периодически вздрагивая и приоткрывая глаза, когда Васюша в очередной раз «забрасывала простыни». Иппоталия — идеальная мама и бабушка, если не знать, что она до сих пор может остановить на ходу несущуюся повозку, запряженную тройкой лошадей. Хотя, наверное, это делает ее еще более идеальной.

   Так прошло несколько дней, и я заскучала. Так всегда бывает: хочешь чего-то до рези в сердце, а получив, переживаешь эйфорию — и всё, сказка заканчивается. Я уже хотела домой. Но не во дворец. Я хотела снова в наш разломанный домик в Орешнике, и чтобы ездить на работу, и чтобы не высыпаться, и чтобы руки сохли от талька, а желудок болел от кофе и табака.

   «Мазохистка?»

   «Есть немного, наверное».

   Вечером мы пошли на пляж. Мы — это вся наша семья, Талия со своими тремя мужьями, детьми и внуками и пара десятков придворных дам. Расположились на берегу.

   Серенитки купались голышом и особо усердствовали, когда в воду заходил Мариан. Их крепкие тела мелькали в воде, они смеялись, брызгались и напоминали выводок кокетливых дельфинов, только с грудью и ягодицами.

   Я заметила, кстати, что на него они не смотрели так же покровительственно, как на других мужчин. Увы, при появлении барона суровые и властные, веками доминирующие островитянки становились томными и плавными, и в глазах появлялось мечтательное выражение слабой женщины. Кажется, Васюша слегка ревновала, но зря, потому что нудистский дельфинарий Мариана волновал не больше, чем камни на берегу. Он либо занимался с сыновьями — именно занимался, как с маленькими солдатиками, выполняя упражнения на воде, — либо осторожно купал дочку, которая от счастья хлопала ручками и гукала. Либо, как сейчас, плыл за Василиной куда-то на глубину, оставив отпрысков нам.

   Я вгляделась и тут же отвела взгляд — сестра с мужем самозабвенно и горячо целовались, отчетливо видимые на фоне лазурной сверкающей воды.

   На лицах загорающих на пляже дам читалось невыносимое разочарование.

   Они вышли из моря, и я невольно залюбовалась Марианом, скользнула взглядом по его мощным плечам, животу, подняла глаза выше — и наткнулась на его прямой и строгий взгляд. Стало стыдно, как в тот раз, когда мама застукала нас с подружкой за чтением какого-то эротического романа. Я моргнула, отвернулась.

   Море меня больше не радовало. Я была одинока и никому не нужна.

   Ночью, когда все уснули, я, захватив пачку сигарет и мобильный, вышла на пляж. Вода дышала теплом и спокойствием, луна гляделась в море и протягивала ко мне серебряную дорожку. Я закурила, уселась на песок, пролистала список вызовов, остановилась на одном двухнедельной давности. Поколебалась.

   Но набрала другой телефон.

   — Привет.

   С той стороны играла музыка, был слышен женский смех.

   — Привет, принцесса, — ответил барон фон Съедентент. — Что, заскучала на своих морях?

   Я улыбнулась.

   — Как ты догадался? Я сижу на берегу и думаю, что мне срочно нужен кто-то, кто любит адреналин.

   — Дай мне пять минут, и я буду рядом, — сказал он. — Только не двигайся, придется ориентироваться по тебе, а ты далеко.

   Я отложила телефон, сняла одежду и подошла к морю. Было вообще не холодно, вода оказалась как парное молоко. Пошевелила пальцами, зарываясь в песок.

   — Черт! — Мартин вышел из Зеркала прямо в воду и ошалело ругался, пока я хохотала. — Боги, ты безумна, ваше высочество!

   — Пошли плавать, — предложила я, наблюдая, как блакориец снимает промокшие ботинки и носки. — Ты когда-нибудь купался ночью?

   — Я не очень хорошо плаваю, — проворчал он, но стянул футболку. Я потянула носом воздух — от него пахло алкоголем и женскими духами.

   — Я тебя спасу, если что, — пообещала я, заходя в воду. — Догоняй!

   Было легко и весело, и я наконец-то оказалась не одна. Мартин быстро догнал меня, и мы плыли по серебристой дорожке навстречу луне, в совершенно черной воде, в черной ночи — я едва видела его. И ощущение, что под водой может сидеть кто-то страшный и зубастый, хорошо так царапало нервы страхом.

   Мы зависли над бездной, под сверкающими звездами. И глаза моего спутника тоже сверкали, когда он приблизился ко мне.

   — Ты по-хорошему безумна, принцесса, — глухо сказал маг в тишине, нарушаемой лишь плеском воды. Я потянулась к нему и поцеловала, чувствуя, как отчаяние переходит в тепло и удовольствие, а его рука притягивает меня к себе, гладит по спине, по ягодицам и волосам. От него сильно пахло алкоголем, но мне было все равно. Окружающая нас тьма и удаленность берега только добавляли остроты ощущениям, и я закинула на него ноги, обхватила плечи руками, ощущая горячее мужское тело посреди кажущейся теперь прохладной воды.

   Мы, наверное, сильно увлеклись, потому что в какой-то момент ушли под воду и вынырнули, отплевываясь и хохоча. Неловкости не было.

   — Буду считать это компенсацией за испорченную обувь, — сказал барон легко, и я мстительно плеснула в него водой.

   Мы вышли на берег, отряхиваясь, и я сбегала к себе, передала успевшему одеться Мартину несколько пузатых бутылок вина, стащила с кровати одеяло, зажала под мышкой одежду, которую нашла. Потом мы долго сидели на берегу, завернувшись в одно одеяло, целовались и разговаривали. И где-то после второй бутылки я начала рассказывать ему про свою жизнь. Про своих лошадей, про маму, про сумасшедший выпускной с Катькой Спасской, ныне Симоновой, про учебу в училище и посиделки с травкой и гитарами, про розовые волосы и татуировки, про работу в больнице, про сестер. И про Люка тоже. Было что-то болезненное в том, чтобы говорить про одного мужчину и целовать другого.

   А Мартин рассказал мне про Викторию. Заплетающимся языком читал стихи, посвященные ей, уверял, что никому никогда их не показывал. Гладил меня по спине, грел горячей рукой бедра, прикасался губами к шее и груди. Море смотрело на нас тьмой, и в ней виделся строгий лик богини, а лунная дорожка казалась укоризненно поднятым указательным пальцем.

   — Знаешь, — произнес блакориец с сильным акцентом, — может быть, мы сможем забыть про них. Вдвоем.

   — Возможно, — откликнулась я, кладя голову ему на плечо. — А если не получится?

   Мы молчали.

   Но были не одни.

   Кое-как, поддерживая друг друга, добрели до моих покоев и рухнули в кровать, не сняв одежду. И заснули рядом.

   Но не вместе.

ГЛАВА 7

Конец сентября

   МагУниверситет

   Алина

   Холодный дождик радостно и настойчиво стучал по стенам и окнам университета, словно сообщая, что он теперь надолго и уходить не собирается. Гигантские типаны, уже покрасневшие, но пока не сдающие листья осени, закрывали здание общежития пышными зонтиками, но студенты после занятий все равно бежали прытко — иногда вода-таки переполняла длинные листья-чаши, и они опрокидывались, освежая измученные знаниями головы.

   Общая унылость и подавленность передалась и каменным глашатаям МагУниверситета — объявления они теперь давали в ритмах поминальной песни, беспрерывно зевали и вяло сплетничали, обсуждая прогульщиков и личную жизнь студентов. Алина иногда думала: откуда у них такая память? Что может поместиться в каменной доске, на которой изображено лицо? Однако камены знали весь преподавательский и студенческий состав по именам и не прочь были пообсуждать с интересующимися те или иные события.

   Впрочем, если бы она была древней каменюкой, что бы ей оставалось делать?

   Близкое знакомство с каменами состоялось в первый же день учебы. Алину угораздило прислониться спиной к стене коридора, пока она близоруко искала в рюкзачке салфетки для очков, и вдруг с взвизгом отскочила — кто-то укусил ее за мягкое место. Проходящие мимо студенты старших курсов неприлично ржали, пока она, красная от смущения, искала взглядом виновника своего испуга.

   Каменная морда строила невинные глазки, а вторая, напротив, глумливо причитала:

   — Девушка, а девушка, обопритесь о меня тоже! Столько веков не вкушал девичьего тела!

   — А л-лома ты тоже не вкушал, поганец? — с мрачным обещанием припечатала Алинка. Смущение, как нередко бывало от попадания в неловкую ситуацию, сменилось злостью, и она, вытащив охапку салфеток, запихала их похабнику в рот. Тот мычал, отплевывался и пытался кусаться, но студентка была проворней. — А тебе, — она обернулась к гулко ухохатывающемуся кусачему лицу, — я завтра принесу клейкой ленты в подарок.

   — Богуславская, зачем вы издеваетесь над уникальными магическими памятниками? — укорил ее шедший по коридору старенький профессор Левцов. — Я пожалуюсь вашему куратору. Ну что такое: как новый курс, так кто-то считает своим долгом в них что-нибудь запихать, разрисовать, приклеить!

   — Может, им этого и хочется? — пробормотала пристыженная Алинка, но, к ее счастью, профессор не расслышал и пошел дальше, качая головой. Она же, вытащив одну салфетку из отплевывающейся пасти, все-таки прислонилась к стене, протерла очки и нацепила их на нос. Вот тебе и первое сентября. Дважды за день опростоволоситься — это не каждому дано.

   — Ну чего приуныла-то? — спросил кусачий. Ему приходилось орать через коридор и мельтешащих студентов, но камену это не мешало. — Ты давай у Аристарха кляп забери и нос не опускай, тут тебе семь лет волынку тянуть, наопускаешься еще.

   Она еще злилась, но исследователь внутри взял верх над обидой.

   — А по какому принципу вы устроены? — спросила Алина, доставая кляп и постукивая костяшками пальцев по доске вокруг кривящейся морды — искала пустоту, где может быть заклинание на свитке или заговоренный корень. — Я не понимаю, кто в вас подселен. Стихийные духи?

   — Души не сдавших экзамены студентов, — гробовым голосом пропел первый камен, а второй снова гулко заржал.

   — Да ну вас. — Алина подхватила рюкзачок и пошла на выход, подальше от двух каменных приколистов.

   С тех пор они ей проходу не давали, и со временем у них даже установилось что-то вроде любознательного вооруженного нейтралитета. Она, возвращаясь вечером из библиотеки, рассказывала, что творится снаружи, показывала им фотографии, читала журналы и даже притащила один раз любовный роман, но похабники так издевались над розовыми персями и каменными таранами, что Алина краснела и в конце пообещала, что если не заткнутся, то она перестанет приходить. Угроза подействовала. А стражи щедро делились информацией о преподавателях, предстоящих зачетах и экзаменах, забавных и страшноватых происшествиях за прошедшие века. Остальные камены быстро прознали про эту странную дружбу по какой-то своей внутренней связи и завистливо зазывали собеседницу к себе, но она и так тратила много времени на Аристарха и Ипполита, а уж на полторы сотни ехидных морд ее бы просто не хватило.

   И вот сейчас, когда прошло чуть меньше месяца после начала учебы, она шагала под проливным дождем в библиотеку и думала, что язвительные стражи внезапно оказались ее единственными друзьями. В школе Алинка никогда не была изгоем, да и класс был дружным, а здесь… С легкой руки семикурсника Эдуарда Рудакова, так некстати заглянувшего к ним в комнату накануне первого сентября, к ней прочно прикрепилось прозвище «страшилка». Одногруппники считали ее заучкой, да и почти все, кроме нее, жили не в общежитии, а в городе, с родителями. К «общажным» относились с некоторой долей презрения, как к «понаехавшим», не афишируя, впрочем, этого, потому что любая дискриминация пресекалась на корню. Девчонки в комнате были заняты парнями, косметикой, дискотеками и пьянками, быстро влились в ночные компании, и Алина, слушая их разговоры про то, кто кого как зажал и как лучше научиться глубоким поцелуям — на помидорах или на пирожных с кремом, — недоумевала: зачем вообще поступать, если учиться не хочешь?

   Ее саму мальчики пока не интересовали, организм не требовал крепкого мужского плеча или какой-либо другой не менее крепкой части. У нее и месячных-то до сих пор не было; куда уж думать о том, с кем переспать и кто это делает лучше.

   В библиотеке, как обычно, сидело всего несколько человек, таких же увлеченных учебой, как и она, и Алинка быстро взяла необходимые учебники и уселась за реферат. Гоняли по всем предметам их нещадно, и, к сожалению, лучший балл на вступительных экзаменах вовсе не гарантировал того, что ты будешь легко постигать магическую науку. По правде говоря, постигать эту науку ей было трудновато.

   И если по общеобразовательным предметам Алина, как всегда, справлялась блестяще, как и с магической теорией, и с историей магии, то практика давалась со скрипом.

   Во-первых, по сравнению с большинством однокурсников дар у нее был слабенький и нестабильный.

   Во-вторых, многие манипуляции требовали гибкости кистей и пальцев, а они у нее оказались какими-то деревянными. Гибкость не сильно тренируется перелистыванием страниц книг, а вязать, плести, вышивать бисером она не умела и считала это пустой тратой времени. Но после того как преподаватель по жестологии сообщила Алине, что с такой координацией ей только тесто месить, она усиленно думала, чем бы таким заняться. И никак не могла придумать.

   В-третьих, то, что другие в силу природного таланта постигали интуитивно, просто повторяя за преподавателями жесты или мыслеформы, Алине давалось с трудом. Ей недостаточно было знать, что это работает, — для успешного повторения нужно было понимать, как это работает.

   А «в-четвертых» вытекало из третьего и называлось «профессор Максимилиан Тротт». Именно он вел математическое моделирование магических форм, на котором объяснялось «как это работает», и именно он стал ее проблемой. Матмодели описывали строчками формул простые и сложные магические манипуляции, и если она разбиралась в этой теории — получалась и практика. Беда в том, что разобраться самостоятельно было почти невозможно. А Тротт преподавал как приглашенный лектор и вел он специфический предмет не из общей программы. И он был женоненавистником.

   А как еще назвать человека, который на первой же консультации в первую неделю сентября холодно попросил всех девушек собрать вещи и выйти, дабы заняться чем-нибудь менее мозгоемким?

   Тогда, дождавшись в коридоре окончания пары, Алина собралась с духом и подошла к нему — чтобы попросить возможности все-таки присутствовать в лектории. Тротт вытирал доску с закорючками формул, а ей казалось, что он стирает ворота в удивительный и недоступный ей мир. И руки у него были тонкие, изящные — такими, конечно, можно и без формул спектры листать и стихиями играть.

   А вот выражение на породистом узком лице было препротивное. Он даже не повернулся к ней — так, глянул из-за плеча и продолжил важный труд по наведению чистоты на доске.

   — Я вас не возьму, студентка, — произнес профессор, даже не выслушав ее. — Вы ведь за этим пришли? Мой ответ — нет. Так что разворачиваемся и топаем обратно, к двери.

   Рыжий сноб!

   — Н-но почему? — Алина вцепилась руками в лямки рюкзака, хотя хотелось сбежать. От волнения снова началось заикание, и стало еще неприятнее.

   — Смысл? — откликнулся он холодно. — Все равно абсолютное большинство женщин уходят в виталисты или прикладную бытовую магию. Для этого моделирование не нужно. Не хочу тратить время.

   — Но вы об-бязаны нас учить. Лекции с-стоят в расписании. И как же принцип р-равенства между всеми студентами, принятый в университете?

   Тротт все-таки повернулся, осмотрел ее с ног до головы, насмешливо прищурился.

   — Я не числюсь в штате этого заведения, Богуславская, и имею право сам решать, кого набирать в слушатели. Не отнимайте мое время, будьте добры. Где дверь, вы знаете.

   — Хорошо. — Она постаралась успокоиться, хотя щеки горели, а застенчивость не позволяла нормально сформулировать доводы и убедить его. Алина решила рассуждать разумно и не обращать внимание на грубости. — Но должно же быть какое-то условие, при котором вы измените решение? Вы же ученый, ученые не бывают узколобыми!

   Она хотела сказать «с узким кругозором», но что вырвалось, то вырвалось.

   — Выйдите вон, Богуславская, — тихо произнес всемирно известный ученый и маг, трижды доктор и много-много раз кандидат наук (она внимательно читала про него в справочнике «Лучшие умы материка») и при всем этом — хам, грубиян, косный сноб и узколобый рыжий придурок. Алина вылетела из лектория с пылающими щеками и сразу пошла на прием к ректору — была так зла, что не испугалась подняться в башню и попросить о встрече.

   Свидерский, сочувственно поглядывая, объяснил ей, что лорд Тротт в своем праве и что приглашенные преподаватели такого уровня могут выставлять к слушателям любые условия. Например, лекторы из эмиратов настаивали на том, чтобы девушки были с покрытой головой, а серенитки либо отказывались читать мужчинам, либо усаживали их на самые дальние парты, чтобы не мешали.

   Она подходила к нему еще несколько раз, и Александр Данилович терпеливо повторял, что повлиять на профессора не может. Тем более что Тротт ведет курс не из общей программы, а расширительный, и первокурсникам обычно достаточно и стандартных предметов. Может быть, ей и не нужны эти матмодели?

   Вот теперь эти «ненужные» матмодели и занимали бо́льшую часть времени, проведенного в библиотеке. Реферат писался споро, под стучащий по окнам дождь, а учебники по матмоделям ждали своего часа, светя яркими красками на обложках. Их не успевали залапать — брали редко.

***

На следующий день все так же лил дождь, и Алинка бежала по лужам на пары. Поздоровалась с Ипполитом и Аристархом, дружно занывшим ей вслед, что она их совсем забросила, подбежала к аудитории, на дверях которой волшебные часы отсчитывали последние секунды до начала занятия, быстро зашла внутрь и села на первую парту. Молодой преподаватель магической теории Оленичев сурово глянул на нее, но ничего не сказал. Лекция началась.

   — Вы уже знаете, что весь мир состоит из первичных элементов, а слово «элемент» и означает «стихия», — говорил он, вычерчивая на доске божественный шестиугольник. — А элементы, в свою очередь, состоят из элементарных частиц или волн, которые вибрируют на своей частоте. По сути своей каждая стихия соответствует разному состоянию вещества: вода — жидкое, земля — сухое, огонь — плазменное, воздух — парообразное. И только две выбиваются из этого порядка: смерть — абсолютная пустота, и разум — гармонизирующая и упорядочивающая сила.

   Это были азы, которые студенты уже успели вызубрить наизусть — почти каждый преподаватель в той или иной форме повторял их на своих занятиях.

   — Де-факто магически одаренные люди просто обладают повышенной чувствительностью к стихийным энергиям, — продолжал Оленичев, — и могут влиять на них силой мысли и силой воли, вступая с ними во взаимодействие с помощью своей ауры. Как материальное тело взаимодействует с материальным миром, и мы воспринимаем это органами чувств, так и наш мозг с помощью ауры взаимодействует с миром первостихий.

   Сколько раз он рассказывал одно и то же, одними и теми же словами, и каждый раз на него смотрели непонимающие глаза неофитов. Часть из которых, если дойдет до конца обучения, будет потом вспоминать свой первый год и недоумевать, что же им было непонятно. Но понимание придет потом — сейчас нужно просто вдалбливать структуру мира так, чтобы она стала частью их мировоззрения.

   — Если проводить аналогии, то маг отличается от простого человека так же, как музыкант с идеальным слухом — от того, кто двух нот при всем желании не отличит. Или как человек с идеальным зрением от дальтоника. Но при этом мозг того, кто обладает способностями к магии, может манипулировать стихиями, условно говоря, резонируя с ними, как искусный певец голосом может разбить окно. Именно поэтому во всех кабинетах вы видите источники стихий: сначала вы учитесь понимать, чем по своим метафизическим характеристикам одна отличается от другой, затем — взаимодействовать с ними, и только после начинаете изучать классические приемы и практическое применение магии. Это ваши костыли на первое время. Когда вы научитесь видеть в магических спектрах, то осознаете, что все вокруг состоит из стихийных элементов. Больше всего это похоже на видео в инфракрасном спектре, и скоро вы поймете, как манипулировать стихиями напрямую. Но это потом. Сейчас пользуйтесь источниками.

   Студенты дружно обернулись к стихийному практическому уголку — туда, где бил маленький фонтанчик, горел огонь в газовой горелке, в горшке с землей рос кустик полыни и стояла банка с дохлыми жуками. А преподаватель продолжал, соединяя знаки стихий в углах шестиугольника стрелками:

   — Обычные люди могут воспринимать отголоски энергий: например, видеть слабое ауросвечение вокруг других людей, слышать «электрический» писк в ушах, передавать неосознанные ментальные сигналы — когда человек думает о ком-то, и этот кто-то ему звонит. Кто-то может чувствовать воду под землей, кто-то — направления сторон света, кто-то — присутствие духов. Больше всего распространено неосознанное владение витой — одним из атрибутов стихии Воздуха: начиная от случаев, когда мать лечит ребенка поглаживаниями и поцелуями, и заканчивая целителями-самоучками, которые с помощью ритуалов доводят мозг до такого состояния, когда могут взаимодействовать со стихией. Но это все происходит на интуитивном уровне: заставь такого целителя объяснить, почему в одном случае ритуал подействовал, а в другом нет, — он не сможет, как и не может гарантировать результат. А по сути, в случае исцеления он правильно манипулировал первоэлементами, не осознавая этого. На интуитивных ритуалах построена вся ненаучная магия — традиционный шаманизм, процветающий на востоке Бермонта и севере Йеллоувиня, прорицательство, целительство заговорами, заклинания-наговоры и так далее.

   Алина слушала и черкала в тетради ручкой, зарисовывая шестиугольник, чтобы хоть как-то избавиться от волнения. Она его прекрасно знала, но нужно было чем-то занять руки. Ее хождение к ректору с просьбой повлиять на неуступчивого Тротта не дало результатов. Пришлось думать, как действовать самой. Алинка дошла до предела своего понимания, и это мешало дальше осваивать общую программу. Нужно было попасть на лекции к рыжему снобу, и было очень страшно от того, что она задумала. Его пара сегодня была последней.

   — Мы будем вас учить делать все осознанно, — говорил Оленичев, — осознанно выстраивать стихийные потоки под свои нужды.

   Физику и математику Алина понимала хорошо, а вот магию — не очень. И было очень жалко тратить время на общеобразовательные предметы. Уж их-то она точно могла догнать сама, без преподавателей. А вот моделирование, как она ни билась, ни вгрызалась, ни просиживала ночи над учебниками, — нет. Не могла.

   Оленичев постучал по доске мелом, привлекая внимание расшумевшихся студентов.

   — Хороший маг должен уметь управляться со всеми этими стихиями и уметь переводить физическую энергию в магическую. Именно поэтому у нас такой отсев. Ведь даже для простейшей бытовой магии — для которой давно существует алгоритм манипуляций — нужно по крайней мере две стихии. Одна из них — практически всегда воздух, так как любая магия должна быть пространственно ориентированной, иначе получится просто выброс силы.

   Пока что вы ощущаете и видите только явные потоки и статичные энергии. С практикой будут развиваться и органы чувств. Вы будете ощущать элементы кожей, слышать, обонять и видеть мельчайшие структуры. И взаимодействовать с ними. По сути, вы будете развивать восприимчивость и работоспособность вашего мозга, изучать алгоритмы работы со стихиями. Но пока до этого далеко.

   Отдельно хочу остановиться на родовой магии, которая является особенностью аристократических семей и зависит от их родства с одним из божественных первопредков, воплощением одной из Великих Стихий. В этом случае у людей просто есть наследственная способность к той или иной манипуляции. Это, скажем так, узкая, даже ужайшая специализация, но чем сильнее кровь, тем шире спектр возможностей. Не нужно путать родовую магию и классическую, которую изучаем мы. Однако аристократ, владеющий магией крови, может быть абсолютно лишен способности к магии классической, стихийной. И наоборот, чтобы быть магом-стихийником, совершенно необязательно быть аристократом.

   «А может быть так, — мрачно подумала нервничающая девушка, — что и родовой магии досталось с гулькин нос, и обычным даром боги обделили. Зато наделили самомнением с гору. С чего я вообще взяла, что справлюсь? С того, что школьные задачки решала за минуту?»

   Алина долго мялась за углом коридора, наблюдая, как заходят в лекторий парни, как закрывает за собой дверь лорд Тротт. На секунду захотелось отказаться от своей затеи, но она выдохнула, расправила плечи, поправила очки и быстро, пока не передумала, подошла к аудитории. За дверью уже слышался его сухой голос, хотя пара по времени еще не началась, и студентка решительно распахнула дверь, не поднимая глаз, поднялась по ступенькам и уселась за дальнюю парту. Под гробовое молчание однокурсников.

   — Вы ошиблись дверью, Богуславская, — жестко сказал профессор, — выйдите.

   Она подняла глаза и посмотрела на него в упор.

   — Я. Н-никуда. Не. Выйду. Мне н-нужны эти лекции.

   Он скривился.

   — Тогда сидите, а мы подождем, пока вам надоест. Помолчим. Начнем занятие только после того, как вы закроете дверь с той стороны.

   — Ждать придется долго, профессор Тротт, — сказала Алинка, стараясь не обращать внимания на повернувших головы в ее сторону парней и не плакать. Но слезы покатились по щекам, хотя говорила она ровно, пусть и чересчур звонко. — Вы меня не выгоните. Я с места не сдвинусь. Так что вам остается продолжать пару или самому меня выносить.

   — Прекрасная идея, — насмешливо произнес инляндец, и Алина, взвизгнув и попытавшись уцепиться за стол, поднялась в воздух, пролетела над головами обалдевших студентов, светя колготками, вылетела в услужливо распахнувшуюся дверь и обидно плюхнулась на пол коридора. За ней, шмякнувшись о стену, вылетел ее рюкзачок. Вещи рассыпались со стуком, ручки и карандаши покатились обратно к захлопнувшейся двери.

   Красная и злая, с мокрыми щеками, она поднялась, отряхнула юбку, подошла подобрать карандаши.

   — Сейчас мы наблюдали наглядный пример действия формулы левитации, — сухо, будто не унизил и не вышвырнул ее только что перед половиной курса, говорил Тротт, и Алинка, сжав кулаки, пообещала себе, что осилит эти чертовы методы моделирования и утрет этому высокомерному козлу нос.

   Хотя куда с большим удовольствием она просто врезала бы по нему кулаком и понаблюдала бы, как хлещет кровь, заливая белоснежную, идеально выглаженную рубашку.

   Тем же вечером Алина поднялась на пятый этаж, туда, где проживали семикурсники. Там было ужасно грязно, столбом стоял сигаретный дым, и парни, сидя на партах и скамьях, предназначенных для учебы, курили, попивали пиво и лениво что-то обсуждали. Кто-то обнимался с девчонками, кто-то нехотя листал тетради с лекциями. При ее появлении снова, второй раз за день, установилась тишина, и девушка подумала, что к этому можно и привыкнуть.

   — Привет, страшилка, — легко сказал лежавший на парте Эдуард Рудаков. Он дымил в потолок сигаретой и лишь повернул голову, осматривая вошедшую. — Заблудилась?

   Алина сжала вспотевшие кулачки.

   — Мне с-сказали, что ты тут лучше всех знаешь моделирование магических систем. Пришла попросить, чтобы т-ты позанимался со мной.

   Рудаков расхохотался, но девушка серьезно смотрела на него и сбегать не собиралась.

   — Забавная малышка, — сказал он наконец. — Ну хорошо, а что мне за это будет?

   — Я могу готовить тебе, убирать в комнате, — предложила она первое, что пришло на ум.

   — Вот еще, — обидно фыркнул он, — ты мне всех подружек распугаешь, страшила. Иди отсюда.

   — Погоди, Эдик, — перебил его Василий-с-гитарой, заметив, как краснеет от злости и обиды первокурсница. — Не злобствуй. Помоги девчонке. Не видишь, она почти плачет.

   — Я вовсе не собиралась плакать, — возразила Алинка, и это была правда, потому что она успела выплакаться после своего позорного полета.

   — Если бы я помогал всем, кто плачет у моих дверей, я бы уже женат пятьсот раз был, — зло возразил Эдуард, приподнимаясь на локте и снова осматривая ее. — Вот что, девочка. Будешь готовить на нашу комнату и каждый день убирать с утра холл. Начнешь завтра. Справишься — так уж и быть, уделю тебе несколько часов.

   Уборку Алина ненавидела, но быстро кивнула, пока расщедрившийся семикурсник не передумал. Абстрактный кулак, зависший у носа ничего не подозревающего Тротта, начал обретать реальные очертания.

   Начало октября

   Магуниверситет

   Алина

   Трели телефонного звонка Алина услышала, когда спускалась на свой второй этаж после очередного занятия с Эдиком. Забежала в комнату, кивнула вернувшимся соседкам, схватила трубку и вышла из комнаты на балкон. Было зябко, опять моросил дождь, но тут можно было хотя бы поговорить без опаски быть подслушанной. Алинка высунула голову с балкона, посмотрела вверх, вниз — все было чисто. Набрала номер и стала ждать ответа.

   — Привет, малышка, — теплый голос Марины. — Мы целый день тебе звоним, уже думали спасательную экспедицию организовывать.

   — Привет, — Алина заулыбалась. Все-таки она скучала по родным, хотя учеба и новые впечатления не оставляли на тоску много времени. — Как ваше море?

   — Прекрасно до зевоты, — откликнулась Марина и, кажется, правда зевнула. — Зря ты не поехала. Мы бы тебя отмазали, серьезный ты наш ребенок.

   — Да нельзя, Мариш, тут такая нагрузка, что пропускать совсем нельзя. Я и так учусь с утра до ночи, и то… не все получается…

   — Ребенок, ты что, расстроена? — тут же насторожилась сестра. — Обижает кто?

   — Нет, конечно, просто устала. Все замечательно, Мари, — соврала Алина, наблюдая, как стекаются по дорожке к дверям общежития ходившие по каким-то своим делам студенты. Кто-то обнимался, кто-то торопливо прятал бутылки с пивом в пакеты и под куртки, чтобы не засекла вахтерша, кто-то докуривал и выбрасывал бычки. Точно разгильдяи-муравьишки, возвращавшиеся на закате в свой муравейник.

   — Ты уверена? Алиш, — Марина немного замялась, — я тут задружилась с классным парнем, он ректор какой-то магической школы в Блакории и сейчас ведет у вас курс. Если проблемы — скажи, я попрошу разобраться или помочь. Он крутой и не откажет.

   Марина говорила так, словно была подружкой криминального авторитета. И как будто для нее «задружиться» с кем-то, тем более с «парнем», — это в порядке вещей. И вообще она была какая-то довольная и в голосе появились новые, раскованные нотки.

   Самой Алинке и в голову бы не пришло назвать ректора — любого ректора — классным парнем.

   — А кто он? — Стало любопытно. Девушка зажала трубку ухом, обхватила плечи руками, пытаясь согреться.

   — Барон фон Съедентент, знаешь такого?

   — Конечно. Он ведет у нас основы защиты. Прикольный. Не знала бы — ни за что бы не поверила, что он может быть ректором. Да и на профессора он не похож.

   А еще он друг мерзкого-до-тошноты-Тротта. И Алина никогда не попросит у него помощи. Тем более что она уже решила свои проблемы. Сама.

   — Ага, — фыркнула Марина, — я тоже хохотала, когда узнала.

   Марина? Хохотала?

   — Так вот, — сестра стала серьезной, — давай я попрошу его приглядеть за тобой? Если будет нужно — обратишься, он не откажет, уверена. Он хоть и раздолбай редкостный, и болтун, но отзывчивый и добрый. И слово держит.

   И этот добрый «парень» тут же разболтает своему дружку, что тот неделю назад вышвырнул в дверь принцессу Алину-Иоанну Рудлог. И все равно ведь не поможет. Она больше из упрямства снова подходила к ректору, а вчера, переступив через стеснение, подошла и к профессору Виктории Лыськовой с просьбой повлиять на Тротта – но волшебница, покачав головой, сказала, что все бесполезно и он не передумает.

   — Нет, Мариш, не надо, — спокойно проговорила Алина. — Я не хочу светиться, хочу нормально учиться, без телохранителей за спиной и косых взглядов. И хочу, чтобы меня оценивали по тому, что я знаю, а не по фамилии. Все в порядке, не переживай, я очень счастлива здесь.

   — Мы скучаем, ребенок, — Марина словно погладила ее по голове. Стало теплее, и даже прошедшие недели не казались больше такими ужасными. — Позвони завтра отцу и Васе, ладно? Я скажу, они будут ждать. И надо увидеться. Когда приедем, организуем твое похищение — хоть натискаю тебя, поешь нормально, знаю я, чем студенты питаются, небось, похудела совсем. Ты еще живьем Василину в короне не видела. Душераздирающее зрелище, бедная наша сестренка. Тяжко ей справляться с этим подарком богов.

   — Я по телевизору видела, — улыбнулась Алинка. — А что с Ангелиной?

   — Ищут, но пока никак. Васюта говорит: чувствует, что жива и здорова, хоть это радует. Найдем обязательно, из нашей семьи так просто не сбежишь.

   Марина шутила, но в голосе слышалось беспокойство и горечь.

   — Давай прощаться? Ребенок, целую тебя.

   — Конечно, сестренка. Целую-обнимаю.

   Алина немного постояла на балконе, но ветер и брызги дождя не позволили дольше наслаждаться одиночеством, и она ушла в комнату. Изменения в семье прошли для нее как-то незаметно, и новости доносились будто из другой реальности. Это для сестер наступила новая жизнь, а для пятой принцессы ничего не изменилось после того, как семья вернулась к власти. Единственное, что случилось, — на четвертый день после коронации ее поймал на выходе из магазина, где она закупала продукты, какой-то неприметный человек, сунул ей в руки пакет и ушел.

   В пакете она обнаружила банковскую карту на свое имя, кошелек с мелкой наличностью и не новый, но вполне приличный телефон, в память которого уже были забиты номера родных и контакт под названием «Охрана».

   Предусмотрительность таинственных благодетелей девушка оценила: не нужно будет отвечать, откуда у нее новый телефон. Карту она всегда носила с собой, как и кошелек, но тратиться не спешила, чтобы опять-таки не вызывать вопросов. Единственное, что позволила себе, — это новая куртка, потому что в старой она замерзала.

   Уже потом, созвонившись с Василиной, Алинка узнала, что деньги и телефон ей передали через секретную службу. И что если вдруг она окажется в рисковой ситуации — непременно набирать номер охраны, которая теперь круглосуточно дежурит возле университета, не заходя, впрочем, на его территорию.

***

Александр Свидерский, недовольно посмотрев за окно — во время дождя теперь начинали болеть кости и ныть зубы, — налил себе ромашкового чая и уселся в кресло. Сидящий напротив Макс дописывал какие-то заметки в ежедневник, захлопнул его и выжидающе посмотрел на друга.

   — Мартина не было на занятиях, — сообщил Алекс, глотая противную ромашку. — В его доме о нем никто не слышал, хотя какая-то черноволосая красотка очень бы хотела понять, куда он подевался — исчез вчера ночью прямо из спальни, где оставил ее с подругой и двумя бутылками ликера.

   — В первый раз, что ли? — сухо сказал Макс. — В прошлый раз нашелся в Форштадте, в борделе. И сейчас найдется.

   Словно в ответ на их мысли прямо посреди ректорского кабинета открылось Зеркало, и оттуда под женские возмущенные крики вышел немного помятый фон Съедентент, почему-то босой и державший ботинки в руках. Буркнул «всем привет», шатаясь, подошел к раковине, открыл кран и начал жадно пить.

   — Никаких вопросов, — прохрипел он, вытирая ладонью рот (Макс брезгливо нахмурился). — Алекс, я займу твой душ. И сделай мне литр кофе, богами молю!

   — Бухал где-то, — прокомментировал Тротт, когда блакориец скрылся за дверью ванной. — Ничего не меняется.

   Александр взял большую кружку, сыпанул туда кофе прямо из банки, залил кипятком. К таким появлениям они привыкли, но было любопытно, где друг отрывался на этот раз.

   Мартин появился минут через десять, в одном полотенце на бедрах, плюхнулся в кресло, протянул руку за кружкой.

   — Стар я становлюсь, — сказал он тоскливо. — Какие-то три бутылки вина, а похмелье, будто сивухи нажрался.

   — А почему не домой? — поинтересовался Свидерский. — Не то чтобы я не рад тебя видеть, Март, но тут иногда секретарь заглядывает, преподавательницы ходят. Да и студентки бывают…

   — Да я и пошел сразу домой, — пробурчал барон, глотая кофе большими глотками. — Но там на вожделенной кровати лежит полуобнаженная графиня Кьельхен. А мне сейчас не до баб-с. Я как увидел — сразу, не закрывая, перенастроился — и к тебе. Так что прости, друг, но, пока она не уйдет, я буду у тебя.

   — Да пожалуйста, — Алекс пожал плечами. — И где это тебя угораздило?

   — На Маль-Серене, — ответил тот и замолчал. И это было странно, потому что обычно Мартин в красках описывал свои похождения, сопровождая едкими комментариями и описаниями женских прелестей.

   — И? — не отставал Алекс.

   — Что «и»? Плавал я, — сказал барон, будто это все объясняло.

   — Теперь понятно, — с сарказмом сказал Макс. — Он пошел поплавать посреди ночи. Мартин, тебе психиатра не посоветовать?

   — Не хочу отнимать у тебя доктора, — огрызнулся тот. — Наука мне не простит. Ну чего уставились? С женщиной я был.

   — Ради потрахушек пропустить работу — в этом весь ты, Март.

   — Нет, нужно как ты — ради работы годами не трахаться, Малыш. Ты хоть помнишь, как женщина без одежды выглядит? Или рассказать? Сверху сись…

   — Прекратите, — с досадой перебил его Алекс. — Нашли из-за чего сцепиться. Макс, ко мне вчера опять подходила первокурсница, Богуславская. Просила повлиять на тебя. Снова влияю. Не мучай девочку, она учиться хочет. Упрямая.

   — Чему там учиться, Алекс? — процедил Тротт. — Я посмотрел ауру — хаос какой-то, слабенький при этом. Она и первого курса не вытянет, вот увидишь. Дар нестабильный, да и тень какая-то за ним, никак понять не могу. Время на нее тратить не буду, и не проси.

   — Да ты и не трать, просто пусти ее на лекции. Не выдержит — сама уйдет. Я, конечно, уважаю твое право на условия, но объясни мне: почему ты так против девушек на лекциях?

   — Малыш просто забыл, с какой стороны к ним подходить, — хохотнул оживающий на глазах барон, но, увидев укор в глазах Свидерского, мотнул чашкой: — Все, молчу, молчу!

   — Алекс, не дави на меня. — Тротт нахмурился. — Мне хватило опыта преподавания, поверь. Пущу на лекцию одну — придется брать все стадо, и никакой учебы не получится. Студентки мало того, что соображают хуже и приходится тратить дополнительное время на объяснение элементарного, — они еще и отвлекают парней. Вместо формул в голове — кого бы подцепить и кому бы глазенки построить. И ладно это, так ведь начитаются всяких книжонок про школы магии, где каждая вторая влюбляет в себя декана, а то и ректора, и давай меня окучивать. Поверь мне, я несколько раз ловил себя на желании придушить очередную дурочку, возомнившую себя героиней романа. Сядут на первую парту, юбки покороче, грудь наружу, и смотрят воловьими глазами. Сам знаешь, как это бесит. Им не до учебы, у них в одном месте свербит.

   — Точно-точно, — подтвердил Мартин жизнерадостно. — Так и чего ты теряешься? Смотри, пока показывают, Малыш. Не обязательно же их лапать? Потом станешь старичком, типа нашего Алекса, и никто тебе труселями на па́рах светить не будет.

   — Мне до сих пор светят, — с досадой произнес Александр, — так что я бы сильно на отдых не рассчитывал. Я уже так нагляделся, что давно предпочитаю на женщинах что-нибудь позакрытее.

   — Ты думаешь, под длинной юбкой что-то другое обнаружится? — ехидно спросил фон Съедентент. — Вы, ребята, меня пугаете. Это заразно, что ли, или тебя Макс покусал? Ты еще в покрывала студенток предложи завернуть, чтобы ничего нигде не сверкало. Алекс, давай завязывай с этой демонической охотой, раз все без толку, восстанавливайся; проведу вас по нашим блакорийским клубам, дабы здесь репутацию не портить. Тебе надо будет убедиться, что ты восстановился целиком и полностью и ничего не атрофировалось, а Макс, как всегда, будет обливать презреньем несчастных стрипушек и читать нам мораль. Повеселимся!

   И он поднял в воздух воображаемый бокал, показывая, как они повеселятся, но бокал был огромной кружкой с кофе, которое выплеснулось на пол и растеклось укоризненной лужей.

   — Тебе бы проспаться, Март, — кривя губы, произнес Тротт. — А то такое ощущение, что ты не только пил и баб обжимал, но и курил что-то. Даже для нормального неадекватного состояния ты какой-то чересчур веселый.

   — Да, — туманно ответил Мартин, ничуть не обидевшись, — просто настроение отличное. Хорошо, что ты не дуешься, Малыш. Я иногда болтаю то, что не нужно.

   — На детей я тоже не сержусь, — Макс таки улыбнулся краешком губ, — и по той же причине.

   — Мир, братан. — Барон снова отсалютовал кружкой кофе, затем со вздохом глянул на расползшуюся лужу. Она под его взглядом скаталась с краев в одну переливающуюся живую каплю, поднялась в воздух и плюхнулась в раковину. Макс, не меняя выражения лица, двинул рукой, и кран в раковине открылся, заплескалась вода, вымывая запачканные фарфоровые стенки.

   Александр не выдержал и захохотал, и после паузы друзья присоединились к нему. Такими их и застала выпорхнувшая из Зеркала Вики, некоторое время недоуменно наблюдающая за веселящейся компанией.

   — Меня не позвали, — надула она губы, но тут же подошла к Александру, обняла его, как заботливая бабушка, тепло поцеловала в щеку. — Как ты, Санечка?

   — Терпимо, — ответил тот, поглаживая ее по спине. Но Виктория вывернулась, подошла к Максу, который сухо прикоснулся к ее щеке губами.

   — А где поцелуй твоему герою? — Мартин демонстративно подоткнул полотенце на бедрах, обнажившись почти до неприличия, и широко развел руки, улыбаясь во всю пасть. — Давай, Кусака, не обделяй меня лаской.

   Профессор Лыськова бросила на него холодный взгляд.

   — Надеюсь, вы раздели его, чтобы выпороть наконец? — едко сказала она. — Я бы поучаствовала, давно мечтаю.

   — Извращенка, — воркующе протянул барон. — Но ради тебя я готов на все. Иди ко мне.

   Виктория уселась в кресло, игнорируя его, забросила ногу на ногу.

   — И на самом деле, оделся бы ты, Март, — проговорил Тротт равнодушно. — Мы все уже оценили размах твоего естества и обзавидовались по уши. Шагай давай, прикройся.

   Барон неожиданно молча встал и ушел в ванную.

   — Макс, — Вики повернулась к инляндцу, — у меня к тебе разговор. Ко мне подходила одна девочка, Алина Богуславская…

   — Ни слова больше, Вики, — раздраженно процедил лорд Максимилиан, — а то мне уже кажется, что она меня окружила. Скоро даже мои крысы начнут уговаривать пустить ее на лекции. Если еще хоть один человек при мне упомянет эту фамилию, я найду ее и превращу в жабу.

   — Какая упорная девочка, — насмешливо проговорил ректор, глядя на ничего не понимающую Викторию. — Если она и темная, то очень любознательная.

   — Да какое там темная, — отмахнулась Вики, — я еще на второй день ее просканировала. А сегодня ауру посмотрела. Мельтешение какое-то слабенькое, структуры не уловить. Удивляюсь, как у нее вообще дар проявляется.

   — Она может быть еще не пробудившейся или умело маскироваться, — упрямо сказал Тротт. — Мы знаем, как это бывает. Я просматриваю студентов, ничего подозрительного. Она одна с непонятной аурой.

   — Я в общежитии тоже смотрела, — кивнула Виктория, — ни-че-го. Либо демон настолько силен, что его не уловить, либо нет его. Что скажешь, Александр?

   — Меня ночью пробовали пробить, — сказал он ровно, но друзья застыли, напряглись. — Хорошо так пытались. Еле удержался, чтобы не приложить в ответ.

   — И почему ты молчал? — Одетый и протрезвевший Мартин, совсем не развязный, а очень собранный в этот момент, прошел к своему креслу. — Определил направление?

   — В том-то и дело, что нет, — поморщился Свидерский. — Университет, здания вокруг, даже парк — возможно. Но рыбка определенно заглотила наживку. Теперь надо ждать. И надеяться, что он будет занят мной и не обратит внимания на молодняк.

   — Мне это совсем не нравится, — нахмурился фон Съедентент. — Ты слишком рискуешь, Алекс. Если кто-то из темных получит твою силу, то нам не избежать массового прорыва. Давай мы по очереди будем ночевать у тебя и страховать?

   Александр покачал головой.

   — Нет, не надо пока. Почует — упустим. Пусть будет уверен, что я один и ничего не подозреваю. Для того чтобы присосаться качественно, ему нужно будет подойти ближе. Я всегда успею послать зов и вызвать вас.

   — Я поставлю тебе сигналки, Алекс, — настаивал блакориец. — Они почти не отсвечивают, но хоть будешь готов к удару заранее и не надо будет тратить силы на установку собственных. И почему ты все еще не поговорил с Алмазычем? Десять раз ведь тебе напоминал. Он еще когда просил зайти к нему.

   — Да когда? Сначала коронации эти, потом щиты-защиты, потом Алмазыч был занят обучением ее величества, а в свободное время мотался в Лесовину — вынимать душу из практикантов.

   — Просто королева с семьей уехала на море, обучение, видимо, откладывается, — сообщил фон Съедентент, и мужчины настороженно покосились на него, явно складывая в уме два и два.

   — Не на Маль-Серену? — уточнил дотошный Макс.

   — Когда ты женишься? — отрезал барон, делая каменное лицо.

   — Нет-нет, — протянул Тротт насмешливо, — только не говори мне, что ты запихал кому-то из корол…

   — Заткнись, пожалуйста, — очень тихо и зло попросил Мартин, мазнув взглядом по единственной женщине в их компании, а в кабинете вдруг с тонким звоном начали одно за другим трескаться стекла и стаканы. Виктория, поджав в кресле ноги, с ужасом смотрела на медленно разлетающиеся во все стороны осколки и вспомнила вдруг, почему Мартина считают одним из сильнейших стихийников. Она периодически забывала, насколько мощны ее друзья, а его вообще воспринимала несносным подростком. Все-таки при них он почти никогда не был серьезным и вообще никогда — злым. Таким, как сейчас.

   Макс дернул рукой, останавливая полет стеклянной крошки, и она осыпалась на пол, скользя по куполу, накрывшему Алекса и Вики. Это ректор выставил защиту, и очень удачно, потому что Виктория от неожиданности даже моргнуть не успела.

   — Извини, Алекс. — Мартин прикрыл глаза, встал, хрустя стеклом, тряхнул плечами, избавляясь от осколков на одежде и волосах, открыл Зеркало и вышел.

   — Макс, ты идиот, — немного нервно высказался ректор, и природник дернул подбородком — кивнул, обозревая масштаб разрушений.

   — Что тут вообще происходит? — Виктория переводила взгляд с одного на другого. — Он что, умом тронулся?

   — Тронулся, Вики, и давно уже, — покачал головой Алекс, а Макс буркнул: «Ну, я тоже пойду» — и исчез в своем Зеркале.

   — Ничего не понимаю, — пробормотала Вики нервно, опуская глаза.

   — Все ты понимаешь, — ласково ответил ее друг и бывший любовник, глядя на живописно покрытый останками стекол пол. — Помоги убраться, а?

   Поздним вечером Макс, закрывая дверь в лабораторию, услышал звенькнувшую трель сигналки и нахмурился: его дом был запечатан на вход, и только несколько человек имели достаточно сил, чтобы попасть за щиты. Вышел в гостиную, остановился.

   — Добрый вечер, Вики. Неожиданно.

   Леди Виктория поднялась из кресла, подошла к нему.

   — Ты не рад меня видеть, Малыш?

   — Я спать собирался, — резко сказал он, сдерживаясь, чтобы не отступить — слишком мало́ было расстояние между ними.

   — Вот и прекрасно, — ответила она, поблескивая темными глубокими глазами, — пойдем спать вместе.

   Тротт выдохнул, стараясь не смотреть на нее, а волшебница прильнула к нему, обвила руками, провела губами по напряженной шее с играющим кадыком.

   — Нет, не пойдем, Вики. — Он не отстранялся, но и не поднимал рук, хотя чувствовал женщину всем телом и по позвоночнику уже бежала горячая волна. — Иди домой.

   — Разве ты не хочешь меня? — выдохнула она ему в ухо, расстегивая рубашку. Женская ладонь прошлась по прохладной груди, погладила плечо, спустилась на живот. — Ты же хочешь, Макс. — Она потерлась о него бедрами, показывая, что ничто не осталось незамеченным.

   — Хочу, — ответил он и наконец-то посмотрел женщине в глаза. — Тебя нельзя не хотеть, Вики. Ты прекрасна.

   — Тогда в чем дело? — Виктория взяла его руку, положила себе на спину, прогнулась, как кошка, и он все-таки позволил себе пройтись по гибкой спине, почувствовать ее жар, округлость ее ягодиц. И отодвинул от себя, выдыхая.

   — Дело в том, — тихо сказал он, — что у меня, Вики, очень мало друзей. И каждым из вас я дорожу, даже психованным Мартином. Особенно им. И причинять ему боль я не буду. Не делай вид, что не понимаешь. Иди домой. Быстро! Я предпочитаю спать один.

   — Но я тоже твой друг, — сказала она, кусая губу. — Почему?

   — Потому что после твоего романа с Алексом они почти восемь лет не разговаривали, дурочка, — ответил Тротт раздраженно, — а я привык к его болтовне. И ты не просто друг — ты мне безумно дорога, Вики, и мне тоже будет больно, если ты обидишься. Но ты… всего лишь женщина, а из-за женщин глупо терять друзей. Одного мы уже потеряли, а я слишком долго живу, чтобы тратить время на поиск новых.

   Она уже давно исчезла, даже не наорав и не прокляв его, задумчивая и расстроенная, а Макс все сидел, перебирая пальцами по деревянному подлокотнику кресла, и думал. Затем решился. Создал Зеркало, послал вызов.

   — Чего тебе? — пробурчал зло фон Съедентент, появляясь в поле его зрения. — Пришел поучить жизни?

   — Пришел извиниться, — сказал Тротт, стоя за гладью Зеркала. — Можно?

   — Тебя подменили, что ли? Надо сфотографировать. Исторический момент: Малыш приносит извинения!

   — Не паясничай, — Макс шагнул в спальню друга, оглянулся. — Мир?

   — Да куда я без тебя, придурок, — проворчал барон, заключая его в крепкие объятья. — Только не расплачься, как девчонка. Давай-ка выпьем, а?

ГЛАВА 8

Середина октября,

   Пески

   Ангелина

   Наследница дома Рудлог, старшая принцесса и в прошлом без минуты королева ожесточенно драла сорняки на круглой клумбе с розами, что находилась в двух минутах ходьбы от ее покоев. Это если лезть из окна. А если обходить — то в пятнадцати.

   Было раннее утро, однако Ангелина уже была распарена, оцарапанные руки без садовых перчаток саднили, но больше ничего не делать она просто не могла.

   Изумленный садовник долго бегал вокруг нее, трогательный и жалкий в утренней дымке, причитал и уговаривал не подводить его под гнев Владыки, но принцесса жестко сказала, что если у Владыки будут к нему претензии, то пусть отправляет дракона вместе с его гневом прямо к ней.

   И она была готова его встретить.

   Однако дракон то ли чуял что-то неладное, то ли был занят важными государственными делами, то ли просто забыл о ней, но появляться несколько дней как не спешил. И зря. Ангелина была на взводе, и энергия настойчиво требовала выхода. Дракона под руку не попалось, зато попались розы.

   Принцесса разогнулась, поморщившись от нарастающей боли внизу живота, оглядела дело рук своих. Клумба была идеальна и безупречна. Таким бы ей хотелось видеть свое душевное состояние. Но проклятая жара в совокупности с женскими днями делали ее все более раздражительной. Самое отвратительное, что местные средства гигиены оказались воистину доисторическими и не позволяли ни поплавать в бассейне, ни полежать в прохладной купальне. А душа тут не знали, поэтому приходилось обливаться из ковшиков. Даже в их бедном домике в Орешнике был душ! А здесь, где золото под ногами хрустит (Ангелина покосилась на блестящую, хотя уже и чуть припыленную груду под ее окном), никто не додумался до этого полезнейшего изобретения!

   Поймав себя на том, что мысленно ругается, как торговка, и совсем неприлично ноет, Ани потерла спину и зашагала к своим покоям, приводя мысли и настроение в порядок. Нельзя срываться, нельзя терять хладнокровие. Если ты показываешь свои настоящие эмоции — становишься уязвимой для манипуляторов. А красноволосый Нории был, безусловно, крайне искусен в этом виде управления людьми.

   Эмоции от недавнего посещения засыпанной песком Тафии и нищей пустынной стоянки уже улеглись,