Сороковник. Книга 4. Вероника Горбачева

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Ничто не даётся даром, особенно для новичка. Ива теряет свой обережный дар, полностью вложив его в открытие портала. Теперь русичи могут вернуться на родину, по которой тосковали много лет. С ними уходит и Васюта.

   Но не оставляет попыток наладить отношения и построить настоящую семью Мага. Некроманту безразлично, что Ива потеряла Дар, главное, чтобы Его Женщина была жива и здорова, а уж он постарается сделать её счастливой.

   И почему-то все забыли, что Сороковник-то Ива так и не прошла.

ГЛАВА 1

Медленно, неторопливо, как позитив в кюветке с проявителем, на молочном фоне утра проступает город. С серого неба осаживается морось, холодит лицо, забирается под воротник. Туман с утра – вроде бы к погожему дню, но не верится, что день этот настанет. Временами чудится, что всё вокруг – очередной сон, а на самом деле я дома, лежу, уткнувшись в подушку, на грани пробуждения, которое никак не настанет, так и увязну в чужом городе. В такие моменты я замедляю шаг и думаю: а стоит ли идти дальше? бессмысленно, ибо в никуда…

   Но потом вдруг соображаю, что всё-таки стоит, что вот он, вполне реальный холод, доказывает: не сплю. Зябнут руки, ощутимо ноют ступни. Нужно брести, чтобы добраться, в конце концов, хоть куда-нибудь – домой, например…

   Домой? А где я сейчас? Вроде бы мы с Норой вышли совсем недавно, сумерки едва-едва собирались. Откуда туман? И куда меня занесло? Мы только что свернули с Советской, на улицу Победы, к небольшим частным домикам… Да, именно они должны были появиться перед глазами, но то, что я вижу, напрочь расходится с ожидаемым. Нет-нет, это не мой город. Это…

   Зажмурившись на несколько мгновений, открываю глаза. Под ногами по-прежнему вместо асфальта выпуклая брусчатка, по сторонам высятся фасады массивных двух– и трёхэтажных домов, словно перенесённых со старых европейских улочек, даже фонари здесь… Фонари не электрические. В них пляшут огоньки голубоватого газового пламени.

   Не может быть, не занесло же меня в какой-то там параллельный мир, в конце концов! Это лишь у фантастов бывает, а я – реалист до мозга костей и во всякие переносы в пространстве-времени не верю. Читать – люблю, но представить, что это случится на самом деле? Со мной? Никогда. Просто…что-то неладное происходит. Может, я заболела, и всё это бред?

   Но бред бывает при температуре, меня же ощутимо морозит. Что за дрянь сыплется сверху? Машинально обтираю влажную щёку и лезу за носовым платком, но кармана на привычном месте не нахожу. Тут-то до меня доходит, что изменился не только город: из дома я выскочила в ветровке, а сейчас на мне чужая куртка на пару размеров больше, без единой «молнии», на пуговицах, медных, крупных как прабабушкины пятаки. И руки у меня… руки отчего-то посмуглели и обветрились…

   Пустые руки, без поводка. Пустые, только сейчас понимаю. Неужели я потеряла свою собаку? Где? Как? Что происходит?

   Даже если в полном беспамятстве я упустила поводок – умная псина никуда не делась бы, потрусила следом. А я его… да, выронила, точно, когда удирала от раптора. Настолько тогда перепугалась…

   Вспомнила. Так всё и было: и улица Победы, которая вывела прямёхонько в иную реальность, и… и чудом уцелевшая девочка, и ведунья Гала… Но где же собакин? Спокойно, Ваня, сейчас и это припомним… Гала просветила меня насчёт Сороковников и обычаев этого мира, потом куда-то повела – кажется, с кем-то познакомить… Это было днём. Она показывала мне город. Но здесь мы точно не проходили. Хотя – кто знает, я сейчас в таком состоянии, что может, и родного дома не узнаю… Что, что со мной?

   – Донна?

   Высокая тёмная фигура появляется рядом бесшумно, заставив меня отшатнуться. Впрочем, угрозы от неё не исходит, и я перевожу дух. Отчего-то никак не могу разглядеть лица этого человека, оно словно застлано каким-то маревом, сквозь которое видны только глаза, тёмные, чуть раскосые. Кто это? Прохожий, решивший, что я в затруднении?

    – С вами всё в порядке? – спрашивает обеспокоенно. Под полами распахнутого плаща поблескивают… пряжки? чешуя? Причём здесь чешуя, что за дикие мысли? – Донна, ответьте же!

   Почему он так странно ко мне обратился, может, принял за другую? В смятении озираюсь. Ничего не меняется: ни высокие здания старинной архитектуры, ни одинокие деревца, ни булыжная мостовая… Где я? Минуту. Я ведь только что, кажется, вспомнила, и… снова память отшибло? Да что происходит? Тем временем человек в чёрном не сводит с меня глаз и ждёт ответа. Цепляюсь за него, как за соломинку, потому что больше попросить о помощи некого.

   – Со мной что-то не так. Я никак не… – потеряв мысль, морщу лоб. – Ах, да…Вы не могли бы мне помочь?

   – Конечно, донна. Я ваш хранитель, вы забыли?

   Хранитель?

   – Не помню, – признаюсь честно. – Я вообще мало что помню. Что это за место? Куда я попала?

   – Успокойтесь, – чёрный человек говорит мягко, будто с младенцем, и тревога во взгляде сменяется облегчением. Он берёт меня под руку столь бережно, что я не сопротивляюсь. – Это бывает. Энергопотеря иногда творит с памятью подобные шутки. Вы придёте домой, увидите знакомую обстановку и всё вспомните. Позвольте, я вас провожу.

   – Домой… – Как объяснить, что я из другого мира? Он примет меня за сумасшедшую! Или… Кажется, ведунья упоминала, что попаданцев здесь много…

   – Дом вашего мужа совсем рядом, донна, вы забыли?

   Новость, совершенно неожиданная. Нет, всё-таки он принял меня за другую! Пытаюсь высвободиться.

   – Вы что-то путаете. Я не замужем.

   – Минуту, только минуту. – Мужчина не делает попыток удержать, но преграждает дорогу. – Выслушайте, а потом решайте, донна. Только не надо меня бояться. Быть рядом с вами – моя работа, мне хорошо платят за то, чтобы вы были целы и невредимы, поэтому, уж безусловно, я отведу вас в безопасное место.

   Его уверенный тон заставляет меня поколебаться в своих убеждениях: а вдруг он в чём-то прав, просто меня настолько перемкнуло, что появилась этакая дыра в памяти? Что, если я в этом мире не день-два, как сперва показалось, а гораздо больше, и чего только за это время не случилось? Но что он там говорил про мужа? Не понимаю. Не верю.

   Покачав головой, хочу обойти незнакомца, но он, сдвинувшись на полшага, вновь загораживает дорогу.

   – Несколько имён, донна, – говорит быстро. – Дон Маркос дель Торрес да Гама, семейное имя – Мага. Ни о чём не напоминает? Это ваш наречённый супруг. Николас дель Торрес, он же Ник, его брат. Дон Теймур, Глава клана, их отец. Сэр Майкл, ваш Наставник. Васюта, русич, – отец ваших будущих детей. Рорик, ваш друг-обережник. Ну же, вспомните хоть кого-нибудь!

   Какое-то время судорожно хватаю ртом воздух, словно задыхаясь, а затем под гнётом информационной лавины подкашиваются ноги. Хранитель торопливо меня поддерживает. А мне ощутимо, физически, до тошноты плохо от переизбытка знания…

   – Нет!

   Желанное неведение вновь заполняет голову, и я в недоумении смотрю на склонившегося надо мной мужчину. Хранителя, как он себя недавно назвал.

   – Я хочу домой, – говорю тихо. – Пожалуйста, отведите меня домой, к детям!

   В глазах чёрного человека нескрываемая жалость.

   – Донна, – он предлагает руку.

   Кажется, не так давно я от неё отказывалась, но сейчас принимаю с благодарностью.

   – Конечно, я отведу вас домой. Но до этого нам обязательно нужно заглянуть в госпиталь.

   – Нет! – отчего-то пугаюсь я.

   Он словно не слышит:

   – Я понимаю, вам хочется быстрее оказаться дома, но мы не можем не узнать, что с вашим другом, Рориком. Помните его? Он пытался открыть портал, но пострадал при активации.

   – Рорик! – Кусочек событий, пережитых недавно, вдруг становится на место. – Да, я же просила: не применять магию на крови, а он – всё позабыл, бестолковый…

   – У него не было выбора: конструкция нового портала начала распадаться без должной подпитки. Наконец-то вы приходите в себя, донна Ива.

   Может, так оно и есть, но только часть оживших воспоминаний для меня пока словно китайская грамота. Что это за портал, который пытался открыть Рорик, для чего или для кого он был нужен – загадка. Но вот что с бедным парнишкой сотворил поток пламени – живо встаёт перед глазами. Невольно прикладываю руку к сердцу.

   И ещё… Он о чём-то просил. «Ива», шептал, а дальше… Что, если это важно?

   – Вы знаете, где он? Куда его… – В памяти всплывают две крылатых фигуры. – Куда с ним улетели те… существа, да? Я правильно их называю?

   – Сущности, донна. Они перенесли его в госпиталь Белой Розы, к паладинам. – В голосе хранителя заметно спадает напряжение. – Это на окраине, довольно далеко отсюда, поэтому мы и воспользовались таким способом транспортировки. Вы не испугаетесь, если я перемещу вас так же?

   Не верю своим ушам.

   – По воздуху? Но вы же не… вы не сущность? Вы человек?

   – Я некромант, донна. Мы умеем принимать облик иных существ.

   Складки чёрного плаща разворачиваются и уплотняются в кожистые крылья. Однако ни само зрелище, ни то, что собеседник назвался некромантом, почему-то не ужасает, будто я уже насмотрелась в этом мире всего, и теперь одним чудом больше, одним меньше – без разницы, культурный шок давно пережит.

   – Итак? – напоминает он. – Повторю: со мной вы в безопасности. В дневное время можно было бы нанять экипаж, но сейчас это невозможно; к тому же, по воздуху мы доберёмся гораздо быстрее.

   Внезапно меня охватывает слабость. Лететь? Не в самолёте, в защищённом салоне, а вот так… с пустотой под ногами, сверху, вокруг… Но надо узнать, о чём недавно просил мой товарищ, превозмогая боль.

   – Хорошо, – отвечаю неуверенно. – А после того, как мы его проведаем, вы доставите меня домой?

   Несмотря на попытки взять себя в руки, в конце фразы голос у меня предательски срывается.

   – Конечно, донна. Куда угодно. Как прикажете. А сейчас закройте глаза и не открывайте, пока я не попрошу. В целях вашей же безопасности: если от высоты закружится голова и вы начнёте вырываться – это повредит нам обоим.

   Послушно опускаю веки, и не успеваю ахнуть, как почва уходит из-под ног. Меня подхватывают цепкие лапы, ещё недавно бывшие руками, и даже сквозь плотную парусину ощутимо давят твёрдые когти, а прижимают меня не к человеческой груди, прикрытой одеждой, а к чему-то меховому, пушистому, и под этой шерстью синхронно с шорохом раскрываемых крыльев перекатываются мускулы. Кто он сейчас, как выглядит? И уж не потому ли просил зажмуриться, чтобы я не высоты, а его самого не испугалась?

   Сильный рывок ввысь – и внутренности словно проваливаются, а я, зажмурившись сильнее, инстинктивно обхватываю хранителя за шею, так вроде бы надёжнее. Он не возражает. Встречный ветер заставляет съёжиться, однако не очень-то сожмешься в комок, если ты у кого-то на руках. В лапах.

   «Придётся потерпеть, донна, – голос звучит прямо в моей голове. – Энергия уходит на полёт и поддержание трансформации, я не могу распределять её ещё и на защитную сферу, иначе мы потеряем в высоте и скорости».

   Я только киваю. Ничего, потерплю. Рорику было хуже.

   «Сейчас будет теплее, мы попадём в восходящий поток».

   Хлопанье крыльев внезапно стихает. Меня охватывает теплом и … примешивается странное ощущение, схожее с тем, которое испытывала я на залитом солнцем лугу, когда сэр Майкл учил меня черпать энергию из света и любви. Парение, вот что это. Мой хранитель экономно расходует силы. К чему лишний раз тратиться, когда воздушное течение само несёт в нужном направлении?

   Приземление не столь стремительно, и потому обходится без неприятных переживаний. Просто в один момент тепло вытесняется прохладой, угол наклона становится иным, объятия чуть сильнее. Но движение вниз, пусть и скользящее, чувствуется, и меня охватывает непроизвольный страх: а ну, как шлёпнемся – костей не соберёшь!

   « Всё хорошо, донна. – Голос охранника спокоен, без признаков паники. – Мы почти на месте».

   А меня вновь перемыкает, как после того, когда Мага снял с меня заклятье. Предыдущие события заволакивает туманом, я теряюсь, вновь не понимая, что со мной и как я здесь очутилась, и силюсь открыть глаза.

   О чём я совсем недавно подумала? О Маге? О заклятье?

   …Вижу себя на небольшом диванчике в холле Каэр Кэррола. Мага, неловко подвернув ногу, раскинулся на полу, мёртвые глаза уставились в пустоту. Очередной кусочек мозаики встаёт на место очень уж болезненно.

   – Донна, я же сказал, что всё в порядке!

   Мой хранитель переходит на обычный способ общения. По лёгкому толчку, сотрясшему его тело, по шороху сворачиваемых крыльев понимаю, что посадка завершена. Открываю глаза. И, наконец, вижу его лицо.

   – Бастиан? Вы?

   Щёлк-щёлк в мозгу… Пыль от мраморной крошки, разорённый павильон, твёрдая надёжная рука, поддерживающая меня, вынужденно ослепшую. «Дон Теймур здесь, донна». Лёгкие шаги моего свёкра. Фонтан в гаремном дворике. «Бастиан? Что он сказал?» Я знаю, кто это спрашивает. И кто отвечает: «Почтенный старец изволил утешить донну, сообщив, что»… Далее – что-то очень важное. «…Что беременность и роды пройдут хорошо. И так же намекнул, что младенцев мужского пола будет больше одного».

   Я бы рада снова нырнуть в беспамятство, да не получается. Картинки прошлого наплывают волнами, одна за другой, и захлёстывают с головой. Не вчера, не позавчера – я прибыла сюда почти месяц назад. И всех, кого называл недавно хранитель, всех, оказывается, помню.

   – Не Бастиан, его брат, – поправляет он. – Мы с ним похожи. Рад, что помог. – Перед его лицом вновь непонятное марево. – Простите, это условие работы: меня не должны узнавать. Вы в состоянии идти?

   Осторожно ставит меня на землю и поддерживает, давая возможность прийти в себя. Только зря он думает, что объект заботы в каком-то шоке: я просто заторможена.

   Перед нами, окружённый парком, высится настоящий дворец – с колоннами, портиком, со статуями в полукруглых нишах. К парадному входу ведёт широкая лестница, а с обеих сторон – заезды-пандусы, по таким раньше прямиком к дверям подкатывали кареты. Вроде бы, мы направлялись в госпиталь, а тут…Моему спутнику, вероятно, кажется, что я всё ещё торможу, он окликает:

   – Донна, вы меня слышите?

   – Да-да. Простите, я всё понимаю, только соображаю медленно. Я помню, мы здесь, чтобы узнать о Рорике, – заканчиваю с облегчением. Мне важно показать, что я адекватна. – Так ведь?

   – Совершенно верно. Пойдёмте.

   В этот раз он не предлагает руку, а поддерживает за талию, но я не возражаю, потому что чувствую усталость. Идти всё тяжелее. Внимание у меня, как у ребёнка, направлено на то, чтобы не споткнуться. Гляжу под ноги и насчитываю десять шагов по дороге, вымощенной белыми плитами, затем двенадцать ступенек вверх… на тринадцатой запинаюсь, но надёжная рука моего спутника не даёт упасть. Совсем рядом мелодично звякает колокольчик, с негромким скрипом открывается створка двери.

   – Силы небесные! – раздаётся звонкий женский голос. – И она ещё держится на ногах? Проходите, проходите же скорее! Сюда!

   – Нам только нужно узнать, что с Рориком, – ставлю в известность миловидную особу в белом сестринском одеянии. – Его должны были…

   – Сюда! – словно не слыша, торопит женщина. – На каталку, я сейчас позову братьев…

   – Не надо лишних людей, – прерывает мой хранитель. И снова подхватывает меня на руки. – И каталки не нужно, я донесу. Показывайте, куда.

   Нет сил воспротивиться. Под негромкие указания сестры милосердия – так я для себя её окрестила – хранитель несёт меня через большой холл, затем по длинному коридору – я вижу неимоверно высокие потолки – затем через ещё одни широкие двустворчатые двери в светлое просторное помещение. Меня укладывают то ли на кушетку, то ли на топчан – какое-то не слишком мягкое, но и не жёсткое ложе с приподнятой спинкой.

   – Рорик, – твержу, как мантру. – И потом сразу домой, пожалуйста.

   – Конечно, дорогая, – воркует сестра. – Вот только устрою вас, чтобы вы немного отдохнули, а потом схожу к доктору, всё разузнаю, и тогда уже отправим вас домой…

   Склонившись, укладывает мои руки вдоль тела, при этом защёлкивая на левом запястье что-то холодное. Рефлекторно пытаюсь отдёрнуться.

   – Не пугайтесь, это всего лишь браслет, сейчас мы наденем ещё один, и вам сразу станет легче, вот увидите. Ваши руки совершенно свободны, милая, мы просто снабдим вас хорошими сильными аккумуляторами энергии, вы же совсем истощены, бедняжка, – журчит надо мной женский голос. – Похоже, бархотка у вас почти пустая, вы очень вовремя здесь появились, очень. А это что у вас на поясе? Давайте-ка, я сниму, пока вы случайно не поранились, не беспокойтесь, я передам это вашему спутнику…

   Её голос журчит, как ручеёк, так и затягивая в дрёму…

   – Рорик, – напоминаю сквозь зубы. Это имя засело в мозгу, позволяя до поры до времени сдерживать ускользающее сознание. Сестра с тревогой взирает на моего хранителя. Похоже, он что-то сообщает ей мысленно, и та понимающе кивает.

   – Ах, вот о ком вы, тот самый мальчик! Я слышала прогнозы, с ним всё будет в порядке. Сэр Персиваль занялся им лично; это значит, что через неделю ваш друг выйдет отсюда, как новенький. Подождите здесь, я приглашу дежурного врача.

   – Нам нужен не дежурный, – холодно сообщает хранитель. – Нам тоже нужен сэр Персиваль. Несколько дней назад, во время проведения одной… акции он уже осматривал донну и просил сообщать ему о возможных инцидентах, могущих отрицательно сказаться на ходе беременности.

   – О-о! – Глаза женщины округляются. Только что она собиралась грудью стать на защиту главного светила, а сейчас готова бежать за ним. – Силы небесные! Что же вы не сказали сразу?

   Поспешно возлагает обе ладони на мой живот. В другое время я бы возмутилась от такой бесцеремонности, но сейчас покорно терплю. От её рук исходит благодатное тепло… вот только почему-то не видно сияния, той ауры, которая обычно сопровождала лечебные действа моего наставника; возможно, у женщин паладиновские навыки проявляются иначе?

   – Пока тревожиться не о чем, и я не буду посылать мыслевызов сэру Персивалю, хорошо? Он разрешает беспокоить его таким способом лишь в самых критичных ситуациях. Просто схожу за ним, думаю, что основная работа с вашим другом уже закончена и остальное довершат ассистенты. Как прикажете о вас доложить?

   – Передайте: донна Иоанна дель Торрес да Гама, с сопровождающим. С того же объекта, что и обожжённый обережник. Донна была под нашей защитой и от огня не пострадала, однако есть осложнения иного порядка.

   Его голос становится всё тише, как будто невидимые волны подхватывают и уносят нас каждого в свою сторону. Меня ли от незримого берега, его ли – разницы нет, кричи, не кричи – не услышат.

***

Вновь я перед злополучным порталом. Что-то он как-то усох, не верится, что когда-то в него умудрились протиснуться и громадный циклоп, и Игрок на своей злобной зверушке… Ах, да, Рорик ведь говорил, что кольцо со временем сжимается… Оживают в памяти яркие картинки. Вот я старательно пилю тугой обод нашего самодельного портала, тем самым ножичком… Жорка мне его подарил, тот самый пастушок, встречающий прохожих в далёкой деревушке. Вот я в защитной полупрозрачной сфере, сквозь которую смутно видна фигурка обережника; у него никак не получается вдохнуть жизнь в наше совместное творение. Сейчас он от безысходности полезет за ножом, когда-то наполненным мной под завязку лунной энергетикой. Нет, какая я всё-таки дура, предупреждала, чтобы не строил заклятий на крови, а всего-навсего надо было у парня нож отобрать… да поздно уж в пустой след плакаться. Сноп огня. Воссиявший новорожденный портал в мир русичей. Дверь. Ключ. «Открой, И-ва…»

   Дверь, за которой ждёт Любава, чужая суженая чужого мужа. Наконец-то я помню всё. Всё. Окончательно и бесповоротно.

   В этом призрачном, уже привычном состоянии воспоминания не взрывают мозг, просто всё, забытое ранее, разом оказывается на своих местах. Кажется, я опять незрима. Сгусток чистого разума, не обременённый телом, парю метрах в трёх-четырёх от мостовой в восходящих потоках разогретого воздуха. Должно быть, недавний полёт впечатлил подсознание, вот оно и решило изощриться, само повторив полученный опыт. Или хотело обеспечить лучший обзор, да не получилось: что-то он гораздо хуже прежнего. Если раньше мои видения были ярки и реалистичны, с полным эффектом присутствия, то сейчас я не могу охватить взглядом всю окрестность, лишь то, что неподалёку, остальное как-то… рассеивается.

   Вот и люди: горожане из Европейского сектора, Восточники, русичи – всех понемногу. Кто-то пришёл поглазеть, иные что-то обсуждают с соседями. Но все выдерживают почтительную дистанцию: портал отгорожен рядом невысоких столбиков, вроде тех, какими обносят памятники, только тут вместо декоративных цепей мерцают линии энергетической защиты. Возле свободного просвета – две внушительные фигуры. Часовые.

   Пропускают они далеко не каждого. Своих – беспрепятственно; зевак, любопытных отваживают. Но вот появляется целая семья: муж с женой, совсем уж ветхий дед и четверо ребятишек разного возраста, от грудничка на руках у матери до отрока.

   Часовой окликает главу семейства.

   – Никита, неужто и ты уходишь?

   – Я-то вернусь, – словно оправдывается тот. – Прикипел уже. Да и жёнка-то, сам знаешь, из местных, и старший здесь в учениках. Наставник больно его хвалит, говорит – Мастером скоро сделает; так куда ж нам уходить-то? Родителя вот провожаю, опять же – со своими повидаться, кто жив ещё, могилки пращуров навестить. Хлопцам показать, откуда их род пошёл. А там видно будет. Старец обещал раз в день портал открывать, чтобы всяк желающий пройти мог.

   – Так-то так, да ты в уме держи, что через неделю совсем закроет. Не опоздай.

   – Помню.

   Дед скорбно жуёт губами

   – Неделю-то всего… Рази надышишься? И-йех!

   Махнув рукой каким-то своим думкам, бредёт к порталу. Прежде чем пересечь заветную грань, принюхивается, ловит встречный ветер. Но почему-то я ничего не слышу и не ощущаю, я, прирождённая нюхачка, способная даже во сне чуять ароматы.

   – Ново-Китеж, – тихо говорит старик. – Дождался нас, батюшко.

   Обернувшись, долгим взглядом обводит площадь, здания, немногих людей, словно прощаясь.

   – Спасибо тебе, славный Тардисбург. Благодарствую за приют, за людей хороших. Оставайся с миром.

   И кланяется в пояс. Уходит, не оборачиваясь, не замечая, как невестка прикрыла рот ладонью, чтобы не охнуть скорбно, Вслед за ним устремляется и семейство.

   – Не вернётся, – говорит рядом знакомый голос.

   – Думаешь, простился перед смертью?

   – Вопрос риторический. Ты же сам это понял, Джон. Кроме того…

   Мой свёкор смотрит вслед уходящим, пронзая взглядом, как мне кажется, пространство иного мира не менее чем на сотню метров. А мне – так до сих пор ничего не видно за лазурным овалом.

   – Они вернутся раньше, чем через неделю. Без него. Дед стар, но, похоже, запрещал себе умирать, пока не вернётся на родину. Теперь сдерживающего фактора нет, и тамошняя Морана уже поджидает на той стороне.

   – Ах, да, ты же её видишь…

   Совсем нехорошо: даже фигуры «отцов» для меня неясны, расплывчаты, несмотря на то, что пытаюсь приблизиться к ним вплотную. Но голоса пока что чёткие.

   – Постой, Тимур, ты сказал – тамошняя Морана? Я как-то не задумывался над этим вопросом раньше... Подразумеваешь, что в каждом мире своя Смерть?

   – Ипостась, Джон. Смерть едина, но проявлений её – бесконечное множество. Давай подойдём ближе.

    Портал по-прежнему горит синим пламенем, по зеркальной поверхности пробегает рябь, хотя, подозреваю, для окружающих открывается совсем другой вид. Что-то ведь там высматривал дон Теймур? Солнце высоко... Я в будущем? Или в настоящем, просто долго лежала в беспамятстве? Остаётся только гадать.

   Пытаюсь продвинуться к порталу – и не могу. Словно не подпускает что-то.

   – …Она отказалась уйти, Джон. И это был её выбор.

   Дон Теймур отвечает другу, предыдущую реплику коего я, кажется, пропустила. Рукой, затянутой в плотную перчатку, проводит вдоль окоёма портала.

   – Вот здесь ещё чувствуются эманации ключа, и дорого я отдал бы за то, чтобы узнать, откуда она его взяла. Придётся порыться в памяти этого молодчика, как его… Йорека? Рорика? пока он не пришёл в себя.

   – Это чужой ученик, Тимур. Не забывайся.

   – Симеон мне должен. – На губах Главы угадывается желчная улыбка. – Чрезвычайно. Проступок его ученика, который иначе как провокационным, не назовёшь, сводит на нет все мои прежние обязательства перед его учителем. Старик разрешит сканирование, будь уверен. Однако, – предваряет он возмущение друга, – разумеется, ты будешь присутствовать при этой процедуре, дабы я не преступил, не нарушил, и прочая и прочая. Джонатан, я чту наш Кодекс и не собираюсь превышать полномочий, но ты же понимаешь, что сам факт спонтанного возникновения межмирного портала должен быть расследован Советом со всей тщательностью?

   Паладин сканирует тот же фрагмент, что до него служил предметом пристального внимания дона.

   – Да, ключ был именно здесь.

   После недолгого молчания добавляет.

   – Тебе не кажется, что она копировала чью-то технику, сознательно или неосознанно?

   – Ты даже понял, чью. – Дон Теймур закладывает руки за спину, упругим шагом огибает портал, рассматривая с обратной, невидимой для меня стороны. – Успел оценить работу Маги? Подумать только, этой женщине оказалось достаточно вспомнить единожды увиденное и подогнать под своё восприятие! Право, Джон, иногда я начинаю жалеть, что однажды они с моим сыном повздорили, у неё довольно хороший магический потенциал. Иметь бы такой дар в семье ещё пятнадцать лет назад… Как далеко мы бы продвинулись!

   – И всё же ты не исключал, что она уйдёт? – Судя по тону, сэр Джонатан расстроен. – Ты ведь оставил своим людям инструкции на подобный случай? А если бы она всё-таки решилась?

   – Что же, тогда нам остались бы дети. – Глава пожимает плечами. – Я не отпустил бы их с матерью. Ещё неизвестно, что там их ожидало, у этих русичей: за пятнадцать лет могло многое произойти. Война, смена власти, эпидемия, стихийное бедствие… Нет, внучек я не отдал бы. Впрочем, донна Ива оправдала мои ожидания, оказавшись достаточно благоразумной и – как знать, может, действительно, из неё со временем получится неплохая невестка. Да и Маркос, наконец, становится спокойнее. Она ещё немного побунтует и привыкнет, Джон, и рано или поздно станет ему хорошей женой. Из тех же соображений, что мы – наша семья – сможем обеспечить девочкам куда лучшее будущее, чем ожидало их на родине.

   Им приходится посторониться, чтобы пропустить в портал всадника. Вокруг становится тише, словно кто-то приглушает звук. И отчего-то меркнет свет.

   – Знаешь, Тимур, – я уже с трудом разбираю слова. – Порой я затрудняюсь определить, что меня поражает больше: твоё умение заглядывать вперёд или твоя беспринципность.

   – Это практичность, друг мой, и здравый смысл. Мои критерии как Главы, опираются не на нравственные постулаты, а на полезность того или иного действа либо явления для клана. В данном случае – клану нужны эти дети, желательно с матерью, но, если не получается – можно обойтись и без неё. Получилось с ней? Прекрасно. Обережниц среди нас ещё не было, потенциал у неё хороший, и я думаю, что она принесёт нам ещё много пользы. Да и те малыши, которым ещё предстоит родиться…

   – А ты не учитываешь, что Васюта может заявить на них права?

   Из последних сил, словно сползающее одеяло, тяну на себя гаснущую картинку.

   – Васюта? – В моём распоряжении остаётся только слух, но в затихающем голосе дона можно без труда распознать сарказм, сдобренный толикой яда. – Причём здесь он? Решать здесь буду даже не я…

   Словно лопается в голове давно уже натянутая до предела нить. Света нет. Звука нет. Нет ничего, кроме невесомого невидимого тела, но даже внутри него – я это чувствую – не хватает чего-то ещё, словно кусок души отхватили.

   Пусто. Холодно. Страшно.

***

Холодно, даже кости промерзают насквозь. Сон переходит в тяжёлую фазу, становится трудно дышать, будто я забываю, как это делается. Рефлекторно дёргаю руками, пытаясь спихнуть с груди несуществующего слона, и путаюсь в каком-то одеяле. Вцепившись в него мертвой хваткой, пытаюсь свернуться калачиком.

   – Она опять задыхается, – пробивается словно через вату в ушах чей-то расстроенный женский голос. – Сэр Персиваль, это же невозможно! Третий раз такая энергопотеря за вторые сутки. Отчего? И посмотрите, снова замерзает! Силы небесные! Принести ещё плед?

   Свет, пробивающийся сквозь веки, болезненно давит на глазные яблоки, и я пытаюсь как-то отвернуться от его возможного источника. Не получается. Слабость.

   – Потерпите, дорогая. – Кто-то высвобождает мои руки из-под одеяла и сжимает запястья. От внезапно разогревшихся на них металлических предметов струится долгожданное тепло, наполняя каждую клеточку тела. – Лучше? Вижу, что лучше, не отвечайте, берегите силы. Диана?

   – Да, сэр Персиваль?

   – Плед не нужен, скоро она согреется. Третий раз, говорите? Почему я узнаю об этом только сейчас?

   Похоже, слух возвращается. Я даже различаю досаду в голосе, чуть тонковатом для мужчины. Дышать легче, но вот свет – назойливый, бьющий в глаза, слепит, будто я на пляже, под палящим солнцем.

   – Опустите шторы, – слышу распоряжение. – Благодарю. Итак, это уже третья энергопотеря?

   – Да, сэр Персиваль. Но вы всё время были заняты, я не могла об этом сообщить. Впервые это случилось вчера утром, к нам тогда привезли русичей, с боевым псом, тоже раненым, они никак не желали переводить его в другое помещение, помните? А вечером у вас был восстановительный сеанс с обережником, а затем явился его наставник, и вы попросили вас не беспокоить, потому что…

   – Да, припоминаю. Стало быть, оба раза вы справились, используя браслеты?

   Сильными и в то же время осторожными движениями некто массирует мне поочерёдно пальцы, ладони, и от них растекаются по рукам и далее – к сердцу, лёгким, гортани – огненные струйки. В то же время более деликатные женские ручки – очевидно, сестрички Дианы – растирают мне ступни и не менее ловко проходятся по точкам акупунктуры.

   – Совершенно верно, сэр, – не отрываясь от своего занятия, докладывает сестра милосердия. – К тому же, вечером с ней подежурил её наставник, а вы же знаете, у него поддерживающая аура действует постоянно. Но в этот раз, похоже, случай более тяжёлый. Вчера ей оказалось достаточно трёх минут для восстановления, а сейчас этого мало, сами видите.

   – Да, пожалуй…

   Россыпи тёплых мурашек пробегают по лицу, груди, щекочут живот. Невольно ёжусь… и открываю глаза. Сверху тут же ложится небольшая суховатая мужская ладонь.

   – Ш-ш… не нужно, Иоанна, не напрягайтесь, я же просил: берегите силы.

   Послушно опускаю веки. Не напрягайтесь? Прекрасный совет. Большего мне и не надо, главное – убран раздражающий свет.

   – Да, обесточивание, практически полное. Её поддерживает лишь остаточная детская аура и накопители. И ещё вот это. – Поглаживает на моём запястье нечто гладкое и шелковистое. – Очевидно, родственная энергетика взаимодействует с детской, они обоюдно усиливают друг друга. Кто дал ей эту вещицу, вы узнавали?

   Пауза.

   – Дон… – шёпотом начинает женщина.

   – Дон Теймур, несомненно. Характерный отблеск его ауры. Он здесь? Один или с сыновьями?

   – Все трое, сэр, ожидают вас. И ещё тот большой русич… Самый большой, вы помните? Пригласить?

   Не удержавшись, снова приподнимаю веки – и встречаю взгляд невысокого мужчины, уже немолодого, седовласого, темноглазого, с небольшой заострённой бородкой с проседью. Значит, это и есть сэр Персиваль.

   – Подождите немного, – останавливает он сестру.

    Чуть скашиваю глаза в её сторону. Да, это она встречала нас с… хранителем? А ведь он так и не назвал своего имени. Только сейчас понимаю, что волок он меня сюда чуть ли не силком не для того, чтобы узнать об обережнике, а ради меня самой, драгоценного объекта охраны, пребывающего в ту пору явно не в себе. На Рорика он меня просто приманил. Несмотря на упадок сил, мыслю я достаточно чётко.

   – Вы хорошо меня слышите, Иоанна?

   Прикрываю веки в знак согласия, потому что говорить… нет, чувствую, что могу, но просто не хочу.

   – Помните, что с вами произошло?

   Да, практически всё.

   – Хотите кого-нибудь увидеть?

   Прикрыв глаза, качаю головой. Нет. Не хочу. Никого и никогда.

   Виски обжимает холодом, я морщусь. Странно, что такие тёплые недавно пальцы могут заледенеть. Хватит уж меня сканировать… Но последний протест, даже мысленный, звучит как-то вяленько, апатично.

   – Диана, всё же пригласите мужа, – неожиданно говорит мой лечащий врач. – Пока одного, его присутствие желательно. А вот сэра Васюту попросите удалиться в сад; я поговорю с ним позже, обязательно, пусть он меня дождётся.

   – Хорошо, сэр Персиваль. А если…

   – А если он сейчас не уйдёт, – неожиданно жёстко пресекает целитель, – этой женщине станет намного хуже, причём от одного его присутствия, так и передайте.

   – Но…

   Кажется или нет, что в робком голосе Дианы звучит неподдельный ужас, непонятно только – перед предстоящим объяснением, или же оттого, что, возможно, нечасто приходится выслушивать подобные тирады от местного светила.

   – Да, конечно, – чуть слышно отвечает она, и её мягкие лёгкие шажки направляются куда-то к гипотетической двери. Но не доходят. Слышится стук распахиваемых створок и женское ойканье. По помещению проходит волна сквозняка. Сэр Персиваль возмущённо фыркает, а я…

   …понимаю вдруг, что дышать становится намного легче.

   – Я попросил бы… – сердито выговаривает сэр Персиваль. – Теймур, ты не понимаешь элементарных вещей? Сколько раз повторять: появление любого архимага в изолированных палатах – это дисбаланс энергетики!

   – Вздор, – обрывает его знакомый голос. – Не в этом случае. Именно наша энергетика ей нужна, Персиваль, и ты сейчас в этом убедишься.

   Стремительные шаги затихают рядом с изголовьем. Чьи-то пальцы касаются моей шеи и прижимают небольшой твёрдый предмет, что вдруг начинает пульсировать в такт бьющейся жилке. И сразу же пропадает тянущая боль в подреберье, из ноющего виска словно выдёргивают иглу, а в животе вместо кома наконец-то лёгкость и блаженная пустота. Как всё-таки прекрасно, когда нигде ничего не болит…

   – Дорогая донна! – В голосе дона Теймура бесконечное терпение. – Я понимаю, вам сейчас очень хорошо, но не могли бы вы хотя бы из вежливости взглянуть на нас и поздороваться? Было бы приятно услышать ваш голос после столь долгой разлуки!

   Нехотя подчиняюсь. Приветствую его взглядом… но и только. Ещё свеж в памяти его последний разговор с сэром Джонатаном, оставивший неприятный осадок.

   В чёрных глазах, так похожих на глаза моего суженного, появляется беспокойство. Дон торопливо окидывает меня с головы до ног своим коронным оценивающим взором. Казалось бы, даже плотное одеяло не должно избавить меня от неприятных ощущений, потому что раньше под таким неприкрытым сканированием иной раз так пробирало, но… сейчас я ничего не чувствую. И по-прежнему остаюсь равнодушной.

   – И-ива… – вдруг выдыхает где-то поблизости Мага. – Ты…

   – Теперь понимаете? – Сэр Персиваль сурово сдвигает брови. – Да, Теймур, тебе удалось относительно быстро пополнить ей баланс, но что дальше? Ты не можешь быть рядом постоянно!

   Отняв руку от моей шеи, Глава рассматривает изрядно потускневший камень в перстне.

   – Думаю, пока нет причин для волнений. Я – не смогу, да и нет в том необходимости. О ней будет, кому позаботиться.

   И сторонится, уступая место младшему наследнику. Мага, то ли сильно загоревший, то ли почерневший – не разберу в полумраке, вижу только, что он, наконец, без повязки на глазу, – стремительно подсаживается ко мне и хватает за руку. Торопливо подносит мою ладонь к своей колючей щеке. Прикасается сухими губами.

   – Ох, Ива, – только и говорит. А я смотрю на него со странным чувством. Неужели я рада его видеть? С запозданием понимаю, что он чем-то расстроен.

   – Что? – выжимаю из себя, наконец. До меня только сейчас начинает доходить несообразность собственного поведения. – Со мной что-то не так?

   Оборачиваюсь на шорох. Оказывается, с другой стороны кровати подсел Николас. Он помогает мне приподняться, подкладывает под спину ещё одну подушку, обнимает за плечи, исхудавший, тоже сильно посмуглевший, как и брат. Выражение его лица меня настораживает.

   – Да что происходит?

   – Ты только не волнуйся, – бормочет он и лбом упирается мне в плечо. – Это не так уж и страшно. Мага, скажи ей…

   – Может, не сейчас? – вмешивается доктор. Но суженый болезненно морщится.

   – Лучше сразу. Ива, – он словно с разбега останавливается, затем собирается с духом: – Ты потеряла…

   Похолодев, невольно прикладываю руки к животу. Мага поспешно накрывает мои ладони своими.

   – Нет, Ива, нет, это не то, что ты подумала! Прости, я дурак…Ты потеряла Дар, Ива. Ты больше не Обережница. Этот сволочной портал сожрал всю твою ауру.

   В наступившей тишине слышно, как стучит крыльями об оконное стекло бабочка. Я, наконец, выдыхаю. И всё? Непонятно, почему у всех окружающих такие скорбные лица. Дон Теймур, нахмурившись, закладывает руки за спину; должно быть, лишь привычка следовать правилам этикета не позволяет ему начать расхаживать по палате, ибо так ему лучше думается. Мага старательно оглаживает мои ладони, и лицо у него в такое, будто он прощается со смертельно больной. Николас осторожно отводит чёлку с моих глаз, и пальцы его при этом чуть подрагивают. Один сэр Персиваль замер, как охотник в засаде, стараясь, очевидно, уловить момент, когда я забьюсь в истерике или упаду в обморок.

   – И всё? – повторяю вслух. Смотрю вопросительно на сэра доктора. – А… а дети?

   – С вашей беременностью всё в порядке, – с готовностью отзывается он. – Как вы себя чувствуете после такого известия?

   – Да, в общем-то…

   Перехватив скорбный взгляд Маги, пожимаю плечом.

   – Нормально чувствую, хоть вы меня чуть не напугали. Ну, не Обережница, что тут такого? Я вроде бы двоих родила тоже не Обережницей, и вон какие девчонки выросли. Главное – здоровье, не так ли? Или я чего-то не понимаю?

   Глава не спускает с меня глаз.

   – Дорогая донна, – не спеша выуживает откуда-то сбоку стул, разворачивает его спинкой вперёд, усаживается, удобно облокотившись. – Повторите-ка сейчас то, что вы сказали. Я правильно понял? Вы не слишком огорчены потерей магических способностей?

   Под его взглядом я, как обычно, слегка теряюсь. И почему мне всегда приходится перед ним оправдываться?

   – Да ведь я в вашем мире недавно, а Дар у меня и того меньше. Я даже не успела к нему привыкнуть. В последнее время он вообще… – Вспоминаю спонтанные видения, не поддающиеся контролю, – … от рук отбился. Наверное, так лучше. Из меня получился бы никудышный маг-недоучка. Не о чем жалеть.

   – Вы просто не оценили своей потери. Дорогая донна, будьте уверены, несмотря на возникшие обстоятельства, вы по-прежнему желанный член нашего семейства. И Клана, смею добавить. И вы совершенно правы, очень дорогая донна, самое главное – это здоровье ваших будущих детей, и ваше, разумеется. Поэтому не относитесь к нему столь – не побоюсь этого слова – легкомысленно, как вы делали раньше.

   – Я понял, – внезапно говорит Мага. – Ива, если тебя невозможно оставить одну – просто не надо тебя оставлять. Вот и всё.

   Признаться, я растеряна. В моём представлении, мне должны устроить выволочку и всыпать по первое число: за очередной уход из дома в неподобающее время, за то, что была у русичей и что-то там наворожила, да ещё и в Васютин дом для чего-то заглядывала... Но главное – за этот чёртов портал; вдруг я нарушила какие-то законы мирозданья и это теперь обернётся вселенской катастрофой? Но нет: все скорбят и бьют себя в грудь за недосмотр, приведший к катастрофе со мной лично. Из-за того, что я больше не Обережница… Опасливо поглядываю на дона. Не кривит ли он душой? Ему в самом деле нужна такая невестка, обычная женщина без роду-племени? Это ж мезальянс чистейшей воды, как бы он не уверял в своём благорасположении. Видимо, опять на моём лице слишком хорошо прописаны эмоции, поскольку дон приподнимает красиво очерченную бровь и смотрит внимательно. Прищуривается. Направляет мысленный посыл? Могу только предполагать, потому что ничего не чувствую.

   Отвожу глаза и старательно разглядываю палату. Должно быть, в обычное время она залита светом, но сейчас оба окна наглухо закрыты портьерами. Сквозь плотную ткань пробиваются ослабленные солнечные лучи, и я, кое-что вспомнив, пытаюсь, как раньше, поймать воображаемой рукой один из них, но не могу даже потянуться.

   Не вижу ауры на цветах, щедро расставленных в напольных вазах.

   Не вижу характерного контура над головой Дианы, скромно вошедшей – всё-таки выполнила поручение босса и теперь пристроилась в уголке, навострив ушки. А ведь когда она сканировала меня при самом первом осмотре, я не заметила и лечебной ауры, хотя должна была. Дон Теймур и сыновья закрыты – по привычке – но, сдаётся, в нынешнем состоянии не разгляжу даже развёрнутых крыльев Главы.

   И больше никогда не смогу лечить – даже себя. И не смогу заглянуть, в порядке ли всё у меня внутри, а так было бы интересно однажды увидеть собственных детей без всякого там УЗИ…

   Невольно вновь прикладываю руку к животу. Перевожу взгляд на Магу – а тот даже дыхание затаил. Всё ждёт, должно быть, что сейчас я проникнусь своей потерей.

   – Как-то я не чувствую себя другой, – честно признаюсь. – В конце концов, жила сорок лет без магии – и дальше проживу. Одно нехорошо: Симеон говорил, что детей нужно обязательно дважды в день подпитывать энергетикой, а я, наверное, теперь не смогу.

   – Вот оно что!

   Сэр Персиваль даже прищёлкивает пальцами. Его помощница молитвенно складывает руки:

   – Дважды в день, утром и вечером, так и есть. Это были малыши, конечно!

   – В таком случае, думаю, у вас не будет особых проблем. – Доктор ободряюще улыбается. – Оказывается, всё просто, Иоанна: матрицы ваших ребятишек, не получив вовремя подпитки, стали тянуть силы из вас, поэтому вы и слабели. Но теперь, в нынешнем окружении, – он обводит жестом присутствующих, – у вас не будет недостатка в энергетических запасах. Некромантовская энергетика вам подходит более прочей, поскольку дети как минимум наполовину некроманты.

   Оба брата расплываются в улыбке, словно счастливые папочки, которым только что сообщили, что дети – вылитые они! Наполовину некроманты? Ах, да, мне как-то объясняли, что эта аура накладывается на всё потомство… И теперь эти прохиндеи рады без памяти. Похоже, им всё равно, кто отец моих детей, они уже считают их своими. Это не укладывается у меня в голове.

   – Одно мне непонятно, Персиваль, – подаёт голос Глава. – Мне тоже приходилось помогать Мирабель, но это было не часто и не требовало стольких затрат. – Глава щёлкает ногтем по чёрному камню на перстне, только сейчас начинающему терять белёсость и наливаться чернотой. – Чем объясняется энергоёмкость нынешних матриц? Уж простите меня, донна, – лёгкий кивок в мою сторону, – но я хотел бы сразу выяснить, нет ли каких-то особенностей в развитии моих будущих внуков и к чему нам нужно быть готовыми?

   «Моих будущих внуков»? Я начинаю закипать. Где-то за гранью подсознания понимаю, что это неестественно для меня – подобный перепад эмоций, от аморфности к взрывоопасному состоянию, но ничего не могу с собой поделать. Только губы сжимаю, чтобы не сказать лишнего.

   Доктор пожимает плечами.

   – Особенностей? Их не так много. Первая – наличие в ауре воинской составляющей, которая стремится подавить некромантовскую, что в нашем случае недопустимо, оттого и делиться энергетикой вам придётся усерднее.

   Братья некроманты энергично кивают.

   – И вторая… ну, друзья мои, это уже чистая арифметика. Вот уж не знаю, огорчу я вас или порадую… Но трое – это всегда больше двоих, не так ли?

   Тро… Трое? Прячу лицо в ладонях. Божечка мой, да я с двойней-то чувствовала себя раздувшимся бочонком, а что будет с тремя! Все благие настрои, пророчества и увещевания забыты. В отчаянии трясу головой:

   – Не хочу!

   И с такой силой сжимаю кулаки, что один из браслетов-накопителей, звякнув, расщёлкивается и слетает с запястья. От непонятной ненависти меня скручивает в комок. Не хочу! Кажется, суженый пытается меня обнять, но я отталкиваю его, а заодно ненароком заезжаю Николасу куда-то локтем. Мне плевать, что обо мне подумают. Меня душит злость на всех: на того, кто наградил меня тремя детьми сразу, не озаботясь, каково их вынашивать и рожать, на тех, кто с восторгом теперь этой тройни поджидает… Ощущение, будто меня подставили, предали, бросили на закланье. Им, значит, гордиться такими необыкновенными детьми – будто двоих уже мало, а мне – ярмо тройной беременности, которая ещё неизвестно как завершится! Где этот чёртов Симеон? Что, не мог сразу сказать, сколько детей родится, считать не умеет, провидец хренов? Я готова его убить, а заодно и всех вокруг. Не хочу!

   – Ива! – Маге удается кое-как прижать меня к себе, – Ива, успокойся, да что с тобой?

   – Что? Видеть вас не могу, никого, слышишь? Вам в радость, а мне – мучиться? Что ты об этом знаешь? Ни один ещё не родил, ни один, чтобы понять, каково это!

   И с силой бью его в грудь. Он перехватывает мою руку и удерживает, не давая размахнуться снова.

   – Я знаю, Ива, – говорит торопливо, не давая возможности ответить. – Знаю, слышишь? Я считал с тебя всё, что мог, когда ты позволила заглянуть в твою память, помнишь, у тебя дома?

   Его слова сбивают меня с толку, я невольно пытаюсь припомнить, когда же это было, и затихаю.

   – Я знаю, каково вам было без меня, – он гладит меня по спине, – что ты пережила, узнав, что беременна, как тяжело дались тебе наши девочки. Ива, успокойся, прошу! И как рожала, видел, и бессонные твои ночи, и как выхаживала, когда они болели, и защищала от злых языков. Не надо… – Вытирает мне слёзы. – Я виноват. Но пойми: хоть тысячу раз попрошу прощенья – прошлого не изменить. Всё, что я могу – быть рядом сейчас. С теми, кто есть и кто будет.

   Отвожу глаза.

   – Рядом…

   Он стискивает зубы, понимая, о чём недоговариваю. Привёз меня сюда, обещал, что ни в чём не буду нуждаться – а сам уехал на войну. Пригрозил, что запрёт, что глаз не спустит – и снова рванул в поход. Будь ты рядом, Мага, со мной не случилось бы тридцать три несчастья. Ты и сейчас наобещаешь мне с три короба – и снова уедешь…

   Отстраняюсь и плотнее запахиваю одеяло.

   – Уходите, – говорю сухо, как могу. – Не верю. Я уже никому не верю. Вы все меня только используете, вам не я нужна, а эти уникальные дети… я скоро их возненавижу.

   Суженый даже отшатывается.

   – Ива!

   – Донна! – сурово начинает Глава, а я, забыв обо всём, уже собираюсь заорать в ответ всё, что думаю. Неожиданный хлопок в ладоши заставляет всех умолкнуть.

   – Довольно, – негромко, но властно говорит сэр Персиваль. – Вы что, не видите, у неё нервный срыв? Чего вы добиваетесь?

   Отстраняет Магу, подсаживается ко мне.

   – Дорогая леди, посмотрите-ка на меня… Вот так. Успокойтесь. Никто не заставляет вас рожать, если вы этого не хотите. Я правильно понимаю, что ваше возмущение вызвано именно этим?

   Его слова действуют на меня, как ушат ледяной воды. Но я-то просто остываю, хоть это и не мешает мне в изумлении уставиться на маленького доктора. А вот дражайший мой супруг со своим братцем гневно выпрямляются и сверкают очами, свёкор буравит его взглядом, но сэр и ухом не ведёт.

   – Ты врач, Персиваль, – наконец, прорывает паузу Глава. – Ты давал клятву никогда не применять свои умения во зло, как ты можешь даже предлагать такое?

   – А ты законник, Теймур, – бестрепетно отвечает доктор. – И, тем не менее, не озаботился ознакомить леди с её правами; вы, как я посмотрю, всё больше напираете на обязанности. Иоанна, раз уж вас не поставили в известность ранее, делаю это сейчас.

   И в упор не замечая, как начинает подёргиваться щека у дона Теймура, продолжает.

   – Вам уже известны особенности рождения некромантов. – Говорит, а сам пытливо всматривается мне в лицо, но… волна истерики схлынула. – Дорогая леди, вы, как никто, лицо заинтересованное. Риск во время родов для вас велик, безусловно…

   – Симеон обещал, что всё будет… – пытается втиснуться в разговор Мага, но сэр повышает голос:

   – Мне нет дела до того, что он обещал. Он пророк, а я медик. Он видит свои вероятности, я – свои. Ни к чему хорошему негативные ожидания во время беременности привести не могут. Иоанна…

   Кулаки суженого вдруг сжимаются, да так, что вспухают жилы. На лбу проступает испарина. Но… он отворачивается. Видимо, правда на стороне доктора.

   – Иоанна, – помедлив, продолжает Персиваль, – как супруга, пусть и наречённая, некроманта вы имеете полное право решать: сохранять вам беременность или нет. Вы меня поняли? И не бойтесь быть откровенной. Если вы не захотите рожать – мы вам поможем, хоть я и не сторонник подобных мер. Но мы признаём за вами право выбора жизни. Вашей жизни. Если решитесь родить – мы приложим все усилия, чтобы помочь вам благополучно явить миру здоровых малышей; и уж будьте уверены, всех присутствующих здесь ваших родственников я привлеку к… Они знают, что это за процедура. Ещё раз подчеркну: вы свободны в своём выборе. Никто не обрекает вас на роды. Думайте, решайте. У вас есть ещё несколько дней, по крайней мере – пока вы полностью не оправитесь от шока, вызванного открытием портала. Или, возможно, вы готовы к ответу уже сейчас?

   Это что же получается – я свободна?

   Ну да, с какой стати ему вводить меня в заблуждение? Если дон и его сыновья – пристрастны, а потому и не заикнулись о том, что я могу… Да мне даже в голову не пришлось сопротивляться, когда все вокруг меня забегали, обрадовались моей беременности, я стала даже привыкать к этой мысли, и только сообщение о тройне вышибло меня из этого состояния непротивления судьбе. Влипни я в подобную ситуацию в своём мире – триста раз подумала бы, нужно мне это в таком-то возрасте, да нормальные ли дети родятся – у такой «старородящей», как в наших роддомах называют, да каково их будет растить…

   – А вы не боитесь? – неожиданно для себя спрашиваю. Доктор понимает меня с полуслова и кидает в сторону моего свёкра, что темнее тучи, суровый взгляд.

   – Я в своём праве, дорогая леди. – Подбадривает меня улыбкой. – И вы тоже. Не забывайте это. Маркос, усмирите гнев, кому как не вам знать, чем может разрешиться данная ситуация. Возможно, всё, что нужно вашей супруге – это понять, что на неё никто не давит. И успокоиться.

   Вспыхнув, и сразу же побелев, суженый отводит глаза. Николас напоминает о себе, сжав мои плечи.

   – Только не решай сразу, родственница, ладно? У тебя сейчас гормоны бушуют, ты хоть обратила внимание, что кидаешься из крайности в крайность? Ива, прости нас. Я ведь не всё про тебя знаю, не думал, что для тебя это столь болезненно… Прости, слышишь?

   Он наклоняется к моему уху и шепчет:

   – А может, всё не так уж страшно, а? Вот представь: кроме Сонечки и Машеньки была бы у нас ещё одна девочка… Лизонька, например. Такая же шустрая, черноглазая, красивая, умненькая, тебя бы любила… Неужели ты её ненавидела бы только за то, что она третья? Или что тебе чуть тяжелее было живот носить? Послушай…

   Пока он нашёптывал, я вдруг столь явственно представила рядом со своими дочками их сестричку, что при последних словах захотела его двинуть, как следует, аж локоть зачесался.

   – Вот видишь… – Родственник предусмотрительно заслонился углом подушки. – Во-от, тебе её жалко… Что тебя пугает? Восемь месяцев плохого самочувствия? Так Персиваль этого не допустит, да и в родстве у нас целая семейка паладинов, среди них только и наслаждайся жизнью. Ходить будет тяжело? А мы тебя на руках носить будем, и до, и после родов, не сомневайся.

   Не торопясь, массирует мне плечи, шею, воркует, словно очаровывает, и напряжение, вновь было мной завладевшее, спадает.

   – Давай-ка, ложись, душа моя.

   Взбив подушку, он укладывает меня поудобнее.

   В какой-то момент я вдруг вспоминаю, что мы в комнате не одни.

   – Постой, – словно стряхиваю с себя оцепенение, – это что сейчас было, а? Ты использовал голос?

   – Ну… да, – охотно признаётся он. – А что делать, надо было тебя успокоить, что-то ты разбушевалась. На Магу-то у тебя иммунитет, стойкий, пятнадцатилетней выдержки, тебя могу убедить только я.

   Не выдержав, улыбаюсь.

   – Браво, – сэр Персиваль беззвучно аплодирует, а Диана в своём уголочке шумно выдыхает: похоже, бедняжка во время наших разборок оцепенела. Мага вновь присаживается на край постели и касается моей руки.

   – Ива, пожалуйста…

   Пытаюсь освободиться. Это на Ника я не могу сердиться долго, а на его братца с папочкой всё ещё зла. Он обречённо разжимает пальцы. Поспешно лезет в карман за платком и начинает оттирать мне ладонь, испачканную в чём-то… красном…

   – Следите за собой, юноша, – наставительно говорит Персиваль. – Особенно когда не сняли боевые ногти. Собственно, почему все так переполошились? Не вижу оснований для тревоги. Вам просто сразу нужно было объяснить вашей дорогой донне, что у неё есть выбор, и не пытаться ею манипулировать… А выбор она сделает правильный, но только, когда осознает, что свободна. Диана? Что у нас дальше в плане дня?

   Сестричка Ди вскакивает.

   – Ещё три пациента, сэр Персиваль, и встреча со студентами.

   – Вы слышали, господа? Позвольте на сим закончить нашу встречу и откланяться. Вам, Маркос, разрешается навещать наречённую супругу два раза в сутки, прочих я попросил бы воздержаться от визитов – по крайней мере, пока леди не окрепнет. Всё, что ей сейчас нужно – покой и отдых, отдых и покой. А ваш приход, к сожалению, спровоцировал целый взрыв нежелательных эмоций, ликвидация их последствий займёт немало времени. Прощайтесь, господа.

   – Что ж, – Глава не может не оставить за собой последнего слова. – Если дорогой донне… очень дорогой донне надо подумать – предоставим ей эту возможность. Надеюсь, она…

   – Без угроз, Теймур!

   – … примет решение, не противоречащее её совести и нравственным установкам, – с чувством завершает дон. – Персиваль, ты доволен? Сколько времени потребуется на восстановление, чтобы она смогла перенести дорогу? Сам понимаешь, в её состоянии не стоит лишний раз прыгать по порталам.

   Доктор удивлённо приподнимает брови.

   – Неделю, не меньше. Ты хочешь предложить для реабилитации какое-то иное место? Уверен, что там ей будет лучше, чем здесь?

   – Безусловно. Каэр Кэррол богат энергетикой, там тишина и покой, сад, лес, озеро… Что ещё нужно? Мы погостим там с месяц, а когда донна окрепнет как следует – отправимся в ЭльТоррес, там у нас планируется некая церемония. Надеюсь, ты не откажешься принять в ней участие.

   – Не будем торопить события, – поразмыслив, отвечает доктор. – Сначала дождёмся первого этапа выздоровления, затем я навещу вас у Кэрролов, а уж в зависимости от самочувствия леди будем строить дальнейшие планы.

   – Хватит, – говорю я тихо. Они поворачиваются ко мне в изумлении – как будто после разыгравшейся тяжёлой сцены я вообще не в состоянии подать голос. – Никуда я не поеду. Вы решаете за меня, думаете за меня, скоро будете жить за меня; я что, недееспособна?

   Наступает тяжёлое молчание.

   – Донна, будьте благоразумны, – прерывает его Глава, – отчего-то вы несколько превратно понимаете наши действия. Вынужден признать: мы уделяли вам слишком мало внимания. Мы, не только мой сын. Если бы я в своё время не покинул вас без защиты, нам не пришлось бы впоследствии брать штурмом крепость моего бывшего друга. Моя вина, донна, безгранична, и я всего лишь пытаюсь её загладить, позаботившись о вашем здоровье и безопасности. Разве можно меня в чём-то упрекнуть?

   Только в том, что вы опять загоняете меня в угол. Вы более изощрены в интригах, дорогой дон, и уж язык у вас подвешен куда ловчей. Поэтому я вновь не знаю, что ответить. Под столь безукоризненную защиту не подкопаешься.

   Упрекнуть? Ни с того ни с сего вспоминаю летящие в лицо россыпи радужных молний… Это когда Главе при нашей первой встрече взбрело на ум протестировать моё личное Зеркало. Напомнить ли вам, дорогой дон, что я уже тогда была в положении? У вас действительно на вес золота беременные женщины и матери, вы их любите, цените, уважаете и ни в коем случае не подвергаете опытам?

   Не знаю, сработали крохи оставшегося обережного дара, или уж так получилось у меня – послать достаточно чёткий образ, но только мой будущий свёкор неожиданно сбавляет в румянце на щеках. Второй раз за сегодня.

   – Вы же на меня не в обиде… Ива?

   Он всё прочитал и понял. Как и свою удачу, заключающуюся в том, что его «мальчики» пока не знают о том инциденте. Что там насчёт совести и нравственных установок, дорогой дон?

    – Что вы, – отвечаю учтиво. – Разве можно на вас сердиться? Не за то ведь, что вы опираетесь не на нравственные постулаты, а на полезность для клана… так, кажется? Держать в неведении женщину с тем, чтобы она родила полезных для клана детишек…

   – Ива, не начинай, – сдержанно говорит Мага. – Ник извинился, за всех нас, если хочешь, я…

   – Я приношу свои извинения, донна, – перекрывает его попытки отец.

   Худой мир лучше доброй ссоры. Молча протягиваю ему руку. Он подчёркнуто медленно и церемонно прикасается к ней губами.

   – Ведь ты подумаешь, Ива? – тихо спрашивает перед уходом суженый. В глазах у него тоска и надежда. Кивнув, пытаюсь улыбнуться на прощанье, а сама незаметно потираю освобождённое запястье. В том месте, где дон небрежно провёл отполированным ногтем, срезая бархотку, проступает несколько крохотных алых бисерин.

ГЛАВА 2

Валериановый корень – порядочная гадость, скажу я вам. Скрепя сердце, вливаю в себя глоток за глотком настой, отдающий сердечными каплями. Сестричка Ди на посту у моего одра строго бдит, чтобы я выпила всё, да ещё и намеревается предложить добавки, судя по решительному виду. Но вот она поспешно отставляет чайник и начинает вытирать мне щёки салфеткой, приговаривая что-то ласковое. Я же слышу её, как сквозь вату, не воспринимая слов, и не сразу осознаю, что плачу прямо в успокоительный чай.

   Он знал...

   А я-то гадала, отчего Мага так переменился? Ведь с самого момента, когда узнала, что он воскрес (непривычное словосочетание, впрочем, к некроманту вполне применимое), подсознательно ожидала подвоха или какой-то гадости. Ведь не очень-то он со мной на первых порах церемонился. Но в моём доме я увидела его другим: куда более сдержанным, корректным. Да и здесь, в Гайе… По сравнению с собой, прежним, он стал образцом спокойствия и выдержки, но я держалась настороже.

   Выходит, когда я обратилась к нему за помощью, суженый не просто погрузил меня в забытьё; выудив из моей памяти сведения о брате, он копнул глубже, дальше. И докопался… Зачем? Подозреваю, что узнать-то он хотел не обо мне, а о детях, и чем больше, тем лучше; он ещё тогда на них не мог наглядеться, когда Майкл показывал слепок с моих воспоминаний. Слишком много пропустил отец моих девочек, и ему наверняка захотелось узнать о них всё, увидеть и новорожденных, и первые их шаги, и взросление… А моя жизнь настолько переплетена с жизнью детей, что, естественно, открылось ему многое. Значит, проняло.

   Стоп. Никаких плачей и потаканий гормонам, чтоб их… Нахожу в себе силы успокоиться и даже извиниться перед Дианой, не на шутку встревоженной. Вернув пустую чашку, которую, забывшись, так и держала в руке, тихо укладываюсь. И вновь думаю о Маге. Сейчас безупречное его поведение с момента появления в нашей квартирке и до сегодняшнего дня видится мне совершенно в ином свете. Значит, он чувствует себя виноватым, хоть и скрывает. А каково ему самому было эти пятнадцать лет? С его психованным сложным характером, виной за потерю брата и вечно шпыняющим папочкой-доном? Он обмолвился как-то – и то не мне – что пытался справиться со своими проблемами сам, но каким образом? Мужчины ведь по-разному борются с зависимостью, кто-то отвлекается работой кто-то… женщинами. Нет, не хочу сейчас об этом.

   То ли травы, наконец, действуют, то ли мне самой удаётся справиться с нервным мандражем – но спустя какое-то время ловлю себя на том, что бездумно созерцаю букет в напольной вазе неподалёку от кровати. Должно быть, цветы здесь полевые из-за того, что их природный аромат слаб, в больничной палате не место садовым с их тяжёлым запахом. Хрупкие фиолетовые колокольчики, глазастые ромашки напоминают об ином букете, сиротливо высохшем на подоконнике Васютиной кухни. Невольно прислушиваюсь к себе… ничего. Пусто в душе. Словно выгорело прежнее чувство вместе с Даром, дотла.

   И почему-то до боли жаль рассыпавшегося в прах обручального кольца с турмалином.

   …Сэр Персиваль возникает бесшумно, словно призрак, но это не мешает ему пододвинуть вполне весомый стул ближе к кровати. Звук от соприкосновения тяжёлого предмета с полом окончательно возвращает меня в реальность. Маленький доктор, прищурившись, окидывает меня бдительным взором… и по всему телу разбегаются щекотинки – верный признак профессионального сканирования. Похоже, мой лечащий врач недоволен результатами осмотра. Кстати, почему он здесь? Должно быть, Диана сетовала на мои рыдания.

   – А давайте-ка временно никого не будем к вам подпускать, Иоанна, даже супруга, – неожиданно предлагает доктор. – Бог с ней, с этой энергопотерей; обойдёмся как-нибудь своими силами, накопителей у нас хватит. Свидание с родственниками на вас плохо подействовало, а это никуда не годится: вам нужны только положительные эмоции. Что вы скажете о нескольких днях одиночества и покоя, дорогая леди?

   Виновато улыбаюсь.

   – Я их не выдержу. К тому же, если вы запретите Маге являться – он изыщет другой способ со мной встретиться, или сделает подкоп, или …

   Вспоминаю о некоторых способностях некромантов.

   – … превратится в кого-нибудь и пролезет в любую щёлочку, наверняка, он ведь упрямый. Ну, подумаешь, поплакала немного, женщинам это иногда необходимо. Всё прошло.

   – Уверены?

   Он склоняет голову набок и в этот момент напоминает дятла, так и высматривающего, куда бы клюнуть. Но глядит уже без прежней настороженности, словно… изучает? От подобных разглядываний я всегда впадаю в нервозность, вот и в этот раз мне не по себе. Без особой необходимости поясняю:

   – У беременных часто глаза на мокром месте. Мы готовы рыдать по любому поводу, но так же быстро успокаиваемся.

   Сэр Персиваль понимающе кивает. Спешу добавить:

   – И, пожалуйста, не принимайте меня за совсем уж немощную; я куда крепче, чем вы думаете.

   – О, в этом я не сомневаюсь, – отзывается он с удовольствием, будто услышал нечто чрезвычайно приятное. – Дорогая леди, некоторые подробности вашей жизни мне известны, и смею заверить, они характеризуют вас как достаточно сильную личность. Просто иногда чересчур эмоциональную. Хотел бы предупредить: ваши родственники будут пытаться удержать вас в постели как можно дольше, начнут потакать малейшим прихотям, ублажать, лишь бы вы и носа не высовывали из дому все оставшиеся до родов месяцы. Не удивляйтесь, у некромантов это общепринятое поведение по отношению к будущим мамам, несмотря на все наши с коллегами вразумления. Но отчего-то мне кажется, что вы не пойдёте у них на поводу. Ведь так? Чрезвычайно рад, ибо врач и пациент должны придерживаться единой политики выздоровления. Вам, безусловно, нужно движение, свежий воздух, в меру солнца, в меру пеших прогулок, общение. И уж конечно, какое-то занятие, одно или несколько, дабы не изнывать от праздности. Ибо беременность… – он делает многозначительную паузу.

   – … не болезнь, – подхватываю на одной волне, – а нормальное состояние для женщины. Конечно, я с вами полностью согласна. И раз уж на то пошло – мне до смерти надоело лежать, сэр Персиваль. Можно, я встану?

    – Вот это правильно, – одобрят он. – Только давайте условимся: не сейчас, а ближе к вечеру. Прогуляетесь в парке, полюбуетесь цветами, закатом… Очень полезная процедура. Но желательно не слишком долго и в сопровождении Дианы, договорились? А пока немного отдохните. В настое, что вы недавно выпили, есть несколько компонентов, которые должны поработать часа два-три с вашими нервами; не беспокойтесь, на малышах это никак не отразится, а вот то, что их мамочка повеселеет – пойдёт им на пользу.

   Не могу удержаться от вопроса:

   – Стало быть, у вас тут и травники есть, не только паладины?

   – Разумеется. Мы стараемся не злоупотреблять вливаниями энергетики, тем более что не все её виды совместимы. На сегодня вы получили изрядный её объём, а в таких случаях, дабы не мешать циркуляции энергопотоков, мы используем иные методы. В Белой Розе есть и травники, и мануальные терапевты, и жрецы из Ордена Акары…

   – А эти для чего? Ой, извините…

    – Вполне естественное любопытство, дорогая. Иногда приходится иметь дело с пациентом, поступившим в бесчувственном состоянии, как недавно некий известный вам обережник; в подобных случаях мы можем лишь догадываться о природе повреждений и не знаем, отягощены ли они отсроченным заклятьем, не поставлен ли магический блок, снятие которого приведёт к фатальным последствиям. Да и много нюансов, которые возможно узнать лишь от пострадавшего, а тот бывает не в состоянии ответить. В таких случаях и приходят на помощь ясновидящие.

   – Удивительно. А я думала – это так просто: возложил руки – и исцелил

   Доктор отвечает снисходительной усмешкой.

   – Человеческий организм невероятно сложен, дорогая леди. «Просто», как вы изволили выразиться – пополнить истощённые запасы сил и подтолкнуть механизм регенерации; этого достаточно в случае единичных или небольших травм, однако повреждения могут быть слишком обширны, либо может не хватить природной мощности целителя. Вам довелось из всех представителей нашего ордена познакомиться только с Кэрролами: смею заверить, они из лучших. Мастера. Восстанавливающие способности паладинов, как правило, гораздо скромнее, поскольку основная масса мужчин выбирает развитие боевых навыков в ущерб врачебным, поэтому… – Он разводит руками. – Истинных Мастеров исцеления крайне мало. И далеко не все чудеса им подвластны, не обольщайтесь; воскрешать из мёртвых мы не умеем.

   – Но вот глаз вырастить умеете, – говорю, вспомнив Магу. И сжимаю-разжимаю ладонь с приращенными пальчиками.

   – И конечности, и внутренние органы, – подтверждает доктор. – Да ведь и в вашем мире это вскоре станет возможным, у вас просто несколько иные технологии. Мне доводилось беседовать с вашими земляками, поэтому кое-какое представление о развитии медицины на вашей родине я имею. Впрочем, – спохватывается, – кажется, я вас заговорил, каюсь. Продолжим нашу беседу завтра. Отдыхайте, а вечером, как и условились, немного погуляете перед сном.

   Послушно киваю. Доктор уже собирается уходить, когда я решаюсь заговорить о наболевшем.

   – Сэр Персиваль, могу я спросить? – Он с готовностью останавливается. – Вы ведь всерьёз тогда говорили о… возможности выбора, да? Так оно и есть?

   – Такими вещами не шутят, Иоанна. Вы уже решились на что-то определённое?

   – Нет, – тушуюсь, – это я не о себе. Просто вдруг подумала: если жёны некромантов имеют право выбирать между бездетностью и опасными родами, выходит – кто-то всё-таки готов рискнуть? Хоть их и мало, некромантов, но всё же род их не переводится, и, как я слышала, бывает иногда по двое-трое детей в семье.

   – В стремлении подарить дитя любимому человеку женщина иной раз пренебрегает здравым смыслом. К счастью, среди некромантов есть маги особо высокого уровня, которые, присутствуя при родах, способны удержать душу роженицы и не дать ей покинуть тело. Вашему свёкру, например, помимо собственной супруги обязаны жизнью не менее дюжины матерей его клана.

   – Дону Теймуру? – недоверчиво переспрашиваю. – Что, в самом деле? Нет, если вы так говорите – конечно… Но, значит, некроманты сведущи и в медицине?

   – Скажем так: в устройстве человеческого организма и основах физиологии. Им хватает. Каждому своё. – Доктор предупреждающе прикладывает палец к губам. – Разговорчивость – хороший для женщины признак, я бы даже сказал – симптом выздоровления, но не увлекайтесь, дорогая. Я вас покидаю, наконец. До завтра.

***

К вечеру, заработав ломоту в боках, понимаю: лежать больше не могу.

   Что ж, в конце концов, я не ребёнок, чтобы и пяти шагов не ступить без присмотра. Ужасно хочется походить по травке, да и просто походить… Решительно отбрасываю одеяло. Голова не кружится, чувствую себя до неприличия хорошо. Восприятие странно обострено, и всё, что я испытываю, доставляет несказанное удовольствие: шелковистость навощенных паркетин под ногами, прохлада воды из стакана, оставленного Дианой на столике, похрустывание накрахмаленной салфетки, которой промокаю губы. Хорошо чувствовать себя живой.

   В платяном шкафу нахожу то, на что и рассчитывала: одежду. Снимая с плечиков рубашку, замечаю знакомый предмет в новеньких кожаных ножнах, сиротливо подвешенный на крючке рядом с курткой… и поспешно отвожу глаза: не хочу видеть ничего, напоминающего о тяжёлой ночи, о портале.

   Несмотря на сумрак в палате, снаружи светлее. Мне и нужно-то полчаса, успею вернуться до темноты. Сквозь стеклянную дверь там, «на воле» призывно белеют берёзы, взяв в полукольцо лужайку, прорезанную дорожкой, и я, наконец, выхожу на открытую террасу. Деревянные широкие ступени сбегают прямо в траву.

    Вновь обостряются чувства, мир так реален и так настойчиво о себе заявляет – хрустом песка под ногами, тёплым ветром, гомоном воробьёв над просыпанной горстью пшена, грибной сыростью из-под кустов… Вдыхаю полной грудью этот вечер. Я жива. И… я ни о чём не жалею. Может, где-то там, в параллельной реальности, другая Ива-Иоанна-Ванесса, умчалась с Васютой навстречу иной судьбе, и проживут они долго и счастливо, если только можно быть счастливой, бросив детей… Но я выбрала остаться. И, наконец, приняла этот выбор.

   Нырнув в берёзовую аллею, не думаю ни о чём. Летят навстречу первые паутинки бабьего лета, редкие пушинки одуванчиков… Тишина и покой. Но вот негромкие голоса где-то впереди, за деревьями заставляют меня притормозить –и завернуть к ближайшей скамейке. Впишусь-ка в пейзаж, глядишь – и не попадусь никому на глаза.

   Нагретое солнцем сиденье ещё не остыло. Подбираю с него несколько сбитых ветром тонюсеньких берёзовых веток. Зелёные серёжки легко разминаются, оставляя на пальцах чешуйки-катышки и горчащий запах; почти такой же аромат, только более насыщенный, царил в кущах замка Кэрролов. Там ещё немного тянуло влагой – каштановые кроны густы, под ними любит селиться сырость… И вот уже словно воочию я вижу себя на знакомой поляне возле озера.

   Вижу-то вижу, только вот странность – у меня вроде был вечер, а здесь белый день... На миг прикрываю глаза, но мираж не исчезает, более того – становится чётче. Вот они, мои девчонки, бегают по берегу босиком, и не одни, а с Гелей и Абигайль-младшей, а под деревьями, за большим чайным столом, благополучно разместилось всё среднее и старшее поколение Кэрролов и дель Торресов – кузины Аурелия и Мирабель, драгоценный сэр Майкл с сёстрами и зятьями, старинные приятели Теймур и Джонатан, и конечно же, братья-некроманты: наречённый мой супруг и самый лучший в мире деверь. На коленях – издалека не пойму, у кого, у Маги или Николаса – ёрзает крепенькая сероглазая малышка, рыженькая, кудрявая, и азартно лупит зажатой в пухленьком кулаке палочкой по столу, норовя попасть в чайное блюдце, а Мага – да, точно, он! – смеясь, каждый раз успевает отодвинуть и спасти хрупкую вещицу.

   – Дай ты ей хоть разок попасть, – огорчённо говорит Николас. – Ведь скуксится сейчас, начнёт плакать… Принцессочка наша, злой папка не позволяет разбить такую красивую штучку, да?

   И бровью не поведя, суженый вновь подвигает блюдце, но на сей раз с нарочитым запозданием, и вот уже – ба-бах! – летят во все стороны осколки драгоценного фарфора. Братья хохочут, маленькая принцесса заливается, сверкая двумя верхними молочными зубами. Солнце весело скачет на атласных лентах чепчика, расшитого бисером и мелким жемчугом.

   – Вот это удар! – с гордостью отмечает Николас. – Ничего не скажешь, крепкая рука!

   – Это у неё наследственное, – подавившись смехом, добавляет Мага, – от мамочки…

   …Прямо над ухом раздаётся смутно знакомое цоканье, наваждение рассеивается. С трудом прихожу в себя, а сердце до сих пор частит. Что это было, что? Отблески ушедшего Дара? Нет, вряд ли: ни особой яркости картин, ни эффекта присутствия, как бывало раньше, скорее всего – мимолётное виденье, отвечающее затаённым помыслам. Просто на какой-то миг подумалось: может, и в самом деле получится жить вот так: большой дружной семьёй, как было когда-то, пока судьба не отняла у меня разом почти всех? Вот подсознание и отмерило, и выдало в точности по заказу.

   А ленточки на чепчике у дочки…

   …у дочки!..

   … были не моей работы, это точно. Кто-то ещё расшивал…

   – Откуда ты взялся? – вздрогнув, спрашиваю у бельчонка, который обнюхивает моё ухо и со спинки сиденья уже бесстрашно карабкается на плечо. – Смотри-ка, не боишься! Привык к людям?

   Пушистик делает сальто и преображается прямо в полёте, и вот уже на колени ко мне шлёпается шустрая ящерка.

   – Ты от Аркаши! – подскакиваю я от неожиданной догадки и озираюсь

   Я не могла обознаться: у меня веские причины помнить именно этого фамильяра. А ежели фамильяр тут, да ещё такой довольный – не иначе, хозяин рядом.

   – Да вот они мы! – Голос оборотника слышен прямо за спиной. – Пугать тебя не хотелось, вот я Кешку вперёд и запустил. Он тебя первый почуял, сразу настучал, что ты тут бродишь.

   – Ваня-а! – Лора, перегнувшись через спинку скамьи, едва не душит меня в объятьях. Ну конечно, как это Аркаша – и без неё. – Ох, Ванька, как я рада тебя видеть! – Легко сиганув через препятствие, плюхается рядом и снова лезет обниматься. – Какая же ты молодец!

   – Ло! – одёргивает Аркадий. – Прекрати сейчас же прыгать и тискать, что ты, как девочка, ей-богу!

   – Прости, – отвечает та без тени раскаянья. – Совсем забыла. Не переживай, за девять месяцев привыкну. На, забирай своего остолопа, он уже обожрался, видишь – спит на ходу!

   Ящерок обиженно пыхтит у неё в горсти, а сам тем временем как-то подозрительно ко мне принюхивается. Поспешно прикрываю грудь ладонью.

   – Э, э! Не надо меня исследовать! Аркаша, в самом деле, пригляди за ним, а то по старой памяти сунется, куда не надо... Да он у тебя подрос, что ли?

   – Точно. – Друид с удовольствием кивает. Протягивает руку, и шустрый питомец, пробулькав что-то забавное на прощанье, втягивается под рукав, очевидно, намереваясь залечь в спячку, потому как брюшко изрядно набито. – Заметила? Причём за пару дней подтянулся, после того, как мы в одной пещере побывали... Ну, да ладно, об этом после. Ты-то как?

   Не спеша усаживается, а я вдруг подмечаю, с каким беспокойством следит за ним Лора. Аркадий осторожно вытягивает вперёд негнущуюся ногу, перехватывает мой взгляд.

   – Нормально всё. Уже срослось. Неделя-другая – и можно в горы махнуть. А ты что здесь, собственно, делаешь? Персиваль в таких красках расписывал, как тебе хреново – у меня аж волосы дыбом встали.

   – Это он заодно и меня запугивал, – встревает его подруга. – Чтобы, понимаешь ли, не лезла, куда не надо, а думала сначала. Так я и думаю!

   Оборотник сдержанно вздыхает. Под его взглядом Лора неудержимо заливается краской. Сердито шепчет:

   – Ну, всё, поговорили уже об этом!

   И с такой любовью они друг на друга смотрят, что я чувствую себя совершенно лишней. Однако буквально через несколько секунд меня берут в оборот.

   – Значит, так, – Аркаша поводит сухощавым плечом, – пугал или не пугал Персиваль, а Ванька у нас явно в самоволке. Сейчас заявится эта наша прекрасная Диана, обнаружит пропажу да как запричитает: «Силы небесные!» Ты что, хочешь, чтобы она весь госпиталь на ноги подняла? Пойдём-ка, водворим тебя на место. Роса садится, а вам, беременным, ни к чему сыростью дышать.

   Довольно легко поднимается, несмотря на повреждённую ногу, изящный, субтильный, словно юноша, если бы не видела его однажды в тяжёлом панцире – не поверила бы, что он вообще в состоянии таскать на себе доспехи. Лора, вскочив, с готовностью подставляет ему плечо, на которое друид и опирается, впрочем – похоже, только для виду, чтобы не обидеть подругу отказом от помощи. Не особо торопясь, возвращаемся к знакомой террасе, в палату и за лёгким разговором, ничего не значащими фразами, используемыми, как обычно, для разогрева долгой беседы, я мучаюсь дилеммой: спросить или нет? Сколько голосов я слышала недавно, и был ли этот третий, что с ними – тот самый, чьё незримое присутствие чувствую до сих пор? Потому что каждая женщина ощутит, когда ей долго смотрят в спину, да ещё так тоскливо.

***

– Вань, ты действительно потеряла Дар? – спрашивает Лора, и в глазах её – узнаваемая жалость, совсем как у моих родственничков.

   С досадой дёргаю плечом.

   – Сдался он вам! Жила без него, проживу и дальше, не беспокойтесь. Это вы к своим способностям привыкли, а мне до сих пор не верится, что я могла какие-то там чудеса вытворять.

   – Вот именно.

   Аркадий стоит у окна, поглядывает на небо. Там, снаружи, стремительно темнеет, ветер усиливается.

   – Похоже, гроза собирается… Ваня, на самом деле вот этих так называемых чудес тебе скоро будет не хватать; ты ещё не поняла, что наполовину ослепла и оглохла. Меня в прошлой войне так же припечатало, когда пришлось неделю с гарпиями жить, приспосабливаться, чтобы за своего приняли, а потом уговорить на союз; они же дуры дурами, их переупрямить – проще лбом стену пробить. Я потом с полгода не то, что перекинуться не мог – нюх потерял. Ты не представляешь, насколько убого быть только человеком, после того, как распробовал жизнь на уровень выше. Это я не пугаю, просто говорю, к чему быть готовой.

   – Это он к тому, – перебивает Лора, – чтобы ты себя заживо не хоронила, ты не одна такая. Любой надорваться может, не только новичок. Не смертельно. Начнёшь хандрить – Аркашу вспомни, с ним же всё теперь в порядке.

   Она плотнее заворачивается в плед, ёрзает на низенькой кушетке, устраиваясь удобнее.

   Эти жулики водворили меня не только в палату, но и в постель, несмотря на заверения о прекрасном самочувствии. В качестве увещевания оборотник ткнул пальцем в один из моих браслетов и разъяснил, что ежели с носителем, то есть со мной, что-то случится, и зафиксируются отклонения от нормы – колебание температуры, например, пульса, падение энергетического уровня – накопители помогут, они для того и предназначены, но тотчас просигналят кому надо. Прилетят дежурные врачи, обнаружат всю нашу тёплую компанию и разгонят по койкам, особенно тех, у кого энергетика слабая после потери Дара…

   – Ладно вам, – говорю с неудовольствием. – Нашли тему… Сколько раз повторять: не напрягает оно меня. Да и к чему, если рассудить, это Обережничество? Понятно, когда новые способности даются, чтобы с ними Сороковник пройти, а сейчас на что? Дети меня и без этого любят, Обережница я или нет. И не только дети. Или хочешь сказать…

   Да нет же, перебиваю себя. Не хватало ещё, чтобы в обережной ауре была какая-то навеска безусловной любви, вроде как у сэра Майкла с его способностью подлечивать окружающих на автомате. Моё постоянное везение, встречи с хорошими людьми, нежданная помощь и поддержка от них, сочувствие, сопереживание – не является ли это следствием Дара? Может, он ещё раньше ожил, тогда, лет пятнадцать назад, когда я встретилась с Магой? И то, что Васюта ко мне потянулся…

   Опять накручиваю? Да я уж не знаю, что и подумать.

   Наш друид постукивает пальцем по стеклу.

   – Вань, ты себе в голову-то лишнего не бери. Что ты людям отдаёшь, то в ответ и получаешь. Это даже не магия, закон жизни такой.

   – Это ты к чему сейчас сказал? – спрашиваю подозрительно.

   – Мысли у тебя… читабельные. Особенно когда психовать начинаешь. А я эмпат, без этого никак при моей-то специализации.

   Он поворачивается к нам, лица в потёмках почти не видно.

   – Ладно, девушки-красавицы, я к долгим разговорам не привык, это уж ваше, женское. А меня, того и гляди, хватятся; Персиваль, хоть не зануда, но как начнёт выговаривать, так подумаешь, что лучше бы уж побил. У них тут с режимом строго, так что, если хочешь выписаться без задержки – приходится соблюдать.

   Останавливает меня жестом:

   – Лежи, не провожай, что я, дороги не найду? А насчёт тебя, Ло, передам дежурным, что ты здесь зависнешь. Так и скажу: вам обеим нужны положительные эмоции, а для женщин лучше нет, чем поговорить вдосталь. Всё, пошёл. Завтра загляну.

   Озадаченно гляжу ему вслед.

   – А по коридору не быстрее будет? Вы же наверняка тут неподалёку обосновались, зачем через парк тащиться? Сам же сказал – дождь на носу.

   – Зачем-зачем, – бурчит Лора. Шарит вокруг себя. – Подушки лишней не найдётся? Всё бы ничего, да вот мелочи этой не хватает для уюта. Странно: в походах обычно про это не думаешь, там не разнежишься…

   – Лора! – говорю строго. – Не уклоняйся! Ты что, время тянешь, что ли?

   – Тяну, – уныло признаётся. – А что делать? Небось, к Васюте пошёл, его же куда-никуда на ночлег пристроить надо да заодно доложить, что ты в порядке. Вот как мне о таком говорить, сама подумай?

   Всё-таки не показалось. Его это был взгляд, Васютин.

   – А что же он сам не явился?

   – Он не придёт, Вань, – У Лоры аж голос подсаживается. – Ему Персиваль запретил строго-настрого, да ещё и при нас, чтобы мы, как общие друзья, не разрешали вам сходиться. Нельзя вам сейчас даже стоять рядом. Ты только не волнуйся…

   Меня пробивает нервный смех.

   – Да что вы со мной, как с умирающей, носитесь? Лора, ты мне это прекрати. Я же не в пустыне живу, не ты, так кто-то другой всё расскажет. Давай уж, не жмись.

   – У него жена осталась, там, в Ново-Китеже, – опустив глаза, тихо говорит подруга. – Наречённая… Перстень он ей свой именной оставил, а пожениться не успели, князь-отец был против. Она его все эти годы ждала, не одна ждала, с дочкой. Вот Вася теперь промеж вас и мечется, никого не хочет бросать.

   И впивается в меня взглядом. Только я-то спокойна.

   – Знаю я про его Любушку. Была у русичей – заглянула к Васе домой, а там у меня Дар, зараза, сам начал работать, никто его не просил. Должно быть, когда хлебный ритуал проводили, я его к развитию и подтолкнула, вырос он, понимаешь ли…

   Лора прижимает руки к груди, совершенно по-девчачьи.

   – И что?

   – Что… – невесело усмехаюсь. – Ничего хорошего. Вещи со мной стали говорить, прошлое показывать – и своё, и хозяев. Вот я и узнала: и про Любаву, и как Васюта по ней тосковал, вернуться хотел. И её саму видела, с кольцом обручальным. Достаточно, чтобы понять.

   Невольно потираю грудь – что-то сердце защемило.

   – А главное – похожи мы с ней, она разве что помягче будет да лицом понежнее, одно слово – княжна, лапушка. Ничего не говори, не возражай. Её он любил во мне, Любаву.

    Надо же, хоть и свыклась, а всё равно горько.

   – Вот тогда я этот свой Дар возненавидела. Глупо, да? Иногда спокойнее не знать, а тебе всё равно правду в нос тычут, а кому это приятно? Наверное, поэтому он от меня и ушёл, и портал тут ни при чём.

   Стук в дверь прерывает мои откровения. И очень хорошо, а то у Лоры подозрительно увлажнились глаза, вот-вот – и кинется на шею... Сестричка Диана явилась предложить нам ромашкового чаю. Она вкатывает столик с горкой печений и сладостей и, конечно, двумя чайничками – я чувствую слабый аромат мяты, опостылевшего валерианового корня, и, кажется, пустырника. Видимо, индикаторы на браслетах всё-таки отметили повышенный эмоциональный фон, а я-то думала, что спокойна…

   Небо раскалывается с оглушительным треском. Посуда на столе дребезжит, а парк за окном за несколько мгновений загорается, объятый белёсым сиянием. Даже не дрогнув, леди Диана проверяет, плотно ли закрыты окна, задергивает шторы наглухо и, очевидно, использует что-то ещё, поскольку шум дождя становится едва слышным.

   – Железная дамочка, – восхищённо шепчет ей вслед Лора. – А ведь с виду ни за что не подумаешь! Как начнёт охать-ахать – клуша клушей, а посмотри, гром шарахнул – и ухом не повела! Ох, ты бы видела, как она Хорса утихомиривала, а у того открытый перелом на лапе никак не срастался, никого к себе не подпускал…

   Она обрывает фразу на половине. С минуту мы сидим, уставившись друг на друга.

   – Значит, так. – Аккуратно ставлю чашку на столик. – Хватит. Мне надоело слышать какие-то обрывки и намёки. Вы меня своим деликатным обхождением скорее в гроб загоните, чем здоровье сохраните. Немедленно выкладывай всё, а позитивная это информация или нет – это уж мне решать. Только сперва договори, о чём всё-таки наш сэр доктор с Васютой беседовал, мы же вроде с этого начинали?

   Лора коротко выдыхает, как перед прыжком в воду, зажмуривается.

   – Аркаша меня убьёт. И Персиваль тоже. Ладно, слушай, раз напросилась…

   По словам Персиваля, выходило, что Воину и Обережнице вместе быть нельзя. Ну, никак. То есть, иногда возможно, но лучше, чтоб без последствий, поскольку от этого «вместе» бывают и дети. А вот это – недопустимо, во всяком случае для Обережницы, потому что природа энергетик абсолютно разная. Воин разрушитель, Обережница созидательница. Собственно, при контакте взрослых особей ничего катастрофического не происходит, но вот если случится такой особенной женщине понести от Воина – последствия будут фатальными. Ещё во чреве матери ребёнок-маг обладает сформированной матрицей, которая иногда может проявить себя, используя тело матери, как проводник; а Обережницы по природе своей очень хорошие проводники и усилители энергии, такая у них уникальная особенность, хоть аура у самих слабейшая. Мне никогда не отрастить великолепных энергетических крыльев, как у дона Теймура, не удержать нескольких аур – например, лечебную, регенерирующую и боевую, как у наставника-паладина, это для меня недоступно. Однако я без усилий пропускаю через себя практически все виды стихий, поддерживая жизненный баланс за счёт тех крох, которые оседают. Как кит, процеживающий планктон.

   Вот почему Николасу удалось так быстро научить меня собирать рассеянную в немагическом мире Силу; а он-то ещё удивлялся, как споро я обучаюсь…

   Энергетика Воина другая. Её мощь и напор таковы, что позволяют даже смертельно раненому довести до конца бешеную атаку, мало того – выйти победителем, хоть от самого останется костяк с лохмотьями мышц. Воин спасёт, заслонит собой, проложит дорогу остальным… и скорее всего, оправится от таких страшных ран, после которых не выживают даже паладины.

   И вот эта мощь, этот напор… сейчас у меня внутри. К тому же, помноженный натрое.

   Пока что матрицы воинов в латентном состоянии. Они спят. Им ни к чему себя проявлять при столь крошечных и несовершенных телах, в идеале нужно дождаться, когда тельца не только родятся, но и вырастут, окрепнут, будут готовы к принятию боевых навыков и магических приёмов. Достойной энергетике нужны соответствующие вместилища. Матрицы ждут. Поэтому я в безопасности.

   До тех пор, пока рядом не появится кто-то из носителей родной крови и энергетики. Отец, например. Его близость подействует на них, как катализатор. Как разряд тока для замершего сердца, как живительные солнечные лучи для истосковавшегося за зиму ростка. Матрицы начнут просыпаться раньше времени и творить с нежной аурой матери приблизительно то же, что делает одуванчик, проламываясь безобидным ростком, затем стеблем, листьями, корнями сквозь прочный с первого взгляда асфальт… Рвать на части. Вот, собственно, и всё.

   Воинам Ново-Китежского княжества многожёнство разрешается: не баловства ради, а чтобы умножались на земле богатыри. Потому-то у Васютиного отца было две жены. Первая – богатырка, от неё и родился Васюта, что по всем статьям удался и в мать, и в отца. Вторая – хрупкая девушка, мать Василисы… бабка Янека, умудрившаяся передать и дочке, и будущему внуку часть дара, не своего, а далёкой пра-пра-пра-бабки-обережницы. Вот только Василий, хоть и замечал изумрудные проблески в ауре племянника, особого значения им не придавал, считая, что настоящее призвание хлопца – ратное дело, и баловство с оберегами Воину совсем уж ни к чему.

   Обережников в Ново-Китеже можно было по пальцам пересчитать, а ведали о них и того меньше, хоть и любили, и ценили, и окружали почётом. Уже давно никто не помнил, отчего дурной приметой считалось, когда Обережница и Воин в одной избе встретятся, а чтобы посвататься – такого испокон века не водилось. Может, часть забытых вед осела в суевериях, но она работала эта часть, и вроде бы исправно. Поэтому когда к Василисе посватался Неждан, княжеский дружинник – родители из обоих семейств поднялись на дыбы. Никто внятно объяснить не мог, почему, твердили только: нельзя, неможно, заветы предков не велят! И волхв, к которому за советом пришли, также сказал: нет им брачного благословения. Так и пришлось жениху умыкнуть невесту, не дожидаясь родительского согласия, а венчальный обряд провели в соседнем граде, где их никто не знал. Когда вернулись с повинными головами – Василиса на пятом месяце была, куда уж там гневаться…

   Волхв, как узнал, что молодая на сносях – стал темнее тучи. И подался в леса. Думали – пропал, ан нет: вернулся с невиданным прозрачным камнем и строго-настрого наказал Василисе этот камень при себе держать денно и нощно, пока не родит. Глядишь – и не случится беды-то… А какой беды – толком не сказал, повторил лишь: носить, не снимая! И отчего-то от мужа держаться подалее, хотя как это возможно, молодым-то, да когда жёнка на сносях… так и хочется приласкать. Но Снегирь – волхв-то, долго о чём-то толковал наедине с Нежданом, после чего молодой муж запечалился, да всё чаще стал один ночевать.

   Вскоре княжеская дружина отправилась в поход. Василисе в пустом мужнином дому, новом да необжитом, скучно было оставаться, да и страшно, вот и напросилась ночевать к батюшке с матушками, а те и рады, давно их дети вместе не собирались, прямо как в прежние времена… Васюту ведь в поход не взяли, он в ту пору в немилости у князя был, потому и остался. Сидели брат с сестрой в саду, судили-рядили – о родителях стареющих, о себе, о том, как нескладно с семьями получается; соскучились друг по другу, никак наговориться не могли. И досиделись. Пока ближе к полуночи не полыхнула голубая призрачная стена, отрезав навсегда от родительского дома и от родины. В эту ночь Игрок украл из чужого мира целый кус, половину селения русичей со всеми, кто оказался на захваченной стороне. Что было потом – я знала по рассказам Яна.

   …А камень обережный Василиса брату отдала – когда тот в Сороковники отправился. Решила, что ему он нужнее будет. Потому-то и неможилось ей то и дело, и за поясницу хваталась, и сознание теряла, бедная… Брат был рядом, в одной избе. Хоть и не отец дитяти, а всё ж – родная кровь и родная энергетика для малыша-воина, что начинал силы из собственной матери тянуть… ох, хоть бы не узнать ему этого вовек, Яну-то… Видать, не всегда камень справлялся. А уж предусмотреть, что Василиса его брату отдаст, никто не мог предугадать.

   Вот о чём Симеон с Персивалем беседовали. Вот отчего Васюта ко мне так и не решился приблизиться.

   Задумавшись, помешиваю чай. Подруга косит с тревогой, ожидая, уж не знаю, чего: истерики, ахов, паники… Лишь качаю головой в ответ на вопрошающий взгляд.

   – Я не боюсь, Лора. Вот когда про кидрика узнала, что он прямо в сердце поселился – перепугалась, а сейчас… Это ж дети, а не бомбы. Чего бояться? Разве, чтобы окружающим случайно не навредили, как Машка и Сонька, когда они в собственного папочку заклятье отрикошетили. И хоть я нынче без-дарная, но вот чувствую, что всё у нас будет хорошо, мы приспособимся. Да и… – Отвожу глаза. – Васюта скоро уедет, не век ему тут оставаться; его Любаша ждёт, сын или дочь, да и родители, может, живы…

   Лорины глаза всё больше округляются.

   – Решила? – отчего-то шёпотом спрашивает. – Отпускаешь?

   Невесело улыбаюсь.

   – Правильное слово нашла. Отпускаю. Как сокола на волю.

   Разливаю по чашкам остатки травяного чая, прислушиваюсь к мерному шуршанию за окнами. Гроза прошла, остался спорый дождь.

   – Неужели не любила? – зачарованно спрашивает подруга.

   – Любила. Только как-то странно, если нынче вспоминаю без горя. Бывает такая любовь, как угар, как спасение от страха, как соломинка, за которую в последней надежде хватаешься. Когда любишь – прощаешь, а я вот до сих пор не могу забыть, что он за меня стал всё решать. Ло, – невольно обращаюсь к ней, как и Аркадий, – ты же сама видишь, мы с ним совершенно разные, рано или поздно повздорили бы: он упрямый, я ещё упрямее, и каждый по-своему видит, что должна женщина, а чего не должна. Ну, скажи, ты бы с ним ужилась? Не в гостях, не в команде, а в семье, настоящей?

   – Ещё бы! – выпаливает подруга. И осекается. – Нет, Вася, конечно, отличный мужик, просто золото…

   Задумывается. И долго молчит.

   – Мы с ним четырежды в квесты ходили, – говорит, наконец. – Как товарищу, как воину ему ж цены нет. Но вот было дело, однажды он наш отряд как зажал, так из резерва и не выпустил, хотя надо было бы. Женщин, видите ли, берёг… это нас, амазонок-то! Чёрт знает что, девки его потом чуть не поубивали. Нет, я понимаю, другой мир, но у них же там тоже богатырки есть!

   Я вдруг фыркаю.

   – А ты сказки наши помнишь? Что Царь-Девица, что Василиса Микулишна – никто с дружинами не ездил, все – одиночки! Видать, тоже в резервах насиделись!

   И снова умолкаем.

   – Наливали – веселились, подсчитали – прослезились, – бормочет Лора. – Кажись, понимаю… Я как-то его с этой стороны, как мужа. не представляла, у нас с ним другие отношения были, чисто товарищеские. Столько он для меня сделал, и научил многому, и прижиться в этом мире помог… А ведь он – друг, Ваня, самый большой, самый надёжный, а поди ж ты…

   – Друг, – эхом отзываюсь, и чувствую, как теплеет на сердце. – Вот друзьями и останемся. Ни о чём не жалею, Ло, но и менять ничего не хочу. Нет у нас совместного будущего и с самого начала не было. А вот память – на всю оставшуюся жизнь. Лора, ты же у нас всё знаешь, скажи: кто ему о детях сказал? Как он отреагировал?

   Она отводит глаза. У меня ёкает сердце.

   – Не знаю, стоит ли… А, всё равно тебе доложат рано или поздно. Да понимаю я, что не со зла это Вася брякнул, а взревновал…

   – Ло!

   – Чёрт, неловко, будто сплетни какие-то собираю.

   Подруга залпом допивает холодный чай.

   – Это уже на обратном пути было, когда из пещер ехали. Мы с Аркашкой в хвосте, тряслись, в обозе, он же ногу повредил… Хорошо, что Кайсар, нас снаряжая, выделил две повозки на случай, если раненых увозить. Пригодились телеги-то. На одной – трое русичей, на второй мы с Аркадием и Хорсом, ты же знаешь моего дурака, собаку не оставит, надо будет – сам раны зализывать начнёт. А за ним пригляд нужен, вот я и трясусь в повозке, а вовсе не из-за того, что меня в последней драке малость к скале приложило. Ой, Вань, меня ведь тогда сам твой дон перехватил… Ну, не сам, конечно, а этак ручкой взмахнул – и прямо между мной и скалой голем выскочил, из снега, что под ногами, я в этого страхолюда и врезалась, насквозь прошла, в стену только слегка вписалась, не размазало меня…

   Считаю мысленно до десяти и набираюсь терпения. С Лориной манерой вывалить сперва кучу предварительной информации, а затем в двух словах – основную – я уже знакома.

   – … в общем, плетёмся позади всех. Вот и вижу я, что эта парочка – Вася и твой Мага – отстали, и даже нас вперёд пропустили. И Майкл, гляжу, притормозил на всякий случай, миротворец наш, вроде бы и не с ними, а на меня лишний раз подъехал глянуть. Но я ж понимаю – у него ушки на макушке, прислушивается, о чём там эти двое базарят. Вдруг разнимать придётся? И я, конечно, с ним за компанию. Помнишь, я рассказывала, как они отношения выясняли? Должно, оба тот момент вспомнили, с него и начали. Мага твой говорит, не глядя: «Бой давно закончился. Давай всё обсудим, как и собирались». А Вася тоже головы не поворачивает, отвечает только, тяжело так, веско, как припечатывает: «Не о чем говорить. У вас дети. Негоже это – семью рушить. Раз она согласилась с тобой быть – люб ты ей до сих пор, и я меж вас встревать не стану». Опять, значит, всё решил за всех. И молчат оба. Едут и молчат.

   Лора сама умолкает, пригорюнившись, по-бабьи подпирает подбородок ладонью.

   – Васюта уж Чёрта своего вперёд послал, решил, наверное, что больше разговаривать не о чем, а Мага ему в спину тоже так веско: «Она беременна».

   – И что?

   – А ничего.

   Лора со злостью стучит по хрупкому столу, и чашки вновь дребезжат, как после удара грома.

    – Тот только на миг Чёрта приостановил – и через плечо бросил: «Когда же вы успели?» И вперёд рванул, туча тучей. Наш сэр от таких слов аж побледнел – и за ним. Ух, как он ему выговаривал… Как уж он там ему мозги вправлял – не знаю, но искры от него самого летели, когда вернулся, будь здоров. Короче, вот к чему я вела. Можешь не верить, твоё дело, я пойму.

   Пытаюсь поставить чашку на блюдце и почему-то никак не могу разжать пальцы. Особенно непослушны приращенные недавно безымянный и мизинец.

   – Да нет, нормальная мужская реакция, – говорю, наконец, медленно. – Заревновал. – И прикрываю глаза. – Вот, значит, как…

   Я не знаю, кто и как сообщил о моей беременности Маге. Но до настоящего момента он вёл себя так, будто…

   …страшно гордился и этими будущими детьми, и собой. И… мною. Вот.

   – Ненормальная, Вань, – отчаянно мотает головой подруга. – Я вот всю жизнь думала, и буду думать: если любишь – веришь! Почему твой наречённый от радости чуть не трёхнулся, когда последние слова услышал? Это ж прямым текстом ему сообщили: дети – твои! Казалось бы, на кой они ему, чужие?

   – Не надо, Ло, – говорю устало. – У нас у всех в прошлом есть моменты, за которые до сих пор стыдно. Тут, наверное, такой случай.

   – Ой, Вань, не нравишься ты мне со своим всепрощением. Лучше бы ты обиделась или разревелась, честное слово, так правильнее было бы. – Неожиданно Лора подавляет зевок и яростно трёт глаза. – Что-то меня развозит на ровном месте, не пойму, отчего…

   У меня тоже сводит челюсти.

   – Что ж тут непонятного, сама от этого чайку полдня в прострации. Ты и впрямь думала, что нам до утра дали бы наговориться? С их подвинутостью на режи…ме…

   Глаза у меня закрываются сами.

   – Вот чёрт, – язык у подруги заплетается. – И ведь не пор…ругаешься с этими доброхотами…

   Смирившись, шебуршится на кушетке, должно быть, обкладываясь подушками, закутываясь в плед.

   – Вань, прости, я всё-таки стерва, не надо было мне рас…сказывать…

   Даже засыпая, она не в силах помолчать.

   – Надо, – мычу через силу. – Мне надо всё знать. Лора, а Мага что же? Ты говорила, он… что? Спишь?

   – Ммм… угу… – Она словно встряхивается. – Ос… остолбенел просто, как услышал. А потом… ой, что же потом… А, усмехнулся…

   Она умолкает, вроде бы уже задремав, но вдруг подаёт голос.

   – Повязку с глаза снял, – говорит отчётливо. – И выкинул. И так засиял – лучшей своей улыбкой, чесслово, я никогда его не видела таким счастли…

   Кто из нас отключился раньше – я так и не поняла.

***

Звук хлопка заставляет меня вздрогнуть и очнуться. С трудом приподняв голову, озираюсь в поисках источника шума.

   – Спи. – Мой суженый задёргивает шторы, силуэт его чётко просматривается на фоне рассветных лучей. – Это Аркадий за Лорой приходил. Они уже ушли, а тебе-то зачем вскакивать?

   – Мгм… – всё, что я могу ответить, прежде чем снова уткнуться в подушку. В самом-то деле, куда торопиться? Ловлю себя на давно забытом восхитительном ощущении, когда понимаешь, что никуда не нужно спешить – ни на работу, ни на очередной утренний променад с собачкой. – А почему так рано?

   – Почему? – Мага привычно-сердито фыркает. – Потому что у них всё как у людей. Нормальные супруги. Одни мы с тобой как мальчик с девочкой, до сих пор не знаем, чем друг с другом заняться.

   Растягивается на кушетке, где ещё совсем недавно почивала амазонка, кулаком обминает подушку. Не сообразив спросонья, что ответить, я благоразумно предпочитаю отмолчаться. Минут пять спустя, что-то осознав, высовываю нос из-под одеяла.

   – А ты сам-то, что здесь делаешь ни свет, ни заря? Как тебя пустили?

   – Муж я или не муж? – отвечает хмуро. – Попробовали бы не пустить. Тебе скоро подпитка понадобится, я должен быть рядом. Забыла?

   – Ворчишь как старый дед, – говорю неодобрительно. – Страшно представить, каким ты станешь лет через десять. Что я с тобой буду делать?

   Приподнявшись на локте, он внимательно на меня смотрит. В сощуренных восточных глазах мелькает выражение, которого я не видела уже долгие годы, и по спине вдруг пробегает приятный холодок.

   – Скажем так, – похоже, с удовольствием говорит он, – для этого тебе нужно быть со мной. Вот и посмотрим… лет через десять.

   Кто меня вечно за язык тянет? Сконфузившись, ретируюсь под одеяло и старательно притворяюсь спящей.

   – Ива, – в голосе Маги упрёк. – Ты же не собираешься прятаться от меня вечно? Рано или поздно нам придётся это обсудить. Ну, хорошо, отдыхай, ещё поговорим.

   Поговорим… Ох, Мага, да после того, как ты с меня всё считал, что я скажу нового? Ты всё про меня знаешь и теперь упорно пытаешься вернуть прошлое. Или всё-таки построить новое настоящее? А я к этому ещё не готова. От одного мужчины отказалась, а со вторым – с тобой, не могу смириться: то ли упрямство дурное мешает, то ли опять боюсь, что, подобно Васюте, ты начнёшь решать за меня. «Просто на том основании, что я мужчина», как говаривал один интеллигентный слесарь.

   А может, живёт ещё где-то в подкорке унизительное воспоминание об одной неприятной ночи, и никак не могу я его запихнуть подальше, какое уж там всепрощение. Умом я понимаю, что и в самом деле Мага здорово переменился, он уже не тот, что однажды прыгнул в окно Василисиной светлицы. Но память услужливо воскрешает: «Поговорим, обережница?» Отблеск луны на хищном лезвии кинжала, треск вспоротой одежды, ночной холод, бесстыдно целующий мою обнажённую грудь. «Ты хоть понимаешь, что в моей власти?»

   Почему я вспомнила об этом только сейчас? Не давали иные воспоминания, романтические? И неужели тот психопат и мой суженый, такой внимательный, заботливый, скрывающий лучшие чувства под маской напускной суровости – один и тот же человек? Не удержавшись, всхлипываю. Да что со мной творится?

   – Не надо, Ива. – Мага бережно гладит меня по щеке, словно не лежал только что на кушетке в пяти шагах от меня. – Перестань, слышишь? Иначе сюда прилетит, как сумасшедшая, эта Диана, а тебе ведь сейчас никого не хочется видеть, так?

   Матрас слегка прогибается под его тяжестью. Наречённый осторожно замыкает меня в объятья.

   – Прекращай. Тебе это вредно. И дай мне накрыться, вечно ты утаскиваешь под себя одеяло.

   Надо же, он помнит… Отвернувшись к стене, приподнимаю край одеяла и, дождавшись, когда он обнимет меня со спины, как когда-то, прижимаюсь к нему плотней. Вздохнув пару раз, успокаиваюсь. Он укутывает непутёвую меня, чувствует, наверное, как знобит... Опять эта энергопотеря, чтоб ей. Так и лежим: и впрямь, как девочка с мальчиком, которые до постели добрались, а что дальше – не сообразят, и смех, и грех.

***

Проснувшись в очередной раз, долго и с недоумением вглядываюсь в спящего рядом Магу. Между прочим, одетого, даже рубашка не расстёгнута. Ох, как же он за ночь оброс щетиной, густой до синевы, мягкой, на вид шелковистой, вовсе не колючей… Солнечные лучи упорно пробиваются сквозь плотные портьеры, сигналя, что день в разгаре.

   Присмотревшись к каким-то тёмным клочкам на подушке, озадаченно заглядываю под одеяло.

   – Что-то потеряла?

   От неожиданности вздрагиваю и поспешно выпрямляюсь.

   – У меня вся постель в какой-то шерсти, – говорю сварливо. – Это что ещё такое?

   Суженый переворачивается на спину, лениво прикрывает глаза.

   – Не обращай внимания. Это я линяю

   – Ты… что? – переспрашиваю в ужасе.

   Помолчав, он с досадой поднимает веки.

   – Женщина, ты дашь мне поспать? Я тебя полночи грел. Пришлось перекинуться, у моего волка температура тела под сорок градусов. Помогло ведь? – Сдерживает зевок. – Жарко ему показалось, вот и стал линять. Что, правда, не помнишь?

   Мысленно охаю. А ведь и впрямь… Даже во сне было ужасно неуютно и холодно, до колотуна, я, кажется, то вертелась, то пыталась зарыться в одеяло поглубже, как в нору, то сжаться в комок, пока не почувствовала за спиной кого-то мягкого, пушистого, а главное – так и пышущего жаром. Прямо в шею задышал звериный нос, чрезвычайно похожий на собачий – мне ли не знать, сколько раз я гоняла Нору за такие шуточки! И даже, кажется, меня лизнули в ухо… Естественно, тогда я решила, что это сон, не могло же такое происходить на самом деле, а потому притиснулась ближе к горячему, словно печка, телу, позволила обнять себя ла… вот чёрт, лапами же! Да ещё, потянувшись назад, с удовольствием запустила пальцы в густую длинную шерсть… Растерянно гляжу на руки. К запотевшим ладоням прилипли несколько чёрных шерстинок.

   Точно. Я его тоже обнимала. И руками, и ногами. Провалиться мне…

   – Не переживай. – Мага поглядывает лукаво. – Я не блохастый.

   – Ты не… что? А, поняла. – Смущаюсь ещё сильнее. – Ну, спасибо… Мага, – говорю строго, – а ты не подумал, что я перепугаюсь до смерти, когда обнаружу тебя в таком-то виде?

   Он выразительно приподнимает брови.

   – Поверь, я достаточно привлекателен в этом облике. Впрочем, в следующий раз могу стать нетопырём, он тоже весьма неплохо обнимается… крыльями. Ива, я успел бы стать человеком, не волнуйся. Я же не изувер какой-нибудь – пугать свою женщину, да ещё в таком положении.

   Потянувшись, он делает то, чего я не ожидаю: бережно кладёт ладонь мне на живот. Поглаживает. Придвинувшись ближе, прислоняется щекой…

   – Рано, – внезапно охрипшим голосом сообщаю.

   Он вопросительно поглядывает на меня снизу вверх.

   – Подожди месяца три, начнут толкаться – с ними тогда можно будет разговаривать…

   – А они – что? – шёпотом спрашивает Мага.

   – Начнут со временем узнавать. Отзываться на голос…

   – Правда?

   Он прикрывает глаза, улыбаясь, окликает.

   – Ива…

   – М-м-м?

   – Раз ты так говоришь – «начнут толкаться»… Ты всё-таки решилась? Да? Не мучай, меня, скажи!

   – Вот что вам за охота давить на меня! – С досадой пытаюсь высвободиться, но он не даёт сдвинуться с места. – Как начну рожать – всех вас троих у кровати выстрою и буду орать, как резаная, чтобы знали, каково это!

   Он вжимается лицом мне в живот и бережно целует сквозь батист ночной рубашки. У меня перехватывает дыхание.

   Внезапно что-то меняется. Суженый рывком садится.

    – Прости. – Он к чему-то прислушивается. – Срочно зовут, надо идти. Ива, мы непременно продолжим позже. Дождись.

   Пружинисто вскакивает, нашаривает на полу сапоги.

   – Что-то случилось?

   С таким выражением, будто всё ещё старается уловить чей-то далёкий зов, он тянется за курткой, кивает и, должно быть, мысленно задаёт вопрос позвавшему.

   – Так. Положим, толку от меня сейчас мало, я недавно потратился… – отвечает вслух и, спохватившись, переходит на мыслесвязь. Опережает мой возмущённый оклик: – Вернусь – всё расскажу. Поверь, ничего страшного, просто нужна моя консультация. Будь умницей, и раз уж тебе разрешили выходить – не убегай дальше сада.

   И у самой двери оборачивается, чтобы повторить:

   – Дождись. Слышишь?

   – Куда ж я денусь? – отвечаю сердито. – Жду!

   А потом, оставшись в одиночестве, сердито стучу кулаком по кровати. Покой и отдых, отдых и покой, сэр Персиваль… Издеваетесь, что ли? Я ж теперь с ума сойду от неизвестности, потому что когда говорят: «Ничего страшного!» – верный знак: жди неприятностей!

ГЛАВА 3

Говорят, самое паршивое – ждать и догонять, одинаково муторно и то, и другое. Оттого-то у меня по сей час душа не на месте: куда сорвался Мага, кто его позвал и зачем? Я успела узнать наречённого достаточно, чтобы убедиться в его железобетонной упёртости: ежели начнёт осаду – фигушки его отвлечёшь, только чем-то совершенно из ряда вон выходящим. «Всё нормально, Ива. Небольшая консультация…» Угу. Да. Верю, конечно. Зря это он мне зубы заговаривает.

   К тяготам ожидания примешивались беспокойство и нехороший осадок: будто совсем недавно я проглядела нечто важное... Поэтому ничего удивительного, что и часу не прошло после отбытия суженого, а я и сама извелась, и накрутила леди Ди. Впрочем, у сестрички милосердия могли быть и свои проблемы, слишком часто она прислушивалась к чему-то, мне неслышному и на лице её появлялось выражение точь в точь, как у Маги, когда тот вёл мысленный диалог с далёким собеседником. В обычно милом ласковом голоске моей компаньонки нет-нет, да проскальзывали нетерпеливые и хорошо узнаваемые интонации: так ведёт себя человек, которому страсть как хочется оказаться совсем в другом месте, а не там, где удерживает долг или работа. Похоже, мы обе были слегка на взводе.

   Самое невыносимое заключалось в том, что Диана не предъявляла претензии: нет, хуже: она вздыхала и огорчалась. Всему подряд. На строгий выговор можно было и огрызнуться, а вот от искренних её расстройств становилось стыдно. Отказавшись от завтрака, я испытывала неловкость за отсутствие аппетита; за вчерашнюю одиночную вылазку мне стало стыдно, будто я бродила не по парку, а по опаснейшей сельве. А уж вселенская Дианина скорбь над клочьями волчьей шерсти, осевшей на простынях, заставила меня остро почувствовать собственное бессердечие. И не только моё. Лишь заверения, что оборот супруга в зверя был не обдуманной шалостью, а из благородных побуждений, отвело карающий меч от беззащитной Магиной шеи.

   Отдав кастелянше распоряжение перестелить постель, Диана остывает и, сменив гнев на милость, живо интересуется, а каков же мой супруг в волчьей ипостаси: велик? страшен? клыкаст? "Блохаст!" – так и хочется ляпнуть, но вовремя прикусываю язык. Ведь поверит, наивная, и стыда потом не оберёшься, предложи она Маркосу по доброте душевной средство от насекомых. Приходится сознаться: я позорно проспала его превращение. И даже здесь сестричка находит повод неодобрительно покачать головой: как же так, пропустить самое интересное?

    Но вот её хорошенькое личико застывает в страдальческой гримасе: то ли в висок стрельнуло, то ли… Если и в самом деле здешний персонал пользуется своим внутренним каналом мыслесвязи, должно быть, сейчас передают не слишком хорошие новости. Она стряхивает оцепенение – и мне достаётся напоследок, уже по инерции, за то, что уснула, не переодевшись. Ага. А не надо было подсовывать травки, которые и слона с ног свалят! Ну, помята я после сна, а всё из-за того, что где была, там и отключилась. Однако, помня о строгих правилах местного режима, отмалчиваюсь, потупив взор. Это срабатывает. Диана переводит дух. Диана, внезапно краснея, извиняется за неподобающее поведение. Диане очень стыдно. Как японцу, который «потерял лицо».

   Дорого я бы дала, чтобы узнать, что происходит. А спросить напрямую – не ответит, по глазам вижу.

   Она извлекает из недр платяного шкафа роскошный вишнёвого бархата халат.

   – Давайте переоденемся, Иоанна. Скоро обход, и доктор Персиваль не похвалит вас, если застанет на ногах, не в постели. Таковы правила. Вот осмотрит вас и решит, можно ли вам вставать надолго.

   – Да я как-то не привыкла разлёживаться среди дня, – говорю удручённо. – Это обязательно? А если ко мне кто-то заявится, например?

   – Не понимаю, почему это вас так волнует. Этикет разрешает дамам при недомогании принимать гостей в постели. – Заметив, что я лишь хлопаю глазами от такого заявления, сестричка спохватывается: – Впрочем, вы же не из нашего мира, подобные тонкости вам могут быть чужды, простите... Ах, Иоанна, не отвлекайтесь на условности, подумайте о скорейшем выздоровлении!

   – Но я чувствую себя нормально!

   – Вот когда сэр Персиваль разрешит вам вставать, тогда и…

   Ещё одна упрямица на мою голову. Мысленно рыкнув, упаковываюсь в халат и ныряю под одеяло. Надеюсь, сэр доктор ослабит поводок, поскольку сам рекомендовал мне движение и свежий воздух. Но для этого придётся быть паинькой.

   – Будь по-вашему, – отзываюсь кротко. – Правила так правила, только напоминайте о них время от времени. Диана, что здесь могло случиться, как вы думаете? Магу совершенно неожиданно выдернули на какую-то консультацию, а я всё ломаю голову: для чего такая срочность?

   Движения леди Ди, пока она застилает свежей салфеткой столик, замедляются.

   – Трудно сказать, дорогая. – Она не поворачивает головы. – Какие-то странности с недавно открытым порталом, я слышала краем уха. А ваш муж – один из немногих, кто работает с переходами между мирами. Не знаю подробностей, мы всё-таки в некотором отдалении от центра и новости до нас доходят медленно. Может, всё-таки позавтракаете? Если вам надоел чай – я принесу соку с булочкой или молока или горячего шоколада!

    Виновато отказываюсь, а заодно делаю вид, будто не заметила смены темы и повелась на её отговорки. Уж безусловно, известия бредут долго, то-то моему супружнику секунды понадобились, чтобы сняться с места и исчезнуть…

   И вновь безо всякой, казалось бы, причины тревога сжимает сердце. Не из-за суженого, нет, в конце концов, сейчас не война, самое страшное позади… Что-то иное меня беспокоит. Что?

   Нетерпеливый стук в дверь прерывает грустные измышления. Рыжий вихрь по имени Лора ни ходить, ни сидеть спокойно не умеет, всё ему надо бежать, крутиться, на одном месте дырку вертеть... К моему удивлению, подруга полностью экипирована для верховой езды, даже маленький стек заткнут за пояс. Ага, ей, значит, можно на волю, а мне – в постель? Даже Диана в лёгком шоке. Но амазонка лишь отмахивается.

   – Ди, дорогуша, не падай в обморок, доктор выписал мне увольнительную до вечера. Я что забежала… – Сбившись со скороговорки, озабоченно поглядывает в мою сторону: – Вообще-то… а ей сказали? Или у вас тут всё засекречено?

   – В вашем присутствии хранить секреты бесполезно, – сдвинув бровки, отзывается сестричка. – Впрочем, сейчас появится сэр Персиваль, он сообщит нам всё, что сочтёт нужным. Можете сказать пока самое основное.

   – Ох уж мне эти порядочки! – Лора плюхается в кресло неподалёку. Тут же вскакивает, нетерпеливо кружит по комнате. – Вань, помнишь, какой чичер ночью творился? Ну, гроза, чтоб ей… Мало того, что ураганом крыши поснимало, так ещё и портал чуть не снесло, тот самый, ваш с Рориком. Симеон еле-еле справился, он как раз из Китежа шёл, успел поставить с той стороны какой-то якорь и позвать на подмогу всех, кто поблизости. Коллег, значит, магов… Его ж не только удержать, его открытым надо оставить, не все ещё ушли-вышли. Хрен его знает, какой там механизм, мне объясняли, но я ни черта не поняла... неважно; главное – собрались все, кто в этом деле кумекает или просто силой поделиться может, держат портал. Но край – до полудня смогут, не больше. Понимаешь? – И вдруг глаза её наполняются слезами. – Вань, русичи уходят, уходят навсегда, почитай, вся дружина, а Васюта сейчас здесь, приехал за Осипом и Славкой, неужто не выйдешь проститься? А к Персивалю я даже боюсь с этим подъехать, он с утра туча тучей, меня-то еле отпустил…

   – Правильно делаете что боитесь, – расслышав последнюю фразу, а может, и не только её, выговаривает ей маленький доктор, появившись столь же стремительно. – Я попросил бы, леди, впредь не вываливать все новости на неокрепшую голову нашей пациентки: вы-то практически здоровы, а вот ей… Будете давить эмоционально – имейте в виду, я ведь могу и передумать и распоряжусь не выпускать вас за пределы Белой Розы, вы же знаете, у меня есть способы.

   Моя боевая подруга, прошедшая огонь, воду и медные трубы, неожиданно сникает. Похоже, действенность методов сэра Персиваля проверена ею неоднократно. А до меня вдруг начинает доходить не только это обстоятельство. Васюта здесь. Он уходит. Навсегда. Ещё вчера я мечтала увидеться с ним. А сейчас, словно наяву, слышу хлёсткое: «Когда же вы успели?»

   Как он мог?

   – Нет, – говорю тихо. – Не пойду.

   Сэр Персиваль поглядывает на меня со странной смесью облегчения и тревоги, Лора – округлившимися от удивления глазами,

   – Вань, да ты с ума сошла, вы ж не увидитесь больше! Нет, я всё понимаю, но проститься-то хотя бы по-человечески… Ведь не чужой он тебе!

   – Не чужой, – повторяю медленно. Две ночи-то у нас всего были, но какие… Нет, отсекать так отсекать. Он с лёгкостью поверил, что я сплю с другим. Что мои дети от…

   Дети! Вот что не давало мне покоя, свербило в подкорке, вытеснило даже мысли о наречённом!

   – Сэр Персиваль, – опасаясь, что меня сейчас прервут, перехожу на скороговорку – вы можете прямо сейчас проверить, всё ли в порядке с детьми? Понимаю, они, конечно, совсем махонькие, но если вы смогли определить, что их трое… их и вправду трое?

   Лора таращится на меня, как на оглашенную. Доктор же не более чем озадачен.

   – Вас действительно сейчас волнует именно это – состояние детей, а не отъезд их отца? – Пододвигает стул ближе к кровати. – А какие причины для беспокойства? Что ж, давайте проверим…

   Поспешно сбрасываю одеяло. Персиваль поводит ладонью над моим животом, смещает её чуть ниже пупка, возлагает руку.

   – Не понимаю, что вас так напугало. Малыши в порядке, разве что ваша нервозность им не по нраву… Что случилось, Иоанна? Вы нехорошо себя почувствовали? Дурные мысли, навязчивые идеи? Не стесняйтесь, расскажите, подумаем об этом вместе.

   – Да о чём вы! – вскипает Лора, но осекается. – Нет, я понимаю, но ведь Васюта уже здесь …

   – Сэр Васюта прекрасно осведомлен, что в интересах здоровья матери его детей ему лучше не приближаться. – Голос доктора резок и даже слегка пронзителен. – Я неоднократно уведомлял его об этом. Если он желает, чтобы мы нашли какой-то выход – пусть запасётся терпением.

   Снова опускает ладонь на мой живот. Сканирует.

   – Уверяю вас, дорогая, нет никаких оснований для паники. А ну-ка, признавайтесь, в чём дело?

   Приходится рассказать о призрачном чаепитии в саду у Кэрролов.

   – У вас в родне были рыжие? – интересуется доктор, и обыденность вопроса, как ни странно, меня успокаивает.

   – Да, прадед, это мне мама рассказывала… У меня и братья все были рыжие, я одна – русая.

   – Значит, девочка пойдёт в вашу породу, не в Торресов… Чрезвычайно интересно. Сероглазая, говорите? Как и вы? Возможно, с вашим Даром. А что вас так напугало?

   В отчаянии заламываю руки.

   – А где остальные дети? Почему я видела только девочку?

   Лора с досадой пристукивает кулачищем по столешнице.

   – Вань, ну ты нашла, чем голову забивать! У тебя за спиной твои пацаны были, наверняка, в какой-нибудь песочнице, это ж мальчишки, они на чужих коленях долго не усидят! Или псин за усы дёргали. Майкл говорил, у них в семье собаки за новорожденными приглядывают лучше нянек. Ты просто оглядеться не успела, как следует, потому что мы с Аркашкой тебя в парке отвлекли. Погодите-ка, сэр Персиваль, выходит, дар у Вани остался, а?

   Доктор с сомнением качает головой.

   – Вынужден огорчить: характерных провидческих отблесков в ауре нет. Данное видение может быть спонтанно, и вызвано подсознательной тревогой о будущем. Впрочем, пока не берусь судить. Леди Лора, вы, кажется, упоминали о мальчиках?

   – А почему нет? Все слышали: старец Симеон предсказал, что младенцев мужского пола будет более одного, ну, так и выходит: раз одна девка есть, значит, с ней ещё два пацана. Ведь бывает и такое?

   – Да, разнополые близнецы – довольно распространённое явление, – кивает Персиваль. – Впрочем, Иоанна, не забывайте, что будущее многовариантно. Если это видение действительно вещее – не факт, что оно однозначно. Вы могли попасть в одну из реальностей, сформированную в случае принятия вами определённого решения. Я ведь правильно понял, каким оно будет? – лукаво спрашивает.

   Отчего-то заливаюсь краской.

   – Очень рад. Я в вас не ошибся. – Маленький доктор пожимает мне руку. – А теперь, дорогая, вспомните всё же о человеке, который оставил вам столь ценный подарок, и неважно, что делал он это, не слишком задумываясь о последствиях. Он этих последствий, возможно, и не увидит, а вот с вами они останутся на всю жизнь и будут только ваши. Вы меня поняли? Диана…

   – Да, сэр?

   – Нам понадобятся другие браслеты. Самые мощные.

   – Бегу, сэр.

   Сестричка срывается с места. Никогда бы не подумала, что благовоспитанная леди может исчезнуть с глаз с такой скоростью.

   – У вас будет десять минут, не более, Иоанна. Ёмкости наших накопителей не рассчитаны на встречу воина и его детей от Обережницы, ведь их матрицы, почуяв отца, начнут пробиваться к его ауре, что будет для вас болезненно. Этот резерв, – он принимает у запыхавшейся сестрички мощные браслеты, более смахивающие на кандалы, – поможет, но у него есть предел. Не ждите, когда станет совсем плохо, не доводите до обморока, разрывайте контакт с гостем при малейшем ухудшении самочувствия. Десять минут, вы поняли?

   Замедленно киваю. В голове пусто. Сколько раз в уме проговаривала наш с Васютой диалог при воображаемой встрече, сколько упрёков готовила и тут же прощала, а сейчас – не знаю, что сказать. Негнущимися руками оправляю халат, пытаюсь запахнуть на груди, совершаю кучу ненужных бестолковых движений, до тех пор, пока Лора не стискивает меня в объятиях. «Ничего, подруга, держись, всё будет хорошо». «Всё обойдётся, леди, мы рядом, да не тряситесь так, бедняжка…» – слышу с другой стороны. «Иоанна, помните о времени…» – это снова доктор. А за стеклянной дверью уже скрипит настил террасы, прогибающийся под богатырской поступью.

   Не помню, как очутилась в медвежьих объятиях, чувствую лишь знакомый жим сильных рук, твёрдых, словно каменных, бережно прижимающих меня к стальному холодному панцирю. И вновь, как когда-то, царапаю скулу о пряжку перевязи на Васютиной груди, и щекочет его борода, пропахшая дорожной пылью да калёным железом, как тогда, во дворе его дома, словно не было нескольких недель разлуки.

   – Едем со мной, лапушка, – шепчет он торопливо. – Второй женой будешь, можно так. Не бойся ничего, я уж со Снегирём сговорился, тем волхвом, что когда-то сестре камень обережный раздобыл, он и тебе такой найдёт. Едем прямо сейчас! Знаю, что со мной тебе пока нельзя, так не на Чёрте поедешь, а с кем из ребят, потерпи только немного…

   Ноющая боль в солнечном сплетении заставляет меня непроизвольно отстраниться. Как мы оказались на этой садовой скамейке – не соображу; скорее всего, Вася меня донёс. Он таких, как я, двоих потянет, не поморщится. Вот и жену ему вторую подавай… Жадно вглядываюсь в родное лицо, стараясь запомнить и новый шрам, появившийся над широкой рыжеватой бровью, и тонкую седую прядь в бородке, и...

   Серьга. Драгоценная серьга в ухе, усыпанная рубинами. Раньше её не было.

   – Князь я теперь, – перехватив мой взгляд, поясняет торопливо. – Многое нынче в моей власти. Поедем, Ванечка, уж всё готово, не дам я тебе пропасть, беречь буду, любить буду. Но пойми: и Любушку оставить не могу, и тебя с детьми нашими не брошу. Сколько ж можно безотцовщину растить!

   «...Дождись меня, Ива. Дождись», – вдруг перекрывает его речитатив Магин голос. Нет, то не мыслесвязь, просто опять вспоминаю последние слова суженого. Как же так – он вернётся, а я опять убежала? Нет, я не могу с ним так поступить.

   Васюта мрачнеет. Не удивительно, он всегда читал по моему лицу, как по открытой книге.

   – Не поедешь, – говорит тяжело. – Понимаю. Старая любовь не ржавеет. Я свою не брошу, и ты – свою. Да и… про твоих девчат-то я не подумал. Прости.

   Ничего не хочу объяснять. Слова всё испортят. Обнимаемся и сидим молча, до тех пор, пока, не выдержав усиливающейся боли в подреберье, я невольно отталкиваюсь. Торопливо отсев, Васюта склоняется над моей рукой и припадает губами. Бережно глажу его по голове.

   – Спасибо, Васенька. За всё спасибо.

   – Прости за всё, – глухо отвечает.

   Ох, сколько хотелось бы высказать! Но время уходит. Перебираю густые кудри, когда-то, должно быть ярко-рыжие, а сейчас цвета тёмного каштана... с редкой проседью. В последний раз.

   Сейчас я люблю тебя. Я прощаю и прошу простить. Я отпускаю тебя.

   – Будь счастлив, Васенька. Я не твоя женщина. Твоя – дождалась.

   Целую его буйную головушку, а, разогнувшись, никак не могу вдохнуть. С трудом отодвигаюсь. Тройная спираль защиты, вспыхнувшая искрами, заставляет рванувшегося было ко мне Муромца отпрянуть; озоновая свежесть, исходящая от неё, наполняет лёгкие, облегчает дыхание.

   – Прошу прощения, дон Васюта, – голос за моим плечом бесстрастен, – но ваше время истекло. Донне нехорошо.

   Ещё на мгновение он задерживает взгляд.

   – Живи счастливо, Ванечка. Век буду помнить.

   И, резко поднявшись, уходит. Я не плачу, нет. Только чувствую, как что-то рвётся в той части моего «Я», что сентиментальные люди называют душой.

   – Бастиан? – говорю, наконец, не оборачиваясь. – Спасибо.

   – Его брат, донна, позволю поправить. Томас.

   – Простите. Помогите мне, Томас, я... Кажется, у меня нет сил.

   – Это пройдёт, донна. Браслеты целы, вы скоро восстановитесь. Но вам лучше не вставать: вы босы, а земля ещё сырая.

   Только сейчас понимаю, что забыла обуться.

   – Минуту, донна Ива...

   Защитная аура гаснет. Обойдя скамейку, мой хранитель что-то поднимает с сиденья и вкладывает мне в ладонь.

   – Кажется, он оставил это вам, донна. Я слышал, у них это полагается носить старшему сыну.

   С тоской смотрю на княжескую серьгу червонного золота с ярко-красными рубинами. Качаю головой.

   «Когда же вы успели?»

   Я-то выгораживала тебя перед Лорой, Васюта, а ведь ты в тот момент от своих детей отказался. Потом, разумеется, многое понял, но есть вещи, которые женщины не прощают. Долго.

   – Верните это ему, Томас. Прямо сейчас.

   Он колеблется.

   – Вправе ли вы решать за детей, донна? Всё же отец…

   – У них будут и отец, и родня, и семья. А у Василия, может статься, ещё родятся сыновья. Если я в таком-то возрасте забеременела – Любаша тоже сможет. На радостях-то… Вот своему первому сыну и отдаст.

   – А вы… тверды, донна. – Понимаю, что проглатывает он слово «жестоки». И пусть. – Хорошо. Я сейчас его догоню. Позвольте только уточнить: последние ваши слова дону Васюте были сказаны обдуманно?

   С недоумением поднимаю глаза на хранителя.

    – О том, что вы не его женщина? – с какой-то неловкостью поясняет.

   – О да, – невольно срывается у меня. – Вполне.

   – Значит, я вправе их засвидетельствовать, – торжественно говорит он. – Позвольте…

   Так и не разрешив ступить на мокрую после ночного ливня дорожку, хранитель доносит меня до палаты, а я с горькой иронией думаю: дождалась, голуба, все тебя таскают на руках; вот только довольна ли? Едва меня опускают в кресло, сестричка Диана, энергично растирает мне ступни и натягивает шерстяные носки. Сэр Персиваль, подсев на подлокотник, прощупывает мой пульс, пытливо заглядывает в глаза. Поворачивается к моему спутнику.

   – Благодарю вас, дон Томас. У вас прекрасное чувство времени и реакция.

   – Это моя работа, сэр Персиваль. К тому же, донна вела себя достаточно благоразумно. Если во мне больше нет надобности, я исчезаю, у меня есть несколько поручений.

   Тёмная мужская фигура окутывается дымкой, секунду-другую рябит, подёргивается – и пропадает, оставляя после себя пустое место. У меня нет сил удивляться. Наваливается всё сразу: боль от потери, осознание, что уже никогда и ничего нельзя изменить, тоска... будто не проводила, а схоронила. И ведь знала, на что иду, а всё равно – худо мне, ой худо, хоть волком вой.

   – Ванька, – подруга трясёт меня за плечи. – Прекрати раскисать, слышишь? Ну-ка, возьми себя в руки!

   Делаю глубокий вдох. Выдох.

   – Я в порядке.

   Мой лечащий врач кивает.

   – Вы отлично держитесь, дорогая. Но не лукавьте, я вижу, что ваше состояние далеко от идеального. На сегодня довольно с вас потрясений. С вами хотели попрощаться товарищи сэра Васюты, но придётся им передать все свои добрые пожелания и благодарности через девушку.

   – Простите, – морщу лоб, – я что-то не понимаю, о ком вы?

   – О русичах, дорогая, о тех, что вместе со своим лидером сумели пройти через подземелья Игрока и вернуться, целыми, но не слишком невредимыми. С одним из них нам немало пришлось протрудиться, но в конце концов мы и его поставили на ноги. От второго так и не отходила невеста, прелестная девушка Ольга, которую вы хорошо знаете, и которая, как и её соотечественники, наотрез отказывается уйти, не попрощавшись с вами. К сожалению, допустить к вам я могу лишь её, поскольку остальные – Воины, и хоть кровного родства с вашими детьми нет, но неизвестно, как начнут взаимодействовать похожие ауры. Не хотелось бы рисковать.

   – Оля? – понимаю вдруг. – Неужели дождалась своего Осипа? Постойте, было ведь ещё несколько пропавших, они вернулись?

   – Все вернулись, Вань, – частит Лора, – все, на кого вы с Рориком хлеба ставили, я ж тебе говорила, что Васюта в пещерах не один был, а с товарищами. Живёхоньки. Сработал ритуал-то, как миленький, все, как один, вышли, хоть и помяло кой кого. – Под строгим взглядом доктора осекается. – Ладно, потом расскажу… А может, всё-таки, выйдешь к ним, Вань, раз ты вон каким молодцом держишься?

   – Ещё один подобный совет – и я попрошу сэра Аркадия заговорить вашу лошадь, чтобы она не сделала из конюшни ни шагу, – сухо прерывает доктор. – Вы что, не видите, Иоанна едва пришла в себя? Накопители пусты, поблизости ни одного некроманта, чтобы поделиться родственной энергетикой, а я не бездонен: для того, чтобы подготовить наших молодцов к выписке, пришлось выложиться.

   – Простите, – виновато шепчет Лора. – Не подумала…

   – То-то и оно, – Персиваль смягчается. – Вы, вояки, привыкли решать сиюминутно, да только не думаете о последствиях, всё вам некогда. Между прочим, вам стоило бы и о себе, наконец, позаботиться: я предупреждал неоднократно и сейчас повторю: никаких бешеных галопов и гонок! Снижайте темп, дорогая леди. И привыкайте к мысли, что скоро придётся забыть о седле надолго.

   Подруга супится, но отводит глаза. Возразить нечего.

   – Стал быть, позову сюда Ольгу, – только и бурчит. – Ничего, мужики поймут.

   – Не сюда. В мой кабинет. – Доктор миролюбиво похлопывает мою подругу по плечу. – Ну, ну, дорогая моя, не будем ссориться, вы же знаете: я беспокоюсь не только о вас. И помните: не утомляйтесь, отдохните, как следует, к вечеру вы должны быть свежи. Вы меня поняли?

   Заалев, Лора кивает и привычно срывается с места, но, спохватившись, выходит из палаты почти не спеша. Впрочем, затворённая дверь не заглушает её шагов, удаляющихся сперва размеренно, а затем переходящих на бег. Леди Ди лишь вздыхает сокрушённо. А я всё думаю: хорошо, что Персиваль меня никуда не отпускает. С Оленькой я увижусь с радостью, но встречаться и говорить ещё с кем-то – увольте, не могу. Нет сил.

   – Пойдёмте и мы, дорогая, – окликает меня доктор. – Не стоит прощаться в этих стенах, ибо, как вы сами, наверное, знаете – предметы хранят память о многих событиях, оттого-то мы стараемся сохранять в палатах только позитивный фон. Вы готовы?

   – Подождите, – спохватываюсь. Открываю шкаф. Снимаю с крючка некий предмет в кожаных ножнах. – Мне бы хотелось кое-что передать. Сэр Персиваль, а в вашем кабинете случайно не найдётся чего-то, похожего на альбом для рисования? Или хотя бы тетради, журнала для записей?

   Есть ли в Ново-Китеже бумага? Или там пишут и рисуют на пергаменте? Как бы то ни было – я хочу оставить Яну о себе хоть какую-то память. Заодно и этот нож. Вряд ли он мне ещё понадобится, мои игры с магией закончены, а вот будущему воину такая вещица в самый раз. Глядишь, разберётся с его загадками.

   – Конечно, дорогая, – отзывается доктор. – Несколько хороших альбомов, сангина и сепия, уголь, карандаши для графики. Мы частенько включаем в курс реабилитации младших пациентов арт-терапию. Думаю, вы найдёте всё, что вам нужно.

   – Это не для меня, – запинаюсь, не зная, как объяснить.

   – Понимаю. Вспомнили ещё о ком-то… – Сэр Персиваль сочувственно кивает. – Что ж, соберитесь с силами, дорогая. Ещё четверть часа, не больше, и не оттого, что я чрезмерно вас опекаю, а потому, что наши люди не могут держать портал открытым бесконечно. Оставшиеся русичи рискуют остаться навсегда, посему и вы, со своей стороны, постарайтесь быть лаконичны. Договорились?

   …Через четверть часа из окна докторского кабинета я смотрю на дорожку, ведущую от парадного крыльца к воротам госпитального парка. А ведь доктор не случайно назначил здесь место прощания, нет! Отсюда, как на ладони, видны и смурной князь Ново-Китежский на Чёрте, с верным Хорсом одесную, и красавица Ольгушка со своим ненаглядным Осипом, она всё оглядывается, видит меня в окошке и норовит махнуть прощально рукой… а вот Васюта ни разу так и не обернулся. И ещё один их спутник, седоусый седогривый Вячеслав-Соловушка, чем-то напомнивший мне воеводу Ипатия, настоящий степной волчара, сухой, поджарый, перевитой мускулами, такой побеги рядом с конём – да, пожалуй, и перегонит через минуту-другую. А в ушах не умолкает горячий Оленькин шёпот:

   «Ох, Ванечка-свет, век буду за тебя Макошь благодарить, что нас с тобой свела, что судьбу ты мне поменяла... Спасибо!»

   Пестрит дорогое шитьё бархатной душегрейки, переливается в солнечных лучах, так и рвущихся в окна, скатный жемчуг на головной повязке, в золотых косах… не в девичьей косе, машинально подмечаю, расплетена коса-то… не утерпели, уж не невесту – жену Осип на родину повезёт. Дай-то им их Боги…

   «За добро, за ласку, за песни твои светлые благодарствуем. За хлебный дух, что наших воев из логова вывел, за огонь обережный в домах, что с собой унесём на счастье. Ох, Ванечка-свет…»

   «Время, милые мои, время!» – негромко напоминает сэр Персиваль. Оленька смахивает слезу с мокрых ресниц.

    «Портал не навек закроется, помни о нас, Ванечка; коли сможешь навестить – в любом дому желанной гостьей будешь…»

   Нет, Оленька, не в любом. Только тебе об этом знать не надобно.

   «Передай…» Негнущимися пальцами стараюсь удержать стопку альбомов, которую торопливо подхватывает Диана и шустро перевязывает невесть откуда взявшейся атласной лентой. «И это…» Кладу сверху нож с простой деревянной рукояткой, в неброских кожаных ножнах. Вещь незаметная, не отберут у парня, не позарятся, а пользу принести может. «И это…» Целую Олю в щёку. Больше-то у меня с собой и нет ничего.

   «Если увижу. Пропал ведь Ян-то. Как узнал, что его отец ещё лет пять тому буйну голову сложил – так и пропал, ни на той стороне его не видели, ни на этой. Но разыщу, передам, не сомневайся!»

   И ещё не даёт покоя мысль: успел ли Томас вернуть серьгу? Наверное, успел, оттого Васюта и не оборачивается. Что ж, Вася, я смогла порвать – и ты смоги, хотя бы ради той, первой и единственной, она этого заслуживает. Ни к чему ей узнать однажды, что хотел ты сына от чужой женщины своим наследником назначить. Взглядом провожаю кавалькаду до самых ворот. Прощаться надо до конца. До конца.

   Скрип закрывающихся створок, звяканье засова, отдаляющийся цокот копыт. Пляска теней от древесных крон на опустевшей дорожке, чёрная птица, пикирующая на плиты из тёсаного песчаника символической жирной точкой. Всё. Вот теперь можно бы и поплакать.

   А нечем.

***

– Вань, хватит уже.

   Аркаша с досадой отворачивается, мечет в пруд камушек; тот, срикошетив пару раз от воды «блинчиком», тонет с прощальным бульком. Мы сидим на низком берегу, на подстеленной друидом куртке, я, страдаю, а оборотник делает вид, что злится. На самом деле просто даёт мне выговориться.

   – Хватит, сказал. И Василий тоже хорош – размечтался, с собой звал… Дивлюсь я, как он тебя поперёк седла не кинул и силком не увёз, вполне в его духе была бы выходка. Ах, да, при тебе же Хранитель, это ребята серьёзные… Серьгу правильно вернула. Дети вырастут – сами разберутся, искать им отца или нет, а ежели найдут – то уж не ради княжества. Думаю, у них своего добра будет немало, – хмыкает, – если оно вообще им будет нужно, пацаны хозяйством не особо интересуются. Им бы подвигов и славы…

   Кивнув, задумываюсь.

   – Так-то так… Погоди. Аркаша, откуда ты всё знаешь? Тебя ведь при нашем разговоре не было!

   – Сорока на хвосте принесла, – усмехается мой собеседник. – Рыжая такая, хитрая, на рыжем хвосте… Кешка, конечно. Зачем мне самому по кустам прятаться, когда есть кого вместо себя послать? Не обижайся, Вань, но иногда о друзьях нужно знать всё, по крайней мере, в моменты, когда они дров могут наломать по недомыслию. Считай, мы с моим парнем тебя подстраховывали. – Ласково треплет за уши бельчонка, притихнувшего на коленях. – Так я к чему: Вань, ты же не девочка, всё понимаешь. Пробой энергетики – это фигня, можно и амулеты против него подобрать, и много чего придумать, но ведь не это главное. Портал, хоть долго не продержится, но наши отцы-корифеи покумекают – и, глядишь, через полгода-год вскроют его по остаточному следу, хотя бы ради того, чтобы узнать: получится или нет.

   – Не только из-за этого. Пусть разные, но, может, и притёрлись бы со временем, я уживчива… Есть тут ещё кое-что. – Собираясь с мыслями, ищу камушек, отбрасываю: не плоский, для запуска по воде не годится. Берусь за другой. – В каждой семье случаются иногда нелады, вот и в нашей… У моего отца была когда-то давно женщина на стороне. Он с ней год любовь крутил, потом признавался: как наваждение какое-то нашло, и рад бы уйти – да её жалко... Мать ему сколько раз твердила: перестань всех нас мучить, любишь – женись, да и дело с концом. Нет, говорит, я и вас оставить не могу, тоже люблю. Мне тогда лет десять было, но я на всю жизнь запомнила, что чувствуют дети, когда у отца другая женщина, а главное – каково при этом матери. Малявка была совсем, а слово себе дала: когда вырасту – ни за что с женатым не буду связываться, чтобы другой семье горя не принести. Оказывается, до сих пор с этой установкой так и живу. Поэтому, как Любаву увидела, так сразу поняла: всё. Нельзя. Запретная зона.

   Аркаша задумчиво пристукивает камушком о камень, не замечая, как из-под гладких бочков проскакивают редкие искры

   – Вот оно что... Так вроде бы Васюта тебя замуж звал, всё чин по чину, и обычаи у них дозволяют.

   – Да брось ты! – У меня даже глаза высыхают. – Не верю я в эту полигамию. Ни одна женщина в здравом уме не согласится добровольно мужика делить. Да и представь: его Любаша пятнадцать лет ждала, все глаза проглядела, и вот является ненаглядный – да не один, а с чужой бабой, и в ножки кланяется: вот тебе, Любонька, ещё одна моя жёнка, люблю вас обеих, ничего поделать не могу... жалко. Каково? За что ей всё это? И будет она любить меня горячей любовью до самой смерти – добавляю саркастически. – Ты сам-то в это веришь?

   Мой друг хмыкает.

   – С трудом. Попробовал бы я такой номер отколоть – меня Ло в порошок растёрла бы. Я вот тоже не могу понять: многожёнство это у некоторых, многомужие... распущенность одна. Пара должна быть парой, может, и не на всю жизнь, но надолго. Ну и хватит об этом, Ваня, тем более что ты, оказывается, давно определилась.

   С непонятным облегчением швыряю в пруд целую горсть камушков, как будто окончательно избавляюсь от овеществлённых мыслей. Отряхиваю ладони.

   – Извини, Аркаша. Надо было, наверное, просто выплакаться. Мы ж такие, женщины.

   – Угу. Рад за тебя. Может, пойдём, наконец? А то битый час торчим на семи ветрах, ещё немного – и Перси нас прибьёт за всё сразу: и за посиделки у воды, и за простуду… авансом. Пошли обедать. Я сегодня заспался, завтрак пропустил, а теперь брюхо подвело, мы же, мужчины, народ простой и жрать хотим всегда.

   – А мне что-то не хочется, энергетикой перекормили. Давай, я с тобой просто за компанию посижу.

   – Идёт.

   Аркаша, уперев кулаки в землю, встаёт, напрягая сперва здоровую ногу, затем подлеченную.

   – Да брось, – отмахивается, и даже довольно ловко помогает мне подняться. – Ты-то хоть не дёргайся, хватит и того, что Ло меня за младенца держит. Хоть бы родила поскорее да на дитя переключилась, всё мне меньше будет доставаться... Пойдём, глянешь, какая здесь столовая.

   Не торопясь, обходим по широкой аллее крыло госпиталя, приближаясь к парадному крыльцу. Оборотник помалкивает, дорвавшись, по-видимому, до долгожданной тишины, лишь косит время от времени на мелькающий в акациях знакомый рыжий хвост. А у меня так и вертится на языке вопрос:

   – Так что с ногой? Сильно повредил? И как тебя угораздило?

   – Ерунда, подставился случайно. Хвостом шарахнуло, не углядел. Ещё повезло, что по касательной… Хвост, Ваня, вообще-то опасная штука. Твоя Нора им все коленки отшибёт, а под драконий попасть никому не посоветую.

   – Драконий? – Я даже останавливаюсь. – Это там, куда вы отправились Васюту искать? Аркаша, хоть ты мне расскажи толком, что там было, я же ничего не знаю!

   Оборотник смущённо чешет в затылке.

   – А-а, понятно. Покой твой стерегут. Да вроде уж чего стеречь-то, самое нервощипательное позади. В общем-то, и Персиваль, когда нас вдвоём отпустил, ни на что такое не намекал, чтобы я лишнего не говорил. Правильный мужик, понимает, что для женщины нет ничего хуже, чем остаться без новостей. Я, конечно, не как Лорины девицы, те, пока полгорода не обсудят, не успокоятся; но кое-что рассказать могу. Погоди, с мыслями соберусь… Глянь, красота какая! Отсюда на Тардис самый лучший вид, я давно заметил!

    С пасмурного неба словно сдёргивают пелену. Солнце проливается на идеально чистые высокие окна здания, оживляет улыбки статуй, замерших в нишах. Флюгеры на боковых башенках и центральном коньке госпиталя с мелодичным скрипом одновременно поворачиваются, причём не по ветру. И бронзовый всадник, поражающий дракона, и мальчик со шпагой, на кончике которой играет солнечная капля, и трубящий ангел – все они вопреки законам аэродинамики указывают на славный город Тардисбург, который, благодаря тому, что Белая Роза расположена на возвышенности, виден как на ладони.

   – Смотри-ка, ветер сменился.

   Аркадий настораживается, а я и без дальнейших пояснений замечаю нечто необычное. Тучи развеяны только над Белой Розой; над городом же они сгрудились плотным руном, лишь над самым центром зияет идеально круглая дыра, сквозь которую снисходит с небес столп золотого сияния. У самого основания, где он, предположительно, упирается в землю, змеятся и вздуваются толстые синие жилы, жутко напоминающие варикозные вены.

   – Аркаша, что это? С порталом неладно? Или наоборот, его так поддерживают?

   – Ага, держат.

   Лицо моего спутника сосредоточено; похоже, он на мыслесвязи. На какое-то время прикрывает глаза.

   – Ну да. Собственно, оно и раньше так было, только сейчас яснее проявилось… Ло, – неожиданно говорит в сторону, – можешь подъехать ближе, это интересно? Да не могу я ей передать, в том-то и дело, она не увидит, ты же знаешь... Погоди, попробую по-другому… Кеш, иди сюда, – неожиданно командует Аркадий и касается моего плеча. В кустах шуршит, и вот уже встрёпанный фамильяр подпрыгивает, щекоча моё ухо.

    – Ваня, глянула бы. Пока твои способности не вернулись, связаться с Ло напрямую не получится, а вот через меня – пожалуйста. Кешка у нас проводником поработает, ты только разреши себя ущипнуть разок, это не больно, зато картинку увидишь.

   Щипнуть – не клювом тюкнуть, уж не больнее контакта с Карычем... Не дав мне додумать, в шею впиваются острые зубки. Уже не видя Аркадия, чувствую, как он привлекает меня к себе, цепко поддерживая за плечи.

   – Голова может закружиться, так я подстрахую, – слышу, но уже не вижу. – Будешь немного свысока смотреть, Ло ведь в седле.

   Ничего, верхом и я успела в недавнишней жизни поездить, уже привычно. Только проморгаться нужно, а то никак не могу сфокусировать взгляд.

   «Вань, ты, что ли? – ловлю удивлённый оклик подруги. – Ну, Аркашка, хитёр, придумал... Ладно, смотри моими глазами, только помалкивай, а то от чужих мыслей голова потом долго болит. Никого тут не узнаёшь?»

   Цветовые пиксели перед глазами прекращают пляску. Я-Лора замираю метрах в тридцати от портала. По обеим сторонам выстроились почётным караулом представители множества кланов: похоже, что Совет Верховных в полном составе прибыл выказать уважение уходящему народу. Сверкают парадные доспехи паладинов, реют флагами плащи стихийников, Кайсар с уцелевшими огневиками салютуют кипарисовыми жезлами. Послушники ордена Незрячего Ока тоже здесь, и старец Симеон, и амазонки, в кои-то веки хранящие молчание, и друиды с боевыми псами и медведями, и, конечно, некроманты: помимо Главы с сыновьями – ещё десяток Тёмных рыцарей в странных чешуйчатых панцирях. Впрочем, это не только почётный караул. Чересчур похоже сосредоточены и напряжены лица присутствующих, будто сообща делают они какую-то очень важную работу...

   Они держат портал. И Симеон, в упор не видящий шалых протуберанцев, едва не подпаляющих его седины, и сэр Арктур, главный паладин, и незабвенные господин и госпожа Хлодвиги, и летуньи, и... все, кто могут. Что уж там случилось ночью, во время грозы – не знаю, да и вряд ли пойму когда-нибудь толком, даже если начнут объяснять; но структура портала стала крайне неустойчивой, и лишь постоянная подпитка силами целого сонма магов позволяет ей ещё какое-то время не только быть, но и функционировать.

   Возле выхода в Ново-Китеж суровыми изваяниями замерли Васюта со товарищи, пропуская последних дружинников. Всё правильно. Князь должен отследить, чтобы ушли все. Чтобы никого не забыть. А уж в город – свой город! – он потом въедет первым, под приветственные крики соотечественников.

   У Лоры замечательное зрение, гораздо лучше моего, оно позволяет разглядеть мельчайшие подробности – и помятое пёрышко на шапке одного из воинов, и обломанную шпору на сапоге у другого. Лица: сочувствующие, одобряющие, отмеченные искренней скорбью или неподдельной печалью. Кто-то вскидывает руки в прощальном приветствии. Кто-то отдаёт честь. Но вот в толпе что-то меняется. Всё больше голов, подобно недавнишним флюгерам, начинают поворачиваться в одну сторону, и глядят куда-то за мою-Лорину спину, определённо. Мне невольно хочется обернуться.

   «Ну, смотри, подруга, – в Лорином голосе слышится предупреждение. – Я-то их давно вычислила, просто не хотела раньше времени тебя дёргать. Сейчас я обернусь – и ты их увидишь, только спокойно там, поняла? Без обмороков, чур!»

   Она трогает поводья, разворачивая Снежинку. Будь я физически на месте подруги – точно свалилась бы с седла, потому что буквально в нескольких шагах вижу себя самоё – только не на верном Лютике, а на прелестной тонконогой лошадке золотисто-рыжей масти. Причём посадка у меня отнюдь не дамская, держусь я в седле по-казацки – или по-амазонски, твёрдо, уверенно, и за спиной у меня колчан, а в налучи у пояса лук. Более подробностей не могу разглядеть, потому что Лора переводит взгляд на двух тоненьких девиц, следующих за «мной», также верхами, в мужских сёдлах... господи, хорошо хоть без оружия! А, нет, рано обрадовалась: у каждой за расшитым поясом по кинжальчику в драгоценных ножнах... Глазищи нараспах, торопятся весь новый мир охватить, губы плотно сжаты – чувствуют девочки серьёзность момента, но держатся с достоинством, как настоящие аристократки.

   «Ох, Ванька, – восторженно шепчет Лора, и я уже не разберу чьё сердце – её ли, моё – наливается нежностью и гордостью. – До чего же они у тебя хороши! Я тоже близняшек хочу, слышишь? Ну, хороши... Слушай, а ведь папаша их до сих пор ещё не видел, он со всеми портал держит и по сторонам не глядит; ой, что-то сейчас будет... А это, что ли, и есть твоя бывшая проекция? Ото ж, наш человек!»

   Только сейчас с большим запозданием понимаю, что вижу перед собой не себя – Анну.

   Да не может быть!

   Мне пришлось переступить через собственные страхи, пережить сломанную шею и замирение с Васютой, чтобы позволить усадить себя на лошадь... на коня, но до сих пор в седле я чувствую дискомфорт, даже сейчас, в теле амазонки, но Анна поражает меня до глубины души. Когда она успела так освоиться? Откуда в ней это умение, словно врождённое – быть со своей лошадью единым целым? Явно не от меня.

   «Увидел, – каким-то замороженным голосом сообщает Лора. – Ох, не вовремя... Зря это они сейчас явились. Не к месту. Нельзя Маге отвлекаться...»

   И пытается преградить троице дорогу. С недоумением скользнув по ней взглядом – ведь девочки знают Лору только по моим рассказам – они проезжают мимо. Тёмный всадник из сопровождения, видимо, одновременно с нами поняв несвоевременность подобных действий, поспешно вырывается вперёд, пытается перехватить уздечку золотистой лошадки...

   Дальше всё разворачивается стремительно. Поскольку Лора только и успевает, что переводить взгляд с одного действующего лица на другое, сцена у меня перед глазами сливается в сплошные стоп-кадры.

   Я вижу дона Теймура, вот он вздрогнул – очевидно, уловив, наконец, ауры «своих» поблизости, а потому невольно отвлёкся и повернул голову в сторону новоприбывших;

   – Магу, не сводящего с Анны взора, сперва недоумённого, затем постепенно свирепеющего;

   – странное подёргивание портального обода;

   – Васюту, побелевшего, прикусившего губу; Чёрта, делающего шаг из строя, Хорса, рванувшегося под ноги рыжей лошадке;

   – бледное лицо Анны... она даже не чувствует боли от прокушенной до крови губы...

    – недоумение в глазах Соньки и Машки...

   Зияющий провал портала вдруг подёргивается радужной плёнкой. Дружный вздох проносится над площадью. Закрывается! Симеон с досадой ударяет посохом оземь, и неожиданно страшный и громкий треск заставляет Анну сбросить оцепенение. Она стремительно оборачивается к Соньке. Потом к Маше.

   – Простите меня, девочки...

   – Мам? – недоумённо отзываются они в один голос. Ничего больше не говоря, Анна срывается с места. Туда. Вперёд. К Васюте.

   В шаге от него осаживает лошадь – словно в нерешительности. Что-то делает... Лоре приходится сощуриться, прежде чем я могу разглядеть: Анна стягивает с пальца кольцо. И точным броском посылает его в центр радужной перепонки. Та лопается, как мыльный пузырь, и погасший было сноп света вновь вырастает – до самого неба. По знаку Васюты в реанимированный портал спешат последние русичи, и, наконец, он сам с Анной и снующим под копытами Хорсом.

   Она даже не взглянула на Магу, думаю вдруг в ужасе. Что он сейчас видит? Что я опять… сбежала? Он сейчас умрёт… нет, это я умру! Ло! Посмотри на него немедленно!

   Я не вижу никого и ничего, лишь помертвевшее лицо суженого – почти такое же, как тогда, в холле Каэр Кэррола, когда он лежал, бездыханный, только сейчас у него жилка бьётся на шее, показывая, что ещё жив. И ярость, что вот-вот прорвётся наружу... Он не слышит, как Николас кричит ему в ухо: «Брат, опомнись, это не она!» Он не видит, как поспешно прищёлкивает пальцами дон, и как вокруг их группы начинает твердеть скорлупа будущей сферы защиты... Он сейчас взорвётся.

   Что-то лопается у меня в мозгах – у меня, не у Лоры! – от собственного вопля:

    – Сухое дерево, Мага! Сухое дерево!

   Вздрогнув, он хватается за голову. И вдруг перехватывает мой – мой! – взгляд. Время останавливается.

   Я вижу, как тяжело поднимается и опускается его грудь, насильно сдерживая рвущееся наружу безумие... и вот уже он делает спокойный глубокий вдох. Выдох.

   «Я понял, Ива, – отвечает ровно. – Так это была не ты? Точно? Где ты сейчас?»

   Ни за что бы не подумала, что мысленный голос может дрожать, как и настоящий. Тем не менее, едва не заикаюсь.

   «Та-ам же, где и была, – отвечаю с запинкой. – В госпитале. Ты же сам просил дождаться, вот я и жду, в кои-то веки».

   Он прикрывает глаза... а когда поднимает веки – абсолютно спокоен. Похлопывает по плечу опешившего от такой перемены Николаса.

    – Всё в порядке, брат. Отец, я в норме. Сверни защиту.

   «Ванька… – слышу короткий стон подруги. – Сделай милость, уберись, а? Голова моя…»

    Меня внезапно утягивает прочь, как в жерло громадной подзорной трубы, которая развёрнута неправильно – не увеличивает, а уменьшает: стремительно удаляется и делается крошечным городок, домики, люди-букашки… И вот уже я на ступеньках парадного крыльца Белой Розы: притулилась к колонне, съёжившись, обхватив руками голову, рядом почти в такой же позе Аркадий. Ох, и моя голова…

   Фамильяр, обернувшись крошечным щенком, жмётся к хозяйским ногам и поскуливает. Оборотник приоткрывает один глаз.

   – Да всё в порядке, Кеша, это наша подруга, не рассчитав, заорала мысленно со всей дури... Вань, ты предупреждай в следующий раз, а то я ведь чуть не оглох. Ло тебя, сейчас, наверное, костерит, что есть мочи, но ты не переживай, она у нас отходчивая.

   Мне стыдно.

    – Ничего, Вань, – Аркаша массирует виски. – Ты молодец. Черпанула откуда-то резерв – и утихомирила своего некра. И вовремя: видела, как отец уже собирался его скрутить? Нет, правда, молодец, ты потом сама это поймёшь... Кеш, на место. Сейчас отдохнём. Да, ты что-нибудь поняла из того, что случилось? А Васюта, как ты думаешь, сообразил, что это не ты? Видела, как они друг на друга смотрели?

    Снова хватаюсь за голову. Кажется, ноют даже зубы.

   – Что же она натворила! Как ей теперь выкручиваться, объяснять, что она – не я и не беременна? Куда она полезла? Что же ей теперь – так и идти во вторые жёны? О чём она думала? Да вообще – ни о чём!

    – Не скажи, – тянет Аркадий. Какое-то время размышляет. – В сущности, теперь это уже не наша головная боль. Это её выбор, понимаешь? Что-то мне говорит, что уйти она решилась давно, просто случай подвернулся удачный; а саму возможность она обдумывала, готовилась. Ты заметила, что она даже с детьми простилась, будто заранее отрепетировала? А знаешь, по-моему, Васюта просчитал её сразу. Не может быть, чтобы Майкл не успел про твою половинку рассказать, да ведь он и сам не дурак, Васька, должен был заметить разницу: ты в седле новичок, а эта – не хуже Ло держится; и одета совсем не так, не твой стиль...

   Пытаюсь припомнить, как же выглядела Анна, и, убей бог, не могу, должно быть – от пережитого стресса.

    – А главное, – продолжает друид, – что она с ним, с Васютой, рядом, но в обморок от истощения не падает, вот что... Нет, он что-то сообразил. Но ты же знаешь нас, мужчин: сперва хватаем и тащим, а разбираемся потом. Одно мне непонятно: как она могла детей-то оставить, ты мне объясни? Она же твоя копия! Вот ты бы так точно не поступила.

   – В том-то и дело, – только и успеваю сказать, как меня пробивает на совершенно неуместное дурацкое хихиканье.

   Пытаюсь его подавить – но тщетно, истерический смешок так и рвётся наружу. Неожиданно Аркадий небольно шлёпает меня по щеке – раз, потом другой, затем решительно обнимает и минут пять ещё гладит по спине, помогая успокоиться. Но меня прорывает словесный поток.

   – Это как другая вероятностная линия, понимаешь? – завожусь, едва успокоившись. – То, что могло, но не случилось в этой реальности, а в другой произошло, и дальше будет развиваться совсем не так, как со мной здесь, и у каждой из нас будет совсем другая история... Она не хотела быть копией, у неё уже комплекс неполноценности складывался, и поэтому не от детей она сбежала и не к Васюте, а к себе самой, понимаешь? Чтобы жить своею собственной жизнью, никем не навязанной, чтобы ошибки – её ошибки, выборы – её собственные...

   У меня вдруг перехватывает дыхание, но не от очередного смешка или всхлипа, а от одной крамольной, как мне кажется, мысли.

   – Наверное, это правильно...

   Внезапно на меня снисходит спокойствие. Ведь теперь никого, кроме меня, девочки не будут называть мамой.

   Девочки!

   – А что они вообще здесь делают? – В растерянности смотрю на Аркашу. – Я-то думала – они в замке у Кэрролов, а их сюда каким-то ветром занесло!

   – Да ведь не Северный полюс, – пожимает плечами мой друг. – Всего-то часа четыре езды прогулочным шагом. Загорелось им – собрались и приехали, делов-то… Обратила внимание, как они одеты? По-дорожному, но налегке; как раз для короткого перехода. Охрана рядом, стало быть, не сбежали, а нормально собирались, легально. И там, подальше, я ещё коляску заметил, не иначе, как Мирабель с ними, ей вечно на одном месте не сидится, вот, может, она всю компанию на ноги и подняла – со скуки-то. Да что гадать, скоро узнаем.

   – Думаешь, они сразу сюда?

   – Хм. – В этом коротеньком звуке и скепсис, и сомнение. Оборотник почёсывает висок – видимо, тот всё ещё ноет. – Дай девчонкам для начала с батей познакомиться. Ежели сразу не подерутся – тогда, может, он их с собой сюда прихватит. Только я бы на твоём месте особо не разлетался.

   – Почему?

   – А их к тебе просто не пустят. Та же прелестная Диана костьми ляжет… Это ж твоему благоверному скидка делается, за то, что донорствует, иначе бы и ему на общих основаниях дожидаться, пока сэр доктор не даст «добро». Ваня, хватит с тебя эмоций на сегодня.

   Всё это время он ласково гладит фамильяра. Щенок, повздыхав и покрутившись на хозяйских коленях, уменьшается – и ныряет в рукав Аркашиной рубахи.

   – Вот и славно. – Оборотник умолкает. Вслушивается… нет, переключается на мысленный диалог, я уже научилась различать эту специфическую отрешённость. – Ло в порядке, говорит – только по мозгам немного шибануло, но ты извини, больше сеансов связи не будет. А вот чего я не понял, Вань: чем это твоя Анна портал восстановила?

   – Кольцо. Было дело, я его лунным светом зарядила под завязку. А заряд – от двойной луны, не хухры-мухры, даже дону Теймуру однажды чутьё перебивал. Да, в нём ещё часть силы из Гелиного мира, меня, помню, с ног сбило при откате. Как-то, наверное, всё вместе это и сработало.

   – С тебя рассказ.

   Отсюда, с высокого крыльца, хорошо видно, как над центром Тардисбурга портальное сияние смягчается, бледнеет... и гаснет, рассеивается, смешиваясь с дневным светом. За считанные минуты оно сжирает тучи, оставляя после себя чистое, свежее, как после убежавшей грозы, небо.

   – Закрылся, – буднично сообщает Аркадий. – Теперь – окончательно.

   Бережно беру Аркадия за руку. Поднимаемся со ступенек.

   – Ты же голодный, Аркаша. Пойдём что ли, куда шли, а то Лора за тебя, отощавшего, такую выволочку устроит, когда вернётся! Заодно расскажешь про дракона. Это, часом, не родитель наших кидриков?

   Получаю одобрительный взгляд.

   – Это ты правильно, Вань, пора переключиться... Нет, не кидрик, обычный дракон. Впрочем, вру, не обычный. Уникальное, я тебе скажу создание...

   Он увлекает меня в просторный холл. Слушаю неторопливые пояснения вполуха, но мыслями то и дело возвращаюсь к Анне. Неужели возможно так измениться за столь короткий срок? Впрочем, что ей оставалось делать? Здесь, в Гайе, она так и осталась бы для всех моей тенью. В другом мире она попытается стать собой. Получится или нет, этого я уже не узнаю.

ГЛАВА 4

Очутившись в так называемой столовой, я всерьёз задумываюсь: а не ставят ли в Белой Розе эксперименты с пространством? Здание госпиталя само по себе поражает размерами, но внутри во много раз больше. Бесконечные коридоры, уходящие за пределы видимости, лестничные марши, ведущие, судя по «колодцам», не на пару этажей и вверх, и вниз, а намного выше… Да один кабинет сэра Персиваля немногим меньше библиотеки КаэрКэррола, в которой несведущий гость потеряется. С подобным феноменом я уже сталкивалась во дворце незабвенного Омара ибн Рахима, но не думала, что магию такого рода можно применять в куда больших масштабах.

    Сейчас из необъятного холла я попадаю в почти концертный зал, уютный, одомашненный…и ловлю себя на том, что, вопреки давнему предубеждению к чересчур большим помещениям, начинаю понимать их прелесть. Привыкаю?

   Приучили. Глядишь, во вкус войду, и вскоре собственная квартирка, случись в неё вернуться, покажется мне крохотной шкатулкой. Как это Николас в ней не задыхался после своих-то хором?

   Своды двусветного зала столовой вознесены почти под небеса, как в храме; стены украшены гобеленами и вымпелами. Панорамные окна с видами на розарий, столики, разбросанные друг от друга в отдалении, достаточном для приватности… гармония и покой. С хоров под потолком льётся негромкая скрипичная музыка.

   Между столиками, из которых занято менее половины, бесшумно скользит улыбчивый официант, в своём развевающемся хитоне похожий на ангела небесного. Судя по белоснежным паладиновским одеяниям посетителей, большинство из них – персонал, а пациентов, как мы с Аркашей, здесь немного. Нам дружелюбно кивают. Кое-где за столиками ведётся оживлённая беседа – это заметно по жестикуляции, мимике говорящих, но звуки приглушены, словно над каждым установлена невидимая глазу сфера… нет, не защиты, а просто изоляции. Мне этой магии уже не разглядеть, даже если захочу. Отчаянная недавнишняя попытка докричаться до суженого хоть и удалась, но отняла последние капли силы, и без того невесть откуда взявшейся. Подтверждение этому – жгучий голод, который, наконец, оживает, хватанув вкусных запахов из двери на кухню. Браслеты-накопители, скорее всего, уже пусты, но ведь силы можно восполнить самым простым и традиционнейшим способом – поесть! Жаль, что Диана меня не видит, вот бы порадовалась.

   Аркадий проводит меня в отдалённый уголок, подальше от окна, в полусумрак. Словно почуяв наше приближение, толстая круглая свеча, установленная в центре небольшого столика, затепляется живым весёлым огоньком, отблески которого пляшут на шелковистой поверхности шпалер, оживляя сказочного единорога и прекрасную деву, доблестного рыцаря и прекрасную деву, башенку старинного замка… и, конечно, прекрасную деву. Оборотник по-джентльменски отодвигает тяжёлый стул.

   – А ты заметила, – окликает меж тем Аркадий, и я, вздрогнув, отвожу глаза. Засмотрелась. – …какова стала твоя родственница? Зуб даю, не такой она была.

   Усаживаясь, поглаживает себя по плечу. Да это же он всё ещё успокаивает фамильяра, которому досталось от моего безмолвного крика

   – Я угадал? Значит, моя теория верна.

   – Что за теория? Аркаша, а с твоим Кешей всё будет в порядке?

   И невольно вспоминаю Рика. Мой-то кидрик после каждого перехода рос, как на дрожжах; а этот что-то не особо торопится. Разные виды?

   – Не боись, мы с этим парнем и не такое проходили. Главное чтобы я был в норме, тогда и он от меня восстановится… Вот слушай. Сдаётся мне, что механизм Сороковников давно обходится без Игрока. Я так думаю, что когда этот салага только начал играть, он относительно удачно продумал алгоритм квестов, убедился, что тот работает, и запустил на автоматический прогон. С первыми попаданцами встречался сам, а когда приелось, поставил дело на поток, отслеживая только наиболее интересных. Поэтому-то он на тебя поначалу и внимания не обращал: ты для него была одна из многих, затянутых методом случайного отбора. Вот только навыки у тебя проявились слишком уж специфические. – Аркадий ухмыляется. – Редкие навыки, прямо скажем.

   – Это понятно. А причём здесь Анна?

   Он задумчиво почёсывает кончик носа.

   – Ты заметила, как она держится в седле? Как влитая. – Что-то прикидывает в уме, просчитывает на пальцах. –Я бы даже сказал – как типичная амазонка. Сравни: ты сама за несколько уроков лишь худо-бедно приспособилась к Лютику, большего с тебя выжать не смогли. И не выжмут, кстати: какой-то у тебя подсознательный страх перед лошадьми. В детстве, что ли, напугалась? А вот Анне словно свыше умение отсыпали, но при этом ещё и гоняли до седьмого пота, и не абы кто гонял, а моя собственная рыжая фурия… Ничего, Ло не обижается, когда я её так называю, ей даже нравится. Лук у твоей Анны не учебный, я заметил; хороший лук, боевой, обстрелянный, не иначе, как из Кэрроловского фамильного арсенала, и стрелы в колчане с толком подобраны. Не пропадёт она в Китеже с такой подготовкой. Приживётся. Ещё и местным нос утрёт.

   Невольно улыбаюсь. Дай-то бог. Но что же это получается?

   – Выходит, квест она при попадании не проходила, а способности ей выдали? Так?

   – То-то и оно. – Не прерывая разговора, Аркадий призывно сигналит официанту. – О чём я и говорю: маховик раскручен, машина движется сама по себе. Подумаешь, выпало небольшое звено – монстра не подставили! Шок при переходе был? Был, наверняка…

   Ещё бы. Анна умирала. Как тут не быть шоку…

   – Ситуация жёсткая, стрессовая, встряска для организма ещё та. Да к тому же, попала она не в чужой мир, а фактически в родной, здешняя магия для неё всё равно, что для тепличного цветка натуральное солнце. Ей понадобилось гораздо меньше времени на адаптацию. Большинство попаданцев никак не могут примириться с новой действительностью, а она была к ней готова. Но самое главное! – Аркадий торжественно поднимает палец. – Сдаётся мне, она с самого начала не хотела быть твоей тенью! Как и ты, допустим, не захотела бы стать чьей-то. Вот и получилось, что получилось.

   – Выходит, при почти равности исходных данных…

   – Вы просто пошли каждая по своему жизненному пути. Ты ещё дома выбрала мягкость, бесконфликтность, покой и уют домашнего очага, эта линия тут и продолжилась; Анна потянулась к приключениям, подвигам и, возможно, к славе – тому, чем посчитала себя обделённой. Каждая будет по-своему счастлива, но в то же время каждой будет не хватать того, от чего когда-то отказалась.

   – Сколько тебе лет, Аркаша? – вдруг срывается у меня.

   Он усмехается, с виду юноша, гибкий, тонкий, как ивовый прут… но я-то знаю, что эти неширокие плечи спокойно несут груз боевых доспехов, которые друиду при его роде занятий без надобности; да и меч, который я в своё время удерживала на весу с трудом, не особо его отягощал. Но самое главное – речь, она у него вроде бы простая, но со временем начинаешь подозревать, что собеседник просто подстраивается под тебя, не впадая в заумь, чтобы не смущать чересчур сложными оборотами.

   – Много лет, Ванечка. Просто специфика такая: как начинаешь в человеческое тело возвращаться – включается обязательная регенерация: обновить кожный покров, внутри кое-что подправить, особенно если ты до этого был существом другого вида: рептилией или птицей. Вот и омолаживаешься; вроде как побочный эффект. – Довольно сверкает глазами. – Женщины расстраиваются, говорят: несправедливо, вам, мужчинам такие возможности даны, а вы не цените.

   Не сдержавшись, улыбаюсь. Но задаю встречный вопрос:

   – А нога? Она-то почему так долго не заживает?

   – Потому что нога – это, в первую очередь, кость. Она при обороте практически не меняется.

   – А-а, – тяну разочарованно.

   – Обидно, да? Вроде бы чудо – а не всесильное… Однако, хватит друг друга байками кормить, иногда нужно что-то и посущественнее. Вот, кстати, и Виташа явился, местная знаменитость. Рекомендую.

   Не успеваю переключиться, как к моему уху склоняется молодой человек в ангельских одеяниях и с такой же улыбкой. И когда он успел подойти?

   – Какие-то особые пожелания? – мурлычет он. – Или мне самому угадать?

   – Угадывай, Виташа, – благожелательно отвечает за меня друид. – Удиви нашу гостью, она здесь впервые и не знает, на что ты способен. А мне – как обычно.

   – Обычно? – Официант кидает на моего спутника заинтересованный взгляд. – Хм. Нет, сегодня внесём кое-какие дополнения. А что касается молодой мамы…

   Юноша сощуривается.

   – Ну, тут однозначно, влияние толики вашей крови; пока вы рядом – у вас и вкусы будут совпадать. Хотя надо учитывать и специфику основных аур… ммм… хорошо, попробуем…

   Колыхнув полами белоснежного бурнуса, юноша исчезает в отдалённой двери, той самой, из которой волнами идут дразнящие ароматы. Невольно провожаю его взглядом, а когда отвожу глаза – обнаруживаю, что стол накрыт бело-розовой скатертью и сервирован на двоих. Когда? Как?.. Аркадий тихонько посмеивается над моим недоумением.

   – Бытовая магия, Ванечка. Есть тут умельцы, которые не любят себя загружать черновой работой.

   Осторожно беру одну из вилок, смирно улёгшихся в рядок с остальными по правую сторону от фарфоровой тарелки. Серебро приятно холодит, черенок утяжеляет небольшая овальная жемчужина. Всё, как есть, настоящее! Хрустальный бокал отзывается на постукивание мелодичным звоном. Кувшин с каким-то соком уже покрывается испариной.

   – Однако, – только и говорю. – Бытовая? А почему я раньше с этим не сталкивалась? Впрочем, когда мне было-то... Это что, тоже специализация? И… я не поняла: что он там собирался угадывать?

   – О-о, Ваня, – Аркадий выуживает из плетёнки хлебную палочку, аппетитно похрустывает. – Это же его конёк! Хлеб насущный, в правильных дозах и удачно подобранный, тоже лекарство; а Виташа и иже с ним как раз определяют, что твоему конкретному организму в конкретную минуту надо: может, арбуз, а может, суп из акульих плавников, или, например, начнут тебя пичкать одними орехами или цампой. Знаешь, что такое цампа? Тюрька из обжаренной ячменной муки, разведённая зелёным чаем. Дрянь дрянью, но в нужный момент подсунутая, таким деликатесом покажется – за уши не оттащишь. Главное – каждый раз ребята импровизируют.

   – Ребята?

   – Ну да, он же тут не один, Виташа, у него пара помощников. Причём, заметь, такой кухни ты больше нигде не найдёшь, во всяком случае в Тардисбурге, она уникальна. Здесь, – Аркадий обводит рукой вокруг, – вообще всё уникально и направлено на лечение, причём не только телесное. Тут не ограничиваются процедурами и наложением рук; всё вокруг, даже деревья в парке, картины, музыка – содержат целительную энергетику. А уж еда и подавно. Поэтому что бы тебе сейчас ни преподнесли, поверь: оно тебе и нужно, и понравится.

   – Ты меня пугаешь. А вдруг это будет какой-нибудь морской ёж, а я не соображу, какой вилкой его есть? Тут их целый арсенал!

   – Да брось ты ерундой заморачиваться, никто тебе экзамен по этикету не устраивает. Хоть руками хватай, попаданцам всё простительно. Давай лучше о другом поговорим. Мы с Ло хотели тебя кое о чём попросить.

   Заинтригованная внезапным блеском его глаз, наклоняюсь ближе.

   – Ну?

   Он вроде бы небрежным жестом выуживает из кармана футлярчик, обтянутый алым бархатом, но по тому, как аккуратно открывает и ставит на стол, видно истинное отношение к этой вещице… вещицам. У меня вдруг перехватывает дыхание.

   Я своё кольцо получила совсем не так. Да и продержалось оно у меня недолго.

   – Так вы что, до сих пор неженаты, что ли?

   – Вроде бы и ни к чему было, – как-то виновато отвечает Аркадий. – Ло, знаешь ли, суеверна, всё боялась «счастье спугнуть». Я её несколько раз пытался в мэрию затащить, а она всё отбивалась: не хочу, говорит, чтобы как у всех было, не нужны нам никакие бумаги с печатями, да и где это видано – замужняя амазонка, людей только смешить! В общем, сто причин находила, лишь бы не жениться. А сейчас ей загорелось, и немедля. Пришлось через Магу действовать: и кольца заказать, и с мэром договориться, чтобы сюда приехал. Нас здесь ещё дня три продержат, а ведь моей красотке если что в голову взбредёт – вынь и положь немедленно… Нравится?

   – Очень! – только и могу сказать. Кольца – две крошечные короны, с зубцами в виде трилистников, разделёнными мелкими топазами, прекрасны. – Это правильно, надо ловить её на слове, пока не передумала. А какова моя роль?

   – Свидетельницы, – совершенно серьёзно заявляет Аркадий. – У нас в Тардисбурге, конечно, многие юридические процедуры упрощены – из-за попаданцев, но без свидетелей на свадьбе никак.

   Улыбка у меня, наверное, до ушей. Нет, что ни говори, а женщины везде устроены одинаково: стоит услышать о чьей-то свадьбе-женитьбе – все дела побоку, нам срочно подавай подробности, и побольше!

   – А почему – я? – спохватываюсь. – Нет, я, конечно, с удовольствием, безумно за вас рада, но ведь у Лоры подруг целая дивизия. Не обидятся? Меня-то она знает без году неделю!

   – Потому к тебе и обращаемся. Если она начнёт из своей кавалерии выбирать – остальные полгода дуться будут, что не их пригласили. А ты сама по себе, к тому же землячка, это совсем другое дело.

   – А-а, – я успокаиваюсь. – Как вы, однако, дипломатичны. Молодцы! А что это будет за мероприятие? Где, когда и как?

   – Сегодня вечером, здесь же. Пока невеста не передумала. Кольца есть, мэр с помощником и нотариусом подъедут, у них всё отработано, останется только официальную речь произнести и зачитать нам права и обязанности. – (Тут я невольно фыркаю, очень уж не на бракосочетание, а на арест смахивает). – А потом стрясти с нас согласие и окольцевать. Да, и в чём-то расписаться. Я ж говорю: процедура упрощённая, ни предварительного обручения, ни оглашения, ни тебе испытательных сроков. Да за те года, что мы с Ло вместе отбыли, – Аркаша усмехается, – думаю, нам уже медали положено выдать.

   Кое-что припоминаю и хочу уточнить:

   – И без контрактов?

   – Без. Сама увидишь. Да, пришлось нам закрутить одну бумажную волокиту, с тобой связанную…

   Он тянется за очередной хлебной палочкой, я вопросительно поднимаю брови. Со мной?

   – Так, формальности. Свидетелями брака должны быть непременно граждане Гайи.

   – Гражданство? – нервно переспрашиваю.

   Чёрт. Как-то… Ни в одной книге о попаданцах мне не встречалось ничего подобного. Ну, да, женились, венчались или иными способами сочетались в различных храмах различных божеств, разводились, заключали сделки, поступали на службу, торговали и воевали, но чтобы при этом хоть раз упоминалось о виде на жительство и ему подобных заморочках?

   – Это же такая волокита! У нас для присвоения гражданства кучу документов надо подготовить да ещё и ждать!

   Мой друг смотрит снисходительно.

   – Это кому же я тут полчаса твержу об упрощённых процедурах? Никакой бюрократии, Ваня. Во всяком случае – в этом городе и пяти близлежащих, где попаданец на попаданце. Сама посуди, никто сюда не переносится, прихватив заранее паспорт и свидетельство о рождении; в чём Игрок утянул, в том и попали. Почти за два десятка лет народу собралось – пропасть! Всё отработано, Вань. Помнишь, когда мы у Васюты сидели, Лора из тебя всю подноготную вытянула? Для оформления документов хватило.

   – И этого достаточно? – спрашиваю недоверчиво.

   – Знаешь, что я тебе скажу? – Аркаша наклоняется ко мне через стол. – Да чтобы тебе почётное гражданство оформить, господин Антонио Ломбарди, мэр славного города Тардисбурга, сам поднимет на ноги всю свою многочисленную канцелярию и, если надо, станцует тарантеллу на центральной площади. И при этом будет искренне считать, что слишком мало для тебя сделал. Вопросы есть? То-то.

   Сконфуженно примолкаю. Что ж, если так…

   Выросший как из-под земли Виташа своим появлением ставит точку во всех вопросах, не связанных с едой. Легко, словно играючи переставляет с сервировочного столика блюдо со стопкой свежевыпеченных лепёшек, тонко порезанное филе какой-то красной рыбы, обложенной зеленью и маслинами с лимоном, снимает серебряные колпаки с основных блюд. Увиденное на поставленной передо мной тарелке заставляет нервно сглотнуть. Мне? Это?

   Аркаша уже тщательно разминает вилкой вбитый в горку мелко рубленного сырого мяса яичный желток, обсыпанный колечками фиолетового лука, со вкусом добавляет толику перца из ручной мельнички – и неожиданно подмигивает. Мол, что смотришь, налетай! Судорожно вздохнув, берусь за вилку. Жрать охота невыносимо, но сырая говядина… Рядом с мясной массой, чрезвычайно напоминающей бифштекс по-татарски, соблазнительно поблёскивают масляными боками две сардинки, пушатся метёлки укропа. Обрамлён сей натюрморт полукружием шампиньонов, тоже не тронутых готовкой, лишь порезанных на пластины; бело-розовая мякоть присыпана крупной солью, капли проступившего сока смешиваются с брызгами бальзамического уксуса. С детства на нюх не выношу сырого или непрожаренного, но сейчас все мои прежние установки идут вразнос и жутко хочется попробовать… Что-то не замечала я за собой подобных пристрастий в первую беременность.

   И всё же с опаской уточняю:

   – А мне не станет от этого плохо?

   – Поголодаешь ещё полчаса – точно станет. Попробуй, не бойся, это только с виду непривычно. Ло поначалу тоже шарахалась, пока я ей не напомнил, что в квестах мы такими переборчивыми не были, там... Ладно, не к столу будь сказано, лучше промолчу. Ешь; если Виташа принёс, значит, тебе это нужно, он не ошибается.

   – Ни в коем случае, – с достоинством подтверждает официант. – Живой белок с гемоглобином, не испорченный термообработкой, немного хороших разогревающих специй, зелень… Для будущих возможных оборотников это полезно.

   Белозубо улыбнувшись, исчезает, оставив меня в полнейшем обалдении, а мой сосед, пропустив последние слова мимо ушей, нетерпеливо приступает к действу. Он ест настолько аппетитно, прищуриваясь от удовольствия, что хочется немедленно последовать его примеру, отложив вопросы на потом. Первую порцию отправляю в рот с опаской, но что-то странное случается со вкусовыми рецепторами: они взрываются настолько фееричной гаммой доселе невиданных ощущений, что я с трудом сдерживаюсь, чтобы не уплетать с удесятерённой скоростью.

   В самом начале трапезы я ещё пытаюсь следовать золотому правилу: «Настоящая леди должна есть, как птичка: клюнуть – и отойти в сторону!» Но невозможно не попробовать сладко-кислые упругие грибочки с хрустящей солью и свежей зеленью, нежную маслянистую форель, не потянуться за очередной, расползающейся под пальцам от собственной нежности, пресной лепёшкой с сырной корочкой… О, чтоб мне пропасть! Никогда ещё у меня не было такого аппетита.

   С сожалением отодвигаю пустую тарелку. Разум говорит, что ещё немного – и я облопаюсь, зверь по имени жор требует добавки. Выигрывает сытость: заставляет течь мысли лениво, неторопливо, а заодно и ухватить за хвостик последнюю.

   – Я вот что-то не поняла, – заявляю подозрительно, – а что там Виташа намекал на будущих оборотников? Он, часом, не подумал, что у тебя тут целый гарем? А третьего кольца у тебя в заначке не припрятано?

   – А то, что мы с тобой с некоторых пор одной крови – забыла? – Аркадий посмеивается. – Всё правильно он определил. Да давно свой прижившийся Дар почувствовал, просто молчу из скромности. Не бойся, не помешает. Не ты сама, так твои ребятишки перекидываться смогут.

   Я роняю салфетку.

   – Это кто же у меня родится с таким набором аур? Аркаша, а это нормально?

   – Кто родится, тот и сгодится. Некроманты и сами могут перекидываться, это ты, наверное, уже знаешь; да и в воинах кое-что бывает заложено… Хорошая смесь получится, гремучая. Тут это часто случается. Вот у нас с Ло тоже трудно предугадать, кто получится: если к моим основной и ведунской ауре прибавить амазонскую… Подозреваю, будет у нас малолетняя оторва-валькирия, и устроят мне мои девчонки развесёлую жизнь.

   Он жмурится, как большой сытый кот. Благосклонно кивает Виташе, который заставляет стол розетками со свежей ягодой – малиной, клубникой, ежевикой, садовой земляникой. Поколебавшись, присовокупляет ко всеобщему великолепию добрую плошку мёда. Оставляет два серебряных чайника и с лёгким поклоном удаляется. Аркаша, улыбаясь чему-то своему, разливает чай, вручает мне палочку для мёда – со смешным миниатюрным бочонком на конце – а сам всё молчит, словно ведя с кем-то неслышный мне диалог. Даже вынырнувший наконец из рукава на волю сонный растрёпанный бельчонок-фамильяр удостаивается лишь рассеянного поглаживания и, обиженный невниманием, прыгает ко мне, требовательно вереща.

   Поддаюсь угрызениям совести – как-никак, из-за меня бедолаге сегодня досталось! – и не жалею угощения. Он таскает с ладони ягоды, торопливо, но аккуратно, я насыпаю ему ещё, а сама вспоминаю Рикки.

   – Аркаша, – спрашиваю после недолгих размышлений, – а твой питомец тоже кидрик?

   Ничуть не удивившись вопросу, он качает головой.

   – Он просто фамильяр-оборотник, хоть в какой-то мере родственник твоему. Настоящий кидрик появляется на свет один из тысячи таких ящерок. Те сами по себе редки, поэтому кидриков осталось десятка два на весь мир; а питомник почти разорён…

   Плотнее сжимает губы – и весь уходит в скорбные переживания. Робко напоминаю:

   – А почему ты не рассказал мне о них всё сразу?

   – А ты представь, – оборотник встряхивается, словно отгоняя дурное видение. – Ну, вывалил бы я тогда на твою голову всё, что знаю, про возможные переносы. А тут Мага не так давно объявился, напугал тебя до полусмерти. И где гарантия, что ты не попытаешься с помощью своего малолетки драпануть из этого мира побыстрее? Хороша парочка: один едва прочухался после смерти Галы, ни мира толком не чувствует, ни своих возможностей не знает, всё на рефлексах. И ты – без понятия, куда бежать, лишь бы подальше. Ох, и натворили бы вы дел... Нет уж, иногда полезно оставить всё, как есть, и дать событиям идти своим чередом. По-моему, в итоге получилось неплохо. Ник говорил, у тебя настоящий красавец вымахал, а главное толковый. Скучаешь? – спрашивает неожиданно. – Значит, и он скучает. Найдёт он тебя, не сомневайся.

   Ласково оглаживает ушки бельчонка, который так и льнёт к хозяйской ладони. Цапнув напоследок ежевичку, фамильяр пристраивается у него на плече.

   А я кручу в пальцах алую ягоду и, кажется, что вот-вот вспомню что-то очень важное, скрытое за заботливым дуновением ночного ветра, загасившим когда-то две уставшие свечи…

   – Леди Иоанна? – Кажется, озадаченный официант окликает меня уже не в первый раз. – Что-то не так?

   Я нахожу в себе силы улыбнуться.

   – Просто задумалась. Всё было прекрасно, хоть и… – подбираю подходящее слово, – неожиданно. Интересно иногда узнать о себе что-то новенькое. Спасибо…

   – Витаэль, – охотно подсказывает он – Всегда к вашим услугам, сударыня. И заходите к нам как-нибудь без этого варвара, увидите: будет совсем иной результат.

   – Почему? – не могу удержаться от вопроса.

   Аркадий скептически хмыкает – его обозвали варваром! Официант же наклоняется к моему уху:

   – Есть подозрение, – доверительно сообщает, – что детские матрицы весьма чутко реагируют на ближайшие родственные ауры и подстраиваются под них. Сейчас рядом с вами побратим – так ведь это называется? – и ваши вкусы совпадают; в соседстве с некромантами они изменятся. Если захочется чего-то привычного, своего – приходите без этой оравы, мы побалуем сугубо вашими любимыми блюдами, обещаю.

   Благодушно улыбаясь, наш белокры… ой, нет, просто вьюнош в белом одеянии, исчезает, и вместе с ним таинственным образом опустошается столешница, сохранив лишь прелестную сухарницу, вновь полнёхонькую.

   – Витаэль? – шепчу обескуражено. – Аркаша…

   – М-м?

   Мой спутник уже помогает мне встать и ведёт к выходу. Я не успеваю уловить переход от почти интимной тишины к привычному царству звуков, но, оказывается, скрипичный квартет уже выводит новую мелодию, к которой присоединяет свой голос флейта.

   – А разве этот Виташа не паладин?

   – Да я как-то не задумывался. Здесь полно волонтёров либо тех, кто работает по обету, а спрашивать не принято. На мой взгляд, тут все не за страх, а за совесть стараются и далеко не все паладины. А что тебя смущает?

   – Ну… – пожимаю плечами. Двустворчатая дверь сама распахивается перед нами, и мы входим в бесконечный холл. – Мне просто показалось странным полное имя. Знаешь, в нашем мире такие окончания свойственны именам…

   …ангелов. Рафаэль, Тариэль, Даниэль, Габриэль… «Михаэль», – услужливо подсказывает внутренний голос.

   – Эльфов? – подхватывает Аркадий, поняв меня по-своему и сдерживая смешок. – Неувязочка, Вань, уши у него нормальные, будь уверена, я бы разглядел. Пошли, посидим в саду, я ведь обещал рассказ.

   Мы идём мимо розария, которым любовались недавно из окон столовой, и мой спутник неожиданно трогает меня за рукав. На лице у него блуждает рассеянная улыбка. Опять он на связи с Лорой.

   – Подожди-ка немного, – он ненавязчиво подталкивает меня к широкому деревянному дивану, устланному подушками, весьма кстати замаячившему под раскидистой ивой. Рядом поблёскивает небольшой декоративный пруд с толстыми лупоглазыми рыбинами, призывно разевающими пасти. Присаживаюсь, смирно выжидая, пока голубки не наговорятся.

   – Ладно, – вслух заканчивает Аркадий. – Сейчас попробую. Кеш, поработай, ещё маленько, да не дуйся, сюрпризов не будет, как в прошлый раз. Ваня, тут для тебя Ло кое что в памяти закапсулировала, вы же, женщины, без сентиментальных сцен жить не можете… Да не бойся, Ло уже в порядке. Давай, покажу, что она перекинула; только с качеством может быть не очень, моя благоверная не слишком часто этим занимается.

   Не могу удержаться от вопроса:

   – А что, и такой навык у амазонок есть?

   – А как же? Для разведки особо ценен, там на беглый осмотр надежды мало. Не отвлекайся, устраивайся поудобнее, сейчас проведу тебе ещё один сеанс.

   Фамильяр, недовольно поцокав, перепрыгивает мне на плечо и кусает в мочку уха – ощутимо, я аж подпрыгиваю. А я-то его задабривала!.. Вредина.

   Однако – сперва перед глазами клубится туман, не могу ничего разглядеть. Нет, вижу. Ага, та же площадь, и состав присутствующих у портала почти тот же… Меня охватывает жадное любопытство – не моё, Лорино, у неё даже сердце начинает стучать сильнее.

   Вот и он, мой ненаглядный, брови сдвинул, туча тучей. Смотрит, как на врагов народа… на моих девочек смотрит, между прочим. Руки в карманы засунул, с пятки на носок слегка покачивается. Девицы мои, что характерно, в той же стойке: руки в карманы, сами насупленные. И, по всему видать – не знают они, все трое, что им сейчас друг с другом делать.

   За спиной брата Николас делает ободряющий жест. Но помалкивает. Хранит молчание и Глава, в отличие от младшего сына настроенный благодушно – похоже, один вид внучек действует на него умиротворяющее. Не торопятся разрядить тишину и окружающие, поглядывают с любопытством – и есть на что, ибо оба некроманта и мои девочки представляют весьма любопытное зрелище. Два взрослых мужественных близнеца-красавца, а напротив две насупленные сестрички-близняшки, да ещё и их, дяди и папочки, копии. Такое не часто увидишь. И ещё мне кажется, что молчат члены Совета из чувства такта: похоже, многие уже осведомлены о нашей с Магой истории и предоставляют первое слово отцу детей.

   – Вот что, – наконец, размыкает губы Мага. – Решите в следующий раз удрать из дома – подумайте о матери. Я её после вашего ухода сутки отхаживал. Понятно?

   Девочки шустро выдёргивают руки из карманов и прячут за спину.

   – Мы поняли, – вежливо отвечает Сонька. – Да знаем, что виноваты, но ты же нас сейчас к ней отвезёшь? Нам надо извиниться.

   – И давай не будем сразу ссориться, – встревает Машка. Она у нас вечный миротворец. – Мы и так друг друга сколько лет не знали.

   Зависает пауза.

   – Минуту, – вдруг громко говорит один из присутствующих паладинов, – кого же, в таком случае, мы видели совсем недавно? Кто уехал вместе с сэром Васютой? Мне показалось – или нет – что это была не совсем та Обережница, что присутствовала на последнем Совете?

   – Ве’гнее сказать, совсем не та. П’гоэкция, д’гуг мой, – с французский прононсом отвечает ему сосед в мантии стихийника. – Я ‘гасскажу вам об этом уникальном создании чуть позже…

   – Она не проекция, – тихо, но твёрдо возражает Машка.

   Видимо, не по уставу, поскольку Николас делает большие глаза, а все остальные чересчур внимательно начинают разглядывать мою девочку. Та сердито дёргает плечом, будто от чужих взглядов чешется спина, но упрямо продолжает:

   – Она всем хотела доказать, что именно человек!

   – А человека определяют поступки, – договаривает сестра. – У неё получилось. Вы же видели!

   Стихийник отвешивает им глубокий поклон. Улыбается в пышные усы.

   – Итак, господа, – подаёт, наконец, голос дон Теймур, приближаясь к внучкам – думаю, вы уже поняли, кто перед вами. Позвольте представить новое поколение нашей семьи: Софья и Мария дель Торрес да Гама, дочери моего младшего сына и той самой обережницы, история которая вам всем хорошо известна. В связи с этим, уважаемые коллеги, а также пользуясь присутствием высочайшего Совета практически в полном составе, хотел бы попросить о небольшой формальности, ибо возможность собрать вас в количестве, необходимом для принятия совместного решения, выпадет ещё не скоро.

   Симеон сердито крякает.

   – Не сори словами, Ящ… Теймур, умеешь загнуть, это мы знаем. Просишь, что ли, признать внучек наследницами? Что скажет наша уважаемая председатель?

   – Похоже, – скептически замечает Акара, – выездные заседания Совета становятся традицией. Думаю, рассмотрение вопроса, поднятого одним из Глав Совета, не нуждается в дополнительном созыве и может быть проведено незамедлительно. Тем более…

   Окидывает моих девочек пристальным взглядом и неожиданно улыбается.

   – Тем более, что в данном случае для установления факта отцовства даже не требуется экспертизы, а наличие у детей материнской обережной ауры, уникальной для нашего мира, профессионалы определят невооружённым глазом… Уважаемый Симеон, вы, кажется, хотите сделать заявление?

   Старец пристукивает посохом. Не сердито, но весомо.

   – Желаю. Именно на основании той самой, обережной. Настаиваю на принадлежности и к нашему Клану.

   Дон Теймур словно сдерживает нетерпеливый вздох. Акара же кивает.

   – Принято. Уважаемые члены Совета…

   В полной тишине обводит взглядом лица присутствующих.

   – Уважаемые доны Теймур, Маркос и Николас дель Торрес да Гама, а также отсутствующая в настоящее время Иоанна-Ванесса-Ива, ставлю вас в известность об официальном принятии Софии и Марии дель Торрес да Гама в Клан Некромантов и Клан Обережников мира Гайи, с наделением соответствующих прав и установлением обязанностей. Развёрнутый вариант решения, заверенный подписями и печатями членов Совета, предоставит вам наш секретарь. Поздравляю.

   И, отвернувшись к кому-то, сердито вопрошает:

   – А теперь кто-нибудь объяснит мне, что произошло с этим чёртовым порталом?

***

– Дальше неинтересно.

   Мир вспыхивает послеполуденным солнцем. На меня обрушивается каскад звуков: шороха листвы, чмоканья рыбин в пруду, дроби дятла неподалёку, отзвуков музыки из открытого окна… Да, по сравнению с предыдущим показом, когда я напрямую была связана с Лорой, «капсульное» восприятие приглушено – и в красках, и в озвучке,

   Я вспоминаю хмурого Магу – и затаённую панику в его глазах, и чувствую, как расплываюсь в улыбке. Так-то, суженый мой, повозись с детьми, повоспитывай. Они сами тебя многому научат!

   – Так они сейчас приедут? – спохватываюсь. – Наконец-то!

   – Тихо-тихо! – перехватывает меня Аркаша, – не торопись! Ло просила передать, что до вечера ничего не получится: Мага хотел было напроситься, но сэр Перси устроил всем выволочку и сказал, что на сегодня с тебя хватит новостей. Вань, да дай ты им хоть пообщаться, в самом-то деле, они отца впервые в жизни увидели! Пусть покажет им город, дом… знаешь, как он своим домом гордится? Зуб даю, девчатам понравится!

   – Э-э, – внезапно озадачиваюсь. – Им-то понравится, да только где теперь Маге всю эту ораву разместить? Николас с отцом, дети, Мирабель, говоришь, с ними… А у него на всех одна кровать и два дивана!

   – Э-э! – передразнивает Аркаша. – Не преувеличивай размер бедствия, дорогуша. А друзья на что? На свой дом я даже не рассчитываю, потому что ты не видела ещё, в каких хоромах тут Майкл обитает; по сравнению с его дворцом твой супруг просто в каморке ютится. Даже не сомневаюсь: наш Майки с честью выполнит долг гостеприимства. Тем более что твоя будущая свекровушка отчего-то на нюх не выносит Магину холостяцкую квартиру; это тебе только на руку, полагаю.

   Свекровь… До сих пор я воспринимала её как какой-то виртуальный объект. Теперь же придётся столкнуться вживую. А я уже далеко не девочка – прогибаться перед родственницей только потому, что она родственница… Отчего-то даже общество незабвенного дона кажется мне сейчас куда более привлекательным.

   Скинув обувь, Аркаша подгребает под себя пару подушек, с хрустом в суставах потягивается.

   – Не спать, не спать… а то развезёт на солнце, а у меня ещё дел куча; я ж сегодня женюсь, если не забыла. Давай тут побудем. А то насиделся здесь в четырёх стенах, надоело.

   – За тобой рассказ, Аркаша, – напоминаю я. – И если ты мне сей же час не выложишь, что, в конце концов, тут без меня случилось – я начну тебя шантажировать. Хочешь свидетельницу – гони отчёт, иначе я скоро беситься начну, так вы все ловко уклоняетесь… Будешь говорить?

   – Буду. Главное, что момент тобой выбран правильно: мужчина сыт, доволен, и ему проще сдаться, чем оказывать сопротивление. Рассказчик из меня, конечно, не ахти какой да и Диана вот-вот может нагрянуть – тебя проверить… Всё-всё, больше не томлю, начинаю…

***

– Не так давно понял одну крамольную вещь, Ванечка. Знаешь, почему тебе никто не торопится ничего рассказать? Потому что гордиться-то нечем. Нет в этом ни славы, ни подвига – победить юнца. Я вот радости особой в этом не вижу. Всё его преимущество – это врождённые способности существа высшего порядка. После всего, что случилось, я его даже не могу называть Демиургом, понимаешь? Демиург, Бог – это, в нашем представлении, нечто незыблемое, не имеющее возраста… или нет: пребывающее в состоянии вечной мудрости. Он был, есть и будет таким всегда.

   А тут вдруг оказывается, что Бог – пусть даже местный – не умудрённый вечностью старец и даже не закалённый в боях муж, как большинство из нас ожидало. Мы ведь многие думали, что он на нас что-то новое отрабатывал, эксперименты ставил для какой-то там большей, ему одному известной цели. А он просто развлекался. Вот что обидно. К тому же, выходило, что демиурги не вечны, они когда-то рождаются, взрослеют… Этот вот ещё не повзрослел. Я сперва удивлялся, отчего его ваша компания Игроком кличет, потом понял: он ведь по уму ненамного старше тех мальчишек-геймеров, которых сюда перетаскивал, а потом уже увлёкся – и принялся за взрослых.

   Дальше – больше. Стал целые куски из соседних миров подворовывать. Вот уж не знаю, как он с тамошними хозяевами объяснялся… Вот нравятся мне некоторые выражения из вашего мира, что иногда у моей Ло проскакивают. В данном случае – «крышевать» вполне подходит. Ощущение, что у нашего Игрока где-то очень хорошая «крыша». Прикрытие.

   …И вот ведь какое дело: он, оказывается, ещё и эстет, хоть и сукин сын: тянет к себе самое лучшее и по мелочи не работает. Я там, в пещерах за полсуток побывал не меньше, чем в десяти мирах; красивы неописуемо. А вот какие твари там иногда попадались… лучше не вспоминать. И понял я, что наш демиург – не такой уж и гений. Мы-то считали – он каждый раз что-то своё придумывает, изощряется, экспериментирует с генетикой, локации создаёт… А он пользовался готовеньким, представляешь? Воровал или копировал, и не только попаданцев, но и квестовых тварей, и пейзажи. Я в одном из порталов приметил озеро, специфичного такого окраса, розового – так вот, в моём мире такое же, одно к одному. В общем, разочаровал он меня. Никакой он не творец, а так, подражатель. А за одну подлость я на него очень даже обиделся.

   Ты же знаешь, мы все немного чокнутые на своей специализации. Я вот на зверье чокнутый, и даже сам в этом не сомневаюсь. Для меня они все разумны, живут, любят, страдают – так же, как и люди, просто мышление у них другое. А есть среди них вообще уникумы, над которыми трястись надо, как богачу над золотыми россыпями. Их, может, единицы на весь мир остались. А Он над ними эксперименты ставит…

   Вот ты, к примеру, что бы сделала, если бы твою Нору мало того, что на цепь посадили, но ещё и голодом стали морить, чтобы злее была? И всё из-за интереса, сумеет мирная псина озвереть с голодухи или нет? Ты бы, даже если прибить не смогла того, кто это удумал, всё равно разозлилась бы. И я – до сих пор злой, как пёс.

   Есть такое чудесное создание: Ледяной дракон. Красавец. Умница. Мирный, добродушный… Драконы – они ведь как собаки, бывают сторожевые, бывают рабочие, декоративные, бойцовые, а есть просто друзья. Вот как твоя лабрадошка, Ваня. И эта Ледянка такая же… Знаешь, впервые в жизни я пожалел, что не во всех могу перекидываться, но тут уж ничего не поделать: структура-то неживая, а в неорганику обернёшься – назад без посторонней помощи никак. Закаменею и вернуться в человека уже не смогу… А жаль, уникальная девочка, я тебе скажу, просто уникальная, так и хотелось скопировать.

   Ну да. Девочка. Самочка Ледяного дракона. Да, ты же не в теме… Сперва, не разобравшись, её приняли за подземного Змея. У неё всего две лапы, а крылья при перемещении по тоннелям оборачиваются вокруг тела, чтобы не мешали; вот она и становится с виду вылитый Змей. Игрок, гад, держал её впроголодь, а потом пищевой кристалл замаскировал под обычный валун и поставил на самом выходе из портала, как приманку. Когда ловушка активировалась, Ледянка учуяла, что едой пахнет, и ломанулась на запах. Жрать она хотела, а люди ей ни к чему. Не плотоядная.

   Вот неважнецкий из меня рассказчик, я всегда это говорил…

   … Первый раз о Ледовиках, о Ледяных то есть, я узнал случайно: читал книгу о реликтовых животных и наткнулся на интересные заметки на полях. Не поверил, стал рыться в справочниках, перетряхнул библиотеки – и в Тардисбурге, и по соседству; даже в лавки букинистов заглянул. Собирал данные по крохам, раскапывал отовсюду и… заболел, в общем-то. Всерьёз и надолго заболел мечтой: найти это чудо природы. Ну не мог я смириться с тем, что они вымерли, как сердце чуяло – есть они ещё в этом мире, есть!

   Там, в бою, когда она из провала выскочила – я её сразу-то не разглядел толком. Дыму полно, копоти… Степь горит, сверху драконы огнём поливают, будто мало нам. Русичи заорали: «Змей! Змей!» Ну, для них любая тварь подобного облика – Змей да Горыныч, руби, не жалко… А я, хоть и в дыму, но заметил: что-то не так. Змей – тот на брюхе ползал бы, а у этого экземпляра лапы так и мелькали. И толстый чересчур, непропорционально как-то. Потом уже, дома, когда сопоставил размеры, подумал: может, крылья так скукожены? Может, не Змей? Тот, если холодом дышит, промораживает в сосульку, человека потом на куски разбить можно. А у этого заморозка слабенькая, поверх только прихватывает, и, хоть обмораживает, но не до смерти. Может, какой-то иной вид?

   Помнишь, я говорил о неорганике? Так уж устроено, что переход от живого к неживому встречается у реликтов часто. При смене жизненных фаз, хотя бы. Индрик, к примеру, развивается в каменном яйце, рождается живым, умирает – и снова обращается в камень. Так и Ледовички. Зарождаются они из особого кристалла, обрастают живой породой и лет через тысячу в конце концов рассыпаются в прах… Они потому и долгожители, что очень медленно стареют, камень ведь очень долго не поддаётся времени. Живут они в особых пещерах – кристаллических, в пластах очень редких минералов. Есть гипотеза, что слои с этой породой поднялись из самого сердца Гайи и потому до сих пор излучают её первозданную энергетику. Вот этой энергетикой Ледовички и питаются.

    …Существа дивной красоты, Ваня, они словно высечены из монолитных сапфиров – если бы только такие могли существовать. Представляешь? Пасть у каждого такова, что мы с тобой, обнявшись, без труда там поместимся. И при всём – они не хищники, нет. Челюсти у них натуральные камнедробилки, чтобы пустую породу обгрызать со съедобных кристаллов. Ледовички находят пещеру для жительства и объедают её от шлаков, очищают. Но обычная скальная порода у них плохо усваивается, нужно излучение от тех самых кристаллов.

   Представляешь, они в скалах роют огромные норы, и к ним ещё отнорки и переходы. Есть нора-спальня, нора-кладовая, где лежат кристаллы про запас, нора-схрон, отсидеться, чтобы люди не беспокоили, несколько запасных выходов… Вот для чего ещё нужны зубы: выгрызать ходы в скалах. Я сам видел: у них клыки не острые, притуплены и малость стёрты, как у лошади. И самая главная нора – это детская.

   Им очень трудно появиться на свет, новым Ледовичкам. Нужен камень особой структуры, некий «живой» сапфир, с вкраплением искры энергетического минерала, того самого, из центра земли. Когда будущие родители находят такое яйцо, они переносят его в самую безопасную, самую энергетически насыщенную пещеру, укладывают в гнездо, и по очереди… нет, не высиживают, а, пожалуй, вылёживают, свернувшись вокруг. Если для птенца нужно тепло, то будущему Ледяшке нужен холод, ровный, непрекращающийся, чтобы, наконец, вкрапленная в камень искра ожила – и стала прорастать, сперва снежинкой, затем, наращивать костяк, мышцы, шкурку… Чем дальше развитие, тем должно быть холоднее, и так полгода, пока малыш не сформируется полностью. И следующие полгода – постепенное потепление, чтобы детёныш адаптировался к миру, в котором предстоит родиться.

   Уж не знаю, как, но Игрок напрямую соединил выход из «детской» с порталом-ловушкой. И приглушил энергетику пещеры. Там всё было засыпано каким-то сверкающим порошком, без малейшего просвета, все кристаллы заизолированы. Мать-Ледянка была в пещере одна, куда подевался отец – непонятно.

   Они голодали, Ваня. Ты можешь представить похудевшую статую? Я – видел своими глазами. У неё шкура складками свисала, даром, что каменная, крылья истончились до папиросной бумаги, до дыр. Она всё, что могла, отдавала детёнышу.

   … И поэтому, когда сработала ловушка и Ледянка учуяла запах еды – ринулась наружу не задумываясь. Смела всех на своём пути, даже Васютиного копья не почувствовала, а оно у неё в хребте так и застряло, меж пластин. Она и людей-то не замечала, ведь из-под земли на свет выскочила, ослепла, всё металась, искала заветный камень. Огрызалась, конечно, плевалась холодом, ей же еда нужна была, и сама не заметила, как двоих нанизала на хребет: у неё пластины крючьями заканчиваются, как колючки на репейнике, вот люди и подцепились… Ещё двое сами вслед за ней в расщелину спрыгнули, чтобы товарищей выручить. Она всех за собой и потянула, когда камень нашла, наконец. Пылища к тому времени поднялась – почти до неба, пепел, зола – всё взбаламутилось. Поэтому, что с Васютой вместе ещё четверо сгинули – обнаружили позже…

   Он надолго умолкает

   – Дальше, Аркаша, – прошу тихо.

   – Да всё её геройство оказалось без толку, – тяжело говорит он. – Она опоздала. У людей тоже так бывает: предельное истощение, когда умирающему организму уже ничего не поможет. Мама большая, а детёныш крошечный, свих-то запасов – мизер. Не выжил.

   Зря он сетовал, что не умеет рассказывать. Возможно, иногда повествование и перескакивало по хронологии, и уводило в сторону от основных событий, но потихоньку передо мной выстраивалась цельная картина утомительного и долгого подземного квеста. Не было здесь ни романтики, ни приключений, как иногда красочно описывают в книгах; была тяжёлая школа выживания, горечь потерь, уроки мужества и доброты. И уже хорошо известные мне люди раскрывались с новой, неведомой стороны.

   …Отдалённую пещеру-детскую русичи нашли не сразу. Сперва в горячке рванулись прямиком во внезапно открывшийся подземный ход – за Змеем, как полагали, потом сзади грохнул обвал, в портал сыпануло осевшей землёй, и наступила тьма. Куда податься? Поди, узнай, кто там, в темноте, караулит? Васюте только и оставалось – созвать остальных, чтобы ближе держались. Наскоро сделали перекличку и затаились, прислушиваясь. Никто не нападал, лишь земля несколько раз дрогнула – и стихло всё; только странный отдалённый шорох уходил всё дальше, будто пробивалось, тычась в изгибы тоннеля большое сильное тело, задевая в спешке боками за стены и вызывая осыпи. Так оно, как потом выяснилось, и было.

   Когда глаза привыкли к темноте, прямо перед собой Муромцы разглядели широкий туннель, уходящий под уклон. Пробиваться назад было бессмысленно: внушительный оползень перекрыл выход на треть и недвусмысленно намекал, что за прорванной перепонкой портала – непробиваемая земная твердь. Оставалось идти вперёд. Да и голос чей-то воззвал из туннеля к своим… Надо было спешить на помощь. Положились на Хорса. Умный пёс, принюхавшись и не почуяв опасности, осторожно шагнул в темноту.

    Поначалу шли почти на ощупь, но вскоре каменистые своды ожили. Мириады искр, вкрапленных в породу, замерцали собственным светом, не слишком ярким, но дающим возможность двигаться, не натыкаясь на выступы, без риска вывихнуть ногу или угодить в трещину, коих здесь было немало. Подземный проход строился большими ползающими существами и не был рассчитан на людей.

   Ледянка и впрямь, оттого, что спешила, на поворотах чиркала шипами об своды, вот и стряхнула случайно подцепленных воинов. Уцелели-то оба, но сильно помялись – один приложился об стены, да так, что, упав, потерял сознание: оказались сломаны рёбра. Другой повредил ключицу. Но то ж ратники, народ бывалый, главное – отползти, найти товарища, потом уже звать своих. Обнаружили их быстро, благо, проход единственный, это уж дальше он ветвиться начал....

   Народ подобрался опытный, в боях битый, одно слово – Муромцы, знали, как врачевать. Были с собой припасены кое-какие зелья: чай, не на прогулку собирались, на войну. Но эликсир – не живая вода; кровь остановит, затянет рану, а вот рёбра не срастит. Ребята с такими сложными переломами были нынче не ходоки; им и двигаться-то лишний раз нельзя было.

   Пару рубах пустили на перевязки. Возились долго: пока осторожно снимали панцири с товарищей, пока осматривали, бинтовали, да заново отпаивали зельями – потому как у Вячеслава кровавая пена изо рта шла, лёгкое, видать, было ребром пропорото… Половину запаса на него извели, Осип, глядя на такое дело, эликсир лишь пригубил и на друга показал: остальное, мол, ему. Никто и не отговаривал. Воин свою меру знает: раз терпит – значит, может.

   Вот и получалось, что, вроде бы, все живы, и при оружии, и где-то под боком Змей с Игроком – а в погоню пускаться нельзя, пока увечных не обустроишь. Надо было найти сносное убежище, а тогда уже заканчивать разборки. К тому же, ещё час-другой, и людям, у которых за плечами тяжёлый бой, понадобится хоть какой-то отдых…

   С Вячеславом и Осипом оставили молодого Михайлу; старшего Михаила взяли с собой. Чёрта брать не стали: напади кто в их отсутствие на раненых – боевой конь отметелит не хуже богатыря.

   Шагов через сотню тоннель разветвился на шесть рукавов. Хорс, зарычав, сунулся было в один, но Васюта отозвал: похоже, пёс почуял Змея, однако соваться к подранку было не ко времени. Из крайнего слева хода явственно несло сквозняком; туда и свернули, здраво рассудив, что подобная тяга указывает, что выход близко. Угадали. Широкий проход довольно быстро вывел русичей в просторную выстуженную пещеру, где зияющий провал в одной из стен распахнул им обзор прямёхонько на горные пики, сияющие сахарной белизной.

   Это был первый сюрприз от Игрока. Портал в ловушке вёл не только под землю, он перенёс нежданных гостей в другую локацию и, как оказалось, в тупик. Дальше пути не было. Снаружи поджидала не слишком большая ровная площадка, зажатая со всех сторон отвесными скалами, а впереди – пропасть; ни тропинок, ни уступов, ни малейшей возможности спуска или подъёма. Выбраться отсюда можно было разве что на крыльях. Возможно, кто-то так и делал, потому что обледеневшая заснеженная поверхность пятачка, на котором оказались Муромцы, была сплошь исчерчена отметинами от громадных когтей.

   Солнце садилось. Поднявшийся ветер щедро наметал в открытый проём охапки колючего снега и давал понять, что людям здесь делать нечего. Оставив дрова у развилки, небольшой отряд вошёл в следующий туннель, правее от предыдущего. Ход привёл их в очередную пещеру, заполненную водой, почему-то солёной. Ни гротов, ни выходов не наблюдалось, должно быть, водоём соединялся с морем подземными путями. Здесь, по крайней мере, было тепло, но вот морская вода не радовала: если в ближайшее время они не найдут источника пресной – будет туго.

   По какой уж там причине – неизвестно, однако свечение стен стало постепенно меркнуть. Оставаться в полной темноте было опасно, и, посовещавшись, мужчины вернулись к своим. Помогли перенести раненых к развилке, разожгли огонь, выставили часовых. Поделили скудные припасы воды и сухарей, оставив толику на завтра, и залегли спать. Утро вечера мудренее. Отдохнут, наберутся сил, заготовят факелы из оставшегося сушняка – и вновь в разведку. Остались ещё пять туннелей: хоть в одном, но должен быть выход, для Игрока или для Змея – ведь ни тот, ни другой не могли жить в пещерах безвылазно.

   Там, неподалёку от развилки, Муромцев и нашла на следующее утро спасательная экспедиция.

***

– Постой, – прерываю Аркадия. – Что-то у меня в голове не укладывается, как же так? – Даже пальцы загибаю, подсчитывая. – День, когда Васюта с друзьями пропал, а меня похитили – это раз. Следующий, что я у Рахимыча провела и меня освободили – два. Здесь, в Тардисбурге, праздник по случаю победы – три. На следующее утро вы уехали,– четыре... Это ж четвёртые сутки, а ты говоришь – следующее утро! Как такое может быть?

   Оборотник пожимает плечами.

   – Без понятия. Должно быть, таковы свойства Лабиринта: там складки не только в пространстве, но и во времени. Я тебе говорил, что видел кучу миров? Пока мы искали Игрока – обшарили уйму порталов; из одного я выходил почти сразу, из другого – через час, хотя вроде бы одинаково, минут по двадцать тратил на каждый: выйти, осмотреться, следы поискать… А Мага всё торопил, опасался, что долго не удержит ходы отрытыми, они ведь на магии демиурга поставлены, ему с трудом давались... Время там здорово шалит, Вань. Просто поверь мне на слово: для русичей только ночь прошла. И хорошо, иначе раненые долго не продержались бы. На их счастье, сэр Арктур, узнав про поход, послал с нами двоих из ордена, да ещё Симеон увязался, настроил переход от Кайсарова дворца прямо в степь. Да, тебе, Ваня, особое спасибо…

   …Симеон сдержал данное мне обещание, предупредил о ловушке. Мало того: настырный старец решил, что миссия по исследованию логова есть мероприятие отнюдь не частное. Ибо касается интересов всех кланов, да и безопасности города. Найти пропавшего без вести героя – цель благородная, но к ней присоединяется возможность разыскать и экс-демиурга, а такой шанс выпадает один на миллион, и упускать его нельзя. В пику Ящеру или пользуясь политическими соображениями – но Симеон сдал Совету готовящуюся экспедицию с потрохами. Не выдав, однако, поставщика информации, хоть на этом ему спасибо. О том, как ему удалось откликнуться на призыв непутёвой Обережницы, самому просканировать настороженный Игроком капкан – он поведал много позже, по возвращении.

   Совет же направил в качестве сопровождающих ещё по два представителя от каждого клана. Что, конечно, оказалось на пользу общему делу. Ибо без стихийников невозможно было бы справиться с тоннами земли, завалившей портал в логово Игрока; они же, стихийники, разобравшись в структуре странного изолирующего порошка, просто-напросто вымели его небольшим смерчем из пещеры-детской. А стараться там было для кого, но об этом позже… Они поговорили с водой и осушили дно в затопленной пещере, обнажив целую галерею тайных порталов в иномирные океаны, кишащие лютыми тварями: похоже, Игрок готовил новые квесты с прицелом на морскую стихию. Естественно, порталы запечатали намертво, несмотря на сетования друидов. Исследовательский интерес можно понять, но держать под боком рассадник, полный мегалодонов и кракенов – чистой воды безумие.

   Без Симеона Мага не справился бы с россыпью порталов, во множестве натыканных в Лабиринте; а возиться с ними оказалось под силу только моему благоверному, поскольку манеру Игрока, почерк, особенности в работе суженый изучал несколько лет и достиг, к удивлению своего папочки, немалых успехов. Не хватало знания некоторых тонкостей, которые незамедлительно вывалил на его голову Симеон, мастер по созданию порталов… внутри Гайи, наружу он так и не смог пробиться.

   Послушники Невидимого Ока ныряли с Аркадием в каждый открывшийся проход. Оборотник проводил визуальную разведку, адепты ордена пытались уловить следы энергетики своего демиурга. В чуждом мире они ощущались бы явственно, как нечто инородное. Паладины… ну, они и в Африке паладины, без них Вячеслав не дожил бы до следующего утра, ибо лечебные эликсиры не вечны. Да кроме целительства, палы – непревзойдённые мечники, а это умение ох как пригодилось вскоре.

   В общем, все были при деле. И напрасно Ящер в начале пути поджимал губы и смурно косил в сторону чересчур шустрого старца Симеона: помощь кланов оказалась бесценной, так что славой пришлось делиться.

   …Пока помню, тороплюсь с вопросом:

   – А почему ты называешь подземелье Лабиринтом? Или там больше шести коридоров, чем поначалу увидели?

   – У-у Ваня, там их сеть. Только три выводили в обычные пещеры, остальные были утыканы порталами, как… С чем бы сравнить? Ни разу не видела, как жонглируют факелами? У настоящего мастера получается этакое огненное кольцо. Вот, считай, такие кольца мы и видели, они ещё и вращалось постоянно. В портал заскочишь, проверишь, выпрыгнешь – а выход уже сместился. Пока его глазами держишь – помнишь, где был, а потом теряешься. Вот мы их и позакрывали – чтобы по сто раз в один и тот же не тыкаться. Ох, Ваня, чего я только не насмотрелся… У меня вообще сложилось впечатление, что этот гад не просто тырил с разных миров локации – он потом вошёл во вкус и коллекционировал их, эстет чёртов. Даже сортировал. В одной пещере были выходы к побережьям, вообще к водоёмам. В другой – в пустыни, степи, леса, горы. И в последней – сплошь города, замки, деревни, отдельно – мосты, башни, какие-то монастыри… Меня даже зло взяло. Сидел я до сих пор в этом мире, других не видел – и не знал, что такая красота существует, но только прочувствовал – считай, собственными руками дверь запечатал, намертво.

   Сердито сплёвывает кусок травинки, которую до этого машинально прихватил с газона.

   – Ты лучше не перебивай, что-то я отвлёкся, а времени у меня не так много осталось.

   …Портал-«обманку», который так меня напугал, удалось вскрыть без труда. Некроманты хорошо разбираются в ядах, а потому Маге не составило усилий идентифицировать и обезвредить смертоносную начинку. Но ловушка, как оказалось, лишь обозначала местонахождение портала под землёй, до него ещё нужно было добраться. Тут и пришла очередь стихийников, которые не только откопали вход в подземелье, но и расчистили от осыпей обширную площадь, дабы обеспечить нормальный спуск всадникам. И не успев войти, экспедиция угодила в сложное переплетение тоннелей и коридоров – такова уж была магия этого места. Муромцам-то выпал одиночный ход, а их спасатели сразу угодили в лабиринт.

   Тут-то и сработала одна из «домашних заготовок» дона Теймура. Не было случая, чтобы Ящера подвело чутьё: он пригласил Яна в экспедицию не просто так. «Родственная привязка может пригодиться», – предположил он, и оказался прав. В магическом месте многажды усиливаются способности тех, кто туда попадает. Ян, кровный родич Васюты, уверенно шёл по зову этой самой крови через хитросплетения коридоров, поворотов, мимо тупиков и обрывов, трещин, ложных выходов, как по стрелке компаса; и, в конце концов, вывел всех к лагерю русичей, которые уже расслышали их приближение и были настороже.

   Ох, Ян… Словно наяву, увидела я, как он сдержанно, по-мужски обнимается с живым и невредимым Васютой, а у самого в глазах – с трудом сдерживаемые слёзы. Не зря он не верил в гибель дядьки, который ему заменил отца; такие люди без боя не сдаются…

   Спохватившись, понимаю: из-за того, что расчувствовалась, отвлеклась, прослышала часть рассказа. Но переспрашивать неловко.

   – …Яна с собой всё же решили не брать. Его с паладином-сопровождающим и ранеными отправили на выход и велели ждать там: если вновь Лабиринт начнёт чудить, то парень сам обратной связью поработает, теперь уже Васюта по привязке к нему обратный путь проложит, чтобы не петлять. Парень, конечно, разобиделся, но виду не подал. Раз уж Василий приказал, да ещё добавил: я на тебя рассчитываю… Куда ему деваться? А сам сводный отряд пошёл к развилке.

   Последовательность нарушать не стали, начали с того же места, где накануне остановились русичи. После пяти ответвлений от основного тоннеля, после бесконечной череды пещер дошла очередь и до хода, ведущего в «змеиную» нору.

   – Только я сразу предупредил: Васюта, прибьёшь его – век не прощу. Хватит того, что у меня на глазах однажды дракониху зарубил. Не позволю. И знаешь – он только кивнул, не сказал – что, мол, ерунду несёшь, хотя тот же Михайла так прямо и выразился: прирезать этого Змея к такой-то матери, нечего с ним валандаться… Вася только цыкнул на него.

   Бессмысленную рубку ради рубки Васюта не любил и в словах друида увидел резон; поэтому в пещеру со «Змеем» въехал первым. И сдержал умницу Чёрта, который по привычке намеревался полезть в драку.

   Ледянка лежала неподвижно, как мёртвая. Впрочем, каменные создания бездыханны, но Аркаша вспомнил об этом позже, а поначалу – ужаснулся. Большое, красивое даже в тусклом свете пещерных искр, тело не шевелилось, обернувшись вокруг каменного постамента, в углублении которого лежало что-то похожее на…

   … рассыпавшуюся скорлупу большого синего яйца. Осталось лишь несколько цельных кусков характерной закруглённой формы и фрагмент маленького хребта, остальное осело сверкающим драгоценным прахом, словно какой-то ювелир-изувер решил явить миру этакое страшное и извращённое произведение искусства. Не сдержавшись, Аркадий шумно вздохнул, Чёрт, вздрогнув, ударил в пол копытом, и чуть заметного шевеления воздуха от этих звуков хватило, чтобы скорбные останки взвились в завихрениях и распались окончательно.

   Только тогда осиротевшая мать подняла голову. Взгляд бездонных агатовых глаз был полон такой боли, что Аркаша содрогнулся. Ледянка слабо дёрнула хвостом, в основании которого до сих пор занозой сидело копьё, и уставилась на Васюту, отчего-то именно на него.

   «Всем стоять тихо, – шепнул по мысленной связи оборотник. – Тихо. Она не должна броситься. Мы сейчас спокойно уйдём…»

   Косые прорези гигантских ноздрей дрогнули. Да, Ледовички не дышат, но иногда втягивают воздух, дабы различить запахи. Она принюхивалась. Принюхивалась к Васюте и даже, кое-как поднявшись, заковыляла в его сторону. Угольно-чёрные глаза расширились.

   «Вася, спокойнее, она не агрессивна, слышишь? Когда они нападают – глаза суживают… Держи Чёрта, он не человек, у него инстинкты!»

   Сжав бока жеребца коленями, Васюта силой удержал того на месте. Чёрта била крупная дрожь, он никак не мог решить, что делать: броситься на врага или подчиниться хозяину? Оборотник мысленно коснулся лошадиного сознания. «Друг. Это большой друг. Другу плохо. Просит помощи», – объяснял он, как мог, и упустил момент, когда дракониха подползла вплотную. Что-то её манило. Что-то влекло, заставив забыть об осторожности, боли и страхе. Что-то…

   Когда огромная голова со сверкающими клыками нависла над башкой Чёрта, конь пригнулся, но не тронулся с места. Ледянка же уставилась на Васюту… умоляюще? Фиолетовый раздвоенный язык, неожиданно высунувшись из пасти, осторожно коснулся панциря Муромца, скользнул по железной груди к поясу…

   – Я понял, – неожиданно сказал Васюта. – Бедная ты… Сейчас отдам. Только отойди, не пугай никого.

   Отпрянув, она попятилась, уставившись на Муромца с каким-то странным голодным выражением глаз. Из кисета, прикреплённого к крючку на кожаном поясе, Васюта, помедлив, извлек небольшой предмет на массивной золотой цепочке. Прихватил цепь, раскрыл ладонь – на ней был изумительной красоты синий камень величиной с яйцо и такой же гладкий. А внутри, не на пещерных светлячков отзываясь, а своим собственным золотистым светом горела живая искра.

   – Это, что ли, ищешь? – с грустью спросил Васюта.

   Ледянка заморгала, из глаз её покатились слёзы. Они падали, застывая на лету, и разбивались вдребезги, коснувшись каменного пола. Не испытывая более терпения Чёрта, Муромец спешился, подошёл к постаменту, бережно положил Василисин оберег в опустевшее углубление. И едва не был сбит с ног, так стремительно кинулась к новому яйцу дракониха. Она дышала на него холодом, капала слезами, облизывала, вновь охлаждала, а яйцо подрагивало, увеличивалось в размерах, и, казалось, оживало. Огонёк внутри него разгорался всё ярче.

   Где, в каких пещерах Васютиного мира добыл этот камень старый волхв Снегирь? Знал ли о его свойствах, когда принёс Василисе? Кто ж теперь скажет… Но, видно, несмотря ни на что, суждено было этому найдёнышу родиться и вырасти, пусть и в чужом мире.

   Васюта уже взобрался в седло, уже сделал знак остальным – едем! но Аркадий не мог уйти. Не выдержав, он соскочил на землю и, воспользовавшись тем, что дракониха ничего кроме яйца не видит, подскочил прямо к хвосту. Он понимал, что второй попытки не будет, а потому, схватившись за древко застрявшего копья, рванул изо всех сил. Ледянка не напала в ответ, она лишь дёрнулась, рыкнув, но силы толчка хватило, чтобы отбросить Аркашу вместе с копьём в сторону.

   – Она же не со зла, – поясняет Аркадий. – Это от боли, рефлекторно: вздрогнула, хвостом пристукнула и забыла. Зато меня сразу в обоз отправили, куда ещё со сломанной ногой-то.

***

Звуки лёгких шагов заставляют нас одновременно повернуть головы.

   – О, вот и он, твой персональный ангел-хранитель! Вот кого надо было в Лабиринт брать, кого угодно со дна моря достанет… Вань, ну я пошёл, что ли, ко мне приехать должны, наверное, уже прибыли.

   Леди Диана укоризненно качает головой.

   – Сэр Аркадий, вы не слишком увлеклись разговорами? К вам действительно пришли из мэрии, не заставляйте себя ждать. И будьте любезны, впредь избавьте меня от ваших шуточек. Иоанна, вам пора отдохнуть.

   Глянув на меня, Аркаша предупреждающе прикладывает палец к губам.

   – Режим, – железным тоном заявляет Диана. И смягчает резкость улыбой. – Вам же хочется хорошо выглядеть на вечернем торжестве? Будьте благоразумны.

   – Кажется, только этим я и занимаюсь, – говорю с досадой. – Ещё немного – и позволю надеть на себя нагрудничек и уложить в коляску… Да иду, иду. Аркаша… – Он притормаживает, уже было встав. – А дальше-то что? Ты мне потом доскажешь?

   – Сэр Аркадий! – сердится моя маленькая надзирательница. – Вас ждут!

   Он только усмехается.

   – У Лоры спроси. Или у Майкла, он у нас хорошо работает с памятью.

   – Сэр Аркадий!

   – Ухожу, Ди, не ругайся! – Оборотник обнимает разгневанную сестричку и нежно чмокает в щёчку. – Не сердись, надо же мне душу отвести, ведь, считай, провожу последние часы холостяцкой жизни! До вечера, девочки!

   Он скрывается за ближайшим поворотом аллеи. Миг – и его уже не видно, только слышен шорох гравия под ногами, и рыжим пятном скользит по кленовым ветвям приспавший до этого на солнышке фамильяр. Диана смущённо потирает щёку.

   – Он не слишком вас утомил, дорогая?

   В досаде притоптываю.

   – Ну, надо же! Нет, что вы, не утомил, он удивительно хорошо рассказывал и я нисколько не устала. Вот только прервался на таком месте! Я так и не узнала, нашли они…

   – Игрока? – отчего-то шёпотом спрашивает Диана. Глаза её округляются.

   – Откуда вы знаете?

   – О, Иоанна, историю похождений ваших друзей знают и пересказывают, словно героическую сагу! Подумать только – сразиться с самим демиургом! Это фантастика! Однако, – спохватывается она, – пойдёмте в палату. Солнце жаркое, не хватало, чтобы вы перегрелись! Лучше посидите в тени, если не хотите лежать, на веранде тоже неплохо…

   – Так нашли они его или нет? – спрашиваю в нетерпении.

   Диана поджимает губы.

   – Сделаем так, – говорит решительно. – Я поговорю с сэром Персивалем, в каком виде и когда вам преподнести эту информацию…

   – Вы меня своей секретностью просто в гроб загоните. Скажите хотя бы: «да» или «нет»!

   Она с досадой прикрывает глаза. Говорит, поколебавшись.

   – Да. Нашли.

   * * *

   Они обшаривали тоннель за тоннелем, портал за порталом; закрыли выходы не менее чем в сотню миров, вновь затопили озеро, расчистили пещеру Ледянки от мерзкой изолирующей пыли… Маркос дель Торрес был порядком истощён и кто знает, сколь ещё продержался, если бы Николас дель Торрес не догадался с разрешения драконихи унести с собой горсть энергетических кристаллов из пещеры и набить ими карманы брата. Помогло. Стихийникам было проще – они подзаряжались прямо от земли и скал; паладины время от времени подключались к источнику высшей, небесной энергетики… Лишь «отцы» выглядели свежо, как огурчики, скромно умалчивая о возможностях своих ресурсов.

   Следов ауры сбежавшего демиурга нигде не было.

   Казалось, пора уходить. Миссия по спасению выполнена: герои найдены, враг обескровлен: замуровав выходы из Лабиринта, ему перерезали множество путей к отступлению, да ещё, вдобавок, лишили возможности пополнить армию наёмников из других миров. Если только…

   – Если только мы действительно ничего не упустили, – цедит дон Теймур. – Не мог этот хитрец уйти иным путём, просто не мог. Здесь слишком мощное сосредоточие силы.

   Он смотрит на огонь, не щурясь. В чёрных глазах отражаются пляшущие языки пламени.

   – В который раз мы выходим на эту проклятую развилку?

   – Похоже, в седьмой. – Сэр Джонатан не торопясь выбивает трубочку об каблук, притоптывает несколько рассыпавших одиноких искр. – На несколько ходок больше, чем наши друзья, попавшие сюда раньше. Итак, какие будут предложения?

   – Ещё минут десять на отдых, – подаёт голос один из стихийников. – Хорошие мысли всегда приходят в последний момент, дайте им разогнаться.

   И снова наступает молчание. По кругу идёт фляжка, чрезвычайно похожая на ту, что была подарена Обережнице самим Хлодвигом, Верховным магом воды. Усталые лица светлеют, становятся бодрее. Привал… Все надеются, что последний.

   – Здесь он, – прерывает тишину Васюта. – Больше негде. Я не мог ошибиться. Сперва открылся обычный проход, туда он и прыгнул, а затем уже напустил на нас Ледянку. Что, если она затёрла его след своим?

   – А что, очень может быть, – отзывается один из стихийников. – Её энергетика из самого сердца Гайи… собственно, весьма схожа с демиурговской. Но это пока только теории. Если рассуждать логически…

   – А где вы взяли эти дрова, юноши? – не слишком-то вежливо перебивает дон. – Только я один это замечаю? Как долго горит этот костёр? Или у вас имеется запас несгораемой древесины?

   Васютины пальцы, до этого машинально поглаживающие отполированное древко копья, неожиданно смыкаются в боевом захвате: рефлексы срабатывают первыми. Нахмурившись, он, как и Глава, всматривается в огонь. И видит то же, что только сейчас начинают замечать и другие. Даже если отбросить странности, творящиеся в Лабиринте Игрока со временем, можно прикинуть, что костёр горит вторые сутки. Перед исследованием тоннелей в него запасливо подложили несколько брёвен, но дежурного оставлять не стали: смысла нет, если можно разжечь погасший огонь ударом оземь магическим посохом. Да, прошли ночь, день и ещё полночи – а на поленьях обуглился лишь верхний слой, даже кое-где видна не прогоревшая береста, и углей практически нет.

   – Крайний слева коридор, – говорит Васюта. – Выход наружу. Как же с первого раза не углядели?

   И тянется за шлемом.

   – Могли и не заметить. Наверняка наложил что-то, глаза отводящее.

   Стихийник отпивает из стеклянного пузырька пару глотков какой-то синей жидкости, передаёт коллеге.

   Посох в цепких руках Симеона вдруг вспыхивает всеми стихийными жилами.

   Лора деловито проверяет стрелы, скидывает лук с плеча.

   Отец и сын Кэрролы слегка поводят плечами, и на миг их окутывает ослепительное фиолетовое сияние, которое, взметнувшись облаком, оседает на всех членах группы. Защитная аура в действии.

   Дон Теймур, вроде бы ничуть не озабочиваясь происходящим вокруг переменам, внимательно изучает свои руки, и, кажется, вот-вот достанет пилочку и займётся маникюром, но вместо этого резко разжимает пальцы – и ногти на них внезапно вспыхивают ядовитой зеленью, удлиняются и заостряются. Одновременно ту же манипуляцию проделывает Мага. Его брат, кротко вздохнув, вытаскивает из костра горящую головню, обстукивает – почти так же, как недавно его дядюшка докуренную трубку. Обгоревшая палка укорачивается, отращивает навершие – и в руках у Николаса уже рассыпает искры небольшой магический жезл, наполненный огневой мощью.

   К бою готовы.

   …Итак, крайний коридор слева… под уклон… ледяной пол пещеры как каток, и когда только успело намёрзнуть?.. тёмные закоулки и ниши, заиндевевшие стены, частые гребни сосулек, свисающих с уступов…

   – Вот он, – внезапно говорит один из стихийников. – Вы бы его и не увидели.

   И запускает горсть снежинок наружу, через провал в скалах, прямо, казалось бы, в пропасть, угадываемую за площадкой.

   Портал невидим. Вернее сказать, абсолютно прозрачен. Он висит прямо в воздухе, в метре от края площадки, и становится доступен глазу, лишь будучи облепленный снежинками. Не зная, что проход именно здесь, его не обнаружишь. Да и кому придёт в голову, что в портал нужно не входить, а прыгать с разбегу?

   – Кто первый? – хладнокровно спрашивает Мага и подбирается ближе.

   – Минуту, – сухо останавливает его Глава. – Уверен, что нас там не ждут? Донна?

    Они с Лорой обмениваются взглядами. Амазонка берёт лук наизготовку, и пока прицеливается, наконечник стрелы, на который внимательно щурится Глава, начинает дымиться. Дон удовлетворённо кивает.

   Стрела свистит над головой Маги и прошивает зеркальную перепонку. С той стороны вдруг раздаётся довольно сильный хлопок и приглушённые вопли.

   – Посторонись, – коротко говорит Васюта. – Сейчас полезут.

   И занимает выжидательную позицию, не доходя до края площадки, левее от портала. Некромант становится правее. Остальные рассыпаются ровным полукружьем по внутреннему периметру.

   – Донна, держитесь в центре, – негромко обращается дон Теймур к Лоре. – Майкл, прикрой дополнительно…

   Над амазонкой нарастает вторая защитная аура. Лора досадливо сжимает губы, но не спорит. Шустро вскидывает лук…

   И несколькими стрелами отправляет в пропасть трёх кашляющих ламий, высунувших головы из портала. Затем ещё одну.

   Первыми наши бойцы выводят из строя тварей-лучников: их ликвидируют сразу, чтобы не успели занять позиции. Затем каждый выбирает по способностям. Некроманты избирательно «работают» с ядовитыми существами, русичи и паладины наваливаются на зверолюдей, стихийники морозят химер и ящеров. Промёрзший пол пещеры давно вскипел, осушился и был вновь окроплён – и отнюдь не водой. Но закончилось всё быстро. Слишком опытные бойцы с многолетним стажем отбивали атаку; слишком много накопилось личных счётов к хозяину Лабиринта. И когда он сам вылетел из портала верхом на сапфировом драконе, очевидно, заменившим покойника Гарма – будьте уверены, его ждали с нетерпением.

   – Оп-паньки, – едва увернувшись от смертоносного замораживающего дыхания, выдаёт Николас, – вот и папа-Ледяшка пожаловал!

   « Отвлеки его! – кричит сэр Майкл мысленно. – Ник! Хотя бы на минуту!»

   «Понял…»

   Николас начинает шустро пятиться, заманивая рассвирепевшего Ледяшку вглубь пещеры. Дракон-папа раза в полтора крупнее своей супруги, высиживающей в настоящее время драгоценное яйцо и не знающей, в какую передрягу угодили её благодетели. Ледяшке не нравится, что какой-то мелкий человечек норовит тыкнуть чем-то жгучим и кусающимся. Человек же ловко уклоняется от морозных струй. В досаде дракон делает рывок вперёд, пригнувшись, чтобы проскочить под низким сводом пещерного проёма. А вот Игрок на его спине пригнуться не успевает и, приложившись головой о свод, пластом повисает в седле. Рассерженный Ледяшка протискивается в пещеру, его всадник, подозрительно быстро прочухавшись, зло дёргает узду, пытается ткнуть посохом в уязвимое крыло… но четыре молнии, сорвавшиеся с пальцев Маги, разбивают магическое оружие в щепки.

   «Готово! – наконец, подаёт голос сэр Майкл. – Теперь разверните его ко мне!»

   Неизвестно, что собирался сделать Николас, но только оба стихийника, уловив мысленный зов паладина, не раздумывая, одновременно подпаляют дракону хвост. А что ему, он же каменный! Но, по-видимому, каких-то неприятных ощущений они добиваются, потому что зверь разворачивается, едва не сбив хвостом Ника… а заодно, ещё раз невольно приложив своего наездника к каменной арке. Мой Наставник запускает прямо в зубастую пасть каким-то мелким сверкающим кругляшом. Инстинктивно щёлкнув челюстями, дракон-папа перехватывает подарочек и глотает.

   Нет, никакого взрыва не происходит, как можно было бы предположить. Свирепый зверь замирает, как вкопанный, взгляд его останавливается, словно Ледяшка прислушивается к чему-то. Сэр Майкл делает энергичный жест руками:

   – Все ко мне! Быстро!

   Сползает и шмякается на землю оглушённый Игрок в изрядно помятом шлеме. С другого бока от него проскакивает Николас, собирается было сунуться к Игроку, но тут над его головой раздаётся ужасающий шип, и мой родственник одним прыжком побивает все мыслимые и немыслимые рекорды скорости, оказываясь рядом с Майклом. Они вместе с Магой оттаскивают Ника в сторону, к остальным.

   Игрок, удивительно шустро опомнившийся, уже на ногах, лихорадочно оглядывается. Посоха нет. Сзади грозно шипит Ледяшка. Впереди – путь к порталу перекрыт…

   – Что, сынок, поговорим? – буднично окликает Симеон.

   – Вы… не смеете со мной так, – сипло говорит Игрок. Голос его от напряжения вздрагивает. – У нас Договор...

   – Он трижды нарушен, – сурово сообщает сэр Джон. – Пункт о невмешательстве во внутреннюю политику Гайи. Пункт о ненападении. Привлечение в союзники иномирного магического клана. И вдобавок – разрешённые жертвоприношения.

   Демиург срывает шлем, наползающий на глаза. Растрёпанная белая шевелюра испачкана алыми подтёками.

   – Вы ничего не сможете мне…

   За его спиной дракон, сузив глаза, выдыхает мощную струю холода. И ещё одну. И ещё, превратив бывшего демиурга в застывшую глыбу льда. Фыркнув, прочистив ноздри, обводит взглядом людей и шумно вздыхает.

   Стремительно развернувшись, уползает прочь.

   – …Ну и? – нарушает молчание Ник. – Ради чего я тут прыгал и изображал бой с быками? Майкл!

   Паладин потирает шею, на которой всё ещё краснеет вспухший багровый след от сорванной цепочки.

   – Я скинул ему воспоминание о гибели детёныша, со всеми подробностями того, что мы обнаружили. И то, что появилось новое яйцо. Сколько успел, времени было мало… Он сам разобрался, кто друг, а кто враг.

   – Гхм, – многозначительно прокашливается за его спиной дон Теймур. – Я настоятельно просил бы всех не расслабляться. Обратите внимание…

   С застывшей оледенелой фигуры потрескивая, осыпается крошка. Не успевают русичи схватиться за мечи, а маги за посохи, ледовый панцирь на погребённом, казалось, заживо демиурге лопается на тысячу кусков.

   – Я же говорил, – он зло скалится, – ничего вы со мной не сделаете! Думали, я заперт? Ха! Эта дура-обережница навесила на меня не просто кокон – защиту! Магия против меня бессиль…

   Тяжёлое копьё Васюты прибивает его к скале. Отчётливо слышится хруст ломающихся рёбер.

   – Магия, может, и бессильна, – только и говорит Васюта.

   Не торопясь, подбирает отлетевшее копьё, осматривает погнутый наконечник, словно не видя сползающего по каменной стене подростка… Демиург в человеческом теле так же уязвим, как черепаха в панцире: сомни панцирь – и он сам вдавится в плоть, мягкую и беззащитную.

   – Нет, – хрипит Игрок, каким-то чудом удерживаясь на полусогнутых ногах, – нет, так нельзя…

   И добавляет ещё какое-то слово. Пальцы его судорожно шарят по груди, обрывают медальон… Взмахом руки дон Теймур ставит над группой защитный купол. Но действия демиурга направлены не на людей. Блестящая вещичка выпадает из слабеющих пальцев и пробивает портал прямо под ногами её владельца. Туда, вниз, в неизвестное измерение и падает тот, кто был тогда-то Игроком и Демиургом…

   – Одноразовый, конечно, – с досадой говорит дон, развеивая защиту. – Не старайтесь, мальчики, не откроете. Это совсем иная технология. Не его. – Жестом пресекает вскинувшегося Магу. Поворачивается к русичам.

   – Однако, дон Васюта… Удивительный бросок.

   И отвешивает Муромцу церемонный поклон. Тот в ответ почтительно склоняет голову.

   Мощный толчок земной тверди прерывает обмен любезностями. Содрогается скала, трясутся горные вершины, срываются и катятся по склонам каменные глыбы. Похоже, мир рушится. Или нет, это обваливается внутрь себя Лабиринт, потерявший хозяина и творца. И на глазах у людей вибрируют своды пещеры, грозясь похоронить под собой останки зверомонстров, ящеров, йети – последних солдатиков Игрока.

   – Чёрт, – растерянно говорит Васюта. И бросается в пещеру.

   Лошади с Чёртом остались у развилки тоннелей.

   – Похоже, судьба, – бормочет дон. – Придётся вернуться…

   И ныряет вслед за Васютой, вновь раскрывая над группой защитный купол.

   Им удаётся добраться до костра, собрать перепуганных лошадей… и наткнуться на последний сюрприз Лабиринта. Выходов больше нет. У них на глазах ход, ведущий в степь, зарастает. Будто его и не было. А за спиной ширится, растёт новая пещера, поглотившая прежние тоннели, и рождая новые порталы – странные, невиданные ранее.

   Мага качает головой. Понимающе кивает Симеон.

   – Нет, сынок… Это нам пока не под силу.

   – Выход должен быть, – упрямо говорит Мага.

   – Эх, – не может сдержаться Васюта, – если бы не я…

   – Я бы тоже не оставил Василька, – прерывает его сэр Майкл. – Да и другие… Перестаньте, Васюта. Давайте думать.

   – Должна быть какая-то логика, – шепчет Лора. – Должна быть…

   И жалобно добавляет:

   – Ребята, а ни у кого не найдётся чего-нибудь поесть? А то у меня уже глюки. Мне прямо-таки кажется, что едой какой-то пахнет…

   – Хлебом, – неожиданно говорит Михайло-старший. – Ей-богу, хлебом! Нашим, только что из печи, братцы! Да вы принюхайтесь только!

   …Если бы не одуряющий запах свежеиспечённого хлеба – неизвестно, нашли бы уставшие, вымотанные люди и маги нужный портал из сотен новых? А нашли они его именно по непередаваемому хлебному аромату. И открылся портал при их приближении сам, будто поджидал. И замерцало звёздами чистое небо над степью, где стоял обоз, а Ян нетерпеливо выхаживал вокруг костра – настоящего костра, с прогоревшими углями, источающего упоительный дух печёной картошки и жареного на палочках мяса.

   А потом они узнали про Ново-Китеж и про то, что русичи смогут, наконец, вернуться домой.

***

…Наверное, было именно так. Основное мне рассказала Диана, подробности додумала я сама. Картина финального боя на площадке так и осталась для меня состоящей из отдельных разрозненных пазлов… да может, оно и лучшему. Леди Ди услышала сей рассказ от самого Симеона. Правда, говорил-то он не с ней, а с сэром Персивалем: они долго и кропотливо обсуждали нюансы сражения, приёмы, ошибки, методы упокоения, исключающие воскрешение противника… Сестричка не была ярой поклонницей военной тематики, а потому большую часть услышанного благополучно забыла; впрочем, я поступила бы так же. Но некоторые моменты виделись так ярко, цельно, будто я при этом присутствовала. Будь оно неладно, моё богатое воображение, зачем, зачем оно мне нарисовало всё в таких красках? И треснувший панцирь на груди Игрока, и струйку крови, текущую из уголка рта, и стекленеющий взгляд…

   И то, что он пытался сказать, цепляясь за медальон перехода, как за последнюю надежду:

   – Нет… нет, так нельзя…нельзя! Мама!

ГЛАВА 5

Тряхнув головой, сбрасываю наваждение.

   У Дианы настоящий талант завлечь слушателя. Это надо же – словно наяву мне виделись мрачные скалистые стены, осязаемо жалила ледяная крупа, я даже слышала, как пела отравленная стрела, с чпоканьем пробивающая перепонку портала. Не пойму – когда, как я успела вернуться в палату, но только обнаруживаю себя сидящей в постели, прикрытая лёгким покрывалом и внимающая каждому слову сестрички. Ах, вот теперь припоминаю: я согласилась быть умницей и отдохнуть после обеда, в обмен на завершение истории, которую оборвал на самом интересном месте Аркадий… Да-да. Диана ненавязчиво подхватила меня под руку и провела сюда через розовые аллеи, что мелькнули душистым зелёно-розово-кремовым фоном, а больше я и не помню ничего. Ох, чтоб мне…

   Какое-то время прихожу в себя.

   Последние слова демиурга не дают мне покоя.

   – Диана, кого он всё-таки звал, перед тем, как сбежать? Это было настолько по-человечески…

   Сестричка хмурится. Привычным жестом оглаживает полы белоснежного одеяния. У неё, такой приветливой и улыбчивой, глаза становятся как колючие льдинки.

   – А мне его ничуть не жалко. Даже если и в самом деле он звал… У тех несчастных, кого он силой притащил в наш мир, тоже были матери, и хорошо, что они не видели, в каком состоянии к нам иногда привозили их детей, взрослых и не очень… Силы небесные, сколько их было, и настолько «тяжёлых», что даже сэр Персиваль, и сэр Пантелеймон, и сэр Себастьян ничего не могли поделать! Я здесь только три года, но, поверьте, насмотрелась. Хоть у нас и редко приходится хоронить… – Леди Ди сжимает кулачки. – А сколько сгинуло в безвестности? Нет, не мне его прощать.

   Пожалуй, и не мне. Жёстко, да? Но ещё свежи в памяти воспоминания о девочке, изжёванной раптором, и о парнишке, которого с полувзмаха располосовал когтями Фредди… Если верить Васюте – мальчик вернулся домой, в свой мир, а вот Геле придётся остаться здесь навсегда. И где-то, в другой реальности, её оплакивают мать и сёстры.

   Да и вернулся ли мальчик? Ведунья, как и Васюта, была уверена, что говорит мне единственную правду об устоях Игры; на деле же лишь зачитывала сценарный монолог для вновь прибывших новичков. Так что неизвестно ещё…

   …А несчастные, замученные в подвалах Рахимыча?

   «Ива, видишь углубления? Это от корабельных гвоздей. Прямо здесь распинали людей, и неважно, за какие грехи – никто не должен умирать такой страшной смертью. Вот этот желоб, что вдоль стены – это не водосток, это для слива крови»… А следы сожранных аур на каменном Омаре?

   Игрок, и никто иной, притащил сюда эту банду, ему и отвечать за их деяния. И за честолюбивые помыслы ибн Рахима, от которого принимал жертвы, и за сиротство и пленение Кайсара, и за маленькую Саджах, едва не запоротую до смерти. За всех.

   Минутный приступ жалости рассасывается бесследно.

   Диана решительно поднимается со стула.

   – Всё, дорогая! Помните наш уговор? Я свою часть выполнила, дело за вами.

   Без возражений укладываюсь. Леди Ди наглухо задёргивает шторы, комната наполняется уютным полумраком. С трудом подавляю зевок.

   – Не забыть, что вечером у меня свадьба... Погодите-ка! А в чём я пойду? Диана, можно как-то связаться с Магой? Может, он успеет для меня передать что-то из…

   – Ни о чем не волнуйтесь, – ласково отвечает она, и в этот момент чрезвычайно напоминает мне сэра Майкла с его неизменной заботливостью. – Всё продумано. Отдыхайте!

   И исчезает за портьерой, растворившись в сиянии солнечного света, на мгновение пробившегося с террасы.

***

– А посыльные не ошиблись? Это действительно для меня?

   Со смешанным чувством любуюсь разложенным на кровати воздушным белым с золотом платьем, косясь на кипу нижних юбок, отделанных кружевом. В отдельной коробке поджидают туфли в тон платью, отдельно – белые чулки-паутинка… я даже зажмуриваюсь… на настоящих подвязках с атласными бантами, украшенными мелким жемчугом. Длинные перчатки, сеточка для волос…

   – Они перепутали, – говорю неуверенно. – Это Лорин наряд. Кто у нас невеста, в конце концов?

   – Ни в коем случае! – Сестричку Ди вдруг пробивает на смех. – Для леди Лоры туалет уже доставлен, и уж будьте уверены, он неповторим! Возьмёмся за дело, дорогая: я помогу вам одеться и уложить волосы, времени у нас не так уж много.

   – Без меня не начнут, – отвечаю всё ещё в прострации. – Дайте мне смириться со всей этой роскошью. – Мне вдруг становится весело. – Чулки? Да у нас сто лет такого не носят! Кто это придумал?

   – Ваша подруга, кто же ещё! – Ди насмешливо закатывает глаза – Если уж она берётся за дело, будьте уверены: доведёт до абсурда. Заказала себе самый дорогой наряд от Мишеля, заодно вспомнила и о вас! И заявилась всего полчаса тому назад, хорошо хоть не опоздала на собственную свадьбу. Ох, и досталось же ей от сэра Персиваля! Но платье великолепно, не так ли?

   – Какое-то кружевное недоразумение, – говорю смущённо. – Его и одевать-то страшно, вдруг под пальцами расползётся…

   Вопреки моим опасениям, ничего не расползается. Чулки ласкают ноги, мягкая кожа туфель обнимает ступни с вожделением истосковавшихся по нежностям мужских ладоней, юбки, интимно шурша, скользят от бёдер к лодыжкам, лиф, скрывающий пластины китового уса, мягко выпрямляет спину, чуть приподнимая грудь… Никогда не думала, что одевание может быть настолько эротично-утончённым.

   – Силы небесные! – Диана в восхищении отступает в сторону, разворачивая меня к настенному зеркалу. – Не знаю, какова из вас Обережница, но многих наших леди вы точно за пояс заткнёте. Появись вы на последнем благотворительном балу – и ещё неизвестно, кому достался бы приз за красоту: этой выскочке Гермионе или вам! Я бы поставила на вас, Иоанна, честное слово!

   – Не видел вашей Гермионы… – вмешивается в её восторженный монолог знакомый голос.

   Леди Диана грозит пальчиком вошедшему Маге.

   – … и не испытываю желания видеть, – продолжает он. – Я бы тоже поставил на Иву. К сожалению, она редко носит платья, предпочитая, как ни странно, мужские штаны. Надеюсь, вскоре её пристрастия изменятся.

   – Не мешало бы вам постучать, сэр, – кокетливо выговаривает сестричка. – Мы могли быть не совсем одеты!

   – Я стучал. – Мага пристраивает на край столика объёмистый футляр. – Стучал, милые дамы, но вы были увлечены своим занятием и не услышали. Диана, я восхищён, вы словно ювелир, шлифующий алмаз до стадии бриллианта. Позвольте…

   Целует ей руку. Сестричка заливается краской.

   – Я… я вас оставлю, – застенчиво опускает глаза. – Церемония начинается через двадцать минут, а в банкетном зале наверняка не всё ещё готово. Пойду, предложу свою помощь.

   Маркос да Гама почтительно кланяется. Умеет ведь, если захочет, быть чертовски обаятельным, как и его братец… Переводит на меня взгляд – оценивающий, и – неужели одобрительный? Сощуривается и с сожалением качает головой.

   – Что-то не так? – сердито спрашиваю. – Ты же хотел видеть меня в платье?

   – Как тебе сказать… Видеть тебя я предпочёл бы без него. Но что поделать, условности… – Переключается на отложенный ранее футляр. – Позволь мне внести последний штрих… Да не шарахайся так, я же не резать тебя собираюсь!

   От его близости и свежего горьковатого запаха хризантемы, от собственной внезапной робости я теряюсь и прикрываю на мгновенье глаза. И вздрагиваю: ниже ключиц тяжело умащивается нечто холодное, оттягивая шею. Мага всё ещё у меня за спиной, делает вид, что трудится над застёжкой, а на самом деле дышит мне в затылок. Но, наконец, соблаговолит развернуть меня к зеркалу. Сдерживаю невольный вздох восхищения. На моей груди сверкает крупными голубыми и бледно-зелёными каменьями колье, достойное королевы.

   – Я привёз их для тебя, – шепчет Мага, – из далёкой пещеры. Это сильные энергетики, на тот случай, если меня не будет рядом. Погоди, сейчас камни привыкнут, нагреются…

   Так и есть. Драгоценное украшение вспыхивает на мне – впрочем, не обжигая, а лишь приятно потеплев, и в какой-то момент становится почти невесомым. Камни, каждый величиной не меньше тыквенного семечка, начинают мерцать, словно в каждом сидит крохотный светлячок. Суженый защёлкивает на моём предплечье браслет, щедро усеянный такими же «светлячками» и, склонившись, целует местечко между верхним краем перчатки и крошечным рукавом.

   – Мы так не договаривались, – сдавленно выдыхаю.

   – А как? – шепчет Мага. – Да разве всё предусмотришь…

   И припадает к моей шее долгим поцелуем.

   – Впрочем, прости. Увлёкся. Здесь есть ещё серьги. Позволь, я сам…

   После чего поцелуя удостаивается местечко за каждым ухом. Моё бедное сердце то останавливается, то падает в пустоту, так действуют его прикосновения. А тут ещё камни, настраиваясь на меня, разогреваются, и я уже не пойму, от чего пылает лицо. Мага, потеревшись щекой о мою, замирает…

   Выпрямившись, церемонно предлагает руку.

    Смущённо беру его под локоть.

   – Платье, – со смешком подсказывает он.

   – Что?

   – Ты не привыкла к такой длине. Чуть подбирай его при ходьбе. Да, вот так… не слишком высоко, чтобы лишь носки туфель показывались. Любой костюм нужно уметь носить; но ничего, привыкнешь. Что ты оглядываешься?

   – Так ведь… это шлейф, что ли? Его же не было!

   – Он же не мешает. Зато красиво. Давай сделаем пробный круг.

   Он, словно терпеливый гувернёр с великовозрастной воспитанницей, вежлив, почтителен и более не позволяет вольностей. Лишь иногда прижимает мою руку локтем, давая знать, что меняем направление. Так, чинно, с достоинством и выводит меня в длиннейший коридор.

   – Мага, – нерешительно подаю голос, вспомнив эпизод на площади, – ты вообще… как себя чувствуешь?

   Отчего-то он сразу понимает, о чём речь.

   – В порядке. Спасибо, Ива, ты на редкость вовремя меня остановила. Как ты вообще умудрилась так подать голос, что тебя весь Совет услышал? Прекрасная картина, ничего не скажешь: укрощение буйного мужа на расстоянии… Ну, ну, – это он замечает, как у меня от обиды дрогнули губы, – я просто неудачно пошутил, не сердись. Твоя Анна заставила меня изрядно поволноваться, неудивительно, что я на секунду-другую потерял голову. Должно быть, – он задумывается, – всё дело в том, что я… отчего-то ждал, что ты позабудешь обо всём, сорвёшься – и всё-таки уедешь с Васютой.

   «Боялся, что ты меня бросишь» – слышится мне.

   У меня словно пелена с глаз спадает. Я вижу его совсем другим. Есть один – насмешливый, немного циничный, блистательный Маркос, младший наследник Главы, гроза и грёза несчастных простых девушек. И другой, под маской вечного насмешника прячущий одиночество и ранимость.

   – Потом вспомнил, что ты всегда была патологически честна, – продолжает он. – Ты, конечно, умеешь влипать в истории, у тебя невероятная способность – находить приключения на собственную голову, но делаешь это не нарочно. И раз уж обещала дождаться… Женщина, которую я принял за тебя, глянула равнодушно, а вот ты, – он смотрит на меня с затаённым удовольствием, как будто рад, что не ошибся в расчётах. – Ты сгорала бы со стыда, что приходится убегать, так? Поэтому, когда я услышал твой зов – был готов к чему-то подобному.

   Угу. Вот только папенька уже собирался тебя стреножить и братец на плечах повис, аки клещ… Но мужчинам невозможно признаваться в слабости, и поэтому я поверю каждому слову безоговорочно. Конечно, Мага.

   – А как у тебя складывается с девочками? Мне показалось, ты не слишком удачно начал, с выговора…

   Идти нам предстоит долго, коридоры и галереи в госпитале бесконечны, как в Эрмитаже, и я надеюсь успеть расспросить о главном. Суженый усмехается уголком рта.

   – Не волнуйся, на мне отыгрались. Я был подвергнут жёсткому перекрёстному допросу, но, как видишь, жив и почти не потрёпан. После ознакомления с домом, коллекцией оружия, лабораторией мне вынесли вердикт…

   Он морщит лоб, припоминая:

   – …что я «классный, и вообще – ничего себе парень». Судя по интонации – заключение положительное, я не безнадёжен. Ива, «классный» и «ничего себе парень» – это из молодёжного сленга, я правильно понимаю?

   Давлюсь смешком.

   – Правильно. Не такой уж плохой результат; считай, заработал четвёрку по пятибалльной системе. Вот когда тебя назовут крутым – это будет высший балл. Значит, признали за своего.

   – Не понял. – Мага хмурится. – Не за чужого же!

   – Свой – это совсем уже свой, ну… проверенный. Пока что они под первым впечатлением, а теперь будут приглядываться: такой ли ты на самом деле? Подростковый возраст, пора возвышенных идеалов; думаю, очень уж они хотели увидеть тебя именно таким, классным. Да ещё и с Николасом успели познакомиться и влюбиться, а по их представлениям, у хорошего человека и брат должен быть таким же.

   – Понимаю, – отвечает он сдержанно. – Но я не мой брат. Смешно подлаживаться под идеал! Почему мне нельзя быть самим собой, чтобы меня…

   Он осекается и угрюмо отворачивается.

   «…просто любили», – вновь слышу недосказанное. Плотнее прижимаюсь нему. Очень хочется погладить его по руке, и, решившись, я кладу ладонь поверх его кисти. Он удивлённо и с каким-то недоверием скашивает на меня глаза.

   – Будь самим собой, вот и всё. – Боковым зрением отмечаю, что мы приближаемся к высоким двустворчатым дверям столовой. – Ты хороший человек, почему бы тебе не стать хорошим отцом?

   Он останавливается, будто налетев на невидимое препятствие.

   – И это ты мне говоришь? Ты? Я сделал тебе гадостей больше, чем всем знакомым женщинам, вместе взятым, а ты называешь меня хорошим человеком? Не строй из себя святую.

   Желваки так и играют на его скулах. Но меня уже не обманешь этим показным психозом.

   – Ты справишься. Помнишь, когда ты делал мне предложение, то сказал, что ради детей научишься смирять характер? И добавил: «У меня получается». С той поры ты многого достиг.

   Он с шумом выдыхает.

   – Ты права. Просто я жутко боюсь сорваться.

   – Тогда я снова напомню тебе про сухое дерево. Мы не опаздываем?

   Он словно прирастает пятками к паркету.

   – Брось, ну что такое? – подталкиваю я его в спину. – Можно подумать, дети прямо за дверью поджида… Постой, они что же, здесь? Ты привёз их сюда? И молчал?

   Подхватив юбки, припускаюсь к двери, но суженый меня перехватывает.

   – Куда! Не лети, как сумасшедшая, а то Персиваль нам всыплет! Он нашу компанию пропустил на одном условии: чтобы никаких волнений, поняла? И-ива…

   Вдруг улыбается и привлекает к себе.

   – Они такие… Совсем как мы с Ником в детстве. – Неожиданно целует меня в лоб. – Спасибо.

   Замерев, мы глядим друг на друга и улыбаемся, как два дурака. Нас впервые объединяет прекрасное чувство – гордость за детей. Он наклоняется ближе… Скрип петель поблизости и звук открывающихся дверей сменяется возмущённым воплем:

   – Мама!

   Мой спутник незамедлительно получает основательный тычок девичьим кулачком.

   – Это что ещё такое? Тебя совершенно невозможно оставить одну! – выговаривает Сонька.

   – Это что ещё такое? – с той же интонацией повторяет Мага. Потирая отшибленный кулак, Машка вскидывает голову.

   – Что? Сперва женись, потом целуй. У нас так.

   – К вашему сведению, юные доньи, – сдержанно отвечает её папочка, – я уже четырежды делал вашей маме предложение. В последний раз мне даже удалось вручить ей кольцо, это я хорошо помню; и где оно сейчас? Зарубите на носу, что мужчина виноват далеко не всегда.

   Из дверей столовой появляется довольный Николас.

   – Посмотрите-ка, опять сцепились! Феи, не бейте отца, он хороший и вам ещё пригодится. Мага, советую тебе – для разнообразия, конечно – иногда дарить даме кольца, не отягощённые магией, тогда уцелеют при любых обстоятельствах. Ива… жутко рад тебя видеть. – Придирчиво оглядывает. – Отлично, камушки на месте, работают…

   Он великолепен. В таком же белом с золотом камзоле, как и брат, только иссиня-чёрные локоны, пышные, как парик, падают на плечи, и серьга, в отличие от Магиной, в правом ухе. Вместе с девочками, наряженными, как принцессы, они с братом составляют на редкость красивую композицию. В которую, оказывается, и я вписываюсь удачно.

   – Проходите же, – подгоняет Николас, – скоро прибудет невеста, загораживать ей дорогу плохая примета. Быстренько!

   Девицы, вклинившись между мной и братьями-некромантами, подхватывают меня под белые ручки.

   – Приличия надо блюсти. – Соня стреляет в сторону отца глазами. – Она у нас официально дама незамужняя, мы у неё побудем в сопровождающих. А ещё мы подружки невесты, так что, доны, постойте в сторонке. Мальчики отдельно, девочки отдельно.

   Отчего-то меня коробит её фамильярность.

   – Не зарывайся, – предупреждаю тихо. – Мага, а ты не принимай всерьёз. Это ж они опасаются, что я их ругать начну. Сам знаешь за что.

   – Дважды за один проступок не наказывают, а он нас уже отчитал, – быстро говорит Машка. – Мам, давай сразу нас простишь? Всё ведь обошлось, а?

   Чтобы их отыскать, мне пришлось согласиться на замужество и затем угодить в самый эпицентр событий: быть похищенной, лишиться двух пальцев, посидеть в застенке… Обошлось, ничего не скажешь.

   Прислушиваюсь к звукам настраиваемых в соседнем зале скрипок. Что там все твердили о времени? Подождут. Обнимаю девочек за плечи.

   – Постойте-ка, зайцы мои. Мага, вы нас не ждите, мы тут пару слов скажем и придём. Идите, идите…

   Переглянувшись, мужчины уходят.

   – Вот что, солнца, – говорю задумчиво. – О том, что случилось – позже поговорим. А прямо сейчас – подумайте: вы когда-нибудь видели, чтобы я с вашим дедом панибратски обращалась или руки распускала?

   «Солнца» с искренним недоумением хлопают глазами.

   – Что это за показательные выступления? Отец – не подружка и не приятель, отец это отец, и нечего ему в бок кулаками тыкать. Что-то вы много себе позволять стали, не слишком ли тут с вами носятся?

   Они вспыхивают, бледнеют, пыхтят – демонстрируют возмущение, как могут. Но молча.

   – И аккуратнее в выражениях, девочки. Не путайте его с Николасом, тот шутку поймёт и оценит, а ваш папа… намного серьёзнее. И очень щепетилен в вопросах хороших манер, кстати, а вы сейчас себя повели вовсе не образцово.

   – Так он вроде был не против, мы с ним так и… – начинает Машка. – Полдня общались… – договаривает и пунцовеет, хотя уж дальше некуда. Мне остаётся только схватиться за голову

   – Почему-то с сэром Майклом вы само совершенство, а отца, значит, можно шпынять?

   – Он тебя бросил, – угрюмо говорит Сонька. – А откуда ты знаешь, как мы у Кэрролов себя вели?

   – Потом расскажу. Ваш отец вытащил меня из плена, между прочим. Крепость ради меня штурмовал. – И по тому, как округляются их глаза, понимаю: ничего этого они не знают. – Ладно, у нас ещё будет время на рассказы, а сейчас – ведите себя так, чтобы я вами гордилась!

   Они обнимают меня с обеих сторон и трутся носами об атласные розы на платье. Заглядывают в глаза.

   – Мам, прости. Ну, лопухнулись... А что он тебя обжимает? Думает, герой – так ему всё можно, да?

   – Иногда можно, – подумав, говорю. – Почему бы и нет? Ник меня тоже иногда обнимает, вы же не возмущаетесь.

   Николас, лёгок на помине, выглядывает из двери.

   – Дамы? Вы там ещё целы? Кого спасать?

   – Уже идём! – отзываюсь.

   Зал, озарённый сиянием огромной хрустальной люстры, встречает нас аплодисментами. Я вижу Аркадия в лёгком парадном доспехе, сдержанно-серьёзного, но с сияющими глазами, рядом – его патрона, главу клана друидов; мэра, которого помню ещё с Совета, каких-то незнакомых мужчин во фраках, очевидно помощников; несравненных сэров Кэрролов – отца и сына. Персонал госпиталя представлен доктором Персивалем с коллегами и несколькими сестричками милосердия – конечно, с нашей Дианой во главе. Ковровая дорожка ведёт прямёхонько к импровизированному свадебному алтарю, украшенному цветочными гирляндами, а далее, во второй половине зала ждут столы, сверкающие серебром и фарфором.

   – Не торопись, родственница, – перехватывает меня Николас при попытке сойти с дорожки. – Начнём-то с тебя. Последние минуты ты у нас здесь как простая попаданка, быть тебе скоро полноценной гражданкой Гайи, а также славного города Тардисбурга, со всеми вытекающими. Видишь, дон Ломбарди уже бумаги наготове держит? Девочки, держитесь позади, да не наступите маме на хво… шлейф, я хотел сказать. А поведу её я, как поручитель.

   Девчонки фыркают, но послушно занимают обозначенные позиции.

   – Вперёд, королевы мои! К новой жизни! Официальную часть торжества объявляю открытой!

   Рука у него твёрдая и надёжная, как у брата, только глаза другие – хитрые, со смешинкой. Невольно улыбаюсь в ответ. Господин мэр, энергично кивнув головой в напудренном паричке с буклями, принимает от ассистентов свиток с несколькими болтающимися на позолоченных верёвочках сургучными печатями, разворачивает.

   – Традиция, – шепчет мне на ухо родственник. – Самые важные документы фиксируются только на пергаменте. К тому же, он лучше держит охранную магию.

   Господин Антонио Ломбарди, мэр славного города Тардисбурга, прокашливается и начинает речь. Улыбаюсь из вежливости, а потом и от души: не каждый день выпадает послушать о себе столько хорошего. Церемония идёт своим чередом, но я, несмотря на торжественность минут, вдруг отвлекаюсь на совершенно пустяковые мысли. Вроде бы ерунда, но не даёт покоя.

   Первый раз Мага заговорил о наших отношениях во время встречи у Мишеля. Можно ли это считать предложением руки и сердца? Второй – недвусмысленно потребовал выйти замуж, нагнав в придорожной гостинице. Третий – когда вручил кольцо…

   Откуда он насчитал четыре предложения? Или я всё ещё чего-то не помню?

***

Есть время праздников – и время молчания, когда тишина связует более слов.

   Пристроившись к большому «парадному» очагу, Мага не торопясь, со вкусом подкладывает к почти прогоревшим угольям несколько свежих полешек. Нашаривает на каминной полке коробочку – то ли маленькую бонбоньерку, то ли большую табакерку, которая, едва откидывается крышка, мелодично звякает и выдаёт трогательный мотив на манер шарманки. Из её недр суженый извлекает несколько шариков, похожих на ладан, бросает в огонь, и по необъятной кухне расплывается аромат восточных благовоний – не резкий, как бывает в этно-магазинах, а утончённый, изысканный. Алые отсветы играют на бледном лице моего некроманта, отражаются в глазах, скользят к потолку и тают во мраке. Большая люстра слепа: нам достаточно свечей в двух канделябрах – на столе и на каминной полке – и света от очагов.

   Живое пламя, как и текущая вода, завораживает, и не удивительно, что наши девицы сползают с дивана и подбираются к камину. Сесть рядом с отцом они робеют, а потому устраиваются у него за спиной, прямо на полу, не чинясь. Усевшись по-турецки – благо, широкие юбки позволяют, подперев кулачками подбородки, предаются созерцанию. Ещё бы, не каждый вечер выпадает такая возможность! И даже вздрагивают от неожиданности, когда, не повернув головы, Мага точным движением протягивает каждой по поленцу.

   – Грушей пахнет, – удивлённо говорит Машка, принюхиваясь к сухому дереву. Подвернув пышный манжет, дабы не подпалить, тянется к огню. Приходится вплотную притиснуться к отцовскому боку, и, кажется мне, на какое-то время Мага перестаёт дышать. Машутка этого не замечает. – Наш дедушка тоже любил такие. Как по осени сад вырезал – обязательно самые толстые ветки откладывал посушить для костра.

   – Ага. И шашлычки на них получались душистые, вкусные... даже сейчас хочется! – мурлычет Сонька и чуть ли не облизывается.

   – Обжоры!– не могу удержаться. – Кто недавно на двоих умял почти весь свадебный пирог? Сколько же в вас влезает?

   – Мы молодые растущие организмы! – напоминает старшенькая и, прицелившись, тоже суёт полено в камин. Потеряв равновесие, как бы невзначай хватается за отцовское плечо. – И вообще, мы тут лопать стали в три горла, а всё как в чёрную дыру уходит, чесслово! Главное – поела, а через полчаса снова хочется. Но вообще-то, мы целую неделю верхом учились ездить, по лугам гоняли, может, от этого?

   – Всё может быть. Ну-ка, встаньте, солнца мои, дайте на вас посмотреть. И разуйтесь, будьте любезны. Хочу кое что проверить.

    Девочки неохотно поднимаются с насиженных мест, скидывают вслед за мной туфли. Босиком встав напротив дочерей, испытываю лёгкий шок.

   Так и есть. Раньше, в прошлой жизни, я поглядывала на них сверху вниз – не слишком большая, но была у нас разница в росте; сейчас мы смотрим глаза в глаза. Что и требовалось доказать.

   – Вы выросли, – заключаю упавшим голосом. – Сантиметров на пять, не меньше. Не мудрено, что вы постоянно голодные, у вас всё в рост идёт... Господи, и это за каких-то десять дней, а что же дальше будет?

   Девочки недоверчиво оглядывают себя и даже крутятся на пятках. Мага поднимается на ноги и прожигает их взглядом.

   – Точно, – подтверждает развалившийся на втором диване Николас. – Я это ещё у Мишеля заметил, пока они с нарядами носились. Прошу учесть – заметил, несмотря на то, что перед глазами упорно мельтешили тамошние девицы, очень настойчиво, будто я мёдом намазан, я так и не понял, что им от меня надо… Ива, не волнуйся, все дети растут, это нормально.

   – В данном случае – ненормально, – цедит Мага, и чело его малость омрачается. – Да, на редкость вовремя вы сюда прибыли...

   У меня ёкает сердце.

   – Что значит – вовремя?

   Девчонки испуганно моргают. Их отец спохватывается.

   – Да не волнуйся, они просто добрали своё. Видимо, в вашем мире уже пошёл перекос в энергетике, но стоило им попасть в нужную среду – ауры выровнялись, пошли в рост, а за ними и тела подтянулись. Видел я такое…

   Говорит, а сам не спускает с них глаз, сканирует, простреливает орлиным взором. Прямо как дон Теймур… Наконец пожимает плечами: мол, я же говорил, теперь всё в порядке! Этот простой жест заставляет нас облегчённо вздохнуть; однако я всё ещё тревожусь.

   – Но при быстром росте тоже возможны осложнения?

   – Ох уж эти женщины… Мы в Гайе, Ива, это главное. Она их приняла. Хочешь – завтра покажем их Персивалю, – он словно невзначай гладит Машку по голове, поправляет заколку, – послушаем, что он скажет, если вам от этого спокойнее. Но не забывай, профессионал его уровня подмечает дефекты ауры невооружённым глазом; будь у девочек что-то не в порядке – он их сегодня так просто не отпустил бы. Ты уже имела возможность убедиться в его принципиальности.

   – Давайте нас покажем! – оживляется Сонька. – А можно нам весь госпиталь посмотреть? И вот ещё бы глянуть, как там лечат: так же, как дядя Майкл?

   – Корифеи – да. Наш Майкл – мастер высшей ступени, из тех, кто работает в основном с аурой и почти не использует артефакты, у него свой энергозапас достаточен. А вот целители среднего и начального уровня, вроде леди Дианы, применяют накопители и аппаратуру, особенно для поддержки или реабилитации. С приборами справится даже волонтёр без степеней и званий. Интересуешься целительством? Обзорную экскурсию вам, может, и устроят, а вот разрешить присутствовать на сеансах – сомневаюсь. Разве что на самом простом, остальное не для ваших глаз.

   Соня обижено выпячивает губу. Её отец строго сводит брови.

   – Софи, праздному любопытству в подобном учреждении не место. Это ты маму встретила практически здоровую, а там бывают тяжелораненые, обожжённые... Никто не хочет, чтобы на него в таком состоянии глазели посторонние юные доньи. Я бы не захотел.

   Судорожно сглотнув, Сонька плюхается на диван. Молча. Похоже, отцовский авторитет признан.

   – Смотрите-ка, друзья мои, как странно получается, – словно не заметив инцидента, подаёт голос Ник. – Судьба иногда делает такие выверты, что не устаёшь удивляться!

   – Это ты к чему?

   Реплика адресована брату, но подсаживается Мага к Соне и как бы случайно, делая вид, что некуда пристроить руку, кладёт её на девичье плечико. Отодвигаюсь к боковинке, чтобы им не мешать.

   – А к тому, – продолжает родственник. – Представьте, что по накатанному алгоритму Сороковников Ива прошла бы финал и вернулась домой. Вроде бы, счастливый конец, да? Все довольны, кошмар позади, жизнь налаживается... А через полгода – бабах! и дефицит энергетики у детей, конкретный такой дефицит: когда в дугу сворачивает, когда болит и ломит всё, что может болеть, а что не может – тоже болит; и главное – непонятно, от чего лечить. А помочь некому.

   Машка придвигается под надёжную отцовскую руку. Ник продолжает:

   – Или возьмём вариант проще, без Сороковников: никто никого сюда не притягивал, ни о ком не вспоминал, живёте себе как жили, каждый в своём мире. С тем же надвигающим грядущим кошмаром, поскольку он неминуем. Вот ты, братец, всё клевал себя за то, что невольно притянул Иву в наш мир...

   – Когда это я себя клевал? – сердито перебивает братец.

   – Ну, не клевал, показалось... Но сложилось-то всё удачно, в конце концов. Дети здесь, в безопасности, ещё немного адаптируются – и можно всерьёз заняться обучением. А что их ждало дома? Вот если бы вы с Ивой не встретились? Вы и столкнулись-то лишь потому, что твоя знакомая привела новенькую к Васюте, а когда тот уехал – новенькая побежала за советом к той же Гале. А фактически – прямёхонько в твои недружелюбные в тот момент объятья. Если бы Гала не отписала ей Рика в наследство, если бы вы с отцом не нажали на неё с замужеством, она бы не стала искать пути отступления и не попала ко мне, затем домой, причём с инициированным кидриком; если бы сволочь Игрок не решил позабавиться с Анной и посмотреть, что выйдет, начни она умирать... Великое множество «если» сложилось в цепочку и привело к тому, что семья здесь, в сборе, целиком. Все живы, в добром здравии... чего я особенно желаю не только девочкам, но и тебе, брат. Хотя, надо отдать должное, в последнее время ты здорово изменился. В лучшую сторону.

   Сердитый Магин взгляд сшибается с насмешливым взглядом Николаса: ощутимо, с треском. Мы с девчонками так и подскакиваем от неожиданности, но вовремя соображаем, что это стрельнуло полено в камине.

   – Думаешь? – как-то смущённо говорит суженый. – Может быть... – И словно только сейчас замечает, что под боком у него притихли дети. – Всё хорошо, мои доньи. Бояться поздно. Я рад, что вы с нами, здесь.

   – Пап, – у Машки вздрагивают губы. – Ты... это... мы не слишком были сегодня?..

   – Мы вели себя ужасно, – довершает Соня. – Прости.

   – Бывает. – Он, наконец, притискивает их к себе. – Сам такой был, понимаю.

   – Был... – Николас насмешливо фыркает, а мне хочется запустить в него чем-нибудь: такую сцену испортить! – Ладно, зайцы, кончайте сантименты. Уж за полночь, вам спать пора, да и мама ваша за подушкой уже тянется, не для меня же, красивого. Не пора ли баиньки?

   – Ну, уж нет! – Я кое-что припоминаю. – За тобой должок, между прочим, и хватит увиливать! Кто обещал всё рассказать «когда-нибудь после»? Так вот, «после» наступило. Я до сих пор не знаю, что с вами случилось, куда подевался Рик, как вас угораздило очутиться на войне, в конце концов, с вашим-то нейтралитетом?

   – А сама-то, сама! – подскакивает Машка. – Кого сегодня наградили, а? Мам, это нечестно: мы сейчас про себя всё выложим, а что с тобой случилось – так и не узнаем? Ты у нас, оказывается, национальное достояние, а мы не в теме!

   Сконфуженно ёрзаю. Ах, как они на меня таращились, когда мэр оглашал документ о вручении звания «Почётной гражданки Тардисбурга»! «Мам, это правда о тебе? – так и читалось на их личиках. – Ты всё-таки, прости за откровенность, обычная мама... Это ты, что ли – спасительница города? Ты вывела из строя Игрока? И Главу Клана Огня – Горгоной, по-простому? Да ладно, брешет мужик...» Так и знала, что они ничего не забыли. Теперь не отстанут.

   Неожиданно подключается и суженый:

   – Я бы тоже послушал. Кое-что мне известно, но вот о чём недавно узнал впервые – так это о хлебном ритуале. Ещё мне неясно: как ты умудрилась открыть портал без малейшей подготовки? И зачем тебя вообще посреди ночи понесло в самый центр города?

   – Бессонница, – отвечаю, похлопав глазами. – Э-э… это вы на меня, что ли, решили стрелки перевести? Не пойдёт: давайте всё-таки в хронологическом порядке, чтобы не запутаться. Кто сюда первее попал, тому и отчитываться.

   – Эх, прощай, сон...

   Николас прохаживается по кухне, заложив руки в карманы, босиком, как и брат, растрёпанный, чертовски обаятельный. Останавливается напротив.

   – Ну, вот что, друзья, раз вы решили устроить вечер воспоминаний, давайте, что ли, чаю попьём. Что-то я после свадьбы голодный, как собака. Нет, как мои племянницы…

   Они с девочками понимающе смотрят друг на друга и начинают хохотать.

   Насмеявшись, мы подхватываемся – кто за чайником, кто за посудой, я шарю в буфете в поисках заначек, и мне не стыдно признаться, что и сама не против перекусить за компанию. Мне простительно, в моём-то положении. На люстре по мановению хозяйской руки затепляются огни – чтобы мы взбодрились, а то в полумраке в сон клонит, а сидеть нам, судя по всему, долго. По контрасту с освещённой комнатой ночь за высокими окнами кажется ещё чернее. Мои «солнца» с удовольствием занимаются любимым делом – сервируют стол по всем правилам, нет-нет, да поглядывая: что там вкусненького мать отыщет в закромах? В закромах – свежий хлеб и масло, холодная буженина, зелень, нисколько не усохшая под серебряным магическим колпаком, два вида сыра, бисквиты... Пир на весь мир, без этикетов. Что-то сдвигается во всех нас, и я уже чувствую, что после этой ночи, полной рассказов и откровений, мы станем намного ближе и роднее.

    Весело шипит и плюётся чайник. Мы подбрасываем дровишек в камин – и к восточным ароматам добавляется яблоневый дух. Всё готово. Итак, начинаем...

***

– Мам, мы даже не думали, что ты будешь волноваться. – Машка опускает глаза. – Ты ж всегда так гордилась, что мы самостоятельные и нигде не пропадём...

   – Ироды, – говорю беззлобно. – Одно дело – перекуковать одним в квартире два-три дня, пока я в командировке, и другое – попасть чёрте куда, в иной мир, абсолютно чужой, понимаете? Да любая мать сразу начнёт представлять самое худшее!

   – Но мы же не одни! Мы были фактически с тобой – ну, с Аннушкой – и с Ником!

   – Э-э, вам пока не понять, – вмешивается последний. – Уясните на всю жизнь, зайцы, что если женщина испугается за детей – даже самой разумной женщине будет чужда всякая логика. Да дело, в общем, не в побеге, а в том, что вы не подумали, как будете назад выбираться, словно к подружке на чай собрались. Иномирье это вам не соседняя комната.

   Машка округляет глаза, выразительно смотрит на дядю и чиркает ногтем по плечу ... и Николас потирает лоб.

   – Ах, да, забыл.

   – Что забыли? – сурово наезжаю на всех троих. Ишь, секретничают у меня на глазах. – Мне вот тоже интересно, на что они надеялись?

   Родственник смотрит невинно, чисто ангел.

   – На меня. Вернее, на моих будущих питомцев.

   – Ах, да... – невольно повторяю.– И сколько мне пришлось бы ждать? Они ведь ещё не проклюнулись! Значит, вы тут веселитесь, а я там схожу с ума от неизвестности! Весело устроились, ничего не скажешь...

   – Назад! – Мага хлопает ладонью по столу. – Какие питомцы? Почему я не знаю? Ну-ка, подробнее!

   Узнав о Рикки и его клонах, он не в силах скрыть досаду. Столько времени добиваться Галиного фамильяра и всё мимо, а кому-то, можно сказать, несколько штук даром достались! Нет, брат есть брат, Мага не завидует, но почему это произошло не с ним? Машка, как более сердобольная, трогает его за плечо.

   – Пап, ты не переживай, мы с Ником с тобой поделимся. Правда, Ник?

   – Конечно, золотко, – скрепя сердце, отвечает Мага. – Куда ему столько? Тут другой момент: я же хотел сам, своего вырастить... Ладно, сменим тему, доньи. Расскажите, как вас встретили, чем вы занимались в Каэр Кэрроле? Уже изучили его сверху донизу? В подвалах были? Подземный ход нашли?

   – Подземный? – у девочек округляются глаза. – Не-ет, не успели... А где?

   Мага довольно хмыкает. Переглядывается с Николасом.

   – Мы-то нашли, а чем вы хуже? Отыщете – покажу ход в тайную башню, она в самом центре озера, на островке...

   Ну, всё, эти голубушки теперь с него не слезут. Глаза горят азартом, щеки пылают... Ладно, играйтесь, пока лето, снимайте пенку с нового мира.

   Они с восторгом рассказывают про чудесных лошадок, которых для них тщательно подобрали в замковой конюшне, и хвастают, что почти сразу выучились ездить, а дядя Майкл на них и времени особо не тратил.

   – Минуту, – перебиваю.– Не пугайте меня. Как-то подозрительно: вы к лошадям и близко не подходили, откуда вдруг такие способности? Что, при переносе появились?

   Девочки одновременно краснеют.

   – Ой, мам, ты немного не в теме. Прошлым летом мы в лагере с пацанами почти каждую ночь лошадей в деревне ворова... брали, кататься. По-всякому, и с седлом, и без. Ругаться не будешь? – Сонька притворно вздыхает. – А не говорили тебе ничего, чтобы ты не волновалась, правда-правда...

   А вот Анне при переходе в Гайю кое-что досталось, как и предполагал Аркаша в нашем с ним последнем разговоре. Анна удивила всех. Когда на конюшне выбирали для девочек лошадей посмирнее, она с интересом присмотрелась – не к Лютику, а ко вполне рослой кобылке, а потом, хоть и впервые в жизни, но без труда взобралась в седло, сделала пробный круг по двору конюшни – и поехала себе, будто с малолетства этим и занималась. Все только рты разинули от изумления.

   – Мам, она даже барьеры брала не хуже сэра Майкла, представляешь, и никто её этому не учил. Мы разок за ней увязались, хотели попробовать...

   Братья-некроманты бледнеют на глазах, я, вспомнив гибель малышки Бонни из «Унесённых ветром», тоже, а Машка поспешно добавляет:

   – Только она строго-настрого нам запретила. Отругала и говорит: ежели вас за этим прищучу – всыплю, будь здоров; толком учить не смогу, сама не знаю, как это получается, так что ждите настоящих тренеров. Ну, мы, в общем-то, поняли, да и Лёшик, конюх, нас предупредил, что Герда со Светиком ещё конкуру не обучены, ноги поломают, вот мы и не рискнули.

   Хоть на это у них соображенья хватило – животных пожалеть, а о том, что сами шеи свернуть могут, не подумали!

   …После того, как мужчины покинули поместье, молодёжь была предоставлена самой себе. Леди Аурелия с дочерями и донной Мирабель взялись объезжать близлежащие деревушки: военные действия могли переместиться на их территорию, а Кэрролы не привыкли бросать соседей в беде. Пока что не было резона сдёргивать фермеров с обжитых мест, но предупредить о возможном появлении степняков, напомнить о дозорах и убежищах было нужно. Кроме того, как хозяйка замка, леди Аурелия предлагала разместить у себя детишек и пожилых людей. Несколько гостевых домов ждали всех желающих укрыться.

   Сам же замок с прилегающими окрестностями надёжно охранялся, и не только защитной стеной, но и Тёмными рыцарями. Они делали своё дело незаметно, однако стоило любопытствующей девичьей компании появиться у внешней ограды – каждый раз им неназойливо давали понять: граница на замке. Не суйтесь, доньи, это в целях вашей же безопасности.

   Пока старшие леди занимались благой миссией, внучки под предводительством Абигайль и присмотром начальника охраны совершили налёт на оружейные кладовые, где, ссылаясь на реалии военного времени, подобрали себе и Анне оружие по руке. Дон Брук, старший над Тёмными, сделал правильный вывод: стихию лучше держать под контролем. И закрепил за неуёмными воительницами двух рыцарей в качестве тренеров-наставников. Хоть и не женское это дело – махать кинжалом, но защищаться уметь нужно. Великих мастеров, конечно, из девиц за неделю не слепили, но обучили уворачиваться, освобождаться от нежеланных объятий, правильно хватать ножичек и даже худо-бедно метнуть. Во время вечерних трапез донна Мирабель с неодобрением косилась на синяки и ссадины, украсившие юные личики, и бурчала что-то вроде: «Вот погодите, я ещё вами займусь!», а леди Аурелия с дочками, сдержанно улыбаясь, незаметно подлечивали всё это безобразие и старательно делали вид, что не знают о занятиях, чуждых хорошо воспитанным девицам.

   Они здорово сдружились с Гелей и младшенькой Абигайль, четыре юницы почти одинакового возраста, характера, наклонностей – хоть каждая со своими странностями, но так хорошо поладили меж собой... А вот Анна все больше отдалялась ото всех. Дистанцировалась. Уходила в себя.

   – Знаешь, мам, она уже не такая, как ты, – Машка, культурно грызя невесть откуда завалявшуюся среди галет баранку, морщит лоб и делится сокровенным. – Нет, с виду та же. А вот подойти, как к тебе, поговорить уже нельзя, ответит невпопад, а сама всё о своём думает, или в книгу уткнётся, или в карту, или пропадает на тренировках. Она же каждый день тетивой руки в кровь набивала, и плечи у неё болели, и пальцы были содраны – а никак не могла остановиться. Мы потом поняли: она Амазонка. Чесслово, мам. Она этой стрельбой как одержима стала, последние три дня мы за ней даже бегали – напомнить, что поесть надо.

   – Кажется, я понял, – неожиданно говорит Мага. – Это остаточные эманации Сороковников. Перенос из соседнего мира был? Был. Стресс, как инициатор раскрытия способностей, был? Ещё бы. А вот квест не получился, некому его подогнать под новенькую. Детей-то мир определил как своих, а вот женщину записал в попаданки, а это – объект для действующей программы. Алгоритм, хоть и просел, но выдал очередной этап: закладку новых способностей. – Шарит в пустой коробке, Машка виновато протягивает ему последний обломок баранки. – Спасибо. Интересные какие штучки, я раньше не встречал... В общем, с вашей Анной всё ясно, захотел человек прожить собственную жизнь, и это её право. Мне вот что интересно: как вы сегодня здесь оказались, в нужном месте и в нужное время, и что там было, в этом кольце? Ива?

   – Это...

   Замявшись, вынуждена ответить:

   – В общем, то самое кольцо, что мне ваш отец умудрился навесить, да так, что его только Ник снял, у меня самой не получалось. А ещё раньше ты сам мне его дал, помнишь, чтобы передоз скинуть? В нём часть энергетики из Гелиного мира. А ещё я его на двух лунах подзарядила, когда мы с Николасом в море были.

   Мага подозрительно сощуривается. Должно быть, вспоминает собственные ожоги от моих заряженных на луне ножичков.

   – Зачем?

   – Затем, – отвечаю сердито. – Чтобы не подглядывал кое-кто.

   Он сдерживает выдох.

    – Ива... Ты многое понимаешь превратно. В конце концов, он печётся о твоей безопасности, как обо всех членах семьи. Ему так спокойнее. А если бы ты попала в беду, и никого из нас не оказалось рядом?

   – Не ерепенься, – сдерживает его брат. – Как знать, может, не будь этой дополнительной подпитки – защита кольца там, в пещере долго не продержалась бы. Масса породы была нешуточная, могло бы и долей секунды не хватить. Меня бы, кстати, тоже заодно прихлопнуло бы.

   Какое-то время они молчат. Чтобы заполнить паузу, девочки доливают всем свежего чаю. Переглядываются.

   – А вчера прилетел Карыч, – нерешительно продолжает Машка, – и тётушка... леди Аурелия сразу же объявила большой сбор и заставила нас собираться в дорогу.

   – Ага, его дядя Майкл послал, – торопится подхватить Соня. – Потому что мысленная связь на таком расстоянии слишком затратная по энергетике. Передал, что маме надо подлечиться немного, она сама приехать не сможет, но скучает; хорошо было бы устроить сюрприз, заявившись к тебе в один прекрасный день, желательно – ближайший. Ну, мы и раскрутили Белль, она всё упрямилась, а мы ж, по местным понятиям, не должны без сопровождения ехать. Ой, ты знаешь, она такая интересная...

   Сонька вздрагивает от Машкиного пинка под столом и косит на отца с дядей.

   – Ну? – и тот, и другой сдерживают улыбки. – Чем же она интересна?

   Машутка прячет лицо в чашке и хихикает.

   – Она терпеть не может, когда её называют бабушкой. – Голос из недр чашки звучит гулко, словно из колодца. – Мы, если она не в настроении, зовём её: «Белль, Белльчик», а если... – Теперь лягается Сонька. – Ну ладно тебе!

   Маша выныривает из чашки.

   – В общем, она ехать не хотела, а мы как разнылись: «Ну, бабушка!» Кажется, она на всё была согласна, лишь бы её так не называли!

   Братья фыркают.

   – Да уж, – Николас вытирает уголок глаза. – Зайцы, я надеюсь, вы не злоупотребляете сим знанием?

   Соня делает умильную мордочку.

   – Да ты что? Это наш резервный козырь, с ним аккуратней надо, а то пару раз прокатит, а потом не сработает. Не, вообще-то она хорошая, только, в самом деле, на бабушку не похожа. Не из-за того, что молодо выглядит; знаешь, мне кажется иногда, что она только чуть постарше нас. А бывает и...

   – Младше, – с пониманием довершает Мага. – Только об этом молчок, доньи. Что поделать, мы с отцом слишком её балуем. А тётушку Аурелию, стало быть, вы так и называете?..

   – Она и есть нам внучатая тётя. И жутко этим довольна. «Видишь, Мири, – говорит важно, – ты уже бабушка, а я всего-навсего тётка». Теперь и Абигайль с Гелей стали называть её тётушкой, и она не возражает.

   – А кольцо, значит, на лунном свете, – невпопад говорит Николас. – Родственной природы с энергетикой портала, вот оно ему жизнь и продлило...

   Так, перескакивая с пятого на десятое, возвращаясь к непонятому и обмусоливая по триста раз одно и то же, мы выстраиваем хронику событий с момента появления в Гайе и до приезда наших отпрысков на свадьбу. Кое-что я уже просматривала в первых обережных сновидениях, но благоразумно об этом умалчиваю. А вот насколько сложно было Главе Тёмных, Архимагу и прочая, нарушить двухвековой нейтралитет и вмешаться в Большую Политику – узнаю только сейчас. Если бы не Мага, вынужденно пообещавший Омару поддержку, и не одна из сущностей – тайных осведомителей Главы, присутствующая незримо при этом разговоре; если бы не давно поступающие сигналы, что в Огненном клане неладно – как знать, как сложилось бы в дальнейшем. Наследника Главы надо было подстраховать, ситуацию с огневиками разъяснить на месте, и... Не цепляться упорно за традиции, отжившие своё, а заявить о себе, причём положительно, ибо в последние лет пятьдесят репутация клана обросла нехорошими легендами и мифами. От некромантов стали шарахаться, как от прокажённых, чуть ли не пугать ими детей, а тут появилась прекрасная возможность реабилитироваться в глазах общества.

   А тут – ни с того, ни с сего внезапный интерес старого приятеля Омара к этой невестке-обережнице и ещё более внезапная, прямо-таки нарочито показательная утрата этого интереса... Старого Тёмного воробья на мякине не проведёшь. Дон Теймур ещё не знал, чем грозит ситуация, но нутром чуял грядущие неприятности и заранее настраивался обыграть заклятого друга по всем статьям. Упредить. Нашлёпать по седалищу, примеряющемуся к его креслу в Совете.

   А как вы думали? Одним махом семерых побивахом...

   Поддержка Клана некромантов, хоть и невеликого числом, оказалась бесценной. Каждый Тёмный рыцарь обычно в состоянии контролировать до сорока мёртвых вражеских особей; в бою за Тардисбург наиболее искусным удалось довести личный потолок до пятидесяти пяти, разворачивая против неприятеля его же собственных монстров. Врагам подрубали ноги те, кто совсем недавно бежал с ними в боевой лавине. Боевого духа это не прибавляло. Поддержки от Клана огня захватчики так и не дождались, главным козырем – с неба – ударить в полную силу не получилось: Ящер совместно с ордой гарпий порвали глупых виверн и амфитеров в клочья. В этом бою страшно стало даже прожжённым ветеранам Игрока.

   А когда тот, кто обещал им лёгкую победу, позорно скрылся, забыв о верных слугах, стало ясно: всё, капец. Тут им и осталось лечь в землю, прогоревшую на полметра вглубь – до шлака, до оплавленных камней...

   Узнала я и то, как благородный паладин и безутешный супруг искали меня в пустыне, уничтожив заодно десант горных троллей, попавших под горячую руку. Как мой мысленный крик о помощи и боль последующего отката порядком оглушили сэра Майкла. Как Маркос временно взял на себя управление поисковым отрядом и нащупывал путь по связям на кости, по энергетическим нитям от отрезанных пальчиков, ведущим ко мне, их хозяйке, по невидимому другим магам следу…

   И как Главе, готовому нажимать на немыслимые рычаги, лишь бы уговорить Совет прийти на помощь к безвестной обережнице – и вдруг удалось получить одобрение практически сразу. После чего с досадой констатировать: не только у него агентурная сеть звенела десятками тревожных сигналов: коллеги были готовы к чему-то подобному.

   И как уставшие маги и воины, едва схоронив погибших и справив заупокойные службы, наскоро провели смотр оставшихся в живых и собрались на очередной военный Совет, призвав даже тех, кто по сути своей был пацифистом, но мощью обладал немеряной. Симеона, например. Как думали, чем продавить защитный купол над оазисом Рахимыча. Как вызвали сперва бурю – дабы согнать в одну точку грозовые тучи, затем взламывали купол стихиями – воздушной, водной, огневой – вот откуда та страшная гроза! Каким потрясением оказалось для некоторых, сомневающихся в необходимости вторжения в чужой клан, зрелище пыточных камер и Башни смерти... Николас рассказывал об умельцах, могущих снять информацию с предметов: эти Мастера прочли всё – вплоть до затихающего хрипа последней жертвы.

   Конечно, памятуя, что здесь женщина и дети, братья смягчают подробности. Но даже я, взрослый человек, временами содрогаюсь. Впрочем, девочки внимают более зачарованно, нежели со страхом: для них, прошедших десятки компьютерных боёв, эти рассказы пока что абстракция, виртуальность. Я же прикоснулась ко всему по-настоящему.

   Когда речь заходит об экспедиции, моё внимание ослабевает: впечатления от сегодняшних рассказов, услышанных в госпитале, совсем свежи. Оглядываюсь на окна. Светает. Вот это посидели...

   Зато выговорились, наконец. Всласть. И узнали о себе много нового.

   Причём, благодарить за удачную возможность нужно моего дорогого Наставника. Вряд ли наши посиделки состоялись бы, не пригласи он к себе в городской особняк старших дель Торресов, иначе, ума не приложу, где бы мы тут разместились. Впрочем, есть у меня основания подозревать сэра Майкла в некоем коварстве и в замысле оставить нас с наречённым наедине, ибо приглашение погостить касалось и девочек, и Николаса. Но не вышло: Никушка неожиданно заупрямился. Со свойственной ему безапелляционностью заявил, что не желает покидать налёжанное место у камина, ибо у него отродясь такого дивана не было, даже в личном особняке, а на намёк: «Не думаешь, что кое-кому надо о многом поговорить?» – без обиняков заявил: думает. Вот им с братом обязательно надо, они, в конце концов, пятнадцать лет не виделись, а нормально, по-мужски побеседовать недосуг – то война, то свадьбы.

   «А мы? – обиженно заявила Машка, и глаза её налились самыми натуральными слезами. – Нам тоже нужно…»

   …Почему-то я оказываюсь на крыльце Магиного дома, закутанная от ночного ветра в кашемировую шаль. Два открытых экипажа поджидают неподалёку. Доподлинно знаю, что из одного только что вышли мы с девочками и братьями-некромантами, второй доставил сюда обоих Кэрролов и дона с супругой.

   «И где вы там разместитесь, в этом курятнике?» – не скрывает сарказма моя свекровь. Весь свадебный вечер она стоически хранила молчание и лишь сейчас подала голос. Какой ценой ей обошлась вынужденная немота – остаётся только гадать, но, судя по яростно сверкавшим глазам и снисходительной усмешке дона, ставка была достаточно соблазнительна.

   Машка обиженно ставит бровки домиком.

   «Не курятник, а сколько угодно места. Отличный дом, между прочим! Да у нас квартира меньше папиной кухни, а гостей случалось в три раза больше, и ничего, размещались, а уж здесь-то – хоть пляши. Всё будет норм: мы с Соней занимаем первый этаж, там два спальных места, как раз для нас, а папа с мамой – второй. Кровать там, правда, одна, но ничего, как-нибудь. Отлично устроимся, бабушка, не переживай».

   Донну Мирабель передёргивает.

   «Они устроятся, видите ли! А тот оболтус, что хочет с вами увязаться – его куда?»

   Нашла чем напугать, так и читается на девичьих личиках. Это вы, донна бабушка, не видали нашей двухъярусной кровати, и не случалось вам привечать дядьёв с семействами – жёнами и племянниками, да ещё кучу бабушки-дедушкиных друзей, съезжающихся на юбилей или иную дату. А нам доводилось и раскладушку ставить на балконе, и кресла-кровати у соседей одалживать. А самые лучшие места были на полу. Бедлам, конечно, по головам ходили, зато весело!

   Сонька даже не задумывается.

   «Без проблем. Переигрываем: Николас с папой внизу, а мы с мамой на втором этаже. Ещё лучше».

   Дон Теймур, усмехнувшись, подхватывает супругу под локоть.

   «Белль, у них на всё найдётся ответ, ты ещё не поняла? Оставь их в покое, им действительно нужно пообщаться. Вот пусть и поворкуют, а мы с тобой... найдём, чем заняться, не так ли?»

   Голос его набирает мурлычаще-бархатные интонации, ещё немного – и даже я зальюсь краской, настолько многообещающе он звучит. Тем не менее прелестное личико донны на миг перекашивается свирепой гримасой.

   «Займёмся, да уж! И ты объяснишь мне, наконец, с какой стати этой… – вздрагивает, словно от болезненного щипка, – ...дамочке, этой... – снова вздрагивает: – …невесте, чтоб ей, невесте! вздумалось пригласить тебя посажённым отцом!»

   Глава терпеливо расправляет оборку на атласной юбке супруги, словно невзначай касаясь скрытого под плотной тканью округлого женского бедра.

   «Я уже объяснял, дорогая: мне довелось не так давно оказать ей услугу. Сберечь жизнь, и не только её, но и будущего маленького друида. Это достаточный повод?.. Майкл, мальчик мой, мы благодарны тебе за гостеприимство и не преминем им воспользоваться. Но пока что оставь нам свободный экипаж, я покажу Мирабель ночной Тардисбург. Здесь есть удивительные места».

   «Злачные», – едко добавляет свекровь. Шлёпает веером по расшалившейся руке супруга и смягчается. «Ах ты... старый ловелас…»

   Сдерживая улыбку, Глава подсаживает её в карету. Уже стоя на подножке, оборачивается к нам.

   «Что ж, доброй ночи, дорогие мои. Пусть она будет для вас достаточно долгой!»

   – Ива, да ты спишь?

   Вздрогнув, поднимаю голову. Угораздило меня задремать! Девочки, однако, тоже клюют носами, умудряясь при этом старательно таращить глаза.

   – Расходимся! – Мага решительно встаёт. – Завтра... чёрт, уже сегодня нам надо появиться у Персиваля, а он мне за ваш недосып голову оторвёт. Дамы, без возражений, пожалуйте наверх, мы с Николасом располагаемся тут.

   – Да я только... – Со сна плохо соображаю. – Посуду бы собрать...

   – Ни-ни, родственница, – Николас заставляет меня водворить сахарницу на место. – Даже не трогай, иди, а мы ещё посидим, поговорим о нашем, о мальчуковом. Марш наверх, сейчас же.

   В спальне – как по привычке я называю этот спортзал – мы с девочками помогаем друг дружке разоблачиться. Пока вожусь в ванной, дочки успевают заснуть, обнявшись и заняв собой середину кровати. После нескольких попыток притулиться то с правого бока, то с левого, понимаю: ничего не выйдет, так и придётся спать вполглаза, опасаясь свалиться. Но тут моё внимание привлекает негромкий стук в кладовке. Отчего-то совершенно не испугавшись, следую туда – и обнаруживаю на полу невесть с какого стеллажа брякнувшиеся матрас, подушку и плед.

   – Умница! – шепчу, не в силах сдержать довольную улыбку. – Какой ты всё-таки молодец! Спасибо, дорогуша!

   Дом радушно поскрипывает половицами, звякает дверной ручкой. Побледневший лучик от уличного фонаря подскакивает, бежит от окна в отдалённый от кровати уголок, показывая местечко, где нет ни сквозняков, ни оружейных стендов, с которых случайно может свалиться на голову железяка. Расстелить матрас на полу минутное дело, а уж залечь и укутаться в плед – ещё быстрее. «Умница!» – повторяю мысленно, и посылаю домовой сущности самую горячую благодарность, на которую только способна.

    «Хозяйка-а!»– ласково шепчут мне в ответ.

***

О-о, боги, демоны, песочные человечки и все Оле-Лукойе, вместе взятые! Где мои тихие мирные сны, я вас спрашиваю? Почему ещё совсем недавно они туманили мне голову, а теперь пропали? И я вынуждена снова таращиться в белёсые колодцы меж потолочных балок, а зрелище это навевает слишком тягостные воспоминания, вот и кручусь с боку на бок, старательно жмурюсь, считаю до ста, до тысячи…

   Такое бывает после сильной усталости. А день у меня, признаться, выдался не из лёгких.

   Вздохнув, в который раз закрываю глаза и тотчас вижу ярко-алое платье, почти по-настоящему вспыхивающее на моей подруге. Леди Ди была права: этот наряд ни с чьим не перепутаешь. На пурпурном атласе юбки, на корсаже в чёрных бархатных цветах пляшут языки огня. Уж какой род магии здесь задействован – неизвестно, но только Лора представляет собой зрелище необыкновенное: это самая прекрасная и экзотичная невеста из всех, что я видела в своей жизни.

   К всеобщему изумлению, не кто иной, как дон Теймур да Гама дель Торрес, Глава клана некромантов, Архимаг и прочая и прочая, в чёрном, как ночь, бархатном камзоле, лишь с пламенеющей розой в петлице, ведёт невесту к жениху. С улыбкой он вручает её руку Аркадию, серьёзному, побледневшему и необыкновенно красивому. Прекрасная, фееричная пара! Невольно улыбаюсь, вспоминая. И бережно просматриваю в памяти особо запомнившиеся моменты.

   …Под чистые голоса скрипок господин мэр оглашает права и обязанности будущих супругов, заручается их согласием, а также свидетельским – то есть, нашим с сэром Дэвидом, подтверждением, что известные нам лица вступают в союз добровольно, без принуждения, и нам, как давним друзьям брачующихся, неизвестны препятствующие данной процедуре обстоятельства. Мои девочки, страшно гордые, выносят на алых бархатных подушечках обручальные кольца. Господин Антонио Ломбарди, что-то вспомнив, с доброй улыбкой напоминает:

   – А хорошо ли новобрачные знают традиции нашей славной земли? Какие важные слова вы ещё не произнесли? В чём нужно признаться, чтобы сама Гайя сочла ваш брак законным и свершённым?

   – Я – твоя женщина! – оповещает Лора своего жениха и весь мир, сияя улыбкой и хорошея всё больше. Твёрдой амазонской рукой, способной без посторонней помощи взвести тяжёлый арбалет, она окольцовывает мужа, и как же трогательно видеть, как пальцы бесстрашного друида в этот момент подрагивают от волнения.

   – Я – твой мужчина! – отвечает он, в свою очередь надевая на безымянный палец супруги крохотную корону. Они решительно целуются долго и самозабвенно, забыв о том, что находятся в людном месте, что регламент на поцелуи ограничен… в общем, как будто познакомились и влюбились вчера, а не много лет назад. И я с удовольствием аплодирую вместе со всеми.

   – Слово сказано! – оглашает мэр. И по его отмашке оркестр на хорах трубит о свершившемся таинстве.

   А как хороши были в танце дон Теймур и Лора! Друид, чья не совсем пришедшая в норму нога не позволяла пройтись в вальсе с невестой, уступил эту честь посажённому отцу – впрочем, не особо сокрушаясь, ибо, как потом объяснил, никогда не был любителем поплясать. А вот Лора – да, если уж сорвалась с места – не удержать, и поэтому кружилась, кружилась, с Магой, с Николасом, с Майклом и даже с почтенным сэром Джонатаном, даже с Персивалем, пока последний не угомонил её, улыбаясь, шепнув кое что на ушко. Раскрасневшаяся молодая в запале обмахивалась чудным веером со страусовыми перьями и черепаховой ручкой, я с умилением на неё поглядывала…

   Но засела в моей подкорке промелькнувшая недавно посторонняя мыслишка, и долго потом донимала, свербила: а ведь совсем недавно я узнала что-то важное! И не потому ли суженый нет-нет, да глянет на меня через весь зал напряжённо, как будто ожидает, что я о чём-то спрошу…

   …Вот дон Теймур неприкрыто любуется сыновьями. Два красавца танцуют фанданго. Щёлкают кастаньеты. Ритмично выстукивают каблуки. Плывёт чёрным лебедем прелестная разноглазая донна Мирабель, которой на вид не дашь более сорока, да и то с натяжкой. Пока разгорячённый танцем Мага залпом осушает бокал шампанского, накрываю ладонью небрежно брошенные на стол деревянные пластины, скреплённые кожаным шнуром. Выпуклые ракушки кастаньет до сих пор хранят тепло его руки.

   …Вот я, украдкой скинув туфли, забираюсь с ногами на низенький диван, спрятавшийся за крайней колонной. Хочется немного побыть одной, собраться с мыслями, наконец, поймать ту, ускользающую. Однако у моих девочек чутьё: они отыскивают меня и, утомившись от взрослого веселья, приваливаются ко мне горячими боками. Обнимаю их, вдыхаю душистый запах юности.

   – Что вы чувствуете, дорогая? – спрашивает сэр Персиваль, словно эльф, соткавший себя из сгустившихся теней.

   – Цельность, – не задумываясь, отвечаю.

   – Цельность… Хорошее определение. Иоанна, я правильно понимаю, что своих детей вы одарили частицей обережной ауры? Они сейчас на редкость хорошо вас поддерживают, даже не хочется вас разлучать. Пожалуй, я отпущу вас домой прямо сегодня. Но с условием, что завтра вы мне покажетесь.

   …Вот и белый букет невесты, летящий под потолок, а затем стремительно пикирующий в руки… Николаса. Разочарованный девичий стон всего присутствующего младшего медперсонала.

   – Я не виноват, – сконфуженно оправдывается родственник, – доньи, милые, что поделать, инстинкты подвели: летит мимо что-то красивое – хватай! Я и схватил…

   По его требованию Лора кидает букет снова, тот чудесным образом рассыпается в полёте на отдельные розы. Хватает на всех. Хотя эффект уже не тот.

   …Калейдоскоп воспоминаний притормаживает, гаснут цвета, звуки. Лишь один мотив, знакомый, давнишний зудит в ушах. Прислушиваюсь. Нет, пропал. Лишь тихое дыхание спящих девочек, да на улице шаги фонарщика… Это я так думаю, что фонарщика: с моей позиции видно, что вслед за тем, как владелец подкованных сапожек минует наши окна, гаснет один уличный фонарь, затем соседний. С кухни доносятся негромкие голоса братьев. Слов не разобрать, временами мужчины переходят на быстрый шёпот и вдруг взрываются смехом, но тотчас осаживают друг друга: т-с-с… Похоже, не чай они там пьют.

   Мелодийка вновь оживает. Чем-то она меня приворожила: то ли словами, то ли ассоциацией с давно забытым…

   «Ты – моя женщина,

   Я – твой мужчина.

   Если нужно причину –

   То это причина…»

   Единственных четыре строки, что помню из давно отжившей песни. Тогда, пятнадцать лет назад, она уже была раритетом, а сейчас её почти никто не вспомнит.

   «Ты – моя женщина,

   Я – твой мужчина…»

   Заветные слова, произнесённые сегодня Лорой и Аркадием – это лишь зацепка, и строфа из песни тоже зацепка, не до них пытается добраться моё подсознание. Поэтому-то оно ведёт меня дальше, не даёт ни сна, ни покоя…

***

– Теперь ты – моя женщина, – оповещает Мага. – Согласна?

   Он стоит у распахнутого мансардного окна арендованного коттеджа, обнажённый, красивый как греческий бог.

   – Иди сюда, робкая моя...

   – Кожа у него прохладная, атласная и удивительно белая, светится в темноте, и я всё никак не могу к этому привыкнуть, а сам он твёрд, надёжен, устойчив, как земная ось… С удовольствием шумно вдыхает мой запах. Кивает на открывающийся в душной ночи вид:

   – Посмотри. Красиво?

   В бескрайней антрацитовой колышущейся массе дрожит золотая лунная дорожка, распадаясь на множество полос. Где кончается вода и начинается небо – различаешь с трудом. Нереально далеко покачивается на волнах игрушечный трёхмачтовый кораблик, салон и палуба освещены, там пляшут и развлекаются крошечные фигурки, но звуки музыки с такого расстояния не долетают, зато слышно, как шуршит совсем рядом под волнами прибрежная галька, и уж почти над ухом громко, по-хозяйски стрекочут цикады.

   – Красиво. – Осторожно к нему прижимаюсь. Вроде бы и стесняться нечего, но мне всё ещё неловко прикасаться к почти незнакомцу. Он целует меня в висок.

   – Робкая моя… – повторяет с каким-то удовольствием. – А дома, из моей спальни, вид ещё красивее. Здесь бриг какой-то бутафорский, у нас настоящие. По утрам солнце окрашивает паруса в розовый цвет, а песок на берегу раскаляется так, что слепит глаза. После шторма на нём оседают целые россыпи янтаря и драгоценной амбры, раковин и перламутра. А прямо под окнами нашего зам… дома растут апельсины и гранаты; ты можешь сорвать цветок или спелый плод, всего лишь протянув руку. Хочешь? Поедешь со мной, Ива?

   У меня ёкает сердце, и он тотчас улавливает перемену.

   – Боишься? Чего?

   Я в смятении. Конечно, втайне надеялась на подобное предложение, но упрямо твердила: то, что между нами происходит – курортный роман, не более! Всем известно: у восточных и южных народов – а он явно выходец оттуда – серьёзная связь с чужими женщинами не приветствуется, так что шансов у меня ноль. А несерьёзная… что ж, пусть будет. Иначе после я загрызу себя за то, что могла ухватить кусочек настоящей любви, да отказалась. Понимала: расстанемся – забудет, но сейчас хоть недолго, да мой, мой! И так настроилась на расставание, что мне бы радоваться от его слов, а я потерялась.

   Мага хмурится.

   – Я сказал что-то не то? Ива, но когда люди занимаются любовью, это значит, что они хотят быть вместе. Или ты приняла меня за искателя развлечений, что меняет женщин в каждом городе?

   Так и есть. Но почему-то я всё время забываю о его старомодных моральных устоях, не вписывающихся в современные реалии. Да уж, мы с ним та ещё парочка, у него – завышенная планка нравственности, у меня – застенчивость тургеневской барышни. Как нас вообще угораздило оказаться в одной постели? Вроде бы, нужно настроиться на серьёзный лад, а меня кидает в жар от сладких воспоминаний.

   – Мага, – начинаю, сердясь на самоё себя, – ты вовсе не должен…

   Осекаюсь под его взглядом.

   – Должен, – говорит он твёрдо. – В вашем обществе какие-то легкомысленные взгляды на отношения, я бы сказал – безответственные. Ива, я не такой. Ты же видела: я долго не разрешал себе ничего слишком уж личного, скажу честно – боялся к тебе привязаться. Но после вчерашнего случая, когда чуть не потерял тебя – понял, что один уехать не смогу.

   Поглаживает меня по спине, его руки скользят ниже, но он сдерживается.

   – Судьба не сводит людей просто так. Знала бы ты, из какой дали я сюда добрался, и всё, оказывается, для того, чтобы встретить тебя! Неужели ты мне откажешь?

   – Я тебя почти не знаю, – отвечаю, задыхаясь от его прикосновений. – А вдруг это лишь увлечение, и пройдёт какое-то время!

   – Времени нужно пройти, звезда моя. А нам при этом быть вместе. Иначе как понять, кто мы друг для друга? Как, ты думаешь, зарождаются семьи? С того, что соединяются совершенно разные люди и узнают друг друга. Познают… А мы уже начали.

   Усаживает меня на тёплый подоконник и, кажется, собирается продолжать совсем в ином духе.

   – Да подожди, – отбиваюсь я, – Дело-то серьёзное!

   Он с досадой отстраняется, и по определённым признакам я понимаю, что ждать ему не хочется, а хочется совершенно другого. Но…

   – Что? – говорит нетерпеливо. – Я предлагаю, чтобы мы были вместе, понимаешь? С чего-то надо начинать? Прости, у меня не было времени на ухаживания, но я всё наверстаю, только дай мне эту возможность. Чем я тебе нехорош?

   С трудом заставляю себя не поддаваться чувственной волне, расходящейся из самых недр тела.

   – Ты… я даже не знаю, откуда ты, Мага…

   Он игнорирует попытки унять его руки.

   – Поедем со мной, узнаешь.

   Сопротивляться его ласкам невозможно. Ещё немного – и я разрешу делать с собой всё, что угодно. На помощь приходит неожиданно. Прохладная струя ветра, ударившая в голую спину, остужает в буквальном смысле слова.

   – А если у тебя будут неприятности? – Упираюсь руками в его твёрдую грудь. – Привезёшь домой чужую женщину, без согласия родителей… Будет скандал. А я не хочу начинать семейную жизнь с конфликтов.

   – А с чего хочешь? – оживлённо подхватывает он. Похоже, частички «не» он не воспринял. – Так и быть, договорим, только переместимся, а то тебя продует.

   И тянет меня к кровати в защищённом от сквозняков углу.

   – Ива, у нас хорошая семья; несколько консервативная, к этому нужно привыкнуть, но тебе будут рады. К тому же, мы можем жить отдельно. У нас будет свой дом, где ты станешь полноправной хозяйкой.

   Задумывается, словно не замечая моего смятения. Вот-вот он припрёт меня к стенке!

   – Единственно, чего не могу обещать – и предупреждаю об этом сразу – ты не сможешь часто видеться со своими.

   Какая я всё-таки эгоистка! Размышляю тут о чужих отце-матери, а кто о моих подумает? Что я им скажу? На кого оставлю? В который раз Мага словно считывает меня. Приподнимает моё лицо за подбородок, внимательно заглядывает в глаза. Говорит тихо:

   – Будешь счастлива ты – будут счастливы и они. А иначе зачем растить детей? Чтобы они были счастливы. Мы тоже рано или поздно отпустим своих...

   Припадает к моим губам надолго, так, что перехватывает дыхание.

   – Отбрось сомнения… Иди за мной…

   Спускается ниже, к шее, к впадинке меж ключиц, к груди. Не могу сдержать невольный вздох.

   – Ты моя женщина, да? – шепчет, и от этого удивительного бархатного голоса с нотками нежности и властности одновременно я теряю разум. – Скажи это, Ива, просто скажи…

   И я отвечаю, позабыв обо всём на свете:

   – Да-а…Я… твоя женщина, Мага!

   Рывком он притягивает меня к себе вплотную, дальше некуда, смотрит изумленно и радостно, как ребёнок.

   – Я – твой мужчина.

   В напряжении прислушавшись к чему-то, добавляет удовлетворённо:

   – Слово сказано.

   И как-то торопливо меня целует. Словно закрепляя неведомый мне ритуал.

***

С неистово бьющимся сердцем вскакиваю на импровизированной постели. Что это было? Что? И почему этот эпизод всплыл в памяти только сейчас? Сколько раз я пыталась вызвать подобное воспоминание, вроде бы подобралась совсем близко… Будоражат меня отнюдь не эротические воспоминания, а слова, которые вынудил произнести суженый. Похоже, он меня спровоцировал! О, я ещё не забыла, насколько колдовским может оказаться голос некроманта. А как он вслушивался в неизвестность! Словно ожидал… чего? Подтверждения? Одобрения?

   Традиции нашей славной земли, так, кажется, сказал господин мэр… Слова, после произнесения которых брак считается свершённым. Это что же – я уже пятнадцать лет подряд, сама того не зная…

   Замужем?

   А я-то ещё недоумевала: когда это он успел сделать мне четыре предложения? Четыре, а не три, как я думала! Выходит, он-то всё помнил?

   Лихорадочно шарю в поисках одежды и, конечно, не нахожу – откуда ей взяться, ежели раздевалась в другом месте? Подхватываюсь и бегу в гардеробную. Дабы не тратить времени, просто накидываю поверх пижамы Магин плащ, в котором он однажды заявился в мой дом. Ох, сейчас я устрою допрос с пристрастием… Какого чёрта он ломал комедию со сватовством, с договором на пресловутые три месяца, если, по обычаям Гайи, я и без того жена?

   Кипя от возмущения, несусь к лестнице и торможу: что-то невнятное бормочет во сне Машка, ворочается, кому-то выговаривает – и затихает. А я так и замираю с ногой, застывшей в пустоте: не хватало ещё разбудить детей семейным скандалом.

   Уняв дыхание, бесшумно опускаюсь на верхнюю ступеньку. Пусть уснут покрепче.

   – Так чья была идея с гражданством? – слышу приглушённый расстоянием голос Николаса и его смешок.

   – Идея была Лорина, и пришлась кстати. Главное, что мэр не возражал; хоть, по закону, нужно прожить в Гайе не менее трёх лет. Для Ивы сделали исключение.

   – Умный человек дон Ломбарди. И смелый, надо сказать. Судя по всему, знал, на что идёт, но не дрогнул. Видал, как отец в лице изменился при заслушивании «Почётного гражданства»? Я уж решил – будет скандал. Однако пришлось ему стерпеть. Главный удар для него, конечно, в том, что опекунство над девочками теперь не светит.

   Слышен шум отодвигаемого стула, нервная поступь. Мага по привычке меряет комнату шагами, это у них семейное, только походка у него твёрдая, а у дона Теймура лёгкая, скользящая. Впрочем, это ненужные детали; сейчас я невольно навостряю уши и не жалею, что сдержалась. Неужели благородный дон не оставил планы перехватить управление внучками на себя? Допустим, меня он по привычке снисходительно игнорирует… «Она поартачится немного и станет ему неплохой женой, Джонатан!» Но Магу-то он, выходит, до сих пор ни в грош не ставит? Хочет держать управление над всеми в своих командорских руках? А прелестная амазонка в огненном платье, выходит, испортила ему всю малину?

   Что-то не припоминаю, чтобы он особо гневался во время свадебного торжества. Умеет дон проигрывать или, во всяком случае, делать хорошую мину при плохой игре! Или просто не захотел терять лицо перед всеми. А-а, теперь понимаю, почему он в упор смотрел на Лору, пока Антонио Ломбарди оглашал мой новый статус. Прелестная невеста ответила дону настолько затуманенным от счастья взором, что суровое чело Тёмного Главы невольно смягчилось. Ах, подруга, ты отвела грозу от нас обеих – впрочем, и от господина мэра, сдаётся мне.

   – Он надеялся на опекунство? – голос моего суженого непривычно холоден. – Пусть не рассчитывает: я не позволю гнуть детей под себя и неустанно держать под контролем. К тому же некромантия не женское занятие. Ходить по склепам, заниматься эксгумацией и, в конце концов, умереть ради инициации! Никогда.

   Провисает тяжёлая пауза. Затем негромкий хлопок возвещает об открытии бутылки. В предутренней тишине хорошо слышно, как льётся в стаканы вино.

   – Тебе здорово досталось без меня. – Сейчас Николас, должно быть, протягивает стакан Маге. – Всё, что мы раньше делили, вывалилось на тебя одного. Прости.

   – Всё кончилось, – отрывисто говорит его брат. – Я научился кусаться. Отец вроде бы действует из лучших побуждений, но кажущихся ему лучшими, поэтому любую свою позицию мне приходилось отстаивать, как в бою. Почему? Он слишком тосковал по тебе, Ник, и переставал ждать, и со временем стал невыносим. Даже ничего не сказал мне с матерью о том, что вы с Ивой нашлись – думаю, потому, чтобы не давать ложную надежду, если вам не удастся вернуться. За тебя, брат.

   Звенят стаканы.

   – …А я всё время мельтешил у него перед глазами, я, невольный виновник твоей, как он думал, гибели; вот он и вымещал на мне всё, что мог. Обычно я терпел, насколько удавалось, потом сбегал.

   – Сюда? Хорошее убежище… А здесь у нас что? – Судя по скрипу, открывается дверца буфета. – То, что я думаю?.. Мне жаль, что так получилось, брат. Причём, знаешь, что самое пакостное? Перед отбытием я проверил портал на прочность; он должен был продержаться даже в немагическом мире не меньше недели, но рассыпался, – Николас, судя по звуку, чиркает спичкой и вдруг зависает, делая небольшие паузочки, – как я потом… убедился, изучая остаточный след… через сутки… после установки. Понимаешь?

   – До меня доносится слабый аромат сигары.

   – Погоди, тягу поправлю…

   Воздух очищается: дыму, очевидно, не разрешают просачиваться наверх.

   – Думаешь, вмешательство извне? – Мага тоже чиркает спичками. – Да нет же. Выходит, всё это началось гораздо…

   Какое-то время молчит. Тихо спрашивает:

   – Зачем, брат? Ты посмотри, какая жёсткая связка получается… Ради чего? Я уж начинаю сомневаться… Нет, не думай, это не самооправдание, но иногда мне кажется, что в ту ссору с Ивой меня словно накрыло. Не собирался же я доводить до крайности, до разрыва, не хотел, пусть и могу иногда сорваться, но не настолько же! Я ведь…– Он словно с разбегу останавливается, – …уже считал её женой, понимаешь? Хотел беречь, заботиться…

   – Даже так? – Шаг по комнате скользит лёгкий невесомый: вот и Ник взялся измерять периметр. Останавливается. – Неужели ты принудил её сказать Слово? Ну? Заставил?

   – Сам не знаю, – отвечает суженый с тоской. – Но только Гайя нас расслышала, я это почувствовал. Оттого-то, думаю, она и притянула Иву, когда появилась возможность. Ко мне, дураку, притянула, а я повёл себя, как кретин!

   – Точно, – сухо бросает Ник. – Выпороть бы тебя, братец… Я ещё сомневался: примет ли Совет наших девочек? А у них ауры при сканировании засветились яркие, как у детей, рождённых в законном браке, то-то никто и не колебался… Что же ты дурака валял с этими тремя месяцами?

   Вот и я о том же. Что ты ответишь, Мага?

   В долгой тишине отчётливо слышно пощёлкивание маятника старинных напольных часов. Очевидно, пора отбивать какой-то час, но… похрипев, пощёлкав, механизм умолкает, словно не желая мешать хозяйскому разговору.

   Голос у наречённого таков, будто он измучен донельзя.

   – Я не валял дурака, Ник. Я пытался ей сказать ещё при нашей встрече; если ты читал её воспоминания, должен помнить: это было, когда мы зашли к Мишелю. Я сказал: у меня есть преимущество перед Васютой: я тебе муж, между прочим! Но она не услышала. Поначалу я не поверил, думал – притворяется, потом понял, что это блок.

   – Да, помню. А что тебе помешало сказать об этом в гостинице, или у неё дома, в конце концов? Ведь память-то у неё начала восстанавливаться!

   – Она бы не поверила. – С трудом разбираю слова. – Ты же видел, как она меня боялась; решила бы, что это очередная хитрость. Я опасался всё испортить, хотел дать ей время: вдруг вспомнит сама, или…если не полюбит, так хоть привяжется ко мне, к такому, как есть.

   В негодовании беззвучно колочу по перилам. И вдруг задумываюсь. А ведь в чём-то он прав: реши он о ту пору, когда я шарахалась от него, как чёрт от ладана, заявить о супружестве… Прибить, конечно, не прибила бы, весовая категория у меня не та, но скандал закатила бы нешуточный. И тогда вовсе не было бы у нас того нейтралитета, на котором вроде бы договорились при… обручении. У меня даже здесь всё, не как у людей: сперва замужем побыла, потом случайно мужа угробила, потом с ним же и обручилась…

   Голос Ника прерывает мои размышления

   – В общем, личная жизнь у тебя не заладилась с самого начала. Но, по крайней мере, на сегодня история с Ивой благополучно завершилась. Скажем, условно благополучно, посмотрим, как оно дальше пойдёт, но вы хотя бы лишнего друг другу не наговорите, научены. А вот как тебя угораздило между женитьбами на нынешней супруге стать вдовцом, да ещё дважды, а? И это при наличии целителей в родне! Кстати, почему ты до сих пор даже не упомянул ни об одном из своих браков?

   Треньканье музыкальной шкатулки сменяется тишиной. Снова музыкой. Опять прерывается. Похоже, Мага бездумно поднимает и опускает крышку. Наконец заговаривает.

   – Моей первой здешней женой была Элизабет Грей; вот почему.

   Мне вдруг становится страшно: не от простых слов, а от того, как вдруг громко, с каким-то хрипом задышал Николас. Будто ему перехватило горло.

   – Элли? – со сдерживаемым бешенством говорит родственник, откидывая стул. – Ты… был женат на Элли? И ты вдовец? И молчал всё это время? Ты…

   Мага неожиданно взрывается.

   – А что мне было делать? Она была… – и запинается. – Беременна, Ник. Сядь. К моменту моего возвращения – уже три месяца. Неужели она тебе так и не сказала?

   Застонав, мой родственник рушится обратно на стул. А у меня от подобных вестей перехватывает дыхание.

   Опять шаги. Очевидно, младший брат подходит к старшему.

   – Ты же знал её отца. Старый ханжа и лицемер, он бы не простил дочери позора. Я знаю, вы с Элли сказали друг другу Слово, но лорд Грей плевал на эти, как он сам выражался, аморальные варварские обычаи, он же сам упёртый пришелец и не считался с нашими традициями. Выпей, Ник. Постой, лучше коньяку.

   – Элли, – с тоской повторяет Николас. – А ты, выходит, прикрыл и её, и меня; ну, да, у тебя не было выхода… Наш отец знал?

   – Думаю, догадывался. Он ни о чём не расспрашивал, а я не говорил; во всяком случае, скандала из-за того, что, едва потеряв брата, я привёл жену, не устраивал. Мать – та выдала по полной программе, хотя, подозреваю, истинная причина была в том, что она уже сговорила за меня дочь своей лучшей подруги. К тому же, она любит торжества, а мы с Лиззи просто зашли в мэрию и получили свидетельство о браке, по упрощённой процедуре. Конечно, мама приняла девочку в штыки, но… знаешь, та этого уже не замечала. Ей всё стало безразлично.

   – Отчего она умерла?

   – От тоски.

   – Не может быть. Это всё романтические бредни, Мага! Не верю я, что здоровая девушка просто так, впав в депрессию, возьмёт и перестанет дышать, должна быть какая-то причина! Что ты скрываешь?

   – Она просто не хотела жить, Ник. И угасла.

   Я закрываю лицо руками.

   – Не хотела, – ровно продолжает суженый. – Сам Персиваль ничего не мог сделать, а он тогда уже был Мастер. Он сказал: механизм саморазрушения запущен, и все дополнительные вливания энергетики лишь продляют агонию. Её даже не остановила беременность: она вбила себе в голову, что там, у Мораны, ты ждёшь их обоих, и переубеждать её было бесполезно.

   – И… ребёнок?.. – У Николаса не хватает сил завершить: «умер».

   – Прости, брат.

   Горлышко бутылки брякает о стекло. Я мучительно борюсь с желанием скатиться по ступенькам и броситься Нику на шею с утешениями. Ах, бедный, бедный Никушка, бедная девочка Элли… Бедный Мага… сообщать такие горестные вести брату – хуже не придумаешь.

   – Ладно, это я понял, – неожиданно холодно бросает Ник. Представляю, во что обходится ему это спокойствие; у него сейчас, наверное, словно у Маги, желваки ходят ходуном на щеках. – А что со второй женой?

   – Маленькая девочка, совсем молоденькая, – помедлив, сообщает брат. – Изабелла Лорка, светлая ей память… Хорошая была малышка, хоть женой мне так и не стала. Её мне сосватал отец: достойные родители, связи в обществе, даже при дворе… Я уже тогда был болен Ивой, но надеялся, что семейная жизнь послужит хорошим лекарством от присухи. Знаешь, хотелось, чтобы как у всех: дом, семья, малыши… Она была славная, хоть и боялась меня. Кто я? Угрюмый вспыльчивый бирюк, вдовец; к тому времени про меня вовсю ходили слухи, что первую жену я уморил; ясное дело, ничего хорошего Изабель от меня не ждала. В первую ночь упала в обморок, представляешь? И мне пришлось её приводить в чувство, успокаивать, обещать, что не трону… И не трогал.

   Опять звякают стаканы, но, похоже, хмельное мужчин не берёт. Когда нервы скручены в ком – напиться невозможно.

   – И? – напоминает Николас.

   – На самом деле всё было очень плохо. Пока я старательно ухаживал за ней – по-настоящему, деликатно, стараясь если не растопить её сердце, то хотя бы подружиться, всё это время понятия не имел, что она уже ждала ребёнка – от своего кузена, бестии с херувимьим личиком, охотника за приданым.

   Мага умолкает.

   – … Избавиться от ребёнка. Доверила себя какому-то шарлатану – у нас ведь аборты были запрещены, а в другой город ехать, искать врача даже не подумала, чтобы всё в секрете сохранить. И истекла кровью. Когда я её нашёл – было поздно. Маленькая глупая девочка…

   Сзади меня слышен сдавленный всхлип. Но стоит мне обернуться, как дочки опрометью ныряют в постель, с головой под одеяло и тихо рыдают уже там. Утешить их нечем. Всё, что могу – обнять. Всё, что могу… И таким мелким вдруг кажется мне моё недавнее возмущение и вроде бы праведный гнев!

   …Кто вас дёргал за язык, дорогой дон? Лучше бы эта ночь не была такой долгой.

ГЛАВА 6

…Он сидит на краю постели, затаив дыхание, и бережно перебирает Машкины локоны, разметавшиеся по подушке. Должно быть, так и хочется склониться – и вдохнуть запах своего ребёнка. Но Мага настолько привык держать себя в узде, что порыв, вполне естественный для женщины, в себе пресекает. Дочки спят крепко, нарыдавшись над несчастными папой и дядей; что ж, иногда плакать полезно. А главное – они, наконец, повинились, что когда подбивали Рика на побег, действительно не подумали, каково будет мне. Это ярмо их так и давило. Должно быть, развязность, не свойственная им и удивившая меня в Белой Розе, была спровоцирована страхом перед неизбежными объяснениями.

    Под глазами суженого тени – он так и не ложился; на губах застыла неуверенная улыбка, как у человека, который вроде бы и дождался исполнения заветной мечты, но всё ещё сомневается: неужели?.. Тем не менее, вот она, мечта, да в двух экземплярах, притихла, смежив веки, и нет во всём мире лучшего зрелища, чем его – его! – мирно спящие дети.

   Машутка, дёрнувшись, поднимает голову, и отец торопливо отодвигается, словно его застали на чём-то запретном.

   – Уже вставать? – сонно бормочет дочь. – Ага, сейчас… – и делает попытку подняться.

   – Ч-ш-ш… лежи. Просто хотел посмотреть, как вы спите. А почему мама не с вами?

   Потому что мама не привыкла спать с кем-то ещё, хоть тресни, особенно, когда время от времени ей норовят заехать в бок коленкой или острым локтем. А девицы мои, хоть и поджарые, но бьются во сне больно, вот я и сбежала на обжитой матрац. Машка вертит головой в попытке меня отыскать и смущённо предполагает:

   – Ой, это мы, наверное, брыкались во сне!

   Наречённый косится в мою сторону, я поспешно смежаю веки. Сплю я, сплю, и никакого с меня спроса! А на расстоянии фиг поймёшь, притворяюсь или нет. Сквозь сомкнутые ресницы вижу, как он касается дорожного плаща, наброшенного поверх одеяла.

   – А это здесь откуда? Вам что – накрыться нечем?

   Машка глядит на него исподлобья. Вцепляется в край хламиды, будто кто-то её отбирает.

   – Это нам мама дала, потому что мы ночью мёрзли. А что, нельзя?

   – Хватаете, что под руку попадётся, – бормочет Мага. – Пыльный, затасканный, где я в нём только не бывал. Сейчас принесу нормальное одеяло.

   – Не-а, не надо. – Дочура разглаживает мягкие складки такого романтического плаща, и впрямь не первой свежести, и застенчиво улыбается. – Так лучше.

   Её отец явно сбит с толку.

   – Да чем же лучше?

   – Тобой пахнет. И дымом от костра, здорово так…мне нравится.

   – Хорошо, – как-то сдавленно отвечает мой суженый. – Спи тогда, я пойду.

   Без необходимости поправляет подушку и перед уходом кидает взгляд в мою сторону: не подглядываю? не усмехаюсь? Мне стоит большого труда сдержать улыбку.