Мемуары Энн Ламберт. Ната Чернышева

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ЧАСТЬ 1
• ПРОЛОГ
• ЧАСТЬ 1.1 Океания
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ЧАСТЬ 1.2 Врана
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ЧАСТЬ 1.3
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ЧАСТЬ 1.4
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ЧАСТЬ 2 НА ДВА ДЫХАНИЯ

АННОТАЦИЯ

Земная Федерация сражается за своё место в Галактике. Понять мотивы чужих сложно. Война то стихает по инициативе врага, то разгорается вновь.

    Судьба девушки по имени Энн пишется в этих условиях вкривь и вкось, уж как получается. Она училась на врача, но отправилась в космодесант, чтобы мстить врагу...

   Добавлена бонусная повесть НА ДВА ДЫХАНИЯ

   Взгляд на Энн глазами врага, который не смог избежать восхищения той, которую в глаза и за глаза называли Железной Гарпией...

ЧАСТЬ 1

МЕМУАРЫ ЭНН ЛАМБЕРТ

    КНИГА 1

    ГОЛОСА ПРОШЛОГО

ПРОЛОГ

Океания, локальное пространство Алмаз, Земная Федерация, наше время

    Гладкие стены, мягкое ночное освещение. И – призрак в изножье постели. Фантом. Кошмар, с завидной регулярностью отравляющий мне сны. Опять. Снова. Здесь и сейчас. Кривая ухмылка прошлого...

    – Каждая встреча с вами, Энн, была как урок и подарок: два в одном, – слова вспарывают тишину знакомым до ужаса голосом. – Но понять это я сумела далеко не сразу. Я многому научилась, с тех пор, верите? Теперь я могу быть благодарной. Вам благодарной, цените.

    – Засуньте вашу благодарность... – губы не слушаются, голос звучит хрипло, с предательской дрожью в интонациях.

    Привычное хамство в ответ на привычный ужас перед этой личностью. И та же слабость, как проклятие, как приговор.

    – Забавно получается, не правда ли? Здесь и сейчас разговаривают друг с другом гражданин Оллирейна и гражданин Земной Федерации. Формально не изменилось ничего...

    – Что вам надо от меня... Спавьме?

    Спавьме. Так её называли близкие друзья и родственники. У меня не то, что не было права, мне это было – как нож в открытой ране провернуть, в режиме вибрации. Но пока истинное имя не произнесено...

    Призрак шевельнулся. Свет зажёг многоцветную радугу в длинных, уложенных хитрым узлом, волосах.

    – Вы спасли моего сына, Энн. Почему?

    – Я не убиваю детей. Вы об этом знаете. Это стало причиной... нашей предпоследней встречи.

    – И всё же.

    Нет, перед ней я до смерти буду чувствовать себя как на допросе. Губы выдохнули сами, вперёд разума:

    – Он очень похож на...

    – Значит, эксперимент удался, – перебила она, не дослушав.

    И улыбнулась прежней, страшной улыбкой. Той самой, которую я до сих пор не могла вытравить из памяти и забыть, как жуткий сон.

    – Да провалиться вам в коллапсар на досвете! – не выдержала я. – Да! Да, удался! Довольны?!

ЧАСТЬ 1.1 Океания

ГЛАВА 1

Хрустальный Пик, Леда, локальное пространство Лебедь – 7, Земная Федерация, четверть стандартного года назад

    Смотрю на неё, глазам не верю. Ишь, дама светская, мать её так – то. Челочка, кудряшечки, костюмчик этот... винтажный. Юбка – карандаш, блузка и жакет в стиле докосмической эпохи. Ткань – натуральная, созданная едва ли не вручную, по древним технологиям. Проще яхту с гипердрайвом достать, чем такой вот костюмчик...

    Не верю. Чтоб Ванесса Великова, командир легендарной "Синей Стрелы" мутировала вдруг в это гламурное кисо...

   Ведь даже бурый загар "тысячи звезд", который зарабатываешь, мотаясь по Галактике в десантных ботах, куда – то подевался! Личико чистенькое, светленькое... и шрама у виска нет... может, не она? Может, мне померещилось?

    – Здравствуйте, – официально говорит она, голосок ангельский, под стать физиономии. – Чем обязана?

    Ошиблась я. Да. Память ни к чёрту. Надо же так. Но похожа!

    – Извините, – говорю неловко, – я, наверное, ошиблась...

    В ответ – светская улыбочка:

    – Если вас интересует активный отдых, то Вы не ошиблись, – именно так, с заглавной буквы, 'Вы'. – Мы можем предложить Вам самые разнообразные варианты отдыха – от экстремального до классического...

    Речь гладкая, по накатанной рекламой дорожке, закрой глаза, – будто поисковику сетевого информа внимаешь.

    Смотрю на неё. Не верю. Глазам своим не верю. Не могла я ошибиться. Она это, не может быть, чтоб не она. Но раз она, так почему не узнает? Да, я тоже изменилась, но уж не настолько!

    Невольно касаюсь щеки. Та – горм неприятно холодит пальцы. Да. Этого Великова, капитан ВКС в отставке, никогда не поймет, нечего было надеяться.

    – Знаете, – говорю, – я передумала. Пойду. С вашего позволения...

    Действительно. Что я, сама себе курорт не найду? Обязательно туристического агента нанимать?

    Поднимаюсь, и – к двери. А что мне задерживаться?

    – Стоять!

    Оборачиваюсь. Медленно, аккуратно так оборачиваюсь, всем телом, как учили. Она же сама и учила. И вижу отличную картинку. Зубы оскалены, морда каменная, кудряшки едва ли не дыбом, в глазах – дула. Узнаю родного командира. Вот теперь – узнаю!

    – Все – таки ты, – говорю с облегчением. – А хорошо устроилась, – демонстративно обвожу взглядом помещение. – Мягко!

    – Зачем пришла? – вопрос как плевок, и ого, какие эмоции в голосе. А уж взглядом жжет... еще чуть и дыра во мне появится.

    – Сама не знаю, – честно признаюсь я. – Думала... может, посоветуешь что.

    – Посоветую, – встает, упирается кулаками в столешницу терминала. – Проваливай! Убирайся к своим приятелям в задницу. Там тебе самое место. Ах, да, ты по – нашему теперь не понимаешь. Арума на – пьоркхаш сатай ларинз!

    Внезапно на меня обрушивается понимание. Оно страшно. Нечем дышать, давит тяжестью как при экстренной десятикратной перегрузке. Хочется потерять сознание и не приходить в него больше. Никогда.

    – Ты... ты... Ты смотрела эту даргову передачу! Ты ее смотрела! Эштай сатах! Ты поверила...

    Конечно, поверила. По глазам вижу. А что бы ей не поверить? Когда на всю Федерацию в прайм – режиме транслировали...

    – А что, не надо было? – язвительно интересуется она.

    Со мной уже было однажды такое, и вот опять накатило – обрезало напрочь все чувства, упаковало в скафандр высшей защиты и держит, держит, давит... не вырвешься.

    – Надо было, Ван, – говорю спокойно. – Надо верить. Информвидео не лжет. Информвидео честно и объективно вещает на пол – Галактики только правду и ничего, кроме правды. Бывай, Ван. Рада была встретиться.

    Выхожу в коридор. Дверью бы ахнуть, она здесь тоже под старину, деревянная, сама не закрывается, надо вручную. Но именно этого от меня и ждут. Нервов. Ответной реакции. Чтоб убедиться – достали по полной программе. И потому дверь я закрываю аккуратненько, хотя воздуха не хватает, руки дрожат и психокинез давит знакомой тяжестью. Не сорваться бы, в самом деле.

    На что я надеялась, глупая? Понимание... а какое еще может быть понимание? Это ж они меня предали, Ванесса и Геля, предали и подыхать бросили, не их молитвами я выжила... а теперь морды воротят. Сволочи.

    Но только отклеиваюсь от стены, дверь открывается.

    – Заходи. Поговорим...

    – Пошла ты... – говорю, и сама себе удивляюсь: никаких эмоций, пустота одна, на душе, на сердце, в голосе. Пустота...

    И тут Ванесса совершает ошибку, удивительную для бывшего военного. Берет меня за плечо... пытается взять, скажем так.

    ... На Планете Забвения мы обустроили свой дом в пещере. Хороший дом получился, сухой и тёплый. Но воду приходилось добывать из родника внизу, а в зимнюю стужу по обледенелой тропе не набегаешься. По ней вообще с полным ведром не поднимешься, если что. Даже в сухую, теплую и безветренную погоду. Пришлось соорудить ворот, подающий воду наверх. Ура техническому прогрессу, но сил управляться с этим воротом требовалось много. Когда мой товарищ по несчастью заболел и слёг, а потом и вовсе помер, мне, оставшейся с двумя малышами на руках, пришлось качать воду самой. Без всяких скидок на женский пол и критические дни. Изо дня в день. Двенадцать лет подряд. Тут уж руки либо вовсе отвалятся, либо превратятся в железные клешни, схожие с человеческими конечностями лишь внешним видом...

    Ванессе, подзасидевшейся в директорском кабинете, трогать меня определенно не стоило.

    – Иди, – советую ей напоследок, – включи свое драное видео. Может, еще что про меня правдивое услышишь...

***

Весь день бродила по городу. Без цели, просто так. Ничего не хотелось, ничто не радовало. Так бывает, когда долго лезешь в гору, упираешься из последних сил, рычишь от боли и злости, выжимаешь из уставшего тела все пределы и вот, наконец, она, вожделённая вершина. Экстаз испытан в полном объёме: безумные прыжки счастья вокруг водружённого флага, радостные вопли в равнодушное небо, – всё это уже позади. Пошёл отсчёт новой жизни. Минута, две, три... полчаса. И вдруг внезапно подламываются колени. Душа как под наркозом. Хочется одного: лечь и умереть. Цель достигнута. Дальше...

    Никакого смысла уже нет в этом 'дальше'.

    Долгий, трудный, изматывающий путь вниз, к родному атмосферному дну, счастливым уже не назовёшь при всём желании...

    Хрустальный Пик был для меня такой вершиной много лет. Как же я мечтала побывать здесь! Хоть на один денёк. Хотя бы на полденька! И всё не получалось, всё время что-то мешало, разворачивало в другом направлении, нередко отвешивая сокрушительного пинка под зад, для максимального ускорения.

    Что ж, я здесь, в городе своей мечты. Но мне он безразличен. Сказал бы мне это кто – нибудь тогда, вечность назад...

    Мечта должна сбываться сразу или не сбываться уже никогда. Иначе не знаешь потом, куда от неё деваться. Получается, как в той старой истории из седой древности: нести тяжело, а бросить жалко.

    'Davidoff'. Занятная вывеска. Под старину, – докосмическая эпоха Старой Терры нынче в моде. Стилизованная фигурка робота, перечёркнутая косой красной чертой: кафе не использует автоматику, кафе обслуживают живые люди. Запах кофе, слабый, еле уловимый, на грани восприятия... И полицейский патруль не оштрафует за превышение норм аромагенерации в наружной рекламе и прохожим толстый знак, не проходите, мол, мимо.

    Зря... хороший кофе могут подать и в гостевых пространствах... Эни, ты опять нарываешься!

    За аркой было мило. Правда, мило, понравилось. Посетителей было мало, почти все столики стояли пустыми. Прошла к панорамному окну – настоящему, не экрану. Отличный вид на город, сбегающий вниз террасами, куполами и прозрачными трубами скоростных магистралей.

    Я присела за столик, взяла папку с меню – стиль 'под старину' выдерживался до последней запятой, папка была бумажной. Я знала, что такое бумага, благодаря старшей дочери. Когда ребёнок всерьёз увлекается древней историей, поневоле становишься если не экспертом, то знатоком уж точно.

    Официант возник бесшумно и словно бы ниоткуда. Молодой, голубоглазый, весь порыв. Информвидео, может, и не смотрит, а вот в социальных сетях наверняка торчит всё свободное время... ну – ну, даже любопытно, что оригинального скажет.

    Оригинальностью блеснуть вьюнош не пожелал. Начал разговаривать через губу, на ментасикхре, которого толком не знал. Позорище. Хотя сам себе он наверняка казался мужественным и отчаянно правильным. Можно было бы, конечно, высмеять, под настроение. Но я пожалела собственные уши. Произношение у парня было только повеситься.

    – Ĉu vi parolas Esperanton? – спросила я.

    Он завис. Смотрел на меня, хлопал губами и не знал, что сказать. Да... и с чувством юмора у ребёнка плохо...

    – Простите, – вежливо сказала я на эсперанто Земной Федерации, – ваш ментасикхр неканоничен. Давайте общаться в приемлемом для нас обоих языковом поле. Ради вашего же удобства Значит, так, – кофе. Чёрный терранский кофе, и учтите, подделку распознаю. К кофе – вишнёвый бальзам и два маффина с изюмом, пожалуйста. Ине беспокоить!

    – Первый час шатра тишины бесплатно, – пришёл в себя юноша. – Последующие часы оплачиваются в соответствии с...

    Я отмахнулась:

    – Неважно.

    Ушёл не сразу. Явно хотел что – нибудь съязвить, но не смог сходу придумать, что. Пришлось поторопить:

    – Ты ещё здесь, дитя? Вызвать жалобную книгу?

    Жалобная книга – это серьёзно. Жалоба от галактического туриста – это серьёзнее вдвойне. Кафе небольшое, такая жалоба поставит на нём жирную точку. Мозгов у мальчика, конечно, маловато, но уж не настолько. Исчез. В заказ ничего лишнего не добавит, уверена. По той же самой причине.

    Огромное солнце ползло к горизонту. На него можно было смотреть, не щурясь. Алые краски рождающегося заката дробились в гладком боку горы, давшей городу имя. Хрустальный пик, одинокая вершина в центре единственного континента, на самом деле хрустальным не был. Обычный базальт, покрытый белой кристаллической коркой. Экзогеологи могут рассказать немало занятного о происхождении, атомарном составе и причинах появления; в принципе, ничего сверхвыдающегося. В Галактике встречаются творения природы удивительнее.

    На склонах горы ничего не растёт. На планете нет воды, нет и жизни. На всем Срединном материке, занимающем полпланеты, нет жизни. Атмосфера Леды ядовита, содержит радиоактивные пары. Вне защитных куполов человеку здесь не выжить.

    Хрустальный Пик – единственный в этом секторе город – искусственник с триллионным населением, столица Земной Федерации, символ ее гордости и мощи.

    Кофе оказался, как я и ожидала, великолепным. Да... как я жила все эти годы без хорошего кофе? Сама удивляюсь. Как мало Всё-таки надо человеку для счастья! Кофе, закат над городом и тишина...

    Вынула терминал информа, активировала его. Сейчас поищем тихое место... турагенство 'Милена' сразу в чёрный список, ничего от него не предлагать...

    Турагентства предлагали домики в самых разных уголках планет Федерации; меня вполне устраивали острова. Маленький морской остров в моём личном пользовании, что может быть лучше? Играть в первобытность мы не будем, в это пускай другие играют, с меня лично экстрима на выживание хватит. Остров должен предоставлять все удобства. Узел межгалактической связи обязателен, это уже не только моё условие. И чтобы солнце над тем островом светило не большое и не красное. Какое угодно, хоть серое в синюю точечку, только не красное!

    М – да, список не так длинен, как хотелось бы...

    От кого я бегу?

    Я отложила терминал и стала смотреть на город. Устала. Как же устала от этой самой цивилизации, сил нет. Не надо было мне возвращаться, не надо было. Уж как – нибудь дожила бы век...

    Всё идёт не так, всё неправильно. А как правильно, не знаю. И никто не подскажет.

    Краем глаза зацепила что-то в пространстве кафе. Края глаз мне в своё время натренировали изрядно! Боковое зрение для десантника жизненно важно. И если сознание что-то выцепляет в общей благостной картине мироздания, не ленись, отсмотри. Вдруг там твоя смерть?

    Смерти там, у стойки, конечно не было. Всего лишь Ванесса мать её Валерьевна. С рукой на перевязке, ага.

    Злость поджала горло. Да что она, следила за мной, что ли?! Ишь, улыбается, рукой машет. Улыбается. В офисе глаз чуть не выбила, а здесь улыбается. У нашего командира никогда просто так ничего не бывает. Пришла, улыбается, значит, есть причина.

    Я сняла шатёр тишины. Махнула рукой, мол, что с тобой сделаешь...

    – Хорошее место, – объяснила Ванесса своё появление. – Часто прихожу сюда. Позволишь присесть?

    Я молча кивнула. Разговаривать с ней ещё...

    Она ловко устроилась напротив меня. Мазнула ладонью по сенсору, включая шатёр. Поставила локоть на стол, подпёрла рукой подбородок...

    – Что тебе нужно? – не выдержала я. – Поговорили уже. Не поняли друг друга. Бывает. Ну, забрела я случайно в твоё любимое кафе. Извини. Сейчас уйду...

    – Оставь эту глупую позу, – поморщилась Ванесса. – Тебе она не идёт.

    Я выразилась очень грубо. И встала:

    – Оставь меня в покое, понятно? Просто – оставь – в покое. Это же тебе не трудно?

    – Сядь, – стальным голосом приказала Ванесса.

    Вбитый в тело рефлекс – её же кулаком вбитый, между прочим! – посадил тело обратно прежде, чем успел вмешаться дух противоречия.

    – Я пришла извиниться, – продолжила Ванесса с усмешкой. – Была неправа.

    Удивила. Так удивила, что даже злость пропала.

    – Нечего сказать? – понимающе усмехнулась она. – Бывает... Энн, где ты была? Столько лет...

    – В раю отдыхала, – буркнула я. – Плясала и пела! Наслаждалась жизнью. Тебе бы так...

    Улыбнулась. Бровь приподняла, и внезапно стала похожа, очень похожа на себя прежнюю. Я, наверное, перед ней всегда стоять буду навытяжку, как новобранец. Как же она с нами, салагами, тогда... и ведь как хотите, а потерь у нас было намного меньше, чем в других отрядах.

    – Хорошо, что ты жива, Ламберт. – сказала она. – Я проверяла тебя. Ты – всё та же. Почти.

    – Сказать, куда тебе следует сунуть свою проверку? – я не думала её прощать, много чести.

    – Где ты была всё это время? Двадцать лет!

    – Смотри, – я вывела на экран терминала карту. – Вот сюда меня вынесло... Формально – Оллирейн, по факту – буферная зона с Федерацией. На карте полоска вроде узкая, подумаешь, тысяча – другая парсек. А на деле... – я приблизила карту. – Это очень много. Для поисковых служб, хочу сказать. Тут на столетия работы! А теперь скажи, Федерация ведёт поиски? А? Федерации оно надо? Списали всех и забыли. Пропал без вести, точка. Ты – то сама хоть один корабль послала в поиск? Молчишь, сказать нечего... А в Оллирейне есть Служба Изысканий. Этой Службе чёрт знает сколько лет уже, как и Оллирейну, впрочем. Она хранит записи каждого боя. Специалисты их дотошно изучают, вычисляют все, – повторяю, все! – возможные траектории. И посылают спасателей. Удивись, даже с веганцами как – то договариваются! Чаще всего, конечно, спасать некого. Но хотя бы останки... И поиски не прекращаются никогда. Их ведут постоянно. Из поколения в поколение. Вот так они и меня нашли. Год назад по метрике Федерации...

    – Год назад, говоришь? А до этого...

    – Пещера, – объяснила я. – Чудесная пещера, с источником чистой воды, нормальным воздухом, которым можно было дышать без скафандра... Свежее мясо, которое надо было загонять, ошкуривать и складывать на зиму, а зима – просто чудо. Снежная, ледяная до омерзения... В общем, ледяная. Наряды строго из натуральных материалов. Романтика! Адепты движухи «Назад к природе» оценили бы.

    – Ну, а это… тавро… у тебя откуда? – кивает на мой та – горм. – Уж объясни!

   Я пожала плечами. Долго рассказывать, но если вкратце…

    – Жизнь надо было спасти одной хорошей женщине. Сама знаешь, как у них это бывает. Приговорённого к смертной казни можно отстоять на райлпаге. В общем, поймали меня, Ван. Я не могла не вступиться…

    Ванесса вдруг положила ладонь мне на запястье. Сочувствует. Я еле сдержалась, чтобы не отдёрнуться резко. Но руку Всё-таки убрала. Ненавижу жалость.

    – Ольры, конечно, гады и сволочи, – продолжила я. – Только с маленьким таким недостатком в общем наборе негодяйских качеств. Они врать не могут. Враньё для любого из них хуже петли. Лишь некоторые отдельные экземпляры, которым совсем уже нечего терять, могут позволить себе лгать. Извиниться ты пришла, как же. И хватило же совести... Инфосфера приказала, разве нет? Ранг есть, изволь отдуваться. Верно?

    Ванесса смотрела на меня без улыбки. Изучала, как... как какое – нибудь насекомое на кассете сканера.

    – Энн, ты – отменная задница, – сказала она наконец. – Тебе об этом еще никто не говорил? У меня нет ранга. Не видишь, что ли?

    Как это нет? Вот это да! У нее на воротничке знака паранормы действительно не было, а ведь всех обязывают носить эти знаки по закону, попробуй только спрячь.

    – Даёшь, – у меня не нашлось слов. – У тебя же второй был!

    – Был, Энн. Именно что был. В том – то и дело.

    – Как же ты выжила?..

    Высшие телепаты без поддержки инфосферы погибают. Сходят с ума и погибают, это всем известно. Второй ранг – еще не самая вершина, но и его достаточно. Что натворила Ванесса? Второранговыми просто так не разбрасываются!

    – Как, как, – криво усмехнулась Ванесса. – Жить хотела, вот и выжила.

    Она бесцеремонно взяла мой терминал, вывела на экран своё агентство, через форму заказа вывела информацию:

    – Вот, рекомендую. Океания, эксклюзив. Ни у кого больше не найдёшь. Тебе понравится. Скидку дам... по старой дружбе. Ну, бывай.

    Она встала. Я прикусила губу.

    – Погоди...

    Ванесса посмотрела на меня сверху вниз. Я решилась:

    – Не боишься надраться в хлам в компании с предательницей? – спросила я.

    – А тебе общество изгоя поперёк горла не встанет? – осведомилась она.

    – Нет. Не встанет. Только водку у того красавчика сама заказывай. Он не в моём вкусе...

    Мы посмотрели друг на друга и расхохотались. Обе. До слёз.

    Через час сидели в обнимку и орали пьяными голосами похабные песни из репертуара доблестных вояк Альфа – Геспина. Шатёр тишины исправно глушил децибелы. Тоска отступила на время. Завтра она вернётся вместе с похмельем, но сегодняшний вечер ей уже не испортить.

ГЛАВА 2

Океания, локальное пространство Алмаз, Земная Федерация, четверть стандартного года назад

    Океания в первом приближении мне понравилась. Планета почти полностью покрыта водой, из суши – всего два островных архипелага, один поменьше, другой побольше. Так они и назывались без особых затей: Большой и Малый. Множество небольших островков к югу от Малого архипелага, там, видно, было когда – то или собиралось быть в будущем ещё одно скопление суши. Не понравилось, что прилететь туда можно только по туристической путёвке. Для свободного расселения Океания оставалась закрытой. Из-за небольшой площади суши? Но можно ведь строить плавучие города, например. Океан – это же огромный источник ресурсов, прежде всего, энергии! С другой стороны, я ведь сама хотела, чтобы поменьше людей...

    Одним словом, сомневалась я. С одной стороны, Океания мне подходила. С другой, душа не лежала.

    Но я видела себя именно там! Из всех возможных курсов реальным оставался только один, и пролегал он к Океании. В животе скручивался узлом неприятный холодок. Я хорошо знала подобные предвидения. Они возникали спонтанно и сбывались всегда. Эхо прежней моей профессии, которую пришлось оставить ради Альфа – Геспина...

    Вот они, голографические кругляши характерных знаков, все девять. На каждой руке, от запястья до локтя. Девять штук, девять кругов ада. Так называли программу подготовки космодесанта, она делилась на девять этапов сложности. Ванесса тогда сказала мне, салаге, – в своей излюбленной манере злого сержанта! – что толку из меня не никакого не выйдет, что шла бы я лучше домой, к мамочке, что я протяну ноги на первом же круге. Она редко ошибалась в новичках; я пополнила собой статистику её нечастых ошибок. Выжила. Выдержала. И – восемь лет под началом капитана Великовой, да.

    Плюс девятнадцать – на Планете Забвения.

    Большая часть сознательной жизни.

    Яхта вышла в субсвет на теневой стороне планеты. Такая тут схема подхода. Большие лайнеры швартуются у Океании – Орбитальной, а прочая туристическая мелочь, с допуском к атмосферным манёврам, отправляется на поверхность сама.

    Я подумала немного и отдала посадку диспетчеру. Нас учили азам атмосферных полётов, и гоняли, будь здоров, да ещё в условиях, максимально приближенных к боевым, но... когда это было? Впрочем, даже тогда отцы – командиры полагали, что сражаться с циклонами и антициклонами должны специально обученные пилоты – атмосферники, доверять же заход на планету простому солдату... не дай Бог. Что, конечно, не отменяло свирепой практики и высокого проходного балла. (Не сдашь практику – вали из десанта на все шесть сторон...) Эта, вколоченная крепко, практика спасла мне жизнь на Планете Забвения, но сейчас – то какой был смысл вспоминать прежние навыки? С риском для собственной шеи вспомнить, заметьте.

    Нет над душой злых командиров и свирепых инструкторов. Обстановка не боевая. И вообще, я турист. А они, планетарники то есть, обслуживающий персонал. Вот пусть и обслуживают.

    Захотят грохнуть на посадке, флаг им в руки. Отличное решение всех моих нынешних проблем.

    Но они не захотят.

    Не то время.

    Я им живая нужна...

***

Первое, с чем я столкнулась по прибытии в Земную Федерацию, – это устойчивое внимание инфосферы. Очень уж хотелось телепатам всласть покопаться в моей памяти. Ну, нечто подобное я предвидела и меры приняла. Но провокации не прекращались и порядком надоели своей назойливостью. Вот почему я хотела остаться в тишине и одиночестве на острове посреди океана! Из-за резко возросшей нелюбви к общению.

    Лётное поле встретило такой немыслимой жарой, что я грешным делом подумала о боеголовках планетарного поражения. Наверняка, распаковали пару штучек, аккурат к моему прибытию! Но воздух, густой, настоянный на океанической соли и медовых запахах цветущих трав, не содержал угрозы.

    Лёгкие шаги за спиной застали врасплох. Я развернулась на пятке, единым движением, и отправила сумочку в короткий полёт. Смертельное оружие, дамская сумочка. Если взяться умеючи. Несчастный встречающий беззвучно лёг на прожаренный солнцем перрон.

    Симпатичный молодой мужчина, в белых шортах и белой рубахе – распашонке, в белой же бандане. Обут в лёгкие светлые сандалии. Оптимальная одежда для местной погоды.

    Я вдруг поймала себя на том, что высматриваю возможное оружие.

    Сволочной Геспин, проклятая война, чёртов Оллирейн! Долбанные рефлексы, вбитые в подкорку родными командирами и дорогими врагами! Будь оно всё тысячу раз проклято!

    Парень открыл глаза и обругал меня сумасшедшей дурой:

    – Вы же меня убить могли!

    – Могла, – согласилась я и протянула руку. – Вы меня испугали.

    Он посмотрел на мою руку, на меня, снова на руку. Вставать ему явно не хотелось, но и помощь от меня принимать не хотелось тоже. Я усмехнулась и поступила проще: присела на корточки, чтобы не смотреть на нового знакомца сверху вниз.

    – Как я мог вас испугать, ненормальная вы женщина?! Я что, похож на вооружённого до зубов ольра?!

    – Вы подошли ко мне сзади, – объяснила я. – Шаги я услышала слишком поздно. Слишком близко к себе, понимаете? Испугалась, – я развела руками и добавила: – Извините меня, пожалуйста.

    Он буркнул себе под нос нецензурное слово. Потёр голову, очень бережно огладил затылок. Шишка уже наливалась. Тугой такой валик, под банданой хорошо заметный. И затылок, которым приложило о земную твердь, наверняка тоже трещал.

    В пальцах родилось знакомое покалывание. Эхом отдалось в памяти давно забытое: ' ... ради пользы больного '

    – Позвольте – ка, – я протянула руку. – Не шевелитесь. Сейчас вам станет легче...

    – Да что вы себе... – осёкся почти сразу же.

    ... Ветерок жарко лизнул щёки, волной накатили запахи близкого океана. Я почти увидела пенные волны, бьющие в основание острова. Там, должно быть, свежо и прохладно. Не то, что здесь...

    – Вы – целитель? – спросил мужчина, недоверчиво трогая голову.

    – Нет, солдат, – я показала отметины Альфа – Геспина. – А до призыва действительно училась на врача...

    Самое смешное, что лицензия на медицинскую деятельность до сих пор действительна. И даже с третьей категорией, присвоенной мне уже на военной службе. Можно пройти квалификационные курсы и приступить к практике под мудрым руководством опытного доктора. Каковое руководство долго не продлится, потому что на Планете Забвения практики у меня было вдосталь. Но объяснять это всё не хотелось. Вставать, впрочем, тоже. Я обхватила коленки руками, прикрыла глаза. Обычное недомогание после вмешательства, сейчас пройдёт. Жара поможет. На Планете Забвения Всё-таки было слишком холодно...

    – Простите, – недоверчиво выговорил пациент, – но я... хм. Я смотрел в информе... Вы – натуральнорождённая, госпожа Ламберт! А целительская паранорма есть результат генетической инженерии. Вмешательства в геном проводятся открыто, открыто же документируются, в пакет охраны тайны личности они не входят, и скрывать их – преступление...

    – Кто вы? – спросила я. – Наверное, гид? Как это правильно сказать... Сотрудник информационной службы Океании?

    Он самодовольно хмыкнул. Протянул мне визитку. Я взяла, включила. Над ладонью развернулась симпатичная голограммка в благородных бежевых тонах, с логотипом Океании. Ответственный секретарь – референт планетарной администрации Генрих Либавин. По памяти пошли слабые круги. Нет, не вспоминается толком. Сектор Коронет... А что там было – то? Никак не вспомнить. Ладно, неважно.

    – Как необычно, – сказала я, возвращая визитку. – Часто туристов встречаете, господин ответственный референт?

    – Никогда, – фыркнул он. – Но вы ведь не обычный турист, верно?

    Я пожала плечами. Наверное, мы очень глупо выглядели со стороны. Две взрослые половозрелые особи сидят на эланке лётного поля и мило беседуют. Как на пляже. Пива с сушёными пятиножками только не хватает...

    – Давайте так, господин Либавин, – сказала я. – Вы произнесли все положенные по протоколу речи, а я их выслушала. Маршрутница по Океании у меня с собой, не потеряюсь. Спасибо за внимание.

    Он покачал головой и тихо рассмеялся.

    – Не так быстро... госпожа Ламберт.

    – Да? – я встала, подняла и зачем – то, пыли и грязи ведь не было, отряхнула сумочку.

    – С вами желает встретиться наш губернатор, – официальным тоном пояснил Либавин. – Так что соблаговолите пройти со мной...

    – Приказываете? – уточнила я, глядя на него сверху вниз.

    Он покачал головой:

    – Увы. Всего лишь прошу. Велено не настаивать, если вы решите отказаться.

    Я задумалась, вспоминая сведения по планете. О губернаторе Океании ничего не могла сказать сверх усвоенного из информа. Ли Этонкорой, первый ранг. Фамилия тамме'отская. В юности я жила на Таммееше, в рыбацком посёлке, попала туда по программе реабилитации, потом училась в медицинском колледже при Федеральном Госпитале номер восемь, но из Тонкори не встречала никого. В любом случае, путь от небольшого городка на захолустной древней планете до губернаторского кресла курортной жемчужины Земной Федерации заслуживал уважения.

    – Хорошо, – решила я. – Соглашаюсь на встречу. Но без обязательств со своей стороны! И с полным правом прервать эту встречу, когда захочу.

    – Замечательно, – сказал Либавин, поднимаясь. – Иного от вас не требуется. Пойдёмте...

***

Здание космопорта – скорее, дань традиции, чем необходимость – пустовало. Регулярных рейсов к планете не было, курортники добирались на транспорте турфирмы или, как я, на своем собственном. Зал ожидания при таком раскладе абсолютно не нужен. Но он был здесь, стандартный, пустой и гулкий. Мы прошли сквозь него на другую сторону здания.

    Там находилась небольшая глайдерная площадка. Белые матовые машины стояли в два ряда, и у каждой приглашающе горел зелёный огонёк. А за площадкой распахивался необъятный океан. Маленькое бело – фиолетовое солнце выжигало на горбах волн слепящие блики. Метались с криками птицы... да нет, не птицы! Вовсе не те симпатичные пернатые, населявшие большинство планет Федерации. Одна как раз пролетела слишком близко, я успела разглядеть зубастую пасть, растроенный язык и крупную алую чешую на громадных крыльях!

    – Испугались? – с ехидцей осведомился Либавин.

    – Есть немного, – ответила я. – Что это такое?

    – Любите охоту? Можете обратиться в сафари – парк. У нас на планете водится немало агрессивных зубастых хищников. Схватиться с любым из них один на один – подлинное испытание мужества...

    Красиво сказано. Вот только я ваше 'испытание мужества'... видела. Как и охоту. С приплатой не надобно.

    – Извините, нет. Без меня, пожалуйста...

    – Как скажете.

    Мост начинался за глайдерной стоянкой. Ослепительно – белое ажурное сооружение, стрелой уходящее к соседнему острову, окутанному дымкой испарений. Главная достопримечательность Океании, знаменитый Кольцевой мост, связывающий все островные группы юга. Мост создавался с помощью технологий управляемой гравитации в рамках программы 'Военные технологии – мирные цели'. Глайдер шёл нему ровно, как по каменному, отшлифованному дорожными укладчиками полотну.

    Мы звезды взрывали, пространство схлопывали. А здесь, пожалуйста вам, мост. ПочЕму-то тревожила предстоящая встреча с губернатором Этонкорой.

    Первый ранг. У перворанговых телепатов не может быть никакой личной инициативы в принципе. Разговор с любым из них – это разговор с ними со всеми сразу. Инфосфера перестала прятаться? Решила обозначить свои интересы? Предложить что – нибудь вкусное в обмен на мою память? Ну – ну.

    Ничего у вас не выйдет, ребята.

    Когда вы уже это поймёте...

***

Губернаторский остров являл собою шедевр ландшафтного искусства. Небольшой, округлый, на удивление уютный на вид. Мост выбрасывал язык пандуса к маленькой гранитной набережной и уходил влево, к соседнему острову, а оттуда – к следующему, и так до самого горизонта; величественный изгиб моста хорошо просматривался в обе стороны. Ночью, под звёздами, наверное, великолепно выглядит. В дневном свете собственное сияние полотна разглядеть трудновато. Но оно было, слабое фиолетово – розовое сияние, хорошо памятное мне по коллапсар – генераторам на вражеских кораблях. Увидел вспышку – считай, заново родился. В ближнем бою гравитация распространяется быстрее света: луч срезает дорогу через малые червоточины, генерируемые коллапсаром. Оллирейнские технологии, у нас их повторить удалось не сразу. Но уж когда повторили...

    Странные мы существа, носители разума. Ведь никому же поначалу в голову не пришло строить мосты. Ни нам, ни ольрам. Сразу за коллапсары взялись.

    Дорожка из жёлтого камня вилась по холмам. Воздух дышал океаном, прохладой и – самую чуточку – свирепым полуденным солнцем. Красивые виды, красивый парк. Домик с черепичной крышей, трёхэтажный, с балкончиками, весело сиял синеватой белизной. За домиком, прикидываясь частью рельефа, круглился купол установки климат – контроля.

   Но дорожка свернула в сторону и вниз, к огромному дереву. Дуб, эндемик Старой Терры. Символично...

    Под деревом стояла подвесная лавочка – качалка, с балдахином. Губернатор Этонкорой сидела на этой лавочке в вольной позе. Белое платье стекало до земли красиво мерцающими складками. Красивая женщина. Вот только на большом сроке беременности... Понятно теперь, почему принимает не в административном здании, а в личном пространстве.

    Госпожа губернатор одарила меня лучезарной улыбкой, отмахнула ручкой Либавину, и тот поспешно сгинул, молчаливо кивнув на прощание. Второе мановение подняло кресло прямо из травы. Я осторожно присела на краешек. Не люблю общаться с высокими чинами, всегда не любила. Неловко мне в их присутствии, уж не знаю почему. Одно дело охранять, совершенно другое – разговаривать.

    – Здравствуй, Энн, – сказала губернатор на тамешти. – Рада видеть тебя.

    Замечательно. Мы знакомы, оказывается. Только я не помню, вот в чём проблема. А второй проблемой стал язык, на котором она ко мне обратилась. Тамешти мне не родной, и потому основательно подзабылся, ведь я не слышала его много лет. Я ещё понимала язык, но вот ответить на нём уже не могла.

    – Простите, – осторожно сказала я на эсперанто. – Я уехала из локали Ратеене очень давно. Язык забылся...

    Грустная улыбка. Глаза как звёзды. Красивая женщина, что ни говори. Несмотря на беременность и возраст.

    – Понимаю, – она перешла на эсперанто. – Энн, ты действительно забыла очень многое!

    – Да, – согласилась я, что толку спорить, факт, забыла. – Так ведь и времени прошло...

    Она улыбнулась. И вдруг напела, нежным, таким знакомым голосом:

    – Где – то далеко в памяти моей, сейчас, как в детстве тепло...

    Старая Терра. Город, где я впервые встретила Гелю Гартман. Древний, как мир, особняк профессора исторических наук, специалиста по докосмической эпохе человечества, и сама профессор, пожилая дама с толстой седой косой. Тонкий пряный аромат кофе, красных комнатных петуний, стылого ветреного полудня поздней весны.

   Каждое положенное по контракту увольнение я проводила на Старой Терре, с приёмной дочерью. Девочка рьяно увлеклась докосмической эпохой древней колыбели человечества, обратила на себя внимание госпожи профессора исторических наук Маргарет Гартман, ну а племянницей госпожи Гартман как раз и была нынешняя губернатор Океании. Мир тесен, как любили говаривать сами терране. Тесен. Нашему взаимному удивлению при встрече в историческом салоне профессора Гартман не было предела…

    – Хоть память укрыта такими большими снегами, – беззвучно подхватила я, ощущая предательскую влагу на щеках. – Лида! Лида Тропинина! Что ты... что с тобой сделали?..

    Она посмотрела на небо. Потом на меня, и взгляд был сухой, несмотря на чувства. Первый ранг... надо об этом помнить...

    – Ничего, – ответила она. – Ничего со мной не сделали... я сама...

    – Зачем? – не было слов. – И тебя поразило безумие придурков из «Назад к природе»? Не ожидала!

    Лида Тропинина, дочь дипломата Кая Тропинина, журналист, поэт, Голос Века. Горячая пламенная девочка, кем ты стала… Глазам не верю.

    – Энн, ты пропала в сражении при Девбатуме. Война окончилась в тот же день.

    – Знаю, – хмуро буркнула я. – Приняла в информе.

    – Мы вернулись в довоенные сны. Сразу – все. Те, кто устал от войны, и те, кто ещё не навоевался, и те, кому война ещё только предстояла. Песни стихи, репортажи – замечательное дело, но без этого, – она коснулась значков первого ранга, – высоко не прыгнешь. И сделаешь мало. Я не хотела служить смерти, Энн. Я никогда этого не хотела.

    Я молчала. Как будто я хотела! Но каждой из нас достался свой фронт. Острое слово в дипломатии иной раз страшнее плазмогана. Стодневный мир стоит только вспомнить. И Лида, наша Лида, – первая в числе тех, по чьей вине сто первый день перестал быть мирным. Наверное, она осознала в полной мере, но, как всегда, слишком поздно.

    – Первый ранг, Энн, это не только успешная карьера, – сказала Лида. – Это ещё и защита. Нас мало. Но именно мы обеспечиваем непрерывное поле инфосферы от планетарных локалей до общего пространства Земной Федерации. Сам по себе перворанговый телепат ничего не стоит. Как ничего не стоит отдельно взятая клетка мозга.

    – У вас, в отличие от клетки, есть разум... – возразила я.

    – У нас есть Долг, – грустно улыбнулась она, помолчала немного и продолжила: – И нашему веку нужны не Голоса, Энн. Нашему веку необходимо Служение.

    – Вот ты и служишь, – не удержалась я.

    – Да, – не стала спорить Лида. – Служу. Как умею. Чем могу.

    Всё понятно. Других извинений от инфосферы мне не дождаться. Утрись, Энн. Чего ты ещё хотела? Раскаяния? Так можно прождать всю жизнь, и не дождаться никогда.

    – Лида, – решилась я. – Главным условием моего туристического путешествия был полный запрет на контакт с инфосферой Земной Федерации. Даже если я сама захочу раскрыть перед вами всю свою память, я не смогу. Мне вживили имплант, блокирующий все попытки телепатического сканирования, не говоря уже о вмешательстве. Но это не только блок, это ещё и оружие. Если будешь упорствовать, сожжёшь себе мозг без всякого толка. Извини.

    – Почему я не удивлена? – тонко улыбнулась Лида. – Оллирейнские инженеры традиционно сильны... Но, скажем, ты могла бы надиктовать мемуары, Эни.

    – В обмен на что? – резко спросила я.

    Она смотрела на меня и улыбалась. А я... я помнила, что разговариваю лишь с малой частью Лидиной личности, каковая личность в данный момент размазана по всему информационному пространству Земной Федерации. Уму непостижимо, как они это выдерживают. Впрочем, говорят же, и при том говорят открыто, что высшие телепаты уже не люди в привычном для нас понимании... Ад и пламя, даже ольры более человечны, чем любой из перворанговых!

    – Я не дура, – сказала я, – и не маленькая девочка. Прекрасно поняла, зачем вы организовали травлю в информвидео. Чтобы вынудить меня оправдываться и, так или иначе, раскрыться. Так вот, это надо прекратить. Как хотите, так и прекращайте. А потом я ещё подумаю, связываться с вами или нет.

    – Энн, мы можем предложить больше, – серьёзно сказала Лида.

    Я непонимающе посмотрела на неё. Что ещё, какой подвох?

    – Это ведь не просто туристический круиз, Энн, – уверенно сказала она. – Это побег. Ты не хочешь возвращаться...

    – Глупости, – начала было я, но Лида жестом остановила меня:

    – Не спорь с нами, это действительно так. Иного смысла в твоей поездке нет, и не было. И когда ты откажешься возвращаться, тебе понадобится защита. Так вот, мы готовы такую защиту обеспечить.

    'С нами... мы...' Через неё на самом деле говорит это их коллективное сознательное!

    Я прикусила губу. Подумала. Уточнила:

    – В обмен на мои мемуары?

    – В обмен на твои мемуары. На то, что ты сама сочтёшь нужным нам сообщить.

    – Да что в них такого может быть ценного....

    – Знания. Оценка пережитого. Опыт, который необходимо сохранить для потомков. Ты знала Гелю Гартман и Лаутари Ми – Скайона, одного этого было бы достаточно. Но ты была свидетелем событий, о которых у нас слишком отрывочные или вообще искажённые сведения. Хотелось бы восполнить эти досадные пробелы...

    – Какие события, Лида? – не поняла я.

    – Мы не хотим давить на тебя, – уклончиво ответила она. – Надо, чтобы ты вспоминала сама...

    Темнят они, вот что. Не так всё просто. Что-то тут зарыто, очень серьёзное. Но что? Я никогда не догадаюсь, если не начну сама перебирать свою память по атомам!

    – Я ничего не обещаю, – сказала я. – Я сама ничего не решила ещё! Я не знаю, вернусь я обратно или не вернусь! Я...

    Лида потянулась ко мне, положила ладошку на моё запястье. Рука у неё оказалась сухой и холодной, я вздрогнула от прикосновения...

    – Никто не торопит тебя, Энн. Решай сама.

    Я кивнула. Конечно, сама. Некому больше. Знала бы Лида, в какой капкан я угодила! Хоть в петлю головой...

    – Да, совсем забыла, – Лида вынула откуда – то из складок своего платья огромную толстую – бог ты мой, печатную! – книгу. – Это тебе. Подарок от Гели Гартман...

    Я вздрогнула. Нехорошо, конечно, о покойниках дурно отзываться, но Геля была престранной личностью и подарки от неё были из разряда 'возьми из ремонтной мастерской штурмовой бластер, сунь в рот дуло и проверь, забыли техники из него батарею вынуть или не забыли'.

    – Ты ведь знаешь, мы с Гелей росли вместе. Наша команда увлекалась репринтингом, и учитель однажды посоветовал нам издать свою собственную книгу. Вот она, – Лида постучала по обложке. – Каждый написал какую – нибудь историю, настоящую или выдуманную, эссе, очерк о путешествии, кто хотел – сделал рисунки. Геля написала 'Сказку о забытом времени', например.

    – А ты – стихи, – сказала я понимающе.

    – Нет, – Лида улыбнулась, отчего на её щеках появились ямочки, – совсем как когда – то. – Удивись, я тогда не писала стихов. Я неплохо рисовала, знаешь ли. Хотела стать дизайнером по графике... Не сложилось. Эта книга – единственная, остальные экземпляры утрачены. Геля оставила её тебе. Вот здесь, смотри, – её подпись.

    – Странно, – сказала я. – Почему не тебе?

    – Не знаю... В последний раз, когда мы виделись, она сказала, – передаю дословно, – что 'хочу отдать эту вещь Энн Ламберт. Если не успею или не сумею, передай ей ты, пожалуйста'.

    – Откуда она могла знать, что я вернусь? – напряжённо спросила я. – Вы же все меня похоронили! Это вообще случайность, что я вернулась!

    Лида пожала плечами. Протянула мне книгу:

    – Возьми. Твоё.

    Книга оказалась неожиданно лёгкой. Репринт, конечно же, не настоящая бумага. Стройные строчки оглавления... Орнамент сбоку, на полях. Дети Ясной Поляны писали свою книгу на русском языке, конечно же. Я не знала русского и не могла сказать, где в оглавлении указана Гелина сказка, с какой страницы она начинается.

    Забавно. Ангелина Гартман, глава Сопротивления Ясной Поляны, впоследствии – адмирал Третьего флота Земной Федерации, личность, еще при жизни ставшая легендой, в юности сочиняла сказки.

    А я в юности лечила людей. Тоже забавно, если вдуматься.

    Маленький жёлтенький птеродактиль сел на траву, раскрыл зубастый клюв и тоненько выговорил: 'Пинь – пинь'.

    – Кыш! – смешно махнула рукой Лида. – Кыш отсюда!

    Рукокрылое легко снялось с травы и метнулось длинным зигзагом в сторону набережной. Я проследила тварюшку взглядом.

    – Возьми, – Лида протянула мне плисс визита. – Прямой доступ. Если возникнут вопросы или проблемы – всегда обращайся.

    Я взяла, поблагодарила. Мы простились. Откуда – то Из-за дерева бесшумно возник господин Либавин (портал там, что ли? Или весь разговор стоял, слушал и, может быть, даже записывал?) Ответственный секретарь проводил меня к набережной, вежливо попрощался. Глайдер стоял там же, никто его не занял. Или это была уже другая машина?

    Я положила книгу на соседнее сиденье. ПочЕму-то не хотелось прятать её в багажный карман. Закрыла колпак и назвала автопилоту глайдера координаты 'моего' острова. Машина запустилась, вырулила на мост и понеслась над океаном.

    Я вдруг почувствовала себя выжатой досуха. Будто пропустили через сушильный агрегат. Высвистело все силы, до последней капли. Приеду на место, первым делом упаду и буду спать, спать, спать. Обдумаю разговор, когда высплюсь как следует.

    Завещанная мёртвой легендой книга бросала на спинку сиденья светлые блики.

ГЛАВА 3

Я проснулась на закате. Лиловые сумерки вплывали сквозь раскрытые оконные панели, ложились синей тенью на стены. В затылке свербило и ныло. Дурное дело, спать на закате! Всегда потом голова болит.

    Дневная жара ушла. Слабый ветерок нежно касался кожи, неся крепкие запахи йода и морской соли. За деревьями не было видно океана, но его близость ощущалась очень хорошо. Как в детстве...

    Я потёрла затылок. Картинка, похороненная глубоко под событиями последних десятков лет, встала в памяти необычайно ярко и ясно. Море, солнце на закате, рыбацкие катера у причала, нежный голосок тростниковой флейты... Флейты делала ребятня из стеблей мутировавшего терранского бамбука. Бамбук этот изрядно досаждал посельчанам: в период вегетации он рос как сумасшедший и заполонял собою все околоводные пространства. Недогляди, сразу получишь дремучие заросли вместо озёр и пляжей.

    Как давно это было! Раньше я как – то не задумывалась о прошлом. Жила настоящим и в настоящем, сумасшедший ритм моей повседневности не оставлял времени на праздные размышления. А вот сейчас накатило. Потому, что бежать некуда, суетиться незачем, бороться за выживание не нужно, прямых угроз для жизни на горизонте не видно. Великое дело, цивилизация! Освобождает от громадного объёма тяжёлой работы.

    И память поднимает голову. Разворачивает перед глазами прожитое. Макает с головой в хищное пламя вины...

    По узкой, лесенками, дорожке, я спустилась к набережной. Полюбовалась на глайдеры, приписанные к моему острову. Маленький двухместный и большой, на двенадцать персон, с солидным багажником. В небольшом ангаре под пандусом стоял прогулочный катер. Набережная спускалась к пляжу широким пологим пандусом. Дальше начиналась крупная галька, округлая, серая с розоватыми вкраплениями. Я скинула бутсы и пошла дальше босиком. Отвыкла

    Соседний остров терялся в сиреневом мареве вечернего тумана. Два косых треугольника трепетали ярким золотом. Парусные лодки. Их конструкция проста и функциональна; время, расстояние, местный уклад, свой на каждой планете, – ничто не властно над ними. Пока есть солнце, ветер и океан, по волнам ходят парусные лодки. Без гравигенных движков и навигационного оборудования. Так интереснее...

    Пляж шёл вдоль небольшой, но отменно крутой скалы. И здесь уже, помимо гальки, начал попадаться разный мусор, выбрасываемый во время шторма. Мотки высохших на солнце синих водорослей, гладкие палки, подозрительно напоминавшие пресловутый бамбук (неужели это кошмарное растение умудрились завезти и сюда?!), вылизанная волнами гладкая коряга причудливой формы... Сухой бамбук, помнится, замечательно горел.

    Огонь охотно взял 'бамбуковые' стебли. Рыжее пламя весело трещало, давая особенное, ни с чем не сравнимое, домашнее тепло. Старая механическая зажигалка с геспиновской 'альфой' на боку. Однажды я упустила её в разлом, на дне которого грохотала река. Пришлось лезть вниз и искать, несколько дней развлекалась. Нашла. Вещица упала не в воду, а застряла в корнях чахлого куста, распластавшегося по скале. Не знаю, что бы я делала без неё на Планете Забвения! Как – то приспособилась бы, конечно, добывать огонь... не трением, конечно же. Психокинетическая паранорма выручила бы, как выручала всегда. Но зажигалка была памятью. Кусочком прежней жизни…

    Лиловая заря догорала за соседним островом. На небе проступали звёзды. Крупные, яркие. Солнце Старой Терры, впрочем, я найти не смогла. Может быть, его отсюда не видно. Зато видно Каньши. Локальное пространство Каньши содержало в себе четыре освоенные, населённые планеты. Валем, Сташ, Адалар и Соппат. Вот именно что 'содержала', в прошедшем времени. Даже и до сих пор, вспоминая о Соппате, не могу удержаться от свирепой радости. Есть во Вселенной высшая справедливость, есть. А сражение за локаль Каньши сейчас преподают в Академии Бета – Геспина как классику пространственного боя.

    Волны тихо шипели, набегая на берег. Потрескивал огонь, поедая сушняк, ветерок холодными пальцами трогал щёки и волосы. Надо было возвращаться. Надо было надиктовать послания дочерям. Но если младшей я примерно знала, что говорить, то для старшей никак не могла найти нужных слов.

    Да, я не связалась с нею сразу же после возвращения. Я тогда просто не знала, что сказать. И сейчас не знаю. Я помнила её ребёнком; сейчас ей тридцать три по метрике Федерации. Нохораи Ламберт – Балина, доктор исторических наук, специалист по древней истории Старой Терры. Седьмая ступень второго телепатического ранга. Это, конечно, не настолько жутко, как у Лиды, седьмая ступень второго. Но...

    Но сыну я вообще никакого послания отправить не смогу. Он его просто не воспримет. Трое детей, все очень разные и у каждого свои судьбы, и никогда нам не собраться вместе.

    Я тщательно потушила костёр и пошла к набережной.

***

Дни шли солнечной чередой, один за другим. По вечерам я зажигала на пляже костёр – ради парусников, они всегда в это время ходили перед моим островом. Отчего – то мне казалось, что им был важен огонь на берегу, и ещё я была уверена, что эти ребята не имеют никакого отношения к инфосфере. Что это просто встретились две неприкаянности, их и моя. Интуиция не подводила меня никогда. Целительская паранорма... Мне её не блокировали, просто сняли ограничительные психокоды. Целитель не вправе убивать пациентов, солдат не вправе жалеть врага. Но в боевом применении моя паранорма всё равно намного слабее пирокинеза, поэтому шаровыми молниями швыряться не получалось. Не особо и надо было, честно скажу. Лучше плазмогана тут всё равно ничего не придумали. Что бы там ни хвастали пирокинетики насчёт могущества своей паранормы, но ещё ни один из них на моей памяти от плазмогана не отказывался.

    Хотя на какие подвиги способен пирокинетик, если его как следует разозлить, я не раз видела.

    Ночью зачем – то вышла в информсеть, на локаль игрового гейта 'Покори Вселенную'. Когда – то игралась взахлёб, да. Все мы играли... Старая добрая игрушка изрядно изменилась. Улучшились графика, тактильные ощущения, ментальный фон. Добавилось опций, прохождений, множество различнейших сценарных вариантов. Но суть игры осталась прежней: начни с нуля и выиграй Вселенную. Неважно, освоишь ли ты её мирным путем, рассылая исследовательские корабли и устанавливая мир – дружбу с иными цивилизациями, или отвоюешь у Чужих, устраивая межзвёздные баталии.

    Мирный путь скучнее военного, но и у него немало поклонников...

    – Вход в систему, – вкрадчиво выговорил голос игрового интерфейса . – Начальные данные?..

    Я медлила.

    Альфа – Геспин.

    Планета Забвения.

    Служба Изысканий.

    Соппат.

    Может, в нас тоже играют, а мы не знаем? И все эти звёзды, и весь этот смысл, и эти войны... 'вход в систему, начальные данные'...

    Я резко оборвала контакт с информом. Потёрла лицо, приходя в себя. Встала, подошла к окнам, раскрыла панель. Ледяной ветер с воем ворвался в комнату, сыпанул в лицо мелким дождём. За деревьями глухо рокотал сошедший с ума океан.

    На Планете Забвения в непогоду мы прижимались друг к другу, отдавая тепло и уверенность в том, что всё будет хорошо. Я прикрыла глаза и почти сразу же ощутила живое присутствие детей; мы были семьёй, настоящей семьёй в самом изначальном смысле этого древнего слова...

    Я – десантник. А это значит – убийца. Без вариантов. Девять кругов на Альфа – Геспине меня учили убивать. Девять кругов ада за неполных три года. Я прошла их все до единого. А потом я служила Федерации. Как могла, как умела, как учили. И – убивала. Людей, как на мятежных Ласточке и Сиреневом Шаре, ольров – везде, где мы с ними сталкивались. Мои руки в крови не то, что по локоть, по самую шею. Я перестала считать 'свои' трупы где – то на четвёртом десятке. Со смертью свыклась еще раньше.

   Железная Гарпия, так меня звали. На Ласточке прозвищем наградили. Не ольры доконали, свои. Если двуногих без перьев с Ласточки ещё можно было называть своими…

   Расклеилась я на Планете Забвения, совсем расклеилась, да. Не сразу. Только после того, как потеряла безвозвратно то, что не очень – то поначалу ценила. Любовь и заботу единственного во всей Вселенной человека, который разглядел во мне то, что я с таким усердием топтала в себе столько лет.

   Не надо было мне возвращаться! Уж как – нибудь дожила бы век…

***

Утро занялось холодным, ветреным, на удивление неуютным. Штормовые облака рвались неровными лохмами, неслись куда – то за горизонт, на закат. Деревья трепало, цветы лежали без сил на клумбах. Вставать не хотелось. Сон коварно подкрадывался и брал на абордаж. Так, Эни, ты космодесант или кто... Встать. Потянуться. Открыть оконную панель.

    В комнату потёк свежий воздух, наполненный сырыми запахами непогоды. В голове сразу же прояснилось. Ничто так не бодрит, как насыщенный холодным кислородом воздух...

    Я спустилась к набережной. Забросало мусором, ясное дело. Роботы – уборщики уже пыхтели, расправляясь с завалами. Ветер гнал ободранные с деревьев листья, швырял их в волны. Волны тяжко бились в гранит, вспухая белой пеной. Громко орали жёлтые птеродактили, поднятые бурей из своих гнёзд. А где – то высоко – высоко неспешно парили местные 'орлы', с весьма солидным размахом крыльев. Как я их понимала! Грудью на поток, и бешеный ветер подхватит, поддержит, подарит хмельной восторг настоящего полёта.

    Я сунула озябшие кисти рук подмышки. Жара ещё вернётся, лето в этой части Океании в самом разгаре. Потом будет тёплая осень... а зиму, я, пожалуй, уже не встречу...

    Что толкнуло меня сойти с набережной? Не знаю. Какое – то тревожное странное ощущение, что надо спуститься и пройти за скалу, туда, где я всегда разводила огонь. При том, что пляж то и дело захлёстывали волны.

    Я обогнула скалу. И увидела лодку, выброшенную штормом на берег. Рваное полотнище паруса сверкало яркой зеленью, вспыхивая на солнце крупными золотыми искрами...

    Ветер сбил дыхание, ноги предательски поехали. Подхватила себя на автомате, по давней привычке, без участия сознания. Не по такому бегала с полной выкладкой, не напугаешь.

    Тело лежало чуть в стороне, лицом вниз, раскинув руки. Волны тянули длинные волосы, перемешивали тяжёлые пряди с взбаламученными штормом мусором: песком, водорослями, илом, мелкими камушками...

    В следующее мгновение включилась паранорма целителя. Холодком по спине, лёгким тремором в пальцах, обострившимся зрением... Мир отдалился, звуки стихли, исчезли запахи и собственная слабая головная боль.

    Девушка, расовая принадлежность – Единый Народ Радуарского Альянса, четырнадцать полных лет по метрике Федерации. Перелом плечевой кости, оскольчатый перелом локтевого сустава, сотрясение мозга, отёк лёгких.

    Я прикрыла глаза, чтобы избыточная зрительная информация не отвлекала от дела. Психокинетическое поле паранормы разворачивалось быстро, без искажений. Самодиагностика: норма. Начало вмешательства: последовательная коррекция. Лёгкие...

    Постороннее присутствие. За спиной. Нейтрализовать. Не отклоняться от вектора начальной коррекции.

    Девочка всхлипнула, из носа и рта потекла белая пена. Дыши, дыши, маленькая. Сейчас вычистим всё. Сердечко молодое, крепкое, выдержит. С переломами жить можно, переломы в последнюю очередь. Сейчас – дыхание, сердце, голова...

    Прогноз: благоприятный

    Умение провидеть последствия вмешательства – ценный навык, тренируется не один год. Психокинетическая энергия, проникая в будущее за ответом, на будущее же и влияет. Не всегда так, как того хочется, потому что проконтролировать проникновение невозможно. Но это уже издержки процесса. Неустранимые. Результаты паранормального исцеления их перевешивают с лихвой.

    Беспокоящее чувство, зудящее на периферии осознания, внезапно хлестнуло по нервам единым пакетом эмоционального выплеска.

    Мальчик, расовая принадлежность – мареса – палькифаль, полных пятнадцать лет по метрике Федерации. 'Чёрное безмолвие', мозаичная трисомия по 32 – й хромосоме, фибрилляция сердца, вывих лодыжки.

    Мальчишка совершил ту же ошибку, что и губернаторский секретарь: подошёл ко мне со спины. Но если Либавину прилетела в голову просто сумка, то пацана хлестнуло психокинетическим полем в активной фазе.

ГЛАВА 4

Волна обрушилась на пляж с яростным грохотом. Пенные брызги обожгли словно кислотой. В коленку впилось острым углом что-то твёрдое. Я поднесла ладони к лицу: пальцы дрожали. Ледяной ветер рвал волосы, сбивал дыхание, рождал перед глазами хоровод чёрных и красных точек. Язык не смог выговорить ругательство, оно застряло в глотке.

    Мальчик очнулся, приподнялся на локтях, и смотрел на меня отчаянно синими глазами. Лицо интересное, с очень живой мимикой. Волосы чёрные, с отливом в радужную синеву. Такая специфичная радуга, исключительно синих тонов, от индиго до густого фиолета. Сюда же плюсуем 'чёрное безмолвие', то есть, полное отсутствие голосовых связок. Лишняя хромосома в кариотипе, без всяких сомнений. Если мне не изменяет память, оллирейнская Служба Генетического Контроля смотрит на рождение подобных детей крайне косо. Вплоть до евгенических мер. Впрочем, трисомия мозаичная, тут в принципе ещё могли проявить снисхождение.

    – Вызови федеральный госпиталь, – сказала я, язык едва слушался. – Нет, с твоей подружкой всё в порядке. Пока в порядке. Иди в дом, вызывай неотложную.

    Он посмотрел на свою ногу, потом на меня.

    – Везунчик ты, – сообщила я, обхватывая колени руками. – Иди...

    Как холодно! До боли. Расплата за исцеление сразу двоих глупышей, решивших поиграть с бурей и с ней не совладавших. Это пройдёт, силы восстановятся, но каждый раз кажется, будто тепло исчезло навсегда, и больше не вернётся.

    Мареса – палькифаль, это надо же было такого встретить. Палькифийских кланов очень мало, всего одиннадцать, включая Коннор – Тойвальшенов со Старой Терры, давным – давно отмежевавшихся от материнской цивилизации. Четыре клана из этих одиннадцати – кламьфи, пять – шафьема, Тойвальшены, кстати, это шафьема... так что остаётся всего два клановых имени. А если хорошенько припомнить физиономию мальчишки, то и вовсе одно.

    То – то диагностика определила его как ребёнка. Палькифийские дети взрослеют поздно...

    С неба начала сыпаться мелкая дождливая муть. Холод уже не пробирал, он пеленал тугими бинтами смертельного отупения.

***

В любом лечебном учреждении, каким бы замечательным оно ни было, всегда висит специфичный, присущий только больницам, дух. Сложная смесь лекарственных запахов, работающего медицинского оборудования и ментального фона. Раньше я его не замечала, в последнее же время мой организм выдавал на него стойкую аллергию и острое желание убраться как можно дальше немедленно.

    Доктор, пожилой целитель с третьим телепатическим рангом, сдержанно поинтересовался, есть ли у меня лицензия на паранормальную деятельность.

    – Есть, – ответила я. – По третьей категории.

    Он говорил со мной на ментасикхре. Он знал этот язык намного лучше столичного мальчика – официанта. Уверена, легко перешёл бы на эсперанто, если бы я попросила. Но я просить не стала. Почувствовала, что не надо просить. По факту ведь он прав: у меня та – горм другого государства...

    – Третья, – задумчиво повторил доктор. – Вы не думали вернуться в профессию, госпожа Ламберт?

    – Я? После такого длительного перерыва?

    Он сдержанно улыбнулся, болезненно напомнив своей улыбкой моего научного руководителя...

    – Перерыв не помешал вам в полевых условиях спасти жизнь. Вы провели вмешательство идеально. Парня, думаю, мы отпустим уже сегодня. А девочке придётся подождать до утра...

    Идеально, как же. Пока спасала одну жизнь, едва не убила другую. Подарила мальчишке клиническую смерть с такой лёгкостью, что у самой до сих пор от ужаса волосы шевелятся. Какой из меня врач? После Альфа – Геспина, после Планеты Забвения?..

    Я так и сказала.

    – Честно и откровенно, – оценил старый доктор. – Но вы всё же подумайте. У вас может неплохо получиться...

    – Я могу идти? – спросила я.

    – Вы уверены, что вам не нужна помощь? – спросил врач.

    Он уже спрашивал, перед тем, как осмотреть девочку. Я тогда отказалась. Отказалась и сейчас. Наотрез.

    – Прямой угрозы жизни нет. А с остальным справлюсь сама.

    Он кивнул, никак не обозначая своё недовольство. Я вспомнила, как сама когда – то пыталась вложить хоть немного здравого смысла в головы приверженцев маразматического движения 'Назад к природе' и чем те мои наивные попытки оканчивались. 'Разве можно переубедить человека с убеждениями?' – говорил мой научный руководитель. – 'Оставь их, они сделали свой выбор. Ни один врач и ни один целитель не в силах помочь тому, кто не хочет, чтобы ему помогали...'

    – Ну, что же... В таком случае, подтвердите отказ официально.

    В его руках соткался голографический бланк документа. Я коснулась щеки, и на ладони остался радужный отпечаток та – горма. Личная моя подпись, индивидуальный код, который невозможно подделать... Приложила его к отказу. Документ признал подпись подлинной и свернулся.

    – Постарайтесь избежать в ближайшие день – два активных физических нагрузок, – посоветовал доктор. – Проще говоря, выспитесь, как следует. Впрочем, что я вам объясняю...

    Я кивнула. Знала сама, как важен период восстановления после паранормального вмешательства. Лучшее лекарство здесь именно сон. Но заснуть я смогу только там, где буду чувствовать себя в безопасности. Госпиталь в список безопасных мест не входил.

    Коридор вывел в круглый холл с панорамным окном. Госпитальный парк террасами, дорожками и лесенками уходил вниз, к узкой полосе песчаного пляжа. Там можно было подняться на Кольцевой Мост; пешеходные дорожки шли высоко над проезжей частью, чтобы снующие туда – сюда глайдеры не мешали гуляющим.

    От госпиталя, насколько я помнила карту, примерно километра три до соседнего острова, даже чуть меньше. По мосту. А там можно будет взять глайдер на парковке у набережной и отправиться к себе. Пеший трёхкилометровый поход активной физической нагрузкой считать нельзя. Смех активный, а не нагрузка...

    На расстоянии мост вызывал удивление и восхищение. Вблизи подавлял. Я стояла у гигантской лестницы, ведущей наверх, на полотно, и никак не могла набраться духу поставить ногу на полупрозрачную, подсвеченную холодным фиолетом ступень. Природа гравитации неизменна. Все зависит от рук, в которые попадет контроль над нею. Можно свернуть в черную дыру целую звездную систему, а можно – построить мост...

    Наверху действие госпитальной установки климат – контроля заканчивалось. Будто провели невидимую черту: шаг назад – комфортная прохлада, шаг вперёд – несусветная жара...

    Какой простор! Острова, прячась друг за друга, шагали за горизонт и там терялись в фиолетовой дымке. Бешеный ветер рвал облака, и в разрывы яростно вливались косые лучи солнца, зажигая на волнах ослепительные блики. Тушки крупных летающих хищников с пронзительными криками носились далеко внизу. То и дело какой-нибудь из них складывал крылья, стремительно вонзался в воду и через мгновение вырывался обратно, с увесистой добычей в пасти. Добыча отчаянно извивалась, до последнего отстаивая своё право на жизнь. Обжигающим огнём вспыхивала на солнце зеркальная чешуя. Естественный отбор. Но даже если тебя уже сожрали, любила говаривать Ванесса, то это ещё не повод унывать и складывать лапки. Ведь остаётся ещё два выхода, на выбор.

    Рыбы не знают о выборе. Зато рядовым Альфа – Геспина иной раз деваться некуда. Либо вперёд, либо назад, третьего не дано!

    Ветер жарко бил в лицо солёными запахами штормящего океана, озоном недавно отгремевшей грозы, пряной остротой поджидавшей в конце пути опасности.

    Прохлада обрушилась внезапно, ливнем холодного воздуха. Я вступила в зону климат – контроля соседнего острова. Хорошо – то как! Лестница уходила вниз, к набережной. Немного кружилась голова: спускаться с такой высоты по полупрозрачным ступенькам всё же было страшновато. Но там, внизу, у самого основания лестницы, стояли двое. ПочЕму-то я знала, что они ждут именно меня. Спросите, откуда возникло знание, я навряд ли отвечу. Но я всегда как бы ощущала наперёд своё ближайшее будущее. Сказывалось влияние паранормы, безусловно. Оно не раз меня выручало. Не подведёт и сейчас.

    Двое парней, при виде которых на меня напала тоска. Мускулистые, крепкие. Наверняка, бывшие вояки... но не с Геспина. Альфовцев сразу видно; эти к ним не относились ни разу. И на что надеются, хотела бы я знать?

    Я ускорила шаг. Может быть, удастся пройти мимо...

    – Девушка, давай познакомимся? – предложил один из них.

    Я остановилась. Спиной к парапету. Там – море и отвесный гранит набережной, оттуда не особенно подберёшься.

    – Прости, – вежливо сказала я. – В другой раз.

    Он ухмыльнулся. Но за ворот меня взять захотелось второму. Я, не двигаясь с места, отклонилась в сторону, рука свистнула мимо. Парень сунулся вперёд по инерции, и я от души хлестнула ему по ушам. Второй прянул мстить. Получил снизу вверх в солнечное. Сказала же, в другой раз!

    Хвала армейским бутсам сорок второго размера! Била безжалостно. Как на Геспине учили. За Соппат, Девбатум, за Планету Забвения, за то даргово интервью, за Ванессу, лишившуюся доступа в инфосферу, за книжку с Гелиной сказкой и Ясную Поляну, на которой до сих пор невозможно жить, за Лиду Тропинину, за её первый ранг и очередного ребёнка... За Лиду почЕму-то била вдвое злее.

    Если бы не полицейский глайдер, с воем свалившийся с неба, убила бы нагад!

    Сирена отрезвила. Боевой угар бешеной ярости схлынул, как и не было его. Те в руках полицейских двое хрипели и плевались тёмным. Ко мне тоже применили миротворческий набор: мир вдруг взорвался стеклянными брызгами боли и погас.

    Самодиагностика.

    Полицейский электрошок, недавнее перенапряжение, 'активная физическая нагрузка', то есть, драка, спровоцировали кратковременную потерю сознания. Полицейские испугались, ещё бы им было не испугаться! Вот бы я умерла у них тут, какой громадный, свинский, безобразнейший, межрасовый скандал возник бы.

    – Как ты? – участливо спросили у меня.

    Я подняла голову. Лида Этонкорой, наш славный губернатор. Кто бы сомневался.

    – Спасибо, – разлепила я губы, – хорошо...

    – Этим двоим, – кивок в сторону пленников, – я только что аннулировала путевые карты. Они покинут Океанию сразу после того, как отбудут арест на административных работах.

    Я вдруг заметила давешнего доктора. Конечно, они вызвали целителя, кого же ещё. В голове словно щёлкнуло. Мозаика сложилась!

    – Не подходите ко мне! – крикнула я.

    – Эни, тебе нужна помощь...

    – Плевать! Вы двое, не подходите!

    С тихим шелестом развернулся кокон психокинетической защиты. Я сожгу себя, если продержу его слишком долго, но выхода не оставалось. Перворанговый телепат и целитель высшей категории слишком страшная связка, чтобы отнестись к ней без должного почтения. Любое паранормальное вмешательство есть угроза для импланта, защищавшего меня от телепатического сканирования! Диагностика определит его как инородное тело, а целитель, имея приказ, не станет себя сдерживать. Я помнила, слишком хорошо помнила, как сама, пользуясь своей паранормой, вытаскивала подобные импланты у тех, кому назначали полное ментальное сканирование...

    – Эни, – мягко начала Лида.

    – Вызови мне глайдер, – сказала я с медленным бешенством в голосе. – Вызови глайдер, я отправлюсь на свой остров. Или нет, лучше в космопорт! К чёрту ваш проклятый курорт, даргу под хвост ваше гостеприимство! Ноги моей здесь больше не будет!

    – Энн, – жёстко сказала Лида. – Прекрати истерику.

    Я злобно посмотрела на неё. Ненавижу!

    – В таком состоянии я тебя с планеты не отпущу, – заявила Лида. – Отправляйся к себе, глайдер тебе сейчас организуют. Отоспись, приди в себя. Тогда и поговорим.

    – Никаких 'поговорим'! – взбесилась я окончательно. – Вы – меня – не – трогаете! Всё. Или я улетаю!

    – Хорошо, не ори, – Лида поморщилась. – Остынешь, попробуй немного подумать. Не повредит!

    Она отошла. Я смотрела, как она разговаривает с полицейскими. Доктор лишь головой покачал. Хотел что-то сказать, но передумал. Третий ранг. Кто он такой перед Лидой? Что она велит, то и будет делать, выбора у него никакого. В инфосфере ранжировка безжалостная. Третий ранг перед первым стоит на цыпочках и не смеет пискнуть даже в мыслях.

   Я дождалась, когда они все сгинут. Потом ещё посидела какое – то время. После чего свернула защиту. Накатила под горло слабость, голову задёрнуло темнотой. Встать удалось не сразу.

    Я долго смотрела на воду. Не осталось ни мыслей, ни эмоций, ничего. В инфосфере каждый знает о всех, и все знают о каждом. Лида, как лидер местной локали, не могла не знать! Что эти двое появились не случайно. Что полицейские вытянули меня электрошоком повышенной мощности специально. Что... Она знала, не могла не знать. Поддерживала ли она лично этот хитроумный план? Или не поддерживала? Или всё это действительно случайности, никем не подстроенные, а Лида вместе с инфосферой ни при чём? Да кто же скажет.

    Я вынула из внутреннего кармана Лидин визит. Она дала его мне после того разговора в её личном пространстве. Тоненькая пластинка, личный код. Активируй и разговаривай. Даже если Лида возьмется вдруг рожать (хотя ещё рано), она все равно ответит, вызов пойдет через инфосферу.

    Я вытянула руку и разжала пальцы. Плисс визита, медленно кружась, полетел вниз, в ненасытную бездну.

    Эх, Лида...

    Сожрала тебя инфосфера.

    Следовало ожидать.

ГЛАВА 5

Спасёныши мои нарисовались через пару дней. Информ у меня в режиме latenta telekomunikado, то есть, вызвать нельзя, даже если знаешь код. Съезд с моста, возможность швартовки мимо проходящих кораблей, катеров и лодок – в тех же настройках. Я долго думала, но потом всё же, кроме дочерей, прописала в доступе Ванессу. Пусть будет. Лида же, раз она губернатор, имеет право отмены и так. Всё. Больше в гости ко мне из постороннего пространства никто забредёт.

    Океан беспокоился, гнал на берег громадные, в белой пене, водяные горбы. Солнце валилось за горизонт, в сиреневую хмарь раннего вечера. Трепал волосы ветер, дышал в лицо озоном близящейся грозы. Огонь удалось развести не сразу. Выложила из камней покрупнее небольшой очажок, руки сами помнили. Рыжее пламя с весёлым треском побежало по сухим стеблям. Дым рвался, припадал к берегу, растекался по камням.

    Парусные лодки лихо плясали на волнах, и, чтоб мне сгореть, паршивцы шли против ветра! Сложная наука, требует сноровки. Ребятишки управлялись отменно. Недавнее крушение явно возымело обратный эффект. Это же как надо любить море...

    Saĝa hejmo, он же интеллектуальный домохозяин или, как ещё говорят, бытовая электронная система, управляющая островом, вклинился в сознание:

    – Посторонние объекты рядом с зоной ответственности. Начать противодействие?

    – Я те начну, – огрызнулась я. – Гостевой статус.

    – Принято.

    Противодействие. На самом деле всего лишь защитное поле, этакий невидимый забор, не подпускающий к острову ближе, чем на десяток нейтральных метров. Настроить систему надо, вот что. А то бубнит как полицейский информ. Нехорошо.

    Ребята ловко использовали волну. Она подняла их посудины, аккуратно вынесла на берег и откатилась. Заскрипели по камням днища. И тут же, не дожидаясь второй волны, юные яхтсмены выпрыгнули, вцепились, оттащили. Я залюбовалась до чего слаженно и красиво у них получалось.

    Девочка подошла первой, мальчишка держался позади и чуть в стороне. Сразу видно, кто в их паре главный. А если вдуматься, ничего удивительного. Кто она и кто он...

    – Будьте достойны деяний своих предков, уважаемая госпожа... – начала девочка на ментасикхре.

    Я подняла ладонь, девочка с готовностью умолкла, умница:

    – Без формальностей, хорошо? Давай считать, что ты уже сказала всё, что полагается, а я всё, как полагается, выслушала...

    Она тихонько вздохнула с явным облегчением.

    Радуарский Альянс – невозможная на первый взгляд смесь двух абсолютно разных культур. Собственно, Единый народ Альянса за пол – мегахрона своего существования ушёл от материнских цивилизаций настолько далеко, насколько смог. Однако любовь к вежливой красноречивости, – наследие Оллирейна! – не только осталась, но была старательно выпестована в нечто, на мой взгляд, совсем уже запредельное. Как начнут расшаркиваться... дипломаты... до угасания Вселенной не остановишь.

    – Погрейте руки у моего огня, – предложила я, усаживаясь возле костерка.

    Фраза прыгнула на язык сама. В памяти внезапно распахнулось окно в пространство Планеты Забвения: сине – зелёные волны Вечного леса, мраморные скалы Убежища, сигнальные огни на Сторожевых скалах, чадящий факел в руке у сына...

    Девочка с готовностью устроилась возле очажка. Мальчик По-прежнему держался в её тени. Он чувствовал моё любопытство, несколько раз бросал на меня настороженные взгляды, но ничем своего недовольства не проявлял. Похож, ничего не скажешь. Очень похож!

    – Энн, – назвалась я первой на правах хозяйки. – Буду здесь жить какое – то время. Не возражаете?

    Мальчик ответил жестом отрицания, – знакомым до боли жестом! Девочка изумлённо округлила глаза и сказала, запинаясь:

    – Н – нет...

    – Вот и чудно. Можете наведываться ко мне, когда захотите. Но с одним условием, – я подняла палец, и они с готовностью на мой палец уставились: – Никаких, мать вашу, парусов в непогоду!

    Они переглянулись друг с другом. Потом девочка кивнула согласно, и мальчик повторил за нею. Память болезненно дёргало от каждого его жеста. Как похож!

    – Договорились, – сказала я. – Тогда надо пристроить ваши лодки в ангар...

    У них вытянулись лица. Ага, сводку погоды опять не смотрели. Зачем её смотреть? Информ для неженок! Настоящие герои на штормовые предупреждения плюют.

    – Детишечки, – ласково сказала я, – оглянитесь, пожалуйста.

    Костёр давал иллюзию замкнутого пространства. Когда смотришь в пламя, кажется, что в мире больше нет ничего, кроме огня и очерченного его теплом защитного круга. Но это так только кажется. Стоит только шевельнуться, бросить взгляд за предел, и сразу понимаешь, насколько хрупок маленький мирок, собравшийся вокруг живого пламени.

    Над океаном вставала стена громадного мрака. Лиловые сполохи угасающей зари подсвечивали её снизу. Молнии бесшумно чертили замысловатые зигзаги. А ветер стих до еле уловимого колыхания. Плохо...

    – В ангар, – коротко приказала я мальчишке. – Берёшь катер, и живо сюда. Доступ разрешаю...

    – Принято, – отозвался в сознании невыразительный голос островного домохозяина.

    Мальчик сорвался с места. Я затушила костёр. Девочка смотрела на близящуюся бурю и боялась. Правильно боялась, в общем – то.

    – Какого лысого зада, – начала я среди неё воспитательную беседу, – ты потащила с собой ребёнка перед непогодой? Что тогда, что сейчас. Чем ты думала?

    – Он сказал... он хотел...

    – А у тебя где мозги были? – свирепо спросила я. – Кто из вас старше?

    – Он, конечно, ему же шестнадцатый пошёл! – возмутилась девочка.

    Я выругалась. Или девчонка такая дура. Или не понимает ничего.

    – У кого из вас та – горм персональной ответственности? У тебя? Или у пацана? Он останется ребёнком до тех пор, пока к нему не придёт второй каскад родовой памяти. Шестнадцать, двадцать, сорок, да хоть сто, – неважно! Ты – его 'взрослый', он тебе верит, как отцу с матерью. А ты ждёшь от него... Что ты от него ждёшь?

    Ну, вот, готово. Расплакалась, нюня. Что с неё возьмёшь...

    Мы отвели обе лодки в ангар и заперли их. В дом торопились со всех ног. И уже у порога порыв ветра окатил зарядом ледяного ливня, а в небе с грохотом разорвалась первая brulbombo.

***

Хорошо смотреть на непогоду из окна тёплого, крепкого дома! А всего лучше вовсе не смотреть, затемнить стекло, пустить по нему какой-нибудь забавный рисунок или выставить умиротворяющий пейзаж. Гроза совершенно не ощущалась за прочными, отсекающими любой шум стенами.

    Я привезла с собой кофе. Купила в одной из кофеен Хрустального Пика. На упаковке написано было, что настоящий терранский. Враньё, конечно. На Терре давным – давно не растут кофейные деревья. Там вообще мало что растёт. Кофе возделывают в пространстве Новой России; содержимое этого пакетика, скорее всего, попало ко мне в руки с плантаций Зеленрога. Я никогда не бывала на Зеленроге. Слышала о нём от Ванессы, она там родилась. Хвалила родной мир, естественно. Кто же родное болото не похвалит? А Зеленрог действительно весь сплошное болото. Но люди живут там, и не сказать, чтобы живут плохо...

    – Спасибо вам, – сказала девочка, согревая ладошки о горячую чашечку. – Спасли нас... снова... и вот, ещё кофе угощаете...

    Она сердито хлюпнула носом, стараясь унять вновь подступившие к горлу слёзы. Я этого вежливо не заметила. Что хорошего в слезах?

    – Как вас хоть звать? – спросила я.

    – Шихралиа Балясирэн, – назвалась она, и кивнула на своего друга: – А он – Шо...

    – Молчи! – крикнула я, руки дернулись, кофе плеснуло на колени, прожгло сквозь ткань как раскалённая плазма. – Молчи, ни слова!

    – Почему это? – изумилась девчонка.

    Шихралиа Балясирэн. Только в Радуарском Альянсе человек с терранской внешностью может носить такое имя...

    – Валарбиангай саштах – до, – объяснила я. – Насколько я знаю, в Альянсе принцип коллективной ответственности тоже соблюдается, не так трепетно, как в Оллирейне, но всё же...

    Балясирэн прикусила губу, оглянулась на своего друга. Одно дело, внимать о чём – то подобном в информе, совсем другое – столкнуться лицом к лицу. Страшно, я понимаю. Очень страшно...

    – Выход есть, – мягко сказала я. – Пока имя не произнесено, можно сказать, что принимаешь у себя незнакомца. Мало ли кто мало ли на кого может быть похож, верно? Я надеюсь на ваше благоразумие, друзья.

    – Его зовут Кит, – решительно сказала девочка. – Мы его все так зовём. О его полное имя язык сломать можно...

    Мальчик улыбнулся. Замечательная у него вышла улыбка, очень добрая. Нет уж. Если мстить, то только вполне конкретному гаду, персонально. Плевать, что там по этому поводу говорится в Статуте Справедливости. Сыну гада довольно того, что он – сын гада. Но я ничего не могу сделать, ни – че – го! Убью подонка – подставлю мальчишку.

    Проклятье!

    – Ладно, – сказала я, отставляя кофе. – Вы тут располагайтесь. Первым этажом можете свободно пользоваться, на своё усмотрение. Ко мне на второй ни шагу. Всё.

    – Спасибо, – сказала девочка, кажется, она снова готова была расплакаться. – Спасибо вам, Энн.

    Я раздражённо отмахнулась. И ушла.

    Веранду подсвечивали лишь сполохи молний, беззвучно бивших в сошедший с ума океан. Хохот разгулявшейся на славу стихии не проникал сквозь прозрачные стены. Я приоткрыла одну панель, – уши вмиг заложило от грохнувшего вслед за очередной вспышкой акустического заряда, – выскользнула на террасу. Ветер сыпанул в лицо холодной влагой...

    Планета Забвения не оставляла времени ни на прошлое, ни на будущее. Там надо было выживать – здесь и сейчас, все силы шли только на это. А здесь, в цивилизации , где всё, можно сказать, давалось даром, – по сравнению с пещерной жизнью в необитаемом мире, – у меня неожиданно оказалось колоссальнейшее количество свободного времени.

    И память встрепенулась, начала свербить мозги; я знала – этой ночью во сне я снова буду убивать и будут убивать меня, в сознании вновь взвоют два зверя: один от ужаса за собственную шкуру, другой – от бешеного боевого угара, никто и ничто не поддержит, не спасёт, не заставит забыться... Я вскинусь в холодном поту, хватая рукой отсутствующий плазмоган, потом долго буду сидеть, укачивая расколотую болью голову, и корчиться в собственном бессилии что – либо изменить, повернуть вспять или отменить вовсе.

    Сколько раз я стояла вот так, глотая дождь вперемешку с болью? Сквозь всю мою жизнь тянулась длинная цепочка ненастных дней, и память нанизывалась на них яркими бусинами. Ведь не одной же болью я жила! Были счастливые, несуетные дни, пусть не так много, как того хотелось бы, но они были, я могла их вспомнить, пережить заново, ощутить сердцем их тёплый свет, бережно хранимый в душе...

   Но все они концентрировались вокруг мёртвых ледяных шариков, смыкались с ними в одно целое: убери черноту, – не станет и света.

   Ад с нею, с инфосферой. Мемуары я надиктую не для неё.

***

Сытный дразнящий запах вполз в комнату, настойчиво защекотал ноздри. Сразу опознать его не получилось. Но он пришёл из далёкого детства, из тех времён, когда я могла позволить себе нежиться в постели до позднего утра. Запах жареного, сладкого... невероятно вкусного...

    Я села. Потёрла ладонями виски. Увидела себя в затенённой до зеркальности оконной панели напротив: ну, и рожа. Волосы во все стороны. Причесалась пятернёй. Вид лучше не стал. Полезла за расчёской...

    Балясирэн хлопотала на кухне как заправская повариха. Я залюбовалась. Девчонка каким – то образом организовала в блоке жарочную панель и готовила на ней что-то восхитительное, если судить по запаху. У меня всё руки не доходили открыть пособие пользователя и принять содержавшиеся в нём сведения по управлению кухней. Надо думать, возможностей мой saĝa hejmo предоставлял немало. Правда, смысл был изучать их? К деликатесам и разносолам не тянуло совсем...

    Мальчик устроился за столом и следил за подругой. Доброжелательно так следил, с этаким снисходительным превосходством. Мол, девчонка, что с неё возьмёшь... Увидел меня, сложил руки жестом приветствия. Я ответила тем же. У него тут же загорелись глаза.

    У оллирейнского языка жестов долгая и славная история, он возник ещё в докосмической эпохе этого государства и был прямым следствием 'чёрного безмолвия' – генетически обусловленного отсутствия голосовых связок. В древние времена подобное отклонение от нормы встречалось достаточно часто. Сейчас бдит Служба Генетического Контроля, но полностью искоренить проблему не удаётся: каждый миллионный младенец рождается с наследственной травмой. В галактических масштабах это очень приличный процент. И язык жестов По-прежнему актуален.

    'Вы можете говорить, Энн?'

    'Могу и говорю'.

    'Вы знаете моего отца?'

    Вот даже так. В лоб. Надо думать, он всю ночь провертелся ужом на постели в моём доме.

    'Знаю. Но пока имя не произнесено...'

    Мальчик не дал мне произнести дипломатическую формулу до конца:

    'Вы не дадите ему поединка?'

    Райлпаг, бой без правил. Симпатичная традиция в военном сословии, позволяющая разрешить претензии друг другу без вмешательства родни. Проще говоря, двое, не поделившие между собой мир, дерутся до победного конца. До смерти одного из врагов. И родственникам погибшего под страхом коллективной ответственности запрещается за своего родича мстить. Им остаётся только принять гибель дорогого кровного с философским достоинством. Проще говоря, утереться и жить дальше...

    Но в саштах – до есть свои оговорки и нюансы; поскольку враждуют именно кланы как субьекты межзвёздного права, хороши все средства. Можно, конечно, сыграть в слюнявый идеализм пополам с идиотизмом, то есть, дать врагу лишний шанс на победу в райлпаге. А можно в такие глупые, опасные и бессмысленные игры не играть вовсе...

    Мальчик напряжённо ждал ответа, и я над тем ответом не задумалась, сказала честно:

    'Не дам. Уничтожу как больное неконтролируемой агрессией животное в стадии обострения!'

    Мальчишка дёрнулся от возмущения:

    'Это подло!'

    'Не подлее его поступков по отношению ко мне'.

    Мы схлестнулись взглядами. Упрямый щенок, уважаю. Гордый, смелый до безрассудства, упрямый. Не знаю, сколько бы мы играли в гляделки, может, и до утра. Но в нос ударил вдруг запах горелого. Это Балясирэн засмотрелась на наш безмолвный диалог и упустила свою сковородку. Конечно, у неё там подгорело!

    А придумала она на завтрак оладьи. Я наконец-то вынула из памяти название для этих поджаренных овальчиков с аппетитным запахом. Оладьи, надо же.

    – Извините, – говорила девочка, отскребая от сковороды сгоревшую порцию оладьев, – я на вас с Китом глядела. Ловко вы, Энн! Я так не умею...

    – Практика была, – объяснила я. – Присаживайся, хватит уже там возиться. И нет, не выбрасывай! Отдай мне. Люблю с угольком...

    Любила. В детстве. Очень давно и очень далеко отсюда... Мама Толла готовила оладьи из кусочков рыбы. Балясирэн сделала их из сладкой муки. К ним полагался белый соус и нечто полужидкое, тёмного цвета, источавшее сложный аромат.

    – Это мёд, – объяснила Балясирэн. – Вы ещё не ели мёда, Энн? Попробуйте, это вкусно.

    Она показала, как следовало пробовать: взяла один из оладьев, обмакнула в мёд, ловко покрутила в пальцах, наматывая на оладушек тягучую массу... Я сделала так же. Девчонка оказалась права, действительно вкусно!

    – У вас, – сказала она, осмелев, – кухонный блок вообще не настроен. Питаетесь всякой стандартной дрянью. А на планете, между прочим, есть Линия Доставки и собственное производство! Океания обладает полной продовольственной автономией...

    Продовольственная автономия. Эта заумь из экономических дисциплин, из области социальной инженерии, то есть, применительно ко мне – совершенно из другой галактики. Девочка явно собиралась стать снабженцем, её слова выдавали специальную подготовку, помноженную на личный азарт. Хорошо, когда человек чем – то страстно увлечён. Из таких получаются отличные профессионалы...

    – А мёд? – поинтересовалась я. – Мёд тоже на месте производится?

    – Конечно! – и давай рассказывать про каких – то коллективных насекомых, которые, собственно, мёд и производят.

    Дитя восторженное, даром, что персональную ответственность имеет. То есть, формально – человек взрослый, с правом голоса и обязанностями гражданина младшей ступени. А по факту, дитя и есть. Наивная детская непосредственность фонтаном хлещет. Проболталась, что родители Кита содержат большую ферму и сотрудничают с планетарной Линией Доставки. Кит ёрзал, как на радиоактивном пепле, да только что он мог сделать? Подружка языка жестов не понимала вовсе, а треснуть её, чтобы заткнулась, он не мог, воспитание не позволяло.

    Интересные дела со слов девочки получались: вражья семейка, значит, фермерством занимается. С планетарной Линией доставки сотрудничает. То есть, у них либо полное гражданство, либо расширенный вид на жительство. Вариант бегства от межклановой распри? Возможно. Но тогда чем они инфосфере заплатили за тихую, мирную жизнь на курортной планете? Чем – то же они заплатили. Чем – то очень существенным и значимым. Коллективное сознательное Земной Федерации благотворительностью не страдает. От слова 'совсем'.

***

К полудню ветер переменился. Тяжёлое одеяло серых туч вскрылось прорехами, и сквозь эти прорехи падали накосо яркие солнечные лучи. Гости мои засобирались обратно, на лодочную станцию. Мол, ветер – самое то, надо ловить.

    Надо, так надо. Я вышла за ними, проводить. Прихватила зачем – то с собой старенькую армейскую 'точку'. Бездумный был поступок, без участия сознания. Просто взяла, перед тем, как выйти за порог, пристегнула кобуру к предплечью, прикрыла рукавом. Не от мальчишки ли защищаться собралась... 'Точка' против пацана, вот смешно.

    Теперь руку ощутимо оттягивало вниз, ещё бы – почти два дурных килограмма в довесок. Живо вспомнился Геспин: как нас с полной выкладкой гоняли на третьем круге на выживание по пересечённой местности. Незабываемый опыт! Память тут же раскрыла галерею картинок на тему, что случается с нытиками, пожелавшими облегчить себе жизнь за счёт лишней, с их точки зрения, экипировки. И всё в режиме психодинамической тренировки. То есть, как в бою. То есть, с необратимыми потерями, да. Потому что иначе гражданскую бестолковщину ничему не научишь. Только через пот, злость, боль, дерьмо и слёзы...

    Кит дотронулся пальцами до моего локтя. Тут же отдёрнул руку. Будь у него другая возможность привлечь моё внимание, он бы ею воспользовался. А так пришлось прикасаться. Ну, малыш, извини... ничем помочь не могу.

    'Маму вы уничтожите тоже'? – спросил он, напряжённо заглядывая мне в лицо.

    'Встанет у меня на пути, получит своё. И ты тоже. Если будешь дурить...'

    'Я – сильный!'

    Верю. Может, и правда сильный. Но опыт важнее любой силы. Опыт, и взведённая тем опытом готовность убивать не рассуждая, на рефлексах.

    'Ты охотник?' – спросила я, уже зная, каким будет ответ.

    Глупый вопрос. Конечно, какой из него охотник! Второй каскад наследственной памяти, если ещё состоится, принесёт мальчишке вовсе не воинский психотип. Плохо...

    'Отец уже давно не плачет от стыда за то, как я стреляю!'

    Сразу и похвальба и дерзкий вызов. Я оценила. Нравился мне этот паренёк. Вот несмотря ни на что, нравился!

    Над океаном носились с воплями местные рукокрылые. Крупные зубастые твари. Ныряли в волны, выдирались на воздух с отчаянно бьющейся рыбой в пастях. На моём острове, с обратной стороны от фасада, гнездилась целая колония этой живности. Не сказать, чтобы они мне досаждали. Но вид у них был, что ни говори, мерзкий.

    'На, – я сунула пацану 'точку'. – Покажи, какой ты стрелок. Может, и я от твоей меткости не заплачу'

    'Я не люблю убивать! – мгновенно взъерошился он. – Не люблю!'

    'Удивись, я не люблю тоже. Во – он на той скале выступ. Срежь его. На раз – два – три, по хлопку. Сумеешь?'

    – Кит! – долетело от лодок. – Что ты там застрял?! Помоги!

    Балясирэн. Она, видно, внезапно осознала, что работает одна, за себя и за напарника. Я встала так, чтобы девчонка, если вздумает подняться наверх, не угодила под выстрел. А то с глупышки станется. Расхлёбывай потом. 

    Кит взял оружие, проверил заряд, примерил к руке. Ну, этот тип мини – плазмоганов ему явно знаком. Уверенные, чёткие движения. Папашина наука. Я хлопнула. Мальчик вскинул руку, почти не целясь, 'точка' фыркнула плазмой. Намеченный скальный выступ испарился, как его и не было. Неплохо. Для ребёнка, не вступившего в возраст деяний, – неплохо!

    – Здорово! – восхитилась Балясирэн, поднимаясь к нам. – Молодец, Кит!

    А он не торопился возвращать оружие. Смотрел на меня нехорошим взглядом и пальцы с активатора не торопился убирать.

    'Не глупи', – жестом показала я.

    Он медлил. Отец его давно бы выстрелил. А этот... салажонок. Ну, что с ним делать? Правильно, проучить. Я выбросила руку быстрым движением, которого пацан даже не заметил. Аккуратно – чтобы не сломать кости! – взяла за запястье, слегка сжала известным образом. Мальчишка резко выдохнул сквозь зубы. Если бы не 'чёрное безмолвие', сейчас орал бы в голос, наплевав на гордость. Больно, понимаю. Сочувствую. Но ты, дуралей, на науку напросился сам!

    Я не глядя вогнала 'точку' в кобуру, одёрнула рукав. На редкость мерзкое ощущение. Зачем я мучаю этого ребёнка? Что он мне сделал? Вся его вина лишь в том, что выбрал себе неправильных родителей.

    – Научите меня так разговаривать! – попросила Балясирэн. – Я тоже так хочу.

    Она, конечно, ничего из наших разговоров не поняла и не могла понять.

    – Научим, – пообещала я. – Верно, Кит?

    Он хмуро смотрел на меня. Очень живая мимика, мысли можно читать по лицу, безо всякой телепатии.

    – Пошли, – Балясирэн взяла его за руку. – Пошли, нам давно пора. Мы правда задержалась, – это она уже мне, – извините нас, нам пора.

    – Приходите в гости, – сказала я. – Когда пожелаете. Буду рада.

    Ветер наполнил движением золотые паруса. Моих гостей поневоле ждал долгий, трудный и интересный переход к лодочной станции на соседнем острове. Долгий напряжённый радостный труд. Полёт над волнами, океан и ветреное безмолвие. Я поймала себя на том, что завидую. Вот так бы тоже взять лодку и плыть, до самого горизонта. Как в детстве, когда не понимала, что радуга – всего лишь оптическое явление, а не волшебный мост в удивительный, полный приключений, мир. Мост, к которому обязательно доплывёшь, если будешь стараться...

    Ветер рвал капюшон, трепал волосы. Холод уходил, уступая прежней изматывающей жаре. Надо будет отрегулировать блок климат – контроля, сбросить настройки в прежние параметры...

    К дому возвращалась в дурном настроении. Как – то вдруг и 'точка' оказалась на своём месте, перестала мешать и раздражать. Взяла её на изготовку, совсем хорошо стало. Так. Тот самый, легко узнаваемый, холодок вокруг сердца. Интуиции надо доверять: у меня гости. Причём не давешние детишки, а вполне себе серьёзные люди.

    Без толку стоять перед дверью и гадать. Я приложила ладонь, дверь отъехала в сторону и...

    ... и лазер прицела впечатался точно в центр белоснежного лобика госпожи губернатора.

    – Ненормальная! – Лида возмущённо всплеснула руками. – Эни, ты – ненормальная!

    – Твою мать! – злобно выразилась я, опуская 'точку'. – А ты – нормальная? Вламываешься без приглашения. Пристрелить же могла!

    – Я пыталась связаться с тобой, – заметила Лида. – Ты была недоступна.

    Я невольно коснулась ворота. Опять забыла клипсу связи! Да вон она, лежит на столике...

    Лида ещё не родила. Живот у неё был просто... Двойню ждёт, что ли? Причём, ну очень крупную двойню! А впрочем, я сама, наверное, выглядела не лучше, когда вынашивала своих детей. Естественные роды, пфе. У меня никакого выбора не было, пещерная жизнь, знаете ли. А Лиде – то что помешало воспользоваться достижениями высокотехнологичной медицины? Аппараты искусственной утробы, в просторечии искуты, всем хорошо известны вот уже какую сотню лет.

    Госпожа губернатор устроилась в моём кресле, с комфортом. А попала в дом через струнник, ясное дело. Иначе бы я увидела её машину ещё с причала...

    – Ты ведь не одна, – сказала я, не спеша прятать в кобуру 'точку'. – Кто бы тебя одну отпустил в гости к психованной дуре с чужим гражданством...

    – Эни, у тебя паранойя... – качая головой, начала Лида.

    – И галлюцинации, – подхватила я. – Эй, в углу. Вижу.

    'Вижу', – немного не то определение. Камуфляж – поля способны скрыть что угодно и кого угодно очень качественно. Тепловое излучение, колебания воздуха, производимые дыханием, чёрт, даже мини – реакторы тяжёлых плазмоганов серой линейки они вполне успешно скрывают от самых дотошных сканеров! Но психокинетические паранормы – странная, малоизученная, не поддающаяся полному осмыслению область запредельного. Вещь в себе, я бы сказала. Ими пользуются, некоторые их конфигурации научились передавать по наследству, методики по их освоению и управлению исправно приносят результаты. Но до конца понять, что это такое... Или воспроизвести в технических устройствах. Или – защититься посредством той же техники.

    Я чувствовала живое сердце там, под слоями камуфлирующих полей. Защищённое невидимой броней сердце. Сердце вошедшего в боевой трансформ солдата. Готового на убийство солдата. Я ощущала тиски ледяной воли возле своего собственного сердца. В уши болезненно било пульсом. Такие схватки лучше не начинать, но иногда не остаётся выбора.

    Лида тихонько вздохнула. Наверное, она отдала приказ через инфосферу. Охрана не проявляет лишнюю инициативу сверх входящего в программу защиты набора услуг. Такая инициатива наказуема и хорошо, если только нарядом вне очереди на очистку канализационных фильтров. История помнит последствия неприятнее.

    Воздух подёрнулся рябью, разошёлся и выпустил доблестного охранителя Лидиного тела. Серьёзный малый, в силовой броне. Вооружённый. У сомкнутых кулаков – прозрачное багровое пламя. Пирокинетик, кто бы сомневался. Психокинетическая паранорма блокируется точно таким же психокинезом...

    Сколько их явилось охранять губернатора? Тройка, семёрка или девятка? Против девятки в одиночку ничего не сделаешь, лишь по – дурацки погибнешь. Против семёрки – тоже. А вот с тремя можно было бы и сыграть. В салочки. Они – водят, я – прыгаю. Воображение живо нарисовало последствия. Клан Иларийонов в бешенстве, дипломаты Земной Федерации в ужасе, независимо от финала игры – война. Плюс Лида и её ребёнок. Плюс тот гад и его ребёнок, жена и другие дети, если есть. Плюс Балясирэн, которая вроде как влюблена в сына того гада... Да уж. Счёт к оплате астрономический.

    Я медленно, стараясь не делать резких движений, положила 'точку' на пол, ногой отправила её к охраннику. Он не шевельнулся. Пришлось отстегнуть и нож тоже. Неприятное ощущение. Словно осталась не то, что без одежды, но и без кожи. Этот тип подобрал оружие, кивнул Лиде и неспешно прошёл мимо меня к двери. Шагнул за порог и камуфляж – поле накинуло на его фигуру цвета окружающего мира.

    Ледяное внимание осталось. Я его воспринимала во всей полноте. Как электрошок по оголённым нервам...

    – Что тебе надо? – спросила я у Лиды. – Ну, что тебе ещё от меня надо? Говори и проваливай!

    – Всего несколько слов Энн, – серьёзно сказала госпожа губернатор. – На самом деле мы думаем над аннулированием твоей путёвки. Мнения разделились, единства нет. Что скажешь, Энн?

    – Аннулировать мою путёвку? – не поверила я. – Из-за этой сволочи?

    Удивила. Так удивила, что нет слов!

    – А вам известно, что они со мной сделали? Должно быть известно! Чтоб вас всех разорвало!

    – Нам доступны протоколы допроса Шаттирема Шокквальми...

    – К чёрту Шаттирема. Он помер давным – давно. Я о живых говорю! О тех, кого вы тут укрываете, мать вашу всех!

    – Энн, успокойся...

    – Не хочу! Не хочу успокаиваться! Ты мне можешь внятно объяснить, в чём дело?

    – Они попросили убежища, – пожала Лида плечами. – Официально. Мы рассмотрели их просьбу и решили удовлетворить её.

    – В обмен на что?

    Она чуть развела руками:

    – Энн, это дело под грифом 'перед прочтением сжечь'. Со всеми деталями не знакома даже я. Но мы обеспечиваем защиту всем, кто к нам обращается за помощью. Твоё решение, Энн. Аннулировать тебе путёвку или не аннулировать?

    Я потёрла ноющие виски. С ума сойти, они серьёзно. Плюнуть, уехать отсюда? Сейчас. С какой радости? Интересно, Ванесса знала? Наверное, нет. Иначе бы не отправила сюда. А там кто её знает.

    – Я хочу остаться, – сказала я.

    – И ты не будешь мстить? – уточнила Лида.

    – Ты знаешь, что они со мной сделали? – тихо спросила я снова.

    – Неполные сведения, – помолчав, ответила губернатор. – Одна из тех лакун, которые ты можешь заполнить в своих мемуарах...

    Я присела на кресло у окна. Оно заколебалась, подстраиваясь под меня. Совершенные формы, комфорт, удобство. Не голый холодный камень, а этот самый современный материал.

    Самым удивительным казалось озерко пустоты там, где должна была бы пылать ненависть. Она исправно пылала там много лет. А теперь её вдруг не стало. Мне ещё предстояло понять, почему. Пока имя не произнесено...

    – Лида, – сказала я. – Я не буду специально разыскивать гада и злобно убивать его. Если встречу случайно, лицом к лицу, тут гарантий не жди. Но специально его разыскивать не буду. А впрочем, если не доверяешь, могу покинуть Океанию. Мне не трудно.

    Но едва я это сказала, как поняла, что в ближайшее время я никуда с планеты не улечу. Понимание несло на себе чёткую печать паранормального гиперзнания. Я останусь здесь, и всё покатится так, как покатится.

    – Этого мало, – грустно сказала она. – Ты должна дать слово.

    – Слово?

    – Слово, Энн, – непреклонно потребовала она. – Слово человека, носящего на своём лице та – горм оллирейнского клана. Или уезжай с планеты.

    – Да что вы за этих сукиных детей так трясётесь?! – выкрикнула я. – Что они вам? Почему?!

    Она свела вместе кончики пальцев. Посмотрела на меня, решая, говорить или не говорить. Я почти слышала гвалт, поднявшийся вокруг её сознания: вырабатывалось коллективное решение, что стоит мне говорить, а что нет. Как они выдерживают? В который уже раз пытаюсь и никак не могу понять. Если грань между личным и общим стёрта, то от человека не остаётся ровным счётом ничего. Я бы с ума сошла. А впрочем, психотренинги на первый ранг тоже ведь не каждый выдерживает.

    – Океания – не просто курорт, – сказала Лида. – Это – реабилитационный центр, один из крупнейших в Федерации. Именно поэтому туристические путёвки сюда продаются в очень ограниченном количестве. Большинство наших гостей... попадают к нам совсем по другим путёвкам.

    – И что? – не вытерпела я.

    – Институт паранормальной медицины, – объяснила Лида, внимательно за мной наблюдая. – Подготовка и обучение... В этом году уже одиннадцатый выпуск в полном составе.

    Подростковый возраст для целителя – минное поле. Возможностей угробиться миллионы. Паранорма проснулась недавно, упоение от собственной мощи захлёстывает разум плюс гормональная буря. Первые пациенты. Родственники. Родственники – пациенты. 'Ты же не допустишь, чтобы твоя мама умерла от рака, девочка?' 'Ты же поможешь маленькой сестричке, мальчик?' В своде медправил признаки случаев, запрещённых к паранормальной коррекции, оговорены особо. Беда в том, что запрещённый для одного целителя случай, не обязательно является таковым для другого. Общих рекомендаций нет и быть не может, по определению.

    И ты стоишь в операционной, прекрасно осознавая, что вот именно этого человека именно тебе не спасти, а счёт идёт на секунды. В коридоре – близкие умирающего, ждут, волнуются, в отчаянной надежде ловят каждое твоё слово. Ты выходишь и говоришь: 'Извините...'

    Как им объяснить, что вытаскивать безнадёжного ценой собственной жизни не имеешь права? Как рассказать, что твоя подготовка – несколько лет упорного труда, напряжённой учёбы и возвышающих операций – дороже чьей – то жизни; как спросишь, сколько ещё людей погибнет, если здесь и сейчас не выживешь ты?

    'Гори в аду, проклятая ведьма!'

    При нейрохимическом срыве происходит стремительное истощение организма. Паранорма, вышедшая за пределы, выжигает тебя изнутри. Несколько дней мучений, финал известен. Запрещённый к паранормальной коррекции случай. Для девятьсот девяноста девяти целителей из ста – запрещённый. А каков шанс встретить того самого тысячного, если целителей мало, а медицинских центров в Земной Федерации больше, чем безумно много?

    К концу интернатуры от начального состава остаётся треть. И это ещё считается удачным выпуском. История хранит примеры, когда не оставалось никого...

    – Значит, им удалось усовершенствовать эту методику, – сказала я. – Я рада. Ничего, что они впервые её на мне опробовали? Без моего, естественно, согласия!

    Лида поставила бровки домиком, очень долго меня рассматривала. Как вирус алой лихорадки, подлежащий фильтрации. Коротко спросила:

    – Ты недовольна?

    – Я?!

    Хороший вопрос. Если я сейчас начну на него отвечать, не делая пауз в потоке слов, то выдохнусь, пожалуй, года лишь через два.

    – Даю слово, – выдохнула я. – Слово Энн Ламберт – Иларьшен. Я не буду подвергать опасности жизнь... того типа... но оставляю за собой право на самооборону. Довольна?

    Она молчала. Лицо у неё стало такое... такое... такое жалостливое...

    – Ты довольна? – яростно переспросила я. – Если да, то проваливай!

    Я отвернулась к окну, рванула ворот. Дыхание застревало в горле...

    Лида ушла. Ушёл и капитан – охранник, предварительно оставив на столике мои игрушки, нож и 'точку'. Я не шевелилась. Снялось давление недоброго взгляда в спину, разжались клещи, готовые впиться в моё сердце. От незваных гостей остались только воспоминания.

    Что такое одна жизнь против жизней десятков и сотен юных целителей? Которые не сорвутся на безнадёжных случаях в самом начале своей врачебной карьеры, а если и сорвутся, то им помогут это пережить? Даже если помогут именно те, кто изначально разрабатывал способы дистанционного подавления психокинетических паранорм.

    Стекло покрылось сетью зловещего вида трещин. Миг, и осколки хлынули вниз с тонким звоном.

***

После сезона штормов началась череда прозрачных солнечных дней. Океан заштилел, лениво накатывая на пляж слабенькие волны. Невыносимая жара ушла, уступив приятной осенней прохладе. Башня климат – контроля перешла в щадящий режим. Умное сооружение старалось использовать выпавшую передышку для контроля, обслуживания и мелкого ремонта по полной программе.

    Да, над нашими островами неспешно разворачивалась ранняя осень. Но пока в будущие холода – судя по информации о планете, зимние холода здесь значительны, – пока в них не верилось нисколько. Тепло, спокойно, благодушно. Бархатный сезон.

    Знакомые паруса куда – то пропали. Я их долго не видела. Они появились лишь тогда, когда я привыкла к пустому пространству океана, когда совсем уже перестала ждать.

    Два золотых треугольничка между волнами и небом вызвали странное чувство. Я вслушивалась в себя и понимала, что привязалась к этим детям почти как к своим. Наверное, нехорошо сделала... Пока раздумывала над таким удивительным фактом, лодки взяли курс к моему острову. Делать нечего, пошла встречать.

    Девочка радостно приветствовала меня на раударский манер, то есть, длинно, цветисто и многословно. Любят у них велеречивость, любят, не отнимешь. Но я внимательно смотрела на Кита. Лицо у того очень живо показывало, в каком – таком гробу он видит меня и поездку ко мне в гости. В руке парнишка нёс большую рыбу.

    Рыбу, как сказать. Пучеглазое кистепёрое чудовище с во – от такими зубищами.

    – Что это? – спросила я.

    – Гостинец, – охотно объяснила Балясирэн. – Можно приготовить на ужин... – и тут же, с энтузиазмом: – Я и приготовлю! Кит выпотрошит, а я приготовлю. Я умею. Вкусно будет, не пожалеете!

    Кит мрачно рассматривал носки своих ботинок. Перспектива потрошить рыбу его явно не вдохновляла.

    – Где же вы взяли эту рыбу? – полюбопытствовала я.

    – Поймали! – гордо ответила девочка. – Вы не думайте, у нас лицензия есть, могу показать...

    – Не надо, – засмеялась я, – не надо показывать, верю. Ну, пойдём в дом...

    Балясирэн очень скоро превратилась просто в Ляську. Сорвалось с языка, посмеялись. И так оставили. Потому что Ляська и есть, по – другому не скажешь.

    В ней кипело столько живой детской непосредственности, столько неуёмного энтузиазма, что хватило бы, пожалуй, зажечь с нуля звезду – гипергигант. Дружок её, наоборот, оставался сердитым и хмурым. Впрочем, проблемы мальчика я вполне понимала, где – то даже сочувствовала ему. Не повезло парню с родителями, бывает. Но понимала я так же и то, что за мальчишкой лучше приглядывать повнимательнее. От греха, так сказать. Всё-таки сын своего отца. А того я хорошо знала...

    Рыбу Кит потрошил умело, но без души. Как будто мысли его витали где – то отдельно и очень далеко от работавших по давней привычке рук. Негативом от парня несло на добрый килопарсек. Этакая мобильная чёрная дыра, заглянувшая между делом в гости. Я удивлялась, как Ляська ничего не чувствует, щебечет всё да щебечет. Но потом подумала, что именно Из-за Кита она, скорее всего, и щебечет. Пытается взбодрить, отвлечь и развлечь внезапно захандрившего друга, не понимая истинной причины его тоски.

    – Ребята, – сказала я, – вы ведь с ночёвкой, верно?

    – Если можно, – осторожно уточнила Ляська. – Если вы не заняты, Энн.

    – Нет, не занята, – ответила я. – Вот что предлагаю: рыбу можно запечь на костре. Взаперти сидеть совсем не хочется...

    Ляська немедленно загорелась желанием показать мне 'наш' водопад:

    – Пойдёмте. Это далековато, но там просто здорово!

    Кит скривился. Я за ним наблюдала: все мысли на лице, под протокол. Дивное дитя. Сказать бы пару ласковых слов его мамочке...

    – Каждый планетарный год Океания проводит парусную регату, – рассказывала Ляська, ловко перепрыгивая с камня на камень. – Десять дней лодки идут каждая по своему маршруту, и каждый этап либо повышает рейтинг, либо понижает его. Можно участвовать командой, но не более трёх человек. В прошлом году мы с Китом вошли в двадцатку лучших! И заслужили право отобраться на следующий тур. А он проходит уже в масштабе всего сектора, то есть, участники соберутся с разных планет, и раз в три года... Начнётся через семнадцать дней. Энн, вы обязательно должны придти на открытие! Приходите, там будет на что посмотреть!

    – Поглядим, – сказала я, ступая за ней следом.

    Я несла пластиковый контейнер с нарезанной, натёртой специями рыбой. А Ляська сбегала к лодкам и принесла гитару в чёрном чехле. Гитару девочка пристроила себе на спину и старалась ступать осторожно, чтобы не поскользнуться и не разбить инструмент. Да. Пока существуют на свете солнце, воздух и ветер, романтические юнцы и юницы будут таскать с собой гитары.

    Кит уныло плёлся сзади. Тащил дрова в бумажной упаковке. Не надо бы, конечно, к нему спиной поворачиваться, вводить, так сказать, в искушение. А впрочем, если совсем дурак, пускай его. Позвонки мальчишке считать очень не хотелось, но если попросит, отчего бы не посчитать. Только осторожно, вон какие валуны кругом... чтобы же не свернуть нечаянно балбесу шею...

    – Как же ты в парусный спорт пришла? – спросила я. – На Радуаре ведь нет ни океанов, ни морей. А поселения вы предпочитаете строить в космосе...

    – А я здесь уже пятый год живу, – объяснила Ляська. – У меня папа – хирург... его пригласили в здешний Реабилитационный Центр работать. Вот мы и переехали... Алан Шихрайон, вы должны знать его, Энн!

    – Нет, – ответила я, – извини, не знаю. Целитель?

    – Нет, натуральнорождённый... О, мы пришли. Осторожно, здесь надо спрыгнуть...

    За скальным выступом оказалась небольшая уютная бухточка с песчаным пляжем. Волны неспешно набегали на берег, окрашивая песок в яркие оранжевые цвета. Недоступная океану суша сверкала на солнце желтоватой, с кварцевым отблеском, белизной. Скрипели под ногами водоросли, выброшенные штормами и ссохшиеся на солнце в большие неряшливые клубки. В глубине бухточки, по гладкой, серой с ржавыми подтёками, скале, стекала широкая лента воды, и над нею дрожали разноцветные радуги. Вода уходила в естественную чашу небольшого озерца, имевшего, как видно, подземный сток – речки, бегущей от водопада к океану, я не увидела. Бросила камешек в прозрачную толщу озерца, подсчитала время. Близость дна оказалась обманом. С поправкой на силу тяжести на Океании глубина получалась метра четыре, не меньше.

    Мы развели костёр Как Надо. Ляська не уставала рассказывать детали и тонкости регаты; в испытания входили ночёвки на берегу, добывание пропитания и прочие прелести первобытной жизни. Систему оценивания успеха выдумали очень сложную: полно тонкостей и нюансов. Как костёр развести, например. Ляська показывала как, я с интересом смотрела.

    Игры в первобытность всегда смешны тем, что это именно игры. Ты знаешь, что после церемонии закрытия вернёшься в тёплый уютный дом, примешь душ или ванну, переоденешься в чистое, включишь информ и будешь взахлёб делиться с приятелями и родственниками деталями своих похождений. Тебе невдомёк, каково это, ложиться спать голодным, точно зная, что и завтра кинуть в брюхо ничего существенного не получится. Слушать свист метели за пологом из шкур, закрывающим вход в пещеру. Разводить костёр как получается и там, где приходится, а не по правилам, соблюдая каждую запятую тех правил, иначе с общего зачёта баллы снимут. Прижигать рану головнёй, за неимением поблизости медицинского центра с хирургами высокой квалификации.

    Кит ловко нанизывал на шампура белое рыбье мясо. Я смотрела, как он двигается, и в памяти плавало смутное, но очень нехорошее узнавание. Лицом мальчишка весь на отца, здесь сомнений не было. Но в языке его тела сквозило нечто другое, принадлежащее кому – то другому. Кому?

    Ляська взяла гитару. Играла она неплохо, но пела на радуарском русском, я этого языка не знала. Красивая мелодия, грустная, но совершенно непонятная...

    Кит почувствовал моё внимание. Вскинул голову характерным движением... Я вспомнила! Образ пришёл из такого глубокого прошлого, я удивилась, что вообще хоть что-то помню оттуда. А потом поняла, что ничего другого из тех времён помнить не могла в принципе. Только это. Синее озеро под корнями гигантского дерева, ярко – розовые цветы на гладкой водной поверхности. Враг у тонких, резных перил, обернувшийся на звук моих шагов...

    'А ведь ты – прямой потомок Шаттирема ак-лидана', – сказала я смотревшему на меня мальчику. – 'Забавно. Я думала, у него была всего одна дочь. А оказывается, есть ещё и вторая...'

    У него дёрнулись руки, глаза стали бешеными:

    'Ненавижу...'

    – Энн, – вклинилась Ляська, – научите меня вот так разговаривать!

    – Тебе лучше суггестофильм заказать, – посоветовала я. – Курс на семнадцать дней... В языке жестов около трёх тысяч устоявшихся фраз и до пятисот оттеночных элементов. У этих друзей, – кивнула я на Кита, – на жестовую речь генетическая память первого порядка, им проще. А ты без гипноза не разберёшься.

    – Хорошо, так и сделаю, – пообещала Ляська. – А вы всё равно покажите, хоть немного! Самое простое!

    Над рдеющими углями вился терпко пахнущий дымок. Рыба истекала соком, разнося по ветру дразнящий аромат. В холодной воде озера, спущенные на прочной верёвке, дожидались кувшины с квасом и слабым вином. Славный выйдет ужин...

    – Смотри, – начала я объяснять. – Вот – приветствие... и будь внимательна, небрежная поспешность вполне способна превратить его в оскорбление...

    – Ух, – выдохнула Ляська, когда я поправила ей пальцы как должно. – Ух!

    Кит закатился беззвучным смехом. Неуклюжесть подруги, не знавшей специальных, нарочно для жестовой речи созданных упражнений для рук, и впрямь выглядела смешно. Но Ляська училась быстро. Очень быстро. Довольно скоро она сумела сложить простую фразу, и понять ответ Кита.

    – Тренируйся, будет получаться лучше, – сказала я. – Ты молодец...

    У меня не было времени на семнадцатидневный курс. Капитан Великова открыла мне канал через инфосферу, науку я восприняла за несколько спрессованных информационным потоком минут. Но обеспечить должной гибкостью пальцы полученное взаймы знание не помогло. Изначально задача ставилась на понимание, а возможность научиться вести разговор на равных оставлялась на моё усмотрение. Что ж, многолетние свирепые тренировки себя оправдали: знание жестовой речи спасло мне жизнь в конечном итоге. Хотя, принимая решение не останавливаться на полпути, я не могла предвидеть последствий. Просто интуитивно почувствовала: надо. Нравится или не нравится, надо. И всё.

    Я объясняла Ляське тонкости великосветского разговора. И упустила ухмылочку Кита. Он давно уже нехорошо ухмылялся, но я умудрилась упустить. Увлеклась обучающим моментом. Прохлопала ушами, как сказала бы Ванесса.

    – А вот этот жест ты, Ляся, никому и никогда не показывай, – сказала я медленно, с трудом усмиряя внезапно выхлестнувшее бешенство.

    Мальчишка снова ухмыльнулся. Гадёныш. Я выбросила руку, ухватила его за ухо и сжала пальцы:

    – Болван. Кого и чему ты учишь? Подумай о матери, неполноценный. Каково ей пришлось, чтобы сохранить жизнь тебе, идиоту! И ради чего? Чтобы ты, недоумок, здесь выделывался как говно на лопате?

    – Энн, отпустите его! – испуганно вскрикнула Ляська.

    Я выпустила ухо. Кит сразу прижал его обеими ладонями. Смотрел на меня бешено, ну – ну.

    – Ты, кажется, считаешь себя мужчиной, способным поднять семейный Долг, – добила я. – Вот и будь мужчиной, а не избалованным дерьмецом!

    Он вскочил. Пнул мангал, рыба опрокинулась в костёр, угли гневно зашипели, выбрасывая в вечерний воздух чад от горящей органики.

    – Кит! – крикнула Ляська. – Ты чего? Ты куда?!

    – Сиди, – коротко приказала я, и девочка не посмела ослушаться.

    Я стала невозмутимо спасать рыбу. Брала шампур за шампуром, втыкала острым концом в песок. Металлические рукоятки жглись, пришлось обернуть руки слоем психокинетической защиты. Защита всегда удавалась мне лучше всего. Ну, что сделаешь, моя паранорма изначально затачивалась не под войну.

   Ляська встала.

    – Пойду... извините, Энн.

    – Сиди! – велела я снова.

    Она села. Сказала чуть не плача:

    – Ну что вы, в самом деле! А если он на камнях споткнётся?! А если лодку возьмёт и...

    – Пусть спотыкается. Пусть берёт лодку. Вы ведь уже ходили в ночь под парусами, что он, по – твоему, не справится?

    – В одиночку?! – изумилась Ляська. – Энн, вы что? Вы с ума сошли!

    Служба Спасения Океании не вмешивается в опасные выходки любителей экстрима без серьёзного повода. Особенно если эти выходки не угрожают посторонним людям. С собой человек имеет право творить всё, что ему вздумается... до определённого предела. Если Кит возьмёт лодку, флаг, как говорится, ему в руки. Проследят, но вмешаются только тогда, когда мальчишка начнёт тонуть или ошибётся с курсом и проскочит мимо обитаемых островов в открытый океан.

    – Ты ему кто? – поинтересовалась я. – Мать, сестра, любовница?

    – Ну, знаете ли! – возмутилась девочка, вскакивая. – Какое вам...

    – Знаешь, что именно он тебе показал? – негромко спросила я, и тут же сама ответила: – Этот жест означает пожелание совокупиться с грязным, больным расстройством кишечника животным, поедателем падали. Тяжкое оскорбление, из тех, за которые отрубают руки по локоть. А теперь представь себе, что ты, по незнанию, показываешь это его матери. Или ещё кому – нибудь где – нибудь... Так как теперь?

    Ляська с изменившимся лицом села обратно.

    – Я... я... я... – и вдруг расплакалась.

    Уткнулась лицом в колени и расплакалась.

    Я положила руку ей на плечо. Молчала. Что тут скажешь... На неё сейчас упало небо, что уж тут не понять. Граждане Радуарского Альянса помешаны на этикете и церемониях; Ляська слишком живо представила себе последствия выходки приятеля.

    – Он в последнее время сам не свой сделался, – хлюпая носом, выговорила девочка. – Не узнать просто. Злой стал, дёрганый... и вот сегодня ещё... За что он со мной так, почему? Что я ему сделала?!

    Я тихо вздохнула. Когда – то, давно, я говорила о том же самом с другой девушкой. Салешнармай, голос прошлого, властно перекрывающий настоящее. В Федерации сказали бы – 'де жа вю'...

    – Ничего ты не сделала, Ляська, – сказала я. – Просто ты уже не ребёнок, а половозрелая девушка, биологически готовая к материнству. И ты видишь в своём приятеле мужчину и поневоле ждёшь от него мужских поступков... На которые он пока не способен, потому что попросту ещё не дорос. Ни физически, ни психологически.

    – Но Кит же старше меня на целый год! – возмутилась Ляська.

    – На год, на два, на десять лет, – неважно. Он – нумрой. Уже не мальчик, но ещё не юноша. Он видит в тебе не свою девушку, понимаешь? А просто старшего друга. И ты должна вести себя с ним не как влюблённая дурочка, а именно как старший в паре. То есть, держать младшего железной рукой. Нумрой должен знать своё место. Ты же его распустила совершенно. Никакой дисциплины.

    – Но...

    Я развела руками:

    – Пока к нему не придёт второй каскад наследственной памяти, он – нумрой и твой младший. Второй каскад запустит механизм взросления, даст толчок к гормональной перестройке организма. Только после завершения этого процесса ты сможешь попытаться выстроить отношения на равных. А до тех пор, раз уж ты допустила, чтобы нумрой к тебе привязался, ты за него в ответе. Как старший за младшего. Странно, что ты таких элементарных вещей не знаешь. Ты же сама – Шихралиа!

    – Я... – Ляська шмыгнула носом, – Мы олегопетровские, северный геном не сохранили совсем. Олегопетровский округ – это самый центр русскоговорящего Юга. У нас даже второй планетарный не все учат, незачем...

    В бухте медленно сгущались сиреневые сумерки. Солнце зависло на горизонтом, кутаясь в лиловую вуаль перистых облаков. На такой высоте облака состоят из кристалликов льда. Может быть, именно поэтому они выглядят как хрупкие стеклянные нити. Тронь рукой, если сможешь, – и зазвенит...

    – А когда у Кита начнётся второй каскад? – спросила Ляська.

    Хороший вопрос...

    – Не знаю, – честно ответила я. – Обычно он приходит в интервале от четырнадцати до двадцати лет по метрике Федерации... Но твой друг – мареса – палькифаль, а у них сложно всё очень. Вдобавок он явно родился вопреки запрету Службы Генетического Контроля. Память может не проснуться никогда...

    – Никогда? И что тогда?

    – Так и останется беспамятным. С ограниченными правами. Нумрои не могут вступать в брак, служить в армии, распоряжаться имуществом, занимать административные должности... Это справедливо, ведь они просто не в состоянии принять на себя права и обязанности взрослого гражданина.

    Ляська молча смотрела на меня. Не верила, отказывалась верить... эх, угораздило же её, бедолагу...

    – Лучше бы тебе полюбить кого – нибудь другого, – искренне сказала я.

    Она отвернулась. И сказала с неожиданно взрослой горечью:

    – Вы так говорите, Энн... Вы – то сами любили когда-нибудь?

    – Да, – помолчав, сказала я. – Да, любила...

    Девочка развернулась ко мне всем телом, внимательно посмотрела в глаза. Спросила с вызовом:

    – И как?

    – Больно, – честно призналась я, отводя взгляд. – Ладно... пошли обратно... Давай, соберём это всё, и пойдём. Пока не стемнело. В потёмках ноги себе переломаем как пить дать.

    Обратный путь тянулся в невесёлом молчании. Шипел океан, налегая на каменистый берег. Лёгкий бриз ласково трогал щёки, волосы. Гнал на камни небольшую волну. 'Свирр, свирр, свирр', – пели на разные лады какие – то насекомые, прятавшиеся в камнях.

    Кит всё же остерёгся уходить с острова в одиночку. Он сидел на причале возле лодок, спиной к набережной. Он не обернулся на звук наших шагов.

    – Иди к нему, – сказала я, подталкивая Ляську в спину. – Иди... я буду в доме, на втором этаже. Надумаете до утра остаться, приходите.

    Я поднялась на террасу. Долго стояла, положив руки на перила, смотрела в небо, на звёзды, проступающие сквозь сиренево – лиловые краски заката.

    Да, я любила. Память заботливо отряхнула обёртку с имени и лица. Артём Севин, оперативник Альфа – Геспина. Моё недолгое счастье... Я не могла понять логики этого человека. Все его дальнейшие поступки вызывали оторопь, каждая наша случайная – случайная ли? – встреча останавливала сердце. Моё. У него самого никакого сердца не было и в помине. Так, биологический насос, гоняющий кровь по телу...

    Но мы были счастливы, по – настоящему счастливы вместе какое – то время.

    И я не всё ещё успела забыть....

***

Утро привело с собой серый туман, съевший пространство. Исчез океан, исчезла набережная, пропало небо. Поблекли краски, размывшись в неяркую пастель. Неподвижными островами высились среди серого безвременья кроны деревьев нижнего парка.

    Кит тешил своё упрямство: демонстративно остался ночевать на набережной, прямо в лодке. Упрямый, упёртый до края, как сказала бы Ванесса. Вольному воля, я ему не мать. Не брать же засранца за ухо, в самом – то деле.

    Ляська устала от него ещё ночью. Утром я нашла её на софе, в холле. Она спала, свернувшись в клубок, как зверёк. Я осторожно укрыла её пледом и пошла в кухонный блок, приготовить себе кофе.

    Кофе я любила, жаль только, не всегда удавалось найти именно такой, какого просила душа; Океания не была исключением. Лучший кофе остался на GVS* локали Ратеене. Я там проходила интернатуру. Замечательное было время. И так вот выйдешь после напряжённого операционного дня, возьмёшь чашечку кофе в автомате, – жизнь хороша! Гурман, конечно, наморщит нос: всей обитаемой Вселенной известно, что лучший кофе выращивают в пространстве Новой России. И не в больничных автоматах его искать. Но мне тогда было всего семнадцать...

    Можно, конечно, вернуться в локаль Ратеене, можно придти в Клинику – Девять. Уверена, там мало что изменилось. И кофейные автоматы стоят там же, где стояли. В холле с выходом в зелёную зону. Там, наверное, до сих пор растут те же розы цвета фуксии... Через половину Галактики пролететь специально за чашечкой кофе, да. Причуда или сумасшествие, кому какое определение больше понравится.

    Но как вернуться в те мои потерянные семнадцать? После станции Кратас, после Альфа – Геспина и Планеты Забвения?..

    – Доброго утра, Энн...

    Ляська.

    – Доброе. Пили сюда. Кофе?

    – Лучше молока... Нет, не вставайте, я сама!

    Она вернулась от терминала линии доставки, поставила белый стакан на столик, присела напротив меня. Нахохлилась, кутаясь в плед, и сразу стала похожа на маленькую взъерошенную птичку, продрогшую под дождём.

    – Я ему визит послала, чтоб прекратил, – несчастным голосом сказала Ляська. – Чтобы в дом шёл. А он...

    – Упрямый осёл, – вспомнила я очередное Ванессино изречение. Что-то часто родной командир вспоминается, к чему бы это...

    – Угу, – кивнула Ляська, грея озябшие руки о тёплые бока стакана. – Я знаю, осёл – это такое животное, эндемик Старой Терры… – и тут же спросила без паузы: – Ваши кланы враждуют. Почему?

    – В двух словах не объяснишь, – вздохнула я. – Давай – ка я тебе Кранадаин для начала покажу? Это один из головных миров клана Иларийонов...

    Ляська кивнула, соглашаясь. Я вынула плисс планшета, активировала его. С тихим шорохом развернулся над столом серый шар экрана. Потемнел, показывая космос. Звёзды, звёзды, звёзды... И одна из них растёт, увеличиваясь в объёме. Голубой шар планеты всё ближе и ближе.

    – Что это?! – изумлённо восклицает Ляська

    – Ты смотри, смотри...

    По планете вился гигантский вьюнок. Резные листья, тонкие изгибы стеблей, тугие бочоночки бутонов. Два громадных растения тянутся с полюсов друг к другу, сплетаясь на экваторе в единое целое. На ночной стороне листья сверкают сиреневой синью, пурпуром, багрянцем, расплавленным золотом, на дневной – темны и фиолетовы. Белые полосы облаков плывут над ними, закручиваясь в спирали...

    – Видела когда-нибудь, как цветёт вся планета? – тихо спрашиваю я. – К началу большого праздника разворачиваются различные комплексы, призванные тот праздник обеспечить. Вся подготовка уже проведена, остаётся только раскрыть бутоны. Их раскрывают ночью, сразу после заката. Планета вращается и по ней, вслед за линией терминатора, неспешно плывёт волна распускающихся цветов. Смотри...

    – Какая красота! – выдохнула Ляська.

    Я понимала её. Она ведь смотрела всего лишь запись, а мне довелось увидеть вживую, собственными глазами, причём не на экране... И уже не забыть. Величие затканного звёздами космоса. Цветущую планету в изящном ажуре орбитальной инфраструктуры...

    – Вот – лан – кайшен, второй после главного, лан – лейрана, город Кранадаина... – шар планеты послушно повернулся под моими пальцами, показывая крупный, сияющий золотом и бирюзой 'цветок'.

    Плавное приближение, увеличение...

    – Но это же просто лес! – воскликнула Ляська.

    – Не просто и не лес, – усмехнулась я. – Смотри...

    На экране сменялись виды того, что в Федерации с известной натяжкой назвали бы городскими улицами. Толстые ветви, уходящие в полумрак зелёных крон, ажурные мосты, вырастающие прямо из стволов, цветущие площади, мерцающие собственным холодным огнём тропинки и улочки...

    – В Оллирейне не строят города, их выращивают. Давняя традиция, идёт ещё с докосмической эпохи. Собственно, мы говорим об их родовых сообществах 'клан', но перевод не совсем точный. Слово 'шаульгров' содержит в своей основе корень 'шаулёг', то есть, 'дерево'. Изначальное значение этого понятия – 'растить сообща одно дерево'. Вот они и растят. Поколениями, столетиями. Искусство планетарного ландшафта ценится высоко... Старые, давно обжитые миры выглядят ещё фантастичнее.

    – Какая красота! – восхитилась Ляська.

    – Красота, – согласилась я. – Но я показала тебе не столицу, а именно лан – кайшен, не случайно. Сорок лет тому назад по метрике Федерации в одном из исследовательских центров этого города оллирейские вирусологи создали кранадаинскую алую лихорадку. Схема лечения до сих пор держится в секрете. Попытки с нею справиться пока не дают должного результата: болезнь высокозаразна, смертельна и характеризуется высокой устойчивостью к паранормальной коррекции. Попросту говоря, целители Земной Федерации в лучшем случае просто не способны помочь больному, в худшем – погибают сами, от срыва при попытке вылечить неизлечимое... Паранорма начинает сжигать своего носителя изнутри, два – три дня, и смерть, такие дела. Случаи алой лихорадки, насколько мне известно, запрещены к паранормальной коррекции до сих пор. А Иларийоны не торопятся делиться секретом излечения от своей же продукции. То есть, к ним приехать на процедуры можешь, если успеешь. Найти же спасение где – нибудь в других медицинских центрах Галактики невозможно.

    – Я думала... – начала Ляська, затем тряхнула головой и продолжила уже увереннее, я бы даже сказала – злее: – я думала, народ, создающий красоту, неспособен нести зло! Как же у них получается?!

    – Война – это их стиль жизни, – объяснила я. – Стиль жизни всего народа. У них любой гражданин, вне зависимости от родословной, прекрасно знает, с какой стороны у ножа рукоять. А неприятности себе они либо активно ищут, либо выращивают сами. Терпеливо и заботливо, как цветы – города на своих планетах. Военное искусство – такая же почтенная традиция, как и планетарный ландшафт. Войну мало красиво развязать, её необходимо красиво провести. И красиво же завершить. Красота и совершенство – главные критерии. И вот был... ак – атгормайош ситоур... – я пощёлкала пальцами, одбирая сравнение, – Э... фестиваль... Праздник Цветов на планете Кранадаин. Клан Иларийонов объявил начало колонизации нескольких планет, открытых их Службой Изысканий. На Кранадаин съехались все, кто хотел поучаствовать в этом деле. Дизайнеры. Инженеры. Каждый со своим проектом. Этакая ярмарка будущих образов новых планет. От внешнего вида до социального устройства вновь создаваемой колонии... Там было на что посмотреть, из чего выбрать.

    Помимо прочего, в этот праздник Иларийоны и клан твоего приятеля подвели итоги многолетнего противостояния. Не просто перемирие, – мир. К нему долго и трудно шли несколько поколений. В Оллирейне это очень сложно Из-за генетической памяти. Даже в десятом колене может родиться ребёнок, который при втором каскаде получит из озёр памяти наследие предка, замученного бывшим недругом. А тут всё ещё слишком свежо, ещё болит, трепещет и кровоточит, так сказать...

    Ну, в общем... Юные дурни. Слово за слово, поножовщина, ребёнок погиб... Как ребёнок... детей и нумроев на такие мероприятия не допускают... молоденькая девочка, едва начавшая выходить в свет. Бросилась разнимать придурков, один из которых доводился ей полнородным братом. И получила...

    Нож в бок по самую рукоять. По спине потянуло зябким холодком. На редкость неприятное воспоминание! Я помнила всех, кого не сумели исцелить мой дар и мои руки. Их было мало, очень мало за всю мою практику. Но они были...

    – Не спасли? – тихо спросила Ляська, забывшая про своё молоко.

    Я покачала головой. Сказала:

    – Саштах – до, принцип коллективной ответственности. Виновный наказывается в составе всей генетической линии. Поэтому Кит не должен называть своё полное имя. Наказующего права у меня нет, но я обязана буду сообщить... На Радуаре разве не так?

    – Я с Юга, – тихо напомнила Ляська.

    – Да, но должна же была ты усвоить хоть что – то! Какие – то общие сведения по истории, культуре, биологии...

    Она пожала плечами. Понятно. Должна была, но не усвоила. Бывает с юными умниками, сама когда – то такой же была...

    – На самом деле, – сказала я, – это фактор сдерживающий. Прежде, чем хвататься за нож, сначала подумай, чем заплатишь сам, и как рассчитается за твою выходку родня. В большинстве случаев, молодёжь об этом Всё-таки помнит. Но не всегда. Вот теперь смотри: для нового витка войны между двумя кланами повод вполне себе приемлемый. Но Старшие кланов приняли решение хранить едва приобретённый мир...

   Залогом мира стал весь малый шадум убийцы, а это, на минуточку, пара сотен ближайшей родни, не меньше. Их казнили почти всех...

    – Я понимаю, – кивнула Ляська. – Остались только Кит и его... семья? Так? И им угрожает...

    – Не совсем, – сказала я, – не совсем так. – Видишь ли, приговорённого к смерти можно выкупить на райлпаге. Это бой без правил, без претензий со стороны кланов, один на один, до смерти одного из поединщиков. Насколько мне известно, нескольким ближайшим родичам твоего приятеля сохранили жизнь именно так.

    Я замолчала. Ляське подробности ни к чему, а мне... А мне при всём желании вытравить собственную память не получится. Ну, впредь наука. Не вмешивайся в чужую жизнь, не заработаешь седины...

    Он возник у двери совершенно бесшумно. Словно воспользовался струной гиперпрокола, хотя откуда у пацана струна? Это армейская разработка, гражданским она не положена, что в Федерации, что в Оллирейне.

    – Кит! – обрадовалась Ляська, вскакивая. Едва стакан не опрокинула. Пустой, но всё же. – Ну что ж ты, проходи, я тебе сейчас... Ой! – и на меня смотрит, поняла, что взялась распоряжаться в чужом доме.

    – Ладно уж, – усмехнулась я. – Чего уж там... Присядь, парень. Не стой там, как приклеенный.

    Мальчишка не шевельнулся. Стоял, смотрел, руки на груди – этакий памятник Независимости и Праведной Гордости. Смешной. Маленький, глупый, гордый и смешной. Пацан, одним словом. Сопля зелёная...

    – Сядь!, – приказала я, используя паранорму. – Не валяй дурака.

    Он сел, положил руки на стол. Сырость завила ему волосы мелкими колечками, от прежней строгой причёски ничего не осталось. В лице ещё сильнее проявилось неприятное сходство с дедом по матери. Фрукт, однако. И что с ним делать?

    Шаттирем ак-лидан был гением. Без дураков, настоящим гением, такие приходят лишь раз в пятьсот лет... Злой гений, да. Хотя определение 'злой' не описывает этого субъекта даже на треть. Деяния ак-лидана лежали далеко за пределами привычных нам добра и зла. Ну что ж, сценарий похорон гениальному мерзавцу выписал гениальный интриган. В той хитрожопой схеме нашлось место всему и всем: фееричным, на публику, спецэффектам, драмам, трагедиям и трагикомедиям отдельно взятых исполнителей, глубинной подковёрной возне, прямым и непрямым родственничкам покойного, Третьему Флоту Земной Федерации, даже нам, лабораторному материалу.

    Дух захватывает от протяжённости плана во времени. Последние аккорды прозвучали совсем недавно: вся генетическая линия Шаттирема ак-лидана уничтожена почти полностью. Не осталось никого, кто мог бы подхватить его память и передать её дальше. Корень – в – прах, как выразились бы в Оллирейне.

    Вот передо мной мальчишка, последняя надежда уничтоженной малой ветви, но... какие у него шансы пережить второй каскад пробуждения наследственной памяти? Никаких. На что надеялась его мать? Чем думала? Не мозгами так уж точно.

    Я до сих пор не могла сложить мозаику. Если месть, то исполнена она не до конца: мальчишка и его мать, – прямые потомки! – живы, хоть и в изгнании. Если из любви к искусству, то отдаёт изрядным безумием. Конечно, второе вовсе не исключает первого, но способен ли безумец на тщательный и продуманный до мелочей расчёт подобного плана? Если же ничего личного, просто бизнес – выгодополучателей получилось слишком много. Кому досталась Главная Вишенка с торта?

    Наверное, я об этом никогда не узнаю.

    Кит взял у Ляськи горячую кружку. Кивнул ей, благодаря. Но мне не сказал ни жеста. Я и не ждала. Похоже, жить мальчишке осталось не так уж и много. Я попыталась было 'взять прогноз' , дело привычное, вколоченное ещё в медицинском колледже, но картинка плыла , не давая чётких образов. Так иногда бывает. Самые сложные пациенты – те, чьё будущее невозможно ощутить. Выживет? Не выживет? Гадай, как врачи традиционной медицины...

    Как бы мать пацана предупредить... Если она не дура и не из тех, кому в Оллирейне рожать категорически запрещено, должна понять.

    Но...

    Поверит ли мне дочь Шаттирема ак-лидана?

ГЛАВА 6

Геспин, полигон Альфа, локальное пространство Геспин, Земная Федерация, 28 лет назад

    'Ич! Ни! Сан! Си! Го! Року!'

    До седьмого пота, до дрожи в коленях, до темноты в глазах. Голос Ванессы, отсчитывающий ритм, долбит в голову, отражаясь гулким эхом от стен тренировочного зала.

    Капитан Великова как на параде. Безупречна. Показывает и работает вместе с нами, но только все мы – загнанные животные, языки на плечо, с языков слюна... А Ванесса – бодренькая и веселая, словно после ионного душа. Еще у капитана Великовой в холёной ухоженной (когда успевает только?) ручке хлыст электрошокера. Тот самый инструмент имени академика Павлова. Получишь по хребту разок, больше не захочешь.

    – Ламберт! Что вихляешься, как варёная сопля в сливе унитаза? Жёстче руку! Резче движение...

    Свист, удар, успеваю увернуться, но в обратном движении хлыст протягивает по руке... рука немеет, стиснуть зубы и молчать, молчать, молчать... и не просто молчать, а продолжать тренировку, иначе хуже будет... знаем, плавали уже...

    – Сэйдза, – отмашка рукой.

    Садимся на пятки, упирая кулаки в бёдра.

    – Ламберт, – командует Ванесса. – Иди сюда, бестолочь. Всем смотреть! А ты давай... мае – гери в голову. Да не бойся, не убью!

    По залу прокатываются сдержанные смешки. Ванесса зыркает глазом, смешки затихают. На моё место никому не охота.

    Прямой удар в голову. Я колебалась меньше секунды: этот приём уже был отработан, сомнений не вызывал.

    – Ич – ни – сан!

    Пол выдернуло из-под ног. С огромным изумлением я поняла, что лечу наземь и ничего с этим сделать не могу. Так и грянулась затылком, звёзды в глазах, звёзды в ресницах от брызнувших слёз... боль. И – Ванесса Великова смотрит сверху вниз, всего в шаге от меня. В одном шаге от меня стоит смерть, и на том заканчивается Вселенная. На кончике электрохлыста, хищно подрагивающем у моего горла.

    Мне отчаянно, до дрожи в пальцах, хочется стать когда-нибудь такой же, как она. Хотя бы вполовину такой!

    – Всё, Ламберт, – ласково объясняет Ванесса. – Тебя нет. А у твоей тушки страстное свидание с патологоанатомом. Вот чему я вас учу! Чтобы движение вошло в подкорку, повисло на рефлексе, чтобы в настоящем бою о нём даже не задумываться. Да тьфу, в бою! Чтобы на первой же психодинамической тренировке вы в руках – ногах не запутались! Чтобы не испортили мне процент невосполнимых потерь после первого круга, он в моих группах самый низкий, чтобы вы знали. Работать надо. Пахать! Ламберт, к тебе в первую голову относится. Ты у нас пока главный кандидат в покойники. Встать! Упасть на кулачки, отжаться. Сто раз. Продолжаем. Ич! Ни!

    Упасть – отжаться... Проще сдохнуть. Раз... Два, три... десять...

    Капитан Великова продолжает дрючить группу.

    – Хмельнёва, ногу смени! Разина, резче руку, резче. Шевелитесь, черепахи, живей, – свист, удар, тихий (громко только посмей!) вздох. – Патока, что ты делаешь, тыква пустоголовая? Сколько раз объяснять... Упала – отжалась...

    Пятьдесят девять... Не могу больше! Сейчас лягу носом в пол... шестьдесят... вот прямо сейчас! Рядом сопит Ирина Патока, она отжимания любит не больше, чем я. Шестьдесят три... не могу... больше...

    Зрение обостряется вдруг до контрастной чёткости. Неконтролируемый приход паранормальной энергии... я ещё не научилась с ним справляться. Диагностика гонит перед внутренним взором прогноз на будущее для всех в зале.

    Труп... труп... труп... труп... Алеся Хмельнёва – запрокинутое к небу лицо, рукоять ножа из глазницы. Славяна Разина – застывший, чуть удивлённый взгляд, тело смято в кровавый ком. Ещё двое, из совсем новеньких, даже имён их ещё толком не знаю... А Ирина Патока...

    – Очнулась?

    Я вскидываюсь в холодном поту. Голова болит... Ванесса сидит рядом со мной на корточках, а больше в зале никого нет, ещё успеваю удивиться – почему...

    – Что с тобой, Ламберт? Ты больна?

    – Нет... нет... я просто...

    Ванеса ждёт ответа. От неё не отлепечешься невразумительным мычанием. Но я не знала, как объяснить!

    – Странная ты какая-то, Ламберт. Ты вообще кто? Психокинетик? Но у тебя значок паранормы почЕму-то не красный, а сиреневый...

    – Целитель, – отвечаю нехотя, встаю, – ноги предательски подрагивают в коленках.

    – Целите – ель! Ёж твою клёш! – ругается Великова. – Ты спятила, Ламберт?!

    – Угу, – киваю, потирая больной затылок.

    Перед моим носом внезапно возникает ванессин кулак, еле успеваю отдёрнуть голову. Ещё немного, и расквасила бы мне нос!

    – Как отвечаешь старшему по званию?!

    – Так точно! – я вытягиваюсь по стойке 'смирно'. – Я спятила, госпожа капитан!

    – Вольно, – бросает Ванесса. – Подробнее. Как спятила, когда, почему.

    – Проходила интернатуру в Клинике – Девять на пересадочной станции у верфей Менлиссари, это локаль Ратеене. Потом туда Ми – Скайон лантарг пришёл со своей синтагмой... У него и спятила. Без наркоза душу вынули, госпожа капитан! Я должна... на фронт...

    – Медцентр – это тоже фронт, Ламберт, – сказала Ванесса. – Об этом не думала?

    – Не мой это фронт, госпожа капитан. Теперь – не мой!

    – Да ё...! – она ругается какими – то специфичными терранскими словечками. – Какой с тебя солдат, Ламберт? Целитель, мать твою! Целителей мне ещё не доставало!

    – Я натуральнорождённая, – упрямо гну своё. – Мне эту паранорму не родители выбирали. Мне её навязали! Полностью вопреки своей воле. Вы же читали моё личное дело, вы же знаете! Я ещё и за это... Ещё и за это хочу бить гадов!

    Молчит. Думает. Может быть, и не выгонит? А может, Всё-таки выгонит. Так бездарно потерять сознание во время тренировки... Как есть выгонит, на что ей такой новобранец... И куда мне идти тогда?

    – Вы меня научите драться, госпожа капитан, мне назад уже никак. Или научите или уж убейте... а только в медицину я не вернусь... Ни за что не вернусь!

    – Пойдём, – решила она наконец. – Пойдём к Игорю Огневу, к пирокинетикам. Твоя паранорма из той же линейки, может быть, капитан Огнев что посоветует. Но лучше бы ты ушла на гражданку, Ламберт! Хреновый из тебя будет солдат. Полкруга не продержишься...

    Она ошибалась. Я продержалась эту половину круга. И вторую его половину. И следующие круги. Я не была лучшей из лучших, но краснеть за меня моему командиру пришлось всего однажды.

    И то лишь потому, что я никак не объяснила мотив своего поступка – слишком много объяснять пришлось бы, ситуация совершенно не располагала к беседам на тему 'ты меня понимаешь'.

    А разобраться в деле самостоятельно Ванесса Великова, доблестный командир роты 'Синяя стрела' не смогла ни тогда, ни сейчас.

    Может быть, зря я не рассказала ей сразу?

    Может быть...

***

Океания, локальное пространство Алмаз, Земная Федерация, наше время

    Туман ушёл к вечеру. Ушли и мои детишечки. Ляська звала на открытие регаты, убедительно расписывая зрелищность и красоту данного мероприятия. Кит молчал. Поглядывал на меня и молчал. Паршивец.

    У нас с ним состоялся неприятный разговор на набережной в самый последний момент. Закат выбросил к берегу пламенеющую стрелу дорожки. Ляська возилась со своей яхтой; всё уже было готово к отплытию. Кит задержался.

    'Вы – солдат, госпожа Ламберт'.

    Что на это скажешь?

    'Да'.

    'Вы убивали людей'.

    Сказал. Людей... В оллирейнском языке свыше двух тысяч слов, обозначающих ту или иную степень родства. Неправильно переводить несколько десятков понятий, сжатых в единый образ, всего одним словом 'люди'. Всегда надо добавлять пояснение, о каких именно людях идёт речь. Так вот, Кит спросил о Своих. О тех, кто наиболее близок ему по крови. О родственниках одной с ним генетической линии. От каковой линии, к слову говоря, на сегодняшний день остались лишь слёзы, его мать и он сам... Что я ему могла ответить?

    'Да'.

    'Вы служили в Третьем флоте Земной Федерации, в десантном отряде 'Синяя стрела'. У вас есть Солнечный Крест, высшая награда вашей державы. У вас...

    'Я на допросе?' – осведомилась я. – 'Извини, малыш, но на ак-лидана сфаллерема* ты не тянешь!'

    Кит упрямо вздёрнул подбородок, – Боже, какой знакомый жест! Закатное солнце поджигало его полосатые волосы неистовым лиловым огнём.

    'Что ты от меня хочешь?'

    'Как умер мой дед'?

    Я много чего могла бы рассказать о Шаттиреме ак-лидане этому мальчику, но... Мои слова могли повлиять на рисунок прихода наследственной памяти. Нарушить его. Толкнуть не в ту сторону. Здесь и сейчас решался вопрос, кем этот паренёк станет: нормальным обывателем или гениальной сволочью похлеще деда. Не мне лезть в чужую жизнь, не мне!

    Внезапно я обозлилась. Мне в их жизнь лезть нельзя, получается, а им в мою – можно! Кто меня пощадил?!

    'Твой дед', – сказала я, – 'допустил несколько промахов, которые помешали ему спастись. Он ещё мог уйти через струну гиперпортала даже после того, как пространственный бой за Соппат был проигран. Манёвры вблизи планет всегда требуют времени. Но ему захотелось забрать с собой в живом виде наиболее значимые разработки, чтобы не начинать с нуля на новом месте. Он вернулся в центр – глупый, в общем – то, поступок, – вернулся и обнаружил, что весь биологический материал разбежался кто куда. Твой дед, малыш, поддался неконтролируемым эмоциям. Проще говоря, осатанел от злости. И потерял на этом слишком много драгоценного времени. А командующий Третьим флотом Земной Федерации, адмирал Грайгери Гартман, он хорошо знал, куда ему идти, что жечь и кого брать тёпленькими. Шаттирем ак-лидан умер в плену, на телепатическом допросе. Сошёл с ума и умер. Можешь обратиться к инфосфере. Гриф 'совершенно секретно', разумеется, на месте, но телепаты тебе, прямому потомку, в сведениях не откажут. А ещё лучше, расспроси свою мать. Безжалостный к чужим, ак-лидан и со своими не был ласков: все его дочери обитали в Фиолетовом** корпусе, и, насколько мне известно, из всех... сколько их там было, два десятка? Три? Из них всех выжило всего две девочки и один мальчик. Мальчику удалось вырваться и в конечном счёте осесть на старой Терре, где он живёт по сей день, а из дочерей одна сделала военную карьеру и, в конечном итоге, погибла. На войне. А вторая произвела на свет тебя. Хочешь мстить за деда? Сначала разберись, кто он такой и что он такое. Вылови в Озёрах Памяти его тень. Тогда и поговорим!'

    Ляська смотрела на нас круглыми глазами. У неё, как выяснилось позже, оказалась феноменальная зрительная память. И, как всякий ребёнок, выросший в метрополии, она прекрасно владела техникой мнемографии: искусством переносить зрительные образы в электронный формат. У девочки не было доступа к инфосфере, но информационные сети нетелепатов уступали разве что в скорости и степени интегрированности пользователя в общее пространство...

    ___________________________________

    *ак-лидан сфаллерем – специалист по контактам с чужими, должность в оллирейнском флоте, примерно соответствующая военному ксенопсихологу Земной Федерации в чине капитана.

    ____________________________________

    **Фиолетовый в Оллирейне – цвет звезды материнской планеты, и традиционно – цвет траура и смерти, символ возврата упокоенной души в колыбель Большой Вселенной; согласно древним верованиями докосмической эпохи души приходят в мир через центр родного для всей расы солнца и, сбрасывая бремя бытия, возвращаются обратно в лоно Великой Матери – через него же.

***

Я Всё-таки почти решила пойти на открытие регаты. Посмотреть на парусники, и вообще. Почти, потому что сомнения ещё оставались: зачем бы это было мне нужно...

    Пересмотрела свои вещи, поняла, что в них за килопарсек будет видно, кто я такая. Задачка.

    Неожиданно вспомнилось. Пришло ярким чувством из далёкого детства...

    Лиловый вечер и песчаный пляж. Усеянное яркими звёздами небо, звёзд много, так много, что они сливаются в сплошной ковёр света. Костры на берегу и танцы под свирель. Девчонки – плясуньи в белых юбках. Пропахший морской солью и рыбой воздух, плясовая мелодия свирели, горьковатый вкус дыма...

    Это было. Пусть давно, так давно, что даже самой сейчас не верится, но это было. Это было со мной.

    Я была ребёнком когда – то. Девочкой, девушкой. Не самостоятельной боевой единицей, машиной смерти, а живым человеком. Почему бы не вспомнить об этом подробнее?

    Дома образа на Океании имелись в изобилии. Странно было бы, будь инчае. Курортная планета, бесконечный карнавал... Информ выдал длинный список табличкой. Кричащие названия, от некоторых хотелось смеяться в голос. Как вам 'Алмазный образ'? 'Шёлковая жизнь'? Или вот, 'Модный трибунал'. Тоже мне, нашли как называться. На планете, где половина отдыхающих – военные, проходящие реабилитацию.

    Ткнула в 'Старую Ворчунью', можно сказать, наугад. Представила себе их виртуальную приёмную: что – нибудь древнее, докосмической эпохи, винтаж этот, популярный нынче. Старые деревянные стены, старый деревянный стол, старые скрипучие половицы...

    Не угадала. Такая это прозрачная комната оказалась, сталь и хрусталь, и вид на закат: уходящие вниз, к узкому ущелью – озеру, округлые холмы, а на озере – островок, и на том островке ажурный замок белого камня, подсвеченный алым огнём умирающего вечера. Непохоже на рисунок, скорее фотография. Красиво. Цепляюще, я бы сказала. Чем – то мне знаком тот островок, но вот чем? Память не улавливает сходу, но царапающее чувство остаётся.

    Но картинка не из военного прошлого, это совершенно точно.

    – Чем могу быть полезна?

    Хозяйка. Другое слово ей не подходило. И ещё просилось определение: 'величественная'. Женщина в возрасте, вся в сиренево – синей гамме – юбка, ажурная длинная кофта, убранные в высокую причёску светлые волосы... В информе каждый волен создать себе какой угодно виртуальный образ, но есть люди, предпочитающие полное тождество между виртуалом и реальностью. Их всегда видно. От их обликов возникает стойкое чувство настоящести. По – другому и не объяснить. Так вот, эта женщина настоящей была.

    – Мне бы хотелось белую юбку, – сказала я. – И к ней – всё остальное на ваш вкус...

    Она взялась с энтузиазмом. Но первый же образ вышел комом: я смотрела на себя в виртуальных зеркалах и понимала, что... Что это безумно красиво и всё такое. Но не моё. Слишком узко. Юбка, жакет. Туфли эти, несуразные. Понимаю – мода, но... Ногой зубы не выбьешь, если вдруг что. Хотя каблук тонкий и длинный, если вогнать в глаз, то достанет до мозга не хуже стилета.

    Госпожа 'Ворчунья' на это только головой покачала:

    Зачем же самолично выбивать зубы нехорошим типам? Оставьте это неприятное занятие поклонникам.

    Поклонникам! Сказала. Но я внезапно поймала её взгляд. Такой проницательный взгляд, почти телепатический. В информе нет телепатов, здесь иной принцип передачи данных и человек с паранормой не получает никаких преимуществ перед натуральнорождёнными... Откуда тогда такое ощущение, будто тебя видят насквозь?

    – Самый невыносимый тип – ваша сестра, военные, – неспешно пояснила хозяйка, выдержав паузу. – Головы отрывать вас хорошо научили, а вот кружить... Позвольте небольшой совет... Не возражаете?

    Я кивнула. Интересно, что она скажет?

    – Не надо демонстрировать всем и каждому свою силу, свою несокрушимость, стальные мускулы и железные ладони. Это отпугнёт кого угодно.

    – Слабость – это смерть, – сказала я. – На войне слабаки дохнут первыми.

    Она подняла ладонь в отталкивающем жесте:

    – Что уместно в боевых условиях, то неприемлемо в жизни мирной. Никто не просит вас быть слабой, и не надо вам становиться слабой! Достаточно взять слабость на вооружение. Позвольте мне такое сравнение: женская слабость что боевой нож, спрятанный в рукаве. Его не видно, но разит он без промаха. Позвольте, я покажу вам другие образы – любой из них легко приравнять к средству тактического наступления...

    Уговорила...

    В итоге я взяла белую юбку с жакетом, и серое, с жемчужным отливом платье, и несколько костюмов различных фасонов и расцветки. Ещё мне понравился образ на основе полевой формы: серо – белые плотные брюки с множеством карманов на липучках и магнитных застёжках, майка, куртка, платок – бандана на голову и обувь, нечто среднее между кроссовками и бутсами. Всё это через пару дней и привезли в лучше виде на дом, в коробках с голографическими логотипами 'Старой ворчуньи'.

    С собой я взяла не так много вещей, только самое необходимое. Шкафы пустовали. Пришло время их заполнить. Я вешала одежду, расставляла обувь, раскладывала украшения для волос... Всё новенькое, чистенькое, свеженькое, пахнет чем – то приятно – тонким. На ум всё время лезла пещера на Планете Забвения. Там пахло иначе. Там вообще всё было иначе. И одежду я шила себе сама. Кроила десантным ножом шкуры, орудовала костяной иголкой. Пока приспособилась, исколола острым концом самодельной иглы всё, что только можно было исколоть. Пальцы, вспомнив ту боль, поневоле сжались сами. Каким же трудом давалась нам не мода, – защита от холода, ветра, непогоды.

    О тонкой, льнущей к телу, невесомой ткани из паучьего шёлка тогда и там даже не мечталось.

    Девятнадцать лет во что-то складываются, что ни говори. Их не выкинешь из памяти, и ничем не заглушишь. Самодельный костяной гребень для волос с несколькими выломанными зубчиками дороже новых, лёгких, инкрустированных драгоценными камнями. Не потеряешь и не забудешь его никогда. Слишком много живого чувства в него вложено. Памяти. Боли. Любви...

    Вторая реликвия, приехавшая на Океанию вместе со мной, – китель старой полевой формы. Он стал мне мал в первый же год на Планете Забвения. Натуральные роды всегда меняют фигуру... Я тщательно вычистила китель, спрятала, бережно хранила, а потом забрала с собой. Не могла расстаться. Не могу до сих пор. Эта память старше той, что связана с гребнём. И г о рше.

    Перед последним вылетом я нацепила весь свой 'иконостас'. Полудетская бравада, этакий вызов всем окружающим, нате, мол, съели? Стыдитесь! И он сработал: мальчишка, которого навязали мне в напарники, подавился всеми теми словами, которые приготовил для Презренной Отступницы, Которой дали Шанс героически Искупить Вину в бою. Что бы он там понимал, сосунок!

    Вот Геля Гартман – другое дело. Выдержала мой взгляд, не поперхнувшись. Железной воли человек. Я ей ни слова не сказала. Ни одного слова. Что нам было говорить, о чём? Так я тогда рассуждала.

    Но сейчас я думаю себе: если бы заговорила? Если бы спросила прямо, в лоб, не твоя ли это была замечательная идея, Ангелина Грайгеревна? Она сказала бы мне правду, не стала бы лгать, я её хорошо знала. Раздавила бы меня эта правда или не раздавила бы? Что бы я сделала, ответь она мне 'Да'? Тайна, которую уже не разгадать.

    Может и к лучшему.

    Я расправила китель, провела ладонью по наградам. Они тихонько зазвенели в ответ. Нашивки невезения: каждая означала ранение на службе. Медали За Отвагу. Три ордена Мужества. Орден Славы.

    Солнечный Крест.

    Крест я получила за Соппат, в том числе за то, что не позволила уничтожить Фиолетовый корпус вместе со всеми запертыми там детьми. Во мне уже проснулась психокинетическая паранорма, но никто не знал, и я сама не знала, что обретённая мощь способна пробить защиту хвалёного саодваройка, оллирейнской индивидуальной брони, выдерживающей прямое попадание гравитонной бомбы или слаженную атаку пятёрки бойцов – пирокинетиков.

    Каково было десятилетней девочке противостоять здоровенным, вооружённым до зубов мужикам? Я читала отчёты и протоколы, любезно предоставленные инфосферой. Занимательное чтение с картинками, само по себе способное вывести из равновесия кого угодно. Но собственных, личных, воспоминаний о Соппате у меня почти не осталось. Детская память не удержала страшных событий. Не жалею, но Солнечный Крест Из-за этого всегда воспринимала отстранённо. Он принадлежал девочке, ушедшей в прошлое без следа и без возврата. Её награда перешла ко мне по наследству, и я хранила её, как хранят награды своих старших внуки и правнуки боевых ветеранов.

    Зато всё остальное – моё и только моё. Моя гордость, мои кровь, боль и слёзы. Истории, длиною в чью – то жизнь...

    Орден Славы.

    Врана.

    Память оживала, вынимая из потаённых углов души полузабытые тени.

ЧАСТЬ 1.2 Врана

ГЛАВА 1

Врана, локальное пространство Ворон, Земная Федерация, 26 лет назад

    Сине – зелёно – белый, разводами, шар планеты на экране капитанского флеш – куба. Планеты голубого ряда, то есть, пригодные для жизни без тяжёлой защиты и растянутых во времени программ терраформирования, встречаются не так уж и редко, как многие думают. Но ценность их от этого не уменьшается нисколько.

    Врана.

    Название получила Из-за своеобразной формы континентов. Из космоса в соответствующем ракурсе складывались в фигурку ворона, расправившего крылья в полёте. Эта птица – эндемик Старой Терры; на других планетах, насколько мне известно, распространения не получила. На Вране не водилась тоже. Ну да это неважно...

    Привилегия капитанского звания: помимо обособленного личного пространства вдобавок отдельный рабочий кабинет. Крохотный, как и всё на наших линкорах; главное ведь системы вооружения, жизнедеятельности и ангары с техникой.

    В десантных трюмах кораблей военно – космического флота не живут. Живут в боях или на базах. Поэтому комфорт отдельно взятой личности – по остаточному принципу.

    – Поздравляю с повышением, – сказала Ванесса серьёзно, без привычной ехидинки в голосе.

    Сюрприз был на утреннем построении тот ещё. Не у одной меня морда вытянулась.

    На Ласточке, во время предыдущей миссии, погибла комадар нашего взвода, Лариса Левашина. Девчонки гадали, кого повысят в звании и поставят на её место, каждая примеряла на себя. Мне было всё равно. Я пришла в десант не за званиями...

    Терминал, выгнутый полукругом, занимал добрую половину капитанского кабинета. Экраны были отключены, и мёртвая поверхность тускло отсвечивала в тон потолку. На стене неярко светилась эмблема отряда, синяя стрела, натянутая на лук из звёзд. У меня на рукаве красовалась такая же...

    Цветок в горшке, неизменный атрибут всеобщего зубоскальства, выбросил толстую стрелку, на которой набухали алые бутоны длиной в ладонь. Ванесса таскала его с собой повсюду, невозмутимо снося насмешки старших по званию. Младшие в открытую смеяться не осмеливались: берегли зубы. Внеплановый поход к стоматологу не та премия, чтобы связываться. Я относилась к этому спокойно Ну, носится наш капитан с растением, имеет право. И кому оно мешает...

    – Разрешите спросить... – Ванесса кивнула. – Почему именно я?

    – А кто?

    – Хмельнёва, – с вызовом сказала я. – Чисвиропи. Хотя бы.

    – Но третьего имени ты уже не назовёшь, – отметила Ванесса.

    – Двух достаточно.

    – Достаточно одной, – отрезала капитан. – Тебя.

    Командовать двумя десятками бойцов, которые ещё неизвестно как отнесутся к моему назначению... Поистине, я об этом не просила!

    – Я не справлюсь, – сказала я. – Я...

    – Не справишься, расстреляем, – любезно пообещала Великова. – Приказ проведен и озвучен. Исполняй.

    – Есть, госпожа капитан.

    – Планетарные зачистки – неблагодарное дело, – задумчиво сказала Ванесса, трогая пальцем изображение планеты. Врана тут же начала вращаться, демонстрируя последовательную смену дня и ночи; качественная запись орбитальных спутников – контролёров.

    – Локальное пространство – за нами, но поверхность планеты считать своей станем только тогда, когда последний вражеский военный будет уничтожен, а последний гражданский – отправлен на Базу – Семь, в лагерь для интернированных лиц. Именно это вам предстоит, Ламберт. Интернировать гражданских и уничтожать военных.

    Я гадала, почему она говорит это мне одной. Сказала бы сразу всем, на построении. Нет, озвучила моё новое назначение и тут же распустила всех, а мне приказала пройти с ней. На совещание. Сердце тронуло эхом будущих неприятностей. Что капитану от меня надо?

    – Биосфера Враны поражена вирусом, избирательно уничтожающим телепатов, – пояснила Ванесса, внимательно за мной наблюдая. – Разработка небезызвестного Соппатского центра, как понимаешь. Поэтому телепатической поддержки у вас не будет. Вирус будет купирован; работа ведётся. Но это займёт год, может быть, – два. Ждать столько времени мы не можем. Закрепиться на поверхности надо сейчас. Задача ясна?

    – Так точно, – ответила я.

    Телепаты и нетелепаты всегда дублируют друг друга, это – закон. Но иногда приходится работать без поддержки инфосферы. Не то, чтобы это поощрялось; считается, что наибольшей слаженности можно добиться лишь от полностью укомплектованного подразделения: треть личного состава – телепаты, треть – пирокинетики, треть – натуральнорождённые. Но война не спрашивает, что там по правилам считается, а что нет.

    – У тебя нестандартные спецификации, Ламберт, – продолжила Ванесса. – Ты ведь начинала телепатическое обучение, верно?

    А то она личное мое дело не смотрела. Но тема Как – Надо – Отвечать – Старшему – по – Званию пройдена и закреплена ещё на первом круге обучения. 'Так точно, нестандартные... Так точно, начинала... Так точно, успешно'. Вытянуться во фрунт, есть своего капитана глазами, это само собой.

    – Ты – результат эксперимента, Ламберт, – прямо сказала Ванесса. – Оставим за скобками его моральный аспект и прочие детали; сейчас важен лишь результат. Твой организм физически функционирует в обычном для натуральнорождённых режиме даже при всплесках паранормальной активности...

    Я почтительно внимала. По стойке 'смирно'. Мне ещё в юности доходчиво объяснили, кем я стала и как с этим жить; жить – научили, не жалуюсь. Но родному – то командиру что от меня надо?..

    – Вирус реагирует только на определённый ряд специфичных для телепатов маркеров, – продолжила Ванесса. – Которые у тебя отсутствуют как класс. Поэтому мы предлагаем организовать канал связи...

    'Мы'. Вот даже так...

    – Вы... вернёте мне доступ к инфосфере?..

    Какая-то часть души ликующе вскинулась; инфосфера даёт сильнейшую зависимость с первых минут слияния. Я ещё помнила, слишком живо помнила те, спрессованные эйфорическим восторгом мгновения общего со – чувствования. И какой дырой в душе обернулся полный запрет на вхождение в инфополе. И как мучительно долго шло привыкание к неторопливой обыденности нететелепатического мира...

    – Нет, – отрезала Ванесса. – Узкий канал связи, через меня. Только на время планетарной миссии. Ротация через полгода; следовательно – на полгода. Добровольное согласие...

    – Я согласна, – выпалила я, не раздумывая. – Согласна!

    Пусть на полгода, пусть ограниченно, пусть. Ещё раз, ещё один раз ощутить эту громадную со – причастность, тёплое единство, мягкое родное чувство собственной значимости, нужности, огромного солнца, греющего насквозь ...

    – Не нравится мне эта затея, – призналась Ванесса и повторила с нажимом: – Не нравится!

    Ого! Разлад между личностью и коллективным сознательным телепатического сообщества. Большая редкость, такое не выставляется напоказ...

    – Ты вправе отказаться, Ламберт.

    – Нет.

    – Хорошо, – и, практически без паузы: – Свободна.

    Ничего.

    Я не ощутила ничего.

    Кроме разочарования: очевидно, установить связь не удалось. Бывает. Оптимальный возраст вхождения в инфосферу с четырнадцати до двадцати лет. Считается, что после двадцати сознание утрачивает гибкость и вхождение в инфополе может привести к сумасшествию.

    Я удивилась своим эмоциям. Как глубоко укоренилась обида, кто бы мог подумать. Столько лет...

    Встретили меня молчанием. Только что оживлённо что-то обсуждали, и смолкли. Смотрят. Девочки – гентбарки, Чисвиропи, Фливорпи и Камельпи, схожие друг с другом как близнецы. Я отметила вскользь, что наконец-то сумела отличить одну от другой без обычного мысленного напряга. Алеська Хмельнёва с неразлучной гитарой в руках... Что-то наигрывала как раз перед моим приходом. И Ирина Патока с красной, пятнами, рожей.

    Про Патоку надо сказать отдельно. Горластая, наглая, мерзкая сволочь. В прошлой миссии словила в зубы: права вздумала качать в боевой обстановке. Взялась объяснять, кто ей может приказывать, а кто не может. Нашла когда.

    Злобу, кстати, затаила отменную, я к ней старалась спиной лишний раз не поворачиваться. Плохо, когда в отряде такой человек. Когда уже её выпнут ко всем чертям без претензий*?

   Надежда на это была, но слабая. Если и пнут, то только не сейчас, когда каждый боец на счету.

    Они смотрели на меня, ждали, что скажу, а я... Ком нервный в желудке, ладони вспотели. Я не знала, что сказать!

    Замешательство длилось полсекунды.

    – Вольно, – сказала я.

    Подошла к столу, выложила флеш – куб

    – Информация по Вране. Всем ознакомиться. Спрошу.

    – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –

   * Уволен без претензий – формула 'уходи или сядешь', обычная судьба армейских дебоширов и смутьянов.

    – Почему ты? – не выдержала Патока. – Почему, к херам поросячьим, – ты?!

    Я посмотрела на неё. Отвечать ей... только в морду. На упреждение. Драться Патока любила и умела как никто другой. Тоска.

    Она уже шла на меня. Очень ей хотелось подбить мне глаз, а того лучше, оба.

    Первый удар я пропустила. Промедлила с атакой, думала, Патока сначала ещё что – нибудь ругательное скажет, а она не сказала. Лоу – кик**, пинок – вот пинок уже мимо, это она уже зря. Подкат, подсечка, бросок, Патоку впечатало в стену, по которой она и сползла на пол в лучшем виде.

    Я потёрла затылок. Крепко грохнулась, ничего не скажешь.

    – Ты как, Энн? В порядке?

    Чисвиропи. Несколько секунд я смотрела в её тонкое, полудетское лицо, удивляясь – она сочувствовала мне!

    – Нормально, – ответила я, отмечая удовлетворение почти у всех, кто наблюдал за нашей стычкой. – Спасибо, Чис.

    Патока зашевелилась, раскрыла глаза. Я подошла. Четыре неспешных шага. В её глазах внезапно увидела то, что чувствовала сама, когда тренировочное несчастье сводило меня в спарринге с Ванессой. В глубине сознания мне почудился явственный ехидный смешок родного командира. Как будто она стояла рядом со мной лично и наблюдала...

    – Ещё вопросы есть? – поинтересовалась я у Патоки, потирая кулак. – Так ты не стесняйся, задавай. Там, – ткнула пальцем в пол, обозначая планету, – отвечать будет некогда. А не то хочешь, официально, рапортом, откажусь тобой командовать. И топай отсюда: в другой взвод, в резерв, на гражданку – выбор богатый...

    – Ссс... – начала было Патока.

    – Ирэн, уймись, – подала голос Хмельнёва, добавив к пожеланию длинную фразу на русском.

    Я протянула ей руку, но Патока встала сама. Сожрала бы меня живьём, по глазам видно. Но Алеся Хмельнёва вовремя сказала слово, а Хмельнёву она уважала, чуть ли не единственную из всех.

    На том и закончилось. Временно. Я не сомневалась, что Патока ещё найдёт время и возможности мне насолить. Сволочь. Чтоб её...

    – – – – – – – – – – – –

    ** лоу – кик – удар голенью в бедро. Удержаться от падения, получив лоу – кик, очень сложно.

    Врана была одной из старых колоний, основанных в самом начале космической эпохи.

    Первые колонисты прибыли сюда задолго до образования Земной Федерации, почти семьсот лет назад. В те времена у Человечества была только одна звёздная система, Солнечная. Всего одна, материнская, планета, сорвавшаяся во внезапный ледниковый период. Межзвёздный транспорт уходил со Старой Терры наугад, в никуда. Так цветок разбрасывает семена, надеясь, что из всех прорастёт хотя бы одно...

    Впоследствии, расширяясь в пространстве, Человечество встречало потомков переселенцев, создавших свои культуры и цивилизации, иногда в союзе с колонистами других галактических рас.

    Радуарский Альянс, Гентбарес, Тайрум, Ратеене...

    Врана, пережившая свой натуральный век***, только начинала вновь осваиваться в космосе. Попытка восстановления связи с утраченной родиной – с Террой! – оставалась пока что мечтой, хотя данные по начальным годам освоения планеты уже были тщательно изучены и транспорт строился. Была у колонии и своя инфосфера, развивавшаяся самостоятельно...

    Вране не повезло.

    Слишком далеко от пространства современной Земной Федерации, слишком близко к Оллирейну.

    Конкретно – к генеральной локали клана Шокквальми.

    Что такое Шокквальми и кто они такие объяснять дважды не надо. Бешеный народ, самый неприятный из всех, с кем Федерации по сей день доводилось сталкиваться.

    Не повезло.

    – Энн?

    Алеся Хмельнёва. Я села, давая ей место. Она устроилась, поджав ноги.

    – Как дальше думаешь? – спросила она.

    – Про подругу твою? – уточнила я. – Пусть уймётся. Любить меня необязательно. А вот приказы исполнять – да.

    – Она на сестру мою похожа, – вдруг сказала Алеська. – На старшую...

    – – – – – – – – – – – – – – – –

*** Натуральный век – один из этапов развития колоний, остающихся без связи с метрополией. Характеризуется упадком научно – технических знаний и расцветом сельского хозяйства.Занимает обычно от сотни до шести сотен лет, в зависимости от изначальных условий.

– Сестру тоже Ирэной звали, – задумчиво сказала Алеська. – Она была пилотом – атмосферником. В гражданской авиации...

    Я молча ждала. 'Была' – значит, теперь Ирэны Хмельнёвой нет. Собственно, легко догадаться, Из-за кого...

    Алеська вдруг кивнула на невыключенный флеш – куб в моей руке и сказала просто:

    – Я здесь родилась.

    Она родилась в степном городе Обручи, в большой и дружной семье, ведущей начало ещё со Старой Терры. Хмельнёвы принадлежали к так называемой технократической элите Враны, они сумели сохранить и передать через поколения натурального века немало технических знаний. Преуспела семья и в развитии телепатических искусств. У самой Алеси оказались очень высокие показатели, в тринадцать лет она начала обучение, в четырнадцать – уже вошла в инфосферу на равных с сестрой и матерью... Это редкость, чтобы с четырнадцати. Обычно ждут до шестнадцати – восемнадцати. Таланты, впрочем, стараются не сдерживать, иначе можно упустить перспективного – он 'перегорит', то есть, утратит интерес, и вместе с интересом способности.

    Врана подошла к насущному вопросу расширения в пространстве; на планете проживало четыре миллиарда человек, треть миллиарда жило и работало в космосе, на естественных спутниках Враны, в ледяных пустынях второй планеты – в городах под защитными куполами. Строился межзвёздный транспорт для освоения соседних звёздных систем. И, между прочим, планировалось нанести визит к бывшей колыбели, Земле Изначальной, чьи координаты в пространстве бережно хранились в древних библиотеках старинных семей...

    К началу Вторжения был построен один транспортник, второй проходил испытания, и ещё один был построен трети этак на две.

    В локальное пространство Терры вырваться сумел всего лишь один из них.

    Два с половиной миллиона человек. На транспорте, рассчитанном на девятьсот тысяч. Как они сумели, вопрос отдельный. Это же русские! Вранийцы – потомки русских переселенцев, и себя относят именно к русским, и, забегая вперёд, имея выбор, где осесть – их звали к себе все крупные локальные пространства Федерации! – предпочли уйти к Новой России...

    Пороговым значением считается четыре миллиона. Если численность перворанговых телепатов снижается за этот предел, инфополе рвётся, падает. Обрыв инфосферы – катастрофа, не сравнимая ни с чем. Шок, сумасшествие, гибель даже и для младших рангов – весь этот список. На самой планете к тому времени не осталось ни одного телепата. Распылённый в атмосфере вирус убил всех носителей паранормы в считанные дни.

    Уникальная инфосфера Враны, насчитывающая почти семьсот лет самостоятельного развития, была потеряна.

    – Я умирала вместе с ними, – рассказывала Алеська, глядя сквозь меня в своё прошлое. – С каждым из тех, кто остался там, дома...

    Она не сошла с ума, не наложила на себя руки. Но когда ей предложили повторную интеграцию уже в инфосферу Земной Федерации – после соответствующего лечения, разумеется – отказалась.

    – Я хотела вернуться, – объясняла Алеся, сжимая кулак. – Я очень хотела вернуться! С оружием в руках. Вернуться и вломить сволочам, отнявшим у нас дом.

    – Погоди, – сказала я, – погоди... Но на планете же тебя вирус ждёт! Ему без разницы, действующий ты телепат или нет.

    Она тихо, хищно улыбнулась:

    – Я прошла серию понижающих операций. Вплоть до ретрогенной обработки. Нет у меня больше телепатического домена в геноме. Вирус обломится.

    – С ума сойти, – только и сказала я. – Это же долго, больно, и дорого, а уж результат... Результат получается всякий. И процентов так семьдесят – за летальный исход.

    – Мне пошли навстречу. Нашли нетрадиционника... Целителя.

    – Манипуляции с геномом при помощи целительской паранормы не проводятся! Генетические нарушения к паранормальной коррекции запрещены! – воскликнула я.

    – Ему разрешили.

    – Алеська, не темни, – потребовала я. – Это кому это разрешили такое?! Имя!

    Она пожала плечами.

    – Доктор Марвин Таркнесс. Эй, ты чего?

    Я, услыхав имя, резко подалась назад, естественно, стукнулась многострадальным затылком о стенку, больно, чёрт... Как будто мало я от Патоки получила!

    – Марвин Таркнесс, доктор Марвин, профессор Марвин – это же мой учитель! – сказала я. – Я у него интернатуру проходила, и вообще. Он на мой выпуск не приехал, я так обиделась тогда... Но по времени сходится: получается, не приехал потому, что занимался тобой.

    – Вселенная широка, да гиперканал в ней один, – усмехнулась Алеська. – Надо же...

    – Он погиб...

    – Да, – кивнула она. – Знаю. Зря они наш транспортник упустили. Зря. Мы вернулись. Я не одна такая, Энн. Нас много.

    Много, пришла уверенность. Алеся говорила правду. Конкретно в нашем отряде она была одна, но в целом на флоте служило немало вранийцев, и не только в десанте. Бывшие телепаты в том числе.

    С начала Вторжения прошло девять лет. Планету собирались отбивать всерьёз и навсегда, поэтому военные Земной Федерации подошли к вопросу тщательно и методично. К локали Враны подбирались со всех шести сторон. Выбивали врага из сопредельных пространств. Разворачивали и укрепляли собственные базы. На это ушло девять долгих, наполненных надеждой и болью лет.

    Но вранийцы были не в претензии. Они ждали. Готовились и ждали, ждали...

    – Надеюсь, эти гады там, на планете,каждую ночь видят кошмары, от которых делают себе в штаны, – свирепо выговорила Хмельнёва, сжимая кулак. – Потому что мы здесь. И мы не уйдём!

    – Не уйдём, – кивнула я. – Вот уж это наверняка.

    – А Ирэну Патоку я утихомирю, – пообещала Алеська. – Можешь на меня положиться.

    – Спасибо, – искренне поблагодарила я.

    Она товарищески пихнула меня кулаком в плечо.

    – Давай... комадар. Где наша не пропадала!

    Перед отбоем свободное время, каждый занимался чем хотел. Алеська взяла гитару. Играть она умела, знала очень много стихов, каковые ловко перекладывала с русского на эсперанто... по уму, ей бы не в десанте служить, а где – нибудь... в мирной профессии. Она обмолвилась как – то, что любила с малышами возиться. Легко вообразить себе картину: берег моря... или озера... или вообще просто лес... костёр, блестящие глазёнки детей и Алеськина гитара...

    Только украли у неё этот лес и этих детей. Осталась одна гитара.

    Алеська, Алеська... Навсегда в памяти: чуть вздёрнутый нос, рыжеватые волосы, пальцы на струнах, мрачная песня, дотянувшаяся сквозь века из тьмы докосмической эпохи Терры:

    Из России выводят Бога,

    Официально, по договору,

    Бог сидит на броне прищурясь,

    Что ж, домой, так домой,

    Шестикрылые серафимы

    Прогревают в бэхах моторы,

    И на солнце триплекс бликует,

    Словно радуясь, что живой

    Скоро – скоро пойдет колонна,

    Все закончится скоро – скоро,

    И не то чтобы нет патронов,

    Просто гниль – это просто гниль...

    А какой-то усталый ангел,

    На прощание по забору,

    Вывел суриком: 'Ницше умер',

    И задумчиво сплюнул в пыль.

    . 

    Он проверил все сводки и смыслы,

    Расписал маршрут и дозоры,

    Вы не верьте в смерть и потери,

    У Всевышнего каждый – живой...

    Возвращается Бог в Россию,

    В нарушение всех договоров..

    В нарушение всех приказов,

    Бог идет в Россию, домой...

    .

    Ах как весело прет колонна.

    Как слоненок по помидорам.

    Ну нестрашная же страшилка,

    Намалеванный чертом черт...

    И тот самый забытый ангел,

    Снова суриком, по забору вывел:

    'Мы все равно вернулись,

    А ваш Ницше все так же мёртв'.

    .

   Бог пришел, принеся с собою,

    Ароматную пороха примесь

    Он выписывает партбилеты,

    Принимая в небесную рать.

    Значит встанем плечом друг к другу,

    Автоматами ощетинясь.

    А на то, что там думал Ницше,

    Скоро будет всем наплевать.

    (Автор текста – Казак, http://www.stihi.ru/2014/04/22/6742)

ГЛАВА 2

Нас отправили патрулировать периметр базы. Не то, чтобы опасались нападения, но порядок есть порядок. Подобные базы стараются уничтожать в самом начале развёртывания. С воздуха. Такие попытки со стороны врага были, но ни одна из них не увенчалась успехом. У них не было поддержки из космоса. А у нас была.

    Хмельнёва шла в паре с Патокой, неразлучная парочка. Начала проверку, получается, с них. Отсюда, с внешнего периметра, открывался великолепный вид. Ландшафты кислородных планет бывают иногда невероятно прекрасны. В какой-то миг замираешь на полувздохе: такая это перед тобой картина невозможная, впечатывается в сетчатку единой вспышкой надолго, если не навсегда.

    Закат остывал, расплескиваясь сиренево – алой рекой над холмами предгорий. Хрустальными друзами сияли далёкие горы. Алеська уверенно называла каждую вершину: Хозяйка, Сидящая Кошка, Горбатая, Пик Вероники, Старик, Два Брата... Там, за Перевалом Семи Ветров, начиналась дорога на Большой Лог, Летяшево, Хмельнёвку и Обручи.

    – Наверняка кто-то выжил, – убеждённо сказала Патока, продолжая разговор. – Кто-то спасся и...

    – Думаешь, хоть кто-то из наших спасся? – горько спрашивала Алеська. – Девять лет!

    – И всё же...

    – Лучше вникни в запах. Слышишь? Это серебристый шалфей. Или, как ещё говорили, сальвия. Мы сажали их под окнами, у сальвии красивые серебристо – синие цветы колокольчиками...

    За периметром базы цвело полновесное лето. Запахи трав проникали сквозь фильтры; Алеська могла назвать каждое растение, отдающее в общий букет свой вкусовой оттенок. Она вернулась домой, и дышала полной грудью, а для меня...

    Для меня в тех медовых ароматах отчётливо звенели настойчивые нотки тревоги и глухой угрозы.

    – Хмельнёва! Экраны активировать.

    – Но...

    Взгляд удава. Такой, чтобы сквозь броню проняло, в лучших традициях капитана Великовой. Кажется, получилось.

    – Есть!

    Мне не нужно сканера, чтобы ощутить силовой экран, возникающий над Алеськиной головой. Убить тяжёлого пехотинца в активированной броне очень не просто.

    – Я понимаю, ты вернулась домой, – сказала я, смягчившись. – Но и ты пойми: твой дом загажен, его надо долго и нудно чистить. Обидно же будет сгинуть в двух минутах от победы, не находишь?

    – Так точно!

    Обиделась. Я начинала понемногу понимать Ванессу. Командирство – это сложнее, чем только 'эй, ты и ты – побежали туда, ты и вон ты – побежали сюда'.

    Это ответственность прежде всего.

    Я в ответе за то, чтобы Алеська не поймала заряд или нож в незащищённое лицо Из-за нежного чувства к родному воздуху домашней планеты. Вполне объяснимое и понятное чувство, но без него обойтись можно, я так считаю. Особенно на войне. И пусть Хмельнёва обижается, сколько ей угодно. Положено в дозоре быть при полной выкладке, изволь быть.

    Следующая пара – гентбарки. Безупречные, как всегда. Дежурить полагалось парами; они между собой установили очередность и строго её придерживались. Две вместе, третья – с кем – то другим. Похожие между собой как сёстры – близнецы, невозмутимые, спокойные, невероятно выносливые. Если бы я сама не видела, как они тренируются, и каково с ними в спарринге...

    Парнями они не интересовались в принципе. В неуставных отношениях друг с другом не состояли. Похоже, им хватало войны и дружбы, остальное отметалось как несущественное.

    Впоследствии мне довелось наблюдать интеллектуальную и политическую элиту Гентбариса. Великолепных женщин, утончённо – красивых мужчин. Наши три сестры против тех королев выглядели недокормленными подростками. Впрочем, гентбарская 'королева' служить в десант не пойдёт. Не потому, что избалованная цаца, а потому, что просто не потянет нашу жизнь чисто физически. Да и... Не всем же бегать с плазмоганами по пересечённой местности. На гражданке тоже дел немало.

    После, уже в спальном блоке, на меня снизошло чувство. Не объяснить, но словно бы мир сдвинулся, покачался немного, и замер, под другим углом.

    Я очень остро ощутила эмоциональный фон отряда. Целиком и в частностях.

    Затем прихлынуло знакомое давнишнее ощущение тепла, жаркого солнца, со – причастия... и сложный образ эмоций и образов, принадлежащий капитану Великовой.

    Канал связи с инфосферой работал, я ошибалась в первоначальной оценке возможности его возникновения. Пришла пора его использовать.

    Поступить в распоряжение капитана Огнева.

    И тут же тренькнул комм – планшет: сообщение от самого Огнева.

    – Ты куда? – спросила Чисвиропи.

    Чертяка глазастая.

    – Вызывают, – кратко объяснила я, пряча планшет.

    Капитан Огнев – пирокинетик, командует ротой таких же повелителей огня, как их полушутливо называли. Мы, нетелепаты Ванессы Великовой, временно находились под его командованием. Закончится миссия, вернёмся на корабль, там снова всё будет по – прежнему.

    Пока я шла, – несколько метров коридора, холл, за огромным, во всю стену окном холла – ангар с техникой, – в голове разворачивался план действий по возникшей проблеме.

    Пока серьёзных боёв у нас не было. Пилоты – атмосферники отбили несколько атак с воздуха; им удалось взять одного пленного. Как – не спрашивайте. В воздушных боях в плен попасть – это надо умудриться. Тебя обычно просто уничтожают, если не повезло. Со всеми потрохами. Пых, и всё. Был истребитель, и нет его. Серая аннигиляция, экология не страдает.

    Телепатический допрос. Звучало нехорошо, выглядело ещё хуже, я этим никогда не занималась, зато богатый опыт был у капитана Великовой. И она обещала мне, что я забуду потом почти всё. Надо только продержаться несколько секунд.

    Но это будут очень неприятные секунды.

    А как ты хотела, пришёл эмоциональный ответ. Война – не увеселительная прогулка. Честный бой только тот, который выиграла ты. Остальное неважно.

    Как я думала... Я не думала, я чувствовала. Нутром восставала против этой осознанной необходимости, все мои чувства бунтовали. Нечестно, несправедливо, неправильно! Так нельзя. Нельзя так, пусть даже с врагом, всё равно...

    А как можно? Такой же яркий, насыщенный эмоциональными образами, ответ. Положить половину личного состава в горах, – можно?..

    Наверное, нет.

    Ты всё забудешь потом.

    Если я захочу помнить?

    Ты будешь всё помнить.

    Я понимала, Ванесса права. Любой ценой, любыми средствами, но обеспечить преимущество, это важно. Но отчего – то мне казалось, что важно не только это.

    Что-то ещё. Неуловимое, но составляющее саму сущность Человека. Стоит утратить его, и...

    И я обнаружила вдруг, что уже дошла, и капитан Огнев смотрит на меня с усмешкой, ждёт, когда опомнюсь.

    – Комадар Ламберт прибыла в ваше распоряжение, господин капитан.

    – Вольно, – бросил Огнев. – Пойдём, посмотришь на этого... фрукта.

    'Фрукт' держался очень прямо, напоказ: вот он я, весь из себя гордый, вас презираю, погибну смертью достойных. При мысли о том, что я сейчас с ним сделаю, меня затошнило. Достойная смерть там и близко не стояла.

    Он встретился со мной взглядом, и сильно вздрогнул. Испугался. Кто осудит? Телепатическая паранорма – зло.

    Дальше пошло стремительно. Пленник рванулся, мгновенная драка, один из конвоиров лежит, второй хватает ртом воздух... А уж как парень смог освободить из магнитных наручников руки, знал только он сам. Оружия у него не было, подобрать не успел и не стремился; ему хотелось удушить меня. И удушил бы. Голыми руками. Такая в нём клокотала ненависть, такая почти первобытная ярость, страшно было смотреть.

    Капитан Огнев вскинул руки, и на его сомкнутых кулаках с тяжким гулом родилось багровое пламя. Все знают, на что способны оллирейнские солдаты даже и без оружия. Пусть этот был пилотом, неважно. Потомственный воин, в зрелом возрасте и на пике формы, такому только подставься – сожрёт, и не подавится.

    Я подняла ладонь: не вмешиваться. Краем сознания прошёл испуг. Кому это я приказываю, капитану! Но чувство минуло, растворилось в чётком осознании последовательности действий.

    Мне всего – то навсего надо было прикоснуться к врагу. Неважно, где, неважно как. Касание, хотя бы даже вскользь. Всего одно.

    Прямой блок. Ощущение – будто ахнуло стальной балкой. Показалось или мне вправду послышался хруст ломающейся кости?.. Не до боли, есть касание!

    Разорвать сосуды, питающие спинной мозг...

    Клиническая картина... ещё та. Полный паралич. Расстройство функций органов малого таза. Запахи... Точнее, вонь. Затруднённое судорожное дыхание и слеза по щеке, слеза отчаяния и бессильной ярости.

    В пальцах возникло знакомое покалывание. Психокинетическое поле, загадка и чудо природы, способное вытащить пациента из совершенно безнадёжной ситуации. Да, я могла спасти вражеского пилота. Даже сейчас могла. Транс исцеления, почти уже начавшийся...

    Но мне поставили совсем другую задачу. И цепко держали сознание и волю, не давая сорваться в спасительное безумие истерики.

    Привычным жестом я 'прогрела' ладони, проверяя стабильность психокинетического поля, обнимавшего кисти тугими полусферами.

    И наклонилась над неподвижным телом.

***

Я говорила почти час. Язык опух рассказывать то, что при телепатическом обмене было бы передано за пару секунд.

    Потом я долго сидела на мягком диванчике в холле. Как дошла до него, не помнила. Сидела, съёжившись, и ни о чём не думала. Симптоматика нарастала стремительно. Острая эмоциональная недостаточность. Некроз сознания. Инфаркт души...

    Пустота.

    – Держи.

    В руках оказалась горячая чашечка кофе. Кофе со стимуляторами, ядрёный коктейль из всякой химической гадости; самое то при упадке сил после психокинетического выплеска. Я бездумно грела ладони, не торопясь пить. Кипяток не пьют, им обжигаются.

    – Ты как, Ламберт? Врача вызвать?

    Капитан Огнев. Кофе мне принёс, заботливый наш.

    – Никак, – ответила я устало. – Не надо врача. Сама...

    – Твою мать! – с чувством выразился Огнев. – Бабы в десанте. Всех бы вас собрать, и – в транспортник, в тыл! Рожать, детей растить, цветы сажать... – он пристукнул кулачищем себя по бедру и добавил свирепо: – Крестиком вышивать!

    Вышивать, крестиком. Эк его проняло.

    Я бы, может, и вышивала сейчас в своё удовольствие. Крестиком. Если бы только мне позволили вырасти у отца и матери в доме.

    Я поставила чашечку с невыпитым кофе на пол, взялась ладонями за виски.

    – 'Уходи в доктора, Ламберт, тебе не место в десанте', – озвучила капитанские мысли. Их легко было прочесть и без обострённой телепатической восприимчивости: Огнев высказывался по теме неоднократно и порядком мне уже надоел. – Игорь Валентинович, если вы снова скажете это вслух, то я дам вам в глаз.

    – Ты? – изумился он. – В глаз! Капитану?!

    – Его звали Никнаульфэрп Шокквалем, – тяжело сказала я. – Всё, что осталось от него, во мне. Его боль, его отчаяние и ярость... Я смотрю сейчас его глазами, ненавижу его ненавистью. Это пройдёт, но пока не прошло, вам лучше уйти, Игорь Валентинович. Пожалуйста, уйдите. Просто уйдите. Это же ведь нетрудно?

    – Дура ты, Ламберт, – искренне сказал Огнев, поднимаясь, – набитая. Точно уверена, насчёт доктора?

    – Точно уверена.

    – Смотри...

    Я пожала плечами. На том и сошлись.

    Никнаульфэрп Лейран – литтарем Шокквалем катарг.

    Приблизительно двадцать четыре года по метрике Земной Федерации.

    Из детства: ласковые руки матери, нежный голос и наполненные тёплым светом безмятежные дни.

    Первые шаги по мягкому шёлку трав детской поляны. Первый взгляд сквозь по – дневному прозрачную стену на волнующееся зелёное море лесов родного мира.

    Горький смысл слова 'война': эвакуация под огнём, хаос, море огня – слева, солдаты Чужих – справа, а впереди... спасение... если успеешь добежать.

    Они не успели.

    На всю жизнь в памяти и в памяти будущих потомков: взгляд матери, прижимавшей к себе младшую дочку, ещё не выучившуюся как следует ходить. Отразившееся в её глазах пламя. И тихий, спокойный, безмятежный шаг влево...

    Не успел.

    Замешкался.

    Не спас.

    Хотя что мог сделать тогда для неё мальчишка, едва открывший глаза? У него не было при себе даже ножа.

    Фильтрационный лагерь, новые слова: 'Земная Федерация', 'Третий флот' и 'Адмирал Гартман'.

    Адмирала Гартмана видел в записи, собрал о нём почти всё, что мог, радовался, когда тот нашёл свою смерть, вместе с планетой, которую защищал, но защитить не сумел*. И плакал от бессильной ярости, от того, что слишком мал и не может служить во флоте наравне с теми, кто бил проклятых Чужих по всему обитаемому космосу.

    Любил летать. Небо вошло в кровь навсегда после первого же полёта в атмосферной спарке с отцом. Инструктора отмечали талант и дар, а он... В его крови кипело Небо.

    – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –

    * Ясная Поляна, локальное пространство сектор Новой России. Была атакована Объединённом флотом под командованием Лаутари Ми – Скайона лантарга и уничтожена боеголовками планетарного поражения; на данный момент локальв возвращена в пространство Земной Федерации; Ясная Поляна включена в программу вторичного терраформирования. Цена восстановления по оценкам экспертов – от ста пятидесяти до двухсот пятидесяти стандартных лет по метрике Федерации...

    Это называлось охотой...

    Здесь Чужие отказались принимать протекторат. Они сражались за свой мир до последнего, но – вполне закономерно! – проиграли. Изначально приняли неверное решение сопротивляться. Что ж, формула на такие случаи одна: побеждённый плачет.

    Города Чужих, оставленные хозяевами, ветшали и разрушались. Их заливало наводнениями весной, заносило снегом зимой, их захватывал лес или разрушали пустыни. Кто выжил, те ещё прятались в горах, под землёй, там, где их было очень трудно обнаружить и уничтожить. Называли себя 'партизанами' и 'Сопротивлением', но из года в год их становилось всё меньше, а урон, который они могли нанести, слабее.

    Это называлось охотой.

    Если бы кто-то определил мальчишек мерзавцами, он с братьями и друзьями удивились бы и очень оскорбились. Мерзавец сознает, что поступает плохо, и наслаждается этим. Они с их точки зрения – не совершали ничего плохого и недостойного.

    Древо их мира стояло на прочной, как гранит, Основе.

    Есть Родные. Те, с кем делил пространство детской поляны – братья и сёстры, по отцу и по матери, сыновья и дочери братьев и сестёр отца и матери. Это – лист малой ветви большого дерева. Сама малая ветвь и Родовое Древо – тоже Родные, но уже дальше. Есть другие Родовые Деревья – это не – Родные, но Свои. Безродные, лишённые корня, не нашедшие себя в Озёрах Памяти – это тоже Свои, хотя уже совсем не близкие.

    Все вместе – Оль Лейран Луараветаларем Неше, Старшие Дети Мирового Древа.

    И есть Чужие.

    Чужих много, они разные. Но все они – это либо мёртвые враги, либо полностью принявшие волю Старших приспешники. Только так. И никак иначе.

    Желания, мечты, обычаи, законы, память Чужих могли быть смешны, любопытны, забавны, отвратительны или же нейтральны, но лежали под каблуками обуви Старших. С Чужими можно было до некоторой степени считаться, пока они в силе, но только пока. Время не щадило их; как штормовая волна, бьющая в гранитный утёс, теряет после бури свою силу и уходит обратно в океан, так и цивилизации Чужих отступали в забвение перед натиском Старших. А хорошие бури всегда идут на пользу лесу: выживают сильнейшие, расширяясь в пространстве и времени...

    Так или не так он думал, когда впервые вышел на охоту, он не помнил. Но узкая тропа над обрывом запомнилась. Девчонка – Чужая с малышом на руках – запомнилась. Малыш скулил на одной протяжной ноте, а она пятилась по тропе молча. Ей советовали остановиться, не быть дурой. Для неё нашлось бы место в садах лиданареома, а её сына можно было бы воспитать приспешником. Но в её глазах вспыхнуло вдруг давнее пламя, горевшее когда – то во взгляде его матери. Увидел, но не успел развернуть ловчее поле; несколько мгновений на прогрев и регенерацию и именно их не хватило. Девчонка шагнула вниз, и свирепая горная река, с грохотом ворочающая громадными валунами, приняла её.

    Несколько лет спустя. Те же горы и та же тропа. Место считалось безопасным, уже много лет здесь не встречалось ни одного Чужого. Ни с оружием, ни без.

    Стрела прилетела Из-за деревьев. Самодельная стрела из самодельного лука. Она не смогла бы пробить походную одежду из прочной ткани. Вот только воткнулась не в защищённое одеждой место.

    В глаз.

    Навылет.

    И та, в чьём имени жил солнечный свет, перестала быть в одно мгновение.

    Мальчишка – оборвыш, непонятно откуда здесь взявшийся. Наверное, он мог бы привести к своим, но гнев и ярость – плохие советчики. Свернул ублюдку тощую шею, но смерть обратить вспять не сумел.

    Лилово – фиолетовое пламя обряда Прощания.

    Та, чьё имя горело солнечным светом, ушла тропою снов к давно почившем в корнях родового Древа предкам.

    Согласно обычаю, он взял за себя её сестру. Имя сестры серебрилось звёздной пылью на ночной росе. За короткое время она родила сыновей и дочь и он приходил к малышам на детскую поляну, а сам думал о предстоящем вылете, о боевом патрулировании, о том, что снова и снова будет искать проклятых недобитков, выжигать огнём их вонючие норы до тех пор, пока не останется ни одной.

    А потом на планету пришла армия.

    Ненадолго. К местной локали уже спешили объединённые флоты нескольких родовых деревьев. Пространственные бои принесут победу. Армия Чужих окажется в ловушке, и будет уничтожена; иного ожидать не следовало.

    Жаль, самому увидеть не придётся. Попал в плен, так глупо, так нелепо... Случайность, не давшая погибнуть в воздухе вместе с ведомым. Случайность...

   Но что Чужие сделают с ним? Среди них нет, и не могло быть телепатов, а обычных пыток он не боялся. Пусть пытают до скончания мира.

    Но они откуда – то привели её.

    Безжалостный тёмно – серый взгляд. Сталь и хрусталь. Острый скальпель, без наркоза разделывающий душу.

    Но сквозь броню и страх внезапно прорвалась боль.

    Боль потерь, соизмеримых с его собственными потерями. Ненависть, ставшая его собственной ненавистью. Общие на двоих чувства. И ужас осознания: это конец. Бесславный, – не удалось сохранить в тайне от врага ничего, что д о лжно было сохранить, – и от того особенно страшный.

    О последнем милосердии для себя не думалось; бой проигран, это – война. Будущие муки не радовали, но избавления не предвиделось, как не осталось и надежды. Принять смерть с достоинством, как полагается мужчине и воину. Несмотря ни на что и вопреки всему.

   Но память с отчаянием цеплялась за картинку: жена и дети, спящие в цветах детской поляны. Никогда не обратился бы с подобной просьбой к мужчине, но женщина...

   Женщина есть женщина, даже такая изломанная войной, как она.

   Дети в домашних цветах.

   Если встретишь их, пощади...

    Она не дала ответа. Стальная броня во взгляде Всё-таки дрогнула. Не обещание, не клятва, не надежда.

    Просто сердцу внезапно стало легче.

    Его сердцу больше не надо было перекачивать по изломанному телу кровь.

    Благодарность.

    Прощание.   

    Пустота.

    Холод.   

    В модулях давно уже все спали. Я старалась идти бесшумно и тихо. Зачем тревожить солдатский сон; выспаться на войне – самое трудное дело. Даже тёплый душ не настолько важен, как крепкий, согласно регламента, сон.

    Я тихонько скользнула в наш блок. Постояла на пороге, давая глазам привыкнуть к полумраку.

    – Явилась, – недовольным шёпотом, вроде бы себе под нос, но так, чтобы я непременно услышала. Каждый слог услышала во фразе – предположении, где была, чем занималась и в какой позе. Патока, по голосу опознала. Кто бы сомневался...

    Шевеление, глухой звук кулака, воткнувшегося в тело, возня...

    – Ат – ставить драку, – скомандовала я, возня тут же утихла. – Спать.

    Села на свою неразобранную постель. Не было сил. Ладони снова замёрзли, до боли в пальцах. Но пойти приготовить себе кофе значило, что придётся вставать. Вставать не хотелось сильнее. Не было сил.

    – Что с тобой, Энн? – Хмельнёва. И тут же догадывается, что: – Телепатический допрос? С пленными возилась?

    Села рядом. Белое пятно лица в полумраке, тёмные провалы глаз, заострившиеся скулы. Нож в глазнице, капля тёмно – вишнёвой крови по щеке, как слеза... Я помотала головой, с усилием сворачивая паранорму.

    – Алеська, – выговорила с трудом, – скажи что – нибудь. Мне не хватает злости. Скажи... Только тихо, не перебуди всех...

    Заговорила, негромко, как я просила, но о чём! И как. Её надо было видеть. И слышать.

    Так убей врага, чтоб он,

    А не ты на земле лежал,

    Не в твоём дому чтобы стон,

    А в его по мёртвым стоял.

    Так хотел он, его вина, –

    Пусть горит его дом, а не твой,

    И пускай не твоя жена,

    А его пусть будет вдовой.

    Пусть исплачется не твоя,

    А его родившая мать,

    Не твоя, а его семья

    Понапрасну пусть будет ждать.

    Так убей же хоть одного!

    Так убей же его скорей!

    Сколько раз увидишь его,

    Столько раз его и убей!

    Автор стиха – Константин Симонов, 'Убей его...'

    – Сколько раз увидишь его, столько раз его и убей, – повторила я последнюю фразу. – Спасибо, Алеся. Спасибо тебе.

    Она коснулась моей руки. Какая горячая, какая живая у неё ладонь...

    Алеська, Алеська... Подарок судьбы. Что бы я без неё делала?

    Заснуть не смогла. Лежала тихо, закрыв глаза, думала... ни о чём. Пустота давила, мешая дышать.

    Через какое – то время встала, прошла в санузел. Медленно, давая привыкнуть глазам, включился мягкий свет. Зеркала...

    Зеркала отразили страшную, как сама смерть, тётку с мешками под глазами, с очень нездоровым цветом лица и припорошенными какой-то белёсой пылью встрёпанными патлами. Я криво усмехнулась, отражение скривило ухмылку в ответ. Хороша – а, ничего не скажешь... Хороша.

    Я смочила ладони, провела по волосам, чтобы смахнуть пыль, недоумевая, где это я умудрилась так сильно вымазаться. Ничего не получилось.

    Это оказалась не пыль.

    Седина. Довольно сильная.

    Не знаю, сколько я так простояла, таращась на своё отражение. Немало, надо думать.

    А потом пустота взорвалась дикой болью. Перехватило сердце, и воздуха не хватало. Коленки подогнулись сами собой. Слёзы прорвали барьер и хлынули потоком. Ненавижу слёзы, ненавижу плакать, но тут решительно ничего не получалось сделать. Не получалось взять себя в руки.

    Рыдания уносили с собой жизнь Шокквалема катарга, всю его чёртову жизнь вместе с его чувствами, памятью, долгом, военными секретами, и осколки пустоты, уходили вместе с ним тоже, а где – то совсем рядом, в глубине сознания, грело ласковым теплом далёкое солнце инфосферы и сочувственное присутствие Ванессы.

    По-прежнему не хочешь забыть?

    По-прежнему хочу помнить.

    Ты интуитивно выбрала самый действенный способ – через эмпатоформы потерь, стыда и боли. Но такой способ опасен для самого допрашивающего. Слишком велик риск сорваться, свести с ума душу и остаться такой навсегда. Запомни эту первую боль, береги её, пригодится в дальнейшем. Пока тебе больно, ты живёшь...

    Осознание, что я не одна, пришло резким рывком. После того, как поток иссяк вместе с последними силами. Поначалу мне было наплевать. Потом...

    Реальность вошла в сознание вместе с ментальным обликом Ирэны Патоки. Вот досада... принесло же именно её, не кого – нибудь другого.

    – Я это... хм, – заговорила она в ответ на мой взгляд. – А ты тут... и не уходишь... ну и... вот...

    Понятно. Не ушла сразу, потом – не смогла. Внезапное косноязычие признанной острословки немного удивляло. Я не чувствовала обычной холодноватой враждебности, вот в чём дело. Какое в принципе может быть отношение к ревущей белугой дуре? Кроме презрения, – никакого. А вот здесь поди ж ты.

    Так. Взять себя в руки. Встать. Умыться...

    – Слышь, – неуверенно сказала Патока мне в спину. – У меня краска есть, с мультинастройками. Подобрать под твой цвет легко можно... И держится долго. Вернёмся на базу, расскажу, где брать.

    Я изумлённо обернулась к ней

    – Как, ты тоже?..

    – Нет, – мотнула она головой. – Просто мне свой натуральный цвет не нравится. Вот и...

    Её натуральный цвет – рыжий, пришло понимание. Причём не просто рыжий, а огненно – красный, почти алый. Таких среди ольров дополна. В клане Иларийонов. Наверняка Ирэну жестоко дразнили в детстве. Ну, а в армии... В армии тоже зубоскалов хватает.

    – Давай краску, – вздохнула я.

    – Угу, – она повернулась, чтобы уйти.

    – Ирэн, – я осторожно придержала её за рукав. – Спасибо.

    Она кивнула. И ушла.

    За краской.

ГЛАВА 3

– Без брони как без кожи, – угрюмо выразила Алеська общие впечатления.

    Сказала. Но ощущеньице и впрямь... Будто стоишь голяком под прицелом, и прикрыться нечем.

    Но всё, что способно засветиться на сканерах, осталось на базе. Мы шли по вражеской территории. То есть, под нею.

    Никогда не любила пещер.

    В конце нашей миссии меня ожидал свет. Определялся он чётко: стена огня, отсекающая будущее. Благодаря психокинетической паранорме я всегда жила с ощущением того, что я есть. Я есть завтра, я есть послезавтра, через полгода, через год... А здесь – как стена, как тупик. Море огня, и не понять, что за нею: я есть или меня больше нет.

    Впервые в жизни я не знала, во что ввязываюсь и чем оно для меня закончится. Идущие со мной имели точно такой же прогноз. Скверно...

   Похожее чувство я испытывала не раз в клинике, во время медицинской практики. И не всегда оно означало непременную смерть пациента, к слову говоря. Ясновидение, побочный бонус любой психокинетической паранормы, самое сложное, самое неизученное и непонятное явление. К нему привыкаешь. Привыкаешь к заданной определённости существования. Привычка быстро становится слабостью: поневоле начинаешь подстраивать свои решения под угаданную вероятность. И ошибаешься. Раз за разом – ошибаешься. Каждая такая ошибка ложится на душу тяжким грузом. Ведь её могло бы не быть, если бы... Знакомые, бесконечные 'если бы'! В чём схожи врач и военный командир? У каждого из них есть своё личное кладбище.

    Им не хвастаются. Его не выставляют напоказ. С ним просто живут, насколько хватает сил...

    Пещеры уходили вглубь и вниз. Торжественная анфилада огромных 'комнат' сменилась узкими извилистыми коридорами, невероятной протяжённости по вертикали. Потолка не чувствовалось совсем, а он был, иначе сюда проникал бы дневной свет с поверхности. Где – то за коридорами, за чередой чёрных озёр, начинался 'Фиолетовый Полигон Шестнадцать'. Так обозначали это место враги. Чем – то оно было для них важно. Настолько важно, что срок этому 'полигону' оставался – два раза не гадать, ровно до тех пор, пока к нему не соберутся отборные части их пехоты и авиации. Чтобы уничтожить. Чтобы не досталось нам.

    Бешеный они народ, эти Шокквальми. С ними только свяжись...

    Из допросов пленных и настороженного внимания инфосферы я поняла дело так, что локальное пространство Враны уязвимо. Всё ещё уязвимо! Несмотря на Третий флот Федерации и часть Второго. Несмотря на бешеные темпы возведения военно – космических баз по типовому образцу 'Аметистовый щит'. 'Аметистовый щит' – это очень серьёзно, тридцать две космические базы, шестнадцать MVS, то есть, малых пересадочных станций, корабли: линкоры, крейсера, скауты... Подавляется 'Аметистовый Щит' двенадцатью сдвоенными синтагмами оллирейнского флота, примерно. Это если сойтись лоб в лоб, как туканские бараны, чего в космических боях практически никогда не случается.

    Обычно локали с 'Аметистовым щитом' стараются вообще не трогать. Бывают исключения, конечно, Ясная Поляна, например, но они лишь подтверждают общее правило. Себе дороже, ввязываться в такую драку. Утешительный приз не в той весовой категории.

    Вот только его, 'Щит' этот, надо ещё возвести. Отладить. Запустить. И надеяться на то, что враг этого не понимает, глупо.

    Всё ещё может измениться.

    Всё ещё может измениться так, что мы здесь, на планете, окажемся в ловушке. И выручать нас станет некому. В ближайшее время. А большего и не надо.

    Приятная перспектива, ничего не скажешь.

    И на её фоне – 'Фиолетовый Полигон Шестнадцать'.

    Фиолетовый – предупреждающий цвет, цвет смертельной опасности, точно так, как у нас красный. А шестнадцать... Шестнадцать означает, что где – то на планете есть ещё номера. С нулевого по пятнадцатый как минимум. Какие из них уничтожаются прямо сейчас, для каких казнь временно отложена? Пока не выметем всех паразитов с планеты подчистую, не узнаем.

    Узкая щель завернулась винтом, постоянно приходилось поворачивать влево, всё время влево. И вниз, вниз по гигантской, проточенной водой спирали. Вот как жахнут сверху, через какую – нибудь дырку, термобарической... Будет весело. Правда, веселье продлится недолго. Но это уже, как говорится, твоё военное счастье, лови его, ешь его и радуйся. Пока можешь...

    Первая победа: горная база врага. Ну как сказать, победа. Территорию заняли, персонал уничтожили. Они дрались как черти, даже техники, даже обслуга. Но это ещё полбеды: они успели уничтожить информацию. Почти всю.

    Не забуду улыбочку того ак-лидана. Ехидную такую. Полную превосходства. Откуда мне было знать? По накатанной же схеме, синхронизация с его сознанием...

    Психокод в его сознании назывался 'шат – ап', как объяснила потом Ванесса. Но не привычный, давно изученный и применяемый вовсю спецслужбами и нехорошими парнями, а нечто интереснее. Он убивал не только своего носителя, но и генерировал в ответ эмпат – вирус, назначенный уничтожить допрашивающего телепата.

    Раньше враг такой технологией не владел.

    Спасла меня моя паранорма и поддержка Ванессы. Но до обидного мало удалось выцепить из сознания гадёныша. Название, 'фиолетовый полигон шестнадцать'. И лицо... вроде бы детское... смазанное, как на плохой графии, но с удивительными волосами – пушистыми, ярко – жёлтыми, с тонкой оранжевой искоркой в каждой пряди.

    Грешном делом, думала, что это ребёнок поганца. Но не сходилось, не похож. И волос такого цвета ни у кого из Шокквальми не бывает в принципе. Не та у них генетика. И краски для волос у них не в ходу. Значит... Значит, это кто-то из наших. Из вранийцев!

    Если на том проклятом Полигоне-Шестнадцать что-то типа Соппатского центра...

    Я не знала, что я сделаю. Правда, не знала.

    Знала только, что устроители этого Полигона на свет появились зря.

    Что лучше бы им не ждать меня, а заранее повеситься всем составом.

***

Решение принималось трудно. Некого было послать, кроме меня! Я – носитель уникальной психокинетической паранормы, то есть, могу послужить маяком для наведения струны гиперпрокола. Но я же – наблюдатель от инфосферы. Единственный. Погибну, и вместе со мной погибнет быстрая связь с флотом через инфосферу. Незаменимых нет; надо будет – справятся без телепатической связи. Но это не повод для бездумного риска.

    Любой из пирокинетиков мог бы отработать маяком; обычная практика. Но пирокинез и телепатия несовместимы. Совсем. Даже имплант телепатический не вошьёшь, не приживётся он. Поэтому маяк всегда делают в тесной связке двое: пирокинетик и телепат. Ну, а у нас сейчас не было на базе телепатов, кроме меня. Не было выбора.

    Конечно же, шла со мной вранийка Алеся Хмельнёва. Русский язык, несмотря на стабильный стержень в виде так называемого литературного, единый для всех, всё же различался от планеты к планете, иной раз весьма существенно. На литературном не говорят, это язык поэзии, прозы и памяти, доступный в должной мере не всем. Говорят на диалектах. Вранийский диалект имел свои специфичные особенности. Без Алеськи пришлось бы трудно.

    Огнев отправлял с нами одного из своих ребят. По глазам видела: он очень сожалел, что не может сопровождать нас лично. Но не дело капитану лазить по пещерам; он или на базе сидит, ждёт приказа. Или выдвигается в поле вместе со всей ротой...

   Перед отправкой он подошёл к нам, Огнев. Окликнул меня:

    – Ламберт

   Оглянулась: что ещё?

    – Вернись, – очень серьёзно попросил он

    Пирокинез – частный случай психокинеза. Ясновидение пирокинетикам доступно тоже. Пусть не в такой яркой форме, как целителям, но всё же. Капитан Огнев провидел то же самое, что и я. И беспокоился.

    – Не вернёшься – убью, – угрюмо пообещал он.

    Он не мог пойти вместо меня. Ни 'вместо', ни 'вместе'. Что ещё он мог сказать, отправляя троих бойцов, из которых старшей была я, на заведомую смерть? Только это.

    – Вернусь, – кивнула я.

    Если подойти к операции с чисто целительской точки зрения... Почему бы и нет, ведь даже названия похожи! Медицинская операция. Операция военная. Прогноз неутешительный. Что ещё, исходя из этого факта, я могла обещать командиру? Только это.

    Он понимал, я понимала, он не мог меня не отпустить, я не могла не пойти. Сдвинуть в позитив вектор будущего не могли мы оба.

    'Вернись, Ламберт'.

    'Вернусь'.

    В сухом остатке – чувства. Внезапно возникшая ниточка взаимного понимания, сожаления, грусти, досады и боли.

    Термоядерная смесь, если вдуматься.

    Но лучше не думать.

    Не здесь.

    Не сейчас.

    Как – нибудь после, потом...

    И кто-то скептический, кривя губы, выдал в глубине сознания: если у вас ещё оно будет, это потом...

    К чёрту!

***

Узкий коридор разошёлся широким пандусом, спускаясь в огромный пузырь с каменной оболочкой. Откуда – то сверху струился волнами мерцающий серебристый свет. Так и тянуло назвать его 'призрачным'. Он не равнялся солнечному, конечно же. Но различать, что вокруг творится, позволял.

    Чёрное озеро лежало внизу, неподвижное, гладкое, как стекло. Оно не отражало свет, и потому казалось твёрдой застывшей смолой. Но я чувствовала жизнь, кипящую там, на дне. Что там водилось? Мелкие червяки, кальмары, рыбы? Крупные хищники?

    – Бывала здесь? – спросила я у Алеськи.

    Голос прозвучал неожиданно глухо. Обычно в пещерах, по – над водой, голоса летят далеко. Но здешний воздух словно пропитало плотной ватой, в охотку пожиравшей звуки.

    – Нет, – ответила она. – Никогда... Я выросла в Обручах, а это за перевалами, далеко отсюда... Но про Хрустальные горы и хребет Дятлова разные слухи ходили. Кто уверял, что правда, кто смеялся. Однако люди пропадали здесь без вести не раз...

    Она зябко повела плечами. Я насторожённо вслушивалась. Будто ветерок коснулся щеки неприятным холодом. Нет, показалось, откуда здесь ветер.

    Мы пошли вдоль воды, непроницаемо чёрной. Серебряный свет, струившийся по стенам, пропадал в линзе озера бесследно. Так могло бы выглядеть вещество чёрной дыры, из которой, как известно, не может выбраться даже свет.

    Мы молчали. Обстановка не располагала к задушевной беседе. Антон Рядов, сам по себе молчаливый, угрюмо топал следом. Было в нём что – то, неуловимо напоминавшее самого Огнева. Такая же невозмутимая основательность, спокойная мощь и готовность к любому повороту дел. Моё старшинство воспринял ровно. Что думал по поводу операции, держал при себе. Я подозревала, что Огнев обрисовал ему боевую задачу несколько иначе, чем мне бы хотелось. Чей приказ окажется для Антона приоритетнее в случае конфликта поставленных целей? На что я могу рассчитывать, если вдруг станет чересчур жарко? Не на сто процентов, к сожалению. Не на сто. Надо учесть...

    Запах стоялой воды, пропитанного испарениями воздуха, нездорового, грибного какого – то тепла. Грибов, правда, видно не было. Впрочем, что это светится такое наверху? Свет определённо имел органическое происхождение. Но он не нёс никакой опасности, им можно было пренебречь.

    Мы обогнули озеро, по тонкому мосту перешли в небольшой широкий коридорчик, который окончился очередным пузырём с очередным озером. Наверное, озёра сообщались между собой...

    Стало светлее. В мерцающем серебре появились синевато – лиловые оттенки.

    Тонко, на грани восприятия, прошло ощущение. Я замерла, вслушиваясь. Алеська и Антон за моей спиной замерли тоже. В озере произошло шевеление. Что-то двигалось, большое и агрессивно – голодное. Сквозь чернильную тьму сиреневой строчкой проступали очертания могучего тела.

    – Каменный ползарь! – ахнула Алеська, хватая рукой отсутствующий плазмоган.

    Насколько въелся в неё инстинкт: видишь ползаря – стреляй. Что и говорить, рефлекс полезный, вот только плазмоганы остались на базе. Чтобы враг на сканерах не засёк. Любой источник энергии на тех сканерах светится, что твоя Сверхновая...

    – Насколько опасен? – невозмутимо поинтересовался Антон.

    – Вылезет, узнаешь, – огрызнулась Алеська, Рядова она не очень жаловала.

    – Отставить грызню, – не оборачиваясь, бросила я. – Хмельнёва!

    – Есть! – подтянулась она.

    – Тебе задали вопрос.

    – Каменный ползарь живёт в пещерах, в воде. Амфибия. Плотоядная. Крупная, отдельные экземпляры достинали длины в шесть метров. Жрёт всё, что шевелится. Прочная шкура, передние лапы с когтями, средние и задние – с перепонками... Слепой, но с чутким слухом, реагирует на движение...

    – Ядовитый?

    – Нет...

    Ползарь всё тянулся и тянулся себе мимо, его интересовали не мы.

    Снова ощущение. Всплеск усталого отчаяния. И сразу за ним, вспышкой, картинка – тоненькая фигурка на том берегу и тёмная туша зверя, подбиравшегося к добыче.

    – Эй! – заорала Алеська, увидевшая то же, что и я. – Эй, береги – и – ись! – и то же самое, но по-русски .

    Фигурка не отреагировала никак.

    Я не раздумывая прыгнула в озеро, ничуть не удивилась, обнаружив рядом с собой Антона Рядова. Подозрение превратилось в уверенность, отметим как факт, на время забудем.

    Чёрная вода встретила теплом, невесомостью,

    Как прикончить голыми руками мощную тварь, способную сожрать тебя целиком, со всеми костями и потрохами? На самом деле, легко. В одно касание.

    Остановить ей сердце.

    Если, конечно, когда – то, давным – давно, ты училась на факультете паранормальной медицины...

    Ладонью по скользкой горячей коже. Выхлест психокинетической силы. Уходящая из могучего тела жизнь...

    Антон выбрался первым. Подал мне руку... После тёплой, почти горячей воды затхлый пещерный воздух показался холодным.

   Алеська прижимала к себе перепуганного до полусмерти ребёнка. Бедное дитя смотрело на нас огромными глазами. ПочЕму-то она – Всё-таки , пожалуй, именно девочка, – не кричала и не хныкала. Полные ужаса глаза и никаких воплей. Немая?

    Я убрала с глаз мокрую чёлку, пригладила волосы ладонью, сбросила с пальцев тёплые капли. Одежда неприятно липла к телу.

    – Чудо, ты кто? – спросила Алеська у девочки. – Откуда ты здесь?

    – Она не наша, – угрюмо буркнул Антон. – Из этих...

    Это он верно подметил. Девочка принадлежала к оллирейнской расе, вот только...

    Вспышка – образ из памяти. Детское лицо в обрамлении жёлтых волос, единственный образ, всплывший в сознании погибшего на той базе ак-лидана. Девочка выглядела старше, волосы не вились лихими кудряшками, а были сплетены в толстую косу, и жёлтый цвет они тоже утратили, отсвечивая в мертвенном пещерном свете тусклым зеркалом.

    Я осторожно погладила ребёнка по голове. Тактильный контакт запустил паранормальную диагностику: необходимо было понять, что не так с этой девочкой, почему мне так остро хочется убить за неё кого – нибудь из Шокквальми, будь они неладны, сволочи проклятые.

    У девочки не оказалось ушей.

    Тонкие розовые шрамы на голове на месте ушей. Не травма, плановая операция. Ребёнка лишили слуха намерено. Удалили ушные раковины и внутренний слуховой аппарат. После чего отвели в пещеру и бросили. Ублюдки.

    Начать паранормальную коррекцию...

    Запрет. Ледяной ливень, подавляющий волю. Эмоциональный отклик Ванессы: отставить соплежуйство, солдат. Ты в разведке, не в лазарете. Не твоё дело – спасать! Твоё дело выполнить задание. И, по возможности, вернуться на базу не в мешке для перевозки трупов.

    Схлынуло, оставив противную дрожь в пальцах.

    Но контроль ощущался плотным поводком, охватившем шею. Мне стало стыдно: надо же, едва не сорвалась. Спасибо Ванессе, удержала. Но...

    Рванула ворот. Душно. Злоба душила. Тот, кто приказал изувечить девчонку, подох на моих глазах. Но где – то ещё жило и сыто радовалось жизни существо, называвшее себя врачом. Хирургом.

    Если бы подобную операцию приказали провести мне...

    Найти гада... разрезать на мелкие ленточки... живьём...

    Пусть потом говорят обо мне кто что хочет, в том числе капитан Огнев.

    Он не зря без устали выражается насчёт баб в десанте. Женщина, осатаневшая от злобы, страшная тварь.

***

Голос Ванессы в глубине сознания бесстрастно – холоден, как у информ – лектора на занятиях по общей теории прописных истин.

    – 'Эмпат-вирус внедряется во врождённые нейрогенные программы, определяющие базовые эмоции. При прямом телепатическом раппорте вирус переходит в личностную матрицу незаражённого человека совершенно свободно. Учитывая скорости общения в инфосфере, ты понимаешь, насколько подобный вирус опасен. Способы защиты существуют, но это классический спор брони и снаряда.

    Оцени свои поведенческие реакции. Как быстро тебе захотелось помогать этой несчастной девочке, защищать её и даже, – в нарушение всех приказов и правил! – сорваться в транс исцеления, лишь бы помочь. Твой эмоциональный разбаланс заслуга именно эмпат – вируса. В скобках. Зря уничтожили бедолагу – ползаря. Он девчонку не тронул бы. По той же самой причине. Высшие животные владеют тем же набором эмо-программ, одинаковым для всех белковых существ...

    Раньше враг подобными технологиями ментального кодирования не владел.

    Качественный скачок произошёл, скорее всего, именно здесь, на Вране. На пресловутых Фиолетовых Полигонах. Возможно, ты была права. Выживших вранийцев – телепатов содержат именно в этих милых местах'.

    'Телепатов? Разве все они не погибли от вируса?..

    – 'Кто создал вирус, тот легко может создать и вакцину...'

    – Что?!

    Алеська и Антон очень странно на меня посмотрели. Я поняла, что задала вопрос голосом; правда, глупо вышло.

    – 'Ламберт, включи мозги. Поведение девочки прямо кричит о чём? Она не пугается, не удивляется. Она просто привыкла к разумным нашего с тобой вида! Для неё твоя внешность в порядке вещей. Поскольку полноценный телепатический раппорт с нею крайне не желателен – мало ли, что ещё в её личностной матрице заложено извне – попробуем вот что. Генетическая память этой расы имеет несколько уровней; начальный, базовый, пробуждается в 3 – 5 лет по метрике Федерации и включает в себя языковую речь и речь жестовую. Последняя возникла очень давно, это настолько древний пласт, что передаётся практически каждому ребёнку не зависимо от принадлежности к тому или иному клану...'

    Знание обрушилось ледяной лавиной. Не просто образ каждого жеста и его смысл, а – кусочки памяти тех, кто проводил допросы пленных, расшифровывал язык, общался через посольские и дипломатические службы, кто побывал в плену, кто жил долго бок о бок с носителями жестовой речи... Спрессованные в краткие секунды века множества прожитых жизней.

    Несколько мгновений персонального ада.

    Отвлечённо, краем сознания, я начала понимать, почему не все выдерживают включения в инфосферу. Задаваемый телепатическим общением темп сложно выдержать. Проще сойти с ума...

    Ладони домиком, жест приветствия.

    Девочка встрепенулась. Надо было видеть её глаза! Впервые за много дней она получила возможность поговорить с тем, кто мог её понять.

    Есть такое выражение 'захлёбываться словами'. Когда человек в нервном возбуждении говорит очень быстро, стремясь выплеснуть всё, что узнал, что его тревожит и что по его разумению надо донести до слушателей. Здесь подошло бы 'захлебнулась жестами'.

    Я осторожно придержала девочку за запястья. Попросила 'говорить' медленнее. Мол, не успеваю...

    Она мало что смогла рассказать.

    Второй каскад наследственной памяти смыл детскую личность полностью. Первые её воспоминания начинались с пещер. Да, рядом с нею с самого начала были люди. Добрые Люди, как она для себя их определяла. Свои? Нет, не Свои. И не Родные. Просто – Добрые.

    Софрау Лейран – хетташен Иларилиа.

    Как я и предполагала, из другого клана. Но Ванессу обрадовало её самоидентификация в клане. Лейран – хетта – правящая ветвь клана, вот такие дела. То есть, у нас на руках самое меньшее – принцесса. Чёрная дыра их всех разберёт, может быть, даже наследственная. У них всё это сложно очень. Есть родство по крови, а есть – по памяти, приходящей из зашифрованных в генах знаний рода. Второе иногда ставится превыше кровного.

    'Ты отведёшь нас к Добрым людям, Софрау?'

    'А вы не обидите их?'

    Спросила. Смотрит исподлобья, с сомнением, упрямо.

    'Нет. Мы пришли, чтобы им помочь'.

    Поток свирепых эмоций от Ванессы. Кто тебя, неумную девушку (очень яркий и очень обидный образ), за язык, – то есть, за руки! – тянет.

    Я вкратце объяснила Хмельнёвой и Рядову положение дел. Девочка отведёт нас к людям, идём за девочкой. И там, на месте, поглядим. Что за люди, что за место, как быть дальше.

    – Там наши, – убеждённо заявила Алеська. – Уверена! Наши.

    Я помнила слова Ванессы о вакцине. И о прорыве в ментальной психотехнике. И вообще.

    – Наши-то наши, – сказала я угрюмо. – Но ты осторожнее, пожалуйста, Хмельнёва. Спиной лишний раз не поворачивайся. Так... на всякий случай.

    Алеська вытянулась очень прямо. Глаза сузились, кулаки сжались.

    – Да как ты можешь предполагать...

    – Отставить эмоции, солдат, – я добавила в голос металла. – Мы ведь вместе смотрели документал, что Оллирейн делает с подпавшими под их протекторат расами. А здесь, в твоём родном мире, даже не протекторат, здесь полная хозяйственная деятельность, так сказать. На неё посмотри, – кивнула на девочку, безмятежно ждавшую наших действий. – Если они со Своими вот так поступают, то что говорить о местных. Фиолетовый полигон! Фиолетовый, Хмельнёва. Цвет опасности, смерти. Как у нас красный. Понимаешь?

    – Так точно, – ответила она, отводя взгляд. – Понимаю...

***

Без девчонки мы бы дорогу не нашли. Во всяком случае, быстро. Она шла уверенно, видно, знала здесь каждый поворот, каждое ответвление. Знала, как срезать путь, пройти быстрее. Сиренево – синий потусторонний свет, заливавший пещеры, посветлел, в него добавились оранжевые проблески. Голова девочки тускло зеркалила, бросая неяркие солнечные зайчики. Зеркало в волосах у ольров – аналог нашей седины...

    Я ощутила чьё – то недоброе присутствие за поворотом, и сразу же мне в лицо ринулось что-то чёрное. Не дротик, не плазменный пирокинетический шар, не камень и не стрела. Оно сгорело перед самым моим носом. Не оглядываясь, ощутила самодовольную улыбку Антона Рядова. Почти увидела пламя, гуляющее на его пальцах. Прикрыл... молодец... спасибо ему.

    Девчонка Софрау кинулась вперёд ,встала перед нами, раскинув руки. Алеська сориентировалась и закричала что-то по-русски .

    Недоброжелательное внимание окрасилось в тона изумления и недоверия.

    Двое парней, молодые. Одежда далеко не новая, но чистая и опрятная. Не замурзанные лохмотья, как следовало бы ожидать. Из оружия: ножи в жёлтых чехлах, пристёгнутые к поясу, длинные трубки. Трубки очень интересные. На плазмоган не похоже, нет блока питания, но то, что едва не влепилось мне в лицо, явно вылетело из такой вот трубочки. Я даже могла сказать из какой: от неё отчётливо тянуло холодом.

    В ответ на Алеськино 'Хмельнёва из Обручей' они назвали себя: Игорь Танин и Ким Вереснев.

    Алеська обернулась на меня, я кивнула. Пусть объясняет всё. Незачем скрываться. Рядов, может, ещё сошёл бы за вранийца, но не я. Не тот фенотип. Да, таймер затикал. Среди обитателей пещер есть информаторы, неприятный факт примем как данность. Кто не надо о нас узнает очень быстро.

    Перед мысленным взором легла тактическая карта. Концентрация сил с обеих сторон, примерный паритет в вооружении и численности. Схватка за наземный участок Полигона будет жаркой; нам здесь, внизу, надо будет только продержаться. В итоге я не сомневалась: мы победим. Обязательно мы. Потому что иначе незачем было ввязываться...

    'Смотри. Наблюдай. Слушай', – тихим эхом отозвался в сознании голос Ванессы.

    'Я не знаю языка!'

    'Второго обучающего цикла ты не выдержишь. Хватит с тебя жестовой речи! Мы обеспечим синхронный перевод'.

    Новость катилась по пещерам как пожар. Прибыли посланцы той самой Земной Федерации, в которую к концу девятого года Сопротивления уже мало кто верил. Сложно прятаться под землёй столько лет и ждать. Ждать всегда сложно. В боевых условиях особенно.

    Девочка жалась ко мне потерянной птичкой. Что-то пугало её. Возвращаться не хотела и убежать не могла. Я чувствовала её страх как свой собственный.

    'Не бойся'.

    'Я не боюсь'.

    Узкий коридор окончился круглой комнаткой. Пещерой язык не повернулся назвать: ровные стены, лавки в нишах, и даже – чудо! – небольшой грот с водопадиком. Природный ручеёк, сбегавший с потолка и уходивший вниз, в заботливо выложенную белым камнем чашу. Вода переливалась сиреневым и синим, бросая на стены дрожащие блики.

    Нас встречали. Высокий мужчина с удивительно знакомым лицом, и женщина в возрасте, с толстой седой косой, уложенной вокруг головы.

    Алеська споткнулась на ровном месте.

    – Папа? – выдохнула она, глазам своим не веря, а потом закричала радостно: – Папа!

    Всё забыла, бросилась на шею к дорогому человеку, о котором все девять лет скорбела, думая, что он умер. А он обнял её, бережно, словно боялся, что она сейчас растает на его глазах...

    – Папа! Ты живой... отец... ты живой! Живой!

    Готово дело. Как боевая единица Хмельнёва вышла из строя. Рассчитывать на неё сейчас нельзя...

    – Алесинька... девочка...

    Острый взгляд поверх Алеськиного плеча – в меня. Этот человек не позволил чувствам взять верх над разумом. Он оставался настороже и принимал к сведению всё, что вокруг происходило.

    Ощущение...

    В прошлой миссии на Ласточке меня как – то раз задело гравитационным вихрем. Вскользь задело, иначе, сами понимаете, не рассказывала бы сейчас об этом. Вдавило в скалу, как в масло, броня выдержала, но аккумуляторы сдохли почти сразу же после прохождения вихря.

    Полный боевой комплект весит свыше ста килограмм. Лишённый энергии, он превращается в отменную тюрьму для самонадеянной человеческой тушки. Пальцем не шевельнуть, не то, что выбраться. Развлекалась несколько часов, пока не пришли на аварийный сигнал техники и не выколупали на свет божий. Хорошо, хоть сражение мы выиграли, и техники наши пришли. Вражьи что с застрявшим в камне чужим солдатом сделали бы? То – то и оно.

    Взгляд Алеськиного отца вызвал у меня примерно такое же ощущение. Внезапный удар, каменные тиски и полная беспомощность. На редкость неприятное чувство.

    Смотри внимательно. Наблюдай.

    Мысленный голос Ванессы прозвучал не как обычно. С тревогой. Я насторожилась.

    – В чём дело?

    – Борис Викторович Хмельнёв, первый ранг, ведущий инженер – технолог Энергетического Пояса Враны. Так называлась сеть станций холодного синтеза, расположенная в приполярных областях планеты. Считался погибшим. Выжил, как видишь... Редчайший случай; пережить обрыв инфосферы будучи на первом ранге практически невозможно. Тех, кто умудрялся, по пальцам пересчитать можно за всю историю развития телепатической паранормы. И каждый раз это были выдающиеся люди. Оставившие по себе яркую и не всегда приятную память...

    – У него был Долг, – предположила я. – Хотел спасти сопланетников... Или вы думаете, что он и есть информатор врага?..

    – Думаем... Думаем, здесь хуже.

    – Куда уж хуже! Может, вы ошибаетесь? Почему вы так уверены...

    – Он тебе нравится?

    Спросила. Я посмотрела на Бориса Хмельнёва ещё раз. Снова наткнулась на его взгляд. Мурашки по коже...

    – Нет. Совсем не нравится...

    – Первое впечатление обычно самое верное. Прими к сведению. Они здесь могут звать себя как угодно гордо: Сопротивление Враны, Союз Непокорённых и так далее тому подобное. Но нам с тобой достаточно того, как называют эту территорию враги.

    – Фиолетовый полигон шестнадцать...

    – Именно. Наблюдай. С ним никакого контакта. Даже руку пожать... первый ранг тебе не шутки.

    – Но вы же со мной... Или...

    – В ментальном поединке счёт идёт на фемтосекунды, – мне показалось, или голос Ванессы звучал виновато? – Связь с тобой исчисляется микросекундами, это много. Очень много! Сама же ты не знаешь и не умеешь практически ничего, Ламберт.

   Паранормы психокинетического спектра на Вране не известны; межзвёздный траспортник первопроходцев Враны покинул Терру задолго до научного прорыва в этой области. Это, пожалуй, твоё единственное преимущество. На самом деле, преимущество очень крохотное, не обольщайся. Не провоцируй, наблюдай. Если почувствуешь, что не контролируешь ситуацию, убей. Твоя жизнь дороже...

    Всё-таки я уловила эмоциональное уточнение в последней фразе – 'на данный момент'. На данный момент моя жизнь дороже потому, что через меня налажена связь с инфосферой Земной Федерации. И если контроль над каналом связи окажется утраченным, хорошего не жди.

    Весь мысленный разговор с капитаном Великовой занял несколько секунд.

    Спутница Бориса Хмельнёва, женщина с седой косой, – Лариса Михайловна Широкина, натуральнорождённая, врач – хирург общей практики пришла на неё информация от Ванессы.

    – Найдёнка, ну что же ты, глупая... – обратилась она к девочке.

    С глухим разговаривать без толку, здесь не разговор важен, а – выражение лица. И эмоциональный фон, который девочка могла воспринять даже несмотря на отсутствие телепатической паранормы.

    Софрау виновато опустила голову, но держалась упрямо и независимо. И от меня отлипать не спешила.

    – 'В чём дело, малышка?' – требовательно спросила я. – 'Рассказывай'.

    Полный сумбур, не смогла вникнуть.

    – Вы можете с ней общаться?..

    – Ламберт, – подсказала я Широкиной как ко мне обращаться. – Комадар Энн Ламберт.

    – Лариса Михайловна, – назвалась она в ответ. – Местный эскулап.

    Умирающие телепаты Враны сумели передать на физические носители немало знаний из инфосферы Земной Федерации. В том числе и обучающие программы по эсперанто. Лариса Михайловна говорила с характерным для всех русских мягким 'л', но вполне свободно. Я понимала её, а она понимала меня.

    – У этих друзей, – объяснила я, кивая на девочку, – генетическая память. Жестовая речь входит в базовый набор передаваемых по наследству знаний. Ею владеет каждый, независимо от наличия голоса... У девочки, кстати, 'чёрное безмолвие' – генетическое нарушение, выражается в полном отсутствии голосовых связок...

    – Найдёна относится к другому виду, – заявила Лариса Михайловна. – Её геном изрядно отличается от стандарта...

    – Простите, какого стандарта? – не поняла я.

    – Я работала с биоматериалом пленных, – невозмутимо сообщила Широкина. – Девочка попала к нам четыре года назад. Шрамы на голове были очень свежими. Седьмой или восьмой день после операции, я бы сказала. И общее состояние оценивалось как нестабильно плохое.

    Понятно. Рука пристрелить не поднялась. Чесалось задать этот вопрос, но я сдержалась. На самом деле далеко не каждый солдат способен хладнокровно пристрелить страдающего ребёнка, пусть и ребёнка врага. Что уже говорить о гражданских. Ловкий и точный расчёт, игра на эмоциях. А для гарантии – эмпат – вирус, усиливающий заботу.

    – Девочка той же самой расы и того же самого вида, – объяснила я. – Только из другого клана. Те, что на планете – Шокквальми, а она – из Иларийонов. Иларийоны младше, поэтому у них меньше хромосом, ответственных за наследственную память. Я не помню точно, насколько...

    – На девять пар, – любезно подсказала Широкина.

    – На девять так на девять. Неважно.

    – Согласна. Что с Найдёной будет дальше?

    – Передадим в родной клан... Кстати, её зовут Софрау.   

    – Эти... Иларийоны... Союзники?

    – Какие там союзники... – с досадой ответила я. – Такие же враги, Лариса Михайловна. Просто здесь появляется некоторый манёвр для торга. Наши дипломаты постараются получить наибольшую выгоду.

    – Стравить оба клана? – догадалась доктор.

    Я кивнула:

    – И пусть грызутся между собой. Всё нам легче будет на внешних рубежах... Кстати, девочка часто вот так уходит из-под вашей опеки? Бродит за периметром, возвращается не сама?

    Первое, что приходит на ум, постоянная связь с врагом. Через психокоды, через ментальное программирование. Человек сам себе не принадлежит. Делает, что в него заложено, и зачастую даже не помнит об этом. Как – то же устроители Полигона Шестнадцать должны контролировать подопечных?

    – Нет, – ответила Лариса Михайловна. – Никогда она никуда не уходила. Она занимается гидропоникой, знаете ли. Талант! Мы покажем вам её работу – произведение искусства же... Полезное с приятным. Никогда не думала, что грядки с кормовыми культурами можно оформить красиво...

    Ничего удивительного, если вдуматься. У девчонки в предках ландшафтные дизайнеры, только и всего. А то, что доктор Широкина называет 'красиво', по оллирейнским меркам, скорее всего, 'средне'. Если не ниже плинтуса. Широкина просто не видела снимки настоящих шедевров, где исходным материалом служит вся планета, а результат работы дизайнера виден из космоса. У девочки ведь нет ни навыков, ни образования, ни практики. Да и материал из серии 'что под руку попалось', а не самое лучшее, отборное, выведенное (растения) или созданное (изделия из камня), специально для. Но я не стала ничего объяснять. Не до того.

    – Если раньше она не уходила, то что изменилось сейчас?

    Широкина нервным жестом потёрла виски. Спросила:

    – Почему интересуетесь, комадар Ламберт?

    – Она испугана, – объяснила я. – Настолько, что толком объяснить, в чём дело, не может. Что испугало её? Или кто.

    – Видите ли... Я с самого начала думала, как вернуть ей слух. Вырастить имплант... и чтобы он прижился... Задача сложная, я отдавала себе отчёт. Но постепенно, день за днём... В итоге я решила её. Кохлеарные импланты готовы, я планировала провести операцию сегодня.

    – 'Ты испугалась операции?' – спросила я у девочки.

    – 'Да'.

    – 'Напрасно. Тебе хотели вернуть слух. Разве не об этом ты мечтала столько лет?'

    Резкий жест. Полное отрицание. Никаких операций. Обойдусь. Нет слуха, и не надо. Я привыкла! Я не хочу!

    – Она очень испугалась операции, – перевела я жестовую речь Софрау.

    – Трудно её винить, – согласилась Широкина. – Учитывая прошлое... Но скажите ей, комадар Ламберт, что она поступает глупо.

    – 'Никакой операции сегодня не будет, не бойся'.

    Какое лицо, как вспыхнули глаза!

    – 'Правда?'

    – 'Правда. Но ты поступаешь глупо. Я на твоём месте не отказалась бы вернуть себе слух'.

    – 'Я... подумаю'.

    – 'Подумай. Это полезно, думать...'

    Взгляд в спину, как острие ножа между лопатками. Обернулась. Борис Хмельнёв, кто же ещё. Координатор, так называла его Широкина. Интересное звание. Не Президент, не правитель, не командир, не вождь и не глава. Координатор.

    – 'Нехороший человек', – охарактеризовала его Софрау.

    – 'Обижал тебя'?

    – 'Нет. Запах...'

    Запах. Что остаётся разумному, лишённому слуха и голоса? Оставшиеся органы чувств, нос в том числе. Девочка наверняка различала на порядок больше запахов, чем любой из нас.

    – Что скажете, комадар Ламберт? – обратился ко мне Хмельнёв.

    Показалось, или в его исполнении моё звание прозвучало издевательски – насмешливо?

    Алеська держала отца за руку и не собиралась отпускать. Как похожа, даже оторопь берёт. Одинаковые же лица. Если отбросить возраст и пещерную жизнь, высветлившую кожу до белизны...

    – Готовьтесь к эвакуации, – сказала я.

***

К хорошему привыкаешь быстро. Я привыкла, что мои распоряжения выполняются безоговорочно. Забыла, какими раздолбаями бывают иной раз гражданские. Прыгать надо, каждая секундочка на счету, а они...

    – Как вы себе представляете эвакуацию, комадар Ламберт? – презрительно оттопырив нижнюю губу поинтересовался Хмельнёв. – У меня здесь двести тысяч человек!

    – Сколько? – уточнила я

    – Двести семь тесяч триста сорок семь, – отчеканил Хмельнёв. – Куда вы собираетесь их эвакуировать?

    – На нашу базу, – объяснила я. – Куда же ещё...

    – Ваша база готова принять такое количество человек? – язвительно поинтересовался Хмельнёв.

    – Другие варианты есть? – осведомилась я. – Вы готовы походя угробить такое количество человек?

    – Он тебя сознательно провоцирует, Ламберт, – прозвучал в сознании телепатический шепоток Ванессы. – Человек в раздражении или гневе сам не замечает, насколько уязвимым для телепатической атаки становится его сознание. Не подставляйся. Настаивай на своём невозмутимо и выдержанно.

    – Угробить? Не так-то просто нас угробить, как вы изящно выражаетесь, комадар. Не верит или делает вид? Как понять? Он – информатор врага или просто мне не верит? За девять лет отчаяния можно довести себя до какой угодно паранойи.

    – Вы полагаете, враг не знает, что мы, служащие ВКС Земной Федерации, наведались к вам в гости? Я вас огорчу: знает. Вы же – Координатор, господин Хмельнёв. Вот и координируйте миссию спасения!

    – Мы продержались здесь девять лет без какой бы то ни было помощи, – быстро и зло сказал Хмельнёв. – Нас просто так не взять. Мы...

    – Вы продержались здесь девять лет только потому, что вам позволили продержаться. Сейчас вы утратили для врага всякую ценность. Поверьте мне, счёт идёт на часы, если не на минуты!

    – Па, – сказала Алеська. – Мы здесь в ловушке...

    Вовремя сказала. Умничка.

    – Девушки правы, Борис, – поддержала нас доктор Широкина. – Эвакуация – наш единственный шанс. Зачем мы боролись столько лет? Чтобы коллективно погибнуть?

    Хмельнёв испепелил её взглядом. От ругани сдержался. Коротко бросил:

    – Убедили. Подробнее, если можно, комадар Ламберт. Как именно планируете исход? По пещерам, единым порывом, с боем к вашей базе?

    Нет, этот человек никогда не перестанет меня подкусывать! Характер такой. Плюс возраст: считает меня соплячкой и – тут же вспомнился капитан Огнев, – вообще бабой...

    – Откроем напрямую гиперструну портала, – объяснила я. – Это потребует немалых мощностей, но энергетические затраты согласованы. Переход будет мгновенным. Необходимо организовать как сам уход, так и его прикрытие...

***

Найдёнкин грот.

    Самая большая пещера комплекса. Гидропонные сады, выпестованные гением искалеченной девочки – Оль – Лейран. Её любили, это чувствовалось. Да, эмпат – вирус, помним о нём, но... неприятного типа никакой эмпат – императив любить не заставит. Подчиняться – да. Но не любить.

    Найдёнкин грот ко всему прочему использовался и как один из командных центров; были здесь укромные уголки, отгороженные нарочно устроенными перемычками из многуровневых, пирамидальной формы, грядок и вьющихся растений. На вьюнах, кстати, созревали тяжёлые гроздья зеленоватых плодов. Софрау объяснила, что их можно уже есть, прямо с куста. Алеська потянулась было к ним, видно, хорошо знала, что это такое и насколько оно вкусно. Я нехорошо посмотрела на неё: не вздумай. Она подчинилась с большой неохотой. Чтоб её, соплячку... Никакой бдительности!

    Софрау показала мне клинок. Длинный и узкий нож – тоугем, с та – гормом клана Иларийонов, хорошо памятным мне ещё с юности. Довелось 'гостить', на базе Объединённого флота... грустная история и в другой раз о ней, но там – то, в локальном пространстве Кратас, я на Иларийонов насмотрелась; такие же сволочи, как и Шокквальми.

    – 'Откуда это у тебя, Софрау?'

    – 'Отдали', – совершенно счастливая мордочка.

    Могу понять. Может быть, этот нож принадлежал её родителям. Или просто – Родным. Тем, кто погиб в плену, здесь, на Вране.

    – 'Кто отдал, Софрау?'

    Нечто невразумительное. Девчонка выдвинула лезвие – пещерный свет заиграл на стали сиренево – оранжевыми бликами. Коснулась клинка губами, спрятала обратно в ножны. Прижала к себе, как дорогую игрушку. Потом прицепила на пояс...

    – Как бы эта игрушка тебе под лопатку не вошла, Ламберт, – угрюмо высказалась в глубине моего сознания Ванесса.

    Меня терзали схожие опасения. На кой ляд девчонке отдали этот нож только сейчас?! Кто отдал?

    – Не накаркайте, пожалуйста, госпожа капитан...

    С огромным трудом добилась внятности от девочки.

    – 'Она отдала', – и показала на Ларису Михайловну, о чём – то разговаривающую с Антоном Рядовым.

    – 'Она?'

    – 'Она!' – радостно кивнула Софрау.

    – 'И что сказала?'

    – 'Сказала: владей и береги... Она хорошая, добрая... Я люблю её'.

    'Люблю', – это не совсем верный перевод. Любить в понимании ольров можно только Родных. Или Своих. К Чужим относится совсем другое понятие, которое довольно трудно перевести одним словом. Испытываю приязнь, симпатизирую, мне нравится, я довольна... С непременным оттенком снисходительности: я дозволяю приблизиться...

    Любой оллирейнский ребёнок чётко осознаёт, кто он такой и каково его место в мире. Они начинают жизнь не с чистого листа, не надо этого забывать.

    Доктор Широкина – натуральнорождённая. Человек с телепатической паранормой подчинит её сознание себе с лёгкостью, так, что она ничего не заподозрит, ничего не заметит. Инфосферы у Враны нет. Наказания за нарушение прав нетелепатов не будет.

    Вернула клинок девчонке, надо же.

    Именно сейчас.

    Что-то закручивалось вокруг нехорошей спиралью. Мне не нравился... запах. Запах, витающий в атмосфере Найдёнкиного грота, толчками гнал по жилам адреналин. Я ждала беды.

    Алеська ещё делась куда – то из поля зрения... И Рядова не видно.

    Я прикрыла глаза, вслушиваясь в пространство посредством своей паранормы. Диагностика на расстоянии, так это называлось в медицине. Армейские телепаты говорили 'раппорт с напарником'. Телепатам нужен визуальный контакт для подобного, то есть, взгляд в сторону интересующего объекта. Я могла обойтись и без.

    Алеська. Она есть. Прямая угроза жизни – отсутствует.

    Борис Хмельнёв. Он есть. Прямая угроза жизни – отсутствует.

    Антон Рядов. Он... пока ещё... есть....

    Меня подбросило. Антон умирал! В одном из этих чёртовых зелёных уединённых зон.

    Я рванулась, не разбирая дороги. Влетела внутрь, во влажный полумрак, и едва не споткнулась о тело своего подчинённого.

    Убить десантника не так-то просто. Но Антон доверял тому, кто нанёс роковой удар! Доверял настолько, что подпустил слишком близко. Проникающее ранение в область сердца... прогноз неблагоприятный... безнадёжный случай... паранормальной коррекции не подлежит.

    Безнадёжный случай!

    Я вцепилась обеими руками в его плечи.

    – Антон, кто?! Кто?

    Пакет эмоциональных образом, ну не был Рядов телепатом, не был, не умел... сплошной сумбур, несмотря на попытки самоконтроля... и вскрик – предупреждение – берегись!

    Алая звезда маяка, и пространство вокруг неё мнётся, течёт, меняет форму, выпуская давний ужас детских кошмаров. Вражеские солдаты в полной броне, один, второй...

    Кто-то впустил их сюда! Кто-то активировал маяк для струны гиперпрокола! У кого – то был маяк! И этому кому – то доверял Антон Рядов!

    Выхлест психокинетический силы погасил 'звезду' маяка, наводчика смачно вшлёпнуло в стену... тихий вскрик боли, знакомый голос, – чей голос, чей? Не разобрать. А эти двое, неторопливо, уверенно, страшно – ко мне. Наверняка они довольно ухмылялись в своих шлемах, я не видела. Полная броня, говорю же.

    А у меня безэнергетический костюм, холодное оружие... паранорма...

    Очень смешно против оллирейнской брони – саодваройка. Это Шокквальми, они учли ошибки Соппата, достать их я не могу никак, не получается! С другими прошло бы, с этими – не получается!

    Они даже не стреляли. Зачем? Несколько шагов и – совершенно спокойно свернут в колечко и унесут с собой. Очнётся наводчик и вновь откроет им портал.

    Унесут с собой...

    Ужас осознания: враг чётко представлял себе, что делать и как. Были названы наши имена. Хмельнёву в расчёт не взяли, она не представляла собой никакой ценности. Уничтожить пирокинетика Рядова. Захватить наблюдателя от инфосферы Ламберт.

    Мамочки... только не это... только не плен... снова...

    – Беги, – голос Ванессы плывёт, продираясь сквозь охвативший сознание панический ужас. – Не медли, беги!

    Но и убежать я уже не успевала.

    Выручил Антон. Понимая, что ему уже всё равно не жить, он сжигал себя, высвобождая мощь своей паранормы настолько полно, насколько это было возможно. Мне оставалось лишь отправить рождённый волей Рядова жар по назначению. Страшные они люди, пирокинетики. Даже смертельно раненые, умирающие...

    Огня хватило всем. И этим двоим, по самое не балуйся. Вспыхнули за милую душу, следа не осталось. И горловине вновь открывшегося гиперпрохода. Те, кто поспешил в него сунуться с той стороны, навечно застыли в искривлённом пространстве изломанными, еле угадываемыми на грани зрения, тенями...

    Пламя угасло, рассыпалось ворохом безобидных искр. Со стороны смотрелось эффектно, надо думать... Антон лежал неподвижно; живые так не лежат. Прикрыла ему глаза: спи спокойно, солдат! Ты умер в бою, зная, что погибаешь не напрасно; лучшей смерти трудно себе представить.

    Но я По-прежнему не могла понять, что убило его. На ткани костюма не осталось разреза или отверстия. Но инородное тело в области сердца определялось чётко!

    – Ламберт, соберись, – строго сказала Ванесса. – На полноценную паранормальную диагностику нет времени!

    Она права. Времени нет. Секунды утекали сквозь пальцы безвозвратно.

    Ещё несколько мгновений на разбор переданного Антоном эмоцонального видеоряда, время пошло

    Первая секунда. Разговоры с парнями – сторожевыми. Краткий эмоциональный образ каждого из них; они вызывали уважение.

    Женщина – вранийка.

    – 'Вы не уделите мне немного времени, господин солдат'?

    На учтивость следовало отвечать учтивостью, так учили с детства. Почему бы и нет.

    – 'Я вас внимательно слушаю'.

    – 'Вы старший в группе?'

    – 'Старшая она. Комадар Ламберт'.

    В скобках: взгляд со стороны – безжалостное зеркало... Вы прежде всего боевые единицы, и только потом уже женщины, внушали нам инструктора на первом круге учёбы. По – разному внушали. Где лаской, где электрошоком по хребту. Не женщины. Боевые единицы. Вот именно такую единицу я и увидела в себе глазами Антона. Укол неприятных эмоций. Отставить. Не это сейчас главное...

    – 'Она недавно в должности, не так ли?'

    – 'Какое это имеет значение?'

    – 'Большое. Позвольте предупредить вас. Именно вас, как старшего группы. Не спорьте со мной, я знаю, что говорю! Среди нас есть предатели. Печально, но факт: они есть среди нас. Пока их не вычислили. Я не могу назвать вам их имена. Но вы, все трое, в опасности. Ваша миссия в наших пещерах – в опасности...'

    Вторая секунда. Руки. Холёные тонкие руки и перстни на пальцах, зелёный камень с кровавым отблеском внутри, синий камень с золотым просверком. Белый неограненный кристалл. Алмаз? Алмазы прозрачные. Синтетический стрин – камень? Просто кусочек белого хрусталя?

    ПочЕму-то для Антона очень важны были эти камни, знать бы ещё почему... Но раз он, умирая, вложил в них столько чувства, значит, принимаем к сведению.

    Третья секунда. Метнувшееся нечто, узкое, звенящее. Привычная реакция: сжечь. Уничтожить коротеньким импульсом. Но это для вранийцев психокинетические паранормы экзотика. Для ольров – данность, с которой трудно смириться. И вот смертоносное жало не просто не сгорает, оно получает дополнительный импульс и... оказывается у сердца. Точечный гиперпространственный прокол?! За счёт пирокинетической паранормы! Вот отчего на костюме ни разреза, ни отверстия, ничего, что могло бы насторожить. Наверняка, смертоносная штучка нефиксированная: очень скоро саморазложится на атомы, ищи следы потом, свищи.

    Не время для анализа.

    Четвёртая секунда.

    Алеська Хмельнёва... Хмельнёва – это Хмельнёва. Сумасбродная, прямая, ядовитая на язык. Иногда смешная: с гитарой и непристойными песнями. Иногда беззащитная до боли: дождь с неба по лицу, по слезам, по мокрым рыжим кудряшкам. Яростная в бою, домашняя в постели, всегда красивая... Последнее признание – для неё. Последнее прости – ей...

    Начало пятой секунды. Временной лимит исчерпан.

    Наводчик приходил в себя. Вот тяжело приподнялся, сел. Контузило? Зацепило? Главное, живой.

    То есть, живая. С ума сойти. Я настолько ожидала, что непременно увижу Бориса Хмельнёва – ну ведь всё, всё же прямо кричало именно о нём! – что увидеть женщину оказалось тем ещё сюрпризом.

    Но какая же тварь! На словах предупреждала об опасности, на деле – выбирала удобный момент для атаки. Потрясающее самообладание. Актёрский талант. Острый ум, сумевший просчитать и продумать последствия. Гиперпространственный маяк формируется либо прибором струны – портала либо совместным объединением паранорм, пирокинетической и телепатической. Всегда работают двое, это закон! Точный, продуманный удар. Нет пары, не будет маяка, не смогут пробросить струну от базы сюда.

    – Не подходи близко и не допускай контакта, – сухая рекомендация от Ванессы.

    Голоса. В и без того небольшом 'зелёном кабинете' стало тесно. Девчонка Софрау, оказывается, не теряла времени даром. Пока я разбиралась с проблемами, она выскочила, нашла, кого надо, и притащила сюда.

    – Твою ж мать! – яростно выразилась Алеська, оценив ситуацию.

    – Так, – резко, отрывисто выдохнул Координатор Хмельнёв, сжимая кулаки.

    Остальные возмущённо заговорили; кто-то выругался, кто-то не поверил, кому – то захотелось 'повесить гадину немедленно... нет... удавить собственными кишками'...

    Лариса Михайловна Широкина невозмутимо выпрямилась, складывая руки на груди. Когда человек не желает оправдываться, это всегда впечатляет. Колкой алой искрой сверкнул один из перстней. Я приняла к сведению. Непростые колечки, ох, непростые! Я чувствовала спрессованную в них враждебную мощь. Но помнила предупреждение Ванессы: никакого контакта. В том числе, – и особенно! – посредством паранормы.

    – Может быть, она под психокодом? – с надеждой спросила Алеська.

    Взгляд у неё был умоляющий. Скажи, ну скажи же, это – психокод?! Единственное, что может извинить, что ещё способно спасти от расстрела, но не от поражения в правах...

    Я покачала головой:

    – Нет. Тут у нас, похоже, строго добровольное сотрудничество. Договорчик с дьяволом.

    – Ирисовая Поляна, – внезапно сказал Хмельнёв, лицо у него неприятно заострилось. – Да, Лара?

    – Проклятые солдафоны, – быстро, нервно заговорила Широкина. – Только и знаете, что бегать, бряцать оружием и подыхать героически. Я спасала детей! Этими вот руками, этими пальцами! Малыши не виноваты ни в чём, и они хотят жить! Вы хоть представляете себе, комадар, что это такое – умирающий на твоих руках ребёнок? Хотя, что я, откуда вам представлять такое. Ни шагу назад... погибнем непокорёнными... смертию храбрых смерть поправ... и прочее в том же зубодробительном духе.

    Наотмашь. Что, рассказать ей о Соппате? Немногое помню оттуда, но помню. И детей. И целителя – интерна, тринадцатилетнего пацана, разделившего с нами нашу долю. А тоже мог бы, наверное. Спасать...

    – Скольких вы спасли? – спросила я. – Сотню, две?

    – Десятки тысяч, – отчеканила Широкина. – Мне предоставили условия... аппаратура, научная база. Мы создали вакцину, мы...

    – За банку варенья и ящик печенья, – с глубоким презрением бросила Алеська. – Эх, вы...

    – Я спасала детей! – выкрикнула она.

    Крик говорил сам за себя. Хромая совесть, требовавшая утешения...

    – Ради чего спасали? – спросила я. – Знаете, как они называли это место? Полигон Шестнадцать! Полигон, доктор Широкина. Один из многих. Шестнадцатый. Сколько их всего? Где находятся остальные? Что ещё разрабатывали, помимо вакцины против поражающего телепатов вируса?

    – Не знаю! – почти истерический всхлип.

    Почти. Я чувствовала фальшь. Истерикой тут не пахло. Пахло лихорадочными поисками способа сбежать.

    – Лжёте, – я положила ладонь на рукоять ножа. – Знаете.

    ... Игла возникла перед лицом внезапно. Чёрное, бешено вращающееся, тоненькое веретено. Любой пирокинетик отреагировал бы так же, как бедолага Антон, и, как Антон, получил бы эту пакость прямо в сердце. Я успела отдёрнуться, игла, пролетев ещё немного по инерции, шлёпнулась на пол, прямо под ноги девчонке Софрау. А она...

    Она яростно, с ненавистью и хрустом втоптала иглу в пол. Видно, прекрасно сознавала, что это такое и как с ним следует обходиться.

    – 'Сгинь отсюда', – велела я девчонке.

    Широкина перебила мой приказ своим:

    – 'Убей'!

    И нож полетел. Священный для любого ольра нож – тоугем с та – гормом родного клана. Психокод, заложенный в сознании несчастной девочки, отработал своё.

    Мир замедлился, как всегда в минуты опасности. Сиренево – синими бликами мерцало на узком лезвие пещерное сияние. Мелькнул в сознании порядком уже измучивший меня образ: Алеська с точно таким же ножом в глазнице. Спонтанные всплески предвидения, наследие целительской паранормы, поддавались контролю По-прежнему плохо. Я перехватила брошенный девочкой нож, нас учили, как это делается, никто, кроме меня, просто не успел бы.

    И вторая чёрная игла, впитав в себя психокинетический выброс, возникла рядом с моим сердцем.

    Целительская паранорма слабее пирокинетической. Расход энергии даже за восьмичасовой операционный день не сравнится с той мощью, что в считанные минуты высвобождается пирокинетиком в боевом режиме. Поэтому игла собственно до сердца не достала. Решение нашлось мгновенно, из врачебной же практики. Некоторые опухоли при попытке паранормальной коррекции ведут себя очень агрессивно: пускаются в бурный рост, счёт для пациента иногда может пойти даже на секунды. Для таких случаев выработаны особые конфигурации психокинетических полей; классика профессии, изучается на первых кругах медицинского колледжа. Новообразование капсулируется и извлекается потом методами традиционной хирургии. Правда, на себе я операций ещё не проводила...

    Но не было сомнений, страха и боли не было тоже. Оставался лишь долг; я исполню его. Даже если ценой окажется жизнь.

    Борис Хмельнёв.

    Краткий разговор с Ванессой. Сошлись на том, что двое предателей в командовании вранийского Сопротивления – это перебор. Одной Широкиной более чем достаточно... а, кстати, где она? Сбежала? Девчонка Софрау – где она? Сидит на коленях, держится за голову – острый невротический шок. Надо думать.

    Алеська заглядывала мне в лицо, поддерживала под локоть. В реальном времени прошло не больше минуты.

    – Отвечаешь... за неё, – сказала я. – Девочку в первую очередь доставить на базу. И чтобы волос с головы... не упал. Помоги мне сесть... вот так...

    Прямо на пол. Неважно, всё неважно. Время утекало сквозь пальцы как вода. Зримый образ: сухой шелест времени, уходящего в песок безвозвратно.

    Борис Хмельнёв.

    Глаза в глаза. Струна телепатического раппорта через взгляды.

    – Мы не знаем, сможете ли вы это выдержать и не сойти с ума. Но нам нужна ваша помощь...

    – Всё, что смогу...

    – Маяк гиперпортала наводится парой телепат – психокинетик. Антон Рядов умер, теперь за него отработаю я. Я – психокинетик, вы – телепат.

    Тепло, любовь поддержка инфосферы текли ко мне через Ванессу. Держись, Энн, ты справишься.

    – Готовы, Координатор?

    Образ подковы и трилистника от капитана Великовой, на удачу.

    – К чёрту! – энергичное пожелание от самого Хмельнёва

    Прорвёмся. Поехали.

    Но я сильно переоценила себя и свои возможности.

    Целительская паранорма по суммарной мощности слабее пирокинетической. И у меня не получалось, не получалось, не получалось! Струна не могла дотянуться, её горловина плыла, никак не оформляясь в реальном мире.

    – Держись, Ламберт. Держись, Энн.

    В отчаянии я бросила в топку всё, весь резерв. Сжигала себя, как недавно Антон, лишь бы получить хотя бы минуту стабильности! Чтобы прошёл кто – нибудь с базы, пронёс с собой струнный генератор. Тогда всё завертится и без нашего с Борисом Хмельнёвым участия.

    Чёрная игла у сердца нехорошо задёргалась, оживая. Паранорма действует лишь при контроле сознания. Потеряешь сознание, потеряешь и контроль. Сила, ставшая бесхозной, рассеется в пространстве за считанные мгновения. Сколько мозг продержится без кислорода?

    Мне хватит минуты.

    Даже если ценой окажется жизнь...

    У меня получилось.

    Портал с базой наладили, вокруг мгновенно вскипела суета. Держись, Энн. Как заклинание, мысленная речь Ванессы. Держись, тебе помогут!

ГЛАВА 3

... Когда – то, безумно давно, меня выкинули в космос в скафандре. Изуверская пытка, что и говорить. Осталась один на один с безмолвной чернотой космоса, усеянной равнодушными огнями звёзд. ПочЕму-то это воспринималось как падение. Бок вражеской станции, уходящий вдаль, был причалом, с которого сорвалась в бездну и в той бездне теперь тонула.

    Вот и теперь возникло то, давнее, уже основательно подзабытое, чувство бесконечного падения в глубокую, заполненную чернильной жаркой тьмой пропасть.

    'Держись, Энн!' – капитан Великова. Каскад заботы, тёплых чувств, любви и ярких пожеланий: контроль инфосферы Земной Федерации. Канал связи казался солнцем, ласковым, тёплым,