Рунгерд
Теперь, когда у меня в распоряжении вечность, я все чаще ловлю себя на том, что не могу просто жить. То и дело погружаюсь в воспоминания о том, что произошло до того, как все закончилось. Думаю о голосе, так долго звучавшем в голове. Он был неизменной частью меня самой, с тех пор, как себя помню. А помню я себя… Интересно, с какого возраста это происходит у других? С двух лет, трех? Для меня жизнь началась в пять.
То место и те события воспринимаю так четко, словно видела вчера. Теперь, став старше и мудрее, могу посмотреть на них с другой стороны. Могу по-новому оценить чувства маленькой девочки, впервые открывшей глаза в незнакомом мире. Совершенно не помнящей, ни кто она, ни откуда пришла.
Все, что я смогла ухватить из обрывочных кусочков прошлого – нестерпимо яркий свет, сменившийся темнотой. Полет вникуда. Толчок о твердую поверхность – а потом первое восприятие этого мира.
Образы размытые и нечеткие. Тру глаза, чтобы все встало на свои места. Мир вокруг обретает завершенность. Вижу деревья – могучие и большие. Они давят со всех сторон, оставляют ощущение беспокойства. Солнечные лучи почти не проникают сквозь густые ветви. Прелый запах влажной растительности, смешанный со свежестью прохладного воздуха.
В голове мелькает калейдоскоп образов, складывающихся в картинку другого леса. Он полон жизни и движения. Напоен колыханием листвы, суетой многочисленных насекомых, пением птиц и шорохами лесных обитателей. Откуда я знаю, что все должно быть именно так? И откуда я вообще знаю, что такое лес?
Картинка в голове отличается от той, что вижу сейчас! Ни веточка, ни травинка не шелохнется. Ни муравья или жучка. Что уж говорить о птицах. Да еще тишина. Давящая. Тяжелая. Ни ветер, ни солнце не желают одарять вниманием это место. Лес будто мертвый!
Я посмотрела вниз – выжженная трава под ногами образует круг. Мои маленькие ноги утопают в черном пепле по щиколотку.
В тот момент я впервые услышала голос. Тишина разорвалась пронзительным женским криком:
– Беги! Немедленно беги отсюда!
Прежде, чем отреагировало сознание, ноги сорвались с места и понесли меня прочь. Сначала бежать оказалось трудно. Ноги вязли в пепле, не желая двигаться дальше. Потом я преодолела круг – сразу стало легче – понеслась вперед, с переменным успехом преодолевая возникающие препятствия. Узловатые ветки, шипы колючих кустарников задевали, оставляя болезненные царапины. От белой рубахи – единственного предмета одежды, прикрывающего тело, то и дело отрывались клочья, словно помечая путь.
Лес все не кончался, но и голос больше не беспокоил.
Устала. Тяжело дыша, остановилась, чтобы передохнуть. Ничего угрожающего, кроме безжизненных деревьев. Откуда взялся женский крик? Ведь вокруг, кроме меня, ни души. И страх возник так внезапно, словно кто-то передал его мне. Словно он и не мой вовсе. Не успела подумать об этом, как волна паники накатила снова.
И опять побежала, прерывисто дыша и чувствуя – легкие вот-вот разорвутся. Будто что-то внутри подстегивало, заставляло двигаться, управляло телом. По щекам катились бессильные слезы.
Умоляю, позволь остановиться! Я больше не могу бежать! – мысленно просила неизвестно кого.
Напрасно. Страх захлестывал, оглушал, вел за собой.
Впереди показался просвет между деревьями, и я захлебнулась от радостного крика. Наконец-то закончится бег, похожий на пытку!
Я вылетела на открытое пространство и страх отпустил.
Солнце. Яркое, нестерпимое. Оно ослепило, заставило оцепенеть и закрыть глаза. Я с силой терла их, смахивая выступившие слезы. Осторожно посмотрела на мир сквозь щели между пальцами, осмелилась убрать руки.
Цветущий зеленый луг, живой и яркий! Сердце все еще бешено колотилось, но постепенно успокаивалось.
Откуда только силы взялись? Я снова побежала, забыв об усталости. Теперь беззаботно и вприпрыжку. Высокая трава гнулась под ногами, такая приятная и теплая. Цветы! Как их здесь много! Красные, голубые, желтые, розовые. Я жадно срывала их и сгребала в охапку. А затем упала спиной на траву. Она приняла меня, как мягкая постель. Я бросила букет вверх – цветы рассыпались в воздухе и снова упали вниз, накрыв пестрым одеялом. Взгляд уткнулся в чистое голубое небо. Облака похожи на живых существ, обитающих в собственном волшебном мире.
Зря я расслабилась. Едва мертвый лес со всеми его ужасами остался на задворках сознания, как вернулся голос. На этот раз уже не взволнованный, скорее, удивленный.
– Я не должна быть здесь.
– А где? – сами собой слетали с губ вопросы. – Кто ты? Почему я тебя не вижу? А я… кто?
– Не знаю, – вздохнула ОНА. – Словно заслон в памяти, не могу пробраться через него. Но точно знаю – мое место не тут. Возможно там, за облаками, но точно не здесь.
Я задумалась. В голове возникли образы удивительных людей, живущих на облаках. Может, облака и сами живые? Вот одно напоминает девушку, а второе – дракона. Услышала тихий смех:
– Ты совсем еще ребенок. Это так странно: находиться в детском теле.
Ее слова озадачили, но лишь на миг. Целый ворох знаний обрушился в бедную голову. Каким-то образом я поняла, как устроен этот мир. Жизненный цикл людей – рождение, развитие и смерть. Кем бы ни была невидимая женщина, она тоже прошла бы через эти периоды.
– А разве ты не была ребенком? – с интересом спросила я.
– Не уверена, – помолчав, ответила ОНА.
Голос надолго умолк, а я постепенно успокоилась. Слушала звуки: стрекот кузнечиков, пение птиц, шелест травы. Приятный терпкий запах цветов смешивался со свежим ароматом травы. Рядом с лицом парила белая бабочка – я протянула к ней руку. Полевая красавица бесстрашно опустилась на ладонь, а я услышала ее мысли. Меня это поразило. Снова возникло ощущение неправильности: люди не должны слышать мысли других существ. ОНА снова засмеялась. Я заозиралась, пытаясь понять, где же ОНА все-таки находится. Тихий шепот пробрал до мурашек:
– Я в тебе…
Я замотала головой – такого быть не может! Тут же захлестнула волна теплой энергии, стало хорошо и приятно. С непонятной уверенностью поняла – это ЕЕ энергия! Она делится ею со мной.
Мысли бабочки стали четче, она передавала мне свои воспоминания. В голове возник образ этого же луга с высоты, колеблющийся и лишенный привычных оттенков. Я видела его глазами бабочки. Полет заворожил – удивительное ощущение. Словно это я сама парила в воздухе, беззаботная и легкая.
Огромная хрустальная река, искрящаяся на солнце, привлекает внимание маленького существа! Бабочка удивлена, опускается поближе, вязкая капля задевает тельце. Она едва не падает, сильно-сильно трепещет крылышками. Уносится прочь. Я облегченно вздыхаю и шепчу:
– Будь осторожнее в следующий раз!
Подбрасываю бабочку, она улетает. А я срываюсь с места и бегу в ту сторону, которую видела в ее сознании. Слышу музыку воды, тихую и печальную. Ожидаю увидеть реку, но замираю в удивлении. Передо мной всего лишь ручей, небольшой и стремительный. Ну, конечно, это для бабочки он казался рекой.
Чувствую, как ручей обрадовался мне и зажурчал веселее. Потянулась к нему – из прозрачных глубин высунулась водяная рука, приветствуя. Я улыбнулась и нагнулась над водой. ОНА снова пробудилась и послала приказ. Повинуясь ЕЕ воле, я приказала ручью успокоиться. Вместо потоков воды возникло чистое и гладкое зеркало.
С любопытством разглядываю в нем собственное лицо – округлое, с пухлым ртом и вздернутым носом. Всклокоченные черные волосы цветом похожи на уголь. Я не понравилась самой себе. Разве что глаза выразительные. Удивительный цвет: смесь зеленого и голубого. ЕЕ голос заставил вздрогнуть:
– Так вот ты какая! У тебя мои глаза.
– Похожи на морскую волну… – заметила я. В памяти всколыхнулся могучий образ морской стихии. – Скажи, откуда я все знаю? Как выглядит море, лес и остальное…
– Наверное, в тебя вложили знания об этом мире.
– Кто вложил?
– Не знаю. В голове туман, иногда появляются вспышки озарения, но тут же исчезают.
Я продолжала разглядывать себя, надеясь, что память прояснится. Замотала головой от тщетности усилий. Отражение в ручье старательно повторяло мои действия.
– Кто ты, девочка?
Голос, сильный и низкий, похожий на громовые раскаты, напугал. Не раздумывая, я сорвалась с места. С трудом преодолела ручей – холодно как! Высокая трава больно хлестала по мокрым ногам и мешала бежать. Стиснув зубы, неслась изо всех сил, слыша за собой шуршание и прерывистое дыхание.
– Эй, девочка, постой!
Он, конечно же, догнал. Мои непослушные ноги не дали шанса на другой исход. Я взмыла в воздух, подхваченная сильной рукой. Отбивалась, даже разок укусила эту страшную волосатую руку. Меня тряхнули, развернули и подняли еще выше. Огромный мужчина с интересом рассматривал меня.
Поняв, что сопротивляться бесполезно, я тоже пригляделась к нему. Лицо у великана квадратное и грубое, изборожденное глубокими шрамами. Длинные пшеничного цвета волосы болтались космами на могучих плечах. Серые глаза прищурены.
– Откуда ты взялась?
Если бы я знала... Я замолотила ногами в воздухе, скривила лицо, готовясь зарыдать. Он поставил меня на землю и опустился на корточки. Страшное лицо осветилось улыбкой, сделавшей его не таким пугающим.
– Не бойся, маленькая. Я тебя не обижу. Как тебя зовут?
Еще один вопрос, на который мне самой хотелось бы знать ответ! Угрюмо глядя на него, пожала плечами.
– Ты не знаешь? – его брови сошлись на переносице. – Или ты немая?
Возмущенно открыла рот, но вместо того, чтобы ответить, заревела в голос. Сама не знаю, почему. Мужчина не стал больше допрашивать, бережно взял на руки и понес. Через его плечо я смотрела на ручей, который снова создал прозрачную руку и помахал, теперь уже на прощанье. Почему-то страха больше не испытывала. Чувствовала, что мужчина не причинит зла.
Покачивание утомило меня, веки смежились. Сама не заметила, как погрузилась в сон.
Когда проснулась, неприятно поразил спертый воздух, сменивший благоухание лугов. Услышала приглушенные голоса и решила пока не открывать глаз.
– Кто эта девочка? – сказал приятный женский голос.
– Понятия не имею, – отозвался низкий знакомый бас. В памяти снова возникло лицо великана. – Ходил проверять дальние посевы – и вот, нашел ее на лугу, у ручья.
– На вид от силы лет пять. Кто же оставил ее одну?
– Может, она из соседнего одаля? – предположил мужчина. – Хотя, вряд ли. Я там часто бываю, но такую странную девочку не видел.
– Может, отстала от бродячих артистов? Слышала, они недавно проходили по нашим местам. Дети вечно норовят убежать, стоит только отвернуться. Но если это так, мы вряд ли найдем тех людей. Они подолгу не задерживаются на одном месте, – я услышала тихий вздох, легкий, как дуновение ветерка, почувствовала почти невесомое прикосновение прохладной руки, погладившей по волосам. Стало приятно, даже сердце защемило. – Бедная девочка.
– Что будем с ней делать?
В разговоре возникла пауза, я напряженно ждала ответа женщины.
– Наверное, сами норны послали ее нам. Я всегда мечтала о дочери, а они дарили только сыновей, – мягко произнесла она.
– Хочешь ее оставить?
Любопытство пересилило, я открыла один глаз и тут же закрыла. Успела разглядеть лицо склонившейся надо мной женщины, еще молодой, но начинающей увядать. Приятные немного грубоватые черты, тоже квадратный подбородок, но кажущийся мягче, чем у мужчины. Волосы пшеничного цвета, гладко зачесаны назад.
– Не бойся, малышка, – раздался снова мелодичный голос. – Я заметила, что ты уже не спишь. Открывай глазки. Тебя здесь никто не обидит.
Я разомкнула веки.
– Маленькая моя, как тебя зовут? – воскликнула женщина.
Мне понравились ее глаза: голубые, как небо, добрые и ласковые. Смотрела в приятное лицо, которое стало расплываться.
– Ну, солнышко мое. Не плачь.
Женщина приподняла меня и прижала к груди. От нее пахло молоком и душистым мылом.
– Ты можешь называть меня Хельга. А это мой муж – Фрейвар. Он господин этого одаля, здесь теперь и твой дом. Как тебя зовут, родная?
– Не знаю. Не помню. – Я с отчаянием замотала головой.
– Ничего, дорогая.
Хельга погладила меня. Я заметила, как она бросила на мужа встревоженный взгляд. Потом снова посмотрела на меня и с улыбкой произнесла:
– Но мы же должны как-то тебя называть. Как тебе имя Рунгерд? Оно означает «защищенная тайной». Тебе нравится?
Я кивнула. Все равно, как меня назовут. Мысленно обратилась к НЕЙ:
– А ты знаешь, как тебя зовут?
– Нет, – услышала печальный голос. – Я точно знаю, что уже носила когда-то другое имя, но оно скрыто за тысячью замками. Пусть будет Рунгерд, хорошее имя.
– Ты хочешь есть?
Едва Хельга спросила об этом, как желудок болезненно свело.
Вместо ответа я соскочила с кровати. Хельга взяла меня за руку и повела за собой. На ходу я с любопытством осматривалась. Небольшая комнатка, из которой мы вышли, отделена от остального помещения, длинного и прямоугольного. Здесь на редкость неприятно пахнет. Судя по куче сдвинутых возле стены лежанок, тут, наверное, одновременно живет много людей.
Хельга провела меня в еще одну комнату, отделенную от других. В центре возвышался огромный очаг, возле которого хлопотало несколько скромно одетых женщин. Все светловолосые и рослые, с крепкими руками, без труда передвигающими большие чаны.
Заметив Хельгу, они с удвоенным усердием засуетились около очага. Она же с улыбкой сказала:
– Норны благословили нас. Господин наш, Фрейвар, нашел возле дальних угодий эту девочку. Зовут ее Рунгерд, теперь она моя приемная дочь. Хочу, чтобы вы относились к ней, как к одной из нас.
Женщины с любопытством уставились на меня. Одна из них брезгливо взяла рукой мои волосы и поморщилась:
– Странные волосы у этой девочки. Откуда она?
– Уна, это неважно, – нахмурилась Хельга. – Теперь она – твоя племянница.
Та хмыкнула, а я вопросительно посмотрела на приемную мать. Хельга ободряюще улыбнулась и стала представлять женщин:
– Это Уна, жена Хрута, одного из братьев моего мужа. Старшая дочь Уны – Астрид. Тетя моего мужа – Асне. А это жена младшего брата Фрейвара – Гуда…
Я пыталась всех запомнить, но через пару минут в памяти осталось только имя Уны, и то потому, что она мне не понравилась. В кухне оказалось еще противнее, чем в основном помещении, чад от разведенного огня выедал глаза. Здесь все пропиталось дымом и запахом еды. Начало подташнивать. Наверное, Хельга заметила что-то по моему лицу – вывела на улицу.
Снаружи тоже не особо приятно пахло. От строений неподалеку доносились запахи навоза и конского пота. Но с вольных лугов ветер также приносил ароматы полевых цветов и свежей зелени. Стало немного легче.
Хельга опустилась на корточки, взяла меня за руки и обратилась совсем как к взрослой:
– Рунгерд, у нас нелегкая жизнь. Каждый должен трудиться, выполнять свои обязанности и вносить вклад в жизнь общины. Не знаю, к чему привыкла ты, но надеюсь, со временем освоишься. Может, поначалу тебе и будет трудно, но уверена, справишься. Сейчас ты, наверное, половину не поймешь из того, что я расскажу, но постепенно все осознаешь. Эта земля принадлежит моему мужу, его наследственное владение, в нем живет наш род. Три поколения назад одаль пожаловал ему великий конунг Торбранд, за военную службу. Ты не раз услышишь в стенах нашего дома легенды о ратных подвигах великого Скьельда. Мы небогаты, но у нас есть арендаторы. С тех пор, как теперешний конунг Сван запретил рабство, стало труднее жить, но что поделаешь. Муж даже не считает зазорным работать наравне с батраками, хотя многие соседи и осуждают его за это. Ты должна понять о нас самое главное – как бы мы не относились друг к другу внутри семьи, но мы – единое целое. Если кого-то из наших постигнет горе или несправедливость, мы все как один станем на его защиту. Ты скоро поймешь.
Я кивнула. Странно, но я все поняла из того, что она говорила, и каждое слово впечаталось в сердце. Мне понравились люди, к которым могущественные норны занесли меня. При мысли об этих мифических существах в памяти мелькнула картинка: три женщины, – старая, зрелая и молодая, – сидящие у подножья огромного ясеня, вершина которого теряется в облаках. Отчетливо слышится рокот мощного потока, протекающего неподалеку. Видение исчезло, как и появилось, а я смотрела во встревоженное лицо Хельги.
– Что с тобой, милая? Ты словно спала наяву. Я звала тебя, а ты даже не слышала.
– Ничего, мама, – слово сорвалось с губ легко и привычно.
Женщина просияла и обняла меня, а я с непонятной уверенностью поняла, что другой матери никогда не знала. Уткнувшись лицом в плечо Хельги, ощутила надежную силу ее объятий. С радостью подумала о том, что сегодня обрела дом и семью.
Рунгерд
Устроившись на крыльце теперь уже родного дома, я наслаждалась вкусом большой краюхи свежеиспеченного ржаного хлеба и козьего сыра. Корочка была восхитительно хрустящей, а сыр солоноватый. Никогда не пробовала ничего вкуснее, почему-то еда казалась диковинной и непривычной. Чем же я питалась раньше? Напрасно пыталась уловить проблески воспоминаний, они оказались надежно спрятаны. От излишних усилий заболела голова, и я благоразумно решила принять все, как есть. Может быть, когда-то все вспомню, а сейчас нужно просто принять эту новую жизнь.
Позади меня раздался надтреснутый недовольный голос:
– Вот послали норны на нашу голову наказание – белоручку.
Я едва не выронила хлеб и обернулась. Встретилась взглядом со старухой, которую видела на кухне. Хельга представляла ее, как тетю мужа. Как же ее звали? Никак не могла вспомнить. Старуха была сильная и рослая, седина настолько сливалась со светлыми волосами, что казалась почти незаметной. Возраст выдавали глубокие морщины и отсутствие нескольких зубов в верхнем ряду. Я напряженно рассматривала женщину, отчего ей, похоже, стало не по себе. Она раздраженно крикнула:
– Чего пялишься? Ну и глазища у тебя! Насквозь прожигают.
Я удивилась ее заявлению, у нее самой взгляд был тяжелым и пронизывающим. Мне оказалось нелегко его выдержать, но я это сделала из чувства противоречия.
– Ты работать думаешь? Нужно замести в доме и полы помыть. Давай, быстро. Тут у нас бездельников не терпят.
Недожеванный кусок ржаного хлеба встал поперек горла, я закашлялась и едва не задохнулась. Старуха сильно ударила меня по спине, отчего я выплюнула застрявший комок. Сквозь слезы посмотрела на нее.
За женщиной в проеме двери показалась статная фигура Хельги, которая удивленно переводила взгляд с меня на женщину.
– Чего это ты буянишь, Асне?
Вот, оказывается, как зовут старуху! Теперь уж точно запомню.
– Да вот, – пробурчала Асне, – пытаюсь новую внучку к труду приучать.
– Но она еще маленькая, – заметила Хельга. – Может, пускай пока играет в свое удовольствие. Успеет еще наработаться.
– Твое дело, – я заметила, что под взглядом старухи Хельга опустила глаза. – Но потом не жалуйся, что девчонка окажется неумехой и лентяйкой.
Я решилась влезть в разговор:
– Да мне не трудно. Я, конечно, все сделаю.
Хельга улыбнулась и ласково потрепала меня по щеке.
– Умница моя.
Мне дали огромную метлу, которую я едва удержала в руках, и приказали вымести сор. Я старательно махала непонятным орудием. Наверное, мне раньше такого делать не приходилось – метла то и дело выскальзывала из вспотевших ладоней, а пыль клубилась столбом.
Рунгерд
К чести Стейнмода, он и впрямь никому не рассказал о том, что видел в ту ночь. Но с того дня я заметила, что он относится ко мне по-особенному. Не раз обращала внимание, как Стейнмод пристально смотрит на меня. Когда же я вскидывала глаза, смущался и отводил взгляд. Но меня это не беспокоило, лишь бы молчал. Остальные не подозревали о моих способностях, воспринимали, как обычную девочку. Иногда самой казалось, что так оно и есть. Я любила играть с приемными братьями и детьми работников, вместе с ними получала нагоняи и подзатыльники за шалости.
Незаметно летело время, я стала своей в одале Фрейвара. К сожалению, традиционные женские обязанности стали для меня непосильной задачей. Несмотря на все старания, попытки убрать или приготовить еду заканчивались маленьким бедствием. Я или разбивала посуду или делала пищу непригодной к употреблению. Уже со счету сбилась, сколько получила тумаков и проклятий от Асне. Она постоянно читала мне нотации и поучала. Возражать я не смела, ведь упреки были вполне заслуженными.
Зато во мне открылся талант к садоводству. Стоило приложить руки к посадке семян или уходу за растениями, как урожай превосходил самые смелые ожидания. Заметив это, сородичи сделали это моей основной обязанностью. Так что я с удовольствием возилась в земле, отлынивая от уборки, готовки и шитья. К тому же, оказалось, что у меня неплохой голос. Как-то подтянула песню, которую завели на одном из застолий, и все были поражены моими вокальными данными. С тех пор приходилось часто развлекать гостей, я даже сама сочиняла музыку и стихи. В общем, я заняла свою нишу в семейном укладе, и такая жизнь меня вполне устраивала.
Еще бы избавиться от семейки Хурта и Уны с их мерзким сыночком, и существование стало бы совершенно безоблачным. Снорри меня бесил: заносчивый, злой мальчишка. Казалось, он поставил себе цель издеваться надо мной. К нему единственному мне хотелось применить необычные способности, притом в далеко не мирных целях.
Снорри, похоже, считал меня непроходимой тупицей, малейшие промахи тут же поднимались им на смех. В его присутствии я и впрямь становилась еще более неуклюжей и неловкой. Наверное, он замечал это, потому что на его губах часто появлялась насмешливая улыбка. Он словно только и ждал, пока я что-то уроню или испорчу. Противный мальчишка! Почему-то он меня сразу возненавидел, впрочем, я отвечала ему тем же. А после одного случая я даже стала его побаиваться. Началось все с обычных насмешек.
Мне тогда исполнилось десять, а Снорри – пятнадцать. Внешне он казался старше своих лет, рослый и мускулистый. Правда, черты лица у него были несколько женственными, чего он отчаянно стеснялся. Снорри отращивал бороду, чтобы казаться мужественнее. Но золотистый пушок, который с огромным трудом пробивался на подбородке, мало этому помогал. Я в открытую потешалась над ним и дразнила, за что однажды получила затрещину.
На мою защиту тут же выступил тринадцатилетний Стейнмод. Несмотря на то, что он был ниже и мельче Снорри, это не помешало ему с яростью волка накинуться на двоюродного брата. Стейнмод даже повалил его на землю. Конечно, результат оказался плачевным для приемного брата, но у меня все равно потеплело на душе. Приятно, что кто-то не побоялся и вступился за меня. Я собственным платком вытерла кровь с рассеченной брови мальчика и помогла ему вычистить одежду.
Реакция Стейнмода на мои прикосновения немного удивила. Мальчик задрожал и сник, словно это и не он сейчас храбро дрался с сильным противником. Стейнмод не хотел, чтобы кто-нибудь видел его в таком состоянии. Тогда я повела его на любимую полянку, куда частенько сбегала, когда хотела побыть одна.
Мы сели на берегу ручья, который радостно поприветствовал меня. Я беззаботно засмеялась, опустив босые ступни в воду. Стейнмод не сводил с меня глаз. В конце концов, я смутилась и проворчала:
– Ты чего?
Он вспыхнул до корней волос и отвернулся, делая вид, что не понимает, о чем я, но вскоре опять посмотрел на меня. Чтобы скрыть собственное смущение, я заговорила о другом:
– Ну, ладно. Здесь нас никто не видит, и я могу убрать следы драки.
– Ты, правда, это сделаешь? – он судорожно сглотнул.
– Ну, да. Я же сказала.
Я приложила руку к его лицу и полуприкрыла веки. Нужные слова находились сами, слетая с моих губ. Из-под пальцев струился сияющий свет. Вскоре от кровоподтеков и синяков не осталось и следа. Я предложила Стейнмоду самому в этом убедиться, заглянув в ручей. По взмаху моей руки вода в нем стала гладкой, как зеркало, и пораженный мальчик нагнулся над ней. Его глаза округлились, он осторожно ощупал лицо, а затем едва слышно пролепетал:
– Спасибо, Рунгерд.
– Не за что.
Я прищурилась и лукаво улыбнулась, с губ сорвался беззвучный приказ. Из водной глади вынырнул прозрачный кулак и зарядил мальчику в подбородок, рассыпавшись мириадами искр. Физиономия Стейнмода вытянулась, он упал на спину, мокрый с головы до ног. Я хохотала, катаясь по зеленой траве, а Стейнмод обиженно шмыгал носом.
– Это ты сделала?
– Нет, он сам!
Махнув в сторону ручья, я сорвалась с места и понеслась по поляне. Стейнмод стал меня догонять, мы оба смеялись и дурачились.
Домой явились только к ужину. Нам пришлось выслушать порцию нравоучений от Асне, но это нисколько не испортило нам настроение. Особенное удовольствие доставило изумленное выражение на лице Снорри. Еще бы! На Стейнмоде не осталось ни царапины, чего нельзя было сказать о нем самом. Я шепнула Стейнмоду, что теперь он может сказать всем, что побил Снорри, и в этом никто не усомнится. Но мальчик предпочел молчать, чтобы не бросать на меня подозрений.
Ночью я долго не могла уснуть, так меня переполняли впечатления дня. Все давно спали, привычные звуки наполняли помещение. Чтобы побыстрее уснуть, я стала сочинять новую песню.
Услышав скрип половиц, я открыла глаза и увидела силуэт Снорри на фоне открытой двери. Куда это он пошел среди ночи? Может, по нужде? Тревожное чувство внутри, похожее на поскребывание кошачьих когтей, заставило присмотреться повнимательнее. Снорри двигался как-то странно. Руки безвольно вытянуты вдоль тела, голова неподвижна. Он даже под ноги не смотрел, но умудрялся ни на что не натыкаться. Интерес оказался сильнее неприязни к Снорри, и я решила выяснить, в чем дело. Вспомнились страшные сказки про то, как альвы туманят людям головы и заманивают в ловушку. А потом несчастных находят со сломанной шеей или увечьями.
Едва дверь за Снорри закрылась, я пробралась к выходу и выглянула наружу. Двоюродный братец направлялся в сторону ворот такими же пугающими размеренными шагами. Казалось, его и правда ведет неведомая сила. Едва не слетев со ступенек, я чертыхнулась и тут же зажала рот ладонью. Вдруг Снорри услышал? Он даже не повернулся в мою сторону, продолжая идти вперед. По спине пробежали прохладные мурашки – похоже, он вообще ничего не видит и не слышит! Больше не скрываясь, я двинулась за ним.
Мы шли долго. В какой-то момент даже захотелось повернуть обратно и предоставить Снорри собственной судьбе. Я ведь ничего ему не должна, он бы вряд ли помог мне, случись подобное со мной. Почему тогда я упрямо продолжаю идти за ним? Кто знает, что случится? Альвы ведь и на меня могут переключиться за то, что лезу не в свое дело. Окликнуть Снорри я не решалась. Говорили, что если человека, зачарованного альвами, разбудить, он может лишиться разума. Как бы я ни относилась к Снорри, но брать на душу такой грех не хотелось.
Мы достигли границы владений Фрейвара и повернули направо. Чем дальше мы шли, тем сильнее шевелились у меня волосы на затылке. Я боялась поверить вспыхнувшей догадке. Все еще надеялась, что Снорри свернет в другую сторону. Не свернул. В лунном свете замаячила темная громадина неподвижных деревьев. К горлу подобрался скользький противный комок, вспомнилось ощущение тяжелой энергии того места. Даже при дневном свете я бы ни за что не решилась вернуться туда.
Застыв столбом, я смотрела на отдаляющуюся фигуру Снорри и не могла сделать ни шагу. Тело трясло, как в лихорадке, руки и ноги окоченели так, что я не могла согнуть их. Я могу просто повернуться и пойти домой. Никто не узнает, что я вообще здесь была. И даже если бы узнали, вряд ли осудили. Чистое самоубийство идти среди ночи в мертвый лес.
Если бы не проклятое сердце, скулящее при виде идущего на верную гибель Снорри, я бы тут же заставила ноги двигаться и убежала прочь. Но я не могла. Каким бы ни был Снорри, он один из моего рода. Я должна хотя бы попытаться спасти его. Убедила себя, что если и впрямь увижу что-то жуткое, тут же убегу. А пока пойду за Снорри и попытаюсь привести его в чувство. Как это сделать, понятия не имела, но решила, что по ходу соображу.
Со спины словно свалилась огромная тяжесть. Стряхнув оцепенение, я бросилась за уже скрывшимся за деревьями Снорри. Решила, что догоню его и разбужу. Пусть даже с ума сойдет, зато живым будет!
Он уже совсем рядом, я могу протянуть руку и коснуться его плеча. Хочется сделать это как можно быстрее. Схватить его и со всех ног бежать прочь. Расшалившееся воображение заставляло деревья вокруг оживать и тянуть ко мне когтистые ветви. Выругавшись, я попыталась дотронуться до Снорри. Кубарем отлетела назад и больно стукнулась о ствол ближайшего дерева. С недоумением потирая шишку на затылке, старалась понять, что произошло. Я будто наткнулась на преграду, не дающую мне сделать то, что я задумала.
Я заставила себя подняться и пошла дальше, держась на безопасном расстоянии. Что за сила окружает Снорри и не дает приблизиться? Запоздало вспомнив о своей внутренней сущности, хранящей загадочное молчание, я спросила об этом у НЕЕ. Голос с грустью ответил, что ответ скрыт за плотной завесой и посоветовал:
– Тебе лучше вернуться, Рунгерд! Это может быть опасно.
– Я не могу бросить сородича.
ОНА почему-то не стала переубеждать меня и умолкла, предоставив мне самой справляться.
В просвете за деревьями показалась знакомая полянка, на которой я сама стояла пять лет назад. Все в душе перевернулось, нахлынули болезненные воспоминания. Спрятавшись за стволом огромного дуба, я осторожно выглянула.
В центре свободного пространства горел огненный круг. Внутри стоял человек в темном плаще с капюшоном. Там, где полагалось быть лицу и рукам, клубился черный туман. Неужели, это один из альвов? Утратив способность дышать, я наблюдала за тем, что происходит. Понимала, что помешать ничем не могу и лишь надеялась, что убивать Снорри не станут.
Человек велел Снорри подойти, и тот повиновался. Черный туман в рукавах плаща простерся над головой парня, послышался низкий, будто идущий из-под земли голос:
– По воле Бардона и рока,
Пойдешь ты в мир стезей порока.
Ты силой будешь наделен,
Лишь тьма и мрак тебе закон.
Служить ты будешь только мне,
Душа твоя сгорит в огне.
На смену ей дарю я мрак,
Добро в тебе теперь лишь прах!
Фигуру Снорри окружило темное марево, из груди вырвался сгусток светлой энергии. Мерцая, он влетел в руки колдуна, и тотчас же стал тускнеть и превращаться в смолянистый клубящийся комок. Я едва подавила крик, когда этот комок взметнулся ввысь и влетел в грудь Снорри. Человек в плаще пробормотал что-то себе под нос, и растворился в воздухе.
Огненный круг погас, на его месте образовалась выжженная земля. Я боялась сопоставить то, что произошло, с собственными воспоминаниями. Вновь почувствовала, как босые ноги проваливаются в пепел и бредут по нему. Неужели, со мной тоже сделали то же самое? Провели непонятный обряд и оставили здесь. Может, потому я ничего и не помню. А Снорри? Он тоже забудет все, что было до этой ночи?
Не могла отвести глаз от парня, утратившего прежнюю безучастность. Его взгляд приобрел осмысленность. Снорри заозирался, очевидно, не понимая, как здесь оказался. Потом, видимо, понял. Лицо исказила гримаса ужаса. Он с воплем ринулся прочь, даже не заметив меня, вжавшуюся в ствол дерева.
Я же не могла двинуться, продолжая смотреть на поляну. Вопросы роем кружились в голове. Судя по всему, Снорри память не потерял. Сразу осознал, что находится в мертвом лесу и что это за место. Значит, с ним сделали что-то другое. Не то, что со мной. Но от этого не легче. До сих пор перед глазами стояла картина: светлый сгусток, окрашивающийся в черное. Боялась строить догадки, что это все может значить. Может ли это быть его душой, в которую вселилось что-то темное? И чем это грозит Снорри? Всем нам?
– Ты знаешь ответы? – допытывалась я у НЕЕ.
– К сожалению, правда все время ускользает.
Снорри
С самого детства отец внушал мне, что мужчина должен быть жестким и сильным. Нет ничего хуже, чем проявлять слабость. А жалость и любовь – это тоже слабость, поэтому, мужчина не имеет права открывать эти чувства на всеобщее обозрение. Отец учил на собственном примере, поколачивая работниц и мать. Как-то, когда мне было лет шесть, я заступился за маму. Отец отшвырнул меня к стене с такой силой, что я рассек кожу на виске. До сих пор шрам служит напоминанием – я тогда поступил не так, как подобает мужчине. Я хорошо усвоил урок и с того дня у отца не было повода сердиться на меня. Хотел стать самым сильным, чтобы все меня боялись и уважали. Не раз приходилось переступать через собственные чувства и подавлять жалость, когда я бил других детей и животных. Радовался, читая на лицах окружающих страх. Это значило, что я добился цели.
С появлением в одале девочки по имени Рунгерд я столкнулся с новым проявлением слабости. Хрупкое существо с огромными глазами цвета морской волны и черными, как ночь, волосами вызывало нежность и желание защитить. Я воспринимал это, как посланное норнами испытание, которое должен преодолеть. Чтобы никто не распознал моей слабости, я издевался над Рунгерд сильнее, чем над остальными, даже разок ударил. Но, совершив этот поступок, которым отец мог гордиться, почувствовал себя ужасно. Словно не я нанес удар, а мне самому причинили боль.
Только вмешательство двоюродного брата, Стейнмода, уберегло от унижения, когда я хотел извиниться перед девчонкой. Братец налетел, как раненый вепрь, размахивая жалкими кулачками. Разумеется, я задал ему порядочную трепку, но драка отрезвила меня. Я снова почувствовал уважение к себе. Однако сердце болезненно сжалось, когда Рунгерд засуетилась вокруг Стейнмода, утирая ему кровь и бросая на меня свирепые взгляды.
– Ну, что, доволен? Смотри, что ты наделал! – кричала она, пока я изо всех сил удерживал на лице насмешливую улыбку.
– Ничего с ним не случилось. В следующий раз умнее будет и не станет связываться с тем, кого не может победить.
– Индюк! Вот бы тебя кто-то поколотил! А то корчишь из себя конунга…
– Это точно, – хмыкнул Стейнмод, но тут же заткнулся, когда я погрозил ему кулаком.
Рунгерд подбоченилась и бросила новую шпильку:
– Нечего тут из себя воображать! Хоть бы немного почтения проявил к будущему господину. Ведь это Стейнмод станет одальсбондом, а не ты.
Она знала, как меня уязвить побольнее. Кровь закипела в жилах, в глазах потемнело. Будь на моем месте отец, от девчонки и мокрого места бы не осталось. Я же не смог второй раз поднять на нее руку. Вместо этого вздернул подбородок и процедил:
– Когда-нибудь я стану великим человеком! Сам конунг признает мои заслуги. А Стейнмод так и останется тюфяком, который из одаля и носа боится высунуть.
– Да ты что! – Рунгерд расхохоталась, ее смех отозвался горечью в душе. – А как по мне, ты так и останешься жалким хвастунишкой. Как же, держи карман шире! Конунг спит и видит, чтобы приблизить тебя к себе. Ты неудачник, вот ты кто! Только слабых умеешь обижать!
Я выругался и, бросив на нахалку испепеляющий взгляд, ринулся прочь. Она еще пожалеет! Придет день, и я докажу, что способен на многое. Почему-то именно ее признание значило больше восторгов остальных.
Я тоже пострадал от рук Стейнмода. Кто бы мог подумать, глядя на этого задохлика! Но мне пришлось самому обрабатывать ссадины и кровоподтеки. Только сейчас в полной мере осознал, насколько одинок. Сверстники держались на приличном расстоянии. Конечно, они уважали меня, но дружеских чувств не испытывали. Только одиннадцатилетний Торольв ходил за мной хвостиком, но разве я мог относиться к нему, как к равному? Я воспринимал его как свиту, которая должна быть у каждого великого человека. Сейчас даже Торольва не оказалось рядом, он поехал на охоту с Фрейваром.
Что это я раскис, в самом деле? Девчонка на меня плохо влияет. Вот и сейчас, они со Стейнмодом куда-то понеслись, наверное, на любимую полянку Рунгерд. Почему-то захотелось оказаться на месте двоюродного братца, чтобы голубовато-зеленые глазищи смотрели на меня с такой же теплотой и нежностью. С ума сойти, о чем я только думаю! Она же девчонка совсем, а мне, как никак, уже пятнадцать.
Отец не раз намекал, что пора познакомиться с еще одной стороной жизни мужчины. Я догадывался, что он имеет в виду, и чувствовал смущение. Меня пугал не сам процесс, – в общих чертах я понимал, что должен делать, – а то, что не справлюсь и опозорюсь. Не знаю, как смогу потом смотреть в глаза тем, перед кем кичился мужественностью. Парни из соседних одалей, с которыми упражнялся в воинском искусстве, травили байки про то, что для них это уже давно пройденный этап. Если верить тем росказням, в их объятиях побывали чуть ли не все девушки Мидвальдена. Правду сказать, в это мало верилось, но приходилось не отставать и тоже выдумывать небылицы.
Так, например, героиней одной моей любовной истории стала хорошенькая дочка арендатора по имени Трюд. Девчонка и в самом деле посматривала на меня, но я считал ниже своего достоинства выказывать ей симпатию. Она ведь низкого происхождения. Хотя с чего-то же нужно начинать. Я все больше задумывался над вариантом с Трюд, но пока ждал, когда отец повезет меня в город в увеселительное заведение. Он не раз хвастался, как там можно здорово время провести, говорил, что местные девицы от него тают. Я не смел усомниться в его словах, хотя замечал, что наши служанки бегут от него, как от огня, стоит ему многозначительно на них взглянуть.
Весь день я занимался стрельбой из лука, не давая себе передышки. Военное искусство мне никогда не надоедало. Благодаря нему я рассчитывал прославиться, поэтому подходил к делу ответственно. Только заметив, как к дому подходят веселые и довольные Стейнмод и Рунгерд, я оставил свое занятие. Непроизвольно брови взметнулись вверх, а глаза округлились. На физиономии Стейнмода не было ни следа драки, хотя я помню, что поставил ему синяк под глазом, рассек бровь и нос разбил. Рунгерд и братец переглянулись и зашлись в хохоте, потом побежали в дом. Я, прикрывая рукой ссадину на щеке, побрел за ними.
Сегодняшний день приготовил мне еще одно потрясение. Вечером отец сообщил, что собирается ночевать в Мидвальдене и берет меня с собой. Лукавое выражение лица не оставляло сомнений в том, зачем мы туда поедем. Похоже, я наконец-то узнаю эту пока неизведанную сторону жизни…
Никогда еще я так не волновался, как в тот момент, когда переступил высокий порог шумного грязного трактира. Тут же меня оглушило смешение звуков и запахов. Отовсюду раздавались пьяный хохот, ругательства и сальные шуточки завсегдатаев, визгливый смех женщин. По большому помещению разносились запахи дешевого эля, еды и пота. За грубыми деревянными столами сидели мужчины и неряшливо одетые женщины. Отец потащил меня за стол, где уже сидела веселая компания. Раздались приветственные возгласы. Меня хлопали по спине и отпускали непристойности по поводу причины моего появления здесь.
Одна из вульгарно одетых женщин, с огромными телесами и заплывшими жиром щеками, тут же начала оказывать мне знаки внимания. Стоило сесть на грубо сколоченный табурет, как она взгромоздилась мне на колени и пропищала в самое ухо:
– Ух, какой хорошенький мальчик! Так бы и съела!
– Не смущай его, Грета, – загоготал отец. – Лучше покажи, что должен уметь настоящий мужчина.
– Да не вопрос! – женщина грузно слезла с моих колен и потянула за собой:
– Идем, красавчик. Все тебе покажу и расскажу в лучшем виде.
Раздался дружный смех собравшихся. Я готов был сквозь землю провалиться, но отчаянно делал вид, что для меня все происходящее в порядке вещей. Грета привела меня в отдельное помещение, отгороженное от общего зала неплотной занавеской. Там стояла грубая кровать, застеленная грязным покрывалом с пятнами неизвестного происхождения. Я попятился, но женщина схватила меня и опрокинула на постель.
– Ну, что, повеселимся, малец?
От нее воняло тухлятиной, потом и алкоголем. Я задыхался от омерзения. И это то, чего я так желал? По сравнению с этой жирной свиньей малышка Трюд казалась светлым альвом. Нет уж, даже рискуя навлечь насмешки отца, не прикоснусь к этой шлюхе. Я изо всех сил отпихнул взгромоздившуюся на меня женщину. Она с гулким стуком опрокинулась на пол, задрав жирные ляжки. Не дожидаясь, пока она поднимется, я отдернул занавеску и бросился бежать. Вслед доносились улюлюканье и хохот.
За отцом я возвращаться не стал, боясь новых унижений. Даже то, что придется идти пешком почти всю ночь, не остановило меня. Усталый и злой, наконец, добрался до родного одаля, пробрался к лежаку через лежащих покотом сородичей и попытался уснуть. Как назло, это не удавалось. Недавние события хороводом вертелись в голове. Я был недоволен: показал себя жалким щенком, опозорился перед кучей народу. Но я все-таки докажу отцу, что способен на решительные поступки. Завтра же начну обхаживать арендаторскую дочку. Не думаю, что уломать ее будет трудно. Стоит мне появиться рядом, и эта дуреха сама не своя.
Снорри
Если я ставил перед собой цель, то не откладывал дело надолго. Проснувшись утром, не поехал ни на охоту, ни на поле, где обычно встречался с приятелями и проводил время за стрельбой из лука и сражениями на мечах. Вместо этого стал ошиваться поблизости от Трюд. Девчонка работала в доме, помогая другим женщинам, я же занялся стрельбой из лука во дворе. Она то и дело находила предлоги, чтобы пройти мимо меня: то вылить ведро с помоями, то принести что-нибудь из амбара или кладовой. Я делал вид, что не замечаю нежных взглядов, которые Трюд на меня бросала. Наконец, решил, что достаточно показал собственную значимость, и лениво окликнул:
– Ты занята вечером?
Трюд едва не упала, с трудом удержав миску с творогом. Округлившимися глазами уставилась на меня, словно с ней заговорили дерево или камень.
– Я… Я…
– Ну, чего мямлишь? – я сделал вид, что недоволен, и она тут же залепетала.
– Нет, я не занята… Конечно, не занята…
– Можем сходить на реку или еще куда-нибудь.
– С удовольствием! – она едва не запрыгала, наверное, ее удержала только боязнь все-таки перекинуть миску.
– Вот и отлично.
Я вернулся к прерванному занятию, краем глаза наблюдая, как девчонка в нерешительности топчется на месте. С явной неохотой она все же пошла в дом, я же усмехнулся. Это оказалось легче, чем я думал.
Несколько дней мы с Трюд встречались по вечерам, бродили по окрестностям. Я почти все время молчал, она же щебетала без умолка, стараясь меня развлечь. Как-то я решил испробовать совет одного из приятелей. Он хвалился, что стоит ему сказать девушке пару комплиментов, и она уже на все готова. Как назло, в голову ничего не лезло. Что ей такое сказать? Я даже нахмурился от напряжения, а Трюд с тревогой посмотрела на меня:
– Что-нибудь случилось, Снорри? Ты на меня сердишься?
– Да нет, – я пожал плечами, поднял глаза на усыпанное звездами небо и, наконец, придумал, что сказать. – Трюд, твои глаза похожи на звезды. Они такие же сияющие и прекрасные!
Девушка замерла, с восторгом глядя на меня, потом обвила мою шею руками и прижалась ко мне. Я ощутил, как трепещет ее хрупкое тело, и почувствовал возбуждение. Оказывается, в простолюдинках тоже есть плюсы. Они не такие сдержанные и гордые, с ними легче добиться желаемого. Я шепнул ей:
– Завтра, когда освободишься, приходи в амбар.
– Я приду… – выдохнула она и еще крепче прижалась ко мне.
Мы сидели в амбаре, на мягком душистом сене. Снаружи доносились привычные звуки жизни одаля: лязганье молотка, мычание коров, ржание лошадей, насмешливые перепалки слуг. От Трюд пахло молоком и цветами. Она робко смотрела на меня, ожидая чего-то, а я не мог даже пошевелиться, словно превратился в камень. Старался не показывать волнения, хотя сердце колотилось, как бешеное, а на лбу выступила испарина. Похоже, Трюд такая же неопытная, как и я. Это одновременно и пугало, и успокаивало. Значит, ей не с чем будет сравнить, не станет потом насмехаться. Вспомнив истории приятелей, я собрался с духом и приступил к выполнению поставленной задачи.
Так, для начала ее нужно поцеловать. Я поднял отяжелевшую руку и коснулся щеки Трюд. Ее кожа оказалась нежной и бархатистой, словно амитанский персик. Трюд подалась вперед, ее глаза преданно смотрели на меня. Ничего себе, похоже, девчонка и впрямь влюблена без памяти. Я подавил угрызения совести. Плевать, что ее заклюют, стоит кому-то узнать, что она уже не девственница. Не говоря уже о том, что никто не захочет на ней жениться. Заставил себя успокоиться и не поддаваться слабости.
Я притянул девушку к себе и коснулся губами приоткрытых губ. Вначале тыкался ей в рот неумело и беспомощно, словно новорожденный теленок к коровьему вымени, но потом что-то подсказало, как действовать правильно. Трюд жадно ответила на поцелуй, я ощутил, как трепещет ее хрупкое тельце. Почувствовал, как напрягается и крепнет моя плоть, как мне до безумия хочется получить то удовольствие, которым хвалились приятели. Трюд не сопротивлялась, она легла на мягкое сено, погрузившись в него, как в пуховую перину. Я стал срывать с нее одежду, грубо и неловко, она же со странным выражением смотрела на меня.
Я лег на нее сверху, начал мять маленькую нежную грудь, затем раздвинул ей ноги. Она выдохнула мне в ухо:
– Ты будешь любить меня, Снорри?
– Конечно, – усмехнулся я. – А что я, по-твоему, сейчас делаю?
– Я не об этом, – с грустью произнесла она. – Если я это сделаю, ты полюбишь меня по-настоящему?
– Ну, да! – быстро ответил я, хотя в глубине души поразился ее глупости. Как она смеет рассчитывать, что сын бонда полюбит простолюдинку, да еще доступную.
Мои слова ее, однако, успокоили, она закрыла глаза и позволила делать с собой все, что пожелаю.
Это длилось гораздо меньше времени, чем рассказывали приятели. По щекам Трюд катились слезы, словно она ощущала боль. Впрочем, девушка не издавала ни криков, ни стонов, так что может слезы эти от удовольствия. Я почувствовал вспышку острого наслаждения и рухнул на Трюд, тяжело дыша и возвращаясь к реальности. В этом деле, оказывается, нет ничего трудного. Гордый собой, я взглянул на девушку.
– Ну как, тебе понравилось?
Заметил, что ее нижняя губа прокушена до крови и нахмурился. Значит, ей и правда было больно. На лице Трюд появилась слабая улыбка.
– Лишь бы тебе понравилось. Я так люблю тебя, Снорри!
– Ну да…
– Скажи, что тоже меня любишь! – с мольбой протянула она.
Я поспешно слез с нее, стараясь не смотреть на перепачканную кровью внутреннюю поверхность бедер.
– Какая ты быстрая, – бросил я. – Так сразу и полюбить тебя должен? Размечталась.
Больше не глядя на девушку, я натянул штаны и, насвистывая, вышел из амбара. Сегодня я, наконец, стал настоящим мужчиной.
Несколько следующих дней Трюд напрасно пыталась поговорить со мной. Я оправдывался занятостью и избегал ее. Не хватало, чтобы о том, что случилось, кто-то узнал. Разве она сама не понимает, как это неосторожно с ее стороны? Я не испытывал к Трюд никаких чувств, она уже послужила моей цели и ни для чего другого мне не нужна. Жалость я старательно гнал от себя. Однажды Трюд в открытую подошла ко мне, когда я собирался ехать на охоту, и решительно произнесла:
– Снорри, нам нужно поговорить.
Уже сидящие верхом отец и дядя Фрейвар обменялись сальными шуточками, поглядывая на нас. Я заметил в глазах отца одобрение и воспрянул духом.
– Ну, что ж, пойдем.
Я потащил Трюд в сторону сада, и когда деревья скрыли нас от любопытных взглядов, отпустил.
– Чего тебе?
В огромных светлых глазах застыли слезы, она робко коснулась моей щеки.
– Снорри, я сделала что-то не так? Тебе было плохо со мной?
– Все было отлично, – усмехнулся я, почесывая затылок.
– Почему же ты больше не приглашаешь меня на прогулки, не хочешь даже разговаривать?
– А зачем? – я прищурился. – Я уже получил то, что хотел.
Лицо Трюд залила смертельная бледность, она еле слышно прошептала:
– Ты не любишь меня… И никогда не полюбишь…
– Трюд, ты сама понимаешь… Между нами пропасть. Я – сын бонда, а ты – дочь арендатора. На что ты рассчитывала? Раньше нужно было думать.
Она больше не сказала ни слова. Удаляясь, я чувствовал на себе пристальный напряженный взгляд.
По дороге к лесу я во всех подробностях рассказывал любопытствующим сородичам о приключении с Трюд. Раз она на глазах у всех себя опозорила, мне больше нет смысла держать это в тайне. Отец и дядя делились собственными любовными похождениями. Наконец-то, меня признали взрослым мужчиной и приняли в свой круг! Все во мне ликовало.
Когда мы к вечеру вернулись домой, навстречу выбежали взволнованные женщины. Тетя Хельга сообщила, что Трюд нашли повешенной в амбаре. Я сделал вид, что меня это мало заботит, но ночью меня мучили кошмары. Во сне приходила Трюд, неестественно бледная, с синими губами и опухшим лицом. Она протягивала ко мне руки и звала, а я бежал от нее что есть мочи. Проснулся в холодном поту. Что-то терзало и мучило, я боялся признаться самому себе, что чувствую сожаление и раскаяние. Это я виноват в ее смерти. Хуже всего то, что я ни с кем не мог поделиться этим, ведь я не должен проявлять слабости. Пусть все считают, что мне плевать на то, что случилось, воспринимают меня бесчувственным чурбаном. Я бы многое отдал, чтобы так оно и было на самом деле… Тогда исчезла бы ноющая боль в сердце и перестали сниться разрывающие душу кошмары…
Рунгерд
Минуло еще пять лет, мне исполнилось пятнадцать. Я теперь стала совсем взрослой, хотя меня все еще считали девчонкой-несмышленышем. Наверное, из-за маленького роста и хрупкого телосложения.
Это ж надо было уродиться такой пигалицей! Я едва доходила до плеча даже Астрид – старшей дочери Уны и Хрута, хотя она самая низенькая из других женщин одаля. Я подозревала, что именно по этой причине Астрид не могла найти мужа, и в двадцать пять лет все еще сидела на шее у родителей. Что уж тогда говорить обо мне? Вообще карлик по сравнению с ней. К тому же мне достались волосы отвратительного цвета, напоминающего печную сажу. Жуть!
Я страдала из-за непохожести на других и того, что меня не хотят воспринимать всерьез. Теперь, вспоминая, как насмехалась над Снорри по поводу его бороды, я испытывала раскаяние. Я поняла, что он чувствовал тогда. Чтобы казаться взрослее, я даже запихивала в лиф платья тряпок. Заметив, как я болезненно к этому отношусь, Снорри подбавлял жару, выдумывая обидные прозвища. А я даже не могла ответить тем же, потому что он, наконец-то, отрастил долгожданную бороду, и выглядел теперь очень даже мужественно.
Кстати, о нем. Как я ни следила за Снорри в поисках изменений, он оставался таким же, не лучше и не хуже, и на этот счет я успокоилась.
Женщины млели от Снорри, несмотря на его грубость и злобный характер. Он же относился к ним с презрением, которое не считал нужным скрывать. По всей округе ходили слухи об одержанных им любовных победах. Брошенные девушки рыдали в подушку, а ему и горя мало. Отцы и братья обесчещенных подружек этого покорителя сердец не раз пытались разобраться с ним. Но несколько раз столкнувшись с нечеловеческой силой Снорри, уже не рисковали лезть к нему снова. Ему дали прозвище Бьорн, означающее «медведь».
Снорри не раз говорил о своем желании вступить в войско конунга Свана. Почти все свободное время он проводил за освоением воинского искусства: стрельбой из лука, владением мечом и искусством верховой езды. Снорри был одержим этим, остальные мужчины заметно уступали ему. Шестнадцатилетний Торольв считал его идеалом и ходил за ним по пятам, словно собачонка.
Что касается Стейнмода, то он, хоть и освоил все, что необходимо знать воину, но не находил в этом интереса. Ко всеобщему удивлению, он решил научиться читать и писать, и много времени проводил в Мидвальдене – городке по соседству с нашим одалем. Я сама там ни разу не была и с удовольствием слушала рассказы Стейнмода об этом месте, где жили не родом, а небольшими группками. Там даже были дома в несколько этажей, что меня особенно поражало. Я не могла представить, как можно жить иначе, чем наша община.
Особенно заинтересовало упоминание Стейнмодом Храма светлых альвов, где велись церемонии восхваления норн и их служителей, несущих людям добро. При храме существовала школа, в нее могли ходить все желающие. Именно там Стейнмод обучался грамоте. Мне тоже захотелось увидеть все это и пойти в школу, но когда я спросила разрешения у Фрейвара, тот заявил, что женщина не должна знать больше мужчины, иначе никто не захочет на ней жениться. Пришлось смириться, тем более что замуж я хотела и втайне надеялась, что, несмотря на внешность, кому-то я все равно приглянусь. А грамоте стал обучать меня Стейнмод, которому это, похоже, нравилось больше, чем мне самой. Я вообще заметила, что он старается всегда держаться поблизости. Не раз ловила на себе его задумчивый взгляд, но не придавала особого значения. Стейнмод всегда казался не таким, как все.
Как-то я украдкой разглядывала себя в небольшое зеркальце, хранимое Хельгой в сундуке в их с Фрейваром комнатке. Зеркала в наших краях – редкость, поэтому Хельга не разрешала никому трогать вещицу. Разумеется, я не могла удержаться, чтобы этого не делать. Улучив удобный момент, когда женщины были заняты на кухне, а мужчины – своими делами, я в очередной раз достала вожделенный предмет из сундука и стала внимательно себя рассматривать.
Оттуда на меня смотрело округлое загорелое лицо, самой мне оно жутко не нравилось. Ну что за внешность? Курносый нос, за который каждый норовил меня ухватить, громадные губищи, вдобавок еще и яркие, сразу взгляд за них цепляется. Эти жуткие патлы, черные, как смола, и совершенно прямые. Они доходили мне до бедер, и я все время собирала волосы короной вокруг головы, чтобы они не так бросались в глаза. То ли дело роскошная шевелюра Астрид: золотистые кудри, волной ниспадающие по плечам. Единственное, что меня устраивало в собственной внешности, это, пожалуй, глаза. Окружающие не раз говорили, что они красивые, поэтому хоть в них я не сомневалась.
Повинуясь мимолетному порыву, я освободила злосчастные волосы из плена и позволила им свободно струиться по плечам. Достав из сундука Хельги черепаховый гребень, стала расчесываться, глядя на себя в зеркальце. Занятие настолько меня поглотило, что я не сразу поняла, что уже не одна в комнате. Ощущение пристального взгляда вывело из созерцательного настроения, и я обернулась.
Прислонившись к дверному косяку, в ленивой расслабленной позе на пороге стоял Снорри. Я уловила в выражении его лица нечто странное, чего раньше не замечала. Это настолько вывело из равновесия, что мои корявые руки задрожали и выронили зеркало. Сердце едва не выпрыгнуло из груди. Что я наделала?! С паническим ужасом смотрела на осколки, поблескивающие на грубом деревянном полу. Бросилась собирать их, охваченная безумной надеждой, что их можно склеить, и, естественно, порезалась. Как же иначе? Я же ходячее недоразумение! Слезы ручьем хлынули из глаз. Я сидела, вытянув перед собой сочащуюся кровью руку, и не знала, что делать. Если бы этого всего не видел Снорри, можно было бы сделать вид, что я тут совершенно не причем. Но этот гаденыш вскоре растрезвонит всей семье о моем очередном проступке.
Снорри вдруг оказался на полу рядом со мной и взял за раненую руку. Сквозь слезы я взглянула в его лицо и заметила, что он побледнел. Почему-то почувствовала волнение от его близости. Мне было приятно прикосновение его горячей руки с длинными тонкими пальцами. Я украдкой залюбовалась игрой света и теней в выразительных серых глазах. Никогда раньше не замечала, какие у него длинные пушистые ресницы, им могла позавидовать любая женщина. На щеку Снорри упала длинная светлая прядка, мне захотелось убрать ее ему за ухо, я едва сдержала непонятный порыв.
– У тебя есть чем перевязать? – спросил он напряженно, а я так удивилась заботе с его стороны, что не могла и слова сказать.
– Я тебя спрашиваю: есть чем перевязать? – повторил он вопрос уже с раздражением.
Я поспешно достала здоровой рукой из нашитого на платье кармашка платок и протянула Снорри.
Я лежала на траве, уставившись в небо, и грызла сладкий стебелек. Настроение было паршивое, я снова и снова переживала то, что случилось, и чувствовала себя все хуже. Рука уже почти не болела, в отличие от бедного сердца, терзаемого муками совести. Я боялась не столько наказания, сколько грусти и разочарования в прекрасных глазах Хельги. Никогда не слышала от нее ни одного плохого слова, получала от приемной матери только ласку и добро. Хорошо же я ей отплатила! Захотелось умереть или оказаться отсюда как можно дальше. И зачем только на свет появилась? Из глаз хлынули слезы, вызванные жалостью к себе. Ну вот, снова. И почему я такая ранимая, чуть что реву в три ручья!
Жители севера Норнвальдена должны быть сдержанными и сильными, как нам завещали великие норны. Иначе не выжить на этой земле, где после короткого лета наступает суровая и долгая зима. Мы должны работать, как проклятые, чтобы накопить достаточно запасов и не голодать, когда наступят холода. Урожаи здесь не такие большие, основной промысел составляет охота и рыбалка, которой занимаются мужчины. А мы, женщины, должны заготавливать впрок: вялить, солить, коптить, делать сыры. И зимой тоже работы хватает: нужно починить то, что прохудилось за лето, обработать шкуры, прясть и ткать сукно для одежды. Весной все, что удастся изготовить, можно отдать на продажу. У некоторых богатых одальсбондов есть собственные корабли, которые они используют для торговли или военных походов. Фрейвар не относился к таким землевладельцам, но наш сосед Аудун охотно оказывал услуги посредника, продавая товар.
Я слышала разговоры Хельги и Фрейвара о том, что они хотят породниться с родом Аудуна, женив Стейнмода на дочери соседа. Юноша сопротивлялся, говоря, что пока не готов обзаводиться семьей. На время его оставили в покое, но зная тяжелый нрав Фрейвара, можно не сомневаться, что все равно будет так, как скажет он, и скоро в одале появится новый жилец. Я вспомнила, как Хельга говорила, что хочет подарить жене старшего сына самое дорогое, что у нее есть – зеркальце в серебряной оправе, которое досталось ей таким же образом от свекрови. Эта мысль еще больше усугубила мои страдания. Я закрыла лицо руками и еще сильнее заплакала.
Кто-то осторожно коснулся плеча, я поспешно отняла руки от лица и обернулась. Это оказался Стейнмод. Если бы я его не знала, то легко бы приняла за обычного крестьянина. Стейнмод не любил излишеств в одежде и носил обычную белую рубаху и узкие штаны. Даже куртку не надел – природа в последнее время радовала теплом. Совсем некстати я сравнила его со Снорри, уделяющим большое внимание внешнему виду. Почему я вспомнила о Снорри? От досады нахмурилась. Стейнмод, видимо, подумал, что его появление вызвало такую реакцию, и расстроенным голосом произнес:
– Я тебе помешал?
Он теребил край сорочки, словно не знал, куда девать руки.
– Нет, что ты! – я улыбнулась и приподнялась с травы, усаживаясь. Волосы тяжелым плащом скользнули по плечам и спине. Совсем забыла, что не успела привести их в порядок.
Стейнмод не сводил с меня загоревшихся глаз. Он судорожно сглотнул и повел плечами.
– Я никогда не видел тебя такой, – произнес он, устраиваясь рядом.
– Какой? На ведьму похожей? – усмехнулась я и приняла грозный вид.
– Пожалуй, да, – после небольшой паузы сказал он, бережно прикасаясь к моим волосам и убирая за ухо. – Наверное, так и должны выглядеть ведьмы.
Его взгляд показался по-щенячьи восторженным.
– Как «так»?
– Так волшебно!
Он потянулся к моим губам, а я оттолкнула его:
– Ты чего? Спятил, что ли?
Я вскочила и побежала прочь, не слушая, что он мне кричит вслед. Все во мне кипело от негодования и осознания неправильности происходящего. Я всегда относилась к Стейнмоду, как к брату. Проявления подобных чувств с его стороны казались противоестественными, хоть между нами и не было кровного родства. И что это нашло на скромнягу Стейнмода? Или со Снорри решил пример брать? Ну так не на ту напал! Я не какая-нибудь доверчивая арендаторская дочка, которая от двух ласковых слов готова растаять. А я его еще другом считала!
У порога я столкнулась с Асне, которая выругалась при виде меня:
– Ты куда несешься, оглашенная? Только посмотри на себя! Чего патлы-то распустила? Курам на смех! А ну иди, приведи себя в порядок!
Я старательно искала на ее лице другие причины для недовольства, помимо моего внешнего вида, но к своему удивлению, не нашла. Странно, неужели, Снорри не проболтался? Я была так поражена, что ни слова не сказала Асне и прошла в дом.
Рунгерд
Остаток дня я вела себя тише воды ниже травы. Помогла Гуде на кухне, едва не спалив ее коронный мясной пирог, разбила пару тарелок. Во время уборки залила грязной водой свежевыстиранное белье. В общем, старалась, как могла, за что получила очередную порцию проклятий от Асне. А потом, в осознании собственной никчемности, села за прялку, творя что-то невероятное с несчастным комком шерсти. Все это делала с таким безучастным и грустным видом, что добрая Астрид даже спросила, что случилось. Я сказала, что ничего, и вновь с остервенением попыталась придать измочаленной шерсти подобие клубка. Результатом усилий стала лишь открывшаяся ранка на руке, замызгавшая и то, что мне все-таки удалось сделать. Бросив все, я забилась в уголок и больше ни к чему не прикасалась до самого ужина.
Всеобщее веселье только усугубляло мои страдания. Я все время ожидала, что вот-вот откроется то, что я сделала. Снорри отсутствовал, и я немного успокоилась. Может, он решил заночевать в другом месте, и у меня появится отсрочка хотя бы на день. На Стейнмода я не смотрела, хотя все время чувствовала его отчаянный взгляд. Я всерьез обиделась и не собиралась его так легко прощать. Пусть еще немного помучается, потом подумаю, может и прощу.
Изрядно выпивший Хурт попросил меня спеть, вырвав из плена горестных размышлений. Я с неохотой вышла из-за стола и, подбадриваемая дружескими криками, запела недавно сочиненную песню, вполне соответствующую моему настроению. В ней рассказывалось о несчастной девушке, для которой норны уготовили на редкость безрадостную судьбу. Героиня моего творения уродилась на редкость безобразной, влюбилась в самого красивого парня в округе, а когда он женился на другой, утопилась в озере. От песни веселье присутствующих несколько поутихло, и когда я закончила, меня попросили спеть что-нибудь повеселее. Я замотала головой и поплелась на место, как вдруг заметила Снорри. Он стоял у двери и с ехидной улыбкой смотрел на меня. Когда он вошел? Если хочет, то двигается бесшумно, как рысь.
Снорри поманил меня рукой и вышел на улицу. Я послушно двинулась к выходу. Что поделать, теперь он получил власть надо мной. Одно его слово, и меня ожидают крупные неприятности. Он стоял возле ограды, скрестив руки на мускулистой груди, и улыбался. Невольно я залюбовалась им. Что и говорить, окрестным девушкам было от чего потерять голову. Снорри всегда одевался в черное. На нем были рубаха из дорогого сукна, облегающие кожаные штаны и куртка из такой же кожи. Талия перехвачена широким поясом, вышитым серебром. Заметив, что я его разглядываю, он улыбнулся еще шире. Я смутилась и нахмурилась, а затем с вызовом вздернула подбородок и приблизилась к нему.
– Ну? И чего ты хочешь?
– Чего хочу, малек? Нужно подумать, – его издевательский тон окончательно вывел из себя.
– Если думаешь, что я теперь буду выполнять все, что ты захочешь, то глубоко заблуждаешься! – гордо выдала я, всем видом демонстрируя презрение.
– Надо же, какая храбрая пичужка! И какая бесстрашная, хоть сама от горшка два вершка.
Он давил на самое больное место, злосчастный рост, и делал это намеренно. Моему возмущению не было предела, я приготовилась сказать что-то грубое, но так и застыла с открытым ртом. Снорри вытащил из притороченной к поясу сумки сверток и развернул. Блеснула хрустальная поверхность, и я неверяще уставилась на такое же зеркало, как то, что сегодня погибло жестокой и бессмысленной смертью. Я пыталась что-то сказать, но губы издавали невнятный писк. Руки потянулись к вожделенному предмету, но Снорри спрятал его обратно в сумку и потряс передо мной пустыми руками.
– Не так быстро, воробушек.
Я, наконец, оправилась от потрясения и пролепетала:
– Чего ты хочешь?
– Всего лишь, чтобы ты меня поблагодарила, – продолжая усмехаться, проговорил Снорри.
– Хорошо, спасибо тебе Снорри… Спасибо большое, – добавила я, видя, что он качает головой.
– Не так… – протянул он, глядя так пристально, что у меня мурашки побежали по коже.
– А как?.. – голос охрип и перестал слушаться.
– А как обычно красивая девушка благодарит парня, сделавшего ей хороший подарок?
Меня не столько поразил смысл его слов, сколько то, что Снорри назвал меня красивой. Это настолько изумило, что я превратилась в каменную статую. Снорри оказался совсем близко, во весь свой богатырский рост. Я едва доходила ему до груди, пришлось высоко задрать голову, чтобы взглянуть ему в лицо. Его руки обвились вокруг моей талии и легко сомкнулись на ней. Я услышала его хрипловатый голос:
– Какая же ты маленькая, хрупкая…
На этот раз упоминание о моем росте не показалось обидным, наоборот, звучало, как комплимент. Никогда бы не подумала, что меня так взволнует прикосновение Снорри. Я трепетала, а сердце едва не выпрыгивало из груди. Снорри склонился надо мной, его губы оказались совсем рядом, я ощутила его дыхание, слившееся с моим. Он выдохнул:
– Какие у тебя манящие губы… Ты даже не представляешь, какое впечатление они производят.
Это он о моих губищах? У меня в голове не укладывалось! Все мое восприятие мира и самой себя стремительно летело в бездну, оставляя после себя пустоту и неуверенность. Не знаю, что случилось бы дальше, если бы рядом не раздался звенящий от ярости голос Стейнмода:
– Что ты делаешь, бесстыжий?
Меня отшвырнули от Снорри, и я увидела перед собой спину Стейнмода. Он толкал Бьорна в грудь, наскакивая на него, как собачка на медведя.
– Будешь своих девок обхаживать. А Рунгерд не смей трогать! Понял?
Запрокинув голову, Снорри расхохотался, а затем потрепал Стейнмода по загривку.
– Надо же, защитничек выискался!S! Неужели так за сестренку распереживался? Или сам непрочь ей под юбку залезть? Пойди лучше книжечки почитай. Это у тебя получается лучше.
От этих слов непонятное томление исчезло, зато вернулись ненависть и презрение к злобному идиоту. Собрав остатки достоинства, я развернулась и двинулась к дому. Меня остановил насмешливый голос Снорри:
– Эй, мелюзга, подарок забыла!
Чувствуя, как пылают щеки, я вновь обернулась и подошла к нему. Стейнмод рванулся ко мне, но Снорри, играючи, одной рукой удержал его на расстоянии, а другой протянул мне злосчастное зеркало. Когда я приняла подарок, он напоследок слегка провел рукой по моей щеке, отчего по моему телу пробежала дрожь. Я почувствовала, как запылали щеки, и побежала к двери, больше не оглядываясь. Пусть хоть поубивают друг друга!
Я пробралась в комнату родителей и положила зеркало на место, пообещав себе больше никогда не прикасаться к сундуку. Потом вернулась к остальным и завела самые веселые песни, какие знала. Домочадцы были в восторге, я удостоилась похвалы даже от Асне. Не знаю, что делали на улице Снорри и Стейнмод, только вернулись они спустя полчаса, и у обоих был на редкость напряженный вид. Я скользнула по ним презрительным взглядом и больше за весь вечер не удостаивала вниманием.
Однако ночью не могла уснуть, помимо воли одолевали непривычные мысли. Я представляла, каково это, когда целует мужчина. Сегодня сразу двое пытались меня поцеловать, но так ни один этого и не сделал. Как все изменилось… Еще недавно я не рассматривала ни Стейнмода, ни тем более Снорри в качестве возможного спутника жизни. Видела будущего мужа, как некий идеальный образ, черты которого казались расплывчатыми. Теперь же представляла обоих парней, проявивших ко мне интерес, в качестве мужа, но эти мысли казались настолько дикими и нелепыми, что я едва сдерживала смех. Нет уж, уберегите норны от такой судьбы! Стейнмода я могу воспринимать только как друга, а Снорри – как врага. Не больше и не меньше. Хотя что-то хорошее в случившемся все же было. Оказывается, я не настолько безобразна, как полагала. С этой утешительной мыслью я, наконец, погрузилась в сон.
Снорри
До сих пор не могу найти объяснения, что со мной произошло той ночью. Знаю только, что это перечеркнуло привычную жизнь и добавило новых деталей ночным кошмарам. Помню только, как лег спать на обычном месте, а проснулся от прохладного воздуха, коснувшегося лица. Я открыл глаза и увидел, что стою в темном лесу, на небольшой поляне. Совершенно не помню, как сюда добирался. Только свет полной луны, пробивающийся сквозь кроны деревьев, позволял видеть очертания того, что меня окружало. Я не сразу понял, что это за место, а когда до меня дошло, накатил такой ужас, что, наплевав на необходимость казаться сильным и смелым, я бросился прочь. Единственным желанием было как можно быстрее выбраться из мертвого леса.
Все размышления, как и почему, потом. Сейчас нужно бежать… Лишь оказавшись на открытом пространстве, я позволил себе перевести дыхание. Осторожно обернулся, словно ожидая, что из чащи на меня бросится чудовище. И хотя все было тихо и спокойно, не мог избавиться от ощущения опасности, исходящей от неподвижных, как каменные истуканы, деревьев. Судорожно сглотнув, я снова побежал, желая поскорее оказаться под защитой надежных стен родного дома.
Сородичи крепко спали, в помещении раздавались храп и сопение. Я пробрался к своему лежаку и накрылся покрывалом. Меня колотила дрожь, которую не мог унять. Тогда я впервые почувствовал чье-то присутствие. Возникло чувство, что за мной наблюдают. Напрасно всматривался в полумрак в поисках неведомого существа. Решил, что мне чудится… И тут я услышал издевательский смешок. Едва подавив крик, вскочил, зашарил рукой в поисках оружия. Смех стал громче. Похоже, никто, кроме меня, ничего не слышал, сородичи продолжали спать. Я тряхнул головой, отгоняя наваждение, зажмурил глаза и снова открыл. Ничего подозрительного. Неужели, там, в мертвом лесу, я сошел с ума?
Улегшись опять на лежак, я постарался заснуть. Мне почудилось. Этого не может быть на самом деле. Нужно взять себя в руки. С большим трудом все же удалось погрузиться в сон, но в этот раз ко мне явилась не только Трюд, но и незнакомый мужчина в черном блестящем одеянии. Вместо его лица клубился туман. Он не делал ничего угрожающего, но само его присутствие приводило в ужас.
– Кто ты? – попытался я докопаться до истины, стараясь не обращать внимания на протягивающую ко мне руки Трюд.
Снова раздался смешок. Незнакомец не сказал ни слова, а затем исчез.
С того дня я не раз ощущал постороннее присутствие и слышал издевательский смех. Но все указывало на то, что слышу его только я. Чтобы не приняли за безумца, приходилось делать вид, что ничего не происходит. Однако кое-что изменилось. Так, я заметил, что сила моя увеличилась в несколько раз. Мне легко удавалось разогнуть и согнуть подкову, в одиночку поднять мельничный жернов. Если вступал в рукопашную схватку, то легко мог побороть противника вдвое крупнее. Меня начали бояться и уважать еще больше, а после одного случая и вовсе стали легенды слагать.
В тот день мы с несколькими приятелями и Торольвом отправились на охоту. Как назло, никто из лесных обитателей не появлялся на глаза, мы бесцельно блуждали по лесу. Я уже решил возвращаться, как вдруг заметил, что Торольв отделился от остальных. Когда это произошло, никто не помнил. Досадуя на незадачливого мальчишку, мы двинулись на поиски, выкрикивая его имя. Наконец, издалека донесся слабый возглас, полный неподдельного ужаса. Я пустил коня вскачь, не помня себя от тревоги, оставив далеко позади остальных.
Торольва я нашел на поляне, забравшимся на дерево. Рядом бесновался огромный медведь. Он тряс ствол, на котором висел мальчишка, рычал, из разинутой пасти капала слюна. Я потянулся за луком. Медведь заметил меня и оставил Торольва в покое. Лошадь взвилась на дыбы, и я не удержался в седле. Очутившись на земле, увидел над собой оскаленную пасть. Вскочив, едва успел уклониться от смертельного захвата. Однако на плече осталась глубокая царапина. Зверь снова пошел на меня, я не успел отшатнуться и почувствовал, как хрустят кости от медвежьих объятий.
Откуда-то пришло осознание силы, в голове прозвучал настойчивый приказ:
– Убей его! Ты можешь!
Я напрягся и рывком расцепил звериные лапы, затем налетел на опешившего противника, повалил и схватил за морду, проворачивая ее назад. Хрустнули позвонки, хищник обмяк. Тяжело дыша, я поднял глаза и увидел изумленные лица подоспевших приятелей и Торольва.
С того дня меня прозвали Бьорном в честь опасного зверя, которого я сумел победить. Я гордился прозвищем, предпочитал, чтобы меня называли именно так, хотя и привычное имя Снорри вполне соответствовало характеру. Оно означает «ревущий».
Незаметно пролетело пять лет. За эти годы во мне осталось мало от неуверенного мальчишки, который из кожи вон лез, чтобы доказать свою значительность. Теперь не нужно было никому ничего доказывать. Я вполне сознавал собственную силу и за что бы ни брался, мне во всем сопутствовала удача. В военном искусстве мне не находилось равных. Женщины меня обожали, я уже со счета сбился от количества побед.
Казалось бы, добился всего, чего хотел. Но что-то постоянно грызло и мучило. Стоило увидеть Рунгерд, как вмиг терял самоуверенность. За эти годы она превратилась в очаровательную девушку. Ее нельзя назвать красавицей в привычном смысле этого слова: невысокая, тощая, движения порывистые и неловкие. Но что-то в ней есть такое, отчего на нее можно смотреть часами, чувствуя волнение и щемящую нежность. Хрупкая, трогательная, с озорными искорками в огромных глазах. А ее роскошные волосы такого необычного цвета. Она всегда собирала их в строгую прическу, стараясь сделать как можно незаметнее необычный цвет. Иногда я ловил себя на мысли, что мне бы хотелось распустить их и зарыться лицом, вдохнуть запах. Я сердился на себя за эти чувства, пытался бороться с ними, всячески донимал Рунгерд, чтобы никто даже не догадался о моей слабости.
Однажды едва не выдал себя. Я тогда вернулся домой за деньгами, мы с приятелями собирались ехать в город. Как обычно, даже не осознавая, стал искать взглядом Рунгерд. Девчонки нигде не было. Тут заметил, что дверь в комнату Фрейвара и Хельги приоткрыта и двинулся туда. Не знаю, что собирался делать, но желание увидеть Рунгерд казалось сильнее всего остального.
Она не услышала, как я открыл дверь, настолько была поглощена своим занятием. Рунгерд сидела на полу с зеркальцем в руке и расчесывала волосы. У меня перехватило дыхание. От одного лишь взгляда на это трогательное невинное создание охватило нестерпимое желание. Она заметила меня и выронила зеркало. Прекрасные голубовато-зеленые глаза наполнились слезами, а у меня сердце защемило. Рунгерд кинулась собирать осколки и порезала руку.
Это оказалось сильнее меня, сам не понял, как оказался рядом, схватил маленькую дрожащую руку. Ее боль отозвалась уколом в сердце. Похоже, я переживал больше, чем она. Как обычно, Рунгерд высмеяла меня, а я, наконец, заставил себя опомниться.
В этот день я поехал в город, но, вместо того, чтобы веселиться с приятелями, обшарил весь рынок в поисках такого зеркала, как то, что разбила Рунгерд. Нашел его лишь в соседнем городе, так что домой вернулся поздним вечером. Однако сверток с маленькой безделушкой согревал сердце, и я не думал об усталости или упущенной возможности повеселиться. Так хотелось увидеть радость в огромных глазах…
Я застыл на пороге, глядя, как Рунгерд поет. Ее голос завораживал так же, как и она сама. Когда она закончила петь и заметила меня, я тут же постарался стереть восхищение с лица и заменить его усмешкой. Поманив ее пальцем, вышел из дома. Свежий воздух немного отрезвил, но стоило ей подойти, как снова захлестнуло волнение. Я подразнил ее, как обычно, а когда она уже хотела уйти, достал сверток…
Ради этого взгляда я мог бы совершить любой подвиг, бросить к ее ногам весь мир. До безумия захотелось поцеловать ее, желание было настолько сильным, что я потерял голову.
Она в моих объятиях… Это чувство невозможно сравнить ни с чем. Кровь бросилась в голову, я вдыхал ее запах, пьянящий и волнующий. Не знаю, что бы случилось дальше, не появись в этот момент Стейнмод.
Я даже растерялся, когда он налетел на меня, но быстро взял себя в руки и поставил его на место. Неужели щенок думает, что справится со мной? Вручив Рунгерд сверток и напоследок не отказав себе в удовольствии коснуться ее, я обернулся к двоюродному братцу.
Как же я презирал этого жреческого прислужника! Я не уважал Стейнмода и не считал настоящим мужчиной. Вместо того чтобы обучаться воинскому мастерству, он проводил время в Храме светлых альвов в Мидвальдене. У недоноска даже женщины еще не было. Хотя теперь понимаю, почему. Похоже, неудачник положил глаз на Рунгерд… На мою Рунгерд. Эта мысль обожгла. Все стало так просто и понятно. Чувство, которое не дает покоя, заставляет стремиться к ней… Я люблю эту девчонку. Она единственная, кого люблю по-настоящему. Но у меня не было время обдумать это открытие, потому что злость на братца пересилила все.
Стейнмод хорохорился и наскакивал на меня, как собачонка:
– Оставь Рунгерд в покое, понял?
– Это почему же? – улыбнулся я. – Тебе дорогу освободить, что ли?
– Я не об этом, – смутился он.
– А о чем же, братец? По-моему, все ясно. Ты ведь ее любишь?
– А что, если так? – с вызовом вскинул он остренький подбородок.
– Тебе лучше забыть о Рунгерд, – я поигрывал рукояткой кинжала, висящего за поясом. – Здоровее будешь.
– Не могу поверить!O! Ты мне угрожаешь? Мне, своему будущему господину?
В ярости я изо всех сил толкнул Стейнмода, так что он отлетел к стене дома.
– Запомни, щенок! – я уже стоял рядом с ним и тряс за плечи. – Ты никогда не станешь моим господином! Ты, жалкое ничтожество! И эта девушка будет моей, понял? Я даю тебе слово! А Бьорн никогда не нарушает обещаний.
– Не смей… – выдохнул Стейнмод, но я уже не обращал на него внимания, считая унизительным и дальше тратить время на столь жалкое существо.
Снова захотелось увидеть Рунгерд, все во мне стремилось к ней с неудержимой силой. Я направился к дому. Стейнмод, как побитая собака, последовал за мной.
Рунгерд
Утром в одаль приехал сосед, богач Аудун, вместе с дочерью Ингой. Я с любопытством разглядывала их, стоя во дворе рядом с остальными домочадцами. В последний раз видела Аудуна, когда мне было лет десять. С тех пор он мало изменился, такой же коренастый и плотный, ростом заметно ниже наших мужчин.
Рунгерд
На следующий день я угрюмо смотрела, как Инга орудует прялкой. Она мастерски владела этим непостижимым для меня предметом. Рыжеволосая красавица уже успела помочь на кухне, заслужив одобрение даже ворчливой Асне, и вылизать весь дом, сверкающий теперь чистотой. Она ни минуты не сидела без работы. Хельга с ласковой улыбкой заметила, что вряд ли чему-то сможет ее научить, и что Инга – хорошая хозяйка, и тому, кто женится на ней, очень повезет. Я едва не заскрипела зубами, когда это услышала. С горечью осознала, что во всем уступаю заносчивой дочке богача.
Снорри, справившись с работой, к моему удивлению, остался дома, и теперь сидел рядом с Ингой, развлекая ее историями. Я же издевалась над куском материи, пытаясь вышить на нем цветочный орнамент. Уже все руки исколола. Не раз ловила на себе презрительные взгляды Инги и едва сдерживала готовые сорваться с губ дерзкие слова. Хотя, похоже, только я испытывала неприязнь к дочери Аудуна, у остальных домочадцев она вызывала восторг. Особенно у Снорри.
К обеду, когда сошлись мужчины и работники, нагрянул Аудун. Он объяснил, что решил узнать, как влилась его дочь в нашу общину, хотя взгляд его то и дело обращался ко мне, и он, казалось, не слушал похвал, расточаемых Инге. Когда с приветствиями и любезностями было покончено, сосед подошел ко мне и протянул сверток, перевязанный зеленой лентой. От удивления я растерялась, но все же приняла подарок и под всеобщими взглядами распаковала его. Там оказались яркие берилловые бусы, еще красивее, чем у Инги.
– Это мне? – пробормотала я.
– Да, – с улыбкой произнес Аудун, – они подойдут к твоим глазам.
– Но я не могу принять такой дорогой подарок, – смутилась я.
– Тебе не нравится?
– Почему? Очень нравится. Но это так неожиданно.
В разговор вступил Фрейвар, хлопнув Аудуна по плечу.
– Надо же, какая честь! Чем это наша Рунгерд заслужила такой подарок?
– Ее пение доставило мне такое удовольствие, что я решил отблагодарить ее, – улыбнулся Аудун, продолжая сверлить меня глазами.
– Ну-ну… – протянул Фрейвар и подмигнул соседу. – Пойдем, что ли, потолкуем?
Они вышли на улицу, а я, чувствуя, как пылают щеки, прошла в комнату Хельги и примерила подарок. Прозрачные голубовато-зеленые камни словно жгли мою кожу, но это было приятное ощущение. Я достала зеркальце и с восхищением уставилась на свое отражение. Камни переливались, отбрасывая мерцающие отблески на кожу, а глаза светились еще ярче. Никогда еще мне не дарили такие подарки, но к удовольствию примешивалось беспокойство. С какой стати Аудун оказывает мне такое внимание? Почему-то причина, которую он назвал, показалась неубедительной. Я постаралась отбросить тревогу, и, положив зеркало обратно, вернулась к остальным.
Все уже сидели за столом, но за еду не принимались, ожидая хозяина дома и почетного гостя. Меня засыпали комплиментами, женщины то и дело норовили потрогать украшение. Я вяло благодарила их, поглядывая на дверь.
Наконец, вернулись Фрейвар и Аудун. У отца было странное выражение лица. Он быстро взглянул на меня, но тут же отвел глаза, словно смутившись. Что-то кольнуло в сердце – неспроста все это.
Я почти не прикасалась к еде, мучимая неясными подозрениями. То и дело ловила на себе взгляды Аудуна, глаза которого возбужденно блестели, и мне становилось не по себе. Чтобы справиться со смущением, я наблюдала за остальными. Снорри вновь сидел рядом с Ингой, с энтузиазмом ухаживая за ней. Стейнмод, как и я, на еду не обращал внимания, зато снова налегал на спиртное. Я волновалась за него. Неужели он слишком близко к сердцу воспринял вчерашний разговор? Если так, то странно, что он хоть что-нибудь помнит, учитывая его состояние тогда.
В мои мысли ворвался голос Аудуна:
– Рунгерд, может, ты снова доставишь нам удовольствие, и споешь?
Ничего не оставалось, как послушаться. Показалось, что бусы на шее стали непомерно тяжелыми, даже дышать стало трудно. Но я стойко, хоть и без настроения, спела несколько песен и снова села на место. Фрейвар, уже успевший напиться, захохотал и воскликнул, не обращая внимания на предостерегающие жесты Аудуна:
– Да, недолго нам осталось наслаждаться твоим прекрасным голосом, птичка моя.
В ответ на удивленные возгласы он расплылся в пьяной улыбке и торжественно объявил:
– Нам уважаемый сосед просил у меня твоей руки, Рунгерд.
Воцарилась напряженная тишина. Я чувствовала, как онемело все тело, а сердце даже биться перестало. Раздался болезненный стон, я не сразу поняла, что его издал побелевший, как полотно, Стейнмод. Он сорвался с места и ринулся прочь, с силой хлопнув дверью. Тишина взорвалась громкими возгласами. Аудун с досадой произнес:
– Я же просил пока не говорить никому. Для девочки это настоящее потрясение.
– Какие глупости! – отмахнулся Фрейвар. – Ей уже пятнадцать. Вполне подходящий возраст для замужества. А то еще досидится до старости в девках, как Астрид.
Я заметила, как дочь Уны и Хурта покраснела и низко опустила голову. Мне стало жаль ее, хотя сейчас я, не задумываясь, поменялась бы с ней местами. А ведь еще недавно сама мечтала о замужестве. Но в мечтах будущий жених представлялся мне молодым и красивым, и даже в самых кошмарных снах я не могла представить в качестве мужа старого и непривлекательного соседа. Возмутило то, что моего мнения никто и не спросил. Конечно, я понимала, что слово Фрейвара – закон, но он всегда хорошо ко мне относился, и я думала, что в этом вопросе мне предоставят свободу. Как же горько я ошибалась! Аудун, между тем, произнес:
– Я не стану торопиться со свадьбой, дам Рунгерд время привыкнуть. Но хочу, чтобы с этого дня все знали: она – моя невеста, будущая хозяйка моего дома. Все мои сыновья погибли, так уж распорядились норны. Раньше я полагал, что после моей смерти все достанется внукам от Инги. Но, увидев вчера Рунгерд, я понял, что судьба дает мне второй шанс. Надеюсь, норны пошлют мне еще сыновей от этой удивительной девушки, пленившей сердце, которое я считал окаменевшим.
Раздались бурные овации, похоже, все поддерживали Аудуна, и не видели в том, что происходит, ничего плохого. Только Хельга украдкой смахивала слезы. И Снорри выглядел странно, стискивая зубы и бросая на соседа недовольные взгляды. «Что это с ним?» – удивилась я, но потом догадалась, в чем дело. Похоже, Снорри мигом просек ситуацию с наследством богатенького соседа, потому и обхаживал Ингу, решив увести невесту прямо из-под носа недалекого братца. А тут все его планы рушатся на глазах. Ему не достанутся богатства Аудуна. Эта мысль немного обрадовала меня, заставив губы изогнуться в мрачной улыбке. Новоявленный жених по-другому понял ее смысл и радостно воскликнул:
– Вижу, что зря переживал, и Рунгерд довольна моим предложением! Давайте выпьем за мою прекрасную невесту!
Мне в руки ткнули чашу с элем, и я тут же осушила ее, почувствовав, как кровь бросилась в голову. Мне налили еще, а потом еще. Сама не заметила, как напилась так, что уже не соображала, что происходит вокруг. Чему-то смеялась до слез и отвечала шутками на подначивания домочадцев. Рядом оказался Аудун, и под приветственные крики поцеловал меня в губы. Мой первый поцелуй. Не думала, что он будет таким. Слюнявый поцелуй старика, вызывающего у меня отвращение.
Стало так мерзко на душе, что сумасшедшее веселье развеялось, как дым. Тело охватила дрожь, внутри бушевала буря. Я почти физически чувствовала плескавшуюся во мне силу, бешеную, неукротимую. Ярость, протест, ненависть выплеснулись наружу, подобно рокочущему потоку. Все вокруг потемнело, словно настала глубокая ночь, хотя был еще день. Веселье за столом утихло, люди бросились на улицу узнать, в чем дело, куда подевалось солнце. Я осталась за столом, не в силах справиться с изливающейся из меня силой. Сквозь зияющий проем двери видела, как сгущаются сумерки. В отдалении раздавались громовые раскаты, которые все приближались. Земля задрожала, вмиг протрезвевшие люди опустились на колени, простирая руки к небу. Они молили норн смилостивиться над ними, не уничтожать этот мир. Похоже, решили, что наступил конец света. Я расхохоталась, почти не контролируя себя.
Растолкав всех, в дом ворвался Стейнмод, белый, как мел. Он не сводил с меня горящих глаз:
– Это ты? Это ведь ты делаешь? Прошу тебя, перестань! Они не виноваты! По крайней мере, не все. Здесь Хельга, Астрид, Гуда! Что они тебе сделали?
Пьяный угар постепенно уходил, я немного пришла в себя. Неужели, это действительно я – причина того, что происходит. Я вышла на порог и увидела вдали черный смерч. Сизое, почти черное небо избороздили вспышки молний. Порывы ветра были такими сильными, что деревья гнулись, а те, что послабее, взмывали в воздух, и их затягивало в гигантскую воронку. Из недр земли доносился утробный рокочущий гул, словно оттуда рвалось что-то огромное и могущественное. Разъяренные стихии ветра и земли вступали в альянс, подчиненные незримой силе, средоточие которой находилось во мне.
Я не могла четко понять, то ли это мои эмоции вызвали весь этот хаос, то ли беснуется ОНА. Может, ОНА делится со мной силой, давая возможность самой решать, как ею распорядиться. Мне стало стыдно. Тот, кому дарована такая мощь, не должен бездумно играть с ней, ведь могут пострадать ни в чем неповинные люди. Я собрала волю в кулак и представила, что хватаю черную воронку за хвост и втягиваю ее обратно, в глубины моей непонятной души.
Вихрь съеживался и уменьшался, небо прояснялось. Вскоре уже ничто не напоминало о том, что только что произошло. По-прежнему светило солнце в голубом небе, зеленела трава. Только в воздухе остался сильный и свежий запах, смесь туберозы и бергамота, до боли знакомый, бередящий душу.
Что это за аромат, откуда он знаком мне? В голове всколыхнулись неясные образы окружающей меня сверкающей оболочки, прорвавшейся наружу – именно тогда я почувствовала запах впервые. Но это ни о чем мне не говорило, я напрасно хваталась за бесформенные обрывки воспоминаний. Чем сильнее старалась, тем неяснее и путанее они становились. Со вздохом прекратив попытки, я вернулась в дом.
Никто, кроме Стейнмода, не понял, что только что происходило.
Рунгерд
Следующую неделю я старательно избегала общения с женихом, прячась, где только возможно. Но «добрые» домочадцы помогали ему отыскать все мои укрытия. Я бесилась и злилась, грубила всем подряд, даже Хельге, но мне лишь снисходительно улыбались. Неожиданно я осознала, что получила новый статус: я больше не маленькая смешная птичка, а невеста богатого и влиятельного человека. Даже Асне теперь обращалась со мной почтительно и настолько приветливо, насколько позволял ее вредный характер. Почему-то все это меня совершенно не радовало. Больше всего на свете я мечтала вернуть все, как раньше.
Аудун осыпал меня дорогими подарками. Привез несколько отрезов на платья из великолепных, доставленных из других стран тканей; различные украшения; зеркало, даже побольше, чем то, что хранила в сундуке Хельга. Как бы я радовалась всем этим диковинкам, если бы не цена, какую мне придется заплатить! Правда, Аудун больше не пытался меня поцеловать, видимо, понял, что мне это неприятно. Однако по его голодному взгляду становилось ясно: он рассчитывает наверстать упущенное позже, когда я буду его женой, его собственностью. Мысль об этом причиняла настоящие муки. Интимные отношения между мужчиной и женщиной не были для меня таинством. Это неизбежно, ведь почти все мы ютились в одной большой комнате, и ночами я не раз слышала возню под одеялами между Хуртом и Уной, их стоны и возгласы. К тому же видела, как подобное происходит у животных, так что понимала, что меня ждет. Когда представляла себя в объятиях Аудуна, меня охватывало отвращение.
Сегодня я, как обычно, пряталась от жениха, который должен был приехать с минуты на минуту. Я сидела в амбаре, за бочками с элем, затаившись, как мышка. Вроде, никто не видел, как я сюда зашла, так что надежда на то, что найдут меня не сразу, оставалась. Здесь было душно, жара и пыль уморили меня, но я терпела. Пахло элем, наверное, одна из бочек прохудилась. Запах смешивался с ароматом сена и вонью от мышиных экскрементов. Как же я хотела оказаться сейчас возле любимого ручья, среди цветов и зеленой травы. Но то мое убежище уже было известно всем, там меня станут искать в первую очередь. Так что приходилось отсиживаться здесь. Я задремала.
Противный скрип несмазанных петель заставил открыть глаза. Послышалось шуршание от шагов по усыпанному сеном полу, затем сдавленный смешок. Я затаила дыхание и втянула голову в плечи. Неужели мое укрытие так быстро обнаружили? Звук поцелуя и шепот заставили меня облегченно перевести дух. Похоже, сюда забралась парочка, желающая побыть в одиночестве. Осознав, чем они намерены заняться, я почувствовала, как щеки заливает краска. Но придется терпеть. Слушая возню и шорохи, я вскоре ощутила жгучее любопытство. Кто это может быть? Наверное, кто-то из работников. Я выглянула из-за бочки и едва сдержала взволнованный возглас. На куче сена слились в страстных объятиях рыжеволосая девушка и парень, фигуру которого я бы не спутала ни с чьей, хоть он и находился ко мне спиной. Снорри и Инга. Невероятно!V! Вот паршивцы!
Острое негодование буквально сотрясало меня, к нему примешивалось другое сильное и неприятное чувство, которому я не могла найти названия. Снорри проворно снимал с Инги платье, а она позволяла делать со своим телом все, что он хочет. Снорри тоже обнажился. Я залюбовалась его отличным телосложением, но тут же одернула себя. Наблюдала, как он покрывает поцелуями трепещущее тело девушки, а она выгибается под его ласками. Непонятная истома охватила тело, я невольно представила, что все это проделывают со мной, и это вызвало новые будоражащие ощущения. Отругав себя, я скрылась за бочкой, сжимая кулаки и желая, чтобы это поскорее закончилось, и они убрались отсюда. Так было еще хуже, я слышала стоны и прерывистое дыхание, и воображение рисовало волнующие картинки.
Наконец, все закончилось, я услышала быстрые шаги и скрип двери. Вздохнув с облегчением, я поднялась на ноги, захотев их немного размять. В тот же момент с губ сорвался крик. Удобно устроившись на сене, на меня смотрел полуголый Снорри, пожевывая соломинку и ухмыляясь.
– Оказывается, ты любишь подглядывать? – произнес он, глядя на меня из-под полуопущенных ресниц.
Сердце бешено колотилось, мне никогда еще не было так стыдно и гадко. Я напрасно силилась придать себе гордый и уверенный вид.
– Может, нужно было предложить тебе присоединиться? – протянул он, оглядывая меня с ног до головы.
Сбросив оцепенение, я гневно воскликнула:
– Какой же ты бесстыжий! Ингу ведь хотят выдать за Стейнмода! Как ты мог воспользоваться ее неопытностью…
Мои слова прервал громкий хохот. Снорри покатывался со смеху.
– Неопытностью! Бедняга Стейнмод даже не предполагает, сколько уже гостей побывало под юбкой его невестушки. Я у нее точно не первый!
Я пораженно смотрела на него, не в силах поверить его словам.
– Инга же из порядочной семьи, как она могла запятнать честь рода?
– Папочка все равно найдет ей жениха, с таким-то приданым. Зачем девушке отказывать себе в удовольствии? – обезоруживающе улыбнулся Снорри. – К тому же бедолага Стейнмод вряд ли что-то поймет, с его-то опытом на любовном фронте. Ему лишь бы книжки читать. Но я всегда буду готов развлечь его женушку. Мне не трудно.
– Ты отвратителен, – процедила я, ни минуты не желая оставаться больше рядом с ним.
Я направилась к двери. Снорри вскочил на ноги, в два прыжка оказался рядом и схватил меня за руку.
– Уже уходишь? А мы ведь так хорошо болтали.
Я старалась высвободиться, а он лишь смеялся над моими попытками. Не успев понять, что происходит, я оказалась в плену его рук, сомкнувшихся вокруг моей талии, его лицо склонилось над моим. В его глазах горело непонятное чувство, от которого у меня перехватывало дыхание.
– А что насчет тебя? – выдохнул он мне в ухо. – Я бы и тебе мог помогать таким же образом. Не очень приятно, наверное, будет ублажать старика. Ты могла бы утешаться в моих объятиях. Что скажешь? Может, вместе бы заделали ему наследника?
Я с негодованием попыталась оттолкнуть его, но он завел мне руки за спину и притянул к себе еще ближе. Я ощущала его возбуждение. Дыхание Снорри стало прерывистым, он провел губами по моей щеке, а затем коснулся рта. Принялся целовать меня, грубо и страстно, но почему-то я не чувствовала должного отвращения. Напротив, поймала себя на том, что мне доставляет удовольствие то, что он делает. Он освободил мои руки и легко поднял, словно я ничего не весила. Потом я оказалась на сене, а он опустился сверху. Сквозь пелену, туманящую разум, пробилась четкая мысль. Только что, на этом самом месте он ласкал Ингу. Это подействовало так, словно меня окатили ведром холодной воды. Я изо всех сил принялась брыкаться и царапаться, даже пару раз укусила его. Снорри, наконец, отпустил меня и схватился за расцарапанную щеку.
– Ты словно дикая кошка! Мне казалось, тебе нравится. Могла бы просто сказать, чтобы я тебя отпустил. Никогда еще не брал женщин силой и не собираюсь этого делать.
Я, тяжело дыша, смотрела на него, а он провел рукой по моей шее и притянул мою голову к себе.
– В тебе есть что-то колдовское, ты это знаешь?
Бешеная страсть в его глазах пугала и одновременно пьянила, я с трудом сдерживалась, чтобы не откликнуться на молчаливый призыв. Почему я раньше не осознавала, какой он безумно привлекательный? От него исходит мощная животная энергия, невыразимо притягивающая. Его пальцы, лаская, зарылись в мои волосы. Он прошептал:
– Твои волосы, словно небо в беззвездную ночь. А в твоих глазах можно заблудиться и не выбраться обратно.
Я чувствовала, что таю от его слов. С трудом собрала остатки самообладания и проговорила:
– Я знаю, что ты мастер пудрить девушкам мозги. Но со мной этот номер не пройдет. Я – не Инга и не опозорю свой род. Тебе бы тоже стоило об этом подумать.
Снорри будто очнулся. Он поднялся и глухо проговорил, не глядя на меня:
– Уходи… Быстро… Иначе я за себя не отвечаю.
Торопливо приводя в порядок прическу и одежду, я выбежала из амбара и прислонилась к стене. Ноги тряслись от пережитого потрясения. Свежий воздух постепенно привел меня в чувство, и я прошла в дом, решив там дождаться приезда жениха. Сегодня у меня не осталось сил противиться судьбе, однако сердце ныло и щемило, стоило вспомнить прикосновения Снорри. Я все так же считала его врагом, но меня тянуло к нему так сильно, что сопротивляться этому притяжению было невероятно трудно.
Рунгерд
Когда жених, наконец, явился, то сообщил, что хочет сегодня взять меня в город. Ему как раз нужно туда по делам, а дочь давно просила об этой поездке. Заодно решил и меня прихватить. Я не верила собственному счастью. Наконец, увижу Мидвальден – место, о котором с таким восторгом рассказывал Стейнмод.
Я не находила себе места, хотелось одеться получше, чтобы не ударить в грязь лицом перед городскими девушками. К сожалению, выбор одежды оставлял желать лучшего. Но все же одно из платьев, нежно-зеленого цвета, казалось довольно милым. Хельга не раз отмечала, что оно хорошо оттеняет мои глаза. Я натянула его и стала заниматься прической. Ради особого случая после некоторого колебания уложила волосы не в привычную строгую прическу, а собрала у висков атласной зеленой лентой, а дальше оставила свободными. Конечно, красота черных патлов казалась сомнительной, мне самой они напоминали змей, но, все же, вспомнив реакцию Стейнмода на мои распущенные волосы, я решила рискнуть. Нужно же выглядеть не так, как обычно, мне ведь никогда еще не приходилось выбираться за пределы родного одаля.
Я едва не прыгала от счастья, готова была всех расцеловать лишь за то, что они оказались свидетелями моей радости. Только поймав насмешливый взгляд Инги, причесывающей роскошную рыжую шевелюру черепаховым гребнем, я притихла. Сравнив свой внешний вид с тем, как выглядела Инга, я немного пала духом. Ярко-синее переливающееся платье, украшенное лазуритовыми фибулами, длинные серьги-капельки из таких же камней великолепно смотрелись на дочери Аудуна. Куда мне до нее? Я смотрелась жалким воробышком рядом с величественной лебедицей.
Аудун ожидал нас, сидя на крыльце с Фрейваром и Снорри и обсуждая какие-то мужские вопросы. Он ничем не проявлял нетерпения, хотя мы с Ингой копались довольно долго. Похоже, Аудун уже привык к таким женским заморочкам и относился к ним снисходительно. Когда, наконец, мы с Ингой показались на пороге, мужчины тут же осыпали нас комплиментами. Дочь Аудуна порозовела от удовольствия, особенно слушая слова Снорри, я же восприняла это скорее как проявление вежливости. Однако когда мои глаза случайно встретились с оценивающим взглядом Снорри, мне стало приятно от отразившегося на его лице восхищения. Он даже проговорил:
– Ты зря не оставляешь волосы распущенными. Тебе идет.
– Глупости, – пробормотала я. – Что может быть красивого в моих волосах?
– Ты не права, – вмешался в разговор Аудун, по-хозяйски взяв меня за руку и поднеся ее к губам. Я ощутила обжигающее прикосновение к коже, вызвавшее неприятную дрожь. Тут же захотелось высвободить руку и стереть след от поцелуя. Аудун продолжал, не замечая моей реакции:. – У тебя великолепные волосы, очень красивые. И они так чудесно оттеняют твои выразительные глаза.
Не зная, куда девать эти самые глаза от смущения, я взглянула на Снорри. Тот хмурился и покусывал губы. Я заметила, что его пальцы сжимаются в кулаки. Такое ощущение, что еще немного, и он взорвется. Аудун ничего не замечал, в отличие от Инги и Фрейвара. Отец улыбался, поглядывая на нас с женихом и Снорри. Инга же выглядела так, словно прожевала клюкву, ее хорошенькое личико сморщилось, губы искривились в неприятной гримасе. Неужели она ревнует? И к кому? Ко мне? Я едва сдержала смешок.
К моему огромному неудовольствию, Снорри тоже изъявил желание сопровождать нас в город, пробормотав что-то о делах, которые ему нужно там решить. Инга немного успокоилась, когда он подмигнул ей, и расплылась в счастливой улыбке. Я почувствовала досаду, глядя, как они со Снорри обмениваются многозначительными взглядами. Мелькнула лукавая мысль: какое бы выражение приняло лицо Инги, если бы она узнала о том, что произошло в амбаре после ее ухода. Стала бы она так сиять?
Помогая мне забраться в повозку, Аудун коснулся моего бедра и провел по нему рукой. Меня передернуло, и я поспешила занять место на неудобном деревянном сидении. Инге точно так же помог устроиться Снорри, задержав чуть дольше, чем положено, руку на ее тонкой талии. Инга шутливо шлепнула его, он что-то шепнул, и они оба рассмеялись.
Язык прямо чесался остудить ее радость, но я благоразумно сдерживалась. Во-первых, здесь находился еще и Аудун, а во-вторых, Снорри еще может подумать, что я ревную. Эта мысль поразила меня. Не может такого быть! Я ведь не люблю этого самодовольного мерзавца, значит, и ревновать его не могу. Я постаралась не углубляться в эти размышления, которые слишком далеко могли меня завести. Вместо этого стала любоваться пейзажами, расстилающимися вокруг нас.
Повозка, запряженная двумя лошадьми, подпрыгивала на ухабах, но двигалась довольно быстро среди холмистой и лесистой местности. Суровая красота этих земель всегда казалась мне близкой. Я чувствовала необъяснимое родство со всем, что окружало меня. Ощущала движение соков под грубой корой деревьев, пульсирующую жизнь каждой травинки и цветка. Даже у камней была душа, открытая лишь для немногих посвященных. Как остальные люди не замечают всего этого? Они бездумно и безжалостно используют природные богатства, не слушая предсмертных криков уничтожаемых ими существ. Природа щедра и бескорыстна, она с радостью жертвует собой ради нас, но если не относиться к ней с должным уважением, она может однажды восстать. Я знала, какая мощная сила скрыта в ней, я даже могла управлять ею, но не понимала до конца: плохо это или хорошо.
Откуда берет исток моя собственная сила? Что она несет в себе: созидание или разрушение? Пока не найду ответы на эти вопросы, я не должна рисковать, играя с мощью, которой не понимаю. Никогда ничего в этой жизни не бывает просто так. То, что я здесь оказалась, – воля бесстрастных и справедливых богинь Судьбы. И голос, который иногда звучит в моей голове, не раз повторяет, что я не должна выделяться из толпы, должна стать незаметной, насколько только возможно. Иначе это закончится для меня плохо. Я не знала точно, что это за голос, могла лишь догадываться: возможно, я сама, та, что сокрыта за непроходимой стеной собственной памяти.
Мы с Ингой сидели в повозке, Аудун правил лошадьми, а Снорри ехал верхом рядом. Я старалась не смотреть на него, но это происходило помимо воли. У меня сердце щемило, когда я видела, как он безукоризненно держится в седле, одетый, как всегда, в черное. Длинные светлые волосы Снорри трепещут под дуновением ветра, а солнце бросает блики на загорелую кожу. Я видела, как рельефно перекатываются мускулы на его спине и предплечьях, и в памяти всплывали волнующие воспоминания о силе его рук, сжимавших меня в объятиях. Я ощущала исходящую от Снорри почти животную мощную энергию, затрагивающую самые сокровенные глубины моей души. И вместе с тем, постоянное предчувствие опасности не оставляло, когда я находилась рядом с ним. Я не могла забыть, что где-то внутри него находится черное зло, которое рано или поздно может вырваться наружу. Все эти двойственные чувства: притяжение и отторжение, желание бежать от него и одновременно защитить, – настолько переплелись в душе, что я совершенно запуталась в том, что ощущаю к Снорри. Но одно несомненно: как бы я ни хотела этого, меня тянет к нему, хотя я сознаю, что это неправильно.
Инга тоже любовалась Снорри, ее глаза щурились, словно у кошки, блаженствующей на солнышке, на лице блуждала томная улыбка. Она то и дело поправляла рыжие волосы, сияющие огненными бликами при ярком солнце, бросала на Снорри кокетливые взгляды из-под красиво-изогнутых ресниц и когда думала, что никто не видит, посылала возлюбленному воздушные поцелуи. Как же я ненавидела ее сейчас! Утешало только то, что Снорри не обращал на нее внимания, впрочем, как и на меня. Он вел с Аудуном неспешную беседу о политике и военном искусстве.
Внезапно с ясно-голубого неба на мою руку спикировала ласточка. Я чувствовала биение маленького сердечка, тревога птицы передавалась мне. Я тихонько спросила у нее, что случилось. Ласточка передала мне мысленную картинку: затаившихся в засаде за поворотом вооруженных людей. Она боялась, что они могут причинить мне вред. Я постаралась успокоить ее, и птица, напоследок потершись о мою ладонь, вспорхнула в небо. Я поймала на себе недоуменный взгляд Инги, но в тот момент мне было все равно, что обо мне подумают. Я закричала:
– Остановитесь! Остановитесь немедленно! Впереди засада!
Аудун натянул поводья, останавливая лошадей. На меня устремились удивленные взгляды.
– Ты что, Рунгерд? – спросил сосед. – С чего ты взяла?
– Наверное, птичка нашептала? – съязвила Инга. – Асне предупреждала, что у тебя с головой не все в порядке.
Я пропустила мимо ушей ее заявление и затараторила:
– Отряд из пяти вооруженных людей. Там, за поворотом. Это разбойники.
– В наших местах и впрямь в последнее время неспокойно, – задумчиво проговорил Аудун, – но как ты можешь знать такие детали? Может, ты просто передумала ехать? Так и скажи.
– Прошу вас, поверьте. Дело не в этом! – с жаром твердила я.
Снорри усмехнулся, сдерживая норовистого жеребца, которому не терпелось сорваться с места.
– Но мы никогда не узнаем, говорила ли ты правду, если не проверим.
Он тряхнул головой и заявил:
– Ждите здесь. Я проверю.
Прежде, чем кто-то успел его остановить, он пришпорил лошадь и помчался вперед. Я поймала ненавидящий взгляд Инги.
– Если с ним что-то случится… – процедила она. – В этом ты будешь виновата.
– Ты же не веришь моим словам, – заметила я. – Откуда такая тревога?
Но словесная стычка с высокомерной дочкой Аудуна сейчас меньше всего заботила меня. Я с тревогой всматривалась в исчезающий вдали силуэт Снорри. Мы ждали. Время тянулось мучительно медленно…
Внезапно Инга радостно вскрикнула. Впереди показалась черная точка, приближающаяся к нам. Через некоторое время Снорри оказался рядом. Его одежда местами была порвана, волосы взлохмачены. Щеку пересекала кровавая полоса. Инга взволнованно закричала:
– Что произошло?
Снорри смотрел только на меня. Прерывисто дыша, он хрипло произнес:
– Ты была права, Рунгерд. Все, как ты и говорила. Пятеро вооруженных людей, скорее всего, дезертиры из войска конунга, судя по оружию и облачению.
– Хорошо, что тебе удалось скрыться, – заметил Аудун, – что ж, придется поворачивать обратно.
– В этом нет необходимости. Они уже никому не смогут причинить вред, – невозмутимо возразил Снорри. – Мы можем продолжать путь.
– Ты справился с пятью воинами?! – Инга захлопала в ладоши.
– А ты сомневалась? – он задал вопрос ей, но продолжал смотреть только на меня. – Но откуда ты узнала, Рунгерд?
Я кусала губы, не зная, что сказать, а затем улыбнулась:
– Мне подсказала птичка…
Рунгерд
Городок Мидвальден располагался в устье широкой реки Свель, величаво несущей свои воды через всю страну. Это был город-порт, с каждым годом расширяющийся и деятельный. Он насчитывал около тысячи жителей, и население постоянно росло. Я во все глаза озиралась, боясь пропустить хоть что-то. Наша повозка въехала в каменные ворота. Тут же оглушил непривычный шум множества голосов снующих вокруг горожан и грохот колес по каменной мостовой. Меня, привыкшую к огромным просторам, поразила теснота. Здания стояли так близко, словно пытались прильнуть друг к другу, некоторые из них, как и рассказывал Стейнмод, были в несколько этажей.
В центре города находилась торговая площадь, с фонтаном и статуей конунга, великого Свана, получившего прозвище Миротворец. Неподалеку располагалась ратуша, где проводился тинг – собрание самых влиятельных бондов округи. Здесь решались споры и тяжбы. Отец говорил, что Аудун председательствует в тинге, и я невольно прониклась к жениху уважением.
Торговая площадь поразила меня. Похоже, здесь собрались жители всей округи. Множество телег и прилавков с разнообразным товаром, крики зазывающих к себе продавцов, торгующиеся покупатели. Мы оставили повозку возле какого-то постоялого двора, Аудуну пришлось за это заплатить хозяину несколько монет, а сами влились в разношерстную толпу на площади. Инга, похоже, уже не раз бывала здесь, потому что уверенно щупала товары и спрашивала цены. Я же плелась следом, округлившимися глазами глядя на окружающее разнообразие. Снорри отделился от нас, заинтересовавшись оружием.
Аудун остановился у прилавка с украшениями и жестом подозвал меня. Я зачарованно смотрела на искрящиеся на солнце яркие камни, названий половины я даже не знала. Больше всего понравились броши, каждая из них представляла собой маленькое произведение искусства. Я несмело взяла в руки одну из них, вырезанную из голубой яшмы, и сережки из таких же камней. Торговец держал передо мной зеркало, а я мерила украшения. У меня глаза горели, я была готова перемерить все. Аудун со снисходительной улыбкой наблюдал за мной. Наконец, я сделала выбор, и жених, не торгуясь, расплатился за бусы из лазурита, такие же серьги и брошь из берилла.
Затем мы нашли Ингу, которая стояла у прилавка с тканями. Аудун предложил мне выбрать материю для свадебного наряда. По обычаям, введенным жрецами светлых альвов, невесте полагалось быть в розовом. Торговец предложил ткань, которую назвал шелком. Я впервые держала в руках такую дорогую материю, тонкую и блестящую. Мне объяснили, что такую ткань производят в Амитане. Также невесте полагалась фата, держащаяся на голове благодаря обручу. Все это мы тоже купили.
Я даже устала немного, так много этот день подарил новых впечатлений, к тому же непривычный шум становился нестерпимым. Напоследок мы пошли смотреть представление бродячих артистов, вокруг которых уже толпился народ. Я заметила Снорри, застывшего неподалеку и сверлящего глазами стройную фигурку танцовщицы, одетой в ярко-красное платье. «Вот бабник! – в сердцах подумала я. – Ни одной юбки не пропустит».
Танцовщица двигалась так легко и грациозно, что я даже позабыла о Снорри, залюбовавшись ее безукоризненной пластикой. Потом выступали акробаты. Они выполняли невероятные прыжки и так изгибали тела, словно в них и костей не было. Я вместе со всеми восторженно хлопала в ладоши. Внезапно радостный возглас застрял в горле. Одна из акробаток, совсем девчушка, не старше двенадцати лет, выполняя сложное сальто, не рассчитала сил и упала спиной на мостовую. Раздался отчетливый хруст.
На мгновение все оцепенели, потом некоторые бросились к девочке, морщившейся от боли, но ни разу даже не вскрикнувшей. Только когда ее попытались поднять, она взвизгнула. Послали за лекарем. Я услышала, как кто-то сказал, что, наверное, девочка сломала позвоночник, и если так, то будет чудом, если вообще сможет двигаться. Инга, бледная, как полотно, дернула Аудуна за рукав.
– Пошли отсюда. Незачем на это смотреть.
Тот кивнул, но я замотала головой.
– Нет, я хочу узнать, что с ней будет.
– Это и так понятно, – процедила Инга. – Девочка теперь калека. Жаль ее, конечно, но мы ничем не поможем. Только расстроимся понапрасну.
Рунгерд
Прежде, чем покинуть Мидвальден, я упросила Аудуна посетить храм светлых альвов, о котором Стейнмод все уши прожужжал. И хоть Инга высказала протест, жених прислушался ко мне, а не к ней. Я почувствовала невольное торжество, хоть в чем-то удалось потеснить гордячку. Сама не могла понять, почему дочь Аудуна вызывает у меня такую неприязнь. Возможно, из-за того, что за что бы она ни бралась, все в руках спорилось и ладилось. Или из-за ее статной фигуры, на которую засматривались мужчины. Или из-за того, как она умела подать себя, держась уверенно, словно королева. Где-то в глубине души мелькала еще одна возможная причина неприязни, но я изо всех сил ее отметала. Близость Инги со Снорри. Да какая разница, с кем путается этот бесстыдник, он для меня ничего не значит. Но глупое сердце думало иначе.
Храм светлых альвов оказался каменным сооружением с большими резными колоннами и округлой крышей. Стены были украшены фресками с изображениями древних легенд о старых и новых богах. Я вспомнила все, что слышала от сородичей об истории нашего мира. Когда-то давно альвы по велению норн посетили Мидгард, родину предков, откуда избрали наиболее достойных людей и перенесли их в наш мир. Жители Норнвальдена происходили от народа Мидгарда, называемого викингами. Точно так же по воле богинь другие страны заселили представителями иных народов. У каждого из них – своя история и религия, поначалу они старались соблюдать заветы предков. Но постепенно единым объектом культа всех народов нашего мира стали норны, диктовавшие волю через темных и светлых альвов.
Некоторые страны предпочитали служить темным альвам, в основном это были агрессивные и воинственные народы. Норнвальденцы же почитали светлых альвов. Конечно, и на территории нашей страны существовали заповедные места, где обитало зло. Одним из таких мест был мертвый лес, с которого я начала путь в этот мир. В древних книгах упоминалось, что путешествия между мирами возможны, если знать, где находятся порталы. Но открыть их можно только магией, для непосвященных это невозможно. Я часто раздумывала: а что если я перенеслась сюда через один из таких порталов. Но почему тогда это произошло в мертвом лесу – заповеднике темных альвов? Неужели во мне есть частица их зла? Верить в это не хотелось, и я упорно отбрасывала саму мысль об этом. Возможно, то, что я здесь оказалось, простая случайность. Я оказалась не в том месте и не в то время, когда портал открылся. А не помню ничего из-за того, что так повлиял на меня перенос. Правда это или нет, может быть, я никогда и не узнаю.
Что-то тянуло меня в храм. Вдруг я найду там разгадку. Мы с Аудуном и Ингой вошли через округлые врата внутрь большого помещения, в котором находилось восемь колонн, образующих круг. В центре возвышался алтарь, стоящий на постаменте; к нему вели широкие ступени. На алтаре стояла большая золотая чаша, покоящаяся на золотой ладони. Я заметила, что народу здесь собралось много, не меньше сотни. Люди стояли на коленях, устремив взгляды на алтарь, и ожидали чего-то. Мы присоединились к остальным, расположившись почти у самого входа. Я с любопытством оглядывалась. Рисунки на стенах внутри храма оказались еще красочнее и ярче, чем снаружи.
Я заметила, что высокий круглый потолок храма расписан, как голубое небо, в центре которого изображен великий ясень Иггдрасиль, простерший корни к различным мирам. Около него протекает источник мудрости, рядом с ним сидят три богини судьбы: Урд (старуха, олицетворяющая собой прошлое или судьбу), Верд (зрелая женщина, в которой заключалось настоящее и становление личности), Скульд (юная девушка, заведующая будущим и предназначением людей). Вид этих картинок всколыхнул в памяти странные образы. Нарисованные лица, плод воображения неизвестных художников, менялись на живые образы трех норн. Показалось, что Скульд мне подмигнула. Что это со мной?
Я поспешно отвела глаза от потолка и стала разглядывать толпу. Внезапно заметила застывшего почти у самого алтаря Стейнмода. Приемный брат казался отгороженным от всех, пребывая в состоянии транса. Я подумала, что здесь он смотрится вполне органично, как будто именно это место – его предназначение. Поспешно отогнала эти мысли, Стейнмоду ни к чему становиться служителем альвов. Ведь он – наследник рода, будущий хозяин одаля. А жрецы светлых альвов должны давать обет безбрачия, служить лишь богиням судеб, забывая о себе и собственных желаниях. Не каждый на это способен.
Темные альвы более снисходительны в этом плане. Хоть их служители и не могут жениться, но им не возбраняется иметь наложниц. Женщинам богини запрещали становиться служителями альвов, ведь предназначение прекрасного пола – давать новую жизнь, а не заниматься молитвами и магией. Это мне казалось несправедливым, но воля норн неисповедима. Утешало то, что светлыми альвами повелевала все же женщина, ее супруг лишь помогал ей и поддерживал. О каких глупостях я думаю! Никто не знает, как все происходит на самом деле в том волшебном мире, к которому стекаются порталы. Может все там совсем не так, как об этом рассказывают древние легенды. Но образ прекрасной Королевы светлых альвов казался настолько пленительным, что поневоле хотелось в него верить.
Мои размышления прервало появление жрецов, одетых в белые одежды. Я впервые видела служителей культа и смотрела на них с открытым ртом. Даже одевались они не так, как наши мужчины. Их наряды больше походили на женские: что-то вроде длинного платья, доходящего до щиколоток, или рубахи. Поверх этого одеяния тела жрецов прикрывали плащи, разлетающиеся при ходьбе, подобно белым крыльям. Знаком служителей светлых альвов являлся золотой медальон с руническими символами, восхваляющими Эльдис – мифическую королеву, и трех норн. Верховный Жрец храма также носил на пальце кольцо с изумрудом, с выгравированным на нем именем Эльдис. Это был знак его особого положения. Из рассказов Стейнмода я знала, что Верховным Жрецом может стать только отмеченный особым даром. И теперешний носящий этот знак служитель мог видеть прошлое. Я вспомнила восторг брата, когда он взахлеб приводил примеры удивительных способностей жреца. Вот тогда у меня и родилась мысль встретиться с этим необычным человеком. Вдруг он сможет что-то поведать о скрытом в глубинах памяти периоде жизни.
Я вперилась взглядом в этого человека, его звали, кажется, Бедмод. На вид еще молодой мужчина, не больше тридцати, с пепельно-русыми волосами, гладко выбритый. Последнее считалось обязательным для жрецов, я подумала, что мне нравится такой обычай. Лицо кажется моложе и приятнее. Не понимаю, почему наши мужчины придают такое значение бороде. Я вспомнила Снорри, когда он еще не отрастил растительность на лице. Хотя, что бы он ни делал с собственной внешностью, вряд ли что-то могло ее испортить. Почему я снова вспомнила о нем? Я мотнула головой и сосредоточилась на действиях Бедмода.
Верховный Жрец подошел к алтарю, на нижних ступенях расположились остальные служители культа, их было около десятка. Сам он проследовал наверх и простер руки к небу. Тишина воцарилась такая, что я отчетливо слышала сиплое дыхание Аудуна и шорох платья женщины за два ряда от меня, решившей принять более удобную позу. Жрец начал читать молитву звонким и хорошо поставленным голосом. Что-то замирало в душе при этих словах, теплая ласковая волна струилась по телу, на меня нашло состояние умиротворения. Люди подхватывали слова жреца, и я повторяла вместе со всеми, чувствуя общее единение и благоговейный трепет. По окончанию молитвы Бедмод поднес к горящему в чаше огню что-то вроде ароматической свечи. Сильный сладкий запах, название которого я не знала, разнесся по помещению. Жрец поставил свечу в центр чаши, огонь почему-то не расплавлял ее, а мягко обтекал, образуя круг. Аудун шепотом пояснил, заметив мое удивление, что это ритуальная свеча, рецепт изготовления которой ведом лишь служителям светлых альвов. Называется она – гудагава, то есть «дар богов». Говорят, что дым от этой смеси может вызывать видения и состояние транса.
Жрец призывал высших существ откликнуться на его молитвы и даровать присутствующим благословение:
– О, великая Эльдис, владычица светлых альвов, через твои уста с нами беседуют могущественные норны. Даруй нам свою благодать! Благослови нас, твоих верных слуг! Если ты здесь, пусть дым от дарованного тобой сосуда опишет круг над теми, кто пришел сегодня почтить тебя.
– И что, дым сейчас это сделает? – с любопытством спросила я Аудуна, а тот усмехнулся.
– На моей памяти такого не случалось. Но обычно жрец говорит, что среди нас много маловерных, поэтому альвы и не хотят оделять нас вниманием. Потом опять следует восхваление, и жрец обходит присутствующих с гудагавой, чтобы через его руки нас все же коснулось благословение богов.
Едва Аудун умолк, случилось невероятное. Дым, взметнувшийся вверх, затрепетал, словно гонимый ветром, хотя ни малейшего дуновения не проносилось в закрытом наглухо помещении. Сладкий аромат усилился, к нему добавились запахи туберозы и бергамота. Густой дым оторвался от чаши и полетел над возбужденно шептавшимися людьми, словно влекомый непонятной силой. Ароматное облако остановилось прямо над нами, я едва не задохнулась от сильного запаха, будоражащего и опьяняющего. Повинуясь непонятному импульсу, протянула руку, и меня окутало клубящимся туманом. Когда его попытался коснуться Аудун, дым взметнулся вверх и понесся обратно к чаше. Я слышала вокруг удивленные голоса, слившиеся в неразборчивый гул.
Внезапно двери храма распахнулись, впуская высокую фигуру человека в черном. Это считалось кощунством – мешать уже начавшейся церемонии, но мужчина, не обращая внимания на недовольный ропот, вошел внутрь. Это оказался Снорри. Я нахмурилась, а он вместо того, чтобы опуститься на колени и молить о прощении, продолжал стоять у входа, скрестив руки на груди. Даже для Снорри это было слишком, я недоумевала, что он хочет доказать столь вызывающим поведением. Приглядевшись внимательнее, я почувствовала, что сердце едва не остановилось. Что-то не так. Его глаза. Обычно светлые, теперь они напоминали угли. Казалось, в них сгрудился мрак. Я услышала взволнованный голос Верховного Жреца и взглянула на него. Огонь, горящий в чаше, никогда не гаснущий, зашипел и исчез. На его месте возник клубящийся черный дым. Бедмод простер руку к Снорри и закричал:
– Исчадье зла! Ты осквернил священное место! Убирайся отсюда, пока Эльдис не покарала тебя!
Снорри расхохотался:
– Где здесь Эльдис? – его голос казался чужим и незнакомым. – Королевы светлых альвов больше нет. Она мертва.
Послышались крики, среди людей возникла сумятица. Снорри толкали и пихали. Он одним движением отбросил нападавших, а затем двинулся к алтарю. Люди отшатывались, не желая оказаться у него на пути. Снорри взобрался по ступеням, отпихивая жрецов, и остановился возле Бедмода. Затем обернулся к присутствующим и властным голосом произнес:
– Запомните, презренные людишки, то, что я сейчас скажу. Скоро в этот мир придет его настоящий повелитель – Бардон. Ваши убогие капища будут разрушены, вознесутся в небо храмы темных альвов, а мир превратится в хаос! Мудрые норны не помогут вам! Они могут лишь наблюдать, ведь сами не имеют право вмешиваться в вашу жизнь. Те, кому вы поклоняетесь, жалкие и слабые, их королева – ничтожество по сравнению с повелителем темных альвов. Покоритесь ему добровольно, и будете жить!
Я с ужасом смотрела на Снорри. Что он несет? Он с ума сошел? Или, скорее, одержим. Я вспомнила о том, что произошло с ним в мертвом лесу. Неужели, то, чего я боялась, все-таки произошло? Черная сила, поселившаяся в нем вырвалась наружу? Еще не до конца осознавая, что делаю, я бросилась к нему, похожему в этот момент на мрачное божество, вызывающее ужас и трепет. Схватив Снорри за руку, стала стаскивать вниз:
– Снорри, что ты делаешь? Опомнись!
Два сгустка беспросветной тьмы уставились на меня со ставшего чужим красивого лица. Он вздрогнул, по его телу словно пробежали разряды молний. Мгновение, и глаза Снорри посветлели. Он с недоумением огляделся, затем его взгляд остановился на мне:
– Что я здесь делаю? Я ведь только что в трактире был.
– Ты не помнишь? – я едва выговорила эти слова, так у меня в горле пересохло.
– Ничего не помню.
– Пойдем отсюда! – я потащила его за собой, не дожидаясь, пока люди опомнятся и решатся на активные действия.
Странно, но они и не пытались остановить нас. Я ловила на себе восторженные взгляды, словно в моем лице им предстало высшее существо. Вспомнив о том, как повел себя со мной священный дым, я нашла объяснение их поведению. Вероятно, они приняли меня за посланницу богинь, которой предначертано бороться с порождением зла. А именно таким злом все они считали сейчас Снорри.
Оказавшись снаружи, я с наслаждением вдохнула свежий воздух и посмотрела на Снорри:
– Ты оскорбил светлых альвов и их служителей. Ты призывал людей покориться Бардону.
– Что? – челюсть Снорри отвисла, он замотал головой. – Не может быть. С чего мне это делать? Я вообще не верю ни в каких альвов, считаю все это чушью, придуманной, чтобы держать в узде наивных людей.
– Похоже, в мире все-таки существуют силы, которые ты не в состоянии постичь. И сам ты стал игрушкой в руках худших из этих сил… Послушай, тебе лучше как можно скорее убраться из города. Я попрошу Стейнмода поговорить с Верховным Жрецом, объяснить ему, что ты был не в себе, напился или еще что-то принял. В общем, нужно действовать быстро, пока Бедмод не объявил тебя вне закона.
– Послушай, Рунгерд, – хрипло проговорил Снорри. – Спасибо тебе… Не ожидал, что ты так отнесешься ко мне.
Он сжал мою руку, а я быстро высвободилась.
– Не обольщайся. Ты – один из моего рода, только поэтому я тебе помогаю… А теперь уходи.
Его лицо дернулось, а затем приняло прежнее насмешливо-издевательское выражение.
– Да ладно, лягушонок. Я же знаю, что ты просто мечтаешь опять оказаться со мной в амбаре. И рано или поздно, когда старичок перестанет тебя удовлетворять, сама будешь умолять меня…
Я заткнула ему рот звонкой пощечиной и бросилась обратно в храм.
Снорри
Провалы в памяти все сильнее беспокоили меня. С тех пор, как наши отношения с Рунгерд осложнились, это происходило все чаще. Я пытался вырвать девчонку из сердца и мыслей, но бесполезно. Стоило увидеть ее, становился словно одержимым, не мог думать ни о чем, и ни о ком, кроме Рунгерд. Почему-то был уверен, что с ней все закончится так же, как с другими: она не сможет устоять передо мной, и я тут же потеряю к ней интерес. Но девчонка оставалась равнодушной к моим ухищрениям, хотя иногда казалось, что она почти в моей власти. Удивительное существо то манило, то отталкивало. Если бы я не знал, что Рунгерд чиста и невинна, то подумал бы, что это она играет со мной, как кошка с мышью.
Зря я недооценивал ее, считая наивной и недалекой. Эта пигалица заарканила одного из богатейших бондов округи. Известие ошеломило меня, вывело из равновесия, которого стоило таких усилий достичь. Одна мысль о том, что старый сластолюбец получит права на Рунгерд, будет ласкать ее юное тело, целовать, владеть, – меня охватывало бешенство. Хотелось схватить рыжего лиса и размазать по земле, превратить в кровавое месиво хитроватую физиономию и переломать все кости. Но нет, этого не поймут. Аудун не сделал мне ничего плохого, а коварная девчонка не дождется, чтобы я выставил себя посмешищем. Я снова и снова перебирал в голове все ее недостатки, стараясь с помощью разума сделать то, на что оказалось неспособно глупое сердце. Но вырвать любовь не удавалось, она все глубже пускала корни в мою душу.
Чтобы показать, что мне безразлична и Рунгерд, и то, что происходит вокруг нее, я уделял повышенное внимание Инге – единственной дочери Аудуна. Эта крепость не стала для меня недостижимой, скоро рыжеволосая девица потеряла голову. Ее страстность и фантазия стали для меня приятным сюрпризом. Кто бы мог подумать, что девушка из благородной семьи нисколько не заботилась о соблюдении чести! Но это ее проблемы. Ни малейших угрызений совести по поводу того, что я взял то, что плохо лежало, у меня даже не возникло. Однако ее сцены ревности раздражали. С чуткостью влюбленной женщины она тут же поняла, откуда грозит наибольшая опасность, и с яростью волчицы отстаивала то, что без малейшего на то основания считала своим.
Впрочем, было забавно наблюдать, как Инга пытается уколоть Рунгерд, донимает ее, соревнуется во всем. Мне доставляло удовольствие видеть, как это задевает Рунгерд, и я подогревал ярость Инги. Когда она укоряла меня за чувства к сопернице, я отвечал, что это не ее дело, и я хоть сейчас могу закончить наши отношения. Инга из кожи вон лезла, чтобы стать первой в моем сердце, я же без зазрения совести пользовался ею, зная, что она никогда не станет для меня чем-то серьезным. Хотя иногда в голову приходила мысль о том, что я мог бы оставить братишку Стейнмода с носом и перехватить у него невесту, но дело не стоило свеч. Вряд ли теперь Инга унаследует одаль, уж Аудун постарается заделать нового наследничка. Все во мне переворачивалось, когда я представлял сам процесс этого действа.
Все больше возникало желание уехать отсюда, подальше от источника душевных терзаний, но что-то удерживало. Возможно, надежда, еще теплящаяся во мне. Пока Рунгерд не вышла замуж, все может измениться. Удивительно, я даже всерьез подумывал о том, что хотел бы жениться на ней! Это я-то, считающий, что жена и дети свяжут меня по рукам и ногам. Они сломают мои крылья, еще даже не расправившиеся для полета к той удивительной, полной приключений жизни, к которой стремился. Но мысль о том, что этой женщиной станет Рунгерд, делала высокую мечту не такой уж и желанной. Называть эту девушку женой, воспитывать детей, рожденных ею… Я ловил себя на мысли, что улыбаюсь, рисуя в голове эти картины. Но Рунгерд упорно отталкивала, доводила до белого каления, мучила и сводила с ума.
Не знаю, может, следствием всех этих переживаний и стали провалы в памяти. Чаще они возникали вечером или ночью, когда мысли о Рунгерд доводили до исступления. Я только что был в одном месте, а потом оказывался в другом. Пару раз снова посетил мертвый лес, но чаще всего выходил из забытья в одном из злачных заведений Мидвальдена. При этом я или видел перед собой разбитую физиономию одного из местных обывателей, или дрожащее от страха тело очередной шлюхи. Потом мне рассказывали о том, что я творил, а я оправдывался тем, что много выпил. Казалось, мне верили, но по опасливым взглядам я понимал, что люди сбиты с толку. Меня не понимают и боятся. Раньше это даже радовало, но в последнее время начинало пугать. Одно дело, когда ты полностью себя контролируешь и сознательно совершаешь те или иные поступки, и совсем другое, когда ничего не помнишь. Смутно подозревал, что странности связаны с мертвым лесом. Именно с него все началось. Но подозрение ничем не могло помочь.
Но то, что случилось три ночи назад, перешло всякие границы. Я очнулся в доме молодой вдовушки, где часто бывал в последнее время. Вандис, как и все остальные, кроме, разумеется, Рунгерд, не осталась равнодушной к моим чарам. В любой момент, когда бы и в каком состоянии я ни заявился, встречала меня с распростертыми объятиями. Если в то время у нее находился другой мужчина, она без малейших церемоний выставляла его вон. Сколько раз из-за этого мне приходилось драться с ревнивыми поклонниками любвеобильной вдовушки. Я с удовольствием ставил их на место, показывая, кто хозяин положения. Вандис часто говорила, что все бы отдала за то, чтобы удержать меня навсегда. Она понимала, что ее репутация станет помехой к законному браку, об этом она даже не мечтала.
Рунгерд
В храме царила сумятица, люди метались по огромному помещению. Звучный голос одного из жрецов, наконец, остановил хаос, приказав собравшимся покинуть оскверненное место и дать возможность служителям культа вознести очищающие молитвы. Люди разошлись, остались только я и Стейнмод. Аудуна и Ингу я попросила подождать снаружи. Бедмод пребывал в священном трансе, распростершись у подножия алтаря. Поодаль от него стояли коленопреклоненные жрецы. Я тронула Стейнмода за плечо, он вздрогнул и обернулся. Его лицо осветилось удивленной улыбкой, затем помрачнело.
– Как Снорри мог совершить такое кощунство? Что на него нашло?
– Он много выпил, был не в себе, – поспешно проговорила я. – Мы должны ему помочь! Ты говорил, что у тебя хорошие отношения с Верховным Жрецом. Убеди его простить Снорри!
– Ему нет прощения! – откликнулся Стейнмод, обычно добрые глаза молодого человека светились яростью.
– Прошу тебя! Он же наш родич, мы не можем оставить его в беде, – настаивала я.
Стейнмод прищурился.
– Я думал, что ты ненавидишь Снорри. С чего вдруг такая забота о нем?
– Через него позор падет на всю семью, – попыталась я воззвать к его благоразумию. – Ты же не хочешь этого?!
Недовольный голос одного из жрецов прервал нашу перепалку. Хоть мы и говорили вполголоса, эхо от голосов отражалось от высоких сводов и гулко разносилось вокруг.
– Покиньте святое место, нечестивцы!
Я вздрогнула и умоляюще посмотрела на Стейнмода. Он колебался, я ощущала его напряженную внутреннюю борьбу. Наконец, парень со вздохом проговорил:
– Хорошо. Я попробую. Но обещать ничего не буду.
Затаив дыхание, я смотрела на его стройную фигуру, устремившуюся к лежащему на каменных плитах Бедмоду. Стейнмод опустился на колени рядом с Верховным Жрецом и произнес:
– Святейший Бедмод, простите мою дерзость.
Жрец приподнялся и сел.
– Зачем ты прервал мою молитву? – донесся до меня печальный, надтреснутый голос, совершенно непохожий на тот звонкий и уверенный, каким он вел церемонию. – Хотя альвы все равно не слышат меня, они оставили это место. Я молился о том, чтобы огонь в священной чаше запылал снова, но тщетно. Чего ты хочешь, сын мой?
– Почтенный Бедмод, я хотел… – слова застряли у него в горле, он не решался продолжать.
Я направилась к ним. Тревога за негодного Снорри сжигала сердце, хоть он и не стоил этого. Но когда я представляла наказание, которое его ожидало, личные обиды казались несущественными и мелочными. Если Верховный Жрец убедит тинг покарать нечестивца, на его лоб поставят клеймо проклятия, и Снорри ждет изгнание отовсюду, где чтят светлых альвов. Ни один человек не посмеет оказать ему помощь и поддержку, иначе тоже будет проклят. Да, Снорри – злобный и жестокий идиот, но в том, что он сегодня совершил, нет его вины. Виновато зло, вселившееся в него в мертвом лесу. И никто, кроме меня, не знает об этом, даже он сам. Как я могу оставить его в беде?
Жрец заметил меня и спокойно ждал, пока я приближусь. Я опустилась на колени рядом с ним и робко сказала:
– Святейший Бедмод, я хотела просить вас о милости. Наверное, это покажется кощунством с моей стороны, но я не могу молчать…
– Говори, дочь моя, – его лицо казалось исполненным мудрости и доброты, я почувствовала к этому человеку симпатию. В его сердце не было зла.
– Человек, который осмелился осквернить храм, сделал это не по злому умыслу. Он не соображал, что творит.
Лицо Бедмода дернулось.
– Что бы ни побудило его поступить подобным образом, ему нет прощения. Если бы он оскорбил лично меня, я мог бы простить, но он посягнул на величие альвов, усомнился в их силе. Он посмеялся над великой Эльдис.
Что-то затрепетало во мне. Откуда взялись дальнейшие слова, я не могла понять. Голос, все эти годы мудро дававший советы и помощь, заглушил мой собственный жалкий лепет. Я сама удивлялась тому, что говорю, но не могла это остановить:
– Вы считаете: для альвов имеет значение то, что говорят о них смертные? Они читают в сердцах людей, как в открытой книге, знают все наши слабости и помыслы. То, что говорило это дитя, одержимое темной силой, не имеет значения для истинно верующих. Те, в ком есть вера, не усомнятся, а те, в ком ее нет, и так лишены благословения. Вы – служители света, и должны проявлять милосердие и прощение ко всем, кто оступился. Иначе чем вы будете отличаться от одержимых мраком? Вы думаете, почему погас огонь, и боги не отвечают на ваши молитвы? Потому что в сердцах ваших поселились зло, обида, жажда мести. Этим чувствам не место в Храме Света. Поймите это, и Эльдис явит вам свою силу!
Жрецы внимали словам с открытым ртом, Бедмод судорожно сглотнул и проговорил:
– Не иначе, как через тебя говорят альвы, дитя. Ты учишь тому, что я сам должен нести среди людей. И мне стыдно за себя… Я прощаю этого нечестивца, пусть идет с миром…
Тотчас же чаша на золотой ладони вспыхнула ярким пламенем, а в воздух поднялся столп дыма, пахнущий туберозой и бергамотом. Он сорвался с места и облетел храм, благословляя и очищая. Жрецы возносили благодарственные молитвы, а Бедмод смотрел на меня широко распахнутыми светлыми глазами.
– Спасибо тебе, дитя. Чем я могу отблагодарить тебя? Только скажи!
Я с надеждой воскликнула:
– Святейший Бедмод, я знаю, что богиня Урд благословила вас даром видеть прошлое. Вы не могли бы заглянуть в мое?
Я услышала, как Стейнмод за спиной прерывисто вздохнул, но не обратила на него внимания. Вообще забыла обо всем, что меня окружало, было все равно, что разговор слышат остальные жрецы. Наконец-то я получила шанс приоткрыть завесу тайны, мучившей долгие десять лет. Жрец со смущением проговорил:
– Я не могу контролировать свои видения. Они приходят независимо от моей воли. Я постараюсь помочь тебе, дочь моя, но обещать ничего не могу. Приезжай завтра, сегодня я слишком взволнован и, боюсь, усилия погрузиться в транс окажутся тщетными.
– Хорошо, я приеду завтра, – я не смогла скрыть разочарования, но что поделаешь.
ОНА надрывалась, заклиная не ворошить прошлое, но ее голос заглушали другие мысли. Кто я? Зачем я здесь? Откуда во мне удивительная сила? Я должна это узнать. Иначе жизнь лишена смысла.
Стейнмод помог мне подняться и повел к двери, я двигалась неуверенно и медленно. Ноги словно не желали подчиняться. Здесь так хорошо и спокойно! А там – жестокий и чужой мир, только сейчас осознала, что так до конца и не стала считать его своим. Чья злая воля забросила меня сюда? Как бы я хотела посмотреть в глаза этому существу и задать ему вопросы, которые так мучают.
Едва мы вышли на улицу, обдавшую звуками и запахами, кажущимися нереальными после тишины и ароматов, витавших в храме, ко мне бросился жених. Он бесцеремонно отстранил Стейнмода и подхватил меня под руку. Это оказалось своевременно, я чуть не упала от головокружения. Инга встревожено смотрела на меня:
– Что сказал Верховный Жрец? Ты просила его помиловать Снорри?
– С ним все будет в порядке, – заплетающимся языком проговорила я.
– Вы бы ее видели! – воскликнул Стейнмод. – Она заставила Бедмода почувствовать себя виноватым.
– Неужели? – Аудун вскинул брови. – Я сразу почувствовал, что ты – необыкновенная девушка. В тебе есть сила и характер. Даже сама Эльдис даровала тебе благословение. Именно от такой женщины я хотел бы получить наследника.
Слова жениха отрезвили меня, я высвободилась и, стараясь не смотреть на него, произнесла:
– Завтра я снова хочу посетить храм. Мне хотелось бы поговорить с Бедмодом. Вы сможете отвезти меня сюда?
– Конечно, моя прекрасная Рунгерд, – его голос показался издевательским, хотя думать так не было оснований. – Я с удовольствием воспользуюсь возможностью побыть с тобой вместе.
– Если можно, я поеду с вами, – нахмурился Стейнмод. – Мне тоже нужно завтра в храм.
Аудун, похоже, не пришел в восторг от подобного поворота, но ему ничего не оставалось, как изобразить приветливую улыбку и кивнуть.
– Конечно. Я не против.
Инга, между тем, совершенно не обращала внимания на наш разговор. Она вертела головой во все стороны, словно надеясь кого-то найти. Я догадывалась, кого именно, и это всколыхнуло прежнее раздражение. Глупая гусыня! Когда Снорри требовалась помощь, она палец о палец не ударила, чтобы исправить ситуацию. А теперь, когда все в порядке, снова воспылала к нему трепетными чувствами. Интересно, если бы случилось худшее, и Снорри изгнали, она бы смогла бросить все и последовать за ним на верную гибель? Сомневаюсь. А я сама? Если бы любила его, смогла бы на это пойти? Сердце заныло, когда я представила униженного и заклейменного изгнанника, гонимого всеми, в которого мог превратиться Снорри. Я не смогла бы его бросить. Эта мысль с холодной четкостью возникла в голове. Другого Снорри – холодного и язвительного эгоиста, удачливого и уверенного – смогла бы. Я бы сама прогнала его. А ранимого и сломленного – никогда. Что со мной такое? Почему я всерьез думаю об этом? Я же не люблю Снорри! И никогда не полюблю.
Рунгерд
Я сидела на крыше амбара, обхватив колени руками, и смотрела на ночное небо. Меланхоличное настроение, обычно мне несвойственное, навевало грустные мысли. Никогда еще не чувствовала себя настолько потерянной. Все здесь было чужим. Этот мир, еще недавно родной и близкий, превратился в темницу. Я задыхалась, безумно хотела вырваться. Не знала точно, может то, что я перенеслась сюда из неизвестной земли, – лишь иллюзия, и мне просто хочется верить в нее. А на самом деле у меня не может быть другой судьбы. Предначертано норнами выйти замуж за старого богатого соседа, стать матерью его детей, погрязнуть в домашних заботах. Сила, подаренная мне, лишь недоразумение, которое тоже меня скоро покинет. А голос, который говорит со мной, – свидетельство душевной болезни?
На глаза навернулись слезы, я не пыталась сдерживать их. Горячие капли стекали по щекам, щипая кожу. Никому не дано перехитрить судьбу, все, что записано в книге норн, сбудется. И не стоит трепыхаться. Это основа религии моего народа, на ней зиждется свод наших правил. Глава рода – вершитель судьбы, я должна быть покорной и не позорить семейную честь непослушанием. Фрейвар распорядился моим будущем, я должна смириться… Но почему эта мысль так тревожит душу, почему все во мне кричит и протестует?
У хандры существовала еще одна причина, в которой я боялась признаться самой себе. Куда подевался Снорри? Неужели, не стал дожидаться решения Верховного Жреца и предпочел бежать? Если так, то он намного смелее меня. Добровольно стать изгнанником не каждый способен. А вдруг кто-то из людей, ставших свидетелями кощунства, подстерег его и избил? Или еще хуже. Неизвестность терзала раскаленным железом. Где же этот болван? Мысль о том, что с ним что-то случилось, причиняла настоящие страдания.
Кто-то опустился на поверхность крыши рядом со мной. Странно, я даже не услышала приближения постороннего, настолько поглотили страдания. Я повернула голову, и сердце едва не выпрыгнуло из груди. Меланхолия тут же улетучилась, на лицо помимо воли наползла радостная улыбка.
– Снорри!
Сама от себя не ожидала, но прежде, чем разум успел остановить, руки сами потянулись к Снорри и обняли его.
– Идиот! Где ты был? Мы тут места себе не находили!
По его взгляду я поняла, что он ошарашен моим порывом. Мои щеки вспыхнули, и я поспешно отшатнулась. На лице Снорри появилась неуверенная улыбка, какую раньше не замечала у него. Беззащитная, искренняя.
– Ты волновалась за меня?
Я кусала губы, кляня себя последними словами. И с чего вздумалось бросаться ему на шею? Передернула плечами, не зная, что сказать, а он провел рукой по моей щеке, вытирая не просохшие слезы.
– Ты плакала? Из-за меня?
Его шепот отозвался вереницей мурашек по телу, я отвернулась, борясь с волнением.
– Конечно, нет. Я не из-за тебя плакала! – я старалась придать голосу резкость, но то, что получилось, прозвучало жалобно и совершенно неубедительно.
– А из-за чего плакала моя маленькая Рунгерд?
Я вскинула на него подозрительный взгляд и тут же смутилась. Вместо ожидаемой издевки в его глазах читалась непривычная нежность.
– Да так, неважно, – буркнула я.
Снорри растянулся на крыше и уставился в небо. Поколебавшись, я присоединилась к нему. Не глядя на меня, он произнес:
– Мне рассказали, что ты сделала для меня.
– Кто? – невпопад спросила я.
– Торольв. Он нашел меня в трактире.
– Странно, что ты решил скрываться в людном месте. Если бы Бедмод велел тебя схватить, там бы тебя сразу обнаружили.
– Я не был в общем зале. В трактире есть надежный друг, который спрятал меня в одной из комнат.
– Друг?
Я удивилась – у Снорри не было друзей, кроме Торольва.
– Точнее, подруга, – я заметила, как его губы тронула легкая улыбка.
Рунгерд
Аудун не заставил долго ждать выполнения обещанного. Уже с утра приехал в одаль, чтобы сопровождать меня в Мидвальден. Впервые я почувствовала радость при виде жениха. Бессонная ночь стала настоящим мучением. В голове постоянно прокручивались события предыдущего дня, в довершение, на нервы действовало присутствие Снорри. Почему-то я знала точно, что он тоже не спал, мощная энергия, исходящая от него, была физически ощутимой. Как бы я хотела проникнуть в мысли и узнать, что творится в его голове. А о существе, незримо присутствующем в теле Снорри, и думать не хотелось. К нему я ощущала инстинктивный страх, находиться рядом с этим воплощением зла казалось невыносимым. Так что утро я встретила с облегчением, к тому же Снорри сразу куда-то уехал, избегая даже смотреть на меня.
Стейнмод не отходил от меня ни на шаг. Он не стал седлать коня, а устроился рядом в повозке. Аудун, правивший лошадьми, то и дело бросал на нас со Стейнмодом быстрые взгляды. Похоже, ему не пришлось по душе присутствие приемного братца. Почти всю дорогу мы молчали. Меня клонило в сон, а Стейнмод пребывал в собственных мыслях. Только когда до города оставалось совсем немного, он, наконец, нарушил молчание:
– Что если ты совершаешь ошибку? – он говорил тихо, чтобы слов не мог расслышать Аудун.
– О чем ты? – я не сразу сообразила, что он имеет в виду.
– Уверена, что хочешь обратиться к Бедмоду? Вдруг он узнает о тебе такое, после чего возврата назад не будет?
– А, вот ты о чем, – я задумалась. – Может, и так. Но неизвестность просто невыносима. В голове куча вопросов, на которые я не могу найти ответов. И это ужасное ощущение. Ты даже представить не можешь, как страшно, когда не знаешь, кто ты и что творится в собственной душе.
– А что, если он узнает что-то плохое?
– Тогда и подумаю, как быть. Но лучше все-таки знать правду.
– Рунгерд, ты должна быть осторожной с Бедмодом, – он напряженно смотрел на меня.
– Почему? Он показался мне хорошим человеком, – я не понимала его опасений.
– Бедмод – фанатично предан своему делу. На любые человеческие слабости он может закрыть глаза, но только если это не касается религии. Если в тебе есть что-то злое, если он это увидит…
– То что? – я вглядывалась в побледневшее лицо Стейнмода.
– Я не должен говорить с тобой об этом. Это тайна, известная лишь посвященным. Сам не знаю, почему Верховный Жрец доверил ее мне. Возможно, он видит во мне единомышленника, и причина в этом. Он не раз намекал, что хочет, чтобы я тоже стал жрецом светлых альвов.
– Стейнмод, не томи! Ты же знаешь, что можешь мне доверять! – я почти выкрикнула это, но тут же опомнилась, заметив, что Аудун с любопытством оглянулся, и заговорила шепотом: – Расскажи.
– Хорошо, – вздохнул он. – Есть тайное общество, созданное самыми ярыми сторонниками религии. Бедмод тоже в него входит. Они искореняют зло, которое несут в мир темные альвы. Служители общества не останавливаются ни перед чем. Хватает малейшего подозрения, чтобы человек, в котором видят зло, оказался обречен.
– И как называется это общество? – сердце бешено забилось.
– Защитники Эльдис.
– Что? – почему-то это поразило до глубины души. – Но ведь Эльдис – олицетворение добра.
– Поэтому они и считают, что обязаны защищать ее чистоту и незапятнанность. Так что я не был бы столь уверен, что для Снорри все закончится без последствий.
Я чувствовала, что проваливаюсь в пропасть.
– Но жрец сказал, что простил его.
– Да, он это тебе сказал, – Стейнмод особенно подчеркнул слово «тебе». – Но я не сомневаюсь, что теперь за Снорри будет вестись наблюдение. И если в нем снова проявится малейшая угроза для культа, его не пожалеют.
– Нужно предупредить его, – с жаром проговорила я, но тут же умолкла.
Это бесполезно. Снорри не в состоянии контролировать живущую в нем силу. Он как пороховая бочка, способная вспыхнуть от малейшей искры. В любой момент жуткое существо снова может пробудиться. Хотя сумеют ли жрецы справиться с ним? Я немного успокоилась. Уничтожить Снорри не так-то просто. Вспомнила дьявольские огоньки в черных глазах, и по коже пробежала холодная дрожь. Впору жрецов защищать от Снорри, а не наоборот.
Стейнмод с раздражением произнес:
– Почему ты все время думаешь о Снорри? О себе бы лучше беспокоилась.
– Ты считаешь: мне угрожает опасность?
– Не знаю, – он пожал плечами, – но я бы на твоем месте не испытывал судьбу.
Я упрямо мотнула головой:
– Я смогу за себя постоять.
– Возможно, – он потер рукой переносицу. – Но ты должна знать, что Бедмод владеет древней и могущественной магией. Существует книга, по легенде подаренная одному из жрецов самой Эльдис. Там собраны мощные заклинания и рецепты зелий. Бедмод прошел обучение по этой книге, как и все Защитники Эльдис. Не знаю, насколько он силен, он ни разу не демонстрировал своих возможностей. Но я бы не советовал тебе проверять это на себе.
– И много среди жрецов Мидвальдена Защитников Эльдис?
– Еще два человека. Бедмод об этом упомянул вскользь, и я не знаю, кто именно. Может, ты передумаешь обращаться к нему?
– Нет, я решила, – я отвернулась, давая понять, что не хочу продолжать разговор, а Стейнмод вздохнул.
Мидвальден встретил привычным шумом и суетой. Сразу заболела голова и я поморщилась. Скорей бы решить все и покинуть город. Все-таки мне ближе тихая, спокойная жизнь одаля. Я бы не хотела жить в таком тяжелом месте, как Мидвальден. Именно тяжелом, ведь здесь скопилось такое количество человеческих энергий, их аура настолько переплеталась и подавляла друг друга, что я задыхалась. Я всегда ощущала эмоции других людей, плохо им или хорошо, их страдания и радости. Постепенно научилась от этого отгораживаться, но когда со всех сторон обрушивался такой водоворот, это становилось труднее. Возможно, со временем я научусь закрываться и от них.
Иногда хотелось стать обычной девушкой, без непонятных образов и голоса в голове. Дома было проще блокировать все это, даже внутренний голос получалось заглушить. Меня беспокоили некоторые ЕЕ реакции и эмоции, особенно когда дело касалось Снорри. Иногда наши сознания почти сливались, и я ощущала, что ОНА испытывает к нему то же, что и я. Но сейчас наши чувства отличались, я с удивлением осознавала это. В то время как я решила, что постараюсь выбросить Снорри из головы, стану избегать, ОНА стремилась к нему.
Раньше, когда я была младше, ОНА могла управлять моим телом. В такие моменты я бессильно трепыхалась на задворках сознания. Но со временем эти моменты происходили реже. ОНА проявляла себя, когда нужно было пробудить силу, как, например, в храме. Тогда настолько испугалась за Снорри, что легко отбросила меня в сторону, словно досадную помеху. Почему ОНА стремилась защитить его? Это не укладывалось в голове. И тогда, когда Снорри ласкал меня, я ощущала, как ОНА в какие-то моменты замещает место в моем сознании. Закрадывалась мысль, что это из-за НЕЕ я испытываю притяжение к Снорри. В такие моменты я начинала ЕЕ ненавидеть.
Мы шли по вымощенной каменной мостовой в окружении разношерстной толпы. Резкий запах разгоряченных тел, ароматы мясных туш, жарящихся на вертелах рядом с трактирами, запах свежего хлеба из ближайшей пекарни, – все это смешалось, вызывая дурноту. Когда Аудун предложил сначала перекусить, я с ужасом замотала головой. Ничего сейчас не хотелось. Только поскорее оказаться под величественными сводами храма. Там легко и приятно. Сейчас еще рано, церемония начнется позже, так что я смогу передохнуть и успокоиться.
Рунгерд
Вот, наконец, и храм. Я с благоговейным трепетом вошла через гостеприимно распахнутые двери. Спутники решили подождать снаружи. В огромном помещении царила тишина, нарушаемая потрескиванием огня в золотой чаше. У подножия алтаря стоял коленопреклоненный жрец. Я двинулась к нему и остановилась рядом, не решаясь прервать молитву. Словно почувствовав постороннее присутствие, Бедмод шевельнулся, а затем обратил на меня пронизывающий взгляд чистых серебристо-серых глаз.
– Ты все-таки пришла, дитя. Я ждал тебя.
– Простите, что помешала.
Я опустилась на каменные плиты и ощутила приятную прохладу. Бедмод улыбнулся:
– Ты не помешала. Я чувствую на тебе благословение Эльдис. Не зря она выделила тебя из толпы маловерных. На тебе ее благодать. Я молился всю ночь, чтобы мой разум очистился и открыл то, что ты хочешь знать. Дай руку, дитя.
Я протянула руку, заметив, что она подрагивает от волнения. В памяти всплыли слова Стейнмода, его предостережения относительно Верховного Жреца. Но глядя на умиротворенное лицо Бедмода, не хотелось верить, что он способен причинить кому-то зло. Я почувствовала обжигающее тепло его ладони и легкое покалывание, пронзившее кожу. Верховный Жрец закрыл глаза, его лицо приняло сосредоточенное выражение. Он, казалось, вслушивается во что-то, недоступное моему слуху. Не знаю, сколько прошло времени. У меня затекли ноги, но я не осмеливалась даже пошевелиться. Пьянящий пряный аромат, витающий в помещении, погружал сознание в дремотное состояние, нечто среднее между сном и явью.
Я вздрогнула, когда под пустынными сводами раздался, наконец, отрешенный и негромкий голос жреца:
– Что-то странное… Небытие, темнота, словно находишься в непроницаемой оболочке. Но я различаю мелькание цветных пятен за тонкой стенкой. Ощущение, словно нахожусь внутри энергетической скорлупы. Треск, вижу огненные трещины… Освобождение. Состояние парения в пространстве, лишенном твердых поверхностей. Лица женщин. Они возникают передо мной в окружении нестерпимого сияния. Старуха, женщина и юная девушка. Они улыбаются. Говорят, что я создана ими для какой-то цели. Еще одна светящаяся сущность. Как она прекрасна, такая красота не может существовать в мире живых. Глаза. Смесь зелени и лазури. От их сияния на душе становится легко и спокойно. Она приближается, сливается со мной. Единение. Она – это я. Я – это она. Боль, свет, ощущение переноса… Тьма… Забвение. Мертвый лес. Где я? Кто я? Это место не должно быть таким. Этот лес неправильный…
Я едва дышала, не в силах отвести глаз от искаженного лица Бедмода. Казалось, он перестал быть собой. Он видел мир моими глазами. Но то, что он говорил, не укладывалось в голове. Вместо разгадок я получила новые вопросы. Получается, я не была рождена человеком, меня создали высшие сущности для одной им известной цели. Три женщины: старая, зрелая и молодая. Я боялась поверить пришедшей в голову мысли. Норны. Это они меня создали? Но кто та женщина, которую поместили в мое тело? И главное, зачем?
Бедмод открыл глаза, затуманенные и отрешенные. Постепенно они наполнялись жизнью, он приходил в себя. А затем в его глазах отразилось благоговение.
– Ты… Неужели, то, что я видел, не лишено смысла? Ты – необычное существо.
Он так сильно сжал мою руку, что я вскрикнула и попыталась высвободиться. Но он продолжал удерживать ее, глядя на меня, словно на живое воплощение богини.
– Та женщина, которую я видел… Кто она? Она так прекрасна. У нее твои глаза.
– Я не знаю, – пролепетала я.
Жрец походил на сумасшедшего: лихорадочный блеск в глазах, подрагивающие кончики губ, колотившая тело дрожь.
– Я не понимаю до конца то, что видел и чувствовал. Скажи, дитя, откуда ты?
– Я не помню, – я колебалась, но затем все же решила рассказать. – Первое, что помню в своей жизни, это то, что стою в мертвом лесу и не знаю, кто я и зачем здесь. Я надеялась,что вы поможете прояснить прошлое.
– Похоже, я лишь подкинул новых загадок, – он начал успокаиваться, и, наконец, отпустил мою руку.
– Скажите одно, – с замиранием сердца произнесла я. – Во мне есть зло? Что несет в себе та сила, что живет во мне?
Бедмод покачал головой.
– Мне жаль. Я видел только то, что когда-то видела ты. Но зла не почувствовал. Образ женщины до сих пор стоит перед глазами. Мне бы очень хотелось верить, что она несет добро… ОНА в тебе, я чувствую ее присутствие. Возможно, если бы ОНА захотела открыться мне через тебя, я бы смог увидеть ее прошлое. ЕЕ, а не твое.
Я молчала, призывая внутренний голос, но ОНА затаилась в глубине души, откуда посылала панические сигналы не ворошить прошлое. Я вздохнула и покачала головой.
– Она не хочет. Боится.
– Позволь мне еще раз попробовать. Я попытаюсь…
Бедмоду, похоже, хотелось проникнуть за завесу тайны еще больше, чем мне самой. Я протянула руку, а он снова закрыл глаза. Его лицо подергивалось от напряжения. Он зашептал:
– Пожалуйста, доверься мне. Откройся. Я не причиню тебе вреда. Ни тебе, ни этой девушке…
Я чувствовала, как ОНА трепещет внутри, и как ее мучают сомнения. ОНА так же, как и я, хотела знать правду, вспомнить прошлое, но боялась. ОНА опасалась, что приоткрыв завесу, может получить такие ответы, которые причинят лишь боль и страдание. Бедмод воскликнул:
– Образ. Я вижу! Лицо мужчины, очень красивое, оно вызывает в ЕЕ душе двойственные чувства: любовь, горечь, страх, неверие, боль. Сверкающий клинок, сотканный из огня и лунного света. Он пронзает ЕЕ тело. Мир меркнет перед глазами. А мужчина смеется и говорит, что теперь свободен от НЕЕ.
Тело Бедмода выгнулось, он выпустил мою руку и схватился за голову.
– Как больно! Нет, не наказывай меня, пожалуйста. Я не хотел воскрешать твою боль! Нет, пощади.
Он рухнул на пол, прижимая руки к вискам, его глаза в отчаянии устремились на меня.
– Прошу тебя, попроси ЕЕ перестать!T! Пожалуйста! ОНА убивает меня!
Я пораженно смотрела на Бедмода. Все мое тело было охвачено нестерпимым страданием, ЕЕ страданием. ОНА кричала внутри, обвиняла в том, что я ее не послушалась. Я спросила, кто тот мужчина, почему она так болезненно воспринимает все, что с ним связано. ОНА затихла, спряталась внутри. Бедмод облегченно вздохнул и выпрямился.
– Все кончилось… Мне жаль, – обратился он ко мне, но я знала, что через меня он говорит с НЕЙ.
– Я пойду, – произнесла я, поднимаясь на ноги. – Спасибо вам за все, святейший Бедмод. Вы очень помогли мне.
– А помог ли, дитя? – проговорил он. – Может, не стоило ворошить прошлое?
– Стоило, – возразила я. – Всегда лучше знать правду, а не прятаться от нее, даже если это может причинить боль.
ОНА обиженно запротестовала, но я с досадой отмахнулась. Странно, но теперь я чувствовала себя сильнее, когда узнала хотя бы часть истины. Итак, я всего лишь сосуд для необычной сущности, одновременно сильной и слабой. Не знаю, желали ли норны, чтобы я обладала собственным разумом, или рассчитывали, что стану бессловесной оболочкой. Но неожиданно я оказалась мыслящим существом, и даже одерживала вверх над той, что скрывалась внутри меня. Я не позволю ей больше управлять мной. Это мое тело, со всеми его недостатками. Больше всего хотела, чтобы она убралась из меня, мне надоели ее нытье и страхи. Теперь ей придется смириться, что я не стану больше подчиняться.
Я попрощалась с Бедмодом и вышла из храма. Ко мне тут же бросились Стейнмод и Аудун.
– Ну как все прошло? – с тревогой спросил приемный брат.
– Познавательно, – усмехнулась я. – Не бойся, твои тревоги оказались напрасными.
– Ты расскажешь мне обо всем?
– Нет, это лишнее, – я покачала головой. – Знаете, что-то я проголодалась. Пойдемте, перекусим, что ли?
Возражений не последовало, и мы направились к ближайшему трактиру. Я напряженно вслушивалась, что там поделывает ОНА. Тишина. Абсолютная. Даже пугающая. Это обрадовало. Так и сиди тихонечко, и не вздумай высовываться! Не услышав ответа, я улыбнулась. Похоже, я одержала победу, хоть маленькую, но все-таки.
Рунгерд
С того дня ОНА не давала о себе знать, затаилась где-то в лабиринтах души. Сначала это радовало, но потом я поймала себя на мысли, что мне ЕЕ не хватает. Будто лишилась частички самой себя. Даже пыталась поговорить с НЕЙ, но она упорно отмалчивалась. Только иногда ощущала ее присутствие, когда в пределах видимости появлялся Снорри. Но это было так мимолетно, что я сомневалась, не принимаю ли желаемое за действительное.
Подготовка к свадьбе шла полным ходом. Фрейвар решил провести ее в начале осени, после сбора урожая. С приближением этого дня Стейнмод становился все мрачнее, а Снорри пропадал неизвестно где, возможно, чтобы не встречаться со мной. До меня доходили слухи о его любовных похождениях, и это лишь укрепляло в мысли, что он не стоит того, чтобы о нем думать. Инга ходила мрачнее тучи, исхудала даже, Снорри совершенно не обращал на нее внимания. Как-то я подслушала разговор Фрейвара с Аудуном, они уже и не надеялись, что из их затеи поженить Ингу и Стейнмода что-то получится. А сегодня Аудун забрал дочь обратно в свой одаль. Я ликовала, наконец-то она не будет мозолить глаза. Стейнмод же сообщил по секрету, что все больше думает о том, чтобы стать служителем светлых альвов. Он только не знал, как сказать об этом отцу. Я посоветовала обратиться к Бедмоду, пусть он поговорит с Фрейваром. Слово Верховного Жреца обладало большим весом, наш одальсбонд не сможет к нему не прислушаться.
Похоже, Стейнмод воспользовался советом, судя по тому, что сегодня к нам приехал Бедмод. Я как раз закончила работу в саду и теперь сидела на крыльце, хрустя краснобоким яблоком. Сочная сладость приятно растекалась во рту, солнышко ласково пригревало, настроение было замечательное. Во двор, верхом на гнедой лошади, въехал всадник в белом развевающемся плаще. Он спешился и, отдав поводья подбежавшему работнику, приблизился ко мне. Его пристальный взгляд смутил. Я едва не подавилась яблоком, и поспешно дожевав кусочек, выбросила огрызок.
– Рада вас приветствовать, святейший Бедмод.
Я встала и почтительно склонилась перед ним. Бедмод улыбнулся, вглядываясь в мое лицо. И что он там такого интересного увидел? Может, я испачкалась? Украдкой провела рукой по лицу.
– Я тоже рад тебя видеть, Рунгерд, – откликнулся он. – Как поживаешь?
– Все замечательно.
– А ОНА?
Интересно, если бы кто-то услышал наш разговор, что мог бы подумать? Я подавила смешок, но тут же постаралась придать лицу как можно больше почтительности.
– ОНА больше не проявляла себя. Похоже, обиделась.
– Мне жаль.
– Да все в порядке. Я особо не расстраиваюсь по этому поводу.
– Слышал: ты скоро замуж выходишь, – мне послышалась в его голосе напряженность.
– Да, за нашего соседа Аудуна, – вытирая о платье липкие после яблока руки, проговорила я.
– Я знаю его, – отозвался Бедмод.
Снорри
Я проснулся в мертвом лесу, снова ничего не помня из того, что было до этого. Рядом лежала Исгерд, от ее тела исходило ощущение холода. Еще надеясь на что-то, я тронул девушку за плечо и тут же отдернул руку. В неверном свете луны остекленевшие глаза Исгерд матово поблескивали, в животе зияла черная дыра. Я опрометью бросился прочь, проклиная все на свете.
– Это снова твои игры? – в ярости кричал я, обращаясь к существу, поселившемуся в моем теле.
В ответ раздался издевательский смех.
– Чего ты хочешь?
– Все того же, человек. Чтобы ты перестал упрямиться и уехал отсюда.
– Я и так это сделаю. Дай немного времени, – я перешел на шаг, переводя дыхание.
– На что ты надеешься? Что свадьба девчонки расстроится, и сможешь заполучить ее?
Я молчал. Он знал все мои мысли, возражать бесполезно. Более того, озвучивал то, в чем я не смел признаться себе сам. Надежда на то, что Рунгерд станет моей, почти исчезла после встречи на дороге, когда я решился открыться ей. Она не оценила усилий, каких мне это стоило, и снова оттолкнула. А чего я ожидал после того, как благодаря существу, живущему во мне, предстал перед Рунгерд далеко не в лучшем свете. Она ведь не знает, чем вызваны вспышки неконтролируемой ярости. Для Рунгерд я – человек, поднявший на нее руку. Мысль об этом терзала и грызла. Я не знал, как исправить ситуацию. Признаться ей в том, что во мне живет другая сущность, казалось невозможным. Она примет меня за сумасшедшего, и это лишь ухудшит дело.
Но что делать с Исгерд? Подозрение неминуемо падет на меня. Хотя… Кому придет в голову искать Исгерд в мертвом лесу? Люди боятся сюда ходить. Нужно хорошенько подумать. Последнее, что помню, это как мы с Исгерд гуляли по городу, нас многие видели. Можно выдвинуть версию, что мы с ней вскоре расстались и больше не встречались. Но кто подтвердит мои слова? В памяти возник образ Торольва. Если попрошу его об этом, он вряд ли откажет. Но сначала нужно замести следы, вдруг кто-то все-таки забредет в мертвый лес и увидит тело Исгерд.
Я вернулся домой, взял лопату и, как ни было трудно, снова отправился в проклятое место. Только тогда, когда тело Исгерд оказалось засыпано землей, немного успокоился. Снова в голове возник насмешливый голос:
– В этот раз ты снова выпутался, но неужели думаешь, что всегда сможешь выходить сухим из воды?
– Послушай, прекрати все это! – прокричал я. – Я же сказал, что уеду. Дай мне время.
– Не понимаю тебя. Перед тобой открыты такие возможности. Благодаря мне ты сможешь добиться всего, чего захочешь. Но ты готов перечеркнуть все из-за жалкой девчонки.
– Тебе не понять, – откликнулся я.
– Любовь? – хохот в голове стал оглушительным.
– Да, любовь. Ты вряд ли испытывал когда-нибудь это чувство.
– Зря так думаешь, – по телу пробежала волна холодной ярости, чужой ярости. – Я любил… Всего раз. Но этого хватило, чтобы я никогда больше не повторял этой ошибки.
– Вот как? Женщина отвергла тебя? – усмехнулся я.
– Это холодное существо было не способно любить по-настоящему, – пробормотал он. – Прекрасная, как мечта, вызывающая восхищение и трепет… Но совершенно неспособная на ответные чувства. С каким презрением она смотрела на меня, когда я говорил о своей любви, как легко отвергла меня, оставив вместо любви испепеляющую ненависть. Я поклялся уничтожить ее.
– И ты это сделал? – я поежился от пробежавшей по телу ледяной волны.
– Конечно, я никогда не останавливаюсь на полпути. Я тогда поставил на карту все: свое положение, саму жизнь. Стал жалким узником, тешась мыслью, что той, кто оставила в сердце незаживающую рану, больше нет…
– И как: теперь тебе легче? – я чувствовал ужас перед этим существом, думая о том, смог бы я так легко уничтожить женщину, которую люблю. Тут же понял, что тогда жизнь потеряла бы всякий смысл.
– Да кто ты такой, чтобы спрашивать об этом? – полыхнувший в сердце огонь казался нестерпимым, я едва удержался на ногах. – Сам не понимаю, почему я разоткровенничался с тобой.
– А больше тебе этого сделать не с кем, – не удержался я от язвительного замечания. – Волею норн мы связаны, хотя оба не в восторге от такой перспективы.
– А ты мне нравишься, человек, – усмехнулся он. – В тебе есть сила и характер. Поэтому хочу дать тебе совет. Не позволяй любви завладеть твоей душой. Это сделает тебя слабым и, в конце концов, погубит. Пусть мой пример станет тебе наукой.
– Но как вырвать это чувство из сердца? – с горечью прошептал я. – Поверь, я бы хотел, но это сильнее меня. Если ты любил по-настоящему, то должен понять.
– Я понимаю… – его голос дрогнул. – Миг, когда той, кого любил, не стало… В тот момент внутри образовалась такая пустота… Мне было все равно, что будет со мной.
– Ты бы хотел вернуть все назад и оставить ей жизнь? – спросил я, с нетерпением ожидая ответа.
– Нет… – после некоторого колебания откликнулся он. – Видеть ее с другим было значительно больнее.
– Странная у тебя любовь, – не удержался я. – Даже зная о том, что Рунгерд станет женой другого, я не могу допустить мысли, что лучше будет, если она умрет. Да, мне будет больно, мучительно больно, но если ее не станет, жизнь потеряет смысл.
– В тебе еще слишком много света, человек, – жестко проговорил он. – Поверь, со временем ты станешь достойным вместилищем моей души. И будешь смотреть на мир по-другому.
– Не знаю, хочу ли этого, – замотал головой я.
– У тебя не будет выбора, – с насмешкой отозвался он.
Голос затих, я больше не слышал его. Сам не помню, как добрался до одаля. Я набрал ледяной воды из колодца, смыл кровь и как можно незаметнее пробрался к лежаку. Где-то среди спящих сородичей находилась Рунгерд. Я пытался разглядеть ее в полутьме. Казалось, я различаю ее дыхание из множества других. В голове возникла мысль о том, чтобы подобраться сейчас к ней и перерезать горло. Представил, как ее кровь брызнет на руки, огромные глаза с ужасом уставятся на меня в последний раз. Вспышка боли оказалась невыносимой. Я бы никогда не смог этого сделать. Может, это и слабость, свидетельствующая о том, что я так и не смог стать настоящим мужчиной, но я не мог вырвать ее из сердца. Скоро Рунгерд станет женой другого, а я уеду…
Хотя смогу ли? Никогда больше ее не видеть, не слышать мелодичного голоса, не смотреть в живые выразительные глаза, улавливая в них проблески ответного чувства. Может, выкрасть ее и увезти? Она поначалу станет ненавидеть меня, сердиться и сопротивляться. Но потом я сделаю все, чтобы Рунгерд ответила на мои чувства. А что если ей это не нужно? Я едва не задохнулся от этой мысли. Может, она хочет стать хозяйкой богатого одаля, женой влиятельного человека. И это предел ее мечтаний. А меня она всю жизнь станет проклинать. Я застонал и с трудом заставил себя успокоиться. Нет, насильно мил не будешь. Рунгерд сама должна решить, и я приму ее выбор, как мне ни будет трудно…
Рунгерд
Вернувшись в одаль, я заметила Стейнмода, чинящего изгородь. Увидев меня, он прекратил стучать молотком, подбежал и взахлеб принялся делиться новостями. Бедмоду все же удалось убедить Фрейвара позволить сыну выбрать свой путь в жизни. Стейнмод даже повеселел, в глазах появился блеск. Я поздравила его с маленькой победой, а он вдруг помрачнел и вновь завел неприятную для меня тему:
– Рунгерд, стоит тебе слово сказать, и я откажусь от служения альвам. Попрошу отца выдать тебя за меня.
– Совсем с ума сошел! – я попыталась воззвать к его благоразумию. – Отец никогда не согласится. Он ведь обещал меня Аудуну. Если откажется от собственного слова, навлечет позор на весь род.
– Ты права, – он погрустнел. – Но мы можем бежать.
– И ты туда же! – неосторожные слова вырвались прежде, чем я успела их обдумать.
– Ты о чем?
– Да не бери в голову. Ни о чем.
– Кто-то уже предлагал тебе побег? Да? – не поверил он жалкой попытке загладить оплошность. – Это ведь Снорри?
Я молчала, ковыряя носком сандалии твердую, чуть потрескавшуюся землю.
– Это он, да? – настаивал на ответе Стейнмод. – Все никак не отвяжется от тебя!
– Да не беспокойся ты так. Я не собираюсь с ним бежать. Впрочем, как и с тобой, – погасила я вспыхнувшую в его глазах надежду. – Для меня самое важное – семейная честь. Фрейвар и Хельга слишком много для меня сделали, чтобы я отплатила черной неблагодарностью.
– Но ты будешь несчастна с Аудуном, – протянул Стейнмод.
– Возможно, – я пожала плечами. – Но он любит меня, ты же видишь, какими подарками заваливает.
– Не думал, что тебя так легко купить, – с горечью проговорил он.
– Я не это имела в виду. Сам знаешь. В общем, все может быть не так плохо. У многих девушек еще худшая судьба, чем у меня. Лучше выйти за Аудуна, чем остаться старой девой. Посмотри на Астрид. Она же глаз от пола не отрывает, ей стыдно, что она так никому и не приглянулась.
– Ты бы не осталась старой девой, – угрюмо заметил Стейнмод. – Ты – не Астрид.
– А чем я лучше? Я вообще не понимаю, что Аудун нашел во мне. Кстати, это и тебя касается. Я далеко не красавица, у меня полно недостатков.
– Если бы ты видела себя моими глазами, – голос Стейнмода дрожал от волнения. – Ты кажешься мне самой прекрасной девушкой на свете.
– Какие глупости. Напридумывал себе бог знает что.
– Послушай, если бы тебе не нужно было становиться женой Аудуна, ты бы могла… – он осекся, а затем добавил: – выйти за меня?
Мне не понравился его взгляд, в нем горели безумные искорки.
– Нет, – решительно ответила я. – Я бы никогда не стала твоей женой.
Мои слова словно ударили его. Стейнмод отшатнулся, поник и побрел обратно к изгороди. На мгновение захотелось утешить его, подбодрить, но я пересилила себя. Кто знает, куда могла занести Стейнмода нездоровая, безумная любовь, которую он питает ко мне. Вдруг ему придет в голову причинить зло Аудуну? Что тогда станет со Стейнмодом, с нашей семьей? Я боялась даже думать об этом.
Стейнмод недолго дулся на меня, уже к вечеру первым подошел и попросил прощения. Я с подозрением спросила: выбросил ли он из головы то, что сказал, – и он клятвенно заверил, что да. Я с облегчением вздохнула, похоже, наши отношения снова стали прежними. Он больше не заговаривал о чувствах, превратился в прежнего верного и надежного друга.
Уже две недели Стейнмод готовился к посвящению в служители светлых альвов. Он делился со мной впечатлениями, а мне было безумно интересно. Бедмод выделял Стейнмода из числа остальных жрецов, даже подумывал о том, чтобы отправить его на обучение к Защитникам Эльдис, в тайную школу.
– А где находится тайная школа? – с любопытством спросила я.
– Никто точно не знает, но я думаю, что в столице, в Вакерланде. Бедмод говорил, что учился там. Может, тайная школа там и находится. Он мне и о Вакерланде много рассказывал. Там гораздо теплее, чем у нас. А город огромный. Дед нашего конунга побывал в разных странах и многое позаимствовал у них. Вакерланд собрал лучшее, что есть у других народов. Мне интересно взглянуть на все это.
– Как бы я хотела тоже там побывать! – мечтательно воскликнула я, а Стейнмод с жаром воскликнул:
– Тебе стоит только слово сказать!
– Ты же обещал, – укорила я его, и он замолчал. – Мне не стоит мечтать о несбыточном. Моя судьба – здесь. Вакерланд – лишь красивая мечта… Кстати, а почему Бедмод не остался там? Он не говорил?
– Это связано с Верховным Жрецом Вакерланда. Они с Бедмодом в натянутых отношениях, а подробностей он мне не рассказывал.
– Жаль. Бедмод – необычный человек. Мне хотелось бы узнать о нем больше.
– Кстати, похоже, это желание обоюдное, – заметил Стейнмод. – Он часто спрашивает о тебе.
– Правда? – я смутилась. – Интересно, почему?
– Может, из-за того, что произошло тогда в храме, когда Эльдис выделила тебя из толпы, и потом, когда ты убедила Бедмода простить Снорри. Не знаю. Кстати, жрец высказывал сожаление, что ты больше не посещаешь церемонии.
– Незачем это, – нахмурилась я. Мне не хотелось снова слушать восторженные речи Верховного Жреца о НЕЙ.
Стейнмод и не догадывается, что на самом деле Бедмода интересует загадочная сущность, спрятанная в моем теле. Жрец даже знает, кто она, но не хочет говорить. Я мысленно обратилась к НЕЙ: «Эй, а ты сама знаешь, кто ты?». ОНА молчала. После того, как я отвергла предложение Снорри, вообще меня игнорировала. Кроме того, лишила меня способности чувствовать энергию окружающего мира. Вот ведь, как оказывается. То, что я принимала за мои собственные способности, тоже оказалось ее даром. Раньше ОНА щедро делилась силой, а теперь лишила благосклонности. Ну и пусть. Я ведь хотела стать обычным человеком, а ОНА предоставила эту возможность.
Вообще, я раньше даже не различала до конца, где заканчиваюсь я, и начинается ОНА. Наши сознания настолько переплетались, что казались единым целым. Помню, в детстве, когда ОНА управляла моим телом, я даже не осознавала, удивляясь иногда собственным поступкам. Только повзрослев, стала распознавать ЕЕ влияние и сопротивляться ему. Теперь мы все больше отдалялись друг от друга. Ну, я хотя бы запомнила парочку заклинаний, которые значительно облегчат жизнь, даже если ОНА отвернется окончательно. Интересно, без ЕЕ участия они сработают? Захотелось попробовать. Я сказала Стейнмоду, что мне нужно кое-что сделать в саду, и бросилась туда.
Передо мной на сухой, мучимой жаждой земле, отчаянно пытался выжить недавно посаженный побег. Со временем он должен был превратиться в сливовое дерево, но из-за долгой жары его участь казалась плачевной. Маленький саженец ссохся и поник, листья на нем пожухли. Я присела на корточки и вытянула над деревцем руки. Это заклинание мне часто приходилось применять, но тогда мною управляла ОНА. Что же будет теперь? Я проговорила:
– Живи, расти, наполнись силой,
Черпай ее из недр земли,
В тебе благословенье мира,
Оно поет в тебе внутри.
Ничего. Абсолютно ничего. Чахлый побег даже не дрогнул, хотя обычно, стоило прочитать эти слова, растение наполнялось соками и расцветало на глазах. Я ощутила досаду и разочарование. Услышав внутри издевательский смех, велела ЕЙ заткнуться. Ну и что. Другие же как-то живут без колдовства. Хотя, как тогда владеют магией Хранители Эльдис? Ведь они тоже учат заклинания и могут их применять. Почему у них это получается, а у меня нет? Я услышала ЕЕ снисходительный голос:
– Глупая, каждый раз перед применением заклинаний они взывают к силе альвов. И только если те откликнутся на призыв, заклинание подействует.
– Так ты тоже взывала к альвам? – спросила я без особой надежды на ответ.
– Нет, – ее голос показался удивленным. – Я как-то не задумывалась об этом. Просто ощущала силу и задействовала ее.
– Скажи, я ведь часто действовала против твоей воли. Например, тогда, когда исцелила девочку-артистку. Почему ты помогла мне?
– Тогда ты еще не злила меня так, как теперь, – с раздражением ответила ОНА. – Я много для тебя делала, но ты этого не ценила. Попробуй теперь прожить без меня.
– Думаешь, не смогу? – парировала я. – Ошибаешься. Ты мне не нужна.
Я услышала едкий смешок, и ОНА затихла.
Рунгерд
Никогда еще я так не хотела остановить время, как этим летом. Но оно медленно и неуловимо заканчивалось, уступая место осени с ее промозглыми ветрами и непрерывными дождями. Урожай был собран, когда-то золотистые поля уже не колосились на ветру, подставляя солнцу тоненькие стебельки. Приближались холода, а вместе с ними и новая пора моей жизни.
К свадьбе все уже было готово. В соседний одаль съехались родственники Аудуна, ради такого случая оставившие южные просторы. Меня не преминули познакомить с ними. Младший брат жениха – Болли показался почти точной копией брата, только лицо более злобное. Будущие племяннички: три здоровенных рыжеволосых детины – восемнадцати, двадцати и двадцати двух лет, – были грубыми и несдержанными. Даже я, которую с трудом можно назвать воспитанной, на их фоне казалась дочкой ярла. Их несчастная мать, забитая и скромная женщина по имени Сигне, держалась тише воды ниже травы, однако все равно служила объектом издевательств собственной семейки. Три великовозрастных сына женаты еще не были. Они успели перелапать почти всех работниц, как в нашем одале, так и во владениях дяди. Я порадовалась, что семья брата живет отдельно от Аудуна и сразу после свадьбы уберется прочь.
Свадьбу по обычаю решили сыграть в доме невесты, а потом жених должен был перевезти меня к себе. Раньше, когда в памяти еще свежи оставались обычаи предков, свадьбы сопровождались целыми пиршествами, гуляли по несколько дней. Теперь целомудренные служители светлых альвов ввели более скромные церемонии. Пир, конечно, устраивался, но без излишеств. Особенно радовало, что канул в прошлое жуткий обычай, по которому во время брачной ночи должны были присутствовать ближайшие родственники жениха, чтобы удостовериться, что невеста непорочна. Я бы этого не вынесла. Даже цвет платья невесты изменился с тех пор. По древним обрядам невесте полагалось надевать черное платье, украшенное белыми кружевами. Сейчас ему на смену пришел розовый цвет, он считался любимым цветом Эльдис.
Когда до свадьбы оставалось три дня, Снорри объявил о своем отъезде. Он решил поступить на военную службу к конунгу и собирался уехать сразу после праздника. Мы не разговаривали с ним после встречи на дороге. Но я постоянно ловила на себе его взгляд, полный боли и затаенной надежды. Наверное, он считал, что я передумаю. ОНА тоже этого хотела, но я упорно гнула свою линию. Известие о решении Снорри вызвало у НЕЕ такую боль, что она передалась и мне. Я чувствовала, как ОНА трепыхается в моем теле и не находит выхода.
В день свадьбы Хельга обряжала меня в подвенечное платье, красивое и блестящее. Я позволила волосам свободно струиться по плечам, а не стянула в тугую прическу.
Рунгерд
Жених вместе со всей семейкой ждал у входа в Храм светлых альвов. На церемонию собралась целая толпа горожан и жителей окрестных земель. Когда я проходила мимо них, раздавались восторженные возгласы: «Это та самая», «Благословенная самой Эльдис». Стейнмод говорил, что история о том, как меня отметил священный дым, разнеслась по всей округе. Даже сложили легенду, как я усмирила зло, вселившееся в Снорри, и чуть ли не спасла весь город. Я смеялась над этими россказнями, думая, что Стейнмод преувеличивает. Теперь поняла, что дело еще хуже, чем я думала. Меня то и дело норовили коснуться, словно я – божество. Я поспешила войти под спасительные своды храма, куда вместе со мной последовали только родственники: мои и Аудуна. Остальные любопытные остались снаружи, похоже, не собираясь расходиться.
Постоянно ловила себя на мысли, что ищу в толпе Снорри, хотя и знала, что его здесь нет. После моего отказа он сразу же умчался. Втайне я рассчитывала, что он все же не пропустит церемонии. Его присутствие придало бы сил, которые стремительно таяли. Но Снорри нигде не наблюдалось, и я со вздохом оперлась на руку Фрейвара, ведущего меня к алтарю. Там уже ожидали жрецы, выстроившиеся вдоль храмовых колонн. Бедмод стоял у возвышения, держа в руках гудагаву. Фрейвар подвел меня к нему и передал на попечение Аудуна. Мы оба опустились на колени перед Верховным Жрецом, а я не смогла удержаться от того, чтобы взглянуть ему в лицо. Бедмод казался необычайно бледным, глаза запали и нездорово блестели. Похоже, не я одна провела сегодня бессонную ночь.
Гости заняли свои места, опустившись на каменные плиты, и церемония началась. Бедмод зажег священную свечу и начал произносить положенные слова:
– Много столетий назад могущественные норны даровали милость жителям этого мира, выделив нас из толпы невежественных предков, погрязших в грехах и распутстве. Из темного Мидгарда, игрушки старых богов, они перенесли нас сюда, в прекрасный Нифльхейм. Они поручили верным слугам, древней расе альвов, опекать нас и следить за порядком нашего мира. Одним из священных обрядов, высеченным в законах норн, является таинство брака: союз мужчины и женщины. То, что объединят альвы, не дано разрушить человеку. Подумайте хорошенько, прежде чем произнести слова священной клятвы, готовы ли вы пройти век жизни до конца, рука об руку.
Воцарилась тишина, нарушаемая потрескиванием огня в золотой чаше и дыханием окружающих людей. Выдержав положенную паузу, Бедмод обратился к Аудуну:
– Аудун, прозванный Хитрым, готов ли ты выбрать себе в жены стоящую рядом с тобой Рунгерд? Будешь ли оберегать ее, заботиться о ней, любить так, как благословенный норнами Эллор почитает и любит свою сиятельную супругу Эльдис?
При этих словах я почувствовала, как что-то в душе встрепенулось, услышала болезненный стон. ОНА оглушительно захохотала, этот полный отчаянной горечи смех заполонил все мое сознание. Я даже не услышала, что ответил жених, но судя по тому, что Бедмод провел над ним гудагавой и обернулся ко мне, Аудун согласился со словами клятвы. Настал мой черед. ОНА тотчас умолкла, и я с облегчением вздохнула.
– Рунгерд, дочь Фрейвара, согласна ли ты выбрать себе в качестве мужа и защитника Аудуна? Готова ли служить ему и подчиняться беспрекословно? Станешь ли ему верной и преданной подругой жизни? Примешь ли благословение Эльдис, дарованное всем вступающим в брак?
Я не могла заставить себя произнести ни слова. Вопрос жреца повис в воздухе, словно натянутая струна. Тишина казалась звенящей и угрожающей. Что будет, если скажу нет? Они ведь не могут обвенчать меня с Аудуном силой? Но наши законы суровы к безумцам, решившим пойти против воли рода. Я нарушу клятву, данную Фрейваром Аудуну, а это бесчестье. Если осмелюсь воспротивиться решению отца, меня ждет позор. Меня и весь род. Я набрала в грудь побольше воздуха и проговорила:
– Да, я согласна.
Бедмод едва заметно выдохнул и провел над моей головой гудагавой, которая внезапно разгорелась сильнее и тут же погасла, словно кто-то невидимый задул ее. Дурной знак. Я услышала, как гости зашептались. Эльдис не благословила наш союз. Это не меняет того факта, что я все же стану женой Аудуна, но несет в себе предзнаменование грядущих несчастий. Верховный Жрец торопливо закончил церемонию:
– Именем Эльдис я объявляю вас мужем и женой. Вы теперь – одно целое. Только смерть может разлучить вас.
В этот момент с шумом распахнулись двери храма. В помещение ворвался пронизывающий ветер, отдавшийся в высоких сводах заунывным воем. Вместе с остальными я обернулась ко входу. На пороге стоял Снорри, как всегда, одетый в черное, с развевающимися длинными волосами. Его красота завораживала, он казался высшим существом, а не обычным человеком. Все настороженно наблюдали за ним, помня о недавнем происшествии в храме и не решаясь остановить его. Снорри неторопливо вошел в помещение и двинулся вперед. Его шаги гулко отдавались в воцарившейся тишине. У меня дыхание перехватило, безумная надежда разрывала колотящееся сердце. Что он задумал? Неужели, решил пойти против воли человеческих и божественных законов? Снорри опустился на колени рядом с Торольвом и устремил глаза на жреца. У меня что-то кольнуло в груди. Вместе с охватившей безысходностью пришло понимание: он смирился с моим решением и не станет препятствовать тому, что происходит.
Присутствующие расслабились, а я перевела взгляд на Аудуна. Теперь он – мой муж и господин. В глазах спутника жизни читались радость и торжество. Этот коренастый здоровяк с неприятным лицом, годящийся мне не то, что в отцы, а в деды, – теперь обрел надо мной безграничную власть. И сегодня ночью именно он сделает меня женщиной. При этой мысли пронзила нервная дрожь, я не могла представить, как это выдержу. Отыскала в толпе Снорри, он смотрел на меня с мрачной улыбкой на губах. Жесткое выражение его глаз неприятно поразило. Неужели, то чувство, которое я читала в них раньше, лишь плод воображения? В таком случае, даже хорошо, что я узнала об этом сейчас. Я похвалила себя за то, что не бросилась в омут с головой.
Когда мы вышли из храма, нас встретили оглушительными возгласами поздравлений. Я старалась ни на кого не смотреть. Хотелось убраться как можно дальше отсюда, забиться в уединенный закуток, где никто не найдет. Но испытания только начинались. Впереди свадебный пир, а затем самое худшее. Никогда раньше не молилась, в глубине души считая это суевериями, но теперь не удержалась. Я взмолилась легендарной Королеве светлых альвов, олицетворению добра и справедливости: «Эльдис, я знаю, что недостойна твоей милости. Я дерзкая и своенравная, никогда не проявляла к тебе должного почтения. Только теперь, когда мне плохо, я обращаюсь к тебе в безумной надежде, что ты услышишь мой голос из тысяч взывающих к тебе людей. Помоги мне стойко выдержать то, что ожидает меня. Не оставь меня своей милостью!» Мне показалось, или ОНА смеялась? Я приказала ей заткнуться и не осквернять молитву, не гневить Эльдис. Смех стал еще громче.
– Ты недостойна того, чтобы Эльдис тебя услышала! – донесся до меня ехидный голос. – Она не станет помогать тебе.
– Откуда ты знаешь? – с раздражением возразила я. – Не мешай.
– Не буду. Просто удивляюсь твоей глупости. Не смогла сдержаться, чтобы не высказать тебе это.
– Как хорошо было, когда ты молчала и вела себя тихо, как мышка. Может, продолжишь делать это снова?
– Как хочешь. Глупая девочка.
– От глупой слышу, – огрызнулась я.
ОНА не ответила, оставив меня наедине с горечью и сомнениями. И чем я заслужила эту напасть: делить собственное тело с такой черствой и самоуверенной особой? Мелькнуло опасение: может, я просто сумасшедшая, и никакого постороннего голоса в голове у меня нет, я все это просто придумала. Это оказалось бы лучшим в сложившейся ситуации. Мне и так нелегко, а тут еще каждые мысль и действие оцениваются и высмеиваются безжалостным наблюдателем. Интересно, как она сможет остаться равнодушной, когда наше с ней общее тело окажется в объятиях старика? Сможет ли остаться такой же невозмутимой? Сомневаюсь, учитывая ее чувства к Снорри. Если бы ей удалось завладеть моим телом, она бы ни секунды не колебалась, как поступить, отмела бы все сомнения и пустилась во все тяжкие.
Размышления мигом улетучились, когда я увидела, как на плече Снорри повисла разряженная девица. Она нашептывала ему что-то на ухо, а он весело смеялся, поглаживая ее чуть ниже талии. Кровь ударила в голову, перед глазами поплыли цветные круги. Я едва удержалась на ногах. Тут же меня заботливо поддержал Аудун и потащил к повозке. Я подчинилась, продолжая пожирать глазами забывших обо всем на свете голубков. Почувствовала, как внутри разгорается моя собственная, смешанная с ЕЕ, ярость. Не осознавая до конца, что делаю, вскинула руку в направлении спутницы Снорри. Та вскрикнула и осела на мостовую, хватаясь за живот. К ней метнулись люди, а я не сдержала мстительной улыбки.
– Спасибо! – мысленно поблагодарила я ЕЕ.
– Я сделала это не ради тебя, – фыркнула ОНА. – Ради тебя я бы палец об палец не ударила. Ты заслужила все, что с тобой происходит.
– Послушай, – неуверенно произнесла я. – Может, прекратишь это?
Я с ужасом смотрела на посиневшее лицо женщины, корчащейся на каменных плитах. Она уже не кричала, а громко стонала, и никто не мог ничем помочь. Снорри требовал, чтобы послали за лекарем, люди бессмысленно суетились. ОНА вздохнула, и моя рука сама собой взметнулась в воздух, извергая поток силы. Женщина выгнулась и затихла, на ее лицо возвращались прежние краски. Я больше не смотрела на нее. Аудун подал руку и помог взобраться в повозку, которая понесла меня к тому, что предопределили норны.
Рунгерд
Свадебный пир продолжался до позднего вечера. Гости, казалось, и не думали расходиться. Меня охватила безмерная усталость, но я, как могла, оттягивала страшный момент, делала вид, что мне весело и не хочу уходить. Чтобы немного забыться, я пила. Ради торжественного случая Аудун привез из собственных запасов дорогущее вино, выращенное на виноградниках юга. Я впервые попробовала этот напиток, он мне понравился, к тому же быстро ударил в голову. Хотелось упиться до беспамятства, чтобы ничего не чувствовать. Похоже, мне это удавалось. Вокруг все плыло и покачивалось, лица окружающих становились размытыми и неясными. Правда, весело так и не стало, наоборот, тоска накатывала все сильнее. Я несла чушь и смеялась надрывным неестественным смехом, хотя хотелось зарыдать в голос. Еще немного, и я бы, наверное, так и сделала, но тут Аудун объявил:
– Ну, что ж, вы гуляйте, а мне не терпится остаться наедине с любимой женушкой.
Раздался дружный гогот и непристойные шуточки, от которых я под землю готова была провалиться. Аудун помог мне подняться, но, заметив, что я едва стою на ногах, подхватил на руки и понес к выходу. Это вызвало у гостей новый приступ смеха, а я закрыла глаза, чтобы не видеть искаженных пьяных рож. Всю дорогу до нового дома я проспала. Очнулась только тогда, когда Аудун вытащил меня из повозки. Я протестующе застонала, а он рассмеялся:
– Ну, и набралась же ты, женушка. Но ничего, сегодня можно.
– Я хочу спать, – пролепетала я в безумной надежде, что он отложит выполнение супружеских обязанностей из-за моей полной невменяемости.
Не тут-то было. Похоже, Аудун едва сдерживал нетерпение. Хмель выходил, с безжалостной четкостью в голове проносились картины того, что мне сейчас предстоит. Я стала вырываться, но он легко подавил сопротивление и занес в дом. Огромный, богатый, намного больше того, где я выросла. Теперь я – хозяйка здесь, но это совершенно не радовало.
Здесь не оказалось ни души, все, даже работники, праздновали нашу свадьбу. Аудун занес меня в отдельную комнату, большую и богато украшенную. В другой момент я бы не преминула рассмотреть все в деталях, но сейчас перед глазами маячила только одна вещь. Кровать с узорчатым зеленым покрывалом, на которой я, в конце концов, оказалась. Аудун снял с моей головы обруч с фатой и погрузил пальцы в мои волосы. Его глаза горели почти звериным блеском. Он опустился на постель рядом со мной и дрожащими руками стал снимать подвенечное платье. Я подрагивала от гадливости и закусывала губу. Никогда еще ни один мужчина не видел меня полностью обнаженной, чувство стыда казалось нестерпимым. Я попыталась прикрыться, но Аудун отвел мои руки.
– Моя сладкая девочка, – хрипло пробормотал он. – Как долго я ждал этого момента.
– Не надо! – воскликнула я с отчаянием, а он рассмеялся и с дикой страстью набросился на меня. – Нет! – я кричала так громко, что у самой уши закладывало, но это нисколько не останавливало Аудуна. Он вознамерился получить то, что принадлежит ему по праву, здесь и сейчас.
Я с горечью осознавала, что никто не поможет. Мы одни в огромном доме, а даже, если бы кто-то здесь и находился, вряд ли пришел на помощь. Благородные мысли о чести рода и соблюдении законов улетучились, стоило в полной мере осознать, на что я себя обрекла. Почувствовала, как Аудун раздвигает мне ноги, грубо и жестко, как в низ живота упирается что-то огромное и твердое. Я изо всех сил пыталась столкнуть с себя тяжеленное мощное тело, но лишь бессильно трепыхалась под ним. Сопротивление подзадоривало мужа. В какой-то момент я сдалась, затихла и отрешилась от происходящего. Словно со стороны наблюдала за тем, что происходит, и больше всего на свете желала, чтобы это поскорее закончилось. Закрыла глаза, чтобы не видеть искаженное страстью лицо Аудуна. Если бы так же легко я потеряла способность чувствовать, но это не в моей власти.
Внезапно я с удивлением почувствовала, что тяжесть, пригвоздившая к постели, исчезла. В тот же момент раздался яростный крик Аудуна. С удивлением приоткрыла глаза и увидела сцепившихся в бешеной схватке Аудуна и Снорри. Невыразимое облегчение пролилось бальзамом на кровоточащую душу. Он не бросил, он пришел за мной! Борьба длилась недолго, слишком неравными оказались силы. Не зря же Снорри получил прозвище Бьорн. Он легко отшвырнул моего мужа к стене, тот сполз на пол и затих.
Я смотрела на Снорри, широко распахнув глаза. Осознав, что лежу перед ним голая, схватила покрывало и натянула на себя. Снорри тяжело дышал, его колючий взгляд был устремлен на Аудуна. Казалось, он с трудом сдерживается, чтобы не размозжить тому голову. Я выбралась из кровати и бросилась к Снорри:
– Не нужно!
Он обернулся, бешеный огонь в глазах погас. Снорри привлек меня к себе, и я спрятала лицо на его груди.
– Я пытался, – глухо проговорил он. – Я хотел выбросить тебя из головы. Но, похоже, это не в моей власти. Когда увидел его на тебе, мерзкого потного старика, был готов раздавить его, уничтожить. Я и сейчас хочу это сделать.
– Снорри, я не хочу, чтобы ты пострадал из-за меня. Ты должен уехать. Прямо сейчас, пока он не очнулся.
Я с замиранием сердца ждала, что он скажет, одновременно опасаясь и надеясь.
– Без тебя я никуда не уеду! – рявкнул он. – И больше не желаю ничего слушать. Если понадобится, увезу тебя силой!
Я слышала, как ОНА ликует и умоляет согласиться, но теперь, когда непосредственная опасность миновала, вернулись прежние колебания. Долго ли продлится чувство Снорри? Я слишком хорошо знала, насколько его сердце непостоянно. Сейчас я привлекаю его только потому, что он не может получить желаемое. А потом стану ему неинтересна. Это казалось даже худшим, чем брак с Аудуном. Видеть равнодушие в прекрасных глазах, наблюдать в них интерес к другой женщине. Сердце болезненно сжималось, но я заставила себя произнести:
– Я никуда не поеду, Снорри.
– Идиотка! – бесновалась внутри ОНА, – что же ты творишь?
Я велела ей не лезть, куда не просят, и отстранилась от Снорри.
– Тебе лучше уйти.
– Почему?
Страдание в его глазах вызывало в душе болезненный отклик, но я заставляла себя быть непреклонной.
– Снорри, зачем тебе это?
– Ты хочешь услышать по буквам? Так не понимаешь? – процедил он.
– Хотелось бы, чтобы ты все-таки озвучил.
– Хорошо, я люблю тебя! – смысл слов совершенно не вязался с интонацией, казалось, он признается в ненависти.
– Почему-то я не верю тебе.
– И что мне сделать, чтобы ты поверила?
– Оставить меня в покое!
Он отшатнулся и хрипло проговорил:
– Ты, действительно, этого хочешь?
– Да, хочу. Уезжай, Снорри.
– И оставить тебя с этим чудовищем? – он махнул рукой в сторону бесчувственного Аудуна.
– Он – мой муж перед богами и людьми.
Снорри дернулся и опустил голову, а когда вновь поднял, на меня смотрели два сгустка мрака. Нет! Только не это! Им снова завладело это существо. Я начала отступать к выходу, не сводя глаз с того, кто больше не являлся Снорри. Он неприятным звенящим голосом произнес:
– А это даже забавно, находиться в человеческом теле. Я чувствую то же, что и этот жалкий мальчишка. Ты знаешь, как он к тебе относится? Если бы знала, то вряд ли прогоняла его постоянно… Но от меня так легко не отделаешься!
В одно мгновение он оказался рядом и сгреб меня в охапку. Объятия Аудуна показались почти ласковыми по сравнению с этими. Еще немного и кости затрещат.
– Пожалуй, я дам человечку то, что он хочет, – шепнуло мне в ухо чудовище. – Он тоже все почувствует. Теперь я позволю ему даже запомнить то, что сейчас произойдет.
– Что вы собираетесь делать?
– А ты не догадываешься? – от его смеха мурашки пробежали по коже.
Краем глаза я уловила движение около стены: похоже, Аудун приходил в сознание. На мгновение возникла безумная надежда, которая тут же сменилась безраздельным ужасом. Тот, кто находился в теле Снорри, тоже заметил активность у стены. Отпустив меня, он метнулся к Аудуну. Один момент, и голова мужа оказалась повернута в обратную сторону, громкий хруст ломающихся костей вызвал дурноту. Я упала на четвереньки, тяжело дыша и подавляя рвотные позывы.
– Ну что ж, а теперь займемся тобой, – я не осмелилась даже поднять голову, словно это могло как-то помочь.
Снорри швырнул меня на кровать, а я не решилась сопротивляться. Участь Аудуна заставила понять, что существо не станет передо мной расшаркиваться. Я с отчаянием призывала ЕЕ, дрожащую где-то на границе сознания. Понятно, почему ОНА не захотела помогать мне с Аудуном, но сейчас почему не сопротивляется? Ответ возник с безжалостной очевидностью: ОНА так же напугана, как и я, ОНА чувствует, что не справится с этим существом, а только выдаст себя.
Снорри
Я ехал впереди повозки, в которой везли Рунгерд, стараясь не смотреть на нее. Не мог не ощущать ее присутствия, как и заглушить боль и горечь. Они усиливались по мере того, как мы приближались к Мидвальдену. Через считанные часы она станет женой мерзкого старика, а я навсегда потеряю ее. Ярость, смешанная с ревностью и отчаянием, захлестывала. В этот момент я понимал чувства существа, живущего во мне. Но убить хотел не Рунгерд, а ее избранника. Лишь усилием воли подавлял желание отыскать Аудуна и свернуть ему шею.
Внезапно до меня донесся слабый крик Рунгерд:
– Пожалуйста, остановите повозку! Остановите!
Я натянул поводья и обернулся. Рунгерд выскочила из повозки и побежала прочь. Дикая, необузданная волна радости охватила тело. Я бросился следом, чувствуя, что именно сейчас решается моя судьба. Я настиг ее первым, соскочил с коня и, глядя в полные слез, до боли родные глаза, воскликнул:
– Рунгерд, только скажи… Только скажи, и я остановлю их всех!
На миг показалось, что она скажет «да». В ее глазах читалось сильное и глубокое чувство, я ощущал возникшее между нами притяжение. Руки потянулись к ней, желая обнять, защитить от всего мира. Резкий окрик заставил застыть, полоснул ножом в сердце.
– Нет!
В ее глазах я читал холодную решимость идти до конца. Пропасть между нами разрасталась, оставляя по разные стороны огромной бездны. Рунгерд сделала свой выбор…
Я не мог больше ее видеть, слишком больно. Вскочив на коня, помчался прочь, чувствуя, что оставляю за спиной саму жизнь. Хотелось уехать прямо сейчас, но с владельцем драккара я договорился только на следующее утро. Мне предстоит безумная, бессонная ночь. Слишком хорошо я понимал, как воображение будет рисовать картины того, что происходит с Рунгерд. Возникло желание напиться до полубессознательного состояния, чтобы ушла, наконец, боль.
Я приехал в трактир, где отец Исгерд тут же налил мне выпить. После исчезновения дочери он сильно сдал, поседел и осунулся. Он даже не подозревал, что именно я виноват в том, что его дочери больше нет рядом. Считалось, что Исгерд сбежала из дома с каким-то поклонником, я позаботился, чтобы несколько окрестных жителей подтвердили эту версию. Пришлось потратить почти все сбережения. А Торольв сообщил, что всю ночь мы с ним кутили неподалеку от нашего одаля, потому что я пытался забыть неверную возлюбленную. Я подавлял чувство вины, слушая горькие размышления трактирщика, на душе было гадко и противно. Эль не приносил облегчения, я пил его, словно воду, и не пьянел.
Все мысли крутились вокруг того, что сейчас происходило в Храме светлых альвов. Меня тянуло туда словно на аркане. Наконец, я с досадой оттолкнул от себя кружку и, бросив на стол несколько монет, попрощался с трактирщиком и вышел на свежий воздух. Сам не заметил, как ноги привели меня в храм. Рядом собралась куча народу, я протиснулся через толпу и распахнул двери.
На меня устремились всеобщие взгляды: напряженные и настороженные. Рунгерд тоже смотрела на меня. Даже показалось, что в ее глазах застыла мольба. Наверное, просила не устраивать скандала. Что ж, я не стану делать то, чего она не хочет. Собрав все силы, я прошел по залу и опустился возле Торольва. Когда снова поднял взгляд, она уже не смотрела на меня.
Церемония закончилась, на выходе из храма восторженная толпа принялась поздравлять новобрачных. А ко мне подошла одна из любовниц, недавно овдовевшая жена суконщика. Я постарался отвлечься от тягостных мыслей и обнял женщину. Что ж, если выпивка не смогла помочь, то может, общество веселой Тордис развеет тоску. Женщина шептала мне на ухо непристойности, а я изо всех сил изображал веселье. Внезапно Тордис вскрикнула, схватилась за живот и упала.
– Тордис, что с тобой? – я не знал, как помочь, теряясь в догадках: не связано ли это с существом, живущим во мне. – Эй, вызовите лекаря! Кто-нибудь!
Недомогание Тордис прошло так же стремительно, как и началось. Но женщина явно была не в состоянии сегодня уделить мне внимание. Я помог ей добраться до дома и в раздумьях застыл, глядя на снующих по улице людей. Может, вернуться в трактир? Нет, снова видеть лицо человека, дочь которого я убил, казалось выше моих сил. Есть другое место, где можно напиться… Я мрачно усмехнулся и решил ехать домой. Буду воспринимать это, как испытание, шутить, веселиться, делать вид, что мне наплевать, хотя все внутри разрывается от отчаяния.
На свадебном пиру я вовсю уделял внимание Инге, а на Рунгерд старался не смотреть. Но когда до меня доносился ее звонкий смех, все во мне переворачивалось. Надо же, ей весело, в то время как мне хочется умереть. Когда Аудун со смехом объявил, что им пора, я напряженно уставился на Рунгерд. Она едва держалась на ногах, похоже, с выпивкой переборщила. Лишь на мгновение наши взгляды встретились, я натянул на лицо беззаботную улыбку. Показалось, или на глазах Рунгерд сверкнули слезы? Скорее всего, показалось.
Аудун увел ее, а пир продолжился с новой силой. Слушая непристойные шуточки, я сжимал кулаки, желая размозжить головы шутников. Перед глазами вставала багровая пелена, я уже почти себя не контролировал. Сделав вид, что мне нужно на воздух, я покинул помещение. Ну почему проклятый эль не подействовал? С безжалостной трезвой четкостью я представлял во всех деталях, что скоро будет происходить в одале Аудуна.
Не могу. Это выше моих сил. Я вывел из конюшни лошадь и помчался во владения соседа. Мне уже было все равно. Пусть Рунгерд ненавидит меня и проклинает, но я увезу ее с собой. От этой мысли я почувствовал облегчение, даже радость. В голове возник холодный голос:
– Ты это серьезно?
– Да, – с ликованием проговорил я. – И ты ничего не сделаешь! Я заберу свою женщину и начну новую жизнь.
– Какую же? – язвительно осведомился он. – Бедного арендатора? Ты понимаешь, что девчонка станет обузой? Таская ее за собой, ты должен будешь отказаться от планов поступить в войско конунга.
– Я уже не так этого и хочу, – улыбнулся я.
– Глупец! – даже его черная ярость не произвела на этот раз впечатления.
Одаль Аудуна обезлюдел, все веселились на свадебном пиру. Я вошел внутрь и услышал крик Рунгерд. Все во мне превратилось в клубок ярости, я ринулся туда. Ворвавшись в спальню, увидел хрупкое тело Рунгерд, пригвожденное рыхлым пыхтящим Аудуном. С утробным криком отшвырнул его прочь. Рунгерд жалобно смотрела на меня, а я не мог отвести глаз от ее обнаженного тела. Она стыдливо натянула покрывало, а я тут же опомнился и повернулся к обмякшему около стены Аудуну. Хотелось разорвать его, уничтожить за то, что он пытался сделать. Только голос Рунгерд остановил меня, я бросился к ней и прижал к себе. Все во мне трепетало от ее близости. Хотелось схватить ее в охапку и унести как можно дальше отсюда, туда, где нас никто не найдет и не разлучит.
Но она снова оттолкнула меня, сказала, что хочет остаться с мужем, этим мерзким стариком. То отчаяние, которое охватило меня, что-то убило внутри. Я потерял контроль над собственным телом, утратил то светлое, что еще оставалось во мне и мешало злу, живущему внутри, вырваться наружу.
На этот раз он позволил мне видеть то, что происходит. Я оставался безвольным наблюдателем, но мог чувствовать все то, что творил. Я кричал, рвался изнутри, пытаясь остановить то, что совершало собственное тело, но казался окаменевшей статуей…
После того, что сделал сегодня, нет пути назад. Рунгерд никогда меня не простит. Возможно, будет ненавидеть всю жизнь. Я спрятался на грани сознания, почти не замечая, как то, что жило во мне, ведет меня прочь. Мы куда-то неслись в ночи, и я осознал, куда, только после того, как оказался на пристани. Я держал за шиворот владельца драккара, на котором должен был уплыть утром, и приказывал отчаливать немедленно. Когда он попытался возразить, отшвырнул его с такой силой, что он приземлился на другом конце пристани. Тут же оказался рядом, снова схватил, человек трепыхался в моих руках. Я ощущал его страх, но это меня больше не заботило...
Родной берег исчезал из виду, становился призрачным и размытым, словно иллюзорная дымка. Я знал, что там оставляю свое сердце. Впереди – жестокая борьба, где нет места слабостям. И это борьба не только с внешними обстоятельствами и реальными врагами. Самая жестокая битва происходит внутри меня. Я должен победить существо, причинившее боль моей любимой, разлучившее с ней. Должен вернуть контроль над собственным телом и никогда не допускать его потери в дальнейшем. Только победив зло, что живет во мне, я смогу надеяться на счастье. Смогу снова увидеть Рунгерд только тогда, когда буду точно знать, что не причиню ей зла. Моя Рунгерд, моя любовь… Никого и никогда я не любил так, как тебя. Я сделаю все, чтобы стать тебя достойным…
Рунгерд
Уже три дня я не могла заставить себя вернуться к нормальной жизни. Фрейвар и Хельга уступили мне свою комнату, и я почти не выходила из нее, лежала на постели, уставившись в одну точку. Ничего не хотелось, из меня словно вырвали душу, оставив ничем не заполненную пустоту. Я ни о чем не могла думать, сил не хватало даже на слезы. Добрая Хельга напрасно пыталась вернуть меня к жизни. Она просиживала у моей постели дни напролет, старалась развлечь беседой. Я отвечала вяло, а иногда и вообще не воспринимала смысла ее слов. В этот раз приемная мама не выдержала и разрыдалась, хотя все эти дни стойко держалась.
– Доченька моя, солнышко, что же ты с собой делаешь? Понимаю, то, что с тобой произошло, ужасно, но нужно жить дальше! Эх, попался бы мне на глаза негодяй Снорри, я бы всю душу из него вытрясла!
Я представила эту картину, и горькая улыбка коснулась уголков губ. Бедная храбрая мать даже не представляет, с чем бы ей пришлось столкнуться. Ее слезы вывели из оцепенения, возвращая способность чувствовать. Сначала возникло сопереживание. Я только сейчас заметила, как мать осунулась и словно постарела на несколько лет. Потом пришла боль, не столько физическая, хотя и она давала о себе знать, сколько душевная. Горечь, неверие, отрицание того, что произошло, казались невыносимыми. Из глаз хлынули слезы, я не могла остановить их. Меня бросало в ледяную дрожь, все тело содрогалось. Хельга обняла меня и прижала к груди.
– Поплачь, девочка. Поплачь, моя маленькая. Станет легче.
Не знаю, сколько я так плакала, уткнувшись носом в ее платье, вдыхала родной и приятный запах, ощущала надежную теплоту ее рук. Она рыдала вместе со мной и шептала бессвязные успокаивающие слова. Когда я, наконец, отстранилась, то еще долго не могла говорить, голос дрожал и срывался. Немного взяв себя в руки, все же произнесла:
– Расскажи мне все. Как восприняли люди то, что случилось? Снорри поймали? Прошу тебя, не нужно меня щадить, я хочу знать правду!
Хельга внимательно посмотрела на меня, затем кивнула:
– Хорошо, ты у меня сильная девочка. Скажу, как есть. Все равно ты об этом узнаешь, пусть лучше от меня… Снорри пытались поймать, но так и не смогли. Он покинул пределы Мидвальдена, уплыл на корабле. Аудуна похоронили с почестями, Инга даже слегла от горя. Хорошо, что здесь ее семья, Сигне заботится о ней. Два дня назад состоялся тинг, на котором Снорри объявили вне закона. Теперь, стоит ему появиться в этих местах, любой имеет право убить его.
– Если им это удастся, – тихо проговорила я.
– Что ты сказала, девочка моя?
– Ничего, мама. Продолжай.
– Насчет тебя мнения людей разделились. Одни жалеют и говорят, что ты ни в чем не виновата. Верховный Жрец вообще пресекает любые наговоры на тебя. Он приезжал сюда, хотел навестить, но я не позволила. Ты была в таком состоянии, что я боялась: это может тебе навредить.
– Ты правильно сделала, мама. Ты сказала, что одни меня жалеют. А что, есть и другие?
Хельга замялась, украдкой смахнула слезы и дрогнувшим голосом произнесла:
– Некоторые считают, что ты сама виновата. Задурила Снорри голову, и поэтому он решился на убийство и насилие. Боюсь, таких большинство.
– Они считают виноватой меня? – я почувствовала, что мне не хватает воздуха. – Как они могут так думать?
– Доченька, люди у нас верны старым обычаям. В подобных случаях общественное мнение редко становится на сторону женщины.
Я вспомнила, что еще недавно сама так же легко судила о девушках, соблазненных и брошенных ветреными мужчинами. Точно так же считала, что они сами во всем виноваты. Некоторые из них говорили, что подверглись насилию, но никто им не верил. И я в том числе. С черствостью смеялась над бедняжками, считая, что они придумывают себе оправдания. Так чего же я ожидала? Что со мной все будет по-другому? Как я теперь посмотрю в глаза людям, неважно, тем, кто жалеет меня или обвиняет. И то и другое казалось невыносимым. Да я же из дома не смогу выйти! Повсюду будут сопровождать сочувственные или насмешливые взгляды. Как я буду жить дальше?
Хельга осторожно произнесла:
– Это еще не все, Рунгерд.
– Не все?
Я не знала, чего еще ожидать. Самое худшее уже было сказано. Но, похоже, я ошиблась, и худшее впереди.
– Ты теперь не принадлежишь к нашему роду, за тебя отвечает род покойного мужа. Они решили уехать через два дня и хотят забрать тебя с собой.
– Что?
Я почувствовала, что стены смыкаются, словно хитроумная ловушка вокруг неосторожного зверька. В голове, подобно мятущемуся ветру, проносились мысли. Действительно, теперь, когда Аудун умер, не оставив ребенка мужского пола, в права наследования вступит его брат. Если бы Инга была замужем или у нее родился сын – будущий глава рода, все обстояло бы иначе. Но теперь и я, и Инга, мы обе попали во власть человека, внушающего мне страх и отвращение.
– Я бы могла остаться в доме Аудуна вместе с Ингой, – с надеждой обратилась я к Хельге. – Зачем им забирать меня с собой?
– Инга тоже здесь не останется, – оборвала мои надежды мама. – Болли решил оставить на хозяйстве старшего сына, Хольми, чтобы он учился, как управлять одалем. Ведь он же его наследник. Тебя и Ингу заберут в Сидлиг. Это местность на юге, родина твоего мужа.
– Мама, я не хочу уезжать! – с жаром воскликнула я, словно от моего желания что-то зависело.
– Солнышко, я ничего не могу сделать. Фрейвар больше не имеет права вмешиваться в твою жизнь. Ты теперь – отрезанный ломоть. Нужно смириться с судьбой и принять все, как есть.
Я пыталась найти решение, но разум отметал идеи одну за другой. Наконец, я воскликнула:
– Может, обратиться к Бедмоду? Он хорошо ко мне относится, вдруг ему удастся переубедить Болли и оставить меня здесь?
– Боюсь, власть Бедмода не распространяется на жителей Сидлига. Болли его не послушает. Насколько я успела его узнать, он на редкость упрям.
– Что же мне делать?
– Смириться, доченька. Как ни больно об этом говорить, но может, так будет лучше. Там, на новом месте, все, что случилось, быстрее забудется. Никто, кроме родных, не знает о несчастье, которое с тобой случилось, а семейные тайны – святое. Никто из жителей Сидлига не станет косо смотреть на тебя.
Все, что она говорила, разумом я принимала и даже соглашалась с доводами, но сердце щемило и отказывалось смириться. Я прислушалась к внутреннему голосу: что скажет ОНА, как отнесется к тому, что нам предстоит. ОНА отмалчивалась, все эти дни не подавала признаков жизни, да и мне не до нее было. Но сейчас нестерпимо захотелось поговорить с ней, ведь нас объединяло общее несчастье. Кто, как не ОНА, способен понять, что я сейчас чувствую, ведь ей пришлось пройти через то же, что и я.
– Эй! – робко позвала я. – Ты здесь? Пожалуйста, отзовись.
– Чего тебе? – послышалось в ответ.
Никогда еще так не радовалась при звуках ЕЕ голоса.
– Ты как?
– Не лучше тебя.
– Слышала о том, что нас хотят увезти?
– Естественно. Я же не глухая.
– Что думаешь об этом?
– Думаю, так будет лучше.
– Ты серьезно? Считаешь, что жить под властью Болли – лучшее для нас?
– Лучшее – уехать отсюда, а там посмотрим. Правду сказать, мне надоели эти места. Я и так заключена в клетке, из которой нет выхода, и меня окружает еще одна: узость и твердолобость здешних жителей. Когда-нибудь все изменится, я обещаю.
– О чем ты?
– Их отношение к женщинам. Настоящее варварство. Раньше меня это мало интересовало, потому что ко мне не относилось. Теперь я на собственной шкуре почувствовала, что значит быть женщиной этого мира.
– Ты вспомнила? Ты знаешь, кто ты? – пораженно воскликнула я.
– Да, – призналась она.
– Когда это случилось?
– Вскоре после того, как Бедмод пробудил видения в моей голове. Что-то словно щелкнуло, и тайная дверь открылась. Но так еще хуже. Помнить, но не быть в состоянии ничего изменить.
– Ты расскажешь мне правду?
– Зачем? Это только навредит тебе. Бедмод правильно сказал: твой разум может не выдержать. Я буду постепенно готовить тебя к правде.
– Скажи, – я замялась, но все же продолжила: – как ты теперь относишься к Снорри, после того, что произошло?
– Мои чувства не изменились. Я знаю, что за существо поселилось в нем, он не мог противиться. Никто бы не смог.
– Кто он? Что за существо?
– Этого я тоже не скажу. Пока не скажу.
– Скажи, почему ты не пользуешься силой по отношению ко мне? Ты бы могла с легкостью завладеть телом.
– Если бы это было так, поверь, я бы так и сделала. Но ирония судьбы в том, что ты – самая надежная ловушка, какую только можно придумать. Я не могу управлять тобой, вернее, иногда получается, но ненадолго, это стоит огромных усилий.
– Почему же то существо с легкостью завладевает Снорри?
– Это другое. Когда-нибудь ты поймешь. Не сейчас.
– Скажи, ты простила меня?
– Конечно, нет. Если бы не твоя глупость, я была бы сейчас рядом с любимым человеком.
– Но в нем же зло!
– Оно завладевает им только в минуты слабости и отчаяния. Я бы не допускала подобного, помогала Снорри. Благодаря тебе зло вырвалось на волю. Ты не представляешь, на что обрекла весь мир! Вся надежда на то, что Снорри все-таки оправится после того, что случилось, и сможет простить самого себя. Если нет, я не хочу даже думать о том, что произойдет. И во всем будешь виновата ты. Не хочу больше с тобой разговаривать…
– Подожди!
В ответ – тишина, густая и напряженная. Я очнулась от внутреннего диалога и увидела встревоженное лицо Хельги.
– Что с тобой, девочка? Ты словно спала наяву.
– Ничего, мама, все в порядке. Просто глубоко задумалась.
– Солнышко, тебе нужно поесть. Ты сама на себя не похожа, совсем исхудала! – мама провела рукой по моим волосам. – Давай, я принесу тебе перекусить. Гуда вкусный пирог сделала, с капустой. Хочешь?
– Да, мамочка, давай.
Обрадованная Хельга тут же выбежала из комнаты, а я откинулась на подушку. То, что сегодня открылось, казалось невероятным. Что же такое живет в моем теле, что если узнаю правду об этом, это может даже с ума свести? Я не хотела признаваться самой себе, что начинаю испытывать к НЕЙ боязливую почтительность. Ну, нет! Не дождется. Я не стану плясать под ее дудку, тем более ее реакции мне непонятны. Как можно простить Снорри после того, что он сделал? Пусть им управляли, но он же мог напрячься и освободиться от чужого влияния. Я же могла! ОНА сказала, что тут другое, но я почему-то думала, что ОНА и не такое бы наговорила, лишь бы я изменила мнение относительно ее обожаемого Снорри. Что касается меня, я теперь ненавидела его так, как никогда прежде. Не прощу, как бы его ни выгораживала ОНА. Надеюсь, что никогда больше его не увижу.
Рунгерд
Я стояла на борту длинного величественного драккара, большой квадратный парус которого развевался на ветру, послушный воле ветра. С тоской вглядываясь в уплывающий за горизонт родной берег, старалась запомнить каждую деталь. Вполне может быть, что никогда больше сюда не вернусь, не увижу вновь красоты этой суровой земли, приютившей меня, словно родная мать. Корабль по имени «Бык океана», принадлежавший Аудуну, теперь сменил владельца, так же, как и я сама. Никогда раньше до конца не осознавала, насколько нелегка и беспросветна участь женщины. Она всегда обязана терпеть и подчиняться хозяину, мечтая лишь о том, чтобы господин проявил к ней доброту, а не грубость. Что ждет меня во власти человека, вызывающего инстинктивную неприязнь?
Рядом стояла Инга, ее рыжие волосы, собранные в узел на затылке, а оттуда струящиеся по спине до колен, развевались на ветру. Интересно, о чем сейчас думает эта гордячка, с которой с самого детства все носились и потакали малейшим прихотям? Наверное, ей приходится еще хуже, чем мне. Я даже ощутила нечто вроде сочувствия. Мы теперь должны держаться вместе, так намного легче свыкнуться с новой неизвестной жизнью, ожидающей за бескрайними океанскими просторами. Я попыталась высказать эти мысли, но она грубо оборвала меня. Что ж, похоже, Инга вознамерилась держаться от меня как можно дальше. Ее взгляд обжег презрением.
– Почему ты ненавидишь меня, Инга? – я переборола гордость и все же сделала еще одну попытку к сближению.
– Это неважно, – холодно отозвалась она.
– Из-за Снорри?
Она повела плечами.
– Откуда ты знаешь?
– Только слепой бы не заметил, как ты к нему относилась.
– Значит, незачем объясняться. Из-за тебя он потерял голову. Что бы я ни делала, как ни старалась, его мысли все время витали где-то далеко. Он мне улыбался, но взгляд оставался отсутствующим, словно он хотел, чтобы рядом с ним была другая женщина. И, в конце концов, я поняла, кто именно. Стоило тебе появиться поблизости, он обрывал фразы на полуслове, так смотрел на тебя, что у меня сердце кровью обливалось. Я бы все отдала, лишь бы он хоть раз посмотрел так на меня! А ты строила из себя недотрогу. Ты довела его до преступления. Теперь его жизнь не стоит и ломаного гроша.
– Я никогда его не поощряла, – возразила я, но Инга с раздражением махнула рукой.
– Только не считай меня идиоткой, ладно? Одного не понимаю: что он нашел в тебе? Что они все в тебе нашли? Снорри, мой отец, Стейнмод, даже Верховный Жрец.
При упоминании Бедмода перед глазами предстала наша последняя встреча перед отъездом. Верховный Жрец решил лично попрощаться. Для этого приехал в одаль и попросил оставить меня с ним наедине. Разумеется, никто ему не препятствовал, не сомневаясь в его добродетельности. Он стоял передо мной, расстроенный и взволнованный. Привлекательное одухотворенное лицо, обычно бесстрастное и спокойное, светилось таким глубоким чувством, что я смутилась.
– Как ты, Рунгерд? С тобой все в порядке?
– Как со мной может быть все в порядке? – не знаю, почему грубила ему.
Рунгерд
Мы плыли около двух недель. Я устала от океана, и безмерное водное пространство внушало тоску и безнадежность. Все это время я чувствовала себя невыносимо одинокой, такое состояние было непривычным для меня. Вокруг столько людей, но ни с кем нельзя даже поговорить. Моряки не отличались болтливостью, а если и беседовали, то в основном друг с другом. Вообще, они не очень благосклонно относились к присутствию на корабле женщин и обходили нас стороной. Инга меня игнорировала, молчаливая Сигне жила в собственном маленьком мирке. ОНА тоже соблюдала гордое отчуждение. А вот от Болли и его сыновей я и сама старалась держаться подальше, хотя они недвусмысленно пытались сблизиться и со мной, и с Ингой.
К моему удивлению, дочь Аудуна наоборот поощряла внимание мужчин, за что к ней относились значительно лучше, чем ко мне. Меня, конечно, это мало заботило, но все же на душе становилось гадко. Я понимала, что Инга делает все, чтобы завоевать себе место под солнцем, и ради этого готова поступиться собственными чувствами. Иногда приходила мысль, что она намного сильнее меня, гибкий прут иногда прочнее крепкого дуба. Она могла подстраиваться под ситуацию, это давало ей возможность выжить в любых условиях. А все, на что способна я, – сетовать на судьбу и держаться за никому не нужную гордость. Что мешало последовать ее примеру и поощрить одного из сыновей Болли, тем самым отыскав покровителя? Но одна мысль об этом вызывала брезгливое отвращение.
Лежа ночью в спальном мешке, я не раз слышала недвусмысленную возню в том месте, где обычно ложилась спать Инга. Потом оттуда уходили то сам Болли, то его сыновья. По очереди. Как она могла настолько утратить честь и достоинство, чтобы отдаваться всем подряд? Мне же сама мысль о физической близости с кем бы то ни было внушала ужас. Наверное, слишком свежи воспоминания о первом опыте. Я вновь и вновь переживала ту сцену, и если в реальности могла подавить страшные воспоминания, то во сне приходилось повторно переживать болезненные ощущения. Просыпаясь в холодном поту, долго потом не могла прийти в себя.
Как-то сквозь один из таких снов я с удивлением почувствовала, что ощущения слишком уж реальны. Еще пребывая в промежуточном состоянии между сном и бодрствованием, я приоткрыла глаза и увидела склонившегося надо мной Эйрика, одного из сыновей Болли. Его огромные руки бесцеремонно блуждали по моему телу, а грудь оказалась выставлена на всеобщее обозрение. Я закричала и оттолкнула наглеца, поспешно прикрывая обнаженные участки тела.
– Ты что, с ума сошел? Пошел вон! Я тебе не Инга!
Крик, похоже, испугал его, однако он не удержался от язвительной реплики:
– Да что ты строишь из себя невинного ягненка. Ты порченый товар, притом не законным мужем. Так что, перестань брыкаться. Тебе же лучше будет.
– Пошел вон! – снова закричала я. – Иначе перебужу всех!
– Да ладно. Больно надо. Ты все равно не в моем вкусе: недомерок тощий, даже пощупать нечего.
С этими словами он удалился туда, где спала Инга, а я еще долго пыталась отойти от того, что произошло. В ту ночь так и не смогла уснуть, а в следующие спала урывками. Все время казалось, что Эйрик или кто-нибудь другой снова воспользуются моментом. Но опасения оказались напрасными, больше никто не пытался ко мне приставать.
Сегодня начался шторм. Ничто его не предвещало, погода стояла ясная и безоблачная. Вдруг небо потемнело, появились грозные свинцовые тучи, завыл пронизывающий ветер. Моряки торопливо сворачивали парус, ожидая наступления бури. Инга тряслась, как испуганный заяц, вжавшись спиной в борт корабля. Хринг, младший сын Болли, посоветовал ей обвязаться веревкой, чтобы не смыло за борт. Болли велел мне сделать то же самое. Я поплелась к Инге, смерившей меня ненавидящим взглядом. На другом краю корабля точно так же привязали Сигне.
Ветер крепчал, по морю ходили огромные буруны, драккар швыряло по волнам, как щепку. Я с трудом различала сквозь оглушительный свист бури крики моряков. Щурясь от порывов ветра, заметила, что в лодку, привязанную к борту, спускают припасы на случай, если придется покинуть корабль. У меня зуб на зуб не попадал из-за пронизывающего холода. Не один раз окатило ледяной волной, а суровый ветер безжалостно терзал и без того окоченевшее тело. А буря, между тем, усиливалась, превращаясь в настоящий ураган. Уже и мужчины привязали себя веревками к мачтам и стали возносить молитвы Эльдис, чтобы Верховная королева защитила и спасла.
Раздался жуткий треск, одна из мачт накренилась, а затем упала, едва не задавив нескольких людей. Корабль заносило то в одну, то другую сторону. Я увидела, что Ингу рвет от ужасной качки, и едва сама к ней не присоединилась. Но, видимо, мой организм оказался крепче, я ограничилась только позывами.
Послышался отчаянный крик, перекрывший даже шум ветра:
– Течь! Пробоина! Мы погибли!
Началась паника, моряки стали отвязывать себя, не обращая внимания на то, что в любой момент их легко может смыть за борт. Люди бежали к лодке. Они потеряли человеческий облик, швыряли и отталкивали друг друга, ведомые самым могущественным инстинктом – самосохранением. О нас с Ингой и Сигне все забыли. Мы с ужасом смотрели, как корабль оседает и заполняется водой, а мужчины отвязывают лодку. Страшный порыв ветра вырвал веревку из рук моряка, та заколебалась на ветру и упала в бушующее море. Лодка – единственная надежда на спасение, колыхалась на волнах, уплывая все дальше от обреченного корабля. Некоторые моряки, потеряв голову, бросались в воду, надеясь доплыть до крохотного суденышка. Это давало хоть какой-то шанс на спасение. Остальные обреченно цеплялись за борта драккара, ни на что уже не надеясь. Инга рыдала, уткнувшись лицом в колени. Неужели, конец? Я доживаю последние минуты жизни?
Внутри встрепенулась ОНА, я почувствовала, как по жилам струится сила. В голове возникали слова заклинания. Я заговорила, с каждым произнесенным словом голос становился громче:
– Духи яростных ветров,
Сила бурная стихии,
Сдайтесь в плен моих оков,
Покоритесь альвов силе.
Не гневите мощь судьбы,
Не противьтесь моей воле,
Отдохните от борьбы,
Спрячьтесь в сумрачной юдоли!
Ветер взвыл особенно сильно, а затем начал утихать. Небо светлело на глазах, море успокаивалось. Уже через несколько минут ничто не напоминало о буйствующей стихии. Хорошо, что никто из моряков не слышал меня и не понял, почему буря неожиданно стихла. Они были слишком далеко, чего нельзя сказать об Инге. Интересно, что она поняла из того, что видела? Я несмело посмотрела на нее. Глаза Инги едва не вылезали из орбит, рот все время открывался и закрывался, словно она хотела что-то сказать, но голос не слушался.
– Как? – наконец, с трудом выдавила она. – Как ты это сделала?
– Тебе лучше молчать об этом, поняла? – процедила я. – Иначе превращу тебя в паука.
Конечно, я самым наглым образом лгала, но только так могла заткнуть ей рот: напугав до полусмерти.
– Ты и это можешь? – пролепетала Инга.
– Хочешь проверить?
Она замотала головой.
– Я буду молчать…
– Вот и отлично. А теперь нужно позаботиться о пробоине в обшивке, иначе мы все равно пойдем ко дну.
В голове снова возникли нужные слова, я торопливо проговорила их, с наслаждением ощущая наполняющую меня силу. Уже успела забыть, какое это приятное чувство. Когда мужчины заметили, что дыра в корабле затянулась сама собой, все как один, рухнули на колени и стали возносить благодарственные молитвы Эльдис, норнам и альвам. Я усмехалась, стараясь не обращать внимания на перепуганное лицо Инги.
Когда всеобщее возбуждение улеглось, моряки занялись починкой корабля, а я прислонилась к борту и стала задумчиво вглядываться вдаль.
– Спасибо тебе, кто бы ты ни была! – от всего сердца поблагодарила я ЕЕ. – Ты спасла нас. Был момент, когда я хотела умереть, но ты не позволила мне впасть в отчаяние.
– Ты не можешь сейчас думать о смерти, – ЕЕ голос казался непривычно ласковым. – Ты должна думать не только о себе.
– О чем ты говоришь? О ком я должна думать? У меня больше никого нет. Родители далеко и, возможно, я больше никогда их не увижу. Если ты имеешь в виду Снорри, то мне на него наплевать. Думаю, и ему на меня тоже.
– Я говорю не о них.
– Перестань говорить загадками.
– Хорошо, – с некоторым колебанием произнесла она. – Ты пока этого не замечаешь, но в тебе уже зародилась новая жизнь, беззащитная и хрупкая.
– Что ты имеешь в виду? – я боялась поверить вспыхнувшей догадке. – Ты хочешь сказать, что?..
– Ты беременна, Рунгерд.
Это известие потрясло меня. Я почувствовала, как подкашиваются ноги, и становится трудно дышать. Не может быть! Всего одна ночь, а проклятый Снорри умудрился заделать мне ребенка! Между тем как Инга путается с кем попало, и хоть бы что. За что мне еще и эта напасть? Я не хочу, не хочу этого ребенка! ОНА что-то говорила о святости материнства и о том, какое это счастье, но слова просачивались сквозь меня, как вода, не доходя до разума. Пусть твердит, что хочет, я знаю одно – никогда не смогу полюбить этого ребенка: плод насилия и жестокости. Кто знает, что может появиться на свет от таких родителей, как мы со Снорри: и во мне, и в нем обитают непонятные высшие сущности. Кто знает, что унаследует от них ребенок? И я даже не хочу этого знать…
Снорри
Я передвигался по ночам, опасаясь преследования, а днем находил укромное место и отсыпался. Мало того, что объявлен вне закона в Мидвальдене, так пришлось отметиться и в других местах. Но я постарался отбросить излишнюю в данных обстоятельствах щепетильность, иначе не выжить. Ограбив парочку одиноких путников, приобрел коня и деньги. Весьма вероятно, что мои приметы разослали по всем окрестным городам, поэтому следовало быть особенно осторожным. Но я не мог останавливаться на полпути. Если понадобится, глотки перегрызу для достижения цели.
До Вакерланда оставалось несколько дней. С замиранием сердца я размышлял о том, будет ли судьба ко мне благосклонна и дальше. Может, меня не захотят взять в войско конунга, и весь этот путь окажется напрасным. Что делать в таком случае, я не знал и упорно отгонял упаднические мысли. Нет, все будет так, как задумал. Я сделаю все, чтобы добиться высокого положения. Пусть не сразу, но это непременно произойдет.
В этот раз я остановился в небольшом лесу поблизости от городка под названием Бронвальд. Забравшись в густые заросли, устроился поудобнее и попытался уснуть. Но, как назло, несмотря на усталость, сделать это не удавалось. В голову лезли мысли о Рунгерд. Я не видел ее уже почти месяц, но образ любимой нисколько не изгладился из памяти, а наоборот приобрел еще большую четкость. В мельчайших подробностях я вспоминал нашу последнюю встречу. Ее полный ненависти взгляд обжигал каленым железом. Что с ней сейчас? Где она?
Я не питал иллюзий относительно того, как люди могут отнестись к случившемуся. Мою Рунгерд ожидают позор и насмешки. Ей придется пройти через все круги Хеля, и виноват в этом я. До безумия хотелось вернуться, чтобы защитить ее, но я с горечью понимал, что ничем не смогу ей помочь. Да она и не пожелает принять мою помощь. А видеть презрение и отвращение в ее взгляде хуже самой мучительной пытки. Тем более, после того, как видел в ее глазах совершенно противоположные чувства. В тот момент, когда отшвырнул мерзкого старика, с каким восхищением и благодарностью Рунгерд на меня посмотрела. И потом, когда предлагал бежать со мной, на мгновение показалось, что она согласится, что сама этого хочет.
Как быстро может измениться жизнь. Одно лишь слово, и вместо безумной радости – болезненное отчаяние. Почему я не могу выбросить ее из головы? Раньше казалось, что когда Рунгерд, наконец, станет моей, исчезнет загадочное наваждение, и она станет тем же, чем и другие женщины. Как горько я ошибался! Она стала гораздо ближе, я мог бы убить за нее. Если бы только позволила, я бы сделался ее защитником, мужем, всем, кого бы она захотела во мне видеть.
Я презирал самого себя за это чувство, за слабость, которую оказался не в состоянии побороть. Так хотелось ее возненавидеть, но это не в моей власти. Существо внутри называло меня слабаком и тряпкой, я сам это прекрасно понимал. Одно знал точно: никому не удастся разглядеть мое уязвимое место. Для всех я стану человеком из стали, жестоким и бесстрастным. Что бы ни творилось внутри, никому этого не покажу. Возможно, когда-нибудь, только ей, моей Рунгерд. Но слишком хорошо я понимал, что она далека, как никогда прежде. Между нами стена, преодолеть которую будет невероятно трудно. Но я сделаю все, чтобы это произошло. Может быть, время немного излечит раны, что я нанес ей, и она все же простит меня.
Безрадостные мысли нарушили громкий крик и лязганье металла где-то поблизости. Я тут же вскочил, сжимая меч, и напряженно прислушался. Стоит ли вмешиваться в то, смысла чего не понимаю? Колебался лишь миг. Человек, который бежит от судьбы, никогда ничего не обретет. Я ринулся сквозь заросли на открытое пространство, моментально оценивая ситуацию.
На небольшой поляне кипела отчаянная схватка. Одинокий воин сражался сразу с десятью противниками. Один из них поразил лошадь воина, та упала, едва не подмяв под себя всадника. Он едва успел откатиться, но тут же вскочил и, сжимая меч, принялся отступать к деревьям. Нападающие кружили вокруг него, как свора собак. Воин весь был в крови, сил едва хватало, чтобы уворачиваться от наступающих врагов. Всегда уважал и ценил смелость, даже безрассудную. Незнакомый воин сразу внушил симпатию, я решительно бросился на его защиту. От основной массы молчаливых, облаченных в сверкающие доспехи убийц отделилось трое, чтобы устранить досадную помеху. Кровь забурлила в жилах, предвкушение схватки опьяняло.
Не прошло и минуты, как один из них упал с разрубленной головой, другого я поразил в живот. Третий, хватаясь за раненую руку, принялся отступать. Я легко настиг его и полоснул по горлу. Фонтаном брызнула кровь, он рухнул на землю. Обрадованный неожиданной поддержкой, одинокий воин воспрянул духом и стал яростно нападать на врагов. Еще двое с опаской приблизились ко мне, решив атаковать одновременно. Я почувствовал, как существо внутри ликует и щедро делится силой. Я взмыл в воздух, зависнув над противниками, ошеломленно замершими на месте, и оттуда обрушился на них, прежде, чем они успели опомниться. По очереди упали на землю отрубленные головы.
Началась бойня. Оставшиеся пятеро улепетывали. Я оказывался то перед одним, то перед другим, взмахом меча прерывая их жалкие жизни. Последнего поразил вспышкой пламени, вырвавшегося из свободной руки. Человек вспыхнул, как факел, и с диким воплем рухнул на землю, за несколько секунд превратившись в пепел.
Я плавно опустился вниз перед спасенным дрожащим воином. Он судорожно дернулся и стал отходить от меня. В ярко-голубых глазах читался ужас. Я отшвырнул меч, чтобы показать добрые намерения. Он не сразу поверил, что опасности нет, но, наконец, обессилено опустился на землю. Я подошел к нему и спокойно сказал:
– Нужно перевязать раны, иначе истечешь кровью.
Он кивнул в сторону и хрипло произнес:
– Там, в седельной сумке.
Я посмотрел в указанном направлении и увидел убитую лошадь, очевидно, принадлежащую воину. Схватив кожаную сумку, вернулся к мужчине и, с помощью найденных лекарских снадобий и лоскутов материи, перевязал раны. Благодарение норнам, хоть порезы сильно кровоточили, серьезных повреждений не было. Самая глубокая рана оказалась на бедре, похоже, повреждено сухожилие.
– Это были разбойники? – закончив с перевязкой, спросил я, устраиваясь рядом с воином.
– Не думаю, – он уже немного успокоился и теперь пытливо смотрел на меня. – Скорее, наемные убийцы.
– Да ну? Ты – важная шишка? – я достал из-за пояса флягу с элем, сделал глоток и протянул воину.
Тот кивком поблагодарил меня и прильнул к горлышку, затем отдал флягу. Вопрос он проигнорировал, вместо этого напряженно сказал:
– Честно говоря, я рад, что на их месте не оказался ты. Если бы убить меня поручили тебе, тут бы моя жизнь и окончилась. Ты обладаешь силой, непостижимой для обычного человека. Кто ты?
– Называй меня Бьорн, – улыбнулся я.
– Я мог бы подумать, что ты жрец. Некоторые из них обладают необычными возможностями. Но они не владеют воинским искусством, это запрещено их правилами. Так что, повторю вопрос. Кто ты?
– А кем ты меня считаешь сейчас? – с интересом спросил я, поигрывая флягой.
– Ты похож на альва. В детстве я именно так их и представлял. Только вот, темный ты или светлый, для меня загадка, – шутливым тоном произнес он, но по его глазам я понял, что он говорит серьезно.
– Хочу тебя разочаровать, но я обычный человек, – усмехнулся я.
– Тогда откуда в тебе такая сила?
– Хотел бы сам об этом знать, – пробормотал я.
– В любом случае, сама Эльдис послала тебя. Никогда не забуду того, что ты для меня сделал.
– Ты не должен считать себя обязанным, – я пожал плечами. – На моем месте так поступил бы любой.
– Сомневаюсь, – мне понравилась его улыбка, открытая и искренняя. – Скажи, что привело тебя в Бронвальд?
– Я здесь проездом.
– Куда держишь путь? – продолжал допытываться он.
– В Вакерланд.
– Вот как? А можно узнать, зачем?
– Ты задаешь слишком много вопросов, – нахмурился я.
– Просто хочу помочь тебе хоть в чем-то, в благодарность за то, что ты сделал.
– Это необязательно. Хотя… – отбросив ненужную скромность, я произнес: – Я хочу поступить в войско конунга. Если у тебя есть там связи, был бы признателен за помощь. И будем считать, что мы в расчете.
– Связи? – на его лице появилось лукавое выражение. – Да, есть у меня там пара знакомых. Я с радостью помогу тебе. Мы даже можем поехать в Вакерланд вместе. Тут неподалеку мой одаль. Я приглашаю тебя пожить там, пока не наберусь сил, а потом настанет мой черед помочь.
– Что ж, я с радостью принимаю приглашение.
Надо же, какая неожиданная удача! Я получил временную передышку, и цель теперь близка, как никогда.
Я привел свою лошадь, помог взгромоздиться на нее новому приятелю и забрался следом. Воин указывал дорогу, а остальное время молчал. Я тоже не отличался разговорчивостью, поэтому меня это вполне устраивало.
Рунгерд
Остаток пути прошел без происшествий, словно сами норны покровительствовали «Быку океана». Настал, наконец, долгожданный день, когда драккар с рельефным изображением рогатого чудовища на носу вошел в тихую бухту Сидлига. С облегчением я сошла на берег, но не сразу сумела перестроиться после многонедельной качки. Твердая земля колыхалась под ногами, словно палуба корабля, но постепенно тело привыкло к новым условиям. На пристани царила суматоха, моряки переносили товары из трюма на берег, отталкивая в сторону зазевавшихся прохожих. Оглушительные крики чаек смешивались с человеческими возгласами и ржанием лошадей.
Сидлиг оказался еще более шумным и суетливым, чем Мидвальден. Обилие красок и запахов сбивало с ног: соленый морской бриз перемешивался с запахом рыбы, человеческого и лошадиного пота, пряностей и фруктов. Неподалеку от пристани находился рынок, и я с наслаждением втянула воздух жарящегося неподалеку мяса. Даже слюнки потекли, так захотелось есть. В последнее время у меня прорезался зверский аппетит. Вообще, я легко переносила беременность, хотя знала, что обычно многие женщины чувствуют себя плохо из-за тошноты и других неприятных ощущений. Я же никогда не была так полна сил и энергии. Может, это ОНА заботилась о моем здоровье? Я не знала точно, потому что не желала разговаривать с ней после того дня, когда она объявила мне о беременности.
Болли нанял несколько повозок, на которые погрузили наш нехитрый скарб и то, что он без зазрения совести вывез из дома покойного брата. На одну залезли мы сами. Я заметила, что Хринг устроился рядом с Ингой, в последнее время они сильно сблизились. Похоже, дочь Аудуна, в отличие от меня, заняла прочное место в новой семье. Неизвестность пугала, мешая наслаждаться красотами природы, хотя здесь было на что посмотреть.
Южный климат оказался значительно мягче, чем тот, к которому я привыкла. Несмотря на то, что стоял октябрь, здесь и намека не было на приближающиеся холода. Уже не наблюдалось летней жары, но солнышко по-прежнему дарило ласковое тепло, а легкий ветерок приятно обдувал, а не пронизывал насквозь.
Местность в Сидлиге равнинная, здесь нет густых лесов и холмов. Куда не бросишь взгляд, зеленеют луга пастбищ, на которых пасутся козы и овцы, радуют глаз сады и виноградники. В отдалении я заметила небольшой лесок, и мне тут же захотелось погрузиться под прохладную тень деревьев и посмотреть, какие здесь растут ягоды и грибы. Интересно, рядом с домом Болли есть лес?
С одной стороны Сидлиг окружала водная гладь, а с другой, как рассказала Сигне, которую мне, наконец, удалось разговорить, возведены каменные укрепления, препятствующие вражеским набегам. Притом, стена построена не одна, а несколько, и возле каждой постоянно несут службу защитники города. Это необходимость, ведь до сих пор, правда, теперь уже значительно реже, на жителей нападают воинственные племена бриндов. Сигне отзывалась о них с неподдельным ужасом:
– Нечесаные, перемазанные грязью и ритуальной краской, узкоглазые исчадья Бардона! Они не щадят никого. Раньше за пределами города существовали поселения норнвальденцев, но их разрушили все до единого. Часть жителей спаслась в Сидлиге, но многих перебили или увели в плен. Ужасное было время. Именно тогда Аудун решил искать счастья в северных землях. Но благодаря мудрости конунга сейчас нам почти ничего не угрожает, разве что эти твари соберут достаточно войска и решат осаждать город. На наше счастье, бринды живут отдельными племенами, воюющими друг с другом. Но если когда-нибудь они объединятся, это будет страшная сила. В бою они не щадят никого и ничего, даже собственной жизни. После них остается выжженная пустыня.
Я порадовалась, что мы находимся за укрепленными стенами, и врагам не так легко будет добраться до нас. Но радость несколько померкла, когда я заметила, что владения Болли находятся почти рядом со стеной. Каково это – постоянно жить в страхе, что рано или поздно твоя жизнь может быть разрушена? Скоро предстоит испытать это на собственной шкуре.
Дом Болли немногим отличался от нашего одаля, правда, помещение казалось более просторным, и комнат было побольше. Нас с Ингой разместили в одной комнате с несколькими женами арендаторов. Похоже, тут для работников нет отдельного жилья. Короткое знакомство было чисто формальным. Едва мы успели со всеми поздороваться и разместить вещи, как Болли велел Сигне распределить обязанности и приступать к работе. Сам же он, вместе с сыновьями, завалился спать до обеда. Я мысленно возмутилась, но с горечью осознала, что здесь никто не позволит проявлять характер.
Мне дали задание убрать коровник и привести в порядок двор. Сигне уже успела понять, что готовка не принадлежит к числу моих добродетелей. Об этом ей красочно рассказала Инга, еще до того, как стала свидетелем покорения мной водной стихии. После этого она вообще старалась и имени моего не упоминать, видимо, угроза до сих пор не выходила у нее из головы. Это меня вполне устраивало.
После обеда, когда мы, наконец, поели, Болли заявил, что необходимо посетить Храм светлых альвов и возблагодарить Эльдис за благополучное завершение путешествия. Естественно, никто не возражал. Снова пришлось тащиться в повозке обратно в город. Я удивилась: неужели, нельзя было это сделать сразу по прибытию. Но я уже успела понять, что Болли человек неуравновешенный и импульсивный, он делал то, что ему в данный момент в голову взбредет, и никто не смел ему перечить.
Храм светлых альвов Сидлига внешне почти не отличался от мидвальденского, правда, был немного больше по размерам. Разницу я ощутила, переступив порог священного сооружения. Если в храме Мидвальдена витала атмосфера величия и благочестия, то здесь этого и в помине не было. Может, из-за Верховного Жреца? Бедмод буквально источал спокойную уверенность в себе и безграничную веру, делясь этими чувствами с окружающими. А Верховный Жрец Сидлига – толстенький коренастый и улыбчивый мужчина, с суетливыми движениями и подобострастным выражением лица, не вызывал уважения.
Стоило ему увидеть Болли, как он стал угодливо расшаркиваться и интересоваться, как прошла поездка, все ли хорошо с домашними. Болли снисходительно улыбнулся и украдкой вложил в руку жреца кошелек. Тот заулыбался еще шире и выразил желание помолиться за щедрого верующего и всех его домочадцев. Из обращения к жрецу я узнала, что его зовут Варди. Наверное, мой взгляд оказался красноречив, в какой-то момент жрец осекся на полуслове и внимательно посмотрел на меня. На мгновение с его лица сползла маска добродушия, и то, что я увидела под ней, заставило сердце сжаться. Строгое, даже жестокое выражение глаз человека, который не остановится ни перед чем ради достижения собственных целей. Он, правда, тут же снова улыбнулся и даже спросил у Болли:
– А что за новых прихожан вы привели, почтенный Болли?
– Это вдова моего брата, Рунгерд, а это его дочь – Инга, – ответил тот.
– Вдова? – удивился жрец. – Неужели, почтенный Аудун отправился в Хель?
– К сожалению, да, – в голосе Болли я не заметила особого сожаления, впрочем, как и в ответных соболезнованиях жреца.
Покончив с формальностями, Варди спросил:
– Что же, долго ли вы были в браке с почтенным Аудуном? Не осталось ли детишек?
Не дав мне возможности ответить, Болли проговорил:
– Брат умер вскоре после свадьбы, не успев оставить наследников мужского пола. Так что теперь я – законный господин всех его земель.
– О! – в глазах Варди вспыхнул неподдельный интерес, и он стал еще усиленнее обхаживать Болли.
Мне стало еще противнее. Разве это жрец? Торгаш настоящий! Варди умолк на полуслове и зыркнул на меня.
– Не следует так думать о служителе храма, дитя мое.
Я почувствовала, как мои глаза округляются. Не могла поверить в то, что услышала. Коротышка умеет читать мысли? Варди кивнул, не сводя с меня пронизывающего взгляда. Захотелось сквозь землю провалиться, а Болли с недоумением спросил:
– Вы о чем, святейший Варди?
Похоже, он так ничего и не понял. Интересно, почему жрец раскрылся передо мной? Он мог спокойно посмеиваться, глядя за моими стараниями изображать почтительность. Дальнейшие слова жреца раскрыли правду:
– Вы ведь знакомы с Бедмодом, дитя?
Я вспомнила, что думала о нем, сравнивая с Верховным Жрецом Сидлига. Вероятно, именно это заставило Варди раскрыть карты. Хотя, почему его так интересует Верховный Жрец скромного северного городка?
– Это великий человек, – Варди улыбался, глядя на меня. – Я был знаком с ним когда-то. Он ведь благоволил к вам, не так ли?
– Не устаю удивляться вашей проницательности! – с восторгом воскликнул Болли. – Альвы наградили вас даром читать сердца людей, как открытую книгу, и при этом добрым сердцем.
– Спасибо, друг мой, – поморщился жрец. Его вопрос остался без внимания благодаря реплике несдержанного Болли.
Я изо всех сил старалась не думать ни о чем, что могло выдать Варди мою тайну. Вместо этого стала сочинять песенку, не слушая больше, о чем говорят вокруг. Жрец прищурился, а затем произнес:
– Мы еще поговорим, дитя мое. Я бы хотел дать вам утешение в горе. Вместе мы вознесем молитвы Эльдис, чтобы она дала силы пережить обрушившееся на вас несчастье.
Я кивнула, в глубине души надеясь, что больше не придется видеть Верховного Жреца Сидлига. Снова прочитав мои мысли, он обратился к Болли:
– Надеюсь, завтра вы приедете на церемонию? И обязательно захватите ваших прелестных спутниц.
Болли не возражал, я же кипела от ярости. Ничего хорошего от неожиданного внимания Варди я не ожидала.
Снорри
Храм светлых альвов Вакерланда поражал размерами и роскошью убранства. По сути, храмовые постройки представляли собой небольшой город: непосредственно культовое сооружение, построенное из белого мрамора; жилые строения для жрецов и их слуг; школа; больница для бедных; скотный двор; огромный сад – настоящее произведение искусства и многое другое. Все это я увидел мельком, следуя за Сваном внутрь храма. Мне предстояло присутствовать на официальной церемонии восхваления Эльдис, проводимой лично Верховным Жрецом Вакерланда – Асвальдом. Об этой личности я успел уже многое услышать от приближенных конунга и его самого.
Мнения были самые противоречивые: одни считали его святым, другие – коварным чудовищем. Сам конунг явно недолюбливал Асвальда, однако был вынужден с ним считаться. Слишком далеко раскинул этот неординарный человек сети своей паутины. В его руках находились судьбы самых влиятельных людей. Говорили даже о том, что у Асвальда целая шпионская сеть, причем, ему служат как мужчины, так и женщины. Никто доподлинно не знал, правда это или нет, но судя по тому, что Асвальд умудрялся знать обо всем, что происходит в государстве, не выходя из дома, зерно истины в этом было. Хуже всего то, что шпионы Верховного Жреца ничем себя не выдавали. Это мог быть кто угодно из ближайшего окружения, потому следовало всегда тщательно следить за тем, что и кому говоришь. Любое неосторожное слово могло стать гибельным.
С некоторой настороженностью я входил в храм, ожидая встречи с таким удивительным человеком. С большим удовольствием я бы сейчас прогулялся по Вакерланду, красивейшему городу Норнвальдена. Но конунг настоял, чтобы сразу после приезда мы поехали в храм, чтобы вознести молитвы великой Королеве светлых альвов. Я заметил, к собственному удивлению, что в отличие от меня, Сван отличался редкой религиозностью. Даже свое спасение он трактовал исключительно, как милость Эльдис. Приходилось держать собственное мнение относительно альвов при себе, хотя сам я считал, что это сказки. Вполне вероятно, что жрецы сами все придумали, чтобы возвыситься. Выдающиеся способности, которыми обладали некоторые из них, вполне можно было объяснить рационально. Ведь рождаются же люди с разными талантами: кто-то обладает уникальным голосом, другие – силой и умом. Почему бы части людей не рождаться со способностями, превышающими возможности остальных.
Хотя с некоторых пор я уже ни в чем не был до конца уверен. Существо, живущее во мне, перечеркнуло все мои представления о мире и самом себе. Вряд ли, конечно, он – альв, никогда не слышал, чтобы в легендах подобное происходило. Альвы живут сами по себе, в волшебном мире: светлые – в Альвхейме, темные – в Свартальфахейме. Но ни в одной легенде не упоминалось о случаях вселения альвов в обычных смертных. Больше всего я склонялся к версии, что в меня проник дух умершего, о подобном я слышал. Таких людей называли одержимыми, у жрецов существовали ритуалы, чтобы изгнать духов. Иногда я всерьез задумывался над тем, чтобы попросить какого-нибудь жреца провести подобный ритуал, но существо внутри меня тотчас же начинало бунтовать, причиняя страшную боль. Голова раскалывалась, словно изнутри ее кололи иглами. Приходилось мириться с тем, что так просто оно не уйдет из меня.
В отличие от храма Мидвальдена, в Вакерландском культовом сооружении молящимся не приходилось сидеть на полу. Вокруг традиционных колонн, окружающих алтарь с горящей чашей, находились мраморные скамейки. Помещение уже было заполнено, лишь передние скамьи пустовали. Когда конунг и его приближенные проследовали туда, я понял, что места предназначались для нас. Сван велел мне сесть рядом с ним, я заметил, как недовольны этим другие придворные. Им явно не нравилось мое неожиданное возвышение. На их фоне я выглядел вороном, в своей скромной одежде неизменного черного цвета. Они же были разряжены во все цвета радуги и увешаны драгоценностями. Я вполне мог бы тоже позволить себе такие наряды. Сван оказался ко мне весьма щедр, назначив огромное жалованье. Но я предпочитал не изменять себе, оставаться не таким, как все, и тем самым показать, что мне не нужно наряжаться павлином ради того, чтобы показать собственную значимость. За меня будут говорить мои дела.
Едва мы устроились на скамьях, как откуда-то полилась нежная легкая музыка. Люди затихли, внимая мелодии. Она становилась все сильнее, к ней присоединились чистые нереально красивые голоса. Они затрагивали потаенные струны души, заставляли забыть обо всем. Из скрытых дверей храма стали выходить жрецы с зажженными свечами в руках. Их было не меньше тридцати. Окружив постамент с чашей, они опустились на колени, оставив свободный проход возле ступеней. На кульминационной ноте песни, когда она зазвучала с невероятной силой и мощью, появился Верховный Жрец, одетый в белые, расшитые золотом, одежды. Я с любопытством вглядывался в него, испытывая некоторое разочарование. И это второй по могуществу человек в государстве? Щупленький, среднего роста мужчинка, с маленькими ручками, едва удерживающими гудагаву? Я с трудом подавил презрительный смех. Единственное, что казалось внушительным в нем, это острый ястребиный нос, придающий ему сходство с хищной птицей. Но даже это не спасало общей невыразительности внешности Асвальда.
Однако, взглянув на лица окружающих, я с удивлением заметил, что на них читается страх и уважение. Даже на конунга они так не смотрели. Я более внимательно взглянул на Асвальда. Он, между тем, взошел на постамент, зажег ритуальную свечу и начал церемонию. Музыка теперь звучала едва слышно, подчеркивая торжественность момента, но не мешая. Голос у Асвальда оказался негромким, но четким и выразительным. В помещении наступила почти звенящая тишина, все жадно внимали словам Верховного Жреца. Асвальд, переводящий взгляд по лицам собравшихся, обратил внимание и на меня. Только установив с ним зрительный контакт, я понял, какая сила скрывается под внешне хилой оболочкой. Взгляд темно-зеленых выразительных глаз выдержать было невозможно. Он подавлял, навязывал свою волю, вызывал трепет. Я уже почти сдался под его натиском, как вдруг внутри меня встрепенулась вторая сущность. Ее сила вливалась в меня, черная и мощная, словно ураган. Не знаю, что увидел Асвальд, но его веки дрогнули, и он первым отвел глаза. Я почувствовал ликование, непроизвольно на лице появилась торжествующая улыбка.
Больше ничем Асвальд не выдал слабости, его голос даже не изменился. Он закончил возносить молитву и принялся обходить с гудагавой наиболее влиятельных прихожан. Жрецы уделили внимание остальным. Когда Асвальд подошел ко мне, я снова встретился с ним взглядом. Казалось, он пытался проникнуть в самую душу, так пристально смотрел. Затем на его лице появилось странное выражение. Он поднял свечу, собираясь благословить меня, и в этот момент гудагава погасла. Такого еще не случалось. В ритуальных свечах особый состав, погасить их можно только специальной жидкостью. Как-то об этом рассказывал Стейнмод, а я почему-то запомнил, хоть мне и не особо было интересно тогда.
Послышались изумленные возгласы и перешептывания. Асвальд побледнел, его губы дрогнули. Не знаю, что меня заставило сделать это, но я поднес руку к гудагаве, и свеча снова зажглась, однако ее пламя стало не оранжевым, а кроваво-красным. Асвальд сдавленно вскрикнул, затем поспешил завершить церемонию. Он не стал никого больше благословлять оскверненной свечой. Меня же всего трясло, при всем желании я не мог найти объяснение странному явлению.
После этого случая на меня тоже смотрели с опаской. Никто не смел в открытую выражать свои чувства, слишком велико было расположение ко мне конунга. Но стоило мне где-то появиться, смолкали все разговоры, я видел страх на лицах мужчин и восхищение у женщин. Отношение же Свана ко мне не изменилось, он и так считал меня высшим существом. Иногда это проскальзывало за его обычной шутливой манерой разговора. Однажды он даже признался, что считает меня посланцем норн, призванным руководить им. Поэтому теперь, прежде чем принять важное решение, он спрашивал моего совета. Я наслаждался новым положением. Наконец-то, добился того, о чем мечтал с самого детства. Сван даже сделал меня ярлом и подарил земельные владения: одно – поблизости от Вакерланда, другое – на востоке страны.
Но едва ли не с первых дней возвышения я столкнулся с мощным противостоянием со стороны Асвальда. Он старался опорочить перед конунгом, настраивал против меня влиятельных особ. Даже выудил историю о моем прошлом и не преминул рассказать о ней Свану. Этого я не смог ему простить.
В тот день конунг вызвал меня к себе. У дверей его покоев я столкнулся с Асвальдом, на лице которого блуждала нехорошая усмешка. Я сразу заподозрил неладное. Жрец удалился, а я с настороженностью вошел в комнату.
Сван предложил мне сесть, а сам принялся нервно ходить по огромному помещению, где занимался государственными делами.
– Что-то случилось, Сван? – нарушил я затянувшееся молчание.
– Я никогда не спрашивал тебя о прошлом, Бьорн. Почему-то считал, что когда-нибудь ты сам поделишься, если сочтешь нужным, – конунг остановился напротив меня и сцепил руки на груди. – Я сам тебе признался, что считаю тебя высшим существом, хоть ты и опровергаешь это.
– Ближе к делу, Сван, – грубовато откликнулся я.
– Скажи, что заставило тебя покинуть родные края?
– Я уже говорил, – натянуто улыбнулся я. – Хотел вступить в войско.
– А другой причины не было?
– Судя по тому, что задаешь этот вопрос, ты знаешь ответ на него, – я откинулся на спинку стула, устремив на конунга испытывающий взгляд. Интересно, что именно ему известно?
– Скажи, это правда, что тебя зовут Снорри и ты родом из окрестностей Мидвальдена?
– Не буду отрицать. Я слишком уважаю тебя, чтобы лгать в лицо. Да, мое настоящее имя – Снорри. Но я предпочитаю, чтобы меня звали Бьорн. Судя по всему, ты знаешь и остальное.
– Мне трудно в это поверить, – Сван вздохнул. – Ты и правда беглый преступник?
– Да. И что ты теперь станешь делать?
Все мечты рушились на глазах. Сейчас конунг позовет стражников, я естественно уничтожу их всех, и мне снова придется убегать. Не сомневаюсь, что виноват во всем проклятый жрец! Но как он узнал? Похоже, я недооценил эту змею. Тело напряглось в ожидании опасности, я пристально смотрел на Свана. Тот потер лоб и проговорил:
– Неужели ты подумал, что я захочу причинить тебе зло? Бьорн, мне обидно только, что ты сам не признался во всем. Я бы помог тебе вернуть честное имя, и мы избежали бы вмешательства Асвальда.
Я не мог поверить собственным ушам. Конунг готов покрыть мое преступление? Почему-то даже сердце защемило. Неужели, у меня, наконец-то, появился настоящий друг, равный мне, перед кем не нужно казаться не тем, кто есть на самом деле.
– Ты сделаешь это, Сван? Ты поможешь мне? – хрипло спросил я.
– Я немедленно подпишу указ, дарующий помилование и опровергающий все обвинения против тебя. Но с этого момента ты должен быть честен со мной. Я хочу, чтобы ты считал меня другом, братом, как и я считаю тебя.
Я поднялся и приблизился к Свану. Он крепко обнял меня.
– Ты можешь идти, Снорри. Тебе больше ничто не угрожает.
– Сван, прошу тебя, не называй меня этим именем. Оно стало для меня олицетворением того, что хочу навсегда вычеркнуть из памяти. Я хочу начать новую жизнь, стать другим человеком.
– Я понимаю, Бьорн.
Да, все закончилось хорошо, но с того дня я считал Верховного Жреца Вакерланда заклятым врагом. Я не упускал случая встать ему поперек дороги. Так, например, однажды Асвальд просил у конунга отдать во владения храма земельные владения, оставшиеся без хозяина вследствие отсутствия наследников мужского пола. Обычно в таких случаях конунг сам распоряжался имуществом. Я же уговорил Свана оставить землю вдове покойного и ее трем дочерям, хоть это и было против закона. Также убедил Свана, что большое количество средств, которые отходят храму, можно употребить на упрочение военной мощи государства. Я самолично вызвался этим заниматься. Конунг сделал меня главным военачальником. Про мелкие пакости Асвальду можно и не упоминать. Во всем я шел против него, он отвечал мне тем же.
Однажды Асвальд лично явился ко мне. Признаться, его визит удивил. Я тогда уже готовился ко сну, но узнав, что меня хочет видеть сам Верховный Жрец, не смог отказать себе в удовольствии лишний раз поиздеваться над ним. Я заставил его ждать около часа в холодном помещении перед моей спальней, даже не распорядившись растопить камин. Пусть померзнет хорошенько. А ведь уже ноябрь, холод стоит собачий, еще и сырость везде.
Когда я, наконец, вышел, одетый в расписной амитанский халат, то заметил, что у Асвальда зуб на зуб не попадает.
Рунгерд
Церемония восхваления Эльдис навевала скуку, монотонный голос Варди действовал усыпляюще. Я клевала носом, ноги затекли от неудобной позы, но я не осмеливалась и пошевельнуться. Тишина стояла такая, что можно было услышать, как муха пролетит. Я вздохнула с облегчением, когда Верховный Жрец стал обносить прихожан с гудагавой, что служило окончанием церемонии. Благодарение норнам, в этот раз дым вел себя нормально, не выделяя меня среди собравшихся прихожан, и у Варди не возникло повода для подозрений. Хотя, когда очередь дошла до меня, он задержался рядом чуть дольше, чем положено, пристально вглядываясь в мое лицо. Я немедленно выбросила из головы посторонние мысли и вызывающе уставилась на него. Он слегка улыбнулся и отошел, напоследок бросив:
– Жду тебя после церемонии, дитя.
Ничего не оставалось, как послушаться и с тоской наблюдать, как счастливые прихожане покидают храм. Семья Болли решила подождать снаружи, и я их нисколько не осуждала. Остальные жрецы скрылись через внутреннюю дверь, оставив меня наедине с Варди. Верховный Жрец приблизился и с заметным трудом опустился на пол рядом со мной.
– О чем вы хотели поговорить со мной, святейший Варди? – первой нарушила молчание я.
– Я всегда стараюсь узнать получше новых прихожан. Сколько вам лет, дитя? Вы еще совсем молоды, а успели и замуж выйти и овдоветь.
– Мне скоро будет шестнадцать, – неохотно отозвалась я, невольно вспоминая жуткую смерть Аудуна.
Варди с интересом протянул:
– Вот как? Ему свернули шею? Человек, способный без усилий проделать такое, наверное, очень силен. Почему он это сделал?
Помимо воли в голове пронесся облик Снорри, жуткие черные глаза и исходящее от него чувство опасности.
– Одержимый? Интересно, – подытожил Варди.
Так он всю подноготную выпытает! Я с усилием заставляла себя не думать, но коварные вопросы пробуждали в голове образы и картинки, которые Варди без зазрения совести считывал.
– Но вернемся к Бедмоду, – лениво протянул жрец. – Насколько я знаю, это человек без слабостей и страстей. Вернее, у него только одна слабость и страсть – служение Королеве светлых альвов. Все остальное – прах и тлен. Так почему он настолько благоволил к тебе, дитя?
«Нет-нет-нет-нет!» – я старательно прокручивала в голове эту мысль, не позволяя коварному жрецу узнать то, что он хочет.
– Ты была его любовницей?
Неожиданный вопрос настолько выбил из колеи, что на мгновение я ослабила защиту. Перед глазами пронесся облик Бедмода, опустившегося передо мной на колени, и как я, вернее ОНА благословляла его. Глаза Варди возбужденно засверкали, он подался ко мне.
– Надо же, он считал тебя высшим существом. Как он смотрел на тебя! Почему он так вел себя с тобой?
– Мне пора идти! – я быстро поднялась, и прежде, чем жрец успел меня остановить, выбежала из храма, с облегчением сделав глоток свежего воздуха.
Вряд ли этот человек так просто отвяжется. Что же придумать, чтобы не ходить в храм? Может, сказаться больной? Но это объяснение пройдет раз или два, не больше. В голове возникла коварная мысль, я улыбнулась и приблизилась к ожидающим у повозки сородичам. Когда мы приехали в одаль, я попросила Болли уделить мне несколько минут. Его глаза блеснули любопытством: раньше я никогда не изъявляла подобного желания. Едва мы остались одни, я с жаром проговорила:
– Почтенный Болли, разрешите мне больше не ходить в храм!
– Это еще почему? – насупился он.
– Мне неловко об этом говорить, – я смущенно теребила висящие на груди берилловые бусы. – Святейший Варди приставал ко мне.
– Что? – брови Болли взметнулись вверх. – Не могу в это поверить. Ты выдумываешь!
– Тогда зачем, по-вашему, он настаивал на личной беседе? Я сама не могла поверить в происходящее, едва вырвалась. Вот увидите, если не приду в храм, он обязательно спросит, почему. А вы тогда его спросите, чем я так его интересую. Хотелось бы услышать, что он ответит.
– Ну, ладно… – Болли почесал затылок. – Я не хочу навлечь позор на весь род. Путаться со жрецами – последнее дело. Кстати, Рунгерд, я давно хотел с тобой поговорить. Тут такое дело… – он замялся, словно опасаясь моей реакции. – Я думаю, тебе нужно опять выйти замуж, и конечно, за человека из нашего рода.
– Что? Снова замуж? – я не верила собственным ушам.
– Ну, да. Как тебе кандидатура Эйрика? Крепкий молодой парень, к тому же я заметил его явный интерес к тебе. Почему бы нет?
Не успев до конца осознать последствия своих слов, что случалось со мной довольно часто, я выпалила:
– Потому что я жду ребенка! Вы ведь не хотите, чтобы ваш сын воспитывал чужое дитя!
Болли оцепенел, а затем медленно проговорил:
– Чей это ребенок? Аудуна?
– Нет, – я замотала головой. – Он не успел воспользоваться своим правом.
– Тогда это незаконное дитя, – Болли вздохнул с явным облегчением. – Его появление крайне нежелательно. К тому же, кто тебя знает, вдруг ты станешь всем трепаться, что его отец – Аудун. Еще и претендовать станешь на наследство.
– Я никогда этого не сделаю! – воскликнула я, но он недоверчиво замотал головой.
Видимо, он мерил людей по себе, поэтому, ему и в голову не приходило, что не для всех богатство является смыслом жизни.
– Даже если не сделаешь, – с сомнением проговорил он, – то это все равно позор. Незаконный ребенок, рожденный без мужа. От него нужно избавиться!
– Что? – я почувствовала свинцовую тяжесть в ногах и медленно опустилась на огромный сундук, стоящий в комнате.
Еще недавно я сама мечтала избавиться от ребенка, но теперь с удивлением поняла, что не могу этого сделать. Уничтожить крохотную жизнь, которая во всем от меня зависит, – это ведь убийство, самое настоящее, худшее из всех возможных. Моя собственная плоть и кровь, моя частичка. Пусть это нежеланный ребенок, пусть я до смерти ненавижу его отца. Причем тут дитя? ОНА полностью поддерживала меня и обещала, что не допустит этого. Я немного успокоилась: с такой защитой нечего опасаться возможных насильственных действий Болли.
– Я не позволю! – твердо заявила я. – Ребенок будет жить.
– Глупая, ты всю жизнь себе перечеркнешь. Никто и жениться на тебе не захочет, – с досадой проговорил Болли. – Это ведь так просто. Тут есть одна целительница, разумеется, действует она тайком, но все равно к ней обращаются гораздо охотнее, чем к обычным лекарям. Так вот, я знаю, что она продает женщинам особое снадобье. Ты его выпьешь, и уже на следующий день выкинешь ребенка. И начнешь новую жизнь.
– Нет, – упрямо мотала головой я. – Мне все равно, что будут думать другие, мне на это наплевать.
– А ребенок? Что за судьба его ждет? – продолжал убеждать Болли. – Над ним все будут издеваться и презирать. Зачем ему такая жизнь?
– Я смогу за него постоять, – решительно возразила я. – Пусть только попробуют обидеть мое дитя.
– Хотелось бы на это посмотреть, – расхохотался Болли. – От горшка два вершка, а самомнение до неба достает… – Он посерьезнел, видимо, ему в голову пришла не очень приятная мысль. – Люди могут подумать, что это ребенок Аудуна, даже если я буду отрицать. Нет, ни в коем случае нельзя его оставлять.
– Я уже сказала, что не позволю причинить зло ребенку!
Он нехорошо усмехнулся и велел идти заниматься хозяйством. Острое чувство тревоги не покидало весь день: Болли явно что-то задумал. Я попросила ЕЕ быть начеку, она пообещала, что все будет хорошо. Но все равно до конца я не могла успокоиться. Никогда нельзя недооценивать противника и слишком верить в собственные силы, иначе можно сильно поплатиться.
Рунгерд
В эту ночь я изо всех сил старалась не уснуть, хотя бурные события дня полностью измотали. Веки слипались; ловя себя на мысли, что засыпаю, я вздрагивала и широко распахивала глаза. Но это помогало недолго, битва с неумолимым противником закончилась полным поражением. Сон не принес облегчения, в голове мелькали пугающие образы, преследующие и желающие причинить зло. А я куда-то бежала со всех ног, задыхаясь и падая, то и дело оглядывалась. В серой мутной пелене видела неясные очертания темных фигур, и расстояние между нами стремительно сокращалось. А потом я резко вынырнула на поверхность, прогоняя липкую паутину кошмара, чтобы тут же провалиться в черную бездну от удара по голове.
Очнулась от невыносимой боли у виска. Поморщившись, поднесла руку к ноющему месту и нащупала образовавшуюся шишку. С трудом разлепив налившиеся свинцом веки, осмотрелась. Вместо знакомой комнаты, в которой спали женщины, я увидела небольшое скудно обставленное помещение, крайне неряшливого вида. Повсюду сор и паутина, на стенах связки высушенных растений и шкурки ящериц и лягушек. Вспомнились волшебные сказки о злобных ведьмах, живущих в уединении среди лесов и болот и насылающих на людей проклятия. Где я, и как сюда попала? Вглядываясь в сгустившийся полумрак, разбавляемый только светом огромной коричневой свечи, я различила в другом конце комнаты дверь в смежное помещение. Судя по всему, выбраться отсюда можно только через нее. Я заставила себя приподняться и тут же рухнула обратно от взорвавшейся в голове вспышки боли, перед глазами заплясали искры. Крепко же меня приложили!
При моем неосторожном движении узкая деревянная кровать, на которой я лежала, издала жуткий скрип, отчетливо пронзивший царившую вокруг тишину. Замерев, я уставилась на дверь, сердце бешено заколотилось. Снаружи раздались шаркающие шаги. Издав противный скрежет, дверь распахнулась, пропуская человека. Я ожидала увидеть злобную сморщенную старуху с нечесаными космами и бородавками на лице. Тем сильнее оказалось удивление при виде высокой, еще молодой женщины со строго уложенными в пучок каштановыми волосами и лучистыми голубыми, как небо, глазами.
– Уже очнулась? – проговорила она тягучим, как мед, нежным голосом.
В оцепенении я наблюдала, как женщина, которую мысленно стала называть хозяйкой дома, приближается, сверкая белозубой улыбкой. Напуганная, как загнанный в угол зверек, я была готова в любой момент наброситься, стоило ей проявить враждебные намерения. Но женщина только осторожно пощупала мой висок, и, обхватив мое лицо ладонями, внимательно посмотрела в глаза.
– Похоже, все в порядке. А головокружение и боль скоро пройдут.
Интересно, откуда она знает, что я ощущаю? Неужели, и она, подобно Варди, умеет мысли читать? Видимо, эти размышления настолько явно отобразились на моем лице, что хозяйка рассмеялась.
– Я уже долго занимаюсь лечением людей, разумеется, тайно. Так что, знаю, какие ощущения вызывает удар по голове.
– Кто вы? – воскликнула я.
Женщина присела рядом со мной на постель, и, не отводя пытливого взгляда, протянула:
– Не догадываешься?
Она перевела глаза на дверь и тихим голоском позвала:
– Ермунганд!
Это еще что за новая напасть? Втянув голову в плечи, я уставилась на дверь. Вначале показалось, что в комнату проскользнул сгусток мрака. Я испуганно придвинулась к стене, но уже через секунду посмеялась над собой. Всего лишь кот: черный с ног до головы, довольно упитанный, с надменным взглядом желтых круглых глазищ. Высоко подняв хвост, он вальяжно приблизился к хозяйке и запрыгнул ей на колени. Она точно ведьма! Всякие травы и другие приспособления для колдовства, еще и черный котяра! Стараясь не показывать волнения, я произнесла:
– Вашего кота зовут Ермунганд?
– Тебя это удивляет? – расхохоталась она. – Обожаю легенды о старых богах. Мифическое чудовище в облике мирового змея очень похоже по характеру на моего котика. Не обольщайся его смирным видом, он способен хорошо попортить нервы непрошеным гостям.
Моя рука, уже потянувшаяся к бархатной спинке Ермунганда, резко отдернулась. Во мне встрепенулась ОНА, щедро передавая силу, и я постаралась установить контакт с животным.
– Эй, привет, Ермунганд, – котяра выгнулся, его усы нервно подергивались. Он мотнул мордочкой, а затем легко перескочил на кровать, устроившись рядом со мной. – Ты мне расскажешь тайны хозяйки?
Женщина с интересом наблюдала за моими действиями, не вмешиваясь и не удивляясь. Мысленный контакт с животным длился несколько минут, все это время ведьма невозмутимо ждала дальнейшего развития событий. Наконец, когда я погладила кота, благодаря его за помощь, женщина осведомилась:
– И что, много тебе рассказал мой котик?
– Достаточно, – улыбнулась я. По лицу ведьмы было непонятно, как она относится к моим словам: то ли думает, что у меня помутилось в голове, то ли воспринимает все, как должное. – Тебя зовут Тюрдис, ты одинока и потому страдаешь, хотя никому и не показываешь. Люди боятся тебя и твоей силы, но, тем не менее, постоянно прибегают к твоей помощи, делая это тайком. Но при встрече на улице даже не здороваются, шарахаются, как от чумной. Такое поведение причиняет тебе боль, хотя ты и не хочешь в этом признаваться даже самой себе.
Тюрдис изменилась в лице:
– Хочешь сказать, что это все ты узнала от кота?
– Животные знают и понимают гораздо больше, чем принято считать. Иногда они умеют читать наши мысли.
– А ты, значит, владеешь даром понимать язык животных? Никогда с подобным не сталкивалась.
– К сожалению, Ермунганд не может поведать то, чего не знает сам. Так, например, он лишь рассказал, что меня привез мужчина, о чем-то побеседовал с тобой и передал кошелек. Ты скажешь мне правду? – я пытливо вглядывалась в лицо Тюрдис, а она, довольно быстро справившись с изумлением, произнесла:
– Тебя привез Болли. Он не раз уже обращался ко мне с подобными просьбами, но обычно не привозил женщин против воли в бесчувственном состоянии.
– Что он сказал тебе?
– Что ты его родственница, ждешь незаконного ребенка. Он хочет избежать позора, который ты можешь навлечь на род. По его словам, ты настолько глупа, что хочешь оставить дитя, несмотря на то, что этим разрушишь свою жизнь.
– И что, он щедро вознаградил тебя за насилие, которое ты хочешь надо мной совершить? – нахмурилась я.
– Болли никогда не отличался щедростью, – усмехнулась Тюрдис, – но в этот раз он заплатил вдвое больше, чем обычно.
– Ты собираешься избавиться от ребенка против моей воли? Интересно, как? Знай, я стану сопротивляться изо всех сил!
– Ты не сможешь сопротивляться, – глаза ведьмы сверкнули, придав облику нечто зловещее.
Только сейчас я осознала, насколько оказалась беспечной, доверившись обманчивой безобидности женщины, которую окрестные жители боятся и избегают. Может, в ней и существует доброе начало, но горе и одиночество ожесточили ее сердце. Я поняла, что зря расслабилась, нужно собраться и бороться за крохотное существо, еще не успевшее появиться на свет, а уже нажившее кучу врагов. Ермунганд, видимо, почувствовав перемену в настроении хозяйки, зашипел и соскочил с постели.
Рунгерд
В единственное узкое оконце, затянутое бычьим пузырем, пробивались розовеющие отблески рассвета. Я еще никогда так не радовалась наступлению утра. Вместе с ночными тенями ушли безрадостные и безнадежные мысли. При свете солнца жизнь уже не казалась такой мрачной.
Я с наслаждением потянулась и принялась приводить себя в порядок: как могла, разгладила руками платье, пальцами расчесала волосы и уложила в пучок. К сожалению, воды хозяйка так и не принесла, и умыться я не смогла. Ну, что ж, даже это не сможет испортить боевое, бодрое настроение. Я присела на низенький табурет, стоящий рядом с грубым деревянным столом и, брезгливо вытерев на нем небольшое пространство, положила голову на сомкнутые руки и приготовилась ждать.
Ожидание оказалось недолгим, не прошло и получаса, как послышался скрежет ключа. Я тут же вскочила на ноги, непроизвольно напрягшись и готовясь к возможной опасности. В комнату вошли Болли и Тюрдис, препирающиеся друг с другом, не обращая на меня ни малейшего внимания.
– Забирайте ее! – избегая смотреть в мою сторону, воскликнула ведьма. – Вот ваши деньги! – она швырнула Болли кошелек, тот ловко подхватил его и недоуменно уставился на женщину.
– И что это значит?
– А то и значит, я не собираюсь исполнять ваше поручение против воли девушки.
– Откуда такая щепетильность? Что-то не наблюдал за тобой этого раньше, – недовольно нахмурился Болли. – Я думал, мы договорились.
– Я не стану этого делать, – упрямо покачала головой Тюрдис.
– Что ж, – Болли начал свирепеть. – Дай мне зелье, и я сам залью его ей в глотку.
– Ничего я давать вам не буду, – спокойно откликнулась ведьма. – Забирайте девчонку и убирайтесь из моего дома.
– Ты пожалеешь, ведьма, – злобно выкрикнул Болли. – Я на тебя жрецов натравлю.
– Попробуйте! – усмехнулась Тюрдис. – Только учтите, что моими услугами пользуются многие из них. Скорее, как бы ваше положение не пошатнулось…
Болли заметно побледнел и, не говоря больше ни слова, схватил меня за руку и потащил прочь. Я покорно плелась за ним, радуясь, что ведьма не осмелилась пойти против меня. Когда мы вышли из дома, я увидела, что нахожусь в лесу, том самом, очевидно, который видела, когда проезжала по сидлигской дороге. Это даже не удивило: где же еще жить ведьме, как не в лесу, поодаль от всех. У чахлого столбика возле покосившейся деревянной изгороди был привязан конь Болли. Но вместо того, чтобы посадить меня на лошадь, одальсбонд словно с цепи сорвался. Швырнул меня на землю и принялся пинать. Это оказалось так неожиданно, что я в первый момент растерялась, а затем попыталась подняться, но снова оказалась на земле.
– Ах ты, дрянь! Я все равно избавлюсь от ублюдка! – брызжа слюной, кричал Болли.
Сквозь пелену слез я разглядела застывшую на крыльце Тюрдис. Она довольно усмехалась, похоже, ей доставляло удовольствие видеть мои страдания. Ну, подожди, недолго ты будешь смеяться! Я почувствовала, как ОНА снова приходит на выручку, и с облегчением спряталась за ЕЕ «спиной». Занесенная для очередного удара нога Болли застыла, затем неведомая сила взметнула мужчину в воздух и завертела на месте, превращая в пестрый вихрь. Душераздирающий крик Болли сливался со свистом рассекаемого воздуха и возгласами проклятий Тюрдис. ОНА еще некоторое время удерживала Болли в воздухе, а затем швырнула на землю и склонилась над ним. Родственничек смотрел на НЕЕ налившимися кровью глазами и жадно хватал ртом воздух.
– Это ведьма? Это она сделала?
Раздался злобный смех Тюрдис:
– Разве ты еще не понял, идиот? Если бы я обладала такой силой, то не стала бы прозябать в захолустье и обслуживать таких недоумков, как ты.
– Это… ты… – в глазах Болли, устремившихся на меня, отразился ужас. – Как ты это сделала? Ты тоже ведьма?.. Точно! Так ты, наверное, и отправила на тот свет Аудуна!
– Это неправда, – я уже снова владела своим телом, жуткое предположение Болли оскорбило. – Я никогда не стала бы причинять зла без особой надобности. И сейчас я бы не сделала вам ничего, если бы это не касалось ребенка.
Болли неловко оперся на руки, встав на четвереньки, а затем поднялся.
– Твоя взяла. Пусть проклятый ублюдок живет…
Мне не понравился его тон. Неужели, Болли еще что-то замыслил? Но зачем думать об этом сейчас? Я радовалась драгоценной передышке, доставшейся такой дорогой ценой, а там, будь что будет. Мы с НЕЙ смело встретим любую опасность.
Тело болело, но я заставила себя не проявлять слабости. Для Болли я должна быть твердой и несгибаемой, как скала. Он, как дикий пес: если почувствует слабину, тут же вцепится в глотку. Бросив последний взгляд на Тюрдис, ненавидяще смотрящую на меня, я взгромоздилась на лошадь позади Болли, и от всей души пожелала никогда больше не встречаться с проклятой ведьмой.
Когда мы приехали домой, Болли велел мне приступить к обязанностям по хозяйству, а сам заперся в своей комнате. Похоже, его сильно выбило из колеи то, что произошло, наверняка, сейчас он напряженно обдумывает коварные планы. Я постаралась не заострять внимание на этих мыслях, и хотя все тело болезненно отзывалось на каждое движение, безропотно принялась убирать во дворе.
Мое внимание привлекла возникшая вдалеке, на дороге, точка, которая, приближаясь, превратилась во всадника. По очертаниям фигуры сидящего на лошади человека и развевающемуся белому плащу, я узнала Верховного Жреца Сидлига. Острая волна неудовольствия разлилась по телу. Его только не хватало! Что ему здесь понадобилось? Я торопливо скрылась в коровнике, поглядывая наружу через оставленную в двери щель.
Варди въехал во двор, к нему тут же подскочил один из работников, помог спешиться и увел лошадь в стойло. Жрец уверенно двинулся к дому, откуда навстречу выбежала перепуганная Сигне. Варди почтительно поздоровался и спросил, дома ли Болли. Сигне что-то пролепетала и пригласила гостя в дом. Многое бы отдала, лишь бы послушать, о чем жрец будет говорить с моим родственничком. В голове молнией пронеслась мысль: а что, если спрятаться под окном центрального помещения. Оттуда, наверняка, все будет слышно. Я стрелой метнулась за сохой, чтобы сделать вид, что я решила поухаживать за цветами, росшими рядом с домом. Через распахнутое окно отчетливо доносились голоса, и, услышав уже первые слова, я порадовалась такой беспечности Болли.
– Ну, вот, теперь мы одни, почтенный Болли. Я могу быть с вами полностью откровенен.
– Я так рад вашему визиту, святейший Варди! Вы не представляете! Я уже сам думал о том, чтобы поехать к вам, – прервал его одальсбонд.
– Что-то случилось? – осторожно заметил жрец. – С Рунгерд?
– Как вы догадались? – пораженно воскликнул Болли. – Впрочем, вы всегда отличались проницательностью.
– Рассказывайте, дорогой друг. Я внимательно вас слушаю.
– Даже не знаю, с чего начать…
Все внутри превратилось в ледяной комок. Неужели, он сейчас все расскажет? Хотя, ему даже не придется, Варди легко считает информацию из его головы. И я не могу помешать этому! Но, по крайней мере, буду знать планы врага, а это тоже дорогого стоит. Постаравшись задвинуть тревогу как можно дальше, я превратилась в слух.
– Понимаете, святейший, тут такая ситуация деликатная…
– Вы же знаете, все, что мне скажете, не выйдет за пределы этих стен.
Я невольно усмехнулась, знал бы он, насколько фраза не соответствует действительности.
– Хорошо. Так вот. Девчонка – настоящий позор для нашего рода, она беременна, притом не от законного мужа, а от одного негодяя. Он ее обрюхатил, да еще и мужа прикончил, представляете?.. Но это ведь не самое страшное…
– Да что вы говорите? – показалось, что в голосе жреца послышались насмешливые нотки.
– Я-то ее жалел даже сначала, добра хотел… А она…
– Договаривайте, не бойтесь!
– Она – ведьма! – выпалил Болли. – Еще похлеще Тюрдис.
– Вот как? – как бы я хотела увидеть выражение лица Варди! – И почему вы так решили? Это серьезное обвинение. Женщины, занимающиеся ведовством, заслуживают осуждения. Открою вам тайну, почтенный Болли. Скоро любая деятельность магического порядка, помимо служителей храмов, будет сурово преследоваться законом. Верховный Жрец Вакерланда добивается у конунга предоставления ему соответствующих полномочий. Так что, если вы оговариваете несчастную девушку, советую хорошенько об этом подумать.
– Если бы оговаривал…
– Так что же она сделала?
– Это исчадье Бардона, играючи, заставило меня подняться в воздух и кружиться без остановки несколько минут. А потом отшвырнуло с нечеловеческой силой.
– Чем же вы так разозлили ее? – я уловила в голосе Варди едва сдерживаемый смех.
– Это не так важно… – уклончиво заявил Болли. – Но я хотел попросить совета, святейший. Как мне справиться с ведьмой?
– Я подумаю над вашей проблемой, почтенный Болли. Обещаю, что я не оставлю вас на произвол судьбы.
– Благодарю вас! Но вы тоже о чем-то хотели поговорить.
– Это уже не важно, почтенный Болли. Я узнал все, что хотел.
Разговоры стихли, до меня донесся звук удаляющихся шагов, и я поняла, что больше ничего не услышу. Приподнявшись на носочки, осторожно заглянула в окно и тут же почувствовала, как кто-то подхватил меня за талию.
– Помочь?
Я вскрикнула и затрепыхалась в сильных руках Варди. Не подозревала в его тучном теле способности так тихо передвигаться.
– Думаешь, я не знал, что ты слушаешь разговор? – его широкое лицо расплылось в нехорошей улыбочке. – Любопытно было следить за твоей реакцией. Твои мысли очень красноречивы.
– Что вы от меня хотите? – я резко высвободилась и отступила на шаг.
– Пока я только изучаю тебя. Оказывается, первые подозрения подтвердились и даже превзошли все ожидания. А что делать с тобой дальше, подумаю. Странно, но иногда я слышу в твоей голове еще один голос, но не могу четко его различить. Что ты скрываешь, девочка? Что-то настолько глубокое, что ты сама не находишь объяснения.
– Зачем вам меня изучать? – с тревогой спросила я.
– С чего ты взяла, что я намерен изливать перед тобой душу? – грубо захохотал он. – В любом случае, будет интересно понаблюдать за тобой. Мы еще увидимся, дитя.
– Вы ничего больше не узнаете обо мне! – с жаром возразила я.
– Я уже узнал достаточно. А теперь, до встречи, Рунгерд.
Я смотрела ему вслед, чувствуя, как мною все сильнее овладевает паника. Вокруг враги, и ни одного человека, который мог бы помочь, защитить. Только ОНА, да и то, на меня ей наплевать, все, что ЕЕ интересует, это ребенок. Вот и сейчас, ОНА игнорирует все вопросы и сомнения, лишь иногда коротко огрызается, что я сама во всем виновата, и нужно было бежать со Снорри, когда предоставлялась такая возможность. Мое упрямство довело до этой ситуации, и я должна твердо усвоить урок: за счастье нужно уметь бороться, вопреки всему, в том числе и глупым человеческим законам. Иначе, ты просто не заслуживаешь этого счастья, а все, что на тебя обрушивается, должна терпеть, утешая себя лишь тем, что поступила так, как по-твоему мнению, правильно. Неужели, в ЕЕ жизни никогда не было сомнений и колебаний, ОНА всегда знала, как поступить? Как бы я хотела знать наперед, что для меня лучше, какой выбор следует сделать в той или иной ситуации.
– Почему ты так уверена в том, что именно ты права? – не выдержала я.
– Я не знаю, – в ее голосе послышались колебания. – Я никогда раньше над этим не задумывалась. Свое мнение я всегда считала истинно верным. Хотя жизнь показала, что и я могу ошибаться.
– Тогда почему сейчас ты навязываешь мне, как поступать?
– Потому что я мудрее тебя, могу оценить ситуацию лучше.
– Откуда такая самоуверенность? Кто ты такая, в конце концов? – горячилась я.
– Я уже и сама не знаю… – потерянность в ее голосе напугала меня.
ОНА почти всегда казалась такой уверенной и высокомерной, что я против собственной воли чувствовала себя защищенной этой таинственной сущностью. Но теперь я вдруг ощутила, что ОНА так же одинока и потеряна, как и я, и хоть и пытается храбриться, но это лишь отчаянная бравада. Что же нам с НЕЙ делать? Одни лишь норны знают, почему мы оказались связаны воедино прочнее самой крепкой цепи, и чем закончится этот союз. Скорее всего, гибелью одной из нас.
Снорри
За полгода я превратился в человека-легенду. Обо мне ходили самые невероятные слухи. Когда мне рассказывали подробности, я не мог сдержать веселого смеха: это ж надо, до чего может дойти человеческая фантазия! Одни считали меня могущественным колдуном, другие – берсерком, третьи – альвом. Я не опровергал нелепых предположений, мне даже была выгодна шумиха. Никто теперь не посмел бы попрекать меня прошлым, хотя уже многие знали обо всех моих прегрешениях. Конунг выдал указ, дарующий мне полное помилование. Мог бы вернуться в родные края с почестями, но я перечеркнул ту страницу жизни. Вместо этого написал послание родным, в котором кратко обрисовал новое положение вещей и предложил Торольву присоединиться ко мне.
Сам не ожидал, что буду так рад видеть скромного паренька, смотрящего на меня, как на божество. Я знал, что о любых моих словах и признаниях он никому не расскажет, скорее умрет. Только с ним мог поделиться переживаниями о той, что крепко засела в сердце. Торольв знал обо всех обстоятельствах и не считал это проявлением слабости с моей стороны. От него я узнал, что Рунгерд сейчас живет в Сидлиге, от нее уже давно не было вестей. У меня сердце болело, когда я представлял, каково ей там, в этой семейке идиотов. Больше всего на свете хотелось поехать туда и увезти с собой. Теперь я мог обеспечить Рунгерд то положение, которого она заслуживала. Однако существовало две причины, мешающие сделать то, чего я жаждал всем сердцем. Во-первых, Рунгерд, скорее всего, окатит меня ненавистью и презрением, отказавшись от всяких отношений. А во-вторых, рядом со мной ей опаснее, чем где бы то ни было. Мрак не преминет совершить какую-нибудь пакость. Я боялся даже представить, чем это может закончиться.
К тому же, сейчас Норнвальден готовится к войне с Амитаном. Именно мне Сван поручил возглавить войско. Почти все время я проводил в разъездах, участвовал в вылазках на территорию врага, тренировал новобранцев. Как ни самонадеянны наши воины, но за несколько десятилетий мира они явно расслабились. В то время как амитанцы – настоящие звери, не знающие жалости и сомнений. Я видел их в бою, один из них легко побеждал троих наших воинов. Разумеется, это не касалось меня. Благодаря силе, полученной от Мрака, я набрасывался на них, как коршун, повергая в бегство целые отряды. От одного из пленных даже узнал, что обо мне уже ходят легенды и в Амитане. Они дали мне прозвище – Черный Воин. Не раз я замечал, что стоило мне появиться на поле боя, в рядах амитанцев начиналось смятение. Но они все равно шли вперед, не в их правилах было отступать.
Хуже всего то, что пока Норнвальден занимался благоустройством мирной жизни, Амитан превратился в огромную империю. На их стороне – огромный численный перевес, и не в силах одного человека, даже наделенного поддержкой могущественного существа, совершить невозможное. Все, что нам оставалось, как можно тщательнее укреплять границы и готовить оборону. Самая большая опасность грозила с моря: у амитанцев – мощный флот. За этими заботами некогда думать о личной жизни, но я все равно умудрялся вспоминать о Рунгерд. Она не раз приходила ко мне во снах, а порой и наяву. Иногда казалось, что вижу ее в толпе амитанских женщин. У них были такого же цвета волосы. Я понимал, что это глупо, но каждый раз жадно вглядывался в перепуганные лица плененных амитанок в безумной надежде, что непостижимым образом Рунгерд может оказаться здесь.
Я удивлялся самому себе, ведь раньше не мог отказать себе в удовольствии позабавиться с доступной бабенкой. Но теперь, когда самые красивые женщины сами из кожи вон лезли, лишь бы добиться моего внимания, я чувствовал к ним только отвращение. Однажды попытался пересилить себя и доказать, что я все еще остаюсь полноценным мужчиной. Хорошенькая молодая женщина по имени Хильд так долго добивалась моего расположения, что я, наконец-то, уступил. Во время пира во дворце конунга мы с ней уединились в одной из комнат. Она была безумно привлекательной и страстной, я поражался изощренности ее ласк, но когда дело дошло до решающего момента… я не смог. До сих пор воспоминание об этом приводит в ярость. К тому же, Мрак потом не раз издевался надо мной по этому поводу. Больше таких попыток я не совершал. Хорошо, что Хильд оказалась неболтливой и никому ничего не рассказала.
Что касается злейшего врага, которым я считал Асвальда, он подозрительно затих. Если я встречал его где-нибудь, он вежливо приветствовал меня и тут же спешно удалялся. Однако, я не питал иллюзий относительно того, что он теперь для меня не опасен. То, что я узнал об этом человеке, наводило на мысль: не осмеливаясь выступать против меня в открытую, он вполне может устроить какую-то каверзу тайком. А я даже не узнаю, откуда ветер дует. Но вряд ли он догадается, в чем мое уязвимое место. Да, Асвальду известно мое прошлое, но он не знает подробностей. Для него я – жестокий убийца и насильник, которому повезло избегнуть наказания. Но о том, что самое дорогое для меня существо – Рунгерд, он не знает. По крайней мере, я на это надеялся. Когда я однажды размышлял об этом, Мрак насмешливо хмыкнул.
– Твоя ошибка в том, что ты недооцениваешь врагов.
У меня все замерло в душе.
– Что ты хочешь сказать?
– Асвальд не так силен, как ты, в чем-то даже слаб. Но тебе никогда не приходило в голову, как ему удалось добиться таких высот? Ведь не так просто стать Верховным Жрецом Вакерланда и Верховным Защитником Эльдис.
– И что же ему помогло?
– Как же ты глуп, Бьорн, – с издевкой проговорил Мрак. – А ты знаешь, я даже восхищаюсь Асвальдом.
– Не понимаю. Ты же так обошелся с ним в тот день!
– Я должен был поставить его на место. Но это не значит, что я перестал ему покровительствовать.
– Значит, ты играешь на два фронта?
– Не будь глупцом! – рявкнул Мрак. – Я в твоем теле, какой мне резон затевать что-то против тебя? Асвальд может быть нам полезен.
– Каким образом?
– Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы раскрывать все карты. Ты способен на самые безрассудные поступки, в то время как Асвальд не знает подобных слабостей. В тот момент, когда он своими руками убил единственную женщину, которую любил, он стал другим человеком. Жаль, ты на это не способен.
– Ты снова говоришь о Рунгерд? – нахмурился я.
– О ком же еще? Эта девчонка словно заноза в заднице. – Мрак грубо расхохотался. – Жаль, что ты этого не понимаешь.
– Прекрати!
Я уже злился. Видимо, почувствовав это, он миролюбиво произнес:
– Ну, хорошо, не будем затрагивать твою больную тему… Итак, мы говорили о том, что ты считаешь: Асвальд не знает о твоем уязвимом месте.
– И что же?
– А то, что даже в тот момент, когда я выворачивал всю его душу наизнанку, когда все в нем болело и кровоточило, он считывал с тебя информацию. Он выгрызал нужные сведения, впивался в самое твое нутро, а ты этого даже не замечал. Поистине неординарный человек! – в голосе Мрака сквозило восхищение.
– И ты позволил ему это? – похолодел я.
Мрак промолчал, а я с ужасом понял. Он ведь этого и добивался: чтобы Асвальд узнал о моем уязвимом месте и уничтожил его. Мрак считал, что этим окажет мне услугу, избавит от досадной слабости. От Рунгерд! Что же делать? Я не могу забрать ее из Сидлига и привезти туда, где ей будет угрожать еще большая опасность.
Сегодня Сван вызвал меня к себе по неотложному делу. Я терялся в догадках, что произошло. Конунга обнаружил за чтением бумаг. Заметив меня, он жестом предложил мне сесть, а затем произнес:
– Только что у меня был Асвальд.
Я всем видом изобразил глубокий интерес.
– Он просил меня кое о чем. Но прежде, чем принять решение, я хотел бы посоветоваться с тобой.
– О чем идет речь?
Даже не зная, что услышу, я приготовился возражать против любого предложения Асвальда. Сван подошел ко мне и протянул бумагу.
– Прочти.
Я немного обучился грамоте уже здесь, в Вакерланде, и поэтому смог понять смысл написанного. Чем больше читал, тем сильнее убеждался в том, что Асвальд – больной ублюдок!
– Что это такое? – наконец, выдохнул я.
– Это обряд очищения, который Асвальд предлагает узаконить. Он считает, что это необходимая мера. У меня самого мороз по коже от такого ритуала, но Верховный Жрец утверждает, что во сне ему явилась Эльдис и предложила то, что здесь написано.
– Я считал, что Эльдис – олицетворение добра. – Я пожал плечами. – А такое скорее могло прийти в голову Бардону!
– Согласен, но мы – простые смертные – не можем знать, чего на самом деле хотят боги, – серьезно проговорил конунг. – Вряд ли Асвальд бы стал утверждать такую чудовищную ложь. Итак, что думаешь?
В следующий момент я опять отключился, а когда пришел в себя, то уже находился в своей комнате и недоуменно озирался. Похоже, Мрак стал сильнее. Зря я полагал, что он присмирел. Что же произошло в промежуток времени, пока моим телом управлял он?
В голове раздался вкрадчивый голос:
– Я просто сделал то, что считал правильным.
– Что ты сделал? – с ужасом спросил я.
– Поддержал просьбу Асвальда об узаконивании обряда очищения. Конунг подписал соответствующий указ.
– Но зачем тебе это?
– Скажи, почему ты воспринимаешь в штыки все мои советы? Лично тебе что за дело до этого ритуала? Он как-то тебя касается?
– А что, если меня сочтут подходящим кандидатом для такого обряда? – заметил я.
Мрак расхохотался.
– Можешь быть спокоен на этот счет. Асвальд знает о том, кто находится в тебе, и не посмеет пойти против меня.
– Он-то это знает, а вот я теряюсь в догадках, – нахмурился я.
– Ты еще не готов к правде. Когда я сочту нужным, ты все узнаешь. А теперь выбрось это из головы, Бьорн.
Я пожал плечами. В принципе, он прав, лично меня совершенно не касается то, что собирается внедрить Асвальд. Неясное предчувствие все же грызло, но ничего не оставалось, как отбросить его.
Рунгерд
Упорно делая вид, что происходящее меня совершенно не касается, я старательно вышивала затейливый цветочный орнамент на полотняной рубахе. Но то и дело до меня долетали насмешливые возгласы двух работниц, распутывающих пряжу. Понимая, что предметом их разговора служила именно я, нелегко было сдержаться, чтобы не отчитать обеих. Но кто я такая, чтобы указывать им, как себя вести. А Сигне не считала нужным броситься на мою защиту, она, как всегда, пребывала в собственном маленьком мирке. Я даже рассердилась на себя за неуместную чувствительность. Пора бы уже привыкнуть, что насмешки теперь будут сопровождать меня везде, куда бы ни пошла. Погладив заметно округлившийся живот, подумала о том, что главное – здоровье и счастье ребенка. Ради этого я готова вытерпеть все. Осталось совсем немного, уже восьмой месяц я вынашивала под сердцем малыша. Хорошо, что все это время безвылазно провела дома, ведь все могло быть хуже, окажись я объектом шуточек еще и горожан. Вполне хватало издевательств домочадцев.
Я должна была родить в конце июня, одновременно и ждала, и боялась этого. Пугала не столько ожидающая физическая боль, сколько страх за дитя. Пока ребенок внутри, он защищен от возможных поползновений врагов, но когда вступит в этот жестокий мир, все может измениться. За время беременности Болли ни разу не пытался навредить, лишь иногда я ловила на себе его недоброжелательные взгляды. Однако, помня преподанный урок, он не осмеливался действовать в открытую. Варди регулярно посещал одаль, якобы для того, чтобы обсудить с Болли дела, но я подозревала, что они что-то задумали против меня и ребенка. Больше мне так и не удалось подслушать их разговоры, теперь они были осторожнее. Острое чувство тревоги не покидало даже во сне, теперь мне часто снились кошмары, я даже кричала, пугая домочадцев. Как же тяжело постоянно находиться в страхе! Надеюсь, что ребенку не передается мое состояние.
Часто я слышала, как ОНА разговаривает с малышом, старается передать ему чувство защищенности и любви. Я была ЕЙ благодарна за это, иногда даже хотелось, чтобы кто-то вот также заботился обо мне и поддерживал. Но это время осталось в прошлом, время, когда я ощущала себя любимой маленькой девочкой, которую жалела и баловала мама. Я часто вспоминала Хельгу и Стейнмода, хотя по остальным домочадцам не скучала. Но поддержки этих двоих людей очень не хватало. Только теперь я оценила по достоинству тихую преданность Стейнмода. Как бы хотелось, чтобы он сейчас оказался рядом, тогда я могла бы позволить себе спрятаться за его спиной и почувствовать себя слабой женщиной.
Я сама оттолкнула всех, кто хотел любить меня и заботиться обо мне. Самонадеянная, упрямая дурочка, считающая, что мир вертится только вокруг нее, и впереди все обязательно будет хорошо. Как же больно столкнуться с реальностью и принять то, что в жизни можно рассчитывать только на себя. И только от себя самой зависит: сломаешься или обрастешь броней и пойдешь дальше. Я пыталась казаться сильной и независимой, делала вид, что уколы неприязненных насмешек отскакивают от меня, как от железного щита. Но, правда в том, что невидимые ранки разъедали изнутри, как змеиный яд. Все во мне кровоточило и нестерпимо болело. Не знаю, насколько хватит сил терпеть мучительную изощренную пытку, которую люди так любят устраивать себе подобным.
Горькие размышления прервало появление мужчин, вернувшихся с охоты. Дружной толпой они ввалились внутрь, тут же их окружили заботой женщины, помогая снять тяжелые плащи из звериных шкур. Инга пленительно улыбалась Хрингу, а он протягивал ей небольшой подарок: дешевые малахитовые серьги. Они должны были пожениться осенью, после сбора урожая. Инга вообще легко влилась в новую общину, сразу подружилась с женщинами и проявляла должное почтение к мужчинам. Несмотря на ее более чем легкое поведение в прошлом, никто ее этим не попрекал. Такая несправедливость казалась обидной вдвойне.
Когда женщины накрыли на стол, и семья приступила к обеду, Эйрик, захлебываясь от волнения, начал делиться последними новостями:
– Я сегодня был в городе. Туда приехал посол от конунга. Скоро эти сведения разойдутся повсюду.
– Что же за новости он привез? – лениво проговорил Болли, обгладывая куриную ножку.
– Скоро начнется война!
Отовсюду послышались взволнованные возгласы:
– Да ты что! С кем? Когда? Почему?
Довольный всеобщим вниманием, Эйрик выдержал интригующую паузу и начал рассказывать:
– Амитанцы стали совершать набеги на наши прибрежные города, пока еще тайком. Конунг тоже посылает отряды с ответными визитами в города Амитана. Со дня на день или они или мы объявим войну. Вот повеселимся!
Мужчины поддержали его одобрительными криками.
– Конунгу давно пора проявить активность, – заметил Болли, опрокинув в рот чашу с элем. – И так уже почти двадцать лет мы ни с кем не воевали. Молодежь, поди, уже забыла, как меч в руках держать.
– А вот и не вся! – возразил Эйрик. – Посол рассказывал, что руководить военными действиями будет некий Бьорн. Он мой ровесник, но уже успел заслужить непререкаемый авторитет среди самых опытных воинов. Наш повелитель очень ценит его. Как бы я хотел попасть под начало Бьорна! Посол как раз ездит по городам Норнвальдена, чтобы созвать молодежь, которая хочет вступить в войско. А в личную дружину Бьорна попадают только лучшие и проверенные воины.
Имя Бьорн вывело из хрупкого равновесия, тут же возникли воспоминания о Снорри. Его тоже так называли когда-то. Хотя это, скорее всего, совпадение, вряд ли непутевый Снорри мог так возвыситься. Скорее всего, он сейчас забился в какой-то норе, словно испуганный заяц. Ведь он теперь вне закона, несомненно, информацию о нем уже передали по всему Норнвальдену.
– Чем же он так хорош? – усмехнулся Болли.
– Его сила превышает человеческую в несколько раз. Он не щадит никого, кто осмеливается пойти против него. Но, самое главное, он спас конунга от покушения. После этого Бьорну был дарован титул ярла и земельные владения неподалеку от Вакерланда.
– Похоже, твой посол в восторге от этого Бьорна, – заметил Болли.
– Он этого и не скрывает. Кстати, его именно Бьорн и пристроил при дворе конунга. Он его родственник, очень приятный юноша. Отец, надеюсь, ты не против, я пригласил его к нам завтра на обед.
– Конечно, не против. Нечасто к нам захаживают такие высокие гости. Сигне, позаботься, чтобы завтра нам не пришлось краснеть перед послом конунга.
– Да-да!
Женщина перепуганно захлопала глазами и едва не перевернула миску с едой.
– Кстати, этот посол всем нам знаком, так что вас ожидает сюрприз, – лукаво добавил Эйрик. В ответ на град вопросов, обрушившихся на него, лишь загадочно улыбался.
Сведения из другого мира, в котором кипит жизнь и бушуют страсти, заставили на некоторое время вспомнить прежние мечты о путешествиях и приключениях, но я заставила себя вернуться к реальности. Мой удел теперь – тяжелый труд и воспитание ребенка. ОНА знала, кто это будет, но упорно не говорила, хотела, чтобы это стало сюрпризом. На всякий случай я придумала имена и для мальчика, и для девочки: Регин и Сванвейг. Почему-то больше я хотела девочку: крохотную светловолосую малышку, которая бы любила меня просто за то, что я есть. На глаза навернулись слезы, в последнее время со мной это часто бывало, но я тут же украдкой смахнула их. Не место и не время плакать.
На следующий день женщины с ног сбились, готовясь достойно встретить важного гостя. Дом доводили до зеркального блеска, со двора убирали снег, из кухни доносились умопомрачительные ароматы. Мне тоже передалось всеобщее волнение, не терпелось увидеть посла самого конунга. Интересно, какой он? Наверное, угрюмый и серьезный, весь из себя важный. Человек из другой жизни, яркой и недосягаемой, о которой я могла думать не иначе, как с благоговейным трепетом. Эйрик всем соседям растрещал о визите посла, и многие из них не смогли удержаться, чтобы тоже не приехать поглазеть на него. Вместо ожидаемого семейного обеда пришлось закатывать целый пир. Сигне то и дело заламывала руки, не зная, за что хвататься. Должна признать, что именно Инга показала себя настоящей хозяйкой. Она умело распределяла работу и строго отчитывала работниц за нерадивость. Ее уважали больше, чем законную хозяйку одаля. Я же забилась в укромный уголок, радуясь, что никто меня не трогает. Не только в виду моего положения, но и полной непригодности к хозяйственной деятельности.
Наверное, бедный посол немало удивился, увидев вместо одного семейства целую ватагу гостей, встретивших его восторженными криками. Я стояла во дворе позади всех и из-за маленького роста почти ничего не видела. Только когда все расступились, пропуская почетного гостя, я смогла, наконец, разглядеть его. Тотчас же из моего горла вырвался радостный крик. Не обращая внимания на удивленные лица окружающих, я сорвалась с места и повисла на шее высокого стройного мужчины, одетого в дорогой красный костюм и роскошный алый плащ, отороченный лисьей шкурой.
– Торольв!
Названый братец подхватил меня на руки, но, заметив внушительный живот, осторожно поставил на место.
– Ничего себе! Рунгерд, когда ты успела? – с изумлением воскликнул он.
Моя радость несколько померкла. Не зная, что сказать, я потупилась, упорно разглядывая прохудившиеся сапожки.
– Неужели?.. – голос Торольва дрогнул. Он приподнял мое лицо, и я заметила тревогу в его глазах. – Ты в порядке, сестричка?
– Да, – сдавленно пробормотала я.
– Мы потом спокойно поговорим, Рунгерд, – тихо сказал он.
За столом царило возбужденное веселье, Торольва засыпали вопросами, и он едва успевал отвечать на них. Я жадно прислушивалась к его словам, надеясь услышать новости из дома, и чувствовала щемящую нежность при виде родного лица. Только в разлуке начинаешь по-настоящему ценить тех, чье присутствие раньше казалось само собой разумеющимся. С удивлением отметила, что родство с Торольвом заставило домочадцев относиться ко мне с уважением. Вместо насмешек и колкостей я слышала похвалы и даже заискивания.
– Итак, как же ты оказался на такой почетной должности, мальчик мой?
Болли, сидящий рядом с гостем, дружески хлопнул его по плечу.
– За меня похлопотали, – уклончиво произнес Торольв, быстро глянув в мою сторону. – Друг детства.
– Наслышан об этом. Некий Бьорн, вероятно. Что это за загадочная фигура?
– Он уроженец севера, волею обстоятельств был вынужден покинуть родину и искать счастье в других местах.
– Похоже, он его быстро нашел! – захохотал один из соседей. – Так что наш конунг? Правда, что ему наскучила мирная жизнь, и он решил показать амитанцам, как нужно воевать?
– Конунг хотел бы завершить дело миром, но шах Амитана настроен враждебно. Рано или поздно это должно было случиться. Империя Амитана набирает силу, им становится тесно в собственных землях.
Я не верила собственным ушам: когда это недалекий Торольв научился разбираться в политике. С горечью мелькнула мысль, что этот мир создан для мужчин. При желании они могут добиться всего, чего хотят, и развиваться дальше. Удел женщин – погрязнуть в бытовых проблемах и прозябать в тени мужчин. Как бы я хотела стать исключением из правил, показать, что и женщина чего-то стоит! Глупые мечты… Торольв твердил о военных походах, предпринятых Бьорном, о подготовке огромного войска, о политике Вакерланда. Его все слушали с открытым ртом, а я поймала себя на том, что восхищаюсь этими могущественными неординарными личностями – конунгом Сваном и его военачальником Бьорном. Торольв сказал, что этот самый Бьорн из наших мест. Может, я даже его видела. Мелькнула безумная мысль о Снорри, но я тут же отмела ее, как невероятную. Не замечала в этом покорителе женских сердец дипломатических способностей. Не мог он достигнуть такого положения, да еще за такой короткий срок. Разве что… Я похолодела. Разве что ему помогает глубинная сила. Уже не терпелось поговорить с Торольвом наедине, чтобы он развеял мои опасения.
Наконец, под вечер гости стали расходиться, а Торольв попросил Болли дать ему возможность поговорить со мной наедине. Тот не возражал, и мы прошли в отдельную комнату. Я тут же накинулась на брата с вопросами:
– Как там мама, отец? Как все наши?
– Я их тоже вижу редко, в последний раз был у них два месяца назад. Дома все по-прежнему. Мама скучает по тебе, часто вспоминает, переживает, как ты тут. Я могу сказать ей, что все в порядке?
Он пытливо вглядывался в мое лицо. Я сглотнула комок в горле и постаралась придать голосу побольше убедительности:
– Да.
– Она будет удивлена известию о твоей беременности. Как и я… Кто отец, Рунгерд?
– Думаю, ты знаешь…
На глаза снова навернулись слезы.
– Снорри? – Торольв с трудом скрывал волнение, у него даже руки тряслись. – Он должен знать об этом.
– Зачем? – Я пожала плечами. – И даже, если бы хотела сообщить ему, где бы нашла? Он ведь сейчас, наверняка, скрывается где-то.
– Он ближе, чем ты думаешь. И его легко найти, – внимательно глядя на меня, произнес Торольв.
– О чем ты? – сердце едва не выпрыгнуло из груди.
– Я думал: ты догадаешься, услышав его прозвище.
– Бьорн? – Меня бросило в дрожь. – Значит, это и правда Снорри? Как он смог избежать наказания и стать правой рукой самого конунга?
– Это долгая история. Я сам всего не знаю. Мне известна лишь официальная версия: как-то на конунга было совершено покушение. Отряд из десяти человек подстерег его на охоте. Всех спутников конунга перебили. Ему самому уже хотели перерезать горло, как тут появился Снорри. Он легко расправился с нападающими и вывез конунга из леса. Подробности никому неизвестны, но наш повелитель после этого возвысил Снорри и сделал главным советником. Причем не только в военных, но и в других государственных делах. А еще конунг издал указ о помиловании Снорри, с него сняли все обвинения.
– Но это ведь не меняет того, что он сделал. Как ты мог спокойно принять его милость, говорить с ним, считать другом… Ты ведь знал, что он сделал со мной… с моим мужем…
Я уже не сдерживала слез, они неудержимым потоком хлынули из глаз. Чувство обиды обжигало и разъедало душу.
– Я пытался поговорить с ним об этом, выяснить, почему он так поступил, – глухо сказал Торольв. – Стоило лишь упомянуть твое имя, как в его глазах появилась такая боль, что меня будто ножом по сердцу полоснуло. Он сказал, что если бы мог все исправить, то не задумываясь, пожертвовал бы ради этого собственной жизнью. Он любит тебя, Рунгерд. Я и не предполагал, что он способен на такие глубокие чувства. Позволь сообщить ему о ребенке! Он тут же приедет, заберет тебя отсюда, и вы поженитесь. Со временем все забудется. Конечно, это будет нелегко, но…
– Ты не понимаешь, о чем говоришь! – Я с бешенством оттолкнула его, когда он попытался обнять и утешить меня. – Такое невозможно простить!
– Рунгерд, подумай хорошо. О ребенке подумай.
– А я о нем и думаю! В первую очередь о нем! – Слезы высохли, осталась холодная ярость. – Ты не знаешь, что представляет собой твой обожаемый Снорри. Для тебя он всегда был кумиром. Я помню, как ты ходил за ним по пятам, ловил каждое слово. Ты готов оправдать любые его преступления, простить ему все. Зло, живущее в нем, когда-нибудь изменит и тебя. Оно уже тебя изменило! Тот Торольв, которого я знала, никогда бы не сказал таких слов. Он бы не стал оправдывать любые преступления и закрывать на них глаза только потому, что их совершил друг.
– Ты не поняла, – Торольв опустил голову. – Конечно, мне никогда не понять того, что пришлось испытать тебе, но…
– Вот именно! Тебе никогда этого не понять. Меня изнасиловали, Торольв! Надо мной безжалостно надругался человек, которого я любила! Он убил моего мужа на моих глазах. Благодаря ему я каждый день терплю насмешки и презрение окружающих. Та же участь ждет мое несчастное дитя! Но даже это лучше, чем воспитываться таким чудовищем, как Снорри. Я сделаю все, чтобы этого избежать!
– Рунгерд, пожалуйста, не волнуйся так. Нельзя в твоем положении!
Меня трясло, перед глазами плясали цветные пятна, ноги подкашивались. Я начала оседать, почувствовала, как в животе будто что-то оборвалось. Торольв едва успел подхватить меня на руки, прежде чем я провалилась в пучину беспамятства.
Рунгерд
Никогда не думала, что на свете может существовать такая боль. Она раздирала на части, заставляла полностью утратить контроль над собой. Толком не соображая, что говорю, я исторгала бездну проклятий в адрес Снорри и всех мужчин вместе взятых. Я вопила, выгибалась, закусывала до крови губу. Единственным желанием было – пусть это поскорее закончится. Склонившиеся надо мной лица искажались и казались едва различимыми. Ближе всех находился пожилой мужчина, он деловито распоряжался беспорядочно снующими вокруг женщинами. Наверное, лекарь.
Казалось, это продолжалось вечно. Стихало, а потом возобновлялось. Что-то было не так. В моменты просветления я улавливала встревоженное выражение на лицах окружающих.
– Что не так? – Я едва выдавила из себя эти слова. Мне казалось, что я кричу, но получился невнятный шепот. – Что с ребенком?
– Все в порядке, тужься, – грубовато откликнулся лекарь.
Новая вспышка боли заставила забыть обо всем…
Сколько же это может продолжаться? Словно сквозь туман я услышала голос:
– Придется резать. Ребенок идет ножками.
До меня не сразу дошел смысл слов. Затем я дико взвизгнула и заметалась по постели еще сильнее, вырываясь из обхвативших меня рук.
– Нет, не хочу! Я не хочу, чтобы меня разрезали!
– Хочешь, чтобы ребенок умер? – жестко проговорил лекарь, приблизив вплотную сухонькое невыразительное лицо.
Меня будто по сердцу полоснуло, все потеряло значение: моя жизнь, моя боль. Лишь бы ребенок был жив. Я судорожно кивнула и перестала сопротивляться. Только крепко зажмурилась, чтобы не видеть, как к животу приближается блестящее острое лезвие. Тихий, похожий на шелест листьев голос в сознании проговорил: «Мы выдержим, Рунгерд. Я с тобой». Почему-то стало легче от понимания того, что кто-то еще вместе со мной переживает сейчас те же ощущения.
Напрасно я считала, что уже испытала самую сильную боль, какую только возможно. Когда мне вспарывали живот, я невольно ощутила то, что, наверное, испытывают свиньи или коровы на бойне. Крик, который я издала, мало отличался от вопля раненого животного. Хорошо, что тут же отключилось сознание, и я уже не чувствовала, как внутри копошатся чьи-то руки…
Не знаю, сколько находилась в беспамятстве. Когда проснулась, рядом сидела только Сигне, занятая вышиванием. Через маленькое окошко пробивался тусклый утренний свет. Значит, еще совсем рано. Сколько же все длилось? Наверное, я произнесла это вслух, потому что Сигне тут же подскочила и с тревогой вгляделась в мое лицо:
– Слава норнам, ты очнулась. Роды длились почти сутки. Ты целую ночь провела без сознания. Как ты, Рунгерд?
Острая боль в животе, казалось, только и ждала ее слов, чтобы вспыхнуть адским пламенем. Я взвыла. Сбросив покрывало, приподняла полотняную сорочку. Жуткий алый рубец, испещренный грубыми нитками, пересекал нижнюю часть живота. Ужас! Меня же изуродовали.
Так, я думаю не о том… Мысли выстроились в голове в стройную цепочку. Физическая боль отошла на задний план, сменившись тревогой о ребенке.
– Где мой малыш?
Сигне отвела глаза, а я почувствовала, что мир стремительно летит в пропасть.
– Где ребенок? С ним все в порядке?
– Рунгерд…
Стало трудно дышать. Я не могла отвести глаз от бегающего взгляда Сигне.
– Мне очень жаль…
– Не-е-е-ет!
Я попыталась встать, не обращая внимания на резкую боль в свежей ране.
– Рунгерд, тебе нельзя вставать!
Сигне с трудом заставила меня лечь обратно.
– Где мой ребенок? – Я повторяла вопрос снова и снова, словно это могло что-то изменить.
– Лекарь сделал все, что мог… Роды были очень трудными, да еще и преждевременными. Он еще дышал какое-то время, но потом… – Сигне всхлипнула.
Я не могла в это поверить, просто не могла. Возбужденное сознание не желало признавать очевидное, списывало все на происки врагов. Этого не может быть, просто не может… Мой ребенок не может быть мертв… Тело содрогалось от рыданий. Я металась на мокрой от пота постели, не обращая внимания на открывшуюся рану. Я не чувствовала боли, настолько ее пересилила та, что сейчас разъедала душу. Сигне что-то говорила, пыталась утешить, но слова разбивались о непреодолимую стену отчаяния.
– Где он? – С трудом вынырнув из нахлынувшего безумия, я схватила Сигне за плечи и затрясла. – Если он мертв, то я хочу видеть тело!
– Рунгерд, твоего мальчика увезли в город. Нужно, чтобы его благословил жрец, прежде чем…
Мальчик… У меня мог быть маленький сыночек! Я даже знаю, как бы назвала его – Регин. Мой будущий воин и защитник, самое дорогое существо в этом проклятом богами и людьми мире. Он бы звал меня мамой, обнимал хрупкими ручонками и доверчиво смотрел на меня огромными чистыми глазенками. Этого не будет… не будет никогда… Как в полусне я слышала слова Сигне:
– Когда Верховный Жрец благословит ребеночка, его ждет ритуальное сожжение, как требует обычай.
– Значит, я даже не увижу его перед…
– Ты слишком слаба, не сможешь поехать в город.
Несмотря на запреты домочадцев, я все-таки поехала в город, хотя каждое подпрыгивание повозки на ухабах вызывало вспышку нечеловеческой боли. Я только стискивала зубы и страдала молча, не желая говорить ни с кем из тех, кто с сочувствием смотрел на меня. Надо же, куда подевались насмешки и неприязнь? Неужели, только такое непоправимое горе могло изменить всеобщее отношение? В таком случае наплевать на их благосклонность, пусть подавятся ею. Я всех их ненавижу: Сигне, бросающую обеспокоенные взгляды; Ингу, поудобнее подкладывающую под меня подушку; мужчин, старающихся ехать медленнее, чтобы повозке не пришлось подстраиваться под скорость верховых.
Я увидела Торольва, скачущего рядом, его лицо было расстроенным, а глаза покрасневшими. Надо же, как он переживает, но не думаю, что обо мне или ребенке. Скорее всего, боится возможных страданий Снорри, когда негодяй узнает обо всем. Я едва сдержала злобный смешок: сомневаюсь, что Снорри способен испытывать к кому-то искреннюю привязанность. Черствый, жестокий, эгоистичный до мозга костей. Да он вздохнет с облегчением, когда узнает, что нежелательного свидетельства его преступления больше нет. Это все из-за него! Если бы я так не разволновалась, услышав о нем от Торольва, все могло бы сложиться иначе. Мой мальчик был бы жив!
Когда мы приехали на центральную площадь Сидлига, там уже собралась небольшая толпа. Все было готово для погребения: на небольшом помосте развели костер, Верховный Жрец держал на руках что-то, завернутое в белое полотно. У меня сердце сжалось, когда я взглянула на сверток. Одними губами обратилась к Торольву. Он понял без слов, тут же спешился и, что-то сказав Варди, принял из его рук сверток и передал мне. Инга помогла приподняться, поддерживая за плечи, а я с неожиданной силой сжала маленькое, почти невесомое тельце. Дрожащими пальцами откинула край покрывальца и взглянула в крохотное неестественно-белое личико.
– Мой мальчик! Регин! – Мне казалось, что если буду особенно настойчивой, он откроет глазки, и все это окажется страшным сном. – Малыш, ты ведь только спишь, правда? Пожалуйста, взгляни на маму!
Я услышала всхлипывания Сигне и Инги рядом, но у меня самой слез уже не осталось. Только вой, дикий, пронизывающий. Я не сразу поняла, что этот жуткий звук издаю я сама. Ребенка начали отнимать, а я отчаянно цеплялась за него. Мне казалось, что из груди выдирают сердце. Словно в страшном сне я видела, как белый сверток снова оказался в руках Варди. Торопливо осенив его знаком Эльдис, жрец швырнул маленькое тельце в огонь. В этот момент у меня не осталось больше сил для того, чтобы чувствовать, жить, бороться. Что-то умерло в душе, будто иссяк живительный источник, питающий и дарящий надежду. Внутри – пустыня… Холодная, ледяная, бескрайняя… Ничего больше не имело значения…
Рунгерд
Дни проходили один за другим, одинаковые и пустые. Если бы кто-то спросил, что я делала вчера или три дня, неделю назад, то я, наверное, не смогла бы внятно ответить. Все потеряло смысл. Я себе самой казалась растением. Что-то ела, пила, спала, говорила, при этом не зная, зачем и почему все еще живу. Никаких эмоций: горя, радости, надежды, – что-то словно перегорело, осталась пустая оболочка. Только иногда, просыпаясь утром, я замечала катящиеся по щекам слезы, но совершенно не помнила, что их вызывало. Сейчас, наверное, я даже равнодушно относилась бы к насмешкам домочадцев. Но никто больше не позволял себе проявить малейшей грубости. Я все время ловила на себе жалостливые взгляды. Раньше это бы меня бесило, но сейчас не имело значения.
Кажется, прошел месяц, хотя, может и больше, я уже ни в чем не уверена.
Однажды, когда я убирала в одной из комнат, ко мне подошла Инга. Забрала метлу и подвела к табурету. Я безропотно позволила ей усадить меня туда и равнодушно уставилась в стену. Даже мысли не возникло спросить ее о чем-то, мне было все равно. Наверное, я могла бы просидеть так целый день. Инга опустилась рядом со мной на корточки, взяла мои руки и тихо произнесла:
– Рунгерд, посмотри на меня.
Я устремила на нее глаза, безучастно разглядывая переливы синей атласной ленты в ее волосах.
– Так дальше не может продолжаться. Нельзя так.
– Почему? – спросила я, хотя мне даже неинтересно, что она ответит.
– Этим ничего не вернешь. Ты должна жить, Рунгерд, у тебя еще все впереди.
– Что впереди? – Мои губы растянулись в улыбке. Я с удивлением почувствовала, что меня душит смех.
Запрокинув голову, рассмеялась, из глаз хлынули слезы. Я никак не могла остановиться, смех перешел в истерический хохот. Инга наотмашь шлепнула меня по щеке. Смех резко оборвался. Я схватилась за щеку и с недоумением взглянула в лицо дочери Аудуна, ожидая увидеть на нем недовольство. В глазах Инги стояли слезы, губы подрагивали.
– Рунгерд, мне жаль, что все так получилось.
В душе всколыхнулась черная тоска, я грубо оттолкнула ее. Она откинулась назад, но тут же выровнялась.
– Тебе-то чего жалеть? – Голос дрожал от непонятно на кого направленной злости.
– Я плохо относилась к тебе. – Инга, казалось, нисколько не обиделась. – Я была глупой себялюбивой дурой, думала только о себе.
– Ну, ты же считаешь, что я отбила у тебя Снорри, – язвительно заметила я. – Видишь, какое счастье мне досталось.
– Тогда я думала, что люблю Снорри. – Инга покачала головой. – Но это не так. Я поняла это несколько месяцев назад, когда сравнила то, что чувствовала тогда и сейчас. Благодарение норнам, которые уберегли от ошибки и привели на мой жизненный путь Хринга. Мы скоро поженимся, и я хочу сказать тебе то, что пока еще никто не знает, даже он. Я беременна, Рунгерд, уже второй месяц. Скоро это станет заметно, поэтому мне придется признаться во всем. Наверное, свадьбу сыграют раньше.
Мне показалось, что она издевается.
– Зачем ты все это рассказываешь?
Разве Инга не понимает, какие чувства возникают у меня, когда я слышу о беременности, чужом ребенке. Или она хочет меня окончательно добить?
– Рунгерд, я понимаю, ты, наверное, думаешь, что я хочу причинить тебе боль. Поверь, это не так! – Надо же, она сама понимает, что несет. – Я просто хотела объяснить… Только недавно поняла, через что тебе пришлось пройти. Срок пока маленький, еще даже незаметно ничего. Но я уже люблю этого неродившегося малыша. Люблю так, как еще никого и никогда не любила. Если с ним что-то случится, то я не знаю, как смогу это пережить. То, что выпало на твою долю… Такого никому не пожелаешь… Я просто хочу, чтобы ты знала: я всегда готова тебя поддержать, помочь. Поверь мне. Все, что было в прошлом, теперь неважно. И я хочу извиниться перед тобой. За все, что волей или неволей тебе причинила…
– Хорошо. – Снова вернулось прежнее безразличие. – Я тебя прощаю.
Инга порывисто обняла меня. Я вяло похлопала ее по спине, и она, наконец, оставила в покое. Неужели она думает, что ее извинение как-то поможет? Да мне глубоко наплевать… на все… Как же хочется заснуть и не проснуться больше. Даже слез больше нет. Чувствую, как копится внутри тяжелый комок, давит, раздирает на части, но не может вырваться наружу.
– Эй, – мысленно позвала я, – ты где?
В последнее время мы с НЕЙ много разговаривали. Нас объединило общее горе. ОНА утешала меня, а я ЕЕ. Но легче не становилось. Мы обе хотели одного и того же – чтобы все это закончилось. Мне, наверное, легче: я смертная. Если наберусь достаточно смелости, то могу покончить с бесцельным существованием. ЕЙ и этого не дано.
– Рунгерд, как бы я хотела сейчас оказаться с малышом. Где бы он ни был, в какой бы мир его не забросили проклятые норны.
– Это возможно?
– К сожалению, нет. Только они ведают распределением душ. Ты знаешь, что у них есть множество книг судеб? В них записано абсолютно все про каждую душу и ее воплощения. Они по собственному усмотрению могут вписывать в нее любые события. Иногда норны выбирают для игры какого-то человека, придумывают ему необычную судьбу, наблюдают, как он выпутывается из подстроенных ими испытаний. Просто ради забавы. Особенно этим любит заниматься Скульд, юное чудовище.
– Ты говоришь так, будто хорошо ее знаешь.
– Еще как, – усмехнулась ОНА. – Мы ведь с ней лучшие подружки… Были…
– Думаешь, это из-за них все происходит?
– Не знаю, Рунгерд. Ни в чем уже не уверена. Ведь самое главное я так и не вспомнила: кто и зачем поместил меня в твое тело. Я только предполагаю, что это норны. Так проще, наверное…
– Ты можешь как-то с ними связаться?
– Нет, они молчат. Все молчат. Все, кого я знала… Меня выкинули на обочину жизни, как ненужный мусор. Никого больше не интересует, что со мной. А ЕГО тем более.
– О ком ты? – удивилась я. Еще ни разу ОНА не говорила со мной об этом.
– Моя самая большая любовь… – В ЕЕ словах сквозила горечь. – Мой прекрасный возлюбленный, мой убийца…
ОНА больше не сказала об этом ни слова, сколько я ни просила. Как всегда, закрылась, едва только завеса тайны немного приподнялась. Неужели, когда-нибудь я узнаю все то, что ОНА скрывает? Чем это закончится для меня? А хочу ли я на самом деле знать правду? Может, лучше всю жизнь прожить в неведении, чем узнать то, что перечеркнет бесповоротно то, что кажется незыблимым?
Неделю спустя я рыхлила землю в саду, не обращая внимания на палящее июньское солнце и рой мух, кружащий над навозной кучей, которая должна была послужить удобрением. Не очень приятная работа, но я уже привыкла ко всему. Не жаловалась и не роптала, даже делала успехи в хозяйственных делах. Все отмечали, насколько перенесенное несчастье отразилось на моем характере. Я слышала эти слова, но они не затрагивали никаких струн в душе. Какая разница, что обо мне думают: хорошо или плохо. Не трогают – и замечательно.
Я услышала встревоженные крики из дома, но даже не повела головой. Разве это меня касается? Надо будет – позовут. На крыльцо выбежала белая, как мел, Сигне и метнулась ко мне.
– Рунгерд! Рунгерд! Нужно срочно послать за лекарем.
– Так в чем же дело? Пошлите. – Я пожала плечами.
Сигне казалась парализованной, ее губы жалобно подрагивали. В который раз я убедилась, что она не способна здраво реагировать в непредвиденных ситуациях.
– Ну, хорошо, я сейчас попрошу кого-то из работников, – проговорила я.
– Ты даже не спросишь, что случилось? – удивленно произнесла Сигне.
Так и хотелось грубо ответить, что мне неинтересно, но я все же спросила:
– И что же случилось?
– Инге плохо. У нее кровотечение началось.
Что-то в душе встрепенулось. Сама от себя не ожидала, что это так взволнует меня. Куда-то исчезло сковывавшее душу равнодушие. Словно пелена упала с глаз. Я отшвырнула Сигне с дороги и ринулась в дом.
Инга лежала на полу в луже крови, ее замутненный взгляд с отчаянием устремился на меня.
– Рунгерд… Ребенок… Пожалуйста, помоги…
Я метнулась к ней. Опустилась на колени, не обращая внимания на то, что платье тут же пропиталось кровью.
– Инга, милая, потерпи.
– Я не могу его потерять! Я не переживу!
По щекам девушки градом катились слезы, она судорожно цеплялась за мою руку. Нет, я не позволю этому случиться! Как бы я ни относилась к Инге, но смерти еще одного ребенка не допущу. У меня не было шанса помочь собственному малышу, но теперь, когда могу что-то изменить, не упущу этой возможности. ОНА с готовностью открыла доступ к силе, и я торопливо зашептала заклинание. Инга конвульсивно дернулась, охваченная голубоватым светом, по ее телу пробежали сверкающие искры. Постепенно к бледному лицу девушки возвращались краски, взгляд становился более осмысленным. Прижав руки к ее животу, я ощутила биение крохотной жизни, едва уловимое, слабое. Оно набирало силу, выравнивалось.
– Теперь все будет хорошо, Инга.
Я ласково провела по ее взмокшим от пота волосам. Она схватила мою руку и принялась целовать, я смущенно высвободилась.
– Я никогда этого не забуду, Рунгерд, – со слезами на глазах воскликнула девушка.
За спиной раздался протяжный вздох. Резко обернувшись, я встретилась взглядом с Сигне. Неужели, она все видела? Похоже, да. Жена Болли попятилась, а затем заверещала и выбежала из дома. Ну и пусть. Даже если все узнают о моей силе, я нисколько не жалею о том, что сделала…
Рунгерд
За ужином было не по себе от устремленных на меня опасливых взглядов. Царила непривычная тишина. Она казалась еще более пугающей из-за того, что обычно все шумели и веселились, рассказывали истории и подшучивали друг над другом. Но сейчас никто не говорил ни слова, и причина этого – я. Сигне не удержалась и поделилась впечатлениями от случившегося с кем-то из работниц, а уже от них о моей необычной силе узнали остальные. Только теперь я в полной мере почувствовала, что значит быть не такой, как все. Даже тогда, когда надо мной насмехались из-за внебрачного ребенка, было не так тяжело, как сейчас. По крайней мере, тогда не считали чужой. Я была своей, пусть провинившейся, осуждаемой, но своей. Я знала, что высмеивая меня в семейном кругу, любой бы из них вступился, если бы кто-то из чужих сказал хоть одно плохое слово. Теперь я оказалась за чертой и пути возврата назад не видела.
Только Инга, уже полностью пришедшая в себя, казалось, что она даже здоровее стала, ободряюще улыбалась мне. Но это мало утешало. Я чувствовала, что нежеланна здесь. Все бы вздохнули с облегчением, если бы убралась куда-подальше. Не выдержав гнетущего напряжения, я вышла из-за стола. Ни слова не говоря, прошла в соседнюю комнату. Стоило закрыть за собой дверь, как услышала снаружи возбужденный ропот. Слов не разобрала, но догадывалась, что предметом разговора служила именно я. Как же я устала… Когда же судьба, наконец, улыбнется, и все у меня станет как у людей? Обычных, понятных, со всеми их маленькими радостями и горестями. Боюсь, никогда. Тяжелый комок подступил к горлу. Захотелось забыться, напиться эля и погрузиться в глубокий сон без сновидений.
– Что скажешь? – обратилась я к единственному существу, которое принимало и понимало меня такой, какая есть. Может быть, ОНА знала меня лучше, чем я сама. – Что нам теперь делать?
– Нужно уходить из этого дома, – послышался спокойный ответ.
– Но куда? Кому я нужна?
– А кому ты нужна здесь, Рунгерд?
Хороший вопрос, на который следовал лишь один ответ, крайне неутешительный.
– Ты права. Может быть, поехать в столицу? Я всегда мечтала там побывать. Устроюсь на работу. Может, кому-то нужна прислуга. Только вот денег совсем нет. Как я доберусь до Вакерланда?
– Мир не без добрых людей, – ободряюще проговорила ОНА. – К тому же, я с тобой. Буду помогать тебе, как могу.
Я почувствовала радостное возбуждение, впервые за все то время, когда тяжелая утрата заставила замкнуться в собственной скорлупе. Будь, что будет! Какие трудности ни ждут впереди, нигде не будет хуже, чем здесь. К тому же, я увижу прекрасный город, о котором сложено столько удивительных легенд. Там жизнь бьет ключом, люди открыты всему новому и к чему-то стремятся. Здесь же – застой и запустение, я просто гнию здесь, гнию заживо. Если останусь, то впереди только медленное падение в пропасть. Кто знает, может, и Вакерланд встретит меня не так, как мне бы хотелось, но, по крайней мере, там я снова оживу. Я уже чувствую пробуждающиеся силы, желание бороться и жить!
ОНА тихонько шепнула:
– Там ты можешь встретить Снорри.
Меня будто окатило холодной водой.
– Я не хочу этого!
– Почему ты так упряма? Слышала, что сказал Торольв? Снорри сожалеет о том, что случилось. И ты сама знаешь, что он, по сути, ни в чем не виноват. Ты нужна ему так же, как он нужен тебе. Почему не хочешь признать это?
– Я не стану искать с ним встречи. К тому же, Вакерланд – огромный город. Очень маленькая вероятность, что я когда-нибудь увижу Снорри.
– А если это все-таки случится? Как ты себя поведешь?
– Сделаю вид, что не знаю его, – хмуро откликнулась я.
Я услышала тихий вздох и невольно улыбнулась. Снова я одержала верх над НЕЙ. Это очень приятно, особенно тогда, когда жизнь преподносит одни пинки и поражения. Значит, я не так уж слаба, как хотелось бы врагам. Все еще может сложиться хорошо, нужно только не позволять себе зацикливаться на прошлом. Конечно, забыть его полностью я не смогу… Но все же, если задвинуть его в самую глубь сердца, и не позволять себе предаваться бессильному отчаянию, то будет не так тяжело. По крайней мере, хочется в это верить.
Сон накрыл меня незаметно. Я даже не уловила, когда от размышлений перешла в мир грез. Видела знакомую полянку у ручья и порхающих бабочек. Как всегда, в этом месте охватили покой и умиротворение. Я бегала по лугу, срывала цветы и весело смеялась, забыв обо всем на свете. Внезапно услышала голос, робко окликнувший меня:
– Здравствуйте.
Я обернулась, все еще продолжая улыбаться. Передо мной стоял мальчик лет пяти, светловолосый и очень красивый. С одухотворенного личика смотрели мои собственные глаза. Смех застрял в горле, сменившись болезненным стоном.
– Ты кто? – Я едва узнала собственный голос, так он дрожал.
– Не знаю… Я очень хочу найти мою маму. Вы не знаете, где она?
По щекам хлынули слезы. Я бросилась к мальчику, желая его обнять. Стоило коснуться хрупкого тельца, как ребенок исчез. Руки ухватили пустоту.
– Регин! – Захлебнувшись собственным криком, я проснулась.
Тут же мое лицо накрыли неприятно пахнущей тряпкой, и я потеряла сознание.
Очнулась от того, что меня с ног до головы окатили холодной водой. Фыркая и отплевываясь, открыла глаза и приподнялась на локтях. С недоумением обнаружила себя лежащей на соломе в мрачном темном помещении. Единственным источником света в этих стенах служила свеча в руке у человека, которого я предпочла бы никогда не видеть. Злобно ухмыляясь, на меня смотрел Верховный Жрец Сидлига. Рядом с ним безмолвными изваяниями застыли двое служителей альвов. Позади раздался шорох. Я тут же обернулась, напрягшись перед новой опасностью. В углу темной комнаты, сжавшись в комок, сидела женщина. С ужасом и изумлением я узнала могущественную ведьму Тюрдис. Правду сказать, узнать ее можно было с трудом. Вместо опрятной приличной одежды – рваное тряпье; волосы растрепанные и грязные; на обнаженных руках кровавые рубцы.
Тело колотила дрожь. Не столько от холода после водной процедуры, которой меня подвергли, сколько от сковавшего ужаса.
– Что все это значит? – хрипло обратилась я к Варди. – Где я? Почему я здесь?
– Как много вопросов.
Мне не понравилась его улыбка. Куда только делось обычное добродушное и слащавое выражение лица.
Верховный Жрец Сидлига, наконец, снял маску, обличив прячущегося под овечьей шкурой волка. Маленькие глазки горели недобрым огнем.
– Я давно мечтал, чтобы ты оказалась в моей власти.
– Поч-ч-чему? – Мои зубы выбивали мерную дробь.
– Хочешь знать, почему? – Он низко нагнулся надо мной. Его лицо оказалось так близко, что я с отвращением почувствовала смрадное дыхание. – Ты – моя ступенька наверх.
– О чем вы?
Его слюнявые губы скользнули по моему виску, я услышала возбужденный шепот:
– Наконец-то случилось то, чего я ждал. Конунг подписал указ об официальном признании Защитников Эльдис ревнителями веры, борцами с исчадиями Бардона. Они могут принимать любые меры, вплоть до физического уничтожения таких, как ты. Но ведь вы – ведьмы, так могущественны, мало кто может с вами справиться. Так вот, я нашел такой способ. Мне кое-кто помог. Тебе необязательно знать, кого я имею в виду.
– О чем вы?
– Я нашел способ лишить вас колдовской силы. Сначала испробовал это на Тюрдис.
Жрец выпрямился и сказал уже громче:
– А как же она поначалу была горда и самоуверенна! Да, Тюрдис? Плевала в меня, пыталась воздействовать. Я ведь знаю, на что ты способна, сам пару раз подвергался твоим чарам. И как себя чувствуешь теперь, когда ничем не отличаешься от тех, над кем высокомерно насмехалась?
До меня донесся жалобный стон ведьмы, я не осмелилась взглянуть на нее. Ужас, охвативший меня, усиливался. Я попыталась мысленно связаться с НЕЙ, но ощутила пугающую пустоту. Никогда еще такого не было. Даже когда ОНА злилась и прекращала общение, я все равно чувствовала ее присутствие. Теперь – нет… Я не хотела верить в очевидное, мысленно надрывалась от крика:
– Отзовись, пожалуйста! Скажи, ты здесь?.. Пожалуйста, не молчи! Не оставляй меня!
Молчание. ЕЕ больше не было. Такое ощущение, что у меня отрезали часть тела. Я не должна плакать… Изо всех сил закусила губу, чтобы сдержать подкатившие рыдания. С ненавистью уставившись на Варди, выпалила:
– Что вы со мной сделали?
– Неправильный вопрос, дитя. Нужно спросить: что я собираюсь с тобой сделать. Поверь, это важнее. – Он расхохотался.
Нет, я не должна позволить ему одержать верх, он не увидит моих слез.
– И что же вы со мной сделаете?
– Процедура расправы над ведьмами пока в разработке, но Верховный Защитник Эльдис прислал мне предварительные инструкции. Ты увидишь, что будет с тобой, на наглядном примере. – Варди кивнул в сторону Тюрдис. – Тебя ждет несколько иная участь. Великий Асвальд заинтересовался твоим случаем. Я ведь поддерживаю с ним регулярную переписку, так что тебя это не должно удивлять. Он велел доставить тебя к нему. Уже в Вакерланде на тебе устроят показательный ритуал, который послужит уроком всем исчадиям Бардона. Эльдис будет нами гордиться!
– Зачем вам это? Почему вы так меня ненавидите? – Как я ни старалась сохранять невозмутимость, голос дрогнул.
– Ничего личного, дитя. Просто не хочу всю жизнь прозябать в глуши. Асвальд обещал вознаградить меня за преданность, сделать своей правой рукой. Я благодарен норнам, что они свели меня с тобой. – Варди усмехнулся.
– Но почему вы решили, что во мне есть что-то особенное? Что во мне могло заинтересовать Верховного Защитника Эльдис?
– Бедмод… – откликнулся Варди. – Я уже говорил, что он необычный человек. Ты, наверное, не знала, что он должен был стать Верховным служителем светлых альвов Норнвальдена, руководить храмом Вакерланда и по совместительству возглавить Защитников Эльдис?
– Нет… – Я потрясенно смотрела на жреца, не в силах поверить в услышанное.
– Не стану тебе рассказывать, почему его судьба резко изменилась, это не столь важно. Вместо почестей и славы Бедмод получил скромный приход в Мидвальдене. Но бесспорно одно: Асвальд все еще опасается его. А образы, которые я увидел в твоей голове, не могут не настораживать. Что такого разглядел в тебе Бедмод, что пал перед тобой на колени, и ты благословляла его? Не хочешь рассказать? Эта часть твоих мыслей покрыта для меня завесой тайны.
Я невозмутимо смотрела на него, радуясь, что Варди не получит ответов на свои вопросы.
Рунгерд
Я все же погрузилась в тяжелый неспокойный сон, то и дело просыпаясь от малейшего шороха. Окончательно проснулась от неприятного скрипа входной двери и громких голосов. С трудом разлепив веки, почувствовала, будто в глаза песка насыпали. В неверном свете свечи, которую держал в руке один из трех жрецов, вошедших в помещение, я первым делом нашла глазами Тюрдис. Ведьма уже не спала. Она забилась в самый дальний и пыльный уголок комнаты, не обращая внимания на свисающую сверху паутину. Сидела, обхватив руками колени, и, словно затравленный зверек, смотрела на жрецов.
Варди среди них не оказалось, но это мало успокаивало. Наверняка, он сейчас готовит нечто ужасное. Жрецы выглядели так, словно лишены каких-либо чувств и эмоций. Они смотрели сквозь нас, будто мы были не людьми, а чем-то недостойным внимания. Двое из них подошли к Тюрдис и попытались поставить на ноги. Ведьма дико взвыла и принялась вырываться. Она с отчаянием обреченной кусалась и царапалась, двое мужчин едва справлялись с ней. По крайней мере, исчезла их снисходительная бесстрастность. Один грязно выругался, потирая расцарапанную щеку, на которой осталось четыре ярко-алых следа от ногтей, другой с силой ударил Тюрдис в нос. У ведьмы тут же хлынула кровь, но она даже не обратила на это внимания. Я заметила ее полный надежды и мольбы взгляд, устремленный на меня. Но чем я могла помочь? Все, что сумела, лишь сдавленно проговорить:
– Постарайся быть сильной! Они могут отнять у тебя жизнь, но не позволяй лишить себя достоинства.
Ведьма перестала сопротивляться, гордо выпрямилась и улыбнулась мне.
– Спасибо, Рунгерд. Прощай. Я тоже желаю тебе быть сильной. Может быть, мы еще встретимся. Там, в другом мире.
– Ты отправишься в самую жуткую часть Хеля, владения твоего повелителя Бардона! – грубо захохотал один из жрецов. – Будешь терпеть ужасные пытки вместе с остальными грешниками.
– Смотри, как бы тебе не пришлось оказаться там же, – язвительно заметила Тюрдис, вытирая грязным рваным рукавом хлещущую из носа кровь.
– Ведьма! – Жрец снова ударил ее, теперь уже в живот.
Тюрдис охнула и согнулась, но тут же заставила себя выпрямиться.
– Будьте вы прокляты! Вы все, корчащие из себя святош!
Третий жрец, молча наблюдающий за этой сценой, остановил собравшегося снова ударить ведьму собрата.
– Не обращай внимания! Она бесится, потому что прошло ее время. Не опускайся до ее уровня. Выводите ведьму.
Тюрдис потащили к выходу. Она едва перебирала ногами, но лицо стало спокойным и решительным. Лишь крепко стиснутые губы выдавали волнение. Третий жрец взглянул на меня.
– Святейший Варди приказал и тебя привести, чтобы увидела, что тебя ожидает в дальнейшем. Пойдешь по своей воле или позвать людей, чтобы выволокли силой?
– Я пойду, – сдавленно проговорила я. – Что с ней будет?
– Скоро увидишь.
Жрец поставил свечу на ступеньку, подошел ко мне и связал руки впереди. Затем, держа конец веревки, потащил за собой.
Оказывается, мы находились в подвальном помещении храма. Когда поднялись наверх, я узнала помещение с колоннами. Ожидала увидеть толпу людей, но в храме было пусто. Гулкое эхо наших шагов пронзительно отдавалось под высокими сводами. Жрец вывел меня наружу через центральный вход. Я тут же зажмурилась от казавшегося нестерпимо-ярким после мрака подвала солнца. По широким улочкам Сидлига подобно живой реке двигались люди, стекаясь к центральной площади. Перед нами расступались, а затем снова смыкались горожане. Я ощущала множество враждебных и опасливых взглядов, устремленных на меня. Мелькнула безумная мысль попытаться бежать, но я тут же поняла: даже если удастся вырваться из цепких рук жреца, то меня разорвут на месте. Только присутствие молчаливого охранника удерживало толпу от того, чтобы сделать это прямо сейчас.
Еще на подступах к площади я заметила воздвигнутый деревянный помост, на котором уже стояли коленопреклоненная Тюрдис и не менее десятка жрецов. Толпа гудела, изрыгала проклятия, рвалась вперед, но вооруженный отряд городской стражи сдерживал ее. Меня подвели почти вплотную к помосту. Жрец остался рядом, не давая ни малейшего шанса на побег. Варди был одет в праздничное, вышитое серебром, облачение. Непременный атрибут Верховного Жреца светлых альвов – изумрудный медальон – ослепительно сверкал в лучах солнца. Жрец сцепил пальцы на уровне груди, так что еще один символ верховной власти – перстень Эльдис – тоже был выставлен на всеобщее обозрение. Варди давал понять, что все, что здесь сейчас будет происходить, одобрено высшими силами. Я встретилась с ним взглядом. Он слащаво улыбнулся, и в этой улыбке мелькнул волчий оскал. Тут же вспомнила, что жрец читает все мои мысли, наслаждается страхом и бессилием. Он усмехнулся еще шире, давая понять, что так и есть.
Наконец, Варди, видимо, посчитал, что атмосфера достаточно накалилась. Толпа была готова лично растерзать ведьму, и дальнейшее промедление могло плохо кончиться и для самих жрецов. Он поднял руку, призывая горожан успокоиться. Тотчас же стих похожий на рокот водопада гул, тысячи глаз устремились на Варди в немом обожании.
– Вы станете свидетелями знаменательного события, дети мои. Наконец-то конунг внял мольбам Великого Асвальда и решил покончить со скверной, что уже много веков пятнает величие нашей земли. Вы думаете, отчего в святой земле Норнвальдена все еще так сильно зло, почему нечестивые амитанцы решились нападать на наши города? Все это копилось столетиями! Зло жило среди нас и насылало проклятия, отвращая свет и призывая тьму. Скоро наши сыновья будут умирать на полях сражений, земля обагрится кровью, нога служителей Бардона ступит на эти самые улицы, озаряя пламенем пожаров, испепеляя все на своем пути.
Толпа протестующе загудела.
– Всему виной – исчадия Бардона, живущие среди нас. Это зашло так далеко, что они уже не считают нужным скрываться, а в открытую демонстрируют нечестивую силу. Истребим ведьм – и мир очистится, наша земля наполнится могущественной силой светлых альвов и сможет достойно встретить врагов. Если мы этого не сделаем, если не искореним зло, всех нас ожидает смерть!
Толпа неистовствовала, люди кричали, их глаза горели. Стражники с трудом сдерживали напирающие передние ряды, желающие растерзать ведьму. Верховный Жрец торжествующе улыбался, а затем мановением руки остановил поднявшееся волнение.
– Сегодня в этом прекрасном городе пройдет первый и, я думаю, не последний ритуал очищения. Вы увидите величие Эльдис во всем своем великолепии. Я, как официальный служитель Защитников Эльдис, сам проведу ритуал. Раньше мы были вынуждены скрываться, не осмеливаясь бороться со злом в открытую. Наконец-то мы займем подобающее место в установленном миропорядке. Итак, трепещите, исчадия Бардона! Всех вас ожидает судьба этой ведьмы!
Варди подошел к неподвижной Тюрдис, которая все это время даже глаз не поднимала, упорно глядя на дощатый пол помоста.
– Все вы знаете эту женщину. Ее зовут Тюрдис. Может быть, она кажется вам слабой и беззащитной? Не верьте обманчивому внешнему облику! Только благодаря озарению, дарованному мне свыше, я смог лишить исчадие зла колдовской силы. Но сила все еще в ней! Я чувствую, как она клокочет внутри, подобно кипящей лаве, и в любой момент может снова вырваться наружу. Кто из вас может подтвердить, что эта женщина – ведьма, чтобы мои слова не казались голословными обвинениями?
Тут же раздались многочисленные крики. Люди перебивали друг друга, желая принять участие в обличении ведьмы.
– Итак, я услышал достаточно, – остановил их Варди. – Ты приговорена к очищению, Тюрдис. Я дам тебе возможность покаяться, признаться в том, что мы и так все знаем. Это хоть немного облегчит твою загробную жизнь в Хеле и дарует тебе милость Эльдис.
– Пошли вы все к Бардону!
Тюрдис подняла голову, сверкая яркими голубыми глазами. Ее лицо было перепачкано кровью после недавнего удара. Она и правда сейчас казалась настоящей ведьмой, со спутанными волосами, оскаленными в жуткой гримасе зубами.
– Ты сама выбрала свою судьбу!
Толпа утихла как по волшебству, когда Варди приступил к ритуалу.
Уже проинструктированные предварительно жрецы привязали Тюрдис к деревянной скамье, широко разведя в стороны руки и ноги. Варди зажег гудагаву и поставил у изголовья приговоренной. Затем прочитал традиционную молитву и проговорил:
– Все твое тело заражено злом. Чтобы очистить его, мы не должны жалеть бренную плоть. Ведь главное – душа, именно она будет жить вечно. Что в тебе загрязнено?
Он медленно обошел Тюрдис кругом, а затем принял из рук одного из жрецов тяжелый железный топор. У меня все обмерло в груди. Что он собирается делать?!
– Твои руки. Они собирали травы, готовили зелья, причиняющие вред людям. В них заключено зло!
Взмах топором – и правая рука Тюрдис оказалась отделенной от тела в районе плеча. Раздался душераздирающий крик, ведьма с ужасом смотрела на безжалостного палача. Еще один взмах – и такая же участь ждала и левую руку. Жрецы удержали конвульсивно изогнувшееся тело Тюрдис.
– Твои ноги, – неумолимо продолжал жрец. – Они носили по земле полное яда тело, оскверняя собой все вокруг. В них заключено зло!
Два взмаха – и обе ноги ведьмы тоже оказались отделены от тела. Тюрдис потеряла сознание, но ее тут же окатили водой из заранее приготовленного для этих целей ведра. Я хотела закрыть глаза, чтобы не видеть всего этого кошмара, но не могла заставить себя отвести взгляд, пребывая в мучительном оцепенении. Я поражалась реакции толпы. Они радовались, ликовали. Никто из собравшихся не считал то, что происходит, зверством.
– Твой язык. Им ты морочила голову невинным людям, навязывала собственную волю. Им ты возносила молитвы темному повелителю. В нем заключено зло!
Тюрдис изо всех сил сомкнула зубы, но двое жрецов с усилием разомкнули ее челюсти, а Варди вытащил трепещущий язык. На этот раз он вместо топора воспользовался длинным узким кинжалом, на рукоятке которого был изображен мировой змей Ермунганд. Противный чавкающий звук – и кусок пульсирующей плоти упал на деревянный настил. Тюрдис издавала нечленораздельные звуки, в которых уже не осталось ничего человеческого. Когда же все это закончится?! Меня колотила дрожь. Я бы сейчас все отдала, чтобы вернуть силу. Тогда я, не задумываясь, смела бы здесь все с лица земли. Те, кто творит такое, не заслуживают жизни!
– Твои глаза. Они пленяли светом сердца твоих жертв, они обладали колдовской силой. Ими ты лицезрела само воплощение зла, приходящее в ответ на твои молитвы. В них заключено зло!
– Не-е-ет! – Я даже не поняла, что крик исторгла я сама.
Странное оцепенение спало, я бессильно трепыхалась в руках удерживающего жреца. Варди на мгновение бросил на меня взгляд, в котором горело звериное безумие.
– Люди, опомнитесь! – в отчаянии кричала я. – Разве вы не видите, в ком на самом деле заключено зло? Почему вы слепо верите в чушь, которую несет этот ужасный человек?
В ответ послышался враждебный ропот. Толпа жаждала продолжения зрелища, а я мешала им. Еще мгновение, и меня саму разорвут. Варди остановил людей одним лишь взмахом руки.
– Не обращайте внимания на слова этой ведьмы. Ее ждет та же участь, правда чуть позже. Поэтому она и бесится. Наш святой долг – завершить обряд очищения.
Он снова склонился над Тюрдис. Я уже не могла на это смотреть, бессильно повиснув в руках жреца. По восторженному реву толпы поняла, что и эта часть ритуала завершилась.
– А теперь самое главное! – торжественно проговорил Варди. – Средоточие жизни, которое питает и насыщает черной кровью твое тело, – сердце. В нем заключено зло!
Я все-таки открыла глаза. Сквозь пелену слез едва разглядела измученный окровавленный кусок плоти, оставшийся от того, что еще недавно было красивой молодой женщиной, могущественной и уверенной в себе. Окровавленные глазницы поневоле приковывали взгляд. Это тело, оно еще дышало, оно все чувствовало! Это было самое страшное! Варди вспорол грудную клетку все тем же окровавленным кинжалом, с которого стекало еще и непонятное склизкое месиво. Вырвав из груди трепещущее сердце Тюрдис, он высоко поднял его над головой. Тело ведьмы в последний раз конвульсивно дернулось и затихло.
Не могу передать, что я чувствовала в тот момент: ярость, отчаяние, ненависть душили, сжигали душу. Если до этого во мне еще оставалось добро и милосердие, то сейчас вместо них полыхала дикая черная злоба, разливающаяся по телу. Что-то изменилось во мне. Сейчас я готова была присягнуть на верность самому Бардону, лишь бы он дал возможность уничтожить всех этих зверей в человеческом подобии. Я даже мысленно вознесла молитву к повелителю темных альвов, но ответа не услышала. Ну и пусть! Пусть альвы отвернулись от меня: как светлые, так и темные. Я найду способ отомстить за то, что сегодня произошло, и еще произойдет не раз по воле жестокого безумца. Варди станет первым, а затем я доберусь до того, в чьей голове возник весь этот нечеловеческий план. Асвальд! Еще не зная тебя лично, я уже тебя ненавижу так, как никого еще не ненавидела. Варди лишь исполнитель, ты же – тот, кто придумал зверский ритуал очищения. Я найду способ добраться и до тебя!
Рядом с помостом развели погребальный костер. Варди торжественно заявил:
– Теперь, когда тело очищено, мы можем предать его священному огню. Надеюсь, что пройдя через муки, ведьма на тот свет придет очищенной и сможет встать на путь истины.
Люди радостно поддержали его, улыбаясь и крича:
– Да здравствует Варди! Да здравствуют Защитники Эльдис! Да здравствует Эльдис!
А я про себя вопила: «Будь ты проклят, Варди! Будьте вы прокляты, Защитники Эльдис! Будь ты проклята, Эльдис!» Безжалостная повелительница, равнодушно взирающая на все это из своего прекрасного дворца. Ей нет дела до того, что происходит в мире, куда она должна нести добро, а несет лишь зло! «И будьте прокляты вы, норны, которые все это допускают! Как же я всех вас ненавижу!»
Тело Тюрдис корчилось в огне, разнося вокруг запах горящей плоти, но я его почти не замечала. Я видела в отблесках прожорливого пламени высокую статную фигуру ведьмы, которая ободряюще мне улыбалась и желала с достоинством принять все, что меня ожидает. О, норны, мне же тоже придется пройти через все это! Только на мою казнь соберется не маленький городок, а огромный Вакерланд. Надо же, какая честь! Я старалась не поддаваться отчаянию, лелеяла злость, которая поселилась во мне и делала сильнее. Еще не все потеряно. Теперь плевать на гордость и честь. Я сделаю все, чтобы выкарабкаться и отомстить тем, кто безжалостно играет моей жизнью. Если понадобится, даже снова пойду на сближение со Снорри. Он ведь теперь занимает высокое положение и сможет во многом помочь. Но руководить мной будет не любовь, а ненависть. Даже в его объятиях я стану помнить о том, в чем поклялась сегодня самой себе. И если понадобится, переступлю и через Снорри, если этого потребует моя месть!
Снорри
Когда доложили о приезде Торольва, я сначала не поверил собственным ушам. Я же четко дал ему указания оставаться в Сидлиге и ждать дальнейших распоряжений. Неужели, что-то случилось? Оставив воинов личной дружины заниматься самостоятельно, я бросился во дворец, вне себя от тревоги. Торольв находился в моих покоях, нервно меряя шагами помещение. Увидев меня, он застыл. На его живом выразительном лице я заметил сочувственное выражение.
– Что произошло? – глухо проговорил я.
Губы Торольва подрагивали, он не решался ответить.
– Торольв, я задал вопрос! – рявкнул я, с трудом подавляя желание наброситься на него и начать трясти.
– Снорри… То есть, Бьорн… С Рунгерд беда.
– Что? – Сердце наполнилось тревогой. – Говори!
– Она просила не рассказывать тебе ничего, но теперь уже все равно. Ничего больше не вернешь… А с ней творится что-то страшное. Такое ощущение, что она утратила всякую волю к жизни.
– Торольв, я сейчас тебя пришибу! Ты можешь внятно объяснить? – отрывисто крикнул я.
– Бьорн, Рунгерд была беременна.
– Что?
Я едва не упал. На негнущихся ногах подошел к стулу и вцепился в его спинку.
– Она ждала ребенка? Ты хочешь сказать: она была от меня беременна?
Торольв кивнул, с жалостью глядя на меня.
– Ты сказал: была? Она родила?
– Да… – еле слышно пролепетал Торольв.
Меня охватило незнакомое ранее ликование. Я теперь отец! У меня есть ребенок от любимой женщины.
– Кто? Мальчик или девочка? – Я улыбнулся, чувствуя себя безмерно счастливым.
По большому счету все равно, кто родился. Если мальчик, то он станет моим наследником, воином, которому смогу передать свое мастерство, научить всему, что знаю сам. Если девочка, то я сделаю все, чтобы она ни в чем не нуждалась, буду баловать, словно принцессу. Безумное чувство любви к этому малышу, которого даже не видел, заполнило душу.
– Мальчик… – На глазах Торольва блеснули слезы.
– Мальчик! – Я бросился к Торольву, обхватил за плечи и затормошил. – Сын! У меня сын!
– Бьорн…
Что-то в его голосе заставило замереть. Я медленно опустил руки, вглядываясь в несчастное лицо двоюродного брата.
– Что, Торольв?
– Мальчик умер сразу после рождения… – наконец, выдохнул он и опустил глаза.
Показалось, что меня пронзили мечом, прямо в сердце. Я в оцепенении смотрел на Торольва. Надеялся, что это глупая шутка или недоразумение.
– Он умер, Бьорн…
Торольв попытался меня обнять, но я грубо стряхнул его руки.
С трудом приняв бесстрастное выражение лица, тихо проговорил:
– Что с Рунгерд?
Торольв вздохнул.
– Она тяжело это переживает, превратилась в тень самой себя. Я пытался поговорить с ней, но она словно ничего не слышит. Просто кивает, а в глазах пустота… Словно из нее вынули жизнь, то, что делало ее той Рунгерд, которую мы знали.
– Когда это произошло?
Я опустил взгляд, чтобы Торольв не заметил слез, наполнивших глаза.
– Месяц назад.
– Почему же ты сразу не сообщил? – с бешенством воскликнул я, толкнув его в грудь.
– Я не знал, что делать. Боялся, все будет только хуже. Думал, что Рунгерд оправится от горя со временем…
– Идиот! – процедил я, словно бедный Торольв был во всем виноват.
Парнишка сжался, глядя на меня, словно побитая собачонка.
– Бьорн, прости. Я все-таки решил приехать, нарушил твой запрет. Мне кажется, только ты можешь помочь Рунгерд.
– Я выезжаю немедленно! – проговорил я.
– А как же конунг? Как ты ему объяснишь?
– Что-нибудь придумаю.
Я решительно вышел из комнаты и зашагал к покоям Свана.
Конунг находился в опочивальне не один, а со своей теперешней любовницей Сиггрид.
Рунгерд
Меня везли на повозке в деревянной клетке, словно диковинную зверушку. Из одежды на мне была только длинная грубая рубаха, доходящая до щиколоток. Со мной обращались хуже, чем с животным. Я спала прямо здесь, при любой погоде, в дождь или зной, в то время как мои мучители останавливались в придорожных трактирах. Мне не давали возможности ни мыться, ни приводить себя в порядок. Нечесаные волосы, словно пакля, свисали с головы. Из еды утром и вечером давали кусок черствого хлеба и воду. Со мной никто не разговаривал. Когда я к кому-то обращалась, делали вид, что ничего не слышат. Даже Варди не вступал в беседу. Впрочем, ему это было и не нужно, он и так знал все, о чем я думаю.
Кроме Верховного Жреца Сидлига и пары других жрецов, нас сопровождал вооруженный отряд, выделенный из города в качестве сопровождения. Уже неделю мы были в пути. Везде, где проезжали, сбегалась целая толпа любопытных. Варди не упускал случая во всех подробностях объяснить, кто я и зачем меня везут в Вакерланд. Тут же захлестывала почти осязаемая волна враждебности. В меня швыряли камнями и гнилыми фруктами, осыпали градом плевком, раскачивали клетку. Варди давал себе возможность вдоволь насладиться моим унижением, а затем отгонял людей. Странно, я должна была бы впасть в полное уныние, потерять всякий человеческий облик. Но происходило наоборот: чем больше меня унижали и оскорбляли, тем укреплялась решимость выстоять во что бы то ни стало. Я поставила перед собой цель – отомстить врагам, и эта цель придавала необходимую силу, она питала меня, не давала скатиться в бездну отчаяния.
Варди замечал мое состояние, и это еще больше злило его. Как же он хотел меня сломать! Я читала это желание в его ненавидящем взгляде. Что я ему сделала, чем заслужила такую враждебность? Ответа не было, да это и не имело значения. Может, он просто любит наслаждаться чужими страданиями, и сейчас судьба предоставила ему в полной мере насладиться новым положением и открывшимися возможностями. Больше беспокоило другое: каким образом Варди удалось лишить меня силы? И не только меня, но и Тюрдис.
Неужели, это навсегда, и я никогда больше не услышу внутренний голос? Я совершенно ЕЕ не чувствовала, но ведь это не значит, что ОНА исчезла. Вполне возможно, ОНА все еще там, внутри меня. Кричит, зовет, но не может достучаться сквозь глухую стену, воздвигнутую между нами. В таком случае, ЕЕ положение еще более незавидно, чем мое. Я хоть могу как-то влиять на ситуацию, а ОНА – в ловушке, из которой нет выхода.
В этот день мы выехали из очередного маленького городка и теперь проезжали по неровной ухабистой дороге, окруженной густым лесом. Широкие ветвистые дубы простирали над нами ветви, даря блаженную прохладу. Я с наслаждением вдыхала острый терпкий запах листвы, слушала музыку ветра, играющего в высоких кронах. Как же хотелось вырваться из клетки и убежать как можно дальше, под надежную защиту лесных исполинов, туда, где никто не сможет найти. Жаль, что эта мечта недостижима.
Внезапно ехавшие впереди всадники заволновались, процессия остановилась. К Варди подъехал один из воинов и доложил:
– Там, впереди, вооруженный отряд.
– Что за отряд?
– Судя по облачению, люди из войска конунга.
– Тогда все в порядке. Я разберусь.
Варди поехал вперед, а я равнодушно принялась наблюдать за дальнейшим развитием событий. Кто бы это ни был, на мою судьбу это вряд ли повлияет. Из-за поворота показалось несколько всадников, их становилось все больше. Варди нетерпеливо сдерживал коня, ожидая, пока с ним поравняются. Звуки здесь разносились далеко, так что я могла слышать все, о чем они говорили.
– Рад вас приветствовать, – произнес Варди. – Надеюсь, никаких проблем не возникнет?
– Зависит от того, с какой целью вы проезжаете по этой территории, – послышался до боли знакомый голос.
Все во мне встрепенулось. Я резко выпрямилась, вглядываясь в предводителя отряда. Одет во все черное, поверх одного плеча перекинут тяжелый бархатный плащ. Светловолосую голову прикрывает небольшой кожаный шлем. Я боялась поверить вспыхнувшей надежде. Всадник находился ко мне вполоборота, так что я не могла в деталях разглядеть лицо, но вся его фигура, горделивая посадка заставляли сердце болезненно сжиматься. Неужели, норны, наконец, смилостивились надо мной? Варди вежливо проговорил:
– Мое имя – Варди. Я Верховный Жрец Сидлига, а также Защитник Эльдис, наделенный особыми полномочиями самим Асвальдом.
– Вот как? – В голосе всадника послышалась насмешка. – Надо же, какая честь для меня.
– Простите, а кто вы? – холодно осведомился жрец, явно задетый таким пренебрежением.
– Мое имя Бьорн.
Тотчас же послышались изумленные возгласы нашего небольшого отряда. Варди тут же преисполнился безграничной почтительности.
– Для меня большая честь познакомиться с вами. Я слышал о ваших подвигах, великий ярл.
– С каких пор жрецы интересуются военным искусством? – Бьорн явно издевался над Варди, тот едва удерживал на лице любезную улыбку. – Итак, с какой целью жрец Сидлига движется в совершенно противоположном направлении от родного города?
– Как я уже сказал: я выполняю особое поручение Великого Асвальда.
– И что же поручил вам хитрый лис? – Бьорн ласково похлопывал брыкающегося коня по загривку.
– Великий Асвальд поручил привезти в Вакерланд могущественную ведьму для публичной церемонии очищения, – прохладно откликнулся Варди.
– Вот как? Очень интересно.
Только сейчас Бьорн обернулся и скользнул взглядом по мне. Я изо всех сил вцепилась в прутья клетки. Вот сейчас он узнает меня, прикажет освободить, и все будет хорошо! Он и впрямь подъехал к клетке, но едва я увидела его лицо вблизи, сердце пропустило удар. С красивого гладко выбритого лица, одновременно знакомого и чужого, на меня смотрели пронизывающие, черные, как ночь, глаза.
– Какая встреча! – хищно улыбнулся Снорри. – Не ожидал тебя здесь увидеть.
К нам подъехал Варди, в недоумении переводящий взгляд то на меня, то на Бьорна.
– Что это значит? Вы знакомы?
– Исчезни! – Снорри так свирепо посмотрел на него, что жрец издал сдавленный звук и поспешил отъехать.
Бьорн снова обернулся, приблизился вплотную к клетке и окинул меня с ног до головы насмешливым взглядом.
– Ты очень изменилась с нашей последней встречи. Фу, как ты опустилась.
Я съежилась. Захотелось сквозь землю провалиться, но я подавила нахлынувшую слабость и с вызовом ответила:
– Ты помог мне в этом.
– Правда? – Его брови издевательски изогнулись. – В таком случае, я счастлив. Хотя, по правде, я должен быть тебе благодарен. Именно благодаря тебе я теперь так легко могу брать контроль над телом. Как же надоело постоянное нытье этого человека, его угрызения совести. Даже мне иногда передаются его чувства. А это уже просто смешно, в конце концов. Итак, тебя ждет обряд очищения? Еще не доводилось видеть, но наслышан о нем. Плод извращенной фантазии Асвальда, а он любитель пощекотать себе нервы. Интересно, не окажется у него кишка тонка, чтобы самому провести обряд? Или для этого он и призвал толстяка? – Снорри кивнул в сторону Варди, изо всех сил прислушивающемуся к разговору. – Хотелось бы понаблюдать лично за твоим очищением, но, к сожалению, спешу.
Проглотив застрявший в горле комок, я сдавленно проговорила:
– Ты не поможешь мне?
– А должен? – расхохотался Снорри. – Не будет тебя, и человечек навсегда погрузится в то состояние, которое мне необходимо. Я окончательно возьму над ним контроль. Сейчас, к сожалению, он борется со мной, идиот. Не понимает, что через меня может обрести власть над всем этим жалким миром.
– Он сейчас слышит, о чем мы говорим? – тихо произнесла я.
– Нет, это ни к чему. А то еще вздумает бунтовать, – усмехнулся Снорри. – Кстати, ты знаешь, куда мы с ним сейчас направляемся?
Я покачала головой, не понимая, какое это имеет значение. Важно лишь то, что надежда на спасение тает с каждой секундой. Но следующие слова темного существа заставили застонать от отчаяния.
– Снорри держит путь в Сидлиг. Он решился, наконец, ехать за тобой. Хочет увезти в Вакерланд. Как же долго он колебался, опасался твоего гнева, твоей ненависти. За этим так забавно было наблюдать: как он отчаянно стремится к тебе и не решается сделать то, чего желает больше всего на свете. Странные вы существа, люди!
– Да кто же ты такой?! – я едва могла говорить от раздирающей душу боли.
– А ты кто? – Он склонил голову набок, испытующе глядя на меня. – Я тоже чувствую в тебе силу, но не могу ее понять. Вот было бы забавно, если бы ты оказалась… – Он умолк, хотя я жадно подалась вперед, надеясь, что сейчас он скажет, наконец, то, что мучило меня уже столько лет.
Его лицо изменилось. Он посерьезнел, а затем уже без тени улыбки проговорил:
– Как же я раньше не понял… Думал, это лишь совпадение. У тебя ЕЕ глаза! Не может быть! Это снова ИХ шуточки?
Снорри погрозил кулаком безмолвным небесам, лениво перекатывающим барханы облаков. Откуда-то послышался раскат грома, чистая лазурь потемнела, но тут же снова прояснилась, когда Снорри устремил глаза на меня.
– А ты живучая, тварь! Я думал, что избавился от тебя.
У меня подкосились ноги. Я не могла больше выдерживать страшного взгляда, в котором сгустилась тьма.
– Ну, что ж. Я продолжу путь. Пусть все идет своим чередом, Снорри не будет помнить о вашей сегодняшней встрече. А по возвращению в Вакерланд его ожидает сюрприз: будоражащие душу истории о первой ведьме, преданной ритуалу очищения в столице.
С жутким смехом Снорри скользнул по мне ненавидящим взглядом и отъехал прочь.
Когда наши отряды разминулись, Варди приблизился ко мне и сдавленно произнес:
– Что означал ваш разговор?
– Вам удалось прочитать его мысли? – ответила я вопросом на вопрос.
Я не ожидала, что он ответит, но жрец все же это сделал:
– Там только мрак! Черная затягивающая бездна. Чем больше я пытался проникнуть туда, тем становилось страшнее. Это существо… В нем такое зло, с каким я еще не сталкивался.
– Интересно, как бы вы его подвергли очищению? – не удержалась я от язвительной реплики.
Варди вздрогнул, но затем его глаза блеснули.
– Мне это не под силу. Теперь я понимаю мудрость Великого Асвальда. Он первым понял, что несет в себе тот, кого все называют Бьорн. И у него есть план, как остановить это зло…
Он осекся, сообразив, что наболтал лишнего. Его лицо приняло холодное выражение. Больше ни слова не сказав, он отъехал прочь. Я же была полностью раздавлена. Втайне надеялась, что именно Снорри поможет, защитит меня. Но то, что видела сейчас, скорее сделает все, чтобы уничтожить меня, а не спасти.
Сколько же еще мне предстоит нажить врагов? И чем дальше, тем эти враги страшнее и могущественнее. А я совсем одна. Раньше могла хотя бы надеяться на ЕЕ защиту, теперь меня и этого лишили. Что же делать теперь? Неужели, все мои планы мести – лишь бессильный лепет зарвавшейся девчонки. И все, что остается, – с достоинством принять смерть, как это сделала Тюрдис?
Да, иногда меня посещали мысли о смерти, я даже хотела покончить с никчемной жизнью. Но сейчас, когда смерть оказалась так близко, когда она дышала в затылок своим смрадным дыханием, я с удивлением поняла, что хочу жить. Так хочу, что даже больно от этого. Хочу жить и бороться, даже если будет трудно, невыносимо и больно…
Снорри
Сван настоял, чтобы я взял с собой в дорогу отряд воинов. Хотя он и знал, что я вполне могу за себя постоять, но все равно опасался возможных каверз со стороны Асвальда. Я не стал противиться, лишь бы конунг не удерживал меня. Торольв просил взять его с собой, но я все еще был зол на то, что он сразу мне не сообщил о Рунгерд, и в довольно жесткой форме отказал мальчишке. Торольв чуть не плакал, но я не чувствовал угрызений совести. Если бы он пораскинул своими куриными мозгами раньше, я уже давно был бы рядом с любимой.
В пути мы почти не делали остановок, и когда, наконец, решили остановиться в придорожном трактире, я уснул беспробудным сном. Очнулся уже на дороге, совершенно не помня, как здесь оказался. Наверное, снова проделки Мрака. Но, судя по безмятежным лицам спутников, ничего странного не случалось, и я вскоре выбросил это из головы.
Дорогу, которая обычно занимала две недели, мы покрыли за одну. Никогда еще, ни в один город я не въезжал с такой радостью. Еще совсем немного, и я увижу Рунгерд! Взяв одного из местных жителей в провожатые, мы легко нашли одаль Болли. Завидев вдали очертания дома, я пришпорил коня и понесся вскачь, оставив спутников далеко позади.
Навстречу высыпали слуги, вслед за ними вышла и семья Болли. Я напрасно искал в толпе знакомые черты Рунгерд. Хозяин дома с удивлением смотрел на меня и морщил лоб. Затем взволнованно воскликнул:
– Ты ведь Снорри? Убийца моего брата! Как ты посмел явиться сюда?
Я соскочил с коня и бросил поводья одному из слуг. Не обращая внимания на хорохорящегося Болли, прошел к крыльцу. Наверху стояла Инга, глядя на меня расширившимися глазами.
– Снорри, что ты здесь делаешь?
– Забудь это имя. Теперь все называют меня Бьорн, – холодно проговорил я.
Послышались взволнованные возгласы. Болли, заикаясь, произнес:
– Бьорн? Неужели, тот самый? Приближенный конунга?
– Рад, что вы обо мне слышали, – едва сдерживая нетерпение, произнес я. – И, если вы этого не знаете, конунг подписал указ, снимающий с меня все обвинения. Хотите оспорить его?
– Нет, что вы! – Болли заискивающе улыбнулся. – Для меня большая честь приветствовать вас в моем скромном жилище…
– Довольно церемоний! – перебил я. – Где Рунгерд?
Болли изменился в лице. Его жена, бледная курица, протяжно охнула и закрыла рот ладошкой. Острое чувство тревоги нахлынуло волной. Я обратился к Инге, как к наиболее вменяемой из этого общества:
– Рунгерд в доме?
На глазах Инги выступили слезы.
– Снорри… Рунгерд здесь больше нет…
– Что значит нет? Где она?
Я бесцеремонно отодвинул ее с дороги и ворвался в дом.
Как умалишенный, бегал по всем помещениям, выкрикивая имя Рунгерд, но ее нигде не было. Вслед за мной топтались Болли и его домочадцы, их перепуганные лица лишь усиливали мою тревогу. Меня остановила Инга, решительно схватив за руку.
– Снорри, ее нет здесь!
Я почувствовал, как земля уходит из-под ног.
– Где она? – сдавленно проговорил я, хватая Ингу за плечи.
– Ты ничего не знаешь? – с болью в голосе откликнулась она.
– Чего не знаю? Прошу тебя, говори!
В разговор нерешительно вмешался Болли:
– Насколько я знаю, ее повезли в Вакерланд, чтобы подвергнуть публичному обряду очищения.
Я медленно повернулся к нему. Наверное, что-то в выражении моего лица напугало Болли. Он с диким криком отскочил к двери и жалобно забормотал:
– Я не виноват! Это все Варди! Он настоял на том, чтобы Рунгерд обвинили в колдовстве!
– Рунгерд? В колдовстве? – оцепенело пробормотал я, не до конца понимая смысла этих слов. – Что за чушь?
Инга взяла меня за руку, подвела к табурету и насильно усадила. Я подчинился, словно маленький ребенок. Еще несколько часов назад все было так просто и понятно. Я знал, что скоро увижу Рунгерд, схвачу в охапку и увезу отсюда, чтобы больше никогда не отпускать. А теперь мне плетут чушь о том, что Рунгерд – ведьма и ее подвергнут безумному жреческому ритуалу. В голове с безжалостной четкостью вспыхнули руны на дорогой пергаментной бумаге, подробно описывающие каждый шаг ужасающего обряда. Только сейчас запутанная мозаика сложилась в понятную картинку.
Мрак. Он все знал. Именно для этого ему понадобилось поддержать Асвальда и его жуткий план. Он чувствовал то, чего не мог знать я. Инга тараторила мне в ухо слова, которые капали на воспаленный мозг, словно горячий воск, лишь усиливая и так нестерпимую боль:
– Ты не знал, Снорри. Я тоже долго даже не подозревала об этом. Рунгерд обладала удивительной силой. Ты не поверишь, что она сделала! Когда мы были в море, началась страшная буря. Если бы не Рунгерд, нам всем пришел бы конец. Она усмирила ветер, он покорился ее воле. Она заделала пробоину в корабле только мысленным приказом. Она исцелила меня, когда я едва не потеряла дитя!
Инга еще что-то твердила, а я качал головой, не в силах поверить в услышанное. Рунгерд – ведьма? Это чистое, хрупкое, беззащитное существо? В памяти возникло воспоминание, когда она вывела меня из храма Мидвальдена. Я ведь сам тогда почувствовал исходящую от нее силу! Не придал этому значения. Но почему она не остановила меня в ту ночь? Почему не оказала отпор Мраку?
В голове раздался зловещий смех.
– Потому что она узнала меня… А вот я тогда не понял, кто передо мной.
– Хватит загадок! – Я захлебывался криком, даже не осознавая, что говорю вслух. – Скажи мне, кто ты? Что тебя связывает с Рунгерд?
Почувствовал, как Инга испуганно трясет меня за плечи.
– Снорри, опомнись! С кем ты говоришь?
– Ты спрашиваешь: кто такая Рунгерд? – насмешливо спросил Мрак. – Всего лишь оболочка, как и ты.
– Не смей ее так называть! Она – человек! Как и я! Оставьте нас в покое, вы – надменные ублюдки! Позвольте нам жить своей жизнью!
Я слышал вокруг встревоженные перешептывания. Кто-то из воинов робко окликнул меня, я зарычал в ответ и принялся все крушить. Вокруг меня вскоре никого не осталось, а я не мог успокоиться. Издевательский смех в голове усилился, подхлестывая ярость.
– Вот таким ты мне нравишься, Бьорн! – воскликнул Мрак. – Именно этого я от тебя и жду! Давай, ломай, круши все! Уничтожь этот проклятый мир, преврати его в хаос!
Я резко остановился и медленно опустил тяжелый сундук, который собирался швырнуть в стену.
– Значит, именно этого ты добиваешься? Этого от меня хочешь? – Я улыбнулся. – Не дождешься, Мрак.
Я заставил себя успокоиться и, хоть все внутри еще дрожало после перенесенного потрясения, лишь до крови стиснул кулаки. Когда я вышел из дома, на меня устремилось множество перепуганных глаз. Четко и внятно произнося каждое слово, я обратился к Болли:
– Итак, ты говорил, что Рунгерд увез какой-то Варди. Кто он?
– Это Верховный Жрец Сидлига, – поспешно откликнулся Болли.
– Когда они выехали?
– Несколько дней назад.
– По какой дороге они поехали?
– По центральной, которая ведет в Вакерланд.
– Ты лжешь! – Я с трудом подавил новую вспышку бешенства. – Мы бы встретились с ними в пути.
В разговор робко вступил один из воинов:
– Но мы ведь видели их, великий Бьорн.
– Что? – Я медленно обернулся к нему. – О чем ты говоришь?
– Ну, как же. Процессия такая. Вооруженный отряд и несколько жрецов, которые везли женщину в клетке. Тот жрец, который говорил с вами, назвался Варди. И вы еще о чем-то беседовали с пленницей. Разве не помните?
Я издал душераздирающий крик, мир вокруг померк. Проклятый Мрак! Вот для чего ему понадобилось воспользоваться тогда моим телом! Каким-то непостижимым образом он знал, что я встречусь с Рунгерд на дороге, и сделал все, чтобы помешать мне.
– Я ведь могу не успеть… – прошептал я. – Пока доберусь до Вакерланда, Рунгерд уже может умереть.
Представив во всех подробностях жуткий обряд очищения, я почувствовал отчаяние.
– Зачем?.. – сдавленно проговорил я, обращаясь к Мраку. – Зачем ты это сделал?
– Раньше я хотел уничтожить девчонку только потому, что она делала тебя слабым. Теперь, когда узнал, что за существо скрывается в ней, у меня появились к ней особые счеты, – хмуро произнес он. – Я не остановлюсь ни перед чем, лишь бы уничтожить ее.
– Но что она тебе сделала?
– Надеюсь, ты помнишь наш разговор о любви, – язвительно откликнулся Мрак. – О женщине, которую я любил так, как никого и никогда?
– Ты хочешь сказать… – У меня внутри все похолодело. – То, что таится в Рунгерд, это и есть…
– Да, моя бесценная и ненавистная любовь, – ядовито договорил Мрак. – И я не успокоюсь, пока не сотру ее с лица земли…
Рунгерд
Где-то после полудня мы въехали в небольшое поселение, расположенное в живописной зеленой долине неподалеку от реки Гуннтры. Маленькие одноэтажные домики, покрытые остроконечными крышами, приветливо светились проемами окон.
Ночь подарила приятную прохладу и временную передышку. Я лежала на спине на затхлой соломе и сквозь прутья клетки смотрела на яркие далекие звезды. Когда-то я считала их глазами альвов, наблюдающих за нами. Теперь так думать уже не хотелось. Я ненавидела высших существ, играющих судьбами людей, и не хотела, чтобы прекрасные звезды хоть отдаленно были связаны с ними. Легкий ветерок овевал меня ласкающими касаниями и доносил запахи свободы: речной тины, ароматы леса и даже жарящегося на вертеле мяса. Очень хотелось есть, хотя я только что перекусила положенной порцией хлеба и воды. Наверное, мне теперь все время будет хотеться есть, чувство голода стало моим неизменным спутником.
Тут же обругала себя. Вот идиотка! Нужно радоваться, что вообще еще хоть что-то чувствую. Скоро и этого лишусь. Радоваться, что пока есть руки, ноги, язык, глаза, что сердце все еще разносит кровь по жилам. А ведь во всем этом зло! С губ сорвался горький смешок. Какая же извращенная фантазия придумала жуткий ритуал? Неужели, недостаточно просто убить, а непременно нужно еще и поиздеваться? Но что толку клясть судьбу и ее безжалостных вершителей. Это все равно ничего не изменит.
Тихий шорох раздался рядом с клеткой, я вздрогнула. Неужели кто-то из местных решил самолично покончить со мной? Я отыскала глазами двух охранников, дремлющих неподалеку. Похоже, они ничего не слышали. Может, закричать и разбудить их? Но что-то заставило подождать. Я напряженно всматривалась в полутьму, освещенную лишь призрачным светом луны. Откуда-то вынырнула темная фигура в плаще с капюшоном. Я едва подавила невольный крик, когда передо мной предстало бледное лицо с горящими светлыми глазами.
– Тихо! – Женщина прижала палец к губам.
– Гретхен! – прошептала я с облегчением. – Что ты здесь делаешь?
– Когда-то ты помогла мне, теперь моя очередь.
– Ты хочешь освободить меня? – не веря неожиданной удаче, пробормотала я.
– Тихо, охранники могут проснуться.
Я умолкла, меня охватила нетерпеливая дрожь. Неужели норны, наконец, услышали мои молитвы? Я с удивлением наблюдала, как Гретхен извлекла из кармана набор отмычек и с легкостью открыла массивный железный замок, запирающий клетку. Стараясь действовать как можно тише, танцовщица открыла дверцу и помогла мне выбраться. Если бы не она, я, наверное, упала бы. За время заточения ноги отвыкли от твердой земли. Когда я немного освоилась, Гретхен потащила меня за собой, на ходу торопливо объясняя:
– Наши уже готовы ехать, ждут только, когда я тебя приведу.
– Вы возьмете меня с собой?
Я не могла поверить нежданному подарку судьбы. Уже отвыкла от того, что в жизни может происходить что-то хорошее, а не только череда несчастий и потрясений.
– Конечно! – Гретхен даже удивилась. – А ты думала: мы оставим тебя на произвол судьбы? Я уже сказала когда-то, что мы теперь – твоя семья, и если тебе когда-нибудь понадобится помощь, ты можешь рассчитывать на нас.
– Да, я помню. Но я не думала…
– Ты думала, что это всего лишь красивые, но ничего не значащие слова? – Гретхен метнула на меня быстрый взгляд. – Поверь, мы, избравшие для себя кочевую жизнь, относимся к этим вопросам очень серьезно. Мы умеем быть благодарными и умеем воздавать за причиненное зло. Ты теперь одна из нас.
– Но ведь это опасно для вас! Варди не дурак, он сопоставит мое исчезновение и ваше.
– Мы тоже не дураки, – улыбнулась Гретхен. – Тут неподалеку есть еще одно поселение. О нем мало кто знает. Люди там живут в отдалении от остального мира. Мы иногда наведываемся туда. Я уверена, они согласятся тебя спрятать. А когда жрецы убедятся, что у нас тебя нет, и оставят в покое, мы за тобой вернемся.
– Гретхен, все не так просто, – тихо заметила я. – Варди. Он не совсем обычный человек. Он умеет читать мысли.
– Вот как? Ну, тогда мне придется остаться с тобой в поселении отшельников. Никому из наших я в точности не рассказывала свой план. Они при всем желании не смогут рассказать, куда ты подевалась. А мы разыграем маленькую комедию. Я сейчас заберу одну лошадь, и мы, никому ничего не сказав, уедем. Я знаю, где наши планируют остановиться в следующий раз. Так что выждем несколько дней и двинемся туда. Надеюсь, все получится.
– Гретхен, я не знаю, как тебя благодарить!
По моим щекам безудержным потоком лились слезы, а вместе с ними что-то оттаивало в душе. Я снова начинала верить в людей, в доброту и справедливость.
– Ты уже меня отблагодарила. То, что ты сделала для Эльзы, перевешивает все, что я когда-либо смогу сделать для тебя.
Мы так и сделали, как говорила Гретхен. Вскоре крепкая коричневая в яблоках лошаденка мчала нас по дороге в неизвестность, к тому подернутому светлым маревом будущему, которое уготовили для меня три могущественные богини Судеб. Я смутно различала золотистую мерцающую нить сплетенной для меня паутины жизни, но даже не догадывалась, куда она меня приведет…
Верховный служитель светлых альвов Вакерланда, Верховный Защитник Эльдис, Великий Асвальд был погружен в молитву, отрешившись от остального мира. Он находился в личных апартаментах, роскоши которых мог позавидовать сам конунг. Центральное место огромных покоев занимал алтарь, на котором горела такая же золотая чаша, как в любом из храмов светлых альвов. В окружении неугасаемого пламени источала приторно-сладкий аромат гудагава. Помещение было ярко освещено благодаря множеству зажженных свечей в золотых подсвечниках.
Никто обычно не осмеливался тревожить Великого Асвальда во время его общения с Эльдис, поэтому раздавшийся стук в дверь прозвучал для коленопреклоненного жреца, как гром среди ясного неба. Асвальд подождал, надеясь, что посетитель сам устыдится подобного кощунства и удалится. Но стук повторился, и жрец, грозно нахмурившись, прервал молитву
Вы прочитали ознакомительный фрагмент. Если вам понравилось, вы можете приобрести книгу.