Оглавление
- А ты когда-нибудь сам Ее видел? - спросил один из мальчишек, что грелись у печки, другого, постарше.
- Видел, конечно! - пренебрежительно ответил тот. - Сто раз. Точно тебе говорю, Она и сейчас там, снаружи. Слышишь, как воет вьюга?
- А вдруг Она войдет сюда? - поежился младший. Ему было около восьми, и он шуровал кочергой в печке, заставляя угли разгореться поярче.
- Пусть попробует! - ответил старший, лет тринадцати на вид. - У нас тут вон как печка натоплена, Она сразу и растает!
- А я... а я... - расхрабрился тот. - Я могу взять кочергу и проткнуть Ее! Тогда ведь Она тоже растает, правда?
Третий мальчик, забравшийся на подоконник с ногами, молча смотрел в окно. Он был сегодня наказан, и братьям запретили разговаривать с ним, но сам он не удержался.
- А я бы, - сказал он, разглядывая замысловатые ледяные узоры на стекле, в которых причудливо отражались отсветы огня, - я бы взял и обнял Ее покрепче. Я слышал, как взрослые говорили, что от такого женщины разом тают!
- А тебя никто и не спрашивал, - фыркнул старший брат, которому тоже доводилось слыхать нечто подобное.
Порыв ветра швырнул в окно такой снежный заряд, что стекло задребезжало.
- Ложитесь-ка спать! - велел старший, которому сделалось вдруг не по себе. - А я за печкой досмотрю...
- Это Она, наверно, услышала и рассердилась... - тихонько сказал младший, живо забираясь в кровать, которую делил со средним братом. Тот промолчал, устроился с краю, так, чтобы видеть окно.
- Глупости всё это, - буркнул старший. - Сказки!
- Но ты же сам сказал, что сам сто раз Ее видел!
- Почудилось, - отмахнулся тот и проверил, не пора ли закрывать вьюшку. Закрыл, улегся - втроем им было уже тесно на кровати, и старшему сколотили отдельный топчан, - задул свечу. - Спать давайте, не то всё матери расскажу!..
В комнате было темно, а за окном всё шел снег. Когда глаза притерпелись к темноте, стало видно, как за покрытыми ледяными узорами стеклами проносятся, будто гигантские белые птицы, снежные заряды. И можно было представить, будто это Ее крылатые кони, у которых вместо гривы - вьюга, чьи копыта выбивают ледяную крошку, даже если вовсе касаются земли, и из чьих бархатный ноздрей идет пар, застывая на стеклах диковинными узорами. А вообразить сани мальчик не успел, потому что уснул...
...Проснулся он от холода и от того, что солнце било в лицо даже сквозь замерзшее окно. Комнатка выстыла за ночь, и старший брат сейчас деловито растапливал печь, а младший, завернувшись в одеяло (и тем самым оставив среднего мерзнуть), баловался тем, что нагревал на печи монетки и протаивал в снежных узорах круглые окошки. Так можно было выглянуть на улицу, но красота зимних кружев гибла безвозвратно.
Мальчик ничего не сказал, зная, что над ним снова посмеются, оделся и поплелся вниз - сегодня была его очередь таскать дрова, и если не поторопишься, старший живо наподдаст, да и мать начнет ругаться, не найдись у нее хвороста для растопки плиты...
Дом у семейства был неудобный, словно составленный из двух разных частей: сперва кто-то выстроил нижний этаж, с трудом втиснув его между соседскими домами, а потом уже, через сколько-то лет, взгромоздил мансарду и построил крутую лестницу наверх. Протопить весь дом разом было невозможно, поэтому в мансарде, где сейчас обитали мальчики, пришлось поставить маленькую печурку. Родительская комната была внизу, и зимой там бывало еще холоднее, чем наверху, смотря с какой стороны задувал ветер. А найти жилище получше или хотя бы отремонтировать этот дом, устроить большую настоящую печь семейство не могло - недоставало денег. Их и так еле-еле хватало на жизнь: с тремя-то сыновьями, на которых одежда будто горит, и у которых волчий аппетит!
Впрочем, мальчик не жаловался. Прежний их дом был еще хуже, там всем приходилось ютиться в одной комнате, младший только-только родился и не давал никому спать своим криком... Если бы отец нежданно-негаданно не получил наследство от дядюшки, так и не выбрались бы оттуда!
Наследства, правда, едва хватило на то, чтобы расплатиться с долгами да переехать. Их жилище мальчишки называли Хромоногим домишкой: он и в самом деле походил на хилого хромоножку в толпе, склонившегося к плечу дородного и устойчивого соседа. Но лучше жить в Хромоногом домишке, чем в наемной комнате, считал мальчик, и так же думали его родители, пусть концы не всегда сходились с концами...
Натаскав дров больше, чем даже было нужно, мальчик получил от матери кружку молока и кусок хлеба на завтрак и был отпущен на все четыре стороны. Старший давно уже умчался играть со своими приятелями, младший со своими возился на улице - кажется, затеяли строить снеговика. Чудесное это время - в школе каникулы, гуляй хоть весь день напролет! Мать и не возражает, лишь бы затемно не приходили, а днем не путались под ногами, у нее и так забот полон рот.
Солнце сияло так, что глазам стало больно, а мороз ощутимо покусывал щеки. Нападавший за ночь снег лежал пышными сугробами, крыши, карнизы и ограды украсились волшебными гирляндами, а под ногами, случалось, похрустывали сбитые ветром сосульки. Если повезет, можно отыскать в снегу совсем целую и представить себе, что это леденец. Главное, чтобы мать не увидела, а то снова раскричится, что этак заболеть недолго, а на доктора у них денег нет, и что делать?..
Нет уж, лучше отойти от дома подальше, вон хоть на площадь, где прогуливаются нарядно одетые зажиточные горожане, торопятся по своим делам горожане обычные, снуют разносчики всяческого товара, там и сям слышны крики зазывал, пахнет горячими кренделями и еще чем-то несказанно вкусным... Ну и что, что в кармане всего одна монетка, которой и на крендель не хватит? Когда-нибудь наберется достаточно, а пока можно посмотреть и послушать, вообразить, каковы на вкус все эти лакомства, как здорово было бы купить коробку восточных сладостей и отнести матери: она любит сладкое, но куда уж там, если на хлеб не всегда хватает! А себе - настоящий леденец на палочке, ярко-красный или солнечно-желтый, а еще большую книжку с цветными картинками, вроде той, что он видел у учителя географии. Там написано про дальние страны, про диковинных зверей и всякие заморские чудеса... Ну ладно, так и быть, младшему брату - вон тот игрушечный паровозик, совсем как настоящий, из богатой лавки, к витрине которой так и приклеились несколько мальчишек. А старшему...
Распределяя несуществующие богатства, мальчик так увлекся, что и не заметил, как обошел площадь и вернулся почти на то же место, откуда пришел. Ребята постарше развлекались тем, что цепляли санки к полозьям больших саней и так катились, пока их не замечал кучер. Замечательное было веселье! Вот только никого из этих мальчишек он не знал, да и санок своих у него не было. Младшему брату давал покататься приятель, старший говорил, что из этих забав уже вырос, а он... Мог бы, наверно, попросить кого-нибудь дать прокатиться, только не знал, как подступиться. Не было в нем ни уверенности старшего, ни простодушного нахальства младшего, и уж точно он не сумел бы ответить достойно, если бы его высмеяли в ответ на просьбу.
Но смотреть-то ему никто не мешал, вот он и стоял, переминаясь с ноги на ногу: одежда, доставшаяся от старшего брата, грела не так уж хорошо, а в башмак набился снег и теперь медленно таял. Правда, ничего этого мальчик не замечал: наблюдал за веселой стайкой старших ребят, как раз разбегающихся от ругавшего их на чем свет стоит кучера какой-то важной пожилой дамы. Сани у той были широкие, а сама дама укрыта была меховой полстью. Если бы ту расстелить, она, должно быть, заняла бы весь Хромоногий домишко! И как тепло стало бы тогда...
Мальчик попытался представить, что было бы, попадись он на такой проделке. Успел бы отцепить санки и убежать? Или так и ждал бы грозного усатого кучера с кнутом? Тот, конечно, к родителям не поведет за ухо, некогда ему, служба, но наподдать может! Вон, кажется, одного из озорников достал-таки, не зря тот так почесывается, хоть и храбрится!
Пока он размышлял, на площадь выехали еще одни сани, небольшие, легкие, всего с одним седоком и даже без кучера. Послушные лошади прошли шагом, и мальчик удивился еще, отчего это никто из развеселой шайки не спешит прицепиться к такому замечательному экипажу.
А сани тем временем стали, седок откинул полсть - еще более роскошную, чем у пожилой дамы, из нежного серебристого меха, - ступил на снег...
Это оказалась женщина, стройная и довольно высокая, в простом светлом платье, искрившемся на солнце будто бы мириадами снежинок, в белой пушистой шубке, которую так и хотелось погладить, в маленькой шапочке и в перчатках. Она не привязывала коней, а те стояли спокойно, не пугаясь суеты и шума и не двигаясь с места.
Хозяйка их (должно быть, знатная дама) отошла, взвихрив подолом платья снег, который не успели еще растоптать в грязную кашу, и вот так, окутанная искрящимся облачком, двинулась сквозь толпу.
Мальчик же осторожно, бочком подобрался поближе к саням: никогда прежде он не видывал такой красоты! Из чего, интересно, сделаны эти узоры? Неужели из настоящего серебра? А упряжь? Такой, наверно, и у бургомистровых выездных лошадей нет! И тоже вся в серебре и как будто драгоценных каменьях... И он бы даже не удивился, узнав, что подковы у этих коней сделаны из чистого серебра!
Белые кони только покосились удивленно, когда мальчик, забыв об осторожности, подошел совсем близко. Пар облачками поднимался из их ноздрей, и ему страшно хотелось погладить бархатные храпы, но он не посмел: таких лошадей даже коснуться страшно...
Он отвернулся, вздохнул. Удивился, отчего это вокруг еще не собрались не то что взрослые зеваки, - когда еще такое увидишь! - а даже и мальчишки. Те продолжали свои забавы, а на белоснежное чудо не обращали никакого внимания, будто и не видели вовсе. И люди спокойно обходили упряжку, не замечая ее, хотя и кони, и драгоценная упряжь наверняка должны были привлечь внимание!
Мальчик снова взглянул на лошадей, моргнул и замер. Нет, право, ему показалось! Просто показалось, что длинные гривы будто бы треплет ветерок, и с них летят искристые снежинки... Нет ведь никакого ветра, и снег перестал еще до рассвета, и...
- Нравятся тебе мои сани? - спросил кто-то у него за спиной.
Мальчик вздрогнул от неожиданности, обернулся - позади стояла хозяйка упряжки, та дама в белом платье. Дама, которую только что обошел, будто столб, горластый лоточник с леденцами и кренделями.
Ее тоже никто не видел. Только он один.
- Очень нравятся... - шепотом ответил он, потому что в горле пересохло.
- Я думала, ты намного старше, - улыбнулась она. - Надо же...
- Простите, о чем вы? - мальчик попятился.
- Ну конечно, о словах, что ты произнес вчерашней ночью, - сказала дама, а он снова ничего не понял, и, видя его замешательство, она улыбнулась. - Хочешь прокатиться?
- Хочу! - выпалил мальчик прежде, чем успел подумать. - То есть... если вам не трудно, госпожа...
- Садись. - Места в санях вполне хватало стройной женщине и мальчику, слишком маленькому и худому для своих лет. - Не бойся. Мы сделаем всего один круг.
- Я не боюсь, - тихо ответил он, глядя, как она берет вожжи и ловко направляет коней прочь с площади, по широкой улице...
Конечно, он солгал.
- Тебе не холодно? - спросила дама, когда город остался позади, а кони понеслись вскачь, казалось, прямо по снежной целине. Теперь-то уже ясно было видно, как стелются по воздуху их гривы - ни дать ни взять, снежные порывы!
- Уже нет, - честно ответил мальчик. Под полстью оказалось тепло, как, он слышал, тепло бывает под глубоким снегом. Вот почему звери зимой, бывает, закапываются в сугробы - так не замерзнешь! - Простите...
- Что такое? - сани заложили крутой поворот, и показалось на мгновение, что они летят.
- Это ведь вы - Та самая?.. - спросил он, глядя снизу вверх и со страхом, и с надеждой.
- Не знаю, - улыбнулась она, прекрасно поняв вопрос, - та ли я самая. Но сегодня и сейчас здесь именно я.
Мальчик замолчал, глядя на даму в белом. Она была молода и очень красива, вот и всё. Он думал, что у Нее должны быть снежно-белые волосы, но Она была темноволоса, а глаза у Нее оказались темно-голубыми, как лед на озере по весне. Или нет, зеленоватыми, как вода в проруби... Или серыми? Нет, не разберешь На щеках Ее мороз зажег румянец, а очень красные губы улыбались так, будто Она только что удачно пошутила.
- Как это? - спросил мальчик, подумав. - Разве вы не одна-единственная на всем белом свете?
- Конечно же, нет Столько дел в одном лишь краю, а ведь есть места, где снега лежат круглый год... - вздохнула Она. - Забот нам хватает, не так-то просто присматривать за таким хозяйством А вчера я решила завернуть в этот городок и не ожидала даже, что вдруг встречу тебя...
- Но... зачем я вам? - он невольно поежился. - Я ведь...
- Если бы ты не думал обо мне, я, возможно, и не появилась бы здесь, - серьезно сказала дама. - Если бы ты ничего не сказал, я промчалась бы по городу и сегодня была бы уже далеко. Но ты сделал всё это, поэтому я здесь, и ты можешь увидеть меня.
- Постойте А те, другие, на площади! - спохватился вдруг мальчик. - Они же не видели вас, правда? Ни вас, ни вашу упряжку!
- Конечно, нет, - улыбнулась Она. - Увидеть нас способен один из многих тысяч. Кое-кто способен заметить краем глаза, углядеть наших коней в метели, почувствовать, когда мы заглядываем в их окна и разрисовываем стекла узорами, но таких людей почти уже и не осталось. А знаешь ли ты, что такое, когда ты невидим для всех, кроме, разве что, своей родни?
- Я знаю, - уверенно сказал мальчик, потому что часто думал о себе именно так. Может быть, не столь красивыми словами, но суть-то от этого не менялась. - Меня и родные-то не очень замечают... Простите, госпожа, вам-то это неинтересно...
- Ну отчего же? - Она стянула с тонкой руки перчатки и приподняла ему подбородок. Пальцы ее были холоднее льда. - Отрадно знать, что кто-то может разглядеть тебя и оценить то, что ты творишь. Ты ведь любишь зиму?
- Люблю, - ответил он, подумав, что любил бы ее куда сильнее, будь у него одежда потеплее... ну и санки, пожалуй.
- Хорошо, - сказала Она, отпуская его и натягивая вожжи. Оказывается, кони успели вернуться на площадь, где никто не замечал прекрасных саней. - Я думаю, я еще вернусь сюда.
- Когда? - не удержался мальчик.
- На будущий год, зимой! - рассмеялась Она. - А теперь мне пора дальше, я и так задержалась слишком сильно...
- И я смогу вас увидеть?
- Говори мне "ты", - сказала Она. - Сможешь, конечно. Я стану заглядывать сюда, на площадь.
- А рассказывать о... о тебе... - с трудом выговорил мальчик. - Нельзя?
- Думаешь, кто-то поверит тебе?
- Нет. Конечно, нет, - он вздохнул, выбираясь из саней. Сразу стало холодно.
- Тогда зачем рассказывать? - Она склонилась к нему так близко, что мальчик мог заглянуть Ей в глаза, в их льдистую изменчивость. - Пусть это будет наш с тобой секрет. Я думаю, ты умеешь хранить секреты...
- Умею, - уверенно сказал он.
- Что ж, тогда прощай - до будущей зимы! - Она подстегнула коней, и на ходу уже, обернувшись, крикнула: - Ты не сказал мне, как тебя зовут!
- Кай! - ответил он, надеясь, что Она расслышала. - Меня зовут Кай!
- А ну, марш с дороги, - отпихнул его какой-то горожанин. - Что вопишь во все горло?
Волшебство рассеялось. Рядом с Ней он тоже был невидим, а теперь нужно было возвращаться домой - мороз всё крепчал, - помогать по хозяйству...
Ему было тогда десять лет.
*
Следующая зима выдалась бесснежной, и виды на урожай обсуждали с кислыми минами, не иначе. Поговаривали, если снега так и не будет, то померзнут озимые, вздорожает зерно, а тогда...
Снег выпал в одну ночь, округу завалило так, что не враз расчистили дороги. И это был не легкий снежок, что растает поутру, он лег надежно и продолжал идти ночами, и люди подтапливали печи, прислушиваясь к завыванию вьюги.
Кай сидел на подоконнике, простуженный, и вглядывался в темноту за окном, тщась рассмотреть в метели белые конские гривы. Это ведь Она привела снеговые тучи, думал он. Она будет на площади, как в тот раз, и если он не придет, то больше не увидит ее. А как прийти, если ему настрого запрещено высовываться на улицу? Для верности мать еще спрятала его верхнюю одежду, зная, что за последний год на среднего сына какой-то стих нашел: вечно норовит удрать на улицу, а раньше был такой тихий, домашний Правда, друзей у него и теперь не завелось, но всё же...
Надо пойти, подумал Кай. Днем не убежишь: мать вечно толчется внизу, мимо нее даже к двери не проскочишь, да и соседи увидеть могут. Нет, лучше идти сейчас, вдруг Она где-то поблизости и заметит его? А нет, всегда можно вернуться Вот только в чем выйти? Если прямо так - он замерзнет вмиг!
Решение пришло быстро: конечно, его одежда, которую мать передала младшему брату Немного маловата, но еще налезет, пускай даже рукава коротки... С башмаками было хуже, придется взять отцовские. Напихать внутрь соломы, чтобы не сваливались, и сойдет.
И хорошо, что старший брат устроился подмастерьем и дома появляется только раз в неделю, когда хозяин отпускает Ночуй он здесь, ничего бы из этой затеи не вышло... А младший спит, как сурок, его из пушек не разбудишь!
Оставалось потихоньку спуститься вниз, бесшумно одеться и прокрасться к задней двери...
Ледяной ветер с такой силой ударил Кая в грудь, что он невольно попятился, а потом и закашлялся, когда горсть колючего снега угодила ему в рот.
И куда теперь идти? На площадь? В такой буран он и улицу-то не перейдет, его попросту унесет А идти нужно далеко, а холод пробирает до костей... Но не возвращаться же теперь!
На мгновение ему в голову пришло, что этак поутру его найдут в сугробе, как недавно нищую девочку, что продавала на углу