Дом на краю. Мария Захарова

Оглавление

• Глава 1
• Глава 2
• Глава 3
• Глава 4
• Глава 5
• Глава 6
• Глава 7
• Глава 8
• Глава 9
• Глава 10
• Глава 11
• Глава 12
• Глава 13
• Глава 14
• Глава 15
• Глава 16
• Глава 17
• Глава 18
• Глава 19
• Глава 20
• Глава 21
• Глава 22
• Глава 23
• Глава 24
• Глава 25
• Глава 26
• Глава 27
• Глава 28
• Глава 29
• Эпилог

Глава 1

Я возвращалась домой, такая же целостная и единая, как отделенные от косточки половинки персика. Сердцевина моя, зияя рваными ранами, скорбно молчала. Вторая часть с ликованием восклицала: «Уже скоро»! Третья – усмехалась: «Сдалась». И возразить им было нечего. Каждая по-своему права: ошибочно или нет - рассудит время.
За плечами остались сутки пути, десятки станций, сотни безымянных «километров» известных лишь их обитателям и машинистам пригородных поездов, неизменно открывающим двери возле пустых перронов. За окном проплывал знакомый с детства пейзаж - березовые посадки, зеленеющие холмы, ощетинившиеся вершинами деревьев низины. Привычно голубели водной гладью родниковые речушки. Но согревали душу не они, а спелый апельсин, зависший в безоблачной, бескрайней выси, который так редко видим в небе северной столицы. Только сейчас я поняла, насколько соскучилась по солнцу!
На перроне, как и в день моего отъезда, никого. Из нововведений пластиковый прищур здания вокзала, свежевыкрашенный фасад и тротуарная плитка, сменившая щербатый асфальт на первой линии. Далее безнадега. Привокзальная площадь окончательно захирела: облупились обступившие ее двухэтажки, зачахли окружающие Ильича ели, пришли в упадок деревянные скамьи, на которых в дни моего детства сиживали старушки, ожидающие привоза свежего хлеба в «Первый».
Дом бабушки – иначе я его не воспринимала – крайний на нашей улице. От опушки огород отделял лишь частокол: ныне покосившийся и местами прогнивший, а когда-то новенький, радующий глаз и ароматно пахнущий древесиной. «На страже границ» - в те времена повторял дедушка.
Избрав кратчайший путь от станции, я зашла с задов. Впуская меня, тоскливо скрипнула заброшенная калитка, на которой, вопреки протестам мужа, настояла бабушка. «Не все же мне через забор прыгать. Чай, не молодею», - отшучивалась она в ответ на наше с сестрой любопытство.
Неприятно удивленная пустующей будкой – при бабуле на цепи всегда сидел какой-нибудь «Полкан» - я подошла к крыльцу. Входная дверь приветливо распахнута, но вторая оказалась заперта. Пришлось объявить о себе.
Звонок пел недолго, но пронзительно, и вновь напомнил о бабушке. При ней дверь никогда не запиралась, разве что на ночь, да и то не всегда. Только времена были другие – советские.
Открыли мне быстро, можно даже сказать молниеносно, словно поджидали. А вот отворивший оказался незнаком. Вместо низкорослой, светловолосой сестры в дверном проеме появился недюжинных размеров бугай с приметной рыжей шевелюрой.
Я растерялась от неожиданности и, видимо, молчала непозволительно долго, ибо он заговорил первым. Впрочем, начало этой речи по непонятным причинам прошло мимо меня.
- … должны вернуться.
- Что, простите?
- Я говорю, хозяйка с сыном уехали на несколько дней. – Он улыбнулся, блеснув рядом крепких белых зубов.
- Как уехали? Куда?
Выезжая без предупреждения, я совершенно не думала о таком варианте развития событий. А ведь должна была!
- В Саратов. В больницу, - мужчина посерьезнел и теперь смотрел вопросительно.
- В больницу? – меня затопил страх. – Что-то случилось? С Ольгой? Со Святом?
- Со Святом. Эм-м-м… Святослав заикается, решили показаться квалифицированному неврологу, - после недолгой паузы пояснил он.
От сердца отлегло, но стало бесконечно стыдно. Я понятия не имела о проблемах племянника. Вот тебе и родственные отношения!
- Простите, а вы…
- … кто?
Мы заговорили одновременно, как выяснилось, подумав об одном и том же.
- Владимир, - представился он, а мне не ко времени подумалось, что имя ему подходит. Такой мужчина смог бы владеть миром.
- Вы с Ольгой…
Я смолкла, не представляя, какое определение лучше использовать. Кавалер? Парень? Сожитель? Думать о том, что сестра не сочла нужным сообщить мне о свадьбе, не хотелось.
- Нет, нет, - он вновь заулыбался и в отрицании замотал головой. – Я здесь квартирую.
- Квартируете?
- Да, комнату снимаю.
- Комнату?
- Комнату.
Я сошла с ума? Иного объяснения этому во всех отношениях абсурдному диалогу у меня не находилось.
- Какую комнату?
- Дальнюю.
- Дедушкину?
- Наверное, - пожав плечами. – Я неприхотливый.
- Неприхотливый, - спопугайничала я, воскресив в памяти комнатушку два на два, укрытую периной кровать, табурет и кадушку с пальмой на нем: привереде там однозначно не место.
- Может, пройдем? Вы ведь Ярослава? Да? – он посторонился, подкрепив предложение действием.
Я опешила:
- Откуда вы… - но оборвала себя на полуслове, сообразив, что только что обозначила собственную принадлежность к этому дому вопросом о дедушке.
- В буфете ваши с Ольгой фотографии. Простите, сразу не догадался. Вы обе несколько подросли с тех пор, - блеснул дедукцией Владимир и протянул руку, предлагая взять сумку.
Я не стала отказываться, хотя факт, что сестра обсуждала меня с постояльцем, вызвал внутренний протест.
- Яра. Зовите меня Яра, - сказала уже в «холодной», скидывая с ног балетки. – Так привычнее.
- Хорошо, Яра. Как пожелаете.
Мне показалось, он усмехается, но подтверждать это предположение я не стала и, не оглядываясь, прошла в дом.
В «теплой» ничего не изменилось. В правом углу все также стоял комод, рядом короб для грязного белья, накрытый лоскутным ковриком. Напротив входа висели настенное зеркало и часы над ним. За дверью бачок для рукомойника. Даже обои остались те же, что раньше – зеленые в мелкий цветочек.
- Чаю хотите? Как раз вскипел, когда вы позвонили, - на правах радушного хозяина предложил Владимир и, поставив саквояж под зеркалом, кивнул в сторону кухни. – Еще могу блинчиками с творогом попотчевать: Ольга наделала перед отъездом. Вкусные.
- Не сомневаюсь.
Я невольно улыбнулась. Лель в бабушку – отменная кухарка, в отличие от меня никогда на этот поприще не блиставшей.
- Так как? Чаю? – не получив внятного ответа, Владимир повторил вопрос.
- С удовольствием, - я кивнула и направилась в кухню.
Войдя вслед за мной, мужчина тут же полез в холодильник доставать угощение. Я же, оглядевшись, уселась во главе стола.
- И давно вы у нас квартируете? – полюбопытствовала, когда передо мною поставили белое блюдце с чашкой в красный горошек.
- Уже третий месяц, - просветил меня жилец, наполняя чашку кипятком.
- Прилично, - пряча неловкость, я потянулась за заваркой.
Это странно чувствовать себя гостьей в доме, в котором выросла.
- Насколько планируете остаться?
- Пока не знаю. Вам это не нравится, да?
- Что не нравится? – Моя рука дрогнула, и крупинки сахара посыпались на скатерть.
- То, что я здесь остановился. Мое присутствие, - вернув чайник на плиту, Владимир сел напротив. – Я могу съехать, если хотите. Это не принципиально, где жить, - глядя выжидающе.
Вопрос несказанно удивил. Пусть особой радости я не испытывала, но и ничего подобного в виду не имела.
- Это Ольгин дом, и ей решать, кому здесь жить. Не мне, - почти правдиво. Три года назад я отказалась от наследства в пользу сестры.
- Ясно.
Мужчина ответом удовлетворился, а вот поверил ли? Уверенности у меня не было. Впрочем, это значения не имело. Чтобы избежать дальнейшего недопонимания, я замолчала и принялась за чай с блинчиками. Они, как и следовало ожидать, удались.

***

Спустя примерно двадцать минут с момента нашего неожиданного знакомства, сославшись на что-то требующее его незамедлительного присутствия (подробности меня не интересовали), Владимир засобирался. Я втайне порадовалась этому обстоятельству – хотелось осмотреться, побродить по дому, окунуться в былое без посторонних глаз – и, чтобы максимально приблизить этот момент, пообещала собственноручно перемыть грязную посуду. Меня предсказуемо не отговаривали.
Закрыв за квартирантом дверь, я тут же выбросила из головы все с ним связанное и, движимая нетерпением, устремилась в «общую», куда сознательно не заходила в присутствии чужого человека, свято храня «личное». А так хотелось поскорее ступить на бабушкин ковер, ощутить босыми стопами его мягкость, пробежаться пальцами по десяткам, сотням корешков дедушкиных книг, выбрать одну и, устроившись в узеньком кресле с деревянными подлокотниками, сквозь кружевной тюль глядеть в окно на границу леса – мгновенья счастья.
Но меня поджидало разочарование, и вмиг лишенная присутствия духа я застыла в дверях, точно перед надгробием, безуспешно сражаясь со слезами сожаления. Фантазия реформатора безжалостной дланью прошлась по дорогой сердцу обстановке. Исчез длинноворсный ковер, и свежевыкрашенный коричневый пол в лучах заглядывающего в окна июньского солнца подмигивал белесыми пятнами. На месте ретро-кресел стоял вместительный угловой диван с множеством разноразмерных подушек. Журнальный столик под «голубым экраном» сменила новомодная тумба, да и сам телевизор преобразился, обретя современный, ультратонкий вид. И только старенький, забитый посудой буфет, остался на прежнем месте – привет из прошлого.
Смахнув с ресниц соленые капли, я приблизилась к единственному знакомому предмету интерьера. Рука коснулась лакированной поверхности. Взгляд зацепился за щербинку, оставленную разбившейся масленкой. Она выскользнула из моих рук в преддверии десятилетнего юбилея сестры. Ох и досталось мне тогда!
В груди защемило.
- Леля, Леля… - непроизвольный укор сорвался с губ.
Но имела ли на это право та, что отказалась от наследства? Вряд ли.
Открыв дверцу со стеклом, я достала фотографию. С нее на меня смотрели бабушка с дедушкой, запечатленные в день своей последней годовщины – золотой свадьбы. Мы тогда устроили им праздник - накрыли стол, собрали друзей - а потом наблюдали за тем, как они веселятся: поют, декламируют стихи, пляшут, пока не откажут ноги или не закружится голова, а затем, привалившись к стене, подшучивают над немощью друг друга и пытаются отдышаться.
Исследовав содержимое буфета, я отправилась дальше. В «темной» на первый взгляд ничего не изменилось. Все тот же одинокий светильник на стене, платяной шкаф, комод на шесть ящиков, бабушкина шкатулка для украшений. Мы с Ольгой частенько наводили в ней ревизию - прикладывали, примеряли, ссорились из-за чего-то особенно желанного и получали нагоняй пойманные на месте преступления: бабушка не любила, когда без разрешения роются в ее вещах.
Перед «дальней» я на мгновенье стушевалась: вспомнился новый жилец, но жажда видеть возобладала над рассудительностью, и незваной гостьей я вошла в бывшую дедовскую обитель. Здесь он отдыхал в послеобеденные часы, спал по ночам, отлеживался во время гипертонических кризов. Тогда, казалось, весь дом замирал. Запрещалось шуметь, включать телевизор, баловаться в «общей», а в погожие дни нас выпроваживали во двор, где предоставленные самим себе мы играли в прятки среди смородинных кустов, швырялись камешками с соседский сарай, заигрывали с Полканом, чтобы тотчас скрыться из поля зрения посматривающей в кухонные окна бабушки, стоит собаке подать голос.
Окинув придирчивым взглядом аккуратно застеленную постель, задернутые шторы, заметно подросшую пальму, я вдруг задумалась над тем, а как они живут здесь втроем? В доме всего четыре жилых комнаты и все они, кроме той в которой я находилась, являются проходными.
Кольнула мысль, что квартирант был со мной не до конца откровенен, и его отношения с Ольгой выходят за рамки означенного «хозяйка – постоялец». Почему?
Плотно прикрыв за собой дверь, я заспешила в бывшую бабушкину спальню, которую недавно безостановочно миновала. Здесь также произошли изменения. Сменились обои. Исчезли швейная машинка и письменный стол. Вместо последнего у стены стояли гладильная доска с аккуратной стопкой выстиранного белья поверх самодельного чехла и два стула. Пропала обрамленная в багет бабушкина вышивка. А вот диван-книжка с цветастой обивкой и шифоньер остались на прежних местах.
Присев на сложенный диван, я задумалась. Зачем Владимир соврал мне? Какой смысл скрывать то, что, в конечном счете, станет явным? Или, по его мнению, я похожа на слепца?

***

Возвращение Владимира застало меня за наведением порядка на кухне. Его появлению предшествовали стук, грохот и сдержанные чертыханья, вынудившие меня сперва досадливо поморщиться, а затем улыбнуться при воспоминании. Я ходила за водой к колонке, огорошив своим видом пробегавших мимо ребятишек. Интересно, они вообще знают, что такое коромысло?
Когда потирающий лоб мужчина появился в «теплой», я сочла нужным извиниться.
- Простите. Думала, уберу, когда закончу, но вы меня опередили.
- Ничего, я крепкий, чего не скажешь о ведре. Оно, кажется, погнулось, - он вновь потер лоб и, оставив курьерскую сумку на коробе для белья, с пакетом в руке вошел в кухню. – Чем занимаетесь?
Мысленно посмеиваясь, я озвучила очевидное:
- Как и обещала – посуду мою.
- Посуду? – Недоуменно нахмурившись, он оглядел наполненный водой таз, расстеленное на столе полотенце, сложенные горкой блюдца, почесал затылок и перевел взгляд на раковину.
- Знаю, - внезапно смутившись инфантильности собственного поступка, я попыталась оправдаться. – Просто раньше у нас не было центрального водоснабжения и… Захотелось по-старинке, как при бабушке. Баловство, в общем.
- Ясно.
Мужчина согласно закивал, словно получил исчерпывающие объяснения, и вновь почесал затылок. Я же с удивлением осознала, что огненная шевелюра, привлекшая к себе мое внимание при встрече, утратила былую пышность. Похоже, кое-кто наведался в парикмахерскую.
- Я тут пельмени на ужин купил, - оставив скользкую для меня тему, Владимир выудил и пакета увесистую пачку «Мириталь» и положил ее на край стола. – Правда, еще борщ есть. Но его, боюсь, на двоих не хватит. Могу уступить, если хотите, - несколько неуверенно.
- Ничего. Пельмени – в самый раз, - поспешила согласиться я и, выставив на полотенце последнюю чашку, схватилась за таз, намереваясь вылить его содержимое в раковину, но не успела.
Со словами: «Давайте помогу!» - Владимир бросился наперерез. И то ли не рассчитал, то ли я не успела среагировать, но мы столкнулись в проходе, и расплескавшаяся вода намочила обоих.
- Черт, опять! Простите! Я не нарочно. Не хотел… - принялся извиняться он.
Я же, глядя на расплывающееся по мужской футболке пятно, постепенно выпадала из реальности.
Это было далекое воспоминание, практически истлевшее, и если бы не стечение обстоятельств я навряд ли вернулась бы к нему. Но что есть, то есть.
В то лето мне исполнилось восемь, впервые разошлись Ольгины родители и бабушкина подруга - тетя Варя Казьмина сломала ногу.

***

- Ярочка, ты со мной пойдешь или с дедушкой останешься? – перекладывая рыбные котлеты из глубокой кастрюли в полулитровую банку, спросила бабушка.
- С тобой пойду, - не задумываясь, отозвалась я, тут же позабыв о сидящем на заборе голубе.
На самом деле мне было нестерпимо скучно. Смотреть, как дедушка перестилает крышу уборной, желания не было, а мою дорогую сестричку тетя Люба увезла в Белгазу. Вот и приходилось развлекаться самостоятельно.
- Хорошо. Тогда собирайся. Но сперва возьми в холодной маленькое ведерко и сходи к колонке. Нужно клубнику помыть, а я всю воду извела.
Со всех ног я бросилась выполнять поручение, забывая смотреть по сторонам, и, когда спускалась с бугра, налетела на выскочившего из кустов мальчишку.
- Смотри, куда идешь! Курдюк! – расстроившись из-за упущенного ведра, возмутилась я, для пущей убедительности добавив незнакомое слово, которым дедушка не далее как вчера назвал соседа дядю Ваню, отпилившего ветку от нашей яблони – ту, что терлась о его сарай.
- Я не Курдюк, я Вовка, - обиженно напыжился рыжеволосый.
Ведерко укатилось в неглубокий, но скосный овражек.
- Вовка-курдюк! – свредничала я, прежде чем задаться вопросом. – И как теперь его доставать? Из-за тебя все!
В отличие от меня мальчишка дуться не стал, а как истинный тимуровец предложил:
- Давай помогу, - тем самым положив начало нашей дружбе, продлившейся целый год и три месяца, пока его семья не переехала в Амурскую область, в далекий город Белогорск.

Глава 2

Так повелось, что люди в большинстве своем ориентированы на предстоящее, и я не исключение. Строят планы, спешат, загадывают наперед, а, в итоге, многое, недооценивая, пропускают.
Даже страшно представить, сколько прекрасных моментов забывается нами со временем. Моментов свершений – тех, что бесконечно радовали поначалу, затем вызывали ностальгию, постепенно тускнели и, в конце концов, навсегда становились прошлым. Мне довелось воскресить некоторые из них.
- А помнишь ежиков…
- Конечно! Бабушка мне потом такой нагоняй устроила! Они весь сарай изгадили!
- А вкуснейшие яблоки…
- Старухи Висельника! И как ты себе шею тогда не свернул?!
- Точно. Не повезло с колодцем. Спасибо, что вытащила.
- Не за что, Курдюк.
- Ах так, да? Ну ладно! Я тебе припомню, Ярило!..
Это было здорово – вот так предаваться воспоминаниям: перебивая друг друга, хохоча до колик, утирая слезы. Между нами на скорую руку организованный стол: колбаска, сырок, соленые грибочки, огурцы, початая бутыль с вишневой наливкой, которую, по словам Вовки, они с Ольгой открыли три дня назад – на двенадцатилетний помин дедушки. Ничего шикарного и изысканного, но от этого только радостней. Правильно говорят - в простоте счастье!
- Вздрогнем?
- Фу, Вов! Что за пошлятина?! – состроив нарочито брезгливую мину.
- Нет, а что? Мой батя всегда так говорил. А он, между прочим, был уважаемый человек! Мастер участка! – Владимир обиженно потрясает в воздухе пальцем, а у самого губы кривятся от едва сдерживаемого смеха.
Я начинаю хихикать:
- Ну, если батя говорил… Вздрогнем!
Мы выпили: я пригубила, он до дна. Закусили грибочками. Вновь посмеялись друг над другом.
- Слушай, а правда… Как тетя Валя, дядя Макар? Живы? Здоровы? – Я без запинки произнесла имена его родителей, хотя еще недавно даже не помнила об их существовании. – Вот бы нам сюда пирожков твоей мамы. С печенью. М-м-м… Объеденье! – буквально ощутив их неповторимый вкус.
Владимир пожал плечами.
- Отца уже давно не стало. Пятнадцать лет как. А мать… Полгода назад похоронил. Рак.
Я скорбно молчу, прежде чем выдать банальное:
- Соболезную.
- Спасибо. – Он также хранит недолгую паузу, глядя куда-то поверх моего плеча. Затем возвращается. - Давай, не будем о грустном. Ты как? Рассказывай? Слышал замужем. Упорхнула птичка певчая. – Улыбаясь, он смотрит заговорщически, словно обо всем знает наперед.
Чувствуя себя неловко, я, тем не менее, отвечаю:
- Была замужем. Мы развелись неделю назад. И вот, как видишь, я здесь. А ты? Ты… - Вдруг вспомнив о своих недавних подозрениях, я не договорила.
- Не-е-ет… Я убежденный холостяк! – с усмешкой протянул он, то ли не заметив моего замешательства, то ли не придав ему значения.
Я отчего-то не поверила. И правильно сделала, как выяснилось.
- На самом деле все просто. Сперва институт, потом аспирантура, кандидатский… В общем, наука – моя невеста, - на полном серьезе.
- Вовка-курдюк – профессор? – Я улыбнулась, а он поддержал.
- Нет. Но поживем – увидим. А ты? Чем занимаешься?
- Была реставратором, а теперь… Тоже увидим. - Говорить о себе желания нет. – Но со мной все понятно. Родовое гнездо, корни и все такое… А ты здесь какими судьбами? Путь-то не близкий.
- Верно, - прицокнул он. – Занесло, так занесло. А если честно, то был на конференции в ВГУ… э-э-э… Волгоградский государственный. И решил воспользоваться представившейся возможностью. Мы еще когда на ремиссию надеялись, мать собралась на могиле родителей побывать. Ну там… подправить, что надо, оградку покрасить. Вот я и приехал. Так сказать, последний долг отдать. А когда разбирался со всем, нашел кое-что интересное для себя.
- Что, если не секрет?
- Отчего же… не секрет. Помнишь двухэтажное здание нынешнего военкома?
- Естественно, как не помнить? Я все-таки тут родилась и выросла. Забыл?
- Нет, конечно. – Он улыбнулся в ответ на мою шпильку, но тут же вновь посерьезнел. – Так вот… Он построен в конце девятнадцатого века. Принадлежал купцу и промышленнику Божедомову. Весьма примечательная личность, к слову. Он столько всего для города сделал! Ты бы знала! Одна из его дочерей, а у него было семеро детей – четверо пацанов и три дочери, во времена гражданской войны – представляешь! - мигрировала в Приамурье! И привезла туда весьма интересный культ, который…
Я слушала его вдохновенный рассказ, но, если душой не кривить, мало что понимала, да и не особо старалась вникнуть. Гораздо более интересно было наблюдать за Владимиром. За тем, как он жестикулирует, пытаясь что-то объяснить на пальцах. Видеть, его увлеченность, горящие азартом глаза. Ловить голосовые модуляции.
Внезапно наступила тишина.
- Что? – сосредоточившись, я попыталась вспомнить, на чем он остановился.
- Вот и я говорю, что ты меня не слушаешь. И правильно! – Вовка усмехнулся. Подмигнул. – На будущее, не позволяй мне углубляться в эту тему. Начну, не остановишь. Заговорю вусмерть, - с изрядной долей самоиронии.
- Так не заговорил же. – Я улыбнулась, совершенно не ощущая за собой вины. – Так ты, значит, историк?
- Не-а, не угадала. – Владимир потянулся к бутылю с наливкой.
- А кто тогда?
- Культуролог.
- Кто? Никогда не слышала.
Прежде чем объяснить, он разлил.
- Скажем так, историк специализирующийся на культуре. А если уж совсем точно – на религии. Я культуролог-религиовед.
- Ого! – ничего более внятного в моем арсенале не нашлось.
- Не расстраивайся. Ты не первая. Востребованной нашу профессию не назовешь, - теперь уже с сарказмом.
- И как же тебя угораздило?
Вслед за ним я подняла стопку. Мы чокнулись.
- Сам не понимаю, - он покачал головой. – Вздрогнем?
Я рассмеялась:
- Вздрогнем!

***

Чудесному дню – чудесное завершение. Мы посидели на крыльце, простились с солнцем, обретшим покой где-то за границей леса, поприветствовали молодую луну. В душе моей впервые за многие месяцы поселилось спокойствие, такое же всеобъемлющее, как штиль над морской гладью. И я, блаженствуя, нежилась в его объятьях, наслаждаясь простой, и от того еще более бесценной истиной – я дома.
- Ну что? По постелькам? – Когда безоблачное небо раскрасилось мириадами звезд, Владимир решил - пора. – Ты, наверное, устала с дороги, а тут еще я – балаболка с разговорами пристал.
Я усмехнулась:
- Тебе не кажется, что поздновато спохватился?
- Прописная истина – лучше поздно, чем никогда. И не говори, что не слышала.
Он поднялся, довольно потянулся и оглядел меня с высоты своего роста – метр девяносто или около того, на мой взгляд.
- Двинулись?
- И когда ты успел так вымахать? – оттягивая момент прощания, я попыталась уйти от темы. Вставать категорически не хотелось.
- У меня была уйма времени. Успел не только вырасти, но и, в некотором смысле, постареть, - усмехнулся он.

***

Не смотря на избыток впечатлений, общую усталость и хмель в голове, сон не шел. Я ворочалась на выпуклой поверхности дивана, то скатываясь к стене, то зависая на самом краю, прислушиваясь к стенаниям соседской собаки. Псина либо заходилась в скорбном скулеже, либо горестно подвывала, а иногда и вовсе срывалась на тревожный, отрывистый лай, будто предупреждала о чем-то.
Устав бороться с самой собой, я поднялась. Тихонько прикрыв дверь в жилую часть дома, прошла на кухню. Здесь в окна смотрел серповидный месяц, и клетчатую скатерть расчертили крестообразные тени.
Не став зажигать свет, я присела на табурет и опустила голову на скрещенные руки. Хотелось чего-то необъяснимого.
Вдруг вспомнились озеро в лесу, заброшенный дом у воды и строгий наказ бабушки, никогда там не появляться. Я нарушила его лишь однажды – в двенадцать лет. Тогда мы с Ольгой ходили по грибы, и грибной след вывел нас к запретному месту.
Старый дом манил, как и все недозволенное. Хотелось подойти, потрогать, заглянуть внутрь. Мы долго мялись, прежде чем решиться, а потом улепетывали, сломя голову, когда где-то на чердаке пронзительно и грозно закаркала ворона.

***

- Господи-Боже, только не говори, что просидела здесь всю ночь?! – сочувствующий вопрос Владимира вырвал меня из дремотного забытья, подстерегшего где-то под утро.
Разбуженная, я вскинулась и тут же болезненно охнула: затекшие мышцы спины и шеи прострелило болью.
- Похоже, так оно и есть. – Друг детства укоризненно поджал губы и, приблизившись, положил руки мне на плечи. – Оживляющий массаж?
Покрутив головой из стороны в сторону, я согласилась.
- Если только чуточку. Хрустит все. – И захрустело еще сильнее.
Вовка оказался умелым мануальщиком: надавливал, гладил, растягивал – все, как положено. Спустя каких-то пять минут от боли не осталось и следа, а по телу разлилось приятное, умиротворяющее тепло. Стало клонить в сон, и чтобы неожиданно не отключиться, я решила прервать сеанс массажетерапии.
- Спасибо, хватит.
Он тут же отстранился.
- Полегчало?
- Да, теперь, как огурчик, - с благодарностью.
- Впредь так не делай. В твоем возрасте – это вредно.
- В моем возрасте? Вот так комплимент! – я несколько опешила, уж больно суровым был его вид.
- В твоем, в нашем – какая разница?! Просто себя пожалей и побереги. Успеешь еще с хандрозом намучиться, - назидательно.
Так и не найдясь с ответом, я поднялась. Вовка уже возился с чайником: наливал воду, ставил на огонь, - и мне ничего не оставалось, как присоединиться к приготовлениям. Но сначала гигиенические процедуры!
К моему возвращению стол был накрыт.
- М-да, ты не только курдюк, прагматик и соня, но еще и сорокоручка, - изумленно протянула я, плюхнувшись на табурет. В приготовленной для меня чашке уже стыла вода.
Владимир усмехнулся:
- Про друга забыла.
- Чего?
- Про друга, говорю, забыла. Ко всему выше перечисленному я еще и твой друг. – Вовка подмигнул и отхлебнул чаю. – Ешь, давай.

***

После завтрака Владимир скоропалительно умчался куда-то, пообещав вернуться к обеду. Я же вновь перемыла посуду, на этот раз не усложняя себе жизнь, и засобиралась на вокзал за оставленными в камере хранения вещами: вчера я ограничилась малым, взяв с собой сумку с самым необходимым.
За калиткой меня ожидал сюрприз. Проселочная дорога, которой еще два года назад являлась Аткарская улица, оказалась заасфальтирована. Вот только дорожное покрытие заканчивалось метрах в пятидесяти от нашего дома: видимо у администрации средств не хватило.
Немного поколебавшись, я повернула налево, трезво рассудив, что даже если пойду по самому длинному пути – через центр, вернусь к полудню.
За годы моего отсутствия Аткарск преобразился. Во всяком случае, центральная его часть. Рынок сменил имидж. Исчезли крашенные деревянные лотки, стоя за которыми огородники сбывали плоды своих трудов. На их месте выросли обшитые сайдингом крытые павильоны. Сменилась вывеска над главным рестораном города: теперь молодожены отмечали свой праздник не в совдеповской «Встрече», а обновленном «Визави». Вдоль пешеходных дорожек, на протяжении всей Советской улицы появились цветочные клумбы – как сказала бы бабушка, любо-дорого посмотреть. Городской парк украсили множество молоденьких елей.
Я как раз проходила мимо одной из них, когда мне под ноги, отчаянно повизгивая, бросился маленький коричневый комочек.
- Кто тут у нас? – я склонилась к испуганному животному и тут же получила в плечо увесистым камнем, что достигнув цели, шлепнулся на мощеную дорожку рядом со щенком.
- Что за…
Подхватив кутенка на руки, я поднялась и успела увидеть, как скрылись за кустами двое сухопарых мальчишек, один из которых, уже ныряя в убежище, выстрелил в меня из воображаемого пистолета.
- Маленький… Есть хочешь?
Догонять живодеров я не стала – воздастся, когда время придет, а прижимая к груди нового друга, направилась к ближайшему магазину.
- Спутал ты мне все планы, - говорила лопоухому комочку, скармливая вторую по счету сосиску: первую песик проглоти в один присест, а следующую жевал с удовольствием, не торопясь – возможно в него просто не лезло.
А затем в сопровождении новоиспеченного Полкана возвращалась домой, держа в руках вместо дорожных сумок пакеты с продуктами.
Мы проходили дом старухи Висельника, когда по дороге, довольно урча двигателем, пронесся серебристый кроссовер. Я мысленно попеняла водителю-лихачу, радуясь тому, что догадалась спуститься на тропинку, вьющуюся вдоль завалинок – иначе быть щенку под колесами. Или нам обоим, что еще печальнее.
Автомобиль остановился на краю асфальта. Захлопали дверцы, выпуская водителя с пассажирами – коренастого мужчину и женщину с подростком. В осанке последней мне почудилось нечто знакомое, но мысль о возвратившейся из Саратова сестре я отмела: спутница любителя быстрой езды была брюнеткой. Тем большим было мое удивление, когда открыв парнишке дверь во двор смежного дома, женщина подошла к нашей калитке.

Глава 3

Уже на бабушкиной кухне, когда схлынул первоначальный шок и поутихли эмоции, идиллия родственного воссоединения оказалась нарушена недопониманием.
- Что значит «вернулась»? Как? Насовсем?
- Лель, ну а как еще возвращаются? Конечно насовсем. – Разбирая пакеты с продуктами, я время от времени поглядывала в окно - на будку, возле которой обживался Полкан.
- А как же Питер? Работа? Галерея?
- А что, Питер? В нем и без меня народу хватает. А работу можно здесь найти. Живут же люди, - пожала плечами я.
- Реставратора? Смеешься? Кому он в Аткарске нужен? - Ольга подпирала косяк и следила за моими передвижениями чрезмерно пристально.
Я убрала в холодильник пакеты с молоком, сыр, масло, и остановилась напротив сестры.
- Что-то я не пойму, Леля Батьковна, ты не рада меня видеть? – с обидой.
- Видеть – рада, - ответила Ольга. – Но…
- Но?..
- Но ты не должна губить свою жизнь только потому, что Толик оказался колзом!
Сестра порывисто обняла меня и едва не задушила. Миниатюрная, хрупкая Ольга, обладающая недюжинной силой и железной волей. В двенадцать лет она дала отпор матери, заявившей, что Войновы им не родня. И переехала жить к бабушке. В четырнадцать решила, что выйдет замуж за Кольку Прияхина, и вышла – в восемнадцать. А потом бросила его, когда тот увлекся «беленькой», хотя любила безумно. И не вернулась, не смотря на все уговоры последнего.
- Я понимаю, ты волнуешься за меня, но… Я ничего не гублю, Лель, - отстранившись, я попыталась объяснить. – Устала я там, не хочу и не могу. Здесь все родное – земля, дом, воздух, вы со Святом, а там я чужая. Кстати, когда вернется Святослав? Ты зачем его к соседям отправила? – вспомнив о племяннике, поинтересовалась я.
- К соседям? – Ольга в удивлении округлила глаза. – К каким еще соседям?
- Как к каким? – Я вернулась к покупкам. – Он же к Мищенко зашел.
- Ах, вон ты о чем! – Ольга рассмеялась. – Я и забыла, что ты не знаешь.
- Чего не знаю? – ссыпая гречку в металлический короб из-под чая.
- Мищенко переехали. Продали свою часть дома и переехали на Луначарского.
- Как продали? И кто теперь наши соседи? – Я бросила на сестру вопросительный взгляд.
- Мы. Я и сын.
- Но… – обескураженная я опустилась на табурет. – Как? Почему? На что?
- Ну… - Ольга присела напротив. – Ты же знаешь, у нас с Колькой до официального развода не дошло. Вот и получилось, что я наследница первой очереди. Его мамаша, как узнала, мне такой скандал закатила, жуть просто! Думала, инфаркт хватит, но нет - живучая гадина, - усмехнулась сестра, явно довольная, что удалось потрепать нервы свекрови.
Они никогда не ладили. Светлана Георгиевна всегда считала Ольгу не подходящей парой для своего сыночка и не ленилась это показывать.
- Подожди, Николай он… - я своим ушам не поверила.
- Да, прошлой осенью. Допился до чертиков, пошел на горшок и сердце не выдержало. Вот как бывает, - подтвердила сестра, и что-то напоминающее сожаление промелькнуло в ее глазах.
- Боже, Лель, почему ты не сказала? - пересев, я взяла ее за руку.
- А смысл? Зачем?
- Как зачем?! Я бы приехала. Помогла.
- Не смеши мои тапочки, Яр. У тебя своих проблем на тот момент – выше крыши! – не позволив сочувствовать себе, отмахнулась сестра. – Да и помогать не с чем было. Грымза нас на пушечный выстрел к похоронам не подпустила. Вот скажи мне, как можно так с родным внуком?! Про себя я уж не говорю! – исполненная возмущения она вскочила на ноги. – Она ему такого наговорила, сволочь! Даже повторять не хочу! Святик после заикаться стал!
Я неверяще охнула:
- Так это из-за нее?
- Из-за нее, - Ольга рухнула на стул и скорбно свесила голову, словно гнев опустошил ее. – Но ничего… Зато мы дом ее дорогуши саратовскому богатею продали. Он там все с землей сравняет и выстроит коттедж какой-нибудь. Пусть смотрит, мучается.
Я не верила, что Ольга говорит всерьез, но, возможно, ошибалась.
- Ладно, давай не будем об этом. Идем, лучше, покажу, как мы устроились. Саратовец этот не поскупился. Кучу денег отвалил! - оживилась сестра. – Я такой ремонт забабахала – загляденье! Здесь тоже начала, но потом Вовчик вселился – вы ведь уже познакомились? Да? - и решила отложить на время.
- Познакомились и даже подружились, - вставая из-за стола, я усмехалась. – Двадцать восемь лет назад.
- Когда- когда? – Ольга успевшая выйти в «теплую» оглянулась.
- Двадцать восемь лет назад, - повторила я, убрав тару с гречкой в кухонный шкафчик. – Помнишь, когда вы с тетей Любой в Белгазе жили, у меня появился друг? Я наверняка рассказывала.
Сестра протестующе покачала головой. Забыла, видимо.
- Неважно. Короче, мы давненько знакомы. – Я не стала настаивать, а, выйдя вслед за ней из кухни, открыла дверь в «холодную». – Пошли? Посмотрим, что ты там натворила.

***

- Скажи, почему так, а не наоборот? Ведь там чужое, а здесь свое, наше, бабушкино, – спросила я у сестры, когда мы возвращались обратно. Свят нам компанию не составлял, предпочел общество ноутбука.
Ольга долго молчала, прежде чем ответить:
- Когда бабушки не стало – ушло что-то. Не только мы осиротели, но и дом тоже. Все в нем постарело. Знаешь, я по-первой заходила – слез сдержать не могла.
- Это нормально. Так должно быть. Ты скучаешь, - отозвалась я, воюя с комом в горле.
- Нет – нет, иное! – горячась, Ольга затрясла головой так, что взметнулись остриженные локоны. – Конечно же я скучаю. Очень! Мне безумно ее не хватает, но… здесь другое.
Мы вошли в «холодную».
- Что другое? О чем ты? Я не поминаю.
- Бабуля была душой этого дома, а без души он только стены, пол, крыша.
- Это не правда! – Я не могла с подобным согласиться! Все вокруг напоминало мне о бабушке. Любая мелочь – от вешалки для полотенец до дверной ручки - несла на себе ее отпечаток, а потому и она как будто бы незримо стояла рядом.
Но сестра непреклонна:
- Правда. Ты заметила, что все цветы погибли, кроме дедушкиной пальмы? – поинтересовалась она, бросив короткий взгляд в сторону холодильника.
Раньше на нем стоял эухарис с широкими глянцевыми листьями. Он цвел два раза в год, и бабушка неизменно хвалила его за это.
- Взяли и высохли за одну ночь. Даже спасать было нечего, - продолжила Ольга. - Я выбросила все.
Она крутанулась на месте, осматриваясь, а затем прошла на кухню, чтобы остановиться у выходящего на юго-восток окна.
- И Полкан ушел. Представляешь, сорок дней сидел – сторожил, смотрел на дом, словно ждал, когда она появится. А когда поминки отвели – исчез. Я кормить пришла, а некого. Одна только оборванная цепь и рытвины от когтей на земле, да пустая будка.
Я не знала, что ответить на это, и предпочла сменить тему.
- С тебя тесто, с меня начинка.

***

Ночью мне приснилась бабушка. Она стояла рядом с пальмой в своем любимом платье с лилиями и что-то говорила, укоряюще качая головой. А я, как ни старалась, не могла разобрать ни слова. И не понимала, в чем провинилась. И плакала оттого, что разочаровываю ее.

***

- М-да… Ну и видок! Хоть сейчас на кладбище замес-т вурдалака! – обрадовал меня Владимир, когда в половине восьмого утра мы столкнулись в дверях «теплой»: он собирался войти в жилую часть дома, я выйти.
Мне уже довелось лицезреть себя в буфетном зеркале и «комплименту» я не удивилась, но и оставить его без комментария не смогла.
- Теперь понимаю, почему ты до сих пор не женат. Желающих не нашлось! Разве можно вот так по женскому самолюбию? Изверг!
- А что я должен был сказать? Что ты чрезвычайно очаровательна сегодня? – искренне удивился друг.
- Нет, ты должен был промолчать! – Я несколько раз ткнула в него пальцем и вынудила посторониться. – С тебя крепкий кофе в качестве извинений!
Умываясь, я вспоминала о своем сне. О том, как проснулась посреди ночи в слезах, с колотящимся сердцем и долго не могла успокоиться.
Что это было? Неужели вчерашний разговор с сестрой подействовал на меня таким образом? Или это из-за переезда в дедушкину комнату? Я не стала переселяться к сестре, ограничилась сменой места дислокации на знакомой территории. Вовка был прав – так удобнее для обоих.
Проглотив большой стакан ароматного, крепкого напитка, я даровала другу прощение, снабдила Полкана завтраком и отправилась собираться. С вечера мы договорились с сестрой утром сходить на кладбище.
Ольга уже ждала меня, а увидев, принялась давать последние указания сыну.
- Не забудь покормить Рыжего. На обед сходишь к тете Яре. И, пожалуйста, не сиди весь день за компьютером. Это вредно для зрения.
Святослав кивнул в знак согласия, а мне подумалось, что племянник стесняется недавно приобретенного недостатка и старается поменьше разговаривать.
- Лель, а что вам в Саратове сказали? Это можно исправить? Заикание? – спросила я у сестры, когда мы вышли на улицу.
- Ну… вроде бы да. Нам ставят невротические причины, и если от них избавиться, должно пройти.
- Что будешь делать?
- Делать?.. Собираюсь устроить грымзе темную, - невесело усмехнулась Ольга. - Пусть берет свои слова обратно и всячески демонстрирует проснувшуюся любовь к внуку.
- В смысле? Как ты собираешься этого добиться?
- Есть у меня один рычажок, - подмигнув, точно заговорщица.
- Какой?
- Дядя Вася Вишневецкий.
- Кто? – Я впервые слышала это имя.
- Василий Вишневецкий – бойфренд моей любимой свекровушки.
Я опешила:
- Кто? Бойфренд?
- Ага. Они сошлись, когда Кольки не стало.
- Не понимаю, а он тут причем?
- Ну… Он, в отличие от некоторых, хороший человек. Пытался заступиться за нас на похоронах. И, вроде бы, имеет на нее влияние. Посмотрим, в общем.
Мы свернули на Революционную и, увидев цветочный киоск, Ольга спросила:
- Живых купим? Или…
Вопрос меня удивил и, нисколько не сомневаясь, я спешно ответила:
- Конечно живых. Как еще?

***

С кладбища я возвращалась в одиночестве: сестра умчалась на работу. На душе саднило и скреблось чувство потери, и хотелось, не то чтобы разреветься, но всплакнуть. Я держалась.
Вдруг из проулка по ходу моего пути выскочил растревоженный черный пес. Затормозив на краю дороги, он облаял проезжавший мимо автомобиль, затем посмотрел на меня, тявкнул и скрылся в проходе между домов.
Не знаю, с чего я взяла, что это он – бабушкин пес, - с такого расстояния желтых глаз не разглядеть! - но с криком: «Полкан», - я бросилась следом.
Переулок оказался тупиковым. Остановившись перед радушно распахнутой калиткой, я в сомнении огляделась. Стоит ли заходить? Ведь меня не ждут? Но тут вновь призывно затявкала собака, и я отбросила колебания.
Двор пребывал в запустении. Плодовые деревья нуждались в обрезке, цветы задушили трава и сухостой. Да и хозяйский дом оставлял желать лучшего – облупился, покосился, просел. Складывалось впечатление, что здесь давно никто не живет.
Тем не менее, я решила оповестить о себе.
- Эй, есть кто живой?! Хозяева?!
Ответом мне стали скрип и надсадный кашель. Я обернулась. Из сарая, что возле забора, выходила сухонькая старушка.
- Здравствуйте! Простите, что беспокою, - заговорила я, приблизившись. – Вы случайно не видели…
- На-ка, пособи, коли пришла, - перебив, женщина всунула мне в руки литровую банку до краев наполненную чем-то мутно-желтым, с осадком. - Кашель, замучил, зараза, - пожаловалась она и, прикрыв за собой грубо сколоченную дверь, повернулась ко мне. – Так что ты там изрекала?
- Вы случайно не видели здесь большого черного пса? – на этот раз договорила я, с опаской косясь на незакрытую банку. Содержимое пахло отвратительно. Не хотелось бы разлить эту пакость. Особенно на себя.
- Черного пса? – моя собеседница недобро прищурилась. – А зачем тебе Зубок сдался? Неужто опять в чужой курятник повадился, паршивец? Вот я ему спину оглажу! Совсем от рук отбился, негодник! Кормишь его, кормишь… – потрясая в воздухе кулаком, словно бы пес мог видеть и понять, что ему грозит.
- Нет-нет, что вы? Не нужно, - поспешила заступиться я. - Мне, скорее всего, просто показалось. Я думала, это бабушкина собака. И…
Под пристальным взглядом выцветших слезящихся глаз, я смешалась и смолкла, желая только одного, поскорее убраться отсюда. Вот ведь угораздило? Не шлось мне своей дорогой!
Старуха звонко прицокнула.
- Я что, по-твоему, чужих собак приваживаю?! Вот сейчас Зубка кликну, будешь знать, как добрых людей оговаривать! – свирепо пригрозила она, и заскорузлые руки вырвали у меня банку. Нужно сказать, весьма проворно для женщины преклонных лет: ни капли не пролилось.
- Простите, я, пожалуй, пойду, - буркнула, отступив на пару шагов.
Бабка наблюдала за мной, сощурившись.
- Честное слово, не хотела обидеть, - рассчитывая расстаться по-доброму.
Но старуха вновь прицокнула, и я поспешила ретироваться, только еще долго чувствовала на себе тяжелый взгляд негостеприимной хозяйки. Он жег спину, когда покупала хлеб в магазине и убирала сдачу в кошелек, когда изучала врученную мне листовку с печальным заголовком «РАЗЫСКИВАЕТСЯ», и даже когда поднималась на крыльцо бабушкиного дома, словно сотни стен, заборов и метров для него не преграда.

Глава 4

Мы сидели на диване - Вовка по-школьному, подложив под спину вторую подушку, я с ногами забившись в угол. Он читал, я слушала новости и горстями поглощала изюм.
- Яр, слушай, все спросить хочу… Но ты можешь не отвечать! Смотри сама. – Друг поймал мой взгляд. - Почему вы развелись?
Не то, чтобы я была не готова к этому вопросу, скорее ждала его, и все же растерялась.
- А почему люди расходятся, Вов? Не подошли друг другу, - пространно взмахнув рукой.
Он закрыл книгу.
- И ты поняла это после десяти лет совместной жизни?
- Почему десяти? Почти пятнадцати, - поправила я. – Откуда ты вообще взял эти десять? – опуская чашку с изюмом на пол. Отчего-то расхотелось.
- В паспорт заглянул.
- Что? – я в удивлении вскинула брови. – Шутишь?
Он отпираться не стал:
- Конечно шучу. Ольга обмолвилась, что сестра десять лет как настоящая петербуржка. Или петербуржица? – с сомнением.
- Неважно. – Я кивнула, принимая объяснение. – В целом, все верно. Десятилетие в официальном браке, еще три с небольшим в гражданском и чуть больше года конфетно-букетного – итого…
- Почти пятнадцать, - повторил он вместе со мною. – А как же дети? Или вы не хотели?
- Ну почему же – хотели. Даже очень. Только не каждому даровано счастье иметь детей.
В целом, мне было легко с Вовкой – легко и комфортно. Словно не было за плечами многолетнего расставания, отдельно прожитых жизней и мы все еще оставались восьмилетками, способными рассказать друг другу обо всем на свете. В целом, но не в данный конкретный момент, когда речь зашла о наиболее болезненном для меня вопросе. Я не хотела жалости с его стороны.
И Вовка не пожалел, а, пожав плечами, выдал глубокомысленное:
- Значит, ты рождена для чего-то другого.
Я нервно рассмеялась.
- Боже, Вов, что за фатализм?
- Нет, ну а что? Еще Лев Николаевич говорил: делай, что должно, и пусть будет, что будет.
- Вообще-то, это французская поговорка.
- Правда? А я и не знал…
Владимир подмигнул, сохраняя при этом вид совершенно невозможного всезнайки, и я вновь рассмеялась. На этот раз искренне.
- Ладно, хорош сидеть взаперти, - оставив на диване книгу, он поднялся. – Пойдем, пробздимся что ли? Завтра дождь обещают.
- Пойдем чего? – Я все еще улыбалась, а после его слов улыбка стала гораздо шире. - Откуда ты берешь подобные словечки? И не говори, что от дяди Макара почерпнул! Не поверю!
- Не буду, - усмехнувшись, он протянул мне руку. – Сие емкое выражение из лексикона нынешних подростков. Так говорит тринадцатилетний сын моих друзей. Значение – прогуляться, - помогая мне встать на ноги. – Не удивлюсь, если в ближайшее время его включат в словарь современного молодежного слэнга.
- Не включат, смею тебя уверить, - не согласилась я. – Пробздимся – Господи! – больше похоже на мат!

***

Синоптики не обманули. Посреди ночи дождь принялся отбивать по крыше стаккато, а я проснулась от очередного кошмара. На этот раз в нем фигурировала не только бабушка. За ее спиной мне мерещилась чья-то крючковатая тень. И слышался голос, не бабушкин – другой.

***

Ольга ворвалась в дом маленьким, взъерошенным торнадо. Один глаз накрашен, на другом только подводка, в руках базарная сумка и пузатый, набитый вещами пакет. Шмякнув на обеденной стол поклажу, сестра затараторила.
- Ярка, выручай! На тебя вся надежда! Я обещала матери Свята привези, но на работу срочно вызвали – сменщица заболела. А ты же ее знаешь, всю плешь мне проест, если не явимся.
Я понимающе кивнула. Тетя Люба умела пилить не хуже строительного инструмента.
- Ладно, спасу. От меня что требуется?
- Отвести Свята к рынку и сдать на руки дяде Стасе. Он сегодня продукты в Лопуховку повезет. – Мать Ольги хоть и переехала в свое время из Безгазы, в город не вернулась, сославшись на чистый сельский воздух и близость к земле. – Вот держи, - сестра всунула мне бумажный стикер с автомобильным номером. – Белая бортовая газель с синим тентом. Но если что, Свят знает.
Я вновь кивнула, принимая на себя обязательство, и заслужила благодарный клевок в щеку.
- Спасибо, дорогая! Что бы я без тебя делала?! – уже выскакивая из кухни.
Но в дверях «холодной» Ольга обернулась.
- Яр, он обычно в десять выезжает. У вас сорок минут. Не опоздайте, - последнее указание.
Мы не опоздали, но пришли точь-в-точь к отбытию. Станислав Юрьевич Рындин – в миру трехпалый Стася (эту информацию я почерпнула у племянника), увидев нас, восторженно заявил:
- Вот бабка-то обрадуется!
Свят, если и разделял это оптимистичное утверждение, вида не подал. Вообще с изрядной долей вероятности я могла утверждать, что мальчишка не рад предстоящим каникулам в Лопуховке. И даже предполагала почему, уж коли ноутбук остался стоять на столе в его комнате.
Я посочувствовала:
- Время пролетит быстро. Вот увидишь.
- З-з-з-наю, - он смиренно позволил обнять себя.
Вид самый что ни на есть траурный, и я не смогла не подсластить пилюлю:
- Крепись. Когда вернешься, пойдем с тобой в магазин, и выберешь любой диск с игрой, какой пожелаешь. Обещаю!

***

Отправив племянника, я надумала прогуляться. Дороги не выбирала, шла, куда глаза глядят, и, в итоге, оказалась на улице Чапаева, недалеко от дома тети Вари Казьминой. Рассудив, раз ноги привели, стоит зайти, я постучала.
Встретили меня благостно, объятьями и причитаниями в духе «спортсменка, комсомолка и просто красавица», а затем усадили за стол – чаевничать.
- Ярочка, какая же ты молодец. Не поленилась, зашла проведать старушку, - говорила тетя Варя, выставляя на стол угощение: смородиновое варенье, мармиту с карамельками, бублики и печенки. - Я уж и не помню, когда в последний раз гостей привечала. Чем старше становишься, тем реже люд на твой порог хаживает. Да и некому становится. Все больные, хромые, убогие, а кто и вовсе помер, - обмолвившись, она сникла, видимо, как и я подумала о бабушке.
Но печаль старушки была недолгой. Взгрустнув, она заговорила вновь.
- А ты к нам надолго? Сестру приехала навестить? Олечка у вас умница. Всегда поможет, сумки донесет. О здоровье справится.
Вместо тети Вари я разлила воду по чашкам, прежде чем ответить.













- Насовсем я, Варвара Ильинична. Устала быть столичной барышней. По дому соскучилась, - размешивая сахар. – И вообще, зря уезжала. Здесь мое место.
- Здесь, говоришь? – Тетя Варя оглядела пристально, головой покачала. – Дом человека - где сердце, и твое навсегда останется в родном городе. Говорила я Раечке – не поверила. А отчего мой подарочек не носишь? Тот, что на шестнадцать годков? – неожиданно сменив тему.
Рука непроизвольно взметнулась к шее. Вспомнился кулон с серым камнем, который я забыла в израильской клинике: сняла перед подсадкой, чтобы после оставить на тумбе, забыть, слишком увлеченная мыслями о новой жизни. И то, как ревела, узнав о не наступившей беременности, и корила себя, связывая неудачу с потерей. И как психовал муж, в ответ на мои требования отправить запрос, чтобы вернули.
Бабушка часто повторяла: «В этом камне твое счастье. Береги его» - бред, конечно, но я верила.
Я не смогла разочаровать старушку и покривила душой, сказав:
- Наверно на зеркале забыла.
Тетя Варя улыбнулась:
- Ты уж уважь, не забывай больше. Это напоминание о нас с Раечкой. Хранить будет.
Чувствуя, как заливает щеки румянцем стыда, я закивала, но во лжи так и не призналась. Не смогла.
Мы еще поговорили о городе, о нелегком житье провинции, о взбесившихся кабанах, а когда пришло время прощаться, Варвара Ильинична снабдила меня баночкой с вареньем, наказав: «Оленьке передашь. Она любит черничное».

***

Домой возвращалась по Вали Макеевой, названной в честь местной героини советских времен. Девочка погибла от руки отца-изверга, не позволявшего носить красный галстук. Вот что значит пропаганда в действии: каждый ребенок, вступивший в ряды пионерской организации, считал своим долгом побывать на могиле невинно-убиенной. И я не исключение. Помню, как стояла перед памятной стелой, и смотрела на фотографию светловолосой девчонки, и слезы блестели на глазах, и распирала гордость от того, что ныне я, как и она – пионерка.
По дороге заглянула в «Магнит» за пряниками, но они мне не понравились – не те, что раньше, пресные. Когда проходила мимо колонки рядом с домом, подумалось о Владимире. Интересно, он и сейчас носится с поисках материала для докторской или, в порядке исключения, взял выходной? Я склонялась к первому.
Кто бы мог подумать, что конопатый, улыбчивый мальчишка из моего детства превратится в обстоятельного, повернутого на науке мужчину? Впрочем, только его душа и речь, отчасти, были профессорскими. Внешне Вовка напоминал героя русских сказок. Эдакий богатырь – раззудись плечо, размахнись рука: кольчуги, да палицы булатной не хватает для полноты образа. Неплохой портрет получился бы.
Впервые за долгое время задумавшись о рисовании, я воодушевилась. Когда-то в творчестве состояла вся моя жизнь. Ни дня без кисти – был ее девиз. Потом что-то перегорело, скисло, и я ударилась в реставрацию. Да, радовалась, видя дело своих рук. Да, получала удовольствие, когда что-то забытое и заброшенное вновь начинало блистать. Но никогда не чувствовала такого удовлетворения, как от законченной картины.
Вдохновленная этими мыслями, я помчалась домой. Бабушка не могла выбросить мольберт и рисунки! Она никогда ничего не выбрасывала – ценного. Главное, чтобы Ольга не приложила руку к наведению порядка!
Ворвавшись во двор, я устремилась к сараю. Трясущимися от нетерпения руками открыла дверь. Подпрыгивающий от радости Полкан нырнул вслед за мной. Первым делом в глаза бросился старый сундук, декорированный коваными элементами – мечта петербуржского антиквара, но я прошла мимо, выискивая средь множества вещей знакомые очертания. И нашла за поржавевшим дедовским велосипедом вместе с металлическим ящиком, где, завернутые в полиэтилен, хранились мои первые работы.

***

Вернувшийся с «раскопок» Владимир, нашел меня в «общей». На полу три десятка работ – акварель, масло, грифель и я среди них, точно Хозяйка Медной горы жду своего Степана.
- Ну и ну… - Вовка в своем репертуаре. – Мы, что ли, Третьяковку открываем?
- Русский музей, - я обиделась.
Друг, не будь дураком, понял.
- Твои? – опустившись на колени, он поднял ближайший рисунок. – Талантливо.
- Спасибо, - естественно, я оттаяла, как иначе? – Я давно не практикую.
- Зря. У тебя отлично получалось. Смотри, какие глаза? – Вовка ползком перебрался на другое место. – Зеркало души – иначе не скажешь.
- Это Ольга.
- Ольга? Серьезно? Зачем же она себя так…
- Испортила? – Я улыбнулась.
- Наверное. – Он сконфужен. Смотрит виновато.
- Не переживай. Я примерно то же самое ей сказала, когда увидела.
Ольга никогда не слыла красавицей. Единственным ее достоянием были волосы – густые, белокурые, прямые, которым завидовали все девчонки в школе.
- Все же… не понимаю я вас – женщин. Зачем это все? – Владимир покрутил рукой вокруг головы. - Настоящего мужчину привлекает естественная красота, а не тонны «штукатурки», - поделился соображениями он.
- Настоящего мужчину – естественная красота? – Меня разобрал смех. – С таком случае, между современным мужчиной и настоящим – непреодолимая пропасть.
- Не скажи. – В отличие от меня Вовка серьезен. – Просто мы адаптируемся. Если для нашей женщины счастье заключается в постоянном перекрашивании, мы даем ей то, к чему она стремится. Но собственные приоритеты от этого не меняются.
Я не знала, чем ответить, слишком уж неожиданный поворот вышел, и предпочла вернуть разговор в русло дружеской пикировки.
- Так ты у нас, значит, настоящий представитель сильного пола? Вымирающий вид, так сказать?
Но Вовка на мою провокацию не поддался.
- Уж лучше быть вымирающим, чем стать псевдо мужиком, - вставая. – Обедать идем?
- Идем, - согласилась я, внезапно осознав, что время подходящее, и живот уже подводит. – Только уберем сначала?
- Давай. – Он вновь присел и стал собирать рисунки в стопочку, пока вдруг не замер над одним из карандашных набросков. – Это где?
Вопрос заставил меня присмотреться.
- Это заброшенный дом в лесу, возле озера. – Я накидала его по памяти, после незабвенного похода по грибы, закончившегося бегством. – А что?
- Покажешь?
- Покажу, - я несколько озадачена. – А что тебя заинтересовало? Дом, как дом. Поди, совсем развалился уже.
- И все же я хочу посмотреть, - несколько отстраненно.
- Без проблем. Пообедаем и пойдем. Не раньше. Я жуть, как голодна, - работая на опережение, ибо Вовка собирался возразить. Поняла по горящим нетерпением глазам.
Ох уж этот исследовательский азарт!

***

Мы вышли через зады и двинулись вдоль опушки в сторону старого кладбища. Я побоялась идти напрямую через лес, слишком давно не ходила этим путем – чревато заблудиться. Да и диких кабанов никто не отменял: тетя Варя обмолвилась, что в этом году зафиксировано несколько случаев нападения на людей.
Не доходя первых могил, свернули на ведущую к тракту тропу, а там по накатанной до места. На все про все ушло около полутора часов, и вот уже водная гладь мелькает в просветах между деревьями.
- Почти пришли, - обрадовала я Владимира, нет-нет да кидающего на меня короткие взгляды, значение которых не оставляло сомнений.
Друг на глазах преобразился и моментально ускорился, готовый к финишному рывку. Я же наоборот притормозила.
- Слушай, давай не будем играть в догонялки! - окликнула, всем видом демонстрируя недовольство. - Никуда от тебя этот дом не денется! Стоял полвека, и еще пять минут простоит, как миленький. Если не сгнил, конечно, - себе под нос.
Вовка послушался. Дождался, пока мы поравняемся, и засыпал вопросами, видимо, ради отвлечения.
- А ты знаешь его историю? Когда построен, кто жил, почему бросили?
- Мама дорогая, да ты фанатик, я посмотрю!
- Почему сразу фанатик? – с обидой. – Вот ты, когда рисовала, неужели не хотелось поскорее закончить и насладиться результатом?
- Хотелось? – Смысл отнекиваться? – Конечно.
- И у меня, то же самое. Я не первый день занимаюсь этим вопросом. Распутываю клубок слухов, домыслов, обиваю пороги архивов, ищу зацепки, а когда нахожу, просыпается азарт. Начинает казаться, что разгадка близко, и тогда, каждая секунда промедления режет по живому не хуже вострого ножа.
- Курдюк, прагматик, фаталист, соня, фанатик… Господи, с кем я связалась? – Я подтолкнула его плечом.
Вовка улыбнулся.
- Друг. Ты опять забыла. Помимо всего прочего я твой друг.
- Что ж, друг, вот она – твоя манна небесная. Надеюсь, поможет приблизиться к разгадке. - Я указала на остов старого дома - обветшалого и скосившегося, сквозь реберный просвет которого виделся частокол древесных стволов. С нашей последней встречи «запретный плод» однозначно и прилично сдал.

Глава 5

Вы когда-нибудь видели ангела? Я видела. Он спустился за мной в темноту, чтобы вынести на свет Божий. И слышала его проникновенный голос: «Не оставляй меня, пожалуйста, не оставляй».
А потом налетели черти и трясли, и били по лицу, и кричали: «Очнись! Очнись! Очнись!»
Сфокусировав взгляд, я узнала склонившегося ко мне Владимира. На уровне шестого чувства поняла, что тот чем-то страшно взволнован, но уверенности не было. Разглядеть выражение его лица не получалось, слишком темно и близко.
- Что с тобой? - Я попыталась озвучить назревший вопрос, но гортань свело, и речь превратилась в хрип. Так мне послышалось.
Вовка же понял.
- Со мной - ничего. Ты как? Все цело? Ничего не болит? – в голосе друга явное облегчение. – Господи, Ярило, ну и напугала ты меня! Пальцами шевелить можешь?
Я вдруг осознала, что мои телеса последовательно, сантиметр за сантиметром ощупывают. Сперва плечи, потом правую руку, левую…
Добраться до остального я не позволила.
- Хватит уже! Со мной все в порядке! – На этот раз голос не подвел, вот только в голове зазвенело, словно кто-то весьма недобрый вздумал ударить в бубен.
Просвещать Вовку я не стала, побоялась нового приступа паники с его стороны. Вместо этого поинтересовалась:
- Где мы?
- Думаю, в погребе. – Друг помог мне принять вертикальное положение. Практически вертикальное – посадил. – Похоже, доски основательно прогнили и не выдержали нашего веса, - предположил он, указывая на потолок. Над нами зияла большая дыра с рваными краями, сквозь которую и поступал свет.
- Весело, - я потерла лоб, в попытке избавиться от боли. – Ты сам как? Цел? – наконец разглядев царапину на его лице – длинную, кровоточащую, рассекающую люб от виска до полосы волос над бровью.
- Нормально. Мое падение замедлила лестница, - успокоил меня Владимир, указав на останки своей спасительницы – тетива да нижняя ступенька.
- Как выбираться будем? - Я огляделась. До потолка однозначно более двух метров – Вовке не дотянуться. Вокруг пустующие стеллажи. Свалившийся вместе с нами лом в расчет принимать не стоило: из него не то, что подмости не соберешь, куча – мала не сложишь! – Есть идеи?
- Если только одна… - Как и я, он безрезультатно рыщет по сторонам взглядом.
- Какая?
- Залезешь мне на плечи, и я подниму тебя. Должна дотянуться.
- А ты?
- Я? Я на твоей милости, - Владимир хохотнул. Видимо, нервное. – Захочешь вытащить, найдешь способ.

***

Очутившись на поверхности, я первым делом кинулась на улицу звать подмогу. Но спокойная озерная гладь и безучастный лесной массив вокруг нее охладили мой пыл. Должно было очень повезти, чтобы хоть кто-то оказался поблизости и услышал мой призыв. Сникнув, я побрела обратно.
Для начала поинтересовалась у Вовки, как он там? Живой? Друг ответил, что ничего не изменилось - протирает штаны и попросил меня не беспокоиться попусту, а заняться делом. Я послушалась.
Бродить по старому дому в поисках непонятно чего – то еще занятие. Я осторожно переступала через всякий хлам, нанесенный ветром мусор, следы животных трапез, экскременты различного происхождения и задавалась вопросом, что если вновь свалюсь в какую-нибудь яму, найдут ли нас вообще? И кто? Люди, звери?
Трижды обследовав все помещения, я решила подняться на чердак, несмотря на протесты Вовки, время от времени окликавшего меня из глубин подвала. Было страшно. А еще то и дело накатывало что-то, от чего кожа покрывалась мурашками, а сердце начинало ухать в груди, словно большая, глазастая сова.
Здесь все выглядело гораздо приличнее, нежели внизу. Отсутствовала порушенная мебель, не было следов присутствия животных - только птичий помет и перья, с подстропильных балок свисали пучки засушенных трав, а у дальней стены стоял целехонький, закрытый на амбарный замок сундук.
- Вов, похоже, сюда кто-то наведывается, - сообщила другу ради собственного успокоения.
Тот не ответил – далеко все же, да и я не кричала.
Вошла внутрь, лелея тайную надежду, что этот кто-то припас канат или, на худой конец, крепкую веревку, и чуть не взвыла от ужаса, когда с громким хлопком дверь за мной встала на место.
Справившись с испугом, я вновь начала осматриваться. Рядом с дверью буфет – колченогий, запылившейся, без дверок, с жестяными баночками внутри. Любопытство взяло вверх, и, открыв одну, я осторожно принюхалась – фиалка, кажется, но уверенности не было. Зато в следующей, однозначно, находился раскрошенный мел. Вдруг взгляд зацепился за что-то в углу на верхней полке. Я потянулась, чтобы достать, и едва не схватилась за сердце, поняв, что это связка высохших от времени куриных лапок.
Вопрос: «Какого черта здесь происходит?» - заклокотал внутри, а ему тревожным набатом вторил голос бабушки: «Нечего тебе там делать! Увижу – выпорю!»
Я невольно попятилась. Взгляд испуганным воробьем метался с одного на другое, пока не остановился на приставленной к буфету лестнице. Как я могла сразу ее не заметить?!
Схватив находку, я заторопилась вниз, совершенно не думая о том, что она явно коротка. Что в ней от силы полтора метра. Что ее длины не хватит, чтобы вытащить Вовку из подвала. А оказавшись рядом с проломом, обессилено рухнула на пол, ощущая, как стекают по щекам горящие ручейки.
- Ну что там? Нашла чего-нибудь? – взволнованный голос друга заставил меня встряхнуться.
Я отерла слезы, прежде чем ответить.
- Лестницу, но она нам не поможет.
- Почему?
- Короткая.
- Насколько?
- Ниже меня. – Я судорожно вздохнула.
- Ничего. Спускай. Я тут тоже кое-что придумал, пока ты ходила.
- Что?
- Какая разница, Яр. Спускай, попробую выбраться.
Я послушалась. Внизу что-то скрипнуло, застонало, и вот уже Владимир протягивает мне руку.
- Помоги.
Распластавшись на дощатом полу, я дотянулась до его кисти. Конечно же не держала, да и не смогла бы удержать, но он, тем не менее, поднимался и, вскоре, смог ухватиться за край пролома. А чуть позднее и вовсе растянулся рядом со мной на полу.
- Живая?
Я кивнула и шмыгнула носом.
- А чего ревешь?
- Неправда! Не реву! – зажмурившись и вновь шмыгнув носом.
- Дурочка… Радоваться надо, - Вовка сел и, подняв меня, притянул к себе. – Испугалась?
Я закивала и с облегчением уткнулась носом в его плечо, думая о том, как же хорошо иногда оказаться в крепких объятьях сильного мужчины. Пусть даже он всего лишь твой друг.

***

- Господи! За каким дьяволом вы вообще туда поперлись? Ему же сто лет в обед! На ладан дышит! Туда даже ребятня уже не суется после всех этих случаев! – кипятилась Ольга, обрабатывая рану на лбу у Владимира.
Меня Вовка к себе не подпустил, а вот сестре отказать не смог. Впрочем, она разрешения не спрашивала. Усадила на стул, велела, чтобы не дергался, и за дело.
- Каких еще случаев? – За нас обоих спросил Владимир.
Я вообще предпочитала помалкивать: после падения и слез голова чугунная, едва соображает.
- Как каких? – Ольга искренне удивилась и принялась перечислять, загибая пальцы. - Ваньку Васина крыльцом придавило – ногу сломал. Пашка Сторожцев на вилы ржавые напоролся – в Саратов с заражением увезли. Пол кишок отрезали. Шурочку Пестову чуть собака насмерть не загрызла. Теперь вот вас едва живьем не погребло. Не зря говорят – проклятое место, – подытожила сестра и, закончив с мужским лбом, отправилась убирать йод в аптечку.
- Что еще говорят? Помимо того что проклятое… - Когда Ольга вернулась, Вовка решил возобновить разговор.
Я же мечтала только об одном, поскорее отправиться в постель залечивать раны. Пусть зримые повреждения на мне отсутствовали, но синяки вскоре обещали расцвести в полной мере. Самой себе я казалась порядком измочаленной тренировочной грушей.
- Чей это дом-то вообще? Кому принадлежал? Или ты тоже не знаешь? – тем временем говорил Владимир, потирая тыльную часть руки, также украшенную небольшой ссадиной. Ему, однозначно, повезло меньше, чем мне.
- Почему не знаю? Знаю! Бабушка говорила, – сестра выдержала многозначительную паузу, прежде чем огорошить. - Нам.
- Кому? - у меня даже голос прорезался от неожиданности.
- Ну, не совсем нам, конечно. Нашей семье, прапрабабке – Аксинье Герасимовне Елагиной. – Ольга щелкнула пальцами, явно довольная собой.
- Не может этого быть! Почему я не знаю?! – Я накинулась на сестру, вмиг позабыв о собственном разбитом состоянии.
- Ты у меня спрашиваешь? Я-то тут причем?
Ольга обиженно насупилась. Владимир также глянул с удивлением, но меня не остановить.
- А у кого мне, по-твоему, спрашивать? У Вовки? Он, вроде, небылицы всякие не рассказывает!
- Я, значит, рассказываю?!
- Елагины – те, что родственники купцов Пчелинцевых? – встрял Владимир, но его вопрос проигнорировали.
- А кто? Я ничего подобного от бабушки не слышала!
Мы с сестрой окончательно перешли на повышенные тона.
- И что?! - огрызнулась Ольга, а меня, как в детстве, разобрала обида: в те времена единственный камень преткновения между нами – близость к бабушке.
- То самое! Если бы это была правда, я бы тоже знала! Но мне бабушка ничего подобного говорила!
- Может, ты не спрашивала?!
- А ты, значит, спрашивала?!
- Именно!
Ольга в запале вскочила на ноги. Я последовала ее примеру.
- И с чего вдруг такой вопрос возник?!
- С того самого! Альбомы нужно внимательнее смотреть!
- Какие еще альбомы?!
- Семейные!
Я задохнулась от несправедливости сестринского обвинения, но поставить ее на место не успела. Вовка вмешался.
- Брейк! – громогласно он положил конец нашим препирательствам. – Да что с вами такое?! Подеритесь еще! – предложил, когда мы с сестрой, в момент отрезвленные, потупили виноватые взгляды. – Успокоились? Или может по углам развести для надежности? – теперь уже с усмешкой.
- По углам. Желательно в «темной», - согласилась я, опускаясь обратно на табурет.
Было нестерпимо стыдно. Бабушка наверняка в гробу перевернулась от такого моего поведения. И что нашло, спрашивается? Сцепились, как дети малые!
- Лель, прости. Это стресс, наверное, - являясь зачинщицей ссоры, я принялась извиняться. – Сама не понимаю, из-за чего завелась. День какой-то дурацкий. Все наперекосяк. - Не придумав ничего лучше, я протянула сестре мизинец.
- И у меня тоже, - зацепившись за мой палец, призналась Ольга. – Мир?
- Мир.
- Вот и славно. Только, чур, не реветь. Я плавать не умею! – замахал руками Владимир, словно и вправду шел ко дну. В купе с нарочито испуганным взглядом выглядело забавно. Мы с сестрой рассмеялись.
- Не боись! Ярка отличный пловец. Вытащит, - успокоила мужчину Ольга и, вновь поднявшись на ноги, предложила. – Может по стопочке? Запить ваши приключения? Да и мой денек тоже. С начальницей сегодня вдрызг разругалась, - пожаловалась она, открывая дверцу холодильника. – Честное слово, дождется у меня эта скряга. Сама за прилавком стоять будет!

***

Сны – странная штука. Зачастую настолько реалистичная, что, даже проснувшись, ты продолжает воспринимать их реальность, как должное. Живешь в ней. Осязаешь. Дышишь ею. Так было и со мной.
Пробудившись среди ночи, я долго не могла понять, где нахожусь. Ноздри продолжал щекотать запах ладана, слышался тихий плач, всхлипывания, напевный речитатив молитв. Глаза щипало от слез, щека стыла от прикосновения к окоченелой коже. А еще эти боль, тяжесть и распирание в груди, точно я заготовленный к рождественскому столу гусь - ощипанный, выпотрошенный и до отказа набитый яблоками. И хочется выть волчицей, и рвать на себе волосы, словно лишившаяся дитя мать, и кричать – кричать так, чтобы вся вселенная узнала о моей скорби!

***

Я исследовала содержимое нижнего отдела буфета, когда в дверях «общей» комнаты появился невесть где пропадавший с утра Владимир. На нем синяя футболка с надписью «Sale», джинсовые бриджи цвета хаки, белые спортивные носки. В руках пузатая папка для документов, на плече фотоаппарат. В голосе ирония, а на губах всепонимающая ухмылка.
- Дай угадаю… Сыскные мероприятия в полном разгаре?
Я покосилась на часы, прежде чем как-то отреагировать – половина первого. Ну конечно, как штык к обеду!
- А ты, никак, с распродажи. Манекеном подрабатывал? - убирая на место коробку с вышивками – моими незаконченными, сестринскими творениями, бабушкиными шедеврами.
- Скорее уж вешалкой, раз никто не клюнул! – Вовка хохотнул и, бросив папку с бумагами на диван, присел рядом со мной на корточки.

Глава 6

Не представляю, чем Вовка накачал меня, но я была благодарна. Четырехчасовой беспробудный пересып, ненавязчивый треп за поздним полдником, совместный просмотр «Одиннадцати друзей Оушена» вкупе с комментариями доморощенного сатирика вернули мне расположение духа. Я даже утренний фотонабег на проклятый дом просмотрела без возвращения к тревожным мыслям. А затем, прервав третью по счету партию в «дурака», с работы явилась Ольга – нервная, злая, с покрасневшими глазами.
Забыв о картах, я воззрилась на сестру.
- Лель, что-то случилось? Неприятности на работе?
- Случилось…
Воспользовавшись повисшей паузой, Владимир ретировался из комнаты, предусмотрительно прикрыв за собой дверь.
- Что?
- Все, Яр! Все! – сестра в изнеможении плюхнулась на диван. – Скряга, Грымза, эта чертова псина! – задрав ногу, Ольга продемонстрировала мне прореху в штанине.
- Боже мой! Тебя покусали?! – я бросилась к сестре, намереваясь осмотреть рану, но та отмахнулась.
- А… Не-е-ет! Не покусали. Зацепилась за что-то, когда через забор лезла. Представляешь, дожила! – не то возмущаясь, не то удивляясь этому обстоятельству. - Брюки жалко, удобные… В Саратове покупала, - еще раз поболтав ногой в воздухе. – Вот ведь не хотела ее провожать. Не лежала душа. Какого фига поперлась, спрашивается? Чтобы этого переростка встретить?
Я окончательно запуталась и перестала что-либо понимать. Какого переростка? Кого провожать? Но уточнить не успела, сестра переключилась.
- Слушай, найдется что-нибудь пожевать? Сил никаких нет, - пожаловалась она и наглядно продемонстрировала отсутствие оных, распластавшись на диване в виде пятиконечной звезды.
- Конечно. Сейчас. – Я помчалась на кухню.
Ольга притопала ко мне спустя пару минут. В руках Вовкин фотоаппарат, на лице смесь из недоверия и осуждения.
- Тебе что синяков мало? Повторить захотелось? - интонационно напомнив мне бабушку. Она тоже, будучи сильно встревоженной, говорила тихо и вкрадчиво.
В качестве неоспоримого вещественного доказательства камера легла на стол. Защищаясь, я вскинула руки.
- Это не ко мне. Это к Вовке.
Сестра продолжала смотреть с сомнением.
- Серьезно. Я сегодня из дома вообще не выходила. Честное слово, - поклялась, ради убедительности прижав ладонь к груди.
Ольга кивнула.
- Где он?
- Понятия не имею. Наверно, подышать вышел, - предположила я, отвернувшись к плите.
На губах улыбка. Кажется, сейчас кому-то серьезно влетит. И правильно. Большие и умные мальчики время от времени также нуждаются в головомойке.

***

Этим утром я в кои-то веки завтракала не в одиночестве и бесконечно радовалась этому обстоятельству. Не потому, что Владимир отложил свои дела - причины его отказа от собственных планов достаточно прозрачны, чтобы не питать напрасных иллюзий, а в силу душевного подъема, благостного настроения и хорошего начала дня.
Во-первых я выспалась: ночные страсти не посетили меня сегодня. Во-вторых, ощущала себя полной сил и готовой к новым свершениям. В-третьих, гематома на лице еще немного налилась и стала побаливать при надавливании, как и любой другой синяк на моем теле, опровергая тем самым глупые мысли о своем сверхъестественном происхождении.
- Какие планы? Чем собираешься заняться сегодня? Уже придумала? – поинтересовался Владимир, с аппетитом уплетающий многослойный бутерброд с сыром и бужениной.
Сегодня он облачился в майку спортивного типа, немилосердно обтянувшую мощный торс, который вкупе с рельефными руками буквально кричал о содержащейся в нем силе.
Я хищно прищурилась.
- Есть мысшилки… Но для этого мне понадобится твоя помощь.
- Помощь… Какая? – Вовка засунул в рот последний кусок сэндвича.
- Тоже мне джентльмен. Как на счет посодействовать даме, не задавая лишних вопросов? – подлила масла в огонь его любопытства, прекрасно сознавая, что пользуюсь сложившейся ситуацией, но не испытывая ни капли сожаления по этому поводу.
- Судя по всему мне стоит насторожиться, - усмехнулся друг, явно не испытывая ничего подобного. – Ну да ладно… Считай, что приобрела послушного раба. Во временное пользование, - уточнил он.
- Вот и славно. – Я довольно потерла руки и, поднявшись, скомандовала. – Для начала… за тобой посуда, а я собираться.
Ответом мне стал заразительный хохот.

***

- Ты шутишь, да? - Вовка выглядел весьма комично, узнав об участи ему уготованной. – Какая из меня модель? Может, птичек порисуешь? Или там деревья, солнышко, речка…
- Отличная идея, - закивала я, представив его сидящим на большом камне под раскидистым ильмом.
Друг просиял, превратно истолковав мои слова, и я поспешила разочаровать.
- Не лыбься, твое присутствие никто не отменял.
- Ярка, ты садистка! – с неподдельным возмущением.
- А ты разве не знал? – Я ухмыльнулась прежде чем с энтузиазмом заявить: - Решено! На повестке дня пленэр! И да, можешь плавки захватить. Откроем купальный сезон, если, конечно, рискнешь сунуться в ледяную воду, - подзадорила напоследок, продемонстрировав лямку скрытого одеждой купальника.

***

Я привела друга на берег Медведицы, к тому месту, куда мы с сестрой когда-то сбегали позагорать без посторонних глаз. Если не принимать в расчет разросшегося кустарника, соревнующихся с ним в размерах островков лебеды и заметно вытянувшейся поросли древесного молодняка, здесь мало что изменилось. Все также клонилась к реке белоствольная береза, стремился к небесам многолетний вяз, зеленел мшистыми боками островерхий валун, непонятно откуда здесь взявшийся.
- Прибыли, - обрадовала я своего спутника, пристраивая пакет с водой и продуктами на сук ближайшего дерева.
Вовка огляделся.
- Что-то не пойму… а где ты купаться собралась? Здесь же по колено!
- Узкая не суть мелкая, между прочим, - не согласилась я. – Ладно, начнем с купания, - чтобы стереть скепсис с его лица. – Сейчас я тебе докажу.
Я принялась раздеваться, не отказывая себе в подстрекательских взглядах. Но Вовка стоял столбом и продолжал лучиться недоверием.
Аккуратно развесив одежду на ветке, я направилась к реке. Холодная вода обожгла ступни, напомнив о том, почему Медведица так и не стала излюбленным местом купальщиков. Собираясь с силами, несколько раз глубоко вздохнула, но самостоятельно окунуться мне было не суждено. Вслед за словами «ты первая» две теплые ладони уперлись мне в спину, и спустя мгновение я, фыркая и отплевываясь, барахталась на глубине, пытаясь восстановить дыхание и найти точку опоры, а когда справилась с этой задачей, устроивший пакость друг вынырнул в двух метрах левее меня.
- Ах ты!.. - оттолкнувшись от дна, я устремилась к нему с намерением не утопить, но отомстить. Добраться не успела, Вовка ушел под воду, умудрившись напоследок показать мне язык.
- Ладно, утка, посмотрим, кто кого, - проворчала, упустив его в очередной раз. И пошла на хитрость.
Дождавшись момента, когда Владимир по моим подсчетам должен будет появиться на поверхности, я принялась молотить руками по воде, насколько умела, изображая страх и панику. Друг купился и, увидев тонущую меня, бросился на выручку.
Я ждала до последнего, подпуская его как можно ближе, а потом, извернувшись, уперлась ногой в грудь и оттолкнулась, тем самым послав Вовку под воду. Правда, ликование мое было не долгим – весовые категории разные. Как я не брыкалась, друг справился со мной в два счета. Обхватил за талию и потянул на мелководье, где я оказалась прижата к мужской груди без какой-либо возможности высвободиться.
- Сдаешься?! - с грозным оскалом.
В последний раз дернувшись, я признала поражение:
- Сдаюсь. Но ты жульничал! – Хотя бы на словах одержать верх!
- Даже не думал, - округлив глаза так, что стал смахивать на страдающего базедовой болезнью. Мне стоило труда не покатиться со смеху.
- Ага, конечно! Ты силу применил! А это нечестно! Я меньше и слабее, - указала на очевидное.
- Юлишь, мать, юлишь. Кто утопающею изображал? – с вызовом.
- Это был тактический ход!
- А это тактический ответ, - хмыкнул Вовка, еще сильнее стиснув мой корпус.
Я охнула и пнула его ногой в голень, неожиданно сообразив, что кое-что в моем арсенале еще осталось.
- Отпусти, изверг!
- Ни за что!
- Так, да?!
Я принялась лягаться что было сил. Вовка терпел какое-то время, а потом, судя по всему, решил обездвижить окончательно и, приподняв, повалил.
Своим стремительным падением мы подняли со дна муть, спровоцировали фонтан брызг. Но взволновало меня не это, а то, как ловко развернулся Владимир, чтобы смягчить удар своим телом. Как бережно поддержал, не позволив хлебнуть грязной воды. Как убрал прилипшую к лицу прядь. И еще кое-что, что невозможно не ощутить сквозь тонкую, промокшую ткань плавок.
Дыхание перехватило.
- Что ты делаешь?
- Что я делаю? – В глазах недоумение.
- Ты…
- Мщу тебе! Извергом обозвала, - перебил Вовка и чуть сдвинулся в бок, разорвав тем самым тесный контакт наших тел в нижней части.
Не совсем понимая, как реагировать и к каким выводам прийти, я поспешила подняться.
- Считай, что отомстил, - избегая встречаться взглядами. – Пойду, переоденусь, пожалуй. Прохладно все же.
Я выбиралась на берег, когда за спиной раздался приглушенный всплеск. Решил остудиться? Я приказала себе не думать об этом.
Но приказать легче, чем воплотить в жизнь. Помимо воли мысли то и дело возвращались к случившемуся, к провокации с моей стороны.
А это была именно провокация! Самая натуральная. Провокация-соблазнение. Взгляды, намеки, улыбки… Глупо изображать из себя наивную дурочку после всего этого. Одного объяснить не получалось – зачем?
Сказать, что расцениваю Владимира как потенциального партнера, я не могла. Не расценивала. Он был мне внешне симпатичен. Да, я питала к нему дружескую симпатию, любила находиться в его обществе, но ведь не хотела. Как мужчину не хотела. Неужели после всех этих перипетий с невозможностью зачать, развалившимся браком, разделом имущества я настолько отчаялась, что готова вертеть хвостом перед каждым встречным?
А еще было стыдно. Уже не перед другом – перед мужчиной. За то, что подтолкнув, включила заднюю. Повела себя как девочка-подросток до конца не определившаяся в своих желаниях. За то, что не в состоянии разобраться в себе самой.
Естественно ни о каком рисовании при подобном раскладе речи не шло. Я засобиралась. Владимир не противился. Да и вообще не проронил ни слова, только забрал из моих рук пакет с не пригодившимся съестным и мокрыми вещами.
На месте мы разбрелись по комнатам. Вернее я укрылась в дедушкином убежище, оставив в распоряжении друга весь остальной дом. И сидела там, покуда голод не напомнил о себе громким урчанием.
В силу объективных причин рассчитывать на незаметную вылазку не приходилось, и, внутренне настроившись на неприятный разговор, я шла на кухню с готовностью отвечать за свои поступки. Зря. Никто не встретился мне по пути, никто не окинул разочарованным взглядом. И только еще теплый суп на плите и оставленный на столе хлеб стали мне укором.
Налив себе тарелку, я села за стол, но аппетит пропал. Проглотив через «не хочу» несколько ложек, неожиданно вспомнила о Полкане, которого, будучи с утра воодушевленной, забыла покормить.
- Бедняжечка… - я заторопилась в «холодную» за сменной миской. Перелила в нее остатки собственного обеда, по примеру бабушки покрошила хлеб и направилась во двор. Но и там меня поджидало разочарование. Маленький пушистый комочек не выбежал навстречу. Не крутился под ногами, не повизгивал от радости, тычась носом в руки, пока я меняла пустую миску на полную. Не пытался откусить полюбившийся бант на шлепках.
Я заволновалась. Заглянула в будку – никого.
- Куть-куть-куть… Полкан, - принялась звать, рыская взглядом по огороду.
Он не мог убежать, некуда. По периметру забор, внутренняя калитка заперта. И, тем не менее, щенок на глаза не попадался. Стало не по себе.
- Полкан! Полкан! – теперь уже во весь голос.
Я заглянула за сарай, подергала двери в летний душ, в уборную, которыми давно никто не пользовался, проверила крышку на колодце – на месте. А потом вдруг поняла, что все это время за моими передвижениями пристально наблюдают. На заборе, на крыше сарая, на соседской яблоне сидело воронье и переминалось с ноги на ногу, топорща черные перья, будто едва сдерживало нетерпение. И сердце екнуло от нехорошего предчувствия – всем известно кто из птиц не гнушается падалью.
Вооружившись метлой, я направилась к смородиновым кустам. Испуганные моим приближением вороны закаркали. Некоторые улетели, другие переместились с забора на сточный желоб, продолжив оттуда коситься блестящим глазом. Третьи всего лишь отпрыгнули подальше, протестующе взмахнув крылами. И их настойчивость сказала мне о многом, подготовив к худшему.
Я похоронила Полкана у задней калитки - за границей участка, завернув в старую, отложенную на тряпки наволочку. Его, буквально, пришлось собирать по частям – воронье потрудилось. Затем убрала лопату, привела в порядок пятачок подле сарая, ликвидировав последние следы жизнедеятельности бедного песика, и заперла будку. Более никто в ней жить не будет. Во всяком случае, не при мне.
Управившись со всем, вернулась в дом, чтобы скорбеть в одиночестве и задаваться вопросом: «Почему так случилось»? Почему намерение спасти несчастное животное обернулось очередной трагедией?

***

Ночью все повторилось: церковный дух, моленный напев, слезы, опаляющее прикосновение к стылой коже. Но затем картинка сменилась - вдруг оказалась в темноте. Пахло сыростью и плесенью. Где-то рядом звонко капала вода. Пищали крысы. Душу разрывал страх.
Проснувшись, я зашлась в беззвучном крике. А потом билась в конвульсиях, заглушая стоны подушкой. И молилась, чтобы встали на место нависшие надо мной стены, и развеялось ощущение замкнутого пространства. Казалось, будто погребена заживо.
Когда сердцебиение унялось, а наволочка впитала последние слезы, я поднялась с постели. Оставаться там, где преследуют кошмары, не было ни сил, ни желания, и я сгребла с кровати подушку с пледом, намереваясь перебазироваться на диван. Но так и не легла, узрев пустующее спальное место в «проходной». Вовка до сих пор не вернулся.

Глава 7

Я никогда не боялась темноты, за что, наверное, стоит сказать спасибо вырастившим меня. Самым страшным бабайкой моего детства был воображаемый паук, обитающий за шкафом в «темной», выдуманный бабушкой, чтобы приструнить расшалившихся внучек. Но сейчас, по очевидным причинам, чувствовала себя в ней не комфортно.
Пройдясь по дому, я зажгла свет везде, кроме «дальней», побоявшись тревожить обосновавшихся в ней «призраков». А затем устроилась на бабушкином диване с когда-то принадлежавшим дедушке томиком Пушкина. И сидела в обнимку с книгой – пролистывая, перечитывая, пока за окнами окончательно не рассвело.
В половине девятого утра уложенная, накрашенная, в легком цветастом сарафане я села завтракать. За этим занятием меня и нашла Ольга, забежавшая поздороваться перед работой.
- Ого! Ты чего это при параде? Куда намылилась?
- Никуда. Просто захотелось, - призналась я, пожав плечами. – Чай будешь?
- Нет, я уже. Мне сегодня пораньше надо. Вчера товара много привезли, не успела разобрать.
- Как хочешь. – Я подлила себе кипятка. – У меня шоколадные трюфели есть. Вкусные.
Как я и предполагала отказаться от сладостей сестра не смогла.
- Ай, ладно! В конце концов, переработка мне не оплачивается, - махнув рукой, она уселась на табурет. – А чего одна? Вовка где? Спит что ль?
- Может и спит, только не здесь. – Благо пошла доставать конфеты, и Ольга не видела моего лица, ибо не поморщиться не получилось.
- В смысле? Не поняла?
Я поставила на стол вазочку и вторую чашку.
- В прямом. Он не ночевал сегодня, - наполняя чашку водой.
- Поругались? Да? – сестра сочувствующе поджала губы.
- С чего вдруг? – Я не горела желанием вдаваться в подробности.
- Вот я и спрашиваю с чего? Полотенец не поделили?
- Причем тут полотенце? – не донеся до рта сырный ломтик.
Ольга хихикнула:
- Наверно, не причем. Помнишь, как мы цапались из-за кремового с розами?
- Помню. Бабушке пришлось его спрятать, чтобы остановить войну. Кстати, где оно? Не находила?
- Находила, конечно. У меня. – И видом и тоном сестра напомнила мне кота Матроскина. Осталось замяукать. – И не проси, не отдам!
Я усмехнулась:
- Пользуйся на здоровье.
Мы похихикали. Ольга развернула еще одну конфету, прожевала, а потом вернулась к оставленной теме.
- Так что у вас стряслось?
- Ничего, Лель, правда. Мы просто друзья, - зачем-то добавила я, тем самым еще более подстегнув ее любопытство.
- Ага, конечно. Они друзья, а я клушка слепая. Зубы не заговаривай! Я же вижу, как он на тебя смотрит!
- Как? – я оторопела и вновь забыла о завтраке.
- Как кот на сметану, ну или я на трюфели, - просветила она, демонстративно хлопнув себя по тянущейся в вазочке руке. – За уши не оттащишь!
- Ну тебя… - Я не знала, что сказать.
- «Ну» – не «ну», а что есть, то есть. Я сразу все поняла, когда он билет сдал.
- Какой билет? – Час от часу не легче!
- Тот самый… Который купил за сутки до твоего приезда, - просветила меня Ольга. – Впечатляющая смена планов, не находишь?
Я отказывалась в это верить!
- Ерунда! Скорее всего нарыл что-то интересное для своей диссертации, вот и задержался, - выдвинула предположение.
- Ага, а еще постригся, чтобы лучше рылось, и стал ходить петухом. – Ольга подмигнула.
- Скажешь тоже - петухом…
Я совершенно растерялась и не знала, чем возразить. Да и смысла не имело. Ольга для себя уже все решила, а вот мне было над чем подумать. Но не сейчас. Сейчас следовало свернуть со скользкой темы.
- Что планируешь на день рождения? Определилась уже? – воспользовалась единственным безотказным в данном случае способом - заговорила о насущном. Через две недели сестре должно было исполниться тридцать шесть.
- Ай! И ты туда же… - Ольга недовольно скривилась. – Сдалась вам эта днюха?! В нашем возрасте уже не празднуют, между прочим, - ворчливо.
- Лель, что за бред?! – Не разговор, а откровение на откровении!
- Яра! Это не бред! Мы с тобой не девочки давно, а до ягодок еще шагать и шагать! – теребя обертку от конфеты.
- То есть, хочешь сказать, что ближайшая стоящая дата – сорок пять?
- Не знаю, как на счет стоящая, но звучная однозначно. – Ольга поднялась. – Пойду я, пожалуй. Заболтала ты меня.
- Э, нет… Мы не закончили, - приподнявшись, я ухватила сестру за руку. - Сядь.
- Яр, серьезно… опоздаю.
- Не опоздаешь! – категорично.
Она послушалась.
- Ну что ты хочешь? Пьянку? – судя по всему злясь.
- Почему пьянку? Праздник.
- Хорошо, будет тебе праздник.
- Обещаешь?
- Обещаю! И не надо на меня так смотреть!
- Как?
- Как удав на слона! Сказала, будет, значит, будет!
- Договорились, - я вновь взялась за чашку, но уйти сестре не позволила, вспомнив о еще одном вопросе.

***

Мне стоило труда не сорваться из кухни, едва за сестрой закрылась входная дверь. Удержалась на морально-волевых, точно солдат в строю перед вражескими дулами. Допила, перемыла, расставила по местам, а потом уже отправилась на поиски ответов. Благо вопросов у меня было, хоть отбавляй.
В первом попавшемся на глаза альбоме бабушка с дедушкой: на работе, с детьми, с друзьями, фотографии военных лет. Я проглядела его быстро, ибо знала практически наизусть, да и в первую очередь интересовало другое. Во втором, самом пузатом из всех имеющихся, мы с Ольгой - от мала до велика. Видно, по первой дедушка сортировал. Аккуратно вырезанные и наклеенные уголки, соблюдена хронология, каждая фотография подписана – год, число, событие. Педантичность налицо. В третьем, последнем - все и вся, скопом. И сразу понятно, что альбом дело рук сестры. Чего в ней никогда не было, так это скрупулезности – рассовала, как Бог на душу положил, а что не поместилось в карманы, заложила между страниц.
Но и в нем я не нашла того, что искала. Ни намека на дом у озера, и, тем более, на его бывших владельцев. Разочарованная, я вернула альбом на место, вновь заподозрив Ольгу в обмане. Но тут на глаза попалась книга без названия. Кожаный переплет избороздили золотые нити, а в центре овал, будто для портрета, обрамленный выпуклой каймой.
Я потянулась за находкой и не ошиблась. На поверку томик оказался хранилищем фотоснимков – старых, зернистых, местами выцветших и пожелтевших. С каждой новой фотографии на меня смотрели совершенно незнакомые люди: женщина под ажурным зонтиком на фоне стройной березы, мужчина при бабочке, пожилая матрона в платье с кружевным воротником. На следующей они собрались в семью (так мне представлялось), центром которой был импозантный старик с кустистыми бровями и серьезным лицом. Далее две девочки в одинаковых платьях, с косичками. Одна совсем светленькая, другая потемнее. В ногах последней большеухий щенок поднял лапу для приветствия. Сейчас так не снимают.
С осторожностью и внутренним трепетом я переворачивала страницы, гоня прочь ощущение, словно без разрешения подглядываю за чужой жизнью, пока на глаза не попался тот самый снимок. Это и, правда, был дом у озера, только узнать его оказалось достаточно сложно. Здесь он красив и молод – не следа запустения. В оконных просветах видны занавеси, стройным рядком стоят открытые ставни. А перед ним та самая матрона в платье с кружевным воротником, немного постаревшая, но сохранившая властность во взгляде и чувство собственного достоинства. И девочки, преобразившиеся в юных особ. Улыбающиеся, исполненные жизни, с толикой смущенного кокетства на лицах. Я осторожно дотронулась указательным пальцем до лика одной из них, сожалея об испорченной временем карточке. Или это был брак? Темное пятнышко на щеке.
Я досмотрела альбом до конца, и вновь вернулась к снимку с домом. Если верить Ольге, то на фотографии наши родственники. Кто из них Аксинья можно не гадать. В правом верхнем углу отштампованы место и дата – Аткарск, 1919, и отталкиваясь от нее, моей прапрабабкой может быть только старшая из женщин. Я вновь принялась всматриваться в лица девушек, внезапно сообразив, что если матрона действительно та, за кого ее выдает сестра, то одна из юных особ должна быть нашей родной прабабкой – матерью бабушки. Интересно кто? Светленькая или та, что потемнее?
С размышлений об этом меня сбила другая неожиданная мысль. Вспомнились сон и табличка на могильном кресте и имя, ничего мне доселе не говорившее, а сейчас буквально звенящее внутри. Меня пробрала дрожь.
Чем дольше я всматривалась в лица девушек на фотографии, тем крепче становилась уверенность в том, кто есть кто. Все что я знала о прабабке – имя. Ее звали Ульяна. И что умерла молодой - в родах, не сумев произвести на свет второго ребенка. И похоронена на старом кладбище. Хоть бабушка никогда не брала нас с собой в дни поминовения, но уходила в ту сторону.
Захлопнув альбом, я поднялась, точно зная, чем займусь прямо сейчас. Я собиралась отправиться на поиски двух неизвестных могил, чтобы окончательно утвердиться в своих подозрениях – преследующие меня сны не случайность.

***

Домой я возвращалась вымотанная, не столько физически, сколько морально. Не так это просто бродить по кладбищу, вглядываясь в каждое надгробие. Волей неволей проникаешься духом скорби. Одно радовало, поход увенчался успехом. Посчастливилось найти, что искала – могилу моей прабабки. И не только ее.
Еганову Ульяну Прокопьевну подзахоронили к сестре в 1929 году, спустя семь лет после кончины последней. На их могиле нет фотографий, как принято ныне. Только крест и плита с именами, судя по всему, поставленная не так давно – бабушкиных рук дело. И пусть я до сих пор достоверно не знала, кто есть кто на снимках в альбоме, одно могла сказать наверняка – в своих снах я смотрю на мир глазами прабабки. Осталось понять почему?

***

Стоило мне переступить порог дома, в нос ударил аромат жареного мяса. В первую очередь подумалось о сестре, но я тут же отмела это предположение. Слишком рано. Ольга не могла вернуться с работы, да и зачем ей кашеварить на бабушкиной кухне?
Беззвучно закрыв за собой входную дверь, я прошла в «теплую». И увидела Вовку возле плиты. Он смотрел на меня. Услышал.
- Здравствуй, - очевидным показалось поздороваться. А мысленно взмолилась, только не сейчас, не готова.
Владимир откликнулся, приветствуя.
- Чертовски выглядишь! – Выключил конфорку под сковородой. – Ужинать будешь? Я бифштексы пожарил.
Моих губ коснулась невольная улыбка (внушение подействовало!), но уточнять чертовски хорошо или плохо, не стала. И так все ясно! После семичасового скитания по кладбищу сложно выглядеть, как супермодель.
- Чуть позже, - я благодарно кивнула, не столько приглашению к ужину, сколько отсрочке. Приблизившись к столу, положила на скатерть альбом. – Тебя заинтересует, - предрекая.
Вовка вопросительно вскинул брови, но я не стала объяснять. Разберется. И заторопилась за сменной одеждой. В душ! В душ! Смыть с себя печальный дух смерти!
Когда я возвращалась – освежившаяся, с мокрыми волосами, в домашних майке и трико, Владимир изучал преподнесенный ему «подарок».
- Где ты была? На кладбище? – видимо, успел сложить пазлы за время моего отсутствия.
Я села на табурет супротив, как сказала бы бабушка.
- Так очевидно?
Друг ответил неопределенно:
- Можно догадаться. И что?
- Успешно. – Я старалась не думать о том, где пропадал он. Получалось с трудом. – Постояла у могилы прабабки. Знаешь, ей всего двадцать семь было, когда…
- Молодая.
Вовка вновь взялся за альбом.
- Это Аксинья? – указал на снимок матроны в платье с кружевным воротником.
- Видимо. – Я перекинула за спину влажный локон. – И все равно не понимаю, почему бабушка не рассказала мне, - вернулась к своим баранам.
- А я понимаю. – Вовка поднялся за тарелками.
- В смысле, понимаешь?
- Мои предки из помещиков. Не знаю, насколько крупных, не смог выяснить, - сожалея. – Когда коммунисты пришли к власти, и стало понятно, чем это грозит, они бежали. – Не глядя, Владимир положил передо мной приборы. – Оставили все. Потом сменили фамилию, благо в смутные времена с этим проблем нет. И начали заново. Главное - выжив. Лично я узнал об этом в больнице, перед самым концом матери. Не помню, интересовался ли ранее, но не важно. Она много бредила тогда, терялась в воспоминаниях, - мне в руки всунули тарелку с едой. – Если я все правильно понял, от них скрывали досоветское прошлое. Умалчивали, боясь расправы. Сама подумай! – Владимир, наконец, устроил за столом. - Твоя бабушка кто? Передовица завода «Ударник»? Так?
- Так.
С трудом, но я улавливала суть его мысли.
- Ну вот… А тут сын или дочка приходит в школу. Кстати, как твоя мама училась?
- Отличница, - растерявшись.
- Тем более! Приходит дочка-отличница в школу и говорит; купцы, промышленники, два дома, три мельницы, магазин… Во что, по-твоему, все это могло вылиться?
- В неприятности.
- Неприятности – не то слово! – нарезая стейк на ломтики. – Бабушку уволили бы. Дед фронтовик?
- Эм-м-м... Наверное. Помощником машиниста был.
- Вот… Лишили бы заслуг. В лучшем случае дом отобрали. Участок ведь государственный, - помахав в воздухе ножом.
- Хватит! Я поняла! Но почему Ольга знает? – Скрывать, так от всех? Разве нет?
- А ты спросила, когда она узнала?
Я покачала головой.
- Поняла, что не страшно. Власть сменилась, время другое. Наши родители ходили на демонстрации, стремились в комсомол а мы в том же самом возрасте начинали стеснялись того, что когда-то вступили в пионеры, - - озвучил то, к чему после его вопроса успела прийти самостоятельно.
Впрочем, это не помешало мне упираться.
- И все равно как-то не по-нормальному. Сам говоришь, другое время. Сейчас все кому не лень кичатся титулами и званиями
- Ты последние десять лет чем занималась? Собственной жизнью. Разве нет?
- Да, но…
- А Ольга находилась на глазах у бабушки. Ладно, на худой конец в пределах досягаемости, и виделись они почаще вашего, - когда я замотала головой в знак протеста. – Это же очевидно, они должны были сблизиться. К тому же единокровных родственников у вас больше нет, только сводные. По отцу. Прадеду, - поправил сам себя.
- Стоп! Откуда ты все это знаешь?! – Я, наконец-то, сообразила, что Вовка нет-нет да бросается информацией в утвердительной форме. – И вообще, где ты был?! – до кучи. – Неужели предупредить было нельзя?
- Предупредить? – в его взгляде промелькнуло что-то. - Так я пытался. Дважды. Только ты не открыла.
- Ничего ты не пытался, я бы… услышала, - вспомнив о моменте, когда пыталась релаксировать под Баха, с наушниками в ушах. Пришлось оправдываться. – Прости, я музыку слушала. Нужно было зайти.
И опять он как-то странно взглянул. Или это паранойя наметилась после откровений сестры?
- А был я в Саратове. Пил водку с другом-деканом. Так сказать, расплачивался за информацию.
- С каких это пор у нас мзду собутыльниками берут, а не бутылками?
Владимир усмехнулся:
- С давних. Это добрая старорусская традиция!
Мы еще поговорили. Теперь уже о Саратове, о друге декане. Владимир пообещал и меня снабдить подарочком, только не сегодня – завтра. И вроде бы не было между нами особой неловкости, но я все же не могла отделаться от мысли, что поступаю неправильно, что должна объясниться. В итоге, когда Вовка принялся убирать со стола, не выдержала.
- Вов, там у реки я не хотела.
- Я понял. Все нормально.
Он даже не взглянул на меня, что собственно к лучшему. Смысл собственной фразы поверг меня в смущение, но это почему-то не помешало и далее сыпать глупостями.
- Ольга говорит, ты билет из-за меня сдал.
Теперь он не только взглянул, а оставив посуду, повернулся.
- Не из-за тебя.
- Правда? – Мне немного полегчало.
- Яр, я не привык врать, - ровно.
- Слава Богу! Мне и так неловко за свое поведение, а если еще и…
- Давай сразу определимся, хорошо? Я задержался потому, что так было нужно мне, а не из-за кого-то. И тебе не за что винить себя. Я неправильно понял, ты объяснила. Все нормально. Взрослые люди. Такого больше не будет.
- Взрослые люди, - повторила я, вновь почувствовав себя препаршиво. А уже укладываясь спать, поймала себя на мысли – действительно ли я не хочу повторения? Или все-таки…

Глава 8

Как часто человек не понимает себя, своих желаний? Как часто его ведет бессознательное? Движет им, чтобы, что называется, оказаться в нужном месте в нужное время?
Я шла прогуляться, потому что не могла более находиться в четырех стенах, не могла смотреть на запертую будку и не думать о Полкане, не могла не копаться в себе, то и дело натыкаясь взглядом на Вовкины вещи, а оказалась у ворот городского кладбища, лишь тогда поняв, насколько сильно моя душа рвется к бабушке.
Приобретя букетик цветов у сидящей перед входом торговки, я вошла на территорию. Как бы парадоксально это не звучало, но не в пример старому погосту, где на днях мне не встретилось не единой живой души, здесь все до наоборот. Дворник метет пяточек перед выбеленной часовней, слышатся окрики рабочих, спускающих с борта свежеизготовленный монумент, урчит двигателем мусороуборочная машина, словно напоминает – настоящее забвение впереди, за рубежом близкородственных связей, за гранью быстро истлевающей памяти.
Нужный мне сектор в глубине, и биение пульса жизни вскоре осталось за спиной. Бабушка всегда хотела лежать в одной могиле с мужем, и ее последнее желание было исполнено. Они прожили вместе долгую жизнь, а теперь хранили верность друг другу в смерти – не каждому даровано такое счастье.
Открыв калитку, я в первую очередь положила букетик к подножью могильного креста, постояла скорбно, воскрешая в памяти одухотворенные бытием лица родных, а потом присела на вкопанную за оградкой скамью, чтобы поговорить с той, которая не услышит, но смогла лишь поздороваться.
- И ты здесь, Ярочка… - знакомый голос оборвал едва начавшийся внутренний монолог.
Я обернулась.
- Тетя Варя…
Старушка стояла позади меня за ближайшей могилой, одной рукой опираясь на клюку, другой держась за ограду. И как только бесшумно приблизилась?
Я заторопилась на помощь.
- Ну, зачем вы так далеко? Тяжело же! - отчитывала, придерживая и провожая до лавочки. – Вам отдыхать надо…
- Успею еще. В гробу не разгуляешься, - отмахнулась бабушкина подруга, но присев, благодарного вздоха не удержала. – Хорошо… Посиди со мною.
Я повиновалась, вновь обратившись взглядом к могиле. Ненадолго. Варвара Ильинична решила излить душу.
- Устала я, Ярочка. Ох, как устала! Все молюсь, молюсь, но Боженька не слышит. Не забирает. Сил никаких нет…
- Теть Варь… -
- Одна только Раечка меня и слышит, приходит. Может, заступится, подруженька… - совсем уж печально.
- Мне тоже бабушка снилась, - зачем-то поделились я. – Наверное, редко у нее бываю. Так ведь говорят?
- И так тоже, и по-иному… - вздохнула бабушкина подруга. – На-ка вот… свечу на могилке зажги. А потом в церковь зайдем, закажем за упокой и за здравие.

***

Я не стала заходить в храм – вид не подходящий – осталась дожидаться на улице, хотя Варвара Ильинична недвусмысленно наказала идти домой. В моей голове бросили разного рода мысли о снах, явлениях покойников и народных поговорках, когда на глаза попался шагающий через площадь Вовка. Я невольно заулыбалась. Даже на ходу он умудрялся просматривать какие-то бумаги, выглядя при этом по меньшей мере своеобразно. Студент с душою профессора – иначе не назовешь!
Я терпеливо ждала, когда друг сподобится оторваться от своего занятия и заметит меня. Напрасно. Еще немного и пройдет мимо буквально на расстоянии вытянутой руки. Пришлось окликнуть:
- Эй, господин ученый! Где мой подарочек?! Или обещанного три года ждут?! – неожиданно для себя самой вспомнив обещание двухдневной давности.
Услышав мой голос, Владимир остановился, заозирался, а увидев, просиял:
- Привет! – Мы не виделись сегодня. – Ты как здесь? Только не говори, что осваиваешь новую профессию? – с притворным ужасом оглядев попрошаек рядом с папертью.
Я не обиделась – шпилька за шпильку, и ответила в том же духе.
- От темы не увиливай! Зажал обещанное, да?
Вовка усмехнулся, прежде чем обрадовать.
- Что ты… Как можно! Здесь он. – Похлопал по сумке, куда уже успел убрать занимавшие его ранее бумаги. – Свеженький. Можно сказать – с пылу с жару. Пойдем, покажу, - подмигивая с таким видом, будто речь шла о гораздо более интимном предложении.
Я на мгновенье стушевалась, а затем, мысленно приказав себе не заниматься поиском несуществующих подтекстов, в отрицании покачала головой:
- Не могу. Жду кое-кого.
Владимир в немом вопросе вскинул брови.
- Бабушкину подругу, - указывая на церковь. – Провожу, и домой.
- Ясно. Хочешь, компанию составлю? А потом посидим где-нибудь. Сейчас шел – так пивасика захотелось… Холодненького.
- Пивасика? – я невольно прыснула. – И как только эти твои словечки уживаются с научными знаниями?
- Я разносторонне образованный человек. Имею широкий кругозор и горжусь этим, - с истинно профессорским видом.
Что тут скажешь? Я подавила улыбку.
- Договорились. Махнем по пивасику, - чтобы соответствовать всесторонне образованной элите.

***

Тетя Варя отсутствовала примерно около получаса, а когда появилась, спросила с неудовольствием:
- Ты чего здесь? Я же сказала, сама дойду.
- Да вот… Встретились, разговариваем.
Я не стала раскрывать истинные причины своего поведения. Вопреки всякой логике некоторые старики обижаются, когда речь заходит о немощи без их на то соизволения. Варвара Ильинична, как мне представлялось, из таких.
- Теть Варь, это Владимир – друг моего детства, и на какое-то время наш с Ольгой квартирант, - представила галантно поклонившегося Вовку.
- Позвольте помочь? – он предложил подержать сумку, которая, как я заметила, успела заметно увеличиться в размерах, но старушка не отреагировала.
- Друг, говоришь? – сощурившись, она оглядела Вовку придирчивым взглядом, едва ли не с головы до пят. Пробурчала что-то невнятное, а потом во всеуслышание заявила: - Ужели просто друг? – вогнав нас обоих в мгновенный ступор. Во всяком случае, меня – точно.
Я только и смогла, что осуждающе пролепетать:
- Теть Варь…
- Что? – будто не понимая. – Дело-то молодое. Да и к лучшему может, - заулыбавшись. – Только смотри, не торопи девочку, не до того ей теперь, - погрозила изъеденным артритом пальцем, смутив окончательно.
Вовка же клятвенно закивал.
- Обязуюсь ждать, сколько потребуется, - и заслужил еще одну щербатую улыбку.
- Хороший мальчик. Держись его. Не обидит, - теперь уже обращаясь ко мне. – Ладно, пойду я. Да и вы тоже ступайте. Чего у церкви стоять, коли к Богу не намерены? Негоже. – Старушка перехватила клюку поудобнее. – Идите, идите. А ты, Ярочка, загляни ко мне завтра вечерком. И Оленьку приведи. Чайку попьем, Раечку вспомним.
Не дожидаясь моего согласия, Варвара Ильинична заковыляла прочь. Мы с Вовкой переглянулись.
- Возраст, наверное, - чувствуя себя неловко, я попыталась оправдать бабушкину подругу.
Владимир не согласился:
- По мне, так она очень даже в здравом уме. Кстати, провожать-то будем? – не дав возразить.
- Конечно! – опомнившись, я бросилась следом за тетей Варей, восклицая. – Подождите, мы с вами! Все равно в одну сторону!

***

Мы присели в летнем кафе, развернутом на территории центрального парка, и едва успели сделать заказ, как друг огорошил меня фразой:
- Кажется, я нашел для тебя место. Тебе ведь нужна будет работа?
Я кивнула в растерянности. Еще не думала над этим вопросом. Хотела отдохнуть для начала, да и не до того было, но в долгосрочной перспективе…
- Естественно, - с уверенностью. – Всем нужна работа. Куда без нее в наше время?
- Вот и о том же подумал, когда услышал, - явно довольный собой.
- Что услышал?
- Женщины в архиве судачили, что в местной художке не хватает кадров. Молодежь подалась на заработки в Саратов, о родном городе не думает. Одна учительница осталась, и та престарелая. Всех желающих взять не может.
- Ты предлагаешь мне учить детей рисованию? С ума сошел?!
- Почему нет? – Владимир удивлен моей бурной реакцией. - У тебя же образование соответствующее?
- Соответствующее, но… Я никогда этим не занималась, - чуть более сдержано.
- И что? Рим тоже не сразу строился. Почитаешь нужную литературу, освежишь знания… И вперед.
- Легко сказать, - я покачала головой. – С детьми работать – призвание иметь нужно.
- Почему ты решила, что у тебя его нет? Не пробовала же.
- Не пробовала. – Совершенно не готовая к подобного рода разговору, я попыталась уйти от темы. – Так это и есть твой подарок? Вариант трудоустройства?
- Нет, - Вовка подождал, пока официант составит с подноса наш заказ. – Но ты все же подумай.
- Подумаю, - не кривя душой. – Гони обещанное, скряга!
- Как скажете, мадмуазель. Как скажете…
Владимир полез в сумку, и вскоре на пластиковый стол лег лист бумаги формата «А4», с отпечатанными на нем прямоугольниками, буквами и стрелками.
- Что это? – Я подалась вперед.
Вовка развернул листок текстом в мою сторону, прежде чем провозгласить:
- Родословная твоей семьи!

***

- Да уж… Стоило один раз свалиться в погреб и набить синяков, чтобы узнать о возможной капле голубой крови в твоих жилах.
Сказать, что пребывала в шоке, ничего не сказать. Мало того, что Аксинья Елагина оказалась из состоятельного на начало двадцатого века помещичьего рода, так еще этот самый род вел свою родословную от одного из внебрачных детей княжеской фамилии. Было от чего немного сойти с ума.
- Ты давай не зазнавайся! Ишь, разошлась! - ухмыльнувшись, Вовка отобрал у меня листок с генеалогическим древом и положил его на край стола. – Знаешь, сколько таких наследников по России разбросано? Живут и в ус не дуют.
- Я и не думала зазнаваться. С чего вдруг? - картинно насупившись. – Просто, неожиданно очень. Всегда считала, что мы из обездоленных, облагодетельствованных Советской властью.
- Все мы из таких – причесанных под одну гребенку, так что не переживай. Еще пивка? – сделав последний глоток.
- Мне хватит, а ты бери, если хочешь, - я подтянула свой «подарок» обратно. – Нужно будет Ольге показать.
Владимир подозвал официанта.
- Покажи, конечно. Думаю, ей тоже будет интересно. Еще пива, пожалуйста.

***

- Эй, хватит грызть гранит науки! Ужинать пошли, остыло уже.
- Иду, - ответ совершенно идентичный озвученному пятнадцать минут назад.
- Ага, как же… - на этот раз я не поверила. – Во-о-ов… - встав за спиной друга.
- Сейчас, Яр. Сейчас. Последнюю посмотрю, - что-то торопливо набирая на клавиатуре.
- Две минуты, - смилостивилась я, но уходить не спешила, решив проконтролировать. Зря, наверное.
Закончив с текстом, Вовка свернул документ, и экране появилась фотография, судя по всему переснятая. Рассмотреть изображение мне не удалось, ибо друг тут же перешел к следующему. И теперь уж я ахнула.
- Это что… труп?!
- А? Чего?
Владимир оглянулся с таким видом, словно успел забыть о моем присутствии. Я же не могла оторвать взгляда от обнаженной девушки на фотографии, распластанной на земле в неестественно изломанной позе.
- Это труп, да? – повторила вопрос, хотя ответ был очевиден. Порезы на руках, ногах, в области сердца, какой-то знак на груди, ручейки запекшейся крови – слишком правдиво для постановочной фотографии.
- Да. Это жертва.
- Жертва чего?
- Ритуального убийства.
Вовка собрался закрыть файл, но я остановила.
- Подожди… Это что, здесь? У нас в городе? – обратив внимание на едва заметную надпись под фотографией - Аткарск, 2011.

***

Ночью я вновь вдыхала влажный, заплесневелый воздух, вслушивалась в дробь капели и вздрагивала, слыша голоса копошащихся поблизости крыс. А потом кричала от боли, давясь слезами, и билась в путах, задыхаясь от запаха горелой плоти – моей плоти! И мечтала об одном, чтобы этот ужас поскорее закончился. Чтобы мне, наконец-то, позволили спокойно умереть.

Глава 9

Я никогда не вела дневников. Даже в старших классах, когда все вокруг сходили с ума по анкетам, превращая школьные тетради в подобие памятных альбомов, нашпигованных фотографиями, опросниками, завуалированными признаниями в любви и многим другим. Но сегодня, наполняя кружку утренним кофе, внезапно осознала, что рука требует ручки, а мысли выхода.
За этим занятием меня и застал Владимир.
- Над чем сидишь?
- Не знаю, - честно призналась, в шутку добавив: - Вспоминаю, как это делается. Совсем прогресс избаловал – писать разучилась, - отодвинув в сторону ежедневник.
- Не говори. - Друг усиленно закивал. – Сам постоянно за клавиатурой, когда просят написать что-то, впадаю в ступор, словно никогда ручку в руках не держал. Вот такие дела…
- А ты где был? – когда Владимир, переодевшись, вернулся на кухню.
Прежде чем ответить, он проверил чайник на наличие воды, долил, зажег газ.

***

Ольга работала в частном универсальном магазине, славящемся среди престарелого населения ближайших улиц умеренными ценами и хорошим обслуживанием. Я ждала минут пятнадцать, прежде чем разрывающаяся на два отдела сестра смогла выкроить минутку для разговора со мной.
- Сегодня молочку свежую привезли – целый день идти будут, - объяснила она. – Ты чего хотела?
- Почему сразу «хотела»? Может, просто так зашла? Соскучилась? – Сестра выглядела не лучшим образом, уставшая. – У тебя вообще выходные бывают?
- Яр, серьезно? Мне еще товар наценить надо.
- Хорошо, как скажешь… - смяв в кулаке оставленный кем-то кассовый чек. - Вчера тетю Варю Казьмину встретила, она нас на чай зовет. Сегодня. Вечером.
Ольга вздохнула:
- Не могу, сегодня опять до десяти. Надька все еще на больничном.
- Нельзя в таком графике пахать, Лель. У тебя уже синяки под глазами от усталости, - озвучила очевидное.
- Да знаю я, а что делать? – сестра отмахнулась. – Вот выйдет, возьму несколько дней. Отдохну.
- Если не свалишься раньше, - предупредила я.
- Не свалюсь. Не в первой.
- Не проще кого-нибудь еще взять? На время.
- Ага, взять. Сразу видно, в торговле никогда не работала, - достав из-под прилавка мокрую тряпку, Ольга смахнула крошки с весов. – Мне недостача не нужна.
- Так не твоя же недостача.
- Не моя, да общая, раз в одной смене стоим. А я чужой тете свои деньги дарить не собираюсь, - категорично. – Ты извинись за меня перед тетей Варей, о’кей?
- Хорошо, извинюсь, - размышляя о другом. – Почему второй смене не выйти, раз у вас так сложилось?
- У Иркиного мужа через неделю юбилей, она меняться не хочет, - посветила меня сестра. – Да не парься ты, прорвемся! – с улыбкой.
- Я не парюсь, я волнуюсь, - не разделяя оптимистичного настроя. – Кстати, что на счет седьмого? Или ты здесь поздравления принимать собираешься? На рабочем месте? Помнится, кое-кто мне кое-что обещал!
- Помниться ей… С тобой разве забудешь?! – Ольга сморщила нос. – Не буду, не переживай. С хозяйкой уже договорилась – сама встанет. Видишь, обещала – делаю, - без энтузиазма.
- Умница, - я довольно заулыбалась. – И прекрати кукситься. День рождения – это здорово!
- Да уж…
Колокольчик над входной дверью возвестил о новом покупателе.
- Все, мне работать надо. – Ольга приосанилась – не дать не взять идеальный продавец!
- Увидимся!
Я освободила место у кассы, но из магазина выйти не спешила. Пересчитала наличность в кошельке. Прикинула, сколько понадобится для реализации планов относительно дня рождения сестры – недостаточно. Требовалось совершить набег на сбережения.
- Лель… - придержав дверь для выходящего с покупками старика.
- Ну что еще?.. – недовольно.
- Где ближайшее отделение Сбербанка? Что-то я не помню.
Сестра соизволила отложить свои дела. Обернулась.
- Именно отделение или…
- Можно банкомат. Денег снять хочу.
- Банкомат на почте. Слушай, а ты прям сейчас туда пойдешь?
- Да, а что?
- Заберешь мои босоножки из ремонта? Неделя как отдала, а вырваться…
- Конечно заберу. Говори откуда, - перебила я, сунув кошелек в пакет с продуктами.
Сестра просияла.
- Рядом с рынком. Там киоск у дороги прямо. Скажешь дяде Вите что мои, с красной подошвой. Он должен отдать.
- Хорошо, - я закивала. – Если что – наберу.

***

Банкомат на почте не работал, что-то с сенсором. Узнав у сотрудницы где другой, я отправилась к рынку за сестринскими босоножками. Мужчина в ремонтном киоске означенный Ольгой как дядя Витя был мне не знаком, и помучил для проформы – кто, откуда, где квиток, почему сама не пришла? - но в итоге сдался и велел передавать привет.
Уже с двумя пакетами в руках я взяла курс на ближайшую сберкассу. Там, слава Богу, все срослось. Отстояв очередь из трех человек, успешно сняла с карточки десять тысяч, с сожалением убедившись в не безразмерности собственных запасов. Прав Вовка, следовало задуматься о заработке.
С мыслями о художественной школе я отходила от банкомата, когда услышала недоверчивое:
- Ярка? Ярослава Войнова – ты?
Признать в крупногабаритной обладательнице двойного подбородка и волос цвета блеклой моркови свою одноклассницу было трудно. И не признала бы, если не глаза васильковой синевы – таких я ни у кого более не встречала.
- Люба? Люба Петрова, – произнесла с опаской. Мало ли, вдруг все же ошиблась.
- Я, Ярка! Я! – Одноклассница расхохоталась, приглашая меня прижаться к дородным телесам. – Слушай, сколько лет не виделись? Пять? Шесть? – отстранившись, чтобы рассмотреть получше. – А ты совсем не изменилась!
В ее словах мне слышится плохо скрываемая зависть, что, впрочем, немудрено. В школьные годы Любаша Петрова слыла писаной красавицей. Рано оформившаяся в женском плане она притягивала взгляды сверстников и не только. Ходили слухи, что ей покровительствовал кто-то из «братков». И вот ведь шутка природы – едва перешагнув тридцать пять, выглядела на сорок с лишним. Не самая приятная метаморфоза.
Я не представляла, как ответить на этот комплимент – не возвращать же? – и отозвалась пространным:
- Да уж… Годы летят…
Люба моей растерянности не заметила, закивала:
- Еще как летят – со скоростью паровоза! Скоро на выпускном сына гулять. Вырос – не заметила. А ты куда сейчас? – оглядевшись.
- Домой. На Аткарскую, - поправив ремешок сумочки на плече: сполз во время приветствия.
- А я вот с работы на обеденный перерыв сбежала. С Администрации, - видимо, для значимости. – Хочу до рынка дойти. Прогуляешься со мной? Поболтаем…
Особым желанием я не горела, но отказать было неловко.
- Не думала, что увижу тебя после смерти Раисы Александровны
- Почему?
- Ну как же… Она всегда говорила, что ты хорошо устроилась. Счастлива, замужем. Какой смысл в нашу дыру?..
- У меня здесь сестра, - не видя логики.
- Точно! Как я могла забыть?! – Любовь изобразила раскаяние, шлепнув себя ладонью по лбу. – Ольга, да?
Я промолчала. Впрочем, ответа от меня и не ждали.
- А что ты ее к себе не заберешь? В Питере-то явно лучше, чем здесь. Уровень другой… Зарплата… Да и овдовела она, насколько я знаю.
- Овдовела.
Я на мгновенье удивилась Любкиной осведомленности, но потом вспомнила, что бабушка четыре раза в месяц ходила играть в лото, и одним из членов клуба лотолюбителей была старшая родственница одноклассницы – по материнской линии, кажется.
Не желая вдаваться в подробности жизни своей семьи, я попыталась повернуть разговор в безопасное русло.
- А как остальные из наших? Видишь кого-нибудь?
Петрова клюнула.
- Юрку Игнатьева постоянно. Семьями дружим, - поделилась она. – С Наташкой Медуновой… ой, Сафроновой вместе работаем. С Иринкой Скляровой пересекаемся нет-нет. Кстати! – Любка округлила глаза. – Ты надолго приехала? Второго августа Галине Васильевне семьдесят лет. Мы хотели собраться, поздравить. Ирка с директором школы договорилась, чтобы пустили в кабинет русского языка. Устроим разбор полетов, что скажешь?
Я невольно заулыбалась, вспомнив самого строгого, требовательного и отзывчивого учителя моей жизни – классную руководительницу. Для нашего «Б» она была, что мать родная. Мы даже называли ее между собой «мамочка». Воспитывала, поучала, наставляла, наказывала словом и никогда, что бы мы не творили, как бы не безобразничали не переходила границы дозволенного. Многим другим стоило поучиться у нее.
- Мы ее последние дети. После нас Галина Васильевна не брала классного руководства, - тем временем говорила Люба. – А ее просили, между прочим. Ирка смеется, говорит, с нами намучилась, но я не согласна. Скорее уж ей с нами повезло. Нынешние детки такие фортеля выкидывают – поседеешь! Мы себе такого не позволяли.
- Ну, паиньками нас тоже не назовешь, - сочна нужным возразить я. – А на встречу с удовольствием приду. Сообщишь когда, во сколько, что нужно?
- Ага, обязательно. Позвони мне туда поближе, - Любка принялась диктовать номер.
Обменявшись телефонами, мы перешли через дорогу, хотя в моем случае целесообразнее было повернуть налево, к дому.
- Слушай, помнишь Петьку Самойлова? По тебе сох.
- Скажешь тоже – сох… - пробормотала я, воскресив в памяти образ кудрявого очкарика с говорящим прозвищем «вундеркинд», закончившего школу с золотой медалью.
- Он теперь в Москве. В МГУ преподает! – с гордостью. - Тоже обещал приехать. Такой дядечка стал! Увидишь – не узнаешь! – Петрова рассмеялась.
Я же наоборот перестала улыбаться, увидев идущую нам навстречу парочку. Это была та самая старуха, во двор которой я забрела, догоняя пса, ошибочно принятого за бабушкиного Полкана. В чем сейчас смогла убедиться, ибо собака вышагивала рядом с хозяйкой – никакого сходства!
- Кто это? – украдкой кивнув, я обратила внимание одноклассницы на колоритную старуху. – Выглядит жутковато.
- Жутковато – не то слово. Ты бы поговорила с ней – вот это настоящая жесть. Волосы дыбом, - в полголоса заговорила Любка, словно боялась быть услышанной. - Это баба Дуся. Местная колдунья, или что-то вроде того.
- Колдунья? – Я даже не удивилась. Внешний вид располагающий, да и собственные впечатления от первой встречи еще не забылись.
- Ну, может не колдунья – ведьма. Не знаю. Стряпает всякие зелья и впаривает доверчивым дурочкам. Знаешь, сколько народу в ней ходит?! – громким шепотом.
- Ты тоже ходила? – поддавшись импульсу, поинтересовалась я.
- Бог с тобой! Нет, конечно! Мне-то это зачем?! – забыв о конспирации, чересчур спешно и протестно, чтобы поверить.
Впрочем, поразмыслить над этим мне не удалось. Старуха неожиданно остановилась, а сопровождающий ее кобель наоборот, вздыбив холку, рванул вперед. И прямо на нас.
Испуганно взвизгнув по правую руку от меня, Петрова неуклюже шарахнулась в сторону, освобождая проход. Я же, напротив, приросла к месту, не в силах отвести взгляда от обесцвеченных временем глаз колдуньи: как сейчас помнила их цвет – белесо-серый! А еще этот скрипучий голос из сна, повторяющий: «Теперь ты от них не спрячешься. Теперь они придут за тобой». Почему-то сейчас я точно знала, кто это говорил – она!

***

На подходе к дому меня накрыла мигрень, словно кто-то большой и невидимый, решив развлечься, сжал половину черепа в тиски. Явление вошедшее в мою жизнь сравнительно недавно - около двух лет назад и, если верить медикам, спровоцированное длительным стрессом на фоне нарушения репродуктивной функции, а также наследственной вегето-сосудистой дистонией.
Моментально позабыв обо всех планах, я, едва переступив порог, откопала в сумочке упаковку с таблетками – благо успела приучить себя всегда иметь под рукой лекарства – и, задвинув шторы на окнах, устроилась на диване в «общей» сражаться с болью. Вовки дома не было.
Сколько так лежала сказать не могу. Потерялась во времени. Громко тикали часы, отсчитывая минуты агонии, но сил подняться и прекратить мучение не находилось. В итоге организм сдался сам, погрузив истерзанный разум в забытье. Напрасно!
Я вновь попала в плен цепких старушечьих глаз и смотрела, смотрела, смотрела… И не было рядом случайно встреченной одноклассницы, чтобы отдернуть меня к стене. А черный пес несся вперед, и слетала брызгами с языка слюна, оставляя мокрые следы на асфальте, и приближалась оскаленная пасть, и встреча наша была необратима.
Я закричала, когда массивные лапы, ударив в грудь, повалили меня на землю. И забилась, спасаясь от зубов клыкастого убийцы. И зажмурилась, проиграв в неравной борьбе, смиряясь с неизбежным – я умру.
Но вместо острых зубов моей кожи коснулось что-то теплое, нежное и ласковое. В удивлении распахнув глаза, я увидела склонившегося надо мной Владимира.
- Привет…
- Что ты делаешь? – с трудом соображая. В горле саднило, видимо, от крика.
- Думал, как разбудить спящую красавицу.
- Придумал?
- Не успел.
Вовка сел прямо, и я смогла увидеть часы на стене.
- Одиннадцать?
- Ну да… Спать пора.
- Черт!.. – приняв вертикальное положение. – Теть Варя наверно расстроилась. Ждала…
- Не страшно. В другой раз зайдешь. Ляжешь?
- Нет. Выспалась уже…
Я прислушалась к собственному организму. Кроме скачкообразного сердцебиения никаких отклонений не нашла. Даже мигрень отпустила, что не могло не радовать. На смену ей пришел голод.
- Будешь яичницу? – вспомнив о том, что до плиты так и не добралась.
- Хм… заманчивое предложение.

Глава 10

С каждым прожитым днем мне становилось все печальнее и тревожнее. Сны продолжали мучить ночами, обрастая все новыми неприглядными подробностями, и импровизированный дневник ежедневно пополнялся свежими записями, через которые я пыталась избавиться от одержимости. Безуспешно.
Единственным лучиком света стал день рождения сестры, который, несмотря на негативный настрой последней, удался. Из Лопуховки приехали тетя Люба со Святославом. Мы даже в домино сыграли несколько партий, как было заявлено. Я выиграла стакан вина залпом и клоунский нос – моя развлекательная инициатива. Вовка продул облегченный стриптиз (это стоило видеть!) и заработал псевдо очки с кустистыми бровями – самое то для профессора. Паламарчукам досталась песня крокодила Гены – все подпевали: даже я, безбожно фальшивя. В общем, было здорово.
- Слушай, не хочешь прогуляться перед сном? – поинтересовалась я как-то по завершении позднего ужина, сложив грязные тарелки в раковину: мыть не хотелось.
- Сейчас? – Владимир с сомнением глянул в окно, где за ореолом льющегося из кухни света царила чернота.
- Почему нет? Романтика же, - сболтнула, не подумав. Бесконечно хотелось чего-нибудь светлого.
Вовка либо не придал значения оброненной мною фразе, либо сделал вид, либо следовал обещанному «не повторится», но, что главное, согласился.
На улице превосходно. Я с удовольствием наполнила грудь ароматным ночным воздухом. Вот она - прелесть жизни вдали от мегаполисов: ни тебе шума, смога, только тишина и свежесть – душа радуется.
Мы в молчании шли по спящей дороге, сопровождаемые мириадами звезд над головами и кособокой луной, и хотелось мурлыкать что-нибудь себе под нос – душевное и трогательное, но я, стесняясь, молчала.
Вдруг Вовка остановился и придержал меня.
- Что? - Так и застыла, как цапля, с поднятой ногой.
- Давай вернемся.
- Передумал? – наконец закончив шаг.
- Нет, но… на самом деле уже очень поздно, - как-то неубедительно, на мой взгляд, с оглядкой.
Я принялась усиленно всматриваться, ища непонятно что, но либо ночь умеет хранить секреты, либо Вовка слишком впечатлительный - мне не открылось ничего необычного, только деревья с кустами, трава, тропинка вдоль домов, да череда заборов.
Тем не менее, засомневалась:
- Ладно, вернемся, – посмотрев назад. Мы не успели уйти далеко, и ночная мгла еще не поглотила крайнюю крышу.
В непосредственной близости к родному дому не разогревшая искра страха окончательно потухла, а вместе и ним и желание укрыться в четырех стенах.
- Посидим? - предложила открывшему калитку другу.
Кивнув, он скрылся во дворе, а мне подумалось, что по приезду петли скрипели. Сейчас нет.
Присев на завалинку, я запрокинула голову, чтобы зреть небо – иссиня-черное, близкое и далекое одновременно. Вспомнились дедушкины уроки, и я принялась перечислять видимые созвездия – «Большая медведица», «Малая», «Кассиопея». Дальше продвинуться не успела: щелкнул замок вновь отворяемой калитки.
- На, вот, накинь, - Владимир подошел ко мне с олимпийкой в руках.
Куртка пахла мужским одеколоном и уютом, если, конечно, последний имеет запах. Я закуталась в нее, словно в парео, не вдевая руки в рукава, и потерялась в незримом присутствии ее обладателя. Возникла мысль – мне было бы комфортно с ним. Также комфортно как в детстве, но уже на другом уровне - взрослом, интимном, если бы не страх вновь все разрушить. Мужчины только на словах согласны на все, а когда дойдет до дела…
Встряхнувшись, я заставила себя посмотреть на друга.
- Если не хочешь – иди, ложись. Ты не обязан сидеть здесь со мной.
- Я еще не сижу, - на слух с усмешкой.
Он пристроился рядом, вытянув длинные ноги и скрестив руки на груди.
- Не замерзнешь? – даже в куртке поежившись под налетевшим ветерком.
- Я? Не-е-ет… Забыла, где вырос. У нас по прохладнее будет.
- И, правда… - смутившись. – Вов, а эти твои… Ну, которые ту девушку на фото – их поймали? - один из вопросов, к которому я постоянно возвращалась, как в мыслях, так и на страницах дневника, точно если спрошу пару сотен раз, кто-нибудь да ответит.
И вот получила, на что подспудно надеялась.
- Да, а что?
- Всех?
- Вроде бы… Я не следователь, Яр… Я ученый.
- Давно ты этим занимаешься?
- Чем? Диссертацией?
- Нет, убийствами.
- Я специализируюсь на сектантстве, оккультных мировоззрениях - еще курсовые писал. А в кандидатской сузил тему до сатанизма. Так что достаточно давно.
- Сатанизма? – я мало что помнила из вузовского курса религиоведения, но название говорило само за себя. – Так, ту девушку убили сатанисты?
- Яр, ты уверена, что хочешь говорить именно об этом? Зачем тебе? Опять плохо спать будешь.
Я досадливо поморщилась, поняв, что выгляжу в его глазах кисейной барышней, но вынуждена была признать – он не далек от истины. Расклеилась не на шутку.
- Значит, и тот культ на Урале… о котором я прослушала – сатанинский?
- Тот именно такой, - подтвердил Вовка, видимо, смирившись с моей заинтересованностью. И позу сменил, расслабленность куда-то делась.
- А этот? Здешний?
- Этот скорее псевдо. Молодежь начиталась специфической литературы и возомнила себя служителями древнего культа. Неужели ты не слышала? Все СМИ трубили, когда их взяли после того убийства. С фотографии.
- СМИ… - я задумалась, пытаясь сопоставить даты. – В две тысячи одиннадцатом? Если в мае, то меня не было в стране.
- В стране? Путешествовали?
- В Израиле были, - уходя от ответа.
- Молодцы… А я вот все собираюсь, собираюсь, да никак не соберусь, - встав с завалинки. – Идем? Мне завтра в Саратов надо. С таксистом договорился, заедет в семь.
- Опять водку пить? – не сдержалась.
- Может, водку, а может, что другое. Как получится.
Я не могла видеть – смотрел в небо, но казалось, что улыбается.

***

Когда-то выбирая между бессонницей и кошмарами, я выбирала последнее, ибо сны забывались в суете повседневности, рожденный ими страх развеивался, а бессонница изматывала мыслями, страстями, надеждами, травила душу несбыточным. Сейчас приоритеты изменились. Я была согласна не спать вовсе, никогда, лишь бы не чувствовать всего того, во что меня погружали сновидения, лишь бы не чувствовать боли. Пусть чужой, пусть воображаемой, пусть не оставляющей шрамов на теле, тем не менее, превращающей меня в эмоционального инвалида. Я начинала опасаться принудительного лечения.
Чтобы хоть немного отвлечься, я решила подарить себе увеселительную прогулку по Саратову. В попутчики позвала Святослава, обрадовав племянника до восторженных воплей.
Ни разу не видела его таким возбужденным, как во время этой поездки. Мы посетили парк аттракционов. Свят покатался на всем, на чем решился. Я несколько раз составила ему компанию и даже, выражаясь языком молодежи, поймала определенный кайф. Затем пообедали в «Макдональдс» и совершили набег на несколько магазинов. С моей подачи Святослав обзавелся новыми кедами, футболкой и парой игровых дисков – последнее приобретение его наиболее впечатлило. Купила кое-что и себе. Напоследок прокатились на трамвайчике по Волге и полакомились мороженым на набережной.
Я рылась в сумочке в поисках ключей, когда улыбающийся Владимир вернулся откуда-то со стороны огорода.
- Как чувствовал, что ты дожидаешься, - Вовка открыл для меня дверь, которая, к слову, оказалась не заперта. – Как съездили? Успешно… - не столько вопросительно, сколько утвердительно, смерив говорящим взглядом результаты шопинга, сваленные в кучу на крыльце.
Свят уже умчался загружать в компьютер новые игры, оставив мне пакет с кедами и футболкой.
- Успешно. Развлеклись.
- Устала?
- Когда это женщина уставала от походов по магазинам? – покривила душой. На самом деле вымоталась изрядно. Отвыкла от столь насыщенных передвижениями дней.
- И то верно…
Друг пропустил меня в дом, внес пакеты.
- А ты чем занимался? Грядки копал? – в шутку, заметив торчащие из заднего кармана садовые рукавицы.
- Не совсем…
Вовка, кажется, смутился и, сложив ношу к ногам, поспешил избавиться от перчаток. Выбросил в мусорное ведро.
Мне стало любопытно.
- Что значит «не совсем»?
- Дохлую ворону закапывал. Наверное, кошки на крыльцо притащили и бросили, - признался он, прежде чем отправиться в ванную мыть руки.
Я брезгливо поморщилась.
- Фу-у-у… мерзость, - выглянув в «холодную», хотя и так знала, что свидетельств происшествия на крыльце не осталось. Спасибо Вовке!

***

После ужина Владимир уселся за ноутбук – работать. Я же, наведя порядок на кухне, убрала в холодильник недоеденною мною порцию и стала собираться к тете Варе – неловко как-то, что так и не появилась. Но уже на улице – за калиткой почувствовала себя нехорошо. Живот внезапно скрутило, а к горлу горячей волной подступила тошнота.
С трудом помню, как ворвалась обратно в дом, как поднимала крышку унитаза и опорожняла желудок. Вовку заметила уже пытаясь отдышаться. Он смотрел на меня, сидящую на полу, с высоты своего роста и хмурил брови.
По-хорошему следовало разозлиться, но сил не было.
- Уйди, - кое-как прохрипела я и спрятала лицо в ладонях: продолжало мутить.
Благо он послушался.
Когда спустя какое-то время я появилась в «общей», Владимир сидел на диване и щелкал каналами, но увидев меня, отложил пульт в сторону.
- Ты как? – чересчур буднично. Да и залегшая между бровей складка говорила лучше всяких слов – переживает.
- Нормально. Видимо, съела что-то не то в городе, - оправдываясь.
- Тебе стоит врачу показаться. Вдруг что серьезное...
- Обязательно, если повторится, - не желая ввязываться в препирательства. – Обещаю.
Забравшись с ногами на диван, я прижала подушку к животу и стала смотреть телевизор.