Наедине. Юлия Амусина

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ПРОЛОГ
• ГЛАВА 1. КЛУБ ПОЧИТАТЕЛЕЙ ТЛЕНА
• ГЛАВА 2. ВЕСЬ МИР НАБЛЮДАЕТ ЗА ТОБОЙ
• ГЛАВА 3. ХОЛОД И ПУСТОТА
• ГЛАВА 4. НЕ ДОТРАГИВАЙСЯ ДО МЕНЯ
• ГЛАВА 5. РАЗБИТЫЕ ОЖИДАНИЯ
• ГЛАВА 6. МЕНЬШЕЕ ИЗ ДВУХ ЗОЛ
• ГЛАВА 7. БЕССМЫСЛЕННАЯ ИНТЕРВЕНЦИЯ
• ГЛАВА 8. ИГРЫ С ТЕМНОТОЙ
• ГЛАВА 9. НЕ СТРОЙ ИЗ СЕБЯ ЖЕРТВУ
• ГЛАВА 10. В ШАГЕ ОТ КАТАСТРОФЫ
• ГЛАВА 11. ЛИЦО ПОД МАСКОЙ
• ГЛАВА 12. ЭТО ОТ НАС НЕ ЗАВИСИТ
• ГЛАВА 13. НОЧЬ РАЗОБЛАЧАЕТ ДЕНЬ
• ГЛАВА 14. ОПРАВДАНИЯ
• ГЛАВА 15. РИСКОВАННАЯ БЛИЗОСТЬ
• ГЛАВА 16. МЫ УВИДИМСЯ ОПЯТЬ
• ГЛАВА 17. СМЕРТЕЛЬНЫЙ ПОЦЕЛУЙ
• ГЛАВА 18. ЭТО ПРОИСХОДИТ СНОВА
• ГЛАВА 19. Я НЕ ТО, ЧТО ТЫ ВИДИШЬ
• ГЛАВА 20. СОТКАННАЯ ИЗ ШРАМОВ
• ГЛАВА 21. СПИ, МОЙ АНГЕЛ
• ГЛАВА 22. КОГДА СЕРОЕ СТАНОВИТСЯ ЧЕРНЫМ
• ГЛАВА 23. ЛИЦОМ К ЛИЦУ
• ГЛАВА 24. ТВОЯ ЛЮБОВЬ – САМОУБИЙСТВО
• ГЛАВА 25. Я ВЫИГРЫВАЮ, ТЫ ПРОИГРЫВАЕШЬ
• ГЛАВА 26. ДОБЕЙСЯ И РАЗРУШЬ
• ГЛАВА 27. ЛИЦЕМЕРКА
• ГЛАВА 28. СЕГОДНЯ Я МОГУ ТЕБЯ УБИТЬ
• ГЛАВА 29. ОНА ПРИЧИНЯЕТ МНЕ БОЛЬ
• ГЛАВА 30. УЧИСЬ ОСТАВАТЬСЯ ЖИВОЙ
• ГЛАВА 31. МАРИОНЕТКИ
• ГЛАВА 32. СПАСИ СЕБЯ, ЕСЛИ ХОЧЕШЬ СПАСТИ ЕЕ
• ГЛАВА 33. ОН НИКОГДА ТЕБЯ НЕ ПОЛУЧИТ
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Он здесь, всегда рядом, замер за твоей спиной незримой тенью и следит за каждым твоим шагом. У него много масок, за которыми он прячет свое настоящее лицо. Он может оказаться кем угодно – любым из твоих знакомых, твоим парнем, лучшим другом, человеком, который заботится о тебе, оберегая твой хрупкий покой. Он – Лицедей. Он будет придерживаться собственных правил вашей маленькой игры, но в конечном итоге ему может опостылеть эта забава. И однажды ты вдруг поймешь, что выхода нет, отныне твоя жизнь за ниточки подвязана к его ловким пальцам. Он может распоряжаться ею по своему усмотрению. Он больше не рядом – он управляет тобой, как своей марионеткой.

   А ты знаешь, кто скрывается под маской?

   Licedey: Здравствуй, Принцесса. Пообщаемся?

   Serafima: Хорошо, давай. О чем?

ПРОЛОГ

Дождь с хлестким шумом смывает наш сонный безликий мир.

   Моя машина летит вперед, стрелой прорываясь сквозь косые линии, связующие землю и мрачное небо. Крупные капли оглушающе громко барабанят по лобовому стеклу в попытке прорвать оборону, но в салоне и так уже давным-давно все промокло.

   Судорожно цепляясь окровавленными пальцами за рулевую оплетку, я таращу слепые глаза туда, где свет фар автомобиля беспощадно разъедает темноту ночи. Дворники работают бесперебойно, раз за разом отбивая наступление дождевых капель. В уголках моих век собирается противная влага. Пытаюсь не моргать слишком часто, но это мало помогает. Я на грани. Мне хочется реветь, кричать во весь голос, выть до помутнения рассудка, раздирать в клочья свои растрепавшиеся волосы, мокрые от бесконечного дождя, но я пока еще способна это контролировать.

   Недолго...

   Мои руки исходят лихорадочной мелкой дрожью. Как давно я не сидела за рулем? И почему с такой легкостью села теперь, почти не колеблясь, почти не думая о том, что мне нельзя водить машину? Ведомая лишь одной, самой важной мыслью – проклятое время утекает сквозь пальцы, и я обязана сделать все возможное, только успеть.

   Пока еще не поздно.

   Шмыгнув носом, сильнее хватаюсь за кожу руля и, зажмурившись на секунду, смело вдавливаю педаль газа глубже в пол. Стрелка спидометра давно перевалила за отметку в сто километров, но я стараюсь не думать об этом. Я не боюсь. Я больше не боюсь ничего, кроме как проиграть костлявой старухе в неравной схватке за жизнь самого дорогого, самого близкого человека. За его жизнь.

   Быстрее же, быстрее!

   Пот градом катится по моему мокрому лбу, слезы смешиваются с остатками растекшейся черной туши. С трудом балансируя на грани острого помутнения и необходимости держать себя в руках, с силой закусываю губу, пытаюсь подавить рвущуюся из груди бесконтрольную панику, и вновь мысленно повторяю одни и те же слова. Настойчиво, как зазубренную наизусть мантру.

   Осталось совсем немного, еще чуть-чуть. Дотяни, это не так уж сложно, ты сможешь. Ты все можешь, ты обязана!

   Не помогает! Громко всхлипнув, едва не выпускаю руль из покрытых грязью дрожащих ладоней, и машина тут же начинает исполнять головокружительные зигзаги по широкой дороге, каким-то чудом не слетев на скользкую обочину. До моего слуха доносятся смутно знакомые звуки, подозрительно схожие с тревожным воем полицейской сирены. В зеркало заднего вида бьет нескончаемый поток света фар движущегося за мной автомобиля. Фиксирую это отстраненно, так, точно ко мне никоим образом не относится развернувшаяся позади кутерьма, как и строгий голос, требующий водителя машины с незнакомым номером немедленно остановиться.

   Я совсем ничего не понимаю… В голове, несмотря на адский шум снаружи, отчетливо выделяется всего одна мысль: нужно успеть. Во что бы то ни стало. Поддать газу, держаться, ни в коем случае не сбавлять скорости, ведь все те непонятные люди сзади, они… Они ничего не знают. Иначе давно б отвалили от меня со своими тупыми криками в мегафон и слепящим без того воспаленные глаза дальним светом.

   Бросаю обеспокоенный взгляд на сиденье рядом, в котором полулежит крепкий молодой мужчина. Его длинные ноги вытянуты вперед, спина опирается на мягкую спинку кресла, вихрастая голова безвольно свешивается на бок. В темноте не видно его одежды, но я точно знаю, что джинсы и серая футболка на нем беспорядочно покрыты ядовитыми красными пятнами. Точно такими же пятнами измазаны мои ладони, а теперь еще и кожаная оплетка руля, скользкая и грязная от крови.

   Его крови.

   На меня с новой силой обрушивается жестокое осознание перевернувшейся реальности, и я начинаю мотать головой из стороны в сторону, вновь теряя контроль над несущимся на бешеной скорости автомобилем.

   Всего этого не может быть. Это не с нами! Неправда!

   – Мишка, не смей меня оставлять! – кричу хриплым голосом, в бессилии ударяя ладонью по рулевому колесу.

   Шум позади моей машины становится громче. Кажется, теперь за мной следуют уже несколько автомобилей. Плевать, я уже на месте. Резко нажав на педаль тормоза, едва не бьюсь головой о лобовое стекло, и пару секунд после остановки машины просто пытаюсь отдышаться. Дыхание сбито и никак не придет в норму. Я почти задыхаюсь от нехватки воздуха, но все же нахожу в себе силы склониться к согнувшемуся от резкого торможения Михе. Осторожно трогаю его за плечо, вновь откидывая на спинку сиденья, и вижу глубокую ссадину у разбитого виска, из которой все еще течет неправдоподобно алая кровь.

   – Миш… Ты меня слышишь?

   Не отвечает.

   Не помня себя, лихорадочно хватаю его за плечи уже обеими руками и принимаюсь трясти. Его голова безвольно мотается из стороны в сторону одновременно с моими движениями, но сам он по-прежнему остается безучастным к моим попыткам вернуть его. Слезы застилают мои глаза, когда я нежно провожу ладонью по его лицу, стараясь не касаться свежей раны на щеке. Осторожно убираю с его лба мокрые темные волосы и, склонившись ближе, целую в холодные губы, не обращая внимания на металлический привкус одностороннего поцелуя.

   Я не могу его потерять. Я умру, если с ним что-то случится.

   – Мишка… Пожалуйста, скажи что-нибудь, Миш… Мишенька …

   Кто-то с силой рвет на себя дверь с моей стороны, одновременно распахивается и пассажирская дверца. Слепо щурюсь от мощного потока света в глаза, слышу чей-то грубый голос и чувствую, как меня пытаются вытащить наружу. Оторвать от него. Враги. Слышу чье-то восклицание: «Эй, да он мертв!» и вопреки их намерениям теснее прижимаюсь к неподвижному Михе в тщетной надежде ощутить его тепло, зажмуриваю мокрые глаза и тихо вою от ужаса и горя, не желая покидать его даже на миг. Но эти люди настойчивы, и вскоре я уже неистово кричу, царапаюсь, в ярости даже кусаю чью-то руку, требуя оставить меня в покое. В ответ получаю грубую затрещину, от которой в голове что-то громко, с треском взрывается, но все равно упрямо лезу обратно в салон автомобиля.

   Вот только Мишки там уже нет.

   Расшалившийся дождь прочно склеивает мои растрепанные волосы.

   – Сима, – слышу где-то совсем близко. Кто-то осторожно просовывает свою руку под мой локоть и бормочет вполголоса. – Тише, милая, успокойся. Все будет хорошо, верь мне, все будет хорошо…

   Мотаю головой, захлебываясь от сдавливающих горло рыданий, и грубо вырываю свою руку из чужого захвата. Оглядываюсь. Вокруг меня так много незнакомых людей, но я не могу рассмотреть ни одного лица. Все кажется ненастоящим и кружится, словно запущенная карусель для обезбашенных экстремалов. Еще немного, и меня стошнит от этого нескончаемого карнавала уродливых масок вместо обычных человеческих лиц.

   – Идем со мной, Сима. Ты меня слышишь? Пойдем, девочка.

   – Мишка… где он? Где он?!

   Вновь одергиваю свою руку, не желая, чтобы меня трогал кто-то посторонний, жалко кручусь на одном месте, не понимая, что происходит, громко всхлипываю и, прижав к губам обе ладони, сползаю по мокрому боку автомобиля в размякшую дорожную грязь.

ГЛАВА 1. КЛУБ ПОЧИТАТЕЛЕЙ ТЛЕНА

Три месяца назад

   Миха

   Вполуха прислушиваясь к витиеватым ругательствам немолодого водителя, чей запас красноречия воистину кажется неиссякаемым, я таращусь по сторонам и едва сдерживаю глупую усмешку.

   Приехали.

   Я ожидал чего-то подобного, еще когда водила принялся вдохновенно нахваливать способности своей тачки, но усталость, скопившаяся за бесконечно длинный день, значительно ослабила мою бдительность. Сейчас мне даже не хочется понапрасну тратить нервы и сотрясать воздух пустыми проклятьями, тем более что с этим прекрасно справляется бомбила. Смутное желание хотя бы сегодня вернуться домой пораньше, завалиться в постель и благополучно проспать до самого утра накрывается медным тазом.

   Водила на секунду замолкает, выныривает из подкапотного пространства, от души пинает ладонью поднятую крышку и смотрит на меня с нескрываемым раздражением. Я невозмутимо пасусь рядышком, дожидаясь, когда он самолично подтвердит мою нехитрую версию с севшим аккумулятором. Спешить мне уже некуда, один черт выспаться не удастся, а мужику какая-никакая, но компания.

   – Извини, парень, – он неловко разводит руками, по-видимому, оставив надежду на то, что заглохший двигатель вдруг самостоятельно оживет. – Похоже, мы оба приехали.

   Молча киваю.

   Водила скребет пальцами щетинистый подбородок, явно пребывая в раздумьях, как быть, мнётся и в конце концов предлагает:

   – Может, тебе такси вызвать?

   Забавно.

   – Пройдусь пешком, – говорю, не обращая внимания на удивленное выражение его лица. – Пусковые провода есть?

   – Были где-то. Сейчас позвоню приятелю, он должен быть неподалеку. Прикурит от своей тачки. Но это займет время, сам понимаешь…

   Я понимаю. Лишь убедившись, что у водителя есть четкий план действий, желаю ему удачи, разворачиваюсь и перехожу на другую сторону пустынной дороги. До моей квартиры минут тридцать пешком. День все равно потерян, и я решаю размять ноги, более не рискуя связываться с проезжающими мимо машинами, даже если выглядят они вполне себе прилично и на первый взгляд вовсе не собираются глохнуть на середине пути при первой же короткой остановке.

   Звук моих шагов гулким эхом отлетает от стен высоких многоэтажек и редких уличных фонарей, нарушая царящую вокруг тишину. За все время пешей прогулки мне попался только один человек, идущий навстречу, и ни одной проезжающей мимо машины. На моих часах почти половина двенадцатого, в это время шумный центр только оживает, а эта часть города словно погрузилась в вечный сон.

   Если водитель не дозвонится приятелю, то будет куковать в своей чудной тачке до самого утра, дожидаясь, пока кто-нибудь не промчится мимо.

   Посвистываю негромко, таращась себе под ноги. Носком кроссовка задеваю мелкий камень, и он послушно отлетает к ближайшему забору, где благополучно теряется среди остатков сорной травы.

   Тихий спальный райончик на самой окраине города. Я не раз бывал тут раньше в связи с родом деятельности, но мерить расстояние пешком мне еще не приходилось. Несмотря на усталость, пытаюсь сгрести жалкие остатки былого оптимизма и приучаю себя к мысли о том, что когда-нибудь все случается в первый раз.

   Первый класс, первый бой, первый выбитый зуб…

   Откуда-то из-за угла мне навстречу выскакивает огромных размеров котяра, при виде которого на ум сразу же приходит история про Алису в стране чудес. Нет, этот малый не умеет выставлять напоказ все богатство своей хищной пасти, зато такой окрас, как у него, нечасто встретишь среди дворовых котов. Шерсть вдоль его хребта и до кончика хвоста взъерошена наподобие ирокеза и по какой-то странной причуде владельца выкрашена в ядовито-зеленый цвет. Круглые кошачьи глаза отливают янтарем. Я резко останавливаюсь, не решаясь перейти дорогу такому экзотичному животному.

   Чудный день…

   На чуть состриженный кошачий бок так и просится знаменитое «Мой хозяин – идиот».

   Хмыкаю, с интересом поглядывая на бедное животное, хочу подозвать кота ближе, чтобы как следует его рассмотреть, но не успеваю бросить даже дурашливое «кис-кис». С той стороны, откуда выскочило ирокезированное чудовище, слышится утробный зов: «Панк!», следом из-за угла выворачивает высокий крепыш в черной футболке с изображением отечественной панк-группы, и почти все мои вопросы отпадают сами собой.

   Панк дергает зеленым хвостом, разевает яркую пасть и громко приветствует своего придурковатого хозяина. Не обращая никакого внимания на мою застывшую неподалеку фигуру, тот легко подхватывает питомца на руки и вновь исчезает за углом. Не в силах сдержать любопытство, я прохожу вперед и заглядываю туда, где только что скрылась колоритная парочка. Вижу неприметное здание, подсвеченное мерцающей лампой уличного фонаря. Оттуда слышатся приглушенные звуки тяжелой музыки – похоже, я набрел на живительный оазис в сонной пустыне, поглотившей эту часть города.

   И веселье только набирает обороты.

   Подхожу ближе, взглядом упираясь в блеклую табличку, кое-как пришпиленную над распахнутой дверью, и надпись на ней: «Клуб Почитателей Тлена». Мое лицо непроизвольно вытягивается, когда я повторяю про себя три простых слова. Чем тут занимаются эти самые почитатели? Кто они такие? Между тем, железная дверь раскрыта, и мне в голову приходит идея убить двух зайцев разом – утолить собственное любопытство, а заодно выпить чего-нибудь покрепче, если тут, конечно, имеется бар или что-то вроде. Вообще-то, я редко пью, но в качестве исключения можно завершить дрянной вечер на позитивной ноте.

   Из всех возможных мест я по обыкновению выбираю самое сомнительное. Но меня это мало смущает. Иду к светящемуся дверному проему, один за другим отметая все доводы разума типа подозрительного вертепа и позднего времени. Я всегда открыт для чего-то нового, даже если в этом заведомо нет никакого толка. Жить моментами – вот где кроется основа всех наших самых ярких воспоминаний. Иногда я беру себе это за правило, но потом реальность-таки засасывает, и отдельные моменты обращаются в длинную рутину без начала и конца.

   Что ж, учитывая мою крайнюю невезучесть в последнее время, это местечко – то, что мне нужно.

   Неподалеку от входа обнаруживается каменнолицый вышибала в темном неформальном прикиде. Чувствую на себе его колкий взгляд и уже готовлюсь повернуть обратно, не наживая себе лишних неприятностей, но охранник почему-то позволяет мне идти дальше. И я иду, выцепив глазами узкую дверь в самом конце небольшого коридорчика.

   Меня не покидает легкая настороженность. Как знать, может, атмосфера этого местечка окажет слишком сильное влияние на мой неокрепший разум, и я тоже начну вдохновенно почитать… хм, тлен?

   Огромный зал, содрогающийся от резких барабанных звуков и пронзительного гроулинга, погружен в таинственный полумрак. На темных стенах развешаны причудливые светильники треугольной формы. Тут и там мерцают мощные красные лучи ультрафиолета, вырывая из сумрака отдельные фигуры, извивающиеся в непонятном танце. На мягких диванчиках полулежат разнополые личности самого экстравагантного вида. Девицы в кожаных платьях, корсетах, коротких юбках и блестящих поясах с огромными сверкающими пряжками. Парни с раскрашенными мордами и длинными волосами им под стать. При взгляде на посетителей Клуба у меня живо возникает вполне закономерный вопрос: где все эти люди обитают в светлое время суток, и почему я никогда не вижу на улице хоть кого-то похожего на них?

   Минуя неравномерно двигающуюся толпу, я приближаюсь к барной стойке и занимаю свободное место напротив протирающего стаканы бармена. Молодой парень с крупным тоннелем в ухе небрежно откидывает со лба густую челку и смотрит на меня, как на выходца с того света. Хотя, похоже, таких здесь всегда ждут с распростертыми объятиями. Да я и сам вижу, что внешним видом чертовски отличаюсь от мрачных завсегдатаев Клуба, но вместо того, чтобы двигать к выходу, устраиваюсь поудобнее и принимаюсь сосредоточенно изучать содержимое бара под пристальным взглядом бармена. Интересуюсь ненавязчиво:

   – У вас тут что, машина времени? Все это, – киваю в сторону сплетающихся в танце тел, – подозрительно напоминает мне две тысячи седьмой год.

   Бармен сурово хмурит невидимые за челкой брови, беззвучно предлагая мне катиться ко всем чертям, и цедит сквозь зубы:

   – Пивной ларек находится с другой стороны многоэтажки и уже давным-давно закрыт, приятель, – при этом смотрит на меня так, точно я только что грохнул на пол самую дорогую бутылку в его драгоценном баре.

   Я пожимаю плечами:

   – Что, так плохо выгляжу?

   Смотрит внимательнее.

   – Алкотуса этого придурка Борьки дальше, в самом конце переулка. Выходишь отсюда и сразу поворачиваешь направо, минуты три тащишься вдоль железнодорожных путей и упираешься в его вертеп. Черт, мы даже в разных зданиях, а его дружки вечно все путают.

   На мне всего лишь старые, местами потертые джинсы и не слишком новая толстовка, а проницательный бармен неизменно принимает меня за алкаша, ищущего местечко для подзаправки. Или это моя небритая физиономия вводит людей в заблуждение?

   – Предыдущий вариант все же был лучше, – невесело изрекаю я.

   Глаза бармена превращаются в две щелки:

   – Больше тут поблизости ничего нет. А ты явно не из наших.

   – Вот это точно, – соглашаюсь. – Я тут залетная птица. Люблю громкую музыку и безудержное веселье. А у вас в комплекте еще и выпивка имеется.

   «Веселый» бармен морщится так, точно я на спор заставил его прожевать целый лимон, а потом вдобавок кинул на бабки, окончательно растоптав его веру в человеческую сознательность. Чем-то я ему упорно не нравлюсь, и я, конечно, догадываюсь, чем именно.

   Как и везде, в этом уединенном местечке не приветствуют появление чужаков, а я для них выделяюсь белой вороной среди черных собратьев. Но сейчас мне без разницы, где пропустить стаканчик-другой, день все равно бездарно упущен, а до завтрашнего утра нужно еще как-то дожить. В конце концов, эти любители тлена мне по барабану, а поблизости, как верно заметил бармен, нет никаких достойных альтернатив. Если только я не хочу заглянуть к неведомому Борьке, а я совершенно точно не хочу.

   – Пить будешь? – угрюмо интересуется бармен, сообразив, что избавиться от меня не получится.

   Киваю и некоторое время слежу за тем, как он ловко исполняет свою работу.

   Из динамиков по всему залу льются первые смутно знакомые аккорды. Приподнимаю голову и весь обращаюсь в слух, уверенный, что уже слышал эту песню раньше. Более того, слушал. Давно. Еще будучи счастливым обладателем кассетного плеера, квадратного булыжника на батарейках. Эта песня была среди прочих на кассете, которую я однажды взял переписать у школьного приятеля. Тогда еще не от большого ума затер отцовский сборник шансона, ухитрившись перепутать его с пустой кассетой для записи. Таких громких криков мне не приходилось слышать ровно до того дня, как я случайно запустил мяч в кабинет директора школы. Но отец понемногу остыл и вскоре приобрел себе другую запись, начисто позабыв об испорченной, а я мог сколько угодно гонять по ушам любимые треки, помогающие на время выпасть из реальности в другой, более интересный мир.

   Led Zeppelin, Black Sabbath, Genesis, Deep Purple… Мои старые кассеты вместе с раздолбанным плеером теперь пылятся на чердаке родительской дачи среди ненужного хлама. Но песни этих ребят по-прежнему со мной, записаны на CD–дисках и многочисленных флешках, перекочевавших из моей машины вглубь стола перед тем, как пару недель назад я отогнал в сервис ее останки.

   Склоняю голову набок, мысленно повторяя слова песни, одно за другим всплывающие в памяти. Черт, а ведь есть что-то неуловимо притягательное в этом странном местечке, последнем убежище вымирающих фриков. Меня будто возвращает на несколько лет назад. Перед глазами проносятся картины из прошлого, о которых я вроде бы давно уже позабыл. И вот теперь снова помню.

   Интуитивно улавливаю движение справа, так как за громкой музыкой не слышно хлопка боковой двери, скрытой в полумраке клуба. Бармен смешивает воедино два вида ликера, не забывая угрюмо посматривать в мою сторону. Игнорируя его взгляды, я поворачиваю голову и вижу невысокую худенькую девушку в черной блузке, поверх которой надет кожаный жилет. Ее темные волосы тяжелой копной спадают ниже округлых плеч, слегка завиваясь на концах. Никаких ирокезов, рваных кончиков и выбритых висков, просто обыкновенные распущенные пряди.

   В легком изумлении приподнимаю бровь и от нечего делать наблюдаю за девчонкой, лениво потягивая содержимое выставленной передо мной рюмки. Она выглядит растерянной, но вскоре выражение ее лица меняется, и девушка направленно идет к танцполу. Взглядом опережаю траекторию ее движения и вижу уже знакомого мне крепыша, чей кот – уверен – теперь самый блатной в округе. А может, вообще во всем городе. Крышевой кот.

   Припомнив ядовито зеленый веер на спине животного, я издаю легкий смешок, чем лишний раз привлекаю внимание бармена, и вновь отыскиваю глазами девицу в блузке.

   Они с крепышом негромко переговариваются между собой у дальней стены. Мужчина нависает над хрупкой девчонкой, почти скрывая ее от моего взгляда. Теперь она стоит ко мне боком. Неторопливо оглядываю ее тонкую фигурку, кожаный жилет, черные брюки, красиво обтягивающие стройные ноги. Отсюда мне ничего не слышно, и я перевожу взгляд в сторону, некоторое время рассматриваю тела разной степени раздетости, гибко извивающиеся под грубый рок, но спустя минуту-другую вновь возвращаюсь к девчонке и ее собеседнику. Чем-то она снова и снова притягивает к себе мое внимание, хотя на первый взгляд мало чем выделяется среди остальных. Не то, что я.

   Либо она подружка бородатого, либо работает в этом местечке. Возможно даже, помогает хмурому бармену смешивать напитки, а может, развлекает праздную публику жгучими танцами или чем-то в этом роде… Она бы очень неплохо смотрелась на сцене.

   Делаю глоток, продолжая искоса наблюдать за девчонкой.

   – Эй! – окликает меня бармен, и я с неохотой перевожу взгляд на парня. – Повторить?

   Указывает подбородком на мою пустую рюмку, и я машинально киваю, хотя в моих планах определенно не было пункта «напиться до бесчувственного состояния». Бармен повторяет заказ, а я тем временем вновь ищу глазами девчонку, которая куда-то пропала, оставив здоровяка в одиночестве подпирать клубную стену.

   Я даже толком ее не рассмотрел, но чувствую легкую досаду от того, что она так быстро исчезла.

   Она появляется внезапно, я едва успеваю заметить, как девица шустро проскальзывает мимо стойки к подсобным помещениям, куда почти не доходит свет мощных ламп. Не отпуская взглядом ее движущуюся фигурку, шустро спрыгиваю с вертящегося барного стула и зачем-то двигаю следом за ней. Прежде чем она вновь успевает скрыться, а я – хорошенько поразмыслить, хватаю ее ладонью за плечо и тут же одергиваю руку, сообразив, что невольно испугал ее.

   Будет прикольно, если она все-таки подружка крепыша.

   Для чего я вообще все это делаю?

   Я замираю, пригвожденный к месту ее полным неприязни взглядом. У нее большие карие глаза, густо обведенные черным карандашом, пушистые ресницы с несколькими слоями туши и очень бледное лицо. Заостренные скулы. Губы красивой естественной формы, не тонкие, но и не кукольно пухлые. С трудом отвожу от них взгляд и наскоро пытаюсь сообразить удачную фразу, способную хоть немного стереть настороженность из ее глаз. В голове вспыхивают не самые удачные варианты типа нарочито небрежного:

   «Как дела, красотка?»

   Или с претензией на плоский юмор:

   «Ты в этом зверинце в роли панды?»

   Но что-то подсказывает мне, что у нас с ней совершенно разные представления о «Клубе Почитателей Тлена». Допускаю, что она может разделять это самое непонятное почтение черт-те чему… Между тем время не стоит на месте, отсчитывая секунды, пока мы безмолвно таращимся друг на друга, подпитывая растущее недоумение. С каждым последующим мгновением я теряю шансы на успешное начало разговора и все больше выставляю себя конченым придурком в ее глазах. Подстегнутый этой мыслью, я улыбаюсь и говорю ей как можно мягче:

   – Привет.

   А она смотрит на меня непонимающе, окидывает взглядом мой внешний вид, после чего заводит нерешительную, но уже знакомую песню:

   – Сбор у Борьки…

   По ходу, со мной реально что-то не то.

   – В самом конце переулка, я уже в курсе. И почти начинаю жалеть, что за всю свою жизнь ни разу не видел этого выдающегося парня. Про пивной ларек мне тоже все рассказали, – опережаю ее следующую фразу.

   Ее губы смыкаются, в глазах плещется немой вопрос.

   Какого черта тебе тогда от меня нужно, придурок?

   – Как тебя зовут? – интересуюсь, сопровождая свой вопрос широкой улыбкой.

   Она молчит. Не впечатлилась.

   Я тоже молчу, начиная чувствовать себя необычайно глупо. Если б не щедрая порция алкоголя, распалившая кровь в моих застоявшихся венах, то вовсе бы провалился под землю от ее пронизывающего насквозь тяжелого взгляда. Это самая конкретная неудача с девушкой за всю мою жизнь, не считая подросткового возраста с присущими ему неловкими комплиментами и торопливыми обжиманиями за ближайшим углом.

   Стремительно теряю былую уверенность, но улыбка, как приклеенная, по-прежнему освещает мою глупую физиономию, удачно маскируя смятение.

   – Слушай, я без задней мысли… Мне просто интересно твое имя.

   В ее глазах я все так же вижу страх и недоверие. Конечно, девчонки не вешаются на меня штабелями, но и за пустое место не принимают. Да что за черт!..

   – Я Миха. Михаил, – тут же поправляюсь, мысленно отвешивая себе парочку тумаков за тупость. Ее взгляд по-прежнему предельно холоден, и я уже теряю последнюю надежду хоть немного его растопить. – Я не похож на ваших… Случайно тут оказался. Но мне нравится ваш клуб по интересам. Конечно, я еще не совсем во все это въехал, но уверен, они стоят внимания.

   Ее тонкая бровь медленно ползет вверх. Ну, хоть какие-то эмоции на этом фарфоровом личике.

   Опускаю взгляд на свои пальцы. Сбитые костяшки не особо видны в полумраке, но я все же стискиваю ладони между собой, чтобы уж наверняка их скрыть. Девчонка меня боится, явно ожидая яростной реакции на свое нежелание вести со мной диалог. Полный финиш. Может, какой отморозок на моем месте точно бы вспылил и задался целью любой ценой сломить сопротивление зарвавшейся клубной девицы, посмевшей ему отказать. Проучить ее за собственную неудачу. Вот только я – не отморозок. И отсутствие ответа не считаю за предварительное согласие.

   – Ладно, я понял, – поднимаю глаза, вновь пересекаясь с ее внимательным взглядом. – Извини.

   Улыбаюсь примирительно, разводя руками, и делаю шаг назад. Отступаю. Ее глаза широко распахиваются, она явно не спешит верить тому, что я собираюсь капитулировать просто так, без всяких тайных планов на скорый реванш. Но именно это я и намерен сделать. Она приоткрывает губы, будто хочет что-то сказать, но в этот момент на мое плечо ложится чья-то тяжелая лапа. Обернувшись, вижу за спиной уже знакомого мне вышибалу. Тот сверлит во мне дыру гигантских размеров, не спеша убирать ладонь, и интересуется у девчонки:

   – Че этому кренделю нужно, Фим? Какие-то проблемы?

   Фима… Интересно.

   Впервые за относительно недолгое время девчонка начинает говорить. Она обращается к вышибале, но при этом не сводит с меня глаз, будто пытаясь просканировать на наличие двойного дна.

   – Все нормально, Игорь.

   Я смотрю на нее, не прерывая переплетение наших взглядов, и стараюсь давить в себе раздражение, вызванное сжимающей мое плечо лапищей вышибалы Игоря. Я могу уложить его прямо сейчас, с моей подготовкой это будет нетрудно, но не в моих интересах окончательно убивать этот чертовски неудачный день разжиганием никому ненужного конфликта. А еще я не хочу устраивать мордобой на глазах девушки с причудливым именем Фима. Не знаю, почему. Я вижу страх в глубине ее темных зрачков, и мне это совсем не нравится.

   Игорь, наконец, разжимает ладонь, и я показательно передергиваю плечами.

   – Тебя проводить, парень? – грубо интересуется вышибала, склонившись над самым моим ухом.

   – Обойдусь.

   – Давай, парень, удачи.

   Медленно разворачиваюсь, с видимой неохотой разрывая перекрестный обмен взглядами с Фимой. Почему-то мне кажется, что девчонка может передумать; я успеваю заметить что-то такое в самой глубине ее обведенных черным глаз. Колебание. Я почти жду ее оклика. И вновь промахиваюсь. Под чутким присмотром Игоря огибаю беспорядочно движущиеся тела и иду к выходу из Клуба.

ГЛАВА 2. ВЕСЬ МИР НАБЛЮДАЕТ ЗА ТОБОЙ

Серафима

   Непроизвольно покусывая нижнюю губу, я смотрю вслед удаляющемуся парню до тех пор, пока он не скрывается за спинами танцующих людей. На секунду прикрываю глаза, но тут же распахиваю их вновь.

   Все хорошо. Игорь проследит, чтобы чужак успешно добрался до самого выхода, нигде не свернув по пути. А мне нужно взять себя в руки. Давно пора научиться не реагировать так остро, когда кто-то незнакомый появляется рядом и пытается начать со мной разговор.

   «Как тебя зовут?»

   Это же просто слова. Никаких действий.

   Но я неизменно впадаю в ступор и готовлюсь упасть в обморок всякий раз, едва чувствую чей-то интерес к себе, даже поверхностный.

   Меня все еще ощутимо потряхивает. Пытаюсь дышать глубже, напоминая себе, что здесь, в Клубе, со мной не может произойти ничего плохого, ведь рядом всегда находится кто-то из ребят. Но самоубеждение мало помогает. Иногда ко мне приближаются незнакомые парни с целью познакомиться и весело провести время, но обычно они успевают сказать мне всего пару слов, прежде чем рядом материализуются Гоша или Никита и избавляют меня от необходимости теряться под вопросами посторонних людей. Им это ничего не стоит, я вздыхаю свободнее, а подвыпившие искатели приключений отправляются на поиски более сговорчивой подружки.

   Обычно уже за пределами нашего Клуба.

   Этот улыбчивый незнакомец продержался дольше остальных, быть может, потому что застал меня врасплох в некотором отдалении, и ребята не сразу увидели его попытки вовлечь меня в разговор. Нет, я не трепетная бабочка или стойкая принцесса-недотрога. Мне просто неприятно, когда кто-то незнакомый грубо нарушает зону моего личного пространства, дышит в мою сторону едким запахом алкоголя и норовит схватить меня за руку… В лучшем случае за руку. Я боюсь чужих прикосновений и стараюсь держаться в отдалении, если замечаю чей-либо заинтересованный взгляд. Не усугубляя.

   Впрочем, я делаю все возможное, чтобы не выделяться среди ярких в своей мрачной эстетике клубных девчонок и не привлекать внимания посетителей мужского пола. Я не ношу экстремально коротких мини-юбок и кофточек с огромным вырезом на груди. Не цепляю на себя прозрачные вещи, сквозь которые проглядывает нижнее белье. Мои волосы свободно струятся по плечам без всякой укладки, в то время как посетительницы «Клуба…» делают модные стрижки или сооружают из своих волос настоящие «вороньи гнезда», щедро залитые средствами для фиксации. Я крашу только глаза, густо обвожу по контуру черным карандашом, подкрашиваю тушью ресницы. Мне это нравится. Заодно делает меня незаметной среди других, чьи лица подчас поражают количеством макияжа, вызывая стойкие ассоциации с гримом театральных актеров.

   Можно сказать, у нас тут в каком-то смысле тоже театр. Любительский. Здесь не найдется профессиональных режиссеров и постановщиков, зато у каждого посетителя имеется своя, пусть и небольшая роль.

   Образ, подразумевающий ношение маски.

   «Клуб Почитателей Тлена» – место, в котором я могу временно позабыть о своих самых жутких страхах и просто быть частью общего дела. Чувствовать себя не просто песчинкой, затерявшейся на самой окраине жизни, а личностью, чье существование все-таки кроет в себе определенный смысл.

   «Клуб…» – это то, что помогает мне жить.

   – Фима?

   Обернувшись, ловлю на себе внимательный взгляд Стевича.

   Бессменный хозяин «Клуба…», по возрасту годящийся мне в отцы, выше меня сантиметров на двадцать и шире раза в три; иногда я чувствую себя рядом с ним настоящей дюймовочкой. У него грозный насупленный взгляд и сурово поджатые губы. Широкая грудная клетка и сравнительно узкие бедра. Те, кто впервые попадают в это место и видят Стевича, поначалу робеют, но в дальнейшем неизменно проникаются к нему искренней симпатией. Несмотря на грозный вид, он очень добрый, хотя иногда это довольно трудно заметить. Как многие из нас, Стевич не любит раскрываться перед едва знакомыми людьми. Но именно он, в конце концов, собрал всех нас под одной крышей неприметного здания, прячущегося в тени нависающих многоэтажек.

   Открыв это место, «Клуб Почитателей Тлена», Стевич сплотил и продолжает объединять вместе людей, которые не понаслышке знают, какого это – безвозвратно терять из своей жизни что-то очень важное. Как сложно и невообразимо больно резать тупым лезвием прямо по живому, оставить позади большую часть самого себя, а потом исхитряться как-то дальше жить с невосполнимой утратой.

   В «Клубе…» у всех желающих есть возможность забыться в грохоте тяжелой музыки среди таких же потерянных, но ищущих внутреннего успокоения людей. Осознать, что они не одни, и есть те, кому в сотни раз хуже, но кто продолжает барахтаться в водовороте жизни, не опуская рук.

   Я пришла сюда, когда мне больше некуда было идти.

   Брела мимо неприметного здания, случайно увидела надпись на табличке и подумала, что место с подобным названием подходит мне просто идеально. Но зашла скорее из чувства противоречия. Забившись в самый неприметный угол, просто наблюдала за людьми вокруг. Впечатленная их стойкостью и бодростью духа, я приходила сюда снова и снова, занимала место поближе к танцполу, сливалась с толпой, прислушивалась к разговорам между посетителями. Как губка, впитывала в себя чужие истории, невольно проводя аналогии со своей собственной. Ревела. Танцевала под оглушительные аккорды, вылетающие из огромных колонок, понемногу расслабляясь, отпуская от себя страшные мысли и образы. Забывала пароль от собственной памяти. Познакомилась с Ником. Он постоянно пытался меня рассмешить, выдавая одну за другой истории из своего впечатляющего прошлого, заодно демонстрируя своеобразный мастер-класс по смешиванию напитков. Можно сказать, мы подружились.

   Здесь, в «Клубе…», я впервые за долгое время улыбалась.

   Мне захотелось остаться тут насовсем.

   И вот тогда-то Никита познакомил меня со Стевичем. После непродолжительного разговора, который язык не поворачивается назвать красивым словом «собеседование», угрюмый хозяин «Клуба…» взял меня сюда на работу. Универсальным помощником. Мне было без разницы, как будет называться моя новая должность, я готова была остаться тут на любых условиях, даже если б Стевич не платил мне никаких денег за труд. Это раньше у меня еще были какие-то цели, планы, амбиции… Теперь мысли о будущем меня почти не беспокоят, ведь все, что я делаю, это пытаюсь цепляться за настоящее.

   Just a secret to take when you die?.. (1)

   Я слишком хорошо знаю, о чем говорит Никита.

   – И даже если я ошибаюсь… Если Света вдруг что-то поймет, мы все равно не сможем быть вместе по целому ряду причин. В сущности, от нас самих в этой жизни зависит ничтожно мало. У Светы влиятельные предки, которые, разумеется, лучше нее знают, как должна сложиться судьба их дочери. Они прихлопнут меня, как муху, когда пронюхают, что я кручусь с ней рядом, – хрипло засмеявшись, Ник лезет за салфеткой, не дожидаясь, пока придет Стевич и ткнет его носом в лужицу. – Я не должен был вообще к ней подходить, но… У меня не хватило сил держаться от нее на расстоянии. Она мне нравится. Наверное, это даже больше, чем просто симпатия.

   All the world is watching you

   Sinner(2)

   Никита знает, что может рассказать мне о чем угодно, и это навсегда останется между нами. Здесь, в «Клубе…», все мы не просто коллеги по работе. Мы – ответвление от общества, что-то вроде сильно упрощенного понятия семьи. Затерявшиеся в огромном мире птенцы, которым повезло обрести надежный приют под теплым крылышком Стевича.

   – Если ты так думаешь, то борись за свои чувства, – негромко говорю я, нарушая повисшую между нами тишину.

   Динамики в зале гремят новой порцией тяжелого рока, но шум не мешает нам с Ником хорошо слышать друг друга.

   – Зачем? Какой будет итог? Я отважно избавляю Свету от необходимости продолжать жить красивой жизнью, в достатке и роскоши. Вместо этого великодушно предлагаю ей свою тесную конуру и романтические вечера среди почитателей тлена? К черту это все, Симка. В наше время настоящие чувства не выдерживают никакой конкуренции с возможностью жить в богатстве и изобилии.

   Ник смеется, скрадывая ярый негатив этих слов.

   – Получается, мы все здесь давно обречены? И зря пытаемся изо дня в день не падать духом, выскребать из себя последние силы на то, чтобы хоть как-то протянуть дальше? В то время как сама жизнь проходит мимо. И очень далеко от нас…

   Никита спохватывается и кладет ладонь мне на плечо.

   – Нет, Сима. Конечно, нет. Я говорю о другом. О том, что не хочу губить жизнь девушки, у которой еще все впереди, пусть даже мне придется отпустить ее, перешагнуть через себя самого. Просто наши миры вращаются на расстоянии друг от друга, хотя и кажется, будто все мы живем на одной планете.

   Никита молчит всего пару мгновений.

   – Но это вовсе не значит, что нам, – неловко обводит рукой зал, – незачем продолжать бороться. Мы тоже люди, просто нам повезло меньше, чем остальным. Но мы вместе. И мы не одиноки в своих бедах.

   – Но если однажды это место просто перестанет существовать вместе со всеми его обитателями, баланс сил в мире не изменится, и никому не станет хуже.

   – Всегда есть кто-то, кому мы нужны несмотря ни на что, – негромко говорит Никита, но по его интонации я понимаю, что о себе он так вовсе не думает. – Родители или друзья. Им будет больно, если нас вдруг не станет. Так что, пока мы живы, будем вгрызаться в эту жизнь зубами и когтями, помнишь? – Ник невесело мне подмигивает. – Первый и основной закон Стевича.

   Я улыбаюсь.

   Невольно вспоминаю своих родителей, которые после всего случившегося пытались, но так и не смогли принять необратимые изменения в моем поведении. Не знаю, что им пришлось вынести, прежде чем отступить, поэтому почти ни в чем их не виню. Они предпочли остаться в той части, которая была «до», не потрудившись сопроводить меня в туманное и жуткое «после». Все нормально. Они остались, потому что могли это сделать. Мне же изначально не было предоставлено возможности выбирать. И я двинулась дальше, пробуя темноту будущего осторожными касаниями наугад. Впереди ничего не видно. Я все еще не знаю, куда меня выведет эта скользкая не проглядываемая дорожка и какой она длины.

   Быть может, уже следующий шаг вслепую окажется последним, и я резко сойду с пути, так и не узнав, что добралась до самого края.

   К барной стойке подкатывают две молодые девчонки, чем-то неуловимо похожие друг на друга. Падают на крутящиеся стулья и, не прекращая болтать между собой, отвлекают Никиту заказом. Я отхожу в тень, а затем и вовсе убираюсь из зала в подсобные помещения, где без особого труда нахожу себе работу. Шум музыки в отдалении служит мне отличным фоном. Я разбираю тесный угловой шкаф и тихо подпеваю, стараясь выветрить из головы все лишние мысли. Позднее ко мне присоединяется Панк, ложится прямо на холодный пол и зорко наблюдает за каждым моим движением.

   Помощник из него так себе… Зато компания – лучше не придумаешь.

   К утру, когда первые лучи поднимающегося над городом солнца едва касаются темного неба, Клуб закрывается. Мы с Никитой прощаемся с Игорем и выходим из опустевшего здания самыми последними. Панк уже тут, сидит на пороге, меланхолично помахивая своим ящерообразным хвостом. Я опускаюсь на корточках рядом с ним и аккуратно разглаживаю состриженную шерстку по теплым кошачьим бокам. Ник тщательно дергает дверь, проверяя замок, спрыгивает с низкого порога на землю, зовет меня и машет коту рукой на прощание. Тот в ответ лениво, но очень смешно щурится.

   Нам с Никитой по пути. Я живу совсем близко от Клуба, бармен – подальше, но каждый раз он считает своим долгом довести меня до подъезда. Он мало что обо мне знает, как, впрочем, и я о нем, но нам не нужно никаких деталей, чтобы улавливать состояние друг друга. Уже у самой двери я оборачиваюсь к Никите и говорю напоследок:

   – Насчет ваших отношений со Светой… – Ник болезненно морщится, но не перебивает. – Мне кажется, ты не прав. Я не знаток людских душ, но на той фотографии, где вы вместе, она выглядит счастливой.

   А еще она очень похожа на меня два года назад, когда я еще умела радоваться и искренне улыбаться…

   – Даже если так, это мало что меняет.

   – Просто дай ей возможность самой решить, что для нее будет лучше. Не бери на себя слишком много, ладно?

   Он улыбается, дружески целуя меня в щеку.

***

Я тщательно запираю за собой дверь на все три замка, для верности накидываю цепочку и только потом стаскиваю с себя тонкую ветровку. Разуваюсь, машинально вслушиваясь в тишину своей тесной квартирки, пинаю сумку дальше под зеркало и быстро пробегаю по всем комнатам, щелкая выключателем. Никого.

   Распахиваю дверцы большого платяного шкафа и поочередно раздвигаю вешалки с одеждой темных тонов.

   Странно, что я еще не сошла с ума.

   Только убедившись, что нахожусь в квартире в полном одиночестве, я облегченно выдыхаю и бреду в ванную комнату, на ходу стаскивая с себя жилетку, брюки под кожу, черную блузку с короткими рукавами…

   Позже, с ногами забравшись на диванчик в большой комнате, я таращусь в окно, за которым все еще темно. Кратко проживаю в своей памяти минувший день. Вспоминаю наш разговор с Ником и мысленно подставляю в свою часть другие реплики, пытаясь понять, могла ли я подбодрить своего друга и дать ему дельный совет? Далее мои мысли плавно перетекают к небольшому инциденту в Клубе и незнакомому парню, назвавшемуся Михаилом. Я не хочу о нем думать, но не могу выбросить из головы его лихую улыбку, с какой он пытался выяснить мое имя. Почему-то она четко отпечаталась в моей памяти. Так странно.

   Выбираюсь в тесную прихожую, вытаскиваю из-под зеркала свой рюкзак. Рука едва дрожит, когда я тяну наружу распечатанную пачку сигарет. Отхожу к балкону и глубоко затягиваюсь, впуская в легкие никотиновый воздух. Голова кружится совсем немного, и я, стремясь удержать равновесие, опираюсь плечом о дверной косяк.

   «Я Миха. Михаил…»

   На секунду прикрываю глаза, наугад поднося к губам тлеющую сигарету. Парень из Клуба вновь появляется перед моим мысленным взором, отравляя без того неспокойную душу въевшейся в память широкой улыбкой. Чувствую легкий озноб и машинально натягиваю на плечо пижамную кофту.

   «Ладно, я понял. Извини»

   Он в самом деле все понял, и больше нам никогда не встретиться. Подобные этому парню не заходят в наш Клуб, они выбирают совсем другие места для проведения досуга. Стряхиваю пепел в хрустальную пепельницу. Сигарета догорает до фильтра и отправляется в общую кучу. Смотрю на город, просыпающийся под лучами восходящего солнца, запираю балконную дверь, возвращаюсь в комнату, где заворачиваюсь в теплое одеяло и постепенно проваливаюсь в неспокойный сон.

ГЛАВА 3. ХОЛОД И ПУСТОТА

Миха

   Ключи, как обычно, улетели за подкладку моей спортивной кофты. Чертыхаясь, лезу в карман, нашариваю пальцами приличных размеров дыру, хмурюсь в досаде, но продолжаю поиски уже там.

   С тех пор, как я невольно примкнул к рядам временных пешеходов, моя жизнь реально осложнилась. Вещи первой необходимости, обычно валяющиеся на приборной панели и доступные в любое нужное время, теперь вечно теряются в моих безразмерных карманах. Некоторые намертво оседают где-то в спортивной сумке, с которой я хожу в зал, и вот там их найти уж точно нет никакой возможности.

   Нащупав ключи, засовываю нужный в замочную скважину, пытаюсь повернуть, но замок не поддается. Пробую еще раз. Легкое удивление сменяется едва заметным раздражением, когда до меня доходит, что замок заперт изнутри. Я не против гостей, но когда они заявляются без приглашения или хотя бы уведомления о своем визите, это совсем другое дело. Не так сложно набрать номер моего телефона и сообщить, чтобы я не спешил домой.

   Возвращаю ключи обратно и дважды громко стучу кулаком по темной обивке двери, привлекая внимание нахального гостя.

   Гостьи.

   Звонок не работает, отходят контакты. Давно нужно починить, но мне либо некогда, либо влом этим заниматься. Да и визитеры в последнее время здесь очень большая редкость…

   Дверь распахивается, на пороге появляется зареванная Катька, босиком, в джинсах и моей старой рубашке с подвернутыми к локтям рукавами. Бледное лицо без косметики, красные глаза и такого же цвета нос красноречиво указывают на то, что последний час она провела, обливаясь слезами. Заготовленные слова комом застревают в горле, когда мой нос улавливает едва ощутимый запах алкоголя, исходящий от младшей сестрицы. В самых дурных предчувствиях двигаю Катьку обратно в прихожую и закрываю за собой дверь.

   Сестра тащит из моих рук спортивную сумку.

   – Ты чего ревешь? – с ходу интересуюсь я, не давая ей говорить первой. Стряхиваю с рук олимпийку, не глядя швыряю ее на вешалку и вроде бы попадаю; вещь повисает на остром крючке.

   Катькины глаза медленно наполняются слезами.

   – Эй-эй, не надо, – говорю предупреждающе, беря сестрицу за предплечье и разворачивая к себе лицом. – Только без истерик. Давай, выкладывай, что случилось?

   – Мишань, я у тебя сегодня останусь, ладно?

   – А у меня есть выбор? – притворно удивляюсь, глядя на свою рубашку на Катькином худощавом теле. Отступаю к порогу, нарочито медленно стаскиваю кроссовки, давая себе время не пороть горячку. – Не буди во мне зверя, мелкая. Кто обидел?

   Вообще, Катька не совсем мелкая, недавно справила девятнадцатый день рождения и перешла на второй курс экономического факультета. Но я мог называть ее как угодно, и мне за это почти никогда не прилетало. Я всегда был любимым старшим братом, на которого без зазрения совести можно переложить большую часть своих проблем и косяков, а потом одним лишь жалостливым взглядом заставить их разгребать. Или заявиться хорошенько навеселе после празднования дня рождения лучшей подруги, чтобы переждать, пока алкогольный угар не сменится легкой апатией, и только после этого отправиться домой. К отцу.

   Иногда мне кажется, что Катюха еще даст фору своему непутевому братцу в ее годы.

   – Кать, что случилось? – возвышаю голос, мысленно увещевая себя быть терпеливее.

   Она шмыгает носом.

   – Меня Ромка бросил, – лебезит еле слышно, и я едва не чертыхаюсь, испытав непередаваемое облегчение от ее слов.

   Какой-то козел ее бросил. Черт, это самое оптимистичное из всего, что я успел себе надумать за каких-то пару минут.

   – А ревешь чего? Пусть катится, – говорю, подходя ближе к расстроенной сестрице. Опускаюсь перед ней на корточках и пристально смотрю в заплаканные глаза. – Ну, хочешь, я ему морду набью?

   – У тебя на все одно решение, – злится Катька. Резко вскакивает на ноги, разворачивается и исчезает в глубине квартиры. Кричит мне уже оттуда: – Нет, Мишка, не хочу! Страдать заставить его хочу, но уже как-нибудь без твоей помощи.

   Протяжно выдыхаю, без особого интереса смотрю на свое хмурое отражение в зеркале, после чего иду следом за сестрой.

   Катерина сидит в одном из кресел, на столике рядом с ней пустой бокал и початая бутылка красного полусладкого. Перевожу взгляд на бар и вижу откинутую крышку. А еще то, что в содержимом основательно покопались.

   – Пьянчуга мелкая, – беззлобно бросаю сестре, подходя ближе и устраиваясь в кресле напротив. Тяну к себе бутылку, изучаю этикетку. Вино крепкое, и Катька уже успела как следует им подзаправиться.

   – Ты вино все равно не пьешь. И телок домой тоже не таскаешь, – сестрица переходит в оборону.

   Ставлю бутылку обратно и откидываюсь на спинку кресла.

   – Не нравятся мне твои разговоры, Катерина Алексеевна, – наблюдаю за тем, как бутылка перекочевывает в ее руки. – Кто-то посторонний может не так тебя понять. И что значит, не вожу? Может, как раз сегодня я бы пришел не один.

   Катька лишь отмахивается:

   – Знаем мы таких, как ты. Морочите головы бедным доверчивым девушкам, а сами только и ждете удобного момента, чтобы нас слить.

   – Кать, мое предложение еще в силе. Врубить пару раз твоему Ромке, а? Вот увидишь, нам всем сразу полегчает.

   – Отвали, – она морщится. Ее руки дрожат, когда сестрица вновь наполняет свой бокал.

   – Может, тебе хватит?

   Она раскрывает рот для достойного ответа, но в этот момент ее губы кривятся, руки трясутся сильнее и теперь едва удерживают бутылку. Прозрачные слезы градом катятся из глаз сестры прямо на отворот рубашки, оставляя тут и там мокрые расплывающиеся пятна.

   – Черт, Кать! – я хочу размазать ее гребаного дружка по стенке, но только сжимаю и разжимаю кулаки, силясь справиться с подступающим гневом. – Отец знает, что ты тут?

   Она пытается кивнуть, бормоча сквозь горькие всхлипы:

   – Я сказала, что ты меня позвал смотреть фильм, и что я останусь у тебя на ночь. Не могу идти домой…

   – Ладно.

   Выбираюсь из кресла и какое-то время хожу по комнате, стараясь не вслушиваться в Катькины всхлипы, от которых что-то внутри меня словно переворачивается, вызывая неконтролируемую злость. Я чувствую себя ответственным за все, что происходит в ее жизни. Даже за то, что никоим образом меня не касается. В конце концов, останавливаюсь за ее спиной и кладу ладонь на ее плечо.

   – Катюш, завязывай лить слезы, а? Иначе я не сдержусь и просто грохну твоего тупоголового дружка.

   Она согласно кивает, но слезы против воли стекают по ее щекам, и их так много, что хватит на небольшой водоем. Я начинаю теряться. Неловко пытаюсь ее успокоить, но без особого успеха. В моем нехитром арсенале имеются только обещания пригвоздить неведомого Ромку к ближайшей стене и оторвать ему голову или что посущественнее, но Катьку такая перспектива почему-то совсем не радует. Более того, сильнее вгоняет в слезы.

   Позже мы лежим на разобранном диване, Катькина голова покоится на моей руке. Я переключаю каналы один за другим в поисках чего-нибудь интересного. Катюшка затихает. Мы хохочем над глупым клипом на безумно модную попсовую новинку, и из глаз сестры вновь льются слезы, только теперь уже от неустанного смеха. Щелкаю пультом, и мы безмолвно наблюдаем за тем, как какая-то полуголая девица жутко верещит, прорываясь сквозь темный лес от типа в белой маске. Ужастик, как ни странно, успокаивает мою сестрицу – рыдать ей уже не хочется. Тип в маске тем временем догоняет свою жертву, сбивает с ног, склоняется к ней и начинает свои обязательные запугивания, как бы невзначай помахивая окровавленным ножом на уровне ее пышной груди. Меня радует его поза – будь я на месте жертвы, рубанул бы ему ногой по яйцам, но девице, конечно, легче сотрясать воздух бесполезными криками, чем пытаться спасти свою потрепанную шкуру. Маньяк, похоже, завершает вступительную речь и заносит над головой огромный тесак.

   Сестрица все-таки ежится, когда реквизиторский нож входит в тело белобрысой актрисы.

   – Ужас, – бормочет она, и я сразу переключаю канал. – Эй, Мих, верни обратно.

   – Да зачем? Он ее уже грохнул.

   – Интересно, – парирует сестрица, вжимая голову в мое плечо, устраиваясь поудобнее. – К тому же… успокаивает, что ли. Реветь больше не хочется. Вот так поставлю себя на место этой девицы, и все сразу становится каким-то нереальным, надуманным…

   – Все твои печали из-за этого Ромки реально надуманные, поверь своему мудрому старшему брату.

   – Это кто тут такой разумный? – возмущенно кричит она.

   На экране появляются титры, сопровождаемые жутковатым саундом. Звуки громкой музыки наводят меня на недавние воспоминания, которыми я решаю поделиться с Катериной.

   – А знаешь, – сползаю вниз по примятой подушке. – Я тут пару дней назад в таком интересном местечке оказался…

   – Что я слышу? Ты бываешь где-то кроме своего драгоценного зала? – хмыкает сестрица, тоже меняя положение. Теперь наши головы соприкасаются друг с другом, а взгляды упираются в темный потолок.

   – Представь себе.

   – И что же это за место?

   – «Клуб Почитателей Тлена», – нараспев произношу я, покосившись на сестрицу. – Слышала когда-нибудь?

   – Мм… Нет. Но мне определенно нравится такое дурацкое название.

   – Там все, по-моему, тупо упарываются под громкую музыку.

   – Супер! Просто то, что надо, – тянет Катька, прикрывая веки.

   – И все одеты в черное. Кожа, латекс, блестящие штучки… – я замолкаю, припомнив, как мне недвусмысленно указали на дверь из этого райского местечка. – Там даже у охранника вместо костюма какой-то неформальный прикид типа комбинезона.

   – Каким чертом тебя туда занесло? – искренне дивится Катя.

   – Я ездил к Павлу.

   – Тому парню, с которым папа договорился об индивидуальных занятиях?

   – Так ты в курсе?

   – Ну… что он временно не может сам посещать спортзал, но не должен пропускать тренировки, чтобы не потерять форму? Да, слышала краем уха.

   – В общем, я потом еще в одно место заглянул, а после остановил бомбилу, который как раз направлялся в город. Но у него машина заглохла, хорошо, что хотя бы до города дотянули…

   – Просто какой-то занимательный квест, – фырчит сестрица.

   – Дальше я шел пешком.

   – Бешеной собаке семь верст не крюк.

   – И набрел на этот клуб, – доканчиваю, великодушно пропустив мимо ушей замечание про бешеную собаку.

   – Значит, он где-то недалеко?

   – Да как сказать… Минут двадцать – двадцать пять.

   – Слушай, а давай сходим?

   Я усмехаюсь:

   – Нет, забудь об этом.

   Но Катька уже садится на диване, подогнув под себя одну ногу, и смотрит на меня, лежащего, сверху вниз. Ее глаза вдохновенно поблескивают, и это означает, что сестрица увлеклась своей спонтанной идеей.

   Тру ладонями лицо, заслоняясь от ее взгляда.

   – Мих, своди сестру в клуб, а? Мне правда очень хочется.

   – Еще бы тебе не хотелось – после бутылки красного.

   Катька пинает меня ногой под ребра, подталкивая к самому краю дивана. Я не сопротивляюсь, лениво затягиваю:

   – Кать, ты себе это как вообще представляешь? Я, солидный взрослый мужчина, веду под ручку свою неразумную, мелкую, к тому же еще и пьяную сестрицу в какой-то сомнительный притон?

   Она отмахивается:

   – Только не врубай сейчас заботливого старшего брата, о’кей? И тебе не идет, и меня бесит.

   Теперь отмахиваюсь я:

   – С подружками сходишь, я тебе адрес потом напишу.

   – Я хочу с тобой, – надув губы, Катька вновь принимается меня пинать, а когда это не срабатывает, по старой традиции набрасывается на мои ребра с щекотками. Какое-то время я лежу неподвижно, забавляясь ее попытками прощупать мой твердый пресс на наличие чувствительных зон, и тогда она приводит контраргумент. – Вдруг ко мне там кто-нибудь привяжется? Мишань, ну кто, если не ты, защитит меня от пьяных неадекватов?

   – Мелочь, пьяный неадекват находится прямо здесь.

   Ей-таки удается спихнуть меня с дивана, и я даже удивиться толком не успеваю, как обнаруживаю себя сидящим на пушистом ковре. Мой взгляд упирается в Катькины ступни и ногти, покрытые ярко-красным лаком. Недолго думая, хватаю ее за ногу и стягиваю с дивана, сестрица отчаянно верещит, цепляясь пальцами за подлокотник. У нее нет и малейшего шанса – я намного сильнее.

   Даже очутившись рядом со мной на полу, Катька продолжает свои уговоры. Я вяло сопротивляюсь, находя все новые отмазки для того, чтобы не тащиться сейчас в место, из которого меня едва ли не вывели под руки, как злейшего нарушителя спокойствия. Вместе с тем, изобретаемые мною причины остаться дома звучат не слишком убедительно даже для моего слуха. И я понимаю, что какая-то часть меня совсем не против вновь наведаться в Клуб, пусть даже рядом будет вертеться Катерина. Быть может, ее присутствие даже сыграет мне на руку, и на меня больше не будут смотреть, как на опасного чужака, от которого можно ждать чего угодно. Да и ей не помешает развеяться после всех этих длительных истерик со слезами.

   Я почти сдаюсь, когда вспоминаю темноволосую девушку, после неудавшегося знакомства с которой меня живенько сопроводили к выходу из Клуба. За эти пару дней я, бывало, вспоминал о ней мимоходом. Когда сворачивал маты или промывал мозг готовящимся к соревнованию спортсменам. На вынужденной замене в спортзале, наблюдая за тем, как две гламурные девицы вовсю корчатся перед огромным зеркалом, делая разнообразные селфи на фоне тренажеров. Слушая музыку у себя в квартире перед тем, как провалиться в глубокий сон до самого утра. Воспоминания о ней заставали меня в любой из этих моментов, ее лицо вновь и вновь возникало срисованным портретом из глубин памяти, и я невольно принимался гадать, что она за человек и какой может быть ее жизнь. Что связывает ее с таким местом, как «Клуб Почитателей Тлена»? Действительно ли она подружка бородатого крепыша, или тот их разговор вовсе не был личным…

   Я не давал себе воли увлекаться мыслями о ней, но они упрямо лезли в мою голову, отвлекая от других, более важных.

    Будет ли она сегодня в Клубе?

   – Кать, – зову сестру, приводящую себя в порядок в моей ванной. – Может, все-таки ляжем спать, а? К черту этот клуб…

   – Мих, мы все уже решили, – несется мне ответ. – Я почти докрасила второй глаз и… Хм. Слушай, а давай мы тебя тоже накрасим?

   – Только рок-звезды могут позволить себе красить глаза, Катерина! – поучительно ору в ответ, не торопясь подниматься с пола.

   – А парикмахеры?

   – Такие, как Зверев? Ну, такие, пожалуй, тоже могут.

   Я поднимаюсь. Катюха самозабвенно роется в моем шкафу и достает оттуда какие-то шмотки черного цвета, предлагая мне отправляться именно в них. На ее лице творится форменный ужас, черный карандаш превратил глаза сестрицы в два глубоких провала, один вид которых вызывает настойчивое желание схватить это мелкое недоразумение в охапку и насильно оттирать краску самой въедливой мочалкой из всех существующих. Вместо этого я просто стараюсь сдержать смех, но выходит из рук вон плохо. Не обращая внимания на мои тихие смешки, Катерина достает мою черную водолазку, недолго думая натягивает ее через голову и тут же скрывается в ней, как в мешке. Ткань доходит ей едва ли не до середины бедра, но сестрицу это не смущает. На ней темные джинсы и черная кофта сверху. Катька придирчиво оглядывает свое отражение в большом зеркале и интересуется советом эксперта. Скрепя сердце говорю «сойдет», тем более что в моей квартире нет женских шмоток для замены этого безобразия.

   Если не считать Катюхиного платья, которое неизвестно как попало в мою квартиру и уже добрых полгода валяется в нижнем ящике комода. Но оно короткое, слишком открытое и удручающе розовое. Я не лучший пример старшего брата, но ни за что не позволю своей сестре напялить на себя эту дурацкую тряпку и тащиться в ней неизвестно куда.

   Надо выбросить это платье, пока и Катька о нем не вспомнила.

   С этой мыслью небрежно засовываю ключи в карман и направляюсь к лифтам следом за сестрицей.

ГЛАВА 4. НЕ ДОТРАГИВАЙСЯ ДО МЕНЯ

Серафима

   Панк негромко урчит, дожидаясь, пока в его миску ляжет свежая рыбешка из сегодняшнего улова Стевича. Этим вечером кота кормлю я, потому что его хозяин, возвратившись с рыбалки, прямым ходом отправился отсыпаться к себе на второй этаж. Его квартира расположена над зданием Клуба, что очень удобно. В случае какого-либо форс-мажора достаточно подняться и пару раз грохнуть кулаком по металлической двери.

   Для Панка же все упрощается по минимуму – окно в квартире Стевича всегда распахнуто настежь, чтобы кот мог беспрепятственно передвигаться по своим владениям, не дожидаясь, пока хозяин откроет дверь.

   Панк окидывает рыбу презрительным взглядом, но все-таки приближается к миске и пробует на вкус улов Стевича. Подняв с земли пустую тарелку, я разворачиваюсь к задней двери Клуба и слышу звук приближающегося автомобиля. Дворик не виден с парадного входа, но я все равно испытываю легкую тревожность и тороплюсь скорее очутиться в здании.

   Ненавижу свою паранойю.

   Какое-то время я просто наблюдаю за посетителями. Нахожу глазами Никиту, порхающего от одного угла стойки к другому, и понимаю, что освободится он еще не скоро. Подумываю ему помочь, и в этот момент замечаю движущуюся к бару парочку, рослого парня и миниатюрную темноволосую девушку, цепляющуюся за его локоть.

   Я замираю на месте, не сводя с них глаз.

   Я узнаю этого парня.

   Михаил.

   На нем больше нет ничего цветного, что могло бы выделить его среди наших обычных посетителей, и тем не менее парня трудно спутать с кем-то другим. Строгая черная водолазка под горло красиво обтягивает мощный торс. Черные джинсы и кроссовки с белой подошвой. Толстовка на молнии, переброшенная через свободную руку. Я машинально провожаю взглядом его спину до самой барной стойки, где Михаил, остановившись вполоборота, заботливо кладет ладонь на плечо своей спутницы, помогая ей устроиться на свободном месте. Теперь я рассматриваю девушку, стараясь делать это незаметно. Красивая. На пару-тройку лет моложе меня. Одета странно и не совсем в тему, но нелепые шмотки совсем ее не портят, напротив, придают ее виду очаровательную небрежность. Она кажется такой хрупкой, беззащитной. Легкая жертва для курсирующих вокруг хищников…

   Усилием воли заставляю себя перевести взгляд и двигаюсь в противоположном от парочки направлении, меньше всего желая обратить на себя их внимание.

   Этот Михаил нашел себе более сговорчивую подружку для развлечений, а она явно представляла, на что шла, принимая его компанию. Налицо обоюдная выгода, да и девица вовсе не похожа на ту, кого нужно немедленно спасать.

   Не удержавшись, вновь оборачиваюсь и тут же ловлю на себе взгляд Михаила. Он смотрит прямо на меня, не отпуская, и я отчего-то никак не могу разорвать визуальный контакт с его глазами, а в груди становится невыносимо тесно, будто меня надули подобно воздушному шарику, но забыли сдуть.

   Какое-то время для меня не существует ничего, кроме этого насквозь пронзающего взгляда. Мимо проходит парень с длинными волосами, на долю секунды заслонив нас друг от друга, и я, словно очнувшись, замечаю, как Михаил отходит от барной стойки и под недоуменным взглядом своей спутницы движется мне навстречу.

   Вся кровь разом ударяет в голову.

   Он тут не просто так. Случайные посетители редко когда посещают Клуб дважды.

   Я разворачиваюсь и быстрым шагом иду к двери в подсобные помещения. Биение моего сердца эхом отлетает от темных стен. Глубоко дышу, стараясь не терять самообладания, и подавляю в себе желание оглянуться, чтобы убедиться: он по-прежнему идет за мной следом. Клубный шум и громкая музыка теперь звучат приглушенно, оставаясь за неплотно прикрытой дверью. Трясущимися пальцами обхватываю рукоятку кухонного ножа, лежащего на самом краю стола. Зажмуриваю глаза, пытаюсь выровнять сбившееся дыхание и хоть как-то подготовить себя к неминуемой стычке с неизвестным врагом, который, несомненно, уже взял мой след.

   Тянусь к выключателю, но почти сразу одергиваю руку, не желая добровольно лишать себя единственного преимущества.

   Если сейчас хлопнет дверь, значит, чутье меня не подвело, и парень тут вовсе не случайно.

   Едва слышный хлопок набатом разрывается внутри моей головы. Я подбираюсь, крепко прижимая к груди нож, и начинаю медленный отсчет летящим секундам. Слышу тихий стук мягких подошв по холодному полу, благодаря которому могу примерно отслеживать приближение незнакомца.

   Один…

   Нужно было обратиться к Гоше.

   Два…

   Что ты можешь сама, дура несчастная?!

   Три…

   Прежний опыт ничему тебя не учит. В прошлый раз ты выбралась каким-то непостижимым чудом! Другая бы на твоем месте больше не рисковала испытывать судьбу.

   Мысленно произношу цифру четыре и в тот же миг слышу негромкий оклик, но парень слишком поздно решает проинформировать о своем присутствии. Я чувствую опасность и могу думать лишь о том, что нужно защищаться. Срываюсь с места, бросаюсь ему наперерез, выставив перед собой нехитрое оружие. Я не собираюсь пускать его в ход, просто хочу дать понять, что ко мне не следует приближаться, но дальнейшие события развиваются по самому неожиданному сценарию для нас обоих. Темнота разъедает контрасты, мужской силуэт впереди прорисовывается нечетко, к тому же он не стоит на месте, возможно, не уловив от меня угрозы. В последнюю секунду парень успевает дернуться в сторону, но лезвие все же задевает его прежде, чем нож выскальзывает из моих рук. Меня с головы до ног окатывает ледяным потом. Под незатейливые проклятия я машинально подаюсь вперед и вдруг обнаруживаю себя на коленях, тесно прижатой к стене, а главное – полностью безоружной…

   Не знаю, что сейчас произошло и как ему удалось так быстро меня скрутить. Чувствуя, как по моим пальцам стекает что-то мокрое и теплое, я судорожно вздрагиваю, раскрываю рот с намерением заорать, но мужская ладонь предусмотрительно зажимает нижнюю часть моего лица.

   – И тебе привет, Фима, – вкрадчивый шепот над самым моим ухом плохо маскирует его злость. – Я, конечно, не ждал, что ты будешь дружелюбной, но это все-таки слишком, тебе не кажется?

   Яростно дергаю плечом, пытаясь высвободиться из захвата, но все мои попытки проваливаются одна за другой.

   – Сейчас я тебя отпущу, и ты не станешь делать глупостей, ладно? – негромко обещает Михаил.

   Его хватка в самом деле ослабевает, но не настолько, чтобы этим можно было воспользоваться.

   – Пожалуйста, – добавляет он, щекоча теплым дыханием мочку моего уха. – Давай не будем создавать друг другу лишних проблем?

   Я еще не совсем в себе, но, понимая, что он ждет моего ответа, едва нахожу силы кивнуть. Он медленно, очень медленно отстраняется, давая мне свободу, но я остаюсь настороже. Разворачиваюсь и приваливаюсь спиной к стене, подтянув колени ближе к груди. Таращусь вперед, силясь рассмотреть своего недавнего оппонента, но темнота удачно скрадывает черты его лица.

   – Где тут у вас свет, черт возьми?

   Молчу. Он наугад шарит ладонью по стене в поисках выключателя, и вскоре маленький коридорчик озаряет тусклый свет энергосберегающей лампочки.

   Мой взгляд тут же цепляется за большое темное пятно, расплывшееся на правом предплечье черной водолазки Михаила. Вот куда попал мой незапланированный удар ножом… Парень вновь оборачивается ко мне, вроде бы собираясь что-то сказать, но перехватывает мой взгляд и теперь тоже озадаченно рассматривает свою руку с выражением крайнего изумления на лице.

   – Б***ь… Ладно я дурак, повелся на твои призывные взгляды и неверно их растолковал, но с тобой-то что не так, а?

   На полу возле его ног появляются первые капли крови. Парень отчетливо чертыхается, поднимает валяющийся в отдалении нож с окровавленным лезвием и зачем-то обтирает его краем загубленной водолазки.

   – Зашибись, черт побери, – шипит негромко, от греха подальше убирая нож в выдвижной ящичек.

   Мое сердце подкатывает к самому горлу от резко нахлынувшего страха, но во взгляде Михаила нет признаков враждебности. Он подходит ближе и опускается на корточках меньше чем в полуметре от меня.

   – Впервые я в такой дерьмовой ситуации, – делится он со мной, рассеянно глядя вниз. С рукава его водолазки на пол беззвучно падают ярко-красные капли. – Ты смотришь на меня, долго смотришь, твои глаза горят, а потом ты резко поворачиваешься и идешь к двери; кто бы на моем месте понял тебя иначе? И это притом, что я вообще не собирался с тобой… – он не договаривает, усмехается и поднимает на меня взгляд. Я пропускаю парочку жизненно важных вдохов, вновь испытывая те же ощущения, что и тогда, в зале. Он ловит меня и больше не выпускает. – Я из-за тебя сестру в одиночестве бросил, идиот… Если я сейчас вернусь к ней в таком виде, она, пожалуй, грохнется в обморок.

   Сестра.

   Неуверенно протянув руку, касаюсь края мокрого пятна самыми кончиками пальцев, которые тотчас окрашиваются в едкий цвет ржавчины. Он напряженно следит за движением моей руки, но не отстраняется, отчего-то позволяя мне себя трогать. Кажется, я целую вечность даже не думала о том, чтобы прикоснуться к мужчине, тем более совсем незнакомому… Поспешно одергиваю ладонь и едва слышу собственный голос:

   – Прости.

   – Реально думаешь, что этого достаточно?

   Я резко вскидываю голову, и он тут же морщится.

   – Да не бойся ты... Я к сирым и убогим претензий не имею, вам и так от жизни достается. Ты располосовала мне плечо, черт с ним. Заживет. А вот дыра в твоей голове – вряд ли.

   Он поднимается, оглядывая маленький коридорчик.

   – Сюда кто-нибудь припрется?

   Я едва заметно пожимаю плечами.

   – У меня нет вообще никакого желания объяснять все это перед твоими нервными друзьями, – говорит мне Михаил, по-видимому, чутко уловив настороженность в моем взгляде.

   Я кое-как поднимаюсь на ноги. Одежда на мне смята и наверняка выглядит грязной после кратковременных обжиманий с полом и стеной, но у парня рядом моими стараниями вид намного хуже. Делаю шаг вперед и вновь оказываюсь слишком близко к незнакомцу. Из его раны течет кровь. По-настоящему. Что я только что натворила?..

   Сообщаю глупо, одними губами:

   – Нужно перевязать рану.

   – Да ну? Я тронут такой заботой, – ядовито бросает он через плечо.

   Боже мой, я ошиблась. Этот парень не имеет никакого отношения к тому, что происходило со мной два года назад. Он не извращенный убийца, он просто неудачник, которому не повезло во второй раз оказаться в ненужное время в ненужном месте. А я полоумная сумасшедшая дура, едва не убившая ни в чем не повинного человека…

   Теперь, когда шок стихийно сменяется осознанием собственной дурости, я хаотично соображаю, где тут можно достать аптечку, не спрашивая об этом Ника, и в конце концов поочередно раскрываю ящички старого буфета. Я в крайнем смятении. Мне нужно быстренько замести все следы, пока сюда в самом деле не явился кто-нибудь из наших… Михаил вновь опускается возле стены и теперь просто наблюдает за тем, как я переворачиваю содержимое ящиков.

   – Эй, – внезапно окликает он. – Это из-за того крепыша, да?

   Не прерывая своего занятия, бросаю на парня непонимающий взгляд.

   – В прошлый раз я видел тебя с мужчиной в футболке с КиШом. (3) – объясняет Михаил. – У вас с ним что-то есть? Это он тебя так зашугал?

   Предположение настолько абсурдное, что до меня далеко не сразу доходит: парень имеет в виду Стевича. Не оборачиваясь, я только качаю головой и углубляюсь в изучение очередного шкафчика.

   – Тогда в чем проблема? Во мне? Я тебя пугаю?

   То, что я вытворяю, нельзя назвать допустимым. Это ненормально и здорово отдает сумасшествием, но корень моей проблемы никак не связан с этим случайным человеком. Пользуясь тем, что он не видит моего лица, пытаюсь прислушаться к себе и больше не могу обнаружить негатива к Михаилу. Я совсем его не знаю, и в конечном итоге он может оказаться кем угодно. Но мне нравится его голос. И его улыбка, хоть он больше не улыбается.

   Вторично качаю головой. Под моими пальцами оказывается запечатанная упаковка эластичного бинта, которую я цепко хватаю из общей кучи каких-то железяк, непонятно как оказавшихся в этом ящичке. Вместе со своей находкой подхожу ближе к парню. Старательно избегая пересекаться с ним взглядами, опускаюсь на колени и кладу ладонь на мокрый рукав его испорченной водолазки.

   Он накрывает мои пальцы своими:

   – Давай сюда, я сам.

   Послушно передаю ему бинт. Надорвав упаковку зубами, он убирает мою руку и кое-как стаскивает с себя водолазку, насквозь пропитавшуюся кровью. Я зачем-то цепляюсь за ткань, пытаясь ему помочь, но на деле только мешаю.

   Вид на открывшуюся рану – неровный порез под кровавым слоем – заставляет меня судорожно сглотнуть. Михаил косится на мое застывшее в гримасе ужаса лицо, нервно усмехается и бросает вскользь:

   – Малоприятное зрелище, правда?

   Я давлю в себе желание вновь коснуться его ладонью, отвожу взгляд от твердых кубиков оголенного пресса, выдающего в этом парне приверженность к спортивным занятиям в зале. Михаил тем временем небрежно стирает кровь с раны своей водолазкой, совершенно не глядя в мою сторону.

   – Помоги, – кратко бросает он, и я послушно помогаю ему потуже затянуть бинт вокруг разрезанного предплечья. Место ранения тотчас обозначается ярким красным пятном на белой марле. Мои ладони, пол, стена под спиной Михаила – везде имеются характерные следы крови. Все указывает на то, что здесь только что произошло преступление. Господи… Меня начинает мутить.

   – Тащи какую-нибудь тряпку, будем все отмывать, – невесело командует Михаил, откидываясь затылком к стене, и вновь силится усмехнуться. – Да не дрожи ты так… С кем не бывает.

   – Прости, – вновь глухо шепчу я, машинально касаясь плечом заляпанной стены. Перед глазами пляшут яркие кровавые пятна, и я с новой силой осознаю, что несколько минут назад собственноручно поранила человека ножом, каким-то чудом не причинив серьезного вреда его здоровью. – Боже мой… Я не хотела…

   – Я понял. Спасибо, что не убила, – насмешливо говорит он.

   – Я не убийца, – бормочу зачем-то, зажмуривая глаза, в уголках которых уже появляется предательская резь.

   – Конечно, нет. Просто у тебя весьма занимательные методы борьбы с подкатами. Признайся, ты вдохновлялась байками про русскую рулетку? – я обхватываю колени перепачканными в красном ладонями и низко опускаю голову, отказываясь верить, что все это происходит в реальности. – Эй, только не вздумай теперь реветь, ладно? Хватит с меня на сегодня девичьих истерик.

   Где-то совсем близко звучит стандартный айфоновский звонок. Слезы застилают мне весь обзор, но со слухом проблем нет, и я слышу, как Михаил здоровой рукой возится в карманах, отыскивая аппарат, а затем произносит отрывисто:

   – Да, Катюш. Я тут… недалеко, скоро приду. У тебя там все нормально? Угу… Давай, старайся не попасть в неприятности, пока меня нет.

   Он замолкает, телефон с глухим стуком ложится на пол рядом с его бедром, и я понимаю, что на этом разговор с неведомой Катюшей завершен. Мои плечи все еще подрагивают. Необходимость что-то говорить, избегая гнетущей тишины, пугает не меньше ответственности за сделанное.

   А если б я попала?..

   А если бы он оказался недостаточно ловок и не сумел вовремя увернуться?..

   Михаил вдруг начинает тихо смеяться.

   – Похоже, нам с тобой все-таки придется познакомиться, девочка с ножом, – говорит он, обводя здоровой рукой маленькое пространство, где тут и там виднеются смазанные кровавые следы, и мы вдвоем, как выжившие союзники на поле стихшей битвы. – Раз у нас уже так стремительно завязываются общие воспоминания.

   Из моей груди вырывается нервный смешок, когда я вижу протянутую ко мне ладонь.

   – Пробуем снова? Миха, – усмехается он, решив больше со мной не церемониться. Неуверенно смотрю на него, затем на его руку, замечаю старые ссадины на сгибах пальцев, но все же осторожно пожимаю его ладонь своей и послушно выдаю в ответ:

   – Серафима.

   – А… Вон оно что, – кивает Миха. Я сжимаю кулаки, спешно пряча руки между согнутых коленей. – А я-то все гадал, откуда взялась эта Фима.

   – Что ты теперь будешь делать?..

   – С тобой? – тихо хмыкает. – С тобой я больше ничего не хочу; оказывается, ты можешь быть на редкость убедительной.

   – Прости меня, – бестолково, и, наверное, уже в третий раз за несколько долгих минут. – Я не чокнутая, правда, просто…

   – Просто ты кого-то очень сильно боишься, – доканчивает за меня Миха, и голос его становится тверже. – Послушай, Фима, я не знаю, что там у тебя происходит, но тут и не нужно быть особым умником, чтобы догадаться. Тебе нужна помощь.

   – Специалиста? – мне уже доводилось слышать нечто подобное, но это было еще до моего появления в Клубе.

   – В том числе, – он шумно выдыхает, откидывая назад голову. Я слишком внимательно смотрю за тем, как с его лба к выпирающему кадыку стекает тонкая струйка пота. В своих мыслях я зачем-то смахиваю ее подушечкой указательного пальца. – Черт. Болит, зараза, – сделав паузу, Миха ловит меня в капкан своего взгляда, но на сей раз я ухожу от перекрестной атаки и вновь принимаюсь таращиться на распахнутые ящички старинного буфета Стевича. Но слушаю внимательно, не упуская ни единого слова. – В общем, я забуду обо всем этом дерьме. Считай, что хотя бы со мной тебе повезло.

   Я выдыхаю с заметным облегчением.

   – Но тебе придется вернуться в зал и забрать у моей сестры толстовку. Я ей сейчас позвоню. И… – Миха косит глаза к плечу, – надо бы еще подтянуть. Бинт остался?

   Кивнув, я тотчас хватаюсь за эластичную ленту. Как можно туже обматываю его руку остатками бинта, а затем поднимаюсь на ноги и стараюсь оценить собственный внешний вид. Миха жестом подзывает меня ближе и небрежно проводит ладонью по моему бедру, стряхивая пыль с одежды. Чувствуя на себе его прикосновения, пусть и совсем невинные, я до боли закусываю нижнюю губу, мысленно на все лады увещевая себя стоять смирно и не дергаться. Когда вновь оборачиваюсь к нему лицом, вижу, что он улыбается.

   Как же ему идет улыбка… Даже сквозь боль она чудным образом преображает его лицо, создавая о нем совсем другое впечатление. Появляется желание улыбнуться в ответ. Сказать что-то заведомо глупое, просто чтобы поддержать разговор и продлить ее действие. Уголки моих губ медленно ползут вверх, но в этот момент я замечаю, как выражение его лица вновь становится хмурым.

   – У тебя на лице кровь, – разъясняет Миха, коснувшись своей щеки в нужном месте. – Лучше стереть ее прежде, чем твои друзья сделают неверные выводы и захотят выпустить из меня то, что еще осталось.

   Согласно кивнув, отражаю его движение на своей щеке, затем хватаюсь за его окровавленную водолазку, выпускаю ее из рук, тут же подхватываю вновь… В конце концов швыряю ее в ведро и бросаюсь к раковине. Наскоро открутив кран, подставляю ладони под струю холодной воды.

   Вернувшись с толстовкой и позаимствованной в шкафчике Ника футболкой с длинными рукавами, я вновь бухаюсь на колени перед своим новым знакомым и пытаюсь помочь ему влезть в принесенные шмотки. Футболка тщедушного Ника ему откровенно мала, но я с завидным упорством напяливаю ее на рослого Миху. Все это время он просто вытягивает руки, чтобы мне было удобнее продевать их в рукава, и старается рассмотреть что-то на моем лице, чем порядком раздражает. К тому же, я очень спешу скрыть под одеждой его голую грудь, так и притягивающую мой взгляд, чтобы у Михи не осталось никакого повода обвинить меня в излишнем любопытстве. Особенно после всего, что происходило в этом помещении…

   К тому моменту, как он оказывается полностью одет, я чувствую себя вымотанной на неделю вперед. С моей помощью – хотя, подозреваю, он вполне мог подняться сам – Миха встает на ноги и теперь смотрит на меня сверху вниз. Проверяю, чтобы рукав на его предплечье не пропитался кровью, и выжимаю из себя вялую улыбку, перекрывая очередной поток никому не нужных извинений.

   – Что ж, это был неплохой урок нам обоим, – морщится Миха, машинально касаясь кончиками пальцев места ранения. – В следующий раз, когда решишь отшить какого-нибудь бедолагу, лучше сразу обращайся к своим друзьям. Не калечь понапрасну людей.

   Открываю рот, чтобы ему ответить, но он продолжает:

   – Вот, возьми… – роется в кармане, достает оттуда потрепанную визитку, вновь морщится и говорит с сомнением: – Ну, какая есть… Не суть, в общем. Это карточка нашего спортклуба, будет желание – загляни как-нибудь. У нас есть неплохие курсы самообороны, занятия рукопашным боем с нуля, при любом уровне подготовки. Мне кажется, тебе стоит подумать об этом.

   Небрежно опустив визитку в карман, обещаю сухо:

   – Подумаю.

   Он смотрит все с тем же сомнением.

   – Ну… ладно. Давай, в общем… Удачи.

   – И тебе.

   Миха кивает, разворачивается и тянет на себя дверь, ведущую из подсобных помещений в основной зал. Я машинально делаю шаг за ним следом и резко останавливаюсь, словно напоровшись на невидимое препятствие перед собой. Рука нащупывает полученную визитную карточку, я тяну ее из кармана ближе к глазам и читаю реквизиты спортивного клуба с говорящим названием «Олимп». Подумываю о том, чтобы бросить ее следом за испорченной Михиной водолазкой, но все-таки убираю обратно в карман.

   Поколебавшись, опускаюсь на корточках рядом с мусорным ведром и достаю оттуда испорченную вещь.

   Никогда не знаешь…

ГЛАВА 5. РАЗБИТЫЕ ОЖИДАНИЯ

Серафима

   Я сижу, скрестив ноги, прямо на полу между комнатой и балконом, изредка покачивая ладонью распахнутую настежь дверь. Смолю уже вторую по счету сигарету, сбрасывая пепел в жестяную банку перед собой. По щекам вновь и вновь текут слезы. Небрежно смахиваю их тыльной стороной ладони и рассуждаю о том, что вообще происходит в моей ненормальной жизни и почему, несмотря на отсутствие хоть какого-то смысла, я продолжаю тянуть все это и дальше.

   Привычка? Нежелание что-то менять?

   Прогрессирующее сумасшествие, как вариант.

   Из комнаты доносится характерное попискивание мобильного. Сжимаю тлеющую сигарету между большим и указательным пальцами, смахиваю кривую мокрую дорожку со щеки, выпрямляюсь и бреду на звук, почти не сомневаясь, что это очередное смс от оператора с напоминанием о скудном состоянии моего счета. Больше некому строчить мне сообщения в начале шестого утра.

   Однако я ошибаюсь. Входящая смс-ка от Никиты. «Спокойной ночи», передает мне приятель, с которым мы расстались чуть больше получаса назад. Обычно он не пишет мне сообщений, но сегодняшним ранним утром я, похоже, выглядела куда паршивее обычного, раз даже Никита проникся.

   Сжав окурок между зубов, быстро набираю ответ.

   «Спокойной ночи. Я в порядке»

   Боже, как я ненавижу эту фразу!

   Я в порядке… порядке… В порядке я! У меня все хорошо.

   Вот только желание удавиться с каждым днем становится все настойчивее, а подчас вовсе норовит сорвать допустимую планку и перейти в разряд навязчивых идей.

   Впрочем, плавали, знаем.

   С телефоном в ладони я возвращаюсь на прежнее место, прикуриваю еще одну сигарету и зябко потираю друг о друга ступни в теплых пушистых носках. Осенью всегда светлеет позже, оттого приходится ждать, пока мрак на улице не рассеется, обнажив верхушки соседних многоэтажек. Только после этого можно идти стелить постель, а потом ворочаться с боку на бок в тщетной надежде уснуть. Не потому, что усталость скашивает с ног, просто так надо. Человек должен спать, пусть даже несколько часов в сутки.

   У меня на это имеется целый день. Есть среди моих заморочек еще один отличительный пунктик; я никогда не сплю в темноте, для меня это непозволительная роскошь. Хотя тем демонам, которые только и ждут, когда мое сознание на время покинет расслабленное тело, плевать на время суток. Они достанут меня вне зависимости от того, темно вокруг или уже не очень. Я точно это знаю. Но все равно покорно жду первых лучей солнца, втайне надеясь, что на этот раз все будет по-другому.

   Вот еще одна причина, почему работа в «Клубе Почитателей Тлена» подходит мне идеально. Днем я сплю, ночью работаю. Предельно простой график, позволяющий убежать от множества мелких проблем.

   Город понемногу выплывает из ночной спячки, над плоскими крышами домов прорезаются первые солнечные лучи, но я не тороплюсь отправляться в кровать. Я вновь мысленно возвращаюсь к событиям минувшей ночи, судорожно выдыхая отравленный никотином дым в утренний воздух. Лишний раз напоминаю себе, что дальше так продолжаться не может. Раньше я была опасна для себя самой, теперь становлюсь опасной для других, посторонних людей. Это, черт возьми, препаршиво. Мне повезло, что Михаил почему-то не стал предавать огласке мою ужасную непростительную ошибку, которая в конечном итоге могла стоить ему слишком дорого. Любой другой на его месте не спустил бы мне это с рук, затеяв бесконечную канитель с докторами и полицией, обязательно поднял бы на уши наш уединенный клуб, призывая на свою сторону все новых и новых свидетелей… Я в ужасе жмурюсь, стоит мне только представить подобную картину. Шокированный взгляд Никиты, взбудораженный, ничего не понимающий спросонья Стевич… И я во всей своей красе, вооруженная окровавленным ножом, с безумным вращающимся взглядом. Оживший плакат из какого-нибудь второсортного медицинского триллера на тему психбольниц и скрывающихся в их стенах опасных маньяков…

   Господи!

   Я могла убить этого парня. Или серьезно ранить. Я ведь почти ничего не соображала, и если бы он не сумел меня скрутить…

   Вновь передо мной возникает его внимательное сосредоточенное лицо. Миха… К глазам неминуемо подступают слезы, с которыми я уже не борюсь. Почти наощупь обнаруживаю пепельницу, куда отправляю остаток сигареты, соскребаю свое тело с пола и проверяю, чтобы балконная дверь была надежно заперта изнутри. С головой зарываюсь в теплое одеяло, но стоит мне прикрыть веки, как на меня с новой силой наваливаются свежие воспоминания и мелькающие красным цветом образы. Беспокойно ворочаюсь с боку на бок в тщетной надежде их отогнать. Считаю овец. Мысленно просчитываю от одного до ста на английском языке, то и дело путая «тридцать» и «сорок». Переворачиваюсь на спину и какое-то время бездумно таращусь в потолок, не находя там ровным счетом ничего интересного.

   Fifty eight… nine…(4)

   Внезапно белые плиты на моих глазах разъедает противным красноватым свечением, и вместо безликого потолка я вновь вижу тесную подсобку в клубе, себя саму с перекошенным панической гримасой лицом, и Михаила, у ног которого валяется окровавленный нож.

   Из продольного разреза на его руке непрерывно хлещет кровь, собираясь в вязкую лужицу на полу.

   Тусклый звук разбивающихся о плитку капель завораживает.

   Медленно веду глазами по замершей в одном положении мужской фигуре.

   «Тебе нужна помощь» – на выдохе говорит Миха, едва морщась от боли в пульсирующем предплечье. Испуганно дергаю рукой, не понимая, каким образом его боль передается моему телу.

   «Сима, пожалуйста!.. Тебе нужна помощь», – резко перекрывает его голос измученный мамин выкрик. Я ощутимо вздрагиваю, но не успеваю ничего сообразить, потому что слышу все новые звуки, яркими вспышками проявляющиеся из глубин растревоженной памяти. Вот оно, начинается… Изо всех сил жмурю глаза и плавно сползаю на пол, выставив перед собой ладони в оборонительном жесте. Как будто это может мне помочь.

   «Оставь ее в покое. Ты же сама видишь, она больше ничего не решает», – суровый папин приговор. Он был единственным, кто точно знал, что и как следует предпринять в сложившихся условиях. – «Отныне она будет делать так, как решим мы».

   Я беззвучно кричу, хотя меня давным-давно никто не слышит. Не желает нужным слушать невнятные бредни слетевшей с катушек девицы.

   «Серафима, я хочу вам помочь…» – это уже деликатный специалист, приглашенный моими родителями откуда-то издалека для того, чтобы вскрыть содержимое моей черепной коробки и расставить там все по своим местам, предварительно протерев влажной тряпкой.

   Слишком большой фронт работ. Необъятный труд.

   Разве это не безумие – пытаться повторить все то, что уже пытались сделать его более умные коллеги, и при этом надеяться на иной результат?

   Мне хочется крикнуть, чтобы он убирался ко всем чертям и даже не пытался копошиться в моих мозгах, но в этот момент до меня долетает тихий смех откуда-то со стороны. Знакомый. Притворный. Насквозь фальшивый в своем искреннем звучании. Тонкие волоски на моей шее встают дыбом, когда я понимаю, что вновь облажалась; Лицедей уже тут, и теперь мне больше нет смысла бежать, скрываться. Он все равно меня обнаружит. Он здесь, всегда рядом. Всегда находится за моей спиной, готовый в любой момент нанести решающий удар.

   «Принцесса… Моя принцесса».

   Картинка вновь меняется, теперь я вижу перевернутый днищем кверху красный автомобиль и раненую девушку, пытающуюся выползти из развороченного ударом салона через разбитое боковое стекло. Она до крови кусает губу, без сожаления ломает безукоризненный маникюр, цепляется за острые стеклышки, оставшиеся в прорези окна, думая, что тем самым спасает свою жизнь, но я-то совершенно точно знаю, что Лицедей уже совсем близко. Он неумолимо приближается к ней, не беспокоясь, что она может увидеть его раньше положенного. И она, черт возьми, не видит! В самом деле…

   Почему она не видит?!

   Почему это постоянно вижу Я?

   Кричу. Захлебываюсь собственным криком, нещадно рву голосовые связки в тщетном стремлении предостеречь ее от беды. В ушах гулким эхом отпечатывается каждый последующий шаг Лицедея. На нем тяжелые ботинки с грубыми подошвами и длинная охотничья куртка на грубой молнии. За спиной большой рюкзак с одним карманом. Его лица не видно, оно обезображено уродским клоунским гримом с прорезями для глаз, намалеванными розовыми щеками и безобразно красным ухмыляющимся ртом. Мне больше не хватает кислорода в легких, и я начинаю панически задыхаться. Теперь мой крик больше походит на предсмертные хрипы тяжелобольного человека. Внезапно Лицедей останавливается, какое-то время рассматривает пытающуюся выбраться девушку, словно приценивается к будущей добыче, а потом вдруг медленно, полукругом оборачивается в мою сторону, давая понять, что знает о моем присутствии. Я почти не дышу. Ловлю на себе его немигающий взгляд и понимаю, что он растягивает губы, делая шире нарисованную на нижней части его лица улыбку. Человек, который смеется, бросает мне вызов, предлагая сделать хоть что-нибудь, но выбить из его лап еще ничего не подозревающую жертву. Это самая настоящая издевка. Стараясь не давать волю панике, я в ужасе пячусь назад и едва не зажимаю себе ладонями уши, когда слышу его мерзкий шепоток, достигающий моего слуха даже на расстоянии:

   «Твой трон давно уже ждет тебя, Принцесса. А ты все еще не готова».

   Делаю еще несколько шагов назад, после чего разворачиваюсь вокруг оси, едва не спотыкаюсь и стремительно бегу прочь, подальше отсюда. Ветер без устали хлещет меня по лицу, ветви ближайших деревьев пытаются задержать, цепляя мои руки, волосы, одежду своими корявыми лапами. Я стараюсь не сбавлять темпа, очень хорошо зная, что будет, когда Лицедей меня настигнет, но все же понемногу сдаю в скорости. Со всех сторон на меня наползает его дурашливое «Принцесса…», способное вогнать меня в длительный ужасающий ступор, и я с силой прижимаю ладони к ушам, не желая больше слышать это проклятое слово.

   «Зачем ты пытаешься бежать?»

   Я просто хочу, чтобы ты никогда не появлялся в моей жизни!..

   Тьма собирается вокруг плотным кольцом, ловя в свой радушный капкан, и у меня нет ни единого шанса избежать ее плена. На мое плечо ложится тяжелая ладонь в кожаной перчатке, препятствуя моим попыткам скрыться. Я почти падаю на колени в лесную пыль и теперь упорно пытаюсь ползти, но человек позади резко хватает меня за волосы. Он предельно собран. Это его спектакль, с выверенным и отредактированным сценарием, согласно которому каждый актер должен находиться на своем месте за несколько минут до поднятия занавеса. А я все еще не готова…

   Кусаю изнутри щеки, истерически верещу, отбиваясь руками и ногами, широко распахиваю глаза и вижу…

   Потолок.

   Я в своей комнате.

   На часах половина третьего, за окном в самом разгаре белый шумный день. Мое сердце сворачивается в тугой жгут, дрожащие ладони покрыты холодным потом. А где-то в стороне от дивана настойчиво звонит мой мобильный телефон.

   Миха

   Красную «Приору» с номером 404 я заметил еще вчера вечером, возвращаясь домой из спортзала. Машина стояла под раскидистым дубом рядом с детской площадкой, примыкающей к моему дому, и на первый взгляд казалась ничем не примечательной. Не знаю, с какой стати я вообще обратил внимание на номер, когда проходил мимо.

   Теперь та же тачка красуется неподалеку от «Олимпа», припаркованная на другой стороне улицы, справа от вычурного здания цветочного магазина с оригинальным названием «Дом Цветов». Странное совпадение, несмотря на то, что пасти меня некому и незачем. В такие вот совпадения мне всегда верится с огромным трудом.

   Какое-то время я размышляю, не сводя внимательного взгляда с приметного номера, и в конце концов решительно пересекаю улицу, приближаясь к заинтересовавшей меня машине. Чем впустую предаваться гаданиям, лучше сразу все выяснить.

   Напустив на себя скучающий вид уличного зеваки, склоняюсь к приспущенному водительскому стеклу. Оттуда на меня угрюмо взирает мужчина лет тридцати с треугольной челюстью, украшенной жиденькой бороденкой.

   Я никогда не видел его прежде.

   Мысленно иронизирую на тему своей прогрессирующей подозрительности, стихийно прилипшей ко мне после знакомства с вздорной девицей Серафимой, и говорю водителю «Приоры»:

   – Закурить не найдется?

   Я не курю. Раньше баловался по малолетству, когда курение еще приравнивалось к чему-то взрослому, запретному, но завязал с этим делом еще до поступления в институт. Вот только водила явно ждет объяснений моему интересу к его тачке, а мне вроде бы ни к чему заставлять человека нервничать.

   Мужчина выглядит удивленным, однако кивает, помедлив, и протягивает мне сквозь окно початую пачку. Вытянув сигарету, благодарю услужливого водилу и невозмутимо отхожу от «Приоры» к краю проезжей части. Жду, пока светофор изменит цвет с красного на зеленый. Все это время меня не покидает ощущение, будто на моей спине обозначены перекрестные линии снайперской винтовки, с помощью которой можно без труда «вести» меня с любого местоположения.

   Возвращаюсь обратно в «Олимп» и едва заметно морщусь, когда один из проходящих мимо коллег приветственно хлопает меня по больному плечу.

   – Миха, проседаешь!

   Болезненно скалю зубы и лишь машу рукой в ответ. Иду к своей секции, по пути успеваю переброситься несколькими фразами с девчонками за стойкой. У них полным-полно новостей, достойных более благодарного слушателя, поэтому я не задерживаюсь тут надолго и вскоре уже двигаюсь к тренерской. Здесь мельком изучаю собственное расписание, пришпиленное к ровной доске на стене, выкрашенной светло-зеленой краской. Стаскиваю с себя белую олимпийку и машинально касаюсь ладонью разрезанного предплечья.

   За ночь тугой многослойный бинт вокруг моей руки насквозь пропитался кровью из раны, и к утру даже простыни на постели оказались заляпаны характерными багровыми пятнами. Хорошо, что я проснулся раньше Катьки и успел сунуть их в машинку до того, как сестрица могла бесцеремонно ворваться в комнату и все это увидеть. Мне как-то удалось скрыть от нее свое позорное ранение, и я очень надеялся, что об этой паршивой истории Катька никогда не узнает.

   С утра я уже побывал в нашем медпункте, где меня кое-как подлатали, но недавняя рана все еще доставляет чертовски много неудобств, то и дело сковывая плечо острой судорожной болью. Постоянно напоминает мне о том, что произошло в злополучном Клубе Почитателей Тлена.

   Не дает забыть о чокнутой девице с повадками начинающей маньячки.

   Конечно, может, для нее не впервой кромсать ножом человеческую плоть, и дело тут вовсе не в моей стремной физиономии. Усмехаюсь сквозь зубы этой мысли и с некоторым трудом стаскиваю с себя повседневные шмотки, переоблачаясь в свободный костюм. Сажусь на продолговатую лавку и не спеша шнурую самбовки.

   Может, зря я помог ей разгрести все это кровавое дерьмо? По-хорошему, девчонку надо бы показать толковому мозгоправу, чтобы не допустить подобных прецедентов в скором будущем, но в тот момент я просто не мог поступить иначе. Она таращилась на меня круглыми испуганными глазами, в которых прозрачной дымкой застыли слезы, готовая в любую секунду впасть в истерику, и мне невольно захотелось ее успокоить. Дать понять, что не случилось ничего такого из ряда вон… Конечно, мне неплохо отшибло мозг, раз я мог думать только о том, что должен попытаться ее защитить. Не о своем нелепом ранении. Не о том, что вокруг нас все стремительно окрашивается моей кровью. Черт, я даже почти не чувствовал боли – она пришла позже, зато теперь вроде бы вовсе не торопится исчезать.

   Может, и стоило проглотить таблетку обезболивающего.

   Да… я хотел защитить девчонку, болван. Хотя она, вполне возможно, намеревалась освежевать меня в той темной подсобке, вдали от чужих любопытствующих глаз, благо местечко для этого подходило просто идеально. А ее слезы впоследствии – всего лишь хитрая маскировка, чтобы скрыть явную неудачу.

   Отвести от себя подозрения.

   Я усмехаюсь.

   Беру шингарты, кручу их в ладонях и все же убираю обратно на полку, решив, что надевать их теперь ни к чему. Вряд ли от меня сегодня будет много толку; со свежей царапиной на предплечье, готовой разойтись по швам в любой момент, много кулаками не помашешь. Буду отсиживаться в стороне, давая своим ребятам ценные и не очень советы по технике основных приемов защиты и нападения. До конца рабочего дня как-нибудь дотяну.

   А если совсем прижмет, поднимусь в медпункт и уже там присяду на уши медсестрам, буду усердно давить на жалость и взывать к чудодейственной клятве Гиппократа. Вряд ли они смогут долго наблюдать за моими мучениями, тем более что ко мне там вроде бы относятся неплохо. Или просто делают вид… представляя, как меня насквозь прошибает самой острой иглой из всех имеющихся в медпункте.

   Поднимаюсь и у выхода из тренерской едва не сталкиваюсь со своим коллегой.

   – А, Мих, здорово! Тебя Алексей Петрович спрашивал.

   Еще бы.

   Подумываю о том, чтобы свернуть в зал и сделать вид, что это сообщение до меня не дошло, но все-таки иду к кабинету отца, справедливо рассудив, что чем раньше отстреляюсь, в смысле, получу контрольную взбучку, тем легче будет жить дальше. По пути гадаю, по какой причине мог на сей раз впасть в немилость. Больше отцу незачем меня искать. Неужели медсестры раскололись и выложили ему о моем нелепом ранении? Иных причин для срочной аудиенции я, как ни пытался, выудить не смог.

   Если не считать того, что я сам – уже вполне себе веская причина перманентного отцовского недовольства. Серьезнее при всем желании не отыщешь.

   «Олимп» – лучший спортивный клуб в городе, и отец работает здесь достаточно давно, почти с самого основания. Вся его жизнь прошла бок о бок с боевыми искусствами; сейчас отец признанный мастер спорта по боевому самбо, неоднократно был выбран лучшим тренером в области, и это звание крепится за ним до сих пор. Клубы воюют между собой, то и дело предлагая отцу работу на более выгодных условиях, молодые спортсмены мечтают выделиться среди прочей зелени, чтобы в будущем попасть в ограниченный круг, «элиту», которую тренирует сам Алексей Петрович Вершинин. Отец при жизни сумел стать настоящей легендой даже далеко за пределами этого города, а я… я просто ношу ту же фамилию и гоняю перспективную молодежь по соседнему залу в попытках обучить их всему тому, что знаю сам.

   Нет, я не пофигист, хотя иногда прижимает.

   Когда-то отец всерьез думал сделать из меня чемпиона, не жалел ни времени, ни сил, бесконечно отправляя меня, неспокойного мальца, на изнурительные тренировки, и в какой-то момент его труды вполне могли бы окупиться с лихвой, но… Не сложилось. По моей вине, разумеется. Я просто потерял интерес и волю к победе, на время вовсе выбыл из спортивной жизни, забив огромный болт на маячившую впереди возможность спортивной карьеры. Срезался на полпути. Не мог заставить себя продолжать, и на то были свои причины. Или ничтожные оправдания. Потом я все-таки вернулся в спорт, но осел в родных стенах обычным тренером, пусть и с солидным списком победных достижений в недавнем прошлом.

   Отец так и не смог с этим смириться.

   Здесь, в «Олимпе», мы редко пересекаемся друг с другом. Когда он видит меня в тренерском прикиде, то сурово поджимает губы, наверняка прокручивая в голове более достойную альтернативу моему текущему занятию. В своих мыслях он видит меня на ринге в борьбе за очередной боевой титул, в то время как перед его глазами маячит куда более реальная фигура сына, не оправдавшего возложенных на него надежд. Вот он, пресловутый камень преткновения. После всего, что отец сделал ради моего лучшего будущего, я провел ответный ход конем, послал все куда подальше и стал всего лишь тренером. Без амбиций, перспектив, мировой славы, баснословных гонораров за титульные бои...

   Без будущего, словом.

   – Куда успел влезть? – негромко, но достаточно сурово интересуется отец, когда я просовываюсь в дверь его кабинета, на деле больше похожего на склад.

   Все-таки медсестры раскололись. Пора урезать самомнение.

   – А я успел? – интересуюсь вяло, подсаживаясь к отцовскому столу, заваленному всякой спортивной ерундой от разноцветных мячиков и скакалок до теннисных ракеток и легких гирь.

   Отец медленно поднимает голову, упираясь в меня тяжелым взглядом исподлобья.

   – Мне сказали, кое-кто интересовался тобой здесь, в «Олимпе», – его голос звенит от напряжения.

   Я заметно подбираюсь:

   – Кто? О чем ты, пап?

   – Какие-то люди аккуратно наводят справки о моем сыне, причем их интересует его полная характеристика. Кто такой, что из себя представляет, какими заслугами может похвастать из обширного багажа своего прошлого…

   Теперь я реально не понимаю, что происходит. Именно эту мысль пытаюсь донести до отца так, чтобы он не только поверил, но и поделился своими сведениями.

   – Миш, я не знаю, кто они и что им нужно. Мне осторожно намекнули, что у тебя могут возникнуть проблемы, вот и все, – он медленно отходит от стола, складывая руки на мощной груди. – Думай, что это может значить. Если есть, что сказать – говори, сейчас самое подходящее время.

   Я думаю. Усиленно напрягаю мозги, надеясь обнаружить хоть какую-нибудь подсказку насчет того, чем может быть вызван ко мне интерес посторонних людей, чьи имена принципиально нигде не светятся. И не могу обнаружить ничего дельного. Зато живо припоминаю свои недавние подозрения относительно маячащей тут и там красной «Приоры». Водила мне точно незнаком, но это не значит, что я ему – тоже.

   Он удивился, обнаружив меня рядом со своей тачкой, хотя и не подал виду.

   Может ли быть так, что все это имеет какое-то отношение к моему запоминающемуся знакомству с девицей Серафимой?

   – Не знаю, – выдаю в конце концов, не спеша делиться с отцом своими скудными рассуждениями. – Я никуда не влезал. Может у тебя ошибочные сведения?

   Отец смотрит так, что я и сам начинаю сомневаться в собственных мыслительных способностях.

   – Ну да, конечно… – говорю следом, цепляя ладони в замок.

   – Ладно, – похоже, отец начинает мне верить, потому что садится на свое место и смотрит уже с меньшей долей подозрительности. – Эту информацию мне передали тихо, и то только потому, что я здесь не последний человек. Попробую узнать больше…

   – Не надо, – отказываюсь я. – Появятся проблемы, тогда и буду их разгребать. Чего раньше времени волноваться?

   Отец с неодобрением качает головой. Он прогнозист до мозга костей, любит просчитывать все свои действия на несколько ходов вперед, оттого мой подход к тому же занятию кажется ему глупым и малоэффективным. Но промывать мне мозги он почему-то не спешит. Посчитав аудиенцию оконченной, я поднимаюсь со своего места и иду к двери, но на полпути останавливаюсь, заслышав негромкий оклик:

   – Миш, как там Катя? Она придет сегодня домой?

   – Почему бы тебе не спросить у нее? – предлагаю, обернувшись у самого порога.

   Отец морщится и машет рукой, показывая свое отношение к этой идее.

   – Она хотя бы ходит в институт?

   – Ходит, – подтверждаю, хотя и не могу знать об этом наверняка. Подумав, добавляю: – У нее все нормально. Поссорилась с каким-то своим дружком и теперь немного расстроена, но с ней будет порядок.

   – Я за нее волнуюсь, – нехотя делится со мной отец. – Присмотри за ней, Миш.

   Это следует воспринимать как «Сделай хоть что-то путное, сын. На что-то же ты должен быть способен, гребаный неудачливый тюфяк?»

   Классное слово. Хотя мне все равно не нравится.

   – Вряд ли она придет от этого в восторг, – делюсь своими соображениями с Алексеем Петровичем. – Если что случится, она и так знает, к кому обратиться за помощью.

   В этом наши мнения тоже не очень-то совпадают, но отец все же кивает согласно, а я наконец выбираюсь из его кабинета и первым делом двигаю к ближайшему окну, из которого открывается самый лучший вид на оживленную дорогу и противоположную сторону улицы. Рядом с «Домом Цветов» паркуется темно-синий «Форд», принадлежащий одному из совладельцев цветочного магазина. Мы знакомы, пусть и поверхностно – он пару раз привозил на фитнес свою моложавую женушку, а заодно интересовался способами поправить собственную форму. По странному совпадению я околачивался внизу и попался ему под руку.

   Но неважно.

   Красной «Приоры» как не бывало.

ГЛАВА 6. МЕНЬШЕЕ ИЗ ДВУХ ЗОЛ

Серафима

   Телефон звонит, не переставая.

   Какое-то время я просто рассматриваю лаконичную надпись «Мама», высветившуюся на чуть покарябанном дисплее, и цветную фотографию над ней. Отключаю звук, не торопясь принимать вызов. Уже предчувствую эти длинные неловкие паузы и красноречивое молчание в трубку, когда не знаешь, что говорить, но усиленно поддерживаешь видимость того, что все нормально. Все так, как должно быть.

   Только фальшивое внимание для галочки вовсе не то, что мне нужно.

   Никто не обязан обо мне волноваться.

   Но мама есть мама. Она будет звонить, даже если я напрочь позабуду буквы всех известных мне алфавитов и стану смиренно мычать в трубку на каждое ее слово, как зомби из малобюджетных фильмов про постапокалипсис.

   Решившись, медленно подношу телефон к уху.

   – Алло! Симочка?

   – Привет, мам, – выдыхаю в динамик.

   – Как ты? – нейтральные слова звучат немного напряженно, но достаточно бодро, чтобы скрасить реальный подтекст заданного вопроса.

   Ты еще жива, девочка моя?

   – Хорошо, – кривлю душой, с ногами забираясь в глубокое кресло у приоткрытой двери балкона.

   – Я рада это слышать, – она внезапно замолкает, и в наступившей тишине я очень живо представляю, как мама хмурит лоб, пытаясь подобрать следующую фразу. – Надеюсь, я тебя не разбудила? Все время забываю, что ты можешь спать днем…

   – Нет, я уже давно не сплю.

   – Знаешь, мы, наверное, скоро приедем, – осторожно говорит она, как будто наощупь проверяя мою реакцию на свои слова. – У папы будет пара свободных дней на следующей неделе. Увидимся?..

   – Да. Конечно.

   «Нет, к тому времени я не заберусь в петлю, мамочка. Не заберусь, даже если совсем прижмет»

   Я трусиха. За столько времени это можно было понять.

   – Значит, я позвоню тебе, как только мы будем на месте, – с притворным оптимизмом говорит мама и сразу же переводит тему. – Ну, а вообще как дела? Какие новости в мире?

   Как бы она отреагировала, узнав, что ее двинутая дочь охотится на людей в темных подсобках с ножом наперевес?

   – Неважные, – с тоской рассматриваю свои выкрашенные черным ногти и без особой охоты начинаю ей подыгрывать, создавая видимость оживленного диалога. Знаю, как она боится молчания. – Цены на нефть падают, доллар крепится, власти лихорадочно латают дыру в федеральном бюджете…

   Мама негромко вздыхает.

   – Может, попробуем поискать тебе работу по специальности, Сим?

   – У меня уже есть работа, – мягко напоминаю я. Кончиком носка дотягиваюсь до балконной двери и покачиваю ее туда-сюда.

   – Да, но… Это же ни в какое сравнение…

   Однажды она увидела меня в компании Никиты. Конечно, мама ничего не сказала, даже не подошла, но взгляд, которым она окинула моего друга, был красноречивее всяких слов. Держу пари, в тот вечер ее без того расшатанные нервные клетки подверглись серьезной опасности никогда не восстановиться.

   Прикрыв глаза, мысленно считаю до трех, после чего распахиваю их вновь и говорю совсем другим голосом:

   – Так, значит, вы приезжаете на следующей неделе? Вместе с папой?

   – Да-да, он уже отменил парочку встреч, чтобы быть полностью в нашем распоряжении. Ему так хочется тебя увидеть.

   – Я тоже скучаю, – произношу дежурную фразу, в которой мне неизменно чудится едва уловимая фальшь, пропитавшаяся так глубоко, что теперь ее трудно отличить от истины.

   Мама не отличает.

   Я очень люблю своих родителей, но то, что произошло два года назад, кардинально изменило все, в том числе и наши крепкие отношения. Иллюзорная видимость счастливой семьи, в которой все очень любят друг друга, неумолимо рассыпается даже несмотря на редкие звонки, подобные этому, и еще более редкие встречи, когда папе удается «выкроить пару деньков», чтобы приехать меня навестить. Ничто не способно замедлить процесс разрушения, часовой механизм которого находится в моей голове. Я – бомба замедленного действия, поэтому от меня лучше держаться как можно дальше, чтобы не зацепило осколками. Все мои прежние друзья и знакомые быстро это поняли, самоустранившись из моей жизни, но родители еще изредка хватаются за обломки прошлого, рассыпающиеся древним песком в их ладонях сразу же, стоит их коснуться.

   Родители по обыкновению сдаются самыми последними. Несмотря на то, что наличие безумной помешавшейся дочери может оказать существенное влияние на их деловую репутацию.

   – Я люблю тебя, детка. Мы с папой очень тебя любим. Береги себя, ладно?

   Поздно, мам.

   – Ладно, – обещаю безразлично. Нарастающий гул внутри черепной коробки мешает мне подбирать слова для продолжения этого разговора. Рассеянно хлопаю себя по карманам в поисках сигарет, но вспоминаю, что бросила пачку прямо на полу с той стороны балкона. Вставать и идти за ней лень. Я мученически откидываюсь на спинку древнего кресла, пытаясь выбросить из головы все лишние мысли и сосредоточиться на мамином голосе.

   Она интересуется, не нужно ли мне чего, и неловко прощается, понимая, что разговора в очередной раз не получилось.

   Ее голос, такой бодрый изначально, звучит теперь совсем тихо, но это нисколько не удивляет. После общения со мной даже самый закоренелый оптимист невольно задумается о смысле и бренности бытия. Это действует и в обратном направлении. Не иначе, чтобы поддержать нестабильный баланс справедливости. Внутри моей головы все сильнее взрываются оглушительно громкие фейерверки, и я сдаюсь, бреду в ванную, где трясущимися руками нашариваю в шкафчике небольшой пузырек с таблетками. Высыпаю на ладонь пару штук.

   Лекарство от страха.

   Глотаю.

   Быстрым шагом иду на кухню и запиваю горькую сухость во рту водой из бутылки.

   Если я сейчас перезвоню маме, то застану ее в слезах.

   Мой взгляд невольно цепляется за край рюкзака, валяющегося у дверного проема. Что-то важное не дает мне покоя… Недолго думая, отставляю бутылку с водой на столешницу, бреду к нему, опускаюсь на корточках и запускаю руку в большое отделение. Вытаскиваю оттуда черную ткань, на которой отчетливо прощупывается твердая багровая корка, и медленно расправляю ее на коленях. Мне требуется лишних несколько секунд, чтобы совместить воедино все разом вспыхнувшие в беспокойной голове образы.

   Черт!..

   Нужно было оставить водолазку в мусорном ведре или выбросить в ближайшем на пути к моему подъезду контейнере, запихнуть в шредер, сжечь, да что угодно, но уж точно не таскать ее в рюкзаке среди прочих вещей, как миленький аксессуар.

   Пока однажды меня кто-нибудь с ней не остановит.

   Даже гении засыпаются на банальной мелочевке, что можно говорить о девице с нестабильной психикой, у которой не хватает ума даже на то, чтобы скрыть самые очевидные улики?

   Я дергаю «молнию» на рюкзаке и поднимаюсь с твердым намерением исправить свою странную оплошность, но вместо этого зачем-то прижимаю окровавленную ткань к груди. От испорченной вещи все еще исходит тонкий, почти неуловимый запах мужской воды. Легкий, с нотками цитруса и оттенками горького миндаля. Он кажется мне таким знакомым… Помедлив, я почти утыкаюсь носом в чужую водолазку, с отстраненным удивлением подмечая, что это странным образом успокаивает адский шум внутри моей головы. Или это таблетки, наконец, начинают действовать? Точно такой же запах витал в подсобке в тот вечер, когда я вдруг оказалась с завернутыми за спину руками, тесно придавленная к стене крепким Михиным телом. По моей спине пробегает легкий ветерок, когда я вспоминаю этот момент в подробностях. Вызываю из памяти хрипловатый мужской голос, мягко въедающийся в мое сознание. Тепло. Низкий шепот у самого моего уха, в то время как я обмираю от страха, пытаясь понять, что вообще происходит.

   Миха справляется со мной за считанные секунды. Очень ловко. Умело.

   Я шумно дышу через нос, понимая, что проиграла.

   Только выигрыш все равно за мной, разве нет?

   Стараясь не думать о том, кто вообще может вести себя подобным образом, плавно веду ладонью вдоль собранной «гармошкой» черной ткани, задевая подушечками пальцев сухую кровавую корку. Это вовсе не кажется мерзким, не вызывает желания брезгливо поморщиться или содрогнуться от ужаса при мысли, что я лапаю вещь, пропитавшуюся чужой кровью. Перехватываю водолазку одной рукой, другой отыскиваю визитную карточку спортивного клуба «Олимп» и долго верчу ее между пальцев, раз за разом перечитывая незатейливый текст с реквизитами на обороте.

   Это место не так уж далеко отсюда.

   Как там говорил Миха? «Тебе стоит подумать об этом…»

   Может, он и прав. Я пытаюсь совладать со своим страхом и частыми паническими атаками, отравляющими мою без того веселую жизнь, но в сущности мало что делаю для этого. Мне легче пребывать в режиме вечного ожидания, запереться в четырех стенах, ограждая себя от всевозможных колебаний внешнего мира, чем взять судьбу в свои руки и объявить решительный протест такому положению дел. Я прячусь ото всех. От самой себя в том числе. Это не гарантирует мне полнейшую безопасность и не устраняет страх, но уже входит в привычку, становясь фальшивой заменой некогда потерянному ориентиру.

   Дотянуть до конца, и неважно, как именно.

   Вновь рассматриваю визитную карточку спортивного клуба. Конечно, было бы здорово научиться постоять за себя при случае, но на практике все это кажется не более чем странной блажью. Я точно знаю, что не смогу посещать занятия наравне с другими, нормальными людьми. Ловить на себе придирчивые взгляды. Контактировать с незнакомцами. Не уверена, что вообще когда-нибудь смогу вновь влиться в тот мир, из которого меня однажды с шумом вышибло на периферию, где я чудом удержалась на самом краю. Единственное публичное место, в котором я могу чувствовать себя более-менее нормально, это «Клуб…»

   Попробовать расширить рамки вокруг?.. Невозможно.

   Нет, из этого ничего не выйдет.

   Смотрю на черную водолазку в своей руке и с максимальной осторожностью вновь подношу ее к лицу. Я схожу с ума, просто окончательно слетаю с катушек… Кому бы вообще пришло в голову хватать чужую испорченную вещь, которой самое место на свалке, а потом нюхать ее подобно заправской ищейке? Только совершенно отмороженной на голову и…

   Кажется, это был риторический вопрос.

   Но тот парень… Он не виноват в том, что я такая. Конечно, его никто не тащил в помещения, предназначенные для персонала, он пошел туда сам, рассчитывая неплохо провести вечер или еще что-то в этом духе… Но когда я оказалась безоружной, а перевес сил существенно накренился в его сторону, Миха мог сделать со мной все, что угодно. Ребята находились далеко, громкая музыка в зале скрыла бы от них мои крики, и никто б не смог помешать ему расправиться со мной, а потом тихо выскользнуть через запасную дверь, не привлекая чужого внимания.

   Вот только он даже не планировать совершать что-то… ужасное. Он пришел к нам с сестрой. Либо я чего-то не понимаю, либо это в самом деле нетипично для человека, задумавшего поиграть с законом. Я совсем помешалась от страха и, наверное, действительно могла его спровоцировать, пусть неосознанно.

   А потом я могла причинить ему сильный вред…

   Черт, ну почему его запах все еще настолько силен?

   Он хороший парень, по доброте душевной избавивший меня от множества неприятностей, а я даже не знаю, все ли с ним нормально. От удара ножом у него могла нарушиться целостность мускулатуры, связок, сухожилий – я не совсем в этом разбираюсь, но кровь из пореза так и хлестала, заливая все вокруг. Кроме того, в необработанную рану могла затесаться какая-нибудь инфекция, провоцирующая воспаление тканей, что также не особо приятно.

   А главное, в случае осложнений парень вполне может передумать и решить, что я отделалась слишком легко.

   И тогда все узнают, что на самом деле я свихнувшаяся идиотка, бездарно маскирующаяся под нормальную, а отсутствие желтой справки вовсе не отменяет наличие диагноза.

   Машинально сминаю край визитной карточки, все отчетливее понимая, что мне так или иначе придется убедиться в том, что у этой дурацкой истории не будет еще более дурацкого продолжения.

ГЛАВА 7. БЕССМЫСЛЕННАЯ ИНТЕРВЕНЦИЯ

Миха

   – Михаил Алексеич, ну-ка иди сюда! – громогласно орет с другого конца огромного зала мой давний приятель Сашка, почти двухметровый амбал с бритой башкой и приплюснутым носом.

   Бросаю взгляд в его сторону, отмахиваюсь здоровой рукой. Но Сашку – мастера спорта по боевому самбо, троекратного финалиста и призера первенства Москвы, а также различных соревнований и турниров по ММА – просто так с пути не собьешь; насупив брови, он тащится ко мне сам и скоро приземляется на скамейку рядом. Крашеное дерево под ним жалобно скрипит.

   Наши шустрые подопечные не просто так называют Сашку Медведем.

   Подавив смешок, протягиваю ему ладонь для рукопожатия. Богатырь Саня трясет так, что у меня почти немеет конечность.

   – Миха, ты что это в запасниках филонишь? – притворно изумляется он, глядя на меня сверху вниз. – Говорят, хворь какая-то тебя скосила, старичок?

   – Так зараза к заразе вроде не липнет?

   – Вот то-то и оно, – согласно вздыхает Сашка, досадуя, что я первым озвучил его любимую фразу, по совместительству стандартный ответ редким любителям щеголять с медицинскими справками накануне соревнований. – Но ты ж борец с правилами, вечное наше досадное исключение.

   – Только если с дурацкими или твоими. Хотя это одно и то же.

   Сашка придирчиво меня осматривает:

   – А может, мне и тебя заодно потренировать, чтоб меньше сил на споры с более умными товарищами оставалось? А что, я могу. Хоть ты у нас и… Эй! – вдруг громко орет он, бросив взгляд на наших расслабившихся подопечных, у которых по плану как раз шла разминка перед силовой тренировкой. – Я все еще тут, бойцы! Продолжаем разминаться, парни!

   Я негромко смеюсь себе под нос.

   – Так ты чего сидишь тут, как девица на выданье? – интересуется Сашка, вновь возвращаясь к нашему разговору, но вместе с тем зорко поглядывает в зал, где спортсмены прыгают для разогрева на одной ноге.

   Я адресую своим щеглам одобрительный жест ладонью.

   – Ты на меня свои фантазии не проецируй, Сашок, не стоит.

   Медведь ржет.

   Когда начинаются толчковые прыжки в высоту, некоторые из ребят не выдерживают нагрузки и на пару секунд выходят из общего круга, чтобы восстановить дыхание.

   Сашка демонстративно трясет квадратным кулаком, безмолвно обещая халявщикам все мыслимые и немыслимые кары. Выглядит чертовски убедительно. Даже меня смутно тянет влиться в команду и впрягаться наравне с его молодчиками.

   В зале Сашка строгий, как сотня сорвавшихся с цепей дьяволов. Свято блюдет дисциплину и тщательно следит за тем, чтобы ее не нарушали. Учитывая масштабы зала и количество тренируемых групп, задача почти провальная, но Саня неплохо справляется. Он крутой парень. Я все еще не уверен, что тут играет бо́льшую роль – его врожденный дар убеждения, позволяющий лить людям в уши любую связную чушь так, чтобы они непременно прониклись, или все-таки грозный внешний вид, за который наши подопечные его особенно уважают.

   Думаю, мало кому захочется спорить с горой первоклассно отлитых мускулов, если только он не Магомед. На самом деле, таких придурков еще нужно поискать. Но в нашем случае за примером далеко ходить не нужно – вот он я, собственной персоной, когда-то усиленно лез на рожон и плевать хотел на то, что Сашка вдвое крупнее меня, и находимся мы в разных весовых категориях. В нашей басне слон не собирался игнорировать надоедливую моську. В итоге огребли оба – просто кто-то в меньшей степени.

   Мы давно с ним знакомы, и за это время всякое случалось… Сейчас, конечно, все изменилось, морды друг другу мы уже не бьем, но иногда конфликтуем по основным рабочим моментам, когда не можем сойтись во мнениях, и вместо того, чтобы искать компромисс, беремся выяснять, кто из нас более прошарен в теме спора.

   Саня возвращает меня к настоящему:

   – Так че там с тобой, Михал Алексеич?

   – Руку порезал. Боюсь, разойдется от нагрузки, – не слишком внятно объясняю я.

   – Это как же резать надо? – ожидаемо изумляется Сашка и тотчас хватает мою травмированную конечность, которая и без того жутко болит. Черт, будто собирается от нее отжиматься. – Какую руку? Эту?

   – Эту, эту, – подтверждаю, резко дернув плечом.

   Врезать бы ему, наплевав на давнюю дружбу.

   – К медикам ходил?

   – Не… Сам иглой орудовал. Швейной.

   – Дурацкая какая-то история, – сомневается Сашка, и я мысленно с ним соглашаюсь.

   Еще какая дурацкая… Хорошо, что приятелю не известны все подробности моих недавних приключений, которые, вполне возможно, только набирают обороты. После короткого разговора с Алексеем Петровичем я вновь и вновь прокручиваю в голове все свои действия за последнее время и не нахожу в них никакого криминала. Пытаюсь связать воедино «Клуб…», странное поведение Серафимы, появление «Приоры» и якобы интерес к моей персоне неизвестных людей уже здесь, в «Олимпе». Выходит черт-те что. Все это плохо стыкуется между собой, а возможная точка соприкосновения обнаруживается только одна.

   Девчонка.

   Ее патлатые дружки из «Клуба Почитателей Тлена» вряд ли стали бы тихо наводить обо мне справки. В этом нет никакого смысла, да и методы скрытого шпионажа им как-то не к лицу. Скорее, эти неформальные симпатяги пытаются защитить девчонку, вот только от кого?

   От того, кто тайком наводит обо мне справки, будто я не какой-то там заурядный тренер спортивного клуба, а по меньшей мере шифрующийся агент ФСБ под прикрытием.

   Кто же стоит за твоей спиной, Сима?

   – Иди домой, старик, – Сашок придирчиво оглядывает мою физиономию, и в последнюю секунду передумывает напутственно хлопать меня по плечу. Очень разумно.

   – Так и хочешь меня куда-нибудь сплавить? Хрен тебе, я еще тут поболтаюсь, – машу рукой своим спортсменам, жестом показываю им, что сейчас подойду.

   – Ну смотри сам… Если что, я и за твоими без напряг присмотрю.

   Вряд ли мне за это скажут спасибо. Однажды Сашке уже доводилось меня подменять – на следующий день моя голова шла кругом от бесконечного потока жалоб на варварские методы временного тренера. Зато я освоил новый, почти безотказный способ влияния на злостных халявщиков. Это не сложнее, чем напугать ребенка в детском саду бабой Ягой или сколоченной ею бандой из лесных существ. Просто у нас эта роль прочно забита Сашкой и подкреплена детальными легендами о нем же.

   – Спасибо, Санек, – я выпрямляюсь и бреду к своей команде.

   После того, как зал понемногу пустеет, Сашка возвращается в тренерскую, а я иду к коридору и вскоре выбираюсь в просторный холл с намерением перехватить стакан кофе из автомата на первом этаже. Здесь же обнаруживается рыжеволосая девица Вера с ресепшен. Пару месяцев назад или около того мы с ней кувыркались без обязательств, но легкая и никому не нужная интрижка сошла на нет так же быстро, как завертелась.

   Катюха бы сейчас обязательно вклинилась со своей любимой песней про то, что все мы, парни, одинаковые. У нее уже развивается что-то типа навязчивой идеи на этой почве. Вот только ее дурацкие заморочки касаются всех собратьев мужского пола, а огребаю в итоге один я. Как самый злостный и самый приближенный.

   Вера крутится рядом, с оживлением загоняя мне что-то о своем младшем брате, который мечтает заниматься единоборствами, но не знает, с чего бы ему начать. Такая формулировка мне особенно нравится. Я хочу предложить скакалку, но предусмотрительно помалкиваю, понимая, что мое раздражение вызвано в первую очередь болью в плече, а не поголовной тупостью всех окружающих. Молча глотаю растворимую сладкую дрянь из автомата и изредка киваю, вполуха прислушиваясь к рассказу своей собеседницы.

   А она вдруг резко замолкает и начинает таращиться куда-то за мою спину с таким видом, будто увидела там что-то в высшей степени занимательное. Своего братца, вооружившегося скакалкой?..

   – Это что еще за явление? – задумчиво бормочет Вера, и я без особого интереса оборачиваюсь, перехватывая ее взгляд.

   А, очень даже знакомое явление.

   В полуметре от прозрачных дверей «Олимпа» вижу девчонку из клуба для мрачных почитателей тлена и прочей занимательной фигни. Вот только если там ее внешний вид не вызывал у окружающих никаких эмоций, то здесь девица, напротив, притягивает к себе взгляды всех находящихся в холле людей. Длинные темные волосы до лопаток, зауженные черные джинсы, того же цвета теплая кофта, которая у Катюхи вроде бы именуется кардиганом, хотя, может, еще как-то. Из-под распахнутых пол виднеется что-то темное типа длинной футболки или водолазки с глухим вырезом на груди. Никаких каблуков, лишь черная спортивная обувь на плоской белой подошве. За левым плечом небольшой рюкзак с огромной блестящей пряжкой.

   Вряд ли Серафиме нравится быть на виду, скорее, излишнее внимание заставляет ее чувствовать себя не в своей тарелке, поэтому она и переминается с ноги на ногу на одном месте, не решаясь пересечь открытое пространство холла. Хотя, по моему мнению, терять ей уже все равно нечего.

   Похоже, она из той редкой породы людей, которым обязательно нужно вести себя странно вне зависимости от места и ситуации.

   Артистка, мать ее…

   И все-таки, она очень даже вовремя. Похоже, до девчонки дошло, что она забыла поведать мне о чем-то безумно интересном. К примеру, о любопытной персоне со связями, чье имя слишком известное, чтобы назвать его не просто мне, даже моему влиятельному отцу. Так кому же я ненароком наступил на хвост?

   – Ты ее знаешь? – интересуется Вера, тронув ладонью мой локоть.

   – Да, – коротко отвечаю, не спуская глаз с темной девичьей фигурки у стеклянных дверей.

   Ну что, на ловца и зверь, Фима?

   – А почему она не подходит к нам? – летит мне следующий вопрос, но я и сам не прочь послушать на него разумный ответ, поэтому только пожимаю плечами.

   Кидаю в урну полупустой стаканчик из-под кофе, после чего, толком не распрощавшись с Верой, иду прямиком к Серафиме. Она в нерешительности делает несколько шагов мне навстречу, но останавливается и теперь просто ждет, когда я подойду ближе. Ее лицо кажется не просто бледным, оно отливает каким-то болезненным зеленоватым оттенком, как у человека, страдающего длительными приступами тошноты. У нее реально нездоровый вид. Как бы ее не вывернуло наизнанку посреди залитого светом холла.

   Я даже невольно замедляю шаг, гадая, чего следует ждать от новой встречи с девицей, у которой на лбу выгравировано крупными буквами: «БОЛЬШИЕ ПРОБЛЕМЫ».

   Не подходи – убьет.

   – Привет, Фима, – ухмыляюсь, останавливаясь на некотором расстоянии от девчонки, и тяну дурашливо: – Ты что, потерялась?

   Она с видимым смятением оглядывает мою рабочую форму – белую хлопковую куртку и штаны – забавно спохватывается и спешно поднимает глаза выше, к моему лицу.

   Я стараюсь сохранять прежнюю невозмутимость. В отрезвляющем свете белого дня девчонка выглядит не просто странно, есть в ней что-то реально жуткое. Что-то, чего я не заметил при наших первых встречах в их чертовом клубе, когда мне, недоделанному экстремалу, вообще пришло в голову завязать знакомство с этой проблемной девицей.

   По ходу, она в самом деле с легким присвистом.

   – Привет, – негромко отвечает Серафима, машинально поправляя сползшую лямку рюкзака на своем плече. И добавляет неуверенно: – Хорошо, что я тебя встретила.

   – Да ну? – вежливо сомневаюсь я, приглядываясь к ней.

   У нее очень красивые глаза. Но темные круги вокруг них, щедро намалеванные черным карандашом, отяжеляют взгляд и делают ее похожей на дешевую куклу, небрежно раскрашенную славными китайскими умельцами.

   – Я понятия не имела, что следует им говорить, – Серафима замолкает и едва заметно указывает подбородком в сторону ресепшена. Машинально смотрю туда же и с легкой досадой понимаю, что наша встреча не осталась без стороннего внимания. Ладно, случаются вещи пострашнее тупых сплетен. – Я знаю только твое имя, но этого для них явно было бы недостаточно.

   – Скорее всего, – соглашаюсь.

   Серафима молчит, и мне приходится ее слегка подтолкнуть:

   – Наверное, ты хотела мне что-то сказать?

   Она мнется на месте, но все же кое-как кивает.

   – Да, я… Мне, правда, очень неловко из-за того, что произошло в Клубе, и…

   – Да было и было, проехали, – перебиваю я.

   Не знаю, чего она от меня ожидала, но мой ответ вроде бы застает девицу врасплох. Она замолкает и косится в сторону любопытных девчонок, во главе с Верой ожидающих достойного развития этого занимательного спектакля.

   – Мы не можем куда-нибудь отойти?

   Мысль дельная. В детстве я мечтал стать пожарником, а вовсе не актером, и перспектива изображать перед коллегами немое кино на пару с чокнутой девицей в черной одежде не слишком мне улыбается. Я предупреждаю строго:

   – Только если не будешь доставать нож или кричать «Караул», – чем вызываю легкую улыбку на ее тусклых губах.

   Так и не дождавшись ответа, я разворачиваюсь, на свой страх и риск веду ее к пролету между первым и вторым этажами, уверенный в том, что Серафима движется следом. Останавливаюсь рядом с широким подоконником. Здесь просторно, светло, из огромного окна представляется хороший вид на оживленную улицу, а главное, никому из снующих туда-сюда людей нет до нас никакого дела.

   Подумаешь, парень в костюме тренера и не слишком примерная ученица о чем-то негромко переговариваются между собой.

   Избитый сюжет для плохого немецкого фильма, которые всем уже порядком осточертели.

   С удобством опираюсь локтями о подоконник и поворачиваюсь к Серафиме, собираясь поторопить ее с запоздалыми объяснениями той чертовщины, что начинает происходить в моей жизни после нашего знакомства в «Клубе…», но перехватываю ее отсутствующий взгляд и не могу не спросить:

   – Ты всегда такая заторможенная, или это моя физиономия на тебя так действует?

   Она рассеянно пожимает плечами, хотя я своим вопросом собирался всего лишь немного ее растормошить. Но отвечает:

   – Здесь слишком светло. Слишком много незнакомых людей в одном месте, и все как один таращатся на меня, как на ожившего покойника. Это немного нервирует.

   Ты одеваться по-другому пробовала?

   Но я не модный стилист, даже не придирчивый критик, поэтому вслух говорю совсем другое:

   – Главное, что дело не во мне. А то я уже начал волноваться.

   Серафима беззвучно смеется, уставившись на пестрый осенний пейзаж за стеклом. Я придвигаюсь чуть ближе и осторожно поглядываю на нее сверху вниз. Она редко поднимает глаза, старательно избегая встречаться со мной взглядами, и мне в основном приходится довольствоваться созерцанием ее темной макушки и части лица в профиль.

   В какой-то момент я замечаю едва заметную белую полоску на девичьей щеке, которой не было видно в полумраке «Клуба Почитателей Тлена». Я не разбираюсь, но это очень похоже на след от сведения шрама хирургическим путем. Полоса движется зигзагом к ее левому уху и видна, только если присматриваться с близкого расстояния.

   Невольно прокручиваю в голове возможные причины появления шрама на ее щеке, и мне уже не слишком хочется давить на девчонку, тем более что она выглядит так, точно только и ждет подходящего момента, чтобы грохнуться в обморок.

   Бледная, как мел, она рассматривает мое правое предплечье.

   – Болит? – интересуется тихо, подняв на меня взгляд угольно очерченных глаз.

   Еще как, черт возьми. Но признаться в этом ниже моего достоинства. Я стоек и непоколебим в своих эмоциях, только цежу сквозь зубы:

   – Нет.

   Мне не дает покоя этот продольный белый зигзаг на ее щеке. Я размышляю, как бы потактичнее спросить ее о том, что за придурку пришло в голову разводить внутри «Олимпа» партизанскую деятельность, и внезапно понимаю, что девчонка может быть вовсе ни при чем. Отец мог ошибиться с выводами, я – с подозрениями о слежке. А шрам на ее щеке мог появиться в результате аварии, несчастного случая, стихийного бедствия или еще тысячей любых иных способов. И мои слова вызовут лишь новый виток безынтересного фарса, из которого впоследствии будет очень трудно выбраться обратно в ситком. Или как там называется эта реалити-лабуда?

   – Пойми правильно, в тот вечер я была в шоке и не совсем понимала, что делаю, – она непроизвольно закусывает нижнюю губу и опускает глаза вниз. Нервно теребит в ладонях лямку съехавшего с плеча рюкзака. – Мы просто затянули твою рану, даже не обработав ее, и, может, лучше было бы съездить в больницу…

   Я морщусь, но перебиваю ее на полуфразе, решив наплевать на тактичность и сразу во всем разобраться.

   – Забудь о ране. Давай-ка поговорим начистоту. Кто там у тебя в наличии, деспотичный муж? Ревнивый любовник? Просто свихнувшийся поклонник с кучей свободного времени?

   Она резко поднимает на меня свои темные глазищи, в которых через край плещется удивление, и безмолвно приоткрывает рот.

   Черт, как с ней общаться?

   – Тип с жиденькой бороденкой на красной «Приоре», – услужливо подсказываю я. – Знаешь такого?

   Она морщит лоб, медленно мотает головой из стороны в сторону и искоса на меня посматривает:

   – У тебя проблемы?

   – До встречи с тобой вроде не было. Так что, скорее, проблемы все-таки у тебя, – отвечаю с сомнением. – Не думай, что я пасую перед трудностями, но мне очень любопытно, как сильно они могут меня задеть?

   Серафима размышляет совсем недолго.

   – Я не замужем. Поклонников… – в этом месте ее голос звучит с заметным напряжением, напрочь сбивая во мне зародившееся было доверие, – тоже нет. Мои проблемы, они больше психологического характера, – девчонка вяло улыбается.

   Лучше бы мне промолчать, но я говорю в отместку:

   – Заметно. Нет, ты не обижайся…

   Ее взгляд цепенеет, и я понимаю, что случайно нащупал больную мозоль.

   – Я не сумасшедшая.

   – Да помню, ты уже это говорила. Но редко кому приходит в голову бросаться на людей с ножом без особой причины, согласись.

   Она судорожно цепляет ладони перед собой и какое-то время смотрит на них, как в одну точку, вновь настойчиво избегая моего взгляда.

   – Поэтому я сюда пришла. Я не могу просто взять и выбросить из головы то, что случилось в Клубе. Мне нужно точно знать… убедиться, что все это закончилось хорошо. Что ты в порядке и не держишь на меня зла…

   Белесая полоса через ее щеку вновь и вновь задевает мое внимание, хотя я честно пытаюсь туда не смотреть. Не мое это дело, черт возьми.

   – Я тебе уже несколько раз сказал, что не собираюсь развивать эту историю. Будем считать, забили. Или ты для этого слишком совестливая, Фима? – при упоминании мною своего имени она вздрагивает, мельком смотрит на меня и все же отрицательно качает головой. – Вот и отлично, – за отсутствием подходящих слов я меняю тему. – Ты, кстати, не думала о моем предложении насчет курсов самообороны? Это не реклама нашего клуба. Можно найти любое другое место поближе, чтобы было удобно добираться.

   – Нет, – твердо отвечает она.

   – Твое дело, конечно, но это реально может помочь.

   – Честно говоря, мне трудно представить себя на занятиях, – нехотя признается Серафима, машинально обхватывая ладонями свои плечи. Я на корню подавляю желание закрыть оконную створку, сквозь которую внутрь здания просачивается холодный воздух с улицы.

   – Не хочешь в коллектив? – догадываюсь. – Индивидуальных по самообороне у нас вроде нет, но можем спуститься к девчатам и все узнать.

   – Не нужно, – она качает головой, сильнее стискивая ладони, обвивающие острые предплечья.

   Я украдкой рассматриваю ее побелевшие тоненькие пальчики с ногтями, покрытыми черным лаком. Она волнуется. Напряжена до предела, до такой степени, что тщательно выбирает слова, прежде чем что-то ответить. В каждом новом встречном видит потенциально опасного врага с дежурным камнем за пазухой. Боится. Не доверяет. Какой-то урод расшатал в хлам ее психику, или дома у нее имеется справка из соответствующего учреждения?

   Может, она и не сумасшедшая, но проблем по этой части у девчонки хоть отбавляй.

   – Как знаешь, – давлю заднюю.

   Она собирается что-то сказать, но тут позади нас раздаются тяжелые шаги, и я, даже не оборачиваясь, сходу предсказываю появление своего приятеля Сани. Тот не заставляет себя долго ждать и возникает в поле нашего зрения уже пару мгновений спустя. Черт, я даже не успел толком соскучиться.

   – Михаил Алексеевич! Я думал, вы давно уже смотали до дома, – громогласно объявляет Медведь, ловко вклиниваясь между мной и враз насторожившейся Фимой. Обращается вроде бы ко мне, но смотрит на незнакомую ему девчонку с нескрываемым интересом. – А это что за чудное создание с вами рядом?

   Я пожимаю плечами.

   – Это Серафима. А вон тот большой парень – один из наших тренеров. Он много болтает и мало думает. И вроде бы он куда-то шел.

   Сашка лишь отмахивается от меня.

   – Всё подождет, тут намного интереснее. Позвольте вашу ручку… – он демонстративно тянется к Серафиме, но девчонка плохо въезжает в суть его дураковаляний и непроизвольно пятится назад, вовсе не собираясь поддерживать навязываемую ей процедуру знакомства. А сзади нахожусь я. Мне приходится придержать ее за плечо, хотя я уже и знаю, что это может быть чревато большими неприятностями.

   Наблюдающий за всем этим Сашка весело смеется, с одобрением выставляет вперед большой палец и говорит:

   – Понятно-понятно… Вот, значит, из-за кого тебе накостыляли, Мишаня? А то сляпал мне историю для детского сада, и думает, что я поведусь.

   Морщусь досадливо:

   – Саня, иди-ка ты… Куда ты там шел?

   – Да ладно… За такую девушку и по морде получить не стыдно. Я б и сам не прочь, если бы пару лет назад не успел надежно и бесповоротно жениться…

   Сашка притворно вздыхает, опускает могучие плечи и тотчас впадает в крайнюю степень печали. Я не сдерживаюсь и начинаю громко смеяться, так некстати словив образную ассоциацию с печальным медведем, у которого отобрали бочонок со сладким медом. Серафима медленно переводит взгляд с меня на Саню и только хлопает густо накрашенными глазами, не понимая, о чем мы толкуем и почему это каким-то образом задевает ее персону.

   – А вы знаете, милая девушка, что этот хлипкий мачо теперь работать из-за вас не может? – строго интересуется Сашка, полностью разворачиваясь лицом к Серафиме, темные глаза которой тут же выкатываются из орбит от нового изумления. – Сидит наш бедняга на лавочке запасных, предаваясь мечтаниям о…

   – Так, Саня, вали давай отсюда, – разом прерываю я поток его бессвязного сознания, чувствуя, что неповоротливого Медведя несет совсем уже куда-то не туда. Поворачиваюсь к девчонке и кое-как пытаюсь спасти жалкие остатки своей репутации: – Я говорил, что он мало думает? Иногда он не думает совсем.

   Сашка толкает меня в бок:

   – Эй, я давно уже человек разумный!

   – Это не моя девушка, дебил, – настоятельно и очень тихо говорю я, с удовлетворением подмечая, как меняется при этом круглое Сашкино лицо. Он тянет что-то односложное, но непонятное и притворно хватается за бритую голову, наглядно демонстрируя, как посыпает ее пеплом.

   – Прошу прощения, что позволил себе усомниться в ваших умственных способностях, – кривляется он перед Серафимой, полностью игнорируя мои взгляды в свою сторону. – Миха, прости, я сделал все, что мог. Но твоя смазливая рожа бесит не только меня, как видишь…

   Впервые за несколько последних минут Сима едва заметно улыбается, прислушиваясь к нашему фееричному диалогу парочки придурков с одной тугой извилиной на двоих. На какое-то время заостренные черты ее лица расслабляются, становятся мягче. Я на нее не пялюсь, но она все равно то и дело оказывается в поле моего зрения.

   – Все, кончай спектакль, – обрываю Сашку.

   Тот послушно затыкается, желает всем хорошего дня и, наконец, отчаливает вверх по лестнице в одном ему известном направлении. Оставшись наедине с Серафимой, я неловко пожимаю плечами, без слов предлагая ей не обращать внимания на Сашку, но девчонка, похоже, уже впечатлилась. Скрывая досаду, вытаскиваю телефон и проверяю время, оставшееся до следующего занятия. Очень странно, но Сима не только замечает мой жест, но и правильно его толкует.

   – Я пойду, – тянет неуверенно, и я просто киваю в ответ.

   – Идем, провожу до выхода. Мне все равно в ту же сторону.

   Я пропускаю ее перед собой, но по лестнице мы спускаемся наравне, рядом друг с другом. Несмотря на мои заверения в дружелюбии и нежелании затевать с ней военные действия, девчонка все равно выглядит неспокойной. Может, я тут вовсе ни при чем, и у нее без меня имеется куча поводов грузить себя невеселыми мыслями, но это все равно неприятно цепляет. Я еще не знаю, что это далеко не последняя наша встреча, очень скоро мы увидимся вновь, и я буду готов разорвать ее на месте, наплевав на свои принципы относительно драк со слабым полом. Но пока что я в неведении останавливаюсь у арки, ведущей к залам, и провожаю взглядом одинокую темную фигурку, продвигающуюся к стеклянным дверям «Олимпа». Краем глаза замечаю отсвечивающую на периферии Веру. Что там? А, да, младший братец…

   Давлю в себе малодушное желание сказаться безнадежно больным и иду к залам, мысленно настраиваясь на то, чтобы дотянуть до конца рабочего дня.

   Я еще не знаю, чем он для меня завершится.

   Черт побери, я еще ничего не знаю…

ГЛАВА 8. ИГРЫ С ТЕМНОТОЙ

Из переписки с Лицедеем

   Licedey: Ты вчера весь вечер не выходила на связь. Была в «Инферно»?

   Licedey: был в сети два дня назад

   Миха

   Свет в подъезде не горит.

   Я не придаю этому значения. В нашем подъезде постоянно бьются или выкручиваются лампочки. Бороться с этим явлением бесполезно, хотя бравая пенсионерка тетя Люба неутомимо строчит угрожающие записки и крепит их на стену возле грузового лифта, надеясь когда-нибудь обнаружить у соседей остатки совести. По моим скромным наблюдениям, у нее ни черта не выходит. Записки недолго остаются на месте, а лампы как исчезали, так и продолжают исчезать. Но мне они, общем-то, без надобности, короткий путь от двери до лифта хорошо освещают уличные фонари, свет которых просачивается сквозь не слишком чистое окно. Мутных чужаков и ищущих приют бомжей удачно отсеивает недавно установленный домофон, а самое страшное, что может скрываться в темных углах подъезда, это надравшийся в хлам косматый художник, отконвоированный своими дружками в теплое и сухое помещение и свалившийся там же, где его оставили. Пару раз я натыкался на это чудное видение и даже доводил его непосредственно до квартиры, по пути успевая получить несколько сбивчивых приглашений стать его моделью и отхватить бесплатный портрет в полный рост. По типу тех огромных картин, что писались для царской семьи и теперь украшают собой стены музеев-дворцов, надо полагать.

   Если я хочу полюбоваться на собственную физиономию, то обычно бреду к зеркалу, не задерживаясь там надолго. Тщеславия во мне явно не хватит на то, чтобы ежедневно терпеть ту же картину где-нибудь на стене, загнанную в золотистую рамку и подписанную закорючкой алкаша-соседа, живущего этажом ниже.

   Я ни хрена не понимаю в искусстве.

   Сегодня художник хотя бы не ползает по холодному полу, собирая своими яркими нестандартными шмотками подъездную пыль, хотя окончанию этого дурацкого дня явно не хватает подобной изюминки. Суматошный сосед теперь веселится где-то еще. А может даже работает, в качестве разнообразия ваяет чей-нибудь портрет, разбавляя краски своего капризного вдохновения дешевым алкоголем и едким дымом вонючего табака.

   Машинально касаюсь ладонь кармана ветровки, проверяя, на месте ли ключи от квартиры, и в этот момент боковым зрением улавливаю неясное, почти неразличимое движение справа.

   Я не слышал ни малейшего шума или вздоха, иного звука, по которому можно было определить чье-то близкое присутствие. Срабатывают рефлексы, приобретенные за долгие годы тренировок, только благодаря им я остаюсь на ногах, а не лечу по примеру своего соседа носом в ковер из уличной грязи, когда на меня нападают сзади.

   Не успеваю ничего сообразить, быстро разворачиваюсь, но крепкий удар успевает задеть мое ноющее плечо, многократно усиливая ставшую привычной боль.

   Бл***ь!

   Сморщившись, молниеносно выбрасываю вперед левую руку, отражая следующий выпад неизвестного противника, и нацеленный в меня удар на этот раз летит мимо. Но соперник не теряется. Знает наверняка, либо абсолютно точно вычисляет мое больное место, проводит отвлекающий маневр слева, на который я предсказуемо ведусь, после чего делает ложное движение и быстро добавляет контрольный удар в мое разрезанное плечо. Знает, куда и как бить, действуя вполне профессионально. Нет, это не бравый маргинал в поисках случайной жертвы, которую можно пощипать в темном углу.

   Перестраиваюсь, ясно ощущая, как вниз по руке стекает теплая кровь из вновь разошедшейся ножевой раны. Плотно стискиваю челюсть, рвусь вперед и достаю нападающего в корпус. Под отборный мат соперника добавляю ему в печень, и пока он хватает ртом улетучивающийся из легких воздух, устраиваю его башке свидание с ближайшей стеной.

   Склонившись ближе к неизвестному, бросаю отрывисто:

   – Ты еще кто такой, мать твою?! Че надо?!

   Не отвечая, тот делает активную попытку выбраться из захвата, но теперь я уже начеку. Укрепляю хватку, хотя боль от потревоженной раны расползается по всему телу с невероятной скоростью, почти титанических усилий стоит не обращать на нее внимания.

   – Оглох, придурок? Я тебя еще раз спрашиваю, какого х***а?!

   Сквозь хрип слышу дерьмовый ответ:

   – Отпусти, ***!

   Если б я был криминальным авторитетом или нечестным на руку ментом, то сейчас непременно орал бы в ухо поверженному противнику что-то типа «Кто послал, гнида?!». Но я летаю рангом пониже и вроде как не могу быть объектом заказа, к тому же, в моей голове все еще плохо усваивается мысль о том, что нападающий поджидал в подъезде именно меня. Хотя это самая здравая мысль из всех возможных. Но я не думаю о череде произошедших днем странных событий, не связываю их с этим нелепым нападением. Я дико устал и вообще не хочу лишний раз напрягать без того перегревшийся мозг новыми головоломками. Я не интеллектуал. Я лишь хочу, чтобы мне просто-напросто объяснили, что за хрень происходит раз за разом и почему я непременно оказываюсь в самом ее центре без своего на то желания?

   Ясность. Дьявол их всех раздери, это все, что мне сейчас нужно.

   Я бью несильно, но недавнему противнику хватает, чтобы с глухим стоном потерять остатки шаткого равновесия и искать опоры в обшарпанной подъездной стене.

   – На х*** это все. Звоню ментам, пусть они с тобой возятся.

   Выпускаю край его куртки, отбрасывая нападающего к стене, и наскоро пытаюсь сообразить, в какой из карманов сунул мобильник.

   Караулить…

   С раздражением трогаю ладонью промокший рукав ветровки и едва давлю в себе желание хорошенько заехать ногой под ребра своему недавнему противнику.

   Убил бы мразь…

   Внезапно до меня долетает вполне себе определенное слово:

   – Девчонка… От***сь от девчонки, г***н.

   Прекратив поиски телефона, опускаюсь на корточках рядом со съежившимся телом и уточняю, сразу же проложив все необходимые мысленные ассоциации:

   – От какой девчонки? От Серафимы?

   Стерва, а так складно плела мне о том, что ничего не знает.

   – Ну, и че дальше? Кто ты ей?

   – Тебя это не е***т. Просто… Отвали от нее, – зло выдыхает он и возится на грязной плитке, все же пытаясь выпрямиться. – Исчезни…

   – Так не пойдет, – дело принимает новый оборот, и я пока оставляю мысль о том, чтобы стукнуть в полицию. Убираю руку от кармана, сосредотачиваясь на своем неудачливом оппоненте. – Давай-ка, четко и обстоятельно, пока я готов тебя слушать. С самого начала, урод. Кто ты такой?

   – Пошел на х***р.

   Я резко дергаю его за волосы и перехожу на более доступный его мозгу язык:

   – Кто. Ты. Такой? Не заставляй меня работать попугаем. Я ох***но вымотался за сегодня и теперь очень зол. Не зли меня еще больше.

   Он презрительно сплевывает куда-то себе под ноги, порывисто дергает головой, но делает больнее себе же и шипит в тихой ярости:

   – Сука! – когда первые болевые ощущения проходят, его текст становится более связным. – Оставь девку в покое. Она не для тебя, усек? Даже не приближайся к ней, иначе проблем не оберешься, – он прикидывает, чего еще не успел сказать, и добавляет, чтоб уж наверняка меня впечатлить. – Сполна огребешь, мудила, ты хорошо услышал?

   – От тебя огребу, что ли? – с ясностью все еще туго. Мне приходится на ходу изобретать все новые и новые уточняющие вопросы, чтобы прояснить для себя всю картину целиком. – Ты, значит, ее парень?

   Свистящий звук, который он издает в ту же секунду, больше походит на презрительный смех. Или брезгливое несогласие с моим предположением.

   – Еще чего не хватало, связываться с такой, как эта телка. Но за ней есть, кому присмотреть. Если у тебя водятся мозги, сваливай, пока не поздно.

   Я по-прежнему не слишком впечатлен бессвязным потоком его угроз, в конце концов, исполнителю больше ничего не остается, кроме как пытаться пустить пыль в глаза, но то, что какой-то всемогущий урод чужими руками планомерно загоняет меня в угол, как гребаную мышь, вызывает во мне вполне обоснованную ярость. Я хочу знать, кому обязан всем этим дерьмом со слежкой, тайным шпионажем, а теперь еще и силовыми методами убеждения. Все это давно переходит допустимые рамки и перестает быть просто разборками какого-то ревнивого мудака, заставшего свою девчонку в неподходящей компании и решившего вернуть себе контроль над ситуацией.

   – Значит, ты исполнитель? Говори четче, я не буду прислушиваться к твоему шепоту, – вот оно, время сакраментальной фразы, кочующей от боевика к боевику. – Кто тебя послал?!

   Но он посылает меня, так что приходится вновь применить силу.

   – Не слышу. Кто, говоришь, тебя сюда прислал? Имя, урод! Мне нужно имя!

   Он реально недооценивает всю степень моего гнева. Я собираюсь быть еще убедительнее, но слышу громкий хлопок тяжелой подъездной двери и машинально оборачиваюсь на посторонний звук. В тусклой дорожке света уличных фонарей, падающей сквозь мутноватое стекло на плиточный пол, вижу застывшую у входа женскую фигурку. До меня доносится испуганное:

   – О, Боже…

   Прежде чем я понимаю, что новое действующее лицо – моя насмерть перепуганная младшая сестрица, которой тут по всем законам логики быть никак не должно. Недолгая заминка с моей стороны играет против меня; соперник, испуганный появлением возможного свидетеля, точно просчитывает удобный момент, резко отталкивает мою руку, подхватывается и пулей несется к двери, на ходу отбрасывая в сторону загораживающую путь Катьку. Покачнувшись на тонких шпильках, сестрица незамедлительно падает на пол, что-то кричит, но я почти не разбираю ее слов. Бросаюсь было следом за исполнителем, но беспокойство за сестру перевешивает желание разобраться во всем до конца. В последний момент я останавливаюсь рядом с трясущейся Катькой и опускаюсь на корточках перед ней. Вот тут-то она, наконец, меня узнает.

   – Мишка?.. Это ты? Господи, что тут произошло?

   Я разворачиваю Катьку к себе таким образом, чтобы свет от фонарей за стеклом хоть немного задевал ее испуганное лицо.

   – Кать, что ты здесь делаешь?! Черт… Ты в порядке?

   Даже относительная темнота не может скрыть ее пугающей бледности. Сестрица дрожит, будто в ознобе, ее зубы весело отбивают затейливую чечетку, бесперебойно стуча друг об друга. Не отвечая, она тянет ко мне дрожащие пальцы и быстро скользит ими вниз по моим плечам, ожидаемо пачкаясь в моей теплой крови, пропитавшей одежду. Почувствовав влагу, она вдруг замирает и глупо таращится на мое плечо, не понимая, что конкретно с ним не так. Но по мере возникновения догадок ее глаза стремительно расширяются, на лету превращаясь в огромные блюдца, в которых плещется нескрываемый ужас вперемешку со страхом.

   Нет, черт возьми. Только этого мне не хватало!

   – Что это? Это кровь, да? Кровь?.. Мишка, что с тобой?

   – Все нормально. Давай, цепляйся за меня, и пойдем отсюда.

   Она вроде бы вовсе меня не слушает:

   – У тебя кровь! Посмотри, у меня все ладони промокли в твоей крови, Миш! Боже мой, Боже… Нужно позвонить в полицию… И папе… И в полицию…

   – И в «Скорую», – подсказываю, не теряя надежды оторвать ее тощий зад от грязного пола, пусть даже одной рукой.

   – И в «Скорую», конечно…

   – И пожарным…

   – Да, и пожар… Что? – похоже, сестрица понемногу начинает приходить в себя, хотя по выражению ее мертвенно-белого лица об этом точно не скажешь.

   Куда там Серафиме с ее естественной, а может, искусственно наведенной бледностью!..

   – Идем, говорю. Поднимайся, Катюш.

   Ее вытаращенные на меня глаза медленно наполняются крупными слезами, из груди против воли вырывается короткий острый всхлип. Катька неосознанно цепляется за меня, наваливается всем своим смехотворным весом, не понимая, что не столько помогает, сколько причиняет мне боль, но я даже не думаю ее от себя отрывать. Стискиваю зубы. Терплю. Главное не допустить истерики, увести сестрицу подальше отсюда, в квартиру, а там уже можно отмазаться, придумать что-то нейтральное, без ненужных Катерине подробностей.

   Я думал, что этот бесконечный день уже ничто не может испоганить еще больше, но с каждой последующей секундой понимаю, что сильно недооцениваю гребаное Провидение, так не вовремя решившее пошалить.

   – Кто это был, Миш?

   – Он не представился.

   – А… откуда кровь? Тебе очень больно, да?

   Да черт возьми! Этот вопрос меня за сегодняшний день уже порядком достал!..

   – Нет, Кать. Не больно.

   – А то я не вижу! Перед кем ты тут героя собрался строить, партизан недоделанный? Лучше давай, обопрись на меня… – в этом месте я хмыкаю, так как Катька все еще болтается на моей руке, и если б я решил сейчас сделать наоборот, было бы крайне забавно. – Миш, а где рана?

   Ты за нее держишься, радость моя.

   – В Караганде. Ключи лучше достань, – стойко цежу я сквозь плотно сжатые зубы, легким кивком указываю Катьке на карман своей потрепанной ветровки. К моему удивлению, она без лишних разговоров четко исполняет команду, засовывает внутрь ладонь и методично обшаривает просторный карман в поисках ключей. Связка негромко позвякивает в ее руке.

   – Миш, что ему было нужно?

   Я уже с трудом держусь, чтобы не отправить сестрицу с ее тупыми вопросами куда подальше, отбираю у нее ключи и сам сую их в замочную скважину.

   – Катюх, отвяжись от меня, ладно? Не знаю я. Ни хрена не знаю.

   Оказавшись внутри, кое-как стягиваю кроссовки и бреду к ванной, предусмотрительно не стаскивая с плеч окровавленную ветровку. Если Катька увидит, что творится под ней, точно грохнется в обморок, а откачивать ее придется именно мне. У моей изнеженной сестрицы слишком хрупкая девичья психика, неподготовленная к подобному зрелищу, и мне волей-неволей приходится с этим считаться.

   Я плотно закрываю за собой дверь, и только оставшись в одиночестве снимаю с себя все верхние шмотки, остаюсь лишь в джинсах. Картина, открывшаяся в зеркале над раковиной, впечатляет и удручает одновременно. Негромко чертыхнувшись, откручиваю кран и наскоро смываю кровь, расплескивая вокруг себя холодную воду и розовые кровавые брызги. С силой зажимаю рану, пытаясь унять кровотечение. Такими темпами все мои вещи постепенно перекочуют в мусоропровод, и мне придется ходить либо в тренировочном костюме, либо натянуть на себя придурочное Катькино платье, то самое, розового цвета, которое я все еще почему-то не вышвырнул из своего шкафа. Тянусь за бинтом, зубами надрываю упаковку и заматываю рану одной рукой, но без сторонней помощи выходит черт-те что. Очень скоро все вокруг меня заляпано кровью, бинт мокрый, а тошнотворный металлический запах разливается по всему помещению, вызывая усиливающуюся головную боль. Со стороны все это выглядит атмосферной декорацией к сцене бытового убийства, так что Катьке точно не стоит сюда заходить. Принесло же ее именно сегодня…

   В дверь ванной летят настойчивые удары.

   – Мишка, открой, я тебе помогу, – шум льющейся из крана воды вводит сестрицу в заблуждение, и она зовет громче. – Миш, слышишь? Открой дверь!

   Ну уж нет. Я наспех тяну на оголенную грудь старый свитер, очень кстати валяющийся поверх корзины для белья, бросаю на мокрый пол в розоватых потеках сухое полотенце, еложу его ногой, и лишь после того, как видимые следы моего ранения вроде бы устранены, отпираю замок. Сестрица так спешит внутрь, что едва не врезается в мою грудь, делает движение головой вверх-вниз, тревожно оглядывая меня от макушки до пят, и вроде бы с облегчением переводит дух.

   – Ну что, жив? – несколько грубо интересуюсь я, в свою очередь оценивая ее состояние. – Отцу хоть не позвонила?

   Она машет головой.

   – Но надо обязательно сказать ему...

   – Не вздумай. Я прибью тебя, Кать.

   – Но он должен знать!

   – Ты меня услышала?

   – Миш!..

   Оставив ее вопли без внимания, я молча обхожу сестрицу и иду на кухню, по звуку шагов за спиной понимая, что Катька тащится за мной следом.

   – Ладно, будь по-твоему, я ничего не расскажу папе, хотя это неправильно. Но со мной-то ты можешь поговорить? Что это был за человек? Чего он от тебя хотел?

   – Кать, ты уймешься? Кошелек хотел подрезать, обычное дело. Только случайно напоролся на того, кто может дать в морду. Вот и вся история.

   Катька вроде бы успокаивается, вот так сразу не находя в моей хлипкой версии откровенно белых пятен. Я намерен закрепить успех, пытаюсь переманить ее на другую тему и интересуюсь нарочито небрежным тоном:

   – А ты чего притащилась? Не собиралась же, вроде.

   – Да так… – она не замечает подвоха, машет рукой. – С папой поругалась. Ему позвонили из деканата и сообщили, что у меня на этой неделе куча пропусков. – Я пристально смотрю на нее, и Катька быстро начинает оправдываться, засыпаясь окончательно. – Нет, ну это неправда! Просто наша староста – феерическая идиотка, когда я прихожу на пару, она обычно уже успевает отметить тех, кто отсутствует, а потом ни в какую не хочет делать помарки в журнале.

   Ее вдохновенная речь не производит нужного впечатления.

   – Кать, что за дела?

   Сестрица недовольно хмурит лоб, досадуя на мое нежелание ей верить, и тут же переходит в защитную позицию:

   – А тебе что за дело до моих дел?

   – Нормальная тема. Я отцу из-за тебя врал, получается.

   Катька машет рукой:

   – Ему пофиг. Если б не эта квадратная мымра из деканата, он даже не стал бы интересоваться…

   – Он всегда о тебе беспокоится, дитя неразумное, – поддавливаю я, совсем устраняя тень недавних кровавых событий, в которых моей сестре пришлось выступить непосредственной участницей. Лучше пусть бесится, чем трясется от страха и поминутно интересуется моим самочувствием. – А вот то, что у кого-то до сих пор нет чувства ответственности, уже совсем другое дело, – щурюсь, задумчиво осматриваю ее тем взглядом, который может вывести из себя даже святого. – Все-таки, оторву я тебе когда-нибудь голову…

   Она предсказуемо щетинится и порывисто вскакивает со стула:

   – Да иди ты! Достал строить из себя заботливого старшего брата! Со своими делами разберись для начала, умник, а потом уже ко мне лезь со своими нравоучениями.

   Она даже не представляет, насколько сейчас права.

   – Эй, я еще не…

   Договорить не успеваю; Катька раздраженно кривится и испаряется из комнаты быстрее, чем окончание фразы летит ей вслед. Зато тема о моем ранении вроде бы совсем исчерпана, и это уже можно считать за редкий плюс во всей этой идиотской ситуации. Но я все-таки ору громко:

   – Коза мелкая!

   Не получив ответа, угрюмо седлаю кухонный табурет. Если бы не присутствие Катьки, я б сейчас с большим удовольствием влез в содержимое бара и как следует там покопался. Подобрал бы что-нибудь дельное и очень крепкое, способное успокоить расшалившиеся нервы и вырубить мой мозг из двинувшейся реальности на долгие несколько часов. Забил бы на все и всех. В первую очередь на девчонку из «Клуба…» и ее неизвестного мне пока дружка, который, по ходу, еще более шизанутый, чем эта размалеванная кукла, повернутая на черном цвете. Реально, забить бы сейчас…

   Но я все еще какой-то там пример для своей самостоятельной, хотя и недалекой младшей сестрицы. Как бы меня ни колошматили посторонние типы в моем же подъезде, это по-прежнему неизменно. Пусть оно все катится к черту, но я не буду надираться в три рыла на глазах у Катерины, даже если очень тянет поступить именно так. Даже если сама она ничуть не стесняется заявляться ко мне в состоянии повышенной веселости, а потом пьяно виснуть на моем плече, с невиданным упорством доказывая мне, что если бы у нее был такой парень, как я, она бы утопилась в ближайшем водоеме. Или купила спортивную биту, потому что ничем иным мой череп не пробить.

   Почему Серафима ничего не сказала, когда я задал вполне ясный вопрос, черт ее раздери? Боялась навредить собственному имиджу, которому и без ее стараний навредить уже в принципе невозможно? Или надеялась, что ее дружку хватит мозгов, чтобы прекратить свою дурацкую деятельность? А может, она настолько перетрусила после своей выходки, что кинулась к нему с подробным рассказом своих приключений, и этот неизвестный кретин, вместо того чтобы нанять девчонке толкового мозгоправа, принялся наводить справки обо мне, надеясь перестраховаться, чтобы в будущем я не мог принести дополнительных проблем его девице? Да я и не собирался. Отступил, и все, баста. Не тянуть же эту нелепую чушь до бесконечности, выставляя себя все большим идиотом вроде тех тугодумов, которые не понимают отказа и танком прут вперед, ломая сопротивление самым верным и действенным способом.

   Зашибись. Я вроде бы не настолько лелею собственное эго, чтобы отыгрываться за свою неудачу на несговорчивой девчонке.

   Почему она промолчала?..

   Мысли мои плавно перетекают в иное русло, и вот я уже во всех красках представляю, что было бы, если б Катька явилась раньше меня и столкнулась с затаившимся в тени лифтов исполнителем. Мог ли он ее узнать? Или ему был дан ориентир именно на меня, не касающийся моих близких родственников? Даже если так, то теперь это может существенно перемениться. Я могу пообещать самому себе и близко не подходить к Серафиме или клубу мрачных фриков, в котором она обитает, но где гарантия, что однажды вечером недавний тип не подстережет в темном подъезде мою сестру и не захочет переговорить уже с ней?

   С пару секунд я смотрю на свои руки, непроизвольно сжавшиеся в кулаки от одного предположения, что моей сестрице может угрожать какая-то там неясная опасность, после чего порывисто вскакиваю с места и тороплюсь обратно в прихожую. Вслед мне летит встревоженное:

   – Миш, ты куда?

   Я наскоро просовываю руки в рукава. Есть только два возможных исхода моей ночной вылазки – я либо все разрулю, либо вернусь обратно в еще более паршивом виде, чем после стычки с исполнителем. Но в любом случае, это будет означать предельную ясность в том, что происходит без моего на то согласия, но при моем непосредственном участии, а это хорошо. Хорошо же, нет?

   Черта с два какой-то двинутый тип станет вмешиваться в мою жизнь!

   – Миш, подожди, я иду с тобой, – пыхтит рядом Катька, пытаясь из-под моей руки дотянуться до вешалки, на которой висит ее темно-красная куртка.

   Я быстро разворачиваюсь и говорю ей как можно мягче:

   – Ты остаешься здесь и ждешь, когда я вернусь. Это не обсуждается.

   – Да куда ты идешь?!

   Легонько касаюсь ее плеча:

   – Мне нужно кое-что решить. Я скоро вернусь.

   И, пока она силится выдавить из себя очередной поток несогласий с моими словами, я оказываюсь снаружи и быстро запираю дверь с этой стороны.

   Катькиными ключами.

ГЛАВА 9. НЕ СТРОЙ ИЗ СЕБЯ ЖЕРТВУ

Из переписки с Лицедеем

   Licedey: Ты согласилась бы потерять все, что имеешь, ради большой и светлой любви?

   Licedey: –––

   Серафима

   Инстинктивно замедлив шаг, я почти вжимаю голову в плечи, когда вижу рядом с приоткрытой дверью «Клуба…» двоих незнакомых мужчин в темно-синих спецодеждах. Они неторопливо курят и с любопытством наблюдают за моим приближением, даже не думая отвести взгляды или сделать вид, будто их интересует что-то другое типа соседнего здания за моей спиной или чуть покосившегося забора, на котором Панк частенько проводит свой неисчерпаемый досуг. Под их пристальными взглядами мне хочется стать прозрачной. Я до жути, до нервных колик ненавижу свою способность незамедлительно впадать в паническое состояние при малейшем поводе или вовсе без него, но уже ничего не могу с этим поделать. Это проросло уже слишком глубоко, оно в сотни, тысячи раз сильнее меня, планомерно захватывает территорию, неумолимо побеждает и уже не поддается никакому, даже малейшему контролю. Стискивает, поддавливает изнутри, заставляя меня бросить сопротивление и сдаться наступающей по пятам панике.

   Между лопаток проносится ощутимый холодок. Ноги наливаются свинцом при каждом следующем шаге, и вот мне уже вовсе не хочется идти вперед. Так и подмывает смалодушничать, развернуться и припустить в обратном направлении.

   Я делаю глубокий вдох. Все нормально. Эти ребята просто курят и от скуки таращатся по сторонам. А так как таращиться им тут, в окружении серых многоэтажек, особо некуда, но смотреть все равно куда-то нужно, они выбрали для себя первую попавшуюся в поле зрения цель. Меня.

   Так, убеждая себя в том, что ничего плохого вовсе не происходит, я оказываюсь в нескольких шагах от неизвестно откуда появившихся работяг. Мои ноги подозрительно напоминают кашицу и чуть ли не отказываются двигаться. Тем не менее, я почти смогла, почти победила, почти добралась до своей цели, ведь остается лишь самая малость – перешагнуть через порог и очутиться внутри Клуба – как вдруг одному из мужчин приходит охота меня окликнуть:

   – Эй, девушка! Если вы в образе Смерти, снизошедшей до нас, жалких грешников, то я позволю вам поглотить мою душу и даже не буду пытаться выторговать пару годков жизни.

   Я вновь ощущаю, как страх медленно, почти незаметно подступает ближе к моему горлу. Спокойно.

   Мужчины заливаются неприятным хохотом, поощряющим тупую, абсолютно не смешную шуточку относительно моего внешнего вида. Сколько я их уже слышала, глупых, однотипных и плоских, как вылизанная Панком блестящая миска из-под рыбы?

   – Так как? За кем из нас вы явились, госпожа? – чуть отсмеявшись, продолжает кривляться все тот же работяга. – За ним? Или все же за мной?

   Он приосанивается, тем самым подстегивая меня сделать правильный выбор между собой и своим недалеким товарищем. Я не могу обнаружить в себе остатки оптимизма и поддержать скудное чувство юмора, или напротив, честно и без обиняков сообщить, что оба варианта откровенное г…но. Без особого успеха пытаюсь выбраться из ступора, мешающего произнести даже пару связных слов, как вдруг из-за двери «Клуба…» появляется Никита, который быстро оценивает ситуацию, все понимает и тут же приходит мне на помощь:

   – Что вы до сих пор здесь торчите? Думаете, как сгрести еще больше бабок? Проваливайте, вам уже заплатили сполна.

   Я только и успеваю, что переводить взгляд с парочки работяг на своего насупленного приятеля, к которому испытываю огромный прилив благодарности за то, что он всегда появляется вовремя, всегда придет на помощь и не будет дожидаться, пока его об этом попросят.

   – Потише, парень, не бузи, – лениво тянет «шутник», небрежно стряхивая пепел с кончика вонючей сигареты. – Щас докурим, и поедем. Или что, у вас тут какое-то особое место? Простым смертным даже постоять нельзя?

   Под вновь раздавшийся грохот смеха Никита молча окатывает его ледяным взглядом, шире распахивает дверь и говорит мне:

   – Пошли, Стевич только что о тебе вспоминал.

   Дважды повторять мне не нужно. Я тут же сдвигаюсь с места и проворно скрываюсь внутри небольшого холла, подальше от чужих глаз и раздражающих шуток.

   – Кто это, Ник?

   Ответить он не успевает.

   – Фимка! – выглянувший из пустого зала Стевич приветственно машет мне огромной ручищей. Он выглядит как обычно, разве что чуть более утомленным, хотя наш рабочий «день» еще даже не начинался. На нем черная футболка навыпуск, украшенная ярким принтом, шнурованные кожаные брюки и высокие ботинки на толстой подошве.

   Теперь, когда наш всесильный Стевич находится в непосредственной близости, я повторяю свой вопрос с большей уверенностью.

   – Какие-то поганцы раздолбали камнем окно в подсобке, – объясняет Стевич, совсем чуть-чуть опередив раскрывшего было рот Никиту. – Скорее всего, метили в Панка, ублюдки… Грохот был адский, но пока я выбежал, их, как водится, след простыл. Стрясти убыток не с кого… Пришлось вызывать этих, – он кивает в сторону выхода и, судя по хмурому выражению лица, прокручивает в голове все свои незапланированные траты. Сурово поджимает губы. – Да хрен с ним со всем… Вставили новое стекло, и ладно. Провозились только полдня, все нервы к чертям собачьим вымотали…

   Мы с Никитой синхронно киваем головами, охотно разделяя негодование нашего великого и непревзойденного гуру.

   – Так что стоите-то? – внезапно спохватывается Стевич. – Давайте, за работу, сколько можно филонить?! Открываемся скоро, сейчас и Гошка подойдет уже, а как тут открываться, если эти болваны все своими г***нодавами заляпали? Говорил же им – не таскайте грязь по залу! Фимка!

   – Уже занимаюсь!

   – Молодца. Никитос, двигай к бару и быстренько сообрази мне чего-нибудь… вдохновляющего, а то я что-то не в лучшей форме.

   Улыбнувшись, я разворачиваюсь и иду к подсобке по виднеющимся на полу витиеватым темным следам рабочих ботинок. От недавней тревоги не осталось даже легкого напоминания, все заботы отступили за железную дверь «Клуба…» и хотя бы на какое-то время перестали иметь значение. О неловком эпизоде с рабочими я больше не вспоминаю, хотя в процессе мытья полов мне на ум приходят несколько крепких слов в их адрес. Но думать о рабочих как-то глупо, совсем неинтересно, и постепенно я возвращаюсь к своему сегодняшнему походу в спортивный клуб «Олимп» и последующему разговору с Михаилом. С Михой, как он представился, сообразив, что со мной нет смысла разводить никому ненужные церемонии. Но я все равно бы не смогла так его называть. Я бы никак не смогла его называть, потому что он…

   Странный? Не страннее меня самой.

   Чужой? Да, пожалуй.

   Страшный? Вовсе нет. Когда улыбается, напротив, он очень милый и…

   Какой? Какой он?

   Швабра так сильно вжимается в грязный пол, что на нем тут же образуется лужица, которую я, словно очнувшись, тотчас промокаю ворсистой щеткой-насадкой.

   Я так растерялась перед входом в этот их спортивный комплекс, что даже не сразу поверила собственной удаче, когда увидела Михаила возле кофейного автомата, чуть дальше от зловещего ресепшн, куда мне так не хотелось идти и глупо лепетать что-то заранее заготовленное… Вылетевшее из головы почти сразу, как только я толкнула от себя стеклянную дверь и заметила Миху в компании вертлявой особы с длинным рыжим хвостом на затылке. Он стоял, чуть склонив набок вихрастую голову, подносил к губам бумажный стаканчик с кофе и, безусловно, очень внимательно слушал все, что говорила ему та девица. Как назло, по сторонам он не смотрел, полностью сосредоточившись на общении с рыжеволосой. Мне оставалось лишь стоять на одном месте и маяться, не зная, следует ли подойти к ним и прервать чужой разговор, или все же лучше подождать, пока они наболтаются вдоволь. С одной стороны, мне очень хотелось вмешаться, но с другой… Я представляла, как они – Миха и рыжеволосая – оборачиваются в мою сторону, дружно таращатся на меня с явным ожиданием продолжения, и мне придется что-то такое им говорить…

   Примерно на этом месте меня стопорило.

   Я и без того чувствовала себя, как на иголках. Это залитое светом местечко выворачивало меня наизнанку, крутило жилы, высасывало из меня жалкие крохи дефицитных сил, упорно, слой за слоем сдирало защитный панцирь с треснувшего самообладания. Здесь были люди, кто-то просто спешил мимо, кто-то, напротив, задерживал на мне любопытный взгляд, или вообще невозмутимо рассматривал, как скучающие девицы в униформах за пустующей прямоугольной стойкой.

   Несмотря на внутренние увещевания держать себя в руках, как подобает в обычном мире, я заметно нервничала и, наверное, раз сто успела пожалеть о своем решении сюда прийти. Мялась возле кадки с фикусами, и со стороны, должно быть, выглядела неописуемо глупо. Нужно было что-то делать, а не стоять столбом в ожидании неизвестно чего. Мысленно обозвав себя дурой, я уже совсем было собралась подойти к болтающей парочке, но в этот момент Михаил повернулся, взгляды наши пересеклись, и он сам пошел ко мне, предварительно не отказав себе в удовольствии перемыть мне кости в компании своей рыжеволосой подружки. Я видела, как она на меня смотрела, а потом что-то негромко говорила ему, и он невозмутимо отвечал ей, и тоже не отводил от меня внимательных глаз.

   Он совершенно точно видел, что это выводит меня из себя.

   Меня поразило, что он оказался так близко. Вроде бы я следила за тем, как он неторопливо приближается ко мне, даже шагнула ему навстречу, как вдруг обнаружила его прямо перед собой, на таком тесном расстоянии, что мне немедленно захотелось отскочить назад, отвоевать себе хоть немного свободного от него пространства. И тем самым навлечь еще больше подозрений относительно моего душевного здоровья. По каким-то неведомым причинам мне очень не хотелось, чтобы Михаил считал меня сумасшедшей. Я стояла напротив него, теребила лямку рюкзака, вроде бы скрадывая нервозность, но на деле волнуясь все сильнее, и лихорадочно пыталась вызвать из памяти хотя бы одну из заготовленных дома фраз. Было чертовски трудно сосредоточиться. Ему даже пришлось меня поторопить, потому что пауза затянулась, а я чувствовала себя дура-дурой и тайно мечтала оказаться где-нибудь подальше отсюда.

   В его взгляде мне чудилась подозрительная брезгливость. Он как будто колебался, не зная, что вообще со мной делать – обойти и отправиться дальше по своим делам, или все же задержаться на пару лишних секунд и кинуть спасательный круг. Он выбрал второе.

   Почти наверняка решил, что я совсем чокнутая.

   Хотя этого-то он как раз и не скрывал.

   Меня здорово смутил его костюм – тонкая белая куртка, запахивающаяся на груди и подвязанная широким поясом, и такие же штаны, свободные, не стесняющие движений. И спортивная форма, и белый цвет были ему удивительно к лицу. Я разглядывала парня, даже не сразу сообразив, что мой интерес слишком бросается в глаза и может быть истолкован как-то неправильно. Этот Миха чем-то неуловимо сильно отличался от того, в компании которого я, как прожженный укрыватель следов, отмывала стены клубной подсобки от ярких пятен крови. Этот казался намного взрослее, серьезнее, сильнее, в то время как тот производил впечатление не слишком толкового человека, праздно шатающегося по сомнительным местам в поисках приключений, и которому ничего не стоит ввязаться в авантюру только для того, чтобы встряхнуть обыденный вечер.

   Этот в два счета уложил бы меня на лопатки и придавил для верности так, чтобы я больше и пискнуть в его сторону не смела, не то что кидаться, легкомысленно размахивая ножом. А тот всего лишь разоружил, беззлобно посетовал на скудность моего соображения, а потом и вовсе зачем-то помог мне ликвидировать все последствия моего чудовищного проступка, действуя очень просто и невозмутимо. Как будто так и было нужно.

   Но все же и этот, и тот, такие разные и непохожие друг на друга, скрывались под личиной одного-единственного человека, приятного темноволосого парня, о котором я совсем ничего не знала. В моем представлении он был простым, хотя и не слишком понятным, с широкой улыбкой, способной переворачивать огромный ком в моей груди, и запахом, точно таким же, какой все еще хранит приватизированная мною черная водолазка. Нет, я так и не выбросила ее в мусорное ведро. Не покромсала ножницами на несколько мелких частей. Не сожгла. Не желая прислушаться к доводам разума, запихнула вещь в самый низ шкафа, где зачем-то хранила пустые коробки из-под обуви, и посоветовала себе идти не в спортивный клуб, а внять совету многих бывших знакомых и двигать прямиком на поклон к доброму дьяволу в белом халате.

   Скольких это могло бы осчастливить?

   Кто-то позади вдруг трогает мой локоть, вырывая меня из череды отстраненных мыслей. Резко обернувшись, вижу рядом с собой смущенно улыбающуюся Симону.

   – Привет.

   – Привет, – едва заметно приподнимаю уголки губ в ответ на ее улыбку. – Давно тебя не было.

   – Да, я встречалась с друзьями… Старыми, еще со школы. Они были тут проездом, заезжали ко мне на пару дней.

   Симона появилась в «Клубе…» спустя какое-то время после того, как я открыла для себя это место. Маленькая, очень щуплая, с болезненными кругами под впалыми глазами и длинными волосами со светлым фиолетовым отливом, она приходила сюда в одиночестве и неизменно выбирала свободное место с самого края. Обычно она мотала головой по сторонам, и только убедившись, что никому из окружающих нет до нее дела, запрокидывала голову на мягкую спинку дивана, расслаблялась и улетала куда-то в одной ей знакомый мир, не имеющий ничего общего с реальностью. Огромные звуковые колонки низвергали в рефлексирующий зал бешеные потоки громкой музыки, под звуки которой черты ее напряженного лица распрямлялись, делались мягче. Визуально она словно теряла несколько лет, становясь похожей на утомленную девчонку-подростка, верх неприятностей для которой может быть взбучка от завуча или неуд по школьному предмету. Я даже затруднялась приблизительно назвать ее настоящий возраст. С такой неброской внешностью Моне могло быть как двадцать, так и двадцать пять, и даже тридцать. Про себя я отметила ее многоликость. Но обратила на нее внимание не только из-за этого.

   Мой отец, всегда олицетворяющий собой пример выдержки, хладнокровия и непоколебимой стойкости духа, когда-то с презрением заметил, что все неудачники неумолимо тянутся друг к другу, будто бы на невидимом, интуитивном уровне чувствуя «своего» по касте отбросов. Наверняка он был прав. Я быстро выделила Мону среди наших посетителей, хотя она усиленно пыталась стать невидимкой, раствориться, исчезнуть с чужих глаз. Должно быть, нас объединяло родство душ, вызванное похожими катаклизмами, в разные промежутки времени сотрясшими наши жизни. И имя. Когда я впервые узнала, как ее зовут, то даже не поверила поначалу, настолько это было странно и даже в какой-то степени фантастично.

   Симона.

   Есть в этом какая-то горькая ирония.

   Я не могу назвать ее своей подругой, но знаю о ней гораздо больше, чем кто-либо из ее близких знакомых. Однажды она сама выбрала меня в качестве благодарного слушателя, хотя я вовсе не хотела быть посвященной в ее историю и поначалу даже не особо вслушивалась в то, что она мне говорила. Но девчонка выглядела такой потерянной и несчастной, что я просто не смогла от нее отмахнуться.

   А потом стало слишком поздно.

   Меня не смутила ее откровенность, тем более что выложила она все далеко не сразу. Здесь часто можно услышать обрывки чужих разговоров, и не все они несут в себе позитив. Люди делятся своими переживаниями, благоразумно не раскрывая перед случайными собеседниками полной правды, и им становится легче. Так что в этом смысле желание Моны кому-то раскрыться меня не особенно удивило. Поразило другое – ее история каким-то невероятным образом перекликалась с моей собственной, как той, которая мучает меня по ночам в образе жутких сновидений, так и той, которую я знаю только с чужих слов. Эти истории раздваиваются лишь в моей голове; побочное действие глубокого шока. Я верю, что, стоит мне поднапрячься и отодвинуть в сторону мешающие страхи, я обязательно смогу со всем разобраться и понять, что же со мной случилось на самом деле. Но пока у меня ничего не выходит.

   Ночные кошмары и чужие рассказы – все, что у меня есть, но этого так ничтожно мало для установления истины…

   Конечно, Симона не могла ничего знать о том, что со мной произошло, она просто пересказывала мучавшие ее саму события, вроде бы вовсе не замечая, как переменилось мое лицо. И то она как-то обходилась полутонами, намеками, которые, впрочем, не мешали мне увидеть полную картину ее глазами. Вся суть сводилась к тому, что на одной из веселых вечеринок, устроенных ее давними друзьями, Мона перебрала лишнего и, решив немного освежиться, вышла на улицу, где и пересеклась с тем парнем. Он появился будто из ниоткуда, длинная темная тень, отделившаяся от угла двухэтажного частного дома. Он заговорил с ней, и она, не уловив угрозы с его стороны, вроде бы что-то ему отвечала, когда незнакомец молниеносно приблизился, и почти сразу Мона почувствовала легкий укол выше локтя. Она даже ничего не успела сообразить, когда ноги вдруг стали ватными, и она буквально сползла на руки незнакомому парню, отключившись почти моментально. Очнулась неизвестно где, одетая в узкое красное платье, которое, по ее словам, напугало Мону больше, чем абсолютная тишина и незнакомая обстановка вокруг. Длинное и очень яркое, плотно облегающее тело второй кожей, оно резко контрастировало с темным, скудно обставленным помещением, в котором она очутилась.

   В этом платье сама Мона была приметной мишенью.

   У нее никогда не было таких платьев, природная скромность не позволила б ей даже взглянуть в сторону подобной вычурной шмотки.

   Едва отойдя от первого шока, Мона обнаружила себя взаперти, единственное окно было расположено слишком высоко, а в помещении не оказалось стула, тумбочки или еще чего-то, что можно было использовать, как подставку. Когда вернулся похититель, она пребывала в крайней степени отчаяния и уже с трудом соображала, что ей лишь навредило. Впрочем, у нее все равно не было ни единого шанса защитить себя.

   В этом месте рассказ Моны становился сбивчивым, терял прежний ровный темп, а я никогда не настаивала на подробностях, сомневаясь, что в самом деле хочу их слышать.

   Все и так было предельно ясно.

   Заканчивалась ее история не самым худшим образом – наигравшийся похититель не стал пачкать руки чужой кровью, выбросил свою случайную жертву в парк, расположенный близко к ее дому, и ретировался, но его все-таки поймали, и справедливость пусть не в полной мере, но восторжествовала. Ублюдок обрел свое место за решеткой, служители закона раскрыли сразу несколько дел одним махом, а то, что у девчонки осталась психологическая травма на всю дальнейшую жизнь, как-то само собой отошло на второй план и уже мало кого интересовало.

   Мы свое дело сделали, справляйся теперь, как хочешь.

   Плыви дальше сама.

   Что ж, у нее оказалось достаточно сил, чтобы постепенно, шаг за шагом, преодолевать саму себя и двигаться в правильном направлении, которое однажды вполне способно вернуть ее к нормальной жизни. Я была непосредственным свидетелем ее успехов и в каком-то смысле даже гордилась ею, одновременно чувствуя стыд и неловкость за то, что сама так и продолжаю тянуть постылую планку, не надеясь когда-нибудь это изменить.

   – На самом деле, я даже рада, что они нагрянули без предупреждения, – делится со мной сейчас Мона, когда мы убираемся в дальнюю зону Клуба, где музыка отчетливо слышна, но хотя бы не так бьет по ушам, и поэтому здесь очень удобно вести разговоры, расположившись на мягких диванчиках. – Мы не виделись несколько лет, и они, конечно же, ничего не знали о… том. И разговаривали со мной, как ни в чем не бывало, без этих неловких пауз, которые обычно нечем заполнить. Это был глоток свежего воздуха. Я просто общалась с кем-то незаинтересованным, почти случайным, и вроде как сама втягивалась. Я показывала им наши местные достопримечательности, они делали снимки, и на парочке фотографий даже засветилось мое лицо…

   Я улыбаюсь, кивая в такт ее словам.

   – Когда мне их переслали, я долго рассматривала снимки и все никак не могла поверить, что вот эта искрящаяся весельем девушка в самом деле я. В смысле… Это здорово. Просто жить и радоваться моментам, не боясь, что однажды им придет конец.

   – Рано или поздно. Все заканчивается, и это нормально.

   – Еще мне подумалось, что мы сами создаем себе эти ямы, из которых потом не можем выбраться, делаем для отмазки пару попыток, терпим неудачу, сдаемся, и в итоге проводим в них целую жизнь.

   Я не согласна с тем, что свою «яму» она создала себе сама, если бы не тот ублюдок с тягой к ролевым играм, вся ее судьба могла пойти по другому пути, но на лице Моны написано такое искреннее воодушевление, что я давлю в себе желание с ней поспорить и говорю наобум:

   – Если эти ямы слишком глубокие, как ни старайся, но выбраться из них можно будет лишь с посторонней помощью того, кто не побоится приблизиться к краю, чтобы протянуть тебе свою руку.

   Мона резко подается вперед:

   – Да! Ты в это веришь? Ты правда так думаешь?

   – Ну… – тяну неопределенно, несколько сбитая с толку ее внезапной реакцией на мои слова. – Да, конечно.

   Решительно не понимая, чем сумела вызвать такой ажиотаж, надеюсь сменить эту странную тему:

   – Я рада, что у тебя все налаживается.

   – Ну, а ты, Сима? У тебя как дела?

   Я только открываю рот, чтобы сказать что-то нейтральное, избавляющее меня от необходимости придумывать сносный ответ, как вдруг цепляюсь взглядом за движущуюся в нашем направлении рослую мужскую фигуру. Белый тренировочный костюм теперь сменился на джинсы и темную куртку, но прежнего впечатления это вовсе не портит. Я узнаю его сразу, хотя в первые пару секунд даже не верю своим глазам, уверенная, что Михе ни к чему сюда возвращаться. Но он здесь, и возникшее было смутное волнение вдруг сменяется легкой настороженностью, когда я замечаю выражение его лица, с каким он смотрит в нашу с Моной сторону.

   Его приближение теперь кажется неумолимым.

   – Надо поговорить, – отрывисто сообщает Михаил и без колебаний хватает меня за локоть, больно стянув пальцами кожу.

   Мона таращится на него во все глаза, явно ошарашенная столь вопиющим вмешательством в наш неторопливый разговор. Я тоже в смятении, но теперь уже не спешу ударяться в панику, точно зная, что нахожусь на своей территории, а еще почему-то твердо уверенная в том, что он не причинит мне зла. Вооруженная всем этим, я резко вырываю свою руку и только собираюсь спросить, что за дьявол в него вселился, как Миха пинает сумку Моны ближе к ее боку, освобождая себе место напротив меня, бросает:

    – Ладно, давай так, – и тотчас устраивается рядом с девушкой, отчего та едва ли не съеживается в клубок, обеими руками хватает сумку, прижимая ее к груди, и спешно вскакивает на ноги:

   – Сима, я, пожалуй, пойду.

   – Классная идея, – хвалит Миха, даже не глядя в ее сторону.

   Я бормочу неловкое «Извини» и пожимаю плечами, намеренно избегая смотреть на разъяренного парня, устроившегося напротив. Зато он ни на секунду не спускает с меня потемневших от гнева глаз. Мне не нужно убеждаться в этом воочию – я и без того чувствую на себе его пробирающий взгляд, от которого мурашки неровным строем бегут от шеи к пояснице, охлаждая горящую кожу. Намеренно тяну время, пытаясь понять, что за метаморфозы с ним произошли с момента моего посещения «Олимпа».

   Это такое проявление запоздалой реакции на тот случай в подсобке? Нет, не может быть – мы ведь нормально разговаривали в «Олимпе», и после, когда Миха провожал меня до выхода из спортклуба, он вел себя подчеркнуто дружелюбно, не проявляя ни малейших признаков агрессии.

   – Ну что, Фим, спектакль окончен? – грубо интересуется он, по-видимому, устав ждать реакции с моей стороны. Я тонко вскрикиваю от неожиданности, когда он выбрасывает вперед руку и цепко хватает меня за запястье. Сжимает сильно, намеренно причиняя боль.

   Тяну руку обратно, но он не дает мне ускользнуть. В немом отчаянии смотрю на его побелевшую от натуги ладонь и только теперь замечаю свежие ссадины на сгибах его пальцев. Днем их точно не было.

   – Ка…кой спектакль? – с трудом выдавливаю из себя, во все глаза наблюдая за тем, как он в ярости сдавливает мою руку еще сильнее.

   – Провалы в памяти? Такой спектакль, в котором у тебя, дорогая, самая главная роль.

   Я хмурюсь и вновь рву к себе руку.

   – Отпусти! Я не знаю, о чем ты говоришь.

   – Не знаешь? – ядовитая ухмылка враз сходит с его тонких губ; теперь Миха смотрит на меня с нескрываемой злостью, раздумывает о чем-то и вдруг резко тянет за руку ближе к себе. От неожиданности я подаюсь вперед и теперь почти лежу животом на плоской столешнице, свободной рукой упираясь в самый край, чтобы удержаться по эту сторону стола, а не очутиться на коленях у Михи. От боли и унижения темнеет в глазах. Краем зрения подмечаю спешащего к нам Гошу и с облегчением выдыхаю, сообразив, что помощь уже близко.

   – Что за черт? Эй, ты!

   – Убирайся, – негромко ревет Миха, по-прежнему держа мою немеющую руку в тисках своей могучей ладони. – Сегодня я не буду бесконфликтным придурком, которого можно вытолкать взашей. Я уже начистил недавно одну рожу, могу начистить вторую.

   Все остальное происходит так стремительно, что мне просто не предоставляется возможности вмешаться в назревающий конфликт.

   Гоша за плечо разворачивает Миху к себе, и тот, мгновенно переменившись в лице, выпускает меня, вскакивает с места и бросается на опешившего от такого поворота событий охранника. Я сползаю со стола и вскакиваю следом, но вместо того, чтобы унести ноги из зала, зачем-то пытаюсь оттащить спортсмена, беспорядочно хватая его за двигающиеся локти, предплечья, ворот куртки. Впрочем, безрезультатно. На меня он не обращает никакого внимания, полностью сосредоточившись на охраннике. В схватке с Гошей он, конечно, ведет, хотя еще в первую нашу встречу я бы с уверенностью придерживалась мнения, что выйдет все с точностью наоборот.

   Теряюсь, совсем не понимаю, что делать.

   В какой-то момент я попадаю под горячую руку и отлетаю в сторону, едва не повалив на пол одного из зрителей, который вместо того, чтобы грубо одернуть, любезно придерживает меня за плечи. Испуганно отшатываюсь, но не ухожу; закусив губу, бросаю по сторонам взгляд, полный отчаяния. В таких ситуациях на помощь мог прийти лишь Гоша, но сейчас ему самому очень требуется толковый помощник, желательно с навыками рукопашного боя. Бар в другой стороне, отсюда не просматривается. Стевич может быть где угодно…

   Я лихорадочно соображаю, как поступить. Вокруг меня все больше людей. Те, кто был близко к месту событий, теперь с интересом следят за стихийно возникшей дракой и даже не думают помочь мне разнять этот клубок. Конечно, народ по традиции жаждет хлеба и зрелищ, но не здесь же, черт возьми! Только не в этом месте.

   Внезапно весь шум перекрывает один-единственный мощный рык:

   – Что тут еще за балаган, мать вашу?!

   И бесперебойно галдящие зрители вдруг разом замирают, начиная озираться в поисках говорящего, и я тоже поворачиваю голову, выискивая Стевича полным надежды взглядом. Если кому под силу прекратить весь этот кошмар, так только хозяину «Клуба...» Он уже совсем близко; ему даже не нужно прорываться сквозь образовавшийся круг, узнавшие хозяина посетители сами охотно расступаются, высвобождая ему путь к эпицентру конфликта. Стевич ни на кого не смотрит, двигается быстро и достаточно проворно. По лицу ходят желваки, видно, что он едва справляется с гневом. Он с силой пинает озверевшего Миху в бок, сталкивая парня с поверженного Игоря, и громогласно произносит:

   – Проваливай отсюда.

   Пользуясь тем, что проложенная хозяином дорожка еще не затянулась, я останавливаюсь за спиной Стевича и с ужасом оглядываю разверзнувшуюся передо мной картину недавних боевых действий. Игорь, с залитым кровью лицом, кое-как опирается на правую руку, пытаясь выпрямиться. Кто-то из посетителей протягивает ему ладонь. Михаил уже на ногах, стоит ровно, молчит и угрюмо скользит глазами по присутствующим, будто бы выискивая среди них кого-то тяжелым, налитым кровью взглядом.

   – Ты оглох? – басом интересуется хозяин клуба.

   С видимой неохотой Миха переводит взгляд с меня на Стевича, краем ладони трет подбородок и едва кивает в мою сторону:

   – Мне нужно с ней поговорить.

   – Здесь всем что-то нужно, парень, – Стевич суров и непреклонен. – Но еще никто не кидался с кулаками на тех, кто просто выполняет свою работу. Тут тебе не место для демонстрации собственных сил, не бойцовский ринг и даже не заплеванная подворотня. Ты уже не первый раз попадаешься мне на глаза. Третьего не будет.

   Михаил на него больше не смотрит, зовет меня:

   – Фима.

   Злобный огонек в его глазах, поразивший меня в момент его неожиданного появления, больше не виден; теперь Миха смотрит устало, взглядом человека, которому все глубоко осточертело. Он вновь тот, кого я ударила ножом в темноте клубной подсобки. Хороший запутавшийся парень, попавший не в то время не в то место. Не спуская с него глаз, точно ожидая, что в любую секунду он вновь спрячет свое лицо под маской ярости, я делаю короткий шаг вперед и останавливаюсь по левую руку от Стевича, чем перетягиваю к себе еще и его внимание.

   – Фим, оставь это, – коротко бросает мне хозяин клуба, явно недовольный моим вмешательством в его планы по выдворению Михи на улицу.

   – Я… хочу узнать, что ему нужно.

   Неизвестно откуда появившийся Никита бросает на меня быстрый взгляд, ободряюще хлопает Гошу по плечу и вместе с ним исчезает в людской толпе, которая, впрочем, уже рассасывается.

   – Я и так тебе скажу ответ. По шее надавать ему нужно, вот что, – Стевич хмуро оглядывает замерших в ожидании развязки посетителей и в конце концов выдает. – Как хочешь, Фимка. Только уведи куда-нибудь этого болвана, иначе я за себя не ручаюсь, – откашлявшись, он мастерски цепляет на лицо свое самое дружелюбное выражение и обращается уже непосредственно к оставшимся благодарным зевакам. – Прошу прощения за это маленькое неудобство. Пожалуйста, ни о чем не беспокойтесь. Отдыхайте, веселитесь, словом, будьте как дома.

   Будь как дома, путник… (5)

   Уже разворачиваясь спиной к оставшимся зрителям, он корчится и неуловимым движением пожимает мое запястье, прежде чем скрыться где-то у бара. Кажется, только теперь я понимаю, что музыка все это время не смолкала ни на секунду.

   Ты только что хотела с ним поговорить. Дерзай.

   Я буквально заставляю себя ступить навстречу Михаилу.

   – Без этого никак нельзя было обойтись? – раздраженно скалится он, трогая пальцем рассеченную в драке нижнюю губу.

   – Я не заставляла тебя махать кулаками.

   – Ну да. Ты могла сказать тому парню, чтоб он не вмешивался.

   – По-твоему, я виновата?

   – Нет, блин! Я, – он вновь трет пальцем разбитую губу, кривится и в досаде покачивает головой. – Зашибись просто.

   Подойдя ближе, несмело заглядываю ему в глаза:

   – Ты меня напугал. Я… я не знаю, о чем ты говорил, но…

   – Может, я несколько перегнул, – с неохотой соглашается Миха, не давая мне закончить.

   Он садится туда же, где недавно сидели мы с Моной, благо место до сих пор никем не занято, и кладет локти на колени, небрежно свесив ладони вниз. Подумав, я осторожно пристраиваюсь неподалеку, меньше чем в полуметре от парня, и искоса на него посматриваю.

   – Слушай, я не знаю, какие игры вы практикуете со своим дружком, только у меня нет никакого желания во всем этом участвовать. Но потолковать с ним придется, сама понимаешь. Так что просто назови мне его имя, или позвони ему, пусть приедет.

   – …Кто приедет?

   Миха смотрит на меня с сожалением, как на душевнобольную, и снисходительно разъясняет:

   – Тебе лучше знать, кто он. Твой дружок.

   – Никита?

   – Тебе виднее.

   Я совершенно запуталась:

   – Ты хочешь о чем-то поговорить с барменом?

   Он выдает недобрый смешок и качает головой:

   – Ты совсем за идиота меня держишь? На кой черт мне твой бармен? Нет, конечно, если это он послал того придурка, с которым мы не сошлись во мнениях и малость повздорили, тогда другое дело…

   Я, наконец, связываю его малосодержательные реплики со свежими царапинами на тыльной стороне его ладоней, которых определенно не было еще несколько часов назад. Желая проверить свою догадку, зачем-то хватаю его за руку, медленно веду указательным пальцем по свежесбитым костяшкам и уточняю:

   – Ты еще с кем-то дрался сегодня?

   – Какая догадливость, – ерничает Миха сквозь зубы, плохо маскируя напряженность, с какой он смотрит на мою руку, скользящую по его ладони.

   Я будто бы прихожу в себя и спешно отстраняюсь от него.

   – Почему ты решил, что я имею к этому отношение?

   – Наверное, потому что тот парень мне об этом сказал. Прямым текстом; отвали, мол, от девчонки, иначе костей не соберешь… – Миха морщится, припоминая детали. – Ну, что-то вроде этого.

   – Может, ты не так понял?

   – Слушай, хорош мне уже по ушам ездить! – взрывается он, но быстро успокаивается и машет головой. – Дело в тебе. И это от тебя мне нужно отвалить, чтобы сохранить остатки здоровья. Давай, прикинь хорошенько, кто же тебя так любит?

   Я инстинктивно отодвигаюсь от него и крепко обхватываю свое тело ладонями, молча уставившись в темный пол под своими ногами. Он либо что-то путает, либо бредит, потому что все это никак не может быть правдой. Никто из моих знакомых не стал бы грозить ему, тем более, что о той истории в подсобке никому не известно… Не думает же он, что я могла кому-нибудь о ней рассказать?

   Мы все разрешили. Это какая-то нелепая ошибка.

   – Понимаешь… – я бегло кошусь в его сторону и тут же отвожу взгляд, когда вижу, что он смотрит на меня с явным ожиданием. – Я никому не интересна. Нет, правда, не ухмыляйся. Я… В последнее время общаюсь только с людьми из клуба, и все. Стевич – это наш хозяин, ты видел его сегодня…

   – Крепыш с котом, – кивает Миха.

   – Да. И Никита, бармен.

   – Нет, ну это вообще не серьезно, – он машет рукой.

   – Гоша, охранник, с которым…

   – Похоже, ты решила меня добить?

   – Это все, – цепляю руки перед собой и поднимаю на него кристально честный взгляд.

   – Эти бы не стали подсылать ко мне вышибалу. Думай еще.

   Я думаю. Мне не хочется этого делать, слишком жутко, слишком страшно, но все-таки я углубляюсь в изнанку своей перепутанной, многократно искаженной памяти. Сильнее стискиваю ладони на своем теле. Машинально покусываю нижнюю губу, не замечая, что Миха не сводит с меня зорких глаз, выхватывает все изменения, отражающиеся на моем лице. Как-то боком, вскользь проходят мысли о Володе, но я тут же отбрасываю их, как заведомо бредовые; в самом деле, моего бывшего парня невозможно рассматривать всерьез. После злополучного выпускного мы виделись всего несколько раз и почти не разговаривали, ведь я ясно дала понять, что между нами все кончено, и он вроде бы понял. Во всяком случае, с того памятного разговора он редко появляется в зоне моей видимости, почти не ищет со мной встреч, намеренных или случайных, не пытается как-то образумить или заверить в том, что готов выносить все испытания судьбы вместе со мной. И правильно, я бы все равно не поверила в его готовность к самопожертвованию во имя нашей любви и лучшего будущего.

   Он не подвел моих ожиданий, отступил почти одновременно со всеми моими бывшими друзьями. Чуть позже то же самое сделали мои родители. Но они, в отличие от Володьки, иногда пытаются создавать видимость общения, звонят и даже изредка приезжают, чтобы воочию убедиться в том, что мое состояние стабильно отстраненное, и позитивных вспышек на горизонте не наблюдается.

   Неоткуда им взяться.

   – Ну? – торопит Миха, устав ждать, когда на меня снизойдет озарение свыше, и я вдруг сразу пойму, кому он обязан появлением своих проблем.

   Пожав плечами, я окончательно повергаю парня в тоску и раздражение.

   – Что, совсем никто не приходит в голову?

   «Твой трон ждет тебя, Принцесса. А ты все еще не готова…»

   Нет. Нет, нет, это совсем другое. Это просто бредовые выдумки, жестокие игры воспаленного подсознания. Если бы хоть что-то из моих видений происходило в реальности, за минувшие два года я бы точно об этом знала. Не смогла бы забыть.

   Я ведь не сумасшедшая…

   – Какие-нибудь брошенные любовники? Надоедливые ухажеры? – настойчиво перечисляет Миха.

   Я отрицательно мотаю головой, чувствуя настоятельную потребность выкурить пару сигарет, но пачка в моем рюкзаке, а рюкзак в гардеробной, под стойкой, и пока что мне недоступен. Придется терпеть и справляться своими силами. Еще больше съеживаюсь на своем месте и стараюсь дышать тихо-тихо, симулируя жалкую видимость безмятежного спокойствия.

   – Зашибись! Я точно знаю, что все дело в тебе. Ты же не просто так торчишь в этом местечке и ведешь себя, как… – тут он немного сбавляет обороты, смягчив окончание фразы, – как будто очень боишься чего-то. Или кого-то?

   – Тебя это не касается, – железным, как мне кажется, тоном чеканю я.

   – В самом деле? Не касалось, пока меня не стали поджидать в моем же подъезде с довольно прозрачными намерениями. Знаешь, я, может, не в буйном восторге от своей физиономии, но все-таки хотел бы сохранить ее в прежнем виде.

   Осторожно покосившись на эту самую физиономию, я мысленно с ним соглашаюсь, но в моей позиции это мало что меняет.

   – Я говорю, что тебя это не касается.

   – А я с тобой поспорю.

   Какое-то время мы смотрим друг другу в глаза, точно оценивая каждый свои шансы переиграть противника, и, похоже, сходимся в едином мнении, что проигрыш явно останется за мной. Миха не говорит ни слова, но в его глазах мне видится плохо скрываемое торжество. Подавив тяжелый вздох, усилием отвожу взгляд, вновь балансируя на опасной грани сознания и наступающих воспоминаний, большая часть которых вполне может быть выдумкой моего же свихнувшегося воображения. Вовсе не уверена, что Михе нужно знать хотя бы четверть из них. С другой стороны, он твердо убежден в том, что именно я вношу в его жизнь разруху, и хотя делать мне это незачем, переубедить его будет довольно непросто. Если я вообще собираюсь попробовать. В конце концов, я ничего не должна ему объяснять, его проблемы – его заботы, к которым я не имею никакого отношения.

   Или… имею?

   Чушь. Прошло слишком много времени, все уже давно устаканилось, прошлое отступило, исчезло в круговерти времени. Два года – достаточно солидный срок, чтобы я могла поверить в это и не бояться изредка, но все же выбираться на улицу.

   Миха будто чувствует мою нерешительность, как-то незаметно подсаживается ближе и осторожно сгребает своей ладонью мои пальцы. Я смотрю недоверчиво, но тепло от его твердой ладони действует как-то совершенно непредсказуемо, и мне, вопреки всем ожиданиям, не хочется выдернуть руку или предусмотрительно отодвинуться на самый край небольшого диванчика. Мне даже хочется придвинуться ближе, и может быть уткнуться носом в треугольный ворот его свитера, яснее уловить его настойчивый запах. Отчетливый. Въевшийся в память настолько глубоко, что я без труда смогу различить его из прочих, витающих в огромном помещении клуба и смешивающихся во что-то совершенно неопределенное.

   Горькие нотки миндаля, приторно кислый цитрус, теплая кожа. Чужой незнакомый мир, в котором все хорошо, день сменяет день, ночь длится всего несколько часов, и на смену ей неизменно приходит солнце. Мир, вращающийся довольно далеко от моего, со своими правилами и обычаями. Чужой, неизведанный, но такой манящий заглянуть в него хотя бы одним глазком.

   Я рассматриваю Михаила, стараясь делать это максимально ненавязчиво.

   Мне нравится его запах.

   Может, это из-за него я все еще подозрительно спокойна?

   – Эй, ты… что делаешь? – слышу его изумленный голос, который мгновенно вырывает меня из фантазий и заставляет трезво взглянуть на реальность, которая, конечно, никуда не делась. Я вдруг обнаруживаю себя совсем рядом с Михой, при этом моя ладонь обвивает его мощное предплечье, а сама я едва не прижимаюсь к его теплому боку, но парень и без того выглядит ошарашенным. Хотя кто бы на его месте сохранил невозмутимость?

   Выражение его лица настолько непередаваемое, что я тут же закусываю губу, с трудом сдерживая рвущийся наружу смех. Но у меня плохо выходит скрывать эмоции. Михаил хмурит брови и сверлит меня придирчивым взглядом, в котором, как в зеркале, отражаются все его мысли.

   – Прости, – говорю машинально, разглядывая свою руку на ткани его свитера и даже не делая попытки разжать пальцы.

   – Похоже, твоя цель достигнута. Я даже забыл, о чем мы говорили, – хмыкнув, признается он.

   – Ты хотел узнать, кто из моих знакомых мог напасть на тебя в подъезде.

   – А, да. Точно. Ну, и кто же?

   Я пожимаю плечами, подавляя назойливое желание прижаться к его свитеру хотя бы щекой.

   – Никто.

   Он смеется, но веселья в его смехе ничтожно мало. Я, наконец, с сожалением распрямляю негнущиеся пальцы и откидываюсь на спинку дивана, испытывая нарастающую неловкость, но все же не спеша предавать анализу свои недавние действия. Я теоретически знаю, почему меня пугают все незнакомые люди вокруг. Но я совершенно не знаю, почему не испытываю страха по отношению к этому человеку. Что в нем такого, чего нет в других? Мне известно лишь его имя, без фамилии, то, что он работает в спортивном клубе и отличается недюжинной силой при довольно обманчивой внешности милого парня. В конце концов, он вполне может оказаться человеком, от которого стоит держаться подальше, и я б непременно так и сделала, если бы… Если бы он был кем-то другим, не имел заразительной улыбки и хитро прищуренных глаз, не появлялся в опасной близости, не хватал меня за руку…

   Я никогда не дружила с логикой, но сейчас даже мне во всем этом видится ее явное отсутствие.

   – Интересный способ. Это так ты обезоруживаешь своих врагов? – негромко интересуется Миха, не догадываясь о моих мыслях и намерениях держаться от него подальше.

   – Мы враги?

   – Черт его знает… Нет, наверное. Как ты сама думаешь?

   Я вновь пожимаю плечами, хотя он повернут ко мне спиной и не может меня видеть.

   – Когда я шел сюда, думал, что точно не буду с тобой церемониться и быстренько вытрясу из тебя всю душу вместе с именем этого… который все затеял. А теперь я просто не знаю, что делать. Как может быть, что ты не в курсе? Или в курсе, но не хочешь говорить?

   Он оглядывается на меня, продолжив со значением:

   – Или здесь не хочешь говорить?

   Если я начну выкладывать ему свое видение того, о чем уж точно «не хочу говорить», у парня отпадут последние сомнения в моей недееспособности.

   Я набираю в грудь больше воздуха:

   – Два года назад со мной что-то произошло. Я точно не знаю… не помню… То, что мне говорили потом, оно не совсем отражает суть. Вернее, я не уверена, – черт, зачем, зачем я все это ему рассказываю? – Почти каждую ночь мне снятся кошмары, и иногда мне кажется, что именно в них правда, но такого просто не может быть. Хотя все выглядит таким реальным… как будто накладывается на давно забытые воспоминания. Удачно сходится с картинкой, но все равно не имеет никакого смысла, потому что… – я замолкаю, вспоминаю перевернутую машину и девушку, тщетно пытающуюся выбраться из ловушки. Тяжелый взгляд и лицо, скрытое под шутовской маской, резко контрастирующие ему высокие грубые ботинки и охотничью куртку на широких плечах. Если даже мне это кажется бредом, то Миха и вовсе не примет такое всерьез. – В общем, как я и говорила, у меня проблемы психологического характера. Я просто живу и уже почти не пытаюсь их преодолевать. Как-то привыкла существовать со всем этим бок о бок. А потом появился ты и… я слабо понимаю, что теперь происходит.

   – Я тоже, – он усмехается, повторив медленнее. – Я тоже…

   – Зачем кому-то тебя преследовать, еще и связывать это со мной?

   – Я думал, ты мне ответишь. Черт, – он рассматривает свои ладони, вроде как собираясь с мыслями. В опасной близости от него проходят ломаные красные лучи, раскрашивая его бледное в полумраке лицо. – Ерунда какая-то. Если ты говоришь правду, то проблемы у нас обоих. Или даже одна на двоих, зато довольно крупная.

   Комментировать это утверждение я не спешу, потому как все еще плохо понимаю, что его неприятности действительно связаны со мной, и только пожимаю плечами.

   – Ты до скольки работаешь?

   – По-разному. В основном, часов в шесть мы уже расходимся по домам.

   Михаил вытаскивает из кармана широкий прямоугольный телефон и подсвечивает экран, проверяя время.

   – Еще долго, – резюмирует, пряча телефон обратно.

   – А что?

   – А то, – передразнивает он. – Мне-то теперь что делать? Забить на все, идти домой и оставить тебя разбираться со всеми этими непонятками в одиночку? Кстати, это неплохая идея; знать бы еще наверняка, что моя роль на этом будет окончена.

   Вряд ли он говорит всерьез. Мне кажется, такие, как он, ни за что не оставят постороннюю девушку в беде, не пройдут мимо, даже если это будет чревато неприятными последствиями для них самих. Ранее, ни до, ни после, мне не доводилось общаться с такими людьми, что вовсе не отменяло моей веры в их существование. Пусть и где-то далеко… В другом, соседнем мире. Миха как раз из таких, почему-то я была в этом абсолютно уверена, хотя видела его всего несколько раз, и то наши встречи не отличались ни продолжительностью, ни содержанием.

   – Если ты обо мне беспокоишься, то не стоит. Никита проводит меня до дома.

   – Беспокоюсь о тебе? – повторяет он следом, разглядывая меня с задумчивым интересом. Такая мысль в его голову точно не приходила, и теперь он словно пытается понять, как к ней относится. – Вот что: запиши-ка мой номер на всякий случай. Как только окажешься в квартире и запрешь дверь на замок, сбросишь мне смс-ку или наберешь.

   Поколебавшись, я достаю свой телефон, под Михину диктовку послушно вбиваю в память мобильника цифры, но вместо того, чтобы сохранить новый контакт, нажимаю кнопку вызова. Гудков не слышно, но звонок идет. Михаил смотрит на меня с нарастающим интересом.

   – Ты тоже сохрани мой номер, – поясняю, надеясь, что полумрак и косметика скроют приливший к бледным щекам ненавистный румянец. – Позвони или напиши, когда будешь дома. Если ты прав, я… не хочу, чтобы из-за меня с тобой в самом деле что-то случилось.

   Миха смотрит хмуро, но все же под моим пристальным взглядом сохраняет номер моего мобильного в памяти своего телефона, наверняка подписав его лаконично, без упоминания моего имени, но с явным намеком на психическое состояние. Меня так и тянет это проверить, но я благоразумно держу себя в руках и только посматриваю на светящийся экран, жалея, что не могу туда заглянуть.

   – По рукам. Если меня опять примутся колотить, я отбегу подальше и позвоню тебе с криками о помощи. Вместе как-нибудь отобьемся. Я грудью на амбразуру, а ты прикроешь сзади. Или наоборот?

   Кисло улыбнувшись, я одновременно с Михаилом поднимаюсь с места.

ГЛАВА 10. В ШАГЕ ОТ КАТАСТРОФЫ

Миха

   Эта девчонка способна удивлять даже бывалых типов вроде меня, хотя я и был уверен, что однозначно смогу ее раскусить. Расщелкать, как крепкий орешек, и в два счета вытащить из ее прелестной, но такой бедовой головки все нужные мне сведения. Не тут-то было. Вместо того чтобы все прояснить, я только еще больше запутался в том, что происходит.

   Пробираясь к выходу из клуба, замечаю у дальней стены бородатого крепыша, которого Сима назвала Стевичем. Разумеется, он стоит там не просто так, а пристально следит за моими передвижениями, и взгляд его не сулит мне ровным счетом ничего хорошего. Вспоминаю его предупреждение насчет недопустимости нашей третьей встречи и не могу сдержаться, изображаю ладонью дружеский прощальный жест. Это не издевка, скорее, желание оставить о себе только положительные впечатления, но Стевич явно считает иначе. Квадратную физиономию бородача изрядно перекашивает, но держится он стойко, не срывается с места, чтобы пригвоздить нарушителя спокойствия в моем лице к ближайшей стене, всего лишь хмуро провожает меня взглядом до самой двери. И я убираюсь с его глаз, почти наверняка зная, что вскоре непременно вернусь снова.

   Нет, не ради твоих прекрасных пандообразных глаз, Серафима. Хотя… На своих ошибках учатся только идиоты, лично мои мне никогда ничего путного не приносили и ума-разума не добавляли.

   В тесном пеналообразном коридорчике вижу охранника Гошу и чувствую что-то вроде запоздалого раскаяния, подпитываемого угрызениями пробудившейся совести. Подхожу ближе к недавнему сопернику и миролюбиво протягиваю ему раскрытую ладонь.

   – Извини, приятель, я был неправ. Погорячился.

   Тот молча бросает на меня угрюмый взгляд исподлобья. Бровь рассечена, вот почему было столько крови. Но существенного урона, если не считать расшатанного самолюбия, я ему точно не причинил, не ставил перед собой такой цели, да и кулаками махал больше для устрашения.

   Гоша приподнимается и доверительно мне сообщает:

   – Давай отсюда, парень. Нечего тебе тут делать.

   Дружбы не получится.

   Я выхожу из клуба, отхожу на пару метров от распахнутой железной двери и набираю сестрицу, ничуть не сомневаясь в том, что она в ярости мечется по моей квартире и даже не думает отправляться спать, хотя ей завтра вроде бы к первой паре. Едва успеваю поднести трубку к уху, как слышу гневные Катькины вопли:

   – Убью! Миш, убью! – совсем недавно она точно ревела. Чувствую, как непроизвольно тяжелеет в груди, пытаюсь вытеснить это искусственным раздражением, но не преуспеваю. Ощущаю себя последним в мире мерзавцем.

   – Через полчасика, ладно?

   – Где тебя носит? Ты, вообще, представляешь… – она осекается и переводит дух. – Я чего только не подумала за это время!

   – Катюнь, все нормально.

   – Нормально?! Это ты называешь нормальным? Сначала дерешься с кем-то в подъезде, бродишь весь в кровище, как новоявленный зомби, потом вовсе куда-то срываешься, еще и запираешь меня в квартире, а я, между прочим… Миш, – зовет севшим голосом, внезапно передумав отчитывать меня, как нежная мать неразумного младенца. – Где ты, а?

   – Недалеко. Уже двигаю домой.

   – А еще меня дитем называл!.. Ты хоть представляешь, как мне с тобой трудно?

   – Представляю. Иногда ты мне об этом рассказываешь, – отзываюсь с легким смешком, пересекая абсолютно пустынную дорогу в том направлении, где, если верить рекомендации бармена из «Клуба…», расположен увеселительный вертеп гостеприимного пьяницы Борьки.

   – Давай побыстрее, – вздыхает Катька, на этом мы с ней прощаемся.

   Расстояние до моего дома приличное, тащиться пешком нет никакого желания, да и чревато это в свете последних событий.

   Ей нужна помощь, ясно как дважды два. Другое дело, что я – вовсе не тот, кто должен протягивать ей дружественную руку и тащить из опасного омута, хотя, похоже, меня это мало заботит. Я уже завяз по уши в этой странной истории, со скрытым мазохизмом множу неприятности, как грибы после дождя, и все мне, идиоту, кажется мало. Не чувствуется предел.

   Я прикидываю, что с головой у Серафимы явные проблемы, и это вполне может быть заразно.

   Перебрасывается на тех, кто оказывается в зоне контакта.

   Вызывает быстрое привыкание.

   Я усмехаюсь, хоть и не могу ответить самому себе на плевый вопрос о том, что именно вызывает привыкание в моем случае. Сама девица или мои ничтожные попытки понять ее жалкий чудаковатый мозг?

   Вообще, какого черта она принялась хвататься за мою руку и ненавязчиво прижиматься ко мне с такой естественностью, будто мы знакомы черт знает сколько и знаем друг о друге достаточно, чтобы от подобных ее действий я оставался невозмутимым, абсолютно безэмоциональным. Нет, я однозначно не был готов к подобному испытанию, когда на всех парах летел в «Клуб…», намереваясь вытрясти из нее все о своем неведомом сопернике. Накостылять парочке кругломордых охранников, отправить в глубокий нокаут неформального дохляка-бармена или повздорить с самим Стевичем – еще куда ни шло, но терпеть странные поползновения в свою сторону от помешанной девицы с обширным багажом каких-то смутных психических заскоков я точно не подписывался.

   Во всяком случае, не после того, как она пыталась насадить меня на лезвие кухонного ножа.

   У меня-то с головой полный порядок, я точно знаю, что ни одна симпатичная девица во всем мире не стоит угробленного в хлам здоровья, но эта… Конечно, было в ней что-то такое непонятное, цепляющее, это я понял еще в вечер нашего неудавшегося знакомства, когда привязался к ней, не представляя толком, куда лезу. За эту я бы еще поборолся, наверное. Проблема в том, что бороться пришлось бы не только с предполагаемым дружком и его наемной силой, но и с целой армией ее внутренних тараканов, которые, по ходу, совсем отмороженные, но настойчивые: стойко держат оборону на пути к ее здравому смыслу, не давая чужаку вроде меня ни единого шанса прорвать сопротивление. Если б я был хотя бы практикующим психологом, а так…

   Не бить же ее, в самом деле?

   От ближайшего здания отделяется темная тень, на поверку оказавшаяся здоровенным детиной в дутой куртке нараспашку, и я понимаю, как, в сущности, еще далеко до окончания этого чертовски суматошного дня… Оглядываюсь скорее для порядка и без всякого удивления вижу позади еще двоих незнакомцев, по виду мало чем отличающихся от того, что остановился впереди. Расклад хуже не придумаешь – темный заасфальтированный прямоугольник между серыми многоэтажками и высоким забором, все пути отступления заранее просчитаны, а значит, надежно перекрыты. Никаких свидетелей или припозднившихся зевак. Замкнутый круг, и я, как водится, в самом его центре.

   Машинально улыбаюсь и развожу руками по сторонам, показывая, что в полной мере оценил гениальный замысел по загону мышки в ловушку.

   – Не дергайся, – грубо бросает мне один из тех, что остановились позади меня. Поворачиваю голову, не двигая корпус:

   – Да я, вроде, стою на месте.

   Другой голос:

   – Мы кое-что знаем о тебе, парень, так что лучше не дури, мы подготовились.

   Это я уже без подсказок понял, потому лишь отчетливо вздыхаю:

   – Драться будем?

   Кто там пару минут назад хотел биться за полузнакомую девчонку? Пожалуй, можно приступать. Бойтесь своих желаний, люди.

   Тут оживает тот, что стоит впереди. Я безошибочно определяю в нем лидера недружественной троицы.

   – Мы просто хотим поговорить, Михаил Алексеевич. Уверяю вас, тут нет никакого подвоха. Нам в самом деле известно, на что вы способны, поэтому давайте не будем доставлять друг другу лишних неприятностей? Пройдемте с нами, и вы сами все узнаете.

   Бывший мент?

   Скалю зубы с видом законченного идиота, глядя за тем, как «интеллигент» небрежно распахивает полы своей куртки, будто бы ненавязчиво демонстрируя мне скрытый под ней пистолет. Я оцениваю возможную опасность с полувзгляда, хотя и не слишком разбираюсь в оружии. Да это и не важно; кулаки мне здесь все равно не помогут. Так что я вновь развожу руки в стороны и киваю, демонстрируя свою полную готовность к добровольному сотрудничеству.

   – Вот и отлично, – хвалит лидер отморозков, разворачивается и ныряет за угол здания. Само собой разумеется, я, памятуя о ребятах позади, иду следом, мысленно подготавливаю себя к очередным испытаниям. Черт с ним, со здоровьем, я всегда считал, что умирать в цветущем виде скучно. Зато очень скоро все станет предельно ясно, и гадать мне больше не придется.

   Так, стайкой, мы подходим к темной иномарке, за рулем которой прохлаждается еще один персонаж из моей новой компании. При виде нас он вышвыривает в окно недокуренную сигарету и наскоро заводит двигатель автомобиля. Лидер ныряет на переднее сиденье, меня устраивают позади, с двух сторон садятся оставшиеся двое ребят. Меня не бьют по голове и даже не завязывают глаза, чтобы я впоследствии не мог просчитать точную дорогу до места назначения, и это наводит на определенные мысли. Избавиться от меня для них, пожалуй, слишком круто, но чем черт не шутит?

   Напряжение во мне растет в одинаковой степени с желанием во всем разобраться.

   Некстати вспоминаю о своем обещании позвонить или написать Серафиме и давлю смешок, все отчетливее понимая, что мне уже не дадут этого сделать.

   Надо было поцеловать ее, что ли, напоследок. Досадно, ведь получается, ни за что страдаю.

   Эта идея мне на удивление нравится, и какое-то время я предаюсь вполне искренним сожалениям о несделанном. Но разбегаться в фантазиях нельзя, и мысли мои вновь переключаются на текущий момент, я снова принимаюсь проигрывать в голове возможные исходы своего вынужденного путешествия в неизвестность, а заодно пытаюсь сориентироваться и просчитать, каким путем и куда мы следуем.

   Поворот. Светофор. Пустынная дорога, вновь светофор. Мы выехали из города и движемся теперь в направлении поселка Михайловское, именно там живет наш перспективный ученик Павел, любимец отца, которому так не повезло навернуться почти на ровном месте и сломать ногу. От него я возвращался домой автостопом в тот день, когда чудная тачка бомбилы заглохла в опасной близости от «Клуба Почитателей Тлена», приюта всех чокнутых нашего города.

   Ночь моего знакомства с Серафимой.

   Я понимаю, что мы приехали, когда машина останавливается возле высоких автоматических ворот, и водитель тянется рукой к пульту, активируя механизм управления. Ворота медленно отъезжают в сторону, а машина, напротив, плавно въезжает на просторную территорию двухэтажного панельного дома. Таращусь по сторонам, ожидая наткнуться взглядом на что-то или кого-то, способного навести меня на правильную мысль, но лишь сильнее путаюсь в спорных прогнозах и уже даже не пытаюсь что-то самостоятельно понять.

   Место мне однозначно незнакомо, я никогда не был тут раньше. На площадке перед домом сверкает полированным боком серебристый «Форд» с местными номерами, чуть поодаль припаркована еще одна машина, но из-за расстояния и темноты я не могу рассмотреть марку, вижу только темный цвет и заднюю часть, переходящую в круглую выпуклую фару.

   Сидящий справа ощутимо пинает меня локтем.

   – Выгребайся, – бросает, прежде чем вылезает наружу сам. Я выбираюсь следом, с удовольствием разминаю затекшие в поездке суставы, прохаживаюсь по вымощенной дорожке под хмурыми взглядами своих «провожатых», которые теперь наблюдаются рядом. Решаю, что пауза затянулась, и тоже смотрю хмуро.

   – С кем разговаривать будем?

   – Проходите в дом, – говорит мне тот, который похож на мента, неожиданно вывернув откуда-то из темноты между машинами.

   Тянуть я не вижу смысла, сразу направляюсь к резному крыльцу, поднимаюсь и, не встретив препятствий, хватаюсь за хромированную дверную ручку. Вхожу внутрь дома и оказываюсь в прихожей, где вижу худенькую темноволосую девушку в светло-сером платье до колен.

   – Вас ждут, – сухо сообщает она, разворачивается, безмолвно предлагая мне следовать за собой, и исчезает в дверном проеме, очерченном затейливой деревянной аркой.

   Неустанно дивясь про себя всем этим чудесам, иду следом за девчонкой и вскоре оказываюсь в огромной гостевой комнате, освещенной только настенными светильниками в виде бронзовых садовых фонариков. Я не особо рассматриваю обстановку, но мебель в помещении явно дорогая, сделана под заказ по требованиям явно придирчивого клиента. Или клиентки. Мой взгляд останавливается на сухонькой женщине средних лет, пышные темные волосы которой копной спадают на острые плечи. Дамочка в зеленом костюме сидит, элегантно скрестив ноги, на белоснежном диване справа и смотрит на меня строго, очень редко мигая. Что-то в ней кажется мне смутно знакомым, но я в зародыше подавляю все возникшие было ассоциации, потому что теперь рассматриваю крепко сбитого моложавого мужчину с ней рядом. Темноволосый, седые виски, одет в традиционные черный костюм и белую рубашку. Смотрит прицельно, всем своим видом выражает безмолвную решимость к действиям, и я уже заочно верю, что этот не остановится ни перед чем, каких бы казусов ни подкидывала ему судьба. Я сразу же идентифицирую дядю, как мужа женщины в зеленом костюме, и временно теряю к обоим интерес, потому что в этот момент мое внимание перетягивает бойкий паренек в щегольских зауженных брюках песочного цвета и широкой молодежной толстовке, вскочивший с подлокотника кресла для того, чтобы продемонстрировать мне всю серьезность своих намерений.

   Смеряю его недоуменным взглядом, зная наверняка, что этому уж точно не мог перейти дорожку.

   – Это он? Он? – нетерпеливо вскрикивает паренек, обращаясь к величавой паре на диване. Женщина едва заметно морщится и просит:

   – Володя, успокойся.

   Со мной тут никто не церемонится, и я, поразмыслив, сам прохожу вглубь помещения и устраиваюсь в свободном кресле. Поочередно разглядываю людей, которые так рвались к встрече со мной, но теперь почему-то совсем не торопятся излагать суть своих ко мне претензий. Я не представляю, что нас всех может связывать, подавляю вздох и заговариваю с ними сам:

   – Это все довольно занимательно, но очень уж путано, вы так не считаете? Нет?

   Смотрю на дядю в костюме, который, вроде бы, очень недоволен моими словами. Или тем, что заговорил я без спроса. В нем чувствуется железная выправка, желание единоличного контроля над ситуацией, а я своим сольным номером смешиваю ему все карты и тем самым удачно настраиваю против себя. Черт.

   За все время, прошедшее с моего последнего визита в «Клуб Почитателей Тлена», я чего только не придумывал, маялся в ожидании неизвестности, и теперь скопившиеся внутри эмоции требовали выхода, заставляя меня лезть на рожон и испытывать нервы незнакомой троицы.

   – Может, познакомимся для начала? Мое имя вы все наверняка знаете, но формальности для того и существуют, чтобы их соблюдать, – я поочередно оглядываю всех присутствующих и вновь возвращаюсь взглядом к дяде, как самому главному. – Вершинин Михаил Алексеевич.

   – Мы прекрасно знаем, кто вы, – негромко шелестит женщина, цепляя тонкие ладони с длинными пальцами прямо перед собой. – Мое имя Алина Сергеевна. Это мой муж, Анатолий Степанович.

   Я киваю, ненавязчиво приглядываясь к безмолвному дяде.

   – А это… Владимир, – говорит таким тоном, точно имя паренька все объясняет без всяких дополнительных пояснений. Я смотрю на него с интересом, но знаний во мне от этого не прибавляется. Определенно, парень не тот, за кого может говорить одно лишь имя.

   – Мне, конечно, безумно приятно и все такое, но… – развожу руками и улыбаюсь даме в зеленом.

   Моя улыбка ей почему-то не нравится и очень нервирует ее немногословного мужа. Но они позволяют мне чесать языком, не торопясь перехватывать инициативу, а время уже позднее, малоподходящее для приема гостей, и я решаю, что всем нам пора перейти к сути.

   – Чем обязан-то, господа?

   – Он что, издевается над нами? – вспыхивает парень Володя, вновь вскакивая с облюбованного им подлокотника. Угрозы в нем я не вижу, если только он не позовет на подмогу дожидающихся за дверью ребят, разумеется.

   – Володя, – женщина укоризненно качает головой и переводит взгляд на меня. – Вы могли бы вести себя подобающим образом.

   – Точно. Как и вы, – я откидываюсь на спинку кресла. – Поправьте, если ошибаюсь: это ведь вы послали ко мне того парня, который должен был расквасить мою физиономию? Простите, мое лицо, – теперь я смотрю предельно строго.

   Тут вступает Анатолий Степанович.

   – Это была вынужденная мера. Он не собирался на вас нападать, мы велели ему провести с вами беседу. Юра уверяет, что вы сами на него набросились.

   – Ага. Я бешеный иногда, – киваю согласно. – Особенно когда возвращаюсь домой после тяжелого рабочего дня, а кто-то караулит меня в подъезде и собирается как следует мне навалять. Ну да ладно, опустим всю эту лирику... Вы ведь ее родители, верно?

   Женщина переглядывается с мужем и все же кивает.

   – Я думал, что… – с трудом сдерживаюсь, чтобы не чертыхнуться в досаде. Не знаю, что на уме этих людей, но из-за них я потерял определенное количество нервных клеток. – Много чего приходило мне в голову, в общем… Но про родителей не подумал совсем.

   Алина Сергеевна едва заметно ведет подбородком:

   – Мы в трудном положении, Михаил Алексеевич. И, признаться, ваше появление рядом с нашей дочерью усложняет все многократно.

   – Почему? Вы что, отслеживаете всех ее новых знакомых и проводите между ними естественный отбор? Кто-то отсеивается, а кто-то проходит в финал?

   Володя краснеет:

   – Теть Аль, вы не обязаны с ним разговаривать!

   – А ты хочешь, чтобы она мне врезала? – мрачно догадываюсь я, испытывая желание позлить нервного пижона.

   Анатолий Степанович раздраженно морщит лоб.

   – Хватит. Я хочу, чтобы вы оставили в покое нашу дочь.

   – Для этого вы велели своим людям привезти меня сюда? Чтобы просто погрозить мне пальчиком и сказать, чтобы я больше так не делал?

   – Мы думали, что Юра сумеет донести до вас мысль о нецелесообразности ваших встреч с Симой, – разъясняет Алина Сергеевна едва слышно. Чувствуется, что виртуозное владение собой стоит женщине немалых внутренних сил, и они наверняка уже черпают лимит. – Но вы все испортили. Вы не пошли на контакт, избили нашего человека и вновь отправились на встречу с Симой, хотя не должны были этого делать.

   – Если только я увижу тебя рядом с ней… – вдохновенно начинает Володя, но едва я проявляю интерес к его версии исхода после многообещающего «если…», как Алина Сергеевна его перебивает, не дав Володе закончить светлую мысль.

   – Мы не изверги, которые устраивают над своим ребенком тоталитарный контроль и тщательно фильтруют круг ее общения, беспорядочно отсеивая всех недостойных. Тем более что Сима уже давно взрослая девочка и по идее сама может с этим справиться, но… – женщина то и дело кусает нижнюю губу, вряд ли замечая это. – Проблема в том, что она не может, понимаете?

   – Вы не можете общаться с Серафимой, – рубит ее отец, не желая рассусоливать по примеру своей жены.

   Я мотаю головой.

   – Не понимаю. Что с вами не так, а? Зачем вы делаете все это… – не нахожу правильных слов, чтобы описать «это», и лишь отмахиваюсь. – Вы считаете, что поступаете правильно, запрещая простым смертным людям приближаться к вашему драгоценному ребенку? Кстати, как вы определяете «неправильного» человека? По внешности, социальному статусу, или, может, упираетесь на материнскую интуицию? Как, Алина Сергеевна?

   – Хватит, – Анатолий Степанович сверлит меня пробирающим взглядом, но я, подстегнутый их грубым вмешательством в мою жизнь, так зол, что даже не обращаю на это внимания.

   Да и девчонка, какой бы странной она ни была, вряд ли заслуживает такого обращения.

   – С какой стати вы так с ней поступаете? Желаете ей лучшей участи? Запрещая ей самой выбирать того, с кем ей хочется… не знаю, общаться, встречаться, просто трепаться о жизни под бокальчик красного…

   – Заткнись! – внезапно ревет несдержанный Володя, не желающий оставаться без внимания больше, чем на пару минут. – Оставь Симку в покое, ты, кусок перекачанного мяса!

   – А… Так это ты писал вашему Юре вступительный текст? – со скучающим видом тяну я. – Он похожим образом выражался. Правда, недолго, – смотрю со значением.

   – Ах, ты…

   – Володь, пожалуйста!

   Володя пыхтит, делает вид, что не хочет расстраивать Алину Сергеевну, и только грозит мне своим мелким кулаком, демонстративно показывая, что в другом случае был бы ко мне вовсе не так снисходителен. В другое время я бы непременно покатился со смеху, но сейчас мне плевать на Володю и его дешевый выпендреж.

   – Вы посторонний для нас человек, – говорит Алина Сергеевна, устало покосившись на багрового от переизбытка эмоций Володю. – Вы не знаете всей нашей ситуации и не можете судить о том, что верно, а что нет.

   – Я сразу говорил вам, что от этого разговора не будет никакого толку, – зло выплевывает Володя, ни на секунду не прекращая сверлить во мне взглядом дыру за дырой.

   – Так просветите меня, – подсказываю, раз уж сами они далеки от этой мысли. – Момент. Сначала я напишу сообщение сестре; вряд ли вам хочется, чтобы она подняла на уши все экстренные службы города.

   Анатолий Степанович молча поднимается с дивана и отходит к окну, демонстративно показывая, что не желает во всем этом участвовать. Его жена в волнении трет ладони друг о друга, пока я набираю смс Катьке.

   Ответ от нее приходит моментально, но его содержание я опущу.

   – Мы допустили ошибку, направив к вам Юру. Нужно было сразу понять, что вы не тот человек, который отступит при первом предупреждении… – я только собираюсь уточнить, что она имеет в виду, как женщина подается вперед и продолжает. – Поймите одно: Сима очень сложная девочка, она не подходит для ваших игр.

   – С чего вы взяли, что я с ней играю?

   – Взрослый мужчина интересуется хорошенькой молодой девушкой. Мы действительно все понимаем. Скорее всего, вы познакомились с Серафимой случайно; попали в клуб, увидели симпатичную девушку, разговорились с ней…

   Не совсем так, но я молчу.

   – Мы решили не вмешиваться, посчитав это разовым случаем, но вы появились в клубе снова, хотя все мы понимаем, что делать вам там нечего, вновь встретились с Серафимой, вели себя напористо. Нет, конечно, вы не делали ничего криминального, но…

   В отличие от вашей дочери.

   – Расскажи ему, – вдруг вмешивается Анатолий Степанович, с неудовольствием оглядываясь в мою сторону. – Это не будет лишним. Пусть сразу узнает, куда лезет. Это сразу отрезвит нашего нового знакомого, и проблема отпадет сама собой.

   Володя вскакивает:

   – Да ладно!.. Вы что, серьезно?

   Алина Сергеевна понуро рассматривает свои ногти, покрытые белым лаком, непроизвольно заламывает прямоугольные края подушечками пальцев.

   – Это произошло два года назад. Все было прекрасно, Серафима заканчивала университет, готовилась работать по специальности: она изучала мировую экономику, – женщина закусывает губу. – Да это уже неважно… После вручения дипломов их группа договорилась отправиться в недавно открывшийся загородный клуб, очень популярное место, и там провести выпускной. Добирались все разными способами – кто-то на такси, кто-то на личных автомобилях, кто-то к ним прибивался… Сима собиралась ехать одна, на своей машине. Они с Володей заранее договорились, что он приедет туда же, но чуть позже, когда официальная часть пройдет.

   – Володя ее брат? – уточняю.

   – Нет, – Алина Сергеевна выглядит удивленной. – Он ее молодой человек…

   – Будущий муж, – вклинивается паренек, глядя на меня с нескрываемым превосходством. – Мы планировали пожениться, но после этого проклятого выпускного все полетело к чертям.

   В первые пару секунд я решаю, что ослышался. Принимаю их слова за идиотскую шутку без намека на юмор. Но когда до меня доходит, что они оба – и мать Симы, и Володя говорят на полном серьезе, недоумение накрывает меня с головой. Вспоминаю свои провальные попытки наладить с девчонкой слаженный диалог, рассматриваю модника Володю и с какой-то скрытой тоской отчетливо понимаю, что у меня изначально не было ни единого шанса завоевать ее внимание.

   Оставляю все комментарии при себе и только киваю.

   – Позже мы узнали, что в машине Сима была не одна. Девочка из ее группы попросилась с ней вместе, за компанию, и дочка не отказалась. Собственно… – Алина Сергеевна замедляет рассказ. – Дальше нам мало известно. Разбитую машину Серафимы обнаружили в лесу, на полпути к клубу. Она была перевернута днищем кверху, а внутри… – женщина вздрагивает, но все же берет себя в руки. – Внутри было только тело этой девочки, Даши. Следователь сказал, что при аварии она сильно ударилась головой и умерла на месте, почти мгновенно. А Серафима исчезла. Долгих несколько дней мы совсем ничего о ней не слышали. Анатолий бросил все свои дела, задействовал людей, всех знакомых; полицейские прочесывали лес вдоль и поперек. Мы безвылазно сидели в квартире, каждую секунду ожидая звонка от похитителей. Мы строили разные версии и уже почти потеряли надежду на лучшее, когда наша девочка нашлась в… В ужасном состоянии… – она машинально прикрывает рот рукой и в поисках поддержки смотрит на мужа.

   А он резко разворачивается, идет к ней, заключает женщину в объятия и негромко шепчет в ее макушку:

   – Прости. Тебе не стоило… Никто не может заставить тебя говорить об этом. Я должен был сделать все сам. Иди наверх, хорошо?

   – Нет, – она шумно вздыхает. – Все в порядке, Толь. Я могу, я справлюсь…

   Лицом ко мне поворачивается уже совсем другая женщина.

   – Прошу прощения. По-видимому, ей как-то удалось сбежать и выбраться к людям. Впоследствии оказалось, что Сима не помнит ничего из того, что с ней происходило на протяжении этих дней. С ней работали специалисты, им она рассказывала что-то о старом доме со скрипучими половицами, в котором, кроме нее, были еще девушки. Неподвижные. Куклы, может быть? Или очередной плод фантазии нашей девочки, – Алина Сергеевна смотрит на примолкшего Володю. – Ведь мы вообще ничего не знаем, можем только строить догадки, которые, вероятно, далеки от реальности. Мы даже не знаем, было ли это насилием, или Симу держали где-то, обдумывая условия получения денег. Потому что почти сразу она сбежала из больницы, врачи не успели ее осмотреть и сделать выводы. Нашлась она вновь неожиданно, в полубезумном состоянии, на остановке в паре кварталов от нашего дома. И вновь не смогла ничего сообщить ни следователям, ни психологам, ни нам с отцом…

   – Она боится клоуна, – насмешливо говорит Володя. Его слова остаются без внимания.

   – Врачи констатировали у нее высокую склонность к суициду. Нам пришлось перевести ее в специализированную частную клинику, где ей обещали помочь, но… – Алина Сергеевна разводит руками. – Все тщетно, ей становилось лишь хуже. Ее состояние нас очень беспокоило. Да, мы сделали все возможное, чтобы ее поддержать, но этого было ничтожно мало. И тогда неожиданно пришло нестандартное решение.

   – Шоковая терапия, – шепчет Володя.

   – В какой-то мере, – соглашается женщина. – Это совместная разработка занимавшихся с Серафимой специалистов. Она отталкивала нас, не желая принимать нашей помощи, и мы сделали вид, что идем ей навстречу. Она переехала в жуткую однокомнатную конуру и нашла себе работу в клубе, посчитав, что это как раз то, что ей нужно. Полный отрыв от прежних знакомств и связей, начало новой жизни. Стимул жить дальше, попытка отторгнуть страшное прошлое, понимаете?

   – Только «Клубу…» на самом деле несколько месяцев, а поиском квартиры экстренно занимались мы с Алиной, – вклинивается Анатолий Степанович, устраивая ладонь на подрагивающем плече жены. – Разумеется, Серафиме об этом ничего не известно. Она думает, будто смогла устроить свою жизнь самостоятельно, оторвавшись от нас, и будет думать так дальше. Для нее мы с матерью живем и работаем в другом городе.

   – Лечащий врач посоветовал нам поступить именно так, – Алина Сергеевна пожимает ладонь мужа. – Мы следуем всем его рекомендациям, и в конце концов они дают определенные плоды. Таким образом, мы можем косвенно участвовать в жизни нашей дочери и следить за тем, чтобы с ней все было хорошо, предоставляя ей при этом полную свободу действий.

   Я задумчиво тру подбородок.

   – Выходит, Клуб Почитателей – постановка? – они не комментируют, только переглядываются. – Ну, конечно. Там все слишком по-дурацки, чтобы быть всерьез. Значит, все эти люди просто-напросто актеры?

   – Нет, там хватает и тех, кто приходит в клуб из любопытства, а потом возвращается вновь. Возможно, наша задумка на самом деле помогает людям обрести душевное равновесие, – говорит Алина Сергеевна.

   – Вот куда вы лезете, – заканчивает ее муж. – Ваше появление очень мешает процессу реабилитации и путает нам все карты, грозит поставить под сомнение все наши успехи за несколько минувших месяцев.

   Я все-таки очень торможу, мои мыслительные процессы не поспевают за развитием масштабных идей родителей Серафимы.

   – Не могу понять, что конкретно вами движет? Любовь? Родительские инстинкты? Похвальное желание защитить своего ребенка от того, что уже произошло? Но в то же время вы выбираете очень странные способы. Вместо того чтобы просто поддержать, вы позволяете ей в одиночку вращаться в этом дерьме, а сами издали наблюдаете за ней, как за аквариумной рыбкой. Не удивлюсь, если в ее квартире понатыканы камеры слежения, фиксирующие каждый ее шаг. Все это выше моего скромного понимания.

   – Камеры не нужны. С Симой постоянно работает психолог, хотя она даже не догадывается об этом. Специально подготовленная девочка, выпускница, часто бывает в клубе, маскируясь под обычную посетительницу, пережившую травму. Ее порекомендовал нам лечащий врач. Для нее это отличная практика, а для нас – удобный способ держать связь с дочерью.

   – Теперь понимаете, что вы не можете быть частью этого плана? – интересуется Анатолий Степанович.

   Я трясу головой.

   – В то время, как ваша дочь думает, что рядом с ней нет никого из близких, вы преспокойно сидите здесь, получаете какие-то новости о том, что происходит в ее жизни, но… Знаете, что? Вы ее не видите. Вот она, ваша главная ошибка, прокол в вашем дурацком реабилитационном плане. Вы не видите глаза своей дочери, не видите выражение бесконечного страха в них. А ведь она здорово боится даже несмотря на то, что время вроде бы должно лечить, – помедлив, я выбираюсь из кресла и иду к выходу.

   – Вас отвезут обратно, – негромко шелестит мне вслед Алина Сергеевна.

   – Надеюсь, мы поняли друг друга? – интересуется ее муж.

   Я останавливаюсь у двери, которая тут же распахивается, и оттуда появляется уже знакомый мне здоровяк.

   – Не знаю.

   – Помните, Михаил Алексеевич, что ни одно слово не должно просочиться за пределы этой комнаты. От этого зависит больше, чем вы можете себе представить.

   – Даже если вам не нравятся наши методы, вас все это никоим образом не касается. Забудьте об этой истории и просто оставьте Серафиму в покое.

ГЛАВА 11. ЛИЦО ПОД МАСКОЙ

Из переписки с Лицедеем

   Licedey: Ты любишь розы, Принцесса?

   Licedey: Этот пользователь находится в вашем черном списке

   Серафима

   Утренний холод скользит мягкой поступью между сонных переулков и темных многоэтажек, проворно забираясь под слишком легкую верхнюю одежду. Я дергаю молнию на куртке к самому горлу и пожимаю плечами, когда Никита в очередной раз интересуется, чего хотел от меня тот безумец, и почему я не позволила Стевичу выставить его вон, ведь, по мнению Ника, с такой личностью, как Михаил, у меня нет и быть не может ничего общего.

   Магическая фраза «Он не из наших» с блеском разбивает любые возражения с моей стороны.

   Рассеянная улыбка не слишком удачно заменяет отсутствие слов. Мне трудно настроиться на общую с Ником волну, потому что мысли неминуемо возвращаются к молчащему телефону. Несмотря на свое обещание, Миха так и не позвонил, не отправил короткую смс-ку, не сбросил маячок в случае, если у него вдруг внезапно обнулился баланс…

   Черт знает, почему я вообще из-за него дергаюсь. Несколько дней назад я едва не проделала в нем дыру, и тогда меня не слишком беспокоило его состояние.

   – Сим, мне кажется, ему не стоит доверять, – с сомнением говорит Никита, краем ботинка поддевая лежащий на его пути камешек. – Я не в теме, но как знать, что на уме этого типа, если он едва не размазал Гошу по полу из-за простого замечания?

   Звучит неубедительно. А может, мне просто хочется услышать что-то другое.

   – Он не опасен, – отвечаю.

   – Думаешь, что так хорошо разбираешься в людях? Если бы хоть кто-то из нас это умел, клуба вообще бы не существовало.

   Трудно поспорить.

   Когда мы приближаемся к моему подъезду, Ник разворачивается и осторожно убирает с моего лица выпавшую прядь.

   – До завтра.

   Легонько пожимаю его пальцы в разрезе кожаной перчатки, разворачиваюсь и бреду к подъездной двери, чутко прислушиваясь к редким посторонним звукам вокруг. Телефон упрямо молчит, а город уже понемногу выползает из зябкого ночного покоя, хотя на улице все еще очень темно. Я по привычке считаю пыльные ступеньки, вваливаюсь в квартиру, тщательно запираю все замки на крепкой двери и быстро совершаю традиционный обход с непременной ревизией всех шкафов и темных углов, а потом долго сижу на полу, не спеша переодеваться и смывать косметику с уставших глаз. Гипнотизирую взглядом мертвый телефон, лежащий на ковре рядом с моей ладонью, и размышляю, стоит ли мне набрать Михин номер, чтобы убедиться, что с ним все в порядке.

   Зажав кнопку блокировки экрана, безнадежно утопаю в ворохе однообразных сомнений.

   В конце концов, с некоторым раздражением бросаю телефон в ворсинки пушистого ковра, вскакиваю на ноги и стягиваю с себя одежду, торопясь переоблачиться во что-то удобное, домашнее и очень теплое. Когда на мне остается только наполовину расстегнутая черная блузка, телефон вдруг оживает, и на тускло подсвеченном дисплее я, прищурившись, рассматриваю имя входящего абонента. Замираю на долю секунды, опускаюсь на колени. Медленно тяну руку к пищащему аппарату, на ходу отбрасываю последние сомнения и быстро подношу телефон к уху.

   – Алло?

   Короткая пауза.

   – Привет, – я молчу. – Все хорошо?

   – А у тебя?

   – Нормально. За пару часов мало что изменилось, но хуже точно не стало, – он тихо смеется в ответ.

   Я прислоняюсь спиной к боковой стороне кресла, подтягиваю колени ближе к груди и перехватываю телефон другой рукой, напрочь позабыв о том, что собиралась переодеться и смыть косметику.

   – Ты живешь в соседнем районе, – говорю с убеждением, на что он лишь усмехается:

   – Не совсем. Просто обратная дорога заняла куда больше времени, чем я рассчитывал. Жизнь вообще полна случайных неожиданностей…

   – Приятных? – зачем-то уточняю я, тут же прикусываю язык, но поздно.

   – Вряд ли, – его голос звучит устало, словно минувший день выдался бесконечным и высосал из него все жизненные силы. – Ты уже дома?

   – Всего пару минут, – кривлю душой, благоразумно вычеркнув из своего ответа время, потраченное на расстановку мыслей.

   – Смотри-ка, почти угадал.

   – Знаешь, я тут подумала, что не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Ты слишком интересный собеседник.

   Он смеется:

   – Правда? А Сашка все убеждает, что меня невозможно слушать больше пары минут.

   – Твой веселый друг из «Олимпа»…

   – Весельчак и балагур под маской добродушного медведя, – подтверждает Миха. – Его мнение железно. Утешаюсь лишь тем, что он сам не прочь поболтать, а я составляю ему вполне себе жесткую конкуренцию.

   Попутно вспоминаю их дружескую перепалку в спортклубе и то, как Мишкин приятель принял меня за его девушку, чем мастерски поставил в тупик нас обоих.

   – Помнится, мы договаривались позвонить, когда один из нас окажется дома.

   – Да, и ты что-то упомянул о случайных неожиданностях.

   – Малоприятных неожиданностях, – поправляет со вздохом. – Похоже, мне передается распорядок твоего дня. Скоро семь утра, через пару часов мне нужно быть на работе, а я сижу на лавочке у своего подъезда и вроде как мне плевать, – усмехается.

   – На лавочке?..

   – Это не самое вакантное место, так что нужно ловить момент, пока старожилы не выползли на утреннюю сходку и не произвели захват территории.

   Я машинально покручиваю верхнюю пуговицу на полурасстегнутой блузке, силясь представить Миху сидящим на скамейке в окружении бравых соседок, подходящем ему еще меньше, чем наш отдаленный клуб по интересам и его мрачные завсегдатаи.

   – У тебя странная привычка выбирать неподходящую компанию, – подвожу итог.

   – Точно. Но я сделаю ноги быстрее, чем эта компания соберется и обрушится на меня всей своей мощью, – обещает Миха.

   Склоняю голову набок и беззвучно улыбаюсь от одного только звука его голоса, мягко проникающего в мое сознание незримыми волнами.

   – Похоже, ты рисковый парень.

   – Учитывая, что с нашей дворовой мафией связываются только участковые и самоубийцы… можно и так сказать, – я очень живо представляю себе его улыбку и чувствую приятное тепло в груди, спровоцированное визуальными воспоминаниями о том, как он выглядит, когда разговаривает со мной, как хмурится или, напротив, разглаживает сведенные у переносицы брови. Просто поразительно, как много я о нем запомнила всего за несколько непродолжительных встреч.

   – Так ты и до знакомства со мной находился в нешуточной опасности?

   Мишка хохочет:

   – Я об этом не подумал. Выходит, моя жизнь и без твоего появления могла оборваться в любой момент, а я, как дурак, тратил ее на всякую ерунду.

   Улыбка сама собой сходит с моего лица, когда наш разговор окончательно заходит в тупик, и даже Миха, у которого всегда находится несколько тем в запасе, постепенно замолкает. Я подавляю судорожный выдох. Шаткая иллюзия его незримого присутствия где-то рядом со мной резко рассыпается, оставляя меня один на один с привычным одиночеством пустой квартиры и полной неизвестностью каждых последующих часов.

   – Сима, – зовет Михаил после непродолжительного молчания. – Если что… Словом, этот номер всегда доступен.

   – Да, – выходит бестолково, – хорошо.

   Свободной ладонью похлопываю себя по бокам в поисках сигарет и рассеянно вспоминаю, что все вещи лежат в отдалении, на подлокотнике кресла, а на мне по-прежнему одна лишь тонкая блузка, и то без карманов.

   Странно, что меня еще не трясет от холода.

   Я думаю о своем собеседнике.

   Я хочу пригласить его в «Клуб...» просто так, без повода, чтобы он пришел, и мы вновь могли поболтать о какой-нибудь ничего не значащей глупости, весело и непринужденно, как хорошие знакомые, потому что с ним интересно, это затягивает, и…

   Против воли меня увлекает наше странное общение.

   – Спокойной ночи, – вклинивается он в мои мысли, и я окончательно понимаю, что не смогу озвучить их для него. Во всяком случае, на расстоянии.

   – Утра, – поправляю тихо, еще ближе подтянув колени к груди, почти съежившись в этой позе. Зябко обнимаю себя за плечо одной рукой, другой по-прежнему держа телефон возле уха.

   – Утра, – эхом повторяет он за мной.

   Из трубки уже долгое время летят противные короткие гудки, прежде чем я сбрасываю завершившийся звонок, сгребаю свое тело с пола и наконец-то бреду в ванную.

   …До меня доносится едва различимый шум, какая-то подозрительная возня на лестничной клетке за моей дверью. Что-то скребется, издавая звук, похожий на скрежет звериных когтей по неподатливому металлу. Сердце мое стремительно летит вниз, в то время как я неслышно, мягко переступая с пятки на носок, иду на кухню и уже отточенным движением обхватываю пальцами рукоять кухонного ножа. Средних размеров и не слишком острого, но это единственное доступное мне оружие для самообороны. Замираю в дверном проеме, чутко обращаясь в слух. Подозрительный звук повторяется, но кажется теперь приглушенным, словно кто-то по ту сторону двери пытается замаскировать свои попытки проникнуть внутрь. Сюда. Я бесшумно выдыхаю, крепче сжимаю пальцы и делаю несколько коротких шагов вперед. Останавливаюсь в считанных сантиметрах от входной двери. Страх накатывает холодными волнами, но вопреки ожиданиям не сшибает с ног, хотя и препятствует адекватной оценке происходящему, толкает на необдуманные действия.

   Знакомое чувство.

   Я выключаюсь, тело словно переходит в автоматический режим и существует отдельно от капитулировавшего мозга.

   На цыпочках приближаюсь вплотную к двери, стискиваю пальцы до белых костяшек и на время перестаю дышать, опасаясь спугнуть посторонний звук даже неощутимым шумом. Внезапно за дверью что-то громко стучит, я в панике хватаюсь за ручку, хотя уже слышу быстрые шаги вниз по лестнице, означающие, что мой нежданный гость с какой-то стати передумал попадать внутрь и поспешил ретироваться. Наверняка его что-то спугнуло.

   Я подпираю спиной нетронутую дверь, жмурюсь, пытаюсь выровнять дыхание. Со лба стекает тонкая струйка холодного пота. Автоматический режим, вызванный стрессовой ситуацией и желанием во что бы то ни стало себя защитить, плавно сменяется осознанием, и в ту же секунду нож с громким стуком падает на пол к моим ногам.

   Не знаю, сколько времени я простояла в одном положении, убеждая себя, что мне не грозит никакая опасность. В конце концов мне начинает казаться, что звуки снаружи вполне могли быть плодом моего воображения, своеобразным отзывом на стресс после вечернего разговора с Михой, во время которого мне пришлось в очередной раз с головой окунуться в свои повторяющиеся кошмары. Я даже испытываю что-то очень похожее на злость, презрение к тому, с какой скоростью страх захватывает каждый закоулок моего разума. Повторяю себе, что я ни в коем случае не сошла с ума, уже понимая, что должна взять себя в руки и дать решающий бой сомнениям, проверить наверняка. Не знаю, что ждет меня снаружи, я вовсе не из храбрецов, безумству которых поют славу. Я трусиха, и сейчас мне действительно очень страшно. Но перманентное существование между зыбким сном и фантазиями куда страшнее жуткого, но быстрого окончания, после которого все разом оборвется и уже не будет иметь никакого значения.

   Больше никогда не будет кошмаров.

   Порывисто хватаюсь за дверную ручку, гоню прочь страх и отпираю все свои надежные замки, толкаю дверь…

   Чувствую, как мое тело цепенеет.

   В нос бьет резкий сладковатый запах свежих цветов.

   До боли прикусываю нижнюю губу, все еще отказываясь верить собственным вытаращенным глазам и обострившимся ощущениям, но это не помогает мне развеять мираж, который слишком реален. Быть может, реальнее меня самой и моего паразитического существования вне дневного света.

   На темном резиновом коврике под моей дверью стоит роскошная плетеная корзина, заполненная бессчетным количеством крупных роз с лепестками цвета запекшейся крови.

   Меня мутит. Интуитивно отступаю назад, хватаясь ладонью за крепкий дверной косяк, непроизвольно слизываю струйку крови из образовавшейся на губе трещины и плавно съезжаю вниз на холодный пол. Мои колени почти задевают край благоухающей корзины, слезы застилают глаза, так, что границы нежных лепестков сливаются в одно сплошное красное пятно. Там, где еще недавно я видела красивые цветы, теперь виднеется лишь след от безобразной кровавой раны.

   Глубокое сквозное ранение, которому никогда не суждено затянуться.

   Что-то разом ударяет мне в голову.

   С тонким вскриком цепляю край тяжеленной корзины обеими ладонями и тащу ее внутрь квартиры, не желая, чтобы кто-то еще случайно увидел то же самое, что и я.

   Вечер выпускного

   Взъерошенная, похожая на шустрого воробья, Дашка со всех ног бежит к моей машине. Я хмуро поглядываю в зеркало заднего вида, в котором видавшая виды десятка нетерпеливо мигает мне фарами, требуя немедленно убраться с узкого проезда, и барабаню пальцами по рулю, мысленно подгоняя подругу. Дашка машет мне рукой, не сбавляя при этом хода, едва не оступается, но каким-то чудом удерживается на высоченных шпильках. Правда, теперь заметно прихрамывает. Когда она падает на соседнее сиденье и дергает на себя автомобильную дверцу, я жму на газ и срываюсь с места.

   Мы здорово опаздываем.

   – Даш, я звонила тебе за пятнадцать минут!

   – Знаю, знаю, прости, я уже почти собралась, но в самый последний момент у меня отклеились ресницы, представляешь? Нужно было срочно клеить их обратно, а этот дерьмовый клей так долго сохнет, еще и ложится криво, пришлось поправлять макияж…

   Так, болтая, Дашка тянет на себя козырек, обнажая маленькое зеркальце со своей стороны, и принимается озабоченно рассматривать свое отражение в узком стеклянном прямоугольнике.

   – Блин! – восклицает раздраженно, – Фим, у тебя есть с собой карандаш? Я в этой спешке набила сумку кучей ненужного барахла, но конечно же забыла косметичку. Как всегда!

   Бросаю на нее короткий взгляд, которого явно не хватает, чтобы заметить какие-либо изъяны в Дашкином вечернем макияже, поэтому проявляю интерес словесно:

   – Что там у тебя такое?

   – Клей виден, – она чуть не рыдает.

   – Ну, ты даешь… – кручу руль и указываю на заднее сиденье. – Там моя сумка, поройся. Я тоже могла все позабыть…

   Дашка моментально перегибается назад. В панорамном зеркале я искоса наблюдаю за ее корявыми попытками достать мою сумку.

   – Есть! – она вновь принимает исходное положение и начинает раскопки, которые заканчиваются уже спустя пару секунд. В моей косметичке обнаруживается все необходимое, и Дашка немного расслабляется, просит меня сбавить ход, чтобы она могла быстренько устранить следы клея с верхнего века.

   Я послушно сбрасываю скорость.

   Пока подруга занята восстановлением своей красоты, я размышляю о том, как быстро пролетели четыре года нашей учебы в стенах университета. Теперь мы дипломированные специалисты, а еще пару недель назад были обыкновенными студентами, веселыми, беспечно проматывающими последние деньки до отстрела, а затем исправными зубрилами за пару дней до сдачи диплома. Фальшивыми умниками, отгоняющими сон и усталость энергетической дрянью.

   – Мы сильно опаздываем? – интересуется Дашка, со вздохом убирая косметичку обратно в недра моей сумки.

   Я посматриваю на часы:

   – Успеем, – перестраиваюсь в левый ряд.

   – Назад вернусь с Максом, мы уже договорились, – информирует подруга, имея в виду нашего одногруппника, с которым у нее в последнее время наметилась нежная дружба. – Ты ведь уедешь раньше?

   – Володя за мной заедет, – киваю. – У него есть какой-то план, но пока он стойко держит интригу и просит потерпеть до вечера, хотя я всеми способами пыталась его разговорить. Без всякого толка; он просто кремень. Даже не знаю, что он там такого придумал… Сбивает мне своими тайнами весь настрой, – с притворным вздохом подытоживаю я.

   – А твоя тачка?

   – Оставлю на стоянке у клуба, ничего с ней не случится. Потом заберу как-нибудь. Все равно я не смогу сесть за руль.

   Откинувшись на спинку сиденья, Дашка закатывает глаза и живо принимается фантазировать:

   – Если твой Володька разводит такую секретность, значит, у него наверняка имеется весомый повод. Самое банальное – он устроит тебе романтический ужин при свечах в каком-нибудь фешенебельном ресторане, притащит огромный букет, наденет костюм… – я со смехом киваю в такт ее разглагольствованиям, не слишком вникая в суть, и тут Дашку озаряет странная мысль: – Сим, а представь, что он хочет сделать тебе предложение?

   Я лишь недоверчиво качаю головой, дивясь про себя полету ее фантазии:

   – Да брось!

   – Вы ведь долго встречаетесь. По сути, все к этому и идет, разве нет?

   – Глупости. Даш, я только закончила университет…

   – И? У тебя теперь будет новая жизнь, так почему бы не начать ее со свадебных торжеств?

   Я перехватываю рулевую оплетку одной рукой, только чтобы пнуть Дашку кулаком в плечо, намекая, что неплохо бы заткнуться или на худой конец сменить тему, но она не унимается. Подозреваю, ей просто скучно, а фоновый шум включенного радио не слишком развлекает и уж точно проигрывает перспективе оживленного разговора, в котором я тоже должна принимать участие.

   – Ну, а если он все-таки предложит тебе свою руку и прочие причиндалы, неужели откажешься?

   – Дашенька, как там твой глаз? – интересуюсь с преувеличенной заботливостью. Вспомнив о насущной проблеме, Дашка тут же отворачивает зеркало и производит быстрый осмотр своей размалеванной физиономии.

   – Порядок, – докладывает с удовлетворением. – Сим, но все же…

   Отмахнувшись, я упрямо поджимаю губы и пытаюсь сосредоточиться на управлении. Мы уже давно покинули город и теперь движемся по проселочной дороге, составляющей самый короткий путь к пункту нашего назначения. До этого мне не приходилось по ней ездить, но староста нашей группы уверял, что проблем в виде жутких колдобин или непроходимости для легкового автомобиля не возникнет. Предварительно посоветовавшись с Володькой, которому не раз выдавалось мотаться по этому маршруту, я решила послушать более сведущих людей и срезать путь. Многие из наших собирались поступить точно так же.

   Володя настаивал на том, чтобы забрать меня из клуба этим вечером и провести его остаток где-нибудь вдвоем. Я знала, что у него наверняка имеется какой-то план, возможно, в мыслях даже подозревала что-то такое, потому и не хотела покидать своих бывших одногруппников до самого окончания прощального торжества. Но Володя настаивал, и после непродолжительных уговоров я все же позволила ему себя уломать.

   Если Володька вдруг помутился рассудком и в самом деле затянет разговор о необходимости нашей совместной жизни, я буду глупо таращить глаза и молчать, потому что совсем не знаю, как отвечать на такие предложения. Несмотря на то, что мы встречаемся уже кучу времени, и я действительно люблю его, в готовности к кардинальным переменам в своей жизни, связанным со сменой социального статуса, я вовсе не уверена.

   Черт, еще слишком рано об этом говорить.

   Впереди виднеется какой-то неопределенный темный предмет, лежащий посреди довольно узкой дороги. Поначалу я решаю, что это так причудливо падает тень от деревьев, растущих по обе стороны от грунтовой проезжей части, оттого слишком поздно нажимаю на педаль тормоза. Когда Дашка вдруг громко орет:

   – Фимка!

   Я вздрагиваю и тут чувствую крепкую хватку ее ладони на своем немеющем плече. Пытаюсь увернуться, невольно выкручивая руль, обмирая от нахлынувшего страха, парализующего мышцы. Машину разворачивает, бросает к правой обочине. При всем желании я не могу с ясностью ответить на вопрос, что сейчас происходит. Все как-то резко переворачивается с ног на голову, обрывки веселого разговора повисают в накалившемся воздухе, им на смену приходит оглушительный скрежет, с каким металл бьется о неровный грунт. Хрусткий звук треснувшего стекла, пронзительный крик моей подруги, мой собственный искаженный голос – все это разом обрушивается на меня, подминая сознание. Остатки света растворяются в пугающей темноте с отблесками чего-то невыносимо яркого. Грудную клетку сдавливает от сильной, почти нестерпимой боли. С трудом цепляясь за отголоски ускользающей реальности, я приоткрываю губы, силясь выжать из себя хоть слово, но не могу проронить ни единого звука.

   Я совершенно не знаю, что теперь происходит.

   Все исчезает. Лишь сильная боль и пугающе беспросветная темнота хранят мне верность, оставаясь со мной до победного конца.

   Мои глаза закрываются сами собой.

***

Не думаю, что сознание покинуло меня надолго. Очень скоро боль возвращается, а вместе с ней и необходимость распахнуть глаза, чтобы воочию узреть закруживший меня хаос.

   Из моей груди вырывается тихий стон. Осоловелым взглядом осматриваю светлую обивку потолка, переходящую в огромный зияющий пустотой проем в месте, где должно быть лобовое стекло. Задерживаю внимание на вылетевшем из автомобиля огнетушителе, валяющемся почти в двух шагах, на примятой траве. Чуть дальше разбросаны еще какие-то предметы, в их числе моя сумка, сменные туфли на высоком каблуке, в которые я собиралась переобуться, разворошенная аптечка…

   Дверь с моей стороны представляет собой жалкое зрелище.

   Меня душит сильный кашель, с которым я тщетно пытаюсь справиться еще несколько бесценных секунд.

   Картина, предшествующая моменту аварии, сама собой возникает внутри моей помутившейся памяти.

   – Даш… – зову одними губами, но ответа не слышу. Вдыхаю как можно глубже, пока в груди не начинается болезненный мини-фейерверк, и упрямо повторяю ее имя. – Даша!

   К запаху дыма примешивается острый запах свежей крови.

   С усилием поворачиваю голову вправо и вижу неподвижное тело подруги. Выбившиеся из шикарной прически локоны полностью скрывают от меня ее лицо, но не маскируют глубокую кровавую рану с левой стороны у линии роста волос. Светлые пряди, мокрые от крови, свисают тонкими нитями, пачкая разбитую приборную панель и чудом удержавшийся на ней Дашкин мобильный телефон. Я всхлипываю от ужаса и тяну руку к подруге, пытаюсь развернуть ее за плечо, но сил не хватает. Дотягиваюсь до ее телефона и в отчаянии убеждаюсь, что он неактивен.

   Машина перевернута. Моя подруга не подает никаких признаков жизни, а сама я не могу поручиться за то, что меня не вырубит в ближайшие пару минут. Что произошло? Каким образом это произошло?

   Я не верю своим глазам, не верю болевым ощущениям. Ничему не верю.

   Не могу найти свой телефон. Дергаю ремень безопасности, намертво приковавший меня к креслу, пока не догадываюсь нашарить защелку и нажать на нее. Боль мешает адекватно думать, больше всего на свете мне хочется отключиться и исчезнуть куда-нибудь подальше отсюда, в теплое сухое место, где нет опасности и страха. Где все хорошо…

   Я прогоняю мысленную утопию. С громким стоном уговариваю себя сделать хоть что-нибудь ради нашего с Дашкой спасения. Дергаю ручку двери, но она не поддается – похоже, при ударе замок заклинило напрочь, нет смысла пытаться справиться с ним своими силами. Я вновь тяну Дашку за плечо и жалобно прошу прийти в себя, хотя уже понимаю, что надежда остается только на мои силы. Если только мне удастся выбраться из машины и вытащить наружу Дашку…

   Я лихорадочно осматриваю поврежденный салон, пока взгляд мой не останавливается на зияющем пустотой оконном проеме. Выхода нет, придется лезть через разбитое стекло боковой двери.

   Делаю невообразимое усилие, проталкивая непослушное тело в проем, распарываю ладонь осколком застрявшего стекла, кусаю губы, чтоб не разреветься от боли и жалости к себе, но не сдаюсь. Постепенно мне удается наполовину выбраться из покореженного автомобиля, и теперь моему взору открывается печальная картина того, что творится снаружи. Откуда-то сверху валит дым, все вещи разбросаны в беспорядке, трава усыпана крошевом битого стекла и обломками металла. Я широко распахиваю глаза, в которых застывает весь ужас стремительного осознания, чувствую влагу на щеках, кажется, даже кричу что-то, отказываясь верить в реальность всего происходящего… И в этот миг все посторонние звуки перекрывает один-единственный шум приближающихся шагов.

   Кто-то идет. Разбитую машину хорошо видно со стороны дороги, кто-то проезжал мимо и остановился, чтобы помочь.

   Теперь нас спасут, и все будет в порядке.

   – Помогите, – из последних сил хриплю я, впиваясь поломанными ногтями в твердую землю, пытаюсь перевернуться на живот. – Помогите…

   – Не бойся, – слышу спокойный мужской голос откуда-то со стороны, очень близко. К боли в груди добавляется ноющее покалывание, но я не придаю этому значения ровно до того момента, пока голос не добавляет: – Теперь все будет хорошо, Принцесса. Я помогу тебе, моя милая девочка. Ты ведь знаешь, я сделаю для тебя все, что угодно.

***

Шум дождя разбавляют редкие, но довольно громкие раскаты где-то вдалеке.

   Подскочив, я обнаруживаю себя лежащей на ковре, судорожно хватаю губами воздух и с живостью осматриваюсь вокруг. Вижу пушистый ковер, свисающие с дивана кисточки покрывала, мертвый телевизор, невзрачные обои, к выбору которых я не прилагала никаких усилий, вечно пустую вазу… И корзину. Вызывающе роскошную корзину, полную темных красных роз, если не такую же, как тогда, то очень и очень похожую на давний подарок Лицедея. Человека из прошлого. Анонима из ничего не значащей интернет-переписки, исчезновение которого заставило меня усомниться в том, что он вообще существовал в моей реальности, а не был лишь плодом воображения. Я знаю о нем кое-что. Знаю, что он любит розы, экстремальный красный цвет и интриги, питает ко мне странную симпатию, но не знаю, что он реален. Не могу знать наверняка.

   В моем больном воображении человек, похитивший меня с места аварии, каким-то непостижимым образом приобретает черты никогда не видимого мной Лицедея, моего безликого собеседника из интернета.

   Я чокнутая.

   Нет! Или да?

   Кто-нибудь, помогите мне…

   Зажмурившись, я начинаю смеяться и смеюсь до тех пор, пока из глаз не катятся слезы, а затем хватаю ладонью сразу несколько роз и, не обращая никакого внимания на боль от острых шипов, рву нежные лепестки в клочья. Ошметки падают на ковер, образуя возле моих коленей своеобразный полукруг. Избегая нарушать тишину громкими звуками, я кусаю губы изнутри и беззвучно давлюсь слезами.

   Легче не становится.

ГЛАВА 12. ЭТО ОТ НАС НЕ ЗАВИСИТ

Наша работа постепенно подходит к концу. Оглушающий грохот тяжелой музыки сменяется тишиной раннего утра, кожаные диванчики пустеют, огромное помещение, еще несколько минут назад кипевшее жизнью, застывает в ожидании следующего вечера.

   Пока Никита привычно возится с замком на входной двери, я подхватываю на руки Панка и прижимаю к себе его теплое гладкое тельце. Кот довольно щурится, с изящностью выгибая свою остроконечную спинку, стараниями Стевича щедро примятую лаком сильной фиксации.

   Гоша скрывается в темноте за углом.

   И вроде бы все как всегда, та же обстановка, те же унылые пейзажи вокруг, но меня не покидает странное ощущение, будто мир за каких-то несколько проведенных мной в клубе часов непостижимым образом изменился. Из него исчезли последние отличные от черно-белого краски, и даже этот старый фонарь у входа светит сюрреалистически незнакомо, разливает вокруг клубной площадки тусклое свечение, от которого так и веет пронизывающим холодом.

   Вскинувшись, Панк, явно привлеченный чем-то пока мне недоступным, щурит один глаз и востро поджимает треугольные уши, обращаясь в слух. Слышу свое имя, резко оборачиваюсь, и в полуметре от входа, у нескладных ворот, огораживающих соседнее здание, вижу Михаила. Его ладони спрятаны в карманы распахнутой на груди куртки, из-под которой виднеется что-то темное с белым принтом в форме черепа. Короткие волосы всклокочены набок. Он стоит в нескольких шагах, но его взгляд едва ли не прорезает меня насквозь, в нем мне чудится что-то близкое к недоумению, словно Мишка пытается, но так и не может понять, что делает здесь в такой странный час.

   Я тоже не могу.

   Наверное, я слишком долго стою без движения, с глупым видом рассматривая его рослую темную фигуру. Даже Панк, лишившийся моих неуклюжих поглаживаний, в конце концов теряет остатки терпения. Смерив меня насмешливым взглядом, кот самостоятельно спрыгивает на землю, с подчеркнуто независимым видом устраивается на крыльце возле Ника и теперь оттуда посверкивает в мою сторону ярко-зелеными глазищами.

   Мне кажется, что этот огромный котяра с зеленым веером на спине видит меня насквозь.

   Подавляю в себе желание показать вредному Панку кулак, буквально заставляю себя сдвинуться с места, иду к воротам. В ответ на мое скомканное приветствие Миха выдает свою лучшую улыбку и сообщает:

   – Я за тобой.

   – А…

   – А бармен прогуляется в одиночестве.

   Пользуясь моей растерянностью, Мишка берет меня за руку с какой-то особой мягкостью, словно оставляя за мной право вытянуть ее из тепла его ладони, что было бы уместно. Но мне совсем не хочется этого делать. Перевожу растерянный взгляд с наших переплетенных пальцев к его лицу. Он пристально смотрит в мои глаза и добавляет с сомнением:

   – Конечно, если ты меня не боишься.

   Это странно, но в его присутствии я почему-то совсем не ощущаю никаких признаков страха. Мы знаем друг друга всего несколько дней, за это время невозможно проникнуться доверием к малознакомому человеку, даже если в его поведении нет ничего откровенно враждебного. Самое устойчивое впечатление в конечном итоге может оказаться обманчивым. Широкие улыбки в мгновение ока могут смениться звериным оскалом, и тогда наступит осознание, но дергаться, бежать куда-то уже будет поздно, да и бессмысленно.

   Когда приманка срабатывает, капкан захлопывается.

   Но я не боюсь. Быть может, впервые за очень долгое время меня не терзает это особенное, очень неприятное чувство панической отстраненности от других. От всех тех счастливцев, которые никогда не бывали за чертой нормальности и не имеют никакого понятия о хрупкости собственной жизни и всего того, что ее окружает.

   Махнув Никите рукой, говорю, чтобы он меня не ждал.

   Мой друг от этого явно не в восторге:

   – Сим, ты уверена?

   – Я провожу ее до квартиры, – вступает Миха.

   Никита угрюмо корчится, показывая свое истинное отношение к этой затее, но кивает, хотя и с видимой неохотой. Одним движением прячет ключи от клубной двери в кармане своей длинной куртки, подходит к нам, и вдруг к полнейшей моей неожиданности целует меня в щеку, едва касаясь своими губами самого уголка моих губ.

   Стараюсь скрыть легкое замешательство.

   Никите совершенно не свойственны подобные демонстрации, обычно он довольно скуп на проявление эмоций, из-за чего мне бывает трудно разгадать его настроение. Мой друг способен вечер напролет выносить глупые заигрывания наших посетительниц или мелкие подначки их знакомых относительно своего внешнего вида, ничуть не меняясь при этом в лице. Он виртуозно умеет скрывать все то, что творится в его душе, всегда собран, холоден и невозмутим. Остается лишь гадать, какая муха его теперь укусила.

   Бросив на прощание пару слов, Никита молча разворачивается и исчезает за поворотом, всем своим видом демонстрируя, что не одобряет моего общения с человеком не нашего круга.

   – Он что, ревнует? – удивленно спрашивает Мишка, проводив взглядом быстро удаляющуюся фигуру Ника.

   – Нет, конечно. Он просто беспокоится, – разъясняю, пряча ладони в карманы. – Мы с Ником хорошие друзья.

   Помешкав, добавляю:

   – И у него есть девушка.

   – Чудная нимфа с фиолетовыми волосами?

   – Кто? А, нет, другая. Света не из наших, – задумчиво отвечаю я, припомнив красавицу-блондинку с цифровых фотографий, которые показывал мне Никита. Беспечная непринужденность, ангельский взгляд и милое личико, светящееся от неподдельного, ничем не прикрытого счастья. Она тоже не из наших, вот только ей, в отличие от Мишки, вряд ли вообще известно о существовании Клуба для отверженных и той роли, которая отведена в нем самому Нику.

   Но даже ключевая фраза «Света не из наших» не слишком мешает Никите общаться с ней, сходить по ней с ума. И что бы он ни говорил, как бы ни подчеркивал нашу обособленность от всех остальных, но сквозь напускной пессимизм его рассуждений мне видится скрытая надежда на то, что люди из разных миров все-таки имеют шансы на совместное будущее, пусть далеко не безоблачное.

   Я искоса посматриваю на своего неожиданного спутника, прикидывая, стоит ли попробовать взять его под руку, и какой может быть его реакция, если моей смелости все же на это хватит.

   Поколебавшись, храбро просовываю ладонь под Михин локоть и не слишком удачно меняю тему:

   – А у тебя есть девушка?

   С внутренним напряжением жду, что он мягко, но решительно отстранит меня от себя, но Миха лишь усмехается краями губ, позволяя мне беззастенчиво виснуть на своем локте.

   – Знаешь, моя младшая сестрица любит повторять, что если бы у нее был такой парень, как я, то она б точно утопилась в ближайшем водоеме, – охотно делится он со мной, вроде как не находя ничего странного в моих действиях. – Наверное, она не так уж далека от истины, у меня куча вредных привычек, дурацкое чувство юмора и целый комплект отмороженных приятелей в придачу. Мало кто способен это выдержать.

   – Значит, нет? – помедлив, уточняю я, чем привожу его в состояние легкого веселья.

   – Значит, нет, – охотно повторяет он следом за мной, едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. Хитро посматривает в мою сторону и подмигивает. – А что, хочешь предложить свою кандидатуру?

   Все же ему здорово удается меня смутить, хотя я сама подняла эту тему, и по идее должна была быть готовой к любому повороту в нашем занимательном разговоре.

   – Нет, – бормочу глухо, опуская взгляд себе под ноги, на серый промокший асфальт. – Мне просто интересно. И даже если бы я хотела…

   – Ну-ну? – заинтересованным тоном подгоняет Миха, когда я резко замолкаю.

   – Я просто подумала, что мы можем об этом поговорить. А почему бы и нет? В смысле, после всего, что…

   – Что между нами было? – подсказывает он, уже не сдерживая веселого смеха. Заподозрив в его словах явную издевку, я хмурюсь, он это замечает и легонько толкает меня в плечо. – Ладно, я слушаю, слушаю.

   – Как-то так выходит, – даю себе слово не обращать на него внимания, усиленно пытаюсь схватиться за обрывок ускользающей мысли. – Мы общаемся почти каждый день, а я не знаю о тебе ничего, кроме имени и места работы.

   – Я о тебе тоже. Один – один.

   Подавляю раздраженный вздох и все-таки улыбаюсь, хотя и понимаю, что он намеренно сбивает меня с толку.

   – Ты знаешь обо мне куда больше, – возражаю.

   – Имеешь в виду свою легкую интрижку с барменом?

   Он смеется, по-видимому, находя наш путаный разговор чрезвычайно забавным. А я все еще не могу понять, чего мне хочется больше – махнуть рукой на бесплодные попытки договориться и рассмеяться за ним следом, или стукнуть его посильнее, призывая к серьезности, к которой он в принципе не склонен.

   – Ты к нему как-то подозрительно неравнодушен, – сдаюсь, перенимаю себе его тон.

   – К бармену? Не мой стиль. Даже если он сменит пол и нарастит волосы до плеч, тебя ему все равно не затмить, – Мишка ерничает, но мне все равно становится несколько не по себе от его слов. Особенно когда он меняет интонацию и интересуется ненавязчиво: – Мне кажется, или ты меня дразнишь?

   Если уж быть совсем честной, я сама не разобралась.

   – Кажется, – отвечаю уклончиво.

   Увлекшись нашим странным разговором, который больше походит на своеобразную игру в кошки-мышки двух чем-то связанных незнакомцев, я даже не замечаю, как мы оказываемся возле моего подъезда.

   – Я обещал твоему приятелю проводить тебя до квартиры, – напоминает Мишка, когда я разворачиваюсь к нему лицом, намереваясь распрощаться у подъездной двери.

   Представив, как мы поднимаемся по узкой лестнице бок о бок, я испытываю сильную потребность схватиться за что-то устойчивое.

   – У меня пятый этаж. Без лифта…

   – Да ну? В самом деле, без лифта?

   Я пожимаю плечами, безмолвно