Оглавление
АННОТАЦИЯ
Что делать девушке в непростой ситуации? Когда есть черный маг и нужно скрываться... Особенно если девушка кошка, а кошка - девушка. Ее магия проснулась, но подчинить ее сложно, да и есть ли у нее границы, тоже пока не известно. Как выйти из ситуации, когда видишь сны? В которых сквозит твоя судьба, когда кошмары настолько реальны, что просыпаешься и понимаешь - это не сон! Когда монстры сильны и коварны. И только дракон из другого мира может помочь тебе с ними справиться. Если сочтет нужным... Что делать? Учиться! Но и тут не все гладко, кто-то подкидывает неприятные сюрпризы!
Возрастные ограничения 18+
ПРОЛОГ
- Ну и чего ты так орешь? Что? Хвост? А зачем было меня сюда тащить?! – сказала я мужику.
Вполне так даже почти трезвый мужик, воняет терпимо, если только ближе, чем на три шага не подходить.
- Что ты там бормочешь? Так ты мне помочь хотел? А чем? Ах, кошелек тяжеловат для меня, да? Что, еще и компанию составить? Да ты прям орел.
Тут мужик совсем приуныл. Конечно, схватил малявку, решил ограбить да повеселиться, а она и не малявка вовсе, да еще и с хвостом. Я подождала, пока он меня к стенке попытается прижать, да как дала ему по лбу кончиком хвоста, а потом и коготки показала, черненькие такие, блестящие.
- А визжать-то зачем? Ну когти, а ты думал, если одна иду, так и постоять за себя не смогу? Открою тебе страшную тайну: я и постоять, и посидеть за себя могу…
Ну вот, отключился! Опять перестаралась! Вот что за мужики в этом городе?! Как с девушкой бодаться, так они герои! А как хвост покажу - в обморок! Кисейные барышни! Фу, прям не интересно!
Я, конечно, немного погрешила: это всего третье нападение за месяц. Все, как по сценарию: иду с работы, из-за угла выскакивает мужик вполне пьяной наружности и тащит меня в проулок, а потом я его обливаю из бутылки с вином, почему-то она всегда у них за пазухой. Слухи пошли, конечно, но только в подворотнях на мужиков почему-то нападают стаями - не меньше дюжины или полторы клыкастых монстров. Вот где клыки? Они-то у меня есть… ну, чуть больше… хорошо! Больше нормальных, человеческих. Только я-то их еще никому не показывала! Все смеются, говорят, что перепили мужики. Не зря же я их спиртным поливала!
Первое нападение застало меня врасплох. Честно заработанные три серебряные шиглу грели сердце и наполняли радостью. Куплю себе новые сапожки, их еще на прошлой неделе заприметила. Видно, шились они на заказ для маленькой девочки, да не купил никто. Кто же купит такие мелкие, что только на нос, а мне как раз по ноге. Красивые, из мягкой кожи, мне почти до середины икры, с завязочками из кожаных шнурков и кисточками на концах… Мечты разбились, как волны об утес, о грязную лапищу, что зажала мне рот. Затащили меня в вонючий переулок и прижали лицом к стене, я так растерялась, что даже сопротивляться не сообразила. Я-то не сообразила, а вот хвост мой решил погеройствовать. Да еще как! Дернулся вверх и наподдал обидчику прям по достоинству. А нечего распускать! Загнулся товарищ и воет, тихонько так, тоненько. Я уж испугалась, что оторвала… А чего он фальцетом-то! Ну, вроде выть перестал, теперь матерится. Ой, какие интересные обороты и междометия! Я восхищена, каким арсеналом пополнился мой лексикон! Портовый грузчик обзавидуется! Внимательно слушаю, когда главный исполнитель арии ненормативной лексики начал повторяться, приподняла кончиком хвоста его подбородок, на меня уставились полные муки и злости глаза, морок со своего лица и рук я немного развеяла, приложила когтистый палец к губам:
- Т-с-с!
Мужик закатил глаза и упал в обморок.
Второе нападение было точным повторением первого с единственным различием: я не растерялась, и просить тишины не стала. Просто покрутила у пушистого черного виска когтистой ручкой и подмигнула, - эффект тот же.
ГЛАВА 1. Фьёль
Кошки придерживаются принципа - никогда не вредно попросить того, чего ты хочешь.
Происхождение неизвестно
Меня зовут Фелиция. Мама называла ласково Фьёль. Жили мы рядом с маленькой деревушкой, у подножия Холодных гор, всего одна улица с десятком дворов. Деревня называлась просто Кривой Рог (это какой-такой рог, и у кого его отшибли, мне не ведомо). Деревенька хоть и малая, да слава о ней идет на весь район. В Кривом Роге разводили самых громадных и умных волкодавов на всю северную долину. Щенок такого песика стоил не меньше пяти дариков. И благосостояние семьи исчислялось не монетами или величиной хозяйства, а наличием собак: чем больше собак, тем зажиточнее семья.
Наш дом стоял в лесу неподалеку от деревни, возле холодной горной речки, чуть выше по течению. Никакого забора не было, просто лес оставил нам небольшую полянку, на которой мы и жили. Небольшой садик за домом населяли в основном пряные и лечебные травы, за которыми обычно нужно было бы далеко идти или которые трудно найти даже в лесной чаще. Сам домик был маленьким: всего две комнатки и небольшие сени. С потолка свисали пучки целебных трав, посреди комнаты с большой печью стоял массивный стол. Он был поделен на две части. На одной мама замешивала свои мази и прочие травы. А на другой - той, что ближе к печи, мы ели и готовили. Возле стола стояли длинные скамьи, на стенах висели полочки со всевозможными скляночками и баночками. Окошко было одно, но достаточно большое, чтобы пропускать много света и солнца. На широком подоконнике стояли горшочки с целебными травами, вперемешку с укропом и перьями лука. Вторая комнатка за печью была всегда прикрыта занавесью и размером гораздо меньше основной. Здесь стояла добротная кровать, большой сундук, а на стене висело красивое старинное зеркало с загадочной дымкой в глубине. Когда смотришься в него, создается впечатление, что заглядываешь в другой мир, что вот-вот отражение поплывет и откроются врата в иные измерения. Может, на самом деле так оно и было… В нашем домике всегда было тепло и уютно. Стоило выйти за порог, как слышалась могучая песнь текучей воды. Локтей в сорока от дома текла речка, она несла свои воды с вершин гор; стремительный поток притормаживал только недалеко от деревни, немного замедлялся и превращался в степенную реку, но вода в ней все равно была очень холодная и чистая. Приятно бывало жарким летом постоять на берегу, наслаждаясь прохладой. Зимой речка возле нас не замерзала, обледеневали только берега. Воду брали из маленького колодца перед домом. Семья у нас большая: мама, я, три рыжих курицы, еще важный чванливый петух, кошка Муська и Остик.
Родовое имя мамы - Мелисса Ирэн ист Иссони , а в деревне все ее Миланой или Милой звали. Мама была знахаркой и травницей, заговор на избу ставила, чтоб насекомые, воры и пожары стороной обходили, зуб заговаривала, следила, чтобы кости правильно срастались, при простудах или ушибах припарки, или травки разные прикладывала, при родах тяжелых тоже к ней бежали. Да, много, чем помогала мама, уважали ее жители деревни. Расплачивались кто чем мог: ткани кусок, дров, молока или мяса. Староста Морис, как мама его первенцу родиться помогла, щенка хотел дать, самого лучшего, да не взяла, из-за меня.
Звери, что домашние, что дикие, меня боялись, как увидят так хвосты между ног зажмут — и наутек. Конечно, был Остик, но он - редчайшее исключение. Деревенские меня тоже побаивались. Мелкая, худенькая, а как иду — ни одного грозного пса поблизости днем с огнем не сыщешь. Да что там, пса! Видели бы они, как от меня стая горных волков убегала. Мама про них не знает, я тогда без спросу далеко в горы поднялась.
Но это все потом, а сейчас мне исполнилось только четыре года. Лес был изучен вдоль и поперек, вся живность перепугана до икоты. А я что? Я ничего! Интересно же, что там у белки в дупле. Или у лисы в норе… А волки такие красивые! Только убегают все, почему-то. Лес был моим, я чувствовала, как текут токи жизни в деревьях, как струится вода в недрах земли. Деревья иногда со мной разговаривали, но я их плохо понимала. В сторону деревни ходить строго запрещалось. А мне так хотелось узнать побольше о людях! Кто к маме и почему приходит, да и уходит куда, — тоже ведь любопытно. Мама ругалась, говорила, что нельзя мне на глаза людям попадаться. А я не понимала почему, плакала, мама жалела и пыталась втолковать, что я другая, не такая, как все. Говорила, гладя по голове, что не любят люди тех, кто не похож на них самих. Конечно, я знала, что отличаюсь от мамы, только не осознавала, насколько сильны различия. В конце концов, мама подвела меня к зеркалу, встала рядом со мной и попросила посмотреть, сравнить нас между собой. Оглядела себя: ну да, мы как небо и земля. Первым делом взгляд притягивали глаза, большие в пол-лица, зеленые, ближе к вертикальному зрачку желтоватые. Потом лицо с пухлыми щечками и острым подбородком, носик маленький, вздернутый, губы небольшим бантиком. Улыбаюсь — у меня клыки маленькие, острые, как иголки. Уши большие, торчком, располагаются выше, чем у мамы, и шевелятся, ловя каждый звук. Это что же! Я на кошку нашу похожа больше, чем на маму. И это еще не все различия. Я меховая. В смысле, все мое тело покрыто коротким мягким мехом, на ощупь - как шелк, так мама говорит. А вот окрас восхитительный. Шубка темно-серая, спина почти черная; лицо, грудь и живот чуть светлее. Еще я полосатая, как кошка, полоски черные. Мех на солнце блестит как мокрый, переливается разными оттенками, красиво. На руках и ногах вместо ногтей тонкие, черные коготки. И, конечно, хвост! Он очень сильный, длинный, гибкий; кажется, что живет своей жизнью, при ходьбе раскачивается из стороны в сторону, при беге летит горизонтально, еще с ним очень удобно лазить по деревьям. А мама у меня совсем другая: у нее узкое лицо, с тонкими чертами, прямой нос и высокие скулы, чуть припухлые розовые губы, на щеках легкий румянец, кожа светлая, кремовая; но самое удивительное — это глаза! Они большие миндалевидные, ярко-зеленые, в обрамлении пушистых ресниц, брови черные, плавно изогнутые. Волосы у нее почти до талии, темные и слегка волнистые. Фигура тонкая девичья, ростом невысокая, но разворот плеч и гордая осанка выдают благородное происхождение.
Вот тогда-то, я в первый раз и навела морок на свое лицо и тело. Посмотрела на маму и захотела на нее быть похожей, зажмурилась и сосредоточилась — мои коготки засветились голубым светом, и по телу прокатилась волна. Открыла глаза и обалдело уставилась на себя в зеркало. Икнула, на меня смотрела точная копия мамы с учетом возраста в четыре года. Мелисса растеряно хлопала глазами на свою маленькую дочку, такую родную и такую незнакомую, и, кстати, голую, я-то всегда одета в свой мех, и одежду — как-то не очень. Мама всплеснула руками, схватила свою рубашку и попыталась меня одеть, но мне было совсем не холодно. И я пустилась в бега, помогая себе не видимым хвостом на поворотах. Мила запыхалась и сдалась на милость победителя, то есть меня. Морок мне понравился и сколько бы мама не убеждала меня, что я слишком приметно и необычно выгляжу, наотрез отказалась его менять. Мама почему-то прячет свою красоту, особенно когда идет со двора, волосы заплетает в тугую косу, закалывает на затылке и надевает платок до бровей, из одежды предпочитает длинные туники и широкие штаны, как у мужиков в деревне. Я как-то спросила, почему она так одевается, мама ответила, что мол не хочет, чтобы бабы деревенские к ней мужиков своих ревновали. Да только бестолку все это, мужики на маму внимания не обращают, а женщины так вообще, о печалях и горестях плакаться бегают, не часто, но бывает. Спросила и об этом, мама рассмеялась, как колокольчик зазвенел, сказала, что деревенским она глаза отвела, и видят они ее совсем иначе, как будто не молодую уже женщину простой, но приятной наружности; а одежда: во-первых, удобно, а во-вторых, приезжим-то всем глаза не отведешь. Единственное, что с боем отбила у меня Мелисса – нужно одеться. Что интересно, фигурка у меня не изменилась, а по объему стала точь-в-точь как я, плюс шерсть, хвост стал невидимым, но на ощупь никуда не делся. Одежды у меня практически не было, а зачем? Мама покачала головой и пошла к большому сундуку. Покопавшись, нашла небольшой отрез мягкого льняного батиста бежевого теплого цвета и, хотя я к одежде была равнодушна, ткань мне понравилась. Из нее мама сшила белье и длинную рубашку. Потом из того же сундука Мила извлекла отрез зеленого тонкого сукна. Вскоре у меня появилась длинная юбка и широкие штаны, к ним - небольшой кафтанчик с рукавами чуть выше локтя и маленькая свободная шапочка. Что удивительно, одеваться, когда на мне морок было приятно. После мама сходила к деревенскому кожевнику и попросила сделать мне сапожки. К такой нарядной одежке непременно нужна подходящая обувь. Только бегать по лесу в одежде неудобно, и я заметила, что морок очень понижает чувствительность, — дело даже не в запахах, — практически не чувствовала деревья, и животные так сильно уже не боялись.
Никто в деревне меня до того не видел, но все знали, что у Миланы есть маленькая дочка. Через недельку мои сапожки были готовы. Для детей кожаную обувь шили только на зиму и то, такую, чтобы подешевле. Дети ведь быстро растут! Летом малышня в основном бегала босиком, на праздники надевала лапти, а тут заказ для маленького ребенка и на лето, да еще из лучшей кожи. Не удержал язык за зубами кожевник, рассказал жене про сапожки и понеслось. Все бабы по очереди ходили к нам в гости. То курица не несется, то зуб болит, то спину схватило, а сами на меня смотрят и удивляются, что Мила такую куколку прятала. Посмотрели бы они на мой мех и хвост, визгу бы было.
Такое внимание было неприятно, мне постоянно приходилось ходить в мороке. Когда в очередной раз пришлось сломя голову бежать в спальню одеваться, я нечаянно снесла на ходу нашу шторку, стало видно кровать и зеркало, Милана даже не пустила очередную просительницу. Но что-то ведь надо делать! Мама, недолго думая, нарядила меня в штаны с кафтаном, заплела косичку, волосы хоть и морочные, а как живые, потянешь больно, и присела мной полюбоваться.
- Моя Фьёль, такая красавица! Как куколка! Не хотела я, чтобы тебя видели, но с мороком, думаю, можно всем показать. Ведь, как говорится, кота в мешке не утаишь! Паломничество в наш дом прекратится, любопытство сразу уляжется, и люди успокоятся. Только веди себя хорошо, никому когти и хвост не показывай и держись все время возле меня.
ГЛАВА 2. Поход за неприятностями, или Остик
Что бы не произошло, вали все на собаку.
Кошачий девиз
Тропа в деревню вела вдоль речки, она извивалась и льнула то к самой воде, то немного углублялась в лес. По обочинам росли густые заросли колючих трав. На дворе стояло лето, громко пели птицы, сквозь просветы между ветвей деревьев весело проглядывало солнышко. Я, счастливо смеясь, прыгала от нетерпения вокруг мамы и торопила ее неспешный шаг. Скоро, совсем скоро я увижу что-то новое! Мы уже миновали лес и вышли к большому общинному полю. Тропа огибала поле и вплотную подступала к реке. Здесь река степенно текла, не шумела, создавая небольшую заводь с прозрачной водой и песчаным дном. Солнышко весело играло водными бликами, ветерок шумел зелеными колосьями на поле, жужжали насекомые и пели птицы. На пути нам попались деревенские детишки, чумазые, босые и веселые, — они бежали гурьбой к реке, громко смеясь и что-то крича. Их сопровождали большие серые и пушистые собаки. Я немного оробела и взяла маму за руку. Нас заметили, Милу дети знали и немного побаивались, а вот меня увидели впервые. Ребята в упор рассматривали нас, а собаки просто подошли обнюхать. Те пацаны, что постарше, широко улыбаясь следили за моей реакцией на собак. Конечно, испугаюсь, мелкая же совсем, а звери вон какие! Собаки приблизились на десять шагов, виляя пушистыми хвостами, но вдруг замерли, прижали уши и, поджав хвосты, опрометью бросились в деревню, молча, но очень поспешно. Дети побежали следом, собакам принято доверять, они очень умные и если бегут, то от страшной опасности. «Страшная опасность» в моем лице, наблюдала за бегством такой веселой компании и почему-то расстроилась. Мама, хмыкнув, повела меня дальше. А мне прыгать и торопить ее расхотелось. Деревня приближалась медленно, как бы давая себя рассмотреть. Из-за пригорка показались крашеные деревянные крыши домиков. Их было совсем не много, около двадцати, и каждый старался перещеголять другого в цвете крыши, в росписи ставен. Видно было, что в деревне живут в достатке: вокруг каждого дома невысокий заборчик, небольшой огородик и хозяйственные постройки. В хлевах громко переговаривалась живность, прося заботы и ласки. Большая и единственная улица заканчивалась маленькой площадью с колодцем.
Деревня встретила нас суматохой. Перепуганные псы наотрез отказались вылезать из своих укрытий, дети толково не могли объяснить, что их всех так напугало. Взрослые, ничего не добившись ни от собак, ни от ребят, недоуменно почесывали в затылках.
Тут появились мы. Мама пришла поставить заговор на новую избу от порчи, пожаров и воров. Домик пах смолой, свежевыкрашенная крыша сияла на солнце яркой охрой. Только ставни еще были пустыми, — ничего, к зиме и на них появится затейливый узор. Молодая хозяйка со счастливой улыбкой смотрела на свой дом, ласково поглаживая округлившийся животик. Рядом стоял ее муж, заботливо обнимая свою любимую. Вокруг крутилось несколько молодых собак. На наговор пришла посмотреть почти вся деревня, нечасто бывало такое событие.
Глядеть, как мама ходит вокруг избы и что-то нашептывает, мне скоро наскучило, и я отправилась на разведку. Все на меня обращали внимание, рассматривали, цокали языками и качали головами, видели бы они маму без отвода глаз и без некрасивого платка, с распущенными волосами. А вслед мне слышался шепот в основном женский, что мама меня от какого-то красавца графа нагуляла. Вот как можно от кого-то, пусть даже от графа, меня нагулять? В свои четыре года я совершенно не понимала.
- Эй, ты кто?
Это мне деревенские мальчишки: трое, лет шести-семи. Этих, кажется, я с собаками возле речки не видела.
- Фелиция, дочка Миланы. А вы кто такие?
Мне было скучно, деревня оказалась не таким уж захватывающим местом, так хоть может с ними будет интересно. Самый на вид старший гордо выпятил грудь:
- Я Вист, мне семь! Это мои братья Олх и Петр, мы сыновья кожевника. Это наш отец тебе сапожки делал.
Мальчуган еще больше раздулся от гордости, как будто это он сам сшил мне сапожки, да еще и шкуру, из которой он их шил, добыл самолично. Но его перебил младший брат:
- Фель, а побежали к нам домой!
Это, по-видимому, Олх. При ближайшем рассмотрении младшие братья оказались двойняшками. И, видя, как я его разглядываю, заторопился:
– У нас большая радость! Наша Аля принесла восемь серых щенков! Только вот, в чем радость я как-то не пойму, щенки ведь даже не ходят!
- Глупый! Щенки вырастут, и мы получим за них аж сорок дариков!
Это Вист, опять решил погордиться.
За брата заступился Петр, он показался мне самым умным из этой компании:
- Да ты просто папины слова повторяешь! Ты сам-то хоть знаешь, сколько это – сорок дариков? Ты даже и до пяти считаешь с трудом!
После его слов Вист немного сдулся, но совсем немного.
- Так ты пойдешь Фель?
А что? Фель - очень неплохо звучит!
- Пошли!
Жили мальчишки в большом доме, примерно в середине деревни. Крыша была темно-зеленого цвета, ставни оплетал вьюн с прекрасными розовыми цветами. На мой взгляд это было гораздо красивее, чем роспись. Перед домом был разведен тщательно ухоженный огород. На добротном заборчике сушились кувшины, ворота были открыты. Мальчишки громко позвали маму и сказали, что идут к щенкам, выглянувшая полноватая и краснощекая женщина приветливо махнула рукой и сообщила, что каша скоро будет готова.
В общем, мама меня хватилась только через полчаса, ее успокоили: сказали, что я с тремя сорванцами Ольберты, жены кожевника, пошла, наверное, щенков смотреть.
- Каких щенков? – мама побледнела, представила, что станет с несчастной собакой; но заговор на дом прерывать нельзя, иначе все сначала начинать придется, а большую часть работы она уже сделала. Мелисса решила, за час со мной вряд ли что-то случится, а вот деревне будет немного полезно слегка встряхнуться. И чего это она?
А я тем временем вовсю тискала щенков. Такие милые! Мягкие, пушистые, вкусные… ой, это я чего-то не туда. Когда мы с мальчишками прибежали к конюшне, где жила Аля с потомством, я уже знала, что восемь щенков – это рекорд для волкодавов (обычно бывает по три или по пять). Маме ребят приходится варить жидкую на разбавленном молоке кашу, чтобы щенки не голодали, на такую-то ораву Алиного молока не хватает. А кормят щенков с рожка мальчишки, но этот процесс не нравится только Олху («Неужели так трудно есть с миски?»). В конюшне счастливой многодетной мамаши почему-то не оказалось, ребята сказали, что Аля иногда уходит примерно на час, наверное, отдохнуть от постоянной возни. Глазки у щенков уже открылись, голубые, немного белесые. Ушки маленькие, висячие. Малыши ползали, пытались встать. Забавные! Пузики шариками, лапы толстые, неуклюжие. Трудно поверить, что буквально через год из этой поскуливающей массы вырастут восемь огромных серых собак. Мне особо приглянулся один щенок, окрас у него был неправильный, лапы и морда светлые, хотя у местных волкодавов окрас ровно серый, лишь ближе к носу чуть темнее.
- Папа говорит, что этот бракованный, хотел его сразу убрать. Мама не позволила, сказала, что его за полцены продать можно.
А мне он тоже нравится: самый тихий и спокойный. Всегда молча ест и не капризничает, как остальные. Тихий голос Петра успокаивал малышей. Они, собравшись кучкой вокруг нас, мирно посапывали и только бракованный толстый щенок сосредоточенно грыз мой палец беззубой пастью. Олх и Вист сказали, что пора кормить малышей и убежали в дом. Пришли быстро, видно хозяйка как раз приготовила еду, Олх нес сразу два рожка, один для брата. Рожки представляли собой кулечки из плотной ткани, уголок у которых чуть-чуть отрезан. Щенки сразу просыпались, стоило их носикам унюхать теплую кашу. Наевшись, засыпали вновь. Мальчишки так ловко и быстро скормили запас рожков, что сразу стал виден многодневный опыт и сноровка. Правда, светлому щенку еды досталось больше остальных, он-то не спал, ел быстро и за троих.
Мы как раз собирались пойти посмотреть, не готовы ли еще сладкие пироги в печи у мамы мальчишек, как в воротах конюшни возникла огромная серая собака.
- Аля вернулась! Давай мы тебя с ней познакомим, она очень добрая!
Аля вошла в конюшню, виляя пушистым хвостом, увидела меня и остановилась, потом все-таки подошла, обнюхала своим большим влажным носом. Аккуратно взяла зубами за шиворот бракованного щенка и ссадила с моих колен, в самую гущу спящих отпрысков. Потом отгородила своим телом потомство и грозно зарычала, показывая впечатляющие желтоватые клыки. Пацаны в шоке смотрели на свою такую добрую и ласковую собаку, не могли поверить, что это именно она издает такие звуки. Да еще я, собаке как раз, чуть не пройти под лапами нос к носу с рычащим зверем, и ведь из нас двоих боится только она.
- И чего ты рычишь? Я же их не съела! Только погладила и все! Так что ты можешь не волноваться, я не причиню им зла.
Аля, навострив уши, слушала мою речь и успокаивалась. Наконец она улеглась на бок, и тут же живая, серая лавина накатила на ее живот, громко поскуливая и чмокая, я смотрела на это действо раскрыв рот. Они же только что поели. Тут что-то маленькое и теплое ткнулось мне в ноги: светлый, бракованный щенок, сосредоточенно перебирая толстыми лапами, пытался заползти мне на колени. Аля подняла голову, укоризненно поглядела на меня, потом — на малыша и, вздохнув, улеглась опять. Я обрадованно затащила серого на колени, и он тут же вцепился в мой палец.
Так нас и застали взрослые во главе с моей мамой. Причем единственной удивившейся мирной картине была Милана.
- Мама, можно нам взять этого щеночка домой?
От такого вопроса она только открывала и закрывала рот, как рыба без воды: «Какой щеночек?! От Фьёль ведь только Муська не убегает; и то, только потому, что с ней рядом выросла».
– Вот смотри, он меня нисколечко не боится! И Аля разрешила! Аля ну скажи!
Большая собачья морда повернулась ко мне, хвост громко стукнул по полу несколько раз и опять замер.
– Вот видишь!
Мама, справившись с собой, посмотрела на меня с укоризной, а деревенские только рассмеялись, видя, как я говорю с собакой, а она мне как будто отвечает.
- Фелиция, он ведь совсем еще маленький, даже не ходит! Куда ты такую кроху, от мамки забираешь? Ему еще расти и расти, да и денег у нас на такую покупку нет, а кормить его потом чем?
Это мама пыталась меня образумить. Наивная! Я ведь знаю: этот маленький пушистый комочек уже выбрал себе хозяйку, а Аля его назад не примет. Тут решил вмешаться Кирн, кожевник и по совместительству хозяин собак:
- Мила, этот щенок бракованный, у него окрас неправильный, так что я и так собирался его за полцены продавать, а тебе и вообще за один дарик отдам. Подрастет немного и забирайте.
Мама с сомнением посмотрела на говорившего. Видя это, староста поторопился сказать:
- Кирн, я тебе сам за щенка заплачу. Милана, не отказывайся: хоть окрас у собаки и неправильный, но сразу видно, что пес из нее получится знатный. Ты в лесу живешь, вдруг зимой зверь какой нападет — будет вам защита! А за еду для собаки не беспокойся, тоже помогу. Без тебя нам в деревне пришлось бы намного сложнее.
Мужчина говорил веско, и каждый житель кивал головой, а я сделала большие, умоляющие глаза и уставилась на маму, — под таким напором Милана сдалась.
- Ну хорошо! Уговорили! Морис, ты, как всегда, убедителен.
Да! Я счастливо улыбнулась, мама только покачала головой. Кирн подошел ко мне, хотел взять щенка за шиворот и вернуть Але. Грозный пес тявкнул на протянутую руку и попытался прижаться ко мне еще сильнее, да куда уж там! Кожевник широко улыбнулся, подхватил вырывающийся колобок и понес к остальным щенкам. Только собака, как только малыш оказался в самой гуще собратьев, встала, подцепила его зубами и положила у моих ног, щенок тут же уткнулся носом в мои сапожки и тихонько завилял толстеньким хвостиком. Это действо вызвало удивленные возгласы у взрослых:
- Ты смотри! Она его не приняла! Придется, Мила, тебе щенка выкармливать. Ольберта покажет, как варить для него кашу, а я позабочусь о продуктах.
Так и появился у нас Остик. Всю дорогу до дома я несла его в лукошке, — тяжелый, но ничего. Мама, вон, несет провизию для нас и для моего щенка: Кирн выдал нам мешочек смеси круп, бурдючок с молоком и даже рожок для щенка. Еще ко всему этому прилагались строгие инструкции: как кормить, сколько и когда. Милана вздыхала: «Ну зачем нам собака? От диких лесных зверей? Да одной Фьёль хватит пол-леса отборных хищников разогнать! Если только от человека. К нам и так вроде, никто незнакомый не приходит». Мама вздохнула еще раз, посмотрела на мою сияющую физиономию и окончательно сдалась.
Первая ночь была особенно беспокойной. Остик попеременно мерз и хотел есть; мама, предупрежденная доброй Ольбертой, сварила каши столько, чтобы хватило и на ночь. Ел щенок много, а, чтобы он не плакал от холода, я взяла его к себе под одеяло. Сил, чтобы возмущаться, у мамы просто не осталось. Рассвет встретил нас громким требовательным тявом. Остик сидел посреди комнаты рядом с большой кучей и еще большей лужей и требовательно просил есть. Тогда я поняла, почему Аля со щенками жили в конюшне. Мама всучила мне рожок с кашей, а сама принялась за уборку. Через два дня я заметила: челюсть Остика не такая уж беззубая. А сам щенок грызет все до чего может дотянуться, и еще он встал на лапы и пока неуклюже передвигался по дому, оставляя везде лужицы и иногда кучки. Мила стоически терпела и молча все это убирала. Но, когда утром пятого дня посреди комнаты обнаружился весь погрызенный и замусоленный мамин тапочек, терпение лопнуло. Нас выдворили на день на улицу с поручением: найти Остику игрушку. Я понятия не имела, чем может играть собака. Щенок обрадованно поковылял по двору и сам решил проблему с игрушкой, он нашел веник; тот ему так понравился, что вышедшая на улицу мама еле отобрала измусоленное орудие труда… наказаны были оба. Я разобиделась, сбросив и одежду, и морок, отправилась в лес, щенок, естественно, со мной. Но только ходил он очень медленно, так что далеко мы не ушли. Всего лишь приблизились к опушке леса, зато нашли сухую толстую ветку. Остику она тоже понравилась. Пришлось тащить находку домой и звать маму. Мелисса вышла на порог, посмотрела на ветку и стала обламывать тонкие прутики. Игрушку для щенка нашли.
Через неделю мы с Остиком носились на перегонки по двору, причем этот хулиган, что с мороком, что без, видел мой хвост и старался за него схватить не сильно, но обидно. Муська, наша кошка, отнеслась к новому жителю благосклонно, разрешила спать в своей корзинке. Ну, как разрешила… Попробуй тут, запрети, когда нахал с тебя размером укладывается сверху и абсолютно не реагирует на твои возмущенные вопли, так они вместе и спали. К концу третьей недели Остик ел сам все, что давали и не давали. В его рацион входила уже густая каша с кусочками мяса и все, до чего он мог дотянуться, включая, оказывается, «съедобную» мебель. Палками разной толщины и длины был завален весь двор. Мама отправляла нас на улицу чуть ли не с рассветом. Обедали мы тоже на улице. Остик хулиганил вовсю: гонял кур, выдрал пучок перьев из хвоста петуха; причем продолжал исправно оставлять лужи в доме, и грыз все, включая мой хвост, но я была счастлива.
Мама крепко задумалась над поведением собаки, когда вместо утреннего мелодичного кукареканья петуха на дворе раздался истеричный куриный вопль. Это Остик выследил-таки птицу и, повалив его на землю, стал методично ощипывать перья из и так пострадавшего хвоста. Петуха с боем отобрали. Пришлось звать Мориса, он разбирался в поведении собак лучше всех в деревне.
- Да, чтоб я так жил! Вы же его избаловали! Собаке ни в коем случае нельзя позволять все, чего она хочет, иначе не только на шею сядет, но и на голову нагадит. Вот смотри Мелисса, у вас должен быть предмет, которым можно наказывать не сильно, но обидно, к примеру, вот этот веник.
Мама злорадно посмотрела сначала на новый веник в своих руках, а потом на навострившего пока висячие уши Остика. Тут мимо пробежал бесхвостый петух, провокатор-Остик, естественно, — за ним. Морис с криком «Дай-ка!» отобрал у мамы орудие труда и метко запустил свой снаряд в погнавшегося за петухом щенка, попал. Остик, получив по спине, замер, развернулся и с радостным визгом бросился к венику, схватил и на глазах у изумленного Мориса отгрыз целый пучок прутьев. Я рассмеялась.
- С тебя новый веник, Морис! Это чудовище сожрало все, до чего смогло дотянуться. Он слушает только Фелицию, а эта еще та хулиганка.
- Ну так попроси свою дочь утихомирить собаку!
С этими словами Морис развернулся и ушел, наверное, обиделся за веник. Мама строго посмотрела на меня, под ее взглядом я сдалась.
- Остик!
Щенок тут же нарисовался возле меня с потрепанным веником в зубах.
– Это больше грызть нельзя.
На землю упал огрызок веника.
- Курей гонять тоже…
- Про петуха не забудь!
- Петуха тоже больше не трогай.
И уже от себя мама добавила:
– Дома перестань писать, просись на улицу.
Остик опустил голову, — все самое веселое и нельзя.
Мама хитро прищурилась на погрустневших нас и вынесла из дома небольшой, с ладошку размером, мячик, он был сшит из грубой кожи и набит тряпками.
— Это вам Кирн передал, когда я ему про полный двор палок рассказала. Но получите, только когда все палки перетаскаете в дровницу.
Конечно, перетаскаем и даже аккуратной кучей сложим!
Остик перестал хулиганить, он рос очень быстро: в год стал больше меня. Его серая шкура сияла сталью на солнце. Светлая морда и голубые глаза вызывали зубовный скрежет у всей деревни. Но мне было все равно! Остик был моим лучшим другом! Я спокойно каталась у него на спине, как на лошади. Только мама, когда мне исполнилось пять, решила научить всему, что знает благородная леди. Вечерами я училась писать красиво, с завитушками. Днем, растирая в ступке травы, мама рассказывала, что такое этикет и с чем его едят. Историю Мила излагала великолепно, я заслушивалась, меня так и манили поля битв; только с датами возникали проблемы, битвы-то манили, а главнокомандующие армий интереса не вызывали. Кончилось тем, что мама принесла из деревни пять больших книг, оказывается, она их заказала старосте еще два месяца назад. Одна — по истории — с картами и точными датами. Две других — по травам и животным — с большими цветными картинками. Четвертая — по математике — с примерами и задачами. А пятая — большая книга сказок. Конечно, она тут же стала моей любимицей. Перед началом каждой сказки была картинка на всю страницу с главным персонажем. Одна мне очень понравилась. Сказка была про Лихо. На картинке, соответственно, он и был изображен. Красивый, с бледно-зеленой кожей, ярко-зелеными раскосыми глазами и длинными темно-зелеными волосами. Лихо сидел на поваленном замшелом дереве и с грустью смотрел вслед удаляющейся девушке. В сказке девушка все-таки полюбила Лихо, и он стал человеком. По-моему, глупая сказка, но картинка все равно очень красивая.
Так я и жила: днем и вечером впитывала знания, как губка, писала обеими руками красивые завитушки и ела за столом ножом и вилкой. Это в деревне-то!
Еще я начала помогать маме. Мы часами бродили по лесу, выискивая грибы и травы для настоек и снадобий, оказывается, мама продавала часть настоек старосте, а уж он перепродавал их в другие деревни. Ходить по лесу было очень интересно. Не просто носиться, как раньше, распугивая зверей, а слушать. Мила, конечно, не слышала лес так же как я, но чувствовала каким-то другим чувством. Она показывала, как правильно собирать травы, какие грибы и ягоды лучше вообще не трогать, какие можно съесть, а из каких можно делать лекарства. Лес радовался нашему присутствию, а я училась понимать его разговор. Остик всюду следовал за нами, молчаливой серой тенью.
ГЛАВА 3. Хорги
Женщины и кошки одинаковы: ты только думаешь, что ты ими владеешь.
Происхождение неизвестно
Обучение давалось мне легко, мама время от времени приносила из деревни новые книги, в основном по травам. Мелисса и сама очень любила познавать что-то новое. Иногда она возвращалась домой с очередного похода в деревню очень задумчивая. Я сопровождала ее нечасто, мне больше нравилось бегать по лесу, к тому же в деревне Остика не любили, впрочем, как и меня, — не особо жаловали: зеленоглазая, худая и нелюдимая. Женщины делали отводящие зло знаки, стоило посмотреть в их сторону. Только сыновья кожевника радовались при встрече, особенно Петр. Зато лес с каждым днем раскрывался передо мной новыми красками и новыми знаниями. Токи у разных деревьев оказались разными, лиственные на зиму крепко засыпали, а вот хвойные просто дремали. Разлапистые ели часто рассказывали мне свои истории о любви к ветру и солнцу, о страхе пожара в грозу, о щемящей тоске по влаге в летнюю жару. Могучие дубы гудели теплой силой, расплескивая ее вокруг, казалось, что воздух рядом с ними просто звенит от яркой, желтой энергии. Они тоже говорили со мной, но все больше о глубинах земли и подземных токах силы. Я могла часами сидеть у подножия какого-нибудь старого дерева и слушать, слушать… Еще мне очень нравилось уходить в горы, мама сначала не отпускала, но, когда мне минуло двенадцать лет, разрешила.
Горы начинались за широкой полосой нашего леса, резко уходя ввысь голыми скалами. Каменистые, суровые, они внушали уважение одним лишь своим видом. Острые обломки камней напоминали оскал хищного зверя. Лишайники и мхи росли на скалах, цепляясь корнями за трещинки. Выше виднелись сосны и начинались другие горы: великаны, пронзающие собой облака, с головами, покрытыми снегом и льдом. Непросто было забраться наверх, но я же кошка! Мне было четырнадцать, когда удалось помочь маленькой сосенке. Чья-то жестокая рука срубила ствол деревца, да так и оставила лежать рядом. Сосенка стояла на самом краю утеса. И за что только цеплялись ее сильные корни? Проходя мимо, услышала плач, даже огляделась. Нет, не показалось! Подошла и присела рядом, сосенка жаловалась на жестокость людей. Люди? Здесь, в горах? Я насторожилась. Нужно подробнее расспросить деревце про людей, конечно, деревья мыслят по-другому, и рассказ их — скорее образы, ощущения. Но нужно для начала помочь деревцу. Посмотрела на срез — довольно свежий, выступившая на ране смола еще не сильно загустела, — это хорошо. Может удастся оживить отрубленную часть. Ободрала смолу когтями, пристроила срезанный ствол на место и с помощью палок и веревки скрепила шов, смола послужила неплохим клеем. Сосредоточилась, кончики моих когтей засветились голубым, провела по срезу когтями и постаралась влить в деревце силу. Это давалось мне с трудом, но я старалась научиться управлять токами силы. После нескольких попыток тяжело опустилась рядом с сосенкой, видимо, все получилось, потому что деревце легонько закачало зеленой кроной и стало рассказывать о ветре. Я внимательно осмотрела дерево, тонкий ствол легко раскачивался на ветру, сосна казалась совсем молодой, но на самом деле она встретила уже не один десяток зим. Нужно все-таки узнать о людях, но сначала немного перекусить. Хоть я и кошка, но моток крепкой веревки и небольшую холщовую сумку все равно ношу с собой, особенно если собираюсь в горы. В сумке лежала одежда, на случай встречи с людьми, просто штаны и рубаха, несколько тряпиц, — вдруг найду какой-нибудь неизвестный гриб или редкую траву. И немного еды — сушенные ягоды и орехи. Достала несколько орешков и попросила деревце рассказать о том, как ее ранили. В голову ворвалась картина боя: высокий седой мужчина бился с тремя горными волками. Это были огромные, пушистые серые звери. Серебристые морды и голубые яростные глаза! Они прижали охотника к краю утеса, наскакивали и пытались сбить с ног. Мужчина рубанул по дереву, чтобы не мешало, и ударил прыгнувшего серого клинком в бок. Волк упал, но двое других не отступили, а бросились одновременно на человека, тот присел и с силой толкнул одного зверя на другого. Волки столкнулись и полетели в пропасть, а мужчина подобрал убитого серого и, взвалив на плечо, потащил вверх по склону. Одежда у человека была необычной: кожаные темные штаны и меховая безрукавка на голый торс, на шее болтались многочисленные шнурки со всевозможными подвесками, руки и грудь украшали странные рисунки. Надо посмотреть, что это был за человек и куда ушел. Я совсем недалеко от дома, а этот чужак внушал сильное беспокойство. И еще надо быть осторожной, очень осторожной. То, как бился этот мужчина, говорило об огромной силе и сноровке. Собрала сумку и, закинув на плечи, пошла в гору. Пыталась рассмотреть следы, но камни и мхи оставались нетронутыми, как будто и не проходил никто. Лишь запах, — запах зверя, убитого волка, — вел меня в нужном направлении.
Погода выдалась пасмурная, тучи то и дело набегали, закрывая солнце, холодный ветер свистел в расщелинах. Весна в этом году выдалась суровая. Часто шли дожди и было достаточно холодно, особенно здесь, в горах. Подниматься пришлось довольно долго, начало стремительно темнеть, по ощущениям ночью собирался дождь. Зашла в широкую расщелину, дно укрывал толстый слой мха, по стенам полз колючий кустарник. И тут запах исчез. Просто оборвался как нить, за которую слишком сильно потянули. Я отступила на несколько шагов назад, внимательно осмотрелась, принюхалась, запах уводил ближе к скале. Здесь очень густо росли кусты, пригляделась — да! За кустами в скале скрывался темный лаз, если бы специально не искала, ни за что бы не заметила. Так, нужно быть внимательнее. Кончики моих коготков начали легонько подрагивать, а чувство опасности предупреждало о близких неприятностях. Сняла со спины сумку и сунула ее под кусты, темная ткань практически слилась с камнем. Приблизилась к лазу и прислушалась, вроде никого нет, — тихонько прокралась в темноте. Пол устилали сухие, хрусткие листья, но я же кошка.
Через десяток шагов лаз увеличился, превращаясь в небольшую пещерку. Высокий потолок уходил ввысь, в трещинах проглядывало хмурое небо. Неясный гул раздавался с дальнего конца пещеры. Там я обнаружила большой разлом, который открывал ход в маленький грот за водопадом. Потоки воды гулко разбивались о камни, раскидывая всюду миллионы брызг. Наверное, днем при солнечном свете здесь поет радуга. Но сейчас было довольно сыро и неуютно. Запах усилился. Значит я совсем рядом, еще к запаху зверя добавился запах дыма и близкого жилья. Аккуратно выглянула из-за струй воды и осмотрелась. Уже совсем стемнело, но видно все еще хорошо. Передо мной предстала небольшая долина, покрытая редким лесом, посередине ее разрезал небольшой ручей, который брал начало как раз из моего водопада. Грот находился локтях в двадцати над долиной, к нему вела козья тропка, — больше чем по одному, по ней не пройдешь, — да и камень с этой стороны был светлым. Мне, думаю, здесь не пройти незамеченной. Значит, буду наблюдать отсюда. Посреди долины стояло несколько хижин, возле них сновали люди и горели костры. Мужчины в основном сидели возле костров и степенно переговаривались, кто-то точил оружие, несколько человек что-то плели, там же был и тот седой охотник. Он расстелил на земле большую серую шкуру и деловито привязывал ее к деревянным колышкам, расправляя и растягивая. На секунду, как бы почувствовав мой интерес, мужчина резко вскинул голову и, казалось, посмотрел мне в глаза, я быстро отвела взгляд. Стало как-то не по себе. Женщины ходили молчаливыми тенями, низко опустив головы, мужчины не обращали на них никакого внимания. Детей было совсем немного, в основном мальчики. Они носились вокруг костров, во что-то азартно играя. Тут с другого конца долины раздались приглушенные крики. Все мужчины вскочили с оружием наизготовку, женщины и дети исчезли в хижинах. Вскоре у костров появилась небольшая процессия: несколько мужчин вели семь связанных женщин. Те шли молча, понурив головы. У меня перехватило дыхание. Женщин тычками выстроили в ряд, первым к пленницам подошел седой мужчина. Видимо, он у них главный. Он грубо хватал женщин за волосы, заставляя запрокидывать голову, и долго рассматривал, заглядывал в рот, ощупывал. Потом, видимо, выбрав одну, потащил ее к самой большой хижине. Вслед ему неслись смешки и улюлюканье. Остальных пленниц разобрали и увели по хижинам. Те мужчины, которые остались у костров, весело переговариваясь, вернулись к своим делам.
Через некоторое время седой выволок из хижины обнаженную женщину и швырнул ее на землю под громкий хохот сидящих у костра. Темные длинные волосы разметались, она не шевелилась, но вроде бы дышала. Седой что-то сказал и, кивнув остальным, вернулся к растягиванию шкуры. От костра поднялся другой мужчина с темными волосами, схватил женщину, взвалил ее на плечо и унес в другую хижину. На это уже никто не обратил внимания. Мне стало действительно нехорошо. Я в ужасе смотрела, как седой деловито расправляется со шкурой. А сама видела, как он сосенку рубанул, только бы не мешала, как женщину использовал и выбросил… видимо, я слишком пристально смотрела на охотника, потому что он неспеша закончил свое занятие, и, встав, как бы невзначай кивнул на водопад остальным. Несколько мужчин поднялись и, вытащив оружие, пошли в мою сторону во главе с седым. Надо срочно уходить! Но ведь мы и вправду не особо далеко от Кривого Рога. Если эти нелюди доберутся до деревни… Я даже боялась представить, что тогда будет! Нужно как-то перекрыть эту дорогу. Но как? Моих сил явно недостаточно! Мужчины неспеша приближались. Посмотрела вверх: водопад брал начало из широкой трещины над гротом, — вот если бы можно было развалить эту трещину. Только нужно действовать очень быстро. Сосредоточила взгляд на большом камне в основании грота, — по-видимому, он несущий. Напрягла все свои небольшие силы и потянула камень на себя. Отклика не почувствовала, значит, нужно действовать немного по-другому. Когти засветились голубым светом и, кажется, даже немного удлинились. В вытянутой к камню руке стал скапливаться небольшой шарик сырой голубоватой силы. Так я еще ни разу не делала, почувствовала, что сама быстро слабею, но продолжала увеличивать шарик. Когда над краем грота показалась седая голова, я с размаху швырнула свой шарик в камень. Он покачнулся в своем ложе, покрываясь мелкими трещинками, остатка моих сил хватило лишь отползти к разлому, ведущему в пещеру. За моей спиной раздался гул падающего камня и несколько удивленных возгласов, оглянулась назад. Седой уже стоял на краю грота и в упор смотрел на меня, потом поднял взгляд на каменный свод, с него уже вовсю бежала вода и сыпались мелкие камешки. Мужчина что-то крикнул себе за спину и стал спешно спускаться вниз. Я кое-как встала и, держась за выступающие камни, прошла в пещеру. Из разлома раздался грохот, и в спину мне ударила волна каменной пыли, сбив с ног. Я громко чихнула, и провалилась в забытье.
Очнулась от мокрых капель, стучащих по моему телу, вся шерсть вымокла. Б-р-р-р! Дождь все-таки пошел, по моим ощущениям, был предрассветный час: очень сильно похолодало, изо рта поднимался пар. Оглянулась по сторонам, — тишина; из разлома в стене не доносилось никаких звуков, значит, грот я все-таки обвалила. Надеюсь, что другой короткой дороги в обход скал поблизости нет. Уж очень мне не понравился взгляд седого. Но пора возвращаться домой. Встала и, встряхнувшись всем телом, пошла на выход. Осторожно выглянула в мокрую темноту у лаза, прислушалась — никого поблизости нет. Выбралась под дождь, конечно, моей кошачьей натуре хотелось остаться под сводом сухого лаза и переждать непогоду, но чувство опасности просто вопило, что надо убираться отсюда, как можно дальше. Вытащила из-под куста свою сумку и осторожно пошла на выход из расщелины. Видимо, эта осторожность да еще черная шкура помогли мне не столкнуться нос к носу с охотником! Под дождем учуять что-то было практически невозможно, к тому же вода приглушала звуки. Я черной тенью метнулась в сторону и присела за небольшой волун и, опустив голову, стала следить за мужчиной. Памятуя о том, что он почувствовал мой взгляд, старалась не смотреть на него прямо.
Охотник остановился и внимательно осмотрелся. Вдруг моих мыслей коснулось чье-то внимание, жестокая воля давила, врываясь в сознание, подчиняя, обещая муки и страх, я по наитию вспомнила рассказы сосен о ветре и солнце, представляя себя деревом. Внимание отступило, мужчина повернулся ко мне спиной и зашагал к лазу. На краю сознания всплыла картина раскинувшейся на земле женщины, ее обездвиженное тело и волосы. Этого зверя в человеческом облике нельзя отпускать! Он найдет мой след и придет в мой дом! Поднялась бесшумной тенью и скользнула к охотнику. Тело прибывало в каком-то трансе, разум отступил, оставив лишь мысли о ветре. Переместилась за спину седого и, легко подпрыгнув, полоснула вновь удлинившимися когтями ему по шее. Тут же отскочила, охотник ножом распорол воздух на том месте, где я только что была. Раздался булькающий хрип, и мужчина зажал рану на шее руками, потом удивленно посмотрел на свои темные от крови руки и повалился на мокрую землю. Подошла к поверженному врагу, — да именно врагу. Не может называться человеком зверь, загубивший десятки жизней. Я это поняла каким-то своим кошачьим чувством. Черная в сереющем утреннем свете кровь точками покидала умирающее тело, впитываясь в темный сырой мох. Я уходила под дождем в сторону своей сосенки, нужно было убрать все следы моего пребывания здесь. Чтобы никто не узнал, откуда пришла смерть седого охотника. Сосенка окончательно поправилась, что меня очень обрадовало. Сняла веревку и убрала палки. Погладила мокрый ствол, прощаясь. Я постараюсь больше не приходить в эту часть гор, да и впредь буду осторожнее. Очень не хотелось привлечь в свой дом беду.
Рассвет уже вовсю разгорелся, но дождь делал все серым, неприветливым. К месту спуска со скал шла с пустой головой, ни единой мысли не было. Лишь чувство опасности вернуло меня на землю. Десяток серых теней кружил вокруг, но они не приближались пока. Волки! Великолепные серые шкуры, казалось, не впитывают влагу. Мех выглядит пушистым и красивым, не то что мой. Остановилась, звери приняли это как знак к нападению. Ну-ну, давайте посмотрим, кто кого! Тем более, что деваться мне все равно некуда, летать-то я не умею. Остановились мы на небольшой площадке, локтей в сорок: справа обрыв, слева нависает скала, — а вокруг десяток серых оскаленных морд. Очень удачно прогулялась, ничего не скажешь! Сосредоточилась, зажигая на кончиках когтей голубое пламя. Звери остановились, лишь каких-то пару шагов разделяло нас, но я чувствовала волну узнавания — неверие и страх, — дикий животный страх перед высшим хищником. Эмоции волков накрыли меня куполом, паника зарождалась в голове, трудно было определить, где их чувства, а где мои… Усилием воли отбросила чуждое в сторону и высвободила волну силы. Она разошлась, как круги по воде, волки вздрогнули и, тонко поскуливая, разбежались в разные стороны. Я без сил опустилась на мокрые камни, руки дрожали, мокрая шерсть липла к телу. Да, если бы сейчас на меня напал седой охотник, я бы даже головы не повернула. Нужно срочно восстановить силы. С трудом стянула с плеч сумку и зубами развязала узелок, стягивающий горловину. Конечно, мой провиант весь промок. Ягоды и орехи превратились в неаппетитную кашу, но делать нечего, пришлось есть то, что было. Стало немного легче, руки перестали дрожать, но встать я пока не могла. Ничего, еще чуть-чуть посижу и совсем полегчает, еще бы дождь кончился.
С этими мыслями подползла поближе к скале, свернулась маленьким калачиком прямо на камнях и уснула тревожным тяжелым сном.
Снилась долина за водопадом. Мужчины вповалку спали возле погасших костров. Их было гораздо больше, чем вечером, видимо, вернулись все охотники. Создалось впечатление, что уснули они там, где сидели. От человека к человеку крались безмолвные тени — женщины! В тусклом свете дождливого дня в руках у них сверкала сталь. Кровь текла из перерезанных глоток мучителей, смешиваясь с дождем и стекая в ручей, делая пенившуюся от ливня воду красной. Вчерашние семь пленниц жестоко отомстили убийцам своих детей.
Вздрогнула просыпаясь, серое небо продолжало лить слезы. Моя мокрая шерсть не держала тепла, тело била мелкая дрожь, но силы я вполне восстановила. Поднялась и пошла к спуску со скал. Гор, думаю, на ближайшее время с меня вполне хватит.
Домой пришла уже в темноте, дождь так и не кончился, лил как из ведра, но ходьба помогла согреться. Встреченный дуб поделился силой. Мама, увидев грязную и мокрую меня, всплеснула руками и спешно стала топить печь, чтобы нагреть воды. Это купание было самым приятным в моей жизни! Когда я, чистая и укутанная в большое теплое полотенце, сидела на лавке и пила горячий отвар, Мила не выдержала и спросила:
- Фьель, что произошло? Раньше, ты никогда так надолго не уходила. Я так сильно переживала!
По порядку рассказала ей про сосенку, про седого охотника, про тех женщин… Тут меня как прорвало, и я, захлебываясь рыданиями, выдавила:
- Мама, я его убила!
Мелисса села рядом и обняла меня, укачивая, молча оглаживая по голове. Я не заметила, как уснула.
Проснулась в кровати, на душе полегчало, ушла щемящая пустота. В окно заглядывал яркий солнечный лучик. Остик сидел рядом, положив большую серебристую морду на кровать, и смотрел на меня своими голубыми глазами. Тут у меня перед взором встали другие серые звери с такими же невероятными, небесными глазами! И про волков я решила маме не рассказывать, пусть у нас с Остиком будет маленькая тайна. Кобель радостно застучал пушистым хвостом по полу и полез ко мне целоваться. Я со смехом попыталась отпихнуть от себя пару талантов пушистой радости, да где уж там! Вошла Мелисса, в руках она несла большую, глубокую тарелку с аппетитно пахнущим бульоном. Остик слез с кровати и сел рядом, все-таки маму он уважал. Мой желудок подпрыгнул вверх, громко радуясь. Мама, увидев, что я сижу в кровати, обрадованно воскликнула:
- Фьель! Ты очнулась! Как же ты меня напугала!
Хм, чем это я ее напугала?
На мой вопросительный взгляд Мила сказала:
– Ты спишь, уже четвертые сутки! Остик от тебя не отходит!
Я благодарно посмотрела на друга и потрепала по большой голове, пес снова полез целоваться, но под строгим взглядом мамы на кровать все-таки забираться не стал. А Мила между тем всучила мне в руки тарелку и сказала: «Дочка, то племя, что ты видела в горной долине, называют Хорги. У них считается нормальным убить соседей и увести в плен самых красивых и молодых девиц. Мальчики привыкли воевать с пеленок. А девочки очень часто просто не выживают, как и женщины. И если вдруг женщин становится мало, Хорги спускаются с гор и грабят первое попавшееся селение, убивая всех мужчин, детей и стариков. Женщин, как ты видела, уводят в плен. Тот седой охотник… он скорее всего был вождем племени. Знаешь, ты все сделала правильно». Мама села рядом и крепко обняла меня. И только сейчас я поняла, что меня окончательно отпустило.
ГЛАВА 4. И снова Остик
Кто бы мог представить, что один меховой шарик способен принести столько радости.
Ирландская поговорка
В горы старалась не ходить, как-то хватило прошлого опыта, хотя вершины манили своей неприступностью. Смотришь вниз с высокой скалы и чувствуешь себя птицей! Но пережитый страх преследовал тенью, казалось, что из-за каждого валуна наблюдают внимательные жестокие глаза. Я понимала, что тогда мне просто повезло, — повезло, что седой охотник был слишком самонадеян. Тот дождь стал для меня настоящей удачей, а мои возможности оказались очень малы. Поэтому я с упорством тренировалась. Училась управлять токами магии, сращивала поломанные ветки деревьев и скатывала шарики сырой силы. Практиковалась накладывать мороки, хотя они итак выходили очень хорошими, старалась добиться не только изменения цвета и формы, но и размера. Это давалось особенно сложно. Очень часто после таких упражнений приходилось спать прямо в лесу, потому что дойти домой просто не могла, не хватало сил. Но шарики становились с каждым разом все больше и больше. А мороки все разнообразней и интересней. Я всегда брала с собой немного еды, поев, обнимала собаку и, уткнувшись в теплый мех, засыпала под каким-нибудь деревом. В лесу восстановление шло гораздо быстрее, деревья охотно делились со мной своей энергией, но много брать было опасно. Зимой вообще старалась не тревожить лес. Летом бор пел и манил своей зеленью, птицы соревновались в исполнении песен, где-то неподалеку усиленно работал дятел, оглашая округу громким дробным стуком. Мы с Остиком вышли на очередную тренировку. Меня как будто что-то поманило пойти не к елям, как обычно, а в более молодой лиственный лес. Здесь пахло тревогой и ожиданием беды. Деревья шептались о страхе, пришедшем в лес и затаившемся на земле. Я не могла понять, что именно мне хотят сказать молодые деревца. Хаотичные картины сплошным калейдоскопом проносились в голове. Сосны и старые дубы умеют упорядочивать свои мысли, а тут — зеленая каша… неожиданно впереди раздался громкий щелчок, волна боли затопила сознание. Остик! Мое сердце, казалось, сбилось с ритма. Подбежала к собаке — пес замер по середине тропы, а на его передней лапе сомкнул зубастые челюсти огромный капкан. Раньше в моем лесу таких ловушек не встречалось, поэтому я долго разбиралась, как открыть эту адскую машину и не повредить конечность моего друга. Остик сидел с самым несчастным видом, но молчал, терпеливо дожидаясь, пока я освобожу его. Злость на себя, что не поняла предупреждения деревьев, видимо, придала сил, капкан наконец сдался и с легким скрипом приоткрыл свою пасть. Со слезами на глазах ощупала пострадавшую лапу. Так и есть, кость выше сустава сломана. Надо срочно что-то делать! Мысли метались в голове. Почему-то вспомнилась горная сосенка. Точно! Если попробовать срастить кость так же, как ствол дерева? Сосредоточилась, мои когти засветились и, накрыв ладонью лапу собаки, я стала вливать в него свою силу, желая лишь, что бы мой друг снова стал здоров. Кость с щелчком встала на место, пес вздрогнул, но смолчал. Серебро на морде собаки потемнело, немного выцветшие глаза вновь окрасила голубизна неба. Он завилял пушистым хвостом и улыбнулся своей собачьей улыбкой, вывалив язык. Последний образ, мелькнувший в голове перед тем, как я повалилась лицом в траву, — сточенные за десять лет клыки Остика снова стали как раньше белыми и острыми.
Очнулась я тогда дома, мама сказала, что Остик прибежал и позвал ее в лес, там она и нашла меня в беспамятстве, страшно испугалась и притащила домой. Я тогда проспала почти два дня. Но своим успехом я осталась довольна. Собака не только не хромала, но и помолодела, теперь на вид Остику можно было дать не больше шести лет. Только мысли о капканах, спрятанных в лесу, отравляли мою радость. С утра уговорила собаку остаться дома, а сама отправилась на то место, где пострадал пес. Капкан лежал на земле нетронутым, значит, охотник еще не приходил. Видимо, сегодня мой день, потому что на небе не было ни облачка, а птицы устроили настоящий концерт. Мне пришлось побыть зрителем в первых рядах, то есть стать настоящей древесной кошкой. От неподвижного лежания на толстой ветке затекла спина, но деревья шептались о приближении чужака. Им оказался незнакомый мужчина, видимо, из соседней деревни. Одет просто, но на поясе болтаются несколько заячьих тушек, а из сумки за спиной отчетливо несет псиной и кровью… Подошел к капкану и, негромко выругавшись, отстегнул цепочку от выступающего из земли корня. Перенес ловушку на несколько локтей вперед и, пристегнув к тонкому стволу деревца, раскрыл капкан. Потом тщательно замаскировал землей и прошлогодними листьями. В моей душе кипела злость, но пришлось ждать. Самое глупое сейчас — это показываться ему на глаза, но отвадить от леса нужно. Только как? А что, если напугать? Это пожалуйста! План созрел достаточно быстро, но нужно за ним проследить. Дождалась, когда охотник немного отойдет, и бесшумно спрыгнула на землю. Тенью следовала за ним, пока мужчина обходил остальные ловушки. Тут были и силки, в некоторых запутались зайцы и крупные птицы. Охотник вытаскивал добычу и, прицепив к поясу, переносил ловушку на новое место. Больших капканов было несколько, но все они оказались пусты, чужак подправлял маскировку, любовно осматривая дело своих рук. Проводила его до самой опушки и побежала по следу обратно в лес.
По пути испортила все силки и собрала капканы, добралась до памятного места и пошла по следу дальше в лес, нужно было поискать другие ловушки, мне не давал покоя запах крови из сумки охотника. Источник запаха быстро нашелся в нескольких цепях. Рядом с тропой лежал лишенный шкуры волк, мухи уже вовсю пировали на угощении, очередной капкан обнаружился невдалеке. Гнев забурлил с новой силой. Пусть звери меня боятся, мне не жалко зайцев и куропаток, что попались в силки. Они послужат пищей, равновесие не нарушится, но вот так ради шкуры убивать зверя! Просто бросить на радость мухам и падальщикам! А если бы меня не было рядом, и Остик остался бы сидеть в капкане? Тогда и его шкура лежала бы в той сумке. Это был последний капкан, дальше было несколько силков, и след выводил на опушку леса немного в стороне. Сгрузила железки у последнего капкана и на всякий случай обошла еще раз весь маршрут охотника. По моим подсчетам, мужчина проверяет свои угодья каждые три – четыре дня. Значит, у меня есть время на подготовку. Целый день ушел на то, чтобы вывести из строя капканы, зато потренировалась. Оказалось, наполненные магией когти оставляют глубокие борозды на металле. Только металл был толстым, поэтому пришлось изрядно повозиться, зато создалось впечатление, что капканы кто-то увлеченно грыз! Теперь пугаем! Небольшая полянка, на которой был спрятан последний трофей, как нельзя кстати подходила для моих целей: густые заросли кустов по краю поляны скроют и слона. А нависающие ветви деревьев —замечательная обзорная площадка. Настало утро третьего дня. Итак, приступим. Так как звери меня боялись, пришлось использовать Остика. Пес сидел передо мной, — что же с ним сделать? Серебристая морда горного волка, и так довольно впечатляющее зрелище, а что, если сделать это зрелище больше? Вот! Пес увеличился в размерах, его макушка сравнялась с моей, голова обзавелась острыми закрученными рогами. Интересно, но не хватает изюминки, — у собаки очень проницательный взгляд, значит, усиливаем эффект. Результат немного превзошел ожидания: глаза горели синевой, при повороте головы от них оставался дымный светящийся след, который быстро истаивал, но смотрелось впечатляюще. Теперь лапы, они увеличились почти втрое и огромные когти вонзились в мягкую землю. Да, своим произведением я осталась вполне довольна. Оставила Остика в кустах, что окружали полянку, а сама прогулялась к опушке леса, так и есть, я рассчитала все верно, охотник как раз входил под сень деревьев, значит, осталось вернуться на полянку и просто ждать, когда деревца сообщат, что чужак подходит.
Человек пришел достаточно быстро, на его лице читалось раздражение и злость. Увидел капканы и, подбежав к ним, тихо выругался. Из кустов, в которых сидел Остик, раздался треск веток и возня, — это пес с непривычки зацепился когтями за ветку и пытался ее сбросить. Мужчина замер, треск усилился, раздалось грозное громкое рычание. Ух эта ветка! Никак не хотела отставать от когтей! Я еле сдерживалась от смеха, мне как раз было видно и возню Остика, и перепуганное лицо охотника. Но чужак устоял, потянул из-за пояса здоровенный тесак и встал в стойку, видимо, охотник и впрямь хорош, только выбрал не тот лес. Наконец ветка сдалась и отпустила когти, Остик, повинуясь знаку, медленно выступил вперед, прямо сквозь расступившиеся по моей просьбе кусты. В последний момент, по велению души, я сделала шерсть собаки зеленой, морда все равно осталась светлой. Незваный гость окаменел, такого зрелища он еще ни разу в своей жизни не видел. Горящие глаза, казалось, смотрели в самую душу, огромные лапы подпирали землю, пропахивая широкие полосы длинными когтями. Следы тут же прорастали травой. Зеленый мех ярко искрился на солнце, отбрасывая во все стороны слепящие блики. Зверь остановился в трех шагах от охотника и глухо зарычал, вибрирующий рык вывел мужчину из оцепенения, и он бросился со всех ног от лесного чудовища. А Остик сел на задние лапы и испустил долгий протяжный вой, звук вибрировал и пробирал до костей, я, если честно, сама чуть не свалилась с дерева. Но из леса со всех сторон раздались ответные голоса, и лес запел. В этой песне слышалась музыка ветра, упоение светом луны, азарт охоты, бесконечный бег по заснеженной равнине. Мое сердце пойманной птицей билось в груди. Хотелось влиться в песню, идти тропой охоты, мчаться в даль, наслаждаясь бегом. Но песнь затихла, улетела вдаль, разбилась о неприступные скалы, разделяясь сотнями голосов… Я очнулась на земле, Остик все так же сидел, я стояла рядом, запустив руки в зеленую шерсть. Наваждение прошло, прислушалась — вокруг тишина; надеюсь, тот чужак больше не сунется в мой лес. Сняла морок с собаки, Остик повилял пушистым хвостом и, сверкнув нереально синими глазами, потрусил в сторону дома. Хм, ведь это был просто морок?
Люди действительно перестали приходить в мой лес, десятой стороной обходя заколдованные пущи. Мама, придя в очередной раз домой, рассказала, что из соседней деревни приходила женщина и просила ее посмотреть на недужного мужа. Так вот, мужчина полностью поседел. Трясся и все время кланялся лесу, что-то неясно бормоча про лесной дух, прося простить его грехи. Мамины настойки немного помогли успокоить мужчину, но там скорее всего все печально. В общем, впредь Мелисса запретила мне пугать людей, сказала, что это слишком опасно, а лишние слухи нам не нужны. Но раз в месяц, на полную луну, далеко в лесу раздавалась Могучая Песня стаи, Остика в эти моменты дома не было.
Работы стало больше, в прошлом году в деревне построили сразу два новых дома. Да и детишек прибавилось, Кривой Рог процветал! Мне все чаще приходилось помогать маме в деревне, не с болезнями — там Мила справлялась и без меня. Я как никто чувствовала токи силы, могла с точностью до пальца сказать, где и на какой глубине рыть новый колодец. Сможет ли земля родить в этом году рожь, или лучше оставить ее отдыхать…
Моя фигура местами округлилась, но соблазнительных выпуклостей, как у деревенских девушек, не приобрела. И все равно парни на меня заглядывались. Петр даже свататься приходил, мама отправила его подальше, а мне без Остика наказала из дома не выходить. Да и сам пес после того случая в горах стал сопровождать меня буквально везде.
Был конец весны. Однажды мы с мамой вместе понесли большой заказ настоек старосте. Перед его домом были конные люди. Красивые тонконогие жеребцы гнедой масти приплясывали от нетерпения. Всадники не спешивались, оставаясь в седлах. Наверное, опять приехали за собаками. Мама поморщилась, но поворачивать назад было поздно: нас уже заметили, со вздохом Мила пошла дальше. Великолепные жеребцы, прижав уши, тонко испуганно заржали при моем приближении, всадникам пришлось спешно успокаивать своих скакунов. Один молодой очень хорошо одетый господин сразу обратил на меня внимание, сально улыбнулся, его взгляд совершенно не понравился. Вокруг собралась толпа мальчишек, продолжали подходить и взрослые, только кланяться молодому господину, как все деревенские, мы с мамой не стали, просто вежливо кивнули и вошли в дом Мориса. Остик прошел следом за нами, его никто даже не попытался остановить. Он стал выше и мощнее любого взрослого кобеля.
Дом старосты был просторным и светлым, большая комната обставлена просто, но очень уютно. На окнах висели вышитые из беленого льна занавески, на подоконнике в нарядных горшочках, цвели маленькие яркие цветы. Массивный стол занимал значительную часть помещения. Чисто выбеленная печь излучала тепло и распространяла очень аппетитные запахи. Две девчонки-двойняшки, дочки старосты, замерли возле окна, рассматривая важного господина. Морис сидел за пустым столом напротив еще одного незнакомца, недовольно поглядывая на своих дочерей. Незнакомец был одет гораздо скромнее того уличного, но при этом сразу становилось ясно, что в отряде он самый старший, надменный всезнающий взгляд не оставлял никаких сомнений. Волосы темно-русые, глаза серые, слегка прищуренные (так смотрит лучник, выбирая цель), лицо рубленное квадратное, нос прямой, губы тонкой линией змеятся в усмешке. Шея и предплечья сразу выдавали воина, руки грубые, в мозолях от меча.
- Здравствуйте господин Луи.
Оказывается, мама знает этого мужчину. Как интересно!
– Мы принесли ваш заказ, вижу, как раз вовремя.
- Здравствуй, Мила! Хорошо, что ты поспела, в соседней долине расшалилась шайка разбойников, и твое исцеляющее зелье как раз будет кстати. Вон сына с собой взял, пусть клинок умоет, а то все перед девками красуется. А это дочка твоя, да? Красавица!
Мама заметно побледнела, но тут же справилась с собой.
– Береги ее, особенно от таких вот, как мой охламон.
Мелисса улыбнулась, немного натянуто и сказала:
- Ой, не переживай, Луи, твой сын в тебя пошел: нагуляется и ветер из головы вылетит, — станет как отец, серьезным и рассудительным.
Господин поморщился, но поддержал игру:
- Твоими словами можно мед пить, Мила!
Да что же здесь все-таки происходит?
Морис кашлянул, видно было, что ему не терпится закончить разговор, нервный он какой-то сегодня.
- Господин Луи, если вы собираетесь нападать на разбойников, не лучше ли щенков пока оставить тут, а на обратном пути забрать?
- Хорош обратный путь! Мы и так большой крюк сделали, чтобы к вам заехать, нет уж, давай, сколько есть в деревне на продажу? Кстати, Мила, ты с кем собаку свела, чтобы этого великана получить? Случайно не с горным волком? Сколько я тебе должен за настои?
Тут уж поморщилась я, про горных волков лучше не поднимать тему.
- Шутник! Двадцать шиглу, как обычно.
Я видела, что мама хоть и улыбается, пытаясь выглядеть беспечно, но при этом сильно напряжена и даже нервничает. Тут староста, видимо, не выдержал и влез в беседу мамы и господина Луи:
- На продажу у нас в деревне есть восемнадцать чистых щенков, по шесть дариков и два бракованных, окрас как у этого пройдохи, — они по восемь.
- Что? Бракованные дороже чистокровных??? У тебя с головой все нормально Морис?
Я открыла рот от удивления, Остик нам достался за один дарик, а теперь его дети стоят целых восемь!
- А ты сам посмотри на этого кобеля. Как думаешь, сколько ему лет?
Мужчина скорее раздраженно глянул на невозмутимо сидящего возле меня Остика:
- Ну, лет пять, наверное, возраст хороший, в самом расцвете сил.
Мама засмеялась:
- Луи, нашему великану уже одиннадцать лет, он еще молод и полон сил.
Взгляд господина Луи сменил колер на заинтересованный:
- Тогда забираю всех!
С довольной улыбкой мужчина отсыпал запрошенные деньги и за щенков, и за настои.
Господин Луи вышел за дверь, неся в руках нашу корзину с настоем, раздал по бутылочке каждому всаднику, а оставшиеся несколько с красными тесемками на крышках запихал в седельную сумку. Тем временем Морис дал команду мальчишкам, они умчались со всех ног по домам за собаками. Всех щенков принесли в плетенных закрытых корзинах, к каждой корзине прилагался мешочек с кормом, сушеное мясо, спрессованное с вареной крупой и овощами. Корзин было шесть. Их прицепили к седлам, убедившись, что не будут сильно трястись. Луи огляделся и спросил:
- А где ваши бракованные? – Морис вынес из дома седьмую корзинку, немного большую, чем остальные. Господин с интересом приоткрыл крышку корзины и принялся изучать пузатые поскуливающие шарики. Староста, немного краснея, пояснил:
- Это моя Улия согрешила с этим вот нахалом, представь, выманил ее ночью из дома и обрюхатил.
Луи засмеялся:
- Настоящий мужик!
В следующее мгновенье мужчина вскочил в седло нервно прядущего ушами гнедого и тихо пробормотал: «Этих я, пожалуй, себе оставлю».
Кони с таким воодушевлением поскакали из деревни, что всадники только диву давались, придерживая их.
Особенно старался юный красавец. Попытался притормозить возле меня, наивный! Конь как ужаленный, стоило только глянуть — поскакал вслед остальным. С дороги неслись отборные ругательства — музыка для моих ушей! Мама встревоженно посмотрела ему вслед и, когда мы немного отошли от деревни, сказала:
- Фьёль, из дома без собаки и морока ни ногой! Сдается мне, этот молодой повеса положил на тебя глаз, и так просто в покое не оставит.
Вот не зря, мне так не понравился его взгляд.
О себе молодой господин, напомнил через неделю. Погода стояла чудесная! Начало лета радовало теплым солнышком, птицы пели, радуясь теплу и свету. Некоторые деревья все еще стояли в цвету, распространяя нежные ароматы. Ближе к вечеру я пошла купаться на речку, что самое удивительное, плавать в мороке гораздо приятней, чем без него, — шерсть остается сухая, а кожа чувствует все, как будто настоящая. Остик, естественно, со мной, только мокнуть он не любил, сох потом долго, так что просто сидел на берегу и влюбленно на меня смотрел.
На речке, как раз посередине, между нашим домом и деревней была небольшая скрытая деревьями заводь. Дорога в том месте немного уходила в сторону леса и поросла по обочинам колючими кустами. Деревья наклонялись к воде, длинные тонкие веточки покрывали серебристо-зеленые листочки, кончики ветвей купались в реке. Здесь было глубоко и водилась крупная рыба, я совмещала подводную ловлю с купанием. Так здорово нырнуть поглубже и закогтить какую-нибудь лениво двигающую плавниками рыбину. Уже подходя к своей заводи, увидела, как Остик настороженно оглядывает кусты.
- Выходи!
Тишина…
– Остик приведи любопытного.
Какого же было мое удивление, когда из кустов кобель выволок за ногу упирающегося незнакомого парня. Хотя почему же незнакомого — сын уважаемого господина Луи собственной персоной! Лицо удивительно напоминало отцовское, только выражение хозяина жизни, никак не давалось в такой обстановке.
- Пусти, глупая скотина!
- Зря ты так! Остик очень умный пес! И он тебя прекрасно понимает. Да, Остик?
В ответ мне раздался грозный рык, мол, понимаю. Парень как-то сжался весь, даже когда кобель подцепил его за ногу, не рычал, а тут:
- Убери собаку! Я отцу пожалуюсь!
Всю привлекательность юноши как рукой сняло.
– Ты хоть знаешь, кто он такой! Он барон! И хозяин этой деревни!
Я конечно удивилась, но виду не подала.
- И господин барон со своего высочайшего соизволения разрешил наследнику валяться в кустах, подглядывая за девицами, да?
Наследник примолк, я видела, как в его голове крутятся трусливые мыслишки. Интересно, он один или с дружками. И тут же из соседних кустов вышли двое парней, с обнаженными мечами.
- Что тебе велел господин, девка?! Немедленно убери пса и проси прощение за дерзость.
О, а вот и дружки пожаловали. Какие речи!
Остик отпустил ногу парня и вернулся ко мне, загораживая своим телом. Сынок барона поднялся на ноги и с глумливой усмешкой вытащил меч из ножен. Нет уж! Так не пойдет! Они что, головой стукнулись? Против девчонки с мечами? Как бы его утихомирить? Если деревья сращивают веточки, то может они могут и что-то еще? Убрала морок с кончиков пальцев и, сосредоточившись, приказала кустам за спиной наследника обездвижить жертву, ветки послушно оплели ноги и поползли вверх. Так, теперь остальные, но что это с ними? Глаза расширены, на лицах испуг. Опустила взгляд, и сама вздрогнула от неожиданности. Шерсть на загривке собаки немного позеленела и встала дыбом, глаза светятся синим, когти на лапах удлинились… Вот это да! Тут раздался вопль наследника. Кусты уже стали оплетать торс нерадивому юнцу, он в панике пытался рубить ветки, только на себе много не нарубишь, а двигать ногами уже не получалось. Все больше впадая в панику, парень стал дергаться в тщетной попытке вырваться, но не удержал равновесия и неловко упал на землю, сильно стукнувшись лицом. Да уж, красивый синяк обеспечен! Без того напуганные парни переводили взгляд со своего господина на жуткую собаку. Тут, видимо, Остик решил поддать жару, — грозный вибрирующий рык раздался из оскаленной пасти. Парни с криками «Ведьма! Оборотень!» побросали мечи и бросились в сторону моего дома. Я проводила убегающих удивленным взглядом, с такими заявлениями лучше бежать в деревню, разве нет? Наследник, тонко поскуливая, попытался перевернуться на бок. Колючий кустарник накрыл парня с головой. Остик уже принял свой нормальный вид, нужно срочно разобраться с собакой, неужели тот морок прижился? Тут появилась запыхавшаяся Мелисса:
- Дочка! Что случилось? К нам прибежали баронские слуги с дикими криками! Я успокоила парней…
Тут взгляд мамы упал на копошащуюся кучу зелени на земле: «Фелиция! Что это?» Я присела перед парнем, попросила колючий куст освободить верхнюю часть тела. Ветки медленно поползли вниз, открывая перепуганное исцарапанное лицо. На правой скуле зрел огромный кровоподтек.
- Вот этот сказал, что господин Луи барон. Мама, они на нас с мечами напали.
Мила покачала головой, прерывая мои пояснения:
- Да, милая, барону уж очень не понравится, что его сынок и дружки безоружной девушке мечами угрожали, но думаю ему ни о чем знать не надо. Да, Филипп?
Парень умоляюще уставился на Мелиссу и усердно закивал головой:
- Да-а-а… Уберите ветки! Они колючие!
В конце голос барончика дал петуха, больно резанув по моим ушам. Мама тоже поморщилась:
- Прости, но ветки может только Фелиция убрать, ее и проси, а захочет ли, зависит от тебя!
Баронского сынка мы отпустили вместе с дружками. Дружкам, кстати, мама внушила, что ничего не было, — никого не видели и не нашли. А вот Филиппу показали, не все в жизни принадлежит ему и за свои действия всегда надо отвечать. Только усвоил ли он урок? Покажет время.
ГЛАВА 5. Фьёль стала взрослой
Даже кошка - настоящий лев, когда она в своём логове.
Индийская пословица
На следующий день мама с утра отправила нас с Остиком за травами, а сама осталась готовить целебную мазь. Идти я не хотела, — просто очень не хотела. Но пришлось, сезон цветения некоторых целебных трав скоро закончится, а собрать необходимо запас на всю зиму. Лес как будто замолк, ветер не играл в кронах деревьев, птицы притихли в ветвях, — такое затишье обычно бывает перед грозой, но непогодой сегодня не пахло. Собирала травы быстро — неспокойно на душе, Остик тоже волновался, ближе к обеду не выдержала, бросила корзину и понеслась в сторону дома. В лесу мне морок не нужен, я так двигаюсь гораздо быстрее и лес чувствую намного лучше. На подходе к дому деревья зашептали тревожно о чужаках пришедших со стороны гор. Хорги! Я полетела стрелой, Остик даже отстал. Возле дома тихо, очень тихо. А что лежит там на дороге к деревне?
- Мама!!! Мамочка!!! Что с тобой?! Кто это сделал?!
Ярость, закипавшая внутри, рвется наружу, в глазах разгорелось голубое пламя, аккуратные черненькие коготки распустились веером обсидианово-черных кинжалов, клыкам стало тесно во рту, вдоль позвоночника проступили шипы, лопатки резануло острой болью, разрывая мягкую кожу, на свободу вырвались черные перепончатые крылья, шерсть вздыбилась, потемнела. Остик попятился, звери боялись не зря… Я ничего этого не замечала, так должно быть. Только смотрела на лежащую в луже крови свою маму, кто посмел?! Кто?! Она шевельнулась, тихо застонала… сейчас… Я стала вливать в нее своей яростной силы, хватит для поддержки на несколько дней, а там видно будет, — кровь остановилась. Надо убрать маму отсюда, но куда… Перенесла подальше от дома, положила под корни дерева, посмотрела на ствол, оно защитит… Ветки наклонились, пряча и укрывая. Остик останется тут, вдруг враги побегут назад, он остановит. Собака на глазах стала меняться, увеличиваясь в размерах и сливаясь с зеленью листвы, лесной дух улегся возле мамы и замер. Теперь месть!
Повернулась в сторону дома — он пуст. Никого нет поблизости. Вдруг уши дернулись, со стороны деревни послышался, резко оборвавшийся тонкий женский крик. Оттолкнулась ногами и рванула в деревню. Они ответят!
Хорги напали на деревню: не меньше сорока вооруженных до зубов мужчин, хищных, ухмыляющихся. И откуда только набралась такая толпа? Псы сражались молча, только противостояли им не простые воины, а охотники, — из тех, кто и на медведя с голыми руками пойдет. Кожаные толстые куртки и штаны не очень помогали от острых клыков, но взрослых псов самих-то было не больше двадцати, щенки тоже сражались отчаянно, но неумело… гибли. Мужики, размахивая топорами да вилами, не могли остановить разгром то в одной, то в другой избе раздавался бабий вскрик и тут же обрывался. Деревня умирала…
Спикировав на спину сражавшемуся с матерым кобелем чужаку, распорола ему глотку, встала, посмотрела на пса — не побежал, развернулся ко мне спиной, зарычал на другого хорга и кинулся в атаку. Один охотник ринулся на меня с мечом, он так живо напомнил того седого мужчину, что туман застелил мой взор, я поймала короткий меч на раскрытую ладонь и, вызвав шарик магии, просто расплавила сталь. Жара огня не почувствовала, зато мужчина замер в удивлении, чем и воспользовался наскочивший на него кобель. Сбил с ног и впился клыками в горло. Меня заметили только после пятого трупа — напали всем скопом, это хорошо! Каждый получит по заслугам! И мечи вам не помогут! По вздыбленной черной шерсти пробегали голубые разряды, жгучий кокон ярости не могло пробить никакое человеческое оружие. Черный вихрь с горящими глазами, разбрасывая кровавые брызги с кинжально-острых когтей, вращался, наскакивал, оставляя изувеченные тела. Я била крыльями, полосовала когтями все, до чего могла дотянуться. Собаки рвали врагов с яростным рыком, мало их осталось, но каждый пес дрался насмерть.
Кровавый туман во взгляде рассеялся только через полчаса, все было кончено. Горы исполосованных тел валялись там и тут, хромающие, раненые собаки обходили деревню, добивая изувеченный врагов. Из всей деревни двигалась меньшая половина, в основном женщины и дети. А я стою посреди площади, окровавленные крылья дрожат, руки трясутся, неужели это я?! Внимания на меня пока не обращают, слишком много горя свалилось на Кривой Рог. Мама! Некогда думать, подпрыгнула и понеслась в сторону дома. Жива! Упала рядом на колени, заплакала. Мама открыла глаза, на бледном осунувшемся лице они смотрелись еще больше, хотела взять ее за руку, когти мешают. Как их убрать? Наверное, захотеть, когти и шипы втянулись, крылья сложились, плотно прижались к спине, и как будто их и не было. Мама улыбнулась и тихо прошептала:
- Моя Фьель, стала совсем взрослой…
Глаза закрылись, и мама потеряла сознание. Внесла ее в дом — все разнесли — положила на край стола, занавесь в комнату сорвана, кровать перевернута. Взяла маленький ножик и разрезала тунику, где больше всего крови, три больших глубоких раны зияли на животе. Плохо! Но вроде повреждений больше нет. Что делать? С трудом перевернула кровать — яростная сила начала меня покидать. Застелила и перетащила маму в постель, промыла раны густым травяным отваром, приложила к животу тряпицы, пропитанные заживляющей мазью, укрыла одеялом. До вечера мама не открывала глаз, лишь ночью ее ресницы задрожали и глаза открылись, я поднесла к пересохшим губам ложечку целебного, теплого отвара, мама выпила, потом еще, от шестой ложки отказалась.
- Фьель, я должна тебе рассказать, кто ты и откуда взялась.
Передохнув с минуту, она зашептала прерывающимся голосом:
– Только не перебивай, мне тяжело говорить, а узнать ты должна все. – Я дала маме еще немного отвара. - Твой отец, он не человек.
Вот так новость! От удивления я открыла рот, интересно же! Но я не сказала ни слова: маме и так тяжело.
– Он сорх, этот народ почти вымер. Жалкая горстка оставшихся живет за Красным морем на Туманных Островах. Ты на отца очень похожа, а после сегодняшней боевой трансформации тебя могли бы принять за чистокровную. Только не примут, родичи твоего отца не приемлют браков с людьми, да и детей у таких пар быть не может, мы с твоим отцом — исключение.
Его зовут Антель из рода Ночных Охотников. Это самый малочисленный род сорхов, они обладают особой магией, могут повелевать растениями и, конечно, во время трансформации только сорхи из клана Ночных Охотников могут отращивать крылья и летать. Твой окрас — это тоже дань клану, все твои родичи темно-серые, но только ты и твой отец полосатые, вот только цвет глаз у тебя мой, у Антеля глаза были золотые…
Мама надолго замолчала, по щекам потекли слезы — не время для вопросов, только аккуратно вытираю кусочком мягкой ткани мамины глаза.
- Мы очень любили друг друга.
Мама часто прерывалась, чтобы попить и передохнуть, рассказ занял почти всю ночь, я не перебивала, но на мою немую мольбу мама говорила, что я должна все знать, а времени осталось совсем мало.
ГЛАВА 6. Рассказ Мелиссы Ирэн ист Иссони
Человек: у него нет ни шерсти, ни хвоста, — он убегает от мышей и спит совсем мало. Разве можно не любить такое странное животное?
Кошка
- Я родом из южной долины, мой отец был хозяином большого земельного участка — бароном Адельго Фернандо ист Иссони. Под его началом процветали десятки деревень и три больших портовых города. Я помню замок, он всегда был полон чудес и загадок. За каждым поворотом ждали новые приключения. Но мама умерла, когда рожала братика, ребенок не выжил. Мне тогда было семь, а сказка потускнела. Отец очень любил меня и старался все сделать, чтобы я была счастлива. Но и сам он был еще молод, поэтому, когда барон сказал, что хочет снова жениться, я его поддержала. Он долго искал и перебирал невест, и, когда мне исполнилось пятнадцать, наконец снял траурные одежды для дочери соседа. Она меня невзлюбила, я слишком сильно походила на свою мать. Прошло два кошмарных года. Отец постепенно отдалялся от меня, иногда просто не замечал моего присутствия, все работал и работал. В замке стала заправлять новая госпожа, портреты мамы все убрали, заменили мебель и обстановку комнат. Лишь мамины покои я со скандалом отбила, выпросив разрешения барона в них переехать. Там все оставалось так, как было тогда, в пору моего сказочного счастливого детства.
В нашей округе все от мала до велика умели ездить верхом, барон был заядлым любителем лошадей. Небольшой конезавод являлся гордостью и достоянием нашего рода. Тонконогие, длинномордые, с волнистыми шелковистыми гривами, — масть обычно вороная и гнедая, но в нашем стаде были серые и даже рыжие кони. Я уверенно сидела в седле, раньше, чем научилась ходить. Каждую осень в замке устраивали большую охоту в окрестных лесах, это было развлечение и запас мяса на зиму; отец запретил бить зверя зимой и весной. Наоборот, в заповедных лесах зимой егеря ставили большие кормушки с сеном. Следили, чтобы крестьяне не тревожили зверей. На охоту ехали все: мужчины и женщины, благородные и простой люд из окрестных деревень. В этот раз было то же, только отец и мачеха не поехали. Осень в наших краях была мягкая и теплая. Лес был густым, деревья начали менять летнюю зеленую одежду на яркий прощальный наряд. Солнышко еще припекало, но уже не так сильно, птицы весело пели в ветвях деревьев, с дерева на дерево перескакивали рыжие белки с довольным цоканьем, набивая свои кладовые. Крестьяне с громкими криками растянулись в сеть, сгоняя животных, в уговоренных местах засели стрелки с луками. Конным полагалось загонять зверей к лучникам. Добычу потом делили поровну.
Я на своем гнедом погнала оленя прямо на стрелков, только они целились не в оленя. Мой конь пал — успела спрыгнуть и закатиться под кусты. Выползла с другой стороны и побежала в лес, не разбирая дороги, за мной гнались. Я упала в овражек и забилась под поваленное дерево, меня искали — не нашли. А я подслушала: «Хозяйка будет не довольна, что эту малявку (то есть меня) не удалось ‘‘застрелить по ошибке’’». Решилась выползти только ночью, совсем не представляла, куда идти. Темно, ухают совы и со всех сторон шуршат кусты. Лес живет своей жизнью, только я на этом празднике лишняя. Яркая полная луна проглядывает сквозь все еще густую листву, создавая на земле обманчивые тени. Побрела, куда глаза глядят, — иду, по щекам текут слезы, но стараюсь не издавать ни звука: страшно, холодно. Нашла большое дерево и забралась на верхние ветки. До утра так и не уснула, все плакала, только на рассвете задремала.
Проснулась на земле. Открыла распухшие от слез глаза и не смогла понять, где нахожусь. Память резко вернула воспоминания: охота, лучники и бесконечный бег. Рывком села и услышала мягкий смешок, повернулась и увидела его. Твой отец, Фьёль, был прекрасен — по-своему, по-кошачьи. Он был гибкий и стройный, под мягким, совсем как у тебя, мехом перекатывались канаты витых мышц, глаза — цвета золота. Он полулежал с другой стороны костерка, прямо на нереально зеленой траве, и улыбался. На нем были только штаны из мягкой кожи. Под деревом лежал небольшой, туго набитый вещевой мешок. Солнышко ласково улыбалось с безоблачного неба. Птицы все так же пели, радуясь жизни. Я посмотрела на себя и обнаружила, что укутана в большой серый плащ. «Ты чуть не свалилась с дерева, я еле успел тебя подхватить, меня зовут Антель, я сорх из рода Ночных Охотников. А ты откуда в такой глуши?» Какой у него голос: мягкий, вкрадчивый, вибрирующий, как будто большой довольный кот вдруг решил заговорить. Я не то что ответить, как полагалось по этикету, я глаз оторвать от этого чуда не могла. Да и про сорхов никогда прежде не слышала. Тут на костре что-то зашипело, и по полянке поплыл удивительный запах жареного мяса. Мой желудок радостно заурчал на всю округу — еще бы! У меня и маковой росинки во рту со вчерашнего утра не было. «Да ты, я гляжу, проголодалась! Вставай, на том конце поляны есть родничок, тебе не помешало бы умыться». Я обиделась. Да как он смеет говорить, что я замарашка? Вскочила и пошла, куда послали. А ведь действительно… родничок. Необычный такой, прямо среди травы с маленького бугорка стекала кристально чистая вода, она собиралась в каменную чашу и там, чуть задержавшись, терялась в траве. Магия! Я глянула на себя в отражение и не узнала: глаза припухшие, красные, по щекам грязные дорожки от слез, — обижаться на сорха сразу перестала. Умылась, прополоскала рот, напилась, — мне полегчало. Когда вернулась к костру, тушка какого-то небольшого зверька была уже хорошо прожарена. Антель хитро щурился на меня, глядя, как я с аппетитом ем нежное мясо. Сам он к еде почти не притронулся.
Как только я полностью насытилась, сорх начал допрос. Теплота от плаща, в который я была укутана, сытость, мягкость травы, на которой я сидела, да и просто вид яркого солнечного леса, — все это делало вчерашние воспоминания тусклыми и нереальными. И все равно рассказывая, как меня гнали по лесу, я расплакалась. Антель пересел ко мне, обнял и притянул к себе. В этом движении не было ничего постыдного, так часто обнимал меня отец, когда я скучала по маме… да, обнимал, пока не женился. В кольце мягких и надежных рук я сама не заметила, как задремала.
Проснулась от запаха мяса. Большой кот опять кого-то поймал и зажарил.
- Вставай, соня, поедим, и завтра я отведу тебя домой — не хорошо детям в одиночку ходить по лесу.
- Почему в одиночку? Я ведь с тобой! - возразила я.
Опять этот тихий, мягкий смешок:
- Я странник, мне интересны новые страны и новые дали, а ты единственная дочь барона. Отец, наверное, тебя уже обыскался.
- С тех пор как он женился, мне нет места в его жизни.
Сама говорю и понимаю: расстаться с тем, кто так живо напомнил мне прежнего, горячо любимого отца, я не могу — больно. Антель как почуял мое состояние:
- Расскажи, что случилось. Может быть, я смогу помочь.
- А чем тут поможешь?
Сорх покачал ушастой головой:
- Зря ты так думаешь, это скорее всего магия, ты сама ничего не чувствовала рядом с отцом?
Я задумалась на секунду, подбирая нужные слова:
- Возле него стало холодно, как будто отец окутан льдом.
Антель кивнул моим словам:
- Ты так точно подметила, по-моему, в тебе есть слабый источник, поэтому на тебя чужая волшба не подействовала. Надо бы заглянуть к вам в замок, посмотреть на твою мачеху.
Я чуть не подпрыгнула от счастья. Так мне не хотелось расставаться с большим и красивым сорхом.
Заночевали мы на той же полянке. Ночью пошел дождь, все-таки осень на дворе, плащ быстро вымок и перестал удерживать тепло. Я вся промокла, дрожала от холода и сжалась в комок, пытаясь согреться, но зубы громко стучали. Неожиданно капать перестало, перед глазами Антель. Уставившись на ствол дерева, он что-то ему выговаривал, я посмотрела наверх и онемела: ветки пришли в движение и сплелись в подобие крыши. Кот глянул на меня и усмехнулся: «Под такую дробь прямо в пляс тянет. У меня теплых вещей-то больше нет. Что с тобой делать? Придется греть». Отнял у меня мокрый плащ, что-то поворчал дереву, из нашей живой крыши появились два крючка, на них Антель натянул плащ. Получилось подобие занавески.
- Ничего, к утру, может быть, высохнет. Он подошел к своему мешку, покопавшись, вытащил большую тунику, кинул мне: «Переодевайся!» И отвернулся. Я понимаю, надо переодеться: одежда вся мокрая насквозь, — а сама красная, как свекла, все-таки мужчина рядом, хоть и сорх. Но делать нечего, пересилив смущение, быстро стянула мокрую одежду и залезла в тунику… М-м-м, как тепло! Глянула на себя, можно было и не стесняться: туника мне ниже колена. Немудрено: я коту не достану макушкой и до плеча. Антель подхватил меня и улегся на траву, она почему-то стала сухой, густой и мягкой, как перина. Я даже пискнуть не успела! Обнял меня и засопел в макушку. Боюсь пошевелиться, уши горят, такое чувство, что сейчас отвалятся. Зато сразу стало тепло, даже жарко.
- Чего ты дрожишь, Лиса? Не бойся, я тебя не съем. Представь, что спишь в обнимку с большим котом. До утра еще часа четыре, спи.
Помогло. Я погладила его по руке: мех мягкий, как шелк, как будто и вправду кошку глажу. Он вздрогнул и заурчал. Под это урчание я и уснула. Проснулась, пахнет приятно чем-то не опознаваемым, так пахнет гроза. Открыла один глаз, лежу уткнувшись Антелю в плечо, обняла его, еще и ногу закинула сверху! Какой стыд! Но так тепло и мягко! Посмотрела на него — не спит, глядит на меня и щурится, как объевшийся сметаны кот. Покраснела, нехотя стянула с него ногу и попыталась незаметно убрать руку.
- Зря, мне было приятно. Но вставать действительно пора.
Моя одежда, естественно, вся не высохла — только брюки и рубашка. Пришлось, расстелив юбку, упаковать в нее жакет и увязать все это в компактный узелок. Хорошо, хоть шляпку я потеряла, когда бежала сквозь лес, а то и ее пришлось бы тащить. Антель отправился на охоту. Я, воспользовавшись моментом, переоделась и пошла умываться. Не успела ополоснуть лицо, как на поляну вернулся сорх, с двумя уже освежеванными тушками каких-то зверьков. Он ведь без ножа, босиком, все в тех же кожаных штанах. Интересно, где нож. Но спрашивать не стала: неудобно. Позавтракав жареным мясом, отправились в путь. Все утро накрапывал мелкий дождь, солнышко изредка выглядывало в просветы между тучами, но тут же скрывалось вновь. Идти приходилось по звериным тропам, иногда обходя буреломы и поваленные деревья. Кусты лесной малины стелились по земле, приподняв колючую ветку, я увидела спелые темно красные ягоды… Антелю пришлось немного подождать: я очень любила малину. Собственно, возле малинника мы и остановились на привал. Сорх с любопытством смотрел, как я с детским восторгом собираю спелые ягоды на большой лист лопуха. Пообедали остатками завтрака, на десерт — ароматная сладкая малина, чуть передохнули и пошли дальше.
Лес понемногу светлел, исчезли буреломы, ельник постепенно сменяли лиственные деревья, украшенные яркими осенними красками. К вечеру я так устала, что еле переставляла ноги. Антель сказал, что до замка еще полдня пути. Далеко же я забралась! Сама бы, наверное, не выбралась. Вышли на небольшую полянку, высокая трава мягко шелестела пожелтевшими макушками, вокруг росли кусты с нарядной, ярко-красной листвой. Дождик идти перестал, небо прояснилось, закат был оранжевым — с золотистыми искрами заходящего солнца. Красота! И тут я стала свидетелем рождения маленького родничка! Сорх постоял немного посреди поляны, а потом уверенно двинулся в сторону заходящего солнца, не дойдя до зарослей несколько шагов, он присел и сосредоточил взгляд на земле у своих ног. Сначала ничего не происходило, но потом земля приподнялась бугорком, и послышалось журчание — в траве запел маленький ручеек. Антель подложил под струю воды плоский камень и опять сосредоточился. Края камня поползли вверх, приобретая форму чаши! Вот это да! Спать легли опять вместе: плащ и моя одежда еще не высохли. В этот раз я, лишь слегка смущаясь, устроилась в кольце его рук и, поглаживая мягкую шерсть на запястье, уснула под мурчанье самого большого в мире кота. Проснувшись, обнаружила свои своевольные конечности там, где им быть не положено, то есть на груди и бедре мужчины. Антель опять рассматривал меня своими смеющимися, хитрыми глазами. Смутившись, я быстро решила восстановить порядок в руках и ногах.
- Подожди, не убирай руку. Мне очень понравилось, как ты меня гладишь. Сорхи никогда не мурчат для людей, ты особенная и очень вкусно пахнешь.
Тут я вскочила, как ошпаренная. Он меня обнюхивал. Лицо стало темно-бардовым.
- Вы, люди, смешные. Ваши чувства написаны у вас на лице, их можно читать как открытую книгу. Что ты краснеешь? Я ведь просто высказал свои мысли вслух. Мне действительно нравится твой запах и то, как ты гладишь мою руку, и даже то, неслыханно, - тут он картинно закатил глаза, - что ты складываешь на меня обутые в сапоги ноги!
Я не удержавшись рассмеялась, напряжение лопнуло, как и не бывало.
- Приводи себя в порядок, в обед мы будем в замке барона, а ты всклокоченная, как будто тобой пол подметали.
Я опять вспыхнула маковым цветом — похожа на пугало в грязной помятой одежде. Хоть волосы и были когда-то заплетены в тугие блестящие косы, сейчас представляли собой жалкое зрелище. И что же делать? Антель, довольный тем, что вогнал меня в краску, полез в свой мешок и достал оттуда красивый серебряный гребень, протянул его мне и пошел за завтраком.
Сорх давно пришел и приготовил мясо, а я со слезами на глазах все никак не могла разгрести свои волосы. Антель покосился на мои муки, подошел и сел за спину, отобрал гребень и стал нежно распутывать и расчесывать мои многострадальные волосы. Мне так понравилась его возня с волосами, впору было и самой размурчаться. Только все как-то слишком быстро кончилось. Кос у меня на голове, понятное дело, не появилось, а вот хитро заколотая прямыми палочками шишка на затылке образовалась.
- Мне понравилось распутывать твои волосы. Не против, если я в следующий раз снова причешу тебя?
Еще как не против! Такого блаженства я еще не испытывала! Меня так нежно причесывала только мама, а после были горничные и служанки, которые просто выполняли свою работу, ни о какой нежности и речи не было.
Замок показался во второй половине дня. Высокий, хищный, со стрельчатыми узкими окнами, длинными башенками и крепостной стеной со рвом. Его окружали обширные пастбища для лошадей. Отец всегда гордился своим родовым гнездом, холил и лелеял замок. Во рве никогда не застаивалась вода, стены и подъемный мост, всегда были в полном порядке. Маленькой девочкой, я часто сбегала от нянек и подолгу гуляла по стенам, меня, конечно, искали, но часовые всегда прятали маленькую леди и посмеивались над перепуганными служанками. Мама любила бывать на южной, самой высокой, башне: с нее было видно все окрестности. Отец даже велел садовнику разбить там небольшой цветник. Все эти годы садик поддерживали в порядке, но мачеха приказала убрать цветы, и отец ей не возразил… Мне как-то резко расхотелось идти домой. Боялась, как встретит меня отец, заметит ли он, что меня почти трое суток не было дома? Я забеспокоилась, как воспримет народ моего кота, — зря переживала. Антель надел ту самую тунику, в которой я спала, достал из мешка сапоги, ремень, накинул на плечи плащ, и вдруг его лицо «поплыло» и стало совсем людским. Руки тоже приобрели нормальный вид, когти превратились в ногти. Только цвет глаз остался прежним. На меня смотрел молодой парень с темными вьющимися волосами, прямым и смешливым взглядом золотых глаз. Припухлые губы, казалось, созданы для улыбки. Тонкие черты лица и прямой нос с небольшой горбинкой. Подойдя ко мне, щелкнул по носу. Я как будто очнулась.
- Это просто морок, Лиса. Но очень качественный. Мы, сорхи из рода Ночных Охотников, обладаем этим даром, как никто другой. Меня может узнать только другой сорх, и то — по запаху». Подошла и ткнулась ему в грудь — действительно, пахнет грозой, как раньше.
- Я боюсь, Антель.
Все равно пришлось идти в замок. Мое отсутствие заметили только дворовые и слуги, я видела радость в их глазах и искренне обрадовалась встрече. На Антеля никто не обратил внимания. Он шепнул, что отводит всем глаза и мне срочно надо к отцу. Барон нашелся в своем кабинете, перебирал почту. Кабинет был просторным, со множеством шкафов и полок, везде стояли книги; на свободных участках стены висело оружие и большая карта южной долины. Стол был завален бумагами, они лежали неопрятной кучей перед отцом, он брал в руки то одно, то другое письмо и, подержав, клал обратно, бездумно переводя взгляд с одного документа, на другой. Здесь было ощутимо холоднее, чем в остальном замке. Я позвала: «Папа я вернулась.» Он не обратил внимания, будто и не я говорю, а комар пищит. Антель вышел из-за моей спины и вплотную подошел к столу, наклонился и долго глядел в ничего не выражающее лицо отца: «Еще пару недель и его не смог бы вытащить даже я. Отвернись, Лиса!» Я вздрогнула: «Нет. Я должна все видеть! Он мой отец!» Сорх, пожав плечами, стал раздеваться. В первую очередь снял морок, потом — все остальное, глянув на меня, оставил штаны. Подозреваю, что без них ему комфортнее, и надел он их в лесу только ради меня. Я, краснея, твердо смотрела на него. Вздохнув и бросив «не пугайся», Антель выпустил когти, черные и длинные в пол-локтя. Вдоль позвоночника выдвинулись шипы, в две ладони каждый, с легким хлопком из лопаток выросли и раскрылись огромные черные крылья. Грудная клетка увеличилась в полтора раза. Из приоткрытого рта показались клыки. Шерсть еще больше потемнела, вздыбилась. Он стоял и хитро щурился на меня, а я была просто в восторге. Ни капли страха даже и не подумало мелькнуть в голове. Он так прекрасен! Антель клыкасто улыбнулся и развернулся к отцу. Подошел со спины, провел в воздухе перед его лицом своими когтями, вычерчивая только коту известный рисунок, потом обнял барона и накрыл обоих черными крыльями. Из-под них стал выбиваться яркий голубой свет, он нестерпимо резал глаза, при этом становясь все ярче. Я зажмурилась. Вдруг меня отбросило от стола и впечатало в дверь так, что я сильно ударилась головой.
Очнулась от диких визгов. Открыла глаза и увидела, что лежу все там же, в кабинете на диванчике, а орет моя мачеха. Антель стоит рядом с разгневанным, пунцовым отцом, смотрит, не мигая, на мачеху, а она при этом как-то скукоживается, старится прямо на глазах. Кончилось тем, что вместо цветущей девушки перед нами предстала сгорбленная старуха, барон от этого зрелища побледнел, а кот хитро подмигнул мне золотым глазом. Кстати, морока на нем не было, были и крылья, и хвост. А Розетта, так звали мачеху, все заливалась визгливыми криками и никак не могла остановиться, я видела, как в глазах старухи разгорается ужас, как она силиться замолчать, и не может. Все старится и старится, в конце высохшая мумия упала на пол и с сухим шелестом рассыпалась в песок.
Барон Альдего Фернандо ист Иссони стоял посреди своего кабинета и неверяще смотрел на кучу песка у своих ног. Он постарел за эти несколько минут на десятки лет: в волосах совсем еще не старого мужчины вовсю расцвела седина. Еще час назад этой седины не было. Антель подошел ко мне и тихо сказал: «Твой отец женился не на дочери соседа, а на морохе. Это существо может принимать облик любого человека, оно окутывает своими чарами жертву и пьет его жизнь по каплям день за днем, при этом человек находиться как во сне: никого не замечает, его внешность не меняется, — таковы действия чар мороха. Твоему отцу под воздействием чар оставалось жить от силы месяц. Девушка, чей облик принял морох, уже давно мертва. Как только я снял заклятие, чудовище примчалось к своей жертве. Я заставил его кричать, разбрасывая силу, он не мог остановиться и высох. Молодость постепенно вернется к барону, он смутно помнит, что было с ним за эти два года». Антель принял свой обычный вид: оделся и накинул морок. Отец повернулся ко мне, его лицо озарила такая мягкая, солнечная улыбка. Он узнал меня! Я бросилась к нему в объятья с громким «папа». Обнимая меня, барон спросил, где его невеста Розетта, и что это за молодой человек стоит рядом, и откуда на полу его кабинета появился песок. С отцом говорил Антель без меня и за закрытой дверью. Проговорили они почти два часа, я успела помыться, одевшись в домашнее легкое платье, сидела в своей комнате и сушила волосы. Задумалась. Вроде все хорошо, как раньше, отец меня узнал, Розетты больше нет, а все равно сердцу тревожно — уйдет Антель, сорх из рода Ночных Охотников, и жизнь потеряет всякий смысл. Вдруг до моего носа долетел запах грозы, мягкие пальцы дотронулись до головы и стали перебирать, теребить мои волосы. Я поплыла.
- Никогда не понимал людей. Как можно носить на голове столько шерсти? А встретил тебя и осознал, что это так красиво, и мне на удивление приятно трогать твои волосы.
Я даже забыла, что хотела покраснеть, так было хорошо.
Барон за ужином весь светился. Слух про исчезновение хозяйки быстро разнесся по замку, слуги не любили мрачную надменную леди. Повара расстарались — ужин был действительно праздничный. Конечно, отец был еще слаб, поэтому праздник не продлился долго, все разошлись по своим апартаментам. Антеля поселили в гостевых покоях, в северном крыле замка. Посмотрев ему в спину, вздохнула и поплелась к себе. Переоделась в полагающуюся по статусу длинную ночную рубашку, легла в кровать. Холодно. Вертелась долго, не грело одеяло, мягкая когда-то постель казалась невыносимо жесткой. Вдруг тонкий лучик бледного лунного света от двери пронзил мрак моей опочивальни, показался и тут же исчез.
- Лиса, ты спишь? Можно к тебе? В этом замке столько жизни, что уснуть практически невозможно!
Антель! Я закивала головой, одновременно двигаясь и откидывая одеяло.
- О, ты сняла сапоги!
Как он разглядел, темно же? Что я делаю? Тащу мужчину к себе в кровать, еще и радуюсь, как ребенок новой игрушке. Пусть! Это просто большой кот — мой кот! Он лег поверх одеяла, я уткнулась ему в грудь и довольно засопела, сразу стало и тепло и мягко. Глаза тут же закрылись, и я уплыла в сон. Проснулась на рассвете, сорх еще спал или делал вид, что спит. Оказалось, ночью я укутала его в одеяло, закинула сверху ногу, а сама почти заползла ему на грудь. Мой кот, никому не отдам. Длинная ночная рубашка задралась почти до талии, выставив на обозрение белые панталоны с рюшечками и бантиками. Какой стыд! Буду надеяться, он действительно спит. Аккуратно сняла с него ногу, потихоньку отползла, вернула своенравную одежду на место, посмотрела на сорха, золотистый глаз приоткрылся и тут же закрылся вновь — не спит! Ах ты, хитрец! Сердито засопела.
«Ты не Лиса — ёжик!» Он еще и смеется, цвету моих щек позавидовала бы и свекла. А этот наглый котяра улыбается! Антель открыл глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как ему на голову опускается подушка. Шмяк! Будь ты хоть трижды котом, но от такого неожиданного снаряда не увернешься! Бой подушками продолжался до полного уничтожения орудий. Хитрый сорх весь в перьях сидел напротив меня и тяжело дышал, зрачки расширены, я вся раскраснелась, запыхалась… ой, что же скажут горничные?! Кровать маленькой леди похожа на поле боя роты солдат! То-то, папа обрадуется! Я побледнела, Антель, глянув на меня, все понял и принялся сгребать перья, в чудом уцелевшую наволочку. Так мы и провозились около часа, кот, забрав все улики, выскользнул за дверь, напоследок щелкнув меня по носу. А мне было хорошо! На душе пели птицы, Антель задержится у нас на неделю, присмотреть за отцом. Я не сомневалась, где он будет спать. А еще надо избавиться от ночной рубашки, подобрать на вечер пижаму и выбрать пух из головы.
Неделя прошла быстро, отец стремительно поправлялся, а сорх заскучал. Я все чаще видела его смотрящим вдаль из окна. Решилась. Днем зашла в кабинет к барону, он поднял голову от бумаг и тепло улыбнулся мне.
- Папа, я хотела с тобой поговорить.
Барон посмотрел на меня и кивнул:
- Лиска, что ты думаешь о нашем госте?
У меня перехватило дыхание, отец кажется не заметил.
- По-моему, очень достойный молодой человек, ты ему нравишься.
- Я? Нравлюсь Антелю?
- Вчера днем, он зашел ко мне, мы долго говорили. Я знаю, что он сорх. Знаю, какие у них обычаи, и еще я знаю, что он для нас обоих сделал. Антель из рода Ночных Охотников просил твоей руки, дочка!
Мои ноги подкосились, и я лишь чудом устояла. Я сама надеялась лишь, что отец позволит мне пойти с котом и что этот кот не откажет.
- Так что ты думаешь Лиска? Я же вижу, он тебе нравится.
- Я люблю его папа.
Голова кружилась, ноги не держали, я кое-как дошла до диванчика, упав на него, закрыла лицо руками и замерла. Лавина чувств обрушилась на меня, радость и счастье переполняли душу, выступали соленой влагой на глазах. Еле слышно хлопнула дверь, запах грозы наполнил комнату.
- Ты согласна, Лиса?
Мои руки мягко отняли от лица, золотые глаза с вертикальными зрачками смотрели в мои, наполненные слезами.
- Ты согласна?
Глупый кот! Как я могу ему отказать? Соленая влага потекла по щекам, я кивнула не в силах говорить.
- Я люблю тебя, маленький человечек! Пусть все сорхи мира будут против, мне все равно!
Он подхватил меня на руки и закружил по комнате, отца в кабинете не было, зато был первый поцелуй.
Я упросила барона не устраивать пышную свадьбу. Надела свадебное платье мамы и наши фамильные драгоценности. Антель был одет во все белое, на нем все тот же морок, он прекрасен! В маленькой часовенке старый священник исполнил обряд. Вечером был праздничный ужин. После Антель отнес меня на руках в мою комнату. Эта ночь была волшебством!
В замке мы прожили еще неделю. Отец смотрел на сияющую меня и чуточку грустно улыбался. Мы собрались в путь на исходе седьмого дня после свадьбы. Была середина осени, дни стояли еще теплые, только ночами было прохладно. В путь тронулись на лошадях, причем от Антеля кони шарахались, как от опасного хищника. Понадобилось два дня уговоров и три халка моркови, чтобы наши лошади, убедились, что кот — это кот, а не враг, и все равно они каждый раз вздрагивали и нервно подергивали ушами при приближении сорха. Останавливались на постоялых дворах и в лесу — с Антелем везде было одинаково хорошо и спокойно. Когда выпал первый снег, мы забрались в лесную чащу, на большой поляне стоял маленький домик. Он был давно заброшен, дверь висела на одной петле и при каждом порыве ветра жалобно скрипела. В единственной комнате полно пыли и грязи. В углу — большая печь, покрытая сажей и паутиной, на крюке — серый от пыли котел. В центре комнаты стоял большой тяжелый стол, на нем в беспорядке были разбросаны остатки посуды. За истлевшей занавеской — широкая кровать. Вообще было впечатление, что жильцы в спешке покинули свой дом. Вот только нам не приходилось выбирать. Я, не привычная к такому образу жизни, заболела. Меня бил озноб, лихорадило. Антель, сорвав остатки занавеси, скинул все с кровати, да и скидывать, в общем, было нечего, — пыльные истлевшие тряпки. Усадив меня на грязный табурет, вышел на улицу за нашим багажом. Хорошо, отец снабдил всем необходимым. Расстелив на доски кровати два наших походных одеяла, кот уложил меня и укрыл сверху двумя плащами. Я тут же уснула.
Проспала не меньше суток, когда открыла глаза, почувствовала себя намного лучше. Села на кровати, осмотрелась. Следы пыли и грязи исчезли. Как это я пропустила такое зрелище? Огонь в печке весело трещал, в котелке над огнем что-то булькало, испуская умопомрачительный аромат съестного. В дверь в клубах пара ввалился сорх с охапкой дров, голый по пояс и босой, как всегда. Его мех на плечах и голове искрился снегом.
- Лиса, ты уже проснулась? Не вставай, представляешь, на улице опять идет снег! Хорошо, за домиком есть сарай, туда как раз поместились наши лошади.
Он метался по избе то с тряпкой, то с метелкой, казалось, этот черный полосатый вихрь невозможно остановить. За какой-то час я была накормлена, посуда вымыта, остатки пыли и паутины безжалостно выдворены за дверь. На следующий день я встала. Меня мутило и пошатывало, что такое? Вроде и температура спала, и лихорадка прошла. Антель вернулся с хорошей тушкой молодого оленя на плече, я увидела кровь на шкуре и еле успела выскочить за порог, меня вывернуло. Что за ерунда?! Вернулась в дом, пошатнулась; сорх, замерший с добычей на плече, поддержав меня, уставился в упор. Я не понимала, что ему от меня надо? Мне так плохо! Антель скинул оленя прямо на пол, подхватил меня на руки и со счастливой улыбкой закружил по комнате. Это он чему радуется???
- Лиса! Милая! Я так счастлив!
Видимо, повредился рассудком! Мне стоило героических усилий управиться со своим взбунтовавшимся желудком, а он еще глупости говорит! Сорх посадил меня на край стола, посмотрела в его счастливые шальные глаза и спросила:
- Антель, что случилось? Мне плохо! А ты радуешься.
- Лиса у нас будет ребенок! Ты беременна!
Я, как громом пораженная, сидела и просто смотрела в одну точку. Так быстро? Нет, я конечно хотела детей, но думала, что это произойдет когда-нибудь потом, не сейчас. Хотя я тоже рада! Я так люблю своего кота! А теперь буду любить еще больше!
- Лиса, ты не обыкновенная, у людей и сорхов не может быть общего потомства! Но у нас будет! Только тебе надо беречь себя… Милая моя!
Меня уложили в кровать, накрыли одеялом, накормили с ложечки как маленькую. Через два дня такого времяпровождения я взвыла. Сумасшедший сорх носил меня на руках в уборную, кормил с ложечки, укладывал в кровать, выносил укутанную на свежий воздух подышать, мыл и разбирал волосы… я же не инвалид! Беременность – это не болезнь! На четвертый день нашего пребывания в лесу я встала сама, решительно отвергла поползновения кота, мне нужно было размяться. Так что я занялась делом. Решила проведать лошадей, меня встретили приветственным ржанием. Убедившись, что копытных хорошо устроили, выпустила их чуть-чуть погулять, а сама решила пока наполнить кормушки… Размечталась! Когтистая рука даже не дала притронуться к мешку с овсом. Под строгим взглядом золотых глаз загнала лошадей в сарай, дверь за меня тоже закрыли. За целый день я не сделала ничего сама! Только протяну руку, как шаловливые ручки уже все сделали. К вечеру я была в ярости! Еще чуть-чуть и никакая трансформация не поможет этому нахалу, увернуться от метлы! Антель уловил мое настроение:
- Не злись, кошечка моя! Тебе нельзя поднимать тяжести и перенапрягаться, то, что ты забеременела, вообще чудо! Мне кажется, любой стресс может стать фатальным для ребенка.
- Но Антель! Я не могу так больше! Я чувствую себя беспомощной! Мне от этого еще хуже…
В итоге мы договорились, что кот умерит свой пыл и даст мне побольше свободы.
На исходе второй недели у нас кончились продукты, мясо-то было, а вот крупы, овощи и, главное, овес для лошадей закончились. Мы удалились в лес примерно на день конного шага от ближайшей деревни. О поездке верхом для меня не могло быть и речи. Пешком я бы не прошла: во-первых, — мороз, а во-вторых, — далеко. Наконец решили, что Антель возьмет обоих лошадей и поскачет в деревню с рассветом, если поторопится, то вернется домой к следующему утру. Лошади выдержат: они хорошо отдохнули.
С рассветом Антель вышел из дома, как всегда по пояс голый, босой. Принял боевую трансформацию, повелел не выходить ни в коем случае из дома. Только он и я сможем пройти внутрь. Подпрыгнув, взлетел в воздух. Стал кружить над избой, что-то напевая и размахивая кинжалами когтей. Продолжалось это недолго. Потом сорх принял прежний облик, оделся, накинул морок и пошел за лошадьми. Весь день я сидела возле окна, было такое чувство, что за домиком следят, — страшно. С наступлением темноты на поляне раздался детский крик, я вскочила и побежала было к двери, но крик не прекращаясь перешел в жуткий вой. Маленькие стеклышки в окнах задрожали. Я зажала уши и залезла в кровать под одеяло, накрывшись с головой. На улице послышался топот, в дверь что-то ударило, взвизгнуло, отскочило. Потом были удары в окна и стены. Кто-то копошился на крыше, пытаясь разгрести ветхую солому. И все они повизгивали, кричали, плакали, как маленькие дети, выли. Я дрожала от страха, такого ужаса мне еще не доводилось испытывать. За ночь не сомкнула глаз, ближе к утру все успокоилось — кем бы ни были эти жуткие создания, сейчас они ушли. Примерно через час, подгоняя взмыленных лошадей, на поляну вылетел сорх. Лошади заржали и встали на дыбы. Снежный покров поляны был вытоптан: еще вчера тронутый лишь маленькой тропкой снег весь покрылся следами больших птиц. Я взвизгнула, когда дверь распахнулась, на пороге стоял Антель! Мой Кот! Вернулся! Я от радости попыталась подпрыгнуть и не смогла, резкая боль в животе заставила замереть на месте, потом аккуратно вернуться в исходное, то есть сидячее положение, и тихонечко завыть.
- Кошечка моя! Где болит?
Сорх захлопнул дверь, одновременно выпутываясь из теплого плаща.
- Милая, не двигайся, я сейчас!
Быстро сбросив одежду, Антель отрастил крылья, когти и поспешил ко мне. Аккуратно уложив меня в кровать, принялся размахивать крыльями и когтями, напевая прекрасную мелодию. Забавно даже, мне полегчало.
- Лиса, я еле успел!
Вцепилась в него, не отпущу! За ночь дрова все прогорели, а встать и растопить печь просто побоялась, вдруг лишний звук еще больше привлечет монстров, так что в доме было довольно-таки прохладно.
- Милая, здесь холодно, давай я растоплю печь. Знаешь, я привез тебе сладких булочек, поздних яблок и еще банку соленых помидор… Ой!
Зря он про помидоры — оказался на полу, а я, истекая слюной, уставилась на дверь. Сижу в кровати, уплетаю соленья, что-то банка маловата. А муж тем временем топит печь и готовит завтрак, — хорошо женился, ничего не скажешь!
— Антель, кто это был?
Сорх поморщился, на его кошачьем лице это смотрелось очень забавно. Он нехотя ответил: «Ламирры, — это порождения магии; чем сильнее маг, их создавший, тем сильнее ламирр, и больше их количество. Не думал я, что это колдовство еще живет в людях: последних знавших секрет магов истребили мы, сорхи, уже больше сотни лет назад. Но ты не бойся, мимо моих чар они не пройдут».
Так мы и жили всю зиму и лето. Уйти я сама не могла, на лошади или на телеге ехать опасно — могла ребенка потерять. Раз в месяц Антель вынужден был уезжать за продуктами, тогда приходили ламирры и всю ночь сильно шумели, выли и скреблись, но до меня добраться так и не смогли.
Было страшно, но не как в первый раз. На всякий случай я пряталась под одеяло и мечтала, как утром приедет мой кот и привезет еще несколько банок помидор. А еще сорх учил меня травам, по книжке — зимой, а летом проверял знания на практике, приносил травки и корешки из леса и долго рассказывал, что от чего помогает и как все это смешивать и готовить. Еще я изучала, как ставить заговоры, отводить глаза и разные мелочи по способностям.
В середине лета произошло несчастье: ночью в сарае с лошадьми раздались жуткие вопли и дикое ржание. Антель соскочил и умчался на улицу, крики стали еще резче и громче. Потом все неожиданно стихло. Я с замиранием сердца ждала его возвращения. Примерно через полчаса сорх вернулся, весь вонючий и грязный, но невредимый. На мой испуганный взгляд только грустно улыбнулся: «Ламирры, одну лошадь загрызли, вторая испуганная, но целая. Я одного поймал живьем, допросил. В этом и заключается единственный недостаток ламирр: если уж поймал, то сможешь узнать, где маг, какую цель вложил он в голову своего создания и какие мысли при этом испытывал. Так вот, наш маг живет в середине этого леса. Кстати, этот домик — его задумка. Стоит достаточно глубоко в лесу — путнику или охотникам далеко ехать в деревню, ночуют в доме, а тут — ламирры. Они доставляют магу человеческий материал для исследований, а за это получают гнилое мясо в пищу. А тут мы с тобой, при мне ламирры нападать боялись, без меня пробовали, но опять не смогли добраться до тебя. Маг заинтересовался тобой, точнее нашим ребенком, он специально послал своих слуг убить одну лошадь, чтобы повнимательнее меня рассмотреть и понять, с кем имеет дело. Прости меня, Лиса, что я затащил нас в эту глушь. Я поставил защиту на всю поляну, но все равно нам надо отсюда поскорее выбираться».
Пока говорил, согрел воды и стал смывать с себя грязь. А мне от его рассказа стало плохо, очень плохо… и больно внизу живота. Кажется, что-то происходит!
- Антель! Ребенок!
В ту ночь родилась ты, Фьёль. Антель был счастлив, ты была таким милым котенком! Просто чудесной девочкой! Кстати, Фьёль назвал тебя отец, на языке сорхов «фьёль» – чудо. А Фелиция - «для мира людей».
Через месяц мы решили уехать из лесного домика. Антель перед выездом отдал мне перстень. Я его до этого никогда не видела, сорх сказал, что это печать правителя рода Ночных Охотников, а он наследник. Вот так, Фьель, ты знатная персона! Я спросила, что наследник делал в лесу, когда спас меня. Антель ответил, что это традиция: наследник двадцать лет должен странствовать по миру людей и познавать их обычаи, недостатки и достоинства, — только поняв врага, можно жить с ним в мире. К моменту нашего знакомства сорх странствовал уже почти два года. Еще он сам наложил на тебя морок человеческого ребенка и сказал, что он продержится около года.
Выехали мы на рассвете, я с тобой — на лошади, а Антель рядом — пешком, в боевой трансформации. Мы проехали примерно половину пути, когда на нас напали ламирры во главе со своим хозяином. Я первый раз смогла их рассмотреть. Лучше бы я этого не видела. Тела у них похожи на человеческие, только неправильные: какие-то ломанные, сгорбленные; кожа синюшная, покрытая язвочками и струпьями; непропорционально большие лысые головы с огромными красными глазами и клыкастыми пастями; языки вывешены почти до груди; с клыков капает ядовитая желтая слюна. Руки длинные, обманчиво хрупкие с веерами когтей, ноги тонкие, стопы как у птиц, трехпалые. Еще от них жутко воняло гнилью. Мага я не разглядела: просто высокая, темная фигура в плаще. Лошадь тонко заржала и затряслась от страха. Антель хлопнул ее по крупу в направлении деревни, а сам остался задержать нападавших… Больше я его не видела. К вечеру взмыленная лошадь принесла нас в деревню. Мы ждали твоего отца еще три дня, а потом уехали. Ждали бы и дольше, но по ночам стали выть собаки и ржать лошади, я поняла, что это погоня, и моего кота ждать нет смысла. Так мы с тобой скитались два месяца. В замок к отцу я не поехала, переживала за тебя. Наверняка слуги бы распустили слух про необычного ребенка, а то, что тебя будут искать, я не сомневалась. Вот так мы и оказались в Кривом Роге. Но я думаю, что твой отец жив, — хочу на это надеяться… Тебе надо уходить отсюда дочка. Перстень твоего отца лежит в сундуке, там двойное дно. Возьми его и еще деньги, иди в большой город, где есть магическая школа. Тебе необходимо учиться, может быть, ты сможешь вызволить своего отца, я чувствую, что он еще жив. Но никому не открывай свою настоящую природу. Слуги злого мага могут быть повсюду.
ГЛАВА 7. Ты не умрешь
Кошки способны вызывать души умерших.
Старинное китайское поверье
Мама закончила рассказ уже утром, последние тихие слова она произнесла с закрытыми глазами. Уснула. Остик положил свою большую голову мне на колени и виновато уставился в глаза.
- Остик, ты ни в чем не виноват, даже если бы сидел дома, не смог бы их остановить, погиб бы только. Я сейчас пойду что-нибудь съедобное поймаю, маме нужен мясной бульон. Охраняй, буду неподалеку, если очнется, просто залай, я приду. Ну, не смотри на меня так, ты умеешь гавкать, все-таки твоя мама была собакой. Если кто из деревенских придет, не пускай.
Ухватила первую попавшуюся целую одежду и побежала в лес, вдруг и вправду деревенские придут. Остик остался сидеть у постели мамы. Лес шумел зеленой кроной, птицы все так же пели в ветвях, безоблачное небо ласкало ярким солнышком. Только тревога за маму не отпускала. Яркий, родной мир стал чужим и серым. Через десять минут я прибежала домой с двумя кроличьими тушками. На подходе к дому увидела двух женщин. При ближайшем рассмотрении они оказались девушками, — еще совсем девчонками, только очень замученными. Остик стоял в дверях и хмуро на них смотрел, хорошо я оделась и морок при виде чужих накинула.
- Что вам нужно? Мама тяжело ранена и не сможет вам помочь.
На лицах девочек отразилось отчаяние.
- Наш отец Морис, он умирает от ран, маму убили, а мы не знаем, чем помочь…
Слезы текли по их щекам, оставляя грязные дорожки.
- Я попробую! Только маму сейчас проведаю, возьму травы и бальзамы. Остик, охраняй, я буду в деревне, если мама очнется, беги за мной, может я смогу кому-то еще помочь.
Деревня встретила нас тишиной, изредка прерываемой глухими, полными боли стонами. Запах крови витал в воздухе, перепуганные женщины тенями ходили по улице. Девочки почти бегом привели меня к своему дому, я с трудом узнавала в них тех милых хохотушек, что вертелись у окна, разглядывая молодого барона. Морис выглядел очень плохо, разорванная рубашка и колотая рана в правое плечо — еще полбеды, а вот перерубленная выше локтя, висящая на лоскуте кожи рука — это беда. Намотанный как попало жгут не мог до конца остановить кровь. И жар постепенно разливающийся по телу старосты говорил о начале воспаления. Мужчина лежал в постели, перепачканная кровью простыня резко контрастировала с мертвенной бледностью кожи, но староста был в сознании, и даже попытался изобразить подобие улыбки при виде меня. Приподнялся, но вскрикнув от боли, потерял сознание. Девчонки встали над отцом и стали тихонько подвывать, размазывая слезы по щекам. Я разозлилась:
- Не реветь! Быстро растопите по жарче печь, спирт в доме есть? Несите. Нужен нож, очень острый, и еще нитки крепкие, и острую большую иглу. Чего рты раскрыли?! Быстро! Зовите всех, кто цел, у кого есть раненые в доме, пускай делают тоже, что и вы, или помогают остальным. Живо!!!
Девчонки вышли из ступора и завертелись юлой, выполняя порученное; вскоре прибежали дети из других семей с жалобами и просьбами. После осмотра поняла, что руку спасти не удастся, слишком много прошло времени с момента ранения — придется отрезать. По ходу раздавая указания, удалила покалеченную конечность старосты, обработала культю спиртом с отваром трав и стянула края раны нитками, покрыла толстым слоем целебной мази. Осмотрела повреждение на плече, зашила и наложила повязку с исцеляющей мазью. Улучила момент, пока никого нет, отрастила на руке когти и влила в Мориса немного силы. Он мужик крепкий — выживет.
Еще четыре часа я носилась по деревне, отрезая, зашивая и вливая силу в покалеченных людей. Около половины мужчин выжило, больше всего пострадали дети и женщины. Почти в каждом доме скорбели по ушедшим, жгли погребальные костры. Раненых было очень много. Кожевник остался без ноги, из трех сыновей выжил только Петр, но лицо его теперь обезображено кривым рванным шрамом ото лба и до подбородка. Повезло, что глаз остался цел. Теперь почти у всех мужчин были на телах отметины — напоминание о бойне. Что интересно, про меня никто не говорил, все были уверены, что это собаки отразили нападение, теперь слава о волкодавах пойдет еще больше, оно и к лучшему: деревне нужна помощь. Но беда не приходит одна, главное достояние деревни – могучие волкодавы, их осталось очень мало; даже мой Остик теперь в почете, хотя до этого его и видеть не желали.
Пришла домой ближе к обеду как выжатый лимон. Мама не просыпалась. Жара вроде нет, наверное, это хороший знак. Сварила кроликов, поела сама и накормила кашей собаку, принялась за уборку. Все изломанное и порванное вынесла во двор, потом подумаю, что можно со всем этим делать. Большой мамин сундук стоял там же, где и раньше. Только все содержимое валялось на полу. Двойное дно не распознали. Вытащила доску и увидела три мешочка. В двух были деньги: в том, что поменьше, — около десяти дариков, а во втором — шиглу, штук тридцать. Третий мешочек самый маленький. В нем нашлось мамино обручальное кольцо и перстень из темного серебра. На квадратной печатке выгравирована миниатюрная крылато-хвостатая фигура (подозреваю, что это сорх из Рода Ночных Охотников), по краям витые переплетения веток и цветов. Сам перстень украшала россыпь мелких блестящих черных камней, они были крошечными листиками и цветами. Красивый… Долго его рассматривала, любуясь игрой бликов от камней, качество работы просто поражало, приглядевшись, можно было различить уши и кошачьи глаза. Какой интересный перстень! Внезапно сорх на кольце ожил, раскрыл крылья и засверкал ярко-голубыми глазами. Я подпрыгнула от неожиданности, но разжать пальцы и бросить перстень не смогла. От кольца по пальцам поползли голубые разряды, охватили кисть и, взбираясь по запястью, поползли вверх. Легкое покалывание перешло в болезненные уколы. Боль все нарастала, я не могла пошевелиться, даже вскрикнуть не получалось! Морок сполз, туника натянулась и с треском порвалась, из спины выросли крылья. Голубые всполохи побежали по меху, сливаясь с искрами из перстня. Маленький сорх почтительно поклонился мне и замер в прежнем положении. И что это сейчас было? Наконец смогла вдохнуть! Судорожный всхлип вырвался из горла. Убрала крылья и повалилась на пол, сил почему-то не было. По моим подсчетам, пролежала так не меньше часа. С трудом села и посмотрела на опасное украшение. Сжала в руках перстень отца, расставаться с ним не хотелось, но и размер явно не на мою руку. В мешочке, где лежали кольца, нашлась серебряная цепочка, продела ее в кольцо и повесила на шею. Стало так хорошо на душе, как будто нашла частичку себя. Мамино колечко положила обратно в мешочек, спрятала все обратно на дно сундука и сложила сверху уцелевшую одежду и ткани. Мама проснулась ближе к вечеру, выпила немного бульона и целебного отвара и опять уснула. Только я видела, что лучше ей не становится, начинался жар. Сняла повязку — от ран шел неприятный, тяжелый запах, видно, началось воспаление. Что делать???
- Остик, сторожи снаружи, никого не пускай!
Сама разделась, вспомнила, как разгорелось пламя ярости внутри, потянулась к нему и почувствовала отклик. Посмотрела на маму, зрение уже иное, резче, четче, цвета как будто потеряли краски. Зато я увидела воспаление у мамы в животе, ее радужную ауру пронзало, марало черное пятно болезни.
- Ты не умрешь!!!
Закружилась, запела на таком неизвестном и таком родном языке. Когти оставляли в воздухе голубой светящийся след. Вскоре вокруг меня соткался искрящийся, хаотичный узор, никакого порядка и закономерности, только кошачья магия, — моя магия. Полюбовалась: узор закончен. Я взяла его в руки, как кружево, и стала раскладывать на тело мамы. Светящиеся завитки и линии втягивались под кожу, наполняя силой, заставляя бороться с заражением и болезнью. Мне показалось, что этого мало. Подумала немного и запела по новой, сплела еще одно кружево. На этот раз оно впиталось в раны, изгоняя хворь и сращивая повреждения. Легла рядом с мамой, окутала нас обоих крыльями, усиливая плетения, защищая, не позволяя чарам рассеяться. Так и уснула. Проснулась утром. Мама лежала с открытыми глазами и смотрела на меня:
- Моя Фьёль. Я как сквозь сон слышала, как ты поешь на древнем языке сорхов, этот язык знают только правители родов, ему не учат, он приходит сам, в нем основа магии сорхов. Антель на нем пел, когда помогал тебе родиться.
Я подпрыгнула, мама говорит! Вскочила, откинула простынь, на ее животе только три розовых шрамика и все! Я знала, что через пару лет от них не останется и следа. Только она все еще бледна. Накормила бульоном и напоила отваром трав. Есть маме пока можно не все и вставать тоже еще рано.
- Фьёль, а что с деревней?
Мне не хотелось ее волновать, но и смолчать нельзя:
- Хорги сильно навредили, убили много мужчин и женщин, даже детей. Оставшиеся в живых почти все ранены. Я вчера полдня их перевязывала и зашивала раны. Собак тоже совсем мало, и деревенские думают, что это они хоргов перебили.
Мне было немного обидно, это ведь я их спасла. Но умом понимала — это к лучшему. Мама сильно расстроилась, по ее щекам потекли слезы. Я присела рядом и обняла Милу за плечи, слабость давала о себе знать, и она вскоре уснула.
К вечеру прибыл сам барон Луи. Он долго выяснял у мамы, в какие одежды были одеты хорги, как причесаны. Оказывается, у каждого племени свой цвет одежд и свои прически. Мама —единственная, кто толково сумел ответить на эти вопросы. В деревне еще вчера вечером мертвых сожгли: хоргов — всех вместе, как больной скот, а своих — с почетом и плачем. Погребальными кострами занимались женщины и дети, сожгли весь запас дров. Барон распорядился о провизии и топливе, еще несколько лет деревня будет заращивать раны, и Луи обещал помощь. Уже собираясь уходить, барон развернулся на пороге и внезапно сказал:
- Мила, у тебя чудесная дочка! Настоящее сокровище! В деревне все только о ней и говорят. Ты ее очень хорошо выучила. Мой лекарь осмотрел всех раненных и сказал, что большинство из них должно было умереть еще вчера.
И ушел. Я раздулась от гордости, так приятно услышать похвалу! Но оглянулась на маму, она побледнела и в задумчивости стала теребить уголок одеяла. После отъезда барона Мила как-то странно на меня посмотрела и, как будто между прочим, сказала:
- Знаешь, Фьёль, я узнавала, в городе Трилсток есть школа магии. В середине осени там начнется набор учеников. Пешком туда около трех недель добираться.
- Мама, ты это к чему?
Меня напугал странный взгляд, что-то нехорошее произошло, и это что-то никак не связано с нападением хоргов.
– Что произошло?
Мелисса только тяжело вздохнула:
- Барона интересовали далеко не хорги, его заинтересовала ты! Похоже, наследник не смог объяснить отцу синяки и ссадины на лице. Вот господин Луи и решил посмотреть повнимательнее на девушку, сумевшую так красноречиво отказать его любимому сынку.
- Но ведь он ругал его! Я сама слышала!
- Глупенькая! Так ругают, только чтобы привлечь побольше внимания. На самом деле, барон души не чает в своем отпрыске и, скорее всего, то, что ты подпортила ему физиономию, только зажгло охотничий инстинкт в обоих. Вообще, я думаю, что барон не обратил на желание сына внимания, но, когда он узнал, что ты лечить умеешь, решил, что ему не повредит в замке лекарь. К тому же сын будет дома, зачем бегать по окрестным деревням за девками, когда есть своя под боком. Добивайся — не хочу. В общем, новая игрушка, как те два бракованных щенка.
Я в полнейшем шоке смотрела на маму. Видимо, для пущего эффекта, Мелисса добавила, глядя прямо мне в глаза:
– Кстати, Луи будет абсолютно счастлив, если Филипп сумеет добиться своего. А если не справится, тут уж барон постарается. Когда они наиграются, тебя просто, если будешь себя хорошо вести, выдадут замуж за какого-нибудь мужика.
У меня шерсть встала дыбом, а мама продолжила:
- Как жену нашего Мориса отдали после самого барона. Хорошо, староста — мужик нормальный, принял ее. У самого Луи таких игрушек около дюжины было, только треть выжили. Сейчас правда говорят, что Луи остепенился, сыну пример подает. Только вранье все это. Помнишь, я в том году на четыре дня уезжала? Роды принимала у новой игрушки барона. Девочка родилась, кстати. Мамаша чуть старше тебя. Барон ее потом вместе с ребенком в город за какого-то ремесленника замуж отдал. Неплохая участь для опозоренной деревенской девушки.
Вот теперь мне стало действительно страшно и противно. Этот мужчина казался таким заботливым. Мама посмотрела на мои округлившиеся глаза и улыбнулась:
– Хорошо, что Луи во мне нуждается: я ему настой специальный делаю, чтобы сила мужская была… Чего смеешься? Сыну пример надо подать, а годы-то уже не те. Но рано или поздно барон попытается до тебя добраться и на меня не посмотрит, нрав у сына и у отца одинаковый, своего они привыкли добиваться. Так что уходить тебе надо, Фьель. Знаю, что ты сможешь с ними справиться, но только не забывай про мага, я чувствую, он по сей день ищет тебя.
Только не могла я, прям сейчас встать и уйти. Мама была еще слаба, да и в деревне раненых перевязывать нужно ежедневно. Опять же, запас лечебной мази не бесконечен, новую подготовить надо. В лес я ходила за травами еще до рассвета, темнота не помеха, нужные растения сами звали меня, стоило только пустить клич. С восходом солнца травы уже были разобраны, и под ценные указания мамы я готовила мази и растирания, после завтрака шла в деревню. Моя магия выросла в разы, каждый раз щедро вливая ее в маму, думала, что упаду в обморок, как тогда с Остиком, но силы хватало еще и на лечение деревенских. На меня перестали смотреть косо, встречали с радостью. Женщины, которые раньше шарахались при моем появлении и творили отвращающие зло знаки, теперь первыми здоровались и с благодарностью заглядывали в глаза. Староста Морис больше горевал по жене, чем по руке, его дочки помогали, как могли, утешали отца. Хорошо, сын в тот день был в соседней деревне и не пострадал.
Кирн находился на грани помешательства, потеряв ногу и двух сыновей, он потерял смысл своего существования, ни на что не реагировал, смотрел в одну точку. Я пыталась с ним поговорить, но он мне не ответил. Тут нужна Мелисса. Мама поправлялась стремительно, еще впалые щеки окрасил легкий румянец, и буквально через четыре дня она начала самостоятельно вставать и потихоньку передвигаться по дому. Перстень отца грел душу, но такое необычное украшение не стоит всем показывать. А кольцо так и норовило выскользнуть из горловины туники, стоило только слегка нагнуться. Поэтому я наложила на него морок, каждый видел простой камешек, оберег на шнурке. Немного подумав, добавила наговор: если кто-то захочет снять мой оберег, тут же про это забудет. Показалось, что это важно.
И еще было острое чувство, что время на исходе, как будто утекает сквозь пальцы, и я пыталась сделать как можно больше: наговориться с мамой, наиграться с Остиком. Пес чувствовал мое состояние и не отходил ни на шаг.
Через две недели мое предчувствие сбылось. По дороге в деревню Остик вдруг насторожился и глухо зарычал на придорожные заросли. Оттуда вышли двое мужчин, их я видела в эскорте барона, когда они забирали щенков. Тот, что постарше, заговорил:
- Прости, что напугали, но мы слышали, что ты лекарь, — заменяешь свою мать. Помоги, наш товарищ ранен, он лежит там, под деревом, - он указал себе за спину.
Они что, меня за идиотку держат? Ну что ж, подыграем.
- Меня в деревне ждут: открылось сильное кровотечение. Вы раненого к маме отнесите, она уже оправилась от болезни, а Остик вас проводит.
Пес немного увеличился в размерах и очень спокойно посмотрел на мужчину, тот почему-то поежился и понуро пошел обратно в кусты. А я со спокойной совестью направилась в деревню. Может, и хорошо, что морок на Остике прижился. Такая охрана нам точно не повредит. Если бы не было собаки, со мной и говорить не стали, стукнули бы по голове и — в мешок. Здравствуй, похотливый Филипп. Вернувшись домой, застала расстроенную маму, сосредоточенно собирающую мои вещи. Она все поняла правильно.
- Приходили сегодня трое, под конвоем Остика я их с миром отпустила. Но барон не успокоится, тебе пора в путь. Мы проводим, сколько сможем. Нужно зайти в деревню, Морис нам поможет. Он до сих пор в обиде на барона за свою жену.
- Зачем мама? — удивленно спросила я. — Я сама могу дойти, меня еще и не увидит никто!
Мелисса покачала головой:
— Вот именно! Нужно, чтобы Морис знал, ты ушла в город, а не к барону в замок. Поверь, так нужно. Слух, что ты сбежала от господина Луи, порадует всех людей на его земле. Может, что-то изменится в их жизни и не придется больше прятать дочерей. – Что тут скажешь? Надо — значит, надо.
Когда стемнело, зажгли свечи по всей комнате, на улицу выбрались через погреб. Мама считала, из любого жилища должен быть второй, тайный, выход. Все деревья в округе шептали: «За домом наблюдают люди». Мы тихонечко обогнули наблюдателей и пошли в деревню. Морис встретил нас улыбкой на осунувшемся лице:
- Мила, ты выздоровела! Как я рад, что с тобой все в порядке. Твоя дочь нас всех спасла!
Мы с мамой напряглись, староста не заметил.
- Она у тебя настоящий лекарь!
Мы дружно выдохнули.
– Девчонки мои рассказывают, какой она устроила лазарет из деревни, как командовала, лечила, зашивала. Мне, вот, руку оттяпала и даже не поморщилась.
Староста поднял культю и недовольно скривился, еще болит.
- Да, Морис, Фелиция молодец, даже барон это заметил!
Улыбка сползла с лица старосты. Мама многозначительно кивнула и припечатала:
- Его сынок на нее глаз положил.
Мужчина сжал единственный кулак, его лицо исказила злобная гримаса:
- Псы поганые! Весь род такой! Ни один предок барона ни разу не был женат! Все девок себе из деревень таскали! Самых лучших выбирали и мучали! Если сына родит, может еще и поживет, если дочь, выгоняли без жалости. Мне еще дед рассказывал: прадед нашего барона надоевших девок солдатам на развлечения отдавал, никто не выживал. Тогда люди дочерей по подвалам прятали. Это нынешний подобрел: развлечется и отпустит с миром, даже приданного может дать, если ребенка родит. Марту мою перед свадьбой к себе в замок забрал. Я его тогда убить хотел, да отец отговорил, сказал: «Барон поиграет и отдаст». Так и вышло, через два месяца Марта ко мне ночью пришла, зареванная. Сказала, что барон ее обесчестил и выгнал за строптивость. Но я простил. Марта мне сына и двух дочерей родила. И собой меня от меча хорга прикрыла. Я бы тогда не руку потерял, а голову. Да и умер бы от потери крови, если бы не твоя дочь, и многие бы умерли. А теперь этот стервятник опять лучшее забрать хочет!!!
По бледному лицу мужчины пошли красные пятна, я даже испугалась, в такой ярости старосту я еще ни разу не видела! Милу, видимо, эта вспышка не удивила:
- Успокойся, Морис! Мы к тебе за помощью пришли. Я далеко не смогу уйти. А Фелицию в город проводить надо. Мы решили, в Трилстоке барон ее не достанет. Пошли с ней своего сына, пусть выведет из владений барона, дальше она сама, только дорогу подробно расскажи. В долгу не останусь, сам знаешь.
Лицо старосты просветлело, хищная улыбка показала, что подбросить барону гадость Морис всегда готов.
ГЛАВА 8. От волка родятся волчата
Остерегайтесь людей, которые не любят котов.
Ирландская пословица
Сына старосты звали Лукас. Он был примерно на два года младше меня. Темноволосый и сероглазый, с веселой улыбкой, вошел сразу, как Морис кликнул его. У меня, если честно, создалось впечатление, что паренек просто подслушивал за дверью.
- Сынок, нужно чтобы ты проводил Фелицию до границы владений барона. Самому барону знать об этом не нужно.
Паренек ухмыльнулся — мы с мамой переглянулись. Эта ухмылка ой как напомнила господина Луи: не все рассказал Морис, ой не все. Мелисса немного побледнела, зря она попросила помощи Мориса. Но делать нечего, отказываться уже поздно.
– У меня есть карта северной долины, Лукас, помоги.
Паренек расстелил на столе большой лист пергамента. На карте были обозначены дороги черными извилистыми линиями, речки и озера — синими линиями и кляксами, болота были темно-зелеными, а лес — светло-зеленым. Деревни изображены маленькими домиками, где полями вокруг, где миниатюрными рисунками коров. Чем больше домиков, тем больше деревня. Холодные горы упирались в самый край пергамента и просто изображались коричневыми кольцами, одно в другом, постепенно сводясь к белому цвету, — наверное, ледники. Наш Кривой Рог был нарисован одним маленьким домишкой, зато рядом красовался серый пес, естественно, располагались мы на самом краю карты, как раз возле подножия одной горы, на опушке леса. Трилсток — на другом конце карты — он был большим скоплением двухэтажных домиков за крепостной стеной. В разных сторонах, но значительно ближе, были еще города поменьше — Алилсток и Карссток. А вот почти по прямой, недалеко от нас, между Кривым Рогом и Трилстоком, стояло жилище барона Луи. Миниатюрный замок был точной копией настоящего: грозный, темно–серый, с узкими бойницами окон и мрачными башнями. Расстарался художник, или просто мне после всего пережитого замок казался страшным и неуютным. Оторвала взгляд от жилища Луи и вновь посмотрела на карту. Желтой линией обозначалась граница владений барона, в нее самым краем входил Кривой Рог и еще штук шесть небольших деревень. Не такие уж и большие владения у досточтимого господина Луи.
- Фелиция, смотри, вам лучше пробираться краем леса, подальше от деревень, вот здесь. Да, и имей в виду, по дорогам часто курсируют люди барона. То, что тебя здесь нет, господин Луи узнает быстро, наверняка, за вашим домом следят. Так что, искать начнут, возможно, уже завтра. Пройти вам придется совсем близко от замка, иначе только через поля, деревню Железные Сохи или через болота. Ну, в болоте вам делать нечего, а вот в деревне искать вас будут в первую очередь, так что остается только замок. Потом пойдете опять лесом. Так быстрее, безопаснее, и к тому же дорог нет. Как выйдете из леса, упретесь в мутную желтую реку, это Золотянка. Она берет начало из глиняных карьеров на востоке, поэтому и вода желтая, ширина — примерно саженей шесть. Река как раз и есть граница владений барона. Переправа у нас через Золотянку одна. Вплавь не советую: во-первых, течение, во-вторых, все, кто искупался в реке, болеют потом золотой лихорадкой. У переправы Фелицию наверняка будут ждать, но есть еще одно место, тайное. Вот у этого утеса река делает резкий поворот, там есть мой схрон. Надо зайти в воду — там мелко, по колено. Под утесом за большим камнем спрятана маленькая лодочка, ее не видно ни с воды, ни с берега. Лукас переправит тебя, Фелиция, на тот берег и спокойно вернется домой, нам с ним не впервой совершать такие переправы. Дальше лучше зайди в Алилсток, там сможешь подсесть в почтовую карету и с ветерком добраться до Трилстока. На дорогу до границ баронства у вас должно занять не больше недели, а дальше — как повезет. Если на почтовых, то за четыре дня доберешься, если пешком — то недели три.
- Морис, я стесняюсь спросить, что ты вывозил тайком от барона?
Мы с мамой были восхищены. Староста самодовольно ухмыльнулся:
- Мила, барон продает наших щенков в Алилсток по двадцать дариков! В Карсстоке бывало и за двадцать пять! Вот и вожу иногда сам. Думаешь, откуда я тебе книги привозил? Не у барона же заказывать.
Вышли из деревни ближе к полуночи. Я, прощаясь с мамой и Остиком, плакала. Мама пошла домой опять тайком, она будет делать вид, что я дома, сколько сможет, чтобы дать нам как можно больше времени уйти подальше. В дорогу Морис собрал нам продуктов на неделю, сказал, что Лукас умеет охотиться. Я и сама умею, только говорить об этом не стала. Почему-то сын старосты вызывал зуд в кончиках когтей: не нравилась мне его кривая усмешка. Мама отдала мне все деньги, она еще заработает, а мне в городе они понадобятся.
Ночь выдалась светлая, неполная луна ярко освещала тропку, звезды, казалось, горят особенно ярко. Ночные птицы изредка нарушали тишину ночи. Шли до рассвета по опушке, Лукас сначала кидал на меня удивленные взгляды. Конечно, девчонка должна быстро устать, темноты испугаться, есть попросить или, на крайний случай, передохнуть присесть… Как бы не так! Если бы не этот товарищ, я бы уже давно была далеко и от деревни, и от самого барона. С рассветом углубились в лес, остановились на небольшой полянке рядом с ручьем. Лукас сказал, что надо немного поспать, выйдем ближе к вечеру, пройдем до темноты еще немного. Позавтракали и завалились спать. Только не спалось мне что-то, паренек похрапывал во всю, а я есть хотела. Что мне кусок колбасы и краюха хлеба? Тихонько встала и пошла в лес. Удалилась достаточно далеко, чтобы даже если проснется, не нашел. Сбросила все и отправилась на охоту. М-м-м… какие замечательные птички гнездятся на вершине вон того высокого дерева! Отрастила когти побольше и полезла к гнезду. Птички были размером с большую кошку, сами — охотники. С диким клекотом на меня спикировал глава семейства. Сцапала его на лету и отправила в обратный полет, слишком старый, а вот два почти оперившихся птенца — то, что надо. Подползла к краю гнезда и, резко вскинув руку, вытащила упирающийся ком перьев. Думаю, одного мне вполне хватит. Родители беспомощно кружили вокруг, громко крича, правда отогнать меня уже не пытались, показательного полета одного охотника было вполне достаточно. Только надо подальше отойти, птицы подняли такой шум! Перья не проблема: распустила когти — вмиг выпотрошенная тушка приятно оттягивала ладонь. Хм, но сырое мясо я не ем. А что если попробовать тот трюк, что я использовала против хорга тогда в деревне? Собрала в руке шарик силы и медленно опустила в него птичью тушку. Птица вспыхнула прямо в руке, по поляне поплыл запах жареного мяса. Жара огня я не почувствовала, попробовала немного прибавить магии, шкурка начала подгорать, так, значит, торопится не стоит. Подождала, пока птица запеклась до нужной кондиции. Приятного аппетита! Все-таки первый опыт вышел немного горелым, но начало есть! Тщательно вымыла лицо и руки в маленьком родничке, я хоть и кошачьей породы, но языком умываться — не для меня. Нашла свою одежду, и довольная прокралась к месту нашей «дневки». Улеглась спать, предварительно попросив деревья, если что, разбудить. Лукас даже не заметил, что меня не было около часа. Разбудили ветви дерева, пощекотав листиками по лицу, Лукас начал просыпаться. Я сделала вид, что сплю, а сама сквозь ресницы за ним наблюдала. Паренек встал, потянулся с хрустом, потом пошел в кусты, послышался красноречивый звук. Вернулся и уставился на «спящую» меня, прошло уже минуты три, а попробуй притворяться, что спишь, когда на тебя пристально смотрят! Потом вздохнул, как-то странно, я бы сказала, что немного грустно, и потряс меня за плечо:
- Вставай, Фелиция, сейчас поедим и в путь.
Костра разводить не стали, опасно. Поели колбасы с хлебом, запили водой из ручья и тронулись в путь. Шли лесом, Лукас время от времени поглядывал на меня удивленно и взвинчивал темп передвижения. Хорошо, тащиться так медленно мне уже надоело. Интересно только, надолго ли его самого хватит с такой скоростью. Оказалось, парень вынослив и продержался в выбранном скоростном режиме аж целых два часа. Шли в основном лесом, иногда выходя на опушку. Лес стал совсем молодым, кое-где встречались небольшие заболоченные участки. Остановились с последними лучами солнца, забрались в лес, как раз достаточно далеко, чтобы с дороги не был виден костерок и не доносился запах дыма. Остановились на небольшой прогалине, невдалеке пробегал тонкий ручеек. Лукас ушел за хворостом, мне досталось принести воды. Сходила к ручью, берега немного заболочены, громко квакают лягушки. Но в середине неспешный поток оставлял воду чистой. Пришлось разуваться и закатывать штаны. Ступила в холодную воду, из-под ног во все стороны прыснули маленькие черные головастики. Бррр! Не совсем приятное зрелище, конечно, но делать нечего, есть хотелось неимоверно! Вернулась на прогалину, парень уже развел костер и втыкал в землю свежесрубленные рогатины для котелка. Покосившись на мои мокрые ниже колена штаны, сказал:
- Сегодня готовишь ты, завтра моя очередь.
Молча кивнула, пристроила котелок между рогатинами и, покопавшись в сумке, вытащила крупу. Поужинали кашей с кусочками мяса, я была очень голодна: птичка и колбаса давно переварились. Так что, горячая каша пришлась как раз к месту. Поели в полном молчании, похоже, парень не очень любит разговоры, к тому же моя настороженность сказывалась. Каша трагически быстро кончилась.
- Если мы завтра пойдем так же быстро как сегодня, то уже к ночи будем возле замка барона. Преодолеть его в темноте будет намного проще.
Сказал, как будто ни к кому не обращаясь, встал и, подхватив котелок, ушел к ручью. Меня начинала раздражать его манера говорить, не дожидаясь ответа. Завернувшись в плащ, подложила под голову свой мешок. Полежала с закрытыми глазами, подождала, пока парень вернется. Он попыхтел, устраиваясь, и затих. Посмотрела на него — лежит ко мне спиной по ту сторону костра, даже плащом не укрылся. Но это его дело. Сомкнула веки и уплыла в сон.
Снилось болото, как будто парю над бескрайними топями, зеленоватое солнце ласкало кожу. Маленькие стайки ярких птичек перелетали с островка на островок. Легкая дымка поднималась с поверхности воды. Нестройных хор лягушек оглушал, лишь иногда прерываясь после громких булькающих звуков, так дышало болото. Интересное место! Вдруг я почувствовала на себе взгляд полный тоски, он манил, буквально тянул вниз, в душную дымку испарений. Казалось, еще чуть-чуть и упаду в черную холодную воду.
Вздрогнув, распахнула глаза. Светало, Лукаса рядом не оказалось, огляделась по сторонам — вон, кажется, идет. Разводить костер не стали, позавтракали остатками хлеба и колбасы, тронулись в путь. Весь день шли молча, лишь когда лес начал редеть, Лукас решил поговорить:
- Фелиция, а почему ты уходишь из деревни?
Казалось, вопрос его очень интересует.
- Барон решил пригласить меня пожить у него.
Мы идем тайком, и поэтому толку скрывать от Лукаса очевидное?
- Тебе так не нравится наш барон? Он ведь очень многое сделал для деревни, под его правлением процветает земля, богатеют люди. Вот смотри, он платит нам за щенков, а мог бы просто их забирать даром. Да и после нападения помог сильно.
Лукас во многом прав, только он не понимает одного момента.
- Если бы барон забирал щенков просто так, то люди бы, просто перестали тщательно следить за породой, так лелеять и пестовать своих собак. А насчет помощи, я с тобой согласна. Только я не хочу становиться игрушкой барона или кого бы то ни было еще.
Лукас задумался и надолго замолчал.
- Фелиция, а что ты будешь делать в городе? - снова заговорил он. - Там ведь за все платить надо!
Интересный вопрос, но про школу магии я не буду говорить, ни к чему. Разговор стал больше походить на допрос, и этот момент мне сильно не понравился.
- Найду жилье, работу, поживу немного. Может, понравится, а через пару лет вернусь, если в городе все хорошо сложиться, заберу маму. Там, может, и замуж выйду.
Врала и не краснела. Какой замуж? Я учиться хочу. А Лукас, открыв рот, слушал мои выдумки.
- Ты смелая, у нас против барона мало кто пойдет, а одной девушке в городе, говорят, очень непросто. – высказался он и прибавил шаг.
Странный какой-то разговор…
Лес кончился как раз перед заходом солнца, опушка вывела нас к каменистым холмам, здесь легко затеряться. Закат окрасил небо яркими красками: оранжевым и алым. Говорят, это плохой знак. Но разве может быть плохой такая красота? Птицы разносили трели по округе, весело перелетая с камня на камень, стрекотали кузнечики. Мы развели маленький костерок на дне овражка и сварили кашу. Лукас задумчиво на меня смотрел, но молча размешивал кашу. Поели и решили с темнотой двигаться: дальше. Только что-то меня в сон клонит… Как-то странно: голова тяжелая, руки не поднимаются. Что за ерунда? Попыталась выпустить когти и не смогла. От попытки только повалилась на спину, даже глаза закрыть не могу. Почувствовала рядом движение.
- Ты прости, Фелиция, я возьму твои деньги, тебе они возможно уже не понадобятся, а я в Кривой Рог возвращаться не хочу. После смерти мамы у меня никого там не осталось. Морис мне не отец. Я, как барона увидел, сразу это понял, конечно, он меня не признает. Господин Луи мне за тебя обещал двадцать дариков, немалая сумма, даже для города. А у тебя неплохой капитал!
Ах ты, сволочь! И когда успел договориться? Наверное, сегодня утром, то-то ушел тайком и вернулся молча. Сразу стали понятны его вопросы. Послышался стук копыт.
– А вот и барон пожаловал! Приготовься.
Он еще и насмехается! Только сознание уплывало, перед взором все двоилось. Звуков уже не слышала. Видела, как к нам спустился мужчина (лицо не запомнилось, расплывалось), как Лукас что-то у него спросил. Мужчина резко ответил и ударил мальчишку кинжалом, тот упал. Меня взвалили на плечо, как мешок. Перед глазами — спина, потом качнулась и на земле увидела Лукаса, уже побледневшего, в луже крови. Вдруг звуки вернулись, кто-то спускался в овраг.
- Зачем паренька убил?
- Денег просил, велика честь для предателя. Ты его прикопай, чтобы не нашли. Девчонку жалко, смелая, вишь, от барона удрать решила, если бы не этот и не нашли бы вовсе, а так, опять этот баронский выродок до смерти замучает.
Послышалось недовольное сопение.
- Помолчал бы уж, не твоего ума дело!
Державший меня ощутимо поежился:
- Не ты в карауле на северной стене ночами стоишь! Слышал бы, как из покоев юного господина девки кричат! Послушаешь — жить не хочется. Вдруг женюсь и дочь родится, а потом этому зверю попадется.
Ответом ему послужил тяжелый вздох:
- Да знаю я все! Вот этими руками изуродованные тела в лесу закапываю. А девку действительно жалко, смотри какая коса, черная. Сразу видно, не наших кровей.
Чьи-то руки приподняли лицо.
– Настоящая красавица! Я ее узнал, это она со знахаркой тогда к старосте в Кривом Роге с корзиной настойки приходила, помнишь? Когда мы щенков последний раз забирали. Я еще тогда подумал: «Зря ее травница в деревню привела».
- Помню. Потом еще хорги на ту деревню напали, так мужики говорили, что это она их всех выходила, а этот ее продал. Если бы барона с нами не было, я бы его еще тогда…
Тот, что нес меня, походя пнул тело Лукаса и, пыхтя, стал взбираться на склон оврага. Сознание мое уплыло окончательно.
Темно. Нереально яркие звезды вверху. Внизу земля серая, как пепел, ни единого островка зелени, только камни. Ветер свистит в ушах. Крылья легко находят восходящие потоки воздуха. Хорошо! Свобода и ветер! Выгибаю мощную шею, из горла вырывается струя яркого, голубого пламени. Чешуя играет в яркой песне светил сотней оттенков черного. Кружусь в хороводе звезд — сама звезда — мириады миров под когтистыми лапами! Свобода пьянит, но в голове возникает вопрос «кто я?» Падаю. Темнота. Вокруг черная вата, сквозь нее пробивается какой-то звук; нет, звуки, кажется, голоса… только не могу понять, о чем говорят. Холодно. Озноб пробегает по телу… У меня есть тело? Звуки все никак не хотят уходить, врываются в сознание раскаленными иглами…
- Что ты дал этому ублюдку? Почему она уже третий день в отключке?! Неужели нельзя было просто напасть, отец? Они ничего бы не смогли сделать с десятью вооруженными людьми!
Недовольное сопение:
- Помолчи, Филипп! Ты сам мне тогда со слезами рассказывал, что она заставила кусты скрутить тебя! А ты со своими дружками втроем не смогли с ней совладать! Наверное, как истинные воины, еще и мечи достали? – В голосе чувствовалось нескрываемое презрение.
- Но, отец!
Возмущенный возглас прервал раздраженный окрик:
- Она дочь ведьмы! Смотри, Филипп! Она должна сдаться сама, без насилия! Без увечий! Ты меня слышишь! Она не такая, как все. Я хочу, чтобы ее кровь усилила нашу. Если ты не сможешь, это сделаю я. Тогда не быть тебе наследником!
О ком они говорят? Почему так холодно? Где я? Меня трясет…
- Смотри, она приходит в себя! Отец, может, пока она не в себе…
- Не смей! Это должно быть ее решение! Ты вынужден будешь хорошо постараться, если хочешь остаться наследником!
Послышался скрип двери, удаляющиеся шаги и благословенная тишина. Через некоторое время, вновь скрипнула дверь, кто-то тихо подошел. К моему плечу прикоснулась чья-то шершавая ладонь. Противно. Пытаюсь отодвинуться, не могу пошевелиться. Рука переместилась на грудь. Ярость! В голове раздался голос, похожий на раскаты грома: «Как смеет этот жалкий человечишка дотрагиваться до Фьёлиррши?!» Кого? Остатки мыслей потонули в вихрях огненной ярости. Она выжгла отраву, наполнила меня силой… Перстень, так и висящий на шее, завибрировал, голубое пламя зажглось в недрах маленьких черных камней, тело выгнулось дугой, сверхновая взорвалась внутри, затопляя все невыносимым голубым сиянием…
Стою на обломках башни, ни морока, ни одежды, крылья трепещут на ветру. Мне кажется, или они стали больше? Каменная пыль медленно оседает, открывая взору разрушения. Острые обломки выглядят как оскал хищника. Мертвая тишина постепенно заполняется звуками. Снизу слышу стон. А где я вообще? Голос кажется знакомым, спикировала вниз. Мужчина лет тридцати, где я его видела? Не помню, его ноги придавлены большим камнем. Подняла обломок, высвобождая пострадавшего, человек застонал снова, ноги раздроблены. Наклонилась и когтями провела по ногам. Сила потекла сквозь кожу, сращивая, восстанавливая. Сейчас исцеление не требовало каких-то дополнительных усилий, странно. Посмотрела на разгладившееся лицо, это тот, кто убил Лукаса. Он открыл глаза. Спекшиеся губы раздвинула улыбка. Шальные глаза уставились мне в лицо:
- Я знал! Кучка собак не способна разорвать такую толпу хорошо вооруженных мужчин. Только не думал на тебя. Ты демон? Да, должен был настать день, чтобы боги покарали барона, только не думал я, что они пошлют демона…
Похоже, он бредит. Мужчина пытался сказать что-то еще, но я его усыпила, приговаривая:
- Ты никогда меня не видел: в замке взорвался погреб со снарядами для пушек, а барону с наследником просто не повезло. Да, где мои вещи?
Мужик сквозь сон пробормотал, что меня раздели, барон велел сложить всю одежду и мой узелок в мешок и сжечь. А он отнес к себе в караулку, может, я смогу сбежать, и предложилл помочь.
В замке было на удивление безлюдно, все попрятались. Караулка находилась на крепостной стене над воротами. Это было небольшое помещение с кроватью и столом, около дверей стояла стойка с оружием. У противоположной стены — массивный старый шкаф. Именно в нем я и нашла свои пожитки. Вышла на стену, подпрыгнула и полетела в сторону Трилстока.
ГЛАВА 9. Финансовые трудности
Тише, мыши - кот на крыше.
Русская пословица
Так я и оказалась в Трилстоке. Летела почти неделю, днем спала или охотилась. Погода стояла сухая, за что я ей была искренне благодарна. Утром восьмого дня приземлилась недалеко от города в небольшой рощице, деревья шумели зелеными листиками, добычи вокруг не было. А жаль, есть очень хотелось, но, наверное, в городе я смогу решить этот вопрос. Оделась в штаны и тунику, ноги обула в сапоги, накинула морок, заплела косу и пошла к воротам пешком. Город окружали поля, трава выгорела на солнце, птиц не слышно, хотя было еще раннее утро, но день обещал стать очень жарким. Широкая мощеная камнем дорога уводила за высокие ворота. Каменная стена, примерно в две сажени высотой, опоясывала город. Снаружи к стене притулились кривобокие хижины, воздух попахивал нечистотами. На воротах стояла охрана, бравые вояки зорко оглядывали вновь прибывших, если, по их мнению, входивший выглядел подозрительно, то его долго опрашивали и либо пускали в город, либо отправляли восвояси. Всадникам приходилось спешиваться и лезть за кошелями. Я забеспокоилась, денег у меня было несколько сиклей и два шиглу, — все, что нашла в караулке. На воротах на меня мельком взглянули и все. Оказалось, что с пеших деньги за вход не берут, выглядишь прилично и ладно. В городе меня встретила суета и сшибающая с ног вонь. Как люди вообще могут выносить это? Пришлось отступить к стене, нужно осмотреться и прийти в себя. Но буквально через несколько минут нос привык. Двухэтажные дома теснились друг к другу, практически соприкасаясь крышами. Я еще ни разу в жизни не видела такого скопления людей. Все неслись, торопились, толкались. И куда теперь?
От ворот внутрь города уводила широкая дорога, дробясь на сотни маленьких улочек и проулков. Решила пойти по главной улице, куда-то она должна привести. Дорога вывела к небольшой площади, здесь стоял пустой деревянный помост. Интересно, для каких целей он служит. Людской поток растекался по улочкам. Тут до моего носа донесся запах съестного. Я сначала ему не поверила, казалось, что в такой какофонии запахов просто невозможно вычленить что-то отдельное. Огляделась по сторонам. На углу большого дома, стояла полная женщина с большим лотком в руках и с азартом расхваливала свой товар. Пробралась к ней, мой желудок сразу напомнил, что его нужно кормить очень часто, по возможности, несколько раз в сутки! На разносе были сложены аккуратными рядками небольшие пироги и булки. Все с разной начинкой. Лоточница сначала с подозрением глянула на меня, но убедившись, что я ничего красть не собираюсь, ласково улыбнулась и спросила:
- Милая, ты первый раз в нашем городе?
Я кивнула и, вытащив свой скромный запас денег, указала на два самых крупных пирога из разных кучек. Женщина с улыбкой подала мне выпечку.
– С тебя три сикля, - и хитро улыбнувшись, добавила. - Еще за одну монетку расскажу про город и отвечу на твои вопросы.
Подумав, отсчитала женщине четыре монетки и приготовилась слушать. Монетки испарились с неимоверной скоростью, а женщина с воодушевлением начала говорить. Не удержавшись, откусила кусочек пирога.
– Хорошо,
