Месть пажа сапфиров. Наталия Рашевская, Елена Чаусова

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА первая. Старший Арканум XVI, «Буря»
• ГЛАВА вторая. Младший арканум, «Паж сапфиров»
• ГЛАВА третья. Старший Арканум ХVIII, «Тени»
• ГЛАВА четвертая. Младший Арканум, «Туз роз»
• ГЛАВА пятая. Старший Арканум VIII, «Весы»
• ГЛАВА шестая. Старший Арканум Х, «Колесо судьбы»
• ГЛАВА седьмая, Старший Арканум ХVII, «Небосвод»
• ГЛАВА восьмая, Младший Арканум, «Десятка листьев»
• ГЛАВА девятая, Старший Арканум ХXI, «Дом»
• ЭПИЛОГ, Старший Арканум IV, «Правитель»
• ЧАСТЬ дополнительная. Приложение о гадательных картах

АННОТАЦИЯ

Элизабет – сирота, живущая на попечении тетушки. Та считает ее обузой семье и спит и видит, как бы поскорее выдать племянницу замуж. А у самой Лиззи совсем другие планы на жизнь. Но они в одночасье ломаются, когда она оказывается на балу в замке Александра Сеймура, лорда и правителя Каледонии. И, будто этих внезапных перемен мало, их тихий городок сотрясает громкое преступление, за которым стоит целый клубок тайн и лжи. И внести в них ясность едва ли способны даже гадательные карты и пророческий дар Элизабет.

   Цитаты в эпиграфах принадлежат Артуру Уэйту, автору "классической" колоды Таро и книги о гадании на них. Кое-где мы их немного поменяли, потому что в этом мире гадательная колода отличается от нашей. (Об отличиях можно узнать подробно в приложении в конце текста)

ГЛАВА первая. Старший Арканум XVI, «Буря»

   Толкования считали эту карту безрадостной и приводящей в крайнее замешательство. Излишне говорить, что на ней изображено крушение во всех его аспектах, ибо это ясно с первого взгляда.

   Артур Блэйк, «Ключ семидесяти восьми дверей»

   – Элизабет, вы удивительная девушка и потрясли меня с первых минут нашего знакомства, поэтому я готов пасть перед вами на колени, и прошу вашей руки и сердца! – сказал Александр и самым возмутительными и неприличным образом уставился на свою партнершу в танце, с волнением ожидая ее ответа. Само собой, его решение многие назвали бы чрезмерно торопливым, но он сразу понял, что это дивное создание подходит ему как никто другой. Впрочем, главным было, чтобы его предложение оценила она – Элизабет Босворт, а не другие люди. Дела ему до других в этих вопросах не было, так как решалась его судьба.

   Элизабет была прелестной сироткой на попечении своей тетушки и ее мужа, которая сегодня привлекла всеобщее внимание, весьма задиристо ответив мистеру Пэмбруку, когда он, как обычно, чрезвычайно напыщенно рассуждал о том, что третья военная кампания в Моголии должна состояться, дабы все тамошние дикари усвоили превосходство империи. Александр этой точки зрения ни в малой степени не разделял: на его взгляд, новая война на юге была не нужна ни империи, ни ее жителям. Инглийцы вязли в местных джунглях и пустынях, как заплутавшие лошади, теряли людей, средства и силы. И это в том случае, если они имели дело с обычными сипаями! Не приведи Cоздатель, им снова придется столкнуться с кем-то вроде этих фанатиков низаритов, об горную крепость которых обломали не один зуб и могольские правители, и имперские генералы. Единственными, для кого война в Моголии представляла выгоду, по мнению Александра, были акционеры «Ост-Могольской торговой компании», которым очень хотелось расширения рынков сбыта на захваченные территории. Впрочем, излагать все эти доводы мистеру Пэмбруку он счел бессмысленным, потому промолчал.

   А эта вот дерзкая малышка с белой кожей и смоляными кудрями, от которой так тяжело было отвести взгляд, молчать не стала и решительно ответила: «Особенно хорошо призывать к войне, о которой будешь только читать в газетах, сидя на крылечке в каледонской глуши». Замечание для девицы было весьма предосудительным, и даже скандальным, однако полковник Уильям Фредриксон девицу неожиданно поддержал. По всему, его самого каледонские пасторали радовали куда больше москитов в тропических болотах и боевых заклинаний могольских чародеев. И его можно было понять. После высказываний полковника мистер Пэмбрук стушевался, и тема сошла на нет. А вот Александр немедленно заинтересовался, кто эта столь смелая и непочтительная девица, и, расспросив виновницу сегодняшнего торжества, двоюродную тетушку Оливию, узнал о ней вполне достаточно.

   Элизабет не была помолвлена и сейчас выходила в свет, едва вернувшись из пансиона, по всей видимости, ее тетушка надеялась выдать подопечную замуж и избавиться от обузы, так как сирота была совершенно нищей и ее содержали из милости. А она при этом обладала таким скверных характером, что надежды ее попечителей, по всей вероятности, были совершенно напрасны. Так считала тетушка Александра, и уже одно это сподвигало его присмотреться к девице еще лучше, раз тетушка ее не одобряет. И, присмотревшись, а также пообщавшись с ней, Александр твердо решил, что Элизабет – удивительное сокровище, которое ему совершенно необходимо. А потому не стал тянуть кота за хвост и сделал предложение немедля после принятия решения.

   Прелестное создание уставилось на него ошеломленным взглядом, приоткрыв соблазнительные губы. Так, в молчаливом смятении, Элизабет смотрела на него несколько мгновений, а потом уверенно сообщила:

   – Простите, ваше сиятельство, но я не могу принять ваше предложение. Поскольку у меня другие планы на будущее, не включающие в себя замужество вовсе. Хотя ваше внимание мне очень льстит. Однако я намереваюсь найти себе место преподавательницы или гувернантки – и посвятить жизнь обучению детей, – тут она слегка вздернула подбородок, явно очень гордясь этим своим жизненным решением.

   – Очень жаль, – ответил Александр со всей искренностью. – Но, боюсь, я так просто не отступлюсь. Вы слишком замечательны, чтобы легко от вас отступиться.

   В конце концов, он не собирался лишать ее призвания! У него есть два прекрасных (и весьма шумных) ребенка, воспитывать их – вполне достойная задача.

   – О, лорду Каледонскому по статусу не положено легко отступать, – ответила Элизабет и очаровательно улыбнулась. – Вы можете попытаться, ваше сиятельство. Но я ничего не стану вам обещать. Возможно, через неделю или две я буду уже в Берниции, если получу положительный ответ. Там чудесное место! Две дюжины восьмилетних очаровательных крошек, которые впервые уехали из дома и которым требуется наставница. Ровно то, о чем я мечтала… Впрочем, вряд ли вас это радует и воодушевляет, как меня, – она вспыхнула легким румянцем и опустила взгляд.

   – Определенно нет, – согласился Александр и смерил Элизабет тяжелым взглядом. Она еще и не оставляла ему времени! Как будто ему было так уж легко принять ее первый отказ. Нет, право, что за подход! Тем детям подойдет, кто угодно, а Александру нужна именно она, неужели Элизабет думает, что это так легко можно сбросить со счетов?

   Ко всем прочему, это было обидно! Детишки совершенно не оценят того, какое сокровище им досталась, им бы кто угодно подошел, готовый бегать и вытирать сопливые носики, вовремя давать попить и следить, чтобы ноги не намокли. И Александр принялся планировать свои дальнейшие действия.

   Иногда балы его развлекали, возможно, по старой памяти, как ностальгия о молодости, проведенной в столице. Разумеется, общество тут, в Плимптоне, было не таким блестящим и разнообразным. Светская беседа не так сверкала остроумием, а наряды были проще, но, тем не менее, Александр порой устраивал подобное развлечение, доставляя удовольствие себе и соседям, для которых его балы были самими роскошными: с самым лучшим оркестром, самым большим количеством магических огней и зажженных ламп, с богатейшим угощением, а порой даже фейерверками. Но не зимой, конечно, незачем всем полуодетыми высыпать на улицу и простужаться, в этом Александр всегда был тверд. Хотя зимний бал, незадолго до Нового года, проводил неизменно – вздумай он не сделать этого в день рождения тетушки Оливии, масштабы скандала, обиды и семейной катастрофы даже вообразить себе было бы сложно.

   Так что Александр готовился к привычному ежегодному событию и даже не думал, что ни один из предыдущих балов не сравнится по удовольствию с этим. Ведь он не встречал на них мисс Элизабет Босворт. Но сейчас Александр едва дождался, чтобы мероприятие закончилось, гости разошлись и осталось лишь одно очень интересующее его семейство, к главе которого он послал слугу с запиской о том, что его сиятельство желает поговорить с ними лично в своем кабинете.

   Фредерик и Маргарет Робертсон, родственники Элизабет, у которых она состояла на попечении, были весьма колоритной парой: он – длинный и носатый, маячил за плечом супруги, возвышаясь при этом над ней чуть ли не на две головы, а его низенькая и дородная жена торопливо семенила впереди, то и дело оглядываясь, будто опасалась, что муж отстанет и потеряется. Войдя в кабинет Александра, она постаралась изобразить почтительный реверанс, хотя вышло не слишком изящно. Мистер Робертсон поклонился следом за супругой. Разговор тоже начала Маргарет.

   – Добрый вечер, ваше сиятельство. Чем обязаны вашему вниманию?

   Сделалось совершенно очевидным, кто тут настоящий глава семьи и с кем следовало договариваться. Александр изобразил вежливый жест, предлагая присесть и, после церемоний и рассаживания, приступил к делу.

   – Возможно, вы заметили, что ваша племянница вызвала у меня интерес, и, само собою, я не мог не узнать о ее трудных и стесненных обстоятельствах…

   Тут он умолк, так как от ответа Маргарет зависело, как ему вести беседу дальше.

   – Да, ваше сиятельство, – вид у миссис Робертсон сделался нарочито печальный, почти трагический, и она приложила руки к груди. – У бедной сиротки совсем ничего не осталось за душой. Все немногое, что оставили ей родители, ушло на то, чтобы дать девочке какое-никакое образование.

   Насколько она собой гордилась при этом! Александр вспомнил, как некоторые отказываются от любой помощи рассказывая, что им всего хватает, ничего не нужно, и вообще сирота не лишняя обуза, а помощь, и понял, что иметь дело с миссис Робертсон будет легче, нежели он опасался. При том отношении, которое он вспоминал, племянницу бы отстаивали, но миссис Робертсон будет рада сбыть ее с рук. Он покачал головой:

   – А вы так великодушно взяли на себя все заботы, и хлопоты, и расходы…

   – Это трудно, ваше сиятельство, – тетушка любезной его сердцу девицы покачала головой. – Мы отнюдь не богаты, а поднять ребенка на ноги стоит немалых средств и сил, особенно когда еще своих двое.

   – Одной обуви сколько нужно! – неожиданно вставил свои пять пенсов до этого молчавший мистер Робертсон.

   – О да, я понимаю, – сказал Александр с довольно неестественным сочувствием и перешел к делу: – И я бы хотел составить участие в ее судьбе. Надеюсь, вы не будете против, если все расходы по ее содержанию я возьму на себя, и Элизабет переедет в замок Вудкастл. С сегодняшнего дня.

   Он был практически уверен, что против они не будут. Но если вдруг в них сыграют родственные чувства, он знал, что сможет надавить. В конце концов, он полновластный лорд этих земель, бежать за защитой им придется разве что к императору, и вряд ли того заинтересует такое простое дело. Подумаешь, девицу любовницей сделали, под давлением, не полсотни же! И ничего плохого он Элизабет не сделает. Наоборот, он собирается составить ее счастье, даже если сейчас она в него не верит!

   – Радостно слышать, что наш лорд так добросердечен и щедр! – торжественным тоном объявила Маргарет.

   – Я спокоен за судьбу Каледонии, – немедленно поддержал ее муж.

   – И за судьбу бедняжки Лиззи. Правда ведь, дорогой? – елейно поинтересовалась она, и тот старательно закивал в ответ. – Ваше сиятельство, о таком влиятельном покровителе для нашей Лиззи мы и мечтать не могли! Осталось только обрадовать ее этим чудесным известием.

   – Что ж, не буду вас больше задерживать! – Александр поднялся. – И очень рад был встрече.

   Он и впрямь был рад, что все обошлось так просто. А еще невольно подумал, что, может, отказ Элизабет и к лучшему: завести таких близких родственников было бы не слишком приятно, а сейчас Робертсоны не будут претендовать ни на что.

   – Мы крайне польщены, ваше сиятельство! И благодарны вам, ваше сиятельство! – подобострастно пролепетала Маргарет, раскланиваясь на пару с супругом, а потом едва ли не бегом выскочила из кабинета: спешила радовать племянницу рассказом о том, как они ее удачно сбыли. Даже на Фредерика оглядываться на этот раз забыла.

   Окно заклинило. В дальнем конце галереи, упирающемся в глухую стену, украшенную портретом какого-то дальнего предка хозяина особняка, было безлюдно. Сюда редко заглядывали, и это было идеальное место для побега. Единственное «но» заключалось в том, что окно здесь тоже слишком редко открывали, и рама совсем ссохлась. С Элизабет непременно должно было случиться что-то подобное, как назло! А ведь она и так сбегала неизвестно как, неизвестно куда, в одном бальном платье… и проклятое окно никак не хотело поддаваться. Она подергала его раз, другой, третий, со злости стукнула кулаком по подоконнику, так сильно, что даже вскрикнула от боли – и изо всех сил, в последней отчаянной попытке, толкнула створки наружу. Они поддались с надсадным скрипом и треском – и ей в лицо ударил морозный воздух.

   Тут ей впору было бы испугаться закоченеть насмерть одной среди ночи, но Элизабет была слишком зла и перепугана одновременно. Она не боялась ничего, как те лихачи, которые гонят лошадь на слишком высокое препятствие бешеным галопом, рискуя переломать ноги ей и шею себе. Она сделала глубокий, до колотья в груди, резкий вдох – и полезла на подоконник. Всего лишь второй этаж, не высоко, внизу снег, под ним трава. Все будет хорошо. Намного лучше, чем когда родственники продают тебя богатому сумасброду. Или, что тоже вполне вероятно, даже бесплатно сдают, лишь бы избавиться от обузы. Тут она ощутила, что ее ухватили железные лапищи и, приподняв вверх, поставили на пол, а уверенный бархатистый голос спросил:

   – И куда вы собрались зимой в одном платье по снегу, Элизабет? Навстречу лихорадке и чахотке? – Разумеется, это был он – Александр Сеймур, который решил сделать Элизабет своей любовницей. Он быстро захлопнул створки и тут же притянул ее к себе, обнимая. – Кажется, вы еще не замерзли, это хорошо.

   Нет, она не замерзла. В дрожь ее бросило именно сейчас, когда он закрыл окно: от понимания, что теперь сбежать не удастся. Уже не удалось. Она была обречена на лорда Каледонского. «Другая бы на твоем месте только радовалась, Элизабет! Что такой мужчина на замухрышку-бесприданницу вроде тебя в принципе внимание обратил», – так ей сказала тетушка Мэгги, когда сообщала «радостные» известия. О том, что Александр Сеймур пожелал, чтобы она стала его содержанкой и переехала к нему сегодня же, прямо после бала, на котором они и познакомились.

   Обычно, конечно, тетушка была куда вежливее и тактичнее в выражениях, даже когда речь шла о бедной родственнице Лиззи, болтающейся у них на шее не первый год. Но тут, видно, ощущала себя слишком виноватой, оттого и нападала на нее. Еще и добавила, что мужа такого себе заполучить Элизабет и думать нечего, без приданого ее ни один приличный холостяк не возьмет – и значит, тетушка Мэгги отлично пристроила сиротку. Элизабет едва не рассмеялась ей в лицо: выйти за него замуж лорд Сеймур предложил прямо во время танца. И она сразу же отказалась, потому что спихнуть на руки мужу ее хотела тетушка, а Элизабет никакого брака не хотела вовсе.

   – Могу я спросить, ваше сиятельство? – она вскинула на него взгляд, решительно уставившись прямо в глаза. – Что заставило вас думать, что, не пожелав стать вашей невестой, я захочу стать любовницей?

   – Люди убеждаемы, а я решительно настроен вас убеждать, милая Элизабет, – ответил он и погладил ее левой рукой по щеке, продолжая правой удерживать в крепком объятии. – И когда вы будете рядом, вашим вполне понятным сомнениям легче будет развеяться. Возможно, я немного слишком скор, но я все взвесил, и так будет лучше.

   – Разумеется, ваше сиятельство, вы привыкли решать за других, я понимаю, – со светской холодностью ответила Лиззи. Хотя внутри у нее все кипело от злости. Он все взвесил! И немного слишком скор! Обойтись с ней, будто она породистая кобыла, которую можно заиметь в своей конюшне, попросту сторговавшись с прошлым хозяином! Немыслимо! – Но, боюсь, своими действиями вы не облегчили, а значительно усложнили себе мое убеждение в чем бы то ни было.

   А ведь он ей и впрямь поначалу понравился. Настолько, что Элизабет всерьез подумала, что, не желай она вести свободное и независимое существование и зарабатывать на жизнь собственным трудом, его кандидатуру, как жениха, можно было бы рассмотреть. Не потому, что он лорд Каледонии, фактический хозяин всех местных земель. Деньги, положение и титул Элизабет нимало не интересовали. Однако Александр был искренним и прямолинейным, и это выгодно отличало его от прочих постных светских физиономий, ловко скрывающих за сдержанными улыбками подлые и гадкие мыслишки. То, с какой откровенностью он сразу же спросил, не желает ли Элизабет выйти за него замуж, прямо-таки подкупало. «Но, пожалуй, вы все же для меня чересчур прямолинейны. И радикальны, ваше сиятельство», – подумала Элизабет.

   – В любом случае дело уже сделано, милая Элизабет, так что нет смысла гадать о том, как сложилось бы иначе, – он поцеловал ее в лоб, отпустил и подал руку. – Пойдемте отсюда, тут все же прохладно. Я познакомлю вас с моей экономкой и попрошу подыскать для вас горничную, как минимум, на этот вечер, а лучше, конечно, постоянную, но тут уж как сложится. Я не знаю, есть ли подходящая девица среди прислуги. За вашими вещами уже отправлено, об этом тоже можете не беспокоиться, вам будет, во что переодеться после утомительного вечера.

   «О, на вашей конюшне за породистыми кобылами хороший уход! И это, по вашему замыслу, должно меня утешить?» – саркастично подумала Элизабет, а вслух спросила:

   – Я так понимаю, выбор подходящей горничной – это единственный выбор, который у меня есть, ваше сиятельство? – и подала ему руку, потому что вопрос был риторическим, с заранее известным ответом. Еще можно было все-таки сбежать, только уже не как сейчас, а тщательно все обдумав и спланировав. Так что пока Элизабет лучше было хотя бы попытаться вести себя покладисто, насколько ей позволяют моральные принципы. Не вызывать лишних подозрений, отдохнуть, успокоиться. А потом понять, что делать. – Что ж, благодарю, что он у меня есть. И за то, что позаботились о моем скромном имуществе – тоже.

   Он сказал, что собирается ее убеждать… это отчасти успокаивало. Давало надежду, что его сиятельство не возьмет Элизабет силой. Хотя после того, что он тут «взвесил» и осуществил, ожидать от Александра Сеймура можно было чего угодно. И после этого всего добровольно Элизабет не собиралась соглашаться ни на что. В конце концов, гордость – единственное, что у нее было ценного, кроме более чем скромных пожитков, которые должны доставить в дом лорда Каледонского.

   – Я не буду неволить вас в ваших занятиях в этом доме, хотя имею, что предложить. У вас деятельная натура, вы так рассказывали о том, что мечтаете работать, вряд ли вам будет легко спокойно сидеть в четырех стенах. А дальше ограды сада я вас пущу только в моем сопровождении. Но чем вы будете коротать свой досуг – можете решать сами. Светские визиты к нам или от нас – тоже лишь по вашему желанию. Если хотите, запритесь ото всех знакомых. Или направо и налево хвастайтесь новыми нарядами, которыми я вас, разумеется, обеспечу – как вам будет угодно. Одеваться тоже можете на ваш вкус. Можете договариваться с экономкой насчет меню, чтобы в него включали блюда, которые вы хотели бы видеть на столе. Возможно, найдутся и еще какие-то свободы, о которых я не подумал. Но я не собираюсь ограничивать вас полностью.

   Пока мистер Сеймур говорил, они свернули из коридора на лестницу, где было довольно темно, не как в галерее, освещенной луной. Лорд зажег яркий магический огонек, предупредительно сказав:

   – Держитесь за мою руку покрепче, тут старинная постройка, и ступени довольно неровны.

   – Благодарю, – рассеянно ответила Элизабет и ухватилась за него, потому что споткнуться, да еще в таких смятенных чувствах, могла и на ровном месте. Мысли ее были заняты вовсе не ступеньками, а тем, что сказал Александр, и собственной дальнейшей судьбой. Она стала птицей, которая может спокойно порхать в пределах своей золотой клетки, пока не надоест владельцу и… что тогда?.. Это было намного хуже замужества, которое давало хотя бы какие-то гарантии. – Вы можете обеспечить мне какие угодно свободы, кроме самой главной, ваше сиятельство, той, ради которой я хотела работать. Свободы самой распоряжаться своей жизнью.

   Элизабет вздохнула. Она с детства от кого-нибудь зависела. Поначалу от родни, без которой оказалась бы на улице или в приюте, после – от руководства пансиона, без которого осталась бы без образования. И мечтала только об одном: не выходить замуж вовсе, чтобы не менять эти зависимости на зависимость от мужа. Зарабатывать на жизнь собственным трудом, пускай и скромно. А теперь она зависит еще хуже, чем раньше… У лорда нет перед нею ни моральных, ни финансовых обязательств. Никаких.

   – Простите, – сказал Александр, впрочем, без особого раскаяния в тоне, – я бы тоже предпочел, чтобы вы добровольно распоряжались ею рядом со мной.

   – Зачем я вам, ваше сиятельство? – спросила Элизабет, снова пристально уставившись на него. В свете магического огонька, отбрасывающего резкие тени, властное лицо лорда Каледонского казалось еще жестче. Красивое, аристократичное – и скорее пугающее, чем привлекательное сейчас. Элизабет держалась, она привыкла держаться, но на самом деле ей было страшно: оказаться во власти человека, который просто приходит и берет то, что ему нужно, даже если это «нужное» – другой живой человек. И власть которого не сдерживает ничто, кроме, разве что, воли императора. Суд, мнение общества? Чихать он хотел на то, и на другое. И пока что он, конечно, с ней чрезвычайно внимателен и обходителен. Вот только перед этим сделал фактической пленницей в своих владениях.

   – Вы мне нравитесь, – удивленно сказал Александр и даже остановился на пару ступенек впереди, глядя на нее снизу вверх. – Зачем, по-вашему, девушке делают предложение? Если исключить тот случай, когда она богатая наследница.

   – Да уж, богатая наследница из меня та еще, – усмехнулась Элизабет. – Я искренне не понимаю, ваше сиятельство, извините. В мире множество девушек, даже в этом городишке – немало. Мы с вами только познакомились и станцевали один танец. Либо вы всем девушкам, которые вам нравятся, сперва предлагаете жениться, а в случае отказа заточаете в своем замке, либо… у меня нет других вариантов, похоже. И мне думается, это очень странный способ ухаживать. А о том, куда вы дели всех остальных понравившихся вам девушек, я и вовсе предпочитаю не думать.

   Пожалуй, это было чрезмерной наглостью, да практически чистым безумием – говорить такое человеку, который сейчас полностью распоряжается твоей жизнью. Но Элизабет никогда не умела держать язык за зубами. Так и не научилась, хотя в пансионе ей за это и розгами попадало, случалось. Да вот не далее, как сегодня, тетушка ее отчитала за сказанное мистеру Пэмбруку во время бала. Сообщила, что Элизабет с таким характером замуж вовсе никто не возьмет. Тут-то и появился Александр. С ума сойти, какая ирония!

   – Предыдущая девушка мне не отказала, и я был женат. Неужто вы настолько не интересуетесь сплетнями, Элизабет? Ваш лорд вдов, имеет двое детей – и об этом никто не болтает? Я поражен, – сказал он с иронией, которая, по всему, относилась не к ней, а к сплетникам.

   Теперь уже Элизабет удивленно уставилась на него. Сплетни она, разумеется, слышала: чтобы их не знать, нужно было ходить с затычками в ушах круглые сутки. И, конечно, те же сплетники не по одному разу обсудили, что вокруг его сиятельства увивается целый рой девиц. Завидный жених, самый лучший в Каледонии и один из первых в Империи. И тут – замухрышка Лиззи! Прямо сразу после жены, оказывается! А она-то думала у него тут вереница любовниц и поклонниц через замок прошла… что было бы вовсе не удивительно. А вот то, что он говорил сейчас, удивительно было. Может, врет, конечно, но, судя по тому, что Элизабет знала об Александре, врать он не любил и, вполне вероятно, настолько убедительно – не умел. Его эмоции выглядели слишком уж искренними. Естественными.

   – Ради всего святого, да что такого во мне? – выпалила Элизабет и тут же вспыхнула. Нет, держать язык за зубами и свои мысли при себе она определенно не умела. Кто вообще такое мужчине говорит? Никто, кроме таких несдержанных кретинок, как она.

   – Все! У вас совсем не дамский ум и стремления, вы обворожительно улыбаетесь и танцуете, а еще вы очень красивы, – по всей видимости, перечисление ее достоинств распалило Александра не на шутку, так как он немедля взял ее за затылок и нежно поцеловал губы Элизабет, мягко пройдясь по ним языком, которым потом толкнулся между ними.

   «Это вот так вы собираетесь меня... убеждать?» – судорожно пронеслось в голове Элизабет, и она замерла, не зная, что делать дальше, не в силах даже пошевелиться, только рот приоткрыла от ошеломления. Ее никогда раньше не целовали! Не пытались даже. И она не представляла... и вообще-то не хотела, вовсе не собиралась ничего такого позволять этому возмутительно самоуверенному и бестактному типу. Который только что в очередной раз продемонстрировал, какой он самоуверенный и бестактный. И еще развратный к тому же! Правда, развратность как-то не вязалась с тем, что Элизабет у него была второй после покойной супруги...

   От мыслей об этом у нее окончательно подкосились и без того дрожавшие коленки, и она буквально повисла на Александре, вцепившись в него, как в спасительную доску при кораблекрушении. Элизабет собиралась сопротивляться, вырываться и брыкаться, если он попытается к ней приставать, и теперь вовсе не понимала, что с ней творится, своих чувств. Этот поцелуй – это было слишком! Вот так, сейчас. Но это был ее первый поцелуй, и пусть уж хоть немного будет похож на нормальный... и коленки от мыслей о том, что Элизабет ему настолько понравилась, чтобы вот так целовать, продолжали подкашиваться, и мурашки по всему телу бегали, горячие, колючие.

   А он нагло воспользовался случаем, чтобы крепко обнять ее, прижимая к себе, еще и поглаживая по спине своей огромной ладонью и продолжая вытворять языком все эти развратные вещи с ее губами. А когда Элизабет приоткрыла рот, язык скользнул внутрь, уж и вовсе нагло резвясь там, поглаживая и трогая ее везде, будто так можно вообще! Это было совершенно возмутительно и немыслимо пошло. Неужели люди… вот такое делают? Ей казалось, что она сейчас от стыда на месте сгорит. А мурашки по ней бегали все сильнее, особенно по губам и языку, с которыми Александр все это делал, будто от них и разбегались, врассыпную, до самых кончиков пальцев, вниз по груди.

   «Интересно, это так и должно быть? Наверное, людям нравится», – совершенно растерянно думала Элизабет, пытаясь уловить суть и смысл поцелуев. Вообще-то ощущения были приятные, по правде говоря. Надо думать, не хотели бы таким заниматься, если бы ничего приятного в этом не было. Что ей нужно делать, она все еще понятия не имела, поэтому просто попыталась повторить за Александром то, что делал он. Не так развратно, разумеется! Она же не такая! Но хотя бы попытаться понять что-то про поцелуи, раз уж он ее уже все равно поцеловал, нужно попробовать. А то первый поцелуй выйдет совсем ужасным и бессмысленным, и потом всю жизнь обидно будет.

   – О, Лиззи, – глухо простонал Александр, оторвавшись от ее губ ненадолго, развернул ее, поднялся на одну ступеньку, прижал к стене всем телом и продолжил целовать, а одна из его рук уверенно скользнула в такие места, о которых и говорить неприлично, только сидеть! Как он мог трогать ее попку, Элизабет не представляла.

   Ей сделалось как-то совсем жарко. От стыда, по всему. Наверное, она сейчас была красная, как вареный омар. Только у нее клешней таких не имелось, чтобы прекратить творящееся безобразие. А у Александра зато такие ручищи! И сам он весь… большой такой, пополам ее переломит, если вдруг захочет, запросто. Почему-то от этой мысли стало еще горячее. И казалось, что она уже целиком состоит из мурашек, таких остро-колюще-щекотных, очень приятно… А в теле появилось чувство, как спросонья, когда хочется потянуться, и когда сделаешь это как следует – тоже приятно. Только сейчас ей зачем-то было приятно, когда лорд Каледонский продолжал ее нагло хватать за всякие места и сильнее прижимать к стенке. Будто она именно этого и хотела! Точнее, будто этого желало тело Элизабет, вовсе не спрашивая ее разум, что он по этому поводу думает.

   – Вы… ах-х! – тихий стон слетел у нее с губ сам собой, когда она, решительно собрав волю в кулак, отстранилась, чтобы высказать ему наконец свое возмущение. – Что… позволяете… себе?.. – дыхание у нее совсем сбилось, а голос был будто чужой, какой-то совсем другой, низкий и охрипший.

   Александр вздохнул, глядя на ее губы, будто ему мало было, и погладил Элизабет костяшками пальцев по щеке.

   – Простите, Элизабет, я не планировал так на вас накидываться. Но в дальнейшем я постараюсь сдержать свои порывы, до тех пор, пока вы привыкните к новому положению, – и джентельменски поцеловал ей руку! Как будто он мог быть джентльменом с этими его решениями и наглыми поцелуями. И как будто к ее новому положению можно было привыкнуть, в самом деле!

   – Тогда… зачем накинулись, если не планировали? – тихо, все еще срывающимся голосом спросила она. И как-то вдруг осознала, несколько запоздало, что в общем-то уже все равно, будет он на нее сейчас накидываться, или потом. И будет ли вообще.

   Та жизнь, которую Элизабет себе хотела, сегодня вечером закрылась для нее навсегда. Потому что, и впрямь, нужно с пробками в ушах ходить, чтобы слухов не знать. И уже очень скоро ни в один приличный дом ее попросту не возьмут. «Бывшая любовница лорда Каледонского», – это клеймо. Его-то репутации ничего не станется, а вот репутация Элизабет погублена навсегда. И окончательно. Даже если он ее пальцем больше не тронет и так и продолжит руки целовать. Какое сплетникам дело до того, что происходит в действительности? Она закусила губу, нервно вздохнув, и привалилась спиной к стене.

   – Не зачем, а почему, – Александр улыбнулся и поцеловал ей вторую руку. – Потому что вы слишком привлекательны и говорить о том, как именно вы привлекательны – откровенно мало.

   «Лучше бы я согласилась замуж выйти», – подумала Элизабет. Вот только сказать, что она передумала – было самой большой глупостью, которую только можно сделать. Лорд Каледонский желал ее, и он привык получать желаемое, так или иначе. Вот и получил. О, ей, безусловно, было приятно, как любой девушке на ее месте, что на нее всерьез обратил внимание такой мужчина. И целоваться с ним, если себе не врать, понравилось тоже. Вот только сейчас Элизабет не могла думать ни о поцелуях, ни о красивом аристократическом носе Александра Сеймура. Лишь о том, что с ней станется, когда она перестанет быть для него настолько привлекательной. А в том, что перестанет, Элизабет даже не сомневалась. Слишком уж она… не его полета птица. Впечатлился необычным, новым – наверное, его это растормошило после смерти жены. Элизабет понимала, что и впрямь совсем непохожа на прочих светских девиц. А потом это обаяние новизны пройдет – и все. Стань она его женой, у нее были бы хоть какие-то гарантии будущего, даже когда она ему наскучит. Может, не слишком радостного, но хотя бы не голодного и холодного. А теперь что?..

   – Поэтому вы решили меня похитить и заточить в своем замке, – грустно улыбнувшись, проговорила Элизабет. Он ее не похищал, конечно, но ощущалось все именно так. – Ваше сиятельство, а что вы планируете делать со мной потом? Ну, когда вам надоест… на меня набрасываться, – решившись, выпалила он волнующий ее вопрос и зажмурилась.

   – Не выдумывайте себе ужасов, Элизабет, я не Синяя борода все же, – суховато ответил он и вновь спустился на ступеньку ниже. – Пойдемте!

   – А я – не шестнадцатилетняя барышня, начитавшаяся темных романов, – ответила Элизабет, спустившись следом и взяв его под руку, и послушно зашагала следом, – и ничего я такого про вас не выдумываю. Просто… в ближайшие три дня весь город будет знать о моем новом положении. А потом – и не только город, вы наверняка живо интересуете светское общество везде, возможно, даже в Моголии. Меня не возьмут на работу ни в одно приличное место, и у меня ничего нет… Пожалуй, будь вы Синей Бородой, было бы даже лучше: в моем будущем была бы определенность, а сейчас я вовсе не знаю, что со мной будет дальше. Не понимаю! Ваше сиятельство, прошу, пообещайте мне! Что угодно! Что оставите меня в доме служанкой, в конце концов! Я смогу и справлюсь, и это в любом случае лучше чего-либо еще.

   Жаловаться ему вот так на то, что он же сам и сделал, было глупо. Взывать к нему с такими просьбами – еще глупее. Но Элизабет, как всегда, не умела промолчать. Разве что не заплакать могла, сдержать слезы. Так что выглядела не совсем уж жалко сейчас.

   Александр тут же остановился и ее обнял:

   – Никуда вы из этого дома не денетесь, обещаю! Выдумали тоже, хоть вам и не шестнадцать! Неужели вы думаете, что, принимая взвешенное решение, я не учел таких предсказуемых факторов? Разумеется, я не собираюсь никуда вас выставлять, раз уж взял.

   – Спасибо… Александр, – почти шепотом ответила Элизабет и со вздохом уткнулась в него носом, а потом призналась: – Я ничего не думаю, я почти ничего о вас не знаю, кроме сплетен. Ни как вы принимаете решения, ни как обходитесь с любовницами… И чего мне ждать – не знаю тоже, особенно когда вы то набрасываетесь, то руки целуете.

   Она опять говорила какие-то вещи, от которых тетушка Мэгги наверняка начала бы закатывать глаза и пить сердечные капли. Но, похоже, Александр на ее манеру общения реагировал нормально, удивительно даже. И то, что его объятья ее сейчас успокаивали – тоже было удивительно. Элизабет и впрямь была странная, ей бы сейчас шарахаться и требовать и пальцем к себе не прикасаться… Но шарахаться совершенно не хотелось.

   – Вот и узнаете получше, – бодро ответил он. – В этом и смысл. Будете тут жить – и поймете, что ничего такого ужасного во мне нет, чтобы шарахаться и отказывать. Все-таки вы удивительная девушка, Элизабет. И я никак не пойму, чем вас так привлекла эта лестница, что вы так и норовите на ней задержаться.

   – Вовсе я не собиралась на лестнице задерживаться, – немедленно возразила Элизабет. – Это вы то целуете, то обнимаете, потому что я вам удивительная. А на самом деле, просто промолчать не умею. Тетушка Мэгги мне говорила, что я так себе никогда мужчину не найду, а я и радовалась, потому что замуж не собираюсь. А тут вы! И вам почему-то это не кажется ужасным, хотя и вас уже утомило, что мы все время на лестнице стоим из-за меня. Вот, видите, я всегда так! Болтаю все, что в голову идет, сколько меня манерам ни учили, – она вздохнула.

   Александр усмехнулся:

   – Меня совершенно не утомило, можем продолжать в том же духе до утра, но я беспокоюсь о вас: тут сквозняки и прохладно, и вы можете простудиться. Но у меня есть идея! – он подхватил ее на руки. – Так будет быстрее, а вы теперь можете продолжать делиться со мной всем, что вам приходит в голову.

   Элизабет пискнула от неожиданности и округлила глаза, но тут же с облегчением выдохнула. Так можно было и идти, и чтобы Александр ее обнимал. Она все еще не понимала своих странных чувств, но так и впрямь было спокойнее, когда обнимал. Похоже, ровно потому, что он не собирался ее ругать за все, что Элизабет тут несет. Поэтому он ее и успокаивал, и можно было говорить еще – он сам разрешил, а ей, когда она волновалась, хотелось нести всякую ерунду без умолку, но ей обычно не позволяли, и от этого делалось как-то совсем неуютно. А с ним… было уютно.

   – Сквозняки – ерунда, – сказала Элизабет. – Главное, чтобы ноги не промокли, если я ноги промочила – точно заболею, а так я не слишком легко простужаюсь. Так что не волнуйтесь. Очень надеюсь, что мои вещи сегодня привезут, там карты, с ними как-то увереннее. Только бы тетушка их положила! Впрочем, зачем они ей?.. Но ведь может и выкинуть, она считает, что у меня из-за дара характер дурной. Возможно, так и есть. А вы почему из столицы сюда переехали, ваше сиятельство? – она уставилась на него удивленным взглядом. Говорить и впрямь все, что в голову придет, было очень странно. Какой у нее, однако, бардак в мыслях!

   – Потому что тут мое владение. Думаете, можно им нормально управлять из столицы? А кроме того, тут тихо и спокойно. После смерти Селии меня совершенно не тянет в большие города. И еще хочу сказать, что ваша тетушка, вероятно, права. Не в том, что ваш характер дурной. Вам трудно не говорить правды из-за пророческого дара, он действительно так устроен. Стараться умолкнуть и говорить лишь вежливо мешает дару. Возможно, попытки быть воспитанной девицей сделали ваш дар таким нестабильным, – отвечал он немного прерывисто, все-таки Лиззи была совсем не пушинка, но в целом тоже не собирался молчать в ответ.

   – Возможно, не стоило и пытаться быть воспитанной девицей, все равно не получилось, – Элизабет протяжно вздохнула. Уж с сильным-то пророческим даром, не таким, как у нее, можно было на что-то получше места гувернантки рассчитывать. Хотя теперь уже никакой разницы, да и не факт, что с магией было бы лучше. И вообще, она собиралась выяснять про Александра, то, чего не знает. – Некоторые преспокойно в своих владениях годами не появляются, вот как граф Конуэлл, например, у него тут управляющий. Хотя Каледония, конечно, не графство… намного больше. Не можете доверить никому больше такую ответственность, да? – ей еще хотелось спросить про жену и про то, что изменилось после ее смерти. И про то, насколько он осведомлен об особенностях пророческого дара и не может ли рассказать Элизабет еще что-нибудь полезное. Но она, по зрелом размышлении, решила задавать вопросы по очереди. А то ему ее нести тяжело.

   Александр кивнул, соглашаясь:

   – Не могу. Полагаться только на управляющего – безответственно. И глупо. Даже лучшие люди плохо выдерживают искушение. Когда есть попустительство и чужие деньги – воруют. И вообще, отец передал мне Каледонию из рук в руки. Он по столицам не шатался, жил тут, дышал этим воздухом, ел здешний хлеб. Предать его память ради сиюминутных удовольствий? Это мелко.

   Выслушав все это, Элизабет уставилась на него с совершенно неподдельным восхищением, не обращая внимания на то, что лестницу они уже покинули и теперь ее несли по коридорам.

   – Это… очень достойный подход к своему делу и своим обязательствам, Александр, – сказала она, не зная, как выразить одновременно и это восхищение, и удивление. Все же он был потрясающе прямодушным человеком, искренним. Именно это Элизабет в нем сразу и подкупило. Правда, из этого же вытекало и то, что он, испытывая такой трепет к своему делу, закрыл для Элизабет возможность заниматься тем делом, которым мечтала она. Потому что решил, что ему тут она нужнее, чем пансиону в Берниции. Элизабет думала об этом, пытаясь собрать образ лорда Каледонского воедино, в цельную личность, с которой ей предстояло иметь дело. – Я думаю, Каледонии повезло с вами, она в надежных руках. А почему вы сторонитесь столичной жизни после смерти жены? Надеюсь, это не слишком бестактный вопрос, – она смутилась, невзирая на то, что он, со своей собственной прямотой, воспринимал прямоту Элизабет почти как нечто само собой разумеющееся. Но все-таки это был вопрос о личном и не слишком приятном. И при этом она надеялась, что Александр ответит на него, искренне, как обычно. Ей было важно знать – не столько об обстоятельствах его жизни, сколько о том, что он думает и чувствует. Чтобы продолжить понимать его.

   – Вы не совсем внимательны. Селия умерла в Боэзе, – уточнил Александр. – И я до сих пор уверен, что тихая провинциальная жизнь… Возможно она бы жила до сих пор, – он мучительно вздохнул.

   Выходит, умерла на курорте, куда ездят лечить пошатнувшееся здоровье и нервы. Едва Элизабет об этом подумала, сердце у нее вдруг дернулось в груди – и она ощутила, как в воздухе разлился отчетливый запах склепа. Пыли и тлена. Она прекрасно знала, что это значит: ее способности включились, вдруг и не спрашивая, как обычно. «Вот же ты какой! Про меня говорить не хочешь, а про покойную Селию – пожалуйста», – мысленно упрекнула она свой нестабильный дар. Тот иногда мог сообщать и о прошлом, если там оставались недовыясненные обстоятельства.

   – Я… сомневаюсь, что жила бы, ваше сиятельство. Мой дар считает, что нет, – тихо ответила она. Александр же ей сам говорил, ее пророческие способности не терпят молчания. – Вы… переживаете до сих пор, да? А как дети? – она снова чувствовала, что лезет куда-то настолько далеко и глубоко, куда не следовало бы. Но Элизабет это волновало, очень сильно.

   Он даже приостановился.

   – В самом деле? Как горько слышать, что Селия была обречена! – очень печально вздохнув, Александр двинулся дальше. – А дети… она была слишком болезненна и измождена, чтобы много ими заниматься, боюсь, они больше привязаны к нянюшке и гувернантке.

   – Возможно, это прозвучит жестоко со стороны, но оно и к лучшему, что дети не были к ней слишком привязаны. Так проще пережить, – она тоже вздохнула, а потом крепко обняла его за шею обеими руками. – Смерть я чувствую хорошо, Александр. Может быть, это единственное, что я ощущаю как следует своим даром, с тех самых пор, как… родители погибли. Я лежала ночами в кровати и представляла, как могли бы повернуться события тогда. И каждый раз в комнате стоял запах гари, сильный, душный, каждый раз. Снова и снова. И я поняла, что просто мучаю себя, все уже случилось, ничего не изменить. Александр… я знаю, понимаю. При вашей деятельной натуре вы до сих пор думаете, как я тогда. И мой дар говорит вам то же самое, что тогда говорил мне. Это тяжело, простите, что завела об этом речь. Мне жаль… что линии ваших с Селией судеб сложились в такой узор, – она подняла на него взгляд и в каком-то неожиданном даже для себя порыве погладила его по голове. Сейчас у нее не получилось бы ощущать к нему ничего, кроме искреннего глубокого сочувствия.

   – Вы правы, я думал. И это бессмысленно. Стоит двигаться дальше, – тут Александр остановился и поставил Элизабет на пол. – Мы пришли. Это кухня и я уверен, что мисс Пиквик сейчас находится там.

   Элизабет взглянула на дверь, потом – снова на Александра и, шагнув к нему, коротко обняла, тут же отступила обратно и, смутившись своей откровенности, опустила взгляд.

   – Если вдруг снова будете думать, приходите и делитесь со мной. Так легче. И я пойму, – сказала она и взяла его под руку. – Идемте, знакомиться с миссис Пиквик.

   На кухне, в отличие от коридоров замка, было светло и тепло: очаг не тушили, да к тому же зажгли сразу две керосиновые лампы. У слуг тоже было свое маленькое пиршество, за кулисами бала они доедали то, что не смогли съесть гости лорда Каледонского. И было его немало. Тут и три керосинки впору запалить, по торжественному случаю. За столом гомонили, смеялись – и Элизабет с удовольствием ступила на кухню, тут было уютно.

   Разумеется, их вторжение прервало веселье, и Александр тут же махнул на слуг рукой:

   – Ешьте, мы зашли к миссис Пиквик!

   При этих словах из-за стола поднялась полненькая невысокая и немолодая женщина в хорошем и опрятном темно-бордовом платье, и они все втроем отошли к очагу, чтобы поговорить там.

   – Элизабет, я хочу представить тебе миссис Пиквик, лучшую экономку которую только можно представить, надеюсь вы сдружитесь. Миссис Пиквик, это Элизабет Босворт, возможно, если захочет, она возьмет на себя некоторые, или все, обязанности хозяйки замка. Отнеситесь к ней соответствующе и подберите ей горничную.

   Элизабет вспыхнула и уставилась на носки собственных туфелек, не в силах поднять взгляд. У нее было такое чувство, будто она стоит тут перед миссис Пиквик совершенно голой. И слова Александра казались ей запредельно вызывающей откровенностью, будто он прямым текстом сказал, для чего взял ее в дом и что собирается с ней делать. А не так вот, полунамеками и тактично.

   – Мне подойдет совершенно любая горничная, миссис Пиквик, я привыкла вовсе без нее обходиться, – пролепетала она, поковыряв носком пол.

   – Можете звать меня просто Беатрис, мисс Босворт, – очень дружелюбно ответила миссис Пиквик. – Я думаю, вам подойдет Кэти, она милая и скромная девочка, вы поладите.

   Тут она окликнула одну из сидящих за столом девушек, маленькую, темноволосую и остроносую: Элизабет подумала, что у них даже во внешности что-то сходное есть, хотя Кэти была по-крестьянски смуглой, не белокожей. Она подошла, сделав книксен, и миссис Пиквик сообщила ей, что мисс Босворт теперь будет жить в этом доме и Кэти будет ее горничной, заставив Элизабет смутиться с новой силой. Когда они обменялись приличествующими для знакомства приветствиями и словами вежливости, экономка отпустила Кэти обратно за стол, продолжать их маленькую пирушку.

   Тут Александр по-хозяйски положил руку на плечи Элизабет, прижав ее к себе поближе, и сказал уж вовсе немыслимое по откровенности:

   – Билл поехал за вещами мисс Босворт, распорядитесь, чтобы их доставили в мою… нашу гардеробную, и оставьте ему немного угощения, а то он обидится, – они с экономной улыбнулись друг другу и Александр велел: – И Кэти, разумеется, пришлете в мою спальню.

   – Будет сделано, – ответила экономка, и Александр повлек покрасневшую до корней волос Элизабет из кухни.

   – Вы… я… буду спать в вашей постели, ваше сиятельство? – смогла, запинаясь, выдавить из себя Элизабет, когда они оказались в коридоре. От волнения она позабыла, что уже стала называть лорда Александром. Хотя, учитывая обстоятельства, звать его так было куда уместнее. Но Элизабет терялась и снова пугалась. Его обещание на нее не накидываться как-то совершенно не вязалось с тем, что они, оказывается, будут ночевать в одной кровати.

   – Ну а как, по-вашему, вы должны ко мне привыкать? Глядя на меня из-за другого конца стола за завтраком? Конечно, вы будете спать со мной в одной кровати! И сидеть со мной рядом за столом, – Александр немедленно ее обнял, прижав к себе покрепче. – И не тряситесь вы так! Я не собираюсь… пока… привыкайте пока что.

   – Обычно люди ходят на свидания… Александр. Разговаривают, узнают друг друга, и так привыкают, – тихо вздохнув, ответила Элизабет. – Впрочем, обычно люди и не переезжают в чужой дом сразу после знакомства. Я… мне представить сложно, что с мужчиной можно вот так вот, что так вообще бывает, – попыталась объяснить она. Ей все еще было дико, эти поцелуи на лестнице, то, что он так ее трогал, спать с ним в одной постели – все это находилось где-то далеко за гранью приличий, по ее представлениям. Элизабет ощущала себя оказавшейся в дебрях Моголии, среди странного дикарского образа жизни, в котором ничего не понимала. Но, по всей видимости, для Александра это было в порядке вещей, и даже не слишком, раз уж он считал, что позволяет ей привыкать и сдерживается.

   – Я выкрою время для свиданий в своем расписании, если вам так хочется, Элизабет, – согласился Александр и чмокнул ее в макушку. – А еще завтра поедем к мастеру Айзеку, я очень сильно подозреваю, что обувь у вас не слишком годная и вашим нежным ножкам нужна другая.

   «Дикари Моголии благородно разрешили сидеть на стуле, а не на полу, в процессе поедания печеной змеи. Но есть печеную змею все равно придется», – подумала Элизабет, но вслух не стала высказывать ничего. В конце концов, он ведь и впрямь старался дать ей привыкнуть. Вот, согласился на свидания. И заботился о том, чтобы ей здесь было хорошо, собирался покупать обувь, горничную выделил… Словом, сообразно своим представлениям, делал все, что мог. Какими бы ошеломительными эти представления ни казались Элизабет.

   – Спасибо, вы делаете для меня очень много, – сказала она вполне искренне.

   Ей здесь будет хорошо. По меньшей мере, тепло и не голодно. Слуги все выглядели вполне довольными жизнью, так что даже если он потом оставит ее служанкой, тоже будет неплохо. И даже лишним куском попрекать не станут, как у тетушки Мэгги, вон, он разрешает им с хозяйского стола доедать. И миссис Пиквик выглядит доброй и заботливой женщиной. Так Элизабет успокаивала себя, стараясь думать о хорошем. И не думать… нет, не о плохом, о непристойном. Которое буквально окружало ее со всех сторон и к которому она не представляла, как можно привыкнуть.

   – Пока не очень много делаю, – весьма серьезно ответил Александр. – Но буду стараться, чтобы вы не зря меня хвалили. Пойдемте в гостиную, там должно быть сейчас хорошо. Посидим у камина, побеседуем. Расскажете больше о себе.

   – Больше, чем для меня когда-либо кто-либо делал, – Элизабет грустно усмехнулась, потому что это было чистой правдой. Разве что, родители в детстве так же заботились о ней, но тогда ее потребности были куда как скромнее, да и жили они не слишком шикарно. – А что вы хотели бы узнать обо мне? Мне кажется, я уже рассказала вам все самое главное, или же вы сами выяснили его у тетушки Мэгги. О моем даре, о пансионе, о смерти родителей, о том, какие у меня были планы на будущее… Я о вас по-прежнему знаю меньше, например, о вашей магии. Вы заклинающий? Алхимик? Или, может, иллюминист? – она предположила по магическому огоньку, который он мог вызвать, и по тому количеству магических огней, которое было в зале: заказывать – пожалуй, слишком дорого даже для него. Значит, способен управлять предметами или веществами, либо создавать свет и огонь.

   – Я элементалист, – обыденно ответил Александр, будто речь шла не об одном из самых выдающихся магических даров, не об умении обуздать стихию! И, не дав ей спросить, какой именно стихии элементалист, продолжил: – А про вас мне интересно все. Например, какие книги вы читаете. Все незамужние девицы много читают… или говорят, что много читают.

   – Огненный? – все же спросила Элизабет, предположив наиболее очевидное. И еще как-то сама собой удивленно приоткрыла рот, уставившись на него во все глаза. Не просто маг, умеющий управлять своим даром как следует, в отличие от нее самой, но еще и таким даром! Александр ее определенно восхищал всем, даже своей склонностью к радикальным действиям, пожалуй, немного восхищал. Мало кто решился бы вот так, как он с ней. Попросту не осмелился бы, а он взял и сделал, и все. Хотя Элизабет продолжала решительно не понимать, чем привлекла его настолько сильно, невзирая на объятия и поцелуи в коридоре. Лорд Каледонский был совершенно блестящим во всем, резонно было бы предположить, что и женщина ему нужна под стать. А вовсе не такая неказистая, как Элизабет. У которой и дар никудышный, и родословная оставляет желать лучшего, и знает она мало, и умеет не слишком много, и что он в ней такого уж красивого и привлекательного нашел – тоже не слишком понятно. Не высокая, не статная, слишком щуплая, чтобы притягивать мужские взгляды. «Так себе невеста», как говорила тетушка Мэгги, и Элизабет была склонна с ней согласиться. На фоне Александра Сеймура она определенно терялась по всем параметрам.

   – Абсолютный, – Александр распахнул перед Элизабет дверь. Так как они не останавливались для поцелуев и объятий, то на этот раз дошли довольно быстро, хотя замок Вудкастл впечатлял размерами. Свет тут уже погасили, и только камин еще был разожжен. Александр повлек ее к нему и сказал: – Я украл для нас с вами по сэндвичу. Вам который – с форелью или с говядиной?

   Они остановились у каминной решетки, и он жестом фокусника извлек примявшиеся сэндвичи из рукавов. Элизабет захлопала глазами на него и на сэндвичи: в первый момент ей нелепо подумалось, что он их создал магией прямо из воздуха. Хотя такого, конечно, не мог даже он. Но абсолютный элементалист! Всех четырех стихий! Который крадет сэндвичи с собственной же кухни, чтобы съесть их с Элизабет возле камина…

   – Вы умеете удивлять, Александр, – сообщила она, пожалуй, изрядно смягчив. Стоило Элизабет начать думать, что она немного в нем разобралась, как он тут же подкидывал ей новый ошарашивающий сюрприз. А то и несколько сразу. Так что Элизабет вот прямо сейчас приняла ответственное решение: просто принять все, что он делает, говорит и представляет собой, как есть, не пытаясь уложить ни в какие привычные ей рамки. И посмотреть, что из этого выйдет. Потому что ее собственное понимание реальности трещало по швам и разваливалось на кусочки с того самого момента, как в эту реальность вторгся Александр Сеймур. Посему – просто принять его реальность, целиком, было единственным разумным выходом из положения. – С форелью! – объявила Элизабет и сама взяла у него выбранный сэндвич.

   – Давайте я подвину медвежью шкуру, – Александр указал на нее, лежащую на некотором расстоянии от оцинкованного пола перед камином, чтобы на нее не попал случайный уголек, очень пушистую и густую, явно новую. – И устроим пикник!

   Тут он совершенно обезоруживающе улыбнулся, да и вообще по его воодушевленному тону было видно, как он хочет этого «пикника». Элизабет улыбнулась в ответ, от всей души, и одновременно ощутила, как у нее вдруг защипало в носу, от растроганных чувств. Александр и сам не понимал, насколько проникновенным был для нее этот жест, а Элизабет вовсе не ожидала, что он сделает нечто подобное. И теперь попыталась ему объяснить:

   – Давайте! Я так очень давно не сидела, перед камином, с самого детства, – созналась она. С родителями, они так сидели с родителями по вечерам. А тетушка Мэгги запрещала сидеть на полу у камина, потому что неприлично и опасно. И… теперь Элизабет думала, что с Александром определенно лучше, чем у нее в доме. Намного, намного лучше. Он понимал, в чем смысл сидения у камина, в отличие от тетушки, и за это его хотелось немедленно обнять в благодарность. Но Элизабет ни за что не решилась бы, конечно, на такой откровенный по отношению к мужчине жест, тем более к тому, который на нее на лестницах набрасывается. Но почему-то, невзирая на это, хотелось все равно. – Мама мне читала возле камина. Кстати, я так и не ответила на ваш вопрос! Я и впрямь читаю много и, боюсь, совершенно беспорядочно – все, что заинтересовало. Книги по естествознанию и романы о приключениях, стихи, старинные легенды, энциклопедии, исторические труды…

   Александр придвинул шкуру к камину и уселся, глядя на нее снизу вверх.

   – Со мной не опасно, – заверил он, – Я защищу вас от всех самых коварных выпрыгивающих из камина угольков. И мы можем выбрать вместе книгу в библиотеке и читать ее перед камином вечерами по очереди, после ужина, если вы захотите.

   – Хочу! – немедленно согласилась Элизабет. На самом деле, это было ровно то, что она представляла себе при слове «привыкать», и это было куда лучше каких-то там абстрактных свиданий: вот так проводить время ей нравилось совершенно точно. Так – было уютно, хорошо, с трогательными воспоминаниями о детстве. Она бы с удовольствием читала с ним каждый вечер. Еще и потому, что с Александром на самом деле было интересно, ей понравилось болтать с ним там, на балу. И, что самое главное, с ним можно было не бояться ляпнуть что-нибудь не то, а просто говорить – и все. Удивительная свобода, доселе Элизабет неведомая, которую она вдвойне не ожидала найти в компании лорда Каледонского. И книги с ним обсуждать наверняка было можно очень даже увлекательно. – Вы удивительный человек, – сообщила она, осторожно усевшись рядом с ним на шкуру, и думать забыв о том, что он то и дело нападает на нее со всякими непристойностями.

   Разумеется, забыла она об этом совершено зря, так как он тут же приобнял ее за плечи, прислоняясь к ней всем боком, абсолютно нагло и бесцеремонно. Но сейчас, возле камина, от этого тоже делалось уютнее, Элизабет вдруг поняла, что совершенно не против этих объятий.

   – А чем удивительный? – спросил Александр и обеспокоенно добавил: – Вы уж говорите и что не нравится тоже, я не хочу пугать вас лишнее хотя бы в том, в чем могу не пугать.

   – Я вам сразу говорю, что мне не нравится, Александр, не беспокойтесь. И если что-то еще не понравится, тоже скажу, – заверила она и, продолжая улыбаться, осторожно, смущенно коснулась пальцами его щеки. – И этим тоже удивительный: тем, что говорите обо всем так… откровенно, и ждете от меня ответной откровенности. Я привыкла, что в светском обществе ценят правила, а не искренность, и от человека вашего положения ждешь совсем другого. Вы – один из самых влиятельных людей и, как я теперь знаю, один из самых сильных магов в империи. И притом таскаете бутерброды с кухни! И предлагаете мне читать у камина. Вы меня хватаете, как степной варвар, чтобы никуда не выпускать из своего замка, а потом, схватив, начинаете беспокоиться, достаточно ли у меня удобная обувь и не простужусь ли я от легкого сквозняка. Я никак не могу уложить вас в голове целиком! Не знаю, чего от вас ждать. И да, это бывает пугающе, вот, я честно вам созналась. Но одновременно очень интересно.

   – Быть откровенным – роскошь, мало кто ее себе позволяет, потому что это чревато последствиями. Я однажды решил, что могу позволить. А вам, видите, она обошлась в то, что вас схватил лорд, дикий, как степной варвар, возможно потому, что ему просто не с кем поговорить так откровенно… Хотя все равно не только поэтому, вы привлекательны многим, милая Элизабет, – он поцеловал ее в щеку. – И о вас хочется заботиться, я бы хотел, даже если бы я вас похитил, проникнув в дом через окно с кинжалом в зубах. И унес вас оттуда, завернув в ковер и перекинув через плечо. Право, даже жаль, что не пришлось, так было бы веселее. И воровать собственные бутерброды тоже весело… вообще краденое всегда вкуснее. Видите, просто я в душе сущий разбойник, но зачем-то уродился лордом, – он засмеялся и повел пальцами, отчего пламя в камине сложилось в стену, по которой полз могол с тюрбаном на голове и с кинжалом в зубах. Картинка была довольно условной и все же угадывалась вполне явно.

   Элизабет захихикала тоже, потому что представлять Александра в тюрбане и с кинжалом было ужасно весело и забавно.

   – Вам очень повезло родиться лордом: можете творить все эти безобразия совершенно безнаказанно. И потакать своей дикой разбойной натуре, – на самом деле, хоть он и шутил, в этом, пожалуй, была доля правды. И это многое про него объясняло. У лорда Каледонского был решительный, деятельный и авантюрный склад характера, который подошел бы если не разбойнику, то какому-нибудь покорителю новых земель, путешественнику и корсару. Лорду тоже, но лучше – несколько столетий назад, когда жизнь в стране, еще не успевшей стать империей, была куда менее размеренной и благопристойной. А в рамках, которые задавало нынешнее общество, Александру было откровенно тесно. – Знаете, что? Если вам так хочется – тут, в гостиной есть отличный ковер, можете меня в него завернуть и отволочь в свою спальню. Тем более, что я до сих пор боюсь туда идти. Так что это будет честное похищение, – совершенно серьезно заявила Элизабет, уставившись на него.

   Александр захохотал, откинув голову, так что его горло заходило вверх-вниз, а отсмеявшись сказал:

   – Милая Элизабет, как жаль, что вы сейчас явно не в курсе этого обычая моголов. Если мужчина крадет девицу с ее согласия, то это уже не похищение, а свадьба. Но я могу вас отнести туда на руках, чтобы было не так страшно.

   Она тут же смутилась: то ли своей неосведомленности, то ли того, что ее предложение оказалось менее невинным, чем она предполагала, а скорее, того и другого вместе. И еще – того, что идея с похищением ей самой неожиданно очень понравилась. Слишком понравилась. Она была в духе романтических историй, которые Элизабет искренне любила: про тех самых корсаров, авантюристов и искателей приключений. И едва она подумала об Александре так, по ее телу снова забегали горячие мурашки, прямо как во время поцелуя. Думать о нем, как о наделенном огромной силой и властью лендлорде, который творит, что ему заблагорассудится, и совершенно безнаказанно, было пугающе. А вот представлять его разбойником, похищающим приглянувшуюся девицу – отчего-то совсем наоборот.

   – Отнесите, – продолжая смущаться, согласилась она. – Так и впрямь… спокойнее. И мне нравится представлять вас несостоявшимся разбойником. Я люблю такие истории, с приключениями, – и от этих признаний вспыхнула еще сильнее.

   Александр тут же поцеловал ее в нос и сказал:

   – Вы невыносимо очаровательны, Элизабет, – а потом вскочил на ноги и мягко повалил ее на шкуру. – Придется похитить вас немедля, тем более свой бутерброд вы уже съели! Сурово, как настоящий инглиец. А инглийцам не подходят ковры!

   И завернул ее в шкуру, которая, конечно, была поменьше ковра, но спеленала ее вполне всерьез, и так подхватил ее на руки и понес. Элизабет снова запищала от неожиданности, и даже ногами задрыгала: их Александр смотал не настолько крепко. Так что она вполне сейчас походила на дерзко похищаемую девицу. И ей это продолжало нравиться, подозрительно сильно.

   – Вы – совершенно дикий и кошмарный варвар. В медвежью шкуру! В тот момент, когда бедная девушка ничего подобного не ждет, спокойно сидя у камина, – сообщила она чересчур довольным голосом. Настолько, что ему наверняка было это слышно. По какому поводу тут же заново смутилась. Но, право же слово, вот так, с разбойниками, моголами и шкурами это все чересчур походило на приключенческий роман, чтобы Элизабет могло не понравиться. И как-то совершенно не думалось сейчас о том, что никакой это не роман, а реальная жизнь, где все куда сложнее, совсем не так весело и вовсе не обязательно счастливо заканчивается.

   – Ну, это же настоящее похищение, а не договорное, а значит, и должно быть внезапным, – еще более довольным тоном, чем у Элизабет, ответил Александр и, продолжая ее волочь из гостиной на ходу поцеловал в обе щеки. – И мне определенно нравится, надо похищать вас почаще!

   Элизабет тихо, но очень выразительно вздохнула: вот сейчас она хотела, чтобы он ее не только в щеки поцеловал. Но Александр, кажется, пока был в настроении вести себя, как джентльмен, невзирая на варварское похищение. И это было даже как-то немного досадно, особенно когда она, глядя снизу вверх, любовалась его аристократическим профилем. Что же с ней такое творилось! Что ей целоваться хотелось, даже когда он нес ее прямо в спальню, которой она совсем недавно так сильно боялась. Хотя, по правде сказать, она на лорда Каледонского с самого начала странно реагировала. Совсем странно.

   – Вам непременно стоит меня похитить во время следующего бала или приема у вас в замке, прямо в самый разгар. Это произведет фурор! – весело ответила Элизабет. Определенно, совсем странно реагировала. Даже сплетни, которые будут ходить про них среди местных ханжей, ее сейчас не удручали, наоборот – ей хотелось их дразнить. Она ощущала себя так, будто они с Александром были сообщниками, дерзкими авантюристами, которые могли на пару затеять что-то совсем уж невообразимое. Неужели только потому, что они про разбойников поговорили?.. И это Элизабет впечатлило настолько?..

   Он снова засмеялся и сказал:

   – Еще мне определенно нужно завести настоящий разбойничий костюм. Чтобы было понятнее, что я похищаю, а не просто так балуюсь. И достать из оружейной пару пистолетов с раструбами, у них впечатляющий вид.

   То ли он привык ее таскать, со времен давешней лестницы, то ли веселое настроение помогало, но Александр говорил куда менее натужно, чем когда нес ее в первый раз.

   – Это стоит осуществить только ради того, чтобы посмотреть на вас в разбойничьем костюме и с пистолетами, – Элизабет весело и довольно захихикала. Кажется, дело и впрямь было именно в разговорах о разбойниках, а еще – в украденных сэндвичах. То, что Александр был способен на такие вот… затеи, и относился к ним с искренней радостью и воодушевлением, сразу делало его как-то ближе, будто они были давними добрыми приятелями. Собственно говоря, у Элизабет такие отношения были только с Софией, ее подружкой из пансиона. Но та жила в Мерсии, совсем далеко, они только письмами обменивались то и дело, и ей ужасно не хватало кого-нибудь с кем можно хотя бы просто поговорить вот так, посмеяться от души. Александр сейчас казался ей очень родным и совсем не страшным, хотя она и была завернута в медвежью шкуру, так что не вывернешься, и он ее волок к себе в спальню.

   – Костюм – ерунда! Вы представьте, Элизабет, как они будут квохтать! Хотел бы я это увидеть! Но именно это все и портит: я не могу вас похищать и одновременно смотреть, – почти обиженно закончил он.

   – О, я бы тоже хотела насладиться этим зрелищем! И тоже не смогу, если меня будут похищать… Но ведь мы могли бы подглядывать откуда-нибудь! Это старинный замок, здесь наверняка есть, где прятаться и подсматривать, – воодушевленно предложила Элизабет. Высший Разум! Они и впрямь обсуждали это так, будто всерьез собирались осуществить! С лордом Каледонским! У него в замке! Скажи кто-нибудь Элизабет вчера, что она будет делать это – она бы всерьез обеспокоилась его душевным здоровьем. Но как же ей сейчас было весело и хорошо!

   – Вы очень сообразительны, Элизабет. Разумеется, тут есть множество тайных и загадочных местечек, будто специально созданных для любительниц авантюрных романов, – он приподнял бровь и посмотрел на нее с очень хитрым видом.

   Элизабет аж рот открыла и глаза вытаращила, как ребенок, которому сообщили, что отведут в кондитерскую и позволят купить там что угодно.

   – Вы же мне их покажете, правда?.. – спросила она с совершенно нескрываемым предвкушением.

   – Если вы пообещаете, что там меня поцелуете. Сами! Я очень коварный похититель, как видите! – Александр выдвинул условие с практически счастливым видом.

   – Я-а-а-а… – растерянно протянула Элизабет, чувствуя, как у нее запылали щеки и уши. Вот как можно быть таким… вопиюще непристойным типом, и притом лордом, и притом бутерброды с кухни таскать – и все это одновременно? Совершенно невозможный человек! И самое ужасное, что ей нравилось это представлять, как она его целует в каком-нибудь очень тайном и загадочном местечке, на которое ей хотелось посмотреть нестерпимо. – Коварный похититель и шантажист! Провоцируете меня… творить всякие пошлости, – тут она совсем покраснела и от смущения уткнулась лицом ему в подмышку. Ей хотелось согласиться, но она не представляла, как. Если просто ответить «да», это будет выглядеть так, будто она из-за тайных ходов согласилась, и это как-то… ужасно. А сознаваться ему, что она хотела бы, там вот его поцеловать – было нестерпимо стыдно, и еще немного пугающе. Мало ли, что он вытворять начнет, если поймет, что она хочет с ним целоваться! С его-то представлениями о приличном и допустимом, от которых у Элизабет, кажется, скоро даже платье со стыда покраснеет.

   – Столько комплиментов и все одному мне! – хмыкнул Александр, – А вы бедная маленькая зверушка, которая очень боится всяких непристойностей, хотя на самом деле в них нет ничего настолько уж страшного. Ну как тут вас не шантажировать, чтобы выманить любопытный носик из норы?

   – Они непристойные! – пискнула Элизабет из подмышки, в не слишком ловкой попытке объяснить. – Мне про них даже думать стыдно! А если я их буду еще и делать, то стану ужасно развратной, а вы наверняка захотите чего-нибудь еще более развратного, раз я на это согласилась, то так я и покачусь в пучину порока и непристойности! – она старательно уткнулась в него еще сильнее, даже не представляя, что он на это ответит. Но должны же они рано или поздно про это поговорить, в конце концов, хоть как-то, раз он от нее хочет, вот этого всякого, а она этого всякого боится на самом деле, Александр все правильно сказал. Потому что одно дело – возразить мистеру Пэмбруку, который откровенные глупости несет, и Элизабет вовсе не считала, что сделала что-то неприличное. И совсем другое – быть из тех женщин, которые с легкостью позволяют мужчинам всякое, будто в этом ничего такого и нет. Это Элизабет совсем не нравилось, они ей не нравились, и становиться такой она совершенно не хотела.

   – Дальше мой спальни вы не укатитесь, Элизабет. В самом деле, вы же не думаете, что я собираюсь из вас воспитывать куртизанку? – вполне серьезно возразил ей Александр и приостановился, чтобы открыть дверь. Кажется, в ту самую спальню.

   – Те, у которых есть пускай даже один постоянный любовник, мне тоже не нравятся. Эти женщины… – собравшись с мыслями, попыталась объяснить Элизабет. Даже перестала в него утыкаться и посмотрела прямо в лицо, хотя ей все еще было очень неловко. – Они ведут себя так, будто в этом, в том, что происходит между мужчиной и женщиной, нет ничего особенного. Будто это все равно, что пообедать, или поговорить о погоде. И еще – будто это можно продать и купить, не за деньги, а за знаки внимания, за вещи, за возможности… Но в этом очень даже есть особенное! И я не хочу начать думать, что нет. И не хочу быть такой, как они: будто я с вами целуюсь за то, что вы мне туфельки покупаете и всякое другое делаете, – она закусила губу и уставилась на него жалобным взглядом, совершенно не понимая, удалось ли ей объяснить свои чувства и мысли, которых она и сама до конца не понимала, и что подумает по этому поводу Александр.

   – Но, Элизабет! – выкликнул Александр и замер, закусив губу, а потом сказал: – Так, планы меняются, сейчас мы с вами сядем и поговорим.

   Он подошел к креслу, поставил Элизабет перед ним, и снял с нее шкуру. Тут-то она и обратила внимание, что они находятся ни в какой не спальне, а в небольшой гостиной. Видимо, это была часть его личных апартаментов. Усевшись в кресло, Александр потащил ее к себе на руки, объясняя:

   – Я вас обниму, так нам обоим будет спокойнее, – и действительно обнял. – Понимаете Элизабет, меня тоже такие отношения, которые вы описали, не устраивают. Потому сначала я вам просто предлагал замужество. И сейчас, раз уж вы замуж не хотите, предлагаю вам привыкать ко мне, соглашаюсь на свидания, похищаю вас, раз вам это весело. Неужели вы не видите разницы? А обувь я хочу вам купить, чтобы вы не простужались, мне так будет спокойнее. Неужели вы правда думаете, что это – то же самое, что вы описали?

   – Не-е-е-ет… я не-е-е… я не-е ду-у-ума-аю, – протянула Элизабет и снова вытаращилась на него взглядом идиотки. Судя по его реакции, она несла какие жуткие глупости. И думала их же, потому что совершенно искренне говорила ему ровно то, что думала. Александру – было можно говорить все. Но сейчас это «все», определенно, было совершенно идиотским. Потому что он подумал, что она думает, что между тем, что у них, и тем, о чем она сказала, нет никакой разницы. И Элизабет понимала, что у нее в голове творилось что-то несусветное, и с этим нужно разобраться, и попытаться снова объяснить Александру, перед которым ей сделалось жутко стыдно. Она принялась нервно ломать пальцы, опустив взгляд. – Я просто… дело не в вас! То есть, в вас, но совсем не так, как вы сказали… Александр, я… вы… я очень-очень ценю все, что вы делаете для меня, правда! Ко мне никто прежде, кроме матушки, не был так внимателен, и я ни с кем, кроме нее и своей подруги Софи, не могла быть так откровенна, как с вами. И… с вами хорошо. И в этом нет ничего общего с тем, что я описала. И я не хочу, чтобы было хоть когда-нибудь. И… боюсь, что стану такой, как они, вот те, если начну предаваться всяким непристойностям и… мне вдруг понравится. Потому что женщины либо стыдятся этого, либо такие, как они. И, кажется, я думаю что-то совсем глупое, но я ничего в этом не понимаю, право слово, я даже не целовалась никогда… до сегодняшнего дня, – он напряженно сглотнула и стала теребить подол платья, глядя на свои руки.

   Александр хмыкнул.

   – Ну, это просто, все дело как раз в том, что вы девушка и не целовались до сих пор. А спокойные разговоры о подобном друг с другом – удел уже замужних женщин. А вы – не в клубе, понимаете? Я хочу сказать, милая, что приличным женщинам такое тоже может нравиться, но ровно из-за приличий они про это не говорят. А тем, кого уже записали в неприличные, терять нечего и еще они порой бравируют, что, конечно, лишнее и вызывает у вас неприятие.

   Элизабет выслушала его внимательно, даже рот приоткрыла, тоже как дурочка. Именно непроходимой идиоткой она себя сейчас и ощущала. Очень сердитой, к тому же. Она ощущала, что ей много лет пудрили голову: то ли объяснять лень было, то ли мозги Элизабет казались всем слишком куриными, чтобы она могла понять объяснения. То, что говорил Александр, казалось очень даже осмысленным. Честным. А то, что ей говорили раньше – выглядело примерно как разговоры про то, что лучше ей магией не интересоваться вовсе, только хуже будет. Страшными сказочками, вроде историй о том, что под кроватью живут гобольды, которые по ночам хватают детей за ноги. Чтобы они не вставали с постели, когда уже пора спать. Под кроватью монстры, а в кровати – непристойность, такая же страшная, еще страшнее. Которая нападет, едва ты начнешь получать удовольствие от того, что в этой кровати происходит. И такая же несуществующая. Что за бред!

   – Я совершенно точно думаю немыслимые глупости… думала, – печально пролепетала Элизабет, продолжая смотреть на свои пальцы, мнущие платье. Выглядеть такой наивной и глупой, какой она была, оказалось ужасно неловко. И еще сильнее стыдно перед Александром, который так явно распереживался из-за ереси у нее в голове. Но взялся ведь ей объяснять. И это после всего того, что она тут про него думала, о том, как он будет на нее коварно и зловеще набрасываться в темных коридорах Вудкастла! Она ведь его считала кем-то вроде этих самых гобольдов, которые набрасываются в кровати и склоняет к разврату. Ужасно, просто кошмарно! Она чувствовала такой жгучий стыд, что казалось, прямо сейчас воспламенится. И одновременно – такую же жгучую благодарность. За то, что Александр решил поговорить с ней по-человечески. Когда никто ни разу за всю жизнь не говорил с ней об этом по-человечески. – Но если приличные женщины скрывают это из приличий, то это… ужасно, чудовищно глупо! И еще – очень пугающе! Страшно замуж выходить, потому что придется терпеть жутко стыдные и неприятные вещи, постоянно! Так можно и расхотеть замуж вовсе! – Элизабет вот расхотела, чего скрывать, из-за этого тоже. Терпеть еще больше и хуже, чем у тетушки Мэгги и в пансионе – и притом изображать из себя благопристойную жену, хотя бы пытаться изобразить. Нет, это было бы выше ее сил, это было бы непереносимо.

   Александр прижал Элизабет к себе покрепче, погладил по голове и сочувственно сказал:

   – Вы – бедняга. Это и впрямь бесчеловечно так запугивать девиц. А нам потом приходится разуверять, что в этом нет ничего страшного. Знаете, я тоже недоумевал, зачем так, когда всем вроде бы от этого плохо и случайно узнал ответ, когда был уже женат. Еще думал, что поздно… А вот… Сейчас пригодится вам, – он печально вздохнул, снова прижал Элизабет к себе поближе и поведал, – Однажды, когда я был с Селией на курорте, запамятовал на котором, мне довелось случайно слышать болтовню подруг, которые встретились недавно. Ну, знаете, жарко, окна и у них, и у нас были открыты и дамы не догадались, что у их разговора есть свидетель. И там они как раз общались с недавно вышедшей замуж подругой, находящейся в свадебном путешествии, с которой не виделись со времен ее замужества. Именно тогда я узнал про закрытый женский клуб, и как женщины обсуждают нас мужчин за спиной. Ну и во всяком случае, как малоприятное дело они это вовсе не обсуждали, если учесть некоторые деликатные подробности… ох не буду вас пугать! Они обсуждали, как обустраивать это с мужем чаще, согласитесь, так не говорят о неприятном. Так вот, старшие подруги тогда объясняли молодой и отчего все так. Видите ли, считается, что это все оберегает молодых девиц от падения в мужские объятья до свадьбы. Чтобы мужчина поэтому не отказался жениться и взять на себя ответственность за жену, так вот, милая Элизабет. Все просто и практично. Все делается ради денег. Раз уж мы были такими наглыми что власть и деньги забрали себе, вы отняли у нас свое удовольствие. Примерно так.

   – Не хочу я ни у кого ничего отнимать! Ни у вас, ни у себя… И нечего им за меня решать! – немедленно возмутилась Элизабет, даже руками всплеснула. А потом продолжила, огорченным тоном, потому что ее все это не только возмущало, но и невыносимо расстраивало: – Будто я сама не могу разобраться, падать мне в чьи-то объятия или не падать. И непременно все сделаю не так! Поэтому нельзя мне ничего объяснять ни про магию, ни про мужчин, надо только закатывать глаза и делать загадочно-сумрачное выражение лица. Чтобы у меня даже и возможности самой подумать не было. Только вы не такой, Александр. И все мне честно объясняете и говорите. Спасибо вам за это! И конечно я вас поцелую в тайном ходе, это же ужасно романтично, прямо как в романе! – решительно выпалила она под конец, а потом упала в его объятья. То бишь, обняла его обеими руками за шею и положила голову ему на плечо. И не потому, что он ее как-то коварно соблазнял, вовсе он ничего подобного не делал. Просто ему хотелось доверять, потому что он не врал, не темнил и не напускал тумана, как все прочие. И ровно с ним, ровно так, весь этот неведомый мир отношений между мужчинами и женщинами переставал казаться непонятным и опасным. Ей хотелось прижаться к нему, спрятаться у него на груди, в его объятьях, он был такой сильный, уверенный и надежный. А ей с ним было спокойно и легко. Она верила сейчас, что Александр ей не соврет, ни в хорошем, ни в дурном. И для Элизабет в его словах было столько заботы и настоящего внимания к ней, что хотелось, упав в его объятья, никуда не деваться из них никогда.

   – Люди вообще любят за других решать, – Александр вздохнул. – За примером далеко и ходить не надо. Но я рад чем-то вам помочь. Очень удачно я тогда разговор подслушал, он меня изрядно повеселил, а, оказывается, еще был и полезен. А насчет магии… я так и думал, что ваш пансион не из лучших. Если хотите, я подыщу вам нормального репетитора.

   Элизабет тут же вскинула голову, удивленно уставившись на него. Нет, Александр, конечно, относился к ее магии вовсе не так, как относились в пансионе, и тем более не так, как тетушка – и все же! Репетитор! Для нее! Чтобы она могла заниматься, чтобы могла развивать свой дар… про который все говорили, что лучше всего, если он будет проявляться пореже, чтобы не расшатывать нервы самой Элизабет и не портить их окружающим.

   – Спасибо, Александр, вы… вы совершенно замечательный! – проараторила она и, зажмурившись, прильнула губами к его губам. От их разговора она ощущала громадное облегчение, а ее благодарность Александру теперь стала какой-то вовсе невероятной, такой, что одними словами не выразишь. И если в том, что она хочет его поцеловать, нет ничего дурного, и он вовсе не собирается считать, что она его целует из-за того, что он для нее что-то делает – то зачем ждать до тайного хода? Если она хочет сейчас, еще с тех пор, как он ее там, у камина, похитил.

   Теряться он не стал, а ответил с не меньшим жаром, чем в первый раз, снова восхитительно нагло и непристойно трогая ее языком где ни попадя, и поглаживая ее при том рукой по спине и застонав. Ото всего, что он делал, у Элизабет снова забегали мурашки по всей коже, и в теле опять появилась та приятная истома… наверное, так и было положено, когда нравится. Она немедля подумала, что надо все же спросить у Александра, раз он готов ей объяснять, даже когда она совсем глупости думает. Но это потом! А сейчас она попыталась сама отвечать ему, так, как ей хотелось, трогая его язык языком в ответ, отчего мурашек делалось сразу еще больше, особенно там, во рту. И трогая губы губами, пытаясь распробовать на вкус, осознать ощущения, которые все равно толком не успела понять в прошлый раз. Это было… удивительно. Он казался таким жестким, твердым, сильным, везде, от своего выразительного носа до огромных рук, а губы были мягкие, хоть и слегка шершавые, и язык тоже, хоть и творил во рту Элизабет так настойчиво и решительно все, что ему заблагорассудится. Еще Александра сейчас было очень много, очень близко, он будто окружал ее со всех сторон, когда они целовались, будто весь мир вокруг начинал состоять из одного него. И от него пахло парфюмерной водой, совсем несильно, и еще чем-то, немного терпким и ни на что не похожим, и Элизабет ощущала это на своих губах тоже – и понимала, что это его собственный запах. Запах мужчины. Она совершенно растворилась в этих ощущениях, отдалась им полностью, забыв на время обо всем остальном.

   Когда они закончили, Александр тяжело дышал, будто после пробежки, и, проведя рукой по ее щеке, сказал:

   – Вы все-таки удивительная, Элизабет, девушка из сказки.

   Она немедленно смутилась от комплимента, но в этот раз удержалась от глупых вопросов о том, чем же она такая удивительная. Элизабет все еще переживала свои ощущения и еще – тот факт, что сейчас она, собственно, совершенно недвусмысленно приняла ухаживания Александра. Ответила на них. Хотя еще совсем недавно категорически не собиралась делать ничего подобного, ни при каких обстоятельствах. Но как можно было не ответить, когда таким удивительным был он?

   – Вы тоже, – тихо ответила она и снова устроила голову у него на плече.

   А потом они разговаривали, ничуть не менее увлекательно и весело, чем у камина в большой гостиной. И очень даже благопристойно: о книгах, о магии, о том, как устроена жизнь в замке, что весьма интересовало Элизабет, которой теперь предстояло здесь жить. Впрочем, невзирая на благопристойность бесед, она все равно смутилась: сперва служанки, которая пришла разжечь камин, а потом – слуги, который привез ее вещи. Попросила их не разбирать, сказав, что сама достанет все нужное, а разложить и завтра можно. Так что слуга почти сразу ушел, зато вскоре явилась Кэти, чтобы помочь ей умыться и переодеться ко сну. И тут Элизабет впервые увидела спальню, с огромных размеров кроватью под балдахином: выход в ванную был из спальни, а в спальне заодно стоял шикарный туалетный столик с зеркалом, рядом с расписной ширмой. Пока Кэти помогала ей переодеться и расчесывала волосы, Элизабет старалась не смотреть в сторону этого… ложа. Потому что, невзирая ни на что, оно все равно вгоняло ее в боязливый трепет, одним своим видом. Но в конце концов горничная сделала все необходимое, пожелала ей приятных снов и ушла. А Элизабет осталась один на один с Александром, ожидавшим, пока она переоденется, в соседней комнате, и этой эпической кроватью.

   – Вы уже спрятались от страшного разбойника под одеялом, Лиззи? Я могу войти? – спросил он.

   – Нет, я прячусь от страшного разбойника за ширмой, – честно ответила Элизабет и, схватив со стула свою старенькую шаль, которую достала из сундука со своими вещами вместе с сорочкой, накинула ее на плечи, замотавшись так, будто в спальне стоял жуткий холод. – Но вы можете войти! – без Александра подойти к кровати она совершенно не решалась, даже чтобы прятаться там от него под одеялом.

   – Хорошо, только имейте в виду, мне тоже надо за ширму, переодеться, – с этими словами он вошел и посмотрев на Элизабет пошутил: – Вы собираетесь сделать из шали веревку и спуститься по замковой стене? Как в романе?

   – Я… подумала, что может быть прохладно, вот и достала ее, – вполне честно ответила Элизабет, уселась в кресло, подтянув к себе ноги, и снова замоталась в шаль, положив подбородок на колени, вместе с ногами. – И еще сорочка слишком тонкая и прозрачная… – добавила она и вздохнула. Целоваться было очень хорошо, а вот ходить перед Александром полуголой – все равно ужасно неловко. Особенно если подумать о том, как он на нее при этом будет смотреть. Одновременно приятно, зная, что она ему нравится, и неловко.

   – Но одеяло теплее, – недоуменно сказал Александр и отправился в ванную.

   – А кровать большая и пугающая, – пропищала Элизабет, зарывшись носом в коленки. Она понимала, что снова ведет себя глупо, но ничего не могла поделать со своими реакциями, они просто были и все. Какие-то совсем нелепые: лечь одной в кровать, среди которой она, такая маленькая, могла и потеряться, и ждать там Александра, было боязно, но почему-то забраться в постель, когда он уже там, пугало намного меньше. Логики во всем этом Элизабет не находила совершенно, но честно попыталась поразмыслить, что с ней происходит, пока он умывается.

   – Понятно, – крикнул он ей из ванной и очень быстро умылся, а потом еще быстрее разделся, Элизабет видела, как быстро его вещи оказываются на ширме, после чего вышел к ней в одном белье. – Придется провожать вас в большую страшную кровать.

   Мужчины в белье Элизабет до сегодняшнего дня тоже не видела. А это был не просто какой-то там мужчина, это был Александр. И так, без одежды, он почему-то казался еще внушительнее: делалось понятно, насколько у него широкие плечи и большие руки. Это было… мужественно. Дикий варвар, огромный и сильный, и решительный. Элизабет приоткрыла рот и завороженно вытаращилась на него во все глаза, а он пошел к ней, по пути откинув одеяло, подхватил Элизабет на руки и понес ее в кровать. Там положил ее и укутал, подоткнув оделяло со всех сторон, и, совсем близко над ней наклонившись, спросил:

    – Так годится?

   – Если вы рядом ляжете, будет совсем хорошо, – смущенным полушепотом сказала Элизабет. С ним было уютнее, вот в чем дело. Если в кровати был Александр, то в ней, такой огромной и пустой, сразу появлялось живое человеческое тепло. И боялась Элизабет – его отсутствия. И это было глупо и впрямь, ведь здесь не могло появиться никаких посторонних равнодушных мужчин, в этой спальне. Но почему-то большая пустая кровать все равно будила эти страхи, с которыми она жила после приезда из пансиона, представляя, как тетушка, утомившись, выдаст ее замуж за кого попало, за кого Элизабет вовсе не хочет. И ведь она сегодня успела решить, что Александр и есть тот самый «кто попало», потому и пыталась сбежать в окно. Но он оказался совсем не такой, а все равно почему-то до сих пор было страшно. И Элизабет хотела, чтобы он был рядом, чтобы убеждаться, что он совсем не такой и бояться вовсе нечего.

   – В этом и состоял план, что я буду рядом, – он улыбнулся и добавил: – А вы невозможно милая, Элизабет.

   Александр поцеловал ее в обе щеки, после чего обошел кровать и улегся на боку совсем рядом с ней, тоже закутавшись в одеяло поплотнее, а потом положил на нее руку.

   – Все, никакой злой волк не придет и за бочок не укусит. Я его прогоню.

   Элизабет улыбнулась: как-то он умел так шутить, что все ее страхи улетучивались одномоментно. Но она все равно подползла к нему поближе, как гусеница в этом одеяле. Довольно нелепо со стороны она сейчас должна была выглядеть, честно говоря, но это Элизабет не слишком беспокоило. Устроившись совсем близко у него под боком, она уткнулась в Александра носом, ощущая себя сейчас никакой не развратной женщиной, и даже не смущенной девицей, а почти ребенком, который боится засыпать один и просит полежать с ним рядом, пока не уснет.

   – Злой волк придет, обязательно, уже пришел… но с вами не страшно, – она судорожно вздохнула и, вскинув голову, уставилась на него во все глаза: – Что-то случится, Александр! Это… было предсказание, я всегда так, что-нибудь совсем вдруг говорю, – испуганно сказала она и вжалась в него всем телом.

   – Прогоним, – убеждено сказал Александр, – Как считаете, отправить слуг осмотреть замок? Дар вам ничего не говорит?

   Элизабет прикрыла глаза и представила перед ними сплошное белое поле, по которому бежали черными буквами только что сказанные слова, и мысленно еще раз повторила их вслух. Иногда это помогало вызывать видение, или еще какие-то слова, сделать предсказание яснее. Ничего не случилось, но она упрямо повторила еще раз, и еще раз – и белое поле закружилось перед глазами, взметнулось и осело снежным ковром, буквы расплылись, вытянулись – и обратились в черные кривые стволы деревьев, с разлапистыми голыми ветвями.

   – Нет, волк в лесу, он же волк! – ответила она, не открывая глаз, в надежде ухватить еще что-то, но видение померкло и все кончилось. Так что Элизабет посмотрела на Александра и повторила: – Волк в лесу, не в вашем саду и не в городском парке, я узнала деревья в видении.

   – Ночь, – хмуро сказал Александр, – И волк уже пришел. Завтра отправлю гарнизон лес прочесывать рано с утра, а до утра нет смысла людей гонять. А пока спите, милая, волк далеко.

   – Волк далеко, а вы рядом, так совсем не страшно, – согласилась Элизабет, удобнее устраиваясь у него под боком. – Спасибо, Александр. За то, что собираетесь что-то делать… с моими видениями. Хотя они такие непонятные.

   Обычно от нее отмахивались, потому что предсказания Элизабет были слишком мутными и неопределенными. А он спросил – и, спросив, собрался отправлять солдат искать в лесу то, незнамо что. С ума сойти!

   – Глупо закрывать глаза на существующую информацию, которая верна, просто не полна. Надо узнавать больше, вот и все, чтобы стала полнее. Вот завтра и узнаем, – он потянулся поцеловал ее в щеку и снова сказал, – Спите, спокойных снов Элизабет.

   И, закрыв глаза, очень вскоре задышал размеренно, и Элизабет, под звуки его размеренного дыхания, уснула очень быстро. Потому что рядом с Александром было спокойно. Вовсе не потому, что он был большой и сильный, да к тому же лорд с целым гарнизоном солдат в распоряжении. Просто он был первым за долгое время человеком, который всерьез отнесся к тому, что Элизабет беспокоит. Поэтому рядом с ним ее не беспокоило сейчас ничего, и она спала хорошо и спокойно.

   Александр уснул позже Элизабет. Его тревожило ее пророчество, и он мысленно составлял планы на день, переставляя строчки уже сочиненного им для себя расписания, где «посетить сапожника» сдвигалось на более позднее время из-за необходимости отправить гарнизон в лес. Это было обычное и привычное дело. Непривычен был повод, из-за которого расписание менялось. Непривычной была девушка в его постели. Внезапно найденное сокровище, в которое он вцепился и никак не мог отпустить.

   Она его напугала, собравшись в свою Берницию, к чужим сопливым детишкам. Это слишком далеко, и он не смог бы ездить туда достаточно часто, чтобы ухаживать за ней как следует. И она нашла бы там себе кого-то другого, который тоже ее рассмотрел бы. Или, хуже того, простудилась бы, бегая вокруг выводка чужих детей, и слегла бы со смертельной лихорадкой. У Элизабет был очень хрупкий вид, Александру все время хотелось укутать ее потеплее, чтобы не мерзла, а потом еще и обнять.

   А еще он не ошибся в ней – то, как они провели вечер, показывало сразу, что им будет хорошо вместе. Им есть, о чем поговорить, им интересно друг с другом и весело. И он теряет от нее голову, определенно. И готов ухаживать за нет так и столько сколько ей будет нужно, лишь бы она него не шарахалась, как дикий олененок.

   Зато перед сном Элизабет его удивила. Говоря ей про «привыкание», он имел в виду именно это: побыть ей плюшевым медвежонком, с которым не так страшно спать, как в одиночку. Он не собирался на нее нападать с непристойностями, считая, что куда важнее, чтобы она перестала его бояться. И он ждал, что придется долго доказывать и уговаривать, а Элизабет так легко приняла его условия и с такой простотой поверила, что он сдержит свое слово. Удивительное доверчивое и нежное создание, которому нужно много заботы и внимания – и тогда оно будет цвести на радость окружающим. И он собирался ценить и беречь ее доверие, раз уж Элизабет им его удостоила.

   Отрывок из дневника за 26 декабря 1821 года

   «Мне не жаль. Ни капли не жаль. Если Вселенский Разум существует, мне кажется, он бы меня одобрил, точнее не меня, но мои поступки. Определенно этот поступок был лишь во благо и кому-то станет легче дышать благодаря мне.

   Хорошо жить, осознавая свою правоту, но плохо – свою медлительность, я действую слишком поздно. И вот это – жаль!»

ГЛАВА вторая. Младший арканум, «Паж сапфиров»

   Бдительность, настороженность, хитрость. Секретная служба, шпионаж, следствие и все относящиеся к этому качества – в положительном значении. Кроме того, те же качества, проявляемые во зло. А также непредвиденные обстоятельства, неподготовленность к чему-либо.

   Артур Блэйк, «Ключ семидесяти восьми дверей»

   В столовую с утра Элизабет едва ли не бежала: опоздать к завтраку в первый же день в доме ей совершенно не хотелось, а проспала она изрядно. Да и вообще все утро вышло каким-то совершенно неловким. Она проснулась одна, даже подушка Александра успела остыть, хотя и хранила его запах. Притом рассвести за окном еще не успело, но зимой день начинается поздно… Она взглянула на часы – и тут у нее в голове закружились вереницей события прошлого дня. Все, начиная от бала и заканчивая их разговором на ночь. Точно, Александр собирался прямо с утра отправить солдат в лес! И наверняка встал пораньше, чтобы это сделать. Она тоже вскочила и принялась торопливо умываться и одеваться, мигом отвлекшись от переживаний об этом злосчастном волке и о своем новом положении, которое с утра снова выглядело таким диким и непривычным. А то знала Элизабет себя: начнет думать, гонять все в голове по кругу – и разнервничается совершенно.

   О том, что у нее теперь есть горничная, она вспомнила лишь когда вкалывала последние шпильки в волосы. И, вызвав Кэти немедленно, старательно перед ней извинялась, заверяя, что та справляется со своими обязанностями прекрасно, и Элизабет ею довольна, просто не привыкла и забыла. Заодно выяснила у той, где находится столовая и во сколько в доме принято завтракать. Выяснилось, что рано: по всей видимости, Александр вставал так всегда, а не только сегодня. Так что до столовой, которая оказалась внизу, ровно напротив бального зала, она спешила.

   – Доброе утро, – вежливо поздоровалась Элизабет, войдя, торопливо оглядела собравшихся и остановила взгляд на Александре, сидящем во главе длиннющего стола. – Я не опоздала к завтраку?

   Разумеется, на нее уставились все присутствующие. Очень выразительная и хмурая тощая тетка в фиолетовом костюме и со шляпкой, будто готовая сразу вести прием гостей, похожий на добродушный пончик лысеющий мужчина в зеленом сюртуке и слегка испуганная худенькая девица примерно возраста Элизабет в скромном и простом синем платье. Александр, сидящий во главе стола, был одет в элегантный серый сюртук и выглядел волевым и напряженным. Общая картина домочадцев представала весьма примечательная, будто с какой-то карикатуры. Хотя, возможно, дело было в освещении: поскольку светало сейчас поздно, от стоящего на столе канделябра со свечами шел резкий свет, пляшущий на лицах и подчеркивающий глубокими тенями все характерные особенности черт и выражений. Мягкие лучи утреннего солнца куда менее злы к людям.

   – Доброе утро! Лучше приходите чуть пораньше, милая Элизабет, а то мы не успеем насладиться вашим прекрасным обществом, – Александр улыбнулся и показал на место рядом с собой. – Сюда, пожалуйста.

   – Спасибо, Александр, – она улыбнулась в ответ и принялась усаживаться, но еще не успела опуститься на стул и, тем более, попросить его представить ее присутствующим, как фиолетовая дама, бесцеремонно ткнув в нее вилкой, поинтересовалась, уставившись на хозяина дома:

   – Александр, позволь спросить, что здесь делает эта девица? – тон у нее был такой возмущенный, будто Элизабет вышла к столу в ночнушке, или ее подозревали в ограблении банка, или еще что-то в таком роде.

   – Как отрадно видеть, что обычно столь заботящаяся о том, чтобы я вежливо выражался, тетушка наконец-то научилась говорить на одном со мной языке, без околичностей, –хищно улыбнулся Александр. – Так вот, и я буду без околичностей. Мисс Босворт отныне – наша домочадица, и я бы очень попросил вести себя с ней несколько потактичнее, иначе мне придется принять меры.

   Он обвел всех крайне тяжелым взглядом, который остановился на противной тетке, и та несколько подувяла, во всяком случае, опустила вилку. Однако она довольно быстро взяла себя в руки и вполне невозмутимо, как ни в чем ни бывало, поинтересовалась:

   – А, так ты взял мисс Босворт на работу? – потом покосилась на девушку в синем и подцепила с тарелки пару стручков фасоли. – Можно узнать, на какую должность? – спросив, она принялась тщательно жевать, отправив еду в рот манерным движением.

   – Любимой женщины, думаю это достаточно важно и почетно, – тут Александр повернулся к Лиззи и сказал: – Милая Элизабет, позвольте я теперь представлю вам новых для вас домочадцев. В первую очередь разумеется мою двоюродную тетушку Оливию Сеймур, доктора Родерика Кейна и Нэнси Гоуди, гувернантку моих детей.

   Тетушка Александра цветом лица, кажется, собралась приблизиться к своему костюму, но промолчала и продолжила стоически поглощать фасоль.

   – Добро пожаловать и рад знакомству, мисс Босворт, – мягко сказал доктор Кейн и улыбнулся Элизабет, сделавшись еще приятнее и добродушнее на вид.

   – Взаимно, доктор, – Элизабет от души улыбнулась ему в ответ, а потом повернулась к девушке-гувернантке. – И с вами тоже очень рада познакомиться, Нэнси. Мы, можно сказать, несостоявшиеся коллеги, я планировала по окончании пансиона получить место наставницы в закрытой школе и заниматься детьми.

   – В самом деле, к чему, когда нашлось место попрестижнее? – не преминула вставить тетушка Оливия.

   – Поближе к Александру, – осияв ее самой что ни на есть широкой улыбкой, немедленно ответила Элизабет и тут же одарила самого Александра долгим и теплым взглядом. – Он очень расстроился, что я собираюсь уехать работать так далеко, в Берницию, и уговорил меня остаться. Он умеет быть убедительным, – после этих слов Александру достался еще один выразительный взгляд, а тетушка снова сделалась насыщенного пурпурного оттенка.

   – Да, у меня много разнообразных методов убеждения, – очень довольно согласился Александр.

   – И мне приятно познакомиться, – наконец пискнула Нэнси.

   – Надеюсь, вы подружитесь, – пожелал им Александр. – Вот, у вас уже есть точки соприкосновения, и ведь как хорошо иметь подругу в собственном доме.

   Тут он принялся заботливо интересоваться, что именно Элизабет будет на завтрак и старательно наполнять ей тарелку. Она совсем не привыкла к такому вниманию, поэтому благодарила смущенно и при этом честно старалась понять, чего ей хочется съесть. И хотя она волновалась, и аппетит у нее был по этому поводу скромный, каким-то образом вскоре на тарелке образовалось достаточно количество еды, чтобы позавтракать два, а то и три раза. Элизабет, поспешно сообщив, что этим она вполне наестся, принялась за яичницу, одновременно повернувшись к Нэнси, чтобы завести разговор о детях. Ей было интересно разузнать о них немного, и можно было бы расспросить самого Александра, но Элизабет и впрямь хотелось наладить отношения с гувернанткой: она казалась милой, и сразу ей понравилась. Так она узнала, что маленький Марк – очень сообразительный и непоседливый мальчик, а вот Амелия – девочка серьезная и вдумчивая, впрочем, когда они играют вместе, шумят и проказничают оба. Но Нэнси считала, что для детей это нормально, и этим сразу же понравилась Элизабет еще больше, она сама считала точно так же.

   – Они пока не едят за общим столом, да? – уточнила Элизабет. Возможно, просто просыпались позже: все же завтрак был ранним. Тетушка Оливия, тем временем, следила за их беседой, как заправский разведчик из кустов, навострив уши и кидая в сторону Элизабет пронзительные взгляды.

   – Да, они пока не доросли и шумноваты для общего стола. Его сиятельство не любит непорядка, так что пока их присутствие тут исключено, – согласилась Нэнси.

   Тут доктор Кейн завел разговор с тетушкой Оливией о ее самочувствии, и та радостно принялась жаловаться на живот. Элизабет не могла не подумать, что не очень-то умно с ее проблемами есть по утрам фасоль. Но избавится от ее настойчивого внимания было приятно.

   Александр, тем временем, ел молча и взирал на них благостно, явно наслаждаясь тихим семейным утром, да и Элизабет начало отпускать напряжение, когда вошел слуга и передал Александру срочное письмо. Она тут же подобралась и внимательно уставилась на него, моментально вспомнив про «волка», о котором со всеми этими разговорами, приятными и не слишком, успела подзабыть. Но спросить не решалась, терпеливо ждала, когда он вскроет конверт, прочтет и скажет сам то, что посчитает нужным за столом. Это могло быть очень серьезно, да и новости могли оказаться не слишком застольные.

   – Мне принесли весьма печальную новость, – объявил Александр. – Думаю, об этом скоро все узнают, но вы будете из первых. Сегодня в лесу на краю города обнаружили тело миссис Барбары Барнс. Большая потеря для города!

   Сколь ее помнила Элизабет, Барбара Барнс была деятельной старушкой, которая постоянно занималась благотворительностью: устраивала ярмарки, аукционы, вела собрания женского попечительского клуба и должно быть знала весь город наперечет. А весь город знал ее. Наверное, если подумать, она и впрямь делала очень много, была вездесущей и странно, почти невозможно поверить, что эта бурная деятельность больше не будет кипеть.

   – Ах, во имя создателя! Барбара! Как же так?.. – воскликнула Оливия и с театральным надрывом и схватилась за сердце. – Какой кошмар, доктор Кейн, мне немедля нужны успокоительные капли! – она уставилась на доктора требовательным взглядом.

   – Успокоительные капли вам лучше пить регулярно, – ответил доктор таким ласковым тоном, что Элизабет не решилась уверенно утверждать, всерьез он или иронизирует. Впрочем, ее сейчас куда больше волновал другой вопрос, который она немедля и задала:

   – Александр, скажите, это убийство?

   – Да, – коротко согласился тот. – Подробности потом, тетушке Оливии плохо! – он с тревогой следил за тем, как доктор отпаивает свою пациентку остро пахнущими каплями, которые нашлись у него в кармане. По всей видимости, он и впрямь считал, что они могут понадобиться в любой момент: знал болезнь, ну или тетушку.

   – Она будет в порядке, – тихо шепнула Элизабет, положив свою ладонь на руку Александра и слегка наклонившись к нему. В самом деле, смерть или смертельную опасность ее дар не пропускал никогда, вот и о бедной Барбаре вчера не замедлил оповестить. И она поспешила успокоить Александра, который, похоже, всерьез и даже чересчур волновался о здоровье всех вокруг. «Из-за Селии, наверняка в этом дело», – подумала Элизабет.

   – Это ваш дар вам подсказывает? – спросил Александр, и едва Элизабет кивнула, поднес ее руку к губам и поцеловал пальцы. – Милая Элизабет, вы меня спасаете лучше, чем тетушку – капли.

   Тетушка же, запив успокоительные капли чаем, принялась с большим энтузиазмом заедать их кремовым пирожным, не забыв пожаловаться на мерзкий вкус лекарства и еще раз сокрушиться по поводу «бедняжки Барбары» и «чудовищного преступления». Ей явно было очень любопытно узнать, что же случилось, она жаждала подробностей, и вскоре Александр сдался и рассказал, засыпаемый вопросами:

   – Мисс Барнс зарезали, скорее всего, заезжий грабитель. Не хватайтесь так за сердце, тетушка, а то я не буду рассказывать!.. Обычно, ножом по горлу зарезали, сумочку и украшения украли. Следы затоптали, да и ночью вьюга была. Почему она пошла в лес – пока неизвестно. Грабителя уже ищут, поставлены посты, у всех приезжих интересуются документами и целью визита. Никто не оставит этого безнаказанным!

   – Волк еще здесь, – сорвалось с губ Элизабет, едва он договорил, перед глазами все закружилось – и она поспешила их закрыть. Если этого не сделать, можно и в обморок упасть: видения настойчивы, и лучше принять их самому, чем ждать, пока они тебя заставят это сделать.

   Перед ее внутренним взором явился цинковый умывальник, совсем простой, из тех, что бывают и в совсем бедных домах. В него стекала мыльная вода с пеной, кое-где буровато-красной от крови. Засохшей крови.

   – Волк среди нас, прячется среди псов, – проговорила Элизабет, кто-то громко пронзительно вскрикнул, кажется, тетушка Оливия. Она успела еще увидеть размытые очертания рук, но даже не смогла разобрать, мужские они или женские, как видение пропало и вокруг нее осталась лишь темнота. Она распахнула глаза и жалобно уставилась на Александра, пожав плечами. – Все, кончилось…

   Тетушка нервно обмахивалась веером, вытаращившись на Элизабет, как на привидение: кажется, и впрямь напугалась.

   – Вот как, – растерянно сказал Александр. – А ведь искать среди своих даже сложнее. И кому могла понадобиться смерть такой милейшей дамы? Впрочем, в любом случае спасибо за подсказку, Элизабет!

   Он вскочил, явно собираясь что-то делать с новым предсказанием.

   – Там был цинковый умывальник, в видении, убийца смывал с рук кровь. Вряд ли это поможет, таких слишком много, но вы должны знать все, на всякий случай, – торопливо протараторила Элизабет и только сейчас, окончательно придя в себя после видения, заметила, с каким заинтересованным недоумением смотрит на нее Нэнси. – У меня предсказательский дар. Спонтанный, сообщает, что ему вдумается и когда вздумается, я его почти не контролирую, – поспешила пояснить она гувернантке.

   – Спасибо, Элизабет. Вы правы, лучше рассказывайте все, – сказав это, лорд Каледонский торопливо вышел из комнаты.

   Нэнси протянула:

   – Сколько всего сра-азу. Убийство! Предсказания! Элизабет, а не страшно было смотреть на руки убийцы?

   – Я почти не видела рук, не успела, видение оборвалось, не знаю даже, мужчина это или женщина, – призналась Элизабет и рассеянно потерла пальцами висок. – Нет, не было страшно, я привыкла… видеть смерть. Мои предсказания часто о ней. В пансионе меня за это прозвали Баньши, там всем прозвища дают, – она грустно усмехнулась.

   – Еще бы, – фыркнула тетушка Оливия.

   – Сочувствую, – сказала Нэнси. – Но сейчас это правда полезно… не искать там, где не нужно. Искали бы заезжего, а это кто-то свой! Подумайте только, а он ведь может затаиться, и еще кого-то убить! – она обвела всех ошарашенным взглядом.

   – На то он и убийца, чтобы убивать, – мягким и слегка ироничным тоном сказал доктор Кейн. – Отчего ж ему еще не убить, ежели его не поймают? Однако его сиятельство тоже клювом щелкать не будет.

   – Во имя Высшего Разума, доктор! – с упреком воскликнула Оливия. – Не пугайте нас еще сильнее, вы же на меня капель не напасетесь!

   – Я сделаю запасы, они с этим убийством многим пригодятся, не только вам, – успокаивающе заверил доктор Кейн.

   – Но кому могло понадобиться убивать миссис Барнс, в самом деле? – недоуменно воскликнула Элизабет.

   – Может, он сумасшедший? – предположила Нэнси, снова вытаращив глаза.

   – Все может быть, дорогая Нэнси, все может быть, – покивал доктор и тут же развел руками. – Мы пока почти ничего не знаем.

   Тут Элизабет, осенившись, торопливо встала из-за стола.

   – Кажется, я могу попытаться узнать кое-что еще, – сказала она. – Простите, что так поспешно вас покидаю, но это очень важно.

   – Удачи вам, милочка, – ответил доктор.

   Нэнси проводила ее любопытным взглядом, а тетушка Оливия хмыкнула и повела плечом: ну да, она отсутствию Элизабет могла только порадоваться. Впрочем, сейчас у нее и впрямь были куда более важные дела, чем выяснение отношений с нервными родственниками Александра.

   – Я потом все расскажу, – пообещала она Нэнси и вышла из столовой.

   Все-таки Элизабет была сущее чудо и прелестное сокровище. Ее видения, пусть неоформленные, пусть случайные, содержали ценную информацию, на них можно было опираться, и уже одно то, что убийство не осталось незамеченным, о нем узнали почти сразу – оказалось крайне важно. Для него, для Александра. Он предпочитал держать все под контролем: это его земля, его край и никакой убийца не посмеет задавать тут свои законы!

   И если бы только это! Элизабет была многогранным чудом. Вот и успокаивать его насчет приступа взялась, хотя Александр и знал, конечно, что тетушка Оливия любит преувеличить, а все же не мог не волноваться. Но с уверенностью Элизабет его отпустило. А что уж говорить о том, что она его каким-то невероятным образом заставила дурачиться, будто он вовсе не серьезный и ответственный лорд? С Элизабет он чувствовал себя лет на десять моложе своих полновесных тридцати пяти. И даже вспоминая вчерашние проказы, он вновь начинал улыбаться, собираясь по важному делу. Разумеется, коронеру можно написать, потратив много времени на то, чтобы сформулировать все важное, и с ним отправить слугу. Так медленно и бездарно! Лучше он поскачет сам сейчас, до ратуши недалеко, заодно и развеется слегка. А то сидит сычом в кабинете каждое утро, а верховая прогулка – это ведь еще и приятно.

   Морозное зимнее утро, пока еще не взошло солнце и небо лишь чуточку начинало сереть, было совсем свежим, бодрящим. Коня уже вывели, и Александр, взлетев на него, гикнул и помчался вперед. Он и правда ощущал себя юным сейчас. До ратуши добрался быстро, окинул ее довольным взглядом: недавно отремонтированное здание выглядело правильно, достойно Плимптона. Все же, хотя они и провинция, но большая и богатая, и центр ее вполне славен и досточтим.

   Стоило Александру войти с морозного воздуха в холл, дежурный секретарь выскочил из-за своей конторки и кинулся к нему, изобразив на лице деятельное подобострастие.

   – Доброго утра, ваше сиятельство! Чем обязаны столь ранним и неожиданным визитом? Мне доложить господину мэру о вашем визите, ваше сиятельство? Желаете чаю? Присаживайтесь, я… – он успел уже начать разворачивать и пододвигать к чайному столику кресло, когда Александр решительно оборвал его верноподданническую тираду.

   – Мне совершенно не до этого! В городе чрезвычайное происшествие – убийство, и вы думаете, я сюда чай пить пришел? Я к коронеру!

   Секретарь едва не вытянулся по стойке смирно, хоть ему и не полагалось.

   – Разумеется, ваше сиятельство! Всегда печетесь о судьбах города! Вот и сейчас! Я проведу!

   Хотя Александр и сам мог бы пройти, но решил, что пусть его. Это ничего не меняло, а все время обрезать человека – зачем? Раз ему хочется – пускай старается.

   Джон Эббот, коронер и доктор юриспруденции, когда они вошли в его кабинет, вытянулся по стойке смирно в буквальном смысле. Он был грузным немолодым мужчиной с выдающейся длины усами, которые, казалось, при виде Александра тоже стали во фрунт, как-то залихватски приподнявшись.

   – Доброе утро, вашсиятельс-во! Расследование идет полным ходом, вашсиятельс-во! Всех проверяем, все проверяем, делаем все, что в наших силах! – бодро протараторил он, совершенно точно угадав, по какому делу явился к нему лорд собственной персоной. Правда, до точной причины визита все же не додумался, да и не мог, вполне резонно рассудив, что Александр решил лично проверить, как продвигается следствие.

   – Вольно, – сказал Александр и, когда секретарь вышел, продолжил: – Я с вас не отчетов требовать пришел, а напротив – хочу сообщить важную информацию.

   Эббот тут же уселся обратно за стол, пододвинул к себе тонкую папку, лежавшую на столе, и уставился на Александра с самым деловым видом.

   – Я слушаю, ваше сиятельство, весь внимание! Нам сейчас любая мелочь кстати, но сомневаюсь, что вы бы явились лично по мелочи.

   Александр уселся напротив.

   – На самом деле, не знаю, сколь много вам известно, но труп обнаружили благодаря пророчеству. Оно было довольно неясным: «Волк придет, уже пришел, волк в лесу, он же волк». При этом пророчица видела наш лес. Как вы знаете, я отправил солдат прочесывать местность, и так мы быстро узнали о преступлении. Первое пророчество было вчера, уже ночью. Сегодня состоялось второе, когда я рассказывал о том, какие меры будут предприняты в связи с убийством, и упомянул, что прежде всего искать будем среди приезжих. Прозвучало: «Волк еще здесь. Волк среди нас, прячется среди псов». В видении убийца отмывал кровь с рук в цинковом умывальнике. Думаю, направить расследование в нужное русло крайне важно, так что я поспешил с этим к вам, как только услышал.

   – Эта пророчица – истинное благословение создателя! – немедля воскликнул коронер. – О первом предсказании мне говорил полковник Фредриксон, посчитав, что мне стоит знать. И я еще тогда подумал: кто его знает, когда мы обнаружили бы тело, если бы не это! Там ведь зимой почти никто не ходит, а несчастная миссис Барнс жила одиноко, ее исчезновение могли и не заметить сразу. И, знаете, ваше сиятельство, я всерьез думаю об этом волке с тех самых пор, а теперь еще и о псах, – он задумчиво нахмурился и подергал себя за ус. – Возможно, это указание на что-то более конкретное, просто мы не знаем, как его расшифровать. На приметы убийцы, на то, где именно он скрывается. Это стоит иметь в виду. Впрочем, и знать, что убийца не пришлый – уже очень много. Прошу вас, не отменяйте приказ гарнизону! Пускай продолжают проверять чужаков. И мои ребята продолжат. А через три дня свернем все своим чередом, будто никого не нашли. Усыпим бдительность убийцы, пусть думает, что мы искали не в той стороне, никого не нашли и зашли в тупик. А сами тем временем тихо продолжим расследование.

   С мыслью про благословение создателя Александр был полностью согласен и очень хотел поскорее к этому благословению вернуться. Но прежде следовало похвалить коронера.

   – Вижу, что вы в своем деле настоящий мастер и понимаете, что делать. Очень умная мысль, так и сделаем.

   – Спасибо, ваше сиятельство, и за похвалу, и за ценные сведения, благодаря которым я могу надумать умные мысли, – он усмехнулся и, торопливо что-то записав на листе, вложенном в папку, поднялся на ноги. – Я сейчас собираюсь лично поехать в дом миссис Барнс и осмотреть там все от пола до потолка. Если убийца местный, между ними должна быть явная связь – и, возможно, мне удастся что-то найти.

   – Так и действуйте! – Александр встал. – Никогда не стоит терять времени, его и так всегда не хватает.

   Торопливо покинув кабинет и ратушу, он думал о сказанном. Что недели на переубеждение Элизабет ему не хватило бы, когда она там, в доме тетки, и даже встретиться с ней приличия едва позволяют, а уж тем более не дают остаться наедине, чтобы говорить доверительнее. И как хорошо, что она ему про свой отъезд честно сказала. Он смог принять другое решение, и они достигли за вечер большего, чем он смог бы за неделю.

   Десятка сапфиров, сигнификатор, лежала в самом центре расклада. Самый первый принцип, который Элизабет усвоила со своим даром «баньши»: Арканум Смерти – худший сигнификатор для смерти. Значения карт всегда следовало трактовать непрямо, метафорически, так же, как и значения пророчеств. Излишняя прямота ставила слишком жесткие рамки, за которыми могли остаться важные смыслы. Каждый предсказатель выстраивал систему метафор под себя, и Элизабет уже давно выбрала символом смерти десятку зимней масти.

   Карты она откопала в сундуке со своими вещами не сразу, уже успев испугаться, что тетушка и впрямь их выкинула, но они все же нашлись, на самом дне, завернутые в льняную тряпицу, в которой она всегда их хранила. Слегка потрепанные от частого использования, однако хорошо сохранившиеся: Элизабет пользовалась ими не первый год, но очень бережно – колода была дорогая и красивая, она старательно копила на нее деньги, чтобы купить самой себе в подарок на Новый год. Впрочем, купила ее Элизабет не для красоты, а для пользы: все номерные карты здесь были расписаны яркими картинками, и так было проще трактовать расклады. Пресловутая десятка сапфиров изображала лежащего на смертном одре рыцаря, с парой крупных драгоценных камней на веках. Еще три были у него на кольцах, четыре – на украшающей шею гривне, и еще один – на охватывающем лоб обруче.

   Элизабет смотрела на эту карту уже пару минут, потому что ей неотступно казалось, что сапфиры – куда важнее покойника. Именно здесь, именно сейчас. Слева от сигнификатора лежал Арканум Теней, и на него Элизабет косилась с ехидством: вот уж и без того было понятно, что в этом деле полным-полно лжи и неприятных тайн. Слева от теней лежал Хаос, намекая, что тайны будут не просто неприятными, а очень неприятными. «Во что же вы впутались, миссис Барнс?» – со вздохом подумала Элизабет и поглядела на убийцу. Паж все тех же сапфиров, который на рисунке склонялся за лежащим на земле драгоценным камнем, в раскладе казался глядящим на убитого рыцаря, причем с ехидной ухмылкой. И оставался совершенно непонятной фигурой: то ли мужчина, то ли женщина, то ли паж указывает на невысокое социальное положение, то ли на юный возраст. Непонятно ничего! Элизабет вздохнула и в одно движение собрала карты со стола, принявшись перетасовывать колоду. Ничего нового, по сути, карты лишь подтвердили то, что ей известно и так.

   Ну и будет об этом убийстве, значит, ничего ее дар пока больше сообщать не собирается, время подумать о себе наконец. Тут Элизабет, впрочем, тоже не надеялась узнать ничего особо нового, скорее уж – привести в порядок собственные мысли и чувства. С этим гадание ей всегда хорошо помогало. Недолго думая, она нашла в колоде и вытащила из нее Пророчицу, свой постоянный сигнификатор. А вот со следующей картой замешкалась, выложив перед собой сразу Чародея и Правителя и внимательно на них уставившись. О младших картах, лордах мастей, она даже и не думала: когда ее саму символизирует Старший Арканум, Александру положен такой же. Правитель сидел на троне, украшенном розами и дубовыми листьями с желудями, к тому же инкрустированном сапфирами – все четыре масти были здесь. Он был высок, широкоплеч, светловолос и чем-то и впрямь походил на Александра. А у Чародея были хитрые глаза и волосы совершенно непонятного цвета, с запутавшимися в них яркими искрами, и вокруг него в волшебном вихре летали все те же желуди, розы, листья и кристаллы, а кроме того – заварочный чайник, младшие карты, карманные часы, надкусанное яблоко и бутерброд. Взглянув на последний, Элизабет хихикнула и решительно выложила Чародея рядом со своей картой. А потом торопливо разложила под ними остальные.

   Дурак, Странник, Дом и десятка роз. У нее аж сердце обмерло, стоило ей взглянуть на то, что вышло. Смысл читался так ясно, что ей и размышлять не надо было, потому что дар говорил с ней через карты так понятно, будто Элизабет слышала голос у себя в голове. Дурак – это она, со своей глупой несдержанностью и наивной неопытностью, которая собралась искать счастья за тридевять земель, как Странник, идущий по дороге с фонарем в непроглядную тьму. Ну, или в Берницию. Шла туда – а попала в Вудкастл. И он теперь станет ее домом, и это хорошо. Даже не восьмерка, а десятка роз, чтобы Элизабет и не посмела усомниться в своем счастье. Разволновалась она, прочитав расклад, ужасно, так что даже вскочила с кушетки, чтобы выпить стакан воды. Привела в порядок мысли, называется! Впрочем, у нее оставалось еще одно проверенное средство, чтобы унять волнение: торопливо убрав карты, Элизабет нашла в столе у Александра письменные принадлежности – и уселась за письмо Софии. Даже когда подруга была далеко, такой разговор с ней, через написанные строки, помогал успокоить сердце.

   «Здравствуй, милая моя Софи!

   Пишу тебе, чтобы рассказать последние важные новости о своей жизни, и даже не знаю, с чего начать. За последние сутки случилось столько всего, совершенно неожиданного и невероятного, моя жизнь перевернулась полностью. Видно, стоит тебе рассказать историю сначала и по порядку. Началась она с того, что наш лорд, Александр Сеймур, пригласил меня танцевать на балу. Ты меня знаешь: мне, в сущности, нет дела, кто насколько высокороден. Но Александр – видный и привлекательный мужчина, и это мягко говоря. Совершенно потрясающий, мужественный и благородный, и самый настоящий лорд.

   И тут, представь себе, дорогая, он прямо во время танца предложил мне выйти за него замуж! Да, вот так сразу. А я, разумеется, тут же отказалась, ведь я не собиралась связывать себя браком, я собиралась в Берницию – ты должна об этом знать из прошлого письма. Я ему честно сообщила о своих планах, но даже и подумать не могла, к чему это все приведет, Софи! А после бала тетушка Мэгги мне заявила, что я переезжаю в замок лорда Каледонского, потому что он решил взять надо мной покровительство. Я не наивная, прекрасно поняла, что это значит, и что тетушка лишь рада от меня избавиться. И напугалась, конечно, жутко, пыталась сбежать в окно, вот только Александр меня поймал, уже когда я влезла на подоконник. И не пустил никуда.

   Дальше и вовсе сложно объяснить, что происходило между мной и Александром. Я его поначалу не понимала совершенно, и от этого пугалась еще сильнее. Он очень искренний и прямой, что редко встретишь среди тех, кто привык вращаться в высшем обществе. К тому же человек действия, привыкший сразу что-нибудь предпринимать, а не терзаться сомнениями. И уж, разумеется, он привык добиваться своего со всей решительностью. Это видно в нем сразу и, признаться, я сочла, что он – из тех облеченных властью и наделенных положением, кто получает желаемое, не считаясь ни с кем и ни с чем. Страшно оказаться в руках такого человека, Софи! Особенно когда он вдруг тебя целует прямо в коридоре, прижав к стенке. Ровно так он и сделал, а я не могла ни вырываться, ни возмущаться, хотя собиралась. Он меня будто завораживает, как удав кролика, хотя никаких сензитивных магических способностей у него нет, Александр – абсолютный элементалист. Просто невероятно! Кажется, он потрясающе хорош во всем, чем одарила его природа и жизнь, и я до сих пор не понимаю, что он такого нашел во мне, чтобы аж вот так меня похищать в первый же вечер знакомства, будто могольский варвар.

   Ради Создателя, драгоценная Софи, не пугайся слишком того, что я рассказываю тебе сейчас, потому что, могу тебе сказать, мои страхи оказались напрасными. Но я должна поделиться с тобой ими, чтобы ты понимала, что творится в моей душе. Я знаю, что тебя это волнует, и ты всегда была единственным моим сердечным другом, которому было дело до моих переживаний. И теперь, Софи, я могу сказать то же самое и об Александре. Он у меня и с самого начала не вязался с образом властного циника, и я не могла понять его намерений и чувств в отношении меня, когда он то накидывается с поцелуями, то беспокоится, не продует ли меня на сквозняке, то отказывается выпускать из замка, то хлопочет, чтобы я нашла себе занятие по душе. Это выглядело так противоречиво, что я совершенно растерялась!

   А потом он украл с кухни сэндвичи. Со своей собственной кухни, Софи, сам лорд Каледонский – и заявил, что так веселее и вкуснее. Потому что он разбойник в душе, вот и меня похитил по той же причине. И тут я поняла про него все: у него просто сердце и разум романтика и авантюриста, решительного и отважного, амбициозного, готового на самые большие дерзости и сумасбродства. Ему бы родиться двести лет назад и быть мореплавателем, покоряющим неизведанные земли. Но он появился на свет сейчас, и среди нашего ленивого и приличного общества смотрится так необычно, что я вовсе не разгадала поначалу его характер. Но теперь я его понимаю и понимаю его безумство с тем, чтобы не дать мне уехать в Берницию, усадить меня в своем замке и убеждать быть с ним. И честное слово, дорогая, я себе и представить не могла, что такие романтические вещи случаются в жизни, и тем более – что они случатся со мной. И что героем этого невероятного сюжета будет такой мужчина, как Александр.

   Так что, драгоценная Софи, сознаюсь тебе как есть: единственное, чего я сейчас боюсь – что это пылкое увлечение мною пройдет у Александра так же стремительно, как началось. Я привыкла воспринимать себя трезво и даже критически, и сознаю, что мои качества, как внешние, так и внутренние, равно и таланты со способностями, уместнее всего называть «посредственными». И не представляю, как такой блестящий мужчина может всерьез желать видеть меня подле себя. Хотя Александр то и дело раздает мне комплименты, заверяет, что я удивительная. И даже предложил мне всерьез учиться магии, что уж вовсе непостижимо, с моим-то слабым и капризным даром. Но он вообще на удивление внимателен и отзывчив, воздерживался даже от поцелуев, поняв, что я пугаюсь его напора, успокаивал мои переживания весь вечер, даже самые нелепые, и очень всерьез отнесся к моим предчувствиям, столь же смутным, как и всегда.

   И это уж не говоря о том, как мы с ним веселились, обсуждая, что Александр мог бы меня похитить снова, прямо во время торжественного приема в замке. Он вполне всерьез планировал, как это лучше сделать! А я смеялась чуть ли не до слез. Очаровательный хулиган и авантюрист, и притом прекрасный лендлорд, управляющий своими немалыми владениями лично и пользующийся здесь авторитетом. Мне хорошо здесь и хорошо с ним, драгоценная моя Софи, так и знай. Куда как лучше, чем у тетушки Мэгги, я так отдыхала душой только в твоей компании, моя любимая, всегда понимающая меня подруга. Надеюсь, ты и в этот раз поймешь мои бурные и все еще смятенные от неожиданности переживания. Буду с нетерпением ждать твоего письма, с подробнейшими новостями о твоей жизни.

   С любовью и теплом, Элизабет».

   Подробностями насчет убийства Элизабет, по зрелом размышлении, решила пока не делиться: хватит с Софи и так новостей. А рассказать об этом – так изведется вся, беспокоясь, не случилось ли с подругой чего опасного. Вот разрешится это дело, и Элизабет все расскажет, когда волноваться станет уже не о чем. В то, что оно разрешится, коли уж им занимается Александр, ей сейчас верилось почти абсолютно.

   Элизабет едва успела покончить с письмом и оно, еще не просохшее до конца, лежало вокруг нее, когда дверь в комнату распахнулась и в нее ввалился огромный неправдоподобно шикарный букет белых и розовых роз, над которым высилось довольное лицо Александра.

   – Я ужасно соскучился по вам, милая Элизабет, – сказал он. – Но зато привез вам цветов. Надеюсь, вы любите розы? Я так и не успел этого выяснить вчера, как-то к слову не пришлось.

   Он возвел брови выше, несомненно готовый расстроиться, если его подарок не придется ей по душе. Элизабет ахнула от изумления, а потом расплылась в улыбке: Александр был точно таким, как она и рассказывала Софи, вот прямо сейчас подтверждал ее слова. Романтик и авантюрист. Он же по делам ездил! И ненадолго совсем. А цветы такие, будто они неделю не виделись. Хотя Элизабет тоже успела соскучиться, они и не поговорили толком с утра с этими происшествиями. Она вскочила на ноги, подбежала к нему и растерялась, не зная, как взять это великолепие, куда его положить, чтобы обнять Александра.

   – Они восхитительные, спасибо! И конечно я люблю розы, это ведь к тому же карточная масть, – тут она немедленно подумала, что он, того гляди, ей теперь сапфировое колье подарит, такое же впечатляющее, в честь другой масти, и смутилась. – Я как раз гадала, пока вас не было... и тоже соскучилась, – тут она все же попыталась забрать у него цветы.

   – Держите! – он вручил ей цветы и уверенно пошел за вазой, стоявшей на каминной полке. Когда Александр вазу принес, в ней уже плескалась вода – и без магии тут не обошлось. – Вот, можете ставить!

   Едва они избавились от букета в руках, который теперь перекочевал на стол, Александр обнял Элизабет своими ручищами, притянул к себе и спросил:

   – Как вы здесь?

   Она в ответ обхватила его за талию обеими руками и прижалась щекой к груди. В его объятьях снова было очень спокойно, кажется, она бы всегда могла так вот стоять.

   – Я в порядке. Почти сразу, как вы уехали, пошла сюда, гадать и писать письмо подруге. Ждала вас, ужасно соскучилась по нашим разговорам наедине за это утро.

   – О, Элизабет! – он мягко поцеловал ее в губы. – Как приятно это слышать… Раз вы гадали, то карты ваша тетя не выкинула?

   От поцелуя она подалась ему навстречу всем телом, думая, что напоминает себе самой утренний цветок, который тянется к солнцу.

   – Не выкинула, – Элизабет улыбнулась. – Кажется, она упаковала все, даже старые новогодние открытки, которые я хранила. Теперь в моей бывшей комнате – только голые стены и мебель, – тут она хихикнула. Забавно, ведь и впрямь больше ничего не свидетельствует о том, что в тетушкином доме она в принципе жила. Исчезла без следа.

   – Ну и отлично! – Тут Александр поцеловал ее вновь, уже куда серьезнее, со всей страстью, вновь немыслимо сладко лаская ее языком и поглаживая по шее и по спине. – Надеюсь, вы не будете против съездить заказать вам обувь? Я велел заложить карету.

   Элизабет, по правде сказать, осталась бы тут, сидеть на диване, целоваться с ним и говорить обо всем подряд, наедине, где их никто не потревожит. Но Александр волновался о ее здоровье, и нужно его было поскорее успокоить поездкой к сапожнику.

   – Разумеется, не буду! Хорошо, что у вас пока нет никаких важных дел и мы можем провести время вместе, – она обняла его крепче, а потом решила сразу, пока не забыла, сказать то, что собиралась еще после завтрака, если бы не его стремительный отъезд. – Александр, я хотела сообщить вам кое-что, но не стала в столовой, при других… С тех пор, как умерли мои родители, мой дар всегда чувствует смерть и смертельную опасность. Даже когда у тетушки Мэгги умерла кошка, я об этом знала. Вот, как видите, узнала и о миссис Барнс, хотя мы с ней почти не общались. Словом, если мой дар молчит, то можно не беспокоиться: никому вокруг ничего не угрожает. На несколько миль вокруг, надо думать, – вот так, пускай не беспокоится понапрасну. Бедный Александр, ему так тяжело далась смерть Селии, в которой он не мог ничего предотвратить и изменить, этот потрясающий человек, всегда пытающийся что-то предпринять. Кажущийся самой Элизабет почти всемогущим, способным справиться с чем угодно.

   – Все-таки вы невероятное, сказочное сокровище! Лучше не придумаешь. Спасибо Элизабет, я теперь точно знаю, что одно ваше присутствие рядом будет меня успокаивать, – Александр снова ее поцеловал и попросил собираться. Ей было радостно: знание, что она может его успокоить и быть ему всерьез полезной, успокаивало и ее саму. Она может что-то делать для него, когда он так много делает для нее!

   Когда Элизабет накинула свое пальто, про которое она и сама знала, что оно старое и хлипковатое, Александр поднял бровь.

   – Вы меня пугаете. Это правда самое теплое, что у вас есть для зимы?

   – Еще кроличья муфта есть, – пролепетала Элизабет, уже понимая, что муфтой его не утешить, поэтому тут же добавила более решительно: – Давайте купим мне теплое пальто! И стеганый капот, чтобы дома ходить, если хотите. Тогда я точно не замерзну, и вы сможете обо мне не волноваться.

   – Да, я тоже так считаю: и меховое пальто, и капот! – горячо согласился Александр. – Боялся, что вас придется уговаривать.

   – Ну что вы, я не могу заставлять вас переживать, – она улыбнулась ему и, поцеловав в щеку, взяла под руку.

   Стоило им выйти из дому, и Элизабет окутал какой-то теплый воздушный полог, она его ощущала, как теплый ветерок, только он не дул, просто был и согревал. Кажется, Александр и климат бы в Каледонии поменял, будь это в его силах, лишь бы Элизабет не простудилась.

   – У вас удивительная магия, Александр! – от души сказала она. – Хотела бы я посмотреть, на что еще способен ваш дар. Я совершенно неприлично любопытная. А про вас мне вдвойне интересно, или даже втройне.

   – Значит, нужно будет продемонстрировать. Например, на Новый год, ну вы же понимаете, если демонстрировать мой дар полноценно, это будет нечто слишком… заметное. У меня уже есть одна идея, и я не скажу какая, так и знайте! Придется вам не сбегать аж до праздников, чтобы не умереть от неудовлетворенного любопытства, – очень довольно ответил Александр.

   Элизабет захихикала, прикрыв рот ладонью, и тут же сильнее прильнула к нему. Откровенно непристойно прильнула, по правде сказать, и ее это не слишком беспокоило сейчас.

   – Вы продолжаете быть очень коварным похитителем, Александр! – довольно сказала она. – Я теперь буду изнывать от любопытства до самого солнцестояния. Впрочем, я не собиралась никуда сбегать в любом случае, разве что для того, чтобы вы меня решительно настигли и утащили обратно, замотав в шкуру.

   – Обязательно настигну и утащу, – согласился он и еще некоторое время в карете смотрел на нее удивленно и изучающее, будто постигая, что Элизабет и впрямь передумала от него сбегать.

   Мастер Айзек был самым лучшим сапожником Плимптона и, само собой, самым дорогим. Чистокровный ивъей, он изъяснялся с упоительным акцентом и отчаянно торговался, хотя было очевидно, что Александр и так готов ему заплатить за срочность.

   – Таки вы не понимаете, ваше сиятельство, что работа мастера не терпит суеты и торопливости! Как я могу сделать колодку на ножку вашей барышни за такое короткое время? – говорил мастер Айзек, не в первый раз описывая свои сложности.

   – У вас есть помощники, – предельно терпеливым тоном отвечал Александр.

   – Помощники! Что они понимают! – Айзек взмахнул руками. – Они бы топором на глазок тесали, а тут нужно искусство, вы понимаете, искусство! Чтобы ножка в ботиночке сама в пляс шла.

   – Вот и покажите ваше искусство!

   – Но вы же не даете! Какое может быть искусство в спешке? Заходите через недельку, я сверю колодку с ножкой и начну делать ботинки. Это будут такие ботиночки! – он поцеловал пальцы. – Всем ботинкам ботиночки, императрице не стыдно поднести!

   – Послезавтра. Вы их закончите послезавтра. И мне все равно, сколько людей будет сидеть над ними днем и ночью, – тихо ответил Александр, и Элизабет не могла не видеть, что он уже злится по-настоящему. По счастью, Айзек это увидел тоже и мигом отступил.

   – Да, ваша светлость, как прикажете, ваша светлость. Куда маленькому человечку-сапожнику спорить с вашей светлостью?

   – Я уверен, что вы все сделаете отлично даже и за такой срок, – несколько утихомирившись, ответил Александр.

   – Это будет лучшая пара обуви, которую мне доводилось носить, я уверена, – постаралась утешить мастера Айзека Элизабет. Впрочем, ее слова были совершенно правдивыми: раньше ей на такие ботиночки только смотреть сквозь витрины приходилось. Быстро или не быстро, тщательно или не тщательно их сделают – они будут лучше всей остальной обуви Элизабет вместе взятой. Ей было немного неловко, что из-за нее кипят такие страсти, ей подошла бы совершенно любая обувь, которая не промокает и не натирает слишком сильно.

   – Вы пролили бальзам на старое сердце, дитя! Сделаю вам, как для родной дочери, – тут же пообещал мастер Айзек.

   – И колодки далеко не прячьте. Мы обновим гардероб Элизабет, и под него понадобится еще обувь, – примирительно сказал Александр.

   – Благослови вас вселенский разум, не дадите старику Айзеку мерзнуть без работы! Будет стучать молотком и согреется зимними вечерами!

   Они покинули мастерскую под бормотания про искусство, которое понимать надо.

   – Он милый, – улыбнувшись, сообщила Элизабет, когда они вышли за дверь. – Я бы заказывала у него обувь, только чтобы послушать, как он будет рассказывать о ней и о сапожном искусстве. И главное, за свои представления он надбавку не берет, чистое искусство! – она хихикнула. С кем-то другим она себе таких «неприличных» замечаний, пожалуй, не позволила бы, но с Александром было можно, она уже вчера убедилась.

   Александр засмеялся.

   – Никогда об этом так не думал. Но вы правы, Элизабет, это стоящий спектакль, тем более, у нас в городе и своего театра нет, к сожалению. Вы – чудо, Элизабет. Но право, как вы сами не видите этого в себе? С вами даже поход к сапожнику делается лучше! – объявил он. – И, возможно, даже визит к портнихе будет выносим, хотя это обычно слишком долгое мероприятие.

   – О, неужели она торгуется еще хлеще мастера Айзека? – весело спросила Элизабет. – Едва ли представляю себе, как такое возможно!

   «И ума не приложу до сих пор, чем я такая удивительная», – подумала она. Может, дело было в том, что Александру, как и ей, попросту не с кем было поговорить искренне и открыто? Вот он и радовался этой возможности так, будто и впрямь происходило какое-то чудо. И если так, то замечательно, и Элизабет совершенно счастлива, как и тому, что может его успокоить. Тепло человеческого общения – большая ценность, и к тому же редкая. Элизабет и впрямь может поделиться с ним сокровищем.

   – Нет, просто примерки длятся дольше, не одна ножка, а почти вся вы! Куда больше времени, а потом еще выбор фасона, цвета, ткани… Можно подумать, вы не были у портних никогда, – он махнул рукой.

   – Не была, – тихо ответила Элизабет и, чувствуя, как густо краснеет, уткнулась ему в рукав. – Дома за кузиной донашивала, а в пансионе форменные платья готовые выдают, – почему-то ей сейчас было ужасно неловко и делалось все более неловко с каждой секундой. Хотя она никогда не стыдилась своей бедности. Пожалуй, дело было и не в этом. А в том, что Александр столько для нее делал, даже не понимая, насколько это для нее много. Будто нищую побродяжку вдруг осыпали золотом с ног до головы. А она не умела такого принимать и не умела пользоваться. Вот, про горничную с утра забыла, чуть не обидев бедняжку Кэти.

   – Ну, тогда у вас будет новый опыт, – бодро сказал Александр. – И не слушайте, Создателя ради, стареющего ворчуна, получите от процесса удовольствие. Дамам обычно у миссис Мэддоуз нравится. Даже тетушке Оливии, а она требовательная и капризная, как вы понимаете. Вы же ее уже видели.

   – О, ну раз даже тетушка Оливия не нашла, к чему придраться, я точно буду в восторге, – согласилась Элизабет и хихикнула. От ее смущенной растерянности не осталось и следа. – Вы тоже чудо, Александр. Всегда умудряетесь найти слова, от которых на сердце легче. Теперь я уже просто мечтаю оказаться у портнихи и увидеть своими глазами, что может удовлетворить притязательность вашей тетушки.

   – Я просто научился играть на вашем бесподобном любопытстве, – усмехнулся Александр и добавил, уже серьезнее: – А на самом деле, я ничего такого не делаю, просто вам, видимо, и немного поддержки нужно. Только чтобы она была.

   – Я тоже ничего такого не делаю, как с моей стороны посмотреть. Напротив, совершенно распоясалась с вами и позволяю себе творить все, что хочется, – она улыбнулась, глядя на него, прямо ему в глаза. – А вам чем-то нравится. Вот и знайте, что это совершенно взаимно.

   «И вам не удастся отвертеться от моих комплиментов, совершенно заслуженных», – добавила она про себя. Это умудриться надо было: так ее похитить, чтобы она радовалась, что ее похитили. А она радовалась, от всей души. Наслаждалась моментом, бытием здесь и сейчас, такой, какая она есть. Священники говорили, именно это чувство и есть единение с Высшим Разумом, гармония с Создателем и его творением. Так что впору было сказать, что быть рядом с Александром – дело, угодное свыше.

   У миссис Сары Мэддоуз было уютно. Обмеряли Элизабет совсем не так долго, как она уж начала опасаться, девушка, которая это делала, была мила и приветлива. А потом Элизабет усадили за стол чаевничать, поедая бутерброды с сардинами и очень славно болтая, листать образцы фасонов в одном каталоге и тканей – во втором. Все это сопровождалось такой легкой болтовней, будто миссис Мэддоуз была ее старой приятельницей и они вовсе не всерьез выбирали, что Элизабет будет носить, а просто обсуждали фасоны, отметая то, что Элизабет сочла нелепым и откладывая то, что нашла интересным. Миссис Мэддоуз тоже можно было говорить, что думаешь, и обзывать перебор рюшей глупой люстрой, а также делиться нелюбовью к горчичному цвету, который не шел практически никому, но в прошлом сезоне зачем-то сделался очень модным. И даже Александр принимал в этом участие, посмеиваясь над тем, что говорила Элизабет. Все это выглядело чистым развлечением и было очень странно в итоге, когда мисс Мэддоуз начала откладывать рисунки, прикрепляя к ним образцы и перечисляя:

   – Итак, в первую очередь мы шьем меховое пальто с капором и большой муфтой, бордовый бархат на лицевую сторону, а изнутри… Александр?

   – Соболь. Тепло и носко, – не задумываясь, ответил тот.

   У Элизабет рот приоткрылся и глаза вытаращились сами собой, она просто была не в состоянии с этим совладать.

   – Это… Александр, это очень много соболя, вся подкладка целиком, – растерянно сообщила она. Даже соболий воротник или муфта – уже было очень много на одну маленькую Элизабет. И это уж точно было излишеством, очень дорогим, ведь существовал мех и дешевле, и тоже теплый. Так что это больше походило на тот безумный букет роз, чем на покупку ей нужной и практичной вещи. – Это… все мне?.. – закончила она все так же растерянно, захлопав глазами и робко улыбнувшись. Все же она совершенно не умела принимать дорогие подарки и знаки внимания.

   – Учитывая фасон, я бы посоветовала на отделку и муфту горностая или песца, тогда будет выглядеть как королевская мантия, – предложила миссис Мэддоуз. – Видите, на картинке светлый мех. А внутрь можно и соболя. И тогда эта вещь не выйдет из моды, хоть всю жизнь носите. Очень удачный фасон.

   – Да, миссис Мэддоуз, вы плохого не посоветуете, – согласился Александр и повернулся к Элизабет: – Видите, я еще и сэкономлю, так как это пальто не придется часто менять!

   – Очень… практичный подход, – все еще растерянно ответила Элизабет, но потом широко улыбнулась и, вскочив с места, наклонилась и поцеловала его в щеку. – Спасибо! – от всей души поблагодарила она.

   Он, конечно, ее баловал, а она, конечно, смущалась, непривычная к такой роскоши. Но, во-первых, это Элизабет усвоила еще вчера, если Александр что-то решил, возражать ему было изрядно бессмысленным делом. Во-вторых, одевать Элизабет в соболя, дарить ей охапки роз и все прочее по списку доставляло ему такую искреннюю радость, что ее стоило разделить, а не кукситься из ложной скромности. Потому что, если уж начистоту, то его внимание Элизабет было приятно и будущее пальто очень нравилось.

   Все остальное, что они навыбирали, нравилось тоже, хотя она продолжала смущаться. Только сейчас, когда они окончательно определялись с покупками, Элизабет поняла, как это много – намного больше платьев, чем у нее всегда было, не говоря уж о шляпках. К некоторым, когда она не могла определиться, та или эта ей нужна, Александр решительно предлагал брать сразу две. Целых две к одному наряду! И цвета, предложенные ей миссис Мэддоуз, были, по большей части, вовсе не пастельными девичьими, а насыщенными, как носят замужние дамы. Это Элизабет смущало тоже. Каждое платье будто говорило о том, что Александр – ее мужчина, а она – его женщина, а вовсе не девица. Хотя по факту девицей она была до сих пор. Вот и смущалась. Притом одновременно осознавать это было очень приятно. И до сих пор немного не верилось, что все происходит на самом деле. Что лорд Каледонский считает ее своим личным чудом и покупает ей платья. Вчерашней выпускнице дешевого пансиона и завтрашней, как ей думалось, гувернантке.

   Когда они вышли от портнихи, Александр сказал ей с лукавым видом очень строгим тоном:

   – Когда надумаете сбегать, обязательно надевайте меховое пальто! Во-первых, не замерзнете, а во-вторых, искать вас в нем будет очень удобно!

   – О, я ведь тоже могу быть коварной, Александр: продать его и жить потом безбедно три года, – с напускной серьезностью сказала Элизабет, а потом широко улыбнулась и, привстав на цыпочки, чмокнула его в щеку: – Да уж куда я от вас денусь, хоть в пальто, хоть без него.

   Александр тут же ее обнял.

   – Это правда удивительно. Я думал, мне придется уговаривать вас, что я не совсем ужасный злодей, как минимум, несколько месяцев, если не дольше. Хотя я был готов к этому. А вот теперь удивляюсь, как это так вышло, что вы почти не напугались. И радуюсь, конечно. Но помимо того, что чудесная, вы еще и очень смелая, Элизабет.

   Стоять так в его объятьях, вновь овеваемой воздушным пологом, было совсем тепло, даже жарко, и еще очень уютно, хотя они совершенно неприлично обнимались посреди улицы. Элизабет уткнулась в него носом, вдыхая уже знакомый, почти родной запах. А потом очень серьезно ответила:

   – Все дело в сэндвичах, – и снова подняла взгляд на Александра. – Не может быть совсем ужасным злодеем человек, которому доставляет такую искреннюю радость воровать бутерброды с собственной кухни. И пугать меня сильно не может, может только сильно нравиться. Впрочем, разумеется, этим огромный список ваших достоинств не исчерпывается, но с сэндвичами их оказалось намного проще разглядеть, – она рассеянно водила пальцами по его груди, думая о том, что такой человек еще и не сочтет вот эти вот ее бутербродные признания глупыми и нелепыми. Потому с ним и оказалось так легко, можно было быть самой собой, позволяя ему то же самое в ответ, и радоваться этому от всего сердца.

   – Какая удачная оказалась идея! – обрадовался Александр. – А мне просто хотелось о вас позаботиться. Когда люди сильно переживают, немного поесть помогает.

   – Спасибо, – она улыбнулась. – Мне очень приятно, когда вы обо мне заботитесь. И еще радостно, что я могу позаботиться о вас в ответ, например, успокоить насчет здоровья вашей тетушки. У вас сегодня еще есть дела? Кажется, я готова провести весь остаток дня, сидя с вами у камина и разговаривая обо всем на свете… это было бы замечательно.

   – Разве что раздать пару указаний, это быстро. Будем сидеть у нас? Там нас не потревожат, как в гостиной, хоть камин там и поменьше. Зато шкуру я велел оставить у нас, она нужна! Но, может, прежде чем окопаться в спальне, совершим налет на кондитерскую? Вы любите конфеты, Лиззи? И шоколад? В Вудкастле отлично готовят, но это приходится покупать, – тон у Александра сделался заговорщический, будто они собирались эти конфеты воровать, как бутерброды, а не честно за них расплачиваться.

   – Хочу конфет! – с совершенно детской радостью согласилась Элизабет. – С разными начинками, чтобы можно было все перепробовать! Все детство мечтала, чтобы было много конфет с разными начинками. И чай. И камин, и шкуру, и чтобы никто не тревожил, и книгу в библиотеке возьмем, вы обещали мне читать вместе. И… я вас поцелую, потому что невозможно быть таким невозможно замечательным!

   – Только не все конфеты сразу, а то может случиться крапивница, – очень серьезно ответил Александр.

   – Буду есть конфеты под вашим строгим присмотром, чтобы не съесть слишком много, – покорно согласилась Элизабет и немедленно целомудренно поцеловала его в подбородок. Все же его волнения о ее здоровье трогали до глубины души. И она всерьез готова была одеваться теплее, есть по расписанию и полезное – что угодно, лишь бы он не волновался. Но мысли об огромной коробке конфет все равно были по-детски, несдержанно радостными.

ГЛАВА третья. Старший Арканум ХVIII, «Тени»

Это суть страхи природного разума, оказавшегося в начале пути, освещаемого лишь отраженным светом. Интеллектуальный свет есть отражение, и вне пределов его досягаемости таится неизвестность, которую он просто неспособен высветить. Он проливает свет на нашу животную природу – ту безымянную и наводящую ужас тенденцию, которая даже низменнее дикой твари. Существо стремится достигнуть проявления, выползая из бездны вод на земную твердь, но неизменно вновь погружается туда, откуда появилось.

   Артур Блэйк, «Ключ семидесяти восьми дверей»

   – Не могу думать ни о чем, кроме бедняжки Барбары, – сообщила Маргарет, накапывая себе капель в стакан с водой. Такой хороший был день, а тут такие происшествия! Теперь и на улицу-то не выйдешь без страха, когда где-то там бандит и душегуб ходит. – Слава Создателю, хотя бы Лиззи здесь нет. От этих ее видений с пророчествами и вовсе впору сразу вешаться, а она ведь наверняка наговорила уже чего-нибудь жуткого, совершенно непонятного, да еще, чего доброго, в стихах! У меня мурашки по телу каждый раз, – пожаловалась она, передернув плечами, и выпила воду, остро пахнущую травами, залпом.

   – Ты права, дорогая, Лиззи часто пророчит смерть, – согласился Фредерик Робертсон и кивнул, а поскольку он как раз держал перед лицом чашку с чаем, то его длинный нос наклонился над ним и поднялся прямо как колодезный журавль, едва не черпнув воды, отчего Присцилла, младшая дочь четы Робертсонов, с трудом сдержалась, чтобы не хихикнуть.

   – Всегда! Даже про нашу Пушинку наговорила такого, что несчастная Камилла рыдала полночи, – по правде сказать, Маргарет и сама с того пророчества про смерть кошки побаивалась свою племянницу Элизабет. И заводить новую кошку тоже. Но в этом она бы не созналась, чтобы не подорвать свой внутрисемейный авторитет. Вместо этого Маргарет сказала старшей дочери: – Ты у меня такая чувствительная девочка, тебе было труднее всего выносить тяжелый характер Элизабет. Хотя нам всем пришлось непросто. Но мы ее кормили, поили, дали ей воспитание и образование! Обеспечивали ее все эти годы! И вот, глядите – ни малейшей благодарности, совершенно не ценит и не помнит добра. Что я вчера от нее услышала?.. Только упреки! – она всплеснула руками и торопливо отпила чаю.

   Вот ведь, нет Элизабет здесь больше – так живи спокойно, когда она не нарушает ничье душевное равновесие своими выходками. А Маргарет не может успокоиться, думает о ней, переживает, все же не чужая. А она не ценит! И того, что Маргарет удалось для нее выбить – не ценит тоже. Ведь иначе бы выскочила замуж за какого-нибудь мелкого клерка, без денег и перспектив, кто на нее еще взглянет. Создатель благослови странные причуды лорда Каледонского!

   – Тяжело переживать такую неблагодарность, – Фредерик вздохнул, – тем более ты с ней столько возилась. Как с родной дочерью.

   Камилла и Присцилла переглянулись и дружно поправили прически, будто говоря о том, что Элизабет никогда не была им чета.

   – Счастья своего не понимает! – найдя поддержку в кругу семьи, продолжила возмущаться Маргарет. – Будет в Вудкастле как сыр в масле кататься, забот не знать. Да нищая сирота вроде нее в обморок от счастья должна была упасть, едва узнав, что такой человек, как Александр Сеймур, на нее внимание обратил. А она носом крутит! Всегда была привередливой и своенравной, хотя не в ее положении…

   Прочувствованную тираду Маргарет прервал настойчивый звонок, и все головы разом заинтересованно обернулись к дверям столовой, где в скором времени объявилась служанка, неся в руках небольшую коробку, упакованную в явно дорогую бумагу и перевязанную лентой с прикрепленной к ней запиской.

   – Вот, миссис Робертсон, посыльный велел вручить вам, – сказала она, сделав книксен и вручив коробку Маргарет.

   Разумеется, прежде всего та прочла записку, где значилось: «Уважаемые мистер и миссис Робертсон, я в высшей степени благодарен судьбе за взращенный в вашем доме прекрасный цветок. В знак моей благодарности примите эти скромные дары».

   С замиранием сердца Маргарет разорвала бумагу и испустила довольный вздох, едва увидев там две коробочки из тех, в которых укладывают ювелирные украшения. Как бы там ни было, хоть кто-то ее труды оценил! Внутри коробочек оказались золотая булавка с топазом для галстука и рубиновый кулон-капелька на золотой же цепочке.

   – Наш лорд – воистину благородный и щедрый человек! – с торжественным придыханием изрекла тетушка Маргарет, а потом ворчливо добавила: – Решительно не понимаю, что эту вертихвостку не устраивает.

   Ее саму устраивало решительно все, оно бы ее устраивало и без этих восхитительных вещиц: пристроить непутевую племянницу было главным делом Маргарет в жизни весь последний месяц. Однако она вполне понимала лорда Каледонского, пожелавшего обеспечить гарантии того, что они расстались довольными друг другом и без малейших претензий. И сделал он это как человек истинного благородства, манер и прекрасного вкуса.

   – Отправлю нашей Лиззи и его сиятельству новогоднюю открытку, – постановила Маргарет. – Пусть знает, что я не держу на нее зла, невзирая на ее черную неблагодарность.

   – У тебя мягкое и чуткое сердце, дорогая, – немедленно сообщил Фредерик, и она аж зарумянилась от смущения. Хорошо жить среди тех, кто тебя по-настоящему любит и понимает. А Лиззи всегда была лишней в этом доме, и сейчас все сложилось самым наилучшим образом и для них, и для нее. Успокоенная этими мыслями и поблескиванием лежащих рядом драгоценностей, Маргарет долила себе чаю и с аппетитом принялась за булочку с корицей.

   – Оконная рама поддалась почти беззвучно: тонкое лезвие глубже скользнуло в узкую щель, и створка откинулась наружу. «Порой худощавое телосложение полезно», – подумал Эдмунд, протискиваясь между нею и стеной. В столкновениях с типами вроде Бешеного Медведя Джонса, конечно, лучше было обладать весом хотя бы вдвое, а не втрое меньшим, чем у них – а вот лазить в окна графу Лестеру было весьма удобно. Оказавшись внутри, он мягко спрыгнул с подоконника на пол и заскользил в темноте, стараясь держаться стены, прислушиваясь на каждом шаге. Не все спят по ночам, особенно в таких домах, как этот… – Элизабет вздохнула и подняла взгляд на Александра. – Ох, его ведь не поймают?.. – взволнованно спросила она и схватила конфету из коробки. Они читали «Удивительные приключения благородного графа Лестера», и Элизабет переживала за выдуманного наглого авантюриста Эдмунда так сильно, что Александр ему даже немного завидовал. Возможно, и ревновал.

   – Это же Лестер, даже если его и поймают – он выкрутится, и с успехом, – ответил Александр. – Да и посмотрите, как много еще впереди книжки! Наверняка все у него пока будет хорошо, просто потому, что автор не может убить заглавного героя до финала.

   Он беспрестанно любовался Элизабет, ощущая невероятное спокойствие, которого давно с ним не случалось, и ему казалось, что ничего большего ему от нее и не нужно. Просто пусть сидит тут, читает книгу, радуется конфетам, тянется к теплу камина, как щенок тянется к боку суки, и наслаждается жизнью. Она ведь раздумала сбегать, давая ему все шансы на ухаживания, и он искренне надеялся, что следующее предложение руки и сердца она все же примет. Александр подберет более удачный момент. Ну или, в крайнем случае, она примет третье, которое он сделает, когда Элизабет будет ждать ребенка.

   Предложение его очень волновало, потому что некоторые порой говорят: «Я подумаю над вашим предложением, мистер Сеймур», – а сами находят другого, лучшего жениха, с которым более счастливы, чем могли бы быть с Александром. А ему приходится годами зализывать рану, без особой надежды встретить ту, которая займет его сердце и мысли не меньше. И хотя Селия в свое время залечила этот удар, Элизабет ухитрилась разбередить старые шрамы, и Александру снова делалось страшно предлагать: вдруг она и в этот раз откажет?.. Все-таки это было больно. Но сейчас Элизабет давала шанс им обоим, и у него была возможность наслаждаться жизнью самому.

   Элизабет сама поняла то, что разглядел в ней он с самого начала, что понял про них – мало кому нужна подобная открытость, но именно им двоим она просто необходима. Она увидела это, ощутила, что Александр будет о ней заботиться, и решила не сбегать, и благодаря этому у него отлегло от сердца. Поначалу, пока Элизабет не объяснила, в чем дело, он думал, что это может быть военной хитростью, чтобы усыпить его бдительность, и не поверил ей сразу, хотя и очень хотел. Но раз дело было в бутерброде – это все решало. Она и впрямь решила остаться.

   – Вы очень разумны и рассудительны, Александр, – ответила ему Элизабет и смущенно опустила взгляд на свои руки, держащие книгу. – И я, вроде бы, понимаю, что с Эдмундом ничего не случится, но переживаю за него все равно! Я всегда так: впечатляюсь книгами, иногда потом по несколько дней хожу, прокручивая события в голове. Даже продолжения придумываю! Концовки порой такие огорчительные, невозможно что-нибудь с этим не сделать, – тут она, снова вздохнув и схватив еще одну конфету, пересела совсем близко к Александру и удобно устроилась, опершись о него спиной, как о спинку кресла.

   Разумеется, так Александру стало еще лучше, ведь можно было играть ее локоном, дуть носом в шею, как будто бы заглядывая в книгу, положить руку рядом с ее рукой и ощущать Элизабет вовсе близко. Проделав все это по очереди, он ответил:

   – У вас тонкая натура и богатое воображение, вы бы не могли быть иной с вашим даром. Все-таки это чувствительность к тончайшим колебаниям эфира, которые иные маги с нашей более грубой магией просто не улавливают, – уверенно сказал ей Александр. Еще с утра он успел взять в библиотеке книгу про известную пророчицу Клементину и полистал ее до завтрака. Должен же он был понимать потребности своей маленькой домашней пророчицы. Как оказалось, они были довольно велики, из-за большой чуткости людей с этим даром. Собственно, Клементина была известна еще и тем, что лишилась дара по причине небрежного отношения к нему окружающих. Но Александр был готов обеспечить все необходимое, чтобы Элизабет не страдала, ощущая, как глохнут и забиваются ее магические способности. В конце концов, обеспечивать душевный покой и домашний уют любимой женщине нужно, даже если она и не обладает столь хрупкой магией. И даже если она, как Элизабет, еще и весьма сильная натура. Судя по ее обмолвкам, ее способности не принимали, многие пророки не перенесли бы подобного отношения, а ее дар жил до сих пор.

   – Мне все время кажется, что вы меня ужасно переоцениваете, Александр, – смущенно ответила Элизабет, повернув к нему голову и уставившись на него своим выразительным ясным взглядом. И ее губы теперь оказались невозможно, провокационно близко от его лица. – Но я готова болтать без умолку и делиться любой чепухой, которая возникает у меня в голове, раз это вам доставляет такое искреннее удовольствие и радость, – она улыбнулась и хлопнула ресницами, и этот совершенно невинный жест выглядел невозможно соблазнительно.

   Разумеется, Александр немедленно соблазнился. Нежным движением обняв ее за талию, предупредил:

   – Вы прекрасны, как фея грез, и ваша, как вы выражаетесь, «чепуха» разумнее почти всего, что произносят с напыщенным видом большинство окружающих. А вы тонки и умны, и по этому поводу вас необходимо хорошенько расцеловать, чем я сейчас и займусь.

   «Нападать» на нее он теперь тем более опасался, но решил, что если предупреждать, то ничего страшного не должно случиться, так что теперь поцеловал Элизабет с чистой совестью. Она тихо ахнула и, развернувшись, обхватила его рукой за шею, запустив свои маленькие тонкие пальчики ему в волосы. Элизабет отвечала на его поцелуй уже не так робко и неуверенно, как прежде, но очень мягко, будто поддаваясь и сдаваясь под его напором, принимая его действия, намерения и желания и реагируя на них с нежным трепетом. Вздохнув, она прижалась к нему крепче, и Александр услышал, как с глухим звуком упала и захлопнулась соскользнувшая с ее коленей книга. И стало можно не сомневаться, что избранная тактика была вполне правильной и следовать ей было нужно и дальше. Откровенно говоря, Александра сейчас больше всего занимало, позволяет ли тактика оторваться от сладчайших губ Элизабет, сообщить ей, что он сейчас положит ее на шкуру и примется целовать дальше в таком положении, или это будет слишком поспешно, но его сомнения разрешил крайне неуместный стук в дверь. Элизабет тут же от него отпрянула, неровно дыша, и у нее были такие зарозовевшие щечки и такой влажно блестящий взгляд, что Александру незамедлительно сделалось еще досаднее, как неуместно их прервали. Но что уж поделать, следовало выяснить, кто к ним ломится и по какому поводу.

   – Войдите! – без особой радости отозвался Александр, а Элизабет тут же отодвинулась от него на возмутительно приличное расстояние, подхватив книгу с пола и чашку с чаем с могольского столика на коротких ножках.

   – Прошу простить, ваше сиятельство, я знаю, что было велено не беспокоить, но там доктор Эббот, коронер, он велел сказать, что срочно, что насчет убийства.

   – Что ж пригласите, пусть войдет, – недовольно сказал Александр, поднимаясь на ноги. – И принесите еще чаю с булочками, или что там есть на кухне.

   После этого он помог подняться Элизабет и усадил ее на диванчик. Впрочем, книга, оставшаяся на полу, конфеты и чайный столик с полной очевидностью раскрывали их недавнее времяпрепровождение, и вскоре вошедший доктор Эббот, скользнувший по ним цепким взглядом, принялся рассыпаться в извинениях за то, что потревожил седмичный покой.

   – Ну, будет, – сказал Александр. – Вы же пришли по делу? Вот и рассказывайте.

   – Да, разумеется, – коронер кивнул и, достав из кармана довольно помятый и потрепанный лист бумаги, протянул его Александру. – Вот, то, что мне удалось найти в доме убитой миссис Барнс. Только не спрашивайте меня, что это значит, я и сам пока не представляю!

   Александр сел на диванчик рядом с Элизабет, развернул сложенный вчетверо листок – и обнаружил там и впрямь весьма загадочно выглядящий список: перечисленные в столбик имена, рядом с каждым из которых стояли по два числа.

   Фредерик Робертсон 5 3

   Дональд Пэмбрук 10 7

   Дороти Паркс 7 9

   Томас Блэкпул 20 11

   Эдвин Говард 7 13

   Айзек Питцель 5 15

   Джеймс Вулф 15 17

   Мелисса Палмер 10 19

   Вайолет Оуэн 15 20

   Виктор Кларенс 3 26

   Элиас Уилкс 15 29

   Список был написан чернилами аж трех разных цветов, строки стояли на разном расстоянии друг от друга, а имя Вайолет Оуэн было аккуратно зачеркнуто химическим карандашом. Пока Александр пытался сообразить, что все это может значить, Элизабет, сунувшая нос в записку ему через плечо, пискнула:

   – Ой, дядюшка Фредерик! – ткнув пальцем в самую верхнюю фамилию списка. – И мастер Айзек, и миссис Палмер, ох…

   – О, и мистер Пэмбрук, и мистер Говард, и майор Блэкпул, гарнизонный казначей, – радостно узнал Александр, – Сплошные знакомые. Если бы не второй столбец, я бы подумал, что тут список дней рождения. Но месяцев в году не двадцать девять. Ну, или это что-то связанное с благотворительностью. Может, суммы, которые вносили эти люди на какой-то проект?

   Элизабет решительно помотала головой.

   – Исключено, если бы дело обстояло так, миссис Барнс записала бы тетушку, а не дядюшку.

   – Да и двадцать девять – все равно странная цифра, – вставил доктор Эббот. – Не фунты же это и не кроны! Слишком уж большие суммы выйдут. Я, по зрелом размышлении, склонен считать, что мы все же имеем дело с уликой по делу, а люди в этом списке – подозреваемые. Что бы все эти циферки ни значили.

   Коронер был прав: сумму в двадцать девять шиллингов куда логичнее было записать, как фунт и девять шиллингов, а двухмесячного заработка его секретаря, если это суммы в фунтах, на благотворительность было как-то многовато.

   – Вы оба правы, – сдался Александр. – Но трудно представить этих людей с ножом в руке, ну, кроме столового. И кто эта зачеркнутая Вайолет Оуэн? Что-то крутится в голове…

   Смотреть на список было неприятно, будто он пытался замазать в ужасном сразу множество знакомых. Пусть не все они были приятные люди, но из своего круга.

   – Дядюшка – ужасный зануда, но занудство – не преступление. И я даже вообразить его убийцей не могу, – поддержала его сомнения Элизабет, а потом схватила за руку, крепко ее сжав.

   – Увы, как бы ни было нам досадно видеть здесь людей, с некоторыми из которых мы знакомы много лет, никого нельзя исключать из подозреваемых, – Эббот покачал головой. – Я не циник, просто следователь. Обязанный идти не за чувствами, а за фактами.

   – Вайолет Оуэн… я тоже… точно слышала… – тем временем проговорила Элизабет тем отстраненным тоном, который Александр уже мог узнать. Предсказание! Он едва успел взволнованно обернуться к ней, когда она закрыла глаза и привалилась к его плечу.

   Такого с Элизабет не случалось уже давно: несколько видений промелькнуло перед ее взором одно за другим, будто вырванные из ткани реальности куски. Мужская рука, сжимающая девичье плечо, комкающая нежно-персиковую ткань рукава. Окровавленные простыни, прямо-таки залитые кровью, будто из ведра плеснули. Яблоко, спелое, румяное, с заметной червоточиной, срывающееся с ветки и падающее в бурую жидкую грязь, разлетающуюся брызгами в стороны.

   – Дерево срубили за дурной плод, – сорвалось с губ Элизабет прежде, чем видения померкли и все стало черно, прекратилось так же резко, как и началось. – Я не знаю, что все это означает, Александр, и образы в видениях тоже. Но это про Вайолет Оуэн, – сказала она, открыв глаза, и прижалась к нему, будто искала защиты от своих непонятных предсказаний, терзающих ее разум.

   О том, что на них смотрит коронер, и это может выглядеть не слишком прилично, Элизабет сейчас вовсе не думала. И даже удивилась, что доктор Эббот здесь, когда он с воодушевлением сказал:

   – О, мисс! Так вы и есть та самая чудесная пророчица, которая оказывает неоценимую помощь следствию!

   Александр тут же ее обнял и поцеловал в висок:

   – Да, она, хотя есть у меня ощущение, что пока видения ей даются не слишком легко, дар развивался… в неблагоприятных условиях. Элизабет, дать вам чаю, конфет? Может, успокоительных капель?

   – Я в порядке, Александр, – поспешила заверить Элизабет, сжав его руку. Он снова переживал о ее самочувствии и о даре тоже, и ей хотелось поцеловать его немедля, но, вспомнив о том, что здесь коронер, она начала смущаться. – Хотя от чая не откажусь. Просто когда приходят видения, лучше закрывать глаза, иначе упадешь в обморок – и они тебе все равно явятся. Но я успела вовремя, и все нормально. Давайте я лучше расскажу, пока помню все в подробностях! – и она быстро пересказала все три картинки, представшие ей, закончив все той же фразой: «Я не знаю, что это означает».

   Как только она закончила, Александр немедля засуетился и, кажется, подогрел ей чай прямо в чашке, потому что он остыл.

   – Странно, что мне имя Вайолет Оуэн ни о чем не говорит, – хмыкнул коронер, внимательно ее выслушав. – Я проверю по приходским книгам и фискальным отчетам, узнаю, кто она такая. Еще мне, конечно, не дает покоя фамилия Вулф. Предсказания, конечно, штука неоднозначная, но он вполне может оказаться «волком», о котором вы говорили! За ним стоит проследить, распыляться на всех у меня все равно людей не хватит… И, честно говоря, ума не приложу, что с этими «всеми» делать. Сам же хотел скрывать, что мы ведем расследование – и сейчас не хочу объявлять. Спугнем убийцу! Но никого даже не опросишь толком, чтобы за что-то ухватиться.

   – Значит, пока займитесь Вулфом. А мы, со своей стороны, пригласим всех из списка, кто еще не приглашен, на послезавтрашний предновогодний прием. Это почетно, люди явятся. Я надеюсь, мы что-то вызнаем, или случится новое предсказание, – решительно сказал Александр.

   – Ох, ваше сиятельство, да как же так! – всплеснул руками доктор Эббот, и его пышные усы, казалось, тоже возбужденно взметнулись и опали. – Лорд Каледонский будет за меня мою работу выполнять!

   – Это наше общее дело, – немедленно возразила Элизабет, отпив чаю, – найти убийцу. И лично я буду только рада оказаться полезной следствию снова. К тому же, невзирая на всю серьезность обстоятельств, поиск убийцы на торжественном приеме куда больше похож на увлекательное приключение, нежели на трудную работу, – и ободряюще улыбнулась, Эбботу и его усам, обоим сразу.

   – А кроме того это слишком серьезно, чтобы я мог не беспокоиться о подобном на моих землях, так близко от моего дома, – добавил Александр. – Лучше уж я приму участие, чем мы будем жить, опасаясь ненайденного убийцы.

   – Что ж, я вам неимоверно признателен за помощь. Ваше сиятельство, мисс… – коронер слегка вопросительно наклонил голову, и Элизабет поспешила ответить:

   – Босворт.

   – Мисс Босворт, – он по-военному прямо поднялся и слегка поклонился. – И со своей стороны также постараюсь сделать все возможное для нашего общего дела. Как только у меня появятся хоть какие-то новости, я сразу же сообщу.

   Они попрощались, и доктор Эббот стремительно скрылся за дверью, оставив их с Александром в одиночестве. Элизабет тут же отставила в сторону чашку и, обняв Александра обеими руками, прижалась к нему покрепче. Что касается самочувствия, она и впрямь была в полном порядке, но эти видения и этот странный список все же казались изрядно пугающими. Ровно потому, что ничего про них было неясно, а неопределенность всегда страшит больше любой самой зловещей определенности. Именно поэтому от предсказаний Элизабет все шарахались: никто не хотел томиться смутным чувством опасности. Впрочем, с Александром рядом ей тут же делалось легче, и сейчас она почти сразу ему улыбнулась.

   – Больше всего мне нравится, с какой радостью вы взялись участвовать в расследовании, – с тихим удовольствием сказал Александр. – Это как приключение в книге, только на самом деле, не так ли?

   – О да, – охотно подтвердила Элизабет с горящим взглядом. От его слов беспокойство снова мигом улетучилось. – Я буду чувствовать себя Эдмундом Лестером, раскрывающим зловещую тайну семейства Уилкот. А вы творите настоящее волшебство, Александр. Всего пара фраз – и я уже не тревожусь об этом странном списке. А горю желанием скорее разузнать, в чем дело.

   «И вернуться к поцелуям, с этим не нужно ждать до послезавтра», – подумала она, уставившись на его губы. Все же коронер прервал их в ужасно неподходящий момент, пусть и по очень важному делу. Целоваться Элизабет теперь уж точно не боялась, и наконец можно было от всей души предаться этому приятному занятию. Александр, судя по всему, разделял это мнение.

   – А я горю желанием продолжить примерно с того места, где нас прервали, милая Элизабет, – сказал он, обвивая рукой ее талию. – Вернемся к камину или останемся тут, как вам кажется?

   Ее тут же бросило в жар, а по позвоночнику и по губам забегали мурашки.

   – К… камину… – почти шепотом ответила Элизабет и, противореча собственным словам, прикрыла глаза и слегка приоткрыла губы, прижавшись к нему еще теснее. У камина было уютно, как в первый вечер, и очень романтично – он ощущался местом, которое сумело их сблизить. Но еще ей хотелось, чтобы он поцеловал ее прямо сейчас.

   И Александр не обманул ее ожиданий – он прикоснулся к ее губам, в то же время подхватывая на руки, чтобы отнести на их варварскую медвежью шкуру, и целовал Элизабет по пути, а там осторожно уложил и спросил:

   – Вы же не против, Элизабет? Так еще удобнее целоваться!

   – Да, – сдавленно пискнула она, не в силах выдавить из себя большего и уставилась на него во все глаза, учащенно дыша. Сердце в груди стучало быстро-быстро, в ушах немного шумело, а мурашки бегали уже по ней по всей, хоть Александр еще почти ничего и не сделал. Целовать так было удобнее, и еще – непристойнее, намного. И Элизабет трепетала, одновременно ужасно волнуясь и желая, чтобы он поцеловал ее вот так, нависнув сверху всем своим немаленьким телом. Очень много Александра, еще больше, чем обычно, еще ближе. Если бы Элизабет стояла, у нее бы наверняка ноги подкосились от переизбытка чувств, но она, по счастью, лежала.

   Александр осторожно провел пальцами по ее щеке, а потом поцеловал, как он это часто делал, сначала совсем нежно, а потом все более увлекаясь. Одной рукой он продолжал приобнимать ее, при этом опираясь на локоть. Второй, осторожно погладив волосы Элизабет, принялся неспешно гладить ее по боку, точно так, как делал при поцелуях стоя, но отчего-то ощущалось совсем иначе. Было томительно-сладко, и Элизабет невольно подалась ему навстречу, слегка выгнувшись, обхватила его обеими руками за шею, а потом протяжно застонала. Очень, очень непристойно, но она ничего не могла поделать сейчас со своим телом, которое вытворяло все будто само собой. Да и не хотела, если уж быть честной, чего она хотела – так это целовать его в ответ так же жадно, как он ее, снова наслаждаясь его запахом и вкусом, наслаждаясь близостью. Прижиматься к нему было хорошо, чувствовать его руки на своем теле было хорошо, его губы на своих губах, его язык у себя во рту – очень непристойно и очень хорошо. Так что ей было жарко и томно, и еще все как-то странно сжималось внизу живота и между ног, в самом что ни есть стыдном месте.

   – Вы восхитительны, Элизабет, – сказал Александр, прервав поцелуй, но продолжая поглаживать и прижимать к себе. – Вы как сладкое яблоко на снегу, чуть покрывшееся инеем, в такой слегка колючей шубкой, которое достаточно лишь взять в ладони и дать оттаять, чтобы умопомрачительный аромат свел с ума, искушая, и заставляя хотеть испробовать хоть кусочек!

   Сказав это, он поцеловал ее в шею, а еще лизнул и совсем чуточку прикусил, отчего Элизабет застонала снова, потому что это было как-то совсем невозможно сладко и приятно, она и не думала даже, что так бывает. Так, чтобы из-за нескольких легчайших прикосновений все внутри переворачивалось.

   – Примерно так, только потом обнаруживаешь, какое яблоко бесподобно вкусное, и что кусочка совсем мало, надо все целиком, без остатка!

   – А-а-александр, – сбивчиво, чуть запинаясь, протянула она. Дышала сейчас Элизабет так, будто только что убегала от него в своем будущем пальто, а он догонял. И сердце колотилось еще чаще, и голова кружилась ото всех этих невозможных ощущений. «Все целиком» ей, может, было и слишком, но чтобы он откусил еще один кусочек – хотелось очень, просто невозможно хотелось. – А… можно… еще раз… так же?.. – спросила она, и тут же смутившись собственной невиданной смелости, прижалась к нему, обняв еще крепче и уткнувшись лбом в плечо.

   – Нужно, просто необходимо, – сказал Александр, поглаживая ее по голове, а потом дохнул на ее ухо, лизнул по краю и слегка прикусил мочку, щекоча ее языком. Пронзительные ощущения будто протянулись от уха по всему телу, до самой правой пятки, а по спине забегали мурашки. Александр же принялся целовать шею, покрывая ее поцелуями сверху вниз, и снова слегка прикусил, и на этот раз ощущения были даже еще сильнее.

   – А это… так и должно быть?.. – решилась спросить Элизабет, собравшись с силами. Вышло хрипло и сбивчиво. Ей от этого всего хотелось только постанывать и трепетать всем телом. А от попыток говорить дыхание перехватывало. – Чтобы мурашки везде… и как будто страшно, только наоборот… приятно...

   Он посмотрел на нее затуманенным взглядом и серьезно согласился:

   – Должно! А вот неприятно… или никак быть не должно. И, пожалуй, для начала хватит, милая Элизабет. Мне и так трудно остановиться, и чем дальше мы заходим – тем труднее, – он снова легко и нежно поцеловал Элизабет в шею, потом не менее нежно в губы и предложил: – А теперь давайте дальше почитаем и выпьем чаю. Мне определенно нужно чаю.

   – Да, чаю, – рассеянно согласилась Элизабет, зачем-то перебирая его волосы и глядя на него во все глаза. Ей, кажется, тоже было трудно остановиться. И, наверное, в том и заключалась проблема с девицами, падающими в чьи-нибудь объятья до замужества: вот так начнешь целоваться – а потом раз и уже упала, сама не заметила, как. Элизабет сейчас могла бы. – Спасибо, Александр… что даете мне привыкнуть. Я… кажется, я быстро привыкну, – сказала она и в очередной раз смутилась, опустив взгляд.

   Он поцеловал ей руку, не отрывая от Элизабет взгляда, и сказал:

   – Мне радостно это слышать, душа моя. Значит, вам хорошо! – после чего принялся разливать им чай.

   Ей было еще как хорошо. И Элизабет снова подумала о том, что Александр мог бы быть таким вот джентльменом сразу, не хватать ее и не заворачивать в шкуру, как дикий варвар. И тогда она наверняка уехала бы в Берницию сразу после Нового года. И, может, никогда не узнала бы, как это – целоваться с ним до мурашек. И чай у камина они бы не пили, и все остальное тоже. Сейчас эта мысль казалась почти пугающей, и Элизабет решительно выкинула ее из головы. Все замечательно: вот камин, вот книга, вот чай, а вот Александр, здесь. И никуда пока не собирается деваться. И она не собирается. Ни в какую Берницию, там ведь нет Александра Сеймура, а значит, ей там точно не понравится. Элизабет взяла книгу и уселась поудобнее, чтобы продолжить читать с того места, на котором они остановились.

   – Должен сказать, что для пророчицы у вас здоровье прямо-таки отменное, – сообщил доктор Кейн, когда закончил осматривать Элизабет с ног до головы, светить ей в глаза и уши, щупать пульс и живот, а также подробно расспрашивать ее про все болезни, начиная с раннего детства. Про то, как у нее болит голова на перемены погоды, ее привередливость в еде, когда ей могло стать дурно даже от свежей, которая ей просто чем-то не понравилась, и тяжелые простуды от промоченных ног, которыми она маялась не один раз и за время учебы в пансионе, и до того.

   На обследовании прямо перед ужином, не откладывая, настоял Александр, и Элизабет согласилась сразу же: его беспокойство о ее самочувствии следовало утихомиривать. Хотя к врачам она всегда относилась настороженно, доктор Кейн ей нравился, и все и впрямь прошло не так уж плохо: он был деликатным и заботливым.

   – А как обычно обстоит дело со здоровьем у пророчиц? – заинтересовалась она после его слов. О том, что у нее с этим самым здоровьем должно быть что-то не так, ей тоже никто никогда не рассказывал, и она считала себя самой обычной. Немного слабой из-за хрупкого телосложения, но и не чересчур болезненной.

   – Видите ли, мисс Босворт, болезни у людей часто происходят от нервов, покойная миссис Сеймур тому ярким примером. А душевная организация пророчиц обычно действительно весьма тонка, и потому очень часто у пророков случаются сложные хронические заболевания. Вы, с вашими ангинами от промоченных ног, прямо-таки образец здоровья, дорогая. Главное – не сообщать об этом мисс Оливии Сеймур, так как ее, разумеется, оскорбит, что у кого-то могут быть нервы более чуткие, чем у нее. Тем более, когда это объективный, наукой доказанный факт, – ответил ей доктор со свой мягкой иронией. – Ах да, и про Селию лучше тоже не говорить ничего такого, ее смерть трудно оспорить. И назвать болезни притворными, как было при жизни покойной, тоже нельзя. Эта невозможность ужасно оскорбляет бедную Оливию. Считайте это моей серьезной врачебной рекомендацией, так как подобные конфронтации вам ни к чему.

   – Понятно, – серьезно кивнула Элизабет, сложив руки на коленях, как самая примерная воспитанница пансиона. – Я добавлю это в список того, что лучше не обсуждать с мисс Сеймур, заодно с цветом ее платьев и своими предсказаниями, – тут она все же не смогла сдержать улыбки и покосилась на сидящего рядом Александра, кажется совершенно хулиганским взглядом.

   – Первым пунктом, пожалуй, – хмыкнул тот, и положил ей ладонь на руку. – Эти обвинения и впрямь были ужасны и наверняка неполезны Селии. А я бы не хотел, чтобы вы портили свое здоровье почем зря, милая. Хорошо, что оно у вас не совсем подорванное, пусть так и будет дальше.

   Элизабет тут же накрыла его ладонь другой рукой и успокаивающе погладила. Бедный Александр, так переживает!

   – Не волнуйтесь, прошу, я собираюсь конфликтовать с вашей выдающейся тетушкой как можно меньше. Мне попросту времени и сил жалко, это все равно не приведет ни к чему, кроме новых конфликтов, – очень серьезно ответила она и добавила, для большей надежности: – К тому же, видите, доктор Кейн говорит, что мои нервы отлично пережили тетушку Мэгги, думаю, и на этот раз справятся. А еще вы будете следить, чтобы я не мерзла и хорошо ела – и я стану самой пышущей здоровьем пророчицей в Инглии. Возможно, и с непророчицами смогу потягаться.

   Тут снова в разговор вступил доктор Кейн:

   – В его светлости на сей счет я даже не сомневаюсь, но вам все равно пропишу пить на ночь капли, которые пьет мисс Сеймур. Сугубо для профилактики. С вашими чувствительными нервами вам так будет в целом лучше. Пять капель на стакан воды перед сном – и все.

   Она старательно закивала:

   – Хорошо, доктор. Буду пить каждый вечер, для собственного душевного спокойствия.

   «И для спокойствия Александра», – добавила она мысленно, снова погладив его по руке. Вот будет глядеть, как она каждый вечер примерно накапывает себе лекарство в стакан – и успокаиваться, что ее здоровью и нервам ничего не угрожает. А пить капли Элизабет совсем не сложно, в конце-то концов, Александр для нее намного больше делает.

   Выйдя от доктора Кейна, они сразу направились в столовую: пора было ужинать, да и сам доктор обещал прийти следом, когда приберется после осмотра Элизабет. И стоило им дойди до лестницы, как Элизабет вдруг услышала странный шуршащий звук, потом писк, обернулась – и в нее на полной скорости влетел маленький светловолосый мальчик, съехав по широким и высоким перилам. Она тут же, не задумываясь, схватила его обеими руками и прижала к себе, чтобы не упал.

   – Марк, стой! – услышала Элизабет запоздалый вскрик Нэнси сверху лестничного пролета.

   – Я поймала! – крикнула она в ответ: лестница тут слегка изгибалась, потому она и не заметила Нэнси и Амелию наверху, да и несущегося на нее Марка не сразу увидела.

   – Какое счастье! – порадовалась Нэнси.

   – Марк, что это было?! – пугающе строго и громко сказал Александр. Хотя точнее было бы сказать, что он рявкнул. – Ты решил убиться сам, но тебе было мало – и ты решил по пути убить Нэнси и мисс Босворт? Как так можно, перила ведь опасны! И ты совершенно не думаешь о других!

   Мальчик обхватил Элизабет руками и ногами, как могольская мартышка, вцепился в нее покрепче и уставился на отца пронзительным напуганным взглядом голубых глаз. Элизабет сейчас сочувствовала им обоим: Александру, который, разумеется, перепугался, что могло случиться дурное, и Марку, который перепугался отцовского гнева. Она прижала к себе ребенка покрепче одной рукой, а другой погладила Александра по плечу, когда он договорил свою испуганную и рассерженную тираду.

   – Все обошлось. Никто не убился и никого не убил, пожалуйста, не переживайте так сильно! Мы все в порядке, – успокаивающе сказала она и поцеловала его в щеку, а потом посмотрела на Марка и самым серьезным, но спокойным тоном ему сообщила: – Твой папа совершенно прав, по этим перилам – кататься опасно. И ты его очень напугал, как и Нэнси. И меня тоже, по правде говоря. Гляди, какая тут огромная щель, до самого низа! В нее можно упасть и здорово расшибить себе голову, – она подошла с ним на руках к перилам и показала на пол внизу между пролетами.

   – И будет кровь?.. – спросил Марк, завороженно глядя вниз.

   – Не только кровь, еще дырка в голове, – все тем же серьезным тоном продолжила Элизабет. – И ты тогда не сможешь играть и гулять. И есть тоже не сможешь, потому что вся еда будет в дырку вываливаться. Это неудобно и неприятно, и к тому же очень больно – дырка в голове. Так что эти перила опасные и для катания совершенно не подходят.

   – А какие подходят? – немедленно заинтересовался мальчик, в полном соответствии с ее ожиданиями.

   – О, я тут совсем недавно и плохо знаю Вудкастл, – ответила Элизабет. – Но мы можем с тобой завтра с утра обойти все вместе – и попробовать найти подходящие перила. А потом покажем их доктору Кейну, чтобы он дал медицинское подтверждение, что они не опасные для катания. Но уж если доктор не разрешит, извини, малыш – по перилам в замке кататься будет нельзя. Потому что вредно для здоровья.

   – Пошли прямо сейчас! – тут же предложил Марк.

   – Нет, – возразил Александр, – сейчас мисс Босворт идет со мной и Нэнси ужинать. Вот научишься не съезжать по опасным перилам, не выливать чернила и не творить прочие хулиганства – будешь ужинать с нами. А пока что вместе с Амелией идите к миссис Пиквик, как шли.

   Нэнси, спустившаяся к ним за руку с дочкой Александра, Амелией, тоже голубоглазой блондинкой, видимо, пошедшей в мать, а не в русоволосого отца, сказала:

   – Боюсь, если откладывать до завтра, Марк не уснет в ожидании.

   – Значит, пойдем после ужина, – предложила Элизабет и просительно уставилась на Александра. – Мы же можем прогуляться по замку, когда поедим, правда? – она хотела было отдать Марка на руки Нэнси, но он продолжал в нее вцепляться и тоже смотреть на отца, ожидая, что тот скажет.

   Тот вздохнул, потер переносицу и спросил Нэнси:

   – Вы считаете, это будет правильно после такой выходки?

   – Я думаю, следует подкреплять стремление к безопасности, – ответила та.

   – Значит, пойдем после ужина. Все вместе, – скорбно согласился Александр.

   Марк аж подпрыгнул у Элизабет на руках, и теперь уж спокойно пошел к Нэнси, когда их планы на вечер были «официально» подтверждены. Отдав ребенка гувернантке, Элизабет тут же взяла Александра под руку и снова поцеловала в щеку.

   – Заодно сможете показать мне замок, рассказать, что тут есть и где что находится. Я ведь правда его почти не знаю, послушаю с интересом. Люблю, как вы рассказываете, – и тут же улыбнулась. Представлять их маленькую неожиданную «экскурсию» по Вудкастлу было приятно, и мысль ее радовала.

   Покуда они вместе с Нэнси проводили детей к миссис Пиквик, потому что Марк категорически отказался отпускать «тетю Лиззи» сразу, в столовую уже успел прийти доктор Кейн. А кроме него и тетушки Оливии за столом сидел незнакомый Элизабет молодой человек, который в данный момент внимательно выслушивал тетушку, размахивающую руками и повествующую о «страшном убийстве», потрясшем Плимптон. Молодой человек был не слишком высок, белокож, слегка полноват, а на носу у него поблескивало золотое пенсне: словом, выглядел он как типичный клерк с картинки в публицистическом журнале. Доктор Кейн, поглядывая на Оливию, с самым невозмутимым видом отмерял в стакан с водой дозу успокоительных капель – видимо, полагая, что мисс Сеймур они понадобятся после ее рассказа.

   –… так что теперь, мистер Дадли, весь гарнизон днем и ночью ищет банду чудовищных, зверски жестоких грабителей, и никто… Слышишь, Александр, никто в этом городе теперь не может спать спокойно! Одна надежда на тебя, что ты этим разберешься. И найди этого ужасного убийцу уже скорее! Это невыносимо, я страдаю с самого утра, у меня нервов не хватит!

   Тут доктор заботливо поставил перед ней стакан с каплями, а Александр невозмутимо ответил:

   – Я делаю все, что могу, тетушка! – после чего повернулся к Элизабет и сказал: – Мисс Босворт, позвольте представить вам моего секретаря, мистера Питера Дадли. Он тоже обычно разделяет с нами трапезы.

   Оливия принялась пить воду с каплями, одновременно обмахиваясь другой рукой, как веером. А Элизабет, усевшись за стол, кивнула и приветливо улыбнулась Питеру:

   – Рада знакомству, мистер Дадли! Вас не было днем. Уезжали на седмицу, или просто отдыхали в городе?

   – Уезжал, в Тинбридж к родителям, я у них часто провожу выходной, – ответил Питер.

   Тинбридж был совсем маленьким городком в полутора часах езды от Плимптона, и Элизабет тут же порадовалась, что Александр дал такое хорошее место юноше из, по всему, совсем небогатого провинциального семейства.

   – А в остальное время живете здесь? – уточнила она, хотя это было практически очевидно, раз уж он присутствует за ужином. Но ей хотелось поболтать, свести знакомство и с ним тоже, раз уж им жить в одном доме.

   – Да, знаете, у лорда Каледонского всегда много работы, ну и у меня заодно. Так что лучше мне быть тут в любое время дня и ночи. Вот видите, только уехал – а тут убийство! И это, конечно, исключительный случай, но неожиданные дела могут в любой момент случиться, – ответил он и мило слегка растерянно улыбнулся, глядя на Элизабет поверх очков.

   – Радостно слышать, что у Александра есть такой помощник во всех его делах и хлопотах, которых очень много, – от всей души сказала она и тут же уставилась на лорда Каледонского с совершенно нескрываемым восхищением. – Управлять всей Каледонией – огромная и сложная работа.

   – Да, Питер чудесный мальчик, – неожиданно включилась в разговор тетушка Оливия, – и не зря ест свой хлеб в этом доме, – после чего уставилась на Элизабет таким выразительным взглядом,