Искушение. Инна Комарова

Горе приходит внезапно, без предупреждения. К радости – дорожка длинная и неизвестная.

   Мир жестоких расправ, дискриминации и разобщённости в обществе. Роскошных, блистательных дам, шумных балов, дуэлей и бесконечных интриг. В этом мире правят ведьмы, колдуны и знахари. Они вершат судьбы беззащитных людей. Приводят в ужас от сбывшихся заклинаний и заговоров нечистой силы. Всё шатко, бесправие повсюду. Жизнь человека на волоске.

   ИСКУШЕНИЕ

   «История – сокровищница наших деяний, свидетельница прошлого, пример и поучение для настоящего, предостережение для будущего».

    «В чём застану, в том и сужу», – говорит Господь.

   Пролог

   Очаровательны и неповторимы в России вечера. Дурманом опьянённые, как чувственны и томны взгляды. Речи, от которых немеют ноги и кружится голова. Ты вся дрожишь и ждёшь желанных слов, что скажет он...

   Как трогательны прогулки под луной. И как упоительны те первые прикосновения, да-да, когда тебе всего шестнадцать лет.

    Перезвоны колоколов Покровского собора навевают удивительные воспоминания…

   Белокаменная Москва второй половины XIX века. Измайлово – красивейшее и излюбленное место царской охоты.

   Именно здесь, недалеко от храма, в тишине и зелени с незапамятных времён разрослась усадьба ныне вдовствующей княгини Нины Андреевны Федотовой-Ларской.

   Воспоминания

   – Батюшки, да что же это делается? – запричитала Агаша. – Всё пришло в запустение. Не заставишь этих обормотов забор подправить. С ночи до утра не просыхают. Виданное ли это дело? Был бы жив барин Прохор Петрович, задал бы им трёпку. А что барыня, они из неё верёвки вьют, – злилась преданная нянька, помешивая варенье в тазу.

   Рядом с ней в кресле-качалке полулёжа, время от времени вздыхая, дремала барыня. То вскинет взор, вспоминая ушедшее, то опять прикрывает глаза. Бурчание Агаши не мешало ей, напротив, убаюкивало. Подушки подпирали ноги. Поверх платья нянька набросила плед, то и дело поправляя – ветерок-баловник без спроса нырнул под него и играючи сдувал набок. У ног на траве сторожил любимый пёс. Он дуэтом с барыней дремал, похрапывая, но службу нёс исправно. При малейшем шорохе вздрагивал, живо глазами пробегал местность, будучи наготове в любое мгновение гневно и шумно отогнать нарушителя спокойствия. Едва Дружок, так звали пса, успел появиться на свет божий, заботливый барин – Прохор Петрович – не раздумывая подарил его своей супруге. С тех пор пёсик жил в усадьбе. Хозяйку свою обожал, был предан ей, беспрекословно выполнял все её команды. Верный страж вот уже тринадцать лет бессменно оберегал покой своей любимицы.

   Агаша караулила варенье, что-то бурча себе под нос, барыня отдыхала.

   – Подремли, Андреевна, всю ночь прокуковала, ворочалась, так и не уснула, бедняжка.

   Княгиня не слушала няню, она вбирала в себя аромат свежескошенной травы и от обилия запахов разморилась. Так незаметно очи сомкнулись, преисполненная умиротворением и негой, Нина Андреевна уснула. Сладкий сон-проказник унёс её в далёкие, неповторимые годы блаженства – беспечного детства, отрочества… Вдруг сильная вспышка растормошила память, барыня не заметила, как погрузилась в воспоминания давно минувших дней.

   С чего всё начиналось

    У кладбищенской ограды стояла мёртвая тишина, на своём языке она настойчиво внушала мне, что всё лучшее в моей жизни уже произошло и ждать чуда не следует. Силой навязывала мысли, от которых хотелось бежать. Они отравляли ядом душу. Рыдания и вопль рвались наружу, я с трудом сдерживала крик: «За что?»

   Для радости не было повода. А ведь мне в воскресенье минуло всего шестнадцать…

   – Схоронили мамку вашу. Недолго она вдовствовала. Всё горевала, сердешная. Видать, батюшку вашего дюже любила, – причитала Агаша.

   – Да, няня. И папенька её очень любил. – Я горько плакала.

   – Вот и говорю. Теперяча они опять вместе: Андрей Гаврилович и Надежда Тимофеевна. Глядите, могилки близко-то как. А вот почему Антонина ушла? Никак в толк не возьму.

   – Не знаю. Не рви ты мне душу.

   – Простите, барышня. Не хотела, всё никак не привыкну, да и где мне понять. – Агаша из-под густых бровей посмотрела на меня. – А что ваш братец, почему не прибыл на похороны?

   – Не знаю точно. Не отпустили, наверное. Он подневольный. После окончания учёбы служит в полку специального назначения при государе императоре. Тётушка – княгиня Софья Гавриловна – прислала короткую записку, что не поспеет проводить матушку, захворала. Приедет могилке поклониться, как состояние позволит.

    – Хорошо бы. А то вы всё одна.

   – Да, одна. Подамся к крёстной.

   – Игуменья знает, что матушка померла?

   – Нет, не успела написать ей. Всё так быстро случилось. Я и опомниться не успела.

   – Поезжайте, барышня, в монастыре и душе легче станет. Отдохнуть вам надобно. Столько всего откуда ни возьмись, и всё на вас свалилось.

   – Дождусь Василька и поеду.

   – Помогу вам собраться в дорогу.

   – Хорошо, няня, я и сама справлюсь. Устала небось.

   Заберу тебя в Петербург

   Василия отпустили в кратковременный отпуск, и брат нагрянул ко мне.

   – Ниночка, голубушка, наконец свиделись! – Вася отдал няне вещи и бросился расцеловать меня.

   – Василёк, как хорошо, что ты приехал, истосковалась без тебя! – Мы обнялись.

   – К сожалению, я ненадолго.

   – Да? И я опять буду одна дни и ночи коротать?

   – Не грусти, моя миленькая. Мы что-нибудь придумаем. Ну хочешь, перебирайся в Петербург, у Софьи Гавриловны места на всех хватит. Думаю, она тебе будет очень рада. Ей тоже одиноко.

   – А что я там буду делать?

   – Как что? Это же Петербург! В оперу поедем, на балы, когда приеду на побывку. После восстания и казни редко отпускать стали.

    – С тех самых пор тянется?

    – Да. И сосланных уже давно амнистировали, а военным послабления не сделали. Служба, Ниночка.

   – Жаль, что не сделали.

   – Батюшка рассказывал, его отец тяжело переживал тот период, близко к сердцу принял. Сколько людей пострадало, и все нашего сословия – дворяне. Разве плохого они желали своему народу, отчизне? Их чаяния и устремления логичны и понятны. Нужно было выждать. Восстание было преждевременным, как оказалось. А лучшие умы сгинули на эшафоте, другие – жестоко наказаны… – опечалился Василий.

   Он говорил очень эмоционально, вкладывая часть своей души. К тем событиям питал двойственные чувства, они в некотором роде касались его мечтаний. Но офицер Ларский был человеком долга и не позволял себе вольные мысли, к тому же зачем сестре лишние волнения?

    – Василёк, то, что ты рассказываешь, было давно. Отношения к этому не имеешь. Мы родились в период правления другого царя. Так что и переживать не о чем.

   Брат молчал.

    – Государь император потребовал, чтобы полк специального назначения всегда был в полном составе. С тех пор ничего не изменилось. Больно за цвет общества. Результата-то не было. Папенька много об этом говорил с матушкой.

    – Всё в прошлом и озадачиваться не стоит.

    – Я в политику не играюсь.

    – Вот и правильно.

    – Не грусти, Ниночка. Видела бы ты, какие выставки, галереи в Петербурге! Помнится мне, ты с детства любила рисовать. – Василёк уводил меня от мрачных мыслей.

   – Я и сейчас рисую.

   – Вот видишь. Тётушка спрашивала о тебе.

   – А как же наше имение?

   – Летом мне обещали выделить полновесный отпуск, подал прошение государю. Вот тогда и погощу у тебя, здесь так чудесно, природа располагает к отдыху. В Петербурге климат сырой, не то что у нас.

   – Хорошо, Василёк. Я подумаю о переезде. А пока съезжу к крёстной.

   – В монастырь?

   – Да. Она меня звала. Няня говорит, что в тихой обители легче успокоить душу.

   – Понимаю. Ну что ж. Послушай сердечко, как просит – так и поступай. А потом приезжай ко мне.

   – Приеду.

   – Весточку пришли, чтобы я успел отпроситься и встретить тебя.

   – Постараюсь, Василёк. Какой ты молодец, что приехал! – Мы расположились на диване в гостиной. Я прильнула к брату, как когда-то в детстве.

   – Ты моя малышка. Сколько горя выпало тебе. Завтра сходим на могилы, проведаю родителей, поклонюсь их праху. Не плачь, моя милая.

   – Василёк, мы должны найти виновника всех бед, который поднял руку на нашу семью.

   – Я думал об этом. Следствие зашло в тупик, его не нашли.

   – Это наш долг, – настаивала я.

   – Давай сделаем так. Ты повидаешься с крёстной. Приедешь ко мне, на месте определимся и примем окончательное решение. На ходу такие вопросы не решаются.

   – Вася, ты служишь государю, неужели мы, дети юридического советника, не имеем права подать прошение на пересмотр дела? А вдруг следователи ошиблись?

   – Какая ты у меня умница. Горжусь тобой. Рассуждаешь, как взрослая, со знанием дела.

   – Я уже повзрослела, дорогой братец. Не успела оглянуться, как никого не осталось, только ты. – Слёзы самопроизвольно заполонили взор и безудержно покатились по щекам.

   – Ну вот опять расстроил тебя. А ведь не хотел. Прости.

   – Не твоя вина. Мне плохо без матушки и батюшки. Чувствую себя покинутой и брошенной всеми.

   – Горе, ничего удивительного. Но мы ведь вместе?    Поможем друг дружке пережить несчастье.

   – Трудно мне, Василёк. Не могу свыкнуться с мыслью, что лучшее ушло безвозвратно.

   – Выше нос, сестрёнка. Помнишь, батюшка всегда учил, что бы ни случилось, отчаиваться нельзя. И грешно это, забыла? Переезжай в Петербург, со мной ты не будешь чувствовать себя одинокой. Буду твоим защитником и поводырём. И Софья Гавриловна поможет развеять тоску.

   – Приеду, Василёк, к крёстной съезжу, оттуда – домой за вещами и к тебе.

   – Вот и славно, умница. Значит, договорились.

   – Да, договорились. Не уезжай так сразу… – как маленькая, упрашивала я Василька.

   – На недельку отпустили. Из них отними время на дорогу. Оставшиеся дни проведу с тобой.

   Сколько бы ни было морщинок на лице,

   влюбленного в жизнь взгляда.

   Крёстная

   Быстро пробежала неделя, Василёк уехал, я впала в уныние, очень страдала от одиночества, сердце скорбело по ушедшим, печаль заполонила мысли.

   Княгиня – Наталья Серафимовна Дубинина – в миру жила в очень благополучной семье. Что привело её в святую обитель, осталось за каменной дверью подземелья старого имения, которое после смерти её родителей производило впечатление заброшенного и никому не нужного. И только волшебному ключику мог подчиниться секретный замок её жизни. Мне не у кого было расспросить о тайне игуменьи. Да и зачем ворошить прошлое?

   Воскресенский Новодевичий монастырь

    Дорога в монастырь, хоть и дальняя, прошла спокойно. От железнодорожной станции до места добиралась на телеге. Крестьянин, который назвался Кузьмичом, согласился подвезти. Много рассказывал о нелёгкой жизни монахинь. И добавил: когда они зовут его, помогает прибирать угодья, вспахивать землю, присматривать за скотом.

   – Работы в монастыре хоть отбавляй, – так и сказал.

   Мы выехали на тропинку, справа от нас оставалась лесополоса, слева передо мной вырос красоты невиданной белокаменный монастырь с золотыми куполами, узкими фигурными оконцами. Он притянул мой взгляд, и я не смогла отвести глаз. Дивная неописуемая палитра нежнейших красок, оттенков, полутонов просматривалась на всех зданиях монастырского ансамбля. Мастерами-умельцами всё было продумало до мелочей.

   Прогуливаясь и любуясь роскошными цветниками и трёхъярусными клумбами, неожиданно обнаружила маленькую часовенку. В этом оазисе даже от неё исходила такая всепоглощающая божья благодать, о которой мечтают все люди на земле. Воистину божественная природа.

   Сознание подсказало: на данном клочке земли в отрыве от всего, что происходило за высоким ограждением монастыря, текла своя жизнь, мало кому доступная и известная.

   Высокое, красивое, выполненное в строгой форме и тёмных тонах ограждение по всему периметру отделяло от внешней жизни территорию монастырских угодий. Великолепный собор находился в центре ансамбля и своей грандиозностью выделялся на фоне небольших строений округлой формы. Величественность и монументальность старинного здания скрывали много тайн.

   – Приехали, барышня, – услышала я и перевела взгляд на попутчика. – Видите, ворота, здесь вход для прихожан.

   – Благодарю вас.

   Кузьмич поехал дальше, а я осталась. Отвлеклась от своих мыслей. Одна из послушниц следила за чистотой и порядком снаружи монастыря. Собирая опавшие листья, заметила меня у ворот.

   – Вы кого-то ищете, барышня?

   – Здравствуйте, – подошла я ближе к воротам. – Моя крёстная настоятельницей служит в этом монастыре – Наталья Серафимовна Дубинина, вот приехала её повидать.

   – А, вы крестница игуменьи нашей?

   – Да.

   – Входите, пожалуйста, – открыла она ворота. – Я провожу вас.

   – Благодарю.

   – Пойдёмте со мной. Меня зовут Глафира.

   – А меня – Нина. Очень приятно.

   – И мне приятно, вот и познакомились. Что-нибудь будет нужно, не стесняйтесь, обращайтесь. Я за старшую по уборке, слежу за порядком.

   – Спасибо, Глаша. Буду знать.

   – Вы надолго к нам?

   – Не могу сказать.

   Мы обошли монастырские здания, вошли вглубь жилого помещения и поднялись на третий этаж.

   – В конце коридора комнаты настоятельницы монастыря и её помощницы. Внизу живут послушницы. В правом крыле – гостевые. Когда принимаем паломников, они находятся там. Не спеша познакомитесь со всеми помещениями и запомните, где что расположено.

   – Да, спасибо.

   Позднее я узнаю, что этот вход запасной и только для служителей монастыря. Во флигеле, куда мы пришли, проживали лишь послушницы.

   Когда мы достигли конца длинного коридора, моя проводница сказала:

   – Ну вот, почти пришли. Пройдёте пять шагов вперёд и наткнётесь на высокие двери. Это и есть покои игуменьи, здесь она работает, принимает гостей и вновь прибывших девушек.

   – Спасибо, Глаша.

   – Пойду я, много работы.

   – Да, пожалуйста. Благодарю за помощь.

   – Спаси Господи, – проронила моя спутница, опустив глаза, и быстрым шагом покинула меня.

   Я прошла немного вперёд, наткнувшись на высокие двери.

   – Пришла, – обрадовалась я, постучавшись косточками пальцев.

   Дверь открылась, на пороге появилась моя крёстная. От неожиданности она сложила ладони и воскликнула:

   – Девочка моя приехала! Слава тебе, Господи!– обрадовалась Наталья Серафимовна, увидев меня, и перекрестилась.

   Я бросилась к ней в объятия и зарыдала на груди.

   – Что ты, что, моя ясная? Почему плачешь? Я чего-то не знаю?

   – Матушку схоронили, не успела вам написать, – сквозь рыдания вымолвила я.

   – Боже спаси, какое несчастье! – Крёстная обняла меня и завела в комнату. – Успокойся, моя милая, и рассказывай. О кончине отца твоего весточку получила, не успела приехать – больных сопровождала в лечебницу, поздновато вернулась. А тут… Беда такая настигла. Как же так? Что вдруг?

   – Ничего не знаю. Никто не знает. Всё произошло после похорон батюшки. Матушке нездоровилось. Откуда ни возьмись приехал какой-то человек выразить соболезнование. Сказал, что близко был знаком с отцом. Они сидели, разговаривали, Антонина с ними чай пила. Ночью матушке совсем стало худо. К утру она отошла, и вслед за ней – сестра.

   – Ниночка, девочка, мне не нравится эта история. Без причины люди не умирают вот так, тем более молодые. А кто этот человек?!

   – Не знаю. Я его не видела. В тот день меня дома не было. Подруга матушки – Настасья Павловна, вы её знаете, забрала меня к себе на денёк после того, как схоронили батюшку. Няня поведала, когда я вернулась.

   Крёстная посмотрела на меня сосредоточенно и тяжело вздохнула.

   – Это твоё и наше счастье. Молодец, Настасья, что увела к себе. Господь её послал. Так Он сохранил тебе жизнь.

   – А их, их зачем забрал?! – вырвалось у меня сквозь рыдания.

   – Не знаю. Со временем правда проявится, мы узнаем, кто этот человек и зачем приезжал. Потом другие факты всплывут. Всё тайное когда-то становится явным, – произнесла задумчиво крёстная. Я заметила, что она отдалилась от меня. Дорога к её мыслям мне была заказана до поры до времени.

   – Вы полагаете, это он… – нарушила я её уединение.

   – Утверждать не могу, но сердцем чую. Ты многого не знаешь, моя девочка. – Крёстная говорила медленно, растягивая слова, о чём-то напряжённо думая.

   Тогда я не обратила внимания на сказанное ею. А зря.

   – Где же я его искать буду? И след простыл. В глаза не видела. Нянька послала к Настасье Павловне человека, чтобы сообщил о том, что случилось. После этого она привела меня домой. Я в полуобморочном состоянии пребывала. Ни говорить, ни пить, ни есть не могла. Отказывалась от всего, когда няня приносила в мою комнату. Агаша всё причитала, что прямиком пойду за усопшими, если откажусь принимать пищу.

   – Плохие вести ты привезла.

   – Да, плохие.

   – Поживи в монастыре, успокой душу, приведи мысли в порядок, потрудись на благо Господа нашего, а там, глядишь, легче на сердце станет и переживёшь невосполнимую утрату. Подумаю тем временем, что дальше делать будем.

   – Вы полагаете, смогу успокоиться и смириться?

   – Не об этом толкую. В делах мирских труднее душу успокоить. В монастыре для этого созданы условия. Не уговариваю тебя остаться здесь навсегда.

   Она замолчала. Я видела, что назойливые мысли не давали ей покоя, теребя сознание.

   – Что толку в разговорах? Погости, а там сама решишь, что для тебя лучше.

   – Дорогая крёстная, для этого я приехала. Вы – родной человек, плохого не подскажете. Поживу с вами и к Васильку поеду. Тяжко мне одной в имении.

   – Поступай, как душа велит, милая моя. Я с тобой в делах праведных и в молитвах. Немного освобожусь, навестим могилки матушки твоей, Антонины и отца. Нынче дел много.

   Наталья Серафимовна обняла меня, сердцем обогрела, и мне стало немного легче.

   Затворническая жизнь

    Монастырский уклад строг, однообразен, и далеко не каждый смертный способен его осилить. Этот непростой выбор люди делают осознанно, самостоятельно, обжалованию и жалости он не подлежит. Всё расписано по минутам, думать некогда, следует трудиться во славу Всевышнего упорно и ежедневно в поте лица своего. В перерыве между молитвами и трапезами послушницы работают. Ни на что другое времени не остаётся.

   В основном отношения в этом замкнутом пространстве строились на взаимопомощи и взаимовыручке, но встречались среди послушниц вредные, злые, завистливые люди. Здесь, как нигде, ярко и выпукло вскрывались самые болевые точки, выявлялись закоренелые недостатки монахинь – отзвуки прошлой жизни в миру. Одними молитвами не избавиться от старых привычек. Настоятельница советовала новым девушкам пожить в монастыре, поработать, привыкнуть к внутреннему распорядку и только после испытания принимать окончательное решение. Никто никого не неволил. Случалось, что девушка не справлялась, не выдерживала и возвращалась к обычной жизни. Наталья Серафимовна с благословением отпускала.

   Мне приходилось очень нелегко. В силу того обстоятельства, что настоятельница монастыря – моя крёстная, требования ко мне предъявлялись на порядок выше, и спрос иной. Трезво оценивая создавшуюся обстановку, я не желала, чтобы по углам шушукались: «Игуменья делает для неё исключение, поблажки, поэтому поощряет».

   Послушницы пищу готовили сами. Меня специально ставили на самые проблемные, трудоёмкие участки работы, которой я никогда не занималась и не была к ней приучена. К примеру, на кухне драила огромные чаны, в которых варили щи и супы, а на Рождество – кутью. Соскребала гарь с чугунной посуды, в ней жарили овощные котлеты и разогревали лапшу. Убирала подсобные помещения, и на земле находилась работа. Руки превратились в сплошные раны, мокнувшие волдыри, которые, с трудом подсыхая, превращались в многослойные корки. Кожа приобрела воспалённый вид и выглядела ужасно. Я не узнавала свои руки. Наталья Серафимовна наблюдала за мной, успокаивала, лечила мои раны, но от работы не освобождала. Спустя время она скажет:

    – Запомни и усвой. Эта школа тебя не раз выручит. Не гневи Бога. Пусть всё идёт своим чередом. А там и умнее будем.

   Я слушала крёстную, но моё сердечко тосковало по дому и по братцу. Однако не торопила Наталью Серафимовну. Внутренний голос подсказывал, что уезжать из монастыря ещё рано.

   Игуменья, по своей природе будучи общительным человеком, находила общий язык со всеми. Крёстную уважали в обществе, многие симпатизировали ей. К ней приезжали за советом в неординарных ситуациях. Никогда никому Наталья Серафимовна не отказывала в помощи. Так она сумела привлечь к монастырю внимание довольно многих состоятельных жертвователей. Недостающая провизия закупалась сугубо на пожертвования. И несмотря на это, работы не убавлялось, с утра до позднего вечера люди занимались богоугодным делом. Я обратила внимание, что послушницы в процессе пребывания в монастыре приобретали сноровку, опыт, поэтому всё выполнялось размеренно, без спешки и поэтапно, иной раз автоматически.

   Горькая правда

   В один из апрельских дней перед Пасхой я чистила картофель на кухне, осталось совсем немного, чтобы поставить чан на печь. К обеду попросили приготовить картофельное пюре. Меня очень удивило поведение одной из послушниц. Девушка металась из одного конца кухни в другой. Хваталась за любую работу, но всё валилось у неё из рук, ничего не получалось, она, издёрганная и раздражённая, в сердцах закричала, да так громко, что зазвенело в ушах:

    – Всё из-за тебя, паршивка. Сатана тебя привёл к нам.

   Я опешила.

    – Разве чем-то обидела тебя? – спросила я у послушницы.

    – Убирайся вон отсюда, нечего тебе здесь делать. За тобой смерть ходит по пятам. По твоей милости и нас приберёт к своим рукам. А я не хочу, – залилась она слезами.

   В обезумевшем состоянии монахиня, чуть ли не рыча, бросила мне в лицо:

    – Сгинешь, как твои предки, и никто правды не узнает! –

   Я оторопела. Дрожь мурашками побежала по телу, ноги стали ватными. Боль, обида обвили и скрутили толстым жгутом, тут же вспомнила всё пережитое. Сдерживая слёзы, бросила работу и из последних сил побежала к крёстной. Мне хотелось услышать от неё, как посторонний, чужой человек узнал о моём горе.

   Наталья Серафимовна на счётах подбивала месячные расходы. Войдя в комнату, я забилась в угол и не смогла слова вымолвить.

    – Неужто обед поспел? Ты сегодня так рано освободилась. –Ком стоял в горле, сидела молча. Крёстная подняла на меня глаза.

    По моему состоянию игуменья определила: случилось нечто из ряда недопустимого. Она сняла пенсне, вышла из-за стола и направилась ко мне.

    – Тебе нездоровится, моя девочка. Ты вся дрожишь. Не захворала, часом? – Похоже, я впала ступор и не в силах была произнести ни единого слова. – Да что случилось, Ниночка? На тебе лица нет.

   Игуменья принесла мне стакан воды.

    – Попей. И давай успокоимся. Сейчас дам тебе успокоительные капельки, так дело не пойдёт. – Она достала из аптечки пузырёк и накапала в воду лекарство из трав. Мятный запах защекотал в носу.

    – Выпей, пожалуйста.

   Я немного отпила. Наталья Серафимовна присела рядом со мной. Обняла и тихо сказала:

    – Что бы ни случилось, знай, на всё воля божья. Стало быть, пришло время…

    – Как, вы знаете? Вы там были, вы слышали? – Рыдания прорвались наружу.

    – Ты заговорила, это главное. Избежали шока, вот и славно. – Крёстная задолго до ухода в монастырь в юном возрасте училась на медицинских курсах, делала большие успехи. Седовласые преподаватели прочили ей славу врачевателя. А она предпочла иную стезю. – Теперь выпей капельки до конца. Вот умница. Ты забыла обо всём и спокойно рассказываешь мне, что с тобой приключилось. Кто обидел? Я же вижу, тебя кто-то умышленно обидел. Рассказывай.

    – Горислава…

    – Уже теплее. И что нарушительница спокойствия тебе сказала?

    – Что меня сюда сатана привёл, и за мной смерть ходит.

    – А ещё? Это не всё, я ведь вижу. Говори, не бойся.

   В этот момент постучались.

    – Кто пришёл? – повышая голос, спросила игуменья.

   Приоткрылась дверь, и на пороге выросла моя обидчица.

    – Матушка игуменья, пришла повиниться. Бес попутал. Всю ночь страхи мерещились. И всё о ней. Только усну, одна смерть за другой перед глазами. Простите меня, не хотела, вырвалось. Примите моё покаяние. Не прощу себе, что не устояла от греха, с языка сорвалось, спустила плохие слова. Точно бес попутал, – протараторила обидчица и перекрестилась, не поднимая на нас глаз.

    – Горислава, это хорошо, что ты осознала свою ошибку. Но ты помнишь, Он всё видит, позволишь себе подобный проступок, накажет, и помочь не смогу. Сейчас я занята, поговорим с тобой позднее и наедине. Иди с миром. Сама приду к тебе, – спокойно, не повышая голоса, ответила игуменья.

    – Думала, выгоните. – Послушница подбежала к настоятельнице, согнулась, припала на колено и поцеловала руку. – Простите, бога ради, не знаю, как это я… – растерянно повторила Горислава.

    – Бог простит. Ступай.

   Обидчица ушла.

    –Успокоилась немного? – спросила меня крёстная.

   Я кивнула.

    – Не хотела, да как видно, придётся рассказать. Сигнал Господь подал. Видишь, во снах послушниц история бродит. М-да, делать нечего. Ниночка, соберись, моя девочка, сейчас ты вместе со мной пройдёшь по тёмному лабиринту, подберёшься к двери, за которой тебя ожидает… В общем, узнаешь правду.

    Мне стало страшно.

    – Видит Бог, я берегла тебя и не хотела открывать тайну, что осталось за той дверью. Молила Бога, чтобы снял заклятье, но, стало быть, недостаточно просила, если ты потеряла любимых родителей и сестру, а я – самых близких и дорогих моему сердцу людей, что остались в миру. Делать нечего, – повторила она, скрепя сердце настраиваясь.

   Заклятье – крёстная открывает страшную тайну

    – Не уверена, что смогу описать детально и подробно. Вспоминать не хочется. История за версту отдаёт мертвецким духом. Изложу, что знаю. А ты сама подумай и решай.

   Твоя матушка – ангельская душа, всегда была красавицей. Наши родители соседствовали, а мы с Наденькой с раннего детства были неразлучными, закадычными подружками. Всегда вместе. Забегая вперёд, скажу: когда ты родилась, я точно знала, что буду твоей крёстной. Наших родителей объединяла духовная близость, и часто обе семьи коротали вечера: летом – на свежем воздухе, зимой – у камина. Твоя матушка не по своей воле привлекала внимание, от неё глаз нельзя было оторвать, так и хотелось смотреть и смотреть. В юношеском возрасте у неё появились ухажёры, но всё это было несерьёзно. Первый претендент на руку и сердце появился, когда Надюше исполнилось четырнадцать лет. Твой дед тут же отказал молодому человеку, при этом очень возмущался:

    – Совсем ещё девочка, а они замуж. Дайте окрепнуть, возмужать, набраться сил. Успеет.

   Бабушка с ним соглашалась, в душе радовалась, что твоя матушка уродилась ангелом и красоты необыкновенной. В шестнадцать лет дело обстояло хуже. Только Наденька появлялась у кого-то на балу, на следующий день посыльные привозили записки, корзины с цветами, и сами поклонники толпились у ворот имения. Но сердечко твоей матушки молчало. Прасковья Никитична и Тимофей Романович не подгоняли её. Их мудрость и благородство восхищали. Счастье дочери для них считалось вопросом наиважнейшим. Однако не по принуждению.

   Незаслуженное наказание

   Однажды на званом приёме у друзей родителей Наденька познакомилась с молодым человеком. На первый взгляд он не вызывал неприязни, вёл себя чинно, прилично, и всё же его поведение показалось мне странным. Больно стремительно и напористо ухаживал за Надюшей, торопился. Да и не приглянулся он твоей матушке вовсе. А претендент будто ослеп и не видел, что девушка не расположена к нему. Взял моду приезжать каждый день и мозолить ей глаза. Надя молилась, чтобы он исчез. А он, как назло, пуще прежнего преследовал её повсюду. Отважился, приехал к твоему деду с официальным визитом и сделал предложение. Разумеется, тотчас получил отказ. И знаешь, даже это его не остановило. Никто не спорит, возможно, он влюбился и собирался жениться на твоей матушке. Однако своим поведением сам оттолкнул её.

   Жил поклонник вместе с родителями и сестрицей, которая родилась на два года раньше его. Старшие браться и сёстры давно разъехались. Его сестрицу в округе недолюбливали, да так, что прозвали голодной злой волчицей. Дурная слава ходила, поговаривали, будто колдунья она. Никто не дружил с ней и к себе на порог не пускал. Стоило человеку поступить вопреки её воле и желанию, тут же у него начинались неприятности. Братец сглупил, имел неосторожность пожаловаться волчице – девушка, которую он выбрал в невесты, пренебрегает им, не хочет выйти за него. Родителей своих предупредил, что женится только на Наде. Сестрица услышала их разговор и успокоила бестолкового братца:

    – Зря ты так отчаиваешься. Будет капризничать твоя ненаглядная, нашлю заклятье, сразу станет послушной.

    – Ты брось свои штучки, я люблю её и жениться на ней хочу. У меня серьёзные намерения.

   В ответ сестра лишь ухмыльнулась, но от своей затеи не отказалась. Ей доставляло удовольствие нести в мир зло и разрушение.

   Счастье постучалось

   Так продолжалось несколько месяцев, пока в один воистину прекрасный день не приехал к деду по делам службы молодой, красивый, элегантно одетый и очень приятный в общении юридический советник самого государя императора. Дед твой был человеком гостеприимным и после деловой встречи пригласил его отобедать.

   Я присутствовала при этом. Надюша прибежала за мной и рассказала, что у них гость знатный, советник самого государя. Забегая вперёд, скажу, вот твой батюшка – Андрей Гаврилович, царствие ему небесное, приглянулся твоей матушке с первого взгляда. Видела бы ты, как он смотрел на Надюшу за обеденной трапезой, не сводил глаз. И столько лучиков тепла в его взгляде тянулись к ней непрерывным потоком. После этой встречи твой отец часто навещал Наденьку, их дивные отношения многим жгли глаза, но влюблённым не до того было. Время шло. Твоему батюшке удалось расположить Тимофея Романовича, да так, что вскоре молодые сыграли свадьбу. Это была судьба. Любовь с первого взгляда.

   Но и зло не спало. Сестрица навязчивого ухажёра, как прознала, что обидели её братца, пустила в ход силу, которая изуродовала жизнь достойнейшей семье. Волчица искусно овладела всеми механизмами чёрной магии, будила и вызывала из потустороннего мира души себе подобных. Наделяла их силами, живой энергией, и они вершили суд. Так она поступила и на этот раз.

   Как ведьма могла пережить такое – отказали её брату! Твоя матушка позволила себе выбрать в спутники жизни того, кого ей подсказало сердце – вышла замуж по большой любви.

   Ухажёр негодовал. Сестра возжелала расправиться с той, которая не оценила ухаживания её брата. Голодная, прогневанная, злая волчица провела ритуал чёрной магии, призвав на помощь дьявола.

    – Силы тёмные, силы мрака, силы зла вселенского, силы смертоносные, силы, ломающие судьбы и уничтожающие всё доброе, взываю к вам! Ответьте мне. Братья мои и сёстры по оружию! Пробудитесь ото сна, отзовитесь, за работу беритесь, – колдовала волчица над чаном с мутной бурлящей жидкостью, похожей на кровь. Из чана били в нос удушливые запахи, от них воротило и тошнило.

   Комната погрузилась во мрак, колдунья летала с развевающимися волосами, размахивала руками с растопыренными пальцами, её глаза метали искры, изо рта языки пламени обжигали всё, что встречалось на лету. Она нечеловеческим голосом вопила на весь мир. За ней передвигались предметы, и с каждым новым витком из всех щелей пробивалась скользкая, лоснящаяся, ползучая отвратительная нечисть с гулом, свистом и треском.

    – Мы тут, госпожа наша, говори, что нужно? – разнеслось эхом. Дымок тонкой струйкой просачивался сквозь щель в полу, пока не образовался горящий шар.

    – Расправиться с неугодной.

    – Провозгласи заклятье, мы всё выполним, – дышало в затылок ей и прожигало всё живое огненное светило.

    – Я ненавижу тебя, гордячка, и жестоко накажу, – негодовала и глумилась волчица. – Ты ещё пожалеешь, что так бессовестно и бесцеремонно обошлась с моим братцем. Ты обманула его ожидания. Не прощу тебя. Не успеешь опомниться, как заклятье обретёт силу и вонзит острое копьё в твою судьбу. Тебе не выпутаться и не избежать наказания. Я так решила. Ты и весь твой род падёте в расцвете лет, и никто не узнает истинной причины.

   Я позабочусь, чтобы у всех оставшихся в живых отшибло память. Не ищи помощников – никто не придёт спасать. Твой первенец покинет тебя, едва родившись. Человек, который сведёт весь твой род в могилу, будет связан с преступным миром. Из страха, что его настигнет та же кара, что и подельника, он своими собственными руками уничтожит твоего благоверного, тебя и детей. Жди!!! Заклятье моё – кара тебе за то, что пренебрегла моим братцем. Так сгинь же раз и навсегда! Да будет так, как я хочу, и мне в этом поможет ад, – завершила свой рассказ крёстная потухшим голосом.

   Я горько плакала.

    – Наталья Серафимовна, как вы узнали об этом? Ужас, страшно-то как!

    – Родители волчицы покаялись, они приезжали ко мне после убийства Андрея Гавриловича. В тот страшный день, когда их дочь проводила магический ритуал, они были дома и всё слышали, но побоялись войти. Опять же из-за страха не предупредили твою матушку и её родителей. Вот так. Теперь и ты это знаешь. –

   Я дослушала печальную исповедь. Сердцем чувствовала, как нелегко крёстной возвращаться к тем событиям.

    – Боже мой, бедная моя матушка. Какое несчастье свалилось на наш род… – безутешно плакала я. – За что?!

    – Не могу знать. А когда родился у Наденьки первенец Радомир – крепыш, чудный здоровенький малыш, – сколько светлой радости пришло в дом! Но, как повелела волчица, сгорел бедненький, не успев на ножки подняться. Захворал, твоя матушка с няней не отходили от него с неделю, и вроде как наметилось улучшение. Решили прилечь и отдохнуть немного. От усталости Надюшу сморил сон, и видит она, будто над колыбелью старуха колдует. Матушка спрашивает у неё:

    – Что вы здесь делаете, бабушка?

    – Не видишь, сына у тебя забираю.

    – Зачем? Не надо. Он мой первенец.

    – Знаю, что не надо, а велено. Колдунья весь ад на уши поставила… Ох, утомилась я.

    – Вы бы шли домой, бабушка.

    – Уйду я, да не одна. Сыночка твоего заберу. Не плачь – не поможет.

   Надюша пробудилась, в страхе подбежала к колыбели, а малыш не дышит. Долго после похорон горевала твоя матушка. Сколько горя ей выпало, несчастной. – Наталья Серафимовна поднесла платок к глазам, промокнула слёзы.

    – Какая страшная судьба… – Я сидела, как заколдованная, сердцем ощущая всю горечь потери.

    – Да, моя девочка, перед тобой открылась истина – твои родители ушли из жизни не своей смертью. Антонина погибла случайно. Убийца твоих родных очень торопился осуществить план, но не нашёл нужным увести сестрицу твою под любым предлогом. Со злом не поспоришь, судьбами Надюши и Андрея Гавриловича руководили силы из потустороннего мира. Они затмили благословение Господне. Хуже этого нет. А ведь мог убийца спасти сестрицу твою – не захотел. Таков злодей. Тебе решать, что делать дальше. Господь сохранил тебе жизнь неспроста. Это подарок! Но знай, не так просто разрубить узел, завязанный накрепко много лет тому назад. Ты как приехала, я по твоему виду сразу почувствовала, что страшная кара свершилась – заклятье змеюкой выползло наружу и сделало своё грязное дело.

    – Крёстная, скажите, где захоронены родители матушки? У всех спрашивала, ни один человек толком не мог ответить.

    – Нам неведомо, где покоятся их тела. Сколько ни искали, найти не смогли. Знаешь, моя девочка, об этом думать страшно, а говорить и подавно. Я полагаю, злодеям повезло, кто-то помог им. Видишь, сколько вопросов повисло в воздухе. А ответов нет. Не поверишь, сам государь был разгневан, а почему? Кузен Андрея Гавриловича обращался к нему за помощью, но следствие не сдвинулось с мёртвой точки, преступнику удалось замести следы.

    – Что же это такое? Кто-то умышленно уничтожает нашу семью, а убийцы живут себе припеваючи, безнаказанно вершат суд над невинными? Нет, я это так не оставлю. Буду искать, пока не найду виновников и не приговорю собственными руками.

    – Ты мне брось эту затею. Забыла, кто ты и чья дочь? Не пачкай душу. Господь всё видит, Он поможет. Я верую. Милая моя, не представляю, как ты собираешься бороться со злом в одиночку? Правосудие оказалось бессильно. Помолюсь за тебя, пусть Бог ниспошлёт тебе благословение своё.

    – Спасибо, крёстная.

   Это грустная история

    – Наталья Серафимовна, крёстная дорогая, скажите, вы любили когда-нибудь? – спросила я между делом.

    Настоятельница вскинула на меня отстранённый взгляд. Он повторял её мысли: «Что вдруг ты спрашиваешь об этом?»

   Я почувствовала, что невольно прикоснулась к запретной теме.

    – Простите меня, бога ради, сморозила глупость.

    – Это не глупость. В любви, моя дорогая, кроется весь смысл нашей жизни. К сожалению, не всем суждено быть счастливыми и познать радость бытия. Ты вольна спрашивать, чтобы избежать западни и предательства. Кроме меня никого не осталось, кто подскажет?

    – Простите меня, пожалуйста. – В глубине души я корила себя, мне не нужно было задавать этот вопрос. Один красноречивый факт говорил о многом – крёстная сознательно выбрала затворничество. Почему я не догадалась сама? Это должно было натолкнуть меня на мысль, что не всё благополучно сложилось в её жизни.

   Я подошла к крёстной, обняла её, как маленькая, и тихо сказала:

    – Наталья Серафимовна, голубушка, простите меня. Вы дружили с матушкой, я помню вас с детских лет. Крёстная, вы у меня одна остались, не считая Василька. Не надо бередить раны. – Я заплакала. – Если это вам неприятно, то и мне знать не надобно. «Дурёха, зачем спросила?» – сердилась на себя.

    – Девочка моя, ну что ты, в самом деле. Мы ведь родные. Ничего не случилось. Всё позади и забыто, иногда всплывает в памяти туманной дымкой и покидает, словно никогда ничего и не было.

    – Вот и вы загрустили.

    – Не вижу причин для веселья. Поверь мне, чтобы в одночасье покинуть всё-всё, что твоему сердцу дорого, то, без чего ты жить не можешь, задыхаешься, но отказываешь себе, нужны очень веские причины. Присядем и поговорим. Так будет правильнее и лучше для тебя. Ты спросила, любила ли я? Сомнения твои вполне оправданы, отвечу как есть – очень любила.

    – Мужчину? – я задала глупый вопрос и осеклась.

    – Своего мужа.

    – Да? Простите, почему тогда вы здесь?

    – Милая моя, это длинная и очень грустная история.

   Разбитая судьба

    – Замуж я вышла рано и по большой любви. Жили мы очень хорошо, дружно, мирно, ладили, прекрасно понимали друг друга. Первенца потеряла по собственной оплошности.

    – Как же так?

    – Мы ездили навещать родственников мужа в Тверскую губернию. Слуг с собой не взяли. В пути никого не удалось нанять, как назло. Хотела помочь мужу, подняла саквояж, и тотчас почувствовала, что надорвалась – невыносимые боли не заставили себя долго ждать. Спасибо добрым людям – случайным попутчикам. Уложили меня на телегу и отвезли в ближайшую лечебницу – лекари кровотечение остановили, ребёночка не спасли.

    – Ой, как жалко.

    – Так Господу было угодно. С ребёночком в монастырь бы не ушла. А так – вольный ветер.

    – Выходит, вы не жалеете?

    – На тот момент некогда было думать о жалости, вынуждена была принимать срочные меры. Иначе не могла. Сейчас точно не жалею. Пусть к Богу тернист. Стало быть, мне свыше был предписан такой путь и плакать не о чем.

    – А в чём провинился ваш супруг? Ведь это он ошибся?

    – Мужчины – как дети малые. Чуть отпустишь поводок, не присмотришь – спотыкаются и тонут. А я в няньки не нанималась. Молоденькой выходила за него замуж. Думала, будет глава семьи – опора и защита. А он…

   Наталья Серафимовна посмотрела в окно и не вернулась ко мне. Унеслась в свою молодость, я не стала ей мешать, сидела тихонечко, дожидаясь возвращения.

    – Стала замечать, что с ним что-то неладное. Попробовала расспросить, а он под любым предлогом уходил от разговора. Искала зацепку, чтобы докопаться до истины, но не находила. Как сейчас помню, мы вечером всей семьёй пили чай, беседовали. Муж вдруг вышел из-за стола и направился на балкон. Сидели мы на втором этаже нашего старинного имения. Я пошла за ним и сказала:

    – Серж, если ты болен, скажи – я помогу.

    – Не могу разобраться. То ли видения. То ли явь.

    – Сны, что ли, тебя замучили?

    – Не знаю, Наташа. Не нахожу ответа.

    – Пройдёт, это бывает. Что-то повлияло на тебя, сильно подействовало, ты думаешь об этом, вот и не отпускает.

    – И такое возможно.

    – Время всё расставит по своим местам, – подбодряла я мужа. Он молчал и о чём-то беспрерывно думал. Я видела, что-то беспокоит его, но не знала, с какой стороны подобраться, чтобы помочь.

   Той же ночью мне приснился невероятный сон. Знаешь, какие-то неземные существа проявились и так противно посмеивались надо мной. Одно подползло, страшно вспоминать! – самая настоящая нечистая сила – и говорит так противно, растягивая слова и манерничая:

    – Хочешь узнать, где бывает твой муженёк и кто вместо тебя его ласкает?

    – Что?! – отпрянула я назад от нечисти.

    – То самое. А как ты думала, одна ты в его мыслях? – и так противно залилась смехом, что мне нехорошо стало.

    – Боишься? – гримасничала она.

    – Кого бояться? Не тебя ли?

    – Может, и меня. Но в данном случае речь не обо мне. Соперницы послаще. Хочешь сама всё увидеть своими глазами и убедиться, ступай за мной. – Ползучая стала передвигаться вперёд, поглядывая назад, иду ли я. Не знаю, по инерции, или кто толкал меня в спину, отправилась вслед за нечистью.

   Вскоре мы добрались до подземелья, пробирались почти что в темноте. Тонкий лучик пронырнул через маленькое оконце, и я пришла в тихий ужас. Над головой кружили летучие мыши, которые так и норовили вцепиться в волосы. Они испускали противные гортанные звуки. Дикие возгласы, крики по углам, перекличка странных животных, рыдания людей. Я судорожно передвигалась, тряслась от страха, вопли доносились из каждого закутка. Под ногами шевелились непонятные и незнакомые существа. Спотыкаясь, чуть не падая, шла за нечистой силой. Когда же мы достигли нужного места в подземелье, передо мной выросла огромная железная дверь. Настоящая громадина. Между липкими и чешуйчатыми пальцами проводница искала на связке с сотней ключей самый подходящий.

    – Фу, нашла, – выдохнула она, и изо рта потянулась струйка дыма. Нечисть сняла засов, длинным ключом открыла один замок, несколько раз проворачивая. Потом поменяла на другой ключ и открыла нижний замок под засовом. Потянула на себя дверь, та с писклявым скрипом поддалась ей с десятого раза.

    – Наконец-то! Сколько можно им говорить смазать дверь рыбьим жиром? У нас его хоть отбавляй.

   Мы вошли внутрь. Меня потянуло на рвоту от невыносимых запахов. Паутина заслоняла взор, ни зги не видать. С трудом, путаясь в волокнах и нитях, продиралась куда-то за нечистью. Я понимала, что она ведёт меня целенаправленно. Когда пришли на место, нечистая сила остановилась и сказала:

    – Здесь обычно шабаш ведьм. Знаешь, что это такое?

   Я покачала головой. Опустила глаза и увидела очерченный круг на земле, по форме манежа в цирке, а на земле золу.

    «Костёр разжигали», – подумалось мне.

   И вдруг, о боже, мой взгляд приковало кольцо, которое, по всей вероятности, слетело с пальца и нынче утопало в золе. Я нагнулась, присела на корточки и прочитала надпись на его внутренней стороне: «С днём нашей свадьбы, мой любимый!»

   Сердце дрогнуло, мне стало плохо, судорогой сковало тело, и ком подкатил к горлу. Я узнала обручальное колечко своего мужа – он был здесь. Значит, мои догадки и предчувствия, которые гнала от себя, не напрасны. Боже праведный…

    «Пришёл конец моим грёзам». – Я отошла, прислонилась к стене, чтобы не упасть. Больше мне здесь делать нечего. Доказательство молотком стучало в висках: «Предатель!»

   Не помню, как возвращалась оттуда, на этом сон прервался. Мне не потребовалось времени на размышления. На следующий день, никому ничего не говоря, собрала кое-какие вещички и уехала. Недалеко от нашей губернии находился женский монастырь, мы ездили туда на праздники. Вот туда и поехала. Мужу оставила записку, всего два слова:

    «Ты свободен», – и рядом положила своё обручальное кольцо с идентичной надписью с внутренней стороны. Перед свадьбой ювелир по нашей просьбе выгравировал эти слова на кольцах.

   А когда настоятельница нашего монастыря ушла в мир иной, меня попросили занять её место. Так я оказалась здесь.

    – Мужа своего больше не видели?

    – Нет и не надо.

   Авторская ремарка

   Прошло время, агент тайной канцелярии, расследуя преступление, нашёл мужа Натальи Серафимовны и задал ему вопрос в лоб:

    – Вы, любезный, часом не были знакомы с женщиной, которая наслала заклятье на княгиню Ларскую Надежду Тимофеевну?

   Безвольный собеседник смутился, покраснел, потупил взор и промямлил что-то невнятное, уходя от ответа.

    – Вы не ответили на мой вопрос, – строгим голосом напомнил Семён Платонович.

    – К несчастью, был. Её звали Агафья.

    – Так что же тогда произошло? Поясните.

    – Она разрушила мою жизнь. Водила смотреть шабаш ведьм, вы знаете, что это такое? Всё низменное подчиняет себе твоё сознание, ты становишься безвольным животным, тряпкой, игрушкой в их руках. Когда совсем ослабел, принудила участвовать и заворожила. Потерял я себя, а вскоре и семью, – понурив голову, рассказывал Дубинин. – Долго болел, не мог отделаться от колдуньи, которую все в округе называли голодной волчицей. Супруга приходила во сне, успокаивала, наставляла, советовала, так она меня вылечила. Но смелости не хватило покаяться перед ней и выпросить прощение. Безвольное существо, за то жестко наказан, и поделом мне. Наталья рядом с Богом, моё место – в аду.

   Прощание с детством

   Я вернулась домой. Не откладывая в долгий ящик, перебирая вещи, стала укладывать поклажу.

    – Поеду к Васильку. А там как Бог даст… – приняла я решение.

   Каждая вещичка напоминала мне какие-то события. К ним родители готовились загодя, отбирали подарки так, чтобы они остались в памяти навсегда. Матушка выжидала, когда я усну, тихонечко пробиралась к моей постели и укладывала сюрприз рядом со мной. Вспомнилось, и так сердечко сжалось. Присела на мгновение, обвела взглядом свою комнату.

    «Господи, здесь я была такой счастливой. Мой любимый дом – детская обитель, колыбель моя. В этом доме я появилась на свет, няня рассказывала, что роды у матушки были тяжёлыми, но, слава Богу, обошлось – она справилась. Здесь я училась ходить, поминутно падая и горько плача. Именно в этом доме я произнесла своё первое "ма-ма-ма ". Тут забавы перекликались с шалостями, проказами, баловством. В этом доме меня окружали необыкновенные люди, для которых благополучие самых близких считалось делом первостепенным. Я это усвоила с той самой поры, как научилась понимать всё, что происходило на моих глазах. И даже то, что пряталось за стеной родительской спальни. По воскресеньям мы с матушкой и сестрицей ходили на службу. А вот до литургии я ранёхонько забиралась к матушке под бочок, она обнимала меня, и мы секретничали. Там или в редкие часы досуга на прогулках матушка с отцом обсуждали самые насущные вопросы. Но мне каким-то странным образом передавался трепет их отношений и желание превратить жизнь детей в праздник. В этом доме никто и никогда не повышал голос, даже слуги старались соответствовать матушке и отцу. Мир и божья благодать царили в нём. Здесь я многому научилась».

   Вдали послышалось пение, то крестьянки, пропалывая землю, затянули хороводную:

   «Миленький, ты мой,

   Возьми меня с собой,

   Там, в краю далёком,

   Буду тебе женой…»

   Няня не любила эту песню. Говорила, что она очень грустная, напоминала ей юность.

   Вспомнилось, как с соседскими мальчишками бегали в рощу мимо крестьянских домов и собирали чёрную, крупную, мясистую шелковицу. Ягоды – загляденье, с пупырышками, сочные и необыкновенно сладкие. Объедалась ею. Перемазанная от ушей до кончиков пальцев, я возвращалась домой. Няня сердилась и брюзжала долго, заставляла мыться. А я не любила. Агаша ставила на закрытой веранде корытце и поливала меня, приговаривая:

    – Вот, так на человека станете похожи. А то – замарашка. Укутывала меня в простыню и несла в дом.

    – Быстро переодеваться! Барышне не пристало вести себя, как крестьянским детям. Что скажет ваш батюшка, когда вернётся?

    А я хихикала в ответ, мне было весело. Шелковица такая спелая, сладкая, сочная, необыкновенно вкусная, её сок на губах тонкой плёнкой подсыхал, я поминутно облизывалась. Какое непередаваемое послевкусие оставалось и услаждало душу! Настроение было превосходное. После этого обедать не хотелось. А няня бурчала:

    – Гляньте-ка, что делает – не ест, возит вилкой по тарелке, размазывает, слыханное ли дело, нехорошо это, барышня.

    «Господи, здесь я была такой счастливой. Какое чудное и незабываемое время осталось за плечами. Будет ли в моей жизни когда-нибудь что-нибудь подобное?» – Печаль заполонила душу и грузом сдавила, не было спасения от неё.

   Я укладывала вещи, а мысли непрерывным потоком пробивали голову, барабаня, как дождь по крыше: «Мне предстоит научиться жить иначе. Привыкнуть к факту, что никогда больше я не услышу, как отец под настроение задушевно читает стихи матушке, а она ему в ответ подплывает лебёдушкой к роялю и исполняет один из любимых своих романсов. Мне предстоит ко многому привыкнуть. И всё же я верю, что придёт день и час, вновь вернусь в свою детскую обитель, где и поныне живёт дух нашей большой семьи. И даже если мне суждено весь век провести в одиночестве, хотела бы скоротать его в нашем имении». – Мой взгляд перескочил на другую полку шифоньера и натолкнулся на куколку.

    «Батюшки, моя Танюша, старушечка из папье-маше. Не может быть. Сколько раз я беспощадно выдёргивала ей руки, изучая, откуда они растут, и следом начинала громко плакать, сопереживая куколке. Плотник Степан вставлял руки на место, приговаривая:

    – Барышня, вы сделали своей подружке очень больно.

   Отец, услыхав его слова, подхватывал и хвалил:

    – Молодец, Степан, правду говоришь. Ниночка, учись дарить радость, боль и без тебя найдётся, кому причинить».

   Я подошла к полке с книгами.

    «Мои любимые сказки, матушка на ночь мне их читала. А вот эту книгу, – достала толстый потрёпанный том, – я прочитала тайком от родимой. В ней герой так сладко целовал героиню, что я краснела от макушки и до пяточек. А ещё…» – Я что-то вспомнила, но няня прервала моё уединение.

    – Барышня, вы собираетесь в дорогу?

    – Да, Агаша.

    – Надолго покидаете нас?

    – Не знаю. Погощу у Софьи Гавриловны. С Васильком наметили заняться поиском человека, из-за которого отец погиб.

    – Что вы надумали? – переполошилась няня. – Выбросите из головы, не то не пущу.

    – Будет тебе, Агаша. Я ещё здесь. И там не одна буду, с Васильком.

    – Знаю вас, и братца вашего знаю. Оба горячие. Чего доброго, задумаете ерунду этакую, а мне бессонные ночи коротать.

    – Уговорила. Успокойся, Агаша. Погощу и вернусь, – слукавила я.

    – Так-то лучше, барышня, Нина Андреевна. А что, крёстная не предлагала остаться в монастыре пожить немного? Она-то не позволила бы вам дурью этакой маяться.

    – Нет. Сказала, что моё место в миру, в привычной обстановке.

    – Правильно рассудила. Умная она у вас.

   Няня приложила руку к губам и задумалась. Её лицо помрачнело.

    – Боялась, останетесь там навсегда. Что я без вас делать буду? Пропаду от тоски.

    – Видишь, вернулась живая и невредимая. Брось причитать понапрасну. Ну что ты пригорюнилась? – Я обняла Агашу.

    – Побаиваюсь я затворнической жизни. Люди сказывали, что послушницы от тоски руки на себя накладывали. Топились, русалками становились или превращались в фей и жили в чащах лесных, зазывая юнцов. Завлекали их, и они оттуда не возвращались, – почти шёпотом договорила няня, будто открывала мне большой секрет.

    – О Господи! Это ж кто такое сказывал? Ерунду говорят, и не стыдно тебе за ними повторять, выдумки всё это.

    – Невестка – жена брата из деревни приезжала, она и сказывала.

    – Неправду говорит твоя родственница. Выдумки всё это, – повысила я голос. – Наталья Серафимовна настоятельницей в том монастыре служит, ничего такого не рассказывала. Она бы точно знала.

    – Барышня, вы не забывайте свой дом, возвращайтесь. Не то помру без вас с горя. Вашу матушку, царствие небесное, очень любила, поныне не сплю ночами, всё видится, что она здесь.

    – Не пугай меня, Агаша. Ну что ты рыдаешь, никак хоронишь меня?

    – Типун вам на язык, барышня. Что вы такое говорите, – разгневалась няня, фартуком промокая глаза.

    – К брату еду. Погощу и вернусь. Напишу тебе, что и как.

    – Дождусь ли весточки?

    – Не плачь, пожалуйста, дождёшься, читать тебя научила, вот и жди. И моего возвращения тоже.

    – Дай-то Бог, – перекрестилась Агаша.

   О няне

   Её привезли к нам зимним морозным днём. Худенькая, несуразная, боязливая, слова лишнего не скажет. К тому времени она успела поработать у наших родственников. Что-то у них не сложилось, не сладилось. Я не спрашивала у матушки. Кузен отца искал семью, куда пристроить няню. Матушке нужна была помощь. Отец поехал познакомиться. Увидел скромную, работящую, приветливую, очень добрую девочку-сироту и забрал к нам. Матушка была рада Агаше. В нашем доме она прижилась, стала незаменимой помощницей, позднее – моим лучшим другом.

   Судьба ей выпала непростая. Мать погибла страшно – вилами её изувечил насильник, которому отказала, выйдя замуж за любимого. Отца уложила болезнь, в деревне не нашлось лекаря, а бабка, которая травяные настои готовила, отказалась входить в избу из страха заразиться. Так он и умер. Жила семья одиноко, родственников близких не нашлось, кто бы принял к себе девочку. Хорошо, случай помог. Из города приезжал купец по своим делам, его семье нужна была няня, вот он Агашу и забрал. Потом служила в доме у папенькиного кузена. Никто не знал, что у неё в деревне осталась первая любовь, вскоре слух долетел, что паренька того в рекруты забрали, так он оттуда и не вернулся. На всю оставшуюся жизнь заронилась печаль в сердце девичье.

   Сестра отца

   Княгиня Софья Гавриловна Боголюбова, в девичестве Ларская, в момент приезда племянницы достигла того душевного состояния, при котором дни протекают безмятежно, беззаботно и спокойно. Развлечения не очень жаловала. Общалась с теми людьми, с кем находила общий язык, и ей с ними было комфортно. Приглашений получала много, в выборе была довольно избирательна. А отправлялась исключительно к людям уважительным, учтивым, наперёд зная, что ожидает её приятная душевная обстановка. Княгиня посещала литературный салон, мастерскую чудесной мастерицы-вышивальщицы, которая с помощью бисера создавала красивые картины и плела необыкновенно нарядные кружева. Бывала в галереях, на выставках, в театрах и на балах, но дозированно и избирательно. Она рано овдовела. Её покойный супруг оставил ей немалое состояние, которое позволяло вести безбедную жизнь. Иногда София Гавриловна принимала участие в благотворительных акциях, больше для очистки совести, нежели из чувства патриотизма. Семью брата почитала, мою матушку очень любила и была дружна с ней. Памятуя о щедрости души княгини Ларской, стала помогать нуждающимся.

   Тётушка встретила меня радушно. Накормила, напоила с дороги и отправила отдыхать. Вечерком мы с ней пили чай и вели неспешную беседу.

   А вот узнаем, что будет…

    – Душа моя, Ниночка, мой кузен, князь Орлов, в преддверии своего юбилея устраивает бал-маскарад.

    – Матушка рассказывала, там очень весело. Все спрячутся под масками и не узнают друг друга.

    – На то он и маскарад, чтобы повеселиться. Ты хочешь со мной поехать? Я в твоём возрасте выезжала с родителями. А ты после трагических событий сидишь одна. Развеяться надобно. Не дело это. – Княгиня как-то странно посмотрела на меня. – Брюнетка с бирюзовыми глазами кого угодно может покорить и свести с ума, – многозначительно и кокетливо произнесла она. – Садись, я тебе погадаю.

    – Вы умеете?

    – Да, балуюсь иногда и в драгоценных камнях толк знаю.

   У каждого камня своё предназначение. Твой камень – бирюза, и гадать на кофейной гуще не надо. Пойдём в мою комнату, там у меня с некоторых пор поселился сундучок с секретами, – заманивала меня Софья Гавриловна и отвлекала от грусти.

    – Как интересно. Тётушка, вы колдуете?

    – Не совсем так, но кое-что могу.

   Мы вошли в комнату, в центре которой стоял большой круглый стол, над ним висел красный абажур с бахромой, создавая в комнате полумрак. На столе лежали карты, лёгкий дымок змейкой взвивался вверх от зажжённых свечей. Комната пропиталась ароматом благовоний. Тётушка приподняла скатёрку, наклонилась и достала пузатый сундучок с застёжкой.

    – Садись, чего стоишь? Не бойся.

   Я присела.

    – По глазам всё вижу, убедиться хочу.

    – Что именно видите, тётушка?

    – Не торопись, племяшечка. – Княгиня разложила карты и, сосредоточенно глядя на них, что-то тихо бормотала.

    – Слушай и запоминай. Враг твой, тот, которого ты разыскиваешь, близко. – От её интонации и пронзительного взгляда меня зазнобило. – Очень близко, ты скоро увидишь его.

    – Где? – вырвалось у меня.

    – Повторяю, князь Орлов Дмитрий Станиславович на неделе даёт большой бал-маскарад.

    – Не томите, Софья Гавриловна. А то не выдержу от нетерпения.

    – Твой враг там будет.

    – Как я его узнаю?

    – Ваша встреча близится.

    – А узнаю-то как? – громче спросила я.

    – Сердце подскажет.

    – Загадками говорите.

    – Мы сошьём тебе платье новое под цвет глаз. Наденешь его и будешь неотразима. Бирюзу бы найти – новый камень и не запятнанный. Трудное это дело. Он бы сделал, что ему полагается – притянул врага твоего. Поспрашиваю у коллекционеров, авось где и отыщется новенький камешек. Займусь с утра. Завтра же поедем к моей модистке. Она – кудесница, прекрасные наряды шьёт.

    – Благодарю вас. Но он – зло…

    – Он – сущее зло, права ты, племянница. Надеюсь, найду твой оберег – бирюзу, будешь защищена. Бояться не надо. Но в любом случае будь осторожна. Видит Бог, плохой человек, душа в чёрных пятнах.

    – Хуже не бывает.

    – Гляжу, глаза горят, ты, чай, не задумала с ним покончить?! Признавайся, – повысила голос княгиня и впилась в меня глазами. – Не смей, слышишь! И не думай даже. Он не стоит твоих страданий. Для этого есть закон и те, кто ему служит, их это дело. А ты душу не пачкай. Вся жизнь впереди.

   Я опустила глаза. Софья Гавриловна разгадала мои намерения. Душа требовала отомстить убийце за родителей и сестру. О последствиях не задумывалась. Искушение бередило, изламывало душу. Она изнывала от нетерпения.

   Подготовка

   Бирюзу – чистый камень – найти не удалось. Но Софья Гавриловна не отчаялась, переключилась на другие заботы. Предусмотрела все детали моего туалета. Мы съездили с ней к модистке. Та, выслушав тётушку, сказала:

    – Княгиня Софья Гавриловна! Мы с вами знакомы много лет. Вы знаете, я советую только из лучших побуждений, очень хочется, чтобы наряд получился непревзойдённым.

    – Людмила Вячеславовна, я вам доверяю больше, чем себе в выборе туалетов, тканей, украшений. Говорите, не то мы от нетерпения заскучаем.

    – Слушаюсь. Я знала, что вы правильно меня поймёте. Благодарю вас за доверие.

    – Людмила, я много лет заказываю у вас и убедилась, что вы мастерица хорошая и человек порядочный, который никогда не подводит.

    – Благодарю. Рада служить вам. Не волнуйтесь, всё сделаю, чтобы вы были довольны, как всегда.

    – Знаю. А что подсказать хотели?

    – Не настаиваю, выскажу всего лишь предположение с вашего позволения.

    – Да, пожалуйста.

    – Вашу племянницу для бала-маскарада нужно нарядить в костюм Царицы Ночи. Мало того, что это очень привлекательный наряд, я украшу его меленьким бисером по кромке и топазами в виде звёздочек на нижней части платья. Девочка в нём будет неотразима. А платье под цвет её бирюзовых глаз… – Модистка посмотрела на меня загадочно. – Подскажите, милая барышня, когда у вас день рождения?

    – Восьмого ноября.

    – Обещаю, преподнесу вам ко дню рождения. Надеюсь, вы задержитесь в Петербурге?

    – Не могу сказать, от обстоятельств зависит. У нас с братом намечены дела.

    – Хорошо. Сошью сразу после наряда для бала-маскарада. В любом случае это будет мой вам подарок на счастье.

    – Сердечно благодарю вас, Людмила Вячеславовна.

    – Не смущайтесь. Ваша тётушка знает: люблю дарить людям наслаждение, особенно любимым и постоянным клиентам.

    – Совершенно так, подтверждаю. Повезло тебе, племянница, хорошая память останется о пребывании в Петербурге.

    – Вне всяких сомнений. Вы правы, тётушка.

    – Один штрих для полноты картины, если позволите? – Взгляд модистки интриговал нас.

    – Слушаем вас.

    – Посоветую припудрить передние пряди волос, остальное можно оставить без изменения, либо уложить на макушке в локоны. Так вы будете выглядеть достовернее, соответствовать образу и наряду.

    – Учтём. Спасибо, Людмила. Дома пудра найдётся, – приняла совет тётушка.

    – Первостепенные вопросы мы решили, определились в планах, теперь приступаем к делу, – настраивалась модистка.

   Бал-маскарад

   Через неделю посыльный доставил два больших увесистых пакета, поочерёдно внося их в дом.

    – Тётушка Софья Гавриловна, наряды прибыли, – весело оповестила я, вбежав в гостиную. Тётя дочитывала корреспонденцию. Она сняла пенсне, перевела на меня задумчивый взгляд и ответила:

    – Вот и хорошо. Теперь мы точно попадём к Орлову на бал.

   В ответ на её слова я закружилась и запела.

    – Я очень рада, дорогуша моя, ты наконец повеселела.

    Приехали мы к назначенному часу.

   Прямо у входа в дом громко звучала музыка, все двери были распахнуты навстречу гостям. Дом утопал в атрибутах маскарада. Развешанные под потолком гирлянды, серпантин на цветных нитях, маски героев из спектаклей и книг настраивали на определённый лад. В вестибюле в углу был накрыт стол с прохладительными напитками, фруктами, десертами для тех, у кого возникнет необходимость освежиться и отведать угощение. В зале под аркой расположился оркестр.

   Мы сняли верхнюю одежду и отдали слугам. Прошли через просторный вестибюль, в котором нас приветствовали устроители бала-маскарада – сам граф Орлов с супругой. Оттуда сразу попали в большой танцевальный зал, в центре которого шикарная лестница, извиваясь, уводила наверх. На втором этаже тематика в оформлении помещения отличалась, устроителями были задействованы иные мотивы. Пары в масках и маскарадных костюмах кружились в танце. Все улыбались друг другу. У гостей было праздничное настроение, и это ощущалось во всём.

    – Сударыня, позвольте вас пригласить? – Передо мной выросла грузная фигура в маске, накидке и высоких сапогах. Костюм был выдержан в тёмных тонах, шляпа с широкими полями и пером прикрывала волосы. Лицо разглядеть не смогла, его полностью скрывала массивная маска, и только прорези выдавали глаза мужчины, метавшиеся из стороны в сторону. Он нервничал и всё же протянул мне руку. Я посмотрела на тётушку, она подала мне знак. Намёк её явился сигналом к действию. Пересилив себя, я прикоснулась к его ладони и почувствовала, что она влажная. Матушка говорила, что это признак неуверенных в себе людей. И в этот миг я заметила на его безымянном пальце украшение – фамильный перстень моего отца, его подарил моему папеньке дед. Отец берёг эту реликвию и никогда не расставался с ней. Мимолётом уловила: под миниатюрной крышечкой нет камня. Мне стало нехорошо. Лицо горело, тело лихорадило.

    «Как у незнакомца мог оказаться перстень моего отца? Снять его он мог только с умершего. – У меня так забилось сердце, оно вылетало из груди. – Убежать подальше и не дознаваться…» Всё настроение тут же померкло.

   А он как ни в чём не бывало второй рукой обхватил за талию и повёл в танце. Меня преследовало странное чувство, что этот человек не случайно подошёл ко мне и выбрал в партнёрши. Незнакомец внимательно изучал моё лицо, напряжённо с кем-то сверяя по памяти. Мне это показалось очень странным. Но я молчала, не желая начинать разговор. Очень неприятным показался мне этот человек. От него веяло чем-то неестественным.

    – Сударыня, вы случайно не дочь погибшего юридического советника государя императора?

    – Она самая – княжна Ларская. Почему вы спрашиваете?

    – Не уверен, но мне кажется, вы похожи на его супругу.

    – Вот оно что.

    – Так похожи или нет? – настаивал он.

    – Я обязана отвечать?

    – Если не хотите… – замялся он.

    – Не подскажете, кто вы такой, что так заинтересовались моей персоной?

    – Честь имею. Гвоздков, – представился партнёр по танцу.

    – И каким образом вы знавали моих родителей?

    – С вашим батюшкой мы были знакомы, не на короткой ноге, разумеется. Встречались по службе.

    – Вы состояли на службе у государя императора?! – Мой вопрос завёл непрошеного собеседника в тупик.

    – Не совсем так. Не могу похвастаться.

    – Так к чему весь этот разговор? Или вы имели отношение к убийству моего отца, матери и сестры? – Мой собеседник тут же остановился, я заметила, как его передёрнуло.

    – Вы отдаёте отчёт своим словам? – Его глаза от страха пробежались по залу.

    – Вполне. И что вы мне скажете?

    – Ничего, – опустил он верхние веки, прикрывая узкие щёлки глаз.

    – Стало быть, вы и есть убийца нашей семьи?! – Его руки задрожали, я это отчётливо видела. Насколько поняла, он этого вопроса боялся больше всего.

    – Вы себя плохо чувствуете. Позвольте, я провожу вас на место?

    – Благодарю, моё самочувствие к делу не относится. Не трудитесь, сама доберусь. Но напоследок скажу что думаю.

    – Вы несколько преувеличиваете свои возможности, – высказался он, по-прежнему не поднимая на меня глаз.

    – Ошибаетесь, господин Гвоздков. Я дочь подчинённого и друга государя, и мне дозволено нести ответственность перед обществом и императором. Более того, запомните, несмотря на мой юный возраст, я смогу противостоять убийце и доказать его вину.

   Он молчал. Возражать было бессмысленно. Да и к кому он мог апеллировать? Разве что к Господу Богу.

    – Запомните. Ни один врач не в силах сделать подлого бездушного человека великодушным и отзывчивым, добрым и понимающим. К сожалению, такая болезнь неизлечима. Да будет вам известно, меня преследовало искушение – убить вас! – Он отпрянул, в страхе обшарил глазами мои руки, его всего затрясло от моих слов. Как он желал сбежать – его состояние выдавало мысли.

    – Не бойтесь, пачкаться не стану. Для этого есть правосудие. Вот оно пускай вами и занимается. Приговорят к высшей мере, поверьте, сожалеть не буду. Вы убили моих родителей, сестру – самых дорогих моему сердцу людей. Вы лишили меня радости, той счастливой жизни, которую я так любила. Мне вас не жаль. Поделом вам. Буду счастлива, когда вас отведут на эшафот.

   Выражение лица господина Гвоздкова подсказало мне, что он готов завопить на весь мир, ибо осознал – намерения мои серьёзные, беспощадные, и я их не изменю.

   После разговора

   Гвоздков, подгоняя кучера, летел домой. На душе было скверно. Он почувствовал, что разоблачён. Наследники не оставят его, будут добиваться прилюдного разоблачения и полного расследования дела.

    – Что же ты ползёшь, как черепаха? – психовал он. – Хлестни разок-другой как следует, чтобы кобыла твоя побежала.

    – Не могу, барин. Одна она у меня осталась, кормилица. Другие подохли. Загоняю, с чем останусь? А дома малые дети плачут, да жена болеет.

    – Ладно, ладно, чего бурчишь? Не отвлекайся от дороги. – Гвоздков заёрзал на сидении.

    «Как я мог так просчитаться? Всё учёл, а двух наследников советника оставил в живых. Моё упущение. Старшая пошла следом за отцом и матерью, туда ей и дорога, – ликовал убийца. – А этих не нашёл. Будь моя воля, пришиб бы княжеское отродье собственными руками, с большим удовольствием и без промедления. Глаза бы мои их не видели, опротивели. Ну не мог, не мог ещё раз наведаться в те края, было опасно. Оплошность допустил. Начнут копать, не сносить мне головы».

   Гвоздков почуял, что от суда ему не уйти. Что-то сдерживало его, мешало избавиться от меня и брата. Он жаждал расправы. «Повременю малость, разделаться с ними всегда успею. Руки коротки у юнцов. Им со мной не тягаться. Всё равно перехитрю. Но с этой семьёй пора кончать, мешают они мне. Разделаюсь и буду жить в своё удовольствие».

   Решающая схватка

   Мы приехали в оперу. В фойе Софью Гавриловну окружили знакомые. Она увлеклась беседой с ними. Василёк быстрым шагом направился в партер к нашим местам. В этот вечер был аншлаг, если кто и хотел пройти в театр, свободных мест не нашёл бы, даже с учётом приставных сидений. На этот раз зал показался мне особенно нарядным. Канделябры и люстры ярко освещали на потолке запечатлённые талантливым живописцем сцены из художественных произведений великого Шекспира, которые я не единожды перечитывала, как «Сон в летнюю ночь», и фрагменты на библейские мотивы. Шикарные вечерние туалеты блистательных дам создавали торжественность и значимость посещения храма муз. Я подняла глаза, в царской ложе было пусто. Мой взгляд машинально перескочил в соседнюю ложу. Так незаметно я дошла почти до сцены, и вдруг…

    «Вот он!!! – чуть не выкрикнула я, с трудом сдерживая порыв. – Это тот, с кем разговаривала на бал-маскараде. Его нельзя упускать. Бегом в ложу. А как же Вася? Надо бы его позвать. Нет времени, преступник опять уйдёт, где потом искать? Сама справлюсь», – и я быстрее ветра выскочила из зала, полетела по лестницам к ложе, где мило беседовал с дамой, разодетой в шелка и бриллианты, убийца моих родителей и Антонины.

    «Только бы не перепутать. Вторая ложа от сцены». В груди у меня всё клокотало. Словно птица, загнанная в клетку, билась об стенки боль, желая вырваться наружу. Душа скулила и упрямо твердила: «Я обязана его остановить. Сколько страданий он причинил моим родным! За что им такое наказание? А всё по его вине. И он после всего разгуливает на свободе?!»

   Подбежав к ложе, заглянула в неё, но никого не обнаружила.

    «Вернётся»… – только и успела подумать, как внезапно почувствовала острую боль.

    «Что это?»

   Кто-то будто клещами схватил меня за шиворот и как слепого котёнка заволок в ложу, со всей злостью и яростью захлопнув за собой дверь. Он с силой тряс моё тело, прежде чем приставить к стене.

    – Шпионишь, глупая девчонка?! Ты что же, думаешь, тебе это сойдёт с рук? Представления не имеешь, кто я! – Убийца со всего размаха наградил меня пощёчинами. – Да я раздавлю тебя, как блоху, не глядя! – Мерзавец противно захохотал. – И кирпичей в России достаточно, чтобы укокошить весь ваш поганый род, – уточнил он. – Твой папенька оглянуться не успел, как получил кирпичом по голове, да так умело я постарался, что угодил князьку прямиком в висок. Рука у меня меткая, крепкая, почувствовала?! – рассвирепел он. Я не знала, как реагировать. Лицо горело от пощёчин. – Да, долго я его выслеживал, где только не караулил. Случай подоспел, к кому приезжал ваш папенька – мне неведомо. Настиг его, и дело сделано, следов не осталось, не докажешь, понятно? А после похорон нагрянул к вашей безутешной матушке под предлогом выразить соболезнование. Да так изловчился, что в чаёк ей и вашей старшей сестрице ядок подсыпал, – веселился убийца. – Ничего не докажешь, – грозно выкрикнул злодей. – Будешь следить, приговорю с лёгким сердцем без зазрения совести и с чувством полного удовлетворения. Запомнила? Второй раз не повторяю.

   От боли я не могла ни о чём думать. Убийца уловил моё состояние.

    – Пошла вон, гадкая девчонка. Всё настроение испортила. И чтобы больше никогда не попадалась мне на глаза! – Он с силой и остервенением толкнул меня к двери, чудом не упала. Оказавшись по другую сторону от его ложи, позабыв о боли, галопом побежала к Васе.

    «Всё рассказать и непременно», – гудело в голове.

   Брат, увидев меня в таком состоянии, переполошился:

    – Что с тобой, Ниночка, где ты была?

    – Выйдем, поговорить нужно, – в ухо выпалила я ему.

   Вася немедленно поднялся.

    – Вы куда, дети мои? – спросила тётушка, не понимая наших намерений. – Через несколько минут спектакль начнётся, – напомнила княгиня Софья Гавриловна.

    – Простите, моя дорогая. Мне нездоровится. Не высижу. Поеду домой. Вася меня проводит. А вы оставайтесь.

    – Что вдруг? Отказываюсь понимать. Всё ведь было хорошо.

    – Дома поговорим. Здесь не совсем удобно.

    – Раз такое дело, поезжайте.

    – Не беспокойтесь, голубушка, мы доберёмся сами, Вася остановит экипаж. Ваша карета будет ждать до окончания спектакля.

    – Спасибо, милая. Сопереживаю тебе, в плохом самочувствии не получить удовольствие от спектакля, согласна. Коли так сталось, поезжайте. Прими капельки, они в гостиной в серванте стоят. Приляг, отдохни.

    – Благодарю вас, дорогая тётушка.

   Дорогу осилит идущий…

   Прошение

   Я немедленно поделилась с Васей.

    – Немыслимо. То, что ты рассказала, не укладывается в голове.

   – Василёк, дорогой, мы обязаны принять меры. Нельзя оставлять убийцу на свободе и позволить ему наслаждаться жизнью, а маменька, отец и сестрица в сырой земле лежат.

   – Не плачь, прошу тебя. Мы примем меры.

   – Ты служишь государю, пиши прошение, умоляю тебя. Не то я этого господина собственными руками приговорю. – Сердце от боли за родных рвалось на части, собственная жизнь стала безразличной, не задумывалась о том, что ждёт меня впереди. Всё моё существо невероятно страдало, и я была настроена на отчаянный поступок.

    – Не смей об этом помышлять! Ты слышишь меня? Запрещаю тебе так думать! – Вася подошёл ко мне, обнял и стал успокаивать.

    – Мы напишем прошение государю и будем действовать законным путём. Очень прошу, доверься мне. Обещаешь?

   Сквозь слёзы я что-то мяукнула невразумительное.

    – Умница, теперь успокойся. Составим текст письма, и я лично доставлю депешу в канцелярию государя императора. Так будет правильно. Если ты любишь меня и тебе дорога честь офицера Ларского, будь моей помощницей и хорошей девочкой. Кроме нас с тобой, добиться справедливого решения некому, нужно запастись терпением и быть сильными. Я могу рассчитывать на твою помощь и понимание? – строго спросил Вася.

   В ответ я кивнула.

    – Ты даёшь мне слово, что не будешь предпринимать никаких действий без меня?

    – Постараюсь.

    – Я верю тебе, сестрёнка. А теперь идём, в секретере тётушки имеется бумага, чернила и перья. Там и напишу. Подпишемся оба. Согласна?

    – Да, Васенька. Решение принято, пора действовать. – Вася заметно охладил мой пыл, я стала успокаиваться и настраиваться на взвешенные, в рамках закона, действия.

    – Прошение будет официальным, поэтому никаких эмоций. – Брат присел на кончик стула у секретера, взял бумагу, обмакнул перо в чернила и начал писать:

   «Всемилостивый Государь Император!

   Под документом подписываются: Василий и Нина Ларские – наследники трагически погибшего юридического советника Государя Императора – Ларского Андрея Гавриловича».

   Василий, как и пообещал, отвёз прошение в канцелярию и передал из рук в руки секретарю государя.

   Секретарь, изучив документ, пометил его грифом «Срочно» и передал прошение Александру II.

    – Что это? – безучастно спросил император. Он на природе забавлялся с любимой болонкой, кидая ей палочку, что неизменно веселило его.

    – Всемилостивейший государь, ваш подчинённый просит восстановить справедливость.

    – Кто таков? – оглянулся на секретаря государь.

    – Юнкер-офицер Ларский – служит в специальном подразделении вашего полка. С отличием завершил учёбу в Военной академии. Выдержал испытание с честью, восхитив членов комиссии своей подготовкой. Завершив учёбу, был направлен в ваш полк. Квартирует у сестры отца – княгини Боголюбовой Софьи Гавриловны, в девичестве Ларской.

   – Сын покойного Андрея Гавриловича?

   – Он самый.

   – О ком просит Ларский-младший?

   – Всемилостивейший государь, они с сестрой нашли убийцу, просят пересмотреть дело.

   Император заинтересовано посмотрел на секретаря.

    – Вполне обоснованное и справедливое решение, должен заметить. Документ составите по всем правилам, принесёте на подпись. Сейчас же укажите, что я даю поручение тайной канцелярии Российской империи поднять дело об убийстве юридического советника Ларского Андрея Гавриловича. Пришлите ко мне лучшего агента тайной канцелярии, вам понятно? Найти убийцу, разоблачить и казнить – дело чести. Записали? – сердился государь.

    – Да, всемилостивейший государь.

    – Стало быть, допустили профанацию, негодники? Исказили факты, а дело не раскрыли.

    – Как видно, не разобрались до конца.

    – Разжалую всех, на этом их карьера закончится. Что творят… никакой ответственности. Передайте и поясните на словах: пусть досконально разберутся и не затягивают. Второй раз не прощу ошибок. Это их недоработка, если и поныне убийца моего советника и друга разгуливает на свободе. Слышите? – повысил голос Александр II.

   – Слушаюсь, всё будет исполнено.

   – Докладывайте мне о каждом шаге и продвижении расследования. О каждом, вам понятно? – подчеркнул государь и строго посмотрел на секретаря.

   Знакомство

   Агент тайной канцелярии государя императора – Семён Платонович Баринов – был человеком организованным, дотошным и чрезвычайно ответственным, в некоторой степени педантом. Все дела намечал накануне вечером, прилежно записывал в свою тетрадочку и никогда не отменял. В тот день первым в списке агента стояло посещение княжны Ларской. Он выехал из Петербурга задолго, протрясся в пути бог весть сколько и приехал ранним утром в имение.

   Ознакомившись с делом, Баринов долго рассуждал, благо в дороге для этого было время. Так незаметно он подвёл первые итоги, заключив: «Князь Ларский – юридический советник при государе императоре, с ним считаются, прислушиваются к его мнению. Приглашают принять участие в самых громких и сложных судебных процессах. Он подключает весь свой арсенал, находит тех, кто преступил закон, разоблачает их, они несут наказание, и справедливость торжествует. Ларский слыл человеком совестливым и обязательным, его нельзя было подкупить – преступники это знали. Тот, кто напрямую был связан с подследственным, отомстил советнику. Дружку преступника срочно понадобилось убрать князя Ларского с дороги. Сделано это было из боязни – советник раскроет дело, чего доброго доберётся до подельника преступника. Дело громкое, резонансное, ох, непросто придётся».

   Няня очень удивилась, столкнувшись на пороге с чужим мужчиной.

    – Милейшая, я могу засвидетельствовать своё почтение княжне Ларской?

    – Кем приходитесь барышне? Что-то я вас раньше не видела в имении.

    – Передайте, подчинённый государя императора по делу об убийстве её отца – князя Ларского Андрея Гавриловича.

   – Сию минуту доложу, барин. Проходите в дом, присаживайтесь.

   – Благодарю.

   – Барышня, там человек от самого императора приехал. Говорит, по делу вашего батюшки.

   Испуганное лицо Агаши натолкнуло меня на мысль, что о прошении доложили государю, и он послал ко мне человека для выяснения всех обстоятельств.

    – Какой человек?

   – Не ведаю. Никогда раньше здесь не бывал.

   – Пойду посмотрю, не волнуйся, Агаша.

   Увидев меня, гость заулыбался. Не знаю, о чём он думал, но взгляд его, прежде сосредоточенный, просветлел.

   – С добрым утром, княжна.

    – И вам доброго утра. Хотелось бы верить, что оно таковым будет.

   – Не буду разрушать ваших надежд. Сударыня, прошу простить, что беспокою в неурочный час. – Семён Платонович подошёл ко мне и поцеловал руку.

   – Ничего. Мне всё равно не спалось. С кем имею честь разговаривать? – По внешнему виду, манере поведения, выправке я определила: человек состоит на службе и занимает высокий пост.

    – К вашим услугам – агент тайной канцелярии государя императора, Семён Платонович Баринов, – отрекомендовался гость.

    – Очень приятно, – присела я в реверансе. – Проходите, садитесь, пожалуйста. Что привело вас ко мне?

    – Я веду дело об убийстве вашего батюшки, о кончине матушки и сестры. Мне необходимо поговорить с вами.

    – Слушаю вас.

    – Мы проверили человека, которого вы обозначили в прошении. Он действительно был связан с уголовным миром, за ним немало дел водится. Удивлён, как до сих пор этот господин не отправлен по этапу. Изловчился и ушёл от ответственности. Не годится. Мы следим за ним постоянно и не выпускаем из вида, проверяем каждый его шаг. Но вот что странно. У меня такое чувство, что вы знаете больше нас.

    – Господин Баринов, я не веду расследование. Могу лишь добавить те факты, которые мне известны.

    – Да-да. Это я имел в виду, – оговорился Баринов, доставая тетрадь и карандаш.

   – Признаюсь вам, дважды встречалась с этим человеком, разговаривала с ним. Он безбоязненно выдал себя. Жаль, что не видели, как он бравировал и хвастался своими «успехами».

    – Так-так. Что именно вы узнали из беседы с ним?

   – Беседой я бы это не назвала. Господин Гвоздков применил ко мне силу. Слава Богу, живой осталась.

    – Что вы говорите?! Когда и где?

    – В первый раз встретились случайно на бале-маскараде. Второй – в опере. Он скрутил меня прямо в ложе, со свойственной ему злостью и яростью наградил пощёчинами. Вдобавок пригрозил: если буду преследовать его, разделается со мной точно так же, как с отцом, матушкой и сестрицей. Смеясь, заявил, что в России на всех кирпичей достаточно.

    – Наглец! Он вам открыл, как были убиты ваши родители и сестра?! – Агент от удивления выпучил глаза.

    – Да, без раскаяния и сожаления. Отца он убил собственноручно ударом кирпича в висок в тёмном подъезде. Папенька к кому-то приезжал по делу или в гости. Убийца за ним следил, пока не настиг и там же убил. – Семён Платонович составлял акт, записывая с моих слов.

    – А как убил княгиню и вашу сестру тоже поведал? – не отрывая от листа глаз, спросил агент.

   – Приехал в имение после похорон отца под видом знакомого, якобы выразить соболезнование. Родные пили чай в гостиной, он умудрился подсыпать им яд, представляете? Не могу больше. – Я заплакала.

   – Каков подлец! – вырвалось у агента.

   – Простите, не могу больше.

   – Всё-всё, не буду спрашивать. Пожалуйста, успокойтесь. Сочувствую вам всей душой и понимаю – у вас большое горе.

    – Приехала на несколько дней в имение, тоскую, скоро возвращаюсь к брату в Петербург. Невыносимо здесь одной. Стены стали холодными. Везде слышатся голоса родных. Уеду.

   – Вам действительно лучше пережить горе в окружении близких. Настоятельно рекомендую. Насколько я знаю, в Петербурге живёт ваша тётушка – графиня Боголюбова. Поезжайте к ней, и брата на побывку периодически отпускают. Здесь одной вам оставаться нельзя.

   – Скоро поеду.

   Тайный агент, пролистывая написанное, отвлёкся.

   – У меня в вашей губернии есть ещё дела, на обратном пути заеду. Хотите, сопровожу вас в Петербург?

    – С благодарностью принимаю ваше приглашение.

   – Ждите меня дня через три. Буду.

    – Соберусь тем временем.

    – Вот и договорились, распишитесь, будьте так добры. – Семён Платонович указал мне место подписи и дал карандаш. Я расписалась.

    – Благодарю вас. – Агент вложил исписанные листы тетради в папку, на кожаной обложке которой выделялся герб России, под ним гриф «Тайная канцелярия Государя Императора». Баринов вложил в папку заточенный карандаш, набросил плащ с пелериной, надел цилиндр на голову и уехал.

   Барон и Липочка

   После отъезда Баринова я промаялась весь день без дела, всё валилось из рук.

    – Няня, пойду-ка я прилягу, прошлой ночью не спалось. Надеюсь, сегодня отдохну.

    – Идите, дитя, отдохните. Ни о чём не думайте. Утро вечера мудренее.

    – И я надеюсь на это.

   Укрылась с головой и не заметила, как от усталости провалилась в сонное состояние. Мне приснился удивительный сон. Представить себе не могла, что такое когда-нибудь увижу и столько нового узнаю. Загадочное сновидение меня удивило.

    – Мур-р-р-р-р-р-р-р, – услышала я сквозь сон. Так мурлыкал мой кот – Барон.

   Давно дело было. Кота привезла в наш дом крёстная и подарила на мой день рождения. Мне тогда исполнилось три года. С котом была связана какая-то загадочная история, но Наталья Серафимовна намеренно умолчала об этом. Она назвала нового пушистого жильца Угольком. Он действительно был весь чёрный и очень пушистый, с усами, как проволочки, белыми носочками на лапках, с белым бантиком на грудке, как у артиста. Кот ходил гордо, поднимая хвост, когда хотел, чтобы домашние посмотрели в его сторону. В этом случае он вдобавок изящно выгибал спину. Отец, впервые увидев нового члена семьи, восторженно сказал:

    – Нет, вы только посмотрите на это чудо. Какая стать, походка, а держит себя, совсем как барон!

   С тех пор эта кличка приклеилась к коту и по-другому его никто не величал. И подружку он выбрал себе под стать. Красивая кошечка – беленькая, как первый снежок. Настоящий пушок. Мордочка круглая, большущие васильковые глазки, крошечный ротик и носик кнопочкой. Истинная маленькая женщина, как она кокетничала, когда старалась понравиться окружающим, а гордая какая была! Но если кого-то примечала, прохода не давала, восьмёрками ходила, только ей известными путями ныряла между ногами – любой ценой заставляя обратить на себя внимание и восторгаться. Мы её звали Липочка.

    – Барон, что ты делаешь в моём сне? – спросила я удивлённо.

    – Как что? Порядок навожу.

    – Какой ещё порядок? Я сплю, утомилась.

    – Ну и спи себе, – расхаживая, заявил он. – Я пока сделаю, что положено.

    – Никак мышей ловить надумал? Барон, не балуй, ступай на кухню. Агаша тебя накормит.

    – Успеется.

    – Загадками говоришь.

    – Ниночка, скажи, ты заберёшь меня с собой, когда переедешь к мужу?

    – Ты что-то путаешь. У меня нет мужа.

    – Сейчас нет. Будет. Я даже знаю, как его звать – Прохор Петрович Федотов – человек видный, почтенный, солидный, имеет авторитет в обществе, высокий пост занимает при государе императоре. Ты спи, твоё время ещё не пришло.

    – Барон, ты ничего не путаешь?

    – Нет. Точно знаю, он будет твоим мужем.

    – Да откуда тебе знать?

    – Не скажу, это моя тайна, – замяукал Барон.

    – Озадачил ты меня, мне нынче не до женихов.

   – Всему своё время. Не думай об этом. Час пробьёт, сама всё узнаешь. Спи, – барон протянул ко мне лапки, как мячик перекатился на спину и замяукал, чтобы я погладила ему животик. Он от удовольствия протянул: «Мур-р-р-р-р-р-р-р» – и, получив порцию ласки, собрался уходить, когда на горизонте появилась Липочка:

   – Что ты нежишься? Рассказал хозяйке о своей находке?

   – Не время ещё, – расшумелся Барон.

   – А я говорю, рассказывай, трофей принесла. – Липочка легла возле меня и носиком уткнулась в мою ладошку. Я почувствовала тёплый мягкий язычок, а потом что-то гладкое соскользнуло ко мне в руку. Липочка подняла головку, её глазки подсказывали, на что обратить внимание, и я увидела в своей руке изумруд. Точно такой же был в фамильном перстне, который дед – Ларский Гавриил Мартынович – подарил моему отцу.

   Сон в руку

   Утром меня разбудил странный шум.

    – Что там у них? Почему так шумят? – Я набросила шаль и вышла из комнаты, прошла по коридору в гостиную, а там Агаша гонялась за мальчонкой – сыном кухарки – и приговаривала:

    – Барышня встанет, накажет тебя, ирод этакий.

    – Агаша, что у вас тут так шумно?

   Няня, увидев меня, притихла, остановилась и с придыханием спросила:

    – Встали, да? Сейчас, сейчас…

    – Шум разбудил. Так что у вас тут стряслось?

    – Доброе утро, барышня. Вы только загляните в ладошки этого сорванца. Нашёл под столом и отдавать не хочет. Заладил, что его находка. А я точно знаю, что у Андрея Гавриловича в кольце был такой.

   Я насторожилась.

    – Максимка, подойди-ка сюда. Покажи, что ты там нашёл?

    Мальчик нерешительно подошёл ко мне и раскрыл ладонь.

   Я ахнула.

    – Да это же изумруд, что был у папеньки в перстне. В последний день перед отъездом отец заметил, что камешек выпал, а найти не смог. Так и оставил перстень на столе. В тот день папенька не вернулся. Максимка, где ты нашёл камешек?

    – Под столом. Застрял в углублении паркета.

    – Ты мой хороший. Спасибо тебе. Теперь память останется.

   Мальчик обрадовался, что его не наказали, и убежал.

    – Зря ты его журила, Агаша. Он молодец, нашёл дорогую вещицу. Мне сегодня сон в руку приснился.

    – Что вы говорите?

    – Сама удивилась совпадению.

    – Да нет, вовсе не совпадение это, стало быть, так должно было случиться.

    – Может быть, всё может быть, – задумалась я.

   Какой неприятный кавалер

   Приехала моя подруга. Давно не виделись.

    – Ниночка, у соседей дают бал. Поехали, вечерок скоротаем.

    – Ия, у меня не то настроение.

    – Поехали, развеешься. Зачем заперлась в четырёх стенах? Так и захворать недолго.

    – Ия, боюсь испортить другим вечер.

    – Не выдумывай. Выбрось из головы ерунду и поехали. Сама почувствуешь, настроение изменится в лучшую сторону, вот увидишь.

    – Не могу тебе отказать. Так и быть, поеду.

    – Вернёмся и наговоримся власть.

    – С удовольствием, давно не виделись.

    На балу у княгини Елены Викторовны Ольшанской было многолюдно и шумно. Мы не успели войти, как…

    – Позвольте пригласить вас на полонез? – подсочил ко мне неуклюжий молодой человек.

    – Позволяю, – присела я в реверансе.

    – Отрекомендуюсь, студент Седов. Зовут Григорием, по батюшке Иванович.

    – Где изволите учиться?

    – В Германии.

    – Что так? Разве в России негде?

    – Я и сам не хотел из дома отлучаться. Батюшка настоял. Сказал, что университет самый лучший и туда посылают своих детей избранные – самые богатые люди России, – заявил партнёр высокомерно. Мне это сразу не понравилось.

    – Как погляжу, для вашего батюшки престиж на первом месте.

    – Вы догадливы. А чем занимаетесь вы?

    – Рисую.

    – Как интересно. Что именно?

    – Пейзажи. Природу люблю.

    – И что? Участвуете в выставках или продаёте?

    – В выставках участвовала, ваша правда. Продажами не занимаюсь, увольте, мы не бедные люди.

    – Что же вы делаете с полотнами, солите? – противно расхохотался студент на весь зал, да так, что мне стало стыдно за него. Захотелось тут же сбежать и спрятаться. Люди оглядывались на нас, а он ничего не замечал. Батюшка бы сказал: «Верх бескультурья!»

   Наконец студент успокоился, по моему виду легко можно было догадаться, что мне неприятно его поведение.

    – Княжна! Вы не ответили на мой вопрос, – настаивал он.

    – Люблю делать подношения.

    – И не жалко вам раздавать вот так?

    – Простите, устала. Больше не танцую. – Мне не о чём было разговаривать с человеком, взгляды которого кардинальным образом отличались от моих.

    – Почему? – удивился он, но для приличия отпустил меня, склонил голову, прощаясь. Я присела в неглубоком реверансе и быстрым шагом покинула его.

    «Балабол, – сердилась я, – няня бы его так назвала. Ветер в голове гуляет, отец за него всё решает. Папенькин сынок. Осадок и больше ничего, потерянный вечер. – Я возвращалась к подруге в подпорченном настроении. – Не надо было соглашаться. Балы, увеселительные мероприятия непозволительны в моём душевном состоянии».

   За плечами осталась иная жизнь

    В монастыре я забывалась, под покровительством и заботой крёстной отходила от горестных воспоминаний и пряталась от опасности, которая ходила за мной по пятам. Время проходило, я вновь возвращалась к мирской жизни. И для облегчения душе бросала спасательный якорь в стенах монастыря. Так продолжалось довольно долго.

   День вчерашний

    Я приехала в монастырь. Хотелось успокоить душу и побыть немного с крёстной. Её присутствие благотворно на меня влияло.

    – Душа моя, я много думала о тебе. Правильно поступила, что приехала. Слушай, есть у меня на примете одна всевидящая. В своё время она славилась острым оком и удивительными предсказаниями, которые сбывались, как бы ни старалась отвести от них людей. Выкрою день, и поедем к ней. Пусть растолкует нам, что да как. Много непонятного в веренице смертей. Подозреваю, не всё чисто.

    – Крёстная, дорогая, откуда ей знать? Она ведь не была знакома с маменькой и папенькой.

    – А с родителями Надюши? – настоятельница посмотрела на меня из-под широких бровей. Я увидела взгляд орлицы, совершенно не свойственный крёстной. – Однако она уже очень старенькая, жива ли? На месте определимся.

    В воскресенье после утренней молитвы мы отправились в путь. Наталья Серафимовна расспросила старушечек-монахинь из соседнего монастыря, они поведали, что всевидящей уже нет в живых, но дали адрес её ученицы, которая была близка с Матроной. Служила у неё. Предупредили, что сама всевидящая перешагнула столетие. На ногах держалась до последнего дня, а вот зрения лишилась, но видела сердцем. Её помощница немало знает.

    Мы добрались до указанного места.

   В доме было тихо, в комнате мрачно. Женщина сидела у окна задумавшись. Старческий возраст подёрнул белым покровом когда-то пышную шевелюру и взлохматившиеся брови, прищурил уставшие очи, приглушил слух и морщинистым узором проредил впалые щёки. По губам крёстная определила:

    – Молится.

   Игуменья вошла первой, я за ней.

    – Простите, преподобная Иеремия. За ненадобностью не стали бы беспокоить вас.

   Провидица не удивилась приезду гостей. Дело привычное. И всё же поинтересовалась:

    – Что привело вас ко мне, люди добрые?

    – Преподобная Иеремия, моя крестница осталась сиротой. Один за другим ушли в мир иной все её близкие. Один брат да она остались из всей семьи.

    – Как звали отца девушки? – спросила провидица.

    – Андрей Гаврилович Ларский. Мать – Надежда Тимофеевна.

    – Деда по отцу как звали? – спросила Иеремия и развернулась к гостям.

    – Гавриил Мартынович… – Провидица жестом прервала крёстную.

    – Знаю, о ком толкуешь. Приезжал к матушке Матроне князь, давно дело было.

   Мы посмотрели друг на дружку в замешательстве.

   Via dolorosa

   Путь страданий

   Матрона

    – Слушайте. История давняя, но правдивая. Там, за болотами, за лесами, за просёлками да деревнями, неподалёку от имения князя Гавриила Мартыновича Ларского жила всевидящая.

   Семейство князя славилось на всю округу своими добродетелями и щедрыми пожертвованиями. Крестьяне из других мест завистливо поглядывали на крепостных Ларских. Им позволялось то, о чём другие и мечтать не смели: жили они в благоустроенных флигелях при усадьбах, детей своих растили, мужей и сыновей не лишались, их в рекруты не забирали. А иногда случалось, что вольную грамоту получали, – было чему позавидовать.

    Однажды всевидящая прислала к князю своего гонца, а тот челом бьёт и говорит:

    – Просит Матрона, чтобы ты, барин, наведался к ней. Слово молвить хочет.

    – Стряслось что? – озаботился князь.

    – Не мне знать. Тебя просит.

    – Передай всевидящей – буду.

   Собрался Гавриил Мартынович и поехал к Матроне.

   Усадила она его перед собой и повела разговор.

    – Слушай и запоминай, князь. Люди простые тебя уважают, твоими заботами полнится казна государства российского. Ты не позволяешь бедствовать немощным и обездоленным. За это помогу тебе.

    – Благодарю тебя. – Князь приложил к груди руку.

    – У твоего единственного наследника могла быть счастливая судьба. Но вот незадача, невзлюбила тебя свирепая и лютая, которую ненавидят и колдуньей кличут во всей округе. Позавидовала счастью семьи вашей. Не хочу пугать тебя, князь, и правды скрывать не стану – молодым сгинет сын твой, – как обухом по голове оглушила всевидящая.

    – Что?! Что ты сказала, Матрона?! – От приговора Гавриил Мартынович подскочил, качнуло его, едва на ногах удержался. Как стоял, так и рухнул на стул. Побелел, капельки пота проступили на лбу. Умоляющий взгляд и неудержимая боль в глазах заставили всевидящую замолчать.

    – Что всполошился? Не всё потеряно, не тужи. Поспеешь, князь. Твоему сыну можно помочь.

    – Да? Проси, всё сделаю, отдам последнее во имя спасения Андрея.

   Матрона обратилась к своим мыслям, не слушая князя.

    – О, есть один волшебный камень, он калеку поднимет на ноги, сердце сделает добрым, голову очистит от дурных мыслей, недуг изживёт – он всё может.

    – Подскажи, прошу тебя. Ты вправе любую цену назначить, только помоги. Защити мою семью от горя.

    – Поди сюда. Дам тебе камень – в нём сила невиданная. Князь, сходи к умелому мастеру, пусть закрепит камень в перстне. Сыну накажи, чтобы с пальца не снимал. А мастеру передай: под камнем углубление оставить надобно. Дам порошок, что сильнее любого заговора, ты опусти его в углубление перстня, крышечкой прикрой и забудь. Человека с чистым сердцем – защитит. С дурными желаниями – погубит и не пожалеет.

    – Спасительница! – Князь припал к подолу платья всевидящей и губами коснулся его.

    – Кличут камень изумрудом. На Руси считают его камнем мудрости, хладнокровия и надежды. Он славится, знаешь чем?

    – Ну откуда же мне знать? Не томи, молю.

    – Противоядием. В старые времена знахари смешивали его с молоком буйволицы и спасали людей. Это сила, князь! А вот ещё что. Тот, кто носит на себе, обретает дар предвидения, избавляется от тоски и мнительности. Пристальный взгляд на камень рождает невиданную силу и одушевление. Изумруд сильнее алмаза. На Руси этот камень испокон веков считают камнем мудрости, хладнокровия и надежды, – повторила Матрона, как заклинание. – Камень этот – покровитель семейного очага: бережёт покой, хранит мир и согласие в семье, способствует продолжению рода. Вот такой это камень. Ты видишь, Гавриил Мартынович, что я даю тебе?

    – Благодарю. – Гость склонил голову.

    – Запомни, князь, изумруд освобождает от терзаний в душе. А тот, кто не расстаётся с ним, не видит снов, смущающих дух. Носить его следует на мизинце. Изумруд – божественной красоты камень, сродни синеве морской волны. В нём кроется энергия и мощь моря. – Матрона взглянула на гостя, приподнимая голову, настраиваясь на тихую молитву. Несколько минут спустя она сказала:

    – Бери камень, он твой, – и протянула ему маленький потёртый бархатный футляр.

   Князь Ларский дрожащими руками принял дар, снял футляр и приоткрыл крышечку. На него пролилась божья благодать, изумруд играл всеми гранями и переливался, согревая душу.

    – А в этом мешочке – порошок заколдованный. Ты всё усвоил, князь?

    – Да, моя спасительница. Вовек не забуду доброты твоей.

    – Ступай с миром. И сыну не забудь наказать – с камнем ему расставаться нельзя! В нём его спасение.

    – Передам. Благодарю тебя.

   Мы слушали и не верили своим ушам.

    – Я всё сказала.

    – Прости, Иеремия. А крестнице моей как помочь? Извелась детка. Ничего сказать не хочешь?

    – Время любые раны лечит. Отчаяние – удел слабых. Выход всегда есть. Человек поднимается и идёт. Бояться ничего не нужно. Рок к ней не перейдёт, на родителях всю силу оставил.

    – И на том спасибо. Сказать можешь, что ждёт её?

    – Многое случится, она проживёт долгую жизнь, и старость встретит в доме своём и в своей постели. Человек ей хороший встретится, да короток будет век его. Ах вот ещё. Миссия у твоей крестницы будет непростая, важная да особенная. Рано об этом. Сами всё узнаете. Притомилась я с вами.

    – Благодарю тебя, Иеремия. Успокоила душу.

    – Поезжайте с богом. Горести, печали пройдут. Свет божий прольётся и останется, – благословила она нас.

   Так погиб твой старший брат

   По дороге в монастырь крёстная молчаливо пропускала через себя разговор с провидицей, я не мешала ей.

    – Нам следовало навестить дом родителей твоей матушки.

    – Зачем?

    – Сердце подсказывает, что не все ключики отыскали, тайн слишком много. Съездим по свободе. Нина, я всё думаю о совпадениях.

    – О чём вы, Наталья Серафимовна?

    – Скажи, тебе матушка рассказывала, как погиб твой старший брат?

    – Нет. На эту тему мы не говорили. Зачем травмировать маменьку? Лишний раз возвращать её память к печальным событиям. А вы знаете, что с ним случилось? Слышала от сестры, что мальчик болел в младенческом возрасте, больше ничего.

    – Об этом и я тебе говорила.

   «Не всё тебе сказала, девочка моя, чтобы не пугать. И без того досталось тебе, бедняжка».

    – Помню. Вы знаете, я так устала.

    – Приляг и подремли.

   И действительно, не успела пристроиться на телеге, как меня сморил сон. Как продолжение разговора, во сне я услышала рассказ крёстной.

    – Тебе нужно знать это. Слушай. Я рассказывала тебе, но вскользь, теперь послушай, как дело было. Первенец Надюши и Андрея Гавриловича родился крепеньким и здоровым. Никаких признаков хвори. А тут, как назло… приехал к твоему отцу посыльный, привёз срочные документы. Твоя матушка присмотрелась, а он с трудом на ногах держится. Она к нему:

    – Вам нездоровится? Присядьте.

    – С ночи жар сильный. Ехать пришлось, подмены не нашлось.

   Надюша напоила посыльного липовым чаем, он перепотел.

    – Аксинья, принеси чистую рубаху, – обратилась она к служанке.

    – Сейчас, барыня.

    Гость переоделся, отдохнул немного. А перед отъездом сказал твоей матушке:

    – Благодарю вас, барыня, вы божеское создание. Никогда не встречал людей таких, как вы.

    – Вам отлежаться бы надо. Не то плохо будет. Послушайте совет.

    – Вы правы. Я и сам чувствую, но дорога дальняя. Отлёживаться некогда. Благодарю вас за доброту и ласку, пора. – Он уехал.

   А ночью Надюша занемогла, но, несмотря на нездоровье, прикладывала к груди младенца. Мальчик был веселеньким, ничего не предвещало, что… – Крёстная остановилась в раздумье. – Доктор наказал служанке не отходить от барыни, она и носилась над ней, как орлица над детёнышем. Только жар спал, твоя матушка открыла глаза, увидела перед собой на стуле спящую служанку. А за её спиной… у колыбели какая-то старуха занесла над сыночком костлявые и сухонькие кулачки. Лицо пришелицы искривилось безобразной гримасой, кончики губ опустились вниз, рот застыл в немом молчании, глаза огнём пылали от злости. Надюша приподнялась.

    – Что вы делаете у колыбели младенца?

    – Кто ты такая, чтобы ответ перед тобой держать? – дерзила старуха.

    – Я мать малыша. Вас не знаю. Как вы попали в наш дом, да ещё ночью?

    – Время моё пришло, поэтому я здесь.

    – Что вам угодно?

    – Сыночка у тебя отобрать. – Старуха склонилась над колыбелью младенца и противно захихикала.

    – Что? – воскликнула княгиня.

   От шума проснулась служанка.

    – Барыня, звали? – поправила она чепец на голове, съехавший набок. – Простите, задремала.

    – Аксинья, прогони старуху. Откуда она взялась? – Девушка оглянулась.

    – Пошла вон отсюда. Кто впустил? – подбежала она к пришелице.

    – Не поможет, дело сделано, – завопила старуха.

    – Да кто ты такая? – зашумела Аксинья. – Пошла прочь, видишь, барыня хворает.

    – Кто я?! СМЕРТЬ!

    – Кто?! – Служанка отпрянула. А та на её глазах растворилась в лёгкой дымке, как и не бывало.

    – Фу, нечистая, фу, по ночам носит нелёгкая. Людей пугает, спать не даёт. Фу на тебя…

    – Аксинья, неси сыночка, кормить пора.

    – Сию минуту, барыня. – Служанка к колыбели, а там дитё бездыханное. Аксинья в слёзы. Наденька не поверила поначалу. Доктора вызвали. А тот подтвердил:

    «Не дышит ваш мальчик, сделать ничего не могу, поздно». Уже тогда твоя матушка прозрела, почувствовала, что беда ворвалась в её жизнь.

    Крёстная неожиданно зачитала:

    – Тусклый вечер лёг на крыши,

    Малышок наш занемог…

   Я пробудилась в тревоге и холодном поту, глаза застыли в страхе, всё тело обмякло.

    – Что с тобой, Нина? – крёстная оглянулась на меня.

    – Наталья Серафимовна, пока я спала, вы что-то рассказывали?

    – Нет, ты так сладко заснула. Не хотела мешать.

    – Какой кошмар…

    – Да что случилось во сне? – и я рассказала крёстной слово в слово свой сон.

    – Что-то нелепое и непонятное происходит. Эти стихотворные строчки я никому не показывала. Каким образом они стали достоянием твоего сна? Записала их тогда под грузом переживаний. Сколько загадок, попробуй распознать, что Господь хочет тебе сказать? – озадачилась игуменья. Она не находила ответа, и это её изрядно расстраивало.

    – Загрустили, дорогая крёстная. Мне тоже плакать хочется.

    – Вот такая печальная история. И когда прояснится, когда ответы придут, что все эти странные загадки значат?

    – Я всё думаю и за что им выпала такая судьба?

    – Только Он знает. Так сталось, не их вина, страдальцы наши. – Наталья Серафимовна перевела задумчивый взгляд на меня. – Девочка моя, тебе нужно быть осторожной, держаться подальше от плохих людей. – Я подсела к ней ближе, она обняла меня. – Ничего, ты не одна, справишься. В обиду тебя не дам.

   Я заплакала.

   Судьбы послушниц монастыря

    Вернулись в монастырь вечером, аккурат поспели к службе.

    – Пойдём в трапезную, сегодня мы на голодном пайке. Выпили перед уходом чаю, весь день прожили без крошки хлеба, – сказала крёстная, когда служба завершилась. – Голова кружится от слабости.

    – Вы правы. У нас постный день, – ответила ей, а у самой живот подвело от голода, и давно урчало.

    – Поужинаем и отдыхать, устала. – Наталья Серафимовна положила мне в тарелку горячей пшённой каши, налила чашку молока. Прочитала перед трапезой молитву, перекрестилась и со спокойной совестью принялась за еду. – Приятного аппетита, дорогая племянница.

    – Спасибо, дорогая крёстная. И вам, на доброе здоровье.

   Из трапезной мы ушли к себе.

   Наталья Серафимовна готовилась ко сну, за ширмой снимала вещи, оставила одну исподницу.

    – Крёстная, расскажите, как девушки попадают к вам? Ведь не секрет, что-то заставляет их покинуть привычную обстановку, родительский дом, близких.

    – Ну конечно, у каждой из послушниц своя история. Глафира, которая тебя встретила, помнишь?

    – Да.

    – Она похоронила мать, невероятно тяжело переживала потерю. Между прочим, до сих пор не отошла. Часто родимую вспоминает. А тут отец, как назло, зазнобу привёл – злющую-презлющую. Отцу нежные слова говорит, смотрит паинькой, ластится, словно кошечка. Он и растаял, как заливное на солнце. Стоило отцу выйти за порог, бегом к падчерице, руки в боки и давай придираться да точить: «Ты почему, паршивая девчонка, до сих пор в избе не прибралась? А бельё, что я вчера сняла, почему не выстирала? И суп твой в рот не лезет. Уморить голодом нас хочешь, негодница?» Выйдет за порог. «Траву не скосила? Воды не наносила. Это что же делается в моём доме, а?! Зачем отец тебя при себе держит, кормит да поит?» Не знала, как избавиться от ненавистной падчерицы. Подговорила отца, накрутила его, чтобы выдали Глафиру за первого встречного, а тот – пьяница, за душой ни гроша, в долгах как в шелках, дружбу водил с воровскими и хулиганами. Вот скажи, зачем хорошей домашней девушке такой муж? Мачехе невдомёк, что испортит ей жизнь, над этим хлопотно задумываться, только бы с рук сбыть и поскорее. Отца настроила против дочери, да как? Глафира заявила ему, что не пойдёт за пьяницу. Что ты думаешь, он в сердцах из дома её выгнал – дочь родную. А ведь знал, что на улицу выбрасывает за ненадобностью. Вот так. Бедняжка помаялась – то у одних на чёрной работе, то у других в няньках. А там, как назло, мужик молодой приставать стал. Разразился скандал. Куда податься? Кто-то из деревенских подсказал, чтобы в монастырь шла. Так она к нам попала. Я сразу в ней разглядела душу светлую, скромную. Она моя помощница.

    – Очень хорошая и такая добрая, отзывчивая.

    – Видишь, а судьба не сложилась.

    – Жаль, очень жаль. Могла бы замуж выйти и детишек растить.

    – Могла бы, людей хороших рядом не оказалось. Хуже псов цепных. Отец, называется, – возмущалась крёстная.

    – И как Бог на это смотрит?

    – Он не смотрит, Ниночка, Он проверяет. Не всем уготовлена дорога в рай, пройдут в чистилище девять кругов ада, опомнятся, – расстроилась крёстная.

    – А у других послушниц как сложилось? – отвлекала я игуменью от скорбных мыслей.

    – У всех по-разному.

    – Горислава сама к вам пришла?

    – Запомнила её. Нет, эту привели. Видела, какая она нервная и беспощадная. Никак бес из неё не выйдет. Поначалу не хотела её в послушницы пускать. Пожалела. Страшная история, не испугаешься? – Крёстная нахмурила брови.

    – Не знаю.

    – Несчастная любовь у неё случилась. Один приезжий решил за ней приударить. Гуляка, сколько девок перепортил – вскрылось позже. Где ей, нетронутой, было понять, что у него на уме? Он так подойдёт и этак, в глаза заглянет, словами покупает – золотые горы наобещает. В дом стал захаживать. Горислава приняла его игру за ухаживания. Родные её дали маху, не заметили подоплёку, не признали, что обманывает он всех. В один день возвращаются они с базара, а дочери нет. Они кинулись искать по родственникам да по соседям, никто ничего не знает. Дед Трофим подсказал – на лавочке сидел и видел, как Горислава с котомкой в руках бежала за приезжим, скрылись за поворотом. Соблазнил поганец девушку. Как водится: забеременела, родила мальчишечку. А виновник в кусты: «Не мой малец, нечего навязывать. Нагуляла с кем-то. Ни за что не женюсь».

   Она с покаянием вернулась домой, заперлась в своей комнате и в состоянии полного отчаяния задушила своего сыночка. Хотела на себя руки наложить. Вовремя родители взломали дверь, обезумевшую дочь связали. Отпаивали травами. А когда немного пришла в себя – рыдала, не просыхая, проклиная судьбу.

   На семейном совете постановили: лучшим исцелением для неё станет монастырь. Родители и привезли ко мне. Поначалу Горислава говорить ни с кем не могла. Оттаивала очень медленно, но, как видишь, память упрямо напоминает ей о содеянном. Помнишь, о мертвецах кричала?

    – Да. Я так испугалась, когда она со звериными глазами, со сковородой в руках на меня набросилась.

    – Страх ходит по следу за ней. Не припомню, чтобы она улыбнулась кому-то. Ни разу. Ни с кем не дружит. Обязанности исполняет, ничего не могу сказать, но душа её больна и поныне. Даже молитвы не помогли.

    – Несчастная.

    – Да, пожалеть её нужно, что и делаю. – Крёстная тяжело вздохнула, переживая за послушницу свою. – Давай спать, завтра рано вставать. Чего это тебе на ночь глядя приходят на ум такие вопросы? Спи. Ни о чём плохом не задумывайся. У тебя всё будет иначе.

    – Надеюсь, что Господь пощадит меня.

   На следующий день я попрощалась с крёстной и уехала в Петербург.

   Развратник – первое разочарование

   Василий после учёбы долгое время привыкал к новому месту. Постепенно он обзавёлся знакомыми, но друзей не нашёл.

   Дело было на аттестации. Ларский-младший ожидал, когда его вызовут в аудиторию – держать экзамен перед старейшинами академии. В коридоре к нему подошёл незнакомый человек, они разговорились – так случайно Василий познакомился и подружился с юнкером Бориславом Вельским. Молодой человек прикипел к открытому, сердечному, порядочному и немного наивному Василию. Со временем Петербург выкристаллизовал в характере Ларского-младшего лучшие качества офицера, но немного охладил пыл – от наивности не осталось и следа. Юноша взрослел, мужал, но и не забывал о том, что прививали ему родители.

   Друзья учились вместе, затем при распределении они оказались в одном полку. Родители Вельского – зажиточные мещане – сумели обзавестись в городе внушительными связями и нужными людьми, благодаря этому свободно посещали дома самых уважаемых лиц Петербурга. И сына пристроили как надо. Выгоду для себя они умели извлекать в любой ситуации.

   Когда я приехала, Василёк всем сердцем желал развеять мою печаль и тоску. Он познакомил меня со своими сослуживцами, возил на приёмы. Поскольку Вельский к тому времени считался его другом, братец поговорил с Бориславом и поручил:

    – Тебя от дежурств освободили, родители постарались, вот и возьми шефство над Ниночкой. Посети с ней скачки, галерею, театр, концерты – выбор велик, у сестрички интересы разносторонние.

    – Какое предложение! Спасибо, друг. Обязательно сопровожу твою сестрицу. В такой компании одно удовольствие провести свободное время.

    – Значит, я могу на тебя положиться?

    – Конечно.

    – Договорились. Если тебе что-то понадобится, обращайся – выручу. Так хочется её отвлечь от грустных мыслей.

    – Можешь на меня рассчитывать, я развею тоску твоей сестрицы.

    – Буду благодарен.

   После этого разговора Вельский зачастил к Софье Гавриловне. Насторожил княгиню сам факт – приезжал он в те дни, когда Василий был занят на службе.

    – Нина Андреевна, поедемте, погуляем, в галерею сходим. Ну что вы всё дома томитесь?

    – Мне с тётушкой хорошо. Я не томлюсь, с чего вы взяли?

    – Ниночка, Борислав прав, поехала бы, развеялась, – поддержала княгиня инициативу Вельского. Она проверяла его.

    – Вы так считаете?

    – А почему бы и нет?

    – Ну хорошо, разве что ненадолго. Пойду переоденусь.

   Вельский повеселел.

    – Спасибо вам, княгиня Софья Гавриловна. Ей богу, не знаю, как ключик подобрать к княжне.

    – Ниночка у нас особенная. Вы придержите поводья. Торопиться не следует в любом случае: ни в дружбе, ни… Правда, я не осведомлена о ваших намерениях. – Тётушка лукаво посмотрела в сторону собеседника. – Вот понадобится кому-то ваша помощь – стоит поспешить. – Княгиня деликатно увела разговор в иное русло. – Во всех других случаях терпение, мой юный друг.

    – Благодарю, учту ваши советы и пожелания.

    – Вот и я, можем ехать.

    – Нинуся, к обеду жду, не задерживайся.

    – Что вы, тётушка, раньше вернусь.

   Мы побывали в галерее, я насладилась превосходными полотнами. На моё счастье известный меценат привёз из Италии подлинники великих живописцев, которые ему повезло приобрести на аукционе. По этому поводу он устроил благотворительную выставку. Средства обещался перевести лечебницам для бедных. Матушка часто устраивала ярмарки, аукционные торги, в которых принимали участие видные люди Петербурга и близлежащих городов. Всю выручку они жертвовали на богоугодные дела. Кроме этого, она и свои накопления отдавала в помощь нуждающимся. Её очень беспокоила судьба богаделен. В те далёкие времена я решила: когда вырасту, обязательно продолжу её миссию. На пожертвования не жалко никаких средств.

    – Куда теперь? – спросил Вельский, когда мы вышли на улицу.

    – Домой. Благодарю вас, Борислав. Унесу в своём сердце восхитительные впечатления.

    – Как хорошо, что мы поехали, не правда ли?

    – Да.

    – Позволю себе пригласить вас к себе домой, покажу нашу галерею, отец много лет собирает полотна.

    – Тётушка беспокоиться будет. Я обещала к обеду вернуться.

    – Княжна, я не зову вас на званый обед, посмотрите картины, и сопровожу к Софье Гавриловне.

    – Разве что ненадолго.

    – Да нет же. Не более получаса.

    – Если так, поехали, и к обеду поспею. Не хотелось бы волновать тётушку.

    – Ваш брат просил опекать вас, развлекать, чтобы вы не грустили.

    – Василёк чудесный брат, такой заботливый. – Вельский смотрел на меня голодным глазами. Мне бы тогда знать, что у него на уме, разгадать намерения. Где уж? Доверчивость. Неопытность…

   В разговоре не заметила, как добрались до дома Вельских. В гостиной, куда привёл меня Борислав, встретились с хозяйкой дома. Женщина, на первый взгляд, показалась мне приятной в общении, но что-то непонятное блуждало в её взгляде и ускользало мгновенно, разгадать не успела.

    – Матушка, позвольте представить вам княжну Нину Андреевну Ларскую. Она сестра Василия. У них в семье случилась беда, погибли родители. Опекаю по Васиной просьбе.

    – Похвально, сынок. Сочувствую вам, милочка. Вы так молоды. Горе не спрашивает, нагрянет и обезоруживает… – Она покачала головой, жестикулируя. – Беда, что говорить? Надеюсь, вы отобедаете с нами? – Её голос показался мне вкрадчивым и неестественным.

    – Благодарю вас. Я не голодна. Мы договорились с Бориславом, что он покажет мне галерею и сопроводит домой.

    – Прекрасно! Не буду мешать.

    – Пойдёмте, здесь рядом, – пригласил Вельский.

   Мы миновали узкий коридор и наткнулись на высокие двери. Борислав завёл меня в просторный зал, стены которого были увешаны полотнами мастеров. Среди них я увидела великих и своих любимых живописцев. Отвлеклась, рассматривая полотна.

   И вдруг услышала краем уха: юнкер подошёл ко мне близко. Он как-то громко дышал, словно только что пробежал длинную дистанцию. Неожиданно обнял менял и поцеловал в затылок, шею и так страстно. Развернул к себе и впился в мои губы. Я остолбенела, в его объятиях чувствовала себя неуютно: прикосновения были неприятными, навязанными, что это, зачем? Попыталась вырваться, да не тут-то было, он с такой силой держал меня, как в тиски зажал, насильственно подчиняя себе. Ничего не оставалось – только сопротивляться. Возмущению моему не было конца. Его бесцеремонное поведение вызвало бурю негодования. Вельский и не думал останавливаться. Он сильнее и сильнее прижимал меня к себе и, о ужас, дотянулся до спины, ухитрился расстегнуть шнуровку, платье потеряло форму, став свободным. И как ловко, искусно юнкер проделывал это, имея немалый опыт, к моему большому удивлению! Шнуровка ослабла так, что платье съехало с плеч по рукам вниз. Ещё немного, и оголилась бы грудь. Вот тут пришёл конец даже моему ангельскому терпению. Изо всех сил оттолкнула Вельского от себя, на ходу подхватила платье, кое-как зашнуровывая, и побежала куда глаза глядят.

    – Куда же вы?! – осталось за спиной.

   Я летела стремглав по лестнице, мне было всё равно, что и кто обо мне подумает.

    «Только бы поскорее вырваться отсюда и покинуть этот дом», – твердило моё сознание. Сбежав по лестнице галопом вниз, выхватила у слуги свою накидку, шляпку и выскочила на улицу. К моему счастью, извозчик не уехал, видимо, ему было уплачено за ожидание. Развратник всё продумал заранее и до мелочей. Господи, и это Васин друг? Братец не поверит, когда расскажу, кого он ко мне приставил в качестве сопровождающего. Вскочив в карету, я выкрикнула:

    – На Маросейку, рядом с доходным домом, и быстрее.

    – Слушаюсь, сударыня, – ответил извозчик, не поворачивая головы.

   Сердце вырывалось из груди, меня трясло.

   В этот день и на следующий я не могла прийти в себя.

    – Отличный дружок у Васи, – повторяла я. – Ничего не скажешь. Только этого мне не хватало.

   Самочувствие было отвратительным, мне не хотелось выходить из комнаты, ни с кем разговаривать, есть, пить – ничего. Он отравил мне настроение.

    Княгиня Софья Гавриловна заметила моё состояние.

    – Давай рассказывай, что произошло? – сказала она, войдя в комнату. Так продолжаться не может. Что приключилось в тот день, когда вы ездили с юнкером на выставку? Я же вижу, вернулась сама не своя.

    – Не могу, стыдно, – всё, что смогла проронить.

    – Матушке бы рассказала?

    – Родимой – да.

    – Не волнуйся, я ещё не выжила из ума и ты для меня родной человечек. Пойму, рассказывай. Вместе найдём правильное решение.

   И я, сгорая от стыда, коротко изложила ей сцену в доме юнкера.

    – Вот это дружок! – разозлилась тётушка. – Вася знает?

    – Нет, я его ещё не видела, не приезжал на этой неделе. Думаю, не отпустили в увольнение. Надеюсь, в воскресенье появится.

    – У него такая служба. Значит, не отпустили. Какое счастье, что у тебя хватило смелости и сил вырваться из рук наглеца! Больше ни ногой в их дом, слышишь?!

    – Что вы? Десятой дорогой объезжать буду.

    – Пусть только объявится. Я ему надеру уши, бесстыдник этакий. Друг, называется. Откажу ему, не стану принимать. Слугам сейчас же дам расположение, чтобы на порог не пускали. Ты глянь, что себе позволяет! А Вася, что же он не разглядел в нём развратника? Я это так не оставлю. К родителям его поеду, пусть знают, кого вырастили. – Софья Гавриловна разнервничалась, никак не могла успокоиться.

   Я забилась в угол дивана, сидела молча, затаив дыхание. И без гнева тётушки мне несладко было.

    – Если не объяснили сынку, как вести себя надобно в обществе с девушкой – я научу. Это что такое? Полнейшее безобразие, – возмущалась княгиня.

   Пожалуйте на выход

   Софья Гавриловна выполнила своё обещание, отчитала юнкера по всем правилам. Как раз случай представился, и ехать к родителям Борислава не пришлось. Хотя она в своих мыслях не отказалась от желания встретиться с его отцом и матерью, чтобы поставить их на место.

   Васю отпустили в увольнение. Не зная всей истории, братец пригласил Вельского в дом. Тот как ни в чём не бывало явился. Какой пассаж! Вот тут Софья Гавриловна показала свой темперамент. Я была у себя в комнате, начала разговора не слышала. А когда вышла, княгиня на повышенных тонах отчитывала нарушителя спокойствия:

    – Pia fraus Fraus pia, – произнесла тётушка на латинском языке и повторила на русском: – Благочестивый обман; святая ложь. Так кто ж вам поверит? Вы что же, полагаете, если считаетесь другом Василия, дозволено допускать такое поведение по отношению к княжне? Вы на минуточку забылись, юноша. Это вам не дом терпимости, который вы изволите посещать. – Вельскому стало не по себе. Удар ниже пояса – так прозвучали слова княгини. Он-то был уверен, что о его похождениях никто не знает. – В нашем доме живут приличные люди – дворяне, к вашему сведению. Если вам в детстве родители не объяснили, какая разница между девушкой из аристократической семьи и дамочкой полусвета… то я вынуждена принять меры, чтобы оградить свою племянницу от вас. Считаю, разговор окончен. Вашим воспитанием заниматься не собираюсь. Говорить больше не о чем. Таких, как вы… – Княгиня приложила немало усилий, чтобы сдержать себя. – Позабочусь, чтобы в приличные дома вам доступ был запрещён. Молодой человек, я настоятельно прошу, нет, требую, чтобы вашей ноги в нашем доме не было, – разгорячилась Софья Гавриловна, категорично поставив на вид Вельскому, и указала на дверь.

   Юнкер стоял молча, как в воду опущенный, его щёки пылали, он теребил за спиной руки, переваливаясь с одной ноги на другую. Вельский не знал, как вести себя в данной ситуации и слов не находил.

   – Вы что, плохо слышите?! Дважды повторять не буду. На выход, вам здесь делать нечего. Проводите молодого человека, – скомандовала княгиня, глядя на служанку. Вельский с поникшей головой покинул дом.

   Короткий разговор с Васей

    – Теперь, мой милый племянничек, с тобой разберёмся. Попрошу ко мне в комнату, нежелательно, чтобы Нина слышала наш разговор, – обратилась Софья Гавриловна к Васе.

    – Вы во всём правы, дорогая т   ётушка, любое ваше решение покорно принимаю. Никогда не прощу себе, что так ошибся. Мой недочёт, который подверг сестру унижению.

    – Всё так, голубчик Васенька. Это достойно офицера – уметь признавать свою вину. Ты сам себе судья. Урок тебе на всю оставшуюся жизнь – не доверяй людям. Видишь, во что твоя наивность и доверчивость выливается. Взрослеть пора, мой милый. Это Петербург, здесь нравы иные.

    – Вижу. Слово даю, больше не допущу ошибок. – Вася чувствовал себя подавленным, он близко к сердцу принял поступок Вельского. Предстоял очень неприятный разговор с Бориславом и разрыв отношений. Брат это знал.

    – Вот и славно поговорили. Не сердись на меня. Поверь, я вас защищаю, к сожалению, больше некому, – тяжело вздохнула тётушка.

    – Вы заменили нам родителей. Я признателен вам всей душой. Никогда не забуду доброты вашей.

    – Успокойся и живи дальше. Служи, выполняй долг перед Отечеством, но и семью не забывай – будь бдителен. Помни, Нина – девочка домашняя, чистая, нежная. Ты её защитник и опора. Должна заметить, великая ответственность легла на твои плечи, Вася.

    – Знаю. Постараюсь оправдать и справиться.

    – Уж постарайся. Иначе – уволю, – засмеялась Софья Гавриловна, тем самым разрядив обстановку.

   Передышка

   Тяжело было у меня на душе. Я предполагала, что история с Вельским миром не закончится. Софья Гавриловна была настроена воинственно. Предстояла встреча с его родителями. Участвовать и тем более присутствовать при этом не было никакого желания. Под невинным предлогом отпросилась у тётушки недельки на две и поехала к крёстной. Но пришлось сократить время пребывания. Вася прислал мне короткое письмецо, в котором предупредил, что его должны отпустить на два дня. Мы повидались с Натальей Серафимовной, я немного отдохнула в тишине, в молитвах успокоилась и вскоре вернулась.

   Холодный, гордый, величественный Петербург поглядывал на меня со стороны, иногда искоса, испытывая неловкость. В его сильных руках неожиданно оказалось беззащитное, излюбленное дитя княжеского рода – птенец, вывалившийся из опустевшего гнезда. Петербург смотрел на меня и терялся, не зная, как приголубить, чем утешить и как пробудить в моём сознании веру в жизнь. На том этапе пребывания город всё ещё отстранённо наблюдал за тем, как я переношу удары судьбы. Понадобилось немало времени, чтобы он признал во мне дочь свою, возлюбил и как заботливый отец опекал. И только тогда моя жизнь начала налаживаться.

   Но с каждым новым витком событий Петербург заставил меня уверовать и убедиться в том, что жить я хочу у себя дома – в родовом имении.

    Per aspera ad astra –

   Латинская мудрость

   Бабушка

    В один из дней Софья Гавриловна за завтраком предложила мне:

    – Ниночка, детка, я вот что подумала. Твой отец погиб при невыясненных обстоятельствах. Причина его смерти нам до сих пор неизвестна. После – матушку твою и сестрицу настигла злая кара. Так оставлять не годится. Стражи порядка ведут своё расследование, и нам нечего сидеть сложа руки, надобно прояснить картину. Недалеко от Павловска, буквально несколько вёрст, живёт провидица, она же и целительница. Навещала её, когда муж болел, понадеялась спасти от смерти благоверного. Хорошая женщина, и дело говорит. Как ты смотришь на то, если мы съездим к ней?

    – Чем больше тайн откроется нам, тем умнее будем. Дорогая тётушка Софья Гавриловна, благодарю вас за участие и помощь.

    – О чём ты говоришь, дитя моё? Андрей – мой единственный брат. Я его очень любила, дорожила советами. Он всегда был со мной, когда нуждалась в помощи. В ту страшную осень супруг слёг, я потеряла почву под ногами, в ужасе металась, желая найти выход. Кто подставил плечо? Брат. Его мнение для меня было равносильно закону! С матушкой твоей дружили тесно – нас называли закадычными подружками, доверяла ей секреты. Считаю своим долгом помочь тебе преодолеть горе. Сама хожу вся не своя. Помалкиваю, чтобы не бередить твои раны.

    – Вы мой добрый и верный друг, дорогая тётушка. Какое счастье, что у папеньки сестрица осталась! Что бы я делала без вас?

    – Не преувеличивай. Кто поможет в трудную минуту, как не родные?

    – Это так. Крёстная да вы, больше никого. Василёк – подневольный. Не могу удручать любимого братца, служба досталась ему нелёгкая. Приезжает домой, отдохнуть бы. А тут я со своими жалобами и стонами. Не дело это. И утруждать его не хочется.

    – Так, разговоры прекращаются, нам некогда. Собирайся, поедем.

    – Я скоро.

    Мы прибыли к полудню. Провидица встретила нас доброжелательно.

    – Я помню вас, княгиня, – сказала она, увидев тётушку.

    – Благодарю вас, Виргиния. Дело у нас несколько необычное. Мой брат погиб странной смертью, вскоре – его супруга со старшей дочерью ушли от нас. Причины неизвестны. Не могли бы вы развеять наши сомнения и пролить свет?

    – Как звать тебя, милая? – спросила провидица, посмотрев на меня.

    – Нина.

    – Княгиня говорила о твоём отце, не так ли?

    – Да, вы правы.

    – Магия – наука, но не мой удел. Очень редко прибегаю к ней, но на сей раз без подсказки не обойтись. – Взгляд Виргинии утонул в моих глазах. Усмешка пробежалась по лицу и, едва дотронувшись кончиков губ, провидица проговорила:

    – Ну, что скажешь, Нина, готова подёргать судьбу за подол? Узнаем, у кого он длинен, а у кого короток. Фортуна – капризная дамочка. – Я нерешительно посмотрела на тётушку, она мне кивнула в знак одобрения.

    – А что мне предстоит делать? – спросила я, всё ещё не представляя, чего добивается от меня новая знакомая.

    – Ничего особенного.

    – Попробовать можно.

    – Терпение, – сказала провидица.

   Я обратила внимание: её лицо стало собранным и сосредоточенным. Взгляд ушёл в пол. Она настраивалась.

   Тишину нарушил изменившийся голос Виргинии:

    – Кто меня слышит в раю, откликнитесь, придите на помощь. Силы добра, силы света, силы, несущие мир, покой, гармонию душе и истину во мраке, отзовитесь. – На противоположной стене появилось светлое, в форме эллипса пятно, оно разрослось в облако, затем мы увидели силуэт. Когда мутная пелена спала, очертания прояснились, обрели облик моей бабушки.

    – Ой, это же… – я не успела договорить, меня опередили.

    – Гляди, Нина, узнаёшь?

   Я кивнула.

    – Её лицо становится чётче, явственнее, а вот и она сама движется к нам, – подсказывала провидица.

   Я вся сжалась от страха, сидела, как заворожённая.

    – Прасковья Никитична, простите, что побеспокоила, – обратилась Виргиния к бабушке.

    – Ничего, милая, видать, без меня не обойтись. Как здесь много света!

    – Это луна в окно заглянула, приветствует вас. Внученька, Нина, хочет правду узнать. Расскажите ей, что приключилось в ту ночь, когда бандиты ворвались к вам. Может, что и посоветуете.

    – Ох, страшная та ночь была, лучше не вспоминать. Ни сном, ни духом не ведали, что ожидает нас.

    – Не подскажете, что хотели бандиты, или это воры нагрянули?

   Задумалась бабушка.

    – Нет, не воры, не воры. Мы предлагали им всё, только бы ушли. Не соглашались. Заладили в один голос – им много заплатили, чтобы пришли по наши души и стёрли с лица земли. Видели бы вы наших слуг, переполошились, в страхе бросились врассыпную, кто куда. Мы с мужем поинтересовались у бандитов, какова причина? В чём мы провинились перед ними? Ответили: «Наказание за то, что дочь ваша отказала поклоннику, который хотел на ней жениться. Сестра претендента наслала на гордячку заклятье, а вас приказала убить на месте и закопать рядом с домом – стереть с лица земли». Вот таков приговор был.

    – На помощь позвать не могли?

    – Нет, милая. Они нас загнали в погреб – в тот отсек, откуда нет выхода. Тем временем вырыли в нашем саду ямы, там и закопали.

    – Живыми?!

    – Так и есть, милая, живыми. У нас гостили родственники из Приволжья, и их зарыли. Садовник от шума продрал глаза, увидел, как бандиты зарывали людей, спрятался в подпол. – Бабушка тяжело вздохнула. – Страх застилает глаза, что можно требовать от чужого человека? Он спасался как мог. Садовник – не друг и не брат, а работник.

    – Бесчеловечно, – вымолвила провидица. Хуже зверей.

    – Так и есть. Зря они с нами так поступили, платить придётся, и не только им – детям и внукам.

    – Вы верно сказали. Да разве ж убийцы об этом помышляют?

    – Трусливый народ. На преступление идут смело, а за себя волнуются.

    – Что верно – то верно.

    – Ох, устала. Тяжко мне у вас. – Бабушка Прасковья не договорила, тем же облаком накрыло её. В нём и растворилась. Вокруг всё загудело, зашумело, засвистело. В окно ворвался порывистый ветер, подхватил облако и унёс. Долго ещё в комнате стоял гул и запах сырости. Я собралась в комочек, оторопь и душевная боль овладели моим сознанием, навязчивый вопрос колом вбили в голову: «Почему судьба так жестоко обошлась с моими близкими?»

   Стенка, на которой мы увидели очертания бабушки, продолжала вибрировать и после её исчезновения. В комнате стоял затхлый воздух.

    – Давайте выйдем отсюда. Тяжело дышать, – попросила я Виргинию.

    – Пойдём, милая.

   Вдруг в темноту ворвался голос бабушки, и её отражение замаячило на стене, колеблясь:

    – Внученька, перстень, что был на отце твоём – заколдованный. Кому был подарен, того оберегал, кем украден – тот от перстня и падёт. Андрея Гавриловича отец предупреждал: «Сынок, что бы ни случилось, перстень с пальца не снимай, не расставайся с ним ни на минуту». Твой отец благословенный в предрассудки не верил и поплатился. В тот день утром из перстня выпал изумруд, Андрею Гавриловичу некогда было ехать к мастеру, торопился на службу, перстень снял и на столе оставил. К вечеру смерть настигла его. А в перстне том порошок заветный. Для отца твоего оберегом служил. А вор… – Прасковья Никитична многозначительно посмотрела на меня. – Придёт его смертный час, узнает, почём фунт лиха. Ты, внученька, постараешься, тебе выпала участь спасти честь семьи. – Я в недоумении застыла, словно оглушённая. Бабушка мне завет свой передала. И как его расшифровать?

   Садовник подтвердил

   Прошло немало времени после убийства, когда агент тайной канцелярии разыскал свидетеля, и тот признался. Но агенту пришлось немало потрудиться, чтобы вытянуть из него правду.

    – Никак Фёдор Лукин, – обратился Семён Платонович к садовнику.

    – Вы ко мне, барин? – У садовника затряслись поджилки. Он по виду агента почуял, что его настигли.

    – К вам. Как мне довелось узнать, вы служили в имении Прасковьи Никитичны и Тимофея Романовича Головановых.

   Садовник растерянно стал пятиться назад. От одного взгляда агента его покоробило, он недовольно ответил:

    – Служил. Когда это было?

    – Это не меняет дела. Видели, как людей живыми закапывали? – с места в карьер пустился в атаку Семён Платонович.

    – Ничего я не видел. Спал.

    – Пожилой человек, а говорите неправду. Нехорошо.

    – Повторяю, барин. Ничего не видел. Ночь была на дворе, спал я. Притомился за день и спал.

    – А вот свидетели говорят, что в подполе спрятались, чтобы вас не нашли убийцы. Ай, нехорошо-то как! Господа вас кормили, поили, одевали, жильё предоставили, жалованье положили – всем обеспечили, а вы их…

    – Всё знаете. Да Бог с вами. Не мог, барин. Страху набрался, не ведал, что делаю. Уж пусть простят, грешен.

    – Значит, видели, кто убил?

    – В том-то и дело, что лиц не разглядел, ночь стояла, только голоса слышал. Пришельцы ночные кричали, как псы, спущенные с цепи.

    – Подтвердить сможете, что они убили невиновных людей?

    – Это пожалуйста. Но кто убивал, не видел, правду говорю.

    – Вы один из слуг остались или ещё кто задержался в имении?

    – Слуги тут же сбежали – это я видел. Может, кухарка у себя спала. Не знаю. Как всё стихло, сам подался куда подальше. Они-то слуг не искали, не трогали, нет, у них цель иная была, – прищурился Фёдор, брови надвинув на нос. – Господ вывели во двор и убили. Слышал: кричали нечеловеческими голосами, когда барыня упрашивала отпустить её и барина. А убийцы как заладили в один голос, что слово с них взяли и денег много дали, чтобы с господами разделались. Не сделают этого – детей их в живых не оставят.

    – И на том спасибо. Прояснили картину. Распишитесь здесь.

    – Простите, барин. Грамоте не обучен я.

    – Знак любой поставьте под моими словами. – Лукин выполнил. – Давайте руку. – Семён Платонович достал чернила, которые всегда возил с собой, предварительно запаковав в металлическом контейнере. Обмакнул большой палец садовника в чернила и приложил к документу.

    – Теперь всё, вы свободны, повесткой вызовут в суд. И не вздумайте увильнуть.

    – Слово дал.

    – То-то.

    Незваный гость заброшенного имения

    Не отпускали Наталью Серафимовну мысли, связанные с убийством, ей недостаточно было знать, что ведётся следствие, сама желала прояснить картину происшедшего.

    – Девочка моя, у меня какое-то странное предчувствие. Давай съездим в имение твоей бабушки.

    – Крёстная дорогая, с тех пор как случилась беда, ноги человеческой там не было. Наверняка всё пришло в запустение.

    – Это меня не пугает. Ожидаю увидеть подсказку своим думам.

    – Что вы предполагаете там найти?

    – Не могу ответить определённо. Сама в неведении. А вот что-то изнутри толкает.

    – Но мы уже многое знаем. Провидица Иеремия об отце рассказала, помните? И провидица Виргиния, к которой мы ездили с тётушкой, вызывала бабушку, она подтвердила, что перстень служил отцу оберегом.

    – Мне трудно тебе объяснить, но что-то меня туда гонит.

    – Если так, поедемте. Вам не боязно? – спросила я, а у самой от одних мыслей дрожь в коленках. Крёстная посмотрела на меня и ничего не ответила. Её одолели сомнения, искала ответы, думы тревожили и она отдалась им.

    – Поехали, разговоры после.

   На подъезде к имению меня охватило странное чувство. Беспокойство вселилось, о чём оно сигнализировало, не знала. Но чувствовала себя неуютно.

    – Могильная тишина, – крёстная произнесла вслух свои мысли и, скрестив на груди руки, вся съёжилась.

    – Умоляю вас, не пугайте. И без того всё дрожит внутри.

    – Ну что ты, дорогая. Я с тобой, не надо бояться. Это имение бабушки и дедушки. Они были прекрасными людьми. Мне довелось с ними тесно общаться и дружить. Матушку твою воспитали. Тебя очень любили. Ничего не бойся. Здесь остался дух их семьи, они защитят тебя.

    – Так-то оно так. С детства трусихой была. Начитаюсь сказок, потом мерещатся или снятся ужасы.

    – Жизнь страшнее книг и снов. – О том, что у крёстной было своеобразное и неоднозначное отношение к жизни, знали все. Но вот сейчас, здесь услышать эти слова – равносильно приговору.

    – И что вы предлагаете, не жить?

    – Что с тобой?! Побойся Бога. Ты сегодня не с той ноги встала? Я имела в виду, что от реальности не убежишь. Надо научиться противостоять ей.

    – Постараюсь.

   Мы удивились, ворота стояли открытыми. По всей видимости, убийцы, покидая имение, не закрыли за собой. Спешили унести ноги подальше от места расправы над беззащитными людьми. Мы прошли вглубь и оказались в бывшем цветущем саду.

    – Боже мой, во что превратилось имение! Кладбище!

    – Крёстная, вот под этой вишней мне так спалось. Её аромат окутывал меня, пристраивалась на травке под деревом поудобнее, ладошки под щёчку подкладывала и засыпала. Больно на неё смотреть. Сухие, поломанные ветки с острыми концами, как металлические спицы. Вы только посмотрите, они готовы вонзить своё жало в любого. И это всё, что осталось. А вот здесь росли кусты чёрной смородины и крыжовника. Я всласть наедалась немытыми ягодами, пока никто не видел.

    – Ты, оказывается, баловницей была, потихоньку озорничала. Ай, как нехорошо для девочки из благородного семейства, – засмеялась Наталья Серафимовна.

    – Случалось иногда, признаюсь. Вы посмотрите, во что всё превратилось. Крёстная, а это моя любимая яблонька. Здравствуй, дорогая яблонька. Ты узнала меня?

   Ветерок пробежался по голым ветвям, и они склонились в мою сторону.

    – Вот и свиделись. Мне грустно, ты встречаешь меня обнажённая, с опущенными высохшими прутьями.

   Яблонька не ответила, лишь дрожали озябшие случайные побеги, судорожно всхлипывая на ветру.

    – А помнишь, как цвела? Чарующий аромат разлетался по всему саду и врывался в окна дома. Благоухание окутывало, и такая благодать разливалась в душе! Крёстная, это деревце каждый год плодоносило. Дедушка с садовником скрещивали её с другим сортом. Налитые, упругие, с глянцевой кожицей и румяными щёчками плоды, а вкусные какие, кисло-сладкие и сочные. Сколько удовольствия они дарили. Вы только посмотрите, дорогая, яблонька поглядывает на нас косо и жалуется на судьбу. Не грусти, моя любимая, придёт весна, приеду к тебе с Агашей, вскопаем землю, польём водицей, спою тебе песенку, ты снова зацветёшь и плодоносить начнёшь. Дождись меня. Крёстная, а вон по той тропинке я бежала навстречу матушке, когда они с отцом приезжали навестить нас или забрать меня домой. Летом я подолгу гостила у бабушки и дедушки. Вон там, в тени дубовой аллеи стояла моя детская колыбель. Бабушка выносила меня днём на свежий воздух, и я сладенько спала. Неужели всё это было в моей жизни? Вон там дедушка с садовником разбили роскошные клумбы с цветами, на их месте разрытые ямы. Куда всё подевалось?

   Крёстная подошла ко мне, обняла.

    – Не плачь, Ниночка, не надо. Мы не в силах изменить судьбу и повлиять на решение Всевышнего не в нашей власти. Сострадаю тебе. Знаю, что таких людей, как твои родители, бабушка и дедушка, наказывать не за что. Сама видишь – без вины виноватые. Не плачь, дорогая, нам ничего не остаётся, как смириться.

    – Не хочу смириться! Вы вольны думать обо мне всё, что пожелаете. Никогда не смирюсь. Говорят: Господь Всемилостивый, Всемогущий. Почему же Он не защитил моих родных, сестру? Почему не сделал по совести и по уму? – Я расстроилась не на шутку. Внутренний протест во мне поднялся в рост и завопил во весь голос. Сад оказался последней каплей горя в жестоком деянии, которому подверглись мои родные. Сдержать рыдания не было сил.

    – Ну вот, океан слёз. Запомни, слезами ты родных не вернёшь и справедливость не восстановишь. Наша задача – противостоять злу, проучить злоумышленников, заставить каяться оступившегося человека, принудить отработать свои грехи на земле. А самое главное – переосмыслить содеянное, встать на путь истины. Пойдём в дом, застудишься, холодно.

   Входные двери на первом этаже имения были распахнуты настежь. Мы прошли вглубь. Мне стало не по себе, какое-то предчувствие саднило душу.

    – Как здесь холодно, неуютно.

    – Давай затопим, – предложила крёстная. – Видела у дома на завалинке дрова. Принесу со двора. – Не успела Наталья Серафимовна отлучиться, за печкою послышались непонятные звуки. Я прислушалась.

   Вернулась игуменья.

    – Сейчас затопим печь, и дом прогреется. – Крёстная опустила на пол возле печи дрова и повернулась ко мне.

    – Что это?!

    – Где?

    – За печкою сидит… Кто там? – Мы переглянулись. В этот миг отчётливо прозвучал глухой щелчок, как хлыстом ударили по полу.

    – О Боже, за печкой кто-то есть, – прошептала я крёстной. Она в ответ кивнула. Обстановка накалялась.

    – Давайте уйдём от греха подальше. – Не успели перевести дыхание, как опять щелчок, более выразительный, и мы услышали чьё-то тяжёлое дыхание, вслед за ним мелодичное рычание. Я прижалась к крёстной.

    – Не бойся, потихоньку отходим к выходу и покидаем имение.

    – Кто нарушил моё уединение?! – зашумел гость. Показалась громадная львиная голова, к нашему удивлению, с человечьим лицом. В глазах животного отражалась голубизна небес в ясный день и не звериное любопытство.

    – Вы что здесь делаете, а? – разозлился он.

   Мы отпрянули назад.

   Крёстная собралась с духом и ответила:

    – Это имение бабушки и дедушки моей крестницы.

    – Мне плохо, пойдёмте отсюда, – умоляла я крёстную.    

   Животное выскочило и преградило нам дорогу.

    – А-а-а-а-а-а-а, – закричала я в испуге.

   Вот когда мы разглядели чудовище. Огромный лев с большими чёрными перепончатыми крыльями по форме летучей мыши и таким же чёрным ороговевшим хвостом, который венчали острые когти, это его ядовитое жало, оттуда он пускает отравленную стрелу в жертву.

    – Теперь я здесь живу, дом охраняю. – Животное ходило вокруг нас и недовольно рычало.

    – Ты знаешь, кто это? – спросила крёстная.

    – Нет. Хочу домой, – как маленькая, заныла я.

    – Очень похоже на Мантикору – хищника, монстра. Ниночка, мы в ловушке, этот зверь охотится на людей, живыми нас отсюда не выпустит. Что я наделала? Мы пропали, – призналась в своей ошибке Наталья Серафимовна.

    – Не тронь их, – ворвался голос Прасковьи Никитичны. – Внученька, не бойся, он дом стережёт. Пришлось затратить много сил, чтобы приструнить его буйный нрав, зато теперь сторож смирный. Вас не тронет.

   Мантикора, поглядывая на нас, недовольно рычал, возвращаясь назад к печи, где и разлёгся.

    – Лёвушка, – так величала его бабушка, – передай внучке магическую искру, ты понял меня, миленький? – Мантикора недовольно поднялся и направился к нам.

    – А-а-а-а-а-а-а, – закричали мы дуэтом.

    – Спокойно, девочки, ничего плохого он не сделает. Ниночка, раскрой ладони, он передаст тебе защиту.

    – Выполняй, слышишь, бабушка говорит, – наставляла крёстная.

   Мантикора потряс над моими ладонями головой, и из его правого уха посыпались золотистые искры. Я сразу почувствовала тепло, которое, покалывая, пробежалось по ладошкам, вдоль кистей рук. По мне прошла приятная волна – ощущения невероятные, словно неведомая сила поднимала меня над землёй, отчего тело стало лёгким, невесомым – я парила. Расправила плечики, на душе воцарилась божья благодать – спокойствие вернулось ко мне. Я впервые за долгое время заулыбалась.

    – Ничего не бойся. Ты защищена. Как только женщина с малиновым клеймом приблизится к тебе, приподними навстречу ей открытую ладонь, этого будет вполне достаточно.

    – Прасковья Никитична, благодарю вас. Вы – наше спасение, – проговорила крёстная, вкладывая в слова глубокий смыл, и чувства.

    – Семью дочери не уберегла, мужа потеряла, сама сгинула. Вас в обиду не дам. Сторонитесь неблагонадёжных людей, от них одна морока и неприятностей гора. Возвращайтесь домой и живите, как надлежит, в своё удовольствие. Наталья, не оставляй внучку, ей предстоит лютое испытание, помочь не смогу, не допустят меня. Но Господь не оставит без помощи. Спасёт человек, в сердце которого любовь живёт, эту силу никто не сломит, не вытравит и не победит. Ниночка, держись за него – в нём твоё спасение.

    – Не беспокойтесь, Прасковья Никитична, я позабочусь о Нине.

    – Верую. – Мы услышали выдох, и воцарилась тишина.

   Это так неожиданно

   Я вернулась в Петербург хмурым ноябрьским утром. Погода совсем не радовала. Сильно продрогла в пути. Карета двигалась медленно. Накануне запуржило, замело, и весь город накрыло белым пушистым покрывалом. Меня встретили пустынные улицы, умело скрывавшие ночные секреты, и раскачивающиеся на ветру мигающие фонари. Они от скуки затянули свою скрипучую песнь, что наводило грусть и теребило душу. Семён Платонович сопровождал меня. Он потребовал, чтобы извозчик занёс поклажу в дом. На прощание пожелал мне обрести спокойствие духа. Агент протянул свою визитку – на случай, если понадобится помощь, или я надумаю сообщить что-то новое. На этом мы распрощались.

   Я вбежала в дом, сбросила шубку, шляпку, муфточку, отдала служанке и направилась к камину. Очень хотелось согреться.

    – Барышня, – окликнула меня Даша.

    – Что?

    – У Софьи Гавриловны гость. Пойдёмте в столовую, там тепло и обед подам вам. Вы с дороги голодны небось.

    – Лучше чаю. Промёрзла.

    – Как скажете.

    – Пойдём в столовую.

    – Сию минуту, отнесу в гардеробную ваши вещи и вернусь. Самовар как раз вскипел.

    – Очень кстати.

    – Ниночка, ты вернулась, моя девочка? – услышала я голос тётушки и оглянулась. Софья Гавриловна сияла, мне показалось, она помолодела в моё отсутствие. За ней в прихожую вышел высокий, подтянутый господин. Его внешность служила образцом элегантности. Я сразу догадалась, что этот человек занимает высокий пост и даже в часы досуга не забывает об этом. Княгиня рядом с ним чувствовала себя молоденькой девушкой. Он удивительным образом умел создавать настроение, не меняя выражения лица. Меня этот факт несколько обескуражил. Тогда, в нашу первую встречу, я не знала, что серьёзным он остаётся всегда. Пройдут годы, и он докажет мне – это всего лишь защитная маска в обществе посторонних людей. На самом деле душа у этого человека ангельская, и ему по плечу осчастливить каждого, кто встретится на его пути. Прохор Петрович, так звали знакомого тётушки, по натуре был жизнерадостным и добродушным. В первую нашу встречу я всего этого не знала. Что-то магнетическое притягивало в его лице. Но то, как он смотрел на меня, подсказало – этот мужчина способен на высокие чувства. Его глаза разговаривали со мной, досадно, что беззвучно. Боже мой! Как он смотрел на меня в день нашей первой встречи! Ему хотелось верить. Я увлеклась, вслушиваясь в свои мысли, а тем временем Софья Гавриловна меня окликнула:

    – Душа моя, познакомься, мой лучший друг и преданный помощник нашей семьи, Прохор Петрович Федотов. Он же статский советник, одержимый идеями и горячий сторонник благотворительных аккордов, – продолжала перечислять заслуги своего друга Софья Гавриловна. – Что я вижу, ты заулыбалась, радостно мне. Между прочим, покойный муж очень почитал Прохора Петровича.

    – Приятно познакомиться, – присела я в реверансе.

    – И мне.

   Тётушка не знала, чем вызвана моя улыбка. А вот её гость, кажется, догадался.

    – Вам бы с моей матушкой познакомиться, она у меня была большой любительницей сбора пожертвований. – Я загорелась, услышав любимую тему. – Всем сердцем помогала неимущим. Вы не представляете, как она красиво и тонко умела убеждать промышленников и купцов. И ей верили, хорошую репутацию в обществе не так просто заполучить. А княгине Ларской все доверяли и относились с поклонением. Тётушка, помните, как говорили о моей матушке? – Вдохновлённая воспоминаниями, я понеслась рассказывать о родимой.

    – Если княгиня Ларская взялась за дело – будет толк. Она-то никого не забудет и всем поможет, – процитировала Софья Гавриловна. – Конечно, я помню. Редкая была женщина.

    – Кажется, припоминаю, как-то раз судьба нас свела с вашей матушкой, – нерешительно заговорил гость. – Давно это было.

    – Возможно.

    – А с вами – нет.

    – Голубчик, Прохор Петрович, что же вы удивляетесь, Ниночка – юная дева, живёт в белокаменной. Там её отчий дом. В Петербурге ранее не была. После гибели родителей я покровительствую ей. Племянница живёт у меня, сиротинушка моя.

    – Сочувствую вам. – Федотов подошёл ко мне, осторожничая, предельно вежливо и ненавязчиво поцеловал руку. Я на ходу перехватила собственную мысль: «Этому человеку не чужды простые человеческие чувства. Он умеет сопереживать».

    – Пойдёмте в столовую. Даша поставила самовар. Выпьем чаю. Я после дороги никак не могу согреться.

    – Идём, милая, что же ты раньше ничего не сказала, мы заболтались, – отозвалась тётушка. – Прохор Петрович, идёмте, составим Ниночке компанию.

    – С превеликим удовольствием.

   Вот и жених подоспел…

   В один из дней Василька отпустили, и мы поехали с ним по делам.

   Вернулась одна, братец отбыл в полк. В прихожей раздеваясь, всё думала о нашей беседе с Васей, когда до слуха моего донеслось из гостиной:

    – Я увидел глаза растерянной и беззащитной девочки, обиженной судьбой. Мне так захотелось обнять бедняжечку, прижать к груди и обогреть любовью. Её трепет, искренность в каждом взгляде, движении – сразили меня. Давненько я не встречал таких открытых и чистых людей. Эта девочка не похожа ни на кого. Вынужден сознаться – я влюблён.

    – Прохор Петрович, – застыла от удивления тётушка, – голубчик, о чём вы? Она дитя ещё, а вы солидный человек, у которого за плечами большая жизнь. Вам тридцать шесть, если не ошибаюсь? Она вам в дочери годится. Вы шутите?

    – Отнюдь. Вы что же, не изучили меня за столько лет нашей дружбы? Я настроен серьёзно.

    – Вы ей в отцы годитесь, двадцать лет – немалая разница в возрасте… – недоумевала Софья Гавриловна, всячески скрывая своё возмущение.

    – И что? Кто в таких случаях думает о возрасте? Я здоров, полон сил, энергии.

    – Поражаюсь вам. Как вы себе это представляете? Она ведь дитя, к тому же неопытная. Вам нужна женщина…

   Прохор Петрович не дал Софье Гавриловне договорить.

    – Простите, позвольте с вами не согласиться, мой друг. – Он отошёл к окну и задумался. – В одном вы правы. Мы относимся к разным поколениям. И всё же, говорю как есть, сознаюсь в неподдельном страстном порыве, а не в низменном удовольствии: целуя Ниночке руку, я испытал прилив новых сил – впервые в жизни, вы понимаете?

    – А как же ваши знакомые? У вас ведь были пассии? – намекнула княгиня.

    – А у кого их нет на день, на два или месяц? Больше не выдерживал. И что вы сравниваете? Сейчас всё другое. Я влюблён, как страстный юнец. Как же это прекрасно – любить! Что стоит наша жизнь без любви?

    – Ба, да вы, оказывается, романтик! С вашими словами не поспоришь. Мир стоит на любви. Не могу сопротивляться более, подчиняюсь, с вами трудно не согласиться. И всё же Нина так юна. Ей нужно время окрепнуть, повзрослеть. Поймите, ещё свежие раны. Её преследует желание отомстить убийце родных, меня это пугает. Я очень за неё волнуюсь. Сгоряча, не приведи Господь, чего доброго, наделает глупостей, потом попробуй доказать, что она отстаивала честь и достоинство семьи. Нет, ей нынче не до замужества.

    – Софья Гавриловна, не переживайте вы так. Подожду.

   Я замерла в прихожей, боясь пошевельнуться. А в голове проскочили слова Барона из сна, я всё не могла совместить сон с событиями наяву.

    «Кот называл моего будущего мужа Прохором Петровичем, я помню. Трудно в это поверить, значит, этот человек будет моим мужем?! Не может быть. – Оцепенение сковало всё тело. – Куда бежать?» – Я на цыпочках прошла в конец прихожей, повернула и по коридору добралась в кухню. Мне нужно было где-то перевести дух.

    – Барышня проголодались? Сию минуту подам вам ужин, – захлопотала Даша.

    – Спасибо, ты права, я голодна, с самого утра ничего не ела. Рано ушли с братцем, вот только вернулась.

    – Сейчас, сейчас. Всё ещё горячее. Кухарка только сняла с печи кисло-сладкое жаркое с черносливом и фасолью. Будете?

    – С удовольствием. И ломтик хлебушка, пожалуйста.