Драконьи чары. Тори Халимендис

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
• ГЛАВА ПЕРВАЯ
• ГЛАВА ВТОРАЯ
• ГЛАВА ТРЕТЬЯ
• ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
• ГЛАВА ПЯТАЯ
• ГЛАВА ШЕСТАЯ
• ГЛАВА СЕДЬМАЯ
• ГЛАВА ВОСЬМАЯ
• ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
• ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
• ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
• ЧАСТЬ ВТОРАЯ
• ГЛАВА ПЕРВАЯ
• ГЛАВА ВТОРАЯ
• ГЛАВА ТРЕТЬЯ
• ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
• ГЛАВА ПЯТАЯ
• ГЛАВА ШЕСТАЯ
• ГЛАВА СЕДЬМАЯ
• ГЛАВА ВОСЬМАЯ
• ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

АННОТАЦИЯ

Древняя легенда гласит: раз в несколько десятилетий рождается в мире людей Избранница. Отличают ее от прочих дочерей человеческих алые пряди в волосах да особая метка на теле. И когда знаки Бездны проявляются, за девушкой приходит зверь. Не спрятаться от него, не сбежать, не укрыться. Монстр найдет свою добычу и утянет в иной мир, мир колдовства и огромных крылатых огнедышащих тварей, мир, из которого нет возврата.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Огонек светильника в моей руке дрожал, будто вот-вот собирался погаснуть. На влажных стенах вырастали причудливые тени, по ногам тянуло холодом, чувствовавшимся даже сквозь колючие шерстяные чулки. Я спускалась осторожно, нащупывала ступней в грубом башмаке следующую ступеньку, боялась оскользнуться, запутаться в подоле серого домотканого платья и полететь вниз. Все ниже и ниже в подземелье уводила меня узкая крутая лестница, все сильнее и сильнее колотилось сердце. Развернуться бы, броситься наверх, к шуму пира, к праздничным огням, подсмотреть из коридора за разыгрывающими представление актерами, послушать сладкоголосых менестрелей, но страх наказания перевешивал. Вот и решетка, у которой горит на стене чадящий факел и дремлет грузный бородатый стражник. Услышав мои шаги, он вскочил, протер глаза, вытянулся и схватился за алебарду.

    - Джок, это я, Кара, принесла тебе ужин, - робко позвала я, и в глухой тишине подземелья собственный голос показался мне неуместно громким.

    Заросший черной бородой Джок ухмыльнулся и поманил меня рукой.

    - Кара? Составишь мне компанию?

    Я покачала головой.

    - Нет, Джок. Мне велено отнести пироги и пиво тебе, и похлебку… ему.

    Последнее слово я прошептала едва слышно. Об узнике, запертом на самом нижнем уровне подземелья, не решались говорить вслух даже самые болтливые служанки. У решетки несли караул попеременно Джок и Рикард, но ни один из них не кормил пленника, да что там – даже не видел его. Еду проклятому колдуну относил сам льер Верион, но сегодня он никак не мог отлучиться – не покинешь же пиршество в честь собственной помолвки.

    - Ну, тогда неси.

    Загремела связка ключей, бесшумно отодвинулся засов. Я неверяще замерла на ступенях.

    - Ты что, хочешь, чтобы похлебку отнесла я?

    Джок приоткрыл дверь и прижался к стене.

    - А кто – я, что ли? Кому велено накормить узника? Тебе? Вот ты и ступай?

    Я поставила корзинку с едой на холодный серый каменный пол и сложила руки перед грудью в умоляющем жесте.

    - Джок, пожалуйста. Я боюсь.

    Но стражник не дрогнул.

    - И не проси. Ни за что не сунусь к проклятому колдуну. Впрочем, можешь оставить похлебку здесь, я тебя не выдам, скажу льеру Вериону, что пленника покормили. Уверен, что проверять и переспрашивать льер не станет.

    - Но ведь тогда узник останется голодным! Ему и без того достается совсем небольшой горшочек похлебки раз в день, а ты предлагаешь лишить его даже столь скудной пищи.

    Джок расхохотался.

    - Ну и что? Какое кому дело то того, сыт ли колдун или голоден?

    - Мне! – с неожиданной даже для самой себя твердостью ответила я.

    - А раз тебя так печалит судьба узника, то и корми его сама, - заявил стражник и без разрешения полез в корзинку. – Так, что мне прислала толстуха Берта? О, пирог с мясом! Замечательно! М-м, как пахнет! И пиво, говоришь? Да, расщедрился льер в честь праздника-то!

    Я рванула корзинку из его рук.

    - Отдай!

    - Еще чего! Там мой ужин.

    - Вот я сама его тебе и вручу.

    Я мстительно выдала ему не все, что приготовила Берта, оставив на дне один пирог с сыром и зеленью. Подумала, что лучше уж пусть пленник получит чуть большую порцию, нежели обычно.

    Джок тут же вгрызся крепкими желтоватыми зубами в пирог, запил его пивом из фляги и лишь после того, как утолил первый голод, посторонился, давая проход.

    - Иди до самой дальней камеры, - поучал он меня, - там просунешь под решетку горшочек – и сразу же дуй обратно, да не вздумай глядеть колдуну в глаза! Поняла?

    Я поежилась. Смотреть колдуну в глаза – чего придумал! Кому охота ходить зачарованной да имени своего не помнить?

    - Ну, ступай!

    Вся дрожа не то от царившего в подземелье могильного холода, не то от страха, я медленно пошла по узкому низкому коридору вдоль зарешеченных клетушек. И чего льеру Вериону вздумалось запирать пленника в самой дальней камере, если все остальные пусты? Чтобы не смог колдовством своими дотянуться до стражей? Не зря ведь льер сам и кормил узника, и допрашивал его, даже писаря с собой не брал. Опасался, значит, за разум охранников. Наведет проклятый на них чары, заставит отпереть узилище – и поминай как звали. Не зря, ох, не зря Джок отказался идти со мной.

    Ступать я старалась как можно более неслышно, но пленник все равно каким-то образом умудрился учуять мое присутствие. А вот я не удержалась от испуганного возгласа, неожиданно увидев возле решетки темную фигуру. Отшатнулась в страхе и едва не выронила светильник.

    - Не бойся, - низким хрипловатым голосом произнес узник. – Я тебя не обижу. Подойди поближе.

    Я вжалась спиной в ледяную стену. Хотела отвести взгляд в сторону, но отчего-то не смогла, так и разглядывала колдуна. Слабый огонек выхватывал из темноты полуобнаженную мужскую фигуру, и я невольно отметила, что колдун высок и прекрасно сложен. Длинные черные волосы спутались, но лицо почему-то щетиной не заросло. Мускулистые плечи и грудь покрывали многочисленные багровые рубцы и кровоподтеки. Осознав, что я беззастенчиво рассматриваю незнакомца, смутилась и прикусила губу.

    - Подойди, - снова позвал он.

    Я помотала головой и выдавила из себя единственное слово:

    - Н-нет.

    - Не бойся.

    Золотистые глаза с вертикальными зрачками горели во мраке, манили, и я не находила в себе сил отвернуться.

    - Я… я принесла поесть, - пробормотала, запинаясь.

    Он усмехнулся.

    - Почему ты пришла? Услышала мой зов?

    Да он безумен! Неудивительно, что льер Верион держит его подальше от всех, и не в чарах вовсе дело. Какой еще зов?

    - Толстая Берта велела мне принести похлебку. Берта – это повариха в замке, - невесть зачем пояснила я, будто бы ему могло быть дело до толстухи.

    - Подойди.

    На подгибающихся ногах я сделала шаг вперед.

    - Распусти волосы.

    Я решила, будто ослышалась.

    - Что? Зачем?

    - Я сказал – распусти волосы! – нетерпеливо повторил он приказ. – Хочу убедиться.

    Я говорила, что мне было страшно до этого момента? О, как же я ошибалась. Потому что настоящий ужас пронзил меня только теперь, заставив похолодеть и затаить дыхание. Колдун знал. Знал! Но как? Откуда?

***

Давным-давно, больше десяти лет назад, в моих темно-русых прядях появился первый алый волосок. К счастью, матушка углядела отметину Бездны еще до того, как ее успел заметить кто-либо еще. Она вырвала предательский волос, а потом отхлестала меня розгой, приговаривая себе под нос: «Ведьминское отродье! Пробилась-таки порода!» Ее слова звучали для меня загадкой, и до сих пор объяснения им я не нашла. Расспрашивать же матушку не решилась: стоило мне по наивности завести разговор, как слова мои оборвала хлесткая пощечина, наполнившая рот металлическим привкусом крови.

    Покончив с поркой, матушка отчего-то заперла меня в подполе, где я и просидела до вечера, давясь слезами и дрожа от холода, прижав к груди колени и пониже натянув подол коротенького детского платьица, чтобы хоть чуть-чуть согреть озябшие ноги. К ужину матушка выпустила меня, молча сунула краюху хлеба и отправила в постель. А на следующий день ни словом не обмолвилась о том, что произошло. Ничего пояснять она не стала. Вот только после того дня стала она сурова ко мне, куда суровее, нежели обычно, хотя и до того добрым нравом не отличалась, а еще я частенько ловила на себе ее взгляд, тяжелый, полный непонятного страха.

    Через несколько лет алые волоски заметила уже я сама. Их было немного, меньше десятка. Испугавшись, я сама выдрала их безжалостной рукой, пока не увидела матушка. Что знаменовал собой странный знак, я понятия не имела, но по реакции матушки в прошлый раз догадалась, что это нечто дурное. Вместе со страхом во мне поселилось и любопытство, и я возжелала узнать, что же за отметина у меня появилась и чем она мне грозит. Вот только выяснить это оказалось не столь просто.

    Сейчас же две алые пряди приходилось тщательно прятать, заплетая косы так, чтобы ни один красный волос не выглядывал. Несколько раз я пыталась закрасить их ореховым настоем, но ничего не получалось. С тех пор, как старый льер Раннон, которому отдали меня в услужение, потехи ради обучил деревенскую девчонку чтению, я частенько пробиралась тайком в библиотеку и пыталась найти в книгах или старинных рукописных свитках хоть какое-то упоминание о знаке Бездны. Если бы меня застали за этим неподобающим прислуге занятием, то поркой я бы уже не отделалась, заперли бы в подземелье на хлебе и воде. Но мне везло, никто ни разу не зашел после полуночи в библиотеку и не заметил скрючившуюся в дальнем углу фигурку, пытавшуюся читать при слабом свете сального огарка.

    После нескольких месяцев безуспешных поисков я набралась смелости и спросила у льера Раннона, известно ли ему что-нибудь о девушках с алыми волосами. Старик всегда был добр ко мне, и я понадеялась, что он не разозлится и не накажет меня за дерзость. Льер Раннон пожевал тонкими губами, рассеянно накрутил на морщинистый узловатый палец жидкую прядку седых волос и осведомился:

    - А почему тебя интересует этот вопрос, дитя?

    Так он всегда ко мне обращался. Должно быть, я действительно напоминала ему давно погибшую дочь, о чем судачила толстуха Берта с ключницей Густой. Юная льери умерла задолго до моего рождения, так что узнать, правдивы ли их слова, у меня возможности не имелось. А все ее портреты велел уничтожить льер Верион, чтобы отец не расстраивался, видя изображения своей любимицы.

    Мне же несказанно повезло, что льер Раннон заметил меня в храме. В тот же день, как его взгляд упал на меня, в нашу с матушкой хибару заявились стражники и передали повеление хозяина: мне надлежало немедленно собрать вещи и отправляться в замок. Поначалу я испугалась, но вскоре выяснилось, что бояться нечего. Поселили меня в крохотном чуланчике рядом с покоями льера и велели прислуживать ему: перестилать постель, приносить еду (ел старик в своей комнате, в общую трапезную выходил лишь по редким случаям), прибирать, а также выслушивать его долгие рассказы о молодых годах. Пожалуй, ради последнего я ему и понадобилась.

    - Девы с алыми волосами, - повторил он. – Да-да, я слышал о них. Но ты-то почему спрашиваешь?

    Я замялась. Не хотелось признаваться, что вот уже несколько лет, как и у меня появился этот странный знак.

    - Услышала случайно, - попыталась выкрутиться я. – Так, один разговор. Якобы это плохой знак.

    Покрытые темными старческими пятнами морщинистые руки задрожали. Льер Раннон попытался поправить укутывавший его ноги плед, но не смог даже ухватить ткань.

    - Позвольте мне, льер.

    Я присела у ног старика, споро разгладила ткань. Хозяин явно разволновался – отчего бы?

    - А я-то думал, что в замке давно уже не ведут подобных разговоров, - нетвердым голосом выговорил льер. – Верион запретил, постарался. После того, как тварь утащила Эжени.

    Эжени звали дочь старого хозяина и сестру льера Вериона. Но разве она не умерла? Льер Раннон задумчиво уставился в окно и долго молчал. Так долго, что я уж решила, будто он позабыл о моем вопросе, уйдя в воспоминания о дочери, и вздрогнула, когда он снова заговорил.

    - Есть легенда, древняя, давно уж позабытая. О зверях, которым люди приносили в жертву невинных дев. За это монстры не нападали на человеческие поселения. Но потом люди взбунтовались и прекратили отдавать своих дочерей.

    Я затаила дыхание. Никогда не слышала этой легенды. Впрочем, неудивительно, раз она давно позабыта. Льер Раннон, должно быть, вычитал ее в каком-нибудь древнем манускрипте.

    - Но звери не угомонились, - продолжал льер дребезжащим голосом. – Поняв, что жертв им больше добровольно не отдадут, они сами принялись похищать несчастных. До сих пор в нашем мире рождаются Избранницы.

    - Избранницы? – переспросила я.

    Хозяин кивнул.

    - Так их называли в старину. У этих девушек появлялись особые метки: сначала – алые пряди в волосах, а следом – знак на теле. И зверь всегда приходил за своей жертвой. Не спрятать, не запереть. Вот и Эжени…

    - Отец! – донеслось от двери.

    Льер Верион неслышно вошел в комнату и сверлил меня подозрительным взглядом. Я тут же вскочила и низко поклонилась. Пусть хозяином замка пока и называли старого льера, все прекрасно знали, в чьих именно крепких руках сосредоточена настоящая власть. Хотя молодой Верион очень любил отца, здесь ничего не скажешь. Почитал, окружал заботой, исполнял все капризы – а с годами Раннон сделался, по словам Берты, придирчив и невыносим. Мне-то ни разу не досталось от старого хозяина, а вот прочим слугам частенько влетало, особенно если попадали под горячую руку.

    - О чем вы разговариваете с этой девкой, отец?

    Верион смерил меня презрительным взглядом, и я втянула голову в плечи. Что, если льер решит, будто я надокучаю его отцу и отошлет меня обратно в деревню? К жизни в замке я уже успела привыкнуть. Работа несложная, вскакивать чуть свет не нужно, кормят хорошо, свою комнату выделили, пусть совсем крохотную, зато личную, мыться можно горячей водой, кормят сытно и вкусно. И грамоте обучили, и книги брать позволяют, пусть те, что требуется читать хозяину вслух, но все одно: устроилась я просто замечательно и лишиться новой жизни не хотела. Матушку навещала раз в десять дней – чаще не отпускали, но сильно не тосковала. Не было между нами и намека на ту любовь, что связывала хозяев, отца и сына. Матушка моя – женщина строгая, неласковая, от нее оплеухи скорее дождешься, чем доброго слова. Так что любить-то я ее любила, а вот скучать – не скучала.

    - Рассказываю девочке старинные легенды, - кротко пояснил льер Раннон.

    Верион посмотрел подозрительно.

    - Легенды?

    - Да, о золотой птице с алмазными перьями, - невесть зачем соврал старый хозяин.

    - Ну, ладно, - бросил льер Верион, – развлекайся.

    И вышел. Льер Раннон долго смотрел на закрывшуюся дверь, а потом повернулся ко мне.

    - Итак, дитя, птица та золотая жила в саду великана…

    Я не осмелилась перебить хозяина и сказать, что рассказывал-то он мне легенду, вот только совсем не ту. И чудилось, что вовсе не позабыл льер нашего разговора, вот только возвращаться к нему не пожелал.

    Не стану скрывать, легенда произвела на меня гнетущее впечатление. Некие звери, похищавшие девушек – зачем? Что они делали с несчастными? Съедали? Или жертвы были нужны им для жутких ритуалов, о которых и подумать-то страшно? Я бы отнеслась к словам льера Раннона как к стариковским россказням, если бы не два но. Первое: алые прядки в моих собственных волосах. И второе: запутанная история с юной Эжени. Судя по обмолвке старого хозяина, его дочь вовсе не погибла. И он так резко замолчал и сменил тему, когда появился сын. Во всем этом следовало разобраться.

    Ночью, когда меня отпустили спать, я разделась в своей каморке донага и осмотрела себя в поисках знака. Сначала – волосы, потом – знак на теле, так сказал старый льер. Если бы он еще упомянул, где искать эту отметину! Ничего не обнаружив, я немного успокоилась, но оставалась вероятность, что таинственная метка появилась там, где я ее увидеть не могу. На спине, например, или на шее. Улучив возможность, я на следующий день проскользнула незаметно в одну из комнат, где стояла редкостная штуковина – зеркало. Посмотрела на шею, расстегнула платье, приспустила его, извернулась и постаралась оглядеть спину. Ничего. Можно временно успокоиться – похищение мне пока что не грозит. Теперь следовало разузнать о льери Эжени.

    Вот здесь выполнить задуманное оказалось не так-то просто. К хозяину, хоть к старому, хоть к молодому, с такими вопросами не подойти, а слуги, стоило мне заговорить о госпоже, настороженно оглядывались и даже приседали. И спешили уйти, ссылаясь на занятость. Даже болтушка Луиза не пожелала говорить на эту тему. Повезло мне в ночь праздника урожая. Толстуха Берта выпила слишком много хмельного эля, и язык ее развязался. Ненадолго, но мне хватило, чтобы услышать подтверждение своим страшным догадкам.

    - Льери Эжени? – переспросила она и утерла заслезившиеся глаза краем передника. – Ох, как жаль ее! Такая красавица была! Если бы не это чудовище…

    Она осеклась, замолчала. Я подалась вперед и с жадным любопытством уточнила:

    - Какое чудовище?

    - Никакое! – сердито рявкнула Берта. – А коли тебе заняться нечем, так ступай помоги Луизе!

    Я не стала возражать, что меня взяли личной служанкой старой льера и помогать прочей прислуге в мои обязанности не входит. Безропотно поднялась и пошла разыскивать Луизу, понимая, что злить сейчас Берту не стоит.

    Льер Раннон прожил после того разговора еще полгода, а потом тихо скончался во сне. Я успела искренне привязаться к нему и оплакивала, как родного. Вопреки моим ожиданиям, льер Верион, став полноправным хозяином, меня обратно в деревню не выгнал, возможно, попросту позабыл о служанке покойного отца. Управляющий подумал-подумал, да и перевел меня в подчинение Айнур, старшей горничной. Я переселилась в спальню к Луизе и Ханне и теперь убирала не одну комнату, а все северное крыло замка. Более в моей судьбе никаких перемен не свершилось. А еще через несколько месяцев хозяин притащил пленного колдуна. Где, на каких дорогах пересекся льер с проклятым чародеем, никто не знал. Узника, как я уже говорила, заперли в тесной сырой камере и никого к нему не допускали. Пока Берта не отправила меня с корзинкой со снедью для стража и заключенного.

***

- Распусти волосы, - хрипло повторил пленник.

    Золотые глаза с вертикальными зрачками горели во мраке, точно у кошки. Против моей воли руки поднялись к головной ленте, развязали ее. Словно во сне я расплела косу и тряхнула головой, рассыпала освобожденные пряди по плечам и спине. Узник издал тихий вздох, в котором мне послышалось удовлетворение.

    - Значит, я не ошибся. Это ты.

    Кто – я? Хотела спросить, но губы отказывались шевелиться, язык онемел.

    - Подойди. Подойди поближе.

    Нельзя, нельзя смотреть в глаза колдуну, иначе зачарует, лишит воли, сделает бессильной бессловесной куклой. Отчего же я пренебрегла запретом?

    - Подойди, - в его голосе слышалось нетерпение.

    Завороженная, я шагнула, приблизилась почти вплотную к разделявшей нас решетке. Ожидала учуять запах немытого тела, пота и испражнений, но нет, ничем подобным от пленника не пахло. Чародейство, не иначе.

    - Дай руку, - велел колдун.

    Я больше не пыталась сопротивляться. Длинные сильные пальцы сжали мою ладонь, и все тело пробила дрожь, хотя рука узника оказалась неожиданно горячей.

    - Кровь. Мне нужна всего капля. Отдашь добровольно?

    Вкрадчивый голос лишал остатков воли, проникал в душу, прикосновение огнем горело на коже. Золотистые глаза мерцали, звали, сулили забытье. Словно в дурмане, я кивнула.

    - Скажи, что отдаешь добровольно.

    Сильные смуглые руки, на запястьях – черные браслеты. Зачем? Ведь должны быть цепи, верно? Но цепей-то и нет, как и кандалов. От браслетов тянет холодом, а еще – мертвечиной. Они пугают меня, и я отвожу взгляд. Жар тела чужака пока что справляется с неведомой силой, заключенной в черном металле, но это ненадолго. Откуда мне известно об этом? Понятия не имею, но я знаю, чувствую, что браслеты тянут из него силу, словно вижу наяву, как они выпивают жизнь колдуна.

    - Скажи!

    - Отдаю добровольно, - мой голос прошелестел едва слышно.

    Боль обожгла лишь на мгновение. Алая капля набухла на порезанной ладони, а потом узник поднес мою руку к губам и слизнул кровь. Меня снова затрясло.

    - А теперь уходи. И жди. Я скоро приду за тобой.

    Из подземелья я вышла словно во сне. Джок попытался приставать с расспросами, но я молча покачала головой и побрела вверх по лестнице.

    Стражник пробормотал мне в спину:

    - Небось, в глаза колдуну посмотрела? Не дело это, Кара. Ступай в храм, отмоли грех.

    Почему-то его слова показались мне забавными, и я зажала рот ладонью, чтобы не расхохотаться.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Я спохватилась, что все еще сжимаю в руке ленту, а волосы свободно падают на спину, только когда увидела отблески яркого света и услышала пьяный гогот и громкие голоса. Заплела привычно косу, повязала ленту и постаралась успокоиться. Нельзя, чтобы кто-то заподозрил, что я разговаривала с узником. Впрочем, «разговаривала» - слово неверное, говорил колдун, я-то как раз молчала. Но все равно, ни к чему прочим слугам об этом знать. Вроде бы и не сделала я ничего дурного, но чувствовала, что льеру Вериону ох как не понравится, если ему донесут о моем поведении.

    Толстуха Берта забрала корзинку и внимательно посмотрела на меня.

    - Бледная какая. Что тебе Джок сделал?

    - Ничего, - честно ответила я. – Колдуна испугалась.

    Кухарка ахнула.

    - Как – колдуна? Это что ж, Джок, чтоб его демоны Бездны разодрали, тебя заставил проклятому еду нести?

    Я молча кивнула. Берта потрепала меня по плечу.

    - Оно и понятно, чего ты вся побелела. Страсть-то какая. Ну, ничего, я вот Джоку устрою, будет знать! А ты ступай спать, без тебя справимся.

    Я поблагодарила повариху и отправилась в спальню. В темном коридоре прошла мимо парочки, замершей при моем приближении. Без особого удивления узнала в девушке Луизу. Платье горничной было расстегнуто, подол задран до пояса. Мужчину я видела впервые, должно быть, прибыл с родственниками невесты, но, судя по богато расшитой одежде, к слугам он никак не относился. Что же, если повезет, Луиза получит сегодня монетку или даже подарок. Я ее не осуждала, хотя сама ничего привлекательного в плотских утехах не видела. От одного-единственного поцелуя, которым наградил меня подвыпивший кузен хозяина, меня потом подташнивало, и я долго полоскала рот студеной колодезной водой. Подружки надо мной посмеивались, но я не обращала внимания ни на парней, доводившихся мне ровней, ни – тем более – на господ.

    За моей спиной, стоило отойти на пару шагов, вновь раздались смешки и вздохи, и я ускорила шаг. Отчего-то вспомнились золотые глаза, прикосновение горячих губ к ранке. Странное дело – от нее и следа не осталось, затянулась мгновенно, вот только горело место пореза огнем, и часто-часто колотилось сердце при воспоминании.

***

К утру жаром охватило уже всю руку до плеча, хотя никаких изменений внешне не было заметно. Я подумала обратиться к старой знахарке, лечившей травами да наговорами разные хвори, но уже к обеду огонь, казалось, выжигавший кровь, остыл. Позабыть о странной болезни мне не позволил разбушевавшийся в замке скандал.

    Льер Верион проснулся к полудню и первым делом, не дожидаясь завтрака и не поприветствовав невесту, спустился в подземелье. А спустя примерно четверть часа громкая брань донеслась даже до кухни. Берта оторвалась от супа (слуги как раз сели обедать) и велела мелкому юркому Тиму:

    - Ну-ка, сбегай, разузнай, что стряслось.

    Мальчонка послушно кивнул и выскользнул бесшумно из кухни. Ходил Тим точно кошка – и не заметишь, как подкрадется. В темных мрачных коридорах ухитрялся сливаться со стенами. Видел и слышал многое, но болтать не любил, ни с кем своими секретами не делился. Но раз уж Берта велела – всем расскажет, что разузнал.

    Вернулся Тим скоро, бледный, с трясущимися губами.

    - Там… - выговорил, задыхаясь, - там… колдун сбежал!

    И хлопнулся бы на пол, да Берта ухватила за шиворот, встряхнула как следует, свободной рукой сунула кружку с водой.

    - Пей! Да рассказывай толком: как сбежал, откуда известно.

    Ее деловитый тон немного успокоил остальных слуг, при словах Тима переменившихся в лицах. Мне так и вовсе стало дурно. Вспомнилось обещание колдуна вернуться за мной. И пусть я ничем ему не помогала, лишь принесла поесть, но меня не оставляло чувство, будто я причастна неким загадочным образом к его побегу. Хорошо еще, что сидела, и никто не заметил, как мелкая противная дрожь охватила ноги. А руки я спрятала под стол и накрепко сцепила пальцы.

    Тим выпил, клацая зубами о край кружки, воду, перевел дух и сообщил, что видел, как льер Верион в ярости крушит все на своем пути.

    - У Рикарда глаз заплыл, - вещал мальчонка. – И зуба переднего нет.

    Значит, Рикард уже сменил Джока. Интересно, как скоро льер Верион узнает, что ужин в подземелье относила я? И какое придумает наказание? Берта точно о чем-то догадалась, вон, как на меня посматривает. В груди похолодело.

    - Значит, так! – пробасила толстуха и грохнула кулаком по столу – аж тарелки да кружки задребезжали. – Кто там да откуда сбежал – не нашего ума дело. Быстро доели и принялись за работу!

    Колдуна, конечно, обитатели замка боялись, но где тот колдун – неизвестно, а Берта – вот она, и отлынивание от службы не спустит. Так что если кого и посетила мысль забросить дела и обсудить побег узника, то мигом упорхнула, стоило поварихе сжать мощный кулак. Когда спешно дохлебавшие суп слуги разбрелись из кухни, Берта окликнула меня и поманила пальцем.

    - Эй, Кара, ступай за мной.

    Приказ недоумения не вызвал: мало ли, какую работу поручить хочет. Но повариха затянула меня в пустую в сей час бельевую и велела:

    - Раздевайся.

    Я решила, что ослышалась.

    - Что?

    - Раздевайся, кому говорю! Платье снимай! И нижнюю рубаху!

    Она стала у двери, скрестив руки на необъятной груди. Пути к отступлению не было, и я медленно потянула вверх подол.

    - Да шевелись же! – нервно выкрикнула повариха и зажала рот ладонью.

    Невозможно поверить – неужели она испугалась? Та самая Берта, что ловко размозжила поленом голову огромной крысе – чуть не с кошку размером? Берта, которую боялись даже пьяные мужики? Да быть того не может!

    Снимать нижнюю сорочку не понадобилось. Когда я дрожащими руками стянула платье, повариха прищурилась, шагнула ко мне и схватила за руку.

    - Ну-ка, что это здесь такое?

    - Где? – не поняла я.

    Берта толкнула меня к окну.

    - Вот, гляди! Когда проявилась?

    Она чуть вывернула мне руку, и я заметила пониже локтя странное пятнышко, очертаниями похожее на силуэт летящей птицы.

    - Ой! – произнесла растерянно. – Испачкалась. Вот только где и чем?

    Вопрос не был праздным. Странное пятно мерцало на коже и мало походило на грязь.

    - Испачкалась! – передразнила меня Берта и рявкнула: - Говорила вчера с колдуном? Признавайся!

    Я зажмурилась и кивнула, съежилась в страхе. Сейчас она пойдет к льеру Вериону и выдаст меня, а дальше… О «дальше» думать не хотелось. Хорошо, если жива останусь, разгневанному хозяину и на глаза-то лучше не попадаться ненароком, а уж самой его разозлить – так проще камень на шею и в озеро, наверное.

    Однако же Берта меня удивила. Она ласково провела по моим волосам, привычно заплетенным в косу, и печально вздохнула.

    - Ох, девка, девка. Верно говорят, что от судьбы не уйти. Давно волосы-то покраснели?

    Я вскинула голову.

    - Что? Вы знаете? Но откуда?

    Повариха опять сокрушенно вздохнула.

    - Знать – не знала, но догадывалась. И чего только вчера тебя в подземелье отправила? Своими руками, получается, жизнь тебе, бедолаге, поломала. Закрутилась, забегалась, да и позабыла. Ты уж прости меня, Кара, виновата я перед тобой.

    Голова шла кругом, я никак не могла осознать услышанное. Жалобно проблеяла в попытке разобраться:

    - Но мне никто никогда не говорил, в чем дело. Даже матушка. Только розгами отходила.

    - Матушка! – взвилась Берта. – Да какая она тебе матушка!

    Вот уж чего я никак не ожидала услышать! Открыла рот, но не смогла из себя выдавить ни звука, только моргала растерянно.

    - Не должна я этого говорить, ох, не должна, - сокрушалась повариха. – Да только видишь как все повернулось.

    Она грузно опустилась на колченогий табурет и завела рассказ. Чем дольше она говорила, тем сильнее мне хотелось ущипнуть себя за руку и убедиться, что не сплю.

***

Восемнадцать лет назад молодая тогда еще Хлоя овдовела, оставшись с годовалой дочкой на руках. Погоревала недолго, да решила присмотреть себе нового мужа, вот только никому из деревенских парней вдова с ребенком в жены не годилась, а мужика в годах не хотела сама Хлоя. Юная Берта, подружка и наперсница, никак не могла понять, отчего не устраивает приятельницу Бранд? Ну и пусть почти полвека прожил, зато достаток в доме хороший.

    - Он уже двух жен на погост отправил, - кривилась Хлоя.

    А потом ей в голову пришла безумная мысль: оправиться за помощью к ведунье, что жила отшельницей в лесах. Берту она подбила идти с собой. О том, как они добирались до лачуги ведуньи, повариха умолчала, сказала только, что страху в дороге натерпелись. Маленькую Кару Хлоя, разумеется, потащила с собой, ребенок просил есть, капризничал, постоянно плакал. Когда подруги, наконец, достигли цели, они с ног падали от усталости. Ночь, как назло, выдалась темная, луна пряталась за низкими тяжелыми тучами, то и дело срывался мелкий дождь.

    Отшельница оказалась неожиданно молодой женщиной с темными волосами, белой кожей и большими синими глазами. Эти глаза смотрели, как показалось перепуганной насмерть Берте, прямо в душу, и видели все страхи и радости, все тайные помыслы. Смерила ведунья взглядом Хлою и усмехнулась:

    - Зря пришла. Муж твой под камнем могильным, другого тебе боги не припасли.

    Хлоя повалилась на колени и принялась умолять отшельницу помочь. Тяжко, мол, одной дочь на ноги поднимать.

    - А не поднимай, - равнодушно бросила отшельница. – Мне оставь.

    Берта обмерла. Хотела закричать, схватить подругу за шиворот и волоком поволочь подальше от жилища страшной девицы, но руки-ноги словно отнялись, язык онемел.

    - И оставлю! – зло отозвалась Хлоя. – Зачем мне лишний груз на горбу тащить?

    Ведунья еще раз посмотрела ей в лицо.

    - Значит, так замуж хочешь? Хорошо, будет у тебя супруг, только помни – сама просила. А взамен возьмешь ребенка и воспитаешь как своего.

    - Какого ребенка? – удивилась Хлоя.

    Словно в ответ на ее слова из покосившейся хижины донесся детский плач.

    - Девочку, - пояснила отшельница. – Свою оставишь, чужую заберешь. До конца года замуж выйдешь. Согласна?

    Хлоя вцепилась в подол ее юбки.

    - Молодой муж? В постели горячий? Не обманешь?

    На алых губах промелькнула и тут же исчезла насмешливая улыбка.

    - И молодой, и горячий, и с деньгами. Ну как, согласна?

    - Да, да, да, - зачастила Хлоя.

    Берта в ужасе смотрела, как ведунья унесла крошку Кару и вынесла взамен сверток с уже притихшей девочкой.

    - Тогда возьми.

    - И получу мужа?

    Отшельница кивнула. Чадящий светильник отбрасывал на ее лицо причудливые тени, и Берте казалось, что она видит перед собой то молоденькую девушку, то умудренную опытом женщину в годах. Малютка внезапно зевнула и распахнула глазенки, оказавшиеся того же ярко-синего цвета, что и у ведуньи. Хлоя выхватила сверток с чужим ребенком, а к Берте от возмущения вернулся дар речи.

    - Что ты творишь? – гневно закричала она.

    - Не твоего ума дело, - огрызнулась подруга. – Мне хныкса так надоела – сил нет. За эту-то хоть мужика обещают, а та камнем на шее висит.

    Берта поняла, что переубедить приятельницу не получится, как ни старайся, и безнадежно спросила у ведуньи:

    - А что будет с Карой?

    Не ожидала ответа, спросила от отчаяния, но услышала, к своему удивлению, тихое:

    - О ней не беспокойся. Только имя теперь у девочки иное будет. А тебя ждет судьба хорошая, в сытости и довольстве.

    - А меня? – тут же жадно поинтересовалась Хлоя.

    - А ты мужа просила, - отрезала ведунья и скрылась в доме.

    В родную деревню подруги вернулись на рассвете. А через день донеслась до них весть, что сгорела хижина, в которой жила отшельница. Не то необычайно сухое и жаркое лето было тому причиной, не то злой человек поджег. Деревенские осуждающе качали головами: отшельницу, по их твердому убеждению, на помощь людям благословили боги. Она лечила всех страждущих, платы не назначала, мерзким колдовством не занималась. Хоть и побаивались ее – ведунья все-таки, но и обижать не обижали.

    - Жаль бабу, - выразил всеобщее мнение староста. – К кому мы теперь с хворями своими пойдет? Лекарь-травник дорого берет. Чтоб у злодея рука отсохла!

    Подмену девочек никто не заметил, за своими бы детьми уследить, а не чужих малышей разглядывать. Хлоя действительно через месяц вышла замуж за заезжего парня, который увез ее в соседнюю деревню. Берта после той ночи у лесной хижины приятельницу сторонилась, а вскоре ее и вовсе забрали в замок: одна из судомоек замолвило словечко, и рукастую девицу взяли помощницей на кухню. Долгие годы бывшие подруги не встречались и даже, казалось, позабыли о существовании друг друга.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Берта замолчала, утерла лицо передником. Я пыталась осмыслить услышанное. Наверное, если бы внезапно разверзлась земля и поглотила замок – и тогда я не была бы так поражена. Сейчас же никак не могла убедить себя в реальности происходящего. Матушка мне не родная? Да как же так? Пусть между нами не было особой близости, пусть никогда не поверяла я ей свои детские секреты, пусть она с прохладцей всегда ко мне относилась, но все равно никогда в голову не приходило сомневаться в нашем родстве. Второго мужа матушки я помнила плохо. Вот то, что он мне не отец, никогда не скрывалось. В памяти остался смутный образ веселого русоволосого великана, хотя великаном он мог казаться малышке. Хорн – вот как его звали. Он подбрасывал меня до потолка и хохотал вместе со мной. А вот с матушкой они жили плохо, часто кричали друг на друга, и тогда я в испуге забивалась под стол. Однажды Хорн просто не вернулся домой с ярмарки. Соседки перешептывались, бросали любопытные взгляды на наш дом, норовили заглянуть то муки одолжить, то масла. Матушка сердилась, выгоняла их и бросала им в спины такие слова, что я зажимала уши руками. Не понимала, что происходит, ревела и получала оплеухи, сдобренные злобным шипением:

    - Уймись, докука.

    Лишь спустя несколько лет я поняла, что произошло. Хорн просто-напросто бросил семью, оставил опостылевшую супругу и подался за лучшей долей. Вроде бы видели его в таборе бродячих ромэ, но правдивы ли слухи – не знаю. И теперь вот получается, что Хлоя заключила невыгодную сделку: мужа-то она заполучила, вот только не удержала, а ненужный ребенок остался при ней.

    - Не я должна была тебе все рассказать, - сокрушалась Берта. – Да только как узнала, чья ты дочь, так и поняла: надо ждать беды.

    - Почему? – забросала я ее вопросами. – Ладно, пусть я ребенок не Хлои, а лесной ведуньи, но отчего вам в голову пришли дурные мысли? И откуда вы узнали о знаках? Кстати, что они означают?

    Повариха утерла глаза широкой грубой ладонью с вечно красной и потрескавшейся кожей.

    - И говоришь как по писаному, - пробормотала она. – Ох, зря хозяин покойный тебя грамоте обучил, ох, зря! Верно говорят: судьбу не объедешь. Не вышло из тебя деревенской девки.

    Мое поведение можно объяснить только тем, что от крайнего изумления я помутилась рассудком, потому что в здравом уме мне и в голову не пришло бы спорить с Бертой, тем более – приказывать ей. Даже в страшное подземелье отправилась безропотно, а сейчас притопнула и звенящим голосом велела:

    - Рассказывай! Все, что знаешь, рассказывай! И о старинной легенде, и о дочери покойного льера, и о таинственных знаках!

    Велела – и тут же испугалась: а ну как повариха влепит мне за дерзость затрещину да отправит в наказание чистить котлы. Но она посмотрела на меня округлившимися глазами и прошептала:

    - Ишь, кровь-то проявляется. Видать, льер Раннон что-то такое в тебе учуял, раз в замок забрал да обучать начал. Ладно, расскажу, что знаю, вот только знаю я немного.

***

…Когда Берта очутилась на замковой кухне, слава об Эжени как о первой красавице королевства уже разнеслась по всей стране. Едва ли не каждый день прибывали к льеру Раннону отважные рыцари и просили руки его дочери, но хозяин очень любил Эжени и – неслыханное дело! – дозволил ей самой выбрать себе супруга. Гордая красавица отказывала всем, невзирая на доблесть, ратные подвиги, знатность и богатство. Берта только диву давалась: уж какие женихи только не сватались, но все получали от капризницы от ворот поворот. И кого только юная льери ожидает? Уж не наследного ли принца? Так у того нареченная имеется. Правду сказать, никто из слуг и не сомневался, что случись наследнику престола увидеть их хозяйку, так он мигом позабыл бы о невесте. Раз увидав Эжени, выбросить ее из памяти и перестать о ней думать не получалось. Среднего роста, стройная, гибкая, она напоминала небесных дев, живущих, по преданиям, на облаках. На нежных щеках горел румянец, с алых губ не сходила улыбка, а в золотистых волосах выделялись две алые прядки. Отец гордился дочерью, и только младший брат порой посматривал на Эжени со странной тоской, будто было ему известно нечто о той судьбе, что поджидала его сестру. Или же юный Верион предчувствовал беду – кто знает.

    Первые признаки надвигающегося несчастья обитатели замка уловили, когда пришел во владения льера Раннона бродячий менестрель. Долго развлекал он за ужином хозяев и гостей своим пением, а потом испросил позволения исполнить балладу во славу прекрасной юной льери. Эжени зарделась, но не потупилась, кивнула свысока.

    Все ожидали, что менестрель примется воспевать внешность прекрасной девы, сравнивая ее волосы с золотисто-алым закатом, а глаза – с глубокими озерами. Эжени давно уже привыкла к столь банальным сравнениям, но песнь странствующего артиста поразила ее. Он пел о дивном крае, что лежит за непроходимой пустыней, где отражающееся от барханов безжалостное солнце слепит глаза. Попади в ту пустыню случайный путник – непременно погибнет от жажды, ибо на многие-многие мили не сыскать ни одного источника. Днем солнечные лучи сжигают кожу, а по ночам холод пробирает до костей. Скрыта за той пустыней дивная страна, где небо пронзают шпили высоких башен, где бьют на мраморных площадях в небо высокие струи чудесных фонтанов, где голова кружится от сладостного аромата цветущих лугов, где тенистые рощи манят прохладой, где не дрожат над водопадами переливчатые радужные дуги, а под облаками парят страшные огнедышащие монстры. Пел менестрель о девах, отмеченных особым знаком, о том, что рыщут звери по городам и весям, высматривая Избранниц, а когда находят – навсегда забирают в дивный мир, откуда нет возврата.

    Эжени подалась вперед, прислушиваясь к голосу певца. Выступила капелька крови на прикушенной губе, тонкие пальцы судорожно комкали кружевной платок, побелели нежные щеки.

    - Хватит! – внезапно рявкнул молодой льер Верион и грохнул кулаком по столу. – Довольно!

    Менестрель растерянно замолчал.

    - Не о моей сестре ты поешь, не ее красу воспеваешь, - продолжил вкрадчиво льер. – Скажи, кто прислал тебя смущать ее ум странными речами?

    Певец помотал головой.

    - Никто, господин. Я и сам не знаю, отчего вспомнил именно эту балладу.

    - Никто, говоришь? – протянул льер Верион, нехорошо прищурившись. – Эй, Джок, Рикард! Отведите этого наглеца в подземелье. Глядишь, за ночь и вспомнит, с чего бы ему вздумалось развлекать нас столь странной песней.

    Рикард и Джок схватили перепуганного и почти не сопротивлявшегося менестреля и потащили его прочь из зала. Эжени молча швырнула на стол скомканный платок, встала и вышла…

***

…Берта прервала рассказ, уставилась невидящим взглядом в стену и надолго замолчала. Ни слова не произнесла, пока я не поторопила ее:

    - А дальше? Что случилось дальше?

    Повариха отмерла и продолжила:

    - А дальше было вот что…

***

…Менестреля льер Раннон распорядился выпустить из темницы. Верион, узнав о решении отца, помрачнел и принялся расспрашивать, куда ушел певец, но никто на его вопросы ответа не дал. Менестрель словно испарился – ни через одну окрестную деревню он не проходил. Во всяком случае, крестьяне путников в тот день не видали. Льер Верион только зря исхлестал ни в чем не повинную лошадь и вернулся в замок с пустыми руками.

    Эжени же с того дня переменилась. Стала грустной, молчаливой, полюбила подолгу смотреть в окно, время от времени вздыхая. Встревоженный отец созвал всех лекарей и травников, но целители только руками разводили: девушка была здорова. А что печалится – так то свойственно юным девам, выдать ее замуж – мигом повеселеет. Верион предположил, что на сестру наслали порчу, и привел сначала служителя храма, а затем привез откуда-то старую ведунью. Служитель прочел молитвы и окропил комнаты Эжени драгоценным маслом, старуха поводила над ее головой руками, закатила глаза и затрясла головой. Ни молитвы, ни странные действия ведуньи не принесли результата.

    Лето подходило к концу. В один из последних погожих дней юная хозяйка словно бы проснулась, велела служанкам нарядить ее в новое платье из светлого шелка и вышла погулять в сад. И не вернулась…

***

…Берта опять замолчала, теребя передник.

    - Куда она пропала? – не выдержала я. – Сбежала?

    Кухарка медленно покачала головой.

    - Нет, не сбежала. Запрещено о том судачить, но тебя я скажу. Похитили ее.

    - Как? – ахнула я. – Кто похитил?

    - Зверь.

    Слово упало камнем, придавив все мои надежды, разрушив веру с то, что я смогу быть счастливой.

    - Значит, это правда? Та легенда? Правда, да?

    Берта кивнула. У рта ее залегли скорбные складки, лоб прорезала морщина, и сейчас она казалась совсем старухой.

    - Расскажи мне! – потребовала я. – О нем. О звере. Какой он?

    Повариха поежилась, зябко обхватила пухлые плечи натруженными руками.

    - Страшный. Сама я его не видела, но горничные шептались. Да, шептались, пока молодой хозяин им рты не заткнул. Он искал сестру, искал, но не нашел и следа. А когда вернулся – чернее грозовых туч был, страшнее урагана, что срывает крыши домов. Объявил, что Эжени умерла. Скончалась – и все. Наверное, им так легче было, ему и льеру Раннону. Тот вообще за сутки превратился в старика.

    - Но почему я не слышала эту историю?

    - А как бы ты услышала? Говорю же – льер запретил о ней упоминать. Да и не вчера все случилось, многие слуги из тех, кто знал, уже на погосте, а кто помоложе – считают Эжени покойницей. Я и сама почти уверовала в то, что она погибла. Безопаснее так, понимаешь?

    Я понимала. Конечно, под угрозой плетей и подземелья можно убедить себя в чем угодно. Вот только собственная судьба теперь казалась мне незавидной. Он обещал вернуться за мной, колдун с золотыми глазами. Отметина вспыхнула огнем, да так, что я зашипела от боли. Значит, это и есть метка. Знак Бездны. Матушка – нет, не матушка, Хлоя – откуда-то прознала о судьбе юной льери и догадалась, кто такая ее названная дочь. Жаль, мне ничего о своих догадках не сообщила. А вот кстати…

    - Скажи, а ты не виделась потом с Хлоей?

    Уже без всякого удивления отметила, что из моего обращения с Бертой ушла почтительность, я вела себя так, будто имела право расспрашивать и приказывать – и не сомневалась, что приказы будут исполнены. Должно быть, повариха тоже не усомнилась в моем праве требовать ответов, потому как покорно сообщила:

    - Нет, с тех пор, как попала в замок – ни разу.

    - От кого же тогда она узнала о знаках? – вслух размышляла я. – Надо бы ее навестить и все выяснить.

    Берта закивала.

    - Навести, Кара. Может, ей ведунья чего рассказала? Я-то ту ночь, когда детей поменяли, помню плохо. Нет, неверно, не плохо, а как-то странно. То вижу все ясно, будто вчера случилось, а то как туманом застилает память.

    Ее слова убедили меня в том, что надо бы поскорее наведаться в родную деревню. Может, есть способ спастись от зверя, и отшельница сообщила о нем Хлое? Вот только осуществить свой план у меня скоро не получилось: не удалось выбраться из замка. Хлопот в связи с приближающейся свадьбой хозяина навалилось много, и слуги сбивались с ног, стремясь угодить льеру. Ни о каком свободном времени и думать не приходилось, работы хватало на всех с лишком. Вечерами я просто валилась в кровать без сил. Одно хорошо – в бесконечной суете думать о таинственном звере было некогда. О том, что я могу оказаться Избранницей, лишь иногда напоминала метка на руке, но беспокоила она меня нечасто, всего лишь пару раз за эти дни я почувствовала от нее тепло – вот и все.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Джок подстерег меня вечером через три дня после исчезновения колдуна. Расплывшийся чуть ли не на половину лица синяк уже утратил черно-фиолетовый окрас, налился зеленцой, а по краям пожелтел.

    - Очень болит? – спросила я с сочувствием. – Может, попросить для тебя у травника целебной мази?

    - Сам справлюсь, - буркнул стражник. – Только вот чего, Кара: должна ты мне. Я тебя хозяину не выдал, не рассказал, что ты к узнику ходила.

    - Спасибо тебе, - благодарно ответила я.

    Джок ухмыльнулся.

    - Одними словами не отделаешься, крошка. Знаешь, что льер Верион сделал бы с тобой, узнай он, что ты приносила колдуну еду? Высек бы плетьми, а потом кинул в ту самую камеру, где сидел проклятый беглец. И позволил бы всем желающим поразвлечься с тобой.

    Он говорил правду, слава о Верионе как о человеке вспыльчивом и жестоком давно уже разнеслась по окрестностям. Должно быть, именно потому хозяин и не мог так долго сыскать себе подходящую невесту: никто из соседей не желал отдавать за него свою дочь.

    - Спасибо, - повторила я. – Чего же ты хочешь за доброе дело, Джок? Принести тебе пирогов с мясом? Больше мне, увы, дать нечего.

    Стражник осклабился.

    - Как это нечего, милая Кара? Верно ли говорят, что ты еще девица? Что никого к себе не подпускаешь?

    Я в ужасе прижалась спиной к холодной стене.

    - Нет, Джок! Ты ведь шутишь? Скажи, что ты шутишь!

    Но по его голодному взгляду, по тому, как напряглись его плечи, как он облизнул пересохшие губы, я поняла: нет, не шутит.

    - Ну же, малышка, - прохрипел он и уперся руками о стену по бокам от меня, лишая таким образом возможности сбежать. – Давай, не ломайся. Тебе понравится, вот увидишь.

    Он склонился ко мне, и я задержала дыхание: от стражника несло застарелым потом, элем и жареным луком. Съежилась, попробовала присесть и проскользнуть под его рукой – куда там! Он схватил меня за плечо своей лапищей, да так сильно, что я охнула.

    - Что здесь происходит?

    Никогда не думала, что обрадуюсь, услышав ледяной голос хозяина. Джок тут же отпустил меня, повернулся и поклонился.

    - Кажется, я дал тебе задание, - процедил льер Верион, прожигая его взглядом. – Верно?

    - Да, льер, - пробормотал стражник, низко опустив голову.

    - Тогда почему ты еще здесь? Или я велел тебе не чистить нужники, а развлекаться с девками?

    Джок молчал. Выше бороды по его лицу расползлись багровые пятна.

    - Пошел вон!

    Стражника как ветром сдуло, а льер Верион повернулся ко мне. Голубые глаза уставились прямо мне в лицо, тонкие губы искривились в усмешке. Я низко поклонилась и собиралась прошмыгнуть следом за Джоком, но не тут-то было.

    - Постой-ка! Куда собралась?

    - На кухню, льер, - тихо ответила я, не отрывая взгляда от носков своих башмаков.

    Посмотреть льеру в лицо не осмеливалась. Казалось бы, красивый мужчина, высокий, широкоплечий, с длинными льняными волосами, слегка удлиненным лицом с резкими чертами – любоваться бы и любоваться таким. Ан нет, льер Верион внушал окружающим трепет.

    Хозяин ухватил меня за подбородок крепкими пальцами, заставил поднять голову.

    - А я тебя помню! Ты ведь прислуживала моему отцу?

    - Да, льер.

    - Как тебя зовут?

    - Кара, льер.

    Мой голос звучал тихо, внутри все замирало от страха, но вместе с тем появилось непривычное для меня новое ощущение. Захотелось дерзко стряхнуть чужие пальцы, все еще удерживающие мой подбородок, гордо расправить плечи, бросить что-нибудь презрительное. И это желание напугало меня гораздо сильнее, чем интерес хозяина.

    - Кара, - повторил он.

    Цепкие пальцы отпустили мой подбородок, погладили щеку. Я дернулась, стремясь уйти от прикосновения. Льер зло ухмыльнулся.

    - Строишь из себя недотрогу, хотя только что готова была отдаться прямо здесь грязному холопу?

    От возмущения я задохнулась, а потом выпалила, не задумываясь, кому и что говорю:

    - Вовсе я не собиралась! Джок силой хотел принудить меня, а теперь и вы поступаете так же!

    И тут же вжалась в стену, сообразив, что сравнила всемогущего льера со стражником. Да он сейчас за такую дерзость шкуру с меня спустить велит! Но Верион, вопреки моим ожиданиям, не разозлился. Он долго смотрел мне в лицо, но больше не прикасался, а потом задумчиво спросил:

    - Значит, он хотел взять тебя силой?

    Я кивнула.

    - Он об этом пожалеет.

    Тон хозяина был спокойным, но от спокойствия этого веяло такой угрозой, что мне стало холодно. Проснулась непрошенная жалость, и я, сама себе удивляясь, пробормотала:

    - Может, он и не стал бы… не знаю…

    Верион хмыкнул.

    - Стал бы. Можешь не сомневаться. Так что я спас тебя, наивная Кара, но ты не торопишься с благодарностью. Ладно, ступай. Я позову тебя потом.

    Он ушел, а я потерла пальцами виски, пытаясь понять, что сейчас произошло. То, что льер избавил меня от Джока, несомненно, хорошо, хоть и жаль незадачливого стража, но тот сам виноват. Меня же озадачила последняя фраза хозяина. Он позовет меня? Зачем? Если его невесть с чего обуяла та же похоть, что и стражника, то почему он не попытался удовлетворить ее прямо на месте? Мысль о том, что кто-то может осмелится отказать самому льеру Вериону, в голову не могла прийти ни хозяину замка, ни многочисленной челяди. Конечно же, и от меня он ожидал готовности удовлетворить любую его прихоть. Так почему не воспользовался?

***

Утром Берта меня озадачила.

    - Одна из прислужниц невесты льера захворала, - сообщила она, едва я вошла в кухню. – Да так, что трясет ее в лихорадке, лекаря позвали. Ступай наверх, будешь помогать оставшейся горничной.

    Я растерялась. Представления не имела о том, как полагается угождать знатной льери, о чем и сообщила Берте. Кухарка только махнула рукой.

    - Не думаю, что тебе доверят одевать или причесывать госпожу. А так-то ты сколько рядом с покойным хозяином провела, всякие поручения выполнять сможешь, говорить складно обучена, грамоту, опять же, знаешь. Кроме тебя послать мне некого, старых горничных льери Эжени давно из замка отослали.

    Деваться некуда, пришлось идти. Невесту себе наш хозяин сыскал в дальних краях, где ему довелось побывать с полгода назад. Местная знать, как я уже упоминала, не слишком спешила с ним породниться, наслышавшись о его нраве, потому и проходил льер в холостяках до тридцати двух лет, иные в его годы уже детям женихов-невест присматривают. Невеста же оказалась моей ровесницей, невысокой, русоволосой, с большими голубыми глазами, маленьким ротиком с капризно оттопыренной нижней губой, небольшим прямым носом и ямочками на щеках. На приезд льери Люсиллы обитатели замка возлагали большие надежды, думали, что она смягчит жестокий характер льера Вериона, но надежды эти не спешили оправдываться. Более того, мне довелось уже услыхать перешептывания служанок, что не больно-то льер невесту и любит. Во всяком случае, в спальню по-прежнему призывались молоденькие хорошенькие девушки, и ни одна из них не приходила больше десятка раз. Льер ценил разнообразие.

    Люсилла как раз собиралась на прогулку, когда я вошла, поклонилась и робко представилась. Она с любопытством осмотрела меня с головы до ног и скривилась.

    - Какое ужасное место! – проговорила она протяжно, словно с ленцой. – Даже нормальных горничных нет, прислали какую-то неотесанную девку. Ты хоть читать-то умеешь?

    - Да, льери, - ответила я, опустила взгляд и с силой впилась ногтями в ладонь, заглушая неуместное желание развернуться и выйти.

    - Ладно. Оставайся здесь, с Эмили, до моего возвращения, и слушайся ее во всем. Готовы, Норма?

    Сухощавая женщина средних лет, неуловимо смахивавшая на ворону, не то из-за черных гладко зачесанных волос, не то из-за узкого лица с длинным носом, важно кивнула. Я знала, что эта Норма – не прислуга, но и не ровня господам. В тех краях, откуда родом льери Люсилла, таких женщин нанимают, чтобы сопровождали девушек при поездках и прогулках с мужчинами. Значит, льер Верион куда-то собрался вместе с невестой. Люсилла еще раз велела мне слушать Эмили и выплыла за дверь, Норма последовала за ней.

    Горничная оказалась болтушкой. Невысокая, черноволосая, курчавая, темноглазая, с золотисто-смуглой кожей, она не походила на девушек нашего края, светлокожих и большей частью светловолосых, поэтому я с любопытством рассматривала ее. Говор Эмили отличался той же тягучестью, что и у ее госпожи. Меня она расспрашивала о жизни в замке и в особенности – о мужчинах. Повеселела, узнав, что среди стражников много холостых, и принялась рассказывать о своей родине. Прежде я только читала о южных землях, поэтому сейчас с интересом слушала о белокаменном городе, раскинувшемся на побережье теплого моря, о шуме волн и криках чаек, о соленом ветре и жарком солнце, об узеньких улочках, выложенных булыжником, о роскоши дворцов знати и прохладе мраморных храмов, о садах, где деревья усыпаны абрикосами, персиками и гранатами, о виноградниках и о лучшем в мире молодом вине, хмельном и легком, что пьется, будто вода.

    - Страшилась я ехать сюда, - понизив голос, призналась горничная. – И Риа, вторая горничная, и Норма – все боялись. И даже сама госпожа, плакала сильно, вот только куда ж ей, бедняжке, деваться?

    - Почему? – спросила я с удивлением. – Если льери не хотела покидать родные места, то отчего ее выдали замуж так далеко?

    Эмили округлила темно-карие глаза и прошептала:

    - А куда же ей деваться? Ее никто замуж бы у нас не взял, она – Отвергнутая.

    И тут же прикрыла рот ладонью. Ее слова меня заинтриговали, напомнили мою собственную историю, и я принялась настаивать на объяснении. Горничная сопротивлялась и мотала головой, но желание поделиться тайной распирало ее, так что вскоре она сдалась и шепотом, то и дело прерываясь и оглядываясь, будто нас кто-то мог подслушать, поведала историю своей хозяйки.

***

…В далекой южной стране, простирающейся вдоль морского побережья, почитали своих богов, да и обряды с ритуалами отличались от северных. Раз в пятьдесят лет южане отдавали огненному чудовищу девственницу из знатной семьи, чтобы умилостивить жестокого монстра. Взамен получал город, пожертвовавший девушку, освобождение от налогов на пять лет, да и чудовище, надо сказать, не скупилось: на том месте, где на ночь привязывали несчастную, утром находили сундучок с золотом. Вот только семьи бедолаг, надо полагать, обмен дочерей на монеты не радовал. Возможно, если бы монстру годилась любая девушка, то от желающих избавиться от лишнего рта да еще и обогатиться не было бы отбоя, но жертву выбирали только из старинных семей, у которых и своего золота предостаточно, причем жрец видел некие известные только ему признаки у девочки, когда той исполнялось всего несколько дней от роду. Как только объявлялось по королевству о том, что новая Избранница найдена, начинались всенародные гуляния. Жители города, в котором обнаружили подходящую девочку, ликовали, а знатные семьи, поздравляя родителей малышки с выпавшей им честью, втихомолку радовались, что их-то эта участь миновала. Да, отдать свою дочь считалось особой честью и милостью богов, но разве это утешало матерей и отцов? Они смирялись и даже делали вид, что гордятся, но лица их мрачнели. Впрочем, справедливости ради надо отметить, что встречались и фанатики, действительно радостно отдававшие своих детей в лапы монстру.

    Мать Люсиллы, провожая вечером дочь к открытой площадке на крыше храма, не выглядела ни радостной, ни печальной. Лицо ее оставалось равнодушным, когда она покрыла голову Люсиллы белым покрывалом и лично завязала первый узел на веревке, привязывающей девушку к столбу. Шептались, что благородная Вероника всегда недолюбливала своего первенца, но у Эмили имелось свое объяснение: конечно же, мать просто не желала привязываться к ребенку, которого предстояло потерять, потому и проводила с дочерью мало времени.

    В ночь жертвоприношения жителям города предписывалось разойтись по домам еще до наступления заката, крепко-накрепко запереть двери и ставни и всю ночь молится. А утром, обнаружив золото на опустевшей площадке, верховный жрец объявлял начало празднований. Только на сей раз все вышло иначе.

    Горожане с рассветом стеклись к храму, возбужденные, радостные, в ярких одеждах, с цветами в волосах. Вышел сребловласый храмовник в белых одеждах, с золотой цепью на поясе, но босой – в знак смирения и преклонения перед волей богов. Неспешно поднялся по внешним каменным ступеням на крышу, но не подошел к краю и не воздел руки, благословляя паству. Не ударили торжественно литавры, не стали рассыпать служки цветочные лепестки, не полетели в толпу сласти и мелкие монетки. Вместо этого окутавшую храмовую площадь благоговейную тишину разрезал дикий вопль.

    Произошло что-то ужасное. Вместо ликования площадь начала охватывать паника. Никто еще не понимал, что стряслось, на лицах читалась растерянность, но все разом почувствовали: ничего хорошего ждать не приходится. Когда верховный жрец, бледный, с безумным взглядом, показался у ограждавшего крышу парапета, жители города в едином порыве подались вперед, ожидая известий и страшась их.

    - Жертва не принята! – глухим голосом каркнул жрец и пошатнулся, схватился обеими руками за белые камни с такой силой, что из-под одной ладони потек алый ручеек.

    Служки бросились наверх. Никто из собравшихся не расходился, никто не понимал, что следует делать дальше. Ясно было одно: празднование отменяется. Боги отвернулись от города. Зверь отказался от жертвы.

    Гулко ударил колокол, раз, второй, третий. Вышли на ступени храма жрецы, сменившие праздничные одеяния на траурные, принялись стройными голосами читать молебен. Толпа разом рухнула на колени, подхватила слова. Многие прерывались на рыдания, кое-кто упал без чувств, но никто не покинул площадь до самого заката. Люди молились истово, не прерываясь, в надежде, что боги услышат их и смилостивятся…

***

- Не помогло, - с горечью заключила Эмили. – Год выдался неурожайный, причем по всей стране. Море штормило, да так, что рыбаки боялись выходить на ловлю. Вместо освобождения от налогов на наш город повесили пеню, так что все золото из сундука ушло на уплату.

    Я вздрогнула.

    - Погоди, так чудовище оставило золото?

    Эмили кивнула.

    - В том-то и дело. Бросило сундук на крыше, рядом с несчастной госпожой Люсиллой. Она, бедняжка, без чувств лежала, когда народ собрался и жрец на крышу полез. Да и к лучшему: растерзали бы ее, очнись она и спустись сама. А так провалялась три дня в лихорадке. Ее служки ночью уже домой принесли, беспамятную. Госпожа Вероника хотела потом выздоровевшую дочь в обитель отправить, да только ни одна обитель ее принять не согласилась. Так госпожа Люсилла и осталась дома, даже выходить никуда не могла: люди ее ненавидели, плевали вслед, бранные слова шипели в спину. Хорошо еще, заезжий северянин посватался.

    - А почему монстр ее не забрал? – попробовала разобраться я.

    - Да кто его знает? Жрецы сначала решили, что госпожа себя не соблюла, а за такое казнь полагается, мучительная. Позвали повитух, те осмотрели жертву и разом признали ее невинной. Потому-то жива и осталась, не то лютой казни бы предали.

    Рассказ горничной заинтересовал меня главным образом потому, что в нем тоже упоминались зверь и Избранница. Вот только непонятным оставалось, как же быть с теми знаками, что проявляются со временем. Жрецы, по словам Эмили, вычисляли подходящих девочек еще в младенчестве, когда никаких меток не имелось. Я попыталась осторожно расспросить болтушку о том, были ли у принесенных в жертву девушек алые пряди, и наткнулась на полный недоумения взгляд.

    - Откуда же мне знать? – удивленно протянула служанка. – Наши-то женщины не то, что северные, всегда волосы под покрывалом прячут. Это уже здесь госпожа по местной моде наряжаться да причесываться стала, чтобы жениху угодить, и мы за ней следом.

    - А у льери Люсиллы ты никаких знаков не заметила?

    Горничная покачала головой.

    - Если ты о красных волосах, то нет, ничего подобного, уж я-то углядела бы, сама госпожу расчесываю. А на теле родинки имеются, вот только тебе о них знать ни к чему, даже не спрашивай, все одно не скажу. Мало ли, передашь кому, а у госпожи из-за этого неприятности будут.

    - Не стану, - пообещала я. – А как жрецы определяют, кому выпала участь стать жертвой?

    Эмили округлила глаза.

    - Свои ритуалы на то есть, - прошептала она. – Нам, простым смертным, о них не говорят, да и к чему? Знаю только, что жертву приносят раз в пятьдесят лет, а вот деве предназначенной и десять может исполниться, и двадцать – тут уж как повезет, столько и проживет.

    Понятно. Значит, Избранницы рождаются не строго через пятьдесят лет, а в разный срок. Оставался еще один вопрос, который я и задала:

    - А бывало так, чтобы зверю отдали не одну девушку, а двух или трех?

    Горничная презрительно фыркнула.

    - Нет, конечно. Зачем?

    Действительно, зачем? Раз уж одну Избранницу жрецы обнаружили, то искать следующую начнут через назначенный срок, не раньше. Но подходящие девочки могут, наверное, рождаться и чаще, и… и что тогда? Услышанное следовало бы обдумать, вот только рядом с трещоткой Эмили сосредоточиться никак не получалось – очень уж она отвлекала своей болтовней.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Льери Люсилла оказалась хозяйкой придирчивой и взбалмошной. Все, что бы я ни делала, было не по ней, любую работу она заставляла переделывать по два-три раза. Эмили пояснила, что на юге Избранницам дозволяется многое, их почитают, спешат выполнить любой каприз, любое пожелание. Не слишком высокая плата за то, что однажды тебя привяжут к столбу и оставят в жертву зверю, как по мне. Хотя я даже на такую рассчитывать не могла. Золотистые глаза с узкими зрачками теперь снились мне каждую ночь, они глядели на меня из темноты, а в ушах звучало обещание: «Я вернусь за тобой!» Снилось мне и кое-что другое. Край, о котором даже в книгах покойного хозяина читать не доводилось. Искрящаяся под солнцем лазурная водная гладь, простирающаяся, покуда хватит взгляда, и сливающаяся с бледной синевой небес. Хрустальный грот, сияющий огнями. Увешанное невиданными крупными плодами раскидистое дерево с узловатым стволом. Дивные цветы немыслимо ярких расцветок. Изящные высокие арки мостов. Странный храм без крыши с плоским черным алтарным камнем. Эти сны тревожили меня, по утрам я ходила сама не своя, то и дело замирала с мечтательной улыбкой. Если меня заставала в такой момент льери Люсилла, то приходилось выслушивать гневные крики о ленивых северных девках, ни на что не способных. Я молчала, стискивала за спиной кулаки, кусала губы и опускала взгляд, чтобы не выдать ненароком поднимавшуюся внутри душную темную волну злости. Ленивая девка? Да от такой хозяйки кто угодно ума лишится! Одну лишь постель перестилала ей по три раза, а только на кухню сколько меня гоняли за одно утро! Сначала льери пожелала на завтрак сыра и яблок, потом передумала и велела принести ей хлеба и масла, затем решила, что ей хочется молока, нет, пожалуй, травяного отвара, нет, все-таки молока, но горячего и с медом. И яблок тоже, да.

    Люсилла прекрасно понимала, что жених терпеть ее капризы не станет, поэтому отыгрывалась на слугах, а с льером Верионом была милой и приветливой, разговаривала сладким голосом, улыбалась и всячески выказывала ему радость от того, что вскоре станет его женой. Сам же льер, как мне думалось, сердечной привязанности к невесте не испытывал, впрочем, о том я уже упоминала.

    Когда же вторая горничная, наконец-то, выздоровела, меня отправили обратно в распоряжение Берты, и я получила возможность навестить матушку.

    - Ступай, конечно, - ответила на мою просьбу кухарка. – Авось, что новое и узнаешь.

    И я после обеда отправилась в родную деревню, рассчитывая к вечеру вернуться.

***

Лето в наших северных краях мягкое, нежаркое, солнце согревает, но не слишком припекает, а тут еще небо затянуло низкими тучами – к вечеру могла разыграться гроза. Вернуться следовало до того, как она разразится, чтобы не промокнуть до нитки и не заболеть, так что шла я быстрым шагом и не останавливалась, чтобы поболтать с работавшими в поле деревенскими жителями. Поприветствовала их и пошла дальше, заметив, однако, что кое-кто из старых знакомых посматривает на меня странно. «Наверное, решили, что я загордилась, - подумала, ускоряя шаг и переходя почти на бег. – Неприветливой стала. Ладно, если на обратном пути успею, то переброшусь парой слов». Однако же оказалось, что причина косых взглядов была иная, и выяснила я ее вскоре после того, как толкнула давно не крашеную покосившуюся дверь нашей лачуги.

    - Зачем явилась? – нелюбезно встретила меня матушка, которую я про себя привыкала называть Хлоей.

    - Проведать. Вот, снеди принесла вам из замка.

    Я принялась вытаскивать из корзины прихваченные на кухне пироги с яблоками. Берта, хоть и ворчала, но всегда позволяла мне взять немного еды домой.

    - Объедки! – возмутилась Хлоя. – Нет бы монет прихватила да справила матери обновку.

    Я низко опустила голову. Да, мне платили жалованье, но его хватало лишь на то, чтобы самой одеться-обуться да отложить совсем немного. Матушка продолжала бушевать, сетовала на то, что дочь ей досталась неблагодарная, о родительнице заботиться как следует не желает, притаскивает всякую ерунду вместо того, чтобы выпросить у хозяев какую стоящую вещь, шаль, к примеру, или расшитые ленты.

    - Да кто ж мне даст их? – возмутилась я, устав выслушивать попреки. – За какие заслуги?

    Хлоя смерила меня оценивающим взглядом и глумливо хохотнула.

    - Дура дурой выросла! А то не знаешь, как у мужика подарок выпросить!

    Я разинула рот от изумления.

    - О чем вы, матушка?

    - Хочешь сказать, льер ни разу тебя в спальню к себе не позвал? Да не поверю! Вон, как похорошела! А еще, поговаривают, к тебе хороший человек приглядывался, из стражи, так хозяин его за то наказал. Брешут, скажешь?

    Ясно, слухи о том, как несчастный Джок пострадал из-за глупой девки дошли и до деревни, небось, сам стражник об этом и позаботился. Выставил меня перед старыми знакомыми бесчестной гулящей девицей! Ну, Джок, я тебе это припомню! Не знаю, как, но найду способ отплатить. Интересно, это и в замке обо мне такие сплетни гуляют? Хотя там вряд ли кто им поверит.

    - Опозорила меня! – бушевала Хлоя. – Так нет бы матери хоть какую безделицу принести, чтобы порадовать, она огрызки таскает!

    Мне стало обидно.

    - Вовсе это не огрызки и не объедки, матушка. Хорошие пироги, свежие, утром только испечены.

    В ответ я получила новую порцию брани. Хлоя, казалось, едва сдерживалась, чтобы не наброситься на меня с кулаками. Глаза ее блестели, изборожденное морщинами и покрытое пятнами от солнца лицо раскраснелось, поредевшие волосы, в которых вот уже несколько лет проглядывала седина, растрепались. Она придвинулась ко мне вплотную, и тут я ощутила кисловатый запах дешевого пойла. Догадка поразила меня.

    - Матушка, вы пьяны? – вырвалось прежде, чем я успела подумать.

    Хлоя замахнулась, но не ударила, рухнула на обшарпанный колченогий табурет, уперлась локтями в исцарапанную столешницу и устроила подбородок на ладонях.

    - Подумаешь, хлебнула немного, - презрительно процедила она. – А что мне еще остается, с такой-то дочерью?

    - Которая и вовсе вам не дочь, - тихо дополнила я.

    Она злобно ухмыльнулась.

    - Узна-ала? Донес кто? Знаю, знаю, Берта растрепала, верно? Глупая трещотка!

    Я присела на корточки рядом с ней, заглянула в глаза.

    - Вы знаете, зачем та женщина так поступила? Поменяла младенцев?

    Хлоя пожала тощими плечами.

    - Понятия не имею. Не моего ума дело, чего там ведьма задумала, для каких темных делишек ей девчонка понадобилась.

    - И вы так просто отдали ей свою дочь? Подозревая, что ведунья могла забрать ее для какого-нибудь темного ритуала? – изумилась я. – Что малышка может умереть на алтаре?

    - Надоела хныкса, - скривившись, пояснила мне Хлоя. – За тебя хоть мужика обещали. Прогадала я, правда. Был мужик да сплыл.

    Она уронила голову на стол и затряслась в рыданиях. Я же поняла, что дальше оставаться дома мне смысла нет. Пора уходить обратно, чтобы успеть вернуться в замок до надвигающейся грозы.

***

Я уже поднималась по ступеням, когда на землю упали первые тяжелые капли. Ливень хлынул стеной, за несколько мгновений промочив до нитки мое платье. Взвизгнув, я подхватила юбку и вприпрыжку взлетела к дверям. Судя по донесшимся до меня запахам жареного мяса и пирогов с луком, наступило время ужина, слуги таскали подносы с едой из кухни. Следовало бы сразу же прийти Берте на помощь, но мокрая одежда противно липла к телу, и я направилась лестнице, ведущей наверх. Надо бы подняться к себе и переодеться в сухое.

    Чего я никак не ожидала, так это того, что столкнусь на площадке между этажами с льером Верионом. Хозяину в это время надлежало находиться в трапезном зале, ужинать с невестой.

    - Стой!

    Он ухватил меня за плечо, развернул к себе. Поклониться, пока он не разжал хватку, не получалось, так что я просто опустила голову и прошептала:

    - Льер.

    Он не отпускал меня, наоборот, крепче стиснул пальцы.

    - Откуда ты бежишь такая мокрая?

    - Ходила в деревню, - пробормотала я. – Навестила матушку.

    Казалось, он даже не услышал мой ответ. Во всяком случае, ни слова не сказал о том, что я покинула замок, не спросив позволения у хозяина, хотя я уже заготовила оправдания.

    - Тебя зовут Кара, верно?

    - Да, льер, - ответила я, удивленная донельзя.

    Почему хозяин стоит и расспрашивает меня вместо того, чтобы спуститься к ожидающим его гостям и приближенным? Между прочим, среди этих гостей и его невеста, и все они сейчас ждут появления льера Вериона, чтобы приступить к трапезе.

    - Значит, я верно запомнил твое имя, - удовлетворенно заявил льер.

    Я от изумления позабыла о страхе перед ним и вскинула голову. К чему ему помнить о жалкой служанке?

    Верион провел пальцами по моей щеке, и я охнула: руку, ту, на которой проступила отметина, словно огнем обожгло. Произошло и еще нечто странное: льер отдернул ладонь и уставился на нее, а потом перевел взгляд на меня.

    - За-анятно, - протянул он. – А ты девушка необычная, Кара. Скажи, у тебя есть жених?

    Поведение хозяина сбивало с толку, объяснение мне в голову пришло одно: он повредился рассудком. Иных причин его поступкам и словам я не находила. Однако же, безумный или нет, льер Верион оставался полновластным господином замка и окрестных земель, так что злить его было опасно, вот я и ответила коротко:

    - Нет, льер.

    Ухмылка Вериона сделалась совсем нехорошей, даже, пожалуй, какой-то зловещей, в глазах появился жадный интерес.

    - А почему, Кара? Ты – девушка красивая, наверняка, к тебе многие сватались. Или хочешь проводить время с разными парнями, ни с кем не связывая судьбу?

    Я уловила гнусный намек и вздрогнула. Значит, и в замке могут поверить придуманным Джоком глупостям, раз уж сам хозяин невесть с чего решил, что я себя не блюду. Не знаю, что прочел он на моем лице, но дожидаться ответа не стал, довольно расхохотался.

    - Так я и думал! – заявил торжествующе. – Сними ленту!

    Даже под страхом смерти я не смогла бы сейчас пошевелиться. Когда-то давно довелось мне читать вслух льеру Раннону историю о далеких южных землях, в которой рассказывалось о том, как замирают неподвижно зверьки под взглядом огромной змеи. Вот таким зверьком, зачарованным змеей, я сейчас себя и ощущала.

    - Сними ленту! – повторил приказ Верион.

    Я вжалась в стену и беспомощно наблюдала, как он протягивает руки, чувствовала, как жесткие пальцы стягивают ленту и распускают косу.

    - Давно это у тебя?

    Мне и без объяснений было понятно, что именно его интересует.

    - Несколько лет, льер.

    С непослушных губ слетел едва слышный шепот, но Верион довольно кивнул.

    - Хорошо. Очень хорошо.

    Если он сейчас прикажет раздеться, чтобы найти знак, я не выдержу. Просто скончаюсь на месте. Или вцеплюсь ему в лицо разъяренной кошкой. Или выброшусь из окна. Не знаю, что сделаю, но повиноваться не стану.

    Но льер не стал ничего больше от меня требовать. Пропустил сквозь пальцы длинную прядь и пробормотал, будто разговаривая сам с собой:

    - Значит, он вернется. Обязательно вернется. Явится за тобой. Не все потеряно.

    Я страшилась произнести хоть звук – кто знает, что на уме у хозяина? Сейчас он еще сильнее походил на безумца. Но внезапно рассудок вернулся к нему. Отпустив меня, он велел:

    - Приведи себя в порядок, чтобы никто не заметил. И ступай куда шла. Позже я позову тебя.

    Отвернулся и двинулся вниз по лестнице. Я несколько мгновений стояла и смотрела ему вслед, пока не осознала, что меня колотит дрожь, не то от страха, не то от холода. Вспомнила, что Берта ждет помощи и заругается из-за опоздания, вновь ощутила промокшее платье, прилипшее к телу (от страха я и об этом умудрилась позабыть), приглушенно вскрикнула и опрометью бросилась наверх.

***

Слова льера Вериона озадачили меня. Получается, он знал о том обещании, что дал мне колдун? Иначе почему повторил несколько раз: «Он вернется»? Я уже догадывалась, что таинственным образом покинувший темницу узник как-то связан со зверем, похищавшим Избранных. Ведь метка на моей руке появилась после встречи с ним, а при воспоминании о взгляде золотистых глаз и хриплом шепоте меня обдавало волной жара. Но что за игру затеял льер? Какие у него цели?

    Не в силах изгнать невеселые мысли из головы, я то и дело замирала посреди кухни то с половником, то с тарелкой в руках. Берта не выдержала и дала мне нагоняй, хотя в последнее время опасалась на меня кричать. Нет, не скажу, что выказывала почтение – все же вровень с господами я для нее не стала, но выделяла среди другой челяди, общалась чуть ли не уважительно. Она и сама, наверное, никак не могла взять в толк, какого обхождения я заслуживаю. Вроде как с одной стороны и не обычная деревенская девчонка, а с другой – кто его знает, кем были мои настоящие родители. Так что Берта на всякий случай покрикивать на меня перестала, а то мало ли, вдруг проявлением знака дело не закончится. К тому же толстушка по-своему привязалась ко мне, а я, стыдно признаться, относилась к ней лучше, чем к Хлое, заменившей мне мать.

    Вечером со страхом ожидала, что меня вот-вот позовут в спальню хозяина, но льер словно позабыл обо мне. Ни в тот день, ни на следующий никто меня не беспокоил. Когда же с разговора на лестнице прошла седьмица, я успокоилась, решила, что хозяин выкинул меня из головы. Как же я ошибалась!

    До свадьбы оставалось все меньше и меньше времени. С капризным нравом льери Люсиллы довелось познакомиться всей замковой челяди. Она умудрилась вывести из себя даже невозмутимую обычно Берту. Призвала ее как-то днем к себе и продержала несколько часов. Вернулась повариха на кухню мрачная, с насупленными бровями и поджатыми губами. Отвесила затрещину некстати попавшемуся на пути поваренку, рявкнула на судомойку и едва слышно пробормотала себе под нос что-то о южанах, не разбирающихся в нормальной стряпне, но лезущих поучать. Зато утром принялась осваивать приготовление диковинных блюд, из чего я сделала вывод, что льери пожелала видеть на столе привычную для ее родины еду. Однако южные изыски остались неоцененными. Не то Берта не умела готовить без рецепта (а такой ерундой, как способы приготовления, Люсилла уж точно не заморачивалась), не то наши продукты отличались от южных, но и сладкую кашу с кусочками сушеных фруктов, и курицу, тушеную с орехами, вернули на кухню почти не тронутыми.

    Не лучше обстояло дело и с нарядами. Как и говорила Эмили, для поездки к жениху ее госпожа сменила гардероб, но теперь льери решила, что привезенных с собой платьев ей мало, а ведь еще требовалось и свадебное убранство, не говоря о белье. Белошвейки валились с ног от усталости, но никак не могли угодить вредной Люсилле. То и дело из-за двери доносились ее крики, а я не раз потом замечала девушек с покрасневшими глазами. Меня, к счастью, будущая хозяйка к себе не вызывала, видимо, осталась не слишком мною довольна в прошлый раз.

    Несмотря на капризы льери, весь замок с нетерпением ожидал дня бракосочетания. Еще бы – ведь и слугам выставят угощение и позволят веселиться. Молоденькие прислужницы пересчитывали накопления и прикидывали, что смогут прикупить на ярмарке, чтобы нарядиться на праздник. Луиза и Ханна, хихикая, строили планы по соблазнению новых кавалеров: на свадьбу должны были съехаться гости, и на кого-нибудь из челяди мои соседки по спальне рассчитывали произвести впечатление. А если повезет, то и какой из благородных льеров не побрезгует. Луиза вон после хозяйской помолвки разжилась новым поясом: подарил тот мужчина, с которым я ее застала в коридоре.

    - Тебе тоже надо пойти на ярмарку, - уговаривала она меня. – Купить обновку. Глядишь, и обзаведешься парнем, а то все одна да одна.

    В распускаемые Джоком сплетни мои соседки по комнате не верили и тормошили меня, убеждая, что я лишаю себя удовольствий, не обращая внимания на мужчин.

    - Шаль купи, - подхватила Ханна. – Яркую, расшитую узорами. Тебе пойдет.

    Я только отмахнулась. Все равно собралась на ярмарку, но не за шалью или лентами, а купить новые башмаки: мои уже прохудились. А на праздник надену и что-нибудь из имеющегося. Однако с нарядами вышло совсем не так, как я рассчитывала.

***

Тем вечером я уже заканчивала порученную мне уборку одной из нежилых комнат, когда на пороге вырос огромный рыжеволосый немногословный Рикард. Он поманил меня пальцем и бросил короткое:

    - Зовут.

    Я не спешила откладывать холстину, которой вытирала пыль.

    - Кто зовет?

    - Льер.

    Зачем бы я ему понадобилась? Неужели вспомнил о встрече в коридоре и решил позабавиться с девицей, похожей алыми прядями в волосах на пропавшую Эжени? Медленно я разогнулась и шагнула двери, чувствуя себя так, словно шла на пытки или казнь.

    Рикард зыркнул недовольно и буркнул:

    - Поторапливайся. Велено привести сразу.

    Мои попытки замедлить шаг ни к чему не привели – стражник попросту подтолкнул меня в спину, впечатав ладонь между лопаток так, что я запнулась и едва не пропахала носом пол. Больше рисковать не стала, равно как и задавать вопросы: Рикард угрюмо молчал, даже если что-то и знал, то со мной делиться не спешил.

    Я уже успела напридумывать себе всяких ужасов и сразу же, с порога, принялась заполошно высматривать предметы, с помощью которых могла бы обороняться. Вон тот подсвечник вроде бы подойдет, на вид тяжелый, золотой с инкрустацией ярко-зелеными камнями. Кресло мне не оторвать от пола, нечего и стараться, невысокий столик тоже выглядит слишком массивным, зато на нем стоит ваза с яблоками, вполне пригодная, чтобы стукнуть ею кого-нибудь по голове. Вполне определенного кого-нибудь. О том, что после такого поступка сделают со мной, я предпочитала не думать, знала только одно: лучше умру, чем стану хозяйским развлечением на одну ночь. Взгляд продолжал метаться по огромной комнате. Еще одно кресло, темно-зеленые бархатные шторы, гобелены на стенах. В сторону кровати под балдахином я смотреть упорно не желала.

    - Что замерла? – раздался насмешливый голос. – Проходи.

    Льер появился внезапно, словно соткался из полутьмы в углу. Скорее всего, там имелась скрытая дверь в соседнюю комнату, но сейчас Верион представлялся мне исчадием Бездны, и я не удивилась бы его способности возникать из ниоткуда.

    Он махнул рукой в сторону кровати, но сказал совсем не то, что я ожидала услышать:

    - Переодевайся.

    - Ч-что?

    - Оглохла? Переодевайся, говорю.

    Я рискнула все-таки посмотреть на кровать и увидела разложенный на ней женский наряд. Роскошный, ало-золотой, расшитый жемчугом. Не на служанку сшито, на благородную льери.

    - Мне надевать вот это?

    - Ты плохо слышишь или у тебя с соображением туго? – раздраженно спросил хозяин. – Или мне позвать стражников, чтобы они помогли?

    Я судорожно сглотнула.

    - Не надо. Я сама, льер. Простите.

    Если я ожидала, что он отвернется, то зря. Верион прожигал меня взглядом, пока я, повернувшись к нему спиной, непослушными руками стягивала с себя платье. Оставшись в тонкой нижней сорочке, быстро нырнула в приготовленный наряд и растерялась: у платья застежки оказались сзади. Извернуться так, чтобы одеться самостоятельно, никак не получалось.

    Холодные пальцы прикоснулись к моей спине, и я вздрогнула.

    - Стой смирно, - недовольно велел хозяин.

    Я покорно замерла и задержала дыхание. Наконец, льер отступил и приказал:

    - Поворачивайся. И распусти волосы.

    Пряди запутывались, обвивали пальцы, пока я поспешно распускала косу. Хозяин оглядел меня, обошел кругом и, судя по ухмылке, остался доволен увиденным.

    - Хорошо, очень хорошо, - приговаривал он, и мне казалось, будто он вот-вот замурлыкает, будто разнежившийся на солнце котяра. – Ладно, переодевайся в свое тряпье и выметайся.

    Меня не пришлось упрашивать. Пока льер возился с застежками, на сей раз помогая мне снять платье, я едва не приплясывала от нетерпения. Что бы ни значили его странные распоряжения, в свою постель он меня укладывать не собирался. Правда, весь замок завтра примется судачить о том, что Кара провела в хозяйской спальне немало времени, но благодаря Джоку эта сплетня уже не вызовет большого интереса. Пересуды, конечно, меня огорчали, но лучше уж они, чем то, чего я так боялась. Можно сказать, мне повезло, дешево отделалась.

    Натянув собственную одежду, я поклонилась, но льер уже не смотрел в мою сторону. Он держал в руках ало-золотое платье и нежно гладил тонкую ткань. Подивившись про себя на его причуды, я на цыпочках подошла к двери, выскользнула в коридор и со всех ног бросилась к лестнице, радуясь, что освободилась.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Каждый следующий день выдавался суматошнее предыдущего, работать приходилось с самого рассвета и до поздней ночи, в кровать я валилась без сил и времени на раздумья над странным поведением льера не оставалось. Тем более, что больше он меня к себе не вызывал, так что я почти позабыла о его причуде. Любопытство, конечно, нет-нет да кусало: что это за платье и к чему мне его примерять? Я догадывалась, что ранее наряд принадлежал юной льери Эжени – а кому еще, в самом-то деле? Разве что покойной матери льера, но в это верилось с трудом. Портреты супруги покойного хозяина я видела, они изображали пухленькую невысокую льери, а ало-золотое платье явно шилось на женщину стройную и довольно высокую. Дети льера Раннона статью явно пошли в отца, а не в мать. Я попыталась расспросить Берту, и та честно попробовала мне помочь, нахмурила лоб и предалась воспоминаниям, но вскоре сдалась и покачала головой.

    - Нет, не припомню. Больно много нарядов у молодой хозяйки имелось, баловал ее отец. Говоришь, хозяин примерить велел, а потом снять?

    Я кивнула.

    - Чудно, - протянула Берта и потерла лоб красной мозолистой ладонью – на ее лице тут же остались белые следы от муки. – Мой тебе совет, Кара: позабудь обо всем. Так оно безопаснее будет.

    Совету я последовала и постаралась выкинуть тот вечер из головы. Мне это даже почти удалось: вспоминала я о роскошном наряде и искаженном страданием лице льера Вериона редко.

    Приближался день ярмарки. Луиза и Ханна оживленно планировали покупки, обсуждали грядущие развлечения и звали меня с собой. Пойти-то я согласилась, вот только выяснилось, что от меня здесь ничего не зависело. Впрочем, обо всем по порядку.

    Ярмарочный день выдался теплым, но не жарким. Прохладный ветерок гнал по небу тучки, в которых временами пряталось солнце. Служанки переживали, что пойдет дождь и испортит все развлечение, но старый Хорн, умевший предсказывать погоду, успокоил их, мол, его хромая нога не болит, стало быть, никакого дождя не предвидится.

    Наскоро позавтракав, я прихватила тощий мешочек с монетами, порадовалась, что не прислуживаю за хозяйским столом, следовательно, могу отправляться на ярмарку рано, с самого утра, дождалась, пока Луиза и Ханна прихорошатся, и направилась вместе с ними к замковым воротам. Тут-то меня и остановила стража.

    - Не велено.

    - Что не велено? – растерялась я.

    - Выпускать тебя не велено, - злорадно пояснил Джок. – Эти пусть идут, а ты ступай обратно.

    Мои товарки топтались на месте, не решаясь ни оставить меня, ни спорить со стражей. Я же сделала последнюю попытку разобраться, в чем дело.

    - Это кто ж такой приказ отдал, а, Джок? Не ты ли сам его только что придумал?

    Джок сплюнул и шагнул ко мне, но Фергюс, напарник, остановил его, положив ручищу на плечо.

    - Не трогай, сам знаешь, спрос будет. А ты, Кара, возвращайся в замок. Сам льер не велел тебя выпускать.

    - Ну, мы пойдем, - промямлила Ханна, опустив взгляд.

    - Ты это, Кара, - подхватила Луиза, - не обижайся на нас, ладно?

    Я через силу улыбнулась.

    - Конечно, идите. Вы ведь не виноваты.

    - Мы принесем тебе гостинцев, - пообещала Луиза.

    - Непременно, - заверила Ханна.

    Стекшийся к воротам народ напирал, возмущался задержкой, и Фергюс шлепком пониже спины подтолкнул Луизу.

    - Ступайте, девки, не мешайте. Вон, затор из-за вас какой!

    Я отошла в сторону и посмотрела грустным взглядом вслед весело щебечущим приятельницам. Кажется, они позабыли обо мне сразу же, как оказались за воротами, а вот я смотрела им в спины, пока их не скрыла спешившая на ярмарку толпа.

***

Странное распоряжение льера меня не только расстроило, но и немало озадачило. Почему он запретил мне покидать замок? Никакой вины я за собой не чувствовала, стало быть, это не наказание. К тому же льера Вериона никто не назвал бы человеком мягким и добрым: за провинности он карал сурово, одним запретом на прогулки здесь не обойдешься. Значит, дело в чем-то другом, но в чем? Я вспомнила горящие огнем безумия глаза хозяина, его невнятное бормотание: «Он обязательно вернется!» и поежилась. Похоже, льер ожидал, что зверь придет за мной, как пришел за его сестрой. Тогда, получает, запрет – это попытка меня защитить? Меня? Обыкновенную служанку? Нет, я не обольщалась – до меня хозяину не было никакого дела. Служанкой больше, служанкой меньше – он бы и не заметил, а вот к зверю у него точно имелся счет. И если мои догадки верны, то льер Верион готовит ловушку, в которой мне предстоит выступить приманкой.

    Я покрылась холодным потом. Вот почему хозяин позвал меня к себе, но даже не попытался уложить в постель, вот зачем понадобился богатый убор. Льер собирается поймать уже один раз выскользнувшее у него из рук чудовище. В том, что сбежавший колдун как-то связан со зверем, я уже не сомневалась. Вероятно, льер рассчитывал, что тот призовет монстра, вот только проклятый чародей ухитрился исчезнуть из темницы. Ничего удивительного, что хозяин чуть не утратил разум от злости, но тут ему повезло: появилась девица, которая вполне могла сойти за Избранницу – или даже являлась ей в действительности. На всякий случай льер подготовил мне подходящее платье: побоялся, что в бедной одежде зверь меня не заметит? Или не захочет? Впрочем, кажется, Берта рассказывала, что Эжени принарядилась для прогулки, на которой ее похитили. Эмили ничего не говорила об убранстве жертвы, а я, зачарованная ее историей, даже не подумала о том спросить, но хозяин-то точно все выяснил. Значит… значит… значит, очень скоро мне прикажут нарядится в роскошное ало-золотое платье, распустить волосы и выйти на открытую местность. И этот день, скорее всего, станет последним в моей жизни.

    Я заметалась по крохотной комнатушке, то и дело натыкаясь на узкие койки и сундуки. Хорошо еще, что никакой иной мебели прислуге не полагалось, а то все тело разукрасили бы синяки. Умирать не хотелось, а в то, что я переживу нападение зверя, не верилось. Но что же делать? Первое, что приходило в голову – бежать! Бежать как можно дальше, туда, где меня не достанут ни хозяин, ни монстр. Лучше всего – куда-нибудь в чужую страну, вот только… Я вытащила мешочек, пересчитала монетки. Да, негусто, далеко с такими запасами не удерешь. Идти придется на своих двоих, лошадь мне купить не на что, а напроситься кому-нибудь в попутчицы – страшно. Даже если тратиться только на еду, то мой скудный запас растает быстро, а ведь нужно еще оплатить ночлег по дороге и какое-никакое жилье в том месте, где я решу осесть. Это если меня не поймают и не вернут в замок.

    Ладно, допустим, я могу пойти в услужение, хотя бы за кров и пищу. Где и как искать хозяев, нанимающих прислугу, я представляла смутно: меня саму забрали из деревни, как и Берту, а Луиза и Ханна родились здесь, в замке. Но не это казалось мне самым трудным: в конце концов, для начала следовало сбежать, а как это сделать, если страже велено не выпускать меня? О том, чтобы перебраться через крепостную стену незамеченной, а потом переплыть воняющий затхлой водой ров, и думать нечего, ворота на ночь запираются, а днем мне не проскользнуть мимо караульных. Разве что спрятаться – но где?

    «После свадьбы удрать будет легче, - пришла спасительная мысль.

***

Луиза и Ханна вернулись, когда на замок уже опускались мягкие летние сумерки, а на небе гасли последние ало-золотые полосы догоравшего заката. Усталые, но довольные, с раскрасневшимися лицами и сияющими глазами, подружки с хохотом ввалились в комнату.

    - Ой, Кара, ты бы только видела!

    - Жаль, что тебя не пустили!

    - Такое веселье!

    - Сейчас все расскажем!

    Они перебивали друг друга, спешили поделиться увиденным, и черная тоска ослабила сжимавшие сердце ледяные когти.

    - Вот, это тебе! – воскликнула Луиза и протянула мне небольшой сверток. – Мы не забыли!

    - Орехи в меду, - пояснила Ханна. – И еще леденцы, держи!

    Я сунула в рот сладкий орешек и принялась выслушивать рассказы соседок о том, что они видели, да с кем разговаривали, да что приобрели. Они трясли передо мной яркими платками, расшитыми лентами, низками бус.

    - Можешь выбрать что-нибудь, - великодушно предложила Ханна, - надеть на свадьбу льера, я тебе одолжу. Только не эти красные бусы и не эту ленту, а из остального – что захочешь.

    - Или у меня возьми, - подхватила Луиза. – Синюю ленту сама повяжу, а тебе… Хочешь зеленую? Или вот, смотри, какой пояс. Хочешь?

    Они так старались утешить меня, что я растрогалась и подумала: «Мне их будет не хватать. Странно, близкими подругами нас не назвать, но скучать я точно буду». Девушки заставили меня перемерить ленты, шали и пояса. Неожиданно занятие меня увлекло, и мы дружно еще полночи выбирали себе праздничные наряды и украшения. Я попросила у Ханны бусы из синих камешков с темными прожилками, а у Луизы – расшитый пояс, решив ими дополнить свое единственное праздничное платье. Хотя, как вскоре оказалось, могла бы и не просить. Для меня все эти хлопоты оказались пустыми, потому что моей одеждой к празднику озаботился сам льер Верион.

***

Уже знакомый ало-золотой наряд принес Рикард. Сунул мне сверток, буркнул:

    - Велено надеть.

    Я поняла, что скрывается под тонким холстом, даже не попытавшись его развернуть, и сердце испуганно сжалось, а потом бешено заколотилось. Глупая я, глупая! Надеялась ускользнуть после празднований, не ожидала, что хозяин свою собственную свадьбу превратит в охоту на зверя. Рикард давно ушел, а я все стояла в дверном проеме и смотрела ему вслед невидящим взглядом.

    - Кара, что у тебя там? – не вытерпела любопытная Луиза и потянула сверток из моих рук. – Ой!

    Наверное, если бы прямо сейчас в нашу комнатушку ворвался тот самый зверь, это произвело бы на моих соседок меньшее впечатление. Разинув рты, они глазели на переливчатый шелк, не осмеливаясь прикоснуться к нему.

    - Это что, тебе? – отмерла, наконец, Ханна.

    В ее голосе отчетливо прозвучала зависть, а взгляд, которым она меня сверлила, не назвал бы дружелюбным даже слепец.

    - И за какие заслуги тебе такая честь? – прищурившись, подозрительно осведомилась Луиза. – Что ты умеешь делать такого, чего не умеют остальные?

    Все расположение, которое девушки испытывали ко мне, пропало в один миг, обернувшись злобой. Проклятое платье рассорило меня с ними. Как бы я ни доказывала, что с куда большим удовольствием обрядилась бы хоть в дерюгу, они бы мне ни за что не поверили.

    - Не знаю, что на уме у льера, - солгала я.

    - Вот как, - разочарованно протянула Луиза. – Не хочешь, значит, делиться секретами? Выходит, правду говорил Джок, а мы, глупые, не верили. Как же ты ублажала хозяина, что он так расщедрился? Ни одной из наших медяшки не дал, а тебе вон какой подарок достался.

    Кровь бросилась мне в лицо.

    - Я никогда не была в хозяйской постели!

    Луиза и Ханна презрительно расхохотались.

    - Конечно, мы тебе верим! А платье ты получила за то, что хорошо мыла полы, да? Ладно, радуйся, пока можешь. Думаешь, льери ни о чем не догадается? Да она тебя со свету сживет. Не требовала бы подарков – хозяйка и внимания не обратила на очередную потаскушку. Дорого ты заплатишь за то, что красовалась на ее свадьбе в подарке жениха.

    Я промолчала. Доказывать им что-либо смысла нет, все равно не поверят, только примутся насмехаться еще сильнее. Поскольку самостоятельно платье надеть не получалось, а помощи ни от Луизы, ни от Ханны ожидать не приходилось, я подхватила сверток и шмыгнула за дверь.

    - Ты куда? – долетел мне вслед вопрос Луизы.

    Ханна тоже выкрикнула что-то язвительное, но что именно – я не расслышала, потому что со всех ног бросилась к Берте.

    Многолетней службой та заслужила особый почет: ей выделили отдельную комнату. Да к тому же не такую крохотную, как спальни горничных. Берта украсила ее как могла: постелила домотканые половики, набросила на кровать пестрое покрывало, а на сундуки – вышитые холстины. Увидев меня на пороге, кухарка встревожилась, а посмотрев на платье, подтвердила мои подозрения.

    - Наряд льери Эжени, точно. Вот увидала – и вспомнила. Свадебный убор, льер Раннон задорого ткань купил. Надеялся дочь замуж выдать, эх.

    Я прижала блестящий шелк к груди.

    - Может, мне не надевать его?

    - Ослушаться льера? Я тебе, Кара, так скажу: не знаю, что хозяин затеял, да только пойти поперек его слова всяко дороже выйдет. То, что зверь тебя заберет, это еще вилами по воде писано, а вот в подземелье ты долго не протянешь, даже если пытать не будут, холод и голод быстро силы вытянут.

    Задачка передо мной стояла еще та: кто страшнее, неведомый зверь или льер Верион в гневе? А в том, что он придет в бешенство, если я нарушу его планы, сомневаться не приходилось. Поразмыслив, я решила так: придет за мной зверь или нет – неизвестно, следовательно, страшиться надо неминуемой опасности в лице льера. Вздохнула и принялась переодеваться. Берта застегнула платье и сама расчесала мне волосы. Рассудив, что льер хочет, чтобы алые пряди остались на виду, заплетать я их не стала, просто повязала ленту. Опечаленная Берта провела ладонью над моей головой, прося богов о защите, а потом робко сказала:

    - Верь в лучшее, Кара. Вдруг ничего дурного не случится?

    Мне бы очень хотелось последовать ее совету и выбросить тревожные мысли из головы, вот только не получалось. И во двор я спускалась так, словно собравшаяся там толпа пришла не поздравить молодоженов, а насладиться зрелищем жестокой казни. Моей.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Все вышло еще хуже, чем ожидалось. Стоило мне появиться на крыльце, как смолкли оживленные голоса, воцарилось краткое молчание, а потом шелестом поползли шепотки, превратившиеся в ровный гул, когда по обе стороны от меня возникли два стражника с арбалетами наизготовку.

    - Зачем? – испуганно выдавила я, косясь то вправо, то влево.

    - Велено, - коротко обронил Рикард.

    - Да что же это творится-то? – запричитала Берта, но ее оттеснили от меня.

    Она попробовала протестовать, броситься ко мне, но Рикард – неслыханное дело! – преградил ей путь. От неожиданности Берта опешила, растерянно заморгала, приоткрыла рот. Никто из замковой челяди на моей памяти не осмеливался с ней спорить, и поведению стражника имелось лишь одно объяснение: приказ хозяина.

    Любопытные взгляды скрестились на мне, но зависти на лицах почти не было. Появись я просто в богатом убранстве, точно породила бы волну злобы и сплетен, но вооруженная стража толпу озадачила и даже испугала. Многие смотрели на меня с сочувствием, но подойти не решился никто.

    - Спускайся, но медленно, - велел мне черноглазый курчавый Марк, крепко сжимая арбалет. – И к остальным не подходи, остановись поодаль.

    Я рискнула заговорить.

    - А что случилось? Почему вы с оружием?

    - Не твоего ума дело! – оборвал мои расспросы Рикард и подтолкнул в спину.

    Я осторожно поставила ногу на ступеньку, ожидая, что в любое мгновение солнце закроют огромные крылья и с неба спустится монстр. С чего мне пришло в голову, что он умеет летать? Да потому, что льери Люсиллу привязали к столбу на крыше храма, а не на площади, к примеру. Значит, зверь прилетал за жертвой.

    - Живее давай! – поторопил меня Марк. – Не мешкай!

    Ни жива, ни мертва, я спустилась во двор и отошла в сторонку, стала чуть поодаль от любопытствующей толпы, отвернувшейся от крыльца и тянувшей шеи в моем направлении. Отсюда мне плохо было видно двери, из которых вот-вот выйдут жених и невеста, зато очень хорошо – кое-что другое. Солнце отбрасывало слепящие блики от шлемов стражи на крепостных стенах. Я бы подумала, что увеличение числа воинов дозора вызвано хозяйской свадьбой, вот только Рикард и Марк по обе стороны от меня заставляли усомниться в этом. Нет, льер решил действовать наверняка, не удивлюсь, если он подготовил еще какую-нибудь ловушку. Вот только что он будет делать, если монстр все-таки не прилетит? Несмотря на испуг, я нервно хихикнула, представив, как до рассвета расхаживаю в наряде льери Эжени, а караульные бдительно следят за каждым моим шагом. Сам же льер Верион всю брачную ночь проводит сидя у окна и наблюдая за жалкой служанкой, льери Люсилла рыдает в холодной постели, а зверь так и не появляется.

    Марк недовольно покосился на меня – должно быть, смешок ему не понравился. Открыл было рот, собираясь что-то сказать, но тут толпа загудела, подалась вперед, разразилась восторженными восклицаниями. Обо мне разом позабыли, потому что на крыльцо вышли две прелестные девочки в платьицах из серебряной парчи. В руках белокурые малышки крепко сжимали корзинки, наполненные по традиции мелкими монетами.

    Девочки пригоршнями зачерпывали медяшки и бросали вниз, во дворе тут же образовалась свара. Самые ловкие ухитрялись хватать монеты на лету, те, кто был обделен быстротой реакции, зато наделен силой, пытались отобрать добычу у более удачливых соседей. Вспыхнуть драке мешало лишь присутствие стражей – на тех косились настороженно, знали, что они могут и по хребтине вытянуть, и дары отобрать, и в подземелье особо буйных оттащить.

    Следом за малышками появились девочки постарше, лет восьми-десяти. Эти несли корзины с цветочными лепестками, смешанными с зерном, чтобы бросать под ноги новобрачным. Наконец, последним вышел на крыльцо юный оруженосец льера, вынес два кубка, наполненных кисловатой брагой и выдержанным вином, терпким и сладким – символами невзгод и радостей семейной жизни.

    Толчея внизу прекратилась, все медяшки были разобраны. Я нашла взглядом соседок: Луиза сияла улыбкой, а вот Ханна, наоборот, стояла с надутой физиономией. Значит, ей не удалось ухватить даже одной монетки.

    Двери распахнулись в очередной раз да так и остались открытыми: их придержали слуги. Из толпы полетели радостные возгласы: из замка вышли жених с невестой. Сияли и бликовали в ярких солнечных лучах драгоценные камни на их одеждах, горело золотое шитье на платье невесты и серебряное – на наряде жениха. Льер Верион выглядел столь величественно, что ему разве что короны на голове не хватало. Он окинул надменным взглядом сгрудившихся во дворе подданных и протянул не глядя руку. Оруженосец тут же подал ему кубок с брагой. Льер пригубил и протянул сосуд невесте со словами:

    - Делю с тобой, жена моя, трудности и невзгоды.

    Люсилла, ослепительно прекрасная в изумрудно-зеленом платье, затканном цветочными узорами, протянула унизанную перстнями пухлую короткопалую руку, отпила следом за нареченным и низко поклонилась ему.

    - Принимаю от тебя со смирением и благодарностью все, что пожелаешь ты мне дать, муж мой.

    Настала очередь вина. Но как только льер поднес кубок к губам, огромная тень скрыла солнце и накрыла замок. Верион вздрогнул, задрал голову, отшвырнул сосуд прямо в застывшего в недоумении оруженосца и закричал:

    - Стража!

    Головы собравшихся во дворе тоже задрались, и сразу же над замковым двором поднялся визг, послышались крики. Часть толпы бросилась врассыпную, заметалась в поисках укрытия. Те, кто оказался посообразительней, кинулись к ступеням, стремясь спрятаться за каменными стенами, но наткнулись на ощерившуюся алебардами стражу. Некоторые, напротив, словно одеревенев, застыли, не в силах тронуться с места, и только рыдали в испуге. Кто-то начал громко молиться, и к одинокому голосу присоединялись все новые и новые. Испуганные матери звали детей, девушки всхлипывали. Луиза упала на колени, ее лицо исказил ужас. Примеру служанки тут же последовали и мужчины и женщины. Коленопреклоненные, они молились богам, чтобы те даровали им защиту. Льери Люсилла, громко ахнув, начала заваливаться вбок, но подхватил ее не жених, а оруженосец в запятнанной одежде. Следы вина казали издали кровавыми. Льер Верион не сводил горящего напряженного взгляда с двух темных огромных чудовищных тварей, круживших над замком.

    - Приготовься! – закричал он. – Пусть спустятся пониже!

    Рикард и Марк дружно вскинули арбалеты, и я обратила внимание на необычные болты, увенчанные насечками из темного камня.

    Верион поднял руку. Стражи на стенах тоже приготовились стрелять по его знаку. Огромные крылатые тени опускались все ниже и ниже. Я разглядела длинные мощные шеи, роговые наросты вдоль хребтов, гигантские лапы с острыми черными когтями и оскаленные морды и пискнула:

    - Ой, мамочка!

    Так вот они какие – звери! Нет, нет, не хочу, спасите, защитите меня от них!

    Льер Верион махнул рукой и не меньше сотни арбалетных болтов полетели вверх, нацеленные в чудовищ.

    Я затаила дыхание, и не я одна. Во дворе воцарилась мертвенная тишина, стихли стоны, возгласы, ругательства и молитвы. Стало так тихо, что был слышен свист летящих в небо болтов. А потом уши заложило от чудовищного, дикого рева, полного боли. Один из монстров над нашими головами перекувыркнулся и с трудом удержался от падения. Крыльями он теперь махал с видимым трудом. Многоголосый вопль радости вырвался из сотен глоток. Обитатели замка воодушевились, видя, что хозяину под силу их защитить.

    - Готовься! – опять скомандовал льер Верион. – Добиваем! Потом – второго!

    Стражники опять вскинули арбалеты. Льер поднял руку, но опустить ее не успел. С яростным клекотом раненый зверь рванулся вниз, ощерился и внезапно выпустил из оскаленной пасти мощную струю пламени. Огонь не задел никого из людей, пронесся высоко над головами, но жаром обдало всех. Я с трудом устояла на ногах, а вот Рикард и Марк упали ничком. Запахло гарью, потянулись вверх клубы дыма: огонь попал в какие-то из хозяйственных построек, куда именно – с моего места не разглядеть. Стражники в испуге опустили арбалеты, пригнулись к земле, но грозный окрик хозяина привел их в чувство:

    - Готовься!

    И тут с неба спикировал второй зверь. Огромная тень накрыла замок, гигантские крылья подняли воздушные потоки такой силы, что выстоять мало у кого получилось. Арбалеты вырвало из рук стражей неведомой силой. Льер Верион выхватил меч – и блеснуло лезвие его заговоренным ледяным пламенем. Но если и успел он броситься на чудовище, я этого уже не увидала. Надо мной склонилась жуткая чешуйчатая морда, опустилась лапа с мощными черными когтями – и в глазах потемнело, голова закружилась, и в этой круговерти исчез весь мир.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Наверное, я умерла и попала в небесные чертоги, куда допускаются после смерти лишь безгрешные души. Эта мысль первой пришла мне в голову, когда я открыла глаза. А что еще можно предположить, увидев обстановку, столь разительно отличавшуюся от привычной? Комната, в которой я очнулась, не походила не только на мою крохотную спальню, но и на любую другую в замке. Высокий светлый потолок с лепниной в виде виноградных гроздьев, стены, обитые светло-синим переливающимся шелком, темно-синие бархатные портьеры, расшитые золотыми звездами, изящный прикроватный столик с мозаичной столешницей из янтарных пластин – разные оттенки солнечного камня складываются в цветочные узоры, кресла с обивкой того же темно-синего бархата, что и занавеси. В одном из кресел дремала седовласая женщина со смуглой кожей. Одета незнакомка была в странное платье, светлое, свободное, перехваченное на талии поясом из золотых плоских колец, инкрустированных крупными синими камнями. Такие же камни сверкали в ее ушах, на шее и на запястьях. Седые волосы заколоты на затылке причудливым узлом, а вот на лице ни единой морщинки, кожа гладкая. Чудно как!

    Я раздумывала, кем бы могла быть незнакомка: ни на одну богиню или небесную деву она никак не походила. Так и не сообразила ничего, потому решила, что проще всего спросить прямо и позвала:

    - Простите, госпожа…

    Из моего рта вылетел тоненький писк, чуть громче комариного, но спящая вздрогнула и открыла глаза, огромные, темно-карие, осененные длинными густыми ресницами. Да сколько же ей лет? Или небожители возраста не имеют?

    - Очнулась, девочка? – напевно спросила она. – Как ты себя чувствуешь?

    Я помолчала, зажмурилась, попробовала приподняться, охнула и призналась:

    - Неважно. Голова кружится и все тело болит. А служители уверяют, что после смерти боли человек не чувствует.

    В моем голосе помимо воли прозвучала детская обида. Незнакомка рассмеялась, негромко, мелодично, будто зазвенели серебряные колокольчики, которыми отгоняют злых духов во время церемонии имянаречения младенцев.

    - Не знаю, как оно после смерти, дорогая, и надеюсь долго еще не узнать.

    Вот тут я от изумления разинула рот самым некрасивым образом.

    - Как это? Я что – не умерла?

    - Разумеется, нет, милая. И с чего только такая глупость взбрела тебе в голову?

    Действительно, с чего бы? Быть может, из-за того, что я увидела прямо перед собой огромные острые когти неведомого чудовища, а потом оказалась в месте, больше всего похожем на небесные чертоги?

    - Но тогда что случилось? Где я? Это не замок льера Вериона и не дом Хлои, то есть матушки. Куда я попала и как здесь очутилась?

    Незнакомка гордо вскинула голову.

    - Ты в Альмерране, дорогая, в самом прекрасном месте, какое только существует во всех мирах. Тебе несказанно повезло, что ты сможешь воочию его узреть.

    Название Альмерран ни о чем мне не говорило. При жизни льера Раннона мне довелось немало перечитать книг об отважных путешественниках и их удивительных странствиях. Узнала я о диковинных южных краях, где безжалостное солнце дочерна опаляет кожу живущих там народов, и о прекрасных северных фьордах с прозрачной ледяной водой, и о жителях восточных стран, почитающих превыше всех богов женскую Богиню-Мать, и о западе, который населяли кочевники, не живущие подолгу на одном месте. Но ни в одной книге из обширной библиотеки льера не упоминалась страна, именуемая Альмерраном.

    - Меня ты можешь звать Зарой, - продолжила между тем собеседница. – Вижу, тебе не терпится задать мне новые вопросы, но сначала ты должна поесть. Все разговоры потом.

    И она громко хлопнула в ладоши. Распахнулась дверь, появилась молоденькая девушка невысокого роста, стройная, темноволосая. В руках она держала поднос, уставленный разнообразными блюдами. Сгрузив свою ношу на прикроватный столик, горничная поклонилась сначала мне, потом Заре и молча удалилась. Я только ресницами хлопала от удивления. Странное дело, со мной здесь обращались, будто со знатной госпожой. «Наверное, меня с кем-то перепутали», - мелькнула мысль. Только так я могла объяснить происходящее.

    - Поешь, девочка, - ласково предложила Зара.

    Я откинула покрывало и обнаружила, что кто-то снял с меня ало-золотой наряд и надел вместо него тонкую белую сорочку из полотна столь мягкого и нежного, что оно льнуло к телу и просвечивало в солнечных лучах. И вот тут, вопреки уверениям Зары о том, что мне повезло, я вовсе не обрадовалась. Даже наоборот, ощутила тревогу. Что это за Альмерран такой и чего хотят те, кто привез меня сюда? А самое главное – как им это удалось? Ведь вряд ли я лишилась сознания на столь долгий срок, что не заметила длительного пути? И что мне теперь делать?

    Стоило мне бросить еще один взгляд на уставленный яствами столик, как ответ пришел сам собой. Поесть, разумеется. Во-первых, лишиться сил не входило в мои планы, а во-вторых, как ни неловко мне это признавать, но я ощутила голод. Еще бы – утром перед свадьбой мне и перекусить-то не удалось, а потом я невесть сколько провалялась без чувств. Так что позавтракать точно не помешало бы.

    Еда хоть и выглядела непривычно, но пахла аппетитно, и я осторожно откусила небольшой кусочек лепешки с сыром и пряными травами. М-м, вкусно! Рядом с ложкой горничная положила странную палочку, раздвоенную на конце. Я взяла ее, покрутила в руке.

    - Это вилка, - пояснила мне Зара. – Ей удобно брать пищу, смотри.

    Она отобрала у меня диковинный предмет и ловко наколола на него кусочек мяса.

    - Попробуй.

    Я попробовала. Как по мне, то ложкой есть гораздо удобнее. Непривычная вилка не желала меня слушаться, кусочки мяса и сыра накалывались на нее плохо, а когда я попробовала подцепить лепешку, Зара рассмеялась и покачала головой.

    - Ничего, ты быстро научишься. Это несложно.

    Быть может, и несложно, вот только зачем мне такая наука? Девятнадцать лет жила без всяких вилок и дальше проживу. Вряд ли кто в замке оценит мое новое умение. Вспомнила замок – и страх опять вернулся. Увижу ли я когда-нибудь вновь родные края или сгину в незнакомом Альмерране? Последнего никак не хотелось, будь он хоть сто раз прекраснейшим местом из всех существующих в любом мире.

    Аппетит испортился. Я дожевала лепешку, впихнула в себя сыр и немного и вытерла руки предусмотрительно оставленной салфеткой. Не без усилия встала, слегка пошатнулась, ухватилась за прикроватный столбик и поклонилась Заре.

    - Благодарю вас за гостеприимство, льери.

    Она тоже поднялась, сдержанно кивнула.

    - В Альмерране не принято такое обращение, милая. Зови меня просто по имени. Кстати, ты так и не назвалась.

    Мне стало стыдно. Пусть я оказалась здесь и помимо своей воли, пусть страшилась того, что уготовила мне судьба, но Зара пока что не сделала мне ничего дурного, так что не заслуживала невежливости с моей стороны.

    - Простите, лье… Зара. Разве что растерянность и слабость могут служить мне оправданием. Мое имя Кара.

    - Кар-ра, - повторила собеседница, раскатисто произнеся звук «р». – Приятное имя. Идем же, Кара, я покажу тебе то, ради чего тебя принесли в Альмерран.

    Я с сомнением покосилась на собственное одеяние. Пусть и непривычно роскошная, украшенная по подолу и рукавам тончайшей вышивкой, мягкая и невесомая, но ночная рубаха оставалась ночной рубахой. Вряд ли в Альмерране нравы настолько дикие, что предполагают появление на людях в подобном одеянии. Зара перехватила мой взгляд и улыбнулась.

    - Можешь идти и так, но если смущаешься, накинь вот это.

    Она указала мне на странную хламиду без застежек. Необычное одеяние просто запахивалось спереди и подпоясывалось витым шелковым шнуром. Нельзя сказать, что я почувствовала себя прилично одетой, но все-таки в таком виде мне было бы не так стыдно попасться кому-нибудь на глаза. Пока я разбиралась с тем, как правильно завернуться в диковинное одеяние, Зара подошла к занавеси и скрылась за ней.

    - Иди сюда, Кара.

    Заинтригованная, я тоже нырнула за плотные складки и обнаружила, что за ними кроется дверь на балкон.

    - Смотри!

    Я ожидала увидеть все, что угодно: раскинувшиеся внизу плодородные поля, высокие крепкие замковые стены, многолюдный город. Вот только никак не оказалась готова к тому зрелищу, что предстало перед моими глазами. От изумления у меня вырвался только короткий возглас:

    - Ой!

    И было чему удивляться. Балкон словно висел над пропастью. По обе стороны вздымались в небо неприступные скалы, а внизу клубился радужный туман, мерцал, переливался, вспыхивал золотистыми искрами, расходился разноцветными перламутровыми разводами. Я замерла, задержав дыхание, завороженная необыкновенным зрелищем.

    - Нравится? – спросила Зара.

    Не в силах говорить, я кивнула. Диковинный туман вызывал странные смешанные чувства. Меня раздирали на части восторг, тревога и предвкушение чего-то чудесного, замечательного. Небо на миг потемнело, и я задрала голову. Прямо над нами кружились крылатые монстры. Один из них закрыл солнце своими крыльями, но тут же пролетел дальше. Я схватилась за руку Зары.

    - Звери! Они опять появились! Надо спрятаться!

    - Они не причинят тебе вреда, - спокойно сказала новая знакомая. – Не бойся.

    Темный силуэт спикировал прямо в пропасть, завис над туманом. Радужная дымка ластилась к когтистым лапам, бурлила, вихрилась.

    - Да что же это за странное место? – вырвалось у меня.

    - Альррах, твердыня драконов, место силы, - непонятно пояснила Зара. – Ты проживешь здесь некоторое время.

    Смысл ее слов я осознала не сразу, но когда поняла, в волнении воскликнула:

    - Некоторое время? А что будет потом?

    Ответ опять прозвучал загадкой.

    - Турнир. Из Альрраха Избранную забирает победитель.

    Из всего этого я уяснила одно: таинственный Альмерран, как и Альррах, явно населен монстрами. Теми самыми, что напали на замок льера Вериона и похитили меня. Зачем-то принесли в свои края и поселили под присмотром Зары. Вот только зачем? Для чего я им нужна? Вряд ли для того, чтобы просто меня съесть. Ради блюда, пусть даже самого редкого и изысканного, турниры не устраивают. Мне бы успокоиться, но я, напротив, разволновалась еще сильнее. Кто знает, что за участь уготовили мне чудовища Альмеррана? Как бы она не показалась мне страшнее, чем смерть.

    - Наш народ живет долго, - со вздохом тихо сказала Зара, - очень долго. Но за долголетие приходится платить.

    Я пошатнулась