Третья книга цикла "Печать богини Нюйвы" -Живая глина. Том 1.
Путь в две тысячи ли пройден. Династия Цинь пала, и войска союзников-чжухоу подступили к столице. Самое время праздновать - и делить добычу. Но не станут ли теперь врагами недавние союзники? Смогут ли две русские барышни, волей богини Нюйвы заброшенные в горнило древней войны, предотвратить то, чему суждено случиться? А тайный и жестокий враг, затаившись, уже готовит новый удар. И время для него не имеет значения. Так кто же самый опасный противник для Люси и Тани, для Саши и Юнчена - зловещий евнух, темное колдовство или они сами?
«Жизнь совсем не похожа на задачник по арифметике. Вроде бы и условия понятны, и действия, которые надо провести, указаны, но у всех результат выходит разный. Мне судьба дала возможность заглянуть сразу в ответ, но и эта поблажка не помогла».
(из дневника Тьян Ню)
Тайвань, Тайбэй, 2012 год н.э.
Ин Юнчен
Конечно, понежиться в постели с Сашей ему не дали. Любви, вот что гласила народная мудрость, отведи час, войне – всю жизнь, и хотя мудростей, тем более народных, Юнчен на дух не переносил, сейчас выхода у него не было.
Потому что чтобы победить, надо сразиться, а не лежать и разглядывать, по-дурацки ухмыляясь, свою женщину.
Будто соглашаясь с ним, где-то там, над рисовым полем, пронзительно крикнула птица, и на мгновение Ин Юнчену почудилось, что прозрачная тень, огромная и быстрая, промелькнула в высоте, закрыла крыльями солнце.
Мигнув, он осторожно, чтобы не потревожить Сашу, выбрался из кровати, выглянул наружу – и никого и ничего не увидел, кроме слепящего, бирюзового неба, перетекающего в зеленую равнину.
И тут в дверь комнаты осторожно постучали.
- Эй, Юнчен, - приглушенно прогудел с той стороны Чжан Фа. – Это… дела у нас намечались. Ау.
Молодой человек вздохнул, еще раз приласкал взглядом спящую девушку и потянулся за одеждой.
Верно. Война, чтоб ее.
Много времени на сборы не потребовалось. И получаса не прошло, как молодой человек вышел во двор, к машине, наспех запихивая в рот кусок рисовой лепешки и отмахиваясь от настырного Пикселя и лукаво поблескивающей глазами Янмэй. Они, конечно же, все поняли и обо всем догадались – и теперь их так и распирало.
- Пообедал? – задорно осведомлялась Ласточка и пихала ему в руки термос с чаем и пирожки на дорогу.
- Порезвился? – в унисон чирикал Ю Цин, выглядывая из-за ее могучего плеча.
Один Чжан Фа почесывал затылок и – о счастье! – щекотливой темы не касался. В свойственной ему манере он сразу занялся делом: без лишних выкрутасов вывел автомобиль из гаража и теперь, приоткрыв дверцу, терпеливо ждал, пока разговор из неконструктивного станет конструктивным – то есть закончится.
Когда Юнчен, едва отбившись от раззадорившихся друзей, вскочил на переднее сиденье, великан только и спросил:
- Куда едем-то?
Сын почтенных родителей подумал с секунду, кивнул, будто отвечая сам себе, и сказал:
- Сначала – в офис, а затем…
Чжан Фа аккуратно выехал на дорогу и вдавил педаль, набирая скорость.
- А затем, - продолжил Юнчен, - к почтенному председателю Сяну. Потому что есть время для войны, есть для мира, а есть, друг мой, для политики.
Чжан Фа
Чжан Фа редко задавал друзьям вопросы – такое у него было правило. Рассуждал великан просто: если захотят, то сами расскажут, а до тех пор не лучше ли будет делом помочь, а не словом?
И он помогал.
Потому что крепко помнил, как это бывает, когда друзей нет. А еще помнил день, когда они у него появились – не приятели, с которыми так весело курить ворованные сигареты, сплевывая на асфальт, не уличные подельники-подпевалы, а самые настоящие, без шуток, боевые товарищи.
Ему исполнилось четырнадцать, и он уже тогда ничего не боялся. В бедном тайбэйском квартале, где на открытых лотках торговали нехитрой жареной снедью, а за облупленными вывесками пряталась пропахшие временем лавочки, все знали, что Фа, сын мясника, дерется по-злому, встрянешь – зубов не досчитаешься.
- У-у, - огрызалась на него местная пацанва, - нашелся тут…
Огрызалась – и обходила стороной. Потому что Чжан Фа был сильнее, а в стае законы простые: кто остался стоять после драки, тот и прав. Громила Фа по такому раскладу прав оказывался почти всегда.
В то утро – самое обыкновенное, пропитанное солнцем утро – он прогуливал уроки. В школе было скучно, и хотя отец, щедро отвешивая сынку подзатыльники, требовал хороших оценок, Чжан Фа только и делал, что пожимал плечами. Зачем они нужны вообще, оценки эти, если его уже позвали к себе не последние люди? Пока шестеркой – но это только пока, до поры до времени, надо же с чего-то начинать. Правильно повертеться если, вполне можно вывернуться повыше, а оттуда уже недалеко и до тонга.
А там и деньжата появятся, и вообще… жизнь!
В мечтаниях о собственной золотой будущности и настигла его, выражаясь заковыристо, судьба. Судьба визжала - придушенно, по-девчачьи. Ругань, матерок и возня доносились из подворотни – узенького коридора, с двух сторон зажатого домами. Там всегда было темно и сыро, валялись на земле огрызки и рваные презервативы, и ни одна девица – если, конечно, она не искала приключений себе на пятую точку – туда бы не полезла.
Озадачившись, Чжан Фа глянул за угол – и ухмыльнулся, потому что так задорно визжала, оказывается, и вовсе не девица, а какой-то прилизанный шкет в отглаженной школьной форме. Вокруг него, насупившись, стояли местные, человек шесть. Приглядевшись, Фа узнал Быка с дружками - компанию, с которой мотался иногда вечерами по улицам.
- Ты, это, - пробурчал Бык, низкорослый приземистый бугай, и толкнул чистенького хмыря в плечо - пока несильно, для острастки, - того. Карманы вывернул бы, а, петушок?
Мямля замотал головой, выставил вперед рюкзак и пролопотал что-то плаксивое, сглатывая сопли. Чжан Фа фыркнул.
- Вот же ж дурак, - вдруг тихо сказал кто-то рядом, будто прочитав его мысли. Голос был веселый. – Чего извивается? Отдал бы кошелек, и с концами.
- Ну, - согласился Фа и покосился на невесть откуда взявшегося комментатора.
Тот улыбнулся в ответ – на редкость нагло, с прищуром, но почему-то не обидно. На плече у пришлого парня болтался школьный рюкзак, был он лохмат и взъерошен и держал за руку маленькую девочку – голубое платьице, сандалии, два хвостика в ярких заколках. Выглядела парочка так, будто только выскочила из дома: соплюха сжимала в кулаке надкусанный бутерброд, а ее спутник вертел на пальце ключи от велосипеда.
Чжан Фа нахмурился. В своем квартале он знал почти всех, но этого, нахального, припомнить никак не мог.
- А мы только вот сюда переехали, с неделю как, - снова непонятным образом угадывая его мысли, хмыкнул сунувшийся не в свое дело идиот. – Хотя я тебя знаю. В школе видел. Ты Чжан Фа, верно? Громила Фа?
- Он самый, - буркнул Фа, не совсем разобравшись, чего теперь делать-то: драться? валить?
- А я Лю, - белозубо оскалился его собеседник. – Лю Юнчен. Посторожишь сестренку, друг?
- А? – оторопело переспросил Чжан Фа, и тут лохматый скинул с плеч пиджак от школьной формы и аккуратно пристроил его на потрепанный рюкзак.
- Я быстро, - пообещал некто Лю и двинулся в подворотню.
Фа глянул на девчонку и мигнул – снизу на него смотрели круглые глаза-сливины. Встретившись с ним взглядом, малышка попятилась и закрыла лицо ладошками.
- Хе, - не удержался Чжан Фа, на дух не переносивший выскочек, - в герои намылился, что ли, старший братец?
Лю Юнчен остановился, повернулся и неожиданно хохотнул:
- Вот еще.
- Тогда какого лезешь? Не тебя ведь чистят, ну и иди куда шел. Спаситель, мля.
Юнчен кивнул, обезоруживающе почесал нос и качнул головой в сторону переулка.
- Думаешь, я за этого хлюпика иду?
- Ну.
- Мимо, балда. За себя.
- Че-го? – оторопел Чжан Фа, но было поздно – заносчивый идиот скрылся за углом, оставив позади и грозу местной шпаны, и свою малолетнюю сестренку.
И почти сразу же из прохладной темноты донеслись раздраженные голоса. Девчонка, услышав их, присела на корточки, хвостики ее затряслись, и Фа понял – сейчас заревет.
- М-м-м, - с тоской замычал увалень и помахал перед лицом пигалицы ладонью.
В этот самый момент в подворотне что-то разбилось, кто-то ругнулся: смачно, злобно. Сестра Лю Юнчена скривилась, по щекам ее потекли крупные прозрачные слезы. Плакала она беззвучно, чуть приоткрыв рот, и от этого Чжан Фа почему-то растерялся еще сильнее.
- Ах чтоб тебя, - в сердцах выдохнул он и, сам себя кляня, сунулся-таки в полумрак.
А там дело шло к серьезной потасовке: уличные шакалы, оставив свое первую жертву, дружным строем надвигались на вторую. Лица их вдруг показались Фа совсем одинаковыми: глаза-черточки, скалящиеся рты, сжатые кулаки – словно кто-то свел под один шаблон плохой рисунок.
- О, - схаркнул вдруг их вожак, заметив, что народу в переулке прибыло. – Это ж Громила! Вовремя. А то у нас, гляди, гости. Повеселимся, а, Фа?
Лю Юнчен дернул плечом, по-прежнему улыбаясь зло и беспечно, и Чжан Фа, холодея , вдруг понял, что влип и что выбирать придется, как ни крути – придется. Против своих идти – это, каждый знает, не дело, в своих – сила. Но пинать всемером двоих?
Фа почувствовал, как под языком стало горько.
И снова судьба, уличная кошка, решила за него.
- Повеселимся! – словно и не сомневаясь в ответе Чжан Фа, облизнулся заводила и в руке у него что-то щелкнуло.
В сумраке блеснула тонкая ясная полоска – нож.
- Эй, - нерешительно сказал кто-то из дебоширов: такого, кажется, не ожидали и они. – Бык, ты чего, Бык.
- Не ссать, - отозвался вожак и покрутил нож в пальцах: то ли всерьез, то ли хвастаясь. – Поучим мы с Громилой, значит, кое-кого. Чтоб не лыбился тут мне, харя суч…
И, не договорив, дернулся вперед.
А дальше Чжан Фа отчего-то особо и не думал: рванул наперерез, оттолкнул плечом идиота Лю, подставляя под удар собственный локоть. Будто повело что-то, аж в глазах потемнело. Что-то, а драться он умел: тонкое лезвие пропороло ему рукав, полоснуло по коже, и - ушло в сторону.
- Ах ты, - просвистел Бык, и глаза у него остекленели, налились кровью. – Ах ты крыса паршивая, так, значит? Да я тебе…
И, словно сорвало вдруг рычаг, они все – и Юнчен, и он сам, и уличная шайка – волной покатились друга на друга, схлестнулись. Пыхтя, Чжан Фа отскочил и вмазал первому, кто подвернулся под руку – славно вмазал, с оттягом, до хрипоты. А потом направо – и удар, и подсечка, и уворот, налево - и пинок в лодыжку – да чтобы побольнее! Пожестче!
Дрался Громила Фа всегда сосредоточенно, серьезно, без азарта и не сказать, чтоб честно. Тот, кто последним стоять остается, редко бывает благородным – это сын хозяина мясной лавочки усвоил едва ли не с пеленок.
Но нехитрой этой науке обучен был не он один.
- Эй! – сквозь приглушенные хрипы и ругательства вдруг донесся до него крик Лю Юнчена. – Эй, Фа! Сза…
Чжан Фа дернулся, загривком чувствуя – опоздал – и тут воздух будто лопнул.
- А-а-а-а-а! - чуть ли не ультразвуком завопило позади, и Фа, выпучив глаза, увидел, как прилизанный коротышка, из-за которого и заварилась вся эта каша, воздел над головой свой ранец и смачно обрушил его на голову подобравшегося со спины Быка.
Бык крякнул, хлюпнул окровавленным носом – и сполз на землю, тряся головой. Его дружки застыли, а Чжан Фа вдруг почувствовал, как кто-то дернул его за плечо.
- Тикаем, - прошипел Лю Юнчен, таща соратника за угол. И они, натурально, дали деру.
Он, Чжан Фа, с висящим на ним и уже не таким чистеньким визгуном, и Юнчен со своей сестренкой на закорках.
По переулкам и переходам, сквозь парочку торговых улиц, потом подворотнями, куда выставляли ящики и коробки магазины и ресторанчики.
Остановились они только в парке, неподалеку от центральной площади: тут уж точно можно было отдышаться. Да и как остановились – упали на скамейку, хохоча, ругаясь и подвывая от боли.
- Хех, - наконец, вытирая ладонью рот и гладя сестренку по затылку, сказал Юнчен. – А мы-то! Мы-то с мальком в магазин шли! Папа шурупы купить попросил.
- Дебил, - потирая ссаженные до крови костяшки пальцев, только и смог выдохнуть Чжан Фа и зыркнул на незадачливого ботаника – причину своих сегодняшних бед. – И ты тоже.
- И я, - шмыгнув носом, согласился тот.
- Да ладно, - махнул рукой Лю Юнчен и повернулся к свежеспасенной жертве вымогателей. – Зато весело. Верно? Ты… как тебя по имени-то? Здорово ты с рюкзаком придумал!
Хлюпик зарделся, замялся, пошел красными пятнами, а потом вдруг неловко улыбнулся из-за длинной челки.
- Ю Цин. Оно как-то... само.
- Отлично оно само, значит - с убеждением кивнул Лю. - Вовремя. А то я думал, нашему Фа сейчас перо под ребро вгонят и того… до свидания.
Услышав такое, Чжан Фа возмутился было - “нашему”, гляди-ка! Еще чего! Возмутился, глянул на поцарапанные, в синяках рожи невольных соратников - и почему-то промолчал.
- Ладно, - сказал через пару минут Лю. - Шурупы никто не отменял, папаша уж, наверное, места себе не находит. Пойду я.
И, не откладывая дела в долгий ящик, вскочил, потянул за собой молчаливую, но уже успокоившуюся малышку.
Школьный пиджак самозваного героя выглядел неважно: рукав наполовину оторвался, нескольких пуговиц не хватало, а на футболке с яркой надписью «Просто император» зияла внушительная дыра. Чжан Фа хмыкнул, а потом вскинулся - кое-что из сказанного Лю никак не давало ему покоя.
- Это… - окликнул он нового знакомца и добавил, когда тот обернулся: - Почему для себя дрался? Для себя-то почему?
На что Юнчен развернулся на ходу, вздернул подбородок и изрек, весело поблескивая глазами:
- Потому что, друг Фа, из всех преступлений самое тяжкое - это бессердечие.
И ушел.
- Чо? - вылупился ему вслед Чжан Фа, не привыкший к таким загибам.
- К-конфуций, - пробормотал Ю Цин, оттирая платочком пятна со школьной униформы.
- А?
- Конфуций! - вякнул хлюпик уже увереннее. - Мудрая мысль!
Громила Фа почесал затылок, повозился, внутренне морщась - синяков ему дружки Быка понаставили от души! - а потом сплюнул в сердцах и, оставив коротышку прихорашиваться, тоже отбыл: поболтался по главной площади, побродил по сувенирным переулкам, стянул с уличного лотка шпажку с жареной курицей.
И только дома, вечером, наконец, сдался - морщась, открыл учебник и уткнулся носом в иероглифы, не заметив даже, как заглянул в его комнатушку удивленный отец.
- Бессердечие, хых, - засыпая, думал он, и понимал, что завтра - чтоб его! - пойдет все-таки в школу.
Да, вопросов друзьям Чжан Фа задавать не привык. Поэтому когда блаженно ухмыляющийся Ин Юнчен вывалился наконец из комнатки, которую разделил - и весьма активно, судя по всему, разделил! - с председательской дочкой, и зачем-то без промедления рванул к джипу, великан просто направился за ним. Молча.
Молчал он, без особого интереса разглядывая рощи и рисовые поля, почти всю дорогу до города, и только при въезде в Тайбэй открыл наконец рот. По необходимости - при всех своих талантах телепатом Чжан Фа не был и нужную дорогу угадать никак не мог.
- Куда едем-то? - буркнул он, когда впереди во всем своем сияющем, гудящем величии выросла столица, и побарабанил пальцами по рулю.
Юнчен покосился на него, смешно сморщился, откинулся на сиденье, вытянув ноги, и ответил мечтательно, но невпопад:
- Я на ней женюсь, вот тебе, Чжан Фа, такое мое слово.
- Угу. Так куда?
- Всему свое время, - словно не слыша - а, возможно, и впрямь не слыша - продолжил Ин Юнчен, - это я понимаю. Может быть, нам с ней придется подождать. То есть завтра пожениться не получится, это точно. Хотя я бы уже завтра.
Чжан Фа притормозил на красный, повертел головой, разглядывая мопедистов, которые, как мотыльки фонарь, облепили свою часть дороги. Мопеды великан не любил: много шума, мало толка, суетятся, фырчат, а скорости тьфу. То ли дело солидные, сильные машины, такие, как его джип! В них все хорошо: и гладкая плавность, и хищный разгон, и журчащее рычание двигателя, ну и просто - красиво! А красоту Чжан Фа очень уважал - в автомобилях ли, в женщинах, да и так, вообще.
- Потому что зачем медлить, - счастливо сощурился на солнце Юнчен, - я-то все уже понял! То есть я почти сразу все понял, но сегодня все стало совсем ясно.
- А она? - смирившись, вздохнул гигант. - Она тоже все поняла? А то женитьба - это дело такое, друг Юнчен. Совместное.
- Она? - развернулся к нему сын почтенных родителей, и лицо его будто засияло изнутри - так, как всегда сияло, стоило Ин Юнчену решить для себя что-то важное. - Я не знаю. Но уж постараюсь, чтобы поняла. Хорошо постараюсь.
Чжан Фа покивал и мягко вдавил педаль. Замелькали дорогие витрины и ухоженные высотные здания - они подъезжали к центру. Он был уверен: Юнчен знает, что делает. Пиксель за такое безоговорочное доверие его обычно ругал - друзья, мол, нужны на то, чтобы вовремя остановить, предупредить и спасти, а поддерживать попахивающие безумием порывы - это не дружба, а ненужный и разрушительный энтузиазм.
Если б коротышка сейчас был за рулем, уж он бы не постеснялся, изрек что-нибудь разумное про то, что нужно подождать и посмотреть, и поразмыслить, и не ошибка ли это, и как же так, много вокруг ведь красивых девиц, не обременённых проблемами и капризами, бери любую и…
Но Пикселя с ними не было, а по части разумностей и осторожностей Чжан Фа не особенно преуспел.
- Подсобить чем? - только и спросил он.
- Так ты уже, - прозвучало в ответ. - Вот прямо сейчас уже и помогаешь. Правду говорят, что друзей узнаешь лучше всего на войне.
- Разве? - не совсем понимая, к чему это клонит Юнчен, мигнул великан. Джип ровно и размеренно урчал, пожирая километры.
- А то, - ухмыльнулся сын почтенных родителей. - Не всякий друг согласится сунуться к тигру в логово вот так вот, за компанию. Да в какое логово. В пасть. Прямо в пасть.
Чжан Фа нахмурился. Потому что так-то, конечно, оно да. За Ин Юнчена и Ю Цина он не то что к тигру - к дракону бы войти не побоялся. Но…
- А пасть все-таки, - осведомился великан, - у нас где?
Ин Юнчен снова глянул на него взглядом человека, утягивающего за собой в пучину истории армии и народы, а потом ткнул пальцем в сторону бело-красной башни, торжественно выглядывающей из-за пальм.
- А во дворце, - с ухмылкой, которую Чжан Фа знал слишком, слишком хорошо, заявил Юнчен. - В Президентском дворце, где - вот же тухлое местечко для работы! - служит стране и народу драгоценный родитель моей Са… Сян Джи. Нас там не ждут, но это только пока. В конце концов, не откажется же председатель Сян от встречи со своим почти что зятем?
Не зря, ох не зря уважал красоту Чжан Фа - красиво вильнув, джип съехал на встречную полосу, и только хорошая реакция спасла его от столкновения с мелким черным мопедистом, который, судя по его виду, в этом момент вспомнил маму, папу, богов и свое прежнее перерождение.
- Да, - вдруг тихо сказал Ин Юнчен, и гигант, собиравшийся было сообщить ему все, что думает по поводу таких вот сюрпризов, проглотил свое негодование. - Я тоже боюсь. Но все пути, как не говорил Конфуций, ведут в Рим.
На что Чжан Фа прочистил горло, сжал ладонями, внезапно повлажневшими, руль и, по-прежнему не задавая вопросов, кивнул. Как и всегда.
Поднебесная, 206 год до н.э.
Чжао Гао
У стольного града Санъяна сто обличий. Он презрительно взирает на толпы черноголового люда с высоты дворцовых стен и одновременно лукаво щурится сквозь чад и пар из дверей своих харчевен, он упорно взбирается по ступенькам к храмовым алтарям, словно пытаясь дотянуться до Небес, и тут же стекает струйкой дешевого вина в сточную канаву. Санъян смиренно молчит за бумажными ширмами, и он же зазывно хохочет, выставляя себя напоказ. Он денно и нощно изучает мудрые тексты, до рези в глаза вглядывается в движения звезд и тут же без сожаления пропивает остатки чести и ума. Сто разных ликов у Санъяна, всех не запомнишь, за всеми не уследишь. У Чжао Гао их не меньше, а может быть, даже и больше, кто знает.
Когда скинут с плеч тяжелый темный-синий халат, а высокий головной убор из конского волоса брошен в колодец, то ни одна живая душа не признает в юном ясноглазом школяре главного евнуха императорского дворца. Люди видят лишь оболочку и редко вглядываются в суть. Да и зачем? Стоит возле стены парнишка, бледный и тощий, как всякий книжник, и круглыми от изумления глазами провожает всадников с красными знаменами. Ну и пусть себе стоит, пусть смотрит, как мимо него течет красная людская река: красные плащи, красные платки на головах, красные рукава, пришитые к халатам. А впереди на черном, как ночь, жеребце сам Пэй-гун — смуглый, белозубый, безбородый, словно мальчишка. Бывший крестьянин, которому всего несколько дней назад сдался циньский правитель. Сам! В толпе шептались, что государь с шелковым шнуром на шее стоял на коленях перед Лю Дзы, отдавая из рук в руки печать и регалии Сына Неба. Врут, поди, черноголовые. Кто в том Чжидао был, кто своими глазами видел?
Вождь мятежной армии вертел головой по сторонам, что-то кричал своим сподвижникам, смеялся и если и чувствовал важность момента, то очень удачно скрывал волнение. Он прошелся по исконным циньским землям с легкостью летнего ветра в тростниковых зарослях, не прорубая себе дорогу мечом, а раздавая милости покорившимся. Затем он великодушно пощадил циньского вана. И столица империи, точно прекрасная, но до смерти перепуганная женщина, успевшая напридумывать себе всяких ужасов, сдалась первому, кто заговорил с ней ласково и кто пообещал не бить.
- Хулидзын, хулидзын, - зашептались зеваки, толкая друг друга локтями. - Вот же она! Вот!
Паренек в ученической шапочке вытянул тонкую шею, чтобы получше разглядеть девушку, ехавшую рядом с предводителем мятежников на соловой кобыле. Она интересовала его гораздо больше всей остальной армии Пэй-гуна вместе взятой. Братец Шао... хм... покойный братец Шао расписывал небесную посланницу, как существо, поистине демоническое. И волосы, мол, у неё белые, и хвостов аж девять штук, и зубы острее щучьих, а глаза светлые, как у восставшего из гроба мертвеца — белесые и безжизненные. Одним словом, небесная лиса в человеческой плоти. Оказалось, врал бессовестно. Ни хвостов, ни клыков, цвета волос под алым платком не разглядеть, а глаза... А что глаза? Если Пэй-гун не боится, а лошади в разные стороны не шарахаются, значит, не все так страшно. Наоборот, мятежник Лю протянул руку и хулидзын за тонкое запястье — цап. Чтобы весь Санъян видел — Небеса с ним, бывшим крестьянином, заодно. И он, не чета многим, с посланницами Яшмового Владыки за ручку держится.
Не отрывая взгляда от девушки, Чжао Гао крепко сжал в ледяной ладони глиняную рыбку. Ну же! Шевельнись, подай знак! Но — нет. Частица божественной печати никак не отреагировала, так и не учуяв второй своей половинки.
Если бы взгляды могли убивать, то обманувшая все ожидания и расчеты Чжао Гао светлоглазая спутница Лю Дзы уже бы свалилась под копыта лошадей замертво.
«Хорошо, - сказал он себе. - Еще не всё потеряно. Зайдем с другой стороны». Ловко юркнул в приоткрытую дверь харчевни. Исчез юноша-книжник, а вместо него возник скромный слуга в рваной куртке на голое тело и заплатанных штанах, босой и сутулый. Он выскочил на соседнюю улочку, подхватил корзинку с кизяками и поспешил куда-то по своим делам. Еще одна личина Чжао Гао, в которой он провел ровно столько времени, чтобы хватило выйти за ворота города и добраться до уединенного поместья.
- Я хочу принять ванну. Срочно подготовь всё необходимое, - бросил он, едва ступив на порог.
И пока слуга исполнял приказ, его хозяин успел избавиться от грязных одежек, без сожаления швырнув рванье в огонь.
Нагой, как в час своего рождения, Чжао Гао погрузился в теплую воду с головой, задержал дыхание и... снова сменил обличье. Из бадьи вынырнуло совершенно иное существо - нежное, утонченное и прекрасное, как бабочка. Легкокрылое создание всегда начинает свой жизненный путь невзрачным червяком, и никто его за это не попрекает.
Вечером в свете масляного светильника разглядеть что-то в полированной бронзе зеркала сложно, но разве прирожденной красавице нужен еще один свидетель её совершенства? Она наперечет знает и свои достоинства, и свои недостатки, первые она умело подчеркивает, вторые искусно скрывает. Другое дело, что у прелестницы, усевшейся возле бесполезного сейчас зеркала, не имелось ни единого изъяна. Только в песнях и воспевать идеальный овал её маленького лица, а чувственный бутон губ смутил бы даже настоящие цветы, и еще широкие густые брови и, конечно, миндалевидные глаза — бездонные, как ночное небо над священной горой Тайшень. Красотка отложила гребень, и рука её замерла над шкатулкой с украшениями. Слишком дорогие нельзя — могут отобрать, слишком простые принизят статус путешественницы. Хотя нет! Никакой не путешественницы, а беженки! Конечно же, бедная женщина испугалась войска мятежников и решила сбежать подальше от войны и беспорядков. А это значит, она очень торопилась, и ей было не до наведения идеальной красоты. Тут бы живой остаться и спасти драгоценности, верно?
Наряд девушка выбрала потемнее, волосы заколола костяной заколкой, а вместо косметики просто пощипала себя за щеки, чтобы были розовые, как будто от волнения.
- Господин... - слуга осекся на полуслове, но быстро поправился. - Когда госпожа вернется?
- Если все получится, то - никогда, - промурлыкала девушка и выскользнула в теплую весеннюю ночь, где во дворе её уже ждала небольшая повозка с единственным возницей.
- К заставе Ханьгугуань!
Таков был единственный приказ таинственной госпожи.
Пэй-гун, Люси и соратники
Кто видел один древнекитайский город, видел их все. За прошедшие месяцы Люся не раз повторяла себе эту самонадеянную фразу – и каждый новый город, сдававшийся Пэй-гуну, подтверждал ее правоту. Что в уезде Пэй, что в бывшем княжестве Хань, что в исконно циньских землях поселения людей строились примерно одинаково: довольно широкие улицы, частенько мощеные камнем; глухие заборы и ворота поместий с затейливой и яркой вязью вывесок; шумные лавки и рынки, заманчиво распахнутые двери «пионовых» и питейных домов; кумирни и храмы; «присутственные места», которые Людмила немедля окрестила «управами»; дома, дома, домишки – из дерева и камня, большие и совсем крошечные. И, разумеется, городские стены – чем выше, тем лучше. И, конечно же, ворота – чем крупнее город, тем больше. Кайфэн был похож на Пэнчен, Пэнчен – на Чанъи, а Фанъюй – на Юань; пусть не как близнецы, но все равно – словно дети одних родителей.
Но вот Санъян отличался. Люся ехала рядом с Пэй-гуном по широким, мощеным камнем улицам столицы Цинь, вертела головой, разглядывая дома, лавки и вывески, и все пыталась понять – а в чем, собственно, оно есть, это отличие? Да, Санъян был больше и чище любого из виденных ею древних городов, да, всё в нем, от мостов, прихотливо изогнувшихся над каналами, до каменных чудищ, стороживших покой поместий знати, во весь голос кричало о могуществе империи, но все же… Высокие стены и крепкие ворота не защитили сердце Цинь от войска Лю, а пестрая толпа жителей не поднялась, как один, на оборону столицы. Так в чем же разница?
И лишь в очередной раз поймав взгляд Лю Дзы, девушка беззвучно ахнула от внезапной догадки и сама себя обругала дурою. Как она не поняла сразу? Вот же отличие, вот разгадка! Прячется на дне веселых глаз Пэй-гуна, трепещет там, будто золотая рыбка – алыми плавниками в темной глубине пруда. Лю смотрел на Санъян, Лю улыбался горожанам, поднимал руку в приветственном жесте, благосклонно кивал; умница-Верный, не нуждаясь в понукании, горделиво вскидывал голову, встряхивал гривой и нес хозяина уверенно и плавно по улицам Санъяна, мимо людей и зданий – вперед, к средоточию силы и власти. Туда, к дворцу, построенному Цинь Шихуанди. К трону.
- О чем ты думаешь сейчас? – улучив момент, тихо спросила она, когда Лю, гордясь и насмехаясь одновременно, демонстративно, напоказ толпе, взял за руку ее – «небесную лису», посланницу Яшмового Владыки.
- О сюнну, - ответил Пэй-гун.
Улыбка не сходила с уст победителя, веселые морщинки разбегались от уголков глаз, на левой щеке играла умилительная ямочка, вот только рыбка-тревога все плескалась и плескалась в глубине темных зрачков.
- Не о Сян Юне? – уточнила Люся. Ее, признаться, грядущий приход опоздавшего к капитуляции столицы князя Чу весьма заботил. Только крайне наивный человек всерьез бы поверил, что главнокомандующий объединенной армии чжухоу смирится с тем, что его обскакал на финише какой-то ханьский деревенщина.
- Нет, - по-прежнему беспечно усмехаясь, шепнул Лю одними губами. – Не о нем. О сюнну.
Опешив, она уже открыла рот, чтобы ответить какой-нибудь язвительной резкостью, дескать, а не далековато ли ты заглядываешь, Пэй-гун? Не успел в Санъян войти, а уже мыслями ускакал аж за Великую Стену, но… Но взгляд у него был таким, будто Лю именно таких слов и ждал. Словно охотник, расставивший силки и притаившийся теперь в кустах, он как бы приглашал ее – давай, попадись в ловушку! «Состязаться в коварстве? – подумала она и молча покачала головой: - Э, нет. Здесь дурочек нет, Лю Дзы!»
Но зато ей было, о чем поразмыслить, пока они ехали улицами Санъяна к дворцу.
- Дворец Эпан, - Лю придержал Верного и привстал в стременах. – Скажи по секрету, моя небесная госпожа, как тебе этот прекрасный вид?
- Хм… - Люси задумчиво потерла подбородок. – Для нынешних времен – неплохо.
Пэй-гун насмешливо вскинул брови, но ничего не сказал, только головой покачал.
А Людмила все смотрела на дворец, смотрела – а видела вместо укрытых за высокими стенами павильонов и залов, соединенных галереями; вместо изогнутых черепичных крыш, башенок и мостиков; вместо прудов, садов и дорожек – видела Лабиринт. Тот самый, из греческих мифов, такой же древний и зловещий. Был ли дворец Эпан красив? А черт его знает! Может, и был. Наверняка был. Люся не бывала в Риме, не созерцала Колизей и не прогуливалась по склонам Везувия среди руин Помпей, и прочими чудесами древней архитектуры наслаждаться ей не довелось. Дворец Эпан был, несомненно, грандиозен, но…
Начинается второй век до новой эры, а это значит – уже стоит в Афинах Парфенон, уже давным-давно царят над долиной Нила пирамиды, да и мало ли в древнем мире чудес? Но что до циньского дворца… Слишком уж он обширен, слишком приземист, чересчур уж расползся по земле, как приникший перед прыжком зверь. Того и гляди, взметнется, вцепится в горло – и сожрет без остатка…
- Если дворец тебе так не нравится, хочешь, сожжем его, а?
Люся вздрогнула, очнулась от своих мыслей и вытаращила глаза на Лю, ошарашившего ее таким неожиданным предложением.
- Нет, ты что! – воскликнула она. – Зачем же? Это же сколько труда вложено, сколько народу на этом строительстве жизни положили… Как же можно сжигать!
А про себя подумала, смутно припомнив вдруг кое-что: «К тому же, дружок, его и без тебя пожгут…»
- Как скажешь, - пожал плечами Пэй-гун и огляделся. – Не сжигать – так не сжигать. А вообще… Пугающее местечко, скажи? Даже верней сказать – подавляющее. Я прямо-таки чувствую себя букашкой недостойной, над которой старик Шихуанди уже башмак занес, чтобы прихлопнуть!
За разговором они подъехали к самым воротам – распахнутым, брошенным – за которыми, деланно беззащитный, но очень и очень опасный, раскинулся дворец Эпан. Лю задрал голову и едва заметно поморщился, обнаружив, что привратная башня заслонила от него солнце. Ближайшие его соратники, поотстав, тоже крутили головами и, позабыв о дисциплине, громко выражали свои чувства по поводу циньского дворца. И восхищенных возгласов звучало не меньше, чем ругательств.
- А о чем ты задумалась теперь, моя Люси? – решительно направляя Верного прямо в ворота, спросил Лю. Впрочем, дальше он спешился и Люсе помог слезть.
- О том, что в этих дебрях не только Чжао Гао может притаиться, но и целая армия убийц, - проворчала Люся. – Сам гляди: ни канализации, ни водопровода, ни отопления. Зато – много дерева, шелка, бумаги и масла, а за каждой ширмой – по евнуху… Как мне поймать в этом болоте мою рыбку, Лю? Ума не приложу…
- Н-ну… - Пэй-гун почесал затылок под повязкой и забавно сморщил нос, будто собрался чихнуть.
- Небесной госпоже не нужно тревожиться слишком сильно, - голос сзади раздался так внезапно, что оба, и Люся, и Лю, вздрогнули и обернулись. Но это был всего лишь несчастный Цинь-ван, которого никто и не думал задерживать, так что юноша ехал себе и ехал следом за победителями. Вот и догнал, когда остальные отстали.
- А? – хлопнула ресницами хулидзын, которой очень хотелось схватиться то ли за сердце, то ли за рукав Пэй-гуна. Очень уж внезапно и бесшумно подкрался маленький ван.
- Это – дворец Эпан, - спокойно объяснил Цзы Ин. – Неважно, что или кого вы ищите, госпожа, но если что-то попадает во дворец, об этом делается запись. Человек или вещь – здесь всегда остается след. Вам нужно в архив.
- То, что я ищу, - покачала головой Люся, - скорее всего доставили прямо главному евнуху. Что-то я сомневаюсь, ваше величество, что Чжао Гао позволил бы…
- Неважно, - повторил Цинь-ван. – Главный евнух был высшей властью во дворце… но сейчас его здесь нет. Его люди расскажут все, что им известно.
- Разве они не преданы Чжао Гао? – девушка осеклась, услышав тихий смешок Лю Дзы. Пэй-гун и Цинь-ван переглянулись с каким-то почти заговорщическим пониманием.
- Преданность, проросшая на страхе, - фыркнул Лю. – Что стоит такая преданность?
- Сейчас у людей здесь, - Цзы Ин неловко повел рукой, зашелестев рукавом, слишком широким для по-детски тоненькой руки, - осталось три страха. Первый страх – это Пэй-гун. Второй – приход генерала Сяна, князя Чу. А третий…
- Возвращение Чжао Гао, - закончил за него Лю и улыбнулся маленькому вану своей особенной улыбкой, предназначенной не просто для союзников, а для возможных соратников: - А ты умен, маленький братец.
- Это так, - печально вздохнул Цзы Ин. – Но я слаб, Пэй-гун, и много ли проку в том, что я умен?
- Поглядим, - обронил Лю Дзы, смерил юношу еще одним долгим взглядом, а потом потянул Люсю за рукав, оттаскивая в сторонку.
- Чего? – девушка покорно пошла следом, втихаря пытаясь высвободить руку, но Лю уцепился крепко и не отпускал. – Ну что?
- Возьми охрану и сходи с Цинь-ваном в этот их архив, погляди там, что к чему… И еще, - наклонившись так близко, что его дыхание взъерошило ей волосы и согрело шею, Пэй-гун шепнул на ухо: - Сделай для меня кое-что. Лю Чжен, ее имя Лю Чжен. Моя сестра. Если тебе встретится запись о ней…
- Почему ты сам не пойдешь и не проверишь? – почуяв, как внезапно ослабла его хватка, Люся вывернулась и требовательно уставилась на него. Пэй-гун отвел глаза.
- Я боюсь, - признался он и развел руками, ухмыляясь болезненно и криво. – Я боюсь узнать, что с ней стало. Трус я, моя Люси.
- Лю…
Внезапно ей до судорог захотелось дотронуться, притянуть к себе, обнять, заорать прямо в ухо, что она понимает, что объяснять не нужно… Но он продолжил, и Люся не решилась перебить.
- Этот дворец… - все с той же странной и страшной усмешкой сказал он, оглядываясь так, словно искал лазейку, чтобы сбежать. – Он пугает меня, этот дворец. Я боюсь, что если узнаю всё сейчас, то просто залью его кровью до крыш. И все они, эти люди, будут плавать тут, как дохлые карпы в садке. Поэтому… - Лю медленно выдохнул и на мгновение прикрыл глаза. – Поэтому не говори мне сейчас, даже если узнаешь. Потом… после… когда мы уйдем отсюда. Когда я не смогу дотянуться. Ты поняла?
И снова десятки, если не сотни, ненужных слов и восклицаний заплясали на губах Люси, да так, что языку стало щекотно. И вновь она не позволила им вырваться – и всё испортить.
- Поняла, - только и сказала девушка. – Сделаю, как ты хочешь. Вот только…
Вдруг вспомнив, что во всем этом огромном дворце несколько десятков ханьцев потеряются, как горсть песчинок на дне пруда, Люся огляделась и нахмурилась. Лицо Пэй-гуна стало жестким.
- Помни, что я – мы! – заняли Санъян. Все и вся, что ты найдешь здесь – наши трофеи. И если тебе вдруг что-то приглянется, не сомневайся, бери. Имущество и жизнь побежденных принадлежит победителю. Не дай им обмануться моим милосердием.
- Поняла, - повторила Люси, расправляя плечи. Не то чтобы она всерьез собиралась воспользоваться правом победителя, но, если придется…
Мальчик-император, такой трогательно-маленький в своих тяжелых, расшитых желтыми драконами, черных одеждах, послушно ждал, пока Пэй-гун и «госпожа хулидзын» наговорятся. Люся поймала его терпеливый и печальный взгляд и поежилась, словно в затылок ей потянуло стылым сквозняком предчувствия.
«Я совсем не помню, какая судьба ждет этого мальчика, - подумала она. – Совсем не помню. Вообще! Но… Нет, нет, нельзя допустить, чтобы Цзы Ин погиб от рук Лю… от наших рук».
Память услужливо подсказала, что кроме Пэй-гуна в Поднебесной достаточно других, охочих до крови последнего правителя Цинь, но Люся пинком загнала тревогу подальше и приказала предчувствиям заткнуться и сидеть тихо.
Таня
Застава Ханьгугуань оказалась последним серьезным препятствием на пути к столице. Армия чжухоу быстро продвигалась вперед к городу Синьфэн, не встречая ни малейшего сопротивления. Циньские войска просто разбежались, кто куда. Одним словом, Гуаньчжун можно было брать голыми руками. Что Сян Юн и собирался сделать. И те из чжухоу, кто не струсил и вступил в пределы застав вместе с Сян Юном, теперь занимались любимым делом — в мыслях и вслух делили земли Цинь. Делали они это в огромном шатре, каждый за своим столиком поднимая здравицы в честь князя Чу. Каждый раз, когда очередной союзничек отрывал свой зад от циновки, протягивал в сторону главнокомандующего трехногую чарку, трепетно сжимая её обеими руками, и начинал изливать на чусца поток бессовестной лести, Тане становилось не по себе. Не может человек в здравом уме нести такую наглую чушь, не задумав при этом изощренную подлость.
А Сян Юн согласно кивал в ответ хитрецам и, казалось, наслаждался каждым подхалимским пассажем, поощряя сотрапезников к новым подвигам на ниве низкопоклонства.
- И пусть же мудрость нашего светоча воссияет ярче звезд Небесного Ковша, - щебетал первый советник в княжестве Чжао, круглый, как мяч, человечек по имени Чжан Эр, лаская взглядом кувшин с вином на столе у Сян Юна. - И пусть покарают Небеса недостойного слугу, если...
- Сянго он хочет, - проворчал себе под нос сидящий неподалеку от Татьяны Шэнь Ян. - В Чаншань-ваны метит, скотина безрогая.
Посланница Яшмового Владыки едва не подавилась кусочком ягненка. Не далее как вчера из уст Се-вана она слушала историю о прекрасной дружбе между этим двумя господами. И хотя звание «любимого чиновника Чжан Эра» звучало как-то двусмысленно, Таня поверила на слово. Богатырь Шэнь Ян героически завоевал земли в области Хэнань и присоединился к чуской армии на берегах Хуанхэ, Чжан Эр всегда отличался мудростью решений. Почему бы таким людям не дружить меж собой?
- А вы каких земель желали бы? - полюбопытствовала небесная дева, проталкивая в глотку пережаренный кусок мяса глотком вина.
- Хэнань меня вполне устроит, - ответил «любимый чиновник» без всякого стеснения. - С резиденцией в Лояне.
И облизнулся эдак плотоядно. Был он из породы «квадратных» - одинакового размера в ширину и в высоту, состоял из мускулов и голыми руками душил быка. Как такая стать сочеталась с чиновничьей должностью, а та в свою очередь — с воинскими подвигами, оставалось загадкой для Тани Орловской.
- Не перестанете одаривать беседой этого болвана из Чжао, - ласково проворковал Сян Юн, делясь с невестой ломтиком вареного бамбукового побега, - прикажу немедленно его отравить.
- Что?
- Пошутил, - рассмеялся тот и бросил Шэнь Яну, словно кость псу. - Получишь свой Лоян. Хватит с моей небесной девой любезничать.
И не поймешь — в самом деле чусец ревнует к застольному собеседнику или же шутит так люто.
- А вы не прежде времени делите Цинь?
- Да какая разница, - сыто отмахнулся Сян Юн. - Все равно делить придется. Пусть берут, мне не жалко. Все они собрались здесь, чтобы напомнить о себе, своих подвигах и заслугах. Реальных или мнимых.
В этот самый момент бывший циньский командующий Ли Чжан в очередной раз расписывал достоинства чусца. Да так складно, да так славно, словно это не он украсил стены Динтао головой дядюшки Ляна, а кто-то другой.
- Что же вы личико рукавом прикрыли, моя Тьян Ню?
- Не знаю как вам, а мне стыдно такое слушать, - честно призналась девушка. - А вам нравится?
Насмешливо ухмыляясь, Сян Юн ловко подцепил палочками куриное крылышко, закинул его в рот и азартно захрустел костями. Глядел он при этом прямо в глаза Ли Чжану, вгоняя циньца в трепет.
- Ни капельки. Но делать нечего, таковы правила. У меня на этого подонка свои планы имеются. Если ж мне такое «сокровище» перепало, то надо ж им попользоваться, верно?
- Как воспользоваться?
Но у главнокомандующего войск чжухоу на уме водились в основном шуточки и подколки, что свидетельствовало о хорошем настроении.
- Пока об этом говорить преждевременно, моя Тьян Ню. Вдруг я его еще убить успею?
И раскосым глазом подмигнул.
- О! Сейчас У Жуй споет мне величальную песнь. На языке юэ, между прочим. Спорим, что половину слов в этих завываниях бранные? – и, вслушавшись, добавил — О! Точно! Что-то там есть про задницу.
Сян Юн, разнаряженный как принц, веселился от души, в основном набивая пузо мясом. Но хмельным, к счастью, не злоупотреблял. И все бы ничего, если бы он при этом еще не бросался сливовыми косточками в Шэнь Яна. Тот в ожидании милостей и земель терпел и угодливо хихикал.
А Таня отдала бы полжизни, чтобы сбежать с этого праздника. С многоярусной штуковиной на голове, звенящей при каждом движении, да в трех слоях халатов и тяжеленном цюйцзюй1 сверху она устала точно новобранец после муштры на плацу. Но не успела девушка придумать благовидную причину для бегства, как в шатер вбежал вестовой.
Голоса у гонцов были пронзительными и громкими, захочешь - мимо ушей не пропустишь.
- Главнокомандующий, дурные вести!
Выкрикнув это, вестовой рухнул на колени прямо посреди пиршественного зала.
- Что случилось? Говори.
- Солдаты остановили повозку на дороге. Дама, что ехала в ней, говорит, будто Санъян занят армией Пэй-гуна.
Таня обеими руками зажала себе рот. Это означало, что её ненаглядная Люсенька совсем рядом. Вот радость-то!
- Что?! - взревел Сян Юн, вскочив со своего места с легкостью, удивительной для человека, столько всего съевшего.
Его благородные и не очень гости тоже на месте не усидели. Повскакивали все как один и давай орать. Даже военачальник Пу пожертвовал раненой ногой — распрыгался, потрясая закованной в лубок конечностью. Притерпеться к тому, что эти суровые, обычно невозмутимые дядьки, стоит случиться чему-то экстраординарному, тут же превращают любое собрание в базар, Таня так и не смогла. Ладно на пиру, тут все в изрядном подпитии. Но вот бывало, только же что все сидели на военном совете неподвижно, как бронзовые истуканы, удовлетворенно щурили узкие глаза и цедили сквозь зубы мудреные цитаты из Сунь-цзы2, и вдруг — трах-ба-бах! Взорвались, точно ручные гранаты!
- Ну-ка, повтори!
Лицо чусца стало из смуглого темно-фиолетовым, на висках вздулись вены, из горла вырвался звериный рев, а глаза его налились кровью. Жуткое зрелище! И что самое обидное - в летописях всю эту сцену скромно опишут одним-разъединственным предложением: «Сян Юн пришел в ярость».
- Да как он посмел?! Да я... Я в пыль его сотру! - проорал полководец и, отфутболив столик, подскочил к несчастному, ни в чем не повинному парню.
- Свинья безродная! Черноголовая собака! Когда? Когда он успел?
Имелся ввиду Пэй-гун, но вестовому от этого нисколько не полегчало. Сян Юн вдохновенно вытрясал из парня последний дух, подняв за шкирку, как щенка.
- Как он посмел, этот червь?
Таких подробностей солдатик, естественно, знать не знал, Пэй-гун ему не докладывал, а потому предпочел притвориться тряпичной куклой и помалкивать. Сян Юн, в свою очередь, выражений не выбирал, и воздух над головами чжухоу загустел от отборных древнекитайских ругательств, одно другого колоритнее. Навыки в стихосложении помогали, не иначе. Таня отчаянно пожалела, что нет под рукой писчих принадлежностей — записать кое-какие обороты для потомков.
Притаившийся за спиной девушки Сыма Синь — еще молодой, но очень серьезный мужчина с тонкими чертами лица — едва слышно прошептал, прикрывая рот рукавом:
- Не нравится мне этот поворот. Благородная госпожа, заклинаю, сделайте же что-нибудь. Это плохо кончится.
На памяти Татьяны цинец впервые обратился к ней напрямую. Не иначе, как тоже уверовал в чудодейственность вмешательства небесной девы.
- Опять я? - тихо возмутилась Татьяна. - Почему снова я?
- Ну а кто? - поддакнул вертевшийся рядом Мин Хе.
- И не подумаю!
Черные глаза парнишки тут же наполнились слезами. А самая крупная, сверкающая, как алмаз, выразительно повисла на реснице.
- Перестань немедля, вымогатель!
- Тут сначала нужно разобраться, - напомнил перешедший на сторону чжухоу военачальник. - А для этого потребно утихомирить нашего командира.
И, словно по команде, все взоры присутствующих обратились на Тьян Ню. Цин Бу, предатель эдакий, даже умудрился прослезился. Вот напасть! Эти древние, иссеченные шрамами воины, вытаскивавшие стрелы из живой плоти даже не поморщившись, когда требовалось, рыдали взахлеб, точно маленькие детки. И так яростно размазывали сопли по немытым щекам, что могли растрогать даже камень.
- Вы меня используете! - пискнула небесная дева. - Так нечестно! Сколько можно?
Недавний подвиг на ниве человеколюбия ей уже аукнулся и принес неожиданные плоды. Промокнув под дождем, Таня схлопотала насморк, а довеском к нему стал новый заскок Сян Юна. Смущающийся и отводящий глаза le général, чьи щеки полыхают как пионы, еще полбеды. А вот когда он не зовет вечерами играть в вейци, чтобы не оставаться наедине, это паршиво. Псих ненормальный! Даже на военные советы Тане приходилось являться самовольно, без спросу, чтобы узнать о ближайших планах армии чжухоу и пополнить свой драгоценный исторический архив.
- Госпожа-а-а, - канючил Мин Хе. - Только небесное милосердие смирит гнев князя Чу.
Могучие военачальники дружно закивали и придвинулись ближе, словно собрались вытолкать небесную деву в спину — утихомиривать Сян Юна. Вот ведь мерзавцы! И ведь уже не в первый раз такое вытворяют!
- Не пойду, - упрямо буркнула Таня и, сложив руки на груди, демонстративно уставилась куда-то поверх головы бушующего главнокомандующего.
Но проблема вдруг решилась сама собой. Выпустив пар в ругани, Сян Юн чуть-чуть успокоился и смог рассуждать здраво:
- Тащите сюда эту женщину. Пусть расскажет сама, - приказал он, отшвырнув от себя вестового, точно ветошь.
Таня победно оглянулась на командиров, мол, и нечего было устраивать истерику, кое-кто вполне способен обуздать себя, если ему не потакать. В такие моменты она гордилась своим le général. Сян Юн пусть медленно, но поддавался перевоспитанию. И если бы не этот дурацкий внезапный приступ стеснительности, успех был бы уже очевиден для всех, а не только для Татьяны.
Виновницу переполоха доставили быстро, не смея гневить Сян Юна еще больше. И вздох восхищения вырвался из глоток. В шатер впорхнула неслыханная красавица. Личико точеное, брови вразлет, волосы шелковым водопадом ниспадают до самых пят. А то, что наряд не из узорчатого шелка и в прическе только серебро и дерево, так на фоне простоты красота всегда сияет ярче. Разве нет?
А красавица, изящно взмахнув рукавами, распростерлась ниц перед главнокомандующим, словно перед самим Императором.
Но если церемонность незнакомки и польстила Сян Юну, то виду он не подал.
- Поднимитесь, госпожа, и говорите.
- Фэн Лу Вэй счастлива приветствовать благородного и отважного князя из Чу, - отчеканила девушка, не смея разогнуть спину и поднять на собеседника взгляд. - Она смиренно просит защитить её жизнь и честь от разбойников безбожного Лю Дзы, именуемого Пэй-гуном.
- Что вы видели в Санъяне, госпожа Фэн? Говорите без промедления! - потребовал Сян Юн.
- Фэн Лу Вэй отвечает главнокомандующему, - молвила та весьма чопорно. - Этот злонамеренный Пэй-гун вошел в Санъян и, ступив во дворец, сразу же возвестил, что намерен самовольно управлять Гуаньчжуном, а все драгоценности и сокровища Цинь захвачены им по праву, дарованному чуским ваном.
И с каждым произнесенным столичной красавицей словом Сян Юн наливался грозовой яростью, как чарка – вином из кувшина.
- Ах ты ж сучий же ты сын, Лю Дзы! Младший братец! Ну я тебе покажу! - прокричал он. - Завтра, самое позднее послезавтра мы будем в Синьфэне. Тогда мои солдаты нападут на войско Пэй-гуна и разгромят его! У меня четыреста тысяч человек, а у него сколько? Сколько подонков он насобирал, я спрашиваю?
- Очень-очень много, - ответила барышня Фэн Лу Вэй. - Санъян наполнен воинами в красных плащах и повязках. Приличной девушке страшно оставаться в таком месте.
На самом деле солдат у Сян Юна было чуть больше ста тысяч. Тут он, как это водится у полководцев, привирал. Другое дело, что вряд ли у веселого мятежника Лю Дзы набралось бы столько же людей. И меньше всего Татьяне хотелось, чтобы армии побратимов схлестнулись в битве. А еще она дивилась отваге и невозмутимости Лу Вэй. Заговори Сян Юн с ней подобным образом при первой встрече, она бы умерла на месте от страха. Но барышня Фэн еще раз поклонилась и, глядя в пол, молвила:
- Беззащитная путница умоляет спасти её.
Сян Юн молчал. Его девичья мольба ничуть не тронула. Здесь, в отличие от Европы, никто никогда не считал женщин слабыми существами, не способными на решительный поступок. И заподозри главнокомандующий, что Фэн Лу Вэй явилась с целью отобрать его жизнь, дева мигом лишилась бы головы.
- Её слова стоит проверить, - напомнил чусцу Сыма Синь.
Его-то столичная красавица заинтересовала: губы сжались в линию, между бровями пролегла морщинка.
- Я пошлю разведчиков, - предложил в свою очередь Цин Бу. - И если они подтвердят, тогда...
- Госпожа Фэн, а где ваши слуги? Куда подевался возница? - спросил подозрительный сверх всякой меры Дун И. Милостью Сян Юна бывшего циньского командира не казнили вместе с армией Ли Чжана, вот он теперь и лез из кожи вон, чтобы выслужиться перед новым хозяином.
- Разбойники напали, - глазом не моргнув, ответствовала прекрасная Лу Вэй. И очень кратко, но впечатляюще поведала об опасностях, поджидающих одинокую странницу на дорогах.
- Если эта женщина солгала... - начал было командир Пу, демонстративно целясь в деву костылем.
- Фэн Лу Вэй говорит чистую правду. Можете оставить эту несчастную беженку под стражей, пока не вернутся разведчики, - отрезала красотка и бестрепетно встретила тяжелый взгляд Сян Юна.
По выражению его лица догадаться о замыслах мог даже Мин Хе, не говоря уж о хитрой столичной штучке. Князь Чу колебался.
- Что ж! - бросил он наконец, громко шлепнув ладонью об опорный столб. - Небесная Дева, благородная Тьян Ню, позаботится о вас, госпожа Фэн. Эй, Мин Хе, сопроводи дам к повозке.
Пировавшие гости уже протрезвели, а потому сразу же ринулись к Сян Юну. На кону стояла власть над Гуаньчжуном, столицей и всей Поднебесной, до красавиц ли тут?
Но Татьяна не удержалась от вздоха облегчения. Ей совсем не хотелось, чтобы mon général вдруг заинтересовался незваной гостьей, чья красота привычней его глазу, а беспрекословное подчинение мужчине впитано с молоком матери. Просто не хотелось — и всё!
Госпожа Фэн одарила Татьяну земным поклоном и покорно засеменила следом, наверняка посчитав такой исход дела за счастье.
- О! У Небесной госпожи такая маленькая свита, - заметила она, едва заглянув в повозку. - Всего-то две девушки?
Чего было больше в её тоненьком голоске — ехидства или удивления, Таня так до конца и не поняла. Но изрядно разозлилась.
- Зато охрана большая, - фыркнула она не слишком любезно.
Маленькие пухлые губы древней красавицы изогнулись полумесяцем, а в миндалевидных глазах блеснул огонек.
- Небесная госпожа столь прямолинейна, что повергла бедную странницу в смятение.
И прикрыла лицо широким рукавом.
- На Небесах нет нужды скрывать от других свои чувства, - смягчилась Татьяна.
В конце концов, у неё появилась возможность расспросить про столичное житьё-бытьё у жительницы Санъяна. Настоящая древняя аристократка - это уникальный исторический материал, как ни крути.
«Дурочка, - сказала себе Таня. - Надо не ревностью терзаться, а пользоваться редчайшим шансом».
Ей вдруг стало ужасно стыдно. Кто же знал, что матушкина натура так неожиданно вверх возьмет? Стоило увидеть на горизонте потенциальную соперницу, как тут же прорезались сварливые интонации супруги любвеобильного профессора-синолога. А ведь Петр Андреевич себя как настоящий китаец повел — не только при законной жене завел наложницу, но и не скрывался особо. В петербургской академической среде господин Орловский недаром слыл склонным к эпатажу оригиналом. Мало того, что прижил ребенка от любовницы, так еще и вынудил несчастных женщин общаться между собой.
«Тяжко маменьке пришлось, - подумалось небесной госпоже. - Если я так взвилась, когда ничего еще не произошло, то каково же ей было, когда мы с Люсенькой сдружились? Все эти совместные пикники и праздники. Это же пытка для неё была».
- Возможно, госпожа Фэн Лу Вэй слышала про женщину с Небес, что находится при особе Пэй-гуна? - спросила Таня, особо ни на что не надеясь.
- И даже видела, - мягко улыбнулась та. - Госпожа Небесная Лиса в компании Пэй-гуна выглядела счастливой и довольной. Она ведь родная сестрица Небесной Девы?
- О да! - обрадовалась Таня. - Расскажите, что вы видели? Как она? Что она? Ах! Что же это я? - встрепенулась она, вспомнив об обязанностях хозяйки по отношению к гостю. - Эй, девушки, подайте нам чаю и сластей всяких! Располагайтесь как дома, госпожа Фэн.
- Сестрица Лу, - деликатно поправила её столичная барышня. - Младшая сестрица Лу, разумеется.
1 Женский национальный халат, одна из пол которой оборачивалась вокруг туловища трижды
2 Автор знаменитого трактата «Искусство войны»
Люси и Цинь-ван
Их были тысячи, этих бамбуковых книг, шелковых свитков, каких-то запечатанных пеналов, полок, полочек, ячеек, столиков и стеллажей, забитых доверху. Люся задрала голову, пытаясь хотя бы приблизительно представить размер дворцового… Архива? Библиотеки? Хранилища? Потолок терялся в полумраке, прорезанном узкими лучами света, в которых стелился, закручиваясь и танцуя, тревожно пахнущий дым, и плясали пылинки.
- Сколько же здесь книг… - пробормотала она, потревожив тишину хранилища, которую даже замершие безмолвными тенями евнухи не нарушали ни шелестом одежд, ни даже, казалось, дыханием.
- Небесной госпоже не стоит тревожиться, - молвил юноша-император и плавно взмахнул рукавом. – Эти люди найдут всё, что пожелает отыскать госпожа. Всё, что попадает в этот дворец, в нём остается…
Девушка покачала головой и вздохнула, украдкой смаргивая неуместную влагу с ресниц. Вот бы папенька сейчас увидел все эти сокровища! Вот бы узнал, что все его теории и догадки были верны, и в древней Цинь в самом деле существовал такой обширный, такой необъятный архив! Тысячи свитков… сотни тысяч сгинувших во тьме веков знаков… А сколько судеб и жизней, очерченных тушью на бамбуковых дощечках, рассыпались в прах, развеялись пеплом на ветру в пожаре древних войн?
Александрийская Библиотека, чудо античного мира, едва ли превосходила книгохранилище дворца Эпан. И этой сокровищнице, похоже, предстояло разделить печальную судьбу своей далекой египетской товарки.
- Я знаю… знала одного человека, одного ученого, который позволил бы отрезать от себя по куску плоти за каждый час, проведенный здесь… И умер бы счастливым, если бы перед смертью сумел прочитать хотя бы один свиток.
- Ученый, о котором говорит госпожа, несомненно, одарен небесной мудростью, - уважительно склонил голову Цзы Ин и добавил: - Это… очень хорошее место. Во всем дворце не сыскать такого…
Люся остро глянула на циньца. Что-то в нем изменилось, что-то окрепло, будто маленький император вдруг очнулся от тяжелого сна. Он больше не трепетал надломленной веточкой, наоборот – Цзы Ин стал похож на человека, который сумел выбраться из трясины и наконец-то почуял под ногами привычную твердь.
- Цинь-ван, кажется, хорошо знаком с этой сокровищницей, - улыбнулась она.
- Госпожа не ошиблась, - чуть смущенно признался Цзы Ин. – Этот нерадивый школяр провел среди книг много, много дней… Просто…
- Просто это было единственным местом, где вы чувствовали себя дома, ваше величество. Поверьте, я понимаю.
- Проницательность небесной госпожи…
- Ну хватит уже про «небесную», «премудрую» и «проницательную» и говорить о себе так, словно вас тут нет, тоже хватит, Цинь-ван! У нас с вами нет ни времени, ни повода для лишних церемоний, верно? Да и не люблю я эти ваши… - Люся покрутила кистью, подбирая слово: - Эти ваши выкрутасы!
- Что мы ищем, госпожа? – встряхнулся Цинь-ван и деловито поддернул рукава своего черного лунпао.
Прошло на удивление немного времени, прежде чем Люся окончательно убедилась – бюрократию, может, и не придумали в Древнем Китае, но довели до абсолюта точно не без участия местных чиновников. Цинь-ван не обманывал и не преувеличивал: казалось, что и в самом деле всё, что проникало за высокие стены дворца Эпан, оставляло свой след в дворцовом архиве. Человек ли, животное, предмет мебели, свиток, мешок бобов, рулон шелка, вязанка хвороста, чайник, оружие, кисточка для письма или моток ниток – обо всем находилась своя запись. Ничто не ускользало от бдительных очей дворцовых служащих. Всякому человеку или вещи полагалось свое место – и в иерархии дворца, и в списках дворцовой канцелярии. А маленький ван на удивление ловко ориентировался в этом царстве писцов и счетоводов. И упоминание о крохотной глиняной рыбке в море свитков Цзы Ин выловил без особого труда, и часа не прошло.
- Год гуй-сы, двенадцатая луна, - юноша пробежался тонкими пальцами по торцам бамбуковых свитков и безошибочно вытащил нужный. – Да, так и есть. Офицер Лян Шао Цзин доложил о необычайном происшествии, случившемся в окрестностях Фанъюйя… В Желтой реке местные крестьяне выловили двух небесных женщин… - Цзы Ин искоса глянул на Люсю, нетерпеливо постукивавшую носком сапога о книжный стеллаж, и решил, что заставлять хулидзын ждать по меньшей мере неразумно. – Одну из оных женщин, назвавшуюся небесной лисой, Лян Шао продал в пионовый дом Фанъюя по сходной цене, другую же отбили люди мятежника Лю…
Девушка скрипнула зубами, некстати вспомнив и офицера Ляна, и проклятый «пионовый дом», и клетку… и все, что случилось потом.
- Дальше!
- … в доказательство своих слов Лян Шао привез амулет, который небесная дева доверила ему, умоляя спасти эту драгоценность от мятежников…
Амулет! Люся прикусила губу и нервно сплела пальцы. Значит, рыбка Нюйвы действительно где-то здесь, во дворце! Уже так близко, что на миг ей показалось, будто пальцы ощутили знакомый изгиб глиняного тельца…
- Осмотрев амулет, главный евнух повелел изъять его из вещей, принадлежащих Сыну Неба, и забрал, дабы изучить его колдовские свойства…
- Это, - не скрывая злого разочарования, выдохнула Людмила, - я уже и так знаю! Моя вещь у Чжао Гао, и что толку от этих записей?
- Офицер же Лян Шао… - по инерции прочитал Цзы Ин и остановился. Но хулидзын вдруг навострила уши:
- Что? Офицер Лян? Этот гад ползучий еще жив?
- Вообще-то… - Цинь-ван быстро просмотрел записи и решил пересказать их своими словами: - Жив. То есть, был жив. Его наказали за потерю обоза и историю с небесной девой, но Чжао Гао его не казнил… не совсем казнил. Лян Шао стал слугой в Осеннем Павильоне.
- В смысле? – девушке этот местный топоним ни о чем не говорил.
- Лян Шао сделали младшим евнухом при особе самого Чжао Гао.
- Ага… - Люся потерла внезапно вспотевшие ладони. – Понятненько… Значит, почикать – почикал, но оставил при себе на побегушках. А он практичный злыдень, этот ваш главный евнух. Ну, так надобно нам сыскать этого козла холощеного. Эй! Любезный Гуй Фэнь!
Увязавшийся за госпожой личный Люсин «писец» с писком выбрался из вороха свитков, в которых он самозабвенно рылся.
- Возьми-ка пяток наших солдатиков да сгоняй в этот Осенний Павильон. А ежели найдешь там некого Лян Шао… как там его… Цзина, так бери его за шкварник и волоки сюда. Да особо не церемонься, у меня к этой морде солидный счет накопился. Понял?
Гуй Фэнь истово закивал и умчался выполнять приказ, едва не свернув по пути пару-тройку светильников.
- А вы, ваше величество, помогите-ка мне теперь в другом деле…
Сейчас, когда лишних ушей рядом не осталось, пришло самое время выяснить, что же случилось с сестрой Лю Дзы.
Сян Юн
Войско чжухоу стало лагерем на возвышенности Хунмэнь, что восточнее города Синьфэна, в ожидании приказа напасть на Санъян. А вместе с чусцами и вослед за их белыми стягами в пределы исконных циньских земель вторглась настоящая весна, затопив огромную плодородную долину до самых краев теплым ветром и белой пеной цветущих садов. Все вокруг зеленело, росло, цвело и пахло, словно и не было на свете никакой войны, словно империя не рухнула, похоронив под своими обломками мир и благополучие сотен тысяч людей — аристократов и простолюдинов, мужчин и женщин. И не виделось конца и края народным бедствиям, с какой стороны не посмотри. Но вишневым деревьям, многоводной Вэйхэ и щедрой земле было ровным счетом наплевать на человечьи заботы. Что уж говорить о Сером, которому не терпелось побегать по зеленой травке. Старики говорили, мол, уважить боевого коня — все равно что друга с дороги накормить. Так что, можно сказать, главнокомандующему Сян сами Небеса велели исполнить желание Серого, а заодно, и самому голову проветрить. От лишних мыслей, самое оно.
Флейта - единственная спутница, которую Сян Юн прихватил с собой, если не считать Мин Хе и его роскошную, отливающую всеми оттенками багрового, свежую шишку на лбу.
- Будешь мне подпевать, - приказал князь, прикладывая к губами музыкальный инструмент.
- Угу... мс.
- Чего-чего ты там бормочешь? - вспыхнул генерал и зыркнул прям волком.
- Так точно, мой господин!
Вместо того чтобы приложить листочек подорожника к шишке и немного побездельничать, Мин Хе пришлось старательно выводить прихотливую мелодию:
- Созвездие Дин высоко наконец.
Он в Чу воздвигать начинает дворец.
По солнцу, по тени размерил шестом
Пространство и чуский он выстроил дом...3
Голос у паренька был очень даже неплохой, и услышав его, добросердечная небесная дева обязательно похлопала бы в ладоши в знак одобрения и похвалы. Но госпожи Тьян Ню рядом, как назло, не было, а от главнокомандующего нынче доброго слова не дождешься. И перепеть бы Мин Хе все известные чуские песни, кабы вовремя не появился командир Цин Бу. И не один, а в компании с низкорослым и смуглым до черноты солдатом-разведчиком.
- Пэй-гун сидит в Башане. Там у него лагерь, - доложил военачальник.
- Сколько у него людей?
- Тысяч сорок, может чуть меньше.
Недобрая ухмылка искривила губы Сян Юна. Никому ничего хорошего не сулящая улыбочка.
- Пусть разведчик скажет.
Тот поднял лицо от травы и поклялся предками, что видел Лю Дзы своими глазами. А еще слышал разговоры о том, что тот ничего из ценностей себе не берет, а дворцовых наложниц пальцем не тронул. Ворота Санъяна ему сами жители открыли, за что их никто грабить не стал.
- Это показывает, что его стремления не ограничиваются малым, - встрял Цин Бу, задумчиво почесывая уродливые шрамы от клейма. - А еще облака над ним окрашены в пять цветов и походят на драконов и тигров.
Разведчик согласно затряс головой, подтверждая, что слышал то же самое. Мин Хе на время забыл о шишке и раззявил от удивления рот. На что Сян Юн ответствовал:
- В жопу облака! У меня солдат в разы больше. Я этого... младшего братца по стенам Санъяна тонким слоем размажу.
- А надо ли? - усомнился Цин Бу. - В конце концов, если бы не приказ Куай-вана, то всё сложилось бы иначе.
- Ага-ага, - зло фыркнул Сян Юн. - А еще, если бы я не пошел в Чжао спасать задницу ихнего вана от меча Ли Чжана и не разхренячил основные циньские силы под Цзюйлу, в то время как мой дорогой младший братец топал на запад без задержек.
Жестом отослав разведчика обратно в лагерь, военачальник Бу продолжил.
- Справедливости ради все же напомню, что кабы Пэй-гун не занял первым Гуаньчжун, разве вы решились бы вторгнуться в эти земли? Наши владетельные князья первыми подняли бы вой, насколько опасно соваться через заставы. А этот человек, по ходу, совершил большой подвиг. Э?
Чусец подозрительно прищурился:
- Старший команлующий, вы, вообще, чей друг — мой или Пэй-гуна?
- Ваш, главнокомандующий, - согласился невозмутимый командир. - Но вам стоит встретиться с Лю Дзы и поговорить начистоту.
Сян Юн задумался не на шутку. Даже веки смежил, защищая глаза от солнечного сияния.
- Может и стоит. Только вот братец что-то посланцев не шлет, видимо, не торопится объясниться.
- Боится, наверное. Я бы боялся. Вы же убьете посла.
Цин Бу зевнул и растянулся на траве, раскидав руки в стороны. Не похоже было, что его терзают страхи.
- Убью, - согласился чуский князь и тоже откинулся на спину, не опасаясь зазеленить светлый плащ. В его зрачках отражалось небо и парящая в вышине птица. И не было в вышине ни единого облачка, чтобы пытаться предугадать будущее по его форме.
Какое-то время они лежали молча, думая каждый о своем. Пока клейменый командир не подал голос снова:
- А ведь сестра нашей Небесной Девы в стане Пэй-гуна обретается, так? И, должно быть, соскучилась. Негоже мешать двум сестрам встретиться. Как думаете, мой господин?
- Хороший план.
Сян Юн перевернулся на живот, чтобы унять участившееся сердцебиение, едва прозвучало имя Тьян Ню. Тогда, возле заставы Ханьгугуань, она смутила его. Мокрые пряди волос, которые хотелось убрать со лба, тоненькие белые пальчики, сжимавшие ворот ханьфу, и сладкая необременительная тяжесть в его объятиях заставили кровь буквально кипеть. Себя-то Юн знал как облупленного, чтобы не оставаться с девушкой наедине. Клятва предками — это ведь не просто слова, а нарушение её — тяжкое преступление.
- Лю Дзы не дурак, - тяжкий вздох сожаления вырвался из груди чусца. - Он быстро смекнет, что я его убить хочу.
- А вы хотите?
- Еще как!
- Тогда надо усыпить его бдительность, заманить по-умному. О! Отправьте в лагерь Пэй-гуна эту санъянскую штучку. Вдруг там кому приглянется?
- Нет, - отрезал Сян Юн. - Я ей не доверяю. Пусть лучше Сунь Бин выделит телохранителя, а к письму Тьян Ню я добавлю свое послание.
Крайне подозрительная персона вроде госпожи Фэн никогда бы не оказалась рядом с Тьян Ню, если бы чуский князь мог доверять своим чувствам и контролировать порывы. Но сейчас чудесному созданию, сошедшему с Небес, компания другой женщины всяко безопаснее его собственной.
- Потом отдам её Сыма Синю в награду, а пока пусть составит компанию моей Небесной деве. Хоть какая-то польза.
Цин Бу цыкнул зубом.
- Вряд ли советник захочет. Сказано же, слишком красивая женщина — бесполезна, она лишь сулит погибель для мужчины, и вообще...
- А мне кажется, Сыма Синь в барышне Фэн крайне заинтересован. Несколько раз замечал, как он смотрит в её сторону.
- Мало ли, зачем он смотрит...
- Мужчина на женщину смотрит с одной целью, - назидательно заявил Сян Юн.
Цин Бу пожал плечами и спорить не стал.
- Вам оно, конечно, виднее.
Князь это все-таки... князь. Говорят, флейты вкупе со стихами просто чудеса творят.
Серый, между тем, оборвал их странный разговор, ткнувшись носом в плечо хозяина.
- Нагулялся, друг мой? - голубем проворковал Сян Юн, поглаживая коня по атласной морде, но тут же вспомнил и об ординарце. - Мин Хе! Где тебя носит, паршивец? Почему за Серым не следишь? Хочешь, чтобы я из тебя оленя сделал?
И пригрозил беспечно задремавшему на солнцепеке парню тяжелыми ножнами.
- Не надо, мой господин! - по-девчоночьи тонко спросонок взвизгнул тот, прикрывая голову локтем.
Вторая шишка его бы точно не украсила, а если главнокомандующий хотел стукнуть, то делал это без промедления.
- Сейчас отведу Серого! Уже бегу...
- Стой! Подожди.
Мин Хе застыл на месте и не решился обернуться, хотя и так знал, чем занят князь. Собирает цветы для небесной госпожи. Большую охапку разных цветов, которых полным-полно на здешних лугах. На Небесах так принято, потому что.
3 песня из «Ши-цзин» — «Книги песен и гимнов» — древнейшего китайского литературного памятника, перевод Шуткина А.А.
«Никто не бывает опытен и умен в житейских делах в двадцать лет. Все наивны и убеждены, что мир вращается вокруг них. И по большому счету, это — правильно. Так и надо».
(из дневника Тьян Ню)
«Сто раз себе говорила: «Не лезь не в свое дело, Таня, не лезь!», и хоть бы раз прислушалась к гласу рассудка.»
(из дневника Тьян Ню)
Тайвань, Тайбэй, 2012 год н.э.
Кан Сяолун и Ричард Ли
Правил было три: молчать, не двигаться и не думать.
Первое Ричард услышал еще в аэропорту, когда, хмурясь, пригрозил невесть откуда взявшемуся незнакомцу полицией. «Что вы себе позволяете?» - вот что он сказал, и с этой самой секунды голоса у него не стало. Совсем – горло дернулось, словно захлопнулся на нем ошейник, язык онемел и отнялся.
- Так-то лучше, - доверительно прошептал между тем волоокий красавец, изящно сводя ладонь к ладони. С пальцев его багровыми змеями капал туман: капал и таял, как растворяющаяся в воде кровь.
– Молчание, мистер Ли, это добродетель. И вообще – вещи, они не разговаривают. Вот и ты не будешь… если я не разрешу.
Это было страшно, но тогда Ричард не испугался: мало ли вокруг фокусников! Люди – они вертятся, как умеют, чтобы произвести впечатление. Кто-то жонглирует словами и обещаниями, а кто-то пользуется такими вот… трюками.
Страх пришел после, когда Кан Сяолун – хозяин, да, хозяин – отдал ему по пути в свой дом второй приказ.
Белоснежное здание, сияющее среди апельсиновых деревьев, словно снег, поначалу показалось Ричарду невозможным миражом, издевкой. Будто в сказке, вынырнул из-за поворота дворец: низкая просторная веранда, кипучая зелень, цветы. Затравленно сглатывая, мистер Ли посмотрел на своего пленителя.
Как, не укладывалась у него в голове страшная схема, посреди подобной красоты может жить такое чудовище? Чудовища обитают в грязи и гнилье, посреди нищеты и тоски.
Поэтому когда, замедлив ход, остановилась у тонких витых ворот машина, Ричард, еще не веря, что все это и впрямь происходит с ним, рванулся было на свободу, толкнул плечом дверь, покатился по земле.
И был наказан.
Боль была не просто болью – разве может в маленькое быстрое слово уместиться мучение, которое, казалось, выворачивает наизнанку, сотрясает изнутри утробу, скручивает мышцы и вены в красный влажный клубок?
И пока, мысленно воя и тыкаясь ртом в пыль, Ричард скреб пальцами посыпанную песком светлую дорожку, чудовище, взявшее над ним власть, медленно протянуло:
- Что за тупой нынче попадается мне скот.
Так он потерял способность двигаться.
Последний урок был преподан ему всего-то с полчаса назад, когда Ричард, мертвея в безмолвной истерике, впервые позволил себе подумать, что попался в лапы не совсем человеку - точнее, совсем не человеку. Осознание это было не постепенным, нет, но внезапным и страшным: он покорно вошел вслед за хозяином в белоснежный дворец, а попал на живодерню. Строгая красота комнат была лишь маской – как и сам Кан Сяолун, дом был полон ужаса.
Бесконечные комнаты терялись сами в себе, свиваясь в лабиринт. Некоторые были пустыми и светлыми, другие поражали роскошью настолько дикой и разнузданной, что хотелось поморщиться в недоумении. Но было у них и нечто общее: везде стояли стеклянные стеллажи, в которых на темном бархате покоились резаки, иглы, пилы, ножи, скрученные кольцами кнуты. И рядом – словно наглядная демонстрация, как обещание – ухмылялись отовсюду скелеты. Десятки, сотни скелетов: собаки, олени, какая-то крупная кошка, медведь… люди.
Посреди этого могильника, словно насмехаясь на теплокровными тварями, от которых остались лишь кости, лежала на нагретом солнцем подоконнике змея, и при виде ее Ричард не выдержал – завизжал. Голоса у него по-прежнему не было, но что с того? Страх был не просто велик – он был исполинским, невыносимым. Солнце и кости, зеленая ласковость деревьев и черепа.
Как же это? Ричард не понимал – не хотел, не мог понять.
Только что он, американский гражданин и свободный человек, шел по аэропорту, раздумывал о своих делах, строил планы и досадовал на прихотливую судьбу, а потом – р-р-раз! – и… и все. Ни воли, ни силы, ни права – только навязанная силой покорность, гнущая к земле жуть - и лицо. Нежное, спокойное, с презрительно изогнутыми пухлыми губами и полуприкрытыми веками.
Как же это? – вопил про себя Ричард, застыв в собственном теле, как в тюрьме. – Как? Нет! Я не хочу! Не надо!
- Думайте потише, - приказала ему тварь, взявшая над ним власть, - а лучше не думайте совсем, мистер Ли.
И Ричард подчинился. Словно с хлопком взорвалась лампочка, выключился страх, исчезла паника. Осталась только каменная, долгая тишина, неисчислимая минутами и часами. Только приказами она измерялась: молчать. Не двигаться. Не думать.
Слушаться.
И когда хозяин протянул ему телефон, на дисплее которого светился знакомый, давно и надежно выученный номер, мистер Ли покорно нажал на кнопку вызова.
- Госпожа Александра Сян, - приказал Кан Сяолун и небрежно откинул с щеки прядь волос. – Ты же хочешь увидеть свою невесту? Пригласи ее в гости, зверюшка.
И Ричард послушался.
Она не брала трубку. Саша не брала трубку, и когда Ричард понял, что не сумеет до нее дозвониться, то не удержался – захныкал с присвистом и шипением. Капли пота скатывались по лбу и вискам, и он судорожно вытирал их рукавом пиджака, царапая модными пуговицами-заклепками щеку.
Не осмеливаясь поднять головы, мужчина жал на кнопки, снова и снова, и молился – так, как умел. Он отдал бы все, свою душу, чужую, заплатил любую цену, только бы оказаться как можно дальше от дома среди апельсиновых деревьев… и от существа, живущего в нем.
Хозяин сидел чуть в стороне, небрежно подперев щеку ладонью – капризный изгиб губ, хрустальный блеск из-под длинных ресниц. Иногда силуэт его будто бы вздрагивал, словно изнутри распирала оболочку из костей и кожи неведомая, упрямая сила. Ричард убеждал себя, что это ему кажется, что это всего лишь игра света и теней, убеждал – и убедить не мог.
От этих мыслей мистеру Ли становилось дурно: тошнота подкатывала к горлу, щипала гортань и язык. Он сглатывал ее, заталкивал в себя, но кислая и горькая, желто-серая желчь будто давила, распирала изнутри.
«Ответь, - умолял он свою невесту, сжимая влажными от пота ладонями мобильник, - ответь мне, Саша. Александра, чтоб тебя, дрянь, сучка, я звоню тебе. Возьми! Трубку!»
Звонкая тишина, словно насмехаясь над ним, потрескивала, шуршала в телефоне. Где-то там, среди чужих людей, в мире, который начинался за пределами белого особняка с черным нутром, жила сейчас своей жизнью мисс Сян.
Что она делала? Может, читала книгу. Или улыбалась. Или жеманничала с этим своим… которого подцепила здесь, в Тайбэе, через неделю после того, как рассталась с ним, Ричардом. Разница была невелика: в итоге значение имел лишь один – всего один! – факт.
От Александры зависела его жизнь. А она не отвечала!
- Что? – спросил холодный, насмешливый голос из-за спины. – Где же наша счастливая невеста?
- Сейчас, - заискивающе пробормотал Ричард, снова слушая, как в трубке тянутся долгие, пустые гудки. – Я… сейчас.
- Не стоит, наскучило, - последовал короткий приказ, и мистер Ли подчинился сразу же, без рассуждений.
Трубка с глухим стуком упала на пол, а он сам скорчился на коленях перед диваном, зажмурился, с секунды на секунду ожидая удара и боли. Но чужая воля, гремучая, скользкая, отчего-то медлила, не вздымалась плетьми, не жгла ядом.
- Какая она? – вдруг спросил Кан Сяолун, не меняя позы.
Ричард мигнул, чувствуя, как застилают глаза слезы.
- К-кто?
- Сян Александра Джи, - растягивая каждая слово, не сказал – выдохнул хозяин.
- С-саша? – сглотнул мистер Ли, чтобы выгадать лишнее мгновение, - она… Боится.
Что-то зашуршало, вздохнуло – будто соскользнул с дивана, кольцо за кольцом, гигантский змей, вздыбился над ним, Ричардом, покачиваясь. Мужчина поднял голову. Золотые, любопытные, подернутые тонкой ртутной пленкой глаза выпукло мерцали в навалившейся на комнату тишине.
- Кого? – ввинтился в его мозг голос.
- Себя, - выдавил Ричард через силу, мелко и часто кланяясь.
Он не знал, как объяснить то ощущение, которое возникало у него каждый раз, когда Саша была рядом – словно тлел, припорошенный пеплом, тусклый язычок пламени, потерявшийся, но упрямый. Иногда ему даже хотелось обнять ее, просто так, без умысла и расчета – ведь они были похожи.
Танец – это последовательность движений, и они послушно повторяли эти движения, не осмеливаясь шагнуть в сторону.
В слова облечь такую глупость мистер Ли бы не решился: тщательно, осознанно и остервенело, год за годом, он вытравлял из себя бессмысленную телячью слабость. Но хозяину и не нужны были слова.
- Вот как, - после недолго молчания вдруг хмыкнул Кан Сяолун. – Тогда скажи мне, побрякушка, будет ли мисс Сян плакать, когда ты сдохнешь?
И Ричард не выдержал: закачался из стороны в сторону, а потом припал к земле, обхватил ладонями ноги хозяина, ткнулся в них лбом.
- Не надо, не надо, - скулил он. – Я много чего про нее знаю, я все расскажу, я ее выманю, я смогу. Пожалуйста, позвольте мне, я обещаю, у меня получится, только скажите – я все сделаю, все, все.
Кан Сяолун неожиданно попятился, дернул брезгливо рукой, будто одергивая полу длинного одеяния, а потом в приступе внезапной ярости пнул склонившегося перед ним мужчину. Мистеру Ли было все равно – такого страха, такого дрожащего, мерзкого ужаса он не испытывал никогда, и сейчас унижение не казалось ему такой уж большой ценой за собственную жизнь.
- Пожалуйста, - прорыдал он и пополз вслед за хозяином.
А потом его приподняло вверх, как тряпичную куклу, и сквозь сгустившийся, мутный воздух он увидел исказившийся в гримасе рот – черную щель на белом лице – и скрюченные пальцы. Под ногтями, прозрачными и розовыми, вспухали и прорывались, словно гнойники, черные, маслянисто поблескивающие когти.
- Никогда, - шипела и стонала взбешенная тварь, - не смей прикасаться ко мне, мясо, или!..
Ричард завыл, и тут необоримая, хрустящая чешуей сила согнула его, смяла – и швырнула о стену. Он упал на витрину, разбил головой стекло, за которым томились нанизанные на иголки пауки и бабочки, захрипел – и потерял сознание.
Саша
В темноте, шуршащей и переменчивой, Саша была не одна. Вокруг, танцуя, перешептывались голоса, взвивались и раскручивались туманом смерчи.
Перекресток времен – это сюда раз за разом приводили ее сны. Где-то здесь, в бесконечности, перетекающей из «вчера» в «завтра», жила и умирала женщина с белой кожей и светлыми упрямыми глазами. Женщина-мираж, которую Александра и боялась, и ждала – как ждут неизбежности. Или судьбы.
Девушка поднесла ладонь к лицу – и тихо вздохнула. Это была ее рука, ее собственная, и, значит, в этот раз прихотливое сновидение тоже подчинялось ей, а не призраку из прошлого.
«Наконец-то», - с внезапно проснувшимся раздражением подумала Александра, распрямила плечи – и вздрогнула.
Перед ней – алое знамя, красный, как кровь, огонь – вдруг расплелась дорога, полная теней. Словно полыхающая во мраке нить, она возникала ниоткуда и уходила в никуда, и мисс Сян неожиданно залюбовалась. Сейчас, впервые с того дня, как довелось ей открыть бабушкин дневник, девушка не позволила себе испугаться.
- Где ты? – позвала она женщину из снов. – Приходи, если хочешь. Я теперь помню тебя.
Будто в ответ на ее зов, туман всколыхнулся, заструился пламенными искрами, затанцевал ярко и победительно, и легкая женская фигура вдруг развернулась к Саше всплеском из шелковых одежд. Она была - и ее не было, но мисс Сян знала с совершенной уверенностью, что это – не сон и не видение.
Незнакомка смотрела на нее чуть исподлобья, спокойно и ясно. Саша внезапно удивилась себе: отчего же раньше она так боялась взглянуть в эти глаза? В них не было ни угрозы, ни насмешки, как казалось прежде – только сила и радость, и немножко печали, и надежда.
И, повинуясь не разуму, но инстинкту, мисс Сян улыбнулась и, сложив руки, поклонилась ей – и себе.
Тонкие невесомые пальцы прикоснулись к ее щеке. Александра думала – они опалят холодом ушедших столетий, поцелуют льдом и печалью. Но все получилось иначе. Сила, грозная и жгучая, вдруг лавиной растеклась по телу, переполнила его бесстрашием и решительным упрямством.
Препятствия? Сомнения? Условности?
«До пошли они!..» - зазвенел в голове чужой – и свой! – голос. Саша не сумела и не захотела сдержаться – рассмеялась. Подняла ресницы, чтобы поблагодарить женщину из снов, сказать, что поняла и больше не боится…
И тут тьма вокруг зашевелилась, закрутилась, свиваясь темными кольцами, и что-то безжалостное, древнее надвинулось на них с призрачной незнакомкой из чернильного безвременья.
Образ белокожей красавицы внезапно подернулся дымкой – словно пошла рябью вода в колодце.
- Подожди! – торопливо крикнула мисс Сян фигуре, сотканной из пламени. - Я хочу еще спросить! Мне надо знать!
Но сон уже ломался, крошился, как иссохшая глина, и ближе, все ближе раздавался стремительный змеиный шорох.
- Император, - прошелестел, тая, бесплотный голос, и мираж истончился, рассыпался тусклыми искрами, –…остановить… только дракон!..
- Какой дракон? – вскрикнула Александра, протянула руку, пытаясь схватить, удержать видение.
И завизжала.
Потому что черная взвесь внезапно треснула, словно скорлупа, и из-за нее, извиваясь, выполз ужас: плоская голова, кровавая пасть, стекающий с клыков яд. Неведомое чудовище вспороло ткань бытия, как меч – тонкий шелк, и само время, казалось, застонало, заскрипело под его весом.
Быстрый и бесшумный, монстр завис в воздухе, покачиваясь. Полыхнули янтарные глаза, со свистом рассек тьму чешуйчатый хвост, и Саша, все еще визжа, попятилась.
От чужой ненависти, смрадной и тухлой, стиснуло легкие.
Женщина из снов, подумала Александра, приходила помочь. А этот… этот пришел, чтобы убивать. Чтобы выжрать ее душу из ткани бытия, перемолоть ее кости, разгрызть хрящи, высосать кровь из сердца.
Инь и ян.
Черная рыбка и белая.
Переполняясь отчаянной отвагой, мисс Сян выпрямилась, посмотрела вверх, поймала неистовый, полный злонравия взгляд – и в этот же миг змей рванулся к ней.
- А-а-ах! – вопя, Саша подскочила, дернулась в сторону и со всей силы ударилась локтем о спинку кровати.
Боль, вполне себе реальная, обычная и совсем не призрачная, разом привела ее в чувство. Потирая ушибленную руку и пытаясь отдышаться, девушка замычала от испуга и недоумения и, еще не совсем сознавая себя, вцепилась в одеяло.
Дракон – какой еще дракон? При чем тут император? И, черт побери, что это была за тварь там, в конце? Что это была за тварь!?
- Юнчен, - захлебываясь воздухом, позвала она, - Юнчен, ты видел?
Вместо ответа ветер игриво приласкал невидимой рукой облака, и на комнату вдруг набежала стремительная тень.
Александра сглотнула и огляделась, стряхивая с себя остатки сна.
Ин Юнчена не было – только стояла на полу расстегнутая сумка, вокруг которой в изумительном беспорядке валялись майки, рубашки и почему-то один носок.
Ушел, значит.
- Мог бы меня разбудить, - пробормотала мисс Сян, трясущимися руками потянулась к своей одежде – и тут в дверь постучали.
- Эй, девушка Юнчена, - зазвенел из коридора Пиксель. – Ты чего там вопишь? Проблемы или развлекаешься?
Сформулировано было так, что Саша разом окрысилась. Раньше она, пожалуй, отмолчалась бы, но сейчас будто кто-то упрямый, насмешливый толкал ее в спину.
Насупившись, она натянула одолженные у Юнчена джинсы и футболку.
- Эй, - повторил голос, уже встревоженный, и девушка, решившись, распахнула дверь.
- Развлекаюсь, конечно, - доброжелательно пропела она. – А что? Нельзя?
Ю Цин, тонкой черной загогулинкой застывший в коридоре, помялся, пожался – и вдруг начал краснеть, густо и неудержимо.
- М-можно, - запнулся он наконец. – Просто я… э-э-э…
- Да? – с величественной интонацией, которой так любила пользоваться матушка, осведомилась мисс Сян.
Что собирался ответить ей пунцовый взъерошенный Пиксель, она узнать не успела – откуда-то из-за угла вдруг высунулась раскрасневшаяся Ласточка.
- О! – сказала хозяйка дома. – Проснулась! Чаю будешь? Я только заварила.
Саша расцвела – до этого момента она этого не знала, но сейчас как-то внезапно поняла, что именно чая и не хватало ей для того, чтобы окончательно восстановить душевное равновесие.
- Хватай вон Пикселя, - расплылась в улыбке Янмэй, понявшая все и без слов, - и на кухню. У меня все готово.
И тут – Саша даже вздрогнула – зазвонил, рассыпая по комнате ноты веселой песенки, телефон. Девушка, извиняясь, чуть поклонилась собеседникам и потянулась за сумочкой.
- Мисс Сян? – через мгновение спросил ее незнакомый голос, сосредоточенный и строгий. – Городской госпиталь Тайбэй, администрация.
- Да? – слабея от ужаса, прошептала Саша.
- Мы нашли ваш номер в записной книжке мистера Ричарда Ли. Вы… его невеста?
- Да, - совсем, совершенно, абсолютно ничего не понимая, выдохнула девушка. – То есть нет, но… да.
- В настоящий момент он находится у нас, - не меняя тона, проинформировал ее голос. – Отделение реанимации. Мы пока не можем связаться с его семьей, но…
- У него нет семьи, - застонала Александра. – Только я. Но как… боже, что с ним? Где вы находитесь? Я приеду!
Поднебесная, 206 год до н.э.
Люси, Лю Дзы и соратники
Зловредного офицера Ляна в Осеннем Павильоне найти – нашли, но небесной лисе доставить не смогли, хотя очень хотели. Возвратившийся Гуй Фэнь так и выпалил, привычно повалившись в ноги от избытка старательности: прямо-таки жаждали доблестные воины Пэй-гуна приволочь небесной госпоже подлого злодея, да вот незадача – никакой возможности нету это проделать.
- Почему? – строго спросила Люся. Проявлять доброту и ласку в отношении своего «писца», получая взамен лишь затравленные взгляды и привычные завывания насчет «достойного смерти слуги», она уже подустала. Если юнец предпочитает думать, будто прислуживает чудовищу в женском обличье, так тому и быть. Зачем разочаровывать человека?
- Э… ваш слуга не находит слов, чтобы…
- Побоялись, наша милостивая госпожа, - перебил Гуй Фэня один из солдат. – Ежели мерзавец этот сдохнет, пока несем, беда небольшая, вы ж и дохлого заставите ответ держать, да только тащить его уж больно несподручно. Воняет он так, что аж глаза режет! А волочь его разве что на тряпке какой, но вдруг от него по дороге куски отвалятся?
- Так все плохо? – изумилась Люся, а вот тихонько слушавший доклад Цинь-ван понимающе закивал:
- Если главный евнух решил испытать на несчастном какое-то из своих снадобий, неудивительно, что Лян Шао остался во дворце. У него просто не было сил бежать, даже когда он узнал о вашем приближении, моя госпожа…
- О… - девушка растерянно моргнула и стиснула пальцы так, что зажатый в ладони бамбуковый свиток затрещал, грозя развалиться на планочки. – Кажется, я понимаю, почему…
И Цзы Ин печально кивнул, подтверждая то, что хулидзын не сумела произнести вслух. Сестра Пэй-гуна, та самая Лю Чжен, записи о судьбе которой нашлись в архиве дворца Эпан, совершила самоубийство. Каких-то два столбца на узкой полоске бамбука, чуть выцветшая тушь, значки, похожие на раздавленных жучков – вот и всё, что осталось от девушки, которая почему-то предпочла спрыгнуть с дворцовой башни и застыть ярким пятном цветного шелка на серых камнях, чем отправиться в услужение в Осенний Павильон.
То есть, теперь-то стало понятно, почему Лю Чжен, смирившись с участью наложницы низшего ранга, все-таки решилась шагнуть в пустоту.
- Чжао Гао, - сказал Цзы Ин, вздрогнув, будто одно лишь упоминание имени главного евнуха ужасало стойкого маленького императора. – Во дворце нет ни одного человека, кто не знает, что за дела творились в Осеннем Павильоне. Вслух не говорили об этом, конечно, но вы понимаете, небесная госпожа, ни к чему говорить о том, что и так все знают…
- Но этого Лян Шао я увидеть должна! – Людмила упрямо встряхнулась и спрятала свиток в рукав. – Если он еще жив и может говорить, я должна заставить его рассказать о моем амулете. Я иду в Осенний Павильон. Эй, воины! Давайте-ка разворошим эту змеиную нору!
- Вы уверены, госпожа, что вам… О, вы уже спешите… - император обнаружил, что слова его летят уже вслед устремившейся вперед хулидзын, и заторопился за ней. В конце концов, увидеть логово Чжао Гао он и сам был не прочь.
Только китайские боги ведают, что именно ожидали увидеть спутники небесной лисы в обиталище зловещего главного евнуха. Люся же… Люся не представляла себе ничего. В основном потому, что, повидав за свою короткую жизнь уже так много, она давным-давно избавилась от иллюзий насчет злодеев. Они не обязательно прячутся в подземельях, а пытать и мучить можно с равным успехом и в заплеванном подвале, и в комнате, где стены оклеены веселенькими обоями в цветочек…
Она ничего не ожидала, а потому почти не удивилась.
Осенний Павильон был… невероятно, изысканно красив. Этакий дворец во дворце: за высокими стенами, за крепкими воротами раскинулся изящный сад с прудами, мостиками, беседками и дорожками, вьющимися между цветущих благоуханных кустов. В прудах, конечно же, резвились рыбки; бело-розовая пена вишневого цвета сменяла алые сполохи уже отцветающих слив; птицы щебетали в ветвях… И терем под изогнутой крышей казался утесом посреди радостного, светлого, благоухающего моря весны и жизни.
Вот только… запах. Чуткие ноздри Люси дрогнули, как у настоящей лисицы, она моргнула, зажмурилась, изгоняя прочь это очарование очей, а когда вновь открыла глаза, Осенний Павильон уже не казался ей осколком Рая, невесть как попавшим на грешную землю.
В этих райских кущах отчетливо тянуло мертвечиной. Этот едва заметный, но упрямый запах не могли заглушить цветущие вишни, не развеивал весенний ветерок, не маскировала буйная зелень. Люся слишком хорошо знала, что означает этот легкий сладковатый привкус в воздухе. К горлу подкатил комок, во рту загорчило, и, почувствовав вкус желчи на языке, Людмила поняла, что ее сейчас попросту стошнит.
Она сдержалась лишь потому, что случайно встретилась взглядом с юным Цинь-ваном. Глаза маленького императора блестели, как две наполненные тушью чернильницы, огромные, почти круглые на посеревшем, словно запыленном лице.
Девушка сглотнула мерзкий, застрявший в горле комок и отвернулась. «Он тоже это знает, - поняла она. – Знает, что мы найдем».
И они нашли.
Только вот что именно нашли – поняли не сразу. Потому что похоже оно было на что угодно, но только не на человека. Люся даже огляделась в недоумении, не сразу сообразив, откуда в уединенном уютном дворике, где мелодично журчал фонтанчик и сливы роняли лепестки наземь, взялся тюк с изгвазданным в каком-то дерьме бельем. Но неведение было недолгим.
- Офицер Лян, - констатировала она, подходя поближе к тому, кто больше всего был похож сейчас на умирающую нищенку. – Вот и ты. Похоже, тебя настигла справедливость, а?
Цзы Ин, тенью следовавший за хулидзын, вздрогнул. Лишь у юноши-императора хватило смелости приблизиться к заживо разлагающемуся, смердящему евнуху, прочие спутники Люси, отважные воины и почтительные слуги, замерли поодаль, будто внезапно окаменели. Прикрывать лица рукавами они не смели, но дышать старались ртом.
- Кх… - просипел умирающий. – Небесная лисица… Я знал, что вы придете за мной.
- Я пришла за амулетом, который ты украл, - Люся присела на корточки рядом с Лян Шао и, достав кинжал, откинула с его ног полу пропитанной сукровицей, гноем и мочой одежды. Раздутая и почерневшая плоть привлекала насекомых, которые роились над несчастным, и девушка махнула рукавом, отгоняя мух. – Воровство и подлость не пошли тебе впрок, а? Почему ты здесь, почему один? Мог ведь сбежать…
- Не мог, - речь давалась бывшему офицеру с трудом, он то хрипел, то шептал, то кривился, и почему-то эти мучения сердце Люси совершенно не грели. – Не мог… Как пес, приполз подыхать к порогу хозяина… Все разбежались, все, кто смог, но вино, что поднес нам господин, пил не только я…
- Он отравил тебя, что ли?
Вопрос был риторическим, но из-за плеча небесной лисы тихо молвил император:
- Главный евнух весьма сведущ в зельях и снадобьях…
- Сведущ! – Лян Шао закашлялся и сплюнул черным сгустком. – Он сведущ, да… От его снадобий можно умирать месяц, а можно – и год… Госпожа! – бывший офицер вдруг выпростал руку и попытался ухватить Люсю за подол. – Госпожа… пожалуйста… убейте меня. Вы же с Небес…
- Ты смеешь надеяться, что небесная госпожа станет марать о тебя руки, насекомое?! – возмутился кто-то из Люсиной свиты. – Ничтожество, ты…
- Молчать! – не оборачиваясь, оборвала эти сетования Людмила. А умирающего спросила: - Мой амулет у Чжао Гао?
- Да… Вы не найдете его здесь. Чжао Гао, он сам – демон, он меняет облик, он…
- Понятно, - Люся подняла глаза на Цинь-вана, не зная, уместно ли просить совета у такого маленького, но все-таки императора. Но Цзы Ин понял ее без слов.
- Если бы офицер Лян привез вас во дворец, небесная госпожа, вы наверняка уже были бы мертвы, - сказал Цинь-ван просто. – Ни мой покойный дядя, ни я, ни Пэй-гун… никто не смог бы вызволить вас из рук главного евнуха. Император даже не узнал бы о вашем существовании. Воистину воля Небес вела офицера Ляна, когда он…
- Когда этот смердящий пёс продал меня в первый попавшийся бордель, - с усмешкой прервала его девушка. – Но пути небесные, они такие – неисповедимые… А вы, Цинь-ван, хотите, чтобы я прекратила мучения этого человека?
Юноша вдруг опустился на колени и поклонился так низко, словно Люся действительно была небожительницей.
- Прошу вас, небесная госпожа, сделайте это. Или… или позвольте мне самому…
- Нет, - Люся взвесила в руке кинжал, оглянулась на спутников. Не сговариваясь, те отшатнулись разом, дружно, словно боялись, что хулидзын прикажет кому-то из них приблизиться и лишить жизни проклятого прислужника ненавистного и жуткого Чжао Гао. Она усмехнулась. Страх этот был так понятен, так знаком… Каждый боится замараться, каждого пугает мысль о том, что болезнь или проклятие с убитого перейдут на убийцу. – Нет, - повторила она. – Я сама.
- Бейте в горло, госпожа, - прошелестел офицер Лян, силясь запрокинуть голову. Из уголков воспаленных глаз мутно и медленно потекли слезы. – В горло… пожалуйста…
- Знаю, - она уперлась коленом в землю, чтобы удар вышел быстрым, резким и твердым, занесла руку и сказала: - Иди с миром, Лян Шао.
Чуский кинжал взлетел, сверкнул и опустился, хриплое дыхание офицера Ляна оборвалось, и сквозь шум стучащей в висках крови Люся не сразу расслышала благодарный всхлип. Цзы Ин плакал тихонько и стыдливо, как привыкший к наказаниям ребенок, а цветущие деревья все роняли и роняли на них сверху лепестки…
- Мне нечего здесь больше делать, - обтерев клинок краем одежды, она поднялась и отряхнула подол. – Пойдемте, Цинь-ван. Это плохое место. Ни вам, ни мне тут оставаться не стоит.
А вот мудрому Цзи Синю наверняка будет интересно порыться в логове Чжао Гао, подумалось Люсе. И пусть себе копошится. Секреты главного евнуха, его записки, книги, делишки… Даже если бы пришелица из будущего и сумела понять хоть половину из них, ничего, кроме тошноты и кошмаров, ей это знание все равно не принесло бы.
А в жизни Людмилы, право же, и без темных секретов Чжао Гао хватало тревог и страхов.
Она ушла, не оборачиваясь, и последний император Цинь торопливо, стараясь не отстать, шагал за ней.
С Лю они встретились на площади перед… как бы это правильно назвать? Главным дворцом? Тронным залом? Короче, перед центральным зданием, вознесенным на каменном подиуме так высоко, что к его золоченым дверям вела длинная, в пару сотен ступенек, лестница. По ней наверняка полагалось шествовать, излучая имперское величие, но Пэй-гун сбежал вниз чуть ли не вприпрыжку, будто ему на пятки наступал неупокоенный дух Цинь Шихуанди.
Сбежал и тут же ухватил свою лису за локоть, тревожно заглядывая ей в лицо:
- Ты устала? Ты голодна?
Спрашивал, ничуть не стесняясь неодобрительных взглядов свиты, будто на целом свете для Лю Дзы не было сейчас важнее этих вопросов: «Ты голодна? Ты устала?»
Люся и впрямь проголодалась, да и вымоталась изрядно. Ее натруженная нога снова разболелась, и почему-то неприятно тянуло мышцы спины, так что каждый шаг отдавался неяркой, но назойливой болью. Но и сам Пэй-гун выглядел осунувшимся и замученным, поэтому Люся отрицательно мотнула головой и улыбнулась:
- Ничего! А что ты? – она огляделась. – Насладился величием? Погонял циньских чиновников? Как тебя приняли здесь?
- Приняли… - Лю оскалил зубы в дерзкой усмешке: - О, неплохо так приняли! Лебезили. Пресмыкались. Соблазняли. Ничего нового, ничего интересного. Пойдем отсюда, моя Люси. Оставим здешних змей копошиться в их родном змеятнике.
- Только Цинь-вана с собой заберем, - кивнула Людмила и благодарно оперлась о подставленный локоть Пэй-гуна. – Лю… если честно, я с ног валюсь. Где наши кони? И где мы остановимся?
Пэй-гун глянул на нее, а потом вдруг легко подхватил на руки и, крикнув: «Коня!», понес прочь от дворца, к воротам. Свита осталась осуждающе пыхтеть где-то за спиной.
- Ты же вроде устал?
Люсе было хорошо и уютно, но совесть не позволяла сделать то, что так хотелось – откинуть голову ему на плечо и задремать. Лю только бровью повел в ответ:
- Устал, но не настолько, чтобы оставаться здесь дольше необходимого… А! Ты о другом? Нет, носить тебя совсем не тяжело, моя небесная госпожа. Всего-то сотня шагов… а вот и Верный!
Усадив ее на коня, Лю устроился сзади, и девушка уже привычно прислонилась к нему, слушая, как спокойно и размеренно бьется сердце под буйволиной кожей доспехов.
- Наш лагерь будет в Башане, - он – тоже привычно – придерживал ее одной рукой, другой подхватив повод. – Это недалеко, но ты, наверное, успеешь вздремнуть, пока мы едем.
- А Цинь-ван? – Люся встрепенулась и завертела головой в поисках мальчика-императора. – Нельзя его бросать!
- Не беспокойся, мальчишку доставят со всем возможным уважением и комфортом. Ты так печешься о циньском пацане…
- А ты ревнуешь, что ли, Пэй-гун?
Лю хрюкнул, давясь смешком.
- Я любуюсь, глупая небесная женщина! Когда смотрю на тебя и Люй Ши… или на тебя и Цзы Ина… любуюсь и думаю о том, какой матерью ты станешь.
Люся замерла. Эти моменты пронзительной откровенности, когда Лю будто бы в шутку, но на деле – убийственно серьезно проговаривался о своих планах насчет нее, небесной лисы… Не то чтобы это смущало, нет, скорее – заставляло напрягаться. Разочаровывать Пэй-гуна, грубо разбивая его нефритовые мечты напоминанием о том, что она, в общем-то, не собирается задерживаться «на земле», с ним – это было жестоко. И опасно. Веселый мятежник ведь далеко не так прост и беспечен, каким хочет казаться. Совсем не так прост и уж точно не прямодушен…
- Ты изрядно забегаешь вперед, Лю, - только и сказала она, помолчав. И Пэй-гун тут же сменил тему.
- Я так понял, что рыбку свою ты не нашла?
- Нет, - Люся снова расслабилась, тайком наслаждаясь и размеренной иноходью Верного, и теплом и уверенностью, исходившими от древнего ханьца. – Рыбку – нет. Зато во дворце отыскался, представь себе, офицер Лян! То есть, уже не офицер. Чжао Гао сделал его евнухом, а потом – отравил, что ли, а может, заразил чем-то…
- Да?
Девушка не только спиной и затылком, а всем телом ощутила, как насторожился Пэй-гун.
- Отравил или заразил?
- Уже не важно, - ответила она и успокаивающе коснулась бронзового наруча. – Офицера Ляна я прикончила. Но он сказал мне перед тем, как умереть, что…
- Что? – негромко, но жестко перебил ее Лю Дзы. – Что ты сделала?
- Покончила с ним, - повторила Люся и добавила, чтобы он уж точно понял. – Ну, порешила. Прервала его земное существование. Глотку перерезала, если хочешь подробностей. А что?
- Ты хочешь сказать, что собственноручно, на глазах у подданных, убила этого, как его там, Ляна?
- У подданных? – Люся даже попыталась развернуться, чтобы поглядеть на него и понять, отчего это у Пэй-гуна голос стал таким странным. – Они не мои подданные, Лю Дзы. Это во-первых. Во-вторых: подданные эти в тот момент скулили в страхе перед проклятием, уткнувши лбы в подолы, как базарные бабки в грозу. А в-третьих… Ты же не думаешь, что это был первый человек, кому я помогла расстаться с жизнью?
Здесь Люси все-таки чуть-чуть лукавила. Всякое бывало за время скитаний сестер по охваченной войной стране, случалось и стрелять, случалось и с поезда сталкивать, но чтоб вот так, глядя в глаза, чиркнуть ножом по горлу – такого Люсе еще делать не приходилось. Однако все бывает в первый раз. А, как говорится, «в Риме поступай как римлянин». Назвалась лисой в древнем Китае – изволь тявкать по-лисьи.
Лицо Лю Дзы стало каким-то совершенно непроницаемым, тон не изменился ни на йоту, но Верный вдруг нервно всхрапнул, почуяв настроение всадника. И Люся почувствовала, что и сама начинает злиться, причем по-взрослому, всерьез.
- Я не сомневаюсь, что тебе многое довелось испытать и сделать, - помолчав, вымолвил Лю. – Там, откуда ты пришла. Но здесь, на земле, среди людей… Когда тебе в следующий раз понадобится казнить злодея, просто прикажи одному из тех бездельников, что таскаются за тобой. Должны же они хоть как-то отработать свою миску похлебки.
Девушка наклонила голову, глядя на него исподлобья. Губы ей почти помимо воли кривила нехорошая усмешка. Кита-айцы! Главное – «не потерять лицо», так ведь?
- Ну-ну, - кивнула она, поощряя на дальнейшие наставления.
Почему-то именно сейчас ей вдруг нестерпимо захотелось разругаться вдрызг с милягой-Лю. Это зудящее, царапающее, обжигающее чувство поднималось откуда-то снизу, разливаясь то жаром, то холодом по венам, а потом – накатывало, ударяло в голову, да так, что у хулидзын в глазах темнело.
«Да что со мной? – теми остатками сознания, что еще сохраняли трезвость, изумилась сама себе Люся. – Я ж прям как маманя сейчас! И плошки никакой под рукой, чтоб ее об пол кокнуть!»
Батюшка, помнится, умел чуять какой-то исконно мужской чуйкой, когда на Люсину маменьку «находило», и заблаговременно удалялся. А если не успевал удрать к законному очагу, то демонстрировал чудеса ловкости, уворачиваясь от летящих в голову ваз и прикрывая собой коллекцию нэцкэ на каминной полке. Называлось это действо – «эль шкандаль».
Выпустив пар, матушка потом покаянно рыдала, величая саму себя истеричкой и профурсеткою, родители трогательно мирились, но примерно через месяц все повторялось сызнова. Бились вазы, трепетали страницами энциклопедические словари и монографии, обрушиваясь с полок, папенька прикрывался зонтиком, маменька раздирала в клочья китайские шелка…
«С чего вдруг меня-то накрыло?» - успела удивиться Люся, а потом… Потом ее и впрямь «накрыло».
- Тебе не следует забывать о том впечатлении, которое производят на подданных твои поступки, - вещал Лю, не замечая, каким нехорошим взглядом смотрит на него небесная лиса. – И так вся Поднебесная смакует байки о поедании печени и прочего ливера, так к чему давать им повод трещать о том, что ты направо и налево режешь добрых и беззащитных горожан?
- Значит, - вкрадчиво уточнила Люся, - резать, в принципе, можно, главное, чтобы все обставлено было правильно? Да?
- Ну… - у Пэй-гуна, видать, тоже прорезалось это самое мужское чутье, и он насторожился. – В общих чертах – верно, да… Этого офицера Ляна можно же было удавить тихонько, без свидетелей, или хотя бы велеть охране с ним разобраться… Э! Почему ты так странно смотришь?
Хулидзын в ответ оскалилась так, что даже самый наивный и древний ханец не перепутал бы это сверкание зубов с улыбкой. Лю непроизвольно напрягся. Он уже практически понял, почти догадался, но… Поздно! Люсю уже понесло по кочкам, как телегу со склона.
- Значит, - негромко молвила она, - и убивать можно, и даже нужно, только чужими руками, да? А свои ручонки замарать – ни-ни?
- Я вовсе не…
- Знаешь, что, Пэй-гун? А засунь-ка свое азиатское лицемерие в свою тощую дремучую задницу! А еще лучше – иди поучай этих ваших узкоглазых девок! Вон, их в этом дворце целая свора собралась, и каждая готова развесить уши перед повелителем! А меня от своих двуличных стратагем – уволь!
- Да я не…
- Нет, ты дослушай! – извернувшись, она ткнула его пальцем в грудь, и Лю покачнулся, словно не девичий ноготок царапнул нагрудник, а зазубренный наконечник стрелы. – Убивать чужим ножом, грабить во время пожара – я уже хорошо заучила эти ваши хитрости. Но вот что я скажу: когда мне нужно кого-то убить, я делаю это сама. Своими руками. Глядя в глаза! А не исподтишка, не в спину, не бабьими наговорами и мягкими лапками евнухов! И я всегда, слышишь, всегда буду так делать! Это – по-честному! Так поступают мужчины и воины! И мне плевать, кому из вас, желтомордые дикари, это придется не по нраву!
- Почему мне кажется, будто я везу в седле Сян Юна? – Пэй-гун, слегка ошалевший от этой речи, попытался отшутиться, но летящую под откос колесницу так просто не остановишь.
- Потому что чуский князь, хоть и лютый зверюга, как и все вы, но, по крайней мере, честный! И не прячет намерение убить за умствованиями и интригами, а…
- Ага! – Лю поддал пятками по бокам Верному, жеребец фыркнул, Люся осеклась, и у него получилось вклиниться в ее словесный поток: - Вот, значит, как. Сян Юн у нас честный и благородный, а я, само собой, хитрый черноголовый крестьянин. Ну да, ну да, я ж не спорю. Но звучит всё так, будто ты окончательно решила здесь не оставаться. Нет?
- А ты, - выдохнув, уже почти спокойно ответила вопросом на вопрос Люся, - всерьез думал, что я захочу остаться? Тут? Среди… - она повела рукавом, словно призывая его оглядеться по сторонам: - Среди всего вот этого?
- Здесь, - негромко, но четко проговорил Пэй-гун. - Со мной. Ты оставаться не желаешь. Я понял. Скажи теперь, было ли у тебя хоть одно желание, которого бы я не исполнил?
- Ну…
Люся, фигурально выражаясь, насторожила уши. Что-то пошло не так. Нельзя же, в конце концов, просто так взять и поругаться с Лю Дзы, не ожидая, что хитрож…умный ханец не перехватит инициативу?
- Было или нет? – пользуясь ее замешательством, он развивал успех. – Ведь не было. Я все делал так, как ты захочешь. Захотела идти во главе войска, верхом и в мужской одежде? – Пожалуйста! Желала участвовать в военных советах? – Как будет угодно небесной госпоже! Пощадить преступников, окружить себя толпой мужиков, которые евнухами даже не прикидываются? – Если небесная госпожа так хочет, почему нет! Так чего ты еще возжелаешь, моя Лю Си? Может, все-таки мою печень на завтрак? Тебе обжарить или так сожрешь?
Последние слова он уже почти шептал, и лицо у него было такое, что… Что Люся уже почти раскаялась, приготовилась повиниться, пустить покаянную слезу и долго-долго просить прощения… Почти. Потому что кроме сжавшегося в виноватый комок сердца у Людмилы Смирновой имелись еще и мозги.
- О да, - так же тихо ответила она. – Ты отлично постарался, Лю Дзы. Тебе почти удалось привязать меня. Узами дружбы, узами… - девушка едва не упустила момент, когда с губ уже готово было сорваться предательское «узами любви», но вовремя спохватилась. – Узами благодарности и долга. Узами родства. Это ведь на самом деле твоя была идея, да? Чтобы старый Люй Лу меня удочерил? И тогда я стала бы его дочерью, а значит – оказалась бы в его – и в твоей! – власти!
- Ты как-то упустила тот факт, - мягко напомнил Лю, - что ты, вообще-то, и так…
- И так – что?
- И так в моей власти. Впрочем, приятно слышать! Значит, я действительно так хорошо старался, что ты убедилась в том, какой я… безопасный.
- Не советую, - прошипела хулидзын, - тебе менять сейчас тактику.
- Да зачем же? – Пэй-гун пожал плечами. – Ведь работает! Но насчет старого Люй Лу с его «удочерением» ты почти правильно догадалась. Умница. Идея была не моя, но додумывали мы ее вместе. Отличный стратег этот старик-Люй! Такого союзника еще поискать…
- Достаточно! – Люся подняла ладонь. – Довольно с меня твоих стратагем, Лю Дзы! Не знала я, что мы с тобой, оказывается, воюем!
Лю чуть склонил голову набок, усмехнулся, но голос его был убийственно серьезен, когда Пэй-гун ответил:
- Воюем. Потому что любить тебя – все равно, что биться с целым войском демонов, моя небесная госпожа. А война – это путь обмана. Как и любовь.
Сказал и одним движением прижал ее крепче, не давая соскользнуть со спины Верного, и Люся не нашлась с ответом.
Они молчали весь оставшийся путь от Санъяна до местечка Башан, где разбила лагерь армия Лю. Да и потом, уже в лагере… они продолжали молчать.
Таня
От злосчастного Хунмэня до Санъяна было рукой подать. Так сказала барышня Фэн и добавила, что хорошему всаднику хватит дня, чтобы туда-сюда обернуться. Оттого, видать, и ожила маленькая глиняная рыбка: стала теплой на ощупь и несколько раз ощутимо шевелила плавничками. Когда это случилось, Таня всю ночь заснуть не могла. Ворочалась с боку на бок, прикидывая и так и эдак, как бы теперь отыскать вторую часть божественной печати. Ведь она рядом, где-то в Санъяне. Дело за малым — найти её. Мысли в голову лезли разные, но ни одной толковой и по-настоящему полезной. Разве только... Татьяну кинуло в жар, а потом сразу в холод, она вскинулась на постели и обхватила голову руками.
«Что, если Люся уже сумела заполучить светлую рыбку?! - мысленно воскликнула девушка. - Это же возможно! Воины Лю Дзы захватили Санъян, затем, наверняка, обыскали императорский дворец. Или же по наущению Люсеньки схватили того самого офицера Шао. А почем бы и нет?» Разбушевавшаяся фантазия подбрасывала ей вдохновляющие картины одна другой ярче.
Поэтому, когда явился Сян Юн с букетом и предложением отписать сестрице-хулидзын, Таня на радостях и цветы взяла, и упираться особо не стала.
- Конечно, я напишу письмо моей Лю Си, - прощебетала она, безуспешно пытаясь скопировать интонации Лу Вэй.
Та, к слову, деликатно пряталась в дальнем углу шатра за бумажной ширмой и тренькала на цине, всецело поглощенная музицированием.
- Я счастлив буду принять вашу сестру в качестве гостьи, чтобы порадовать вас, Тьян Ню, столь долгожданной встречей, - предельно чопорно молвил главнокомандующий и как бы невзначай спросил. - Кого бы вы хотели сделать посланником в стан Пэй-гуна?
- Гу Цзе, конечно, - не долго думая, заявила Таня. - Он очень исполнительный.
- Превосходно, - сказал Сян Юн, поклонился и быстро вышел.
«Даже не спросил, понравились ли мне цветы», - немного обиделась девушка. Обычно le général устраивал целый допрос, шуточный, разумеется, относительно каждого добытого им растения. Это было так забавно и мило.
Она выбрала из охапки большой тюльпан, поставила его в кувшинчик и, пока старательно выводила на бамбуковых дощечках русские буквы, поглядывала на цветок.
«Люся, со мной все хорошо. Рыбка у меня. Запомни, твой Пэй-гун ни в коем случае не должен приезжать в лагерь Сян Юна. Он хочет твоего Лю убить. Вспомни про Хунмэньский пир. Оставьте город Сян Юну, а там поглядим, что будет» - написала она. Особо вдаваться в подробности не имело смысла. Места на дощечках мало, а сказать друг другу надо многое. Просто им с Люсей позарез необходимо встретиться наедине. Вот только где?
В этот момент Лу Вэй взяла особо пронзительный аккорд, похожий на оскорбленный вопль кота, которому наступили на хвост.
- Сестрица Лу, наверное, знает какое-нибудь красивое место на полпути между Хунмэнем и Башаном? - спросила Таня напрямик.
- Конечно, знает, - не сказала — пропела красавица. - Сестрица Лу готова услужить Небесной госпоже. Та желает прогуляться в компании с благородным князем? Или, - барышня кивнула на тюльпан. - Госпожа хочет собирать цветы?
Каждый раз, заговаривая с Фэн Лу Вэй на любую, даже самую невинную тему, Таня в конце концов смущалась самой себя. Татьяна, даром что белокожа и светловолоса, а все равно слишком резкая в движениях, вся какая-то неуклюжая, говорит чересчур громко. Нет, ей никогда не сравниться с древней аристократкой. И откуда только в этом варварском, в общем-то, времени, с нравами простыми и жестокими, взялось столь грациозное и изысканное чудо?
- Я бы хотела прогуляться. Одна.
- О, - Лу Вэй лукаво округлила подведенные тенями глаза. - Сестрица Лу так хорошо понимает Небесную Госпожу. Есть такое место. Оно называется Байлуюань. Маленькая долина у реки. Сестрица Лу проводит.
Тьян Ню взялась за кисточку и воодушевленно дописала: «Встретимся через пять дней в Байлуюань. Надо поговорить. Целую. Твоя Таня».
У сестры будет время – и чтобы выяснить, где находится эта долина, и чтобы отговорить Лю Дзы от встречи с Сян Юном, и чтобы придумать, как незаметно улизнуть из лагеря на встречу.
- Какие чудные значки. Это небесный язык? - спросила барышня Фэн, рассматривая письмо.
- Он самый, - кивнула Таня.
Её грела мысль о том, что никто в целом мире не сможет сейчас прочесть это послание. Просто потому что нет еще ни русского языка, ни святых Кирилла и Мефодия, и не скоро появятся. И, словно читая мысли, Лу Вэй задумчиво молвила:
- Это очень удобно. В чьи бы руки не попало письмо, никто не сможет узнать, что в нем написано.
- Я тоже так думаю, - согласилась Таня и дописала еще одну строчку: - «P.S. Нужно вывезти все свитки с записями, что найдутся в дворцовой библиотеке. Это очень важно!»
Что бы не надумал Сян Юн в отношении циньской столицы, а историческая наука не должна пострадать. Впрочем, дочь профессора Орловского собиралась сделать всё от себя зависящее, чтобы отговорить чусца от уничтожения Санъяна.
- Гу Цзе отдаст письмо лично в руки госпожи Лю Си, - наставляла она светло-желтого от страха «посла».- И если потребуется, дождется ответа. Понял?
Вместо ответа парень кивнул, и его пальцы, крепко сжимающие древко флага с начертанными на полотнище иероглифами, побелели. По идее, имя Небесной Девы должно было защитить посла в пути, но Таня все равно трижды перекрестила древнего китайца, язычника, не ведающего о Спасении Души.
- Царю Небесный, Утешителю, Душе истины, иже везде сый и вся исполняй, сокровище благих и жизни Подателю...
В конце концов, они с Люсей во втором веке до Рождества Христова единственные христианки, их молитвы точно будут услышаны. Пусть ни постов держать, ни праздников отмечать у Тани не получалось, не говоря о том, чтобы вычислить день Пасхи, но разве искренняя вера не самое главное?
- Приди и вселися в нас, и очисти нас от всякой скверны, и спаси, Блаже, души наши, - прошептала девушка, глядя, как трепещет на ветру белый стяг. - Спаси и сохрани тебя Отец наш Небесный, Гу Цзе.
Если бы Таня Орловская могла, то она бы спасла и защитила всех — и простого солдата Гу Цзе, и военачальника Пу, и мятежного Пэй-гуна, и дядюшку Сян Ляна, и девчонок-служанок, и всех добрых людей Поднебесной. И Сян Юна, конечно.
Лю Дзы и Люси
Гонец из лагеря Сян Юна прискакал очень вовремя. То есть, с точки зрения Люси – вовремя, а уж что думал на это счет Лю Дзы, о том она не ведала, да, в общем-то, и ведать особо не хотела. Так уж вышло, что перебранка по дороге из Санъяна в Башан обернулась не просто размолвкой, а чем-то посерьезней.
Они не разговаривали. Совсем. И Люся прежде и подумать не могла, что это окажется так тяжело. Что равнодушное молчание этого вот чужого и древнего, если не сказать – дремучего, современника Ганнибала и Сципиона, будет настолько ее угнетать. Проклятый ханец молчал вдумчиво и со вкусом, он даже в третьем лице о себе не говорил! Но при этом продолжал жить с ней в одном шатре, хотя… Если можно так назвать напряженное сосуществование, когда Лю мрачно приходил только для того, чтобы угрюмо заползти на ложе за ширмой и там непримиримо заснуть, то да – они вместе жили. Впрочем, на взгляд Люси, это была никакая не жизнь.
Сперва она даже расстроилась, но вскоре – разозлилась не на шутку. Игра в молчанку с Пэй-гуном оказалась занятием утомительным, но упрямства дочери профессора Орловского тоже ведь было не занимать. «Посмотрим, кто кого!» - несколько самонадеянно решила она, сама не очень понимая, чего же именно хочет добиться от Лю Дзы.
Хуже всех приходилось бедолаге Люй Ши, вынужденному служить этаким проводником между Пэй-гуном и его небесной лисой. Несчастный парень аж осунулся весь и кушать почти перестал, что для любого обитателя Поднебесной – верный признак нездоровья. А в армии начали поговаривать, что хулидзын, видать, на что-то разгневалась и теперь командира Лю поедом ест. Или не ест. Или не только его. И вообще, что-то наш славный Пэй-гун аппетит потерял и лицом побледнел – не иначе, совсем его ци истощилась, а ян – того, иссох.
В общем, прибытие гонца из войска Чу если не спасло ситуацию, то, по крайней мере, внесло в пасмурное сосуществование Лю и Люси живительное разнообразие. У них хотя бы появился формальный повод, чтобы заговорить.
- Вот, теперь перед тобою небесная госпожа Лю Си, - молвил Пэй-гун, жестом приглашая в шатер посланника – коренастого круглоголового солдата в чуских доспехах и с белой повязкой на рукаве. – Можешь приветствовать ее и передать письмо.
И требовательно протянул руку, дескать, давай сюда послание-то, гонец.
Люся, скучавшая над развернутым свитком, в котором она понимала один иероглиф из тридцати, и то в лучшем случае, не успела даже брови вздернуть от неожиданности. Гонец? От Сян Юна? Стало быть, от Танечки!
Солдат, таращивший на нее глазищи, вдруг замотал головой, как бык, у которого слепень кружит перед глазами.
- Эта… Пусть Пэй-гун, того, извинит Гу Цзе. Гу Цзе госпожа Тьян Ню строго велела – ихней сестрице в ейные, сталбыть, ручки, письмо передать. Вот.
Лю неторопливо сжал кулак и опустил руку. По лицу ханьца скользнула тень, но понять, гневается он или, напротив, только прикидывается, Люся не смогла. Но на всякий случай нахмурилась и вмешалась:
- Доблестного воина зовут Гу Цзе?
- Ну, дык, - отозвался чусец, подозрительно косясь на Пэй-гуна. Тот повел бровью и усмехнулся. Люся вздохнула:
- Пожалуйста, славный Гу Цзе, передай письмо моей сестры Пэй-гуну, а он отдаст его мне. Верно ведь?
- Дык, - с непередаваемой иронией подтвердил Лю. – А то!
Забавно ему было, видите ли! Веселиться изволил! От возмущенного фырканья девушку удержало только присутствие в шатре постороннего.
- Ну? – высказал сомнение посланник, поглядывая на ханьца с еще большим подозрением.
- Точняк! – подмигнул Лю Дзы. – Зуб даю.
И сцапал с широкой ладони посланца кожаный футляр с письмом.
Люся вздохнула снова, выразительно, душераздирающе.
- Добрый Гу Цзе, верно, устал, проскакав весь путь от лагеря генерала, - правильно истолковал ее намек Лю. – Ступай отдохни, умойся, поешь. Госпожа пошлет за тобой.
- Госпожа пошлет, - подтвердила девушка. – Точно.
У нее руки сводило от нетерпения, но нельзя же, в самом деле, смущать чужого солдата, прямо у него на глазах гоняясь за Пэй-гуном по шатру с воплями: «Отдай письмо, паразит!»
А паразит времени даром не терял: откупорил футляр, достал и развернул бамбуковый свиток и смешно наморщил нос, обнаружив, что в письме – сплошные «небесные» письмена, ни одного нормального иероглифа!
- Отдай, - сухо бросила Люся. – Все равно не поймешь ни черта.
Лю повертел свиток так и этак, а потом лукаво прищурился:
- Отдам, если попросишь.
Но Людмила шутку не поддержала. Она встала, поддернула рукава и одним стремительным и резким движением вырвала у него письмо.
- Скоморох базарный!
- Удивительно, как же много в небесном языке ругательств! – фыркнул Лю, внимательно глядя, как она читает. – Ну? И что же пишет сестренка Тьян Ню? Сян Юн уже придумал, как именно меня прикончит?
- Догадливый какой… - проворчала Люся, не отрываясь от свитка. – К чему ей слать предупреждение, если ты и сам все знаешь?
- Не знаю, что именно брат Сян задумал, - вкрадчивый шепот над ухом заставил девушку вздрогнуть. Оказывается, он подошел вплотную, так близко, словно они и не ссорились, впервые за несколько дней так приблизился… А она и не заметила!
- Может, прочтешь? Мне любопытно.
- Отойди, - приказала хулидзын. – Мы с тобой еще не помирились, и неизвестно, помиримся ли. Не подлизывайся ко мне, Пэй-гун. Тебя это письмо точно не касается.
«Значит, что-то такое сестренка точно написала!» - понял Лю, но настаивать дальше не стал, отступил на пару шагов. И невольно засмотрелся на то, как его лиса читает, как щурит светлые глаза и хмурит брови, как отбрасывает со лба выбившуюся из-под повязки прядь, как беззвучно шевелит губами…
- … вывезти из дворца все книги. Лю! Ты слышал?
Пэй-гун тряхнул головой, возвращаясь к реальности из мира грез, где эти мягкие розовые губы покорно раскрывались навстречу его губам.
- Что?
- Прикажи забрать из библиотеки дворца Эпан все книги, - повторила она. – Поверь, так надо.
- Яшмовый Владыка приказал? – выгнул бровь Лю Дзы.
- Я так хочу, - отрезала Людмила. – Этого не довольно?
- Повинуюсь, о моя госпожа! – Лю изобразил издевательски-почтительный поклон и добавил тише. – Я всегда повинуюсь, ты еще не заметила? Зачем вывозить книги? Сян Юн собирается наступать на столицу и сжечь дворец? Об этом пишет твоя сестра?
- Я… - Люся осеклась. Сказать ему сейчас – значит, вмешаться в историю. Разрушение Санъяна, Хунмэньский пир и то, что случится потом – она вспомнила, прямо сейчас вспомнила то, о чем когда-то рассказывал отец. Страшные и странные сказки обернулись реальностью – прямо здесь и сейчас. И несчастный император, точнее, судьба, которая его ждет…
- Когда генерал позовет тебя на пир, не езди, - решилась она. – И книги вывези. Самому же потом пригодится циньское наследство!
- Говоришь, он собирается убить меня на пиру?
«Вмешательство в историю, - напомнила себе Люся. – А черт его знает, может, это самое вмешательство тоже предопределено? И посоветоваться не с кем!»
- Просто не езди, - попыталась увильнуть она. – Ради твоих китайских богов, Лю Дзы, сделай, как я говорю!
Лю отступил на шаг и нахмурился.
- Хорошо. Цзи Синь займется библиотекой – вот уж кому по душе такое дело! Хоть я и клялся, что не возьму себе ничего, что захватил в Санъяне… А ты – расскажешь мне все, что знаешь.
- Нельзя.
- Даже если нельзя.
Люся в ответ яростно замотала головой.
- Нет! Да я и не помню почти ничего! Вдруг скажу, а станет только хуже? Прекрати, Лю, не выпытывай! Я уже и так сказала больше, чем могла.
Она увернулась от протянутой руки и откинула полог шатра.
- Куда?
- Я хочу навестить Цинь-вана. Убедиться, что с ним все хорошо. Бедный ребенок так напуган…
- С бедным ребенком за последние три часа, что ты его не видела, не случилось ничего нового, - проворчал Пэй-гун. – Ты так беспокоишься, будто я уже занес меч над его цыплячьей шейкой!
- Очень смешно! – возмутилась Людмила. – Он был императором! Конечно, он боится, что его убьют! Не ты, так кто-нибудь другой, тот, кто сочтет его угрозой своей власти…
- Этот мальчишка слишком много о себе думает, - Лю хмыкнул и отмахнулся от ее тревоги, как от мошки. – Империи больше нет, династия в любом случае сменится, и кому тогда нужен циньский щенок? О, не смотри так! Иди, иди к своему питомцу, невозможная женщина!
Люся фыркнула и вышла из палатки. Это кто это из них еще «невозможный»! Уж не командир ли Лю собственной персоной?
Но в одном Пэй-гун был прав: он и впрямь делал все так, как она хотела. Спасал поваров и императоров, сохранял библиотеки…
«Нет, - тряхнула головой Люся. – Не размякай! Не раскисай! Если… когда мы с Танюшей добудем рыбок, все равно этого лукавого китайца придется выкорчевать из сердца… Так зачем же рубить коту хвост по частям?»
Гонец от Танечки, доблестный Гу Цзе, как раз дожевывал лепешку и допивал чай у ближнего костра. Завидев хулидзын, чусец активней задвигал челюстями.
- Не спеши, добрый Гу Цзе, я еще не успела написать ответ, - помахала рукавом Люся, а потом вдруг спросила: - Скажи мне, воин, известна ли тебе дорога в Байлуюань?
Сян Юн
Пожалуй, Тьян Ню следовало испытать себя в охоте на тигров, настолько умело она выбрала время и место для внезапного нападения. А что? У неё бы получилось. Раз хватило смекалки обхитрить Мин Хе и смелости вкупе с решимостью, чтобы застать главнокомандующего войск чжухоу врасплох, то и посмотреть в желтые глаза полосатому князю лесов хватит мужества. Что-то в этом духе сказал Сян Юн своей небесной нареченной, когда она застигла его принимающим ванну — обнаженным и беззащитным. Мыться, как бывало прежде, вместе с солдатами возле лошадиной поилки будущему верховному вану было уже не по чину, вот и расположился чуский полководец в отдельной бадье, точно женщина, только без масла и розовых лепестков. Волосы даже уже отмыл, и тут - на тебе! Атака с фланга.
- На Небесах поговорка есть такая: на ловца и зверь бежит, - задиристо сообщила девушка. - Вы так тщательно прятались от меня, mon general, что пришлось нарушить все мыслимые правила приличия. И пожертвовать стыдливостью.
Сян Юн нарочно прикрыл глаза ладонью, чтобы не видеть голубоватой жилки, пульсировавшей под кожей на шее собеседницы, чтобы его жадный взгляд не устремился выше, к округлому маленькому подбородку, а затем к нижней губе — розовой и нежной.
Нет уж, лучше смотреть на цветок, который Тьян Ню вертит в руке. Один только Яшмовый Владыка знает, как эта трава называется, но сейчас именно невинное растение приняло на себя весь гнев Небесной Девы. Девушку аж трясло от злости.
- К чему же такие страшные жертвы? Чего вы от меня хотите? - выдавил из себя чусец.
Он ожидал всего чего угодно. В голову хранительницы садов с персиками бессмертия могла прийти любая мысль. Но такое? О, нет!
- Вы не должны убивать Лю Дзы, - припечатала небесная дева. - Я же знаю, что вы дали Гу Цзе письмо для Пэй-гуна. Не отпирайтесь!
Где-то за ширмами сдавленно взвизгнул от ужаса проштрафившийся Мин Хе. Сказано ему было — стереги господина от посторонних глаз, особенно от девичьих, а он подвел.
- Да я и не собираюсь, - проворчал Сян Юн. - Может быть, все-таки позволите мне выбраться из воды?
- Нет. Сначала вы выслушаете меня, главнокомандующий Сян.
Она демонстративно придвинула низенькую скамеечку и села так, чтобы лица их оказались напротив друг друга.
- Итак, вы написали Пэй-гуну и пригласили его на пиршество, так?
Вообще-то, кормить поганца Сян Юн как раз не собирался. Только мясо и рис переводить на прохвоста. Но, если поразмыслить, то идея здравая. Чего только не случается на пиру! Люди и во время и после мрут, как мухи.
- Что-то вроде того, - согласился князь.
- Там вы хотите его убить, верно?
Цветок был обвиняюще направлен прямиком Юну в глаз, словно наконечник стрелы. Цветок с нежно-розовыми лепестками, похожими на губы Тьян Ню. Главнокомандующий зачарованно уставился на него.
- Он решил, что может меня обмануть. Выдавил из Куай-вана этот поганый приказ. Он хочет править Поднебесной, как император, - перечислил он прегрешения коварного Лю Дзы. - Я этого не допущу. Санъян по праву мой, и всё что в нем — тоже моё.
Язык говорил сам, без всякого участия рассудка, пока Сян Юн, словно безумный звездочет, считал девичьи ресницы: длинные и блестящие, изогнутые, как дуги луков.
- И за это надо убивать вашего побратима? - всплеснула руками девушка. - Вы же назвались его старшим братом! Разве старший брат убивает младшего?
- Ха! Еще как убивает. Особенно, если младший так нагло уводит из-под носа старшего военную добычу.
- Но сказано же вам, что Лю Дзы не тронул дворцовые сокровища. Он берег их для вас!
Щеки у разгоряченной от возмущения Тьян Ню пылали, точно пионы.
Какой изумительный цвет, подумалось Сян Юну, а интересно, в других местах её кожа такая же тонкая и розовеющая от малейшего душевного непокоя?
Чуский полководец изо всех сил впился пальцами в край бадьи. Ему срочно требовалось удержать себя на месте.
- Ага! Сейчас! Не нужно меня смешить, мне совсем не весело. Только существо с Небес может верить в эти байки.
- Можете не верить! - пуще прежнего вспылила небесная дева. - Но я сделаю все, чтобы ваши планы не осуществились. Я не дам вам его убить!
- Это еще почему?
Тьян Ню судорожно по-рыбьи глотнула воздух, то ли пытаясь справиться с яростью, то ли... придумывая оправдание своему безрассудному замыслу.
- Потому что... потому что это — несправедливо! Этот человек будет жить! Такова воля Яшмового Владыки!
Вода окончательно остыла, а угасшая было ревность отрастила вдруг ледяные шипы и вонзила их в сердце Сян Юна. Тому, чтобы осатанеть, многого и не требовалось.
- Значит так! - по-тигриному взревел он. - Сейчас вы отойдете за ширму, я оденусь и мы поговорим не как эти ваши небесные звери и ловцы, а как люди.
- Я...
- За ширму — я сказал! - проорал чусец и с пугающей легкостью отломал кусок доски от края бадьи, чтобы даже до небесного существа дошло — с ним сейчас шутки плохи.
У Тьян Ню словно пелена с глаз спала. Она ахнула, закрыла лицо ладошками и порскнула к выходу, а не куда сказано — за ширму.
- Мин Хе, держи её, не отпускай! Госпожа хочет поговорить о Пэй-гуне? Да запросто! Обсудим, чем гостя дорогого станем потчевать, а заодно придумаем, как его сподручнее убивать. Всё-всё обсудим! Сейчас-сейчас! - выкрикивал Сян Юн в запале. Ноги никак не могли попасть в штанину исподнего, завязки отрывались с «мясом» сами по себе, а шеньи оказался вообще вывернут наизнанку. Сражение с одеждой убавило пылу, но и только.
- Мин Хе, ты держишь госпожу?
- Держу!
- Превосходно.
Ординарец и вправду держал. Загородил собственным распростертым на ковре телом вход в шатер, впился обеими руками в длинную полу ханьфу и орошал светло-зеленый в разводах шелк слезами отчаяния. А виновница переполоха дрожала всем телом, до конца осознав весь риск своей выходки. И оба были такие несчастные, такие поверженные и сдавшиеся.
- Тьфу на вас, - вздохнул Сян Юн в сердцах.
Гнев покинул его так же внезапно, как нахлынул, оставив после себя, как после пожара, лишь стынущие угли грусти. Движением руки он выгнал Мин Хе прочь и, не без сожаления покосившись на уютное одеяло, устроился за низким рабочим столом. Подпер тяжелую голову рукой и молвил печально.
- Мне грустно, Тьян Ню. Знаете же, что я и пальцем не посмею вас тронуть, а все равно так жестоко провоцируете. Я очень несдержанный человек, я зачастую не властен над самим собой. Я не смею даже поцеловать вас, хотя, поверьте, мне этого хочется больше, чем жить и дышать. У вас нет совести, небесная госпожа, вот что я скажу. Да садитесь уже, не стойте!
Та послушалась, но, как видно, не сдалась.
- Вы теперь не убьете Лю Дзы? - спросила девушка с надеждой. - Пообещайте мне, mon général.
И так трогательно прижала к груди сложенные лодочкой ладони. Вот как было на неё злиться? Никак.
- Не могу этого пообещать, - честно признался Сян Юн.
- Но почему?
- Ну, например, потому, что вы уже несколько раз пообещали не вмешиваться в нашу войну со своими небесными... стратагемами и не сдержали слова. Разве нет?
Собеседница вызывающе вскинула голову.
- Тогда я сделаю так, чтобы он не приехал в Хунмэнь.
- Сделайте, - пожал плечами чуский полководец. - Получится — ваша взяла. Но больше не пытайтесь застать меня врасплох. Это нечестно. И до тех пор, пока я не войду в Санъян, не попадайтесь мне на глаза. Так будет лучше для всех.
- Это еще почему?
Он низко склонил голову, закрыв лицо влажными спутанными волосами, и глядел из-за их завесы, точно тигр из тростниковых зарослей — диковато и тревожно.
- Моим глазам и сердцу будет больно.
А Тьян Ню вдруг лукаво улыбнулась:
- А как же «без неё пред очами мне хватит дня неизбывной тоскою сойти с ума»? Песня солгала?
- А нестрашно, я и так уже спятил от любви. А вы? Вы ведь любите меня? - спросил, он почти задыхаясь.
Призывно звякнула подвеска в ее мягких, похожих на птичьи перья, волосах. Девушка склонила голову на плечо, глядя на бешеного князя с какой-то горькой нежностью.
- А вы как думаете, mon general?
В этих словах уже содержался весь ответ. И это было нестерпимо, как ожог горящей головней. Эта невозможная женщина снова играла с огнем.
- Так! - рыкнул Сян Юн. - Немедленно отдайте цветок и уходите!
И уже потом, когда остатки благоразумия увели небесную деву прочь из его шатра, прижал к пересохшим губам измочаленные лепестки. Вот она, польза от букетов!
Сыма Синь
Она сама к нему пришла... Хотя, конечно, нет. Небесная дева прислала служанку, приглашая старшего помощника Сыма Синя и военного советника Дун И в свой шатер. Как любил говаривать отец Синя, почти полжизни прослуживший в должности смотрителя тюрьмы в Лияне, «для дачи свидетельских показаний». Все честь по чести, никакого предосудительного уединения, как и пристало среди благородных дам и мужей: одна служаночка деликатно подливает чай, вторая обмахивает гостей бамбуковым веером, пока госпожа записывает байки бывших циньских военачальников. Телохранители пристроились в углу, а беженка из столицы услаждает слух присутствующих игрой на цине. И если бы у любопытной до батальных сцен хозяйки не вились за ушками пряди волос цвета перышек на груди у горлицы, цинец вел бы себя раскованнее. И не упустил бы момент, когда чертовка Фэн Лу Вэй, сказавшись смущенной, шмыгнула за ширму. А ведь Синь планировал её рассмотреть тщательнее. Он именно за этим и пришел... Хотя, конечно, нет. Не пришел, а прибежал, как верный пес, по первому зову. Ведь кто он ей, хранительнице садов богини Западного Неба? Госпожа Тьян Ню желала знать больше о циньском войске, этого довольно, чтобы старший помощник Сыма Синь отбросил все остальные свои дела.
- А почему небесная госпожа не пригласила генерала Ли Чжана? - простодушно поинтересовался утомленный расспросами Дун И. Выпитый чай уже, видимо, просился наружу.
- Он повинен в смерти Сян Ляна. Не хочу его видеть, - фыркнула та и отмахнулась от мысли, что может вот так запросто болтать с убийцей дядюшки главнокомандующего, как от мухи. - У меня нет сил любезничать с этим человеком.
- Госпожа так искренна в своих чувствах.
- Могу себе позволить такую роскошь, - понимающе улыбнулась Тьян Ню.
- Солдату знаком обман. Поэтому...
Нет, Сыма Синь не собирался оправдывать Сян Юна, он не был настолько великодушен по отношению к человеку, который ничем не заслужил своего счастья. Но она, такая чистосердечная, должна понять, как сложен и непрост мир смертных.
- Я помню. Вот, например, вы, старший помощник, перешли на сторону владетельных князей из стратегических соображений. Каких?
Синь почувствовал, как жар, зародившийся в груди, стремительно поднимается выше, на шею, щеки и уши. Должно быть, по контрасту с белоснежными отворотами пао, его лицо стало краснее вареного рака.
- Небеса отвернулись от Цинь. Это стало очевидно для всякого, у кого есть глаза и уши, - пробормотал он и шепотом добавил: - И мозги.
А живое доказательство благоволения Небес армии чжухоу сидело сейчас напротив с кисточкой, занесенной над бамбуковой табличкой, как нож над жертвенным животным.
- Конечно! Особенно после того, как император отказался принять и выслушать нашего чжанши, - Дун И кивнул на Синя. - Вообразите, старшему помощнику пришлось семь дней торчать под главными воротами дворца. И всё без толку.
- Вот как? - оживилась небесная дева. – Значит, вы не видели императора своими глазами?
Бывший циньский чжанши отрицательно качнул головой. Не велика потеря.
- А главного евнуха Чжао Гао?
- Этого видел, - признался Сыма Синь. - Страшный человек, очень опасный и бесконечно жестокий. Надеюсь, Цинь-ван все же приказал разорвать его лошадьми.
Небесная дева низко-низко склонилась над свитком, тщательно выводя еще один столбик иероглифов. Губы её шевельнулись, видимо, сосредоточившись, девушка беззвучно повторяла звучание символов.
- Ммм... А Цинь-ван каков из себя?
Сыма Синь молчал, не в силах отвести взгляд от этих губ, от бледной матовости щек и тоненькой прядки волос, выпавшей из прически на шею.
- Цинь-вана звать Цзы Ин, правильно? Он ведь племянник Эр-ши? - переспросила небесная дева. - Вы слышите меня, старший помощник Сыма?
Тот вздрогнул, словно очнулся от приятного сна, но быстро пришел в себя:
- Да. Все верно. Но я его тоже никогда не видел.
- Он совсем еще юнец, - снова встрял Дун И. - Не стоящий внимания госпожи Тьян Ню.
- А вы, военный советник, часто бывали при дворе?
Внимание посланницы Яшмового Владыки переключилось на соратника. К счастью. Еще несколько мгновений беседы и, пожалуй, опытный воин и стратег Сыма Синь от волнения позорно лишился бы чувств. Теперь понятно, откуда все разговоры о чудесной власти небесной девы над душами мужчин. Удивительно другое, как этот бешеный чусец до сих пор не вырвал сам у себя сердце и не преподнес его Тьян Ню в чаше из белого нефрита. Потому что Сыма Синь за одно только обещание остаться в её памяти хотя бы этим поступком без колебаний вскрыл бы себе грудную клетку.
Хотя, конечно, нет. Его сердце и так принадлежало Тьян Ню. Полностью и целиком.
Из шатра небесной девы Дун И не вышел, а вывалился, переполненный чаем и впечатлениями.
- Век буду помнить! - ликовал он, точно уже объелся персиками бессмертия. - И детям пересказывать, как говорил с небесной девой!
Дун И молодился. У него уже внуки по двору бегали и седина в бороде блестела. Но дай ему волю, тоже распустил бы хвост перед нездешним созданием.
- А ты отчего так серьезен, брат? Ты еще молод, должен трепетать весь.
- Чтобы меня генерал Сян увидел и от ревности живьем в масле сварил? - сварливо буркнул бывший чжанши, комкая в ладонях край рукава шэньи. Тоже, к слову, от ревности. И затем крепко сцепил руки за спиной. Чтобы не выдать свой трепет их неуемной дрожью.
- И то верно, - легко согласился соратник. - Так о чем кручинишься?
- В основном о том, что не сумел разглядеть госпожу Фэн.
- Так это она в сердце запала? А у тебя губа не дура, младший братец!
Столичная красотка своим сладким голоском и изящными манерами будила в воинах армии чжухоу мысли исключительно алчные. Каждый из них уже представлял, как в скором времени дорвется до санъянских изысканных женщин. И если военачальники облизывались на императорских наложниц, офицеры зарились на аристократок, а солдатня спала и видела в беспокойных снах обывательниц, чьих-то дочек и жен.
- Нет, - отмахнулся Сыма Синь. - Фэн Лу Вэй мне кого-то напоминает. Не могу никак вспомнить. Что-то неуловимо знакомое.
- Но в семействе Фэн и в самом деле есть дочки. Какая-то из них, не иначе.
- Так-то оно так, - согласился Синь. - Вот только я никогда в жизни не знался ни с одним человеком из дома Фэн.
- Странно.
- Не то слово.
Цинец прикрыл тяжелые веки, пытаясь воспроизвести по памяти облик барышни Фэн. Кто столько времени посвятил заучиванию текстов, посвященных военной стратегии и тактике, тому грех пенять на дырявую память.
Ничего страшного, еще день-два и он обязательно вспомнит. Но будет уже поздно.
«Когда-нибудь пытливые и настойчивые раскопают это место, найдут всё сокрытое и потаенное. По воле случая ли, или же при помощи достижений науки. Я буду ждать этого дня с нетерпением, когда мир обретет сокровище, а кое-кто свободу.»
(из дневника Тьян Ню)
«Читаешь иногда про великих злодеев древности, и невольно закрадывается мысль, а не преувеличивают ли летописцы, не приписывают лишнего зловещим мертвецам? Нет, нисколько. Напротив, часть преступлений намеренно сокрыты от потомков. Для их же, потомков, блага и душевного спокойствия.»
(из дневника Тьян Ню)
Тайвань, Тайбэй, 2012 год н.э.
Кан Сяолун
Если долго всматриваться в бездну, то бездна начинает всматриваться в тебя. Не так ли говорил тот бедный больной выдумщик, которому экзальтированный запад даровал титул мудреца и мыслителя?
Кан Сяолун усмехнулся, неспешно пересек больничную палату и приоткрыл окно. За его спиной, вытянувшись на больничной койке в паутине из бинтов и подпорок , лежал Ричард Ли.
Американец был бледен. Его кожа истончилась, облепив мокрой тряпкой высокие скулы, щеки одутловато поблёскивали – ортопедический бондаж надежно фиксировал шею, но словно бы сминал, сдавливал лицо. Как неудачный рисунок или ненужный чек из супермаркета.
Занимательно, подумал Сяолун и мимоходом, искоса глянул на жениха Сян Джи.
- Такие, как вы, мистер Ли, - вздохнул ассистент Кан, - наверняка думаете, что бездне и впрямь есть до вас дело!
Ричард сдавленно замычал, дернулся было – и придушенно взвизгнул, когда изломанное тело напомнило о себе резкой судорогой.
- Что за наивный эгоизм, - продолжил ученый. – Что за самоуверенное нахальство! Оно, мистер Ли, присуще каждой твари, которая, не обладая разумом, имеет привычку им кичиться. Вы испытываете боль – испытываете же?
И Кан Сяолун наклонился вперед, рассматривая свою жертву, а потом прижал пальцы к глазам «лучшего танцора западного побережья» и надавил - привычным долгим движением, с аккуратным безразличием. Ричард захрипел, потом забулькал, пуская слюну.
- Испытываете, - кивнул сам себе ассистент Кан и отодвинулся в сторону. – Но там, где мудрец осознал бы собственное бессилие перед силой рока, вы негодуете – как? За что? Мните себя венцом творения. Ропщете. Не так ли?
Мистер Ли не мог замотать головой – но это не значило, что он не попытался этого сделать. С некотором даже весельем Сяолун наблюдал за тем, как заколыхалось под одеялом его тело, заходила ходуном грудь: всем, что еще двигалось и жило, ничтожество по имени Ричард Ли убеждало его в своем смирении.
- Даже бездна, глядите-ка, в вас вглядывается! – повторил ученый и скривился. – Варвары.
Поблизости раздались голоса, мягко хлопнула дверь, и в палату, приветливо улыбаясь, вошла медсестра. Невысокая, кругленькая, она мячиком покатилась мимо Кан Сяолуна к кровати больного, прочирикала:
- Как вы себя чувствуете, господин Ли?
Ричард открыл рот, приподнялся, пытаясь сложить звуки в слова. Палата ему досталась просторная, светлая, и ассистент Кан, любивший контрасты, ласково улыбнулся открывшейся ему картине: разбитое, больное тело и свежие цветы в аккуратной вазе.
- Ну-ну, - доброжелательность сочилась из медсестры, словно вода из мокрой губки. – Давайте я помогу вам лечь так, чтобы стало удобно. А потом примем лекарства, хорошо?
- М-м-ых! – запротестовал мистер Ли и подбородком указал на Кан Сяолуну. – М-ыы-мы!
Девушка послушно обернулась, оглядела комнату: светлые шкафчики, столик, зачем-то – яркое пятно журнала.
Ученый скользнул к ней – тень среди теней, невидимый демон, танцующий в солнечных бликах – и свел ладони над ее шеей. Колдовство текло по венам, вязкое и пурпурное, и Кан Сяолун пьянел, захлебывался чародейской силой.
И почему он не сделал этого раньше? Почему ждал, таился, собирая крохи и опасаясь переступить порог, за которым та самая бездна – безразличная к человеку и богу, бесконечная! – кипела, меняя форму и смысл?
- Что такое? – снова зазвенел в воздухе девичий голосок. – Здесь никого нет, господин Ли. Или вы хотите, чтобы я закрыла окно?
Сяолун беззвучно развел в стороны руки, и медсестра, словно почувствовав, как сдвинулся воздух, мигнула и осторожно, чтоб не нарушить приличий, почесалась.
- Ы-а-ах! – застонал с кровати Ричард.
- Не переживайте, - подбодрила его сестра. – Конечно, травма непростая, но хорошо, что вас быстро нашли. Мы уже связались с вашей невестой, а еще вас скоро навестит консул. Теперь все будет в порядке!
Забавляясь, ассистент Кан покивал.
Право, он не любил признавать свои ошибки. Поначалу на Ричарда Ли у него были совсем другие планы - и госпиталь в них не входил. Но как там порой бормотала старуха Сян на своем северном языке? Все, что ни делается – к лучшему?
Воистину и от ведьмы порой можно услышать что-то занятное, потому что и впрямь – много путей ведут к одной цели, и если охотник не может подобраться к добыче, можно позволить добыче самой рвануться навстречу гибели.
- Сейчас вы в безопасности, - уверенно заявила медсестра, поправила мистер Ли одеяло и тихо вышла из палаты.
Кан Сяолун поднес ладонь к губам, скрывая улыбку.
А Ричард Ли заплакал.
Саша, Ю Цин и Ласточка
Уехать из дома Ласточки оказалось делом куда более сложным, чем представлялось Саше поначалу. Она понимала, что выглядит это по меньшей мере странно – только-только привез ее Юнчен в «надежное место», а она уже – оп! – и куда-то убегает. Но…
- Такая ситуация, - хмурясь и злясь, втолковывала она хозяйке дома и разом ощетинившемуся Пикселю, - ничего не могу поделать. Близкий человек в больнице!
- Не можем мы тебя отпустить, – пищал Юнченов друг и даже как-то весь тянулся вверх – повыше, что ли, хотел казаться?
Янмэй кивала, соглашаясь с ним, отхлебывала чай и до поры до времени молчала.
- Вы не можете меня не отпустить, - парировала девушка. – Я вроде бы тут у вас не в пленницах?
- Юнчен говорит, что в городе тебе сейчас опасно, - Ю Цин вскипал так легко, что мисс Сян сразу становилось ясно, как сильно она ему не нравится. – Дождись его, а потом!..
И молодой человек изящно взмахивал ручкой, что можно было интерпретировать только на один манер – катись, мол, принцесса, на все четыре стороны.
Спор этот, по мнению Саши, бессмысленный, продолжался уже с полчаса. И если поначалу внучка Тьян Ню еще пыталась «держать марку» и отвечать на подколки, фырканье и намеки на собственную взбалмошность и неразумность спокойно, то к моменту, когда солнце лениво покатилось с зенита к горизонту, терпение ее подошло к концу.
Злилась Сян Александра Джи редко, специально и целенаправленно, как и следовало дочери уважаемого семейства, выпалывая в себе эмоции. Но если уж злилась – хотя святых вон выноси, как любила говорить ее бабушка. И добавляла: «Вся в деда».
Вот и сейчас – будто полыхнуло перед глазами алое пламя, огонь, пришедший к ней во сне вместе с белокожей женщиной из прошлого – Александра резко выпрямилась и шагнула вперед, к Пикселю. Тот от неожиданности захлебнулся собственным негодованием, замолчал, но было уже поздно.
- Если я сказала, что хочу уйти, - медленно, с чувством, толком и расстановкой произнесла внучка мисс Сян, глядя на коротышку, - значит, я уйду. Сейчас.
- Но… - звякнул было Ю Цин, но далее обсуждать этот вопрос Саша не видела смысла.
Мысленно она уже ушла – убежала, но на этот раз не назад, а вперед. Ричард был ее ошибкой, ее отчаянной попыткой загнать реку своей судьбы в чужое русло. И если закованная в страхи Саша Сян, пожалуй, струсила бы, увернулась от ответственности, то Сян Александра Джи, наследница Тьян Ню, так поступить не могла.
Потому что наконец-то она видела дорогу: и тот путь, что уже был пройден, и тот, что еще только предстояло пройти – вместе с Ин Юнченом. И чтобы не свернуть на лукавую тропку, следовало сжать зубы и встретиться лицом к лицу с собственными сомнениями, промахами, ложью. С Ричардом. Она сделает для своего прошлого все, что может, чтобы сбылось будущее.
- Иди, если решила, - вдруг поджала губы молчавшая до сих пор Янмэй – Что мы, хозяева тебе, что ли?
- Но!.. – теперь уже с нотками отчаяния в голосе взвыл Пиксель.
- Но, - продолжила Ласточка, мрачно хмурясь, - вот что я тебе скажу. С Юнченом-то ты зачем так? Он думает, что ты в безопасности, а тут гляди-ка что творится.
Саша покачала головой.
- Я делаю это и для Юнчена тоже, - отозвалась она, с удивлением слыша в своем голосе непривычную стальную решительность. – У каждого из нас – своя битва, хоть и общая война. Что это за женщина, которая позволяет мужчине решать за себя?
- Нормальная женщина, - зазвенел Ю Цин. – Хорошая, умная женщина!
Но Янмэй промолчала, а потом встала, деловито подтянула джинсы и провела рукой по своим коротким, взъерошенным волосам.
- Лады, - совсем другим голосом прогудела она и усмехнулась. – Так куда тебе надо-то, а, леди из Америки? Подвезу.
Александра с удивлением взглянула на Ласточку. Прежде она бы, пожалуй, приметила бы в ней только грубые, натруженные, почерневшие от масла руки, неженской ширины плечи, обкромсанную явно впопыхах челку… Но сейчас единственное, что увидела внучка Тьян Ню, были глаза Янмэй – упрямые, яркие, насмешливые.
- Спасибо, - просто сказала Саша и, не тратя больше слов, поспешила во двор.
- Ненавижу вас, - придушенно простонал Пиксель и рванул вслед за Ласточкой, желая то ли помочь, то ли удержать, и не ведая, что змей-время, змей-судьба уже распахнул свою пасть, чтобы в очередной раз поглотить очередную вечность.
До госпиталя они добрались быстро, и в этом, конечно, была заслуга Янмэй За рулем Юнченова подруга преображалась необыкновенно и – Саша не могла подобрать других словно – начинала сиять. Даже Пиксель, который поначалу ныл и предрекал компании всевозможные горести и проблемы, в какой-то момент ненароком взглянул на Ласточку, открыл рот, покраснел – и заткнулся.
Когда перед ними замаячило здание госпиталя – стекло, обагренная вечерним солнцем белизна, колонны – мисс Сян раздраженно убрала в сумочку телефон. Всю дорогу девушка безуспешно пыталась дозвониться до Ин Юнчена, но он не отвечал, и Саша злилась.
И не потому, что волновалась – отчего-то она знала, что с ним все в порядке – а потому, что они решили действовать сообща, а сын почтенных родителей оставил ее спящей и ушел, ничего не рассказав. Что он задумал? Что решил? Разве это – сообща?
Принцесса – вот как Юнчен называл ее иногда. В тот день, когда они встретились под дождем и солнцем, и потом, после. Но задача принцессы - ждать, пока ее спасет прекрасный принц, а Саша больше не хотела ждать спасения. Ин Юнчену придется это понять, он поймет… потому что он любит ее. А она – его.
«Мой!» - вдруг вынырнула издали, из темноты, из зазеркалья белокожая женщина-сновидение и не улыбнулась – оскалилась, яростная, алая.
«Мой», - согласилась с ней Александра – и тут Янмэй остановилась, припарковавшись.
- Кто там у тебя больницу-то попал? – спросила она, пока Саша выбиралась наружу.
- Жених, - отозвалась девушка и, взглянув на их ошеломленные лица, добавила: - Бывший.
Думать о Ричарде было трудно – печально. И все же Саша никак не могла почувствовать себя виноватой. Он приехал к ней, в Тайбэй, и, наверное, волновался, он попал в беду, и это навсегда останется на ее совести. Но бабушка была права – любовь не подделать, не слепить под себя, не спланировать, как ни старайся. Воспоминания, их общие с Ричардом воспоминания, блекли и выцветали, как старые фотографии. Мисс Сян помнила, как он улыбался ей, но… радовалась ли она тогда? Переживала, негодовала, плакала?
- Я хочу помочь ему, - не для своих путников, для себя сказала она. – Извиниться. И попрощаться.
И, не дожидаясь ответа, пошла к регистратуре. Госпиталь был переполнен гулкими шепотами, людьми с обеспокоенными лицами, аккуратными медсестрами. Они мелькали и исчезали, случайно повстречавшиеся на ее пути тени, и Александра почти не замечала их.
И поэтому, открыв дверь палаты, в которой, как ей сказали, дожидается ее Ричард Ли, не сумела вовремя остановиться, не успела понять. Она думала увидеть приглушенный свет больничной лампы, знакомое породистое лицо, готовилась не показать своей жалости и беспокойства, но шагнула… шагнула в темноту.
Не вечернюю темноту, нет – в густой, вязкий, чернильный мрак. Он извивался, словно змея, и девушка невольно задержала дыхание, боясь, что со вздохом тьма вползет в ее легкие, впитается в кровь. Пятясь, она подняла глаза, и застыла – во тьме алым квадратом мерцало окно, и на его фоне, словно выписанная тушью на шелке, чернела тонка фигура.
- Заходите, - заискрился, поплыл в воздухе медовый голос. – Заходите, мисс Сян, моя дорогая.
После того, как Юнченова девчонка выскочила из машины и полетела к больнице, словно под хвостом у нее припекало, Янмэй не сдержалась – вытянула из пачки сигарету и, воровато оглядевшись, закурила. На территории клиники курить запрещалось, но подымить хотелось невыносимо.
- Что-то мне это не нравится, госпожа Фэй, - завозился рядом Ю Цин. – Зря мы ее сюда привезли.
- Мы не привезли – сама бы приехала, - махнула рукой Янмэй
Паутинка дыма поволоклась по воздуху вслед за ее резким движением, сплелась в рваный зигзаг. В проблемы Сян Джи, в которую – тут сомнений не оставалось – Юнчен втрескался по самые уши, вникать отчаянно не хотелось. Но выхода, как ни крути, уже не было: сын почтенных родителей, паршивец наглый, если чего и умел, так это ловко втягивать всех в свои дела.
Солнце, блеснув напоследок кипящей волной, окатило ухоженные больничные газоны золотом и янтарем. Резкие фиолетовые тени легли на землю, на аккуратные белые скамейки и автостоянку.
Янмэй приоткрыла окно, чтобы проветрить салон, и прищурилась: на крыше клиники что-то сдвинулось, полыхнуло, что-то длинное, полупрозрачное.
- Эй, - позвала она, всматриваясь пристальнее и по обыкновению своему не тратя время на вежливости, - Цин, там, кажется…
- Жених, а! – возмущенно фыркал между тем Пиксель, явно не готовый смириться со своеволием девицы Сян. – Ох чую, напоролся наш Юнчен на эту… как ее… хулидзын! Выжрет эта вертихвостка ему сердце до самой печенки и не почешется!
Последнее, о чем сейчас думала Янмэй, была Юнченова печенка. На зрение женщина никогда не жаловалась, рассудком была крепка, и поэтому по всему выходило: то, что кружилось, горело, обретая плоть и краски, над тайбэйским госпиталем - оно было там на самом деле.
М-мать.
- Цин, - чувствуя, как слова застревают в горле, повторила Янмэй
- И кишки выгрызет! – не успокаивался взволнованный Пиксель. – У таких дамочек, такое мое слово, зубы как будто специально для это дела приспособлены, чтобы мужчин терзать. С виду-то и ничего особенного, а ка-ак цапнет! И одни неврозы потом, и алкоголизм, и банкротство! Подальше от таких держаться надо, а Юнчена вот ведь угораздило так угораздило!
Еще несколько часов назад Янмэй выслушала бы эту тираду со всем возможным вниманием и даже некоторым сердечным трепетом: говорил Пиксель гладко, красиво. Несколько часов назад – но не сейчас.
Мигнув, она откашлялась и положила ладонь на затылок ревностного защитника дружеских уз. Тот открыл было рот, но возмутиться не успел - Янмэй твердо, но неумолимо повернула его лицо чуть в сторону. Так, чтобы стало видно крышу.
Молодой человек взглянул, булькнул, курлыкнул – ну чисто журавль! – и намертво вцепился в колено своей спутницы.
Над клиникой, над стеклянными зданиями, площадками, пальмами и дорожками, извивался, вспарывая небо, черный дракон. Длинный, гривастый, стремительный, он кружился над зданием, словно примериваясь перед ударом – петля за петлей, всполох за всполохом.
Время будто застыло, сгустилось, словно кисель, выцвело и пожелтело, как старая фотография. Оно проваливалось, проседало, мялось – менялось.
Безлюдная площадка перед клиникой, и умирающее солнце, и свист ветра – все это казалось настоящим, но, с неожиданной уверенностью поняла женщина, таким не было. Уже не было. Потому что приехали-то они в самую обычную больницу, но оказались…
- Окна, - простонал вдруг Пиксель сдавленно и затряс головой, - смотри!
Янмэй, зачем-то протянув руку – чтобы схватить дракона? заслониться? догнать? – подалась вперед. Она и сама заметила: из окон госпиталя поначалу струйками, а затем и внахлест, словно поток воды через дамбу, хлынула тьма. Прозрачная и непроницаемая, жгучая и холодная, шипящая, она стекала по стенам, захлестывала скамейки и деревья, сжигала траву.
Дракон взвился, утек в сторону от опасности, и Янмэй почувствовала, как затряслась от его беззвучного рыка машина.
Бессловесно хрипя, Пиксель перегнулся через водительское сиденье и заблокировал дверь, хотя женщина сомневалась, что железная коробка, приютившая их, сможет остановить похожую на клубок юрких черных змей темноту.
- Эта… Сян Джи, - каркнула она. – Девчонка ведь там, в больнице.
- Дракон! – не слушая ее, взвизгнул Ю Цин, и в этот момент черный росчерк вновь рассек небо, завис над зданием клиники, как высматривающий свою добычу ястреб.
Земля вздрогнула, ветер смешался с тьмой. Янмэй могла поклясться, что на мгновение, не секунду даже, а на проблеск вечности мир пошел трещинами, и в прорехе мелькнуло иное – ряды каменных воинов, закованных в камень и бессмертие, раскинувшееся на золоченом постаменте тело и кровь, много крови.
- Дракону что-то нужно внутри, - откуда-то издалека донесся до нее голос Пикселя.
- Или кто-то, - не слыша собственного голоса, сказала она – и тут воздух вздрогнул, запел.
С набирающим силу воплем мироздание прогнулось, окна клиники брызнули осколками стекла.
- Ах ты ж, - прошептала Янмэй – и, матерясь сквозь зубы, спустила с плеча ремень безопасности.
Ю Цин в ужасе вылупился на нее:
- Ты что? Туда? Туда нельзя!
Янмэй потрясла Пикселя за плечо, как провинившегося хулигана.
- Там люди внутри, - перекрикивая воющую темноту, рявкнула она. – Принципы-то включи! Включил? Ну на выход тогда, на выход!
Ю Цин с секунду помолчал – кадык его ходил вверх-вниз, будто не произнесенные вслух слова так и перекатывались в горле – а потом кивнул. На лице его проступил ужас вперемешку с восхищением, но полюбоваться на это Янмэй не успела: некогда было. Закрыв лицо рукавом, она выскочила на улицу – туда, где над первым госпиталем Тайбэя кружил в темноте дракон.
Поднебесная, 206 год до н.э.
Сунь Бин, Гу Цзе и Сян Юн
У телохранителя Небесной Девы, ответственного хранителя её важного сундука и личного гонца в одном лице очень болело это самое лицо. Еще бы ему не болеть, если по нему прошлись кулаки главнокомандующего, превратив в сплошной синяк. Хорошо еще нос не сломан. Гу Цзе осторожно ощупал самую выдающуюся часть своей внешности, а лишь затем разлепил распухшие веки, чтобы еще раз удостовериться, что ему темно из-за отеков, а не потому, что глаза повыпадали от богатырских ударов князя.
Костерок уже догорал, угли постепенно остывали, но ни у кого из товарищей по несчастью не нашлось сил подкинуть дровишек. Кто свернулся калачиком и стонал, кто тихонько всхлипывал, кто умудрился задремать. Из палатки то и дело доносились взвизгивания девушек, смазывавших друг другу спины целебным бальзамом. Генерал Сян удостоил чести только командира Сунь и его, Гу Цзе, приложив их собственноручно, остальная свита госпожи Тьян Ню просто отведала законных палок. По пятьдесят штук каждому из провинившихся.
- Наш господин милостив, - прошептал командир телохранителей, простираясь ниц по окончании экзекуции. - Мог казнить недостойных слуг, но не стал.
Мог, еще как мог. Ого! Что ему стоило просто сказать «Казнить мерзавцев!» и дело с концом? Он в своем праве был. Кто не уследил за госпожой, тому и голова с плеч.
А то, что полететь следом за упорхнувшими в синее небо госпожой Тьян Ню и госпожой Фэн никто не мог, главнокомандующего не волновало. Гу Цзе вообще не той полянке, где дамы собирали цветочки, не было. Он в это время отсыпался после возвращения из стана Пэй-гуна. Только когда его, сонного и ничего не понимающего, волокли на допрос, узнал о побеге... То есть, об улете. И кабы не еще полсотни свидетелей происшествия, то под неминуемой пыткой Гу Цзе признался бы во всём: и что было, и чего не было.
Ополоумевшего главнокомандующего всем штабом убедили — его невеста по доброй воле улетела на Небеса и не иначе как по призыву самой Матушки Сиванму. Может, в её садах персики бессмертия поспели как раз? Соберет Тьян Ню драгоценный урожай и сразу вернется. Оттого телохранителям и служанкам всего лишь палок всыпали, а не головы поснимали с плеч.
А пока осиротевшая свита, кто во что горазд, возносила благодарности Небесам за чудесное спасение, командир Сунь Бин думу думал. Весь вечер так и просидел сычом спиной к соратникам. Даже от чашки с кашей отказался. И таки высидел мысль.
Сначала Сунь Бин отправился в опустевший шатер госпожи, посветил в каждый уголок масляной лампой, словно искал чего.
Обычно старавшегося в чужие дела носа не совать Гу Цзе аж любопытство разобрало.
- Это чего, командир? - спросил он.
- Ничего, - буркнул тот и, потрогав огромную шишку под глазом, добавил: - Пойду к Главнокомандующему.
- Зачем?
- Сдаваться.
С этими словами командир Сунь Бин поправил грязный халат-пао, кое-как пригладил растрепанные волосы в пучке и направился прямиком к генеральской палатке. А Гу Цзе, болван безголовый, следом поплелся.
Там, внутри было темно, как незнамо где. Только одинокая свеча в ветвистом шандале мерцала, однако же главнокомандующий не спал. Его ординарец только глаза выпучил и с безмолвным вопросом за рукав Сунь Бина подергал, мол, неужто жизнь настолько вам недорога? Но внутрь пустил, несмотря на поздний час.
Повелитель сидел в окружении опустошенных мисок. Даром, что ли, над полевой кухней весь день дым столбом стоял? Старались кашевары, чтобы высокий господин смог заесть свое горе, коли залить вином не получается. Впрочем, кувшин вина генерал все же выкушал, как полагается.
- Чего тебе? - спросил он у коленопреклоненного командира Суня.
- Слуга пришел поделиться своими недостойными соображениями.
- Говори.
Голос у главнокомандующего был хриплый, словно... Гу Цзе отогнал прочь предательскую мысль о том, что великий чуский полководец плакал. Скорее всего, просто обжег горло горячей лапшой. Скорее всего.
- Наша госпожа столь добросердечна, что... - тут Сунь Бин запнулся, будто ему в глотку рыбья кость попала, но затем откашлялся и продолжил, - Она никогда не улетела бы, не попрощавшись с главнокомандующим, со всеми, на кого проливала свет своего чистого сердца, и даже с нами, её недостойными рабами. Нет, я не верю. Госпожа не такова.
- Вот как? - недоверчиво прищурился Сян Юн.
- Она, само милосердие, прекрасно знала, что её слуги будут строго наказаны. Она бы этого не допустила.
Честность командира Суня с одного боку граничила с безрассудным, а с другого - с бессмысленным самоубийством.
«А ведь и правда, - подумалось вдруг Гу Цзе. - Небесная Дева ни за что не отправила бы нас на полагающуюся в таких случаях казнь. Она не такая!»
- Солдат, хочешь сказать, что Тьян Ню улетела не по воле Яшмового Владыки? И она скоро вернется?
Глаза князя светились в полумраке, как у кота.
- Что-то вроде того. Ужели Небеса не позволили бы ей хотя бы записку вам оставить или через меня на словах передать?
- Хм...
- Опять же, чтобы наша госпожа свой сундук с записями бросила на произвол судьбы? - рассуждал Сунь Бин. - Быть того не может.
- А то! - подтвердил полномочный хранитель летописных сокровищ. - Оно самое.
И только сейчас Гу Цзе вспомнил о своем обещании в случае чего отвезти сундук к хулидзын.
- Давеча он доставил нашей госпоже письмо от сестрицы. А ну, как у той беда какая приключилась?
Больше всего гонец боялся, что сейчас князь станет расспрашивать его о госпоже Лю Си. Ему этими разговорами соратники уже все мозги выели. Все эти бесконечные «Хвосты видел?» да «Клыки изо рта торчат?» настоящая пытка для человека, чей язык Матушка Нюйва пришила во рту другой стороной. Да и особенно говорить не о чем. Еще одна белокожая дева, вроде госпожи Тьян Ню. И вообще, сначала они обе ему показались на одно лицо.
Но Сян Юн лишь нетерпеливо куснул себя за костяшки пальцев.
- А что там в письме? Где оно? Осталось ли?
Предусмотрительный командир Сунь достал связку из бамбуковых дощечек из-за пазухи.
- Мин Хе! Света прибавь!
Предупредить, что хрен они разберут небесные письмена, Гу Цзе не успел.
Генерал жадно схватил письмо, повертел в разные стороны, примериваясь и так и эдак, но простенькие закорючки, сделанные тушью, не сумели бы прочесть и сто мудрецов.
- Проклятье! На Небесах что - пишут слева направо? - зашипел от досады Сян Юн.
- Так еще и не сверху вниз, а как бы в сторону, - подтвердил командир Сунь. - Мне госпожа сама как-то поведала.
- А мне даже показывала! - встрял Мин Хе. - На Небесах, говорила, бумага тонкая, плотная и гладкая, как шелк. Писать на ней проще в строчку. Так больше влазит.
- Вот ведь! - ревниво вспыхнул князь. - А мне, значит, ни словечка не сказала!
- Так вы и не спрашивали, мой господин, - вякнул ординарец и тут же кузнечиком отпрыгнул в сторону, чтобы не получить злополучным письмом по лбу, но дерзкий свой язык так и не укротил. - Стало быть, о чем таком хулидзын написала сестре, мы не узнаем. Тогда какой в письме прок?
- А в том, что оно было. Получает наша госпожа это письмо, читает его и еще до следующего заката улетает, никого не предупредив, - терпеливо пояснил Сунь Бин. - Меня другое тревожит. К чему тут госпожа Фэн?
Гу Цзе, к слову, это вопрос тоже очень волновал. Настолько, что он осмелился голос подать:
- Ото ж!
- На Небеса запросто так подружек не водят. Небось, не девичья светелка. Да и не сдружились они меж собой. Подозрительно всё это. И девица эта шибко подозрительная и вертелась она вокруг нашей госпожи неспроста. Как бы всё это не её рук дело. Опять же, сказывают, что не только небесные создания летать умеют.
Было в этом прозрачном намеке на даосские чудеса что-то, заставившее главнокомандующего крепко призадуматься. Что, по мнению Гу Цзе, было его прямой и основной обязанностью. Кто главный, тот и думает, остальные слушают и выполняют. Разве нет?
- К чему ты клонишь, командир Сунь Бин? - напрямую спросил чуский князь.
Старый солдат тяжко вздохнул и отступил на несколько шагов, затем опустился на колени и коснулся лбом настила. Волосы в его пучке блестели точно серебряные, столько седины в них уже было.
- Велите меня казнить хоть прямо сейчас, - сказал он, не поднимая головы.- Но мою маленькую госпожу спасите-защитите. Потому что чует мое сердце — она в беде. Презренный слуга шибко волнуется за Небесную Деву. Он готов принять смерть.
Сян Юн молчал.
И тогда неведомая сила вдруг согнула спину Гу Цзе и она же потянула за обычно такой непослушный язык:
- Дык... Эт самое... Прикажите мне ехать к Пэй-гуну, мой господин. Пускай хулидзын скажет правду.
- Хорошо, - молвил Сян Юн, хмуря широкие брови. - И напомни моему дорогому младшему братцу Лю Дзы, что я его на пир жду. Иначе сам заявлюсь с войском в придачу. А теперь — уходите все. - И рукой махнул.
- Да ты - храбрец, Гу Цзе, - шепнул на прощание Мин Хе. - Я бы так не смог, честное слово.
- А то, - вздохнул тот, сам от себя такой бойкости не ожидавший, и уже сто раз пожалевший о своих словах.
Теперь-то деваться было некуда. Если хулидзын печень отважного воина не схарчит, то Пэй-гун за дерзость голову отрубит.
Таня
Когда давным-давно, много лет тому... вперед, в прошлой жизни, которая через две тысячи двести лет еще только случится, и которая уже бесповоротно закончилась, Татьяна Орловская купалась в Черном озере. Правда, тогда она была никакая не Татьяна, а десятилетнее отродье, с головы до ног перемазанное черничным соком, изредка удачно прикидывающееся послушной девочкой. Сначала она просто напилась вволю, встав на четвереньки на краю плоского валуна, словно зверь лесной, потом решила оттереть от сока ладошки. Но как, скажите на милость, можно сосредоточиться на скучном мытье, когда в прозрачной воде то и дело снуют мелкие юркие рыбешки, а на дне ждут-не дождутся круглые камушки? Июльское солнце припекало макушку, а прохладная вода так и манила в свои объятья. Всего и делов-то скинуть бриджики и рубашку. Маменька, конечно, заругает потом, но, ей-Богу, оно того стоило. Плавать Таню научила тайком Люся, которую летом из моря было не выгнать. Попискивая от предвкушения, девочка вошла в воду, присела, оттолкнулась от скользкого дна и поплыла по-лягушачьи. Неторопливо, фыркая и пуская пузыри от удовольствия. Сверху-то вода теплая, как парное молоко, щедро прогретая солнцем, особенно возле берега. И тишина, изредка нарушаемая лишь вскриками чаек, такая убаюкивающая. Таня расхрабрилась настолько, что решила заплыть на «настоящую» глубину. Пока никто не видит, само собой. И там... Скорее всего, где-то там на дне бил холодный ключ, и это его прохладный поток коснулся ноги, но девочке показалось, будто её пятка скользнула по чьей-то огромной гладкой спине. Кто-то плавал в темных глубинах, кто-то большой, сильный, страшный. Чудилось, что огромная хищная рыба, угольно-черная, молчаливая и неумолимая, как сама Смерть, накручивала круги прямо под Таней, примериваясь к добыче. С колотящимся об ребра обезумевшем сердцем и застрявшем в горле криком, с клацающими от ужаса зубами и предательской слабостью во всех суставах девочка повернула к берегу и только чудом божьим добралась до него, а потом выползла на камень и долго-долго лежала, прижавшись дрожащим тельцем к его теплому боку. А вслед за ней на берег выбрался страх — черный и древний, как это торфяное озеро. И стал жить где-то рядом с душой незваным нахлебником. Стоило сгуститься сумеркам, как Таня вдруг всей кожей чувствовала — рядом кружит темной безмолвной тенью само Зло.
Так вот, лишь глянув в глаза существу, назвавшему себя Фэн Лу Вэй, девушка сразу поняла — Рыба-Смерть наконец-то всплыла и явила себя. И словно с глаз вдруг спала пелена. Кто? И вот это девица-аристократка? Да вы смеетесь? Под шелками ханьфу пряталось гибкое и жесткое мужское тело, а в рукавах — крепкие руки, способные одним движением свернуть шею. А лицо... Нет, скорее уж личина. Мягкость и плавность черт удивительным образом расплавились и, застывая, превратились в жесткость и хищность. Но куда, куда же прежде смотрели её глаза? И глаза Сян Юна, и глаза Сунь Бина тоже.
- Госпожа Тьян Ню уже обо всем догадалась, - констатировал похититель и, подцепив пальцем, резким движением сорвал шнурок с рыбкой с шеи небесной девы. - Значит, мы не будем тратить время на пустые объяснения. Это прекрасно.
Вот уж действительно нет никакой нужды в подробностях и деталях. Они едва от земли оторвались, а Таня уже сообразила, что к чему. И про то, что человек, её укравший, вовсе не женщина, догадалась, и что явился он в лагерь чжухоу не просто так, а за её рыбкой. Кто летает без крыльев, тот и глаза целому войску отвести может, не так ли?
«Долетались мы, дедушка Ли Линь Фу, добаловались! Произвели неизгладимое впечатление на великого воина! Черт бы тебя побрал!» - взвыла Татьяна, изнывая от исконно русского желания побольнее укусить собственный локоть, когда уже поздно что-то предпринимать. Выходило, что она сама подсказала этому... Чтобы произнести имя даже мысленно, пришлось себя заставить. Так вот... Конечно, слуги разболтали Чжао Гао о летучих свойствах небесной госпожи почти сразу же. Здесь вообще никто не умел держать язык за зубами - ни генералы, ни прачки.
Тонкая полоса от шнурка на шее будто огнем пекла. Таня поерзала на траве, проверяя крепость своих невидимых пут, в надежде на удачу, которая, как известно, любит всяких дурачков и дурочек. Пустая затея. Сегодня госпожа удача её совсем не любила и ни капельки не сочувствовала. А банальными веревками похититель не пользовался принципиально. Зачем, если у него есть способы получше?
- Ведите себя пристойно, - промурлыкал Чжао Гао, глумливо косясь на обнаженные ноги девушки. - Или вы пытаетесь меня соблазнить?
И эдак многозначительно сжал пальцами её колено. Простое казалось бы движение, но от ужаса перед этим человеком у Тани волосы на макушке зашевелились. Липкий страх от занемевшего затылка стек прямо по спине между лопатками к пояснице и ледяным кушаком опоясал пленницу. Но хуже всего то, что Чжао Гао увидел её страх. Он аккуратно надкусил его, словно переспелый персик — один бочок розовый, а второй уже с гнильцой.
- Думаете таким образом купить себе жизнь?
Прохладная ладонь убийцы императора Эр-ши плавно сместилась выше по бедру. Словно змеиный раздвоенный язык, пробующий одновременно на вкус и запах лучшее из лакомств каждого душегуба — страх женщины перед насилием.
- Мне проверить насколько небесная дева — дева? - прошептал одними губами, все еще подведенными помадой, Чжао Гао, прижимая Татьяну к земле. Казалось, что приторно-сладкий сок похоти капает ей прямо на подбородок. - Погони все равно не будет. Вдруг вам понравится? Вдруг такого на Небесах нет? Или откуда вы там явились?
Девушка захрипела, голос ей внезапно отказал, и затрясла головою, пытаясь уклониться от этого ядовитого взгляда.
- Страшно?
Другой рукой он пребольно сжал подбородок, чтобы Таня не смогла отвернуться.
- Страшно. Я вижу, - на миг будто прозрачная пленка заволокла его зрачки, как это бывает у дремлющих птиц. - А мне скучно. Знаешь ли, по-настоящему мне хотелось бы посмотреть, как устроены твои глаза, Тьян Ню. Узнать, почему они не черные, а серые. Почему они такие?
И сказав это, Чжао Гао бесстрастно отстранил от себя изнемогающую от ужаса пленницу. Чего бы он не желал на самом деле, но своего определенно добился. Татьяна не то что пошевелиться не могла, моргнуть лишний раз страшилась. Её тело сотрясала такая дрожь, что зубы во рту лязгали, и она умудрилась прикусить язык. От солоноватого вкуса крови девушке подурнело.
«Господь всемогущий! Спаси и помилуй рабу твою грешную...»
- Вряд ли твои мольбы кто-то услышит, - небрежно бросил мучитель, заметив, что губы девушки шевелятся. - Ты была неосторожна, а я собрал все ингредиенты — твои волосы, ногти, слюну и нитки из нижнего белья...
Он говорил что-то еще, то ли хвастался, то ли просто ставил перед фактом, но в ушах Тани стоял беспрестанный звон, сквозь который не могли пробиться посторонние звуки. Но может оно и к лучшему?
А бывший главный евнух не торопился избавиться от женской одежды, нимало не смущаясь своего странного вида. Он был занят: поджег палочку с благовониями и чертил ею в воздухе призрачные письмена — не иероглифы, нет, а причудливые узоры. Те, в свою очередь, не развеивались от дуновений ветра, а подхваченные воздушными потоками уплывали вдаль. Неторопливо, но уверенно, будто стремились к некой неведомой цели.
Время шло, ветер то стихал, то крепчал, тяжелый запах, казалось, пропитал каждую травинку вокруг, но Чжао Гао продолжал жечь благовония и посылать далекому адресату послания. Таня успела даже задремать, обессилев от переживаний и затосковав от раздумий.
Где она, понятно — в долине Байлуюань. Кого зовет подлый колдун, тоже яснее ясного. Люсеньку, разумеется. Зачем? Вот это самый главный вопрос. Но если помнить, что у мерзавца сейчас в руках обе рыбки... Христианская душа упорно отказывалась верить в то, что древний, изощренный не только в интригах, но и в колдовстве, злодей способен подчинить волю людей из будущего — образованных и просвещенных. Ладно, Татьяна Орловская такая наивная дурочка, что попалась в его сети, но Люся-то воспротивится. Она сумеет противостоять!
И еще... Согласно «Историческим запискам» к этому моменту Чжао Гао должен был быть мертвее мертвого. Сыма Цянь утверждал, что подлого злодея-евнуха последний император Цинь — беспомощный мальчик — приказал разорвать лошадьми. И либо летописец ошибся, либо появление двух русских девушек существенно изменило ход исторических событий.
И пока Тьян Ню терзалась догадками, самый страшный день в её жизни подходил к концу. Один из самых страшных... А на закате — пурпурном и ветреном — к Чжао Гао явился его званый и жданный гость. Тонкий, как одинокая былиночка, юноша в черных одеждах медленно, чуть покачиваясь, спустился с пригорка. Сначала Тане показалось, что в его длинные волосы, рассыпанные по плечам, вплетены белые тонкие ленты. Но присмотревшись внимательнее она с ужасом обнаружила, что это струйки белесого благовонного дыма. Они причудливо извивались, превращая черные шелковые пряди в снежно-искристую седину.
- Ты звал меня? - спросил хрупкий отрок совершенно безжизненным голосом.
В равнодушных глазах его остывал последний кроваво-золотой солнечный луч.
- Я звал, а ты пришел, Цзы Ин, - согласился Чжао Гао довольно, потирая ладони. - Тебя никто не видел?
- Никто, - отчеканил мальчик.
- Вот и хорошо. Теперь ложись спать.
Колени зачарованного пленника подломились, и он рухнул на бок, словно сраженный пулей. Голова его неестественно запрокинулась, и стало заметно, что юноша дышит с огромным трудом.
- Он так задохнется, - прошептала Татьяна. - Уложите его ровнее.
- Тебе есть до маленького трусливого выродка какое-то дело? - удивился Чжао Гао.
- Он тоже живой человек.
- Пока живой и останется таковым очень недолго. Как, собственно, и ты.
- Я уже догадалась. Пусть так, но зачем же дополнительно мучить? Вдруг он не сможет больше идти, или вообще не доживет до нужного момента?
Чжао Гао удобно устроился возле весело потрескивающего костерка, чьим теплом, похоже, собирался пользоваться единолично.
- Идти он сможет, даже когда его сердце остановится, - отмахнулся бывший главный евнух. - И будет выглядеть почти как живой. До тех пор пока не завоняет.
Таню передернуло от омерзения.
- И тогда в ход пойдет соленая рыба, да? - спросила девушка, намекая на историю со смертью Цинь Шихуанди. Труп императора месяц везли из Шацю в Санъян, не объявляя траура, а Чжао Гао всю дорогу делал вид, будто Шихуанди жив — приносил пищу, делал доклады.
- Старичок вставал и садился, и рукой махал, как живой, но слишком уж быстро разлагался на жаре, - заявил дворцовый интриган, впервые проявив какое-то подобие чувств.
Он жмурился и улыбался собственным мыслям. Должно быть, радовался столь удачно, практически по нотам разыгранному спектаклю трехлетней давности. Так ловко избавиться от старшего принца и возвести на трон никчемного Ху Хая, это надо уметь.
«Всё с тобой понятно, живодер», - решила Таня. Она вдоволь нагляделась на подобных. Помешанных на идее, искренне убежденных, что цель оправдывает любые средства. Что им противопоставить? Ничего. Они всегда сильнее и безжалостнее. Можно лишь оставаться верным собственным убеждениям, а Татьяна Орловская веровала в человечность. В то, что больных следует лечить, голодных — кормить, а маленьких и слабых — защищать.
- И все же позволь...те мне позаботиться о мальчике? - взмолилась она.
Бывший евнух не рискнул ослаблять её путы на ногах, а заставил юношу снова встать и подойти к пленнице поближе, чтобы она могла дотянуться.
- Какой красивый. А кто это?
- Цинь-ван, - бросил Чжао Гао безразлично.
Обе покорные игрушки ему успели изрядно наскучить. Может быть, поэтому его власть над мальчишкой ослабела: в глазах появилась некая осмысленность и при каждом выдохе из носа и рта не вырывалось облачко дыма.
- Небесная госпожа... - пролепетал юноша, узрев, на чьих коленях покоится его голова. - Госпожа Тьян Ню...
- Ч-ч-ч... Тише.
Она прижала палец к губам несчастного Цинь-вана. Мол, погоди с разговорами. И только когда стало совсем темно, а Чжао Гао вроде как задремал возле костра, прошептала на ухо своему товарищу по несчастью.
- Ты Люсеньку... Тьфу! Ты госпожу хулидзын видел? Как она? Не собирается сюда явиться?
О планах дерзкой, но очень доброй хулидзын мальчишка ничегошеньки не знал, зато юный Цзы Ин подозревал, куда устремился их жестокий похититель.
- Совсем рядом гора Ли, а там, у её подножья, находится гробница Цинь Шихуанди, - одними губами, почти беззвучно сказал он. - И послезавтра... - низложенный император запнулся, а потом вздохнул тяжело, словно загнанная лошадь. - Пройдет ровно тысячу сто один день, как умер мой дед.
Что бы это не означало, но ничего хорошего им обоим в этот знаменательный день не светило.
Люся
На долину Байлуюань ночь опустилась с размаху, как топор мясника – меж рогов коровы. Практически без сумерек, внезапно: только что верхушки зеленеющих деревьев еще золотило закатное солнце, еще подсвечен был багрянцем туман над полями, и вдруг – бац! И хоть глаз выколи.
Но Люсе, к слову, ночная тьма помехой отнюдь не была, наоборот – она уже вся извелась, сидя в зарослях осоки на топком берегу очередной древней речки и терпеливо снося укусы местных летучих гадов, таких же кровожадных, как их двуногие земляки. Шуметь было нельзя, так что девушка даже мелкого кровососа прихлопнуть не рисковала. Ввечеру звук по-над водой далеко идет… а ну как услышат? Не сказать, что сидеть по колено в прохладной водице Люсе было так уж комфортно: хоть разболевшаяся к вечеру нога и блаженствовала в мягком иле, другую-то аж сводило от холода. Но выбора у хулидзын особенного не было, кроме как притаиться и тихонечко ждать, пока окончательно стемнеет. Ждать и тоскливо смотреть на слабый отблеск костерка на другом берегу.
Там была Танечка, и сложнее всего было терпеть, не бросить к ней сразу, не выдать себя. Но Люся кусала губы, поджимала пальцы на коченеющих ногах и ждала. Потому что рядом с сестрой засел враг, и единственным способом спасти Таню было не обнаружить себя раньше времени.
Как она поняла, что ехать прямо на место встречи нельзя ни в коем случае? Сложный вопрос, и Людмила сама не нашла бы точного ответа. Чутье? Пожалуй, что чутье, но и не только. От этого письма, от этой тайной встречи на полдороге между лагерями то ли союзников, то ли соперников Сян Юна и Лю Дзы, конечно, попахивало ловушкой, но ведь никаких доказательств подозрениям не было. В конце концов, письмо написала именно Таня, и если бы ее заставили это сделать, кто мог бы проверить, что именно чертит на бамбуковых планках своими «небесными знаками» Небесная Госпожа Тьян Ню? Тут и по-китайски-то не каждый читать умеет! Но сестру, доверчивую и добрую Танечку, запросто могли обмануть! Обмануть и использовать, чтобы выманить из Башана хулидзын. Ведь выманили же мальчика-императора, да так ловко, что исчезновение Цзы Ина в лагере Лю заметили, лишь когда парня и след простыл!
С пропажи этой, внезапной, бесследной, всё и началось. Разумеется, когда Цинь-вана не нашлось в его шатре, лагерь Лю Дзы встал на уши. Юного Цзы Ина, конечно же, охраняли, но на цепи мальчишку никто не держал. Внук Цинь Шихуанди и так практически не выходил из палатки, и Люсе приходилось чуть ли не силой вытаскивать императора наружу, чтобы воздухом подышал и на солнышке погрелся. И уж точно парню было некуда бежать. Ну не к Сян Юну же? Будь Цзы Ин постарше, да захвати его Пэй-гун в бою, тогда – другое дело, тогда еще можно было заподозрить, что бывший правитель с помощью каких-то мифических сторонников удрал из военного лагеря, полного солдат, но мальчишке и впрямь было некуда идти. Брошенный даже евнухами, Цзы Ин, после того, как преклонил колени перед «крестьянским вожаком» и собственноручно вручил мятежному простолюдину регалии Сына Неба, оказался не нужен никому. Вообще. Кроме хулидзын, которая одна-единственная упорно считала низложенного Сына Неба просто испуганным подростком…
Люся не только выгуливала Цзы Ина на травке, она еще и свою «свиту» к нему приставила, правда, без слез и жалоб это принял только старый мудрый Ба, прочие же выли и стенали. Цинь-ван был славным мальчиком, но золотые драконы на черном шелке императорских одежд застили взор и пугали даже неунывающего Люй Ши, так и норовившего улизнуть подальше.
В итоге Люй Ши оказался чуть ли не провидцем. Удравший купать и чистить Верного, ординарец Пэй-гуна стал единственным из «свиты» Люси, кто не пострадал от исчезновения Цзы Ина. Нет, ни старик-евнух, ни парочка «злодеев» не погибли, зарезанные или удавленные. Они просто… спали. Спали глубоким, но вряд ли сладким сном – вскрикивали и стонали, метались, потели, а Гуй Фэнь, тот вообще плакал во сне. И разбудить их не могла даже холодная вода, которой Лю приказал облить проспавших императора засранцев. В лагере, конечно, сразу пошли разговоры о колдовстве, но тихонько, вполголоса. В полный голос о чарах завопили, когда спящими обнаружились и часовые у ворот.
- Он же не сам сбежал! – Люся успела ухватить разъяренного Пэй-гуна за рукав, а тот в запале попытался вырваться поначалу, но потом затих, с явным усилием заставляя себя выслушать, что там бормочет небесная женщина. – Не сам, Лю! Мальчика похитили! Тут чертовщина какая-то… Охолони! Остынь!
- Ты… - ханец смотрел исподлобья и тяжело дышал, потому речи его выходили отрывистыми и сдавленными, будто Лю душил кто-то. Или что-то. Гнев, понятно, но еще… Страх?
- Ты сможешь совладать с этим, если тут и впрямь чье-то чародейство? – глядя на нее, Лю задышал ровнее и спокойней и смог выговорить фразу, не приправляя ее десятком древних ругательств. – Сможешь справиться с колдуном?
- Цзы Ин говорил мне, что Чжао Гао – оборотень, что он умеет отводить людям глаза и заставлять видеть то, чего нет, - Люся нервно повела плечами. Древнекитайская чертовщина ей уже изрядно надоела. Сначала боги, потом даосы, а теперь и вовсе бесы какие-то! – Может, он и впрямь прикинулся кем-то безобидным, спрятался у нас под носом, там, где точно искать не будем, выждал время…
- Чтобы украсть циньского мальчишку, который и даром никому не нужен? – фыркнул Лю. – Да будь главный евнух в моем лагере, разве не прикончил бы он меня или тебя, вместо того, чтобы на паренька силы тратить? Где искать не будем… Хех. Я б тогда на его месте сразу к Сян Юну утёк, там-то точно никому в голову не придет…
Лю говорил что-то еще, но Людмила уже не слушала. Всё внезапно встало на свои места: и это подозрительное письмо от сестры, и свидание в безлюдном месте, и пропажа императора… Убивать Лю? Зачем это Чжао Гао сейчас? Опять же, чтобы Пэй-гуна убить, надо очередь отстоять почище чем в Петрограде в булочную в феврале 17-го… Желающих-то много, а Лю – один. А вот выманить из логова хулидзын – это запросто. Если письмо от сестрицы не сработает, украдем пацана для верности.
«Кто предупрежден, тот вооружен» - сказала себе Люся и вооружилась чуским кинжалом. Ну не мечом же ей крошить ворогов, если что?
Неведомый враг невольно оказал «небесной гостье» крупную услугу, усыпив «приближенных» и устроив переполох в лагере. Как бы Люси смогла улизнуть, если по пятам за ней всегда хоть кто-нибудь, да следовал? Подставлять тех, к кому девушка уже успела привыкнуть и даже привязаться, под удар, ей не хотелось, и придумать ничего не получалось, а тут такой подарок!
Звание «небесной лисы» все-таки давало множество преимуществ. Суеверные бойцы войска Лю не то что дорогу преградить – даже спрашивать лишних раз не рисковали, куда это направляется госпожа хулидзын, оседлав свою соловую кобылку. Мало ли… может, на охоту пошла? Или собралась искать следы пропавшего императора, обернувшись в свою звериную ипостась? И вообще – раз небесная госпожа куда-то идет или едет, значит – имеет право! Уж к этому-то Люся своих древних ханьцев успела приучить.
А Пэй-гун, который единственный мог остановить свою лису, был слишком занят и знать не знал, что вслед за Цзы Ином лагерь в Башане покинула и Люси. Выехала за ворота и растворилась среди зеленеющих полей и бамбуковых рощ, словно и не было ее.
…Но сейчас, торча по колено в воде и беззвучно утирая раскисший нос, Люся смотрела на чахлый костерок на той стороне реки – и остро, свирепо, отчаянно сожалела, что она тут одна. Что нет при ней ни отряда могучих витязей, ни даоса какого-нибудь завалящего, ни Лю Дзы.
Когда совсем стемнело, а лягушачьи песни, свист, рык и резкие вопли каких-то ночных тварей и шелест ветра заглушил даже плеск, с которым Люся, чертыхаясь, отцепляла от ног присосавшихся пиявок, она поняла – пора. И осторожно, плавно, без всплеска погрузилась в воду, мучительно медленно переплывая реку, черную, но словно светящуюся, как лента лучшего шелка. Одежду и оружие девушка увязала в узел и придерживала одной рукой на голове, а другой – загребала, так что дело двигалось еле-еле. О змеях она старалась не думать. Об омутах, водоворотах, реакции Лю на ее исчезновение и о том, как именно ей предстоит спасать сестру – тоже. Дело пахло очередной китайской чертовщиной, и разве не богиня Нюйва должна следить, чтобы ее, хм, посланницы оказались в силах совладать с темной магией?
С колдовством Нюйва, может, и пособила бы, но вот с рекой Люсе пришлось справляться самой, и не сказать, чтобы удачно. Течение, чем ближе к середине, тем сильнее, отнесло ее довольно далеко от нужного места. Так что когда Людмила, задыхаясь, сморкаясь и клацая зубами от холода, выбралась-таки на топкий илистый берег, проломив в тростниках изрядную тропу, костра было уже не разглядеть. Хотя, может, он просто угас. Ночь давным-давно перевалила за середину, Люся дрожала и зевала, едва не выворачивая челюсть, а темень стояла такая, что и думать было нечего куда-то идти. Но и сидеть в тростниках, выжидая неизвестно чего, девушка не собиралась. Так и замерзнуть недолго.
«Луну бы, - мысленно попросила она, обращаясь к затянутому тучами небу. – Или хоть звездочек маленько, а? Я ж сослепу сама себе шею сверну, как уж тут Танюшу спасти и рыбок добыть!»
В сапогах мерзко хлюпала вода, влажная одежда ничуть не грела, но – словно в ответ на просьбу – в разрывах туч мигнула ущербным желтым глазом луна, и Люся приободрилась. И осторожно, но упрямо двинулась туда, где по ее расчетам засел неведомый враг.
Таня
Одно лишь радовало Таню — её сестренка так и не явилась на встречу. То ли братец Лю её не отпустил, то ли заподозрила неладное, но она сильно запаздывала, а Чжао Гао ждать до бесконечности не мог. Отставной император не ошибся с намеченной датой, и двум несчастным пленникам, безвольно бредущим следом за мучителем, оставалось лишь гадать, что задумал главный евнух.
Впрочем, терзалась только Татьяна, юноша для себя всё уже решил.
- Все равно меня убьют, - сказал он бесстрастно. - Не Чжао Гао так Пэй-гун, а не тот и не другой, то - Сян Юн.
- Не говори глупостей! Я не позволю генералу Сяну...
Мальчишка поглядел на подругу по несчастью с толикой жалости, словно на умом тронутую, что было бы немудрено.
- Кто бы не сел на престол Сына Неба и чью бы голову не увенчала мяньгуань , этот человек первым делом прикажет казнить последнего из династии Цинь. И правильно сделает. Если уж змея заползла в бамбуковую трубку, то... - он вздохнул. - Живой Цзы Ин никому не нужен.
Умом Таня понимала, что мальчик ничуть не преувеличивает, но сердце её отказывалось принимать жестокую правду здешней жизни. Как в свое время она не могла поверить в расстрел Государя Императора и всей царской семьи в Екатеринбурге. И долго плакала у иконы Богородицы, ставя поминальные свечи по невинно убиенным великим княжнам и наследнику. Тогда ей казалось, что кара Господня вот-вот обрушится на бесчеловечных злодеев, что эти смерти должны уже стать последней каплей в чаше терпения. Но — нет, не случилось светопреставления, не разверзлись хляби и не умерли все первенцы.
- И всё же мы еще поборемся, - отчаянно бодрилась девушка. - Гробница большая и темная, авось удастся сбежать.
Однако её собственные ноги, сами собой ступавшие след в след за Чжао Гао, доказывали обратное. Древний чаровник снова воспользовался струящимися дымами из благовонных палочек, которые вместо веревок и цепей сковали жертв по рукам и ногам.
- Станешь упираться, отрублю ноги по колено и побежишь на четвереньках, как собака, - предупредил негодяй, мерзопакостно усмехнувшись. - Так что, обойдемся без баловства.
Ни есть, ни пить, ни отдохнуть он пленникам не давал весь день, не желая тратить драгоценное время на уход за теми, кого заранее записал в покойники. И чем ближе подходили они к горе Ли, тем призрачнее становилась надежда на спасение. Сначала Таня молилась, но скоро душевные силы её иссякли окончательно, уступив место тупому онемению всех чувств. В конце концов, не так уж это и плохо, умереть от руки знаменитого злодея, чье имя стало синонимом вероломства и коварства. Гораздо хуже, когда жизнь твою обрывает твой бывший друг, коллега или односельчанин из зависти и классовой ненависти, а то и просто без всякой причины, а лишь потому, что у него есть винтовка. Все-таки правы были древние китайцы, полагавшие, что смерть смерти рознь.
А еще древние китайцы отлично умели прятать свои сокровища и тайны. Ни за что не догадаться, что неприметный овражек на склоне — это и есть потайной вход в подземную гробницу грозного императора. Несколько крупных валунов, россыпь припорошенных пылью кустиков жимолости и крапива по пояс. Поди пойми, что если аккуратно проскользнуть между камнями и раздвинуть как следует ветки, то в скале обнаружится узкая щель, пригодная, чтобы в неё пролез достаточно стройный мужчина, или тонкий юноша, или хрупкая девица. Или все по очереди.
- Идите вперед, - приказал Чжао Гао, толкая Таню в спину, в кромешную тьму подземелья.
Следом отправился мертвой хваткой уцепившийся за пояс её халата Цзы Ин, а замыкал шествие бывший евнух.
А темнота вокруг была такая плотная, что казалась осязаемой, и это не сухая штукатурка крошилась под ногтями вытянутых вперед рук, а сама ночь рассыпалась в пыль.
Узкий, лишь чуть-чуть шире девичьих плеч, коридор закончился. Стены внезапно исчезли, и Таня, неловко оступившись, упала куда-то вперед, пребольно ударившись коленками о каменный пол.
- Осторожнее, - злобно прошипел Чжао Гао. - Шею не сломай прежде времени.
- Посветить бы, - осторожно предложил отставной император.
И тогда евнух зажег факел.
Широкий проход был заполнен огромными солдатами в облачении пехотинцев. Их смуглые лица блестели, словно от пота, темные глаза щурились, губы улыбались. Воины замерли на месте и не двигались, будто ожидая команды.
Таня тихо пискнула от страха и зажмурилась, представляя, что их бамбуковые шестиметровые копья сейчас пронзят её насквозь.
- Не бойтесь, они — глиняные, - прошептал Цзы Ин. - Они не живые.
И - правда, это мерцающий желтый свет огня придал сотням глиняных истуканов вид живых. Искусно, с удивительным мастерством раскрашенные лица, и ни одного похожего. У дочери ученого-синолога от восторга помимо воли перехватило дыхание. Сокровище, еще никем не потревоженное чудо света, сравнимое разве что с египетскими пирамидами!
- Сначала мой дед хотел похоронить живых воинов, но его отговорили. Сказывали, что мастера изготовили десять тысяч фигур. Их лепили с живых людей. Это была огромная честь.
- Боже! - ахнула Таня. - Целых десять тысяч...
- Сорок тысяч, - поправил Чжао Гао. - Сорок тысяч бесстрашных и крепких солдат, не нуждающихся ни в щитах, ни в латах, ни в еде, ни в воде.
Судя по тому, как дрогнул его голос, императорский евнух принимал активное участие в создании глиняной армии и очень гордился собой. Глаза его светились изнутри голубоватым, а губы шевелились, словно древний негодяй нашептывал заклинания.
- Идем... Нет! Мы поедем! - воскликнул он, словно внезапно потеряв контроль над собой.
О да! Тут было от чего с ума сойти. Таня Орловская, та и думать забыла и о своем бедственном положении, и о смертельной угрозе, исходящей от Чжао Гао. Она бы сейчас жизнь отдала за то, чтобы прикоснуться к статуям, а еще лучше зарисовать. А еще лучше остаться тут и открыть миру этот удивительный памятник. Чтобы подарить всему человечеству красоту и потрясающее свидетельство древней эпохи. Боже Праведный! Да они же все при настоящем оружии. И кони тут, и повозки, и сигнальные барабаны, и гонги. Татьяна сама себе завидовала. От имени всех археологов, всех историков, всех ученых!
- Сейчас проверим кое-что, - пробормотал тихонько евнух.
Он решительно подошел к лошади, запряженной в ближайшую бронзовую колесницу, и, соединив рыбок Нюйвы в единую печать, приложил её ко лбу животного. Несколько жгучих мгновений ничего не происходило, совсем ничего. Но потом... призрачное голубое пламя окутало статую мерцающей дымкой. А затем гнедая шумно всхрапнула, взметнув облачко пыли, недовольно дернула ухом и взмахнула хвостом. Будто живая.
Люся
Люся поняла, что безнадежно опоздала, когда в неверной серости нарождающегося рассвета увидела из тростников полянку, на которой остывало кострище. Угли уже подернулись золой, значит, те, кто коротал здесь ночь, успели уйти. Куда? Как давно? Скрипя зубами, девушка выбралась из зарослей и разворошила костер. Руки у нее так окоченели, что Люся даже не сразу почувствовала тепло еще не до конца остывших углей. Зато когда почувствовала… На краткие, но сладостные мгновения, Людмила позабыла обо всем, с почти звериным урчанием зарываясь в теплую золу аж по локти. А когда очнулась, поняла – с «небесной» белизной кожи ей пришлось ненадолго расстаться. Зола покрывала ее всю, оседая на влажной одежде, размазываясь по лицу…
- А и хорошо, - проворчала она. – Не такой приметной буду.
Вернувшаяся способность соображать привела за собой и надежду. На поляне остались следы. Вон тот лоскут, зацепившийся за колючку – явно от женского платья. Это Танечкин след, никак иначе! А вот и трава примята, вот и роса сбита с высоких стеблей… Как ищейка рыская, Люся на коленках исползала всю полянку и убедилась – ей не примерещилось. Узкие и легкие отпечатки тряпочных тапочек могли принадлежать любой другой женщине, но кого бы еще занесло в долину Байлуюань, кроме Танюши? А вот рядом след пошире и подлиннее, да и отпечатался глубже. Но вот и еще, уже другие!
- Трое их, - по-турецки усевшись рядом с разворошенным кострищем, вслух пробормотала Люся. – Ушли… ушли вроде как на север. Ну же, отважная скво Бешеное Перо, думай! Вспоминай!
Кто бы знал тогда, в далеком и мирном 13-м году, что детские игры в зарослях бурьяна на даче в Териоки когда-нибудь пригодятся? Кто бы ведал…
- Так роса-то! – ахнула Люся, хлопнув себя по лбу. – Роса ведь сбита! Ну-ка, лиса небесная, хвост в зубы – и вперед, пока солнце не встало!
Вот припечет, пригреет, туман развеется, роса высохнет – и все, пропал след. Так что окоченела или нет, ноют ли ноги, колет ли в боку – рассусоливать некогда. Вперед! И не стонать!
Больше всего она боялась не успеть. Кто бы не заманил сюда Таню, намерения у него вряд ли были добрыми. Куда похититель ведет сестру? Зачем? Если бы дело было только в том, чтобы догнать – но ведь надобно и самой не попасться! Да, Люся боялась, очень боялась. С другой стороны, небесными девами так просто не разбрасываются. Не под каждым кустом найдется по белокожей «посланнице Яшмового Владыки», верно?
- С Танечкой все будет хорошо, - бормотала она себе под нос, то ли судьбу заклиная, то ли небеса, а может – и саму себя. – Все будет хорошо. Только поторопиться надо…
Солнце поднялось, и роса высохла, а вместе с ней – и след… но Люся, прищурившись, на пределе зрения все-таки успела заметить – что-то светлое мелькнуло среди сочной зелени. Мелькнуло, пропало, но почти сразу показалось вновь.
Далеко впереди кто-то поднимался по ведущей в гору тропе. И этот кто-то был не один, а еще – это наверняка была Таня. Больше некому.
Люся отдышалась, энергично растерла ноющие икры – и прибавила шагу, почти переходя на бег. Только об одном она сейчас жалела – кобылка ее, верная Матильда, шлепком по толстому крупу отправленная обратно в лагерь Пэй-гуна, была уже далеко-далеко. А как сейчас пригодилась бы лошадь-то!
Размазывая пот по чумазому лицу, девушка упрямо шагала и шагала вперед. И знать не знала, что именно в тот миг, когда она, оступившись, прикусывает губу, чтобы не вскрикнуть, Лю Дзы, тихим от бешенства голосом уточнив у смущенного стражника: «Куда, говоришь, уехала госпожа? На юго-восток, да?» поднимает голову и смотрит в сторону лагеря Сян Юна долгим тяжелым взглядом.
Люся
Если бы не примятая крапива, обломанные ветки и раздавленные стебли сочной молодой травы, Люся наверняка сбилась бы с дороги и нипочем не сумела догнать тех, кто увел Таню. Она, конечно, и так не настигла пока похитителей, но все-таки постепенно нагоняла. Те, впереди, шли довольно медленно, а вот Людмила не мешкала. Хромота хромотой, но зато выносливостью Люся могла гордиться. Профессиональная танцовщица как-никак, столько лет тренировок и занятий! Невозможно хорошо танцевать – и не уметь терпеть боль, отстраняться от усталости и контролировать дыхание. Конечно, за последние месяцы девушка разленилась, и далеко не каждое утро теперь начинала с обязательного комплекса упражнений, но тело ведь ничего не забывает. Поймав ритм и выровняв дыхание, Люся шла вперед, почти не хромая, а на легкую рысцу не переходила только потому, что боялась пропустить следы. И все равно чуть не проскочила мимо неприметного овражка, заросшего бурьяном и крапивой. К счастью, потревоженная зелень не успела еще распрямиться и скрыть следы тех, кто продирался сквозь заросли совсем недавно.
- Так, - прошептала Люся, когда обнаружила, что путь ее кончается узкой расщелиной, уходящей куда-то вглубь горы. – Очень интересно. А дальше-то что мне делать?
Вопрос этот отнюдь не был риторическим и адресовался напрямую Небесам, а конкретно – Нюйве. Должна же древняя богиня тоже проявить хоть какое-то участие, в конце-то концов?
- Я ж там не вижу ни черта! – девушка заглянула в подозрительный проход и вздохнула. – Господи, темно ж, как в склепе!
Но тут взгляд зацепился за что-то светлое. Ахнув, Люся ухватила еще один повисший на кусте клочок ткани – опять шелк! Точно от платья! От Танечкиного!
- Ну, пронеси, Господи… - она перекрестилась, глянула в последний раз на солнечный свет, веселыми брызгами пляшущий на молодой листве – и решительно полезла в расщелину, словно в могилу.
Поначалу Люся действительно продвигалась вслепую, ни черта не видя перед собой и лишь на ощупь определяя, что узкий этот ход действительно куда-то ведет. Но потом то ли Нюйва, наконец-то, вспомнила о своей «посланнице», то ли еще какая-то магия сработала, но девушка вдруг поняла, что видит, куда идти. Вокруг по-прежнему царила первобытная тьма – хоть глаз выколи – но оказалось, что зрение тут не очень-то и нужно. Люся не видела, она просто чувствовала, знала, где уступ, где трещина, а где поворот. Словно стала то ли кротом, то ли червем дождевым, которым глаза не нужны, чтобы знать, куда ползти. И когда стены вдруг раздвинулись, и темный лаз сменился огромным, но тоже темным пространством, девушка сумела удержать равновесие и не упала, а легко спрыгнула… куда-то. И, подняв руку, ненароком коснулась чьей-то другой руки – холодной, твердой, неживой.
Таня
Ожившее глиняное изваяние — зрелище не для слабых духом. Хотя раскрашенная в гнедую масть лошадь и не обрастала шерстью прямо на глазах у изумленной публики, но от вида её шевелящихся ушей и подвижных ноздрей невольных зрителей кидало в дрожь. Цзы Ин, тот даже зажмурился.
Но стоило лишь Чжао Гао отнять божественную печать от поверхности статуи - лошадь так и застыла с приподнятой задней ногой.
- Вот, значит, как, - пробормотал евнух, не скрывая разочарования.
И незамедлительно, как это принято у душегубов, отыгрался на пленниках. Несколько резких пассов — и невидимые путы сдавили несчастных со всех сторон, не давая вздохнуть полной грудью. Татьяна заскулила, а низложенный циньский ван тихонечко простонал что-то несвязное.
- Терпите, черви. Недолго осталось, - фыркнул Чжао Гао, но по влажному блеску его красивых глаз было ясно — он чужими мученьями просто наслаждается. Как иной человек - вкусной едой или сладким вином. Удовольствие получает. И не ведает ни сочувствия, ни жалости.
То ли пламя факела потускнело, то ли у Тани почернело в глазах, но тьма принялась снова сгущаться, обещая наконец-то освободить от мук. Где-то рядом сипел Цзы Ин.
Вдоволь натешившись видом корчащихся, задыхающихся жертв, истязатель ослабил свою удавью хватку. Как раз вовремя, пока они еще не испустили дух. Неохотно отпустил, заставил себя, и то лишь потому, что нуждался в живых пленниках.
- Хватит валяться! Вставайте. Времени мало.
Таня и юный император с ужасом переглянулись. Теперь они уже не сомневались, что злодей приготовил для них что-то поистине ужасающее.
- Да, не тряситесь так, - кривовато усмехнулся евнух. - Мне лишь нужна ваша кровь, - и добавил уже почти весело. - Зато вся, какая есть.
Глумливо потрепал Цзы Ина по перепачканной щеке и как ни в чем ни бывало зашагал по коридору между рядов глиняных воинов.
Зашагал? Нет, это не совсем подходящее слово. Он не просто шел, по-девичьи изящный и одновременно по-мужски неукротимый. Чжао Гао струился, тёк вперед, оставляя за собой светящийся в темноте голубовато-серебряный след, схожий с полупрозрачным шлейфом из медленно гаснущих искорок. Несказанно красиво и одновременно чертовски страшно.
«Это из-за печати Нюйвы», - догадалась Татьяна.
Сначала она подумала, что древнекитайский негодяй решил сбежать в будущее, чтобы там начать новую жизнь. Но зачем тогда он привел их в подгорную гробницу? Для чего ему кровь последнего императора Цинь? И почему, отобрав вожделенную рыбку, Чжао Гао не удавил Небесную Деву, заодно отомстив Сян Юну?
Впрочем, все и так понятно... Ожившая на несколько мгновений терракотовая лошадь рассказала о планах хитрого евнуха больше, чем самое подробное изложение. Это ведь только в авантюрных романах злодеи становятся в красивую позу и на половину главы, страниц, эдак, на пять, подробно рассказывают, отчего и почему проворачивали свои грязные делишки. И как они, злодеи, дошли до жизни такой.
«Да разве я... Разве мы с Люсей не стали героями фантастической, невиданной и неслыханной истории? Разве мы не попали живьем на страницы книги? Ведь такого не может быть, чтобы и древняя как мир богиня, и путешествия во времени, и летающие даосы. И ожившие статуи-големы в придачу, - рассуждала Таня, чувствуя, что постепенно теряет остатки здравого рассудка. - Только китайских драконов не хватает — рогатых и бескрылых».
Какой, к черту, здравый смысл? К чему он в этом темном коридоре, заполненном глиняными солдатами — пехотинцами, лучниками, возничими, барабанщиками и всадниками, вооруженными — хоть сейчас в бой.
«К чему весь тот самообман, мадемуазель Орловская? - прошелестел из сумрачных подвалов сознания только что изгнанный туда с позором здравый смысл. - Когда сорок тысяч непобедимых глиняных воинов разом оживут и выйдут на свет божий, кто станет самым могущественным человеком в Поднебесной? А? Вот то-то же!»
В этот момент Чжао Гао остановился, обернулся и покосился на Таню изящно подведенным, черным, как обсидиан, из-за расширенного зрачка, глазом, в котором танцевало голубое пламя.
- Догадалас-сь, наконец-то? Долго же ты с-соображала, глупая девка.
И Таня готова была в этот миг поклясться на Святом Писании, что видела во рту у бывшего главного евнуха черный раздвоенный язык.
Казалось, путешествие по подземным коридорам никогда не закончится. Как не кончалось глиняное воинство, и не прекращался противный хруст под ногами, когда кто-то наступал на осколки человеческих костей.
Как и все древние деспоты, Цинь Шихуанди не пожелал удалиться в царство мертвых в гордом одиночестве. Тысячи и тысячи невинных людей были погребены вместе с императором. И это их скелеты устилали теперь пол гробницы.
Возле массивных ворот, полностью копирующих, как сказал Цзы Ин, ворота в императорский дворец Санъяна, Чжао Гао устроил для себя небольшой привал. Попил воды, отер лицо от пыли и еще раз поэкспериментировал с печатью Нюйвы. На этот раз он на несколько мгновений оживил терракотового арбалетчика. Скуластое темное лицо воина дрогнуло, рот беззвучно открылся и закрылся, и видимо, от неожиданности, солдат обронил оружие.
- Экий ты, братец, растяпа, - пожурил его евнух, пригрозив пальцем.
И пока они шли по внутренней территории подгорного дворца, у Тани перед глазами стоял искаженный мукой лик голема. Умом девушка понимала, что это всего лишь обожженная, а потом умело раскрашенная глина, но сердцем она чувствовала, как бесконечно страдало это оживленное колдовством создание. Краткий миг бытия между двумя вечностями до и после — это так жестоко.
- Ну вот мы и пришли, - молвил Чжао Гао остановившись перед резными дверьми, ведущими в главный зал, и добавил задумчиво. - А ведь знал, что всё так и случится. Просто знал. Вот что бывает... - он повернулся к Цзы Ину, - когда заранее все правильно спланируешь. Даже если боги противятся.
Евнух глубоко вздохнул, словно перед прыжком с обрыва в реку, и резко распахнул створки. И тут же цепочки огней потекли куда-то вдаль. Это само по себе вспыхивало масло в чашах сотен треног, озаряя квадратный зал. Таня ожидала увидеть что-то вроде пещеры сорока разбойников или огромного пиратского клада — с грудами золотых монет и россыпями драгоценных камней. Чтобы повсюду гирлянды жемчужных ожерелий, короны древних царств и без счета всяких женских побрякушек кучами. Но дедушка несчастного Цзы Ина на такие банальные мелочи не разменивался. В центре абсолютно пустого зала на небольшом возвышении стоял саркофаг из чистого золота — массивный параллелепипед, густо-густо покрытый резьбой. Представить себе невозможно, сколько же весила подобная махина. Потолок над местом упокоения Цинь Шихуанди был выполнен в виде звездного неба — со сверкающим бриллиантом Полярной звезды в центре. Стоял же саркофаг на карте империи, сотворенной из разноцветного нефрита. Империи, которая по замыслу её создателя, должна была простоять незыблемо еще 10 тысяч лет. Горы всех оттенков желтого, долины — темно-зеленые, реки — прожилки молочно-белого камня. И города, много городов, и каждый аккуратненько подписан. Даже ногами жалко ступать по такой красоте.
Таня осмотрелась вокруг и озадачилась целым списком вопросов. Куда, скажем, ведут разбегающиеся от центрального возвышения узкие пустые канавки, похожие то ли на ветки деревьев, то ли на сеть кровеносных сосудов? И что они символизируют? Русла небесных рек? Корни персиковых деревьев бессмертия? Пути-дороги к новой жизни?
- На саркофаг. Живо! - резкий голос Чжао Гао хлестнул по спинам пленников, словно плеть в руках тюремщика.
Его непреклонная воля быстренько загнала девушку на золотую крышку. Отрешенный и сосредоточенный юноша-император улегся рядом. Душой он, видимо, уже пребывал в преддверии загробного мира. Его спокойствию Татьяна не дивилась ничуть, все-таки дворцовое воспитание и привычка к строжайшему подчинению старшим. А, скорее всего, здесь просто застарелый утробный страх перед Чжао Гао.
Лежать на золоте было не только неудобно, но и ужасно холодно, словно на льдине. Завитки узора впивались в спину, и никакими силами не удавалось пристроить тело на этом жутковатом ложе.
- Хватит вертеться! - рявкнул Чжао Гао и буквально прибыл девушку к месту незримыми гвоздями.
Ни голову повернуть, ни шевельнуться, ни глубоко вздохнуть. И по всему выходило, что яркая алмазная искра Полярной звезды на потолке станет тем последним, что увидит Татьяна Орловская перед смертью. И умрет она, даже ни
Вы прочитали ознакомительный фрагмент. Если вам понравилось, вы можете приобрести книгу.