Купить

Залесье. Крылья для пантеры. Рина Михеева

Все книги автора


 

Оглавление

 

 

АННОТАЦИЯ

Фаина была уверена, что её жизнь прожита, а шанс на настоящее яркое чувство и счастье с любимым человеком давно потерян. Прошло сорок лет с тех пор, как она сбежала из мира оборотней, отказавшись от брака с князем Теновии из-за советов вероломной подруги. Боль, обида, любовь, ненависть и тоска — казалось бы, всё должно было перегореть и остыть за столь долгий срок. Однако Фаина решается пожертвовать оставшимися годами жизни ради счастья князя. Она смирилась с тем, что её земной путь завершён, но у судьбы сложный характер и странное чувство юмора.

   Фаина снова в мире оборотней и снова молода, как сорок лет назад! Второй шанс — редкий подарок, надо использовать его с умом! И это точно должно быть по силам умудрённой жизненным опытом женщине. Однако вместе с молодостью вернулся и взрывной темперамент, который непросто держать в узде. Вокруг происходит что-то странное и, возможно, опасное. А сердце снова бунтует и тянется не к тому… Или он и есть тот, кто предназначен ей судьбой?

   

ГЛАВА 1. Фаина. Дневник

Никогда не думала, что выражение "начать жизнь сначала" может иметь настолько буквальный смысл. И уж тем более не предполагала, что однажды подобное может случиться со мной. Хотя нормальной мою жизнь и раньше трудно было назвать, но не до такой же степени!

   Дневников я никогда не вела и не представляю, как это положено делать. Не начинать же дурацким "здравствуй, дорогой дневник". Для маленьких девочек это простительно, конечно, но я давно не девочка и чувствую себя ужасно глупо, пытаясь писать о себе и своей жизни без всякой практической цели. То есть цель-то есть, но нет адресата. Писать самой себе… чтобы в себе разобраться. Глупо… Но с кем поделиться, выговориться?

   Начинаю понимать американцев, у которых, говорят, психоаналитики востребованы больше, чем у нас водопроводчики. Родные люди есть — дочка, внучка, но им своих проблем хватает, да и не могу… не могу я вывалить на них всё, что на душе. Не привыкла, что ли? О таком можно рассказать только незнакомцу, которого больше никогда не встретишь, но где его взять? Негде. И поэтому: "Здравствуй, дорогой дневник!" Три ха-ха.

   Меня зовут Фаина. Мне шестьдесят лет… Нет. Вернее так: я родилась шестьдесят лет назад. А сколько мне сейчас — этого точно никто не знает. Наверное, восемнадцать. Да, снова восемнадцать, как и было тогда, когда всё это началось. Тело восемнадцатилетней девушки и разум пожилой женщины.

   Да об этом только мечтать можно! — так сказала бы, наверное, любая женщина, и была бы права. И я с этим вполне согласна. Не зря говорят: "Если бы молодость знала, если бы старость могла!" Всё верно. Да и самосознание не стареет или почти не стареет. Опыт появляется, но вы вряд ли сумеете отыскать хоть одну старушку, которая в душе не чувствовала бы себя молодой. Или старичка, хотя за мужчин не поручусь. Впрочем, они не то что молодые — они, по большей части, вообще всю жизнь дети. Ну да ладно, сейчас не об этом. Раз уж решила разбираться в себе, то пора начинать.

   С чего всё началось… До восемнадцатилетия я жила самой обычной жизнью, ни рассказывать, ни вспоминать там особо нечего. Разве что любовь Николая. Да и другие парни на меня засматривались, что уж скрывать. Но другие — так, не всерьёз. А Николай с его неуклюжими, но такими трогательными ухаживаниями — это было серьёзнее некуда, сразу видно! Хороший парень был… И муж из него прекрасный получился! Да только…

   Что уж теперь врать самой себе-то… Не любила я его. Когда совсем девчонкой была, льстило мне, конечно, что он за мной хвостом ходит, на других ребят кидается, если кто обидеть вздумает, что зыркает мрачно так, если с кем танцевать пойду или ещё что.

   Нет, ничего такого. Невинно всё у нас было. За руку взять — и то небывалое дело, аж в жар кинет! От одних мыслей о поцелуях краснели, вот как тогда было. Правда, ох, бедовая я была девчонка… по тем-то временам. Первый поцелуй у меня с Витькой случился. И, правду сказать, из чистого любопытства. А Витька — тот ещё кобель был, так что целоваться уже умел, да и после не растерялся — под кофточку лапы запустил! Ну и схлопотал по морде, от всей широты души и со всей силы. Больше я его к себе не подпускала, но поцелуй тот ещё долго забыть не могла. А Николай на такое не решался. Да и мне оно не нужно было — с Николаем. Хорошо с ним было, спокойно, но на поцелуи не тянуло как-то.

   А в мечтах-то всё — любовь неземная, такая, чтобы дух захватывало, чтобы обо всём забыть! Ну это уж точно не про Николая было. И Витька до сказочного принца из моих мечтаний тоже не дотягивал. И вот, домечталась…

   Шла я, как сейчас помню, через лесок, от станции к посёлку нашему, к Залесью. На каникулы домой приехала. Я тогда в техникуме училась, на экономиста. Зимой дело было, но ещё не стемнело. Иду, значит, по тропке, а недалеко от неё, у дерева, вроде бы стоит кто. Сначала страшно стало, но я всегда была бойкой девицей, да и не случалось у нас ничего такого, чтобы убийства там или изнасилования. В городе ещё другое дело, да и то — редко-редко. А у нас тихо всегда было, все свои.

   Но этот явно не свой. И зачем-то с тропы сошёл, за деревом стоит, смотрит… Ну и я посмотрела-посмотрела, да и вперёд пошла — к нему, значит, деваться-то там больше некуда, не назад же поворачивать. Поравнялась с ним. Он молчит, смотрит. Глаза большие, тёмные, не оторваться… Волосы длинные — до плеч!

   Начало декабря было, снежок падал, он без шапки, да и вообще одет совсем не по-нашему, но мне тогда ничего не приметилось, только глаза эти… Ровно приворожил! Потом удивилась волосам. Волнистые, красивые, впору позавидовать, но ведь у нас тогда мужчины все коротко стриглись, такие волосы только на иллюстрациях в романах увидеть можно было! Ну или в кино.

   Лицо явно мужское, черты мужественные, всё, как положено, а волосы — как у Лидки Сташевской, она ими очень гордилась. Да и у меня не плохи были, только чуток посветлее — тёмно-каштановые. А у Лидки, и у незнакомца того — чёрные, блестящие. Что я за бред пишу, а?.. И вот как это мне поможет? Ну ладно… Всегда была упрямой, и теперь не сдамся, пока не расскажу свою историю. Но надо бы покороче, а то эдак у меня целый роман выйдет, и писать его придётся года три!

   В общем, смотрели мы друг на друга, смотрели, потом заговорил он со мной. Или я первая заговорила? Да, точно. Непуганая была. Поздоровалась, спросила, не заблудился ли. Хотя на заблудившегося он был похож не больше, чем тигр на мышку.

   Он ответил, познакомиться предложил, сказал, что гуляет тут. Гуляет, ага. В посёлке все друг друга знают, разве что из города приехать — погулять-то. Но я не стала допытываться, очень уж мне с ним разговаривать понравилось, цепляться к словам не хотелось. Хотелось верить… Что гуляет? Нет, хотелось верить в чудо. Что сама судьба его навстречу ко мне привела, что не просто так он на меня смотрит, глаз не отводит. Не просто так время тянет, разговаривает вроде как ни о чём, смешно сказать, о погоде! О том, что места у нас красивые.

   Места, конечно, красивые, да только таких красивых мест в округе — каждое первое. Лес в снегу. Красивый, конечно, но самый обычный. Он ещё тогда заговорил о том, чтобы показать мне, где живёт, у них, мол, тоже красиво! Надо сказать, хоть я и была от такой встречи как пыльным мешком стукнутая, но насторожилась всё-таки. И он это заметил. Сказал, что у тёти Наташи комнату снял, что, мол, увидимся ещё. А потом, когда я пойму, что мне нечего опасаться, он отведёт меня туда, где я ещё не бывала.

   Ну, тётю Наташу у нас уважали, так что я решила, что опасаться нечего, хотя сердце колотилось так, что казалось: он услышит! Вот чего мне следовало опасаться… Того, что сердце глупое прикипит не к тому. Ведь сразу поняла: к нему девчонки слетаются, что пчёлы на мёд! Такой, как он, видно, никогда отказа не знал и вряд ли узнает.

   Ну, проводил он меня до посёлка. По дороге уж я и одежду странную рассмотрела. Плащ и что-то навроде кафтана, ремень широкий, сапоги тоже такие, каких у нас явно не купишь. Всё не такое, всё, как из романа! Принц — одно слово.

   После мы ещё пару раз встречались. Маме я о нём ни слова не сказала. Не потому даже, что скрыть хотела, просто… Не знала, как рассказать. И сам он странный, и то, что я чувствовала — тоже словами было не описать. По крайней мере, мне тогда так казалось. Каждый открывает для себя любовь заново, каждому кажется, что такого никогда ещё никто не чувствовал, а если даже и чувствовал — как это передать?

   Можно сказать, что я была потрясена тем, что со мной происходило, что происходило в моей душе, в мыслях, где всё время был только он — таинственный и непонятный незнакомец, завладевший моим сердцем. Ну вот, докатилась до затасканных фраз из дешёвых романов… Вот тут-то и загвоздка. Они хоть и затасканные, а как ещё это описать? Я не знаю. И тогда не знала, и сейчас.

   Мама у меня была хрупкая, переживала за меня всё время, часто болела, как видно, больше от нервов, чем от чего другого. Растила она меня без отца. Тогда вообще с мужчинами было не очень — послевоенное время. Хотя с ними и потом было не очень, а уж в те годы особенно. А отец был мужчина хоть куда, из тех, что женщинам нравятся. Ветеран, герой и всё такое. Но ветераны — они тоже не святые. Уж во всяком случае — не все.

   Когда я родилась, отец вскоре нашёл работу в городе, вроде как, чтобы лучше семью обеспечивать. Мама не хотела его отпускать, но он её особо и не спрашивал. Не тот у неё был характер, чтобы настоять на своём, а у него — как раз тот! Он и настоял, и уехал, и, как и следовало ожидать, там нашлась у него другая любовь, и другие дети родились.

   Нам он помогал. Иногда. И ещё реже — приезжал. После его визитов маме становилось только хуже. Плакала ночами, тайком от меня, но разве от ребёнка скроешь? Я на отца злилась. Ни брать от него подарков не хотела, ни говорить с ним. Бросил так бросил! И нечего тут… пряниками и куклами откупаться.

   Мама говорила, что характер у меня всегда был. Не в неё пошла. И ещё говорила, что лучше, чтобы тебя любили, чем любить самой. Потому что больно это. Она даже рада была, что я ни в кого не влюбляюсь так, чтобы — до слёз, так, чтобы… всерьёз. "Так оно и лучше, доченька, — говорила. — Пусть лучше тебя любят".

   Я с ней не спорила, чтобы не волновать лишний раз, но в душе ни на секундочку с этим не соглашалась! То есть, конечно, хотела, чтобы меня любили, но и любить самой — это уж обязательно! Как без этого? И в голову мне прийти не могло, что так жизнь повернётся — проживу её по маминому завету…

   Говорят, что в любви всегда один любит, а другой — позволяет себя любить. Наверное, часто так бывает, но уж точно не всегда. И я даже помыслить не могла о жизни с нелюбимым. По глупости своей молодой думала, что лучше самой любить, пусть даже безответно, чем жить с холодом в сердце. Не знала тогда, что это за боль, когда ты любишь, а тебя нет. Хотя и с нелюбимым жить — не сахар. И уж я никогда бы не поверила, что на такое пойду! Но правильно говорят: "никогда не говори никогда".

   

ГЛАВА 2. Шаг в сказку

Его звали Ярон — моего принца из волшебной сказки, в которую не верилось, но очень хотелось верить. И я сейчас пишу не о том невероятном мире, дверь в который он для меня открыл, а о тепле, нежности и любви. Мне так хотелось видеть их в его глазах… И я их видела. Но, к сожалению, то, что мы видим, и то, что есть на самом деле, — далеко не всегда одно и то же. Чаще как раз наоборот.

   Ярон рассказал мне о своём мире, мире похожем на наш, но отличающемся от него тем, что у них есть магия. Их мир зовётся Лоанирой, и правят им оборотни. Я слушала его, заворожённая глубоким голосом, зачарованная тёмными омутами глаз. Слушала, но, конечно, не верила. Думала, что это такая сказка, что это не всерьёз, и вряд ли сам рассказчик рассчитывает, что я ему действительно поверю.

   Он и не рассчитывал, потому что знал, что мне придётся поверить, когда я увижу эти чудеса своими глазами, а пока Ярон просто вводил меня в курс дела, в красках рисуя прекрасный волшебный мир, который на нашей стороне, то есть в моём мире, называют Залесьем, так же, как и мой родной посёлок. Со слов Ярона, его некогда основали выходцы из Лоаниры.

   Наши миры соединяются, они словно соседние бусины в ожерелье, поэтому можно переходить из одного в другой, если знать, как и где. Сказочная Лоанира пленяла, но ещё более пленял рассказчик, мне хотелось слушать его вечно! Пусть плетёт какие угодно небылицы, лишь бы был рядом, лишь бы можно было любоваться им, лишь бы можно было и дальше… надеяться на чудо.

   В нашу третью встречу, состоявшуюся в доме тёти Наташи, уже сама хозяйка заговорила со мной о Лоанире, о том, что всё, рассказанное её странным постояльцем, — чистая правда. Я с недоумением смотрела на женщину, считавшуюся у нас кем-то вроде знахарки. К ней бегали, когда болел кто-то из близких, да и по другим поводам — тоже. Попросить совета, помощи. Её уважали и слегка побаивались, как боятся люди всего, чего не могут до конца понять. И, конечно, первой моей мыслью было, что тётя Наташа, должно быть, сошла с ума, может даже, давно, но никто не замечал, потому что все привыкли закрывать глаза на её странности.

   А теперь она где-то нашла такого же сумасшедшего, как сама, или даже ещё более сумасшедшего, с готовностью поверила в его бред и меня пытается убедить. Но потом… потом тётя Наташа отвела меня на второй этаж, в комнату, куда уходила она за своими снадобьями и настоями, когда лечила больных.

   Туда никогда не было ходу никому, кроме её семьи, никакие гости, даже самые дорогие, туда не допускались, и теперь я поняла, почему. На жёрдочке рядом с широким окном, выходившим на лес, сидел… сидела… Жар-птица! Настоящая. Зимой темнеет рано и комнату уже заполнили густые синеватые сумерки, а эта птица — светилась! Сияла золотистым, сиреневым, розоватым, отливали серебряным кончики перьев, трепетал золотой хохолок…

   — Это свет, — буднично пояснила тётя Наташа. — На Лоанире они живут. Светы — птицы такие особые. Магические. Хотя вся магия их только в том, чтобы светиться. Днём они свет впитывают, ночью отдают. Хлопот мне с ним… Выгуливать надо, не сидеть же ему всё время в доме. Хотя светы не такие уж непоседы. Им было бы место хорошее, да доброе отношение, они и живут себе, радуются. Но всё же летать тоже надо. Приходится чары невидимости на него накидывать, а он, ну как на грех, всё так и норовит их скинуть да перед местными покрасоваться! Нравится им, когда ими восхищаются!

   — Так вот откуда рассказы о блуждающем огне, что у нас по лесу мечется… — пробормотала я непослушными губами, сама не заметив, как оказалась рядом с диковинным созданием и уже почти руку протянула к шелковистому трепещущему хохолку.

   Свет внимательно смотрел на меня лукавым круглым глазом, и я поняла, что ему и правда нравится красоваться.

   Но и это было ещё не всё, после "жар-птицы" тётя Наташа показала мне жара, живущего у неё на чердаке, в специальном резервуаре. Жар — это такое… животное или, вернее, существо, потому что оно тоже, как и свет, волшебное, неземное. Оно похоже на морского ската, только светится, как расплавленный металл. От него-то и обогревался дом тёти Наташи, а вовсе не от печки, что была наглухо заложена кирпичом, и вода горячая у неё была всегда.

   Муж её, дядя Степан, тоже был там, кивал согласно, когда она подвела меня к огромному котлу, где плавал этот немыслимый жар. Трогать его, чтобы убедиться в правдивости их слов, мне не пришлось — тепло ощущалось на расстоянии в несколько метров! Такое создание просто не могло быть живым… Но оно жило, мягко шевелило чем-то, напоминающим плавники, словно нежилось в кипятке.

   — Сейчас-то ему хорошо, — протянул дядя Степан, — сейчас нам дом отапливать надо. А вот летом… прямо не знаем, куда столько горячей воды девать! Выливать приходится.

   — Ничего, — тётя Наташа махнула рукой. — Я к лету ещё камней ледяных принесу. Схожу домой, на Лоаниру, то есть, — пояснила она для меня, — и принесу. Будем подкладывать по одному, они столько тепла вытянуть могут, что на год хватит! А на лето — так уж точно. Не жарко ему будет.

   Я стояла, хлопая глазами, как кукла, пытаясь уложить это всё в своей голове, понять, в чём подвох, каким образом и, главное, зачем трое взрослых людей пытаются меня разыграть?! Но жар был настоящим. Печь совершенно точно — не рабочей, в доме тепло, дядя Степан походил на глупого шутника не больше, чем бык на петуха, а Ярон… Он стоял рядом, смотрел на меня из-под полуопущенных ресниц, словно тайком, словно оценивал. Я вспыхнула, успев заметить этот взгляд. Веду себя, как дура! Правда это всё или нет, но стоять раскрыв рот… — это никого не украшает!

   — И ты, значит, тоже оборотень? — спросила я его прямо, с вызовом, который всегда проявлялся у меня, когда я чувствовала себя неуверенно. Другие начинают мямлить, а меня несёт в атаку! Так уж устроена. И до сих пор не решила, хорошо это или плохо. Когда как. Хотя чаще всего всё же приходилось жалеть о своей резкости и импульсивности.

   Ярон усмехнулся чуть кривовато и… фигура его на миг словно окуталась густым мерцающим туманом, расплылась, как будто он растворился в воздухе… Но он не растворился! Передо мной стоял волк. Крупный, намного крупнее, чем я могла представить. Потом поинтересовалась — он и был больше обычных волков, не намного, но больше. А тогда я просто дар речи потеряла и вообще… только стояла и молча смотрела на него, словно окаменела. А тётя Наташа и дядя Семён — на меня смотрели. На меня — не на него!

   — Я тоже оборотень, — кивнула тётя Наташа, когда я сумела оторвать взгляд от немыслимого волка.

   От волка на чердаке дома тёти Наташи. Неподалёку по-прежнему плавало странное раскалённое существо, передо мной стоял огромный волк и двое людей, которые раньше казались обычными и давно знакомыми. Так началось моё знакомство с миром оборотней. С Лоанирой.

   А продолжилось оно на другой день, когда я снова прибежала к дому тёти Наташи, не в силах выносить неизвестность, снова и снова не зная, что думать: это я сошла с ума и мне всё померещилось? Или… это мир сошёл с ума? Вернее, оказался совсем не таким, каким всегда виделся.

   На этот раз тётя Наташа и Ярон повели меня в лес, показали арку, которую заполняла пелена искрящаяся, как сверкающий на солнце снег. Только что никакой арки не было. Но Ярон достал какой-то кристалл, протянул руку — и вот она. Сверкает и манит.

   Да, я хотела в неё войти. Я боялась вовсе не нового мира, не того, что может случиться со мной дальше, если всё это правда. Я боялась только одного — быть обманутой и высмеянной. Всё остальное меня тогда ни капельки не пугало. Мне было весело и жутко — как бывает, когда несёшься на санках с крутой горы, дух перехватывает и хочется визжать и хохотать одновременно!

   Конечно, я согласилась туда войти. Сначала закружилась голова, будто я вдруг стала лёгкой, как пушинка, и меня понесло, закружило порывом ветра, но это быстро прошло. Там, по другую сторону арки, был мир похожий и непохожий на наш. Поначалу-то и разницы никакой не заметишь. Тоже лес, только мы на опушке оказались, а впереди — поле заснеженное.

   Ярон взял меня за руку, и ощущение полёта повторилось, но на этот раз я не была уверена, что оно вызвано перемещением, а не его горячей, несмотря на зимний холод, ладонью, сжавшей мои замёрзшие пальцы. Варежки я постеснялась надевать. Вроде как в них вид не тот. Хотя и глупо было думать, что ему есть дело до моего вида… Но как не думать? Он всё смотрел на меня — и когда я видела, и когда он думал, что не вижу. Словно приглядывался.

   Так оно и было. Только тогда хотелось верить — это потому, что я ему нравлюсь… Наивно, конечно, хотя девчонка я была вполне симпатичная, красивая даже, и знала об этом. Но что такое обычная симпатичная девчонка рядом с таким… Нет, не просто красавцем, хотя и это тоже. Но в нём чувствовалась сила, уверенность, то, что покоряет с первого взгляда, давая понять: перед тобой не сопливый смазливый мальчишка, это настоящий мужчина, из тех, кто готов брать всё на себя и отвечать за свои поступки, коромыслом его не перешибёшь и за юбку он прятаться не будет.

   Ярон переместил нас в другое место. Здесь леса уже не было видно, мы стояли на склоне холма, не слишком широкая дорога извилисто поднималась к самому настоящему замку, словно сошедшему со страниц романов. Мимо проезжал мужик на телеге, гружёной бочками, мешками и небольшими ведёрками, любовно прикрытыми чистой тканью и обвязанными бечёвкой. Мужик, не вставая, но, кажется, с искренним почтением поклонился Ярону, снял и снова надел шапку, бросая на меня любопытные взгляды. Ярон кивнул в ответ.

   — Не побрезгуйте, ваша милость, давайте подвезу! Может, тею вашу… — он снова окинул меня взглядом.






Чтобы прочитать продолжение, купите книгу

125,00 руб Купить