Ирина и чужая жизнь. Ната Чернышева

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12

АННОТАЦИЯ

Цикл "Земная Федерация"

   Каково это, очнуться с полной потерей памяти посередине оживлённого транспортного узла не пойми где, вроде бы за границей как будто...

   Без линз, то есть, дальше вытянутой руки ничего толком не видно. Вокруг разговаривают не по-русски и даже не по-английски.

   Чёрт возьми, да что же это за место-то такое?!

   Планета Анэйва, о господи...

   Заграница, говорите? Ещё какая!

   Со всеми, положенными загранице, страстями - злыми преступниками, несгибаемыми спецслужбами и дрожащим зайцем между двух огней. Заяц - ты, если ты ещё этого не поняла.

   Чужая жизнь - страшна и непонятна, красива, грандиозна, великолепна и - опасна. Смертельно опасна.

   Найти себя и удержать свое счастье сложнее, чем просто выжить...

ГЛАВА 1

Судьбу не выбирают, с ней живут и умирают

   народная мудрость

   Проклятая близорукость размывала мир в нечёткое подвижное многоцветье. Надо ж было умудриться где-то посеять очки. Где именно, попробуй теперь найди. Вот световое табло... очень большое, но все равно пришлось подойти к нему едва ли не вплотную. Может, там можно будет что-то узнать...

   Не повезло.

   На табло вместо привычной кириллицы какие-то совсем уж заграничные иероглифы. Сюрпрайз! Приплыли. Китай, Корея, Япония – выбирай, что нравится.

   Как же теперь домой отсюда выбраться? Стоп. Домой – это куда? Родная страна – Россия... да, Россия. Тургенев, Толстой, Гоголь. Чехов. Теория относительности Эйнштейна, закон гравитации, а квадрат плюс бэ квадрат... свадьба. Всплески задорной музыки, белое платье... Чайковский, Рахманинов... марш Турецкого, венгерский вальс, Ванесса Мэй. Урсула ле Гуин и 'Аватар', полёт Юрия Гагарина и МКС, термоядерная бомба и академик Сахаров. Непонятная перестройка непонятно чего.

   Всё.

   Больше в памяти не было ничего.

   Даже собственного имени.

   Внимание привлекло вдруг тёмное пятно. Скорее всего, это был человек в чёрной форме. Чёрную форму за границей носила полиция. Вот! То, что доктор прописал!

    – Простите, сэр, – обратилась она к полицейскому, – как мне пройти в российское посольство?

   Странное ощущение давящего недоброго взгляда заставило её обернуться. Среди идущих людей этот мужчина не выделялся ничем – еще одно размытое пятно. Но внезапно очень чётко вдруг увиделись его лицо и глаза. Волной безудержного ужаса плеснуло воспоминание: он был убийцей. И он уже доставал оружие – медленно-медленно, как в кино, как в кошмарном сне. Но крошечная точка лазерного прицела не была ни сном, ни остросюжетным фильмом.

   Времени обдумывать свои поступки не оставалось. Она с силой толкнула полицейского – ведь тот не видел, не мог видеть неотвратимую смерть. Огонь и вспышка запредельной боли швырнули ее на пол. Поднялась суматоха.

   Полицейский что-то кричал ей, но она не слышала. Плечо разрывало болью, по пальцам текла горячая кровь. Убийцы нигде не было. Значит, сбежал.

   Плохо.

   Зато она успела. Слава Богу, успела. Успела спасти жизнь...

   Из глубин пустой памяти всплыло вдруг имя.

    – Его зовут Флаггерс, он – убийца! Поймайте его, скорее, он должен кого-то здесь убить!

   Флаггерс, тьфу. Ну и имя. Откуда оно возникло вдруг в пустой памяти? Да какая разница! Как больно, Боже мой, какая боль, когда же она прекратится?!

   Сознание возвращалось с трудом, болезненными рывками. Оранжевый туман душил, не давая вздохнуть как следует. Плыли где-то высоко, почти под самым потолком, чьи-то лица. Врачи, наверное. Хирурги, больше некому.

   Снова.

   Снова боль.

   Снова весь этот липкий медицинский ужас!

   Не хочу!

   Туман душил, отнимая последние силы...

   Она открыла глаза, всматриваясь в окружающий полумрак. Впрочем, толку было немного. Проклятая близорукость! Надо же было умудриться потерять очки! Где и когда… Хоть плачь, ничего не видно.

   Тело не слушалось, налитое страшной слабостью. Плечо грызла тупая боль.

   Вот про боль вспомнилось очень четко. Аэропорт, убийца, не достигший цели. Он промахнулся и вынужден был бежать. И то добро... Поймают его, куда он денется!

   И снова навалился мутный наркотический сон.

   Разбудил её свет, льющийся сквозь стены. Неправильный, слишком яркий, слишком резкий свет. Почему он белый, когда должен быть жёлтым с той непередаваемой оранжевинкой, что присуща лишь солнечным лучам?..

    – Ты проснулась, милая.

   Мягкий, приятный женский голос со странным акцентом...

   Ну да, это ж ведь не Россия! Правда, корейцы или там, японцы, они ведь все равно не так говорят. Впрочем, какая разница...

    – Где я?

    – Не бойся, – на глаза легла влажная лента, тут же намертво прилипшая к коже; сразу же закружилась голова, – Это корректор зрения. Головокружение скоро пройдет. И ты сможешь видеть нормально.

   Мир прояснился очень быстро. Стал чётким, как на экране плазменного телевизора. Корректор зрения, надо же! Впрочем, Япония – страна высоких технологий. У них и не то еще, наверное, есть.

    – Настройка закончилась? – сочувственно спросила женщина.

    – Да...

   Поразительно, но видела теперь куда лучше, чем в очках, даже лучше, чем в линзах. И глаза не слезились. А лента корректора вообще никак не ощущалась. Даже под пальцами. – Спасибо, – с чувством поблагодарила она.

   А в следующий миг с ужасом осознала внешний облик своей благодетельницы.

   Нет, эта женщина не казалась уродиной. У нее не было ни жвал, ни фасеточных глаз, ни щупалец – ничего из того, что вкладывают в облик инопланетян голливудские режиссёры. На вид вполне обычная женщина: две руки, две ноги, одна голова... Вот только – глаза слишком большие, раскосые, ярко-изумрудного оттенка, зрачок – ромбовидной звёздочкой, и волосы тёмно-розовые, цвета фуксии…

   Фуксия… фуксия… что такое фуксия? Память молчала.

    – Типичная реакция жителя закрытого мира, – прокомментировал мужской голос.

   Еще один... Огромный, с плечами не про всякую дверь, весь в черном, и волосы снова розовые, тёмно-розовые и раздражающе яркие. Чёрная форма и розовые волосы, над этим можно было бы посмеяться, вот только почему-то было не до смеха.

   Две женщины рядом с этим типом казались совсем девчонками, щуплыми и недокормленными. Они-то, впрочем, выглядели вполне по-человечески. Правда, одна оказалась совсем чёрной, с копной алых кудрей, вторая – просто смуглой, зато полностью лысой. И на фриков обе не тянули ничуть.

    – Как я здесь оказалась?

    – Хор-роший вопрос! – воскликнула чернокожая, звонко раскатывая звук "р". – А мы об этом у вас собирались спрашивать!

    – Я...

   А что, собственно, я? Даже имени своего нет в пустой памяти! Не говоря уже об остальном.

    – Частичная посттравматическая амнезия экзогенного характера, – будничным тоном сообщила женщина-врач.

    – Бэлен лиданум! Избавьте нас от медицинских терминов! – воскликнула чернокожая. – Она что, совсем ничего не помнит?!

    – Да, не помнит. И навряд ли вспомнит в ближайшее время.

    – Вот ваши вещи, – мужчина передал небольшую сумку. – Это всё, что у вас с собой было, не считая одежды.

   Так... смотрим. Косметичка, какие-то билеты, упаковка одноразовых салфеток... Рекламка бутика одежды; бутик назывался "Ясный рассвет". Красная корочка документа. Паспорт!

   Она торопливо раскрыла тонкую книжечку.

    – Вслух читайте, – любезно предложил мужчина.

    – Неужели вы ещё не смотрели?! – искренне удивилась она.

    – Можно подумать, здесь кто-то знает ваш язык! – язвительно заметила чернокожая.

    – К-как... разве мы не по-русски говорим?..

    – Пока вы спали, я подключила лингвенсор и вложила в вашу память один из языков Анэйвалы, – непонятно сказала врач. – Стандартная процедура. Это проще, чем определять происхождение и настраивать унус-переводчик под язык пациента.

    – Читайте, – приказал мужчина.

   Она послушно посмотрела в свой паспорт.

    – Исмуратова Ирина Игоревна, – прочитала она и с радостным изумлением воскликнула: – Это моё имя!

   Это и вправду было её имя. Безымянный период завершился. Теперь она знала свое имя: Ирина. Исмуратова Ирина.

    – Место рождения: город Ставрополь...

   В пустой памяти шевельнулось воспоминание: открытый всем ветрам город Ставрополь, стайка мальчишек носится по пустырю, а Ирина, совсем кроха, смотрит из своей коляски в небо, на пёстрого воздушного змея...

   Дата рождения... Семейное положение...

   Муж – Исмуратов Рустам Русланович...

   Вспышкой белого света – свадьба. Карнавал пестрых красок. Взмывающие в небеса голуби...

   Сын – Исмуратов Игорь Рустамович.

   Крохотный красный комочек у груди, маленькие пальчики, сжатые в кулачки, беззубая улыбка, глазки-пуговки, темные, как у папы...

    – Мой муж! Мой сын! – заволновалась она, нервно озираясь. – Где они? Где?!

    – Вы были одна.

   Да-да! Она была одна, она вспомнила! Игорёк и Рустам оставались дома. Она возвращалась домой... несла в пакете покупки... и по дороге что-то случилось... Что? Этого в памяти не было. Так она и сказала.

    – И все? – разочарованно поинтересовалась чернокожая. – А ВТС-код вашей планеты?

    – Какой код? – не поняла Ирина.

    – Лилома, – негромко, но со стальной ноткой приказа в голосе проговорил мужчина.

   Чернокожая, уже открывшая было рот съязвить, недовольно промолчала.

    – Вы попали в скверную историю, госпожа Исмуратова, – проговорил мужчина. – Закрытые миры закрыты, прежде всего, потому, что уровень развития цивилизации на них не соответствует галактическому порогу.

    – Мы не освоили ближний космос, – сказала Ирина понимающе.

    – В том числе, – согласился мужчина. – Преступники похищают людей из таких миров. С разными целями. Отследить подобные преступления очень сложно. Галактика велика, а закрытых миров много. Но вам знаком Флаггерс, вы уже называли это имя.

   Ирина кивнула:

    – Он – убийца.

    – Флаггерс – убийца-профессионал. Состоит на службе у Артудекта... а это имя вам о чем-то говорит?

    – Артудект... – она попробовала на вкус это странное имя, и память вдруг обожгло гневной яростью: – Предатель, сволочь, скотина!!!

   Глубинным животным чутьём она поняла, что в её беде виноват мерзавец Артудект. Что она знала его, знала хорошо... а потом, потом... Потом что-то случилось, а что именно, она не помнила.

   Так она и сказала.

    – Память ваша в дырах, госпожа Исмуратова, – сочувственно проговорила врач. – Не блок и не психокод. Там просто пусто. Стёрто. Похоже, что навсегда...

    – Я ненавижу Артудекта, – сказала Ирина и поняла с необычайной ясностью: она ненавидит этого поганца, чьего лица даже не может вспомнить сейчас.

   Внезапно стало плохо. Не больно, а просто – очень плохо. Ирина начала терять сознание. Последнее, что ей запомнилось – солоноватый привкус слёз на сухих губах.

   Очнулась всё в той же палате. И все так же лился сквозь стены голубовато-белый чужой свет...

   Ирина встала – с трудом: в раненом плече боли не ощущалось, но тело было ватное, слабое, голова кружилась и в ушах противно звенело... Она вышла на балкончик и прислонилась к стене, сражаясь с одышкой.

   ... Крохотное белое солнце раскаленной каплей зависло в зените, заливая мир фиолетово – белыми отвесными лучами. А миром был город. Огромный фантастический город, раскинувшийся от одного края земли до другого. Госпиталь располагался на вершине небольшой горы, а палаты интенсивной терапии находились на верхних этажах. Так что с балкончика открывался великолепный вид. "Я об этом когда-то читала", – ошеломлённо думала Ирина, – "Или смотрела в каком-то фантастическом фильме..."

   Потоки транспорта на семнадцати воздушных уровнях. Огромные купола и такого же размера гигантские башни. Висячие сады. Феерическая иллюминация голографической рекламы. Антигравитация, биоинженерия, полеты в космос, разумные инопланетные расы, Бог знает, что еще...

   Будущее.

   Мечта.

   Светлое завтра, до которого Земля Ирины еще не дожила, и Бог весть, доживёт ли.

   Глухим комом шевельнулась в глубине души горькая обида.

   Давно, полжизни назад, лет в тринадцать, Ирина со страшной силой мечтала оказаться в Галактике. Изучала астрофизику и качала пресс, заявляя, что непременно пойдет в космонавты. И станет, как Гагарин и Терешкова, легендой... А что пальцем у виска не только сверстники крутили, ее совсем не трогало.

   Сколько "космических опер" она тогда прочитала и просмотрела! Зарубежных и отечественных. Дрянных и очень даже хороших. Всяких. От Урсулы ле Гуин и "Гостьи из Будущего" до Лукьяненко и "Звездных войн".

   Ну почему?..

   "Почему дурацкая детская мечта сбылась тогда, когда я о ней давно и прочно забыла?!

   Или я все-таки радуюсь своим приключениям? Ну? Радуюсь?"

   Ирина прислушалась к себе. Слабость. Головная боль. Боль в плече, пока еще тупая, терпимая. Амнезия. Киллер в аэропорту. А где-то там, за десятки и сотни световых лет отсюда, остались Рустам и годовалый Игорёк.

   Можно такому радоваться? А? То-то же.

   Горели б эти галактические приключения синим пламенем...

    – Вам полагается постельный режим, госпожа Исмуратова. Пойдемте в палату.

   На балкончике сразу стало мало места. Этот вчерашний господин оказался настоящим гигантом. Два метра с лишком. Вчера Ирина его не разглядела, как следует, зато сегодня... Сердце противно ухнуло от страха.

   Хотя бояться было абсолютно нечего, Ирина уже знала, кто он такой, хотя не запомнила имени, слишком длинным и сложным оно оказалось. Тот, кого хотел прикончить киллер в аэропорту. Высокий чин в администрации этой солнечной системы, как её там… Нэйва, что ли. Проще говоря, местный царь и бог.

    – Я хотела посмотреть на город...

    – Здоровье дороже. Пойдемте в палату.

    – Мне надоело лежать, – тихо сказала Ирина. – Давайте здесь поговорим, пожалуйста. Что с моей памятью?

    – Как и предполагала с самого начала Бэлен лиданум... Стерта. От того момента, когда вы возвращаетесь домой по дорожке через парк, и до событий в аэропорту Сихраува. Очень качественная хирургическая ментокоррекция, проведенная специалистом высокой квалификации.

   Ирина невольно коснулась пальцами головы. Вроде не было там никаких шрамов...

    – Успокойтесь, – с иронией сказал он. – Никто не вскрывал вам череп. Это делается при помощи специального нейроизлучения. Участки мозга, ответственные за память, выжигаются серией узконаправленных лучей. Томография, кстати, подтверждает органическое поражение обоих полушарий. Сами понимаете, утраченная подобным образом память не восстановится уже никогда.

    – Сволочи, – глухо сказала Ирина.

    – Сволочи, – согласились с нею. – Вам еще повезло. С вами работал хороший специалист. А во что превращают мозги своих жертв любители-практиканты, я видел. Так что вам повезло.

    – Да, – уныло согласилась Ирина. – А вот скажите... простите уж за глупый вопрос... у меня в мозгах не остался какой-нибудь психокод?

    – Что?

    – Психокод... Ну... Такая программа, – Ирина смутилась.

   Она читала о психическом кодировании в фантастических романах, вот слово и всплыло из памяти. Но, может быть, эта дрянь и здесь тоже – всего лишь безобидная фантастика?

    – Я знаю, что такое психокод, – с явным раздражением проговорил он.

   "Значит, не фантастика", – обреченно подумала Ирина.

    – Не беспокойтесь. Ничего похожего в вашем сознании не отмечено.

    – Но тогда зачем? – спросила Ирина. – Зачем они это сделали?

    – Хороший вопрос... Удалить все нейронные цепи без необратимого повреждения мозга невозможно. У вас остались неясные сумбурные фрагменты. Эмоции. Они-то и интересовали нас прежде всего. Артудект, к примеру, вызывает у вас обиду, ненависть, гнев, неприязнь, ярость. А Флаггерс...

    – Я и его ненавижу! – быстро сказала Ирина.

    – Безусловно. Но куда меньше, чем Артудекта. Более того. У нас есть основания полагать, что вы заключили с Флаггерсом некую сделку. Жизнь, пусть и со стёртой памятью, в обмен на что-то, о чем теперь можно только гадать.

    – Я не помню...

    – Еще бы вы помнили! Говорю же, специалист поработал.

    – И что же мне делать теперь? – спросила Ирина с отчаянием. – Как домой вернуться?

    – Лечитесь пока, отдыхайте... Банда Артудекта ничего не сможет вам сделать. Вы – под защитой закона.

   "Знаем мы эти законы", – подумала Ирина. Но высказаться вслух не успела: сползла по стенке на пол, теряя сознание.

   И снова очнулась в постели... Все это походило на какой-то затянувшийся кошмарный бред и начало уже здорово раздражать. Вдобавок вновь вернулась близорукость. Корректора зрения на лице не было. Кто ж его снял и куда подевал? Ирина беспомощно огляделась.

   Смутный размытый силуэт сказал равнодушным красивым голосом:

    – Справа в изголовье – коробочка с корректором зрения. Возьмите.

   Ирина нащупала влажную прозрачную ленту и послушно прилепила на глаза.

   В палате находилась давешняя лысая женщина. Она сидела, поджав ноги, на парящем не то блюдце, не то подушке... эта штуковина плавала в воздухе безо всякой видимой опоры. Антигравитация, всплыло вдруг в памяти заумное слово.

    – Мое имя Клаеммеларасвейшнь Летирасаланамаш Ифибигалоред Эпи, – назвалась лысая все тем же, лишенным интонаций голосом. – Для удобства можете использовать краткую форму – Клаемь. Упреждаю вопрос: мой голос синтезирован спецприбором, вживленным в горло. Я была рождена с полным отсутствием голосовых связок. Генетический дефект. Это не помешает общению?

    – Н-нет, – промямлила Ирина.

   Синтезатор речи, это надо же!

    – Согласно закону вам, как пострадавшей от рук преступников на территории Анэйвалы, – монотонно проговорила Клаемь, – предоставляется временное гражданство Дармреа, социальный пакет и карта бесплатных медицинских услуг сроком на четыре стандартных года. Вот документы... подтвердите личность.

    – Как? – растерянно спросила Ирина, разглядывая одинаковые пластиковые треугольнички нежно-жёлтого цвета.

    – Приложите палец к круглому датчику.

    – А можно вначале...того, прочитать? – поинтересовалась Ирина. – Должна же я знать, за что подписываюсь!

    – Можно, – не стала возражать лысая. – Сожмите пальцами уголок, любой... вот так. Читайте. Я подожду.

   Ирина растерянно смотрела в тонкий голографический экранчик, зависший над треугольником документа. Текст шел на листе, очень похожем на лист обычного Wordа на Иринином ноутбуке, вот только управляющие значки-пиктограммки располагались во всех трех плоскостях... И вместо мышки тыкать в полосу прокрутки приходилось пальцем.

   Из документов Ирина узнала, что в социальный пакет входит проживание в муниципальной квартире, минимальная потребительская корзина – продукты и предметы первой необходимости – бесплатный проезд в пределах планеты в муниципальном транспорте; действителен пакет на время действия гражданства. Карта медицинских услуг содержала длинный перечень этих самых услуг, предоставляемых бесплатно, а так же список медицинских центров, принимающих такие карты.

   Треугольник гражданина оказался наиболее информативным.

   Из него Ирина узнала, что находится на планете с красивым названием Анэйва, что солнечная система, где помимо Анэйвы есть еще шесть освоенных планет, называется Анэйвала. Что находится Анэйвала под протекторатом клана Дорхайонов расы Оль-Лейран. Что помимо Дорхайонов голос в а-свериоме, сиречь правительстве, Анэйвалы имеют еще три расы: мирету, сийтапельв и рианки; называются их общины соответственно Михрассур, Тайпелавы и Дармреа. Что все инопланетники, по тем или иным причинам попавшие в переделку на территории Анэйвалы, незамедлительно оказываются под опекой закона.

    – Вам повезло, – ответила Клаемь на Иринин вопрошающий взгляд. – Очередь Дармреа заканчивается через несколько дней. У Дорхайонов слишком много условностей, вам в их клане пришлось бы туго. Вообще будьте с ними осторожнее.

    – Почему?

    – Они слишком серьезны, – чисто по-человечески пожала плечами лысая. – Патологически, я бы сказала. С ними лучше не шутить. С ними лучше вообще лишний раз не связываться, а уж если вы умудрились вызвать их негативное внимание, лучше не делать резких движений и на все вопросы отвечать исключительно по существу.

   Голос женщины оставался монотонным и безликим, но лицо, несмотря на самоконтроль, отразило явную неприязнь. Похоже, у Клаемь имелись вполне конкретные причины не любить Оль-Лейран.

    – А они здесь главные, да? – спросила Ирина.

    – На самом деле, Дорхайоны редко вмешиваются во внутренние дела общин, – проговорила Клаемь. – Но они – сила, с которой следует считаться. Все межрасовые склоки, вопросы по распределению ресурсов Анэйвалы, галактическая торговля – их прерогатива. И если кто-то попытается прыгнуть выше головы, его остановят самым безжалостным образом.

   Много позже Ирина узнает, что преступник, поправший свод законов, обязательный для любого гражданина Анэйвалы, рискует не только собственной шкурой, но и благополучием родных и близких. В лучшем случае семью негодяя ждали полная конфискация имущества и позорное изгнание за пределы Анэйвалы, в худшем – публичная показательная казнь через повешение...

   Но тогда, ставя на документах свой отпечаток пальца и тем самым подписываясь под каждой запятой их содержимого, Ирина лишь радовалась, что ее не бросают на произвол судьбы.

   Она понятия не имела, что ее ждет в этом сытом благополучном мире. Ей было тоскливо, одиноко и страшно, в голову лезло бог знает что, одно другого страшнее. Но Ирина старательно гнала от себя нехорошие мысли.

   Если не думать о плохом, то, может быть, плохое не случится?

   Сооружение называлось "терапевтический саркофаг" и на саркофаг действительно было очень похоже. Вообще говоря, больше всего оно походило на хрустальный гроб из сказки про Спящую принцессу. Высокие, толстые, прозрачные стенки, массивная крышка... Правда, сделано оно было из какого-то странно блестящего материала, нашпигованного сложнейшими микросхемами. Во всяком случае, темные непрозрачные вкрапления в толще стенок выглядели именно как микросхемы.

   В саркофаг следовало укладываться, предварительно раздевшись. Догола.

   Ирина смущенно оглянулась на ассистентов Бэлен лиданум. Те и не подумали отворачиваться. На их невозмутимых нечеловеческих лицах читался исключительно профессиональный интерес.

    – Прошу вас, Ирина, – нетерпеливо проговорила Бэлен лиданум.

    – Пусть они отвернутся! – решилась Ирина. – И когда выбираться оттуда буду – пусть тоже не смотрят!

    – Они все равно вас там увидят, – Бэлен лиданум кивнула на саркофаг. – Просмотрят на консоли вместе со мной все ваши органы. Так какая вам, спрашивается, разница?

   Ирина мучительно покраснела, подыскивая нужные слова. Когда лежишь в стеклянном гробу под сенсорами медсканера – это одно. А вот когда раздеваешься догола – добровольно! – в присутствии незнакомых мужиков...

    – Отвернитесь, – со вздохом попросила ассистентов Бэлен лиданум.

   Ирина торопливо разделась, нырнула под крышку и вытянулась на теплом ложе, тут же изогнувшемся под форму ее тела.

   Еще одно чудо техники... Анализатор и реанимационный блок в одном флаконе. Ирина знала, что первые трое суток после ранения провела в таком же саркофаге, в искусственно вызванной коме. В обычной больнице, на своей Земле, она навряд ли бы выжила.

   Вся процедура обследования заняла не больше пяти минут.

    – Ну, что ж, – сказала Бэлен лиданум, отвлекаясь от консоли. – Ваше состояние вполне стабильно, Ирен. Я перевожу вас на амбулаторное лечение. Давайте карточку...

   Окрестили. Ирен, с ударением на “и”.

    – Спасибо, – тихо сказала Ирина, забирая медкарту. – Я могу идти?

    – Да.

   Бэлен лиданум вновь повернулась к консоли.

   Ирина тихо вышла в коридор, постояла у дверей. Амбулаторное лечение. Из госпиталя выпишут, ясное дело. Уже выписали, вообще-то. Палаты интенсивной терапии нужны для больных, находящихся в тяжелом состоянии. А у Ирины состояние стабильное. Ну, и куда идти? Ни жилья, ни родственников, ни друзей...

   Всё, что ей говорили в первый же день знакомства, она благополучно забыла. Но и то сказать, при той каше, что творилась в голове от самого факта попадания на чужую планету, немудрено было снова забыть собственное имя.

   Ирина спустилась вниз и вышла в парк.

   Деревья с чёрными стволами и серебристой листвой, белая трава с фиолетовыми, почти черными цветами, серый гравий дорожек – негатив c фотоплёнки и только. Ирина не раз ловила себя на том, что невольно начинала придумывать настоящие цвета – зелёный для травы и листьев, оттенки алого – для цветов. Вот только кто бы стал проявлять окружающий пейзаж?

   В воздухе стыл хвойный холод. По странному капризу природы серебристые деревья пахли хвоей и натуральной сосновой смолой. А может, хвойный аромат распространяли цветы...

   "Это всё сон. Это всё – просто сон. Я сейчас проснусь. Вот прямо сейчас..."

   Прошла секунда, вторая, прошёл час. Сон не кончался. Заныло тупой болью плечо, где красовался уродливый багровый рубец. Он рассосётся сам со временем, и на его месте останется лишь тоненькая белая черточка. Но до этого пока было ещё далеко.

   Ирина присела на низенькую лавочку. Короткая прогулка вымотала ее до предела. В парке стояла безветренная и безлюдная тишина. В дальнем конце дорожки появилась женщина в алой одежде. Резкое пятно яркого цвета причинило неожиданную зрительную боль.

    – Лилома! – выдохнула Ирина, когда женщина поравнялась с лавочкой.

    – А, это вы! – ответила она, останавливаясь. – Вижу, вам стало легче, Арен?

   И эта туда же! Но Ирина только кивнула, остро сожалея, что не прикусила язык вовремя. Была охота связываться с этакой язвой! Хотя Лилова Рах-Сомкэ здесь – шишка важная. Администратор того самого аэропорта, где проклятый киллер пытался прикончить местного главного.

    – Ну и как вам у нас? Нравится?

    – Не знаю, – промямлила Ирина. – Я домой хочу вернуться...

    – А не получится, – заявила Лилома. – Вам же неизвестен ВТС-код вашей отсталой Земли! Знаете, сколько закрытых планет в Галактике? Полно, и никто не станет искать среди них вашу.

    – ВТС-код моей Земли известен Артудекту. Надо его поймать и тогда...

   Чернокожая упёрла руки в бока и звонко расхохоталась.

    – Артудекта поймать, ха-ха-ха! Да его который год уже ловят! Проще чёрную дыру по ладони размазать, ха-ха-ха! Дохлое дело, девушка!

    – Мафия форэва? – обозлилась Ирина. – Цивилизация, тоже мне! Бандиту хвост прищемить не можете.

    – Выкиньте из головы, – посерьёзнела Лилома. – У вас и без того положение не из завидных. Отправьте в мусоросжигатель ненужные сопли и займитесь делом. Самое время позаботиться сейчас о своем будущем. Четыре года пройдут быстрее, чем вы думаете. Оглянуться не успеете, как вам потребуется подтверждать гражданство. А если вы не сумеете адаптироваться в обществе, статус гражданина вы потеряете. И у вас начнутся проблемы. Решить их самостоятельно вы не сможете, и у вас появятся новые проблемы, хуже прежних. И их количество будет только расти. В итоге вы захлебнётесь в них, как в колодце неисправной канализации, и я не шучу.

   У нее что-то запищало на запястье. Лилома быстро поднесла руку к уху, а потом бросила:

    – Я спешу. С вашего позволения...

   Она быстро пошла прочь, а Ирина долго смотрела вслед, придумывая реплики, одну язвительнее другой. В конце концов ей надоело, и она стала просто смотреть на неземной парк. Из головы выветрились все мысли, уступив место усталой пустоте.

    Лавочка вдруг ощутимо вздрогнула...

   "Землетрясение?" – ошалело подумала Ирина, лихорадочно цепляясь пальцами за края сиденья.

   В следующий же миг ударная волна страшной силы смела её в кусты, накрыла ужасным звуком, ударила кошмарным кадром падающих деревьев. Ирина вжалась в землю, закрывая голову ладонями. Как её не пришибло в первые же секунды, она не поняла.

   "Террористы!" – метались в очумевшем от ужаса мозгу бессвязные мысли. – "Сволочи!"

   Почему террористы, а не, скажем, какая-то техногенная катастрофа, она не знала сама. Про террористов просто шевельнулось что-то в пустой памяти. На уровне эмоций: с запредельным ужасом. Как будто когда-то, давно, уже побывала в похожем переплёте…

   Она не сразу нашла в себе мужество приподнять голову.

   Тишина.

   Тишина наступила поразительнейшая. Глубокая и полная, всеобъемлющая. Даже бешено колотившееся в испуге сердце не могло нарушить ее. Внезапно надломленный ствол серебристого дерева качнулся и начал падать, беззвучно и неторопливо, как в замедленной киносъёмке. Ирина заворожено следила за ним, оцепенев от нового ужаса. Ствол грянул в землю в полуметре от неё, взметнув в воздух пыль и оборванные листья.

   Тишина не шелохнулась.

   "Контузия", – на автомате сообразила Ирина. – "Я оглохла. Дела-а…"

   Он попыталась встать, не вышло. Стояла на четвереньках какое-то время, встряхивая головой. Как будто от этого слух вернётся…

   Так… встать…

   Она всё же кое-как утвердилась на ногах. Не слишком хорошая идея. Шатало из стороны в сторону, голову задёргивало пеленой. Но Ирина упрямо побрела кое-как, петляя из стороны в сторону. Надо было выбраться из зоны поражения. Она не смотрела под ноги, и потому жестоко споткнулась, полетела носом вперёд, здорово ободрала ладони, ударилась локтём, проехалась щекой по гравийной дорожке, совсем не мягкой. Села.

   Долго смотрела на бревно, о которое споткнулась. Казалось бы, ничего особенного. Но Ирина всё смотрела и смотрела. Пока не вломилось в разум осознание чудовищного факта: это не бревно. Это Лилома Рах-Сомкэ, администратор, теперь уже явно бывший, аэропорта, в котором Ирина очнулась впервые.

   Скрученное, обожжённое нечто больше всего походило на диковинную корягу, чем на человеческое тело. А вот лицо почти не пострадало. Тёмные, припорошенные пеплом, глаза смотрели с укоризной: так нечестно. Ну, нечестно же!

   Ирина вцепилась в щёки пальцами, не замечая, что царапает сама себя до крови. И закричала.

   Она очнулась в уже знакомой больничной палате. Долго лежала неподвижно, тело оставалось невесомым и непослушным, как во сне. Неудивительно, что сон начал возвращаться, медленно наплывая лиловыми волнами. Волны размывали память, причудливо тасуя всё, произошедшее с момента осознания себя в аэропорту. Жизнь, оставшаяся в прошлом, не проявляла себя никак. Ни чувством, ни случайно сохранившимся обрывком воспоминания, – ничем. Про этого проклятого Флаггерса тоже ничего не было, кроме имени и точного знания о его профессии киллера. К нему, кстати, у властей Анэйвалы много было претензий. Поймают – повесят. Без вариантов.

   Ирина почти уснула, но сон вдруг закончился. Он закончился мгновенно и страшно. В палату вошёл кто-то ещё. Вошёл не через дверь: фигура проявилась – волосы тут же подняло дыбом! – прямо из стены. Проявилась, как на фотографии «полароида», обрела объём, шагнула вперёд. Ирина смотрела, чувствуя, как заходится в бешеном ритме сердце.

   Незваный гость оказался женщиной. Невысокой, стройной, в сером. Ещё один шаг. Ещё.

   «Да ведь это же я!» – потрясённо подумала Ирина.

   Точная копия. Невероятно точная, вплоть до тёмной родинки у крылышка носа и коричневатых пигментных пятнышек на радужке левого глаза. Ирина поймала взгляд незваной гостьи и содрогнулась: взгляд был отстранённым, равнодушным, пустым. Как у куклы. А в руке с тихим щелчком раскрылось стальное лезвие.

    – Нет… – прошептала Ирина, понимая, что ей – конец. – Нет! Нет!

   Лезвие плавно пошло вверх, послав в потолок белесоватый блик.

   Ирина зажмурилась, ожидая смерти. Вот сейчас… вот прямо сейчас… Но вместо смерти услышала глухой звук упавшего тела. Распахнула глаза. Собственного двойника не увидела, зато увидела много народу в своей палате. Была здесь и добрый доктор Бэлен лиданум, и Клаемь, и какие-то личности в чёрном. Один из личностей в чёрном, здоровущий амбал с тёмно-розовым, в мелкую кудряшку, хвостом на затылке, распоряжался непререкаемо и властно: труп унести, пациентку перевезти. Дикое сочетание цветов, как подумать, розовый и чёрный. Вот только смеяться над этим не хотелось нисколько. Местный народ, в общем-то, не виноват в том, что природа раскрасила им волосы в такой неподобающий цвет.

   Ирине помогли перебраться на каталку – каталка была без колёс, платформа на антигравитации, очень удобная и какая-то уютная, даже с покрывалом. И увезли прямо к саркофагу-медсканеру. Опять пришлось лезть внутрь голышом под взглядами ассистентов Бэлен… Лучше бы умерла!

   После сканирования отвезли в другую палату, Ирина поняла, что в другую именно по размеру окна: оно располагалось на другой стене и было уже, чем в прежней комнате. После всех медицинских процедур навалилась страшная слабость, и девушка сама не заметила, как задремала. Проснулась когда за окном уже стояла ночь, подсвеченная уличными фонарями. Долго лежала, вспоминая случившееся как страшный сон. Происшествие в парке, происшествие в палате. Покушение на убийство – заявка серьёзная. В чём дело? Кой чёрт здесь происходит?!

    Пришла Бэлен лиданум и привела с собой разового типа в чёрном. Тип назвался Клаувералем барлагом из службы планетарной безопасности Анэйвы, и снова имя не задержалось в памяти, пря мо альцгеймер какой-то выборочный. Задавал вопросы. Ирина честно рассказала всё, что смогла вспомнить.

    – Скажите, кто была эта женщина? – спросила она с дрожью в голосе. – Она настолько была на меня похожа… Просто копия.

    – Копия и есть, – морщась, ответил безопасник. – Ваши геномы идентичны.

    – Как? Почему?!

    – Забудьте, – отмахнулся он. – Это – биоробот…

    – Кто?

    – Средний срок создания биоробота – около двух лет, – тихо пояснила Бэлен лиданум. – А это значит, что вы, госпожа Ирина, пробыли в плену у преступников не меньше двух лет, а скорее всего, даже больше.

    – Я не понимаю, – жалобно выговорила Ирина.

    – Тут понимать нечего, – с раздражением высказался он.Артудект прекрасно осведомлён об особенностях нашей расы в целом и знаком с историей нашей малой родовой ветви в детальных частностях. Вы ведь тоже копия, Ирен.

    – Моё имя Ирина, – тихо поправила его девушка.

   Имя – это то единственное, что у неё сохранялось своего. Позволить его изменить, приспособить под местные разговорные особенности означало смерть. Ирина умрёт, появится Ирен, будь она неладна, и… и… и всё.

    – Ире-нА, – по слогам повторил он, явно забавляясь.

   Пусть его. Если называет правильно, то всё остальное неважно.

    – Копия, вы сказали, – ухватилась она за неприглядную истину. – А где же тогда оригинал?

    – Если бы я сам знал, – с досадой сказал он

    – Может, и я… биоробот?! – в тревоге и страхе озвучила она пришедшую в голову чудовищную догадку.

    – Нет, – категорично отрезал он. – Вот уж это – совершенно точно нет! Потому вы и живы до сих пор.

   Стало легче, но, прямо скажем, ненамного. Безопасник ушёл, коротко попрощавшись с Бэлен лиданум.

    – Почему он сказал, что я копия? – спросила у врача Ирина. – Копия кого?

    – Вам сейчас надо отдохнуть, Ирина, – сочувственно ответила та. – Вы ранены, вы потрясены происходящим, вам необходимо придти в себя. Вам необходим покой. Завтра, полагаю, начнём процедуры по программе психорелакса… Я уже пригласила специалиста.

   Она раскрыла свой чемоданчик. В чемоданчике рядами сидели в гнёздах заполненные светлой жидкостью кубы и пирамидки. Одну из пирамидок добрый доктор зарядила в инжектор и, не слушая возражений, вкатила пациентке дозу. Отчего та почти сразу уснула.

   Проснулась Ирина глубокой ночью, и уже не смогла заснуть, как ни старалась. Тогда она сползла с постели, подошла к окну и взобралась на подоконник с ногами. Палата располагалась высоко, этаж, наверное, двадцатый, или даже ещё выше, плюс сама больница стояла на холме. И отсюда открывался великолепный вид на ночной город.

   Море огней!

   Множество уровней.

   Транспортные потоки по всем трём измерениям.

   И над всем этим великолепием – огромное, сплошь затканное звёздами, небо без единого клочка мрака. Ничто так не убеждало в чужеродности этого мира, как его нереальное сияющее миллионами крупных ярких звёзд небо. На него хотелось смотреть бесконечно. Бесконечно любоваться. До слез, до дрожи в коленях, до внезапного сердечного спазма.

   "Почему, ну почему мне не пятнадцать?.. "

   В пятнадцать лет приключения в чужом мире вызывало бы один лишь восторг. Сейчас к восторгу примешивалась острая безысходная тоска. "Я чужая здесь. И останусь чужой. Навсегда..."

   Ирина зябко поежилась, обхватывая плечи руками. Где-то там, в закрытом мире, остался маленький сын и любимый мужчина. Где-то там, в потерянной навсегда жизни, остались детство и юность. А здесь придётся жить безо всякой надежды вернуться. Как там сказала покойная Лилома? Сколько в Галактике закрытых планет и скажи-ка, кто будет искать среди них вашу? Никто.

ГЛАВА 2

Психотерапевт оказался эффектным чернокожим мужчиной с энергичным именем Харгам Тонкэрим. Ирина загляделась на его волосы – короткие крупные кудри золотого цвета, – не золотистого, а именно золотого, с металлическим отблеском! – на своих кончиках были искусно подкрашены светло-фиолетовым. Выглядело красиво, но на девчонке смотрелось бы ещё лучше. Мужик с такой причёской вызывал опасение.

   Доктор Тонкэрим предложил «устроиться поудобнее». Ирина оглянулась и из всей мебели выбрала самый неудобный жёсткий стул без спинки, осторожно присела на краешек и обратила вопросительный взгляд на хозяина кабинета. Чёрт его знает, как себя здесь вести. Что вообще в эту, положенную в рамках социальной поддержки, терапию входит. Может, что-нибудь принудительное, особенно если болтнёшь лишнего!

    – На что жалуетесь? – доброжелательный взгляд, типичный вопрос.

    – На полную потерю памяти, – выпалила Ирина, стискивая пальцы. – На то, что все вокруг обо мне что-то знают, а я не знаю. И один такой сказал между делом, что я чья-то копия. Я не знаю чья, но мои собственные копии убили на моих глазах человека, а потом хотели убить и меня. Я сумасшедшая?

    – Нет, ни в коем случае, – заверил её доктор. – Вы оказались в эпицентре страшных событий, Ирина, – он тщательно выговорил имя, почти правильно, – но ваши реакции вполне естественны.

   Что же их всех так клинит на ударении в первом слоге... Невежливо поправлять врача, который желает тебе блага. Но Ирина чувствовала, что если позволит адаптировать своё имя под местный колорит, будет плохо. Имя – это то единственное, что у неё ещё оставалось. Всё остальное было потеряно, и, кажется, потеряно без возврата.

    – Итак, главная проблема – амнезия. Здесь необходимо провести ментальное сканирование второго уровня… да, пожалуй, второго… чтобы точно определить причину потери памяти. Она может быть следствием как физического необратимого поражения мозга, так и различного рода психотехник, применённых к вам недоброжелателями. Во втором случае надежда на частичное или даже полное восстановление есть

    – Правда? – искренне обрадовалась Ирина.

    – После ментаскана, – поднял ладонь доктор. – Сейчас, сами понимаете, ничего сказать не могу.

    – Хорошо, тогда я согласна!

   Вернуть себе память! Вновь обрести себя! Боги, Ирина готова была отдать за саму эту возможность, – за тень возможности! – полжизни.

    – Не торопитесь, пойдём по порядку. По поводу копии… Нам нужны данные полной генетической экспертизы, и они у меня есть, но сначала считаю нужным рассказать вам о сложившейся ситуации. Как вы уже знаете, здесь произошла смена власти…

   Ирина кивнула. Два года назад или три, что-то такое ей вскользь рассказали.

    – У нынешнего а-дмори леангроша много врагов, но ещё больше врагов у его отца, и один из них, глава подполья Анэйвалы, мужчина по имени Артудект, предположительно, рианк или тари – в глаза его никто не видел из живых, настоящее имя тоже никому не известно, объявил войну правящей семье клана Дорхайонов. В этой войне хороши все средства. Как к нему попали образцы тканей женщины, которая, по всей видимости, имела какое-то значение в жизни старшего Дорхайона, не известно. О самой этой женщине тоже ничего не известно, Дорхайоны умеют хранить семейные секреты. Но с некоторых пор все сколько-нибудь значимые события с большим количеством жертв проводятся клонами этой женщины.

    – А я? – напряжённо спросила Ирина. – Я тоже клон?

    – Нет. Судя по данным экспертизы, вы её дочь. Может быть, внучка. У вас отсутствуют характерные для клонов повреждения теломераз, и геном отличается от образцов так, как различаются геномы у родственников.

    – Получается, та, что хотела меня убить… моя сестра? Или тётя? Или, о господи, племянница внучатая…

    – Не совсем, но примерно... Сходство, согласитесь, значительно. И первое, что я бы советовал вам сделать, немного подкорректировать внешность. Допустим, изменить причёску, покрасить волосы, выбрать другой цвет глаз…

    – Чтобы не пугать людей, – кивнула Ирина. – Я поняла…

    – Чтобы вам самой было комфортнее, – мягко сказал доктор. – Вам и так нелегко приходится. Зачем вам лишний дискомфорт от негативной реакции окружающих?

   Логично. Покрасить волосы… Ну, это не сложно. Наверное. А не получится ли как с именем? Ещё один шаг к потере себя... Поднявшаяся злость на проклятых преступников зажгла в щеках неприятный жар. Отобрали память, выбросили бог знает где, впутали в какую-т гнусную историю мести, и ещё собственную внешность из-за них теряй!

    – Простите, доктор, а можно сразу сделать это ментальное сканирование? Я хочу точно знать…

    – Можно. Но я должен вас предупредить… Вторая степень обнажения личности – крайне болезненна…

    – Плевать!

   Хотя словосочетание «обнажение личности» крепко не понравилось. Сладкую булочку так не назовут.

    – Понимаю, – доктор Тонкэрим побарабанил пальцами по столу со встроенным в него терминалом. – Вы не осознаете толком, на что подписываетесь. Но мне необходимо получить разрешение вашего опекуна. И договориться с вашим лечащим врачом.

    – Настолько всё плохо? – уточнила Ирина.

    – В общем-то, да. Не хочу вас пугать. Но…

    – Плевать! – яростно выдохнула она. – Договаривайтесь! Чем быстрее они смогут вам ответить, тем лучше.

   Клаемь отказалась говорить по связи. Потребовала дождаться, впрочем, надолго она не задержалась.

    – Ты уверен, Харгам? – с порога задала она вопрос. – Вторая степень!

   А Ирина отметила: на ты и с напором. Значит, они знают друг друга давно и настолько, чтобы общаться без костылей этикета. Доктор ответил, с применением множества терминов, в которых Ирина утонула сразу. Мало того, что сама по себе не специалист в психологии, так ещё и термины на чужом языке, который знаешь лишь на бытовом минимуме.

    – А какая степень самая полная? – спросила Ирина, устав их слушать. – И сколько их всего.

    – Первая, – ответила Клаемь. – А всего их семь…

   Да уж. Наверное, вправду ничего приятного. А что делать?

    – Клаемь, пожалуйста, разрешите! – взмолилась Ирина. – Я хочу вернуть себе память! Ну, что я, как урод какой-то – ничего не помню, ничего не знаю, ни кто я, ни кем была. Если эта самая вторая степень мне поможет, побочные эффекты я как-нибудь переживу.

    – Как-нибудь! – возмутилась Клаемь.

    – Грамотную терапию можно выстроить только на наиболее полных исходных данных, – поджав губы, сообщил доктор Тонкэрим. – Тебе ли этого не знать, Клаемь…

   Что-то стояло за его словами. Что-то, на что у Клаемь не нашлось серьёзного возражения.

    – Допустим, – сдалась она. – Но я требую надзора за процедурой!

   Доктор развёл чёрными ладонями:

    – Никаких проблем. Но что скажете вы, Ирина?

    – А что сказать... надо, значит, надо…

    – Она не понимает, – качнула головой Клаемь и объяснила: – Данные вашего ментального сканирования будут известны и мне тоже.

    – Не возражаю, – ответила Ирина. – Вы ведь мне не враг.

    – Потрясающая доверчивость, – пробормотал в сторону доктор. – Я связан профессиональной этикой и психокодом, под угрозой смерти запрещающим мне распространять такие данные.

    – Я тебя тоже люблю, Харгам, – нежно улыбнулась Клаемь.

   Её голос, синтезированный машиной, не отражал никаких эмоций, но улыбочка говорила очень многое. Ирина поёжилась и решила про себя, что не будет нарываться на всякие разногласия с Клаемь. Так, на всякий случай.

    – Не важно, – решительно сказала Ирина вслух. – Давайте сделаем это.

   Ей было плохо. Так плохо, что не передать словами. Не физически. Никаких тошноты, головокружений, боли, о чём так беспокоилась Бэлен лиданум. Что-то произошло с сознанием, Ирина даже не смогла определить, что. Как будто размазали по стенкам изнутри быстро вращающегося шара, и надо как-то собраться, собраться… стечь… и собраться в самом его центре, а не получается ничего, и никогда не получится, потому что надо сначала остановить этот проклятый шар, а как его остановишь, находясь у него внутри? В виде размазанной по его стенкам жижи.

   И это безумное вращение продолжалось и продолжалось. По ощущениям, не меньше вечности.

    – Приходит в себя, – грохнул в уши чей-то искажённый голос.

   “Я прихожу в себя?!” – удивилась Ирина.

   Но вращение начало замедляться. И жуткое чувство чудовищного шара понемногу таяло, уходило в прошлое, теряло свою неодолимую власть. Позже Ирина узнала, что с момента окончания сканирования до полного пробуждения прошло не так уж и много времени. Не больше получаса, если вдуматься. Но субъективно эти полчаса растянулись в адскую бесконечность.

   Ирина тогда ещё решила, что всё, никогда в жизни, никогда-никогда, никогда и никому не позволит учинять над собой подобный ужас. Наивная. Она не знала, что у неё всё впереди, в том числе и добровольное требование процедуры ментального сканирования по всем правилам… Впрочем, это произойдёт ещё очень не скоро.

    – Держите, – Бэлен лиданум помогла сесть и сунула в руки прозрачный стакан с полупрозрачной беловатой жидкостью. – Станет легче...

   Ирина послушно выпила сладковатую лекарственную дрянь. Легче не стало, но обижать доктора не хотелось. Клаемь молча погладила по плечу, поддерживая.

   На подробную расшифровку нужно время, – сказал Тонкэрим, – но уже сейчас виден корень проблемы…

    – Какой? – Ирина подалась вперёд, сразу забыв обо всех, связанных со сканированием, проблемах.

    – Смотрите, – над столом возник голографический экран с изображением нескольких проекций Ирининого мозга. – Вот эти области – здесь и здесь, – тонкий лучик-указка побежал по увеличенным программой участкам, – поражение органического характера. Память, за которую отвечают именно эти участки мозга, потеряна безвозвратно. А вот здесь и здесь – барьер искусственного нетравматического характера. Судя по его структуре, он должен рассеяться сам.

    – Когда? – Ирина судорожно стиснула пальцы.

   Вспомнить себя! Вспомнить всё! Может быть, уже прямо сейчас! По спине прошлись ледяные мурашки, сердце замерло, остановившись на миг, и зачастило дальше с удвоенной скоростью. Вспомнить всё! Прямо сейчас…

   От полугода до года, примерно, – пожал плечами доктор Тонкэрим. – Я проведу тщательный анализ… возможно, удастся определить срок точнее. Но что я определённо вижу сейчас: трогать этот барьер нежелательно. Лучше всего всего подождать, когда он рассеется сам.

   Нежелательно, но возможно? – спросила Клаемь. – Возможно вскрыть и извлечь информацию?

   Ирине очень не понравилась формулировка. Вскрывают обычно консервные банки. И извлекают из них же. Судьба самой консервной банки – мусорный бак, обычно! – как правило, никого не волнует.

    – Да, – признал Тонкэрим. – Возможно. Насколько это критично, решать вам, госпожа Эпи. Поскольку именно вы одновременно заинтересованное лицо, наделённое должным объёмом власти, и опекун девушки.

    – А я? – Ирина начала злиться. – Я на что-то имею право в данном вопросе?

    – Я вас предупреждал, – тихо сказал психолог. – Вы сами настояли.

   На самом деле, у вас нет ничего, кроме проблем, И-ри-на, – сказала Клаемь, тщательно выговорив имя подопечной, очевидно, её так и тянуло сказать Ирен, но она не сказала, подчёркивая тем самым важность разговора. – Бэлен лиданум! Надеюсь, вы не будете без моего позволения…

    – Не буду, – врач поспешно подняла ладонь, не дослушав. – Благодарю, Клаемь.

    – О чём вы? – спросила Ирина, переводя взгляд с одного лица на другое. – Объясните!

    – Вы мне нравитесь, – сказала Клаемь. – На удивление, достойно держитесь. К тому же, учитывая рисунок органических повреждений, скорее всего, сохранённая под барьером память не добавит сколько-нибудь существенной ясности к тому, что наш спецслужбы уже знают по этому делу. Поэтому не вижу смысла ломать ваш разум ради дополнительной, возможно, не актуальной на данный момент, информации. Но возможность её всё-таки извлечь, если понадобится, меня радует.

   Ирина обхватила себя ладонями за плечи. Она мало что поняла в словах Клаемь. Но чувствовала всеми нервами, что прошла сейчас по грани чего-то очень страшного.

    – Значит, придётся ждать целый год? – спросила она у Тонкэрима.

    – Да, – кивнул он. – Может быть, меньше…

    – Спасибо. Я… я свободна?

    – Да…

    – Тогда я пойду…

    – Провожу, – вызвалась Клаемь.

   Ирина не обрадовалась такой компании. Кажется, Клаемь опекает далеко не всех попаданок с амнезий, а только одну-единственную. Её опека – это её работа. Часть работы.

    – Вы тоже на спецслужбы работаете? – угрюмо спросила Ирина, поддевая носком камешек на дорожке.

   Они шли через чёрно-белый парк, и холодный, так и хотелось сказать, северный, ветер бил в лицо. Неприятно. Этак и простыть недолго.

    – Нет, – ответила Клаемь. – Я отвечаю за социальную службу Дармреа.

    – Вы начальник этой службы, не так ли?

   В некотором роде, – признала она. – Но ваш случай уникален, Ирен. Требует особого надзора. Не обижайтесь, ради вашего же блага. Вы хотите выжить?

    – Вопрос… Конечно, хочу!

    – Я вам не враг, – сказала Клаемь, подумала и добавила честно: – Пока.

    – Пока? – уточнила Ирина с горечью.

    – Пока вы не нарушаете закон, вы можете рассчитывать на мою руку.

    – Спасибо… – тихо поблагодарила Ирина.

   А про себя подумала, что к Клаемь лучше вовсе не обращаться лишний раз. Она здесь явно шишка очень большая. А от таких нужно держаться как можно дальше. Целее будешь.

    – Пойдёмте, – Клаемь цепко взяла Ирину под локоть, – Проведу в Оранжевый городок…

    – Куда?! – не поняла Ирина.

   Оранжевый городок. Вы будете там жить в рамках положенного вам по закону социального пакета.

   Почему городок звался оранжевым, Ирина поняла, когда увидела аккуратные двухэтажные домики, выкрашенные в яркий апельсиновый цвет. Они стояли на террасах, поднимающихся вверх гигантской спиралью. Террасы соединяли витые деревянные лестницы с резными перилами, а в центре спирали находилась темная полупрозрачная колонна, внутри колонны что-то двигалось. “Лифты”, – поняла Ирина, и не ошиблась. Но Клаемь свернула в сторону от лифтов, к одной из лестниц.

   Второй ярус, широкая полукруглая площадка, фонарики-цветы на низких перилах, столик и лавочка дизайном под выросшее стихийно диковинное растение… Белая листва, отгораживающая внутренний дворик от соседей. За дверью – просторная гостиная-холл, кухонный блок, коротким коридорчиком налево – лестница на второй этаж и дверь в санузел. Чистый, “деревянный” запах новой мебели.

    – Обживайтесь, – Клаемь передала тонкую тёмную полоску браслета. – Это ваш унус – универсальное устройство, настроенное только на вас. Здесь и ключ, и карта-маршрутница по городу, и коммуникатор, самое главное – ваш личный идентификатор, подтверждающий ваши права. Не советую терять.

   Ирина кивнула, загибая браслет унуса на руке. Кончики прибора, едва коснувшись друг друга, мгновенно срослись в единое целое.

    – А как его снять? – занервничала девушка.

   Очень просто, – Клаемь показала, – нажимаете пальцами в любом месте, вот так, – и браслет тут же из кольца превратился обратно в ленту. – Но, как я уже говорила, терять не советую. Это ваш идентификатор личности. Всегда предъявляйте, когда будут спрашивать.

    – А будут?

    – Обязательно будут, вы здесь человек новый. Запомните так же ячейку вашего дома: Оранжевый городок, белый ярус, сине-серый. Давайте, поставим точку на карте… вот так, смотрите. Если заблудитесь, карта вас всегда выведет сюда. Но пока бродить на большие расстояния не советую, вам это будет нелегко. Кстати, завтра необходимо будет придти к Бэлен лиданум на приём. Поработайте с картой, создайте маршрут...

   С картой работать оказалось не так легко, как можно было подумать. Смущала цветовая кодировка адресов. Прямо все оттенки радуги в различных комбинациях, и их оттенки. Некоторые цвета Ирина не различала. “Запоминайте”, – посоветовала Клаемь. – “Просто запоминайте. Есть ещё грамота для слепых, рекомендую освоить. Вечером на ваш унус придёт обучающий пакет. Это – важно, поскольку спектр вашего зрения лежит в другом диапазоне. Развивайте сенсорику. Пригодится...”

   Клаемь терпеливо объясняла, показывала бытовую технику, рассказывала, как пользоваться ею. Ирина не запомнила половины рассказанного. Слишком много непривычной информации в единицу времени, мозг не справлялся с нею.

    – Что-то у меня душа не лежит оставлять вас здесь одну, – внезапно призналась Клаемь.

   Она встала, прошла к окну. Отодвинула нити с нанизанными на них прозрачными камешками – короткий сухой перестук неприятно напомнил что-то. Что-то, чего Ирина совсем не помнила, но эмоционально знала – оно неприятное.

    – Но ведь мне всё равно надо начинать дальше как-то жить, – сказала девушка. – Какая разница, сегодня или завтра?

    – Возможно, – неохотно ответила Клаемь. – Хорошо. Но если вдруг что, вызывайте меня. Мой визит у вас на горячем спуске. Смотрите, вот так… Обещайте, что не будете мужественно преодолевать проблемы в одиночку. Обещаете?

   Ирина пообещала. Клаемь ушла. И сразу стало как-то зябко и пусто. Как будто родители куда-то ушли и оставили дома одну. Ирина перебрала пальцами нитяные шторы. Понятие “родители” ничего не стронуло в памяти. О главном гаде, Артудекте, эмоции были. О киллере Флаггерсе – ещё какие! О муже и сыне – да. А родители…

   Доктор Тонкэрим сказал – дочь какой-то здешней женщины, геном которой используют бандиты, чтобы дёргать нервы местной правящей семье. Весело, если вдуматься. Может, вырастили в пробирке и родителей как таковых не было? Но откуда тогда эти обрывочные вспышки памяти из прошлой жизни? Город Ставрополь. Воздушный змей из детства. Чьи-то сильные руки, поднимающие вверх, в синее небо, к солнцу. Если это не руки отца, тогда чьи? Голова болела думать.

   Полгода, сказал психолог. Полгода, может быть, год. И память вернётся. А пока будем просто жить.

   Снаружи стоял тёплый сиренево-синий вечер. Пахло цветами, землёй, почему-то сосновой хвоей. Белые треугольные листья слабо ворошил ветерок. Интересно, есть ли здесь зелёные растения? Если да, надо будет их у себя развести… Вообще как-то устроиться, с уютом. Похоже, здешняя жизнь – это надолго, если не навсегда.

   Сына бы вернуть! Ирина прикусила костяшки пальцев – больно. Вернуть бы сына и мужа, а всё остальное неважно, неважно… неважно, где жить, важно – с кем.

   По центральной спирали-улице можно было подняться наверх, мимо таких же террас с домиками. Ирина решила, что сделает это позже. Сейчас ей захотелось вернуться в парк…

   Она спустилась вниз, бездумно ведя ладонью по перилам. Шершавое дерево отвечало приятным теплом. Миг, и внезапно вспыхнули мягким синим светом фонарики вдоль лестницы, центральной улицы, у домов. Вспыхнули, и медленно увеличили яркость, с синего до беловато-розового. Красиво…

   Парк начинался сразу, короткой гравийной дорожкой и большой клумбой из оранжевых цветов. За клумбой дорожки разбегались в семи направлениях, Ирина выбрала ту, в конце которой блестело ярки серебром озеро. К воде вышла быстро, и замерла при виде открывшейся взгляду красоты. За озером начинался крутой откос, все деревья и городские постройки уходили вниз, и создавалось впечатление, будто озеро парит во внезапно близком небе. Уходящее солнце подсвечивало длинные перья тонких облаков – малиновым, фиолетовым, сиреневым, пурпурным, алым, снова малиновым. Облака бросали на зеркальную водную поверхность разноцветные сполохи. А у берега поднимались из острых резных листьев крупные ало-зелёные цветы на толстых ножках.

   В цветах кто-то возился. Крупный мужик, в тёмном мешковатом комбинезоне, с подкатанными выше колена брючинами. Он ухаживал за растениями: срезал специальными ножницами подсохшие цветоносы, убирал побуревшие и поникшие листья, – словом, заботился. Местный садовник, ясное дело.

   Мужчина обернулся на звук шагов, и Ирина невольно отшатнулась назад. Хмурое, исполосованное старыми шрамами лицо, подсвеченные закатом длинные, вьющиеся волосы – тёмно-багровые, как засохшая кровь. Тяжёлый, давящий взгляд. Кто бы он ни был, но садовником явно работал лишь последние лет пять, не больше. Ирина пятилась, пока не споткнулась о какой-то декоративный камешек, попавший под ноги именно сейчас. Не удержала равновесия, больно шлёпнулась на пятую точку, ободрав ладони о проклятый, острый, как осколки стекла, гравий. И слёзы хлынули.

   Закусила губу, до боли, до противного солоноватого привкуса собственной крови во рту, – не помогло. Так и сидела, постыдно размазывая по щекам непрошенную сырость.

   Шаги. Неспешные тяжёлые шаги, хруст гравия под подошвами. Ирина, всхлипывая, подняла голову. Если всё равно умирать, так хотя бы не пряча глаз!

   Садовник вблизи оказался ещё выше и страшнее. Но убивать почему-то не спешил. Смотрел сверху вниз, и по его изуродованному лицу решительно ничего нельзя было понять. Что он сейчас сделает? Ударит? Убьёт?

   Он протянул руку.

   Медленно, как во сне, Ирина вложила пальцы в его большую ладонь.

   Садовник помог ей подняться, но и только. Сразу же ушёл к своим любимым кувшинкам. Не сказал ни слова, кстати. Может быть, немой. Или глухой. Или какие-то у него проблемы ещё. «Это у тебя проблемы!» – сердито сказала себе Ирина. Что правда, то правда. Проблем – с головой!

   Она отлепила взгляд от широкой спины своего благодетеля и побрела по тропинке дальше. Рука помнила прикосновение – горячее, пронзившее до самых пяток. Странное, пугающее чувство, будто этого парня уже видела, будто его хорошо знала, а вот сейчас встретила снова. Может быть, и знала! Кто скажет. Ирина аж остановилась. Оглянулась. Нашла среди кустов согнутую фигуру. «Копается в воде», – поняла она, – «осматривает корни». Вот ещё беспокойство! Гадай, знакомы или незнакомы, и случайна ли нынешняя встреча.

   Проклятые дыры в памяти! Полгода, может быть год. Так долго! Этак же можно с ума сойти!

   Вечер угас окончательно. Зажглись фонари. Небольшие, круглые, в полметра высотой – по краям дорожек. И плоские – высоко над головой. Ветер улёгся, стояла холодноватая неподвижная тишина, приправленная свежим хвойным ароматом. Ирина проверила – хвоей пахли всё-таки именно деревья. Парк словно вымер – ни души, как в середине ночи. А может быть, здесь всегда было так. Непопулярное место.

   Теперь Ирина находилась на другой стороне озера, откуда прекрасно просматривался её Оранжевый городок – гигантская спираль, упирающаяся сверкающей вершиной в небо. Поодаль стояла такая же конструкция, но подсвеченная уже жёлтым. Жёлтый городок? Наверное. Дальше – ещё один, Розовый уже. И ещё один. И ещё! Зелёный. Лиловый. Белый. Зеленовато-синий. Строгий Серый. Сколько же их! Целый квартал?!

   Поверхность озера ощутимо зеркалила, отражая городские и парковые огни. Гулко шлёпнула хвостом крупная рыба. Ирина почти увидела её – тёмный силуэт, стремительно уходящий куда-то вправо. По воде пошли волны-скобки, размазывая фотографию противоположного берега в яркое многоцветье.

   Надо было возвращаться.

   Ирина пошла обратно, но перепутала дорожки и свернула на ту, которая увела её совсем в другую сторону, к другому озеру, с островком посередине. Небольшой островок тонул во мраке и на нём спали, стоя на одной тонкой ножке и поджав под себя вторую, какие-то большие длинноклювые птицы, похожие на аистов. Может быть, в дневном свете никакого сходства с аистами они бы не показали. Но издалека, в темноте, их силуэты здорово напоминали аистов, как их ещё рисуют на картинках, например, к детской сказке «Аист и лиса»… А точно аист там был, не другая какая птица? Ирина засомневалась, но вспомнить правильное название сказки не смогла. Да и саму сказку почти не помнила, что-то там ещё про кувшин было и тарелку, а что… Дыра.

    Ирина вздохнула. Вот она, макушка родного городка, приветливо светит оранжевым из-за деревьев. Но вернуться к ней – та ещё задача. Будем мучить карту…

   Но она не успела. Навстречу шли трое, один впереди, двое чуть позади. Причём первый шёл так, словно всё вокруг – его личная вотчина. Ирина оценила осанку, поворот головы, походку. Костюм из светлой, дорогой на вид ткани. Идущие позади явно были одеты попроще – в чёрное. Охрана? Почётный эскорт? Точно, король, как он есть. Девушка на всякий случай отступила в сторонку, чтобы пропустить. Ну их. Не заметят, и ладно. Или это королевские владения? Холодный пот потёк по спине: влипла. Вот почему народа на дорожках минус ноль! Но, с другой стороны, никакого же запрета не было! Никаких там запрещающих барьеров! И, чёрт возьми, что теперь-то делать, ниц падать, землю лизать, что тут у них принято в таких случаях… чтобы башку с плеч не снесли…

   Поздно.

   Один из чёрных плавно повёл в рукой, и в лоб Ирине взглянуло чёрное же дуло, показавшееся бездонным. «Сейчас убьют!» – панически подумала она, инстинктивно закрывая лицо ладонями. Чем ладонь поможет от пули или лазерного разряда… или чем они здесь стреляют! …

   Земля плавно поехала из-под ног. Всё. Убили. Но почему тогда не больно?

   Она очнулась на чём-то твёрдом. Живая! Приоткрыла глаза – над головой качались ветви деревьев, чёрные на фоне яркого, благодаря разноцветной городской подсветке, неба. Ирина осторожно села, спустила ноги с лавочки. Всё-таки, каменная лавочка – не самое приятное место для лежания.

   На противоположном конце лавочке сидел, поджав ноги, давешний король и смотрел на девушку как… Ну, наверное, так на нематоду смотрят через микроскоп. Или ещё на какой-нибудь патогенный микроб, подлежащий срочной фильтрации. Ирина с испугу шарахнулась назад и непременно свалилась бы на землю, если бы её аккуратно не придержали.

    – Ну, ну, ну, ну, – с раздражением выговорил Король, – не надо. Молодыми женщинами я не питаюсь.

   Ирина судорожно сглотнула, не зная, что на это ответить. Исключая то, что один из сопровождающих Короля (прозвище как раз по нему! Пусть за ним и остаётся) едва не пристрелил, как собаку, и то, что она, Ирина, сознание потеряла, шлёпнувшись аккурат его величеству под ноги, что ещё можно было тут сказать. Но Король спас положение сам:

    – Вы – Ирен Исмартав?

    – Д-да…

   Исковеркали имя окончательно. Но не в драку же лезть? А ещё от Короля исходил тонкий, древесный запах с еле ощутимой горечью степных трав. Так могла бы пахнуть полынь, если бы она росла в этом мире…

    – Отлично. Хотел вас увидеть, но вы сами вышли мне навстречу.

    – З-зачем… – Ирина поняла, что заикается, и сердито замолчала.

    – Любопытно, – пожал Король плечами.

   Любопытно ему. Нашёл инфузорию-туфельку! Приступ злости вызвал дрожь в пальцах, голову на мгновение задёрнуло, но ума всё же хватило удержать свой бескостный язык на привязи. Позже Ирина узнает, что для любого из оль-лейран «любопытно» – лейтмотив всей его жизни. Ради собственной выгоды – он ещё крепко подумает, стоит ли связываться. А вот из чистого, незамутнённого, почти детского любопытства – влезет куда угодно, не заботясь об обратной дороге. Ни статус, ни возраст значения при этом не имели никакого.

    – Посмотрели? – тихо спросила Ирина, стараясь не показаться слишком уж наглой и дерзкой, а то кто его знает, сейчас как прикажет своим присным голову открутить... За недостаточно почтительный тон. Это только в книжках дерзкие девушки с нулевым социальным статусом нравятся эльфийским королям с первой же хамской реплики. В жизни оно немного по-другому происходит.

    – Да, – Король явно забавлялся.

    – А м-можно… можно, я тогда уже пойду?

    – Вы куда-то спешите?

   Ирина помотала головой: нет.

    – Тогда потерпите ещё немного. Дело в том, что женщины с вашей внешностью часто участвуют в разного рода неприятностях, в том числе с необратимыми жертвами, происходящих в моих городах. Они порядком надоели всем нам, и у многих уже выработался условный рефлекс: видишь такую – стреляй на поражение.

   Ирина кивнула. Похоже, другого извинения ждать не придётся.

    – Вас спас браслет идентификатора на запястье. Ни у одной из смертниц ничего подобного никогда не было. И быть не может, – сурово добавил Король. – Кто ваш временный опекун?

    – Клаемь…

    – Клаеммеларасвешнь, – Король поморщился, будто лимон под дулом пистолета разжевал.

   Он хорошо знал Клаемь, судя по тому, что не запнулся, произнося её полное имя.

    – Браслет-идентификатор защита всё же слабая. Его ещё нужно увидеть, а увидев, – опознать. Полагаю, вы не будете возражать против защиты получше?

   Спросил! Кто же, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, против такого возражать будет?

    – Отлично.

   Король поднял руку ладонью вверх, и над нею разгорелось холодное зеленоватое, – так и просилось на язык определение «бесовское»! – пламя. Этой пылающей ладонью он прикоснулся к Ирининой щеке, стремительно и вместе с тем неожиданно легко, даже нежно. Ирина не успела отдёрнуться, да и отдёрнешься тут, когда тебя держат за плечи стальной хваткой. Кожу на мгновение ожгло, словно разрядом электричества. Девушка тут же схватилась за щёку, но не почувствовала ничего, разве только лёгкое покалывание в месте прикосновения.

    – Так-то лучше, – удовлетворённо сказал Король, легко поднимаясь с лавочки.

   Бросил своим приближённым что-то повелительное и удалился, Ирина долго смотрела в его ровную, как палка, спину, пока ночные сумерки позволяли.

   Потёрла щёку – ничего… Щека как щека. Ну, и ладно. Надо выбираться отсюда, не до утра же сидеть. И холодно, и лавочка жёсткая. Ирина вздохнула, раскрыла карту-маршрутницу, как учила Клаемь, и стала строить обратную дорогу.

   Утром солнце заглянуло в ненастроенные окна, и Ирина проснулась с головной болью: напекло. Про окна что-то такое она вчера слышала, но не усвоила. Придется разбираться или искать другое место для сна.

   Она спустилась вниз, отыскала санузел и долго соображала, как вся эта высокая технология работает. И если с унитазом проблем не возникло, почти не возникло, будем честными, то принять ванну или, на худой конец, душ не хватало воображения. Большая лысая круглая площадка в углу не вызывала доверия. Ирина вздохнула, потёрла пальцем, как учила Клаемь, свой унус – браслет-идентификатор на запястье, и, чувствуя себя полной дуррой с добавочной хромосомой в наборе, попросила умную машинку поделиться подробностями.

   Подробностей получила вагон, включая материалы для взрослых по всем расам Анэйвы, кроме сийтапельв. А вот запрос надо формулировать точнее! И, кстати, почему сийтам такой санузел не подходит? Унус охотно откликнулся на мысли вслух и подробно показал, почему. Ирина поспешно приказала экрану отключиться. Но развидеть информацию не вышло: ну, и раса! Инопланетная, черт её подери. Как они тут вообще прижились, среди людей-то?!

   После водных процедур, Ирина пошла на кухню. Самое время сообразить себе что-нибудь на завтрак. Клаемь что-то говорила о линии доставки, о встроенном пищевом синтезаторе… Наученная горьким опытом, девушка дополнительно попросила унус исключить любые материалы для взрослых. И получила на завтрак что-то вроде сладкой каши, стакан сока, на вкус – яблочно-апельсинового, твердое печенье с фруктовой начинкой.

   “Жизнь хороша!” – довольно думала Ирина, сгружая в мусороприемник одноразовую посуду.

   Может быть, стоило обзавестись собственным набором тарелок и ложек, чтобы не есть на пластике. Найти в списке продуктов что-то, близкое к чаю или, еще лучше, кофе. Подумать над бытоустройством вообще. Одежда. Плед. Кот… Но с котом вот уж точно будет проблема, вряд ли на планете Анэйва они водятся. Да уж.

   Ирина взяла еще сок, вышла на порог. Маленький, на удивление уютный дворик, увитая седым плющом стена, за которой – пешеходная дорога на верхние и нижние ярусы. Есть ли здесь зеленые растения? Может быть, удастся оформить внутренний дворик максимально похожим на тот, о котором плавали в битой памяти мутные осколки воспоминаний… Там были цветы, большие, красные. Розы, кажется так. Ромашки с мелкими белыми лепестками и желтой серединкой. Синие пролески. Тюльпаны.

   Цветной метелью кружились перед глазами картинки: название цветка и его образ. Пион, и тут же – большой куст с каплями на упругих листьях, пышные, нарядные розовые цветоносы. Гвоздика. Оранжево-желто-коричневая волна кудрявых цветов, терпкий запах, запутавшийся в кустах алый осенний лист. Чернобривцы. Эти гвоздики почему-то называли еще чернобривцами…

   А по внешней дорожке шел скандал.

   Ругались на языке Дармреа, который Ирина знала, спасибо законам Анэйвалы, дающим попавшему сюда принудительное обучение языку той расы, у которой оформлялось, согласно дежурной очереди, гражданство.

    – Перестань бегать за этим типом, – сердито выговаривала женщина, судя по интонациям – оль-лейран, это у них так перекатывались в разговоре гласные, ни с кем другим не спутаешь. – Перестань, кому говорю! Добром не закончится!

    – Да отстань ты от меня со своим добром! – потребовал злой девчоночий голос. – Я его люблю! Люблю, ясно тебе?

   Голос девочки напомнил несчастную администратора Лилому РахСомкэ, погибшую во время теракта… Ирина поежилась, вспоминая собственных двойников-смертников. Неприятная память, что ни говори.

    – Так разлюби, – холодно посоветовали девочке.

   Отменный совет! Можно даже не гадать, что ответит девочка! Но девочка умудрилась Ирину удивить:

    – Любовника своего разлюби, – дерзко заявила она.

    – Кое-кто считает себя взрослой? – с тихим бешенством осведомилась мать.

   Судя по голосам, они как раз остановились напротив Ирининого двора. И обеим было плевать, слышит их кто-нибудь еще или же нет. Ирина очень осторожно перетекла к стене, тихонечко раздвинула листья.

   Да, так и есть. Девчонка – чернокожая, стоит спиной. Мать – оль-лейран, четкое лицо волевой, властной женщины, далеко не с нижних этажей карьерной лестницы.

    – Я уже давно знаю, откуда берутся дети. И как именно они получаются. Ладно, отец тебя взял из жалости, а сейчас ему наплевать. И мне плевать тоже, чтобы ты знала! Но ты хочешь, чтобы я Рахсата разлюбила. Так вот, сначала своего разлюби. А я посмотрю, подумаю…

    – Все у тебя? – холодно спросила женщина.

    – Ага, – весело подтвердила девочка.

    – Тогда слушай. Любишь – люби. Можешь даже метаморфоз пройти, мне уже плевать тоже. У тебя нет больше матери.

   Повернулась и пошла, держа спину очень прямо. Девочка, судя по позе, скорчила вслед отменную рожу. Но, когда мать исчезла из виду – спустилась на ярус ниже, откуда уже ничего не могла ни увидеть, ни услышать, – девочка села прямо на дорожку и отчаянно разрыдалась. Вот так. Дерзкая, смелая, храбрая. Но маленькая и глупая…

   Ирина вышла из дворика. А что было делать, не бросать же? Хотя не ее это санта-барбара, не вмешиваться бы… Но когда на твоих глазах захлебывается слезами ребенок, трудно равнодушно оставаться в стороне.

    – Эй, – тихонько позвала Ирина, останавливаясь рядом. – эй…

    – Отвали, – злобно огрызнулась девочка.

   Ирина подумала и села рядом.

    – Я тут первый день, – сказала она. – Меня Ириной звать. Может, заглянешь ко мне? Умеешь кухонным синтезатором пользоваться?

    – А ты не умеешь, что ли?! – девочка даже плакать перестала, подняла голову.

    – Он мне кашу какую-то выдал, – покаянно призналась Ирина.

    – Кашу! – фыркнула девочка, и вдруг сунула Ирине черную ладошку: – Кмеле. Имя, в смысле.

   Ирина серьезно пожала девочке руку:

    – Привет, Кмеле.

    – Привет, Ирина.

    – Пошли. Я мяса хочу. А ты?

    – И я, – девочка отерла щеки, легко поднялась, помялась немного, потом спросила: – А что у тебя лицо такое?

    – Какое? – не поняла Ирина.

    – Ладно, пролетели. Пошли!

   С синтезатором Кмеле обращаться умела. И, самое, пожалуй, главное, умела объяснить, как именно надо получать то или иное блюдо. Итогом краткого ликбеза стал невероятно вкусный плотный завтрак. С мясом и даже выпечкой. А вот вместо чая и кофе местные пили сок чего-то там, не запомнилось название. Синеватого прозрачного цвета, со слабым вкусом мёда, клубники и незнакомых трав. Ирина искренне понадеялась, что никакого наркотического опьянения напиток не организует.

    – А ты к нам надолго? – спрашивала Кмеле, расправляясь со своей порцией жаркого.

    – Навсегда, наверное…

    – Шутишь? – девочка не донесла вилку до рта, смотрела изумлённо.

    – Какие уж шутки, – вздохнула Ирина. – Я сюда попала случайно, я вообще не отсюда.

    – Это видно. А откуда ты попала?

    – Из закрытого мира, говорят.

    – Из закрытого мира! – глаза у Кмеле загорелись хищным огнём. – А какого? А где ты там жила? А как? А…

   Ирина подняла ладони:

    – Кмеле, притормози! Я не помню ничего. У меня амнезия.

    – Засада, – прокомментировала девочка, отправляя кусок в рот. – По башке отгрузили? Бывает.

    – Может, и по башке, – угрюмо отвечала Ирина. – Не помню.

   Что-то в девочке смущало её. Может быть, золотистые волосы, алые на кончиках. Где-то у кого-то уже видела такое. Похоже, не краска, а естественный цвет. Каждый волос нёс в себе сразу несколько оттенков. Золотой у корня, жёлтый в середине с переходом в алый на кончике. На ассиметричной стрижке смотрелось впечатляюще. Помимо волос – взгляд, посадка головы, губы…

    – Послушай, – сказала Ирина, вспомнив наконец-то человека, – а ты не родственница ли Харгаму Тонкэриму?

    – О, так тобой мой папка занимается! – восхитилась Кмеле. – Ну, ты к кому надо попала! Он, знаешь, самый лучший, он таких психов из таких ям вытаскивал… и тебе голову поправит, вот увидишь!

    – Мир тесен, надо же, – пробормотала Ирина, добывая себе ещё стакан синего сока.

   Про психов, вытащенных из ям лично доктором Тонкэримом, Ирина решила проглотить. Конечно, за кого ещё её здесь могут принять! Ходит на психотерапию, бытовой техникой пользоваться не умеет. Ясное дело, психичка. Или житель отсталого закрытого мира. В глазах девочки, похоже, оба определения стояли на одной доске.

    – А может, ты мне ещё про кого расскажешь? Я вот вчера двоих интересных встретила…

    – Расскажу, – весело пообещала Кмеле. – Кого ты вчера встретила?

   Ирина подумала и рассказала про Короля.

    – Это Тоункем Бэйль Дорхайон, – с готовностью назвала имя Кмеле. – Глава Старшей ветви Дорхайонов, самодур и злобная тварь.

    – Он не показался мне злобным, – осторожно сказала Ирина, трогая пальцами щёку, помнившую вчерашнее прикосновение Короля.

    – Ещё он справедливый, – кивнула Кмеле. – Так что ожидаемо.

    – Погоди, а как в одном человеке сочетаются «справедливость» и «злобная тварь»? – не поняла Ирина.

    – Это ты у Тоункема спроси, как он сочетает, – хохотнула Кмеле. – Да злопамятный он очень, – сжалившись, объяснила она. – Вот совершишь глупость, ты эту глупость отработаешь и искупишь, пройдёт тысяча лет, сама уже забудешь и все вокруг забудут тоже, что там было когда-то. А он тебе всё непременно вспомнит в мельчайших частностях.

    – Ясно, – кивнула Ирина. – Значит, не буду делать глупостей.

    – Смешная ты! Как же без глупостей?

    – Ну, как-нибудь. А вот второй… – и Ирина рассказала о садовнике.

    – А, это Алавернош, – сказала Кмеле. – Он когда-то в армию завербовался, на дальние рубежи. Есть там проблемы с одними… уже не первый век замес идёт. Вернулся оттуда израненным и со сквозняком в башке. Теперь цветочки выращивает, по программе реабилитации. Ну, то есть, он уже не опасный, на людей не бросается, не то, что в первые дни. Но, знаешь, ты держи дистанцию. Так, на всякий случай.

    – Что, убьёт? – поинтересовалась Ирина, вспоминая садовника.

   Мрачный тип и, чего уж там, действительно страшный. Эти шрамы на лице… и взгляд… и руки…

    – Цветочек в его присутствии затопчешь – ещё как убьёт. Дней двадцать орать будешь!

    – Мёртвые не орут, Кмеле, – заметила Ирина.

    – У Алаверноша – орут, – не согласилась девочка.

   Всё понятно. Кмеле, мягко говоря, свирепость садовника явно преувеличивает. Сочиняет, одним словом. Коротко говоря, врёт. Не со зла, а по причине собственной юной дурости. Да, бывший солдат, смотрящий за клумбами, – жуть, если вдуматься. Военная жизнь для него окончилась. А в мирной нет места среди людей. Нашёл себе дело… или его принудили? Надо будет спросить. Только не у Кмеле, Кмеле страшилку сплетёт и глазом не моргнёт!

   Но если бы Алавернош был так опасен, как девчонка заливает, никто не позволил бы ему работать в городе. В крайнем случае, сослали бы на какую-нибудь глухую ботаническую станцию, раз он цветочки любит, с крепкими санитарами в качестве добровольных помощников по саду.

   Хрустальный звук, будто что-то лопнуло и раскатилось сотней мелодично пересмеивающихся колокольчиков, возник буквально везде. Кмеле схватилась за запястье, у неё был на руке точно такой же браслет-унус, как у Ирины, только чёрного цвета, полностью не заметный на чёрной же коже:

    – Ой! Я ж на занятия опаздываю!

    – Учишься? – спросила Ирина.

    – Да, на пилота-атмосферника, и у нас сейчас как раз практические… Атмосфера – это сила! – крикнула она уже от порога.

    – А пространство? – поддела её Ирина. – Скажем, в районе какой-нибудь чёрной дыры?

    – Пхэк, дыра! – фыркнула Кмеле. – Дыра – ерунда, а вот тропический циклон в плотной метановой атмосфере с коэффициентом Неррема восемь... Всё, до встречи, побежала!

   Спускаться с третьего яруса не так уж далеко, но когда спешишь – критично. К лифтам бежать – в противоположную сторону, тоже лень. Поэтому Кмеле махнула прямо через низкую ограду – вниз. Ирина вскрикнула и бросилась смотреть. Но девчонка ничуть не разбилась. Судя по тому, как резво взяла старт в нужном направлении, не отбила даже пятки. Наверное, у неё был при себе какой-нибудь… Ирина напряглась и вспомнила термин из научной фантастики: гравитатор. Да, гравитатор. Или антиграв. Что-то, что позволяет сигать с такой высоты и не сворачивать себе при этом шею. А может быть, здесь, за оградой, существовало какое-нибудь силовое поле, не дающее неудачникам разбиться? В любом случае, повторять Кмелин подвиг Ирина не собиралась.

   Она спустилась вниз и пошла, куда глаза глядят: побродить по городу, посмотреть, как здесь люди живут.

   Люди жили хорошо!

   Парки, дома-террасы, вкусный воздух, поднимешь голову к небу – воздушные трассы, транспорт несётся во всех направлениях, но от дорог не долетает ни звука. Странно и дико видеть подвижные тонкие тени под ногами, но не слышать характерного для скоростной трассы шума…

   Дома-террасы разошлись, открывая огромное пространство, за которым вздымался на невообразимую высоту громадный лес. С такого расстояния трудновато было различить детали, но если прикинуть размеры хотя бы приблизительно – деревья явно превосходили по высоте городские террасы-кварталы. Даже городские трассы поднимались вверх, чтобы соблюсти должную дистанцию от макушек гигантских крон. И ещё: лес был зелёным!

   Ирине захотелось непременно пройти туда. Пусть – далеко, ну, и что. Оказаться под зелёной листвой… посмотреть на солнце сквозь зелёные ветки… вдохнуть неповторимый родной запах зелёного леса…

   Но сначала надо было пройти по гладкой степи, поросшей серебристо-жёлтым вродековылём по колено. Пушистые колоски приятно щекотали колени, льнули к коже, мягкие, невесомые касания, будто лёгким пёрышком водят, Причудливая вязь тонких деревянных дорожек уводила вдаль, к тонкой тёмной арке моста, выгнувшейся то ли над пропастью, то ли над рекою. Хотя одно другому не мешало, река спокойно себе могла течь по дну пропасти.

    Ирина пошла по одной из дорожек, с любопытством оглядываясь. Дорожка вилась, сплетаясь и расплетаясь с другими такими же, упругая, овальная, в тонких трещинках, похоже, настоящее дерево. Наклонилась пощупать – шершавая, тёплая, со слабым сандаловым запахом. Дерево!

   Да, в пропасти была река. Точнее, РЕКА! Огромная, полноводная, от края до края, и, судя по отметкам воды на гладком граните, уровень реки поднимался когда-то метров на семь от нынешнего. Вровень с берегом почти. Наверное, река впадала в океан… Но, сколько Ирина ни всматривалась, увидеть что-либо, кроме уходящих к горизонту берегов – на одном лес, на другом город – не удалось.

   А ещё река почему-то была пустой. Ни барж, ни рейсовых пассажирских, ни даже прогулочных – ничего. Даже птицы не летали. Ирина вспомнила, что и в городе, в общем-то, было не слишком-то людно, птиц тоже не наблюдалось. Рабочий день в разгаре? Гуляют по вечерам? Или, может быть, ранним утром. Или вообще жизнь начинается только ночью, а днём все спят… А пернатых выставили вон с улиц, чтобы не мешали жить.

   Далеко внизу дрожали над зеркальной гладью необычные пятнистые радуги. Защитное поле на случай, если кто-то свалится, перил ведь нет, бордюра нет, обрыв начинается сразу, словно землю отрезали гигантским острым ножом. «Лучше не проверять», – решила Ирина, но на край пропасти всё же села, свесив в звенящую влажную пустоту ноги.

   Лес на противоположном берегу полоскал в воде длинные, похожие на ивовые, ветви. С поправкой на то, что таких громадных ив не бывает в природе. Чем дольше Ирина смотрела на лес, тем больше замечала подробностей. Ветви как у ивы, но на макушках стоят вверх и покрыты рябым узором… цветами? Ветер доносил порывами с того берега сложный аромат, тонкий и нежный, но вместе с тем крепкий. Шиповник, чабрец, бергамот. Мята. Полынь. Ночная фиалка, аптекарская ромашка, роза. И что-то ещё, совершенно чуждое, но противным не назовёшь, наоборот.

   -Ай! – с ноги слетел ботинок, Ирина едва не кинулась за ним – подхватить.

   Слетел и понёсся вниз, стремительно превращаясь в маленькую точку. Десять метров до поверхности воды, говорите? Ха! Больше, намного больше. Ведь даже всплеска увидеть не получилось. Даже звук обратно не дошёл! И зло сорвать не на ком. Сама виновата.

   Ирина отползла от края, встала, сняла второй ботинок и отправила его к первому. Толку с него сейчас. Холодновато, на мягкой, влажной траве босиком. «Простыну!» – в отчаянии подумала девушка, поджимая пальцы.

   На деревянной дорожке стало легче. Поверхность прогрелась на солнце, по ней приятно было идти – шелковистая, слегка шершавая, тёплая, она не ранила нежные подошвы, наоборот, доставляла невыразимое удовольствие. Дорожки сплетались, расплетались, сливались друг с другом и вскоре под ногами пошла одна-единственная, широкая, как центральный проспект. Мост поднимался ввысь крутым горбом, серо-коричневый, в седых пятнах мха. Снова – без перил, отчего в душе рождался едкий холодок: вот сейчас ка-ак хлестнёт ветром! И полетишь вниз, без звука.

   В какой-то момент Ирина оглянулась, и увидела город как на ладони. Кварталы-террасы, спиральные шпили, транспортные потоки верхних уровней, синие пятна парковых озёр – под горячим, молочно-белым здешним солнцем. Сеть разбегающихся от моста дорожек царапнула память видом своим и рисунком, – что-то такое же Ирина уже видела. Где? Когда? Как?!

   Коротким всплеском – из детства, крутой песчаный берег озера, старые сосны, впившиеся корнями в ненадёжную землю. Ветер и вода год за годом вымывали из-под них опору, но сосны не сдавались, стояли насмерть, растопырив одревесневшие корни, похожие на лапы диковинных пауков. Запах озона после недавней грозы, громкое недовольное «квэк-квэк» шальной утки, где-то было у неё, по-видимому, здесь гнездо, и внезапно чахлая гвоздика-чернобривец, оранжево-коричневые круглые шарики цветов, мелкие, но несгибаемо-яркие.

   Ирина встряхнула головой, отгоняя видение. Корень. Вот чем был этот удивительный мост – гигантским корнем, протянувшимся от леса к городу.

    – Так ты живой! – сказала Ирина мосту.

   Мост не ответил ей. Но показалось, будто в неподвижном воздухе прокатилась некая упругая волна. Прокатилась, встрепав волосы и оставив зябкое ощущение присутствия. Ирина поёжилась, обхватывая себя за плечи. К ней как будто приглядывались, с любопытством и добродушной усмешкой. Как к ребёнку маленькому, впервые перекинувшему через бортик песочницы ножку – что малыш сделает дальше? Споткнётся, шлёпнется, расплачется? Или пойдёт вперёд, несмотря ни на что и вопреки родительскому окрику?

    Ирина встряхнула головой и пошла вперёд.

   Корень привёл под крону, внутрь завесы из длинных, гибких, оплетённых тонкими лианами ветвей. Лианы цвели пушистыми жёлтыми шариками и пахли почему-то хвоей, хотя не было вокруг ни хвоинки. Здесь царил прохладный зеленоватый полумрак, и уходили вниз, к воде, гигантские корни, не такие гигантские, как мостовой, но всё равно впечатляющие. А ещё ниже и левее в естественной корзинке из сплетённых ветвей стояла свечка пронзительно алого цветка размером с хороший дом. Ирина, не веря глазам своим, пробралась по корням ближе. Цветок слабо светился жемчужно-алым, протяни руку – и руку охватит багровое призрачное сияние.

   Какая красота! Ирина обнаружила, что забыла дышать. Она осторожно села, поджав ноги, показалось, будто корень слегка подался, принимая удобную форму. А цветок начал медленно раскрываться. Алые лепестки загибались вниз и расходились на полосы, открывая огромную коричневато-золотистую сердцевину-початок. Воздух наполнился сиреневыми искрами пыльцы с нежнейшим запахом, схожим с запахом цветов шиповника и полыни одновременно. Ирина поспешно прикрыла нос ладонями: незачем бы вдыхать… Но пыльца, словно у неё был разум или, что вернее, программа, обтекала гостью на расстоянии вытянутой руки. Захочешь – не поймаешь.

   Пыльца меняла цвет с сиреневого на алый, с алого на золотой, и снова на сиреневый. Время исчезло в танце сверкающих искорок безвозвратно. Ирина не сразу поняла, что ало-фиолетовый свет сквозь листья – это закат. Солнце садилось над городом, большой розово-фиолетово-алый шар, на который уже не больно было смотреть. Девушка шевельнулась, собираясь встать, и вдруг поняла, что не одна. Высокий мощный мужчина в строгом тёмном костюме смотрел на неё сверху вниз и хмурился. Вечерний свет рождал в его глазах красноватые блики, а по старым шрамам на лице, уходившим на шею и под ворот, Ирина узнала Алаверноша. По спине хлынуло едким страхом.

   «Всё», – обречённо подумала девушка, прикрывая глаза. – «Мне конец…»

   Но Алавернош не убивал её. Просто стоял и смотрел, а потом протянул руку, как тогда, в парке. Обмирая от ужаса, Ирина вложила в его широкую ладонь свои пальцы. И снова никто не убил её. Всего лишь бережно повели куда-то, и какое-то время она просто шла, старательно разглядывая корни под ногами – чтобы не запутаться, не поскользнуться и не споткнуться.

   Алавернош вывел её на мост и отпустил руку, пошёл рядом. Ирина стала украдкой разглядывать его. Если уж сразу не убил, то отчего бы теперь не посмотреть? Униформа садовой службы или как там эта контора называлась, мужику явно не шла. Сейчас, в гражданском костюме, он выглядел куда симпатичнее. Вместо банального хвоста соорудил из своих длинных кудрей сложную, заплетённую со знанием дела причёску. Одну прядь, слева, завил крупными угловатыми локонами и оставил болтаться, она спускалась ниже плеча… Ирина поймала хмурый взгляд и поспешно отвернулась.

   И увидела город.

   Море огней на террасах-кварталах, море огней в зеркальной глади реки, косые стрелы высотных трасс, неяркое бурое солнце в ало-сиреневой дымке, золотой шар луны… Ирина сбилась с шага, жадно смотрела. Какая красота!

   Корень-мост уходил вниз, пылая по краям фиолетовыми цветами. Их не было днём, они распустились только в сумерках. Наверное, будут светить всю ночь, а под утро скроются в бутонах. Вдаль по реке, справа и слева, ярко светились цепочки такого же мерцающего света – там тоже тянулись от леса к городу мостовые корни. Картина из тех, что врезаются в память и остаются в ней навсегда.

   Алавернош скупо улыбнулся кончиками губ. Учитывая шрамы, улыбка вышла кошмарненькой, но Ирина не испугалась. Она чувствовала, он – понимает. Бывший боец, старый раненый солдат, он хорошо понимает, что такое красота мира и почему можно стоять перед нею в полном изумлении столько, сколько нужно, и ни мгновением меньше.

   Алавернош осторожно коснулся пальцами её руки – мол, пошли. Ирина кивнула.

   У подножия моста их ждали. Клаемь, её легко было узнать по лысому, глянцевито блестящему черепу. И – мама дорогая! – вчерашний Король. Этот, как его, Тоункем Дорхайон, злобный самодур и справедливая тварь. Ирина сама не заметила, как оказалась за спиной у Алаверноша. А тот молча шагнул вперёд, но как-то так, что чёрные телохранители Короля переместились ближе, явно нервничая. Наверняка ведь знали, чего ждать от садовника в бою. Там, у цветка, никакой опасности от Алаверноша не исходило, но здесь его как подменили. Мобильная боевая машина для убийств в активированном режиме. В воздухе запахло крупными неприятностями.

   Король резко сказал что-то, Алавернош ответил скупым жестом. На повторную резкость – всё тот же жест. Каменное лицо, непримиримый взгляд. Готовность драться хотя бы и насмерть. Король драться насмерть задумался, Ирина видела. И уступать – кому, люди добрые, садовнику, комиссованному из армии! – не хотелось до чёртиков. И связываться с бешеным тоже. Но второе на пару со здравым смыслом перевесило. Король бросил ещё одну сердитую фразу, кивнул своим ухорезам и пошёл на мост, не оглядываясь.

   Клаемь, не таясь, перевела дух, вынула из-за пазухи расшитый платочек и промокнула блестящий от пота череп.

    – Ирен, – сказала она, – у вас талант.

    – К-какой? – заикаясь, спросила девушка.

    – Влипать в неприятности! Я вас теперь побоюсь одну оставлять. В ближайшее, по крайней мере, время.

   Алавернош пожал плечами и резко высказался в адрес ушедшего. Ирина подумала, что средний палец – два средних пальца! – в спину Королю жест универсальный и понятный безо всякого перевода.

    – Ал, – предупредила Клаемь, – однажды ты допрыгаешься.

   Да. Действительно, универсальный жест, Ирина правильно все поняла!

    – Допрыгаешься, допрыгаешься, – заверила садовника Клаемь. – Не спорь. Даль твоего незавидного будущего мне ясна, как прозрачный летний день. Что? Незаменимый? Ха. Ха. Ха.

   Из-за синтезатора голоса Клаемь не могла передать эмоции интонацией. И даже не пыталась, давно смирившись со своим изъяном. Но зато она обладала живой мимикой прирожденной актрисы, и раздельное “ха-ха” в ее исполнении, – механический голос плюс выразительное лицо, – произвели впечатление.

   Алавернош задумался над ответом. Признавать правоту Клаемь ему не хотелось, но найти нужное слово… то есть, жест, он так и не смог. “Плюс один в пользу Клаемь”, – со вздохом подумала Ирина.

   Ей нравился Алавернош. Странным образом, нравился. Несмотря на шрамы и грозный вид. Он, наверное, хороший человек все же. Заступился перед Королем. Что-то подсказывало, что спусти “справедливый самодур” своих гавриков, и дело окончилось бы трупами. Легко. И это были бы вовсе не трупы Ирины, Клаемь и самого садовника.

    – Пойдемте, – сказала Клаемь Ирине.

   Та кивнула, но едва соступила с корня на траву, как босые ноги обожгло холодом. Правильно. Солнце село, земля остыла...

    – Где ваша обувь? – спросила Клаемь.

    – Уронила…

    – Как уронили?

    – Сидела на берегу, – объяснила Ирина. – С одной ноги соскользнуло… Ну, я и вторую выкинула, зачем она мне...

    – И вы босиком пошли на мост? – уточнила Клаемь.

    – Ну… да… а что, – Ирина вдруг заподозрила нехорошее. – Не надо было?

   Клаемь всплеснула ладонями, и обратилась к Алаверношу. Ирина поняла, что язык жестов, надо все же выучить в ближайшее время. Потому что разговор между Клаемь и садовником получился темпераментным и энергичным. Наверняка без обсценной лексики не обошлось! Очень уж интересными были лица у обоих. Причем садовник откровенно потешался. Ехидная улыбочка на его исполосованной шрамами роже могла вывести из себя кого угодно.

    – Что такое! – не вытерпела Ирина. – Объясните!

    – Я объясню, – Клаемь цепко взяла ее под руку. – Ал, сгинь! Глаза чтобы мои тебя не видели. Ни сегодня, ни завтра, никогда в жизни.

   Но Алавернош, прежде чем сгинуть, все же оставил за собой последний жест. Не средний палец, нет. Плавное красивое движение, очень похожее на… извинения?

    – Сын древесной ящерицы, – в сердцах ругнулась на Алаверноша Клаемь. – Пойдемте.

   Она встряхнула рукой – сложный жест, сорвавший прямо из воздуха белоснежную метель. Метель стремительно окутала обеих женщин, потемнело, на мгновение у Ирины желудок подскочил к горлу, как в самолете, провалившемся в воздушную яму, и все стихло. Не было больше берега огромной реки и моста через нее, а был маленький дворик Ирининого нового дома. Чудеса!

    – Струна гиперпрокола, – непонятно объяснила Клаемь. – Личный транспорт здесь запрещен, остановка общественного довольно далеко, а вы без обуви. Пойдемте. Покажу, как заказать новые туфли и вообще одежду; дальше будете обслуживать себя сами.

    – Но одежда, она стоит, наверное? – осторожно предположила Ирина.

    – Стандартная – ничего не стоит, она входит в соцпакет, – отмахнулась Клаемь. – Как и еда. Платить будете, если захотите чего-то необычного или эксклюзивного. Но я вам пока не советую.

    – Пока?

    – Пока не найдете профессию, которая позволит вам такие траты. Кстати, о профессии вы уже думали?

    – Пока нет, – призналась Ирина. – Я даже не знаю, как…

    – Я подскажу список сертификационных центров. В ближайшие десять дней потрудитесь просмотреть ознакомительные лекции каждого из них. Потом расскажете мне, что вас заинтересовало и почему. Обсудим.

   Клаемь учила пользоваться информационной системой города. Как заказать туфли взамен пропавших. Как получать уведомления о погоде и настраивать температурный режим квартиры. Где прочесть общие правила работы с пищевым синтезатором. Откровенно говоря, набор стандартных бытовых благ поражал воображение. За чей, спрашивается, счет банкет?

   Ирина спросила.

    – У вас временное гражданство Дармреа и Анэйвалы в целом, – пояснила Клаемь. –

    – Временное! А когда оно окончится?

    – Через четыре года, я ведь вам говорила.

    – И что тогда?

    – Если вы не приложите усилий… Гражданства вы лишитесь.

    – И?

    – Эвтаназия, – пожала плечами Клаемь.

    – Что-о?

    – Человек, не сумевший за четыре года адаптироваться в обществе, а именно: выбрать себе профессию, выучиться и начать приносить пользу, никому не нужен.

   Ирина медленно села, вслепую нащупав за спиной пуф. Коробка с новыми туфлями (ей только что доставил к дверям робот-посыльный) выпала из рук.

    – Можно, правда, попроситься к сийтам. Поскольку вы – женщина, они не откажут. Но на таких условиях, что лучше уж честно и безболезненно умереть в палате под присмотром доктора. Какие условия, спрашиваете? Полный метаморфоз. С обязательством рожать детей, пока не выйдете из фертильного возраста. В вашем случае, получится десятка три родов, не меньше.

   Три десятка родов, о господи! Какая жуть!

    – И… часто такое случается? – заикаясь, спросила Ирина.

    – Нет, – успокоила ее Клаемь. – В прошлом году, к примеру, один всего случай был… Моя неудача, – пояснила она самокритично. – Я не сумела объяснить человеку всю серьезность момента. Надеюсь, хотя бы вы сейчас без легкомысленности слушаете?

    – Какая уж тут легкомысленность, – воскликнула Ирина. – Я жить хочу!

    – Хорошо, – кивнула Клаемь. – Рада слышать. А теперь рассказывайте.

    – Что рассказывать? – нервно спросила она.

    – Все. Со вчерашнего вечера. Да, Ирен, да! Прошли всего одни неполные сутки. А вы умудрились влипнуть сразу в две, нет, даже в три, если считать встречу на мосту! В три смертельно ядовитые скользкие лужи. Рассказывайте!

    – Я вчера, – начала Ирина, – решила пойти погулять…

    – Так, – подбодрила её Клаемь.

    – Сначала я встретила Алаверноша. То есть, я ещё не знала тогда, как его зовут. Он на меня посмотрел, я испугалась, споткнулась и упала…

   Клаемь понимающе улыбнулась.

    – Но он правда очень страшный! – воскликнула Ирина. – Вот, я упала, а он мне руку дал, подняться помог.

    – Дальше.

    – Дальше я пошла дальше, – Ирина потёрла пальцем переносицу, голова начала противно ныть, к перемене погоды, что ли… – И встретила… ну…

    – Тоункема Дорхайона вы встретили, – подсказала Клаемь. – Не так ли?

    – Так. Только его охрана меня едва не пристрелила. Я испугалась и…

    – Упала?

   Ирина мрачно кивнула. Клаемь покачала головой, и пояснила:

    – Первая лужа. Вас могли пристрелить и сказать, что так и было.

    – Да откуда я знала, что этот ваш Король парк себе купил на вечер, и там гулять нельзя было! – возмутилась Ирина.

    – А я вас предупреждала, что внешнее сходство с Проблемой номер два способно доставить вам немало неприятностей, – сказала на это Клаемь. – И доктор Тонкэрим предлагал вам внешность скорректировать, чтобы люди не шарахались. Но вы отложили это на потом. Скверная привычка, откладывать решение текущих проблем на потом.

   Проблема номер два – это, очевидно, клоны той женщины, чьей дочерью, со слов врачей, Ирина являлась. Агрессивные клоны. Ирина вспомнила взрыв и убитую Лилому Рах-Сомкэ, и поёжилась.

    – Дальше! – потребовала Клаемь.

   Ирина рассказала о разговоре. И о том, как Король коснулся ладонью щеки, и что это было, спрашивается? На вопрос Клаемь достала из кармана таблетку голографического зеркала и жестом пригласила полюбоваться.

   Ирина увидела себя – мама, неужели я на самом деле так отвратно выгляжу?! – мешки под глазами, взгляд идиотский, волосы встрёпаны… На щеке, там , где вчера к ней прикоснулась ладонь Короля, слабо отсвечивала зеркальным бликом неяркая, сложно закрученная, крохотная спиралька. Татуировка… Или даже клеймо…

    – Что это? – голос сел. – Что это такое?!

    Клаемь вздохнула.

    – Руки уберите… Уберите, это так просто не сотрёшь.

    – Но что это?!

    – Это – та-горм. Знак особого расположения… Прав дополнительных конкретно ваш та-горм никаких не даёт. Но зато позволяет сразу отличить вас от тех, других. И на мосту помог, очевидно же. Оригинальное решение, но кто бы ждал от Тоункема… Удивительно. И наводит на размышления.

   Клаемь тронула пальцами подбородок. Задумалась, и похоже, то, о чём она думала, ей не нравилось.

    – Рассказывайте дальше.

   Ирина подумала, и не стала говорить о Кмеле. Там слишком личное, незачем трепаться. Поэтому рассказала про прогулку по городу и берег реки.

    – Вас не насторожило, что там нет людей? – спросила Клаемь. – Вообще никого. Такое громадное поле, и – никого? В голову не пришло, что это неспроста?

    – Нет. А что такого?

    – Рассказывайте, потом объясню.

   Ирина рассказала про мост, потом про цветок. Когда дошла до того, как цветок раскрылся, выпустив в воздух мерцающую пыльцу, Клаемь прикрыла глаза ладонью.

    – Что? – встревожено спросила Ирина. – Вторая лужа, да?

    – Это даже не лужа, – объяснила Клаемь. – Это – полное море. Океан!

    – А что не так?

    – Всё! – отрезала Клаемь. – Вам следовало уйти от моста задолго до того, как вы утопили в реке обувь. Вот как увидели эти корни, ещё тонкие и маленькие, так и бежать без оглядки. Потом-то, конечно, вы уже попали в ментальное поле Леса…но уж на мост, да ещё босиком!

    – Да что не так-то? – начала злиться Ирина. – Я понимаю, я влипла, но во что?!

   Клаемь объяснила. Лес, он оказывается, не просто так лес. А очень сложный биологический объект с ни много ни мало коллективным разумом. Чужой это разум, абсолютно чужой, странный, и не сказать, чтобы прямо разум в привычном понимании. И вообще, это часть города, там оль-лейран живут в этаком симбиозе со своими любимыми деревьями. Сразу вспомнился какой-то фантастический фильм из прежней жизни, где обыгрывалось нечто похожее, вот только обитатели Леса – здесь! – были далеко не дикими дикарями. Им нравилась экологичная жизнь среди выращенных собственными руками растений, они и довели эти растения до совершенства, а потом шагнули дальше.

   Ландшафтный дизайн планетарного размаха. Клаемь показывала записи – цветущие леса-города, раскинувшиеся от полюса до полюса. Последний писк ландшафтной моды – оформление планеты и её спутников, как естественных, так и рукотворных, в одном стиле. Анэйва в этом плане представляла собой сложность: здесь жили четыре разных расы, и потому соединить красоту традиционных лесных городов с построенными из камня, бетона и композитных материалов стало изрядным вызовом для мастеров прошлого. Работы, кстати, велись до сих пор. Завершённый образ планеты – плод упорного, кропотливого труда не одного поколения дизайнеров…

    – Можете податься в растениеводство, – посоветовала Клаемь. – Раз уж так вышло. Перспективы нешуточные. От простого садовода-любителя к ландшафтному дизайнеру с галактическим именем. Вас полюбят.

   Непонятно, шутит Клаемь или говорит всерьёз. Интонации не меняются, механический голос остаётся ровным и бесстрастным. Надо следить за лицом, но лицо у Клаемь сейчас что-то… как бы помягче выразиться… похоронное?

    – Какой из меня… – начала было Ирина.

    – Вы дослушайте…

   Город-Лес размножается, естественно, семенами. Репродуктивные цветы – а-равенкроумвауль, Дарующие Жизнь – получить очень сложно, бутоны зреют несколько лет, они очень капризные – реагируют на всё, чуть что не так, вянут. Распуститься такой цветок может лишь в присутствии «своего» человека. Без человека-симбионта невозможно образование завязи. Общаться с Лесом на таком уровне способны очень немногие, Алавернош – из их числа, к вящему недовольству Короля. А Ирина, можно сказать, влезла грубыми сапогами в святое. Даже не передать, что попрала и над чем надругалась: судя по Ирининому рассказу и реакции Алаверноша, цветок, похоже, образовал завязь именно с её, Ирины, помощью. С помощью чужачки. Другой расы. Не просто чужачки другой расы, а, прямо скажем, очень неблагонадёжной чужачки с тёмным прошлым и невнятным будущим. Как это скажется на семени, угадать невозможно. А на семена этого цикла уже есть заказы. Потому что данный Лес – не просто сам по себе лес, а лан-лейран. Особенный Лес, можно сказать, королевский Лес.

    – Ой, мама! – тихо выдохнула Ирина, прижимая ладони к лицу.

    – Ой, мама, – передразнила её Клаемь. – Если бы не Алавернош, вас бы просто пристрелили. За кощунство, как минимум. Ничего не помогло бы. Но Ал… был убедителен.

    – Он драться собрался, – припомнила Ирина.

    – Ему бы мало помогло. Вас обоих скинули бы с моста в реку, как нечего делать. Но Ал ушёл в армию из-за давнего конфликта с Тоункемом, много лет назад… я не знаю всей истории, но тот факт, что Ал подался аж на юго-зенит внешних рубежей, говорит об очень многом.

    – А что там, на юго-зените?

    – Там проблемы, – вздохнула Клаемь. – Внешней политикой я не интересовалась, но по рассказам немногих, вернувшихся оттуда, какое-то лютое непонимание с тамошними цивилизациями.

    – Раскатать их в субатомную пыль? – предложила Ирина очевидное решение конфликта.

    – Можно, но интереснее же вложить ума не таким критичным способом, – заметила Клаемь. – Ал вернулся оттуда израненным. Не только телесно. У него там была женщина, из местных, и она погибла при невыясненных обстоятельствах. Он винит себя… но сколько можно жить с дырой в душе? При иных обстоятельствах я бы порадовалась тому, что у него, возможно, появится подруга. Но сейчас даже не знаю, что думать…

    – Почему? – растерялась Ирина.

   Клаемь посмотрела на неё, покачала головой, удивляясь Ирининой непонятливости.

    – Потому что вы не справитесь, – объяснила она.

    – Почему это? – возмутилась Ирина, и тут же захлопнула рот, сообразив, как это всё перед Клаемь прозвучало.

    – Почему я?! – зашла она с другой стороны. – С чего бы вдруг? Я даже себе ещё не сказала, что он мне нравится!

    – А он вам нравится? – быстро спросила Клаемь.

    – Нет! – отрезала Ирина. – Хороший человек, специалист, помог, спасибо. Но поцеловаться с ним – извините! Не говоря уже про всё остальное!

   Но одна мысль про это самое «всё остальное», вообще «всё», в принципе, необязательно с кем-то конкретным, прилила к щекам лихорадочным жаром.

    – Хорошо, – Клаемь развела ладонями. – Нет, значит, – нет. Продолжим. На основании анализа вашего психопрофиля система подобрала вам вакансии…

    – Вакансии? – запаниковала Ирина. – Но я же ещё ничего не знаю и не умею!

    – О, не переживайте, дистанционное стодневное обучение и сорокадневная практика входят в обязательный минимум. Если вы отнесётесь к делу с усердием, то проблем с трудоустройством не будет. Вам сейчас необходимо выбрать профессию. На это у вас есть десять дней, один день – один ознакомительный курс. В подборке десять направлений, изучите все. Даже если какое-то понравится сразу, всё равно посмотрите остальные. Решение должно быть взвешенным: на середине курса сказать «ой, я ошиблась» и уйти на другой курс будет нельзя.

   Ирина кивала, но её насторожили слова «на основании анализа психопрофиля». Чем бы это ни было, звучало оно не хорошо. Получается, за неё всё решили, а её не спросили?! Она задала вопрос.

    – Всё просто, – объяснила Клаемь. – Психопрофиль – индивидуальная характеристика вашей личности. Как цвет волос, например, или строение сетчатки глаза. Или реакция на стресс. В течение жизни поменяться он может, но незначительно. И всегда останутся ограничения по тем областям профессиональной деятельности, которые вашему психопрофилю не отвечают.

    – А если я очень хочу стать пилотом? – спросила Ирина, вспомнив Кмеле. – Допустим. Тренируюсь, мечтаю, а мне – не дают?

    – Вы хотите стать пилотом? – уточнила Клаемь.

    – Почему нет? Как мой психопрофиль, допускает такую профессию?

   Клаемь посмотрела на экран информационной системы, покачала головой, сказала:

    – Не совсем… есть нюансы. Но смысл заниматься делом, к которому у вас не лежит душа? Из чувства противоречия?

    – Откуда вы знаете, к чему лежит моя душа? – вопросом на вопрос ответила Ирина. – Если я сама этого не знаю!

    – Хорошо, – кивнула Клаемь. – В таких случаях всё решает вводный тест. Пойдёмте.

    – Куда, в центр подготовки пилотов? – оживилась Ирина.

    – В уголок дополненной реальности.

   «Ого!», – подумала Ирина. – «Рай! Даже уголок дополненной реальности есть. Бесплатно!»

   После теста, который по ощущениям длился целую вечность, а на самом деле занял минут десять, Ирина, сидя под стеночкой в состоянии выжатой медузы, слабым голосом заявила, что больше не хочет быть пилотом. Ни сейчас, ни когда-либо в жизни! Её зверски тошнило, голова кружилась до сих пор. Краш-тест какой-то! Или как это назвать. Вечность борьбы с взбесившейся машиной, которую тащило куда угодно, только не по нормальной трассе.

   «Управление ментальное», – объясняла Клаемь правила. – «Нарочно упрощено. Цель – не научить вас чему-либо, а определить реакции и склонности. Заодно рекомендовать то или иное направление: гражданскую авиацию или военную, атмосферу, пространство, наиболее подходящий тоннаж судна… Разобьётесь – вас переключит на другую линию»

   Сколько раз она разбилась? Ирина честно попробовала подсчитать. Вышло что-то около двенадцати. Может быть, больше, запомнила не всё. Горы. Океан. Космос. Углеводородная атмосфера высокой плотности, кислородная атмосфера низкой плотности, гравитационные манёвры вокруг чёрной дыры… боже, верните меня обратно на твёрдую землю!

    – Не так плохо, как я думала, – механический голос Клаемь не мог передать эмоций своей хозяйки, но Ирина отчётливо услышала удивление. Даже глаза раскрыла, посмотреть и убедиться, что не ошибается.

   Клаемь читала текст со своего унуса, видно, скачала результаты себе.

    – Вам – после подготовки, конечно же! – позволено управлять лёгким, а так же индивидуальным летающим транспортом, – озвучила Клаемь вердикт системы. – Ну, индивидуальный транспорт вам пока по статусу не положен, а на складах работать сможете. Вот, в пространстве на внешнем поясе есть вакансии… но туда вас – уже я не отпущу: вы недостаточно социализированы для самостоятельной жизни за пределами планеты. Потом, может быть. Года через три…

    – Склады, – повторила Ирина и рассмеялась. – Отлично! Всю жизнь мечтала грузы на складах возить!

    – А я вам о чём говорю? Тест – это одно, а общие склонности, отражённые в характеристиках психопрофиля – совсем другое.

    – Простите меня, пожалуйста, но мне очень любопытно, – сказала Ирина. – Можно ли от пилота складского грузовоза дорасти до какого-нибудь более интересного пилота? Ну, там… военного истребителя, скажем. Или

    – Можно, – кивнула Клаемь, с интересом её рассматривая. – Нет предела человеческому упрямству. Возможно, вы сумеете Преодолеть и Доказать, – она произнесла именно так, с большой буквы, – но очень даже возможно, что нет. Шансов немного. Один из тысячи, примерно. Никакой гарантии, что вы окажетесь этой самой единицей из тысячи – нет. В общем, я не рекомендую вам идти в пилоты, там вас ждут разочарования и нервные срывы. Со всеми последствиями.

   Ирина кивнула. Логика в словах Клаемь была. Но что-то внутри бунтовало против железных доводов разума. Что? Мысль упорно ускользала, не показываясь на поверхности сознания.

    – Вы выбираете сами, – сказала Клаемь. – Я не могу заставить вас. Но я бы просила, чтобы вы ознакомились с профессиями, наиболее подходящими вам по психопрофилю. Просто – просмотрите. Пройдите тесты, ознакомительные курсы. Никто не просит делать выбор сейчас же. Сегодня, раз уж так вышло, займитесь пилотированием, я внесла допуск в систему. Пусть это будет одиннадцатым номером. Да, и ещё. Бассейн.

    – Что? – не поняла Ирина.

    – Ежедневное посещение бассейна. Время посещения неважно, утро, день, вечер… Вы потом встроите эти два часа в свой график. Пропускать крайне не рекомендую, пропуски, особенно систематические и постоянные, снижают рейтинг здоровья, а с низким рейтингом вас никуда не возьмут, учтите. Бассейн наверху, одежду вы себе закажете сами, как я вам показывала на примере обуви… Пойдёмте, я вам покажу, где бассейн находится. И на сегодня мы с вами расстанемся…

   Бассейн располагался на самой вершине Оранжевого городка. Можно было подняться на лифте. Можно было подняться по центральной дороге, спиралью обвивавшей лифтовые столбы. Собственно, бассейн представлял собой не прямоугольник или круг общего пользования, как Ирина поначалу думала, а множество не связанных между собой водоёмов.

   Приват – дорожка, закреплённая за той или иной квартирой, цветовая кодировка на входе в точности повторяла такую же кодировку на двери дома. Заходи, настраивай прозрачность стенок, и плавай от борта к борту, метров примерно двадцать пять на четыре. Несколько режимов, с режимами Ирина решила разобраться как-нибудь потом, а пока выставила первый, самый простой и понятный. Приваты, если смотреть сверху, с большой обзорной площадки, венчавшей Оранжевый городок подобно причудливой шапочке-короне, располагались вокруг центральной зоны. Ирина не поленилась подсчитать – пятьдесят семь. Значит, в Оранжевом Городке – пятьдесят семь квартир… Негусто, но с другой стороны, наверное, здесь просто не принято жить муравейниками?

   В центре – всё-таки общий круг, для всех. Вокруг круга – несколько изогнутых, имитирующих дикую природу, водоёмов – цветы, кустарники, камни, песчаный пляж, галечный пляж…

   Ну, точно, бытовой рай, как он есть!

   Ирина не знала, что по меркам Анэйвалы бытовой рай Оранжевого Городка – в общем-то, социальный минимум, с которого начинает молодёжь, впервые покинувшая родительский дом, попаданцы, как сама Ирина, и неудачники по жизни, не сумевшие выбиться в люди. А так же те странноватые чудаки, которым нравится жить именно так, несмотря ни на какие, иной раз весьма значительные, заслуги перед обществом.

    Заказывая себе купальный костюм Ирина впервые рассмотрела как следует в трёхмерном зеркале собственное тело. И не сказать, чтобы осталась довольна. Бледное, тощее, руки-ноги как палки. На животе – старые, уродливые, синие шрамы. Шрам на плече, на боку, – это уже здесь получила, в аэропорту. Показывать всё это публике никакого желания не было. Но, судя по предлагаемым системой моделям, здесь любили плавать в бикини.

   Проблема.

   В конце концов, Ирина сумела подобрать себе закрытый купальник-платье. От шеи до середины бедра, с короткими шортиками и закрытыми плечами.

   Можно было пойти бродить по городу, но Ирина вспомнила, чем окончилась вчерашняя прогулка, поёжилась, и решила сегодня не гулять, а заняться делом. Посмотрела предложенные Клаемь профессии, решила, что у неё, Ирины, какой-то неправильный психопрофиль. Ей совершенно не нравилась биохимия, в агрономы идти не собиралась и подавно, флорист, гравер, дизайнер – что-то совсем уже далёкое… Знать бы ещё, что они, здесь, понимали под этими названиями! Может, всё-таки пойти пилотом на склады? Блок профессий в дисциплине Социальная инженерия – детский врач, воспитатель, учитель, детский психолог… ну…

   Ирина вздохнула, вернулась к пилотам и выбрала ознакомительный курс. Клаемь ведь разрешила? Вот.

   Позже, обнимаясь в санузле с белым другом, она говорила себе, что нет, нет и нет, к чёрту склады, к чёрту любое пилотирование вообще, а если когда-нибудь появится право на личный транспорт – пусть будет тогда уже и личный водитель. Если экзамен на права предполагает хотя бы третью часть издевательств ознакомительного курса, то – к чёрту, к чёрту, к чёрту!

   А там и посылка с купальником пришла.

   В комплект входили собственно купальник, сумка, повязка на волосы, два полотенца, большое и маленькое, шапочка, краткая инструкция: правила поведения на воде. Коробка, между прочим, не открылась, пока Ирина не ответила на контрольные вопросы по правилам. Сурово, ничего не скажешь.

   Ладно. Два часа, говорите. Пусть будет два часа…

   Два часа в закрытой зоне как-нибудь. Но у дверей в свой персональный водоём Ирина наткнулась на Кмеле.

    – Таам! – радостно закричала девчонка. – Привет! Пошли со мной. Кидай сумку и одёжку к себе, и пошли.

    – Кмеле, я…

    – Да ладно тебе! Пойдём! Ой, ну ты себе и наряд выбрала!

   Сама Кмеле была, можно сказать, голышом. Не считать же одеждой разноцветные верёвочные треугольнички на стратегических местах? Чёрная кожа отливала в солнечном свете тёмно-лиловым. Красивая девочка, ничего не скажешь. Красивая.

    – Что не так? – спросила Ирина, критически оглядев себя.

   Отражение в зеркале при примерке ей понравилось, но у Кмеле, видно, были свои представления о купальной моде.

    – Ты бы ещё гидрокостюм глубоководный надела, – возмутилась девочка. – Или вообще скафандр!

    – Мне нравится, – заявила Ирина.

    – Нравится ей! – фыркнула Кмеле и выставила убойный аргумент: – Главное, чтобы парням нравилось.

    – Я не за парнями сюда пришла! – возмутилась Ирина, а про себя подумала, что парням её шрамы, конечно же, очень «понравятся».

    – Брось. У тебя же нет никого, так? Ну и вот. Ищи!

    – Можно подумать, у тебя есть!

    – А я ещё маленькая! – выдала Кмеле.

   Она схватила Ирину за руку и потащила за собой, ничего больше не слушая.

   Один из боковых прудов. Камни, валуны, деревья. Запах цветов, тонкий, горьковатый, а вот, собственно, откуда – цветущие синим низенькие деревца вдоль дорожки. Запах степных трав, знакомый, очень знакомый, но в пустой памяти не отозвалось ни названия ни образа растения. Знакомая уже по улицам города «хвойная» трава – белая, источающая ароматы соснового бора. Сухое тепло от каменистой, шершавой дорожки, словно созданной именно для босых ступней. А может, намеренно созданной, как знать!

   Кмеле влезла на скалу и с воплем прыгнула оттуда в тёмную, подсвеченную изнутри розовым, воду. Ирина заглянула за край и поняла, что прыгать ей не хочется. «А вдруг я не умею плавать?». Она не помнила. Может быть, умеет, может быть, не умеет. Проверять прыжком с двухметровой высоты не хотелось.

   Ирина осторожно спустилась вниз, потрогала ногой воду. Холодноватая. С такой водой всего два варианта – входить, повизгивая, по сантиметру, или уже сразу плюхнуться, с головой. Но пока Ирина думала, к берегу подгребла Кмеле и, радостно хохоча, обрызгала с головы до ног.

    – Чего не прыгнула? – спросила Кмеле, переставая брызгаться.

    – Знаешь… я… наверное, плавать не умею.

   Кмеле присвистнула:

    – Врёшь!

   Ирина покачала головой.

    – Откуда же ты к нам свалилась, – покачала головой Кмеле. – Пошли, научу. Это просто!

   Действительно, просто. А может, Кмеле была хорошим наставником. Но, скорее всего, какие-то навыки по плаванию уже были, просто сейчас они возвращались. Может быть, Ирина когда-то занималась водными видами спорта? Уж очень легко пошло. Правильно.

    Да. Хочешь пинка под зад от мироздания, уверуй в свои исключительные способности.

   Ирина уже относительно бодро гребла на поверхности, периодически проверяя ногой, как там дно, а Кмеле подначивала испытать себя в заплыве к ближайшему островку – мол, десять метров, ерунда. Как вдруг Ирина заметила на берегу, левее от прыгательной скалы, нечто такое, отчего замерла в изумлении и тут же хватанула воды полное горло

   Паника захлестнула удушливой волной: наверное, когда-то давно, в прошлой жизни, Ирина уже тонула, и те ощущения вернулись в полном объёме. Вода в ушах, в носу, в горле, и нечем дышать, и поверхность с пятнышком солнца отдаляется, медленно и неотвратимо отдаляется, навсегда…

   Потом, уже на берегу, не чувствуя гальки под коленями и ладонями, Ирина никак не могла продышаться. Кашляла, кашляла и кашляла, на разрыв. «Чтоб я ещё раз сюда пришла! Буду плавать отдельно!»

    – Ты чего это? – заботливо спрашивала Кмеле, протягивая полотенце. – Ну, чего ты?! Хорошо же всё шло!

   Ирина села, выдыхая. Вроде полегчало… солёная тут вода, с каким-то противным привкусом – не хлорки, нет. Какого-то другого обеззараживающего.

    – Вон там… вон… – Кмеле оглянулась… – что это?! Точнее, – тут же поправилась Ирина, – кто?

    – А-а… Это – Танива Ливиспа. Пошли, познакомлю.

    – Нет уж… не надо!

   Познакомлю! По виду – человек. Голова, две руки, две ноги. Вот только сидит коленками назад, как какой-то кузнечик, и белый плащ за спиной – словно крылья неведомого жука. Жуков такого размера не бывает! Он словно услышал разговор, поднял голову, и у Ирины снова ёкнуло сердце: слишком большие, слегка навыкате, глаза не могли принадлежать человеку. Не бывает у людей таких узких лиц и таких больших глаз.

    – Ты что, сийтов никогда не видела? – изумилась Кмеле.

   Ирина помотала головой.

    – Теперь видишь, – обнадёжила Кмеле. – Вообще, они держатся наособицу, в своих районах, но это – Танива Ливиспа. Ему сто лет, и он был здесь всегда, его ещё моя мать помнит. Пошли?

    – Давай потом? – попросила Ирина.

    – Он тебя уже увидел, невежливо. Пошли!

   Кмеле схватила Ирину за руку и потащила за собой. Ирина со вздохом сказала себе, что в любом случае интересно посмотреть на настоящего нечеловека. Потому что и Клаемь и Кмеле и добрый доктор Бэлен и ещё более добрый психотерапевт Харгам Тонкэрим – они все воспринимались, как люди. Другой расы, но всё же люди. Как, скажем, африканцы или азиаты. А тут…

   Ирина уже знала, что сийты по природе своей насекомые. Ожидала увидеть что-то в том же духе – жвалы там, клешни. Как же!

   Ничего подобного. Лицо – вполне человеческое, глаза – большие, но не за пределами нормы. И не красные фасетчатые, как у какой-нибудь стрекозы или там мухи, а обыкновенные на первый взгляд глаза. Сине-зелёные, с чёрной точкой зрачка, в пушистых серебряных ресницах. Разве что без белка… как у кошки или собаки, но и только.

   Он легко встал, когда Кмеле и Ирина подошли ближе, и торчащие назад коленки больше не смущали. Невысокий, едва Ирине по плечо. Белый плащ колебался от малейшего дуновения, – нежная, полупрозрачная, шелковая ткань… Платье бы из такой пошить… Тьфу, поразилась Ирина сама себе, о чём я думаю…

   Кмеле ничуть не смущалась, весело тарахтела в своей манере:

    – Камина-а, Танива-довиру! Это – Ирен! Она теперь тоже с нами.

    – Добро пожаловать в Оранжевый городок, Ирен, – сказал Ливиспа, улыбаясь.

   И протянул руку. Узкая трёхпалая ладошка, длинные пальцы с чёрным аккуратным коготком. Ирина заворожено протянула руку в ответ. Тёплое, мягкое приятное прикосновение, если у него хитин вместо кожи, как у всех насекомых, то какой-то совсем уже не типичный хитин.

    – А Мас когда вернётся? – нетерпеливо спросила Кмеле.

    – Послезавтра. Мой внук, – с гордостью пояснил Ливиспа для Ирины.

    – Чего так поздно? – возмутилась Кмеле.

   Ливиспа совсем по-человечески развёл руками:

    – Ты же знаешь, над чем он работает, Кмелеома. И где.

    – Мас? – тихонько спросила Ирина.

    – Ой, я вас познакомлю, Мас замечательный! – воскликнула Кмеле, решительно не умея долго печалиться. – Скорей бы, скорей уже послезавтра!

   Старый сийт только улыбнулся. Ему явно нравилась Кмеле, и он одобрял дружбу внука с этой девочкой. А Ирина подумала, что если Ливиспа – насекомое, то и чёрт с нею, с биологией. Человек он явно хороший, а остальное неважно.

   Кмеле схватилась за запястье – ожидаемо, там у неё был унус, как и у Ирины, просто чёрный, под цвет кожи.

    – Напоминалка, – пояснила девочка, поднесла запястье к глазам, всмотрелась в видимый только ей экран. – О-ой! – задохнулась она, – мы ж опоздаем так совсем! Танива-дориву, мы побежали!

   Ливиспа махнул им рукой, мол, бегите, дети, играйте. И снова уселся на камень, отставив назад коленки. Ирина оглянулась на него – сюрреалистическая картинка: большой жук у воды. Этот его плащ… похожий на крылья…

    – Конечно, крылья, а ты думала, – ответила на вопрос Кмеле и захохотала: – Ну, у тебя и лицо! Танива старый, почти не летает, а вот Мас летает как горное божество из сказок про Перевал Семи ветров… Ты и про Перевал не знаешь? Ну, ты даёшь! Просмотри… а нет, я лучше тебе скину – там из всех одна самая лучшая, лучше всех. Да шевелись же, бегом!

    – А куда спешим?

    – Как куда? К братику моему на концерт! Он – талантище.

   Ирина остановилась.

    – Какой концерт? У меня… – она запнулась, не зная, как сказать «билет», впервые вколоченное в подкорку знание местного языка дало сбой. – У меня приглашения нет!

    – Брось, я тебя приглашаю. Имею право привести с собой друга. Маса сегодня нет, зато есть ты.

    – Кмеле, ты раньше сказать не могла? Мне надеть нечего!

    – Потому и шевелись! Сейчас всё будет.

   Железная логика. Можно было наотрез отказаться… но, в сущности, зачем? Девочка такая непосредственная и искренняя, жаль обижать… и на концерт посмотреть хочется…

ГЛАВА 3

От Кмелиного энтузиазма не так-то легко оказалось отделаться. Девочка заявила, что подберёт Ирине какую надо одежду (время на доставку – полчаса). Но в её понимании «какая надо одежда» означала изумительнейшее сочетание подросткового дурновкусия и того, что можно было охарактеризовать как «моду для фриков».

    – Что это за концерт-то такой? – угрюмо спросила Ирина, рассматривая очередное предложение системы, пёстрое платье с вырезом до пупа и оборванным подолом. – Может, если я такая зажатая и закомплексованная, мне туда идти не стоит?

    – Да ты что! – возмутилась Кмеле. – Это же Фарго! Мой брат! Не знаешь? Ну, ты пень замшелый! Она быстро настроила музыку: Ирина позавидовала ловкости, с какой Кмеле общалась с электронным «домохозяином». Вот что значит дитя технологического мира!

   Музыка обрушилась подобно морской волне. Какая-то инструменталка… очень похоже на… всплыли из пустой памяти слова «фортепиано, скрипка и оркестр»… Музыка будоражила, музыка звала, поднимала в полёт. Мир умер, переродившись в мир, где властвовала безраздельно лишь музыка…

   Тишина упала внезапно и едва не раздавила своей тяжестью до смерти.

    – Ну, нет, – заявила Кмеле. – Так ты до утра сидеть будешь с челюстью на полу! Это же Фарго!

    – Знаешь, Кмеле, – сердито сказала Ирина, – давай-ка я подберу себе одежду сама.

    – Ты выберешь что-то вроде купальника твоего! – фыркнула Кмеле. – Позор один!

    – Это ты мне сплошной позор подбираешь! – возразила Ирина. – Всё, не вмешивайся! А то опоздаем!

   Аргумент. Кмеле отстала. Ирина думала недолго. Её вполне устраивали широкие летние брюки, туника до середины бедра… материал назывался «древесный шёлк» – натуральное волокно, значилось в описании, гладкая, прочная, глянцевая поверхность, высокая износостойкость, не требует ежедневной обработки паром...

   Кмеле заглянула через плечо, фыркнула и изменила цвет со светло-бежевого – «оттенок паучьего кала!» – на тёмно-вишнёвый, с алым краем.

    – Стой! – спохватилась Ирина, но заказ уже ушёл. – Кмеле, твою мать!

   Кмеле довольно хохотала:

    – Ну у тебя и рож… лицо!

    – Не смешно, – тихо сказала Ирина, поворачиваясь к девочке спиной.

   Кмеле осторожно погладила её по плечу. Ирина отодвинулась. Кмеле снова погладила:

    – Не сердись. Ирен, пожалуйста! Не сердись, что ты совсем уже обиделась.

   Новый заказ уже не сделаешь, текущий интервал доставки завершён, следующий – только через полчаса… а это гарантированное опоздание. Весело. А вообще, не больно надо. Это же не сама место купила, это – чужое предложение, и то, только потому, что незнакомого сийта Маса под рукой не оказалось. Не заработала сама, нечего пасть и раскрывать. Обидно? Уймись.

   По плечу вновь прошлись лёгкие пальчики.

    – Ну, хочешь… хочешь, я с тобой останусь и не пойдём мы никуда…

    – Кмеле! – не выдержала Ирина.

    – Мир? – просияла Кмеле.

   Ирина сдалась:

    – Мир…

   А наряд ей в итоге понравился. Насыщенный, глубокий, благородный цвет, и ткань приятно льнёт к телу. Бежевый действительно был слишком тусклым, и ни о чём.

   Концерт. Слово будило в памяти смутные образы, расходящиеся по сознанию как круги по воде. Сцены с инструментами и артистами… Переполненные залы. Трансляция по телевидению. Что такое телевидение? Аналог информационной сети Анэйвалы. Уличный концерт – площадь под открытым небом, танцующая перед временно сооружённой сценой толпа. Концерт на набережной, концерт в летнем театре, поющие фонтаны, творческие вечера. Корпоратив. Что будет сейчас? Судя по тому отрывку, который дала прослушать Кмеле, этот Фарго – местный музыкальный гений. А может, не только местный, может, выступает с концертами по всей Галактике.

   Ирина не догадывалась, насколько она близка к истине. И понятия не имела, насколько концертный зал окажется нестандартным по отношению ко всему, что ей только что вспомнилось.

   Из города их вывез поезд – по другому назвать длинный состав из небольших, на два-четыре места, капсул было нельзя. Но он шёл не по рельсам, а по воздуху; Кмеле объяснила, что это такая вот трасса, специально для городского транспорта. Зарезервированное пространство, наполненное какими-то полями, Ирина не поняла, какими.

    – Если влезешь сюда на индивидуальнике, тебя… ну, в общем… будут любить, – объяснила Кмеле. – Муниципальные службы и собственная родня. Долго и нежно! И права на год отберут.

   Девочка явно делилась личным опытом, уж очень лицо у неё было выразительное. Ирина торжественно пообещала не лезть на общественные трассы без особенной нужды. Приникла к прозрачной стене, жадно смотрела.

   Отсюда, с высоты, было видно, как далеко тянулся Лес – аж до самого горизонта. Зелёное море, овальные кроны – как волны, и в волнах поднимались к небу громадные цветы-блюдца. Что-то подсказывало, что это – не просто, скажем, посадочные площадки для транспорта, это действительно цветы, настолько прочные, что способны выдержать многотонные нагрузки. Река извивалась, огибая город с привычными – относительно – постройками. Пирамидальные кварталы, спиральные, наподобие Оранжевого городка, низкие длинные крыши каких-то складов, далёкая, сверкающая на солнце, башня-игла небоскрёба, пожалуй, единственного небоскрёба на весь город. От башни тянулись ввысь цветные столбы-колонны, синие, зелёные, красные, фиолетовые…

    – Гражданский космопорт, – пояснила Кмеле. – Посадочные петли, их нарочно делают такими заметными – чтобы никто не впилился…

    – Ты, наверное, гонять любишь? – предположила Ирина, вспомнив, что Кмеле учится на пилота.

    – Ну-у… Только не говори мне, что я когда-нибудь разобьюсь насмерть и моих костей не соберёт никто!

    – Твои кости – твоё дело, – сказала Ирина. – Но я всё же скажу: будешь гонять не по правилам, когда-нибудь разобьёшься насмерть.

   Кмеле посмотрела на неё, и расхохоталась.

    – Не делай серьёзное лицо, Ирен, тебе не идёт!

   Поезд спустился вниз и теперь шёл по дну узкого ущелья. По дну ущелья бежал весёлый ручеек, вскипая темно-Розовой пеной на перекатах. А по скалам шли, чередуясь, белые, розовые, красные, синие, тёмно-фиолетовые, снова белые полосы. Вода проточила себе путь сквозь осадочные породы, а ветер поработал безумным скульптором, вытачивая из скал причудливые сюрреалистические фигуры. Поезд нырнул под свод и через время остановился.

   Самая необычная платформа из всех – уходящие вверх полосатые скалы, падающий вниз дневной свет, разноцветный песок под ногами…

    – Мы что, будем слушать музыку в пещере? – изумилась Ирина.

    – Точно! – обрадовала её Кмеле. – Пошли.

   Узкий извилистый коридор привёл в огромный зал потрясающей, невероятной, неземной красоты, какая бывает лишь только в пещерах. Пол плавно понижался, переходя в тёмное, подсвеченное изнутри розовым и рыжим, подземное озеро. В центре озера, на небольшом, скорее всего рукотворном, островке располагалась концертная площадка, с оборудованием и инструментами, какими именно – отсюда, сверху, где у Кмеле было место, – не разглядеть. На площадке пока никого не было, а вот в амфитеатр уже собирались люди.

   Ирина погладила ладонью шершавый камень скамьи. Скамьёй, правда, можно было назвать лишь с натяжкой. Едва Ирина села, как «камень» потёк, подстраиваясь под форму её тела. Очень удобно, ничего не скажешь.

   Кмеле рядом вдруг судорожно вздохнула.

    – Эй, ты чего? – встревожилась Ирина.

   Девочка из чёрной стала отчётливо серой, дышала через раз, цеплялась пальцами за каменные подлокотники, а на лбу проступила испарина. Приступ клаустрофобии? Похоже на то.

    – Ты боишься пещер? – спросила Ирина, удерживая рвущиеся с языка определения.

    – Не пещер, – слабо улыбнулась Кмеле.

    – А чего?

    – А вон…

   Внизу, у самой воды, Ирина увидела несколько человек в чёрном и при оружии. Судя по тому, как они внимательно-внимательно оглядывали пещеру и входивших людей, это были сотрудники безопасности. Учитывая опасность терактов – Ирина вспомнила тот проклятый день, когда погибла несчастная Лилома, и поёжилась – Безопасность на таком лакомом для негодяев мероприятии присутствовала не для красивых глаз.

    – Там Клаувераль, – назвала имя Кмеле, закрывая глаза. – Вот. Скажешь мне, когда он уйдёт?

    – Я же его не знаю…

    – Самый здоровый. Волосы самые яркие. Видишь? Вот. Уйдёт, ты мне скажи.

    – Что он тебе сделал? – осторожно спросила Ирина.

    – Не мне, а при мне, – объяснила Кмеле, сглатывая. – Па говорит, это пройдёт, – и она бледно улыбнулась, – но пока что-то не проходит.

   Этот самый Клаувераль словно почувствовал, что на него смотрят. Вскинул голову, быстро нашёл источник повышенного интереса к своей персоне, и Ирина вздрогнула от его взгляда – как раскалённым железом ткнули! А казалось бы, расстояние – где верхние ряды амфитеатра, а где – озеро с концертной площадкой. Резкий жест , – иди, мол, сюда, есть вопросы. Ирина на всякий случай указала пальцем на себя – это вы мне? Тебе, тебе, кому ещё. Шевелись.

   Кмеле сразу схватила её за руку:

    – Ты куда?

    – Я… мне надо…

    – Клаув позвал? – догадалась девочка.

    – Если не хочешь, то не пойду, – решила Ирина.

    – Нет! – вскрикнула Кмеле, а Ирина виновата подумала, что глупость сказала – страшный Клаувераль тогда придёт сюда, и девчонка как бы вообще сознание не потеряла.

   Психосоматика – страшная вещь.

   Но Кмеле, как оказалось, думала не о себе:

    – Не ссорься с ним, Ирен. Недобрый он…. Запомнит… Не ссорься!

    – Не буду, – пообещала Ирина.

   Крупный песок под ногами перекатывался, ноги вязли – слегка, не так, чтобы уже было неприятно, но всё же. Вблизи Клаувераль оказался ещё громаднее, чем казалось сверху, и Ирина его вспомнила наконец – именно он тогда разбирался со взрывом в парке и с тем нападением в больнице.

    – Ты! – рыкнула он сразу, не тратя времени на приветствия. – Что ты здесь делаешь?

    – Музыку пришла послушать, – тихо ответила Ирина. – Нельзя?

   Приходилось задирать голову, чтобы смотреть ему в лицо, и это бесило до невозможности. Но что поделать, Иринина макушка торчала где-то у безопасника в районе пояса. Здоровый же лоб, метра два с копейками. При оружии. И совершенно не хочется даже в мыслях стебать его внешность: яркие, насыщенного тёмно-розового оттенка волосы в мелкую кудряшку и чёрная форма. Не смешно совсем, друзья. Не смешно, а очень даже страшно.

    – Откуда у тебя приглашение? – продолжил допрос Клаувераль.

    – Кмеле позвала, – объяснила Ирина.

   Клещи, которые он по ошибке звал своими пальцами, сомкнулись на запястье Ирины – ещё немного, кости хрустнут:

    – Как ты её заставила?!

    – Что вы себе позволяете! – возмутилась Ирина. – Отпустите меня сейчас же.

   Клаувераль демонстративно разжал ладонь:

    – Отвечай.

    – Она сама меня позвала, – сказала Ирина, потирая пострадавшую руку. – Я не хотела идти, но Кмеле так просила…

    – Случится с ней что-нибудь, и…

    – Хватит! – рассердилась Ирина. – Я не убийца!

    – Ты с ними одной крови. Ваши геномы идентичны. Что я тебе должен думать?

   Ирина покачала головой, стиснула зубы, прикусила губу – до солоноватого противного привкуса; не помогло. Отвернулась. Всё равно кому надо, те увидели, но уж прямо в лицо смотреть – совершенно точно незачем. Что теперь оправдываться! Её приговорили, расстреляли, закопали, нагребли земли и на могиле сплясали. Что с того, что в памяти – пусто, как в безвоздушном пространстве!

   Разрядом молнии пришло понимание – а ведь именно этого урода она, Ирина, толкнула тогда в аэропорту, спасая от смертельного выстрела в лоб! Предназначенное ему прилетело ей. Ирина давно уже забыла о ране, она никак не напоминала о себе, если не считать уродливого багрового шрама на плече, но тут заныло болью и обидой. Знала бы, кого спасает, не дёргалась бы тогда!

    – Иди, – бросили ей свысока.

   Ирина молча повернулась и пошла, остро жалея, что дала девчонке себя уговорить. Не надо было соглашаться!

    – Что он? – спросила Кмеле сразу же.

    – Ничего, – ответила Ирина, потирая запястье.

   «Гад! – думала она про Клаувераля. – Синяк теперь будет!»

    – Служба у него такая, – Кмеле словно подсмотрела мысли подруги. – Не сердись на него…

   Она ещё его защищала! Ирина кивнула, чтобы не спорить.

   Свет начал медленно угасать, – начиналось представление.

   Звук родился в полной темноте, такой полной, что нельзя было разглядеть кончик собственного носа. Тонкий, тихий, вкрадчивый хрустальный шёпот капающей воды… А через секунду Ирина увидела эту воду – как она серебряными невесомыми струями спускается с потолка, и за нею тянутся, торопятся расти сталактиты. Ирина заворожено протянула руку и пальцы встретила холодноватая пустота. Иллюзия…

   Вода текла, уходя под ноги, и вместе с нею текла музыка, ширясь, как река, вбирающая в себя родники, ручейки и речки помельче. Менялось и световое наполнение – не было слов, чтобы описать это волшебное действо точнее. Лазерное шоу, всплыло из далёкой памяти определение. Но те осколки былого не шли ни в какое сравнение: здесь световые иллюзии настолько гармонично обтекали и дополняли каменную сказку подземного мира, что оставалось лишь впитывать их в полном обалдении.

    Свет стянулся на площадку, облил багрово-алым живым огнём фигуру в чёрном, и Кмеле тут же пихнула локтём: смотри, смотри! Ирина смотрела. Они сидели слишком далеко и высоко, рассмотреть толком знаменитого Фарго не получалось. А он вскинул руки и запел.

   И снова не нашлось слов для сравнения. Незнакомый язык, сам по себе мелодичный и красивый, но голос… Невероятный, глубокий, проникающий в самую душу. Через время Ирина обнаружила, что, во-первых, безбожно ревёт, – щёки мокрые до самой шеи. А во-вторых, забыла дышать, и теперь училась дыханию заново.

   Музыка и голос создавали иную реальность, волшебную, полную красочных иллюзий и тайн. Прежний мир отошёл куда-то вдаль, словно и не было его никогда. Музыка перетекала в иллюзии, иллюзии в музыку, и все вместе – в голос, и невозможно было угадать, что же случиться дальше, настолько непредсказуемой оказалась программа. Поэтому когда по залу прокатилась серия громких хлопков, Ирина не сразу поняла, что концерт окончен.

   Вспыхнул свет, резкий, ударивший по глазам не хуже молнии. В пещере как-то вдруг и сразу оказалось очень много женщин в алом. Они шли с бездумными стеклянными глазами и стреляли во всё, что шевелится. Как в кино. Как в замедленном дурном кино! Выстрелы вязли в радужной плёнке защитного поля, каждый зрительский ряд накрыло своим щитом. Но плёнка прогибалась под выстрелами, дёргалась, и вдруг впереди на одном из рядов – порвалась. Началась паника, поднялся визг, кто-то из сийтов – тут и сийты были, оказывается! – взлетел под потолок и получил там своё, Ирина моргнула, отказываясь видеть, как падает вниз безжизненное тело, катится по проходу, подминая под себя хрупкие крылья. «Как у бабочки, – отстранённо отметило впавшее в какую-то столбнячную дурь сознание. – Крылья – как у бабочки…»

   Прямо перед глазами пространство начало раздвигаться, выпуская ещё одну убийцу. И не раздвинулось до конца, зажало, стиснуло, перекрутило тело в алом шёлке, относительно не тронув лицо.

   Ирина смотрела, отупело чувствуя, как усиливается звон в ушах. Её собственное лицо. Не выражающее ни-че-го! Ни ненависти, ни боли. Распахнутые пустые глаза, искривлённый рот и алая лента в коротких светлых волосах. Такая же, какую Ирина повязала себе, лента входила в комплект к заказанному костюму.

   Система безопасности глушила пространственные переходы, но, очевидно, не все. Слишком много возникало проникновений, справиться со всеми оказалось невозможно. Рядом с неудавшимся прорывом вскрылся ещё один переход, выпуская биоробота с оружием в руках. Спиной к Ирине. У Ирины сдали нервы.

   Она завизжала и, не раздумывая, прыгнула, сбила с ног, сама удивившись, что у неё это так легко и просто получилось. Растерялась, не зная, что делать дальше – убить сходу не вышло, тело под руками и коленками шевелилось, исполняя вложенную в погашенные мозги программу: встать, вначале на колено, затем распрямиться…

   Прошило насквозь чудовищным разрядом. Ирина от боли едва не рехнулась, потом боль немного отпустила, и она сразу почувствовала, что её волокут куда-то, держа за шиворот. Проклятый песок набивался везде, куда только мог; на всю жизнь – песок на теле, в одежде, под бельём, в туфлях...

   Она очнулась всё на том же песке. Мерзкий привкус во рту, боль во всём теле, словно по нему колотили палками. С трудом села, потёрла лицо, выругалась с отвращением – руки в липком песке, песок остался на щеках, попал под веки… Справа и слева лежали мёртвые тела в красном. Много тел. В красной одежде и с Ириниными лицами. Ирина смотрела на них, смотрела. А потом завизжала.

    – Ты, – с отвращением сказал над нею Клаувераль.

   Ирина заткнулась, подняла голову и увидела, какой он огромный, злющий и страшный. Дёрнулась назад, стукнулась головой о каменную стену – больно! Её без церемоний вздёрнули на ноги:

    – Пристрелить же могли, – в интонации отчётливо прочиталось: «Жаль, что не пристрелили!»

   Пещера опустела. Уцелевших давно вывели всех, забрали и раненых, теперь собирали мёртвых, укладывали в специальные капсулы. С клонами-биороботами не церемонились – стаскивали под ту стену, где Ирина пришла в себя, укладывали в ряд. И везде алыми брызгами разбросаны были невскрывшиеся переходы, на разной стадии проникновения, от небольших, с кулак размером, то почти до конца отработавших, в человеческих рост. Ирина попыталась было подсчитать, на тридцать первом запнулась. Потому что её усадили на скамью, совсем не нежно.

   Запястье ожгло уколом. Ирина дернулась:

    – Что вы делаете!

    – Тихо, – велел ей Клаувераль. – Считай в обратном порядке. Десять, девять…

   Ирина замотала головой и схлопотала оплеуху:

   Не больно, но очень обидно. С какой, позвольте спросить, радости этот, прошляпивший очередной теракт, полкан бьёт её по лицу?!

    – Восемь! Ну?!

    – Семь… – сдалась Ирина.

   На пяти голова поплыла, на двух – ушла боль. На нуле – пробило на дурную радость и мелкие истеричные подхихиквания.

    – Имя.

    – Ирина.

    – Возраст.

   Ирина зависла. Она не помнила, сколько ей лет! Что-то такое тут подсчитывали, но у них и десять не десять, а шестнадцать, не мило ли?

    – Н-не зна…

    – Где живёшь?

    – Ап… Апельсиновый городок, – смешно до ужаса, живёт в апельсиновом городе.

   А есть тут апельсины? Наверное, есть. А что такое апельсины? А бог их знает. Маленькие такие, жёлтые. Кажется…

    – Ты заставила Кмеле привести тебя сюда?

    – Нет.

   Ну что за чушь… Кмеле сама позвала…

    – Ты уговорила Кмеле пригласить тебя сюда?

    – Нет. Это Кмеле… ик… уговорила! Я не хотела.

    – Ты активировала маяк наведения?

    – Нет!

   Глупо. Что за маяк, какого наведения… бред. А-а, так вот в чём дело…

    – В чём? Говори!

    – Надо было не меня кошмарить, полкан, – хихикая, выдала Ирина. – А за залом следить! Там кто-то послал кар… картинку… как я… что на мне… Служба доставляет заказ за полчаса!

    – Так.

   Что-то коснулось запястья, влажное, противное. Радость начала стремительно уходить, вернулась боль. Голова налилась чугуном, и проклятый песок в глазах… Отчаянно хотелось зарыдать, но слёз не было.

   Ей помогли лечь, чем-то укрыли:

    – Жди здесь, не уходи никуда.

   И она осталась одна. Ох, и плохо же ей было. Ох, и плохо! Не телу, к физической боли, в конце-концов, привыкаешь, и она уже перестаёт действовать на нервы. Плохо было внутри. В сознании, которое словно бы посыпали жгучим перцем. И как промыть несчастные свои извилины, корчившиеся от дикой фантомной боли, Ирина не знала. Всё это продолжалось и продолжалось, по субъективным ощущениям, вечность. Потом отпустило. Не до конца, но стало заметно легче.

   Ирина села, отметив, что с неё при этом сползла какая-то ткань. Что-то чёрное, стекло на песчаный пол и там осталось. Ирина смотрела, смотрела, потом наклонилась, подцепила пальцем – куртка. Громадная чёрная куртка с какими-то серебряными нашивками. Она аккуратно свернула куртку и положила на скамью.

   Первый ряд, чёрное, уже без подсветки, озеро почти у самых ног. Какие-то обломки, обрывки, клочки… Косо врывшаяся в песок треугольная зеркальная панель, по которой бежали разноцветные тени. Ирина осторожно потянула панель на себя. Она пошла легко, и вскоре оказалась в руках. Прямоугольник с разлохмаченным краем сердито запел под пальцами – какой-то музыкальный инструмент? Точнее, его обломок. Забавно. Музыкальный инструмент – зеркальная плоскость толщиной в два пальца.

   Клаувераль возник из-за спины, перешагнул через скамью. Сел рядом, Ирина отодвинулась – так, на всякий случай. Голова болела.

    – Держи, – ей сунули в руку что-то вроде пастилы на палочке. – Ешь, антидот. Легче станет.

   Ирина поняла, что других извинений от этого сурового мужчины с профдеформацией на всю голову не дождётся. Взяла лекарство, стала есть. Противный кисловатый, больничный вкус мгновенно вызвал приступ дурноты, но Ирина стиснула зубы и мужественно дожевала «пастилу». Награда пришла тут же – отступила головная боль, плечи сами собой распрямились. И вообще как-то стало повеселее. Жизнь не закончилась, верно?

    – Что им нужно? – спросила Ирина. – Чего они… зачем…

    – Отставки правительства требуют. И ритуального самоубийства от Тоункема Бэйль Дорхайона.

   Ирина поневоле присвистнула. Услышанное не лезло ни в какие рамки!

    – Много они на себя берут! – сказала она.

    – Много, – согласился Клаувераль и свирепо сжал кулак: – Давить гадов…

   Ирина кивнула. Что тут скажешь – только давить. Но сколько будет ещё жертв!

    – Идти можешь? – Ирина кивнула. – Пошли.

    – А можно… я это с собой возьму? – спросила она, показывая на звуковую плоскость.

    – Зачем тебе этот хлам? – презрительно фыркнул Калувераль.

   Ирина честно выдержала его взгляд:

    – Хочу…

    – Бери. Вот только… – он взял из её рук плоскость, легко свернул её в трубочку и вернул обратно. – Пошли!

   Ирина пошла за ним, сжимая в кулаке трубочку и стараясь смотреть себе только под ноги. Мир высоких технологий, да. Нераскрывшиеся переходы горели на сетчатке вечным клеймом. Захочешь забыть – не сможешь.

   К ним подошёл сийт, с любопытством глянул на Ирину, но заговорил с Клаувералем.

   Сийт, очевидно, был экспертом по вопросам гиперструн – тех штук, что позволили смертницам проникнуть в концертную пещеру в таком количестве. Клаувераль слушал с каменной физиономией, надо думать, понимал, о чём ему говорят. А вот Ирина очень быстро потеряла нить разговора.

   Террористы, как она поняла, сделали ставку на массовость. Аппаратура, блокирующая проникновения, не справилась. Всего попыток открытия проходов было двести шестнадцать, из них отработали своё полностью – тридцать два. И их хватило с головой, чтобы устроить кровавую бойню. Почему система безопасности не справилась с этими тридцатью двумя? А вот поэтому, поэтому и вон по тому. Сийт легко сыпал терминами, не понятными от слова совсем. Ирина перестала даже пытаться вникнуть, и просто рассматривала представителя нечеловеческой расы.

   Он отличался от Танивы Ливиспа как вода от камня! Лицо – милее и симпатичнее, большие синие глаза в пушистых золотых ресницах, волосы – тугие пружинки словно бы из тончайшей золотой фольги, свёрнутые за спиной в плащ крылья – золотые, белые, серебряные, лиловые, в каких-то пурпурных блёстках и фиолетовых тонких чёрточках. «Может быть, это она? – вдруг подумалось Ирина. – В смысле, девушка?» Грудь абсолютно плоская, но зачем насекомому молочные железы? Надо будет почитать, как они размножаются… неужели яйца откладывают? Из которых выводятся червячки-личинки.

   Ирина представила себе эту картинку – червячки-младенцы на руках у счастливой матери, и её ощутимо тряхнуло: сийты – раса совсем чужая. Полностью чужая. А так похожи на людей, если не считать крыльев! По крайней мере, взрослые особи.

   И тут появилась Клаемь, с очень свирепым лицом. Если бы не синтезатор речи, не позволяющий передавать эмоции, то она, наверное, орала бы громче всех. А так её речь звучала ровно и монотонно… и всё равно на нервы действовала. Сийт поспешил смыться, мол, я не я, проблема не моя, и вообще, мимо шёл. А Клаувераль услышал о себе много разных определений, некоторые Ирина постаралась запомнить, чтобы разобрать потом с лингвистическим анализатором их смысл. Хотя, в общем-то, всё это словесное многообразие сводилось к ёмкому и очень короткому: профнепригодный анацефал. Как в задаче «упростить выражение». Когда кошмарнейшего вида дробь с кубическими иксами по обе стороны черты в конечном счёте оказывается равна единице…

    – Клаемь, пожалуйста, не ругайте его, – попросила Ирина, решив, что пора бы уже и вмешаться.

    – Почему? – изумилась Клаемь.

   Клаувераль медленно сложил руки на груди и с интересом воззрился на Ирину. Позже Ирина научится при виде любопытства, загорающегося в глазах любого оль-лейран, бежать с воплями как можно быстрее и прятаться как можно глубже. Потому что у этой расы в принципе отсутствуют тормоза между «мне интересно» и «не навреди своим интересом другому». Но всё это у Ирины было ещё впереди, и оценить масштаб лужи, в которую только что вляпалась, она не смогла.

   А в самом деле, почему? С задачей своей – обеспечить безопасность – он явно не справился. Ирина не могла выразить словами свои чувства. Но искренне считала, что добивать упавшего – нехорошо. Ему сейчас погано и так.

    – Он хороший, – сказала она наконец.

   Клаемь только руками всплеснула, не найдясь с ответом.

    – Ново, – хмыкнул Клаувераль. – Хорошим меня ещё никто не называл! Это что, жалость? Если так, то могу рассказать, что тебе с нею сделать.

   Ирина помотала головой: нет, не жалость.

    – Извините, если я вас обидела, – сказала она, и опять не угодила.

    – Ты считаешь, что меня легко обидеть? Забавно.

    – Хватит, – сказала Клаемь, цепко беря Ирину за руку. – Ну-ка, пойдёмте со мной!

   Ноги вязли в песке, песок набился в туфли, скрипел на зубах, сыпался с волос. Ирина с тоской мечтала о санузле в своей квартирке: ввалиться туда, в полную горячей воды ванну (условную ванну, разумеется, там настройки позволяли творить, что вздумается, в пределах программы…) и соскрести с себя весь этот чёртов мусор, до последней песчинки! Голова болела, тело медленно, но упорно превращалось в кисель, вдруг резко, неприятно задрожали пальцы.

    – Ирен, – сердито выговаривала Клаемь, – ваш жизненный девиз – ни дня без неприятностей? Небо пылающее, я теперь всерьёз боюсь вас одну оставлять!

    Ирина хотела было возразить, что всё случайно и она ни при чём, и в гробу все неприятности видела. Но её вдруг повело на стену, в ушах зазвенело, коленки подогнулись сами. И наступила темнота.

    Очнулась – на свежем воздухе, у входа в пещерный комплекс, только с другой стороны. Здесь не было платформы для поездов, а было огромное плато-стоянка для индивидуального транспорта. И сейчас рядом с входом стояли служебные машины. А за стоянкой простиралось громадное море. Может быть, даже океан. До самого горизонта – волны, волны, волны, и уходящее в них опаловая, в фиолетовой короне, горошина солнца. Слева всплывала в небо громадная, зелёная луна. Лес на ней вырастили, что ли? А впрочем, чему удивляться. Мир высоких технологий. Могли и лес. На луне. Почему бы и нет.

   Ирина села. Лежала, оказывается, в каком-то подобии стационарного больничного саркофага, только в передвижном варианте. Прозрачная крышка нависала справа, в любой момент её могли закрыть. Этого ещё не хватало, путешествия в больницу.

   Рядом возник Харгам Тонкэрим, Ирина узнала его сразу. Ну да, где ещё быть психологу-психотерапевту, как не здесь, на месте очередного теракта. Где пострадала его дочь…

    – Как вы себя чувствуете, Ирен? – спросил он профессиональным тоном.

    – Спасибо, хорошо, – ответила Ирина. – А Кмеле?..

   И сжалась, ожидая услышать, что…

    – С ней всё в порядке. Относительно.

    – Я могу увидеть её?

    – Пойдёмте.

   Против правил, наверное. Но доктор Тонкэрим обладал правом решать, что можно делать пострадавшим, а что нельзя. Переломов, других травм, угрожающих жизни, не было, а остальное не имело значения. Или имело, но очень маленькое. Кмеле обнаружилась в такой же капсуле, но уже рядом с транспортом. Живая, в сознании. Только снова серая. Ирина отследила её взгляд, и снова увидела Клаувераля. Разговаривал с кем-то из врачей…

    – Всё ещё продолжается? – сочувственно спросил Тонкэрим.

    – Папа! – всхлипнула Кмеле и ткнулась лицом ему в ладонь.

   Тихо плакала. Тонкэрим гладил её по голове, что-то говорил, она кивала, соглашаясь, но уняться всё никак не могла.

    – Ладно, девочка моя, – мягко сказал психолог, – ложись, поспишь немного. Проснёшься – поговорим…

    – Домой? – спросила Кмеле, утираясь.

    – Нет, ко мне…

    – Опять?

    – А что делать? – вопросом на вопрос ответил он. – Есть другие варианты?

   Других вариантов не было. Кмеле дала себя уложить и закрыть крышку. Через несколько минут девочка уже спала. Хорошая штука, эти капсулы. Наверное.

    – Я пойду? – нерешительно спросила Ирина.

   Кмеле – жива, с души словно камень свалился. Не простила бы себе, если бы девочка умерла. Хотя что от Ирины зависело? Ровным счётом, ничего. Если уж те, кому по должности положено было противостоять террористам, оказались бессильны…

    – Куда? – спросил Тонкэрим добродушно.

    – Домой… – растерялась Ирина. – Что, нельзя?

    – Нельзя. Вы поедете со мной.

    – Я нормально себя чувствую! – возмутилась Ирина.

    – Не думаю. Но дело не в этом. Поступил запрос на ментальное сканирование… надо, Ирен, надо, – добавил он, заметив её реакцию. – Вы же понимаете, что распутать этот колючий клубок – надо, а ваш ментоскан способен помочь.

    – Меня подозревают? – напряжённо спросила она, вспомнив расспросы Клаувераля и его выходку с сывороткой правды.

    – Нет. Нужна ваша память, в подробностях. Пойдёмте, сейчас отправимся… в клинике расскажу. Хорошо бы вам проявить сознательность и добрую волю, Ирен. Не люблю проводить сканирование принудительно.

    – Добрый вы доктор, господин Тонкэрим, – не удержалась Ирина от яда.

   Он слегла развёл чёрными ладонями:

    – Профессия обязывает. Разумеется, ваш опекун будет присутствовать.

    – Я всё понимаю, – сказала Ирина. – Я… не буду… упираться. Но вы объясните мне, что происходит? Потом, когда закончите… работу. Пожалуйста.

    – Объясню, – кивнул Тонкэрим.

   Позже, пережив несколько «отличных» часов после ментального сканирования и разговор с Тонкэримом, когда сознание обрело ясность, Ирина долго сидела, обхватив коленки, у большого, в пол, окна. Зелёная луна равнодушно светила из зенита Да, на ней действительно вырос Лес – почти такой же, как тот, здесь, в городе, за рекой. То есть, лунный Лес был потомком земного, его вырастили из семян, полученных именно отсюда. Долгая, кропотливая работа, но она была проведена, и результат превзошёл все ожидания.

   Жаль только, что побывать там не придётся, никогда, ни при каких обстоятельствах. Зелёная луна – место не для всех, а лишь для достойных. Иерархия в обществе оль-лейран строилась по тысяче условий: тут тебе и родственные связи (одних названий для обозначения степени родства у них в языке – до двух тысяч!), и заслуги перед обществом, и данные генетической карты, и бог знает, что ещё. Голова вспухла вникать, Ирина решила отложить на потом…

   Космическими воротами Анэйвы была вторая, искусственная, луна. Типичная пересадочная станция, снаружи – производства, врата для локальных переходов по планетарной системе, а внутри – жилые и гостевые секторы; может быть, в каком-то из секторов тоже был Лес, только маленький, адаптированный к космической жизни, может быть, нет. Ирина детально не смотрела.

    Когда-то, лет сорок тому назад, может быть, пятьдесят, родилась женщина, чей геном теперь использовали террористы. Кто она, как звали, кем была – сейчас уже не узнать, данные закрыты. А в пространстве Анэйвалы издавна сосуществовали четыре различные расы. Редкая достопримечательность, жемчужина творения социальных инженеров: – нигде в космосе такого больше не было на тысячи парсек кругом. В последние лет пятнадцать-двадцать баланс летел к чёрту, и долетел до гражданской войны; причины назывались разные. Одной из них была некая внешняя сила – организация того самого таинственного Артудекта – вознамерившаяся подорвать изнутри и уничтожить Анэйвалу как класс. Чтобы все передрались со всеми и взаимно аннигилировали.

   Детство у мужика, как видно, было трудным, с травмами и органическим поражением мозга. Хотя это вполне могла быть и женщина. В действиях Артудекта чётко прослеживалась личная ненависть к правящей семье вообще и конкретно к Тоункему Дорхайону, как главе всего клана. Требование ритуального самоубийства – сильный ход. Народ, особенно те, кто потерял родных и близких, начал задумываться.

   Ирина вздохнула, плотнее смыкая руки. Сама она в этой схеме была – дочерью той таинственной женщины, экспертиза подтвердила. Отца, кстати, установить не получилось: может быть, он не был гражданином Анэйвалы и никогда здесь не бывал. Память по-прежнему оставалась пустой: здесь доктор Тонкэрим был непреклонен, считая, что пороть горячку незачем, достаточно подождать. Клаувераль недовольно фыркал, но Клаемь задвинула его в угол в два счёта.

   Он пришёл на сканирование, Клаувераль. Ирина не знала, куда деваться от его любопытного взгляда. Так дети смотрят на новую игрушку, прежде чем её разломать и разбросать по ковру внутренности. Если бы не Клаемь, точно выпотрошил бы. Ирина не сомневалась, что с ментосканером безопасник работать умел, и доктор Тонкэрим сам по себе его не удержал бы. А вот у Клаемь получилось…

   Ирина положила голову себе на колени. Холодно. Как же здесь холодно! И температура в палате ни при чём.

   Зелёная луна заливала мир мягким призрачным сиянием.

ГЛАВА 4

Из предложенных системой профессий Ирина решила выбрать специальность детского доктора. Это как-то перекликалось с похороненной в забвении памятью. Может быть, Ирина и раньше работала с детьми? Клаемь одобрила выбор, помогла составить учебный план, и теперь впереди были двести дней изучения теоретической базы, затем к теории добавлялась практика. Учиться предстояло долго, но Ирину трудности не пугали. После того, как Клаемь сказала, что отпущенные на спокойную жизнь четыре года вовсе не закончатся катастрофой, если Ирина будет учиться хорошо, с души окончательно свалился камень.

   Ирина попросила оставить программу для обучения пилотированию, объяснив, что не собирается идти в пилоты, но хочет знать, как водить то, что движется, хотя бы на минимальном уровне.

   Дистанционное обучение на первом этапе предполагало железную самодисциплину, и Ирина составила график, которого придерживалась неукоснительно. В график пришлось вписать бассейн, бой с Клаемь на тему, что два часа в день – это много, хотя бы через день уже, – был проигран. Клаемь заявила, что она не при чём, учёт посещений ведёт система, а с системой не договоришься, потому что она робот. Нейронная сеть. Упёртое запрограммированное и погрязшее в косных правилах создание.

   Несколько дней подряд Ирина ходила в закрытую зону. Не хотелось никого видеть, ни с кем общаться. Но дорога наверх – общая и закрыть её было невозможно, так что в один прекрасный вечер Ирина встретила Кмеле. Кмеле радостно завопила и полезла здороваться, а потом ожидаемо схватила за руку и потянула её за собой.

    – Хватит киснуть! Пошли.

    – Кмеле, – Ирина попыталась вывернуться, – не хочу. Извини.

    – Ты на меня обиделась? – прямо спросила Кмеле, отпуская её руку.

    – Господи, за что? – поразилась Ирина.

    – Если бы я не потащила тебя на концерт…

    – Глупости ты говоришь такие, – решительно сказала Ирина. – Они же всё равно бы напали. С нами или без нас.

   Кмеле кивнула, встряхнула головой.

    – Ну, да… наверное… Пойдём, пойдём со мной, с Масом познакомлю!

   Мас оказался очень приятным юношей. Симпатичный, обаятельный, он так улыбался, глядя на Кмеле, что с ним всё стало ясно сразу. Ирина устроилась на мелководье, а эти двое подняли бурю. Дурачились, как дети. Хотя, казалось бы, сийты – насекомые, крылья у них как у бабочек, и как те бабочки они должны были, по идее, не любить воду. Но вот ничего подобного, Мас нырял, как заправский пловец. Потом вылез обсушиться и развернул свои летательные конечности парусом. Площадь вышла приличная! Подсыхая, крылья из прозрачных вновь становились белыми, с тонким фиолетовым рисунком. Рисунок, как подозревала Ирина, был искусственно нанесённым. Кто-то красит волосы, а кто-то – крылья. Бывает.

   Кмеле устроилась рядом с другом, контраст – ещё тот. Чёрная как смоль девочка под белым крылом. Ирина подумала, что понимает её мать. Она уже успела кое-что усвоить по физиологии расы сийтапельв; никаких перспектив у межрасовой любви здесь не было в принципе. Что такое полный метаморфоз, Ирина ещё не смотрела, но процедура вряд ли отличалась гуманизмом и безболезненностью. Ей подвергали преступниц, не вышедших из фертильного возраста, которым традиционно давали выбор между петлёй и жизнью на положении родящей матери у сийтов. Многие выбирали петлю, между прочим. А из тех, кто соглашался, выживали не все. Наверное, бывали случаи, когда девушка соглашалась на такое из-за великой любви, но…

   Лучше бы Кмеле нашла себе парня своего биологического вида. Ирина сурово одёрнула себя: не твоё дело, не лезь. Кмеле всё это слышит от матери и так. А Мас Ливиспа правда интересный и симпатичный. Через несколько минут разговора забываешь, что беседуешь с нечеловеком. Внешность и раса становятся абсолютно неважны.

   Прихваченная из концертной пещеры звуковая панель оказалась простой до изумления. Она цепляла из сознания образы и на гладкой поверхности проявлялись чёрные и белые клавиши инструмента из прошлой жизни. Ирина не помнила названия, но зато пальцы помнили множество произведений. Одна беда, громкость настроить не удалось, панель звучала мощно, как со сцены. Ирина не знала, насколько сильна звукоизоляция в квартире, не помешает ли соседям. Ругаться к ней, правда, никто не пришёл, но всё же. Поэтому она сворачивала в трубочку свой трофей и уходила туда, где никому не могла помешать – к реке, к мосту, вросшему корнями в землю. Пустое безлюдное пространство – до ближайших домов было не меньше двух километров – давало гарантию одиночества, а Лес на той стороне реки…

   Лес как будто не возражал. Ирина почувствовала бы, если бы ему не понравилось. Она не понимала, откуда в ней жила такая уверенность. Она просто знала.

    Солнце падало в закат, заливая мир розово-фиолетовой зарёй. Всплывала над Лесом зелёная луна. Долгие прохладные летние сумерки размывали мир в жемчужное безвременье. А под пальцами рождалась очередная мелодия. Ирина полюбила пятиминутки одиночества, как сама для себя назвала эти мгновения. Что-то брезжило в памяти в такие моменты. Картинки из детства. Руки учителя… мамы? Руки показывали, как из чёрно-белых клавиш извлекаются звуки. Та звуковая панель была механической, и её накрывали тяжёлой деревянной, покрытой глянцевым лаком, крышкой. Тетрадь перед глазами… нотная грамота… и что-то не получается, звучит не так, как надо бы. Терпеливый голос учителя объясняет, как надо…

    – Доброго вам заката.

   Голос ворвался в полусон-полугрёзу, как таран в крепостные ворота. Ирина вскинула голову, и увидела мужчину в свободном чёрно-синем комбинезоне, по краю широких рукавов бежала серебряная строчка. Солнце выбивало на ней при каждом движении яркие блики. Длинные волосы, собранные в хвост на затылке, высокий рост, уши, лицо – незнакомец принадлежал к расе оль-лейран. Вот только глаза у него закрывала широкая светлая повязка. Слепой!

    – Осторожно! – вскрикнула Ирина. – Там обрыв!

    – Слышу, – отозвался он. – Не переживайте.

   Подошёл, сел рядом, поджав ноги. Поза лотоса, любимая у этого народа. Ирина тоже могла так сидеть, но не очень долго.

    – Это у вас что? – спросил он, точным жестом указывая на звуковую панель в руках девушки.

    – Я вам помешала? – виновато спросила Ирина. – Я больше не буду…

    – Не помешали, нет. Дайте посмотреть, ну же.

    Ирина осторожно протянула ему свой инструмент. Слепой ловко провёл пальцами по панели, та отозвалась хрустальным перезвоном – словно стеклянные колокольчики пересыпались из одной коробки в другую. Свернул и вдруг выкинул в реку, Ирина ахнуть не успела.

    – Вы что делаете! – возмутилась она. – Зачем?!

   Из пропасти не донеслось ни звука. Несчастная панель канула в воду бесшумно и с концами.

    – Держите, – мужчина вынул из-за пазухи другую панель, свёрнутую в трубочку. – И не пользуйтесь больше никогда сломанными синтезаторами. Добрый совет, на будущее.

    – Это слишком серьезный подарок, – сказала Ирина. – Не могу его принять, извините.

   Слепой пожал плечами:

    – Как хотите.

   И размахнулся, собираясь выкинуть панель в реку.

    – Нет! – Ирина повисла на его руке. – Не надо!

    – Тогда возьмите.

    – Это шантаж, – сердито заявила она, забирая подарок.

    – Шантаж, – легко согласился слепой.

   Он улыбался, чуть склонив голову. Если бы не повязка, Ирина сказала бы: с интересом рассматривает. Ощущение любопытного взгляда было почти физическим. Может, он не такой уж и слепой? Может, эта повязка даёт ему какое-то зрение? Не может быть, чтобы мир высоких технологий не решил проблему слепоты каким-нибудь способом!

    – Раскройте, раскройте, – предложил слепой. – Сразу отличие услышите.

   Ирина развернула панель. Она была уже и короче прежней, наверное, какой-то домашний вариант, что ли.

    – Положите ладони, обе. Вот так. Представьте себе… что вы себе там представляли? Какой инструмент?

   На панели проявились чёрные и белые клавиши. И они были – совсем как настоящие, полное соответствие. Так же пружинили под пальцами, как надо. И звук получался – да, чище, действительно. И правильнее. И с не такой раздражающей громкостью.

    – А я вам что говорил! – с удовлетворением заявил новый знакомец. – Вот!

    – Спасибо, – тихо сказала Ирина. – Но я всё же…

    – Но вы сейчас сыграете то, что играли перед тем, как я к вам подошёл. Я эту мелодию почти каждый вечер слышу, а найти исходники не смог. Нет ничего похожего нигде. Это вы сами придумали?

    – Нет, что вы! Какое сама! Это из… – Ирина запнулась.

   Не жаловаться же на потерю памяти! Какое этому невозможному типу дело до её проблем?

    – Это из дома музыка, – и внезапно всплыло из пустоты название: – «Шербурские зонтики»

    – Почему зонтики?

    – Девушка держала магазин, где продавали зонтики… – память расщедрилась на картинки.

   Давным-давно, и в другой жизни Ирина видела этот фильм, и теперь кадры из него всплывали с непринуждённой лёгкостью. Как и музыка.

    – Как-то с трудом представляю себе ядерный зонтик в свободной продаже, – озадаченно сообщил слепой, – ну да ладно, чего в Галактике не встретишь. Может быть, продавали блоки контроля к элементу планетарной обороны? Они компактные, можно унести в руках.

    – Не ядерный зонтик! – засмеялась Ирина. – Обычный. Водонепроницаемая ткань на спицах с ручкой. Защита от непогоды! Держите его над головой, и на вас не льётся дождь.

    – Глупость какая-то, – безапелляционно заявил слепой. – А почему шербурские?

    – Город так называется. Шербур.

    – Шер-бур, – попробовал он на язык незнакомое слово. – А где это? Ведь не в нашем же локальном пространстве. ВТС-код планеты? Интересно слетать и посмотреть.

    – Не знаю, – честно призналась Ирина. – Никто не знает. Я здесь случайно…

    – Понятно. Ну, играйте, что же вы медлите?

   «Шербургские зонтики» в сочетании с долгими фиолетовыми инопланетными сумерками стронули что-то в мёртвой глыбе забвения. Память оживала, выдавая яркие, окрашенные эмоциями картинки. Увиденная в детстве на экране красивая и трагическая история. Упорная работа над собой – чтобы получилось сыграть мелодию Как Надо. Учитель… подружки… выпускной. Пары танцуют, мальчики в чёрном, девочки в белом, и собственные руки, создающие мелодию для их танца… «Шербурские зонтики».

   Рустам…

   Вместе с именем мужа вернулся в память их самый первый танец, на набережной, в холодный весенний вечер, и ещё звезда висела в небе, такая яркая. На закате – наверное, Венера… Глаза в глаза. Руки на плече и на талии, горячие руки любимого мужчины… и «Шербурские зонтики» как злая насмешка над тем, что поджидало их в скором будущем…

   Ирина выронила панель, закрыла лицо руками. Больно, господи! Как же больно… И память тут же сникла под этой болью, уползла в глубину, ощетинившись пустотой, как ёж иголками.

   Лёгкое прикосновение, невесомое, на грани ощущения.

    – Что с вами?

   Ирина помотала головой, вогнала в себя слёзы. Сердито вытерла щёки.

    – Простите. Это я так… вспомнила кое-что…

    – Не знал, что эта мелодия значит для вас так много.

   Он понимал. Откуда-то всё понимал, до той самой горькой точки в глубине душе.

    – Вы позволите?

   Ирина яростно протёрла глаза, кивнула, потом спохватилась, что он же не увидит жеста:

    – Да.

   Тонкие тёплые пальцы слепого прошлись по лицу, Всё-таки повязка не давала никакого зрения этому странному парню. Просто скрывала уродство. Почему-то Ирина не сомневалась в том, что причиной слепоты было именно уродство. Врождённое или приобретённое.

    – Вы – Ирен, – утвердительно сказал он, считав пальцами информацию с та-горма. – Я о вас слышал, сестрёнка рассказывала. Странно, как я сразу-то не догадался…

    – Простите, я тут расклеилась, – сказала Ирина, вытирая щёки. – Может, вы что-нибудь сыграете? Что-нибудь повеселее.

   Она подумала, что раз уж слепой подарил ей звуковую панель, то играть на ней он тоже умеет. Почему бы и нет? У слепых со слухом всё в порядке, а с панелью зрение вообще не важно, её настроить можно как угодно, хоть на считывание музыки прямо из мыслей играющего. Высокие технологии же!

    – Могу, – легко согласился он.

   Взял панель, задумался на мгновение, а потом… Музыка упала, как проливной дождь и выбила в другую реальность, весёлая, задорная, зовущая в детство, шалить и дурачиться, и беспричинно смеяться, подставляя лицо ветру и солнцу. И стихла, рассыпавшись звонкой капелью. Поплыло над рекою затихающее эхо.

   Ирина выдохнула, обнаружив, что забыла дышать, и вслед за первым потрясением пришло второе: она осознала внезапно, кто это тут, рядом с нею, такой! «Сестрёнка рассказала!»

    – Чёрт! – воскликнула она, не сумев сдержать эмоции.

    – Что такое? – участливо спросил слепой. – У вас изменился ритм сердца.

   Он слышит сердце на расстоянии. Ещё бы!

    – А как же…. Как вы один… без охраны…

    – Да есть охрана, есть, – с неудовольствием высказался он и ткнул пальцем себе за спину. – Там вон… двое…

   За его спиной никого не было.

    – Никого не вижу, – сообщила Ирина растерянно.

    – Прячутся. Камуфляж-поле, чтобы людей не пугать. Но они сопят в своей броне так, что хочется чем-нибудь в них кинуть, вроде небольшой компактной чёрной дыры. Чтобы отстали наверняка!

    – Не отстанут, – сказала Ирина.

    – Потому ничего и не кидаю. Этих засосёт, придут другие, – он слегка развёл ладонями, но от чёрного слова всё же удержался.

   А хотел высказаться, очень хотел. По лицу было видно.

   Его бесят посторонние звуки, поняла Ирина. Он к ним чувствителен так, как могут быть чувствительны только слепые. Может, ещё индивидуальный талант добавляется. Обычный незрячий не обратил бы внимание, а этому плохо. Но совсем без охраны же нельзя! Достаточно вспомнить, что на концерте случилось. И он сам всё понимает, осознаёт, смирился. Внешне. Но в глубине души его всё равно бесит!

   Можно понять человека.

    – А сыграйте что-нибудь ещё? – попросил он. – Может, что-то ещё помните?

   Ирина коснулась пальцами звуковой панели, даже глаза закрыла, роясь в пустой памяти. Что-то пришло… Удивительный прибор всё–таки. Настолько точно имитирует инструмент… С закрытыми глазами Ирина особенно чётко чувствовала клавиши, их структуру, форму, отклик. Наверное, в прежней, потерянной жизни, занималась долго, упорно, а главное, с охотой. Потому что брезжило где-то на краю осознания, что подруги – были подруги?! – ненавидели такие занятия от души. А ей нравилось… и из-за этого… из-за этого… Нет, не получалось вспомнить, что «из-за этого», никак! Но что-то было. Не очень приятное.

    – Это что? Это песня?

    – Да… вроде…

    – Напеть можете? – любопытно ему, понятно.

    – Я не очень умею, – созналась Ирина.

    – Ничего.

    – Ну, кхм… Yesterday… Аall my troubles seemed so far away…

    – Да-а, голос у вас так себе, – безжалостно заметил слепой.

    – Я ещё сфальшивила, наверняка, – мрачно сообщила Ирина.

    – Это ничего, я ведь не слышал оригинала... А о чём песня?

    – А я не помню, – вздохнула Ирина. – Это другой язык, его у нас учат, но…

    – Когда надо было учить, вы смотрели развлекалки, – хмыкнул он.

   Не поспоришь. Но сказано было без злобы, с оттенком понимания. Может быть, и он чему-то учился из-под палки, спустя рукава, с ленью, а потом об этом сильно пожалел?

    – Ещё такое не переводят обычно, – объяснила Ирина. – Перевод трудно сделать – и смысл сохранить и в мелодию уложиться. Обычно так и слушают, без перевода. И поют так же, даже на концертах, профессиональные исполнители. Я запомнила, потому что… – она покачала головой и добавила беспомощно: – Не помню почему! Запомнила, и всё…

   – Понимаю. Дальше!

    – Suddenly. I'm not half them an I used to be… А вообще, знаете, тут другой инструмент в оригинале. Струнный.

    – Так, а что же вы?

    – Я не умею, – пожала плечами Ирина. – В руки не брала никогда. А эта штука отображает только то, что хорошо знаешь, верно?

    – Да. Ну-ка, дай сюда… струнный инструмент, говоришь… а так? – он, не отрывая пальцев от панели, второй рукой взял Ирину за запястье, потянул к активной зоне. – Вспоминай!

   Ирина не стала обижаться на это внезапное «ты». Человек с таким уровнем знаменитости и таким редчайшим талантом имеет право говорить «ты» кому угодно, кроме, может быть, каких-нибудь совсем уже важных шишек вроде Тоункема, будь он неладен, Бэйль Дорхайона. К важным шишкам Ирина себя не относила.

   Ещё она заметила, что у Фарго неладное с руками. Сразу не обратила внимания, а сейчас увидела чётко.

   На одной руке у него было пять пальцев. На второй – три. Вряд ли он отсутствующие пальцы потерял в результате травмы, слишком чистая, гладкая кожа, слишком гладкая линия кисти. Травму всегда видно, какой бы совершенной ни была последующая пластика. Скорее всего, таким родился. В дополнение к слепоте.

   Они добились от панели звука гитарной струны. Память живо откликалась на него: так, именно так, оно самое!

    – О чём песня? – спросил слепой ещё раз.

    – О вчерашнем дне, – сказала Ирина. – О потерянной любви. Я не помню перевода! Только общий посыл.

    – Его хватит, – заверили её.

   Стемнело уже давно, и зелёная луна плыла над рекой, заливая мир призрачным дрожащим светом. В воде блестело опрокинутое небо, со всеми подсвеченными луной перистыми, когтеобразными облаками и высотной трассой, по которой нёсся в несколько рядов и этажей самый разнообразный транспорт. И в этом чужом инопланетном месте зазвучала гитара – как настоящая, как там, дома, закрой глаза и не ощути разницы.

   Вот только таких голосов там, дома, не встретишь. Не бывает у людей таких глубоких, богатых на интонации, голосов...

   Я вчера

   Огорчений и тревог не знал,

   Я вчера ещё не понимал,

   Что жизнь не лёгкая игра*

   Ирина поняла, что слова пришли в голову Фарго прямо сейчас. Они легко ложились на мелодию, сочетание получилось убийственным; Ирина замерла, боясь спугнуть, боясь дышать… И время явно сделало то же самое.

   Без тебя

   Жизнь моя трудней день

   ото дня,

   И сегодня вспоминаю я о том,

   Что потерял

   вчера

   Нет, нам не найти,

   Кто же прав, кого винить,

   Нет к

   тебе пути,

   Нам "вчера" не возвратить*

    – Вообще, можно и дальше, в том же духе, – сказал Фарго, прервав игру. – Пока – так. Не будете возражать, если возьму себе?

    – Как я-то возразить могу? – изумилась Ирина. – Не я же автор! Но, думаю, правообладатели ничего вам сказать не смогут. Очень уж они далеко отсюда. И, вдобавок, даже не подозревают, что вы есть на свете.

    – А что у вас снова сырость на лице? – недовольно спросил он.

    – А что у вас голос такой! – выпалила Ирина, вытирая щёки.

   Он засмеялся, легко и весело, глядя на него, Ирина засмеялась тоже. Впервые в этом мире ей стало легко и замечательно настолько, что в сердце родилась почти детская радость, и хотелось продлить мгновение, а то и вовсе остановить его – чтобы радость не уходила, не таяла, чтобы она осталась навсегда. Жаль, что всё совсем скоро совсем закончится.

   Но Ирина хорошо понимала, что этот безумный вечер со знаменитостью, хоть и запомнится надолго, но вряд ли повторится в обозримом будущем.

   *_______________

   (Этот перевод песни Beatles Yesterday ходил у нас на слуху как т.н. народное творчество, автора перевода, к сожалению, не знаю, и гугль всемогущий, похоже, тоже не в курсе. Если кто-нибудь из вас, друзья, сможет указать автора перевода – буду благодарна, вставлю в текст имя, – прим. автора.)

   Жизнь вошла в размеренное русло. Учёба занимала изрядное количество времени: начались небольшие тесты, стало ещё интереснее. Впереди ждал первый квалификационный экзамен, Ирина надеялась справиться с ним хорошо. С бассейном она смирилась. Один раз пропустила, получила минус от системы в параметры здоровья и выволочку от Клаемь, повторять больше не хотелось.

    Строго у них тут как, надо же. Спрашивается, какое дело… Но Клаемь объяснила, какое. Здоровый человек принесёт обществу больше пользы, чем больной. Следящий за своим физическим состоянием принесёт больше выгоды, чем не следящий. И человеку полезно, и общество не в накладе, и врачам работы меньше, не надо отвлекаться с экстренных случаев на хронические.

   Кмеле куда-то пропадала, появилась дней через десять только. Оказывается, она сдала квалификационный экзамен по своей специальности с очень высоким баллом, теперь ей предстояло подтвердить его на краш-тестах. Ирина подумала, что краш-тест – звучит страшненько, осторожно уточнила. Да, не показалось. Полёты в экстремальных условиях. Однако!

    – А шею свернёшь? – спросила Ирина.

   Они сидели на тёплом камне и болтали босыми ногами в воде. Кмеле не уставала поддевать Ирину насчёт её купального скафандра высшей защиты, убеждая заказать себе что-нибудь приличное. Приличным с точки зрения Кмеле были, к примеру, плетёные верёвочки, скрывавшие самый минимум. Для юницы с крепким тренированным телом оно было в самый раз. Но распространяться о своих шрамах Ирина не спешила, и потому просто отмахивалась. Кмеле сердилась и не оставляла попыток наставить подругу на путь истинный.

    – Я – не сверну! – самодовольно отвечала Кмеле.

    – А всё-таки.

    – Если вдруг сверну, то только себе, – серьёзно ответила девочка. – Это же всего лишь экзамен на ловкость, координацию и умение принимать нестандартные решения в экстремальных условиях. А вот если попаду в ЖоПУ…

    – Во что? – изумилась Ирина.

    – Жёсткие Погодные Условия, – с удовольствием расшифровала девочка. – А ты о чём подумала?

    – Да, в общем-то, о том же…

    – Ха-ха-ха! Не переживай, какой-нибудь грозовой фронт – это она самая и есть. Заднее лицо атмосферы.

    – Через сто дней улечу на Оувиком, – сообщила Кмеле. – Это через два прыжка через GV-туннели… За пределами локального пространства Анэйвалы! – пояснила она, видя, что Ирина не понимает. – Здесь нет шариков с плотными углеводородными атмосферами, всё, что можно, давным-давно благоустроено, а что нельзя – выброшено вон.

    – Выброшено? – переспросила Ирина.

    – Конечно! Зачем в благоустроенной планетарной системе лишний мусор? А вот Оувиком – другое дело. Дикое место, нарочно выделенное под наши полигоны.

   Масштаб, в котором рассуждала девочка, не поддавался осмыслению. Так легко, так непринуждённо… Два прыжка... В чём там межзвёздные расстояния меряются? Ирина напряглась и вспомнила – в световых годах и парсеках. Свет летит годами от звезды к звезде, а Кмеле так это, походя, – через сто дней полечу к чёрту на рога, к другому солнцу, практику проходить, потом вернусь – не скучайте тут без меня…

    – Слушай, – загорелась идеей Кмеле. – А давай завтра на гонки прыгнем?

    – На гонки?

    – Ну, ты свет непролазный! – восхитилась Кмеле. – Сейчас же Серебристый этап идёт, осталось два заезда! Вот сейчас третий как раз завершается, завтра окончательно ясно станет, кому победа может упасть с гарантией.

    – Кмеле, я откуда знаю, – терпеливо