Мой бывший холоп. Ольга Свириденкова

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ЧАСТЬ 1
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ЧАСТЬ 2
• ГЛАВА 19
• ГЛАВА 20
• ГЛАВА 21
• ГЛАВА 22
• ГЛАВА 23
• ГЛАВА 24
• ГЛАВА 25
• ГЛАВА 26
• ГЛАВА 27
• ГЛАВА 28
• ГЛАВА 29
• ГЛАВА 30

АННОТАЦИЯ

Александра Бахметьева – молодая провинциальная дворянка, всё приданое которой состоит в красоте, образованности и почерпнутых от старшего поколения аристократических предрассудках. Семья девушки, не сумевшая приспособиться к суровым реалиям капитализма после отмены крепостного права, год от года беднеет, жизнь становится скучной, достойных женихов не находится. Ну где ж он, прекрасный принц, который спасет и умчит на белом коне в новую, интересную жизнь?!

   Вместо принца в родные края приезжает бывший холоп Бахметьевых, ставший богачом и одним из хозяев новой жизни. Злые языки начинают говорить, что Бахметьевы решили окрутить его, забыв про дворянскую честь, хотя Александра отнюдь не стремится к подобному мезальянсу. Завистники плетут сети интриг, а человек, от которого, казалось бы, невозможно ожидать подлости, собирается сделать Александру пешкой в своей коварной игре. Чтобы выстоять, Александра должна измениться, но этого будет мало для счастья, если она не разглядит своего настоящего принца.

ЧАСТЬ 1

ГЛАВА 1

Смоленская губерния, август 1873 года

   В ту пору, когда уже ничего не ждешь от уходящего лета, на помещиц Бахметьевых обрушились два важных известия. Первое было досадным и сулило одни неприятности. Но зато второе привело юную Александру и ее маменьку Любовь Даниловну в радостное волнение, от которого они были сами не свои.

   Причиной явилось письмо брата Любови Даниловны, князя Новосельского, с которым они не общались двадцать четыре года – с тех пор, как Любовь Даниловна бежала из дома и обвенчалась с молодым провинциальным помещиком против отцовской воли. Князь Данила Петрович Новосельский не простил дочь и в порыве гнева завещал все свое состояние сыну. Возможно, старик бы и смягчился со временем, но, на беду, очень скоро умер. Роман Данилович же, под предлогом следования воле покойного отца, не пожелал делиться наследством. Просьбы Любови Даниловны выделить ей хотя бы небольшое приданое остались безответны.

   И вот теперь, спустя четверть века, он вдруг захотел помириться. Впрочем, намерение князя не казалось таким уж удивительным. Роману Даниловичу было пятьдесят лет, и он не имел наследников. Его брак, заключенный в молодости по веленью отца, остался бездетным. Овдовев, князь не стал жениться вторично. Последние годы он вел беззаботную холостяцкую жизнь, заводя одну кратковременную интрижку за другой. Обо всем этом Любовь Даниловна узнавала от петербургской приятельницы. А брат не писал ей до нынешнего дня.

   Письмо Романа Даниловича, занимавшее целых три страницы, было адресовано «драгоценной сестрице Любоньке». Князь горько сокрушался, что в свое время прервал с нею отношения, и выражал страстное желанье возобновить их. Заканчивалось письмо почтительной просьбой приехать в имение сестры, дабы примириться с ней, познакомиться с племянницей и обсудить переезд оной в Петербург.

   «Недавно я узнал от приятеля, бывшего в Смоленске и видевшего Александру в театре, что она до сих пор не замужем. Это известие меня необычайно обрадовало. Я усмотрел в нем знак судьбы и возможность искупить свой грех перед тобою, любезная сестрица, – писал Новосельский. – Было бы огорчительно, если бы Александра, не имея хорошего приданого, вышла за какого-нибудь ничтожного человека. Однако, получив от меня приданое и перебравшись в столицу, она, конечно же, найдет достойную во всех отношениях партию…»

   Прочитав пару раз письмо, Любовь Даниловна, ее свекровь Софья Аркадьевна и Александра принялись размышлять.

   – Полагаю, мне нужно без промедления написать брату, – проговорила после короткого молчания Любовь Даниловна. – Чем раньше он получит ответ, тем скорее приедет сюда и… тем скорей все решится!

   – Ты права, мама, – кивнула Александра. – Да, надо немедленно написать дядюшке и пригласить его к нам в Дубровицы. Познакомимся, начнем с ним общаться, а там… будет видно, что дальше!

   Софья Аркадьевна скептически усмехнулась:

   – Как легко и просто у вас все получается, голубушки мои! Немедленно пригласить, поскорей все решить… Значит ты, Люба, в одночасье простила брата, которого столько лет поминала недобрым словом, и готова помириться с этим подлецом?

   – Но Роман вовсе не подлец! – возразила Любовь Даниловна. – Просто он неукоснительно следовал воле нашего отца, и потому все так нехорошо получилось.

   – Да, неукоснительно следовал, как и полагается послушному сыну, – с сарказмом произнесла Софья Аркадьевна. – Тем более что ему это было выгодно: не пришлось делиться наследством с нежно любимой сестрой.

   Любовь Даниловна досадливо топнула ногой.

   – Вот, вы всегда так, maman! Вам бы только отравить мою радость, разрушить мои мечты! Вы всегда…

   – Ради бога, только не затевайте скандала! – вскричала Александра, поспешно становясь между родственницами. – Мама, не горячись: тебе это вредно. Бабушка, зачем ты говоришь маме такие слова, от которых, как ты сама знаешь, она обязательно разволнуется? Сколько раз я просила тебя быть посдержанней! – она посмотрела на Софью Аркадьевну с упреком. – Итак, дорогие мои, я настоятельно прошу вас успокоиться и не затевать ссоры. Такие события происходят, а вы… Но давайте вернемся к дядюшкиному письму!

   Она прошлась по гостиной, остановилась и внушительно посмотрела на притихших родственниц.

   – Если вам интересно знать мое мнение, то я думаю так… Ответить на письмо в любом случае нужно. И пригласить дядюшку к нам, да! Пусть приедет, раз у него появилось такое желание, а дальше мы посмотрим. Как знать? Может, он и впрямь искренне раскаивается, что когда-то не поделился наследством с единственной сестрой. Так или иначе, а повидаться нам следует… Бабушка, ты согласна со мной?

   – Да, моя милая, – вздохнула Софья Аркадьевна. Она уже остыла и обрела способность рассуждать практично. – Пущай приезжает… Бог с ним! Может, как говорится в пословице, с паршивой овцы хоть шерсти клок…

   – Прекрасно, – улыбнулась Александра. – Значит, на том и порешим. Мама, ступай писать письмо! Если закончишь за вечер, отправим его прямо с завтрашней почтой, чтобы поскорее дошло.

   – Да уж, тянуть ни к чему, коли решение принято, – кивнула Софья Аркадьевна. – Ступай, Люба, пиши этому пройдохе.

   Любовь Даниловна посмотрела на нее с вызовом:

   – Пройдоха он или нет, но, если он даст Александре приданое, это будет чудесно. Это спасет будущее нашей девочки, позволит ей вырваться из провинциальной глуши в большой мир! И она, наконец, сможет найти достойного жениха, которого не нашла здесь. Это, по-вашему, плохо?

   – Кто ж спорит, что это было бы хорошо, – усмехнулась Софья Аркадьевна. – Мне просто обидно и горько, что приходится связываться с непорядочными людьми. А ведь он непорядочен, этот Новосельский, с какой стороны ни глянь! Мало ли что отец взбрыкнул, лишил дочку наследства под горячую руку. Разве это повод рвать отношения с сестрой и не выделять ей приданого? Деньги дороже сестры оказались… И вот, приходится с этакими людьми общаться, в гости их приглашать. Дожили!

   – Ничего, бабушка, – успокаивающе сказала Александра. – Он нам все-таки родственник, причем, очень близкий, и мы должны быть к нему снисходительны. И я верю, что его намерения благородны, что он, правда, хочет нам помочь!

   – Я тоже! – подхватила Любовь Даниловна. – Да и какие у него еще могут быть намерения? Ведь ты – его единственная племянница, а он уже в преклонных летах, свои детки навряд ли появятся, раз не появились до сих пор. А под старость многие люди становятся сентиментальны.

   – Все так, – кивнула Софья Аркадьевна. – Но давайте уже разойдемся: мочи нет больше слышать про Новосельского.

   Другую важную новость они в этот вечер не обсуждали: о ней и так говорилось больше, нежели она того стоила.

ГЛАВА 2

Александра спала тревожно и проснулась рано. Мысли о том, что в ее судьбе могут произойти серьезные перемены, ужасно волновали девушку и лишали спокойного сна.

   Нельзя сказать, чтобы Александра чувствовала себя несчастной. Но в последние годы ее жизнь уподобилась стоячему озеру, в котором перестали бить родники. Проще говоря, становилось все скучней и тоскливей. А хотелось интересных событий, веселых приключений, путешествий – одним словом, насыщенной жизни, полной впечатлений. Но впечатлений было взять неоткуда, сидя на одном месте, а на путешествия, увы, не имелось средств.

   Выпив чашечку кофе, Александра велела седлать лошадь и облачилась в костюм для верховой езды – розово-вишневую амазонку с белым воротничком и небольшую черную шляпку с вишневыми лентами и развевающейся по спине вуалью. Наряд очень шел к ее внешности – ореховым глазам, светлой коже и пепельно-русым волосам с легким пшеничным отливом. Глянув на себя в зеркало, Александра приветливо улыбнулась своему отражению. Нет, она совсем не выглядит на свои двадцать три года – тот возраст, когда многие девушки начинают утрачивать свежесть только что распустившихся цветов. Двадцать, не больше. А если прогнать с лица выражение невеселой задумчивости, ставшее для нее привычным за последнее время, то ей можно дать и того меньше.

   Впрочем, какая разница, сколько тебе лет, если у тебя есть деньги и ты можешь жить в свое удовольствие! Подумав об этом, Александра мечтательно улыбнулась, а затем нахмурилась. Неужели бабушка и впрямь хотела оставить дядюшкино письмо без ответа? Хороший он человек или нет, но ведь это единственный шанс ее внучки выбраться из провинции и зажить той жизнью, о которой она так страстно мечтала в глубине души. Той нормальной жизнью состоятельных дворян, которую вела их семья несколько лет назад, при крепостном праве и даже еще в первые годы после его отмены.

   Проезжая по усадебному парку, Александра невольно обращала внимание на следы запустения, которые раньше старалась не замечать, дабы не травить душу. Какие роскошные цветники были разбиты перед парадным фасадом особняка во времена ее детства! А теперь – всего лишь три жалкие клумбы. А вот на этом месте, возле самого озера, некогда стоял красивый павильон с колоннами, выкрашенный в нежно-голубой цвет. Нет его теперь: он был деревянным, сгнил от времени, и его пришлось разобрать, а нового не построили за отсутствием средств. А большая кирпичная оранжерея сохранилась, но какой у нее непрезентабельный вид! Краска облупилась со стен, даже не поймешь, каким был изначальный цвет постройки, то ли розовым, то ли желтым.

   Слава Богу, что хоть на покраску дома удалось наскрести денег в позапрошлом году. Его выкрасили в нежно-желтый цвет, колонны побелили, и теперь он весьма живописно смотрелся на фоне парковой зелени.

   Александра обожала свой дом. В Смоленске, где Бахметьевы обычно проводили зиму, у них тоже был дом, но он не шел ни в какое сравнение с этим, построенным в самом начале нынешнего столетия. Александре нравилась строгая классическая планировка дома и его просторные комнаты с высокими потолками, в которых так легко дышалось. Нравилась темная дубовая лестница с резными перилами, ведущая из вестибюля на второй этаж, и сам вестибюль, выкрашенный в желто-оранжевый цвет, с коричневыми плюшевыми портьерами на окнах и дверях.

   А самым любимым ее помещением был розовый бальный зал, занимавший левое крыло здания, с колоннами, прямоугольными зеркалами и хорами для музыкантов. К сожалению, за последние десять лет в этом зале давали всего два бала. Первый раз – в то чудесное и полное светлых надежд лето, когда Александре исполнилось семнадцать, второй – на ее двадцатилетие, в конце апреля. Александра бережно хранила роскошные платья, в которых блистала на тех балах. Одно из них, шитое по моде конца шестидесятых годов, было еще с кринолином. Вскоре после бала некий заезжий художник написал портрет Александры в этом прелестном сиреневом платье, с верхней юбкой из белоснежного кружева и нежным сиреневым цветком с зелеными листочками в центре корсажа. Это был единственный «взрослый» портрет Александры, после него делались только фотографии, так как на портреты не находилось денег.

   «А какие чудесные балы давались в нашем имении, когда я была маленькой! – с ностальгией вспомнила девушка. – Могла ли я подумать, что, когда вырасту, все так несчастливо переменится? Всего лишь два бала с тех пор, как я стала взрослой… за столько-то лет!»

   Протяжный лошадиный храп вернул Александру к действительности. Она обернулась к подъехавшему всаднику и тут же ощутила прилив жгучей досады. Это был Олег Денисович Черепанов, дальний сосед по имению и самый несносный из ее поклонников.

   Два года назад Черепанов сделал ей предложение. Александра ответила отказом, но Олег Денисович не унялся и при каждом удобном случае навязывался с любезностями. На светских вечерах, где Александра появлялась в сопровождении родных, он не осмеливался подходить к ней. Но зато, если где-то встречал одну, неизбежно начинал заигрывать и говорить всякие пошлости, порою граничащие с оскорблением.

   Был ли Черепанов серьезно влюблен в нее? Александра этому не верила. Скорее, он испытывал к ней чувственное влечение и считал подходящей партией. Олег Денисович принадлежал к той породе мужчин, которых называют страстными охотниками до женского полу. Сейчас, когда ему стукнуло тридцать пять, он уже не был таким гулякой, как в юности, но слава о его былых похождениях до сих пор гремела по губернии. Естественно, бабушка Александры не помышляла выдать единственную внучку за подобного человека. К тому же состояние Черепанова было изрядно расстроено, и он нигде не служил. И вообще, по мнению Александры, он был на редкость противным. Вроде бы и на лицо недурен, и сложен изящно, а вот противный и все тут.

   – Доброе утро, любезная Александрина, – с медовой улыбкой произнес Олег Денисович. – Как поживаете?

   – Благодарю вас, неплохо, – сухо ответила девушка, не поворачивая к нему головы. Фамильярное обращение по имени давало ей право не проявлять светскую учтивость, и она собиралась им воспользоваться.

   – Во всяком случае, вид у вас цветущий, – продолжал Черепанов, игнорируя ее нежелание поддерживать разговор. – Еще больше похорошели за тот месяц, что мы не виделись. Но неужели со времени нашей последней встречи прошел целый месяц? – голос Олега Денисовича наполнился страстным волнением. – Да, ведь мы виделись последний раз на балу у княгини Друцкой-Соколинской. На том самом балу, где вы столь нелюбезно отказались танцевать со мною кадриль…

   Он выжидающе посмотрел на девушку, но Александра, следуя своему намерению не вступать в разговор, молчала.

   – Нет, это поразительно! – натянуто рассмеялся Черепанов. – Вы не только пренебрегаете моими чувствами, но даже не желаете проявить любезность! Александрина, неужели…

   Александра резко обернулась к нему и окинула ледяным взглядом.

   – Господин Черепанов! Во-первых, разрешите напомнить, что я для вас не Александрина, а мадемуазель Бахметьева. А во-вторых, мне пора домой, так что позвольте проститься.

   Она хотела пустить лошадь в галоп, но Олег Денисович вдруг вырвал повод из ее рук и крепко вцепился в него.

   – Нет, я не дам вам так просто сбежать! – воскликнул он. – Не для того я четыре утра подряд колесил вблизи вашего имения, чтобы, когда мы, наконец, встретились, отпустить, не заставив прежде меня выслушать…

   – Четыре утра подряд?! – изумленно вскричала Александра. – Так, значит, это не случайная встреча, а подстроенная?

   – Да, – с вызовом подтвердил Черепанов. – Потому что вы довели меня до отчаяния своей холодностью! И сейчас я прошу вас сойти с лошади и выслушать меня.

   – Да вы, верно, с ума сошли! – возмутилась девушка. – Зачем вы хотите говорить со мной, что нового вы можете мне сказать? Немедленно дайте мне уехать!

   Но Олег Денисович лишь сильнее стиснул повод ее лошади, а затем изловчился и схватил свободной рукой запястье Александры.

   – Спускайтесь! – со злостью процедил он. – Ваша лошадь уже начинает нервничать, не дожидайтесь, пока она рванется вперед и сбросит вас на землю!

   Не находя слов от гнева и изумления, Александра смотрела на него широко распахнутыми глазами. Она пыталась высвободиться, но тщетно. Положение усугублялось еще и тем, что Черепанов находился от нее с левой стороны. То есть со стороны дамского седла, в котором она сидела боком. Так ему было сподручно удерживать ее. А вот ей самой становилось все сложнее оставаться в седле, потому что Черепанов не просто держал ее за руку, но и слегка тянул вниз.

   «Если он сумеет соскочить с лошади, не выпустив при этом моей руки, я вывалюсь из седла прямо в его объятия, – в панике подумала Александра. – И… О господи, что тогда случится?!»

   Между тем ее лошадь и впрямь начинала нервничать. Самым благоразумным было поскорее сойти с нее, пока она не взбрыкнула или не рванулась вперед, рискуя сбросить наездницу. Но Александра медлила, опасаясь, что на земле она окажется беззащитной против Черепанова.

   – Олег Денисович, опомнитесь! – она постаралась придать своему голосу твердость. – Ваши действия не только переходят все границы приличий, но и становятся опасными для моей жизни. Отпустите же меня и дайте нам разъехаться!

   – Чтобы вы тотчас сбежали? – усмехнулся он. – Нет уж, не дождетесь!

   – Да вы… вы просто…

   – А ну-ка, любезнейший, быстро отпусти девушку! И давай убирайся отсюда, покуда цел.

   В громком мужском голосе, внезапно раздавшемся поблизости, было столько внушительности, что Черепанов непроизвольно разжал руки и отпрянул от Александры. Почувствовав себя свободной, Александра тотчас натянула поводья и отъехала на другой край поляны. Там она придержала лошадь и взглянула на подъехавшего всадника. К ее радости прибавилось изумление, когда она поняла, что перед ней незнакомый человек. Она-то поначалу решила, что это кто-то из ее соседей так вовремя появился здесь.

   – Какого черта?! – прорычал опомнившийся Черепанов. – Что вы себе позволяете, сударь, кто дал вам право вмешиваться…

   – Я сказал, убирайся, – тем же внушительным голосом повторил незнакомец. – Или ты плохо слышишь?

   – Да как… как вы смеете обращаться ко мне на «ты»! – в ярости закричал Черепанов. – Кто вы такой, откуда вас принесло?!

   – Я не собираюсь разговаривать с человеком, который на моих глазах так неуважительно вел себя с дамой, – холодно сказал незнакомец. – Убирайся! Или тебя проводить в участок под дулом пистолета?

   С этими словами он действительно вытащил пистолет и нацелил его на Черепанова. Олег Денисович побледнел. Он открыл рот, видимо, собираясь что-то сказать, но вместо этого натянул поводья и поскакал прочь.

   – Ну наконец-то! – облегченно вздохнул незнакомец, пряча пистолет. – А то я уже начал бояться, что вовек от него не отделаюсь… Или мне все-таки следовало доставить его в полицейский участок?

   Он вопросительно посмотрел на Александру, но она была так взволнована, что не могла говорить. Казалось, все происходит во сне. Сначала Черепанов со своим оскорбительным поведением, которого Александра, при всей своей антипатии, никак не ждала от него, а затем – появление «рыцаря-избавителя в сверкающих доспехах». Откуда здесь взялся этот незнакомец: решительный, бесстрашный, да еще и шикарно одетый, вдобавок ко всему? Великолепный жемчужно-серый костюм для верховой езды, белоснежные шляпа, перчатки, жилет и шарф… Ни один из соседей Александры никогда бы не сел на лошадь в столь нарядном и непрактичном костюме!

   – Благодарю вас, но, думаю, это было бы лишним, – проговорила она, осознав, что молчание неприлично затягивается. – Лучше я расскажу маменьке, и она попросит губернатора потолковать с Черепановым, чтобы он раз и навсегда оставил меня в покое… О господи! – внезапно воскликнула она, схватившись за щеки. – Да ведь этот мерзавец только что пытался… Не знаю, может быть, он вовсе не хотел сделать со мной что-то ужасное, а хотел только поговорить, но… но я в таком шоке…

   Голос Александры прервался, а из груди вырвался судорожный всхлип. Чувствуя, что вот-вот разрыдается, она соскочила с лошади и отвернулась от незнакомца, закрыв руками лицо. Но уже секунду спустя он стоял рядом, мягко отводя ее руки от лица и глядя на нее с ласковой улыбкой.

   – О нет, ради бога, только не начинайте плакать! – произнес он с наигранным испугом. – Я из тех мужчин, что теряют при виде женских слез способность к разумным действиям. Если вы сейчас разрыдаетесь, и я не смогу вас успокоить, я брошусь вдогонку за Черепановым и накостыляю ему по шее. И тогда, чего доброго, в участок отправят меня, а не его!

   Александра помимо воли рассмеялась.

   – Это было бы верхом несправедливости, – отозвалась она в том же тоне. – А потому я немедленно прекращаю плакать, чтобы не доводить вас до такого состояния.

   – Вот и замечательно, – улыбнулся он. – А сейчас… Полагаю, перед тем, как продолжить нашу приятную беседу, мне следует привязать лошадей, чтобы они не сбежали в лес?

   Александра кивнула, и он пошел к лошадям. Пока он привязывал их к деревьям, Александра совсем успокоилась и сосредоточила все внимание на незнакомце. Теперь она окончательно уверилась, что никогда не встречала этого человека: по ее мнению, он был из тех, кого невозможно забыть, встретив один раз. И вовсе не потому, что он был каким-то необыкновенным красавцем. Напротив, его внешность была самой обычной: светлые волосы, серые глаза с легкой поволокой, прямой нос, небольшая, изящно подстриженная бородка, какую носили нынче большинство мужчин среднего и даже молодого возраста. Но взгляд, манеры, осанка! Во всем этом чувствовалось столько внутренней силы, спокойной уверенности в себе, что Александра была поражена и заинтригована.

   – Ну вот, – проговорил он, вернувшись. – Теперь можно расслабиться и спокойно поболтать… о приятных светских пустяках!

   – О приятных светских пустяках? – с улыбкой переспросила Александра. – Боюсь, что я не смогу поддержать такого разговора. Я мало выезжаю в свет и не знаю последних местных сплетен.

   – И слава Богу! Нет ничего скучней, чем выслушивать сплетни и обсуждать людей, до которых тебе нет никакого дела. Лучше поговорить о самых интересных людях на всем белом свете.

   – О ком же?

   – О нас. Ведь самые интересные люди – это мы сами, не так ли?

   На мгновение Александра опешила, потом рассмеялась.

   – Я вижу, вы не из числа скромников, – она посмотрела на него с возрастающим любопытством.

   – Скромников вообще очень мало, – философски заметил он. – Многие лишь притворяются таковыми: чтобы произвести хорошее впечатление или из расчета. Но даже настоящие скромники все равно считают себя «интереснее многих остальных».

   – Да, это верно, – кивнула Александра. – Об этом хорошо написал Достоевский в своем «Преступлении и наказании».

   – Слышал об этой книге, да никак не дойдут руки почитать. Я, честно говоря, почти ничего не читаю – некогда.

   – Вы, наверное, ведете насыщенную светскую жизнь?

   – Приходится… мотаться по этим дурацким вечерам ради поддержания знакомств. Сколько времени понапрасну убиваешь, господи помилуй! На природу выбраться недосуг, разве что во время таких вот поездок в провинцию.

   – Пойдемте со мной! – внезапно оживилась Александра. – Покажу вам чудесный уголок природы. Тут совсем рядом, не больше пяти минут…

   Они свернули в просвет между деревьями и вскоре оказались на открытой площадке, от которой начинался обрывистый спуск к Днепру. За рекой, живописно петлявшей в прибрежном кустарнике, поднимался густой еловый лес, уходя верхушками в голубое небо. Никакого жилья было не видать, и только в одном месте высилась белоснежная колокольня храма, сверкая на солнце золотым куполом с крестом.

   Там, где стояли сейчас Александра и ее спутник, тоже было красиво. Только лес позади них был не хвойным, а смешанным, где рядом с березами и дубами росли сосны. А на полянке, по сторонам от них, красовался в слегка пожухлой траве розовато-лиловый иван-чай.

   – Вот это места! – воскликнул незнакомец, становясь на краю площадки рядом с Александрой. – Сто лет не любовался такими чудесными видами. А главное, здесь совершенно не ощущается присутствия человека. Кажется, что находишься не в десяти верстах от шумного губернского города, а в заповедной глуши, куда до тебя не ступала нога человека.

   – Почему же это – главное? – лукаво спросила Александра. – Вам так надоели люди, что не хочется видеть даже следов их присутствия?

   – Не просто надоели, а надоели безумно, – он на секунду поморщился. И тут же добавил, ослепительно улыбнувшись Александре: – Но, разумеется, это не относится к юным красавицам, имеющим привычку скакать по глухим лесам в девятом часу утра.

   Александра смущенно рассмеялась, а затем нахмурилась.

   – Какая же я невежа! Болтаю с вами уже несколько минут – и даже не поблагодарила за помощь!

   – Пустяки, не стоит благодарности, – отмахнулся он. – Я лишь сделал то, что сделал бы любой нормальный человек, оказавшись на моем месте.

   – Не думаю, – серьезно возразила Александра. – Другой бы проехал мимо, дабы, как говорится, не быть замешанным в историю. А вы вот не побоялись…

   – Вступить в неравный бой с предводителем местной разбойничьей шайки? – докончил за нее незнакомец. – Честно говоря, я и сам не понимаю, как у меня хватило на такое смелости.

   Он говорил так серьезно и рассудительно, что Александра снова рассмеялась.

   – И все-таки я прошу вас не относиться беспечно к тому, что вы нажили себя врага в лице этого человека, – предостерегла она. – Олег Денисович Черепанов, конечно, не злодей крупного масштаба, однако устроить вам неприятность в отместку за сегодняшнее унижение он вполне способен.

   – Не стоит тревожиться, – улыбнулся незнакомец. – Уверяю вас, я сумею за себя постоять. Да и друзья, пригласившие меня сюда, надеюсь, в обиду не дадут, – прибавил он с непонятной Александре многозначительной интонацией.

   – Вы, конечно, из Петербурга? – спросила она.

   – Почему вы так решили, из-за моего вида? – задал он встречный вопрос. – Да, надо заметить, не очень благоразумно разъезжать по лесам и пыльным дорогам в таком наряде. Но что же поделать? – он с философской усмешкой пожал плечами. – В юные годы, когда так хочется красоваться и строить из себя франта, я был беден и не мог позволить себе шиковать. Так что теперь наверстываю упущенное. Умом-то зрелого человека прекрасно понимаешь, что это дурной тон, но ведь сердцу, как известно, не прикажешь.

   Александра на минуту опешила. Столь откровенно заявить о своей тяге к дурному тону и желании жить напоказ! На такое не был способен никто из ее знакомых состоятельных или внезапно разбогатевших людей. Многие так поступали, но никто и под дулом пистолета не признался бы, что делает те или иные вещи с намерением пустить окружающим пыль в глаза или удовлетворить ненасытное тщеславие.

   – Кажется, я шокировал вас своим неуместным откровением, – немного смутился незнакомец. И прежде чем Александра бросилась возражать, прибавил: – Ради бога, только не начинайте уверять в обратном! Я же не дурак и сам хорошо знаю, что такое не принято говорить… Да, я приехал из Петербурга: погостить к смоленским знакомым и решить некоторые дела. А вы? Как я понимаю, вы не замужем и живете с родителями в имении?

   – Вы угадали, – кивнула Александра. – Да, большей частью в имении, хотя в Смоленске у нас тоже есть дом. Но там мы живем зимой, а летом бываем в городе лишь наездами.

   – Надо полагать, в губернском городе летом ужасно скучно?

   – Просто невыносимо!

   В возгласе Александры прозвучало столько эмоций, что незнакомец не сдержал улыбки. Но тут же посерьезнел и посмотрел на нее с сочувствием.

   – Прекрасно вас понимаю. Мы едва знакомы, но мне уже ясно, что вы утонченная и образованная девушка, истинная леди, как говорят англичане. Так что могу представить, каково вам живется в провинции.

   Александра бросила на него признательный и слегка кокетливый взгляд.

   – Когда я была моложе, я не ощущала рутинности нашей жизни, – сказала она, задумчиво обрывая листочки молодого дубка. – Но в последние года два она на меня страшно давит.

   – Это понятно: вы стали взрослей и взыскательней. А также ощутили тягу к переменам. Вы куда-нибудь уезжаете хоть изредка?

   – Практически нет. В Москве последний раз были три года назад, да и то недолго. А вы, наверное, часто путешествуете?

   – Путешествую? Да нет, я, знаете ли, больше все по делам… Но, конечно, на месте не сижу. А вот в молодости… – его глаза интригующе блеснули. – Первый раз я покинул родную глубинку, когда мне было за двадцать. А до этого не видел ни Питера, ни Москвы.

   – Вы тоже родились в провинции? – изумилась девушка. – Не верится!

   – Почему же? – улыбнулся он.

   – Потому что в вас нет совершенно ничего провинциального.

   Он посмотрел на нее с легким лукавством:

   – Вы тоже не похожи на провинциалку и, однако, живете здесь.

   – Увы! – вздохнула она. И после короткой паузы прибавила: – Нет, на самом деле я обожаю свое родовое имение. Вот только…

   – …Хорошо бы проводить здесь лето, а на сезон холодов уезжать в другие края, – докончил за нее новый знакомый.

   – Верно, – кивнула Александра. – Да и летом здесь тоже скучновато. Раньше было не так. Дворяне были богаче, устраивали веселые праздники. Столичные аристократы приезжали на лето в имения, и местная жизнь оживлялась. Теперь же дворяне обеднели, а аристократы предпочитают проводить лето за границей.

   – Да, это так, – согласился ее новый знакомый. – Но, надо полагать, и здесь бывают какие-то развлечения? Например, я заметил, что сейчас Смоленск весь бурлит…

   – О да! – в голосе Александры невольно зазвучал сарказм. – Бурлит так, как не бурлил уже очень давно в это время года! А все из-за приезда этого богача Сурина, из которого наш губернатор надеется вытрясти денег на свои проекты.

   – Так разве ж это плохо, если губернатор сумеет получить с Сурина деньги, которые пойдут на благие цели? – с улыбкой спросил собеседник. – По-моему, наоборот, хорошо. Впрочем, это мужские дела. А благородным дамам и девицам приезд Сурина интересен совсем по другим причинам. Вы ведь, наверное, тоже с нетерпением ждете послезавтрашнего бала?

   Из груди Александры вырвался горестный вздох.

   – Пожалуй, я единственная из местных дворянок, кто не ждет этого бала с нетерпением. И, будь моя воля, я бы на него не поехала. К сожалению, нам с маменькой придется ехать на этот злосчастный бал, иначе наше отсутствие непременно заметят и истолкуют превратно… Вернее, не превратно, а так, как оно и есть на самом деле, но именно этого нам и нельзя допустить…

   Александра смущенно замолчала, заметив, что собеседник тщетно пытается понять смысл ее сумбурной тирады.

   – Я запутала вас своим бестолковым объяснением. На самом же деле все просто. Беда в том, что почтенный Сергей Николаевич Сурин – наш бывший холоп… То есть я хотела сказать, наш бывший крепостной, – торопливо поправилась Александра.

   И дернуло же ее употребить это грубое, оскорбительное слово – «холоп»! Разумеется, ее новый знакомый ничего не передаст Сурину, но что он подумает о ней? Пожалуй, решит, что она вовсе не истинная леди, а напичканная предрассудками неотесанная провинциалка.

   – Черт побери! – вскричал он с веселым оживлением. – Так, значит, это в вашем имении Сергей Сурин появился на свет и провел первые двадцать лет своей жизни?

   – Да, – кивнула Александра. И испуганно добавила: – А вы знали раньше, что Сурин – бывший крепостной, или я первая сообщила вам эту… нелестную деталь его биографии?

   Незнакомец рассмеялся:

   – Не вините себя в излишней болтливости, мадемуазель. Разумеется, я об этом знал: Сурин никогда и ни от кого не скрывал своего происхождения.

   – И потом, он ведь только наполовину низкого происхождения, а по отцу – незаконнорожденный дворянин, – заметила Александра, желая загладить возможное неприятное впечатление от своего нелестного отзыва о Сурине. Кто знает, а вдруг ее новый знакомый относится к Сурину с уважением или даже приятельствует с ним?

   – И это мне тоже известно, – кивнул незнакомец. – Впрочем, – небрежно прибавил он, – что нам за нужда обсуждать биографию Сурина? Меня гораздо больше тревожит ваше желание просидеть взаперти то время, как в Смоленске будут давать веселые балы. Мне кажется, это неправильно. Ну, подумаешь, приедет туда этот Сурин. И что? Не в его же доме будут проходить балы, а в дворянском собрании!

   – Но ведь все эти балы и прочие развлечения устраиваются в его честь, – многозначительно заметила Александра. – И поэтому нам с маменькой неловко на них бывать.

   – Но в то же время неловко и не бывать, – усмехнулся незнакомец. – Не очень веселое положение, надобно сказать!

   – Какое уж там веселое! – поморщилась Александра. – Положение ужасно неприятное. Не явись мы на этот бал, все поймут, что это из-за Сурина, и будут о нас судачить. А приехать и видеть этого человека нам с маменькой, как вы понимаете, тоже радости мало. А как бы вы поступили на моем месте? – внезапно полюбопытствовала она. – Поехали бы или нет?

   – Я? – переспросил он, слегка удивившись вопросу. – Я… поступил бы так, как мне заблагорассудится. То есть если бы мне хотелось поехать на бал и развлечься, я бы поехал, и плевать, что там будут какие-то неприятные личности. А если б не захотел, то не поехал бы, и плевать, что кто-то будет обо мне судачить.

   – Прекрасный ответ, – Александра окинула его восхищенным взглядом. – Пожалуй, мне следует рассуждать так же, хотя женщине это трудней, чем мужчине.

   – Почему? Из страха общественного мнения? – он скептически усмехнулся. – Да, мне действительно проще: я никогда не зависел от мнения разных болванов… Но Бог с ним, скажите мне лучше другое. – Он посмотрел на Александру с легкой торжественностью. – Как я понимаю, вы все-таки собираетесь ехать на этот бал? Тогда я наберусь наглости и попрошу у вас самый главный танец – мазурку. И еще… самый медленный вальс!

   – О, разумеется, я охотно отдам вам эти танцы, – сказала Александра, ощутив такой прилив радостного волнения, что ей стало неловко. – Кому же еще мне отдать их, как ни отважному спасителю моей чести?

   – И то верно, – рассмеялся он. – А теперь, мадемуазель, не сочтите меня невежей, но нам пора прощаться. Мне надо возвращаться в Смоленск, где меня ждут друзья. Черт бы с ним, да боюсь, заволнуются, что пропал без предупрежденья, и бросятся искать.

   – Да, конечно, – кивнула Александра. – Меня тоже ждут родители к завтраку.

   – Вы позволите мне немного проводить вас? – спросил он. – По правде сказать, очень хочется взглянуть на ваш дом: я люблю старые дворянские усадьбы. И потом, черт знает этого Черепанова! Вдруг он не убрался восвояси, как ему настоятельно советовали, а все еще кружит поблизости?

   Александра кивнула, и они пошли к лошадям. По пути ей подумалось, что следовало бы пригласить его в дом и познакомить с родными. Но она тотчас передумала. Нет, лучше она представит его матери на балу. А пока… пусть знакомство с этим необычным мужчиной будет ее маленькой романтической тайной!

   «Но ведь тогда придется умолчать и про Черепанова, – внезапно пришло ей на ум. – Ну и черт с ним! До этого ли болвана сейчас?»

   Они подъехали к дому не со стороны парадного двора, а со стороны парка. Точнее, не к самому дому, а к тому месту, откуда на него открывался замечательный вид.

   – Красивое здание, – сказал спутник Александры, придержав лошадь и любуясь открывшейся картиной. – И парк живописный, особенно вокруг озера.

   – Если бы вы только знали, каким красивым и ухоженным был наш парк лет десять-двенадцать назад! – с прорвавшейся горечью воскликнула Александра. – Сейчас это, что называется, остатки былой роскоши.

   – Лет десять-двенадцать назад, – повторил он немного задумчиво. – Да, я прекрасно это представляю… Печально, что дворянские усадьбы приходят в запустение! Сколько людского труда было в свое время в них вложено, как старались архитекторы и создатели парков. А теперь… все ветшает и приходит в упадок. И по всей матушке-России такая картина наблюдается, не только в Смоленской губернии.

   – Да, – тяжко вздохнула Александра. – Не одни мы не в состоянии поддерживать усадьбу в подобающем виде, но и больше половины наших соседей. Правда, утешение это слабое.

   – Конечно, – кивнул незнакомец. – Только измельчавшие люди могут утешаться тем, что у других дела идут так же скверно, а то и похуже… Но не будем о грустном, – с улыбкой обернулся он к девушке. – До свидания, милая Александра! До встречи на балу в дворянском собрании!

   Он галантно поклонился ей и уехал. А она поспешила к дому, где мама и бабушка уже наверняка волновались из-за ее отсутствия.

ГЛАВА 3

Александра весь день вспоминала утреннее приключение, витая в романтических грезах. А следующий день был посвящен приготовлениям к балу. Нужно было еще раз примерить наряды, продумать все мелочи туалета и обсудить, как держаться в присутствии Сурина и в каком тоне вести с ним беседу, если он вдруг надумает с ними заговорить.

   За этими хлопотами Бахметьевых застала подруга Александры, княжна Дарья Аладьина.

   Даша была всего на полгода моложе Александры. Но, несмотря на хорошее приданое, которое давали за ней состоятельные родители, она тоже оставалась до сих пор не замужем. Причина заключалась в амбициях ее матери. А в последний год и сама Даша находила всех претендентов на свою руку «недостойными такой знатной и богатой красавицы».

   На самом же деле у княжны Аладьиной не было ни больших запросов, ни высокомерия. Просто в ее жизни появилась любовь. Но о тайной любви Даши и бедного дворянина Кости Ракитина знали только Бахметьевы. Родителям Даша не решалась об этом рассказать, будучи заранее уверенной, что не встретит у них понимания. Тут виделся только один выход: венчаться вопреки родительской воле. Но беда заключалась в том, что положение избранника Даши, по образованию – инженера-железнодорожника, было пока неустойчивым. Не встречалось должности с приличным жалованием, на которое можно было бы содержать семью. А Дашино приданое находилось в руках родителей, и они могли не отдать его дочери после свадьбы.

   Когда Даша вошла в будуар Любови Даниловны, Александра стояла перед зеркалом в новом бальном туалете, а мать с бабушкой внимательно оглядывали ее со всех сторон.

   – Боже, какая прелесть! – воскликнула Даша. – Готова поручиться, что это бесподобное платье вы заказывали у Ларионовой!

   – Да, у этой крохоборки, – ворчливо отозвалась Софья Аркадьевна. – Швыряем деньги на ветер, чтоб не ударить лицом в грязь перед бывшим холопом.

   – Да Бог с ним, Софья Аркадьевна, – Даша успокаивающе улыбнулась старушке. – Зато у моей дорогой Александры теперь будет чудесное платье, которое так идет к ее внешности!

   – Только это и служит нам маленьким утешением в нынешнем тяжком положении, – театрально вздохнула Любовь Даниловна.

   – Нет, в самом деле, ma chere, ты выглядишь потрясающе в этом наряде, – обратилась Даша к Александре. – Белый с нежно-сиреневым – это, несомненно, твои выигрышные цвета. Правда, и все оттенки розового тоже. Я и предполагала, что ты будешь на балу в розовом.

   – Розовое бальное платье у меня тоже есть, – сказала Александра. – Но мы решили, что оно не подходит для этого бала. В розовом наверняка будет большинство девушек, и мы рассудили, что мне лучше выбрать наряд в холодных тонах. И белое платье, сшитое из хорошей ткани, всегда смотрится дороже, чем пастельных тонов.

   – Оно не «смотрится» дорогим, оно и есть дорогое, – хмуро заметила Софья Аркадьевна. – И мне остается лишь уповать, что Сурин уберется из Смоленска раньше того злосчастного дня, когда мы разоримся из-за его драгоценной персоны.

   Александра досадливо поморщилась:

   – Бабушка, я тебя умоляю! Перестань постоянно трубить про это разорение! Конечно же, Сурин не задержится в Смоленске: что ему за нужда сидеть здесь до морковкиных заговин, когда у него в Петербурге полно разных дел?

   Но Софья Аркадьевна была не в силах уняться. Она слишком долго держала в себе свои чувства, и вот теперь, накануне встречи ее невестки и внучки с Суриным, они прорвались наружу.

   – Весь город в ажиотаже, дамы словно рехнулись: тратят сумасшедшие деньги на наряды, выписывают из Москвы драгоценности. И ладно бы только молоденькие, а то и такие, что годятся Сурину в матери. Да уж, воистину, важная птица залетела в наши края! Банкир, заводчик, богач… Даром что бывший холоп, бегавший мальчишкой в лаптях да затрапезной рубахе! Но кому до этого дело в наши времена? Звенели бы деньги в карманах, а все остальное – пустяк!

   – Но что же поделать, милая Софья Аркадьевна, коли времена сейчас такие, – рассудительно заметила Даша. – Раньше ценилось хорошее происхождение, теперь – только богатство. Надобно смириться и не принимать к сердцу, не заходиться из-за того, чего нельзя изменить.

   – Да, надобно, – проворчала Софья Аркадьевна. – Но лишь один Бог знает, как это тяжело!

   Александра в сердцах топнула ногой:

   – Нет, это невыносимо, так больше не может продолжаться! Бабушка, если ты не уймешься и не перестанешь твердить про этого проклятого Сурина, я, ей-богу, не поеду ни на завтрашний бал, ни на один из вечеров, что будут даваться в Смоленске. И пусть тогда все болтают о нас, что хотят, мне плевать!

   – Плевать? Мой ангел, что за вульгарное слово, где ты его подцепила? – испуганно проговорила Любовь Даниловна. – Ради бога, следи за своей речью, а то ненароком брякнешь что-нибудь такое в присутствии Сурина!

   – Ладно, в самом деле, довольно, – внезапно остыла Софья Аркадьевна. – В конце концов, не навек же приезжает сюда этот Сурин! Сама не понимаю, чего я, старая дура, так разошлась… Дашенька, ты, надеюсь, останешься с нами обедать? Оставайся, голубушка, не хочется тебя отпускать!

   – Останусь, – сказала Даша. – Но только при одном условии: за все время обеда – ни слова о злополучном Сурине!

   Софья Аркадьевна поклялась не упоминать о Сурине, и обед прошел весело и приятно. Потом девушки пошли прогуляться по парку. Обсуждая сердечные дела подруги, Александра на время забыла и о своем новом знакомом, и о ненавистном Сурине. Но к разговору о Сурине все-таки пришлось вернуться вечером, уже после ужина и отъезда Даши.

   – Как держаться при встрече с Суриным? – Софья Аркадьевна внушительно посмотрела на невестку и внучку. – На это, дорогие мои, есть испытанный старый рецепт: вежливо-отстраненная светская улыбка. Не нужно рассыпаться в любезностях или выказывать неприязнь. Если Сурин все-таки заговорит с вами, улыбнитесь, скажите пару банальных любезностей да и в сторонку. Никакого интереса, а тем паче – любопытства, никаких расспросов или сожалений о прошлом. Да, Сергей Сурин – наш бывший холоп, но сейчас нам не до него, у нас иные заботы, и на всяких заезжих дельцов нам недосуг отвлекаться. И первая наша забота – подготовиться к приезду Новосельского и подумать, какую пользу можно извлечь из примирения со старым мошенником. И, конечно, – Софья Аркадьевна лукаво взглянула на внучку, – мечтать мы будем не о том, как обратить на себя внимание заезжего дельца, а о поездке в Петербург, где нас ожидают всякие занятные развлечения. Так, моя голубушка?

   – Так, – улыбнулась девушка. – Будем думать об этом, а на Сурина смотреть как на пустое место. Да он и есть для нас пустое место… так же, как и мы для него, надо полагать. И не по наши души он сюда приезжает, а к нашему губернатору Александру Григорьевичу Лопатину, чтобы решать с ним какие-то дела.

   – Все верно, – кивнула Софья Аркадьевна. – Нужны мы ему как прошлогодний снег. Так же само и он нам. И все, и не будем больше это обсуждать!

   – Но если он все же попытается… напроситься к нам в именье с визитом или сказать какую-нибудь колкость? – с волнением спросила Любовь Даниловна.

   – Ничего он не попытается, ежели вы сами ему повода не дадите, – отрезала Софья Аркадьевна. – А чтобы не дать повода, надобно держаться так, как я сейчас говорила. Держитесь, голубушки мои, в границах вежливого безразличия, и все будет хорошо.

   Поговорив о менее важных предметах, Бахметьевы разошлись по своим комнатам. Было уже поздно, но Александре не хотелось спать. Ей хотелось немного помечтать: о завтрашнем бале, где она увидит своего интересного нового знакомого.

   «Который будет танцевать со мною два танца и, конечно, не даст меня в обиду ненавистному Сурину», – внезапно подумалось Александре, и ее настроение тотчас стало веселым.

   И правда, как она могла забыть, что теперь у нее есть защитник? Мужчина, который – Александра была в этом уверена! – не уступит по силе и твердости характера Сурину. И если Сурин заметит его интерес к ней, наверняка не полезет на рожон. Ведь от такого, как ее новый знакомый, недолго и пулю в лоб получить! И деньги со связями у него имеются, иначе он не держался бы так уверенно и не излучал бы всем своим обликом мощную внутреннюю силу.

   «Но у кого из наших дворян он гостит? – подумала Александра, не в силах представить кого-то из знакомых мужчин приятелем такого человека. – Как досадно, что я не спросила его имени! Хотя он должен был сам представиться, не дожидаясь, пока я спрошу. Видимо, он слишком увлекся нашим разговором и забыл об этом. И моего имени он не знает»…

   «До свидания, милая Александра! До встречи на балу в дворянском собрании»…

   Вспомнив прощальные слова нового знакомого, Александра пришла в замешательство.

   Да какая разница! Главное, чтобы он приехал на бал и чтобы никакие обстоятельства не помешали им продолжить знакомство.

   «Надо оставить для него еще один танец, – подумала Александра. – Ведь благовоспитанной девушке дозволяется танцевать с одним кавалером три танца, а не два! Но какой же выбрать? Конечно, помедленней, чтобы можно было поддерживать разговор»…

   В таких приятных размышлениях Александра легла в постель и заснула. О Сурине она в этот час и не вспоминала. Как верно заметила бабушка, у нее сейчас были совсем иные заботы. Вот только мудрая Софья Аркадьевна не подозревала, в чем они состоят.

ГЛАВА 4

Петербург

   Князь Роман Данилович Новосельский мрачно расхаживал по кабинету своего особняка на Большой Морской улице, когда к нему без доклада вошел старинный приятель, дворянин Василий Платонович Свербеев.

   – А, Вася! – воскликнул Роман Данилович. – Где ты пропадал столько дней? Надо было потолковать с тобой, обсудить одно дельце, а ты как сквозь землю провалился.

   – Да вот, дружище, все мотаюсь по чужим делам, – пожаловался Свербеев. – Тщусь раздобыть копейку на прожитье.

   Новосельский глянул на него с одобрением:

   – Вот как? Ну что ж, молодец! А я уж боялся, что ты снова запил.

   – Типун тебе на язык! – перекрестился Свербеев. – Нет, нынче уж я решительно завязал с этой мерзостью и взялся за ум.

   – Ну и замечательно, – кивнул Новосельский. – У меня как раз намечаются важные дела, в которых мне, несомненно, понадобится твоя помощь… Да, ты не видел, что там такое творится на нашей улице, отчего весь день стоит этот проклятый шум?

   – Так это кто-то строится, переделывает особняк.

   Новосельский нахмурился и снова заходил по комнате.

   – Да, нынче все строятся, переделывают дома на новомодный манер, закупают причудливые мебели. Один только я не строюсь, не переделываю и не закупаю! Я – князь Роман Новосельский – живу хуже, чем какой-нибудь паршивый купец третьей гильдии!

   – Мне кажется, ты преувеличиваешь, Роман… – начал Свербеев, но князь досадливым жестом оборвал его.

   – К несчастью, mon cher Василий, никакого преувеличения в моих словах нет. Просто мое разорение пока не бросается в глаза. Но сам-то я прекрасно знаю, как обстоят дела! – Он красноречиво посмотрел на приятеля. – И размер своих долгов знаю. А также знаю, что мне совершенно не из чего их покрывать, – прибавил он, еще больше нахмурившись и понизив голос.

   Свербеев прочистил горло и ободряюще улыбнулся.

   – Да ну, брось! Не все так ужасно, как ты расписываешь. И потом, ведь у тебя есть такой грандиозный замысел…

   – О да! – мечтательно улыбнулся Новосельский. – Замысел у меня поистине наполеоновский! Только бы сестрица не заартачилась и не помешала мне его исполнить.

   – Зачем же она станет мешать, если ты собираешься устроить будущее ее дочери? – резонно заметил Свербеев.

   – Александра, – протянул Новосельский, глядя перед собой сощуренными глазами. – Вот моя козырная карта в предстоящей игре, моя единственная надежда поправить свое положение и снова зажить, как подобает порядочному человеку! Но правда ли она так хороша, как ты мне расписывал? Не показалось ли тебе, mon cher, не преувеличил ли ты?

   Свербеев обиженно фыркнул.

   – Да что ж я, по-твоему, в женской красоте не разбираюсь? Не сомневайся, Роман, твоя племянница – настоящая писаная красавица, каких поискать. Но главное даже не это, – Свербеев сделал паузу, подыскивая подходящие фразы. – Понимаешь, дружище… В ней есть что-то такое, что сразу выделяет ее из толпы остальных барышень. Какое-то особое достоинство, что ли, порода…

   – Ну, так она ведь по матери – Новосельская! – самодовольно заметил Роман Данилович. – Как же не чувствоваться породе при таком благородном происхождении? Кстати, а много ли времени прошло с того дня, как я послал им письмо? – Он в очередной раз озабоченно нахмурился. – Нет, еще слишком мало, чтоб мог дойти ответ. Но мое письмо они должны были уже получить…

   – И я нисколько не сомневаюсь, что со дня на день ты получишь ответ с приглашением погостить в их имении, – убежденно произнес Свербеев. – Так что приободрись, дружище, и смотри в будущее с надеждой.

   – Кстати, – внезапно спохватился Новосельский, – а я ведь так и не расспросил тебя про сестру! Все об Александре, а о Любови ни слова. Как она выглядит, сильно ли постарела?

   Василий Платонович замешкался:

   – Видишь ли, Роман… Тогда, в смоленском театре, я все старался получше рассмотреть Александру, так что на Любоньку почти и внимания не обратил. Да что о ней сказать? Обычная провинциальная дворянка за сорок лет, ничего примечательного.

   – Ничего примечательного, – задумчиво повторил Новосельский. – А ведь когда-то она была настоящей красавицей, одной из самых прелестных петербургских барышень. Папенька все не выдавал ее замуж, ожидая, что вот-вот подвернется не просто аристократ, а еще и баснословный богач. Ну и дождался! – он сардонически усмехнулся. – Впрочем, мне побег сестрицы из дома сыграл только на руку.

   Лицо Свербеева осветилось лукавой улыбкой.

   – Да, Роман, помню, как твой папенька крыл тебя за твои проделки и грозился лишить наследства! Великовозрастный оболтус – так он, вроде бы, тебя называл?

   – Было дело, – рассмеялся Новосельский. – Да и то сказать, чудил я тогда немало! Помню, как однажды папенька послал меня с крупными деньгами в один подмосковный монастырь. Он тогда начал сильно тревожиться о своем здоровье и решил сделать пожертвование, чтобы монахи за него денно и нощно молились. Ну, значит, поехал я. А по дороге, уже возле самой Москвы, повстречал своего сослуживца Павла Завалишина. И вместо монастыря пошел с ним кутить по подмосковным усадьбам да кабакам! – Роман Данилович снова рассмеялся, тряхнув головой. – Думал, сойдет с рук, монастырь-то далеко, как папенька узнает? А папенька вдруг поправился, и на другое лето понесла его нелегкая на покаяние в этот монастырь. И вот, подумать, какой был бестактный человек! Другой бы постеснялся спросить настоятеля про пожертвование – дело-то деликатное! – а этот взял и спросил напрямик. И тут-то и выяснилось, что никакого пожертвования не поступало!

   Свербеев расхохотался.

   – Да-а… Представляю себе лицо покойного князя Данилы Петровича при этом известии! Да и весь их разговор в целом. «Ну как, отец-настоятель, довольны ли вы моим прошлогодним пожертвованием?» – «Каким пожертвованием, сын мой?» – «Да тем самым, что прошлым летом сделал от моего имени мой сынок»… Ха-ха-ха! Вот конфуз-то какой!

   Новосельский вздохнул:

   – Да, сейчас смешно вспоминать. А тогда, ты не представляешь, какую бурю мне пришлось выдержать. Самое ужасное, что после этой истории папенька перестал давать мне на руки деньги, и мне, бедному, пришлось добывать их за карточными столами. Впрочем, ты должен и сам помнить, мы ведь с тобой вместе этими делами занимались.

   – И вместе погорели, – весело прибавил Свербеев. – А ведь поначалу все так замечательно шло. Мухлевали понемногу, так ведь не по-крупному ж, как иные! И надо же было случиться, что в один злополучный день к нам подсел этот господин… К счастью, он оказался знакомым твоего отца и дело не получило огласки.

   – Да. Но ведь это тебе все как с гуся вода, а мне – новая нахлобучка и угроза лишения наследства! – Новосельский невольно поежился. – А тут еще папенька прознал, что я пользуюсь милостями его любовницы, так совсем на стену полез.

   – Но ты и впрямь был серьезно виноват, – заметил Свербеев. – Неужели нельзя было другую любовницу завести, а не зариться на папенькин предмет нежной страсти?

   – Попробуй заведи, ежели у тебя денег нету, – возразил Новосельский. – Куртизанкам ведь щедро платить надобно. А тут – папенька платил, а я пользовался. Нет, ну, ей-богу, грех было не воспользоваться, когда само в руки шло! Куртизанки – они ведь тоже живые женщины, им хочется любви с молодыми красавцами, а не с дряхлыми стариками. А со мной Надин было проще крутить роман, чем с кем-то другим, потому что я знал распорядок папеньки и мог приезжать к ней, когда он был занят. Но нашелся ж какой-то мерзавец, заметил, как я к ней езжу, да и донес старику!

   – Ужас, Роман, ужас! – возбужденно хихикал Свербеев. – Воображаю, в какое негодование повергся Данила Петрович. Небось, эта самая Надин его еще и за нос водила, и получал он от нее только одни огрызки!

   – Да уж ясное дело, – хмыкнул Новосельский. – А я ей еще и подсказывал, как найти подход к старичку, чтобы и деньжат вытянуть, и милостей поменьше давать. Нехорошо это было, конечно, что тут говорить! Но… молодость, ветреность, беспечность! – Он философски развел руками. – К счастью, все благополучно закончилось. Не считая того, что старик навязал мне вместе с наследством женитьбу, надеясь, что в семейной жизни я остепенюсь. Впрочем, Бог милостив, прибрал мою Наталью Семеновну раньше, чем она успела выпить с меня много кровушки.

   – И тогда ты снова вернулся к проделкам молодости, – с усмешкой заметил Свербеев. – Из-за которых и истаяло твое состояние… А впрочем, к чему сокрушаться? Молодость у человека одна, и надобно прожить ее так, чтобы на старости было, что вспоминать.

   – Все верно, дружище, – кивнул Новосельский. – Да только и в старости тоже хочется по-человечески жить. Ну да надеюсь, еще поживем, если фортуна будет на нашей стороне.

   – Будет, куда она денется! – убежденно произнес Свербеев. – Ты ведь, Роман, всегда был любимцем фортуны, так с чего бы ей вздумалось тебе сейчас изменять?

   Роман Данилович снова озабоченно нахмурился и заходил по комнате.

   – Да, надеюсь… Только бы Александра не оказалась такой же набитой дурой, как ее мать! А впрочем, говорят же, что дети обычно идут характером не в родителей, а в дедов и бабок. Так что, mon cher Василий, будем уповать.

   – Как говорят в народе, бог не выдаст – свинья не съест! – оптимистично прибавил Свербеев, и приятели в приподнятом настроении направились в столовую обедать.

ГЛАВА 5

Когда карета Бахметьевых подъехала к зданию Дворянского собрания, бал еще не начался, хотя вдоль улицы теснилось больше полсотни экипажей.

   – Вовремя приехали, – Любовь Даниловна многозначительно посмотрела на дочь. – Раз танцы не начинают, Сурина, надо полагать, еще нет. Признаться, мне бы не хотелось входить в зал под пристальным взглядом этого ужасного человека!

   Александра вздохнула и с усмешкой покачала головой.

   – Мама, я тебя умоляю! Можно подумать, что все мысли Сурина только о нас с тобой, и его главная забота – ждать нашего появления на балу. К тому же, он может нас просто не узнать. Когда он покинул Дубровицы, мне было одиннадцать лет, да и ты изменилась за прошедшие годы.

   – Не так уж я изменилась, чтобы Сурин не смог узнать меня, – надулась Любовь Даниловна. – И даже, если такое случится, ему кто-нибудь непременно на меня укажет. Но давай поторопимся, не хватало еще столкнуться с ним дверях!

   – Да, это было бы весьма забавно, – усмехнулась девушка.

   Войдя в вестибюль, Александра сбросила атласную бальную накидку на руки подбежавшему лакею и оглядела себя в настенное зеркало. Она с трудом сдержала довольную улыбку, заметив, как двое незнакомых мужчин застыли поодаль от нее в немом и, судя по всему, неподдельном восхищении. И в самом деле, сегодня она выглядела настолько хорошо, насколько это вообще было возможно. Белое шелковое платье с пышным турнюром, украшенное сиреневыми цветами с небольшими зелеными листочками, идеально шло к ее внешности, как и замысловатая прическа с завитой челкой, из локонов, собранных на макушке и каскадом ниспадавших на спину. Прическу украшали такие же цветы, как были на платье, а вокруг шеи Александры обвивалась тонкая нитка жемчуга.

   Любовь Даниловна была в платье из черного атласа, с пышными черными кружевами и белым розаном с изумрудно-зелеными листочками в центре декольте. Перчатки у нее были белыми, как и у дочери, а на шее поблескивало маленькое бриллиантовое колье. Вместе мать и дочь составляли гармоничную пару и выглядели необычайно аристократично: настоящие дамы высшего света, а не обедневшие провинциалки.

   Войдя в бальный зал, с окнами в два яруса, выходящими на обе стороны здания, Бахметьевы примкнули к кружку старой губернской знати и стали дожидаться начала танцев. Пока Любовь Даниловна делилась с приятельницами последними новостями, Александра успела заполнить половину своей бальной карточки. Мужчины наперебой приглашали ее танцевать и ужасно досадовали, что самый главный танец бала – мазурку – она уже успела кому-то обещать. На вопросы самых любопытных о том, кто же этот счастливец, Александра лишь загадочно улыбалась и качала головой. Самой забавное, что она и сама не знала, кто он.

   «Но где же он? Почему его еще нет?» – с легким беспокойством подумала она, оглядывая зал.

   Впрочем, то, что ее новый знакомый не явился к началу бала, было не удивительно. Мужчины из высшего общества имели привычку приезжать на балы с опозданием, порою весьма значительным. Так почему же ее новый знакомый должен поступать иначе? Разумеется, он приедет после полонеза – длинного церемонного танца, которым в провинции по старинной привычке открывались все большие балы.

   Внезапно в зале сделалось движение. Подумав, что это связано с появлением губернатора, Александра посмотрела на двери. Но оказалось, что прибыл не губернатор, а один из его приближенных.

   – Губернатор просил передать, чтобы начинали бал без него, – пояснила Любовь Даниловна дочери. – Он и Сурин будут чуть позже: их задерживают важные дела.

   – Ну что ж, это просто отлично, – с улыбкой сказала Александра. – В суете бала Сурин, возможно, даже не обратит внимания на нас с тобой.

   – Дай Бог, чтобы так и случилось! – с надеждой воскликнула Любовь Даниловна.

   Громкий голос дородной немолодой дамы, раздавшийся по соседству, заставил Бахметьевых прислушаться.

   – Я уверена, что дело не в неотложных делах, – с интригующей улыбкой вещала дама. – Просто Сергей Николаевич Сурин – весьма деликатный человек. Он намеренно попросил Александра Григорьевича задержаться, чтобы не привлекать излишнего внимания к своей персоне и не мешать непринужденному веселью общества.

   – Вы совершенно правы, любезная Анна Васильевна, – подхватила другая дама. – Конечно, дело лишь в этом. Ах, могу себе представить, как это утомительно – вечно быть в центре внимания, под обстрелом десятков любопытных взглядов! А если человек по натуре еще и деликатный, для него это должно быть невыносимо…

   Бахметьевы отошли от дамского кружка и переглянулись.

   – Подумать только: наши дамы еще и в глаза не видели Сурина, а уже успели найти в нем кучу неоспоримых достоинств, – с сарказмом заметила Александра. – Ничего не скажешь, забавно!

   – Вот это, моя дорогая, и называется «всепобеждающая власть денег»! – с театральным пафосом воскликнула Любовь Даниловна. – Не удивлюсь, если многие из наших утонченных барынь втайне мечтают сосватать своих дочек за плебея Сурина.

   – О, в этом можно даже не сомневаться! – рассмеялась Саша. – Неспроста же они истратили столько денег на новые наряды.

   Начался полонез, и все дамы, за исключением старушек, двинулись с кавалерами в центр зала. После полонеза последовал быстрый вальс, затем еще один. Перед первой кадрилью в танцах наступил перерыв, и Александра, наконец, смогла отдышаться и внимательно оглядеть собравшихся.

   Ее нового знакомого до сих пор не было. А между тем, до обещанного ему медленного вальса оставалось всего три танца! Внезапно Александра ощутила легкий прилив беспокойства. Ведь на бал запаздывал не только ее новый знакомый, но также и губернатор с Суриным. Совпадение? Или…

   «О боже! – воскликнула про себя Александра, охваченная недобрым предчувствием. – А что, если он приехал в Смоленск вместе с Суриным? Ведь Сурин приехал сюда не один, а с компаньонами. И он вполне может оказаться одним из них! Why not? – как говорят англичане!»

   И в самом деле, почему ее новый знакомый не мог приехать сюда в компании Сурина? Это было возможно, учитывая, что он тоже из Петербурга и явно не принадлежит к числу обедневших дворян, не сумевших приспособиться к суровым реалиям нового времени. А главное, он прекрасно знаком с биографией Сурина!

   «А я так некстати назвала при нем Сурина своим бывшим холопом», – с досадой подумала девушка.

   Губернатор, его приближенные и Сурин с компаньонами появились в разгар первой кадрили. Пока кадриль шла, губернатор успел представить Сурину важных персон, поэтому к концу танца суета закончилась. И не было никакого громкого и торжественного представления Сурина обществу, как почему-то воображалось Александре.

   Но, конечно, в перерыве между танцами все взоры были обращены в ту сторону, где стояли губернатор и Сурин. Александра тоже с любопытством посмотрела туда. И сразу заметила своего нового знакомого. В великолепно сшитом черном фраке, белоснежном жилете и галстуке, с белой камелией в петлице он выглядел неотразимо. И весьма аристократично: настоящий мужчина высшего света, а не какой-то неловкий провинциал!

   В первый раз с того момента, как начались приготовления к балу, Александра от души порадовалась, что уделила своему туалету столько внимания. Было бы ужасно, если бы новый знакомый посчитал ее простоватой или недостаточно элегантной. Только бы не растеряться и не сделать какую-нибудь глупость от избытка волнения.

   – Ну, и как тебе Сурин? – шепотом спросила Любовь Даниловна. И не дожидаясь ответа, прибавила: – Ради всего святого, не смотри так пристально в его сторону! Помни: мы должны держаться по отношению к этому человеку с вежливым безразличием и вести себя так, будто нам до него нет ни малейшего дела.

   – Да, мама, я прекрасно помню об этом, – пробормотала Александра, неохотно отрываясь от своих мыслей. – Кстати, а кто из этих людей – Сурин?

   – Как? Ты не поняла? – удивилась Любовь Даниловна. – Разумеется, тот, кто стоит ближе всех к губернатору! Высокий светловолосый мужчина в черном фраке, с небольшой элегантной бородкой…

   Александра взглянула на губернатора и его собеседника и почувствовала прилив дурноты. Нет, этого просто не может быть. Не может, потому что… потому что это совершенно невозможно!

   – Сурин – тот мужчина, что стоит слева от губернатора? – подавленно спросила она.

   Любовь Даниловна посмотрела на дочь с легким беспокойством.

   – Ну да, я же тебе говорю. А почему ты в таком изумлении? Ты ожидала увидеть его другим?

   – Да, – ответила Александра, чтобы что-то ответить. – У меня в памяти отложилось, что он… брюнет, а не блондин! А впрочем, это совершенно неважно, – прибавила она с деланно-беззаботной улыбкой.

   Началась вторая кадриль. К Александре подошел юноша, которому был обещан танец. Призвав на помощь самообладание, она приветливо улыбнулась кавалеру и пошла танцевать. К счастью, танец был сложным, и партнер не докучал ей разговором, что позволило девушке, машинально выполняя заученные движения, думать о своем.

   Теперь, когда Александра оправилась от потрясения, она все больше и больше изумлялась своей потрясающей недогадливости. Подумать только: у нее даже мысли не мелькнуло, что ее новый знакомый мог оказаться «тем самым Суриным»! Хотя для такого предположения имелись все основания. И самое главное из них – место их романтического знакомства. В самом деле, кто еще мог кружить ранним утром возле ее усадьбы, если ни Сурин! Они встретились в девятом часу утра. Стало быть, он должен был выехать из Смоленска часом раньше, а для этого ему требовалось подняться с постели в шесть утра – слишком рано для столичного аристократа, за которого она сразу приняла своего загадочного незнакомца! А вот Сурин как раз таки мог подняться с постели так рано. И не полениться проскакать десять верст ради того, чтобы взглянуть на родные места, не рискуя столкнуться с кем-то из старых знакомых.

   И эти грубые, простонародные словечки, то и дело проскальзывающие в его речи. Александре стало смешно, когда она вспомнила, что приписывала их веянию новых времен. И ладно, если бы Сурин нагрянул в их края неожиданно. А то ведь она прекрасно знала, что он должен приехать в Смоленск со дня на день. Как можно было не догадаться, что перед ней – именно этот человек? И если бы только сразу, но после!

   Кадриль закончилась, и началась полька – последний танец перед обещанным новому знакомому медленным вальсом. Точнее, не «новому знакомому», а Сурину…

   Чувствуя себя не в силах беззаботно порхать по паркету, Александра извинилась перед кавалером и отступила к стене, где стояли ее мать и другие не танцующие дамы. Как она жалела, что не рассказала о своем «загадочном незнакомце» Даше! Подруга могла бы поддержать ее в сложной ситуации. Но теперь это было невозможно, потому что пришлось бы рассказывать все с самого начала, а на это не оставалось времени.

   Александра украдкой взглянула на Сурина. Сейчас он беседовал с одним из губернских чиновников и его молодой женой. В сердце Александры шевельнулась надежда. Быть может, Сурин не вспомнит, что следующий вальс он должен танцевать с ней, и пригласит на него ту женщину? Это было бы ужасно невежливо по отношению к самой Александре, но в сложившихся обстоятельствах она бы не оскорбилась, а только обрадовалась. И в самом деле, ведь это будет скандал, если Сурин будет танцевать свой самый первый танец с ней! Да и как он сможет пригласить ее, если они не представлены друг другу официально?

   «А мазурка?» – испуганно вспомнила девушка. Про мазурку Сурин уж точно не должен забыть или перепутать этот танец с другим. Но на каком основании он может пригласить на главный танец бала именно ее? Ведь она не дочка или жена какого-нибудь важного чиновника!

   «Зато я дочка его бывших хозяев, – с горечью подумала Александра. – Людей, которые когда-то позволяли себе обращаться с ним, как с бесчувственной вещью. И именно по этой причине он хочет танцевать мазурку со мной. Это не честь для меня, а наказание… за родительские грехи!»

   Внезапно маменька стиснула ее руку:

   – Дорогая, я сейчас упаду в обморок… Мне кажется, этот ужасный Сурин идет прямо к нам!

   Александра вскинула голову и почувствовала, как у нее перехватывает дыхание. Маменька не ошиблась: Сурин шел прямо к ним. Его сопровождал князь Геннадий Львович Кропоткин – тот самый важный чиновник, с которым он беседовал пару минут назад, когда Александра на них смотрела. Пока она собиралась с мыслями и призывала на помощь самообладание, мужчины подошли и остановились напротив.

   Кропоткин любезно поздоровался с Бахметьевыми и представил им Сурина. Потом смущенно посмотрел на Любовь Даниловну и сказал:

   – А теперь, сударыня, позвольте мне откланяться. Думаю, вам, как добрым старым знакомым, будет лучше беседовать без посторонних. – И, не успела испуганная Любовь Даниловна возразить, как князь испарился.

   Не зная, что делать, Бахметьева беспомощно взглянула на дочь. Собрав остатки мужества, Александра хотела начать с Суриным любезную светскую беседу, но он опередил ее.

   – Боже, Любовь Даниловна, – проговорил он с открытой, дружелюбной улыбкой, – мне даже не верится, что прошло целых двенадцать лет! Должен сказать, вы почти не изменились за эти годы: я узнал вас сразу, как только вошел в зал.

   – Неужели? – пробормотала она, вспыхнув от смущения. – Что ж, мне очень приятно…

   – Нет, в самом деле, такое впечатление, что пролетевшие годы даже не коснулись вашей романтической красоты, – бойко продолжал Сурин. – Ну, разве что самую чуточку… А вот вашу дочь я бы ни за что не узнал! Подумать, в какую ослепительную красавицу превратился тот капризный ребенок, из-за которого у меня когда-то были неприятности с вашей строгой свекровью!

   Любовь Даниловна еще больше смутилась и покраснела.

   – Право же, господин Сурин, мне так совестно вспоминать… о наших былых недоразумениях.

   – Пустяки, милая Любовь Даниловна, – отмахнулся он. – Я сказал об этом вовсе не затем, чтобы, упаси боже, в чем-то вас упрекнуть, а лишь потому, что меня поразила Александра Ивановна. А дети… они почти все капризные, как я заметил по детям своих знакомых.

   – А вы сами, господин Сурин, не подумываете еще о наследниках? – спросила Бахметьева, не найдя ничего лучшего по теме разговора, неожиданно перескочившего на детей.

   Брови Сурина задумчиво изогнулись.

   – Да, откровенно говоря, начинаю подумывать в последнее время. Да только, прежде чем наследников заводить, сначала жениться нужно, а это для меня сложно. – Он выдержал паузу и продолжал тихим, доверительным голосом: – Оно-то понятно, что за богатство почти любая пойдет. Но ведь хочется же, чтобы жена любила и уважала не только твои деньги, но хотя бы немножечко и тебя самого.

   – Понимаю вас, – закивала Любовь Даниловна. – Брак без любви и уважения – это просто чудовищно!

   – И уж совершенно не хочется, – продолжал Сурин, – влипнуть в такой брак, где ты будешь стараться всячески угождать жене, а она тебе в ответ – презрение. За то, что ты не чистокровный дворянин, а… бывший холоп!

   Бахметьева смущенно рассмеялась.

   – Ах, ну что вы, господин Сурин, какие глупости! Не представляю, кто бы мог применить к вам такое нелепое определение. Разве что самые отсталые люди, напичканные предрассудками.

   – Вы не поверите, сударыня, но в столице еще больше людей с предрассудками, чем в провинции, – усмехнулся Сурин. – Но бог с ними… Я слышу, полька закончилась, и сейчас начнется фигурный вальс. Любовь Даниловна, вы позволите пригласить вашу дочь?

   – О, разумеется! – Бахметьева засветилась от восторга. – Дорогая, надеюсь, этот танец у тебя свободен?

   – Да, маменька, – ответила Александра. И с сарказмом прибавила: – По счастливой случайности именно этот танец остался у меня не занятым.

   – В таком случае, мадемуазель, прошу вас оказать мне честь, – Сурин поклонился и посмотрел на нее с призывной улыбкой.

   Александра окинула его взглядом, от которого, по выражению ее бабушки, молоко должно было скиснуть. Потом напустила на лицо светскую улыбку и, присев перед Суриным в реверансе, подала ему руку.

   Выстроившись в широкий круг, пары закружились в неспешном вальсе. Понимая, что за ней сейчас наблюдают десятки любопытных глаз, Александра старалась казаться веселой и время от времени приветливо взглядывала на своего кавалера, как полагалось во время танца. Но внутри у нее все кипело. Она ужасно сердилась на маменьку: за какие-то несколько минут разговора с Суриным та успела нарушить почти все бабушкины указания! Но Александра понимала, что мать не виновата. Просто Сурин с самого начала взял ее в оборот, и слабохарактерная Любовь Даниловна невольно подчинилась заданному им тону.

   Но хуже всего было то, что Сурину, кажется, удалось сходу очаровать и расположить к себе ее мать. И это, по мнению Саши, не сулило им ничего хорошего. Что затеял этот многоопытный и опасный человек, какую игру он ведет с ними? К сожалению, ответа на этот вопрос пока не было. Оставалось держаться настороже и не терять рассудок.

   – Какой у вас отчужденный взгляд, – озадаченно произнес Сурин. – Что случилось, милая Александра, за что вы на меня сердитесь? Прошу вас, скажите прямо, чтобы я знал, как загладить свою невольную вину!

   Его голос звучал так проникновенно, что сердце Александры учащенно забилось. Но она быстро совладала с собой.

   – За что я сержусь на вас? – переспросила она с колкой усмешкой. – Странно, что вы спрашиваете: казалось бы, такой неглупый человек и сам должен догадаться! Почему вы скрыли от меня свое имя?! Вы сделали это намеренно, чтобы выпросить у меня два танца, включая самый главный – мазурку?

   – А если бы я назвал вам свое имя, вы бы отдали эти танцы мне? – с лукавой усмешкой задал он встречный вопрос.

   Александра досадливо прикусила нижнюю губу.

   – Не знаю. Может, и отдала бы, учитывая обстоятельства нашего знакомства и переполнявшее меня чувство благодарности. Но вы предпочли получить эти танцы обманом!

   – Да, это было не очень хорошо, – неожиданно согласился он. – Но, посудите сами: как я мог назвать вам свое имя после того, как вы столь нелестно отозвались о моей персоне? Вам бы стало неловко, и вся милая непринужденность нашего общения исчезла бы!

   Александра почувствовала, как лицо начинает гореть. Он знает, что они называют его между собой бывшим холопом… Боже, какой позор! И услышал он это оскорбительное словечко не от кого-то, а от нее самой.

   – Наверное, вы правы, – ответила она, глядя в сторону. – Но тогда вам вообще не следовало просить у меня танцев!

   – Отчего же не следовало, – спросил он с обезоруживающей улыбкой, – если мне этого очень хотелось?

   Возразить на такое заявление было нечего, и Александра лишь поджала губы, напустив на лицо выражение холодного достоинства. Глупо было спрашивать, всегда ли он поступает так, как ему хочется, не считаясь с чувствами других: ответ на этот вопрос был и так понятен. Оставалось запастись терпением до конца бала и, выражаясь словами Сурина, относиться наплевательски к тому, что о ней будет кто-то судачить.

   Наконец вальс закончился. Сурин отвел Александру к матери, но, к отчаянию девушки, вовсе не подумал откланяться, а продолжил беседовать с Любовью Даниловной. О чем они говорили, Александра не слышала, так как ее пригласили на следующий танец. Когда же она возвращалась на место, до нее донеслась фраза матери, от которой она едва не грохнулась в обморок:

   – Любезный Сергей Николаевич, но что же может быть проще? Приезжайте к нам послезавтра обедать и сами все увидите!

   – С благодарностью принимаю ваше приглашение, – ответил он. – Послезавтра… Да, очень хорошо! Вы отдохнете от бала, а я постараюсь решить неотложные дела…

   Тут он заметил Александру, взиравшую на него с ужасом, и на мгновение замялся.

   – Ну что же, Любовь Даниловна, пора мне откланяться. – Он поцеловал ее руку, потом посмотрел на Александру: – Мадемуазель, надеюсь, вы не забудете, что обещались танцевать со мною мазурку, и не отдадите этот танец другому?

   – Ну что вы, как можно! – рассмеялась Бахметьева старшая. – Не волнуйтесь: даже если она и забудет, я ей непременно напомню.

   Сурин откланялся. Машинально следя за ним взглядом, Александра увидела, как он подошел к жене князя Кропоткина и повел ее танцевать кадриль. Не желая, чтобы кто-нибудь пригласил и ее саму, Александра взяла маменьку под руку и повела на площадку лестницы, где несколько человек прогуливались, отдыхая от бального шума.

   – Ma chere, неужели это правда, что Сурин пригласил тебя на мазурку? – восторженно спросила Любовь Даниловна. – Невероятно! Представляю, как лопнут от зависти противная Зубкова и остальные мамаши девиц на выданье!

   – Я не знаю, лопнет ли от зависти Зубкова, – невежливо отозвалась Александра, – но зато знаю, что я сама сейчас лопну от негодования. – Она остановилась и посмотрела на Любовь Даниловну с глубоким укором. – Мама, что ты наделала! Как ты могла додуматься пригласить Сурина к нам на обед?! О боже, – Александра на мгновение прикрыла глаза. – Я просто не представляю, что скажет бабушка!

   Любовь Даниловна досадливо поморщилась.

   – Бабушка, бабушка! Всю жизнь мне приходится считаться с ней, будто я сама ее крепостная холопка, а не свободная женщина! Так или иначе, а дело сделано, теперь назад не воротишь, – прибавила она философски.

   – Да уж! – вздохнула Александра. – Ладно, что случилось, то случилось. Но, умоляю тебя, мама: больше никаких любезностей с Суриным! И так, надо полагать, о нас уже все судачат и болтают разную чепуху.

   – Да что о нас можно болтать? – пожала плечами Любовь Даниловна. – Ведь не мы же подошли к Сурину, а он к нам! И потом, – прибавила она, многозначительно глядя на дочь, – Сергей Николаевич – вполне приличный и светский человек. Знакомство с ним не может компрометировать!

   – Да уж, – пробормотала Александра, не находя слов для возражений. Еще пару часов назад ее маменька на все лады крыла Сурина, а теперь…

   Оставшиеся до мазурки танцы Сурин танцевал с женами местных чиновников. И это не понравилось Александре. Выходило, что она была единственной незамужней девицей, которую он удостоил приглашения на танец. Глупо было надеяться, что на это не обратят внимания, особенно после мазурки. А уж когда местные кумушки узнают, что Сурин приезжал к ним в имение, сплетен и пересудов будет не избежать.

   «Остается махнуть на все рукой и держаться с философским спокойствием, – сказала себе Александра. – В конце концов, ведь Сурин приехал сюда не на полгода и даже не на месяц. Неделя, самое большее – две, и он уедет, и тогда все снова встанет на свои места. К тому же, ведь к нам должен приехать дядюшка»…

   Напоминание о дядюшке вернуло Александре душевное равновесие, и когда Сурин пришел звать ее на мазурку, она встретила его той самой вежливо-отстраненной улыбкой, о которой говорила бабушка. Эта улыбка не сходила с лица Александры в продолжение всей мазурки, так что под конец Сурин начал посматривать на нее с беспокойством. О, разумеется, она не молчала, словно невежа, а поддерживала любезный разговор. Но при этом ни разу не позволила Сурину коснуться личных тем. Проще говоря, Александра держалась с ним так, как держалась бы с любым другим малознакомым кавалером, пригласившим ее танцевать. Конечно, все это не нравилось Сурину, но… это была уже его забота, а не ее. С какой радости она должна его развлекать? Этот человек для нее – никто, пустое место, как она заметила вчера в разговоре с бабушкой. И у нее сейчас совершенно иные заботы, нежели стремление обратить на себя внимание заезжего дельца.

   После мазурки Александра объявила матери, что на ужин и котильон она не останется. Последним, что она видела, покидая зал, было озадаченное лицо Сурина, неотрывно следившего за ней взглядом до самых дверей.

ГЛАВА 6

Возвращаться в имение поздней ночью было неудобно и даже немного опасно, и Бахметьевы решили заночевать в своем городском доме, который находился в центральной Смоленска.

   Когда Александра проснулась, было одиннадцать утра. Надев пеньюар из тонкого белого батиста, Александра спустилась из мезонина в гостиную и велела кухарке готовить завтрак. На тихой улочке, куда выходили окна парадных комнат, было пустынно: видимо, все соседи Бахметьевых крепко спали после вчерашнего бала. Небо заволокло тучами, с листьев растущей возле дома сирени стекали капли дождя, который, надо полагать, только что прошел.

   На душе Александры сделалось тоскливо. Захотелось поскорее уехать, чтобы ненароком не встретиться с кем-то из соседей. В самом деле, не хватало ей только разговоров про вчерашний бал и оказанное Суриным внимание. О его предстоящем визите в Дубровицы Александра старалась не думать: это было слишком мучительно.

   Она уже собралась идти к маменьке, как вдруг услышала шум экипажа, а затем увидела, как возле ворот дома останавливается незнакомая карета. Не успела Александра опомниться от изумления, как двери распахнулись и в гостиную вошел человек в форме магазинного служащего. Он торжественно нес перед собой большую корзину с розами.

   – Цветы мадемуазель Бахметьевой от господина Сурина, – объявил посыльный, водружая корзину на стол в углу комнаты.

   Подождав, пока посыльный откланяется, Александра подбежала к корзине. Там не было никакой записки, только визитка Сурина белого цвета с золотым тиснением.

   Задумчиво покрутив в руках карточку, Александра посмотрела на розы. Они были чудесны: крупные, ароматные и того самого нежно-розового, но при этом не бледного оттенка, который она любила. Невероятно! Словно Сурину кто-то подсказал, какие цветы ей купить. Не в силах удержаться, Александра наклонилась над корзиной и вдохнула чарующий аромат. Он был таким сильным, что у нее слегка закружилась голова.

   – О боже, – пробормотала она. – Сколько же Сурин заплатил за эти великолепные розы? И зачем он вообще вздумал присылать их мне?!

   – Дорогая, что случилось? К нам кто-то приезжал? – раздался позади нее голос матери. – Мне показалось… Боже, какая прелесть! – воскликнула Бахметьева старшая, заметив корзину с розами. – Так, значит, мне вовсе не послышался звонок, это приезжал посыльный с цветами? И от кого же они?

   – От твоего разлюбезного Сурина, – ответила Александра.

   Любовь Даниловна восторженно всплеснула руками:

   – Ах, как это романтично и мило – прислать тебе розы наутро после бала! Не представляю, когда он успел их купить, ведь еще даже нет полудня! Неужели он поднялся с постели пораньше только ради того, чтобы отправить тебе цветы?!

   Из груди Александры вырвался тяжкий вздох.

   – Мама, ты так радуешься, а, между тем, никакого повода для радости тут нет. Потому что… потому что это совершенно неприлично со стороны Сурина – делать мне без причины такие роскошные подарки!

   – Перестань, chere amie, ничего неприличного тут нет, – беспечно отозвалась Любовь Даниловна. – Мне в свое время тоже присылали цветы поклонники, и никто не считал, что это может меня к чему-то обязывать.

   – Но я вовсе не желаю видеть Сурина в числе своих поклонников! – горячо возразила Александра. – И уж тем более не желаю, чтобы кто-то другой причислил его к ним. Зачем это все, к чему?! – Она быстро прошлась по комнате, раздраженно приглаживая волосы. – Ведь это не может кончиться ничем хорошим. Сурин пробудет здесь пару недель и уедет, а обо мне будут потом судачить полгода.

   Любовь Даниловна беспокойно нахмурилась, но ее лицо тотчас разгладилось.

   – Ты ошибаешься: о тебе никто не будет судачить, – сказала она, подходя к дочери и глядя на нее с нежной, немного лукавой улыбкой. – А если и будут, то ты все равно не узнаешь. Или ты забыла, что мой брат собирается забрать тебя в Петербург?

   – Да, правда, – рассеянно молвила Саша, успокаиваясь при этом напоминании. – Сама не понимаю, как я могла запамятовать… А Сурин и впрямь поступил очень мило, прислав мне цветы! – воскликнула она беззаботно. – Такие чудесные розы. Возьмем их с собой в имение, мне кажется, они простоят еще долго, не утратив свежести.

   – Сейчас напишу Сурину благодарную записку, и будем собираться, – сказала Любовь Даниловна.

   Час спустя карета Бахметьевых выехала со двора и покатила по все еще безлюдной улице в направлении дороги на Дубровицы. Однако то, что улица была безлюдной, не означало, что все соседи Бахметьевых спят. Некоторым из них не спалось, а иные даже успели нанести с утра пораньше визит своим добрым знакомым.

   Например, Олег Денисович Черепанов поднялся с постели еще в десять утра, а в полдень сидел в гостиной своего приятеля Ильи Зубкова, проживавшего вместе женой и двумя взрослыми дочерьми на той же улице, где стоял дом Бахметьевых. И когда карета проследовала мимо окон, Черепанов заметил ее.

   – Не понимаю, зачем Бахметьевы едут в имение, – пожала плечами Варвара Степановна Зубкова. – И охота кататься туда-сюда! Оставались бы в городе до конца праздников, раз у них есть тут дом.

   Лицо Черепанова приняло интригующее выражение.

   – Да в том-то и дело, любезная Варвара Степановна, что им не хочется оставаться в городе, где каждый твой шаг на виду. А вот в имении – там нет любопытных глаз и ушей, там можно, что называется, развернуться и незаметно обделать свои делишки.

   – Сделай одолжение, Олег, перестань выражаться туманно, – попросил Илья Зубков. За ужином в Дворянском собрании он хватил лишнего и сейчас отчаянно мучился головной болью. – Если знаешь что-то интересное про Бахметьевых, говори прямо, Вареньке будет любопытно послушать.

   – Да, в самом деле, Олег Денисович, рассказывайте, что вы заметили! – с нетерпением подхватила Варвара Степановна. – Почему Бахметьевым лучше вернуться в имение, а не оставаться в городе?

   Черепанов выдержал паузу, а затем торжественно произнес:

   – Да потому, дорогие мои, что они задались целью окрутить Сурина и женить его на Александре Ивановне!

   – Как? – ахнула Зубкова. – Бахметьева хочет сосватать дочку за своего бывшего крепостного? Вот это прелестно, ничего не скажешь! Но, постойте, Олег Денисович, откуда вы это взяли? Какие у вас основания так предполагать?

   – Оснований более чем достаточно, милая Варвара Степановна. Во-первых, вы сами видели, как старшая Бахметьева усиленно любезничала с Суриным на вчерашнем балу. Да и Александра Ивановна разоделась на этот бал, словно на смотрины.

   – Да, я заметила, – кивнула Зубкова.

   – Потом, – продолжал Черепанов, расхаживая по комнате, – несколько человек слышали, как Бахметьева пригласила Сурина на обед в Дубровицы…

   – О, вот это для меня новость! – встрепенулась Зубкова. – Надо же, пригласила на обед! И что же он, согласился?

   Черепанов язвительно усмехнулся.

   – Разумеется! А что ему оставалось? Но главное даже не это. – Он красноречиво посмотрел на Зубковых, затем подошел к столу и взял рюмку водки.

   – Ну же, Олег Денисович, не томите! – взмолилась Варвара Степановна.

   Черепанов опрокинул в себя рюмку и выпрямился.

   – Варвара Степановна, вам не показалось странным, что, когда Сурин пригласил Александру Ивановну на мазурку, этот танец оказался у нее свободным?

   Зубкова сосредоточенно наморщила лоб:

   – Да, это действительно странно, что ее не пригласили заранее…

   – Но ведь ее, кажется, приглашали! – подал удивленный возглас Илья Зубков. – Я стоял неподалеку и слышал, как кто-то из кавалеров приглашал младшую Бахметьеву на мазурку. И было это, если ничего не путаю, еще до начала танцев.

   – Все так, – кивнул Черепанов. – Александру Ивановну приглашали на мазурку еще в самом начале бала, до появления Сурина. И она отказала нескольким кавалерам!

   – Но как же… – Зубкова недоуменно воззрилась на него. – Не могла же она быть уверена, что Сурин пригласит ее на мазурку, и намеренно приберечь этот танец для него! Ведь, если бы Сурин не пригласил ее, она бы попала в неловкое положение.

   Черепанов красноречиво усмехнулся.

   – Да, верно. И какой здесь напрашивается вывод? – Он сделал паузу и, поскольку его собеседники молчали, продолжал: – А вывод, дорогие мои, напрашивается такой: Александра Ивановна заранее знала, что будет танцевать мазурку с Суриным. То есть этот танец уже был обещан ему!

   – Шарман, – произнес Зубков, с чувством опорожняя рюмку. – Только ты опять напустил туману, и я ничего не понял.

   – Потому что я еще не дошел до самого главного, – сказал Черепанов. – А оно заключается в том, что Александра Бахметьева и Сурин встретились еще до начала бала. Это случилось три дня назад, когда Сурин, по приезде в Смоленск, ездил кататься на лошади по родным местам. И там-то он повстречался с младшей Бахметьевой!

   – Ну уж, любезный Олег Денисович, это смахивает на сказку, – недоверчиво протянула Зубкова. – От кого вы такое слышали, кто вам рассказал?

   Черепанов победно оглядел своих собеседников:

   – Да я сам их видел, своими собственными глазами! Потому что в то утро я тоже катался вблизи Дубровиц, надеясь повстречать Александру Ивановну и… Впрочем, это неважно. Главное, что я видел их вместе. И мог наблюдать, как наша горделивая скромница кокетничала с Суриным, изо всех сил стараясь его очаровать!

   Варвара Степановна поднялась с кресла и в волнении прошлась по комнате, обмахиваясь широким опахалом.

   – Да, ну и дела творятся у нас под боком! – она обернулась к Черепанову. – Что ж, теперь все понятно с этой мазуркой, оказавшейся свободной у младшей Бахметьевой в середине бала. Выходит, Сурин пригласил ее загодя. Но, однако, какова наша гордая красавица! Не растерялась во время случайной встречи с Суриным, а давай брать его в оборот и пускать в ход все свое кокетство!

   – О, если бы вы только видели ее, дражайшая Варвара Степановна! – воскликнул Черепанов, все более расходясь. – Клянусь честью: вы бы могли не узнать ее и принять за кого-то другого. Я и сам поначалу подумал, что это какая-то замужняя дама встречается со своим воздыхателем.

   – Да, вот тебе и «неприступная добродетель»! – покачала головой Зубкова. – И маменька с бабкой хороши. Все не находили достойного жениха для дочки, а тут…

   Олег Денисович ехидно засмеялся.

   – Так ведь Сурин даром, что низкого происхождения, а денег-то у него побольше, чем у многих благородных дворян. А у Бахметьевых нынче дела совсем плохи, насилу концы с концами сводят, чтобы имение не продавать. Так что какая честь, когда нечего есть! Да и Александра Ивановна уже… хм-хм… не совсем молода. Двадцать три года весной исполнилось, еще пара лет – и станут называть старой девой.

   – М-да, – усмехнулась Зубкова, – и тогда уж точно никто замуж не возьмет, учитывая, что приданого – кот наплакал, а гонору, словно у принцессы!

   – Так что не удивительно, что Бахметьевы вцепились мертвой хваткой в своего бывшего холопа, – подвел итог Черепанов. – Последний шанс, называется!

   – Ладно, хватит трещать над ухом, давай лучше еще по стопочке, – страдальчески буркнул Зубков. – И надо же мне было так перебрать вчера…

   Друзья продолжили опохмеляться, а Варвара Степановна пошла к себе – переодеваться в визитное платье. Ей не терпелось поделиться новостями с приятельницами, соседками и всеми, у кого только возникнет желание их слушать. Подумать: гордецы Бахметьевы задумали выдать дочку за своего бывшего холопа! Это была воистину пикантная новость, можно даже сказать, скандальная. И не из-за происхождения Сурина, а из-за того, что речь шла о Бахметьевых – людях, которые, во-первых, слишком много о себе мнили, а во-вторых, были когда-то хозяевами того самого человека, которого сейчас страстно желают видеть своим зятем.

   – Но неужели у них что-то получится? – подумала вслух Зубкова, и ее веселость уменьшилась. – Надеюсь, что все-таки нет, потому что это было бы крайне досадно. Такой завидный жених – и достанется этой противной Александре!

   И она с удвоенной решимостью бросилась распространять про Бахметьевых скандальные слухи.

ГЛАВА 7

Вопреки опасениям Александры, Софье Аркадьевне не сделалось дурно при известии, что к ним должен пожаловать Сурин. Старушка лишь колко усмехнулась и сказала, что не ожидала от своей безрассудной невестки ничего другого.

   В этот день Бахметьевы больше не говорили о Сурине. Лишь поздно вечером, когда Александра, перед уходом в спальню, подошла полюбоваться розами, Софья Аркадьевна испытующе посмотрела на нее и спросила:

   – Надеюсь, хоть тебе-то, мой ангел, любезности Сурина не вскружили голову?

   – Нет, – твердым голосом ответила девушка. – Напротив, я только и жду, когда эта нелепая комедия закончится, и у нас снова пойдет спокойная, нормальная жизнь.

   – Вот и хорошо, вот и умница, – Софья Аркадьевна посмотрела на нее с одобрением. – А завтрашний день ничего – переживем как-нибудь! Только помни мои наставления и держись в присутствии Сурина правильно.

   – Я все знаю, бабушка.

   Софья Аркадьевна прошлась взад-вперед по гостиной.

   – Однако, каков наглец – напроситься к нам на обед! Думает, если разбогател, так теперь ему все позволено. Когда хочешь, еще и приударить за тобой решит, – Софья Аркадьевна беспокойно нахмурилась. – Сашенька, будь осмотрительна! Не допусти, чтобы над нами все принялись насмехаться. И помни: ты – такая же неподходящая партия для этого человека, как и он для тебя. Такие люди не женятся без расчета и выгоды. Потешит холопское самолюбие, скомпрометирует тебя в глазах приличных людей и уедет.

   – Бабушка, успокойся, – Александра обняла ее за плечи. – Я все понимаю и буду соблюдать осторожность. Пойдем лучше спать, довольно разговоров про Сурина.

   Когда Александра проснулась, мама с бабушкой были уже на ногах, а в доме и вокруг него кипела работа. Хоть Софья Аркадьевна и презирала Сурина, а ударить перед ним в грязь лицом ей совсем не хотелось. И уж тем более не хотелось, чтобы Сурин с первого взгляда понял, как обеднели его бывшие хозяева за прошедшие годы.

   Принимать Сурина решили в большой гостиной: просторной комнате, отделанной в стиле нового рококо, с голубыми обоями из узорчатого штофа и такой же обивкой мебели, изготовленной из красноватой ольхи. Этой комнатой редко пользовались в последние годы, поэтому мебель находилась в чехлах. Когда горничные снимали чехлы, то неосторожно задели столик, и стоявшая на нем старинная фарфоровая ваза грохнулась на пол и разбилась.

   – Смотрите, не переколотите весь фарфор, когда будете заносить ковер! – прикрикнула на служанок Софья Аркадьевна. И с тяжким вздохом прибавила: – Очередной убыток из-за проклятого Сурина. И дай-то Бог, чтобы он оказался последним!

   Наконец парадные комнаты были приведены в порядок, а территория усадьбы чисто выметена. Пора было расходиться по своим покоям, чтобы заняться туалетом. Однако не успела Александра подняться на второй этаж, как ее догнала горничная и сообщила, что между Любовью Даниловной и Софьей Аркадьевной завязалась очередная ссора. Пришлось спешно возвращаться в гостиную.

   – А я говорю, что не допущу такого позора, чтобы моя внучка нарушала приличия ради какого-то бывшего холопа! – донесся до Александры рассерженный голос бабушки.

   – Что за чепуху вы несете, какой тут может быть позор?! – возражала на высоких нотах Любовь Даниловна. – И я буду вам очень обязана, если вы перестанете называть Сурина своим бывшим холопом. Не хватало, чтобы вы забылись и брякнули это оскорбление в его присутствии. Вот тогда это действительно будет позор!

   – Ах ты, батюшки мои! – рассмеялась Софья Аркадьевна. – Да ежели и брякну случайно, что тогда? Побежишь топиться на пруд?

   Захлопнув за собой дверь, Александра прошла на середину комнаты и сердито посмотрела на родственниц.

   – Что случилось? О чем вы на этот раз спорите? Да что же это такое! Сурин вот-вот приедет, а вы не даете мне спокойно собраться!

   – Да вот, мы как раз и спорим о том, как тебе следует одеться… к приезду именитого гостя, – в голосе Софьи Аркадьевны звучал неприкрытый сарказм.

   – Я сказала твоей бабушке, что хочу видеть тебя на обеде в вечернем платье. А она начала кричать, что это нарушение приличий и даже позор, – Любовь Даниловна нервно рассмеялась.

   – Потому что ради приезда к обеду одного-единственного гостя не выряжаются в открытые платья, – сказала Софья Аркадьевна. – Даже если этот гость такая важная птица, как ваш разлюбезный Сурин.

   – Мама, но ведь бабушка права, – заметила Александра. – Вечерние платья потому и называются вечерними, что их надевают по вечерам. А сейчас еще белый день стоит.

   – Иногда, в особо торжественных случаях, вечерние платья надевают и на обеды, – Любовь Даниловна с вызовом посмотрела на свекровь. – И я считаю, что сегодня как раз такой случай!

   – Бессмысленный спор, – отрезала Александра, не дожидаясь, пока бабушка пустится возражать. – Я уже решила, что надену зеленое платье с белым полонезом, и ничего не собираюсь менять.

   – Но тогда хотя бы не зеленое, а розовое! – взмолилась Любовь Даниловна. – Зеленое тоже красивое, но розовое нежней и нарядней. И в нем ты будешь эффектно смотреться на фоне гостиной и парка, по которому Сурин, конечно же, захочет с тобой прогуляться.

   – Одеваться под тон интерьера – как это вульгарно! – презрительно фыркнула Софья Аркадьевна.

   – Хорошо, мама, – сказала Александра. – Надену розовое, если ты так хочешь. А теперь давайте, наконец, разойдемся по своим комнатам. И вот еще что, – она выразительно посмотрела на бабушку. – Как бы мы ни относились к Сурину, но, раз уж мы пригласили его, то должны держаться по отношению к нему уважительно. Если забудем об этом, то унизим не Сурина, а самих себя, – с этими словами она вышла за двери.

   Велев горничной убрать зеленое платье и готовить взамен него розовое, Александра занялась туалетом. Настроение, и без того невеселое, было совершенно испорчено. Столько хлопот, суеты, волнений, скандалов – и все из-за человека, который был им нужен как прошлогодний снег!

   – Еще и такую красивую вазу из-за него разбили, – нахмурилась Александра. – Саксонский фарфор начала века… Попробуй теперь купи что-то подобное при нашей бедности!

   При мысли об этой вазе Александру охватила такая злость на Сурина, что она даже перестала волноваться из-за его визита. Ей вдруг стало безразлично, как поведут себя мама и бабушка и не совершат ли нарушений приличий. В самом деле, какой ей убыток оттого, что Сурин, допустим, подумает о них плохо? Ведь ее жизнь от этого не изменится!

   «Хоть бы поскорее прошел этот кошмарный день, – подумала она. – А там… Я постараюсь убедить маму, что нам не следует появляться в Смоленске до отъезда Сурина. И, разумеется, больше никаких визитов этого человека к нам!»

   Розовое платье, которое Александра надела по просьбе матери, было из числа тех, что шились перед приездом Сурина. И сейчас, впервые увидев себя в этом платье в домашней обстановке, а не в примерочной модистки, Александра почувствовала досаду. Нет, платье было красивым и очень ей шло, но… оно совершенно не подходило для будничного обеда в узком кругу!

   Треугольное декольте было неглубоким, а слегка пышные рукава спускались ниже локтей. Но платье все равно смотрелось очень нарядно, так как было сшито из дорогого шелка и щедро отделано белоснежными кружевами. Изящно драпированную верхнюю юбку подхватывали в нескольких местах кокетливые банты из той же ткани, что и само платье, в обрамлении кружевных рюшей; небольшой шлейф, веером расходившийся от турнюра, волочился по полу…

   «Вырядилась как на смотрины!» – с сарказмом подумала Александра.

   – Какие украшения изволите надеть, мадемуазель? – спросила камеристка, закончив прическу. – Мне кажется, к этому наряду подходит лишь черная бархотка с золотым крестиком. – Она выжидающе посмотрела на хмуро молчавшую хозяйку.

   – Что? Бархотка? – встрепенулась Саша. – Да, пожалуй…

   – А вот цветов для прически к этому платью я не нашла, хотя пересмотрела все ящики. Похоже, вы забыли их заказать.

   – Ну, так поищи какие-нибудь другие, подходящие по тону, – безразлично отозвалась Александра.

   – Поискать-то можно. Но не лучше ли украсить прическу живыми розами, из того букета, что стоит в гостиной? Они ведь еще совсем свежие, и их много, если взять три цветка, заметно не будет. А главное, они точно такого же оттенка, как и ваш наряд!

   Несколько секунд Александра растерянно смотрела на камеристку, а затем из ее груди вырвался нервный смешок.

   – О господи, какой ужас! – она вскочила с кресла. – Да, Сурин, без сомнения, будет очень польщен. Надеть платье такого же оттенка, как его цветы! Это уже не просто кокетство, а «тонкий, завуалированный намек»… на то, что я безумно расчувствовалась от его подарка и думаю о нем каждый день и ночь!

   – Ну так как, мадемуазель, мне сходить за розами? – спросила горничная.

   – Да, Маша, сходи, – весело отозвалась Александра. – Все равно, терять уже нечего!

   Экипаж Сурина подъехал к крыльцу в тот момент, когда Александра шла по коридору второго этажа к лестнице. Поэтому встречать драгоценного гостя Любови Даниловне пришлось одной. Конечно, Александра могла бы и поспешить вниз, но не стала этого делать, рассудив, что не стоит общаться с Суриным без присутствия бабушки. Она уже твердо решила, что сегодняшняя встреча с Суриным должна стать последней в ее жизни, и хотела дать ему понять, что чары его обаяния оставили ее равнодушной. Незачем ему тешить с ней свое самолюбие! Да и нельзя допустить, чтобы он снова напросился к ним в гости или пригласил их на какой-нибудь званый прием в свою честь.

   Когда Александра вошла в гостиную, Сурин и Софья Аркадьевна заканчивали обмен любезностями. При звуке шагов Александры Сурин обернулся, и его глаза засветились непритворной радостью.

   – Александра Ивановна! – проговорил он с почтительным поклоном. – Рад видеть вас в добром здравии!

   – И я рада вас видеть, господин Сурин, – ответила она сдержанно-приветливым голосом. – Как ваши дела? Удалось сделать то, что намечали, за вчерашний день?

   – Да. Но не будем о моих делах: это слишком скучная тема, – его губы тронула ироничная улыбка, тут же сменившаяся теплой и дружелюбной. – Как вы сегодня очаровательны! Ей-богу, в этом платье вы кажетесь мне еще красивей, чем в бальном!

   – Благодарю вас, – сдержанно промолвила девушка.

   – Посмотри, дорогая, какие чудесные конфеты привез нам Сергей Николаевич, – Любовь Даниловна указала на столик, где лежала большая, красиво украшенная коробка шоколадных конфет, перевязанная золотистой ленточкой. – И еще целую корзину экзотических фруктов, я велела подать часть из них на десерт.

   – Право же? – вежливо улыбнулась Александра. – Как это любезно со стороны Сергея Николаевича! Но, может быть, он проголодался с дороги, и нам надлежит распорядиться, чтобы поскорей подавали обед?

   – Да, пожалуй, лучше сперва подкрепиться, а уж потом погулять по усадьбе, – согласился Сурин. – Тем более что за вином беседа завсегда идет легче, чем на трезвую голову.

   Лицо Софьи Аркадьевны так комично вытянулось, что Александра едва не рассмеялась. Но она заставила себя сдержаться и лишь в очередной раз одарила Сурина любезной светской улыбкой.

   – Думаю, ваше замечание справедливо, – промолвила она. И повернувшись к матери, которая от волнения не знала, за что хвататься, прибавила: – Мама, позвони и распорядись, чтобы накрывали!

   Любовь Даниловна засуетилась. Желая избежать неловкой паузы, Александра спросила бабушку, сильно ли, по ее мнению, изменился за прошедшие годы Сергей Николаевич.

   – Да уж, пожалуй, я бы не узнала его, если бы повстречала случайно, – с чуть заметной усмешкой ответила Софья Аркадьевна. – Таким красавцем и щеголем стал, каких у нас в провинции и не встретишь!

   Сурин добродушно рассмеялся.

   – Признаться, мне самому иной раз становится с себя смешно, – он иронично оглядел свой элегантный костюм цвета топленого молока. – Но куда же деваться: положение нувориша обязывает! И быть щеголем, и сорить деньгами, и пускать пыль в глаза… Но что это мне вздумалось рисоваться? – внезапно оборвал он себя. – Давайте лучше не обо мне, а о том, что тут у вас изменилось. Кто из моих старых знакомых жив, а кто помер? Цела ли еще та церковь в Староселье, где меня крестили? А кладбище, на котором похоронена вся моя родня? Впрочем, они должны быть в порядке, потому что я когда-то списывался с епархией и деньги на реставрацию посылал.

   – Так, значит, это вашими заботами восстановлена общинная церковь в Староселье? – изумилась Любовь Даниловна. – Как это трогательно, что вы не забываете о местах вашего детства и юности! А на могилу вашей матушки мы с дочерью, конечно, проводим вас после обеда.

   – О нет, это ни к чему, – мягко возразил Сурин. – От Дубровиц до Староселья почти три версты, и такие паломничества лучше совершать в одиночестве. Так что я заеду туда потом, как буду возвращаться в Смоленск.

   Александра внезапно почувствовала, как к горлу подкатывает комок. Только сейчас ей подумалось, что причины, по которым Сурин так стремился в Дубровицы, не ограничивались желанием покуражиться над бывшими хозяевами. Ведь это же его родина, места, где он вырос и провел первые двадцать лет своей жизни! И они могут быть столь же дороги его сердцу, как дороги ей самой. Разве что-то меняется от того, что она – дворянка, а он – бывший крепостной? Чувства-то у всех людей одинаковые!

   «Ради бога, только не поддавайся сентиментальности, – одернула себя Александра. – Этот человек не нуждается в твоем сочувствии. То, что было раньше – это было раньше. А в настоящее время, если кто-то из вас двоих и заслуживает сочувствия, то это ты, а не он, потому что с ним-то как раз все прекрасно».

   Пока Александра об этом думала, ее родственницы успели поведать Сурину о местных переменах, не касаясь, естественно, печальной перемены в их собственном положении. Беседу продолжили в столовой, куда их вскоре позвали, и обед, вопреки опасениям Александры, прошел непринужденно. Немного портило дело лишь пылкое восхищение Любви Даниловны Суриным. Софья Аркадьевна бросала на нее неодобрительные взгляды, но Любовь Даниловна не замечала их, особенно после нескольких рюмок вина, пропущенных за компанию с гостем.

   Тем временем в гостиной сервировали чайный стол. Прежде чем перейти туда, Сурин попросил у Софьи Аркадьевны разрешения выкурить папиросу.

   – А вы, Любовь Даниловна, не балуетесь этим модным увлечением, как многие столичные дамы? – спросил он, доставая золотой портсигар. – Если балуетесь, могу угостить вас первосортными английскими папиросами.

   Александра едва не подпрыгнула на стуле. Она-то прекрасно знала, что ее мать «балуется этим модным увлечением» и что бабушка находит его вульгарным. И уж тем более вульгарно, по мнению Софьи Аркадьевны, было курить в присутствии мужчин, а не в компании эмансипированных приятельниц. Но красноречивый взгляд Александры, брошенный на мать, пропал впустую.

   – Сделайте одолжение, Сергей Николаевич, – кокетливо проговорила Любовь Даниловна, изящным движением отклоняя в его сторону руку.

   Сурин протянул ей папиросу и поднес спичку. При виде этого безобразия у Софьи Аркадьевны сделалось такое страдальческое лицо, что Александре захотелось расхохотаться. Но смех на самом деле был плохой, потому что ее маменька, в своем нежно-сиреневом туалете, с романтическими перышками в прическе, смотрелась комично в роли эмансипированной курящей дамы. Но Сурин, казалось, ничего не замечал: ни ужаса на лице Софьи Аркадьевны, ни нелепых ужимок Любови Даниловны, ни волнения самой Александры.

   – Отличные папиросы, – с видом знатока протянула Любовь Даниловна. – В нашей глуши таких не найдешь.

   – Ну, я бы не сказал, что Смоленск – такая уж глушь, – с улыбкой возразил Сурин. – По сравнению с иными губернскими центрами он весьма цивилизованный город. А теперь еще и железную дорогу провели во все стороны. Большое дело, надобно заметить!

   Любовь Даниловна тяжко вздохнула.

   – Да, железная дорога – это безусловный прогресс! Садись в вагон и езжай, хочешь – до Москвы, хочешь – хоть до самого Петербурга. Были бы еще деньги на разъезды! – она невесело рассмеялась.

   Александра почувствовала, как ей становится дурно. О боже! Сейчас Сурин начнет расспрашивать маменьку, что она имела в виду под словами «были бы деньги», и та не моргнув глазом выложит ему правду об их нынешнем положении. Но Сурин ничего не спросил.

   – Кстати, а ведь мой банк тоже финансировал строительство этой железной дороги, – внезапно оживился он. – Мутное дело было, должен вам сказать! Нажились-то в конечном итоге недурно, но вначале едва не погорели. А все потому, что ввязались в затратное предприятие, не имея необходимых средств. – Он усмехнулся, покачивая головой. – В один момент я уж думал, что все, обанкротимся к чертям собачьим. Но ничего, вывезла кривая.

   – Точнее, ваш блистательный стратегический талант, – с тонкой улыбкой заметила Любовь Даниловна. – Но вы, как все скромные люди, приписываете свои успехи случаю.

   – Не пора ли перейти к чайному столу? – спросила Софья Аркадьевна, не в силах слушать очередные похвалы в адрес гостя.

   Сурин поспешно поднялся, предложил Софье Аркадьевне руку, и все двинулись в гостиную, где расселись за круглым столом. На кремовой скатерти красовался старинный сервиз из белоснежного фарфора, с крохотными цветочками и листьями пастельных тонов.

   – Узнаю этот чудесный мейсенский сервиз! – радостно воскликнул Сурин. – Помню, как в былые времена я тайком пробирался в буфетную и разглядывал его. Больше всего мне нравилось, что цветы не нарисованные, а лепные. Думаю, именно тогда и началось мое увлечение фарфором.

   – У вас, наверное, собрана целая коллекция? – спросила Любовь Даниловна.

   Сурин на мгновение задумался:

   – Да не то чтобы коллекция, а так… гребу все, что попадается под руку. Одних чайных сервизов накупил семь штук. Мой дворецкий придумал распределить их по дням недели, чтобы не пылились в шкафах. В понедельник ставит на стол один, во вторник – другой и так далее.

   – Ах, как это прелестно! – воскликнула Любовь Даниловна.

   – Что ж, разве они все – одинаковой цены и достоинства, что можно использовать и в будни, и в праздники? – не удержалась от вопроса Софья Аркадьевна.

   – Нет, – ответил Сурин. – Одни, конечно, дороже и нарядней других. Но дело в том, что я не люблю делить жизнь на будни и праздники! И не люблю беречь вещи на особый случай: хоть фарфор, хоть одежду, хоть что-то другое. Я так рассуждаю: если купил – нужно пользоваться и радоваться, а не держать в закромах.

   – Но ведь это, батюшка мой, расточительство, – неодобрительно заметила Софья Аркадьевна.

   Сурин философски развел руками:

   – Да, наверное. Но что же делать, если мне хочется поступать именно так, а не как-то иначе? Не идти же против велений души только потому, что кто-то посмотрит на твои действия косо.

   – О да: если душа просит, то ее ни в коем случае нельзя сдерживать, – с сарказмом заметила Софья Аркадьевна. – Только это уже называется не расточительство, а нравственная распущенность.

   Любовь Даниловна вспыхнула и приготовилась резко возразить свекрови, но Александра ее опередила.

   – Господин Сурин, у ваших абрикосов просто божественный вкус! – с оживленной улыбкой обернулась она к нему. – Где вы их купили? Я даже не знаю, кто в наших краях выращивает такие чудесные фрукты…

   Разговор принял гастрономическое направление и больше не сбивался на опасные темы. После чаепития Любовь Даниловна предложила Сурину прогуляться по парку. Александра порадовалась, что они идут на прогулку втроем, однако ее радость была недолгой. Не успели они отойти от дома, как маменька вспомнила, что забыла дать прислуге важные распоряжения.

   – Надеюсь, Сергей Николаевич, вы не обидитесь, если я покину вас ненадолго? – спросила она, так лукаво поглядывая на дочь, что та просто сгорела со стыда.

   – Ну что вы, сударыня, – улыбнулся Сурин. – Вы же оставляете меня не одного, а с такой приятной собеседницей, как Александра Ивановна. Так что занимайтесь делами, а обо мне не волнуйтесь.

   – Сергей Николаевич, вы – сама любезность! – проворковала Бахметьева и, не обращая внимания на грозные взгляды дочери, заспешила к дому.

ГЛАВА 8

Александре ничего не оставалось, как спрятать свою досаду и продолжить прогулку. Но внутри у нее все кипело. Надо же, легкомысленная maman все-таки оставила ее наедине с Суриным! Да еще и применила такую примитивную, шитую белыми нитками уловку. Будто Сурин глуп и ничего не поймет. Да тут бы и любой «колпак» догадался.

   – Ну вот, стоило вам остаться со мной тет-а-тет, как вы сразу замкнулись в себе, – с ласково-ироничной улыбкой проговорил Сурин. – В чем дело, милая Александра? Вам так неприятно мое общество?

   Александра сложила белый гипюровый зонтик, который был ей совершенно не нужен и лишь раздражал, качаясь над головой. Затем глубоко вздохнула и повернулась к Сурину.

   – Нет, – сказала она. – Просто я считаю, что нам незачем говорить на личные темы, а, стало быть, и незачем оставаться тет-а-тет. Мы с вами – разные люди, у которых нет ничего общего, за исключением того, что мы родились в одном месте. Но это ничего не значит, потому что сейчас вы живете не здесь и вы не мой сосед по имению, с которым мне следовало бы завязать дружеские отношения.

   – Прекрасная отповедь, – усмехнулся Сурин. – Бьюсь об заклад, что вы сочинили эту тираду заранее. Ладно! Не желаете говорить на личные темы, тогда скажите мне вот что… Александра, вы знакомы с Константином Ракитиным? Что вы можете сказать мне об этом человеке?

   – Да, я знакома с ним, – растерянно отозвалась Саша. – И могу сказать, что это очень порядочный и достойный молодой человек. В наши времена таких мало осталось.

   – Я думаю, порядочных людей во все времена было не слишком много, – философски заметил Сурин. – Однако я рад, что вы столь высокого мнения о Ракитине.

   – А что такое? Почему вы интересуетесь им?

   Сурин многозначительно улыбнулся.

   – Видите ли, я подумываю о том, чтобы пригласить его на свой завод. Я познакомился с ним еще два года назад, во время строительства железной дороги, и он мне сразу показался толковым инженером. Но тогда мне было не до него. А вот на днях мы снова встретились и разговорились… Кстати, а откуда вы так хорошо его знаете? – Сурин пристально посмотрел на Александру. – Он случайно не в родстве с вашим семейством? Или…

   – Нет, – рассмеялась Саша. – Он не мой родственник и не мой возлюбленный. Костя Ракитин – жених моей близкой подруги. Точнее, он ей не официальный жених, а просто они давно друг друга любят. Они бы уже обвенчались, но родители Даши будут против, потому что Ракитин беден и не принадлежит к графам или князьям, как они сами. По мнению родителей Даши, такой брак был бы мезальянсом.

   – Мезальянсом? Они именно так и говорят? – Сурин посмотрел на Александру и, получив утвердительный кивок, рассмеялся. – Боже, какие предрассудки еще в ходу у наших титулованных аристократов! Ну да шут с ними, расскажите мне лучше о вашей подруге и Ракитине. Почему они не обвенчаются без согласия родителей, ведь девушка, надо полагать, уже совершеннолетняя?

   Лицо Александры приняло торжественное выражение.

   – Да как раз потому, что Костя – порядочный и ответственный человек! Он не хочет, чтобы любимая женщина попала в плохие условия, став его женой. У Даши ведь нет состояния, все – в руках родителей. А они уже пригрозили, что не дадут ей приданого, если она выйдет замуж вопреки их воле.

   Сурин шутливо поежился:

   – Подумать, какие страсти! Ну а если Ракитин устроится на хорошее место, с приличным жалованием, ваша подруга выйдет за него без матушкиного благословения?

   – Конечно! – убежденно воскликнула Саша. – Ведь она только о том и мечтает! К сожалению, у нас не найти хорошего места без протекций и связей. Да и самих мест негусто для человека с такой специальностью, как у Ракитина.

   – Что ж, решено, – сказал Сурин. – Завтра же встречусь с Ракитиным и предложу ему должность инженера моего паровозного завода.

   Александра окинула его признательным взглядом:

   – Уверена, что вы не раскаетесь в своем решении! И, может быть, приобретете не только ценного работника, но еще и надежного друга.

   – Опыта у него, конечно, маловато, – вздохнул Сурин.

   – Зато он не умеет мошенничать и воровать, как многие опытные, – парировала Александра. – И вряд ли когда-то приучится. У него и отец был таким – один из тех редких чиновников, что не берут взяток и не запускают руку в казну. Так что честность у Ракитина в крови. А опыт – это, как известно, дело наживное, было бы желание да старание.

   Сурин посмотрел на нее внимательным, изучающим взглядом, и в его глазах появились веселые огоньки.

   – Как вам идет это состояние волнения и оживленности, – с улыбкой заметил он. – Намного больше, чем маска сдержанной светской любезности, которую вы старательно натягивали на лицо с начала нашей встречи.

   Не ожидавшая таких слов, Александра растерялась и вспыхнула.

   – Никакой маски я не натягивала на свое лицо, – возразила она, с досадой сознавая, что ее голос звучит неубедительно. – Я всего лишь держалась так, как полагается держаться воспитанной даме с малознакомым визитером.

   – Так я о том самом и говорю, – кивнул Сурин. – О том, что вы держались неестественно. Может быть, в вашем кругу это и считается хорошим тоном, но я-то человек простой, и мне было забавно наблюдать за вашими ужимками.

   Александра возмущенно повела плечами:

   – Месье Сурин, у вас замечательные манеры.

   – Но откуда же у меня взяться хорошим манерам, когда меня им никто не обучал? – резонно заметил он. – И вы зря на меня обиделись. Я вовсе не хотел вас задеть, я всего лишь сказал, что думаю.

   – И вы всегда говорите людям то, что о них думаете?

   – Ну что вы, разумеется, нет! Если это в моих интересах, я вполне могу и соврать.

   – Потрясающее признание! – с сарказмом воскликнула Александра.

   Сурин невозмутимо пожал плечами:

   – Не понимаю, чему вы удивлены. Как будто большинство людей не поступают так же! Да почти все врут и притворяются, когда им это выгодно. Просто люди не любят быть честными перед самими собой, вот и все.

   Александра задумчиво усмехнулась.

   – Месье Сурин, я вынуждена признать, что вы неординарная личность. И неспроста ваше появление всегда вызывает ажиотаж… Но, однако, что же маменька все не догоняет нас? Может, она пошла не по той тропинке? Давайте вернемся к дому, в этой части парка все равно нет ничего интересного.

   – Напротив, эта часть парка самая живописная во всей усадьбе, – с улыбкой возразил он. – Давайте дойдем хотя бы до мостика и голубого павильона – это ведь, кажется, недалеко? А там уж, если хотите, повернем назад.

   Александра почувствовала, как к лицу приливает кровь. И надо же было ему вспомнить про мостик и павильон, которых уже давно не существует! Да и тот уголок парка, куда они незаметно повернули, находится в запущенном состоянии, ей не следует вести туда Сурина.

   – К сожалению, наш чудесный павильон недавно сгорел, – с запинкой проговорила она. – Во время летней грозы в него ударила молния. Мы собираемся возводить новый, но пока не успели: ждем, когда архитектор закончит свои проекты в других местах и приедет к нам. Поэтому я не гуляю сейчас в этой стороне парка, без павильона она выглядит скучно.

   Сурин бросил на нее быстрый пытливый взгляд, под которым ее лицо вспыхнуло сильнее. «Все врут и притворяются», как он верно заметил. И она – не исключение из правила.

   – Вот как? – спросил он, глядя на Александру с простодушием, которое, однако, не могло ввести ее в заблуждение. – Ну что ж, тогда, пожалуй, и впрямь вернемся к дому. Только, ради бога, не спешите! Хоть наш тет-а-тет получился и не таким, как бы мне хотелось, а все-таки пусть он тянется подольше.

   Не желая, чтобы он заметил перемену в ее настроении, Александра заставила себя улыбнуться. Она пыталась придумать какую-нибудь тему для разговора, но на ум ничего не шло. Все ее мысли крутились вокруг злосчастного павильона и того незавидного положения, в котором оказалась ее семья после отмены крепостного права. Но как раз об этом и нельзя было говорить с Суриным. Он и так уже многое понял. Не хватало, чтобы он – их бывший крепостной! – начал выражать ей свое сочувствие.

   Внезапно она ощутила себя такой бедной и жалкой, что ей захотелось плакать. Предательские слезы уже навернулись на глаза, но в этот момент Сурин вдруг шагнул к ней и стиснул ее руку.

   – Тихо! Не делайте резких движений и не оборачивайтесь назад! – взволнованно прошептал он. – Я только что видел Черепанова. Он прячется за большим дубом, шагах в двадцати от нас.

   – Боже, какой ужас! – Александра приглушенно ахнула. – Неужели он осмелился дойти до такой наглости?! Но что же нам делать? Притвориться, что мы не заметили его, или…

   – …Броситься в его сторону, догнать и накостылять по шее? – проговорил Сурин, как бы продолжая ее мысль. – Хорошая идея! Дайте-ка мне ваш зонтик, а то я сегодня без оружия…

   Александра уже протянула ему свой зонтик, но внезапно опомнилась и отдернула руку назад.

   – О нет, не берите зонтик. Когда хочешь, вы еще покалечите Черепанова, и что тогда будет?

   – Хорошо, тогда по моему сигналу быстро бежим к дубу: вы заходите с правой стороны, а я – с левой. Не будем бить Черепанова, просто постращаем маленько. Итак, раз, два, три… вперед!

   Сурин отпустил ее руку и бросился к дубу. Не мешкая, Александра кинула зонтик на траву, чтобы он не мешал ей бежать, и поспешила за Суриным. Не добежав метров пяти до огромного дуба, она метнулась в правую сторону, обежала дерево и… неожиданно оказалась прямо в объятиях Сурина.

   – Где он? – закричала она, отстраняясь от Сурина и оглядываясь. – Неужели он разгадал наш замысел и успел сбежать?!

   – Похоже, что так, – кивнул Сурин. – Несется, словно медведь, застигнутый охотниками. Вы слышите треск сучьев?

   Александра замерла и прислушалась, но вокруг была лишь благодатная тишина.

   – Нет, – сказала она. – Я ничего не слышу! Может, он где-то затаился?

   Тут ее глаза встретились с озорными глазами Сурина, и она все поняла.

   – Чтоб вам было пусто! – набросилась она на него. – Да вы, оказывается, просто разыграли меня! Никакого Черепанова тут не было… Да и не могло быть, если посудить здраво! Но я поверила вашим выдумкам, потому что вы застигли меня врасплох. И еще потому, что не ожидала таких выходок от серьезного, взрослого мужчины…

   Подхватив юбки, Александра начала пробираться по траве к тропинке.

   – Да, я поступил не совсем хорошо и заслужил все ваши упреки, – проговорил Сурин, догнав ее. – Но, клянусь, я вовсе не хотел сыграть с вами дурную шутку! Я всего лишь хотел вас развеселить…

   – Развеселить? – Александра вскинула на него пылающий взгляд. – Ну, знаете ли… Да у меня просто слов нет!

   Она, наконец, достигла широкой тропинки и сердито потопала ногами, отряхивая с розовых атласных туфелек землю.

   – И шутки у вас плебейские, – прибавила она, снова взглянув на Сурина и стараясь вложить в свой взгляд как можно больше презрения.

   Сурин рассмеялся, затем поднял с травы зонтик и вернулся к девушке.

   – Дорогая, я прекрасно понимаю ваше негодование, – заговорил он, когда они двинулись в направлении дома. – Но, однако же, согласитесь, что мои усилия не пропали даром, и благая цель в конечном итоге оказалась достигнута. Вы больше не грустите и не ощущаете себя несчастной, как несколько минут назад.

   – Зато я ощущаю себя оскорбленной, – буркнула она, не поворачивая к нему головы.

   – И совершенно напрасно, – спокойно возразил он. – Потому что никакого оскорбления с моей стороны не было. Ну, подумаешь, разыграл вас немножко – вот велика беда! И потом, лучше уж на кого-то злиться, чем грустить и предаваться жалости к себе.

   Александра остановилась и посмотрела на него с подозрением.

   – Признайтесь: вы решили вывести меня из терпения? Иначе не знаю, зачем вы продолжаете говорить мне обидные слова!

   – Но что же в моих словах обидного? – обезоруживающе улыбнулся он. – Я, право, не понимаю…

   – Значит, вы просто толстокожий и бестактный человек, – высокомерно произнесла Саша.

   Сурин добродушно рассмеялся.

   – Ну, должны же у меня быть какие-то недостатки, а не одни лишь достоинства. Кстати, если я и впрямь толстокожий, может, вы великодушно простите мои оплошности? Нельзя же, в самом деле, сердиться на дурака, который не виноват, что природа не создала его умным!

   Последнюю фразу он произнес с такой интонацией, что Александра не выдержала и рассмеялась. Правда, она тут же взяла себя в руки и снова приняла строгий вид.

   – Хорошо, – сказала она. – Я прощаю вас. Но только, если вы пообещаете впредь не вытворять со мною подобных шуток и следить за своими словами.

   – За шутки могу поручиться, а вот за слова – нет. Обещаю лишь, что постараюсь за ними следить.

   Александра усмехнулась и взглянула на него с любопытством.

   – Почему же вы не можете пообещать этого наверняка? Вы совсем не привыкли следить за своими словами?

   – Да, – кивнул Сурин. – Но, посудите сами, моя ли в том вина? Когда тебя никто не одергивает, а, напротив, одобряет любое твое высказывание, трудно не разучиться держать себя в узде. Подобострастие, как известно, всегда действует на человека разлагающе.

   – Подобострастие? – изумленно переспросила девушка. – То есть вы замечаете, когда люди перед вами заискивают? Но тогда почему же… почему же вы не запрещаете им вести себя так?! Разве вам не бывает противно?

   – Да, бывает, – бесстрастно ответил он. – Но только в последнее время. А раньше мне это нравилось: тешил, так сказать, ущемленное самолюбие бывшего холопа.

   – Невероятно! Я сражена наповал вашим откровением!

   – Но я всего лишь честно ответил на ваш вопрос, – с улыбкой заметил он. – Стоит ли задавать вопросы, если не ждешь на них искренних ответов?

   Александра вспыхнула и смущенно опустила глаза.

   – Да, надо признать, мой вопрос был ужасно бестактным…

   – Пустяки, – возразил Сурин. – В конце концов, почему нельзя прямо спросить о том, о чем хочется? И потом, ведь наша цель – получше узнать друг друга, так к чему притворяться?

   – Но… но у меня вовсе нет цели узнать вас получше! – растерянно возразила Александра. – С чего вы такое взяли, и… зачем это мне?!

   Вместо ответа он вдруг нежно обнял ее и поцеловал в щеку. На пару секунд прижался губами к мягким завиткам у виска. И, прежде чем взволнованная Александра опомнилась, отпустил ее.

   – Зачем это вам? – переспросил он. – Да затем, что я нравлюсь вам не меньше, чем вы мне. Перестаньте обманывать себя, и вы все поймете.

   – Боже, да вы просто с ума сошли! – Александра нервозно рассмеялась. – Как вы смеете?! Я, кажется, не давала вам повода… – она замолчала, чувствуя себя в полном замешательстве и не зная, что делать и говорить.

   Сурин шумно вздохнул, поглядывая на нее с беспокойством. Потом вытащил из кармана свой золотой портсигар и, достав папиросу, закурил.

   – Пять дней назад, когда мы встретились первый раз, мы не знали, с кем имеем дело. Вы были для меня незнакомкой, а я для вас – незнакомцем. Потом, я, конечно, понял, что вы – Александра Бахметьева, но это было потом. А сначала я этого не знал и не был предубежден против вас. Так же, как и вы не были предубеждены против меня. И случилось так, что нас сразу потянуло друг к другу…

   – Это неправда, вы преувеличиваете! – горячо возразила Александра. – Во всяком случае, меня вовсе не потянуло к вам. Я всего лишь была преисполнена чувством благодарности!

   – И вы хотите сказать, что не думали обо мне перед балом и не ждали с нетерпением нашей новой встречи? – спросил Сурин, пронзительно глядя ей в глаза. – Но как же тогда объяснить тот пламенный взгляд, которым вы встретили меня на балу, когда еще не поняли, кто я?

   Александра посмотрела на него с холодной надменностью:

   – Господин Сурин! Уверяю вас, что все это – игра вашего воображения. А на самом деле ничего подобного не было. И даже если допустить, что я… слегка заинтересовалась вами при нашем знакомстве, то теперь ни о каком интересе с моей стороны не может идти и речи.

   – И в чем же причина? – с вызовом спросил он. – Только в том, что я – ваш бывший крепостной?

   – Да, – ответила Александра, невольно отводя взгляд. – И поэтому я не допускаю даже мысли…

   – Можете не продолжать, я все понял, – голос Сурина звучал абсолютно бесстрастно и как будто совсем не обиженно. – Извините, что втянул вас в такой неприятный разговор.

   – Не стоит извинений, – натянуто улыбнулась Александра. – Я сама виновата: не остановила вас вовремя, и из-за моей оплошности мы оба испытали неловкость… А вот, наконец, и маменька! – радостно вскричала она. – Господи, и где она столько пропадала?!

   Вскоре Сурин уехал. Едва его коляска скрылась за поворотом подъездной аллеи, Александра обрушилась на мать с упреками.

   – Как ты могла оставить нас вдвоем, да еще на такое время? – сердито вопрошала она, стараясь говорить тихо, чтобы не услышали слуги и не передали бабушке. – Как тебе пришло такое на ум? И где ты была, ведь не в доме же!

   – Я гуляла в другой части парка, – ответила Любовь Даниловна. – Потому что твоя напичканная предрассудками бабушка, конечно, не одобрила бы моих действий.

   – Еще бы ей одобрять такое нарушение приличий, – возмущенно бросила Александра.

   Любовь Даниловна пожала плечами.

   – Подумаешь – приличия! Сейчас уже не те времена, когда молодой девушке не дозволялось и минуты провести наедине с мужчиной. Вы со своей бабушкой совершенно отстали от жизни.

   – Возможно, – согласилась Александра, не желая ввязываться в спор. – Но ведь ты оставила меня наедине не с каким-то абстрактным мужчиной, а с Суриным! Зачем ты это сделала, мама, чего ты хотела добиться?

   – Ничего. Я просто подумала, что одним вам будет интересней. И я не понимаю, чего ты так кипятишься. Разве Сергей Николаевич позволил себе какие-то вольности? – в глазах Бахметьевой старшей появилась тревога.

   – Нет, – ответила Саша. – Но он мог истолковать твое поведение превратно. Или, – она вперила в мать испытующий взгляд, – так на самом деле и есть? Тебе пришла безумная мысль, что Сурин годится мне в женихи?!

   Любовь Даниловна помолчала, расхаживая возле крыльца дома.

   – Безумная мысль? – переспросила она. – Да, я глупа… А вы с бабушкой умные! Только какая польза от вашего ума и благоразумия? Наши дела идут год от года все хуже, а на благополучное устройство твоей судьбы нет даже намека. И ты думаешь, что я могу не тревожиться, не переживать за тебя? – Любовь Даниловна всхлипнула.

   – Мама, ну что ты! – воскликнула Александра, бросаясь к ней. – Вот придумала себе горе, что я до сих пор не замужем! И дела наши не настолько плохи, как ты говоришь.

   Бахметьева с волнением посмотрела на дочь, будто собираясь сказать что-то важное, но ничего не сказала.

   – Да, не настолько, – кивнула она, глядя в сторону. – И все-таки нужно думать о будущем! Конечно, я очень надеюсь на брата, но… Сумеет ли он найти тебе лучшего жениха, чем Сурин? Моя петербургская приятельница писала, что Новосельский жил последние годы на широкую ногу, и его состояние значительно уменьшилось. Вряд ли он сможет дать тебе большое приданое. А без большого приданого и выбор женихов небольшой.

   Она сделала паузу и взволнованно продолжала:

   – У тебя хватает поклонников, на балах ты не стоишь у стены. Но звать тебя замуж почему-то никто не спешит. И ты ведь у меня привередлива! Тебе делали предположения состоятельные мужчины, но ты им всем отказала.

   – Да как было не отказать? – удивленно вскинулась Александра. – Если трое из них годились мне в отцы, а четвертый был молод, но настолько глуп, что с ним и поговорить не о чем. Нельзя же из-за денег выходить за того, кто тебя противен или кажется дураком.

   – Да, конечно нельзя, – согласилась мать. – Вот потому я и говорю, что лучшего жениха, чем Сурин, ты можешь не повстречать. Ведь он же не только богат! Он еще и умен, и молод и, я бы даже сказала, что красив…

   Александра шумно вздохнула, покачивая головой.

   – Мама, такое впечатление, что ты влюбилась в этого человека. О боже, о чем ты толкуешь?! Слышала бы тебя бабушка. Рассматривать бывшего крепостного в качестве жениха… Да это же просто позор!

   Любовь Даниловна грустно усмехнулась:

   – Да, я прекрасно понимаю, что мои мысли неприличны и достойны всеобщего осуждения. И все-таки, если бы Сурин вдруг сделал тебе предложение…

   – Не думаю, что такое возможно, – перебила ее Александра, желая закончить разговор, который вызывал у нее все больше досады и необъяснимого беспокойства. – Я такая же неподходящая партия для него, как и он для меня. Такие люди женятся только с выгодой, а какая ему выгода от меня? Так что давай спустимся с романтических облаков на землю.

   – Ты права, – вздохнула Любовь Даниловна. – Пойдем в дом, твоей бабушке, наверное, уже не терпится перемыть косточки Сурину. И упрекнуть нас в нарушении всех возможных приличий.

   – О да, бабушка сейчас непременно нам что-нибудь выскажет, – весело подхватила Саша. – Но мы же не будем принимать ее слова к сердцу, так?

   – Так, моя дорогая, – кивнула Любовь Даниловна, улыбнувшись впервые за весь этот разговор.

ГЛАВА 9

Как это часто бывало с ним, он проснулся внезапно и резко, будто его кто-то разбудил. И сразу вспомнил о ней. Ее взгляд, улыбка с чуть заметными ямочками на щеках, пышная прическа с прелестной завитой челкой так отчетливо встали перед ним, что на короткое время ему показалось, будто она сама здесь. Усмехнувшись игре воображения, Сергей глубоко вздохнул и, отбросив рывком одеяло, поднялся с постели.

   Комната в губернаторском доме, которую отвели Сурину, выходила окнами на городской сад с оригинальным названием Блонье – не от французского слова, а от старинного русского слова «болонье», означавшего «открытое место перед городскими стенами». Сад был заложен полвека назад, и сейчас росшие в нем липы, дубы и клены стали такими высокими, что сад издали походил на лес. И только фигура городового в грозно надвинутой на лоб фуражке, маячившая у входа, напоминала, что здесь вовсе не лес и не усадьба, а аристократический квартал шумного губернского города.

   «Нужно пойти прогуляться, пока черти не принесли в сад какую-нибудь барыню с выводком незамужних дочек», – подумал Сергей. И тут же поморщился, вспомнив, как во время вчерашней прогулки ему встретилось сразу три барыни с дочерьми, все – разодетые с иголочки и замысловато причесанные. Не иначе, по городу уже пошел слух, что он любит гулять по утрам в городском саду. Ну что ж, сегодня он пойдет на прогулку в такое время, когда уважающим себя дамам неприлично выходить из дома.

   Позвонив прислуге, Сергей велел подать кофе и, наскоро совершив туалет, облачился в прогулочный костюм из тонкого серо-голубого сукна. Подкрепившись, он закурил традиционную утреннюю сигару. Расторопный лакей тотчас приоткрыл окно, оставив при этом занавески приспущенными, и вышел. Рассеянно посмотрев ему вслед, Сергей поднялся с кресла и принялся неспешно ходить из угла в угол.

   Его мысли вернулись к Александре, и на этот раз он не стал отгонять их, как делал последние дни. Что толку заниматься самообманом, когда он всегда оказывается лишь временным явлением и нелестная правда рано или поздно всплывает? Уж лучше с самого начала ясно осознавать свои желанья и чувства. По мнению Сергея Сурина, так не просто благоразумней, но и безопасней. Ибо, когда человек четко знает, чего ему хочется, никакой «внезапный наплыв чувств» не застанет его врасплох и не подвигнет на необдуманные шаги, о которых впоследствии придется жалеть.

   Но чего же он хочет от Александры Бахметьевой? К сожалению, ясного ответа на этот вопрос у Сергея пока не имелось. Он знал точно лишь то, что отчаянно хочет ее видеть. И сегодня это желание одолевало его гораздо сильней, чем вчера или позавчера.

   Со времени его визита в Дубровицы миновало пять дней. И за все эти дни он не видал Александры даже мельком. На благотворительном спектакле ее не было, на торжественной закладке нового корпуса больницы тоже. Не появились Бахметьевы и на рауте у князя Кропоткина. На обедах в узком аристократическом кругу, куда Сергея приглашали каждый день, он едва ли мог встретить Александру. Зато он мог запросто повстречать ее в городском саду. Но, видимо, Александра и ее мать не имели привычки гулять там даже по воскресениям, когда там собирался весь местный бомонд.

   Правда, через два дня намечался очередной бал в Дворянском собрании, вот туда Бахметьевы должны бы явиться. Но не видеть Александру еще целых два дня – это слишком долго. Да и какое общение на глазах у толпы посторонних, следящих за каждым твоим шагом? Это было совсем не то, чего он хотел.

   Конечно, он мог в любой момент бросить все дела и махнуть в Дубровицы: ведь мать Александры сказала, что будет всегда ему рада, и, вроде бы, не лукавила. К сожалению, это не означало, что его будет рада видеть и сама Александра. Скорее, наоборот. И за каким чертом он туда потащится? Чтобы снова растравить душу воспоминаниями? Ведь это только Александре да ее бабке кажется, что у него нет ни души, ни сердца. Как вытянулись их лица, когда он упомянул про церковь и кладбище! Очевидно, им даже на ум не пришло, что он приехал не только ради того, чтобы задеть их дворянскую гордость и отыграться за прошлые обиды.

   Да, он бестактный, грубый и толстокожий. А они такие воспитанные и тонкие! Особенно милейшая Софья Аркадьевна, от которой он в прежние времена получал по физиономии за любую оплошность. Александра, видимо, пошла характером в бабку: такая же надменная гордячка, напичканная дворянскими предрассудками. Отыграться за прошлые обиды! Да если бы он только задался такой целью, их бы ничто не спасло. К их счастью, он слишком уважает себя, чтобы воевать с тремя слабыми женщинами, которые и без его участия едва сводят концы с концами, стараясь вести образ жизни, достойный их положения.

   «Все, довольно! – одернул себя Сергей. – Столько волнений из-за каких-то глупых и жалких баб! Ей-богу, это смешно. Неужели пренебрежение этой девчонки так сильно меня задело? Да как будто можно было ожидать иного! По уму, это даже хорошо, что она отшила меня. А то бы, пожалуй, увлекся и натворил глупостей, на смех всем столичным знакомым. Вот бы подивились Курганов да граф Тульев: невеста, все приданое которой заключается в дворянской спеси и гордости!»

   Затушив сигару, Сергей надел белую круглую шляпу и вышел из дома. В парке было безлюдно и тихо, только щебетали птицы в раскидистых кронах деревьев. Ступив на тенистую аллею, Сергей медленно двинулся к фонтану, расположенному в самом центре сада. Мало-помалу его мысли оторвались от событий последних дней и перешли на дела, которые нужно будет решать по возвращении в Питер. Размышляя об этом, Сергей обошел фонтан и двинулся дальше. И вдруг… натолкнулся прямо на Александру! Она сидела на скамейке, задумчиво глядя вдаль; рядом лежала сумочка, вышитая цветочным узором. Александра была в песочно-желтом костюме, с голубым атласным бантиком в центре неглубокого выреза. Такой же прелестный бантик и небольшие цветки хризантем украшали ее небольшую кокетливую шляпку, надетую поверх прически из взбитых волос.

   Не успел Сергей поздороваться, как Александра вскинула голову, и их взгляды встретились. На мгновение в глазах девушки вспыхнула радость, тут же сменившаяся смущением. Сергей и сам чувствовал неловкость. Надо же! Он только что думал о ней, кроя на все лады, и вдруг она оказалась перед ним. Прямо волшебство!

   – Какая неожиданная и приятная встреча, – он приподнял в знак приветствия шляпу. – Доброе утро, милая Александра!

   – Доброе утро, господин Сурин, – промолвила Саша, вставая со скамейки. – Да уж, встреча и впрямь неожиданная! Обычно в такое время на Блонье никто не гуляет.

   – И именно поэтому я сейчас здесь, – лукаво улыбнулся Сергей. – Чтобы погулять в одиночестве, не вступая в беседы со всякими неприятными особами. Но вы не относитесь к ним, вас я и правда рад видеть. Надеюсь, вы никуда не торопитесь и составите мне компанию для прогулки?

   – Извольте, – чуть поколебавшись, ответила Александра. Потом подхватила сумочку и двинулась по аллее вместе с Суриным.

   – Кстати, а как вы-то оказались здесь в такой ранний час? – спросил он. – Вы с маменькой перебрались в свой городской дом?

   – Нет, – покачала головой Александра. – Я приехала в Смоленск по делам. А приехала так рано, потому что мне надо повидаться с подругой и обсудить с ней кое-что очень важное. А до этого сходить на телеграф. Но сейчас он закрыт, и я решила немного побыть в парке: я безумно люблю это место. Мой экипаж стоит там, недалеко от Дворянского собрания.

   – Понятно, – улыбнулся Сергей. – А что за подруга? Не та ли самая, что собралась бежать с Ракитиным?

   – Да, она. Ее маменька что-то прознала или заподозрила и теперь просто не спускает с дочери глаз. Надеюсь, когда я заеду за Дашей, княгиня еще будет спать и не помешает нам поехать в одно местечко, где мы сможем спокойно поговорить.

   Сергей рассмеялся:

   – Я смотрю, вы со своей Дашей прямо заговорщики! Ну, как говорится, дай бог, чтобы у нее все получилось. И для вас будет хорошо, если у вас появится в Петербурге подруга.

   – Это верно, – кивнула Александра. – Можно будет наведываться в гости, и я, наконец, увижу этот город.

   – Но неужели вы никогда не были в Петербурге? – удивленно спросил Сергей. И тут же пожалел о своем вопросе, заметив, как погрустнели глаза его спутницы.

   – Да, как-то так получилось, что ни разу не выбрались, – невесело отозвалась она. – Но я очень надеюсь, что уже скоро смогу там побывать…

   Она замолчала, испугавшись, что сейчас сболтнет лишнее. Сурину вовсе незачем знать про ее дядюшку, которого они ждали со дня на день. Это только их дело, а Сурина никаким боком не касается.

   – Как поживает Любовь Даниловна? – спросил Сергей, торопясь сменить тему разговора. – Надеюсь, она в добром здравии?

   – Благодарю вас, с маменькой все хорошо. И с бабушкой тоже. Да и чего хворать в такую погоду? В этом году август выдался на редкость чудесным: ни противных холодов, ни дождей. Надеюсь, такая благодать сохранится и в начале осени: так не хочется, чтобы лето заканчивалось!

   – А я, напротив, очень люблю осень, – сказал Сергей. – И не только начало, но и самый конец, ноябрь.

   – Потому что в ноябре в Петербурге начинается сезон балов? – с лукавым простодушием спросила Александра.

   – Да-да, именно по этой причине, – закивал Сергей. – Я, знаете ли, так обожаю балы, что без них мне и жизнь не в радость.

   Александра рассмеялась, покачивая головой.

   – Ну а если серьезно? Что такого привлекательного вы находите в ноябре? По мне, так это ужасно тоскливый месяц. Золотая осень уже закончилась, а зима еще не началась. Ни то ни се получается.

   – Но ведь в этом-то и заключается вся прелесть, – с улыбкой заметил Сергей. – Я вообще люблю то, что называют «порогом перемен». Старый период жизни закончился, а новый еще не начался. Можно подвести итоги и помечтать о будущем. С одной стороны, ты отдыхаешь, а, с другой, строишь какие-то планы, вынашиваешь разные замыслы. И с приятным волнением ждешь того момента, когда подойдет время их осуществлять.

   Александра задумчиво усмехнулась:

   – Вот вы какой, оказывается. Любите помечтать… А я думала, что вы в чистом виде делец! Или ваши мечты – исключительно практичного свойства?

   – Безусловно, – серьезно ответил Сурин. – Я мечтаю только о том, как получше нажиться и стать еще богаче.

   Александра посмотрела на него с подозрением и, заметив в его глазах лукавые огоньки, укоризненно покачала головой.

   – Опять вы надо мной шутите. А ведь обещали этого не делать!

   – Но что же еще можно было ответить на ваш вопрос? – улыбнулся он. – Не начинать же вам возражать и доказывать, что вы ошибаетесь, строя из себя романтика. Это было бы глупо, да вы бы и не поверили.

   Александра слегка покраснела.

   – Это мой вопрос был ужасно глупым. И, конечно, деловой человек может быть романтиком. Вот наш губернатор, например… Вы, наверное, знаете, что он задумал создать еще один парк, возле крепостной стены в центре города?

   – Да, – кивнул Сурин. – Мы как раз прогуливались там позавчера, и он мне рассказывал о своих грандиозных замыслах. Кстати! – его глаза заблестели. – А я ведь в Смоленске первый раз. В Петербурге обо мне говорят, когда представляют кому-то: банкир и промышленник Сурин, родом из Смоленска. А я даже не видел этого города до последних дней.

   – Как? – удивилась Саша. – Вы не были раньше в Смоленске? А в прежние времена…

   – Ваши родители часто проводили зиму в Смоленске. Но я не принадлежал к той прислуге, которую они брали с собой. Так что, кроме ваших Дубровиц и его округи, я ничего не видел, пока не уехал оттуда.

   – Понятно, – Александра неловко кашлянула.

   – И вот что хочу сказать, – продолжал Сурин, деликатно не замечая ее смущения. – Город-то сам по себе очень мил… хотя его еще благоустраивать и благоустраивать! Но общество здесь дремучее. Таких людей, как губернатор, его близкий круг или семейство Ракитиных – по пальцам пересчитать. А остальные, особенно дамы – это что-то кошмарное. Ничем не занимаются, живут одними сплетнями да слежкой за поведением соседей. Так что я понимаю, почему вам здесь неуютно и скучно. И конечно, вам надо уезжать в Петербург, хотя бы на сезон холодов.

   Александра вздохнула, с сомнением покачав головой.

   – Легко сказать! В Петербурге дорогая жизнь, да и примут ли нас в тамошнем обществе?

   – Но ведь в Петербурге можно жить по-разному и на разные средства, – заметил Сурин. – Не обязательно вести такую жизнь, что предполагает бешеные траты, например, на шитье тех же бальных нарядов. А что касается общества, то в столице оно неоднородное. Можно найти знакомства среди небогатых, но образованных и культурных дворян. Это будет не высший свет, но зачем он вам? Ничего в нем хорошего нет – тот же провинциальный бомонд, только манеры получше да наряды дороже.

   – Вот вы какого мнения о высшем столичном свете, – Александра посмотрела на него с любопытством. – Не очень-то лестного. Ну а другой круг… Откуда вы о нем знаете? Разве вы общаетесь с интеллигентами?

   Сурин иронично усмехнулся.

   – А вы думали, что мой круг – это лишь нувориши да обедневшие аристократы, не брезгующие общением со мной из соображений выгоды? Да, таких знакомых у меня хватает. Но вы забываете, что я не чиновник, а делец. Стало быть, мне нужно нанимать на работу людей не по знатности и не по протекциям, а по деловым качествам. Таких, как ваш приятель Ракитин, например. – Он глянул на нее с озорной улыбкой. – Ну и, само собой, мы общаемся не только в служебных рамках.

   Какое-то время Александра молчала, обдумывая услышанное. Потом посмотрела на Сурина с веселым удивлением.

   – Какой у нас получился необычный разговор, не правда ли? И такой интересный! Даже жалко, что мне пора уходить. Но мне и правда пора, а то опоздаю к подруге, и она будет волноваться.

   – В таком случае не стану вас задерживать, – сказал Сергей, стараясь не показать огорчения. – Проводить вас до экипажа?

   – Нет, это ни к чему, – возразила Саша. – До свидания, Сергей Николаевич, и… благодарю за приятную беседу!

   – Это я вас благодарю, – ответил он. И не удержавшись, спросил: – Надеюсь, я увижу вас на балу в Дворянском собрании?

   – Ну, разумеется, – усмехнулась Саша. – Как же я могу пропустить такое важное событие местной светской жизни! Только не просите у меня мазурку, я не могу танцевать ее с вами второй раз…

   Она прикусила язык, ужаснувшись своей невольной бестактности. Ведь Сурин и в мыслях не держал приглашать ее на какой-то танец: больно ему это нужно после того, как она отвергла его ухаживания.

   – Не надо смущаться и краснеть, – мягко проговорил Сурин. – Я и сам думал пригласить вас. И, конечно, прежде всего на мазурку! Но если нельзя, так нельзя. Однако кадриль и медленный вальс вы мне обещаете?

   – Да, – Александра еще сильней вспыхнула. – Те же самые, что и в прошлый раз… А теперь все, я должна идти! – кивнув ему на прощанье, она заспешила к выходу из парка.

   Взволнованно глядя ей вслед, Сергей вытащил папиросу и закурил. Прислушался к себе, убедился, что его настроение не сравнить с тем, как было до встречи с Александрой, и сам же над собой рассмеялся.

   Черт побери! Такое впечатление, что все повторяется по второму кругу. Случайная встреча, приятный разговор, приглашение на танцы… Только зачем это все?! Александра не откажется от своих предрассудков и всегда будет видеть в нем лишь бывшего холопа, в которого зазорно влюбиться. И самым благоразумным было бы не думать о ней, распаляя свое воображение, а поскорее вернуться в Петербург…

   «Нет, – внезапно сказал он себе с отчаянной, почти злой решимостью. – Ты никуда не уедешь, пока не поймешь, нужна тебе эта девушка или нет. И, если поймешь, что нужна, то будешь ее добиваться – всеми возможными средствами. Только не сваляй дурака, как сделал это в Дубровицах! Ведь это было так глупо – напрямик заговорить с ней о чувствах. Ошибка, которая едва не обошлась тебе дорого. Нет, так нельзя. Нужно»…

   Позади послышались голоса, и Сергей с неохотой оторвался от размышлений.

   – Господин Сурин, доброе утро! – перед ним возникла дородная дама лет около сорока, с неприятными бегающими глазками, которые так и лучились приторной любезностью – Ах, какая неожиданная и приятная встреча! Оказывается, вы полюбили ранние прогулки в нашем городском саду?

   Выругавшись про себя, Сергей улыбнулся и раскланялся с дамой и ее двумя дочерьми.

   – Доброе утро, мадам, мадемуазель. Прошу прощения, что не помню вашего имени…

   – Варвара Степановна Зубкова, – представилась дама. – Наш особняк находится на Малой Дворянской, в пяти минутах ходьбы от Блонье, поэтому мы с дочерьми и гуляем здесь в такую рань. Ну, как вам наш город, сударь? Не слишком ужасает после столиц?

   Мысленно осыпая навязчивую особу проклятьями, Сергей любезно ответил на ее вопросы, а затем, сославшись на то, что губернатор ждет его к завтраку, отделался от Зубковой. Правда, он тут же едва не попался в лапы другой матроны, с целыми тремя дочерьми, но вовремя заметил опасность и свернул в боковую аллею.

   А Зубкова еще долго смотрела ему вслед, мрачно нахмурив брови.

   «Интересно, у него было назначено свидание с этой несносной Александрой, или она подловила его здесь? – думала она. – Да наверняка подловила: зачем ему назначать ей свидание в людном месте, когда можно приехать к ним в имение? Ах, какие же хитрецы эти Бахметьевы! И никакой гордости, никакого понятия о приличиях! Стыд и срам, одним словом! Надо поскорей рассказать об этом Олегу Денисовичу, то-то он подивится»…

   И она скомандовала дочерям быстро возвращаться домой, в надежде, что Черепанов, как это часто случалось, приедет к ним завтракать.

   Расставшись с Суриным, Александра отправилась на телеграфную станцию. Позавчера Новосельский телеграфировал, что безумно рад приглашению в Дубровицы и хотел бы знать, когда ему можно приезжать. Александра сообщила, что он может приехать в любой момент, когда пожелает.

   После телеграфа Александра сразу поехала к Даше. Та была одета к прогулке и ждала ее. Усевшись в экипаж Александры, подружки поехали в кондитерскую на Благовещенской улице, где в такой ранний час обычно не было посетителей.

   – Дело совсем плохо, – сказала Даша, как только они заказали кофе и мороженое с миндальным орехом и шоколадом. – Maman заподозрила неладное и следит за каждым моим шагом. Позавчера я хотела поехать к тебе, чтобы вызвать туда Костю и подробно поговорить обо всем, так она не пустила меня! Не пустила к тебе, представляешь?

   Александра огляделась и понизила голос.

   – Не думаю, что Сурин рассказал кому-то, что пригласил Костю к себе на завод. Наверное, кто-то увидел вас с Костей во время свидания и доложил твоей матери. Или она по твоему виду догадалась, что ты что-то замыслила.

   – По моему виду немудрено что-то заподозрить, – усмехнулась Даша. – Но попробуй скрывать свои чувства, когда намечаются такие перемены. Господи, мне даже не верится, что мы с Костей сможем не просто пожениться, а еще и уехать подальше от моих родственников! Только бы они не вмешались и не подстроили чего-нибудь.

   Александра ободряюще улыбнулась:

   – Ничего они не смогут подстроить. И не помешают тебе уехать, если ты будешь тверда в своем намерении… Знаешь, мне сейчас пришла мысль. Пусть Костя, как устроится в Питере, пишет не тебе до востребования, а мне. И подписывается не своим именем, а вымышленным! Я же буду знать, что письмо от него, и передам тебе.

   – Прекрасная задумка, – просияла Даша. – Да, так будет гораздо надежнее. Маменька может подкупить почтмейстера, чтобы он передавал ей адресованные мне письма, а так они попадут к тебе. Спасибо, дорогая! И за это, и за то, что убедила Сурина взять Костю к себе на завод.

   – Я ни в чем не убеждала Сурина, – возразила Саша. – Я всего лишь сказала, что знаю Костю как достойного и порядочного человека. И я не думаю, что без моих рекомендаций что-то могло измениться. Сурин и сам отлично разбирается в людях, у него на них есть чутье.

   Даша посмотрела на нее с лукавой улыбкой:

   – Без сомнения, у Сурина есть чутье на людей. Недаром он сразу разглядел, какая ты замечательная!

   – Не будем говорить обо мне, – поморщилась Александра. – Давай лучше подумаем, как вам встретиться с Костей до его отъезда… Слушай, а поехали прямо сейчас в Дубровицы! Вот, прямо отсюда, из кондитерской. А Косте я пошлю записку со своим кучером, чтобы он отпросился со службы и тоже приехал к нам.

   – Твоя бабушка будет в ужасе от такого нарушения приличий.

   – Ну и пусть, – махнула рукой Александра. – Да она не узнает о приезде Кости, если он подъедет со стороны озера, а не со двора. А мы рассчитаем время и выйдем его встречать.

   – Боже, какие сложности! – вздохнула Даша. – Но это намного безопасней, чем встречаться с Костей в твоем городском доме, куда моя маменька может примчаться скандалить. Так что да, поедем.

   Александра написала записку Ракитину и, отдав ее кучеру, вернулась в кондитерскую.

   – Еще два кофе и два бисквита с абрикосовым джемом, – сказала она официанту по дороге к столику. Потом села на стул и с улыбкой посмотрела на Дашу. – Ну, все. Сейчас кучер доставит Костин ответ, и поедем ко мне.

   – Представляю, какой скандал закатит мне маменька, когда я вернусь домой, – усмехнулась Даша. – Ну и путь, главное, чтобы мы успели все обсудить с Костей. Ведь, ты знаешь, он едет в Петербург не с Суриным, а раньше, уже через три дня! С двумя компаньонами Сурина…

   Вскоре официант подошел к Александре и с поклоном протянул ей записку.

   – Ну вот, уже и Костин ответ, – улыбнулась Саша, разворачивая листок. И тут же перестала улыбаться.

   – Что? Что-то не так? – забеспокоилась Даша. – Он не сможет приехать?

   – Это не от него письмо, – Александра протянула ей листок.

   «Мадемуазель Бахметьева! – гласила записка. – Если вы полагаете, что ваше настойчивое стремление окрутить Сурина и заполучить его в женихи осталось незамеченным для общества, вы глубоко ошибаетесь. Все уже все заметили и поняли! Так что не надейтесь, что вам удастся избежать скандала и общественного порицания.

   Впрочем, вы еще можете избежать неприятностей, если не будете появляться в Смоленске до отъезда Сурина. В противном случае почтенным людям придется открыть ему глаза на истинные причины вашего поведения».

   – Какая мерзость! – с негодованием воскликнула Даша. – Интересно, кто мог такое состряпать? И как этот подлец узнал, что ты сейчас здесь?

   – Вероятно, это кто-то из тех, кто видел нас с Суриным сегодня утром в городском саду, – мрачно ответила Александра.

   Дашины глаза изумленно расширились.

   – Ты сегодня виделась с Суриным? Но когда?!

   – За час до встречи с тобой. Я приехала рано и решила посидеть в саду до открытия телеграфа… Боже мой! – Александра схватилась за лицо. – Как это было неосмотрительно – прийти на Блонье! Но я и подумать не могла, что Сурин будет гулять там в такую рань.

   – Зато наши почтенные матроны уже это пронюхали, – усмехнулась Даша. – И быстренько завели привычку гулять на Блонье ранним утром… Да, конечно, это кто-то из них написал мерзкую записку. Заметили тебя с Суриным, вот и решили, так сказать, припугнуть. Не бери в голову! Они просто бесятся от зависти. А навредить тебе у них не получится. Открыть Сурину глаза… На что?! Полный бред, даже не тревожься.

   – Не буду, – пообещала Саша. – И, конечно, они не смогут мне навредить, хотя бы потому, что я вовсе не собираюсь окручивать Сурина… А вот наконец и мой кучер с запиской от Кости! Идем!

   Они вышли на улицу, но не успели дойти до экипажа, как перед ними, словно из-под земли, возник Черепанов.

   – Мое почтение, прелестные мадемуазель! – нараспев проговорил он. – Как поживаете, все ли благополучно? Александра Ивановна, вы, надеюсь, будете на балу в Дворянском собрании? Я хотел бы просить у вас танец.

   – Какая наглость! – презрительно бросила Саша, обходя его стороной.

   – Но отчего же? – наигранно удивился Черепанов. – Разве вы никому не обещаете танцев заранее? Ведь Сурину перед прошлым балом обещали, а мне почему не изволите?

   – Олег Денисович, а не пойти ли вам к дьяволу? – резко сказала Даша. – Нас тут двое, да еще и кучер. Смотрите, сейчас мы забудем о приличиях да поколотим вас всей компанией!

   Не ожидавший столь жесткого отпора, Черепанов растерянно захлопал глазами и подался назад. А девушки сели в экипаж и велели кучеру трогать.

   – Какая же скотина этот Черепанов, – заметила Даша, когда они отъехали. – Совсем распустился и обнаглел.

   – О, ты еще не все знаешь! – усмехнулась Саша и в подробностях рассказала подруге о том, что произошло десять дней назад.

   – У меня просто слов нет, – потрясенно произнесла Даша. – Надо было тебе сразу рассказать обо всем маме с бабушкой и пожаловаться на Черепанова губернатору. Ведь это, черт побери, уже не невинные шалости!

   Александра тяжко вздохнула.

   – Что теперь жалеть? Обо мне и Сурине и так уже сочиняют небылицы, а после огласки той истории я даже не представляю, что начнется. Наши кумушки возненавидели меня за внимание Сурина. О, хоть бы поскорее приехал дядюшка! Если я понравлюсь ему и он позовет меня в Петербург, я не останусь здесь ни одного лишнего дня.

   – И правильно, – закивала Даша. – Тем более что я тоже скоро окажусь в Питере. Это просто чудесно, что мы будем там вместе, что нам не придется разлучаться! – она обняла подругу за плечи и поцеловала.

ГЛАВА 10

Приехав в Дубровицы, подружки посидели немного в гостиной и заспешили в парк. Ракитин ожидал их в условленном месте: он бывал у Бахметьевых и знал планировку усадьбы. Не желая мешать влюбленным, Александра оставила их одних и пошла гулять.

   Идя берегом озера, она оказалась в том уголке парка, где когда-то стоял музыкальный павильон. Ей тотчас вспомнился розыгрыш Сурина и то, что последовало за ним.

   «Вы больше не грустите и не ощущаете себя несчастной, как несколько минут назад»…

   Александра вздохнула и поморщилась. О, конечно, Сурин прекрасно догадался, что их дела обстоят, мягко говоря, не блестяще. Держи – не держи фасон, а от проницательного взгляда дельца, знающего цену вещам, ничего не укроется. Можно не сомневаться, что Сурину хватило короткой прогулки по парку, чтобы все понять. Какое унижение, о боже! Они, его бывшие хозяева, теперь выглядят перед ним бедняками. А он, ее бывший крепостной, теперь держится с ней не просто на равных, а с оттенком обидного покровительства.

   «Нет, это неправда, – словно раздался над ее ухом чей-то укоряющий голос. – Зачем ты выискиваешь в нем то, чего нет? Может, в его тоне и сквозит покровительство, но оно совсем не обидное. Просто… он гораздо старше и опытней! И он с удивительной деликатностью старается не задевать твое самолюбие. Чего, к сожалению, не скажешь о тебе самой»…

   Взявшись за щеки, Александра с изумлением обнаружила, что они горячие. Как нелепо и странно – краснеть, когда ты одна! Или… ей неловко и совестно перед самой собой? Но почему и за что?!

   «Потому что я жестоко обидела его тогда, – неохотно призналась она себе. – Сказала напрямик, что он для меня – никто, что я вижу в нем не мужчину, а своего бывшего крепостного, к которому стыдно даже проявлять интерес».

   Конечно, ему было обидно. Но сегодня, когда они встретились в городском саду, он держался так, будто ничего не случилось. И он явно обрадовался их встрече, это было видно по его глазам!

   И не только он. Незачем лгать себе: она тоже обрадовалась. А попутно ощутила смущение и тревогу: а ну как он сейчас холодно поздоровается и с каменным лицом проследует мимо? Но он не повел себя так…

   Вспомнив, что на послезавтрашнем балу ей предстоит танцевать с ним, Александра невольно улыбнулась, а затем нахмурилась. И чего она не отдала ему еще и мазурку? Как это недостойно – бояться злых языков ограниченных провинциальных сплетников! Да пусть сколько угодно судачат – нужно быть выше и не принимать к сердцу.

   Александра настолько ушла в свои мысли, что не услышала, как ее зовет Даша. Только когда подруга подошла совсем близко, она встрепенулась и обратила на нее внимание.

   – О чем ты так замечталась, chere amie? – весело спросила Даша. – Вспоминаешь подробности сегодняшней встречи с Суриным?

   – Какой вздор! – запальчиво возразила Александра. – Да больно мне это нужно!

   Даша задорно рассмеялась:

   – Даже спрашивать незачем: твоя горячность все мне сказала!

   – Костя уехал? – поспешила сменить тему Александра.

   – Как видишь, – вздохнула Даша. – И мне пора ехать, чтобы успеть к обеду домой. Я бы осталась, но maman, чего доброго, не поверит, что я была у тебя.

   – Поверит, когда увидит, что ты возвращаешься в моем экипаже, – улыбнулась Саша. – Не тревожься, все будет хорошо!

   После обеда Софья Аркадьевна пошла в свою комнату, чтобы немного вздремнуть, а Александра с маменькой уселись на террасе пить кофе.

   – Расскажи мне о матери Сурина, – попросила Саша.

   – О матери Сурина? – с замешательством повторила Любовь Даниловна. – Но… я почти не помню ее! Когда я приехала сюда, она еще служила горничной в доме, но вскоре умерла.

   – От чего?

   – Была в наших краях эпидемия. Я не помню подробностей, ведь прошло двадцать лет. Тогда много людей умерло. Мы с твоим отцом, бабушкой и тобой провели это время в Смоленске. Помню, был карантин, и в город никого не пускали... Потом мы вернулись в имение, и я узнала, что несколько наших дворовых скончались. Среди них – и горничная Танюша, мать Сурина. Точнее, тогда он еще был не Суриным, а крепостным мальчиком Сережей.

   – А с кем он жил после смерти матери?

   – С дедом. Его дед служил у нас конторщиком. Он был умный и толковый мужик, Сергей от него научился грамоте и конторскому делу.

   – Вот как? – задумчиво протянула Александра. – А братьев и сестер у Сергея не было?

   – Нет. Ведь его мать не выходила замуж.

   – Как? Почему?

   Любовь Даниловна на минуту замялась.

   – Видишь ли… Крепостных девушек брали с юного возраста в барский дом, и они оставались там на долгие годы. Барыни привыкали к служанкам, и им не хотелось менять их. А замужняя служанка – это ведь плохая служанка. Будет постоянно ходить на сносях и думать не о господах, а о муже и детях.

   – По-моему, это ужасно – запрещать женщине иметь семью.

   – Сложно сказать, что хуже – быть дворовой прислугой или женой крестьянина. Ведь женам крестьян тоже приходилось несладко… да и сейчас для них ничего не изменилось! А женщины, взятые в барский дом, не надрывались на тяжелой работе, их не избивали мужья и не унижали свекрови. Конечно, барыни тоже могли обидеть, но… тут куда не кинь, везде получается клин, как говорится в пословице.

   – Да, это верно, – кивнула Александра. – Но как забеременела эта Татьяна, мать Сергея? Ее… совратил кто-то из дедушкиных знакомых? Или не совратил, а попросту изнасиловал?

   Любовь Даниловна вспыхнула:

   – Помилуй, дорогая, что за нескромные вопросы! И я же ничего не знаю: ведь это случилось за десять лет до того, как я обвенчалась с твоим отцом… Да, кто-то из приятелей дедушки, гостивших в Дубровицах. Тот самый дворянин Сурин, фамилию которого носит сейчас Сергей.

   – Мерзко поступил этот Сурин, что и говорить, – осуждающе заметила Саша. – Но раз он все-таки признал сына, то он не совсем конченый человек. А он жив сейчас или нет?

   – Кажется, нет. По слухам, он и признал сына от крепостной только потому, что был уже при смерти и хотел искупить грех ветреной молодости. Так что Сергею здесь крупно повезло. Правда, говорят, что отец ему ничего не оставил, потому что к моменту их знакомства успел разориться. Так что свое богатство Сергей Николаевич нажил сам, собственными трудами.

   – Он разыскал отца уже после отмены крепостного права, да? А тот даже не интересовался судьбой крепостной девушки, которую совратил?

   Любовь Даниловна философски вздохнула и развела руками.

   – Да, не интересовался. Но не стоит судить его строго! Мужчины нередко совершают такие неблаговидные поступки. Сколько известно случаев, когда совращают девушек из благородных семей, а потом бросают на произвол судьбы. А тут – крепостная девка, позабавился и забыл… Твой отец, конечно, не был на такое способен, – поспешно прибавила она. – Он не изменял мне, ни с дворянками, ни с крепостными. Жаль, что твой дедушка умер, так и не узнав зятя. Он бы непременно оценил его по достоинству, если бы они общались, но увы!

   – Как это гадко и глупо – невзлюбить избранника дочери только за то, что он не принадлежит к знатной аристократии!

   Любовь Даниловна грустно вздохнула.

   – Мой отец хотел, чтобы я вышла за немолодого, но безумно богатого князя. А я вдруг взяла и влюбилась в провинциального молодого помещика. Отец пришел в ярость, узнав, что его планы рушатся, он запретил мне видеть Ивана и выходить из дома. И тогда я решилась бежать и венчаться тайно. И я никогда, никогда не пожалела об этом! Одиннадцать лет мы с Ванечкой прожили душа в душу. И у меня есть такая чудесная доченька, – она обняла Сашу и поцеловала.

   – Все-таки ужасно досадно, что дедушка не успел помириться с тобой, – заметила Александра. – Выдели он тебе приданое, вы жили бы гораздо богаче. И, может быть, вам бы не пришлось жить в провинции.

   – Я не жалею, что променяла Петербург на провинцию, – сказала Любовь Даниловна. – Мне не было здесь ни плохо, ни скучно, пока был жив муж. Потом, конечно, все изменилось. А после отмены крепостного права наша жизнь и вовсе пошла под уклон. Другие как-то сумели приспособиться к новым условиям, а мы… – она обреченно махнула рукой.

   – Не одни мы такие, мама, – заметила Александра. – Все наши соседи стали жить беднее и хуже.

   – Это так, но… какое мне дело до других? Меня заботит только твоя судьба. А надежды на ее благополучное устройство, как я уже говорила, мало. Ведь ты у меня такая… С твоими запросами трудно быть счастливой, став женой небогатого чиновника или помещика.

   – Не так важно, будет ли мой муж богачом, – возразила Саша. – Главное, чтобы я могла любить и глубоко уважать его.

   Любовь Даниловна поднялась с плетеного кресла и в волнении прошлась по террасе.

   – Любить и уважать, – задумчиво повторила она. – Что ж, это, конечно, правильно. Но… Если для тебя это важно, почему ты тогда так плохо отнеслась к Сурину?

   – Мама! – Александра посмотрела на нее с упреком. – Да что же это такое, опять ты за свое!

   – Но ведь ты сама завела разговор о нем, – напомнила Любовь Даниловна. – Нет, в самом деле, почему же его нельзя уважать и любить? Вот, скажи мне, пожалуйста, почему?

   – Но… мы почти не знаем этого человека!

   – Так кто нам мешает узнать?

   Александра натянуто рассмеялась и тоже поднялась с кресла.

   – Ты неисправима. Вот, дался же тебе этот Сурин с его миллионами!

   – Да ведь он и без миллионов хорош. Разве нет? А что из холопов, так это, как говорится, было давно и неправда.

   – Беда в том, что он из наших холопов, мама. И когда-то он нам прислуживал.

   – Зато теперь никому не прислуживает, – парировала Любовь Даниловна. – А только ему все прислуживают и перед ним все заискивают и лебезят. – Она помолчала, внушительно глядя на дочь. – Важно не то, кем ты был когда-то, а кто ты сейчас. Подумай об этом на досуге, ma chere, – с этими словами Любовь Даниловна ушла в дом.

   Озадаченно посмотрев ей вслед, Александра спустилась с террасы и снова направилась к озеру. Какое-то непонятное чувство владело ее душой. И вскоре она поняла, что это – тоска.

   «И чего мы сидим здесь, когда в городе сейчас весело? – с досадой подумала она. – Бал только послезавтра. Это значит, еще целые сутки скучать и искать занятия, между тем как в городе они сами отыщутся».

   Ах да. Ведь они же сидят в имении из-за Сурина! Чтобы не встречаться с ним и как-нибудь не поставить себя в неловкое положение.

   «И потом, ведь наша цель – получше узнать друг друга»…

   Он мог быть сейчас здесь. Если бы она тогда повела себя по-другому. Приезжал бы к ним, развлекал. И пусть его шутки плебейские, а манеры отдают дурным тоном, зато с ним так интересно и весело!

   Не в силах больше думать о Сурине, Александра вернулась в дом, чтобы хоть чем-то заняться и отвлечься.

   На другое утро Александра встала пораньше и велела седлать для себя лошадь. Вечером они с матерью собирались в город, где думали задержаться на несколько деньков, и ей хотелось покататься перед отъездом по любимым местам. К тому же погода могла в любой день испортиться: как-никак, наступил самый конец августа.

   Выехав за пределы усадьбы, Александра остановилась. А затем, повинуясь неясному побуждению, направила лошадь туда, где недавно повстречалась с Суриным. Доехала до той самой поляны. И застыла на месте, не веря своим глазам: перед ней находится Сурин собственной персоной! От нахлынувшего волнения мысли Александры смешались, а чувства… Она не могла их понять, но, во всяком случае, они не имели ничего общего с досадой или недовольством.

   – Сергей Николаевич! – воскликнула она изумленно. – Это невероятно. Да как вы оказались здесь снова?!

   Он приветливо улыбнулся и развел руками.

   – Да вот… Выдалось свободное утро, и решил еще разок повидать родные места.

   – Наверное, вам хотелось побыть в одиночестве, а я помешала? – деликатно спросила Александра.

   – Вовсе нет, – он глянул на нее чуть лукаво. – Напротив, вдвоем веселее. Если, конечно, вы тоже так считаете, и наша встреча не кажется вам неприятной.

   – Ну что вы, – возразила Саша. – Напротив…

   Окончательно потерявшись, она вспыхнула и опустила глаза.

   – Поедем со мной до Староселья? – неожиданно предложил Сурин. – Хочу опять навестить матушкину могилу и заглянуть в церковь.

   – Да, – Александра кинула, обрадовавшись, что неловкое положение нарушено. – Поедем, я как раз сама собиралась прокатиться в ту сторону! А потом… Может, заедете к нам завтракать?

   – Не думаю, что вашей бабушке придется по душе мой визит, – усмехнулся он. – Так что лучше не стоит. Да и не хочется мне никого видеть, кроме вас.

   Александра отвернулась, пряча глуповато-довольную улыбку, которая помимо воли просилась на лицо.

   – Хорошо, тогда будем просто кататься.

   – Кстати, – заговорил Сурин, когда они выбрались на дорогу. – Александра, а ведь это опасно – вот так разъезжать в одиночестве. Мало ли какой негодяй повстречается, как тот Черепанов, или дикие звери…

   – Диких зверей в нашей округе не водится, – возразила девушка. – На той стороне Днепра они есть, но туда я как раз и не езжу. А что до негодяев… Не было их тут никогда, вот я и не боялась.

   – У вас есть какое-нибудь оружие? Хоть дамский пистолет?

   – Да. И стрелять я немного умею, меня научил муж нашей соседки, отставной офицер. Да, вы правы! Надо хоть пистолет брать с собой.

   Сурин покачал головой.

   – Лучше кого-то из слуг – так будет гораздо надежней. Но что это я взялся давать вам непрошеные советы? – спохватился он. – Когда хочешь, рассердитесь, и на том наша прогулка закончится.

   – Не рассержусь, – улыбнулась Саша. – Ведь ваши советы разумные. Только не повторяйте их в присутствии маменьки! Она и так неохотно отпускает меня кататься одну, а тогда наверняка не отпустит.

   Она рассмеялась, потом посмотрела на Сурина с задорным вызовом.

   – Дорогу на Староселье можно срезать через этот луг. Хотите поскачем наперегонки?

   – Нет, – возразил он с озорной улыбкой. – Я заранее уверен, что проиграю. Я неважный наездник, Александра. В юности меня никто не учил кататься верхом, а в зрелом возрасте мне было недосуг этому учиться.

   Александра на мгновение опешила.

   – Как это странно – слышать от вас такие признания! Мне казалось, что вы должны все уметь делать лучше других.

   Сурин неловко откашлялся:

   – Милая Александра, вы слишком лестного мнения обо мне. Я умею лишь наживать деньги лучше других, а во многих остальных вещах я полный профан. Например, я так и не выучил французского языка и, когда светские дамы заговаривают со мной по-французски, чувствую себя полным дураком.

   – Это, конечно, плохо, – иронично отозвалась она. – Но не думаю, что утонченные дамы осудят вас. Будь вы небогат – другое дело, но богачам все прощается. У богатых женихов не бывает серьезных недостатков, лишь «маленькие извинительные слабости».

   Сурин посмотрел на нее с восхищением:

   – Александра, вы прелесть! Да, вы попали в точку. И, пожалуй, вы – единственная светская дама, которая не желает быть ко мне снисходительной. Но, раз уж вы сегодня настроены дружелюбно… Можно мне набраться нахальства и попросить мазурку вдобавок к кадрили и вальсу? Ей-богу, как представлю, что придется танцевать ее с кем-то другим, так не хочется ехать на этот дурацкий бал.

   Александра напустила на себя строгий вид:

   – Сергей Николаевич! Но вы же сами должны понимать, что просите невозможного.

   – Значит, нет? – огорченно промолвил он.

   – Значит… да! – ответила Александра