Ночи графини Алуан. Елизавета Михайлова

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1. Первая брачная ночь
• ГЛАВА 2. Старый развратный сатир
• ГЛАВА 3. Леди Годива
• ГЛАВА 4. Земляничная поляна
• ГЛАВА 5. Любовные признания
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Елена Лайенс благовоспитанна, умна и красива, но, увы, она бесприданница. Поэтому, когда богатый и высокопоставленный граф Рихард Алуан делает ей предложение, семья девушки настаивает, чтобы Елена согласилась, несмотря на то, что будущий супруг немолод, имеет увечье и, возможно, повинен в смерти трех предыдущих жен…

ГЛАВА 1. Первая брачная ночь

Статная белокурая красавица стояла у приоткрытых дверей и прислушивалась к оживленной беседе, что вели в тот вечер в гостиной батюшка с матушкой. Родители не то чтобы ссорились. Спорили, пожалуй. Что было чем-то почти немыслимым для леди Лайенс, всегда во всем поддерживающей супруга, во всем с ним согласной. Но сейчас она спорила с мужем. И отступать не собиралась. А причина была в ней, Елене, их дочери. Рисковавшей стать тем, что называют в обществе «старая дева». Не сказать, чтобы подобное будущее пугало Елену. Напротив, она уже свыклась со своим положением и не хотела ничего менять. Но родителей это категорически не устраивало. Вот только каждый по-своему видел решение проблемы.

   Завидной невестой Елена не была. Во-первых, ей минуло уже двадцать шесть. Слишком солидный возраст для новобрачной. Но это еще полбеды. Богатого приданого будущему мужу она тоже принести не могла: ни земель, ни домов, ни денег. Только свои красоту, ум и благовоспитанность. Но это мало кого интересовало. Будь она хотя бы помоложе, возможно, и нашлись бы охотники, но увы, не сейчас.

   Всё отрочество Елены прошло в предсвадебной суматохе. Четыре старшие сестры — не шутка. Ей было восемь, когда выходила замуж счастливая Анна, четырнадцать, когда под венец шла заплаканная Ирина. Зато уже за барона. Дела у семьи шли всё лучше и лучше, приданое, которое давали за очередной невестой, становилось всё соблазнительнее, и потому каждый новый брак был удачнее предыдущего. И вот через два-три, максимум — четыре года невестой предстояло стать уже самой Елене. Родители в глубине души надеялись, что младшенькой повезет еще больше, чем старшим дочкам. Напрасные чаяния.

   У отца расстроилось здоровье, и он был вынужден оставить службу. Врачи настоятельно рекомендовали перебраться из столицы в загородное поместье. Вроде бы, помогло, приступы удушья стали случаться реже, а потом и вовсе сошли на нет. Но беда не приходит одна. В имении произошел опустошительный пожар. Никто, к счастью, не погиб, но помогая жене и дочери выбраться из горящего дома, сам господин Лайенс получил серьезные ожоги. Выздоровление было долгим и тяжелым.

   Чудом уцелел лишь один гостевой флигель, там и обосновались. В пожаре пропало немало ценностей, а последовавшие неурожайные годы лишь усугубили финансовое положение Лайенсов. Словом, семья оказалась на грани разорения. Чтобы свести концы с концами, пришлось даже продать столичный дом.

   Что до Елены, то сначала не хотели выдавать ее замуж абы за кого, а потом на бесприданницу уже никто не обращал внимания. Да и в поместье еще одни руки были не лишними: в самые тяжелые годы семейство могло позволить себе не больше пары служанок. Тут уж не до светских раутов и балов. Да и всё равно на наряды денег не хватало, а поездка в столицу герцогства казалась непозволительной роскошью. Елена смиренно и безропотно сносила все лишения, помогала родителям, чем могла, не задумываясь о собственном будущем.

   Но время шло. Отец, к счастью, поправился. Дела уже находились не в столь плачевном состоянии. С долгами потихоньку расплачивались. Теперь можно было подумать о том, чтобы пристроить младшую дочку. Да вот незадача, она уже давно вышла из возраста невест. И все-таки родители не теряли надежды.

   — Что за блажь? Зачем ехать в столицу? Я уже сговорился с шевалье Сартом. На Троицу он сделает предложение, к Рождеству они обвенчаются.

   — Но Елена может рассчитывать на лучшую партию, — настаивала леди Лайенс. — В столице больший выбор женихов.

   — Какой выбор? О чем вы, дорогая? Никто на нее даже не взглянет. И старовата, и приданое курам на смех. Бесполезная трата времени и денег.

   — Мы должны использовать все возможности. И так упущено столько времени. Мы просто обязаны сделать это ради нашей дочери!

   — Не вижу смысла, — господин Лайенс был настроен скептически.

   — Даже если никто не обратит на нее внимания, хотя как можно не заметить такую красавицу, но даже если и так, было бы жестоко запереть ее на веки вечные в деревне и лишить возможности хотя бы раз в жизни блистать на балу, танцевать в герцогском дворце. Это же будут воспоминания на всю жизнь! — матушка сдаваться не собиралась.

   — Только ненужные сожаления о несбыточном.

   — Кто знает. Но как бы там ни было, у нас есть приглашение. Если бы вы знали, дорогой, чего мне стоило его достать…

   — Вы провернули всё за моей спиной! — не очень убедительно возмутился Артур Лайенс.

   — Вы не позволили бы мне действовать в открытую, а речь идет о благополучии моей девочки!

   — Богатый и знатный муж еще не залог счастья. Неужели пример Ирины вас ничему не научил?

   — Ирина сама виновата. Барон — вполне разумный и порядочный человек. Немного ласки и он бы души в ней не чаял. А вместо этого она дичится и строит из себя вечную жертву.

   — Как вы можете! Сначала сами воспитываете дочерей в строгости и неведении, а потом говорите про ласку!

   — Скромность и холодность — это не одно и то же, — парировала мать Елены. — Однако речь о другом. У нас приглашение на руках. Мы не можем не поехать.

   — Никто даже не заметит, что Лайенсы отсутствуют.

   — Но платье уже сшито…

   — Вы взяли в долг без моего на то разрешения!

   — У меня не было выбора…

   — Вы ведь всё равно будете настаивать, верно?

   — Разумеется.

   В итоге отец сдался. А это значит, что они поедут на бал в столицу.

   И тревожно, и радостно на душе. Что там будет?

   Жених… Ох!.. Шевалье Сарт в этой роли однозначно пугал меньше, про него она хотя бы что-то слышала от знакомых. Говорят, неплохой человек, очень хозяйственный, основательный, строгих нравов. Наружности средней, в меру приятной, возраст — около тридцати пяти. Может, и не надо никого другого?

   Матушка убеждала Елену не забивать голову всякой ерундой. Просто радоваться, веселиться, танцевать. Словно предчувствовала, что это единственная и последняя такая возможность в жизни дочери. А женихи… Повезет, значит, повезет. Не повезет, значит, не судьба. Не стоит чересчур переживать по этому поводу. Как предначертано свыше, так оно и будет.

   Снаружи герцогский дворец поразил Елену своими размерами, внутри — ошеломил своей роскошью: массивные колонны, высокие потолки, богато украшенные лепниной и картинами, великолепные ковры, люстры, мрамор, золото и свечи-свечи-свечи, море свечей… Как красиво! Будто в сказку попала!

   Елена старалась держать себя в руках и не выдать своих чувств, своего волнения, но матушка-то всё видела: и блеск в глазах, и стиснутые пальцы, и легкую рассеянность.

   Первый настоящий бал дебютанток в жизни! В двадцать шесть — смешно сказать. И все-таки. Когда-то она так мечтала об этом дне, так ждала его… Потом пришлось отодвинуть на неопределенный срок свои надежды, а потом и вовсе похоронить их. И как-то всё позабылось, и уже не хотелось, и Елена даже не завидовала тем, кому повезло больше и кто блистал на этих балах. И казалось, сейчас ее не должна трогать вся эта мишура, и сердце должно биться ровно, но нет… Она волнуется, переживает, чего-то ждет необыкновенного, чудесного, сильного, яркого. Ох, всё пустое… Но вдруг…

   Воздух непривычно холодит обнаженные плечи, грудь в декольте. Какой смелый наряд! Но матушка уверяет, что бальное платье и должно быть таким и ее-то еще вполне скромное. Прикрыться бы, но не поймут, засмеют. Что ж, надо расправить плечи, вскинуть голову, улыбнуться… Воздух холодит, а бесцеремонные взгляды, мужские и женские, — как огонь. Осматривают, оценивают, переговариваются. Да уж, явление самой младшей из сестер Лайенс произвело фурор. Матушка довольна. А она сама? Ей всё странно и ново. Но не думать, не думать об этом!

   Наконец главный распорядитель церемонии трижды ударил жезлом о пол и в воцарившейся тишине громким важным голосом объявил герцогскую чету. Все замерли в ожидании. Оно было недолгим. Распахнулась высокая дверь, и в зал вступили герцог Максимилиан, герцогиня Шарлотта, наследник Эрнест и их ближайшие родственники. Как все они горды и прекрасны! Какая стать, какое величие! Белый мундир герцога, платье герцогини из золотой парчи, ее сверкающая диадема…

   Вот только не надо так жадно их рассматривать! Это неприлично. Елена скромно опускает глаза, делает книксен.

   Супруги сели в роскошные кресла, больше похожие на троны, началась церемония приветствия и представления. У каждого семейства была своя очередь, и по мере того как приближалась очередь Лайенсов, Елена начинала всё больше и больше волноваться. Но нет, так не годится! Представление герцогской чете — это очень важный момент. Нужно собраться с духом и держаться достойно. Елене удалось унять трепет.

   Долгожданный миг настал. Отец склонился в поклоне, Елена с матерью исполнили безупречные реверансы. Названы имена, произнесены положенные этикетом реплики. Герцог Максимилиан скользнул равнодушным взглядом по семейству Лайенсов, сказал дежурные слова и потерял к подданным всякий интерес.

   И это всё?.. Елена была несколько разочарована. Однако герцогиня оказалась любопытнее и многословнее. Она что-то слышала про несчастья, обрушившиеся на достопочтенное семейство, из-за чего младшей их дочери грозила незавидная участь. Шарлотте стало интересно, и она завязала легкую беседу с обеими леди Лайенс. Узнав подробности, герцогиня пожелала удачи, а сама решила в случае чего поспособствовать счастью крошки Елены. Слишком уж она была хороша, чтобы уныло состариться в провинции старой девой или женой какого-нибудь мелкого помещика. Но, может быть, августейшее вмешательство и не потребуется. Едва ли не все взгляды прикованы к белокурой красавице. Будь герцогиня моложе, ее бы это уязвило, но Елена ей годилась в дочери и Шарлотта могла только порадоваться за девушку.

   Как же давно она не танцевала на балу! Радость переполняла молодую леди Лайенс, она просто светилась от счастья. Ее непосредственность, простота и скромность привлекли всеобщее внимание. Ей даже сочувствовали: двадцать шесть и не замужем, а доля старой девы печальна. Но потом прошел слух, что вроде бы шевалье Сарт собирается сделать ей предложение. Что ж, надо сказать, не самый плохой вариант для леди Елены. Шевалье — респектабельный человек, положительный. Правда, не может похвастаться внушительным состоянием и редко выбирается из своего имения в свет. Но не в положении Елены привередничать.

   Однако были и те, кто увидел в Елене возможную жертву. Светские ловеласы пытались вскружить голову прелестной провинциалке, но несмотря на легкую растерянность, она не поддавалась на их провокации и строго следила за тем, чтобы не нарушить этикета и не испортить себе репутацию. Видели в ней и невесту. Кто-то подходил к матери Елены, кто-то — к отцу, вели с ними беседы с явным матримониальными намерениями. Но родителям приходилось вежливо, но искусно переводить разговор в иное русло. Либо потенциальные женихи отличались сомнительным реноме, либо были ничуть не знатнее и не богаче Лайенсов, либо и то, и другое сразу. Тем не менее отцу Елены пришлось-таки признать, что в чем-то его дражайшая супруга оказалась права, а та в свою очередь думала, как бы продлить пребывание семейства в столице еще на несколько недель, потому что, судя по тому, как всё складывалось, им наверняка бы удалось за этот срок найти для дочери подходящего мужа, и точно уж получше пресловутого шевалье Сарта.

   Но судьбу голубоглазой красавицы решили не они.

   — Прелестная девушка, — проговорила наблюдавшая за Еленой герцогиня, обращаясь к супругу. — Она мне сразу понравилась, но сейчас я в восхищении. Как она держится, просто и естественно, как она мила и очаровательна! Так искренне радуется балу… Видно, что душа ее совсем не испорчена, она чиста и невинна, как ребенок.

   — Да, будет жаль, если она выйдет за того дворянина, которому ее прочат в жены, и проведет всю свою жизнь в глухой деревне, — задумчиво произнес Максимилиан. — Или если родители сговорят ее за одного из этих светских мерзавцев, какого-нибудь мота и развратника, что вьются сейчас вокруг.

   — Вроде бы один из ваших министров, виконт Нойманн, был не прочь женится. Приданое его не интересует — сам богат. Возраст тоже не должен смущать — вдовец как-никак. Намекнуть ему? Или поставить перед фактом?

   — У меня есть предложение лучше — Рихард.

   — Вы сошли с ума, Максимилиан! — не скрывала своего изумления герцогиня.

   — Отчего же, дорогая?

   — Как ни хороша Елена Лайенс, наш драгоценный кузен — птица слишком высокого полета для нее.

   — Высокого-невысокого, но он уже устал от отказов, а тут беспроигрышный вариант. И красива, и мила, и отменно воспитана. Но при этом бедная и немолодая. У семьи долги. Согласятся, никуда не денутся. А Рихард, думаю, будет рад. Кстати, сестры этой девицы, помнится, весьма плодовиты. Всё один к одному.

   — Такой мезальянс! — покачала головой герцогиня.

   — Сочувствовать будут ей, не ему.

   — А всё глупая молва! Рихард — чудеснейший человек и не совершал ничего из того, в чем его несправедливо обвиняют. И все-таки вы уверены, что они не откажутся из-за опасений за дочь?

   — Я могу и сам поговорить с отцом девушки, он не посмеет со мной спорить. Но если мне не изменяет память, в прошлом Артур Лайенс служил в министерстве внутренних дел и имел дело с документами, в которых шла речь про тот несчастный случай с Эммой. Словом, у него не должно быть предубеждений к нашему дорогому кузену на этой почве.

   — Поставьте хотя бы в известность Рихарда!

   — Этим займетесь вы, дорогая, а я побеседую с господином Лайенсом.

   — Нет, нет, Рихард должен узнать это от вас.

   — Что ж, пожалуй, вы правы, дорогая, — и с этими словами Максимилиан велел слуге позвать кузена.

   Скоропалительность решения герцога несколько удивила Шарлотту, но с другой стороны, она радовалась за двоюродного брата мужа, трижды вдового графа Рихарда Алуана, которому августейший родственник нашел такую славную невесту.

   Несмотря на все свои многочисленные достоинства, граф испытывал определенные сложности на матримониальном поприще. Уже давно все потенциальные жены и их родители едва ли не разбегались, только заслышав имя Рихарда Алуана. Причин тому имелось предостаточно. Граф был немолод и к своим пятидесяти годам успел похоронить уже трех жен, и слухи по этому поводу ходили весьма разноречивые. Сам он тоже не блистал красотой и статью: на лице красовался шрам от ранения, полученного много лет назад в военном походе, там же он повредил ногу, из-за чего довольно заметно прихрамывал. Рихард был знатен, богат, влиятелен, но внешность, возраст, подозрения насчет судьбы покойных жен ставили крест на его брачных планах, хотя сам он не отказался бы жениться снова и обзавестись наконец-то законным наследником. Зная обо всем этом, герцог Максимилиан старался по мере возможностей помогать кузену. И увидев на балу Елену Лайенс, бесприданницу, которая в силу возраста уже практически потеряла всякую надежду благополучно выйти замуж, но при этом была восхитительно красивой и ладной и отличалась добродетельным нравом, а сестры ее исправно рожали своим мужьям детей, герцог решил, что вот она, идеальная кандидатура для невезучего родственника.

   — Догадайся, о чем я хочу поговорить с тобой, Рихард, — с интригующей улыбкой поинтересовался герцог Максимилиан у своего кузена, когда тот подошел.

   — Не имею ни малейшего понятия, Макс, но догадайся, о чем или вернее о ком я сейчас думаю, — отплатил ему той же монетой граф Алуан.

   Герцог проследил за его взглядом, устремленным на танцующих дам и кавалеров, и произнес торжествующе:

   — О малышке Лайенс!

   — Это было не сложно, правда? О ней судачит, наверно, весь дворец.

   — Она прелестна.

   — О да! Знаешь, ее появление было подобно дуновению свежего ветра.

   — Да ты поэт, Рихард!

   — Нет, я серьезно! Даже я, старый разочарованный циник, почувствовал прилив энергии, юношеский восторг, желание совершать безумства…

   Герцог хмыкнул, а потом сказал:

   — Тогда ты точно тот, кто мне нужен.

   — Сколько можно говорить загадками, Макс? Выкладывай уже!

   — А не жениться ли тебе на ней?

   — Да ты сошел с ума!

   — А кто хотел совершать безумства?

   — А девушка-то в чем провинилась? Зачем ей старый хромой муж?

   — Знаешь, Рихард, я должен заботиться о благополучии своих подданных. И у меня есть серьезные опасения, что малышке Лайенс, несмотря на все ее неоспоримые достоинства, будет сложно найти достойного мужа. Все-таки многие смотрят на приданое и возраст, а те, кто не смотрят, большого доверия не вызывают. А мы с Шарлоттой хотим, чтобы девушка попала в хорошие, надежные руки. Но у меня есть еще один подданный, который всё никак не может обрести семейного счастья и произвести на свет наследника. Да, этот подданный ты, дорогой мой. Так вот, мы настоятельно рекомендуем тебе, Рихард, взвесить все за и против, увидеть, что «за» в подавляющем большинстве, и попросить у Артура Лайенса руки его дочери. Раз уж она заставила тебя говорить стихами…

   — Да какими стихами… — неубедительно возмутился Рихард, уже по-другому глядя на радостную Елену в круговерти бала.

   — Как бы то ни было, такова наша герцогская воля! — тоном, не терпящим возражений, произнес Максимилиан. — Поспеши. Ее отец с трудом отбивается от сомнительных женишков.

   Артур Лайенс весьма удивился, увидев перед собой графа Алуана. А выслушав его речь — тем более. Понимая, что таким кандидатам не отказывают, тем не менее попросил немного времени на раздумья. Граф не возражал. Господин Лайенс решил тут же посоветоваться с супругой. Та не могла скрыть своего потрясения, но первым ее порывом было все-таки согласиться и принять неожиданное брачное предложение. Дочь их станет графиней, родственницей самого герцога, будет жить в довольстве и богатстве, а сами они наконец-то расплатятся с многочисленными и внушительными долгами. Невероятная удача! Потом уже, конечно, сомнения одолели славную женщину, но она старалась не подавать и виду. Леди Лайенс уже неоднократно убеждалась, что первое впечатление и первое решение самые верные, а излишние самокопания до добра не доводят.

   Елене известие сообщили после бала, в гостинице, где остановилась семья.

   — Дочь моя, у меня к тебе очень важный разговор.

   — Я слушаю вас, батюшка.

   Елена уже свыклась с мыслью, что выйдет замуж за шевалье Сарта, даже начала думать о том, как станет обустраивать быт в далеком поместье, а тут отец сообщает ей такую поистине ошеломляющую новость. Граф Алуан, герцогский кузен, просит ее руки… Но зачем ему она, бесприданница? Впрочем, кое-какие слухи доходили и до Елены в ее глухой провинции, и потому девушка понимала, что никто, кроме великовозрастной бесприданницы, не согласился бы стать женой графа. Старый, хромой, урод, возможно, душегуб. С первыми тремя недостатками можно было примириться, но последнее… Однако отец уверял:

   — Это не более чем слухи. Первая графа жена умерла от воспаления легких, вторая родами, а третья неудачно упала с лошади на охоте. Я лично, когда еще служил в ведомстве, читал материалы проверок по последнему случаю. Граф не преступник, поверь мне.

   А что ей еще оставалось, коли всё уже решено?

   — Дочь моя, — заговорила мать, — мы, женщины, не вольны выбирать свою судьбу. Однако лучшего жениха тебе всё равно было бы не сыскать. Поблагодари отца за прекрасную партию.

   Поблагодарила. Но пилюлю ей все-таки решили подсластить:

   — Мы заберем тебя домой, если граф станет плохо с тобой обращаться.

   Хотелось верить, но как-то не получалось. «Заберем домой…» О, это был бы грандиозный скандал. И ладно бы будущий муж был простым дворянином, вроде шевалье Сарта, но речь шла о ближайшем родственнике самого герцога. Нет, никуда ее не заберут, как бы ужасно граф себя ни вел. Это против обычаев их страны, против религиозных предписаний.

   — Я поняла, батюшка, матушка.

   С тяжелым сердцем Елена легла спать. Она пыталась припомнить, как выглядит граф, но к своему стыду, не смогла — на балу она совсем не обратила внимания на своего будущего жениха. Но откуда ж ей было знать?! И правда ли, что он так ужасен, как говорят люди? Хотелось верить, что молва ошибалась.

   С помолвкой тянуть не стали. Буквально через неделю (впрочем, всё согласно предварительной договоренности) граф Алуан приехал в поместье Лайенсов, чтобы лично попросить руки Елены.

   Все дни между возвращением семейства Лайенсов домой и визитом к ним графа Рихарда Алуана прошли в какой-то немыслимой суете, кутерьме. Дом спешно приводился в порядок, ремонтировался, отмывался. Будущей невесте шили наряд для помолвки, вернее, перешивали для этой цели одно из платьев, которое носила еще сама леди Лайенс в молодости. Пришлось снова брать деньги в долг и нанимать работников и работниц, потому что без посторонней помощи справиться бы не удалось. Но в день помолвки госпожа Лайенс могла гордиться собой: дом сиял, а Елена была чудо как хороша. К счастью для девушки, из-за всей этой подготовки, в которой она принимала самое активное участие, у нее совсем не было времени думать о своей незавидной судьбе — к ночи она уставала так, что просто валилась с ног и тут же засыпала, а утром поднималась вместе с зарей. Расстраиваться и переживать было некогда.

   Волнение настигло Елену в день помолвки. С замиранием сердца девушка ждала встречи с будущим мужем. Пока никто не видел, беспокойно мерила комнату шагами, кусала губы и нервно сжимала руки. Но вот дворецкий объявил графа Рихарда Алуана, и теперь надлежало выйти в гостиную, приняв, разумеется, самый невозмутимый вид. Елена смогла. Она смогла даже улыбнуться этому человеку.

   Впрочем, граф оказался не так страшен на лицо, как Елена успела себе навоображать. Темные слегка вьющиеся волосы с редкими серебряными прядями, гордый профиль, чуть прищуренные карие глаза, от взгляда которых почему-то становилось спокойнее и теплее на душе. Если бы не шрам на пол-лица, графа вполне можно было бы назвать красивым. Хромал, но несильно, для удобства опирался на трость. На десять лет моложе отца, но бодрее, наверно, на все двадцать, несмотря на увечье. Довольно приветливый. Улыбнулся, проговорил какие-то дежурные комплименты — Елена даже не вдумывалась в их смысл, лишь отметила про себя приятный тембр голоса. А потом вдруг граф сделал предложение, просто, без каких-либо околичностей и витиеватостей:

   — Елена, я хотел бы, чтобы вы стали моей женой. Согласны ли вы?

   Поскольку всё было уже решено, Елена не осмелилась перечить родительской и герцогской воле, мужественно сказала «Да» и позволила надеть себе на палец кольцо. Золотое с бриллиантом. Очень красивое.

   Будущие супруги обменялись малозначащими репликами о погоде, а потом мужчины уединились, чтобы обсудить подробности брачного договора. На обед граф не остался, предпочел уехать к себе.

   Свадьба была назначена через месяц, в столице герцогства, все расходы брал на себя жених. Родители невесты казались довольными. Обычно свадьбы не игрались так быстро, но граф настаивал, очевидно, опасаясь, что птичка может упорхнуть, то есть невеста — взбрыкнуть. И если с любым другим дворянином господин Лайенс поспорил бы насчет сроков и некоторых других моментов, то с кузеном герцога он не решился.

   Чем ближе становился судьбоносный день, тем неспокойнее делалось на душе у Елены, но она старалась держаться. Очень хотелось посекретничать с сестрами, но увы, Мария была за пределами герцогства и никак не успевала приехать на свадьбу. Ирина должна была родить в самое ближайшее время и тоже вряд ли бы смогла присутствовать на церемонии. Анна и София собирались приехать в столицу герцогства лишь накануне бракосочетания. Жаль… Елена хотела поспрашивать кое-чего у старших и более опытных сестер. Больно уж один момент ее тревожил. В письме такого не напишешь. Только шепотом, заперевшись в спальне и краснея до самых ушей, решилась бы она задавать подобные вопросы.

   Может быть, Елена и не переживала бы, но она хорошо помнила, как двенадцать лет назад, когда выдавали замуж Ирину, та билась в истерике, отказывалась от еды и рвала на себе подвенечное платье, не желая сочетаться узами брака с бароном Росбертом. А дело было в том, что горничная нашептала ей что-то про первую брачную ночь. Болтливую девицу быстро рассчитали, но с сопротивлением Ирины справиться удалось не сразу.

   Потом всё как-то позабылось. В связи с известными событиями свадьба самой Елены отодвигалась на неопределенный срок, да и дел разных навалилось немало, чтобы еще думать о давнишнем происшествии, одном из многих. Но вот, наконец, это время пришло — время, когда решалась судьба самой Елены. Приближался один из самых ответственных дней в ее жизни. А за днем, как известно, следует ночь… Что-то важное должно случиться в эту ночь, а она ничего не знала.

   Елена пыталась вспомнить всё, что она слышала и читала о брачной жизни, об отношениях мужа и жены, но четкого представления у нее так и не складывалось.

   Священная Книга была сурова: «Если кто возьмет жену, и войдет к ней, и возненавидит ее, и пустит о ней худую молву, и скажет: «я взял сию жену, и вошел к ней, и не нашел у нее девства», и если сказанное будет истинно, и не найдется девства у отроковицы, то отроковицу пусть приведут к дверям дома отца ее, и жители города ее побьют ее камнями до смерти, ибо она сделала срамное дело…»

   Было тревожно. А что если, думала Елена, муж не найдет у нее этого пресловутого «девства» и возненавидит ее? Тем более что она давно уже не отроковица. Камнями, конечно, не побьют — не те сейчас времена. Но она слишком хорошо помнила, как несколько лет назад похожая ситуация произошла в одном из семейств герцогства. Елену, разумеется, не посвящали в подробности. Мама с теткой шептались одни и резко замолкали, стоило девушке появиться на пороге комнаты. Но кое-что все-таки удалось уяснить. Муж не обнаружил у молодой жены пресловутого «девства» и с позором вернул ее родным. Брак аннулировали, бедняжке пришлось уйти в монастырь.

   В монастырь Елене не хотелось. Она, разумеется, была верующей, но все-таки не настолько, чтобы мечтать о монашеском одеянии. Но замужняя жизнь тоже как-то не очень прельщала. А ведь Апостол говорил: «Безбрачным же и вдовам говорю: хорошо им оставаться, как я. Но если не могут воздержаться, пусть вступают в брак; ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться». Елена не вполне понимала, от чего желательно «воздержаться» и что значит «разжигаться», но если до сих пор с ней ничего ужасного не случилось (а ведь она намного старше, чем были сестры, выходя замуж), то, наверно, и впредь не случиться, и она вполне могла бы и дальше вести прежний образ жизни, помогать матери вести хозяйство и вообще всячески скрашивать старость родителей без опасения совершить какой-нибудь грех. Так почему же батюшка и матушка не думают об этом, ведь даже в Послании сказано: «выдающий замуж свою девицу поступает хорошо; а не выдающий поступает лучше». Зачем ей становится женой этого странного человека, который может выгнать ее после первой брачной ночи, если не найдет у нее чего-то. И да, кстати, где он будет это «что-то» искать?..

   Но это еще полбеды. В браке, как известно, рождаются дети. И нередко умирают. После нее мама рожала еще трижды, и все три мальчика умерли еще в младенчестве. Но и молодые матери тоже умирают нередко, Елене это было хорошо известно. Не случайно госпожа Лайенс всякий раз, когда узнавала об очередной беременности кого-то из старших дочерей, шла в церковь, ставила там свечку, истово молилась, потому что случиться могло всё, что угодно. Ни умирать сама, ни хоронить ребеночка Елена не хотела, а потому у нее была еще одна веская причина не выходить замуж. Если бы ее мнением хоть кто-то интересовался!..

   И все-таки она осмелилась однажды завести разговор об этом за семейным обедом, ссылаясь главным образом на религиозные тексты, но, как и следовало ожидать, понимания у родителей не нашла. Елена, возможно, была несведущей в каких-то вещах, но дурочкой она точно не была. Деньги — вот главная причина, почему она должна была выйти замуж за графа Алуана. Ей еще раз подробно обрисовали всю ситуацию и наглядно объяснили, что лучшего варианта быть не может. После смерти родителей поместье будет продано, а вырученную сумму за вычетом долгов (а их более чем предостаточно) поделят поровну между всеми наследницами. Елене негде станет жить, разве что приживалкой у кого-то из старших сестер. Неужели она хотела бы этого, чтобы ее терпели только из милости, быть на вторых ролях, девушкой, а потом и тетушкой на побегушках? А так она будет полновластной хозяйкой в собственном доме, не просто аристократкой средней руки, а графиней, и таким образом окажется вознесена гораздо выше всех своих родственников. Граф богат, у него великолепный дом в столице, прекрасное имение за городом, множество слуг, она ни в чем не будет знать отказа: самые роскошные туалеты, самые дорогие украшения… Любая бы мечтала о подобном!

   Но дело не только в этом. Елена не должна забывать и про свой дочерний долг. Родители тоже заслужили лучшей жизни на старости лет, особенно отец, который спас ее когда-то из пожара.

   Елене стало стыдно своего малодушия и эгоизма. Разумеется, она сделает это ради любимых родителей!

   Всё из-за денег! Если бы не долги, если бы у них был хоть какой-то достаток… Но нет, не в этом дело. Елене всегда внушали, что предназначение женщины — брак и семья, главное в ее жизни — это забота о супруге и детях. «Хорошо известно, что мечта любой добропорядочной девицы — выйти замуж за достойного человека», — было написано в одной очень популярной книге. И все, все вокруг придерживались того же мнения. А как иначе, ведь в отличие от мужчины, женщина не может служить, вести дела, работать, поскольку не обладает нужными знаниями и умениями и просто не приспособлена к этому природой. Простолюдинки, конечно, работали, но им сочувствовали, а вот дворянка никак не могла опуститься до подобного. Ее содержал сначала отец, а потом муж. В глубине души Едена чувствовала какую-то неправильность, несправедливость такого положения дел, но не смогла бы сформулировать это ощущение словами.

   Как бы там ни было, ей всё равно пришлось бы выходить замуж, как и старшим сестрам когда-то. Не за графа Алуана, так за шевалье Сарта или кого-нибудь еще. Невольно мысленно сравнила несостоявшегося жениха и будущего мужа. С шевалье они были немного знакомы, и в его присутствии Елена всегда ощущала спокойствие и уверенность. Совместное будущее виделось предсказуемым, правильным и простым. Граф, напротив, пугал, но в то же время будил любопытство. Он должен был отталкивать, но почему-то на ум приходили его карие глаза, бархатистый голос, теплые руки, и эти воспоминания нельзя было назвать неприятными. Что ж, у нее будет время разобраться, какие впечатления больше соответствуют действительности.

   Итак, брак неизбежен, брак необходим. Надлежало смириться. Но все-таки таинство первой ночи (и всех последующих, впрочем, тоже) очень волновало, беспокоило Елену. Не зная, где и как узнать необходимую информацию, девушка, превозмогая стыд, решила обратиться к матери. Но почему же так неловко и стыдно? Вроде бы это должны быть естественные вещи, ведь не она первая, не она последняя выходит замуж… Но с детства твердили: всё, что происходит между мужчиной и женщиной, греховно, неприлично. И потому ни при каких обстоятельствах не следует оставаться с лицом противоположного пола наедине, без свидетелей, это может безвозвратно скомпрометировать репутацию леди. Когда же сестры, выходя замуж, шли к матушке за советом, на маленькую Елену шикали и стыдили за нездоровое любопытство. Точно так же, обсуждая какую-нибудь скандальную светскую новость, старшие всегда выставляли уже повзрослевшую Елену вон из комнаты, не забывая добавить при этом, что добропорядочной девушке не пристало проявлять интерес к подобным темам. А Елена была послушной дочерью и очень хотела, чтобы ее считали добропорядочной.

   Тем более, что и собственный горький опыт ее уже многому научил: чем-то лучше не интересоваться, чего-то лучше не делать, а с молодыми людьми не стоит общаться без одобрения старших.

   После всего того, что свалилось на Лайенсов, они перестали появляться в свете, и практически единственными представителями их круга, с которыми они продолжали поддерживать отношения, была семья старшей сестры госпожи Лаейнс, благо, жили они по соседству. Там-то, в гостях у тетушки, шестнадцатилетняя Елена познакомилась с молодым учителем музыки своей кузины. Он был очень мил и приятен, но сердце девушки билось ровно. Однако господин Райс влюбился в юную леди Лайенс всерьез и стал заваливать ее любовными посланиями. Довольно бестолковыми на вкус Елены, хотя и красивыми. Она раздиралась между противоречивыми желаниями: ответить юноше на такие пылкие и непосредственные письма, велеть ему больше никогда не писать ей или же вовсе проигнорировать. Но она так и не успела принять решения. Эпистолярные экзерсисы смазливого музыканта попали в руки госпожи Лайенс. Елену строго отчитали и пристыдили, компрометирующие послания сожгли в камине, учителя выставили на улицу. Скандал раздувать не стали, постарались всё побыстрее замять. Со временем эта история забылась, но урок Елена получила хороший на всю последующую жизнь: мужской пол опасен для юных дев, держаться от него следует подальше.

   Но то были дела давно минувших дней. Сейчас же, за неделю до свадьбы, каким бы недобропорядочным ни казался интерес Елены, отступать она не собиралась. Она должна знать! Она имеет право знать, что ее ждет!

   — Матушка, я хотела посоветоваться с вами… спросить у вас… даже не знаю как сказать… что надлежит мне делать… ну… когда мы с супругом…

   Госпожа Лайенс слегка изменилась в лице, отвела взгляд в сторону, помолчала. Потом заговорила, нехотя, каким-то отстраненным тоном, было видно, что ей не очень ловко и приятно обсуждать такие темы и она предпочла бы избежать этой беседы, но материнский долг превыше всего.

   — Вы будете спать в одной комнате, на одной кровати, — сказала она. — Горничная поможет тебе раздеться, принять ванну, облачиться в ночную рубашку. Потом придет муж. Тебе надлежит слушаться его. Он знает, что надо делать. Просто слушайся и всё будет хорошо.

   Вот так, никакой конкретики. Слушайся — и всё.

   Елена не спешила уходить, в волнении она слегка покусывала губы, а руки ее нервно теребили ткань платья.

   — Ну, право слово, милая, — увещевала ее мать. — Твои сестры выходили замуж в семнадцать-восемнадцать лет и то меньше переживали, чем ты в двадцать шесть. Все женщины проходят через это, ни одна еще не умерла, и с тобой всё будет в порядке.

   Утешила, называется. Не умрет она… Великолепно, просто великолепно!..

   — Нечистые дни у тебя закончились, верно, неделю назад?

   Елена кивнула.

   — Вот и славно. Может, и понесешь еще с первой ночи.

   Что-что?

   — Забеременеешь, — уточнила мать.

   Боже милосердный! Еще и это! Хотя зачем еще женятся? Правильно, чтобы обзавестись потомством… Нестерпимо захотелось навеки остаться старой девой и никогда не знать несмертельных треволнений брачной ночи и смертельных опасностей родов. Но увы, семья ждет от нее этой жертвы. И она ее принесет.

   Вернувшись к себе, Елена долго не могла найти себе места, пытаясь осмыслить слова матушки. Значит, она будет в одной ночной рубашке перед мужем? Срам-то какой. Ее с детства приучали, что мужчина не должен видеть ни ее белья, ни обнаженных частей тела, за исключением лица, шеи и кистей рук… Но если погасить лампу и залезть под одеяло, то муж ничего и не увидит. А утром надо просто встать пораньше, до того, как он проснется. Уф, вроде, решение найдено…

   Но спать в одной постели… Это так непривычно делить кровать еще с кем-то. Сможет ли она? Да и зачем это вообще? А если муж случайно заденет ее, а она босоногая и в одной рубашке? Она ж умрет со стыда. Мужские прикосновения допускались только во время танцев да на прогулках под присмотром старших родственниц, но и там руки всегда были в перчатках. Словом, мужчина никогда не касался голой кожи. Но оказавшись в постели, он может случайно коснуться ее руки или ноги своей рукой, ногой… Наверно, надо будет лечь на самый дальний край кровати. Да, так будет лучше всего.

   Но… что, если он не случайно ее коснется, что, если он захочет потрогать ее руку, ногу… грудь?..

   В памяти всплыли картины многолетней давности. Совершенно случайно, проходя как-то раз мимо подсобного помещения, она заглянула туда, привлеченная шумом, и увидела странную сцену. Кучер трогал кухарку везде-везде, гладил руки, плечи, спину, мял грудь, целовал лицо — лоб, нос, щеки, глаза, а в губы едва ли не вгрызался. После ужина батюшка всегда целовал матушку, перед тем как пожелать ей спокойной ночи, но он делал это самыми краешками губ, слегка-слегка ее касаясь. Кучер же, казалось, хотел съесть кухарку, так сильно он впивался ей в рот.

   Зрелище было противно морали, это даже не подлежало сомнению. Но всё же было в нем что-то глубоко волнующее и пленяющее. Какая-то смелость, пламенность, властность… Как бы там ни было, Елена постаралась побыстрее убраться из этого закутка, пока ее не заметили. Она не стала никому рассказывать об увиденном, но не столько тревожась о судьбе слуг, сколько опасаясь упреков в безнравственности, ведь не может считаться нравственной девушка, увидевшая такое. Что до кучера с кухаркой, то их вскоре уволили. Видимо, не одна Елена стала свидетельницей их сомнительного времяпрепровождения.

   Так что, если граф захочет трогать ее, как кучер трогал кухарку? И целовать точно так же? Матушка велела во всем слушаться мужа… Значит, Елена должна будет позволить ему делать эти крайне неприличные вещи?! Или все-таки матушкин завет не распространяется так далеко? Или распространяется? Как бы узнать? Спросить, что ли, у матушки снова, уточнить? Да нет, пожалуй, не стоит. Матушка и так неохотно говорила на эту тему. К тому же, граф — не кучер, должен вести себя прилично, он не допустит таких жестов. Оскорбительно даже думать про будущего супруга в таком духе. Хотя… кто его знает… Учитывая репутацию графа, всё возможно.

   И так не вовремя вспомнилось стихотворение, прочитанное тайком от родителей (сестра как-то гостила у них и, уезжая, случайно оставила потрепанный томик; отец, кстати, нелестно отзывался о нравственном облике опального поэта, и по-хорошему бы выбросить книжку от греха подальше, но больно уж стихи были красивые):

   «О, только б огонь этих глаз целовать

   Я тысячи раз не устал бы желать.

   Всегда погружать мои губы в их свет —

   В одном поцелуе прошло бы сто лет.

   Но разве душа утомится, любя.

   Всё льнул бы к тебе, целовал бы тебя,

   Ничто б не могло губ от губ оторвать:

   Мы всё б целовались опять и опять…»

   И девушка поняла, что граф обязательно захочет сделать с ней всё то, что кучер делал с кухаркой и даже больше (а ведь на ней будет всего одна тонкая сорочка!), и именно это матушка и имела в виду, когда говорила, что Елена должна во всем слушаться мужа…

   Мир рушился на глазах. Сначала строжайшие запреты (ни края рубашки, ни щиколотки в чулках не должен видеть мужчина, и трогать ничего он не должен), а потом ложись почти голая в одну постель с ним и терпи все его прикосновения… Как же так?!

   Настроение у обычно спокойной и уравновешенной Елены в последние дни перед свадьбой прыгало как мячик: от приподнятого, когда открывающиеся перспективы виделись исключительно в розовом свете, до удрученного, стоило лишь вспомнить про старого и некрасивого жениха с ужасной репутацией, в одной постели с которым придется ей теперь проводить свои ночи. От одной этой мысли Елену тут же охватывало предчувствие чего-то очень постыдного и крайне неприятного, и отчаянно хотелось горькими-горькими слезами оплакать свою загубленную жизнь. Но девушка проявляла завидную силу духа и всеми силами пыталась держаться так, как приличествует истинной леди.

   Состояние Елены тревожило ее мать. В ход шли все средства, чтобы отвлечь и развлечь девушку: примерки, прогулки, письма, беседы, наставления по ведению хозяйства, повторение правил этикета… При этом сама госпожа Лайенс излучала непоколебимую радость и довольство и всем своим видом показывала, что Елене несказанно повезло. Однако было загадкой, насколько напускной оптимизм матери передался дочери. Оставалось только молиться Всевышнему, чтобы выдержки невесте хватило до конца. Впрочем, леди Лайенс тоже познала сомнения и даже угрызения совести, пришедшие на смену первоначальной эйфории по поводу столь удачного брака. Но отступать было поздно: решение принято, а ставки слишком высоки. Отныне всё в руках Господа.

   Не только в поместье Лайенсов и в городском доме Рихарда Алуана готовились к самой ожидаемой и скандальной свадьбе года или даже целого десятилетия. Герцогский дворец гостеприимно распахнул свои двери перед Еленой и ее родителями, приехавшими в столицу за два дня до торжества. Это оказалось очень кстати, потому что останавливаться в гостинице на этот раз было как-то неуместно, а в доме графа пока еще неприлично (мало ли что подумают люди).

   Две замужние сестры невесты, которые могли бы приютить у себя родню, были в отъезде и не никак не успевали на свадьбу младшенькой. Одна путешествовала за границей с мужем и детьми, а другая в загородном имении должна была вот-вот родить. Однако обе отправили сердечные поздравления, богатые подарки и пространные письма. Мария весьма обтекаемо поведала про испытание первой брачной ночи, которое, как она искренне надеялась, Елена пройдет с честью. Ирина же на эту тему не распространялась, она писала о многом и о разном, словно пытаясь за обилием слов спрятать главное, но едва уловимые грустные и тревожные нотки ее послания говорили о том, что семейная жизнь у нее не очень ладилась. «Неужели и у меня будет так же?» — думала взволнованная Елена. Или, может, ей повезет больше, и всё сложится, как у Марии, которая казалась вполне довольной жизнью? Одним словом, спокойствию и душевной гармонии невесты письма любимых сестер способствовали из рук вон плохо.

   Окружающая действительность и окружающие люди, казалось, должны были радовать, но Елена лишь огорчалась. Августейшие супруги, великодушно выделившие будущим родственникам несколько комнат и целый штат прислуги, выглядели, несмотря на всё свое величие, по-заговорщицки дружными, постоянно проявляли друг к другу знаки внимания, обменивались ласковыми взглядами, понимали один другого буквально с полуслова, однако их взаимодовольный вид будил в сердце девушки недостойные чувства — сожаление и зависть. Хотя герцог и был на пару лет старше ее жениха, выглядел он несравненно лучше. Высокий, статный, с правильными и приятными чертами лица. Повезло же герцогине! Если уж терпеть касания мужчины, то пусть лучше это будет такой вот красавец, а не то колченогое чудовище, с которым Елене надлежало навеки связать свою жизнь…

   День свадьбы подкрался незаметно. И хотя всё было подготовлено заранее, суматохи избежать не удалось. Но именно странное сочетание суматохи и строгого церемониала вкупе с успокоительной настойкой, которой госпожа Лайенс щедро накапала Елене, уберегли невесту от излишних волнений в этот знаменательный день.

   Венчание состоялось в кафедральном соборе. Елена мужественно отыграла свою роль, лишь самую малость дрожал голос, когда она произносила слова брачной клятвы. Да руки были холодными и влажными от волнения. Зато у ее супруга (теперь уже супруга!) они были теплыми и сухими. Единственное, пожалуй, что ей понравилось в графе. Хотя его ненавязчивость, тактичность тоже радовали. И она чувствовала, это было не ледяное равнодушие. А еще Елена была признательна, что, когда пришло время поцеловаться, муж лишь слегка коснулся своими губами ее, а не так, как кучер делал тогда с кухаркой. А пахло-то как от графа хорошо, даже слишком — хотелось без конца вдыхать этот аромат. Сам Рихард Алуан тоже был чист и опрятен… Хм, а достоинств набралось немало. Может, всё еще обойдется? И в браке ей будет не так уж и плохо?..

   Торжественный прием по случаю свадьбы проходил в доме новоиспеченного супруга. Все приглашенные сошлись во мнении, что это была самая роскошная свадьба десятилетия, а Елену Лайенс единодушно признали самой прелестной невестой. Девушка действительно старалась изо всех сил, изображая сдержанную радость и застенчиво улыбаясь, как учила ее мать. Но ей никто не завидовал, даже ради богатств графа Алуана, выезда, драгоценностей и роскошных туалетов, которые полагались его жене, вряд ли хоть одна дворянка согласилась бы оказаться на месте Елены.

   День тянулся мучительно долго, казался бесконечным, и тем не менее финал его застал молодую графиню врасплох.

   Уже давно прозвучали все поздравления и были приняты все подарки. Елена с Рихардом отведали традиционный пирог новобрачных и кое-как сымитировали свадебный танец, потому что хромоногий граф толком танцевать не мог. Букет невесты улетел куда-то далеко, и сама Елена не знала, кому он в итоге достался. Впрочем, какая разница. Любая будет счастливее ее. Самый ужасный муж во всем герцогстве достался именно ей, Елене Лайенс…

   Торжественная часть между тем осталась позади, атмосфера стала более свободной и легкой. Гости занялись собой и своими делами. Граф тоже куда-то отлучился. Елена стояла, окруженная великосветских дамами, слушала их беззаботную и такую глупую болтовню, но не слышала ничего, хотя и отвечала иной раз впопад, смотрела на мельтешение танцующих пар, но не видела ничего… Только не думать! Не думать о сегодняшней ночи, не думать о всей своей последующей жизни… Улыбаться, улыбаться, казаться счастливой и довольной. Она всё выдержит, со всем справится. Она хоть и слабая женщина, но в ней всё же есть сила.

   — Ваша светлость…

   Кого окликает служанка? Ее? Этот новый титул… Так непривычно. Но всё же где-то приятно. Она — графиня! Невероятно! Но она должна быть достойна своего титула! Страх, сомнения — теперь они ей не к лицу.

   Елена обернулась. Почтительная служанка доложила, что экипаж готов. Экипаж, который увезет их с супругом в загородное имение, где они проведут несколько ближайших недель, так называемый «медовый месяц». Какое нелепое наименование, подумалось молодой графине. Честно говоря, она вообще предпочла бы никуда не уезжать, а остаться в столице, но таковы были традиции, такова была воля супруга, и Елена не смела перечить.

   — Мне пора, — с милой улыбкой сообщила Елена давним и недавним знакомым дамам, которые в этот день составляли ей компанию и хотела уже уйти.

   Почти в дверях Елену настигла мать. Оказывается, она еще не всё ей рассказала про брачную ночь:

   — В первый раз может быть больно и идет кровь. Это нормально.

   «Ох, зачем, матушка, вы говорите мне это сейчас? — подумалось Елене. — Я и так вся трепещу».

   Но леди Лайенс еще не закончила. Воровато оглядевшись, не слышит ли кто, она добавила едва слышным шепотом:

   — А потом тебе, может быть, даже понравится. Дай-то Бог.

   И уже вслух:

   — Благословляю тебя, дочь моя. Будь счастлива!

   А в уголках глаз блестели едва сдерживаемые слезы.

   «Ой-ой-ой, матушка, что-то вы меня совсем запутали», — размышляла графиня, подходя к экипажу, где ее ожидал супруг.

   Но не тут-то было. Еще один человек желал просветить Елену на предмет брачной жизни. Преподобный Джеффри, архиепископ Ламбрайский, этим утром венчавший их с графом, решил-таки удостовериться, что молодая жена вполне понимает, что ее ждет:

   — Дорогая графиня, рассказала ли вам матушка, в чем именно заключается супружеский долг?

   Вроде, рассказала.

   — Да, ваше Преосвященство.

   Епископ слабо улыбнулся.

   — Хорошо, а то сейчас некоторые чрезмерно стыдливые матери ничего не рассказывают дочерям, и те испытывают настоящее потрясение, когда узнают, что ждет их в семейной жизни.

   Почтенный муж немного помолчал, потом продолжил:

   — Со смирением и радостью исполняйте супружеский долг, дочь моя. И никогда не забывайте слова Апостола: «Жена не властна над своим телом, но муж; равно и муж не властен над своим телом, но жена».

   С этими словами иерарх удалился, а Елена наконец-то забралась (в свадебном платье это было ох как непросто) в экипаж, который должен был увезти ее к новой и пугающей жизни взрослой женщины.

   Наконец, утомительная четырехчасовая дорога осталась позади. С огромным удовольствием Елена вышла из кареты, незаметно размяла затекшее тело. Стыдно вспомнить, но она даже задремала в пути. Хоть бы никто не узнал! Впрочем, граф сам предложил ей устроиться поудобнее и даже накрыл пледом, заверив, что это лучшее времяпрепровождение в их ситуации. Учитывая, как плохо она спала накануне, как рано встала и как сильно устала, долго Елена сопротивляться не могла и, несмотря на все свои представления о приличиях, уснула довольно быстро. Но даже после сна молодая графиня не чувствовала себя отдохнувшей и полной сил. Скорее, наоборот.

   Вот она и в поместье мужа. Впрочем, теперь это и ее поместье тоже. Что оно представляло из себя снаружи, Елена понять не могла: было уже темно. Очевидно, большое, роскошное. Но это всё завтра, равно как и знакомство со слугами. Пока же новобрачных в просторном и изысканно убранном вестибюле встречали четверо из них — дворецкий, экономка, камердинер графа и новая горничная графини. Все они были почтительны и ненавязчивы и произвели приятное впечатление на Елену. Рихард быстро отослал дворецкого с экономкой, за что жена была ему признательна: хотелось уже поскорее лечь спать. Ну, еще, конечно, можно было бы перекусить и освежиться. Про супружеский долг Елена и думать забыла.

   Молоденькую горничную звали Дженни, она показала графине ее новые покои, располагавшиеся на втором этаже. Не проведи Елена двух дней во дворце герцога, то сейчас она едва ли смогла бы удержаться и не разглядывать жадно, с воистину детским любопытством и восторгом обстановку дома. Даже в полутьме, которую не мог разогнать тусклый свет канделябров, богатство и великолепие интерьеров бросалось в глаза.

   Личные комнаты размерами не поражали, но показались Елене уютными и тоже были обставлены и украшены со вкусом. Большая кровать под прозрачным балдахином манила, но прежде Елена с удовольствием понежилась в теплой и ароматной ванне. Потом был легкий, но вкусный ужин, поданный прямо в спальню. Как хорошо-то!

   Но чарующая сказка длилась недолго. Унося посуду, горничная напомнила, что к госпоже вскоре пожалует супруг. Елена испытала лишь легкую досаду, на более сильные эмоции сил уже не оставалось. День свадьбы настолько измотал девушку, что ни нервничать, ни бояться по-настоящему уже не получалось. Будь что будет, переживет она как-нибудь, матушка же говорила, что от этого еще никто не умирал. Лишь бы всё побыстрее закончилось, и можно уже было поспать. На всякий случай проверила, пристойно ли смотрится ночная рубашка, закрывает ли всё, что надлежит закрывать, после чего улеглась на дальний конец кровати, до шеи натянув на себя одеяло.

   Граф Алуан не заставил себя ждать. Одет он был по-домашнему. В шлафроке. Отец тоже частенько так одевался дома. Но… О боже! На этот раз шлафрок был на голое тело… Ладно, она тоже не вполне одета. Наверное, так положено. И почему она ничего не знает: что делать, что говорить?! Все стороны жизни были регламентированы от и до, а о таком важном моменте, как начало супружества, она не имела ни малейшего представления. Оставалось надеяться, что хоть муж знает, что делать.

   — Сударыня, вы здесь?

   — Да, — тоненько ответила Елена. Страхи стремительно возвращались.

   — О, извините, не заметил. Как же вы далеко забрались.

   В голосе графа не было ничего угрожающего, лишь добродушная насмешка. Словно он пытался сделать атмосферу менее напряженной. Но Елене всё равно было не по себе.

   Что ж, эта жена хотя бы не убегает от него и не вопит на весь дом… С предыдущей (да упокой господь ее душу) пришлось совсем худо. Да и со второй не очень. Только с Луизой, милой Луизой, у них были взаимные чувства, любовь, понимание, ночи, полные неги для обоих… Эх, тогда он был молод, красив, легко пленял сердца… Если бы вторая и третья супруги знали его таким, они, несомненно, были бы намного благосклоннее. Кто знает, что пугало их больше — изуродованная внешность мужа или пресловутый брачный долг. Но всё вместе — это действительно было чересчур для прелестных и наивных барышень.

   Честно говоря, Рихард и не собирался жениться снова. Его владения после смерти отошли бы кузену — ну и пусть. После несчастной гибели третьей супруги он пытался было обзавестись законным наследником, но получив несколько весьма чувствительных для самолюбия отказов, оставил эту идею. Звонкая монета (а монет имелось с избытком — граф был успешен в делах, хоть и не афишировал эту сторону своей жизни, ибо не пристало человеку его положения заниматься такими низменными вещами) помогала ему найти тех, кто соглашался скрасить досуг немолодого хромоногого вдовца. Наследник же… Бог с ним, с наследником.

   Герцога, однако, это почему-то не устраивало. Он всё мечтал осчастливить кузена женой и семьей и периодически предлагал ему присмотреться к той или иной девушке или вдовушке. Но Рихард каждый раз находил больше доводов против, чем за, и до сего дня оставался свободным.

   Но чуть более месяца назад Максимилиан оказался удивительно настойчив, расписывая достоинства младшей Лайенс и все выгоды брака с ней. Уверял, что на этот-то раз можно не опасаться неудачного сватовства, поскольку финансовое положение семьи довольно шаткое, а невеста уже не юна. Зато красива, из добропорядочной семьи, славится кротким нравом. Сестры же ее известны высокой нравственностью, безупречной репутацией, исправно производят на свет многочисленное и здоровое потомство, и всего того же можно и нужно ожидать и от самой Елены. Герцог пообещал, что будет оказывать всяческую помощь и поддержку родственнику в переговорах с отцом молодой леди. Можно было подумать, Макс для себя старается. Словом, Рихард прислушался, сделал-таки предложение и — о, чудо — получил не привычный уже отказ, а согласие. А дальше всё завертелось.

   И вот он снова перешагнул порог этой спальни, чтобы исполнить супружеский долг в первую брачную ночь (четвертую первую, но, право, какая разница). Ни страха, ни трепета, ни сомнений. Он уже не в том возрасте. Он просто возьмет, что ему полагается. Граф был бы рад, если бы жене пришлась по вкусу интимная жизнь. Но если и нет, то ничего страшного, он найдет с кем утешиться. Главная задача Елены — родить сына и не слишком обременять мужа в остальном.

   Было чуточку любопытно, как отреагирует графиня на супружескую близость. Она не какая-нибудь молоденькая девица, должна представлять, что к чему. А может, и на деле уже опробовала с кем-нибудь из соседей, лакеев или даже с шевалье Сартом, так жаждавшем на ней жениться… Казалось бы, логичное суждение, но неожиданно для самого себя Рихард понял, что ему неприятно думать так, допускать вероятность того, что… Но если всё же вдруг… Разумеется, он не станет возвращать ее домой. Зачем? Накажет сам. Без излишней суровости, но так, чтобы надолго запомнила, что такие вещи недопустимы. Или… не станет наказывать вовсе. Напуганное личико жены вызывало умиление, едва ли не жалость.

   Граф подошел к постели, скинул шлафрок, и тут Елена обомлела. Чудом удержалась, чтобы не прикрыть рот ладонью, не охнуть изумленно-возмущенно. Муж совсем голый! В полумраке спальни, освещаемой лишь несколькими свечами, были плохо видны подробности (да она и постыдилась бы пристально рассматривать), но сомнений никаких не оставалось — ничто из одежды не скрывало вызывающую, немыслимую наготу графа Алуана. Елена замерла, боясь пошевельнуться, чтобы не привлечь к себе лишнего внимания (вдруг, всё еще обойдется?), руки ее судорожно сжимали ткань простыни.

   — Позволите, сударыня? — и не дожидаясь ответа, Рихард опустился на кровать. — Что же вы так напряжены? Боитесь? Не стоит.

   У страха невесты могло быть два объяснения. Либо она девственница и боится неизбежной боли. Либо не девственница и боится, что муж ее разоблачит и накажет. Что ж, скоро он всё узнает.

   Граф пододвинулся ближе.

   Сбывались самые худшие предположения Елены. Да, просто так спать в постели они не будут. Граф собирается что-то с ней сделать. Знать бы что. Тогда было бы не так страшно. Где будет больно? Почему пойдет кровь? А ей тоже придется раздеться догола? И он будет ее везде трогать? И она не может воспротивиться, потому что это его право? Боже справедливый! Почему, почему она ничего не знает? Что можно, что нельзя, на что она должна согласиться, а что неприемлемо ни в коем случае? И спросить-то не у кого. Не молоденькой же горничной она станет задавать такие вопросы. Если только к священнику сходить. Впрочем, сам епископ ей сказал, что супружеский долг может вызвать потрясение у неподготовленной особы, но тем не менее его надлежит исполнять со смирением и радостью. Значит, так она и поступит. Таков ее долг перед мужем и Богом. Со смирением и радостью.

   — Давайте уберем одеяло, оно лишнее.

   — Да, конечно, супруг мой, — прошептала Елена, думала — вслух, оказалось — про себя.

   Она позволила стянуть с себя одеяло и теперь лежала перед мужем в одной сорочке. Неподвижно, дыша прерывисто в ожидании худшего и обреченно уставившись в потолок. На лепнине танцевали зловещие тени. Было одиноко, тоскливо, страшно.

   — Ну что же вы, сударыня? Посмотрите на своего супруга, улыбнитесь. Это же ваша первая брачная ночь.

   «Улыбнуться? Да вы издеваетесь, граф! Лежу ни жива ни мертва, а вы — улыбнитесь!» Но тем не менее попыталась выполнить волю мужа. Получилось неубедительно.

   У графа мелькнула мысль: а не сделать ли всё быстро, пока супруга лежит спокойно, не дергается. А то неровен час, соскочит с постели, закричит, попробует удрать… Он, наученный горьким опытом, на этот раз запер дверь на ключ, так что далеко убежать не удастся. Но всё равно было бы неприятно. Так, возможно, стoит…

   Но граф не послушался голоса разума. Женское тело рядом с ним было слишком красиво и желанно, чтобы просто взять и овладеть им силой. Хотелось ласкать, целовать, смаковать…

   Он пододвинулся еще ближе.

   Елена лежала тихо.

   Губы графа коснулись шеи, рука легла на грудь.

   Девушка не шевельнулась, стерпела.

   Губы и рука пришли в движение.

   Боли не было.

   — Расслабьтесь, Елена. Закройте глаза. Думайте о чем-нибудь хорошем. Или сосредоточьтесь на ощущениях. Вдруг, они окажутся приятными.

   Приятными? Да, матушка говорила, что ей может понравиться. Но это потом, а не сейчас… Или… или она что-то не так поняла? Неважно. Елена последовала совету графа, закрыла глаза, попыталась вспомнить что-то приятное. Вкусный ужин, стремительный танец, интересная книга… Но как-то не думалось сейчас об подобных вещах, мысль всё время ускользала и упорно возвращалась к пугающей неизвестности этой странной ночи.

   — В том, что происходит между супругами, нет ничего постыдного, — тихо проговорил Рихард, оторвавшись от белой шеи. — То, что мы сейчас делаем, угодно Богу.

   Она не была уверена в этом, но… мужа надо слушаться во всем и всегда, верно?

   Рихард мягко повернул голову жены к себе, ласково заглянул в ее перепуганные глаза, а потом поцеловал в губы. Сначала легко-легко, только лишь касаясь своими губами ее.

   Что ж, ничего страшного, подумалось Елене. Пока ничего страшного. Они ведь уже целовались сегодня в церкви…

   Молодая жена в панику не впадала, и граф решил пойти дальше. Мягко раздвинул губы, которые Елена по неопытности и не пыталась даже плотно сомкнуть, и языком проник ей в рот. И всё было такое прелестное, податливое и сладкое, что граф потерял голову и резко усилил напор.

   Тревожное оцепенение вдруг спало с Елены. Отстраненно анализировать каждое движение уже не получалось, эмоции, впечатления нахлынули бурной волной.

   Ох, как же он ее поцеловал! Разве можно так? Муж буквально впился в нее, залез своим языком прямо ей в рот, глубоко, энергично, нахально. От дерзкого натиска, от необычных ощущений Елена растерялась, не воспротивилась, безропотно позволила вытворять с собой это безумие. Всё очень внове. Неприятно, приятно? И не разберешь.

   А рука, что лежала на груди, задвигалась, принялась ласкала девичье тело через ткань ночной рубашки. Да, пожалуй, ласкать, а не просто трогать или касаться, потому что казалось, что своими прикосновениями муж хотел сделать ей приятно. Теперь граф гладил уже не только грудь, но и живот, и руки, и ноги — всё, докуда мог дотянуться.

   Дыхание Рихарда изменилось, стало шумным, движения обрели уверенность и властность. Вот он присобрал ткань ночной рубашки и коснулся голой кожи ноги.

   — О… — простонал Рихард.

   — Вам больно? — растерянно и участливо спросила Елена. Непонятно, конечно, ведь больно должно быть ей, не ему (или и ему тоже?), а ей пока ничуть не больно и даже самую малость приятно.

   — Нет, что ты, мне хорошо…

   Он больше ее не целовал. Смотрел на нее пристально. И какой же это был странный взгляд! Взгляд одержимого, не иначе. Ей бы испугаться, но ее завораживал этот взгляд, пленял своей первородной силой, жесткой требовательностью.

   — Сними рубашку.

   Но вот все страхи вновь лавиной обрушились на Елену. Нет, еще ничего не свершилось. Всё еще впереди…

   Муж приказывает. Ей надлежит подчиниться. Но она не может. Это выше ее сил. Обнажиться перед мужчиной… Нет, это слишком! Руки беспомощно теребят завязки ночной рубашки, а глаза смотрят на него почти с отчаянием: «Не надо!» Но он не прислушается, и потому она произносит едва слышно:

   — Свечи… можно погасить свечи?..

   С мольбой и надеждой.

   Граф колебался. Бросил взгляд, полный вожделения, на грудь и живот, скрытые тканью, на голые ноги, на кокетливое кружево ночной рубашки. Вздохнул с сожалением. Ничего, он еще наверстает.

   — Хорошо. Я гашу свечи, ты раздеваешься.

   Граф справился со своей задачей гораздо быстрее. Его подстегивало желание. Страх парализовал Елену.

   — Сняла?

   — Нет еще.

   — Давай помогу.

   И несколько мгновений спустя руки и губы упоенно заскользили по обнаженной коже.

   Сначала было страшно и непривычно. Потом Елена немного привыкла и уже перестала вздрагивать от каждого прикосновения. Иногда казалось, будто и на самом деле приятно. Чуть-чуть, но приятно.

   Пассивность супруги немного расстраивала графа, впрочем, он и не ожидал иного от первой брачной ночи. Но было бы неплохо расшевелить ее в дальнейшем. О, ему бы понравилось быть расцелованным, обласканным и оседланным такой восхитительной красавицей. Если бы они нашли общий язык, он с удовольствием проводил бы все ночи в супружеской спальне и навсегда бы забыл дорогу к доступным девицам.

   Но надо сказать, он уже порядком истомился. Член его давно налился кровью и рвался в бой. Пора уж попотчевать молодца нежной девичьей плотью.

   Жена, кстати, уже успокоилась, не вздрагивала, даже не сказать, что мужественно терпела его лобзания, скорее, с любопытством прислушивалась к новым ощущениям, причем некоторые из них ей, похоже, даже нравились. Раз так, то можно приступать к самому главному.

   Рука графа проникла между ног Елены, которые она по неведению даже не пыталась свести вместе.

   Ну да, суховато. Совсем неопытная. А если погладить внутреннюю сторону бедра? Там такая чувствительная кожа… Хоть бы самую малость возбудилась… И ей самой будет не так неприятно, да и ему тоже. Но распалить несведущую девственницу — ох какая непростая задача!

   Внезапное вторжение возмутило Елену. Она уже смирилась с руками и губами графа на всем своем теле. Но «там»! И она попыталась убрать мужскую ладонь со своей промежности:

   — Не надо.

   Но вместо того чтобы прислушаться, хриплым шепотом муж велел ей:

   — Раздвинь ноги. Пошире.

   И… вдруг она всё поняла. «Это» — «там». «Там» будет больно! «Оттуда» пойдет кровь! Так же, как в нечистые дни, наверно… Но как? Как он причинит ей боль? Чем он ранит ее? Ножом?

   Боже милостивый! Зачем, зачем всё это?! Как же это всё нелепо и странно…

   — Ну же, раздвигай, — увещевал граф жену или даже упрашивал, едва ли не молил, — я поглажу тебе ноги. Тебе ведь нравится, когда я глажу тебя.

   Она не знала, нравится или не нравится. Всё было так ново, необычно, неожиданно, смущало и пугало, однако ничего действительно ужасного пока не случилось. Но вот что будет дальше?..

   — Только поглажу. Давай же, — шептал граф, покрывая поцелуями шею.

   А вот это ей, пожалуй, нравилось. Очень. Было так приятно, когда он касался губами ее шеи. Может, и «там» будет так же? Хоть какое-то утешение перед неизбежным таинственным ранением.

   И она слегка раздвинула ноги. Но графу показалось этого мало, и он развел их шире.

   — Согни в коленях, — страстным шепотом инструктировал он жену.

   Елена не сопротивлялась. Сделала всё, как было велено.

   Порхание мужниных пальцев по бедрам действительно оказалось приятным. Иногда рука как бы невзначай гладила то, что было посередине. Елена даже не знала, как это называется, но ей с детства внушили, что это очень срамное место, ни в коем случае нельзя себя там касаться, разве что по необходимости во время гигиенических процедур. Но ей так нравилось, когда пальцы мужа нежно касались этих мест, и она в глубине души даже немного сожалела, что он больше внимания уделял другим частям тела.

   Тем временем граф прижимался к жене всё теснее и теснее, вот уже практически лег на нее, а пальцы всё чаще забредали куда не положено, но где так тягуче всё отзывалось на эти легкие прикосновения.

   Рихард с удовлетворением отметил, что лоно немного увлажнилось. Да, природу не обманешь. Может быть, ее тело не так бурно отзывалось на его ласки, как хотелось бы, но инстинкты есть инстинкты. Вязкая субстанция должна немного облегчить болезненность первого проникновения.

   Движения мужа стали более целенаправленными. Елена напряглась было в нехорошем предчувствии, что вот сейчас всё и случится, но граф неожиданно жарко поцеловал ее, и она отвлеклась. Как бы не задохнуться, как бы не поранить мужа зубами… Как?! Она пытается ответить ему, сделать так же, как он, повторить движения его губ и языка? Но… Правильно ли она поступает? Или нет? Стыдиться ли того, что она делает сейчас? Или… Или… Но дерзкий поцелуй покорял, увлекал, лишал способности разумно мыслить. Хотелось лишь продолжать его и ни о чем больше не думать.

   Расплата за легкомыслие наступила быстро. Низ живота пронзила резкая боль. Елена, вскрикнув, разорвала коварный поцелуй. На глаза навернулись слезы.

   — Потерпи немного, сладкая моя… — хрипло шептал Рихард.

   Он нашел ее губы, вновь приник к ним и одновременно стал двигаться — сначала медленно, потом быстрее и быстрее. В зависимости от этих его движений боль то усиливалась, то становилась слабее. Муж слегка приподнимался над Еленой и будто качался: вперед и назад, вперед и назад. С каждым «назад» становилось немного легче, но с каждым «вперед» боль вновь наполняла всё существо молодой женщины.

   Отрываясь порой от припухших губ, граф произносил странные, несвязные слова:

   — Девочка моя, сладкая, о, как хорошо, потерпи, маленькая, еще чуть-чуть, о, какая же ты славная…

   А Елену словно что-то разрывало изнутри, твердое, словно каменное, такое жестокое и такое настойчивое. Боже милосердный, когда же это закончится?

   Граф между тем задвигался еще энергичнее, дыхание стало совсем шумным, он нет-нет да и постанывал. От удовольствия, теперь знала Елена. Но вот послышался победный рык самца. Еще пара ленивых движений, и этот кошмар наконец прекратился.

   Они лежали рядом. Елена боялась пошевелиться, еще не вполне придя в себя от пережитого потрясения. Граф же был доволен. Он ласково гладил волосы жены и наслаждался отголосками недавнего экстаза.

   «Почему он так нежен сейчас, — думала Елена, — после того, как причинил мне такую боль? Зачем всё это?..» Хотелось плакать от бессилия и несправедливости. Но новобрачная, наверно, не должна плакать в главную ночь своей жизни? Она должна радоваться… Радоваться Елена не могла, но от слез ей все-таки удалось удержаться.

   День был тяжелый. Граф изрядно устал и, млея после близости с женой, сам не заметил, как стал погружаться в сон. Разрозненные мысли роились в его голове, никак не обретая связной логичной формы. Девственница… Совсем неопытная… Такая послушная… Узнать бы как далеко простирается ее… Закончить мысль Рихард не успел: просто-напросто заснул.

   К Елене же сон долго не шел. Она вздохнула с облегчением, когда услышала ровное, размеренное дыхание мужа. Хотя бы в ближайшие часы можно не опасаться повторения. А в том, что граф захочет повторить, Елена не сомневалась.

   В общем-то, всё случилось именно так, как говорила матушка и как предполагала сама Елена, вооружившись теми немногочисленными фактами, что были в ее распоряжении. Пожалуй, не так плохо, как следовало бы ожидать. Только в конце оказалось очень больно, а так временами было даже будто приятно. Это ли имела в виду матушка, высказывая надежду, что, возможно, Елене понравится? Наверно. Захотела бы она снова испытать эти странные, немного тягучие ощущения? Почему бы и нет, тем более что это ее долг. Но вот только потом опять эта разрывающая боль… Даже спустя время «там», между ног, всё словно горело огнем. Но ведь матушка говорила, что больно лишь в первый раз… Если за ласками мужа больше не будет следовать боль, то надо признать, супружеский долг действительно может оказаться отчасти приятным.

   Но как быстро заживет рана, заживет ли она? Елене было страшно. Она осторожно коснулась себя там, пальцы стали влажными. Кровь, не кровь? В темноте не видно. Наверно, все-таки кровь — неслучайно же так больно. Поднесла пальцы к носу, принюхалась. Ну да, характерный запах крови, металлический, сладковатый. И еще какой-то, незнакомый, легкий, чуточку пряный. Хотя, наверное, показалось. Вытерла руку, а потом, изловчившись, и промежность краем простыни. Осторожно, чтобы не разбудить мужа, переместилась на чистую половину постели. Сходить бы в уборную, подмыться. Но темно, и вода уже остыла. Не поднимать же горничную в такой поздний час. Да и как-то неудобно, стыдно, что ли.

   Между ног по-прежнему болело. А вдруг, граф всё повредил сильнее, чем это бывает обычно? И чем же он так ее? Не рукой (она чувствовала его руки на своем теле в других местах), не ногой, не ножом… Чем-то твердым внизу живота… Было любопытно, но страшно. Хотелось воспользоваться сном мужа и осмотреть внимательно его тело в поисках этого страшного орудия. Но для этого надо встать с постели, зажечь свечу. А вдруг он проснется, будет недоволен, что его разбудили… Или еще хуже — захочет повторить? Или — что еще стократ хуже — застанет ее за разглядыванием своего тела? Да она умрет от стыда! Или… Или только невинным девушкам непозволителен такой интерес? Она-то теперь замужем и супруг делал с ней все эти немыслимые вещи. Должна ли она и теперь стыдится своего и его тела и того, что происходит между ними в спальне? Наверно, нет. Епископ же говорил, что надо радоваться. А про стыд и грех он ничего не говорил. И муж сказал, что эти вещи угодны Богу. А мужа надо слушаться. Значит, она не должна стыдиться. И она обязательно посмотрит, каков муж без одежды и что у него там, внизу живота. В следующий раз она не станет просить его задуть свечи.

   Да, теперь было понятно, почему девушек так старательно оберегают от этой стороны жизни. Перепугаются еще, замуж откажутся идти. Как Ирина. Опять-таки, если не ограничивать общение с противоположным полом, мужчина может завлечь девушку красивыми речами, поцелуями и ласками, которые тоже не лишены приятности, и сделать с ней то, что дозволено только мужу. Девство… Вот что оно значит. Боль и кровь в первую ночь. Но только в самую первую, уверяла ее матушка. Так что даже если совращенная девушка однажды выйдет замуж, супруг сразу догадается, что она уже была с мужчиной. А мужчинам, оказывается, это очень важно, чтобы жена была девственницей… Впрочем, и вдовы, бывает, повторно выходят замуж. Случались новые браки и после развода тоже (развод сам по себе являлся большой редкостью и грандиозным скандалом в придерживающемся строгих нравов герцогстве, но тем не менее даже до Елены дошла пара таких сомнительных историй). Однако, как бы там ни было, мужчины предпочитают жениться на молоденьких девушках, по крайней мере, если речь идет о первом браке и если мужчина с достатком.

   Интересно, а у мужчин есть что-то подобное, тоже какая-нибудь «девственность»? Чтобы молодая жена тоже знала, что муж не знал других женщин до нее? Понятное дело, это не случай Елены, ее-то муж трижды вдовец. Но обычно же брак является первым для обеих сторон. Спросить у священника? Или у мужа, когда они немного освоятся и привыкнут друг к другу?

   Вдруг вспомнились события десятилетней давности. Восторженный учитель музыки слал ей пылкие письма, расточал комплименты, молил о свидании… Так вот чем могло закончиться всё, не вмешайся матушка. Наговорил бы ей всякой ерунды, поцеловал, погладил бы тут и там, да и лишил бы невинности. Мужчинам это доставляет немалое удовольствие — пример супруга был очень нагляден. А она-то, наивная, ничего не подозревала об истинных намерениях музыканта и с такой легкостью могла попасть в расставленные сети! Матушка, матушка, как же вы мудры и проницательны! Ох, вы были еще недостаточно строги со своей глупой дочерью! Что бы делала Елена, лишись она девственности в объятиях учителя (как, бишь, его звали, она никак не могла вспомнить)? Какой это был бы позор! Граф выставил бы ее вон, ославил бы на весь свет и ее, и всю ее семью! И был бы абсолютно прав. Только чудо уберегло ее тогда от грехопадения.

   Но тут же закралась крамольная мысль. Не лучше бы, не приятнее ли было познать близость с красивым и влюбленным юношей, а не с…? Свят! Свят! Свят! Да как она смеет даже думать о подобном?! Разумеется, нет… Не лучше, а только хуже…

   Но… Греховные мысли продолжали бесноваться. Но что если бы она вышла за учителя музыки замуж… Ха, кто ей позволил бы? Он простолюдин, она аристократка. К тому же у него за душой не было ни гроша… Нет, нет и еще раз нет. Не думать, забыть. Всё складывается к лучшему. Она замужем, она графиня, она богата. Она будет уважать и любить своего мужа, слушаться его во всем. Так и никак иначе.

   Наконец молодая женщина забылась тревожным сном.

ГЛАВА 2. Старый развратный сатир

Когда Елена проснулась утром, то с облегчением обнаружила, что граф уже покинул постель, оставив ее в таком желанном одиночестве.

   По правде говоря, по пробуждении Рихард почувствовал сильное искушение продолжить ночные утехи, но было что-то жалкое и ранимое в позе и нервном сне молодой жены, так плотно замотавшейся в одеяло, что мужчина все-таки передумал. Да и грязная простыня, на которой столь явственно выступало побуревшее за ночь доказательство невинности новоиспеченной графини (что само по себе весьма порадовало ее супруга), вызывала брезгливость. Словом, мужчина решил повременить. Но вечером он вне всякого сомнения наверстает упущенное.

   Елена встала, при помощи служанки привела себя в порядок. С удовлетворением обнаружила, что кровотечение прекратилось, хотя «там» до сих пор саднило. И потому перспектива повторения того, что произошло прошлой ночью, Елену весьма пугала. Она не обольщалась, граф захочет сделать это еще раз в самое ближайшее время. А у нее «там» болит… Раз уж это неизбежно, раз уж это является ее долгом, хорошо, она не станет противиться и позволит супругу всё, что он пожелает, но при этом молодая женщина была бы весьма признательна, если бы он дал ей небольшую передышку — хотя бы два-три дня. О целой неделе не стоило и мечтать. Как бы донести это до мужа? Как бы сделать так, чтобы он согласился?

   Пока горничная причесывала госпожу и одевала ее, та напряженно думала. Вернее, накручивала себя. Почему-то ей вдруг показалось, что она вела себя ночью чересчур фривольно. Слишком много позволила, терпела слишком откровенные ласки. Разве была в этом необходимость? Разве супружеский долг заключается именно в этих прикосновениях? Можно было и не обнажаться совсем, просто приподнять немного рубашку. Но нет же, она разрешила всё и кое-что ей даже понравилось. Более того, она отвечала на такой неприличный поцелуй… Не посчитал ли граф ее поведение непристойным, не перестал ли уважать ее после всего происшедшего, подумав, что она подобна женщинам, которых называют «порочными»? Глупости, все глупости, ей ведь сказали слушаться мужа и находить радость в близости с ним. Но всё равно одолевали сомнения. Ведь должны же быть пределы даже у супружеского послушания. Елена слышала истории, в которых мужья вовлекали жен в сомнительные авантюры и даже преступления, доводили себя и их до разорения и тюрьмы. А ведь если бы женщины не слепо выполняли волю супруга, то могли бы избежать такой печальной участи для себя и своих детей. Как ни ограничены были в правах женщины герцогства, все-таки в каких-то семейных вопросах они имели право голоса. Но относилось ли это к отношениям супругов за дверьми спальни? Елена не знала. С одной стороны, она хотела быть хорошей женой и по природе своей и по воспитанию была склонна к послушанию, а с другой, боялась переборщить, стать безвольной куклой в руках мужа и лишиться в результате и его уважения, и уважения окружающих.

   Что ж, единственный способ выяснить, не поменялось ли отношение графа к ней после брачной ночи в худшую сторону (хотя чему там было меняться, ведь никакого собственно отношения и не было… хотя нет, было, он же выбрал ее в жены, значит, изначально было все-таки хорошее отношение… уф, как всё сложно…), так вот, лучший способ всё это узнать — встретиться с мужем за завтраком и поговорить. Что она сейчас и сделает.

   Рихард ждал супругу в столовой, где слуги уже были вот-вот готовы накрывать завтрак. С распорядком дня, принятом в загородном доме, граф вкратце познакомил Елену по дороге сюда, еще до того, как уставшая девушка задремала в карете. Завтрак подавался обычно в десять и было уже около того. Елена немного припаздывала, но Рихард нисколько не сердился. В первое утро супружеской жизни это было вполне простительно, впрочем, как и то, что молодая графиня пренебрегла своими обязанностями хозяйки дома. Ничего страшного, наверстает потом, успеет еще со всем освоиться.

   Граф с удовольствием вспоминал минувшую ночь. Его, безусловно, порадовал тот факт, что Елена сохранила невинность до брака. Однако гораздо больше ему понравилась покладистость молодой жены. Ей было всё ново и страшно, но тем не менее она не пыталась сопротивляться, была послушной и податливой. Разумеется, не обошлось без боли, но Елена мужественно перенесла и это тоже. Но еще важнее было другое. Судя по ее реакциям, некоторые ласки ей всё же понравились. И она даже отвечала на его поцелуи. Что ж, значит, надежда есть. Значит, ей не забили голову всякой ерундой про брачные отношения, а если и пробовали было, то она оказалась к этому недостаточно восприимчива. А потому можно попытаться «воспитать» жену под себя. Приучить ее к близости, разным ее видам, многообразным позам. Научить доставлять и получать удовольствие. Несведущая и послушная — на удивление удачное сочетание. Пожалуй, сегодня же вечером он и займется претворением в жизнь этого возбуждающего педагогического плана.

   А пока неплохо было бы ее поблагодарить и поощрить. Если «поощрить» было весьма предусмотрительно, то «поблагодарить» казалось чем-то ребяческим и сентиментальным с точки зрения здравого смысла, но Рихард ничего не мог с собой поделать, ему так хотелось. Он выбрал роскошный золотой гарнитур с голубыми топазами и бриллиантами и намеревался преподнести его супруге за завтраком.

   — Ее светлость! — торжественно объявил слуга о приходе госпожи.

   Граф встал, чтобы приветствовать жену. Какая же она все-таки красивая и милая! Робко улыбнулась. Он широко улыбнулся в ответ. Не удержался, стремительно подошел, крепко и жарко поцеловал в уста. Елена сначала обомлела, затем расслабилась и робко ответила на лобзание мужа, потом же вспомнила о безмолвных свидетелях сцены и едва не смутилась. Но граф уже оторвался от таких сладких губ.

   — Я хотел бы сделать вам подарок, милая.

   С этими словами он вручил графине синий бархатный футляр, открыв который, Елена увидела сияющее великолепие и ахнула от изумления и восторга. Фамильные драгоценности рода Лайенсов, в которых она блистала на свадьбе, меркли перед этим роскошным даром. Графиня подняла на мужа восхищенный и благодарный взгляд.

   Угадал! Ей понравилось. Еще бы…

   — Он чудесен!

   Наклонившись к супруге, граф произнес чувственным шепотом:

   — Вы были чудесны сегодня ночью.

   И Елена вдруг почувствовала себя вознагражденной за свою жертву. И такой счастливой. Разве счастье жены не в довольстве мужа? К тому же на все мучившие ее с утра вопросы она неожиданно получила такой красноречивый и приятный ответ. Нет, не осуждает и не презирает, напротив, ласков, добр и предупредителен. Значит, она всё сделала правильно. Уф…

   Прежде чем вернутся на свое место, граф приник к изящной белой шее и опалил ее нежным и страстным поцелуем. У Елены сжалось всё и затрепетало внутри живота. Какое необычное ощущение! Но и приятное в то же самое время. Все-таки ночью не померещилось, и матушка ничуть ее не обманула. Некоторые грани супружеского долга действительно могли доставлять удовольствие.

   Завтрак прошел в доброжелательной и непринужденной обстановке. Граф был в хорошем настроении, шутил и оказывал молодой жене всяческие знаки внимания. Не то чтобы он хотел произвести на нее благоприятное впечатление или покрасоваться более, чем он это уже сделал, преподнеся драгоценности, но у него не было причин относится к Елене с каким-либо подозрением или предубеждением. Напротив, он рассчитывал на добрые отношения и взаимопонимание, на то, что Елена станет верной подругой и соратницей или же, по меньшей мере, украшением дома и желанной любовницей, а в остальном не будет причинять лишних хлопот, и у графа имелись все основания надеяться, что так оно и будет.

   Супруга казалась спокойной и разумной — именно так Рихард толковал ее покладистость. Но теперь ему хотелось получше узнать ее как человека, что же она из себя представляет. В этом не было такой уж насущной необходимости, но всё же было любопытно, да и граф предпочел бы все-таки жить бок о бок с человеком, с которым у него нашлось бы что-то общее, нежели с полностью чуждым по духу существом, как это было с двумя предыдущими женами.

   Елена отвечала сначала робко, односложно, улыбалась вежливой улыбкой, но видя расположение супруга, становилась смелее и откровеннее, а в какой-то момент даже раздался ее звонкий смех. Правда, она тут же замолчала, испугавшись, что нарушила предписания хорошего тона, столь открыто проявляя свои эмоции, и встревоженно взглянула на мужа: не осудит ли. Однако в его глазах она прочла лишь одобрение, и от сердца у нее отлегло. В свою очередь граф был вознагражден за понимание искренней лучезарной улыбкой.

   Молодая жена нравилась Рихарду всё больше и больше. Она оказалась довольно умна, в меру начитана, рассудительна и не лишена вкуса. Видно было хорошее воспитание, но при этом никакой чопорности, чрезмерной зажатости или жеманности. Но и развязности, впрочем, в ее поведении тоже не замечалось. Золотая середина, словом, то, что надо. К супругу новоиспеченная графиня относилась с должным почтением, свое место знала, но всё это без какого-либо самоумаления и самоуничижения.

   Что до Елены, она не могла сказать себе, что граф ей нравился, хотя, наверное, он должен был ей нравится, более того, она должна была его любить и почитать, как своего мужа и господина, но по правде говоря, ничего подобного она не испытывала. Но следовало признать, что граф оказался не так ужасен, как о нем говорили, напротив, он был приятным и любезным человеком, относился к ней уважительно, проявил себя веселым и умным собеседником. Весьма вероятно, совместная жизнь у них сложится, она со своей стороны приложит для этого все усилия.

   После сытного завтрака граф устроил супруге экскурсию по дому, поведал историю его строительства. Три этажа, широкие лестницы, большие окна, балконы и террасы, анфилады комнат… Мрамор, деревянные панели, богатые драпировки, лепнина… Люстры, камины, ковры, картины, охотничьи трофеи, коллекция оружия… То, что накануне ускользнуло от внимания Елены из-за ее усталости и уже опустившейся темноты, утром предстало во всем своем изысканном великолепии. Графиня испытывала странные чувства: восторг и страх, радость и стеснение. Заслуживает ли она такой роскоши и красоты, станет ли она хорошей хозяйкой новых владений и достойной спутницей своего мужа?

   Но Рихард не давал Елене увязнуть в бесплодных думах и сомнениях. Он увлеченно рассказывал ей о прошлом и настоящем рода Алуан, показывал галерею с портретами предков. Было там и изображение графа в молодости, когда лицо его и тело не были еще изуродованы шрамами и увечьями. «Какой же красивый и статный!» — подумалось Елене. Было немного грустно, что муж сейчас не такой, но и отрадно, что его нынешние недостатки — дело рук человеческих, а не злые шутки природы.

   Около полудня граф представил новую хозяйку слугам, велел им во всем ее слушаться, после чего удалился в свой кабинет, чтобы поработать, а почтительная экономка стала вводить госпожу в курс дел. Разумеется, в родительском доме Елена помогала матери вести хозяйство и многое знала и умела, но масштабы там и здесь были несопоставимы, и молодая женщина осознавала, что ей придется как следует потрудится, чтобы во всем разобраться и во всё вникнуть.

   Первый день супружества выдался довольно хлопотным и насыщенным. После обеда граф показал жене сад и прилегающий парк. Елене там очень понравилось, лишь обнаженные мраморные торсы, как мужские, так и женские порядком смущали: молодая женщина стыдливо отводила глаза. Впрочем, рукотворная красота — прямые дорожки, церемонные цветники, аккуратно подстриженные кусты, классические фонтаны и добротные ротонды — вскоре сменялась совсем иным пейзажем. Нагромождения камней, извилистые тропинки, небольшие прудики, окаймленные ивой и камышом, беседки в виде шалашей и хижин, солнечные лужайки, тенистые заросли… Идеальное место для художника, поэта или мыслителя. Но было ли в душе ее мужа что-то, что откликалось бы этой вечной красоте и божественной гармонии? Казалось, что было. Рихард с удовольствием водил молодую жену по живописному парку, показывал свои любимые места, много рассказывал сам, не менее охотно отвечал на вопросы и явно наслаждался произведенным на Елену впечатлением.

   Один раз даже не удержался и процитировал:

   «Под солнцем радость жизни глубока,

   Ликуют травы, камыши и нивы,

   Блистает полноводная река…»

   «Под ветерком сияют листья ивы, —

   Не задумываясь, подхватила Елена, —

   И все деревья точно сон живой,

   С иной, не столь воздушною, листвой».

   После чего оба рассмеялись.

   Вот уж никак не ожидала Елена обнаружить в графе, который еще недавно ей казался таким пугающим и опасным, ценителя высокой поэзии. Она удивилась бы еще больше, если бы узнала, что в молодости ее муж сам сочинял вирши. Правда, не философские и не о природе, а преимущественно любовного и даже непристойного содержания.

   Между тем граф привлек к себе жену, крепко обнял, жарко поцеловал. Кажется, она уже начала привыкать к дерзкому вторжению в свой рот и иногда это выходило довольно приятным. Отчего-то опять кольнуло внизу живота… Кстати, уже не в первый раз за минувшие сутки она испытывала странные ощущения там. Что бы это значило? А ведь муж не касался ее ниже талии; даже если бы захотел, не смог бы — из-за пышных юбок.

   Между тем Рихарду показалось мало одних поцелуев. Он прижал Елену к стволу дерева и попытался освободить для жадных ласк грудь, казавшуюся такой аппетитной. Ночью он ее трогал — на ощупь она была весьма приятна, сейчас же намеревался воочию полюбоваться этим чудесным творением природы. Ничего иного он и не собирался делать, прекрасно понимая, что молодая жена пока еще морально не готова к забавам на пленэре. Но почему бы не начать ее потихоньку приобщать?..

   Натиск оказался неожиданным, Елена даже пискнуть не успела. Но едва она пришла в себя, как попробовала освободиться. В спальне она позволит мужу всё, что он пожелает, но вот так, в парке, где их может увидеть любой, садовник, к примеру, или служанка — нет, нет, ни за что на свете! Это настолько неприлично, что даже представить невозможно, чтобы кто-то когда-нибудь согласился бы на подобное!

   Но ее собственное имя, произнесенное строгим голосом, заставило Елену отказаться от робких попыток сопротивления.

   Впрочем, Рихард не преуспел в разоблачении супруги. Расстегнув пуговицы лифа, мужчина с сожалением увидел, что между ним и объектом его вожделения еще несколько слоев ткани. Да уж, справиться с хитростями жениного платья без посторонней помощи было совершенно невозможно. Графу пришлось отступить на этот раз. Но как старый солдат, он нисколько не сомневался, что проигран лишь бой, но не война.

   Отойдя от Елены на шаг, муж назидательно сказал ей:

   — Дорогая, сейчас стоит лето, дни очень жаркие. Я не думаю, что вам стоит надевать на себя столько одежды. Выбирайте легкие ткани. И корсет вас, наверное, тоже сильно стесняет. Одевайтесь проще.

   Краска залила лицо Елены. Она понимала, к чему клонит муж, и это казалось таким чудовищно непристойным. Он хочет делать «это» не только ночью, не только в спальне! Но разве так можно?!

   — Вы поняли меня?

   — Да, — полуслышно ответила молодая женщина.

   Граф быстро взял себя в руки, помог жене привести в порядок платье. Прогулка вскоре продолжилась, у Елены же опять появилась богатая пища для размышлений. Заводить разговор о том, что она предпочла бы хоть пару дней отдохнуть от супружеского долга, казалось теперь неуместным, а ведь обстановка вроде располагала к откровениям: они наедине, граф в неплохом расположении духа… Но Елена понимала, что вряд ли найдет у супруга понимание. Если уж он хотел прямо в парке…

   Что ж, надо будет запастись мужеством, чтобы достойно вытерпеть всё, что ждет ее этой ночью.

   Остаток дня графиня планировала посвятить хозяйственным хлопотам. Еще она собиралась написать матушке, успокоить ее. А там и время ужина подойдет и нужно будет переодеваться. Елене хотелось, чтобы вечерняя трапеза не затянулась допоздна и они не отправились вместе с мужем из столовой прямо в спальню. Молодая женщина понимала: супруг запросто мог поступить и так. В своем имении он не считал себя обязанным соблюдать этикет во всей его строгости. Но Елене однако требовалось время, чтобы побыть наедине с собой и приготовиться к испытаниям новой ночи. Хотя бы пару часов передышки. Разбирать, например, подарки — многочисленные свадебные подарки, прибывшие в поместье накануне в отдельном экипаже — и при этом не спеша осмыслять ситуацию, продумывать слова, которые, возможно, смогут убедить графа, ну и собраться с духом, на случай если всё же не убедят…

   Чаяниям Елены суждено было сбыться. У мужа оставались важные незавершенные дела и после ужина он собирался обсудить кое-что с приказчиком. Вопреки всем обычаям и приличиям своего сословия, граф вел коммерческую деятельность. Про то, что он занимался лесозаготовкой и деревообработкой, знали и судачили многие. Но на самом деле наибольший доход приносило другое: принадлежащая ему компания ввозила из-за границы дорогие материи, фурнитуру и аксессуары и перепродавала их столичным ателье и магазинам. В ближайших планах было также открытие собственного текстильного производства.

   Обо всем этом граф вкратце рассказал жене за ужином. Елена внимала с интересом и уважением. С одной стороны, занятие коммерцией не одобрялось в высшем обществе, но с другой, данное обстоятельство характеризовало графа как серьезного, умного, основательного и самостоятельного человека. Молодая женщина с удовольствием бы послушала еще, но к сожалению, муж не стал распространяться о подробностях. Зато (и это тоже было неплохо) сразу после трапезы он удалился в свой кабинет, где его уже ждали.

   Однако, уходя, граф не преминул смутить Елену, с улыбкой сказав при слугах:

   — Ждите меня в половине одиннадцатого, дорогая женушка.

   Елена замерла, возможно, даже чуточку покраснела.

   — Вы же будете рады принять своего супруга и помочь ему отдохнуть от трудов праведных и непосильных во благо семьи и отечества? — не без толики добродушной иронии проговорил граф, целуя жене руку.

   — О да, — прошелестела в ответ белокурая красавица.

   Что же он так прямолинеен, совсем не щадит ее стыдливость? Разве супружеские отношения не есть тайна лишь двух существ? Зачем говорить об «этом» так откровенно при посторонних, при слугах? Они же всё понимают. Вышколены, правда, хорошо, даже бровью не ведут, но Бог знает, что думают про себя и говорят потом за спиной.

   Впрочем, какая разница, что думают и что говорят. Все жены и все мужья делают это, за этим собственно и женятся, без этого не бывает детей (впрочем, связь одного и другого Елена понимала слабо, но в том, что она имеется, молодая женщина нисколько не сомневалась). Их с графом брак освящен в церкви, это богоугодное дело. Значит, она не должна ни смущаться, ни бояться, а лишь радоваться. Она лишь исполняет свой долг. И не такой уж он неподъемный, этот долг. И она с радостью и дальше будет исполнять его, тем более, что граф так добр и любезен.

   Но вот только… между ног по-прежнему саднило, не так сильно, как утром, да и содержимое горшка уже не окрашивалось в розовый цвет, но было страшно повредить «там» еще сильнее. Вопреки заверениям матушки, Елене не верилось, что больше не будет боли. Ей казалось, что если не дождаться полного заживления, она каждый раз будет испытывать мучения, возможно, и не такие сильные, как вначале, но вряд ли это позволит ей узнать, что же в супружеском долге есть приятного, если только матушка ее не обманула на сей счет. Но, право, зачем ей было обманывать свою дочь?

   А еще Елене почему-то казалось, что удовольствие должно быть обоюдным. Графу супружеская близость явно нравилась. Значит, и ей должно понравиться. И кое-что ей уже нравилось: поцелуи и касания. Надо будет в полной мере отдаться этим ощущениям, да и муж, помнится, советовал ей то же, и тогда, возможно, вторая брачная ночь окажется удачнее первой.

   Интересно, а есть еще что-то, что приятнее поцелуев и ласк?.. «Только в постели с мужем я смогу это узнать», — подумала Елена, и у нее вдруг резко заболел живот, но как-то странно он заболел: было и больно, и приятно одновременно, — и совсем не хотелось, чтобы это тягучее ощущение прекратилось… Но, увы, всё закончилось и закончилось быстро, но Елена уже знала, где и когда это необычное чувство может повториться, и потому со страхом и предвкушением ждала грядущую ночь, неминуемую встречу с супругом…

   Назначенное время подкралось незаметно. Дженни помогла раздеться и ополоснуться. Елена всегда любила воду, обожала купаться и плескаться, хотя матушка и не одобряла, полагая, что эти излишества лишь портят нравственный облик юных леди. Впрочем, после несчастий, обрушившихся на семью, купание в ванне стало непозволительной роскошью. Тратить драгоценный уголь на то, чтобы согреть несколько ведер воды — об этом и речи не могло идти. Умывание холодной водой с утра и небольшой таз с едва теплой водичкой вечером — вот и всё, на что могла рассчитывать Елена в родительском доме. Ну, и разумеется, купание в лохани в конце недели. И родители не забывали при этом назидательно добавлять, что в старину, когда нравы были суровее и неприхотливее, обходились даже меньшим — мылись все по очереди в одной бадье не чаще раза в месяц. Что до озер и речек, то в них купались только простолюдины. Благородная леди даже не смела помышлять о подобном.

   И вот теперь, нежданно-негаданно став графиней, Елена могла позволить себе теплую воду в любое время суток и полную ванну хоть каждый день. И этот факт заставлял молодую женщину испытывать к супругу еще большее чувство благодарности.

   После водных процедур Елена облачилась, как и накануне, в ночную сорочку и стала дожидаться мужа. На этот раз она не стала прятаться, а просто присела на край кровати. Но поза была не очень удобной, и вскоре Елена с ногами забралась на широкую постель.

   Казалось невероятным, что миновали всего одни сутки, как она вышла замуж и прибыла в поместье графа. Мнилось, будто прошла целая эпоха и она сама стала совершенно другим человеком. Одна ночь, один день — а сколько открытий совершено, сколько важных решений принято! Неужели она вчерашняя и она сегодняшняя — это одна и та же Елена Лайенс?! Или это вчера она была робкой и испуганной Еленой Лайенс, а сегодня она уверенная в себе (ха-ха, такая уж и уверенная, ну, может быть, лишь самую малость) графиня Алуан? И сегодня она не боится неизвестности, не дрожит от ужаса, она знает, что должно произойти между ней и супругом, и это ее нисколько пугает, лишь возможная боль немного тревожит. О нет же, напротив, ей было бы интересно повторить, ей хотелось бы выполнить долг хорошей жены, доставить мужу удовольствие, да и самой испытать эти новые и удивительные ощущения.

   Да когда же он уже придет?!

   Граф, впрочем, был пунктуален. Он вошел в спальню молодой жены ровно в половину одиннадцатого. То, что предстало его взору, было весьма отрадно. Прекрасная Елена сидела на постели в одной сорочке (о, он скоро избавит ее и от этого ненужного покрова!) в весьма соблазнительной позе. При этом весь вид ее выражал покорность. То ли судьбе, то ли мужу. То ли судьбе в лице мужа. Неважно. Главное, она принимала всё как должное и безоговорочно признавала его права.

   Елена подняла глаза. И во взгляде ее читались сдержанная радость и едва ли не призыв.

   «Девочка моя, как же ты меня радуешь», — подумалось сластолюбивому графу, и он подошел ближе.

   — Добрый вечер, Елена.

   — Добрый вечер, ваша светлость.

   — Называй меня просто Рихард. По крайней мере, когда мы наедине.

   Елена кивнула. Граф присел на кровать рядом с женой. В разошедшихся полах шлафрока были видны голые волосатые ноги. В первый раз в жизни Елена видела голые мужские ноги, и ей было не по себе. Сказать по правде, ничего красивого. Впрочем, и ничего безобразного. Но женские ноги, безусловно, красивее. Однако внешняя красота не столь важна, всегда внушала ей матушка, особенно для мужчины. Но не это сейчас волновало Елену, а совсем другое. Разгадка так близко… То, что мучило ее почти сутки. Таинственное орудие, причинившее боль. Страшно? Да. Но и любопытно тоже. Однако пристоен ли ее интерес? Отчего же нет? Знать в лицо виновника своих страданий — она имеет на это право.

   Между тем граф ласково провел рукой по распущенным волосам. Готовясь к сегодняшней ночи, Елена не стала надевать чепец, она знала: всё равно придется раздеваться полностью. С другой стороны, ей всегда казалось, что с распущенными волосами она намного красивее, чем с самой замысловатой прической. Почему-то хотелось быть красивой в глазах мужа, хотелось ему нравиться. Сложно сказать, чего в этом желании было больше — врожденного женского кокетства или делового расчета: ведь если граф останется доволен сегодня и вообще, то их совместная жизнь может оказаться вполне сносной. Вопреки уверениям матушки и священника, Елена догадывалась, что далеко не всегда супруги бывают счастливы в браке, далеко не всегда они любят и уважают друг друга. Однако если накануне она видела свое будущее исключительно в темных тонах, то теперь ей казалось, что у них с Рихардом есть шансы на взаимопонимание и даже на совместное счастье. А раз так, то стоит приложить старания, чтобы все-таки этого достичь. Граф ведь старается.

   Вот и сейчас он обратил внимание, оценил ее усилия:

   — Ты прекрасна…

   Елена слабо улыбнулась. Все-таки мужество покидало ее.

   — Я хочу любоваться тобой. Разденься.

   Ну вот! И ведь не попросишь, как накануне, затушить свечи, поскольку муж недвусмысленно сказал «хочу любоваться». Вообще-то и сама Елена еще раньше твердо решила оставить свет, чтобы тоже кое-что увидеть. Но сейчас хотелось отказаться от этих дерзких замыслов, так неуютно и тревожно было на душе. Но нет, не нужно бояться и сомневаться. Всё правильно, просьба мужа законна, она должна с радостью выполнить ее. Она ведь хочет быть хорошей женой. И она будет!

   Про смелую мечту испытать что-то приятное в объятиях супруга Елена уже и думать забыла. Озвучить же свою просьбу пока не решалась. Если что — потом.

   Как ни мал был жизненный опыт Елены, она знала, что люди по-разному относятся к наготе. К примеру, сестрица Ирина стеснялась раздеваться даже при сестрах и матушке, не говоря уж про горничных, что создавало немало хлопот и неудобств. Матушка придерживалась строгих нравов, но и она считала такую стыдливость излишней. Елена же относилась к этим вещам намного проще и спокойнее, служанок не смущалась, хотя и старалась сама на себя не смотреть, ни в зеркало, ни без него. Но даже она представить себе не могла, что ей придется однажды обнажаться перед мужчиной. И самой лицезреть его голое тело. Елена пыталась убедить себя, что это нормально, что это правильно, но получалось плохо. Однако делать нечего, она снова выдавила из себя улыбку и едва слышно пролепетала:

   — Да, Рихард.

   Руки неуверенно потянулись к пуговицам ночной рубашки. Краткое колебание — и Елена принялась возиться с застежкой. Почему же так плохо получается? Она никогда не была такой неловкой! Что подумает о ней граф? Что взял в жены неумеху? Но вот первая пуговица наконец поддалась, а за ней — вторая, третья… Теперь самое сложное (в моральном смысле, конечно) — взяться за подол и стянуть рубашку через голову.

   Видя медлительность супруги, граф решил проявить инициативу.

   — Давай помогу, — предложил Рихард, — но с одним условием — потом ты поможешь раздеться мне, — добавил он искушающим шепотом.

   Как будто она могла отказаться от его помощи?

   Опять заболел живот. Елена прикрыла глаза и доверилась мужу. Быстрым ловким движением он снял с нее последний оплот стыдливости.

   — О… — граф не сдержал возгласа восхищения.

   Тело богини открылось его взору. Молочная белизна, изящество линий, совершенство форм… Пышная, но упругая грудь с темными вершинками сосков, острых, дерзких. Мечта, а не женщина! И она — его, только его. Такая послушная, готовая угодить своему мужу и господину и при этом, как он уже знал, довольно отзывчивая и чувственная по природе своей. Мечта, однозначно мечта. Он и не надеялся, что ему в жизни повстречается однажды такое чудо.

   Рихард осторожно убрал шаловливый локон с ключицы, закинул его на спину, потом обеими руками провел по шее, плечам. Такой контраст! Его темные от загара руки на этой идеальной белизне, руки с крупным узором вен — на этой гладкой нежной коже… Мнилось, он совершает святотатство. Как он смеет, немолодой и некрасивый, трижды вдовец, касаться этого чистого и прекрасного тела, до вчерашнего дня не знавшего мужских ласк? Ему представлялось, что он старый развратный сатир, персонаж одной из этих непристойных легенд, что сочиняли древние распутники, сатир, пленивший красавицу-наяду и намеревающийся насладиться прелестью ее юного тела прямо тут же, в прибрежных кустах…

   Ну и пусть сатир, но он никуда не отпустит свою добычу, свою восхитительную нимфу!

   Вопиющий контраст не укрылся и от Елены тоже, когда она на миг было разомкнула веки. Она не знала старинных мифов, зато в детстве нянюшка рассказывала им с сестрами сказки. Одна из них — про Красавицу и Чудовище — казалась особенно созвучной тому, что сейчас происходило.

   Но ведь Красавица полюбила Чудовище и согласилась стать его женой, не зная о том, что заклятье спадет и она увидит перед собой прекрасного принца. Она была готова, что Чудовище будет вести себя с ней как муж, любить ее как муж, и не боялась этого. Что ж она, Елена, трепещет от прикосновений супруга, ведь он-то точно человек и человек совсем не злой? Неужто она окажется малодушнее сказочной героини? И, собрав всё свое мужество, она подалась вперед — навстречу жадным прикосновениям мужа.

   Чувствуя податливость супруги, граф меж тем распалялся всё больше и больше. Движения становились смелее, откровеннее. К рукам присоединились губы. Сначала головокружительный поцелуй уста в уста. Потом волнующая дорожка на шее. Елена не удержалась и сладко выдохнула, запрокинув голову:

   — А…

   Живот не просто тянуло, он мучительно ныл. Хотелось, хотелось чего-то, Елена сама не знала чего именно, но что могло бы унять эту пронзительно-щемящую боль.

   Губы и руки овладели грудью, напряженными сосками. Как же все-таки восхитительны его прикосновения! Кто бы мог подумать, что у этого страшного на первый взгляд человека такие ласковые, трепетные пальцы и такие обжигающе-нежные губы? Они будили в ней новые, неведомые дотоле ощущения, такие восхитительно-прекрасные, непередаваемо-мучительно-сладкие. Словно огонь пробегал по коже, словно мириады бабочек порхали в животе. Правильно — неправильно, хорошо или плохо — не думать об этом, не сейчас, не надо… Отдаться новым чувствам, раствориться в них, и будь что будет. Она ко всему готова, на всё согласна…

   Елена полностью обнажена, Рихард видит всё. Но ей не стыдно и не страшно. Он не осудит ее и не причинит ей зла — лишь восторг и обожание она читает в темно-карих глазах мужа.

   Он уложил ее навзничь, она вся открыта ласкам супруга. Но нисколько не пытается спрятать свою наготу от его жадного взгляда. Бесполезно и глупо. К тому же этот восхищенный, полный желания взгляд искупал все терзания (не столь уж и великие) ее стыдливости. Было какое-то невообразимое наслаждение в том, чтобы потерять власть на собственным телом, отдать его полностью в распоряжение другого человека, довериться мужу целиком, без остатка.

   Елена запретила себе думать, оценивать, анализировать. Только впитывать чистые ощущения: шумное дыхание и прерывистый шепот, терпкий мужской запах, касания, то нежные, то властные, волнительные поцелуи, горящие от страсти глаза, искусные сильные руки…

   Стон сорвался с алых губ. Требовательное «Громче» — и последние ограничения рассыпались в прах, рассеялись словно дым. Зaмки пали, оковы истлели. Остались только инстинкты, только жизнь тела, только зов плоти…

   Елена терялась в водовороте новых впечатлений, чувств и эмоций, забыла о времени, о месте, о том, кто она и кто он. Если бы муж взял ее прямо сейчас, она бы не стала противиться и даже не вспомнила бы про свои страхи. Может быть, она даже хотела этого — здесь и сейчас.

   Но он не стал. С трудом оторвавшись от женского тела, граф хрипло напомнил:

   — Ты обещала помочь.

   Голос разума тщетно кричал ему: «Остановись! Неужели тебе мало? Довольствуйся тем, что тебе так щедро даруют». Но он не прислушался, опьяненный даже не страстью, а тем, что его принимали — полностью, безоговорочно — и не отталкивали. Он хотел еще большего, он хотел всё и сразу. Самых смелых ласк, самых откровенных поз, самых волнующих признаний. Абсолютного торжества, неограниченной власти.

   Болезненно выныривая из омута неги, Елена пыталась понять, о чем говорит муж. Помочь? В чем? Ах да, раздеть его…

   Наваждение частично спало. Мелькнула мысль о непристойности собственного вида. Второй раз в жизни она лежала в постели абсолютно обнаженная, причем в первый раз это было всего лишь сутки тому назад. Но вчера хотя бы ночная тьма скрывала ее, сегодня же всё беззастенчиво выставлено напоказ. И мужчина смотрит на нее, разглядывает всё, на что даже она сама никогда не осмеливалась смотреть. Всё самое сокровенное, всё самое постыдное. Но он не стыдится и не смущается, он любуется, восторгается. Ей же отрадно, хотя и неуютно. Но ведь еще мгновение назад она даже не думала об этом, упоенная мужскими ласками. И вот наступило горькое отрезвление после хмеля неги. Впрочем, все мосты уже сожжены, о чем она вообще переживает? Они здесь, чтобы доставить друг другу удовольствие, разве нет? Она познала это головокружительное чувство. И понимала, что захочет испытать его снова. Вновь потерять голову, потерять себя в этом вихре знойных и томительных ощущений… Граф же, было ли ему сегодня так же хорошо, как вчера? Нет? Откажет ли она ему из-за страха боли? Или потерпит, чтобы он тоже получил причитающееся?

   Рихард (а он по-прежнему был в шлафроке) протянул ей руку, помогая сесть.

   — Поможешь? — карие глаза лукаво блеснули.

   Боже, как это волнительно! Всего-то развязать кушак и стянуть халат. И тогда она сможет увидеть… Еще не растеряла решимость? Право слово, чего бояться? Она уже не девица, дважды невинность не потерять, страшнее ничего уже не будет. Стыдно? Похоже, это чувство надлежит забыть в спальне раз и навсегда. Граф его явно не испытывает и не одобряет.

   Елена кивнула, подобралась ближе. Стала развязывать кушак. Уф, наконец-то. Превозмогая страх и смущение, положила руки на плечи мужа под тканью (какой он теплый!) и быстрым движением скинула шлафрок.

   Как же разительно мужчины отличаются от женщин! Не только ноги покрыты волосами, но и грудь, и руки тоже. Никакого намека на бюст, зато стальные мышцы. Граф было худощавым, но весьма мускулистым.

   Открыто рассматривать нижнюю часть туловища мужа Елена не решалась, хотя украдкой все-таки пыталась скосить глаза. Но граф сидел к свету спиной и ничего толком видно не было. Впрочем, робкое любопытство молодой жены не укрылось от Рихарда. Он без обиняков спросил у нее:

   — Интересно?

   Елена смутилась, отвела взгляд.

   — Я… нет… не знаю, почему вы решили… я не понимаю, о чем вы…

   Граф улыбнулся.

   — Всё ты понимаешь, милая. Дай сюда руку.

   Она протянула руку, граф взял ее в свою, а потом мягко, но уверенно положил на то, что Елену интересовало сейчас больше всего.

   «Мамочки!» Щеки Елены запылали, она вся напряглась. Но руку отдернуть не пыталась. Вот оно какое! Теплое, едва ли не шелковистое на ощупь, словно живое, пульсирует, трепещет. Неужели это оно причинило ей боль? Казалось бы, такая нежная кожа…. Но нет же, оно твердое, очень твердое. Как камень, как металл. И размером немаленькое тоже… Такое не то что ранит, да оно всё разорвет внутри! Возникла острая потребность увидеть орудие своих мучений, и, позабыв про стыд и всё прочее, Елена опустила глаза, чтобы как следует разглядеть таинственный орган.

   — Хочешь посмотреть? Сейчас.

   И граф вальяжно развалился на кровати.

   Елена всё увидела и ахнула. Машинально закрыла рот рукой. «О Боже!» Да как она хоть жива осталась?!

   — Неужели страшно? А я думал, ты у меня храбрая девочка. Да и чего бояться? Всё самое страшное уже позади.

   Да, она тоже так думала всего пару минут назад, пока не увидела… Но, может, стоит поверить мужу, у него ведь больше опыта? И матушка говорила только про первый раз…

   — Что, совсем не нравится? — граф был словно немного уязвлен реакцией Елены, потому что сам-то он явно гордился своим мужским достоинством.

   Елена нервно сглотнула. Нет, она не могла сказать, что прям совсем-совсем не нравится. Но нравится?.. Хотя… хотя что-то в этом все-таки было. Зрелище пугало, но и завораживало. Отчего-то опять заболел живот.

   — Нравится, — соврала Елена.

   Но это прозвучало настолько неубедительно, что граф даже рассмеялся.

   Елена же напряженно думала. Но как, как она не замечала этого, этого… — она даже не могла подобрать слова, чтобы обозначить