Дети привидения. Галина Романова

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ПРОЛОГ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19
• ГЛАВА 20
• ГЛАВА 21
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

У каждого старинного замка есть свои призраки. У каждого древнего рода - свои тайны и загадки. Эта история - о тайне, которая есть у призрака. И о тех, в чьих жилах течет его кровь.

ПРОЛОГ.

Дышать!..

   Легкие рвались от недостатка воздуха, кровь бешено стучала в висках, а грудь сдавила тяжесть воды.

   Дышать!..

   Любой ценой, хоть на миг еще раз ощутить на коже ветер, вырваться из плена реки, жить…

   Дышать!..

   Перед глазами плывут алые круги, в голове мутится, и лишь одна мысль бьется в туманящемся сознании: спастись…

   Дышать!..

   Но кругом вода, и один глоток – смерть.

   Дышать…

   Тело знает само. Разум отступает в неравной борьбе. Разум устал бороться, парализованный ужасом. Спеленутое, связанное по рукам и ногам тело отчаянно бьется, пытаясь освободиться, всплыть, глотнуть воздуха, жить…

   И рот раскрывается в последнем порыве, впуская в легкие воду…

   Чтобы миг спустя отчаянный рывок все-таки вынес ее наверх.

   Дышать!

   Что-то сильнее стихии выбрасывает ее на берег. Она корчится на камнях, не чувствуя холода, не ощущая боли в мышцах. Она не чувствует ничего. Она здесь.

   Темно. Ночь. Он сделал это с нею под покровом ночи, страшась людского гнева. Тайно. Но нет ничего тайного, что не стало бы явным.

   Она озирается по сторонам, медленно, как неживую, поворачивая голову. Это простое движение требует таких усилий, что приходится потратить какое-то время на то, чтобы осмотреться. Река. Темные холодные воды. Рейн. Он дышит за спиной, он живой, смотрит на нее невидимыми глазами. Она – все еще в воде, хотя и на суше. Воды Рейна стали ее частью, как она стала частью Рейна. Трудно понять. Проще принять, поверить и научиться с этим жить.

   Жить. Дышать.

   Рейн дышит в спину. Рейн со всеми его обитателями, живыми и неживыми. Она могла бы стать одной из них, но нет. Судьба повернулась иначе, и все, что она может – это унести с собой частицу Рейна – в память и благодарность за то, что отпустил.

   Темная громада замка кажется черной на фоне свинцово-синего ночного неба. После пережитого она видит все удивительно четко. Зрение обострилось, и даже с расстояния в несколько десятков метров она различает каменные глыбы, из которых сложена крепостная стена. Она видит даже лазейку, крошечную щель, которую не замечала раньше, ибо никогда раньше не смотрела на замок с этой стороны. Теперь ей больше не нужен свет, чтобы видеть.

   Замок… Ее дом. Его дом. Некоторое время назад – час, два? – ее вынесли оттуда, связанную, завернутую в простыню, как в саван. Простыня – саван – все еще здесь, с нею, ее единственная одежда. От нее отказались все – бог и люди. Но она не может отказаться от них. Там, в замке, осталось самое дорогое для нее существо.

   И она встает и медленно, волоча за собой мокрую простыню-саван, бредет к лазейке в крепостной стене. Туда, где остался он.

   Ее сын.

ГЛАВА 1.

Ночь выдалась ветреная и прохладная. Низкие облака обещали дождь, но пока на землю не пролилось ни капли. Ветер налетал порывами, раскачивал фонари и гасил факелы. Городская стража не рвалась прочесывать улицы, предпочитая отсиживаться под навесами и патрулировать окрестности кабачков и винных погребов якобы для того, чтобы проследить, вовремя ли они закрылись и все ли завсегдатаи успели покинуть их стены. Поэтому на окраине никто не заметил несколько человек, кравшихся в сторону монастырской стены и устроенного рядом с ним кладбища Невинных Душ.

   Скучавший у ворот привратник мог бы поднять тревогу, но люди обогнули его будку с другой стороны.

   Их было пятеро. Двое тащили лопаты и заступы, еще двое – носилки, пятый прокладывал дорогу. Дойдя до стены, отделявшей кладбище от города, он прошелся немного вдоль нее, отыскивая то место, где несколько камней сверху было выломано. Тут стена была чуть-чуть пониже.

   - Сюда.

   Носилки прислонили к стене наподобие лестницы, и, опираясь на них, все пятеро один за другим перемахнули через стену. Носилки утянули следом на веревке, туда же перекинули лопаты и заступы.

   Тут было тихо – каменные стены и растущие вдоль ограды деревья защищали место вечного успокоения от ветра. Но, в отличие от города, здесь царила такая темень, что пятеро помедлили, зажигая прихваченный фонарь.

   При свете его они осмотрелись. Четверо из пятерых ночных бродяг были молоды, не старше двадцати пяти лет. Пятому шел уже шестой десяток, но он был также ловок и уверен в движениях, как и его спутники. Именно он, приподняв фонарь над головой, первым осмотрелся по сторонам.

   Городское кладбище было смешанным. Солидные надгробия и усыпальницы, принадлежавшие знатным фамилиям, соседствовали с простыми захоронениями рядовых горожан и братскими могилами, куда сваливали тела сирот, нищих бродяг, казненных преступников и тех, у кого не было денег на отдельную могилу и гроб.

   Осмотревшись, человек с фонарем принял решение:

   - За мной!

   Миновав несколько массивных каменных сооружений, призванных внушать потомкам мысль о величии лежавших под ними покойников, небольшая процессия направилась к могилам бедняков и нескольким общим захоронениям. Тут не было никакого знака, кто и когда похоронен – была просто обширная яма, куда сваливали завернутые в саван тела и засыпали известью. Сверху останки присыпали землей, а если надо было кого-нибудь добавить, просто откапывали с одного бока, подкладывали еще одно тело и присыпали сверху землей вперемешку с травой и известкой.

   - Сюда, - несущий фонарь мужчина придирчиво осмотрел место. – Сторож сказал, его похоронили тут.

   Четверо его спутников положили носилки на землю и при свете фонаря начали осторожно копать. Земля еще не слежалась, работать было легко, заступ пустили в ход всего несколько раз, когда лопата чиркала по камням.

   - Быстрее! – торопил их мужчина, озираясь по сторонам. – Нам их еще спрятать надо успеть!

   Через несколько минут в земле мелькнуло что-то белое. Еще немного – и открылось присыпанное известью тело, завернутое в испачканную в грязи простыню.

   - Доставайте, - распорядился старший. – Кладите сверху… А вы двое – это относилось к другой паре, - за мной. В соседнюю яму положили ребенка.

   Они отошли в сторону, принялись копать. Старший светил им фонарем, шепча себе под нос:

   - Осторожнее, не повредите!

   Наконец, было выкопано и второе тело, маленькое и легкое. Оно заняло на носилках не так много места, так что рядом уложили лопаты и заступы.

   - Поживее, - заторопился старший. – Мы еще кое-куда должны завернуть.

   - Куда еще, мэтр? – поинтересовался один из землекопов. – Разве нам не хватит этих?

   - Это оба – мужчины, - прошипел тот. – А нам нужна женщина. Для сравнения внутреннего строения.

   - А…- землекоп обернулся на братские могилы.

   - Нет. Свежих тел здесь нет. Но на днях скончалась при родах жена кожевника Якоба Штерна. Ее могила у ограды. Прихватим на обратном пути. Так что за мной!

   И он зашагал впереди, выбирая путь не тот, которым они пришли сюда. Четверо следовали за ним гуськом, неся двое носилок. Время от времени все озирались по сторонам с тревогой и любопытством – ночью на кладбище никому из них еще не приходилось бывать, хотя на скотомогильник они уже наведывались несколько раз.

   Для того, чтобы найти нужную могилу, им пришлось пройти через все кладбище. Могилу жены кожевника отмечал деревянный крест с вырезанным на нем именем умершей женщины. Эта могила была глубже, и работали все четверо, торопливо разрывая ее и складывая землю двумя отвалами.

   - Извлечем тело из гроба, сам гроб положим на место и все засыплем, - делился с ними планами приведший их сюда мэтр. – Потом отнесем ко мне. Думаю, два дня мы на них потратим – день на мужчин и день на женщину, а на третью ночь вернем все тела назад.

   - А мы успеем? - один из землекопов выпрямился, переводя дух.

   - Должны. Увы, слишком много препятствий стоит на пути науки. Волчцами и терниями выложен путь к знаниям, но прогресса не остановить. И пусть кому-то наши деяния покажутся кощунством, но подумайте сами, что этим, может быть, когда-нибудь вы спасете чьи-нибудь жизни…

   Он осекся. Практически одновременно послышалось два звука – острие лопаты с глухим стуком врезалось в крышку гроба и откуда-то послышались нестройные голоса, гнусаво тянущие смутно знакомую мелодию.

   Гробокопатели замерли, напряженно прислушиваясь. Ветер стих, деревья перестали шелестеть листвой, и послышались обрывки фраз:

   - …варпоп тьремс юитремс…

   - Что это? – голос одного из копателей дрогнул, пустил «петуха» юношеским фальцетом.

   Вдалеке показались огни. Несколько факелов в руках каких-то людей. Они приближались, и с ними нарастало пение:

   - Шан гоб допсог…

   - С нами крестная сила, - копатели стали креститься.

   - Тише вы, - мэтр решительно хлопнул одного из них по руке. – Хотите все испортить?

   - Но… но…

   - Тихо! Заканчивайте работу и уходим!

   Но сказать было проще, чем сделать. Гроб еще надо было извлечь из земли, сбить крышку, достать из ямы тело… Люди заторопились, побросав лопаты и разрывая землю руками.

   - Где долото? – слышался торопливый шепот. – Поддень крышку… черт, гвозди… Осторожнее, рука! Не толкай!

   Крышку отдирать пришлось с мясом, ломая доски, но наконец тело было извлечено.

   - Живее! Живее! – мэтр оглядывался то на своих подручных, то на мелькающие на кладбище огни. Несколько человек с факелами бродили среди надгробий, как будто что-то искали. Наконец, все они сошлись в одном месте, встали кругом – если судить по расположению факелов – и запели заклинание на непонятном языке. Ни одно слово гробокопатели не слышали ни разу в жизни, хотя все они, кроме родного языка, неплохо знали греческий, латынь и даже немного галльский. Что до мэтра, то он немного знал ляшский, бодричский, британский языки, но все равно не мог понять, какое это наречие.

   - Торопитесь, пока нас не заметили!

   В восемь рук тело было извлечено из могилы. Копатели выбрались, стали торопливо забрасывать яму землей.

   - Некогда! Уходим, - торопил их старший.

   - Но, вы сами говорили, что…

   - Теряем время!

   Тело женщины положили на носилки вместе с телом ребенка, и все пятеро, схватив инструменты, поспешили прочь. Мэтр то и дело оборачивался через плечо, прислушиваясь к пению заклинаний. Его спутники все прибавляли и прибавляли шаг, втягивая головы в плечи и сквозь зубы бормоча молитвы.

   Наступление нового дня фру Рейн учуяла сквозь дремоту и обрадовалась. Жизнь прекрасна и удивительна. Она мягко повернулась с боку на бок, потягиваясь и улыбаясь своим мыслям. Новый день. Он обязательно принесет что-нибудь новенькое. Так уже бывало, не часто, но все-таки достаточно для того, чтобы не терять надежды.

   Замок просыпался. Она чувствовала его шевеление. Там, внизу, уже пробудились слуги. Разводили огонь в очагах, замешивали тесто для утреннего хлеба. Кто-то спешил в хлев и на конюшню – позаботиться о коровах и лошадях. Кто-то торопился сменить ночную стражу. А кто-то пока ворочался в своих постелях, но недолго им нежиться. Вот-вот встанет управитель, и горе тем нерадивым слугам, которых он застанет спящими!

   Фру Рейн поднялась, потянулась, прошлась в легком танце, радуясь каждому движению. Она уже привыкла начинать день с этого танца, помогающего размяться и снова приспособиться к своему телу. Потом тихо выбралась в коридор.

   Она скользила по лестницам, залам и переходам тихая и осторожная, как тень, стараясь не попадаться никому на глаза. Впрочем, ускользнуть от взглядов слуг было легче легкого – их деревянные башмаки так стучали по полу, что она со своим острым слухом заранее угадывала приближение людей и успевала убраться с дороги, хотя знала, что ее практически никто не видит. В какой-то мере это было ежедневным ритуалом.

   Фру Рейн прошлась по замку, привычно наблюдая за его жизнью. Она не сунулась только в три спальни – к самому хозяину замка, гостившему у него доктору и престарелой приживалке, дальней родственнице покойной жены хозяина, доживавшей тут свои дни. Доктор был чужим человеком, старушку не хотелось лишний раз шокировать своим видом, а хозяин замка… К нему она заглянет позже, вечером.

   Замок жил своей жизнью, размеренной и привычной, четко выверенной, как движение часового механизма. Тут редко что-то менялось, и каждый раз фру Рейн поспевала за новостями в числе первых.

   Осмотрев замок и проследив за всеми слугами, она спустилась на кухню. Просторная, она состояли из трех больших комнат – в одной готовили еду для господ и их гостей, в другой – для многочисленной армии слуг, а в другой коротали время, перекусывали, судачили и сплетничали, а также хранили муку, овощи и кое-какие деликатесы, за которыми не набегаешься два-три раза в день к леднику.

   Две первых комнаты были полны народа – повара суетились, спеша накормить всю ораву прислуги, от сменившейся ночной стражи до горничных, а те спешили перекусить перед долгим рабочим днем. Второй раз большинство из них сможет поесть только вечером, когда хозяева удалятся на покой. Фру Рейн только скользнула мимо, задержавшись на пороге и прислушиваясь к говору.

   Мимо скользнула нагруженная корзиной с овощами служанка. Девушка была новенькой, и фру Рейн поспешила следом. Кухонную девчонку взяли сюда временно, она пришла из внешнего мира, загадочного и манящего.

   - Давай сюда скорее, - фрау Ганна, старшая повариха, кивнула девушке. – Ничего не забыла?

   - Морковь, капуста, лук, репа, - начала перечислять та.

   - Кроши все, только мелко. Отварим, перетрем в кашицу… Тыкву не забыла?

   - Тыкву? – изумилась девушка.

   - Это самое главное, - наставительно произнесла фрау Ганна. – Доктор прописал хозяину тыквенное пюре.

   - Ой… - девушка всплеснула руками и покраснела. Краснела она мило, фру Рейн улыбнулась, скромно стоя у стены. – Я сейчас сбегаю…

   - Сиди уж, - отмахнулась повариха, - у нас тут остался маленький кусочек. На завтрак хватит.

   Она, засучив рукава и прикусив от напряжения губу, месила тесто для булочек, успевая посматривать за двумя поварятами и подмастерьем, готовившими рыбу.

   - Не забудьте кориандр, - бросила она. Подмастерье кивнул. – Доктор любит вкусно поесть. Если бы не он, мне бы просто нечего было делать целыми днями.

   Фру Рейн наблюдала из своего угла. Обычно тут трудилось не так много народа – сама фрау Ганна с мужем, трое поварят, два подмастерья и одна-две кухонные девушки. А чего больше? В замке обитало не так много народа.

   Второй подмастерье наблюдал за очагом, над которым на вертеле поджаривались пулярки. Время от времени он переворачивал вертел и поливал тушки соком и соусом. Пахло вкусно, но на взгляд фру Рейн, слишком резко. Не собираясь и дальше выносить эту вонь, она тихо, осторожно потянулась, чтобы опрокинуть миску с соусом. Осталось лишь дождаться, пока подмастерье отвернется…

   Тихо… тихо… ее никто не замечает, все заняты своим делом… Подвинуть миску прямо под локоть парню… Есть!

   Грохот, звон разбитой посуды.

   - Ах, ты, дурень косорукий! – выругалась фрау Ганна, которая от неожиданности сама чуть не уронила бадью с тестом. – Ты смотри, что натворил!

   - Это не я, - подмастерье побагровел. – Она сама…

   - «Сама, сама!» - передразнила женщина. – Само никогда ничего не происходит… Ну, чего вытаращился? Подтирай!

   Подмастерье кинулся за тряпкой.

   - Ой, что это?

   Фру Рейн выпрямилась, отступая, прежде, чем кухонная девушка поняла, что она увидела.

   - Т-там…там…

   - Что там еще? – все еще сердитая, фыркнула фрау Ганна.

   - Т-там… посмотрите!

   Дрожащий палец кухонной девчонки указывал на то место, где только что стояла фру Рейн. На полу разливалась лужица грязной воды. Мокрые следы босых ножек вели сперва к ней, а потом – от нее, за колонну.

   - Я в-видела…

   - Что?

   - Привидение! Оно прошло туда…

   Фрау Ганна проследила за ее рукой, усмехнулась, увидев мокрые следы:

   - Не обращай внимания, Марта.

   - Но… я же видела!

   - И что? Привыкай, девочка. Это старинное привидение рода Доннемарков. Ему уже более пятисот лет, и, сколько я себя помню, оно еще никому не причинило зла… Разве что миску со стола столкнуть кое-кому криворукому поможет. А так оно нас защищает, помогает…

   - Привидение, - повторила девушка.

   - Привидение, - кивнула фрау Ганна. – Вечерком как-нибудь расскажу эту историю… Может быть, и оно тоже придет послушать, ведь так?

   Повариха обращалась к стене, и фру Рейн тихо кивнула своим мыслям, улыбаясь.

   - А так оно даже очень любит жизнь… И нечего его бояться! Займись-ка лучше овощами!

   Обе женщины вернулись к работе.

   Да, фру Рейн очень любила жизнь. Поэтому и умерла.

   Часы на ратуше пробили три часа, когда Дитрих вернулся домой. Перелез через забор, прокрался к оставленной загодя незапертой двери, бочком проскользнул в темный коридор и, держась рукой за стену, на цыпочках поднялся на второй этаж. После ночной беготни ноги не держали, в горле пересохло, голова слегка кружилась, глаза слипались. Он устал и мелко дрожал. Скорее бы очутиться в своей комнате, запереться и упасть на постель. Уснуть и хоть во сне попытаться забыть то, чему пришлось быть свидетелем. Но ведь они ничего не видели! Ничего же не было! Или было?

   А, не все ли равно сейчас? Он слишком устал, хочет спать. Он просто не в состоянии ни о чем думать.

   Вот и постель. Кое-как раздеться. Упасть, кутаясь в одеяло, уснуть…

   …не удалось.

   Или ему только так показалось? Во всяком случае, дверь распахнулась в тот же миг, как юноша закрыл глаза.

   - Явился?

   Дитрих застонал, не открывая глаз и зарываясь лицом в подушку, чтобы хоть на миг продлить остатки сна.

   - Хорош, нечего сказать! Где ты был?

   Старший брат, Карл, стоял над его кроватью, скрестив руки на груди.

   - Здесь, - проворчал Дитрих. – Спал…

   - Мне-то можешь не лгать, - на брата не действовал ни его вид, ни голос. – Где ты шлялся всю ночь? Ты что, не понимаешь, во что ввязался?

   - Ни во что, - Дитрих с трудом повернул голову на подушке, - я не ввязывался. Дай поспать… Еще рано!

   - Только что пробило десять. Город гудит…

   Десять?

   Дитрих распахнул глаза. Точно! Яркое солнце било прямо в окно его комнаты, лежало светлыми квадратиками витража на полу, озаряя разбросанные в беспорядке вещи – одежду, книги, пергаменты, гусиные перья…

   - Что? Уже?

   - Уже, - Карл стоял над кроватью, мрачный и с такими кругами под глазами, словно это он всю ночь не спал и носился по ночному городу. – Возле ратуши целое собрание. Горожане напуганы, и, кажется, на сей раз дело серьезно.

   - А что случилось? – юноша осторожно сел на кровати, изо всех сил делая вид, что изумлен и не понимает, в чем дело.

   - Не понимаешь или притворяешься, что не понимаешь? – обмануть брата было еще сложнее, чем матушку. – На сей раз, братец, ты доигрался! Ты и твои приятели. Благодари богов, если отделаешься позорным столбом и публичной поркой!

   - Да что случилось-то? – он изобразил благородное негодование, а сердце предательски дрогнуло.

   - Кладбище, - выдавил Карл. – Там…

   - Что?

   - Сам знаешь! Или скажешь, что вас с дружками этой ночью там не было? Из четырех могил пропали тела!

   - Из трех! – выпалил Дитрих прежде, чем понял, что проговорился.

   Брат схватил его за грудки и вздернул, тяжело дыша в лицо.

   - Ты знаешь, что бывает за осквернение могил? – прохрипел он. - И за похищение трупов?

   - Но я не… это в интересах науки… Медицина…Мэтр Сибелиус…

   - Это мэтр Сибелиус советует рисовать на надгробиях колдовские знаки и приносить в жертву кошек?

   Ноги Дитриха подогнулись, и он бы непременно упал, не поддерживай его за ворот рубашки старший брат:

   - Ко…ко…

   - Закудахтал! Кладбищенский сторож нашел среди могил следы ритуалов черной магии. И тела пропали.

   - Но это не я! – Дитрих попытался вырваться, засучил ногами. – Не мы…

   - В тюрьме будешь доказывать, когда за тобой придут. А придут очень скоро, учитывая, сколько там оставлено следов… Вот же послал бог братца! – Карл отшвырнул его, как щенка, брезгливо вытер руки. – И в кого ты только такой уродился?

   - Но это в интересах науки! – попытался защищаться Дитрих. – Как еще узнать строение человека, если не…

   - Закон не одобряет глумления над трупами, и твой наставник должен это знать, - жестко промолвил Карл. – Ему уже неоднократно делали внушение. И если докажут, что это – его рук дело, вряд ли университет встанет на его защиту! Скорее всего, от него отрекутся, обвинят в служении Темным богам и отправят на костер. А вместе с ним – и вас всех. И моего брата! Какой позор! – он схватился за голову. - Никогда еще такого не бывало, чтобы кто-то из Доннемарков был обвинен в колдовстве!

   - Много ты знаешь о нашем семействе, - нервно фыркнул Дитрих.

   - Достаточно, чтобы нести ответственность за вас, никчемные мальчишки! Что ты, что Фердинанд… Ну, с этим-то хоть все понятно. Может, он даже попытается как-то спасти тебя от суда… Я поговорю с ним, если дело зайдет слишком далеко!

   - Но ведь ты меня не выдашь? – вскинулся юноша.

   - Я буду молчать, - с нажимом промолвил Карл. – Но если проговорится хоть одна живая душа… Знаешь, на твоем месте я бы поскорее уехал из города.

   Тон его сменился, стал деловым, задумчивым.

   - Уехать? Куда?

   - Куда угодно, только поскорее и подальше отсюда. Залечь на дно в каком-нибудь городишке или вовсе отправиться в путешествие, - он принялся ходить из угла в угол. - Мы с матушкой в случае чего отправим погоню по ложному следу – скажем, что ты уехал два или даже три дня тому назад, чтобы было меньше шансов… Да, наверное, стоит так поступить! Как насчет Померании?

   - Я не знаю, - Дитрих помотал головой. События разворачивались слишком быстро, он просто за ними не поспевал. – Неужели все настолько серьезно? Но ведь я ни в чем не виноват!

   - Об этом знаешь только ты. Ну, я допускаю, что ты не врешь. Но даже наша матушка может не поверить твоим заверениям! А если они доберутся до твоего доктора, жди беды!

   Дитрих стиснул голову руками, запуская пальцы в волосы. «Жди беды!» Дождался.

   Карла тоже можно понять. Семейство фон Доннемарк было одним из уважаемых в Зверине и одним из самых знатных. Братья принадлежали к фамилии, которая насчитывала более двадцати поколений предков. Замок Доннемарк возвышался в нескольких десятках лигах от Зверина, на берегу Рейна, и жители города искренне считали, что их городу оказана честь, что у представителей этого рода есть дом в стенах города. Еще недавно фон Доннемарк-старший, Иоганн-Фридрих, занимал одно из важных мест в городском совете. Четыре года назад он скоропостижно скончался, и место по праву досталось его старшему сыну, Карлу, который хотел сделать все, чтобы не уронить чести рода. И вот младший брат практически свел все его начинания на нет…

   Но, может, еще не поздно все исправить?

   Воздух в комнате был тяжелый, спертый. Пахло слежавшимся бельем, мышами, плесенью, травами, ладаном и болезнью. Свечи чадили, сизый дымок поднимался клубами. Тяжелые шторы на окнах почти не пропускали свет, и тут большую часть дня царил полумрак.

   Вот уже несколько недель старый барон фон Доннемарк не покидал своих покоев. Он лежал, обложенный подушками, в глубине своей простели и медленно умирал. Лечащий врач навещал его трижды в день, трогал за руку, внимательно нюхал мочу и другие жидкости, несколько раз пускал кровь и пробовал окуривать смесью ладана и белены. Но лучше барону не становилось, и за жизнь он цеплялся скорее вопреки искусству врачевателя, чем благодаря ему. Его престарелая родственница, София фон Торн, тетка покойной жены, дневала и ночевала у постели, молилась и сама пробовала лечить барона, прикладывая к пяткам и под мышки мешочки с сушеными корешками, а также разводя в вине целебную розовую глину, которую как-то раз по случаю купила у бродячего торговца. Глины оставалось совсем немного, еще на две или три порции, и старушка всерьез беспокоилась, где достать еще. Врач не одобрял ее методов лечения, она не понимала его науки, так что оба друг друга терпеть не могли и у постели больного нередко ссорились и спорили.

   Лекарь недавно ушел, и старушка осталась возле умирающего. Она затеплила две свечи, сожгла в пламени одной из них веточку розмарина и окурила ею постель.

   - Вот так… Отдыхайте, герр Людвиг, - пробормотала она, усаживаясь на стул рядом. – Спите.

   Сложила руки на коленях и забормотала молитву.

   Фру Рейн тихо возникла в комнате, остановилась у порога. В комнате ее появление прошло незамеченным, но сквозняк слегка колыхнул пламя свечей, и старый барон с усилием поднял голову. Взгляд его светлых водянистых глаз остановился на входной двери.

   - Ты. Пришла.

   Фру Рейн улыбнулась, посмотрела барону прямо в глаза и опустила голову, как скромная монашка перед причастием.

   - Вы что? – встрепенулась старушка. – Что там… о, боже, спаси и сохрани! – бросив взгляд через плечо, она торопливо перекрестилась, потом размашисто осенила крестом то место, где только что стояла фру Рейн… и где ее уже не было. Она тихо скользнула в сторону, пряча улыбку в уголках губ.

   - Пришла.

   Фру Рейн кивнула:

   - Как всегда.

   Ее тихий голос был подобен шелесту волны.

   - Господи, спаси нас, сохрани и помилуй! – набожно забормотала фрау фон Торн, осеняя себя крестным знамением. – Опять она…

   - Оставьте нас, сударыня, - процедил барон.

   - Да я и сама не желаю тут оставаться рядом с этим исчадием Преисподней! – презрительно скривилась его родственница. – Вот увидите, не доведет это вас до добра…

   Тихо ворча что-то себе под нос, она направилась к двери. Фру Рейн проводила ее насмешливым взглядом и скорчила рожицу вслед. Какое-то время назад ей доставляло удовольствие шокировать старую деву своим присутствием, но потом подобное развлечение надоело. Какой смысл ежедневно с тем же результатом повторять одно и то же? Хотелось чего-то новенького.

   Дождавшись, пока за старой дамой закроется дверь, она неслышными шагами подошла к постели умирающего и тихо опустилась на краешек.

   - Фру Рейн, - произнес тот. – Как это мило с вашей стороны, что вы решили ко мне заглянуть…

   Она улыбнулась, и от этой улыбки лицо старика посветлело. Когда-то Людвиг фон Доннемарк был красивым сильным мужчиной, с легкостью гнувшим подковы. В молодости он еще успел пару раз примерить дедовы доспехи, чтобы поучаствовать в турнирах, которые к тому времени уже давно превратились в забавную игру, в зрелище, призванное скорее демонстрировать красоту коней, украшения на шлемах и умение не падать с седла, чем силу и доблесть. И сейчас еще остатки былого величия можно было разглядеть в ширине его плеч, в костистых руках, в гордом профиле и гриве седых волос. Но те времена давно ушли. На постели полулежала исхудалая старая развалина, испускающая последние вздохи и часто мучимая болями в животе и паху.

   Вот уже больше десяти лет старый барон не покидал своего замка, а последние несколько недель – и своей комнаты. К тому времени он разругался со всеми своими родственниками, так что неудивительно, что сейчас подле его смертного одра оставались только дальняя родственница его умершей несколько лет назад супруги и фру Рейн. По большому счету, им обеим просто некуда было идти.

   - Я не могла не заглянуть, - прошелестел голос фру Рейн. – Как ты себя чувствуешь, милый?

   Она единственная могла говорить барону «ты» и называть его просто Людвигом, ибо помнила его с младенчества. Старик протянул к ней руку, и фру Рейн коснулась его ладони своими холодными мокрыми пальцами, оставив следы влаги. В комнате запахло сырой речной водой, рыбой, гнилыми водорослями, далеким морем.

   - Ты одна, - прошептал старик, - одна понимаешь меня…

   - Я давно тебя знаю, - откликнулась фру Рейн.

   - Ты – самая красивая женщина из тех, кого я знаю, - сказал он.

   - Сердцеед, - улыбнулась она.

   - Обольстительница.

   Он сделал безуспешную попытку поднести руку фру Рейн к губам, но внезапно судорога боли прошла по его лицу. Очередной приступ настиг старого барона внезапно. Он побледнел, глаза его помутнели, губы ощерились, открывая желтые изъеденные зубы.

   Фру Рейн торопливо наклонилась к нему:

   - Болит? Что? Где? Я сейчас…

   Холодная влажная ладошка ее скользнула под одеяло, провела по напряженному горячему животу, отыскивая источник боли – будто раскаленный камень засунули во внутренности. Тонкие пальцы коснулись кожи. Сорочка мигом намокла от влаги, которая протекла и на простыни, но не прошло и двух минут, как боль ушла. Барон смог наконец выдохнуть, расслабился и попытался улыбнутся посеревшими губами.

   - Спасибо, фру Рейн. Только все ваши старания напрасны… если бы можно было… если бы…

   Она тихо покивала головой. Всех ее способностей едва хватало на то, чтобы снять боль. Но избавить старика от пожирающего его недуга или хотя бы приостановить развитие болезни она была не в силах. И с каждым разом все яснее видела тень смерти, витающую над его челом.

   Она и теперь была здесь, и даже ближе, чем в прошлый раз. А это означало только одно – дни старого Людвига фон Доннемарка сочтены.

   - Мне недолго осталось, - произнес он. – Сегодня ночью мне приснилась мать. Она качала мою кровать, как колыбель и пела…

   - Не думай о смерти, - прошелестела фру Рейн.

   - Я ее не боюсь. Просто… иногда кажется…

   - Позвать кого-нибудь? Доктора или…

   - Не надо. Йоганн все сделает, - старый барон имел в виду своего не менее старого слугу, который ходил за ним почти сорок лет и успел из юноши превратиться в старика немногим крепче своего господина. – Не беспокойтесь…

   - Я буду рядом.

   - Спасибо. Спойте мне, пока я не усну.

   Фру Рейн удобнее устроилась на краю постели. Простыни завтра все будут мокрыми, наверняка влага просочится и на перины, но Йоганн, меняя постель, только понимающе кивнет головой: «Опять?» - и не прибавит более ничего.

   Костлявая рука барона лежала на одеяле. Фру Рейн накрыла ее своей холодной ладошкой и тихо запела старую колыбельную, одну-единственную, которую пела все эти годы.

   Этот вечер в замке Доннемарк ничем не отличался от сотен и тысяч других таких же вечеров. В конце лета уже темнеет не так поздно, вечерами выпадает холодная роса, да и ветер с Рейна задувает такой, что пробирает до костей, а посему все меньше молодежи тратит время на прогулки при луне. И, если есть возможность, с каждым днем все больше народа коротает вечера у очага.

   В кухонной зале собрались почти все, кроме ночной стражи и нескольких личных слуг, которые коротали вечера рядом с покоями своих хозяев. Даже маленькие дети, пока их не погнали спать, притулились у очага на полу, сидя на корточках и занятые игрой. Кто-то из слуг клевал носом, кто-то что-то мастерил. Несколько работниц торопливо латали детскую одежонку, кое-то из мужчин перекусывал поздним ужином – пустой похлебкой и остатками господского ужина. Некоторые болтали между собой, обсуждая свои дела. Фрау Ганна сидела поближе к огню, вязала чулок и поминутно зевала – ей надо было вставать чуть свет, чтобы опять напечь к завтраку булочек. Марта, кухонная девушка, робко пристроилась рядом – она была в замке всего третий вечер, еще не успела как следует ни с кем познакомиться и робела. Девушка озиралась по сторонам, одинаково готовая и заговорить с новым человеком, и убежать от него, куда глаза глядят.

   Тихо скрипнула дверь, дрогнула, качнулась на петлях. Щель была так узка, что в нее не протиснулась бы и кошка. Та, кстати, дремала на лавке, поджав лапки и щуря желтые глаза. Но мигом отбросила сон и приподняла голову, когда из щели потянуло сквозняком.

   На пол шлепнулась капля воды. Услышав этот звук, потонувший в гуле голосов, стуке столовых приборов и приглушенном говоре, кошка насторожила уши и тихо зашипела.

   На пол упала еще одна капля. За нею – другая, третья… Послышался тихий шлепок босой пятки.

   - Что это? – Марта встрепенулась. – Тетенька…

   Фрау Ганна действительно приходилась ей теткой по матери и пристроила девушку в кухонную прислугу с разрешения управляющего исключительно по-родственному, поскольку другой родни у Марты не осталось.

   - Что такое?

   - Слышите? Капает где-то, - девушка подняла голову к низкому закопченному потолку. – Может, крыша протекает? Или…

   Кошка тихо зашипела, глядя в сторону двери. Вернее, на стену в паре шагов от нее. Пол там был слегка влажным, и лишь в середине мокрого пятна оставался сухой участок в форме отпечатка босой ноги.

   - Это фру Рейн, глупышка, - фрау Ганна проследила за взглядом кошки и опять взялась за вязание. – Пришла посидеть с нами.

   - Фру Рейн? – Марта посмотрела по сторонам. – Но…

   - Я говорила днем. Это дух покойной баронессы. Она часто вечерами приходит сюда, посидеть.

   - П-посидеть? – девушка икнула от страха.

   - Не бойся, глупая! Фру Рейн добра к обитателям замка и еще никому не причинила зла. А вот ей причинили зло, бедняжке…

   Фру Рейн тихо вздохнула. Крупная капля сорвалась с ее пальцев и упала на пол, оставив мокрое пятно. Что она ни делала – эти капли появлялись повсюду, выдавая ее присутствие. Куда ни спрячься, в какую щель ни забейся!

   - Прошу вас, госпожа, - фрау Ганна сделала приглашающий жест, отложила вязание, наполнила кружку вином, поставила на каминную полку. – Это для нее, - пояснила она.

   - Вино?

   - Да. Воду она не переносит.

   Еще одна капля сорвалась с кончиков пальцев. Фру Рейн переступила с места на место. Если долго не двигаться, натечет приличная лужа.

   - Бедная, не упокоенная душа, - продолжала фрау Ганна.

   - Вы ее знали, тетушка? – Марта с тихим ужасом следила за каплями. Вот упала еще одна, через несколько секунд – другая… Они возникали из пустоты, но, если приглядеться, можно было заметить очертания прозрачной руки с тонкими нежными, совсем девичьими пальцами.

   - Я? Нет! Что ты! Фру Рейн старше всех в этом замке, вместе взятых…

   Фру Рейн усмехнулась. Ну, положим, не всех – милейшая фрау Ганна не берет в расчет доктора, старушку фон Торн и самого барона фон Доннемарка, а также свою дорогую Марту. Интересно, сколько девочке точно лет? На вид она всего года на два старше, чем была сама фру Рейн, когда вышла замуж.

   - Сколько же ей лет? – ахнула девушка.

   Фру Рейн скривилась. Маленькая глупышка! У женщин не принято спрашивать об этом, даже если эта женщина давным-давно потеряла счет годам.

   - Я не знаю, - призналась фрау Ганна. – Но бабушка рассказывала мне ее историю, когда я сама была такой же юной, как ты. Помнится, я очень напугалась, когда увидела фру Рейн первый раз.

   - Ее можно увидеть?

   - Если она того захочет… и если сильно повезет.

   Фру Рейн покачала головой. Большинство людей могли видеть только следы ее пребывания – лужи на полу. Нет, иногда кое-кто уверял, что замечает легкую дымку, а если смотреть сквозь нее на солнце, то можно увидеть как бы радужный силуэт. Насколько это правда, фру Рейн не знала.

   - А еще ее можно услышать. Только для этого в комнате должно быть очень тихо, - при этих словах тетя и племянница, не сговариваясь, обернулись на остальных слуг. - И, как и все привидения, она не любит большого скопления народа…

   Ну, не то, чтобы не любит… просто ей не по душе шум и толчея. Конечно, она тянется к людям, отличаясь в этом от всех остальных призраков, но ей гораздо больше нравится, когда они сидят тихо, не шумят, не буянят.

   Фру Рейн прошлась между скамьями, обогнула стол, за которым перекусывали несколько лакеев. Те никак не дали понять, что замечают ее присутствие, но один все-таки отодвинул ногу, чтобы капли не попали на башмак. А другой внезапно придержал мальчишку, который вздумал пробежать сквозь фру Рейн, не зная о том, что она стоит рядом, и оттолкнул малыша, вынудив сделать лишний шаг в сторону:

   - Смотри, куда идешь!

   Фру Рейн улыбнулась ничего не понявшему ребенку. Вопреки сложившемуся мнению, дети видели ее крайне редко.

   - Фру Рейн – наш добрый дух-хранитель, - продолжала фрау Ганна.

   - А откуда она взялась?

   - Из реки. Она пришла из Рейна. Это длинная история…

   Случилось все во времена первых Крестовых походов. Рыцарь Доннемарк, отправляясь освобождать Гроб Бога, перед дорогой решил жениться. Его невеста была очень молода – девочке едва миновало одиннадцать лет, и она никоим образом не созрела для замужества. Но рыцарь догадывался, что поход может затянуться и ко времени его возвращения девочка не только успеет вырасти, но и выйдет замуж за другого. Родители вольны были распорядиться судьбой дочери, не дожидаясь возвращения жениха, особенно если подвернется выгодная партия.

   Сам Доннемарк был намного старше невесты – ему было почти сорок лет. Не богатый, не слишком знатный, он рассчитывал в походе поправить свои дела, ограбив неверных. Трудно сказать, чем он обольстил родителей невесты, но свадьба состоялась, и буквально на другое утро жених отбыл в Палестину.

   Его не было ровно три года, день в день, а вернулся он не один. С ним вместе прибыл его юный племянник, отправившийся в поход простым оруженосцем и получившим рыцарские шпоры на поле брани. Отец юноши, старший брат рыцаря Доннемарка, погиб, и, забрав молодую жену, рыцарь с племянником переехал в родовой замок, тот самый, где они сейчас и живут.

   - Правда, с тех пор он много раз перестраивался, - добавила фрау Ганна. – Ведь столько лет прошло…

   Юной графине накануне возвращения супруга исполнилось четырнадцать лет. Она была живая, веселая девушка, которая любила музыку, песни и сказки. Встреча с мужем, который годился в отцы не только ей, но и своему племяннику, неприятно поразила ее – лишения похода отнюдь не пошли рыцарю, а теперь барону Доннемарку на пользу. Он хромал, его лицо было обезображено вследствие перенесенной оспы, барон лишился нескольких зубов, вдобавок седина и морщины отнюдь не добавили ему привлекательности. Его племянник по сравнению с ним был прекрасен, как древний бог. И ничего удивительного не было в том, что молодые люди влюбились друг в друга.

   Конечно, случилось это не сразу – какое-то время все трое тихо-мирно жили под одним кровом, но два года спустя старому барону вздумалось женить племянника, выделив ему часть наследства. Была выбрана невеста, началось строительство нового замка, где должны были поселиться молодые.

   И вот тут все и произошло. Юная графиня внезапно забеременела и в положенный срок родила здорового мальчика. Вопреки ожиданиям, и мать, и дитя чувствовали себя прекрасно. Но в голову барона закралось странное подозрение. Дело в том, что племянник незадолго до этого предложил отложить собственную свадьбу на полгода. Срок истекал за неделю до рождения младенца, и свадьбу опять перенесли. Когда же юноша решил в третий раз оттянуть свою женитьбу, старый барон заподозрил неладное. Он подкупил прислугу, начал следить за женой и племянником…

   Истина открылась ему внезапно. Эти двое были любовниками.

   - Графиня Доннемарк изменяла мужу? – юная Марта испуганно вытаращила глаза. Рядом с нею тихо вздохнула фру Рейн. – Но это же… Это грех! Если ее брак был освящен в церкви, то их соединили узы, которые не под силу разрушить смертным!

   Фру Рейн покачала головой. Что эта девочка знает j любви? О том, как родители распорядились судьбой своего ребенка, руководствуясь лишь своими чувствами и не поинтересовавшись мнением дочери. О том, как разочарована была четырнадцатилетняя девочка, увидев старого мужа. О том, как она каждый вечер, стиснув зубы, заставляла себя ложиться в его постель, целовать его, чувствовать вонь изо рта и терпеть ласки. Кроме того, ее муж был не из тех, кто заботится о женщине. Торопясь заполучить наследника, он практически изнасиловал ее в первую брачную ночь и ударил за то, что девушка расплакалась от боли и унижения. Он избивал ее почти каждый раз – за то, что не улыбается, за то, что не выказывает страсти, за то, что до сих пор не забеременела. При этом с пеной у рта расписывал, какие страстные восточные наложницы из гарема какого-то араба, и как ему было сладко развлекаться сразу с двумя неверными: «А ты лежишь, как бревно! И толку от тебя столько же! Да любая кобыла доставит мне больше наслаждения, чем ты…»

   А вот Людвиг был другим. Именно он сумел пробудить в ней женщину. Неизвестно, чего он добивался на самом деле – может быть, надеялся дождаться смерти дяди, чтобы жениться на его вдове и получить в собственность родовой замок. А может, он ее действительно любил? Фру Рейн и тогда, и сейчас предпочитала верить в последнее. И она бы сама пронзила кинжалом сердце старого барона, если бы не страх перед наказанием. Они уже пробовали заговаривать о том, как было бы хорошо ей «вовремя» овдоветь. Правда, дальше разговоров дело не зашло – ее беременность заставила медлить. А потом было поздно.

   Старый барон был в гневе. Нет, мало так сказать. Своего племянника он все-таки не убил, как и отпрыска – ведь существовал шанс, что младенец в колыбели его собственный сын, ведь у него были фамильные черты Доннемарков, а именно светлые волнистые волосы и синие глаза под прямыми бровями. И даже родинка над левой грудью была такой же, как у всех представителей этого семейства. Мальчик был Доннемарком до мозга костей. У него был шанс…

   …которого не было у его матери.

   - Барон убил свою жену, - вздохнула фрау Ганна.

   - Ой!

   Кап! – в звенящей тишине сорвалась и упала на пол капля. Марта вздрогнула. Фру Рейн стояла рядом.

   Это случилось ночью. Выждав время, барон Доннемарк вошел в спальню жены. Он не дал ей времени помолиться. Он и его люди связали графиню, завернули тело в простыню и бросили в воды Рейна.

   - Ой, мамочки…

   Но она вернулась.

   - Вернулась, - голос фрау Ганны звучал зловеще и торжественно, - чтобы защищать своего сына. Мальчик вырос и стал родоначальником всех Доннемарков, а призрак его матери с тех пор оберегает этот род… и всех, кто живет под этим кровом.

   - И меня? – голос Марты дрогнул.

   - И тебя, если ты останешься здесь и будешь верно служить его светлости. Правда ведь, фру Рейн?

   Фрау Ганна подняла глаза на стоявшую рядом тень. Но сама фру Рейн смотрела в другую сторону. Ее взгляд был устремлен в потолок. Она безотчетно прижала руки к груди, а потом, сорвавшись с места, так стремительно кинулась прочь, что сидевших у очага женщин обдало брызгами.

   Фру Рейн всегда чувствовала, когда кто-то из Доннемарков должен расстаться с жизнью. И этот момент был уже близок.

ГЛАВА 2.

Три брата собрались за столом, во главе которого восседала их мать. Фрау Хильтруд, возложив руки на подлокотники, по очереди обводила взглядом всех своих сыновей, и они один за другим опускали взгляды.

   Старший, Карл, занимал место напротив нее, там, где когда-то восседал отец, Иоганн-Фридрих фон Доннемарк. Восемь лет назад самая обычная простуда свела его в могилу, оставив вдову с тремя детьми. Дети, впрочем, к тому времени были уже взрослыми. Старший, Карл, недавно женился, и его жена, бледное белокурое создание по имени Маргарет, до сих пор еще не могла привыкнуть к властному взгляду свекрови. Карл дольше всех мог выдержать тяжелый взгляд матери, и он потупился последним.

   - Ну, - нарушила молчание женщина, - что будем делать?

   Карл быстро окинул взором младших братьев. Холодно-чопорного Фердинанда, студента-богослова и без пяти минут каноника – ему не хватало малости, чтобы уйти послушником в монастырь, а именно вступительного взноса – и виновника последних событий, Дитриха, студиозуса-медика. Только что он вернулся с заседания городского совета, где услышал не самые приятные новости. И было особенно неприятно и тяжело, что они касались его семьи.

   - А что тут можно сделать? – пробормотал он.

   - Многое. Город гудит. Вы слышали последние новости? – фрау Хильтруд редко выходила из дома, как положено пожилой вдове, но всегда была в курсе последних событий и иногда узнавала их немного раньше сыновей.

   Маргарет робко приподняла голову, попыталась обратить на себя внимание мужа, но сникла, заметив, что Карл не смотрит в ее сторону.

   - Ну, слухи и слухи, - подал голос Дитрих. – И что такого?

   - Слухи о колдовстве! О черной мессе, которую служили на кладбище Невинных Душ! – повысила голос мать.

   - А я тут при чем? – вскинулся Дитрих. – За этим обращайтесь к Фердинанду. Он у нас ученый, начитанный.

   Средний брат поджал губы с явным неудовольствием.

   Все три брата были похожи друг на друга – и ростом, и сложением, и чертами лица, и цветом волос и глаз. Все трое носили фамильные черты Доннемарков – были высокими, гибкими в кости, светловолосыми и голубоглазыми. Только горбатый нос Карла достался ему от предков по мужской линии, а младшие братья профилями больше походили на мать. Однако, Фердинанд поджимал губы и хмурил брови точно также, как старший брат.

   Двое старших были еще и погодками – Карлу уже через несколько недель должно было исполниться тридцать, а Фердинанду вскоре после этого минует двадцать девять лет. Младшему, Дитриху, было всего двадцать два года, и родился он уже в этом доме, куда семейство перебралось четверть века тому назад.

   - Священная земля осквернена, - пробормотал он. – Мало того, что похищены мертвые тела, так еще и на самой земле оставлены следы колдовства. Как бог допустил такое? Вот увидите, скоро колдунов и ведьм, повинных в злодеянии, отыщут и предадут суду Инквизиции.

   - Уже известно…э-э… что-нибудь? – осторожно поинтересовался Дитрих

   - Мало, что, - вместо среднего брата ответил старший. – Я был сегодня на совете. Велено создать комиссию. Под подозрение уже попало несколько человек. Четверо арестованы, в любой момент им могут предъявить обвинение…

   - Кто? – встрепенулся Дитрих.

   - Некая Клара Фрост с Кожевенной улицы, вдова Анна Штайн…

   - Ведьма, - прошипела фрау Хильтруд.

   - Да, ей предъявлено такое обвинение, хотя всем известно, что она – простая знахарка…

   - Не простая, - стояла на своем мать.

   - Инквизиция разберется, - примирительно промолвил Карл. – Кроме этих двоих, под подозрение попали Мария-Йоханна Куртц…

   - Кто это?

   - Насколько знаю, она не так давно в нашем городе. Приехала из Штургарта, заплатила за право проживания. Купила на окраине дом… тот самый, где когда-то проживала еврейская семья…

   - Все понятно, - проворчала фрау Хильтруд. – Проклятое место, проклятая семья… еретики, безбожники…

   Карл кивнул. В совете именно это обстоятельство и сыграло не на пользу госпоже Куртц – порядочный человек не стал бы селиться на этом месте. И то, что она все-таки там обосновалась, яснее ясного доказывало ее связь с Темными богами.

   - И, - он выдержал паузу, - доктор Готлиб Сибелиус.

   - Как? – Дитрих даже подпрыгнул. – А его-то за что? Он же ни в чем не виноват! Он просто…

   - Он просто один из тех, кто не желает лечить традиционными методами и позволяет себе говорить такое, что у его коллег волосы на голове шевелятся от этой ереси.

   - Это не ересь! – встрепенулся Дитрих. – Ересь – то, что болтают эти ортодоксы! Они ересью называют труды самого Амбуаза Паре*. Они не желают признавать, что сейчас уже другое время, что прогресс не стоит на месте! Они не хотят признавать даже научные открытия великого Парацельса…

   (*Амбуаз Паре – врач и хирург шестнадцатого века.)

   - Но за это им не грозит костер, - обманчиво мягко возразил долго молчавший Фердинанд.

   Дитрих, сердито прищурившись, через стол смерил брата взглядом. Оба Доннемарка являлись студиозусами одного и того же университета, только Фердинанд обучался на богословском факультете, а Дитрих пробовал себя в медицине. И уже за одно это заслужил молчаливое неодобрение всего семейства. По мнению родных, младшему отпрыску древнего рода приличнее попытать счастья на поле брани. А если войны не предвидится, то лучше поступить наемником. Карл был даже готов оплатить для младшего брата обучение в приличной школе фехтования. И – да, Дитрих какое-то время обучался владению двуручным мечом и шпагой, но его больше интересовало не как убить противника или овладеть тем или иным приемом, а как расположены в теле различные органы, и как точнее поражать – или, наоборот, не поражать – некоторые из них.

   - Это ошибка, - проворчал юноша. – Доктор Сибелиус невиновен…

   - Но арестован он не просто так, - упрямо гнул свое Карл фон Доннемарк. – Нашлись свидетели, которые видели его этой ночью. Кроме того, в дом твоего учителя уже наведывались. И догадайся, что отыскали в подвале?

   Дитрих прикусил губу, задержал дыхание. Ему стоило неких усилий, чтобы удержать себя в руках и даже насмешливо фыркнуть:

   - А что? Я-то тут при чем?

   - А при том, - Карл смотрел на него в упор, - что на завтра назначен первый допрос подозреваемых. И если доктор Сибелиус начнет говорить, думаю, он назовет несколько имен. Догадываешься, чьи это будут имена?

   - Это невозможно! – воскликнула фрау Хильтруд. – Я этого не допущу…

   - И, однако, матушка, шанс есть, - вздохнул Карл. – На кладбище нашли явные доказательства того, что прошлой ночью там служили черную мессу. И пропавшие тела… Нашли далеко не всех.

   Дитрих бросил нервный взгляд в сторону дверей.

   - Но ведь я тут ни при чем, - упрямо гнул он свое.

   - Отцам-инквизиторам будешь доказывать, - прошипел Фердинанд. – Я говорил, что это глупое желание стать медиком не доведет тебя до добра. Что за занятие для потомка старинного рода? Ты нас позоришь!

   Карл ничего не сказал, но покачал головой. Старшие братья, погодки, всегда стояли друг за друга и практически никогда не ссорились. Также единодушны они были во всем, что касалось младшего брата. И лишь благодаря упрямству Дитриха они до сих пор не одерживали над ним верх. Когда его пытались заставить, младший брат проявлял просто чудеса лени, не желая даже составить план: «А вот завтра я пойду и сделаю…» Зато, если ему было что-то надо, его энергии вполне хватило бы для того, чтобы сровнять с землей весь Зверин дважды.

   - Вы должны что-то сделать! – сейчас заявил он.

   - Что именно? – мягко поинтересовался Карл.

   - Ну, что угодно! Доктор Сибелиус не виновен!

   - А кто тогда? Если докажут, что это именно он выкапывал мертвые тела и надругался над ними, его ничто не спасет от костра.

   - Изучать человеческое тело не есть преступление!

   - Наблюдать за состоянием больных и глумиться над мертвыми телами, наплевав на обряды церкви – это разные вещи!

   - Никто ни над кем не глумился! Мы собирались потом положить их на прежнее место! – запальчиво воскликнул Дитрих и тут же осекся, сообразив, что выдал себя с головой.

   - Значит, ты признался? – встрепенулся Фердинанд.

   - И ты, конечно, тут же побежишь докладывать обо мне Инквизиции? – фыркнул Дитрих. – Давай, убей родного брата! Иезуит!

   - Еретик! – не остался в долгу тот. – Ты совершаешь преступление, глумишься над верой, над чувствами людей, над…

   - Довольно!

   Резкий оклик фрау Хильтруд заставил всех вздрогнуть. Вдова с силой ударила кулаком по подлокотнику.

   - Довольно, - строго произнесла она. – Я не допущу, чтобы мой сын оказался за решеткой. И тебе, Фердинанд, я поручаю сделать все, чтобы этого не произошло! Мы, Доннемарки, из поколения в поколение пренебрегали родственными узами. Из поколения в поколение ваши предки ссорились и дрались со своими кровными родственниками чаще, чем со всеми остальными людьми на свете. У Доннемарка издавна не было врага страшнее, чем тот, в чьих жилах течет та же кровь. Но вы, - она подалась вперед, обвела сыновей холодным взглядом, - вы мои сыновья. И я поклялась еще при рождении твоем, Фердинанд, что воспитаю вас в братской любви. Я верю, - истово продолжала она, - что вы сможете, если будете до конца стоять друг за друга, положить конец той странной и нелепой вражде, которую все Доннемарки питают к своей родне. Я поклялась самой страшной клятвой, которую только могла изобрести. И если тебе, Фердинанд, так уж хочется продолжить семейную традицию и осудить на смерть родного брата, сначала отправь на костер меня!

   - Но за что? – растерялся тот.

   - Сам придумай! – каркнула вдова. – Например, обвини меня в чернокнижии. Мне все равно, какое обвинение ты придумаешь – я подпишу любое признание, поскольку, раз мой родной сын готов уничтожить своего единокровного и единоутробного брата, то мне незачем жить!

   Выпалив эти слова, фрау Хильтруд откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза, мгновенно успокоившись. Но, пораженные вспышкой ее гнева, братья только переглядывались.

   - Ну, я попытаюсь что-нибудь разузнать, - неуверенно промолвил Карл. – Все-таки я заседаю в городском совете, и со мной там кое-кто считается…Наверное, удастся уговорить остальных провести расследование. Может быть, всплывут кое-какие факты, которые могли бы…

   - Слышите? – его жена уже минуту пыталась привлечь внимание, и, не выдержав, дотронулась кончиками пальцев до запястья мужа. – Стучат…

   Братья замерли. В дверь действительно постукивали. Так стучит потерявшая терпение прислуга, стесняясь уже того, что приходится тревожить господ в неурочное время, и мучительно переживая от того, что довелось подслушать.

   - Кто там? – крикнул Карл, выпрямляясь.

   - Герр Карл, - послышался голос служанки, - там… гонец.

   В это самое время на другом конце города тоже совещались. Четыре человека сидели за столом в темной комнате, озаренной светом единственной свечи. Еще четверо стояли позади, по углам комнаты, за пределами освещенного круга и казались тенями, сгустками мрака в темных плащах и надвинутых на лица капюшонах. Впрочем, под плащами виднелось оружие и сапоги, выдававшие их род занятий.

   Единственная свеча давала мало света. Она, по сути, освещала только стол, покрытый черной скатертью, на которой белой и золотой нитью были вышиты каббалистические знаки. Пламя ее слегка колебалось, то вытягиваясь в нить, то снова припадая к фитилю, и тогда казалось, что тени сидящих за столом людей шевелятся и даже начинают самостоятельно двигаться.

   Четверо сидевших не прятали лиц. Капюшоны их плащей были откинуты на плечи. Четверо мужчин разного возраста и женщина лет тридцати, с усталым, рано состарившимся лицом. Такие лица бывают у женщин, которые с ранних лет начинают покрывать их слоем белил и румян, дабы скрыть подлинные или мнимые изъяны кожи. Но не было человека, который смог бы упрекнуть графиню Шарлотту фон Зверин в том, что она не следит за собой.

   - Ну, что? – нарушила она молчание.

   - Все, как обычно, как мы и планировали, - подал голос сидевший напротив нее мужчина средних лет.

   - Планировали? Как бы не так! Вы же знаете – нужно принести шесть раз по шесть жертв. Трижды нам удавалось найти шестерых, а на этот раз…

   - Что на этот раз?

   - Их пятеро! Будто вы не знаете! Пятеро! А надо шесть! Где взять шестого, причем как можно скорее?

   Что-то в звуках ее голоса заставило мужчин переглянуться.

   - Шестого? Почему именно шестого? – спросил самый молодой из них. На щеках и висках его еще оставались следы белил, а на лбу над левой бровью красовалась забытая мушка в форме звездочки.

   - Потому, что из пятерых избранных четверо – женщины и только один мужчина! – графиня ткнула пальцем в некоторых знаки, соединив их воображаемыми линиями. – Причем мужчина не первой молодости и… свежести. Чтобы уравновесить края рисунка, - она второй раз провела те же линии, - нужен молодой мужчина. Сильный, Горячий. Крепкий!

   Она посмотрела на собеседника, и тот заметно занервничал:

   - Но… но ведь избранные еще могут заговорить…

   - И ты уверен, брат, что кто-то из них назовет нужное нам имя? Ты уверен, что первое же названное имя будет принадлежать подходящему мужчине, достойному войти в когорту избранных? Ты уверен, что это вообще будет мужчина? Учтите, мы не можем себе позволить перебирать именами, как кухарка перебирает овощи на рынке! Мы должны взять первого, кого назовут!

   - Что же делать? – сидевший рядом с нею мужчина лет пятидесяти, рано облысевший и рано располневший, потянул за ворот балахона, словно ему внезапно стало не хватать воздуха.

   - Все просто, - Шарлотта фон Зверин кивнула собеседнику. – Ваша обязанность - присутствовать на допросах. Вы должны вынудить одного из подозреваемых назвать имя подходящего человека. Идеально, если оно прозвучит на самом первом допросе первого из подозреваемых. Тогда у нас не останется сомнений, что мы знаем имя избранного. И останется только завершить звезду, - она в третий раз провела пальцами по контуру символа, в центре которого горела свеча, и подняла глаза на одного из собеседников. Тот все понял и поспешил склонить голову в знак согласия.

   Фру Рейн не знала, что такое страх. То есть, она напрочь забыла его в тот ужасный день, когда перестала жить. После этого уже никто и ничто не могло ее напугать. Но сейчас она чувствовала себя… неуютно. И прекрасно понимала, в чем причина этого состояния.

   Умирал старый Людвиг-Иоганн-Кристиан фон Доннемарк. Тот удар, который она почувствовала, был последним, но не смертельным. Впрочем, исход его все-таки оказался роковым. После этого второго удара у старика отнялась вся левая половина тела. Он не мог говорить, не мог пошевелить рукой и ногой. Не мог даже повернуть на подушке голову. И даже левый глаз перестал вращаться в глазнице, а правый всякий раз начинал так дергаться, что становилось не по себе.

   Замок притих. Слуги ходили на цыпочках, шептались по углам и по-иному стали обращать внимание на фру Рейн. Если прежде ее шаги, вздохи и возню при попытке устроиться поудобнее часто приписывали сквознякам, протекающей крыше или просто разыгравшемуся воображению, то теперь «посланца Преисподней, что явился за душой барона» готовы были разглядеть даже в собственной тени. Давно фру Рейн не слышала в свой адрес: «Изыди!» - так часто, как в эти дни. По сути дела, лишь фрау Ганна относилась к ней по-прежнему.

   Секретарь барона. Клаус Штерн, на свой страх и риск решил отправить гонцов к родственникам хозяина. Тот разругался со всеми, и даже своего родного сына выгнал из дома с женой и малолетними внуками, не говоря уже о родном племяннике и кузене, которых еще раньше постигла та же участь. Фру Рейн, бывшая свидетельницей семейных ссор, отнеслась к ним равнодушно. В конце концов, она за свою долгую жизнь видела немало таких драм и перестала относиться к ним с волнением. Все Доннемарки друг друга терпеть не могли. Все отказывались жить под одной крышей со своей родней и тогда бросали дом и пускались в дорогу, либо их выживали из дома «любящие» родственники. Большинство изгоев никогда не возвращались домой, а тут…

   Секретарь добросовестно перебрал все родословные записи и нашел сразу троих. Помешать отправить письма фру Рейн не могла. Ей оставалось только ждать и гадать, что произойдет раньше – умрет ли старый барон Людвиг фон Доннемарк или сюда примчатся его родственники в надежде поживиться состоянием. Кто эти люди? Кого из них старый барон упомянул в завещании, как своего главного наследника? Кому перейдет родовой замок? Эти вопросы волновали фру Рейн, как любую женщину, ведь она прекрасно помнила, что единственный сын старого барона умер несколько лет назад.

   Местность была мрачная – поросшие лесом холмы, прорезанные оврагами, вполне могли бы сойти за горы, особенно для тех, кто, скажем, никогда не бывал в Альпах. Но впереди вставало Швабское нагорье, и впереди гонца ждали другие кручи и другие дороги.

   Но и это местечко было не лучше. На последнем постоялом дворе, где он остановился передохнуть и уточнить дорогу, его кем только не стращали! От горного духа Рюбецаля, который принимает облик то уродливого нищего-карлика, то великана, с легкостью сминающего вековые ели, до разбойничьих шаек и стай волков, которые зимой спускаются со Швабского нагорья и наводят страх на окрестные селения. Однако, несмотря на все ужасы, на ближайшую ярмарку пастухи с нагорья пригоняли отары тонкорунных овец, по крутым речкам плотогоны спускали отличный строевой лес, а где-то там лежал городок Швальбург, куда и нужно было попасть гонцу.

   В горах темнеет быстро. Холмы – еще не горы, но и тут сумерки наступили как-то слишком рано и стремительно. Еще четверть часа тому назад был белый день. И вот уже сизые тени от старых елей легли поперек дороги, а под их мрачными кронами сгустился сумрак. Как ни спешил гонец, ему пришлось сдержать коня, перейдя с галопа на рысь. Неужели не доведется добраться до Швальбурга засветло? И не у кого спросить дорогу – местность вымерла.

   И только он так подумал, как конь под ним шарахнулся, осаживаясь на задние ноги и пятясь. Не будь готов гонец ко всяким неожиданностям, вылетел бы из седла на дорогу. Стиснул коленями конские бока, усмиряя его. Рука сама потянулась к оружию.

   За елью, росшей вплотную к дороге – лапы почти нависали над нею – что-то шевелилось. На волка не похоже, на медведя – тоже. Человек? Конь храпел и нервно перебирал ногами, отказываясь идти дальше. Пришлось как следует огреть его по бокам плетью, чтобы он решился сделать несколько шагов.

   Старик, опирающийся на суковатую палку. Длинная борода, одежда то ли из рогожи, то ли из частично вытертых звериных шкур, перетянутая поясом. Шапка-колпак, кожаные поршни вместо привычных деревянных башмаков, на поясе висит небольшая сума. Нищий? Или отшельник, живущий где-нибудь поблизости? Скорее, второе.

   - Вечер добрый, - гонец решил быть вежливым. – А далеко ли до хутора или деревеньки?

   - Далече, - буркнул старик, смерив исподлобья холодным взглядом

   - Долго ли ехать?

   - Да.

   - Засветло доберусь?

   - Нет.

   Что ж, иного он не ждал, но все равно почувствовал разочарование.

   - Тогда, может быть, подскажешь, старик, где можно переждать ночь? А то я в здешних местах человек новый, а мне позарез надо в Швальбург…

   Старик какое-то время молчал, глядя перед собой.

   - Здесь, - наконец, ткнул посохом на дорогу. – Здесь и пережди.

   - На дороге? – фыркнул гонец.

   - Здесь, - повторил старик, кивнув головой. Проследив за направлением его взгляда, гонец сообразил, что он имеет в виду ель, под которой стоял.

   - Да ты что, смеешься? – фыркнул он. – Здесь? Под открытым небом?

   - Здесь, - повторил старик, пристукнув посохом о землю.

   - У самой дороги? – нелепость предложения развеселила гонца. – Чтобы меня первые же проходящие мимо разбойники ограбили?

   - Если ты с ними встретишься, тебя все равно ограбят. Так не важно, здесь или там, - ответил старик, указав при этом посохом вперед.

   - А ты, старик, видимо, нарочно решил меня тут задержать, чтобы подать своим сообщникам какой-то знак? – гонец выпрямился в седле. – Так ничего у тебя не выйдет!

   Он пришпорил коня, порываясь пуститься дальше в путь.

   Старик глянул на него исподлобья так холодно и властно, что молодой, крепкого сложения, здоровый мужчина ощутил страх.

   - Пожалеешь…

   Конь сорвался с места коротким галопом. Гонец изо всех сил торопил его, нахлестывая плетью и раз за разом всаживая шпоры в бока, но примерно через версту был вынужден сдержать его бег. В темноте, которая стремительно наступала, ничего не стоило переломать коню ноги, да и самому свернуть шею. Эх, вот ведь вредный старик! Из-за него он потерял столько времени, что мог бы уже…

   - Пожалеешь!

   Резкий порыв ураганного ветра пригнул к земле деревья, грозно загудевшие кронами. Земля дрогнула, словно где-то случился обвал, и его эхо докатилось сюда. Спросонья отчаянно заорали птицы. Конь шарахнулся в сторону, так, что всадник с трудом удержался на его спине.

   - Пожалеешь…

   Что-то мелькнуло за деревьями. Старик! Тот самый! Да полноте, они ли это? Глаза горят, как угли, он словно вырос на две головы и стал шире в плечах, а лицо…При одном взгляде на это лицо гонец почувствовал, как у него слабеют руки и ноги. Он зажмурился, сжался, ожидая неизвестно чего.

   - Пожалеешь…

   Гулкий стон и рев прошел по вершинам деревьев. Птицы с криками заметались в ночном небе. Послышался треск, такой, словно разламывалась сама земля. Конь завизжал, вставая на дыбы, и не ожидавший этого гонец все-таки рухнул на дорогу.

   От удара на краткий миг сознание померкло. Во всяком случае, очнувшись, он не увидел своего коня. Испуганное животное умчалось в ночь. Хорошо, что письмо было за пазухой. Но что теперь делать? Одному, ночью, на лесной дороге…

   - Пожалеешь!

   Гонец встрепенулся. Старик стоял перед ним, но теперь ростом он был выше любого человека на три локтя. Глаза горели угольками, драная шкура, перетянутая поясом, превратилась в настоящую шубу, а на посохе появился набалдашник в виде козлиного черепа с рогами.

   Горный дух Рюбецаль.

   Медленно – или так показалось перепуганному человеку – старик протянул к нему руку. Кривые пальцы напоминали корни столетних дубов. И они шевелились, слепо выискивая добычу.

   - Иди сюда.

   - Нет!

   С диким криком гонец вскочил на ноги и ринулся бежать, куда глаза глядят. Соскочив с дороги, он вломился в заросли кустарника, помчался через лес, спотыкаясь о корни и камни, натыкаясь на стволы и перепрыгивая через бурелом. Он бежал, почти ничего не видя, одной рукой закрывая глаза от хлещущих по лицу веток, несколько раз споткнулся, упал, но тут же вскочил опять и помчался дальше. А вслед ему несся гулкий хохот и громовой низкий голос:

   - Пожалеешь…

   Огонек. Крошечная звездочка в темноте. Свет, зажженный рукой человека. Усталый, запыхавшийся, еле держащийся на ногах мужчина поспешил туда. Неужели, ему повезло?

   Старый дом, стоявший в чаще леса, в стороне от дороги, не производил впечатления жилого, если бы не огонь, горевший в окнах первого этажа. У дома не было ни ограды, ни сада, ни огорода, ни даже хозяйственных построек. Вернее, все это было, но столь ветхое, давно ставшее развалинами, что в темноте за кустами они скорее угадывались. Зато имелся глубокий овраг, чьи склоны открывались в опасной близости от стен. Да и у самого дома крыша была разрушена с одной стороны, так что, скорее всего, в непогоду там лило с потолка. Но уставший гонец не стал смотреть по сторонам. Он сразу кинулся к двери и заколотил в нее, что есть мочи:

   - Отворите, люди добрые! Пустите меня!

   Он был уверен, что там есть люди – свет в окне был тому подтверждением. И в ответ на его стук внутри послышались шорох шагов, негромкий возглас, стук упавшего табурета. Но несколько секунд суеты – и все стихло. Лишь шумел ветками ночной лес, да все еще кричали птицы.

   - Кто там? – послышался глухой голос.

   - Отворите, - повторил гонец. – Пустите переночевать.

   - Иди отсюда!

   - Нет! Нет! – гонец заколотил в дверь двумя руками. – Не оставляйте меня в лесу! Там… там Рюбецаль!

   - Вот как?

   - Да! Он гонится за мной! Пустите, ради всего святого!

   - Ну, коли так…

   За дверью послышался многоголосый шепот – люди тихо спорили, как им поступить.

   Гонец ввалился в комнату, сразу кинувшись к очагу. Огонь казался ему самым надежным товарищем – свет пламени не только отгоняет тьму, он обладает силой развеивать наши страхи, подлинные или мнимые. Даже крохотный огонек свечи способен на большее, чем все звезды на небе.

   - Спасибо вам, добрые люди, - промолвил гонец, протягивая ладони к огню. – Не представляю, что бы я делал, если бы остался там!

   - Пошел бы в гости к Рюбецалю, чего тут думать, - пожал плечами один из хозяев.

   Гонец обернулся на тех, кто его впустил. В комнате было полно народа. Трое мужчин вошли вслед за ним и стояли у двери. Еще двое сидели у накрытого стола, где в мисках были остатки каши, стоял жбан с пивом, несколько ломтей хлеба и деревянное блюдо с кусками жареного мяса. Какой-то старик кряхтел на лавке в углу, а с другой стороны от очага сидела пожилая женщина с прялкой. Сейчас она встала и, собрав свою работу, тихо вышла через боковую дверь.

   - Нет уж, - усмехнулся гонец. – К нему я не хочу. Знаем мы, что бывает с теми, кто попадает в его пещеры!

   - А что бывает? Говорят, Рюбецаль кормит и поит своих гостей, а потом дает им работу. Сумеешь справиться с заданием – получишь награду, а не сумеешь – станешь деревом в заповедном лесу.

   - Вот именно! – приободрился гонец. – Я не могу терять времени на глупости. У меня есть важное дело. Он и так забрал у меня коня. На чем я завтра доберусь до Швальбурга?

   Трое у порога переглянулись:

   - А зачем тебе в Швальбург?

   - Письмо. От барона фон Доннемарка.

   Если он рассчитывал этим завоевать уважение хозяев дома, то добился своего – сразу двое придвинулись ближе, сверля гостя взглядами. Остальные как-то притихли.

   - От старого барона? – вкрадчиво переспросил один из мужчин. – Кому и зачем?

   - Этого я не могу сказать, - подбоченился гонец. – Но это важно.

   - Письмо.

   Гонец воззрился на протянутую руку.

   - Нет. Я должен доставить его по назначе…

   - Уже доставил, - молодой еще мужчина, лет тридцати, шагнул вперед. – Письмо!

   - Нет.

   - Да!

   Люди придвинулись ближе. Гонец с ужасом заметил, что его зажимают в угол подальше от дверей и окон. Пятеро против одного – старик на лавке не принимал участия в разговоре – это было серьезно.

   - Я заплачу! – он схватился за кошель на поясе. – У меня есть…

   - Письмо!

   - Нет.

   Человек, стоявший ближе всех, рванулся вперед, выхватывая короткий солдатский палаш. Гонец успел выхватить тесак, чтобы отразить нападение. Клинки скрестились. Гонец умел фехтовать – его специально обучали, чтоб он мог защитить себя и то, что ему было доверено. И на открытом пространстве у него было много шансов уцелеть, но в тесноте, да еще один против всех…Зажатый в угол, он оборонялся отчаянно, тщетно пытаясь прорваться к окну. Ругать себя за опрометчивый поступок было некогда – спасти жизнь и письмо было важнее.

   Тот, кто атаковал первым, первым и поплатился, получив тесаком в бок. Он покачнулся, падая на руки товарищей, и гонец устремился в проделанную им брешь. Отбил чей-то нацеленный в голову меч, поднырнул под рогатину, рубанул кого-то по бедру, встретил клинком чужой палаш…

   И в этот миг что-то ударило ему в спину. Полено, брошенное старческой слабой рукой, не могло убить молодого крепкого мужчину, но этой мгновенной заминки хватило, чтобы сразу два солдатских палаша нашли цель.

   Гонец упал. После удара по голове наступила тьма, и он уже не чувствовал, как чужие руки торопливо шарят по его телу, срывая пуговицы с куртки и стаскивая пояс, сапоги и короткий плащ.

   - Нашел!

   Свернутый в трубочку пергамент не пострадал от крови, но тот, кто его развернул, сначала все-таки вытер испачканные ладони о камзол убитого. Пока остальные занимались ранами и потрошили вещи гонца, он подошел ближе к очагу и, склоняясь к огню, принялся за чтение.

   - Что там? – окликнули его.

   - Хорошие новости. Старый барон вот-вот откинет копыта и призывает в замок своего наследника. Угадайте, кого?

   - К вам гонец. Впускать, что ли?

   Братья переглянулись, и Дитрих дернулся – вскочить и бежать. Но Карл решительно вскинул руку:

   - Сиди. Пока ты в моем доме, тебе ничего не грозит… Откуда гонец? – повысив голос, крикнул он служанке. – Из мэрии?

   - Нет.

   Братья опять обменялись взглядами.

   - Проси.

   Усталый, покрытый пылью, с заляпанными грязью сапогами и плащом, гонец явно проделал долгий путь по проселочным дорогам, а никак не по улицам Зверина. И пускай грязи на многих было, хоть отбавляй – просто чудо, если удастся не наступить на кучу фекалий или вываленные из корзины гнилые овощи – все же так запылиться в городе было невозможно.

   Карл поднялся ему навстречу. Остальные остались сидеть. Фрау Хильтруд вцепилась в подлокотники кресла так, что побелели костяшки пальцев. Она узнала эту красную отделку на камзоле гонца:

   - Вы откуда?

   - Из Доннемарка.

   - Есть вести?

   - Да. Его сиятельство барон Людвиг-Иоганн-Кристиан фон Доннемарк имел честь послать вам письмо…

   - Давайте мне!

   Вдова протянула руку властным жестом, пальцы ее слегка скрючились, как когти хищной птицы. Поколебавшись, гонец все-таки протянул женщине свернутый в трубочку пергамент, скрепленный сургучной печатью с гербом.

   Фрау Хильтруд сорвала ее решительным жестом, развернула послание.

   - Это рука не его светлости.

   - Да, письма отправлял секретарь.

   Кивнув, вдова пробежала глазами несколько строк, потом зажмурилась, словно от сильной боли, и протянула пергамент старшему сыну:

   - Читай!

   Карл пошевелил губами, пока разбирал аккуратные строчки. Сам барон фон Доннемарк уже давно по слабости здоровья ничего не писал, и лишь в самом конце стояла закорючка, кое-как нацарапанная старческой рукой.

   - Что там? Что случилось? – младшие братья сгорали от любопытства.

   - Ваш дед при смерти, дети, - произнесла фрау Хильтруд, все еще не открывая глаз. Потом медленно осенила себя обережным знаком и, достав амулет на цепочке, с чувством прижалась к нему губами. - Вот и свершилось. Вот и дождалась… Я всегда знала, что так и будет. Когда-то давно он мне сказал, что прежде его положат в могилу, нежели кто-либо из моей семьи переступит порог этого дома. И вот он умирает. Возможно, он уже скончался…

   Вдова посмотрела на гонца, и тот поклонился:

   - Я выехал из Доннемарка вчера утром. Спешил, как только мог, меняя лошадей, день и ночь…

   - Свершилось. Дети мои, - фрау Хильтруд гордо выпрямилась. – Ваш дед принадлежит к одному из знатнейших родов Пруссии. Первый рыцарь Доннемарк вместе с Горфридом Бульонским и саксонскими лордами участвовал в крестовом походе. Наш род богат и славен. И если мы вынуждены вести не столь роскошную жизнь, как подобает знатным господам, то благодарить за это надо вашего деда, чья неуживчивость и скупость наверняка обеспечат ему тепленькое местечко в Преисподней. Все Доннемарки терпеть не могут свою родню. А Людвиг фон Доннемарк ухитрился лишить наследства своего племянника, проклясть и выгнать из дома свою дочь… Он также в свое время вынудил уехать из родового замка и вашего отца. Если бы не деньги от приданого его матери, наша семья оказалась бы в крайне бедственном положении. А вот теперь он умирает, – в голосе вдовы зазвучало торжество, - и желает призвать вас к себе…

   - Чтобы объявить наследника, - Карл заглянул в бумагу.

   - Что тебя смущает? Ты – старший сын его единственного сына, Карл. Тебе и владеть замком. Тут двух мнений быть не может.

   - Вы хотите, чтобы я поехал, матушка?

   - Ты? Я желаю, чтобы вы поехали все трое, - заявила фрау Хильтруд. – Карл – наследник. Дитрих… сама судьба указывает ему путь… Ну а Фердинанд вряд ли должен оставаться в стороне.

   Дитрих приободрился. В конце концов, замок находился в нескольких десятках миль от Зверина. Если удастся выбраться из города незамеченным, он сумеет избежать столкновения с Инквизицией. Даже если мэтр Сибелиус и назовет его, как соучастника похода на кладбище, длинные руки служителей закона не дотянутся до него в родовом замке.

   - Ну, а вы, матушка? Вы разве не поедете?

   К удивлению сыновей, их мать расхохоталась, откинувшись на спинку кресла.

   - Я? Поехать туда? О нет! – отсмеявшись, промолвила она. – Никогда и ни за что! Во всяком случае до того, как получу известие о том, что тело Людвига фон Доннемарка будет опущено в могилу, ноги моей не будет в стенах того замка, где меня считали ведьмой!

   О приезжих фру Рейн узнала едва ли не раньше остальных обитателей замка. Стражники еще только налегали на ворот, чтобы поднять решетку и распахнуть ворота, карета еще только въезжала во двор, а она уже проскользнула к парадным дверям и замерла на пороге. Конечно, она могла бы выйти за пределы замка и даже пройтись по внутреннему двору, и, если бы знала, даже встретила бы приезжих у подъемного моста, но фру Рейн все эти последние дни не отходила от постели умирающего барона.

   Она изнывала от любопытства. В замке последнее время так редко происходило что-то интересное, тут было так мало новых лиц, что радость вызывал любой визитер.

   Из кареты выбрался невысокий, рано начавший полнеть и лысеть мужчина в темных одеждах, одетый как зажиточный горожанин и, если судить по плоеному воротнику и перстню на указательном пальце правой руки, даже с претензией на роскошь. Опершись на трость, он внимательно, с оттенком легкого недовольства и странной улыбкой, окинул взглядом двор, стражников, птичник, конюшню и каретный сарай, запрокинул голову, озирая нависающую над ним громаду замка, и покачал головой:

   - Как тут все изменилось… Этому замку определенно нужна твердая рука. Я за него возьмусь!

   Из кареты послышался тихий голос, который фру Рейн прекрасно расслышала, обладая нечеловечески тонким слухом:

   - О чем вы?

   - Обо всем этом, - приезжий обвел все тростью и, распахнув дверцу кареты, помог выбраться молодой женщине в глухом траурном платье. Фру Рейн невольно поджала губу – гостья была хорошенькая. Можно даже сказать, красивая. Среднего роста, стройная, но не худощавая. Из-под чепчика выбивается светлая прядь. Серые глаза смотрят так открыто… и вместе с тем как-то странно.

   Фру Рейн подалась ближе. Она бы затаила дыхание, если бы могла дышать. Но – да-да! – в этой красивой девушке была какая-то червоточинка. И дело здесь было не в банальной женской ревности. Привидение старого замка слишком давно обитало на свете, чтобы всерьез завидовать своим соперницам из плоти и крови. Ее собственная плоть и кровь остались в прошлом. Но эта девушка…

   Она тихо подняла ладошку, провела в воздухе, словно стирая невидимую пыль с невидимого стекла. Это иногда помогало взглянуть на мир по-другому. Помогло и на сей раз – гостья захлопала ресницами, обернулась по сторонам, высматривая что-то. Фру Рейн попятилась, прижимаясь к стене замка и сливаясь с нею. Ощущение вообще-то не из приятных - как будто тебя заживо заваливают камнями – но что ни сделаешь, чтобы тебя не заметили!

   - Странно… - пробормотала девушка.

   - Что такое? – откликнулся ее спутник.

   - Все странно. Замок этот какой-то… необычный. Такое впечатление, что тут кто-то есть.

   - Глупости, Инесс. Тут обязательно кто-то должен быть! Он же обитаем!

   Но та, которую назвали Инесс, покачала головой:

   - Нет, тут что-то иное!

   Фру Рейн прошиб бы холодный пот – если бы она умела потеть. Когда ей в последний раз пришлось столкнуться с проявлением ведьмовства? Лет двадцать пять назад? Или больше?

   Мимо ее уже спешил секретарь барона, Клаус Штерн, его лечащий врач, нотариус, лакеи. Старая госпожа София фон Торн, в силу своего возраста не стала спускаться по крутой лестнице, а ждала гостей наверху.

   - Мы так счастливы приветствовать вас, - поклонился секретарь. – Герр Даниэль фон Доннемарк, если не ошибаюсь?

   - Не ошибаетесь, - коротко кивнул приезжий.

   - А это…

   - Моя дочь, фру Инесс. Какого беса мы все еще торчим тут, как бедные родственники? Кажется, я приехал в свой родовой замок или нет?

   – Ваш приезд… - Клаус Штерн замялся, - вы писали, предупреждая о своем появлении, но мы не думали, что вы явитесь так быстро…

   - И поэтому наши комнаты еще не готовы, не так ли? – мужчина взял девушку под руку.

   - Э-э… почти! Вы уже сейчас можете туда пройти и дать прислуге необходимые рекомендации. Потом, с вашего позволения, вы сможете осмотреть замок, нанести визит вежливости его сиятельству, потом будет подан обед, а уж к тому времени, как он завершится, ваши комнаты будут готовы.

   - Клархен, - Инесс поманила сухопарую девицу, которая выбралась из кареты вслед за нею, - вы проследите, чтобы все было устроено в наилучшем виде… Это моя горничная, Клара, - отрекомендовала она ее секретарю. – И все вопросы вы будете решать с нею.

   Слуги подхватили баулы и узлы, потащили их наверх. Герр Даниэль подал дочери руку и стал медленно подниматься по ступенькам, при каждом шаге пристукивая тростью по каменным плитам и посматривая по сторонам с таким видом, словно уже прикидывал, во сколько обойдется ремонт и полная реставрация старого здания

   - Дядюшка все совершенно запустил, - ворчал он себе под нос. – Ничего-ничего, я тут со всем разберусь…

   - Э-э, - идущий рядом секретарь слегка приостановился, - я служу в этом замке не первый год и знаю, что есть вещи, которые не надо пытаться изменить. Надо просто смириться и научиться с этим жить. И тогда…

   - Смириться, - фыркнул в ответ Даниэль фон Доннемарк. – Я в свое время достаточно много мирился со всем, что меня окружало. Хватит!

   Старая приживалка встретила их на верху лестницы. Она держала свою сухонькую голову, упрятанную под чепец, с большим достоинством и поклонилась приезжим с выражением истинной хозяйки дома.

   - Счастлива приветствовать вас в этих стенах, - произнесла она. – Надеюсь, что вы останетесь довольны замком Доннемарк – ведь это ваше родовое гнездо…

   - Доволен? – Даниэль фон Доннемарк остановился, сердито пристукнул тростью. – Ничего себе! Как можно быть довольным возвращением в замок, откуда тебя вышвырнули взашей, как паршивого щенка? И всему виной дядюшка! Так что, если я и разбогател, то в этом нет его заслуги. Надеюсь встретиться с ним в самом скором времени и высказать ему все в лицо! Пусть не думает, что перед ним все обязаны ходить по струнке!

   - Господин барон – хозяин замка. И здесь все устроено по его привычкам…

   - Ненадолго. Я тут все изменю в скором времени.

   - Вы?

   - Считаете, у меня нет на это права?

   - Я хочу только напомнить, что у господина барона оставался сын. И уж если кого-то и называть наследником, то…

   - Да-да, помню! Если не ошибаюсь, дядюшка рассорился с ним настолько, что его сиятельство Иоганн фон Доннемарк вынужден был убраться, куда подальше… И где теперь он, а где я? Вот то-то!

   Старая приживалка уже открыла рот, чтобы разразиться гневной тирадой, но на нее не обратили внимания. Новый барон фон Доннемарк – во всяком случае, он считал себя таковым! – важной походкой тронулся мимо нее, постукивая тростью и свысока посматривая по сторонам. За ним неслышная для других, на цыпочках кралась фру Рейн.

ГЛАВА 3.

Для Инесс были приготовлены три просторные комнаты в восточном крыле на верхнем этаже. Большая передняя комната предназначалась для светских развлечений – тут можно было вышивать, играть в фанты, музицировать, разучивать новые танцы, вести беседу - в общем, приятно проводить время. Из нее можно было попасть в спальню, где стояла огромная постель под старинным балдахином, две лавки и огромное, в человеческий рост, зеркало, рядом с которым располагался туалетный столик. Третьей комнатой была столовая – на тот случай, если барышня не пожелает спускаться к столу. Горничные суетились, спеша все расставить, уложить, приготовить. Лакеи таскали туда-сюда шпалеры, заменяя старые, выцветшие, новыми. Фру Рейн неслышно скользила между этими людьми, стараясь, чтобы на нее поменьше обращали внимания. Наконец, она нашла тихое местечко в уголке и притаилась там, наблюдая за Инесс.

   Та присела на свою постель, глядя, как под руководством ее горничной две служанки пытаются сообразить, что из багажа стоит распаковать сию минуту, а что может подождать. В числе первых были извлечены гребень, рукоделие, молитвенник в тисненом переплете, а также домашнее платье, домашние туфли и еще парочка нарядов – на случай, если придется выйти к столу или заглянуть в комнату старого барона.

   Горничные хлопотали в шесть рук – вернее, в четыре, потому как Клара не слишком утруждала себя работой, и больше покрикивала на служанок, чем трудилась сама.

   - Как хорошо, что мы взяли это темно-лиловое платье, - говорила она. – Госпожа, я знаю, как сильно вы не любите черный цвет, а вам, возможно, придется присутствовать на похоронах… Не забудьте, я захватила траурную накидку… Что тут у нас еще? Платье для верховой езды, платье вечернее, три платья утренних, два платья дневных, шаль… Ровнее клади! – прикрикнула она на служанку. – Это не что иное, как наряды госпожи!

   - Траур, - Инесс отвернулась. Взгляд ее скользил по стенам, мебели, задержался на одном из двух окон – ко второму она сидела спиной. – Терпеть не могу траур! Он будет длиться не меньше трех месяцев, а потом? Что делать потом? Мне так и прозябать в этой глуши до скончания века?

   Фру Рейн согласно покивала головой. Она бы тоже рада где-нибудь побывать. Но на пути осуществления этой мечты стояло так много препятствий…

   - Зачем мы взяли столько праздничных платьев, - причитала Инесс. – Тут в ближайшие полгода не будет ни веселья, ни поводов для радости… Только и всего занятия, что вышивай без конца да молись… Подай, кстати, шкатулку с драгоценностями!

   Клара повиновалась. Фру Рейн осторожно придвинулась ближе. Ее терзало любопытство. Как всякая женщина, она не могла оставаться равнодушной к украшениям. Другое дело, что она сама не могла нацепить на себя даже самую тонкую и легкую цепочку и вынуждена лишь любоваться другими! Да и много ли было этих других? Она до того заинтересовалась содержимым шкатулки, которую Инесс поставила себе на колени, что на четвереньках подползла ближе к ней по покрывалу кровати, оставляя за собой мокрые следы ладоней и коленей.

   Инесс вяло копалась в россыпи цепочек, перстней, серег, кулонов и ожерелий. Лишь иногда она доставала тот или иной перстень, надевала его на палец, смотрела, как вставленный в него рубин переливается алыми огнями – и тут же клала на место.

   Фру Рейн от волнения прикусила губу. Ах, если бы ей довелось прикоснуться хоть к одному из этих кулонов, перстней, ожерелий! Прядь мокрых волос свешивалась ей на лицо, и фру Рейн время от времени отбрасывала ее назад нетерпеливым жестом. Как-то раз несколько сорвавшихся с волос капель оросили саму Инесс. Девушка мигом захлопнула крышку шкатулки, оглянулась по сторонам.

   Лицо ее изменилось, когда она увидела мокрые следы на покрывале.

   - Что это?

   На тяжелой ткани ясно выделялась дорожка мокрых пятен. Инесс задрала голову вверх, на балдахин над постелью, но там было сухо.

   - Откуда тут вода?

   Хлопотавшие в комнате служанки встрепенулись, испуганно переглядываясь. Клара сурово напустилась на них:

   - Госпожа спросила! Отвечайте!

   - Мы… не знаем, - пролепетала одна из них.

   - Это не ответ! Почему тут вода?

   Фру Рейн тихонько попятилась. Вода текла с ее мокрых волос и савана. Привстав на колени, она закрутила волосы в жгут, и это привело к тому, что еще несколько капель сорвались со спутанных прядей и увеличили лужу.

   - Вот! – вскрикнула Инесс. – Смотрите! Вы это видели? Откуда вода? Откуда здесь вода, я желаю знать?

   Служанки побледнели, засмущались.

   - Это… это госпожа… она… ну…

   - Не мямлить! – Инесс вскочила. – Что за деревенщину понабрал дед? Они совершенно не умеют работать! Когда мы с отцом станем хозяевами этого замка, нам понадобятся новые слуги взамен этих неумех.

   - Но мои предки служили Доннемаркам на протяжении трех поколений, - робко вставила одна из горничных.

   - А мои – четырех, - добавила другая.

   - На скотном дворе, наверное, - фыркнула Инесс. – Немедленно убрать мокрую постель и заменить ее на сухую. Я не желаю спать в луже. Может быть, вы, как свиньи, привыкли, а вот я не так воспитана.

   Фру Рейн тихо сползла с покрывала, встала рядом с постелью с другой стороны, чтобы ее следы заметили не сразу. Все-таки в бытности призраком есть и свои минусы.

   В это время к дочери зашел герр Даниэль. Ему тут же все выложили.

   - Но мы не виноваты, - уточнила одна из горничных. – Это не мы…

   - Постель была сухая. Это, наверное, к вам приходила она…

   - Что за «она»?

   Горничные переглянулись в третий раз, на сей раз словно мысленно совещаясь, стоит или нет говорить.

   - Ну, она…прежняя госпожа…

   - Кто?

   - Привидение.

   - Какая чушь, - воскликнул герр Даниэль. – Не морочьте голову своими глупостями! Привидение! Подумать смешно! Будете и дальше выдумывать всякую ерунду, распрощаетесь со своими местами быстрее, чем кажется!

   Фру Рейн покачала головой.

   - Нет, отец, это не глупости, - неожиданно произнесла Инесс. – Это что-то иное.

   Фру Рейн попятилась, стремясь слиться со стеной, пока ее присутствие не обнаружили. Как бы то ни было, за этими двумя она будет следить в оба.

   Восемь всадников осадили коней на перекрестке. Дорога пробиралась между поросших лесом холмов, и только они немного расступались в стороны, образуя низину. Деревья и кусты тут тоже росли редко, так что можно было оглядеться по сторонам.

   Судя по состоянию дорог, по одной из них проезжали мало и редко. Она была значительно уже остальных, следов копыт и колес почти не встречалось, зато в изобилии были лужи и рытвины, а заросли полыни и мелкий кустарник подступали вплотную. Но указатель с гербом Доннемарков смотрел именно в ту стороны.

   - Далеко еще? – Дитрих оглянулся через плечо, меряя глазом расстояние.

   - Мили две от поворота, - припомнил Карл. – Замок должен уже быть виден вон за тем холмом, - указал он плетью вдаль.

   - Опасаешься погони? – усмехнулся Фердинанд.

   - Я за тебя беспокоюсь, - вернул улыбку Дитрих. – Ты же так плохо держишься в седле, что, пожалуй, свалишься с лошади, стоит ей подняться в галоп!

   Что правда, то правда – будущий каноник, а ныне студент-богослов, Фердинанд фон Доннемарк никогда не выказывал желания овладеть двумя важными для мужчины искусствами – верховой езды и фехтования.

   - К твоему сведению, я достаточно хорошо держусь в седле и ни разу не жаловался, - ответил он.

   - Хватит ссориться, - прервал начавшийся спор Карл. – Нам надо как можно скорее добраться до замка. А то стоим тут, как…

   - Смотрите!

   Возглас одного из слуг, которые вместе с вьючными лошадьми держались поодаль, заставил всех троих Доннемарков обернуться. По одной из дорог – по счастью, не той, которой они проехали только что, в их сторону крупной рысью двигался всадник. Потрепанный камзол, короткий плащ, видавший виды, шляпа с петушиными перьями, которые, судя по их виду, были выдраны у первого попавшегося петуха, высокие заляпанные грязью сапоги – все в нем изобличало бывалого воина – рейтара или ландскнехта. О том же можно было судить по его оружию – из-за плеча выглядывала рукоять полутораручного меча.

   Он осадил коня в двух шагах от группы всадников, смерил взглядом братьев и их слуг, среди которых большинство были вооружены ножами и короткими копьями и широко улыбнулся, невольно вызвав ответную улыбку у Дитриха.

   - День добрый, господа! – промолвил он. – Не будете ли вы столь любезны подсказать мне дорогу в замок Доннемарк?

   - Доннемарк? – Карл выдвинулся вперед. – А что вас туда зовет?

   - Не поверите, меня туда пригласили! – путешественник полез за пазуху, достал слегка помятый конверт со сломанной печатью. – На днях гонец доставил мне сие странное послание… Не скажу, что совершенно не понимаю, в чем дело и что никогда прежде не слышал этого названия. Но все равно удивлен…

   Половинки печати были украшены знакомым братьям гербом, и Карл невольно сунул руку за пазуху, где лежало точно такое же письмо:

   - Удивлены?

   - Да. Я ведь не Доннемарк. Только моя матушка имела честь принадлежать к этому древнему роду. Но она так давно порвала все связи с семьей, что ни она, ни я не думали, что о нашем существовании еще кто-нибудь помнит… Простите, я не представился, - он сорвал с головы шляпу, взмахнул ею и отвесил поклон, достаточно изящный для того, кто сидит в седле. – Густав Штокхолм к вашим услугам.

   - Карл-Фридрих-Людвиг фон Доннемарк, - представился Карл, после чего назвал по именам младших братьев.

   - Выходит, мы кузены? – обрадовался Штокхолм. – Добрая встреча! Моя матушка так переживала относительно того, что мы не общаемся с семьей…

   - А где ваша матушка? Она следует за вами? – Карл бросил взгляд на дорогу за спиной нового родственника, но там не было никаких признаков приближающейся кареты.

   - Увы, - тот скорчил постную физиономию, - здоровье моей матушки оставляет желать лучшего. Еще недавно она высказывала мысль, что боится умереть, так и не примирившись с моим дедом и остальной семьей. Она была вынуждена покинуть родной дом, проклятая и брошенная на произвол судьбы родным отцом! Если бы не мой отец, кто знает, как бы сложилась ее судьба. Я еду в замок, чтобы повидаться с дедом, как тут сказано в письме и постараться вымолить у него прощение для моей бедной матери…

   - И немного состояния, разумеется? – вкрадчиво поинтересовался Карл.

   Штокхолм смутился, словно пойманный с поличным, но тут же вскинул голову:

   - А почему бы и нет? Если старый Доннемарк умрет, простив мою мать, он просто обязан выделить ей часть наследства! Она же его родная дочь…

   - Наш отец был его единственным сыном, - гордо вскинул подбородок Карл.

   - Но, господа, я не собираюсь оспаривать у вас права! – примирительно поднял руки Штокхолм. – Я просто надеюсь получить хотя бы что-то из того, что предназначалось моей матери! Это утешит ее в старости и болезни…

   Братья в знак согласия наклонили головы. Что такое сыновняя почтительность, они буквально всосали с молоком матери. Хильтруд умела держать отпрысков в ежовых рукавицах.

   Как бы то ни было, остаток пути они проделали вместе. У молодых людей было много общего – они оказались примерно ровесниками, они остались без отцов и должны были заботиться о матерях. Они все связывали определенные надежды на наследство старого Доннемарка и надеялись примириться с дедом до его кончины – за себя и своих умерших родителей.

   Кроме того, Штокхолм оказался великолепным собеседником. Ему было двадцать семь лет, он не утратил живости характера, много и охотно разговаривал, а его улыбка быстро располагала к нему. Не торопясь выпытывать всю подноготную спутников, о себе он говорил без лишнего стеснения, хотя и не спешил показаться навязчивым. Не прошло и нескольких минут, как братья знали о нем практически все.

   Его отец, Густав Штокхолм-старший, был в молодости рейтаром и передал сыну тягу к военному ремеслу. Поэтому еще совсем юным, от силы семнадцати лет, Густав Штокхолм-младший покинул родительский дом и примкнул к наемным войскам. Ему удалось принять участие в нескольких войнах в Баварии, Силезии и Саксонии, после чего его забросило в родную Пруссию, где он и остановился. Отец к тому времени умер – сказались старые раны. Мать осталась влачить жалкое существование. Тех средств, которые сын привез из последнего похода, хватило ненадолго, и Густав подрабатывал в школе фехтования. Нет, сам он не учил новичков, но служил для них живым манекеном, на котором они отрабатывали боевые приемы. А по праздникам ходил на площадь и вместе с такими же, как он, одиночками за деньги развлекал публику боями на мечах, пиках и тесаках. Вообще он хватался за любое дело, но проблема была в том, что все, что он хорошо умел – это сражаться. А сейчас, в мирное время, подобные навыки мало, кому могли помочь разбогатеть.

   - Разве что сколотить банду таких же оставшихся без дела бродяг и грабить прохожих на больших дорогах, - пожимал он плечами. – В горах неподалеку от Швальберга орудует одна шайка… Если бы не матушка, - добавил Штокхолм с обезоруживающей улыбкой, - я бы, может быть, примкнул к ним.

   Карл молча протянул ему руку для пожатия. Не то, чтобы он одобрял подобное решение, но ему нравилась прямота нового родственника.

   - Знаете, Штокхолм, - подал голос Дитрих, - а ведь я тоже обучался в школе фехтования.

   - Вот как? – кузены смерили друг друга взглядами. – И каковы ваши успехи?

   - Да какие там успехи! – беспечно махнул рукой юноша. – Меня слишком живо интересовало не то, как наносить смертельные раны, сколько то, как исправить причиненный человеку вред.

   - Так вы…

   - Ученик медика, - вскинул подбородок Доннемарк-младший. – Студиозус…

   - Пока еще студиозус, - пробормотал Фердинанд. – Не доведет тебя до добра твое поведение. Один из Доннемарков – лекарь! Какой позор! Уж лучше рейтар… Это, по крайней мере, занятие, достойное настоящего мужчины.

   - Убивать и калечить! Нет уж. Меня больше привлекает наука…

   - Шел бы в философы или богословы. Горячим словом порой можно добиться намного больше, чем холодным железом. Слово открывает замки и запоры, слово запечатывает уста крепче восковых печатей. Слово кует цепи, которые не под силу разорвать и десяти тысячам силачей, подобных Самсону. Словом, кстати, можно наносить кровоточащие раны, которые не заживают годами – и в то же время слову дана сила исцелять сердечные недуги. По слову святых и пророков солнце и звезды останавливали свой бег на небе, воскресали мертвые и вершились чудеса. Слепые прозревали, хромые обретали ноги, а расслабленные – силу. Вспомни хотя бы золотые строки евангелиста: «Вначале было Слово…» Слово! Вот начало и конец всему. Если бы ты овладел искусством словесного поединка, если бы ты сумел превратить слово в оружие и научился ковать из него себе щит и меч…

   - Ничего не получится, - усмехнулся Дитрих. – Это теплое местечко давным-давно уже занято тобой. Ты умеешь вести беседу, как ученый иезуит.

   Фердинанд гордо вскинул голову, показывая, что его не то, что не задели, но даже порадовали слова брата. Но продолжать дискуссию не стал, проворчав лишь себе под нос: «Попробуй тут начни метать бисер перед свиньями… Этот хотя бы не пытается наброситься и растерзать…»

   Штокхолм с интересом присматривался к братьям, прислушиваясь к их перепалке и пытаясь сделать свои выводы. Но долго наблюдать ему не пришлось – дорога сделала поворот, и впереди показался замок Доннемарк.

   Никто из гостей никогда прежде не был здесь, и посему и братья, и их кузен Штокхолм вытаращили глаза, рассматривая старинную твердыню.

   Замок высился на высоком берегу над Рейном, который в этом месте делал крутой поворот. Чуть ниже, у подножия холма, раскинулась небольшая деревенька, до которой было несколько минут езды. Всадники должны были проехать мимо ее крайних домиков, двигаясь по дороге. Рейн блестел водой где-то вдалеке, отсюда казалось, что он сливается с небом. Склоны холма были почти лишены растительности – только внизу за землю цеплялись корнями кусты и несколько деревьев. Много зелени было по склонам оврага, который в давние времена удлинили, расширили и превратили в крепостной ров. Когда-то по дну бежал ручей, но время его не пощадило, и теперь внизу загнивало болото со стоячей водой – если бы не паводковые и дождевые воды, он бы давно высох.

   Замок был старым. Мост, перекинутый через ров, крепостные стены, надвратная башня – все, что издалека казалось величественным и могучим, при ближайшем рассмотрении выглядело довольно неприглядно. Стены покрывали трещины, некоторые камни вывалились. У башни сбоку провалилась крыша, и торчали обломки стропил. На мосту и воротах светлые, новые, бревна чередовались с темными, старыми.

   Один из слуг по знаку Карла выехал вперед, чтобы доложить о приезде хозяев, и ворота распахнулись настежь с таким противным скрипом, что все сразу поняли – воротный механизм тоже стар и нуждается в починке.

   - Неужели дед настолько беден, что не мог починить его? – подумал вслух Штокхолм. – Если бы мне пришло в голову захватить этот замок, я бы заранее был уверен в успехе. А если бы пришлось его оборонять – наоборот…

   - Будем надеяться, что у него достаточно денег, - уклончиво ответил Карл. – И дело в чем-то другом.

   Внутри, за стенами, замок производил не столь гнетущее впечатление. Все постройки были старыми, но крепкими – ни одной провалившейся крыши, ни одного разбитого и кое-как заделанного окна. Двор, правда, замусорен, а слуги явно растеряны и не знают, куда разместить такое количество гостей, но это мелочи.

   Братьям отвели целое крыло на третьем этаже недалеко от комнат, занимаемых их двоюродным дядей и кузиной. Встречавшая новых приезжих, фрау фон Торн лишь качала головой. Она отвыкла от такого количества народа. Тем более, что явились сплошь молодые мужчины. Правда, все они были внуками старого барона и производили достойное впечатление. Что ж, можно было надеяться, что сердце старого Людвига фон Доннемарка смягчится перед кончиной.

   Фру Рейн радовалась жизни, радовалась новым людям. Как много лет миновало с тех пор, когда в замке последний раз было столь же весело и шумно! Это было еще до того, как барон сам испортил отношения с детьми, племянником и кузеном. Трое молодых людей, трое наследников оживляли замок. Их сестра и кузина одним своим присутствием смягчала если не их нравы, то заставляла шутки звучать тише, а забавы были не столь жестоки и кровавы, как у многих их ровесников. Не было разорванных собаками ланей, не было издевательств над бессловесными тварями и разорением крестьян. Не было грабежа и насилия над деревенскими девушками…

   Фру Рейн прекрасно помнила причину, по которой барон рассорился со всеми своими родственниками. Вернее, причин было несколько – кто-то позволил себе лишнее и однажды не сдержал характера. Сын нарушил обещание отца, нашедшего ему выгодную партию. Буквально за неделю до свадьбы он сообщил, что уже женат и даже успел обзавестись наследником. Тайный брак стал явным, Хильтруд фон Доннемарк переступила порог замка, неся на руках новорожденного сына, но не только вид внука не смягчил сердце старика – даже последовавшее вскоре рождение второго мальчика его не обрадовало. Он потребовал, чтобы сын бросил жену, а когда тот отказался разводиться, выгнал из дома. Его дочь после этого нарочно заявила, что выйдет замуж только по любви или не выйдет совсем – и вскоре тоже покинула замок, унося под сердцем плод преступной любви.

   И вот теперь внуки вернулись на старое место, где с их родителями обошлись так несправедливо. Фру Рейн предчувствовала перемены.

   Весь вечер она, никем не замеченная, шныряла по этажам, совала нос в каждую комнату, сгорая от любопытства. Ей был интересен каждый приезжий.

   Карл Доннемарк, едва кинув взгляд на отведенную ему комнату, отправился к секретарю деда, чтобы потребовать у него бумаги, касающиеся наследства. Конечно, завещание старого барона пока никто не видел, но Карлу непременно хотелось знать, какими земельными угодьями располагает семейство, сколько акров леса, полей, заливных лугов, мельниц по берегам рек, рыбных ловищ, в каком лесу водится какая дичь. И сколько народа живет на принадлежащих семье Доннемарк землях и какое количество налогов они платят ежегодно. Фру Рейн с минуту постояла за его плечом, а потом протянула палец, подержала его немного и – кап! – крупная капля сорвалась с ногтя, шлепнувшись на пергамент.

   - Бес побери! – Карл раздраженно встряхнул пергаментом, и секретарь поспешил присыпать влажное место песком, чтобы не потекли чернила. – Замок требует серьезного ремонта!

   - Это вовсе не протекающая крыша, - секретарь бросил взгляд через плечо. – Это привидение.

   - Что?

   - В замке обитает привидение. Это, должно быть, одна из его милых шуточек…

   - Милых? Оно чуть не испортило документ!

   - Прошу прощения, сударь, но не «оно», а «она», - улыбнулся секретарь. – Она – женщина. Дух покойной хозяйки…

   - Бабушки? – Карл знал, что у его отца была мать, которая столь тяжело пережила разлуку с изгнанными из дома детьми, что зачахла и умерла от горя. И дед, все еще пылая гневом, даже не счел нужным сообщить единственному сыну весть о смерти матери. О том, что баронесса фон Доннемарк скончалась, его семья узнала из письма Софии фон Торн, которое ей удалось отправить через третьи руки.

   - Нет. Если угодно, пра-пра-прабабушки. Насколько мне известны старинные предания, это привидение живет тут уже почти пятьсот лет.

   - Более пятисот лет! - обиделась фру Рейн, и, хотя она сказала это «вслух», никто из мужчин в комнате ее не услышал.

   - Мне об этом ничего не было известно, - нахмурился Карл. Отец мало и неохотно рассказывал о своем детстве и юности, ограничиваясь самыми основными сведениями. И уж конечно ни словом не обмолвился о привидении. Их мать, фрау Хильтруд, тоже помалкивала. Но она по рождению не принадлежала к Доннемаркам, так что в ее неведении не было ничего странного. Ничего не писала ему и София фон Торн.

   - О ней предпочитают не распространяться, - уклончиво ответил секретарь. – Вы – прямой наследник титула, старший сын единственного сына, вы имеете право знать. Но остальные… Она в некотором роде хранительница рода.

   - И самого замка! - опять проговорила фру Рейн. И опять ее замечание осталось не услышанным.

   - И сейчас она здесь. Смотрите – вот мокрые следы!

   Секретарь указывал на лужицу, которая натекла возле стола. Фру Рейн переступила с ноги на ногу, попятилась – цепочка мокрых следов отпечаталась на полу.

   - Боже, - Карл осенил себя охранным знаком. – Глазам не верю! Что это может означать?

   Он выпрямился, нашарил под рубашкой амулет, стиснул в кулаке. Его испуг сказал фру Рейн больше, чем слова. Она тихо покачала головой и отступила к стене. Не тот.

   - Что это означает? – повторил Карл.

   - Только то, что она признала вас, - объяснил секретарь. – Можно сказать, она приходила знакомиться…

   - Избави бог от такого знакомства, - с содроганием промолвил Карл.

   - Меня тоже! - фру Рейн гордо вскинула голову и удалилась.

   Может быть, его братья будут сговорчивее? Не бывало еще, чтобы во всем семействе не нашлось человека, который мог бы ее видеть и слышать!

   Замок для фру Рейн представлялся открытой книгой. Она успела так изучить каждый его камешек, каждую доску в полах, каждую щель и трещину, что могла бы, находясь на верхнем этаже, по гулу в трубах установить, какую из четырех печей затопили на кухне. Она различала по шагам всех слуг, распознавая мужчин и женщин, своих и чужих. И уж, конечно, она чувствовала присутствие живых существ – от людей до таких незаметных, но незаменимых обитателей замка, как тараканы, вши и мокрицы. И ей понадобилось всего несколько секунд, чтобы сориентироваться и отправиться в комнату к среднему из братьев.

   Фердинанд фон Доннемарк молился. Стоя на коленях перед алтарем, он отбивал поклоны, истово благодаря Деву за то, что позволила ему и братьям невредимыми добраться до замка и избегнуть не только ужасов пути, но и преследования.

   Преследования? Это уже становилось интересно. Кто и почему мог преследовать ее родню? Фру Рейн на цыпочках подошла ближе и тихо опустилась на колени рядом с мужчиной. Благочестиво сложив руки на груди, она искоса бросала на него любопытные взгляды. Молодой, стройный, немного худощавый, бледный. Его опущенные долу глаза, благочестие и печать глубокой задумчивости на лице могли быть привлекательны для некоторых девушек, но фру Рейн нравились более энергичные мужчины. Однако, может быть, к нему стоит присмотреться повнимательнее?

   Фердинанд продолжал класть поклоны и бормотать молитвы. Сначала фру Рейн пыталась повторять за ним каждое движение, но с той поры, как молитвы имели для нее какое-то значение, прошло так много времени, что сейчас ей быстро наскучила эта игра. Кроме того, тот, кто шагнул за грань небытия, по-иному смотрит на многие вещи. Именно умершие знают, что мир на самом деле не такой, каким кажется живым – но большинству не дано никогда поведать о своем открытии.

   Устав и соскучившись, фру Рейн попробовала привлечь к себе внимание молящегося.

   - Святая Дева, Матерь божья, - читал Фердинанд.

   - Матерь божья! - нарочно повторила она.

   Молодой человек вздрогнул. Услышал. Услышал?

   - Эй, ты меня слышишь? - поинтересовалась она.

   Тот окинул взглядом комнату. В ней было мало мебели – кровать, небольшой шкаф, стол, скамья, подсвечники, полки для книг, подставка для одежды и больше ничего. Не спальня молодого лорда, а келья монаха. Снова посмотрел на алтарь:

   - Померещилось…

   - И ничего не померещилось! – возмутилась фру Рейн. – Я здесь!

   Она помахала ладошкой перед носом Фердинанда. Несколько капель сорвались и упали ему на лоб. Он смахнул влагу рукой.

   - Боже…

   - Боже мой!

   - Опять, - Фердинанда передернуло. Он был уверен, что находится в одиночестве, и тем не менее, кто-то повторяет за ним слова молитвы!

   - Отец-Создатель, живущий на Небе, да будет свято имя твое, да вершится воля твоя, как в небесах…

   - Так и под землей!

   - Нет!

   Фердинанд вскочил на ноги, озираясь по сторонам.

   - Кто здесь?

   - Я, кто же еще? - фру Рейн мигом оказалась рядом, встала прямо перед молодым человеком, уперев кулачки в бока. – Смотри внимательнее! Ну?

   Но блуждающий взор Фердинанда искал и не мог, на чем зацепиться.

   - Что тут происходит? – пробормотал он.

   - Я!

   Фру Рейн взмахнула руками, и целый каскад брызг обдал ее собеседника. Тот вздрогнул, как человек, разбуженный ото сна.

   - Боже! – попятился, крестясь. – Что это? Изыди…

   - Изошла уже… давно… - сердито проворчала фру Рейн.

   Вскрикнув, Фердинанд кинулся бежать. Он выскочил за порог с диким воплем, и отставшая фру Рейн услышала, как в коридоре он столкнулся с какой-то служанкой. Послышался шум. Что-то упало с грохотом.

   - Ай!

   - Смотри, куда идешь!

   - Простите меня, господин! Я не нарочно… Я… это случайно, я не хотела, я…

   - Не смей ко мне прикасаться. Пошла вон! Совсем уходи, чтоб я тебя больше никогда не видел!

   В это время послышались приближающиеся шаги. Мужчина. Посторонний. Молодой. Сгорая от любопытства, фру Рейн скользнула в коридор.

   У стены, прижавшись к ней лопатками, стояла молоденькая девушка-служанка. Собственно, «стояла» - не то слово. Несчастная прилагала отчаянные усилия, чтобы удержаться на ногах, но все равно медленно сползала по стене. В широко раскрытых глазах ее плавал ужас, волосы растрепались, на щеке виднелось красное пятно – след от удара. Фердинанд нависал над нею, словно ангел возмездия. Со стороны он казался взбешенным, но хорошо знавшая человеческие души, фру Рейн сообразила, что под напускным гневом скрывается ледяная глыба равнодушия.

   Но самое главное – девушка была не просто одной из служанок замка. Это была новенькая Марта, племянница фрау Ганны.

   С другой стороны по коридору к ней приблизился третий, младший брат фон Доннемарк. Фру Рейн бросила на него заинтересованный взгляд. Юноша был намного моложе своих братьев, одевался отнюдь не как лорд или рыцарь. Собственно, от простолюдина его одежду отличала лишь чистота и дорогая ткань. Никаких украшений, золотых цепей, вышивки, плоеных воротников и унизавших пальцы перстней.

   - Вот ты где? – он подмигнул Марте. – Куда убежала? Я не сделаю тебе ничего плохого, обещаю! Наоборот, тебе понравится…

   - Не трогайте меня, - девушка попыталась отодвинуться подальше.

   - Да чего ты боишься? – юноша шагнул ближе, протягивая руку. – Больно не будет! Наоборот, ты еще можешь заработать… У тебя есть младшие братики или сестренки? – она отчаянно помотала головой. - А родители?.. Что, совсем никого нет?

   - Есть тетя, - пролепетала девушка.

   - Отлично! Ты же хочешь сделать своей тете подарок? Я могу дать тебе денег…

   - Дитрих, - осадил его Фердинанд, - как ты можешь?

   - А что? – пожал тот плечами. – Я не женат, как Карл и не готовлю себя в монастырь, как ты. Что же мне, помирать без женского общества?

   - Твоя неразборчивость в связях уже чуть было не довела тебя до беды! – покачал головой Фердинанд. – Ты забыл, при каких обстоятельствах мы покидали Зверин? Хочешь, чтобы и тут все узнали о твоих проделках? Хочешь, чтобы сюда наведались инквизиторы?

   Марта, не понимая, о чем речь и только догадываясь о том, что оказалась случайной свидетельницей опасных речей, отчаянно замотала головой – мол, я ни за что никому ничего не скажу. А вот фру Рейн подалась вперед. Ей стало интересно – что же такого натворил один из ее потомков? Она слышала о существовании инквизиторов, но сюда, в Доннемарк, они последний раз наведывались еще при жизни отца старого барона. Но все прекрасно знали – и она в том числе – что они легко смогут приехать еще раз. Достаточно будет доноса.

   - Простите меня, - зарыдала Марта. – Прошу, простите, господин… Я никому ничего не скажу, только не заставляйте меня… умоляю…

   Ноги ее подкосились, и Марта опустилась на колени, ломая руки.

   Фру Рейн склонилась над нею, не зная, чем помочь. Не то, чтобы ее связывало что-то личное с юной служанкой – девушке шел всего пятнадцатый год – просто смотреть спокойно, как плачет невинное создание… В привидении взыграл давно забытый материнский инстинкт.

   С тех пор она изменилась – пятьсот лет ни для кого не проходят бесследно. И фру Рейн слегка провела влажной рукой по лбу и щекам Марты.

   Девушка встрепенулась:

   - Ой… Это…это…

   Взгляд ее остановился на фру Рейн. Та выпрямилась, недоумевая – ее что, видят? Но взгляд юной служанки действительно остановился на ней. И в широко распахнутых глазах, во всем полудетском личике было такое изумление и смешанное с ужасом любопытство, что не оставалось никаких сомнений.

   Фру Рейн была ошеломлена. Ее видит! И кто? Молоденькая служаночка… Но ведь она никоим образом не имеет отношения к роду Доннемарков! Даже если допустить, что один из предков старого барона когда-то переспал с одной из женщин ее рода, это еще ничего не доказывает. В каждом поколении всегда рождается один, ну самое большое – два человека, способных видеть и слышать фамильное привидение. Но это не может быть служанка!

   - Это вы, - выдавила Марта. В ее зрачках отражалось мутно-серое пятно в форме женской головы. – Вот вы какая… Вы меня не обидите?

   - Конечно, не обижу! – принял на свой счет слова девушки гнавшийся за нею юноша. – Если ты пойдешь со мной и перестанешь кочевряжиться… Ну, что ты…

   Он протянул руку, чтобы помочь служанке выпрямиться, но Фердинанд остановил брата жестом. В отличие от Дитриха, он уловил еще кое-что.

   - Ты с кем разговариваешь, дитя мое? – когда надо, богослов и будущий каноник умел быть добрым, чутким, вежливым и снисходительным к чужим слабостям.

   Марта бросила вопросительный взгляд на фру Рейн. Та прекрасно поняла, что хотела выразить служанка.

   Она покачала головой и тихо поднесла палец к губам – молчи.

   - Я… не знаю, - пролепетала девушка. – Я просто… мне показалось…показалось, что тут еще кое-кто есть…

   - Кто же?

   - Не слушай ее, Фердинанд. Обычные девичьи фантазии, - решительно заявил Дитрих.

   Он шагнул вперед, протягивая к Марте руку – и фру Рейн безотчетно сделала то же самое.

   Юноша замер, словно парализованный. Взгляд его внезапно стал острым, в лице мелькнуло удивление и… восхищение, когда взор скользнул ниже. На губах заиграла легкая улыбка. Фру Рейн с удивлением поняла, что младший Доннемарк беззастенчиво пялится на ее грудь. Мокрый саван-простыня облеплял ее тело вплоть до мельчавших складок и почти не развевался при ходьбе, как погребальные саваны обычных призраков. Наоборот, фру Рейн благословляла свою бестелесность – живому человеку, так плотно закутанному в такую ткань, ходить было бы трудно.

   - Ого! – присвистнул Дитрих. – Вот это да…

   - Да что тут творится? – не выдержал Фердинанд. – Сперва неведомо, чей голос повторял и коверкал за мной слова молитвы… Потом эта глупая девица что-то лопочет, а теперь и мой родной брат помешался! Куда мы катимся?

   Фру Рейн улыбнулась и, снова прижав палец к губам, ускользнула прочь, оставив после себя только несколько мокрых пятен на полу.

   - И откуда здесь вода? – продолжал по инерции возмущаться Фердинанд. – Неужели протекает крыша?

   Находясь вне поля зрения трех людей, фру Рейн расхохоталась. Эхо ее гулких воплей по каминным трубам разнеслось в разные концы замка, и все, кто слышали эти звуки, испуганно вздрагивали.

   Шарлотта фон Зверин сидела у окна, глядя на улицу. Комната располагалась на четвертом этаже особняка, так что можно было спокойно наблюдать за копошащимися внизу людишками, не будучи замеченной. Как мелки и жалки все эти люди! Как они озабочены своими повседневными делишками и как уверены в том, что что-то еще значат! Они слишком глупы и ограничены, чтобы даже понять, что ни один из них не представляет большой ценности. И что смерть любого горожанина ничуть не скажется на жизни города. Нет, есть и значимые личности – палач, секретарь совета, курфюрст, первосвященник храма Зачатия Девы… А остальные – серая масса. И даже такие, как она, тоже могут считаться массой. Никто не представляет особенной ценности…

   Служанка доложила о визите. Сам гость переступил порог вслед за нею, дождался, пока прислуга закроет двери.

   - У меня есть новости, - начал он с порога.

   - Что?

   - Он молчит.

   - Кто? О чем вы?

   - О подходящем человеке. Нам нужна шестая жертва для…

   - Тс-с, - женщина резко встала. – Вы в своем уме? Пришли в мой дом, несете какой-то вздор? Да еще не подумали о том, что нас могут подслушать слуги…

   Гость обернулся на плотно прикрытые двери:

   - А они могут?

   - На людей ни в чем нельзя положиться. Да и среди нелюдей тоже часто встречаются такие… - она поискала слово, - твари… Увы, с теми и другими нам приходится иметь дело. Люди – это…

   - Расходный материал.

   Женщина кивнула:

   - И, тем не менее, с ними надо быть осторожнее. Инквизиция не дремлет. Сколько наших братьев и сестер исчезли в ее застенках? Сколько еще исчезнет… Нет, такого врага нельзя сбрасывать со счетов, хотя, откровенно говоря, и от него может быть польза.

   Внизу по улице два вола волокли воз с сеном. Какой-то щеголь был вынужден прижаться к стене дома, и все равно грязь из-под колес попала ему на сапоги и низ узких, по моде, ярко-алых штанов. Щеголь разразился потоком брани в адрес возницы. Тот даже ухом не повернул, равнодушный, как и его волы, а женщина улыбнулась. В этом все люди. Они пекутся о мелочах наподобие испачканных штанов, но не заботятся о своей душе, разуме и чувствах. И они же готовы равнодушно относиться к бедам и неприятностям ближнего, поскольку это непосредственно не касается его самого. А когда коснется, становятся беспомощными, как дети.

   Графиня не любила детей и не могла без содрогания думать о том, что и в ее доме однажды может появиться мокрый пищащий комок.

   - Подходящих людей много, - помедлив, произнесла она.

   - Да, но, как сказано в священных книгах: «Много званых, мало избранных». Избранным же может оказаться только один…

   - Этот потрошитель трупов назвал его имя?

   - Он пока не назвал ни одного имени – разрешение на пытки еще не получено. Пока был только допрос.

   - Вот когда начнут пытки, когда лекарь заговорит…

   - Боюсь, к тому времени будет поздно…

   - Вы боитесь, что мы не найдем подходящую жертву? Бросьте! - графиня пожала плечами. – К чему эта паника? В крайнем случае, обойдемся тем, кто есть!

   Голос ее дрогнул, становясь вкрадчивым, и гость побледнел:

   - Я ничего не думал. Я просто…

   - Просто вы сомневаетесь в благоприятном исходе нашего дела. Вот именно такие, как вы, его и губят. Сомнения нам не нужны, как и сомневающиеся!

   Лицо ее окаменело. Рука сама сжалась в кулак, дернулась, словно нанося воображаемый удар кинжалом, и гость попятился к дверям:

   - Я… я не… не сомневаюсь!

   - В таком случае, не смею вас больше задерживать. Возвращайтесь домой и впредь постарайтесь не сомневаться в деле, которому отдали жизнь. А иначе ее придется отдать в буквальном смысле. Вы понимаете?

   Гость поклонился, сгибаясь чуть ли не пополам, чтобы скрыть от хозяйки дома выражение лица. Такое уже бывало в прошлом, когда в жертву могли принести даже тех, кто входил в братство. Правда, последний раз такое было лет десять назад, но ему что-то не хотелось прерывать столь долгий период «воздержания» своей смертью.

   - Но если у нас не получится… Если он не заговорит?

   - Заговорит не один, так другой. Там пять подозреваемых. Пять! Мы возьмем первого молодого мужчину, которого назовет кто-то из них. Главное, успеть перехватить его до того, как за ним нагрянет Инквизиция. Вы меня понимаете?

   - Вполне.

   - В таком случае, я вам поручаю выполнение этого деликатного дела, - Шарлотта фон Зверин улыбнулась холодной улыбкой змеи. Во всяком случае, гостю показалось, что между губ ее мелькнул раздвоенный язык. О, боже, и дернул его бес связаться с этими… этой… Захотел богатства и власти. А что получил? Нет, деньги у нему теперь текли рекой, да и кое-кто из сильных мира сего начал прислушиваться к его словам. Но как представишь, кому он обязан этому возвышению, и что надо проделать еще, дабы достичь большего – портится не только настроение, но и обостряется язва. Вот и опять…

   - Да, - промолвил он, слегка морщась от болей внутри.

   - Я жду. Мы ждем, - кивнула женщина. – И он ждет тоже.

   Она отвернулась к окну, опять созерцая людей, занятых своими делами. Расценив это, как позволение и прямой приказ удалиться, гость выскользнул за порог. Да, шестая жертва нужна. Дело за малым – узнать имя.

   В смежной комнате что-то мягко упало на пол. Послышался шорох Шарлотта фон Зверин обернулась. В комнате у окна сидела молодая девушка в сером шерстяном платье с белым воротником. Она что-то вязала, и прервалась, чтобы поднять упавший клубок, откатившийся к самому порогу. Заметив графиню, она вздрогнула, прижимая работу к груди. Девушка была молода, лет семнадцати, и так миловидна, как миловидной может быть только юность. Но ее бледное лицо выражало страх и почтительную покорность, и лишь два пятна румянца цвели на щеках.

   - Я… госпожа, простите… я случайно уронила, - пролепетала она. – Простите.

   - Бог простит, - холодно ответила женщина, отступая на шаг.

   Воспитанница. Бедная сирота, единственная наследница древнего, но захудалого и давно обнищавшего рода, у которого не осталось ничего, кроме фамилии и герба, взятая в дом несколько лет назад. Интересно, что она услышала? И поняла ли, что услышала? Если – да, участь ее решена. Если нет – пусть пока живет.

ГЛАВА 4.

Фру Рейн тихо возникла в спальне старого барона, постояла у стены, прислушиваясь к неровному дыханию умирающего. Часы его были сочтены. Осталось немного – день или два, а потом все будет кончено. То есть, еще сутки он может протянуть, но следующего утра ему уже не увидать. Он чувствовала это так же, как человек с закрытыми глазами ощущает тепло солнца, прохладу ветерка или холод зимней ночи.

   Пока возле умирающего суетились слуги, она не смела приблизиться. Но едва все удалились, и только старый Йоганн, верно ходивший за господином без малого тридцать лет, остался в передней комнате, прикорнув у порога, она тихо приблизилась. Подняв руку, позволила крупной капле сорваться с кончиков пальцев и звонко ударить о медный подсвечник.

   У умирающих не всегда слабеет слух и зрение – напротив, они становятся необычайно остры ко всему, что имеет отношение к загробной жизни. Человек не слышит зовущих его детей, не различает лица склонившихся над ним людей, но прекрасно видит и слышит ангелов или чертей, явившихся по его душу. И сейчас легкий сочный шлепок заставил забывшегося было барона Людвига фон Доннемарка открыть глаза. Их мутный, как у младенца, взгляд нашел фру Рейн.

   - Ты… пришла…

   Ей пришлось напрячься, чтобы понять сказанное. И это тоже было признаком близкого конца – зачем говорить с обитателями этого мира, когда ему скоро предстоит его покинуть?

   - Разве я могла не прийти? – она улыбнулась, склоняясь к нему. – Я же обещала, Людвиг, что буду с тобой до конца…

   - Завтра…

   - Не думай об этом!

   - Завтра они все сюда соберутся. Мои внуки, мои родственники… Все соберутся, чтобы отдать визит умирающему старику, которого все бросили одного в этом мрачном замке. Они бросили меня… Они меня предали, - постепенно ярость овладела бароном. Он побагровел, весь затрясся.

   - Не надо, - прохладная ладошка фру Рейн легла ему на лоб, скользнула на глаза. – Не стоит рвать себе сердце, Людвиг. Это же твоя родня… А Доннемарки издавна терпеть друг друга не могли. Достаточно вспомнить ту дуэль Иоганна и Йозефа. Родные братья готовы были убить друг друга из-за смазливого личика той, которая не могла даже ответить им взаимностью, ибо была замужем! А ведь Йозеф мог меня видеть и слышать… И погиб так нелепо…

   - Я тоже. Они все убивают меня. Все меня мучают. Только ты приносишь мне прохладу и успокоение, - чем дальше, тем слабее и спокойнее был голос старика. – С тобой хорошо… Как жаль, что я не мог бы стать бессмертным… может быть, еще не поздно? Если ты поможешь мне выбраться из постели и добраться до окна… Внизу камни. Как думаешь?

   - Никак, - почти честно ответила фру Рейн. – Что-то мне подсказывает, что в результате этого действа ты не обретешь никакого бессмертия, зато потеряешь возможность спасти свою душу и получить перед смертью отпущение грехов. Кстати, один из твоих внуков – священник!

   - Ты на что намекаешь? Чтобы я ему исповедовался? Вот еще, - Людвиг фон Доннемарк неожиданно вспыхнул, как сухой порох. – Постороннему – еще куда ни шло. Но мальчишке… плоти от плоти моего единокровного сына? Ни за что! Я не желаю, чтобы они пользовались моей слабостью в своих целях…

   - Не думаю, что до этого дойдет. Хотя Доннемарки друг друга недолюбливают, они легко могут объединиться против общего врага. А таких у них в этих стенах двое. Это ваш племянник фон Доннемарк и его доченька, а также Густав Штокхолм, ваш внук от дочери.

   - Ты считаешь, что они…

   - Во всяком случае, они способны на многое. По крайней мере, один из них.

   - Не беспокойся о них, - слабо улыбнулся старик. – Я позаботился о том, чтобы они не слишком радовались наследству. Кем бы они ни были – моей настоящей родней или ловкими самозванцами – они получат только то, что заслужили. А именно – остатки приданого их матерей. И пусть все, кроме истинного наследника, убираются к чертям!

   Эта вспышка гнева дорого обошлась барону фон Доннемарку. Привстав, он опять откинулся на подушки, задышал тяжело, хватаясь скрюченными пальцами за грудь и раздирая ночную сорочку. Он хрипел и стонал, словно его душило невидимое существо, но фру Рейн лучше кого бы то ни было знала, что рядом никого, кроме нее, нет. Она попыталась облегчить страдания умирающего – гладила рукой по груди, ласкала, утешала, и постепенно ее усилия дали результат.

   Барон успокоился, и лишь капли смертного пока показывали, какую борьбу ему приходилось вести. Неудивительно, что он постепенно проигрывал эту борьбу.

   - Спой мне, - прошептали синие бескровные губы. – В последний раз.

   - В предпоследний, милый, - поправила фру Рейн. – Я буду петь еще и послезавтра, когда душа твоя будет отлетать от тела. Так что не бойся – моя колыбельная последнее, что ты услышишь. Я обещаю.

   Она села прямее, откинула на спину копну влажных волос и тихим голосом запела. Барон слушал, закрыв усталые глаза, и умиротворенная улыбка блуждала по его лицу.

      Спи, дитя, крепко спи!

      Глазки ты свои сомкни.

      Ходит ночь по облакам,

      Крепкий сон приносит нам.

      Спят деревья, спят кусты.

      Засыпай скорей и ты!

      Спи, дитя, крепко спи.

      Глазки ты свои сомкни!

   Фру Рейн первая услышала шаги за дверью. Она тихо допела куплет и, не став повторять припев: «Спи, дитя, крепко спи! Глазки ты свои сомкни…» - поднялась, отступая от постели.

   - Ты… куда? – встрепенулся умирающий.

   - К тебе пришли, - фру Рейн попятилась, отходя за кровать, чтобы следы ее пребывания не сразу заметили.

   В ту же минуту вошел слуга, поклонился:

   - Ваше сиятельство, тут… вы приказывали доложить…Ваши родственники…

   В коридоре теснились люди.

   - А, - скривился старик, - явились… Ну, заходите, коли пришли! Давненько вы не навещали старика! Неблагодарные! Если бы не я, всех вас бы на свете не было!

   Люди осторожно переступили порог. Пять мужчин и одна молодая женщина. Секретарь и госпожа фон Торн скромно держались позади.

   - Подойдите ближе, - прищурился умирающий. – И дайте мне на вас посмотреть!

   Люди окружили постель. Три брата стояли плечом к плечу. Инесс опиралась на руку отца, кусая губы и нервно теребя платочек, который время от времени подносила к глазам. Штокхолм держался особняком, словно напоминая, что он является Доннемарком только наполовину. Из своего укрытия фру Рейн пристально наблюдала за его лицом. Не то, чтобы оно ей кого-то напоминало, просто именно с этим человеком она не смогла «познакомиться» поближе, отвлекшись на другие дела. Он вызывающе расставил ноги и упирал кулаки в бока, как бы бросая всем вызов. Эта уверенность нравилась фру Рейн. Пожалуй, было бы лучше, если бы именно он оказался тем, кто мог с нею общаться. В нем чувствовался характер, не такой, как у всех.

   Некоторое время все молчали.

   - Не узнаю, - прохрипел барон, щуря глаза. – Никого не узнаю. Чужие люди… Кто вы такие и что здесь делаете?

   Родственники переглянулись.

   - Чужие? – переспросил Карл. – Не думаю. Правда, нас двоих вы последний раз видели совсем младенцами. С тех пор много воды утекло, немудрено, что вы нас не вспомнили. Мы – сыновья вашего сына Иоганна фон Доннемарка, - он назвал себя и своих братьев.

   - А где Иоганн? Почему не приехал? Ему неохота? Он меня бросил…

   - Отец умер несколько лет назад, - потупился Карл. Фердинанд рядом с ним набожно стал молиться.

   - Вот как… А я не знал…

   Братья переглянулись. Их отец умер не в одночасье. Несколько недель он провел, прикованный к постели, страдая от тяжелых болей, и именно зрелище корчащегося в муках отца подвигло Дитриха избрать стезю врача. Чувствуя, что дни его сочтены, Иоганн фон Доннемарк попытался отправить отцу письмо о своей болезни. Он просил сыновнего благословения и умолял не оставить его вдову и сыновей, наследников имени и титула, без присмотра. Неделю спустя его не стало, и, похоронив отца, Карл написал деду, извещая о кончине. Но ни на одно из писем не пришло ответа.

   - А остальные? – помолчав, поинтересовался старый барон. – Откуда взялись эти люди?

   Те назвались.

   - Вот оно как… все собрались? – барон закашлялся, его перекосило от боли, но приступ был короток. – Слетелись, как мухи на падаль… Сколько лет не вспоминали обо мне, а тут вдруг явились… И эту девицу сюда притащили, - кивнул он на побледневшую при этих словах Инесс. – Как денег на свадьбу просить – так помоги, выручи. А как навестить бедного больного, всеми забытого старика, так нет никого!

   - Дядюшка, - промолвил старший из Доннемарков, - мы о вас не забывали ни на минуту…

   - Еще бы! Ждали моего смертного часа… Ну, дождались. Радуйтесь! Что не радуетесь? Не вижу улыбок на лицах!

   - Нечему радоваться, - Инесс попыталась всхлипнуть.

   - Пока я жив, не видать вам моих денег, как своих ушей!

   Штокхолм сделал движение, словно хотел броситься на умирающего и укоротить его дни, пока не поздно. Но поймал взгляд Карла – и остался на месте. Ого! – мысленно восхитилась из-за занавески фру Рейн. – А Карл не так-то прост! В нем есть то, чему нельзя научиться – властность и сила. Что-то было в нем от благородных рыцарей прежних времен. Именно такого старшего брата она могла бы пожелать своему сыну…

   - Мы вовсе не нуждаемся, - начала было Инесс, но отец строго пожал дочери руку, и она поспешила поправиться: - Мы счастливы видеть вас живым, дедушка. И неустанно молимся о том, чтобы продлились ваши дни на земле. Вам удобно? Может быть, вам угодно что-нибудь приказать? Мы готовы исполнить любое ваше желание, - она наклонилась к постели умирающего, делая вид, что заботливо поправляет сбившийся край простыни, и случайно коснулась ладонью мокрого пятна, оставшегося на том месте, где только что сидела фру Рейн.

   - Что это? – воскликнула девушка. – Нерадивые слуги оставили вас лежать на мокром! Ваша постель отсырела, и никто этого не замечает! Как так можно? Он же ваш господин! – напустилась она на слугу и секретаря, державшихся поодаль. – Вы обязаны заботиться о нем денно и нощно! А вы, - досталось и Софии фон Торн, - что вы вообще тут делаете? Управляете хозяйством? Хорошо же, я смотрю, вы это делаете! Может быть, в силу ваших преклонных лет вам трудно за всем успевать? Я готова пойти вам навстречу и заменю вас. А вам пора на покой. Этому замку нужна молодая хозяйка…

   - Уж не себя ли прочите, сударыня? - голос старого барона был слаб, но в нем все равно чувствовался сарказм. – Для этого вам придется выйти замуж за одного из ваших троюродных братьев…

   - Я рад, что вы выказываете о нас заботу, - сдержанно промолвил Карл. – Но, однако, смею напомнить, что я женился три месяца тому назад. Мой средний брат Фердинанд собирается посвятить себя богу, а Дитрих слишком молод для женитьбы…

   - Что, получила? – усмехнулся старик. – Не твое дело, какая у меня…

   Он осекся. Лицо его исказилось от боли. Людвиг фон Доннемарк-старший захрипел, застонал, корчась от боли. Фру Рейн кинулась было к нему – прикосновениями облегчить боль – но неожиданно словно споткнулась, застыв на месте. Она почувствовала на себе чей-то взгляд. Подняла голову…

   Один из Доннемарков, Дитрих, смотрел на нее в упор. Потом зажмурился, помотал головой, словно надеялся, что ему только мерещится.

   - Ты чего? – стоявший рядом Фердинанд толкнул его локтем.

   - Померещилось. Как будто там, - он кивнул в сторону изголовья постели умирающего, - вдруг появилась девушка… И она была голая, Фердинанд! Совершенно голая, только завернутая в какую-то простыню…

   - Тебе всюду женщины мерещатся. Ох, не доведет тебя это до добра.

   - И она была мокрая! С головы до ног, словно только что вылезла из воды…

   - Точно, ты бредишь. Хоть бы постеснялся остальных!

   - Но я же видел! И, кажется, ее я встретил там, в коридоре, ну, когда… в общем, только что.

   Но Фердинанд уже отвернулся от стоявшего на своем, твердо решив как следует помолиться за него, чтобы бог, уж если не сможет сохранить жизнь его деду, во всяком случае попытается сберечь рассудок его брата.

   Услышав хрипы и стоны, слуга и секретарь действовали, не раздумывая. Старый Йоганн кинулся к своему господину. А секретарь поспешил позвать доктора, в то время как София фон Торн поспешила выпроводить посетителей.

   - Ему худо. Он примет вас потом, когда полегчает, - повторяла она, - худо ему. Молитесь. А пока оставьте его! Такое с ним первый раз. Может быть…

   «Может быть, он выкарабкается!» - тоскливо подумала фру Рейн, прячась за пологом кровати. Толстая ткань уже промокла, на полу натекла лужа, но привидение это мало заботило. Она чувствовала, что этот удар был последним, и, несмотря на все молитвы и лечение врачей, часы ее Людвига сочтены.

   Она тихо придвинулась ближе. Присела на край в изголовье. Рядом оказалась еще одна тень. Фру Рейн видела ее, как черное пятно, сгусток тьмы в сумраке комнаты.

   - Пришла?

   «Пришла. Это мое время!»

   - Знаю…

   «Что, плохо?»

   - Да.

   «Тогда чего сама за ним не идешь?»

   Они уже несколько раз – пять или шесть, считая сегодняшний – вели этот диалог. Но на сей раз фру Рейн задумалась. Пришел доктор и стал хлопотать у постели, пытаясь то ли облегчить боль умирающего, то ли успокоить свою совесть. Но все его потуги были бесполезны. Барон умирал. Через два-три часа начнется агония, и тогда…

   Пойти за ним? Заманчивое предложение, но…

   - Кто меня отпустит?

   «Что, неужели ты ни разу за столько лет не встретила того, кому сие было бы под силу?»

   О да, такие люди среди Доннемарков встречались. Ее собственный сын. Ее муж-убийца. Сам умирающий сейчас барон. И этот мальчишка, как ни странно, тоже. Но фру Рейн ни разу не воспользовалась моментом…

   - Они не хотели…

   «Скажи лучше, что этого не хотела ты сама! Ты продолжала цепляться за жизнь даже после того, как прожила четыре раза по четыре отмерянные тебе срока. И продолжаешь до сих пор. Твоя беда в том, что ты слишком любишь жизнь…»

   - Можно подумать, что в мире есть кто-то, кто не любит жить? Нет, каждому человеку что-то не нравится в своей жизни – одним все, другим – какие-то мелочи вроде булочки с корицей вместо булочки с изюмом – но нет ни одного человека, которому не нравилось жить.

   «Даже если этот кто-то давно и безнадежно мертв, - черная тень беспокойно шевельнулась. – Советую отойти. Останешься – заберу с собой! Подумай еще раз!»

   Но фру Рейн выпрямилась, делая шаг назад. Черная тень заняла ее место, но в эту секунду Людвиг фон Доннемарк открыл глаза. Взгляд его, удивительно ясный, сразу нашел один-единственный силуэт.

   - Пора… Ну, что ж…

   Это были его последние слова.

   Фру Рейн слишком часто видела смерть. Она привыкла, что те, кто родятся на ее глазах, обязательно вырастут, постареют и умрут. Она помнила старого барона крепким статным и красивым юношей, который, облачившись в отцовы доспехи, скакал на турнир, дабы завоевать ценный приз и положить его к ногам возлюбленной. Она помнила потом его женатым, помнила, как они с супругой оплакивали своего первенца, и как он радовался, когда родился наследник. Она была с ним на протяжении всей жизни, и только после смерти их дороги разошлись.

   Ну и хорошо! Он – обычный человек, хоть и ее отдаленный потомок. Она проводила в иной мир так много народа, что давно уже научилась равнодушию. Когда ты сам когда-то умер, чужая смерть уже кажется досадным явлением, а вовсе не трагедией.

   Фру Рейн бродила по замку, не зная, куда себя девать. Ей было тяжело настолько, что хоть начинай приставать к людям.

   Кстати, вон один! А что он тут делает?

   Густав Штокхолм осторожно крался по коридору, озираясь через плечо. Подобравшись к одной из дверей, он прислушался к доносившимся изнутри звукам и, решившись, потянул ручку на себя.

   Заперто!

   Фру Рейн тихо хихикнула. А как ты хотел, мой милый? Кто ты вообще такой, что всюду суешь свой нос? Да, вроде как внук покойного барона, но пока не вскрыто завещание, у тебя тут нет никаких прав.

   Замок только раззадорил Штокхолма. Он наклонился к замочной скважине, присмотрелся и, вытащив кинжал, стал осторожно ковыряться в замке. Получалось это у него столь ловко, словно он полжизни провел, грабя чужие дома. Ничего себе!

   Фру Рейн подобралась ближе и тихо коснулась рукой его щеки:

   - Бу!

   Услышать он ее не мог, но вот прикосновение мокрых пальцев ощутил – вскрикнул, вздрогнув и выронив кинжал. Быстро наклонился, чтобы подобрать – и на его ладонь шлепнулась капля.

   - Бес, - выругался молодой человек.

   - Нет.

   На сей раз Штокхолм вздрогнул. Неужели, услышал?

   - Эй! Ау! – фру Рейн помахала ладошкой у него перед носом. Штокхолм зажмурился – с пальцев призрака во все стороны летели капли.

   - Не спать! Не спать! – она похлопала мужчину по щекам. – А кто со мной будет поддерживать интеллектуальную беседу?

   - Аа-а-а…

   Штокхолм попятился, врезавшись спиной в дверь, которую минутой раньше пытался открыть.

   - Не упади! – фру Рейн заботливо поддержала его под локоток.

   - Мама! Бес побери! Боже, помилуй! – заблажил мужчина. – Кто здесь?

   - А сам не видишь? Уу-у-у, противный! – фру Рейн еще раз шлепнула его по щеке. Не сильно, но этого было достаточно, чтобы Штокхолм завопил дурным голосом и, швырнув кинжал в темноту, со всех ног бросился бежать.

   - Ату-у-у-у его! – заголосила вслед фру Рейн. – Гони его! Лови его! Уу-у-у! – и, сорвавшись с места, полетела в погоню.

   По счастью, недалеко. За первым же поворотом беглец выскочил на лестницу, одолел ее, прыгая через три ступени и, выбежав в другой коридор, нос к носу столкнулся с девушкой, которая кралась по коридору, освещая себе путь огарком свечи.

   Двое закричали на весь коридор. Девушка отпрыгнула в сторону, как коза. Огарок потух, и оба полуночника очутились в темноте.

   - Ай! Мама! Кто здесь? Что происходит? Вы кто? – заговорили они хором, перебивая друг друга.

   Подлетевшей фру Рейн все было видно в темноте, и она, прикрыв рот ладошкой, тихо захихикала, глядя, как мужчина и женщина шарят по воздуху руками. Вот они столкнулись, попали друг другу в объятия.

   - Вы кто?

   - А в-вы кто?

   - Вы меня не узнаете?

   - Впервые вижу!

   - Я вас – тоже!

   - Ничего себе! Вы находитесь в моем замке!

   - Ого-го! Этот замок так же ваш, как и мой!

   - Кузина Инесс?.. Как вы сюда попали?

   - А как вы сюда попали? Отвечайте!

   - Я первый спросил!

   - А я – дама! Это невежливо…

   - Что вы здесь делаете?

   - Не ваше дело! Что вы здесь делаете? И извольте отвечать, когда разговариваете с дамой!

   - Я, - Густав Штокхолм только сейчас осознал, какую девушку держит в объятия, и отступил на шаг. – Я гулял. А вы?

   - В такое время? Ночью?

   - А чем вам не нравится ночь? По-моему, такое же время для прогулок, как любое другое…

   - Не скажите, - Инесс нервно поправила растрепавшуюся прическу, стала прихорашиваться, расправляя помятое платье. – Все зависит от места прогулок, а вовсе не от времени! Так что вы делаете тут так поздно?

   - Разрешите задать вам тот же вопрос? Что делаете здесь вы, кузина? Девушкам в полночь приличнее находиться в своих постелях, а не бродить туда-сюда, как неприкаянному привидению!

   Фру Рейн возмущенно притопнула ногой. Неприкаянная! Скажет тоже! У нее есть дом! Есть домашние обязанности… Она гораздо счастливее многих духов окрестных земель! С досады она так шлепнула ладошкой по камню, что стена отозвалась тихим гулом.

   - Ой!

   Инесс взвизгнула и сама не заметила, как снова оказалась в кольце рук Штокхолма.

   - Вы слышали?

   - Что?

   - Гул! Как будто… Что это было?

   - Я ничего не слышал. И вы не ответили на мой вопрос!

   - Я, - Инесс торопливо высвободилась, - искала библиотеку.

   Штокхолм рассмеялся:

   - Библиотеку? Но…

   - Не вижу ничего смешного! Вы, наверное, никогда не встречали грамотных женщин? Вы считаете, что мы недостаточно развиты и умны, чтобы читать и даже писать? А что вы скажете о Бригитте Шведской? О Кристине Пизанской? О Герраде Ландсбергенской? О…

   - Довольно, кузина! Я вам верю! – не выдержал Штокхолм. – И вы надеялись найти в библиотеке труды этих женщин?

   - Я надеялась найти в библиотеке хоть какие-нибудь труды… Мне не спалось… А тут вы… гуляете…Да еще с такой скоростью! Вы за кем-то гнались?

   Молодой человек оглянулся по сторонам:

   - Скорее, за мной гнались, - решил признаться он.

   - Кто?

   - Привидение! Здесь кто-то есть!

   «Угу, - кивнула фру Рейн, делая шаг к нему. – И даже ближе, чем ты думаешь!»

   Желая это доказать, она сосредоточилась…

   Ей редко удавалось то, что она собиралась сделать. Да и ни к чему до сих пор была подобная демонстрация сил и умений – слуг пугать не интересно, а владельца замка она обожала. Но сегодня был особенный случай. Фру Рейн взмахнула руками, мокрая простыня-саван вздыбился за ее спиной, хлопнул, словно парус на ветру – и поток ледяного воздуха обдал обоих людей.

   - Уа-ао-у-у!

   Взвизгнув, Инесс сама кинулась под защиту Штокхолма:

   - В-вы слышали?

   - Да, - тот побледнел, глаза его забегали.

   Не удовольствовавшись произведенным эффектом, фру Рейн прижалась к стене, положила ладошки на камень, прислонилась щекой, всем телом. Она давно перестала чувствовать жару и холод, голод и жажду, но если вспомнить прежнюю жизнь и то, что камни обычно холодные, просто вообразить этот холод, просто представить, как он проникает в тело, вспомнить свои ощущения, то может и…

   - Сс-смотрите! – дрожащий голос Инесс яснее ясного подсказал, что все получилось.

   И девушка, и ее спутник во все глаза уставились на светлый силуэт, проступивший на темной стене.

   - Оо-ох…а-ах…

   - Аа-а-а! – на два голоса заорали милые родственники и рванулись бежать. С удивительной слаженностью они завернули за угол, скатились по лестнице и только тут остановились на пороге какой-то залы.

   Было темно и тихо. Только выделялись во мраке стройные силуэты стрельчатых окон с витражами, изображавшими сцены из прошлой жизни.

   - Где мы?

   - В зале. Здесь, наверное, когда-то устраивались пиры и празднества?

   «А как же! – кивнула фру Рейн. – Очень веселые празднества, когда благородные рыцари сперва напьются, а потом лезут в драку, размахивая мечами… Весело бывало!»

   На стенах висели выцветшие, поеденные молью и мышами гобелены. Долгими вечерами знатные женщины вышивали на полотнищах картины – придворные дамы крупными стежками намечали контуры, а потом сама баронесса, порой вместе с дочерью или невесткой, мелкими стежками заполняли их, расцвечивая узорами. Самое ценное давно убрали и переложили от моли мятой и лавандой, самое старое выкинули в мусор еще в прошлом веке, но некоторые гобелены подновлялись матерью и бабушкой покойного Людвига фон Доннемарка, так что пустых мест было сравнительно мало. Одного взгляда на них фру Рейн было достаточно, чтобы сообразить, что делать.

   Она метнулась к стене, тронула край ближайшего гобелена, провела ладонью по фигурам, словно стирая с них пыль веков, сосредоточилась, вызывая в памяти отзвуки давно отгремевших пиров и турниров…

   - Что это? Вы слышите? – Инесс крепко схватила Штокхолма за руку.

   - Тут кто-то есть, - уверенно промолвил он.

   Девушка обернулась.

   - Погодите-погодите, у меня не все готово! – воскликнула фру Рейн и, торопясь, как следует встряхнула гобелен.

   Пыль взметнулась столбом и приняла очертания вооруженных мечами силуэтов. Едва оформившись, они устремились друг на друга, готовые сражаться. За ними точно также материализовалось еще несколько фигур. Кто-то сцепился в схватке, повторяя сюжеты, которые века тому назад были вышиты знатными дамами, а один рыцарь ринулся прямиком на Штокхолма и его спутницу.

   - Ай, - подсказала Инесс фру Рейн на ухо.

   - Аа-а-а! – завопила та.

   - Не бойтесь, кузина, я с вами!

   Штокхолм выхватил было шпагу, которую носил вместо меча, но в самый последний момент какая-то серая влажная пелена упала ему на глаза. Он чихнул – и тут же его обдало облако едкой пыли.

   Молодой человек расчихался самым отчаянным образом. Смешанная с водой пыль превратилась в грязь и попала в глаза. Тем более, что это была не дорожная пыль, а каменная, смешанная с трухой, оставшейся от гнилых ниток. Забыв про все на свете, Штокхолм тер глаза кулаками, и когда чья-то рука протянула ему влажную тряпицу, машинально принял знак внимания:

   - Благодарю, кузина…

   - Это…это… Аа-а-а-а! – и удаляющийся топот ног.

   Прочистив, наконец, глаза, Штокхолм оглянулся, но не увидел рядом кузины Инесс. Вместо нее перед ним в воздухе плавала какая-то дымка. Присмотревшись, молодой человек узнал девичью головку, шею, плечи, грудь… Дальше все пропадало в темноте. Но вот проявилось лицо, губы которого шевельнулись и…

   И этого оказалось слишком для Штокхолма. Швырнув в призрак тряпицу, которую все еще сжимал в кулаке, он попятился и с криком выскочил вон.

   Инесс долго не могла прийти в себя. Она забилась с головой под одеяло, заперла дверь, не забыв осенить ее охранным знаком, и даже капнула по углам воском из свечи, читая заговор, которому ее научила старая няня: «Заклинаю, зло уйди! Заклинаю, сон приди! Дева, оберег со мной! Темный бог, меня не тронь!» Но даже после этого ее долго била дрожь. Прошло несколько минут прежде, чем девушка пригрелась и перестала дрожать. А потом постепенно задремала.

   В это время в комнате возникла фру Рейн. Огляделась по сторонам и сразу заметила следы ворожбы. Провела ладошкой по воздуху, отыскивая защитные нити. Усмехнулась – работа была грубая, но само наличие заговора уже о многом говорило. От разной мелочи эти чары могли бы спасти, но фру Рейн мало того, что не была простым призраком – она находилась в собственном замке, где ее силы намного превосходили все те, которые ей могли быть противопоставлены. Она только посмеялась нелепой защите и тихо подошла к постели.

   Инесс спала. Ей снилось детство. Старая добрая няня склонялась к ее кроватке и, улыбаясь, гладила ее волосы.

   «Откуда ты взялась, нянюшка?» – даже во сне удивилась девушка.

   «Издалека, моя милая», - улыбнулась старушка.

   «Но ведь ты… мне сказали, ты уехала далеко-далеко, в другую страну… Но я этому не верю. Я, - она потянулась к старушке, - я думала, что ты умерла…»

   «Так и есть, - кивнула няня. – Я умерла.»

   «Вот как, - Инесс всхлипнула. – Я это предчувствовала, а они мне лгали. Почему?»

   «Взрослые часто думают, что правда не нужна их детям. Они думают, что делают добро, защищая своих чад от зла. Но дети лучше взрослых чувствуют страх и ложь. У них свои понятия о том, чего стоит бояться. И там, где взрослый дрожит от страха, ребенок пройдет с высоко поднятой головой. Зато там, где ребенок от ужаса прячет голову под подушку и зовет мамочку, взрослый лишь снисходительно улыбается… Но проблема в том, что взрослые путают свои и чужие страхи…И ты меня не бойся!»

   «А я не боюсь,» - Инесс попыталась взять руку няни, и не удивилась тому, что она оказалась холодна, как лед.

   «Это очень хорошо, моя милая, - нянюшка свободной рукой погладила девушку по волосам, и той показалось, что руки няни не просто холодные, а еще и мокрые. – Потому, что я пришла не просто так. Я пришла за тобой!»

   «Как – за мной?»

   «Вот так, - нянюшка улыбнулась, и ее улыбка показалась Инесс жутким оскалом. – Собирайся. Пойдешь за мной!»

   «К-куда?» - девушка пыталась отодвинуться, но, как всегда бывает во сне, тело ее не слушалось.

   «На тот свет. Я умерла, теперь умрешь и ты…»

   «Нет! – Инесс откинулась на подушку, с ужасом глядя, как костлявые руки тянутся к ее горлу. – Я не хочу! Я не могу умереть!»

   «Ты просто не пробовала…Ну, вставай и пойдем!»

   Нянюшка с силой рванула свою бывшую воспитанницу из постели. Инесс вскрикнула…

   …и проснулась.

   Мысль о том, что это был только сон, и она жива, вызвала такое облегчение, что девушка разрыдалась в голос. Уткнувшись лицом в подушку, она плакала навзрыд, и не сразу почувствовала, что кто-то ласково гладит ее по голове. Как нянюшка во сне, только это на сей раз был не сон.

   - Я, - глухо, в подушку, пробормотала Инесс, - так испугалась…

   В ответ раздался утробный вздох, и на щеку ее упала капля холодной воды. Вода? Откуда? Шевельнувшись, Инесс заметила, что часть ее простыней с краю промокла, словно там бросили комок мокрого белья или…

   Рука, гладившая ее по голове, была мокрой!..

   Затаив дыхание, медленно, стиснув зубы, чтобы не кричать, Инесс повернула голову, взглянув через плечо на призрачную тень, которая склонялась над нею. Лунный луч проходил сквозь нее, причудливым образом подчеркивая ее формы, складки одеяния и силуэт скрытой под ним призрачной плоти.

   Нет, не плоти. Под саваном был самый настоящий скелет. Повернув голову на шейных позвонках, череп оскалил ей навстречу мелкие острые зубы, скрипнул костями ребер, выпростал из-под савана костлявую руку и потянулся погладить девушку по голове. На кончиках костей, там, где намечались выемки для ногтей, поблескивали капли воды. Одна из них сорвалась и шлепнулась на грудь девушки.

   «Собирайся! – глухо, словно в голове, прозвучал властный голос. – Тебе пора уходить!»

   И тогда Инесс закричала. И кричала, захлебываясь слезами и воплями, срывая голос на визг и стон, пока на ее вопли не сбежалась половина замка.

   Первым примчался ее отец. Девушка повисла у него на шее, не переставая плакать. Она долго не могла успокоиться, всхлипывала, что-то бормотала о мертвой няне, которая приходила, чтобы забрать ее с собой. Фердинанд, на правах почти духовного лица, попробовал прочесть молитву, отгоняющую бесов, пока его братья вместе пытались добиться от Инесс толкового ответа. Слуги бесцельно топтались в дверях, пока кто-то не заметил на полу в углу небольшую лужицу.

   - Так это же фру Рейн! Здесь побывала фру Рейн!

   - Кто? – Даниэль фон Доннемарк выпрямился, сжимая в объятьях плачущую дочь. Слуги слегка струхнули.

   - Так это… ну, она того… живет тут, - забормотали они вразнобой.

   - Фру Рейн, ваше сиятельство, местное привидение, - сказал управляющий. – Она обитает тут с самого основания замка…Ну, во всяком случае, очень давно. И она никогда бы не причинила вреда никому из рода Доннемарков…

   - Но напугала мою дочь, - перебил фон Доннемарк. – Вы что, хотите этим сказать, что моя дочь… что она не Доннемарк?

   Фру Рейн, тихо стоявшая в сторонке, покачала головой. Этой ночью она как следует напугала двоих гостей. И один из них точно был не тот, за кого себя выдает.

   Старуха сидела у порога, подобрав ноги под старую видавшую виды юбку и, привалившись к косяку, курила трубку на длинном чубуке. Седые волосы, выбивающиеся из-под такого же выцветшего платка, прядями падали на ее лицо, потемневшее от времени, морщинистое. Трудно было сказать, была ли она когда-нибудь красавицей – к ее нынешнему облику никто не присматривался уже давно, а те, кто помнил ее молодой девушкой, ныне были слишком далеко.

   Старуха курила и прислушивалась к звукам леса – шороху ветвей, звону ручейка в овраге неподалеку, пению птиц, редким голосам зверей, а также к шорохам, скрипу, вздохам, стонам и невнятному бормотанию – речи, не слышимой для простых смертных. Но самый невнятный из этих звуков был полон для нее глубокого смысла.

   Время от времени старуха бросала взгляд через плечо, в темное нутро своей избушки. Та, притулившаяся между двух толстых елей, явно была изнутри больше, чем снаружи. Если бы кто-нибудь догадался заглянуть внутрь, заметил бы и очаг, сложенный из камней, и лавку, и пару бочонков, и связки сушеных трав – и девушку, сидящую на охапке сухой травы. На ней была только короткая рубашка, едва достающая до колен. Она куталась в свои светлые волосы, как в плащ и, подогнув ноги, пряла, иногда посматривая на дверь. Острые и вместе с тем нежные черты ее лица, неестественная бледность кожи и большие глаза ясно говорили о том, что девушка не принадлежит к человеческому роду.

   В какой-то момент взгляды старухи и девушки встретились. Глаза девушки блеснули:

   - Хозяйка… хозяйка…

   - Не отвлекайся, - буркнула старуха. – Работай.

   - Но можно мне…

   - Нельзя. Работай!

   - Хоть на час…

   - Нет.

   - Но отец меня ищет… если он меня найдет…

   - Если он тебя найдет, я сама его встречу. Работай!

   Старуха подняла жилистую тонкую руку. Морщинистая сухая кожа так туго обтягивала ее кости и мышцы, что можно было пересчитать каждый мускул и каждый сосуд. Скрюченные пальцы с длинными желтыми ногтями протянулись к девушке. Та отпрянула, вжимаясь в стену.

   - Нет…

   - Работай!

   - Ты мучаешь меня, - жалобно прошептала девушка.

   - А ты как думала? Попалась – терпи!

   - Это… жестоко, - девушка прижала к груди веретено. – Неужели, так живут все люди?

   - Бывает, что и хуже. Радуйся, что тебе повезло… Работай! – прикрикнула старуха, заметив, что девушка уже несколько минут, как оставила пряжу.

   Та послушно кивнула и снова взялась за пряжу. Нитка под ее пальцами получалась ровная, тонкая, нежная и удивительно чистая и белая, несмотря на то, что кудель сама по себе была грязно-серой и грубой. Старуха улыбалась своим мыслям, но вот улыбка ее погасла. Она услышала шаги. По лесу шел человек. Женщина. Молодая женщина. Идет неуверенно – то ли заблудилась, то ли просто не привыкла ходить пешком. Это не важно. Сначала надо встретить гостью.

   Наряд у девушки, пробирающейся сквозь заросли, был богатым. Она то и дело одергивала юбки, чтобы не зацепиться за ветки, но все равно цеплялась и потому продвигалась медленно. Старуха усмехнулась. В таком наряде она не убежит ни от разбойников, ни от диких зверей, ни от духов леса, если те вздумают пошалить. А раз она забралась достаточно далеко в чащу и при этом не слишком попортила свой наряд, значит, поблизости ее ждет карета. А с нею – вооруженные слуги. Привычным слухом старуха ловила лесные шорохи. Да, слышны еще чьи-то шаги с той стороны. Этот человек – мужчина – ступает осторожно, как хищник на охоте. Наверное, охранник. Это одновременно и хорошо, и плохо. Хорошо, что гостья знатная дама и наверняка может дорого заплатить за услугу. А плохо то, что посторонний может узнать все ее секреты. И тогда не миновать костра…

   А вот и она. Миловидна, юна, свежа. Нежная кожа, волосы уложены под чепчик, алые губки, синие глаза… Недурна, очень недурна и наверняка прекрасно это знает. А вот одета скромно. То ли не настолько богата, то ли не хочет привлекать лишнего внимания. Скорее, второе – иначе она так не дрожала бы за целостность подола своего платья.

   - Кто ты такая? – встретила старуха гостью неожиданным вопросом.

   Девушка шла, почти не поднимая глаз и внимательно глядя под ноги, словно там среди кустиков черники и копытня вился золотой волосок, указывающий путь. Она вздрогнула, услышав голос, подняла взгляд. Да, красива. Но напугана.

   - Я… ищу одну женщину…- голосок тоже хорош, не дрожит. – Мне сказали, что в этих лесах живет одна… ведунья…

   - Кто тебе нужен?

   - Ее зовут Ауэрбах.

   Имя и впрямь было странноватым, но что поделать, если другого давно уже нет.

   - Меня иногда зовут этим именем. Что ты хочешь?

   - Вы – колдунья Ауэрбах? – девушка порывисто шагнула вперед.

   Прямо перед нею с ближайшего дерева камнем упал крупный лесной кот. Вздыбил шерсть на спине, прижал уши, зашипел. Девушка остановилась.

   - Стой, где стоишь, пока я не разрешу, - старуха затянулась последний раз, подержала дым во рту и выпустила его. Облачко сложилось в фигуру человека. На глазах у гостьи она стала меняться, преобразовавшись в силуэт птицы. Взмахнув крыльями, та полетела прочь и мгновенно скрылась в чаще леса.

   - Так какое у тебя ко мне дело?

   Девушка, смотревшая птице вслед, вздрогнула.

   - Я… вы знаете замок Доннемарк?

   - Случалось слышать, - кивнула ведьма.

   - Я – его наследница…

   - Вот как?

   - Ну, одна из наследников, - смутилась девушка. – Но это ничего не значит! Мой отец должен получить причитающуюся ему часть состояния Доннемарков, особенно теперь, когда старый барон…

   - Что – старый барон? – ведьма насторожилась.

   - Он умер.

   Из домика за спиной старухи послышался тихий металлический звон – как будто кто-то дернул за цепочку.

   - Умер, - повторила Ауэрбах. – Точно?

   - Точнее не бывает. Я сама видела тело. Его обмывают сейчас. В соседний монастырь послали за монахами. Трое суток над его телом будут…

   - Читать молитвы? – усмехнулась ведьма. – Надеются спасти его пропащую душу или урвать себе кусок пожирнее? Зря они все это! Судьба его была предопределена едва ли не с рождения. Он ведь истинный Доннемарк…

   - Я не понимаю…

   - Тебе же лучше. Но что ты хочешь? Боишься старика?

   - Не старика, - девушка пугливо оглянулась. – В замке живет привидение. И оно…

   - Знаю.

   - И я хочу от него избавиться! – выпалила девушка.

   От удивления Ауэрбах выронила трубку. Она ожидала многого, но такого…

   - Верно ли я слышала? Ты желаешь избавиться от призрака Доннемарков?

   - А что в этом такого? Оно мне мешает. И я могу заплатить, если вы возьметесь. Десять талеров вас устроит?

   Ведьма рассмеялась, но скрыла смех за кряхтением, с трудом поднимаясь на ноги. Эта дурочка думает, что все в этом мире можно решить деньгами! А вот и нет! Многое можно решить только большими деньгами. Такими, какие ей не снились.

   - Мало? – догадалась девушка. – Ну, может быть… пятнадцать? Или двадцать? Еще я могу дать колечко и цепочку. Она золотая, - она потянулась снять все эти вещи с себя. - И сережки…

   - Оставь. Мне нужно кое-что другое.

   Белая кожа гостьи побледнела до зелени.

   - Моя…молодость? К-красота? Д-душа? – запинаясь, гадала она, но краснея, то бледнея.

   Ауэрбах рассмеялась.

   - Хорошие дары, милая, и за такое можно горы свернуть. Но нет! То, что у тебя есть, я не отниму. А вот то, что есть кое у кого еще… это должно стать моим по праву! И ты мне это достанешь и принесешь.

   - Что именно?

   Ведьма поманила девушку пальцем, осторожно прикрыла входную дверь и, когда Инесс наклонилась, стараясь дышать в сторону и не обращать внимания на вонь, исходившую от старческого, много лет немытого тела, прошептала прямо ей в ухо:

   - Кровь!

   Изумленная, Инесс резко выпрямилась и вскрикнула от изумления, когда ведьма крепко схватила ее за запястье, подтаскивая ближе. Жесткие пальцы старухи так сжали руку девушки, что ее всю пронзила острая боль.

   - Вот так-то… Это – чтобы ты не забыла и не вздумала меня обманывать, красавица! – довольно рассмеялась она.

   На запястье Инесс ясно выделялось несколько лилово-синих полосок – точь-в-точь следы от пальцев.

   - Нравится? – Ауэрбах снова стала набивать трубку. - А если вздумаешь меня обмануть – эти пятнышки быстро превратятся в проказу… А теперь ступай домой. Нет, погоди! – она взмахнула чубуком, останавливая гостью. – Чтобы я могла проникнуть к вам в замок, сделай этой ночью вот что…

ГЛАВА 5.

- Ну, что, съела, дурочка? Теперь-то ты узнаешь, кто такая Ауэрбах! – старуха ликовала, проводив гостью, и в восторге кружила по тесной хижине. – Вы все считаете меня выжившей из ума ведьмой, которая только и может, что варить зелье из мышей и мухоморов, да сыпать проклятьями! А я всем вам покажу! Вы у меня все попляшете! Что уставилась?

   Девушка, на которую она напустилась, поскорее опустила голову и быстрее засучила веретеном:

   - Ничего…

   - Не верю! Посмотри на меня, отродье!

   Та покорно подняла голову. В больших, не по-человечески раскосых глазах стояли слезы.

   - Небось, думаешь, что теперь-то я тебя отпущу? Ха, как бы не так! Имела неосторожность попасть ко мне на крючок – умей и смириться со своей участью.

   - Но мой отец, - упрямо прошелестел слабый голосок.

   - Что твой отец? Где он, твой хваленый отец? Что-то его тут не видно! – Ауэрбах распахнула дверь, высунула нос за порог, свистнула и пронзительно завопила: - Эге-гей! Ого-го! Выходи, кто тут есть? Посмотри, что у меня здесь! – проворно наклонилась, схватила пленницу за щиколотку и поволокла к порогу. – Вот, полюбуйся, какая у меня тут красавица в работницах! Скажешь, не твоя дочка? Не признаешь родное семя? Эх, ну и папаша у тебя, - с ехидцей ведьма сплюнула и оттолкнула девушку обратно в темноту хижины. Та со слезами тянула дрожащие руки к видневшимся за порогом травинкам.

   - Не реви! На, вот! Я сегодня добрая! – на колени пленнице упал пучок сорванной с корнем травы. Та в первую минуту жадно прижала кусочек леса к груди, но потом зарыдала еще сильнее, когда поняла, что эта трава скоро обречена завянуть и умереть.

   Ведьма не обращала внимания на ее слезы и причитания. Она сновала по хижине, совала нос во все щели, доставая то связку сушеной травы или грибов, то трупик мыши, то пучок перьев какой-то птицы, то мешочек с чем-то шуршащим внутри. Что-то совала обратно, что-то собирала в передник, продолжая ворчать себе под нос:

   - Ну, теперь они у меня попляшут… Теперь они припомнят старую Ауэрбах! И она, она тоже все припомнит! Уж я ей… кровавыми слезами заплачет… Кровавыми! Кровавыми! Ах-хаха-ха!

   И ведьма захохотала и завыла таким утробным голосом, что ее пленница упала на пол, сжавшись в комочек и зажав уши руками.

   Марта несла большую корзину белья. Теперь, когда в замке жило много народа, работы у прислуги прибавилось. С утра до ночи не присядешь – беги туда, делай это, помоги там-то… Девушка с тоской вспоминала долгие вечера, когда делать было нечего – сиди себе у огня и слушай чужие разговоры. Нынче людям и поговорить-то некогда! Сначала приехали родственники, навезли с собой собственную прислугу, которая ничего не делает, только передает приказы господ. Потом прибыл эконом, управляющий и священник с помощниками. Сейчас вот ждали нотариуса.

   Но господам хорошо, а слугам что делать? У Марты нет ни одной минутки, чтобы присесть.

   Девушка так глубоко задумалась, что заметила молодого человека, только когда тот заступил ей дорогу:

   - Куда спешишь?

   - Ах, - она чудом не выпустила корзинку из рук, - герр Дитрих… Простите меня, я…

   - Я тебя напугал? – он подмигнул. – Мне показалось, ты нуждаешься в легкой встряске.

   - Ни в чем я не нуждаюсь, сударь, - решилась возразить Марта. – Позвольте мне пройти. Я спешу. Тетушка будет гневаться…

   - И куда ты так торопишься с такой огромной корзинкой? Тебе не кажется, что юным девушкам не пристало таскать такие тяжести? – он протянул руку, чтобы забрать корзину у Марты.

   - Не надо, - она отпрянула. – Не трогайте! А то я… я…

   - Что – ты? – он наступал, закрывая собой проход. Хорошо, хоть рук не распускал, как в прошлый раз.

   - Я позову на помощь! – выпалила девушка. – Так и знайте!

   И очень удивилась, когда Дитрих остановился:

   - Кого? Опять это…эту… А зови! Я хоть поближе посмотрю на это чудо! Боже мой, такая фигурка…

   Он мечтательно улыбнулся, облизываясь, как сытый кот при воспоминании о сметане, и Марта рискнула спросить:

   - Вы… ее видели?

   - Кого? Ту прозрачную красавицу? Ну, не так, чтобы очень… Это ведь призрак, да?

   - Призрак, - уже не боясь своего собеседника, кивнула девушка. – Ее зовут фру Рейн. Она живет тут с давних пор...

   - Ага, и ни за что не причинит вред никому, в чьих жилах течет кровь Доннемарков. Слышал уже прошлой ночью, когда эта самая фру Рейн напала на кузину Инесс.

   - Фру Рейн не могла ни на кого напасть! – горячо кинулась в бой Марта. – Она добрая! Она защищает…

   - Невинных дев от посягательств…Да не шарахайся ты так, невинная дева! – он потянулся и все-таки вынул корзинку из ее рук. – Я просто хочу побольше узнать о нашем призраке. Ты ведь знаешь о нем больше, чем я. Вот и расскажи, если хочешь получить назад свою корзинку!

   Хорошо еще, что он не потребовал большего! Несмотря на свой юный возраст, Марта кое-что знала о мужчинах – со слов тетки и других служанок. Она вздохнула и начала рассказывать.

   - Фру Рейн – она дух бывшей баронессы, жила тут много веков назад. Дольше лет, чем мы все тут вместе живем! Она была молодая и красивая, а ее муж…

   - Старый и некрасивый, - подсказал Дитрих.

   - Ага. Он воевал, а когда приехал, женился. Ну, она с ним жила, а потом влюбилась…

   - В конюха?

   - Нет, он был тоже бароном, только…

   - Моложе и богаче ее законного мужа?

   - Да, но…

   - Вот женщины, - не дослушав, пустился в рассуждения Дитрих. - Так женишься по большой и чистой любви – а она р-раз! – и наставила супругу рога.

   - Тс-с, - девушка в порыве схватила юношу за руку и пугливо обернулась по сторонам. – Не надо так говорить! Вы ее обидите!

   - Кого?

   - Фру Рейн, конечно!

   - А она что, может нас услышать?

   - Разумеется! – кивнула Марта. – Фру Рейн – она повсюду! Она слышит все, что делается и на самом чердаке, и в подвалах. И даже знает, что творится на дворе, в конюшнях и на крепостной стене… И если она услышит, как вы о ней отзываетесь, она может на вас разгневаться…

   Фру Рейн действительно могла бы разгневаться на болтунов, если бы хотя бы половина рассуждений юной служанки была справедлива. Да, замковое привидение действительно знало все новости, вплоть до мелочей, но для этого ей приходилось совать любопытный нос во все щели. Ей было интересно абсолютно все – как ни бедна событиями жизнь старого замка, но и тут можно было найти кое-что интересное. Особенно теперь, когда умер старый Людвиг фон Доннемарк, и вот-вот будет объявлен новый наследник.

   Короче говоря, фру Рейн носилась по всему замку, подсматривая, подслушивая и оставляя различные следы своего присутствия – мокрые пятна, лужицы воды с отпечатками босых ног, странное завывание в трубах и порой шорох шагов.

   А вот именно сейчас она сидела на крепостной стене, подтянув колени к подбородку и обхватив их руками. Ветер с Рейна трепал за ее плечами край савана, хлопал им тяжело, как промокшим парусом, орошая стену рядом брызгами. Фру Рейн любила реку, которая дала ей имя и вторую жизнь. Ведь, если бы Водяной дед не сжалился над нею, не вытолкал на поверхность, позволив выбраться на берег вместо того, чтобы пополнить ряды его водяных подруг, она бы до сих пор оставалась одной из ундин и точно также сидела бы ночами на камнях, тоскуя о прошлой жизни.

   И фру Рейн тосковала. Она скучала по умершему барону, по всему тому, что уже было и что больше не вернуть. Слишком много в ее жизни было перемен – и в то же время никогда ничего не менялось. Всегда были эти камни на берегу, этот холм, на вершине которого высился замок, этот заросший и обмельчавший ров и мост. Всегда в замке жили люди, но все они уходили – умирали или покидали этот замок, отправляясь в большой мир. Даже река – и то течет к морю, не желая оставаться на месте.

   «А я должна оставаться здесь, - сказала себе фру Рейн. – В этом моя жизнь… моя судьба…»

   Ветер летел откуда-то издалека и громко напевал реке и камням о том, что видел. Он пел о густом лесе там, в стороне. О людях, которые живут в деревне. О холмах, на склонах которых можно найти пещеры, а в чаще леса которых живут лесные духи зелингены, в то время как глубоко под корнями деревьев роют свои ходы кобольды. Он пел о лесных пожарах и очагах, зажженных руками людей – и крохотных саламандрах, которые живут в огне. Он пел… нет, конечно, пел не сам ветер, а сильфы, кружившие в воздухе. Запрокинув голову, фру Рейн видела их призрачные силуэты.

   А они видели ее, сидящую на крепостной стене в неурочное время. И устремлялись познакомиться поближе.

   «Ты откуда? Откуда? Откуда?» – гудели их голоса.

   «Я здешняя», - ответила фру Рейн.

   «Ты похожа на нас! Похожа на нас, как сестра!.. Летим с нами! Летим!»

   «Не могу. У меня замок», - она махнула рукой в сторону высившихся за спиной башен.

   «Брось его! Оставь! На что он тебе? Разве ты не хочешь испытать чувство полета? Разве ты не хочешь ощутить себя свободной? Разве ты не хочешь летать и не желаешь увидеть мир? Если бы ты знала, сестра, как много мы повидали, и как много увидим еще! Летим с нами!»

   Искушение было столь сильно, что фру Рейн даже вскочила на край, раскинула руки, готовая следовать за сильфами… но плеснула волна, с холодной молчаливой яростью кидаясь на берег. Взметнулись пенные брызги. Показались и тут же пропали призрачные силуэты ундин. Хозяин реки напоминал о своем праве.

   «Да никуда я не улечу! – с досадой вздохнула фру Рейн и притопнула ногой. – Больно надо! Мне и тут хорошо… столько дел, столько дел… Засиделась я тут, а пора и возвращаться!»

   С этими «словами» она спорхнула с парапета и направилась через двор к кухонным дверям. За ее спиной в вышине звонко смеялись сильфы, паря на крыльях ветра. За стеной все еще волновался Рейн, и также неспокойно было у самого замкового призрака… было бы на душе, если бы она была жива.

   «Что же, мне до скончания веков торчать в этих стенах? – пришла ей неожиданная мысль. – И никогда не увидеть ни далеких холмов, ни лесных озер, ни других городов и дальних стран?» А ведь для этого нужна малость – надо исхитриться и покинуть замок. Только как это сделать?

   Занятая такими мыслями, фру Рейн и налетела на эту парочку. Сперва хотела вмешаться, но потом передумала и по привычке устроилась поудобнее – подсматривать и подслушивать…

   …Марта смутилась. Она привыкла, что ее постоянно перебивают, постоянно указывают ей ее место, но чтобы это делали с такой улыбкой… И ведь не угадаешь, обижаться или нет. С одной стороны – он тоже барон, а с другой – насмешник, каких поискать и разговаривать с ним надо на его языке.

   - Я так вообще ничего рассказывать не буду, - насупилась девушка.

   - И не надо, - удивительно легко согласился Дитрих. – Тогда я отыщу кого-нибудь поразговорчивее!

   Он направился прочь, но был остановлен Мартой:

   - Корзинку мою отдайте!

   - Забирай, - юноша поспешил избавиться от ноши. – И как вы только таскаете эту тяжесть?

   Марта вздохнула. Впервые за то время, что она жила в замке, ее кто-то пожалел. Нет, тетушка Ганна не в счет, она своя. А вот остальные… Многие были уверены, что девчонка только отбивает у них хлеб, и девушка изо всех сил старалась доказать обратное. И есть старалась поменьше, и за работу любую бралась, но все равно не слышала слов одобрения. Люди, они такие – обругать и унизить у них получается легко, а вот похвалить и поддержать другого им трудно.

   - Я привыкла, - пробормотала Марта.

   - Ну, тогда ладно!

   Дитриху было все равно – подумаешь, служанка. И не красива она совсем. Маленькая, тощая, курносый нос, круглые, серые, какие-то мышиные глаза, и вся такая задавленная… Нет, щечки у нее ничего, да и сложена хорошо. Он в первый раз и попытался за нею приударить именно потому, что решил – такая обычная с виду девушка наверняка не избалована ухажерами и победить ее будет легко. Кто же знал, что она станет сопротивляться!

   Дитриху нравилось женское общество. Студиозусы, к числу которых он принадлежал уже два года, вели себя вольно. Они напропалую волочились то за модистками, то за белошвейками, то за горничными в домах своих родных, то просто за хорошенькими девицами и непременно старались попасть на обед в дом очередной дамы сердца. Это было что-то вроде соревнования – кто больше девичьих сердец разобьет за месяц. Весной даже случилась дуэль – два студиозуса ухаживали за одной девицей и на мечах решили выяснить, кто отойдет в сторону, а кто останется. Та дуэль окончилась печально – один соискатель умер на месте, а второй был серьезно ранен и выжил чудом. Но, пока он болел, предмет его грез спокойно вышел замуж за первого встречного богача и уехал с ним в Померанию.

   Дитрих тоже не упускал случая поразвлечься. Баронский титул открывал ему путь к сердцам многих барышень. И только дважды он встретил отказ – когда в шутку попытался полюбезничать с женой брата Карла и с этой служанкой. Но если добродетельная Маргарет фон Деринг, будучи на седьмом небе от того, что стала баронессой, твердо решила сберечь мужнину честь, то отпора от невзрачной служанки он не ожидал. И ведь не убудет от нее, если она немного приласкает своего господина? Наоборот, еще гордиться станет… Хотя вот ему вряд ли пришлось бы хвастаться перед соучениками такой победой. Невелика честь уломать прислугу.

   Об этом и раздумывал Дитрих, когда перед ним в воздухе внезапно появилась какая-то дымка. Другой бы просто попытался смахнуть рукой непрошенные слезы, но юноша лишь пытливо потянул носом – где это горит?

   - Не чуешь ничего? Дымом не пахнет? – окликнул он Марту, которая уже примерилась тащить свою корзину дальше.

   - Нет, господин, - девушка послушно потянула носом воздух. – Не чувствую.

   - Но я вижу дым! – Дитрих хлюпнул носом, пытаясь уловить запах пожара. – Может, на кухне что-нибудь дымит? Надо кликнуть управляющего.

   Марта обернулась и едва не выронила корзинку.

   - Это не дым, - воскликнула девушка. – Это она!

   - Кто?

   - Я.

   Фру Рейн возникла перед юношей, по-мужски скрестив руки на груди, подбоченившись и расправив плечи. Именно в такой позе в ту роковую ночь явился к ней супруг, чтобы обвинить в измене и вынести смертный приговор.

   - Вот бес, - вырвалось у Дитриха.

   - Бледнеешь? – сверкнуло глазами привидение, наступая на него. – Боишься? Поджилки трясутся? Сердце бьется? Смертный пот выступил на челе?

   Марта пискнула в испуге – в коридоре заметно потемнело, похолодало, воздух сделался тяжелым и влажным, словно в сырую осеннюю погоду. Запахло тиной, рыбой, землей. В сгустившейся темноте только выделялся мертвенно-бледный силуэт с горящими глазами. Черты лица его расплывались, словно под водой.

   Юноша провел пальцами по своему лбу:

   - Нет. А вот сердцебиение ощущается…- он прислушался к себе. - Но мэтр Сибелиус сказал бы, что сие есть рефлекс человеческого организма на некие внешние обстоятельства, которые воздействуют на его органы чувств и вызывают симпатическую реакцию наподобие той, которая заставляет нас отворачиваться от слишком яркого света и зажимать уши руками при слишком громких звуках.

   Его голос словно развеял некие чары. Миг – и опять стало светло, исчезла давящая сырая тяжесть, стало легче дышать, а вместо жуткого призрака перед изумленным Дитрихом возникла среднего роста молодая, лет двадцати, довольно привлекательная девушка. Милый курносый носик, слегка раскосые глаза под ровными стрелками бровей, ямочки на щеках и маленький нежный рот. А какая у нее была фигурка! Ее соблазнительные формы только подчеркивала мокрая ткань, которая плотно облегала стройное тело. И плевать, что девушка была полупрозрачной и бледной, как тень.

   - Вы к-кто? – юноша ожидал чего угодно, только не такой соблазнительной красавицы.

   - Фру Рейн!

   - Вы…э-э?

   Полупрозрачная девушка энергично кивнула головой. Мокрая прядь распущенных волос прилипла к ее щеке, и она смахнула ее назад нетерпеливым жестом. При этом с кончиков пальцев ее сорвалось и шлепнулось на пол несколько капель воды.

   - Вот это да! Значит, это про вас говорят, как про наше фамильное привидение? Рад познакомиться. Дитрих…э-э…вы, наверное, знаете, кто я?

   - Кто такой мэтр Сибелиус? – живо поинтересовалась фру Рейн, пропустив мимо ушей его слова.

   - Один… мой наставник в деле совершенствования образования, - пробормотал Дитрих, продолжая пожирать взглядом свою собеседницу. До чего несправедливо устроена жизнь, что такие красавицы лишены плоти!

   - Так ты образованный, наследник?

   - Э-э… прошу прощения, не понял?

   Рядом послышался тихий стон ужаса. Юноша отвлекся. Марта, забыв про корзинку, стояла на коленях, ломая руки. Лицо девушки выражало целую бурю чувств – от благоговейного восторга до ужаса, она часто-часто моргала мокрыми ресницами, смахивая слезинки.

   - О-о, это… это… госпожа… сама госпожа…

   Привидение сверху вниз смерило маленькую служанку взглядом.

   - Чтоб меня..! - вырвалось у нее. – Значит, ты меня тоже видишь?

   Марта несколько раз кивнула головой.

   - Бес, - фру Рейн добавила еще пару фраз, которые приличнее слышать из уст пьяных конюхов, чем от знатной дамы, - этого только не хватало! То ни одного, то целая толпа… Ну, что будем делать?

   Юноша и девушка переглянулись.

   - А что? Надо что-нибудь делать?

   - А как же! Поговорить!

   - Но, - поднаторевший в спорах с профессорами и родственниками, юноша пожал плечами, - а сейчас мы чем занимаемся?

   - Да, но не здесь же! – фру Рейн широким жестом обвела коридор с выходивший в него ряд дверей, потом кивнула в сторону боковой лестницы. – Я-то знаю этот замок до камешка и могу заранее угадать, кто, куда и откуда идет, а вот вы, смертные, другое дело. Если вас тут застанут, что подумают? Что вы – парочка влюбленных?

   Это заявление заставило Марту покраснеть от стыда. Еще чего не хватало! И так ее половина замковых слуг недолюбливает, так еще и осуждать будут за то, что она позабыла девичий стыд и кокетничает с молодым господином!

   - Я… прошу прощения, но я, - залепетала она, бросая по сторонам затравленные взгляды, - я должна идти… Мне нельзя тут оставаться. Я… у меня дела… прощу прощения… с вашего позволения, дозвольте удалиться…

   С этими словами она метнулась к лестнице, но, стоило девушке сделать шаг, как перед нею возникла туманная стена. Воздух сгустился, стал ледяным, в нем повисли мельчайшие кристаллики льда, и ураганный порыв ветра отбросил беглянку обратно. Если бы не Дитрих, вовремя подставивший руки, она бы непременно упала на пол.

   - Куу-у-уда? – прошипела фру Рейн, нависая над несчастной. Привидение почернело, и только выпученные глаза и оскал зубов сверкали белизной. Сходство с полуразложившимся утопленником стало таким жутким, что даже молодой человек почувствовал себя неуютно. – Бежать?

   - Но… но…

   - Нет уж, - зловещим тоном пропела фру Рейн. – Ты меня видишь, а значит, тебе от меня некуда деваться! Пошли!

   - Куда? – хором спросили ее люди.

   - В укромное местечко, где мы можем без помех поболтать!

   Махнув рукой – за мной, молодежь! – фру Рейн стала просачиваться сквозь стену.

   - Ну, чего застыли? Дверь вон та, справа.

   Дитрих тут же воспользовался приглашением и, дернув за руку Марту так, что она чуть было не выронила корзинку, кинулся следом.

   Они оказались в нежилой комнате. В камине давно не разжигали огня, на составленной как попало мебели, в основном старой и частично поломанной, лежал толстый слой пыли, по углам и на окнах висели махры паутины. Пахло мышами, сырым деревом, старыми тряпками и почему-то хлебной закваской. Фру Рейн взмыла в воздух, явив под саваном весьма стройные ножки, и трижды облетела комнату, после чего ее стены словно заискрились, покрывшись испариной.

   - Вот так, - она вернулась к камину и уютно уселась на полке. Ножки под саван убирать не стала, и Дитрих испытал двойственное чувство – с одной стороны, он был бы не прочь приударить за девчонкой, у которой такие изящные лодыжки и щиколотки, такие маленькие узкие ступни с тонкими пальчиками, а с другой стороны – пусть бы он никогда их не видел. Ведь обладательница этих ножек давно уже мертва, а вторую такую где найдешь?

   - Располагайтесь, - привидение указало на два покрытых пылью кресла. – Это одна из тех комнат, куда слуги редко заглядывают. И тут мы можем сколько угодно общаться – пока я тут, сюда никто не может войти...

   - И в-выйти? – дрогнувшим голоском спросила Марта.

   - И выйти – тоже.

   Дитрих переглянулся с Мартой. Обеим молодым людям пришла в голову одна и та же мысль – что привидение заманило их в ловушку.

   Внезапно Дитрих сорвался с места и кинулся к дверям, но те захлопнулись перед самым его носом так, что юноша едва успел выставить вперед руки, чтобы защитить лицо.

   Гулкий хохот раздался у него над ухом. Взвившись в воздух, фру Рейн стремительно описала круг по комнате, зависнув наконец перед неудачливым беглецом.

   - Не старайся, - усмехнулась она. – Я же сказала – пока я в этой комнате, отсюда никому и никогда не выбраться!

   Марта тихо заскулила, боясь плакать в голос. Она представила свою ужасную кончину тут, в четырех стенах. Дитрих поддержал девушку. Вид ее слез мигом вернул ему присутствие духа. Как-никак, это дело мужчин – смотреть в лицо опасности. И разве он такой уж трус, что испугается какого-то призрака? Люди порой бывают намного страшнее и опаснее.

   - А что вы обычно делаете с вашими… жертвами? – поинтересовался юноша. – Просто мэтр Сибелиус вслед за великим Парацельсом утверждал, что явление душ умерших есть следствие неизъяснимых причин, происходящих от нашего воображения…

   - За что его следовало бы сжечь на костре и…

   - И святая Инквизиция уже готова так поступить, - начав говорить, Дитрих почувствовал себя увереннее. Приятно, когда тебя не перебивают. - Некоторые труды великого Парацельса, обнаруженные уже после его кончины, были уничтожены огнем, как откровенно еретические. Осуждению и приговору суда были подвергнуты также те люди, которые хранили сии богопротивные труды у себя дома, дабы не распространилась зараза инакомыслия…

   - Но теперь ты веришь, что это правда? – перебила фру Рейн. – Я – не плод расстроенного воображения! – она помахала ладошкой перед носом юноши, обдав его лицо потоком мелких капелек. – Чувствуешь?

   - Да, - Дитрих вытер мокрые щеки и принюхался. – Это речная вода?

   - Нет, болотная тина, - огрызнулась фру Рейн. – Я никогда не видела ни моря, ни болота. Меня утопили в Рейне. Естественно, это – вода из той реки.

   - А как вы оказались тут? Обычно покойники не отходят далеко от того места, где их…э-э… погребли.

   - Слушай, наследник, ты вообще во что веришь, в бога или в науку? – весьма непочтительным тоном перебила юношу фру Рейн. – То про реакции организма рассуждаешь, то про нравы и обычаи выходцев с того света…

   - Теперь я уже не так уверен в том, что правда, а что ложь, - признался Дитрих. – Правда, мэтр Сибелиус утверждал, что всякую мысль, какой абсурдной она ни была, следует сперва проверить и всячески изучить, отыскав причину. И уж коли она не может быть объяснена логикой, тогда и следует объявить сие утверждение ложным. Но, простите, вы сами изъясняетесь не так, как приличествует женщине и…и…

   - И выходцу с того света, - мрачно кивнула фру Рейн. – А как ты хотел, наследник? Пятьсот лет! Более пятисот лет я существую в этом замке! За такой срок даже привидение может получить какое-никакое образование! Кстати, ты так и не ответил мне на вопрос, кто такой мэтр Сибелиус? Он ученый?

   - Он лекарь, - с гордостью промолвил Дитрих. – Читает лекции по анатомии человека в университете, где я обучаюсь…

   - На лекаря?

   - А что в этом такого? – ощетинился юноша. – Я – младший сын в семье. Наследует имя, титул и поместье мой брат Карл-Фридрих фон Доннемарк. Брат Фердинанд станет богословом и уйдет в монастырь, а мне куда деваться? Податься в наемники? Стать рейтаром или ландскнехтом? Нет, такая жизнь не по мне…

   - А почему? – живо заинтересовалась фру Рейн. – Война – это занятие для настоящего мужчины. На войне можно добиться богатства, славы, признания…

   - Но еще вернее добудешь смерть, а в лучшем случае вернешься домой калекой, не способным себя прокормить. Нет, уж если жить своим умом и своим ремеслом, то таким, которое может тебя прокормить.

   - И которым не стыдно заниматься, - поддакнуло привидение.

   - Это вы на что намекаете?

   - Ты – Доннемарк, наследник. Потомок знатного рода. Тебе не пристало трудиться в поте лица, зарабатывая хлеб своим трудом…

   - Значит, лучше оставаться ленивым бездельником, который со всех сторон получает только упреки в том, что лишь ест, а пользы не приносит?

   - Некоторые очень хотели бы пожить такой жизнью! И разве тебе не хотелось бы вступить в права владения этим замком, стать бароном и жить тут до конца своих дней безбедно…

   - И ужасно скучно! Ни за что! Мир так велик и интересен, природа таит в себе столько неизведанного, а мне предлагают всю жизнь проторчать тут, ничего не делая? Я лучше убегу!

   - Кхм-кхм…

   - Вот только какие-то призраки мне еще и не указывали! – возмутился Дитрих.

   - Я, между прочим, не «какой-то призрак», - сварливо откликнулась фру Рейн, -- а дух твоей пра-пра-прабабушки! Если бы не я, не было бы Доннемарков! А ты – мой наследник. И советую быть со мной почтительнее!

   - Вы уже который раз награждаете меня этим званием, - припомнил Дитрих. – В то время как настоящим наследником скорее может быть назван мой старший брат Карл.

   - Твой брат не может меня видеть и слышать. И уж, конечно, не может со мной общаться. Он – наследник замка, а ты – наследник мой!

   - Наследник привидения? С ума сойти!

   - А как же иначе! – закивала фру Рейн. – Я уже более пятисот лет охраняю род Доннемарков. Пока стоит этот замок, и пока существую я.

   - А вот я слышал, что привидениями становятся те, кто при жизни не успел сделать некое важное дело, или стал жертвой преступления или не успел исполнить свой долг… в общем, каждое такое привидение держит на земле некое незаконченное дело. И стоит им завершить свой труд и получить успокоение и прощение, как они покидают этот мир… То есть, я хочу сказать, а в чем ваше… ну… дело?

   - Мое предназначение – охранять своих потомков, - улыбнулась фру Рейн. – Когда-то давно я всерьез боялась за жизнь своего сына. Настолько боялась, что сумела стать… тем, чем стала. Моему мальчику не было и года, когда… Вернувшись в замок, я заняла место его ангела-хранителя, пообещав, что не брошу его до самой смерти. И действительно была подле него – и пока он жил в замке и пока он странствовал по свету… Конечно, замок я покинуть не могла, но я чувствовала его, я звала его вернуться туда, где он будет в безопасности. Он вернулся. Женился. У него родились дети, - привидение помолчало, улыбаясь своим воспоминаниям. – Я была так удивлена, когда младшая дочь увидела меня в первый раз. Остальные могут только слышать мои шаги, чувствовать мое присутствие и даже замечать мою тень, но разговаривать нам не дано. Моя младшая внучка стала моей наследницей. Она не вышла замуж, всю жизнь прожила тут, заботясь о сыновьях старшего брата. Один из них тоже мог меня видеть… Все Доннемарки – мои потомки. Я дала себе обещание заботиться о них и мне не дано обрести покой, пока жив хоть один из них.

   - Что практически невозможно, - понимающе кивнул Дитрих.

   - Сказать по правде, меня это нисколько не волнует! Мне нравится такая жизнь! И еще мне нравишься ты, - она игриво подмигнула юноше, и тот неожиданно покраснел. Одно дело, когда ты заигрываешь с хорошенькой девчонкой, и совсем другое дело, когда девчонка начинает строить тебе глазки.

   - Я не знала, - немного успокоившаяся Марта поставила корзинку на пол, робко примостилась на краешек кресла, озираясь по сторонам, - что вы так живете. Мне рассказывали про вас разные истории, но я думала, что это вымысел. Я же не знала, что вы – такая…

   - Какая?

   - Необычная… странная…

   - Еще бы! – откликнулась фру Рейн. – Как давно ты в замке, дитя?

   - Два месяца.

   - А сколько тебе лет?

   - Пятнадцать.

   - У-у, совсем ребенок. Я в твои годы…

   Фру Рейн замечталась, вспоминая. Какая тогда была жизнь! Совсем не то, что нынче. И не только потому, что изменилась страна, нравы и обычаи. Люди всегда остаются одними и теми же, и не важно, во что они одеты и чем вооружены. Просто в те годы она еще была молодой и смотрела на все иначе. Она еще не знала, как повернется ее судьба и надеялась на лучшее. С женихом не видалась три года и успела забыть, что она – помолвленная невеста. Она даже не поняла как следует, что этот мужчина – ее будущий муж и оказалась неприятно поражена… Да, стыдно признаться, но в свои пятнадцать лет она, единственная дочь богатых родителей, знала о жизни меньше, чем эта пятнадцатилетняя служанка.

   - А еще, - Марта вконец осмелела, - еще мне кажется, что вы очень добрая и одинокая…

   Фру Рейн встрепенулась, словно очнувшись.

   - Что? Я – добрая? Глупая девчонка, что ты знаешь о доброте? Что такое – быть добрым? Помогать людям? Любить их? Уважать? Люди сделали меня такой, какая я есть. Люди не дали мне жить нормальной жизнью! Люди меня убили, отняли все, что мне было дорого! Не люди, а холодный старик Рейн проявил ко мне больше доброты и сострадания, чем мои родители, муж и все остальные люди, вместе взятые! Знаешь, кого на самом деле считают добрым?

   - Э-э… - испуганная Марта задумалась, припоминая все, что ей говорил о доброте священник, - того, кто не делает зла…

   - Не делает зла своим! Добрым люди называют того человека, который не делает зла родным, друзьям, соседям, соплеменникам. При этом никого не волнует, сколько и какого зла он причинил чужим людям. А если нельзя прожить без зла, чужих стараются выдумать. Чужими – теми, кому можно и нужно причинить зло, - называются все подряд. Даже те, кто еще минуту назад были своими. Некоторые люди просто не могут без того, чтобы не причинять кому-то зла. И они постоянно заняты поисками чужих – чтобы можно было без помех выместить на них зло. Мой муж был из таких. Ему так понравилось убивать неверных в своем крестовом походе, что, вернувшись, он продолжал искать врагов, с которыми можно сразиться и кого можно обвинить во всех неудачах. В один прекрасный момент таким врагом стала я. Более того, мой муж был всерьез уверен, что, лишая меня жизни, он совершает доброе дело. Он избавлял мир от того зла, которое якобы было во мне!.. И ты еще смеешь говорить мне о добре и зле?

   Марта втянула голову в плечи, ссутулилась и всхлипывала, закрыв лицо руками. Дитрих чувствовал себя неуютно, как будто это ругали его.

   - Простии-и-ите, - выдавила Марта сквозь слезы. – Я не знала…

   - Никто не знал, - отмахнулась фру Рейн. – Не обращай внимания, девочка. Я просто живу слишком давно и сама немного запуталась, что добро, а что зло. Знаю только, что порой отличить одно от другого практически невозможно.

   - Знаете, - решил подать голос Дитрих, - но если вы затеяли тут философский диспут о дихотомии добра и зла, вам стоит пригласить моего брата Фердинанда. Вот уж кого хлебом не корми, дай только порассуждать о высоких материях! Но он будущий богослов и молитвенник не от мира сего. Вот кого вам следовало выбрать в наследники!

   - Глупости! Я сделала свой выбор. Ты – мой Доннемарк.

   - И что мне это даст? Я хочу сказать, что будет со мной? Понимаете, в Зверине мне пока нельзя появляться. Перед моим отъездом оттуда в городе случились странные события…

   - Вот как? Расскажи!

   Юноша вздохнул и пустился в долгий обстоятельный рассказ. Начинать пришлось едва ли не с самого начала, как он впервые переступил порог университета, как в его коридорах познакомился с мэтром Сибелиусом, как поразил его смелостью суждений, как стал посещать его лекции, как принимал участие в опытах и начал изучать под его руководством анатомию, как они ходили выкапывать трупы, нужные для исследований, и как однажды на кладбище столкнулись с незнакомцами, проводившими таинственный обряд. О событиях следующего утра он повествовал скупо, но фру Рейн и того хватило.

   - Это все очень интересно, - заявила она, - но мы поговорим об этом позже. Сначала разберемся с наследством.

   Мэтр Готлиб Сибелиус считался среди своих коллег чудаковатым стариком, где-то скептиком, где-то инакомыслящим, но одни ему завидовали, а другие признавали его ум и талант. Коллеги-лекари от души радовались тому, что он не увлекается врачебной практикой, отбивая у них хлеб – обращавшиеся к нему больные не выздоравливали лишь в том случае, если помощь приходила слишком поздно, в то время как у остальных Зверинских лекарей пациенты отправлялись на кладбище с завидной регулярностью. И, если к ним и обращались за помощью, то только потому, что доктор Сибелиус большую часть своего времени предпочитал заниматься с молодежью, читая студиозусам лекции о причинах болезней, об анатомии и новых методиках составления лекарств. Коллеги-профессора из университета по-своему ценили его ум, считая, что он слишком много времени уделяет практике, в то время как должен совершенствоваться в теории. Находились и такие, кто считал мэтра еретиком, который слишком много хочет знать. Оставил бы поиски истины другим, у кого больше свободного времени, а сам занялся делом…

   Короче, мнение о нем сложилось крайне неоднозначное, и сейчас, когда он был арестован по подозрению в участии разгрома кладбища, одни искренне сетовали на то, что такой ученый и талантливый лекарь сидит в цепях в подвалах ратуши, а другие тихо злорадствовали – вот, мол, к чему приводит желание прыгнуть выше головы.

   Сам мэтр, сидя на охапке соломы, сетовал только о двух вещах – что не может в таких условиях следить за гигиеной, и что ему ничего не известно о судьбе его лаборатории. Там оставались не только экспонаты – препарированные звери и птицы, залитые жидкостями уродцы и нерожденные детеныши, - но и редкие эликсиры, травы, коренья, полезные минералы. Все это наверняка в лучшем случае оказалось в закромах его коллег, а в худшем уничтожено… или ему через несколько дней предстоит увидеть, как все, собранное неустанным трудом, корчится в пламени.

   Гулко раздающиеся за стеной шаги нарушили его размышления. В коридоре, который отделяла от камеры железная решетка, показались четверо. Впереди шел солдат с факелом, за ним следовали секретарь и монах. Замыкал шествие городской палач, остановившийся за спиной монаха, как его тень.

   Секретарь славного города Зверина Пауль Шульц подошел к решетке и сделал солдату знак, чтобы он отворил камеру. Шагнул через порог, кивнул арестованному. Уселся на поданный солдатом табурет. Палач, вопреки обыкновению, даже шага не сделал в его сторону.

   - Здравствуйте, мэтр, - кивнул Готлиб Сибелиус. – Сожалею, что не могу приветствовать вас надлежащим образом. Эти украшения, - он слегка тряхнул цепями, - не слишком тому способствуют.

   - Здравствуйте, - ответил ему Шульц. – Вы готовы дать признательные показания.

   - В чем? Я лекарь, ученый, читаю лекции в университете, лечу людей, занимаюсь научными изысканиями по мере сил…

   Монах за решеткой что-то прошипел про нечистую силу.

   - То, чем вы занимаетесь, - секретарь бросил на монаха косой взгляд, - не слишком правильно.

   - То есть, вы хотите сказать, что заниматься наукой – преступление?

   Монах опять что-то забубнил про ересь и крамольные мысли, внушаемые Темными богами и сбивающие людей с пути истинного. Палач безмолвствовал.

   - Дело не в том, заниматься наукой или нет. И даже не в том, какой именно наукой не стоит заниматься… Вы же не собираетесь строить воздушные корабли для полета в небеса, нарушая тем самым закон божий? Дело в том, как этой наукой заниматься.

   Готлиб Сибелиус вздохнул. Кажется, кроме содержимого его лаборатории на костре предстоит сгореть и ему самому. И палач, который сейчас стоит безмолвный, как тень, сделает это.

   - Я понимаю вас, - промолвил он. – Но не могу признать себя виновным в том, что не совершал. То, что произошло на кладбище в ту ночь… Я не имею к этому отношения!

   - А ваши спутники?

   - Какие спутники? – ученый разыграл удивление. – Я был один. Мне все отказались помогать, как я ни упрашивал. Все это я уже говорил вам раньше…

   - И у нас есть все основания верить в то, что вы что-то скрываете.

   - Мне нечего добавить к сказанным словам. Готов поклясться в истинности моих слов.

   Он невольно потянулся к монаху, и тот отпрянул, едва не налетев спиной на палача. Тот в первый раз проявил признаки самостоятельности – сделал шаг в сторону, чтобы не столкнуться со служителем церкви.

   - В таком случае, кто может подтвердить, что вы говорите правду и не имеете к тому, что произошло впоследствии, никакого отношения?

   - А что произошло впоследствии? – заинтересовался мэтр Сибелиус. Новые сведения ему бы сейчас очень помогли.

   - Этого вам знать не следует, - прошипел монах.

   - На улицах города неспокойно, - помявшись, признался секретарь. – Несколько раз случились нападения…Свидетели видели какую-то белую фигуру. Вроде человек, но он так двигался, как… как…

   - Как выходец с того света, - с ненавистью выдохнул монах.

   - Я не имею к этому отношения.

   - Кто может это подтвердить? – живо заинтересовался Шульц.

   - Это допрос? – поспешил уточнить мэтр Сибелиус. – Тогда почему не соблюдены необходимые формальности? Где свидетели?

   - Это – беседа, - вздохнул секретарь. – Пока еще беседа, - уточнил он, услышав, что монах опять что-то бормочет. – И я готов гарантировать, что, если вы сейчас назовете мне тех, кто может подтвердить вашу невиновность и кто видел, чем вы на самом деле занимались в ту ночь на кладбище, ни одно лишнее слово не будет использовано против вас. И уж тем более, что все останется между нами, как тайна исповеди.

   Готлиб Сибелиус окинул взглядом трех человек. Солдата он в расчет не принимал – обычный служака, ни разу не усомнившийся в истинности отдаваемых приказов. Палач… он слышал и не такое, его трудно чем-нибудь удивить. Пауль Шульц? Пожалуй, ему можно было бы верить, если бы он был один. Но присутствие монаха все портило. Если секретарь и не предпримет ничего, как обещал, то церковь вцепится в этих людей мертвой хваткой. Нет уж! Достаточно того, что его судьба сломана. Он не имеет права рисковать жизнями еще и тех молодых людей, которые учились у него. Губить учеников? Не самых глупых студиозусов, которые понимают ценность науки и научных исследований? Которые могли бы двигать вперед медицину? Губить будущее? Да, он мог бы, назвав их имена, обрести свободу. Но кровь обязательно прольется. В лучшем случае, ему придется из толпы смотреть, как погибают на эшафоте его ученики. А в худшем – и ему самому встать рядом с ними. И пусть, отрекшись от этих молодых людей, он получит жизнь и свободу, только подлец без чести и совести решит, что смертью этих учеников он покупает шанс приобрести новых. Он не сможет даже смотреть людям в глаза после этого! Одной из заповедей великого Гиппократуса, целителя, на которого стоило равняться, было: «Не навреди!» Не навреди молодым людям, Готлиб Сибелиус. Не навреди будущему науки. Не навреди своей душе, взяв на нее грех.

   - Я был один, - тихо, но твердо промолвил он.

   - Вы упорствуете?

   - Я был один.

   - У нас есть сомнения, - промолвил монах. – Мы заставим вас признаться.

   - Под пытками? Но, насколько мне известно, нужно разрешение герцога…

   - Оно получено. Гонец несколько часов назад доставил пакет.

   - Вот как, - мэтр Сибелиус оперся лопатками на стену, прикрыв глаза. Он не боялся боли и смерти – знал, что они неизбежны, но надеялся избежать. И вот понял, что шансов нет.

   - И когда?..

   - Я даю вам еще сутки, - секретарь встал, солдат поспешил убрать табурет. – Под мою ответственность и исключительно из уважения к вашим сединам и вашему положению. Еще сутки. Завтра в полдень.

   С этими словами он вышел, оставив арестанта размышлять о его судьбе. Сутки. Это так много… и так мало!

   Но и того ему не дали. Не прошло и получаса, как шаги посетителей стихли на лестнице, как опять загрохотали солдатские сапоги. Правда, одновременно послышался легкий шорох чьих-то маленьких ножек.

   Мэтр приподнялся. Солдат нес факел перед невысокой фигуркой, кутавшейся в плащ. Девушка все делала, чтобы быть неузнанной, но Готлиб Сибелиус ее все равно узнал.

   - Вероника, - промолвил он.

   Девушка кинулась к решетке, упала на колени. Капюшон плаща сполз на затылок, открывая юное бледное лицо, в обычное время не лишенное известной доли привлекательности, но сейчас с опухшими от слез покрасневшими глазами, алыми пятнами на щеках и со скорбными морщинками.

   - О, мэтр, - пролепетала она.

   - Не стоит плакать, милое дитя, - мэтр постарался улыбнуться. – От слез портится цвет лица, кожа покрывается морщинами и красота уходит. Ты такая милая, когда улыбаешься… Улыбнись мне еще раз. Мне так не хватало твоей улыбки.

   Готлиб Сибелиус по-своему любил эту девушку, годящуюся ему в дочери. Сирота, живущая у богатых людей из милости, Вероника была бы рада уйти от них и поселиться в доме старого ученого, но в качестве кого? Общество согласилось бы видеть ее женой мэтра, но ей было только девятнадцать, а ему почти пятьдесят. Нет, у него не хватило бы сердца губить молодость этого ангела. Да и разве может такая молоденькая девушка любить такого старика?

   Вероника попыталась улыбнуться, но губы ее так дрожали, что улыбка вышла жалкой.

   - Ну, вот уже лучше, - похвалил ее лекарь. – Все будет хорошо.

   - Ох, мэтр, я… я так за вас переживаю!

   - Не волнуйся, милое дитя, - он подумал, что сейчас может прикоснуться к ее щеке, погладить ее по лицу, дотронуться до волос и губ, и девушка не отстранится, а сама потянется навстречу. Но его, как злостного колдуна и чернокнижника, не только заковали в кандалы, но и посадили на цепь. А она слишком коротка, чтобы дотянуться до решетки. Все же он протянул руку, и Вероника – вот сообразительная девушка! – тут же просунула свои пальчики сквозь решетку.

   - Я принесла вам… вот… - она покосилась в ту сторону, где в коридоре стоял солдат с факелом, - гостинец…

   Это был свежий пирог, судя по мягкому боку, с какой-то начинкой.

   - Спасибо, милая, - забирая угощение, Готлиб Сибелиус задержал девичьи пальцы в своих. Ему не так много осталось, так что он может позволить себе маленькие радости жизни.

   - Что я могу для вас сделать, мэтр? – пролепетала девушка.

   - Мне больше ничего не нужно. Ты пришла, ты меня не забыла – этого вполне достаточно.

   - Я не забыла, а вот другие…

   Старый лекарь знал, о ком она говорила. Его ученики. По счастью, ни с кем из них девушка не была близко знакома – мэтр зорко оберегал Веронику от этих вертопрахов. Да, у большинства светлые головы и золотые руки, но в этих головах в силу молодости еще частенько гуляет ветер, да и свои золотые руки они очень любят распускать. А эта девушка… Она была особенная.

   - Не осуждай их. Они ничего не знают.

   - Так надо им сказать, - встрепенулась Вероника. – Нельзя сидеть, сложа руки! Вы невиновны! Надо что-то делать, и если бы я…

   - Нет! – воскликнул он. – Ни за что! Не говори никому ничего! Положись на божью волю. Ты и так многим рискуешь, придя сюда… Лучше скажи, что происходит в городе? Не слышно ли чего-нибудь… странного? Необычного?

   Девушка задумалась.

   - Вроде все, как обычно, - наконец, произнесла она. – Разве что… Сегодня утром у нас на кухне слуги шептались о чем-то, случившемся на улице Медников. Как будто там нашли изуродованное тело. Что это не мог сделать человек. И что это не первый раз. Но я больше ничего не знаю!

   - Как оно выглядело? Тело? – заинтересовался мэтр. – Разорвано на части? Оторвана голова? Содрана кожа? Слуги хоть что-то говорили?

   Он по своему опыту знал, что подобные кухонные сплетни часто обрастают большим количеством невероятных и надуманных подробностей, но все-таки, не зная еще, чем это может ему помочь, уже цеплялся за ускользающую мысль.

   - Я не знаю, - Вероника была готова расплакаться от того, что ничего не может сообщить. – Но у него вроде как была разодрана шея и грудь. А вот крови было мало, как будто ее выцедили из тела.

   Мэтр Сибелиус почувствовал, что улыбается. Нет, конечно, в жутких подробностях было мало веселого, но его радовало то, что Вероника смогла дать четкое описание. Кто бы мог подумать! Девушка! Женщина – и запомнила.

   - Это все?

   - Да. Но слуги говорили, что подобное было не первый раз. Они еще что-то говорили, но я не запомнила. Я глупая…

   - Ты умная девочка, Вероника. И ты мне очень помогла. Спасибо тебе, милая. Иди домой!

   - Если я что-нибудь могу для вас сделать…

   - Ничего, - он прервал ее нетерпеливым жестом. – Молись за меня и не забывай, что бы ни случилось. Прощай! Надеюсь, еще увидимся…

   И хорошо бы, чтоб им довелось повидаться до того, как его поведут на эшафот. Пусть бы девочка вообще не видела его казнь.

   - Я буду помнить вас, мэтр! Я… не забуду! Прощайте!

   Вероника с трудом выпрямилась, побрела прочь, понурив голову. Плечи ее слегка дрожали от тихих слез, которые никто не утешал. Готлиб Сибелиус проводил ее взглядом и улегся на соломе. Он был ученым, он привык по крохотной частичке восстанавливать целое. И сейчас в тех немногих словах, что обронил в беседе с ним городской секретарь, и в том, что поведала Вероника, он пытался найти рациональное зерно. И выводы, которые напрашивались, ему очень не нравились.

ГЛАВА 6.

Наконец, печальные приготовления были завершены. Тело старого Людвига фон Доннемарка, обмытое, обряженное, уложили на стол в парадной зале, и лучший гробовщик из ближайшего города был спешно оповещен о том, что ему надлежит немедленно сделать гроб для знатного заказчика. В ожидании похорон на башнях вывесили траурные полотнища, все облачились в траур, в комнатах и галереях запахло ладаном, а в коридорах стали часто попадаться монахи из соседнего монастыря. Сменяя друг друга, рядовые братья несли службу у тела усопшего, в то время как возглавлявший их брат-каноник проводил время вместе с главными наследниками – Карлом фон Доннемарком и его двоюродным дядей Даниэлем фон Доннемарком. Святым отцам хотелось знать заранее, какую часть своих богатств покойный завещал монастырю и нельзя ли уже сейчас договориться о том, чтобы передать в его ведение спорные заливные луга. Дескать, все равно в завещании они будут указаны как дар святой обители, так нельзя ли оформить дарственную именно сейчас, не дожидаясь вскрытия завещания? Но, проявив удивительное единодушие, дядя с племянником стояли на том, чтобы все вопросы решить позднее. И тот, и другой не желали делиться с посторонними богатством, которое вот-вот должно было на них обрушиться.

   Пока шли споры, готовился обряд похорон. Уже было заготовлено место в соборе, уже варили пиво и заготавливали дичь и хлебы для поминального пира. Уже съехавшиеся в замок соседи потирали руки, предвкушая обед и развлечения. Конечно, смерть – это не повод для веселья. Но как подумаешь о том, что умер богатый старик и теперь его родным улыбнется удача – и сразу поймешь, что смерть не всегда горе, но иной раз и благо.

   Но испокон веков наследниками имени и титула становятся мужчины. Женщина получает право на власть, имя и земли, только если остается последней представительницей рода. А у нее имелся живой и здоровый отец и сразу четыре брата. Конечно, кто-то из них может умереть бездетным, но у остальных могут родиться дети, наследники состояния. И тогда ей точно не стать баронессой фон Доннемарк.

   Об этом думала Инесс, когда настал вечер. Завтра должны были состояться похороны, гроб с телом покойного, в окружении свечей, стоял в парадной зале. Монахи гнусавыми голосами пели псалом, и девушка, остановившись на пороге, невольно почувствовала оторопь. Какой мрачной была открывшаяся ей картина! Погруженная во мрак зала, сквозняк на грани света и тьмы чуть колышет траурные стяги, которые в темноте трудно разглядеть и потому кажется, что там бродят тени предков покойного. Сам гроб, выставленный на помосте, озарен свечами, среди которых были и ароматические – кроме запаха дыма и воска пахло пряностями и парфюмерией. Подсвеченные со стороны, силуэты читающих молитвы монахов сами напоминали тени забытых предков. Была бы ее воля, Инесс бы ни за что не переступила порога этой залы, но поступить иначе она не могла.

   Быстрым движением натянув на шею шнурок, на котором болтался амулет из высушенного корня альрауна, она переступила порог. Ее всю передернуло, когда пришлось взять в руки дар ведьмы Ауэрбах, но ослушаться она не смела.

   Стараясь двигаться как можно осторожнее, Инесс приблизилась, вставая за спиной у одного из монахов. Тот, склонив голову, молился про себя. Девушка слышала тихий шепот на латыни. Она тоже торопливо начала молиться. То, что ей надо было сделать, вселяло в душу девушки трепет. Но так было надо!

   Прижав правую руку к груди, левой она потянулась к мешочку, который предусмотрительно прикрепила к поясу. Потянула щепотку порошка, задержав дыхание, и, подняв руку тихонько высыпала порошок в воздух над головой монаха, стараясь как можно больше просыпать ему на лицо. Ей обещали, что человеку достаточно сделать один вздох, после чего он перестанет что-либо помнить и ощущать. Если посыпать этот порошок на ноздри спящему человеку, он может умереть во сне, а если и проснется, то совершенным младенцем, не способным вспомнить даже собственное имя. Но ей того не надо. Достаточно одного вздоха и нескольких минут.

   Сделав дело, она перешла к другому монаху, и уже сунула руку в мешочек за новой порцией порошка, когда заметила, что бормотание справа от нее стихло. Монах, на которого она первым высыпала порошок, забыл слова молитвы и просто стоял с явным удивлением. Взгляд его стал пустым, как у новорожденного младенца. Чтобы проверить, девушка поднесла руку к его лицу – он никак не отреагировал на палец, почти коснувшийся его носа.

   Удача едва не вскружила Инесс голову, но она взяла себя в руки и повторила то же действие в отношении остальных монахов. Теперь она сыпала порошок, почти не считая, и к тому времени, как обошла всех, в зале воцарилась гробовая тишина, нарушаемая только тихим потрескиванием свечей да дыханием людей. Замок притих. Лишь где-то вдали в щелях завывал ветер. Порой слышалось неразборчивое бормотание, вздохи, стоны и изредка вой. Привидение, чтоб его… Чует мертвеца!

   Инесс шагнула ко гробу. Только вблизи ей стало понятно, почему здесь так сильно пахнет ладаном и ароматическими курениями.

   Труп смердел. Рядом с гробом вонь разлагающейся плоти перебивала все ароматы, которыми его усердно окуривали. Инесс прижала к лицу надушенный платочек, задержала дыхание. Было противно, но надо. Она должна.

   Осторожно протянула руку с зажатыми в пальцах ножницами. Седые редкие волосы покойного были скрыты под роскошным париком, благодаря которому старческая немощь мертвеца не так бросалась в глаза. Надо было отогнуть край парика, подцепить одну прядку, срезать – и все. Мелочь, которую она могла бы сделать с закрытыми глазами… Но не одной рукой! А убрать от лица платок означало задохнуться от вони.

   Стиснув зубы, девушка кое-как просунула ножницы под пряди парика, несколько раз от души щелкнула ими наугад, потом убрала их в кошель и, мысленно помолившись, потянулась двумя пальцами. Изо всех сил стараясь не дотронуться до кожи мертвеца и даже почти не глядя на него, задержав взгляд на буклях, она нащупала что-то, похожее на волосы, потянула – и едва не упала в обморок.

   Прядь волос оказалась отрезана вместе с клочком кожи. Мертвая свернувшаяся кровь прилипла к внутренней стороне и казалась черной. Но этого мало. Инесс ощутила на себе взгляд, словно покойник осуждающе смотрит на нее из-под прижатых двумя медяками век.

   - Не смотри на меня так, дедушка, - прошептала девушка, дрожащей рукой убирая добычу в кошель к ножницам. – Я должна так сделать. Ты бы все равно мне ничего не оставил!

   Покойник промолчал. Но откуда-то из темноты донесся утробный вздох, словно сами каменные стены напряглись, пытаясь шевельнуться.

   - Не старайся меня напугать, - прошептала Инесс. – Я тебя не боюсь. Наоборот, скоро ты будешь меня бояться!

   Ничего не случилось. Ни единого звука, шороха, вздоха или стона не нарушило тишину, и девушка приободрилась. Видимо, привидения не столь смелы и ужасны, как об этом толкуют. Ну, тем лучше. А она должна сделать кое-что еще.

   Перекладывая платок из руки в руку и стараясь не дышать, она кое-как натянула перчатки, не в силах преодолеть отвращения перед тем, что ей предстояло сделать. Потом достала маленькие щипчики. Было жалко пускать их в ход – потом вещицу придется выбросить, а достать вторые такие же было трудновато. Но если ей улыбнется удача, она сможет себе позволить щипчики из чистого серебра.

   «А если ничего не получится, мне вообще никогда не понадобятся новые щипчики для ногтей!» - мрачно подумала девушка, но тут же отогнала навязчивую мысль о пламени костра, на который ее могут отправить, как ведьму. В просвещенной столице уже не так ярко пылают костры инквизиции, но здесь, в провинциальной глуши, достаточно одного свидетельства от этих бдящих над гробом монахов, чтобы Инесс фон Доннемарк обвинили в колдовстве. Самое мягкое, что ей может грозить, как знатной даме и только пособнице настоящей ведьмы – это пожизненное заточение в монастырской тюрьме.

   Но предаваться мрачным мыслям было некогда. Действие порошка вот-вот должно прекратиться, взгляды монахов вот-вот станут осмысленными и они увидят склонившуюся над гробом тень.

   Задержав дыхание, Инесс на несколько секунд застыла, а потом быстрым движением схватила лежавшую на груди покойника желтую иссохшую руку и щипчиками отрезала у нее один ноготь. Быстро подхватила, сунула в кошель и попятилась, чувствуя, что еще немного – и она упадет в обморок. Несмотря на души и аромат ладана, запах разложения просто сводил с ума, к горлу подкатывала тошнота. К тому же опять вернулось ощущение, что на нее кто-то пристально смотрит.

   Стараясь сохранить равновесие, девушка кое-как доковыляла до двери, шагнула за порог – и только тут рухнула на пол, не в силах сдерживаться. В глазах потемнело, и за миг до того, как лишиться чувств, она заметила склонившуюся над нею тень.

   «Надо… надо сказать, что…» - это была последняя ее мысль.

   Фру Рейн выпрямилась. С этой девушкой было что-то странное. Это была Инесс фон Доннемарк – и в то же время не Инесс. Обычным зрением, оставшимся от человеческой жизни, фру Рейн видела девушку, но внутренним, которое пробудилось в ней уже после того, как она обрела новую суть, она видела что-то странное. Перед нею были два существа, и, как ни старалась, фру Рейн не могла понять, какое настоящее.

   «А девица не так проста, как кажется! – покачала она головой. – Она может быть опасной. Но что ей – если это она – там понадобилось?

   Графиня фон Зверин внезапно отложила вышивку и резко выпрямилась.

   - Пошла вон, - негромко приказала она.

   Сидевшая у ее ног девушка-компаньонка подняла голову:

   - Сударыня?

   - Пошла вон, - повторила та и встала.

   Девушка послушно собрала свое вязание и поспешила выйти из комнаты. Она была только сиротой-приживалкой, которую взяли из милости, и послушание приказам было ее первейшей обязанностью. Девушка аккуратно прикрыла за собой дверь, в то время как ее благодетельница направилась в другую комнату.

   Туда уже вошел тот, чье присутствие она ощутила минутой раньше. Он стоял в тени, неподвижный, как изваяние, и лишь блеск глаз выдавал его. Когда-то, несколько месяцев назад, этот человек также тихо и незаметно вошел в ее жизнь, намекнув, что она может достичь власти и могущества, совершив некий обряд. Следовало шесть раз принести в жертву в шести разных городах по шесть человек, и тогда пробудятся некие древние силы, которые станут верно служить своим господам. Половина пути уже была пройдена.

   Графиня быстро приветствовала его, сделав реверанс.

   - Что-то случилось?

   - Пока ничего, - промолвил гость. – Эта девица нас не подслушает?

   - Что вы! Она глупа, как все девушки ее возраста и ужасно труслива. Сама не знаю, почему я поддалась сентиментальности и решила пригреть сироту. Сколько раз раскаивалась в своем порыве! Давно бы сплавила ее в монастырь, но туда нужен большой взнос, а мне жалко тратить на сироту деньги… Но оставим ее. Чем обязана?

   - Вы знаете, что происходит в городе?

   - А что такое?

   - Ходят слухи…о странных смертях. Город взбудоражен. За минувшую неделю шесть человек расстались с жизнью при весьма страшных обстоятельствах. Какое-то существо буквально потрошит тела по ночам.

   - Вот как, - усмехнулась графиня. – А мы-то тут при чем?

   - Есть подозрение, что это существо – наших рук дело. Так сказать, побочный эффект от обряда. Но людям не объяснишь правду! Все боятся ведьм…

   - То есть, нас? – усмехнулась Шарлотта.

   - Ничего смешного. Нам пришлось схватить первых попавшихся, чтобы отвести от себя подозрения. Им всем предъявлено обвинение в колдовстве, так что всех их ждет костер.

   - Но их только пятеро. Нужен шестой!

   - Старик молчит, - вздохнул гость.

   - Под пытками?

   - Для пыток, - мужчина вздохнул, - нужно разрешение герцога. За ним послали в Нюрнберг, и оно доставлено только что.

   - О, - Шарлотта фон Зверин молитвенно воздела руки вверх, - наконец-то… Теперь он заговорит, и мы схватим первого, на кого он укажет. И тогда все свершится…

   - Да, - голос посетителя был столь холоден и жёсток, что мигом остудил все восторги, - при условии, что начнут именно с него. А вы ведь знаете, кто этот человек. Мэтр Готлиб Сибелиус не просто уважаемый в городе лекарь, но еще он читает лекции в университете…

   - И развращает молодые умы! - графиня сжала кулаки. – Если те ведьмы просто творят свое черное дело, то этот его еще и распространяет! Вы только подумайте, скольких молодых людей он совратил с пути истинного? Ну, кого может завести на кривую дорожку одна ведьма? Двух-трех девчонок, таких же глупых, как моя воспитанница или наделенных таким же даром, как и она сама. Но этот человек… Под видом просвещения он только мутит воду. Науки юному поколению не идут на пользу. Нашему доброму герцогу давно бы следовало уменьшить количество всех этих рассадников заразы – этих университетов и так называемых учебных заведений!

   - Трудная задача, сударыня, - ее гость позволил себе рассмеяться. – Слишком много там ученых, профессоров, исследователей, просто учителей и их учеников и последователей. Вы предлагаете истребить их всех?

   Графиня покачала головой:

   - Не всех. Но самых опасных. Тех, кто изволят мыслить, кто вольнодумствует, кто осмеливается сомневаться и ниспровергать авторитеты!

   - Вы рассуждаете очень смело… для женщины вашего положения и происхождения.

   - Именно мое положение и позволяет мне так говорить, - с достоинством подняла подбородок хозяйка дома. – Ибо я чувствую – рано или поздно настанет время, когда именно мы, вы и я, будем диктовать миру свою волю. Три жертвы из шести уже принесены. Костры для четвертой скоро возведут. И тогда… вы сами знаете, что наступит тогда.

   - Нас мало.

   - Нас больше, чем кажется. Есть сомневающиеся, есть колеблющиеся, есть просто те, кто еще не знает о нашем существовании, но готов примкнуть к нам. Осталось отыскать их и убедить встать в строй. И если для этого нам надо сжечь еще сотню ни в чем не повинных людей и выпустить на улицы городов сотню чудовищ, потрошащих свои жертвы, мы на это пойдем!

   Графиня Шарлотта фон Зверин истово верила в то, что говорила. Власть над миром, даже пусть небольшой его частью, слишком заманчивый кусок, чтобы считаться с жертвами и расходами.

   Инесс сама не помнила, как добралась до своей комнаты. Она окончательно пришла в себя, только переступив порог. Чья-то рука поддерживала девушку под локоть. Мягкий голос бормотал утешительные слова. Потом к ней кинулась служанка. Клара всплескивала руками, совала под нос госпоже нюхательные соли, порывалась на ходу растереть ей виски и уложить ее в постель. Провожавший девушку монах, один из тех, кто читал над гробом молитвы, разделял ее мнение.

   - Вам стало дурно возле тела вашего деда, - говорил он. – Для девушек такие испытания не проходят бесследно. Женская плоть слаба… Похвально ваше решение помолиться над телом усопшего, дочь моя, но надо учитывать свои силы. Вам стоит отдохнуть!

   - Извольте прилечь, хозяйка, - хлопотала и Клара. – Вздремнете, и вам станет легче. А я, коли желаете, принесу вам стаканчик вина, чтобы крепче спалось…

   Инесс слабо протестовала – ей совсем нельзя было спать эту ночь – но ее нервный голос только уверял окружающих, что девушке действительно надо лечь в постель. В конце концов, она сдалась, но лишь для того, чтобы от нее поскорее отстали.

   Монах удалился, Клара раздела госпожу, распустив ее волосы, уложила девушку в постель и со всех сторон подоткнула одеяло.

   - Может быть, мне прилечь рядом с вами? – заботливо поинтересовалась она. – Вы дрожите. Вам холодно?

   - Ничего не надо, - Инесс сжала зубы, чтобы они поменьше стучали. – Это пройдет. Это от волнения, а не от холода. Ступай.

   - Я принесу вам стаканчик…

   - Оставь меня, Клархен!

   Служанка удалилась. Ушел и монах, благословив девушку на ночь. Наступила тишина.

   Клара унесла с собой свечу, так что Инесс осталась в темноте. Несколько минут она лежала, прислушиваясь к звукам ночи. Кажется, или по дому кто-то крадется? Если привидение – это одно. А если это люди? Но медлить нельзя. Ауэрбах дала ей только одну ночь. Она выполнила только половину возложенного поручения. Кожа на запястье чесалась, напоминая о долге перед старой ведьмой.

   Выждав время, Инесс поднялась с постели и ощупью стала одеваться. Шнуровка платья была сзади, и она, недолго думая, напялила его задом наперед, чтобы легче справиться. Пришлось обойтись также без нижних юбок – кто ее увидит ночью? Хорошо, что она предпочитает темные тона, что не к лицу молодым девушкам – так ее меньше буде заметно. И с чего ей пришло терять сознание у гроба? Не иначе, от вони, которой смердел покойник.

   «Ему бы стоило умереть намного раньше, - подумала Инесс. – И сам мучился, и нас заставлял ждать!»

   Клара спала и храпела словно мужчина. Инесс неслышно проскользнула мимо комнатки служанки, но только шагнула за порог спальни, как из темноты раздался голос:

   - Наконец-то!

   Девушка чуть не завопила во все горло, но тут темноту раздвинули лучи света – тот, кто притаился во мраке, закрывал своим плащом светильник и теперь откинул полу, освещая и коридор, и свое лицо.

   - Долго вы возились, дорогая!

   - Герр Густав? – она всмотрелась в лицо молодого человека. – Откуда вы взялись? И что здесь делаете?

   - Я следил за вами, фру Инесс. Мне было интересно узнать, что вы задумали.

   - Не ваше дело!

   - Наоборот, мое. Мы же родственники, и у нас обоих, если не ошибаюсь, не так много прав на наследство. Я не унаследую замка потому, что не ношу фамилию Доннемарк, а вы – женщина. Но в наших жилах течет кровь общего предка, не так ли?

   «Не так!» - мысленно произнесла фру Рейн, возникая из стены. Отправив наследника спать, она принялась бродить по замку и наткнулась сперва на Инесс, которую проводила до дверей, а потом и на Штокхолма, и теперь сгорала от любопытства.

   Инесс содрогнулась и невольно придвинулась к своему спутнику:

   - Вы чувствуете?

   - Что?

   - Мне кажется или тут кто-то есть?

   - Кроме нас – никого, - молодой человек на всякий случай прикрыл полой плаща светильник.

   - Нет, послушайте…

   Фру Рейн провела ладошкой по стене. Послышался шелест – словно речная волна набегает на берег.

   - Вот!

   - Да, странный звук! Кто бы это мог быть?

   - Это оно! Привидение Доннемарков! Оно следит за нами! – Инесс окинула взором коридор. Взгляд ее широко раскрытых глаз остановился на стене как раз в том месте, где замерла фру Рейн. Девушка побледнела – по стене, возникая из ничего, одна за другой сочились капли воды, и на полу уже начала образовываться небольшая лужица.

   - Видите?

   - Глупости! – отрезал Штокхолм. – Полночь уже пробило два часа назад, вот-вот запоет петух. В такую пору всем привидениям давно уже пора забиться в склепы до заката! Это просто сырость. Замок старый, давно не ремонтировался. Наш покойный дедушка был старым скрягой. Небось, спал на мешках с золотом, а перекрыть крышу жалел медного гроша. Идемте, кузина! – он решительно потянул ее от двери.

   - Куда? – слабо запротестовала девушка.

   - Туда, куда вы направлялись, когда я вас спугнул, - молодой человек вежливо поклонился. – Каюсь, из-за меня вы потеряли драгоценные минуты, и теперь мой долг – помочь вам.

   Несколько секунд Инесс пытливо смотрела ему в лицо. Она отлично понимала, что настырный братец не отстанет и может последовать за нею тайком. По всему видно, что у него решительный характер, и проще взять его с собой, чтобы не возбуждать подозрений. Но что будет, если в ее тайну проникнет посторонний?

   - А вы не боитесь? – молвила она.

   - Чего именно? Я – сын рейтара и сам рейтар, - подбоченился Густав. – Мне не привыкать к виду крови, да и детство мое трудно было назвать безоблачным. Или вы имеете в виду нечто иное?

   - Да. Я имею в виду темные силы, за помощью к которым хочу обратиться. У вас есть шанс отступить сейчас, ибо, если вы струсите потом, с помощью этих сил я вполне могу расправиться с вами!

   Инесс лгала, в то же время искренне желая, чтобы ей поверили. И Штокхолм, кажется, проникся.

   - У меня нет желания иметь вас своим врагом, сестрица, - высокопарно заявил он. – Наоборот, я уже говорил и повторюсь, что нам стоит держаться вместе и заключить союз. Ваше…знание и мой меч, думаю, могут помочь друг другу.

   - Хорошо, - время поджимало, и надо было действовать, посему Инесс решилась. – Идемте. Но не говорите потом, что я вас не предупреждала…

   Она подала руку мужчине, направляясь к выходу. Фру Рейн, сгорая от любопытства, двинулась следом, стараясь, однако, держаться на почтительном расстоянии.

   Они тихо выскользнули из здания, воспользовавшись ходом для прислуги. Инесс отомкнула засов, выбралась на свежий воздух, в темноту внутреннего двора. Штокхолм последовал за нею, а фру Рейн была вынуждена задержаться. Не то, чтобы ей было запрещено покидать замок, просто удержало на месте дурное предчувствие. Жаль, что ее возможности ограничены, и она не может пока ничего предпринять!

   Духи воздуха носились в вышине. Она чувствовала сильфов, но те парили так высоко, что не докричишься. Да и слишком сложно с ними общаться – одни сильфы легкомысленны и соображают не лучше бабочек, другие, штормовые, чересчур агрессивны и понимают только язык силы. И те, и другие быстро забывают о возложенном поручении – унесутся вдаль и поминай, как звали! А никого больше на помощь позвать сейчас она не может. Остается ждать.

   Тем временем, Инесс со следовавшим за нею по пятам Штокхолмом пересекла двор и задержалась около птичника.

   - Принесите мне птичье перо, - распорядилась девушка.

   Озадаченный ее властным тоном, молодой человек повиновался. Лезть внутрь птичника с риском перебудить пернатое население он не стал, но прошелся по огороженному двору и легко нашарил на земле, среди куч мусора, подсохшего помета и остатков зерна несколько выпавших перьев от разных птиц. Собрал наподобие букета и вручил своей спутнице. Она лишь кивнула так важно и спокойно, что Густав невольно восхитился ее характеру.

   Бегавшие по двору псы уже трусили навстречу. Собаки колебались – с одной стороны, люди были незнакомыми, а с другой они пахли, как свои, домом, дымом и едой. Инесс подпустили собак поближе, запустив руку в кошель на поясе, и когда псы подбежали вплотную, метнула в них горсть того же самого порошка.

   - Рв-в-ваф! – успел сказать подбежавший первым пес, но хватанул порошок пастью и замолк. Взгляд его стал сонным, он сделал шаг-другой и лег. Остальным собакам досталось меньше – они лишь принялись растерянно топтаться на месте, нюхая землю и воздух. Самая молодая поджала хвост и поскуливала, как потерявший мамку щенок.

   - Пошли отсюда, - Инесс одной рукой зажала себе нос, а другой схватила Штокхолма за рукав и потянула прочь.

   - Что это? – выдохнул тот.

   - Не дышите!

   - Раньше предупредить не могли?

   - Тихо!

   Ночная стража не спала. В караулке, примыкавшей к надвратной башне, горел огонь. По крепостной стене двигались два светлых пятна – часовые обходили стены. Время было мирное, и ночная смена бездельничала.

   То и дело бросая взгляды наверх, не заметно ли ее со стены, Инесс крадучись подбежала к воротам. Штокхолм следовал за нею по пятам, поражаясь ее проворству и решительности. Вот это девушка! Ей дай арбалет и поставь в кустах у большой дороги – и она, если надо, и карету остановит, и погоню задержит. «Или заколдует», - поправился он, вспомнив странное поведение собак.

   - Зачем мы здесь?

   - Тихо. Молчите, если вам дорога жизнь!

   Штокхолм повиновался, и не только из уважения. Что-то было в голосе Инесс такое…

   - Но вы хотя бы объясните мне…

   - Потом! Молчите! Иначе, - она выразительно потрясла мешочком с сонным порошком. Густав все понял и отступил на шаг.

   - Огня! – тут же последовал приказ. – Мне нужен огонь!

   Жизнь приучила Штокхолма всюду носить при себе кисет с трутом и огнивом. Он подобрал несколько сухих травинок, скрутил жгут и поджег. В этом пламени Инесс подпалила перья, и, когда они начали тлеть, шагнула к воротам, осторожно водя ими перед собой. В другой руке девушка крепко держала клочок пергамента, на котором были начертаны какие-то слова – в темноте Густаву было трудно их прочесть, но казалось, что там не столько буквы, сколько странные знаки. Все-таки колдовство! Он крепко сжал кулаки, борясь с желанием перекреститься и начать молиться. Нет, ему случалось встречаться с горным королем Рюбецалем и его лесным собратом Вельдеркёнгом, но одно дело – древние боги и демоны, и совсем другое – дела рук человеческих.

   Пергамент сгорал дотла, и пепел сыпался на камни двора. Когда он догорел до конца, Инесс отбросила остаток, выкинула перья и кивнула молодому человеку:

   - Помогите открыть ворота.

   Штокхолм повиновался.

   В одной из створок ворот имелась небольшая калитка – специально для замковых слуг, а во времена осады – для того, чтобы впускать-выпускать парламентеров. Она запиралась на простой замок, и молодой человек с трудом смог отковырнуть его своим кинжалом.

   - Вот так, - распоряжалась Инесс. – А теперь распахните дверь пошире, отойдите и молчите. Одно ваше слово – и всему конец!

   Густав Штокхолм многое бы дал, чтобы оказаться в соседнем городе, не то, что подальше от калитки, но снова покорился. Он отступил в тень за угол караулки, осторожно выглянул одним глазом.

   Инесс встала напротив калитки, протянула к ней руки и запела негромким голосом. В нем не было ни приятности, ни нежности, ни силы, ни страсти, но все это искупалось чувствами, которые девушка вкладывала в каждое слово:

         Ночи мгла, на мир приди!

         Мне дорогу освети!

         Звезды скрой и луну,

         Пусть все канет во тьму.

         Кто дождется – тот ждет.

         Кто в пути – тот придет.

         Ночь, приди!

         Мрак, приди!

         Кровь из жил

         Отпусти.

         Жду тебя! Молю тебя!

         Ночи мрак, зову тебя!

   Густав Штокхолм пропустил тот миг, когда в проеме возникла согбенная фигура. Старуха, закутанная в плащ, остановилась у самого порога, безмолвная, как смерть.

   - Ты звала меня?

   - Да! – выдохнула Инесс.

   - Ты хотела меня видеть?

   - Да!

   - Ты хочешь, чтобы я пришла?

   - Да!

   - Тогда зови.

   - Приди! Приди! Приди! – трижды прокричала девушка, и на третий раз старуха переступила порог. Подошла к замершей неподвижно Инесс и положила руку ей на голову.

   Девушка упала на колени.

   - Ты мне обещала, - прозвучал глухой голос.

   - Да. Да!

   - Ты должна будешь отдать мне кровь…

   - Да! Да! Бери их всех!

   - Возьму, - со странной интонацией произнесла старуха. – Я их всех возьму. Они все станут моими, рано или поздно. Их не спасут ни стены, ни амулеты, ни древние чары, ни проклятье матери. А сейчас покажи мне мою комнату. Я устала с дороги.

   И то, каким будничным тоном были сказаны последние слова, окончательно убедило Штокхолма в серьезности происходящего. А также в том, что ему стоит держаться поближе к кузине Инесс. Ибо, пусть и не сразу, но он узнал в ночной гостье известную до самого Шварбальда ведьму Ауэрбах.

   Ведьма Ауэрбах медленно повернула голову сначала направо, потом налево, прислушиваясь. Вот она и в замке! Как долго она ждала этой минуты! Сколько уже лет она тайно издалека посматривала на его стены, лелея свои планы – и вот им суждено сбыться. И как раз вовремя! Ведьма чуяла запах свежей крови. Как много тут людей! Молодых, сильных, здоровых мужчин с красной кровью в жилах! Как ей хотелось заполучить их всех, до единого, но нельзя! Один. Нужен только один, рожденный при особом сочетании звезд и едва ли не с момента зачатия посвященный тайным силам! Он сам еще не знает своей судьбы, но она все помнит. Его мать сама виновата, что не захотела делиться с Ауэрбах частицей грядущего могущества. И теперь Ауэрбах сама возьмет то, что ей причиталось.

   - Это судьба, - пробормотала ведьма.

   Убедившись, что никого из людей поблизости нет – в замке ее сообщница указала ей на одну из самых глухих галерей, куда редко забредали даже слуги – Ауэрбах принялась за дело. Зелье она сварила еще дома, и теперь осторожно достала из мешка глиняный горшочек, обмотанный тряпьем. Размотала тряпки, принюхалась к содержимому, потрогала кончиком пальца – еще теплое. Как раз то, что надо. Прижимая горшочек к груди, она направилась к выходу.

   За спиной послышался тихий стон. Ауэрбах даже не обернулась:

   - Цыц! Один звук – и ты пожалеешь…

   - Это ты пожалей меня, - на полу возле ее мешка скорчилась девушка с такой бледной кожей и светло-зелеными волосами, каких не бывает у простых смертных. Если присмотреться, то можно было заметить, что в ее волосах торчат крошечные листики – словно венок из лестных трав запутался в прядях. Тонкая изодранная сорочка едва прикрывала стройное тело, но толстый железный ошейник сразу бросался в глаза и не оставлял сомнений в положении девушки. Ступни ее, колени, локти и ладони были сбиты, как будто она долго ползла на четвереньках по камням, то и дело падая и ушибаясь.

   - Пожалей, - девушка с трудом поняла голову. По ее бледным щекам катились слезы, листочки в «венке» трепетали, как живые. – Я не могу… мне тяжело… тут только камень… нет земли, нет света, нет солнца…

   - Солнце взойдет, - оборвала ее стенания ведьма. – Свет – вот, смотри, здесь есть огарок свечи. А что до камней – то камни это кости земли. Довольствуйся этим!

   - Но я не могу… - начала было девушка, однако, ведьма с досадой лишь пнула ее ногой и вышла.

   Эта рабыня становилась несносной, но расставаться с нею ведьма не хотела.

   Из кармана передника Ауэрбах на ходу достала моток пряжи, такой тонкой и нежной, что на первый взгляд ее можно было принять за паутину. Это была нить, сплетенная Зелингой еще в лесной хижине. Она слабо светилась во тьме, заменяя свечу. Не останавливаясь, ведьма размотала клубок и начала пропускать нить через содержимое горшочка. Густая, как кисель, жидкость обволакивала ее, делая прозрачной. Кончик этой нити ведьма прикрепила к дверной ручке своей комнаты и побрела по замку, разматывая клубок и ворча себе под нос:

   - Нить кручу-верчу, паутину спрясть хочу. Нить луны, свет зари, светом мрака силу яви. Нить, крутись, дичь, ловись!

   Не зная еще всех входов и выходов замка, не успев изучить, где расположены покои остальных его обитателей, она не смела отходить далеко. Да и нить, при всех ее достоинствах, не следовало растягивать бесконечно. Как ни печально, но Ауэрбах не могла опутать ею весь замок.

   - Нить луны, свет зари, - бормотала она, плетя свою паутину, - светом мрака силу яви. Вверх-вниз, нить крутись. Вправо-влево, дичь ловись!

   Немного не рассчитав, она оставила себе такой маленький кончик, что с досадой покачала головой. Жаль. Теперь не придется расположиться на отдых в облюбованной комнате. Остается надеяться, что ожидание не продлится долго.

   Фру Рейн чуяла неладное. Появление в ее замке ведьмы встревожило привидение. Те, кто обладали тайными силами, порой появлялись в этих стенах, но задерживались тут недолго. Привидение всякий раз вело с ними борьбу и пока выигрывало, поскольку кое-кто из родственников всегда был на ее стороне, и владелец замка, как правило, не желал, чтобы его избавляли от фамильного призрака. Однако, за пятьсот лет ее судьба несколько раз висела на волоске, и, кажется, такой час опять настал.

   Кому ведьма угрожает на сей раз? Предыдущая вела себя куда как скромнее и покорно позволила выжить себя из дома. А теперь?

   Свет. И запах. И изменившийся воздух. Пахло небом, землей и тленом. Странное сочетание. Уловив еле заметный аромат, фру Рейн направилась по следу.

   Нить лунного луча. Кто бы мог подумать? Здесь, в замке? Как это возможно? И она была живая! Она росла! Как зачарованная, фру Рейн застыла на месте, глядя, как тонкий усик лунной пряжи ползет по камням, цепляясь за них, пуская многочисленные побеги.

   Некоторое время фру Рейн наблюдала за ползущей по стене нитью, пока ее не осенило, что же так привлекает ее внимание. Жизнь! Нить лунного луча вела себя, как усик настоящего, живого растения. Жить – вот, чего не хватало призраку. Быть живым – или обрести покой и потерять себя. Умирать, растворяясь в небытие, фру Рейн не хотела. Но жить… Хоть ненадолго снова почувствовать себя по-настоящему живой, испытать все те чувства, которые испытывают живые организмы – что может быть желаннее?

   Как зачарованная, она следила за ростом «побегов» этой странной «лозы». И когда один «усик» дрогнул, ища опору, без раздумий, машинально потянулась, чтобы помочь ему вскарабкаться на каменный выступ стены…

   Но «усик» мгновенно обвился вокруг ее пальца, захлестнув его, словно петлей.

   Попалась!

   Интуиция забила тревогу. Такого еще не бывало. Она попробовала стряхнуть лунный луч, но не тут-то было. Другие побеги потянулись со всех сторон, словно чувствуя добычу. Один ухватился за край савана, другой – за прядь волос, третий обвился вокруг локтя.

   Фру Рейн боролась отчаянно. Ей удалось стряхнуть несколько «усиков», но их было слишком много.

   - Попалась…

   Она обернулась. Шаркающей походкой к ней спешила ведьма. Она потирала руки, предвкушая добычу.

   - Попалась, - повторила она, подходя. – Это оказалось намного легче, чем я думала!

   Фру Рейн перестала трепыхаться.

   - Не думала я, что моя сеть окажется столь надежной! – продолжала ведьма. – Самые простые решения иногда и оказываются самыми верными.

   Пленница ничего не ответила.

   - Что молчишь? Не можешь говорить? Или не хочешь?

   Она помотала головой. Пусть понимает, как хочет!

   - Впрочем, это не важно, - продолжала ведьма. – Так даже лучше. Мне и одна-то рабыня своей болтовней надоела до смерти, а если еще и вторая будет трещать без умолку, совсем ума лишишься… Не хочешь узнать, что тебя ждет?

   Фру Рейн многое могла бы сказать, но стиснула зубы. А ведьма, не теряя больше времени, занялась тем, что стала ловко сматывать побеги лунного луча в серебристый клубок.

   - Ты не бойся, - говорила она между делом, - я пришла не за тобой. Есть тут кое-кто, кто мне нужен. И я намерена получить свое, во что бы то ни стало!

   К тому времени, как она смотала все нити, сама фру Рейн уже была опутана ими так плотно, что не могла пошевелиться. Освобождать ее из нитей ведьма не стала – просто поволокла за собой.

ГЛАВА 7.

Ночью поднялся ветер. Ураган налетал на стены замка, ветер выл в трубах, скрипел ставнями. По коридорам гуляли сквозняки. В парадных залах раскачивались от ветра гобелены и портьеры. Те, кто не спал эту ночь, слышали стоны и вой, а порой по коридорам раздавались странные шаркающие шаги, время от времени прерываемые странным старушечьим смехом.

   Прислушиваясь, люди поневоле ждали – кто идет и не к нему ли в комнату направляется поздний гость? Иногда шаги стихали, чтобы вскоре возобновиться уже в другом месте. Иногда слышалось странное царапанье, словно кто-то ногтем скребет шершавую деревяшку.

   На это утро были назначены похороны барона Людвига фон Доннемарка. Тело ощутимо смердело, так что многие гости отворачивались и морщили носы, а дамы старались держаться подальше от покойника. Благо, в замковой часовне, куда его перенесли для отпевания, места было достаточно. Горели свечи, как простые, так и ароматические. В душном прохладном воздухе запахи уплотнялись, наслаивались друг на друга. Монахи гнусавыми – в ноздри они вставили корпию, пропитанного ладаном – голосами тянули заупокойную мессу. Остальные внимали им, время от времени посматривая на открытый для последнего прощания гроб.

   Дитрих рассматривал тело с любопытством.

   - Интересно, от чего он умер? А если это проказа? Или что-нибудь столь же опасное?

   - Помолчи, - тихо бросил ему Карл, стоявший впереди братьев.

   - Нет, ну в самом деле… Выглядит он странно.

   - Так, как и должен выглядеть покойник, не более того.

   - И все равно…

   - Ты не мог бы помолчать? – раздраженно бросил Карл. – Я, между прочим, плохо спал эту ночь, и у меня ужасно болит голова.

   - У меня тоже, - нарушил молчание Фердинанд. – От вас двоих. В вас нет ни капли благочестия и уважения к смерти нашего деда!

   - Это он для вас дед, - откликнулся Дитрих. – Он до недавнего времени даже не знал о моем существовании. Вас он хотя бы видел в младенчестве… Кстати, вы ночью ничего не слышали?

   - Я слышал, - кивнул Карл. – Говорят, в замке водится привидение?

   - Да, но это не она, - быстро ввернул Дитрих.

   - Она?

   - Ну, - юноша слегка заволновался, - оно или она… слуги болтают о какой-то женщине, убитой здесь много веков назад. Но она не стала бы себя так вести!

   - Откуда ты знаешь?

   - Помолчите, - взмолился Фердинанд. – Как не стыдно?

   Карл тут же сурово потупился, в душе порицая себя за легкомыслие. Он старший брат и должен подавать младшим пример, а вместо этого болтает, словно мальчишка!

   - Кстати, вы слышали стоны? – нарушил недолгое молчание Дитрих. – А по временам раздавался как будто бы плач…

   - Нет! – воскликнул Фердинанд так поспешно, что всякий бы понял, что молодому богослову есть, что скрывать.

   - Правда? – обрадовался юноша. – А то мне казалось, что это слышал только я один! Это же здорово! Выходит, что и ты тоже наследник!

   - Что значит «тоже»? – поинтересовался Карл. – Уж не хочешь ли ты сказать…

   - Я хочу сказать, что должен же существовать майорат? Или нет?

   Фердинанд возмущенно открыл рот, чтобы сделать братьям замечание, но Карл его остановил небрежным жестом. В самом деле, как он мог об этом забыть! Майорат! Если владелец замка был их покойный дед, то именно Карлу и надлежит его наследовать! Фердинанд и Дитрих получат лишь часть материнского наследства и кое-что, оставшееся после смерти отца, а все остальные родственники могут рассчитывать разве что на небольшую сумму денег.

   Карл посмотрел на родню. Инесс фон Доннемарк поддерживала под локоть отца, который вскоре либо станет новым владельцем замка, либо удовольствуется небольшими деньгами. Дядюшка заметно волновался, а вот его дочь сохраняла спокойствие. Было видно, что ее мысли витают где-то далеко.

   Густав Штокхолм стоял так, чтобы видеть Инесс и постоянно держать ее в поле зрения. Его одновременно тянуло к этой девушке – и в то же время она его пугала. Ее странные поступки, ее умение колдовать, ее решительность и манеры… Кто же она на самом деле такая? И как ему с нею быть?

   Поминальная служба закончилась. Родственники один за другим стали подходить ко гробу – в последний раз бросить взгляд на покойного прежде, чем крышка навсегда скроет его от глаз. Один за другим прошли братья фон Доннемарк. За ними приблизился Штокхолм. Инесс вцепилась в руку отца, когда тот подводил ее для прощания. Ей вдруг померещилось, что покойник подсматривает за нею из-под прикрытых медяками век. Как будто он что-то знает. «Не старайся, - подумала девушка. – Какую бы тайну ты не скрывал, тебе судьба унести ее с собой в могилу! Через несколько минут крышка закроется, гроб опустят в яму, заложат каменной плитой, и ты навсегда исчезнешь для мира живых!»

   Гроб подняли и понесли к готовой могиле. Испокон веков владельцев замка Доннемарк хоронили в часовне, под каменными плитами пола. Почти два десятка могил таились под ее сводами. Чтобы места хватило всем, лет сто тому назад пристроили новое крыло и расширили стены. Но все равно, пришлось нести нового покойника чуть ли не к самому выходу. Там часть плит пола была выломана, и под полом виднелась неглубокая, локтя три-четыре в глубину, яма. Рядом у стены стояла новая плита, лишенная узоров. Она будет закрывать могилу до тех пор, пока нанятый резчик не высечет в камне памятник покойному Людвигу фон Доннемарку. По обычаю, пошедшему еще с двенадцатого века, его изваяют в облике рыцаря времен крестовых походов. Такое надгробие займет много места, но это никого особо не волновало, хотя свободного пространства вдоль стен оставалось еще на две или три подобных могилы.

   В тот миг, когда монахи с трудом опустили гроб в яму, в часовню ворвался ветер. Пахнуло сыростью речного берега и затхлостью подземелий. Откуда-то донесся и раскатился эхом утробный стон.

   - Слышите? – Дитрих схватил братьев за руки. – Это она!

   - Помолимся за грешную душу! – искренне воскликнул Фердинанд.

   - Слышал я, - пробормотал Штокхолм, - что бесы приходят по душу грешника, чтобы отволочь ее в Преисподнюю, но никогда не думал, что это может произойти среди бела дня, да еще и в храме!

   - Не богохульствуйте, сын мой, - священник покачал головой. – Кто бы это ни был, ему сюда хода нет!

   Ветер пронесся под сводами, качая траурные полотна, и погасил почти все свечи, кроме двух или трех, горевших по углам. Люди невольно вздрогнули.

   - Да воскреснет бог, да расточатся враги его! – громко произнес священник. – Принесите огня!

   Тихий стон, полный боли и негодования, раздался в темноте.

   - Это она, - вздохнул Дитрих, - пришла всплакнуть над телом.

   Он завертел головой, пытаясь отыскать призрачный силуэт фру Рейн, но, как ни всматривался, вокруг него были только люди из плоти и крови и их тени. Куда делся призрак прародительницы рода Доннемарков, оставалось только гадать.

   Юноша вздрогнул, когда стон оборвался, сменившись злорадным старушечьим хихиканьем.

   Густав Штокхолм тоже узнал этот голос и содрогнулся. Но почувствовал на себе взгляд Инесс и задался вопросом, какова его собственная участь? Он знал о делах этой девушки слишком много, чтобы оставаться в безопасности.

   Старая Ауэрбах шла по замку. Ночь вступила в свои права, и колдунья знала, что близится ее время. Эта девица сама пустила ее в замок, она сама отдала в ее руки все нити судеб людей, которые обитают в нем. «Людей и не-людей», - усмехнулась Ауэрбах. В мечтах она видела себя повелительницей духов. Вода, земля, воздух, огонь – все подчиняются ей, а остальные ведьмы склоняют перед нею головы. Она долго ждала своего часа и, наконец, дождалась.

   Замок настороженно притих. Где-то завывал и стонал ветер. Глупые люди думают, что это стенает и воет привидение, оплакивая кончину барона. Они не знают, что это плач по ним самим. «Теперь вас некому защищать, надменные Доннемарки! – усмехнулась Ауэрбах. – Теперь пришла пора ответить за все!»

   В пальцах ведьма сжимала пучок трав и свечу. Время от времени она останавливалась и подносила к свечке туго перевязанные травы, подпаливая их так, что они начинали дымиться, и внимательно смотрела на то, как вьется дымок. Не удовлетворенная результатом, она раз за разом гасила огонь и продолжала свои поиски. Дело продвигалось медленно, но Ауэрбах знала, что тот, кого она ищет, находится в замке. Ему некуда деваться.

   Дитрих не спал. Закинув руки за голову, он, полуодетый, лежал поперек своей постели и ждал появления фру Рейн. Юношу немного встревожили и смутили странные звуки, стоны и завывания, которые сопровождали похороны старого барона. И он надеялся, что привидение объяснит это явление. «С научной точки зрения, как сказал бы мэтр Сибелиус, - рассуждал он, - все это может быть объяснено сквозняками и порывами ветра. День-то действительно ветреный, и вроде как буря надвигается. Но вот вызвана она естественными или искусственными причинами? Случайное ли это совпадение непогоды с похоронами или это проделки фру Рейн?»

   За закрытыми ставнями выл ветер. Где-то скрипели ставни, и в их скрипе явственно чудился плач. Но плачет ли это на самом деле привидение, или у него разыгралось воображение? Юноша встал и направился к окну.

   Замок Доннемарк стоял на высоком берегу. За пятьсот лет Рейн слегка изменил русло, и теперь между крутым склоном и ложем реки пролегала дорога, ведущая от селения к селению. А ведь когда-то бурные волны плескались едва ли не у подножия крепостной стены!

   Рейн и сейчас бушевал, и в его поведении было нечто странное. Даже в ночной тьме, когда луну и звезды скрывали набежавшие тучи, было видно, как вздымаются его волны, как они набрасываются на берег. В такую пору только самоубийца решит довериться ему. Дитрих пытался припомнить, говорила ли фру Рейн что-нибудь о реке, давшей ей имя. Ведь обычно те, кого утопили, остаются у Водяного короля. Но, как ни старался, ничего конкретного припомнить не мог. «Надо было записывать ее лекцию слово в слово, не полагаясь на память! – вздохнул юноша. – Эх, ведь мэтр Сибелиус меня этому учил! Если бы все люди с первого раза запоминали то, что им хотели рассказать, ни одна книга не была бы написана!» Но что теперь жалеть? Оставалось надеяться, что фру Рейн повторит свою историю, на сей раз со всеми подробностями.

   Однако, почему она не идет? Дитрих чувствовал себя почти влюбленным. Ему приходилось в тайном месте поджидать любовниц на свидания, и сейчас он волновался точно также, прислушиваясь к каждому шороху.

   В замке что-то происходило. Люди спали, а вот не-люди…

   Решившись, Дитрих вышел за порог. Если фру Рейн не идет к нему, он сам придет к ней. Знать бы еще, где ее искать! Кажется, она говорила, что у нее есть любимая тайная комната. И, пока она там, никто не смеет в нее войти или выйти. Но не никто! Он – наследник. Для него должно быть сделано исключение!

   Шаги.

   Он услышал их издалека и сначала не удивился – мало ли, кто может бродить в такое время. Но потом прислушался – и ему стало слегка не по себе. Тот, кто брел по коридору, шаркал ногами так, словно едва мог ходить. Либо старик, либо тяжело болен. Дитриху случалось встречать нищих калек, которые с превеликим трудом передвигали ногами. Полупарализованные, опирающиеся на палки и костыли, с трудом волочащие жалкое тело. Их невозможно было вылечить, и у них не было средств для того, чтобы облегчить свои страдания. Мэтр Сибелиус, правда, не обходил стороной этих несчастных. Он даже пару раз приглашал калек в свой дом, где они жили несколько дней под наблюдением, но его интересовало не столько человеколюбие, сколько возможность изучить их болезни и пытаться научиться исцелять.

   Подумав о наставнике, Дитрих уже почти решил, что это бредет по своим делам такой же калека. Но потом здравый смысл взял верх. Если это калека, то откуда он взялся? Покойный дедушка был не таким человеком, чтобы держать дома подобных нахлебников. Да и фрау фон Торн явно не отличалась любовью к ближнему. Значит, одно из двух – либо этот калека долгое время скрывался от чужих глаз и выбрался погулять, лишь узнав о смерти старого барона, либо…

   Либо это вовсе не калека.

   Тогда кто? Выходец с того света?

   - Фру Рейн? – позвал юноша. – Это вы?

   Шарканье прекратилось. Неизвестного спугнул звук человеческого голоса.

   - Фру Рейн? – громче позвал Дитрих. – Где вы?

   Он напряженно ждал ответа, но его не последовало, и юноша почувствовал неладное. Привидение не сообщило ему, как можно его вызвать. Предполагалось, что оно везде и всюду, с легкостью перемещается по замку, и, конечно, не оставит без внимания странного пришельца.

   - Фру Рейн! – уже не таясь, позвал Дитрих. – Отзовитесь!

   - …тесь…тесь…- унеслось по коридору эхо. Издалека послышался в ответ странный звук. Как будто гулко, в бочку, ворчал огромный чем-то недовольный пес.

   Юноша машинально перекрестился.

   - Не надо так шутить, - промолвил он.

   Странный «пес» заворчал снова, и Дитрих бросился за оружием. Нет, он понимал, что против выходца с того света обычное оружие бессильно, но выходить с пустыми руками не хотел.

   - Кто бы там ни был, берегись! – пообещал он, шагнув за порог.

   Замок притих. В нем что-то изменилось, но, прожив тут всего несколько дней, Дитрих не мог с уверенностью сказать, что именно. Одно он чувствовал – что-то не так. Фру Рейн не отзывается на призыв, эти шаркающие шаги исчезли, а тут еще странный «пес»…

   Снова послышалось тяжелое хриплое ворчание – так тяжело дышит крупный хищник, когда сдавленный рык клокочет в горле. Любой человек, услышав это срывающееся на рык дыхание, понимает, что за ним пришла смерть. Но Дитрих почему-то не боялся. Если это обычный пес, то где он прячется? Судя по звуку, за углом. И чтобы напасть, ему сначала надо показаться на глаза. А если это выходец с того света, то справиться с ним обычным способом он не может. Тогда чего бояться? Смерти? Фру Рейн не даст своего наследника в обиду. Она…

   Хриплое ворчание внезапно прекратилось. Тишина упала такая глубокая и полная, что Дитрих оцепенел от неожиданности. Ему показалось, что он оглох.

   - Что происходит? – промолвил он только для того, чтобы услышать хоть слово и убедиться, что уши по-прежнему готовы ему служить.

   Ответа не было. Но вдруг…

   Сдавленное ворчание…

   Шорох…

   Невнятное бормотание…

   Тихий крик…

   Очертя голову, юноша бросился в темноту.

   - Фру Рейн? Где вы? – звал он, но привидение не отозвалось.

   Топот его ног и крики только все испортили. Что бы ни было источником этих звуков, оно исчезло, не оставив следа.

   Ведьма Ауэрбах слышала дыхание спящих людей и тихо радовалась. Все они в ее власти! Их жизни зависят от ее милости. Ей достаточно шевельнуть пальцем, чтобы прервать любую нить жизни – побеги лунной нити опутывали камни стен, прорастали сквозь пол, вязью узоров покрывали потолок и добирались до оконных проемов. Лишь каминные трубы были им недоступны – там в очагах часто горел огонь, сын солнца, свет, враг ночи и тени. А окна… Даже если за ночь лунные нити опутают окна, днем солнце сразу убьет их, спалит дотла, как настоящий огонь пожирает настоящие нитки.

   Но Ауэрбах хватало и этого. Люди редко покидают свой дом через окна, да и по дымоходам, кроме трубочистов, никому не взбредет в голову путешествовать. В остальном же лунная нить постепенно захватывала замок, и старая ведьма бродила по его коридорам, лестницам и галереям, любуясь своим новым домом. От призрака она уже избавилась. Теперь осталось получить кровь для жертвоприношения. Жаль, не получится отправить на тот свет еще и ту девицу, что пригласила ее! Как-никак, у них договор, и уже одно это мешает ведьме прикончить и девушку. Более того, если с девушкой что-то случится прежде, чем Ауэрбах завершит задуманное, ее просто-напросто выбросит из замка.

   Теплая кровь. Люди, живые люди, источник ее силы и могущества. Люди излишне самоуверенны, они считают себя хозяевами мира и не знают, что их возможности ограничены. И что всегда найдутся те, кто в любой момент могут укоротить их стремления. Все правят всеми, нет тех, над кем бы не довлела ничья воля. И даже бог-создатель мира, как он ни всесилен, не может совладать с дьяволом. А есть еще и древние боги – духи лесов, полей, озер, гор, воды, огня и воздуха. И можно управлять всеми – надо только знать, кем и как.

   Вот и Ауэрбах была нужна кровь. Живая кровь одного из тех людей, что мирно спят в своих постелях. Когда-то много лет назад она уже держала на руках этого младенца и видела знаки судьбы на его челе. Всего несколько секунд горел этот знак, но этого было достаточно. Его глупая мать, конечно, не поверила ведьме. А ведь могла бы… Тогда у Ауэрбах не хватило сил отнять младенца. Ничего, она возьмет свое сейчас. Лучше поздно, чем никогда. Ни глупый сопляк, ни его мамаша, конечно, не воспользуются его силами. Все достанется ей, лесной ведьме. Она одна получит то, что иначе пришлось делить бы на троих.

   Она тихо шла и напевала себе под нос, вплетая в обычную песенку слова древнего заклинания:

   - Тихо веет ветер с моря, надувает паруса. Энне-пенне, джинки-ло… Смотрят очи вдаль и ищут… хиттем-моа, шарэ-на…Веет ветер, задувает… Тао-нао, эллонэ… наступает ночь…ира-лэ…Звезды светят…шарэ-хей!

   Марте не спалось. Она пробудилась от страшного сна, который растаял, стоило ей открыть глаза, и, исчезнув из памяти, оставил после себя лишь ощущение близкой беды. Девушка долго лежала без сна, тараща глаза в темноту. Рядом, на одной постели с нею, спала фрау Ганна. Тетя и племянница во сне прижимались друг к другу, чтобы было теплее, и в другое время Марта бы прижалась к боку фрау Ганны, но сейчас ей было не до сна. Она просто боялась закрыть глаза, чтобы кошмар не повторился.

   В общей кухне было темно, хоть глаз коли. Окна плотно закрыты деревянными щитами, огонь в очаге погашен, свечи задули. Глаз с трудом различал очертания стола и большой печи. На лавках, самой столешнице и просто на полу спало несколько человек – в основном те, кому не с кем было уединиться этой ночью в каморке под лестницей или в отдельной комнатке. Слышалось сонное дыхание и похрапывание спящих.

   Но вот в эти мирные звуки ворвался еще один. Марта приподнялась на локте. Она никогда не слышала ничего подобного. Это было похоже на то, как будто собака пытается говорить по-человечески.

   Любопытство боролось в душе девушки со страхом.

   - Фру Рейн? – шепотом позвала она, уверенная, что это – проделки привидения. В конце концов, вчера похоронили старого барона, а фру Рейн была так к нему привязана! Это вполне могла стенать и стонать она.

   - Фру Рейн? – позвала она громче, но опять не дождалась ответа.

   Фрау Ганна приподняла голову, сонно воззрилась на племянницу.

   - Я сейчас, - прошептала Марта. – Живот прихватило.

   Тетка что-то пробормотала во сне и, поворачиваясь на другой бок, потянула на себя край плаща, которым они обе укрывались.

   Девушка осторожно перелезла через спящую, но не направилась к помойному ведру, а, крадучись, выскользнула из кухни.

   В коридоре было темно и прохладно. Все любопытство Марты как ветром сдуло, и она уже пожалела, что вообще покинула соломенную подстилку, когда услышала гнусавое песнопение. Кто бы это мог быть?

   - Кто здесь? – шепотом позвала девушка, ежась от ночной прохлады, но ответа не последовало.

   Странная песня, в которой не было понятно ни одного слова, вползала в уши, рождая смутную тревогу. Либо это пело на своем языке привидение, оплакивая душу покойного барона, либо в замке завелся кто-то посторонний.

   Самое умное было – вернуться на соломенную подстилку, прижаться к тетушке Ганне и постараться уснуть. Но Марта робко сделала шаг.

   Девушка сама не знала, что ее влечет на голос. Страх сжимал сердце, умолял повернуть назад, но тревога заставляла двигаться вперед. Там что-то происходит. Возможно, оно угрожает жизни всех обитателей замка. Тогда надо поднять тревогу, разбудить людей.

   Песня вела ее за собой, и постепенно она стала различать отдельные слова, перемежающиеся непонятным бормотанием:

   - Все уснут… все уйдут… мрак и тьма…время сил…

   В темноте что-то двигалось. Девушка присмотрелась и увидела старуху, которая брела по коридору, напевая странную песню. Никогда прежде Марта не видела в замке этой женщины, но сразу догадалась, кто перед нею.

   Ведьма!

   Вот только как она попала в замок? Неужели нашелся кто-то, кто пригласил ее сюда? Известно же, что ни одна ведьма не может переступить порог дома, если ей это не позволить! Марта слышала, что в лесу живет ведьма Ауэрбах. Добрые люди стороной обходили склоны горы Швальмонтань, где она обитала. Но если это она, замку и всем его обитателям грозит беда.

   - Фру Рейн! – шепотом взмолилась девушка. – Ты слышишь…

   Наверное, она произнесла эти слова слишком громко. Песня оборвалась, и ведьма обернулась. Несколько секунд они смотрели друг на друга – старуха с горящими глазами и оцепеневшая от страха девушка. А потом Ауэрбах взмахнула рукой – и это было последнее, что увидела Марта прежде, чем ее окутала тьма.

   Еще не успев отворить дверь, Ауэрбах услышала сдавленный плач и стоны. Ведьма поморщилась. Неужели, она не может перестать голосить? Неужели не понимает, что только раздражает свою госпожу?

   Хотя в ее распоряжении могли быть любые апартаменты – в замке имелось несколько пустых комнат – Ауэрбах предпочла поселиться в полуподвале, куда свет проникал через крошечное окошко, к тому же забранное решеткой. Когда-то давно у Доннемарков имелась собственная темница, где содержались взятые в плен строптивые соседи. Тут они сиживали иногда несколько месяцев, пока родня собирала выкуп. А в этой вот каморке обитали стражники, охранявшие узников. Прошло время, нравы изменились, и уже больше сотни лет никого не сажали в подземелья старинного замка. И помещение для стражи оказалось забыто и заброшено. В бывших камерах устроили кладовые, а сюда сносили всякую рухлядь. Два сундука, порванная выцветшая ширма, несколько плетеных ларей, пара стульев, подставка-светец и невесть как попавшая сюда ножка стола составляли убранство комнаты.

   - Развылась, - проворчала ведьма, отворяя тяжелую, обитую железом, дверь. Дверью пользовались редко, она разбухла в пазах, и старухе пришлось изо всех сил налечь на нее плечом. – Хватит ныть!

   Стоны и плач прекратились, но осталось неровное дыхание, словно кто-то изо всех сил сдерживает рыдания и пытается успокоиться.

   Ауэрбах с трудом задвинула за собой дверь. Она так и осталась немного приоткрытой. Была ночь, тьма хозяйничала в подвале, но старой ведьме это не мешало. Не зажигая огня, она огляделась по сторонам и заметила в углу светлое пятно.

   Зелинга скорчилась на полу, подтянув колени к груди. Она была так бледна, что казалась прозрачной. Глаза блестели, как у больной, на длинных ресницах дрожали слезы.

   - Хозяйка, - простонала она, - умоляю, сжалься… Отпусти меня, хозяйка… Тяжело мне здесь! Тяжело и страшно… Горько… больно…

   - Прекрати, - оборвала Ауэрбах. – Слушать противно! Что ты никак не угомонишься?

   - Мне плохо здесь, хозяйка, - девушка с усилием подняла голову. – Тут все чужое… все мертвое… только камень… Нет ни деревьев, ни травы… Нет даже земли! Я не могу! Мне тяжело! Я умираю…

   Из ее глаз потекли слезы.

   - Вот ведь, бесы меня раздери, - выругалась старуха. – Еще чего не хватало!

   Откуда-то долетел странный звук, как будто здесь в укромном уголке притаилось еще одно существо, и сейчас оно выдало себя неосторожным движением.

   - Эй, ты! – тут же откликнулась Ауэрбах. – А почему ты не стенаешь?

   Шорох повторился – тот, кого только что обнаружили, решил, что можно уже не таиться.

   - А что, надо? – послышался озабоченный голос.

   Ведьмы выругалась.

   - Слышишь, ты? – обратилась она к противоположной стене, указывая на скорчившуюся в уголке девушку. – Она умирает! Ей тут плохо! Здесь, где один камень! Этот замок убивает ее…А ты знаешь, что случается, когда умирает дух леса?

   На стене проступили капли измороси. В сумерках казалось, что стена подернута инеем.

   - Это ты виновата, - послышался тихий голос. – Ты привела ее сюда…

   - И что? В чьем замке ее настигнет смерть? И что ожидает его обитателей в ответ?

   Изморось стала яснее. Крупные капли выступали из стены, как обильный пот.

   - Так ты привела ее… за этим? Чтобы умертвить?

   - Это уж мое дело, - Ауэрбах прошла в противоположный угол, где были свалены ее вещи, стала копаться в мешках.

   - Мое, - возразил голос. – Я не могу этого так оставить! Если она тут умрет, пострадают Доннемарки! Я этого не допущу!

   - Попробуй! – усмехнулась ведьма. – Но на твоем месте я бы не козни строила, а предавалась отчаянию.

   - Это уж мое дело, чему мне предаваться, - возразил голос. – Тебя не спросила!

   - Ишь, ты! – усмехнулась Ауэрбах. – Не спросила она! А надо бы спросить, раз твоя участь зависит от меня!

   В ответ послышался тихий вздох.

   - Зачем ты пришла сюда? – голос слегка изменился. Теперь в нем было больше почтительности, но совсем не слышалось страха. Изморось покрывала стену, в некоторых местах капли были такие крупные и усеивали старый камень так густо, что походило на силуэт человека.

   - Я пришла за тем, что хочу забрать, - уклончиво ответила ведьма. Она достала свою трубку, набила ее сушеными травами, высекла искру и устроилась поудобнее на сундуке.

   - Так ты явилась… чтобы уничтожить Доннемарков?

   - Может быть, - нехотя отозвалась старуха. Она закурила. Клубы едкого дыма, пахнущего костром и лавкой лекаря, поплыли по подвалу. – Тебе-то какое дело? Хотя, я знаю, тебе есть дело, и еще какое! – она наклонилась к стене. – Ведь, когда умрет последний из Доннемарков, исчезнешь и ты!

   Снова послышался тихий вздох.

   - Не понимаю, чего ради ты цепляешься за эту семейку! – продолжала Ауэрбах. – Неужели тебе нравится такое существование – лишенное всех радостей жизни? Даже я, хотя стара и некрасива, тоже нахожу наслаждение. Хотя бы в том, что дышу этим сладким дымом и могу заставить здешних слуг готовить для меня изысканные яства. А если немного постараюсь, то даже заполучу к себе в постель молодого крепкого мужчину. Да, с ним придется поработать – по доброй воле никто не согласился бы разделить со мной ложе… Но я это могу! И если захочу, смогу получить…- она хихикнула, довольная своими мыслями. - А ты? Что можешь получить ты? Тебе не доступна вкусная еда и напитки, тебе больше не отведать любви, что свободной, что купленной обманом и колдовством. Тебе даже не дано покинуть этот замок! Сколько веков ты уже здесь? Три? Четыре?

   - Пять.

   - Надо же! И тебе еще не надоело?

   - Нет, - стена стала до того сырой, что по камням потекли капли воды. Скоро на полу образовалась лужа. – Мне нравится такая жизнь! Я люблю свою жизнь, какой бы она ни была! Все лучше, чем посмертие. Я уже была там, и больше не хочу возвращаться в ничто.

   - Ты имеешь в виду лимбо? Да, там действительно ничего нет, кроме заблудившихся душ. Но есть и иной мир, куда ты так и не долетела, испугавшись пустоты. Не хочешь там побывать? Тебе наверняка понравится!

   - Спасибо, не хочется!

   - А придется! – хохотнула Ауэрбах. – В тот день и час, когда остановится сердце последнего из Доннемарков, тебе придется отправиться туда, нравится тебе это или нет!

   - Не придется.

   - Уверена? Твои любимые Доннемарки, все, сколько их ни есть в этом замке, обречены! Уже через несколько недель не останется никого.

   - Уверена?

   - Ты подвергаешь сомнению мои слова? Той, которая ухитрилась запереть тебя здесь? Той, которая только что вернулась из коридоров замка? Той, которая достаточно могущественна, чтобы держать в повиновении лесного духа? – ведьма кивнула на скорчившуюся на полу Зелингу.

   Ответом ей было насмешливое фырканье:

   - А ты уверена, что абсолютно все Доннемарки собрались в этом замке?

   - Что ты хочешь этим сказать?

   - Только то, что за пятьсот лет род мог сильно разрастись. И пусть некоторые ветви его угасли, по земле рассеяно достаточное количество Доннемарков, среди которых, возможно, есть и те, кто не подозревает о своем происхождении. Я сама не знаю, сколько их, потомков Фридриха Доннемарка Первого. Но одно знаю точно – всех Доннемарков тебе не извести!

   Ауэрбах хотела уже возмутиться, но взяла себя в руки и глубоко затянулась.

   - Ты права, - примирительным тоном произнесла она. – Но всех мне и не надо уничтожать. Я заберу только то, что желаю. И если при этом прихвачу чью-нибудь лишнюю жизнь, значит, так тому и быть.

   Ответом ей была тишина, нарушаемая только падением в лужу редких капель воды, да стенаниями Зелинги.

   - Заткнись! – с раздражением бросила ей Ауэрбах. – И дай мне отдохнуть!

   С этими словами она устроилась на сундуке, набросив плащ и погрузившись в размышления.

   У Дитриха чесался язык с кем-нибудь обсудить события этой ночи. Он едва смог дождаться утра и поспешил к братьям.

   Фердинанд молился, как обычно он делал это по утрам. Но, вопреки обыкновению, молитва его не успокоила, и младшего брата он встретил недовольным.

   - Ты больно мрачен. Что, тоже ночью не спал? – поинтересовался Дитрих.

   - Да, я не спал полночи, - кивнул Фердинанд.

   - Значит, ты все слышал?

   - Что именно?

   - Как? – Дитрих заглянул брату в лицо. – Рычание, шорох, потом еще такой скрежет, как будто…

   - Ничего я не слышал. И тебе советую поменьше обращать внимание на козни нечисти. Она нарочно насылает это, чтобы сбивать с пути истинного людей.

   - Да уж, твой путь самый истинный, - фыркнул юноша.

   - Я не говорю, что я веду праведный образ жизни и являюсь образцом для подражания, - примирительно ответил Фердинанд. – Однако, я четко различаю, что в моей жизни главное, а что второстепенное. И тебе следовало бы хорошенько подумать о своем будущем и настоящем, выбрать правильную цель и во всем ей следовать, невзирая на трудности и испытания, которые посылает нам бог.

   Дитрих вздохнул. Он по своему опыту знал, что если старший брат начал говорить на эту тему, значит, что-то стряслось.

   - Что случилось? – поинтересовался он, надеясь услышать все-таки рассказ о минувшей ночи.

   - А то будто сам не знаешь! Мы потеряли уже несколько дней, сидя в этом замке! Не знаю, как тебе, а вот мне надо возвращаться в университет к своим занятиям. Да и Карлу не помешало бы явиться в Зверин. Как-никак, он заседает в городском совете… Мать обещала написать, если будут новости. Но мы уехали почти неделю назад, и за это время…

   - За это время там вряд ли могло что-то произойти, - отмахнулся раздосадованный Дитрих. Он-то ожидал от брата совсем другого ответа.

   В молчании братья проследовали в трапезный зал, куда уже собрались остальные Доннемарки. Все были в трауре. София фон Торн беззвучно плакала, все еще переживая кончину старого барона. Она жила в замке, как родственница его покойной жены, и теперь просто не знала, куда ей деваться, если новый владелец укажет ей на дверь. Все помалкивали, косясь друг на друга, и Дитрих, которому не терпелось поговорить, весь извелся.

   Завтрак начался в молчании. Слуги с постными лицами разносили блюда, двигаясь за спинами у господ. Место хозяина во главе стола пустовало, и сразу двое бросали на него взгляды – Карл, как прямой наследник покойного, и герр Даниэль, как старший из Доннемарков. Косился в ту сторону и Штокхолм – ему, как родственнику по женской линии, не судьба сидеть во главе стола, разве что не останется в живых никого из наследников-мужчин. Да и тогда наверняка придется выдержать схватку с Инесс фон Доннемарк. Вряд ли эта девушка уступит без борьбы.

   «А если не уступит, я сделаю ее своей женой, - неожиданно решил Густав. – И тогда ей придется покориться супругу!»

   Идея была отличной, тем более, что не он первый и не он последний пытался поправить свои дела при помощи выгодной женитьбы. И Штокхолм перевел взгляд на Инесс. Та почувствовала, что на нее глядят, и улыбнулась уголками губ.

   После трапезы Карл медленно поднялся и кивнул приглашенному к завтраку нотариусу:

   - Вы готовы?

   Все сразу насторожились. Завещание Людвига фон Доннемарка должно было назвать имя наследника, и Даниэль фон Доннемарк, племянник покойного, в упор взглянул на Карла фон Доннемарка, внука и прямого потомка.

   - Да, сударь, - кивнул нотариус. – Завещание было составлено и засвидетельствовано по всей форме и до недавнего времени хранилось в алтарном приделе домовой часовни замка.

   Инесс стиснула кулаки. Завещание! Как она не подумала об этом раньше? Девушка поймала на себе взгляд Штокхолма. Тот улыбался, но его улыбка получилась горькой. От своего деда он не ожидал ничего особенного.

   - Мы можем прочесть его сейчас? – поинтересовался Карл.

   - Разумеется.

   Все сразу засуетились, вставая из-за стола.

   Штокхолм поспешил первым подать руку Инесс, но девушка смерила его холодным взглядом и оперлась на локоть отца. Молодой человек так и застыл с протянутой рукой, пока мимо него не прошел Карл, поддерживавший госпожу фон Торн. Старая дама нипочем не желала оставаться в стороне – как-никак, решалась ее судьба, оставаться ей в замке на птичьих правах или покидать его.

   Замковый капеллан был уже предупрежден и встретил родственников на пороге часовни в торжественном облачении. Служки зажигали на алтаре свечи, торопливо заканчивали приготовления к благодарственному молебну. Доннемарки расселись по своим местам. Нотариус, хотя и не имел права сидеть на передних местах, устроился поближе к Даниэлю фон Доннемарку, как старшему по возрасту.

   Службу слушали в напряженном молчании, время от времени бросая друг на друга косые взгляды. «Завещание!» - одна мысль владела всеми. И у собравшихся вырвался общий вздох облегчения, когда каноник провозгласил последнее: «Аминь». Инесс еле удержалась, чтобы не вскочить с места. Она осталась сидеть, судорожно сжимая руку отца и затаив дыхание.

   Карл Доннемарк встал вместе с нотариусом, подошел к канонику. Тот понял их без лишних слов, ушел в алтарный придел и вскоре вернулся с небольшим ящичком.

   - Вот, - поставил его на подставку для книг, - здесь уже несколько месяцев хранится завещание барона Людвига фон Доннемарка. Оно положено было здесь, о чем была составлена запись.

   Семь пар глаз уставились на ящичек, запертый на крошечный висячий замок. Нотариус порылся в кошеле на поясе, достал ключик и осторожно отомкнул замок.

   - Да, - негромко произнес он, - оно в целости и сохранности, - достал плотный конверт с печатью. – Печать не тронута.

   - Что там? – не выдержал Даниэль фон Доннемарк.

   Нотариус прочее краткую молитву, сломал печать и вскрыл конверт. Сначала молча пробежал глазами текст, потом внимательно посмотрел на слушателей, словно только что увидел их. Пересчитал глазами, слегка хмыкнул и начал читать:

   - «Мы, его светлость барон Людвиг-Фредерик-Иероним фон Доннемарк, будучи в здравом уме и твердой памяти, находясь перед лицом смерти, заявляю, что хочу распорядиться своим имуществом следующим образом…» - тут нотариус сделал паузу и добавил от себя: - Барон писал это собственноручно, я лишь засвидетельствовал его слова личной подписью и печатью… Итак, продолжаю: «Моему племяннику Даниэлю фон Доннемарку и всем его чадам и домочадцам оставляю дом в Нюрнберге и угодья по берегам реки Пегниц. Детям моей дочери Ивонны, ежели они есть, оставляю пятьсот талеров и мельницу на ручье Быстром. Дом в Зверине, замок с прилегающими селениями, лесными, полевыми, речными угодьями, мыловарни, стекольный завод, а также рыбные промыслы, оставляю возлюбленной моей Роземари с тем, чтобы уже она своей властью распорядилась всем богатством. Имя же и титул вместе с пожизненной рентой переходят к моему единственному сыну Людвигу фон Доннемарку, а буде он умрет ранее меня, то к его старшему сыну. Писано собственноручно в замке Доннемарк восемнадцатого января…хм… прошлого года».

   Несколько секунд в часовне стояла такая тишина, что от далекого крика петуха с заднего двора все вздрогнули.

   - Дом и угодья, - первым нарушил молчание Даниэль фон Доннемарк. – Неплохо. Как ты считаешь, Инесс?

   Девушка сидела, как громом пораженная. Она ожидала многого, но не такого. Нет, она понимала, что ей, как женщине, не получить замка и титула при живых наследниках-мужчинах. Но чтобы так…

   - Не может этого быть, - вырвалось у нее.

   - Может, сударыня, - поклонился ей нотариус. – Я сам имел честь видеть, как покойный барон писал эти строки, сам скрепил печатью, но не перечитывал. Для меня все это – такая же неожиданность, как и для вас.

   - Простите, - выпрямился Карл, - а в завещании сказано, кто такая эта госпожа Роземари? Она названа возлюбленной нашего деда…

   - «Возлюбленной»! Скажут тоже, - фыркнул обиженный Штокхолм. – Любовницей она его была!

   Все сразу посмотрела на Софию фон Торн. Уж если кто-то и должен знать о существовании в замке еще одной женщины, так это она. Но старая дама лишь покачала головой:

   - Сколько тут живу, ни разу не слышала этого имени. Мою кузину, покойную жену господина барона, звали Марией…И второй раз он так и не женился. Более того, в последние три года тут вообще не было посторонних женщин.

   - Значит, вы не знаете, кто такая эта Роземари?

   - Нет.

   - А между тем от нее зависит, кто будет новым владельцем замка, - промолвил Карл. – Странно, что дед не оставил нам указаний, кто эта самая Роземари и кем она ему приходится. И где нам ее искать?

   - И среди вас никто не знает женщину с таким именем? – поинтересовался нотариус у членов семейства.

   Все категорически отрицали, что среди их родни и родственников их ближайших друзей не было ни одной девушки, женщины или бабушки с этим именем.

    - А между тем, - вздохнул нотариус, - пока не отыщется эта самая Роземари и не сделает свой выбор, замок формально принадлежит казне. Со своей стороны обещаю всячески содействовать в поисках загадочной женщины.

   Назад возвращались в напряженном молчании, размышляя каждый о своем. И в таком же молчании расселись у стола на свои места. Вернее, хотели рассесться – поколебавшись, Карл все-таки занял пустовавшее ранее место главы семейства. Его дядю передернуло, но он промолчал.

   Майордом подсуетился еще на полдороге, и слуги опять появились на пороге трапезной, принеся вино, сыр и легкие закуски, чтобы господа могли отметить это событие. Пока они расставляли кувшины и блюда, пока виночерпий наливал в кубки вино, сам майордом с почтительным поклоном подошел к Карлу и стал шепотом обсуждать с ним предстоящий торжественный пир – как бы то ни было, Карл получил титул и просто обязан был угостить всех соседей. Заодно нового барона следовало ввести в курс дела – ознакомить с финансовым состоянием поместья, проводить по всем службам, призвать для отчета кое-кого из замковой прислуги и начальника стражи, пригласить для беседы управляющего из селения. Дел предстояло много.

   Дитрих терпел, сколько мог. Мысль о том, что никто из родни никогда не слышал о женщине с таким именем, жгла его изнутри. Кажется, он знал, кто может пролить свет на эту запутанную историю. Порываясь сбежать из трапезного зала и поспешить найти фру Рейн, которая всегда и про всех знает, он вертелся на своем месте так, что Фердинанд, сидевший рядом, сердито поджал губы:

   - Сиди смирно. Что за ребячество?

   - Вы ничего ночью не слышали? – не выдержал Дитрих, наконец.

   - Ты опять? Я не желаю больше об этом слышать! – отрезал Карл.

   - О чем разговариваете? – заинтересовался Штокхолм.

   - Дитрих уверяет, что в замке хозяйничают привидения!

   - Ах, это правда, ваше сиятельство, - поспешила вставить слово госпожа фон Торн. – Замок кишит ими.

   - Господи, - не выдержал Даниэль фон Доннемарк. – И вы, господа, в такую минуту можете думать о призраках?

   - А чего тут такого? – пожал плечами Дитрих. – Завещание прочитано, все получили то, что хотели…

   «Не все, - Инесс опустила взгляд, чтобы никто не видел выражения ее лица. – И не то, что хотели!» Но внешне девушка выглядела вполне благопристойно и даже улыбалась.

   - Кроме того, не «ими», а «им», - поспешил добавить Дитрих. – Насколько мне известно, в замке обитает всего одно привидение.

   - Вы его видели? – усмехнулся герр Даниэль.

   - Ну, - юноша понял, что чуть было не проговорился, - я беседовал со слугами и… мне сказали…

   - Представь себе, я тоже с ним разговаривал, – мягко, но серьезно выговорил дядя племяннику, - и мне никто ничего подобного не говорил!

   - Вы просто беседовали с ними о разных вещах, - парировал Дитрих и, желая показать, что он имеет в виду, обратился к одному из слуг, разносивших блюда: - А скажи-ка, любезный, где сейчас фру Рейн?

   Тот от неожиданности едва не выронил блюда, которое собирался поставить на стол.

   - Фру Рейн? А…э-э…господин… это…

   - Не беспокойся, я все знаю! – отмахнулся Дитрих. – Где фру Рейн?

   - Не могу знать. Она… везде и всюду.

   - Понятно. А где ее видели в последний раз?

   - Не могу знать. Сударь, я, конечно, много слышал о фру Рейн, но сам никогда ее не видел. Говорят, простым людям она не показывается на глаза…

   - Врут, - отмахнулся Дитрих. – Некоей Марте она показывалась довольно часто. Ты ее знаешь? Она племянница кухарки, ей пятнадцать лет, и она недавно в этом замке.

   - Вы изволите говорить о Марте, племяннице Ганны Фишер?

   - Да. Ты можешь спросить у нее, не видела ли она…

   - Сомневаюсь, сударь, что это легко сделать, - слуга поставил блюдо на стол и отступил в сторону, чтобы не мешать другим.

   - Почему? – удивился Дитрих.

   - Прекрати, - осадил его Карл. – Оставь этого человека и не мешай ему заниматься своим делом!

   - Нет, мне интересно, почему он не может прямо пойти к Марте и задать ей вопрос? Отвечай!

   - Сударь, - слуга развел руками, - просто Марта сегодня утром заболела…

   - О, Господи! – тут же всполошилась госпожа фон Торн. – Надеюсь, это не чума? Ее изолировали от остальных слуг? Нам только заразы тут не хватало!

   Дитрих нахмурился. Он вспомнил странные звуки, донесшиеся до него в ночи и сдавленный девичий крик. Юноша встал из-за стола:

   - Где она?

   - Ты с ума сошел? Кузен, куда вы? Что это значит? – напустились на него остальные родственники.

   - Куда тебя несет? – поинтересовался Карл. – Сядь на место.

   - Но я должен, - Дитрих искал и не находил слов, чтобы выразить то неясное предчувствие, поселившееся в груди. Он что-то чувствовал, и это мешало ему оставаться безучастным. – Должен на нее взглянуть!

   - Глупая фантазия, - отмахнулся Карл. – Достаточно того, что ее осмотрит наш лекарь, - он кивнул на дальний конец стола, где восседал врач. – И он