Порочные цветы. Вероника Летова

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Ранее книга публиковалась под псевдонимом Грушенька Светлова.

   Какие тайны может скрывать дневник юной девушки? Конечно, любовные… Но что если одна такая тайна может полностью разрушить ее жизнь, потому что любовь эта запретная? Такая, за которую проклинают, клеймят позором и никогда не прощают… Такая, из-за которой остается лишь одно – сбежать на край света и не возвращаться.

ГЛАВА 1

   Зима как всегда подобралась незаметно, со спины, как предательница, и запустила свои ледяные, покрытые инеем пальцы в сад, в дом, под одежду и в сердце, вызывая озноб и оцепенение. Неужели тот день, которого я так давно боялась, все-таки неминуемо приближается, и мне действительно придется смириться с тем, что Димка уедет в Петербург, и мы станем видеться лишь по праздникам, да и то вовсе не обязательно? На самом деле я ведь не дурочка и всегда знала, что когда-нибудь так и произойдет — мы же не можем вечно жить одной дружной семьей. Ему уже все-таки двадцать семь, и он давно имеет право самостоятельно устраивать свою жизнь, и уж, конечно, без своей глупой младшей сестры... Только вот даже не думала, что мне будет так паршиво, ведь я теряла не только лучшего друга, но и человека, к которому питала гораздо более пылкие чувства, чем должна была по кровному родству... Такая вот нелепая западня, из которой нет выхода...

      Дело в том, что уже долгие годы я испытывала к нему непроходящую и ничем неутолимую тайную страсть, которой боялась и стыдилась. Мне некому было довериться, не с кем было посоветоваться, негде было искать поддержки, и единственное, что помогало мне совладать со своими душевными страданиями, был мой дневник, который я вела в величайшей тайне от всей семьи. Может, и старомодно, зато хоть какой-то способ куда-то слить избыток мыслей и чувств... Брат занял все мои помыслы, все мои грезы, отнимал все физические и моральные силы, направленные на то, чтобы я ненароком не выдала себя. Только бог ведает, как трудно мне это порой давалось. И уж точно, если ад все-таки существует, кто-то готовит мне там самое жаркое местечко...

      В наш дом приходили его девушки, которые часто не стеснялись выставлять напоказ пылающие в них страсти. Они липли к брату, как пиявки, ни на шаг не отпуская его от себя, да при этом еще перед родителями кривлялись, всеми силами пытаясь произвести на них благоприятное впечатление. В некоторые моменты я с величайшим трудом удерживала себя от того, чтобы на месте не выцарапать им глаза, но иногда становилось так паршиво, что просто жить не хотелось. Тогда верх надо всем брала тоска, и я могла малодушно сбежать в свою комнату посреди вечеринки или семейного обеда, чтобы там предаться отчаянию в лучших традициях готической субкультуры.

      Пару раз я чуть было не выдала себя, когда у Мити начали складываться особенно близкие и стабильные отношения с его очередной девушкой, Наташей. Я случайно услышала, как они обсуждали, на какой день назначить их свадьбу, и у меня случилась истерика, после которой я даже по-настоящему заболела на нервной почве. Тогда Димка провел у моей постели дольше всех. Я соврала ему и всем остальным, что безответно влюбилась, и от этого чуть ли не с собой готова покончить. Собственно, это было правдой, поэтому играть было не сложно. Он веселил меня, читал мне как маленькой, играл мне на гитаре и пел, мы вместе смотрели кино, и еще он обнимал меня, невинно целовал, валялся со мной на постели, дурачился и болтал без умолку. О, это были счастливейшие дни в моей жизни, если не считать того невероятного напряжения, которое я вынуждена была подавлять в себе, чтобы моя страшная тайна никому не стала известна. Впрочем, после этого он свел на нет свои отношения с Наташей, объяснив это тем, что не испытывал к ней те чувства, которые необходимы для счастливого брака.

      Боже, что со мной тогда творилось? Сбой в хромосомах? Психическое заболевание? Испорченность и развращенность, без конца приписываемые современному обществу в целом и моему поколению в частности? А, может быть, временное подростковое отклонение, которое скоро должно было пройти, если бы брат и вправду уехал далеко и надолго, не подпитывая мое больное воображение? Я сломала себе голову, пытаясь разгадать причину своей болезненной страсти и найти противоядие, хотя, возможно, следовало всего лишь искать яд, чтобы просто прервать свои мучения и не допустить роковых ошибок, разочарований и страданий близких мне людей. Только что я могла? Страсть никуда не девалась уже долгие годы... разве что порой удавалось запрятать ее очень далеко, в сны и бессонницы, в якобы беспричинную грусть и радость, в якобы случайный выбор книг, песен, фильмов... в неопределенные карандашные наброски и глупые стихи, написанные вовсе не о том, о чем хотелось...

       А что же рассказать про него, чтобы прояснить эту клиническую картину... Мой брат математик по образованию, но работает не по профессии. Еще не окончив университет, он занялся бизнесом в сфере IT, и благодаря незаурядной эрудиции, высокому интеллекту и какому-то мистическому бизнес-чутью в очень короткие сроки сколотил себе совсем неплохое состояние. Переезжал он как раз потому, что его бизнес требовал расширения.

      Думаю, немалую роль в его успехе сыграла и необычайно привлекательная внешность. Говорят, красивые люди гораздо легче устраиваются в жизни. Он был высок, спортивен, ухожен с головы до пят, разодет по последнему писку моды и вдобавок обаятелен до умопомрачения. Не знаю, когда он все успевал – работа, учеба, спорт, музыка, книги, друзья, девушки, вечеринки, семья. Он всегда был таким... разносторонним и безупречным... Наверное, он относился к тем людям, которые в совершенстве владели способностью идеально планировать свое время. К моему счастью, очень большую часть своего свободного от серьезных дел времени он проводил и со мной. Я постоянно была в его компании, а он в моей. И говорить, наверное, не надо, что все мои подружки были без ума от него и из кожи вон лезли, чтобы хоть чуть-чуть привлечь его внимание, в том числе при моем посильном участии. Только вот вряд ли мои восемнадцатилетние сверстницы-дурочки могли заинтересовать такого, как Митя... и уж тем более они едва ли могли рассчитывать на существенную помощь с моей стороны...

      Надо сказать, Димка всегда был очень разборчив, и все его девушки были красивы, образованы, порядочны и хорошо воспитаны как на подбор. Краснодипломницы, умницы-аспирантки, юные карьеристки, дочки из респектабельных, благополучных и как правило зажиточных семей с хорошим приданым — в общем цвет общества, как говорится. С первого взгляда он сам казался очень правильным и надежным молодым человеком, однако, после того, как он хитро отделался от нескольких весьма положительных во всех отношениях девушек из великолепных семей, я поняла, что не совсем он тот, за кого себя выдает. Что его по-настоящему интересовало, так это учеба и бизнес, а вот девушки... девушки всегда шли потом и занимали далеко не главное место в его сердце. Иной раз мне даже казалось, что он упивался своей властью над ними и в душе посмеивался над их слабостями и их глубокими чувствами к нему. В общем, чрезмерное дамское внимание явно подпортило его нравственные качества.

      Ко мне он, конечно, относился по-особенному, нежно и трепетно, иронично-критически и покровительственно-заботливо, в общем-то так, как и должен любящий брат относиться к младшей сестре. С одной стороны, это льстило, с другой, доводило до отчаяния, потому что его братской любви мне было совершенно не достаточно, и с каждым годом это неутоленное желание только росло. С ужасом я ловила себя на мысли, что краснею и в то же время не могу отвести глаз, когда вижу его натренированный голый торс в капельках воды после душа и затянутые в полотенце узкие бедра. Делая вид, что читаю книгу, смотрю телевизор или просто думаю о своем, якобы глядя в пустоту, я тайком любовалась каждым движением его красивых мускулистых плеч, блеском загара и черных непокорных локонов, ироничными усмешками его соблазнительных губ и циничным прищуром его холодных глаз, как любуются подростки своими недоступными звездными кумирами – любимыми певцами и актерами, такими идеальными и такими недостижимыми.

      Когда все это началось, я уже и не помню, потому что не всегда вела дневник. Все же многие девочки восхищаются своими братьями в детстве, особенно, когда их ставят в пример родители как образец мужского характера. Родители обожали Митю, так что не удивительно, что обожание передалось и мне. Вот только когда я вдруг перешла ту грань, которая пролегает между простым восхищением сестры и страстным обожанием девушки, мне точно не известно.

      Помню, что еще когда мне было лет тринадцать, я засматривалась на него, как на картинку из модного журнала, эталон стиля, мужественности, красоты и силы. Как-то, мучаясь долгой бессонной ночью от круживших голову фантазий, я вдруг придумала одну совершенно сумасшедшую вещь, которая могла бы запросто навсегда испортить мне жизнь, если бы Митя не был мне по-настоящему хорошим преданным другом.

      В то время в школе я очень нравилась одному парню, Артему, к которому оставалась совершенно равнодушной, хотя по нему сохли девчонки всех седьмых классов. Этот Артем был душой компании и прекрасно умел пользоваться своей популярностью у девчонок. Неиссякаемый фонтан его обаяния даже учительниц не оставлял равнодушными, что чрезвычайно положительно отражалось на его успеваемости. К тому же мальчик был из весьма обеспеченной семьи, при понтах, деньгах и всяких таких делах, умел блеснуть и шикануть, а это во все времена и в любом возрасте ценилось... Так вот мы часто бывали в одной компании, гуляли после школы, ходили куда-нибудь вместе на выходных или на крайний случай он устраивал посиделки у себя дома, что для многих было равноценно походу в Эрмитаж и в дорогой ресторан в одном флаконе. Именно у себя дома он уже который раз безрезультатно пытался уломать меня на поцелуй. Не знаю, на что он там рассчитывал, но шансов со мной у него не было никаких. В связи с этими бесконечными, порядком поднадоевшими мне детскими домогательствами, мне в голову вдруг пришел совершенно безумный план, который я после нескольких бессонных ночей все же решилась воплотить.

      Ну, во-первых, я не забыла привести себя в полное соответствие с образом прелестной нимфетки, нацепив коротенькие тугие кожаные шортики с чрезвычайно заниженной талией, черные колготки крупной сеткой и облегающий черный топ, в котором я казалась почти что голой. Все это оставляло наблюдателю возможность полюбоваться всеми прелестями юной тонкой женственной фигуры – тоненькой талией, плоским животиком и мягкими округлыми бедрами. Аккуратно подведенные черным глаза дополняли картину. Во-вторых, я выпила для храбрости глоток коньяка из папиного раритетного арсенала, который, наверное, относят к разряду тех, что считают выгодным вложением капитала. Вообще-то я была из правильных домашних девочек, совершенно не привычных к алкоголю, так что глоток коньяка возымел свое действие немедленно, и я почувствовала себя несколько более разгоряченной и решительной, чем обычно. По крайней мере, я не раз слышала, что это помогает.

      В таком виде и состоянии я постучала в комнату брата и робко зашла, замерев за его спиной. Он сидел за своим ноутом и резался в какую-то онлайновую игрушку. На нем был короткий банный халат, и с мокрых волос на шею стекала вода. Вообще-то это было слишком для того, что я задумала, но отступать было некуда. Во всяком случае, так мне искренне казалось под легким приятным воздействием папиного коллекционного напитка. Я обошла его справа и уселась на подлокотник дивана в зоне его видимости. Он мельком бросил на меня взгляд, но тут же снова уставился в монитор, так что я даже не поняла, произвел ли на него мой вид хоть какое-то впечатление.

      — Что? — спросил он, не глядя в мою сторону.

      — Я хотела поговорить вообще-то.... — робко начала я, нервно кусая губы.

      — Ну давай, — он активно стучал по клавишам.

      — Ты не мог бы поставить на паузу? — сорвалось у меня, и я тут же об этом пожалела, ведь гораздо проще было бы говорить, если бы он на меня не смотрел, но теперь уже было поздно. Митя слегка раздраженно стукнул по клавише и повернулся, на этот раз оглядывая меня с нескрываемым любопытством. Я покраснела до ушей, нервно подскочила с места и зашагала по комнате.

      — Ну и? — в его голосе слышалось нетерпение.

      — Дело в том... дело в том, что мне нужен твой совет.

      — Ого! Какое доверие! — хмыкнул он, впрочем, не очень впечатленный, медленно встал, и, скрестив на груди руки, присел на край стола, внимательно наблюдая за мной. Его настрой несколько охладил мой пыл. Собственно, чего я ожидала?

      — В общем, мне нравится в классе один парень.... — я замялась, отвернувшись к окну. — Я ему тоже нравлюсь, и, кажется, он собирается меня поцеловать...

      Я повернулась к Мите, украдкой стараясь уловить его реакцию. Он приподнял брови и, кажется, едва сдерживал усмешку.

      — Какие нешуточные страсти нынче у деток в седьмом классе! — снова иронично заметил он.

      Я сконфуженно замолчала.

      — Ну и в чем мое участие? Вроде, у тебя все хорошо.

      — Не совсем... Дело в том, что.... — я собралась с духом, — дело в том, что я не умею целоваться...

      Последовала напряженная пауза, которая, собственно, показалась напряженной только мне, потому что Митя стоял в каком-то скучающем раздумье, слегка вытянув губы.

      — И чем же тут я могу помочь? — совершенно спокойно, явно без всякой задней мысли спросил он.

      До сих пор поражаюсь, как мне тогда хватило смелости и, главное, глупости, произнести все-таки то, что было запланировано заранее.

      — Я думала, что ты.... — у меня пересохло во рту, — что ты мог бы научить меня.

      Он не отвечал очень долго, наверное, вечность, хотя скорее всего вечностью мне показалась всего пара секунд. Я не решалась даже посмотреть на него, но каково же было мое состояние, когда я поняла, что он медленно приближается ко мне. Сердце готово было выпрыгнуть у меня из груди, и я бы не удивилась, если бы на моем лице проступили ожоги от стыда, который беспощадно жег меня изнутри. Я стояла, потупив взгляд, крепко прижавшись спиной к подоконнику и уцепившись за его край руками, чтобы не упасть от предательской слабости в ногах. Митя подошел, немного постоял напротив, потом нежно тронул распущенные длинные волосы, погладил по щеке и приподнял мое лицо за подбородок. Я решилась поднять глаза, но встретившись с пронзительным взглядом его серых глаз, тут же глупо захлопала ресницами.

      — Ты искренне считаешь, что мальчикам в седьмом классе нравятся опытные девочки? — серьезно поинтересовался он, ставя меня в тупик своим слишком уж очевидным вопросом. Почему я заранее не продумала, что на такое нужно отвечать?!

      — Ну, все мои подружки уже целовались сто раз, а я нет... И я боюсь, что он догадается... Вдруг ему не понравится и он наболтает про меня всем... Ну, что я ничего не умею...

      Я упорно смотрела вниз, а он все держал мое пылающее лицо за подбородок, словно раздумывал, хочет ли целовать мои губы или нет. По крайней мере, все мои мысли были только об этом. И это было просто невыносимо.

      — Иди-ка сюда, — он вдруг отпустил мое лицо и тихонько потянул меня за руку к шкафу с зеркальными дверцами. Мы оба остановились прямо напротив них. Он стоял позади. — Посмотри хорошенько.

      Я непонимающе подняла глаза на его отражение.

      — Да не на меня, на себя, дурочка, — улыбнулся он, положив одну руку мне на плечо, а другой снова нежно поправляя мои волосы. Я неуверенно перевела взгляд на себя. — Думаешь, какому-то тринадцатилетнему козлу не понравится целоваться с такой как ты?

      — Я не знаю, — в отчаянии прошептала я, глядя на свои пылающие пухлые губки, ясные ярко-зеленые глаза под лихим изгибом густых длинных ресниц, изящную шейку, на которой в ямочке посередине нервно вздрагивал пульс, на часто вздымающуюся грудь, уже принимавшую весьма округлые, но при этом упруго крепкие формы. Краем глаза я заметила насмешливые и пронзительные глаза Мити и судорожно опустила ресницы.

      Он отпустил меня, безмятежно потянулся, подошел к своему столу с ноутом и вальяжно развалился в кресле, уже не глядя на меня.

      — Слушай, Марин. Ты не притворяйся наивной святошей, потому что ты прекрасно знаешь себе цену. Твой приятель будет в восторге от твоих поцелуев, так что на твоем месте я бы скорее парился о том, как не позволить ему слишком многого, — его пальцы снова застучали по клавиатуре, хотя он уже не играл, а, кажется, занялся чем-то по учебе.

      — Но как же... как же я буду его целовать... — ухватилась я за соломинку, в душе понося себя самыми страшными словами за такую откровенную тупость.

      — Пусть лучше он парится, как произвести впечатление на тебя своими поцелуями. Слушай! — он резко обернулся, и я заметила, что халат у него распахнулся, обнажая мощную натренированную и загорелую грудь. — Ты просто пришла не по адресу. Я твой брат, а не сутенер, и не все братья, кстати, так терпимы в отношении целомудрия своих сестер.

      Я хотела было еще что-то возразить, но он не дал сказать.

      — Давай иди уже. Мне надо тут кое-что подготовить. И, если у вас все будет хорошо с тем парнем, уволь меня от подробностей, ладно? И не одевайся так при посторонних. Это вульгарно.

      Черт возьми! Я была сломлена! Да что там говорить – просто раздавлена! На что я надеялась тогда, глупая наивная девчонка с глупыми, наивными и детскими, до идиотизма детскими, фантазиями! Сейчас мне кажется, что это случилось нереально давно, будто в другой жизни, хотя я до сих пор помню каждый удар своего сердца, каждый вздох, каждое его слово, интонацию и, конечно, каждое его прикосновение. Это был мой полный провал, после которого я стала скрывать свои аномальные пристрастия еще тщательнее, только усложнив себе жизнь.

      Прошло несколько лет, и мне уже исполнилось шестнадцать, когда я снова решилась на опасный шаг, хотя вышло все совершенно случайно. В тот раз мне показалось, что я навсегда перешла черту и назад дороги уже не будет. Мы с Митей ночевали дома одни, потому что родители на пару дней уехали в гости к друзьям. И вот бессонной ночью, в которую я прослушала столько любимых песен, что уши ломило от наушников, я отправилась в кабинет отца за какой-нибудь книжкой, чтобы скоротать с ней остаток ночи. В кабинете на диване я вдруг обнаружила брата. Он невинно спал, свесив вниз одну руку и закинув другую под голову. На нем из одежды были только джинсы, расстегнутые на поясе, видимо, чтобы не давила застежка, на шее – толстая золотая цепочка, которая красиво мерцала в приглушенном свете торшера на фоне его золотистой загорелой кожи.

      Не знаю, как долго я простояла там, любуясь красотой его лица и полуобнаженной фигуры, но в итоге, завороженная его магической притягательностью, я подошла и тронула непослушный черный локон на его лбу. Локон никак не хотел слушаться и откидываться со лба. Оставив это бесполезное занятие, мои дрожащие от волнения пальцы скользнули по его щеке вниз и коснулись его горячих чувственных губ, которые так часто и так чертовски бесстрастно меня целовали каждый день. Он не просыпался, продолжая ровно дышать. Его грудь мерно вздымалась, веки и ресницы были спокойны, все тело расслаблено. Я опустилась рядом на колени и приблизила свое лицо к его, почти осязая его губы своими губами. Моя рука сползла вниз по волевому подбородку, шее, мощному плечу. Я обвела пальчиком изящную цветную татуировку в форме дракона на его рельефно накачанном предплечье, потом коснулась мускулистой груди, наклонилась и, на секунду затаив дыхание, прислушиваясь к его мерному сну, лизнула его темно-коричневый немного шершавый сосок. Его грудная мышца рефлекторно сократилась, но он продолжал невинно спать.

      Боже, что я творю! Играю с огнем! Я прекрасно понимала сейчас, что я сумасшедшая шестнадцатилетняя озабоченная дурочка, которая непристойно ласкает в темноте своего спящего старшего брата, рискуя в любой момент быть пойманной с поличным! Но я ничего не могла с собой поделать... Его кожа была такой гладкой и нежной, такой холеной и соблазнительной! Я хотела прижаться к нему всем телом, прильнуть к его страстным губам, которые так жадно целовали десятки губ чужих девушек!

      Я сотни раз видела, как он нахально, уверенно, без тени сомнения влюблял их в себя одним лишь взглядом, одним прикосновением или дерзкой улыбочкой... Они смотрели на него взволнованно и восторженно, нервно глотали, краснели, хлопали ресничками и по сто раз поправляли волосы... А он, конечно, умело всем этим пользовался, сводя их с ума поцелуями, дразнящими ласками и бессовестными объятьями на грани... у нас дома, на вечеринках, в клубах, у подъездов их домов, в ресторанах, да где угодно! Везде, где желал! Безусловно, он знал меру, и самые страстные сцены разыгрывались не на моих глазах. Даже мой слух бережно оберегался, и ни разу, включая те дни, когда родителей не было дома, я не слышала, чтобы из его комнаты доносились непристойные обличающие стоны или скрипы. В худшем случае это были звонкие хихиканья девчонок, хотя и они доводили меня до отчаяния и бешенства. В общем, в этом смысле он был хорошо воспитан и сдержан, да и девушек подбирал соответствующего контингента. В конце концов, у него была своя квартира в центре, где он мог творить, что хотел, а родительский дом он уважал.

      Совсем недавно он доделал новую татуировку на животе. Это тоже был дракон, такой же как на руке, но изогнувшийся в другой позе. Его морда начиналась пониже пупка сантиметров на десять и ближе к левому бедру, а извивающееся тело и хвост уходили вниз, к паху, скрываясь за поясом брюк и белья. Я нежно погладила этого дракона и повела по нему пальцами вниз, нервно дрожа всем телом, кусая и беспрестанно облизывая губы от волнения. Как раз в тот момент, когда мои пальцы слегка сдвигали вниз пояс его брюк, рука Мити, которая секунду назад безвольно свисала с дивана, вдруг метнулась и железной хваткой впилась в мое запястье. Я вскрикнула и чуть не подпрыгнула от неожиданности, а Митя медленно приподнялся над подушкой. У него было лицо человека, который реально только что проснулся и толком не может понять, что происходит, но мои ощущения могли быть обманчивы. Все-таки мое положение было слишком компрометирующим. Я стояла перед диваном на коленях, склонившись над его животом и практически снимая с него брюки... К тому же я понятия не имела, когда он проснулся, ведь он мог притворяться спящим...

      Мои щеки и губы пылали, я судорожно хватала воздух ртом, как рыбка, выброшенная на берег. Все-таки что-то было такое непонятное в этот момент в выражении его лица, что дало мне основание думать, будто он смотрит на меня сейчас не как на сестру, но как на красивую девушку, к тому же застигнутую в весьма неловкой ситуации и потому находящуюся в его власти.

      Его сверкающие холодным стальным блеском серые глаза, такие выразительно светлые в контрасте черных бровей, густых ресниц и лоснящихся восхитительным блеском волос, были совершенно непроницаемы. Прошли мучительнейшие несколько секунд, прежде чем он ласково улыбнулся, словно сообразив, кто перед ним, и стараясь отмести в глубины подсознания ощущения из недавнего то ли сомнительного сна, то ли явного бреда наяву. Судя по его доброжелательной улыбке, он больше склонялся к версии, что это был сон и что ему именно из-за сна померещилось что-то странное и противоестественное.

      — Ты что тут делаешь? — спросил он рассеянно, уже отпустив мою руку и откидываясь назад на подушку.

      — Да я.... — залепетала я предательски срывающимся голосом, — я просто хотела посмотреть твою новую татуировку.

      В общем я тогда решила идти ва-банк, понимая, что, если начну отпираться, мое положение будет смотреться гораздо непригляднее.

      — Извини, что разбудила...

      — Господи, Маринка, в другое время что ли нельзя было посмотреть...

      Убедившись в том, что он ничего страшного не подозревает, я обнаглела и со всей уверенностью стала косить под дурочку.

      — Ну, знаешь... у тебя на таком месте эта татуировка... Я как-то не решилась, — хихикнула я невинно.

      — Какая скромница! Который час вообще? — он потянулся, красиво заиграв всеми своими мышцами и сладко зевнул.

      — Кажется, три. Мне не спалось... Вообще-то я за книжкой пришла, а тут смотрю — ты лежишь. Вот я и решила посмотреть.

      Он усмехнулся, блеснув белоснежными зубами, небрежно приспустил брюки и показал дракона, хвост которого уходил еще ниже в недоступную моему взору зону паха.

      — Довольна? Надеюсь, хвост демонстрировать не обязательно? — снова насмешливо скривил губы брат.

      — О, нет! Избавь от такого счастья! — нервно хихикнула я, с деланным безразличием разглядывая роскошную картинку на упругом смуглом животе. — Классный! Я тоже хочу татуировку!

      — Я тебя умоляю... — Митя одарил меня тяжелым, не обещающим ничего хорошего взглядом. — Только попробуй...

      — Почему это тебе можно, а мне нет?

      — Потому.

      — Сделаю там, где ты никогда не увидишь! — игриво заявила я и состроила мину.

      В ту ночь все закончилось для меня хорошо. Тем не менее, уже после того, как мы попили вдвоем чай на кухне, а я подобрала себе книгу по рекомендации Мити, я вернулась к себе в комнату в очень расстроенных чувствах, с полным ощущением какого-то необратимого провала. Что-то такое было в выражении его глаз, чего я никогда не видела раньше. Он смотрел на меня как-то по-особенному. Я долго с волнением рассматривала себя в зеркале, ища то ли аргументы «за», то ли «против», но все равно мысли все снова и снова возвращались в одно и то же русло: нет никаких «за» и «против», я его сестра, и у моих грез нет будущего, как бы красива я ни была. И все-таки, ради справедливости замечу, что во мне было, чем полюбоваться. Во всяком случае, рейтинги моих фоток в интернете могли служить этому вещественным доказательством, как и внимание со стороны весьма привлекательных молодых людей. Белокожая, зеленоглазая, черноволосая, с локонами до пояса, с мягкими женственными очертаниями фигуры, длинными стройными ногами, соблазнительно-наливным третьим размером груди и вполне себе модельным ростом, я могла составить конкуренцию современным светским нимфам и юным звездочкам. Нахмурившись, я с пристрастием проинспектировала со всех сторон свой слишком уж беспечный и провокационный видок в отражении. Может, не стоило мне, как порядочной сестре, щеголять перед ним в такой короткой шелковой сорочке с полупрозрачным кружевным лифом? Кажется, он рассматривал меня более пристально, чем обычно, сонно подперев рукой подбородок и делая вид, что со скуки изучает коллекцию маминого фарфора в серванте, пока я заваривала чай. Господи, проблема в том, что я слишком много думаю о нем как о мужчине, поэтому уже не в состоянии адекватно оценивать обстановку! Кажется, все это давно стало опасным...

      Впрочем, на следующее утро моя подозрительность полностью улетучилась. Утром вернулись родители, мы вместе позавтракали в час дня, так как оба заспались, а потом он ушел и не заходил к нам несколько дней. Видимо, торчал у себя на квартире или у девушки. В общем, все пошло как прежде... На некоторое время...

      Однако, все эти воспоминания были ценны разве что для моего больного рассудка... особенно сейчас, когда Митя должен был уехать в Петербург. По сути вот он — мой шанс вырваться из грез и попытаться жить нормальной жизнью успешной и беззаботной первокурсницы, уже вступившей во взрослую жизнь со своим восемнадцатым днем рождения. И все же я тогда находилась в полном смятении и отчаянии, хотя давно готовила себя к этому событию. Митя с утра пришел к нам, но все утро был занят телефонными разговорами – то с девушкой своей объяснялся, которая его, конечно же, не хотела отпускать, то по работе о чем-то ругался с подчиненными. Претензии девушки, конечно, были обоснованными. Они были вместе уже года полтора, все было хорошо, и она вполне имела право претендовать на развитие и узаконивание отношений. Все официальные церемонии типа знакомства и одобрения родителей с обеих сторон, а также формальной помолвки были пройдены, но Митя как всегда дал неожиданный задний ход.

      Насколько я поняла из их разборок и из ее сбивчивых объяснений, он совсем недавно поставил ее перед фактом своего отъезда и фактически полностью разрывал отношения, давая только какие-то смутные сомнительные надежды. Катя, конечно, была в полном отчаянии и гневе, и если бы я сама не сходила с ума по своему брату, я, безусловно, заняла бы ее сторону и назвала бы его полной скотиной, но проблема была в том, что меня постоянно мучила ревность. И эта ревность только усиливалась, когда он начинал подтрунивать надо мной на тему моих поклонников, которых, как я уже говорила, было немало. Понятное дело, что меня никто, кроме брата, не интересовал, но вот он, похоже, был готов сплавить меня первому встречному, и это доводило меня до бешенства и исступленного чувства безнадежности. Самое интересное, что Митю расставание с Катей, казалось, совершенно не трогало. Словно она была какой-нибудь сломавшейся и теперь ненужной ему вещью! Ее сцены его только раздражали, и, хотя он был очень терпелив с ней и ни разу ей не нагрубил в ответ на ее многочисленные, вполне заслуженные выпады в его адрес, все же в итоге стал цинично сбрасывать ее звонки, а потом отключил звук у телефона, бросил его в ящик стола и ушел болтать с мамой на кухню.

      Я сидела у себя в комнате, стараясь изо всех сил учить английский и не заплакать, когда он постучал в дверь и зашел ко мне. Я обернулась и в напряжении наблюдала, как он по-хозяйски расхаживает по комнате, перебирая разные безделушки на трюмо. Внутри росло мучительное чувство обиды и боли — за то, что он такой бесчувственный мерзавец, за то, что он мой брат, за то, что он уезжает, оставляя меня наедине с моим безумием.

      — Ну и что ты здесь делаешь? — не слишком приветливо выпалила я наконец.

      — Похоже, и ты мне не рада... — не слишком удивился он.

      — Была бы очень рада, если бы ты снова не вел себя как эгоистичный подлец. Это уже даже не смешно, Дим... — наконец выпалила я, все же не в силах сдержать свою обиду на него за Катю, за себя и заодно за весь женский род. — Катя, между прочим, и мне звонила... Пыталась выяснить, что с тобой случилось. Не может поверить, что ты бросаешь ее без причин.

      — Ох, и ты туда же... Сговорились что ли все? — невесело скривился он. — Может, сменим тему?

      — А что ты рассчитывал услышать, придя ко мне? Мне тоже неприятно за тебя отдуваться... Я даже не знала, что ей сказать...

      Этот бессовестный засранец лишь пожал плечами и предпочел промолчать. Как же он иногда бесил! По всему его виду нетрудно было вычислить, что ему плевать. Он прошелся вдоль книжного шкафа, перебирая пальцами корешки книг, дошел до окна, выглянул наружу, а потом вдруг уселся на диван, подперев рукой щеку и выжидающе глядя на меня.

      — Иди сюда, — как-то заговорщически позвал он. — Надо поговорить.

      — Вообще-то я это и делаю... — проворчала я, но все же нехотя встала и села на диван рядом с ним, даже не представляя, что я могу сейчас от него услышать. Он долгое время молчал, и это уже начало меня напрягать, но тут он вдруг спросил:

      — Слушай, а почему у тебя нет парня?

      — Боже мой! Ты долго думал, что спросить?

      — Нет, правда... Ты.... — он немного замялся, — ты очень красивая, эффектная, хорошо обеспеченная девушка, многим нравишься. Почему ты одна?

      — Может быть, потому, что еще не встретила свою любовь? — немного взволнованно, но все же дерзко произнесла я, испытывая неловкость из-за обсуждения подобной темы, да еще наедине, но потом вдруг спохватилась и снова перешла в наступление. — Или, может, старший брат формирует у меня негативный образ мужчины? Почему ты так поступаешь с приличными девушками? Неужели для развлечения нельзя находить кого-нибудь попроще и не кормить их пустыми обещаниями?

      — Марин, — вдруг посерьезнел он, развернувшись ко мне всем корпусом и глядя прямо мне в лицо. — Ты будешь по мне скучать?

      Я уже готова была возмутиться из-за того, что он совершенно меня не слушает и меняет тему, но в этот миг случайно поймала его взгляд. Я могла поклясться, что в его глазах пронесся, сверкая огненным хвостом, демон, поэтому вопрос на какое-то время загнал меня в ступор. Во-первых, я уже скучала по нему и вполне имела право на эти чувства как сестра. Во-вторых, этот вопрос звучал странно и неестественно из его уст, если только это не была какая-то глупая шутка. Меня привела в замешательство серьезность его тона в сочетании со спрятавшейся в уголке губ недоброй насмешкой и горящим взглядом.

      — Конечно, — растерянно пробормотала я, чувствуя неладное.

      — Иди ко мне, — спокойствие его голоса усыпляло бдительность. Он протянул руку, чтобы обнять меня, и я в крайней степени смущения придвинулась к нему и неловко обхватила его за шею. Его руки сомкнулись у меня на талии. — Я буду по тебе скучать, сестренка.

      — Я по тебе тоже.... — с усилием вымолвила я, не решившись фальшиво приставить в конце слово «братишка».

      Наконец мне показалось, что объятие затянулось, и я попыталась высвободиться, но Митя не пускал. Я почувствовала, как лицо и уши горячо запылали, причем не столько от ощущения близости с ним, к которой я была в общем-то привычна, сколько от ощущения, что что-то идет не так.

      — Ты чего?

      — Ничего, — его голос был совершенно спокойным, даже наигранно равнодушным, лицо тоже. Он просто сжимал меня за талию, крепко притянув к себе, хотя я давно уже упиралась ладонями в его грудь, чтобы высвободиться. Пока я мучительно краснела прямо у него на глазах, безрезультатно стараясь подавить судорожное частое дыхание, комок в горле и гулкие удары сердца, смущенно отводя взгляд и вообще всячески уворачиваясь от его глаз, он, тем временем, изучал меня, как пойманную в ловушку мышку, беспристрастно и холодно.

      — Знаешь, — произнес он вдруг стальным голосом, в котором слышалась та примесь упрека и гнева, которую я всегда боялась в нем распознать. — Вообще-то я от тебя такого не ожидал...

      Мое сердце упало. Меня охватила совершеннейшая паника. Все тело предательски похолодело и в миг ослабло.

      — Ч-чего именно? — я старалась быть как можно непринужденнее, но поперек горла стоял ком, от которого я задыхалась и вынуждена была сглотнуть и судорожно схватить воздух ртом.

      — Я читал твой дневник, — произнес он наконец мой приговор.

      Боже, сотни раз я с ужасом представляла себе подобную сцену, но я и понятия не имела, что это будет настолько ужасно, как сейчас. В голове вдруг мигом пронеслись все эти позорные порно-фантазии о нем, старательно записанные моей рукой, а еще мелькнула мысль: «Это он из-за меня уезжает!». Дрожа всем телом и почти теряя сознание от охватившей меня паники, я с мольбой решилась заглянуть в его глаза.

      — Ты... ты не мог! Ты не мог!!!

      — Но я читал. От и до... — выговорил он четко и безэмоционально, глядя прямо мне в глаза и крепко сжимая меня в объятьях, так чтобы ни единая моя реакция не ускользнула от его внимания. Я почти не могла дышать. Во рту пересохло. Сопротивляться я уже не могла.

      — Ты.. ты все не так понял! Это вообще не дневник! Я писала рассказ!

      — Ты за идиота меня держишь? — он нахмурился.

      — Митя, вовсе нет! Вовсе нет! Я правду говорю! — в моем голосе отвратительно дребезжала фальшь с примесью страха.

      Какое-то время он молча и напряженно сканировал меня взглядом, будто пытаясь определить, дать мне шанс или уничтожить, затем усмехнулся, а потом вдруг рассмеялся мне в лицо, почти беззвучно, но презрительно и холодно.

      — А ты, оказывается, очень хорошо умеешь врать, малышка. Совсем как взрослая, опытная интриганка. Стоишь до последнего! Только тебе отступать уже некуда. Теперь до меня дошло, что это было той ночью в кабинете. А я-то, дурак, думал, что нафантазировал черт те что! Винил себя в грязных мыслях... Оказывается, это ты у нас не такая уж святая невинность...

      Его руки сжались сильнее, уже причиняя боль. Он так наверняка наставит мне синяков, но на это уже было плевать. Я задохнулась. Щеки и уши горели так, будто его сверкающие от гнева глаза метали в меня не искры, а раскаленные угли из пылающего костра, и это было просто невыносимо!

      — Ты не имел права читать! — закричала вдруг я, уже не в силах себя контролировать. Гнев вдруг вытеснил стыд и панический ужас.

      — Почему же это не имел?! — он тряхнул меня, и я заметила, как на его виске надулся и участился пульс. — Если бы ты на меня не пялилась восторженными глазками как на леденец на палочке, если бы ты не лапала меня тогда в кабинете, если бы не ревновала меня ко всем моим девушкам, всегда вовремя устраивая истерики, на фиг бы мне не был нужен твой дневник! Но ты вызывала слишком много вопросов! И вот в один прекрасный день я просто сопоставил все факты и все понял.

      — Митя, да ты все не так понял! — воскликнула я, вдруг с новой силой хватаясь за соломинку. — Я.. дело в том, что я... просто влюблена в одного парня... Это я про него писала! Я просто представляла, как бы все было, если бы он был на твоем месте... глупая женская фантазия и больше ничего! Это не о тебе, клянусь! — фальшь продолжала позорно звенеть в моих словах так очевидно и пошло, что даже меня саму заставила поморщиться.

      — Не обо мне?!— язвительно и зло зашипел он, приподняв брови. — Да ты совсем завралась с этими своими историями любви! Ты хоть одного реального парня когда-нибудь приводила в дом? И вообще какого черта ты тогда делала со мной в кабинете? Если хочешь знать, я не спал с того самого момента, как ты зашла! И я помню все, до последней детали! До сих пор помню, как будто бы это было вчера! И каждый день! Слышишь?! Каждый день за тобой слежу и потихоньку схожу с ума, потому что прекрасно вижу, что ты творишь!

      Я похолодела, даже почувствовала, как волосы шевелятся у меня на голове от очевидности ожившего кошмара. Вдруг он оттолкнул меня на спинку дивана и навис надо мной, сильный и грозный, словно ангел смерти с печатью безжалостности на лице. Тяжело дыша и стиснув зубы, он медленно обвел меня тяжелым изучающим взглядом, который невозможно было разгадать. Я буквально физически ощущала, как он обжег мои губы, шею, плечи, грудь, снова вернулся к губам. В нем не было и тени смущения. Только какой-то остервенелый голод и тихая злость.

      — Господи... — едва слышно прошипел он мне в лицо, ловя мой взгляд и будто пытаясь меня гипнотизировать, как голодный удав загнанного в угол кролика. Его зрачки расширились, язык смочил пересохшие губы, на горле шевельнулся кадык. — Если бы я сам не был настолько испорченным, я бы тебя сейчас придушил, чертова дурочка. Ты хоть это понимаешь?! — его рука вдруг метнулась к моей шее, больно сжимая, перекрывая дыхание, заставляя издать жалобный тонкий мышиный писк. В следующий момент я дернулась, чтобы вырваться, и вцепилась в его застывшую каменным изваянием руку, но его горячее дыхание приблизилось, обдало мое лицо влажным жаром, и его губы накрыли мой рот.

      Шок... единственное, что я чувствовала в первые секунды, был только шок, который лишил меня способности соображать и чувствовать что-либо... Потом по телу разлилось ошеломляющее тепло, губы налились под интенсивными бесстыдными ласками, подчинились, невольно ответили. Кажется, из-за его зажима мне не хватало дыхания, но его рука неожиданно ослабла и скользнула вниз, слегка сжимая грудь. Я слабо застонала и выгнулась, не в состоянии контролировать испытываемое блаженство. Боже, не об этом ли я мечтала все эти долгие годы?! Могло ли это вообще быть правдой?!

      Это было настолько невыносимо сладостно, что я просто не могла противостоять искушению. К тому же это ведь был мой первый настоящий поцелуй, не какой-нибудь там экспериментальный поцелуй вскользь в клубе или после сомнительного свидания у подъезда, а настоящий страстный мужской поцелуй! Его губы были горячими, влажными и нагло настойчивыми. Его язык тут же проник в мой рот небольшими толчками, и по началу я чувствовала себя совершенно беспомощной и обескураженной, не понимая, что я должна делать и как себя вести, но Митя не давал мне времени подумать или сосредоточиться.

      Его рука лениво переместилась на другую грудь, поглаживая сквозь ткань затвердевший сосок и снова сжимая, вызывая дрожь во всем теле и глухой вскрик, который тут же поглотили его губы. Я сидела, вжавшись в спинку дивана и бессильно расставив в стороны руки, боясь шевельнуться и спугнуть это сказочное сновидение, от которого голова шла кругом, а тело парило в невесомости, как на беспокойной поверхности бушующего океана, обдающего кожу то брызгами, то воздушной пеной, то стремительно накрывающими с головой волнами. Тем временем, уверенная и наглая мужская рука двинулась ниже — по животу, по бедру, по ноге, поиграла короткой юбочкой домашнего трикотажного платьица, бесцеремонно сдвинула ее вверх и проникла между ног. На миг разум проснулся, и вспышка страха ослепила уснувшее было от его ласк сознание. Я сомкнула ноги, встрепенулась, попыталась остановить слишком уж откровенные прикосновения, но тщетно. Мою шею снова зажали мертвой хваткой, явно давая понять, что сопротивление чревато, а другая рука грубо сжала бедро с внутренней стороны и сдвинула трусики, добираясь до вожделенной цели.

      — Еще раз дернешься, я за себя не отвечаю, — полное яростной страсти рычание заставило присмиреть. Опьяневшие, голодные, полуприкрытые глаза брата превратились в озера с расплавленным серебристым металлом, готовым выплеснуться на мое горящее от возбуждения и стыда лицо. Я слегка расслабила дрожащие от волнения ноги, позволяя его пальцам нежно тронуть мои нижние губки, а потом проникнуть немного глубже и мучительно нежно погладить сочные складочки, вовсю пропитавшиеся скользкой влагой. Осознание собственной порочности под неусыпным контролем его взгляда выбило из колеи, спутало остатки всех здравых мыслей, унизительно усилило возбуждение. Выражение лица брата изменилось — на нем отобразилась неопределенная смесь эмоций: волнение, горькая усмешка, какое-то странное злорадство.

      Он прикрыл глаза, закусил губу, облизался и снова прошиб меня уничтожающе плотоядным взглядом. Я чувствовала его участившееся дыхание у себя на лице, видела, как вздымается его грудь и, казалось, слышала, как неистовствует в груди его сердце.

      — Значит, ты не обо мне писала, что ты вся течешь, стоит мне к тебе прикоснуться?— наконец вынес он свой обвинительный приговор таким презрительно-насмешливым тоном, что вся моя глупая радость от неожиданно посланного судьбой и такого желанного поцелуя тут же улетучилась. Снова осталось лишь отчаяние, чувство неминуемого краха и позора.

      Я только беспомощно раскрыла рот, снова пытаясь оправдаться, но тут же застонала, чуть не плача, и невольно изогнулась, откликнувшись на очередное движение его пальцев у себя в трусиках. Только эта последняя ласка была слишком кратковременной, чтобы утолить мои желания. Он убрал руку, откинулся на спинку дивана, уронив назад голову.

      — Ты понимаешь, что ты наделала? — наконец слабо выдохнул Митя, словно наш недавний порыв страсти лишил его всех сил. — Ты так себе это представляла?! Что я буду вести себя с тобой, как с любой другой девушкой и в этом не будет ничего страшного?! — его лицо резко обратилось ко мне, испепеляя, уничтожая взглядом, а в его голосе звучал упрек, горечь, разочарование, боль.

      — П-прости! — пробормотала я, ощущая, как глаза обожгли подступившие слезы, а подбородок дрогнул. — П-прости! Я не хотела... Я не думала... Я просто голову потеряла... Я не могу это контролировать! Я пыталась, но не могу! Мить... — я приподнялась, тронула его за плечо, тут же почувствовав, как нас обоих прошибает ток, будто удар кнутом, будто штормовой вал, который накрыл с головой, разом проник в горло, в легкие, в желудок, не давая дышать. Брат вздрогнул и так взглянул на мою руку, что я отдернула ее, словно ошпаренную. А в следующую секунду он вдруг ринулся на меня, впившись пальцами в мои плечи и встряхнув меня, как какую-то тряпичную куклу.

      — Чертова дурочка! — новая встряска заставила меня подпрыгнуть. — Маленькая извращенка! — еще рывок, от которого в позвоночнике, кажется, что-то хрустнуло. — Ты не имела права писать все это! — горячо и зло рычал он на меня сквозь зубы. — Не имела права даже думать об этом! Не имела права вмешиваться в мою личную жизнь!

      На этот раз он по-настоящему вышел из себя и кричал, как ненормальный.

      — Тише... пожалуйста, успокойся... Митя... пожалуйста, мне больно... — жалобно пищала я нечто невразумительное, вся дрожа от страха перед его гневом и все также позорно сходя по нему с ума. Даже сейчас, в ярости, он был умопомрачительно прекрасен, как может быть прекрасен взбесившийся зверь, красивый, дикий и необузданный. — Не надо... пожалуйста, не надо... — умоляюще шептала я в отчаянии и попыталась прильнуть к нему и обнять, чтобы вымолить у него прощение, утихомирить его приступ безумия. Постепенно его захват ослаб, железная хватка превратилась в объятья, дыхание успокоилось.

      На какие-то растянувшиеся, как на абсурдных полотнах Дали, секунды наши объятья можно было счесть вполне невинными, пока я не осознала вдруг, что мне в живот упирается до предела затвердевший мужской член. Его нервная пульсация сводила с ума, лишая всякой силы воли, отшибая к черту по крупицам собранные частички здравомыслия. Если бы мама увидела, как я в тот момент, сидя на диване на коленях, покрывала нежными поцелуями грудь, шею и лицо брата, лаская сквозь футболку его тело, как я пыталась вновь разбудить его страстные губы, беспомощно млея от собственной проснувшейся неконтролируемой страсти, она бы умерла от разрыва сердца на месте, а Митя, наверное, тут же придушил бы меня, а потом, не раздумывая, шагнул бы с балкона многоэтажки.

      Сначала он замер в недоумении, охваченный какой-то странной лихорадкой и позволяя мне упиваться вкусом и гладкостью собственной кожи и губ, но потом вдруг перехватил обе мои руки и оторвал их от себя, отталкивая прочь. Я думала, он сейчас меня прогонит, отвесив пощечину, которую я, безусловно, заслужила, но вместо этого он слабо мотнул головой и закрыл глаза, тяжело дыша и стискивая зубы. Боясь его гнева, я бессознательно подалась назад, но поздно... Брат открыл глаза и, схватив за руки, потянул меня к себе, сажая верхом на колени. Его дыхание горячо ласкало мои губы, а глаза гипнотизировали змеиным серебром, пока мужские пальцы медленно обнажили мое плечо, оттянув вниз рукав трикотажного платья. Потом его руки скользнули мне за спину, слегка опустили и без того глубокий вырез и расстегнули мой бюстгальтер. Мастерски! За секунду. Даже я иной раз мучилась с этой дурацкой застежкой дольше! Он сдвинул кружевной лиф, обнажая груди с набухшими розовыми бутонами. Его пальцы легко и нежно потерли один сосок, доводя меня до безумия. Из моих губ вырвался стон, но Митя заглушил его новым ненасытным поцелуем. Его губы горячо и трепетно скользили по моим дрожащим губкам, а его язык то едва ощутимо дразнил меня, то проникал в мой рот с такой бессовестной настойчивостью и едва уловимым томительно захватывающим ритмом, что я невольно жалась к брату, извиваясь всем телом, ища еще большей близости и еще более глубокого проникновения.

      — Ты... бесстыдная... сестренка... — выдохнул он мне в самое ухо, чувствительно, даже немного больно, сжимая пальцами мою грудь и щекоча мне мочку уха языком. Боже, это было восхитительно... Его глубокий то слегка сосущий, то нежно ласкающий поцелуй, его пальцы на моих сосках, его пальцы, нежно поглаживающие мои трусики... В какой-то момент я поняла, что больше не выдержу эти мучительные ласки, что мне нужно больше — еще и еще... Но только куда это нас приведет?.. Я хотела было вырваться, чтобы остановить это безумие, но он не пустил.

      — А ну сидеть! — в его суровом приказе слышалось что-то зловещее, будто он только вошел во вкус греха и уже не желал брать себя в руки. — Куда это ты собралась?

      — Дим... но мы же не можем... — я запнулась.

      — Нет? — брат язвительно ухмыльнулся краем губ. — А я-то думал, ты уже на все готова...

      От такой наглости я вся похолодела.

      — Знаешь что?! Ты достал! Сам не знаешь, чего хочешь! Отпусти! — Я оторвала от себя мужские руки и уперлась в его плечи, пытаясь вырваться из бесцеремонных, цепких объятий. Внутри начала закипать истерика.

      — Тебе-то откуда знать, чего я хочу, соплячка?! — вдруг тоже взорвался он. — Или думаешь, что меня можно вот так дразнить, а потом сбежать?

      — Ничего я не думаю! — у меня даже голос срывался от возмущения. — Ты мог бы попытаться понять! И ты мог бы сам меня не провоцировать!

      — Серьезно?! — он нахально рассмеялся. — Это я тебя провоцирую?! А как ты себе вообще это представляла? Пара поцелуев иногда перед сном, когда не спится? Или будем трахаться, пока родителей нет дома? Ты сумасшедшая! Ты сама читала свой дневник?!

      Я чуть не заплакала. Оглушительная правда его слов тут же спустила с небес на землю, снова до отвращения давая прочувствовать собственную вину и порочность.

      — Дим... Я правда не знаю, что мне делать... прости...

      Я казалась себе ужасно жалкой, и весь его суровый и мрачный вид только усиливал эти ощущения.

      — Ты девственница? — вдруг требовательно спросил он.

      — Какое твое дело?!

      — Я спросил, ты девственница? — его пальцы пребольно сжались на моих предплечьях, а голос стал похожим на рык. Видимо, я совсем не знала своего брата, который всегда был со мной таким милым и нежным. Черт, неужели жизнь нельзя отмотать назад, как старую магнитную ленту, чтобы вернуть ее к тому моменту, когда все было не так ужасно?!

      — Я сказала, иди к черту! — крикнула я ему в лицо и дернула руки, одновременно пытаясь вырваться и ударить его кулаками в грудь.

      В следующий момент он развернул меня с головокружительной скоростью, сам со всей дури толкнул меня ладонями в плечи и уронил на мягкие подушки дивана. Его колено требовательно развело мне ноги, низ живота прижался к моему животу, давая прочувствовать возбуждение, руки придавили запястья к дивану над моей головой.

      — Будешь дергаться — будет больно, — зачем-то предупредил он, и я даже пискнуть не успела, как его пальцы рванули вниз мои трусики и скользнули между ног.

      — Что ты делаешь?! — взвизгнула я и изогнулась, безрезультатно пытаясь выбраться из-под тяжелого мужского тела. — Я не хочу!

      Пальцы двинулись дальше, кажется, пытаясь проникнуть внутрь, поглаживая и лаская. Я снова изогнулась, напряглась, чуть не плача и пытаясь оторвать от себя его руки. Губы брата прильнули к шее, к ушку, к щеке, обезоруживая и отвлекая чувственными прикосновениями. По коже разбежались ручейки томительного озноба.

      — Расслабься. Ты вся дрожишь, — жаркий шепот опалил, заставляя таять.

      — Просто отпусти... И мы все забудем! — выпалила я воинственно, хотя скорее умоляюще.

      Он беззвучно хмыкнул.

      — Ты правда сможешь забыть такое? — даже не знаю, чего больше было в его вопросе — упрека или все-таки бесстыдной провокации и страсти. Тем более что его пальцы продолжали мучительно ласкать, а губы покрывали пылающую кожу короткими поцелуями, нежными, как дуновение ветерка.

      — Я... постараюсь... — пролепетала я, запрещая себе реагировать на чувственную пытку, которую он мне устроил. Вопреки воле из губ все-таки вырвался стон блаженства.

      — Похоже, стараешься ты плохо... И не уверен, что у меня получится... — Он склонился и снова обжег поцелуем мои распахнувшиеся губы. Я попыталась увернуться, но под тяжестью его тела сложно было что-либо предпринять. Сумасшедшая влюбленная дурочка! Разве можно противиться страсти, которая выматывала тебя годами, как неизлечимая болезнь? Я прильнула к его губам с жадностью изголодавшегося молодого хищника, добравшегося наконец до первой, такой желанной добычи. Его пальцы тем временем глубоко проникли туда, где точно не должны были находиться пальцы брата. Странные и не совсем приятные ощущения заставили возмущенно замычать ему в губы и упереться в его грудь.

      — Все-таки ты девственница... — холодно констатировал он, убрал руку из моих трусиков и отодвинулся в сторону, наконец-то выпуская меня на свободу.

      — Придурок! — К лицу прилила краска.    Я тоже подскочила, спешно поправляя одежду и тут же пиная его ногой в бедро.

      — Может, хватит? — раздраженно рявкнул он, отталкивая мою ногу и подскакивая с дивана. — Неужто для меня себя берегла?

      — А что, надо было прыгать в постель к первому встречному лет в двенадцать? — съязвила я, обиженная на его хамский тон.

      — Нет, что ты! Надо было сохранить себя для родного брата! Это ж так романтично и пикантно! — Митя выругался, отошел к окну и запустил пальцы в волосы. Потом ударил ладонью в стекло и замер, уставившись куда-то вдаль. Я закусила губу, приходя в ужас от его ярости. Кажется, я никогда раньше не видела его таким взбешенным. Конечно, он имел право на меня злиться. Но все-таки я была уверена, что гораздо больше он злится на себя... Злится за то, что допустил все это... Ведь по сути то, чем мы сейчас занимались, было непристойным и отвратительным... тем, что никогда не должно было произойти... Все внутри сковал лед отчаянья. Единственное, что немного грело душу, это то, что он сам этого хотел и хотел не меньше, чем я... Уж не знаю, распалил ли его так мой дневник и догадки или все же он и раньше смотрел на меня не только как на сестру. Возможно, он и сам бы уже не мог дать точный ответ на этот вопрос...

      В воцарившейся тишине на лестнице вдруг послышались шаги мамы. Я подпрыгнула на месте, как ошпаренная, метнулась в дальний угол дивана, судорожно поправила платье, вжалась в спинку и поджала под себя ноги. Митя невозмутимо обвел глазами комнату, взял с письменного стола пульт и включил телевизор. Когда зашла мама и окинула нас вопросительным взглядом, он уже пристроился у подоконника, по-деловому скрестив на груди руки.

      — Что тут у вас за шум? — мама удивленно замерла на пару мгновений. Видимо, наши позы все-таки выглядели напряженными.

      — Телик смотрим, — сухо отозвался Митя.

      — Надеюсь, вы не ссоритесь? — мама нахмурилась.

      — Нет, что ты мам! — поспешно вставила я, борясь с паникой.

      — Конечно, нет... с чего бы... просто болтаем... — голос Мити, напротив, прозвучал совершенно естественно и тепло. Я метнула на него короткий взгляд через плечо. Хорош, красавчик. Мне еще определенно можно было поучиться у него так врать...

      — Ну, слава богу... А то мне показалось, что вы кричали...

      Я неопределенно пожала плечами. Брат непонимающе поджал губы и тоже ничего не сказал в ответ.

      — Ладно... — протянула мама, видимо, решив не встревать, даже если что-то все-таки произошло. Она критически осмотрела комнату, остановила взгляд на моем распахнутом шкафу, в котором царил полный бардак, и разочарованно выдохнула. — Марин, ну можно было за два дня убрать вещи? Я же просила...

      — Да уберу я... — закатив глаза, я привычно изобразила полный пофигизм, хотя внутри все взрывалось от перенесенного стресса.

      — Очень на это надеюсь... — мама забрала с комода грязную чайную чашку и скептически подняла бровь, но потом заставила себя улыбнуться. — Через полчаса обедать будем, зайчики. Пообщайтесь пока. Я знаю, что вам обоим грустно из-за расставания, но...

      Заметив, что мы оба замерли, как статуи, она не стала договаривать, а только примирительно выставила вперед ладонь.

      — Хорошо, не буду отвлекать... Мить, ты ж собирался Марише кое-что подарить... — добавила она, будто ухватившись за соломинку.

      — А, да, мам. Спасибо, что напомнила. Попозже подарю. — Митин голос звучал очень мило и дружелюбно, а я заставила себя изобразить безмолвный восторг и радостное предвкушение.

      Мама ушла с улыбкой умиления на лице. Должно быть, со стороны ее детки выглядели прелестно. Оба уже взрослые, умные, многообещающие, такие прелестные и красивые, как образцовая семейка из рекламы зубной пасты или какого-нибудь широкоугольного плазменного телевизора. Дверь тихо закрылась. Я перевела дух и робко спросила:

      — Что еще за подарок?

      Митя молча и не спеша пощелкал по каналам, потом выключил телевизор, встал и пошел к двери. Я несколько остолбенела.

      — Дим... — еще раз окликнула его я, но осеклась, потому что он захлопнул за собой дверь и даже не обернулся. Ну и пусть убирается к черту! Как он вообще посмел так со мной поступить! Как мог так неуважительно отнестись к моим тайнам, даже если они касались чувств к нему?! Черт, как же я его иногда ненавидела! Наглый придурок! Эгоистичный хам! Балбес и бабник! Кажется, теперь я приблизительно представляла, что чувствовали его девушки, когда он давал им пинка. Все его благородное джентльменство - сплошная показуха и больше ничего!

      Гнева хватило не надолго. Через пару минут я закрыла руками лицо, изо всех сил подавляя подступающие слезы. На моих щеках сейчас можно было запросто приготовить яичницу. Кожа и губы до сих пор хранили ощущения от его прикосновений и поцелуев, руки дрожали как у алкоголички со стажем. Да что же это такое... Не могло все это быть правдой! Я, наверное, сошла с ума и мне все это привиделось...

      Немного придя в себя, я притащилась на кухню на зов мамы, по дороге ловя себя на мысли, что крадусь по собственному дому, будто преступница. Если снова встречусь с ним наедине, наверное, ушмыгну в свою норку как трусливая мышка... Но как теперь смотреть ему в глаза при родителях? Как заставить себя произнести хотя бы слово? Как к нему прикасаться и как ничем себя не выдать?

      Я ждала его появления, будто собственной казни. Пульс барабанил в висках и в животе, так что я очень сомневалась, что смогу проглотить хотя бы кусочек, особенно если он явится и усядется на свое место слева от меня, и его рука будет в каких-то жалких двадцати-тридцати сантиметрах от моей. Но лазанья в тарелках уже начала остывать и заветриваться. После третьей неудачной попытки мамы дозваться Митю, ее терпение было на исходе. Она возилась с этим обедом полдня, желая порадовать семью в выходной, но, похоже, сегодня и папа не смог отлучиться с работы и застрял на деловых переговорах.

      Когда брат наконец-то показался в дверном проеме, я похолодела. На нем была расстегнутая кожаная куртка на меху, а в руке — ключи от машины. Вид такой мрачный и суровый, что он сейчас одним взглядом мог испепелить на месте. Видимо, поэтому он не удостоил меня даже поворотом головы.

      — Мам, мне нужно отъехать, — сухо бросил он тем тоном, который даже для мамы означал, что любые возражения и увещевания бесполезны. Она демонстративно тяжело вздохнула и почему-то с упреком посмотрела на меня.

      — Мить, уже все готово... Ну хоть пять минут!

      — Слушай, только не начинай... Я уже и так опаздываю на полчаса. — Через секунду он исчез в холле, скрывшись с моих глаз, а мама, конечно, отправилась его провожать. Я жадно прислушивалась к их разговору в прихожей, но до меня долетали лишь обрывки. Кажется, мама рассмеялась. Разрядить обстановку и умилостивить любимых и близких он всегда умел, если хотел... Интересно, захочет ли он после всего со мной быть таким же милым и веселым, как прежде. Я смахнула непрошеную слезу и часто задышала, чтобы успокоиться и дальше не портить маме настроение.

      — Лазанья нереально вкусная! — изобразила восторг я, когда мама вернулась.

      — Спасибо, зайчик! Хоть ты — настоящий друг. — Мама села за стол и украдкой изучила весь мой подавленный видок. — Вы поссорились, — безапелляционно констатировала она.

      — Нажаловался что ли? — недовольно скривилась я, ковыряясь вилкой в тарелке. Если бы кто знал, чего мне стоил этот непринужденный тон. Внутри бушевала ядерная реакция.

      — Вообще он мне уже лет с пятнадцати не жалуется... — резонно заметила мама. — Чего вы не поделили накануне его отъезда?

      Я закатила глаза, между делом придумывая объяснения и стараясь следить за тем, чтобы руки не дрожали.

      — Это из-за Кати... из-за его отношения к ней... ну и из-за его отъезда... Не хочу, чтобы он уезжал.

      Мама хмыкнула, а я стыдливо уперлась взглядом в лазанью, чувствуя, что у меня даже уши горят.

      — Мариш, но это же работа... А в его личную жизнь нам с тобой уж точно лучше не вмешиваться... Он все-таки уже большой мальчик.

      — Да... наверное... — пришлось выдавить из себя, чтобы закрыть тему. Действительно, с чего бы мне вмешиваться в личную жизнь старшего брата, особенно теперь, когда он все знает про мои чувства, и, наверное, будет держать меня на расстоянии. На расстоянии более шестисот километров, если быть точнее...

      Вечером, когда папа уже давно вернулся, с улицы вдруг раздался звук автомобильного двигателя и раздвигающихся ворот. Через некоторое время послышался шум в прихожей на втором этаже. Вопреки моим ожиданиям, Митя все-таки вернулся, хотя я была уверена, что он сбежит ночевать в свою городскую квартиру. Глупо было тешить себя надеждой, что он приехал ради меня. Скорее всего, просто хотел побыть с родителями или тут были какие-то нужные для поездки вещи. За дверью отозвались его уверенные шаги, но он прошел, не останавливаясь, в свою комнату и врубил электронную музыку так, чтобы хорошенько всем проехаться по мозгам в одиннадцать вечера. Большой мальчик... как же...

      Около часа я безрезультатно пыталась вникнуть в домашнее задание, потом в сюжет какого-то любовного романа, потом в очередную серию давно надоевшего сериала. В двенадцать музыка смолкла, и собственная комната окончательно превратилась для меня в карцер колонии строгого режима: ни вздохнуть, ни выдохнуть, ни уснуть, ни расслабиться ни на секунду. Никогда раньше брат не казался мне таким близким и таким далеким одновременно. Разделяющая нас стена и мучительно-сладкие воспоминания о его жадных поцелуях, по-животному властных объятьях и диком повелевающем взгляде заставляли бурлить фантазию, нервы и кровь... Он тот еще упрямец и ни за что не пойдет навстречу, чтобы помириться или объясниться... А я просто не выдержу, если мы расстанемся вот так, не поговорив...

      Умирая от страха, я выглянула в холл, стараясь не издавать ни звука, на негнущихся ногах дошла до его двери и тихонько постучала. Внутри все упало с головокружительной высоты, когда через несколько секунд дверь передо мной распахнулась. Брат молча смотрел на меня сверху вниз, а я стояла, не смея поднять глаза, и на всякий случай ухватилась за косяк двери, чтобы не свалиться в обморок. Не знаю, как долго продолжалось это молчаливое истязание, но в один момент меня вдруг схватили за руку и грубо втянули в комнату, закрыв дверь, а потом слегка оттолкнув назад.

      — Что тебе нужно? — резко спросил Митя, продолжая сверлить меня взглядом.

      — Я... — голос меня подвел. — Я просто хотела помириться... Я не могу так... зная, что ты сердишься и меня ненавидишь...

      — Я не ненавижу тебя... — Дима отвернулся и потер ладонью лицо. Видимо, сам не знал, что говорить и что делать.

      — Но ведешь себя именно так... — осмелилась возразить я, а сама украдкой успела заметить, как чертовски сексуально он выглядел в светло-голубых джинсах и белой облегающей футболке. Каждый мускул рельефно выступал под тонкой тканью, а белизна приятно оттеняла его слегка загорелую после летнего морского отдыха кожу.

      — Марин, ты, вроде, уже не маленькая, — вдруг заметил он пугающе серьезно. — Долго еще будешь косить под непонимашку? — Мне бы очень хотелось увидеть хотя бы тень улыбки на его губах, но ее не было. — Ты чего пришла, особенно в таком виде? Хочешь нарваться?

      От этих злых слов все тело прошибла ледяная испарина. Я смотрела на него, округлив глаза и раскрыв рот от удивления. Вот оно — началось, я навсегда потеряла доброго любящего брата, которого знала. А его место занял этот жестокий и хладнокровный демон, в котором не осталось и частички тепла ко мне. Я отступила на шаг назад и опустила голову, осматривая себя и стараясь понять, в чем провинилась. Обычная пижама — шелковая розовая маечка на тонких бретельках, слегка прихваченная под грудью резинкой и окаймленная по вырезу кремовым кружевом, и длинные шелковые брюки с золотистым восточным узором. Не сказать, что все это выглядело провокационно. Я снова вопросительно взглянула на Митю и сглотнула.

      — Тебя уже и мой обычный вид бесит?

      Наконец-то в его стальных глазах появилась ухмылка. Губы тоже натянулись в подобии улыбки. А еще он приблизился на расстояние вытянутой руки и слегка склонил на бок голову, чтобы заглянуть в мое лицо.

      — Мариш, ты правда такая наивная или у тебя какие-то далекоидущие планы на меня?

      Черт, а он правда, оказывается, может выглядеть устрашающим. Я облизала губы. Воздух раскалился так, что невозможно было дышать. До носа долетел аромат его тела — похоже, он только что принял душ, и голову тут же окутал дурман от его шампуня и моего любимого парфюма.

      — Я... не понимаю... — пролепетала я, не чувствуя собственных губ, но тут вдруг мой взгляд случайно упал на его освещенный лампой стол. В общем сумраке комнаты он выглядел особенно ярко. Там лежал мой дневник. Раскрытый. Догадка и гнев мигом вернули мне силы. Щеки немилосердно вспыхнули. — Верни мне мой дневник! — на этот раз холодно и уверенно выговорила я.

      — Возьми... — каким-то странным полушепотом произнес он, но сам и не думал сдвигаться с места, хотя знал, что преграждает мне путь. Все еще разгневанная, я сделала шаг вперед, желая оттолкнуть его в сторону и думая, что он уступит, но вместо этого вдруг попалась в его руки. Он держал не крепко, всего лишь слегка сжал мои плечи, но меня в миг будто затянуло в его энергетическое поле: тысячи электрических укусов заставили задрожать и жадно втягивать в себя горячий воздух. Я уперлась в его грудь ладонями, но только еще больше запуталась в собственных ощущениях. Сама того не желая, я шагнула ближе, прильнула, закрыла от блаженства глаза, пропитываясь его теплом, его запахом, его дыханием. Покусав губу, сжала пальцами футболку на его груди, не желая ее отпускать, и подняла на него робкий взгляд. Он, напротив, склонился, разглядывая мои руки, нахмурился, стиснул челюсти. На его шее отчетливо вздрагивал пульс, а плечам вдруг стало больно от его хватки.

      — Вот видишь, что теперь происходит... Ты не имела права все это писать... А я не должен был читать... — его злой шепот опалил лицо, порочные серые глаза наполнились кипящим серебром, а губы вдруг влажно и бесстыдно коснулись моих, пробуя, тут же отстраняясь и пробуя вновь. Я невольно издала полустон, выражающий то ли полную покорность, то ли отчаяние. Какие же шелковые и нежные могли быть его поцелуи — дурманящие, сочные, обжигающие, развратные и дьявольски искусные... У меня просто не было шансов опомниться... Он будто затягивал в свои сети, спутывал, околдовывал, метил своим вкусом и ароматом... А в следующую секунду он вдруг впился в мой рот жадно и безжалостно, будто собирался выпить из меня жизнь до последней капли. Его язык стал проникать глубоко и бесцеремонно, губы поглотили, требовательно посасывая и сминая. Его захват стал диким, болезненным, поцелуй — злым и хищным.    

      — Мне больно, Дим! — возмущенно вскрикнула я, когда наконец-то удалось его оттолкнуть. Его вид внушал трепет: горящие глаза, слегка приоткрытый рот, тоже истерзанный поцелуем, тяжело вздымающаяся от дыхания грудь и вздувшиеся на плечах и руках мускулы.

      На этот раз, когда он приблизился, не было объятий — он будто нарочно держал на расстоянии, распаляя и пытаясь управлять моими только недавно пробудившимися и еще такими неопытными порывами. Его поцелуй изводил нежностью, а руки были везде — проникали под шелковую ткань пижамы, скользили, сжимали, ласкали и гладили... Я лишь робко льнула и позволяла делать с собой все, чего он желал, тая, расплавляясь, истекая и млея... Когда он оттеснил меня к постели, я уже была в одних трусиках, его ладонь лежала у меня на затылке, пальцы запутались в волосах, а другая его рука накрыла обнаженную грудь, чуть сжала и подразнила пальцами сосок. Дыхание оборвалось, губы продолжали млеть от его нежности. Пальцы робко пробежались по бугоркам мышц на его груди и животе. Его кожа была такой горячей и гладкой, что страшно было прикоснуться. Ожоги... Я вся была обожжена им и сгорала от этой порочной игры, упиваясь и одновременно сходя с ума от страха. Когда он осторожно потер мне трусики, я поняла, что вся промокла, а он тихонько ткнулся мне в ухо носом, вдохнул, тронул губами и вдруг отступил. Я растерянно проследила, как он ушел зачем-то в ванную и вернулся с полотенцем, тут же бросив его на постель рядом со мной.

      — Ложись, авантюристка, — произнес он хладнокровно, почти безэмоционально, но все же это прозвучало как приказ.

      — Я... не знаю... — слабо запротестовала я.

      — Я разве спрашивал твое мнение? — он приподнял бровь, давая понять, что отступать уже поздно. — Иди сюда. — Он сел на край кровати и потянул меня за руку, увлекая к себе на колени, но тут же развернул и завалил навзничь на постель. Его бедра прижались к моим, бесстыдно притираясь, а колено развело мне в стороны ноги.

      — Не смотри на меня так... — не сдержалась я под его свинцовым взглядом и смущенно отвернулась. Это был вовсе не тот взгляд, к которому я привыкла. Он рассматривал меня без тени смущения, будто первый раз увидел и собирался вобрать в себя каждую мою клеточку, если бы смог.

      — Как? — его губы тронула усмешка.

      — Как будто собираешься меня съесть, — я тоже попыталась улыбнуться, но он одной рукой потянул вниз мои трусики, затем дернул и порвал, я только успела ахнуть и случайно наткнуться раскрытыми губами на его губы.

      — Не провоцируй меня, Маринка... — тут же прошипел он и потер пальцами между распутно влажными нижними губками. Я снова ахнула и снова попалась в ловушку его поцелуя, на этот раз извиваясь и глухо постанывая от его умелой игры. Митя приподнялся на локте, высвобождая меня из-под тяжести своего тела и с наслаждением наблюдая за моими метаниями по постели. Потом его голова склонилась к моей шее. Волосы, дыхание, губы защекотали кожу, заставляя дрожать в сладкой лихорадке и выгибаться дугой, когда его рот жадно впился в розовый торчащий твердым бутоном сосок. Один его палец слегка проник во влажную щелку между ног, осторожно погладил, обжигая и вызывая каскадные спазмы и новые стоны. Мужская ладонь на несколько секунд тяжело накрыла мой рот, приказывая замолчать, а губы продолжили покрывать влажными жадными поцелуями и укусами тело, спускаясь вниз по животу.

      Он изводил меня томительной развратной игрой, лениво касаясь губами то гладко выбритых лепестков, то низа живота, то чувствительной кожи на внутренней стороне бедер. Моя голова металась по постели, будто в горячечном бреду, губы сохли, пальцы судорожно сжимали простыню. Дима потянул меня к себе, подхватывая под колени и зажимая в тисках мускулистых рук, чтобы невозможно было увернуться. Когда его язык медленно заскользил между лепестков, раздразнивая бусинку клитора, я, кажется, потеряла над собой контроль. Из губ вырвался жалобный стон, все-таки довольно громкий для погрузившегося в тишину ночного дома.

      — Ты что творишь?! — тут же зашипел он, дергая за ноги и больно шлепая по попе.

      — Не смей меня бить! — взвинтилась я от неожиданности и от такой неслыханной наглости, подскакивая на месте.

      — Еще раз пискнешь, больше не стану с тобой церемониться! Забью на то, что ты девственница и оттрахаю жестко! Поняла?! — Я открыла было рот, чтобы возразить, но вовремя остановилась. Его блестящие в приглушенном свете настольной лампы глаза метали молнии, и даже шепот звучал слишком угрожающе. Он был зол. Страшно возбужден и зол одновременно. Он толкнул, и я снова откинулась на подушку, боясь дышать и понимая, что я только о том и мечтаю, чтобы он немедленно меня оттрахал. Какого же черта мы тут действительно вытворяли?! На страницах дневника подобное безумство казалось завораживающей, головокружительной и беспечной игрой, которая не раз доводила меня до вершин возбуждения и экстаза. В жизни слишком остро ощущалась опасность, порочность и дикость всего этого адского безумства...

      Он сел на колени у меня между ног, нетерпеливо водя ладонью по моему подрагивающему от волнения бедру и нагло рассматривая меня всю сверху вниз, будто уничтожая своим превосходством. Такое положение задевало, но и возбуждало нереально. Я закусила губу, чувствуя, как его пальцы подбираются к истекающей соком киске. Они погладили мокрые губки, мягко их раздвинули и легли на пульсирующий скользкий бугорок, легко потерли, одновременно слегка погружаясь внутрь и лишая меня всякой способности к самоконтролю. Я прижала к губам руку тыльной стороной ладони, чтобы не издавать ни звука, закрыла глаза и позволила ему делать, что вздумается, качаясь на волнах блаженства. Черт возьми, черт... я задыхалась от нетерпения, я пылала от смущения, я сходила по нему с ума... Сейчас, в полурасстегнутых джинсах, с выпирающим под боксерами членом, с голым торсом, украшенным внизу живота красным драконом и со слегка взлохмаченными блестяще-черными волосами он выглядел сногсшибательно...

      Его ласки вдруг прервались. Я открыла глаза и взволнованно приподнялась на локтях, не представляя, чего мне еще от него ожидать. Сидящий передо мной мужчина, который еще по роковой случайности был моим братом, приспустил джинсы и боксеры, обнажая внушительных размеров стоящий член. Я сглотнула. Его лобок и мошонка были аккуратно выбриты, и теперь мне было хорошо видно, что красно-оранжевый в черном контуре дракон изящно обвивает тонким хвостом его пенис. Внутри все сжалось томительным спазмом предвкушения. Прекрасно видя мое состояние, брат прижал палец к губам и изобразил беззвучное «чш-ш-ш», давая понять, чтобы я молчала, и будто специально надо мной издеваясь, искушая и дразня. Я снова откинулась на постель, чувствуя, как все тело накрывает волной жара.

      Член Мити вскользь прошелся между покрытыми нектаром лепестками, заставляя изогнуться и широко раскрыть рот, чтобы напоить легкие воздухом. Его бедра начали медленно двигаться, изводя меня нежными шелковистыми прикосновениями. Они то скользили по пульсирующему бутону, то слегка проникали внутрь, требуя каждый раз нетерпеливо подаваться вперед, ему навстречу. Там, внизу, все горело пламенем стыда и порочного желания, причиняя ни с чем не сравнимую сладостную пытку. Не выдержав, я принялась слегка двигать бедрами навстречу, а через минуту уже содрогалась от неописуемого экстаза, каждой клеточкой ощущая, как его затвердевший член бесконтрольно скользит по моему припухшему после его ласк цветку. Тело пронизали электрические разряды, дышать стало тяжело, ноги и руки дрожали. Пока я приходила в себя, Митя достал из прикроватной тумбочки блестящий квадратный пакетик, раскрыл упаковку, откинул ненужную обертку в сторону и одним ловким движением надел презерватив. Я опомниться не успела, когда он вдруг оказался сверху, сильный, тяжелый, нетерпеливый и до предела распаленный собственной развратной игрой.

      — Расслабься, — приказал он, тяжело дыша мне в губы, находя мои руки и прижимая их к простыни над моей головой. — Очень больно не будет, — обещал его волнующий горячий шепот и его сводящие с ума поцелуи, которыми он осыпал мне лицо, шею и грудь. — Поверь...

      Его член требовательно ткнулся в сочную щелку намного глубже, чем до этого, и мне стало страшно. Я попыталась свести ноги или увернуться, но это было невозможно. Наши тела крепко сплелись, его мускулы стали твердыми, хватка железной, взгляд повелевающим. К тому же я была слишком уставшей и беспомощной перед ним, чтобы возражать или сопротивляться. Я хотела этого... всегда так хотела...

      Следующий же сильный толчок вырвал из груди ошеломленный стон боли.

      — Только попробуй закричать... — предостерегающе прошелестела в ухе его мягкая угроза, а тело пронзил новый удар. — С удовольствием бы послушал, как сладко ты умеешь кричать, но только не здесь и не сейчас... Поняла? — теперь в срывающемся от возбуждения мужском голосе слышалась легкая усмешка, и движения его бедер стали сводить с ума, наращивая темп.

      — Подожди, Дим... пожалуйста... Ах... — залепетала я, но увернуться было невозможно, к тому же его рот вдруг ужалил в губы, сначала больно, потом дурманяще приятно, глубоко, до умопомрачения бесстыдно и порочно посасывая язык и вторя поцелую движениями члена.

      Его мускулы напряглись, толчки стали еще более дикими и стремительными. Внутри стало совсем тесно, снова больно, а потом запульсировало горячими приливами. Я инстинктивно льнула ему навстречу, покоряясь его желаниям и испытывая ни с чем не сравнимое блаженство от осознания, что делаю ему приятно. Когда он выпустил наконец мои истерзанные поцелуем губы и расслабился, тяжело навалившись, я ткнулась лицом в его шею, влажную от испарины. Его запах приятно пьянил, его дрожь и сбившееся дыхание завораживало, его тяжело ухающее в груди сердце перекликалось с моим.

      — Прости, но я правда люблю тебя... совсем не как брата... — прошептала я, поддавшись порыву. Мне показалось, что он снова весь напрягся. Немного отдышавшись, он откатился в сторону и закрыл глаза ладонью. Я приподнялась на локте, невольно любуясь этим красивым, сильным и немного утомленным драконом, теперь моим драконом, которого, кажется, покорила. Ужасно захотелось нежности, я потянулась и тронула носом его щеку, но Митя почему-то отвернулся.

      — Иди первой в ванную, Марин, — сухо вымолвили его губы. Я села и взглянула на полотенце. Подо мной правда было много крови, но от его слов на душе скребли голодные и презлые кошки.

      — Ты бы мог сказать мне сейчас что-нибудь другое, — с упреком заявила я, из упрямства все-таки ложась на место.

      — Поздравляю, сестренка. Ты стала взрослой. Надеюсь, все прошло так, как ты мечтала, — вдруг холодно сцедил он, будто его подменили. Каждое слово острой иглой вонзилось в легкие и сердце. Эта фраза просто взбесила, уничтожила, раздавила. Он что — издевался надо мной?! Пока я пребывала в шоке от услышанного, он встал, снял презерватив, застегнул джинсы, нашел где-то на полу футболку и быстро ее натянул, а я так и лежала, чувствуя себя опустошенной, убитой и одинокой как никогда в жизни. Щеку обожгла слеза, губы предательски задрожали. Он все-таки заметил мое состояние и подошел.

      — Мариш… — его голос смягчился. — Правда, вставай, тебе надо привести себя в порядок и идти к себе. Ты не можешь больше здесь оставаться... Надеюсь, это ты понимаешь... — он сбился, сам вдруг осознавая весь цинизм своих слов и явно мучаясь из-за этого. Я конечно, понимала, что его самого грызет чувство вины и страха, но вообще-то в нынешней ситуации он мог бы проявить понимание!

      — Раньше я могла сидеть у тебя сколько угодно! — вылетел у меня гневный шепот.

      — Раньше да, а теперь нет! Ты разве не понимаешь? — возможно, он пытался достучаться до моего здравого смысла, но сейчас он был глух и недоступен.

      — Вставай.

      Он подошел и протянул мне руку. Я проигнорировала ее и встала сама.

      — Ты просто хам бесчувственный! Как ты мог такое со мной сделать? — недавняя эйфория ото всего произошедшего мгновенно улетучилась.

      — Что?! — в этом его вопросе было столько желчи, что я невольно содрогнулась. — Знаешь, что... В следующий раз будешь думать, что пишешь и, кстати, что делаешь! Я же говорил — ты зря пришла! Ты еще представь себе, что произошло бы, если бы этот дневник попался родителям или твоим дурам-подружкам! Он валялся у тебя на видном месте!

      — Я не думала, что рядом со мной живут воры, которые читают чужие дневники! И вообще! Не делай теперь вид, что во всем виновата только я! Ты мог бы просто со мной поговорить! Отругать! Выставить! Да что угодно! Но не делать этого! — в исступлении я ткнула рукой в сторону постели.

      — Да какого же черта?! — взревел он рычащим полушепотом и багровея. — Я ведь живой человек, и я мужчина! А после этих твоих фантазий и после того, сколько ты крутила вокруг меня задницей и ко мне притиралась, на что еще ты рассчитывала?! Я и так на многое долго закрывал глаза! Еще удивительно, что родители ничего не просекли! Хотя как же — такое в страшном сне не вообразишь!

      Из моих глаз невольно потекли слезы, и я захлебывалась в рыданиях.

      — Ты же мой старший брат! Как ты мог! — Аргументов больше не осталось. Собственно, их и не было никогда...

      — Ты же только что не жаловалась, а томно стонала! Господи! — он в исступлении провел рукой по лицу. — Слушай, давай уже закончим это. Ладно? Так сюда точно родители прибегут на наши голоса.

      Я зажала рот рукой, чтобы подавить рыдания, вдруг в полной мере осознав, что все на самом деле именно так ужасно, как я себе и представляла, когда думала о своей извращенной влюбленности трезво — он меня презирает. Он стоял в стороне, убрав руки в карманы, надменный и раздраженный, словно только что взял то, что ему было положено, а теперь и видеть меня не хотел. Я была в полном отчаянии и уже бросилась подбирать свои вещи с пола, чтобы немедленно одеться, рвануть к двери и убежать из этой ненавистной комнаты, когда он вдруг грубо поймал меня за руку и притянул к себе.

      — А ну отпусти! Придурок! — задыхаясь от слез и беспомощности злобно прошипела я, выкручивая руки и пытаясь с ним сражаться. Но это, конечно, было бесполезно. Он ловко развернул меня к себе спиной, крепко держа обе мои руки за запястья. Я просто ничего не могла теперь с ним сделать, как бы ни старалась.

      — Да успокойся ты! Дурочка! — приказным тоном прошипел он и потянул меня куда-то. Вдруг я поняла, что мы остановились перед зеркалом. Он стоял сзади, крепко захватив меня в объятья и сжимая мои руки. Его лицо было словно каменная маска, а глаза сверкали, как у дьявола. Я вся была растрепанная, раскрасневшаяся и растерянная, к тому же по-прежнему голая. Себе в глаза мне даже стыдно было посмотреть. Я невольно вспомнила тот день, когда мы стояли перед зеркалом точно также много лет назад. Только тогда он смотрел на меня как на ангела. А что теперь?

      — Что тебе еще от меня нужно? — плача и не поднимая глаз, в отчаянии пролепетала я.

      Он долго не отвечал, и я заметила наконец, что он рассматривает меня в зеркале с головы до ног. Его взгляд постепенно смягчился и железная хватка рук тоже. Наконец он склонил голову к моему плечу и поцеловал. Я услышала, как он взволнованно сглотнул и тяжело выдохнул.

      — Марин... Я просто голову потерял... Прости, маленькая, я последняя сволочь... Я не имел права... и должен был тебя остановить... но не смог... Ты даже не представляешь, как мне стыдно... Это я во всем виноват...

      — Думаешь, мне от этого легче?! — едва дыша от слабости, выдавила из себя я и снова попыталась высвободиться, но только он не отпустил. Мы оба взглянули в зеркало, тяжело дыша и, кажется, вновь переполняясь жаром. Наши взгляды встретились. Он был такой же, как всегда, — сильный, властный, красивый и опасный, как дикий зверь. А я... Что я могла в такой ситуации, если я столько лет сходила по нему с ума? Он резко развернул меня к себе и опять начал страстно и как-то остервенело целовать в и без того уже истерзанные губы, словно никак не мог мной насытиться.

      — Хватит, Дим... Пожалуйста... Я больше не могу...

      — Послушай, — мрачно выговорил он, наконец остановившись и прижимая мою голову к своей груди. Его рука прошлась по волнам растрепавшихся волос и по спине, губы коснулись макушки. — С тех пор как я узнал обо всем, я тоже уже не мог об этом не думать. Это как болезнь... Засела где-то внутри — и никак не отпускает... А ты такая красивая... тебя невозможно не хотеть... и от того, что нельзя, только еще больше хочется... Понимаешь? — его губы снова обдали россыпью мурашек щеку, ухо, шею, заставляя дрожать. Его руки опутывали, лаская и согревая все тело и играя с волосами, а его ласковый шепот обжигал, проникая в мысли, будто корни коварного растения, лишающего свою жертву воли. — Мы с тобой натворили дел... Пока что я сам не знаю, что со всем этим делать... Но, Марин... Мы не должны себя выдать... Если хоть кто-то узнает, нам всем будет плохо... всей нашей семье... Ты даже не представляешь, насколько люди могут быть жестоки... Пожалуйста, услышь меня... Эй... — он зажал мое лицо между ладоней и приподнял вверх.

      — Я слышу, — измученно выговорила я, больше не в состоянии спорить, чувствуя, что в груди и в горле нарастает боль и жмурясь от слез. — Но я не хочу, чтобы ты уезжал! — Мои губы задрожали. — Особенно теперь...

      Он стер слезы с моих щек большими пальцами и снова притянул к себе.

      — Мне нужно, Марин. Ну ты же не маленькая. Должна понимать. Я еду туда из-за работы. Это было запланировано заранее. Я не могу подвести людей. К тому же... нам обоим нужно все обдумать. И лучше будет побыть на расстоянии.

      — Звучит паршиво... — честно пролепетала я сквозь слезы.

      — Ничего. Мы справимся. Поверь, мне тоже будет нелегко...

      Я обреченно кивнула. Он отстранился, потом тронул мои волосы, будто на прощание, поднял снова упавшую на пол пижаму и подал мне. Я вырвала ее из его рук, все еще чувствуя обиду.

      — Слушай, я люблю тебя... — я понимала по его голосу, что он очень серьезен, хотя до сих пор зол, но смотреть на него у меня уже не было сил.

      — Я тоже тебя люблю... — слабо выдавила из себя я.

      — Ты... не будешь больше плакать?

      — Я постараюсь, — угрюмо пробормотала я.

      — Тогда пойди умойся у меня в ванной, прими душ, а я уберу тут и пойду пройдусь. Мне правда нужно побыть одному... — он провел ладонью по своим жестким черным вихрам, весь такой суровый, но и растерянный одновременно. Наверное, я слишком многого хотела от него... чтобы он принял все как должное... чтобы впустил меня в свою жизнь совсем не как сестру... Но теперь уже все равно ничего невозможно было исправить, и я скрылась в ванной, чувствуя облегчение и боль одновременно.

      Наскоро приняв душ, я задержалась перед зеркалом и долго рассматривала свое отражение, размышляя, не догадается ли мама завтра обо всем по одному моему виду. Я была заплаканной и измученной, но, надеюсь, к утру следы от слез пройдут... А если и нет, она, скорее всего, решит, что это из-за отъезда Мити. В общем, это так и было в действительности. Я снова жалобно всхлипнула и снова умылась, а потом взяла себя в руки и вышла. Мити уже не было. Постель была в идеальном порядке, на ней лежал мой дневник. Он почему-то вызвал горькую усмешку. Я постояла несколько секунд в раздумье и вышла. Все равно я теперь не смогу перечитывать эти строки. Жалкие фантазии уже не смогут заменить реальные воспоминания.

      На следующий день на занятиях я кое-как перекантовалась до обеда, а вот вечер был, наверное, худшим в моей жизни. Конечно, родители ни о чем не догадались, но я вся была на нервах, и мне кусок не шел в горло во время ужина накануне отъезда брата. По Мите, напротив, ничего невозможно было угадать. Он был таким же, как всегда — непринужденным, веселым, немного ироничным и сногсшибательно безупречным. Перед самым его отъездом расплакалась и мама, видя, что у меня глаза на мокром месте.

      — Боже мой, ну вы прямо как на войну меня провожаете... Честное слово... Я и так уже давно дома не живу... — виновник всеобщего уныния покачал головой, изображая небрежную ухмылочку. Подтрунивать над всеми — это было в его духе. Впрочем, папа тоже был весьма скептически настроен по отношению к сырости, которую мы с мамой на пару развели.

      — Ты ночуешь почти каждую неделю, — всхлипнула я...

      — Тебе-то что с этого? — усмехнулся он, пройдясь по мне беглым взглядом и в ту же секунду вызывая нездоровый румянец. — По ночам ты дрыхнешь, как сурок, и по утрам тебя не добудишься.

      Я прочувствовала вдруг всю несправедливость, жестокость и неоднозначность этой фразы. Сколько ночей у нас могло бы теперь быть и могло быть раньше, если бы... если бы все разрешилось быстрее и если бы он не уезжал сейчас... И как он мог быть таким бесчувственным! Таким убедительно притворным! А вдруг... Вдруг он всегда и со всеми был таким же коварно обольстительным обманщиком! Ведь все его девушки в итоге оставались ни с чем и заливались горькими слезами! Эта мысль поразила меня. Я встала из-за стола и пробормотала, что хочу побыть одна. Митя проводил меня долгим взглядом, я чувствовала это. А мама тихо спросила: «Ты что, так и не подарил ей?».

      — Ах ты, черт! Опять забыл! — услышала я у себя за спиной.

      Он быстро меня нагнал, налетел на меня в коридоре, обхватил за талию и мимоходом отстранил в сторону со своего пути. Разволновавшись еще больше, я поднялась к себе, а через пару минут он зашел в мою комнату с большой бархатной красной коробочкой в руках. Я смутилась, не зная, как я теперь вообще должна на него реагировать, как на брата или как на любовника, а он улыбался мне мягкой обворожительной улыбкой, как ни в чем не бывало, и протягивал подарок непринужденно и настойчиво. Каков актер! Я, кажется, побледнела и невольно на миг задержала дыхание, а потом заставила себя взять коробочку в руки. Откинув крышку, я ахнула. Там было роскошное ожерелье: тоненький ряд мелкого черного жемчуга и ряд крупных белых жемчужин, перемежающихся вкраплениями из мелких бриллиантов, ограненных золотом. Сзади — черные шелковые ленты, к концам которых крепились изящные жемчужные подвески. Я беззвучно ахнула и закусила губу.

      — Спасибо... — наконец обретя дар речи, пролепетала я. — Только зачем?

      — Повернись, — скомандовал он, вынимая украшение из коробочки. Я подняла волосы, и он завязал сзади ленточки небольшим бантом. Ожерелье крепко обхватило шею, леденя крупными жемчужными бусинами кожу. Я сглотнула, поворачиваясь к брату, и невольно подняла на него взгляд.

      Сама не знаю, как сквозь эту патоку блаженства, разлившегося по всему телу и отключившего здравый смысл, вдруг пронеслась тревожная мысль, что мы забыли запереть дверь. Я дернулась в его руках, еще явственнее ощущая, насколько крепкой была его хватка и поцелуй. Я уперлась в его грудь ладонями и протестующе замычала. Это слабое сопротивление все-таки возымело свое действие. Сжимающий мои волосы кулак разжался, позволяя выпрямиться, а рука, только что стискивающая попку, уперлась в стену рядом с моей головой. Мы смотрели друг на друга, пытаясь отдышаться и прийти в себя.

      — Не бойся, я больше ничего тебе не сделаю, — пообещал он, мягко убирая прилипшие к моим губам волосы.

      — В честь чего вдруг такие подарки? — поспешила сменить тему я, пытаясь одеться и застегнуться дрожащими непослушными пальцами.

      — Просто хотел сделать тебе приятное...

      — Спасибо, но... — я похолодела, — я надеюсь, это не прощальный подарок?!

      — Марин, ну что ты... Я приеду на Новый Год. У меня и вы, и все друзья здесь.

      — И девушка... — не преминула напомнить я.

      Он помрачнел.

      — Ты же знаешь, что я расстался с Катей.

      — Так все-таки окончательно? — фальшиво усомнилась я, понимая, что совершенно не имею права на ту ревность, что заставила меня начать эту тему. — Как легко и удачно у тебя все складывается с девушками! Получаешь, чего хочешь, и исчезаешь, — с упреком бросила я ему в лицо и почувствовала, что у меня уже начал предательски дрожать подбородок.

      — Полагаю, что от сестры не так легко отделаться, — как-то невесело усмехнулся он.

      — Не переживай! — тут же вспылила я. — Я не собираюсь тебе навязываться! Никогда и ни с кем этого не делала!

      — Просто вертела хвостом и всех отшивала, да? — в его голосе слышалась и ирония, и легкая провокация, и страсть, и угроза. — Боюсь, я такого не потерплю...

      На несколько секунд его наглость лишила дара речи.

      — Да кто вообще будет тебя спрашивать?! — наконец выпалила я, но тут же постыдно капитулировала перед его натиском.

      — Замолчи, маленькая извращенка... — прошептал он в лицо и, чтобы меня утихомирить, снова сжал в объятьях и накрыл мой рот поцелуем.

ГЛАВА 2

   Он уехал вечером вместе с провожавшим его другом и позвонил только на следующее утро, чтобы сообщить, как добрался. Звонок раздался на папином телефоне, поэтому и трубку взял он, и я битые пять минут пыталась ее вырвать у него из рук, чтобы только услышать Митин голос. Наш разговор состоял всего из парочки дежурных фраз, мы попрощались как всегда, словно расстаемся всего до вечера или на день, но Митя пропал для меня очень надолго. Надо ли говорить, как я нуждалась в нем после всего, что между нами произошло, как мне нужна была его поддержка, как мне нужно было выговориться, выплакать свои переживания, а потом часами выслушивать его утешения и шутки. Только никакого общения между нами по сути не было. Да, он звонил и всегда отвечал на мои звонки, в двух словах рассказывал о делах, задавал мне стандартные вопросы вроде «Как там твоя учеба?» и, ссылаясь на загруженность, поспешно прощался. Создавалось впечатление, что он постоянно не один, и поэтому не может говорить. У меня начали закрадываться леденящие душу подозрения, что у него в Питере появилась новая девушка. Конечно, а чего я ожидала? Чтобы такой как Митя долго оставался один и был до гроба верен своей сестре, которая младше него на девять лет? Для меня все было по-серьезному и к тому же в первый раз, а для него, возможно, это был всего лишь очередной сексуальный эксперимент. Я разрывалась между бессильной ненавистью и всепоглощающей страстью к нему. Меня просто срывало с катушек. Я не могла толком ни на чем сосредоточиться, стала рассеянной, не высыпалась, и до смерти боялась из-за своей рассеянности и постоянного недосыпа сболтнуть что-нибудь лишнее родителям или подругам. В конце концов, поняв, что пока он не приедет на новогодние каникулы, никакого полноценного общения между нами не состоится, я обратилась к нашему знакомому психиатру в ведомственной клинике при компании, где работал отец. Около часа я чрезвычайно убедительно врала, как меня бросил парень, с которым у меня был первый сексуальный опыт, прерывая свой рассказ потоками слез. Очевидно, я обладала некоторыми актерскими талантами, потому что в итоге получила рецепт на два психотропных препарата и сочувственный совет больше не связываться с рок-музыкантами, потому что «этим богемным мальчикам ничего не нужно кроме сиюминутных удовольствий и эффекта новизны, за которыми они гоняются всю жизнь, меняя женщин, как перчатки, так до конца и не повзрослев». «Боже, я что, про рок-музыканта что-то наплела?!», — в ужасе воскликнула я про себя, когда вышла из кабинета.

      Как бы там ни было, таблетки помогли. Утром вместо того, чтобы плакать, я не чувствовала ничего, разве что странную тоску по чему-то глубокому, сильному и настоящему, чего меня лишили, а вечером просто вырубалась за несколько минут, стоило голове коснуться подушки. К тому же лечение помогло сосредоточиться на учебе, и я успешно справлялась с контрольными.

      Так прошли мучительные полтора месяца, пока не наступили новогодние каникулы, и Митя без всякого предупреждения вдруг завалился к нам в загородный дом рано утром двадцать девятого декабря, веселый, румяный, какой-то совсем чужой, но невероятно притягательный и красивый с горой подарков, веселых историй, приветов от старых питерских знакомых и ящиком дорогого шампанского, которое мы начали распивать, даже не дожидаясь обеда. Еще с порога он чуть не сбил меня с ног объятьями, когда я сонная вышла в пижаме посмотреть, кого это радостными возгласами приветствуют родители. На нем было новое шикарное узкое черное пальто на лоснящейся меховой подкладке и с пушистым меховым воротником, на котором еще не успели растаять все снежинки, и когда он меня обнимал, мне хотелось зарыться в это теплое пальто, пахнувшее зимой и новой кожей, согревавшее его красивое сильное тело. Мы весело провели в семейном кругу весь день, и я уже даже начала забывать свои обиды на него, но к вечеру, к моему неописуемому разочарованию, он заявил, что поедет ночевать на свою квартиру, потому что ему, якобы, нужно посмотреть, все ли там в порядке. Несмотря на уговоры родителей, он оставался непреклонен. Меня эта его настойчивость так саданула по сердцу, что я упорно молчала, даже когда мама попыталась прибегнуть к моей помощи в уговорах. Когда он стал собираться, я сидела у себя в комнате и даже не вышла его провожать, но он заглянул ко мне, и обворожительно сияя, спросил:

      — Завтра идем на каток?

      Стараясь не показывать своего внутреннего ликования, я сухо уточнила:

      — На какой еще каток?

      — На Красной площади, наверное.

      — Идем, – сдержанно ответила я, теперь уже не в силах скрыть довольную улыбку.

      — Заеду за тобой в одиннадцать. Смотри, не проспи, сурок!

      Дверь за ним захлопнулась, а я готова была как маленькая скакать на кровати и бросаться подушками от радости. Потом первый восторг прошел и я с сомнением спросила себя, глядя в зеркало, что это вообще будет — свидание или просто вылазка со старшим братом на прогулку?

      На следующее утро Митя развеял мои сомнения, завалившись в прихожую с толпой своих приятелей. Было трое его друзей с девушками, и я с содроганием сердца ожидала, что сейчас из-за входной двери покажется новая (или какая-нибудь бывшая) девушка Мити. Но никто не появился. Когда дверь дома за нами захлопнулась, и мы спускались по лестнице крыльца, я немного задержала Митю, потянув за рукав, и тихо, вся содрогаясь от волнения, спросила:

      — Ты будешь один?

      — Я буду с тобой, — он на секунду остановил взгляд на моих глазах. Мне показалось, что в этом взгляде было что-то изучающее, испытующее и в то же время предостерегающее и источающее угрозу, словно он предупреждал меня не делать глупостей. В целом впечатление осталось такое, словно меня жестоко осадили.

      — Эй, ну где вы там? — раздался у калитки голос его друга.

      Митя взял меня за руку и, совершенно переменившись в лице, непринужденно закричал:

      — Да идем уже.

      Мы поехали на двух джипах по четыре человека в каждом. Митя был за рулем, я сидела рядом на переднем сидении, но чувствовала себя крайне сконфуженно и нервозно, полностью погрузившись в свои мысли и переживания. Когда брат протянул мне жвачку, слегка тронув мою руку, я вдруг вздрогнула от его прикосновения, вся залилась краской и, отказавшись, продолжила молчать всю дорогу, только односложно отвечая на вопросы наших спутников, к тому же, кажется, невпопад. Надеюсь, ощущение, что мы ходим по краю бритвы, было ложным и понятным только нам.

      Мы припарковали машины где-то в переулках Тверской и пешком пошли на Красную площадь, где к нам присоединилась еще какая-то разношерстная компания из девушек и молодых людей. Не знаю, сколько им всем было лет, но, судя по виду, они все были скорее ровесники Мити. Один из его приятелей оказался очень симпатичным и с явным интересом посматривал в мою сторону. Его звали Евгений. Нас мельком представили, но он сразу не решался ко мне подойти. Митя держался как-то отстраненно, хотя все парни держали своих девушек за руку, и я с горечью осознавала свое удручающее положение. На что я только надеялась? Думала, он будет со мной носиться, обнимать за талию, смотреть с обожанием, согревать мне руки своим дыханием и чмокать при всех? Какая же я дура! Вот в чем весь банальный драматизм нашей порочной связи! Даже если бы мы пошли одни, мы не смогли бы чувствовать себя уверенно и свободно, потому что всегда бы рисковали быть увиденными кем-нибудь из знакомых. Я ужасно разозлилась тогда на Митю, да и на себя за свою слабость. Ну откуда у меня появилась эта извращенная страсть? Почему я решилась так ее лелеять и подпитывать, ведя этот эротический дневник? Как я могла себе позволить вызвать подозрения у брата своим поведением? И все же с другой стороны, ведь это он меня соблазнил, хотя мог отчитать, оскорбить, пригрозить, запугать, да что угодно! При воспоминаниях о той жадности, бесстыдстве и уверенности, с которыми он просто свел меня с ума своими ласками, у меня по телу побежали мурашки. Я невольно тряхнула головой, чтобы избавиться от этого наваждения, поскользнулась и обязательно упала бы, если бы меня не подхватил под руку Евгений, все время державшийся где-то рядом.

      — О, спасибо!

      — Не стоит! Держись за меня! Как ты ходишь на таких шпильках по брусчатке? — Женя ловко не только взял меня за руку, но и приобнял сзади за плечи. Он был намного выше меня, чувствовалось, что он хорошо натренирован и очень смел в обращении с девушками.

      — Сказывается многолетний опыт, — улыбнулась я лукаво.

      — Много это сколько?

      Видимо, я все-таки выглядела очень уж юной, хотя роскошный коротенький полушубок и варежки из жемчужной норки, экстравагантные сапожки, изысканный макияж и роскошные распущенные черные локоны до талии делали меня скорее похожей на опытную избалованную московскую модницу, чем на неискушенную первокурсницу.

      — Двадцать два, — бросила я вскользь, чтобы не услышал Митя и другие знавшие меня знакомые. Женя хмыкнул, скорее всего не до конца мне поверив, но тот факт, что я лгу, скорее польстил ему, чем сыграл не в мою пользу.

      На катке мы катались какой-то буйной гурьбой. Парни постоянно толкались, чтобы уронить девчонок и устроить кучу-малу. На нас бурчали другие мирные отдыхающие, но мы только снисходительно над ними посмеивались, картинно-заискивающе прося прощения, чтобы на следующем кругу вновь задеть их, оттесняя в сторону, и зайтись дружным хохотом.

      Митя явно был в ударе. Он веселился больше всех, толкался, шутил, специально падал, хотя отлично катался, и ронял всех, кого было можно. Посреди всеобщего веселья он даже успел познакомиться с какими-то двумя девушками, но делал это настолько комично и вульгарно, что мы только угорали от смеха, а девушки под конец даже испугались его развязности и настойчивости, и ушли с катка.

      Женя, само собой, не отходил от меня ни на шаг. Только несколько раз Митя ради забавы с воплем налетал на меня сзади, чтобы вырвать из его объятий, якобы хватаясь за меня в поисках равновесия, отвозил куда-то в сторону и там осторожно валил на лед или заставлял неуклюже въезжать в ограждение. Впрочем, он так делал и с другими девчонками из нашей компании. Несмотря на неослабевающее внимание Жени, я ловила себя на мысли, что постоянно любуюсь Митей и ищу его глазами. Изо всех сил я старалась скрыть свой нездоровый интерес к брату, но понятия не имею, насколько хорошо мне это удавалось. Все-таки мы оба с ним были естественно красивы, статны, обаятельны и, наверное, избалованы роскошью. Все это чувствовалось в некоторой вальяжности, уверенности, элегантности, которые прослеживались в каждом нашем движении и слове, а также в той завистливой восторженности, с которой на нас смотрели окружающие.

      Женя, казалось, был полностью поглощен мною. Я видела, что он буквально пожирает меня взглядом и, наверное, только и ждет возможности, чтобы увести куда-нибудь и наедине скрутить, даже пусть насильно, чтобы получить свою долю поцелуев и ласки. В тот вечер впервые я поняла, что можно получать удовольствие, мучая мужчину страстью. Жаль, конечно, было распалять в симпатичном, пылком Жене безответное вожделение, но я сама столько страдала от этой напасти, что мне непременно хотелось выплеснуть на кого-нибудь свою злость.

      Наконец, наши катания подошли к концу. Митя совсем умотался, вспотел и, пока переобувался, сидя рядом со мной на деревянной скамье, нетерпеливо сорвал с себя шапку.

      — Надеюсь, ты не хочешь провести праздники в постели? – по-родительски строгим тоном спросила я его.

      — Это смотря с кем, — улыбнулся он краем рта, сверкнув белыми зубами.

      — С градусником под мышкой, если не наденешь немедленно шапку, — гнула я свою линию.

      — Моя заботливая мамочка, — съязвил он, дерзко потрепав меня за подбородок.

      — Тебе почти тридцать, а ведешь себя как ребенок!

      — А тебе только восемнадцать исполнилось, так что не тебе меня учить, цыпленок! — вызывающе-весело заявил он, краем глаза через мое плечо явно смотря на реакцию Жени, который, конечно же, слышал весь наш разговор. Я сузила глаза, скорчив злющую гримасу, и изо всех сил пнула Митю в плечо.

      — Не распускай руки, сестренка, а то поставлю в угол и не пущу гулять с мальчиками!

      Я зачерпнула пригоршню свалявшегося снега под скамьей и со всего маху ткнула Мите за шиворот. Он подскочил, извергая ругательства, тоже зачерпнул снег из-под скамьи, но я доверчиво ткнулась в грудь Жени и ухватилась за него мертвой хваткой, чувствуя, как его руки самодовольно сжимают меня в объятиях. Бросив вызывающий взгляд на Митю, я с каким-то безудержным азартом заметила, что в его сверкающих серых глазах пляшут бесята:

      — Значит, нашла себе защитника на сегодня, трусиха! Ладно, ладно. Дома тебе не поздоровится! — хитро улыбаясь, он сладостно закусил губу, как это умеют делать парни с глянцевых обложек, соблазнительно, но не приторно, отряхнул от снега руки и воротник белого пуховика и зашагал к выходу с катка вслед за остальной компанией.

      Я подняла настороженный взгляд на Женю. Тот смотрел на меня с тем же жадным восхищением, хотя, кажется, и несколько разочарованный.

      — Твой брат не разрешает тебе встречаться с парнями?

      — Что? С ума сошел! Что-то не припомню такого случая, — задиристо выпалила я.

      — Я бы на его месте точно не разрешил бы.

      — Ну, знаешь... Ты не на его месте, — сморозила я, ехидненько усмехнувшись. Правда, моей усмешки Женя уже не мог видеть, потому что я встала и тоже пошла к выходу.

      После катка мы около двух часов прослонялись по ГУМу, переходя из одного кафе в другое. Некоторые еще мимоходом умудрились себе что-то купить. Часов в шесть, когда уже совсем стемнело, мы немного прогулялись по центру, сделали пару снимков и отправились к джипам. Женя пошел нас провожать, видимо, надеясь получить мой номер телефона. Митя, словно ему назло, постоянно маячил где-то рядом, и тот явно смущался. Это было так забавно! Не мог же он бояться моего брата, который, по-моему, в целом вел себя вполне дружелюбно. Наконец он решился:

      — Марин, давай с тобой еще как-нибудь встретимся? Сходим куда-нибудь.

      Я была уверена, что Митя навострил уши.

      — Давай, конечно. Запиши мой телефон.

      Женя даже стал чаще дышать от волнения и пару раз чертыхнулся из-за того, что телефон плохо срабатывал из-за перчаток. Я была спокойна и умиротворена. Сегодняшняя прогулка немного меня оживила, и я с каким-то неподдельным и несколько отстраненным интересом ждала дальнейшего развития событий, словно сторонний наблюдатель, вроде зрителя в кино.

      Зато когда мы завезли домой наших друзей и остались в машине с Митей одни, я так разволновалась, что даже не знала, с чего начать разговор. Недавняя самоуверенность и даже наглость испарились, как не бывало, а он, похоже, и не собирался ни о чем говорить. Наконец, я решилась, сгорая от нетерпения:

      — Ты сегодня у нас останешься ночевать?

      — А что?

      — Да просто так спросила...

      Он промолчал.

      — Ты мог бы остановить машину?

      — Зачем?

      — Хочу поговорить, — задыхаясь от какого-то восхитительного предвкушения и в то же время ощущения возможного неминуемого краха всех надежд, прошептала я.

      Митя не ответил и некоторое время продолжал вести машину, не сбавляя скорость, пока, наконец, не нашел безопасное место для парковки на опустевшем шоссе. Он заглушил двигатель, минута прошла в молчании, потухло автоматическое освещение салона. Он сидел, упершись в руль руками и глядя в лобовое стекло.

      — Я скучала по тебе, — наверное, мой голос звучал жалобно.

      Он тягостно вздохнул.

      — Я по тебе тоже.

      — Ты... ты сегодня останешься у нас ночевать? — снова пробубнила я как заевшая пластинка, не в силах выговорить что-либо другое, потому что от страха онемел язык и судорогой свело горло.

      Он снова вздохнул, видимо борясь с тем же онемением и судорогой, что и я.

      — Нет, Марин, не проси. Извини.

      У меня жар прошел по спине.

      — Почему? — оттарабанила я, тщетно силясь унять дрожащий подбородок и губы.

      Он молчал, продолжая смотреть в лобовое стекло.

      Я вдруг залилась безудержными слезами. Он терпеливо ждал, пока я успокоюсь.

      — Ты можешь хотя бы меня поцеловать?

      Я с упреком и отчаянием уставилась на него, ища в его движениях былую страсть, но тщетно. Он был напряжен, раздражен, зол, возможно, вымотан, но все же видно было по всей его позе, что он не собирался наброситься на меня со страстными поцелуями, которых мне так не хватало все это долгое, безумно долгое, нереально долгое время. Он повернулся, только мельком взглянув на мое лицо, протянул руку и прижал к моей щеке. Я потерлась о его ладонь, закрыв от блаженства глаза и чувствуя как ко мне приближается его пышущее жаром лицо. Я приоткрыла рот навстречу его поцелую, но вместо поцелуя в губы, он только сухо коснулся губами моей щеки, прижался к ней своей щекой, крепко обхватив меня за шею, и долго вдыхал запах моих волос и кожи, уткнувшись носом мне в ухо. Его близость просто дурманила меня. Эта темнота вокруг, тихо падающий за окнами снег, потрескивания остывающего автомобиля, запах меха и зимы, звук и тепло его дыхания. В какие-то доли секунды мне показалось, что большего счастья нам и не надо. Я слегка двинула головой, чтобы поцеловать его шею, но он резко меня отстранил.

      — Ты понимаешь, что этого делать нельзя, Марина? — спросил он со злобным отчаянием в голосе.

      — Это ты теперь мне говоришь?! — взорвалась вдруг я праведным гневом. — Теперь? После всего, что было? После всего, что ты со мной сделал?

      — Я с тобой сделал?! — он просто побелел от возмущения. — А что со мной делала ты? Все-таки я тебя не насиловал, насколько я помню! И что ты делала сегодня с этим козлиной?

      — Что? — меня вдруг разобрал досадный смешок. — Значит, ты ревнуешь?

      — Ревную? С какой стати! Но ты, кажется, очень волновалась, что я пойду на каток с какой-нибудь девушкой, а сама тем временем... — он не договорил, весь взбешенный до исступления.

      — А что я должна была делать? — искренне недоумевала я. — Мы же не можем ходить вместе, обнявшись, как парень с девушкой! — выпалила я, не подумав, и это было моей роковой ошибкой.

      — Вот! — воскликнул он самодовольно, яростно ухватившись за эту мысль. — Вот! Вот именно! Мы не можем! И мы нигде и никогда не сможем на людях проявлять свои чувства! Ты этого хочешь? Хочешь всю жизнь прятаться и бояться, а потом когда-нибудь потерять бдительность?

      — Я... Я только тебя хочу, — мой голос снова ослаб и задрожал. — А как насчет Питера? Может, мы могли бы бывать там вместе?

      — Питер — не Сахара! Я не могу выдавать там тебя за свою любовницу, потому что правда когда-нибудь раскроется, и тогда нам несдобровать! Особенно мне! Ты это понимаешь?

      — О чем же ты тогда думал, когда делал со мной все эти вещи?!

      — О том, что хочу тебя! Поняла?! — почти с ненавистью выпалил он. — И больше ни о чем!

      Я залилась краской, снова живо вспомнив, что между нами было.

      — Митя, нас сейчас никто не видит. Безопасные места можно найти всегда.

      — Ты что, идиотка совсем?! — он так взорвался негодованием и злобой, что чуть ли не подпрыгнул на месте, со всего маху стукнув в руль. — Хочешь тайком трахаться в тачках и закоулках с родным братом, а на людях корчить из себя милую порядочную девочку, кокетничать с другими парнями и устраивать периодически сцены из-за моих девушек?

      Наверное, это было последней каплей. Мое сердце так рвалось от боли, что я даже плакать уже не могла, с трудом борясь с дыханием. Такого незаслуженного оскорбления я просто не могла перенести и только сдавленно, сухо, холодно прошипела:

      — Отвези меня домой немедленно!

      Он еще раз злобно ударил в руль, завел двигатель и рванул с такой скоростью, что машина совершенно потеряла сцепление с дорогой, и нас сильно занесло. Он с трудом справился с управлением, сбавил обороты и покатил дальше по полупустому шоссе в сторону нашего поселка.

      Когда мы зашли в дом, мама по нашим мрачным минам сразу догадалась, что что-то случилось. Я собиралась было прошмыгнуть наверх, в свою спальню, а Митя уже готов был уходить, когда она резко вдруг спросила:

      — Ну и что на этот раз?

      Мы молчали как партизаны.

      — У вас и так теперь мало времени для общения остается, а вы еще и ссоритесь! — произнесла она с упреком, вопросительно заглядывая то в мое лицо, то в Митино.

      Я обернулась вдруг, сама не ожидая от себя такой прыти, и обиженно выпалила:

      — Он не разрешает мне ни с кем встречаться!

      Мама вопросительно приподняла брови, а я, словно оседлав любимого конька, пустилась беззастенчиво сочинять дальше:

      — Там был один парень. Я дала ему свой телефон, и Митя запретил мне с ним встречаться и даже отвечать на его звонки! Он мне столько всего наговорил! Ненавижу тебя! — крикнула я в лицо мрачно молчавшему брату, который и бровью не вел, слушая такую бессовестную ложь.

      — Дорогой, это не слишком? — мама как всегда строила из себя эксперта по семейным взаимоотношениям.

      — Этот так называемый парень, между прочим, мой ровесник! Не слишком для глупой малолетки? — с вызовом заявил он маме, а в мою сторону злобно добавил: — А ты лучше бы поменьше крутила хвостом и побольше училась!

      — Что?! — взвизгнула я, входя в кураж от этой вымышленной ссоры, в которую, казалось, мы оба искренне поверили. — Что?! Это я глупая малолетка и это я мало учусь?! Может, ты просто не в курсе моей учебы, потому что тебе нет до нее дела? Так почему же тебе есть дело до моей личной жизни? Между прочим, отношениям с противоположным полом я у тебя училась, дорогой брат! А ты — не лучший пример для подражания в этой области!

      Мама ошарашенно молчала. Кажется, между нами раньше не происходило подобных сцен.

      — Твой новый знакомый, между прочим, обычный бармен родом из Хабаровска! Без высшего образования, без перспектив, без прописки и квартиры в Москве. Временно живет в хостеле. Ты его сама всеми благами надеешься осчастливить или папу попросишь? — холодно парировал Митя, сверкая светлыми, как кристаллы льда, глазами. — В восемнадцать лет приличная девушка должна учиться, а не шляться с кем попало, раздавая первым встречным номер своего телефона! По крайней мере могла бы быть разборчивее и хотя бы предпочитать сверстников!

      Я уже готова была взорваться потоком новых оправданий и обвинений, но вмешалась мама.

      — Митенька, тебе не кажется, что ты перегнул палку? Мариша и так постоянно учится.. И она не встречается ни с кем в том смысле, в каком ты подумал...

      Но он не дал ей договорить, ехидно усмехнувшись:

      — Постоянно учится? Знаешь, мам, тебе уже пора бы избавиться от розовых очков и получше присмотреться к своей дочке! Это я хожу с ней по клубам и вечеринкам, так что, поверь мне, знаю о чем говорю!

      Мама только развела руками. На наш крик пришел сонный папа.

      — Что случилось?

      — Ничего, пап. Извини, мне пора, — сдержанно закончил Митя, пожав ему руку, и, бросив на меня эффектный уничижительный взгляд, вышел на улицу.

      Около часа мне пришлось провести в муторной и бессмысленной беседе с родителями, пока мама не пришла к выводу, что мы оба просто сорвались из-за напряжения, усталости и, возможно, действительно не совсем удачной личной жизни. Про рокера мне и им пришлось рассказать, хотя и без интимных подробностей, про которые насочиняла врачу. Когда я попала, наконец, в свою комнату, то захлопнула за собой дверь и, со всего маху швырнув на кровать свитер, выругалась всеми самыми страшными словами, какие знала. Ну, каков же гад! Это же надо было разыграть весь этот спектакль и свалить, оставив родителей на меня! Я просто вся тряслась от злости, но нервное напряжение постепенно перешло в невыносимую усталость и апатию, так что вскоре я снова начала заливаться слезами. Снова приходила мама, успокаивала, уверяла, что Митя меня очень любит и просто так неловко проявляет свою заботу, что я должна его простить, потому что у него в последнее время слишком много работы, и в Питере совсем нет никакой поддержки. Я даже искренне прониклась сочувствием к нему после этого разговора, но в груди все равно щемило от мысли, что мы не можем быть вместе.

      Господи, что за безумная ночь это была! Я то рыдала, уткнувшись в подушку, буквально давясь ею, чтобы заглушить собственные рыдания и никого не разбудить, то блаженно улыбалась, вспоминая его ласки и недавние слова о том, что он просто хотел меня и больше ни о чем не думал. Я уснула только часам к четырем, а когда проснулась поздно утром на следующий день, уже наступило тридцать первое декабря.

      В общем-то к Новому Году у нас все было давно готово, потому что этот праздник мы каждый год встречали вполне традиционно. Дома готовили роскошный стол-фуршет для многочисленных гостей, который состоял в основном из блюд, заказанных в ресторанах. Этот стол предназначался для нашей с Митей компании, и его накрывали в гостиной с камином. Родители накрывали стол для своего узкого круга в большой столовой, и он состоял из более основательных блюд. Таким образом, мы праздновали довольно-таки изолированно друг от друга, хотя на бой курантов собирались все же все вместе у фуршетного стола. После двенадцати начинались бесконечные молодежные вылазки сначала к соседям по поселку, потом чуть ли не на другие концы Москвы. Двое наших водителей работали в эту ночь то ли за огромную премию, то ли за небывалую почасовую оплату и в общем в накладе не оставались.

      В три часа дня накануне приехал как всегда блистательный и роскошно разодетый Митя, выспавшийся, посвежевший и в приподнятом настроении, да к тому же с ворохом подарков. Видя, что я все еще дую губки и даже не хочу смотреть в его сторону, он наигранно повинился и, комично расшаркиваясь, попросил прощения и позволения заранее сделать мне подарок. Родители радостно переглянулись, а Митя с загадочной обворожительной улыбкой на румяных губах передал мне подарочный пакет с изящной коробкой. Я раскрыла ее и остолбенела: это было роскошное коктейльное платье, сплошь усыпанное кристаллами Сваровски.

      — А... оно не слишком вызывающее? — пробормотала я удивленно.

      — Нормальное. Но помни, что big brother is watching you!

      — Что ж, наверное, ты не такой уж плохой брат, как мне вчера показалось, – растерянно пожала плечами я.

      — Просто ты за красивое платье готова продать душу дьяволу, малышка, — весело засмеялся он, грубовато по-братски обнял меня и звучно чмокнул в щеку.

      — Знаешь что! Раз ты у нас такой весь белый и пушистый, я тоже прямо сейчас отдам тебе твой подарок, и тогда посмотрим, кто продастся первым!

      Я убежала наверх за свертками для Мити и родителей, которые тоже уже были готовы к поздравлениям.

      — Вот, — я протянула ему огромную, но относительно легкую коробку. Там был квадрокоптер с видеокамерой на радиоуправлении и к нему очки с мониторами. Как-то Митя восхищался таким в одном ролике в интернете. Он поставил коробку на диван, сорвал бумагу и открыл крышку. Когда он вытянул пенопластовую вкладку с квадрокоптером, он заулыбался от уха до уха и опустил голову как проигравший.

      — Ну что, кто сегодня продаст душу дьяволу за вертолетик? — засмеялась я.

      — Малышка, где ты его раздобыла?

      — Если я расскажу тебе, ты проникнешься ко мне глубоким, очень глубоким уважением! — восторжествовала я, сияя. Он встал, обнял меня так крепко, что я завопила: «Раздавишь!», приподнял и пару раз крутанул по комнате.

      Что ж, семейная идиллия была восстановлена в преддверии Нового Года и, наверное, благодаря ему. Мы обменялись оставшимися подарками, а в шесть вечера, разодетые и веселые, начали принимать первых гостей. Я с радостью для себя отметила, что ни одна бывшая девушка Мити не была приглашена, также как и ни в чем не повинный Женя, ставший мнимой причиной нашей выдуманной ссоры и, кстати, звонивший мне уже три раза. Надо ли говорить, что я не брала трубку. Просто в тот вечер мы с братом, кажется, наслаждались спокойствием обстановки и старались ничем не испортить друг другу настроение.

      Как только пробило двенадцать, мы вывалили дружной гурьбой на улицу и отправились к соседям пускать фейерверки, потом погрузили в два микроавтобуса несколько коробок шампанского, закуски, и отправились по гостям. Было уже далеко за три часа ночи, когда мы оказались на совершенно безумной вечеринке в роскошной квартире лучшего друга Мити, более походившей на лабиринт в дворцовом стиле. Все комнаты были так забиты народом, что просто яблоку негде было упасть. Мы вошли в какой-то неописуемый кураж, то впадая в танцевальный транс, то обмениваясь восторженными репликами со знакомыми, то произнося душевные тосты в узких кругах каких-то случайно собравшихся на короткие мгновения людей, лица которых, вроде бы, казались такими знакомыми и в то же время такими одинаковыми и потому неузнаваемыми до конца. Митя, кажется, налегал на водку, хотя я не особенно за ним следила. В такой кутерьме даже мне было не совсем до него. Странным образом девушки словно обходили его в эту ночь стороной, словно он заранее сообщил всем, что сегодня он по женским делам «пасс». Впрочем, я знала, что он всего лишь умел их отшивать, когда потребуется. Он вообще не любил навязчивых и предпочитал скромных, воспитанных в лучших традициях патриархата девочек из приличных семей, умеющих сохранять свое достоинство при любых обстоятельствах. Со всеми прочими он мог быть и чрезмерно груб, так что иной раз мне даже становилось стыдно за него перед окружающими. В какой-то момент я потеряла его из виду довольно на долгое время. Вдруг за руку меня тронул Митин друг, Никита, которому принадлежала квартира.

      — Слушай, Димке там плохо. Тебя зовет. Он в большой ванной, которая рядом со спальнями. Найдешь?

      — Конечно. Перебрал что ли?

      — Похоже на то.

      «Двадцать семи лет, а ума нет» — пронеслось у меня в голове, и я двинулась через плотную толпу, находящуюся в непрерывном броуновском движении, на другой конец квартиры. Дверь в ванную комнату была заперта, и я постучала.

      — Кто? — раздался Митин голос.

      — Это я.

      Щелкнул замок. Открылась дверь. В проходе стоял Митя с какой-то хищной усмешкой на губах и с таким безумным беспощадным взглядом, что я даже несколько содрогнулась при виде его. Его модный узкий галстук был расслаблен и болтался наперекосяк, пуговицы белоснежной приталенной рубашки были расстегнуты до талии, а рукава закатаны по локоть, волосы находились в звероподобном беспорядке, и вообще всем своим обликом он походил на огромного, дикого, растрепанного, голодного и при этом злорадно оскалившегося в ухмылке пса.

      — Что это с тобой? — едва успела вымолвить я, как Митя вдруг грубо сгреб меня в объятья, одновременно защелкивая за мной дверь на замок, и жадно впился в мои губы угарным, раскаленным, удушающим поцелуем. От неожиданности и его напора я скорее испугалась, чем успела обрадоваться, и попыталась вырваться, чтобы не задохнуться. К тому же мне действительно было скорее больно, чем приятно.

      — Да отпусти же меня! Ты мне больно делаешь! — извиваясь как змея, зашептала я, выкручивая руки из его железных объятий.

      — Я хочу тебя, малышка! Я хочу тебя всю, прямо здесь! Иди ко мне, — он жестоко схватил меня за руки, скорее всего оставляя на них синяки, начал покрывать жадными поцелуями мою шею, щеки и губы и так крепко прижимал меня к себе, что спину и шею у меня мгновенно заломило от такого захвата.

      — Ты с ума сошел! Дим! Дима! Мне больно! Что если кто-нибудь услышит!

      — Глупенькая, никто не услышит. Музыка всем бьет по ушам, к тому же все упились вдрызг. Дверь я запер, — радостно заулыбался он своей самодовольной, слащавой, наглой улыбочкой, которая выражала то чувственное предвкушение, которое его просто дурманило.

      Я вдруг вспомнила наш разговор в машине и меня охватила паника.

      — Ты, похоже, забыл, о чем ты мне говорил совсем недавно... Я смотрю, совесть старшего брата тебя больше не мучает?

      Словно не слыша моих слов, он бесцеремонно провел горячими ладонями по моим бедрам, мягко поднимая подол бессовестно короткого, переливающегося бриллиантовым блеском кристаллов Сваровски платья. Его руки нежно и настойчиво поглаживали мои бедра, крепко обтянутые шелковистыми чулками с кружевной каймой, и попку, едва умещающуюся в крошечных полупрозрачных трусиках. Он склонился к моим губам, настойчиво требуя поцелуя и уже запуская под трусики ловкие пальцы.

      — Митя.... — еле выговорила я на выдохе, уже возбужденная до предела одной его разнузданной внешностью хмельного ненасытного и властного повесы, который творил со мной, что хотел, когда хотел и где хотел. — Я прошу тебя... не надо...

      — Сними трусики, — зашептал он мне в ухо очень щекотно и горячо, обжигая мою шею сладостными, влажными, ненасытными прикосновениями языка и жгучими укусами. Он отошел от меня на полшага, давая мне возможность исполнить его требование, но я колебалась.

      — Послушай, ты пьян! Ты поэтому себя так ведешь! Ты завтра будешь винить меня во всем! Или сбежишь на край света, потому что тебе будет стыдно посмотреть в глаза маме с папой и друзьям! — выдала я на одном дыхании в отчаянной попытке спасти нас обоих.

      Он прижал меня нижней частью живота к массивному мраморному туалетному столику, потерся об меня своим вздыбившимся членом, нежно погладил пальцами щеки, шею, тронул уголки губ, подбородок и часто вздымающуюся грудь, заставив меня содрогнуться от возбуждающего озноба.

      — Плевать я хотел на всех, сестренка. Пле-вать! Ты сводишь меня с ума каждую секунду! Я больше ни о чем думать не могу, кроме тебя. Моя красавица... Я сегодня весь день только и мечтал о том, как бы тебя затащить куда-нибудь и оттрахать...

      Его вульгарные признания дурманили мой разум, превращая мою волю в воск, из которого он мог лепить что угодно. Он влажно тронул губами мои губы, один раз, второй, третий, пока я не потянулась к его рту за новой порцией ласки. Тогда он отстранился, глядя мне в лицо с победоносным видом самца и заговорщически произнес:

      — Мы с тобой отличная команда лгунов, по-моему. Ты просто восхитительна, когда лжешь, выкручиваешься и играешь роль порядочной сестрички. Я больше не могу этому противостоять. Понимаешь? — Его губы и язык вскользь коснулись моих, а потом он вдруг беззвучно захохотал. — Я просто обалдел, когда мама по телефону выдала мне эту душещипательную историю про рок-музыканта! Ты это сама придумала?

      Я залилась краской и смущенно молчала, лишенная физических и моральных сил, чтобы сопротивляться. Его бедра тихонько двигались, вызывая неописуемое ощущение горячего притока, разливающегося от низа живота и захватывающего все тело, превращая буквально каждый участок кожи в эрогенные зоны, по которым бегали миллиарды электрических разрядов.

      — Скажи, что хочешь меня, девочка... — прошептал он, снова отстраняясь.

      — Я... хочу тебя... — срывающимся шепотом пробормотала я.

      — Тогда сними трусики... — Он приподнял серебристые складки платья почти до середины живота.

      Вся дрожа от возбуждения и волнения, я стала стягивать с себя слабыми непослушными руками этот жалкий кусочек полупрозрачной ткани, который и так мало что прикрывал, а Митя с жадностью наблюдал, как обнажается вожделенный участок моего тела. Когда я слегка наклонилась, чтобы снять трусики до конца, он вытянул из брюк рубашку и распахнул ее, демонстрируя шикарный спортивный торс. Один только вид его загорелой гладкой кожи, его темных сосков, его упругих мускулов разбудил во мне охваченную страстью бестию. Прильнув к горячему телу брата, я принялась покрывать нежными поцелуями его шею и грудь, вдыхая аромат его кожи и робко пробуя ее на вкус. Дрожащие ладошки скользнули под мужскую рубашку, лаская и исследуя, сдвинули назад тонкую выглаженную ткань с его широких плеч и сбросили ее на пол. Дима смотрел на меня, не отрывая глаз, любуясь проснувшейся во мне безудержной нимфоманкой, которая нетерпеливо расстегнула ему брюки, выпуская наружу его окаменевший член в рельефных прожилках. Пальчики с наслаждением прошлись по бархатистой горячей головке, чувствуя, как она откликается на прикосновение. В ту же секунду Митя резко перехватил мои руки, отталкивая их в стороны, а потом одним махом посадил меня на холодную мраморную поверхность туалетного столика.

      Уничтожая, испепеляя, насилуя меня взглядом, он рывком расстегнул сзади молнию на моем платье. Усыпанные кристаллами бретельки тяжело скатились с плеч, обнажая пылающие груди с маленькими вздыбившимися от волнения и возбуждения сосками. Его пальцы грубо сжались на упругих холмиках, заставляя меня издать нежный стон. Мужские губы, плотоядно всасываясь, захватили сосок, ласково теребя языком и чувствительно стискивая зубами. Я чувствовала, как между ног у меня все горит от нахлынувшей влаги, заставляя дрожать, выгибаться в нетерпении и задыхаться.

      — Я съем тебя, маленькая... — тяжело дыша, прошипел он мне в губы, допьяна напившись вкусом и запахом моей кожи и сладко целуя. Его пальцы продолжали умело распалять мои соски, и без того раскрасневшиеся от его страстных укусов. — Раздвинь ножки... вот так... — порочный шепот опалил ушко, шею, плечо, а его бессовестные пальцы уже двинулись вниз, погладили животик, нашли мягкие лепестки внизу, потерли мокрый пульсирующий бутончик. — Тихо, тихо, Мариш... Моя хорошая, ласковая девочка... — его губы облизали вымазанные моей влагой пальцы, а затем накрыли мой рот, заставляя вспыхнуть от стыда и острого, сводящего с ума желания. — Чувствуешь, какая ты вкусная?

      Не услышав ответа на свой непристойный вопрос и наслаждаясь моим полубессознательным состоянием, брат хищно улыбнулся, склонился ниже, заставил меня откинуться назад и шире развести колени. Его рот крепко прижался к моей горящей киске и язык принялся чувственно скользить по упругому вздыбившемуся бугорку. О боже... боже... я закрыла глаза и закинула голову, содрогаясь от мучительных конвульсий... это сладкая смерть, головокружительный полет, падение в пропасть, погружение на глубину... Резко поднявшись и притягивая меня к себе, брат беспощадно вырвал меня из этого блаженного транса, заставляя вернуться к реальности. Не дав опомниться, он подхватил меня под колени и вошел в меня одним мощным рывком, крепко прижимая к себе. Я была такой влажной и обезумевшей от возбуждения, что меня била нервная дрожь при каждом его толчке. Мы молча и неистово содрогались в бешеном темпе, то впиваясь друг другу в губы, то обессиленно откидываясь назад, чтобы крепче соединиться друг с другом, глубже проникнуть, свести друг друга с ума... Выбиваясь из сил, Митя иногда слегка менял темп, но это только распаляло. Переполняющие грудь подавленные стоны душили нас обоих. Страх, что кто-то в любой момент может оказаться так близко, что все услышит и обо всем догадается, будто заводил еще больше. Когда сил уже почти не осталось, неописуемое, ослепительное блаженство на долгие секунды сковало тело судорогой, почти обездвижив. Митя тоже глухо зарычал мне в губы, вдруг отстраняясь и слегка отталкивая меня назад. Горячая влага брызнула мне на живот, стекая тонкими струйками по гладко выбритому лобку и розовым нежным складочкам внизу...

      — Это безумие... — с порочной улыбкой на губах прошептал он, любуясь представшей перед ним развратной картиной. Мы расслабились в блаженном изнеможении и счастливо рассмеялись, испытывая невероятную легкость после такого томительного напряжения. В порыве неконтролируемой нежности я прижалась к его истерзанным ласками губам, снова требуя поцелуя, а кончиками пальцев нежно погладила его гладкую кожу на груди, под которой перекатывались крепкие мускулы. От созерцания его мужественной красоты голову охватывал сладкий дурман. В его опьяневших от страсти глазах я читала восхищение. Я чувствовала, что он весь вымотался, но его тоже тянуло ко мне, непреодолимо и безнадежно, как тянет вниз, когда стоишь на мосту, а под тобой проносится головокружительный поток.

      Немного отдышавшись, он потянулся к пачке одноразовых салфеток на раковине, вытянул несколько и подал мне. Смутившись, я отвернулась и быстро привела себя в порядок, но вдруг ледяной страх сковал мне сердце.

      — Дим... мы же не предохранялись.

      Брат сглотнул и на миг отвел взгляд, но потом сжал мое лицо между ладоней и поцеловал в нос.

      — Мариш, ничего не будет. После такого не будет... Я клянусь. Никогда не бывает...

      — Звучит не очень убедительно... — жалобно пролепетала я.

      — Послушай, мы больше никогда не станем так делать и будем предохраняться. И завтра же купим тебе тест. Я просто не смог сдержаться, прости... Но я клянусь, что с тобой все будет в порядке.

      Он снова нежно поцеловал меня в нос и в губы, а на меня вдруг навалилось невероятное чувство стыда и страха. Раньше мне и в голову не приходило задумываться о таких вещах, как нежелательная беременность. Теперь же эта новая ответственность казалась каким-то неподъемным грузом и страшным наказанием за то, что посмела преступить запретное. К тому же я вдруг с новой остротой осознала, что совсем близко, за дверью, находится столько людей, которые могли бы быть просто повержены в шок нашими действиями, которые осудили бы нас и испытали бы к нам отвращение, если бы только все узнали. Нам ведь предстояло вернуться в эту толпу, а мне казалось, что по страстному пожирающему взгляду Мити, по его необузданно-самоуверенной манере держаться со мной, а также по моему трепетно-восторженному отношению к нему все сразу догадаются о нашей с ним близости.

      Пока Митя умывался, я взволнованно взглянула в зеркало, пытаясь прочесть в своих чертах что-то кричащее о грехопадении, что-то такое, что мгновенно выдало бы меня окружающим со всей подноготной. Но ничего такого уж необычного во мне не было. Я застегнула и оправила платье, подтянула чулки, машинально потянулась за лежавшей на туалетном столике расческой и пригладила пышные волосы, слегка поправила макияж и взглянула на брата. Он как раз застегивал пуговицы на рубашке, потом строго затянул галстук, поправил ремень на плотно облегающих крепкие бедра брюках, пригладил роскошные холеные волосы, слегка влажные и дерзко взъерошенные как у задиристого подростка, поднял с банкетки свой пижонский пиджак итальянского покроя и, оценивающе взглянув на меня, усмехнулся:

      — Марин, если ты будешь так соблазнительно закусывать губку, мы никогда отсюда не выйдем и нас точно разоблачат.

      Он выглядел таким спокойным и счастливым, словно его ничто не волновало, в то время как я дрожала как заяц при одной мысли о том, что сейчас придется смотреть в глаза своим знакомым и друзьям.

      — Выходи ты первый. Мне нужно привести себя в порядок, — пробормотала я и отступила.

      — Ладно. Пойду попрошу аспирин у Ника для алиби. Увидимся, — он тронул мою бретельку, и я вздрогнула от его прикосновения. — Да я просто поправил, — невинно улыбнулся он и вышел, закрыв за собой дверь.

      Я перевела дух, прошлась по комнате и присела на край ванны, стараясь собраться с мыслями и успокоиться. К горлу вдруг снова подкатил комок. Почему-то появилось уже знакомое чувство, что он снова мной воспользовался и бросил одну. Может, это были всего лишь мои детские ощущения беспомощности, наивности, незащищенности, которые не испытывают девушки более опытные и зрелые в подобной ситуации... Они просто берут, что хотят, от мужчины, и не мучают себя сомнениями. Только я ничего не могла с собой поделать. Внизу живота появилась едва заметная ноющая боль, мышцы ног ныли от утомления, на руках от Митиных железных захватов, кажется, уже начали проступать синяки. Мне стало так жалко себя, что я едва сдержала слезы. Боже мой, только не плакать! Еще не хватало появиться у всех на виду с размазанной тушью! Интересно, неужели он то же самое делал со всеми этими милыми, воспитанными, умненькими девочками в строгих блузочках, которые деликатно и так по-светски беседовали с нашими родителями в гостиной, учтиво расхваливая мамино печенье и интересуясь папиным мнением на различные политические темы? Я вдруг ясно представила себе Катю в ванной брата на третьем этаже, точно также сидящей на краю ванны и готовой заплакать, как я, тогда как Митя, довольный и веселый, спускался на кухню утащить чего-нибудь прохладительного из холодильника и поболтать с папой. И в итоге он их бросал... беспощадно и хладнокровно... терпеливо выслушивал их слезливые мольбы, а потом выключал телефон, когда надоедало слушать... Боже! И это мой брат?! Почему я не задумывалась раньше, что он такой?! Почему я на нем так помешалась?

      Я взглянула на себя в зеркало. Я была такой восхитительно-прекрасной, юной и трогательной. Зачем я придумала себе такие мучения, если могла жить как все нормальные девушки, найдя себе милого, нежного и по-настоящему заботливого парня? Вдруг кто-то дернул ручку двери.

      — Да? — взволнованно выкрикнула я.

      — Занято что ли? — проворчал чей-то голос.

      — Сейчас выхожу! — я судорожно стала приводить себя в порядок, немного освежилась и хотела было надеть трусики, но нигде их не нашла. В панике я осмотрела всю комнату, но их нигде не было! С ужасом я представила, как их потом найдут хозяева где-нибудь на шкафчике, под раковиной или уж я не знаю где... Или, может быть... У меня закралось ужасное подозрение. Неужели их взял Митя?! Что за бред! Он совсем умом тронулся! Нельзя же так заигрываться ролью плейбоя! Издевается он что ли! Мое платье было всего сантиметров на пятнадцать ниже ягодиц, а я вообще-то была не из тех, кто любит эпатировать публику, сверкая своими обнаженными прелестями. Я еще раз осмотрела комнату, но, ничего не обнаружив, вышла, чуть не столкнувшись в дверях с какой-то подвыпившей девушкой.

      В комнатах все шло своим чередом. Казалось, что все настолько погружены во всеобщую вакханалию, что совершенно меня не замечают. Я стала протискиваться сквозь толпу в сторону кухни, где, как мне казалось, скорее всего мог быть Митя. Именно там я его и обнаружила в окружении шумной компании парней. Они громко смеялись, что-то рассказывали друг другу наперебой, активно жестикулируя и сдабривая свои незамысловатые хмельные истории матом. Он заметил меня сразу, как только я вошла, едва заметно прищурив глаза и приподняв уголок губ в сладострастной усмешке. Я решительно подошла к их кружку. Рассказчики умолкли и с любопытством уставились на меня. В общем-то это было не простое любопытство, а пьяное, плохо прикрытое вожделение, которое обычно они прятали за маской строгой интеллигентности и почтительности к сестре друга.

      — Привет, Марин. Шикарно выглядишь, — сказал кто-то справа от меня, но я не удостоила его даже взглядом и обратилась к Мите без заминок:

      — Нам нужно поговорить.

      — О чем? — изображая искреннее удивление протянул он. В его глазах промелькнул бесовский огонь. Теперь я была уверена, что он просто издевается надо мной! Я нервно облизала пересохшие губы, стараясь изо всех сил сдержать дрожь в голосе:

      — Я хочу домой.

      — Что? Так рано? — убедительно недоумевал он.

      Я взглянула на свои тонкие часики из белого золота с бриллиантами, кстати, тоже его подарок на выпускной.

      — Уже почти четыре. Это не рано. К тому же мне тут надоело.

      Вмешался Никита.

      — Мариш, ну ты чего! В прошлом году до семи же зажигали! Тебя что ли кто-то обидел?

      — Нет, конечно. Просто голова болит.

      — Так выпей аспирину на пару со своим алкоголиком-братцем!

      Митины друзья расхохотались удачному замечанию, а сам Митя наблюдал за нашим разговором будто бы с полным равнодушием, вальяжно потягивая шипучий аспирин из увесистого хрустального стакана для виски.

      — Дима, давай поговорим, пожалуйста! — Димой я называла его как правило тогда, когда сердилась, и он прекрасно об этом знал.

      — Ладно, сестричка! Разговор так разговор! Пошли хоть потанцуем что ли! — фамильярно бросил он, допивая до дна шипучку. Своим приятелям он скорчил недоумевающую мину, картинно разведя руками, и пошел вслед за мной в другую комнату. Я надеялась найти место потише и побезлюднее, но он поймал меня за руку в зале и развернул к себе. Его рука легла на мою талию, другой он деликатно сжал мою ладошку, держась от меня на достаточно почтительном расстоянии, чтобы не вызвать никаких подозрений. Я совершенно не была настроена танцевать, к тому же музыка здесь была слишком громкой, чтобы можно было нормально поговорить. Вместо того, чтобы положить руку к нему на плечо, я слегка уперлась ладонью в его грудь и, стараясь перекричать музыку, рассерженно воскликнула:

      — Может, хватит уже!

      — Мы только начали! Может же сестра мне подарить всего один танец! О! Медляк пошел!

      Его притворная безмятежность просто вывела меня из себя и я зло рванулась из его объятий.

      — Хватит уже, Дима! – прошипела я, стараясь выкрутиться и при этом не привлечь лишнего внимания окружающих.

      — Если ты будешь продолжать в том же духе, мы будем похожи на поссорившуюся влюбленную парочку, — усмехнулся он, ловко закручивая меня в танце так, чтобы мне пришлось ему повиноваться, если я не хотела упасть. Я сдалась, опасливо поглядывая по сторонам, и постаралась поймать его ритм.

      — Тебе понравилось пугать меня разоблачением, да?

      — Вовсе нет. Думаю, ты догадываешься, что я и сам его боюсь.

      — Ты? Боишься? Вот уж едва ли! Если бы ты хоть чего-нибудь боялся, ты не взял бы мои... мои... В общем, верни мне то, что взял! — злобно зашептала я ему в лицо. Он искренне развеселился и продолжал эффектно кружить меня в танце, насколько это позволяло огромное количество народу.

      — Дим! Ты точно пьян! Ты понимаешь, что кто-нибудь может это заметить! На мне короткое платье!

      — Если ты не собираешься плясать рок-н-ролл, то никто не заметит, — засмеялся он, немного смягчаясь. — Ладно тебе. Я просто хочу с тобой потанцевать. Ты такая красивая. Хочу, чтобы все нас видели вместе и завидовали.

      — Ничего хорошего нет в том, чтобы все завидовали. Случись с нами что-то нехорошее, завистники тут же отвернутся от нас.

      — Я не виноват, что ты у меня такая красавица, и что все парни в этой комнате хотят тебя и завидуют сейчас мне.

      — Ты преувеличиваешь!

      — Да ладно! Ты роскошная, богатая, юная, избалованная девчонка! К тому же охренительно сексуальная... Думаешь, у всех есть такой капитал?

      — Надо полагать в таком случае, что все присутствующие девушки хотят тебя и завидуют мне?

      — А то! — его глаза сверкнули упрямым самодовольством и едва сдерживаемой страстью.

      — Ты как ребенок, честное слово!

      — Зато ты такая взрослая, умная и сексуальная, что от тебя просто не по-детски срывает крышу... Ты не представляешь, что я еще хочу с тобой сделать... — он облизал губы, без всякого стеснения пожирая глазами мои. Содрогаясь от страха разоблачения и едва сдерживая гнев на его ребячество, я мысленно выругалась и заставила себя сосчитать до десяти. Все-таки сегодня он был слегка пьян, а такое крайне редко с ним случалось.

      Мы танцевали, пока не закончился медленный танец. Тогда Митя остановился и, задумавшись на секунду, вдруг выпалил:

      — Слушай, а давай уйдем отсюда прямо сейчас!

      — Гениальная идея! — язвительно пробормотала я и тут же направилась в прихожую, где с величайшим трудом отыскала свою шубку среди тонны чужих вещей. Митя немного задержался, чтобы попрощаться с Никитой, а потом нагнал меня у самой двери. В лифте я напомнила раздраженным шепотом:

      — Верни мне мою вещь!

      — Какую именно? — изобразил он святую невинность. Лифт стремительно спускался вниз, и я, опасаясь, что придется выйти на улицу без нижнего белья, нажала на «стоп». Митя повернулся ко мне, сверля коварным взглядом:

      — Ты уверена, что хочешь застрять со мной в лифте без трусиков? — его так и подмывало на всякие пошлости, видимо, он снова был в ударе. Мне было и ужасно обидно, и смешно, и страшно, что он опять может на меня накинуться, а я точно не смогу ему противостоять. К счастью, он еще раз нажал на «стоп» и снова на первый этаж. Я поняла, что всякие уговоры бесполезны и мне придется смириться.

      На улице мы быстро отыскали припаркованный во дворе дома микроавтобус с безмятежно спящим в нем водителем и постучали в стекло. Водитель встрепенулся, и дверь плавно отъехала.

      — Все что ли? — спросонья пробормотал он.

      — Ну, не совсем... — виновато рассмеялся Митя. — Мы еще в одном месте хотим попасть на вечеринку. Отвезите нас в Балчуг Кемпински, а потом возвращайтесь сюда, развезете остальных, когда потребуется.

      Водитель покосился на нас недовольным взглядом человека, осуждающего подобный образ жизни и привычку сорить деньгами, но этот немой упрек, конечно, заметила только я. Брата едва ли волновало мнение о нем окружающих. Митя подал мне руку, я забралась в салон и села рядом с выходом, но он пролез мимо меня на самое последнее сидение и позвал к себе. Я тягостно вздохнула в предвкушении чего-то нехорошего, но возражать не стала. Он пропустил меня к окну и сам сел поближе, чтобы нас не было видно за спинками впереди стоящих сидений. Машина тронулась, Митя развернул мое лицо к себе, положив теплую ладонь мне на щеку, и нежно тронул мои губы своими. Его рука обхватила меня сзади за плечи и уютно притянула в его объятья. Ехать так с ним было очень приятно, но я ловила себя на том, что никак не могу расслабиться, и мое сердце тревожно трепещет в груди, будто чувствуя опасность.

      — Замерзла, маленькая? — прервал он череду неприятных мыслей.

      — Немного...

      — Клади сюда ноги... грейся... — Он настойчиво заставил закинуть ноги к ему на колени, почти усаживая к себе на руки. По телу разлилось приятное тепло — все-таки сидеть в коротком платье и чулках на холодном сидении было совсем не комфортно. Он слегка прикрыл мне ноги краем своего пальто на меховой подкладке и стал нашептывать мне на ушко какие-то забавные шуточки о гостях с вечеринки и последние новости о наших знакомых, а я просто млела от его нежности и обаяния, звонко и кокетливо смеясь и тоже блистая остроумием. Я знала, что это он на меня так действует. Рядом с ним я становилась какой-то более раскрепощенной и головокружительно сексуальной.

      — На какую мы, кстати, едем вечеринку? Там будут твои знакомые? — вдруг вспомнила я о цели нашей поездки.

      — Да, вроде, во всех гостиницах в новогоднюю ночь бывают праздничные программы... — небрежно пояснил он, пожав плечами.

      — И ты уверен, что они до сих пор не закончились?

      — Я очень надеюсь, что все эти дурацкие балаганы закончились, честно говоря, потому что я хочу просто снять номер в Балчуге и застрять там с тобой на пару дней, — улыбнулся он непринужденной улыбкой, трогательно поправляя мои волосы и лаская взглядом мое лицо, губы и полуобнаженную грудь, приоткрывшуюся из-за роскошного мехового воротника. Не зная, как реагировать на такое, я только растерянно хватала ртом воздух.

      — Ты... ты с ума сошел? На пару дней?! А что мы скажем всем?

      — Родителям позвоним днем, скажем, что остались у кого-нибудь в гостях, а перед остальными мы не обязаны отчитываться.

      Шокированная подобным его намерением, я растерянно и озадаченно уставилась прямо перед собой и вдруг обратила внимание, что водитель с явным любопытством подозрительно поглядывает на нас в зеркало заднего вида. В страхе я машинально отстранилась от брата, убирая ноги с его коленей и выскальзывая из его объятий.

      — Водитель на нас смотрит, — прошептала я, слегка повернувшись к Мите.

      — Да фиг с ним, — небрежно бросил брат, но больше не стал прижимать меня к себе. Я заметила, что он нахмурился. Мое волнение, похоже, передалось и ему.

      — Думаешь, мы сможем так? — снова прошептала я, чувствуя, что на меня наваливается удушливое отчаяние.

      Он ответил не сразу, и как мне показалось по его напряженной позе, эта мысль все-таки терзала и его. Потом он посмотрел на меня внимательно и серьезно и с дерзким вызовом ответил:

      — Мы сможем. Согласись, что, раз преступив законы морали, учишься искать компромиссы с собственной совестью. К тому же я теперь не смогу от тебя отказаться... Ты лучшее из всего, что со мной случалось...

      От этого неожиданного признания по коже пробежались мурашки, а на глазах выступили слезы, но я только посмела сжать его теплую руку кончиками замерзших пальцев.

      — Значит, у тебя все же были сомнения? — неуверенно спросила я.

      — Шутишь? По-твоему, я полное ничтожество? Мерзкий развратник, бессовестно совращающий свою младшую сестру просто ради удовольствия и при этом даже не задумывающийся над тем, что совершаю?

      — Конечно, нет... но... ты ведь не обязан был отвечать мне взаимностью...

      Он хмыкнул.

      — Если честно, сначала я всерьез вознамерился тебя убить, но... — он облизал пересохшие губы, полосуя бесстыдным взглядом мои ноги и выглядывающую из-под короткой серебристой юбки окантовку чулок. — Похоже, ты не оставила мне выбора...

      — Как давно ты прочел мой дневник? — самодовольно ухмыльнулась я, подозрительно сощурив глаза и в душе будто празднуя маленькую победу.

      — Не твое дело, развратница...

      — Вся в брата... Нет? — упиваясь своей дерзостью, я закусила губу. От его кипящего маслом взгляда и кривой порочной улыбочки пламя желания пробрало всю нервную систему, заставляя чувствовать себя ужасно испорченной и смелой.

      — Что... прямо тащишься от собственных грязных мыслей? — очень точно угадал он.

      — Замолчи... — шикнула на него я запекшимися от охватившего болезненно-сладкого жара губами, едва сдерживая сердцебиение.

      Честно говоря, вся эта бравада с моей стороны была скорее напускной. Внутренне я так содрогалась от страха и стыда, что едва могла соображать. Поэтому, когда я заметила, что машина уже подкатила к сверкающему входу в гостиницу, я облегченно выдохнула. Лучше нам не вести подобные пикировки на людях, ведь было совершенно не известно, до чего мы могли в них дойти.

      — Приехали, — безучастно объявил водитель и раскрыл дверь.

      Мы молча вышли. Я огляделась. Вовсю валил снег, покрыв застывший ночной московский пейзаж белоснежным кружевным флёром, сквозь который то тут, то там робко и таинственно мерцали огни города. Под ногами скрипел снег. Митя взял меня под локоть, в уверенном темпе увлекая в теплые, сверкающие вычурной ажурной роскошью интерьеры отеля. Огромный зал с шикарной парадной лестницей был украшен элегантными новогодними букетами и огромной, богато усыпанной цветами и огнями елкой. Кругом было совершенно пусто, разве что приглушенная музыка, смех и крики ведущего в микрофон говорили о том, что в каких-то залах явно до сих пор царит атмосфера веселья и праздника. Молодой человек на ресепшен встретил нас настороженно-вежливой улыбкой.

      — Мы хотели бы снять номер на два дня, — тоже с улыбкой и явным нетерпением заявил Митя, а я смущенно отвела взгляд, делая вид, что любуюсь интерьерами. Молодой человек завис на пару мгновений, будто собираясь выдать нечто вроде: «Вы в курсе, что здесь не мотель?», но, видимо, все-таки окинув нас опытным взглядом, решил ответить по-другому.

      — Очень сожалею, но остался только панорамный кремлевский люкс... Новый год...— он виновато развел руками. — Все было забронировано на месяцы вперед...

      — Так в чем проблема? — Митя пожал плечами. — Звучит великолепно.

      — Вы правы, — кивнул менеджер. — Великолепный номер. Сто шестьдесят две тысячи в сутки, и он того стоит...

      — Отлично. — Митя поспешно вытянул из внутреннего кармана пальто бумажник.

      Вымуштрованный менеджер тут же засиял от любезности, теперь уже не холодной, а вполне искренней, ну или близко к тому.

      — Ваши паспорта, пожалуйста, — с гораздо большим энтузиазмом, чем в начале, воскликнул он. — В стоимость входит праздничный завтрак до трех часов дня, шампанское в номер, а также вечерняя шоу-программа первого и второго числа в одном из залов ресторанов по вашему выбору. Очень рады видеть вас в нашем отеле. Если желаете прямо сейчас поужинать и согреться, можем найти свободный столик у камина. Горячая кухня работает круглосуточно.

      Митя довольно рассмеялся, сверкнув белоснежной улыбкой на миллион долларов.

      — Нет, спасибо. Сомневаюсь, что нам все это понадобится до завтрашнего вечера. Хотя... шампанское в номер было бы кстати...

      Я наблюдала за всем этим так, будто это происходило не со мной, будто перед глазами разыгрывалась какая-то волшебная новогодняя сказка, поверить в которую было почти невозможно. Когда Митя освободился, получил ключ от номера, взял меня за руку и потянул к лифту, я придержала его и в недоумении спросила:

      — Ты уверен, что нужно было так тратиться?

      — Могу себе позволить, — нагло заявил он. — Живем один раз...

      Я растерянно улыбнулась, не зная, что на это можно возразить.

      — Значит, дела в Питере идут неплохо? — догадалась я.

      — Просто великолепно, Мариш! Ты даже не представляешь как! Завтра расскажу тебе все в подробностях. — Просиял он, довольный, что можно похвастаться передо мной своими успехами. Иногда он вел себя совсем как мальчишка, и тогда мне сразу хотелось стать взрослой и рассудительной, чтобы не натворить вместе каких-нибудь глупостей. Только вот взрослой я все-таки пока что не была... поэтому во всем покорно шла у него на поводу.

      Мы шагали по шикарным холлам и коридорам, восторженно озираясь по сторонам и, как дети, улыбаясь тому, что все это сейчас принадлежит нам. Сладко отдавался стук каблуков по сверкающим мраморным полам, пока мягкие ковры не гасили все звуки, окутывая дворцовые интерьеры тишиной. Когда брат распахнул передо мной дверь номера, я затаила дыхание от восторга. Внутри было светло, торжественно и удивительно элегантно! В центре уютной золотисто-бежевой гостиной возвышалась роскошная мерцающая мириадами огоньков натуральная елка, душистая и сказочная, как образ из детского сна. Рядом с елкой поблескивала золотистая стойка на ножке с ведерком для шампанского с торчащим из него золотым горлышком бутылки, от которого валил ледяной пар. В великолепно обставленном номере царила такая восхитительная тишина, что страшно было ее нарушить любым неправильным звуком. Разве что легкое шуршание нечаянно побеспокоенных прикосновением елочных веток и тончайший звон елочных игрушек могли быть достойным аккомпанементом этой божественной тишине. Только за окнами вдруг засвистели и взорвались петарды, напоминая о том, что Новый Год — все-таки самый шумный праздник.

      — Нравится? — раздался откуда-то издалека голос Мити, который тут же вернул меня к реальности.

      — Тут просто восхитительно! — воскликнула я восторженно, разом позабыв все свои страхи и сомнения. Он подошел сзади, обнял меня и поцеловал в шею.

      — Давай помогу, — его руки ловко подхватили мой полушубок. Он разделся сам, повесив верхнюю одежду в шкаф у входа, и, сунув руки в карманы брюк, вальяжно прошелся по комнате, изучая обстановку. Потом повернулся ко мне, глядя выжидающе и оценивающе. Я чувствовала себя неловко и растерянно. Мы впервые могли не думать об опасности и вести себя совершенно свободно, но волнение от того, что я не знаю, чего мне следует теперь ожидать от собственного брата, захлестнуло меня с головой. Митя подошел к одному из высоких кресел и уселся в нем, свободно откинувшись на спинку. Дух захватывало от одной только мысли, что этот красивый, уверенный, элегантный молодой мужчина снял такой шикарный номер, чтобы провести в нем со мной новогоднюю ночь... Таинственная улыбка на его губах, плотоядный блеск его беззастенчиво скользящих по мне глаз, дорогой, прекрасно сидящий на его спортивной, стройной фигуре костюм, расстегнутая на груди белоснежная рубашка, красивые, сильные, но изящные руки с длинными пальцами, лежащие на подлокотниках кресла... Весь его вид властелина положения, самоуверенного хозяина жизни, знающего себе цену, взбудоражил во мне инстинкты.

      — Устала? — поинтересовался Митя, но мне почему-то показалось, что спрашивал он на самом деле вовсе не об этом.

      — Я... даже не знаю.... — еле выговаривая слова от накатившего волнения, ответила я. Сердце так колотилось, что о сне невозможно было даже думать.

      — Я замучил тебя сегодня, — с легкой насмешкой произнес он. — Не бойся, я не всегда такой беспощадный, — по его рельефно очерченным чувственно сочным губам прошелся кончик языка. Брат словно дразнил меня или выжидал чего-то, желая увидеть, как поведу себя я, если мне предоставить полную свободу выбора. Я разом вдруг вспомнила все наши объятья, вздохи, прикосновения и подумала, что раз мы все-таки здесь, то почему бы не броситься в этот омут.

      Я сняла туфли на шпильках и босиком прошлась по комнате, выглянула в окно, за которым снегопад жадно поглощал силуэты Собора Василия Блаженного, кремлевских стен и башен, потом подошла к Митиному креслу сбоку, уперлась коленом в подлокотник и положила руку на спинку в поиске опоры. Брат небрежно откинул руку и провел по моим ножкам в шелковистых полупрозрачных чулочках тыльной стороной ладони, нежно поиграв краешком подола. Его рука подцепила тяжелую ткань юбки и потянула вверх, открывая перед ним плоский белый животик, бесстыдно голые лепестки и стройные ножки. Подушечки его пальцев неторопливо прочертили замысловатые узоры на коже, заставляя меня дрожать от нетерпения и больно кусать губы. Когда он, наконец, добрался до горящей от возбуждения киски, у меня чуть не подкосились колени от нахлынувшей томительной слабости. Мучительно нежные скользящие движения заставили распахнуть губы, жадно хватая воздух, закрыть глаза и судорожно вцепиться в спинку кресла побелевшими от напряжения пальцами. Затем его лицо приблизилось, опаляя горячим дыханием, руки больно сжали попку, притягивая и лаская, влажные губы принялись покрывать поцелуями живот, лобок, ноги и, наконец, добрались до вожделенной складочки между влажными розовыми лепестками. Язык, дразня, поласкал бусинку клитора, но совсем не долго. Два пальца скользнули в текущую киску, разжигая внутри адский пожар. Не в силах сдержаться, я издала чувственный стон, вся извиваясь, безмолвно умоляя его проникнуть глубже.

      — Иди ко мне, — едва слышно позвал он и потянул к себе. Улыбаясь в предвкушении, я скользнула к нему на колени, послушно поднимая руки и позволяя одним легким движением стянуть с себя платье. От ощущения собственной наготы по всему телу прокатился водопад мурашек. Взгляд наткнулся на плавленное серебро мужских глаз, наглых, дерзких, пожирающих. Я вспыхнула, но не успела и ах сказать, как Митя ловко развернул меня к себе спиной, сажая на руки и заставляя откинуться назад. Его ноги развели в стороны мои колени, его объятья опутали обжигающими ласками, его прерывистое дыхание и горячие губы опалили ушко.

      — Что, нравится быть моей развратной девочкой, сестренка? — умелые пальцы неспешно поигрывали розовыми бутончиками сосков, вызывали лихорадочный озноб по всему телу, заскользили по истекающему нектаром цветку между ног. Извиваясь от этой искусной пытки, я нетерпеливо терлась о его тело, ласково мурлыча и изнывая от нетерпения.

      — Вставай, маленькая... — вдруг прервав мое блаженство, Митя приподнялся в кресле, подталкивая меня вперед. Я послушалась и встала, но взглянула на него с немым недоумением. Он тоже поднялся и подошел к ведерку с шампанским. Несколько движений — и пробка выстрелила с громким хлопком. Не спуская с меня глаз, он сделал пару больших глотков прямо из горлышка, потом вытер губы тыльной стороной ладони.

      — Хочешь?

      Глядя на этого невозмутимого и по-животному притягательного мужчину, я задыхалась от возбуждения, вся пылая и вздрагивая, чувствуя, как все пульсирует и горит во всех местах, где побывали только что его бесстыдные руки и губы. Беспомощно сгорая от стыда и желания под его насмешливым взглядом, я шагнула к нему навстречу и потянулась к бутылке.

      — Ну нет... Я сам... — он слегка отвел руку с шампанским, но потом вдруг поймал меня за копну волос, заставляя закинуть голову. Ледяное горлышко бутылки коснулось моих губ. Ловя хмельной от похоти мужской взгляд, я послушно разомкнула ротик. Пара глотков — и холодные искрящиеся струи побежали по подбородку, шее и груди. Я зажмурилась и вцепилась пальцами в его рубашку, чтобы не упасть, а мои губы вдруг накрыл его пьяняще-терпкий развратно-неистовый поцелуй. Вкус шампанского смешался с его вкусом, проник внутрь и обдал все алкогольным теплом. Митя сжал меня в объятьях и склонился, его язык заскользил по коже, собирая разлившийся напиток.

      — Еще шампанского? — дьявольски искушающе улыбнулся он, снова выпрямляясь.

       — Нет... Еще тебя... — едва стоя на ногах от охватившей лихорадки, выдохнула я.

      Митя беззвучно рассмеялся.

      — Моя ненасытная сестренка... Вообще-то уже почти шесть утра. Может, маленьким девочкам пора ложиться спать?

      — Что?! — не веря его словам и распаляясь от его ироничного тона, негодующе воскликнула я.

      — А то, что я должен следить за твоим пристойным поведением как старший брат. По-моему, свой лимит бесстыдства ты уже на сегодня исчерпала, — произнес он возмутительно насмешливым тоном.

      — Ты... Ты издеваешься?! — почему-то не на шутку рассердилась я, хотя догадывалась, что он специально играет со мной в кошки-мышки и провоцирует. — Я не могу так спать! Я не засну!

      — Так прими прохладный душ, — посоветовал он, выпустил меня из объятий и, не спеша, направился в спальню, на ходу снимая пиджак и расстегивая рубашку.

      Какое-то время я стояла, разинув от шока рот и потеряв дар речи. Черт! Что он вообще предлагал мне делать после того, как не на шутку меня завел?! Бежать за ним и умолять? Или попробовать его изнасиловать?! И то, и другое казалось невыносимо унизительным. Собственно, как и холодный душ. Особенно душ!

      — Если это шутка, то она ужасно глупая! — наконец крикнула я ему вслед, но ответа не было. Немного поколебавшись, я пошла за ним в спальню. — Знаешь что! Да ты просто самовлюбленный павлин! Если ты думаешь, что я буду тебя уговаривать, то очень ошибаешься! И вообще! Я сама немедленно пойду в душ и спать! — разгневанно выпалила я, не в силах больше терпеть его издевательскую игру. — Ты бесчувственный и наглый! И иногда я тебя просто терпеть не могу!

      Он медленно обернулся. На его губах торжествовала издевательская ухмылка, а в глазах искрилось бесовское пламя.

      — Ах, вот как... Значит, я самовлюбленный павлин... Тогда ты — маленькая... глупая... похотливая... развратная девчонка... — насмешливо протянул он, — которую я сейчас накажу и которая сейчас сделает все, что я захочу.

      Чувствуя, к чему он клонит, я сузила глаза и отступила, собираясь вновь выдать что-нибудь эдакое. Только он вдруг ринулся на меня, и я глупо завизжала, тут же угодив в его объятья.

      — А ну не смей! — запищала я, уже смеясь до слез, потому что он в один миг подхватил меня на руки и, взвалив на плечо, понес к постели. Я барахталась, как могла, но лишь получила за это увесистый шлепок по попе. — Ну я это тебе припомню!

      — Запиши, чтобы не забыть, в дневник, — усмехнулся он и бросил меня на кровать. — Потому что список того, чего захочется припомнить, будет длинным.

      Я тут же подскочила и уселась на колени, уставившись на него с вызовом, хотя у самой сердце готово было от предвкушения пробить грудную клетку, как маленький трепыхающийся птенец скорлупу. Щеки пылали, растрепавшиеся волосы щекотали лицо, плечи и спину, губы жадно хватали воздух, и внутри все нещадно горело от желания. Митя неспешно расстегнул брюки, приблизился ко мне вплотную, взял меня за подбородок и, бесстыдно испепеляя взглядом, ткнул вздыбившимся членом мне в губы. Полы его расстегнутой рубашки разошлись, обнажая восхитительный рельефный торс и вызывающе яркого дракона внизу живота.

      — Ты — наглый! — с вызовом выпалила я, испепеляя его взглядом снизу вверх.

      — Ты уже говорила. К тому же, как раз это тебе и нравится.

      — Вовсе нет! — продолжала я демонстрировать упрямство, но его ладонь легла мне на затылок, пальцы слегка сжали волосы, не давая увернуться, а губ коснулась бархатисто-влажная головка его члена, очень нежно, совсем как поцелуй. Любопытство и желание оказались сильнее упрямства. Я приоткрыла губки, обхватила окаменевший пылающий член и инстинктивно заработала язычком. По телу брата словно прошел электрический разряд. Это было так упоительно сладостно, что я закрыла глаза и отдалась ласке со всем энтузиазмом неопытной любовницы. Его пальцы крепче стиснули мои локоны, а бедра в нетерпении задвигались мне навстречу.

      — Черт, Маринка... ты так сведешь меня с ума, — выдохнул вдруг Митя и отстранился, когда я только вошла во вкус. Он разулся, пошарил в карманах брюк, достал несколько пакетиков с презервативами и бросил их на прикроватную тумбочку. Затем откинул край покрывала, обнажая золотисто-кремовые шелковистые простыни, сел на кровать и откинулся назад, на мягкие подушки, беспечно закинув руки за голову. Хмельной взгляд, соблазнительно ухмыляющиеся алые губы, распахнутая рубашка, шикарный спортивный торс и расстегнутые брюки, не скрывающие его возбуждения... Я нервно сглотнула и облизала горячие губы, не зная, как к нему подступиться... От его развратного вида голова кружилась, как в каком-то сумасшедшем сне с полетами.

      — А ну иди сюда, — наконец позвал он требовательно. Встав на колени, я послушно скользнула к нему. Повинуясь переполняющим меня чувствам, я склонилась над ним и прошлась горячим влажным язычком по его твердому члену, потом по животу, задела темный сосок, обласкала шею и, наконец, усевшись верхом, добралась до желанных страстных губ. — Держи, раз ты сегодня такая смелая. — Митя взял с тумбочки презерватив и протянул мне, после чего снова закинул руки за голову и вызывающе улыбнулся.

      — Надеюсь, я ничего не испорчу... — коварно усмехнулась я, сощурив глаза и кокетливо покачав головой.

      — Только попробуй... Я тогда надеру тебе попку, а потом в нее же и трахну.

      Я вспыхнула, но прекословить больше не стала. Черт его знает, что он мог бы выкинуть, а описанная перспектива все-таки пугала. Раскрыв квадратный пакетик, я вытянула оттуда свернутый презерватив и по инструкции, конечно, давно изученной заранее из любознательности, ловко натянула его на член. Уже догадавшись, что вся инициатива передается в мои руки, я ласково потерлась о член киской, понимая вдруг, что внутри у меня все так пылает от его томительных и умелых провокаций, что я едва могу выдерживать эту пытку.

      — Перестань уже пялиться! — смущенно возмутилась я, поймав на себе смеющийся горящий взгляд по-прежнему бездействующего мужчины.

      — А что если я глаз не могу оторвать? — он лениво протянул руку, чтобы погладить мои напряженные от возбуждения соски и вызвать сладостный озноб. — Ты такая красавица, Марин... Даже не верится, что моя...

      Не выдержав больше промедления, он вдруг притянул меня к себе, впечатывая в распахнутый от удивления ротик поцелуй, жадно прихватывая зубами губы, посасывая и глубоко лаская языком. В ту же секунду его член настойчиво ткнулся в изнывающую от желания щелку, такую узкую от возбуждения, что у него не сразу получилось проникнуть. Я глухо вскрикнула от переполнившего взрыва острых чувств, от нахлынувшего жара, от его по-животному дикой болезненной хватки. Новые глубокие толчки полностью лишили самоконтроля. Брат без малейших усилий перевернул меня на спину, обездвижил, прижав к постели руки и принялся таранить сладко горящую глубину мощными ударами. Его широкая ладонь накрыла рот, подавляя стоны, а по телу уже пошли волны сводящего с ума оргазма. Разгоряченный и самодовольный, он вдруг резко потянул меня за руки, заставляя встать на колени, а потом, как ураган, развернул к себе спиной и прижал, стиснув груди и выкручивая соски. Его член снова оказался внутри, его губы прильнули сзади к моему ушку, обжигая дурманящим шепотом.

      — А вот теперь можешь кричать, маленькая... — его плавно покачивающиеся бедра вдруг резко дернулись, вызывая новый приступ наслаждения, а умелые пальцы заскользили по пульсирующему бутончику между ног. Из моих распахнутых губ сам вырвался бесстыдно громкий стон, а истязающий меня мужчина вновь начал свою томительную и неторопливую пытку. — Громче... — обдали жаром его губы, а член вновь пронзил насквозь упоительным экстазом, вызывая крик. — Я хочу, чтобы весь отель слышал, какую сладкую развратницу я трахаю, и сошел с ума от зависти...

      Он толкнул меня на четвереньки, вынуждая покорно склонить голову на постель, его ладони развели в стороны ягодицы, помогая проникать еще глубже, еще чувствительнее, а его бедра звонко ударялись о мою попку, заставляя содрогаться, выгибаться дугой, хвататься за скомканные простыни и жалобно стонать, лепеча бессвязный бред, в котором можно было угадать только его имя.

      — Вот так, моя девочка... Кричи... — задыхаясь, приказывал он, ни на секунду не останавливаясь. — И кончай... — глубокий толчок внутри заставил вскрикнуть и содрогнуться от упоительной лихорадки. — Кончай... — вышел он и снова неистово ворвался внутрь, обрывая связь с реальностью. — Кончай... — внутри взорвался фейерверк наслаждения, заполняя меня всю горячей пульсацией и влагой. Я жалобно всхлипывала от его продолжающихся, но теперь уже ласкающих и неспешных движений, закрывая глаза, теряя ориентацию в пространстве и комкая пальцами простыню. Митя склонился надо мной, притягивая к себе и заставляя лечь на бок. Свернувшись калачиком в жарких мужских объятьях, я услышала над ухом его тихий бархатистый смех, от которого по коже будто рассыпались лепестки только что сорванных цветов, порочных цветов.

      — Вымоталась с непривычки, маленькая, — он пылко и прерывисто задышал мне в ухо, целуя мочку, шею, плечо. Я с облегчением расслабилась, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой, но Митя, отдохнув с минуту, вдруг снова перевернул меня на спину. Он навис надо мной и стал жадно, нежно, беспощадно целовать мои губы, лицо, шею, соски, пожирая меня восхищенным, пылким взглядом.

      — Я, наверное, никогда не смогу тобой насытиться...

      — Я едва дышу! Если ты все время будешь таким, я просто не выдержу, — слабо возмутилась я.

      Он вновь рассмеялся чуть слышно и, чмокнув меня в нос, добавил:

      — Ничего. Привыкнешь.

      — О! Теперь я, кажется хочу шампанского! — радостно улыбнулась я.

      — Ммм... Самое время... — Брат встал и, скинув с себя остатки одежды, отправился за бутылкой и бокалами. Я завороженно проводила его взглядом, любуясь игрой мускулов на мужском натренированном теле и его статной походкой. Вернувшись, он уселся на край кровати, протянул мне бокал и тронул мою щеку ладонью.

      — Что ж... За нашу тайну, сестренка... — вдруг посерьезнев, произнес Митя. Наши соприкоснувшиеся бокалы издали тихий хрустальный звон.

      — Да... за нашу тайну... — едва смогла выговорить я, ощутив неожиданно накатившую грусть, страх и тошнотворное чувство вины. Я осушила бокал залпом и без сил свалилась на простыни.

      — Слушай... я думаю, мне нужно будет купить таблетки... ну, экстренную контрацепцию... — едва слышно выговорила я то, что меня так мучило.

      Митя поднялся на локте, нависнув надо мной и внимательно вглядываясь в мое лицо.

      — Марин, это очень вредно. И... я уверен, что ничего такого не требуется...

      — А вот я не уверена! — на глазах под его озабоченным взглядом сами собой проступили слезы.

      — Мы же договорились купить тест...

      — Когда еще он что-то покажет!

      — Когда у тебя месячные?

      — Не скоро!

      — Ты сходишь к врачу!

      — И выяснится все только тогда, когда уже будет поздно! Я не хочу! Не хочу всего этого! Понимаешь? Мне страшно!

      Он тяжело выдохнул, прижался губами к моему лбу, а потом уронил голову мне на плечо и замер, обвив рукой и крепко прижимая к себе.

      — Ты права... — нехотя согласился он. — Мы никогда не должны так рисковать... Я только хочу, чтобы ты знала. Что бы ни случилось, я всегда тебя поддержу.

      Я хотела было задать еще один мучивший меня вопрос, но заставила себя замолчать. Губы опять дрогнули, и я беззащитно ткнулась лицом в его волосы, вдыхая их аромат и немного успокаиваясь. Слезы все равно прочертили две жгучие дорожки на висках, но все-таки это были слезы облегчения.

      Мы лежали, прислушиваясь друг к другу и боясь снова начать разговор.

      — Надо принять душ, — наконец сказал Митя и поцеловал меня в шею.

      — Я не могу.

      — Стыдно быть грязнулей.

      — А я буду.

      — Нет, не будешь! — он потянул меня за руку, чтобы поднять.

      — Ты опять начнешь приставать ко мне в душе?

      — Очень хотелось бы, но, скорее всего, нет, потому что я сам без сил. Надо хорошенько выспаться.

      Он за руку повел меня в ванную комнату.

      — Может, лучше поваляемся в ванне? — жалобно протянула я.

      — Завтра поваляемся. А сейчас я не собираюсь ждать, пока она наполнится. Иди сюда, — он снова потянул за собой, не оставляя выбора.

      Мы залезли в душевую кабинку и включили воду. Я едва держалась на ногах, поэтому всем телом просто прижалась к Мите, уткнувшись лицом ему в грудь. Он был намного выше и мощнее меня, к тому же хорошо натренирован – ощущать его силу и тепло было так приятно. Я завороженно смотрела, как струйки воды сбегают по его гладкой медово-румяной слегка загорелой коже. Он нежно обнял меня и стал поглаживать спину, плечи, руки. Потом обхватил мою голову ладонями и, приподняв к себе мое лицо, заглянул в глаза. Его взгляд был напряженным и серьезным, губы были плотно сжаты, скулы напряжены.

      — Все это неправильно, Марин, — устало вымолвил он, — но я хочу чтобы ты знала. Я люблю тебя. И всегда любил... больше всех на свете...

      Мои губы дрогнули, из глаз снова потекли горячие струи слез.

      — Уже ничего нельзя вернуть назад. Я сама во всем виновата...

      — Не надо об этом. У нас есть возможность пару дней ни о чем не думать. Будут и другие дни. Мне надоело бесконечно взвешивать все «за» и «против».

ГЛАВА 3

   Утром меня разбудил громкий и раздраженный голос брата. Он с кем-то говорил по телефону в соседней комнате. Сначала я никак не могла сообразить, где я. В голове кружилась какая-то карусель из вчерашних воспоминаний, но в основном все заволокло тяжелым туманом усталости. Сквозь щель между плотно задернутыми шторами пробивался слепящий глаза солнечный луч. Он же заставлял гореть огнем каждую игрушку на огромной новогодней елке. По ковру были разбросаны вещи брата, а на прикроватной тумбочке лежали его золотые часы, поблескивающие теплым желтым светом, льющимся от непогашенного прошлой ночью торшера. На часах было 11:44. Я еле нащупала выключатель, с трудом продирая глаза.

      — В какой именно? — требовательно допытывал он кого-то. — Во сколько, говоришь, это произошло? Да. Черт. Да не помню я, во сколько лег. Какая разница!

      Я нехотя выбралась из постели и, не найдя, чем прикрыться, голой выглянула из спальни в гостиную. Он стоял там, невидящим взглядом упершись в окно, в одной руке держа трубку мобильного, ладонью другой руки прикрыв рот. На нем был не завязанный на пояс гостиничный халат и боксеры, волосы были всклокочены со сна и вообще вид был не выспавшийся и какой-то ошарашенный. Заметив меня, он на секунду остановил на мне взгляд и тут же отвернулся, продолжая угукать в трубку.

      — Черт, — измученно выдавил из себя он спустя минуту и с силой потер лицо, словно хотел заставить себя немедленно проснуться. — Я через... через час точно буду в аэропорту. Дороги пустые, так что... Да брось! Все нормально...

      Я просто не поверила своим ушам, но Митя уже повесил трубку и смотрел на меня с каким-то мрачным и нерешительным видом, словно не знал, что и как сказать.

      — Один мой партнер по бизнесу насмерть разбился в Питере на машине в новогоднюю ночь, — наконец выдохнул он. — Вроде, пьяный был. Но там... обстоятельства кое-какие есть нехорошие... Так что мне нужно ехать немедленно.

      Он смотрел на меня, но, кажется, не видел. Я закусила губу.

      — Что за обстоятельства? — растерявшись, спросила я.

      — Почему-то подозревают, что авария была подстроена...

      — Но... — я сглотнула. — Подозревают ведь не тебя?

      — Да нет, Марин... Ну что ты... С ума сошла... Но меня вызывают на допрос... Просто чтобы разобраться во всем... Я должен там быть.

      — Когда же ты вернешься?

      — Понятия не имею.

      Он тяжело вздохнул, мимо меня уверенным шагом направился в спальню и начал быстро одеваться. Весь антураж вчерашней ночной сказки улетучился, словно не бывало. Я тоже оделась, стараясь не выпускать брата из виду. Его нервозность передалась и мне. Внутри почему-то буйным цветом разрасталась тревога.

      — Он был твоим другом?

      — Это едва ли. На ножах постоянно были. Просто... он по-крупному вложился в мой новый проект. Еле-еле удалось его убедить. Вот дерьмо... — из-за спешки и раздражения у него никак не получалось завязать галстук, и он рванул его, собираясь снять.

      — Давай я... — Я скользнула к нему, на самом деле ища хоть какой-то предлог для близости, чтобы немного его успокоить. Пока завязывала галстук, постоянно чувствовала, что руки слегка дрожат, дыхание сбилось, а на щеках, впрочем, как и всегда рядом с ним, разгорался румянец. Справившись с задачей, я невольно прижалась крепче к мужскому телу и провела ладонями по его груди, будто разглаживая рубашку. Митя склонился и поцеловал в шею так привычно и естественно, будто делал это всегда.

      — Спасибо, сестренка, хотя сегодня это вовсе не обязательно... — в его голосе появилась прежняя мягкость. — Я переоденусь дома.

      — Будешь заезжать к родителям? — удивилась я.

      — Нет, конечно. Я имел в виду свою квартиру в Питере.

      Я лишь молча кивнула, отмечая про себя, что Петербург, видимо, уже стал его домом. Впрочем, это могло ничего и не значить — всего лишь оборот речи. Брат тут же отстранился и, глядя в зеркало, попытался пригладить волосы.

      — Подожди, у меня есть расческа. — Я отыскала свою сумочку и подала ему маленькую перламутровую щетку. Он невольно усмехнулся.

      — Что бы я без тебя делал?

      — Ходил бы лохматым, конечно... — улыбнулась в ответ я.

      Несмотря на улыбки, его состояние все-таки не давало покоя. Таким я его еще никогда не видела. Мне показалось, что ему страшно, диалог особо не клеился, и я невольно притихла, стараясь не отвлекать его от раздумий и при этом тайком не сводя с него глаз. Мы уже шли по коридору отеля к ожидающему такси, когда на меня вдруг совсем некстати нахлынули воспоминания о том, чем мы занимались в ванной сегодняшней ночью, и я невольно покраснела, вспомнив, что он заставил меня шептать ему на ухо. Когда мы вообще легли? Не удивительно, что я чувствовала себя как зомби — голова кружилась, мысли путались и казались тяжелыми, как камни, от света резало в глазах. У брата, скорее всего, раскалывалась голова после выпитого накануне алкоголя, но он лишь хмурился, иногда потирая висок, и старался не показывать свое состояние. Отдав ключи на ресепшен и спеша к выходу, Митя взял меня за ледяную руку.

      — Извини, что так вышло, маленькая... Ты еще и замерзла вся... Немедленно поезжай домой. Я позвоню тебе, как только доберусь до аэропорта, а потом, когда прилечу.

      В его словах было столько нежности, но у меня в голове все равно роилась стая глупых вопросов вроде: «А позвонит ли он действительно мне или все-таки родителям?» и «Будет ли он вообще звонить и скучать по мне?», и «Когда мы теперь увидимся?» Только сейчас времени на все это уже не оставалось, и я боялась мучить его своими тревогами, поэтому спросила только о главном.

      — А... что мне родителям сказать? Ну и вообще, если кто еще спросит...

      Он резко развернулся прямо перед дверью такси и раздраженно потер лоб в размышлении.

      — Скажи, что мы в клубе были... или... нет, лучше, что у Юрки. Он меня отмажет и лишних вопросов никогда не задаст. Хотя нет... не надо его в это втягивать...

      Наши глаза встретились. В моих он точно читал страх и растерянность. Я поверить не могла, что новогодняя ночь, проведенная где-то наедине с собственным братом, может представлять такую сложность. Собственно, это даже не ночь была, а всего несколько часов безумия и счастья.

      — Водитель ведь знает, где мы были... И еще он наблюдал за нами и мог о чем-то догадаться... — онемевшими губами пролепетала я.

      Мороз уже начал кусать мне ноги в тонких чулках, беспощадное зимнее солнце слепило глаза, а по спине пробегал озноб. Какое-то время мы стояли друг напротив друга, молча опустив головы. Пустынный город вокруг еще спал после бурной ночи, но куранты вдруг очнулись и недовольно спросонок пробили двенадцать. Похоже, даже они знали, что сказке пришел конец и пора возвращаться к нелицеприятной действительности.

      — Слушай, неужели ты думаешь, что он посмеет что-то вякать в глаза родителям... Пусть сколько угодно мучается подозрениями. Никто ему не поверит. Скорее его же назовут озабоченным придурком. О таких вещах никто не говорит, Марин... такое и в голову не приходит... К тому же мы ведь не делали в машине ничего такого... — Брат облизал высушенные холодным ветром губы, а я неопределенно кивнула, заставляя себя согласиться. — В общем... скажи, что мы хотели отметить в Балчуге с моими знакомыми... но опоздали и сняли номера, чтобы выспаться. Ну и отцу скажи, что я по делам в Питер улетел. Астраханов погиб. Я ему в двух словах рассказывал о нем.

      — А... мне нельзя с тобой? — жалобно прошептала я, изо всех сил стараясь не заплакать.

      — Мариш... — на бесконечные мгновения он укутал меня теплом своих рук, а я тут же потерлась щекой о его грудь, словно ласковый котенок. Вроде бы, ничего такого. Обычные объятья. Только вот все равно совсем не братские и ни разу не невинные. — У меня сейчас будут безумные дни... похороны, полиция... — виновато выдохнул он и поцеловал в висок. — Черт знает что... У тебя сессия на носу... Но... ты обязательно ко мне приедешь, когда будет возможность... Я обещаю. — Митя осторожно меня отстранил. — Поняла?

      — Угу, — через силу кивнула я, закусив губу. Он вздохнул и открыл передо мной дверь такси. Уже находясь в теплом салоне, я отрешенно наблюдала, как брат сел в другой автомобиль. Какое-то время он ехал за нашим по пустым московским улицам, а потом свернул в переулок.

      Так закончились наши с ним новогодние праздники, и мне еще долго казалось, что эти два дня, которых нас лишили обстоятельства, никогда нельзя будет восполнить. Мне уже не хотелось никаких вечеринок, никаких дружеских встреч, никаких гостей, прогулок и подарков. В тот день, по дороге заехав в аптеку, я вернулась домой без сил, приняла таблетку и вырубилась, предпочтя провалиться в беспамятство, чтобы не нужно было ничего обдумывать. Телефонный звонок разбудил меня, когда за окном уже все было черным-черно. Только луна слепила глаза с очистившегося от обложных туч небосклона, и в комнате заметно похолодало, видимо, из-за ударившего мороза.

      — Как всегда дрыхнешь, сурок? Звоню уже третий раз... — от его вызывающе насмешливого голоса сладко запело все нутро.

      — Вовсе нет... просто не слышала звонков... — зачем-то соврала я, видимо, все еще обижаясь на его очередной внезапный отъезд. Только охрипший голос выдал меня с головой.

      — Врать нехорошо... — с наигранным упреком и все также шутливо протянул он. — За это можно и получить...

      — Как страшно! Боюсь-боюсь! — разошлась я, улавливая провокацию и с радостью на нее откликаясь. — Снова приедешь и уедешь без предупреждения?

      — Марин, ну прости меня... Очень хотел бы разбудить тебя совсем по-другому...

      Черт, от этих его слов в трусиках предательски потеплело. Все-таки умел он одной лишь интонацией свести с ума. Я невольно завозилась в постели, тут же почувствовав, что ничего, кроме трусиков, на мне больше не было.

      — Интересно, как... — тут же сорвалось с губ. В трубке повисла пауза. Больше чем уверена, он вовсе не был смущен или поставлен в тупик. Скорее смаковал терзающее меня волнение.

      — Правда хочешь услышать? — горячо прошелестел в ухе его голос, так близко и чувственно, что я невольно представила его рядом, распаленного и дерзкого, готового рисковать и уверенного в том, что получит желаемое.

      — Почему бы и нет? — Мне ужасно хотелось, чтобы это прозвучало беспечно, но от спазма, сковавшего горло, мои слова походили на жалкий мышиный писк.

      — Для начала я точно связал бы тебя сонную... — рассмеялся Митя и, судя по всему, удобно где-то разлегся, потому что тембр его голоса слегка поменялся, стал более расслабленным в отличие от моего.

      — Это же нечестно! — возмутилась я.

      — А кто сказал, что все будет честно? — Кажется, теперь в его словах еще появилась легкая угроза.

      — Ладно... Учту это на будущее и как-нибудь тоже свяжу тебя спящего... — воинственно заявила я, очень довольная собой. Митя хмыкнул.

      — Думаю, ничем хорошим это для тебя не закончится.

      — Посмотрим... — Сердце готово было выскочить из груди, а все тело пылало под пушистым пуховым одеялом. Этот провокатор откровенно надо мной смеялся, а я только возбуждалась еще сильнее от каждого его слова.

      — Ну все... кажется, ты уже доигралась, маленькая... Знаешь, что я с тобой сделаю после того, как свяжу?

      — Включишь свою дурацкую музыку на полную громкость и уйдешь из комнаты? — рассмеялась я. — Хотя ее и через стенку слышно будь здоров, если ты не знал.

      — А ты, оказывается, та еще змейка, сестренка... но так даже лучше... Люблю кусачих... Их усмирять приятнее. Что ж... будет тебе и музыка... если не хочешь, чтобы кто-то услышал твои развратные крики... Но только учти, что теперь, когда попадешься в мои руки, так просто уже не отделаешься...

      Ужасно хотелось ответить ему еще что-нибудь дерзкое, но, как на зло, ничего подходящего на ум не приходило. Только любопытство терзало еще сильнее.

      — Так что именно ты сделаешь?

      — Потом узнаешь... — брат коварно улыбнулся. От этой порочной улыбочки, которая мягко пела в каждом его слове, я совсем потеряла самообладание. — А сейчас просто в точности выполни все, что я тебе скажу...

      — А если я не захочу?

      — Захочешь... Ты ведь уже наверняка вся промокла... Что на тебе сейчас надето?

      Будто окунаясь в кипящую лаву, я медленно сползла с подушек под одеяло. Пальчики сами потянулись к низу живота.

***

      С тех пор миновало несколько месяцев, и наш безумный роман вынужденно перешел в виртуальную фазу. Как известно, чувства, выраженные в словах, обостряются до предела и очищаются до кристальной прозрачности. Откровения, до которых мы дошли, уже не шли ни в какое сравнение с теми наивными фантазиями, о которых я когда-то робко мечтала на страницах дневника. Вместе с тем, наша близость сводилась далеко не только к страсти. Теперь Митя охотно рассказывал мне про свои дела, даже если прекрасно понимал, что я совершенно далека от темы бизнеса, информационных технологий и уж тем более финансов. Ему просто нравилось делиться со мной своими достижениями, терпеливо разъяснять непонятное, отвечать на мои вопросы и выслушивать похвалу и слова поддержки. Правда, о том странном деле, которое заставило его срочно улететь в Петербург, он говорил не очень-то охотно. Я лишь поняла, что все, вроде бы, разъяснилось, и никакая опасность ему не грозила. Только следствие будет идти еще долго, потому что отец погибшего никак не может успокоиться, пытаясь найти виноватых там, где их, возможно, нет. Все это вызывало кучу вопросов и тревог, но любую попытку как-то развить тему он немедленно пресекал. Конечно, я сходила с ума из-за неведения, но брат все же умел так меня уболтать, что шансов дознаться чего-либо у меня просто не было.

      Очень внимательно он расспрашивал и о моих повседневных делах — учебе, увлечениях, планах на будущее, прогулках и отношениях с подружками. Вопрос с моей возможной беременностью он тоже тщательно проконтролировал, заставив через какое-то время провериться у врача. Наши отношения можно было бы счесть идеальными, мы даже не ссорились, как, бывало, прежде... Правда, все это время нас беспощадно мучила паранойя, поэтому все эти откровения были возможны лишь в тайные ночные часы, когда никто не мог потревожить и ничто не могло помешать. О последствиях этого опасного омута мы попросту старались не думать. Невозможно постоянно находиться в напряжении... в один прекрасный момент защитные функции психики блокируют страх и порождают беспечность, особенно когда каждая минута опасности доставляет наслаждение...

      Впрочем, в последнее время мама решила вдруг заняться вождением и фитнесом, поэтому не так часто оставалась дома, как обычно. Папа вообще практически не показывал носа с работы. В такие дни я приходила в комнату брата и, ощущая себя бесстыдной воровкой, принималась рыться в его вещах. Среди них были его фотоальбомы со старших классов и за все студенческие годы. В школе и на первом курсе он носил удлиненные волосы, которые крупными локонами падали на лоб, щеки и шею, и был убийственно красив, как херувим, пока его лицо еще не тронула мужественная резкость и величественное хладнокровие. В юности у него был дерзкий взгляд испорченного, самодовольного подростка, слишком рано пресытившегося всеми прелестями женского внимания, и от этого взгляда меня невольно бил озноб.

      Вдоволь налюбовавшись его лучезарными улыбками и демонстративно выставляемыми на обозрение камеры мускулами, я садилась на пол напротив зеркала его шкафа, медленно обнажала плечи, грудь и сдвигала в сторону насквозь промокшие трусики. Мне нравилось любоваться собой, как бы смотря на себя его глазами. Белая матовая кожа, потоки черных волос, струящихся по плечам, груди и спине... Смазав соски и киску капелькой масла для тела, я нежно ласкала себя до изнеможения, с бесстыдной улыбкой любуясь мягкой зеленью собственных глаз и ягодной сочностью чувственных губ, исступленно шепчущих имя брата. На одной из полок у него со стародавних времен стояла маленькая резиновая золотая рыбка — не знаю, может, она была его игрушкой для купания в детстве. У нее были пухлые красные губки и раздвоенный рельефный хвостик. Я гладила себя этой рыбкой, пока из моих губ не вырывался невольный стон предвкушаемого экстаза. Тогда в последний момент я заставляла себя остановиться, чтобы продлить удовольствие, и щекотала набухшие соски кончиком рыбьего хвоста. В голове шелестел его горячий шепот — откровенный, порочный, волнующий. Пульс учащался до предела, щеки пылали. Я откидывала голову на стоящую позади кровать, склонялась к лежащему на покрывале альбому с его фотографией и нежно целовала его губы.

      Кроме этого, единственное, что мне оставалось, чтобы отвлечься от постоянно терзающих чувств, это удариться в учебу, хотя с каждым днем я все больше начинала понимать, что юриспруденция со всем этим канцеляритом и софистикой, совершенно мне не близка. Я прекрасно сдала зимнюю и летнюю сессии и была на очень хорошем счету у преподавателей, но все мои интересы в университете по сути свелись к истории и философии, а дома я запоем прочитывала литературную классику из богатой домашней библиотеки. Будущая карьера адвоката, о которой я так мечтала когда-то, страшила меня все больше. Я не могла представить себя в офисе, заваленном грудой бумаг, или спешащей с папкой документов на какое-нибудь скучное судебное разбирательство. Цинизм и неповоротливость судебной системы приводили меня в ужас, а от уголовного кодекса попросту тошнило. С чего я вообще взяла, что все это будет мне по плечу, а главное — интересно? Ведь я, вроде бы, всегда была творческой натурой и обожала танцы, которыми занималась с самого детства и забросила только с девятого класса, когда учеба вытеснила из жизни все на тот момент второстепенное и несерьезное... Мысль о танцах мучила меня периодически, как тоска по детству и свободе, как ощущение полета во сне, которое совершенно невозможно повторить в реальности... Сейчас лето было в самом разгаре, и я, конечно, могла записаться на какие-нибудь танцевальные курсы, но в сентябре на меня снова навалилась бы насыщенная студенческая жизнь, заполненная, конечно, не только учебой, но и веселыми вылазками с друзьями. Плыть по течению всегда было проще... да и родителей не хотелось разочаровывать, не говоря уже о Мите, который был в восторге от моих успехов... В конце концов, танцы могли и подождать... как и далекоидущие мысли о карьере...

      Экзамены только что благополучно миновали, на улице стояло жаркое лето и в головах уже, казалось, не осталось ничего, что мы с таким трудом туда пытались впихнуть накануне. Собравшись небольшой компанией в одной из московских кофеен, мы с однокурсницами обсуждали планы на каникулы, парней, преподов, развлечения, моду, следующий учебный год и прочую ерунду. От нахлынувшего чувства свободы кружилась голова, хотя, может быть, виной этому были заказанные всеми вместо кофе мохито, кампари с соком и джин с тоником. С чувством распирающей гордости я выслушивала жалобы девчонок то на безжалостность некоторых преподов, то на тупость учебников, то на неоднозначность экзаменационных вопросов, смакуя в душе мысль о том, что у меня есть все шансы заполучить красный диплом, если дела и дальше пойдут так успешно. Даже повышенная стипендия грела душу, хотя она, конечно, не шла ни в какое сравнение с теми суммами, что я привыкла тратить каждый день. Когда на экране зазвеневшего мобильного высветился телефон брата, я немедленно вспыхнула и подскочила с места, как всегда боясь выдать нашу тайную связь и как всегда, наоборот, выставляя напоказ свои чувства. Я выбежала из кафе и свернула за угол, в небольшой сквер, всей кожей ощущая, как подружки провожают меня удивленными и любопытными взглядами. За столько времени я так и не научилась сдержанности, когда дело касалось Димки.

      — Привет, маленькая, — сладко пропел в трубке его соблазнительный голос.

      — Привет, — выдохнула я, пытаясь утихомирить сбившееся дыхание.

      — Тебя уже можно поздравить с успешным окончанием первого курса?

      — Можно, — улыбнулась я, едва держась на ногах от волнения. Обычно он крайне редко звонил днем, зная, как я переживаю и нервничаю по этому поводу на людях.

      — Тогда поздравляю. Ты у меня умница.

      — Спасибо, Дим... но только... мне сейчас не очень удобно говорить... Девчонки глазеют на меня через окно кафе.

      — Дурочка, зачем же ты от них сбежала? Я ведь имел право просто так тебе позвонить, чтобы поздравить...

      — Да... я знаю... но ничего не могу с собой поделать... Прости...

      Он тихонько хмыкнул и, конечно же, улыбнулся. Знал ведь прекрасно, что со мной творится от одного только его голоса в трубке.

      — Ладно, я быстро... Слушай, — продолжил он после небольшой паузы каким-то необычным для него заговорщическим тоном, словно его мучило нетерпение. — Я хотел бы, чтобы ты приехала ко мне на каникулы. Всего на пару недель, больше пока не обещаю. Но зато я как раз буду совершенно свободен с пятнадцатого июля. Потом сможем вместе вернуться в Москву на машине. Я же имею право устроить сестре небольшие каникулы в Питере...

      Даже в мягком тембре его голоса таилось столько сокровенных обещаний, что меня охватил жар. Я чуть не завизжала от радости, даже не найдя сразу, что ответить. Только воровато обернулась на витрину кафе, за которой был виден столик с нашей шумной компанией. Одна из подружек активно показывала мне что-то жестами комически гротескно. Кажется, изображала страстные воздушные поцелуи, намекая на то, что я явно болтаю с каким-то парнем. Вся холодея с головы до ног, я отвернулась.

      — Я сегодня же закажу билет, — едва дыша, пролепетала я. — Ты сам скажешь родителям?

      — Уже сообщил папе. Он, естественно, не против. — Чувствуя, как я схожу с ума, брат рассмеялся. — Эй, малышка, ты, надеюсь, помнишь, до чего мы договорились за все это время... Я ничего не забыл...

      — Мить, хватит! — возмущенно выпалила я, загораясь и искря, как бенгальский огонек на морозе. В ушах так и звенел его смех, когда я сбросила звонок. Блин, хотела бы я огреть его чем-нибудь за такое, но на лице почему-то расцветала глупая радостная улыбка.

      Когда я возвращалась к своему столику, у меня в ногах была предательская слабость, а руки дрожали. Я схватила свой бокал с кампари и апельсиновым соком и осушила его до дна. Ледяной коктейль точно меня не охладил.

      — Мариша, ты прям трепещешь вся... Даже щеки горят! — смерив меня опытным взглядом хищницы, притворно елейным тоном бесцеремонно заметила Алиса. — Кто звонил-то? Новый поклонник? Почему ты всех своих парней от нас скрываешь? Не любишь делиться?

      Я заставила себя собраться и набрала в легкие побольше воздуха.

      — Вообще-то не люблю... И сомневаюсь, что ты захотела бы на моем месте... — тоже с вызовом и легким сарказмом заметила я. Эту Алису я терпеть не могла. Та еще штучка, циничная, пройдошная, не дай бог стать ее врагом, такая и лучшую подругу сожрет с потрохами и не подавится. Мне всегда казалось, что она любые интрижки видит насквозь, поэтому ее повышенное внимание совсем выбило меня из колеи. Другие девчонки настороженно прислушивались к нашему диалогу, конечно же, умирая от любопытства. Больше чем уверена, она уже достаточно его распалила каким-нибудь бредом, пока меня не было.

      — Значит, красавчик... Да еще перспективный... — завистливо заметила она. — И в постели, наверняка, хорош... — Она бесцеремонно и пристально наблюдала за моей реакцией, а я даже не смела поднимать на нее глаза, только изображала едва заметную усмешку и неторопливо крутила в дрожащих пальцах телефон. — Хотя ты у нас такая разборчивая... Все тебе не то и не так. Хоть поделись радостью, кто тебя так осчастливил наконец...

      — Алис, может, хватит ее пытать? — робко вступилась за меня Оля, одна из самых моих близких подруг в университете.

      — Нет, ну а что такого? — не унималась Алиса. — Ну всем же любопытно...

      Этой короткой отсрочки и поддержки мне хватило для того, чтобы взять себя в руки.

      — Через интернет познакомилась с парнем из Питера, — выдала я первое, что пришло в голову, довольно уверенно и холодно. — Он уже приезжал в Москву, теперь приглашает меня к себе провести с ним две недели.

      — У-у-у, — разочарованно протянула она. — Из Питера... Я уж думала из Парижа! Ты же во французской группе, если не ошибаюсь?

      — Ну, да...

      — Лучше бы подцепила в интернете какого-нибудь француза... Фотка-то молодого человека имеется? — ее напор по-истине ужасал.

      — Нет, — отрезала я.

      — Да ладно! Что, не такой уж симпатичный, чтобы похвастаться?

      — Я серьезно. Это не твое дело. — Честно говоря, это неслыханное нахальство уже начинало бесить. Я всегда считала себя очень терпеливой, но, если довести, могла взорваться как пороховая бочка. Мне показалось, что нездоровый интерес Алисы наконец-то поугас. Я откинулась на спинку дивана, оставив телефон на столе. И в этот момент эта стерва вдруг схватила его своими когтистыми лапами и завертела в руках. Слава богу, мне хватило ума установить пин-код, но нервы все-таки дали о себе знать, и этот факт начисто вылетел из головы. Единственная мысль, которая сейчас пульсировала в сознании, была о том, что она могла увидеть, от кого был последний входящий звонок.

      — А ну отдай! — я схватила ее за запястье, испепеляя гневным взглядом и, видимо, причиняя боль. Под моими пальцами смялся ее браслет, который впился ей в кожу крупными металлическими звеньями.

      — Ты чего? — возмутилась она. — Я же шучу!

      — Зато я не шучу! Ты уже переходишь все границы!

      — Девочки, успокойтесь, пожалуйста! — испугалась Оля и положила руку мне на плечо. Алиса выпустила телефон, вложив его мне в ладонь.

      — Ты больная, Сартакова?! — истерично взвизгнула она и подскочила со своего места.

      Я тоже встала.

      — Если кто-то здесь и больной, то только ты. Сиди уж. Лучше я уйду. — Наконец-то мне удалось придать голосу ледяное спокойствие. Я схватила свою сумочку, непослушными пальцами вытянула из кошелька тысячу рублей и бросила на стол.

      — Офигеть... Что это было?! — раздавались из-за спины удивленные возгласы, а у меня уже зуб на зуб не попадал, и глаза жгло от наворачивающихся после перенесенного стресса слез, когда я гордо шагала к выходу. Я уже готова была расплакаться, когда меня вдруг нагнала Оля. Пришлось только смахнуть слезинки с щек и взять себя в руки.

      Некоторое время мы шли рядом молча. Наконец подруга приобняла меня за плечи.

      — Марин, не расстраивайся, пожалуйста... Эта стерва того не стоит... правда... — Эти ласковые сочувственные слова сняли груз с души, но тут же подключили, наконец, здравый смысл.

      — Да я сама хороша, — с досадой признала я. — Не стоило так истерить. Телефон все равно был заблокирован...

      — Но она об этом не знала... И это откровенная наглость...

      — Кажется, она теперь с меня не слезет...

      — Думаешь? Кажется, ты ей руку браслетом поранила. Может, наоборот отстанет?

      — Черт... Что-то я себя не узнаю... — на лбу от шока и правда выступила испарина.

      — Если честно, я тебя тоже... — забеспокоилась подруга. — Что-то случилось?

      — Нет... в общем-то... — поспешила заверить я, но вдаваться в подробности совсем не хотелось. От этого на душе стало совсем гадко. Как же я устала от этих тайн...

      — Про парня из Питера... это правда? — робко поинтересовалась Оля.

      — Ну да... — нехотя выдавила из себя я, совершенно не желая врать подруге.

      — Ладно, ладно... поняла... не хочешь о нем говорить...

      Я только тяжко вздохнула.

      — Кстати, у тебя же старший брат, вроде, в Питере... — видимо, попыталась сменить тему Оля, а у меня кожа на спине будто превратилась в холодную рыбью чешую. Впрочем, в этой теме не было ничего нового и удивительного. Кто хоть раз из моих знакомых девчонок лично видел Митю, не забывал периодически хотя бы каким-нибудь способом выуживать у меня информацию о нем, так что не стоило выискивать в этом упоминании что-то опасное для нас.

      — Да. Работает там, — нехотя ответила я.

      — А он не помешает? Ну, то есть, я хочу сказать, некоторые братья слишком уж опекают сестер...

      Я заставила себя усмехнуться и пожала плечами.

      — Не знаю, как там некоторые, но Митя не вмешивается в мою личную жизнь.

      — А он себе там еще никого не завел? — Интерес подруги стал очевидным, и я внутренне содрогнулась от накатившей ревности.

      — Понятия не имею! По-моему, у него всегда кто-то есть...

      — Ну, такой красавчик надолго один не останется.

      В ее словах чувствовалось разочарование, но тут мне и правда нечем было ее порадовать... Надо ли говорить, что после всего случившегося меня еще долго трясло. Остаток дня я проходила, как в воду опущенная, погруженная в свои мысли, и еще долго ощущая неприятный осадок на сердце. Это хождение по лезвию бритвы все-таки серьезно подрывало психику... Я смеялась невпопад, всем отвечала невпопад, даже взгляд фокусировала невпопад, постоянно уходя внутрь себя. Представляю, как бы все мои однокурсницы стали на меня смотреть, если бы узнали про нас с Митей. Любая из них не прочь бы была с ним закрутить, стоило бы ему пальцем поманить, но меня бы все они осудили, без сомнений. Да, впрочем, кто они такие? Многие из них меняли парней, как перчатки, или промышляли каждый год секс-туризмом в Турции и Египте и беззастенчиво хвастались откровенными фотками. Алиса обычно пыталась выудить рыбку покрупнее и все надеялась найти себе шейха из Саудовской Аравии. Я от всего сердца пожелала ей попасться наконец-то в какой-нибудь гарем к местному «султану Сулейману» и попробовать там установить свои правила. Думаю, ей такое пошло бы на пользу. А про нас с Димой они никогда не должны были узнать! Никогда!

      До пятнадцатого июля время тянулось невыносимо медленно. Папа предлагал съездить на море, но у меня пока что не было настроения, и я перенесла поездку на август. Встречаться с однокурсницами уже тоже совершенно не хотелось, поэтому я фактически заперлась дома и общалась разве что с книгами. Несколько раз звонила Оля, но болтали мы только о ее делах, и меня из-за этого постоянно грызло чувство вины, ведь она всегда и во всем была со мной так откровенна, а я не могла поделиться с ней главным... Разве что мысли о предстоящей поездке и долгожданной встрече как-то скрашивали ожидание, хотя я с трудом представляла себе, что нас ждет... Все-таки не настолько я была наивна, чтобы не понимать — у таких отношений едва ли есть будущее. Чем дальше мы заходим, тем, возможно, больнее будет разрыв. Только я все равно решила до конца испить эту чашу греха, чтобы потом уже никогда ни о чем не жалеть и не проклинать себя за трусость.

      Когда настал желанный день, и я вышла из Сапсана на платформу Московского вокзала в Петербурге в белом, легком, развевающемся на ветру элегантном платье, среди встречающих я увидела Митю, который, словно прочитав мои мысли, тоже весь оделся в белое. На нем были тонкие льняные брюки, красиво подчеркивающие стройность его бедер, и тонкая рубашка без воротника с разрезом на груди и рукавами три четверти. Белый цвет потрясающе подчеркивал его загар и шел к его черным блестящим на солнце волосам. Он подошел ко мне и какое-то время мы стояли, глядя друг на друга со счастливыми улыбками на лицах, словно размышляя, насколько вольным может быть наше приветствие. Его пальцы неторопливо прошлись по тонкому красному кожаному пояску на моей талии, по оголенным рукам и по острому строгому воротничку моего платья «а-ля шестидесятые», а у меня чуть сердце не выскочило из груди от этих интимных сдержанно-дразнящих прикосновений. Я вся дрожала от нетерпения и сияла от ощущения собственного совершенства, чувствуя себя элегантной леди из высшего общества в духе Жаклин Кеннеди, не меньше. Наконец Митя наклонился и, приложив теплую ладонь к моей щеке, поцеловал меня в уголок губ. Я не стала настаивать на большем. Он взял мой чемодан, мы сдали его в камеру хранения, а потом молча, как заговорщики, затаив дыхание, отправились к такси.

      — Как ты? — не сводя с меня глаз и продолжая улыбаться своей порочной, немного надменной улыбкой мужчины, прекрасно знающего себе цену, спросил Митя после некоторого краткого обмена новостями на заднем сидении автомобиля. Его пальцы задели выбившиеся из высокой прически локоны на виске, скользнули по щеке, задели уголок губ, вызывая прилив жара.

      — Я... хорошо... Теперь уже хорошо, — сдержанно ответила я, понимая, что он намеренно держит меня на расстоянии, чтобы немного помучить и чтобы оттянуть и усилить такой долгожданный момент близости. Мы оба горели так, что в воздухе можно было чувствовать мечущиеся между нами молнии.

      — Иди сюда, — наконец-то позвал он, притягивая меня к себе и лишая возможности дышать. Одна его рука обвила сзади шею, другая легла на колено, прикрытое мягкими складками подола платья. Я думала, что он собирается меня поцеловать, но его губы прижались к уху. — Смотри в окно, маленькая... Все-таки самый красивый город в мире... Очень надеюсь, ты его полюбишь также, как я...

      — А мне тут одна знакомая сказала, что Париж круче... — специально решила подразнить Митю я, млея от его близости.

      — Дура твоя знакомая. Париж, конечно, тоже ничего, но он грязный и не такой величественный... Он как потасканная куртизанка... Петербург — вот где настоящий аристократизм и гармония... Смотри... — Губы брата слегка скользнули по мочке уха и шее, а потом его немного колючая щека потерлась о мою пылающую кожу, разворачивая мое лицо к окну и вызывая приступ неконтролируемой дрожи. Хотелось повернуться к нему и насладиться его поцелуем, но он не позволял, лишь крепче сжимая в объятьях и поглаживая руку и колено. Я попыталась сосредоточиться на пейзаже. На губах невольно расцвела улыбка — виды действительно открывались шикарные — дворцовые фасады домов на Невском сияли яркостью красок в утренних лучах солнца, манили роскошные витрины магазинов и разноцветные навесы кафе с выставленными на улицу столиками и шапками из цветов на окнах и у дверей. Потом мы свернули в какой-то переулок и пошли петлять по живописным архитектурным лабиринтам, в которых глаза разбегались, и хотелось выйти в любом месте и подолгу любоваться каждой деталью, чтобы она навсегда запечатлелась в памяти.

      — Куда мы едем? — пьянея от предвкушения, пролепетала я.

      — Для начала хочу сводить тебя в один ресторанчик на крыше отеля, с которого открывается шикарный вид на Петроградскую сторону. Как насчет того, чтобы перекусить и отправиться на небольшую экскурсию? — он говорил так непринужденно, но его пальцы уверенно скользнули по внутренней стороне моего бедра и сквозь тонкую кружевную ткань трусиков слегка потерли складочку у меня между ног. Я невольно закрыла глаза, распахнув губы.

      — Я... я даже не знаю... — растерянно пробормотала я, обессиленно откидывая голову ему на плечо и с наслаждением вдыхая аромат его парфюма. — Почему бы и нет...

      — Не слышу энтузиазма в голосе, — явно насмехался он, продолжая поглаживать меня в том же месте и снова целуя в ушко, в щечку, в шейку... Каждый нерв на коже откликался на его прикосновения послушной только ему вибрацией и лишал меня всякой воли. Я закусила губу, невольно покачиваясь от его откровенной умелой ласки. — Веди себя прилично, сестренка... — едва слышно прошелестел его ласково-насмешливый голос у самого уха, прямо в голове, под кожей... — Все-таки мы в такси... да и дома будем нескоро...

      — Тогда убери руки... — жалобно попросила я почти беззвучно, совсем лишившись голоса от волнения. Митя рассмеялся, послушно выпустил меня из объятий и отсел в сторону, лишь сжав в ладони мою руку.

      — Как скажешь, моя девочка... Собственно, у нас не так много времени на всякие глупости. Все расписано по часам. Завтрак, потом Эрмитаж с индивидуальной экскурсией, потом оранжерея Ботанического сада. После обеда нужно будет заехать на вокзал за вещами и домой, немного отдохнуть, переодеться и вечером выдвигаться на концерт.

      Я слегка опешила.

      — Не ожидала от тебя такой... насыщенной культурной программы... И концерт... Неужели классика?

      — Издеваешься? Lord of the lost...

      — Кто это?!

      — Не важно... Тебе понравится... Девчонки тащатся от такого... — с нагловатой уверенностью заявил он.

      — Я смотрю, ты большой специалист по девчонкам! — возмутилась я, усмехнувшись.

      — А то ты не знаешь... — еще более провокационно заявил он, ухмыляясь, как голодный крокодил, заманивший в ловушку наивную газель.

      — Ладно, — протянула я, делая вид, что не очень-то и обиделась. — Посмотрим, какой вкус у этих твоих девчонок и заодно у тебя.

      Ужасно не хотелось так легко пасовать перед ним, но нельзя было не признать, что от сидящего напротив красивого мужчины у меня буквально кружилась голова, не говоря уже о непристойных ощущениях в других частях тела. Вообще-то именно таким я его и знала раньше — веселым, нежным, неугомонным. Просто новый образ наглого, нетерпеливого и непривычно жесткого повесы, иногда проскальзывающий в нем, совсем выбивал почву из-под ног, спутывал мысли, терзал. Теперь, кажется, я понятия не имела, чего от него ожидать. Это интриговало и немного пугало.

      Через полчаса мы уже сделали заказ в том самом ресторане на крыше. Под нами раскинулись головокружительные пейзажи старого Петербурга, но больше всего было неба — пронзительно-голубого, слепящего, с фактурными, объемными, тяжелыми белоснежными облаками, каких никогда не увидишь в Москве. Их стремительно уносил ветер, а мне казалось, что движутся не они, что это мы будто плывем по небу на огромном корабле. Все это приводило в неописуемый трепет. Но в особенности сводил с ума сидящий напротив красивый, едва заметно улыбающийся мужчина, в глазах которого плясало пламя, восхищение, любовь...

      — Знаешь, Марин... Я, может быть, совсем тронулся умом, но что если нам с тобой сбежать ото всех на край света? Пусть думают, что мы уехали куда-то и строим свою жизнь по отдельности... Никто из старых знакомых никогда не узнает о наших отношениях. Никто из новых никогда не узнает, что мы брат и сестра...

      — Думаешь, такое возможно?

      — Я не знаю... Но я не хочу, чтобы все было так, как сейчас... — его лицо вдруг стало суровым, взгляд холодным и задумчивым.

      — Мы... никогда не сможем иметь детей... — выговорила я, чувствуя, как дрожит подбородок.

      — Ты сможешь, — он пожал плечами, делая вид, что принимает это без каких-либо сожалений. — Я бы с радостью воспитывал твоих. Только твоих.

      — Нам придется все бросить ради этого... — в отчаянии пролепетала я, совсем не ожидая в этот момент такого серьезного разговора.

      — Во взрослой жизни все равно когда-то бросаешь все, чтобы начать что-то новое... Впрочем, ты еще маленькая. Я не буду тебя торопить. Просто хотел, чтобы ты знала, как это будет, если ты вдруг захочешь...

      На глаза навернулись слезы. Я задохнулась от нахлынувших эмоций, губы распахнулись, требуя кислорода, в груди защемило. Он смотрел на меня с непоколебимым спокойствием, как человек, уже все для себя решивший и ко всему готовый. Когда Митя протянул руку, чтобы взять в нее мою, я невольно ее отдернула, не в силах совладать с собой.

      — Мне нужно... отойти... — выпалила я и встала из-за стола, неловко отодвинув стул и чуть не уронив бокал.

      Брат молча кивнул. На ходу вытирая мокрое лицо, я бросилась в дамскую комнату. Так вот, что нас ждет... Мои щеки пылали, глаза сверкали от слез, внутри все жгло адским пламенем от осознания высказанного им признания. Какой же я была глупой... Воспринимала все как красивую романтическую сказку и старалась не думать о том, к чему все это ведет... А ведь я любила его, тоже любила до безумия и никогда, никогда не хотела никого другого. Горло скрутили спазмы рыданий, но я стиснула зубы, чтобы их подавить. Чтобы немного унять обжигающую все нутро боль, я включила на максимум поток ледяной воды в раковине и подставила под него руки. Пальцы стало ломить от холода, но это все-таки отвлекало. Дыхание немного смерилось, и я вытерла салфетками слезы и немного потекшую тушь. Почти придя в себя, я тяжело оперлась ладонями о мраморный край раковины и отрешенно наблюдала в зеркале за своим отражением. Что же мы наделали? И мы теперь уже точно не сможем повернуть назад...

      Я прижала ледяные ладони к щекам и закрыла глаза, когда дверь вдруг открылась. Обернувшись через плечо, на пороге я увидела Митю. Он смерил меня взглядом с ног до головы, мигом оценив мое состояние и тут же приблизившись. Сначала его пальцы просто нежно скользнули по моему обнаженному плечу, но потом вдруг впились в него, слегка меня разворачивая.

      — Дим, не нужно было сюда заходить... Я уже закончила... — растерянно пролепетала я, виновато улыбнувшись. Что-то в его взгляде и жестком, упрямом изгибе губ меня насторожило и в то же время будто обожгло. Он выглядел совершенно непроницаемым и одновременно каким-то диким. К тому же его бархатисто-серые глаза полосовали меня, как бритвы, а язык хищно облизал губы.

      — Иди сюда, — приказал он, потянув за запястье и притягивая к себе. От его порывистости, от близости его тела и дыхания обдало жаром, ноги слегка задрожали. Стоило почувствовать его напряженные мускулы, его требовательную хватку, его дикое возбуждение — и самоконтроль снова слетел с тормозов, позволяя откликнуться на его неистовый порыв. Он склонился к шее и принялся покрывать ее яростными поцелуями, скорее походившими на укусы. Больше чем уверена, от них обязательно останутся кровоподтеки. Такой же жадный поцелуй поглотил губы, заставляя издать жалобный стон удовольствия. Его язык толкнулся в рот, задвигался, лаская и воспламеняя, сминая губы, заставляя их гореть. Только поцелуй вдруг прервался, объятья разомкнулись а мужские ладони слегка толкнули в плечи, вынуждая попятиться. Я удивленно выдохнула и слегка отступила, но он снова меня оттолкнул так, что меня это даже слегка взбесило.

      — Ты что? Совсем с ума сошел? — нахмурила брови я, слегка повысив голос, и снова к нему приблизилась, уже готовая дать ему отпор и уйти, но в его глазах прочла нечто, что заставило меня замереть. Это был безмолвный приказ, почему-то немедленно пригвоздивший к месту. Пользуясь моим замешательством, он опять оказался рядом и толкнул, оттесняя меня в глубь длинного коридора вдоль кабинок, затем поймал за руки, которыми я пыталась защититься, и еще подвинул меня назад, наступая, пока я не уперлась спиной в стену.

      — Знаешь, это не смешно! — воинственно воскликнула я. Только он не позволил мне и дальше выступать — молча обхватил меня за талию и ужалил мои губы, впечатывая меня в стену и изводя грубой нежностью. Все мое сопротивление рухнуло, толком не успев начаться. Я прогнулась, крепче притираясь к мужскому телу, и вцепилась пальцами в рубашку на его груди. Потом его рука ухватила меня за попку сквозь платье, другая легла на затылок. Крепко зафиксировав в объятьях, он резко развернул меня в сторону, направляя в ближайшую кабинку туалета. Я, кажется, собиралась что-то пролепетать, но никак не могла оторваться от его приторно-сладких, порочно-искусных губ.

      Послышался стук двери. Это в туалет кто-то вошел, и Митя молниеносно захлопнул дверцу кабинки. Я стояла, молча прижавшись спиной к холодной плитке и вопросительно глядя на него. Его глаза показались мне безумными. На губах блуждала хмельная улыбка. Он уперся ладонями в стену над моими плечами и навис, пожирая меня глазами. Мы, не двигаясь, слушали, как кто-то вымыл руки и вышел. Тогда я прошептала почти беззвучно, все еще надеясь на его благоразумие и самоконтроль: «Что мы тут вообще делаем?». Он снова накрыл мой рот нежным поцелуем вместо ответа, пока я не изогнулась, закинув назад голову и обхватывая его за шею руками. Возбуждение безжалостно пульсировало в крови, пронизывало все тело, до самых кончиков пальцев, ласкающих его жесткие волосы на затылке. Брат тоже издал едва слышный рык, притираясь ко мне низом живота и вдруг отстраняясь.

      — Что ты творишь? — не понимая, прошептала я.

      — Развернись. Не испытывай мое терпение, — потребовал он, тяжело дыша. — Я слишком долго этого ждал, малышка.

      Пока я бессмысленно хватала ртом воздух, не зная, что на это ответить, он схватил меня за плечи, разворачивая к себе спиной. Его руки тут же присобрали юбку, проникли под нее, нежно поглаживая бедра и попку. Пульс застучал в висках, в горле, в животе и между ног, заставляя невольно прогнуться ему навстречу. Парой рывков Дима приспустил с меня трусики, прильнул и потерся, держа за талию, — интимно, жарко, непристойно близко. Его губы защекотали мне ухо палящим шепотом.

      — Как же я скучал по своей маленькой развратной сестренке... — он мягко прижал мои ладони к стене и покрыл россыпью поцелуев мою раскаленную от стыда и предвкушения щеку. — Не двигайся... Поняла? Я сам все сделаю...

      Я нервно сглотнула. Где-то внутри все скрутило спазмом вожделения, когда я услышала, как звякнул его ремень у меня за спиной. Боже, боже, как я хотела его... как трепетала и мучилась от снедающего меня нетерпения и непристойного, удушающего желания... Попки коснулась шелковистая, твердая, горячая плоть, ласково потерлась и вдруг тут же, быстро, не дав опомниться, ринулась внутрь, ударяя в глубину разрядом электричества. Митя стиснул меня стальным кольцом объятий и мы задрожали, прижавшись друг к другу, задыхаясь от нахлынувших ощущений и чувств, стараясь не издавать ни звука и при этом часто и тяжело дыша, притираясь друг к другу щеками. Так и не дав мне прийти в себя, он принялся изводить меня легкими, частыми толчками. На каждое его движение тело отвечало сладостными конвульсиями и вырывающимися из груди беззвучными стонами.

      — Моя маленькая принцесса... такая красивая... такая бессовестно сладкая... — шептали его губы, растлевая. Я откликнулась на эти ласкающие слух слова беспомощным стоном и требовательным поворотом головы, ища поцелуя. Его руки опутали крепче, почти больно, полностью подчиняя себе, приказывая стать его собственностью, его игрушкой, его источником наслаждения. Меня била лихорадка, мучая безумным напряжением и нестерпимым удовольствием одновременно. Всего пара минут этого безумия, растянувшегося до бесконечности, сокрушила нас обоих лишающим разума оргазмом, практически доведя до изнеможения. Ноги едва держали, руки дрожали, сердца безумствовали. Прильнув друг к другу и обессиленно оперевшись о стену, затаившись, как малолетние хулиганы, натворившие всяких пакостей и прячущиеся от взрослых в укромном тайном местечке, мы терпеливо дожидались, пока придем в себя.

      — Дим, это какое-то безумие, — наконец выдавила я из себя шепотом, пытаясь осмыслить произошедшее. — Мы... мы не должны были здесь этого делать... Это гадко!

      Ответом мне был беззвучный смех.

      — Моя хорошая правильная девочка... Думаешь, перед тобой так легко устоять?

      — Если мы не научимся сдерживаться, то точно когда-нибудь себя выдадим...

      — Ты права... Но нам просто нужно чаще бывать вместе, чтобы не набрасываться друг на друга, как дикие животные. — Он нехотя отступил, выпуская меня из своих рук. — Черт... пора уходить отсюда, а то ты опять меня заведешь...

      — Только не здесь! — испуганно выпалила я.

      Митя снова насмешливо сверкнул белозубой улыбкой.

      — Ничего... У нас еще будет возможность оторваться... Прости, маленькая, я бы просто не выдержал целый день на этих экскурсиях и тогда точно сделал бы это с тобой в Эрмитаже...

      — Меня бы это уже не удивило... — недовольно проворчала я, не подумав.

      — Лучше не нарывайся... — Митя усмехнулся, а я обернулась и заметила, как брат выбросил в мусорку презерватив и застегнул брюки. По собственной безалаберности, я даже забыла ему сказать, что начала принимать противозачаточные таблетки. Хотя если бы даже не начала, в нужный момент это точно вылетело бы из головы.

      Я натянула трусики и одернула платье, а брат повернулся и вдруг обнял меня с такой непередаваемой нежностью, что я глупо уткнулась лицом ему в грудь, невольно всхлипывая, вспоминая недавние переживания.

      — Ты плакала, когда я пришел... — заметил он, желая дать мне выговориться, и ласково погладил по спинке.

      — Я просто боюсь, что с нами будет...

      — Все будет хорошо, сестренка. Не мы первые, не мы последние. Такие случаи бывают. Я читал.

      — Правда?

      — Да... Только давай уже уйдем отсюда. У нас будет возможность наговориться.

      — Он открыл дверь и за руку потянул меня к выходу как раз в тот момент, когда в туалет зашла какая-то пожилая дама. Она ошарашенно уставилась на Митю осуждающим взглядом.

      — Мое почтение! — обворожительно улыбнулся он старушке, но, конечно же, не встретив ответной любезности, тут же ретировался. — Все, все... Уже ухожу! Просто в мужском туалете как всегда очередь...

      Я закусила губы, чтобы не рассмеяться, но все же осталась, чтобы помыть руки и поправить волосы. Прическа совсем растрепалась, пришлось ее распустить. Когда я уже выходила, почтенная дама начала что-то возмущенно ворчать себе под нос. Щеки невыносимо пылали, да и внутренняя дрожь никак не унималась. Этот бессовестный когда-нибудь сведет меня с ума своими выходками... И ведь еще часа не прошло, как я приехала в Петербург, а он уже устроил мне такое...

      Вернувшись в общий зал, я украдкой пробежалась взглядом по посетителям, которых было не так уж и много в утренние часы. Никто даже не смотрел в мою или Митину сторону, а сам Митя восседал на своем месте в картинно статной и горделивой позе заправского аристократа. По нему никак нельзя было сказать, чем он только что занимался в женском туалете. Зато от его притягательной самоуверенности и красоты по коже бежали мурашки. Думаю, любая девушка могла бы сейчас мне позавидовать.

      Я села напротив него, опустив взгляд на тарелку с салатом, которую только что поставил передо мной официант. Сидеть перед ним после всего произошедшего было ужасно неловко, тем более, что я видела, как он насмехается, чувствуя мое смущение. Поковыряв вилкой листики рукколы, я решила отвлечь его на более серьезную тему, которая к тому же давно меня беспокоила.

      — А что там с делом Астраханова? — спросила я, замечая, что теперь мне в свою очередь удалось смутить брата. Он напряженно вздохнул и отвернулся к окну, нервно постукивая кончиками пальцев по подлокотнику кресла.

      — Оно закрыто. Его отец перестал давить на следствие, и полиция прекратила расследование. Собственно, расследовать-то больше нечего... Во-первых, он был в стельку пьян. В крови было около одной промилле. Еще слава богу, что больше никого не угробил. Во-вторых... — Митя сделал паузу, подбирая слова. — Он сел на какую-то свою коллекционную тачку, на которой не ездил сто лет и ТО не проводил примерно столько же... Независимая экспертиза обнаружила утечку тормозной жидкости... Отказали тормоза. Он пропахал остановку и всмятку раздолбал нос о стену...

      — Ужас... — у меня все похолодело внутри от такой картины. — И все-таки мне не понятно, почему подозревали тебя... Ведь тебя подозревали? — строго уточнила я, наконец-то имея возможность поговорить лицом к лицу, так, чтобы он не смог больше найти отговорки. Митя явно был недоволен таким допросом.

      — Потому что... если честно, Астраханов был порядочным дерьмом, — нехотя признался он. — Мы вечно были на ножах. И из этого его папаша, наверное, сделал вывод, что я решил его убрать. Хотя на кой мне это могло бы быть нужно, ума не приложу! Теперь только проблем не оберешься...

      Я ошарашенно покачала головой. Оказывается, все было вовсе не так невинно, как я и подозревала.

      — Но тебе хотя бы удалось с ним объясниться? Ты ведь был на похоронах? — в голове роилась куча вопросов, которые требовали немедленных ответов.

      — Если честно, с похорон мне пришлось валить в срочном порядке. Его отец оскорбился моим присутствием. Еле отбился от его охраны. Хорошо, сам не один был, да и остальные оказались адекватные... немного его уняли... Но... пока что ума не приложу, как утихомирить этого психа...

      От шока и страха перехватило дыхание, но я попыталась быть по-взрослому рассудительной.

      — Все-таки у него сын погиб... Его желание найти виноватых можно понять... Но с этим нужно что-то делать... Ты должен переждать и все-таки наладить с ним отношения... Иначе это может плохо закончиться.

      Брат бросил на меня мрачный взгляд исподлобья и, даже не скрывая раздражения, отодвинул от себя тарелку.

      — Спасибо, кэп! — скептически бросил он. — Вообще, Марин, зачем было снова все это ворошить и портить себе и мне настроение? Давай хотя бы сегодня про все забудем!

      — Но я за тебя переживаю! А ты постоянно уходишь от ответов! Папа вообще в курсе происходящего?

      — О, Господи... — Митя издал мученический стон, закатил глаза и откинул голову на кресло. — Кое-что он, конечно, знает, но все знать ему вовсе не обязательно... — наконец выдал он.

      — Почему?! Он ведь мог бы помочь!

      — Потому что не хочу я его в это вмешивать! — на этот раз брат повысил голос, и я тоже взорвалась.

      — Ты... Ты что-нибудь и правда натворил?! — ужаснулась я.

      — Я никого не убивал, если ты об этом, а остальное тебя не касается.

      — Ты всегда был таким! Упрямым и безрассудным! — Как же он бесил, когда строил из себя крутого в абсолютно неуместной ситуации! Ведь было совершенно очевидно, что он вляпался во что-то по-крупному, а теперь пытался делать вид, что ему море по колено.

      На этот раз Митя хмыкнул и, видимо, решил окончательно закрыть тему, переведя все в шутку.

      — Спасибо, сестренка. От тебя — это лучший комплимент. Боюсь, ты еще не раз убедишься, какой я упрямый и безрассудный. — Он снова смутил меня своей фирменной двусмысленной улыбкой плейбоя и пожирающим взглядом глаза в глаза. — Мне приятно, что ты за меня переживаешь, но, честное слово, я как-нибудь сам справлюсь со своими проблемами.

      Он снова придвинул к себе тарелку и с энтузиазмом принялся за еду, хотя я очень сомневалась, что у него после нашего разговора остался такой уж зверский аппетит. Тем не менее, продолжать дальше было бессмысленно, если только я не собиралась превратить этот чудесный день долгожданной встречи в ссору... Глубокое, объемное, ослепительное, затягивающее в свою голубизну небо за окнами с ватными, будто из детских книжек, облаками, казалось, тоже не желало, чтобы кто-то смел омрачать этот день грустными мыслями и неприятными разговорами. Что ж, похоже, мне оставалось только наслаждаться моментом, ведь ощущение, что все это не может длиться вечно, не покидало меня ни на минуту.

***

      Наш очень поздний обед плавно перетек в ужин. После целого дня на ногах и после сытного пиршества под бутылку шикарного красного сухого вина казалось, что сил подняться и отправиться еще куда-либо уже точно не будет. Но концерт никак нельзя было пропустить. По словам Мити, атмосфера в клубе, где он будет проходить, мне должна была очень понравиться. Не сказала бы, что наши вкусы в подобных вещах совпадали, но мой мучитель чуть ли не насильно вытащил меня из теплых уютных интерьеров ресторана на холодный вечерний воздух и, не показывая ни капли усталости, за руку потянул к такси. Днем солнце палило, поэтому ветер приятно освежал, но сейчас он пронизывал с головы до ног, хотя перед ужином мы все же успели заскочить на вокзал за моим чемоданом, а потом к нему домой минут на пятнадцать, чтобы одеться потеплее. У меня с собой очень кстати для такого случая оказались облегающие кожаные брюки, прикольная футболка со стразами, которая свободно ниспадала с одного плеча, и модный узкий пиджачок. Димка просто безупречно выглядел в навороченных дизайнерских джинсах и черной кожаной куртке. Когда мы оказались в теплом автомобиле, по телу еще долго шел такой озноб, что даже зубы стучали. Вот тебе и приветливая северная столица...

      — Я уже, кажется, ничего не хочу... — жалобно проныла я, все еще дрожа от холода и, пытаясь расслабиться, прильнула к мужской груди и уткнулась ледяным носом в Митину шею.

      — Еще как хочешь... — усмехнулся он. Его рука, лежащая у меня на колене, беззастенчиво скользнула вверх по внутренней стороне бедра. Пальцы потерли промежность сквозь плотную ткань и крепко ее сжали, заставляя выгнуться и тихонько застонать. Я сглотнула,