Оглавление
АННОТАЦИЯ
Дани осталась одна. Без крыши над головой, без денег, без еды и одежды. Вдова верховного инквизитора, которую уже разыскивают агенты Его Величества. Чем закончится противостояние ведьмы и короля? Сможет ли она сделать правильный выбор? И какой выбор сделает тот, кто осмелится любить ее саму, невзирая ни на что?
ГЛАВА 1. Хозяйка
Только оказавшись на приличном расстоянии от особняка, Дани поняла, какую глупость совершила.
Совершенно одна. Зимой и без теплой одежды, в одном платье из тонкой шерсти, на ногах изящные туфельки, которые хороши на паркете, но никак не на обледеневшей мостовой. Без еды, без денег.
Она остановилась посреди пустой улицы. Волна механоидов, что в одночасье накрыла город, так же быстро схлынула, оставив после себя лишь ледяное крошево на земле и окровавленные, разорванные тела тех, кто не успел спрятаться. От одного вида растерзанных мертвецов к горлу подкатывала тошнота, а внутри все болезненно сжималось, царапалось, словно железными шипами.
Может быть, вернуться в особняк?
Ньями, конечно, будет проклинать, но Кио не поддерживает мать, а Кио – последний оставшийся мужчина в этом доме, к тому же, наверное, еще и приходится Аламару братом по отцу…
Дани еще раз растерянно огляделась.
Пусто. Страшная тишина. Тот звук, отсчитывающий мерные удары чудовищного сердца, угас и больше не повторялся. Под ногами ломаный лед, щедр сбрызнутый алым. Стены каменных домов исчерканы, исцарапаны металлическими когтями. И лишь надсадно скрипит перекошенная ставня, играя на ветру.
- Что ты сделал с городом, Ксеон? – ошеломленно прошептала Дани, - чем они все виноваты перед тобой? Почему наказываешь всех?
И вновь перед глазами чистое, светлое лицо проклятого принца, который так не похож на своего отца. Но если раньше он казался Дани невыносимо прекрасным, то теперь сквозь идеальные черты проглянуло нечто страшное, темное, чудовищное. Ей вдруг представилось, что он тянется к ней своими руками, а под ногтями – бордовые ободки засохшей крови.
Отвращение было настолько сильным, что Дани согнуло пополам в жесточайшем приступе тошноты. Она едва не задохнулась, пока ее рвало прямо на мостовую, а спазмы внутри все не прекращались и не прекращались.
Потом она, пошатываясь, добрела до ближайшего дома, оперлась руками о стену и долго старалась отдышаться, хватая ртом холодный, с металлическим привкусом, воздух.
Надо было что-то предпринимать, но силы стремительно утекали. Хотелось просто лечь на дорогу, закрыть глаза и перестать существовать.
«Вот она, цена твоей глупости, - думала она, - жизнь Аламара. Жизни всех этих несчастных людей, которым просто не посчастливилось встретить механоидов».
Дани сморгнула набежавшие слезы.
Аламар…
Она не успела полюбить этого человека, но почему-то не могла принять его смерть. У Дани было стойкое ощущение, что верховный инквизитор где-то рядом, и что вот-вот коснется ее щеки. «Не плачь, маленькая».
- Это я во всем виновата, - пробормотала она, - прости меня. Прости…
А потом заставила себя поднять голову. Огляделась еще раз. Как ни странно, мысли постепенно прояснялись. Божественный ореол вокруг принца Ксеона померк окончательно, как будто пелену с глаз сдернули.
«Какая же ты сволочь, - подумала Дани, - ты использовал меня. Ты заставил меня влюбиться без памяти, а потом просто использовал, зная, что я должна умереть. И ты убил всех этих людей… Просто так. Потому что они для тебя – ничто, точно так же, как и я…»
Отлепившись от стены, пошатываясь от слабости, Дани побрела дальше по улице. Сознание помимо воли отмечало раны, оставленные городу бессмертной армией. И внезапно она поняла, что нужно делать: чудовище, взращенное собственным отцом, должно быть уничтожено.
Она еще не знала, как именно это сделает.
Но ей показалось, что где-то на задворках сознания шевельнулась тень, выдающая присутствие Аламара. Он одобрял такой ход ее мыслей, и Дани взбодрилась.
«Только не уходи окончательно. Мне так важно, чтобы хоть кто-то был рядом со мной. Пусть даже ты – всего лишь воспоминание».
Она медленно, спотыкаясь, шла вперед, к площади Вершителей, где ждал ее дом тетки Женевьевы и где скалились на прохожих каменные горгульи.
***
В последний раз она была здесь с ним. Горло сжалось, и глаза предательски защипало. Тогда Аламар воспользовался инквизиторской отмычкой, чтобы попасть внутрь.
Дани остановилась перед ажурной калиткой, увитой чугунными розами, легонько толкнула ее – ну конечно же, заперто. Усмехнулась горько: будет в высшей степени обидно замерзнуть на пороге собственного, считай, дома. Ведь в особняке, в рабочем кабинете, остались документы на владение и, возможно, ключи. Похоже, у нее совершенно не осталось выбора, и придется снова идти, замерзая, выпрашивать у Ньями дозволения забрать то, что принадлежит теперь ей по праву…
«А она еще и дверь не откроет, с нее станется».
Леденящими волнами накатывало отчаяние. Дом, даже нетопленый, даже пустой и заброшенный – все равно крыша над головой, все равно защищает от ветра. А на улице она точно сгинет, замерзнет, или станет добычей тех, кто промышляет по ночам. Всхлипнув, Дани еще раз толкнулась в калитку. Запирающие артефакты пыхнули зловещим зеленым пламенем, и руки как будто обожгло. Дани потерла ладони, отступила на шаг. Еще не хватало быть убитой этими охранными магическими штуками!
«Аламар говорил, что я дала дому жизнь. Но что мне с этим делать?»
Она подышала на онемевшие пальцы, посмотрела на темный фасад.
«Может быть, и не нужен мне этот старый теткин дом?»
Можно ведь пойти туда, где обычно собирались помойные крысы. А вдруг ее старые приятели еще живы?
Дани поморщилась. Нет, не стоит. Даже если кто-то из них и уцелел, они увидят ее красивое платье, увидят тонкую серебряную цепочку на шее с изящным кулоном и тогда либо попросту разденут и бросят умирать на морозе, либо изобьют так, что и сил жить больше не останется. А ведь ей нужно жить, хотя бы для того, чтобы рано или поздно добраться до принца-чудовища…
«Да ты как та лиса и виноград, - усмехнулась она, - и думать забудь про улицу. Этот дом тебе нужен. К тому же, теперь он твой».
Оглядевшись по сторонам и убедившись, что никто не наблюдает за ней, Дани еще раз положила руки на решетку калитки, закрыла глаза. Если Аламар что-то ей говорил, то ведь это он не просто так. Верховный инквизитор, может, и был слегка не в себе, но по большей части рассуждал здраво, в этом Данивьен убедилась на ужине у короля Маттиаса.
- Дом, - одними губами позвала она, впиваясь пальцами в холодное чугунное литье.
Она изо всех сил пыталась почувствовать, открыться всему тому, что было вне ее.
Неученая, дикая ведьма.
В ответ – пустота и тишина.
Дани едва не разрыдалась от отчаяния. Нет, конечно же, всегда есть шанс, что помойные крысы отнесутся с пониманием к ее сложному положению. Но путь от помойки к принцу – непреодолимо далекий.
И она попробовала еще раз, мысленно вызывая в памяти образ кокона из цветных ниток.
Они никуда не делись, эти странные нитки, сплетенные невиданным узором. И Дани показалось, что стало тепло, и где-то в груди даже горячо, как будто маленькое солнце раскинуло ласковые лучики. Она еще раз попыталась почувствовать дом, уже сомневаясь – а вдруг Аламар ошибся? – но вдруг что-то мягко толкнуло ее, невесомо, бестелесно.
- Домик, - пробормотала Дани.
Ей представилось, что она, как улитка, выползает из пестрого плетеного панциря, а навстречу – свет, мягкий, завораживающий. И снова теплая волна, теперь уже исполненная любви и светлой грусти.
- Пусти меня, если это ты, пожалуйста, - прошептала она, - и прости… Меня не было так долго…
Что-то звякнуло. Висок ожгло едкой болью, и Дани вывалилась из мягкого света в серый день. Схватилась за голову – на пальцах осталась кровь. А запирающие печати, теперь уже потемневшие, словно потухшие угли, осыпались под ноги.
«Так вот чем меня задело», - поняла она.
И вновь толкнула калитку, которая на сей раз поддалась с легким скрипом. Дани скользнула внутрь, прошла к входу.
- Здравствуйте, горгульи, - сказала учтиво и сделала книксен.
Теплая волна накрыла с головой, обняла, закутала в светлое чувство любви.
Перед высокими дверями Дани остановилась, осмотрела их. Запирающие артефакты и здесь сорвало, они осколками валялись на крыльце.
Глубоко вдохнув, Дани приоткрыла тяжелые створки и скользнула внутрь.
- Спасибо тебе, домик.
И всхлипнула. Воспоминания отзывались едкой болью в сердце. Снова хотелось свернуться клубочком, закрыть глаза и парить в небытии. И снова где-то на уровне восприятия она почувствовала Аламара. Легкая тень. Едва ощутимое касание, как от крыльев бабочки. Внезапно стало страшно. Не должно этого быть, если Аламар мертв. Невозможно чувствовать человека, которого больше нет. А может быть, она попросту сходит с ума?
Старательно прикрыв за собой двери, Дани медленно пошла вглубь дома.
Все здесь было пусто, тихо. Лохмотья паутины повсюду. Кое-где осталась мебель, отсыревшая, давно испортившаяся. Над печкой в кухне поселилась дружная паучья семья, хотя было неясно, чем они питаются. В одном углу подтекала крыша, и стена пошла яркими пятнами плесени. Дом тихо стонал, жалуясь на свою судьбу.
- Ничего, - сказала Дани, - я все исправлю. Я наведу здесь порядок, и все будет как прежде. Ты только защити меня, домик. До той поры, как я сделаю то, что задумала.
Потом Дани поняла, что очень устала. Она забрела в свою бывшую комнату и, к собственному удивлению, обнаружила там старую кровать. Почему-то ее так и оставили там, как и портрет родителей. Дани потрогала перину и пришла к выводу, что она вполне пригодна для использования. Запылилась, конечно, но даже не отсырела. Фыркая и чихая, она стряхнула пыль. Просыпались воспоминания, и глаза жгло невыплаканными слезами. Когда-то… она лежала на этой кровати, а в окно лился солнечный свет, переплетенный зелеными листьями плюща. И было хорошо, спокойно на душе, как бывает только у детей…
- Я отдохну немножко, – прошептала она, - а ты охраняй меня, милый дом.
Она разулась, забралась в кровать и свернулась клубочком. И так, согревая дыханием руки, начала медленно проваливаться в теплый, словно стеганое одеяло, сон.
Дом не отапливался, но Дани совершенно не мерзла.
У нее по-прежнему не было ни денег, ни еды, но появилась хотя бы крыша над головой.
***
Дани проснулась поздним утром и долго лежала, глядя в окно. Сквозь пыльные стекла пробивался тусклый свет и было видно небо, жемчужно-серое, затянутое слоистыми, в завитках, тучами.
Хотелось плакать. Так, как и положено слабой женщине – навзрыд, уткнувшись в подушку, так, чтоб душу отвести и слезами вымыть накопившуюся в душе боль. Дани всхлипнула и сжала кулаки. Всю ночь ей снилось, что рядом кто-то большой, сильный, теплый. Кто-то обнимал ее, мягко привлекая к себе, нашептывал неразборчиво на ухо, скользя шершавой ладонью по щекам, по шее. И это было похоже на безумие: она тосковала по Аламару. По человеку, который присвоил ее, чтобы отомстить, которого должна бы ненавидеть… И как было бы хорошо, останься он дома в то утро. Уж наверняка бы они что-нибудь придумали… вместе… и Дани прогнала бы механоидов, не позволила бы им причинить вред…
Но что толку теперь в этих мыслях?
Нет его больше.
Дани поджала губы, заставила себя выбраться из кровати. Сунула ноги в туфельки – ступням сразу стало холодно. В животе заурчало.
Надо было что-то делать, куда-то идти, пытаться раздобыть еду. Дани оглядела свое платье: конечно, оно примялось за то время, пока она отсыпалась, но по-прежнему выглядело слишком хорошо, чтобы пойти и под видом девушки из бедной семьи поискать какую-нибудь работу. Дани прошлась по дому в попытках найти хоть что-нибудь на замену, хотя бы и мужскую одежду – без толку. Ни лоскутка.
«Значит, придется идти так». – Она вздохнула и быстро заплела косу.
Теперь оставалось как-нибудь договориться с домом, чтобы он ее выпустил, а сам запер двери.
- Домик, - позвала она, прислонив ладони к стене.
Ей показалось, что старая каменная кладка дрогнула и на миг подернулась рябью.
«Да это у меня перед глазами рябит, - догадалась Дани, - от голода, не иначе».
И в этот миг в дверь решительно постучали.
Мгновенно вспотев, она замерла посреди холла. Кто мог сюда прийти? Кто мог знать, что она здесь?!!
Единственно верным решением было сделать вид, что никого нет дома, и Дани затаилась, почти дышать перестала. Стук повторился, деликатный, но настойчивый.
«А если я буду сидеть тихо, они решат, что и правда никого нет», - решила она, невольно сжимая кулаки.
Время шло, но неведомые гости не торопились уходить. Она чувствовала, как кто-то топчется на пороге и тяжело сопит. Снова постучался, отчего по спине поползи мурашки, а в животе стало сладко и тяжело одновременно – как в детстве, когда пряталась от кузена, а он бродил по дому и с руганью ее разыскивал.
Снова стук. И, наконец, голос:
- Госпожа Нирс! Данивьен, если вы здесь, пожалуйста, откройте!
Она выдохнула с облегчением, но теперь уже сердце зашлось в сумасшедшем беге. Она узнала голос: он принадлежал Кио.
- Откройте, госпожа Нирс! – повторил мужчина, - прошу вас!
«Интересно, а с чего он решил, что я здесь?» - Дани все еще мялась напротив дверей. Ей совершенно не хотелось видеть ни Кио, ни, тем паче, его мать.
«Ах, да. Запирающие артефакты сорваны. А на столе Аламара остались документы…»
Она на цыпочках подошла к двери и спросила в щелку:
- Что тебе нужно, Кио?
- Хвала Всеблагому! – в его голосе послышалось явное облегчение, - вы живы! Прошу вас, откройте… Я ведь ничего вам дурного никогда не делал.
Дани, поразмыслив несколько мгновений, все же дернула засов, приоткрыла двери и вышла на порог.
- Зачем ты пришел? В городе опасно.
В светло-серых глазах Кио, что были так похожи на глаза самого Аламара, скользнула тень страха.
- Я пришел, чтобы попросить вас вернуться, госпожа Нирс, - глухо сказал он, - особняк теперь ваш.
- Ты шутишь, - она покачала головой, - особняк этот никогда моим не был. Это особняк моего мужа.
- Данивьен, - хрипло сказал Кио, - я всегда служил Аламару, и не позволю погибнуть его жене, только потому, что…
- Потому что из-за нее он и умер?
Тут Дани увидела, что Кио держит в руке корзину, накрытую чистым полотенцем.
- Я не вернусь, - сказала она твердо, - пусть твоя мать будет спокойна на этот счет.
- Она была неправа и раскаивается, - быстро промолвил он, - Данивьен, пожалуйста… Я должен тебя беречь.
Она вздохнула. На сердце стало горько. К чему теперь все это? Зачем?
- Ты ничего не должен мне, - ответила тихо, - как и я тебе. Я останусь в этом доме. К тому же, как вам наверняка известно, этот дом теперь мой.
- Но… Данивьен, - Кио тряхнул головой, - я не понимаю. Как ты проживешь без помощи?
Дани снова бросила осторожный взгляд на корзинку. Чистое полотенце сверху манило, как будто нашептывало – приподними меня…
- Как и раньше жила, - сухо ответила она, - если ты все сказал, то я, пожалуй, пойду. У меня… много дел сегодня.
- Ты ненавидишь мою мать, - заключил Кио.
- Вовсе нет. Это она ненавидит меня. А я просто не хочу иметь дел с теми людьми, которые меня ненавидят, хоть и заслуженно.
- Не говори так! – в голосе Кио натянутой струной звенело отчаяние, он сжал пальцами переносицу, - я не знаю, как загладить поступок моей матери, Данивьен. Но я очень, очень тебя прошу. Вернись. Я буду о тебе заботиться до конца дней своих, чего бы это мне не стоило.
Она вдруг поняла, что сейчас расплачется. Жаль ей было Кио. Жаль оттого, что упрашивает, унижается зазря. Она подняла голову, смело встречая его растерянный взгляд.
- Мне не нужна твоя забота, - ответила твердо, - уходи. Возвращайся в дом мастера Нирса.
- Подожди! – хрипло прошептал он, - Данивьен, пожалуйста… Я подозревал, что ты не захочешь… Но тогда возьми хотя бы еды.
И протянул корзинку.
О-о-о, это было самое заманчивое предложение за последнее время. Рот моментально наполнился голодной слюной, перед глазами все поплыло – и Дани непременно бы грохнулась в обморок, не подхвати ее Кио под локоть.
- Данивьен! Что с вами, госпожа…
Внезапно разозлившись, она изо всех сил оттолкнула руку Кио.
- Уходи! Мне ничего… ничего от вас не нужно, понятно? И не приходи больше, я не вернусь…
Воспользовавшись секундным замешательством мужчины, Дани шмыгнула обратно в дом, заперла дверь и грохнула засовом. Прислонилась к деревянной створке, тяжело дыша.
Ох, это было так глупо, отказываться от еды.
Но в то же время она понимала, что еду собирала Ньями, и что, прими она эту подачку, это будет первым шагом к примирению.
А мириться не хотелось.
Хотелось просто… быть подальше от Ньями и Кио, потому что она нутром чувствовала, что по-прежнему чужая, презираемая, ненавидимая. Что бы он там ни говорил.
- Данивьен!
Кио стукнул кулаком по двери.
- Что ж ты делаешь? – уже тихо, почти шепотом, - зачем ты это делаешь? Хочешь себя голодом уморить? Мать говорит, что ты, быть может, носишь ребенка господина Аламара. Так что ж теперь, и его в могилу?
Из глаз словно искры брызнули.
- Уходи! Уходииииии!
И, рыдая, она привалилась боком к стене. Корзина, казалось, вкусно пахла даже сквозь дверь, хотя это было невозможно. Желудок снова свернулся в замысловатую фигуру, намекая на необходимость поесть.
Дани положила руку на свой совершенно плоский живот и попыталась прислушаться. А что, если правда? Что тогда?!! Что она будет делать одна с этим ребенком, когда Аламара больше нет?
Тишина. Она ничего не почувствовала. Ну, бывает же и так, что после соития с мужчиной беременность и не наступает…
Дани снова прижалась головой к дверям и прислушалась.
Кио все еще топтался за дверью, потом ушел.
***
Она отважилась высунуть нос на улицу только спустя несколько часов. Зимний день мягко, словно на санях, скатывался в сумерки. На той улице, где стоял дом, по-прежнему было пустынно, горожане не торопились покидать убежища, но где-то уже раздавался лай собак, трепетали обрывки голосов на ветру. В столицу медленно возвращалась жизнь. Корзинка, что принес Кио, так и осталась стоять на крыльце.
Дани зябко поежилась, обхватила себя руками за плечи и уверенно зашагала по улице. Ей хотелось найти какую-нибудь лавку, или ресторан, чтобы попроситься туда на работу, а заодно попытаться добыть еды. Воспоминания возвращались. Она знала, что люди, хоть и ненавидят попрошаек, иногда все же бывают добры.
Первой встретилась булочная с румяным калачом на вывеске. Дани толкнула дверь, но оказалось заперто. Тогда она постучалась. Холодный ветер пробирал до костей, зубы начинали выстукивать барабанную дробь.
- Кто там? – раздался испуганный женский голос.
- Откройте, пожалуйста! Я ищу работу. Умею помогать по хозяйству, убираю, готовлю…
- Нам никто не нужен, - ответили через некоторое время.
- Ну тогда… не могли бы вы мне дать немного хлеба? – надежды таяли стремительно, как лед по весне.
По ту сторону двери воцарилась короткая пауза. А потом –
- Много вас тут, крыс, расплодилось! Пошла вон, попрошайка, не то мужа позову, он тебя так отделает, что мало не покажется!
- Понятно, - пробормотала Дани. В общем, результат был вполне предсказуем, но при этом неприятен.
Она пошла дальше.
По обе стороны от дороги начинались дорогие магазины, и чем дальше Дани шла, тем сильнее становилось понимание того, что надо поворачивать обратно. В такие места не берут людей с улицы, только своих, только проверенных, тех, кто уж точно не соблазнится колечком или подвеской. А потом вдруг стала как вкопанная: витрину одного магазина она узнала. Именно здесь Аламар купил ей белую шубу и колье…
Несколько минут она стояла, собираясь с духом, а потом решительно постучала в дверь.
Сперва была тишина, а потом раздалось гулкое:
- Что надо?
Дани ответила не сразу, судорожно перетряхивая собственную память в поисках имени. А, вспомнив, ответила:
- Хельгерда, откройте, пожалуйста! Это я, жена господина Аламара!
Время словно замерло, застыло тягучей медовой каплей.
«Пожалуйста, не прогоняй меня, - мысленно взмолилась Дани, - пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!»
И Всеблагий сжалился. Звякнула отодвигаемая щеколда, дверь приоткрылась, и из полумрака магазина на Дани надвинулась внушительная фигура хозяйки.
- О, боже! Госпожа Нирс, что с вами? И что… где ваш муж?
«Узнала», - выдохнув с облегчением, Дани умоляюще посмотрела на Хельгерду.
Конечно, последние события не прошли даром ни для кого: женщина как будто осунулась и похудела враз, морщины на лице прорезались глубже, уголки губ скорбно опущены.
- Пустите меня, - попросила Дани, - мастер Нирс погиб. Его убили механоиды. А я… ушла из его дома, и теперь…
Она не успела договорить. Мощна рука Хельгерды сгребла ее в охапку и затащила внутрь, в тепло.
- Деточка, что ж ты будешь теперь делать? – услышала Дани.
Они прошли внутрь магазина, Хельгерда кивнула на стул.
- Садись, сейчас сварю кофе. Здесь-то у меня и еды не водится… Так что последние пару дней я, считай, на кофейной диете, - сказала женщина и по-военному широким шагом вышла.
Дани осмотрелась, быстро нашла у стены обогревающие магкристаллы и, подвинув стул туда, вытянула к теплу озябшие ступни.
«Еды у нее нет, - билось в висках, - ну ничего, я потерплю. Я ж привыкла терпеть, потерплю еще немного».
Потом в помещение вплыл густой аромат свежесваренного кофе, а следом и Хельгерда с парой керамических кружек.
- Ни крошки еды, - бодро сказала она, - вот только несколько конфет нашлось.
Дани обхватила ладонями горячую кружку, сделала глоток обжигающе-горячего напитка.
- Спасибо, Хельгерда. Вы меня просто спасли.
- Да что уж, - женщина медленно прихлебывала свой кофе, а потом приказала:
- Деточка, рассказывай. Я не совсем понимаю, почему ты ушла из дома своего мужа. Аламар был очень богатым человеком, ты бы всю жизнь как в масле каталась.
- Не нужно мне такое масло, - Дани захрустела карамелькой и почувствовала себя почти счастливой, - дело в том, что…
И рассказала все, начиная с того момента, как едва не утопла в ванной.
- Я не хочу… я не могу туда вернуться, понимаете? С одной стороны, я понимаю, что моя вина перед Аламаром… ее не искупить. Никак и никогда. Но жить в ожидании, когда Ньями в очередной раз плеснет ненавистью, тоже не хочется.
- Понимаю, - протянула Хельгерда, - несчастный цыпленочек… Эк тебя угораздило. Но шубу-то могла и не оставлять в особняке, между прочим. Мастер Аламар, да пребудет он в свете господа нашего Всеблагого, тогда отвалил за нее целое состояние. И колье тоже недешевым было.
Дани только головой затрясла.
- Что мне эта шуба теперь, когда его нет? О, я бы все отдала, лишь бы только…
«Он был жив», - закончила про себя. И сама удивилась тому, что, начинаясь со страха и боли, зародившаяся привязанность оказалась столь крепкой.
- Понимаю, - протянула женщина. Окинула Дани внимательным взглядом, - так чем я могу помочь-то?
- Я… мне… очень нужна работа, Хельгерда, - прошептала Дани и опустила глаза, - я понимаю, что прошу очень много, но… вы единственная, кто может помочь.
Воцарилась тяжелая, давящая тишина.
«Откажет», - решила Дани ,и на душе сделалось так горько, что хоть волком вой.
- Да не вопрос, - сказала Хельгерда, - мне как раз не помешает помощница. С мехами столько возни, надо постоянно следить, чтобы артефакты были заряжены, не то моль будет пировать.
- Вы… вы правда согласны? – Дани внезапно охрипла, - о, я так благодарна! Вы не пожалеете, клянусь! Я ведь… все умею, все. И готовить, и убирать.
Хельгерда отставила в сторону кружку и чуть заметно улыбнулась.
- Жалко мне тебя, детка. Ты по возрасту как моя дочка… так что…
- А ваша дочка… - Дани запнулась, подумав вдруг, что Хельгерда могла и потерять своего ребенка, и спрашивать об этом даже неприлично.
Хозяйка магазина махнула рукой.
- Да жива она, жива, эта стервь. Наплевала на родную мать и укатила с тем хлыщом, как бишь его там…
***
Дани покинула магазин ближе к вечеру и поспешила домой. За спиной как будто крылья выросли: Хельгерда пожертвовала ей шубку, а в карман этой шубки вложила серебряную крону в качестве аванса.
Город начал оживать к вечеру. На улицах появились первые прохожие, кое-кто открыл лавку, так что Дани забежала в булочную и на пол-кроны купила себе яблочный пирог, а потом потратила еще четверть на бутылку молока.
«Ну вот, - думала она, хрустя ледяным крошевом, - все наладится. Я все смогу. Сама».
И тут же мелькнула мысль, что Аламар мог бы ей гордиться – так, совсем чуть-чуть.
Прижимая к груди сверток с продуктами, она скорым шагом пересекла улицу и свернула в узкий проулок, который должен был привести ее к площади Вершителей. В животе урчало, а от пакета с пирогом пахло так, что рот был полон слюны, но Дани твердо решила, что доберется до дома и уже там устроит себе пиршество. С упоением вдыхая аромат свежей выпечки и чувствуя, как слегка кружится голова, она почти бежала вперед, совершенно не глядя по сторонам.
И именно поэтому слишком поздно заметила ловушку.
Она так и не поняла, из какой дыры, или щели вынырнули в проулок две тени. Тощие, оборванные и скалящиеся как смерть.
Они взялись как будто ниоткуда, но уже в следующее мгновение решительно преградили ей путь.
- И куда это спешит такая цыпочка? – заржал первый, и Дани, мгновенно покрывшись ледяным потом. Во рту у него все зубы совершенно гнилые, черные.
- Наверное, несет бабушке пирожки и горшочек масла, - противно хихикнул второй, свирепо сверкнув черными глазами.
Дани чудом увернулась от грязных рук, рванула в противоположную сторону, назад, на площадь – но поняла, что не успеет. Дорога назад уже была перекрыта. И тоже двое, один медленно идет к ней, а второй, огромный как медведь, прислонился спиной к стене и зубочисткой ковыряется во рту.
Ноги моментально сделались ватными. Дани остановилась, тоже попятилась, разворачиваясь спиной к дому и выжидая. Так уже бывало с ней… тогда, намного раньше, когда жила на помойках, и именно поэтому она очень хорошо понимала, что надо ускользнуть от них. Стоит дать слабину – и все, ты труп, изуродованный труп, который полиция когда-нибудь разыщет и отправит в общую могилу для нищих.
В конце концов, она маленькая и шустрая. Если сильно повезет, то увернется, прошмыгнет под их руками…
- Цыпленочеееек, - мечтательно протянул тот, с гнилыми зубами, - ах, как долго я мечтал о такой птичке. Снимай шубу, цыпа.
«Так даже лучше, - мелькнула мысль, - будет проще бегать».
Дани выбросила вперед руки в примиряющем жесте.
- Хорошо, хорошо. Забирайте. Только дайте мне пройти.
Она быстро положила пакет с едой на мерзлую землю, скинула шубку и, размахнувшись, бросила ее в сторону грабителей.
Те переглянулись. Черноглазый поднял добычу, быстро пошарил по карманам и достал четверть кроны.
- Это что, и все?
- Шуба дорогая. Наверняка у этой малышки кошелек на поясе.
- Нет никакого кошелька, - судорожно сглотнув, ответила Дани, - у меня больше ничего нет. Отпустите, а?
Ее накрыло страхом, но она еще боролась. Нельзя. Нужно быть сильной и ловкой, и только в этом случае она уйдет живой.
- Покладистая малышка, - с удовольствием заметил тот, у кого гнилые зубы, - люблю покладистых женщин. Но нам деньги нужны, цыпа.
- У меня нет больше денег! – выкрикнула Дани, - ничего больше нет!
Они снова переглянулись.
А Дани, улучив момент, бросила взгляд в сторону того, который походил на медведя. Он все так же стоял, прислонившись к стене, и все так же ковырялся в зубах, делая вид, что все происходящее его не касается.
- Ха, цыпа, а ты не врешь? Надо тебя обыскать…
Они все подходили и подходили, медленно, крадучись, словно шакалы. Дани сжалась пружиной. Вот он, этот миг, ее последний шанс…
- Ты гляди, у нее на шее цацка.
- Ее тоже заберем…
- И колечко.
Пискнув, она поднырнула под протянутую руку и со всех сил рванула туда, где путь уже был свободен. Шаг. Другой. Пульс грохочет в ушах, отмеряя мгновения.
…И жесткие руки, перехватившие поперек туловища.
Все-таки не смогла, попалась.
- Отпустите! – крикнула она, но из горла выполз сдавленный хрип, - помогиииите!
- Сладкая цыпочка, - ужасные, отвратительные руки шарили по телу, - мммм, сочная сладкая цыпочка. Кривой, держи побрякушку. Да, и колечко надо снять.
Шею ожгло болью, и из глаз брызнули слезы. Кулон, который купил Аламар…
- Нееет! Отдай! Отдай немедленно!
И, развернувшись, пропахала ногтями грязную физиономию.
- Ах ты сука!
Скулу ожгло болью, голова мотнулась, и на миг перед глазами все померкло.
- Ну все, цыпа. Я хотел быть с тобой нежным, но уже не получится.
- Помогите! – прохрипела Дани, понимая, что ее уже никто не услышит, а если и услышит, то точно не поможет.
Горожанам сейчас не до нее. И полиция наверняка далеко.
Спина больно ударилась о лед, Дани извернулась ужом, поползла на локтях, поднимаясь… проклиная свою медлительность, и это длинное тяжелое платье. Ее дернули за шкирку, снова швырнули на спину.
- Не трогай меня! – взвизгнула она, пнула ногой наугад, не глядя. Подонок утратил свои очертания, был как грязное пятно. Раздался поток брани, видать попала хорошо.
Дани снова поднялась на четвереньки, затем и вовсе выпрямилась, но ее тут же схватил черноглазый, больно сжал грудь.
- Слышь, Кривой… Я после тебя.
Дани резко закинула голову назад, затылок с хрустом врезался во что-то, и бандит взвыл не своим голосом, ослабив хватку. Дани вывернулась из его рук, но ее снова схватили. Она вырывалась и царапалась, но тот, грязный, с гнилыми зубами, теперь уже держал крепко. Прошептал на ухо, обдавая смрадом:
- Ну что, кошечка, добегалась? Была бы покладистой, мы бы с тобой повеселились и отпустили. А теперь…
И Дани ощутила, как к горлу прижалась холодная сталь.
Перед глазами все поплыло. Она осознавала, что именно с ней сейчас сделают эти отморозки, но не могла ровным счетом изменить. Слезы так и брызнули из глаз.
- Не надо… пожалуйста…
- А, вот ты как теперь заговорила, - удовлетворенно хмыкнули за спиной.
И Дани почувствовала, как ей задирают подол.
Сердце, казалось, подпрыгнуло к самому горлу, во рту разлился вкус железа. Серая стена дома внезапно накренилась, расплываясь, как будто охватывая ее. А потом накатило небытие.
ГЛАВА 2. Его Величество Ксеон
Сидя за столом верховного инквизитора, Ксеон испытывал настолько сложные и смешанные чувства, что их просто невозможно было облечь в слова.
Оттого, что все закончилось слишком уж легко и быстро, осталось легкое, с горчащим привкусом, разочарование.
Возможно, именно легкость победы и притупила чувство триумфа, которое он бы должен был испытывать, когда широким жестом сгреб на пол кипы документов.
Чего-то не хватало. Ксеон не мог понять, чего же именно, но это чувство неполноты было вязким, липким и неприятным, тянулось за ним клейкими нитями, бесило. Снова и снова он задавался вопросом – все удалось. Ты король. Так чего тебе еще надо?
Возможно, все было бы по-иному, оставь он в живых Маттиаса (называть этого человека отцом уже просто язык не поворачивался). Тогда низложенный король отправился бы на остров, в замок Энц, и вот бы посмотреть на его вытянувшуюся физиономию и выпученные глаза. Увы. Механоиды быстро расправились с мягкотелыми людьми. На том полигоне осталось крошево костей и обрывки плоти, поди пойми, где кто.
А может быть, Ксеону не хватало Аламара, ползающего на коленях и молящего о пощаде. Драконья лапа смяла инквизитора, переломав кости, и наверняка Аламар потерял сознание еще до того, как осознал поражение. Жаль. Хотелось расхохотаться ему в лицо. Ты, ублюдок, думал, что лишил меня свободы? Так ты сильно ошибся…
И только ворох ненужных теперь бумаг на полу, раздражающе-яркий свет магкристаллов и навязчивый запах осенних яблок и костров, как будто самый сильный контролер королевства все еще здесь…
- Вилферс! – гаркнул Ксеон, - Вилфе-е-е-ерс!
Инквизиция восприняла собственное поражение с достоинством. Вернее, не так. Они быстро сообразили, что неразумно противостоять новому королю. Погибших причислили к бунтовщикам и изъявили желание служить верой и правдой, присягнув на верность. Ксеон назначил новым верховным инквизитором самого себя, а в помощники взял молодого мага-контролера среднего уровня. Выбирал, пристально наблюдая за всей этой стаей воронья: Вилферс держался обособленно и когда смотрел на коллег, время от времени презрительно кривился, так, словно все они ему в подметки не годились.
«Он их едва терпит, - подумалось тогда, - а значит, будет внимательно следить за всем происходящим и доносить мне».
Дверь в кабинет бесшумно отворилась, и упомянутый Вилферс возник на пороге подобно тени. Он был худым, долговязым и имел крайне нездоровый цвет лица, что в совокупности с застывшим на нем кислым выражением вызывало оскомину. Всклокоченные и торчащие наподобие вороньего гнезда волосы придавали Вилферсу вид свихнувшегося гения от магии. Возможно, именно так оно и было.
- Ваше величество, - он склонил голову выверенным движением, - я к вашим услугам.
Ксеон положил ладони на стол. По-прежнему в кабинете ему мерещились запахи яблок, палых листьев и костров, и это раздражало, дергало невидимые, но очень чувствительные струны где-то глубоко внутри.
Ну почему Аламар Нирс не мог исчезнуть бесследно?
- Вилферс, - тяжело произнес Ксеон, - я хочу, чтобы за время моего отсутствия… за время моего присутствия во дворце ты навел порядок в бумагах и отчитался об их содержимом.
Маг кивнул.
- Будет сделано, ваше величество.
- Второе, - Ксеон вздохнул, - я даю вам месяц на то, чтобы вы отловили и предали огню всех тех менталистов, которые все еще разгуливают на свободе.
Брови Вилферса чуть заметно дрогнули, и это было единственное, чем он выдал свое удивление. Ксеон хмыкнул. Разумеется, странно слышать подобные вещи от менталиста, прибравшего к рукам армию механоидов.
Но ведь все вполне предсказуемо. К чему королю Ксеону конкуренция?
По этой причине охота за менталистами продолжится. И все они отправятся на костер, как и положено темным магам.
- Тебя что-то удивляет, друг мой? – вкрадчиво проговорил Ксеон, не сводя глаз с инквизитора.
Но Вилферс, если и был удивлен таким поворотом событий, ничем больше себя не выдал. Его широкоскулое лицо как будто окаменело.
- Ничего, сир. Все будет выполнено, ваше величество.
- Вот и славно, - Ксеон растянул губы в улыбке и поднялся, - а теперь я желаю осмотреть тюрьму инквизиции.
Брови Вилферса снова чуть заметно дрогнули, но он ничего не сказал, лишь глубоко поклонился.
Им не нужно было идти далеко. Тюрьма располагалась здесь же, глубоко под фундаментом здания, по соседству с допросными и пыточными. Ксеон невольно усмехнулся: вот так, все под рукой, очень удобно.
Здесь, в подземелье, было сумрачно и прохладно, и как будто сам воздух пропитался магией контроля: кожу неприятно покалывало. А если бы не артефакты, которые он носил, не снимая, под одеждой?
Словно угадав его ощущения, Вилферс подал голос:
- Уже недалеко, ваше величество. По большому счету, тюрьма пустует, занято лишь несколько камер.
- И кто там?
- Три менталиста, сир. Отловили недавно. И еще одна девица из благородных.
- Хорошо, идем смотреть, - Ксеон мимоходом провел пальцами по шершавой, пронизанной магией стене. Рука моментально задеревенела, пришлось пару раз встряхнуть кистью, чтобы сбросить чужеродную магию. – А что за девица-то?
Вилферс помолчал. Затем ответил неохотно:
- Мастер Нирс приказал ее посадить в подземелье за то, что она натравила своего карманного механоида на его жену.
Ксеон хмыкнул.
Оказывается, слухи о женитьбе верховного инквизитора оказалась правдой.
А если Аламар упек в подземелье деваху, покусившуюся на его супругу, значит… было в ней что-то, в этой неведомой жене инквизитора? Нечто такое, чем проникся совершенно сбрендивший инквизитор?
В душе медленно поднимало голову любопытство, болезненное, нездоровое.
Чем еще можно унизить поверженного врага? Только присвоить то, что было ему дорого.
- Скажи, Вилферс, а ты видел ее? Ну, жену мастера Нирса? – осторожно поинтересовался Ксеон.
- Нет, ваше величество. Он ее никому из нас не показывал. Однако, ее видели с ним во дворце. Говорят, молоденькая и хорошенькая, но совершенно безродная. Говорят, мастер Нирс свою кровь с грязью смешал.
- Ну, раз смешал, значит было ради чего, - хмыкнул Ксеон и замолчал.
А про себя отметил, что надо бы повелеть вдовушке явиться ко двору и посмотреть на нее более внимательно. Льер это, конечно, вряд ли понравится, ну да наплевать. Льер – корону, а ему, Ксеону, фаворитку в постель, чтобы грела по ночам. Ну а то, что это жена Аламара, будет подогревать еще больше.
Они добрались до длинного коридора, тонущего в вязком жирном мраке. Вилферс взял с полки лампу с магкристаллом внутри и пояснил:
- Менталисты по правую руку, сир. А девка по левую.
- К темнейшему менталистов, - буркнул Ксеон, - я уже объяснил, что с ними нужно сделать. Показывай девку. Кто она вообще?
- Эверси, Бьянка Эверси.
- Это же древнейшая семья, разве нет?
- Да, весьма, - согласился Вилферс бесцветно.
- И, тем не менее, Аламар посмел засадить ее сюда… Любопытно, любопытно…
А мысли вновь вернулись к жене инквизитора. Неужто настолько оказалась хороша, что Аламар из-за нее так обошелся с высокородной девицей?
Наверное, и правда хороша, но он все это выяснит чуть позднее.
А сейчас…
Вилферс остановился у широкой железной двери, тронутой ржавчиной, и зазвенел ключами, отстегивая их от пояса. Ксеон прислушался. Из-за двери не доносилось ни звука, и закралось сомнение – может, померла деваха, не выдержав пребывания в холодном подземелье?
Потом раздался скрип плохо смазанных петель, свет магкристалла выхватил широкий треугольник из густого мрака камеры. В этом серебристом, так похожем на лунный, свете мелькнуло бледное пятно, как будто платье.
- Госпожа Эверси, - позвал Вилферс, - извольте преклонить колена перед королем.
Тишина.
А потом совершенно беспомощный, детский всхлип.
- Перед королем? – тонкий голосок дрожал, - сам король пришел вызволить меня отсюда?
- Успокойтесь, дитя мое, - сказал Ксеон, - я действительно всем сердцем желаю вызволить вас. Подойдите ближе.
Снова тишина, мрачная, гнетущая. Ксеон передернулся: ему вдруг пришла в голову мысль о том, что это и не Бьянка Эверси с ним говорит, а ее бестелесный призрак, в то время как косточки самой Бьянки уже обгладывают крысы.
Что-то зашуршало в темноте, а потом на свет шагнула совсем юная девушка. Шагнула – и тут же упала на колени, светлые волосы тяжелой волной рассыпались по плечам.
- Ваше Величество…
- Ну же, милое дитя, поднимитесь.
Он приподнял пальцами ее узкий подбородок, убрал с лица спутанные волосы.
Бьянка Эверси была прехорошенькой, словно дорогая фарфоровая куколка. Одни огромные светлые глаза в пушистых ресницах чего стоили. Ксеон тут же пообещал себе обязательно уделить побольше внимания этим глазам при свете дня, чтобы рассмотреть их истинный цвет.
- Всеблагий, - пробормотал он, - я смотрю, мастер Нирс окончательно лишился рассудка, если запер в подземелье столь совершенную красоту.
Бьянка от этих слов поникла, узкие плечики опустились.
- А где… мастер Нирс? – спросила едва слышно.
- Он умер, - ответил Ксеон, - равно как и его величество Маттиас.
Взгляд Бьянке недоверчиво метнулся вверх, и на нежном, но грязном личике вдруг расцвела совершенно неуместная, хищная улыбка.
- Умер? – переспросила она хрипло, - но как же…
- Говорят, вы не особо жаловали его жену, - усмехнулся Ксеон.
- Не особо, - согласилась она, - простите… мне тяжело говорить обо всем этом.
- Так я и не заставляю вас говорить сейчас, дорогая Бьянка. Сейчас вы поднимитесь с нами из этого жуткого места, вас отвезут домой, к родителям. А потом я жду вас во дворце. Ну же, поднимайтесь…
Он подал ей руку, и она вцепилась в ладонь так, что даже оцарапала. Ногти у Бьянки оказались весьма жесткими и острыми. Ксеон поморщился, но ничего не сказал. В конце концов, семья Эверси всегда была предана его отцу… Теперь эти люди будут боготворить его, Ксеона, за возвращение дочери.
Но все же не удержался, спросил, ведя Бьянку по лестнице наверх:
- И как вам жена мастера Нирса?
- Беспородная сучка, - пробормотала благородная девица Эверси, - ой, простите, ваше величество. Я хотела сказать, простовата. Но личико смазливое, мужчины таких любят.
Ксеон улыбнулся в полумрак. Становилось все интереснее и интереснее.
Он обязательно посмотрит на женушку Аламара, а потом решит, что с ней делать дальше.
… Когда подземелья закончились, и в глаза брызнул мягкий дневной свет, Бьянка не выдержала и разрыдалась. Она плакала так безутешно, что Ксеон приобнял ее за вздрагивающие плечики, легонько притянул к себе. Головка девушки как-то очень естественно легла ему на грудь, тонкие пальчики вцепились в сюртук.
- О-о-о, - простонала Бьянка, - я… простите… все еще не верю… мне казалось, что он сгноит меня там.
- Но его нет больше, - заметил Ксеон, медленно отстраняясь.
Достал из кармана платок с гербом королевской семьи, мягко промокнул Бьянке слезы. Глаза у нее были чудесные – чистого и густого голубого цвета, ну просто драгоценные топазы. И личико, сейчас покрасневшее, с пролегшими дорожками от слез, тоже породистое, аккуратное. Пожалуй, даже слишком аккуратное, лишенное какой-либо неправильности.
Бьянка судорожно прижалась губами к его руке.
- Ваше величество… спасибо… Это такое счастье, оказаться на свободе.
«Еще бы», - подумал Ксеон.
В этом он был полностью согласен с Бьянкой. Только вот его счастье все еще казалось неполным, не хватало чего-то очень важного. А может, наоборот, он сделал больше, чем следовало?
В этот момент в конце коридора появилось еще одно действующее лицо, герцог Салливан, которого Ксеон назначил министром тайной полиции.
Разодетый как павлин, Салливан казался совершенно неуместным в этих мрачных стенах. Ему бы на балах блистать, да женщин соблазнять. Глядя на то, каким утонченным движением герцог подносит к лицу пропитанный духами носовой платочек, Ксеон даже начинал сомневаться в том, а нужны ли Салливану женщины. Впрочем, эта сторона жизни подданных была ему малоинтересна, куда интересней было совсем другое.
- Вилферс, позаботьтесь о девушке, - коротко приказа он.
Не отказал себе в удовольствии скользнуть ладонями по нервной спине Бьянки, ощутить живое, трепещущее под пальцами тепло ее тела, а потом пошел навстречу Салливану.
- Герцог.
- Ваше величество.
Поклон, выверенный до мелочей. Расшитый серебром сюртук заиграл на свету сотнями крошечных солнц.
- Вы пришли доложить о том, что все сделано?
- Да, Ваше Величество. Все, как вы приказали.
- Он… сопротивлялся? – все же спросил Ксеон, хоть и было по большому счету наплевать.
Салливан презрительно хмыкнул.
- Мужчины сопротивляются, сир. А это… сложно даже человеком назвать.
- Отлично, отлично, - Ксеон потер ладони. Все шло по плану.
***
Когда разъяренная Льер ворвалась в рабочий кабинет, Ксеон был готов к разговору. Он переплел пальцы рук и оперся на них подбородком. Отметил, что прическа Льер совершенно неприлично растрепалась, щеки раскраснелись и глаза сверкают. Такой, хоть на миг, но утратившей самообладание, она ему почти нравилась.
Маленький кулачок обрушился на столешницу, Льер нависла над ним, тяжело переводя дыхание. От нее по-прежнему пахло летом и цветами, а одна пуговка на вороте была кокетливо расстегнута.
- Ты что творишь?!! – рыкнула она, напрочь отметая все очарование момента.
В самом деле, он почему-то постоянно забывает, что перед ним не красивая, покорная и податливая женщина, а инквизитор в юбке, да еще и с ого-го какими железными яйцами.
И глазом не моргнув, Ксеон тепло улыбнулся принцессе.
- Дорогая, что случилось?
Голос Льер вмиг скатился до хриплого шепота.
- Ах, ты еще и делаешь вид, что это не твоих рук дело?
Ксеон пожал плечами. Бросил взгляд на двери – их уже аккуратно прикрыли с той стороны, как он и приказывал.
- Не понимаю, о чем ты, - промурлыкал он, откровенно любуясь Льер.
Принцесса, конечно, горячая и необъезженная, но все равно красивая. И эти розовые пухлые губы, которые она так соблазнительно кусает, и светлая, без малейшего изъяна, кожа. Ксеон вдруг представил себе, как зарывается пальцами в ее пламенеющую гриву, запрокидывая голову, и слизывает вкус лета с белой нежной кожи на горле. Образ получился настолько ярким, что он невольно поерзал в кресле. Длительное воздержание давало о себе знать.
- Не понимает он! – Лье сердито поджала губы, и выплюнула следом, - доктор Мельхольм убит! Хочешь сказать, что ты здесь не при чем? Попробуй, убеди меня! О, какой же ты подонок, Ксеон… Сделка должна была быть честной!
- Погоди, - он выбрался из-за стола. Быть ниже Льер не нравилось, хотелось смотреть на нее сверху, - может, объяснишь хотя бы, что происходит? До того, как переходить к оскорблениям короля?
Льер сверкнула глазами. Ее руки были сжаты в кулаки, и Ксеон подумал, что вот сейчас она на него и набросится, пытаясь выцарапать глаза, ну или что еще там женщины любят делать. Вокруг Льер волнами расходилась ярость, он мимоходом подумал, что вот ее бы на благое дело… А она возмущается гибелью упыря так, словно только что отца родного потеряла.
- Зарезан! У борделя! - зло прошипела Льер, глядя в глаза.
- Ну так и что? Возможно, кто-то из клиентов приревновал, - Ксеон старался говорить спокойно, но уже хотелось смеяться. Представление получалось шикарным.
- Дуру из меня не делай, а? – она подошла почти вплотную, дышала тяжело, - Мельхольму нечего было делать в борделе! Он вообще к женщинам никогда не притрагивался.
Вероятно, Ксеон недостаточно хорошо владел собой, потому что Льер зло ухмыльнулась.
- О, да ты не знал этого… когда подсылал убийц, когда приказывал подбросить тело ближе к шлюхам! Да, Мельхольм любил мальчиков. И он никогда бы добровольно к бабе не подошел! И ты, ты…
- Ты можешь говорить что угодно, но я не собираюсь брать на себя вину за то, чего не совершал, - сухо ответил Ксеон, злясь на то, что она его все же разгадала, - да и потом, раз уж Мельхольм предпочитал мальчиков, тебе-то что с его смерти?
Льер вскинулась. В светлых хризопразовых глазах плескалась такая жгучая ненависть, что Ксеон почти ощутил, как этот яд просачивается сквозь кожу и кислотой растекается по венам. Его передернуло.
- Он был моим учителем, - тихо и вкрадчиво сказала Льер, - моим лучшим учителем. Впрочем, тебе не понять… Да и не в этом дело. Что ты себе позволяешь? Мы ведь договаривались…
- Мы договаривались о том, что ты станешь королевой, - оборвал ее Ксеон, - и мы не договаривались о том, что я буду терпеть рядом с собой упыря, который копается в мертвечине, и здоровяка, который привык тебя трахать. Привыкай к тому, что король не должен быть рогоносцем.
Льер сжала челюсти с такой силой, что зубы заскрежетали. Побледнела, кровь разом отлила от ее щек.
- Ты… - выдохнула, - да как ты… смеешь?!!
- Я король, я все смею.
И тут Льер сорвалась. Она резко замахнулась, но Ксеон перехватил тонкую руку, с силой завел за спину, заваливая Льер лицом на королевский письменный стол.
- Пусти! – взвилась она, ухитрилась пнуть под коленку, и тут Ксеона окончательно повело. Перед глазами словно плеснули алой краской. Он еще сильнее заломил назад руку Льер, уже намеренно причиняя боль, навалился своим весом, шепча на ухо:
- Пришла пора расставить все по местам, принцесса. Здесь я – король. И мне решать, быть ли тебе королевой. Или не тебе. Или еще кому-нибудь…
- Ты обещал, - прохрипела она, - отпусти немедленно! Шан тебя…
- Смотри, с ним ведь тоже может что-нибудь плохое случиться, - он усмехнулся, - все это время ты не проявляла достаточного почтения к моей монаршей особе, плела свои интрижки у меня за спиной. Настало время показать тебе, кто ты есть на самом деле, и какова твоя роль здесь.
- Не смей, - голос Льер зазвенел, - не смей ко мне прикасаться, урод! Да я уже сто раз пожалела, что не сдала тебя отцу, там, в Ависии!
Ксеон рассмеялся. Его вело от ощущения горячего тела рядом, от осознания, что их разделяет только одежда, и что Льер полностью в его власти. Полностью!
- Тебя надо наказать, - голос сделался хриплым, каждое слово царапало нёбо, - я хочу покорную королеву, Льер. Женщину, которая будет делать то, что я велю, а не интриговать за моей спиной. И я тебя научу быть покорной, поверь.
- Иди в жопу, Ксеон, - огрызнулась она.
Но в голосе был страх. Ксеон прикусил тонкую мочку уха, поиграл языком с маленькой золотой сережкой.
- Не смей! – взвизгнула она, - не…
- Ты же хочешь быть королевой, - он рассмеялся, - а ведь быть королевой значит быть моей женой и рожать мне детей. Разве нет?
Свободной рукой он схватил ее за волосы и легонько приложил лицом о стол. Льер вскрикнула, все еще пытаясь вырваться. Ксеон прижал ее своим телом, быстро огляделся, но как назло в кабинете не было ровным счетом ничего, чем можно было бы связать ненаследную принцессу. Взгляд зацепился за хлыст, тот самый отцовский хлыст, которым король лупил механоидов, а заодно и собственного старшего сына.
- Я тебя научу быть покорной, - прохрипел Ксеон.
Не разжимая пальцев, он за волосы подтащил хрипящую, всхлипывающую Льер к дивану, швырнул ее лицом вниз и одним движением разорвал на спине платье.
- Неееет! – взвыла она.
Кажется, поняла наконец, что шутки закончились, и что имеет дело с королем, а не с мальчишкой, который будет терпеть ее выходки.
Хлыст удобно лег в руку. Короткий свист воздуха – и по белоснежной спине пролегла багровая полоска. И еще.
Он продолжал держать Льер за шею, вжимая голову в подушку. Она вскрикивала в голос, дергалась всем телом под ударами. Ксеон и бил-то далеко не в полную силу, так, проучить… а кожа у принцессы оказалась слишком нежной, слишком тонкой.
- Хватит с тебя, - выдохнул он, отбрасывая хлыст, - пока пять ударов, чтобы понимала, что можно говорить королю, а что – нет.
Она с трудом повернула голову, со свистом выдохнула:
- Какой же ты ублюдок… чтоб ты сдох!
- Видимо, мало, - подытожил Ксеон.
Потянулся к хлысту, но затем остановился. Прислушался к себе.
Теперь, глядя на обнаженную и исчерканную кровоточащими полосами спину, хотелось уже другого. И, не видя к тому никаких препятствий, он решительно перевернул Льер на спину и задрал ей подол. От вида ее искусанных в кровь губ и заплаканных глаз в бриджах стало невыносимо тесно. Ксеон дернул спереди корсет, затем нижнюю сорочку, обнажая совершенной формы грудь.
Льер молчала, мелко дрожала всем телом и молчала. Только ненависть во взгляде, от которой еще больше хочется взять, заклеймить эту непокорную и своенравную женщину.
- Ты поняла, как себя вести? – прошептал он, завороженно глядя на розовые бусинки сосков.
Она молчала, выжигая на нем клеймо одним только взглядом.
- Не слышу ответа. – Шелковые панталоны разорвались с раздражающе-громким треском.
Льер ничего не сказала. По щеке вниз потекла капля крови из прокушенной губы.
- Женщина должна быть покорной, Льер, - поучающе заметил Ксеон, расстегивая бриджи, - покорной. Ты понимаешь, что значит это слово? Молчишь? Тоже неплохо.
Она была совершенно сухой и узкой, но в этом тоже была немалая доля удовольствия. Покорять, подчинять. Поставить на место.
Льер лежала под ним неподвижно, как неживая, и не разжала губ, когда он слизывал с них солоноватую кровь. Льер молчала, когда он с силой вбивался в нее, делая своей, унижая, давя последние крохи гордости ненаследной принцессы. И не издала ни звука, когда он, задыхаясь и хрипя от острого удовольствия, придавил ее своим телом.
- Я хочу, чтобы ты запомнила этот урок, - наконец сказал он, приводя в порядок одежду, - иди к себе, встретимся за ужином. И запомни. Ты здесь не дома. И то, станешь ли ты королевой, полностью зависит от моей на то воли.
Льер ничего не ответила, и от этого ее молчания внезапно накатил тошнотворный, липкий ужас. Внутренности сжались в ледяной ком, во рту сделалось приторно-сладко.
«Да что со мной?» - он передернул плечами.
В самом деле.
Еще он бабы не боялся.
- Иди, - повторил он, не глядя на Льер.
Она бесшумно поднялась с дивана, одернула подол и, как была, с исхлестанной спиной, вышла прочь.
«Надо бы и Шана убрать, - подумал Ксеон, усаживаясь обратно в кресло, - а еще хорошего лекаря надо. Все-таки незачем портить такую красивую спину».
У Ксеона был на примете один очень одаренный лекарь.
Но вот беда, Ксеон не был уверен в его лояльности спустя пять лет после определенных событий.
***
Эльвина привезли к обеду, когда на королевский письменный стол уже был водружен серебряный поднос, а там – изящные канапе с ветчиной и оливками, сыры всех пород и мастей, какие только производились в королевстве, полупрозрачные ломтики вяленого мяса, исходящий ароматным соком стейк. Венчала все это великолепие бутылка красного эргерейского десятилетней выдержки.
По этикету нужно было обедать в Большой гостиной, но Ксеон, с наслаждением вытягивая ноги на пуфике, в который раз повторил себе, что он – король, и волен поступать так, как удобно. И плевать, что там по этому поводу написано в книге дворцового этикета.
Он плеснул себе вина, вдохнул свежий, немного терпкий аромат, который вобрал в себя и жаркие дни южных островов, и колкий ветер, что дует с заснеженных горных вершин, и запахи экзотических цветов, что цветут только душными ночами.
В этот момент в кабинет ввели Эльвина Лаверна.
Ксеон с интересом посмотрел на бывшего приятеля и самого верного последователя и сделал большой глоток. Эргерейское скользнуло вниз по пищеводу, оставив во рту послевкусие жаркого лета и цветов. Прямо как Льер.
- Ваше величество, - Эльвин отвесил глубокий поклон по всем правилам, - я счастлив поздравить вас с началом правления. Да будет оно долгим и справедливым.
Ксеон еще раз оглядел мужчину. Весь вид Лаверна говорил о том, что дела у него полностью наладились: дорогая одежда, изящная булавка с крупным бриллиантом вколота в кружевное жабо, да и сам он как будто только что от куафера.
- Садись, Эльвин, - отбросив формальности, сказал Ксеон, - я тоже рад тебя видеть в добром здравии. Сейчас ты выглядишь куда лучше, чем в замке Энц.
Он взял второй бокал, налил вина и протянул тому, кто раньше был верным другом.
Кем он будет теперь? Вот ведь вопрос…
Между тем Эльвин присел на край кресла, взял бокал, посмотрел сквозь вино на свет.
- Эргерейское?
- Разумеется. Помнишь, мы ведь его вместе пили, - Ксеон доброжелательно улыбнулся, - тебя, выходит, отпустили из замка Энц сразу же, как я сбежал?
Эльвин пригубил из своего бокала, посмотрел задумчиво.
- Почему спрашиваете, ваше величество? Вы ведь и без того все знаете. Наверняка ведь это было первым, чем вы заинтересовались…
Ксеон взял канапе, затем подвинул блюдо к Эльвину.
- Угощайся. И как тебе… быть агентом инквизиции?
По лицу Лаверна скользнула едва заметная тень. Он одним большим глотком осушил бокал, покрутил в пальцах хрустальную витую ножку, и ответил, не глядя в лицо.
- У меня, ваше величество, тогда был выбор: либо дальше гнить в тюрьме, либо сделать вид, что согласился. Впрочем, лично вам не было никакого вреда от того, что я работал на инквизицию. Так что не стоит меня упрекать в том, что я променял вонючую клетку на более-менее приемлемые условия жизни.
- Понимаю, - протянул Ксеон.
Ему очень хотелось доверять Эльвину. Ведь Лаверн был одним из немногих, что всегда поддерживал его, Ксеона, идеи. Даже ту, блажную, о равенстве механоидов и людей, которая была придумала специально для таких вот восторженных мечтателей с горячим сердцем и полным отсутствием мозгов. Эльвин тогда без особых раздумий пошел за ним, прикрывал спину. Но не повезло, попался в когтистые лапы инквизиции.
- Ты по-прежнему предан мне? – спросил Ксеон, - видишь ли… твое сотрудничество с инквизицией… Может, теперь ты полагаешь, что я во всем был неправ?
- Мы ведь говорили с вами в замке Энц, - Эльвин взял ломтик сыра, - еще тогда я сказал вам, что не изменил своей точки зрения на мироустройство. И теперь, когда вы стали королем Рехши, я буду надеяться на то, что механоиды перестанут быть бессловесными рабами, и что, коль скоро мы даем им жизнь и сознание, мы обязаны дать им и свободу выбора.
Ксеон невольно улыбнулся. Все-таки нет ничего лучше, чем преданный тебе идиот.
- Это произойдет не сразу, - заметил он, - необходимо, чтобы народ Рехши был готов к этому. Ну и потом, нужно будет дать механоидам место, где бы они могли жить. На это тоже потребуется время.
В голубых глазах Эльвина блестел искренний восторг.
- Ради этого я готов на многое, ваше величество, - пробормотал он, - мне хочется, чтобы вы мне верили. Да, я был агентом инквизиции, но в душе…
- Наши души темны даже для нас самих, - сказал Ксеон, разливая вино по бокалам, - давай выпьем, мой преданный друг, за новые дела и за завершение старых.
Эргерейское таило в себе всю прелесть южных ночей, и Ксеон поймал себя на том, что непозволительно размяк и расслабился. А вот Эльвин – наоборот, сидел прямо, преданно заглядывал в глаза, но вместе с тем Ксеон так и не мог быть уверенным в том, что Лаверн в самом деле по-прежнему жаждет свободы механоидам.
Это ж каким дураком надо быть, чтобы верить в такие сказки?
Лаверн же производил впечатление человека неглупого.
Может быть, познакомить его с арсеналом инквизиции и ведением допроса?
Ксеон задумался. Да, конечно, Эльвина можно скрутить, жечь его каленым железом и клещами вытянуть правду. Но после этого – если он все-таки сейчас говорит правду - сложно будет вести речь о лояльности.
И тут Ксеону пришла в голову замечательная идея.
- Послушай, Эльвин, - сказал он, - до меня дошли слухи, что мастер Нирс успел жениться до того, как случайно погиб на полигоне.
- Да, это так, - Лаверн сдержанно кивнул.
- Я хочу увидеть ту женщину, что ухитрилась пленить нашего инквизитора.
В глазах Эльвина скользнуло странное выражение, которое слишком уж походило на холодную, расчетливую ненависть.
- Я уже побывал в особняке мастера Нирса. Вдова пропала бесследно. Прислуга сбилась с ног, разыскивая ее по городу. Возможно, ее уже нет среди живых, - ответил Лаверн.
- Хм…
Выходило как-то не очень хорошо. Только Ксеон задумался о том, что неплохо бы утешить вдовушку, как она вздумала исчезнуть, а может, и вовсе умереть. Поворот сюжет оказался весьма неожиданным.
- Возможно, ей просто было куда пойти? – задумчиво произнес Ксеон, - возможно, она просто не хотела оставаться в доме, где все ей напоминало о мастере Нирсе.
- Я не знаю, ваше величество, - Эльвин все так же преданно смотрел в глаза, и ни тени сомнения не мелькнуло на его лице.
- Так узнай, дружище. Если ты хочешь, чтобы я доверял тебе как прежде, найди мне вдову мастера Нирса. Либо предоставь неоспоримые доказательства ее смерти.
Ему показалось, что Эльвин вздрогнул.
Неужели знает что-то такое, о чем не желает говорить?
И неужто теперь нет ни единой души, кому можно было бы довериться?
- Я выполню ваше поручение, - твердо сказал маг, - я переверну город вверх дном, и если жена Аламара Нирса мертва, то предоставлю ее тело. В противном случае, вы получите ее живой и невредимой.
- И готовой служить своему королю. Хорошо, Эльвин, я буду ждать. А теперь, дружище, есть для тебя работа. Видишь ли, наша будущая королева повредила спину… Надо бы подлечить…
Эльвин вскочил на ноги, оправил сюртук.
- Я готов, ваше величество!
Ксеон прищурился.
Лаверн выглядел слишком преданным, слишком честным… Слишком. И это не могло не настораживать.
С другой стороны, если он и правда разыщет жену Аламара, да еще и притащит ее во дворец, это будет говорить о том, что он не был слишком предан верховному инквизитору, раз уж отдает милую женушку в лапы заклятому врагу.
…Потом, когда Эльвин удалился в покои Льер, он долго мерил шагами кабинет. Спокойствия в душе не было, хоть тресни, и это невзирая на то, что все идет хорошо.
Да еще Эльвин напомнил про эти безумные идеи дать механоидам свободу…
Когда придумывал все это, и в мыслях не было, что кто-то подхватит саму идею приравнять людей и ими же созданных тварей. Но, выходит, порой зерна падали в плодородную почву и давали всходы – примерно, как в случае с Лаверном. Ведь именно поэтому целитель прикрывал спину своему принцу пять лет назад, именно потому, что верил: Ксеон печется о несчастных тварях.
«Глупости какие, - подумал Ксеон, - но ведь с этим придется что-то делать».
Душевное равновесие улетучилось окончательно. Теперь накатывало бешенство, холодное, безысходное. Хотелось что-нибудь разбить, сломать, растоптать. Внезапно стало душно, как будто и этот роскошный королевский кабинет был всего лишь очередной тюрьмой. И как будто не изменилось ничего: сперва затворник во дворце, потом – в замке Энц, и снова во дворце.
Ксеон выругался.
Надо что-то делать…
Он взял со стола магкристалл в ажурной кованой корзиночке и вихрем вылетел из кабинета. За ним пристроился было гвардеец, но Ксеон лишь рукой махнул – мол, стой где стоишь, сам обойдусь.
Он вышел на боковую лестницу, устланную синей ковровой дорожкой, и поспешил вниз. Вниз, вниз и вниз.
На первом уровне подвала ковровые дорожки закончились. Когда строили дворец, возвели его поверх казематов древнего замка, который принадлежал чуть ли не айхи и был разрушен землетрясением.
Сюда не проникал свет. Здесь было темно и холодно, а стены, казалось, до сих пор отражают стоны замученных узников.
Ксеон поднял повыше фонарь и пошел дальше, напряженно вслушиваясь в редкие звуки капающей воды. Пульс бухал в висках, и вместе с тем сердце замирало в сладком предвкушении.
Наконец он остановился перед низкой дверью, запертой снаружи на засов. Повесил фонарь на крюк, затем отодвинул заслонку смотрового оконца. Внутри Ксеон не увидел ничего, кроме кромешного, до тошноты, мрака.
- Эй, - сказал громко, - ты еще не сдох?
Тишина в ответ. А потом – едва слышимый звук, шкрябнуло железом по камню.
- Жив, значит, - удовлетворенно заметил Ксеон, - а я тут обустроился во дворце. Дал задание разыскать твою жену. Надо же утешить вдовушку.
Снова тишина. Ксеон даже дыхание затаил, в надежде расслышать хоть что-то.
Он испытал сильное желание поднять засов, войти в камеру и отвести душу, переломав узнику те ребра, что остались целыми.
Впрочем, Ксеон знал, что скоро кости срастутся. По периметру камеры были щедро разложены артефакты, изготовленные Мельхольмом, и они-то медленно исцеляли изломанное тело.
Так и не дождавшись ответа, Ксеон сказал в темноту:
- Она быстро найдет утешение, даже не сомневайся. Неужели ты думаешь, что она могла любить… тебя? Брось, кто может полюбить такое чудовище, как ты? А я… пожалуй, может случиться, что я буду в ее вкусе.
Что-то слабо звякнуло во мраке, и Ксеон не сдержал торжествующей улыбки.
Аламар Нирс прекрасно все слышал, и наверняка столь же прекрасно осознавал всю безнадежность своего положения.
ГЛАВА 3. Крысиный король
Она невесомо покачивалась на мягких, шепчущих волнах. Ее медленно несла большая и спокойная река, из темноты и небытия – в такую же непроглядную темень, пропахшую сырыми шкурами, дымом и пригоревшей пищей. Что-то ощутимо придавило ее сверху, большое, теплое, мягкое. По телу прошла дрожь, и беспамятство окончательно отступило, дергая в разные стороны занавес и вышвыривая в так и не окончившийся кошмар.
Вопль застрял в горле. Безумно шаря взглядом во мраке, Дани с трудом разглядела низкий потолок, темную, закопченную стену и бледный, тонущий в темноте огонек магкристалла, накрытый сверху тряпкой.
Она пошарила руками вокруг себя, пальцы встречали мех. Такое впечатление, что она лежала среди шуб и шубой же укрытая.
«Где же я? Всеблагий, только не у них… только не с ними…»
Городские крысы утащили ее в свое логово. Наверняка изнасиловали, а потом решили, что можно забавляться и дальше. Дани прислушалась к собственному телу – ничего не болело. Нигде. Значило ли это, что они решили подождать, пока лакомый кусочек придет в чувство?
Она до крови закусила губу, чтобы не заорать от накатившего ужаса, дикого, животного. Что с ней теперь будет?
«Не хочу… Не хочуууууу!»
Дани вдруг замерла. Запоздало пришло понимание, что рядом кто-то дышит, спокойно и размеренно. Стараясь не делать резких движений, она повернулась к источнику звука. Не разобрать было, кто там, но этот «кто-то» был очень близко. А потом… То тяжелое, что придавливало ее сверху, шевельнулось. Рука! Всеблагий, да это же огромная, тяжелая ручища!
Дани взвизгнула и, взбрыкнув, скатилась на пол. Ее оставили в одной нижней сорочке, понятно, для чего. Все мысли куда-то разом делись, остался только страх, мерзкий, лишающий силы, царапающий внутренности ледяными когтями.
Среди шкур заворочалось нечто огромное.
Перед глазами снова замелькала серая тряпка приближающегося обморока.
Опереться о стену… Только подальше, еще дальше…
- Какого темного? – в тишине раскатистый бас ударил по ушам так, что захотелось зажать их.
Да и вообще, оглохнуть, ослепнуть, умереть… Лишь бы только не то, для чего ее сюда притащили.
Зашуршало, зашевелилось во мраке, а в следующий миг с магкристалла сдернули покров.
Дани забыла, как дышать. Судорожно хватая ртом душный воздух, она смотрела – и не могла отвести взгляда – от того, как с ложа с ворохом шкур медленно поднимается мужчина.
Его образ, похоже, намертво впечатался в сознание: огромный, состоящий из одних бугрящихся мускулов. Широкая грудь, густо поросшая черными курчавыми волосами. Всклокоченная короткая борода, и такие же спутанные волосы, из-под которых угрожающе блестят темные глаза.
Самое ужасное, он был в одних бриджах, и вот они-то очень красноречиво обрисовывали каждый дюйм его мощных бедер. Выразительная выпуклость ширинки довольно красноречиво намекала на то, чего бы ему на данный момент хотелось.
«Умереть, - юркой рыбкой мелькнула мысль, - лучше сдохнуть. Вот для чего я здесь».
Несколько мгновений он молча взирал на Дани, а потом вздохнул, уселся обратно на кровать и похлопал рядом с собой ладонью.
- Иди сюда.
- Н-нет. Лучше убейте, - она замотала головой.
Мужчина еще раз вздохнул, тряхнул головой, отбрасывая назад спутанную шевелюру, и Дани его узнала. Это он был там, в проулке, когда на нее напали.
- Дурочка, - сказал он, - я тебя не трону, не бойся. На тебя смотреть жалко, не то что предаваться радостям любви.
- З-зачем я… здесь? – слова с хрипом выползали из горла, и дышать было невообразимо тяжело.
- Зачем? – он пожал плечами, - я ж говорю, мне тебя жалко стало. Отогнал своих крысят. А ты была такая неподвижная, такая холодная, что пришлось тебя греть.
Дани с сомнением посмотрела на медведя. Потом на ворох шкур. Неужели правду говорит? Затем все же выдохнула:
- Я… не верю вам. Крысы никого не жалеют.
Он вздернул широкую бровь.
- Отчего же? Тебе вот повезло.
- И что ж вы, у своих дружков такой лакомый кусок отняли? – она горько улыбнулась.
- Во-первых, - медведь ухмыльнулся, - они мне не дружки. А во-вторых, я много чего могу себе позволить, цыпленочек. Ты даже не представляешь, насколько оказалась везучей.
Дани вдохнула поглубже. Происходящее выглядело совершенно фантастично. Могла ли она надеяться на такую удачу?
- Тогда… раз так… вы вернете мне одежду? – тихо спросила она.
- Да забирай, не нужна она мне. – Кивок в сторону.
Дани проследила за его взглядом: рядом с кроватью стояли грубо вытесанный стол и пара стульев. На спинке одного из них висело ее платье, поверх другого была аккуратно развешена шубка.
- Всеблагий, - пробормотала она, кидаясь к одежде.
Казалось, что только затянувшись в глухое шерстяное платье, она окажется в относительной безопасности.
- Эй, цыпленочек, - протянул недовольно медведь, - а мне ты ничего сказать не хочешь?
Мысленно стукнув себя по лбу, Дани обернулась.
- Спасибо. Огромное спасибо вам. Вы меня спасли, так жаль, что мне совершенно нечем отблагодарить…
- Ну, отблагодарить-то всегда есть чем, если ты, конечно, не девица. Не люблю девиц, они деревянные, лежат бревном, - заметил он.
Дани выронила из рук платье.
- Не надо… пожалуйста. Я буду молиться Всеблагому о вашем здравии, только отпустите меня… пожалуйста…
Медведь хмыкнул. Потом встал с кровати и, чуть пригибая голову, чтобы не задевать потолок, принялся одеваться. Накинул рубашку, затем неторопливо нашарил на полу мягкие туфли. Вконец растерявшись, Дани подобрала платье, нырнула в его спасительную глубину и почувствовала себя увереннее. Блеснула слабая надежда на то, что это ее приключение закончится удачно.
- Кулон свой забери, - спокойно сказал он, – на столе лежит.
Дани глянула – и правда, серебряная резная слеза, купленная Аламаром, была там. Только в месте, где цепочка порвалась, было со знанием дела наверчено медной проволоки.
- Ну, извини, я не ювелир, - развел ручищами медведь, - прислугу пошлешь, они отнесут мастеру.
- Спасибо, - на глаза навернулись слезы, - я сама отнесу. У меня нет прислуги.
- Да ну, врешь небось, - в голосе появилось сомнение, - чтоб такой хорошо одетый цыпленочек и без прислуги?
Он вдруг резко умолк, почесал переносицу, затем внимательно посмотрел на Дани. А она внезапно подумала, что не такая уж у него зверская рожа. Вполне себе обычное лицо, только бородой заросшее почти до глаз.
- А скажи-ка, цыпленочек, почему ты шла совершенно одна? Одна по городу, только что пережившему нападение этой механической дряни? Где твой отец? Муж? Брат? Почему не сопроводили тебя?
Дани застегнула цепочку на шее, бездумно погладила серебряную слезу.
- Моего мужа убили механоиды, - сказала она, - и у меня больше никого нет. Вернее, у меня есть дом, но родственников нет.
- Дери тебя темнейший! – мужчина высказал свое отношение к происходящему, - ну да все равно, чего шлялась по улицам? Все еще по домам сидели, тебя же понесла нелегкая…
Дани наклонилась, увидела свои туфельки и обулась.
- Я устроилась на работу в магазин и даже добыла немного еды. И шла домой, чтобы поесть спокойно.
- То есть у тебя дома не было еды, - уточнил он.
- Да, не было. Мне очень хотелось есть, я уже второй день как ничего не ела.
- Твою мать. Цыпленочек, ты решила, видимо, извести меня.
Он отодвинул стул.
- Давай, садись. Садись, сказал!
Дани осторожно присела. В душе снова шевельнулся страх – что он там еще задумал?
Медведь шагнул к двери, распахнул ее и зычно гаркнул:
- Пузатый! Пузатый, жрать подавай! Да что-нибудь изысканное, для дамы!
Подмигнул Дани.
- Сейчас поешь, цыпленок. Кто ж мог думать, что у тебя все настолько плохо…
- Вы могли меня просто убить в том проулке, - тихо заметила она, опустив глаза.
- Но не убили. Я ж говорю, везучая. Меня, кстати, Роем кличут. Старина Рой, любому скажи в этом городе, и перед тобой будут открыты все двери. Не дворцов, конечно, но все же…
- Меня зовут Дани, - она положила руки на стол. Ощущение теплого дерева под ладонями навеяло совершенно неуместное ощущение уюта и защищенности.
- Будем знакомы, крошка!
И он протянул ей широкую, словно лопата, ручищу. Дани осторожно вложила в нее пальцы, Рой также осторожно пожал их, а потом добавил:
- Ты мне нравишься, цыпленок. Может быть, когда оплачешь своего мужа, найдешь во мне утешение?
- Я не знаю, - сказала она строго, - боюсь, что я нескоро буду вообще искать какого-либо утешения.
- Любила его? – черные брови насупились.
Дани поежилась и поняла, что вот сейчас скажет самую большую глупость за последний час:
- Я не знаю… Рой. Возможно, если бы мы пробыли вместе чуть дольше, я бы любила его без памяти. А так… видимо, я просто не успела. Мне так жаль, что я не успела… если бы он был жив, то я бы сделала все, чтобы он обрел, наконец, счастье, а так…
И. не удержавшись, всхлипнула.
- Ты успела его полюбить, - уверенно сказал мужчина, - хоть и сомневаешься. Но у тебя все в глазах, Дани. Жаль, что его убили, наверняка был хороший мужик.
- Да, - эхом отозвалась она, - он был…
И умолкла, не зная, что и сказать. Да и зачем?
Аламар Нирс пламенеющей чертой пересек ее жизнь и исчез, канул в небытие – как гаснет упавший в воду уголек.
- Ну, - прервал молчание Рой, - все проходит, цыпленочек. Никуда не денешься.
В этот момент с треском распахнулась дверь, и в комнату вплыл кругленький аккуратно одетый человечек с напомаженными волосами.
- Ужин для Его Величества!
«Его Величества?» - взгляд метнулся к Рою.
Он ведь… не был ни Маттиасом, ни Шедаром, ни Ксеоном.
- Крысиный король, – хмуро пояснил он, – слыхала, небось?
Дани почувствовала, как на шее все туже и туже затягивается несуществующая удавка. Слышала ли она? Конечно. И когда жила на улице, и раньше, когда еще была под присмотром тетки. Много чего говорили об этом человеке с тысячью лиц: и то, что он может сбежать из любой тюрьмы, и то, что способен ограбить любой дворец. Но самыми частыми были, конечно же, рассказы о том, кого и как казнил Крысиный король, и чьи кишки развешаны по ограде того или иного особняка.
- Ох, цыпленочек, - он вздохнул, - какая ты еще… маленькая и невинная. Не надо много думать. Просто ешь.
Перед Дани поставили блюдо с тушеной капустой и кусками свинины.
- Ты уж прости, - сказал Рой, - пирог твой по земле поваляли. Ты ешь, а потом я тебя домой провожу. И с собой еды дам, простецкой, уж не взыщи…
Дани подцепила ложкой кусок свинины. Пахло просто изумительно. Как же давно она не ела!
- Спасибо, - пробормотала она с набитым ртом, - спасибо вам, Рой.
- Найдешь, как отблагодарить, - он криво ухмыльнулся, - везучий цыпленочек…
***
Рой в самом деле взялся провожать ее до дома, но его жилище Дани покидала с завязанными глазами. Ведь никто не должен знать, где на самом деле обитает Крысиный король. Некоторое время они шли, и Рой придерживал ее за плечи, направляя и подсказывая, где лестница, где порог, а где просто яма. Потом он снял повязку, и Дани поняла, что они уже неподалеку от главной городской площади. Отсюда до ее дома было рукой подать.
Стояла глубокая ночь. Приморозило, под ногами хрустел ледок, а с неба срывались редкие снежинки. На улицах было пустынно и тихо, и Дани казалось, что они с Роем совсем одни в этом мире. Душа рвалась на части от непонятной грусти, глубокая тоска пустила крепкие корни, оплела сердце. И Дани вспомнила – «Я очень, очень устал. Помоги мне, Данивьен Ардо. У меня… больше нет никого. Только ты, моя жена».
«Почему ты не отпускаешь меня? - Подумала она, обращаясь к той тьме и небытию, где должен был находиться Аламар Нирс, - а если не отпускаешь, то и возвращался бы…»
Нос защипало от внезапно набежавших слез, и Дани торопливо вытерла уголки глаз. Ей очень не хотелось, чтобы Рой заметил ее жест, но он все же заметил.
- Тоскуешь по своему мужу, да, цыпленок?
Она кивнула. Толку-то отрицать очевидное. И сказала:
- Мне почему-то кажется, что он где-то рядом.
Рой помолчал.
- Как он погиб?
- Я не видела, - вздохнула Дани, - мне сказали, что он умер.
-То есть, мертвым ты его не видела, - уточнил Рой.
Она покачала головой.
- Знаешь, цыпленочек, я не хочу давать тебе пустую надежду, но бывает и так, что люди ошибаются.
Надежда все же взметнулась в душе, рассыпалась пузырьками игристого вина.
- Вы думаете, он жив?
- Я ничего не думаю, - Рой помолчал, - я лишь говорю, что если ты сама не видела его тела, то возможно… всякое.
- Но его, скорее всего, растерзали механоиды, - пробормотала Дани, - я не смогу найти…
И умолкла. Ощущение Аламара сделалось совсем тяжелым, давящим. Казалось, обернись – и увидишь черную фигуру за спиной. Она потрясла головой. От таких наваждений становилось немного страшно, и Дани начинало казаться, что она попросту сходит с ума.
Они перешли дорогу и остановились перед особняком с горгульями.
- Куда дальше? – мягко спросил мужчина, озираясь по сторонам.
- Мы пришли.
- Ого! – он усмехнулся, - да ты у нас богатенький цыпленочек? Не шутишь? Это в самом деле твой дом?
- Мне его купил муж.
Дани погладила чугунные завитки калитки, толкнула ее – та легко отворилась. Прикрыв глаза, Дани несколько мгновений прислушивалась, пытаясь почувствовать свой живой домик – и наконец ощутила невесомое, теплое касание. Невидимые пальцы гладили ее лицо, зарывались в растрепанные волосы.
«Я пришла. Прости, что задержалась».
- Какие чудовища, - Рой указал на горгулий, - слушай, цыпленок, а можно мне заглянуть? Дико любопытно посмотреть, как живут богатые люди этого города.
- Я не богатый человек. Завтра утром я пойду работать, чтобы было что поесть, - усмехнулась Дани, - пойдем, покажу тебе свой дом.
Она взяла Роя за руку и повела за собой. Он шел молча и как будто чего-то опасался, то и дело бросал нервный взгляд на застывших горгулий.
- Всеблагий… Дани, почему мне кажется, что эти твари сейчас слезут со своих постаментов и меня сожрут?
- Потому что ты чужой этому дому, - она пожала плечами, - знаешь, тебе я наверное могу сказать… Муж говорил, что я своей магией могла оживить дом, и теперь он попросту не принимает никого, кроме меня…
- Так ты магичка, что ли? – искреннее недоумение в голосе, - а что ж в том проулке головы нам не поотрывала?
- Я не умею, - честно призналась Дани и умолкла.
Корзинка с едой, что принес Кио, все еще стояла на крыльце, но Дани сделала вид, что не замечает ее. А Рой промолчал, все его внимание было приковано к горгульям. Она открыла дверь и прошла внутрь, все так же придерживая Роя за руку. Пальцы у него были горячими и мозолистыми, как у человека, умеющего обращаться с оружием да и вообще привыкшего к труду. Оказавшись в холле, Рой только присвистнул.
- Цыпленочек, ты живешь еще хуже, чем я. Тут даже не топлено!
Он упер руки в бока и стоял, осматриваясь. Затем внимательно поглядел на Дани.
- Я-то думал, тут будет все сплошь в позолоте. Нет, я бы ничего не взял отсюда, но ты же тут замерзнешь. Может, вернемся ко мне?
И хитро сверкнул глазищами.
Дани лишь пожала плечами.
- Ничего. У меня теперь есть работа, я справлюсь. И… спасибо за все.
Рой все еще топтался, оглядывая помещение. Его взгляд подолгу задерживался на печально повисших лохмотьях паутины, на побитых плесенью и отставших от стен обоях, и Дани отчего-то стало стыдно. Как будто это ее вина, что дом пришел в такое отвратительное состояние.
- Муж обещал, что мы здесь все починим, - сказала она, - но, видишь, не успели.
- Муж, который покупает жене дома… - взгляд Роя сделался цепким, внимательным, и Дани вдруг подумала, что не одной физической силой Крысиный король держится на троне, - кем был твой муж, Дани? Может, скажешь?
- Отчего же не сказать. Его звали Аламар Нирс.
- Тьфу ты, претемнейший! – Рой внезапно рассмеялся, - теперь я даже рад, что не прикоснулся к тебе, цыпленочек. Верховный инквизитор меня точно достал бы и с того света!
Дани вздохнула. Вот уж ей было совсем не смешно.
- Да, мастер Нирс был очень крут, - Рой прошелся туда-сюда, - уважаемый человек был… или есть, мы же не видели его тела, а, цыпленочек?
- Лучше не мечтать, - сказала она, - потому что потом будет слишком больно. Еще больнее, чем сейчас.
Рой почему-то улыбался, но улыбка эта пряталась в бороде.
- Так. Цыпленочек, я сейчас уйду, но еще вернусь. Откроешь мне, хорошо?
Он еще раз огляделся, потом вручил Дани сверток с едой.
- В общем, жди. Я скоро.
И ушел, аккуратно притворив за собой дверь. Дани осталась стоять посреди холла, прижимая к груди хрустящий пакет, добротно перевязанный тонкой бечевкой. От него пахло свежеиспеченным хлебом и совсем немного – копченостями. Пахло приятно, но почему-то снова к горлу подкатила предательская тошнота, а пальцы сделались ледяными.
«На воздух», - успела подумать Дани, положила сверток на пол и метнулась прочь из дома.
Подышала глубоко ночной морозной свежестью. Полегчало. Предательская рябь перед глазами исчезла.
Наверное, стоит дождаться Роя здесь, у калитки. Уж как-нибудь не замерзнет, тем более, что снова на плечах шубка… Крысиный король все вернул. Даже монетка в кармане болталась по-прежнему.
Дани задумалась. Что дальше? С одной стороны, столь пристальное внимание некоронованного повелителя городских крыс не радовало. Она ведь не дура, понимает, что дело вовсе не в везении, а в том, что этот мужчина разглядел в ней привлекательную женщину. Потому-то и защитил, и возится. Рано или поздно придется что-то ему ответить, а интуиция подсказывала Дани, что Рой не примет простого «нет».
Наверное, от внимания Роя надо было бежать, чем дальше, тем лучше. Но куда? Вернуться в особняк? Это мало что поменяет, Крысиный король разыщет ее и там. Уехать в другой город? Не самая лучшая идея. Ей-то и здесь непросто, а там, что ждет там?
С другой стороны, пока что Рой вел себя как джентльмен. Насколько его хватит? Неведомо.
«А не стать ли тебе Крысиной королевой, Данивьен Ардо?» - она горько усмехнулась.
Не этого ей хотелось.
Все время вспоминались мягкие, вкрадчивые прикосновения того, кого она успела простить, но не успела полюбить по-настоящему.
- Аламар, - прошептала Дани в тишину ночных улиц, - если ты жив, почему не даешь о себе знать?
Дани все стояла у калитки и ждала, когда вернется Рой. Ей были хорошо видны дома через дорогу, высокие, сложенные из светлого камня. Кое-где в окнах теплились огоньки магкристаллов.
А потом вдруг услышала.
Кто-то мерно скреб железом по камню. Сперва далеко, едва слышно, а потом все ближе, и ближе… Ноги как будто приросли к земле. Во рту моментально собралась кислая слюна, Дани судорожно сглотнула. Взгляд словно прилип к углу дома, откуда, как ей казалось, доносилось это шкряб-шкряб-цок-цок, хотя, конечно же, было нужно бежать без оглядки.
Вот в просвет между домами высунулась хищная морда, похожая на тигриную. Конечно, Дани в жизни не видела тигра, но то, как они выглядят, все же знала. И, само собой, эта тварь не была тигром и даже не была живой. В темноте мелькнуло гибкое, созданное магом-конструктором тело. Сочленения прилегали друг к другу идеально, создавая впечатление целостности. Блик лунного света скользнул по крутым металлическим бокам. Глаза чудовища загорелись, словно уголья.
«Как странно, - подумала она, - механоиды разгуливают по городу. Ксеону не хватает силы их контролировать?»
Механический тигр меж тем огляделся, увидел Дани. Оскалился, демонстрируя двойной ряд стальных зубов, подобрался и стал очень похож на огромную кошку, которая увидела мышь и готовится к прыжку. Понятно, кто сейчас был мышью…
Дани прикусила губу, и боль отрезвила. Тело все еще казалось ватным и неуклюжим, но мысли очистились, страх пропал.
«Он меня не тронет», - решила она, стискивая пальцы на чугунной решетке.
В конце концов, это ведь не первая ее встреча с механоидами. И она, как ни крути, темная ведьма с Даром менталиста.
Внезапно тигр шевельнул ушами и совершенно неслышно, что было невероятно для столь большого и тяжелого магического создания, шмыгнул в тень дома. Дани растерянно глянула в противоположную сторону улицы, и теперь уже на самом деле испугалась.
Там, не таясь, к ней спешил Рой, она его узнала в потемках по громоздкой куртке и взлохмаченной шевелюре. Все же он очень походил на медведя, очень.
На другом конце улицы снова шкрябнуло по камням.
Тигр… охотился?
Но ведь тогда…
Дани вдохнула поглубже. Руки предательски затряслись. Если механоид вышел на ночную охоту, то сейчас он попросту бросится на человека.
- Рой! – крикнула она, - стой там! Не подходи!
Рванула на себя калитку, выскочила на улицу и что есть мочи припустила к мужчине.
- Цыпленок! – он замедлил шаг, затем и вовсе остановился, - что случилось?
За спиной шкрябнуло. А потом – клац-клац-клац, когтищами по мостовой.
- Дани! – рявкнул Рой, - скорее, сюда!
«Он меня не тронет. А тебя – очень даже!»
- Я сейчас, - пискнула она. Давясь собственным сбившимся от страха дыханием, - сейчас!
Громадная фигура Роя приближалась. Дани казалось, что она даже может разглядеть его глаза, такие же черные, как окружающая его тьма. А потом вдруг что-то пронеслось у нее над головой, и металлическая смерть ударила в грудь Рою, заваливая того на спину, сминая…
- Стооой! – завопила Дани во всю силу легких, - не смей! Не смей!
А у самой перед глазами то, как кинжалоподобные зубы смыкаются на горле Роя, перекусывая, выдирают куски плоти…
Всхлипывая, Дани подскочила к тигру, вцепилась в его холодный хвост из мелких сочленений и изо всех сил дернула на себя.
- Пошел! Вон! Отойди!
В голове - взрыв боли. Она ввинчивается в виски, словно ржавое сверло, стены домов ведет, они кривятся, раздуваются цветными пузырями.
И все внезапно прекратилось. Как будто во сне, Дани увидела алую паутину, пронизавшую темноту, паутина эта липла к серому, матово блестящему телу тигра – и как ни странно, исходила от нее самой.
- Отойди… - выдохнула растерянно.
Интуитивно дернула вязкие, глянцево блестящие нити на себя.
Механоид сел на задние лапы, обернулся к ней. Алый свет в его глазницах погас, уступая место зеленому.
- Ты… - услышала Дани, - я тебя понимаю.
- Вот и пошел вон отсюда, - не церемонясь, прикрикнула она, - дай пройти!
- Запомню… тебя…
Но она уже не слушала, подскочила к Рою, бросилась на колени.
- Рой, Рой! Ты как?
- Да как… хреново, цыпленочек, - сипло отозвался мужчина.
Он сел на мостовой, прижимая к груди руку. Даже в темноте было видно, как стремительно наливается кровью рукав куртки.
- Еле горло успел закрыть, - сказал он, - но, дери меня претемнейший в задницу, что делает механоид на улице? Раньше такого не было. Никогда.
А потом уставился на Дани так, словно видел впервые.
- И он тебя послушался, крошка. Это значит, что ты…
- Да, дикая ведьма с темным даром, - пробормотала Дани, - поднимайся, пойдем в дом. Руку надо перевязать.
Покосилась на тигра. Тварь смирно сидела, сверкая в темноте изумрудными глазищами.
- Иди, - вслух сказала Дани, - иди к хозяину. Нечего по улицам шастать.
«Ты моя хозяйка».
Фыркнув, она отвернулась, помогая Рою подняться.
- Тогда хотя бы не мешай. Уйди с дороги.
Тигр бесшумно поднялся и отошел в сторону.
«И что мне теперь со всем этим делать?»
Она не знала. Знала, что нужно как-то остановить кровотечение, у Роя рукав набух кровью. Знала, что Крысиного короля нужно довести до дома и уложить куда-нибудь…
«Если Ксеон не досчитается механоида, он начнет его разыскивать и в итоге придет ко мне», - подумала она.
- Поднимайся, идем в дом, - а это уже Рою.
- Вот и отблагодарила, - хмыкнул мужчина, - теперь ты мне жизнь спасла, цыпленочек… А я тебе обогревающие магкристаллы нес. Хорошо, что донес… Теперь, значит, по ночам можно кого угодно на улице встретить…
Он внезапно хохотнул.
- Ну надо же… Темная ведьма – жена верховного инквизитора. Цыпленочек, я жил очень скучно, до тех пор, пока не встретил тебя…
***
На рассвете Дани проводила Роя до калитки. Его перекушенная рука, зажатая в лубки и перевязанная подолом дамской нижней сорочки, безжизненно висела. Рой бледнел, быстро вытирал пот со лба и через силу улыбался.
- Это ничего, цыпленочек, и не такое бывало. У меня есть лекарь, слабенький, но все же маг. Так что к вечеру я буду как новый, ни о чем не беспокойся.
- Ты придешь? – только и спросила Дани.
Не потому, что желала встречи, а просто потому, что хотела знать, чего ожидать.
- Если тебя надо согреть, то обязательно, - он подмигнул, - как я могу бросить такого замечательного цыпленка, который в состоянии отогнать взбесившегося механоида?
- Хорошо, - ответила она, - тогда я тебе открою.
- И не спускай на меня этих каменных монстров. Каждый раз, когда я на них смотрю, у меня сердце в желудок прыгает.
Дани долго стояла, обхватив себя за плечи и провожая его взглядом. С утра по городу полз туман, словно взболтанное прокисшее молоко, оседал всюду крупными размазанными в воздухе хлопьями. Сизое небо постепенно светлело, наливаясь привычным зимним жемчужно-серым цветом. И гигантская фигура Роя таяла, растворялась в тумане, чтобы и вовсе исчезнуть – как будто и не было ничего, как будто все оказалось сном.
Дани поежилась, медленно побрела обратно к дому. И отчего-то ничуть не удивилась, когда за спиной что-то клацнуло и зашелестело.
Она обернулась. Тигр стоял поперек дорожки, длинный хвост изгибался туда-сюда, совсем как у рассерженного кота. Туман оседал крошечными каплями на металлических сочленениях, создавая впечатление самого настоящего меха.
«Как странно, - подумала Дани, - он ведь может переломить меня одним ударом лапы. А мне не страшно. Я как будто точно знаю о том, что ничего дурного он мне не сделает».
- Чего тебе? – вслух спросила она, - иди к своим, к своему хозяину. Тебе не нужно здесь быть.
Тигр оскалился и как будто глухо зарычал – внутри него закрутились шестерни, издавая низкий вибрирующий звук. Страшная, явно увеличенных размеров морда приблизилась, почти касаясь лица. Дани ощутила кожей холод металла, но не сделала ни шагу назад.
Всего на миг она позволила себе прикрыть глаза. И снова наслаивалось на реальность видение – тонкая, но прочная алая паутина, связавшая ее и механоида. Дани вздохнула. Похоже, то, что раньше она делала совершенно неосознанно, наконец начало обретать внятную форму. Ту форму, которой управляет маг с Даром.
«Интересно, они в самом деле разумны, механоиды?»
- Ну, хорошо, - сказала она. Дыхание вырывалось легкими облачками пара и касалось полированного металла, - чего ты хочешь?
И прислушалась. Если лациум дарует механоидам хотя бы каплю разума, то должен быть и способ поговорить с ними.
Сперва ничего не происходило, а потом она ощутила легкое касание в области солнечного сплетения. Так, словно ее погладила мягкая кошачья лапа. Изумрудные глаза чудовища полыхнули и тут же погасли, остался лишь чистый зеленый цвет летней травы.
- Чего же ты хочешь? – повторила Дани, ежась от утренней прохлады. Стоять в легких туфельках на льду было зябко.
«Хозяйка», - невнятный шепот в ушах, распадающийся на шелест ветра в древесных кронах, на шорох волн, лижущих гальку.
«Неужто и впрямь разумны?»
И Дани подумала – вот бы узнать, а что чувствуют механоиды, находясь под властью лациума? Осознают ли происходящее? Да и вообще, отчего идут на зов менталистов?
- Ты меня понимаешь? – поинтересовалась она. И вновь прислушалась.
Ответ пришел на диво быстро, снова прикосновение мягкой кошачьей лапы и быстрое «да, хозяйка».
- Я не могу тебя здесь держать, - Дани развела руками, - но если хочешь, ты всегда можешь прийти в гости.
Чудовище село на задние лапы, склонило угловатую голову к плечу, как будто размышляя.
«Если я вернусь туда, где все, ты уже не будешь моей хозяйкой», - медленно, подбирая каждое слово, произнес механоид. Естественно, слышала его только Дани.
- А что, тебе не нравится принц Ксеон?
«Лучше, чем Маттиас, но… ты мне еще больше нравишься. Я хочу, чтобы ты была хозяйкой».
- А без хозяев ты не можешь, что ли?
«Без хозяев мы перестаем существовать».
- Хм, - она почесала подбородок, - ну хорошо. Ты ведь не ешь, так? Раз не хочешь возвращаться, то, пожалуй, я могу тебя пустить в дом. Но обещай, что будешь сидеть тихо-тихо, и на улицу не высовываться.
Чтобы впустить тигра, пришлось распахнуть обе створки дверей. Мелькнула задорная мысль о том, что на таком тигре можно было бы и покататься. Ведь покатает, даже с удовольствием! Дани тут же одернула себя – не время для развлечений. Нужно привести себя в порядок и отправляться на работу, Хельгерда ведь будет ждать.
Она указала механоиду на место рядом с пустым и холодным камином.
- Вот. Здесь ты можешь меня дожидаться. Но если тебя позовет предыдущий хозяин, тебе следует идти.
«Почему?»
- Потому что тогда он поймет, что в городе есть еще кто-то, кто имеет власть над вами. А мне бы очень не хотелось пока что попадаться на глаза принцу Ксеону. Мне вообще не хочется его видеть, после всего, что он натворил.
Тигр, тихо звякнув о каменные плиты, улегся, заняв все свободное пространство на полу.
Дани только головой покачала.
- Как мне тебя называть?
«Я не знаю».
- Ну, хорошо. Ты мальчик или девочка?
«Не знаю. Но хочу быть как ты».
- В самом деле, вряд ли у механоидов есть деление на мужчин и женщин, - пробормотала Дани, - но если ты хочешь быть девочкой, тогда я назову тебя… Розетта.
«Розетта».
Внутри металлического корпуса зарождалось нечто, весьма напоминающее урчание довольной кошки.
- Отлично, - сказала Дани, - если тебе нравится, то будешь Розеттой. Сейчас мне нужно уйти, а вернусь я вечером. Только пожалуйста, никого не растерзай до моего возвращения. А я вернусь, и мы будем сидеть вместе и разговаривать. Ну, если захочешь.
А потом любопытство взяло верх.
Ведь еще только раннее утро, вряд ли Хельгерда открывает свой магазин так рано. А если идти быстро, то она доберется до магазина ко времени.
- Послушай, Розетта, - Дани опустила ладонь на широкий лоб чудовища и легонько погладила, - если ты со мной так хорошо разговариваешь, не ответишь ли на один вопрос?
«Спрашивай, хозяйка».
- Ты очень хорошая девочка. Настоящая леди, - хитро начала Дани, - скажи, почему вы убили столько людей? Когда вошли в город?
Розета помолчала, а затем тяжело опустила голову на передние лапы.
«Это сложно объяснить, - зашелестело в сознании, - когда мы обретали себя и впервые открывали глаза, чтобы видеть этот чудесный мир, в нас жило нечто, что заставляло нас делать то, чего мы не желали. И чем дольше оно было в нас, тем больнее, тем сильнее ярость, тем больше хочется рвать все на своем пути. И это же, вложенное в нас, принуждало нас делать то, что приказывал ОН. А потом пришел истинный хозяин, и освободил нас. Боль ушла, а ярость осталась. Нужно время, чтобы и она ушла. Много времени».
- Интересно, - сказала Дани, - очень интересно. Но сейчас-то тебе уже лучше? Не хочется разрывать на части всех, кого видишь?
«Намного лучше. Намного легче».
«Жаль, что я ничего не знаю о механоидах, – подумала Дани, - как жаль, что Аламар не успел ничего рассказать. Возможно, тогда я бы поняла, что же с ними делать, чтоб всем было хорошо».
- Мне нужно идти, Розетта. Будь добра, веди себя прилично…
Внезапно механоид насторожил острые уши, подобрал под себя лапы.
- Что? что случилось?
И в этот миг в дверь постучали.
«Снова Кио. Или Рой вернулся?»
Дани отворила дверь и не смогла сдержать изумленного возгласа.
- Эльвин! Как ты меня нашел?
***
Эльвин Лаверн, как всегда, выглядел безукоризненно. Белоснежная рубашка с драгоценной булавкой, темно-синий сюртук, оттеняющий яркий голубой цвет глаз, волосы причесаны волосок к волоску, вьются кольцами на воротнике.
Он снял шляпу, чуть заметно поклонился.
- Здравствуй, Данивьен. Я могу войти?
- Да, конечно! – она шагнула назад, давая дорогу.
«Не трогай его, Розетта. Это мой друг, единственный настоящий друг в этом мире».
Эльвин кивнул, переступил порог и быстро огляделся. Его взгляд мазнул по механоиду, как будто не было ровным счетом ничего удивительного в том, что у вдовы верховного инквизитора рядом с камином разлегся чудовищный механический тигр.
- Они будут к тебе тянуться, Дани, - заметил он, - это часть твоего Дара.
- Эта та часть, которую я хотя бы понимаю, - она усмехнулась, - Аламар, к сожалению, не успел мне рассказать, что к чему…
- Да… это так…
Эльвин остановился перед ней, окинул придирчивым и как будто оценивающим взглядом.
- Я был в особняке. Кио сказал, что ты от них ушла.
- А Ньями тебе не сказала, что сама же меня и выгоняла?
- Ты могла не слушать вопли старухи, - сухо сказал Эльвин, - ты хозяйка, Данивьен Ардо Нирс. Это ты их могла выгнать… Но я пришел не за этим.
- Хорошо, что ты зашел, - не удержавшись, Дани взяла его за руку и поразилась тому, какой холодной она оказалась, - но ты знай, что у меня все в порядке. Я уже нашла работу, Эльвин. Не тяжелую, помогать в магазине. Так что у меня будут деньги, и будет еда…
Мужчина поморщился, как будто ему было больно.
- Что за чушь ты говоришь, Дани! Будут у тебя деньги, как же! Да у тебя денег столько, что ты можешь купить пол-города и даже не заметить этого.
- Это не мои деньги, и мне столько не нужно, - Дани внимательно наблюдала за Эльвином. Что-то было с ним не так. Вроде бы все в порядке, но такое ощущение, что он очень сильно нервничает. С чего бы?
Внезапно Эльвин стиснул ее пальцы и, наклонившись, прошептал на ухо.
- Дани, милая, у меня хорошие новости. Я разыскал Аламара, и он просил, чтобы я тебя к нему отвел.
В горле как будто застрял горький комок.
- Он… жив? – она не узнала собственный голос, - скажи, Эльвин, он правда жив?!! О, Всеблагий, ты не представляешь, как я рада!
- Жив, жив, - пробормотал Эльвин, - идем скорее, пока народу мало на улицах. У нас нет времени, Данивьен.
- Да, идем!
Она подхватила шубку и поспешила за Эльвином. Перед глазами все прыгало и кружилось. Аламар жив! Жив!!! И они теперь уж точно будут вместе, и все наладится. Обязательно.
«И я буду любить тебя, ты ведь достоин этого… я точно знаю…»
Дани едва осознавала, что Эльвин тащит ее куда-то за собой.
- Скажи, что с ним? Он… ранен?
- Был ранен, я вылечил, - Эльвин даже не смотрел на нее, торопился так, что дыхание сбилось.
- Почему же он сам не пришел?
- Слишком опасно. Ты ведь должна понимать, что принц Ксеон… который нынче его величество Ксеон, не простил тот ошейник и пребывание в замке Энц.
- Ох, да… - прикусила губу, понимая, что разговор сейчас свернет не в то русло.
- А что с королем Маттиасом?
- Погиб, - Эльвин презрительно хмыкнул, - механоиды разорвали его в клочья.
- А принц Шедар? Такой милый мальчик…
- Насколько мне известно, отбыл вчера в замок Энц со всеми почестями и предосторожностями.
- Это же его брат, - прошептала Дани.
- Это такой же претендент на престол, как и Ксеон. Те, кто сидят на троне, никогда не бывают чистенькими, Дани. Ты большая девочка, должна уж понимать…
- Прости. – Она уцепилась за рукав сюртука, - прости, Эльвин, миленький… Всеблагий, как я рада, что Аламар жив! Спасибо тебе, что вылечил его, спасибо!
Мелькали мимо какие-то улицы, какие-то дома. Дани окончательно потерялась, да и не думала о том, куда ее ведет Эльвин. Ведь главное, что они шли к Аламару! А там… он что-нибудь придумает. Они вместе придумают.
- Сюда, - Эльвин, оглядевшись по сторонам, быстро завел ее в большой каменный дом. Внутри царила тишина, и было холодно, как будто никто там не жил.
Потом они поднялись по скрипучей лестнице, на миг задержались у высоких резных дверей с облупившейся краской.
- Дани, - начал было Эльвин, но осекся. Процедил решительно, - идем.
Дани вдохнула поглубже и зажмурилась.
Когда открыла глаза, то увидела, что находится в просторном зале, совершенно пустом. Если когда-нибудь мебель и была здесь, то ее вывезли. Паркет кое-где вспучился волнами от сырости. У дальнего окна, купаясь в мягком свете утра, стоял человек.
Мысль, болезнненая, горькая, заставила ее застыть.
«Это не Аламар!»
Она посмотрела на Эльвина, но тот отвел глаза, крепко сжал ее руку и протащил вперед на несколько шагов. Дани вырвалась. И как будто издалека услышала:
- Ваше величество. Я, как и обещал, привел вам вдову Аламара Нирса.
Это был наихудший из всех возможных кошмаров. Забыв, как дышать, Дани обмерла от ужаса и смотрела, как медленно оборачивается к ней принц… вернее, король Ксеон.
Холеный и донельзя довольный происходящим.
Она все же нашла в себе силы обернуться и взглянуть прямо в глаза Эльвину.
- Как ты мог? – прошептала одними губами, - Зачем это тебе? Я не понимаю…
- Я всегда был предан его величеству Ксеону, - Лаверн улыбнулся одними губами, а в глазах – лед, и непонятная боль.
- Госпожа Нирс! – Ксеон сделал несколько шагов навстречу, - я соболезную вашему горю. Какая потеря для всех нас!
Дани сглотнула. Перед глазами отплясывали серые тени. А еще резко затошнило, так что пришлось дышать глубоко и часто.
«Нет-нет-нет. Пусть это будет только сон. Только… сон…»
Она смотрела на Ксеона и вяло удивлялась тому, как могло ей нравиться это лицо, с которого не сходит выражение самодовольства. Как ей могли нравиться его изнеженные руки с такими мягкими пальцами. И запах его одеколона… казался просто невыносимым.
- Госпожа Нирс? – озадаченно спросил Ксеон, всматриваясь в ее лицо, - вам плохо?.. Темнейший… Белочка?!!
ГЛАВА 4. Сердце госпожи
Да, это была она. Вне всяких сомнений. Девчонка, которую он использовал, и которая должна была умереть на месте, испепеленная наложенным на ошейник заклинанием.
Но Дани загадочным образом выжила, и этот факт вновь разбудил притихшее было ощущение того, что вовсе не он вершит свою судьбу, а только продолжает плыть по течению.
Один взгляд в сторону Эльвина. Почему не сказал сразу? Отчего утаил, что Аламар женился на нищей служанке? А если и женился, то почему? Что такого разглядел в Белочке верховный инквизитор, что решился на столь вопиющий мезальянс?
Молчание затягивалось, и Ксеон сообразил, что должен что-то сказать. Девушка спокойно стояла в двух шагах от него, немного бледная, но вместе с тем невероятно милая в пушистой шубке, с прической из кос. Выпущенные темные локоны обрамляли чистое личико, и взгляд из-под ресниц казался мягким, бархатным.
Ксеон поймал себя на том, что ему хочется прикоснуться к бледной фарфоровой щеке, провести подушечками пальцев по тонким, но густым дугам бровей, ощутить прикосновение шелка темных волос…
«А у Аламара губа не дура, – подумал он, - и плевать на чистоту крови и генеалогическое древо, когда в твоей постели такая куколка. Темнейший! Вот что значит, приодеть женщину. Была замарашка, стала леди. А без одежды наверняка еще лучше».
Взгляд помимо воли скользнул ниже, к небольшой груди Дани, затем ниже, к тонкой талии. Из-под расстегнутой шубки виден блестящий шелковый поясок, под грудью завязанный небрежным бантиком. Интересно, какая она там, под тряпками? Нежная и гладкая? Или наоборот, костлявая? А кожа? Такая же фарфоровая?
- Я не ожидал тебя увидеть, Дани, - наконец выдавил Ксеон, - я полагал, что…
- Что я умерла? – выдохнула она, - нет, ваше… величество. Всеблагий милостив ко мне.
- Нет-нет, ты не должна была умереть, - быстро соврал он, - но ты… жена верховного инквизитора… это выглядит более, чем странно, тебе не кажется?
- Я не навязывалась в жены мастеру Нирсу, - с достоинством ответила Дани, - это было его, и только его решение.
- Но он мертв, к моему глубочайшему сожалению, - сказал Ксеон.
Он внимательно наблюдал за своей Белочкой. Сам не знал, что ищет в ее лице – сомнение ли, неприязнь ли к Аламару, растерянность?
Ничего. Ее лицо было спокойно, как гладь озера в безветренную погоду. Что она там успела сказать Эльвину, когда он только поворачивался к ним? Он обязательно узнает, чуть позже.
- Да, мертв, - эхом повторила она, безмятежно глядя куда-то сквозь окно, Ксеону за спину.
Он заставил себя встряхнуться, энергично потер ладони. Мерзли пальцы, кисти рук, и это раздражало. Как будто в теле не хватает тепла, чтобы противостоять сырости и холоду…
Впрочем, все это мелочи, он согреется во вдорце. Главное, что Эльвин привел жену Аламара, это еще один козырь в рукаве, чтобы окончательно добить противника. Теперь бы не спугнуть ее. Белочки, они ведь пугливые…
И в то же время… Он ведь помнил, как она шепнула – люблю. Еще никто и никогда не говорил Ксеону ничего подобного, и эти слова почему-то выделяли замарашку из длинной череды роскошных и холодных, словно мраморные статуи, дворцовых шлюх.
Возможно, брак с Аламаром и не был ей приятен? И, возможно, ее чувства к сбежавшему принцу все еще живы?
- Дани, - энергично произнес Ксеон, - коль скоро твой супруг погиб, я беру тебя под свою опеку. Ты переезжаешь во дворец…
- В качестве кого? – быстрый взгляд из-под ресниц.
- Гхм. В качестве моей почетной гостьи.
- Но у меня есть дом, ваше величество.
- В особняк Аламара Нирса ты больше не вернешься. Нечего тебе делать в этом склепе, - обрубил он.
- Собственный дом, - уточнила Дани, - мой муж… купил его мне незадолго до гибели. Там, правда, требуется ремонт…
Ксеон махнул рукой, соглашаясь.
- Хорошо, очень хорошо. Поживешь во дворце, а тем временем начнем ремонтировать твой дом, если тебе так угодно. Моя наипервейшая задача – позаботиться о тебе, Дани, чтобы ты, как вдова верховного инквизитора, ни в чем не нуждалась. Да и потом, к чему молодой женщине жить в уединении? Во дворце будет весело. Клянусь, ты не пожалеешь.
- Спасибо, ваше величество, - едва слышно прошептала она, приседая в элегантном поклоне.
- Я заинтригован, - он снова потер руки, - откуда ты, Дани? Ты выглядела на острове как замарашка, а теперь ведешь себя как знатная дама. Это Аламар столь благотворно на тебя повлиял?
Губы Дани тронула слабая улыбка.
- Конечно, ваше величество. Он приложил некоторые усилия, чтобы я постигла хотя бы часть придворного этикета.
- Ну и замечательно, - бодро заметил Ксеон, - впрочем, у меня времени в обрез. Сейчас подадут карету, и мы поедем во дворец.
- Я могу хотя бы забрать свои вещи?
«Никак улизнуть хочешь», - он мысленно усмехнулся. Ишь ты, шустрая Белочка…
- Не к чему, Дани. Если что нужно, мы пошлем за вещами в особняк Нирса.
Когда выходили из дома, к подъезду уже была подана королевская карета. Эльвин шел первым, широким, размашистым шагом, и ни разу не обернулся в сторону Дани. Это уменьшало шансы сговора, но в голове упорно крутилась мысль – а вдруг Эльвин подсуснул ему совсем не жену Аламара? Всеблагий, ну в самом деле, зачем верховному инквизитору брать в жены оборванку?
«Я поговорю с ним», - решил Ксеон.
Он шел последним, чуть позади белочки, и не без удовольствия вдыхал слабый аромат ее тела. Что-то сладко-яблочное, как будто варенье варится на королевской кухне, а он, маленький, прибегает попробовать пенки.
«А она хороша», - подумал Ксеон.
Хмыкнул. Что ж, тем приятнее будет утешать такую вдовушку, и тем слаще будет изводить Аламара.
Эльвин распахнул перед ними двери, и, переступая через порог, Ксеон невзначай коснулся тонких пальчиков Дани. Она очаровательно вздрогнула и слегка покраснела.
«Хороша, - повторил про себя Ксеон, - но с Эльвином все равно следует побеседовать. Как-то все это выглядит… более чем странно».
***
Распорядившись насчет комнат для почтенной вдовушки, Ксеон потащил Эльвина к себе в кабинет. Запер дверь поплотнее, затем подошел к ажурной жаровне, где едва тлели магкристаллы. Грея ладони в их тепле, Ксеон внезапно подумал о том, что Дани очень плохо жилось в замке Энц, в промозглой сырости и холоде, так что выбор Аламара должен был для нее стать даром небес.
- Изволь объясниться, - не оборачиваясь, процедил Ксеон, - что все это значит?
- Что именно, ваше величество?
Нет, он что, издевается?
Скрипнув зубами, Ксеон на каблуках развернулся к Эльвину, но целитель выглядел сама серьезность.
- То! Именно то, Эльвин! Какого претемного оборванка из замка Энц делала замужем за верховным инквизитором королевства и представителем одного из древнейших родов?!!
Эльвин посмотрел на него ясными глазами. Затем пожал плечами.
- Я не знаю, ваше величество. Хоть я и работал на инквизицию, Аламар Нирс никогда не делился со мной своими мыслями. Ну, а то, что он изволил взять в жены девочку из замка Энц… Гхм… Это только говорит о его весьма здоровых предпочтениях в плане выбора того, с кем делить постель.
- Та-ак, - протянул Ксеон.
Заложив руки за спину, он мягко, почти крадучись, приблизился к лекарю и остановился.
- Я в это не верю, Эльвин. Аламар не настолько поехал мозгами, чтобы заключить такой брак. Его первая жена была родовитой, и была осенена Даром. А Дани – ну… просто оборванка.
- Весьма хорошенькая оборванка, ваше величество, - поправил Эльвин, преданно глядя в глаза.
- Это все ерунда, я не верю!
Ксеон вернулся к жаровне. Руки все еще мерзли, и он с наслаждением разминал пальцы, собирая волны мягкого, приятного тепла.
- Должно быть еще что-то, - пробормотал он, - что такого в ней нашел Аламар?
И вдруг запнулся.
- Кстати, Эльвин. А почему ты сразу не сказал мне, что девчонка выжила? И что именно на ней женился Аламар Нирс?
- Так вы же никогда об этом не спрашивали, ваше величество.
Ксеон обернулся. Лекарь чуть заметно улыбался, очень по-доброму, и отчего-то это заставило Ксеона нахмуриться.
- Ну, хорошо. А почему ты не сказал, что она выжила?
Эльвин развел руками.
- Я не придал этому значения, ваше величество. Ведь всякое бывает. Возможно, заклинание не сработало как должно…
- Или его что-то откатило назад, - Ксеон произнес это чуть слышно, - вот что, Эльвин. Мне это все не нравится…
- Пытать ее будете? – спокойно поинтересовался Эльвин, - если что, зовите, я к вашим услугам.
- Пытать? Хм… - почесал подбородок, - нет, пока, пожалуй, нет. Это успеется. Но с этим всем надо разобраться. С Дани глаз нельзя спускать, Эльвин. Раз уж ты ее ко мне привел, то вот и займись. Чтобы она сама ни шагу за пределы дворца не делала, понятно?
- Как скажете, ваше величество, - лекарь кивком обозначил поклон, - вы ведь знаете, я вам предан. И всегда был. Надеюсь, рано или поздно все механоиды обретут свободу…
- Ну, такие вопросы не решаются в одночасье. Все, иди, иди. А мне нужно подумать…
Когда Эльвин вышел, Ксеон еще некоторое время мерил широкими шагами отцов кабинет. Почему-то думалось, что появление жены Аламара окончательно расставит все точки над «i», но получилось строго наоборот: все снова запуталось, а мысли и чувства смешались. С одной стороны, присутствие девушки, которая не должна была выжить, изрядно раздражало – это ведь означало, что он, Ксеон, что-то не доглядел, что-то пропустил и теперь может произойти все, что угодно. С другой стороны – и в этом было стыдно признаться самому себе – видеть ее было приятно. Тем более, в добротном платье и милой шубке. И так хорошо, что она перестала прятать волосы под ужасными платками. Взгляд радовался, скользя по плетению толстых кос, по выпавшим из прически упругим локонам, по линии тонкой белой шеи.
Ксеон остановился посреди кабинета, слепо уставившись в окно. Ему хотелось чего-то, он все пытался понять… А когда, наконец, понял, выругался.
Он не находил себе места оттого, что так и тянуло посмотреть, как там обустроилась милая Белочка.
«Может быть, я даже поговорю с ней, - подумал он, - надо же с чего-то начинать?»
Разумеется, он был королем, и мог приказать Дани отправляться к нему в постель немедля.
Но это было бы слишком примитивно и дешево. Просто принудить девочку и сделать ее своей? Слишком пресная победа, которая не принесет ни капли наслаждения, да и, к тому же, совершенно не унизит Аламара. Сердце забилось чаще в предвкушении интересной битвы.
«Ну что ж, Дани, поглядим, кем был для тебя твой муж».
Хмыкнув, Ксеон направился к выходу из кабинета и даже успел распахнуть двери – чтобы нос к носу столкнуться с Льер.
Ненаследная принцесса была одна. В легком платье, открывающем точеные плечи, волосы заплетены в сотни кос и уложены вокруг головы наподобие короны. При виде Ксеона ее совершенное лицо мгновенно окаменело, а взгляд светло-зеленых глаз вмиг сделался ледяным.
- Ваше величество, - прошипела она ехидно, - могу ли я рассчитывать на минутку высочайшего внимания?
Ксеон только поморщился. Ему не хотелось ни видеть Льер, ни говорить с ней. Все мысли были с Дани и ее тайной.
- Что тебе? – буркнул он под нос.
- Я желаю знать, почему меня выселили из моих комнат, - сказала она.
- Потому что я так решил.
- Понимаю, - она насмешливо смотрела на него в упор, - вы король, вы все решаете. Возможно, для меня наиболее целесообразно будет вернуться в Ависию? Если ваше величество разбрасывается обещаниями, которые не собирается выполнять?
- Возможно, именно это в итоге и случится, если ты будешь досаждать мне с дурацкими вопросами.
И он хотел было пройти мимо, но Льер вдруг впилась в запястье жесткими ногтями и прошипела:
- Кто она? Я видела эту девочку. Зачем она тебе?
- Это жена верховного инквизитора, - Ксеон, поморщившись, выдернул руку, - и это все, что тебе следует знать, Льер. Иначе мне придется напомнить тебе, что значит быть покорной.
- Зачем она тебе? – Льер хмуро взирала на него, - тебе мало инквизитора? Чего ты добиваешься, Ксеон? Не самое ли время остановиться? Пойми, не смотря на… я все еще на твоей стороне. И я все еще надеюсь, что ты выполнишь свою часть сделки.
- Да оставь же ты меня в покое! – рыкнул он, - не лезь не в свои дела, понятно?!!
- Понятно, - вдруг очень кротко сказала она, - теперь мне все понятно. Но и ты должен понимать, что быть королем – это не значит следовать всем своим желаниям.
«Да нет же, как раз наоборот! – Подумал он, впиваясь пальцами в молочно-белое плечо, - как раз теперь я могу следовать любым своим желаниям. И тот, кто станет на пути, умрет. Вот и все».
- Послушай меня, - прохрипел в перекошенное от боли лицо женщины, - еще раз повторяю, не лезь не в свое дело. Твоя задача – слушаться меня и угождать мне во всем. Если, конечно, еще не передумала стать королевой.
И, оттолкнув Льер, он буквально бросился в те апартаменты, которые раньше отвел для Льер, и куда приказал разместить Дани. Его снедало любопытство: что было такого в неприметной замарашке, что заставило Аламара – нет, даже не уложить ее в койку. Жениться! Претемный его возьми, жениться!
Он почти бегом миновал пустующие коридоры дворца, но перед входом в нужное крыло свернул в неприметный боковой ход. Он знал королевский дворец как свои пять пальцев, и в свое время не раз пользовался этим путем, чтобы попасть в нужное ему место. Ход оканчивался тупиком, но только для несведущих: оглядевшись и поняв, что его никто не видит, Ксеон нажал на край резной деревянной панели, и она бесшумно сдвинулась в сторону, открывая тайный лаз, проложенный в толще стены.
Стараясь не коснуться одеждой пыльных, заросших паутиной стен, Ксеон быстро добрался до нужного места, нащупал ладонью знакомую выпуклость в каменной кладке и аккуратно вынул пробку из отверстия.
В открывшийся глазок была видна часть спальни. Серебристо-серые стены, огромная кровать под балдахином из лилового бархата. Изящный столик с витыми ножками и ваза со свежесрезанными в оранжерее розами.
Дани тоже была здесь. Она сидела спиной к нему, на самом краю кровати, положив руки на колени, и была совершенно неподвижна.
Впрочем, шубу она отдала прислуге, и теперь Ксеон мог сколько угодно любоваться узкой спиной и тонкой талией. Воображение успешно дорисовало все остальное, и от мысли, что этим великолепным телом пользовался верховный инквизитор, кровь вскипела.
Да он что, в самом деле, чем-то хуже Аламара?
Белочка будет принадлежать ему. Сделает ее своей фавориткой, насладится сполна ее нежностью и любовью, а потом… Ну, потом выдаст замуж за какого-нибудь придворного франта. Или отошлет на дальние острова. В конце концов, для замарашки побыть любовницей короля – уже большая честь. Куда как лучше, чем на сеновале с каким-нибудь конюхом…
Вздохнув, Ксеон закрыл глазок и бочком-бочком пошел обратно, прочь из пыльного хода.
Он дурак. Думает не о том, о чем следовало бы.
А следовало бы поразмыслить, как девочка пережила снятие ошейника и почему Аламар на ней женился. Может быть, спросить напрямую?
Ощущение неправильности всего происходящего сделалось тяжким, плечи давило к полу.
«Надо бы посмотреть, нет ли в ней Дара, - размышлял Ксеон, шагая ко входу в апартаменты, - хотя есть ли такой Дар, который бы смог погасить воздействие заклинания контролера?»
***
Когда он вошел в спальню, где продолжала сидеть Дани, мысли прыгали как блохи.
Напустив на себя строгий вид, Ксеон задержался на миг у порога – исключительно, чтобы она его заметила – а потом, встретив бархатный взгляд, кивнул и прошел внутрь. Остановился у окна, несколько минут смотрел на внутренний двор, затем обернулся.
Дани по-прежнему сидела неподвижно, сцепив пальцы на коленках и опустив голову. Сейчас она даже не белочку не походила – скорее на сорванный в королевской оранжерее и безжалостно надломленный махровый тюльпан.
- Ну, как ты? – спросил Ксеон, изо всех сил стараясь, чтобы прозвучало сочувственно.
Девушка медленно поднялась с кровати и сделала книксен.
- Все хорошо, ваше величество. Я почти освоилась.
- Тебе что-нибудь нужно?
- О, нет, ваше величество. Вы так щедры, что предоставили мне все, о чем только можно мечтать.
«Дар, ты должен определить, есть ли в ней Дар».
Ксеон медленно двинулся вперед, обошел Дани сбоку, а затем, взяв ее за руку, подвел к окну.
Пока шли, он даже глаза прикрыл, пытаясь прочувствовать свою белочку, понять, наконец, что в ней противостояло заклинанию Аламара…
Тщетно. Все его попытки прочитать ментальную составляющую Дани разбились о глухую стену отсутствия какой-либо магии. Никакого ярко выраженного расщепленного дара. Ни-че-го. Возможно, контролер бы что-то и почувствовал, но Ксеон таковым не являлся.
«Так неужели Аламар просто повелся на красивую попку?»
- Дани, - сказал он вкрадчиво, - я чувствую себя ужасно виноватым перед тобой. Скорее всего, после моего исчезновения ты попалась в руки инквизиции… Но, поверь, я исчез не по своей воле. Меня утянула в открывшийся портал моя сообщница, Льер. Ты наверняка ее видела здесь… Страшная женщина, никогда не имей с ней никаких дел… И некоторое время я просто… не мог за тобой вернуться, поверь. Я бы ни за что не бросил тебя одну на растерзание этим воронам.
- Я понимаю, ваше величество, - прошептала Дани.
Но ему отчего-то в интонации ее голоса померещилась насмешка.
Ксеон заглянул в спокойное лицо девушки.
Да нет же, с чего ей насмехаться над ним?
- Скажи, милая моя, отчего мастер Нирс решил тебя взять в жены?
Дани улыбнулась, но как-то очень уж грустно, и Ксеон понял, что за этой улыбкой – целая история, и история невеселая.
- Рассказывай, - приказал он.
Дани подняла на него взгляд, и Ксеон впервые разглядел цвет ее глаз. Там, в Энце, в свете магкристаллов, ни темного не понятно. А сейчас он увидел, что радужки у Дани цвета темного шоколада. Горького шоколада, насыщенного, невероятно вкусного, но – совсем не сладкого.
- Да к чему вам, ваше величество? – тихо спросила она, - это все в прошлом.
- Может быть, он в тебе какой-нибудь особый Дар обнаружил? – напрямую спросил Ксеон, - если это так, то мне следует знать об этом, чтобы тебя защитить.
Он все еще держал ее за руку, и пальцы начало покалывать от странного напряжения. Посмотрел на тонкие бледные пальчики с коротко остриженными ноготками. Дани не носила обручального кольца, но зато носила крупный перстень с большим аметистом. Наверняка подарок инквизитора.
- Ничего он во мне не обнаружил, - сказала она наконец, после долгой паузы, - совершенно ничего, ваше величество. Просто… за то, что я вам помогла, он поклялся меня извести. Вот и все.
История Дани оказалась даже проще, чем можно было предположить. Но при этом в ней чувствовалась недосказанность, Ксеону все мерещилось нечто важное, ускользающее сквозь пальцы.
- Ты знаешь, почему тебе не навредило заклинание Аламара? – спросил он, мягко поглаживая руку Дани.
- Конечно, знаю, - ответила Белочка, восторженно глядя на него дивными шоколадными глазами, - мастер Нирс очень кричал и сердился, говорил, что впервые в жизни так ошибся с собственным же заклинанием. Он что-то неправильно сделал, и вот результат.
- Значит, сам виноват, сам дурак, - подытожил Ксеон.
От Белочки тонко пахло яблочным вареньем, и Ксеон, невзирая на важность разговора, помимо воли начинал чувствовать себя счастливым оболтусом, пробирающимся на кухню за пенками от варенья.
И совершенно внезапно ему захотелось поделиться этим счастьем с Дани.
«А что, если поцеловать ее? Прямо сейчас? Не-ет. Рановато. Испугается. Она не похожа на гулящую девку».
- Скажи, милая, что я могу для тебя сделать? – проникновенно спросил он.
Дани посмотрела строго и забрала руку из его пальцев, отчего мгновенно возникло ощущение пустоты.
- Мне бы… если только можно… могу я навещать свой дом?
- Разумеется, милая. В сопровождении верного мне человека. Я ведь не могу отпустить тебя одну, мало ли что может случиться…
***
В камере клубилась тьма. И сквозь запахи сырости, грязи, испражнений все явственнее просачивался запах дыма от осенних костров.
Ксеон оперся спиной о холодную стену, сложил руки на груди. О, он бы многое отдал, чтобы видеть лицо Аламара, но хлопья мрака, что прямо-таки липли к инквизитору, были не просто клочьями темноты. Все это – результат работы сдерживающих артефактов, которых в достаточном количестве изготовил доктор Мельхольм, да прибудет он в царстве Темнейшего.
Поэтому Аламар был скрыт в жирной, липкой и – как казалось Ксеону – весьма хищной тьме. О том, что инквизитор не только жив, но и постепенно восстанавливается, можно было судить по звяканью цепей, которыми он был прикован к стенам.
- Подрастерял ты сноровку, Аламар, - медленно произнес Ксеон, - оказывается, и ошейник толком не зачаровал. Девчонка должна была умереть на месте, а в результате заклинание попросту не сработало. Стареешь.
Вместо ответа – тихий скрежет металла по камню.
- Догадываешься, откуда я все это знаю? Твоя жена мне рассказала. Да, здесь она, здесь. Эльвин Лаверн ее привел мне, как я и просил. Зачем она мне? Ну, как же. Должен же я утешить столь юную вдову… Я придумаю, как ее утешить, старина Аламар. Уж не сомневайся, она останется довольна. От меня все уходили довольными.
Он сделал паузу и снова пожалел, что не может видеть Аламара.
- А ты не дурак, она красивая бабенка, хоть и совершенно беспородная, - снова заговорил Ксеон, - но мне нравится. Я жду не дождусь того момента, когда она сама передо мной ноги раздвигать начнет. А она начнет. Ведь тогда, расстегивая ошейник, она сказала, что любит. Молчишь?
Тишина.
А потом, как будто с трудом прорываясь сквозь мрак, раздался голос узника.
- С чего ты взял, что мне не все равно? Делай с ней, что тебе угодно. Мне эта баба нужна была только чтобы пользовать время от времени…
- А, заговорил все-таки, - удовлетворенно заметил Ксеон.
И помолчал, потому что сердце забилось слишком уж сильно и быстро. Всего лишь оттого, что услыхал голос ненавистного врага.
- Ну, в общем, это даже хорошо, что она тебе не нужна. Не так больно, да? Она ведь меня любила, Аламар. А ты взял ее в жены. Ей же противно было с тобой, понимаешь? Она, такая сладкая, такая милая – и ты, такое чудовище, сжигающее людей.
- Зачем мне руку выломал? – глухо спросил Аламар, - убил бы, и делу конец.
- Мне приятно думать о том, что ты совершенно беспомощен, - сказал Ксеон, - мне приятно думать, что вся твоя служба теперь под моим командованием, что от тебя все отвернулись. И ты в моей власти. А теперь я еще и твою жену заполучил. Вернее, девушку, которая меня любила. Сделаю ее фавориткой, а потом, как надоест, отправлю куда подальше. Право же, она такая куколка. Наверняка и на вкус… просто сладость.
- Ты убил своего отца, - вдруг подал голос Аламар, - и что, совесть не мучает?
- Нет, совсем не мучает. Да он и сомневался в том, отец ли мне…
ГЛАВА 5. Фаворитка
Все внутри как будто заледенело. Ни чувств, ни мыслей особых – только одна, бледная и замученная мыслишка вяло шевелилась: не свободна.
Ксеон очень ясно дал ей понять, что не отпустит из дворца. Она лишь губу прикусила, чтобы удержать рвущиеся на волю слова – зачем я вам, ваше величество? Зачем вам оборванка без роду без племени?
Дани чувствовала, что он лгал, и когда рассказывал о том, что не должна была она умереть, освобождая его, и когда плакался о собственной неволе. Он мог вернуться и спасти ее, только не захотел, не счел нужным обратить свое высочайшее внимание на оборванку. А теперь внезапно обратил, и Дани совсем не понимала, к чему это: то ли почувствовал в ней особенный Дар, о котором говорил Аламар, то ли решил сделать своей. Последнее вообще вгоняло в ступор, заставляло трепетать все тело. Дани хотелось крикнуть ему в лицо – ну почему именно сейчас? Не раньше, не тогда, когда сердце было открыто тебе и рыдало кровавыми слезами, а теперь, когда мягкой, уверенной походкой туда вошел другой человек, которого убили твои механоиды?
Но ведь не спросить вот так, напрямую. И она просто молчала. Это было легко, молчать, потому что страх сжимал на горле костлявые пальцы и ледяным дыханием оглаживал шею и плечи.
Неизвестность пугала, замораживала и лишала сил.
Дани пыталась думать – и не получалось.
Пыталась врать Ксеону, умалчивать о своем Даре, как приказывал Аламар. Думала, что принц раскусит ее сразу, но надо же – поверил…
А еще Эльвин Лаверн. Не ожидала такого предательства. Эльвин обманывал ее, обещая привести к живому Аламару, а привел к принцу, вернее, к королю теперь. Да еще и это «я всегда был предан его величеству»… Выходит, Аламару лгал? Приходил к ним в дом, высматривал, шпионил, добродушно улыбался и бессовестно лгал?
Она вздохнула. Отчего-то предательство Лаверна отзывалось в груди, кололо шипом, словно выдернули из нее что-то важное, с болью, в кровавых ошметках – и бросили на пол, растоптали.
Дани понимала, отчего это. Когда-то, в замке Энц, она доверяла Эльвину более, чем кому бы то ни было, а оно вон как повернулось…
«Что же делать?»
Оглядевшись, Дани кое-как осознала, что по-прежнему сидит на краю кровати в роскошной спальне. Как вышел из комнаты Ксеон, так она и уселась, ноги не держали. Хотелось пить, и немного мутило от голода. Дани увидела у стены белый, в позолоте, столик. Там призывно поблескивал хрустальный графин с водой, а на большом блюде красовались прозрачно-зеленые кисти винограда. И это посреди зимы!
- Что же мне делать? – прошептала она.
Едва ли не впервые в жизни захотелось помолиться Всеблагому, чтобы подсказал, наставил на верный путь. Дани покачала головой. Сидя на острове, в замке, она насмотрелась на молитвы отчаявшихся, а еще раньше – на улице. Иногда крысы тоже молились, особенно когда умирали от грудной лихорадки или от ран. Молитвы не спасли никого… Дани поджала губы. Что ж, она справится. Главное, никому не сболтнуть лишнего…
Напившись и отщипнув несколько виноградин, Дани почувствовала себя гораздо увереннее. Теперь мысли крутились в голове размеренно, как шестерни в теле механоида.
«Да, Лаверн меня предал, - размышляла Данивьен, расхаживая по просторной комнате и разглядывая лепнину на потолке, разноцветные, с позолотой, букетики полевых цветов, - Лаверн предал нас… но что ж с того? Я ведь и сама подумывала над тем, как убить Ксеона. Для этого нужно было оказаться во дворце… И вот теперь я здесь. Осталось только придумать, как отомстить – за себя, за Аламара, за всех тех, кто погиб»…
Она остановилась у окна. Внизу, по двору, маршировали королевские гвардейцы в сине-золотых мундирах.
«Вся беда в том, что сама я абсолютно не умею убивать, - сокрушенно подумала Дани, - меня никто не учил, да и никого в жизни я не убила».
- Да и нет у меня ни оружия, ни яда… - прошептала она задумчиво.
«Но даже если мне удастся уничтожить Ксеона, если я решусь… То ведь тогда и меня убьют…»
Она отмахнулась от этой горчащей мысли.
«Ну и пусть. Тогда я последую за моим мужем, вот и все. А там, в темноте, нам не будет страшно вдвоем. И он снова назовет меня маленькой, и прижмет к груди».
Дани еще раз огляделась. В спальне, кроме роскошной кровати и столика с водой и фруктами больше ничего не было. Дверь в соседнюю комнату оставили приоткрытой. Дани заглянула туда. Наверное, эту комнату использовали в качестве кабинета: у окна стоял тяжелый письменный стол из светлого дуба, с позолоченными завитками на ножках. У стены ютился высокий и узкий книжный шкаф, корешки старинных переплетов заманчиво поблескивали. Дани прошлась и по кабинету, бросая взгляды на стопку чистой бумаги и перья, а потом… Потом внезапно у нее созрел план.
Она вдруг поняла, как нужно действовать. И – да, она убьет Ксеона, хоть раньше никого и не лишала жизни. Его величество, по большому счету, был одним из немногих, кто в самом деле достоин казни. Ну а кто ее свершит – на то воля Всеблагого и, конечно же, воля человеческая.
Оглядевшись еще раз и убедившись, что никто не подсматривает, Дани уселась за стол, положила перед собой чистый лист, затем макнула перо в чернила. Сразу же с непривычки посадила кляксу, пришлось присыпать песком. А потом, от усердия закусив губу, принялась царапать:
«Дорогой Рой! Прости, если ты приходил, но не застал меня. Я вынуждена теперь жить во дворце, так решил его величество Ксеон, и я ничего с этим не могу сделать. Пожалуйста, спрячь у подножия одной из горгулий какое-нибудь оружие, которым я бы могла воспользоваться».
Высушив письмо, Дани сложила его и сунула под нижнюю сорочку, надеясь, что ее не будут там обыскивать.
Она улыбнулась. План выглядел совершенно безумным, и мог начать трещать по швам в любой момент, но это был шанс. Оставалось надеяться, что Крысиный король умеет читать, ну хоть капельку…
Поправив одежду, Дани подошла к высоким дверям, что отделили ее апартаменты от других помещений дворца, и потянула на себя тяжелые золоченые ручки. По ту сторону моментально возник гвардеец.
- Простите, госпожа, вас не велено одну никуда выпускать.
- Но мне надо, - капризно протянула Дани, - очень-очень надоооо, пожалуйста, мне нужно все-таки заехать домой. Я… кое-что забыла. Могу я хотя бы попросить об этом у его величества?
Гвардеец, молодой паренек, смутился.
- У меня есть распоряжения на вас счет, госпожа Нирс. И… право же, вам не запрещено покидать дворец, но только в сопровождении.
- Ну так позовите того, кто будет меня сопровождать, - твердо сказала Дани, - я подожду.
И закрыла двери, обессиленно прислонилась к стене спиной.
О, если бы хоть кто-нибудь мог ободрить и утешить! На сердце лежал тяжелый и холодный камень, и все еще не отпускало сожаление о том, что она не успела, просто не успела согреть Аламара своим теплом, а теперь вот он в вечном холоде, в непроглядном мраке.
Одиноко ему и тоскливо там, наверное…
«Я бы любила тебя, - подумала Дани, - как жаль, что нам не суждено было успеть стать другими».
Нет, она не плакала. Но вязкая горечь стыла в душе, сожаление о том, что закончилось, так и не начавшись.
В дверь деликатно постучали, а затем, не дожидаясь ответа, в спальню вошел слегка растрепанный и запыхавшийся Эльвин.
- Дани, - взглянул на нее виновато и тут же отвернулся, - мне передали, что ты хочешь навестить свой дом. Так?
- Так, - с трудом ответила она, - но ты-то здесь при чем?
Эльвин только руками развел.
- Его величество поручил мне везде тебя сопровождать.
«Предатель», - подумала она. А вслух процедила:
- Не слишком приятная компания. Ну что ж, коль никого другого не нашлось во всем дворце, я готова ехать.
- Дани, - хрипло прошептал Эльвин, - поверь, я…
- Ты приходил в наш дом и врал, глядя в глаза моему мужу, - отчеканила она и отвернулась, - едем же, скоро темнеть будет.
По дворцу шли в полном молчании. Дани ловила на себе встревоженные, виноватые взгляды и отворачивалась. Когда-то Эльвин Лаверн казался ей красивым. Теперь его совершенные черты казались корявой маской лжи. Дани ловила себя на мысли, что ей очень хочется расцарапать ногтями эту самодовольную рожу, повыдирать золотые, прекрасно уложенные волосы и разорвать идеально сшитый сюртук. Но ведь без толку все это. Аламара не вернуть… И, наверное, лучше вести себя тише воды и ниже травы до тех пор, пока не раздобудет оружие.
Лишь когда уселись в карету, Эльвин сказал тихо:
- Не суди поспешно, Дани.
Она фыркнула и принялась с преувеличенным вниманием глазеть в окно. Смотрела на проплывающие мимо каменные дома, на ажурные решетки, на прогуливающихся богато одетых людей. Ничто уже не напоминало о той бойне, что устроили ведомые Ксеоном механоиды. Город быстро оправился от потрясения, а земля впитала кровь.
- Дани, - прошептал Ксеон, - в конце концов, я ведь не сказал королю о твоем даре…
- Неужели? – она вскинула брови, - что ж… у тебя все еще впереди. Что до меня, то я готова ко всему. Ко всему, понимаешь?
- Я надеюсь, ты не передумаешь, - скривился Эльвин, - похоже, тебе уготована судьба фаворитки его величества.
- Еще траур не окончен. И, Эльвин, проклятья на твою голову. Ты лжец и предатель. Аламар тебе доверял. И я тебе верила, дура…
- Если бы ты знала, Дани, насколько я уже проклят. Проклят своим же отцом, - ответил он и отвернулся.
***
Когда карета подъехала к особняку с горгульями, смеркалось. С неба – в лучших традициях зимы на островах – снова посыпалась мокрая снежная труха, а под ногами похрустывал коварный ледок. Эльвин спрыгнул первым на мостовую, подал руку, но Дани сделала вид, что не заметила этого жеста и спустилась по откидной лесенке самостоятельно. Не глядя на Лаверна, она подошла к калитке, обхватила кованые прутья.
«Милый домик, ты меня ждал? Прости, прости, что меня не было. Я вынуждена некоторое время пожить в другом месте… Но я вернусь, обязательно. Я буду тебя навещать».
В зажмуренные глаза будто чистым светом плеснули. И сразу – легкие, ласковые прикосновения к лицу, что-то теплое и невесомое, чему просто неоткуда взяться на промозглом ветру. Дани решительно толкнула калитку, хотела сказать, чтоб и ноги Эльвина не было рядом с ее домом, но промолчала. Если ему так хочется дойти до дверей - пусть. Главное, чтоб внутрь не совался, а то ведь может и неприятность случиться… если, конечно, Розетта по-прежнему внутри и ждет свою нерадивую хозяйку.
- С домом что-то не так, - нерешительно пробормотал Эльвин, - я это чувствую.
- Все с домом так, - она усмехнулась, - просто он не рад таким, как ты.
Задержавшись на минутку у горгулий, Дани мысленно прикинула, куда удобнее прятать оружие. Почему-то думалось, что Рой закопает кинжал в землю рядом с когтистыми лапами чудовища. Потом, правда, придется ломать голову над тем, как незаметно это оружие достать и пронести во дворец…
Она повернулась к Эльвину и сказала:
- Сейчас я войду в дом. А ты останешься снаружи, если не хочешь неприятностей.
Мужчина растянул губы в искусственной, фальшивой улыбке.
- Неприятности у меня начнутся, если ты сбежишь, Данивьен. Поклянись, что не будешь пытаться убежать.
«К чему мне? Э, нет. Я теперь рядом с королем, и мне нужно быть рядом до того, как я смогу его убить».
- Клянусь, - ровно сказала она, - клянусь памятью Аламара, что никуда не убегу. Но мне неприятно, если в мой дом войдет предатель и лжец.
Эльвин понимающе кивнул.
- Я буду здесь, снаружи. Осмотрю эти дивные статуи.
«Как-то ты быстро согласился», - подумала Дани и толкнула дверь.
Дом встретил ее теплой тишиной.
«Ах, да. Я же оставила обогревающие магкристаллы».
Она быстро огляделась, но не увидела ни следа Розетты. Только уютный полумрак, блеклый свет сумерек едва сочился сквозь пыльные окна, и запах неуловимо изменился: не было сырости, плесени и одиночества. В воздухе витал запах старых книг. Дом как будто оживал, отвечая на ее присутствие.
- Розетта? – уже ни на что не надеясь, позвала Дани, - Розетта, ты здесь?
«Если она ушла, придется оставить записку в холле, на видном месте… Но тогда ее может найти кто угодно».
Она оглянулась на дверь, потом медленно пошла вверх по лестнице – а вдруг механоид обосновался в спальнях? Надежда стремительно таяла. Да нет же, ушла механическая тигрица, вернулась к своему прежнему хозяину…
«Хозяйкааааа».
Шелест за спиной. И знакомое уже клац-клац железом о пол.
- Розетта!
В потемках сверкнула пара изумрудов, и тяжелая металлическая морда ткнулась в грудь. Рассмеявшись, Дани обхватила тигрицу руками за шею и снова подумала о том, как было бы замечательно прокатиться на ее широкой спине.
- Ты не ушла! – прислонилась лбом к шишковатому лбу механоида, - а я уж думала, что тебя здесь не застану.
«Стерегла дом».
- Милая, милая Розетта, - счастливо рассмеявшись, Дани отстранилась, погладила тигрицу меж гибких подвижных ушей, - похоже, только тебе я и могу доверять…
«Всегда».
Странно, но разговаривать с механоидом становилось все легче, как будто образовавшаяся меж ними связь укрепилась.
- Послушай, Розетта, - прошептала Дани, - некоторое время мне придется пожить в другом месте, во дворце. Так решил король. Но я буду очень признательна, если ты выполнишь для меня кое-что.
Тигрица подняла голову и заглянула в лицо. Кажется, яркий свет изумрудных глаз потускнел.
«Что я должна сделать, хозяйка?»
- Ты помнишь того человека, которого я от тебя спасла? Ты сможешь его разыскать?
Казалось, тигрица задумалась, и Дани испугалась – а не слишком ли много хочет она от рукотворного существа? А вдруг у механоидов вообще отсутствует обоняние?
«Смогу, - прозвучал в голове низкий голос Розетты, - я его хорошо помню».
- Розетта, ему нужно обязательно передать вот что, - Дани торопливо нырнула рукой под платье, извлекла записку, - сделаешь?
«Сделаю, - казалось, тигрица фыркнула, - только бы он не слишком быстро убегал от меня».
- Ну ты уж постарайся не перепугать всех до смерти, - Дани улыбнулась невольно, потрепала механоида по жесткой и гладкой шее, - а потом, милая Розетта, ты можешь вернуться к хозяину, если захочешь. Видишь, не получается у меня быть хорошей хозяйкой и жить в собственном доме…
Розетта величественно взмахнула хвостом и обошла вокруг Дани, совсем как ласкающаяся кошка.
«Я не вернусь к нему. И человека того разыщу. Не беспокойся ни о чем, хозяюшка».
Не удержавшись, Дани обхватила руками голову тигрицы и чмокнула ее меж глаз. В горле запершило, там будто толкался колючий ежик. Смаргивая торопливо слезы, Дани еще раз погладила Розетту.
- Спасибо тебе, милая Розетта. Я не знаю, как тебя отблагодарить. Впрочем. Если у меня все получится… - и осеклась.
Если все получится, вряд ли Розетта ее когда еще увидит.
- Мне пора, прости.
И медленно пошла вниз по лестнице, придерживаясь за перила. По пальцам словно теплые искры рассыпались, и Дани уже точно знала, что так ей отвечает оживший дом.
«Жалко мне вас, - подумала она, - не станет меня, кто о вас позаботится? Не Лаверн же, в самом деле?»
***
А по возвращении во дворец Дани ожидал неприятный сюрприз. В отведенных ей комнатах уверенно крутилась незнакомая старушенция в старомодном напудренном парике, и по кровати были разложены платья всех возможных расцветок. В помощницах у старушенции было две девушки, и занимались они тем, что продолжали извлекать из свертков что-то шелковое и кружевное.
- А! Милочка, вот и вы! – гаркнула незнакомка голосом генерала на пенсии, - что ж, давайте знакомиться! Я Клер, придворная модистка! Меня прислали его величество, чтобы мы выбрали вам платья. Завтра бал, моя милая, так что давайте, раздевайтесь и приступаем к примерке!
- Бал? – пискнула Дани, - но я… какой бал… у меня траур…
Клер подошла поближе, строго поглядела на Дани, щуря выцветшие глаза. А затем сказала очень тихо, совсем не генеральским тоном.
- Траур, или не траур, милочка, а король велел, и нам никуда не деться. Понимаете?
А потом, обернувшись к помощницам, снова перешла на команды.
- Люсинда! Зигетта! Что стали? Помогите леди раздеться, у нас работы на несколько часов, а надо управиться до ужина!
- Я могу и здесь перекусить, - пробормотала Дани.
- Не можете, милочка, - Клер по-хозяйски уже вертела ее из стороны в сторону, в ее сухих сморщенных пальцах мерная лента порхала как живая, - король сказал, что желает видеть вас к ужину, и превосходно одетой.
- Но я…
- Милочка, вы меня слушаете? Не вы отдаете распоряжения, но его величество. Вот станете фавориткой, тогда и будете командовать…
И Дани покорно отдалась в руки Люсинды и Зигетты.
Ее раздели почти догола, оставив в одной нательной сорочке, а потом начали облачать в те платья, что Клер принесла с собой. И чего здесь только не было! Строгие и легкомысленные, шелковые, атласные, шерстяные, парчовые… всего не перечесть.
- Это не годится, - командовала Клер, - следующее! А в этом она похожа на подростка! Всеблагий, да что ж на тебя надо надеть, чтобы ты выглядела как взрослая женщина? Тебя здесь что, не кормят? Эй, девки, уберите это, ей не идет алый, дайте вон то, холодного оттенка!
…Когда все закончилось, Дани осталась в строгом платье в коричневую и белую полоску, а на кровати со всеми почестями были разложены новое шерстяное, темно-синее бархатное, расшитое по подолу белыми жемчужными лилиями, и то самое, холодного красного оттенка, с глубоким до неприличия вырезом и пышной юбкой из струящегося, переливчатого атласа.
Нижнее белье тоже подобрали – сорочки, панталоны, корсеты, чулки… В общем, все то, что нужно каждый день.
Клер окинула ее удовлетворенным взглядом.
- Ну вот, милочка, теперь вы похожи, наконец, на человека. Люсинда, Зигетта, собирайте все лишнее, и мы уходим. А вам, милочка, его величество просил передать, что на балу желает видеть вас в красном.
«Цвет страсти», - всплыло в памяти.
Когда это было? Кажется, годы прошли. А ведь на самом деле – считанные дни с того вечера, когда Аламар притащил в дом модистку…
- Спасибо, - пробормотала Дани растерянно. Ей совсем не хотелось идти на бал в красном, но и обижать старушку тоже не было желания.
- Милочка, спасибо в карман не положишь, - расцвела Клер, - надеюсь, что когда вы станете официальной фавориткой нашего нового монарха, то сможете отблагодарить меня как положено. Например, посоветуете меня своим змеям-подругам…
- У меня нет подруг, - сухо ответила Дани.
Клер подмигнула.
- Так скоро появятся, милая моя. Как только король станцует с вами вальс, так подруги валом пойдут. Главное, не дай им тебя сожрать, ты ж еще такое наивное дитя…
И ушла.
А Данивьен обессиленно опустилась на кровать рядом со своими новыми платьями. Невыносимо хотелось плакать. Стать фавориткой короля? Ну что за глупость… Когда-то она мечтала о поцелуе, а теперь при одной только мысли накрывало отвращение, до кислого привкуса во рту, до рвотных спазмов.
«Оказывается, любовь может закончиться вот так, резко и внезапно», - усмехнулась она горько.
Жаль, что не пришла чуть раньше, тогда, когда это было нужно, и Аламар еще был жив.
Дани провела ладонью по красному атласу. Цвет страсти, ну надо же. Что там Ксеон себе возомнил? Или он и мысли не допускает о том, что замарашка из замка Энц может отвергнуть короля?
Думать обо всем это было неприятно. Казалось, тонешь в густом меду, и нет ни просвета, не надежды.
«Аламар, почему? Почему у нас было все так, а не по-иному?»
Из тягостных размышлений ее выдернуло деликатное покашливание. Дани обернулась – в дверях стояла молодая женщина в красивом, но очень строгом платье цвета морской волны. Что было примечательно, ее глаза были совершенно такого же цвета, а волосы, вольно распущенные по плечам, небрежно завитые, цветом напоминали разлитую кровь.
- Меня зовут Льер, - сказала незнакомка, - я могу войти?
***
Она с нескрываемым любопытством оглядела комнату, затем подошла к разложенным туалетам и удивленно вскинула тонкие брови.
- А я слышала, у тебя траур.
Дани поежилась. Любопытно, откуда эта Льер знает? Или уже знает весь дворец?
Осторожно рассматривая гостью, Дани путалась в собственных ощущениях. С одной стороны, с ухоженного лица Льер не сходило приветливое выражение, и голос был мягким, ласковым – так говорят с маленькими несчастными детьми. Но вместе с этим чувствовался едва заметный налет фальши. Это как монета – царапнешь, а под тонким слоем позолоты – свинец.
Молчание затягивалось. В светло-зеленых глазах Льер чудился тонкий хрусткий ледок – тот ненадежный лед на море, когда один непродуманный шаг – и ты по горло в холодной воде.
- Да, это так, - ответила Дани, - я действительно в трауре. Но не я распоряжаюсь здесь, да и вообще не по своей воле сижу в этих комнатах.
- Как интересно, - промурлыкала Льер.
Она подошла ближе, остановилась, склонив голову к плечу и как будто о чем-то размышляя. Затем улыбнулась идеальной, но насквозь фальшивой улыбкой.
- Раньше я в этих комнатах жила. – Ее голос дрогнул, - а теперь вот, его величество тебя поселил.
