Чистый лист. Дарья Кузнецова

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1. Единственный безопасный эксперимент — тот, которого не было
• ГЛАВА 2. Залог здоровья мужчины — новое платье женщины
• ГЛАВА 3. Владеющие информацией живут долго, не владеющие — счастливо
• ГЛАВА 4. Честность — идеальная политика, то есть в реальности не существует
• ГЛАВА 5. Чтобы питаться чувствами, чувства надо хорошо питать
• ГЛАВА 6. Слишком живое прошлое убивает будущее
• ГЛАВА 7. Любовь к небу не исключает страха падения
• ГЛАВА 8. Мужчина раздевает женщину, которую хочет, а одевает ту, которую любит
• ГЛАВА 9. Лучше рано, чем никогда
• ГЛАВА 10. Королевская милость уступает опале в надёжности
• ГЛАВА 11. Кто ходит в гости по утрам — тому не нужно на работу
• ГЛАВА 12. С точки зрения злодея, счастливый финал — понятие спорное

АННОТАЦИЯ

Я — результат ошибки в расчётах одного профессора фиолетовой магии. Моя жизнь началась на его лабораторном столе почти с нуля: от прошлого остались только имя и разрозненные обрывки знаний о мире. Другом мире.

   Только это совсем не повод для уныния. Никогда не поздно начать жизнь с чистого листа, а приятные воспоминания — дело наживное! Особенно когда рядом такой потрясающий мужчина с целым букетом загадок.

   В книге есть: жизнерадостная оптимистка и благородный аристократ, цветная магия и чуть-чуть академки, щепотка детектива и нежные чувства.

ГЛАВА 1. Единственный безопасный эксперимент — тот, которого не было

— Смотри, оно живое!

   — При всём моём уважении, но это «она», если ориентироваться на…

   — Да чтоб я посерел, какая разница?! Хоть они! Оне! Оны! Главное — живое, главное — получилось!

   — Понять бы теперь, что именно...

   Слушать незнакомые голоса в темноте вскоре надоело, но я догадалась открыть глаза и уставилась прямо перед собой. Немного посмотрела на потолок — белый, гладкий, по которому проплывали бесформенные радужные пятна, бледные и тускло светящиеся. Плыли они медленно, с чувством собственного достоинства, потом соскальзывали по изящному лепному бордюру и пропадали. Стены им почему-то не нравились — наверное, мелкий растительный орнамент мешал.

   Проводив одно такое пятно взглядом, я моргнула и поняла, что ползают они не по потолку, а гораздо ниже, почти у меня перед глазами.

   Дотянулась пальцами до первого попавшегося — рука прошла сквозь него, ничего не ощутив.

   — Смотри, смотри, смотри-и!

   — Может, нам стоило как-то её зафиксировать?

   Это меня, что ли? А зачем?

   Отвлёкшись от пятна, я больше заинтересовалась собственной рукой. Подняла вторую, сравнила. Ладони узкие, пальцы тонкие, на аккуратных запястьях — пара широких браслетов из каких-то грубых кожаных ремней, непонятно зачем украшенных цветными прозрачными камнями. Смотрелось очень чужеродно. Нет, сама бы я такое точно не надела.

   Оставив браслеты пока в покое, я принялась осматриваться, поворачивая голову. Небольшое помещение без окон. Холодный, неприятный свет давали несколько матовых белых шаров в углах комнаты, а один, побольше, стоял на длинной ножке у меня в изголовье. Лежала я, кстати, на чём-то жёстком, скорее всего — на одном из столов.

   Их тут имелось несколько. Большинство сдвинуты к стенам, загромождены непонятными конструкциями. Из-под белых полотнищ, укрывающих основную часть предметов — наверное, за ненадобностью, — тут и там торчали разнообразные фрагменты, подстёгивая фантазию. Вон там веер забавных перевёрнутых банок со скруглёнными доньями, внутри которых угадывались плетёные проволочные штуки. «Лампы» — всплыло в голове странное. А потом появилась ещё более странная уверенность, что хоть и похоже, но — точно не они.

   А вон блестящие латунные трубки. А вон большой прибор с кучей ручек и спрятанных за стёклами шкал со стрелками, наверное измерительный. А вон лес лабораторных штативов.

   Выворачивать голову вбок было неудобно, поэтому я осторожно, опираясь на стол, села, заодно отметив, что одежды на мне, кроме всё тех же браслетов, нет. Зато есть белое полотнище, укрывающее до подмышек — по виду обычная простыня. Я придержала её на груди и на коленях, свешивая ноги с узкой столешницы. Разглядела у себя в изножье ещё один стол, на котором расположилась неведомая раскоряка из блестящих латунных труб, колбочек и проводков. Стоило мне зашевелиться, как цветные пятна испарились.

   А вот и пара здешних обитателей, с интересом наблюдающих за мной.

   Оба спорщика одеты в длинные белые халаты, только на одном он небрежно распахнут, а на втором — аккуратно застёгнут на все пуговицы. Оба достаточно молоды, но уже не мальчишки, лет по двадцать пять, — и это единственное их сходство.

   Первый, растрёпанный, весь целиком отвечал этому слову. Под халатом — мятая рубаха навыпуск, неправильно застёгнутая. На длинной тощей шее — незатянутый чёрный галстук непривычного вида, то есть короткий и в форме трапеции. Рыжие кудрявые вихры топорщились так, словно их хозяина ударило током, и это впечатление усугублял ошалевший взгляд поверх съехавших на нос узких прямоугольных очков.

   Второй был его, может, и не полной, но противоположностью. На голову ниже, плотнее сложением. Галстук затянут так, что странно, как молодой человек вообще дышит. Волосы светлые, соломенные, аккуратно причёсанные и собранные в низкий хвост. Взгляд голубых глаз внимательный, сосредоточенный. А волосы — мне не показалось, это не радужные пятна были виноваты! — светлые не целиком. Среди самой обыкновенной шевелюры пестрели прядки всех цветов радуги, и это совсем не вязалось с остальным его аккуратным обликом.

   Присмотревшись, я обнаружила такие же цветные клоки и во встопорщенной шевелюре первого, просто там они на общем ярком фоне не так привлекали внимание.

   — Привет, — нарушила я повисшую тишину. — А вы кто?

   — Аспиранты! — сияя словно прожектор, сообщил рыжий. — Я Небойша, а это — Вук.

   — Очень приятно, — вежливо кивнула я. Немного помолчала, ещё раз обвела взглядом комнату. — А я кто?

   — А ты — наш проект! — маньячески сверкнул глазами Небойша и едва ли не облизнулся.

   — Прое-ект, — протянула я задумчиво. Отстранила простыню, чтобы взглянуть на себя, и с облегчением не обнаружила ни проводов, ни колбочек, ни железных блестящих штуковин — обычное тело. На мой взгляд, вполне симпатичное, только кожа какая-то совсем белая. И подытожила, плотнее закутываясь в ткань: — Нет, не хочу проект.

   Аспиранты растерянно переглянулись, но в этот момент распахнулась дверь и ответить они не успели.

   — Что вы тут делаете, во всём корпусе электричество скачет?! — с ходу недовольно спросил вошедший. И замер на пороге, уставившись на меня. Я заинтересованно ответила тем же.

   Этот, третий, был старше двух уже знакомых. Чуть ниже рыжего, но не такой долговязый, а более складный, с широкими плечами и хорошей осанкой. Одет во что-то чёрное, очень похожее на мундир без погонов и других знаков различия: двубортный китель, воротник-стойка, широкий ремень. Да и не только одет, он весь был в тёмных тонах: смуглая кожа, собранные в аккуратный хвост чёрные волосы, даже глаза, по-моему, чёрные или уж как минимум карие.

   — Эм… здрасьте, — кашлянул Небойша. — А мы тут… работаем вот.

   — Что это? — тихо, ровно спросил «здрасьте», не сводя с меня взгляда.

   — Проект наш. Удачный! — гордо заявил рыжий.

   — Я не проект, — насупилась я. — Я Майя.

   — Вы издеваетесь? — новенький перевёл тяжёлый взгляд на пару аспирантов.

   — Капита… учитель Недич, это не мы! — затряс головой Небойша. — То есть это мы, но мы её так не называли, она…

   — Сама себя назвала? — язвительно уточнил чёрный «здрасьте».

   — Не знаю, — влезла я. Слушать о себе в третьем лице мне не нравилось. — Мне кажется, нет. Мне кажется, это моё имя. А тебя как зовут?

   — Тебе кажется? — медленно спросил учитель Недич, обвёл меня выразительным взглядом, а потом опять хмуро уставился на аспирантов. — Вы что натворили, идиоты? Вы хоть понимаете, что это подсудное дело?!

   — Мы её не стирали, — подал голос Вук, всё такой же спокойный и собранный. — Мы её создали. Учитель Стевич подтвердит, он курировал проект. Это гомункул, болванка, по всем расчётам у неё не должно быть никакого интеллекта, только безусловные рефлексы!

   — Вот так на следствии и скажешь, — проговорил Недич. — А я посмотрю, кто вам троим поверит. Где Горан?

   — Дома, наверное, мы сегодня самостоятельно работаем, — ответил уже куда менее радостный Небойша.

   Глядя на его скисшую физиономию, я ощутила злорадство и едва удержалась от того, чтобы показать язык. Так-то! Будет знать, как свободную женщину «проектом» обзывать!

   — Поработали, — веско уронил чёрный учитель. — Минич, бегом за ним. Бегом, я сказал, и к нему, а не к телефону! Или ты хочешь, чтобы ваши «бесчеловечные эксперименты» утром оказались на первой полосе всех столичных газет? Касич, найди своему эксперименту что-нибудь из одежды.

   — Зачем? — озадачился белобрысый, а рыжий тем временем послушно умчался за загадочным Гораном.

   — Касич, ты из какой норы выполз? — тяжело вздохнул Недич. — На лабораторном столе сидит голая девушка. Боги с ними, с приличиями! Как ты думаешь, ей очень удобно?

   Вук недовольно поморщился, но спорить со старшим не стал и куда-то вышел, а учитель приблизился ко мне.

   — Дайте руку, — попросил ровно.

   Я послушалась без возражений, с удовольствием разглядывая мужчину вблизи. Не знаю, кто я и где оказалась, но этот тип мне точно нравится. Хотя, подозреваю, одежда для меня послужила только предлогом отослать тех двоих и расспросить в спокойной обстановке, но хороший же предлог! Ведь чтобы такой придумать, действительно надо было побеспокоиться о моём удобстве.

   По-моему, это очень мило.

   — Вы что-нибудь помните о себе, Майя? — спросил он мягко, аккуратно расстёгивая браслет. У того было несколько хитрых замочков, я бы сама так сразу и не разобралась.

   А вот мы и приблизились к сути.

   — Не-а, — я качнула головой. Потом подумала немного и добавила: — Но я точно женщина. А ещё я знаю, как называются вещи. Только не все. Вот у тебя, например, это — китель. — Я протянула руку, чтобы пощупать ткань, та оказалась приятной — гладкой, плотной, шелковистой. — А вот что там такое на столе топорщится — понятия не имею.

   — Честно говоря, этого я тоже не знаю, — пробормотал он, покосившись в указанную сторону. — Давайте второй браслет. Как вы себя чувствуете?

   — Хорошо, — не задумываясь, ответила я.

   — И отсутствие памяти не беспокоит? Не пугает? — продолжил допытываться он.

   — Вроде нет, — я пожала плечами. — А должно?

   — Стёртых беспокоит, — заметил Недич.

   — Ты не поверил этим двум обалдуям? — сообразила я.

   — Я не думаю, что они врут, — возразил он. — Но я не понимаю, что они натворили. И они сами, похоже, тоже не понимают. Надеюсь, сейчас придёт Горан Стевич, он их курирует, и разберётся.

   — А что значит — «стёртые»? Кто это такие?

   Мой собеседник выразительно приподнял брови в удивлении и задумчиво уточнил:

   — Ты не знаешь? Очень странно. Это люди, которые в сознательном возрасте полностью лишаются личных воспоминаний. Очень похоже на твой случай.

   — И что, подобное часто встречается?

   — Почему ты так решила? — Недич искоса глянул на меня и отщёлкнул второй браслет. Я инстинктивно потёрла запястье.

   — Ну, раз за это отдельная статья законом предусмотрена, — я пожала плечами. — Во всяком случае, я с твоих слов решила именно так.

   — Очень странно, — заметил он, правда, я так и не поняла, что именно показалось мужчине странным. — Это не новость, действительно. Фиолетовые спецы такое умеют.

   — Кто фиолетовые? — уточнила я.

   — Специалисты по фиолетовой магии, — пояснил Недич.

   — Магии не существует, — уверенно фыркнула я. Лицо мужчины удивлённо вытянулось, но в этот момент разговор прервался, вернулся белобрысый Вук с какой-то белой тряпкой в руках.

   — Вот, всё, что нашёл, — сообщил он, протягивая добычу учителю. — Надеюсь, Миляна не узнает…

   — Лаборантка Докич в любом случае переживёт потерю одного халата. — Учитель почему-то скривился, как будто услышал какую-то гадость, расправил одежду и с явным сомнением протянул мне. — Попробуйте, Майя. Я не уверен, что подойдёт, но…

   И, когда я аккуратно забрала халат, отвернулся, сцепив руки за спиной, ещё и на зазевавшегося аспиранта шикнул.

   Я с сомнением поглядела на кончик чёрного хвоста, свисающий между лопаток. Ничего не помню о себе и жизни, но точно знаю: я бы вот так легко какому-то подозрительному эксперименту не доверилась! А вдруг этот проект — буйный? Я, положим, в себе уверена, что не прыгну и не вцеплюсь в холку, но он-то это откуда знает?

   Нет, всё-таки он очень милый!

   Я осторожно сползла со стола на пол. К счастью, тот был не каменным и даже не бетонным, а паркетным. Ничего особенно выдающегося, простенькая ёлочка, но мне это почему-то показалось странным.

   Бросив простыню на стол, я поспешила натянуть халат и застегнуть пуговицы. Он оказался немного великоват, но это не расстроило. Если бы ещё не столь глубокий вырез: верхняя пуговица располагалась на уровне солнечного сплетения.

   По-моему, покрой у этого халатика совсем не такой, как у мужских, да и длина всего до середины бедра. И, по-моему, я знаю, чем занимается здесь загадочная «лаборантка Докич», и это совсем даже не работа! И, по-моему, именно это так не нравилось чёрному учителю.

   — Ну вот как-то так, — с сомнением проговорила я, одёргивая свою единственную одежду и придерживая воротник. Мужчины обернулись. — Не знаю, что я предпочитаю носить, но этот вырез до пупка — определённо не моё!

   — Простите, больше ничего нет, — задумчиво проговорил Вук, не отводя глаз от моих коленок.

   А Недич, окинув меня взглядом, устало выдохнул что-то вроде «никуда не годится» и со щелчком расстегнул собственный ремень. Пара секунд, и он уже сбросил китель, оставшись в рубашке с длинным рукавом и таком же галстуке, как у аспирантов. Только рубашка тоже чёрная.

   — Прошу, — он выразительно придержал пиджак за плечи, предлагая мне.

   Пока я закатывала слишком длинные рукава, с куда большим интересом, чем халат, ощупывала чужую одежду и принюхивалась, брюнет подошёл к двери, выглянул наружу. Потом обернулся к нам и скомандовал:

   — Майя, пойдёмте в мой кабинет, здесь недалеко. Касич, дождитесь своего руководителя и приходите все вместе, нечего нам тут торчать. И ради богов, не забудьте всё выключить!

   — Учитель Недич, об этом могли и не напоминать, — недовольно нахмурился Вук. — При всём моём уважении...

   — Мог бы, — перебил он. — Но если бы вы всегда об этом помнили, надобность в дежурных преподавателях отпала бы. Пойдёмте, Майя.

   За тяжёлой деревянной дверью оказался длинный просторный коридор, вдоль которого тянулись ряды точно таких же дверей с блестящими номерами, а кое-где с именными табличками. Стены тёплого оттенка кофе с молоком, понизу обшитые деревянными панелями, на полу — жёсткий бордовый ковёр с коротким ворсом, идти по которому босиком было не очень-то приятно. С другой стороны, ковёр тёплый и даже чистый, а на его месте вполне могла оказаться грязная керамическая плитка, так что я не жаловалась, просто шла аккуратно, на носочках.

   Окружающая обстановка, несмотря на уют и даже красоту, раздражала своей необычностью и неправильностью. Учителя, кабинеты, лаборантки с аспирантами — я точно знала, что всё это атрибуты некоего учебного заведения, а вот внешний вид коридоров больше соответствовал какой-то роскошной гостинице или месту обитания очень высокопоставленных чиновников. То есть я могла предположить, что некий институт настолько элитен, но готова поклясться, мне посещать подобные не доводилось.

   — Проходите. — Недич распахнул одну из дверей, табличку на которой я прочитать не успела. — Вон туда. В углу, видите, дверь?

   — Ух ты! — ответила я, замирая на пороге. — А что ты преподаёшь?!

   — Навигация, конструирование и эксплуатация ОКК и некоторые сопутствующие дисциплины, — невозмутимо ответил хозяин кабинета, мягко подталкивая меня в спину.

   — Что есть «ОКК»? — не сдалась я, даже ухватилась за удачно оказавшийся рядом стол.

   Силком меня, как и ожидалось, не поволокли.

   — Оболочечно-каркасные конструкции, — пояснил Недич. — Майя, пожалуйста, давайте не будем стоять на пороге.

   — Ага… — протянула я, с восторгом разглядывая подвешенные тут и там макеты разнокалиберных аэростатов. Некоторые оказались смутно знакомы, опознать другие удавалось только при подключении всей фантазии — это были странные решётчатые агрегаты с винтами и крыльями. — Обалденно!

   — Что, простите? — растерялся хозяин кабинета.

   — Здорово, говорю! — ответила, не оборачиваясь и продолжая на всякий случай держаться за стол. — Тут есть дирижабли! А самолёты уже придумали?

   — Майя, прошу вас, давайте пройдём в кабинет, — немного построжевшим тоном повторил Недич. — Разговаривать там гораздо удобнее.

   — Ну а всё-таки? Дошли вы уже до самолётов или нет? Про ракеты не спрашиваю, наверное, нет…

   — Мне всё интереснее, что именно натворили эти два молодых дарования, — вздохнул мужчина. — До самолётов мы дошли, и до ракет — тоже, хотя я не представляю, откуда бы вам знать о последних достижениях оружейников, которые пока упоминались только в закрытой печати. И почему, собственно, вы отделяете себя от всех остальных. Майя, вы что, шпион из Регидона?

   — Я? Шпион? Реги-откуда? — так удивилась я, что даже выпустила стол и позволила мужчине всё же увести меня за дверь в углу.

   — Оттуда, — серьёзно подтвердил Недич. — Садитесь. Чай, кофе? Хм. А вы вообще нуждаетесь в пище? — чуть тише спросил он уже себя самого.

   — Кофе — звучит заманчиво. Предлагаю проверить опытным путём! — решила я и всё-таки плюхнулась в кресло, одно из двух.

   Хозяин кабинета прошёл в угол, где на небольшой тумбочке стоял пузатый чайник верхом на непонятной разлапистой конструкции. В голове всплыло слово «примус», но уверенности в нём, как с другими предметами, не было. Мужчина заглянул под крышку чайника, удовлетворённо хмыкнул, что-то под этим чайником повернул и полез в тумбочку. Пока он молча возился по хозяйству, я так же молча озиралась.

   Первая комната, через которую мы прошли, была чем-то средним между учебной мастерской и складом пособий: четыре пустых стола в два ряда, напротив входа — ещё один, пятый, больше других, на котором громоздилась большая штуковина с кнопками и ручками. Почему-то я решила, что это счётный аппарат, но даже примерно не могла представить, как он работает. Кроме аппарата, там лежали стопки папок и книг, стоял большой стакан с остро заточенными карандашами, позади стола — высилась большая чертёжная доска. Вдоль стен выстроилось несколько закрытых шкафов, ну и свисали с потолка те самые пособия-модели, которые так меня заинтересовали.

   Вторая комната, хоть и являлась скорее личным помещением, походила на первую: тут нашлась ещё одна чертёжная доска, поменьше, и даже пара макетов дирижаблей. Только эти аэростаты прятались в стеклянных витринах и были выполнены гораздо подробнее — уже не учебные пособия, а коллекционные вещицы, собранные с точностью до заклёпки на крохотной гондоле. Шкафы с книгами меня не интересовали, как и диван на ножках, и пара кресел, и несколько изящных стульев со спинками, а вот усидеть вдали от модели оказалось трудно. Долго бороться с собой я не стала, подошла и почти уткнулась носом в витрину.

   — Откуда у вас такой интерес к аэростатам? — прозвучало через некоторое время над моей головой. Да так неожиданно, что я дёрнулась и едва не протаранила лбом витрину. Но Недич проявил похвальную ловкость и успел одной рукой схватить меня за локоть, а второй на всякий случай придержал стекло за угол. — Это какое-то воспоминание? Вы с ними работали? — предположил он с явным сомнением и вновь попытался аккуратно вернуть меня в кресло.

   — Н-нет, точно не работала, — я качнула головой. — И, кажется, я в них мало что понимаю. Но они же… такие классные! Такой винтаж!

   — Своеобразное отношение, — осторожно заметил мужчина. — Садитесь, кофе уже готов.

   — Спасибо. Слушай, а почему ты мне «выкаешь», когда я к тебе — на ты? Может, тебе неприятно?

   — Можете говорить так, как вам удобно. — Он всё же невозмутимо вернул меня в кресло, поставил на стул рядом поднос с чашкой.

   — Мне неудобно, что ты ко мне так официально, — подумав пару секунд, решила я.

   — Я не могу обращаться к незнакомой молодой девушке на «ты», это неприлично, — столь же спокойно пояснил брюнет и опустился в кресло напротив.

   — А почему те двое обращались? — полюбопытствовала я. Понюхала кофе; пах он вкусно, вот только оказался очень горячим.

   — Это их личное дело. Майя, ну что ещё? — вздохнул он, когда я всё же не усидела на месте и подобралась к другой витрине. Подошёл, навис рядом, но хоть оттаскивать не стал.

   — Да ладно, ну что тебе, жалко? — я подняла на хозяина кабинета умоляющий взгляд. — Я же вот, даже руками не трогаю, ничего не сломаю! Тут у тебя столько всего интересного, не могу я в кресле сидеть. У меня такое ощущение, что я в каком-то большом и обалденно интересном музее! А меня заставляют сидеть и пить кофе, как будто это самое важное в жизни...

   — Мне не жалко, смотрите, — всё же сдался Недич. И остался стоять рядом. Видимо, опасался, что я всё-таки начну хватать его сокровища руками.

   Даже немного обидно. Я, конечно, ничего о себе не помню, но вроде бы до сих пор не давала повода считать себя криворукой разрушительницей! Тем более эту красоту руками трогать страшно, это же произведение искусства, а не модель.

   — Май! — донёсся из проходной комнаты незнакомый голос. — Май, где она?!

   Обернулись мы одновременно. На пороге возник обладатель голоса, а за его спиной маячила парочка аспирантов, и я сделала вывод, что к нам присоединился тот самый Горан Стевич, куратор.

   Это оказался чуть полноватый мужчина, которого здорово старила седина и густые, исключительно неподходящие к его лицу усы. Если отвлечься от этих деталей, я бы дала ему те же тридцать пять-сорок, что и Недичу.

   А ещё среди седины особенно ярко выделялись разноцветные пряди — красные, оранжевые и фиолетовые, очень насыщенных, ярких оттенков. Странная у них тут мода. Ладно молодые ребята, но с седым учителем такая пестрота в моём представлении совсем не сочеталась.

   — Ого! — выдохнул Стевич, глядя на меня с благоговением. Даже неловко стало, и я инстинктивно попыталась поплотнее закутаться в чужой китель. — Боги всемогущие! Действительно — как живая…

   — Почему «как»? — не выдержала я. — Даже обидно, в самом деле…

   — Май, она что, правда разговаривает?

   Тут до меня наконец дошло, и я прыснула от смеха, прикрыв лицо ладонью.

   — Тебя что, на самом деле зовут Май?

   — Да, меня на самом деле так зовут, — подтвердил Недич. — Да, Горан, она действительно разговаривает, причём много, ходит и даже собирается пить кофе. И, мне кажется, неплохо соображает, хотя ведёт себя как ребёнок и употребляет порой странные и очень неожиданные слова. Поэтому будь добр, выясни всё-таки, что вы наэкспериментировали с этими двумя молодыми дарованиями. Я-то верю, что вы никого не стирали, а действительно каким-то чудом создали эту девушку из гомункула. Но если вдруг этим заинтересуется следственный комитет, лучше бы предоставить им что-то существенней твоих восторгов. Кстати, её зовут Майя. Я не имею к этому никакого отношения и настоятельно прошу по этому поводу не шутить. А теперь давайте уже, наконец, все сядем и попытаемся придумать, что делать, — подытожил он и кивнул на диван. Гости послушно уселись, хотя Стевич продолжал глазеть на меня. — Майя? — окликнул меня хозяин кабинета, поскольку я так и осталась стоять у витрины.

   — Садитесь-садитесь, разговаривайте, а я лучше тут постою, — заверила я. — Всё равно я ничего по делу не скажу, твой аэростат мне пока интересней. А ещё, прости, но этот Стевич на меня так смотрит, словно прямо сейчас потащит на трепанацию. Я, может, и неестественным образом появилась на свет, но жить от этого хочу не меньше.

   — Майя, он не укусит. Обещаю, никакой... трепанации, откуда вы только такие слова знаете? Пожалуйста, сядьте.

   — А что ты меня так усадить активно пытаешься? — возмутилась я уже из принципа. — Тебе надо, ты и садись, а я тут постою!

   — Хорошо, стойте, — устало кивнул он — и привалился плечом к шкафу.

   Какая-то абсурдная ситуация, честное слово.

   — Кхм. Майя, да? — осторожно позвал Стевич. — Прости, я в первый момент очень растерялся, увидев тебя. Обещаю не причинять вреда, и уж конечно никакой трепанации. Сделай, пожалуйста, что Май просит.

   — Зачем? — уже всерьёз заинтересовалась я.

   — Я не специалист по травмам, но…

   — Горан, давай всё-таки к делу, а? — оборвал его недовольный Недич.

   — Май за сегодня набегался, а он сейчас не в той форме…

   — Горан, я тебе язык укорочу! — пригрозил хозяин кабинета, окончательно меня заинтриговав.

   — Да при чём тут он?! — не выдержала я.

   — Пока ты стоишь, он не может сесть, — коротко и доходчиво пояснил Стевич.

   — Почему? — опешила я и изумлённо уставилась на тёзку, явно жалеющего, что умудрился привлечь внимание к этому дурацком вопросу.

   — Потому что воспитание не позволяет, — ответил Горан со смешком. — Это мы тут все… по-простому, а Май из старой аристократии, у них там свои правила.

   — А-а, — задумчиво, немного пришибленно протянула я, растерянно покосилась на Недича и паинькой уселась в кресло, даже руки на коленях аккуратно сложила. И действительно, сразу после этого Май прошёл ко второму креслу и тяжело опустился — или даже почти рухнул — в него. — А что не так с его формой?

   Неловко вышло. Вот почему тёзка меня всё усадить пытался! Ну так и рявкнул бы доходчиво, мол, сиди и не отсвечивай. Хотя, наверное, рявкнуть ему тем более воспитание не позволит...

   — Да понимаешь, после аварии… — охотно отозвался мой главный создатель.

   — Горан! — рыкнул Недич, и, судя по его лицу, в этот раз Стевич уже переступил черту: если до этого Май одергивал коллегу тяжело, устало, то сейчас — явно уже злился.

   Ан нет, всё-таки рявкать он умеет. Но, подозреваю, только на избранных, и даже представить не могу, что мне нужно сделать, чтобы этот человек сорвался на меня. И выяснять опытным путём не хочется: он такой милый, что об этом даже думать стыдно.

   — Прости, давай к делу, — тут же пошёл на попятную Горан.

   Из дальнейшего обсуждения, которое вёл в основном Стевич со своими аспирантами, я поняла, что они действительно не в курсе, как именно я получилась. Очевидно, что-то пошло не так, но что конкретно — сразу они сказать не могли, надо было думать и пересчитывать все результаты. Главная проблема сейчас заключалась не в этом, а в том, куда меня деть на время расчётов. Стевич оказался тем самым «фиолетовым специалистом», который действительно мог стереть чью-то личность, и признал правоту Мая: вряд ли кто-то поверит его научному открытию на той стадии, когда ещё непонятно, что именно открыто.

   Тем более Стевич был известен своими… смелыми взглядами на проблему стирания и предлагал расширить границы применения методики. Сейчас её использовали только в качестве последнего средства при некоторых тяжёлых психических расстройствах, а Горан полагал, что подобная мера допустима и в других случаях. Например, как возможность в полном смысле начать жизнь с чистого листа для тех людей, которые потеряли в прошлой жизни смысл и всерьёз склонялись к самоубийству. То есть не по назначению врачебного консилиума, а по собственному желанию. И самой серьёзной проблемой на пути повсеместного внедрения стирания он полагал чрезмерное, травмирующее беспокойство стёртых людей об отсутствии у них личных воспоминаний. Пересказ с чужих слов обычно воспринимался в штыки, люди врачам не верили, вообще никому не верили, даже ближайшим родственникам, так что после стирания им, помимо прочего, требовалось длительное и сложное восстановление.

   Так что даже я уже начала поглядывать на Стевича с подозрением: слишком я походила на прорыв в этом направлении.

   — Мне не дают покоя странности Майи, — заметил Недич. — Она не знает многих элементарных вещей, но при этом совсем не похожа на гостью из какого-то глухого угла. При всём уважении к тихим уголкам дальних провинций, я не думаю, что кто-то из тамошних обитателей может не знать о магии, но при этом быть в курсе военных разработок.

   — Любопытно, — кивнул Горан. — Скажи, Майя, а есть что-то, что кажется тебе странным?

   — Слабо сказано! — охотно ответила я. — Может, конечно, всё так и должно быть, я про стирание памяти ничего не знаю. Но странным мне кажется всё. То есть предметы знакомые, люди, комнаты, но всё совсем не так, как должно быть. То есть я уверена, что никогда в этом здании не бывала и настоящих дирижаблей тоже не видела, хотя они кажутся мне очень интересными и увлекательными. Как такое возможно? Но, главное, вы тут все так уверенно говорите про магию, про фиолетовую, ещё вот про красную говорили… а я точно знаю, что магии не существует. И это очень странное чувство.

   — Кхм, — негромко крякнул Стевич. — Не существует магии? Я, признаться, в недоумении. Боюсь, никаких версий твоего происхождения у меня теперь не осталось, пойду я посмотрю…

   — Горан, ты ничего не забыл? — окликнул его Недич. — Может, сначала решим насущный вопрос, куда деть девушку?

   — Ох… Да, прости, я увлёкся, — смутился тот, разом погрустнев. — Но я не представляю, что делать! Боюсь, объяснить всё Деяне, если я приведу Майю к себе, будет куда сложнее, чем следователям. А уж ребятам её тем более девать некуда, — Горан обвёл взглядом своих аспирантов.

   — Вот именно, — веско кивнул хозяин кабинета, и все взгляды скрестились на мне.

   — Я буду сопротивляться, — на всякий случай предупредила я, для уверенности покрепче вцепляясь в китель.

   — Сопротивляться чему? — озадачился Май.

   — Попыткам меня устранить. Ну знаешь, как говорят, «нет тела — нет дела».

   — Давайте не начинать с крайних методов, — поморщился он.

   — Май, а, может, ты её возьмёшь? — Горан с надеждой уставился на друга.

   — В каком смысле? — опешил тот.

   — Ну у тебя же остались связи, вдруг получится выхлопотать девушке документы. К тому же ты сейчас — наиболее безопасное соседство для неё. Опять же, с твоей репутацией никто даже мысли не допустит, что ты мог совершить такой неблаговидный поступок, как стирание личности!

   — Как показывает практика, цена этой репутации — медяха, — скривился Недич.

   — Ну ты сравнил масштабы! То какая-то никому не известная девушка, а то… — чуть смутился, но не сдался Горан. — К тому же, мне кажется, вы поладили.

   — И в каком качестве ты предлагаешь мне её забрать? — вздохнул Май.

   — Да не всё ли равно! Ты ведь один живёшь, какая разница?

   — Принципиальная! — огрызнулся Недич.

   — Ну родственницей дальней назови, сложно, что ли?

   — Мои родственники расписаны до пятнадцатого колена, и я не возьму на себя смелость прибавить троюродному дядюшке ещё одну дочь, потому что об этом подлоге станет известно через декаду, — возразил хозяин кабинета.

   — Ну, значит, не родственницей! Знакомой, приятельницей, дочкой покойного сослуживца, да какая вообще разница! — всплеснул руками Горан.

   — Ты шутишь? — возмутился Май. — Как ты заметил, я живу один!

   — И?

   — И я не могу привести в дом молодую незамужнюю девушку! Это неприлично, понимаешь? Она просто не сумеет восстановить потом репутацию!

   — Ма-ай! — простонал Стевич, запрокинув голову и стукнувшись затылком о спинку дивана. — Ты отличный человек и замечательный друг, но в такие моменты мне хочется тебя убить! Какая репутация?! Она гомункул без биографии с очень странными проблесками воспоминаний! Это вопрос её выживания! В конце концов, можно спросить у неё самой. Майя, тебя волнует твоя репутация порядочной девушки?

   — Честно? — хмыкнула я. — Ни в одном глазу. Что-то мне подсказывает, я по жизни не очень порядочная девушка.

   — Ты просто не понимаешь, — устало вздохнул Май. — Тебе житья не дадут!

   Хм, а всё-таки у его терпения и вежливости тоже есть предел. На «ты» вот перешёл. Надолго ли?

   — Ну будут меня считать твоей содержанкой, подумаешь, беда какая! Тем более, я так понимаю, это важно только в ваших аристократических кругах. А я с ними, по-моему, даже рядом никогда не стояла.

   — Май, пожалуйста, это ненадолго. Я надеюсь, скоро мы разберёмся во всём и прятать её будет не нужно, но пока я больше ничего не могу придумать, — вмешался Стевич. — Да, кстати, если нужны будут деньги…

   — Ты прекрасно знаешь, что деньги меня волнуют в последнюю очередь, — отмахнулся Недич, явно уже сдаваясь. — Дурацкая ситуация. Хорошо, я что-нибудь придумаю. Только нужно где-то найти одежду и обувь, чтобы Майя могла выйти и сесть в авто.

   — Погодите, что, и всё? — не утерпела я.

   — Всё, что нужно, можно приобрести позже, — невозмутимо пояснил Май.

   — Стой, стой! — я замахала на него руками. — Я и так в шоке, не надо усугублять! Вот это — всё? То есть спокойно решили, куда меня поселить и как сделать документы, и пошли по домам? Нет, я не в претензии, но это как-то... Вы что, настолько мне доверяете и относитесь как к классической «даме в беде»? А вдруг я вру? А вдруг я правда какой-нибудь шпион?

   — Про шпиона была шутка, — вздохнул Недич. — Майя, вы не можете врать сейчас и представлять опасность. Это видно. При других обстоятельствах я бы первый настоял на том, чтобы вызвать следователей, но сейчас в защите нуждаетесь именно вы.

   — Что, поймают и будут исследовать? — спросила я с нервным смешком.

   Ну вот... Как быстро он взял себя в руки, а я-то уже обрадовалась!

   — Нет. Майя, вы сейчас — чистый лист. Стирание опасно и запрещено не только потому, что утрачивается личность, но потому, что на освободившемся месте можно создать что угодно. Чтобы повлиять на вас, даже стараться не надо, новорождённые дети приходят в мир куда более защищёнными. Пусть с морально-этической точки зрения это неправильно, но Горан говорит верно: я один из немногих, чьё соседство вам на данном этапе неопасно.

   — Как повлиять? — запуталась я. — И почему именно ты — безопасен? Нет, не подумай, я ничего не имею против, ты очень милый, но хотелось бы подробностей.

   Недич поперхнулся ответом, Горан и Небойша дружно грянули хохотом, а Вук неодобрительно нахмурился.

   — Я... Кхм. Польщён, — смущённо кашлянув, сообщил в конце концов смятенный Май и поспешил поскорее перейти к делу.

   Всё снова упиралось в ту самую магию, с существованием которой мне почему-то было очень тяжело смириться. В той или иной степени умением видеть магию, сопротивляться и пользоваться ей обладали все люди, это было ещё одно чувство наряду со зрением и прочими привычными. Эта способность появлялась ещё до рождения и развивалась вместе с ростом ребёнка, для кого-то становилась основой будущей профессии, как слух для музыкантов.

   Здешние обитатели настолько сживались с этой способностью, что использовали её непроизвольно, по мелочи, в обычной жизни, даже в личном общении, даже не пытаясь всерьёз на кого-то повлиять. Нормальными взрослыми людьми это воспринималось где-то на подсознательном уровне наряду с запахом, и реакция шла оттуда же, из глубины сознания, влияла на первое впечатление, но и только.

   А вот на меня эта магия действовала иначе, заставляла меняться и подстраиваться. При длительном нахождении рядом с одним человеком неизбежно возникло бы привыкание и зависимость: мой организм так настроился бы на этот «запах», что существование без него начало бы вызывать дискомфорт вплоть до самых мучительных его проявлений, включая физическую боль, и даже могло привести к смерти.

   — И что, мне теперь всю жизнь от людей шарахаться? — ужаснулась я.

   — Нет, это временно, — успокоил Горан. — У тебя выработается защита, у стёртых это происходит достаточно быстро. Думаю, через неделю тебя уже будет сложно отличить от обычного человека и можно свободно выпускать в люди. И тебе никакого вреда, и никакого ущерба впечатлительным окружающим. Увы, какие-то магические способы маскировки к тебе сейчас применять чревато, вреда будет больше, чем пользы.

   — А что не так с окружающими? — заинтересовалась я.

   — Ну... Май, а у тебя тут зеркала случайно нет?

   — Случайно есть, — отозвался тот и, опираясь на подлокотники, поднялся.

   — Да я бы обошлась, — виновато заметила я. — Куда ты подорвался?

   — Майя, я не умирающий и даже не смертельно больной, — поморщился Недич. — Идите сюда, вам действительно нелишне взглянуть.

   Зеркало нашлось на внутренней стороне дверцы одного из шкафов, оказавшегося платяным.

   — Ой, ма-ама, — протянула я, рассматривая собственное отражение. — Вот же... жуть с глазами. Это точно не навсегда?

   — Да. Глаза скоро поменяют цвет, они восстанавливаются первыми.

   — Ты меня утешил.

   Неестественную белизну собственной кожи и волос я отметила раньше, но вокруг было слишком много куда более интересных вещей, чтобы обращать на них внимание. Да всё это смотрелось бы не так страшно, если бы не глаза. Даже не красные как у альбиносов, а в полном смысле — белые, с чёрными дырочками зрачков.

   — А у вас, господа, крепкие нервы, — заметила я. — Я вот на это смотрю, и мне хочется шарахнуться в сторону или шарахнуть по нему чем-то тяжёлым. А ну как приснится?!

   — Вы красивая девушка, Майя, — убеждённо возразил Недич, возвращая мне комплимент. — А цвет поменяется, это ерунда.

   Нет, ну ведь он правда ужасно милый!

   — Спасибо, — проникновенно ответила я с улыбкой.

   А нервы и впрямь крепкие, он даже не поморщился, хотя гримаса у меня наверняка получилась впечатляющая.

   Обменявшись с тёзкой любезностями, я вернулась обратно в кресло, чтобы не заставлять мужчину стоять. Спасибо, я уже это выучила, и мне до сих пор стыдно. Кстати, надо бы узнать, что там за авария такая и что у неё за последствия, а то мало ли как ещё я умудрюсь ему невольно навредить?

   — Так, а почему именно Май для меня безопасен?

   — Потому что он чёрный.

   — Прости, что? — переспросила я, недоверчиво уставившись на Стевича. Ассоциации в голове возникли очень смутные, я так и не поняла, с чем именно, но — точно неправильные, потому что слово Недичу не подходило.

   — Чёрный маг.

   — Это хорошо? — неуверенно уточнила и рассеянно потёрла лоб. — Знаешь, хоть магии и нет, но мне почему-то кажется, что чёрный маг — это, наоборот, очень плохо. И совсем не про Мая.

   — В этом нет ничего плохого, это просто цвет магии, — пожал плечами Стевич. — Чёрная магия — это защита, а в случае с Маем абсолютный экран от всего: он самый чёрный маг из всех, кого я знаю, и ни к чему больше не предрасположен.

   — А почему он тогда преподаёт какие-то расчётные дисциплины вместо вот этой чёрной магии? Если он такой чёрный.

   — Потому что он в ней мало что понимает, — вздохнул Горан, почему-то бросив извиняющийся взгляд на друга.

   — Возможности мага во многом завязаны на его настроение, эмоциональное состояние и личные качества, — начал Май каким-то деревянным голосом. Надеюсь, лекции он ведёт не в таком тоне... — Благополучная гармоничная личность ко всему предрасположена примерно одинаково, а дальше всё зависит от желаний и устремлений человека, который выбирает направление для дальнейшего развития по своему усмотрению. Любое отклонение личности от равновесия вызывает перекос. Чем сильнее перекос, тем уже спектр возможностей. Иногда, обычно под влиянием внешних обстоятельств, возможности меняются. Иногда кардинально. А преподаю я то, в чём понимаю и что мне интересно.

   Я открыла рот спросить, отчего же так перекосило самого Мая, — и закрыла. И заговорила в итоге совсем о другом, потому что...

   Я, может, многого не понимаю в этой жизни и вообще «родилась» пару часов назад, но сложить два и два способна. И аварию, на упоминание которой Недич ругался, и виноватые взгляды Горана, и подчёркнуто отстранённый вид самого Мая, и другие оговорки. Спасибо, я уже догадалась, что у него недавно случилась большая беда, но благородные аристократы о своих проблемах не говорят.

   Или настоящие мужчины не жалуются, или Недич предпочитает не вспоминать, или всего понемногу. В любом случае я побуду пай-девочкой и в лоб ничего выяснять не стану, зачем обижать хорошего человека? Лучше потом Стевича расспрошу, он наверняка расскажет. Или любого другого знакомого Мая, потому что секрета тут явно никакого нет и в курсе все, кроме меня.

   — Так. Чёрная магия, фиолетовая... а какая она вообще бывает?

   — Давайте я расскажу об этом чуть позже, хорошо? — попросил Недич заметно оттаявшим тоном, и я мысленно похвалила себя за сообразительность и проявленный такт. — Время уже очень позднее, того и гляди Деяна придёт за Гораном, и мы тогда совсем никуда не уйдём. Господа, жду ваших предложений, где можно достать одежду здесь и в это время.

   — Я сейчас принесу! — вызвался Небойша и, не дожидаясь ответа, умчался в неизвестном направлении.

   — Надеюсь, никто в процессе не пострадает! — всё же крикнул ему в спину Стевич.

   — А может, пока он ищет, всё-таки про магию? — предложила я.

   Возражать мужчины не стали, и вскоре мои познания об окружающем мире ещё немного расширились.

   Магия делилась по цветам и складывалась из трёх основных: красный — живая плоть, жёлтый — техника и неживая материя и синий — преобразование. На стыке цветов лежали смежные дисциплины. Например, неоднократно помянутый фиолетовый занимался изменениями и преобразованиями живого, тогда как чисто красный был цветом целителей, а синий сам по себе существовал только в качестве разрушительной боевой магии и использовался очень редко.

   Особняком стояли две противоположности, чёрный и белый. Чёрный сам по себе считался цветом полного отрицания, направленности внутрь, закрытости и — окончания всего, смерти, но основную часть этого направления составляла защитная магия. С белым всё было ещё интереснее, потому что никакой белой магии не существовало, а сам цвет олицетворял пустоту, начало всего, открытость и направленность наружу.

   К концу этого ликбеза я окончательно поняла две вещи. Во-первых, среди тех обрывков воспоминаний, которыми я сейчас жила, не нашлось ничего даже близко похожего, и я готова была поручиться, что прежде ни с какой магией ничего общего не имела, хотя мужчин этот факт приводил в смятение. А во-вторых, мне очень хотелось в этом разобраться и изучить все нюансы, так что безобидным занятием на ближайшие несколько дней я обеспечена, осталось добыть какую-нибудь книжку.

   — Введение в основы магии? — уточнил Май. — Хорошо, найдём что-нибудь подходящее. Брать в университетской библиотеке, наверное, не стоит, а у меня дома его нет, но...

   — Я завтра принесу, мои балбесы всё равно ещё не доросли, — заверил Стевич.

   А потом вернулся взмокший и растрёпанный от бега Небойша с добычей, и разговор оборвался. Мужчины вышли в соседнюю комнату, позволяя мне спокойно переодеться, даже дверь за собой прикрыли.

   Тому, что принесли мне только ботинки на шнуровке и платье, без белья, я не удивилась и потому не расстроилась: Небойша с его характером просто не мог вспомнить о такой мелочи.

   Ботинки, к счастью, оказались велики. «К счастью» потому, что шансов угадать с размером было немного, а велики — не малы, как-нибудь доползу. Куда-нибудь. Синее платье с широкой юбкой до колен и кружевным белым воротничком тоже оказалось велико и в объёме, и в длине, но главная его проблема заключалась в другом: в ряде пуговиц строго на спине. Несколько нижних и пару верхних я в итоге застегнула, а вот извернуться так, чтобы справиться с остальными, уже не сумела. Увы, не предполагает человеческая анатомия подобных изощрений.

   Вариантов оставалось три: надеть платье задом наперёд, оставить как есть, нацепив сверху халат и сделав вид, что всё нормально, или попросить помощи. Я начала с самого удобного варианта и, придерживая платье, решительно шагнула за порог.

   — Господа, у меня небольшая проблема... Ой, а они все уже разбежались?

   — Да. Аспиранты ушли по домам, а Горан обещал обойти лабораторный корпус и всё проверить. Что случилось? — Май при моём появлении поднялся со стула.

   — Помоги, пожалуйста, — шагнула я к нему и выразительно повернулась спиной.

   Несколько секунд висела неподвижная тишина, а потом мужчина принялся аккуратно и весьма ловко застёгивать мелкие пуговки. Молча. Наверное, происходящее было очень неприлично, но сообщать об этом Недич благоразумно не стал: понятно же, что вариантов немного.

   — Ага, попался! Ой...

   Входная дверь с грохотом распахнулась, и на пороге возникла взъерошенная девушка. Высокая, статная, с собранными в толстую косу светлыми волосами, пестрящими всё теми же цветными прядками: подозреваю, это не местная мода, а некое проявление магии, надо бы расспросить при случае. Одета пришелица была в халат и вязаные тапочки.

   — Доброй ночи, — ровно поздоровался Недич. — Вы что-то хотели, студентка Добрица?

   — Ой, — повторила она, не сводя с нас непонятного взгляда — не то испуганного, не то восхищённого. — Простите... Я видела, Небойша сюда свернул, и... в общем, простите, пожалуйста! А где он?

   — Вы с ним разминулись, — невозмутимо ответил Май, застёгивая последнюю пуговицу. — Аспирант Минич должен находиться на пути в общежитие.

   — Ага. Спасибо... — Студентка ещё несколько секунд помялась на пороге, потом опомнилась, ещё раз извинилась и ушла, аккуратно прикрыв за собой дверь. А я рассмеялась.

   — Похоже, платье он просто спёр. Боюсь даже представить, что подумала бедная девушка!

   — Не вижу ничего смешного, — возразил Май. — Ситуация весьма компрометирующая, особенно для вас, и...

   — Только не говори, что ты, как честный человек, теперь обязан на мне жениться! — перебила его.

   — По-хорошему — да, но вы несколько переоцениваете мою щепетильность, — невозмутимо подтвердил он. — Просто слухи пойдут раньше. Кроме того, у подобной ситуации есть плюсы: что-то мне подсказывает, Добрица не придаст значения цвету ваших глаз и скорее упомянет совсем другие детали.

   — Страшно даже представить, что она может наговорить! — вновь засмеялась я. — Это чем мы должны были заниматься и в каком составе, чтобы Небойше пришлось воровать для меня платье, в которое ты меня одевал!

   — Не вижу ничего смешного, — поморщившись, повторил Недич. — Успокаивает, что в любом случае в такие подробности точно никто не поверит.

   — «Не смешно, не смешно»! — передразнила я. — Знаешь, что я могу тебе на это сказать? Ты, Май, зануда! Поехали домой, может, выспишься, поешь и повеселеешь, — решила и, подцепив мужчину под локоть, потянула к выходу.

   Сопротивляться и выдираться он не стал, наоборот, согнул руку, чтобы мне было удобнее опираться — наверное, в этом жесте ничего неприличного не видел даже он. Погасил свет необычным, забавным выключателем — плоской блестящей ручкой, которую нужно было повернуть, запер дверь на ключ, и мы двинулись по коридору навстречу неизвестности.

   Для меня, конечно, неизвестности, тёзка-то ориентировался здесь вполне уверенно.

ГЛАВА 2. Залог здоровья мужчины — новое платье женщины

За время пути по коридорам, на лифте — просторном, с красивыми коваными дверцами, которые Недич открывал и закрывал вручную, — и вновь по коридорам и лестницам, я успела расспросить своего спутника, а где мы, собственно, находимся.

   Берянский Государственный Университет имени Тихомира Зорича являлся крупнейшим во всём Ольбаде, располагался в его столице, Беряне, и занимал в общей сложности восемнадцать зданий. Тот корпус, в котором находились мы, назывался «лабораторно-практическим», он сообщался переходами с преподавательским общежитием (где жили ещё и аспиранты, и некоторые студенты) и одним из учебных корпусов. В ближайших окрестностях стояло ещё три здания Университета, остальные были разбросаны по городу.

   Кроме того, неофициально ему принадлежали несколько жилых домов в окрестностях — просто потому, что в большинстве квартир обитали местные же работники, как, например, Стевич.

   За Маем, который жил в другом месте, была закреплена комната в общежитии, где он ночевал, когда не хотел ехать через полгорода. Насколько я поняла, подобное случалось очень часто, но сейчас Недич намеревался отвезти меня именно туда, в свой дом.

   Снаружи здания Университета впечатляли не меньше, чем изнутри. Высокие, с нарядными золотисто-коричневыми фасадами, украшенными пилястрами и лепниной. Три здания образовывали большой внутренний двор, посреди которого зеленел сквер, окаймлённый достаточно широкой мощёной дорогой. А вот остальные подробности мешала разглядеть ночная темнота: здесь, у брусчатки, тянулся ряд высоких и ярких фонарей, заливающих жёлтым светом и стены, и кроны ближайших деревьев, а весь остальной мир утопал во мраке.

   — Ух ты! — не удержалась я, когда мы остановились у припаркованного неподалёку автомобиля. — Обалдеть! Май, а можно я поведу?!

   — Вы умеете? — недоверчиво уточнил Недич.

   — Да! Кажется... Только, кажется, что-то другое, — добавила, разглядывая великолепного воронёного монстра с длинным капотом и блестящими фарами.

   — Давайте в следующий раз, хорошо? — с нотами обречённости в голосе попросил Май, открывая заднюю дверь, кажется, чтобы положить портфель. Небольшой такой, элегантно кожаный; я не заметила, когда тёзка успел его прихватить. — В такое время сложно встретить дорожную инспекцию, но не стоит дразнить богов, у вас же нет никаких документов.

   — Ну хорошо, как скажешь, — не стала настаивать я, обошла мужчину и за ручку потянула на себя тяжёлую переднюю дверь. — Всё равно я дорогу не знаю.

   — Майя, вы... что вы делаете? — осторожно поинтересовался Недич, всё так же стоявший у открытой двери.

   — Сажусь, — доходчиво пояснила я, плюхнувшись на холодное гладкое сиденье, и захлопнула за собой дверь. После чего обернулась через плечо: — А что, ты передумал и мне уже можно за руль?

   — Садитесь вперёд? — совсем уж потерянно уточнил мужчина.

   — Ну... да. А куда надо? — растерялась я. — Что, сюда нельзя?

   — Как вам будет удобно, — обречённо вздохнул он, закрыл дверь и, обойдя автомобиль, сел за руль.

   — Обалдеть... Роскошно! — пробормотала я, озираясь и поглаживая то кожаную обивку, то лакированные деревянные вставки, то блестящие латунные ручки. — Красота какая!

   Пока я восхищалась внутренним великолепием вороного авто, Май пробудил его ото сна, и салон наполнился басовитым урчанием двигателя. А потом монстр с рычанием плавно тронулся с места.

   Я поёрзала. Ощущение было странное: вроде сидеть удобно, но чего-то всё равно не хватает. Неспокойно.

   — Слушай, мне кажется, тут ещё должен быть ремень, — сообразила я, рассеянно ощупывая бока сиденья.

   — Какой ремень? — не понял Недич.

   — Ну… такой, для удержания себя в кресле. Чтобы, если вдруг авария, не улететь вперёд.

   — Очень странно, — пробормотал мужчина, покосившись на меня с уже знакомым недоверчиво-растерянным выражением.

   — Что именно? — так и не дождалась продолжения я.

   — Это экспериментальное приспособление, которое не то что в серию не пошло, пока толком не опробовано и не доказана его эффективность и необходимость. А ты ведёшь себя так, словно это нечто привычное. Пристежные ремни, ракеты… Может, Стевич вытащил тебя из будущего? Версия, конечно, из модного авантюрного романа, но… Признаться, она единственная что-то объясняет.

   — Из будущего так из будущего, — беспечно пожала я плечами. Собственное происхождение по-прежнему занимало меня куда меньше, чем окружающий мир. — А откуда ты всё это знаешь? Все экспериментальные разработки, и даже закрытые, специальные…

   — Люблю технику и интересуюсь новинками, — ответил Май рассеянно.

   Авто плыло по дороге плавно, мерно покачиваясь, вальяжно и с чувством собственного достоинства заходя в повороты. Шелестела под колёсами мостовая, рычал мотор, золотистый свет фар таял в лучах фонарей — с тем, чтобы возродиться в ближайшем тёмном переулке и внезапно выхватить из мрака что-то неожиданное. Пару гротескных, причудливых бронзовых статуй в углах небольшого портика, закрытые кованые ворота в арке — изящное чугунное кружево, шаткую фигуру припозднившегося прохожего, метнувшуюся в подвальное окошко быструю серую тень — то ли кошку, то ли крысу.

   На последней мысли меня передёрнуло.

   Так. Крысы. Я что, их боюсь?

   Представила её — серую, усатую, с длинным голым хвостом… И поймала себя на попытке закопаться в кресло целиком.

   — Майя, что с вами? — даже Недич заметил, а он внимательно следил за дорогой и в мою сторону как будто не смотрел.

   — Всё нормально, — отмахнулась я и затрясла головой, пытаясь отогнать очень навязчивое видение длинного, извивающегося, розового хвоста. — Блин! Я, кажется, крыс боюсь. Даже мыслей о крысах! Бр-р! Май, срочно отвлеки меня чем-нибудь, зачем я о них подумала?!

   — У меня дома их точно нет, — неуверенно попытался подбодрить мужчина. — И в Зоринке тоже.

   — Где? — заинтересовалась я.

   — В Университете, — пояснил Май. — Его так называют для краткости.

   — А, точно, имени Зорича же! — вспомнила я. — А кто это был, что его именем назвали такое большое и почтенное заведение? Просветитель, основатель?

   — Нет, — хмыкнул тёзка. — Основал его один из Ольбадских владык за несколько веков до Объединения, тогда он был единственный на всю страну и просто — Ольбадский.

   — А Объединение — это?..

   — Сто с небольшим лет назад было подписано соглашение о вхождении Гмарры в состав Ольбадской империи, и на землях по эту сторону океана не осталось других государств.

   — И что, все сто лет живут душа в душу? И никто не пытался отделиться? — не поверила я.

   — Почему? Всякое случалось, но Младичи — хорошая династия, в роду было очень много талантливых правителей, так что пока стоим. А с полсотни лет назад…

   Примерно полвека назад хитрый правитель грамотно перенаправил все агрессивные настроения подданных на заокеанского соседа, Регидон. Серьёзных столкновений между двумя титанами не было и не предвиделось — очень затратно и бессмысленно воевать через океан, но наличие такой страшилки держало жителей в тонусе, подстёгивало развитие вооружения, а следом за ним — и прочих отраслей производства. А ловля регидонских агентов была любимой народной забавой и главной целью контрразведки. Иногда действительно ловили настоящих шпионов, что добавляло бодрости.

   Тихомир Зорич, впрочем, к будням разведчиков никакого отношения не имел. Это был эксцентричный политический деятель, повеса и записной дуэлянт, который на момент своей смерти являлся фаворитом тогдашней вдовствующей владычицы. Лет за двадцать до окончательного Объединения, во время очередной попытки переворота, Зорич погиб в драке с бунтующими студентами на ступенях центрального корпуса Университета. Больше никакого отношения к славному учебному заведению погибший не имел, но владычица мстительно увековечила его имя.

   То есть закрывать из-за одного фаворита славное учебное заведение — это слишком, а вот такую мелкую гадость сделать — самое то. Я считаю, очень по-женски. Мне понравилось.

   Впрочем, нельзя сказать, что студенты очень уж сопротивлялись именованию. Видимо, во время побоища Зорич сумел заслужить уважение противников.

   — Изумительно, — со смехом подытожила я рассказ Недича. — Главное учебное заведение страны носит имя бабника и скандалиста. Не удивлюсь, если он любил выпить и вообще был тем ещё раздолбаем, много чего можно прикрыть красивым словом «эксцентричный». Мне уже нравится этот Университет.

   — Зоринка — хорошее место, — согласился Май с лёгкой улыбкой. — С традициями.

   Я задумчиво покосилась на строгий профиль мужчины. В салоне авто повисла тишина.

   Я смутно представляла, как должны выглядеть родовитые аристократы, но почему-то казалось — Недич выглядит именно так. Строгий, аккуратный, подтянутый. Красивое лицо: прямой нос с лёгкой горбинкой, выразительные глаза, чёрные брови вразлёт, высокие скулы. Может, для совершенства губы тонковаты. Или всё с ними хорошо, а впечатление портит горькая складка в уголках?

   Он ведь почти не улыбается. Вот это выражение сейчас — живое, чуть рассеянное, явно вызванное какими-то приятными воспоминаниями бесшабашной студенческой юности, — пожалуй, самое яркое проявление радости и веселья за время нашего знакомства. Да, знаю я его всего несколько часов, но это не мешает делать выводы.

   Кажется, обычная авария, на чём бы он ни разбился, вряд ли привела бы к такому итогу. И совсем не верится, что Май всегда был таким хмурым и замкнутым. Нет, дело вот в этом надломе, в чёрном цвете и абсолютной закрытости решительно от всего. Залез в раковину и закрылся там. И мне всё интереснее выяснить, что же такое с ним произошло.

   — Май, а что нужно делать, чтобы у меня поскорее возникла естественная защита?

   — Представления не имею. — Недич пожал плечами. — Никогда не интересовался. Надо спросить у Горана, он должен понимать в этом вопросе. Послезавтра буду в Зоринке — узнаю.

   — А завтра?

   — Завтра нам нужно что-то решить с вашей одеждой, обувью и документами. Утром позвоню своему портному, надеюсь, он сумеет подсказать какую-нибудь неболтливую мастерицу.

   — Портно-ой, — протянула я. Стало неловко. — А что, готовая одежда не продаётся? Обязательно шить на заказ? Мне кажется, так дороже, нет?

   — Во-первых, пока вы выглядите столь экзотично, ни о каких походах по магазинам в принципе не может идти речи, — спокойно ответил Май. — Так что хотя бы один наряд и некоторые другие мелочи нужны вам прямо сейчас, причём от человека, который не побежит сразу после встречи в первую попавшуюся газету рассказывать, сколь необычная у меня появилась... содержанка, — последнее слово мужчине явно претило, он запнулся и выплюнул его с отчётливой неприязнью. — А во-вторых, прежде магазинов нужно решить вопрос с вашими документами. Я пока достаточно смутно представляю, как это можно сделать, но точно могу сказать: не дома. Завтра поговорю с семейным поверенным, он подскажет.

   — Ага, и легенду придумать, — вздохнула я.

   — Что придумать?

   — Ну, объяснение, кто я такая, откуда взялась, что с документами...

   — Это не так сложно. Дочь моего погибшего сослуживца, приехала в столицу учиться, но на вокзале ударили по голове и украли все вещи. Ударом можно объяснить даже некоторые ваши странности. Но вам в любом случае нужно хоть немного освоиться, прежде чем выходить в люди, без учёта экзотичной наружности.

   — Я настолько дикая и невоспитанная, что страшно показывать? — засмеялась я.

   — Смотря в каком обществе. — Май улыбнулся в ответ. — Если рассматривать Зоринку, то скорее эксцентричная и непосредственная. Ваша главная проблема в непонимании некоторых совершенно естественных и простых вещей и, с другой стороны, наличии весьма неожиданных познаний. Я, признаться, пока не могу решить, с чего начинать заполнение пробелов.

   — Что-нибудь придумается, — оптимистично отмахнулась я.

   Ого! Вот это победа: Недич улыбается и даже почти шутит. Кажется, я очень положительно на него влияю.

   А вообще интересно, неужели тут нет никаких врачей, занимающихся подобными расстройствами? Психотерапевты, психиатры — это одно из тех воспоминаний, которые взялись невесть откуда, или нет? Как бы спросить Мая так, чтобы не принял всё на свой счёт! Не дурак же он, прекрасно понял, что я поняла, что у него какие-то проблемы. Тьфу, какая кривая мысль...

   Я так и не придумала подходящего предлога, а потом стало не до того: мы приехали.

   Авто оставили в сумрачном подземном гараже — здесь стояло с десяток машин и имелось ещё несколько свободных мест. Прошли в лифт, конструкцией напоминающий университетский, но внутри гораздо более роскошный — зеркало от пола до потолка в резной раме, обшитые тёмными деревянными панелями стены. Да и двери здесь закрывались не вручную, а с помощью небольшого рычага с круглым эбонитовым набалдашником. Поднялись на четвёртый этаж и оказались в небольшом светлом холле на две двери.

   — Ух ты, и что, никакой охраны нет? — полюбопытствовала я, когда Май толкнул незапертую дверь.

   — Магия, — коротко пояснил Недич. — Посторонний не прошёл бы. Пойдёмте, я покажу гостевую спальню. Надеюсь, там всё в порядке, а то придётся искать бельё. Прислуга приходящая, не дёргать же их звонками среди ночи...

   После всего увиденного странно было бы удивляться элегантной, сдержанной роскоши апартаментов, вот я и не удивлялась, а любовалась, как в музее. Наборным паркетом, хрустальными люстрами, изящной мебелью; деревом, шёлком, бархатом, бронзой и мрамором; высокими потолками, со вкусом подобранной цветовой гаммой и выдержанностью интерьеров.

   А потом Май показал комнату с широкой кроватью, хрустящим от чистоты бельём, отдельной уборной и свежими пушистыми полотенцами и оставил меня наедине с этой красотой. Ушёл организовывать нам поздний ужин. Я же застыла посреди комнаты в смятении — дура дурой. Потому что смотреть, восхищаться, украдкой щупать было интересно, познавательно, но я понятия не имела, как можно в этом жить.

   Это же музей! Как можно завалиться в постель посреди экспозиции?! Я уже не говорю о том, чтобы воспользоваться ванной! Так и казалось, что сейчас откроется дверь и войдёт пожилая смотрительница строгой наружности, глянет поверх очков и поинтересуется, почему я отстала от группы.

   М-да. Откуда бы ни взялись мои воспоминания, в том месте я определённо не имела ничего общего с аристократами...

   Справившись в конце концов с ощущением неловкости, я отправилась знакомиться с удобствами ближе. Нашла домашние тапочки и большой безразмерный халат, в который могла завернуться с головой, только переодеться не сумела: проклятые пуговицы со спины никуда не делись. Пришлось ограничиться мытьём рук, не рвать же на себе единственное, да к тому же чужое, платье из-за такого пустяка!

   Мая я нашла по голосу, в тишине пустой квартиры его было прекрасно слышно. Мужчина в кабинете разговаривал по телефону, не закрыв за собой дверь. Разговор не был личным и тайным, так что я пошла на звук: Недич извинялся за поздний звонок и просил по возможности отыскать хоть какую-то еду. Бутерброды? Прекрасно, пусть будут бутерброды!

   Мягкие тапочки ступали бесшумно, так что моего приближения Май не заметил. Однако хулиганить я не стала, замерла на пороге, с любопытством разглядывая домашнюю версию Недича и пытаясь найти отличия. Увы, тщетно: такой же подтянутый, такой же прямой и чёрный, даже не разулся.

   — Что-то случилось? — спросил он, положив трубку и обнаружив меня у двери. — Вы не смогли что-то найти?

   — Нет, всё отлично. Я только платье не сумела снять, опять тебе придётся помогать. Но потом, после ужина. Кажется, с питанием у меня всё нормально, как у настоящих людей. Во всяком случае, голод чувствую. Руки я помыла, так что готова к бутербродам! — Я бодро продемонстрировала растопыренные пятерни.

   Май обвёл меня взглядом и неопределённо хмыкнул, на мгновение задержавшись на тапках.

   — Что-то не так? — предположила я. — В них нельзя ходить? Я могу босиком!

   — Нет, что вы, можно, они там для этого лежат. Наверное. Просто… — Май замолчал, подыскивая правильное слово, и заодно потянул с шеи галстук. Даже пару верхних пуговиц расстегнул! — Непривычно, — наконец определился он и жестом предложил мне выйти. — Ими обычно пользуются в пределах покоев, чтобы дойти до уборной или что-то в этом духе, а по дому ходят в домашних туфлях или обычной обуви. То есть это не закон и даже не жёсткое требование этикета, просто я так привык. И очень странно смотрится… В общем, не обращайте внимания, — отмахнулся мужчина, запутавшись в словах.

   — Да ладно, симпатичные шлёпки. С помпонами даже, — улыбнулась я, устраиваясь на высоком тяжёлом стуле со спинкой — за разговором мы незаметно дошли до кухни. — Ничего себе, как у аристократов всё строго! Или это не у всех, а только твоя семья отличается? Я сейчас, конечно, не только про тапочки, а вообще.

   — Скажем так, это общая манера поведения некоторых семей. Либо тех, которые очень гордятся древностью рода, либо тех, которые пытаются притвориться первыми. В последнюю сотню лет этикет стал… проще. Новое время диктует новые правила и новые ценности, но не все это понимают и не все готовы меняться, — устало пояснил он и поднялся в ответ на резкий металлический звонок. Открыл большой двустворчатый шкаф в дальнем конце просторной кухни; там оказалась большая ниша, в которой стоял поднос.

   — Это что, лифт для продуктов? — сообразила я.

   — Да. Здесь есть небольшая кухня. Ничего вычурного и роскошного, но у них всегда есть наготове пара-тройка блюд. Или, если нет, могут сообразить что-то на скорую руку.

   «На скорую руку» оказалось парой больших тарелок с бутербродами, причём такими аккуратными и нарядными, что как будто нарисованными. Точно знаю, что у меня такая красота никогда бы не получилась. Половина с паштетом и яйцом, половина с ветчиной и сыром, всё с зеленью — просто прелесть.

   Хозяин дома пошёл заваривать чай, а я сцапала ближайший бутерброд: при виде еды стало понятно, что я не просто голодна, а очень голодна.

   — М-м! Как они тут здорово готовят! — восхищённо протянула я, прожевав. Не говорить с набитым ртом моего воспитания всё-таки хватило.

   — Мне тоже нравится, — поддержал Май и вернулся к столу. Выставил заварочный чайник, чайник с кипятком на деревянной подставке, а потом — тарелочки, к которым выложил приборы. И сел напротив, глядя на меня с очень задумчивым видом.

   — Что? — не вытерпела я. — Ты хочешь сказать, что бутерброды нельзя есть руками?!

   — Ну… как сказать, — протянул он, покрутил в руке вилку, ещё раз покосился на меня. Несколько секунд мы так и сидели, переглядываясь друг с другом и с моим бутербродом, а потом я недовольно фыркнула:

   — Вот ещё глупости какие! — и с удовольствием вгрызлась в еду.

   В конце концов, я гомункул, мне можно! А Май всё равно слишком воспитанный и добрый, чтобы ругаться и заставлять.

   И он, конечно, не стал этого делать. Вновь бросил на меня задумчивый взгляд, а потом вдруг отложил приборы и аккуратно, недоверчиво стянул с тарелки ближайший бутерброд. Руками.

   Я дурно на него влияю.

   — Что, так удобно? — уточнил мужчина. Я в ответ энергично закивала.

   Май ещё некоторое время колебался, но потом всё же последовал моему плохому примеру. Причём с таким видом, что мне дорогого стоило не смеяться, глядя на него, пришлось сосредоточенно изучать блюдо. Было ощущение, что я подговорила благовоспитанного отличника впервые в его жизни прогулять занятия.

   — А мне показалось или ты правда не одобряешь строгого семейного воспитания? — полюбопытствовала я после второго бутерброда и кивнула на третий в руках мужчины. — Похоже на маленький бунт.

   — Это выглядит нелепо, да? — слабо улыбнулся Май.

   — Я бы не сказала.

   — Да ладно, я же вижу, что тебе смешно, — отмахнулся он.

   — Забавно, да, но не нелепо, — возразила я. — Чувствую себя хулиганкой, которая смущает ум благовоспитанного юноши. Не знаю, как росла я, но в таких условиях точно свихнулась бы!

   — Когда ты находишься в таких условиях с младенческого возраста, это несложно принять, — возразил Недич. — Наоборот, нужно много времени и жизненного опыта, чтобы составить собственное мнение и пересмотреть то, чем живёшь с рождения. Многие из тех вещей, которые в меня вкладывали, не теряют ценности и по-прежнему кажутся верными. Уважение к старшим, уважение к женщинам, долг перед страной и семьёй, честь, умение держать себя в руках — всё это важно. Но у этой медали есть обратная сторона: чопорность, заносчивость, взгляд свысока на людей, не знающих этикета. Может ли одно существовать без другого? Мне кажется, да. Но я не возьмусь критиковать моих воспитателей.

   — А как они относятся к твоему бунту? — полюбопытствовала я. — Как сочетается должность преподавателя с суровым аристократическим воспитанием?

   — Сложно сказать. Если бы были живы, могли бы и не одобрить, — сказал тёзка задумчиво.

   — Ой! Извини, я об этом как-то не подумала, — смутилась я. — Но здорово, что я попалась именно тебе и ты не пытаешься меня перевоспитывать.

   — Перевоспитывать… — протянул он. — Ты очень непосредственная, порой до бесцеремонности, и иногда кажешься избалованным ребёнком. Но, с другой стороны, я наблюдаю за тобой и понимаю, что ты со всеми этими странностями уже вполне взрослая, сложившаяся личность. А принудительно перевоспитать взрослого человека нельзя.

   Надо же, опять он на «ты» перешёл. Совместное поедание бутербродов на кухне среди ночи, оказывается, здорово сближает. Надолго ли?

   — Мне непонятно, зачем люди усложняют себе жизнь вот этими тонкостями этикета, — задумчиво сказала я. — И есть ощущение, что в прошлой жизни он меня тоже волновал. Ну ладно уважительность к старшим, придержать женщине дверь, за столом опять же не чавкать. Но почему нельзя у себя дома в отсутствие гостей ходить в тапочках?!

   — Мои воспитатели придерживались мнения, что одна поблажка в конечном итоге непременно выльется в невоздержанность и пустит прахом все усилия, — ответил Май. — В чём-то они, безусловно, были правы. Но когда ставят во главу всего форму, то есть этикет и следование правилам приличия, результат зачастую жалок и насквозь лицемерен. Давай продолжим этот разговор завтра, хорошо? Если ты закончила, предлагаю пойти уже спать.

   — Да, конечно. Помочь с уборкой? — спросила, прекрасно понимая, что нагружать гостью он не станет. Признаться, настроения мыть посуду у меня сейчас не было совершенно, но совесть требовала хотя бы предложить.

   — Не нужно, я сам в состоянии поставить тарелки на поднос, — отмахнулся Недич.

   — Ну тогда ты помоги мне с платьем, и пойду осваивать просторы, — решила я, выбираясь из-за стола. — Надеюсь, я на этой кроватище не заблужусь.

   — Доброй ночи, — только и ответил Май, без возражений расстегнув мне пуговицы. Очень аккуратно, явно избегая лишний раз притрагиваться к коже.

   Меня его приличность и воспитание даже немного пугают. С одной стороны, всё правильно: не станет нормальный, воспитанный мужчина приставать к первой попавшейся странной особе с неприличными предложениями. Может, я вообще не в его вкусе, это понятно. Но с другой — щепетильность его кажется несколько болезненной. Даже несмотря на то, что жениться он из-за компрометирующих меня обстоятельств всё-таки не собирается.

   Солидный мужчина, симпатичный и обаятельный, с деньгами. С родословной вот ещё, ага. Не думаю, что у него когда-то были какие-то проблемы с женщинами…

   А с третьей стороны, ну мне-то какая разница? Наоборот, стоит сказать спасибо его тактичности: и мысли не допустишь, что он способен обойтись со мной подло — в любом смысле. И порадоваться, как мне повезло с создателем и его друзьями. Я же понимаю, что куда проще было меня убить и избавиться от тела, наверняка у них тут, с магией, есть способы сделать это быстро и бесследно. Хватиться меня некому, искать тоже… Но нет, рискуют навлечь на себя дополнительные проблемы, однако пытаются мне помочь, относятся как к человеку — точно зная при этом, что я гомункул и вообще побочный результат эксперимента.

   Так что, чем копаться в жизни Мая и его голове, лучше бы свою сначала заполнить реалиями окружающего мира, чтобы не выдать своих благодетелей ненароком.

   И что-то сделать с белыми глазами. Интересно, а цветные линзы тут существуют? А вообще — линзы? Или какой-нибудь ещё немагический способ маскировки, если магию ко мне применять опасно.

   На этой умной мысли я и уснула.

   Видимо, Недич вчера вымотался по-настоящему сильно, потому что, проснувшись уже ясным днём, я нашла в квартире тишину. Конечно, искать мужчину и уточнять, действительно ли он ещё спит или уже куда-то убежал спозаранку, не стала. Вряд ли он рискнул бы сознательно оставить меня одну без присмотра, скорее, просто умаялся, бедный.

   Подмывало сунуть любопытный нос в кабинет: уж очень много там было всяких интересных книг, да и на стене, как я сейчас помнила, висело что-то похожее на карту мира. Но дверь оказалась закрыта, а заперта или нет — проверять и портить о себе впечатление, шуруя в хозяйских вещах, я не стала. Вместо этого придумала себе гораздо более полезное и безобидное занятие: организацию завтрака. Или, если не найду ничего съедобного, хотя бы кофе сварю. Или чай согрею.

   Тщательно обыскав все шкафы и полки, я предсказуемо не нашла никаких свежих продуктов — ни молока, ни яиц. Зато обнаружила настоящий холодильник, пусть и почти пустой. Находка приятно удивила, потому что я считала это чудо техники очередным приветом из того прошлого, которое не помнила. В холодильнике, собственно, обнаружилось несколько недоеденных с вечера бутербродов.

   А ещё я нашла кофе и ручную кофемолку, несколько банок с крупами, включая овсянку, несколько мешочков с орехами и сухофруктами, специи и даже банку мёда. И принялась за сооружение завтрака чемпиона, мурлыча себе под нос какую-то бравурную мелодию — если в ней и были когда-то слова, их я не помнила. Заодно поняла, что люблю музыку и, кажется, не лишена слуха.

   Не знаю, я всё-таки шумела или Мая выманил из спальни запах кофе, но мужчина возник на пороге кухни как раз вовремя — завтрак был готов.

   Недич явно успел принять душ, собранные в хвост волосы были влажными, но проснуться это ему не слишком-то помогло. Помятая физиономия составляла забавный контраст к мокрой голове и безупречным стрелкам на брюках.

   Нет, всё же он ужасно милый!

   — Майя, что вы делаете? — растерянно спросил хозяин дома.

   — А на что это похоже? — весело уточнила я. — Завтрак готовлю. Правда, из доступных продуктов я только овсянку на воде смогла сделать, но должно получиться неплохо. Если ты её, конечно, ешь. Топай к столу.

   — Но… не стоило… — пробормотал он совсем уж неуверенно.

   — Успокойся, я, как оказалось, умею готовить и даже почти люблю. В конце концов, должна же я была себя чем-то занять! Не спи, замёрзнешь!

   Дожидаться, пока Май договорится со своим воспитанием, решительно возражавшим против допуска гостей к готовке, я не стала. Подошла, подцепила мужчину под локоть и потянула в нужном направлении. На этом месте он, конечно, очнулся и попытался поучаствовать в процессе, но стол я к этому моменту уже накрыла. Пришлось хозяину ограничиться переноской кастрюльки с плиты — тоже какое-никакое полезное занятие.

   На своё место я плюхнулась первой и с некоторой поспешностью: вряд ли Май правильно поймёт и оценит попытки за ним поухаживать. Поэтому он же наполнял тарелки кашей и чашки кофе, а я сидела, поставив локти на стол и подперев ладонями голову. Ужасно неприлично, наверное.

   Кстати, по поводу моего халата и тапочек Недич так и не высказался; видимо, помнил про пуговицы.

   — Вы действительно хорошо готовите, — заметил Май наконец. — Никогда не думал, что овсянка бывает вкусной.

   — Тяжёлое всё-таки детство у аристократов, — засмеялась я. — Слушай, давай ты перестанешь прыгать с «вы» на «ты» и обратно? Сам же понимаешь, что это глупо, а мне приятнее и удобней на «ты».

   — Хорошо, я попробую, — ответил он обтекаемо и переключился на полезную тему: — Я позвонил своему портному, он подсказал даму, способную помочь. Она приедет к полудню со всем необходимым на первое время и будет молчать.

   — Главное, чтобы в обморок не бухнулась при виде моих прекрасных глаз, — весело отмахнулась я.

   — Не бухнется, они… действительно очень красивые, — заметил он.

   — Ты просто привык.

   — Нет, я не об этом. Они уже поменяли цвет, на зелёный. Красиво.

   — Здорово, а я и не заметила! Я при виде этой белой жути каждый раз вздрагивала, так что в зеркало старалась не смотреть. А это нормально, что они так быстро поменялись? И с магической точки зрения это что-то значит?

   — Значит, тебе ближе зелёная магия, изменение неживой материи. Техномагия. Ожидаемо, учитывая твой интерес к дирижаблям и автомобилям.

   После завтрака я порывалась вымыть посуду, но Май не позволил. Правда, сам мыть тоже не стал, а составил всё в тот же лифт для связи с кухней. Удобно, конечно, но пару тарелок я могла и сама сполоснуть, тем более там просто овсянка, а с горячей водой проблем нет. Но спорить с хозяином не стала: это мне неудобно людей такими мелочами напрягать, а он-то привык к наличию прислуги. Не могу сказать, что это меня коробило — не рабы же, люди честно получают зарплату, — но требовалось время привыкнуть.

   После завтрака мы переместились в кабинет, где я наконец познакомилась с картой мира. И готова была поклясться, вижу это впервые. Май уронил в ответ коронное «очень странно», но, кажется, не удивился.

   Континентов было четыре: две скованных льдом «шапки» на полюсах и две бесформенных кляксы обитаемых земель, разделённых океаном с редким крапом островов. Государств на них помещалось всего с десяток: континентальные Ольбад и Регидон и несколько мелких, островных. А вот языков оказалось почти в три раза больше: при объединении страны Младичи не старались изжить традиции новых земель.

    Может, благодаря этому уважению им и удалось объединить все земли континента под своей властью? Я по-прежнему не могла поверить в единство этого огромного государства, но и повода усомниться в словах Мая тоже не было. Может, тут люди чем-то отличаются от привычных мне? Неуловимым, необъяснимым, но очень важным. Не просто же так здесь больше полувека не было войн…

   Обсуждение истории и географии прервалось появлением портнихи — крупной и громогласной особы с большими и сильными руками, которая сложением и статью больше походила на прачку, чем на модистку. Женщину сопровождала пара крепких рослых парней, которые тащили большие квадратные чемоданы. Предупреждённая Недичем, я не попадалась им на глаза, наблюдая за пришельцами через щёлку из гостевой комнаты. Когда сопровождающие ушли, Май провёл меня в гостиную, где расположилась портниха.

   — Майя, познакомься, это госпожа Рагулович. Вверяю эту девушку вашим заботам, — он склонил голову, обращаясь к женщине.

   — Так, — госпожа портниха упёрла руки в бока и исподлобья уставилась на меня. С таким видом, что я едва поборола желание спрятаться за Мая. — И что этой девушке нужно?

   — Всё, — коротко ответил он. — Она попала в затруднительное положение, была ограблена на вокзале, и чудо, что сама сумела уцелеть. А те вещи, которые были на ней, пришли в негодность.

   — Бедная девочка, — прокомментировала Рагулович таким тоном, словно собиралась тотчас же пристрелить меня из жалости. — И на чьё мнение мне больше полагаться в выборе?

   — На ваше, — коротко ответил Недич, чем явно смягчил строгую портниху. — И по возможности учитывать пожелания девушки. А я, с вашего позволения, не стану мешать. Если вдруг что-то понадобится — буду в кабинете.

   Оставаться наедине с этой грозной дамой совсем не хотелось, но мне хватило ума не просить Мая остаться.

   — Раздевайся. Посмотрим, с чем придётся иметь дело, — скомандовала госпожа Рагулович, когда хозяин вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

   Я глубоко вздохнула, стараясь взять себя в руки, и взялась за пояс халата. Ну не съест же меня эта дама, в самом деле! В крайнем случае я буду сопротивляться и орать, надеюсь, Май услышит и придёт на помощь...

   Паника, разумеется, оказалась беспочвенной. Госпожа Рагулович показала себя профессионалом — может, немного грубоватой в манерах и неразговорчивой, но незлой женщиной, знающей своё дело. В чемоданах у неё имелись готовые наряды и прочие необходимые вещи вплоть даже до обуви, а также образцы тканей и альбомы с рисунками. Я, конечно, помнила о своём нежелании тратить чужие деньги и хотела обойтись минимумом, но... не удержалась, сунула нос в зарисовки и пропала.

   Почему-то я боялась, что предложат мне только длинные неудобные платья в пол. Не знаю, откуда взяла этот вывод, если одолженный мне наряд едва прикрывал колени, но опровержение порадовало. В итоге я стала счастливой обладательницей пары жизнерадостных платьев, красного и зелёного, одно из которых даже могла застегнуть самостоятельно, пусть и с трудом — ряд пуговичек располагался на боку. А ещё симпатичных ботиночек на шнуровке, простых и удобных туфель, и заказала совершенно изумительный костюм с клетчатым пиджаком. Заодно обнаружила, что здешние женщины даже иногда носят брюки, которые, однако, оставили меня равнодушной.

   Кроме того, госпожа Рагулович принесла несколько пар нежных, тонких чулок, которые — магия, не иначе! — не соскальзывали по ногам безо всяких поддерживающих конструкций. И подобрала мне несколько смен роскошного белья. Оно очень ладно село по фигуре, и я всерьёз пожалела, что показаться в таком виде некому. Была бы я мужчиной — точно оценила бы.

   Судя по этой мысли, опыт близких отношений с противоположным полом у меня имелся.

   — Хозяин, принимай работу! — приоткрыв дверь, гаркнула портниха так, что я подпрыгнула на месте. И нервно оправила юбку. В себе я была уверена, но хотелось, чтобы и Май оценил. Во-первых, это было бы очень приятно, а во-вторых, всё-таки именно ему за это платить.

   — Совсем другое дело. — Окинув меня взглядом, вошедший в комнату мужчина улыбнулся, но как-то неуверенно и немного растерянно.

   — Не так что-то? — хмуро спросила Рагулович. — Майе вроде идёт.

   — Нет-нет, всё замечательно, — поспешил заверить Недич. — Майя даже в халате была симпатичной, а сейчас настоящая красавица. Очень... яркая.

   Только улыбка стала совсем уж вымученной.

   Не поняла. Его не устраивает, что я хорошо выгляжу? А почему? Боится влюбиться, что ли?

   Я вопросительно покосилась на портниху в надежде, что она хоть что-нибудь пояснит. Но та только усмехнулась многозначительно и подмигнула как будто с одобрением.

   — Ну и отлично.

   — Подожди меня, пожалуйста, в кабинете, — попросил Май. Очень хотелось выяснить смысл подмигиваний портнихи, но спорить я не стала. Отнесла вещи в выделенную мне комнату и опять уткнулась в карту на стене, изучая столицу, её окрестности и вообще свою новую родину.

   Понять бы ещё, где была старая…

   Присоединился ко мне Недич в исключительно деловом настроении, пришлось догонять и настраиваться на конструктивный лад. Раз уж моей физиономией стало нельзя пугать маленьких детей, Май решил не откладывать в долгий ящик визит к поверенному и решение вопроса с моими документами. А для этого стоило продумать пресловутую легенду, начиная с фамилии и места рождения.

   Согласно придуманной версии отцом моим был Обрад Грол, погибший знакомый Мая, местный уроженец и очень необщительный субъект. Чтобы объяснить отсутствие у меня матери, её пришлось убить родами при загадочных обстоятельствах: несчастную женщину подобрали на берегу жители острова Брадицы, ближайшего к расположенной на побережье столице. Остров номинально числился частью Ольбада, а по факту никому не был нужен, кроме аборигенов, которые вроде бы разговаривали на ольбадском и не особо отставали в развитии, но всё равно жили исконными промыслами — ловлей рыбы, моллюсков и крабов. Больше на этом неуютном каменистом куске суши всё равно нечем было прокормиться.

   Женщину нашли в горячке, в бреду она всё звала этого Обрада Грола и просила сказать ему, что у него есть дочь. Дочь действительно родилась, но чахленькая и хиленькая, много болела, поэтому приучить её к промыслу так и не смогли. Зато девочка тянулась к грамоте и книжкам, к шести годам уже уверенно читала и вообще оказалась очень сознательной особой, так что привлекать её стали в роли няньки, чтобы посидела с остальными детьми, ну и по хозяйству в доме.

   Когда подросла, мне рассказали об отце, а когда подросла ещё — я попыталась его разыскать. Но к этому моменту Обрад Грол уже умер, зато я умудрилась выйти на его приятеля, Недича. По этой легенде мне вчера стукнуло семнадцать — возраст совершеннолетия. Просто потому, что учёт паспортов вёлся куда дотошней, чем учёт метрик, и если у меня украли последнюю, проверить это было гораздо труднее.

   — Знаешь, как-то всё это бредово звучит, — подытожила я рассказ тёзки. — По-моему, поймать меня на лжи сможет даже ребёнок. Я понятия не имею о быте островов и не уверена, что умею плавать! И вообще, как я умудрилась искать папеньку — а найти тебя? Ни писем никаких нет, ничего…

   — Любая другая версия была бы хуже, — возразил Недич. — Эта по крайней мере объясняет, что ты знаешь только ольбадский — именно на нём говорят брадичане. А другой настолько дикий угол в столичной провинции не найдёшь, и риск столкнуться с «земляком» окажется гораздо выше. Ольбадцы в основном знают об островитянах не больше тебя, а для углубления познаний у меня есть хорошая книга, — с этими словами он подошёл к шкафу и принялся рыться на одной из полок. — Встретились мы случайно возле брошенного дома Грола, я могу тебе его показать. В остальном… Я вообще надеюсь, что тебе не придётся никому ничего рассказывать. Просто, если вдруг спросят, лучше такая фантастическая история, чем неопределённое блеяние. Любой уверенный ответ всегда лучше невнятного бормотания, даже если он неправильный, это я тебе как преподаватель говорю, — со смешком заверил Май и протянул мне нетолстый тяжёлый томик. — Вот, держи, это интересная приключенческая история, в достаточной степени достойная доверия. Автор несколько лет жил на Брадице.

   — Ладно, как скажешь. Надеюсь, действительно никто не спросит. Мне сначала это прочитать, а потом поедем?

   — Нет, поедем сейчас, это развлечение на вечер. Господин Станкевич не станет спрашивать лишнего, ему достаточно моих слов, — отмахнулся мужчина. — Тебе много времени нужно на сборы?

   — Пара минут! — заверила я.

   Куда сильнее разговора с поверенным меня интересовало знакомство с городом и его обитателями при свете дня, так что собиралась я очень поспешно, не желая откладывать прогулку ни на минуту. Впрочем, сборами это сложно назвать — расчесалась и заплела две косы, заодно осмотрев себя в зеркале повнимательней. И то ли благодаря причёске, то ли ещё чему-то, но заявленные семнадцать лет моему отражению подходили, при этом по-прежнему не сочетаясь с внутренними ощущениями.

   А с зелёными глазами — и правда ничего так, хорошенькая. Тем более что брови и ресницы не белые, а коричневые: вроде не такой уж тёмный цвет, но на фоне светлой кожи заметно выделяются. Может, потому и симпатичная, а то была бы — сущее привидение.

   С этим выводом я и выскочила в прихожую, едва ли не подпрыгивая от нетерпения. Май поглядывал на меня снисходительно и даже как будто с улыбкой в уголках глаз, сам предложил локоть; кажется, начал привыкать.

   — Ой, Вань, гляди-кось, попугайчики!.. — пробормотала я, потрясённо разглядывая улицу и прохожих через окно медленно катящегося авто.

   — Что? — не понял Май.

   — А? Не, всё в порядке, это... что-то такое вспомнилось из прошлой жизни, — рассеянно отмахнулась я, прилипнув к стеклу и продолжая таращиться на дневной город.

   Местные жители были... яркими. Те самые цветные пряди в причёсках пестрели у каждого первого, даже у тех, кто был одет сдержанно и строго. Да и ярких нарядов хватало, в основном у молодых девушек, но и женщины, и даже мужчины иных возрастов в подобной одежде явно никого не смущали.

   — Ух ты! Панки?! — ахнула я, зацепившись взглядом за компанию оживлённо обсуждающих что-то мужчин, причём среди них несколько было в возрасте, а один так вообще сухонький старичок с палочкой. У кого-то цветные волосы топорщились ежовыми иголками, у кого-то стояли гребешками — одним, двумя и даже тремя. Клетчатые штаны, тяжёлые ботинки, мешковатые рубахи, жилетки и куртки с шипами, какие-то браслеты...

   — Кто? — растерянно уточнил Недич и пояснил, когда я бесцеремонно ткнула пальцем в компанию, благо мы как раз остановились на светофоре. — Я не знаю, кто такие... панки. А это служители Синего бога, Лазура.

   — Синего — это же не в смысле алкоголизма, да? — захихикала я.

   — Синего — это того, от которого идёт синяя магия. Изменение и разрушение, взаимодействие и противоречия во всех формах. При чём тут алкоголь? Знаешь, боги не вмешиваются в дела смертных, но лучше всё-таки над ними не смеяться, — сказал Май неодобрительно.

   — Извини! — Я выразительно накрыла ладонью рот и постаралась посерьёзнеть. — Просто... неожиданно. И я совершенно точно прежде не слышала о таком боге, и люди в подобных нарядах ассоциируются у меня с совсем другим.

   — С чем именно? — полюбопытствовал Недич. — Что это такое — панки?

   — Ну... — начала я и запнулась. — Не помню, — призналась смущённо. — Но уверена, что выглядят они именно так, и почему-то в сочетании с Синим богом это смешно. А почему у них такие наряды? И причёски?

   — Я не помню, но там точно есть какой-то символизм, — с лёгким смущением признался мужчина. — Противоречия и смешение всего. Мягкая ткань и твёрдый металл, прямые линии и бесформенные рубахи... Если хочешь, у меня где-то была книга по истории веры, найду.

   — Хочу, но потом, — решила я. — Это не срочно, есть вещи куда более важные. Ты только расскажи, пока едем, сколько у вас всего богов и как выглядят их служители. Они только у Синего такие... специфические?

   Богов оказалось три, по всё тем же цветам магии, ещё Жёлтый Охор и Алый Черешар. Черноту отдельным божеством не персонифицировали, но свои жрецы у неё тоже были, и только они имели право совершать похоронные обряды. Тогда как другие религиозные таинства вроде свадьбы и имянаречения мог вести жрец любого из трёх оставшихся божеств, по усмотрению участников ритуала. Про внешний вид Май так толком и не ответил, просто пообещал показать при случае. Я согласилась, что это лучший вариант.

   В ответ на полушутливое возмущение, что все боги мужчины и это шовинизм, Май покосился на меня озадаченно и пояснил, что боги вообще не имеют никакого пола, они же боги. Субстанция иного порядка, которую странно мерить человеческими категориями. Я устыдилась.

   На этом фоне визит к поверенному прошёл скучно и обыденно. В строгом безликом кабинете нас встретил невыразительный полный мужчина с внимательным взглядом, седыми волнистыми волосами до плеч, уже привычно разлинованными яркими прядями, и большой лысиной на лбу. Разговор вышел коротким и обстоятельным, а я за время визита открыла рот всего два раза — поздороваться и попрощаться.

   Гораздо веселее прошёл забег по продуктовым лавкам. Май пытался возражать, что мне не стоит заниматься готовкой и вообще в доме есть кухня, но получалось у него неубедительно. Кажется, против результатов моих кулинарных экспериментов он не возражал, его не устраивало лишь то обстоятельство, что гостья встанет к плите — невежливо же!

   Потом мы перекусили в небольшом уютном кафе и вернулись домой. Там я переоделась в халат и, пока Май подбирал мне учебники и возился с собственными документами, колдовала на кухне. Кажется, из всей готовки я предпочитала возню с мясом: процесс мытья, резки и подбора специй оказывал магнетическое воздействие, даже прекращать не хотелось. Может, в прошлой жизни я всё-таки была поваром? Или это хобби такое?

   Недич старания оценил. Он с таким удовольствием и скоростью наворачивал мою стряпню, едва успевая нахваливать, что всерьёз озадачил. В деньгах Май не нуждается, что мешало ему нормально питаться?! Потому что получилось, конечно, хорошо, но не думаю, что местные ресторанные повара готовят хуже.

   В ответ на осторожное замечание по этому поводу мужчина признался, что в последнее время редко выбирался из Зоринки, жил в тамошнем общежитии и ел в столовой, а там кормят хоть и сытно, и вполне съедобно, но далеко не так вкусно.

   Удивительно непритязательный аристократ, да уж.

ГЛАВА 3. Владеющие информацией живут долго, не владеющие — счастливо.

Вчерашний совместный ужин и последующие посиделки в кабинете, каждый со своим чтивом, прошли совсем по-домашнему, и сегодня утром я встала с ощущением, что Недича знаю если не всю жизнь, то существенную её часть.

   Сегодня Маю предстояло несколько лекций и вообще намечался очень плотный график, поэтому меня оставили на хозяйстве. Я не возражала, мне и без того было чем заняться. Боги с ней, с готовкой; у меня неотложного чтения на пару месяцев вперёд!

   Май нашёл несколько старых учебников, по которым учился сам, и я обосновалась с ними на кухне, чтобы совместить чтение с готовкой. Книги были совсем детские, с большими буквами и яркими картинками, так что ощущения от чтения возникали странные. Но я и не спешила просить что-то серьёзнее, тут-то во время чтения возникала масса вопросов!

   Начала, конечно, с истории и географии, и только подтвердила прежние ощущения от знакомства с миром: я определённо видела всё это впервые. Недич предполагал далёкое будущее, но насколько же оно должно быть далёким, чтобы мне даже очертания континентов казались совершенно чужими?!

   А если этот мир мне настолько чужд, может, я попала сюда из какого-то другого? Надо спросить у Мая или Стевича, существуют ли такие, но версия кажется логичной и правдоподобной. И почему-то совершенно не вызывает отторжения.

   Конечно, с ходу запомнить всё и сразу я даже не пыталась, но читать старалась вдумчиво, сосредоточенно, цепляясь за ключевые имена и события.

   Из жизненно необходимого и очень важного я, например, выяснила, что местное летосчисление перевалило за восемь тысяч: учебник истории, например, был напечатан в 8124 году. Отсчёт вёлся от пришествия богов и сотворения человека, правда, в первые тысячелетия — весьма условный. Первая письменность появилась только три с половиной тысячи лет назад, и то в виде иероглифов, а современное звуковое письмо насчитывало меньше двух тысячелетий.

   За это время мелкие государства собирались в большие, рассыпались снова — сначала только на этом континенте, потом, с развитием мореплавания, и на соседнем. В последнее время всё было достаточно тихо, разные народы под знаменем Ольбада сосуществовали вполне мирно, учебник подтвердил слова Недича.

   Когда громко хлопнула входная дверь, я стояла у плиты, на пару минут отложив книги.

   — Май, ты решил пообедать дома? — весело крикнула в глубь квартиры. — Иди сюда, у меня скоро всё будет готово!

   Однако ответом стал громкий и резкий цокот каблуков, явно женских, и я быстро обернулась к открытой кухонной двери, на всякий случай удерживая в руке увесистую сковородку, на которой мешала лук.

   — А ты кто такая? — вместо приветствия мрачно спросила появившаяся на пороге женщина.

   Роскошная брюнетка с короткой стрижкой, в узком синем платье, которое больше походило на вечернее, с меховым манто на плечах, она была исключительно хороша — но также исключительно неуместна здесь и сейчас. Оценив высоту каблуков и крохотную сумочку в её руках, я спокойно вернула сковородку на плиту, после чего опять обернулась, вытирая руки.

   — Только не говори мне, что ты бывшая любовница Мая и пришла устраивать сцену, — хмыкнула я. Проявлять вежливость, когда эта особа первая начала хамить, было выше моих сил.

   — Может, я нынешняя жена? — Она одарила меня презрительной усмешкой.

   — А я тогда — Любомир Первый, — удачно ввернула я только что вычитанное имя первого полулегендарного правителя Ольбада — ещё из тех времён, когда владычество было княжеством. — Если тебе нужен Май, он сейчас в Зорянке, можешь поискать его там. А мне тебя развлекать некогда, извини.

   — Значит, слухи не врут, — сказала брюнетка, проигнорировав мой намёк, прошествовала к столу и с отрепетированной грацией опустилась на выдвинутый стул. — Малыш и правда завёл себе девку. Тебе хоть семнадцать-то есть, шлюха?

   — Я вот думаю, тебе рот помыть с мылом или сразу разбить голову? — растерянно уточнила я. Такое внезапное хамство плохо сочеталось с ухоженной, эффектной и даже где-то благородной наружностью незваной гостьи, и это сбивало. — Знаешь, мне сейчас очень лень упражняться в остроумии. Ругаться и рыдать я не буду, можешь не стараться. А если тебе охота подраться, так у меня есть горячая сковородка, не советую.

   — Зубастая, — с непонятной интонацией протянула брюнетка, слегка сощурившись. — Сколько тебе заплатить, чтобы ты отцепилась от моего брата?

   — Брата?! — недоверчиво переспросила я. Ну ни фига себе разница в воспитании... — Кто-то из вас приёмный? У вас разные отцы? Тебя украли ребёнком?!

   — Что за чушь?! — незваная гостья так растерялась, что на несколько секунд даже забыла держать брезгливое выражение лица.

   — У нас с тобой весь разговор можно этим словом назвать, — поморщилась я в ответ. — Но сейчас мне просто непонятно, как у такого безукоризненно вежливого и заботливого Мая могла вырасти сестра-хабалка. Не могли же вы действительно воспитываться в одной семье!

   — Не уходи от вопроса, девка! — Опомнившись, она поднялась и повысила голос. — Сколько? Пятьсот? Шестьсот? Тысячу?!

   — Боги, это какой-то сумасшедший дом... — пробормотала я, потёрла обеими ладонями лицо и отвернулась, чтобы добавить лук к тушащемуся мясу, а то он уже гореть начал.

   Теперь понимаю, почему Недич не упоминал своих родственников и вообще буквально живёт в Зоринке. Попроситься, что ли, к нему в общежитие?

   — Смотри на меня, шлюха, когда я с тобой разговариваю! — голос женщины под конец сорвался на визг. Хотя хватать меня за руки она пока не спешила: то ли всё же не настолько нервная, то ли угрозу про сковородку запомнила.

   — Ты не разговариваешь, ты орёшь, — проворчала я, раздумывая, как без рукоприкладства выставить скандалистку. Разговаривать с ней, похоже, бесполезно, не драться же, в самом деле! Может, она просто больна на голову? Да и Май небось расстроится...

   — Ах ты...

   Брюнетка выдала длинную заковыристую тираду, которую я постаралась запомнить: материться она умела.

   — Боги, что здесь происходит? — прозвучал на пороге незнакомый мужской голос. Я опять обернулась со сковородкой наготове, а Маева сестрица захлебнулась руганью и отпрянула от меня — кажется, приняла это моё движение за покушение на её лицо. — Любица, а ты-то что здесь забыла?! И кто эта девушка?

   — Май притащил домой шлюху! — прошипела та.

   — Но это его дом, какая тебе разница? — обезоруживающе улыбнулся новоприбывший, с любопытством разглядывая меня. Я ответила тем же.

   Новый гость оказался симпатичным мужчиной моложе Мая. Тоже смуглый, тоже темноволосый, с обычными для местных яркими прядями, с обаятельной улыбкой и ямочками на щеках. В лучистых карих глазах плясали весёлые искорки; исключительно обаятельный тип. А ещё он был неуловимо похож на скандальную Любицу и — я теперь это поняла — на самого Мая.

   — Какая разница?! — задохнулась брюнетка. — Ты хочешь, чтобы он всё семейное состояние на баб спустил? Опозорил семью и память родителей?!

   — Сейчас этим занимаешься именно ты. — Мужчина скривился так, словно в него плеснули помоями. Кажется, он мне уже нравится... — Прекрати. Я Андрий Марич, кузен Мая. А вы?.. — коротко поклонившись мне, осторожно спросил он.

   — Майя. Майя Грол, — с трудом вспомнила я выдуманную фамилию. — Май взялся позаботиться обо мне в память о моём отце, они были хорошо знакомы.

   — Хорошо заботится! — зло прошипела Любица.

   — Не жалуюсь, — отмахнулась я.

   — Майя? — с улыбкой переспросил Андрий. — Занятно. Хотя пока, насколько я вижу, именно вы заботитесь о нашем молодом князе, да?

   — Мне хочется как-то отплатить за добро, — ответила ему. — Пока получается только так.

   — Мне это надоело! — женщина вдруг резко поднялась. — Пусть с этой дрянью стража общается, я их сейчас вызову!

   — Любица, не горячись, — Андрий успел перехватить её за локоть. — Ну зачем тебе это надо?

   — Да ладно, пусть вызывает, — меланхолично отмахнулась я. — Хозяин дома — Май, без него никто ничего решать не станет и на слово какой-то истеричке не поверит. Его сорвут с занятий, чтобы разобрался со своими бабами, потом вся Зоринка будет долго молоть языками… Как думаешь, Май поблагодарит за такое?

   Любица метнула на меня яростный многообещающий взгляд, вырвала руку из захвата и молча ушла. Через пару секунд громко хлопнула входная дверь, и я не удержала облегчённого вздоха.

   Продемонстрированной уверенности я не испытывала, это был чистой воды блеф. Я понятия не имела, какие тут законы; может, как ближайшая родственница, Любица вполне могла распоряжаться в этом доме. К тому же она действительно сестра, а у меня даже документов нет, и кому поверят скорее?! Стражи вполне могли полениться и посадить меня под замок для острастки, ещё бы и пару нераскрытых преступлений повесили…

   Нет, я в Мая верила, он бы меня не бросил. Хотя бы даже не из благородства, а из обыкновенного опасения за друга, которого я могла выдать. Только для этого он сначала должен был выяснить, что именно случилось, куда меня увезли, да и вытащить кого-то из тюрьмы вряд ли так просто даже для князя. Несколько дней в застенках — это последнее, чего мне сейчас хотелось.

   А вот вышло, что я угадала и никаких особенных прав эта дама не имела. Приятно.

   — Не сердитесь на неё, — осторожно подал голос Андрий. — Любица всегда была... своеобразной, а смерть родителей и вовсе стала для неё тяжёлым ударом. Нехорошо так говорить, но мне кажется, она больна, — он выразительно покрутил рукой в воздухе у виска.

   — Это многое объясняет, — вздохнула я. — Ой, может, чаю? И вы наконец объясните, зачем пришли сюда в отсутствие Мая. И она тоже.

   — Не откажусь от обоих предложений, — мужчина обаятельно улыбнулся, но вместо того, чтобы смирно сесть, отобрал у меня чайник и банку с заваркой. — Садитесь, Майя, я сам всё сделаю.

   Ну вот, мир опять встал с головы на ноги, это уже гораздо больше похоже на традиционное семейное воспитание. Спорить я не стала: зачем ставить хорошего человека в неловкое положение?

   — Всё просто, — продолжил между тем гость. — Я принёс приглашение для Мая и, что уж там, очень надеялся всё-таки его застать и вручить лично. Я был недалеко, решил рискнуть и попытать счастья, заглянуть сюда. Когда консьерж сказал, что Недич не замыкал охранный контур и в квартире кто-то есть, представленный охране как хозяин, я, конечно, решил, что это Май и мне улыбнулась удача. Очевидно, Любица подумала так же и потому так разозлилась при виде вас. Досадно, что кузена нет, но всё же хорошо, что я решил зайти. Боюсь даже представить, до чего могла дойти Любица, — он недовольно скривился.

   — Да уж, вы очень вовремя, — я скопировала его гримасу. — А ей что было нужно?

   — Подозреваю, деньги, — нехотя признался Андрий. — Любица замужем, но она выбрала себе такого супруга, который не способен удовлетворить все её нужды и капризы. Родители в ней души не чаяли, единственная дочка же, поэтому отец и мезальянс такой допустил, и содержание ей выплачивал, и капризам всем потакал. Да что говорить, её очень избаловали, а богемный образ жизни и семейная трагедия окончательно испортили характер. Май оставил сестре содержание, но он… как бы это сказать? Весьма скромен в запросах и не одобряет жизни на широкую ногу, да и Добрило, муж сестры, очень ему несимпатичен, так что чеки сверх назначенного покойным отцом содержания он выписывает крайне неохотно. Поэтому, насколько я знаю, Любица предпочитает являться и требовать лично.

   — Какие высокие отношения, — хмуро проворчала я. От всего этого было противно. Кажется, я тоже не одобряла жизнь на широкую ногу и поведение этой женщины. Или дело в том, что мне сама женщина категорически не понравилась? — Не понимаю, как они получились настолько разные, хотя вроде бы брат и сестра… Тут и правда разве что психической болезнью можно всё объяснить. Но странно, неужели родители-то этого не заметили? Неужели можно в здравом уме такому потакать?!

   — А вы ничего не знаете о семье Мая? — кажется, Андрий искренне изумился.

   — Так получилось, — увильнула я. — А что там было не так?

   — Наш молодой князь был самым младшим ребёнком в семье и… лишним, что ли? Трое старших братьев — наследник и ещё пара, так сказать, запасных сыновей, любимица-дочка. И Май. Его, впрочем, такая судьба вполне устраивала — никого не волновало, какую карьеру выберет младший сын, поэтому кузен спокойно связал свою жизнь с обожаемыми дирижаблями и небом. А потом эта ужасная история, и вот… Про ту аварию вы, я так понимаю, тоже не в курсе?

   — Очень в общих чертах, — я пожала плечами, стараясь сохранять незаинтересованный вид. Не знаю, насколько это получалось: по ощущениям, уши у меня вытянулись и повернулись в сторону собеседника, чтобы не упустить ни слова.

   — Разбился дирижабль, которым командовал Май и на котором летела почти вся семья, кроме Любицы. Отец, мать, старшие братья с жёнами и детьми: планировалось большое семейное торжество в связи с пятидесятилетием брака старого князя. Май единственный выжил в том крушении, никто до сих пор не знает, как ему это удалось. Потом все эти разбирательства… Его же обвиняли в том, что катастрофу устроил именно он, намеренно, чтобы получить титул. Потом, конечно, оправдали, но история вышла длинная и грязная, с участием владыки, и вообще на всю страну. Очень странно, что вы не слышали.

   — Я слышала, но без подробностей. — Прозвучало, кажется, вполне правдоподобно. Во всяком случае, Андрий не стал коситься на меня с подозрением и продолжать расспросы. Впору гордиться собой: хватило выдержки не ужасаться и не ругаться вслух. — А самому Маю очень неприятно об этом вспоминать.

   — Его нетрудно понять, — охотно поддержал собеседник. — На него и газеты грязи вылили изрядно, и бывшие друзья, и весь высший свет. Пока разбирательство шло, а это несколько лун, его увлечённо травили все кто мог, вот только с полгода назад шум улёгся. Но Май молодец, он потом у нескольких крупных газет иски выиграл и отсудил солидную компенсацию за клевету. Семейная хватка.

   — Угу, — неопределённо буркнула я, болтая ложкой в чашке и наблюдая за танцем чаинок.

   Подмывало спросить, а как оставшиеся в живых родственники поддержали Недича в трудную минуту, но я прикусила язык. И так всё ясно. Небось, только университетские друзья его тогда и приняли, и не поверили обвинениям, и в Зоринку помогли устроиться. Он же наверняка ещё и без средств к существованию остался...

   А ещё очень царапнуло высказывание про семейную хватку и суд с газетами. Я не думала, что Андрий врёт, зачем бы ему? Но всё равно не могла представить, чтобы Недич в чём-то подобном участвовал, слишком он щепетилен.

   Впрочем, догадываюсь, как всё могло быть: велел разобраться этому своему господину Станкевичу, который поверенный, а тот мужик ой какой тёртый.

   — А что за приглашение? — спросила я, меняя тему.

   — Ничего грандиозного, небольшой камерный приём, буквально пара десятков гостей, — поспешил заверить Марич и полез во внутренний карман пиджака, откуда достал плотный белый конверт и протянул мне. — Маю нелишне развеяться, да и показываться в свете нужно хоть иногда. Может, у вас получится вытащить его из этой норы!

   — Вы меня переоцениваете.

   — Я на вас очень надеюсь, — серьёзно возразил Андрий. — Понимаете, свет не прощает пренебрежения. Май имеет право не любить этих людей и не доверять им, но бесконечно вести жизнь затворника не получится. Сейчас затворничество молодого князя готовы прощать, пока ещё свежа память о гибели его отца, а потом это может принести проблемы. Даже в делах, не говоря уже обо всём остальном.

   — Сомневаюсь, что в Зоринке кому-то важна его светская жизнь, — хмыкнула я недоверчиво.

   — Я сейчас говорю не об Университете, а о высшем обществе и управлении семейным делом. — Марич качнул головой. — Отмежевавшись от света, Май поступил недальновидно. Это сейчас ему интересно и исключительно важно преподавание, а что будет через десять лет — неизвестно. Время же окажется упущено, а репутация испорчена. И дело не только в нём самом, он ведь ещё молод и наверняка женится, пусть не сейчас, пусть через несколько лет. Каково будет той бедной девушке терпеть нападки? Если поначалу она ещё может не обратить внимания на его репутацию, у Мая очень много других достоинств, но рано или поздно общественное отношение станет отравлять ему жизнь.

   — А если он вдруг найдёт себе жену там же, в Зоринке? — полюбопытствовала я.

   — Князь Недич? Жениться на лаборантке? — изумился Андрий. — Не хочу вас расстраивать, романтичной юности сложно принимать такие вещи, но владыка никогда не одобрит подобного союза. Маю просто не разрешат заключить такого рода брак.

   Рвущийся с языка вопрос о необходимости согласования на высоком уровне интимных вопросов я, к счастью, сумела удержать. Как и замечание о том, что Май скорее от титула откажется, чем позволит мнению какого-то там общества диктовать ему круг общения. Не хотелось начинать пустой спор, да и… справедливости ради, я ведь не настолько хорошо знаю тёзку, чтобы делать подобные выводы. Всё же одно дело — работа в Университете, милое и безобидное чудачество, а совсем другое — нарушение приказа сюзерена. Вот велит ему владыка жениться на какой-нибудь княжне с хорошей родословной, и никуда бедный Недич не денется, пойдёт под венец.

   М-да, ну и порядочки. Не помню, кем я была раньше, где и как жила, но такой дикости там точно не было. Или, вернее, было, но устойчиво ассоциировалось с выражением «дикое средневековье» и красивым словом «анахронизм».

   — Хорошо, я передам ему ваши слова, — задумчиво кивнула я под внимательным, оценивающим взглядом Андрия, который пытался прочитать что-то по моему лицу.

   Тьфу! Да понятно, что именно. Обиду, разочарование и недовольство он там искал, нормальные эмоции любовницы, которая мечтала стать женой богатого мужика, но получила щелчок по носу. Наивный. Май, конечно, очень милый и симпатичный, но мне сейчас не замуж за него хочется, а усыновить и веником отгонять таких вот доброжелателей. А то ведь он сам воспитанный, он же не пошлёт, терпеть будет до последнего!

   — Спасибо! — наконец сказал Андрий, сделав для себя какие-то выводы. Знать бы, какие именно… — Вы на удивление рассудительная девушка, что при такой красоте делает вас настоящей грозой мужских сердец, — гость поднялся и одновременно с комплиментом отвесил поклон.

   — Скорее уж кошельков, — насмешливо отозвалась я, и на этой позитивной ноте Марич распрощался, сославшись на какие-то важные дела.

   За кошелёк испугался, точно-точно.

   К учебникам своим я вернулась с опаской, ожидая ещё каких-то проблем. Но жаждущие общения родственники Мая закончились, а больше вламываться без приглашения никто не рисковал, и до вечера я дожила без приключений. Успела всё приготовить, существенно продвинуться в географии и истории, как следует обдумать полученную от Маевой родни информацию и составить план на ближайшее будущее.

   Картина жизни тёзки выходила ясной, а последние перемены в ней — по-настоящему трагическими. Последний сын в семье, который рос предоставленным самому себе, нянькам и воспитателям. Но поскольку вырос он добрым и заботливым, скорее всего, детство несчастным не было. Может, повезло с нянькой или кем-то из учителей, или с экономкой, или старшие братья у него были хорошими, но мальчика явно кто-то любил и заботился о нём. А наличие других наследников дало возможность выбрать жизненный путь самостоятельно, без оглядки на долг перед родом.

   Потом вот эта авария. Представляю, каково ему было, бедному: чудом выжил — и только для того, чтобы быть обвинённым в преднамеренном убийстве всей семьи. Небось прямо на больничной койке и допрашивали! И ещё повезло, что в конце концов всё-таки сняли обвинения, а то казнили бы, и привет. Но зато теперь ни затворничество его, ни замкнутость, ни магический перекос вопросов не вызывают.

   А план мой был прост и состоял всего из одного пункта: показать всему этому высшему свету кузькину мать. Точнее, сначала вспомнить, что в этой почтенной женщине такого грозного и почему её должны бояться, а потом — непременно показать. И начать всё это на том самом приёме, приглашение на который лежало сейчас на кухонном столе.

   В общем, к возвращению Мая я была бодра, полна энергии и готовности бороться за его счастье и благополучие. Но к важному разговору разумно приступила только за чаем, предварительно как следует накормив уставшего мужчину. И начала с главного:

   — Май, тебе нужна невеста!

   — Чего? — просипел он, поперхнувшись чаем.

   — Невеста нужна, — подтвердила я, участливо хлопая ошарашенного тёзку по спине.

   М-да. С главным я немного погорячилась, надо было заходить издалека, подготовить его как-нибудь…

   — Зачем? — прокашлявшись, осторожно уточнил Недич.

   — Как — зачем? Пока не женили принудительно! Нужно найти приличную девушку из хорошей семьи, чтобы никто не мог придраться. Но нормальную, чтобы она не о деньгах думала и всяком таком, и вообще чтобы человеком хорошим была. Добрая, милая и преданная, а не какая-нибудь там стерва. Не может же у вас во всём высшем обществе не быть таких девушек?! Да нам много и не надо, одной хватит...

   — Погоди! — Май предостерегающе вскинул руки и ошалело тряхнул головой. — Кто меня женит принудительно? Откуда ты это взяла?!

   Пришлось немного отложить грандиозные планы и вкратце пересказать Недичу события дня, предъявив в доказательство приглашение. Правда, кратким изложением Май в итоге не удовлетворился, устроил форменный допрос, вынудив пересказать чуть ли не в лицах всё, начиная с визита истеричной Любицы. Её я поначалу вообще не хотела упоминать, чтобы не расстраивать мужчину, но потом так увлеклась, что не только всё рассказала, но ещё и обругала его родственничков, и вообще в подробностях объяснила своё видение ситуации. Под конец тёзка уже не задавал никаких вопросов, просто слушал, недоуменно приподняв брови и провожая меня слегка расфокусированным взглядом. Даже с места не подорвался, когда я встала и принялась в негодовании расхаживать туда-сюда.

   — Боги, Майя! — наконец выдохнул Недич, поставив локти на стол и уткнувшись лбом в ладони.

   — Я… не хотела тебя расстроить, прости, пожалуйста, — тихонько проговорила я и, подтащив стул поближе, уселась рядом с тёзкой. Участливо погладила его по плечу. — Но эти ваши порядки!..

   Плечи его под моей ладонью затряслись, но продолжить утешение я не успела: Май уронил руки на стол и расхохотался.

   Так. Или это истерическое, или я что-то неправильно поняла. Сдаётся мне, второе вероятней.

   — Я... погорячилась, да? — уточнила я осторожно, с облегчением. — Всё не так страшно?

   — Чтоб я посерел! Немного погорячилась, да. Боги! Майя, ты… неподражаема, — выдохнул мужчина, тыльной стороной ладони утирая выступившие слёзы и пытаясь унять смех. — Прости, это не очень-то вежливо с моей стороны, но…

   — Ничего-ничего, смех продлевает жизнь, — отмахнулась я. — К тому же тебе очень идёт улыбка. То есть ты уверен, что спасать тебя не надо… Ты что, уже женат?

   — А этот-то вывод откуда? — хмыкнул он, уже успокаиваясь. — Нет, не женат. Прости. Это, наверное, на самом деле не так уж и смешно. Скорее, это очень трогательно, что ты готова мне помогать и бороться со сливками общества. Но… уж очень это выглядело забавно.

   — Да не извиняйся ты, лучше объясни. А то я уже заинтригована. Что, кузен наврал? У тебя не будет проблем?

   — Андрий… нет, не наврал, что ты. — Май окончательно взял себя в руки, но в уголках глаз и губ ещё теплилась улыбка. Я в очередной раз залюбовалась: он и так симпатичный, а когда улыбается — становится совершенно неотразимым, а ещё тёплым и каким-то светлым, невзирая на тёмную «масть». Не улыбнуться в ответ решительно невозможно! — Кузен просто поделился своим видением ситуации и отношением к ней. Андрий завсегдатай светских салонов, и лично для него мнение общества — вещь важная, даже определяющая. Но это отношение устарело на полвека, не меньше. В ведении дел куда важнее не репутация в свете, а верность слову и другие личные качества, так что с этой стороны мне никакое игнорирование балов и званых ужинов не повредит. А про невесту… Владыка имеет право отказать в заключении брака, если посчитает его мезальянсом. Но Тихомир Пятый — разумный и дальновидный политик, он не так консервативен, как был его отец, и не станет по такому пустяку наживать врагов среди ближайших подданных. Ну и кроме того, у нас есть… договорённость. Я принял титул и аккуратно выполняю все сопутствующие обязанности, а он не касается остальных вопросов моей жизни, вполне удовлетворившись обещанием не умирать, не оставив достойного наследника.

   — А как ты собираешься это выполнять? — растерялась я.

   — Я обещал очень постараться, — иронично улыбнулся Недич.

   — Погоди, а больше родственников у тебя нет? А как же кузен, сестра? Или женщины не наследуют?

   — По воле владыки могут наследовать, но обычно в отсутствие других наследников, — ответил мужчина. — Если я умру, титул перейдёт к кому-то из них по выбору владыки, или к другим родственникам. У Андрия ещё три сестры и младший брат, и более дальняя родня имеется. Владыка вряд ли этому обрадуется, потому что прямая ветвь прервётся, но и только. Но в любом случае нет никакой необходимости срочно меня спасать и искать высокородную невесту, не волнуйся. А про визит родственников... прости, что так получилось. Но я приму меры, не волнуйся.

   — А как они вообще сюда попали? — полюбопытствовала я. — Андрий что-то говорил про незамкнутый контур...

   — Я уже почти год бываю тут наездами только ради деловых писем, на адрес общежития получать почту — не самое удобное решение, там часто что-то теряется. Совсем забыл, как тут что настроено. Гораздо интереснее, почему их в этой связи принесло именно сюда и как они узнали, что я временно перебрался в квартиру... Но, впрочем, не удивлюсь, если нас вчера видел кто-то из общих знакомых и поспешил поделиться новостью, — неодобрительно предположил тёзка. — Ладно, не бери в голову, всё это уж точно не твоя забота. Разберусь.

   — Хорошо, давай действительно больше не будем об этом, — поспешила согласиться и сменить тему. Нежелание Недича обсуждать родственников я понимала и даже разделяла. — Май, а вот я весь день занималась историей и географией и только утвердилась во мнении: эти сведения для меня совсем новые, ничего подобного я никогда не видела. Больше того, я уверена, что всё это должно выглядеть совсем иначе. Не помню как, но точно не так. И вот мне подумалось: а что, если этот мир мне не родной? Есть какие-нибудь другие миры?

   — Мы с Гораном как раз к этому выводу сегодня и пришли, — Май улыбнулся уголками губ. — Теперь можно считать доказанным, что другие миры существуют, потому что иначе объяснить твои странности не получается. Но я не знаток этих теорий и подробнее объяснить не могу, — он развёл руками.

   — Да и не надо, — легко отмахнулась я. — Честно говоря, меня прошлое мало беспокоит, мне куда интереснее настоящее и этот мир. Например, я всё забываю спросить, мне не нужно перекрасить волосы?

   — Зачем? — удивился Май.

   — Чтобы никто не заподозрил во мне стёртого человека. Я так понимаю, цветные пряди — это же проявление магии, да? У тебя их нет, голова чёрная целиком именно из-за перекоса в соответствующую магию. Значит, у тех, кто подобной проблемы не имеет, должны быть эти попугайские цветные пёрышки, да? Или нет?.. — я вопросительно вскинула брови, потому что Недич слушал меня с достаточно ошарашенным видом.

   — Интересно, а это со всеми стёртыми так работает?..

   — Что именно? Или ты хочешь сказать, что эти перья мне мерещатся?! — опешила я.

   — Да как тебе сказать…

   Оказалось, эти самые цветные пряди никто в нормальном состоянии не видит. То есть разглядеть их можно, но этому нужно долго учиться. Направление науки называлось «хроматологией», и специалисты в ней представляли собой особую категорию врачей-диагностов, работающих в тесном сотрудничестве с психотерапевтами и психиатрами. Что неудивительно, учитывая особенности магии.

   Для меня важно было другое: случайный прохожий на улице или даже любой другой человек, даже в долгой беседе, не мог заметить эту странность. А глаза, волосы и кожа были уже естественных цветов, хотя и необычных.

   Май предположил, что эта особенность восприятия связана у меня с временным отсутствием собственной магии. То есть я сейчас настолько восприимчива, что вижу «спектральные метки», не напрягаясь и даже не сознавая, что именно вижу.

   — А почему я в таком случае не вижу магию в других местах? Например, приборы в лаборатории, где я очнулась. Они же должны пестреть разноцветными пятнами! Ой, хотя пятна же были… — вспомнила я. — В самый первый момент они надо мной плавали в воздухе, а потом куда-то делись!

   — Давай ты задашь этот вопрос Стевичу, — вздохнул Май. — Я, конечно, могу предположить, что это связано с отличиями магического фона живых существ и неживых предметов и что спектральные метки — больше свойство души, чем тела. Но это только логические предположения, а Горан ответит точно.

   — А что, я в ближайшем будущем с ним увижусь?

   — Ты не хочешь? — насторожился мужчина. — Не волнуйся, он тебя не обидит.

   — Да я и не волнуюсь. Просто вроде бы говорили, что меня нельзя оставлять с другими людьми надолго, не скажется ли это? А то я ещё с портнихи об этом периодически задумываюсь.

   — Не волнуйся, он предпримет все необходимые меры предосторожности, — заверил меня тёзка. — К тому же несколько часов вполне допустимы, если не каждый день. Горан хотел провести какие-то тесты и что-то проверить, и я имел неосторожность от твоего имени согласиться. Всё же ты — его эксперимент, я не был уверен, что имею право…

   — Май, не извиняйся, всё в порядке, — отмахнулась я. — Я буду только рада компании, и мне тоже интересно, как я получилась. Ты мне лучше вот что скажи, у тебя есть какой-нибудь знакомый, которого не жалко?

   — В каком смысле? — удивился Недич.

   — Не жалко побрить налысо, — пояснила ему.

   — Зачем?! — опешил он.

   — Мне просто интересно, а как будут выглядеть эти спектральные метки на совершенно лысом человеке. Они ведь в волосах, даже если те достаточно короткие, и больше нигде. А у лысого как? Что, будут полоски на черепе? Или вообще ничего? Но ведь это нечестно! Май, ну хватит ржать, серьёзный вопрос, между прочим!

   Я попыталась изобразить обиду, даже в показном негодовании слегка ткнула его кулаком в плечо, но долго серьёзную мину не удержала и сама рассмеялась.

   — Боги! Майя… — пробормотал Недич наконец, когда сумел нормально говорить. — Я не успеваю за галопом твоих мыслей. Давно я так не смеялся. Прости, не хотел тебя этим задеть.

   — Брось, на что тут обижаться, мне даже нравится. Ты и так очень милый, а когда улыбаешься — ну просто слов нет! — заверила я, подперев ладонью щёку и глядя на тёзку с умилением. — Так что с удовольствием буду смешить тебя и дальше, готовься.

   Кажется, это заявление мужчину несколько смутило, но глаз он не отвёл, продолжил смотреть с улыбкой и тёплыми искорками в чёрных глазах. Хм. Или они у него всё-таки не совсем чёрные, а тёмно-синие? Или тут просто освещение такое?

   Вечер у нас прошёл уже почти традиционно: в кабинете, за разговорами и собственными делами. Я читала, Май опять корпел над бумагами. Я не удержалась, спросила; оказалось, там были вперемешку письменные работы студентов, планы лекций, научные журналы и деловая корреспонденция. Не так уж далеко от семейного дела ушёл Май: род Недичей владел двумя большими верфями, на которых строились корабли морские и воздушные, несколькими ремонтными заводами и даже парой исследовательских лабораторий государственного значения, полностью объяснявших интерес и доступ Мая к информации о технических новинках. Управляли этим хозяйством несколько доверенных лиц, а тёзка осуществлял общее руководство. Времени отнимало уйму, но к своим обязанностям мужчина относился ответственно. Хотя, кажется, роль большого начальника ему не нравилась.

   — Май, а ты бываешь на верфях и заводах? — с затаённой надеждой спросила я.

   — Конечно. На всех и часто не получается, пара заводов находится на другом конце континента, но по возможности стараюсь. Иначе какой от меня толк?

   — Я сейчас буду проявлять наглость, — предупредила я и подалась вперёд, обеими руками вцепившись в край стола. — Май, возьми меня с собой в следующий раз! Ну пожа-а-алуйста! Ужасно хочется взглянуть, как это всё выглядит! Особенно на строительство дирижаблей! Я буду себя очень-очень-очень хорошо вести! Честно-честно!

   — Если тебе так хочется, то, конечно, поехали. — Май явно растерялся от моего напора, но согласился как будто без внутреннего протеста. Похоже, на самом деле не видел в этом ничего дурного.

   А мне с трудом удалось вернуться к учебникам и отвлечься от мыслей о поездке, как будто предстояла она не через неопределённые несколько дней или даже недель, а вот прямо завтра. Не знаю почему, но возможность увидеть настоящий огромный завод, на котором собирали дирижабли, вызывала ажиотаж и непонятный трепет. От подобной перспективы меня переполнял восторг, предвкушение и странное сочетание нежности и умиления, и я всё никак не могла объяснить себе это чувство. Интересно, я действительно занималась чем-то похожим в прошлой жизни или наоборот, всегда мечтала, но не имела возможности?

   Потом я более-менее успокоилась, отыскала собственную шпаргалку и задала Маю несколько вопросов. Например, узнала, что на дворе 8149 год, последний месяц весны — цветань. Что Зоринка — огромный университет магической направленности, но готовит ещё и специалистов в других областях, и дипломы здесь получают от военных инженеров до хроматологов и от физиков-теоретиков до философов. Что учатся здесь на равных и парни, и девушки, хотя последних традиционно меньше. Не потому, что им кто-то мешает, а потому, что сами реже горят желанием: за красивые глаза в Зоринке никто терпеть не станет, а к знаниям и саморазвитию местные женщины тянулись несколько реже мужчин.

   Ещё я узнала, что Май и Горан работают не только на разных кафедрах, но и на разных факультетах. Стевич оказался значительно старше моего тёзки, так что вместе они не учились, а сдружились в спортивной секции: оба играли в университетской команде по звочу. Какая-то командная игра с мячом, я не расспрашивала подробнее.

   Куда сильнее правил звоча меня по-прежнему интересовали подробности жизни Мая. Конечно, не исключено, что я по жизни сплетница, но мне казалось, что дело тут всё-таки в конкретной личности. Мало того, что Недич интриговал даже теперь, когда я в общих чертах знала о произошедшем с ним и могла без труда додумать остальное. Главное, во мне всё крепче укоренялась странная уверенность, что я могу ему помочь.

   Даже не потому, что я такая весёлая и замечательная; думаю, в других обстоятельствах мой характер и поведение вполне могли вызвать осуждение столь аристократически воспитанного мужчины. Нет, всё дело в магии, которую я не понимала, но видела. Да тут слепой надо быть, чтобы не замечать: мы сейчас противоположности друг друга. По местным меркам мы оба больны, но — взаимоисключающими недугами. И если общество замкнутого после той аварии и закрытого от мира Мая полезно чрезмерно открытой мне, то наверняка это работает и в обратную сторону!

   И не по этой ли самой причине Стевич сплавил меня жить именно к проблемному другу, которого он наверняка отчаялся отправить к врачам напрямую? Или как минимум она послужила дополнительным аргументом.

   Меня даже в конце концов посетила мысль, что ошибка, послужившая моему появлению, была вовсе не ошибкой, а точным расчётом, но я её отогнала. Нездоровое какое-то предположение.

ГЛАВА 4. Честность — идеальная политика, то есть в реальности не существует

— Вот объясни мне, почему у женских нарядов пуговицы почти всегда сзади, да ещё такие мелкие? — обратилась я к Маю, когда мы ехали в лифте.

   — Я? — растерялся мужчина.

   — А у кого из нас всё хорошо с памятью о здешних реалиях? — ехидно уточнила я. — Я-то, выходит, нездешняя. Пришелица. Хотя нет, это что-то другое, мне кажется. Оно подразумевает какую-то добровольность, а я сюда явно неосознанно попала. О! Попаданка! Какое глубокое, многогранное слово выходит. Но это если случайно, а если Стевич меня сюда как-то принудительно втянул, то это выходит уже затащунка... Как-то оно неприлично звучит.

   Я в конце концов захихикала, Недич же с самого начала слушал мою пустую болтовню с благосклонной улыбкой, как обычно слушают лепет маленьких детей.

   Кажется, его забавляли не столько мои слова, сколько я сама, но это совсем не обижало. Похоже, я вообще не люблю, когда люди вокруг хмурятся и злятся, тем более люди близкие, и готова на ушах стоять, если их это развеселит. А Май, хоть я его и знаю всего ничего, первый мой близкий человек в этом мире. Пусть временно, пусть он даже не друг — приятель и временный покровитель, но от этого он мне не менее симпатичен.

   Когда дошли до великолепного вороного монстра, я снова плюхнулась на переднее сиденье, но с этим Май перестал спорить ещё позавчера. А я не стала возражать, чтобы он открыл мне дверь, сегодня вот даже уняла зуд нетерпения и заставила себя подождать этого момента. Во-первых, зачем ломать многолетние хорошие привычки Недича, во-вторых, дверь действительно очень тяжёлая, а в-третьих… Приятно же, чтоб мне посереть!

   — Ну так что там с пуговицами? — вернулась к прежней теме, когда мы разместились в машине. — Только знай, я ни за что не поверю, что ты впервые столкнулся с этой проблемой три дня назад! Уж очень ловко у тебя выходит.

   — Расстёгивал. Застёгивал. Носить — не доводилось, — легко отбрил Май, выруливая на улицу.

   — Логично, — рассмеялась я в ответ.

   За подобной легкомысленной болтовнёй ни о чём мы докатились через бурлящий утренний город до Зоринки. Движение в это время оказалось достаточно оживлённым. Попалась пара конных экипажей, но скорее как диковинки, в основном по Беряне колесили разномастные автомобили.

   Больше того, я наконец-то обратила внимание на наличие тут трамваев. Пузатые, длинные, выкрашенные в красный, порой сцепленные в паровозики по две-три штуки, трамвайные вагончики напоминали связки сосисок. И торчащие по краям пустые сцепки-хвостики только усугубляли впечатление.

   Кажется, я сегодня недостаточно плотно позавтракала.

   А вообще Беряна мне очень понравилась. Невысокие, в два-три этажа, дома с цветными черепичными крышами, широкие улицы, утопающие в свежей весенней зелени. Яркие люди, яркие автомобили, вычурные клумбы и вазоны с цветами... Хотелось пройтись по каменным тротуарам пешком, купить свежую булочку вон в той пекарне с полосатым козырьком, посидеть на бортике фонтана, бьющего в центре тенистого сквера.

   Ближе к расположенному на окраине университету здания делались выше, улицы — ещё шире, а поток авто — плотнее. Но понять, разочаровывает меня это или нет, я не успела, потому что великолепный чёрный монстр нырнул в знакомый внутренний двор, где уже стояло несколько десятков машин. И, с плавностью и неспешностью большого корабля среди утлых рыбацких лодок, причалил к бордюру, заняв свободное место.

   Недич вышел, обогнул автомобиль и открыл дверь. Я терпеливо дождалась этого момента и даже воспользовалась предложенной рукой помощи, чтобы выбраться наружу. И, удобно подцепив мужчину за локоть, вновь начала разговор. На этот раз решила проверить одну очень навязчивую и даже, на мой взгляд, нелепую мысль, возникшую ещё в прошлый мой «визит» в Зоринку, но благополучно забытую за более насущными вопросами.

   — Май, а вы с Гораном не станете рассказывать обо мне ректору?

   — Зачем? — растерялся он.

   — Не знаю, — бесхитростно отозвалась я. — Это очень странное ощущение. Я умом понимаю, что это глупость, но почему-то уверена, что во всём происходящем должен участвовать именно он. Решила вот на всякий случай спросить.

   Май покосился на меня недоверчиво, помолчал, а потом проговорил:

   — Я шесть лет здесь учился и почти год преподаю. Я видел ректора Зоринки, профессора Дудковича, два раза. Первый — на вручении дипломов, второй — на торжественном собрании преподавателей в начале учебного года. Он не бывает ни на каких праздниках, это достаточно старый мужчина, которому все увеселения наскучили ещё до моего рождения. Я даже примерно не могу представить, зачем бы ты — и мы все — могли ему понадобиться.

   — Говорю же, умом я всё понимаю, — я весело хмыкнула. — Представления не имею, откуда взялся этот стереотип.

   Сейчас в университете было очень людно. Что, в общем, предсказуемо: в прошлый раз мы преодолевали этот путь глубокой ночью, а сейчас разгар дня, да ещё конец учебного года.

   Большинству студентов и преподавателей было совершенно не до нас, они в разной степени взмыленности и замороченности мелькали мимо, полностью погружённые в собственные проблемы, лишь некоторые из них рассеянно здоровались.

   Но порой нас провожали колкие, любопытные взгляды. Такие люди порывались подойти поближе, привлечь внимание, завязать разговор. Май отвечал подчёркнуто ровно, на его лице за это время и мускул не дрогнул, но я могла поручиться, что мужчину очень злит такое внимание.

   Привёл меня Недич не в лабораторию, как я ожидала, а в свой кабинет, в укромную его часть, где и оставил с наказом дожидаться его и никуда не выходить. Причин возражать не было, так что я пообещала вести себя прилично. А поскольку никаких ограничений мне не поставили, решила удовлетворить собственное любопытство. Шарить по ящикам стола, конечно, не собиралась, а вот внимательно рассмотреть макеты, сам стол и чертежи на доске — совсем другое дело.

   На бледно-розовой бумаге с частой линовкой карандашные следы читались трудно, но я даже, кажется, начала понимать, что именно там нарисовано: готова спорить, это был — неожиданно — редуктор. Неожиданно потому, что Май вроде бы занимается совсем другой темой, и потому, что я, оказывается, что-то понимаю в этом вопросе! Но всерьёз сосредоточиться на зыбких воспоминаниях я не успела, отвлёк неожиданный шорох под ногами.

   Вздрогнув от неожиданности, я опустила взгляд — и успела заметить, как мимо меня, мазнув по ноге длинным гибким хвостом, под стол пробежало крупное, серое…

   А дальше было ощущение холодной когтистой руки, схватившей за горло, затопившая сознание паника и — провал.

   Очнулась я как будто сразу. Но открыла глаза — и поняла, что совсем даже не сразу, потому что обнаружила в поле зрения Недича. Причём смотрела я на него сверху вниз. Кажется, именно от его окрика я и пришла в себя. Сразу за этим сообразила, что сижу, как собака на заборе, верхом на чертёжной доске, она опасно покачивается при малейшем движении, и вообще непонятно, почему до сих пор не рухнула.

   — Майя, что случилось? Как ты туда забралась? — изумлённо проговорил мужчина, подходя ближе. — И почему, во имя богов, ты так визжала?!

   — Не знаю, — смущённо призналась я севшим, кажется сорванным, голосом. — То есть… тут крыса была. Я же говорила, я очень их боюсь…

   От одного только воспоминания об этом, голом и гладком, которое коснулось туфли, меня передёрнуло.

   — Крыса?! — переспросил Май. — Не может быть, здесь же стоят отпугивающие чары, даже в столовой ни одного таракана!

   — А я откуда знаю, как она сюда попала? — Попыталась возмущённо вскинуться, но доска дрогнула, и я испуганно замерла. Теперь уже вполне осознанно, потому что навернуться с высоты двух с половиной, а то и трёх метров плашмя, да ещё на стол (падать-то я буду вместе с доской!), не хотелось. — Может, из лаборатории какой сбежала! Но она там была! Мерзкая, серая, со скользким длинным хвостом… Бе-е-е! — я опять дёрнулась, зажмурилась и тряхнула головой.

   — Хорошо, ладно, — примирительно заговорил Май. — Если и была, сейчас её нет, она уже давно убежала. Ты мне веришь?

   — Верю, — решительно кивнула я.

   — Тогда спускайся.

   — Не могу, — призналась виновато. — Кажется, у меня руки свело. А ещё, если я дёрнусь, оно упадёт. Страшно.

   — Хорошо, сейчас я тебя оттуда сниму, — пообещал мужчина, подставляя стул.

   Одно могу сказать: хорошо, что я не на шкаф взлетела, оттуда снимать меня было бы сложнее, пришлось бы идти за лестницей. А так ничего, Май со стула вполне доставал. Наши лица оказались на одном уровне, мужчина мягко накрыл мои ладони своей, обжигающе горячей, пытаясь осторожно отцепить пальцы от доски.

   — Майя, всё в порядке, держись за меня, — попросил он ровно, уверенно.

   Я хотела возразить, что с удовольствием, но — не могу. Однако, неожиданно для себя самой, смогла. Наверное, спокойный тон в правильном порядке затронул какие-то струны внутри перепуганного подсознания, и то однозначно посчитало мужчину более надёжной, а потому предпочтительной опорой. Пальцы послушно расслабились, и Май по очереди переложил мои ладони себе на плечи, потом аккуратно приподнял за талию и потянул к себе. И — о, чудо! — я даже не потянула за собой доску, а как-то легко и послушно «перетекла» в надёжные руки тёзки.

   Он перехватил меня поудобнее. Я трясущимися руками обняла его плечи — и поняла, что меня бьёт крупная дрожь, в руках и ногах противная ватная слабость, а внутри непонятная опустошённость.

   — Ну всё, всё, не бойся. Нет никаких крыс, — принялся уговаривать Недич. — Всё хорошо.

   Осторожно спустился со стула, мягко усадил — или скорее положил — меня в кресло. Я бы, может, и хотела вцепиться в мужчину клещом и не отпускать, но ослабшие руки не позволили. Осталось только подтянуть ноги поближе и обнять собственные колени.

   — Прости, что я такое устроила, — попросила смущённо, пока Май возился с чайником. — Сама не ожидала... Неужели я всегда так нервно реагировала на этих тварей?!

   — Необязательно, — возразил мужчина. — Может сказываться ослабленное состояние. То есть страх никуда не денется просто так даже после восстановления, но столь резко проявляться не будет. И тебе не за что извиняться, это ведь бессознательный поступок. Да и будь он сознательным, ничего страшного ты не сделала.

   — Ну да, лучше так, чем если бы я полезла на какую-нибудь витрину и сломала эту красоту, — я нервно передёрнула плечами и вымученно улыбнулась.

   — Не расстраивайся. Главное, ты сама не пострадала. А вещи — это просто вещи, починил бы или вовсе выкинул, — отмахнулся он.

   — Починил — то есть сам? — растерянно уточнила я. — То есть это всё ты сделал?!

   — Ну да, — он неловко пожал плечами. — Это интересно и помогает приводить мысли в порядок.

   — С ума сойти... — пробормотала я потрясённо. — У тебя ещё и руки золотые!

   — «Ещё и»? — со смешком уточнил Май. Приблизился, опустился рядом с моим креслом на корточки и протянул большую кружку. — Держи, поможет успокоиться. Я добавил туда немного брады, это... такой крепкий алкоголь.

   — Вкусно пахнет, — ответила я.

   — Ты постоянно задаёшь вопросы, которых я совершенно не ожидаю и потому оказываюсь к ним не готов. — Май иронично улыбнулся уголками губ, а в глазах мелькнули тёплые искорки, опять заставив меня усомниться в их цвете. — При чём тут это?

   — Это же очевидно. Ты такой замечательный во всех отношениях, и мне странно, как до сих пор ни одна не рассмотрела и не сумела очаровать...

   — Так получилось.

   Усмешка его едва уловимо скривилась — и я предпочла сразу же поменять тему. Потому что это был не расплывчатый уход от ответа, а вполне недвусмысленное «я не желаю это обсуждать».

   — А ты успел найти Стевича? Или услышал мои вопли с другого конца здания и вернулся?

   — Ты не настолько громко визжала, — хмыкнул он. — Я как раз уже возвращался и хотел сказать, что Горан придёт за тобой в конце пары. А по поводу крысы не волнуйся. Хоть я и не представляю, откуда она вообще взялась, но ловушки поставлю. Может, правда из лаборатории, или у кого-нибудь из общежития домашний любимец удрал.

   — Да уж, любимец... — Я вздохнула.

   Взгляд скользнул к столу и перекосившейся чертёжной доске позади него, и я поморщилась, после чего опять виновато пробормотала:

   — И всё-таки извини меня за это. Ужасно неловко, что…

   — Майя, не извиняйся, прошу тебя, — оборвал Недич. — Если честно, всё это было довольно... забавно.

   — Ну да, весело, припадочную с забора стаскивать!

   — Помогать попавшей в затруднительное положение даме и носить на руках красивую хрупкую девушку, — с улыбкой парировал Май.

   — Сдаюсь! — я вскинула свободную ладонь в жесте капитуляции. — Если тебе понравилось, кто я такая, чтобы спорить! Если вдруг ещё захочется потаскать тяжести — обращайся, я с удовольствием. Только на доску больше не полезу, ладно? Не уверена, что в здравом уме у меня это получится.

   — Договорились, — серьёзно кивнул мужчина.

   На этом наш содержательный разговор прервало появление Стевича. С одной стороны, обидно, потому что и Май тут же встал, и вообще пропало очарование момента. А с другой… Если бы тёзка ещё пару минут вот так проникновенно и ласково поулыбался, я бы ещё куда-нибудь полезла с риском для жизни, лишь бы он меня оттуда героически спас!

   С ума сойти, ну какой же мужчина… Как он умудрился до сих пор не жениться?! Начинаю подозревать, что есть какой-то грандиозный подвох, и даже уже почти бояться. Срочно надо расспросить кого-нибудь сведущего, пока я до каких-нибудь совсем ужасных вещей не додумалась.

   Да вот с Горана и начну, он вроде бы не слишком молчаливый тип, глядишь, и прояснит ситуацию, хотя бы в общих чертах.

   — Ну как тут моё драгоценное творение? — бодро проговорил Стевич, с любопытством меня разглядывая.

   — Прекрасно, доктор, — насмешливо отозвалась я. — Готова к экспериментам, но только не слишком бесчеловечным, хорошо?

   — Это как? — озадачился он.

   — Это чтобы в результате выживаемость человеческих особей стремилась к ста процентам.

   — О, за это можно не беспокоиться, — рассмеялся он. — Ничего страшного или опасного, обыкновенное, почти медицинское обследование. Май, ты…

   — Когда освобожусь — присоединюсь к вам, — заверил он, и мы вышли из кабинета.

   — Что там с теориями моего происхождения? — полюбопытствовала я, пока шли по коридору.

   — Есть несколько версий, но все требуют проверки, — уклончиво ответил Стевич. — Не люблю делать преждевременные выводы. Судя по всему, восстановление идёт полным ходом? Глаза вот приобрели естественный цвет, да и кожа уже не полотняная, живая.

   — Я никакой разницы не чувствую, но внешне — действительно заметно, — согласилась я. — Единственное, у меня тут открылась одна особенность, я не подумала сразу, что это важно…

   По дороге я рассказала ему про «спектральные метки», которые вижу невооружённым глазом. Горана эта особенность очень заинтересовала, но не удивила — по его словам, подобный эффект достаточно часто наблюдался у стёртых и проходил с восстановлением собственной энергетики. Даже посетовал на это обстоятельство: было бы очень полезно сохранить такую способность и даже, мечты-мечты, развить. Я согласилась, а потом мы пришли в уже знакомую лабораторию.

   Или же какую-то другую, поручиться я не могла: комната вроде бы была та же, но столы передвинули, переставили приборы, пропала монструозная конструкция, стоявшая в момент моего пробуждения в изножье.

   — Садись вон туда.

   Горан махнул рукой на стол, укрытый белой простынёй, а сам подошёл к низкому неприметному шкафу в углу и принялся вытаскивать из него какие-то пугающего вида инструменты. Но я решила не паниковать раньше времени: пока Стевич никакого повода для подозрений в кровожадности не давал. Если бы он изначально хотел сделать со мной что-то плохое, то не стал бы отправлять к Маю, спрятал бы где-нибудь здесь, в укромном месте. Никогда не поверю, что у такого огромного здания нет ни подвала, ни чердака.

   Вернулся ко мне Горан с овальной жестяной посудиной, от которой резко пахло спиртом. Там лежал шприц, несколько иголок и ватных тампонов, а ещё неприятного коричневого цвета жгут.

   — Возьму у тебя кровь, — предупредил мужчина и поставил посудину рядом со мной на стол. — В обморок падать не будешь?

   — Вроде не должна, — оптимистично предположила я. — Это же не крыса. Крыс я, оказывается, боюсь до истерики, — пояснила в ответ на озадаченный взгляд профессора.

   — Очень… по-женски, — с иронией ответил тот. — Деяна тоже чуть не под потолок каждый раз взмывает при виде мыши.

   — Горан, а сколько тебе лет? — полюбопытствовала я.

   — Сорок четыре. У меня ранняя седина и ранняя профессорская степень. Подозреваю, одно неотделимо от другого, — отозвался Стевич со смешком.

   — А Маю?

   — Маю… тридцать один или тридцать два, я точно не помню, — пожал плечами Стевич и посетовал: — Честно говоря, вообще с трудом запоминаю дни рождения и даты.

   — И Май выглядит старше, — задумчиво заметила я. Как будто между прочим, но — аккуратно подводя разговор к нужной теме.

   — Да уж, — поморщился Горан. — Работай кулаком. Сжимаешь, напрягаешь, разжимаешь. Вены-то, боги! Как у курёнка, — проворчал он. — А что до Мая... Очень его эта история подкосила. Я, кстати, хотел сказать тебе за него большое спасибо.

   — Мне? — опешила я.

   — Я предполагал, что твоё общество скажется на нём благотворно, и не только с магической точки зрения, но даже не думал, что результат окажется столь быстрым и заметным.

   — Какой результат-то? Ну про магию я догадалась, что он весь чёрный — это ненормально. Но ведь это нельзя так с ходу заметить, тогда в чём дело?

   — Да просто он снова стал похож на человека, а не на статую Капитана, — вздохнул Стевич.

   — Ну да, немного оттаял, — согласилась я и добавила с гордостью: — Даже мне вот выкать перестал!

   — Выкать? — Горан, который наконец-то нашёл вену и попал в неё иголкой, покосился на меня насмешливо. — Майя, он шутит, улыбается и смеётся. Впервые с момента аварии.

   — А вы ему анекдоты рассказывать не пробовали? — ехидно поинтересовалась я. — Нет, ну я, конечно, часто какую-нибудь ерунду творю, от которой ему смешно, но шутки получаются той ещё изысканности. Что у вас, комедий в театре нет?

   — Всё есть. Но я говорю то, что вижу, — мужчина снова пожал плечами. — Май хороший парень, было больно смотреть, как он себя гробит. Ему бы к врачу обратиться, но не силком же тащить! Взрослый человек, отвечающий за свои поступки. С точки зрения закона. Всё, согни локоть и немного подержи. Сейчас будем энергетику твою измерять.

   — Слушай, раз уж мы с тобой так замечательно сплетничаем, открой мне страшную тайну: как так получилось, что настолько замечательный мужчина, как Май, до сих пор не женился?

   — Почему? Женился, — хмыкнул Горан, пожав плечами. — Нехорошо, конечно, за глаза обсуждать человека, но тут случай особый. Будем считать, у нас медицинский консилиум. Ты только ему не расскажи, что я тут тебе всё растрепал подчистую, обидится ещё. Он в таких вещах ужасно трепетный.

   — То есть как — женился?! — наконец справилась я с удивлением. — Или она… тоже погибла? — предположила с замиранием сердца.

   — Да уж лучше бы погибла, — проворчал Стевич. — Красивая амбициозная девка. Когда Мая обвинили в умышленном уничтожении дирижабля и убийстве отца и братьев ради наследства, она с ним тут же поспешила развестись. Владыка наш на младшего Недича тогда сердит был, никакой титул ему не светил, в лучшем случае каторга, вот он и отменил брак своим указом — имеет право, раз детей не было. Потом-то, конечно, как разобрались, она пыталась помириться. Ложись. Да прямо так, не надо разуваться.

   — Вот же дрянь! — ругнулась я. — Нет, ну надо же такой стервой-то быть, а?! Ну ладно струсила, это полбеды, но как почуяла упущенную выгоду — так сразу обратно! Хоть бы гордость поимела!

   Стевич на это ответил только одобрительным взглядом и принялся пристёгивать ко мне какой-то аппарат. От него тянулись тонкие проводки с широкими кожаными ремешками на концах вроде тех, какие были на мне в момент первого пробуждения, тоже с какими-то камушками. На локти, на запястья, на щиколотки и, самый широкий, на голову.

   — Погоди, а почему — консилиум? — уцепилась я за другую брошенную Гораном фразу. — Почему со мной посплетничать можно?

   — Да понимаешь, какое дело… — задумчиво протянул профессор. — Только помолчи пару минут и расслабься. Я хоть и рассеянный учёный, но не в анекдотической степени. Хвала богам, женат и трое спиногрызов подрастают, — в голосе за иронией отчётливо проскользнула нежность. — И я в целом могу предположить, чем может закончиться совместное проживание молодого мужчины и молодой девушки, которые друг другу изначально симпатизируют.

   — То есть ты решил побыть сводней? — опешила я.

   — Да хоть сводней, хоть хозяйкой борделя, хоть нянькой пополам со жрецом Черешара, если это поможет, — недовольно огрызнулся он. — Помолчи, пожалуйста, попросил же! Честно тебе скажу, мне плевать — получится у вас что-нибудь, нет, я не собираюсь срочно кого-то женить. Просто я вижу, что твоё присутствие сказывается на нём благотворно, и вижу, что ты желаешь ему добра и спрашиваешь не просто из любопытства, а из интереса к самому Маю. Так почему бы не дать тебе ту информацию, которая нужна? Вдруг это поможет лучше? Всё, можно шевелиться. Но не вставай.

   — Знаешь, ты очень, очень фиговый стратег, — прочувствованно проговорила я, разглядывая Стевича и пытаясь определиться: то ли смеяться, то ли бояться.

   — Что ты имеешь в виду?

   — Что ты прямо вот так сразу всё в лоб говоришь, — пояснила я. — А вдруг я разочаруюсь, обижусь и потеряю интерес?

   — А ты потеряешь? — насмешливо покосился на меня Стевич. — Мне-то кажется, наоборот, посчитаешь это вызовом себе и станешь шевелить Мая уже сознательно.

   — Ещё и проницательный, — хмыкнула я. — А если я от чрезмерного старания только всё испорчу? Вот так бы всё шло тихонько своим чередом, а я начну помогать сознательно — и сделаю хуже.

   — Некуда хуже, — отрезал Горан, не отрывая взгляда от каких-то шкал с дрожащими стрелками и вслепую делая пометки в раскрытом блокноте, и рассеянно добавил: — А если сознательно получается хуже, чем случайно, то образец подлежит выбраковке…

   — Чего?! — возмутилась я. — Какой выбраковке?!

   — Обыкновенной, с последующей переработкой на компост. Ну сама посуди, если человек может приносить пользу только случайно, а намеренно только вредит, зачем он такой нужен? — Стевич перевёл на меня взгляд, осмотрел оценивающе и хмыкнул. — Это шутка. Что ты так напряглась?

   — Ну знаешь ли! — ворчливо отозвалась я. Шуточки у него... — Я, может, и экспериментальный гомункул трёх дней от роду, но жить хочется. А я же не знаю, какие у вас тут порядки, права и обязанности. Вдруг ты меня создал — и, значит, хозяин, и можешь делать что хочешь.

   — В Ольбаде нет рабства, — отмахнулся Стевич. — Всё, садись. Сейчас, аппарат отключу, и займёмся твоей головой.

   — В каком смысле?

   — Вскрою и загляну внутрь, — спокойно ответил мужчина.

   — Ха-ха, — угрюмо проговорила я, но дальше требовать объяснений не стала. Я уважаю умение шутить с серьёзным лицом, но вот именно сейчас у Горана получалось совсем не смешно. Интересно, у него всегда такой юмор?

   — С чего начнём? С интеллекта, памяти, воображения или психологического портрета? — Стевич жестом предложил мне пересесть на стул.

   — Да без разницы. Только можно я сначала задам два вопроса? Они короткие.

   — Всего два? Слушаю.

   — Где находятся спектральные метки у лысых людей?

   Горан посмотрел на меня долгим, непонятным взглядом и уточнил:

   — И давно тебя этот вопрос беспокоит?

   — С тех пор, как я узнала, что вот эти цветные пряди — не дань моде и каким-то традициям, — фыркнула я. — Ну так что?

   Оказалось, что всё не так весело, как я предполагала, а по-научному строго и логично. Цветные волосы я видела из-за индивидуальных особенностей собственного восприятия. На самом же деле эти метки существовали в энергетической оболочке человека, ауре, которую так просто не различить. К традиционным методикам хроматологов эта моя временная способность не имела почти никакого отношения, хотя и стала бы для них неплохим подспорьем.

   В общем, лысого человека моё сознание при переводе магических образов в зрительные впечатления, скорее всего, так и оставило бы лысым. То есть никаких цветных пятен на черепе, скучища.

   Второй вопрос — о том, кто такой Капитан, — Стевич встретил ещё одним задумчивым и заинтересованным взглядом, но никак не прокомментировал собственное отношение, только пояснил, что это персонаж традиционного мадирского театра. Там в распоряжении драматургов имелся десяток типажей, лишённых личного имени, из приключений которых складывались разнообразные пьесы. Капитан являл собой персонаж героический, трагический или гротескный. Подтянутый суровый офицер, который, в зависимости от желаний автора, мог быть и центральным персонажем пьесы, трагически гибнущим в военной кампании, и романтическим героем, и — недалёким солдафоном, рогатым супругом молодой легкомысленной Кокетки.

   Прозвали так Недича студенты едва ли не в первую неделю работы, а через луну за глаза именовала вся знакомая с ним часть Зоринки. Вообще-то относились ученики к начинающему преподавателю беззлобно, даже симпатизировали, но... Нельзя отказать в наблюдательности и остроумии тому, кто первым примерил к Маю эту кличку. В самом же деле похож!

   Про Мадиру я спрашивать не стала и очень этим гордилась: кое-что уже знаю, выходит, не зря учебники читала! Сейчас страна делилась на провинции, сохранившие исторические имена вошедших в состав общего государства земель, и это была одна из таких. Мы сейчас находились в столичной провинции Ольбад, которая граничила с Мадирой на юге.

   А потом вопросы начал задавать Стевич, и всё остальное пришлось отодвинуть на второй план. Но я по этому поводу не расстроилась: самой было интересно узнать, что Горан выудит своими вопросами из моей беспамятной головы.

   Выудил в конечном итоге многое. Правда, я поняла смысл далеко не всех вопросов, но кое-что интересное о себе всё-таки узнала и окончательно подтвердила некоторые собственные подозрения.

   Мы, например, пришли к твёрдому выводу, что в прошлой жизни я работала с техникой. Я отлично разбиралась в механике, неплохо знала математику, кое-что понимала в металловедении и — немного — электричестве, да и вообще отличалась сообразительностью и обладала способностью логически мыслить. Правда, последней не всегда пользовалась.

   Ещё я выяснила, что необходимый магический иммунитет у меня уже потихоньку вырабатывается, тут предположения Стевича оправдались. Моё состояние менялось именно так, как это происходило у стёртых. Я попыталась вытрясти из мужчины руководство, как бы ещё ускорить этот процесс, но ничего по делу он мне сказать не мог: если бы методика такая существовала, ей бы давно уже пользовались для лечения стёртых. А так — оставалось только ждать, пока само восстановится. Правда, Горан обмолвился, что я восстанавливаюсь процентов на тридцать быстрее статистической нормы, и предположил, что благодарить за это стоит общество Мая. Но доказать это пока не мог.

   В общем, когда к нам присоединился Недич, его друг был обеспечен материалом для размышлений на ближайший вечер, а то и два.

   — Судя по одухотворённому лицу, ты что-то понял? — предположил Май с иронией, по приглашению Горана усаживаясь к заваленному бумагами столу.

   — Кое-что. А кое-что пойму, когда проанализирую всю информацию, — уклончиво ответил тот. — Но теперь у меня нет сомнений, что Майя — продукт совсем иного общества и, выходит, иного мира. Очень похожего на наш, но — другого. А кроме того, при всей лёгкости собственного нрава, она очень не соответствует своей юной наружности.

   — Почему? — одновременно удивились мы.

   — Ты что, это по своим психологическим тестам понял? — скептически добавила я.

   — Психологический возраст это иное, — возразил Стевич. — Я сужу уже хотя бы по количеству знаний и, полагаю, практического опыта, — пожал плечами Стевич. — Ты умная особа, но не гений, тут я уверен. А коли так, сложно предположить, что к семнадцати-восемнадцати годам ты могла накопить и накрепко усвоить такое количество очень специфических знаний. Если твоя память, конечно, принадлежит человеку, а не какому-нибудь сказочному существу.

   — Воспринимаю я себя человеком, тут противоречий нет, — задумчиво хмыкнула я. — Да и в остальном, пожалуй, соглашусь. Не чувствую я себя настолько уж юной, есть ощущение обширного жизненного опыта. Ну ладно, а какой толк с этого открытия?

   — Какой-то наверняка будет, — отмахнулся доктор. — Пока я склонен предполагать, что в своём мире ты жизнь закончила и по какой-то причине перенеслась сюда. Что душа покидает тело после смерти — это факт доказанный, а вот куда она девается потом — существуют только теории. Пока твой пример доказывает, что они переселяются в какой-то другой мир, но по какому принципу — неизвестно.

   — А жрецы что об этом говорят? — заинтересовалась я.

   — Что бы они ни говорили, а доказательств у них всё равно нет.

   — Ну ладно, как скажешь. У меня вот ещё вопрос назрел. Почему я понимаю местный язык, если я из другого мира?

   — Да боги знают, — хмыкнул Стевич. — Ты слишком многого хочешь. Если мы и докопаемся когда-нибудь до подобных деталей, то — не при моей жизни.

   — Что, и ни одного специалиста по этому вопросу нет? — не поверила я.

   — Издеваешься? — он насмешливо вскинул брови. — Нет, ну если поспрашивать, можно отыскать какого-нибудь шарлатана, который в другие миры как к себе домой шастает. Уж среди завсегдатаев городской психиатрической лечебницы точно найдётся парочка.

   — Ну всё, всё, хватит стыдить, — отмахнулась я. — Откуда я знаю, что у вас тут нормально, а что — сказки?! Напоминаю, в моём представлении магия — тоже сказки!

   — Что вы сцепились-то на ровном месте? — прервал наш обмен любезностями озадаченный Май.

   — Наверное, надоели друг другу за эти несколько часов, — легко нашлась с ответом я.

   — Не то слово! — со смешком согласился Стевич. — Ну-ка, Май, а ложись-ка теперь ты на стол, сниму я ещё и с тебя показатели.

   — Это зачем? — насторожился тот.

   — Хочу выяснить, ты ли благотворно влияешь на Майю или следует искать другие причины её быстрого восстановления. Ложись, ложись, я тебя не съем.

   Вся процедура заняла несколько минут. Горан точно так же, как со мной, внёс пометки в блокнот, но если и сделал какие-то предварительные выводы — с нами не поделился. Вместо этого, снимая с друга ремни-датчики, заговорил совсем о постороннем:

   — Кстати, Май, сегодня тренировка. Может, всё-таки присоединишься? Ну так, в лёгком темпе. Тебе в команде будут рады.

   — Да я уже тот игрок, — поморщился мужчина. — Я не думаю…

   — Ой, это вот по тому звочу, да? — заинтересовалась я. — А вы зрителей на тренировки пускаете? Честное слово, я буду вести себя хорошо!

   — Тебе действительно так интересно посмотреть? — Недич глянул на меня озадаченно.

   — Интересно! — подтвердила я.

   И, конечно, не стала говорить о том, что куда интереснее мне сейчас затащить туда самого Мая в попытке расшевелить согласно заветам его старшего друга. Несмотря на лёгкий неприятный осадочек после того разговора и слабый внутренний протест против цинизма Стевича, я признавала его правоту и всерьёз хотела помочь тёзке.

   Почему? Как минимум потому, что мне хотелось хоть как-то отблагодарить за доброе отношение и совершенно бескорыстную заботу. Дорогого стоит тот факт, что из меня пытаются сделать полноценного человека, не требуя ничего взамен. Возятся вот, одежду покупают, документы оформляют, а это, между прочим, подлог и вообще, наверное, подсудное дело!

   Да и без благодарности мотивов хватало.

   Потому что Май — хороший и очень милый, и будет жалко, если из-за какой-то аварии он совершенно угробит свою жизнь. Потому что я хочу и, похоже, могу ему помочь, и тут уже неважно, почему моя компания столь благотворно на него влияет. Потому что это по-человечески — помочь тому, кто в этом нуждается, пусть даже он сам и отрицает наличие у себя проблем. Да и, наконец, просто назло всем тем сволочам, которые от него отвернулись в трудный момент! Чтобы можно было глянуть на них свысока и заявить — вот вам, не дождётесь.

   Так что Стевич, похоже, правильно меня просчитал.

   — Хотя бы одним глазком! — продолжила уговаривать я, умоляюще глядя на Мая. — Я просто так и не поняла, что это за игра такая, а она ведь, наверное, интересная, если всенародно любимая…

   — Ну, если так, то несколько минут вечером выделить можно, — неуверенно протянул Недич.

   — Отлично, значит, подходите к семи! — бодро подхватил Стевич, бросив на меня явно одобрительный взгляд и украдкой подмигнув.

   — К семи… Домой ехать смысла нет, — заметил Май, глянув на часы, когда мы вышли из лаборатории и оставили Горана одного: доктор всем своим видом давал понять, что до семи часов лучше не мозолить ему глаза. — Ты не голодна? Можно сходить поесть.

   — Отличная мысль! — охотно согласилась я. — А куда? В столовую? Ты говорил, она здесь есть.

   — Учитывая, что у нас почти два часа, это не самый хороший способ убить время, — иронично хмыкнул он. — В окрестностях есть несколько вполне приличных ресторанчиков, в которых обычно гуляют студенты, когда есть на что. Предлагаю съездить в один из них.

   — А может, пешком разомнёмся? Тут далеко? Уж очень погода хорошая.

   — Если пешком, это ограничивает выбор. Впрочем, пойдём. Согласен, проветриться — хорошая мысль.

   Прогулка удалась. Минут за двадцать мы не спеша дошли до уютного ресторанчика на первом этаже явно жилого здания, поели и вернулись в Зоринку уже более долгим, кружным путём, пройдя какими-то уютными зелёными дворами-скверами и симпатичными узкими переулками, затерянными в жилых кварталах.

   Всё это время оживлённо болтали об отвлечённом и иногда обо мне.

   А так — все как будто довольны.

   Май много улыбался и с удовольствием рассказывал о мире и здешней технике. Об открытиях, об обожаемых дирижаблях и немного менее любимых парусниках, о лёгких фанерных самолётах с пропеллерами, о навигации по солнцу и звёздам и о новейшей системе радиомаяков, сеть которых активно строилась по всему континенту.

   Ну а я с большим удовольствием и пониманием слушала его пояснения, задавала вопросы и уточняла детали, порой вместе с Недичем искренне удивляясь собственному знанию предмета, которое только подтверждало предположения Стевича: моей голове явно больше семнадцати лет. Хорошо так больше, раз в пять.

   — Слушай, может, я уже бабушкой совсем старенькой была? Прожила жизнь и умерла естественной смертью? — предположила я весело.

   — У тебя совсем неподходящий характер. — Май покосился на меня с сомнением.

   — Ой, ну вот только не говори, что ты никогда не встречал энергичных старушек, которые фору молодым могут дать!

   — Пожалуй, — вынужденно согласился мужчина. — Есть у нас одна преподавательница на кафедре… Только тебя очень сложно воспринимать взрослой, когда ты не рассуждаешь о чём-то очень сложном и важном. Даже просто — взрослой, не говоря уже о чём-то ещё.

   — Да и не воспринимай, — легкомысленно отмахнулась я. — Номинально мне вообще три дня от роду, считай — младенец!

   После ужина мы без спешки добрались до внушительного спортивного комплекса, принадлежавшего Зоринке и расположенного неподалёку от уже знакомых мне зданий. Просторный бассейн, два больших спортзала и несколько маленьких, гимнастических — университет предоставлял своим студентам и работникам возможности не только для умственного развития.

   Май, за чей локоть я продолжала держаться всю дорогу, знал этот корпус отлично. Мы не пошли к главному входу, а попали внутрь через неприметную боковую дверь — слегка обшарпанную, подвального вида. Она, собственно, и вела в подвал, только сухой и обжитой. Прямо за дверью имелся небольшой совершенно пустой холл с высоким белым потолком, серой керамической плиткой на полу и выкрашенными в жизнерадостный светло-зелёный цвет стенами.

   Оттуда на три стороны расходились коридоры — прямо, влево и вправо, куда мы и свернули. По коридорам гулко разносились невнятные разнообразные звуки — то шорохи, то шаги, то звуки ударов, то монотонное гудение голосов, когда слова разобрать невозможно, но ясно, что говорящих несколько.

   Коридор закончился крутой лестницей с серыми высокими ступенями и белой, местами потемневшей штукатуркой на стенах. Поднявшись на два этажа, мы опять шагнули в коридор, уже гораздо более широкий и «представительный», чем в подвале: плитка под ногами крупная, с красивым геометрическим узором, двухцветные стены — снизу, примерно до середины, шоколадно-коричневые, выше нарисованного орнаментального бордюра — песочно-жёлтые. Да и света тут было больше — те же самые шарики на подставках, что и везде, но внизу они висели гораздо реже.

   А вот дверь в стене имелась только одна, и через неё мы вошли в собственно спортивный зал. Тренировка пока не началась — видимо, ещё не все собрались. Восемь подтянутых крепких мужчин в лёгких светлых брюках, мягких тапочках на шнуровке и свободных зелёных рубашках с коротким рукавом собрались редкой группой недалеко от входа. Кто-то спокойно разговаривал, кто-то лениво разминался.

   Стевич был среди них, он-то нас первый заметил и — буквально просиял.

   — Май! Пришёл-таки!

   Кажется, в этот момент Недич с трудом подавил порыв шмыгнуть за дверь, а потом стало уже поздно. Из присутствующих моего тёзку не знали, кажется, только двое — они вежливо подошли со всеми, но держались чуть в стороне, пока товарищи выражали эмоции. Одинаковые у всех: появлению Мая очень радовались. А я, тихонько отступив за спины мужчин, наблюдала за этой картиной с отчётливым умилением.

   Всё-таки он очень бестолковый. Ну вот почему он с этими людьми перестал общаться? Видно же, что плевать им на его титул и прочие регалии, они его без них хорошо знают и ценят. Небось и не вспомнили сейчас об изменении его статуса, иначе не хлопали бы его так радостно и искренне по плечам. Нет, понятно, после аварии Май наверняка был не в том состоянии здоровья, чтобы впрягаться в тренировки, но я считаю — это совсем не повод прекращать общение с друзьями!

   Вскоре подтянулись остальные игроки, часть которых радостно присоединилась к гомонящей группе с чёрным пятном Недича посередине, а другая, меньшая, скучковалась в стороне, с одинаковым любопытством поглядывая на меня и на товарищей.

   — Что показывают? — раздался рядом тихий незнакомый голос.

   Глянув через плечо, я обнаружила невысокого худощавого мужчину с узким сухим лицом и коротко остриженными седыми волосами, конечно же расцвеченными положенными цветными перьями. Выглядел он заметно старше Стевича, и я сделала вывод, что это тренер. Он был весь одет в зелёное.

   — Возвращение блудного сына, — также негромко сообщила я.

   — Интересно? — живо полюбопытствовал он.

   — Поучительно, — ответила честно.

   Тренер весело хмыкнул, сделал пару шагов вперёд, обходя меня, и гаркнул так, что я подпрыгнула:

   — Недич, гнутую биту тебе в ухо, ты почему не в форме?!

   — Гнат, но я… — совершенно растерялся Май.

   — Бегом! — рявкнул тот. — Забыл, где раздевалка? Чтоб через пять минут мне со всеми разминался! Время пошло!

   Остальные игроки, не дожидаясь команды, гурьбой побежали вкруг по залу, посмеиваясь и переговариваясь на ходу.

   — Гнат, но как же…

   — А девушку я у тебя временно реквизирую, — ехидно оборвал Гнат. — Верну после тренировки.

   — Но…

   — Четыре с половиной минуты!

   Не то по привычке, не то от неожиданности Май в итоге послушно выскочил из зала, а я озадаченно посмотрела на обернувшегося ко мне тренера.

   — А вы меня с какой-то конкретной целью реквизируете или только ради эффекта неожиданности?

   — Одно другому не мешает, — насмешливо подмигнул он.

   — Ой, только вы с Маем поосторожнее! — опомнилась я. — Он же после травмы, и вообще пару дней назад вечером еле ходил...

   — Не учи дедушку кашлять, — беззлобно отмахнулся тренер. — Пойдём. Свистеть умеешь? Серьёзно? Ну-ка, покажи.

   Я послушно сложила большой и указательный палец колечком и, вложив их в рот, пронзительно свистнула, не задумываясь о том, откуда взялось такое специфичное умение.

   — Добре! — крякнул Гнат. — Тогда всё ещё проще. Вот тебе скамейка, сиди и болей!

   — Ага, это я могу. Ещё бы мне кто правила вкратце объяснил, — задумчиво протянула я.

   — Давай после игры, — отмахнулся тренер.

   — Ну как скажете, — озадаченно согласилась я с этим парадоксальным заявлением и даже не стала спрашивать, зачем мне нужны будут эти правила потом.

   Да и не успела бы расспросить, даже если бы захотела: усадив меня на скамью у стены, Гнат вплотную взялся за своих подопечных. Сначала разминка, потом — собственно игра, из наблюдения за которой я поняла только одно: прежде ничего такого я не видела. В правилах, конечно, не разобралась, но это не мешало мне ответственно выполнять поручение и морально поддерживать игроков. Ну или мешать им, тут я не поручусь.

   Болела я за «своих», то есть в первую очередь за Мая, потом — за Стевича, всё равно больше никого не знала. А в основном, конечно, просто любовалась тем, как бегают и прыгают по залу четырнадцать крепких мужчин. Ну и украдкой негодовала, что они все в рубашках: на мой вкус, без этой детали одежды смотрелось бы интереснее.

   В сравнении с остальными игроками было отлично видно, насколько Недичу тяжело и насколько он не готов к серьёзной тренировке. К счастью, видно это было не только мне: тренер зорко следил за игрой и за движениями всех игроков и постоянно тасовал их в процессе, меняя роли и заставляя перестраиваться. И Мая хоть номинально и гонял вместе с остальными, но заметно щадил и делал скидку на состояние, так что получалась практически лечебная физкультура.

   Отличный всё-таки мужик этот Гнат. Не зря он мне сразу понравился!

   Когда Недич окончательно выдохся и начал ощутимо прихрамывать, тренер отправил его отдыхать ко мне, велев не уходить до окончания тренировки, а сам вплотную сосредоточился на действующих игроках. Май же, тяжело дыша, почти упал на скамейку рядом со мной, тыльной стороной ладони утирая мокрый лоб.

   — Вы хорошо играете! — уверенно заявила я.

   — Сказал человек, который даже правил не знает, — насмешливо ответил мужчина.

   — Ну и ладно. Мне было интересно смотреть, значит — играете хорошо. И ты молодец, после такого большого перерыва...

   — Майя, не надо, — со смешком оборвал меня тёзка. — Мне очень приятно твоё стремление поддержать, но здраво оценить собственные способности и силы я могу.

   — А почему тогда раньше сюда не пришёл?

   — Сначала по здоровью нельзя было, потом... так получилось, — слегка стушевался он.

   — Ну ничего, — оптимистично заключила я. — Буду теперь водить тебя на тренировки! Вот сейчас узнаю у Гната, когда они, и буду водить.

   — Звучит как угроза, — тихо засмеялся Недич. — Майя, у меня слишком много дел и, боюсь...

   — Не отмазывайся, не в военкомате, — отмахнулась я.

   — Что? — переспросил мужчина.

   — Точно не знаю, — призналась смущённо, — но значит это — не нужно придумывать нелепые отговорки.

   — Почему — нелепые? — нахмурился он.

   — Потому что тебе здесь нравится, — ответила я, взглянув на него уже совершенно серьёзно. — И эти люди тебе нравятся. И ты им. И тебе здесь хорошо. Поэтому все твои оправдания и отговорки — нелепые по определению.

   Взгляд мужчины стал пристальным, острым, пробирающим. Кажется, Май хотел что-то сказать или сделать, но не собрался, а потом я первой опустила глаза — под этим взглядом было здорово не по себе. Не могу сказать почему. Вроде бы ругаться и активно спорить Недич не собирался, даже как будто принимал мои аргументы, но... Я всё равно нервно поёжилась и с трудом подавила порыв зябко обхватить себя руками.

   Ну нет, пусть он лучше улыбается! Там всё понятно, а вот как относиться к такому серьёзному и холодному Маю — я пока не представляла. Не удивилась, что под внешней мягкостью, добротой и аристократическим воспитанием есть твёрдый характер, но — подготовиться не успела.

   — Может, хоть ты мне теперь объяснишь, что вы там делали полчаса и о чём вообще игра? — попыталась я перевести тему.

   — Да, конечно, — поддержал это начинание Недич. — Всё довольно просто…

   Простота, конечно, относительная, но я действительно быстро сообразила. Две команды, у каждой — свой «угол», который оборонял страж с битой, выглядевшей как квадратная деревянная лопата на короткой ручке. Целью игроков было забросить в чужой угол мяч, а защитник должен был мяч этой своей лопатой отбить. Если, отбивая, попадал во вражеского игрока, тот временно выходил из игры. Ловить отбитый мяч до удара о землю запрещалось, можно только уворачиваться. Игроки также не имели права долго держать мяч в руках и вынуждены были чеканить его об пол. Май упомянул ещё кучу уточнений и деталей, но в них я уже не вникала. Всё равно играть не собиралась, да и болела не так уж отчаянно — кажется, азарта я лишена начисто.

   Вскоре к нам, улучив минуту, подошёл тренер и разрешил Маю отправляться домой, чтобы «своей ленивой физиономией не мозолить остальным глаза». Но наказал быть на следующей тренировке обязательно, пока «совсем не охлюпился». Май пообещал постараться, я — под внимательным взглядом тренера — пообещала сделать всё от меня зависящее.

   Потом Недич отвёл меня в какую-то небольшую комнату и, извинившись, оставил там, а сам отправился приводить себя в порядок. Я с интересом огляделась.

   Тренерская. Как пить дать!

   Две свободные стены почти полностью закрывали плакаты, наградные листы с вензелями, медали, чёрно-белые фотографии каких-то молодых мужчин, на полке рядком стояли разнообразные кубки. Ещё тут имелся письменный стол, несколько стульев, а вдоль оставшихся стен выстроились высокие шкафы с глухими дверьми. В углу между ними был свален спортивный инвентарь — я узнала несколько квадратных бит и крупноячеистую сетку, назначение которой, однако, оставалось загадкой.

   Портреты оказались подписаны, но мелко, от руки и очень неразборчиво, так что я оставила попытку прочитать имена местных героев, только рассматривала. И предусмотрительно не трогала руками: обещала ведь вести себя паинькой. Честно говоря, я была почти уверена, что среди портретов найду Недича, чем и занималась, но — нет, тёзка в этот зал славы не попал. Жалко, я как-то уже привыкла считать его самым хорошим и талантливым.

   Заскучать я не успела, Май вернулся очень быстро. Был он задумчив и углублён в себя, отвечал невпопад, поэтому вскоре я оставила попытки заговорить и просто смотрела по сторонам — на улицы, по которым мы ехали, и на самого Недича, любуясь строгим профилем.

   Странно, но за результат его размышлений я не переживала: верила, что решение мужчина примет разумное. Боюсь сглазить, но он, кажется, сам начал сознавать, что жил в последнее время… Странно.

   В молчании мы добрались через вечерний, засыпающий город до дома. В молчании прошли в лифт, поднялись в квартиру, в той же тишине выпили чаю с пирогом, который я испекла вчера. Но тишина была хорошей, правильной; не давила на уши, просто позволяла спокойно подумать. Было ещё не очень поздно, когда я решила пойти спать — настроения на книги не нашлось, и вообще я как-то вдруг сообразила, что чувствую себя ужасно усталой и клюю носом.

   — Доброй ночи, — пожелала я, поднимаясь с места.

   Недич рассеянно кивнул, но потом опомнился, подскочил с места.

   — Майя, постой! — окликнул он меня, даже зачем-то за руку перехватил. И спросил осторожно в ответ на мой озадаченный взгляд: — Ты не сердишься?

   — На что? — искренне удивилась я. — Боги с тобой, конечно нет!

   — Хорошо, — кивнул он. Помолчал, но руку мою не выпустил, как будто забыл о ней, пристально разглядывая моё лицо, словно не поверил и пытался отыскать признаки спрятанной обиды. А потом добавил — негромко, очень прочувствованно, чуть крепче сжав мою ладонь: — Спасибо тебе.

   — Обращайся! — широко улыбнулась я в ответ, без труда сообразив, что имелось в виду. А после поддалась порыву, подалась вперёд и, приподнявшись на носочки, быстро поцеловала мужчину, куда сумела дотянуться — вышло в подбородок, до щеки не достала. Потом стремительно повернулась спиной и почти привычно уже попросила: — Помоги, пожалуйста!

   Пуговицы он расстегнул с привычной уже уверенностью, на моё спасибо и благодарную улыбку ответил очень растерянным взглядом и пожеланием доброй ночи, после чего я упорхнула в комнату, чувствуя себя вполне довольной жизнью. Хотя и сонной, да.

ГЛАВА 5. Чтобы питаться чувствами, чувства надо хорошо питать

Следующий день начался очень рано. Утром Маю нужно было в Зоринку, причём на целый день, так что до вечера я оказалась предоставлена самой себе и обществу книг.

   Недич оставил мне и обещанные истории об островах, и несколько учебников для более старшего возраста, и переданные Стевичем «Основы магии», о чём успел сообщить, уже убегая: я заспалась и, проснувшись, застала его на пороге. Ну, зато успела пожелать хорошего дня и получить ответную улыбку — считаю, неплохое достижение с утра пораньше.

   О вчерашнем мы бы не успели поговорить при всём желании, да и желания такого, кажется, не испытывали. С одной стороны, не хотелось дёргать Недича личными вопросами, а сам он тем более не заговорит о подобном. А с другой…

   Утром я испытывала лёгкую неловкость за вчерашний порыв. То есть я, конечно, очаровательная непосредственность и вроде бы ничего совсем предосудительного не сделала — подумаешь, в щёчку его чмокнула по-дружески! Но это для меня ерунда, а кто знает, может, для их высшего общества это всё жутко неприлично. Ещё более жутко, чем всё остальное.

   В общем, не готова я была отвечать на вопрос, что это было, и только порадовалась отсутствию подобной необходимости.

   А вскоре и вовсе выкинула все эти мелочи из головы, поглощённая изучением магии по переданным Стевичем «Основам». Изложены те были просто и доступно, только рассчитаны не на детей, а, скорее, на подростков — этакая научно-познавательная энциклопедия для любознательных.

   Оказалось, всё это гораздо сложнее, чем виделось мне со стороны.

   Изначальная склонность к какой-то магии не давала человеку почти никаких преимуществ, даже если он был совершенно благополучной личностью и имел в своей ауре яркие и отчётливые метки основных цветов в одинаковом количестве. Чтобы стать магом, приходилось долго и старательно учиться — как, например, чтобы стать музыкантом. Или математиком — при математическом складе ума. То есть гении и самородки, как и в любых других сферах, встречались, но точно так же редко.

   И тут обнаружилась первая странность: книга уверяла, что в ауре большинства людей есть и чёрные метки, но чёрных прядей в волосах светловолосых окружающих я не наблюдала