Я слышу, как ты дышишь. Остин Марс

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 30
• ГЛАВА 31
• ГЛАВА 32
• ГЛАВА 33
• ГЛАВА 34
• ГЛАВА 35

АННОТАЦИЯ

История любви вопреки традициям, сквозь войну, предательства и кровь. Госпожу Веронику призвали в другой мир, с целью использовать её знания для завоевания мира, но призвавший поплатился за это жизнью, а её саму украли и заточили, защищая то ли её от мира, то ли мир – от её знаний. Сотни людей хотят её смерти, две страны готовы вцепиться друг другу в глотки ради того, чтобы заполучить её знания и использовать в предстоящей войне. И между ней и жестоким миром только один человек – загадочный министр, который проводит с ней дни и ночи в беседах об их мирах, как будто сам никак не может определиться, благословение или проклятие ему послали жестокие боги.

   Я слышу, как ты дышишь (КРВ4)

ГЛАВА 30

4.30.6 Иногда нужно нарушать правила

   Он всё ещё держал её руку. На столе стояли чашки с водой, ей хотелось пить, но она не могла пошевелиться. В ушах шумело. Или просто на улице монотонно завывал ветер, протираясь по стёклам как кот – вдруг откроют?

   Если бы ей кто-то сказал вчера, что случится сегодня, она… Впрочем, она бы поверила чему угодно, господин министр отучил её удивляться. Он приходил, уходил, иногда не приходил. Страшнее всего было, когда не приходил. Обещал и не приходил. Лучше бы не обещал.

   Выл ветер, стучало сердце, он сжимал её руку двумя руками, как будто в последний раз, как будто сейчас отберут.

   В библиотеке раздались тихие шаги и министр выпрямился, посмотрел на их переплетённые руки, секунду поколебался, но не отпустил, громко позвал:

   – Двейн?

   Дверь приоткрылась, но никто не вошёл, раздался приглушённый голос Двейна:

   – Отчёт от алхимиков и баллистиков, будете читать?

   – Оставь на столе, – нахмурился министр. – Устройство идентифицировали?

   – Да.

   – Такое же?

   – Аналогичное. Маги говорят, почерк тот же.

   – А точное место взрыва?

   – Установили. Устройство забросили в окно, взорвалось в воздухе.

   – Как в тот раз, – мрачно констатировал министр, Двейн подтвердил:

   – Да.

   – Работайте по плану.

   – Есть. Господин, – дверь плотно закрылась, шаги Двейна удалились в библиотеку, Вера смотрела на напряжённого министра Шена и чувствовала ладонью, как понемногу замедляется его бешеный пульс, видела как взгляд становится увереннее, лицу постепенно возвращается привычное выражение отстранённой сосредоточенности, она держала его руку, а по глазам видела, что мыслями он далеко, он уже там, с экспертами, с бумагами, ходит по месту происшествия и занимается своей обычной работой.

   Он посмотрел на их руки, таким взглядом, как будто только сейчас начинает понимать, что тут произошло, и постепенно приходит в ужас от своих слов и действий, поднял взгляд, но до глаз не дошёл, опять посмотрел на руки, убрал одну… вторую не убрал. Чуть улыбнулся, поглаживая её ладонь большим пальцем, с ноткой горькой иронии сказал:

   – Мы были бы на их месте, если бы Барт не потакал своим желаниям в ущерб уставу и приказам.

   – Иногда нужно нарушать правила, – тихо ответила Вера, тоже сжимая его руку, он качнул головой:

   – Но никто не знает, когда именно. Поэтому я предпочитаю не нарушать никогда, статистика несчастных случаев из-за банального несоблюдения правил меня поддерживает.

   Вера молча пожала плечами, он на миг скосил глаза на дверь, она понимающе улыбнулась и шепнула:

   – Соскучились по бумажкам?

   Он фыркнул и опустил голову, бросил на Веру чуть виноватый взгляд исподлобья:

   – Вы меня извините? Я хочу видеть организаторов этого происшествия в своём подвале в виде фрагментов, а кратчайший путь к исполнению этого желания усыпан бумажками.

   Она понимающе улыбнулась и расслабила руку. А он продолжил держать. Помолчал, поизучал их руки, опять сжал, пуская по её телу волны напряжённого горячего кайфа.

   «Он с одной рукой творит такой беспредел, что же со мной будет, если предоставить ему больше?»

   Фантазия предложила не мелочиться и предоставить ему всё, от картинок в голове её бросило в жар, как будто всё тело окатило кипятком, она боялась, что все мысли написаны на её лице крупными буквами.

   Вера открыла глаза, сосредоточенно изучила стол и чашки.

   Министр стиснул её ладонь в последний раз и медленно отпустил, сжал пальцы в кулак и убрал руки со стола. Она продолжала держать свою на весу, рассматривая её, как какую-то диковинку, министр тихо сказал:

   – В этот раз это буду я.

   – Уверены?

   – Никаких сомнений, – улыбнулся он, взял свою чашку, отпил воды. – Попробуйте поспать. Если услышите, как кто-то ходит по квартире – это я, пытаюсь убедиться, что мне не приснилось, не пристрелите меня случайно.

   – Постараюсь, – улыбнулась Вера.

   – Я пойду. Не провожайте, я скоро вернусь, – он допил воду, встал, замешкался у стола, как будто ему было ещё, что сказать, но когда Вера подняла глаза, он свои резко опустил: – Отдыхайте. Госпожа.

   Поклонился и вышел, оставив дверь приоткрытой, в библиотеке зажёгся свет, зашелестели бумажки, шаги удалились к порталу. А Вера сидела и вспоминала как он уходил, как в замедленной съёмке, как он встаёт, кланяется… что-то в этом было не такое, как раньше, знать бы. Эти цыньянские тонкости, иногда он кланялся еле-еле, иногда низко, иногда просто кивал, иногда приходил так, как будто и не уходил, а с порога продолжал какой-то старый разговор.

   «Сложно.»

   Ладонь хранила его тепло и следы от кончиков пальцев, завтра синяки будут. Она погладила пальцем красные пятнышки – точно будут. В голове бешеная фантазия покрывала её синяками леопардовым узором, везде, она схватилась за голову, пытаясь прийти в себя.

   «Ещё неизвестно, что нам за это будет. Он к лицу мою ладонь прижимал, боже, зачем… Мало было? Зачем?»

   Опять становилось страшно, он ушёл, она его больше не видела, значит с ним могло происходить что угодно. Участь жены военного – либо сиди на успокоительных, либо начинай верить в бога.

   «Он в них не верит.»

   Она допила воду, пожелала удачи всем, кого могла припомнить, и пошла пробовать спать.

***

ГЛАВА 31

4.31.1 Три часа под дверью

   Она проснулась резко, бодрой и напряжённой, замерла, пытаясь понять, что её разбудило. И услышала – шаги, господин министр пришёл, руки моет на кухне.

   Накатило такое облегчение, что она опять растеклась по подушке и с удовольствием потянулась до кончиков пальцев, ощущая, как где-то глубоко в ладони немного побаливают маленькие синяки, посмотрела на руку – не видно, но если надавить, то чувствуется. Улыбнулась.

   «Не приснилось.»

   Шаги господина министра приблизились, он вошёл, закрыл за собой и опёрся спиной о дверь, сунул руки в карманы. Они молчали и смотрели друг на друга, он выглядел уставшим.

   – Как успехи? – шепнула Вера.

   – Все живы.

   – Круто. Спать хотите?

   – Надо бы. Но я сомневаюсь, что усну.

   – Ложитесь. Я буду вас охранять, и разбужу, если принесут что-то стоящее.

   Он улыбнулся, опустил глаза и вздохнул:

   – Я не чувствую в себе сил лечь рядом с вами и уснуть. Тут одно из двух, либо уснуть, либо рядом с вами.

   – А я уйду. Буду сидеть под дверью с револьвером, даже одетая, честно. И если буду в кого-то стрелять, то под «куполом», не разбужу. Попробуйте, что вам стоит? Не понравится – полежите и встанете. Но вам понравится. Здесь тёпленько и удобно, очень рекомендую, – она кайфово зарылась в одеяло по глаза, он улыбнулся шире:

   – Не мёрзнете? Уже не лето, обогрев включать ещё рано, но одеться потеплее можно, и второе одеяло достать.

   – Не мёрзну, – качнула головой Вера, министр криво улыбнулся и постучал пальцем по запястью:

   – А «часы истины» говорят, что вы врёте.

   Она показала язык, он рассмеялся, она вздохнула и призналась:

   – Когда только ложусь, мёрзну. Но сейчас тут отлично, в самый раз. Можете проверить, – она отползла на дальнюю сторону кровати, приглашающе кивнула на освободившееся место: – Быстрее, пока не остыло.

   – Умеете соблазнить, – покачал головой министр, расстёгивая пиджак, Вера выскользнула из-под одеяла с холодной стороны кровати, открыла шкаф и быстро оделась, на носочках прошла к своей стороне, обулась. Посмотрела на министра Шена в рубашке и кобуре, расшнуровывающего крепление для метательных звёзд на предплечье, хотела предложить помощь, но не решилась, он и сам быстро справился. Он на секунду поднял на неё глаза, опять опустил, посмотрел на часы, – вы поспали три часа, Вера.

   – А вы?

   Он снял часы и стал сосредоточенно расшнуровывать вторую руку, она развела руками и демонстративно проверила револьвер, кивнула:

   – Ну, я пойду. Если что, зовите.

   – Если – что? – шутливо улыбнулся он.

   – Ну мало ли, вдруг на вас через окно нападут. Дверь-то я охраняю, а вот окна…

   – Чёртовы окна, – мрачновато усмехнулся министр, посмотрел на окна, посерьёзнел и поднял глаза на Веру, как будто собирался что-то сказать. Не сказал. Опустил глаза. Она тихо спросила:

   – Не нашли?

   – Не нашли, – невесело констатировал министр, снимая кобуру и укладывая на тумбочку к остальной амуниции, – ещё рано судить, конечно, люди пока работают, но картина та же, что была тогда на пятой, а тогда не нашли. – Он сел на кровать, стал расшнуровывать ботинки, мрачно добавил: – Мы отстаём. Постоянно на шаг позади, отвечаем, а надо бы провоцировать. А для провокации нужен двойник, а двойника больше нет. Я заказал парочку новых, но это вопрос не одного дня, даже при самой лучшей работе и самых опытных мастерах нужна как минимум неделя на то, чтобы сошёл отёк с лица, до этого они работать не смогут, они просто не похожи на вас. На балу вам придётся присутствовать лично, я хотел этого избежать, но не получится. Надо будет хорошо подготовиться, – он сидел на кровати, с задумчивым видом расстёгивал рубашку, всё медленнее, медленнее, смотрел в пространство.

   «И как тут не страдать бессонницей?»

   Вера щёлкнула пальцами, выводя его из задумчивости, улыбнулась:

   – Сначала раздеваться, потом спать, не наоборот. Я пойду.

   Он улыбнулся и кивнул, снял рубашку, Вера развернулась уходить, но в последний момент обернулась:

   – Как спина?

   – Отлично, завтра будем швы снимать, – она вздохнула с облегчением, он добавил: – Вы будете снимать.

   – Я?!

   – Док сказал, кто накладывал, тот и снимает, – ехидно улыбнулся министр, Вера закатила глаза, он рассмеялся, она скорчила рожицу и шепнула:

   – Спокойной ночи.

   – Ага, ночи, – он демонстративно посмотрел в окно, где начинало светать, Вера ещё саркастичнее вздохнула:

   – Волшебных грёз.

   – Волшебных, – кивнул он, начиная расстёгивать пояс, Вера чётко развернулась кругом и вышла из комнаты, закрыла дверь, остановилась, всё ещё держась за ручку. С той стороны донеслось: – Вы серьёзно собираетесь сидеть под дверью с оружием?

   – Конечно, – уверенно заявила Вера, – вас что-то не устраивает?

   – Ну как бы… такая потеря времени. Можно потратить его с большей пользой. На что-нибудь другое. Что-нибудь хорошее.

   – Что-нибудь вкусное?

   – Читаете мысли, – тихо рассмеялся он, зашелестела кровать, раздался сдавленный стон удовольствия и шёпот: – Великие боги, я в раю… Вера? Знаете, чем вы могли бы зарабатывать бешеные деньги в моём мире?

   – Прежде чем продолжить, учитывайте, что у меня револьвер в руках, а у вас – на тумбочке.

   – Хм. Ладно, вы правы. Что-то я действительно… Разбудите меня через три часа, хорошо?

   – Хорошо.

   За дверью скрипела кровать, шелестела ткань, медленно дышал министр Шен. А Вера стояла, держалась за дверную ручку и думала о шаманке Янвере.

   «Что я тебе сделала, безжалостная ты женщина? Я же твою жизнь спасла, за что ты испортила мою? Неужели есть причина? Неужели что-то может этого стоить?

   Нужно походить по храмам, меня же приглашали. Нужно. Вот только господин министр почему-то сильно против.»

   Она с усилием отпустила дверную ручку и тихо пошла в библиотеку.

***

В библиотеке не сиделось, она промучилась минут десять и тихонько пошла в сторону спальни, открыла дверь – спит. Выдохнула, медленно и беззвучно. Попыталась уйти. Не смогла. Пару минут уговаривала свою глупую руку отпустить чёртову дверную ручку, но рука либо что-то знала, либо просто упёрлась из вредности. Спустя ещё пару минут молчаливого спора с рукой, они сошлись на том, что сидеть под дверью как собака всё-таки лишнее, но если приоткрыть дверь и сидеть у дальней стены коридора, откуда видно край кровати, то можно повысить себя до кота, который мастерски делает вид, что ему плевать, жив или мёртв его хозяин, но спит всегда только одним глазом, на всякий случай. В результате она сидела на полу с блокнотом и рисовала наброски кораблей, периодически трогая свои невидимые синяки и глупо улыбаясь.

   Никто не пришёл. Она просидела свои три часа, измучив ноги и спину, зато со спокойной душой, сходила за телефоном, долго выбирала красивую песню, так придирчиво, как будто за приз её личных симпатий боролись величайшие композиторы мира, в итоге всех древних европейцев победил современный кореец. Но Вера не могла с чистой совестью поклясться, что не подсуживала ему, он так улыбался с обложки альбома.

   Включив песню на минимальном звуке, она услышала, как господин министр перевернулся на другой бок, улыбнулась, сделала громче на один клик, положила телефон на подоконник и пошла на кухню. Песня закончилась, началась следующая, в ванной зашумела вода, Вера накрывала на стол в каком-то медитативном трансе, абсолютно без мыслей, не пытаясь понять, что происходит с её жизнью и что ей нужно предпринять по этому поводу, в пустой голове играл на рояле кореец, которого она сначала автоматически назвала цыньянцем, и только потом задумалась, откуда в её голове такой внезапный автоматизм. Как быстро всё изменилось.

   Звук рояля приблизился, в дверях появился министр Шен, мокрый, сонный и с полотенцем на шее, чуть улыбнулся ей, она чуть улыбнулась в ответ.

   – Как спалось?

   – Волшебно, – шёпотом ответил он, прошёл к своему месту, положил телефон на стол, не выключил музыку. Они поели в молчании, он отказался от чая, оделся и ушёл работать. И Вера выключила музыку – она потеряла смысл.

***

4.31.2 Парадокс двойственности власти

   Она проснулась от какого-то странного ощущения, то ли запаха, то ли вибрации пола, она не поняла. Посмотрела на часы – почти шесть вечера, поёжилась от холода и спрятала руку обратно под одеяло. Полежала ещё немного и встала, быстро оделась, завернувшись в самое тёплое, что у неё было, пошла в ванную, с удовольствием сунула руки под горячую воду, размышляя о том, что надо обновлять гардероб, природа намекает. Привела себя в порядок, с печалью вспоминая ту тихую пустоту в голове, с которой сидела на полу как собака, которая прикидывается котом. Всё прошло, мысли протрезвели, она опять стала думать о своём месте в этом мире, об их странных отношениях с министром, о его откровении перед чёрной свечой.

   «Ничего же не изменилось, он всё ещё должен жениться на женщине своего круга. Да, вчера он испугался за меня после взрыва, это заставило на нервах наговорить лишнего, но сейчас он, скорее всего, уже жалеет об этом.

   Как теперь себя вести? Как будто откровения при свече не было? Или как будто разговора за столом на кухне не было?»

   Верхом иронии ситуации было то, что она сразу подумала, что надо спросить у министра, как бы он поступил в этом случае.

   Она пошла на кухню и поняла, что её разбудило – по полу дико тянуло холодом, как будто где-то было открыто окно. Осмотрев кухонные, она прошла мимо окон гостиной в библиотеку, и остановилась на пороге – там господин министр менял стекло. Он увидел её, улыбнулся, отложил молоток и повернул амулет на шее, с улицы хлынули звуки – шум ветра, шаги, окрики, птичьи голоса.

   – Всё-таки разбудил?

   – Я выспалась, – попыталась улыбнуться Вера, нервно шастая глазами от молотка на подоконнике к разрезанным стёклам на письменном столе, к рукам министра Шена под закатанными рукавами рубашки, открывающими предплечья, так неприлично, что ей хотелось извиниться за наглость своих глаз и отвести их скорее, хотелось и никак не получалось. Он понимающе улыбнулся:

   – Я не могу это никому поручить, я никого сюда не пускаю. Не стойте тут, холодно.

   Она кивнула, вышла и закрыла дверь. Пошла на кухню, поставила чайник, достала из холодильника фрукты и стала их мыть и резать, перед глазами всё ещё стояла картина из библиотеки, проступали новые детали – сложенные на табуретке вещи министра Шена, которые она с него снимала, надорванная кобура без оружия, на столе ящик инструментов, чертежи, ампулы… одной не хватало. Странно.

   Шаги министра Шена простучали в прихожую, потом к ванной, там зашумела вода, стихла, он открыл дверь кухни и остановился на пороге, как-то неуверенно потёр руки, стал откатывать рукава. Она горьковато улыбнулась, опустив голову, чтобы он не видел – у господина министра тоже голова протрезвела, и он думает, как теперь себя вести.

   «Ну что ж, посмотрим, что вы придумаете.»

   – Вера, – он замялся, со смущённой улыбкой опустил голову и тихо фыркнул, развёл руками, – даже не знаю, как это сказать.

   Она подняла заинтересованный взгляд, невольно улыбнулась от его неловкости, ободряюще подняла брови:

   – Говорите как есть. Это что-то страшное?

   – Нет, это… парадокс двойственности власти, – ещё смущённее рассмеялся министр, Вера подняла брови ещё выше, он опять рассмеялся, потёр лоб и выдохнул, демонстративно собираясь с силами, изобразил руками какую-то странную конструкцию и стал раскладывать её на этажи: – Я хочу пригласить сюда Двейна. Это моя квартира, так что я как бы имею право. Но. Я хочу пригласить его на ужин, а это ваша кухня, так что я как бы права не имею. Но. Я знаю, что вы не будете против, он вам нравится. Но. Спросить всё равно как бы надо. Для меня это странно, спрашивать кого-то, могу ли я пригласить гостя к себе. К тому же. Двейн ночью нарушил запрет Дока и сбежал из лазарета на разбор происшествия, за что Док ругался как боцман и грозился всеми медицинскими карами. Ночью Двейну было нормально, потому что он был на обезболивающих, но когда заклинание отошло, ему сильно поплохело, Док накормил его немагическими зельями и в качестве наказания и перестраховки посадил на диету. А как я уже говорил, супчики у Булата получаются такие, что лучше голодным сидеть. Зелья уже отошли, новое заклинание ему нельзя, поэтому он сейчас не особенно хороший собеседник, и вряд ли способен на что-то большее, чем смотреть в одну точку и грызть ногти. Кстати, есть отличная новость – я отнёс ваше обезболивающее в лабораторию разведуправления, алхимики сказали, что формула сложная, но если мне очень надо, они мне сделают такой штуки пару стаканов, за большие деньги и не скоро. Я сказал, что надо, и что в качестве первого подопытного они могут изучить меня, это сильно ускорит процесс официального запуска в серийное производство, если у них всё получится. Я потом куплю на вашем аукционе пустые ампулы, так что разработка будет принадлежать мне, всё будет законно.

   Он задумался, потёр подбородок и осмотрел свою воображаемую разобранную конструкцию, нахмурился и вздохнул:

   – Ну так вот, чего я от вас хочу. Первое – чтобы Двейн пришёл, мне нужна ещё одна ампула обезболивающего, а лучше две. Второе – ему нужна какая-нибудь лёгкая, не жирная еда, я проверил, у вас такой нет, так что придётся готовить. Если вы согласитесь, то я пойду ампулы отнесу, а если нет – то пусть лежит ногти грызёт, он сам виноват, что сбежал, я его не звал.

   Он поднял глаза на Веру, продолжая держать в руках свою систему парадоксов двойственности власти, шкодно улыбнулся, зажмурился и опустил руки, шёпотом выдохнул:

   – Веду себя как Барт.

   Вера тихо рассмеялась, кивнула:

   – Идите относите.

   – Спасибо, – он с облегчением кивнул, превратив движение в ироничный обессиленный поклон, чётко развернулся и вышел. Вера кривовато улыбнулась сама себе – он решил делать вид, что обоих разговоров не было, интересный вариант. Хотя, наверное, самый удобный.

   «Ну что ж, пусть будет так, посмотрим, что из этого выйдет.»

   4.31.3 Суп со звёздами и божественная теория Барта

   Открыв холодильник, она поняла, что там много чего не хватает, но достала что есть и начала готовить, уверенная, что господин министр в своей великой предусмотрительности всё захватит. Так и оказалось, спустя минут пятнадцать она услышала в библиотеке шаги, шёпот и тихий смех, они вошли, министр поставил на стол бумажный пакет с продуктами, Двейн поклонился:

   – Госпожа, моя благодарность не знает границ. Чем я могу вам помочь?

   – Выздоровеешь – отработаешь, – улыбнулась Вера, – ты полезный товарищ, мне нравится мысль иметь тебя в должниках, – он улыбнулся шире и опустил голову, Вера осмотрела его с ног до головы – мягкие свободно зашнурованные тапки из двух половин, она видела такие в цыньянском квартале, их носили почти все, только шнуровали туго; свободные серые штаны и тёмно-синий халат, тоже цыньянский, с поясом, завязанным тем же узлом, которым завязывал свои министр в Тяжёлые Дни; под халатом рубашка с расстёгнутым воротом, повязка на шее, общий вид мятый и потрёпанный, она кивнула ему на табуретку: – Садись, отдохни, я сама.

   – Спасибо, – смущённо шепнул Двейн и прошёл к столу, министр уже сидел там и читал какие-то бумаги.

   – Рассказывай, что любишь есть, что будем готовить?

   – Док прописал мне лёгкие блюда, так что что-нибудь для болеющих, – ещё более смущённо ответил Двейн, осторожно устраиваясь за столом, – можно что-то из того, что вы готовили господину, я не привередливый.

   – Не «для болеющих», а «для выздоравливающих» – мысли позитивно, – подмигнула Вера, он чуть улыбнулся, медленно опираясь спиной о стену, но улыбка получилась каменная, Вера видела, что ему неудобно. – Может, тебе кресло принести? Сможешь на спинку откинуться. И подушку. Хочешь?

   Двейн качнул головой, набрал воздуха, чтобы отказаться, но задумался и смутился ещё больше, и ничего не сказал. Вера улыбнулась, кивнула:

   – Хочешь-хочешь, сейчас твой папик всё притащит.

   – Я? – поднял голову министр, Вера развела руками:

   – Ну не я же. Вы пригласили гостя – значит обязаны позаботиться о его комфорте, что вас удивляет? Или в вашем мире «пусть спасибо скажет, что вообще пригласили, и ест, что дают»? У вас нет законов гостеприимства?

   – Есть, – неохотно проскрипел министр, со зверским видом выравнивая пачку бумаг о стол.

   – Ну так и чего сидим? Или вы хотите, чтобы я принесла? Без проблем, я могу, – она положила нож, стала мыть руки, – я вообще что угодно могу сама, хоть банку, хоть кресло, хоть диван, – она стала вытирать руки, он встал:

   – Я сейчас принесу.

   – Не надо, я справлюсь. А вы можете пока картошку дочистить, – она жестом предложила ему нож и развернулась к двери, он поймал её за плечо и прошипел:

   – Вера!

   Она задрала голову и заглянула ему в глаза:

   – Что – Вера?

   – Вы мне до конца жизни эту проклятую банку припоминать будете?

   – Да! – ещё сильнее задрала голову Вера. – Бежит такой девяностолетний господин министр по крыше, на бороду наступил, палочку уронил, говорит – эй, старая вешалка, подай палочку. А Вера говорит – а помните, вы мне в 26м банку не открыли? Сами слезайте за своей палочкой! И покряхтел такой с крыши сползать.

   – Я не буду кряхтеть! – со сдержанным негодованием заявил министр, как будто сама возможность кряхтения оскорбляла его в лучших чувствах. Вера сделала подчёркнуто понимающую физиономию и медленно кивнула, за столом побулькивал от попыток сдержать смех Двейн, Вера обернулась к нему:

   – А ты чё веселишься, ты рядом кряхтеть будешь.

   – Я согласен, – кивнул Двейн, жмурясь от смеси удовольствия и боли, Вера подумала, что смеяться ему нельзя, и решила закругляться.

   Министр отпустил её и ушёл за креслом, она незаметно вздохнула с облегчением – она сомневалась, что сможет поднять это кресло, а даже если сможет, то будет передвигать его шагами, наклонив и переваливая с одной ножки на другую, выглядеть будет глупо.

   Вернулся министр, выяснил опытным путём, что кресло не проходит в дверной проём, шёпотом выругался, снял пиджак и перевернул кресло на бок, аккуратно втискиваясь в кухню хитрым крюком. В комнате сразу стало тесно, Двейн поднялся и начал помогать, кресло с трудом вбили между столом и стеной, немного ужав пространство с противоположной стороны, где обычно сидел министр. Вера наблюдала этот процесс, не вмешиваясь, министр беззвучно ругался, Двейн беззвучно смеялся, наконец мебель расставили и министр сел на своё место. И Вера обернулась и с недоумением захлопала глазами:

   – А подушка?

   Министр запрокинул голову и сообщил потолку всё, что он думает о данной ситуации, но без подробностей, простым полурыком-полустоном, но все всё поняли. Ушёл, вернулся с подушкой, и с лицом «засунь её себе в задницу» протянул Двейну. Тот сделал невинную физиономию и отодвинулся, предоставляя министру возможность уложить подушку самостоятельно. Министр мужественно уложил, шёпотом высказываясь подушке, повысил голос и буркнул:

   – А цыньянцы, вообще-то, бороду не носят.

   – Вообще никто и никогда?

   – В большинстве. Она у них почти не растёт.

   – Ну, это явно не ваш случай, – мурлыкнула под нос Вера, министр зажмурился, а Двейн надсадно закашлялся, бездарно пытаясь делать вид, что всё в норме. Вера не поняла прикола, но обострять не стала. Министр тихо прошипел:

   – По спине постучать?

   – Не надо, – осторожно сказал Двейн. Министр вдохнул поглубже и сказал спокойным информирующим тоном:

   – В империи причёски, бороды и украшения обозначают статус, носить такую бороду, на которую можно наступить, может себе позволить только глава очень большой семьи, в которой минимум три поколения и десяток детей.

   – У вас пятеро, если у них будет хотя бы по двое, то как раз десять и наберётся. А учитывая, что вы считерили и завели себе детей почти своего возраста, к девяноста уже и их дети успеют размножиться, у вас точно будет больше десятка внуков. Какой роскошный будет старый пень, а? Замшелый такой, с бородищей по колено, с бровями, с ушами. Такой палочку поднял, говорит: «Двейн, когда идём волосы в носу стричь?» А Двейн говорит: «Вы опять таблетку от склероза выпить забыли? Я их уже лет пять не стригу, отращиваю, моей старухе нравится, говорит, я животное».

   Двейн напряжённым от серьёзности голосом добавил:

   – А господин скажет, что неприлично к госпоже с нестриженным носом… Ай! Драки в лазарете запрещены!

   Вера обернулась, увидела как по столу и полу вокруг кресла разлетаются бумажки, а министр сидит с постным лицом совы под душем. Укоризненно цокнула языком:

   – Ай-яй-яй, бить больного человека, пострадавшего, пытаясь защитить вас – как не стыдно?

   – Это его работа, – прошипел министр.

   – Нет, его работа – заместитель начальника отдела, а не телохранитель. По должностной инструкции, он должен был внимательно пронаблюдать ваше падение, принять командование и руководить поисково-спасательной операцией. Нет?

   За спиной была тишина, Вера обернулась, оценила физиономию напоказ напряжённого и злого министра, смущённого и довольного Двейна, подождала реакции. Министр посмотрел на зама и вздохнул:

   – Ты чего должностную инструкцию не соблюдаешь?

   Двейн выдохнул и сгорбился, насколько позволяли повязки, пробурчал:

   – Ещё и виноват остался.

   Вера рассмеялась, махнула рукой, переставила всё на другой стол, чтобы хотя бы краем глаза видеть обоих, и опять взяла нож:

   – Ладно, хрен с ними, с инструкциями. Ты мне лучше расскажи, что за проблемы у тебя с кубиками?

   Двейн непонимающе нахмурился, министр наоборот сделал понимающую физиономию и стал изучать руки. Вера решила уточнить:

   – Я видела, как ты разламываешь кусочки, везде – картошку в супе, мясо, бутерброды даже выбираешь те, которые из обрезков. Это такая жажда разрушения на почве перфекционизма или ты за что-то не любишь кубики?

   – Не люблю кубики, – смущённо улыбнулся Двейн, – если в моей тарелке ровные красивые куски, то у меня ощущение, что я ем чужое. – Вера изобразила выпадающие от шока глаза, и он объяснил: – Когда я служил на кухне, то все ели из одного котла, просто в разное время. Еда для господ и слуг готовится одинаковая, только всякие деликатесы подаются дополнительно, а простые блюда, вроде супа или риса, готовят на всех. Когда всё только приготовлено, сразу подают господам, им выбирают лучшие куски, красивые и ровные, потом придворным и слугам высокого ранга, им выбирают из того, что осталось, но тоже выбирают. А поварятам и низкоранговой кухонной прислуге достаются остатки, то, что сломалось или подгорело. Еду с целыми кусками я ел только из тарелки господина, два раза в жизни.

   – Хм… – Вера задумалась, как раз дочистила картошку и стояла рассматривала её. – А как ты относишься к треугольникам? – обернулась, Двейн хлопал глазами, она добавила: – Звёзды, может быть? Кружочки?

   Двейн впал в ступор и даже с выражением лица пока не определился, зато министр поднял голову и ехидно улыбнулся:

   – Расширение сознания, братишка? Что ты думаешь о звёздах в супе? Давай, учись мыслить роскошно – суп для выздоравливающих, со звёздами, эксклюзивно для тебя.

   На плите закипела кастрюля, и Вера подумала, что сейчас добьёт беднягу. Сняла крышку, аккуратно выловила ложкой луковицу, разрезанную в виде лотоса, повернулась к зрителям и интригующе позвала:

   – Двейн? Хочешь, магию покажу?

   Он вроде бы очнулся, неуверенно кивнул и с сомнением посмотрел на луковицу. Вера открыла шкаф с мусорным ведром и балетным движением отправила луковицу в мусор.

   У Двейна отпала челюсть. Вера улыбнулась и шепнула:

   – Я знаю, что ты не любишь лук.

   – Откуда? – неверяще выдохнул Двейн, министр выглядел слегка озадаченным, похоже, он не знал.

   – Ты его на край тарелки откладываешь, а потом съедаешь весь, как лекарство. Предпоследним, чтобы можно было чем-то заесть. – Он зажмурился и опустил голову, Вера изобразила вопрос к потолку: – Зачем есть то, что не нравится?

   – Что мне дают, то я и ем, – терпеливо объяснил Двейн.

   – Идеальный муж. Но не особенно счастливый. В мире так мало вещей, которые мы можем полностью контролировать, так зачем лишать себя хоть одной из них? Время, в которое ты родился, семья, страна, климат, правительство, мода – всё решается без тебя, но содержимое своей тарелки ты можешь выбирать сам, не хватало ещё есть то, что не нравится. Ты со мной согласен?

   – Я не могу выбирать, что есть, – медленно, как умственно отсталой, сообщил Двейн, – я ем в столовой. И Булат меня сильно не жалует, я не знаю, почему.

   – Он не любит цыньянцев, – тихо сказал министр, – они ему много крови попортили в конфликте на У-Фэйе, ты тут ни при чём.

   – Он воевал на У-Фэйе?

   – Больше года, как раз перед перемирием. И документы подписывал он лично, а на следующий день у них сменилось правительство и они напали, после этого он комиссовался, и до сих пор, когда об этом перемирии вспоминает, трястись начинает. Он разговаривает не особенно доброжелательно, даже со мной, но он сам это за собой знает и борется, в деле он отнесётся нормально, можешь обращаться.

   – Да? Буду знать, – они замолчали, Вере не нравилась эта мрачная атмосфера и она решила её развеять:

   – Ну так что, возвращаясь к вопросу о звёздах – делаем? Можешь их разломать, если не понравится.

   Двейн опять попытался впасть в ступор, но под давлением всеобщего внимания сдался и кивнул:

   – Давайте попробуем.

   – Отлично. А мясо можно тебе? Не жирное?

   – Я думаю, нельзя. Вообще надо у Дока спросить, но лучше не рисковать.

   – Ладно, я тогда для бульона положу, но тебе не подам без благословения Дока, – она стала разбирать пакет с продуктами, достала курицу и взялась за нож.

   – Кстати, о благословении, – министр неохотно поднялся и стал собирать с пола свои бумажки, – Док очень просил вас благословить его лично, он научился как-то по-особенному это благословение использовать, и стал вообще чудеса творить, прогноз по Лике сейчас куда более оптимистичный, чем был утром, а судя по скорости, с которой поправляется Двейн, Сант тоже скоро будет в полном порядке. Когда на нас мост упал, Док сильно перепугался и побежал искать вас на пятую квартиру, не нашёл и перепугался ещё сильнее, мне пришлось врать ему, что вы в гостях. А после ситуации с музеем он опять туда пошёл, и опять вас там не было, он начал что-то подозревать. Я не хочу говорить ему правду, он пока сам под подозрением, так что вам придётся либо принять его на пятой, либо сходить к нему в лазарет, там добавилось потерпевших, им всем не помешает ваше благословение.

   – Что случилось?

   – Да ничего серьёзного, обычное столкновение доверчивости с хитромудростью. – Вера обернулась, удивлённо глядя на министра, он усмехнулся: – Дуэль, несанкционированная, Артур подрался с Эриком, причины я пока не выяснял, не до того было. Травмы ерундовые, но поставить их на ноги хотелось бы побыстрее, у меня ещё десяток легкораненых после ситуации с мостом, пол-отдела в лазарете, магов мало, а они ещё друг другу морды бьют.

   В библиотеке раздались быстрые шаги, вошёл Барт и радостно раскинул руки:

   – А вот и я! Соскучились?

   – Конечно, – фыркнул Двейн, Барт осмотрел его и уважительно кивнул:

   – А ты хорошо устроился. Ещё и супчик варится, да? – схватил крышку, заглянул в кастрюлю и скис: – Я рано пришёл? Может, тебе помочь?

   – Не надо! – хором буркнули Двейн с министром, Вера рассмеялась и кивнула за спину:

   – Присядь, через двадцать минут будем кушать. Как ты относишься к звёздам и треугольникам?

   – Нормально, я геометрически индифферентен, – он выдвинул табуретку, поставил на неё ногу и упёр руки в бока: – А я вам не рассказывал про свой супер-опыт! Сейчас расскажу. – За столом застонали, Барт проныл: – Вера ещё не слышала!

   – Что там за опыт? – она положила в кастрюлю кости, отодвинула мясо и стала возиться с картошкой, Барт вдохновенно завёл:

   – В общем, у меня есть теория, что магия шаманок и жрецов – это никакое не божественное вмешательство, а просто такой вид магии, особый, и что если его хорошо изучить, то от него можно будет защищаться и даже использовать. Но мне никто не верит. А тут я недавно обнаружил, как Верино благословение увеличивает магический резерв и плотность контроля над плетением заклинаний, и если резерв измерить нельзя, то плотность контроля – чёткая цифра, её даже прибором можно засечь, но только если это артефакт. И короче я провёл опыт… Что ты делаешь? – он подошёл к столу, потянулся к картошке, которую Вера аккуратно нарезала звёздами, она шлёпнула его по руке:

   – Лапки мыть, потом к еде тянуть!

   – Пошёл мыть, – покорно кивнул маг и утопал в ванную. Из-за стола поднялся министр Шен, подошёл, постоял у Веры за спиной, медленно глубоко вздохнул и вернулся на место.

   – Звёзды? – с ироничным недоверием спросил Двейн, министр фыркнул:

   – Они самые.

   Прискакал Барт и гордо показал Вере руки, схватил картофельную звезду, изучил и сунул в рот. Опять вернулся к своей табуретке, стал на неё коленями, дожевал и продолжил вещать:

   – В общем, я сделал десять амулетов, потом попросил у тебя благословение и сделал ещё десять, и мы с Доком измерили контроль, и всё доказалось. Но это только первый этап, установление зависимости. Потом я выпросил у тебя благословение и провёл опыт на теорию вероятностей, он показал устойчивый результат – почти десять процентов в мою пользу. Я повторил опыт через час, и польза упала на два с половиной процента, а ещё через час – ещё на полтора, а потом я не смог повторить, занят был. А потом случилась вообще весёлая штука, это я даже вам не рассказывал. Я научился получать Верино благословение дистанционно, круто?

   Вера обернулась, увидела озадаченные лица министра и Двейна, перевела взгляд на довольного Барта:

   – Это как?

   – Я предположил, что если ты излучаешь божественную благодать, которая тем прибором измеряется, то к тебе можно обращаться как к богам – напрямую из любой точки мира, типа молитва. И я сосредоточился и мысленно к тебе обратился, а потом провёл опыт, и амулет сделал, и всё подтвердилось.

   – Ты молился госпоже Веронике? – медленно уточнил министр, Барт широко развёл руками:

   – И она мне помогла, да. Круто?

   – А когда это было? – поинтересовалась Вера, высыпая в кастрюлю мелко порезанное мясо. Барт слез с табуретки и стал крутить её на одной ножке:

   – Вчера. Это важно?

   – Да, это важно. Перед тем, как проводить такие опыты, было бы неплохо убедиться, что я не буду желать тебе удачи.

   – А ты мне её просто так желаешь? – Барт придвинул табуретку поближе к плите, опять стал на неё на одно колено, второй ногой изображая ласточку, Вера вздохнула:

   – Я постоянно чего-нибудь кому-нибудь желаю, особенно когда где-то что-то взрывается или у меня просто бывает плохое предчувствие. У меня не так много знакомых в этом мире, и я иногда желаю всем, даже тем, кто мне не нравится, просто за компанию. Чаще всего – Доку.

   «Дзынь.»

   – Ладно, Док на втором месте, – с улыбкой подняла руки Вера, – ты где-то в первой пятёрке, так что это могло и случайно совпасть.

   Барт вздохнул, проныл:

   – А такая была теория! Хочешь, я морковку почищу?

   – На, чисти.

   4.31.4 Истории про подружек для Эйнис

   Барт схватил морковку, в библиотеке раздались быстрые тяжёлые шаги, вошла Эйнис, мрачная, раздражённая, с воспалёнными глазами и новой стрижкой, свежемелированные волосы топорщились дикобразом, открывая шею, непривычная чёлка торчала щёткой, как умеют только молодые, совсем недавно осознавшие себя чёлки.

   – Тебя Док ищет, ему нужно благословение! – с порога заявила она Вере, ткнула пальцем в сторону Двейна: – Тебя тоже! И тебя! – жест в сторону министра Шена. Вера прикрыла глаза и послала благословение Доку, Эйнис тем временем насела на Барта: – А тебя послали их всех позвать! Какого хрена ты тут поваром подрабатываешь?!

   – Эйнис, откуда столько агрессии, тебя парень бросил? – с мягкой иронией фыркнула Вера, Эйнис смерила её ненавидящим взглядом и задрала нос:

   – С чего ты взяла?!

   – Для такого выражения лица может быть только две причины, первая – дура парикмахерша слишком коротко подстригла чёлку, вторая – дурак парень повёл себя как дурак. С чёлкой у тебя всё нормально, так что методом исключения получается парень.

   Эйнис замерла, хватая воздух ртом от невыразимой злости… и расплакалась. Вера застыла, с досадой глядя на блондинку, которая стояла красная и злая, по щекам катились слёзы, она смотрела в сторону и пыталась справиться с собой, но у неё явно не получалось. Вера посмотрела на свои грязные руки, смущённо зажмурилась и неуверенно попыталась обнять Эйнис так, чтобы руками не трогать. Та уткнулась носом в её плечо и зарыдала ещё безнадёжнее, Вера кусала свой глупый язык и обещала себе никогда больше не лезть в чужое «всё сложно», она понятия не имела, что вообще дальше делать. Тишина стояла такая, как будто в комнате никто не дышал, только кастрюля тихонько булькала и задыхалась от рыданий Эйнис.

   Прошла целая вечность, когда блондинка наконец успокоилась, отодвинулась и сделала вид, что ничего не было и она только что пришла. Вера указала грязной рукой на свой карман:

   – Возьми у меня платок в левом кармане.

   – У меня есть, – прогундосила Эйнис, вытерла нос, постояла молча, изучая мебель, буркнула: – Он меня не бросал.

   – Вы расстались друзьями? – шутливо улыбнулась Вера, наконец пробиваясь к умывальнику.

   – Это я его бросила.

   – Потому что козёл? – улыбнулась Вера, вытирая руки, Эйнис пожала плечами:

   – Да нет, не козёл. Просто сильно много хочет…

   – Он тебе условие поставил?! – округлила глаза Вера, от возмущения забывая своё обещание не лезть. Эйнис так смутилась, что ответа не требовалось, Вера ахнула и с нехорошим сарказмом поинтересовалась: – Он знает, кто твой папа?

   – Шутишь? – фыркнула Эйнис, – я не хочу умереть в одиночестве.

   – Ладно, глупый вопрос, – подняла ладони Вера, – зададим его по-другому – он знает, что у тебя целая толпа братьев, профессионально умеющих бить морды?

   Эйнис с горьким сарказмом ухмыльнулась, вздохнула:

   – Ты правда думаешь, что они пойдут за меня кого-то бить?

   – Пойдём.

   – Без проблем.

   Эйнис захлопала глазами, Вера довольно улыбнулась, Барт прочистил горло:

   – А кого?

   – Конюха из конюшни при министерстве, – иронично фыркнул Двейн, все развернулись к нему, он поморщился: – У него на роже написано, что козёл, я не знаю, как этого можно было не замечать.

   – И ты молчал? – тихо сказал министр, Двейн развёл руками:

   – Я не лезу туда, куда не просят. У него смена заканчивается в восемь, потом он идёт в кабак «Сивый мерин», вот там мы его и встретим, – посмотрел на часы, кивнул: – Братьев Лан заберём и пойдём.

   – Без них не справимся? – иронично поинтересовался Барт, Двейн качнул головой:

   – Ты что, обидятся.

   – Ну ладно, – Барт кивнул и продолжил чистить морковку, Вера стала высыпать в кастрюлю картофельные звёзды.

   Эйнис пригладила чёлку и шмыгнула носом:

   – Правда нормально подстригли?

   Мужчины хором заверили, что отлично, Вера показала большие пальцы:

   – В самый раз, оно всегда в первые два дня не лежит, на третий будет как надо.

   – Пойду умоюсь, – кивнула Эйнис и пошла в ванную. Все оторвались от дел и обменялись охреневшими взглядами, Вера беззвучно прошептала:

   – Я правда думала, что дело в чёлке!

   Двейн прыснул и закрыл рот рукой, министр зажмурился, Барт шёпотом спросил:

   – А что значит «условие поставил»?

   – Либо секс, либо расстаёмся, – объяснила Вера.

   – Так можно?! – вытаращился Барт, она неодобрительно ухмыльнулась:

   – В травматологию попасть «так можно». Хотя некоторые девочки ведутся, особенно неуверенные в себе и обделённые вниманием.

   – Откуда ты узнал? – тихо спросил министр Двейна, парень изобразил сдержанное неодобрение, посмотрел на Веру, на министра, медленно сказал:

   – Вы в последнее время так заняты… делами министерства, что некоторые вопросы с низким приоритетом… упускаете. Я решил взять их на себя, как ваш верный заместитель, всё по должностной инструкции.

   Министр поморщился и промолчал.

   Барт дочистил морковку и вручил её Вере, вернулась Эйнис, села на табуретку Барта в центре кухни, задумалась. Вера спросила:

   – Как будешь отмечать?

   – Что? – переспросила Эйнис с таким видом, как будто Вера издевается, та развела руками:

   – Ну как же, избавление от козла надо отметить. В моём мире мы шли с подружками в ресторан в таких случаях, или в пиццерию, в крайнем случае, можно в суши-бар. Иногда ещё в клуб на лейдиз найт, но это только если козёл был прям очень вонючий. И главное, что платит за гулянку та подружка, которой козёл больше всех не нравился, потому что её радость больше, чем у окружающих. Если подружки были с ним не знакомы, то приходилось платить самой, так что обычно мы знакомим подружек с парнями, так выгоднее.

   Эйнис фыркнула, покачала головой, спросила:

   – Что такое «пиццерия»?

   – Ресторан, в котором готовят пиццу, такой здоровенный открытый пирог с копчёным мясом, сыром и всякими другими начинками, на выбор – от овощей до ананасов, очень вкусно, и атмосфера там шумная и свободная, без пафоса, едят руками, так что можно расслабиться.

   – Прикольно. А «лейдиз найт»?

   – Это особый день в клубах, для девочек. Клуб – это специальное красивое место, куда приходят выпить и потанцевать, по выходным ещё посмотреть шоу, обычно там выступают бармены и танцоры, разные, в экзотических костюмах. В «день для девочек» танцуют красивые мальчики, почти голыми, и им суют деньги в трусы, – Вера захихикала, глядя на лица Эйнис и Барта, решила не оборачиваться к столу, улыбнулась Эйнис: – У вас такое есть?

   – Насколько я знаю, нет, – осторожно сказала Эйнис, пытаясь перестать таращить глаза, зажмурилась и покачала головой: – Это какой же должен быть впечатляющий козёл, чтобы так отмечать избавление от него?

   – О, козлы бывают такие, что хрен избавишься! – округлила глаза Вера, – в бассейне со стриптизёрами я отмечала только одного, и больше я так, слава богу, не встревала, остальные легче прошли.

   – А ну? – заинтересованно выпрямилась Эйнис, Вера показала язык и сосредоточилась на вырезании звёзд из морковки, Эйнис потребовала: – Нет уж, давай колись, что это было за копытное, и что он такого делал, что ты не могла от него избавиться?

   – Да там я сама виновата, по большому счёту, – вздохнула Вера, – я ему сказала, что ценю в людях упёртость и умение добиваться своего. Я это вообще по другой причине сказала, и тогда даже не думала, что мы второй раз увидимся, мы случайно познакомились, он был сильно старше, я его вообще как ухажёра не рассматривала.

   – Насколько старше? – заблестела глазами Эйнис, Вера прищурила один глаз:

   – Лет на десять. Мы познакомились в парке возле моей работы, я обычно ходила туда обедать с подружкой, но в этот раз пошла одна, лавочек мало, ко мне подсел мужчина, тоже обедал, ну и мы заговорились. Я люблю потрындеть за жизнь с незнакомыми людьми, там такого можно наслушаться. Люди часто вываливают случайным попутчикам или соседу в очереди чуть ли не историю своей жизни, семейные секреты, всякие мистические случаи. Потому что, пока ты не знаешь имя собеседника, он ощущается как что-то ненастоящее, мимолётное, в большом городе этого человека можно больше никогда не встретить, так что это безопасно и легко. И короче мы с ним проболтали весь обеденный перерыв, о жизни, о внезапных поворотах судьбы и об умении не прогибаться под обстоятельства. А там напротив офиса здание строилось, большая такая стройка, красивая, у меня её из окна офиса видно, я знала, что эту стройку несколько раз замораживали из-за косяков с законами, но она всё равно двигалась. И я сказала ему, что вот, напротив нас прекрасный пример того, как проект растёт вопреки обстоятельствам, и рассказала, как мне нравится это здание, оно необычное такое, прикольной формы. А он оказался хозяином фирмы-застройщика, мы посмеялись, попрощались и я пошла работать. А он меня после работы встретил.

   – До дома провожал? – мурлыкнула Эйнис, Вера вздохнула:

   – Сначала провожал, потом на машине возил, я пыталась от него отделаться и сказать, что у меня есть парень, но он узнал, что я вру, и продолжил провожать. Очень настойчиво. У меня тогда никого не было и не хотелось, но он так прилип, что я через время смирилась. А кризис наступил, – она задумалась, вспоминая, нервно улыбнулась: – Он купил новую машину…

   – Что это?

   – Такая железная штука, в которой ездят очень быстро, типа карета, только самоходная, на бензине. Нормальные люди себе покупают простую и одну, ездить, а богатые покупают крутые и много, выделываться. Он купил вторую или третью, стоимостью примерно в мою зарплату лет за сто пятьдесят. И приехал на ней меня встречать с работы и хвастаться. Я в ней устроилась удобненько и ноги на приборную панель закинула, а он сказал: «Ноги убери».

   Эйнис фыркнула и рассмеялась, Вера скорчила рожицу, пару раз особенно сильно рубанула морковь, фыркнула:

   – Ну а я сказала: «Сам на ней катайся» и пошла пешком. Он за мной ехал до самого дома и сигналил как дебил, извинялся, пытался меня затащить обратно в машину и положить мои ноги на любое место, какое мне только захочется, но для меня первое слово дороже второго, первое всегда искреннее. Я не села. Он на следующий день приехал на старой машине, но в неё я тоже не села, сказала – прощай, наша встреча была ошибкой. Он не понял.

   Она высыпала звёзды в кастрюлю, попробовала бульон, досолила и опёрлась о стол, вытирая руки.

   – Он стал брать измором. Приезжал меня встречать, провожал пешком, я с ним не разговаривала, вообще рот не открывала. Он стал возить мне подарки, всяких мутантских плюшевых медведей и горы роз, я это всё игнорировала, даже в руки не брала, у меня этих медведей, – она поморщилась, – пылесборники, их даже в детские приюты не берут, приходится в семьи раздавать.

   Министр рассмеялся и потёр лицо, она буркнула:

   – Не смешно! Это проблема. Избавиться от медведя очень сложно, а держать в доме ещё сложнее, а их все постоянно дарят, как будто подарков других нет. «Пусть он напоминает тебе обо мне», – собезьянничала Вера, закатила глаза: – Я, блин, через полгода не буду помнить твоё имя, а медведь никуда не денется. Задолбали, фантазии ноль. Все делают одно и то же – медведи, цветы, стихи, серенады…

   – Ого, – подняла брови Эйнис, – тебе посвящали серенады?

   – Бывало, – поморщилась Вера.

   – Круто.

   – Нифига крутого, это ужасно стыдно, особенно когда имя орут на весь двор, потом все соседи обсуждают, я так два раза переезжала. И никто же не ходит петь трезвым, а пьяным им всем кажется, что они отлично поют!

   Барт покраснел и отвернулся, Вера фыркнула:

   – Что, знакомо?

   – Да, – вздохнул Барт, – я пою. Плохо пою.

   Эйнис рассмеялась, подтолкнула:

   – И что дальше?

   – Он дошёл до маразма и засыпал мой подъезд розами, от моей двери и до выхода, два этажа. Я распсиховалась и устроила скандал, потому, что он заплатил цветочникам и смылся, а мне это всё убирать и от соседей выслушивать, пригрозила подать на него в суд за преследование. Он ушёл, а вечером напился, пригнал свою супермашину под мой балкон, облил бензином и поджёг.

   – Мощно, – округлила глаза Эйнис, – и ты его не простила?

   – Ну не нравился он мне, при чём тут простила или нет? Эта машина просто стала последней каплей. От огня пострадали две машины рядом, приезжала пожарка и милиция, они быстро выяснили, какое я имею к этому отношение, я до двух часов ночи отвечала на вопросы и подписывала протоколы, пока этот пьяный дебил спал в обезьяннике, а мне утром на работу, как и всем моим соседям, которые мне потом высказывались. Я думала, если ещё раз увижу его – просто буду бежать без оглядки, он псих, сегодня он машину поджёг, завтра мой дом подожжёт, нафиг мне такая радость? Но он потом только один раз появился, извинился и больше не приходил, и женился через месяц. Многие после меня скоропостижно женятся, как будто, пообщавшись со мной, думают – всё, вся жесть молодости со мной уже случилась, пора остепеняться, растить пузо и продавливать диван, хватит приключений.

   – Капец, – округлила глаза Эйнис, Вера фыркнула:

   – Это ещё не капец, у меня ещё довольно мирно, я в основном с такими не тусуюсь, у меня чаще страдающие гении в поисках музы, они безопасны, просто надоедают, а этот случайно затесался. У меня подружка есть, которая встречалась с одним парнем лет восемь, только не постоянно, а периодически – вот это редкостный псих. Она вообще обладает талантом в любой компании найти самого конченого отморозка, причём, часто по ним вообще не скажешь, они выглядят нормальными, но суть вылезает на свет очень быстро. Но этот был самым отмороженным, потому и нравился ей больше всех, наверное. Она повстречается с ним, они поссорятся, она найдёт другого. Псих этого другого где-нибудь поймает, отлупит, он сбегает, псих идёт к подружке извиняться, и они опять встречаются. Через время он опять её допечёт, она его с шумным скандалом бросает и находит нового отморозка. Первый его опять ловит и лупит. Это продолжалось годами, мы с ней вместе в школе учились, я эту историю наблюдала от начала до конца, и раз десять платила за её гулянки, две из них были лейдиз найт, ужасно затратная подружка. Она каждый раз клялась, что никогда к нему не вернётся, и возвращалась.

   – И чем всё кончилось? – завороженно прошептала Эйнис, Вера ухмыльнулась:

   – Она нашла себе ещё более чокнутого отморозка, который, к тому же, работал в охранной фирме и имел разрешение на ношения оружия. Когда первый псих попытался его поймать и избить, новый его отлупил и ногу прострелил, и пообещал, что если ещё раз увидит – прострелит обе. Подружка вышла за него замуж через три недели после знакомства. Я её спрашивала, что она будет делать, если захочет уйти и от этого, но она пока об этом не думает. Но что-то у меня подозрение, что если это случится, то я буду платить уже не за лейдиз найт, а за билет в другую страну на ПМЖ.

   Эйнис впечатлённо покачала головой, задумалась, перестала улыбаться, Вера заметила, как её глаза опять начинают краснеть, и продолжила:

   – А другая моя подружка обожает влюбляться на всю жизнь. Она ужасно влюбчивая, находит «любовь всей жизни» и «мужчину мечты» примерно раз в два-три месяца. Потом ссорится с ним, рыдает пару суток, прогуливает работу, планирует самоубийство и пишет завещание, присылает мне, как самому надёжному исполнителю её воли. Я еду к ней с винишком и мороженком уточнить детали завещания, потом мы идём в клуб всё обдумать, а там, в окружении намазанных маслом юных прелестников, она решает, что можно в принципе ещё пожить.

   Эйнис смеялась, сморкалась, вытирала глаза. Спросила:

   – Что такое «мороженко»?

   – Холодный десерт из яичных белков, сливок, сахара и фруктов.

   – Ясно. У тебя все подруги такие ненормальные?

   – Это нормальные. Про ненормальных я тебе рассказывать не буду, – показала язык Вера, попробовала суп и задумалась. – Самая ненормальная моя подруга уезжала на море с парнем, а вернулась с девушкой. Сказала, что они хотели разнообразить свою личную жизнь и развлечься вчетвером, а потом решили, что без парней лучше.

   Она помешала суп, посмотрела на охреневшее лицо Эйнис и поморщилась:

   – Блин, сказала же, что не буду рассказывать про ненормальных… Сделай вид, что ты этого не слышала.

   Эйнис продолжала хлопать глазами, подобрала челюсть и спросила:

   – И… что они?

   – Да ничего, всё у них нормально, живут вместе, любят друг друга.

   – А ты… тоже так с подружкой жила?

   – Нет, – рассмеялась Вера, – мы с моей подружкой просто друзья, я вообще не из этих.

   «Дзынь.»

   У Эйнис опять отпала челюсть, Вера загадочно улыбнулась и шепнула:

   – Ну иногда, изредка. Очень редко, в особых случаях. Ты суп будешь?

   – Буду, – медленно кивнула Эйнис. Вера выложила кости на отдельную тарелку, стала накрывать на стол, выбирать самые ровные звёзды в тарелку Двейна, Эйнис заглянула через плечо и поражённо рассмеялась: – Это что?

   – Это… слушай внимательно, говорю один раз! Это невероятный, эксклюзивный Двейновый суп со звёздами для выздоравливающих, особый, без лука. Круто?

   – Одно то, что он без лука, уже поднимает его на недостижимые высоты, – сделала суровую мину Эйнис, – а можно мне вон ту ещё тарелку, никто же не будет кости?

   – Любишь похрустеть? Забирай, – Вера отнесла на стол ещё две тарелки, всех рассадила, всё подала, и поняла, что для неё за столом не осталось места. На секунду замявшись, решила делать вид, что у неё ещё много дел, стала медленно убирать, вытирать столы, когда услышала в библиотеке новые шаги. Вошёл Док и возмущённо всплеснул руками:

   – Вы охренели все?! Здравствуй, Верочка. Вы! – повернулся к столу и погрозил кулаком: – Жрут они сидят! А я думаю, что за гиблое место – кого ни пошлю, все пропадают?!

   – Я уже возвращаюсь, – с набитым ртом пробормотал Барт, через край допил бульон и вытер рот рукавом: – Я готов к работе. Спасибо, Вера, очень вкусно. Не мой посуду, я потом приду вымою. Спасибо. Идём?

   – Идём, – недовольно буркнул Доктор, изучил стол, кресло Двейна, язвительно поинтересовался: – Нормально тебе? Беглый преступник, блин.

   – Нормально. А мне мясо можно?

   – Можно, – ещё недовольнее буркнул Док, Вера попыталась улыбнуться:

   – А вы хотите?

   – Конечно, хочу! Я тут сижу сутками безвылазно, жена уже забыла, как я выгляжу, даже поесть никто не принесёт, что у пациентов отобрал, то и ем. Спасибо, – он взял протянутую Верой тарелку и пошёл к столу, она опять осталась без места, пошла к Двейну, забрала полупустую тарелку, добавила мяса и вернула. Свою тут же протянул министр, она принесла ему добавку, он взял:

   – Спасибо. А вы чего не садитесь?

   – Куда, на колени к вам? – иронично фыркнула Вера, Док выпрямился и осмотрелся, вскочил, схватил тарелку и затараторил:

   – Вот я дурак, всех ругаю, а сам тоже пошёл сюда и пропал, я пойду, я тарелку потом занесу, Барт! Идём. – Поклонился и убежал. Вернулся и опять поклонился: – Благослови, Верочка.

   – Удачи, – кивнула она.

   Он опять убежал. Вера взяла себе тарелку и села на его место, между министром и Эйнис. Эйнис немного построила ей глазки, но Вера делала вид, что не замечает, Эйнис толкнула её локтем:

   – Расскажи ещё.

   – Про парней или про долбанутых подружек?

   – Про самую долбанутую подружку.

   – Самая – это Милка, с которой я тебя перепутала тогда.

   – Это она с девушкой живёт?

   – Нет, она в другой области, она жизнерадостно-долбанутая. Она мне после одного случая каждый год устраивает Новый Год посреди лета, это мой любимый праздник, но он только раз в году, а она решила, что это слишком мало, – она невольно заулыбалась, вспоминая это безумие, Эйнис толкнула её ещё раз:

   – Давай колись!

   – Дай дожевать, – сдаваясь, кивнула Вера, – мы после этого случая придумали пароль «оранжевое настроение», это значит, что всё летит к чертям и планы рушатся, по какой-нибудь идиотской причине, и ничего нельзя сделать, и никак это не исправить, и мы сами виноваты, но винить себя бессмысленно, потому что ничего не изменится, остаётся только понять, простить, на всё забить и танцевать.

   – Интересный способ решать проблемы, – фыркнула Эйнис.

   – В том и дело, что когда проблема нерешаема, ты ничего не можешь сделать, так что смирись и подними себе настроение, любым способом, просто танцы, регги и ананасы, и пусть весь мир подождёт. Типа «вокруг всё рушится, мир колбасит и трясёт, а ты просто говоришь спокойно – вот и всё», закидываешь ногу на ногу и пьёшь коктейльчик за «миру – мир!», потому что весь капец, который только мог случиться, уже случился, всё, смысла напрягаться нет.

   – А почему «оранжевое»?

   – Потому что это главная причина катастрофы, – рассмеялась Вера, – с этого всё началось. Мы ходили с ней по магазинам косметики, без особой цели…

   «Дзынь.»

   – Ну, я покупаю то, что мне надо, по списку, а она – то, что ей с полки улыбнётся, мы часто так ходим. И ей улыбнулся крем для тела с летним блеском, она уговорила меня его купить, было два по цене одного, распродажа, а ей два было не надо, а сэкономить хотелось. Мне тоже было не надо, я вообще стараюсь особо не загорать, мне не идёт, но когда она просит, я не отказываю – такие у нас отношения, я говорю ей только «да», если я говорю «нет», она всё равно слышит «да», так что это бесполезно. В инструкции к крему было написано, что он придаёт коже лёгкое летнее мерцание, и что его надо использовать в перчатках и не мазать лицо. Я пришла после гуляний домой, полежала в ванне, и решила попробовать «летнее мерцание», сделала всё по инструкции и спать легла. Утром просыпаюсь и понимаю, что я негр. Я оранжевая, с блёстками, как искусственный авантюрин, у меня белое лицо и руки и оранжевое всё остальное.

   Эйнис тихо смеялась в кулачок, шмыгнула носом и кивнула:

   – У нас тоже есть такой крем. Я попадалась. Но оно на второй день сходит.

   – У нас оно не сходит, – мрачно улыбнулась Вера, – и не смывается, ничем. Я перепробовала всё, у меня были на этот день грандиозные планы, но выйти из дома я могла только в штанах и рубашке с длинным рукавом, а было лето, все ходили в топах и шортах, у нас летом плавится асфальт от жары, если бы я вышла в рубашке, я бы сварилась за минуту, а у меня должно было быть свидание, я к нему неделю готовилась, парень был мастером тантра-йоги и обещал какой-то невероятный сюрприз. Он до этого всю неделю нагнетал интригу, присылал сообщения и фотки, что «вот я купил свечи», «вот я купил перья», «вот я ставлю замораживаться лёд», в понедельник мы ходили в бассейн, в среду мы ходили в какую-то супер-сауну для избранных посвящённых какого-то круга, в пятницу мы ходили в ботанический сад любоваться цветением каких-то супер-растений и наполняться энергией ци, – она тяжко вздохнула и качнула головой: – Короче, к субботе меня от энергии ци так распирало, что соседи через стену уже выплёскивать энергию ци устали. Я позвонила парню и сказала, что у меня ЧП и я никуда не пойду, а потом позвонила Милке, надо же виновнице торжества отчитаться. Она отвечает…

   – В смысле – позвонила?

   – По интернету, это такой способ друг друга видеть и разговаривать на расстоянии. Она мне отвечает, я снимаю халат и говорю: «Ну что, сучка, как тебе мой летний блеск?» А она молча включает свет, и я вижу, что она оранжевая вся, даже лицо, а руки вообще такие, как будто она молодые орехи чистила. Говорит – хорошо, что мне никуда сегодня не надо. Я говорю – офигеть, рада за тебя, а мне надо. У меня сегодня должно было быть свидание с мастером тантры, я к этому готовилась неделю, и сегодня моя энергия ци на пике. Но, судя по моему цвету, удовлетворять меня будешь ты. И мне пофиг, как ты это сделаешь. Она стала извиняться и каяться, она в этом мастер, у неё большой опыт. Сказала, я не права, всё такое, не расстраивайся, я отработаю, заказывай суши какие тебе нравится, а я сейчас в парандже на такси приеду и устрою тебе праздник твоей мечты, мастер тантры отдохнёт от нашего праздника. И короче я заказала суши, достала из закромов вино, она приехала за всё заплатила (как раз стоимость баночки «летнего мерцания» получилась), и мы восхитительно провели время. Она привезла вот такую охапку гирлянд, и сказала, что у нас сегодня Новый Год и нивалнуит, что там на календаре, мы зашторили окна, включили кондиционер на восемнадцать градусов, надели тёплые носки и плясали под «Джингл белз». Я не знаю, почему нас так унесло с двух бокалов вина, может из-за суперэнергии ци, но вечер был в невесомости, мы таких фоток наснимали, которые никому нельзя показывать, и невозможно удалить, потому что шедевр – пух, перья, отбеливающие маски на лицах, пижамы, носки, гирлянды, танцы. Очень круто было. А мальчика в этот вечер менты загребли за торговлю наркотой, я могла бы быть там, Милка мне всю жизнь припоминает и рассказывает, что это был божий промысел, и она со своим «летним блеском» меня спасла. Так что никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь, даже если ты оранжевый человек, просто живи дальше и не теряй позитивного настроя.

   – Жесть – качнула головой Эйнис, – ешь давай, остынет. А я за добавкой схожу.

   Она пошла греметь кастрюлей, Вера поймала ироничный взгляд министра Шена, он посмотрел на «часы истины», в которых наверху лежал белый шарик, качнул головой и поинтересовался:

   – А нормальные мужчины у вас были?

   – От нормальных я стараюсь держаться подальше, – скорчила рожицу Вера, – они обычно ерундой не страдают, а сразу начинают интересоваться размером пальца и знакомить с родителями, а я слишком молода для этой фигни, так что незачем морочить головы хорошим людям. Я с ними дружу, без амуров, так интереснее.

   – А зачем размер пальца? – Эйнис вернулась и уселась, Вера показала безымянный:

   – На нём носят обручальное кольцо.

   – Ты носила?

   – Нет.

   – Да, – с нажимом сказал министр, – по официальной версии, госпожа была замужем в своём мире.

   Эйнис подняла брови, посмотрела на министра, на Веру, пожала плечами и кивнула:

   – Да как скажете, я запомнила. А почему так, у тебя же вроде кто-то был?

   – В моём мире всё совсем не так, как в вашем, у нас намного дольше живут, мне ещё очень рано думать о замужестве.

   Эйнис округлила глаза и по-новому изучила Веронику с ног до головы, спросила:

   – Сколько тебе лет?

   – Не скажу, ваш мир не сможет воспринять эту цифру правильно.

   – Тридцать? – предположила Эйнис, – сорок? Больше?

   – Не скажу, отцепись.

   – Больше или меньше?

   – Отцепись.

   – Судя по твоим приключениям, наверное, больше. Круто.

   Вера поморщилась и промолчала, Эйнис доела свою добавку и опять стала строить ей глазки:

   – Расскажи ещё.

   – Что? – рассмеялась Вера.

   – Про подружек. Или про парней. Как определить, с кем лучше не связываться?

   – Никак, они все поначалу прикидываются хорошими, и показывают свою истинную сущность только тогда, когда уже уверены, что их любят-обожают и простят за что угодно. Держаться подальше надо от нестабильных, которые сегодня милый зайчик, а завтра неуравновешенный псих, потом он выхватывает за свои художества и опять прикидывается зайчиком, потому что понимает, что перешёл черту и его могут послать, потом налаживает отношения и опять начинает наглеть, а после скандала зайчик, вот от таких надо бежать, с остальными можно работать.

   – С любыми? – шутливо округлила глаза Эйнис.

   – У всех свои вкусы, – пожала плечами Вера, – кому-то нравится такое, что у других вызывает тошноту. Та подружка, которая любила отморозков, всегда фыркала на моих парней, говорила, что они тряпки. А я Милкиных называла занудами, а она моих – витающими в облаках раздолбаями. А ещё одна всегда выбирала каких-то подбитых птенчиков, травмированных, на весь мир обиженных, депрессивных, мы все хором на них фыркали. Каждому своё, если они вместе, значит, что-то могут дать друг другу, зачем-то же они встретились. Когда всё, что могли дать, дадут – расстанутся, обычное дело. Главное не держать человека, если уже ясно, что отношения исчерпали себя, от этого обоим только хуже. А некоторые этого не понимают, и от них приходится избавляться, иногда это настолько выматывает, что победу отмечаешь как день рождения.

   – Говоришь как о чём-то… не про любовь, короче, – напряжённо улыбнулась Эйнис.

   – А я не особенно влюбчивая, я чаще просто принимаю обожание, сама ни за кем не бегаю. В моём мире в моём возрасте быть одной странно, если окружающие узнают, что у тебя нет пары, начинаются постоянные вопросы и задалбывания – а почему, а когда ты уже найдёшь, а давай я тебя познакомлю, бесит. Так что проще постоянно иметь какие-нибудь ненапряжные отношения. Если отношения начинают напрягать, их надо прекращать. Но это бывает сложно. И сложнее всего даже не с психами и отморозками, самые тяжёлые это «покладистые».

   Эйнис рассмеялась, чуть не подавившись едой, Вера устало улыбнулась:

   – Это смешно, пока не попробуешь. От них невозможно отделаться, они терпят всё, какое угодно плохое отношение, любые, хоть самые отвратительные условия, они в упор не слышат слова «нет», унижаются, давят на жалость, и чем хуже с ними обращаешься, тем больше заботы демонстрируют в ответ, это такая манипуляция, чтобы заставить почувствовать себя извергом. Я одного такого вечером выгнала, утром на работу пошла – а он под дверью сидит. Весь такой жалкий, простуженный, спрашивает, как мне спалось.

   – Вот это любовь, – округлила глаза Эйнис.

   – Это манипуляция, на это нельзя вестись. Они потом на голову садятся.

   – И как ты от него избавилась?

   – Завела себе отморозка, который его регулярно бил. Потом он попытался ударить меня, и я избавилась от этого тоже, с отморозками проще, у них море болевых точек, на которые достаточно раз каблуком наступить, чтобы он ушёл. А с покладистыми так не выходит, по ним можно годами топтаться, они будут под дверью сидеть.

   – Ох и жесть же у вас в мире творится! Хорошо, что у нас такого нет, – округлила глаза Эйнис, вытряхнула в рот последнюю каплю из тарелки и встала: – Фух, спасибо за суп, и за сказочки тоже, но мне пора. Пока, – махнула рукой министру с Двейном и ушла.

   4.31.5 Традиции цыньянцев от Двейна

   Вера подождала, пока её шаги стихнут у портала, медленно выдохнула и закрыла глаза, наконец расслабляясь. Присутствие Эйнис заставляло атмосферу вибрировать от болезненного напряжения, это вызывало чесотку под черепом, утомляло, как монотонный стрёкот мерцающих флуоресцентных ламп, который не замечаешь, пока он не прекратится, но тяжесть в голове всё равно остаётся, даже несколько часов спустя.

   – Это должны были делать вы.

   – Что? – нахмурился министр.

   – Обнимать её, когда она плачет. Я для этого очень плохой кандидат, она меня и так не любит, а теперь возненавидит окончательно. Постарайтесь в следующий раз всё-таки оказаться рядом.

   – Какой следующий раз? По-моему, она в порядке, она уже на вашем плече нарыдалась, успокоилась и сидела шутила.

   – О, она нарыдается ещё не скоро, – мрачно вздохнула Вера, ковыряя суп, аппетита не было, хотелось выпить воды и прилечь, голова кружилась.

   – Как вы поняли, что с ней? Это дар сэнса?

   – Я удивляюсь, как вы не поняли. Когда человек вот-вот разрыдается, это невозможно не заметить, для этого сэнсом быть не надо, достаточно глаза открыть пошире и посмотреть.

   – Ну простите, на сколько открываются, на столько открываются, – развёл руками министр, Вера посмотрела на него и изобразила мрачную улыбку, показала большие пальцы:

   – Бог самоиронии, просто боженька.

   – Аве мне, – пафосно кивнул министр, Вера чуть улыбнулась и опять взяла ложку, министр помолчал и спросил Двейна: – Конюшня министерства – это где она пони своего держит? А я и думаю, зачастила она туда, обычно ей новые игрушки надоедают за неделю, а тут уже вторая заканчивается, а она всё ему гриву заплетает, а дело вот в чём. Конюх, надо же. И давно ты знаешь?

   – Я видел, как они вместе выходят и идут в кабак, под ручку, ещё в первый день. Они там её день рождения отмечали вдвоём, и потом он ей помогал вещи из общаги перевозить, и остался у неё.

   – Хочешь сказать, когда она меня из квартиры выталкивала, он был внутри?!

   – Он ушёл утром, вместе с ней. Они всю ночь пиво пили и разговаривали. У меня есть запись, если вам интересно.

   Вера опускала голову всё ниже, кусая губы и пытаясь не улыбаться, министр медленно глубоко вдохнул и прошипел:

   – С вами что ли сходить в «Сивого мерина»?

   – Не надо, мы справимся, – Двейн посмотрел на часы, – времени полно ещё, можно чай попить. Поговорить «за жизнь», всё такое.

   Вера посмотрела на него с усталой косой улыбкой, качнула головой и попыталась влить в себя ещё ложку супа, министр тихо сказал:

   – Вы серьёзно никогда не влюблялись ни в кого нормального?

   – Отцепитесь, а? Меня Эйнис задолбала, можно я помолчу? Давайте лучше вы рассказывайте. Вот Двейн, например, – она выпрямилась и с шутливой суровостью потребовала: – У тебя пояса вышитые есть?

   – Есть, – гордо улыбнулся Двейн, – два. А что?

   – Кто тебе вышивал? Или это нельзя спрашивать?

   – Можно. Один вышивала матушка, с которой мы вместе работали на кухне, её все называли матушкой, потому что, кроме кухни, она ещё занималась детьми, когда была молодой. Потом здоровье ухудшилось и она стала работать только на кухне. Она приболела, и я запретил поварятам её будить, и до обеда делал её работу, пока она сама не проснулась. Она очень ругалась, но на самом деле была рада, что я никому не сказал, и следующей ночью вышила мой пояс, в благодарность.

   – А почему не сказал? Болеет же, врача надо.

   Он горько рассмеялся, качнул головой:

   – Слугам не вызывают врача, это очень дорогое удовольствие, слуги либо лечатся сами, своими примитивными методами и молитвами, либо умирают. Цыньянские рабы считаются самыми крепкими и выносливыми, поэтому их покупают на самые тяжёлые работы, но причина у этой выносливости простая – хилые умирают ещё в детстве, если дожил до пятнадцати, значит очень крепкий, можно на каменоломни покупать.

   – Жесть какая, – прошептала Вера, посмотрела на министра, – их реально надо завоевать, хотя бы ради того, чтобы это прекратить. А второй пояс кто вышивал?

   – Тоже девушка с кухни, я ей нравился, – он гордо улыбнулся, устроился поудобнее, – её продали в другой дом, так что она знала, что мы больше не увидимся, поэтому в свою последнюю ночь в доме Кан она украла мой пояс, и подбросила уже с вышивкой, на память. Это очень смело, обычно так не делают.

   – А как делают?

   – Обычно парни пояс как бы забывают, под каким-нибудь глупым предлогом, или оставляют у девушки всю одежду, просят постирать или зашить, говорят, что домой грязным-драным идти нельзя, накажут. Она стирает, зашивает и добавляет вышивку на пояс, если хочет. Если не хочет, то не добавляет, он тогда больше не приходит. Если он конечно не «покладистый».

   Вера понимающе улыбнулась и спросила:

   – То есть, это могут делать не родственники и не близкие?

   – А зачем это делать не родственникам и не близким? – загадочно прищурился он, – если делают, значит близкие.

   – А почему ты их не носишь?

   Он посмотрел на кончик пояса, поджал губы и осторожно сказал:

   – Это… вроде как хвастовство.

   – Ну и что? Цыньянские боги не считают гордыню пороком.

   Двейн опустил голову ещё ниже, министр иронично фыркнул:

   – Ну что ты, давай, не стесняйся, – Двейн стал изучать стену, Вера посмотрела на министра, он ухмыльнулся: – Благородный и милосердный Кан Двейн Старший просто не хочет вызывать у меня зависть, потому что знает, что у меня вышитых поясов нет. Поэтому он каждый день мучается в неудобном карнском костюме, а на официальные мероприятия выбирает цыньянские костюмы, не подходящие по цвету к своим вышитым поясам, чтобы, не приведи боги, не выставить меня самым нежеланным отпрыском дома Кан.

   – Цените! – шутливо задрал нос Двейн, министр прижал ладонь к груди:

   – Ценю.

   Вера улыбнулась, наконец доела и встала убирать. Двейн подхватился помочь, но тут же зажмурился и сел обратно, поёрзал и всё-таки встал:

   – Госпожа, спасибо за всё, я пойду, наверное, хочу лечь.

   – Иди, конечно. Что-нибудь дать с собой?

   – А что у вас есть?

   – То, что мы с Булатом готовили, и суп. Фрукты вот ещё есть.

   – Можно весь суп забрать?

   – Конечно, это же твой эксклюзивный суп, – улыбнулась она, он посмотрел на министра, тот поднял ладони:

   – Хорошо, я отнесу. Ездишь ты на мне, Кан Двейн Старший.

   Министр забрал суп, они ушли, шутливо переругиваясь, Вера умылась холодной водой, но так и не смогла избавиться от головной боли и усталости, решила прилечь на минутку на диван, и отключилась.

***

4.31.6 Детская телепортация

   Она медленно выплывала из сна, её мягко покачивало, как на корабле, лицо обдувал ветер, было тепло и темно. Приоткрыв глаза, она поняла, что лежит на кровати в спальне, рядом на полу сидел господин министр и держал её за запястье, но сразу же отпустил. Тихо сказал:

   – У вас температура поднялась, Док прописал лечебные травы и запретил вас расстраивать. Как вы себя чувствуете?

   – Хорошо, – она потянулась и перевернулась на бок, улыбнулась: – В моём мире это называется «детская телепортация», когда засыпаешь перед телевизором, а просыпаешься на кровати, и папа снится.

   Он улыбнулся и опустил глаза, Вера помолчала, тихо спросила:

   – Хотите пояс?

   – Не всё так просто, Вера. Я не Двейн, у меня много ограничений. – Она молчала, он молчал, медленно поднял глаза и медленно опустил, чуть улыбнулся: – Конечно, хочу. Но я хочу иметь на него право, и гордо носить, а не хранить в сундуке как вор.

   – Это же могут делать не родственники?

   Он медленно глубоко вдохнул, на секунду закрыл глаза, встал и совсем другим тоном сказал:

   – Я ставлю чай, приходите.

   Он ушёл шуметь на кухню, она медленно встала и потянулась, поморщилась – всё тело ломило, не особенно сильная, но доставучая ноющая боль поселилась в глубине мышц, медленно выкручивала суставы, бродила в голове от виска до виска, иногда попинывая затылок. Обычно ей было так безосновательно плохо после Миланкиных «любовей до гроба», из-за которых она погрязала в рыданиях и прогуливала работу, точно так же – сначала Вера раскачивала её и фонтанировала энергией, а на следующий день за это расплачивалась.

   «Надо же, я винила в этом вино, громкую музыку и табачный дым в клубах. А всё проще.»

   Она застелила постель, умылась, пошла на кухню. Там господин министр мешал в двух маленьких кастрюлях кипящую воду с какими-то лепестками и листиками, смотрел на часы. Вера остановилась в дверях и шутливо спросила:

   – Колдуете?

   – Вроде того.

   «Дзынь.»

   – Это наш с вами «чай», это мой, это ваш, Док сказал выпить всё.

   – А от чего мы лечимся?

   – Я – от воспалений, вы – от переутомления и общей печальности бытия.

   – Я с вами поделюсь, – хихикнула Вера.

   – Вы не удивлены, я вижу? С вами такое бывало?

   – Бывало, я частенько откапываю депрессивных из пучины страданий.

   – Хотите сказать, вы были сэнсом и в своём мире?

   – А может, в моём мире все – сэнсы? А в вашем – сплошные толстошкурые носороги?

   Он посмотрел на неё, как будто пытаясь понять, шутит она или нет, она улыбнулась и опустила глаза. Министр ещё раз посмотрел на часы, выключил огонь и по очереди налил отвар в чашки через чайное ситечко, отнёс на стол и поставил Верину чашку возле того места, где вечером сидел Двейн, она улыбнулась и забралась в кресло с ногами, откинулась на спинку:

   – Надо вам второе принести.

   – А перед камином будем на полу лежать?

   – Диван развернём.

   – Можно купить на пол какую-нибудь большую шкуру, – мечтательно улыбнулся министр, Вера поморщилась и переспросила:

   – Шкуру?

   – Да.

   – Нет.

   – А, ну да, – кивнул он, вспоминая, – как неудобно. Что вы собираетесь носить зимой?

   – Пальто.

   – Уже пора его покупать, холодает.

   Она кивнула и взяла чашку, вдохнула непривычный травяной запах, задумалась. Хотелось спросить какую-нибудь банальность, что-нибудь текущее и ежедневное, но она почему-то не могла собраться с силами, казалось, что на такие вопросы имеет право только близкий человек, для которого это в порядке вещей – интересоваться, как дела на работе и как здоровье. А они как будто уже сделали этот крохотный шаг назад, после которого нельзя, она никак не могла понять, когда это случилось.

   – Пейте быстрее и ложитесь спать, уже поздно.

   «Забота или попытка отделаться?»

   Она кивнула, осторожно отпила из чашки и спросила:

   – У меня на завтра какие-то планы?

   «Вот, отлично, вопрос о себе, а не о нём, хорошо, так держать.»

   – Если вы о рынке, то точно нет, я сейчас разрабатываю заказчиков взрыва моста, там ниточки уходят на такие высоты, что даже я легально ничего не могу сделать, людям такого уровня очень сложно предъявить претензии, нужны железные доказательства, и даже при их наличии, дело выйдет очень сложное – по Карнским законам, аристократ практически от любого обвинения имеет право откупиться, за исключением, разве что, государственной измены, а покушение на убийство меня таковым не является – даже если они меня убьют, они просто виру заплатят и всё, причём смешную, я-то не аристократ по карнским понятиям.

   – В смысле? – округлила глаза Вера, министр кривовато улыбнулся:

   – Аристократы могут на законных основаниях убивать людей ниже себя по происхождению, если родственники их обвинят через суд, суд постановит выплатить фиксированную сумму виры, чем выше по происхождению убитый, тем выше вира. Так же деньги платятся за травмы и раны, конкретную цифру назначает суд, но она тоже тем выше, чем больше разница в происхождении между сторонами. Обычно одна дуэль с графским сыночком обходится мне в сумму от пятнадцати до пятидесяти тысяч золотых. Если бы я был аристократом, это было бы гораздо дешевле или вообще бесплатно.

   – Офигеть. То есть, любой бедняк может вызвать хоть короля, но потом будет обязан заплатить виру?

   – Или сядет в долговую тюрьму, да. Но король обычно не подаёт в суд. Георг Пятнадцатый не подавал никогда, считал это низостью, и аристократам не рекомендовал, но при Шестнадцатом они расслабились, почти всегда подают. Это популярный сюжет подростковых книг – оскорбление-дуэль-долговая тюрьма, побег и получение богатства волшебным образом, потом месть уже с позиции богача. Но так бывает только в книжках.

   У Веры всё сильнее отпадала челюсть, министр кивнул на её чашку:

   – Пейте, это надо пить горячим.

   Она сделала большой глоток, посидела, пытаясь собраться с мыслями и высказать своё мнение, но не смогла и сделала ещё один глоток, побольше.

   Министр тихо посмеялся, вздохнул:

   – Я отправлю вас на рынок перед самым балом, вам нужно будет купить разные обязательные мелочи, я потом принесу список. До этого момента вы никуда выходить не будете, может быть, на пикник с отделом, если всё будет идти по плану и ничего нового не случится. Если вам что-то нужно, составляйте список, я отправлю на рынок Эйнис.

   Вера поморщилась, вспомнив, как Эйнис ходила для неё на рынок, но промолчала. Министр посмотрел на неё и тихо сказал:

   – Сюда не будет ходить никто, кроме меня, Барта, Двейна и Эйнис, у дежурного лимит – минута, завтра Барт поставит защиту от телепортации. И ещё завтра надо будет составить опись ваших вещей, соберите их в одном месте и рассортируйте по категориям.

   – Хорошо, – прозвучало мрачно, она опять вцепилась в чашку, стараясь найти либо повод уйти, либо безопасную тему для разговора, вспоминала весь тот бред, который с пулемётной скоростью выдавала Эйнис, как будто они одни и она никому не расскажет, боже, зачем…

   Господин министр, похоже, по-своему расценил её мрачность, мягко сказал:

   – Это продлится не долго, после бала вы будете часто выезжать на официальные мероприятия и принимать послов во дворце, король записал вас на послезавтра, на девять вечера, я выдам ему пропуск сюда, обсудите ваши планы с ним.

   Вера подняла глаза, министр смотрел в чашку, мрачный и усталый.

   – Он думает, что в музее были вы, не нужно открывать ему глаза. По официальной версии, при взрыве в музее вы не пострадали. О двойниках никто не знает, Санта мы нашли тихо, и тихо забрали телепортом, свидетели его не видели. Они и Лику толком не видели, я построил плотное оцепление, зеваки разнесли в толпе, что достали женщину, но в каком состоянии, вблизи никто не видел, а кто видел, тот не болтлив – во внутреннем кольце стояли мои бойцы, а эмчеэсники короля во внешнем стояли спиной. Степени её ранений почти никто не знает, пусть все думают, что у вас такие невероятные щиты, что вы легко пережили взрыв. Если на балу вы покажетесь целой и невредимой, все решат, что либо у меня заоблачного уровня врачи, либо свидетелям всё показалось и на самом деле вы пострадали не так сильно, а слухи врут. Я распорядился запустить ещё несколько противоречивых версий слухов, так что правду из этой мешанины никто не выцедит. Сант скоро будет в порядке, ему предстоит несколько операций, Док просил, чтобы вы его благословили лично, и заодно к Эрику с Артуром зайдёте, я дам охрану.

   – Хорошо, – она допила отвар, хотела встать и налить ещё, но это кресло, похоже, сохранило часть ауры раненого Двейна – оно засасывало и не выпускало. Министр понаблюдал её вялую борьбу с собой, усмехнулся и встал сам, принёс ей вторую чашку, себе тоже налил, сел, они молчали и смотрели на пар, Вера мысленно кричала, закрывая уши руками и вжимаясь в кресло, ей хотелось сбежать, но не было сил даже шевельнуться.

   4.31.7 Цыньянские традиционные причёски

   – Вера?

   Она вздрогнула и подняла взгляд, но тут же опустила, было ужасно неуютно, она перебирала поводы уйти.

   – Вы говорили, что легко поняли, что Эйнис сейчас заплачет, но при этом говорили, что думали, что дело в чёлке.

   – Ну да, я думала, она будет плакать из-за стрижки, – вяло кивнула Вера, министр фыркнул, со смехом покачал головой, она выровнялась: – Вам смешно? Вы знаете, сколько литров девичьих слёз впитало моё плечо по вине парикмахеров? Парикмахеры – страшные люди, они делают необратимые вещи. Любую другую хрень в жизни можно решить, плохую покупку можно не носить, какой-то дефект на теле можно скрыть одеждой, рану можно забинтовать или заклеить, синяк можно закрасить. Но плохую стрижку снять с головы и оставить дома нельзя, и спрятать нельзя, круглосуточно в шапке не походишь. Я если беру трубку и слышу рыдания «я сейчас к тебе приеду, я после парикмахерской», то это капец, тут никакое оранжевое настроение не помогает. Так что я к парикмахерам не хожу, я их заранее боюсь, всех.

   Он усмехнулся, кивнул:

   – Я тоже не хожу, но по другой причине. В моём положении довольно самонадеянно приходить в заранее известное время в заранее известное место и поворачиваться спиной к человеку с острым железом. Я так когда-то человека убил, оделся парикмахером, он пришёл, сел на стул, шею подставил, я её бритвой вскрыл, руки вымыл и ушёл, самая тихая и чистая операция в моей жизни.

   – Вы работали киллером? – округлила глаза Вера, он поморщился:

   – Не лучшая страница моей биографии. Не распространяйтесь об этом.

   – Хорошо, – всё ещё в шоке кивнула Вера, попыталась вернуться к нейтральной теме: – А кто вас стрижёт?

   – Конюх, тот же, который Беса стрижёт. Надёжный мастер, всю жизнь у меня служит, очень талантливый, работает быстро, разговорами не утомляет. У него только один вопрос – хвост или грива?

   Вера рассмеялась, обхватила чашку и указала глазами на волосы господина министра:

   – И что вы отвечаете?

   – У меня грива. Хотя по возрасту уже положен хвост.

   Вера сделала игривую моську, мурлыкнула:

   – Господин министр своим стилем бросает вызов обществу?

   – Есть немного, – с улыбкой кивнул он, – на самом деле, хвост просто под капюшон прятать неудобно.

   «Дзынь.»

   Он немного помрачнел и гораздо тише сказал:

   – Хвост носят женатые. Обручённые носят полухвост, вот тут над ушами собирают и завязывают, а остальное болтается, пока до нормального хвоста не отрастёт. Грива в хвост не собирается, гриву мастер вот так понемногу берёт и в центре по ладони отрезает, – он показал, как, на пару секунд дав Вере увидеть лицо господина министра непривычно открытым, пригладил волосы и показал пучок на затылке: – А хвост вот тут отрезает, тоже по ладони, один раз. На юге империи хвост носят низко, над шеей, хотя вообще кому как нравится, сейчас в моде носить выше. В народе шутят, что чем выше самомнение, тем выше хвост. В столице носят на макушке, аж вот тут, а чтобы он на лицо не падал, его сгибают назад и ещё раз привязывают. Мой друг из провинции Сун эту причёску называет «рисовый узел», в его провинции так рисовые мешки завязывают, чтобы за край дёрнуть и он развязался. А в северных провинциях вообще вместо хвоста носят косу, потому что у них полгода зима, а на хвост шапка не налезает.

   Вера слушала его с мягкой улыбкой – он старался. Доктор сказал ему поить её отваром и не расстраивать – он честно старался. Только не учёл, что его «грива» прекрасно собирается в «хвост», ему даже «полухвост» носить не надо. Интересно, он сам понял?

   Он рассказывал о причудах столичной моды, о забавных случаях из-за глупого кроя костюмов, об украшениях императорского дворца. Она пила чай как водку, отрывистыми глотками, вышибающими слёзы, чем ближе уровень отвара подбирался ко дну, тем крепче и горше становился отвар, но они выпили всё, до самого дна, вдвоём.

   Он ушёл глубоко заполночь, взяв с неё обещание сразу ложиться спать и не ставить будильник, она сказала «хорошо», она сотню раз за сегодня это сказала. И «часы истины» ни разу её не сдали, ни единого раза.

***

ГЛАВА 32

4.32.1 Дракон просыпается

   Она проснулась около десяти, немного полежала в кровати, изучая свою папку с кораблями и расстраиваясь – она и здесь мало знала и плохо помнила, хороший подарок из этого не получится, нужно искать что-то другое.

   Встала, быстро завернулась в три слоя одежды и пошла умываться, на кухне нашла бумажный пакетик с травами и блокнотный листок с подписью и печатью министра Шена, там было несколько столбиков иероглифов и схематичный рисунок с кипящей кастрюлькой и закрашенным на четверть циферблатом часов, на случай, если она не сможет прочитать. Она поставила воду на плиту и залипла в этот рисунок, внезапно поняв, что вот-вот разрыдается над ним непонятно от чего.

   «Дзынь.»

   «Кому ты врёшь, Вера, непонятно ей, да конечно.»

   Вкус отвара опять напомнил вчерашний вечер, это безнадёжное ощущение, что их растаскивает каким-то непонятным течением, и хотя они ещё держатся друг за друга, руки понемногу соскальзывают, времени мало, и с каждой минутой всё меньше. А потом каждый пойдёт своей дорогой, навсегда. Отпустить и оборвать всё резко, или держаться до последнего, продлевая боль?

   «Финал неизбежен.»

   Она уже её придумала, собрала из кусочков виденных на рынке благородных девушек, приукрасила, доведя до раздражающего совершенства, и теперь смотрела, как она ходит по рынку и говорит торговцам: «Запиши на госпожу Кан, слуга заберёт». Приходит Двейн и забирает. А юная стройная цыньянка идёт дальше, глядя на весь мир как на дерьмо и ежеминутно поправляя браслеты. Красивая, уверенная в себе, беременная.

   «Она будет меня ненавидеть.»

   Эта мысль причиняла обжигающую сладкую боль, как будто с наслаждением облизывала свежую рану, открытую и кровоточащую, медленное движение языком вдоль края – «Как здоровье вашей жены, господин министр?» Сладкая кровь во рту, саднящая боль и ещё одно медленное движение языком – «Как назовёте наследника, господин министр?» Кровь, кровь, кровь… Сукровица, корка, шрам. Всё проходит, и это пройдёт. Она развернула левую ладонь, провела пальцем по шраму – твёрдый, он уже не исчезнет, это навсегда. Но рука работает, ничуть не хуже чем раньше, обычная рука. Снаружи даже шрама почти не видно, тонкая белая полоска, с одной стороны чуть шире, маленькая. Ерунда.

   «Е-рун-да.»

   Она быстро допила обжигающий отвар, налила вторую чашку и отнесла в кабинет, в гостиной что-то заставило остановиться, она вернулась, медленно прошла по комнате, осмотрелась, заметила, что кресло стоит немного не так, как стояло вечером, изучила его почти в упор, осмотрела диван. Ощутила едва различимый необычный запах, наклонилась ближе, почувствовала, что от дивана исходит слабое тепло. Пощупала диван и кресло – диван был самую малость теплее, и пах тем отваром, который вчера пил министр. А подушка пахла его мылом, и скатерть Тонга, аккуратно сложенная у подлокотника, тоже хранила внутри тепло и запах. Он спал здесь. Почему?

   «Потому что это когда-то была его квартира, а я его вытеснила, а в его отделе все думают, что я до сих пор живу на пятой, он должен поддерживать легенду.»

   Он достаточно богат, он может купить себе другую квартиру и ночевать там.

   «А вдруг это будет небезопасно? Эта квартира защищена магией.»

   Надо будет – ещё одну защитит.

   «Ну не мог же он тут спать по той же причине, по которой я сидела три часа под окном в коридоре, это бред.»

   «Дзынь.»

   «Часы субьективны – значит, это мои мысли. Я верю, что он мог. Наивняк.»

   Она пошла в библиотеку, села за стол и уставилась в чистый лист. И из портала вышел господин министр.

   Вера попыталась найти в нём какие-то аргументы за или против, но ничего не находилось, он выглядел как обычно, чуть улыбнулся и кивнул:

   – Доброе утро. Отдохнули? – Она кивнула, не отводя глаз, всё выискивала в нём что-то, что качнёт чаши весов. – Как вы себя чувствуете?

   – Хорошо, – голос звучал ужасно, она отпила отвара, он оказался слишком крепким, хотелось запить его водой, хотелось спросить о его самочувствии... и не получалось.

   – Мы должны до обеда составить список ваших вещей и снять швы с моей спины, с чего начнём?

   – Как хотите, – голос звучал ещё ужаснее, она сделала ещё один глоток, горло засаднило ещё сильнее, глаза стали слезиться. Она встала и жестом показала, что сейчас придёт, пошла на кухню и выпила воды, но легче не стало.

   «Возьми себя в руки.»

   Когда она вернулась в библиотеку, господин министр сидел на табуретке, вещи, которые раньше на ней лежали, переехали на диванчик, а на столе образовалась угрожающего вида аптечка с щипцами, крюками и пинцетами, от неё пугающе пахло дезинфекцией.

   – Принесите тарелку для ниток, и намочите пару полотенец, – скомандовал министр, медленно расстёгивая пиджак с каким-то загадочно довольным видом. Вера не поняла прикола, но всё равно немного расслабилась, кивнула и пошла за тарелкой и полотенцами.

   Когда вернулась, он всё ещё расстёгивал пиджак, как будто это жутко сложно, чуть улыбнулся:

   – Поможете?

   – Хорошо, – она сняла с него пиджак, он оказался таким тяжёлым, как будто он в карманах носил гаечные ключи и плоскогубцы. Судя по тому, что ей удалось нащупать, пока она его аккуратно вешала на спинку стула, внутри были пришиты к рукавам и воротнику какие-то длинные твёрдые карманы, и в них что-то было.

   «У вас там арсенал, что ли?»

   Подумала и не спросила. Посмотрела на господина министра, он загадочно улыбался:

   – Продолжайте.

   – Сами не можете? – чуть улыбнулась Вера, он начал медленно расстёгивать верхнюю пуговицу, неотрывно глядя Вере в глаза, тихо сказал:

   – А, ну да, моей госпоже нравится смотреть, а не участвовать, как я мог забыть?

   Она смутилась, зажмурилась и отвернулась, глупо улыбаясь и кусая губы, он рассмеялся:

   – Ну вот, ещё и отвернулись, для кого я тут стараюсь?

   – Снимайте уже!

   – Как вы нетерпеливы, госпожа Вероника, – укоризненно вздохнул министр, расстёгивая последнюю пуговицу: – Снимайте.

   Она сняла, ощущая волну того запаха, который отпечатался на диване, на миг захотела спросить, но не решилась, обошла стол и повесила рубашку на второй стул, посмотрела на господина министра, он выглядел довольным выше крыши:

   – Вы лечить меня будете или любоваться? Я понимаю, в вашем мире это в порядке вещей, но здесь приличное общество, я пришёл за медицинской помощью.

   «Дзынь.»

   Она всё-таки не выдержала и улыбнулась, обошла его и провела кончиками пальцев по талии вверх, до завязок жилетки, министр напрягся и чуть отдёрнулся, по плечу посыпались гусиной кожей мурашки. Вера ахнула:

   – Господин министр боится щекотки?

   – Не боюсь.

   «Дзынь.»

   – Ясненько… Я осторожно.

   «Дзынь.»

   Она продолжала искать завязки, он напрягался и делал вид, что совершенно ему не щекотно, пока она не нашла завязки в его руке, он их держал и продолжал упорствовать, даже когда она за них дёргала. Через полминуты она уже смеялась и обзывала его плохим пациентом, отбирая завязки силой, он сдался и позволил себя раздеть. И смеяться ей расхотелось.

   Эти бесконечные шрамы, новые поверх старых, швы, синяки и свернувшийся дракон – всё вызывало в ней дрожь ужаса, память о боли, руки немели, голова кружилась, воображая запах лекарств и спирта, опять, ей опять придётся это делать…

   – Вера?

   – Что? – голос сегодня объявил ей бойкот, министр обернулся, внимательно заглянул ей в лицо:

   – Всё уже хорошо, это не будет больно.

   В памяти накладывались картинки с его лицом в золотых бликах и прошлым разом – «мне не больно, продолжай».

   Она кивнула:

   – Хорошо, – осмотрела его спину, нервно хрустя пальцами, он скомандовал:

   – Протрите всё полотенцем, чтобы нитки намокли, выберите себе ножницы и пинцет, которым будете выдёргивать нитки, и протрите его и свои руки обеззараживающим, вот этим.

   Она кивнула и стала делать всё по порядку, руки дрожали, хотя ему почти не было больно, просто она слишком хорошо помнила. Почему-то она не заметила, куда делся тот чёрный амулет, который давал ей тогда Барт, она положила его на стол и он пропал. Задачка лёгкая, на самом деле – их тут было всего двое.

   – А теперь разрезайте стежки и выдёргивайте нитки, постарайтесь, чтобы ничего не осталось внутри.

   – Хорошо.

   Она опустилась на колени, поставила блюдце на пол и начала с маленького шва на пояснице. Всё получалось вполне сносно, она быстро приноровилась, через время от сосредоточенности впав в медитативный транс, от которого голова стала пустой, а движения плавными и точными – всё получалось как надо, ему почти не было больно, всё зажило, благодать…

   Транс затягивал её всё глубже, движения становились ритмичнее и мягче, она касалась его даже там, где вроде бы было не надо, но эти движения дополняли рисунок, с ними было гармоничнее. Поднявшись к шее, она вытащила последнюю нитку, провела кончиками пальцев по шраму, там, где смыкались края сшитого крыла дракона. Этот момент выпал из ритма. Там не было шрама.

   Крыло было зашито, да, но оно было самую малость не там.

   И шов был, вроде бы даже в том же месте, но крыла там теперь не было.

   Она попыталась найти раненую драконью лапу, нашла – лапа зажила, сама, у дракона был шрам на лапе, но этого места в прошлый раз вообще не было, там был содранный лоскут кожи, она стянула края, но татуировка в этом месте перекосилась, а теперь она была ровной.

   «Кто-то тут сошёл с ума. Либо я, либо дракон.»

   – Ваш дракон живой? Он двигается?

   Министр с трудом сдержал смех, обернулся:

   – А вы с какой целью интересуетесь?

   – Пытаюсь убедить себя, что я не сошла с ума. Я точно помню, где на нём были шрамы, а сейчас они в другом месте.

   – Это может быть из-за того, что я растаскивал обломки после взрыва, рванул, не заметил, а Док с перепугу заживил, оно сразу схватилось и шов оказался немного в другом месте.

   Она медленно качнула головой:

   – Это не может быть так просто. Вы не дорисовывали татуировку?

   – Делать мне больше нечего.

   – Она волшебная? Она может сама шевелиться?

   Он как-то подозрительно задумался, но ответил твёрдо:

   – Нет.

   Вера смотрела на «часы истины», они молчали. Но она почему-то была уверена, что он врёт.

   – Вы говорили, что её делал жрец из храма…

   – Это было очень давно.

   – Но если это делал жрец, значит она имеет какие-то…

   – Нет.

   – Вы сказали, что это земляной дракон и он не летает, а потом увидели фото и поняли, что дракон изменился. Значит, он может меняться?

   – Вера… – он обернулся с усталым и раздражённым видом, посмотрел на неё, она развела руками:

   – Я просто пытаюсь убедиться, что мои глаза мне не врут. Татуировка может меняться или нет?

   – Боги, Вера, какая же вы доставучая… Да! Теоретически, татуировка должна в течение жизни меняться, так говорят жрецы из храма Золотого, но я считаю, что это враньё, её просто таким особым образом рисуют, чтобы по мере того, как человек растёт и у него меняется тело, татуировка тоже менялась. Я свою до того раза никогда не видел, мне не приходило в голову расставлять зеркала и рассматривать, я показал её одному человеку и спросил, как она выглядит, он мне сказал, что там земляной дракон. Как я понимаю сейчас, он соврал, ничего удивительного, люди постоянно врут.

   – Она правда меняется. Вот тут был разрыв, а теперь ровно…

   – Заросло так.

   – А тут вообще крыло в другом месте, я помню, где оно было.

   – Вера, вам показалось, хватит говорить ерунду.

   – Чёрт… где телефон?

   – В левом кармане.

   Она вытерла руки и пошла рыться в его пиджаке, там лежало столько всего, что телефон нашёлся не сразу, она открыла галерею, нашла ту фотку, приблизила и внимательно рассмотрела, с облегчением убедившись, что глаза и память её не подводят. Устроила ещё одну фотосессию спине господина министра, и гордо предъявила ему фото:

   – Сравните. Вот это сейчас, а вот это – тогда. Вот это место видите? Я говорила, что крыло я сшила, а лапку надо будет дорисовывать. А она сама дорисовалась. И лёг он немного по-другому, вот тут видно. Он шевелится.

   4.32.2 Вы сюда лечиться пришли или ерундой страдать?

   Он изучал фотографии с мрачным видом, тихо выругался под нос и положил телефон. Посмотрел на Веру, пожал плечами и опустил глаза.

   – Вы когда-нибудь научитесь верить мне на слово?

   – С моей работой это бессмысленный необоснованный риск – верить кому-то на слово. Но я попробую.

   «Дзынь.»

   Он чуть улыбнулся и кивнул на аптечку:

   – В жёлтой банке мазь, намажьте швы.

   Она кивнула, ещё раз вытерла руки и стала его мазать. В банке торчала длинная палочка-шпатель, которой очень удобно было выковыривать густую мазь и размазывать по шрамам. Мазь пахла его вчерашним отваром, Вера так увлеклась, что продолжила развозякивать мазь по господину министру даже тогда, когда все швы и шрамы были намазаны, особенно по тем местам, где прикосновения вызывали напряжение и мурашки, щекотка – дело тонкое.

   На шее шрамов почти не осталось, но она всё равно внимательно всё изучила и «намазала», отодвигая волосы и водя сухой и чистой палочкой по еле заметным шрамам, наблюдая с очень близкого расстояния, как встают дыбом волосы на его шее от каждого её движения и даже от дыхания.

   – Вера, – голос был старательно укоризненный, но запретно довольный, как будто он сам не мог определиться, чего от неё хочет, – там уже нет ран.

   – А там уже нет мази, – шёпотом сказала она, прекращая прикидываться и начиная рисовать на его шее зигзаги.

   – Мы… должны уже заниматься вашими вещами.

   – Какие мы ужасные, не укладываемся в график, – вздохнула Вера.

   – И ещё… скоро придёт Двейн, на обед… Док прописал ему вас, в качестве терапии.

   – И он это всё увидит, как же будет неудобно, ужас-ужас.

   – Вера…

   – Я вас внимательно слушаю, – она провела шпателем вниз по шее, дальше по спине, медленно огибая швы.

   – Вы можете это прекратить?

   «Дзынь.»

   – Могу. Я всё могу. Чего бы вам хотелось? Заказывайте.

   – Блинов с мясом.

   – Ну вот, другое дело, а то «прекратить», «прекратить».

   Он тихо безнадёжно рассмеялся.

   Шпатель добрался до поясницы, Вера опять опустилась на колени, с удовольствием отмечая, что здесь тоже море чувствительных мест.

   – Вера, может, хватит?

   – Может быть. Нужно хорошо обдумать этот вопрос. Какие у вас аргументы?

   Следы от палочки понемногу наливались красным, как царапины от ногтей, она слушала его так внимательно, что ощущала сердцебиение, но ему не было больно, его всё более чем устраивало.

   – Мне всё ещё стоит ждать ответ?

   – Сюда сейчас Двейн придёт, он цыньянец, он… совсем по-другому воспитан. Вы же не хотите его шокировать?

   – Чем, вашим выражением лица?

   – Нет…

   «Дзынь.»

   – Вера, так нельзя.

   «Дзынь.»

   – Прекратите это немедленно.

   «Дзынь.»

   – У нас гора дел, серьёзно.

   Она поднялась на ноги и потянулась, постояла неподвижно, глядя на его изрисованную спину, наклонилась и провела палочкой по плечу, он вздрогнул и закрыл лицо руками с тихим смехом.

   – Испугались, что я вас послушаюсь? – иронично шепнула Вера, он глухо застонал и улёгся на стол, отвернувшись от Веры и закрыв голову руками. Она обошла его и принялась за второе плечо. Он отвернулся в другую сторону, медленно глубоко вдохнул и выдал:

   – Госпожа Вероника, вы ведёте себя ужасно неприлично.

   – Ах, как жаль, что вы с ног до головы закованы в цепи и совершенно никак не можете меня остановить, – вздохнула Вера.

   «Дзынь.»

   Он с тихим смехом уткнулся лбом в стол и простонал:

   – Хватит, всё!

   – Да, – с интонацией «так я вам и поверила» протянула Вера.

   – Серьёзно, хватит.

   – Конечно, как скажете.

   «Дзынь.»

   – Вера, вам меня ещё бинтовать, а времени нет. Если вы посмотрите на часы, то… скажете мне, сколько сейчас. Мне лень, – он обречённо расслабился и растёкся по столу, она посмотрела на часы:

   – Без пяти двенадцать.

   – Через пять минут придёт Двейн.

   – Делаем ставки, как он это воспримет?

   – Он будет ужасно смущён и сразу уйдёт.

   – Почему? – наигранно удивилась Вера, – в вашем мире неприлично лечить министров?

   – Так, как лечите вы – да, неприлично! Вы…

   – Господин, – у портала склонился Двейн, свежий и бодрый, в своём обычном костюме, выпрямился, округлил глаза и резко развернулся боком: – Я могу зайти попозже, если я не вовремя.

   – А почему ты решил, что ты не вовремя? – мурлыкнула Вера, начиная «мазать» министра там, где Двейну было не видно. Он задумался, она тихо рассмеялась: – Расслабься, у нас тут филиал лазарета. Ты на обед пришёл?

   – Да.

   – Тебе уже всё можно?

   – Да.

   – Тогда иди выбирай, там полный холодильник. И начинай греть, а мы подтянемся.

   – Хорошо. Госпожа, – Двейн поклонился и с низко опущенной головой прошёл мимо них к двери, зашумел на кухне. Вера наклонилась к уху министра Шена и шепнула:

   – Вот видите, всё обошлось. А вы боялись. Двейн крепкий.

   – Вы уже… полмира… под себя растлили, – сонно пробормотал министр, повернулся и посмотрел на неё одним глазом: – Демоница.

   – Я вас сейчас бинтовать буду.

   – Да помогут мне боги…

   Он опять уткнулся лбом в стол, Вера стала копаться в аптечке в поисках бинтов, нашла и провела краем мотка по плечу министра:

   – Вставайте, бинтовать буду.

   – Ещё пять минут, – вздохнул министр.

   – Ну пять так пять, – она отмотала немного бинта, свернула петлёй и стала водить по его плечам и бокам, на боках ему не понравилось, он напрягся и пробурчал:

   – Нет, мазью было лучше.

   – Вы сюда лечиться пришли или ерундой страдать?

   – Ерундой страдать, – признался министр. Помолчал, поднял голову и посмотрел на «часы истины», с наездом развёл руками: – «Дзынь»?

   Часы промолчали, Вера рассмеялась, министр тихо выругался под нос и медленно выпрямился, вздохнул:

   – Бинтуйте, что делать.

   Она накрыла всю спину одним куском ткани, как в прошлый раз, стала аккуратно оборачивать его бинтом, без стеснения прижимаясь грудью, но стараясь вообще не прикасаться руками. Он тихо сказал:

   – Рубашку вымажете.

   – Постираю, – шепнула она почти ему на ухо, заставив передёрнуть плечами от мурашек, улыбнулась.

   Бинт закончился, а желание бинтовать – ещё нет, Вера стала всё поправлять и расправлять, он полуобернулся и сказал:

   – Вера, вы…

   – Госпожа? Всё готово, я жду вас.

   – Идём! – она наклонилась к уху министра и с наигранной укоризной мурлыкнула: – Держите себя в руках, господин министр, я тут вас лечу, а вы неизвестно о чём думаете. Одевайтесь.

   Он медленно повернулся к стулу с одеждой, тяжко вздохнул и кивнул:

   – Одевайте, ладно.

   Вера захихикала и взяла его безрукавку, на этот раз куда ловчее одела его и даже завязала, не упустив возможности «случайно» пощекотать за рёбра. Помогла надеть рубашку, пиджак, вернула на стул сложенные вещи, которые он переложил на диванчик, спросила:

   – Что мне с ними делать?

   – Что захотите, – загадочно пожал плечами министр, – можете зашить, можете от себя что-нибудь добавить. Если хотите.

   – Там нет пояса.

   – Я не был бы в этом так уверен, – тихо сказал он, она подняла брови, но промолчала. Он застегнулся, встал, закрыл аптечку и изобразил приглашающий жест в сторону кухни.

   4.32.3 Ореховая неделька и ковшик

   На кухне Двейн уже всё накрыл и подал, и стоял перед столом с озадаченным видом, как будто не мог решить, куда сесть.

   – Ты уже вообще совсем в порядке? – спросила Вера, он двинул плечами:

   – Я не принимаю сильных лекарств и не лежу круглосуточно, но всё равно ещё тренироваться нельзя и пить спиртное.

   – Садись в кресло, – она сама выдвинула себе табуретку поближе к министру, осмотрела стол и взяла ложку: – Всем приятного аппетита!

   И не успела вонзить её в тефтельку, как за спиной галопом налетели шаги и плечи обхватили руки Барта:

   – Привет! Заждались?

   – Конечно, – улыбнулась Вера, – ты голодный?

   – Я всегда голодный! Можно мне вот это? – и не дожидаясь ответа, схватил из её тарелки тефтелю, рукой, сунул в рот и довольно застонал: – Вкуснятина! У Булата так не получается.

   – Это Булат готовил, – фыркнула Вера, – и не лазь руками в чужую тарелку, это неприлично, негигиенично и несимпатично.

   – Бе-бе-бе, – показал тефтельный язык Барт, вытирая пальцы о штаны, Вера встала:

   – Давай я тебе тарелку дам.

   – Не надо, я ещё не пришёл, я на минутку, я окончательно потом приду.

   – А зачем ты на минутку?

   – Тебя увидеть! – он радостно раскинул руки, она рассмеялась, он её обнял и приподнял, отрывая от пола, она возмущённо вывернулась и погрозила пальцем:

   – Не делай так, я тяжёлая, – опять наклонилась к нему и глубоко вдохнула, улыбнулась: – Орехами пахнешь, в сахаре.

   Министр с Двейном так дружно заржали, а Барт так резко смутился, что Вера обернулась с заранее недовольным видом, они мигом сделали постные лица и уткнулись в тарелки, Барт мрачно посопел, прокашлялся и сказал:

   – Я, вообще-то, за измерялкой божьей благодати пришёл, мне надо для эксперимента.

   – На, – министр достал колбу со стрелкой, протянул, Барт осмотрел её, прижал к Вериному плечу, стрелка звякнула о стенку, но опала к нулю, как только он отодвинулся.

   – Хорошо. Только не желай мне ничего, пока я не приду, это скоро будет. Всё, я ушёл.

   Барт исчез, Вера с грозным видом осмотрела загадочно довольные физиономии мужчин, спросила:

   – Что за фишка с орехами?

   Двейн посмотрел на министра и опустил глаза, министр с улыбочкой признался:

   – То, что вы называете «конфетно-букетным периодом», в Оденсе называют ореховой неделькой, это время, когда парочки, у которых только начинаются отношения, гуляют в Центральном Парке. Там на каждом перекрёстке продают орехи, на любой вкус и кошелёк, и это единственная еда, которой разрешено торговать там круглый год, вокруг парка полно ресторанов и закусочных, но они дорогие, это элитный район, студенты там не отдыхают. Студенты мёрзнут, ходят пешком и едят орехи, о недавно влюбившемся говорят «орехами запах».

   – Прикольно, – улыбнулась Вера, призадумалась, посмотрела на министра: – Как результативно вы его на бытовой факультет сослали.

   Министр слегка смущённо улыбнулся, тихо сказал:

   – Он учится с сильнейшими магами королевства, общается с отпрысками знатных фамилий, тренируется с лучшими бойцами столицы, при этом с ровесниками почти не пересекается – они не дотягивают до него по знаниям и навыкам, ему будет с ними не интересно. Но если постоянно сравнивать себя с теми, кто старше, сильнее и богаче, то можно заработать комплексы, а с его силой, быть психически травмированным опасно. В том числе, для окружающих.

   Вера задумчиво посмотрела на министра и кивнула, опять взяла ложку. И опять не донесла кусок до рта – Барт явился.

   – А у меня всё всё равно доказалось! Смотри! – и ткнул ей под нос колбу со стрелкой, дрожащей на единице. Министр тронул его за рукав, разворачивая колбу к себе, стрелка тут же поднялась до двойки, он убрал руку – она опала до единицы.

   – А ты господину желала что-нибудь? – заглянул ей в лицо Барт.

   – Нет.

   – А Двейну?

   – Тоже нет.

   Барт сунул колбу Двейну, в его руках стрелка покачивалась между нулём и единицей.

   – Это, наверное, просто от общения с тобой происходит, – помрачнел Барт, усмехнулся: – Не зря Док тебя больным прописывает. Ладно, я попозже повторю так, чтобы лично к тебе не заходить, попрошу через кого-нибудь передать, чтобы ты меня не благословляла. А где моя тарелка?

   – Выбирай любую.

   – Я возьму кастрюлю! Ковшик вот этот возьму, с тефтельками, можно? Только разогрею чуть-чуть…

   За спиной что-то затрещало и резко завоняло палёным, Вера обернулась, Барт со смущённым видом держал ковшик на весу левитацией, а на столешнице дымился коричневый круг с дно ковшика размером.

   – Фиговый ты бытовик, Барт, – вздохнула Вера, – проветривай теперь, только не магией, пожалуйста.

   Он медленно пошёл к окну, не отрывая глаз от парящего ковшика, который начинал подрагивать, как только он отвлекался.

   Двейн с тяжким вздохом встал, достал разделочную доску, поймал ковшик за край ручки и поставил на тумбу. Отвесил Барту подзатыльник и молча вернулся за стол.

   Барт открыл форточку, взял ложку и ковшик, с опущенной головой подошёл к столу и остановился. Вера подняла на него глаза и выдвинула вторую табуретку:

   – Садись, разрушитель.

   Он вздохнул и сел, но есть не начал, Вера не понимала, в чём дело, переводила взгляд с Барта на Двейна, на министра, никто не ел, тишина становилась всё тяжелее, она поняла, что все поглядывают на министра Шена. Он задумчиво рассматривал ложку, нагнетая напряжение, потом медленно поднял глаза на Барта и сказал:

   – На пикник не идёшь, – все выдохнули, Барт помрачнел и надулся, – будешь дежурить на базе с Двейном и группой штрафников. Хочешь что-то сказать?

   – Не хочу, – Барт взял ложку и ковырнул намертво пригоревшую ко дну тефтелю, вздохнул, обернулся на раковину, посмотрел на Веру: – Я же сказал не мыть посуду.

   – А я и не мыла, – она подняла глаза на министра, тот с улыбкой качнул головой.

   – Я мыл, – вздохнул Двейн, – я знаю, что ты никогда не делаешь того, что обещаешь.

   Барт надулся ещё сильнее:

   – Я бы сегодня вымыл.

   – Вот этот ковшик сегодня и вымоешь, – фыркнул Двейн.

   Все замолчали, стало неуютно, Вера толкнула Барта локтем и шепнула:

   – Как прошло свидание?

   – Это было не свидание, – поморщился Барт, как будто уже устал это всем доказывать.

   – А что это было?

   – Мы просто гуляли.

   – Там, где обычно гуляют парочки?

   – Это Центральный Парк, там все гуляют.

   – Вдвоём гуляли?

   – Да.

   – Медленно и с удовольствием?

   – Да, – Барт начал улыбаться, хотя изо всех сил пытался делать недовольную физиономию.

   – Разговаривали не по делу?

   – Обо всём понемногу.

   – И орехи ели?

   – Мы просто хотели есть! – медленно выдохнул Барт, она рассмеялась:

   – Ну-ну.

   – Что «ну-ну»? – скривился Барт, Вера сделала невинные глаза, он простонал: – У нас ничего нет!

   – А она в курсе, что у вас ничего нет?

   – Вера!

   – Что – «Вера»? Я тебе помочь пытаюсь! Это её ты «случайно» поцеловал?

   – Её. Но я ей всё объяснил, и она поняла, мы это проехали.

   – А потом ты повёл её туда, где гуляют парочки, общаться на отвлечённые темы и есть орехи?

   – Это была просто дружеская прогулка.

   – Ты этот вопрос с ней уточни на всякий случай, чтобы потом проблем не было.

   – Как уточнить?

   – Прямо и чётко, возьми и скажи – хочу прояснить один момент, мы тут исключительно в качестве коллег, и никакой романтики не подразумевается, я хочу это особо подчеркнуть, во избежание недопониманий.

   – Нет, – смущённо улыбнулся Барт, ковыряя тефтели и краснея.

   – Почему нет?

   – Ну а вдруг что-то пойдёт не по плану?

   – То есть, ты всё-таки рассматриваешь такую возможность?

   – Ну нельзя же её вообще исключить, – он говорил всё тише и забуривался в глубины ковшика, как будто хотел там спрятаться. Вера решительно кивнула:

   – Можно. Чаще всего, люди прекрасно знают, может у них что-то быть с конкретным человеком или нет, и если не может, то это категорично нет, и об этом легко можно сказать.

   – Ну… можно. Но не в этом случае.

   – То есть, вы не просто друзья?

   – Отцепись, – Барт натолкал полный рот тефтелек и изображал хомяка, смущённого, но где-то в глубине души довольного.

   – Ты съезжаешь с темы, – мурлыкнула Вера.

   – Потому что я не собираюсь это обсуждать, – с набитым ртом заявил Барт.

   – Почему? – округлила глаза Вера.

   – Потому что это – личное, – он выскреб ещё ложку тефтельной массы, с трудом затолкал в рот, раздув щёки до невероятных размеров, и встал.– Это же просто дружба без амуров, что тут личного? – наигранно удивилась Вера, Барт положил ложку, мрачно посопел, поклонился и исчез.

   4.32.4 Романтические истории от Двейна и уроки намёков

   Двейн иронично вздохнул:

   – Вот он сейчас в таком виде перед ней возникнет.

   Вера захихикала, изобразила надутые щёки, и как будто с набитым ртом, предложила:

   – «Тефтефьку, дофогая?»

   Двейн рассмеялся, качая головой, Вера бросила осторожный взгляд на министра Шена, и сразу отвела глаза, повернулась к Двейну:

   – А у тебя девушка есть? Или это нельзя спрашивать?

   – В Карне – можно, – улыбнулся Двейн. – Но я до сих пор не понимаю, как в Карне на этот вопрос отвечать. В империи… не гуляют вдвоём, как здесь.

   «Дзынь.»

   – Ну… гуляют, конечно, но недолго и втайне, часто вообще один раз, потом сразу женятся. Там нет времени разводить амуры и долго думать, всё решается быстро, заигрывания и намёки происходят между делом, и уже на этом этапе ясно, кто кому нравится, а эта одна встреча нужна, чтобы чётко всё прояснить и уже быть уверенным, что девушка согласна на брак.

   – Девушек спрашивают? – подняла брови Вера, он пожал плечами:

   – Я говорю о рабах и служащих дворца, я о других не знаю. Брак между рабами низшего ранга заключают через старшую служанку, а высшего – через старшую госпожу дома, то есть, если я хочу жениться, то иду к старшей служанке и говорю, что прошу её одобрить брак, она имеет право выделять комнату для семейных и давать свободное время для похода в храм и совершения обряда. Если бы я принадлежал к высшему рангу, входил в личную стражу господина дома, например, то мне выделили бы дом, дали выходной, и даже может быть подарки сделали к свадьбе. Всеми этими походами и челобитными занимается мужчина, девушка к этому как бы не имеет отношения, но делать это без её согласия… чревато проблемами, скажем так. Начиная с того, что жизнь в принудительном браке будет, мягко говоря, не сахар – женщины знают толк в мелких бытовых подлянках, и заканчивая тем, что девушка может обратиться к госпоже с просьбой её не отдавать, в моём доме такое было, шумный был скандал.

   – Прямо скандал?

   – Ужасный скандал, слухи до самой столицы докатились. Один из стражников господина захотел девушку из прислуги, попросил у господина её в жёны, тот пошёл к госпоже, она спросила девушку, девушка сказала нет. Она прислуживала в купальне и госпожа её ценила за нежные руки, так что не стала её обижать. Господин передал отказ стражнику, но тот не успокоился и продолжал просить. И когда госпожа уехала к родственникам, господин вызвал свою сестру, которая была не в курсе дела, и попросил исполнить обязанности старшей женщины, соврал ей, что это срочно, «брак по обстоятельствам», так говорят о беременности. Она вписала брак в семейную регистрационную книгу (старших слуг туда вносят, их даже в завещании указывают), и они поспешили сыграть свадьбу. Но девушка загадочным образом умерла в тот же день, и брак не состоялся. Вернулась хозяйка дома, ей слуги обо всём донесли, она пошла к господину и потребовала аннулировать брак и отослать стражника в императорскую армию, он отказался. Она пожаловалась своему отцу, что муж её не уважает и оспаривает её решения, отец отозвал торговые контракты, которые были частью её приданого, господин потерял большие деньги и пришёл извиняться. Стражника отправили служить во флот, контракты возобновили, а служанка загадочным образом воскресла и продолжила служить в купальне.

   – Её спрятали? – улыбнулась Вера.

   – Понятия не имею, это женские дела, они разбалтывают эти вещи только друг другу.

   – Интересная картина получается. То есть, рабыни свободнее в этом плане, чем аристократки?

   – Это полностью зависит от хозяев, кому как повезёт. В некоторых домах девушек отдают в качестве награды за заслуги, но даже там муж старается поинтересоваться её мнением, хотя бы раз. Потому что в неугодных браках женщины умудряются плохо вести дом и годами не беременеть, а потом брак расторгают, и в следующем она внезапно оказывается хозяйственна, мила и плодовита. Поэтому их спрашивают. Не напрямую, конечно, но… – он задумался и изобразил загадочный жест, который Вера не поняла, наморщила лоб и спросила:

   – Как можно спросить не напрямую?

   – Задать любой вопрос, в котором есть намёк на всю оставшуюся жизнь.

   Она шутливо округлила глаза:

   – Прямо любой? А недопониманий не возникает?

   – Нет, обычно девушки ждут этого вопроса, это же не на пустом месте происходит.

   – Ты же говорил, что встречаний и гуляний под луной нет?

   – Ну… не то чтобы совсем нет, иногда есть. Но я же о рабах говорю, они всё время заняты, прогулки под луной – это время, оторванное у сна, это можно сделать пару раз, но не каждый день, это издевательство. Мучить девушку ночным побегом из дворца, прыжками через забор, разговорами где-то в зарослях, где никто не найдёт, с перспективой попасться страже и получить плетей за побег… Лучше дать ей выспаться, она больше оценит.

   Вера потёрла висок, пытаясь собрать в голове картину, но не смогла.

   – Я до сих пор не понимаю, как они понимают друг друга. Как она узнает, что она тебе нравится?

   Он рассмеялся:

   – Да всё просто, там много разных мелких способов обратить на себя внимание. У цыньянцев почему-то принято что-нибудь у девушки украсть или отобрать, – Вера округлила глаза, он улыбнулся, кивнул: – Глупо звучит, но получается действенно. Что-нибудь нужное, причём нужное для работы прямо сейчас, или шпильку из волос выдернуть и убежать…

   – Детский сад, – рассмеялась Вера, он кивнул:

   – Это весело. Она ходит ищет, орёт: «Кто взял, верни, скотина!», а ты ходишь прячешь, или показываешь, дразнишь и убегаешь, она за тобой с метлой гонится, ругается – благодать. А потом где-нибудь наедине поймать и спросить: «Хочешь бить меня метлой каждый день?», если скажет: «Нет», значит не хочет, если смутится и промолчит или скажет: «Да хоть кочергой до самой смерти!», значит можно идти со старшей служанкой разговаривать.

   – Дурдом, – рассмеялась Вера, отдышалась и спросила: – Так ты не ответил на вопрос, у тебя есть девушка или нет?

   – Эм… теоретически, есть. Но по-моему, она не в курсе, что она моя девушка, – изобразил смущение Двейн, Вера опять закрыла лицо руками от смеха, Двейн развёл руками: – У меня ощущение, что мы говорим на разных языках, хотя вроде бы по-карнски оба. Я конечно не особенно хорошо знаю карнский, но вряд ли причина в этом.

   – Ты у неё шпильки воровал, что ли?

   Он молча опустил голову, она расхохоталась ещё сильнее, он наигранно вздохнул:

   – Я ей даже бить меня метлой каждый день предлагал, она сказала, что я странный, чёрт её знает, как это понимать.

   – А вы давно знакомы?

   – Ну так порядком уже. Несколько лет.

   – И всё это время ты у неё шпильки воровал и предлагал бить тебя метлой?

   Двейн опустил голову, тихо смеясь, Вера шмыгнула носом:

   – Не хочется тебя расстраивать, но твоя стратегия – фигня.

   – Я давно это подозревал, – кивнул он, доел свою порцию и заглянул в ковшик Барта, вздохнул: – Гадёныш, столько еды испортил, – придвинул к себе вместе с доской и стал отковыривать целые кусочки, Вера чуть серьёзнее спросила:

   – А ты не пытался найти ту девушку, которая тебе пояс вышивала?

   – Нет. Зачем? Я её вряд ли узнаю, много лет прошло.

   – Она тебе не нравилась? – помрачнела Вера, он рассмеялся и качнул головой:

   – Ей было восемь лет. В империи очень рано выходят замуж, маленьких девочек с пелёнок готовят к роли жены, они начинают искать мужа, как только начинают ходить, и часто влюбляются в мужчин гораздо старше себя, в два-три раза. Естественно, выходят замуж они, когда время придёт, и за более подходящих парней, но эта детская влюблённость – главный источник вдохновения для творчества, всяких сказок, песен и рисунков.

   – Ну вот, а я думала, у тебя серьёзная любовь была.

   – Была, – печально улыбнулся Двейн.

   – И куда делась?

   – Уехала в столицу. Она была очень красивым ребёнком. Когда ей исполнилось двенадцать, её перевели с кухни в главные покои, она прислуживала за столом господину. Однажды у него гостил какой-то чиновник из столицы, она ему понравилась и он купил её у господина за большие деньги, и увёз с собой в качестве наложницы.

   – Это законно? – округлила глаза Вера, он кивнул:

   – Да, меня господин купил точно так же.

   Вера сидела молча, глядя в тарелку и пытаясь уложить это в голове, Двейн невесело усмехнулся:

   – Я долго планировал выкопать деньги, сбежать и увезти её на корабле в Маялу, там нет рабства, мы могли бы жить как свободные люди. Ну, пока я планировал, другой взял и увёз. Быстрее надо соображать.

   Вера набрала воздуха и замерла, пытаясь что-то ему сказать, но никак не могла придумать, что. Двейн на секунду поднял глаза, коротко улыбнулся ей и опять опустил, загадочным тоном сказал:

   – Думаю, с новой девушкой будет то же самое. Намёков она не понимает, а говорить прямо о таких вещах не принято – она из знатной семьи, это неприлично, за это даже вызов на дуэль можно получить. Обычно такие вопросы решает старшая женщина, если бы в семье Кан она была, я бы к ней пришёл и попросил, но её нет. А я не молодею, вариантов всё меньше – один, наверное, умру.

   Вера сидела с недонесённой до рта ложкой, и пыталась сообразить, что это сейчас было. Отрывать взгляд от стола казалось опасно, она боковым зрением видела неподвижные руки министра Шена, переплетённые пальцы. В повисшей тишине Двейн энергично отскребал тефтели от дна, с удовольствием жевал и тихо сам себе улыбался, посмотрел на министра Шена, на Веру, улыбнулся шире: – А что это вы замолчали?

   4.32.5 Банда тефтельных маньяков

   – Размышляем о преимуществах рабства, – не предвещающим ничего хорошего тоном процедил министр, Вера положила ложку, Двейн посмотрел на них обоих по очереди и сделал невинную светскую физиономию, обратился к Вере:

   – А в вашем мире совсем нет рабства, нигде?

   – Было, в древности, – схватилась за тему она, – практически во всех странах было в той или иной степени, были богатые и бедные, бедные много работали, платили налоги и не имели права покинуть территорию. В моей стране было не так жёстко, просто был определённый класс людей, которые управляли своей территорией и подчинялись царю, занимались налогами, принимали решения об использовании земли и рабочей силы. У них были деньги, они могли получить образование, в том числе военное, служили в армии на офицерских должностях. Но около ста лет назад было большое восстание, после которого расстреляли всю царскую семью, и поубивали или поссылали в глухомань почти всю аристократию, кто успел – тот перешёл на сторону победителя или сбежал, кто не успел – у тех всё плохо кончилось. Дома ограбили, собственность национализировали и стали распределять блага по-новому. Править стали как бы советы из простого рабочего народа, хотя по факту они просто постепенно создавали новую аристократию, не такую явную и без титулов, там всё держалось на связях и взаимных услугах, но всё равно расслоение общества на приближённых к власти богатых и простых рабочих людей осталось. Преемственность стала не так сильно выражена, подняться по социальной лестнице стало возможно, власть за счёт государства давала образование и продвигала способных учеников.

   – Это здорово, – уважительно кивнул Двейн, Вера поморщилась:

   – Теоретически – да. Но на самом деле, чем ближе ты поднимаешься к верхушке власти, тем опаснее – там постоянно шли подковёрные интриги, сегодня большой начальник, завтра в ссылке на десять лет, и вся семья под ударом, потому что член семьи врага народа – это тоже приговор.

   – Это по закону так было? – поднял брови Двейн, она кивнула:

   – Да, такие были законы. Мой прадед говорил, что дожил до старости только потому, что унял гордыню и от штабной должности отказался, воевать пошёл. Он был офицером, высокого ранга. У меня троих прапрадедов раскулачили, один даже аристократом не был, просто семья была богатая, жили зажиточно, своя мельница была, это считалось очень круто в то время. У него было двенадцать детей, все работали, так что хозяйство было большое, хватало и себе, и на продажу, деньги водились. А потом революция и всё – сам заработал, не сам – отдай, было твоё, стало общее. Он даже дом бросил, потому что тогда всё это происходило очень кроваво и неорганизованно, это была просто война внутри страны, бедные против богатых, богатых избивали, убивали, насиловали. Но у него было много друзей и его предупредили, что за тобой уже выехали, если хочешь остаться жив – уезжай. Он собрал что смог, в телеги погрузился с семьёй и уехал в другую область, тогда с документами было попроще, если уехать достаточно далеко и придумать легенду, что ты погорелец, например, то никто не найдёт. Их тогда много таких было.

   – Вы сказали, один не был аристократом, – заинтересовался министр, – а два других, получается, были?

   – Я точно не знаю, – качнула головой Вера, – об этом не говорят, власть советов воспитала много поколений на ненависти к аристократам и богатым людям, они привыкли даже между собой о своём происхождении не говорить, это скрывали, потому что за это реально можно было получить тюремный срок или что похуже, так что я сама узнала об этом совсем недавно, когда прабабушки-прадедушки стали умирать и мы начали наводить порядок в их домах и вещах. И там начали всплывать тайники, сундуки, фотографии, украшения, серебряные столовые приборы с вензелями, посуда, письма, офицерские боевые награды царских времён. И тогда бабушки-дедушки по секрету рассказали, откуда это всё взялось. У меня есть чайный сервиз, которому сто восемнадцать лет, его можно было бы в музей отдать, но мама сказала, что фигушки, не зря же семья его увезла и сохранила, для нас старались, так что мы обязаны пользоваться.

   – Ну вот, а вы говорили, что вы не аристократка, – довольно улыбнулся министр, Вера рассмеялась и качнула головой:

   – Я винегрет из ДНК, моя прабабушка цыганка, она коней воровала.

   – Вам это от неё передалось в полной мере, – усмехнулся министр.

   Вера фыркнула, махнула рукой и опять попыталась поесть, спросила:

   – Как там моё копытное чудовище?

   – Трудится, не жалея себя, на ниве продолжения рода.

   – Ну пусть трудится, дело нужное.

   Министр кивнул и посмотрел на часы:

   – Пора идти благословлять наших потерпевших, там у портала охрана уже ждёт.

   – Две минуты, – кивнула Вера, быстро затолкала в рот остатки еды и встала, Двейн тут же вскочил и стал убирать со стола, министр наблюдал со скучающим видом.

   Она выпила воды, сходила в ванную поправить причёску, когда вернулась, Двейн домывал посуду. Она погрозила пальцем:

   – Ковшик не трогай, пусть учится отвечать за слова.

   – Хорошо. Но приготовьтесь к ожиданию. Возможно, вечному.

   Она махнула рукой и не ответила, министр осмотрел её с ног до головы и с бесконечным терпением вздохнул:

   – Так и пойдёте?

   – А что вам не нравится? – она осмотрела свои туфли, серую юбку поверх штанов, белую кофту поверх синей рубашки, руки даже не в чернилах, подняла непонимающий взгляд на министра: – Эту одежду покупала Эйнис, у меня есть ещё один комплект, но он такой же, другого цвета только, коричневый. В чём дело? Синий – неприличный цвет?

   Он зажмурился и опустил голову, потёр глаза, медленно выпрямился и вздохнул:

   – Будете перед балом общаться с портнихой, закажите себе нормальный гардероб в карнском стиле, это не одежда для благородной женщины, в этом можно ходить по кухне, но принимать гостей нельзя, и наносить визиты нежелательно.

   – Что не так, вы мне можете объяснить?

   – Вы же сами говорили, что оно сидит на вас мешком. Вам хотелось бы, чтобы вас видели в этом Артур и Эрик?

   Она скорчила рожицу и упёрла руки в бока:

   – Кому я нравлюсь, тем я и в мешке нравлюсь, а кому не нравлюсь, те хай идуть в садочок, нажруться червьячкив!

   Двейн с грохотом уронил ложку и согнулся над раковиной, дрожа плечами, министр смотрел на Веру со смесью обожания и желания хлопнуть себя по лбу, кивнул и сказал:

   – Я вас понял, я сам всё закажу. Идём, раздадим всем билеты «в сад», – протянул ей руку и обернулся к Двейну: – Явится Барт – выгони к чёрту, скажи, в этом холодильнике его еды больше нет.

   – Хорошо, – шмыгнул носом Двейн, наклоняясь за ложкой, министр взял Веру за руку, вывел в библиотеку, остановился у стола, посмотрел на аптечку. Посмотрел на Веру, прикрыл глаза и качнул головой:

   – Я уже жду бала, прямо предвкушаю. Возьму ваш телефон, буду ходить за вами и фотографировать их реакцию на ваше пренебрежение к условностям. Я потом список составлю, к кому обязательно надо подойти.

   – Я умею вести себя прилично, – поморщилась Вера, – я дурачусь рядом с вами с Двейном, потому что мы вроде как банда, но с новыми людьми… что?

   Он смеялся, закрыв лицо руками, шмыгнул носом и кивнул:

   – Организованная группировка в законе, Вера Зорина и её банда тефтельных маньяков.

   На кухне Двейн опять что-то уронил, министр взял со стола телефон, включил камеру и повернулся к Вере, изображая её позу посылательства «в садочок»:

   – Станьте вот так, – она рассмеялась, но стала. Он сфотографировал и кивнул: – Шедевр, назову «У ворот в сад». Идём… Хотя, нет, сейчас, дайте мне минутку, – выпрямился, закрыл глаза и медленно глубоко вдохнул, опять начал смеяться, но быстро взял себя в руки и перестал, наконец добился спокойной физиономии и повернулся к Вере: – Всё, я готов.

   Она продолжала на него смотреть, у неё опять было дежавю – когда он смеялся, он ей кого-то напоминал, это неуловимое сходство с непонятно кем, полузабытое, но неразгаданное, опять взволновало её, заставив начать перекапывать память в сотый раз – на кого же?

   – Всё в порядке? – поинтересовался министр, Вера кивнула, чуть улыбнулась:

   – Редко вижу, как вы смеётесь.

   – Потому что я редко смеюсь, – у него мигом окаменела нижняя часть лица, как тогда, когда они только познакомились, это тоже царапнуло память – что тогда заставило его это сделать?

   Он наклонился к ней и поднял на левую руку, в правую взял аптечку, осмотрелся и пошёл к порталу.

***

4.32.6 Благословение потерпевших

   С той стороны портала их встретила пара ребят в ниндзя-костюмах, министр поставил Веру на пол, убедился, что она в порядке, стал заполнять журнал. Постучал к Доку, Док позвал его в кабинет на что-то срочно посмотреть, министр приказал эскорту отвести Веру к Санту, а сам пообещал присоединиться позже.

   Сант лежал недалеко от той палаты, в которой когда-то восстанавливался после транса Барт, внутри комнаты оказались почти одинаковыми – стол, шкаф, бледный желтоватый свет и три кровати вдоль стен, занята была только одна – на ней лежал забинтованный, обожжённый и убитый горем министр Шен.

   Вера с трудом сделала следующий шаг и попыталась отогнать иллюзию, напомнив себе, что это копия, а настоящий министр Шен сейчас в каморке Дока, совершенно целый, но картина всё равно вызывала комок в горле и колючую нервную чесотку во всём теле, она сжимала пальцы в кулаки, чтобы не начать бессмысленно теребить ими что угодно, пытаясь выплеснуть этот разрывающий на фрагменты шелест кусочков мыслей в голове.

   Он, похоже, был на обезболивающих, потому что своим недавно осознанным шестым чувством она не ощущала его боли, он вообще никак не ощущался, как будто там никого не было. Но картина… Забинтованная голова, вся, кроме лица, на лице толстый слой затвердевшей жёлтой мази, взявшейся неровной коркой на неровных ожогах, они вроде бы начали заживать, но всё ещё выглядели жутко. Глаза без ресниц и с короткой щетиной на месте бровей, распухшие красные веки, сухие светлые пятна в уголках.

   Парень приоткрыл глаза, дёрнулся и открыл шире, но тут же обмяк, лицо опять оплыло в маску без выражения.

   – Обознался? – с улыбкой шепнула Вера, присаживаясь у кровати так, чтобы ему не нужно было поворачивать голову. – Я тоже обозналась. Жуткое ощущение.

   Он слабо улыбнулся, приоткрыл глаза и посмотрел на неё. Она кивнула:

   – Привет. Я пришла пожелать тебе удачи. Выздоравливай скорее.

   Он задышал громче и чаще, как будто собираясь с силами, очень тихо сказал, едва размыкая губы:

   – Пожелайте Лике. Пожалуйста. Касим – её врач.

   – Хорошо. Удачи, Лика, удачи, Касим. Буду желать каждый день, пока она не поправится.

   – Спасибо, – еле слышно шепнул парень, Вера попыталась улыбнуться:

   – Она скоро поправится. Вы же оба там были, ты хорошо выздоравливаешь, значит, и она тоже скоро будет в порядке.

   – Она… пострадала сильнее, – с усилием прохрипел Сант, Вера нахмурилась:

   – Как так получилось? У вас же одинаковые щиты.

   – Она меня закрыла.

   Вера застыла, пронзённая этой новостью как ледяной иглой во весь рост.

   Сант закрыл глаза, а она смотрела на его руки и грудь, руки – грудь, обожжённые руки и совершенно целая грудь…

   «Она не сказала ему "руки"…»

   Перед её глазами как в замедленной съёмке прыгал через стол министр Шен, за его спиной светилась синим рамка в окне, а он сгребал её в охапку и…

   «Руки!»

   И ладонь на затылок, и лицом в свою грудь, плотно… Чтобы не было у неё потом вот такого лица, как сейчас у Санта. И таких рук.

   «Лика меньше ростом, сколько смогла – столько закрыла.»

   Вера поняла, что её трясёт, и что если бы она не стояла на полу на коленях, то уже упала бы. Перед глазами пылала комната, завивался клубами дым, а под щекой стучало разогнанное до форсажа сердце, которое успело…

   – Что тут такое? Вера? – она подняла голову, комната плыла, белый силуэт подошёл ближе и оказался Доком, его встревоженное лицо приблизилось, он взял её за щеки, ощупал голову, заглянул в глаза и шёпотом затараторил как будто сам себе: – Ой-ой-ой… как плохо-то всё, как плохо. Вера, Верочка, ау! Я здесь, сюда ко мне, мне тоже надо, я их всех лечу. Давай, приходи в себя, давай-давай.

   В голове резко прояснилось, она вдохнула поглубже и отодвинулась, поняла, что сидит на грязном каменном полу, а на неё молча смотрит Сант, без выражения, едва приоткрыв глаза. Док был ближе, и говорил громче, но она смотрела на Санта и слышала его молчаливую мольбу.

   – Пойдём, хватит, всё, давай вставай, тебя ещё другие красавчики ждут, тоже копчёные, пойдём-пойдём, – Док закинул её руку себе на шею, подхватил и почти вынес из палаты, зашёл в следующую и усадил на край пустой кровати, отодвинулся и заглянул в глаза: – Легче? Нормально, всё?

   – Нормально, – слабо шепнула она, ей действительно стало легче, физически, хотя в голове продолжала вращаться морозная сфера, за которой бушевало пламя. Ей хотелось увидеть министра Шена, скорее, срочно.

   – Точно легче? Блин, надо амулет доработать. Сильна ты, Вера, я даже не потяну, наверное, придётся великих просить. Чёрт. Водички дать? На, – он протянул ей мятую кружку, она выпила глоток и вернула. – Лучше? Допивай, я вот тут поставлю на столе. Ну если лучше, то я пойду тогда, у меня там эксперимент. Зовите, если что.

   Хлопнула дверь, Вера осталась в тишине, протёрла глаза и попыталась осмотреться – здесь свет был холодно-синим, он резал глаза, вышибая слёзы, ей опять пришлось их тереть и вытирать руки.

   – Прям так плохо? – иронично поинтересовались где-то рядом, она узнала голос Артура, усмехнулась:

   – Здравствуй, нарушитель порядка. Как ты тут оказался?

   – Сам прихромал, – самодовольно заявил Артур, – а вот кое-кого принесли.

   Она всё-таки пришла в себя и осмотрелась, улыбнулась лежащему напротив Артуру, он выглядел вполне здоровым, если не считать слегка распухшей челюсти и разбитой губы, зато его мускулистая грудь и руки, которыми он теребил одеяло, как будто специально сдвигая ниже, привели её в чувство куда эффективнее, чем Док и вода. Она улыбнулась шире и перевела взгляд на вторую кровать – там лежал на боку, слегка нервно улыбаясь, укрытый до пояса и тоже очень рельефный Эрик. Лысый. И без бровей.

   – Сменил имидж? – чуть улыбнулась Вера, он кисло усмехнулся и кивнул:

   – Мой парикмахер просто жжёт.

   Вера дотянулась до кружки на столе и допила воду, посидела ещё немного, пытаясь собраться, встала и пересела на кровать к Артуру, чуть не упав за эти два шага, взяла его за руку и закрыла глаза, обречённо выдыхая:

   – Удачи. Ты как-нибудь можешь узнать, подействовало или нет? Ты же маг.

   Он иронично фыркнул:

   – Если я маг, это не значит, что я мастер энергетической диагностики, так говоришь, как будто каждый маг специализируется на абсолютно всём. Откуда мне знать? Я боевик и менталист, могу тебя молнией треснуть, могу сказать, почему тебе так хреново. И помочь, кстати, могу, если ты амулет снимешь.

   – Нет, госпожа, – подал голос один из ниндзя-охранников, Вера поджала губы и вздохнула:

   – Мне ничего нельзя снимать, Артурчик. Мне можно только воду пить и удачи желать. Закончу раздавать удачу и пойду прилягу. – Она обернулась, оценивая расстояние, тяжко вздохнула и со скрипом встала. Сделала пару шагов и присела у кровати Эрика, заглянула в его загадочно-зелёные глаза и кивнула: – Удачи. Выздоравливайте, я пойду.

   Попыталась встать, но это было так тяжело, что она почти обрадовалась, когда он спросил:

   – Что написано у тебя на руке?

   – Ничего, я лентяй и не пишу, – она с облегчением села обратно, посмотрела на левую руку с надписью на часах и правую вообще без надписи, он улыбнулся:

   – А раньше что было написано?

   – «Протяни руку».

   Он улыбнулся шире и предложил ей ладонь, она фыркнула, но взяла. Посмотрела на него, невольно останавливаясь взглядом на плечах, спросила:

   – А что написано у тебя на плече?

   – «Воюю за мир».

   – Прикольно. Это ты уже здесь написал, или раньше?

   – Раньше. Я всегда воевал за мир, всю жизнь.

   Она чуть улыбнулась и попыталась забрать руку, но он резко притянул её ближе и прижался губами к пальцам, крепко, она попыталась отдёрнуть руку, но он удержал. Артур прыснул и рассмеялся, Вера ещё раз дёрнула руку, нервно усмехнулась:

   – Сдурел? Или у вас тут это нормально считается?

   – Это – нормально, – самодовольно улыбнулся Эрик, – вот это – ненормально, – схватил её за воротник и притянул к себе, она отвернулась, но он всё равно поцеловал её в щеку у самого рта, рядом оказались ниндзя-охранники, через секунду она уже стояла у двери, Артур смеялся, Эрик лежал с ухмылкой победителя, подчёркнуто не глядя на стоящего рядом охранника, улыбнулся Вере:

   – Вот это было неприлично, да. Понравилось?

   – Ты больной, – поморщилась Вера, вытирая щеку рукавом, он радостно кивнул:

   – Ещё бы! О моей болезни весь отдел знает, неужели ты была не в курсе? Шен не приносил тебе цветы?

   – Псих, – она тёрла щеку, повернулась к охраннику, который до сих пор держал её за плечи, мрачно сказала: – Идём отсюда.

   – Вера! Подожди, – она уже отвернулась, Эрик сказал ей в спину: – Эй, не обижайся! Я хотел убедиться, что это действительно ты. Я не верил, что ты не пострадала, с Шена станется всем соврать. Я рад, что ты в порядке.

   Она поморщилась, и с трудом собравшись с силами, сказала:

   – Не делай так больше.

   – Шутишь? Я буду делать это каждый день! Я так рад, что ты в порядке, я бы себе не простил, если бы кто-то из нас умер раньше, чем это случится. Вера? Подожди!

   Она открыла дверь и вышла, с ней вышел один из охранников, второй догнал у поворота. Она мрачно тёрла щеку и психовала, мысленно избивая себя дубинкой – реакция как у забора, могла бы и раньше отодвинуться.

   В своих мечтах она уже проиграла десяток идеальных сценариев, в которых отодвигается вовремя, отвечает что-нибудь очень остроумное или вообще не подходит к нему, но это уже случилось, и это грызло её.

   «Ему донесут всё до секунды, до последнего слова.»

   Из каморки Дока вышел министр Шен, с таким лицом, что она поняла – уже донесли. Как это возможно, она не думала, просто поняла резко и отчётливо, он взял её за плечо, быстрым шагом протащил через портал и ушёл обратно. Когда она пришла в себя после бесконечной секунды ужаса под колёсами, его не было рядом.

***

4.32.7 Последствия благословения смелых

   Она лежала на диване, завернувшись в скатерть Тонга, и беззвучно плакала. Уставала, отдыхала и плакала опять, долго, безысходно. В голове сменялись картинки с Сантом и министром Шеном, с Эриком, опять с министром Шеном. Ей хотелось обожать его всего, так, чтобы он купался в её восхищении, а вместо этого она дала ему повод злиться. Отлично. Превосходно. Мо-ло-дец.

   Когда внезапно вспыхнул свет, она поняла, что уснула, так и не выбравшись из мрачного омута самоненависти и досады, ей даже снились они все, с ней разговаривал Доктор, смеялся Артур, и только министр Шен стоял у стены мрачный и изучал пол. Не хотел даже смотреть на неё.

   Она встала, чувствуя как ломит всё тело и каждый шаг даётся с огромным трудом, как будто она сегодня прошла 20 километров с рюкзаком, прилегла на минутку и опять встала.

   Умывшись, пошла на кухню, открыла холодильник, постояла и закрыла – еды там было полно, но ничего не хотелось. Хотелось кофе, чёрного как нефть и горького, как её сожаления о собственной тормознутости. Чая не хотелось, она перенюхала все, но ни один не выбрала, налила себе горячей воды и пошла в библиотеку. Села за стол, уставилась в белый лист, в который смотрела утром, когда пришёл министр Шен…

   «Почему я такая ужасная? Ну почему…»

   Отставила чашку и легла на стол, ощущая щекой прохладный лак.

   «Я что-то должна была сделать. Что?»

   Муть в голове не давала ответов, но ощущение не проходило, как будто она забыла о чём-то важном…

   – Госпожа Вероника?

   Голос принадлежал министру Шену, она даже удивилась, как это он решил с ней заговорить – в голове опять плавали в вязком тумане слова Дока, смех Артура, хриплый обожжённый шёпот Санта, наглый взгляд Эрика… А министр молчал, стоял у стены и молчал, смотрел в пол.

   – Госпожа Вероника!

   Её встряхнули за плечо, и чёрный туман наконец отступил – она сидела за столом в библиотеке, напротив стоял министр, недовольный и злой:

   – Вы не нашли более подходящего места для сна?

   – Я не сплю, – слабо качнула головой Вера, взяла чашку – она была холодной.

   – Вы рассортировали вещи?

   – Точно, вещи, – с досадой зажмурилась она и закрыла лицо руками, он мрачно процедил:

   – Я же просил, неужели это так сложно? Это нужно было сделать ещё вчера, я уже раздал распоряжения по поводу организации аукциона, люди уже работают, а вы не можете даже опись составить!

   – Не орите, а? – она потёрла виски и с усилием встала: – Я сейчас всё принесу, там нечего сортировать. И вещей мало, мы успеем за вечер.

   Министр мрачно сопел, но молчал, посмотрел на часы, нервно расправил рукав и сунул руки в карманы, как будто боялся, что они потянутся к её горлу. Она сделала пару шагов к двери по скользкому качающемуся полу, когда паркет окончательно взбесился и рванулся ей навстречу.

***

Вязкий туман обнимал её, где-то недалеко слышался голос Дока: «Ничего страшного, это просто истощение. Ты должен был мне сказать про Эйнис… А как я увижу, ты на неё амулетов нацеплял, она в энергетическом плане выглядит как ходячий доспех, откуда мне знать, что она истощена? Не знаю. Это само пройдёт. Ничего не надо, да я и не смогу ничего, я с сэнсами не работал, тем более, такого уровня. Зря мы это затеяли, Сант и сам нормально поправлялся, пожелала бы мне и всё. Всё, не отвлекай меня. Нормально всё будет. Всё, я ушёл, меня ждут».

   Она никак не могла открыть глаза. Туман обхватывал её плотнее, в голове шумело, волны захлёстывали с головой и наконец поглотили.

***

– Ура, я пришёл! Юн, энергичен и готов мыть ковшик!.. Что с ней?

   Вера приоткрыла глаза и поняла, что лежит на диване в гостиной, как-то странно лежит, полусидя и полубоком, в ненадёжном каком-то положении, но при этом не падает. Напротив стоял Барт и смотрел куда-то поверх её головы, она тоже туда посмотрела и дёрнулась от удивления – министр Шен, очень близко. И только тут до неё дошло, почему она так странно лежит – он её держит на руках, как спелёнатого ребёнка. Память ехидно подкинула информации – вот она сидит за столом, вот просит министра не орать, вот встаёт и идёт за вещами, и падает, судя по последним воспоминаниям, она должна была со всего маху приложиться лицом о пол. Попытавшись осторожно пощупать лицо, поняла, что руки стянуты скатертью, как и ноги, она вообще вся как гусеница в коконе.

   – Отпустите меня, – попробовала вывернуться Вера, министр приподнял её и посадил, стал разматывать скатерть, освободил руки и она дальше выбралась сама. Нашла туфли на полу, обулась и потёрла лицо: – Всё нормально?

   Обращалась вроде бы к Барту, а смотрела куда-то на руки министра Шена, Барт неловко прокашлялся и посмотрел на министра, министр со сдержанным сарказмом вздохнул:

   – Нормально.

   – Чем мы занимались? Вещи сортировали? Я сейчас умоюсь и принесу, – встала и пошла в спальню, качаясь и держась за стены. За спиной что-то шёпотом затараторил Барт, но она не разобрала.

   В зеркале над раковиной отразилось совершенно целое лицо, немного опухшее, глаза покрасневшие, но в целом жить можно.

   «Он успел меня поймать?»

   Опять стало стыдно, захотелось избить себя, она умылась, переплела волосы и пошла за вещами. Вещи лежали на самой дальней полке, в углу, заставленные другими вещами, чтобы не мозолили глаза и не напоминали о прошлой жизни. Сумка, большая, белая, с серебристыми замками, и пакет, тоже белый, с эмблемой обувного магазина, очень крепкий. В пакете были покупки с рынка, аптеки и магазина косметики, а в сумке – всякая необходимая всячина, за которую ей скоро будет стыдно. Но делать нечего.

   Взяв вещи, она вышла из спальни и решительно пошла в библиотеку, но напротив кухни остановилась – там шипело и пахло, Барт грел на сковородке фаршированные перцы и крошил салат, улыбнулся Вере:

   – Проголодалась? Супер-Барт тебя сейчас накормит! Иди мой руки.

   Улыбнувшись из вежливости, она пошла дальше в библиотеку – есть не хотелось, она не представляла, как сможет впихнуть в себя хоть крошку под тяжёлым взглядом министра Шена, который уже, судя по всему, сидит на своём любимом месте и выжидает, как кот у мышиной норы. Стратегия его семейки просто замереть и молчать в ожидании приговора уже не казалась какой-то глупой, она бы сама сейчас не отказалась выслушать всё, что он хотел бы сказать, чтобы наконец выдохнуть и перестать себя грызть. Но судя по тому, с каким видом он пришёл, он вряд ли сделает ей такой подарок.

   Поставив вещи на стол в библиотеке, она посмотрела на синюю коробку возле диванчика.

   «Надо убрать её, только глаза мозолит.»

   Повернулась уходить и чуть не врезалась в грудь министра Шена. Когда хотел, он ходил абсолютно бесшумно.

   Она сделала шаг назад, он закрыл дверь и сунул руки в карманы, замерев перед ней мрачной статуей. Вера подняла глаза, его лицо выглядело непрошибаемо далёким, как будто он тут по долгу службы, неприятной, но необходимой.

   – Вам уже лучше?

   – Да.

   «Дзынь.»

   Он бросил взгляд на часы, Вера не стала оборачиваться.

   – Поешьте и отдыхайте, Док прописал вам ещё трав, они на столе, выпьете после еды.

   – Я не хочу есть.

   – Вам надо восстанавливать силы. Ложитесь пораньше.

   – Я не хочу спать.

   – А чего вы хотите? – прозвучало раздражённо, чуть живее, чем предыдущие протокольные распоряжения, она кивнула на стол:

   – Можем составить опись, я в порядке.

   «Дзынь.»

   Он опять посмотрел на часы, она опять не обернулась.

   «Спасибо, что не дали мне разбить лицо о пол.»

   И не сказала. Как будто в горле что-то было, связки не работали.

   «Спасибо, что мои руки не как у Санта.»

   И по памяти опять шибануло оранжевым сквозь веки, грохот, руки…

   – Почему вы ему это позволили?

   – Откуда мне было знать, что у него в планах? – ну вот, как только он повысил голос, она тут же оскалилась в ответ, а ведь хотела вести себя мирно, конечно, прям щас.

   – Вы всем подряд свои руки подаёте, любому, кто попросит?

   – В этом нет ничего плохого.

   – В том, что он вас облизывал, тоже нет ничего плохого?

   – В Карне это нормально, король мне тоже руки целовал, при вас, и вас это не волновало.

   – Но в следующий раз вы ему руку не дали, значит вас волновало.

   Она набрала полную грудь, чтобы ответить, но её перебил Барт с той стороны двери:

   – Идите кушать!

   Они оба выдохнули и промолчали.

   Шаги Барта проскакали в гостиную, остановились перед дверью, голос стал напоказ грустным:

   – Барт исчезает, да? Барта здесь не ждали, Барт тут не нужен. Ну и ладно, Барт себе один перец заберёт и пойдёт. Или два перца…

   – Один! – сказал министр, Барт чуть повеселел и иронично вздохнул:

   – Один так один, еда на столе, Барт исчез, до новых встреч.

   Министр медленно глубоко вдохнул и опять посмотрел на Веру.

   – Вы не должны были ему этого позволять.

   – Я ничего не успевала сделать.

   – Мне казалось, у вас отменная реакция, будьте откровенны, не «не успевали», а «не сочли необходимым», вы привыкли к таким вещам в своём мире, и не собираетесь от них отвыкать.

   – А что я должна была делать? Орать и кругами бегать?

   – Вы должны были его ударить ещё при первой попытке.

   – Он и так в лазарете, куда его ещё бить?

   – Как вы милосердны к больным.

   Она пожала плечами и молча отвернулась, скучающим взглядом изучая стену и окно. С новым стеклом. И задвижка на раме новая, целая. Ей опять стало стыдно, но она не собиралась этого демонстрировать. Министр мрачно скомандовал:

   – Пойдёмте есть.

   – Я не хочу есть, – поморщилась Вера.

   – А я хочу.

   – Ну и идите.

   Он шумно втянул воздух, она не смотрела на него, но кожей чувствовала, как он мечтает взять её за шею и трясти до посинения.

   – Идите со мной.

   Прозвучало как приказ, она медленно повернулась к нему, иронично приподняла брови, он сделал физиономию, с которой вчера обвинял Двейна в великодушии и издевательствах над братом, развёл руками и ядовито прошипел:

   – Будьте так любезны.

   Она невольно улыбнулась и кивнула:

   – Пойдём.

   Он открыл дверь и увидел за ней довольного Барта с лягушачьей улыбкой, Барт показал большие пальцы и исчез.

   Министр с обречённым рыком потёр лицо, махнул рукой и пошёл в кухню, Вера пошла следом, он сел на своё место, она налила себе чашку воды и села в кресло. Он недовольно посмотрел на её чашку и поднял ещё более недовольный взгляд к лицу:

   – Ешьте нормально.

   – Я правда не хочу, меня до сих пор подташнивает. Я потом поем, ешьте оба.

   Он мрачно промолчал и придвинул к себе тарелку, повертел вилку в руках, поднял глаза:

   – У меня есть запись, как эти два идиота колотят друг друга, громко обсуждая, хватит ли этого для того, чтобы вы пришли их благословить. – У Веры глаза полезли на лоб, министр мрачно усмехнулся и кивнул: – Решили, что не хватит, и Артур предложил приголубить Эрика «огненным щитом», он даёт магическую отдачу при физическом ударе, не сильную, но линял он вчера как змея, чулком.

   Вера молча хлопала глазами, министр фыркнул и развёл руками:

   – Я изо всех сил хочу верить, что он вражеский агент, но судя по последним данным, он таки дурак. Там вся палата была напичкана артефактами и магическими датчиками, но ничего они не уловили, он просто хотел вас увидеть и убедиться, что вы живы и я не вру всем, скрывая вашу гибель. – Он воткнул вилку в еду, мрачно и злобно выковыривая из перца начинку, прошипел: – Вообще не подходите к нему, никогда. Как только выпишется, я ему подробно объясню правила поведения в вашем обществе. Очень подробно.

   – Приятного аппетита, – иронично шепнула Вера, изучая то ли еду, то ли план лекции на тарелке министра Шена, он усмехнулся:

   – Спасибо, – взялся за еду, справился быстро, и Вера придвинула ему вторую тарелку, у неё даже запах вызывал отвращение.

   – Где можно купить кофе?

   – Зачем?

   – Хочу, – пожала плечами Вера, глядя в чашку, министр вздохнул:

   – На тех зёрнах, что вам прислали, настаивают местный самогон в одном островном племени, редкостная дрянь, хотя эффект впечатляющий. Зачем они вам?

   – Из них делают напиток, безалкогольный. Зёрна ферментируют, обжаривают, потом перемалывают, заливают водой и нагревают почти до кипения, получается такой очень ароматный тонизирующий напиток, в моём мире на нём многие сидят как на наркотике.

   – И вы? – поднял брови он, она чуть улыбнулась:

   – Я не так чтобы прямо фанат, но люблю. А учитывая, что я его месяц не пила, а когда-то пила каждый день…

   – Попробуйте спросить в лавке «Южные вина», в следующем ряду после мастеровых лавок, там продают не только вино, но и бочки от вина, спирт, пивной солод и прочие вещи для любителей готовить напитки. Не факт, что там будет, но хозяин может знать, у кого достать.

   – Хорошо. Спасибо.

   Он доел и отставил тарелку:

   – Чай?

   – Я не хочу. Вам сделать?

   – Не надо. Пойдёмте вещи разбирать, – он встал, сам себе достал чашку, набрал воды и жестом пригласил Веру в библиотеку.

   «Как будто тарелки сами себя уберут.»

   Она встала и пошла за ним.

   4.32.8 Разбор вещей, ключи

   В библиотеке он сел за стол, она села напротив, он взял тот злополучный лист, на который она весь день смотрела и ничего не написала, достал карандаш.

   – Давайте начнём с самого дорогого. Что, по вашему мнению, может представлять интерес для коллекционеров редкостей? Украшения, монеты, произведения искусства, что-то из металла или камня?

   – Монеты есть, у меня много разных, мама маньячит фэн-шуем и вечно мне их суёт во все карманы.

   – В вашем мире есть знания об искусстве фэн-шуй? – с ошалелым видом выпрямился министр, Вера осторожно пожала плечами:

   – А что?

   – Это древнее тайное искусство, им владеет очень ограниченный круг людей, и их знания высоко ценятся.

   – В моём мире можно получить любые знания, быстро и бесплатно, – махнула рукой Вера, – каждый сам себе мастер на все руки. По фэн-шую, монеты привлекают денежную удачу, и их надо носить с собой, разные и много, у меня их полный кошелёк, и по чуть-чуть в каждом кармане сумки, из разных стран и эпох, есть даже царские серебряные. Если я буду каждую описывать, на это вся ночь уйдёт.

   – Не нужно каждую, – поднял ладонь министр, – позже разберёте с Ричардом, – что-то быстро записал, чуть улыбнулся Вере: – Вы будете богаты, в этом ваша матушка не ошиблась. Дальше?

   – Из металлического, – она поставила сумку на колени, расстегнула и стала выкладывать на стол вещи, – ключи. Кошелёк. Маникюрный набор.

   – Зачем вам столько ключей? – он взвесил на ладони впечатляющую связку с цепью и парой брелков, Вера жестом попросила вернуть и стала перечислять:

   – От дверей квартиры два, от двери подъезда, от шкафчика в раздевалке, от офиса ключ и печать…

   – Печать?

   – Офис опечатывается в конце рабочего дня, я же говорила, я работала на ювелирном заводе, это режимный объект, туда вход через металлодетектор и три поста охраны.

   – Завод? Но это же ювелирные изделия, штучная работа?

   – Мы выпускали несколько десятков килограмм украшений в месяц, тысячи изделий, – иронично улыбнулась Вера, – это конвейер, штучную работу я брала иногда на дом, в обход завода, это было гораздо дороже.

   Он впечатлённо потёр висок, качнул головой и жестом предложил продолжать. Вера опять стала перебирать ключи:

   – От квартиры родителей два, от дачи два, это Милкиных три, я всё забываю вернуть, она у меня забыла когда-то, а это старые.

   – От чего «старые»?

   Она неохотно ответила:

   – От мотоцикла.

   У министра опять полезли на лоб глаза – она ему рассказывала о мотоциклах, и показывала фото.

   – Вы не говорили, что водили мотоцикл.

   – Я не водила.

   «Дзынь.»

   – Это был не мой мотоцикл, и ключи не мои. Я не хочу об этом говорить.

   – Почему? – он положил карандаш и мягко придвинулся ближе, по заинтригованному блеску в его глазах она поняла, что он унюхал вкусняшку и не уймётся, пока её не получит, но сдаваться не хотелось.

   – Потому что я не хочу об этом говорить, вам это ничего не даст, это просто железные ключи, а если я буду об этом рассказывать, то распсихуюсь и у меня разболится голова ещё сильнее, я достаточно себя знаю и стараюсь себя беречь, попробуйте и вы тоже, разнообразия ради.

   – Это настолько нервная тема? – мурлыкнул министр, наклоняясь ещё ближе, она отодвинулась к спинке стула и сложила руки на груди, борясь с желанием и ноги туда же подтянуть:

   – Да, это нервная тема. И буду вам благодарна, если на этом мы её оставим.

   – Почему? Ключи принадлежали мужчине? Вы обычно отказываетесь отвечать на вопросы, только если они связаны с мужчинами. У вас были отношения?

   Она молчала и лихорадочно думала, как заставить его проехать эту тему, голова начала наливаться давящей болью, хотелось просто хлопнуть дверью и уйти.

   – Видимо, были, раз вы носите с собой его ключи. Тоже забыли вернуть? Вы водили его мотоцикл? Когда это было? До Виталика? Или во время?

   – Я не одобряю приключения «во время», – сухо ответила Вера.

   – Значит, до. Но после Тоши? Или ещё раньше?

   Сердце глухо колотилось под горлом, она смотрела на министра Шена, который мягкими движениями отодвигал вещи, лежащие между ним и ключами, которые Вера положила на край стола. Это подкрадывание вызывало бессильную злость, тело наливалось болью с каждой секундой молчания, она уже почти хотела бросить ему его вожделенную информацию в лицо и уйти рыдать в ванную. Но надежда ещё теплилась – он же не хочет ей зла, он отступит, если она достаточно ясно объяснит, что не хочет говорить.

   – Сколько вам было? Если вы водили мотоцикл, то это уже совершеннолетие, взрослые отношения. Они долго продлились?

   – Вам доставляет удовольствие ковырять мои раны? – хрипло выдохнула Вера, – если вы не в курсе, то это больно.

   – Раны? – он всё-таки добрался до ключей, отодвинул всю связку, кроме пары самых интересных, мягко провёл пальцем по краю, как будто изучая странный прибор, усмехнулся: – Надо же, неужели нашёлся мужчина, который вами пренебрёг? Хотя, если он катал вас на мотоцикле, и если у вас его ключи, то вы всё же были вместе. А потом он ушёл к другой? И вы много лет не можете ему этого простить?

   – Он умер! – она схватилась за голову и крепко зажмурилась, открыла глаза, и тяжело дыша, уставилась на замершего министра: – Вам было так необходимо это узнать? Наслаждайтесь! Он не ушёл, он умер, он разбился на мотоцикле, и да, я не могу ему этого простить, до сих пор, много лет! Довольны?!

   Швырнула сумку на стол, встала и всё-таки вышла из комнаты. Пошла в ванную, долго умывалась и пыталась отдышаться, её колотило от злости, от обиды, от той старой полузабытой дыры внутри, которая как выжженное пятно на душе, на котором ничего не растёт и ещё сто лет не вырастет.

   Начала подозревать, что это такая месть, она разозлила его, дав руку Эрику, а он сделал ей больно в ответ, специально.

   4.32.9 Дуэли Барта

   – Ура, я пришёл! Соскучились? А где Вера? Ве-ра! Я тебе орехов принёс. Из Центрального Парка, чтобы ты не ревновала к моим одногруппницам, я душой вечно твой! Вера, ты где? А, я понял. Ну ладно, я пока чай поставлю. Приходи на кухню.

   Она мрачно уставилась в зеркало, начиная подозревать, что министр каким-то образом вызывает Барта дистанционно, специально.

   «Это уже паранойя, успокойся, скоро будешь в чём угодно видеть происки министра Шена.»

   – Вера! Ве-ра! Чай закипел. Тебе какой? Я свой любимый честно купил, но всё время забываю принести. А схожу, пожалуй. Буду через минуту!

   Она выключила воду и выпрямилась, ещё раз осмотрела себя в зеркале – как будто после болезни и после истерики, только рубашки смирительной не хватает.

   – Я вернулся! И принёс чай. Вера, выходи.

   Она в последний раз пригладила волосы и вышла из ванной, зашла на кухню, там Барт убирал со стола, министр сидел на своём месте, читая свои записи, на плите дымился чайник. Барт улыбнулся ей:

   – Наливать?

   – Разговаривать через дверь неприлично, тем более, если это дверь ванной.

   – Ну вот такой я неприличный, – клоунски развёл руками Барт, – когда я очень хочу с тобой поговорить, двери меня не остановят. Это тебе, – он сунул ей глубокий салатник, с горой полный разных орехов, она невольно улыбнулась, пытаясь не рассыпать, Барт подтолкнул её к креслу: – Садись! Чай бери, вот, – налил ей чай и поставил на стол, присел перед креслом, заглядывая в глаза снизу вверх: – У тебя всё хорошо? Кто тебя расстроил, скажи мне, я его на дуэль вызову! Я уже умею, у меня круто получается.

   – Вперёд, – фыркнула Вера, кивая на министра Шена. Барт слегка скис, посмотрел на Веру и громко шепнул:

   – Кого-нибудь попроще не могла выбрать?

   – Я не выбираю, кто меня сегодня расстроит, сорян, – развела руками Вера, Барт скорчил мрачную рожицу, встал и повернулся к министру:

   – Я вас вызываю на дуэль, вы обидели мою Веру.

   – Твою кого? – иронично поинтересовался министр, не отрываясь от бумаг.

   – Мою сестру, – вздохнул Барт.

   – Принято, – кивнул министр, – завтра. Публичность подразумевается?

   – Нет, – смутился Барт, министр кивнул:

   – Тогда на тренировке. Приходи к полуночи, – Барт кивнул, министр поднял глаза на Веру, – конфликт исчерпан?

   – Было бы это так легко, – мрачно фыркнула Вера.

   – Что вам угодно ещё получить в качестве извинения?

   Вера отогнала идиотскую мысль предложить ему вымыть ковшик и поморщилась:

   – Отцепитесь от меня. Я больше не хочу обсуждать эту тему.

   – Какую тему? – навострил уши Барт, Вера вызверилась:

   – Неприятную тему, хочешь поговорить об этом?

   – Нет, не хочу, – сгорбился Барт, – кушай орешки, они полезные.

   Вера взяла один орех, запила чаем, неожиданно понимая, что её больше не тошнит и чай восхитительно горячий и терпкий, почти сладкий, от него сразу стало хорошо внутри, захотелось откинуться на спинку кресла и сделать ещё глоток.

   – Что это за чай?

   – Цветочный с фруктами, с ридийских островов, называется «Рог изобилия». Клёвый?

   – Обалденный, – она сделала ещё глоток и взяла ещё орех. Посмотрела на Барта, на министра, поняла, что никто ничего не ест и чашка есть только у неё, и что оба на неё смотрят с ожиданием. – Что?

   Министр уткнулся в бумаги, Барт вернулся к чайнику, стал насвистывать и наливать вторую чашку, принёс себе и министру, сел за стол и опять заглянул Вере в глаза:

   – Всё хорошо?

   – Нормально.

   – Ну слава богам.

   – А у тебя? Откуда у тебя внезапный опыт дуэлей образовался?

   – Меня все бьют! – возмущённо развёл руками Барт, – я сам не ожидал, что в мире столько людей, которые хотят меня избить, это даже странно. Старшекурсник с факультета боевиков стал постоянно оказываться там, где я хочу пройти, «чисто случайно», потом толкнул меня и сказал, что это я его толкнул, и вызвал на дуэль, прикинь? В Круге Стихий, это такая штука во дворе Академии Магии, специально для дуэлей и отработки опасных заклинаний, там сильный щит по краю. А я даже не знаю, насколько могу палиться уровнем, я всё-таки в спецотделе работаю.

   – До третьего можешь использовать смело, – вставил министр, Барт улыбнулся:

   – Круто. Я его вторым побил, самым примитивным. Потом буквально на следующий день другие старшекурсники подтянулись, одному не понравилось, что я на него смотрю, хотя я даже не смотрел. Вызвал на дуэль без магии, ха, – Барт самодовольно усмехнулся, взял орешек, высоко подбросил и поймал ртом, захрустел, – он на голову выше меня, и шире в полтора раза, но там же никто не знает, что я с Артуром тренируюсь.

   Министр тихо рассмеялся, на секунду отрываясь от бумаг, посмотрел на Барта:

   – Он жив?

   – Конечно жив, чё ему будет? От трещин в рёбрах ещё никто не умирал.

   – Будь осторожен. Если нужно будет убивать, убивай, я заплачу виру, но имей в виду – это изменит твою жизнь навсегда, у тебя появятся настоящие враги. Так что без необходимости не стоит.

   – Я аккуратно, – скромненько улыбнулся Барт, Вера покачала головой, опять утыкаясь в чай, Барт помолчал и вскинулся: – Так это не всё! Вчера хоря этого за Эйнис били, сегодня меня на Восточной Площади поймали, в самом центре, как будто специально.

   – Что ты там забыл? – напрягся министр, Барт махнул рукой:

   – Одногруппницу провожал, она в восточном секторе живёт, там проблемный район, я там сам когда-то жил, знаю.

   – Красивую одногруппницу? – мурлыкнула Вера, Барт показал язык:

   – Умную. И мы такие идём, никого не трогаем, и тут подваливают какие-то с дубинками и говорят: «Снимай часы». А на мне даже часов нет, что я сниму? Я на девчонку щит накинул, а им по разу объяснил, что мне не нравится их компания, и потом только до меня дошло, что щит сработал. Я это чисто на автомате сделал, они ещё даже не подошли, а потом уже после драки проверяю, ну, по системе, как обычно, и понимаю, что на ней щит. Как это возможно?

   Министр выглядел слегка озадаченным, отложил бумаги и спросил:

   – Ты уверен?

   – Можем пойти повторить, – скорчил рожицу Барт, – только это будет подозрительно выглядеть, если там действительно кто-то что-то мутит с кругом.

   – Какого уровня был щит?

   – Обычный мой щит, я Веру с таким на рынок водил, третьего уровня.

   «Дзынь.»

   – Ну ладно, я его немного модифицировал, – закатил глаза Барт, надулся на часы и показал им язык: – Гадская штука.

   – Так какого уровня твои модификации?

   – Четвёртого.

   «Дзынь.»

   – Может, выше. Я точно не знаю.

   «Дзынь.»

   – Я не измерял, – с досадой поднял руки Барт, – но думаю, там пятый-плюс.

   Часы промолчали, министр понимающе улыбнулся:

   – Круг на Восточной Площади строили в прошлом веке, он не рассчитан на нагрузку пятого и выше уровня, тогда не было таких заклинаний.

   Барт округлил глаза, министр вернулся к бумагам:

   – Это секретная информация, не разбалтывай её. И я всё-таки хочу узнать, это твой дежурный щит или ты его для конкретной девушки используешь?

   Барт медленно глубоко вдохнул, Вера протянула ему орешек:

   – Дыши, малыш, и орешек кушай, это полезно. Сотрудникам твоего папика надо в обязательном порядке орешки выдавать, за вредность.

   Барт взял орешек, прожевал и неохотно буркнул:

   – Это я с перепугу колданул по максимуму, обычный дежурный щит я только до четвёртого модифицировал.

   – Отчёт по модификации где? – усмехнулся министр, Барт надулся:

   – Завтра сдам.

   – А щит с модификацией работает уже сколько?

   Барт с ненавистью покосился на «часы истины», вздохнул:

   – С того дня, когда пятая квартира взорвалась.

   – Штраф сам посчитаешь, – кивнул министр, – и бухгалтеру отнесёшь.

   – Так точно, – буркнул Барт, залпом выдул полчашки чая, поклонился и исчез.

   Вера поставила чашку на стол, громче чем хотела, министр поднял глаза.

   – Это обязательно было сейчас делать? – холодно поинтересовалась она.

   – Проблемы нужно решать сразу, – с мягкой прохладцей ответил министр, – и ни вы, ни великие боги не будут учить меня вести дела моего отдела, запомните на будущее, пожалуйста.

   – Ни вы, ни великие боги не будут решать свои рабочие вопросы на моей кухне за столом, – мрачно прошипела Вера, – запомните на будущее. Пожалуйста.

   Он шокированно замер, нервно улыбнулся и опустил голову:

   – Чёрт, – положил бумаги и откинулся на стену, осмотрелся со смесью удовольствия и раздражения, тихо рассмеялся и потёр лицо: – Никак не могу привыкнуть к тому, что моя квартира больше не моя. Интервентка!

   – Вы меня сами сюда притащили.

   – Это Барт, гадёныш, как знал.

   – А, ну да, вы хотели отправить меня в камеру, – саркастично вздохнула Вера.

   Министр опять взял бумаги, стал собирать и излишне тщательно выравнивать, бросил на Веру короткий взгляд, в котором желание её схватить читалось отчётливо, но цель точно не определялась – то ли удавить, то ли заобнимать. Она тихо рассмеялась и посмотрела на часы – половина десятого.

   – Будем ещё вещи разбирать?

   – Будем, никто их за нас не разберёт, – он отпил ещё чая, покачал остатки на дне, тихо сказал: – Один вопрос, последний. Это была смерть из-за несчастного случая?

   – Это была смерть из-за глупости, смелости и уверенности в собственной офигенности, потому что когда человек думает, что он главный герой в этом мире, то начинает верить, что с ним в принципе не может случиться ничего плохого, ведь тогда история закончится, а это невозможно. И тогда человек превышает скорость, не смотрит по сторонам и не носит броню. Да, это был несчастный случай. Но он был закономерен, когда человек так глупо себя ведёт, это рано или поздно случается.

   – И поэтому вы не можете его простить?

   – Это второй вопрос.

   – Ладно, – он поднял ладони, допил чай и встал: – Идём, хотя бы сумку сегодня закончим, а пакет завтра.

   Вера иронично улыбнулась этому смелому заявлению, но кивнула и пошла за ним.

***

4.32.10 Разбор вещей, оружие

   – Откуда вы это всё достали? У вас там портал на личный склад?!

   Вера смеялась, министр с офигевшим видом оценивал разложенные в несколько рядов вещи, которые она достала из сумки. Вытряхнула всё, даже то, что было спрятано под подкладку, сумка выглядела обвисшим сдувшимся шариком, жалким и тощим, она впервые подумала, что пора её менять – на углах были лёгкие потёртости, которые в туго набитом состоянии не видно. И тут же подумала, что не выйдет – вряд ли теперь она будет носить похожую сумку, даже если пошьёт её на заказ, она будет дико смотреться с местной одеждой, надо будет придумать что-то другое.

   Министр изучал ближайшую крохотную косметичку, взял в руки, потянул за молнию, оттуда посыпались блистеры, Вера нахмурилась:

   – Вообще-то, брать мои вещи без моего разрешения незаконно.

   – Давайте сами, – поднял руки министр, – только освободите мне место, чтобы я мог записывать, чую, тут будет листов тридцать.

   – Это аптечка, – Вера сдвинула все вещи горой поближе к себе, министр положил перед собой лист бумаги и стал быстро писать на карнском, Вера перебирала таблетки и зачитывала названия и количество, показала пластыри, пересчитала и получила внезапно меньше, чем ожидала.

   – Вы же говорили, их много? – спросил министр с физиономией «а ведь я говорил, а вы меня не слушали», Вера скривилась и не ответила. Взяла следующую косметичку, но министр потянулся к маленькому универсальному ножу, послал Вере интересную улыбочку и протянул:

   – Давайте лучше об этом.

   – Вы же поняли, что это, – поморщилась она.

   – Я хочу услышать, как это сочетается с вашим законом о запрете на ношение холодного оружия, – ехидно улыбнулся министр, Вера довольно задрала нос:

   – Это не оружие, а набор инструментов, по закону можно.

   – Ладно, – с фальшивой покладистостью кивнул министр и взял следующую железку: – Это тоже «инструмент»? – откинул металлическую петлю ножа-бабочки и ловко сложил рукоять, с умилением на лице осмотрел лезвие, потрогал пальцем: – Вряд ли, конечно, этим можно кого-то убить, но при желании…

   – Это не моё, – попыталась сделать серьёзное лицо Вера, министр рассмеялся, кивнул:

   – Вы полиции так отвечали?

   – Это действительно не моё, мне подарили.

   «Дзынь.»

   Министр поднял брови и рассмеялся, спросил:

   – Вы кого-то ограбили, что ли?

   Она с досадой и смущением опустила голову, пробурчала:

   – Вроде того. Я иногда отбираю у парней всякие прикольные вещи, на память, избавляюсь от них, как только перестаю думать об этом человеке, ну или когда забываю, где я вообще взяла эту вещь.

   – И они отдают?

   – А что им остаётся? – с улыбкой вздохнула Вера, он рассмеялся громче, сложил нож, записал пару слов и придвинул Вере следующую вещь. Она открыла чехол с солнцезащитными очками, примерила и сняла, пояснила:

   – От солнца.

   – У вас настолько яркое солнце?

   – Беспощадное.

   – Дальше.

   Она собрала со стола все ручки, представила каждую, отодвинула в сторону и поняла, что ладонь в пасте, какая-то ручка потекла. Чертыхнулась и стала перебирать все, нашла потёкшую и пошла в ванную, мыть руки и ручку. Вернулась, открыла дверь и застыла на пороге, увидев господина министра, любознательно рассматривающего презерватив, закрыла дверь и стукнулась в неё лбом. Ничего не изменилось. Она стукнулась ещё раз, вдохнула поглубже, открыла дверь и вошла. И увидела как министр одной рукой держит перцовый баллончик, а другой трёт глаза.

   – Чёрт, нет!

   – Что?

   – Не трогайте глаза! Руки от лица уберите! Чёрт, – она подскочила к столу, лихорадочно ища, чем бы его взять, сняла пакет с другой вещи и аккуратно пакетом забрала у министра баллончик. С досадой посмотрела в его красные глаза, тем же пакетом взяла со стола крышку и наклонилась, рассматривая на свет – так и есть, жирный круг на полировке, чёрт…

   – Ничего не трогайте, руки перед собой!

   – Что это такое? – с досадой спросил министр, Вера прошипела:

   – Это то, господин министр, из-за чего придумали ваш закон, защищающий вас от вещей Призванных. Вставайте и идите в ванную, я вам сама открою двери и воду, ни к чему не прикасайтесь, особенно к лицу и глазам.

   – Я понял.

   Она поставила баллончик и крышку в пакете на стол, пошла открывать двери, включила воду, сунула ему мыло и мрачно сопела, глядя как он мылит руки и шмыгает носом, пытаясь вытереть глаза плечом.

   – Хорошо мойте, и под ногти мыла нацарапайте, мыльте несколько раз. И ничего не трогайте, и кран не трогайте, даже чистыми руками. Я сейчас приду.

   Пошла на кухню и сама тщательно вымыла руки, вытерла и пошла в спальню, искать чистые платки. Вернулась в ванную, там министр уже наклонился к самой воде, мрачно ругаясь под нос, повернулся к Вере и буркнул:

   – Что это такое?

   – Это оружие, господин министр, – мрачно съехидничала Вера, – гуманное и разрешённое, для самозащиты.

   – Нихрена себе гуманное. Как оно работает?

   – Оно распыляет под давлением струю жгучей жидкости, которая ослепляет и дезориентирует противника, давая возможность убежать. Разработано против собак и медведей, но против людей тоже отлично работает. Им нельзя пользоваться в помещении, а то в этом помещении ещё долго будет невозможно находиться. Зачем вы его вообще из пакета достали? Этот закон не дураки придумали.

   Он мрачно фыркнул, но промолчал, она сунула ему чистый платок:

   – Лицо вытрите. Только вот так, как есть, сложенным, пальцами не трогайте.

   Он взял платок, вытер глаза и нос, бросил в корзину для белья.

   – Когда это пройдёт?

   – Минут через тридцать-сорок.

   – Странное какое-то оружие.

   – Нормальное оружие, просто не надо было нос совать куда не надо.

   Он промолчал, опустил голову, зло усмехнулся:

   – И как я теперь должен работать? Я не могу глаза открыть.

   – Полежите полчасика, оно само пройдёт. Ну или можете к Доку сходить, если хотите.

   – Нет.

   – Почему? – она закрыла воду, открыла дверь и за рукав потащила министра к дивану.

   – Потому что это станет хохмой дня – ушёл работать к госпоже Веронике, вернулся в слезах и пошёл к Доку. Я не готов дарить отделу такой повод для шуток, они разнесут на всё управление, ещё присочинят для пущего эффекта, я их знаю.

   Она тихо поулыбалась, но умудрилась промолчать, подвела его к дивану, поправила подушку и села в кресло:

   – Располагайтесь, я вам про вещи так расскажу, потом запишете.

   Он осторожно сел, потом лёг, не снимая ботинок, а уложив ноги на подлокотник, получилось низко, Вера вздохнула:

   – Давайте я подушку поближе положу.

   Он приподнялся, она тихонько села туда сама, положив подушку себе на колени, министр лёг обратно, в шоке открыл глаза, но тут же закрыл и зажмурился, потянувшись к ним руками.

   – Куда?! Ничего не трогайте, оно пройдёт само, – он попытался вытереть рукавом, она хлопнула его по руке: – Натрёте – будет хуже! Я сама, – министр с мрачным видом опустил руки, Вера осторожно промакнула его глаза чистым платком, бросила его на кресло и достала следующий. Министр медленно глубоко вдохнул и тихо сказал:

   – Можете внести в летописи – сегодня вы видели меня в самой дурацкой и унизительной ситуации, которую только можно придумать.

   – Мы никому не скажем, – с улыбкой шепнула Вера, – а если кто-то узнает, соврём, что это была индивидуальная реакция на одно из средств из аптечки. И поверьте, это был не худший вариант, вы же его просто руками тронули, а потом глаза тронули?

   – Я его открыл, почувствовал странный запах и понюхал крышку. Потом потёр глаза, да. Его нельзя нюхать?

   – Нельзя, он потёк.

   – Он неисправен?

   – Исправен, просто вымазался. Баллончик похож на дезодорант, это косметика такая…

   – Я видел в вашем телефоне видео, я подумал, это оно.

   – Вот не вы один так подумали. У меня его когда-то пытались украсть в бассейне. Там общая раздевалка, шкафчики, они запираются, но открыть при желании можно, там часто воруют. И какая-то дура, видимо, решила его стырить. Эта штука импортная, на ней ни слова не написано, баллончик красивый, легко подумать, что это духи или дезодорант. Когда он был не потёкший, он ничем не пах. И видимо, она решила проверить запах, и для этого брызнула в колпачок. Вот только у обычных духов струя полметра, а у этой штуки – полтора, давление повыше, в маленьком замкнутом пространстве это даёт сногсшибательный эффект, как будто под струю воды под напором ложку подставить. Когда все пришли, он валялся открытый, а любопытная дама сбежала по стеночке в слезах и соплях, я не стала устраивать разбирательство, по-моему, она сама себя отлично наказала. Но надышались тогда все, я вот так же как вы лежала потом. Но всё проходит без следа, он специально так разработан, чтобы вреда не причинять.

   – Неужели он эффективен в бою?

   – Понятия не имею, я им ни разу по назначению не пользовалась. По ходу, его миссия – наказывать любопытных.

   Он фыркнул и невесело усмехнулся, попытался приоткрыть глаза, опять зажмурился:

   – Это полный предел. Никому ни единого слова!

   – Я – могила, – сделала суровый голос Вера, опять промакнула его глаза и бросила этот платок к первому, достала следующий, попыталась улыбнуться без издёвки: – Расслабьтесь, представьте, что вы котик. Котики могут лежать где угодно и как угодно, и выглядеть при этом так, как будто они полностью контролируют ситуацию и так всё и планировали.

   4.32.11 НЗ-коробок и лапки

   Он медленно глубоко вдохнул и приоткрыл глаза, готовясь высказаться, но его прервал голос из библиотеки:

   – Господин?

   Министр беззвучно выругался и перевернулся на бок, утыкаясь лицом Вере в живот, она попыталась сдержать смех, но Двейн услышал.

   – Госпожа? – заглянул в гостиную, округлил глаза и опустил голову: – Господин, у меня тут пакет распоряжений, надо разобрать и решить, что подписывать. Господин?

   Министр уткнулся в Веру сильнее и издал тихий полурык-полустон, она посмотрела на Двейна, кусая губы от сдерживаемого смеха, он наморщил лоб и беззвучно переспросил у неё:

   – Что он сказал?

   – Сказал, он не будет ничего подписывать, он котик, у него лапки.

   Глаза Двейна медленно полезли на лоб, рот приоткрылся, как будто сейчас вопросит боженьку, за какие грехи он так издевается над бедным заместителем. Вера зажмурилась и кивнула, подышала, ласково сказала:

   – Да, Двейн, ты сегодня – начальник отдела, решай вопросы.

   Он звонко хлопнул себя по лбу, поморщился, очень тихо и спокойно сказал:

   – Я не хочу быть начальником отдела, – обвиняюще указал на министра пачкой документов и заявил: – Я хочу быть котиком!

   – Все хотят быть котиками, – философски вздохнула Вера, медленно перебирая волосы министра Шена, улыбнулась Двейну: – Но не всем это удаётся. Вот господин министр до сегодняшнего дня тоже, может быть, хотел, но не получалось. А сейчас получилось. И у тебя когда-нибудь получится, тренируйся.

   – Сметану есть? – мрачно осведомился Двейн.

   – Безмолвно требовать поглаживания и почёсывания.

   – Я уже требую. Безмолвно.

   – На меня не действует, – поджала губы Вера, – найди кого-нибудь, на кого подействует, и станешь котиком.

   Он медленно закрыл глаза, покачал головой и кивнул:

   – Пойду тренироваться. Начну с главы разведуправления, он как раз меня ждёт. Вот только с распоряжениями что делать?

   – Придумай сам. У тебя же не лапки.

   – Лучше б были лапки, я бы эту пачку когтями разодрал и забыл о ней. Чёрт.

   – Не ругайся. Это же нельзя проконтролировать, иногда ты просто котик, и ничего с этим не поделаешь.

   Двейн закрыл глаза и медленно глубоко вдохнул, Вера почувствовала, как мелко дрожит грудь министра Шена, сама сидела прикусывала губы, в тишине комнаты никто не дышал, пока не выдохнул Двейн.

   – Пойду я. Пусть господин найдёт меня, как только перестанет быть котиком.

   – Обязательно. Это где-то через полчаса-час будет.

   – И на том спасибо. Госпожа, – он поклонился и медленно пошёл к порталу.

   Шаги стихли, Вера наконец рассмеялась, министр перевернулся на спину, сквозь смех простонал:

   – Боги, Вера, что вы сделали с моей жизнью?!

   – Я виновата, что ли? Я вам баллончик в руки совала?

   – Могли бы сказать Двейну что-нибудь другое.

   – Например?

   – Я не могу думать в таком состоянии. Что-нибудь не такое глупое.

   – Знаете, куда идите? Я не виновата, что отдел без вас ни чихнёт, ни пукнет. В моём мире начальников среднего звена знаете, как проверяют на профпригодность? В отпуск отправляют, без предупреждения, без связи, просто внезапно приходит приказ вылетать в другую страну, чемодан-билет-пока, и отдел выкручивается без него. И смотрят, как отдел справляется. Если у начальника есть толковый зам, а у работников есть план работы и чёткие обязанности, то они отлично неделю без начальника живут, и руководство видит, что его можно повышать. – Задумалась, куда тише сказала: – Мои гаврики как раз сейчас подходят к черте, за которой заканчивается расписанный план. Уже нового человека нашли, скорее всего, он наверное даже учёбу уже прошёл. Мои вещи, наверное, растащили… – Попыталась взять себя в руки и опять улыбнулась, изображая наезд: – А вы когда в отпуске были в последний раз?

   Он мрачно фыркнул:

   – Я был в отпуске один раз в жизни, и я каждый чёртов день мечтал вернуться на работу, потому что в отделе каменные стены, есть вода, и если кто-то и хочет меня убить, то у него есть весомая причина, а не просто потому, что я съедобен. Я из этого отпуска привёз половину своих шрамов, яркие остались впечатления.

   – Экстремальный туризм? Вы жили в шалаше из тростника и охотились на львов с рогаткой?

   – Вроде того. Только не на львов. Львы, вообще-то, вымышленные животные.

   – Да ладно? – съехидничала Вера, – показать вам фотки, как я глажу «вымышленных животных»?

   Он открыл глаза, секунду посмотрел на Веру и опять закрыл:

   – Серьёзно? Потом покажете. У нас они упоминаются в легендах, присутствуют в геральдике, кое-где встречаются их статуи. Но заслуживающих доверия исторических свидетельств нет, и изображения сильно отличаются, примерно так же, как изображения драконов – бывают с двумя лапами, бывают с четырьмя, бывают с крыльями и без, со змеиным телом, с бычьим, с львиным. Но живого я никогда не видел, только скелет, и то неполный. Один раз видел морское чудовище, которое все называли драконом, но по-моему, это просто животное, ничего святого в нём не было, оно выстрела из пушки испугалось.

   – Вы стреляли в дракона? – поражённо рассмеялась Вера, он улыбнулся:

   – Хотел проверить, дракон ли это.

   – А если бы он разгневался и драконьей магией вас долбанул?

   – Тогда я был бы уверен, что драконья магия существует.

   – Ох и исследовательские методы у вас… Так что за отпуск вы себе устроили такой, что мечтали о работе каждый день?

   – Не хочу об этом говорить, – поморщился министр. – Я тут, вообще-то, котик, и я безмолвно требую.

   Она рассмеялась и аккуратно тронула его волосы, взяла длинную прядь и пощекотала кончиком щеку, тихо сказала:

   – Я не захватила специальной кошачьей чесалки.

   Он полез в карман и протянул Вере карандаш, она взяла и стала рисовать линии под волосами, он расслабился, чуть улыбнулся, через время тихо сказал:

   – Док следит за моим самочувствием, круглосуточно, такое особое заклинание, как «скрепка», только более глобальное и подробное. После того, что со мной вчера было, он сказал, что будет меня специально резать и отправлять к вам зашиваться, в лечебных целях.

   – Медицина на грани фантастики, – мрачно шепнула Вера, не прекращая его чесать, он приоткрыл глаза, чуть серьёзнее спросил:

   – Зачем вам такая большая аптечка? Столько разных обезболивающих узкого действия, постоянно с собой, вы чем-то болеете?

   – О, это вы ещё мой НЗ-коробок не видели! – рассмеялась Вера.

   – Что это?

   – Я сумочный скопидом. Ношу с собой море всего, что может мне пригодиться, но при этом не пригождается почти никогда, я чаще это раздаю друзьям и случайным людям на улице, особенно прикольно это выглядит, когда кто-то рядом вздыхает в пространство: «Голова раскалывается, капец», а я подхожу и протягиваю таблетку и воду. И конфету, у меня их много. Ещё часто раздаю пластыри, летом на них большой спрос, я всегда беру большую пачку. Осенью на влажные салфетки – обувь протирать. Спазмолитики популярны круглый год, особенно у девочек.

   – Почему? – он открыл глаза, она иронично улыбнулась:

   – Вы же говорили, что изучали медицину?

   – А, – он кивнул и опять закрыл, перевернулся на бок, подставляя другое место. – Так что за НЗ-ящик?

   – Комплект самого необходимого, на случай, если я попаду в дикий лес и мне придётся там выживать.

   Он открыл глаза и посмотрел на неё с сомнением в её адекватности, она рассмеялась, кивнула:

   – Когда я была маленькой, мне очень нравились книги и фильмы про выживальщиков, типа как люди переживают кораблекрушение и попадают на необитаемый остров, или падает самолёт где-то в джунглях, и группа туристов должна как-то выжить и добраться до цивилизации. Мне всё время снилось, что я так вляпаюсь, и перед тем, как в первый раз в жизни сесть в самолёт, я написала завещание, тщательно изучила маршрут полёта и те природные зоны, над которыми мы теоретически можем упасть, чтобы точно знать, что мне понадобится, чтобы там выжить. Наивняк на самом деле, если самолёт падает, то он почти 100% разбивается так, что там выживших быть не может, там даже трупы с трудом идентифицируются. Но мне хотелось верить, что уж я-то точно мягко приземлюсь и буду прорываться к цивилизации, и что я должна быть подготовлена. В первую поездку я взяла с собой вот такой вот плотный брикет, там даже мини-радиостанция была, потом НЗ-сумка постепенно худела, я выкладывала самое тяжёлое и то, без чего можно обойтись, в итоге остались только леска с крючком, универсальный нож, аптечка, линза, компас, солнечная батарея и спички.

   – Леска с крючком? – поражённо прошептал министр, – вы умеете ловить рыбу?

   Вера пафосно задрала нос:

   – Я умею не только ловить рыбу, я умею ловить то, на что ловят рыбу, умею выбирать правильное место и время, и могу сделать удочку из хлама, который можно найти на берегу реки, вот только лески и крючка там не найти, поэтому я ношу их с собой.

   – Вы правда ловили рыбу своими руками?

   – Я ловила офигенную рыбу, на любом выезде на пикник первая рыба почти всегда была моя, у меня хорошая реакция.

   – Я думал, вы меня уже ничем не удивите. Никому не говорите, что вы когда-либо в жизни ловили рыбу или хоть рядом стояли с рыбаками, это считается грязной работой, аристократы видят рыбу только на тарелке.

   – Глупые ваши аристократы, в моём мире даже соревнования по рыбной ловле проводятся, даже среди аристократов, это считается круто.

   – Никому, ни единой душе.

   – Ладно.

   – Но вообще хорошо, что у вас есть этот комплект, покажете потом поподробнее. – Хмыкнул, обернулся к ней, ухмыльнулся: – Неужели старый Тонг боялся попасть на необитаемый остров?

   – Может, он просто сформулировал как-то так, типа не хочет сидеть голодным ни при каких обстоятельствах.

   Министр рассмеялся, перевернулся на другой бок и опять уткнулся в её живот, сотрясаясь от смеха и тихо шепча:

   – Боги, компас и линза, это надо…

   – Как весело, да, давайте поржём над выживальщицей, которая вместо острова попала в другой мир. Была бы у меня радиостанция с собой, вы бы не смеялись.

   – У нас есть радио.

   – Что?! И вы до сих пор сидите без телефонов?

   – Зачем вам так нужны телефоны?

   Она огрызнулась:

   – Чтобы позвонить и сказать: «Сорян, на обед не приду, на меня тут колонна упала, ничё серьёзного, но задержусь».

   Он перестал улыбаться и Вера прикусила язык, отвела глаза, опять увидела кадры с забинтованным и обожжённым Сантом, стало жутко, открыла глаза, спеша видеть настоящее и не думать о прошлом или будущем – всё хорошо, всё в порядке, он здесь…

   – Вера… – он медленно поднял руку, она свою убрала подальше, посмотрела ему в глаза и перехваченным от напряжения голосом сказала:

   – Не посылайте ко мне Двейна, если опаздываете. У меня микро-сердечный приступ каждый раз, когда вместо вас приходит он. Поберегите мои нервы, они и так уже ни к чёрту.

   Он тихо прокашлялся, посмотрел на неё и мягко, очень тихо сказал:

   – Это нормальная практика, посылать слугу к госпоже перед тем, как самому к ней идти. Слуга выясняет обстановку и докладывает, готова ли госпожа принять гостя, и если госпожа в гневе, то слуга получает первую лавину, а когда приходит господин, дама уже спокойнее, и может быть, ей даже стыдно, что она сорвалась на слугу, и с господином она ведёт себя тише.

   – Пипец система, – мрачно усмехнулась Вера.

   – С вами это не работает, я уже понял. И от Двейна устал уже выслушивать. Когда-то, когда я сомневался, идти ли с травмой, он мне сказал – если бы меня так ждали, я бы и без ног приполз.

   Вера крепко зажмурилась и отвернулась, было стыдно, но с другой стороны – что уже скрывать? Все уже всё знают, поздно смущаться. Но смущало это всё равно ужасно.

   – Он рассчитывает на вашу помощь с невестой, – неловко улыбнулся министр, отвёл глаза, перестал улыбаться, Вера тихо сказала:

   – Он не знает?

   – Никто не знает. И пусть это так и остаётся. Я решу этот вопрос сам.

   – Как хотите, – она стала рассматривать карандаш, через время опять запустила его в волосы министра Шена, стала медленно перекладывать блестящие пряди, они играли цветом – чёрная сторона, белая сторона, ржаво-красный блик, как трёхгранный клинок, множество длинных, гибких клинков…

   Он закрыл глаза, постепенно расслабляясь, на лице оставалось напряжение, где-то в глубине, но кожа разгладилась, Вера отодвинула с лица все волосинки и теперь просто рассматривала его, под новым углом это оказалось неожиданно интересно, как будто она видит его в первый раз. Внутреннее напряжение постепенно отпускало, взгляд скользил по линиям его лица, находя эти линии внезапно идеальными, его хотелось рисовать, хотя она не умела рисовать, но была уверена, что при наличии лекал и линейки справится – он удивительно правильный, каждый угол, каждый изгиб, она постепенно пришла к мысли, что на её коленях спит идеальный человек, пятый элемент, совершенство. Спустя столько времени после знакомства, она вдруг рассмотрела его потрясающую, неправдоподобную красоту. Закрыла глаза, попыталась себя успокоить и убедить, что это кажется, что на самом деле это игра воображения опытного тридешника, привыкшего любую форму описывать математической функцией, но открыв глаза, опять потерялась в геометрической гармонии его лица – зачем спорить с очевидными вещами? Глупость какая. Было ощущение, что она рассматривает идеально огранённый драгоценный камень, и сколько ни ищет, не может найти изъянов, ни малейшей неточности…

   – Господин?

   Он открыл глаза и наваждение рассеялось.

   Шаги Двейна приблизились к двери, голос звучал смущённо, но непреклонно:

   – Это срочно.

   – Иду, – министр сел, потянулся к глазам, но Вера успела хлопнуть его по руке и сунуть платок, он беззвучно шепнул то ли ругательство, то ли спасибо, вытер глаза и встал, вышел в библиотеку. После секунды тишины вернулся и мрачно сказал:

   – Поешьте, выпейте отвар и ложитесь спать, я сегодня уже не приду. Госпожа.

   Поклонился и ушёл, не дожидаясь ответа, она пожелала удачи им обоим и пошла на кухню.

***

ГЛАВА 33

4.33.1 Подготовка к визиту короля и пирожные со звёздами

   Утро разбудило её дождём. За окном равномерно шуршали мелкие капли, иногда стучали в стекло крупные, как будто кто-то бросал камешки, Вера изучала лепнину на потолке и думала о Санте с Ликой.

   «На их месте могли бы быть мы.»

   Решила приучивать себя начинать утро с пожеланий удачи, закрыла глаза и стала перебирать всех, начиная с Дока и заканчивая гадом Эриком, который так хотел убедиться, что она жива, что облысел ради этого.

   Она злилась на него, но где-то в глубине души было приятно – красивый парень, цветы прислал, руки целовал.

   «А министр ни разу цветы не приносил.»

   Она попробовала эту новость, повертела так и этак, поняла, что её это почему-то не цепляет. В памяти возникла картинка с министром Шеном и букетом дайрских роз, на лице усталость и раздражение, букет держит как веник, который слишком плох для того, чтобы им подметать. Улыбнулась.

   Его лицо в памяти опять стало покрываться волшебным налётом идеальности, она уже не помнила, как он выглядел без этого фильтра в её голове, теперь казалось, что он был таким всегда, а она почему-то не замечала.

   Встала, привела себя в порядок, посмотрела на гору вещей на столе и решила их не трогать. Сходила за уксусом и шампунем, тщательно вымыла то место на столе, где был след от колпачка, пошла на кухню. Позавтракала, выпила отвар, включила музыку и стала сочинять невероятный торт – сегодня должен был прийти король, как же долго она его ждала, у неё накопилось море вопросов.

***

Когда в библиотеке раздались шаги, вся кухня кипела, шипела и грохотала музыкой из телефона, так что Вера не сразу заметила, что шаги принадлежат не министру. Вошёл Двейн, со смешанными чувствами осмотрел грандиозный творческий бардак на всех столах, и смущённо кивнул Вере вместо поклона:

   – Добрый день. Готовитесь к празднику?

   – Привет. Да, сегодня король должен прийти. Как жизнь?

   Он напрягся от этого невинного вопроса, смутился ещё сильнее, улыбнулся, перестал улыбаться, опять улыбнулся и покачал головой, потёр лицо. Посмотрел на Веру и развёл руками с бессильным видом:

   – Вы меня в ступор вводите. Как я должен ответить на этот вопрос?

   Она рассмеялась и отставила кастрюлю, в которой взбивала крем, вытерла руки и выключила музыку.

   – Да как хочешь, так и отвечай. Обычно говорят общую оценку, типа «отлично» или «не очень», а потом добавляют какое-нибудь замечание о насущных делах, что-то, что формирует первую оценку – новости, например. Вот если ты меня спросишь, то я скажу, что у меня дела в порядке, я готовлю тортик, получается хорошо, но я жалею, что не смогла найти на вашем рынке ваниль.

   – Её надо искать в восточных рядах, только не в пряностях, а в сладостях.

   – Так в вашем мире всё-таки есть орхидеи? – округлила глаза Вера.

   – Есть.

   – А я спрашивала, мне говорили, нету, – надула губы Вера. – Ну есть, и отлично. Так как жизнь?

   Он опять смутился и напрягся, качнул ладонью и наконец выдал:

   – Не очень, если честно. Одна из групп в лазарете, почти в полном составе, я пришёл просить вас о благословении.

   – Хорошо, – она прикрыла глаза на секунду и опять окатила удачей Дока и тех, кого помнила из бойцов, посмотрела на Двейна, – ещё что-то?

   – И ещё… я пришёл сказать, что господин сегодня не придёт. Он был в этой группе.

   Вера похолодела, и Двейн поспешил добавить:

   – Там ничего серьёзного, у господина сильные щиты. Но щиты не всемогущи, повреждения слабые, но…

   – Но? – подняла брови Вера.

   – Ну, хм… – он мялся и мучительно искал слова, Вере уже было его жалко, когда он наконец изобразил загадочное движение пальцами и зашёл издалека: – В империи не принято показываться на людях с ранами или следами болезни, особенно на лице, это считается некультурным и оскорбительным.

   – Он уже приходил и с синяками, и со свежей раной, прямо после тренировки.

   – Это… очень смело, – выдавил Двейн.

   – Да он в принципе не из робких, – фыркнула Вера, внезапно замерла и перестала улыбаться. – Так, подожди. На лице? Справа?

   – Да.

   – И на обеих ладонях?

   – Откуда вы знаете? – нахмурился Двейн, она отмахнулась:

   – Божественная сила. Когда это случилось?

   – Ночью, после полуночи.

   Она посмотрела на часы – время позднее.

   – Он что-нибудь ел сегодня?

   Двейн изобразил такое удивление, как будто она спросила, летал ли сегодня господин министр на махаоновых крылышках, Вера фыркнула:

   – Тупо логически, если бой был ночью, и он получил по обеим рукам, то всё это время он либо не ел, либо его кто-то кормил с ложечки. Ты кормил?

   Двейн прыснул, с трудом сдерживая смех, качнул головой:

   – Боюсь, это не в моей компетенции.

   – Док кормил?

   – Вряд ли господин позволил бы это Доку.

   – А кому позволил бы?

   Двейн улыбнулся как лис, Вера улыбнулась ещё хитрее, он медленно глубоко вдохнул и осторожно сказал:

   – Я спрошу. Но будьте готовы услышать «нет», рана на лице очень некрасивая, я бы такое даме не показывал, если мне дорого её спокойствие.

   – Скажи ему – я завяжу глаза.

   Двейн рот раскрыл от шока, но быстро пришёл в себя и кивнул, она рассмеялась:

   – Ты сам-то ел? – он неопределённо двинул плечами и осмотрел столы, задержавшись взглядом на глубокой тарелке, в которую она сложила обрезки от коржей – противень был прямоугольный, а торт она задумала круглый, из остатков собиралась нарезать маленьких пирожных, заодно попробовать крем. – Сколько времени ты можешь тут просидеть, прежде чем тебя придут искать?

   – Минут пятнадцать, у меня нет лимита, – улыбнулся Двейн.

   – А у остальных есть? – она достала две тарелки, взяла нож и стала вырезать из обрезков коржей квадраты, звёзды и треугольники, Двейн сел на любимое место министра Шена, любопытно вытянул шею, глядя на её работу.

   – У дежурного лимит – минута, он может зайти и передать сообщение, но если задержится, то сработает сигнализация. У остальных когда как, господин Шен выдаёт пропуски на каждый визит отдельно. У меня раньше тоже было ограничение, но он убрал.

   – Это правильно, – она на скорую руку украсила мини-пирожные капельками крема, одну тарелку поставила перед Двейном, со второй взяла самое маленькое пирожное и сунула в рот, задумчиво пробуя. Посмотрела на Двейна: – Чего не хватает?

   Он попробовал и неоднозначно пожал плечами:

   – Я бы соли добавил. И лимона, может быть.

   – Думаешь, пресно?

   Он опять пожал плечами, довольно осмотрел свою тарелку со звёздами, перевёл взгляд на тарелку с квадратами:

   – А это господину?

   – Это Доку, – улыбнулась Вера, – чтобы не был злой от такого количества работы.

   Двейн рассмеялся, съел ещё кусочек, взял посылку и ушёл трудиться, Вера пообещала, что его тарелку со звёздами никто не тронет, сможет доесть в любой момент. Сменила насадку на мешке с кремом и красиво подписала звёздные пирожные его именем, спрятала в холодильник, опять занялась тортом.

   В голове вертелись слова министра о том, что Двейн ждёт от неё помощи в амурных делах, а она в этом настолько полный профан, что способна всё испортить одним лишним движением.

   «Что делать? Кого спрашивать?»

   Из вариантов была только госпожа Ви А Ри, Вера подумала, что эту женщину будет осаждать как Трою.

   «Осёл, гружёный золотом, берёт любую крепость.»

   Она вспоминала её магазин, полки, надписи, запахи, картину на стене, всё, что рассказывал о ней и её семье министр Шен…

   «Надо сходить к ней до аукциона, и предложить выбирать из моей сумки что ей приглянется. Даже если она заберёт самое дорогое, в перспективе это окупится – даже здесь ценнее информации нет ничего.»

   Вынув из духовки очередной корж, она поставила следующий и стала убирать – почти закончила. Кремы готовы, осталось последний корж дождаться, всё собрать и украсить. А пока можно заняться пирожными.

   В библиотеке раздались шаги, вошёл загадочный и смущённый Двейн, весь такой значительный, что она не знала, чего ожидать. Прокашлялся, выпрямился и сообщил:

   – Население лазарета передаёт вам коллективную благодарность за умасливание Дока. Док выражает благодарность за пирожные. Господин согласен на кормление с завязанными глазами. И просит передать вам это, – он достал из-за спины белый шёлковый платок, Вера вытерла руки и осторожно взяла – чистый шёлк, мягкий и гладкий, невесомый как пух.

   – Скажи ему, я жду через полчаса. Ему всё можно?

   – Всё. А пирожные ещё есть?

   – Только твои со звёздами.

   – Давайте, я их Доку пожертвую, а то он лютует, жутко зол на господина, а срывается на всех остальных.

   – За что зол?

   – Господин вражеского мага голыми руками поймал. И держал, пока помощь не подоспела, рукава сгорели до локтя.

   Вера с болью закрыла глаза, Двейн качнул головой и улыбнулся:

   – Вам всё управление до земли будет кланяться, когда узнает, откуда взялось удивительное новое обезболивающее. Они пока не знают, но уже пользуются, госзаказ такой, что в лабораторию перекидывают людей из других отделов и платят сверхурочные каждый день.

   – Передай, что им нельзя злоупотреблять. Я не знаю безопасной нормы, но она существует, пусть проводят испытания и сами вычисляют.

   – Знаете, – невесело усмехнулся Двейн, – когда выбор между «несомненно больно» и «возможно вредно», люди долго не думают. Особенно маги, они нежные и не привычные к ранам, вечно думают, что если они под щитами, то они неуязвимы. И основные потребители нового зелья – как раз они, потому что на них магических зелий не напасёшься, а зелье должно быть сделано магом-врачом, который сильнее мага-пациента, в разведуправлении пациенты очень сильные, а врачей очень мало, никто не хочет учиться на врача, все хотят быть боевиками. Зато когда становятся боевиками, то сразу начинают стонать «почему так мало врачей?». Наш Док нарасхват, он из операционной не вылезает, у него действительно часто нет времени поесть, так что… Спасибо, в общем.

   – Ну вы даёте, такого ценного кадра – и не беречь. Назначили бы дежурного, который бы носил Доку еду из столовой, когда ему удобно, попросили бы Булатика собирать ему маленькие перекусовые порции, Булатик добрый, он бы сделал, – она достала из холодильника звёздные пирожные, вручила, увидела на лице Двейна смесь смущения и удовольствия, улыбнулась: – Важнее, чем хорошо есть, может быть только хорошо спать. Но если «спать» – штука сложная, то уж «есть» можно как-нибудь напрячься и организовать. Ты так не думаешь?

   Двейн неопределённо повёл плечами и взял свою тарелку.

   – Спасибо. Через полчаса приведу господина Шена, – низко поклонился и ушёл.

   4.33.2 Отличный повод побыть котиком

   А Вера стала готовиться принимать гостя вслепую. Поставила греться еду, поубирала лишнее, разложила нужное, положила в ряд на большое блюдо десяток чайных ложек с десятком пирожных внутри, прямо в ложке украсила кремовыми завитками, закрыла глаза и пальцами замерила расстояние между ложками. Всю еду расставила на столе, чайник набрала и поставила на плиту, в заварник насыпала нового чая и поставила на правильное место. Положила по полотенцу на каждый стол, сходила в ванную навести красоту, проверила время – ещё две минуты. Закрыла глаза и попробовала походить по кухне, всё нащупалось легко, вроде бы, проблем быть не должно. И в библиотеке раздались шаги, шепотки и смех, загадочная толкотня, которая в последнее время сопровождала парочку министр+Двейн, Вера отвернулась от двери, взяла сложенный платок и завязала себе глаза.

   – Госпожа?

   – Я здесь.

   – Я пациента привёл.

   – Пациент сам не ходит?

   – Пациент сам в журнале не расписывается.

   – Ясно. Всё нормально?

   – Да, Док подобрел, а вместе с ним и весь лазарет. Ну, я пойду. Зовите, если что-то будет нужно. Или если что-то останется. Можно даже квадратики.

   – Хорошо, – Вера улыбнулась, стоя посреди кухни и слушая шаги Двейна, исчезающие в библиотеке. Дыхание напротив приблизилось, щёк коснулись пахнущие дезинфекцией жёсткие бинты, тихий голос министра Шена вздохнул:

   – Сегодня у меня действительно лапки.

   – Отличный повод немного побыть котиком, – грустно улыбнулась Вера. – Через одежду точно не работает?

   – Пока ни разу не было.

   – Садитесь, заказывайте.

   – Угу, – и остался стоять. И руки не убрал. Вера пыталась не улыбаться, но от этого улыбалась ещё сильнее, с губами творилось какое-то безобразие, она наконец сдалась и тихо рассмеялась:

   – Что вы делаете?

   – Я не могу вам ответить на этот вопрос, это чревато тем, что кто-то придёт и мне придётся срочно перестать это делать.

   – Вы сюда зачем пришли? – шутливо посуровела Вера, он наигранно вздохнул:

   – У меня тут море дел – то за медицинской помощью прихожу, то поесть, то поспать, то поработать. А сегодня вот…

   Его перебил зазвонивший телефон, Вера отключила пищалку, потянулась к плите, отсчитала кнопки до нужной и выключила духовку.

   – Что это было?

   – Это таймер сработал, я тортик пеку.

   – Ждёте короля? – он убрал руки и пошёл в сторону стола, скрипнула табуретка, Вера обернулась и осторожно пошла к столу, ведя рукой по краю тумбы.

   – Вы же говорили, он меня на сегодня записал. Или что-то изменилось?

   – Нет, всё по плану.

   Прозвучало невесело, Вера выдвинула себе табуретку и аккуратно села, провела рукой по столу от угла, первой стояла тарелка с кашей, которая у них с Булатом не влезла в перцы, горячая.

   – Это будете?

   – Я всё буду, я последний раз ел у вас.

   – Мне провести с Булатиком разъяснительную беседу? – изобразила суровость Вера, набирая немного в ложку и протягивая над тарелкой, министр фыркнул:

   – Булат невиновен, я сам к нему не ходил.

   – Мне провести разъяснительную беседу с вами?

   Он тихо рассмеялся, осторожно снял кашу с ложки и замолчал, Вера кусала губы и мысленно декламировала каноничное «ложку за папу, ложку за маму», но вслух пока не решалась.

   – Кого вы там такого огнеопасного поймали?

   – Мага. Не того, которого все ищут, хотя целью был он, но я рассчитываю, что наш пленник нас к нему приведёт. Появились новые данные по второму Призванному, потом обсудим вечером.

   – Ещё не вечер?

   – Вечер будет, когда я повязки сниму.

   – Это будет вечером?

   Он рассмеялся, Вера протянула ему ещё каши, он дожевал и ответил:

   – Вообще Док обещал, что завтра утром, но после ваших жертвоприношений резко вдохновился и что-то на меня колданул, после чего под бинтами зверски чешется, обычно это значит, что процесс подходит к концу. Так что я попробую снять повязки через пару часов.

   – Есть удобно хоть?

   – Нормально.

   Она всё равно стала набирать в ложку поменьше. Каша кончилась, Вера строго по краю стола отодвинула тарелку на заранее рассчитанное место и взяла следующую:

   – Салат будете?

   – Да.

   – Когда вам уже можно будет всё?

   – Как только меня перестанут регулярно бить по тому же месту.

   – Это же с другой стороны?

   – Не важно.

   Она вздохнула и продолжила его кормить, он с усмешкой спросил:

   – Скажите честно, у вас богатый опыт?

   – В первый раз в жизни это делаю.

   – Я тоже, – рассмеялся министр, вздохнул, – сказать кому, не поверят.

   – Двейн поверит, – хихикнула Вера.

   – Двейн… доверчивый очень.

   Салат тоже кончился, Вера по системе отодвинула тарелку и придвинула блюдо с пирожными:

   – Чай?

   – Да.

   Она собрала со стола пустые тарелки, взяла в одну руку, пошла к плите, ведя свободной рукой по краю тумбы, поставила посуду в раковину. Включила чайник, дождалась пока он закипит, придвинула заварник и стала медленно наливать в него кипяток, одной рукой щупая бок заварника и следя за границей горячего и холодного, вернула чайник на плиту, отнесла на стол заварник, сходила за чашками. Всё это время её не покидало ощущение, что на неё смотрят, это заставляло двигаться немного театрально, она пыталась этого не делать, но так получалось, было ощущение, что она изображает хорошо отрепетированный танец, она на сцене, а он в зрительном зале, в темноте. Это ощущение дразнило и волновало, немного смущало, немного возбуждало, от звука своего голоса она покраснела так же, как тогда, когда они слушали запись его ночёвки на её диване.

   – Прокоординируете?

   – Хорошо, – его голос тоже звучал так, что никто бы не усомнился, что он котик – с лапками или без, но требовать у него получалось отлично.

   Она стала медленно наливать чай в чашку, было так тихо, что шорох ветра за окном было отчётливо слышно, а его дыхание – нет.

   – Достаточно.

   Она поставила заварник, провела рукой по краю стола, обновляя координаты в голове, так же вдоль края переставила чашку к министру, взяла свою, тоже стала наливать.

   – Хватит.

   Вера отодвинула заварник, села и взяла свою чашку.

   – Вам придётся мне помочь, у меня лапки, – улыбка в его голосе заставила её улыбнуться тоже, она качнула головой:

   – Он ещё горячий. Расскажите что-нибудь хорошее, пока остынет.

   – Хорошее… в моей жизни в последнее время в дефиците.

   – Надо это исправлять. Что там по поводу Призванного за новая информация?

   – Это не из области хорошего. – Она перестала улыбаться, он продолжил: – Мы захватили место, в котором его прятали. Его успели эвакуировать, а дом поджечь, но мы быстро потушили его и изучили. Нашли много интересного, в том числе фрагменты ткани явно из вашего мира, похожие на ту футболку, в которую вы меня одевали.

   – Я могу посмотреть?

   – Я возьму телефон и сделаю фото, завтра покажу. Может быть.

   Прозвучало напряжённо и неуверенно, Вера пожалела, что не видит его лица. Молчание затягивалось, он дышал всё быстрее, потом суховато, но с плохо скрываемым неодобрением сказал:

   – В помещении, где предположительно держали Призванного, мы нашли несколько десятков бутылок из-под крепкого спиртного, в основном виски и рома. В мусоре обнаружили большое количество костей – в доме ели мясо, много. Ещё нашли очистки от фруктов и обёртки от южных сладостей, и приспособление для зарядки телефона, вроде вашего. Ещё мы захватили нескольких слуг, они не видели Призванного лично, но рассказали, что он не выходил из комнаты, не готовил, не стирал и не требовал особого ухода, вроде помощи в одевании, купании, укладке волос или маникюре. Ему доставляли много бумаги и чертёжных принадлежностей, часть потом уносил хозяин, часть слугам было приказано сжигать, они их просматривали, говорили, что это были чертежи и рисунки. Ещё слуги часто слышали из его комнаты отвратительную музыку. Судя по одежде и мусору, они предполагают, что Призванный – молодой светловолосый мужчина.

   – Так они его видели или нет? Откуда они знают про волосы?

   – Они находили волосы на одежде, которую им отдавали для стирки. В империи редко встречаются светлые волосы, поэтому они запомнили.

   Вера молчала и держалась за чашку, внутри свивался плотный узел противоречивых эмоций – с одной стороны, она хотела бы, чтобы это был кто-то другой, с другой стороны – проще воевать будет.

   – Это не самый плохой вариант. По крайней мере, это не Нэрди и не родители, уже легче, они могли бы доставить гораздо больше проблем. А Виталик практически ничего опасного не знает, ни химии, ни физики, ни оружия. Так даже лучше.

   – Вам не будет… сложно воевать против него?

   Вопрос прозвучал спокойно, слишком спокойно.

   – Я от него ушла, – она сделала паузу, вдруг испугавшись, что «часы истины» могут с ней не согласиться, но они промолчали. Она продолжила, стараясь сделать голос максимально холодным и отстранённым: – Я предлагала ему поехать со мной, много раз предлагала, он отказался – его проблема. Я ему ничего не должна, пусть выкручивается своими силами, он не ребёнок.

   «Дзынь.»

   – Сколько ему?

   – Двадцать один.

   – И вы не уверены, что он не ребёнок? – иронично констатировал министр, Вера с досадой поджала губы:

   – В моём мире в семнадцать заканчивают школу, он студент, и будет им ещё долго, это значит, что он полностью зависит от родителей, для меня это ребёнок.

   – Я в двадцать один уголовные дела расследовал и врагов короны на виселицу отправлял, меня уже полстолицы ненавидело.

   – Я тоже в двадцать один была уважаемым ценным специалистом, но не все такие, как мы, и это абсолютно нормально. В моём мире многие до тридцати живут с родителями, в этом нет ничего плохого, когда растёт продолжительность жизни, увеличивается и детство, это логично.

   – Хватит пытаться себя убедить, что встречаться с ребёнком – это нормально, – фыркнул министр. Вера с досадой поджала губы, помолчала и буркнула:

   – Я тоже не старуха, мы подходили друг другу.

   – Но вы и не ребёнок. Вы достигли определённого уровня навыков в шитье и кулинарном мастерстве, юные девушки так не умеют. Вы уверенно двигаетесь, как будто давно живёте в этом теле и оно давно не меняется, у вас твёрдая рука, вы пишете идеально отточенными линиями, это мастерство, которое требует опыта.

   – Работа у меня такая.

   – На работе вы тоже успели подняться до хоть и маленького, но всё же начальника.

   – Это молодая область производства, она сформировалась буквально недавно, там в принципе нет старых специалистов.

   – Не убедили.

   Она показала язык и он рассмеялся, вздохнул:

   – Ладно, я не буду допытываться, если вам неловко говорить о возрасте, но просто признайте – вы завели себе не мужчину, а игрушку, вроде маленькой собачки.

   – А давайте мы просто оставим эту тему и не будем к ней возвращаться? Я просила рассказать что-то хорошее, а в итоге разговор свернул к тому, что я старуха.

   Он рассмеялся, она тоже улыбнулась, попробовала чай и сказала:

   – Всё, можно пить. Я буду просто держать, а вы сами наклоняйте, – она взяла чашку двумя руками, мягко придерживая снизу, он чуть наклонил, сделал глоток и сам выровнял, она спросила: – Удобно?

   – Отлично. Док меня постоянно обливает.

   Она фыркнула и рассмеялась, поставила чашку и спросила:

   – Пироженку?

   – Это всё мне?

   – А вы осилите всё?

   – Я осилю гораздо больше. Но чую, скоро мне из-за вас придётся либо тренироваться трижды в день, либо брать утяжелённое оружие, что гораздо вероятнее. Вам меня не жалко?

   – Ни капли, – рассмеялась Вера, – каждый человек – хозяин своей жизни, выбирайте, что для вас приоритетнее, я вам насильно ничего в рот заталкивать не буду.

   Он медленно глубоко вдохнул, тихо рассмеялся, с иронией и ностальгией вздохнул:

   – Придётся топор со стены снимать. Говорил мне отец – учись владеть тяжёлым оружием, а я отмахивался, говорил – зачем вообще придумали эти огромные неуклюжие топоры? Ты же им пока один раз замахнёшься, я успею мечом два раза ударить, кругом тебя обежать и по носу щёлкнуть! А он обзывал меня стрекозлом летучим, и говорил, что бегать по стенам нечестно.

   Вера кожей чувствовала, как он улыбается, нежилась в этом тепле как в одеяле, молчала. Министр со скрипом опёрся на стол и неохотно сказал, всё ещё улыбаясь:

   – Вера… я должен сказать вам кое-что. Вообще я давно должен был это сказать, и даже собирался, но каждый раз что-то мешало.

   Поскрипывал стол, шелестела ткань, тихо пощёлкивала, остывая, духовка, на улице шуршал ветер, пауза затягивалась.

   – Это что-то страшное? – шутливо улыбнулась Вера.

   – Ну… как посмотреть. Для вас, наверное, нет. А в моём мире – да.

   Пауза опять затянулась, Вера устала ждать и пожала плечами:

   – Может вы, пока собираетесь с силами, пироженко попробуете?

   Он прыснул и рассмеялся, нервно, но с облегчением, кивнул:

   – Давайте, – она нащупала крайнюю ложку и протянула ему, отложила на блюдо, взяла себе следующую и сунула в рот.

   – И как вам? Чего добавить? Двейн сказал, надо больше соли.

   – Не надо, он всё любит солёное. Нормально. Я бы сахара добавил.

   Она улыбнулась и встала, подавая ему чашку, села, взяла свою. Неуютная пауза опять повисла в воздухе, она спросила:

   – Прямо настолько страшно? Мне казалось, всё самое ужасное я уже знаю.

   – Не всё, – нервно улыбнулся министр, пошелестел, ругнулся и встал.

   – Что такое?

   – Да ничего особенного, – его шаги прошлись к ведру, вернулись обратно, – куски от меня отваливаются, хорошо, что вы этого не видите.

   – Заживает?

   – Да, корку случайно смахнул. Всё, уже выбросил. Представим, что этого не было.

   Вера улыбнулась, слушая, как он садится за стол, шутливо шмыгнула носом и вздохнула:

   – Знаете, что я люблю больше, чем кофе и шоколад?

   – Что?

   – Обдирать корки.

   Он рассмеялся, шутливо изобразил укоризну:

   – Фу, Вера! Гадость же.

   – Ничего не гадость, медитативное занятие, включает в мозгах программу обновления.

   – Не надейтесь.

   – Ну чуть-чуть?

   – Забудьте, это ужасно, я даже не знаю, это неприличнее или отвратительнее.

   – Чего? Тел отважных лейкоцитов?

   Он мрачно засопел, она рассмеялась, он наконец смущённо с досадой сказал:

   – Я правда надеялся, что до этого не дойдёт.

   – Ладно, всё. Ещё пироженку?

   – Давайте. И чай.

   Она протянула ему следующую ложку, подала чай, села и задумалась, как бы из него выковырять новую страшную тайну.

   – Вы уже собрались с силами?

   Он тихо рассмеялся, пошуршал рукавами, с досадой буркнул:

   – Нет. Вроде бы ничего сложного, но…

   – Начните издалека. Знаете, как это делают – «один мой друг…»

   Министр рассмеялся, Вера скорчила рожицу, разводя руками:

   – Ну да, самый палевный способ, а что делать? Можете сказку рассказать. Типа «однажды давным-давно, жил в некотором царстве один министр. И было у него…»

   – …в жизни столько вранья, что он погрязал в нём всё глубже, и уже не знал, как выбираться. Когда я понял, что лично вам, с точки зрения морали вашего мира, будет, скорее всего, всё равно, уже прошло слишком много времени... Чёрт. Пойду я в ванную, смою эту гадость.

   – А может, я?

   – Нет.

   Он ушёл, она сняла платок, потёрла глаза и стала убирать лишнюю посуду, пощупала корж в духовке, достала его и накрыла, добавила в крем сахара.

   Когда в коридоре раздались шаги, она опять потянулась к платку, но министр остановил её:

   – Всё, можете не завязывать, оно облезло уже. На лице было не сильно.

   4.33.3 Идеальное преступление

   Она обернулась, посмотрела на него, изучила еле заметное пятно на щеке внизу, забинтованные «лапками» руки, новый халат, потолще и потеплее, но тоже чёрный с кленовыми листьями.

   – Ещё пироженку? – по-лягушачьи улыбнулась Вера, он зажмурился и качнул головой:

   – Я стану очень толстым.

   – Вы только обещаете, – ворчливо отмахнулась Вера, – а сами к Булатику не ходите даже. Как можно не ходить к Булатику? Он же супергерой, человек-одеялко, он всем дарит уют и комфорт!

   Министр рассмеялся, сел на своё место и вздохнул:

   – Не всем. На самом деле, похоже, только вам. В отделе его считают угрюмым и необщительным.

   – Булатика?! – округлила глаза Вера, – капец. Как можно не замечать? Ну и люди.

   Он опять рассмеялся, задумчиво посмотрел на ряд ложек с пирожными, вздохнул и помрачнел:

   – Я передумал, я буду.

   – Кто б сомневался, – она подошла, скормила ему пирожное, посмотрела на часы – время есть, но мало.

   – Куда-то опаздываете? – мрачно осведомился министр.

   – Торт надо украшать. Вы ещё не решились открыть мне страшную тайну?

   – Нет.

   – Вам поможет, если я буду сидеть напротив и гипнотизировать вас пытливым взором?

   – Нет.

   – Тогда я займусь тортиком, а вы рассказывайте. Буду нужна – зовите.

   – Нужна.

   – Я ещё не отошла даже!

   – Мне нужен чай.

   Вера посмотрела на его безмолвно требующую физиономию, на лежащие на столе «лапки», села, расправила одежду так, как будто собирается сидеть тут год, взяла его чашку и медленно протянула с терпением будды на лице. Он смеялся и никак не мог отпить, она тоже начала смеяться, он опустил голову и признался:

   – Ладно, я могу уже сам держать чашку, я ерундой страдаю. Занимайтесь тортом.

   – «Лапки» справятся? – сурово нахмурила брови Вера, он кивнул, и она поставила чашку. Обрезала последний корж, сразу же порубив обрезки треугольниками и квадратами, достала из холодильника крем и сироп, стала промазывать коржи, обернулась к министру: – Вы всё ещё собираетесь с силами для судьбоносного признания или уже всё?

   – Собираюсь, – мрачно усмехнулся он.

   – Я могу вам чем-нибудь помочь?

   – Нет.

   – Ну собирайтесь, – развела руками она и занялась тортом. В тишине было неуютно, но предлагать включить музыку она не стала – ему не нравилась её музыка, да и его мрачный вид не располагал к дебатам по поводу песен.

   «Что же он собирается рассказать? Очередную семейную тайну? Что-то связанное с Призывами и шаманкой? Новое пророчество?

   Он говорил, что это не важно для моего мира, но важно для этого. Что это?»

   Строить предположения не хотелось, но лёгкий интерес постепенно превращался в щекочущую нервы жуть, он тянул слишком долго.

   Она успела полностью обмазать торт кремом и украсить розами и лентами оба этажа, когда закончила и отошла на шаг посмотреть, министр медленно встал.

   – Скоро придёт король. Не хотите переодеться?

   Вера осмотрела свою рубашку и юбку, подняла глаза на министра:

   – Надо?

   – Не надо, – с бездной иронии кивнул он, – можете принимать короля в рубашке с закатанными рукавами и юбке в муке.

   – Это сахарная пудра.

   – Отлично, это всё меняет. Прекрасного вам вечера с королём, я пойду.

   – В смысле? – она вытаращилась на него как на предателя, – вы не останетесь на тортик?

   – Вы же его для короля готовили, – прозвучало полувопросительно, он бросил косой взгляд на торт, изучил каждую розочку, и посмотрел на Веру с безмолвным требованием срочно и многословно начать посыпать голову пеплом и клясться, что все торты в мире по замыслу Творца предназначены только для министра Шена, а король вообще прямо на пороге вместо торта пинка получит, для рывка по обратному вектору.

   «Как в одного человека влезает столько мелочной жадности и ревности, это невероятно.»

   Она попыталась сделать спокойное лицо, хотя улыбочка прорывалась, тихо сказала:

   – Вы правда думаете, что король столько съест? Я рассчитывала, что вы останетесь.

   – Я не хочу с ним пересекаться, – он нахмурился, она тоже.

   – Поссорились?

   – Вроде того.

   Вера уже начинала думать, что дело не в ревности и жадности, посмотрела на его чашку, которую он ни разу без неё не тронул, вздохнула и развела руками:

   – Ну не хотите – как хотите, давайте тогда торт попробуем и пойдёте.

   – А королю вы надкусанный подадите? – поднял брови министр, с таким блеском в глазах, что было видно, как ему нравится эта мысль. Вера улыбнулась, посмотрела на торт и потёрла подбородок, с хитрым прищуром изучая расположение роз.

   – Мы отрежем от верхнего этажа одинаковые тонкие кусочки, чтобы получились равные сектора, сдвинем их, а сверху кремом замаскируем и розы переставим. Я не дам королю нож и буду резать сама, я же знаю, где резать, отмечу нужные места розами. Будет выглядеть, как будто он нетронутый, а это я только что разрезала. Записывающих устройств здесь нет, так что если вы никому не скажете, и я никому не скажу, то никто не узнает, – повернулась к министру и сделала коварные глаза: – А вещественные доказательства мы съедим. И тарелки вымоем. Идеальное преступление.

   Он опустил голову и рассмеялся, сдающимся жестом поднял руки и вернулся на своё место, устроился поудобнее и повелительно кивнул:

   – Действуйте.

   Вера взяла тарелку, переставила на неё часть роз с верхнего этажа, лопаткой сняла весь этаж и переставила на ровное блюдо, отрезала ровненькие тоненькие кусочки, разделившие круг на три одинаковых сектора, середину тоже достала и положила на тарелку к изъятым кускам. Оставшиеся сдвинула друг к другу, опять лопаткой вернула на место, стала поправлять крем на боках, чтобы небольшие изменения радиуса не так бросались в глаза. Вернула на место розы, расставила чуть по-другому, взяла мешок с кремом и добавила ещё ленточку у подножия второго этажа, чтобы скрыть неровности. Стала придирчиво вертеть и поправлять размазавшийся крем, вроде бы привела всё в порядок, но отодвинувшись, поняла – порядок такой, на троечку, с натяжкой.

   Нет, если не придираться, то всё выглядело целым и красивым, но она-то видела, как всё было до этого, и она не могла не заметить, что крем мятенький, да и розы наверху теперь самую малость великоваты, её дизайнерский взгляд эту дисгармонию сразу уловил. Повернувшись к министру, она поняла, что он тоже заметил, но его этот нюанс несомненно радовал, и Вера решила не напрягаться – король сюда не на смотр талантов придёт, а поговорить, какая разница, насколько идеален будет стол? Министр доволен, что ещё нужно?

   Махнув рукой на торт, она включила чайник, взяла два блюдца и стала расставлять сэкономленные кусочки, добавила на них пару завитков крема, заменила чай на горячий и с пафосной торжественностью поставила на стол два блюдца:

   – Это мне, это вам, – протянула министру ложку: – Сами?

   – Нет, – замотал головой он, – у меня лапки, нет-нет.

   Она изобразила лицом «лентяй и фантазёр», положила ложку и пошла за ещё одной, когда вернулась, на его блюдце было пусто.

   – Где торт? – округлила глаза она.

   – Если я скажу, вы не поверите, – сделал честные глаза министр.

   – Да конечно! Лапки у кое-кого загребущие сильно.

   – Там есть ещё кусочек, – он указал глазами на последний, который она хотела отдать Двейну. Вера возмущённо прищёлкнула языком, но торт подала, села за стол и попробовала свой кусочек. Министр не шевельнулся. Она посмотрела на него, сделала удивлённые глаза:

   – Что? Лапки всё, устали?

   – Лапки… не предназначены для ложки. Я безмолвно требую.

   Она отложила свою ложку и взяла его, стала его кормить, поинтересовалась:

   – Ну как?

   – Отлично. Но сахара я бы всё-таки добавил.

   – Я уже добавила.

   – Да? Мало, наверное.

   – Ничего не слипнется?

   – Пока прецедентов не было. Но чаем можно и запить.

   Она подала ему чай, отпила своего, взяла ещё кусочек торта. И услышала шаги в библиотеке и весёлый голос короля Георга Шестнадцатого:

   – Есть кто дома?

   Вера подняла глаза на министра, беззвучно изображая губами: «Упс…»

   Он встал и молча вышел из комнаты, она пошла за ним.

   4.33.4 Визит короля

   В библиотеке горел свет и топтался с корзиной фруктов в руках король, рассматривая ботинки, весь глянцево-блестящий, небрежно элегантный, слегка смущённый и чем-то очень довольный. Напротив него мрачной матовой статуей застыл министр Шен, с таким видом, с которым обычно пытал Барта, а Барт изображал детюшечку, которая говорит, что больше не будет, а сама будет.

   – Привет, – Вера подошла ближе, король посмотрел на неё с широкой улыбкой:

   – Вера, как давно я…

   Она беззвучно ахнула, подняла руку и закрыла ему глаза.

   В голове с диким треском ломались шаблоны, пытаясь совместить несовместимое, она пыталась верить своим глазам и не могла – глаза говорили ей, что её ладонь лежит на лице министра Шена, молодого, кудрявого и светлокожего, а здравый смысл требовал повернуть голову и посмотреть на настоящего министра, взрослого и смуглого. Она послушала здравый смысл, подняла глаза и встретилась взглядом с тёмными раскосыми глазами, которые так капитально сбили её с толку, что кроме них она умудрялась вообще ничего не видеть. А стоило бы. Опять повернувшись к королю, она приложила воображаемую линейку к подбородку, к линии челюсти, к скулам, к губам…

   «Где были мои глаза всё это время?!»

   Король улыбнулся шире, и она чуть руку не отдёрнула от ощущения, что прикасается к министру Шену, так, как никогда не прикасалась, и вряд ли посмеет в ближайшее время.

   – Я же говорил, – мрачно процедил министр, Вера дёрнулась от мозголомного ощущения, что голос министра раздаётся далеко от министра, отвернулась и услышала ироничный голос короля:

   – Ты опять оказался прав, как всегда, чёрт… Почему ты всегда прав?

   – Потому что думаю головой, – с презрением выплюнул министр, глядя на короля, Вера перестала над собой издеваться и убрала руку, король смущённо улыбнулся:

   – А я чем?

   – Хотелками.

   Король с хитрым видом улыбнулся Веронике, развёл руками:

   – Прости, он запретил тебе говорить. Я бы не стал делать из этого тайны, но кто я такой?

   Она не нашлась с ответом, сознание разделилось на два уровня, ближайший из которых застыл в ступоре, а глубокий и беспокойный лихорадочно перелопачивал личные дела стоящих рядом мужчин, и находил между ними новые тайные тропки.

   Король понаблюдал за её лицом, хихикнул и развернулся к министру Шену, разводя руками:

   – Ну что ж, тебе пора, дорогой мой господин министр, ты так долго не давал нам встретиться, что теперь нам нужно много времени. Я подарок принёс, – он опять повернулся к Вере и протянул ей здоровенную корзину с фруктами, она взяла, с трудом нашла свой голос и кивнула:

   – Спасибо.

   – Не засиживайтесь, – процедил министр.

   – Мы сами разберёмся, – с ноткой издёвки пропел король. Министр сказал самую малость громче, но как-то так, что у Веры от его ответа поднялись дыбом волосы на затылке:

   – Если в без десяти десять ты не будешь стоять с той стороны портала, в без пяти я тебя вышвырну.

   – Страшный какой, – издевательски-ласково шепнул король, – иди давай.

   – Я предупредил.

   У Веры опять плечи передёрнулись от его ответа, она почувствовала его взгляд и подняла глаза, министр молча посмотрел ей в глаза несколько секунд, чуть поклонился и ушёл в портал.

   И она медленно выдохнула, ощущая себя так, как будто из её тела вынули тысячу крохотных иголок, сняли десяток жгутов, и по венам наконец-то свободно потекла кровь.

   – Ты правда не догадывалась? – шутливо улыбнулся король, склонил голову к плечу, от чего блестящие волосы упали на лицо, вызывая желание их поправить, Вера как загипнотизированная изучала его зубы, подбородок, нос, брови…

   Он тихо рассмеялся, жмуря свои светлые до прозрачности глаза, и Вера в первый раз подумала, что это не король похож на министра, и не министр на короля, это они оба похожи на воина, держащего свод храма Вариуса.

   Крепко зажмурилась и схватилась за голову, с тихим стоном пытаясь уложить это в голове, посмотрела на короля и прошептала:

   – Мне постоянно казалось, что он на кого-то похож, но я всё глаза сравнивала.

   – Он похож на него больше, чем я, – печально улыбнулся король, – поэтому он больше его любил, всегда, даже не скрывал этого. Но корону передать не захотел, и Шен меня за это ненавидит, всю жизнь. Пойдём присядем, я разведу огонь и расскажу тебе долгую печальную историю одной супружеской измены, а ты угостишь меня чаем и тем, что так аппетитно пахнет. А потом вина выпьем, там на дне лежит, я боялся, что Шен отберёт, спрятал.

   Она кивнула и побрела в кухню, Георг пошёл к камину, Вера некстати подумала, что они утащили оттуда кресло, а назад не вернули…

   На кухне стояли брошенные чашки и теневые куски торта, стол выглядел как место преступления, только жёлтыми лентами обтянуть осталось. Она пощупала заварник – горячий, ещё на две чашки хватит. Достала две новые чашки, посмотрела на старые – из одного сервиза, того, о котором министр говорил, что в нём нет двух одинаковых предметов. Появилось криминальное желание взять его чашку, со стола, с недопитым чаем, которым поила его она, потому что у него лапки.

   «Он не узнает об этом.»

   Но она-то будет знать.

   «Ну и что? Будет легче? Кому?»

   Медленно поставив новые чашки, она подошла к столу и взяла чашку министра Шена.

   «Мне. Мне определённо будет легче.

   Я псих. Ну и что?»

   Вернулась к чайнику, долила в чашку министра воды до полной, налила новый чай королю, поставила чашки на поднос. Услышала в гостиной скрип и шорох – Георг двигал мебель. Выглянула – он развернул диван так, чтобы можно было сидеть у подлокотника и дотягиваться до столика, второе кресло трогать не стал.

   «Ну и отлично.»

   Король обернулся, улыбнулся ей, Вера кивнула:

   – Пойдёт.

   Достала блюдца и стала мыть фрукты из корзины, там было много, наверное, у них тут это дорого – бананы, апельсины, киви, манго, даже ананас, который, по словам министра, из-за доставки золотым выходит. Несколько фруктов она вообще не узнала, и не стала их чистить, от греха подальше.

   «Выгодно дружить с королём.»

   Красиво разложила дольки фруктов на блюдце, достала со дна корзины три бутылки вина, разного цвета и с разными этикетками, поставила на столе и подошла к торту.

   «И стоило заморачиваться? Король на него даже не посмотрит целиком.»

   Отрезала от нижнего этажа по кусочку, и по кусочку от верхнего – они отличались. Собрала всё на большое блюдо и понесла к камину.

   – О, красота какая! – Георг встал ей навстречу, помог поставить всё на столик, – вино выбрала?

   – Я не читаю по-карнски.

   Он с королевской небрежностью махнул рукой:

   – Все попробуем, надо же узнать, какое ты любишь.

   – У меня нет бокалов.

   – Да есть тут всё. Ты думаешь, я тут в первый раз пью? У Шена грандиозные запасы, только всё какое-то плебейское, даму этим не угостишь. Сейчас я принесу.

   Он ушёл в библиотеку, чем-то заскрипел и зашуршал, она принесла из кухни все три бутылки, побоявшись, что он туда пойдёт и увидит место преступления на столе.

   «Ощущение, как будто я совершаю супружескую измену. Непонятно только, кому с кем.»

   Вернулся король, неся в руках два низких пузатых бокала.

   – Нет у него винных, придётся из коньячных пить. Ну ничего, да?

   – Ага.

   – Садись. Сначала чай.

   Она села на диван, он поставил бокалы на каминную полку, устроился в кресле, аккуратно разложив полы своего многоэтажного костюма, Вера смотрела на него – блеск, блеск… Блестящие глаза, блестящие волосы, серебристая вышивка по краю рукавов и ворота, чистая кожа, отполированные ногти. Она отвыкла от всего этого.

   «Министр всегда выглядит так, как будто по нему грубым наждаком прошлись. А я теперь меряю по нему весь мир.»

   – Готова слушать сказку? – улыбнулся Георг, взял себе блюдце, Вера поспешно схватила свою чашку, кивнула. Он изящным движением запустил ложечку в торт, Вера смотрела на его тонкие длинные пальцы – форма ногтей другая, а пропорции костей практически один в один. Только министр сильнее, значительно, борцовское прошлое научило её определять силу захвата по внешнему виду ладони.

   «Министр легко сломает обе его руки в своей одной.»

   – Вкусненько. Вера, я тебя очень прошу, не пожалей времени – навести после бала придворного шеф-повара, а? Я смогу на весь континент хвастаться рецептами из другого мира.

   – Хорошо.

   – Очень вкусно, – он отпил чая, поставил чашку и посмотрел на Веру с загадочной улыбкой фокусника. А она не могла перестать переводить взгляд с его глаз к губам, глаза-губы-глаза… Король и сам по себе был симпатичным парнем, но теперь он как будто нёс на себе немного отражённого света министра Шена, как подтаивающий месяц – немного солнца.

   – В детстве мы не были так похожи. Я был пухлым ребёнком, похудел после смерти отца, и все начали замечать. Раздражало невероятно, обоих.

   Вера молча опустила глаза и отпила чая. Поняла, что держит чашку в левой руке, то есть, он пил с другой стороны.

   «Ну и хорошо. Будем соблюдать дистанцию.»

   С усилием прокашлялась и тихо спросила:

   – Король Георг Пятнадцатый участвовал в соревновании на месте постройки храма Вариуса? В битве до смерти?

   – Он творил что хотел, – нервно прошептал Георг, – он вообще не думал о последствиях, если ему чего-то захотелось – он просто брал и делал, и плевать, чего это будет стоить ему, его стране и народу. Он так и Шена получил, просто увидел красивую узкоглазую девку, захотел и взял, потом она ему надоела и он её бросил, ему было всё равно, чем это чревато. И словом королевским разбрасывался как мусором, она знала об этом, поэтому и сообщила ему о беременности на площади – он не мог при всей столице ей сказать «избавься от него», когда он полчаса назад пафосно отвечал её отцу, что будет о ней заботиться и в обиду не даст. Она всё просчитала, и использовала его, а он не мог поступить подло и уронить свой авторитет перед своей страной и порабощённым народом другой страны, поэтому слово пришлось держать и защищать эту шлюху. Но потом она родила сына и он всё ей простил, потому что он очень хотел сына, а моя мать никак не могла его родить.

   Он мрачно посмотрел в огонь, нервно улыбнулся и посмотрел на бокалы:

   – Давай сразу к вину перейдём, а? Я не могу это на трезвую голову рассказывать.

   4.33.5 История королевской семьи от Георга 16го

   – Хорошо.

   Она взяла бокалы и ушла на кухню их мыть, когда вернулась, застала Георга в странной позе у двери в прихожую – он стоял на одной ноге, в руках держал свой ботинок, в котором торчала самая светлая бутылка вина, с весёлым смущением посмотрел на Веру и улыбнулся:

   – Умеешь так? – она качнула головой, он подмигнул: – Учись, пока я жив, – и долбанул ботинком по стене, каблуком, на котором стояла бутылка. Из бутылки на треть выскочила пробка, Вера округлила глаза, Георг рассмеялся и ударил ещё раз, выровнялся, взял пробку пальцами и стал тянуть, слегка покачивая из стороны в сторону.

   «Чувствуется опыт. Неужели королю некому открывать вино, и он вынужден делать это сам?»

   Пробка наконец с глухим звуком отлепилась от бутылки, король обулся и с гордым видом вернулся в кресло, красивым движением плеснул вина в оба бокала, поднял свой и иронично улыбнулся:

   – За верность, Вера. Её так мало в этом мире.

   Она молча кивнула, бокалы соприкоснулись с неожиданно немелодичным звуком, Вера отпила крохотный глоток и чуть не выплюнула обратно.

   «Они тут все с ума посходили – называть вином настолько крепкую хрень?!»

   Терпкое, вязкое, густое и кислое, с привкусом какой-то горькой зелени, у неё весь рот горел огнём, пришлось скорее хватать торт и пытаться избавиться от этого ощущения.

   А король лихо опрокинул всё и сразу же налил ещё раз, поставил бутылку и взял бокал двумя руками, откинулся на спинку кресла, стал смотреть в огонь. Вера молчала, пока он сам не собрался с силами и не заговорил, так, как будто паузы не было и они продолжают долгий разговор:

   – Моя мать рожала детей каждый год, с тех пор, как отец взял её в жёны, сразу после войны. У неё от природы было не особенно крепкое здоровье, а множество беременностей подточили его окончательно, выжили только трое детей, все девочки. И даже те дети, которые не выжили, были девочками, жрицы Церати говорили, что она не сможет родить сына никогда. А отцу нужен был наследник, после войны в его роду осталось мало мужчин, он взял во дворец нескольких принцев из родственных семей, но даже они далеко не все подходили, испытание гонгом прошли только трое, один из них калека, один – единственный наследник герцога, и ещё один – редкостный болван, отдавать ему трон отец не хотел. И тут ему на голову свалилась эта беременная узкоглазая обезьяна. Он послал к ней жрецов и они сказали, что будет сын, он очень обрадовался и стал окружать её вниманием и заботой. А мать всё это видела и изо всех сил пыталась сама родить мальчика, но у неё не получалось. Она тратила огромные деньги на шарлатанов, но результатов не было, а Шен рос крепким и здоровым, делал успехи в науках, выступал на детских соревнованиях по стрельбе и бою на мечах, и отец настолько ушёл в радости отцовства, что вообще забыл о законных наследниках и наследницах. Карном уже не раз правили женщины, ничего катастрофического в этом нет, после южной войны принцесса Карна вообще вышла замуж за ридийского принца, ему дали титул герцога, но не короновали, она правила сама, семнадцать лет, аж пока её сын не вырос и не принял корону. Но отец не хотел отдавать трон женщине, он вообще к женщинам относился как к вещам, особенно к матери. Она ходила к нему каждый раз, когда он ночевал во дворце, это было не часто. Давал ей шанс. А потом после очередного выкидыша говорил, что ничего страшного, попробуешь ещё раз. Я не знал её, – он махом выпил полбокала, посмотрел на Веру, – она умерла, рожая меня, я её не помню. Но я читал её дневники, это летопись неизбывной скорби и незаслуженной вины. И зависти. Каждая страница – вопрос, почему одним всё даётся легко и с первого раза, а другим не даётся вообще, несмотря на все усилия. А потом нашёлся всё-таки в череде шарлатанов один толковый, или боги услышали её молитвы, или просто так совпало… и она забеременела мальчиком, маги и жрецы подтвердили, что здоровым, есть шанс, что выживет. Вот только у неё в этом случае шансов не было, её предупредили об этом ещё тогда, когда можно было отказаться, но она не стала. Она прекрасно знала, на что идёт, и писала мне об этом письма из прошлого, о том, как она рада, что я смогу родиться, и какие надежды она на меня возлагает. Но когда я родился, Шену было уже десять лет, ты представляешь себе, что такое фора в десять лет? Десять лет поддержки отца, опеки и помощи, советов, подсказок, безраздельной власти над его временем и ресурсами самой сильной в мире страны? Я бы при всём желании его не догнал, с ним очень сложно соперничать, даже ровесникам, а уж с разницей в десять лет…

   Он налил себе ещё вина, а когда наклонился поставить бутылку, Вера быстро плеснула в его бокал немного из своего, она больше не хотела это пить, но говорить об этом не считала уместным.

   Георг опять опрокинул в себя полбокала, не морщась и не закусывая, только глаза повлажнели. Нервно улыбнулся Вере, её в который раз продёрнуло мысленным диссонансом от этой улыбки на этом лице.

   – Похож? Это я сейчас на него похож, а в детстве… Когда мне было пять, ему было пятнадцать. Я читал по слогам, а он играючи получил диплом Королевской Академии, практически не посещая занятий, он учился у отца и личных учителей, которых отец для него нанял. Я учился держать детский деревянный меч, а он победил на чемпионате мира по фехтованию, и как будто этого было мало, через полгода победил ещё раз, на каком-то специфическом соревновании по историко-философскому вращению трёх мечей ногами, этому вообще в Карне нельзя научиться.

   Король допил свой бокал, налил ещё, Вера опять перелила ему немного из своего, тихонько поставила на стол блюдце с тортом и чуть сменила позу – ей шевелиться было страшно, когда он рассказывал. Георг заметил её движение, грустно улыбнулся:

   – Загрузил? Прости, я давно хотел с тобой поговорить, об этом в том числе, но он сначала придумал этот обман с двойником, я полным идиотом себя чувствовал, когда узнал… Потом просто не пускал меня, говорил, что ты больна. Ты болела?

   – Вроде, нет. Может, я не знала.

   – Ага, – саркастично фыркнул Георг, отпил вина, взял торт, съел ещё кусочек, выбрал дольку апельсина, попытался улыбнуться: – Как он с тобой обращается?

   Вера нелепо раскрыла рот, закрыла и выдавила:

   – Нормально.

   Король так понимающе смерил её взглядом, как будто не поверил ни на грамм, но не смеет осуждать её за враньё, потому что знает его причины. Отпил ещё вина и тихо сказал:

   – Не спорь с ним. И не отказывай ни в чём. Он страшный человек, и способен на страшные вещи, он с детства привык так жить, с ним с младенчества никто не спорил и ни в чём не отказывал, он не знает другой жизни, он привык получать что угодно по мановению руки, и если что-то или кто-то выбивается из этой системы, он это уничтожает. Нет никого страшнее и безжалостнее человека, воспитанного слугами. Ты цыньянцев видела? Рожи как у каменных истуканов, слова цедят по капле, улыбаться неприлично, к членам семьи обращаться только полным титулом и после «разрешите обратиться». Там младенцы без команды не плачут, даже у любящих родителей, а его в доме матери ненавидели, а во дворце делали вид, что его не существует. Он вырос… В твоём мире есть такое слово – «эмпатия»? Это термин из магической науки, означает способность сопереживать. Шен её лишён начисто. Есть такая сказка, про ледяного мальчика, которого хотела спасти сестра, но не смогла и сама замёрзла. Вот это о нём. Я пытался наладить с ним отношения, я пробовал множество разных способов, советовался с мудрыми людьми, читал литературу – всё без толку, ничего не работает. Если этого не было в детстве, то во взрослом возрасте уже бесполезно, его не спасти, он таким и умрёт. Единственное, что я могу сделать – это постараться минимизировать количество его жертв. И к сожалению, сейчас это ты.

   Вера не сдержала недоверчивую гримасу, Георг с грустным пониманием кивнул, допил бокал, громко припечатал его к столу и сказал:

   – Ты четырнадцатая.

   Она подняла брови с неуверенной улыбкой, он кивнул:

   – Он угробил тринадцать человек Призванных, ты четырнадцатая. Хорошо держишься, обычно большинство умирает в первую неделю-две.

   Вера помнила, министр говорил об этом. Но о том, сколько у него было Призванных, не говорил.

   – Ты вообще ни капли не боишься? – нервно рассмеялся Георг, потёр лицо, взлохматил волосы, они сбились мягкими волнами, сделав его ещё младше и ещё мягче на вид. – Вера, он людей убивает. Не только мечом. Он их до самоубийства доводит. Одна девушка выпрыгнула из вот этого вот окна, – он обличающе указал на окно возле двери в библиотеку, Вера опустила глаза, но тут же подняла – не хотела ничего пропустить. Король допил, налил, бледное лицо покрывалось лихорадочным румянцем, глаза становились всё безумнее. – Он сам трижды выступал «якорем». Остальных украл, как тебя. Одна из тех, кого он лично призвал, была очень на тебя похожа, она на третий день умерла, и её тела он никому не показал, одни боги знают, что он с ней сделал. Так что бойся, Вера, бойся. Целее будешь.

   Она медленно опустила взгляд на чашку в руках. То ли увидела, то ли додумала кремовый след губ на дальней стороне чашки.

   «Дистанция. Короткая, но дистанция.

   Сколько человек уже её прошло?»

   Король мрачно пил вино как воду, смотрел в огонь, на лице дрожали, молниеносно сменяясь, настолько разные выражения, что она едва успевала их уловить – злость, обида, зависть, обида, грусть, обида, злость, обида, обида…

   – А кто воспитывал тебя? – мягко спросила Вера.

   Он дёрнулся, нервно улыбнулся, допил бокал и наклонился за бутылкой, когда выпрямился, лицо уже было спокойное, немного грустное, с ноткой ностальгии.

   – Отец, бабушка, сёстры. Больше всего отец, днём, а вечерами я слонялся по женскому крылу и заходил куда приглашали, во дворце в разное время жили родственники отца и матери, иногда пару месяцев, иногда годами, у мамы было много сестёр и кузин, у отца были более дальние родственники, они привозили своих детей, я играл с ними. Пока не женился. – Он отпил вина, посмотрел в бокал, рассмеялся как сумасшедший и потёр глаза, с истерическим всхлипом выдавил сквозь смех: – Самая большая подстава в моей жизни! Как ловко меня надули, как цинично, а? Чёртов Рубен… Если бы я знал! Да только кто же мне расскажет, тринадцатилетнему… Эх, за добрые советы, Вера, как их мало.

   Она подняла бокал, стеклянные бока выдали неприятный глухой звяк, Георг залпом опрокинул всё, она тронула губами край и поставила на стол, эта гадость даже воняла какой-то травой, так пахли садовые перчатки после того, как ими полдня рвали колючие сорняки.

   – Как умер ваш отец? – мягко спросила Вера, – он же был не старый…

   – Не старый, – понурился Георг, уставился в пустой бокал, медленно качаясь как юла, теряющая скорость, кивнул: – У него было отменное здоровье. Его отравил цыньянский посол. Точнее, Четырёх Провинций посол. У них есть такой яд, – он сосредоточенно смотрел в бокал, как будто там было написано, что он должен говорить, но почему-то никак не может разобрать. Пауза затягивалась, Вера ещё тише спросила:

   – Ты остался один?

   – Один! – Георг запрокинул голову и рассмеялся в потолок, поставил бокал, налил ещё, внезапно поняв, что в бутылке осталось очень мало, и допил из бутылки, поставил её на пол, она упала, он махнул рукой и откинулся на спинку кресла, вращая в руках бокал, пролил немного на одежду, тихо ругнулся, отпил, чтобы не было так до края. Посмотрел на Веру и сказал: – Лучше бы я был один. Вокруг меня собралась такая свора гончих, что я не знал, куда бежать. Мне было двенадцать лет, Вера. Чем ты занималась в двенадцать лет?

   – В школу ходила.

   – А я страной правил. Огромной, сильной страной. После войны. Совет министров, который отец держал в страхе, вместо великого военачальника получил ребёнка, которого можно вообще не брать во внимание. Четыре Провинции, которые смиренно выполняли все требования и пикнуть боялись при отце, при мне вдруг откопали из сундуков национальную гордость и уважение к традициям, к своим. Восточные племена, которые вроде как независимые государства под Нашим патронатом, вдруг обнаружили, что они – данники Карна, и объявили, что они свободный народ и дань платить отказываются. Северные графства за один день вдруг стали разговаривать на другом языке, и документы присылать стали на другом языке, я в то время понятия не имел, что это вообще за язык, мне объяснили потом, что это один из северских диалектов, они на нём разговаривали двести лет назад, до того, как мы их якобы захватили. На самом деле, присоединение было полностью добровольным, у них был голод, в который раз, Карн их кормит. А они внезапно от Карна отгородились языковым барьером и каменной стеной, за пару месяцев построили. Это было непрерывное безумие, это не школа, где звенит звонок и ты становишься свободен, это не прекращалось. Регент не выходил из запоя, он даже почту не читал, а я ходил по министерству привидением и подслушивал под дверями – какой кусок моей страны сегодня с ума сошёл. И тут мне Рубен предлагает отличный выход – избавиться от регента, вернуть корону и переложить проблемы на плечи взрослого, рассудительного и доброго человека – своей дочери Мейрис. Он привёл её ко мне знакомиться, мы проговорили о стране несколько часов, она мне так понравилась, такая умная, понимающая, красивая… Я решил вручить ей свою жизнь и малую корону. А она почему-то взяла большую. Мою.

   Он поставил бокал и наклонился за бутылкой, Вера вылила ему остаток своего вина, переставив свой бокал так, чтобы его было не видно сразу, король достал пустую бутылку и с мрачноватой улыбкой перевернул вверх ногами, потряс, вздохнул и по высокой дуге бросил за спину.

   Судя по звуку, она не разбилась, но Вера всё равно обернулась с раскрытым ртом, Георг рассмеялся, достал из-под кресла вторую бутылку и стал ногтем отковыривать воск с пробки, посмотрел на этикетку и по слогам зачитал:

   – Розовое весеннее, дом Аль-Патель. Любишь розовое?

   Она не ответила, ей казалось, он уже со второго бокала разговаривает сам с собой.

   «Или с подслушивающими устройствами.

   Интересно, он знает о них?»

   – Чёрт, – Георг с досадой посмотрел на ноготь, под который, похоже, загнал кусок воска глубже, чем хотелось бы. Неохотно встал, добрёл до двери, снял ботинок и стал опять строить систему бытового использования гидроудара. Вера тихо прочистила горло и сказала:

   – У меня есть штопор.

   – Нет у Шена штопора! – заявил король, стукнув по стене ботинком, уронил бутылку, стал её ловить на полу, бурча: – Шен у нас такое не пьёт, он пьёт только наследие Тедди, от которого с одного бокала свалиться можно. Он и Тедди у меня забрал, сволочь, как только понял, что Тедди нравится со мной играть, сразу предложил ему вместе уехать в путешествие на кораблях, он знал, что Тедди очень хочет, давно, и использовал это. Отец запретил, а они сговорились и сбежали, их полгода почти не было, только письма приходили из разных портов. – Он наконец поймал бутылку, сел на пол, в одной руке держа ботинок, в другой вино. – Если бы я так сбежал, он бы меня убил. А Шена поругал и простил, и даже переписывался с ним, и вечерами за столом хвастался его подвигами перед придворными, с такой гордостью. Он всегда им гордился, на весь дворец объявлял о любом его успехе, все его победы праздновал как свои. Шен выиграл чемпионат мира по фехтованию мечом – открывайте десятилетнее вино! Шен выиграл чемпионат мира по фехтованию двумя мечами – открывайте двадцатилетнее! Шен шкуру тигра притащил – о, великий охотник, постелите в кабинете! И каждый раз, когда я приходил к нему в кабинет, я видел эту проклятую шкуру. Я с ним один раз даже решил поговорить об этом, рассказал, что мне больно видеть на каждом шагу свидетельства превосходства ублюдка надо мной, законным наследником. А отец ответил, что я должен мыслить как политик, не рваться к недостижимым вещам, а использовать доступное на полную мощность, и что Шен не просто бастард, а мой брат, и что когда я вырасту и взойду на трон, он станет моей поддержкой и опорой, и если знать будет видеть силу Шена за моей спиной, мне будет легче править страной. Ты представляешь?

   Он посмотрел ей в глаза, истерически рассмеялся, качая головой и опять пытаясь засунуть бутылку в ботинок, встал и опять стал колотить им по стене, но на этот раз что-то пошло не так и у него не получалось.

   – У меня правда есть штопор, – тихо сказала Вера. Король отмахнулся и продолжил стучать, раз, другой, третий. Выпрямился и тяжело вздохнул, посмотрел на Веру.

   – Опора, блин, и поддержка. Да конечно. Когда умер отец и огласили его завещание и список наследования, и все узнали, что Шену корона не достанется, он распсиховался и просто уехал из столицы неизвестно куда, бросив меня одного против всей этой своры. Потом вернулся почти через год, как ни в чём не бывало, стал работать с Дарреном, а когда я спросил, чем он занимается, он мне сказал, что это не моё дело. А во второй раз уехал, когда меня короновали. Я стал проводить чистки в министерствах, выкапывая все их грязные делишки, он испугался и сбежал, его не было ровно два года, это срок давности должностных преступлений в министерстве внутренних дел. За два года ситуация изменилась, и когда он вернулся, я не стал с ним ссориться, его опыт мог мне пригодиться в то время, был сложный период. И я учредил для него министерство, чтобы он мог принимать участие в советах министров, а то как-то очень неловко выходило, когда он туда вламывался, не имея на это юридического права.

   Она понимающе улыбнулась, он заметил и прищурился:

   – Знакомо, да? Он и к тебе так приходит? У него всегда есть ключи от всех дверей, а если от какой-то нету, он достаёт отмычку. Так что я решил вручить ему ключ, чтобы он не подрывал мой авторитет своими обычными «я принял решение по вашему вопросу, выполняйте». И весь совет на меня смотрит, глазами хлопает – выполнять или нет? Но дело в том, что если не выполнить, начинается череда удивительных стечений обстоятельств, после которых всё получается именно так, как говорил Шен, но его руки, естественно, чисты – это никто не проверяет, просто он так говорит и все ему верят. А если кто-то не верит и просит руки показать, Шен может показать что угодно, от среднего пальца до револьвера, но итог один – спрашивающий закрывает рот, а частенько вообще куда-нибудь девается. Так что не требуй у него доказательств непогрешимости, Вера, он априори безгрешен. А я всегда во всём виноват, особенно в том, что так поздно родился.

   Он замолчал, стал вертеть в руках бутылку, Вера незаметно посмотрела на часы – без пятнадцати десять. Она почему-то ни секунды не сомневалась, что министр выполнит своё обещание вышвырнуть Георга, и не хотела становиться свидетелем этой сцены. Но выставлять короля тоже было как-то неудобно.

   Он стоял у стены весь такой грустный, злой, лохматый, его огромный костюм почему-то стал казаться больше на два размера, как будто он надел чужое и выглядит в нём глупо.

   – Знаешь, – наконец тихо сказал Георг, поднимая глаза от бутылки, – цыньянцы выслали мне огромный свиток с дипломатической нотой протеста по поводу твоего похищения. Что бы там ни думал по этому поводу Шен, но он тебя украл, пришёл с оружием в дом подданного императора-солнца, поджёг его дом, забрал его имущество – это преступление. Они признают, что правитель Тонг Хе Ву нарушил международное законодательство и должен был быть казнён, но они собирались сделать это сами, со всеми приличествующими церемониями, для цыньянцев это очень важно. И тебя они хотели оставить себе, у них были на тебя большие планы, они надеялись использовать твои знания для подъёма своей экономики и развития наук, у них с этим гораздо хуже, чем у нас. Но Шен вломился к Тонгу, украл тебя и убил его, не казнил по закону, а именно убил, это преступление, и возможно даже причина для войны.

   – Это я убила Тонга.

   – Это враньё, Шен прикрывается тобой, чтобы не отвечать за свою кровожадность и недальновидность перед законом двух стран. Он в империи объявлен преступником, если он там появится, его возьмут под стражу и торжественно казнят каким-нибудь изысканным способом, очень медленным и болезненным, он знает об этом. И охотники за головами его осаждают даже здесь, потому что император-солнце объявил негласную награду за его голову, он это отрицает, но об этом все знают. Он плюёт на закон точно так же, как отец, но отец мог себе это позволить, а Шен только думает, что может. С таким подходом он долго не проживёт, у него по всему континенту враги, ему даже прятаться некуда, если я перестану его защищать.

   Вера с трудом сдержала недоверчивую ухмылочку.

   «Ты?! Защищать его? Ха.»

   В её мысленной папочке министр+король мысли протаптывали всё новые тропки, но она знала, что многие из них ложные, и зарастут травой, как только придёт министр и подтвердит её сомнения. Или опровергнет. Но уж в этом она была уверена почти на сто процентов – король не защищал его, он и сейчас его завуалированно поливал грязью, как будто планирует посеять между ними двумя раздор.

   «Не выйдет. Там есть кое-что, о чём ты не знаешь, твоё величество.»

   Король посмотрел на бутылку, тяжко вздохнул и пошёл к креслу, сел, допил вино, взял чашку с остывшим чаем, попробовал и сказал:

   – Подделка под «Рог изобилия». Настоящий можно купить только в специализированном магазине, под заказ. Но вообще ничего, если не придираться. Нескольких ингредиентов не хватает только. Важных.

   Вера отвернулась, сделав вид, что ей срочно надо поправить рукав, это заявление её взбесило, стало ужасно обидно за Барта.

   «Мог бы и промолчать.»

   4.33.6 Короля попросили уйти

   – Уже без десяти десять, – она демонстративно посмотрела на часы, изобразила смущённую улыбку: – Не будем дразнить господина министра.

   – Ты думаешь, он действительно придёт меня прогонять? – рассмеялся король, покачал головой: – Он любит разбрасываться пустыми угрозами, ничего он не сделает, он уже забыл, скорее всего, у него много дел. Максимум, что он может, это прийти с цыньянской мордой каменного истукана и сказать: «Ваше величество, королева в негодовании, вернитесь во дворец, пожалуйста», – он скривил лицо, передразнивая кого угодно, только не министра Шена, Вера ощутила горячий острый порыв ударить его, без предупреждения, просто как влепить по физиономии, звонко, изо всех сил.

   Отвернулась, медленно выдохнула и глубоко вдохнула, отпила чая. В библиотеке раздались стремительные шаги министра Шена, у Веры на всём теле волосы встали дыбом от ощущения, что её желание сейчас исполнится на триста процентов.

   – Пошёл вон отсюда.

   От его голоса дрожь прошла по всей комнате, Вера подняла глаза – министр остановился у двери библиотеки, официально одетый, ровный как стрела, настолько каменный снаружи, что она боялась представить, как он кипит внутри. Опустила глаза, ощущая как накаляется атмосфера, хотелось встать и уйти, но диван был развёрнут так, что ей пришлось бы проходить мимо министра Шена, а она не хотела к нему приближаться.

   – Ты не можешь просто так взять и выгнать меня, – улыбнулся король, Вера медленно подняла глаза – складки блестящей ткани, расслабленно лежащая на подлокотнике ладонь, ироничный взгляд, растрёпанные волосы. Георг улыбался с полной уверенностью, что ничего страшного случиться не может.

   «Дурак или прикидывается?»

   Она оценила расстояние между его креслом и камином, решила, что там можно пройти, если придержать юбку.

   – Хочешь поспорить? – медленно процедил министр, подходя ближе.

   «Если я встану, я окажусь между ними двумя.»

   Она уже начинала думать, насколько глупо будет перелезть спинку дивана.

   – Не роняй мой авторитет в глазах подданной, – ласково улыбнулся Георг, откидываясь на спинку кресла и расслабляясь ещё сильнее, весь такой мягкий, что подбирающийся к нему министр выглядел шипастым чудовищем просто на контрасте.

   – Подданная никому не расскажет, – нехорошо усмехнулся министр, проходя мимо Веры, она убрала ноги так далеко под диван, как только смогла. Качнувшийся от его движения воздух пах железом и спиртом, свеженаточенным лезвием, она вскочила, как только он прошёл мимо, и не оборачиваясь ушла в кухню.

   – Твоё время вышло, – объявил министр, Вера закрыла дверь и включила воду, стала мыть руки, ощущая пальцы колючими от холода.

   – Шен, ну что ты, в самом деле? Возьми себе тортика, посиди с нами.

   – Просто уходи, не вынуждай меня.

   – О, как ты зол, – захихикал король.

   – Я зол, но пока ещё у тебя есть шанс уйти целым.

   – Ты мне угрожаешь, серьёзно? Шен, ну ты даёшь…

   – Всё, ты упустил свой шанс.

   Раздался грохот и треск ткани, звон стекла, плаксивый голос Георга, обиженный и возмущённый:

   – Ты не должен таскать меня за шкуру как собаку!

   – Так останови меня! Тряпка!

   – Я король! Не смей!

   Опять раздался грохот, тихий рык министра, почти шёпотом, но Вера слышала каждое слово:

   – Отец был королём, а ты не король, ты распорка между короной и троном! Развалил такую страну, всё запустил, всё раздал, разрушил всё, что отец с таким трудом создавал, а теперь ходишь блестишь короной, которой ты не достоин!

   – Не завидуй!

   – Я не завидую положению тряпичной куклы.

   – Я не кукла!

   – А кто ты? Я тебе миллион раз говорил, король – это не козырное место за столом, это власть, король должен всё контролировать, всех за горло держать, он должен быть самым богатым человеком в стране, иначе никакой он не король! А ты?

   Глухие удары стали следовать один за другим, как будто министр буцал его как мяч на каждой фразе.

   – Ты просрал все полимеры! И ходишь делаешь вид, что всё в порядке! Когда твою страну на глазах у тебя по углам растаскивают! Где твой наследник? Тебе жена для чего, чтобы кукол у неё отбирать?

   Король истерически рассмеялся, неожиданно сильным голосом заявил:

   – Как будто я не знаю, что как только у меня появится наследник, я и дня не проживу!

   – Что?!

   – Ты же хочешь моей смерти, ты думал, я не знаю?

   – Что ты несёшь?

   – Ты спишь и видишь меня мёртвым! Ты не убил меня тогда только потому, что тебе нужен был законный наследник на троне, ты надеялся, что одна из сестёр родит мальчика, и ты сможешь избавиться от меня, но у них девочки, а сажать на трон женщину ты не хочешь.

   Повисла пауза, министр ответил тихо и глухо, с бездной презрения:

   – Если бы я хотел тебя убить, ты бы давно был мёртв. А если бы ты мог меня убить, давно мёртв был бы я. Но ты не можешь, а я не хочу.

   – Да ты всю жизнь хочешь меня убить, с тех пор, как отец умер!

   Глухой удар прокатился дрожью по полу, звякнула посуда, в голосе министра было столько боли и злости, сколько она никогда в нём не слышала:

   – Он не умер, сволочь, это ты его убил! Не изображай невинность, я это расследовал, я всё знаю.

   – Я его не убивал.

   – Кому ты врёшь? У меня все доказательства на руках, и химанализ, и магэкспертиза, там кроме тебя никого не было, гад, он бы до сих пор правил, если бы не ты! И он ни за что не допустил бы такой разрухи, до которой ты страну довёл.

   – Мне самому его не хватает...

   – Да ты ни дня не страдал! Сразу в корону вцепился, сволочь, из-за тебя Тедди спился, не мог смотреть, как ты живёшь припеваючи, а признаться и сломать жизнь сыну друга тоже не мог, поэтому постоянно пил до беспамятства, из-за тебя, тварь.

   – Ты это всё сочинил, чтобы меня подставить, ты просто хочешь мою корону. Вера, не верь ему!

   Она вздрогнула, выключила воду и осталась стоять у раковины, дрожа от волн ненависти, злости и боли, которые проходили сквозь неё как шрапнель, вырывая куски души.

   – Что ж я не подставил, если всё сочинил? – горько усмехнулся министр. – Иди отсюда, ты жалок.

   – Не смей меня выставлять! Я король!

   – Мужская слабость отвратительна. А королевская – отвратительна вдвойне. Ты должен был родиться девочкой, зря твоя мать на это пошла.

   – Ах ты тварь! – Грохот, тяжёлое дыхание и тихий вскрик боли, после которого Вера распахнула дверь, готовясь увидеть сцену кровавого побоища и вмешаться, но всё выглядело относительно мирно, только король стоял на коленях и упирался лбом в диван, а министр прижимал его шею к дивану коленом, выворачивая его руку далеко за спину, зажав кисть в сгибе локтя – у него до сих пор были «лапки». Король быстро тяжело дышал, глухо цедя ругательства в недра дивана, министр поднял глаза на Веру, она свои опустила.

   – Вставай.

   Король поднялся, мятый, лохматый, с разбитой губой и распухшим лицом.

   – Пошёл вон отсюда.

   Георг не шевельнулся. Министр положил руку локтем ему на шею и наклонил, прижав к себе и свернув под болезненным углом, вызвав новый приступ тихой ругани, потащил в библиотеку, шаги стихли, Вера выдохнула и осмотрела гостиную.

   4.33.7 Лапки, когти и легенда о создании мира

   Горел камин, кресло стояло немного не так, на полу валялась бутылка от белого вина, под столиком блестела ложка, у дверей в прихожую на стене темнели следы королевского каблука.

   «Можно сказать, без потерь.»

   Пошла к столу и стала уносить посуду, вымыла бокалы, попыталась прикоснуться ими друг к другу так, чтобы получился мелодичный звон. Не получалось, они не звенели, как будто были для этого не предназначены.

   «Коньяк пьют в одиночестве?»

   В библиотеке раздались шаги министра Шена, не быстрые, не медленные, не тихие, никакие – как будто он не хотел ходить первым.

   «Он уже сделал ход, моя очередь.»

   Он появился в дверях, стал рассматривать её юбку, потом рубашку, попытался сунуть «лапки» в карманы, но они не влезли, опустил.

   Она смотрела ему в лицо, ждала, чуть улыбнулась, встретила его взгляд и развела руками:

   – И чё?

   Он чуть улыбнулся и опустил голову, посмотрел на неё исподлобья, с облегчением, но всё ещё неуверенно. Она изобразила томный взгляд:

   – Мне обращаться к вам теперь «ваше высочество»?

   – Я не носил титул, – он перестал улыбаться, она улыбнулась шире:

   – Ну и слава богу, я уже привыкла называть вас министром, не хочу переучиваться.

   Он поморщился с ироничной улыбкой:

   – Меня так называете только вы. И король, при вас.

   – Не нравится?

   – Я уже привык.

   – Значит, не нравится.

   – Нравится, – со святым терпением выдохнул он, – но вообще-то, у меня имя есть, не самое мелодичное, но уж какое дали. Зато запомнить легко, попробуйте, у вас получится.

   Она замерла от удивления, медленно вдохнула, опустила глаза и вдохнула ещё немного. И ещё чуть-чуть. И выдохнула. Почувствовала, что залилась краской так, что пульсирует вся от макушки до шеи, крепко зажмурилась и развернулась к раковине срочно мыть посуду.

   Министр тихо рассмеялся, шагнул ближе:

   – Неужели это так сложно? Мне казалось, вы с кем угодно легко переходите на «ты» и без титулов. Но похоже, для меня решили сделать исключение.

   Она сосредоточенно тёрла блюдце, министр подошёл ещё на шаг.

   – А ещё вы всем переделываете имена. Имя Булат северское, переводится на карнский как «оружейная сталь», а в вашем оригинальном прочтении оно звучит как «маленькая миленькая железка».

   Вера тихо рассмеялась, но головы не подняла, продолжая терзать блюдце.

   – А Двейна вы из просто «тени» превратили в «почётное место», на диалекте южных провинций, в одной из которых он родился. Тень там очень ценится, там жарко круглый год, и на территории дворца обязательно строят особую беседку с южной, наветренной стороны, она самая высокая и красивая, там принимают почётных гостей и отдыхает глава дома, она называется «тенью старших», имя Двейна теперь звучит очень пафосно.

   Вера улыбнулась, тихо сказала:

   – А помните жреца храма, который вино мне предлагал? Как он вас назвал тогда?

   – «Шен Ни», – с лёгким раздражением буркнул министр, – в юности я его за это обращение бил. Иероглиф «ни» чему угодно придаёт уменьшительно-ласкательное звучание, то есть, получается либо то, что вы когда-то у камина выдали…

   – Тёплышко? – радостно переспросила Вера, опять вызвав у него непроизвольный смех.

   – Да. Либо, если рассматривать сокращение как часть полного имени, «маленькое очень лохматое животное».

   – Няшно как, – сделала круглые глаза Вера, он фыркнул и вздохнул:

   – Я не понимаю значения этого слова.

   – Ня – это кошачье мяуканье. Котики – это то, что вызывает умиление и желание погладить. Если что-то вызывает умиление и желание погладить – оно няшное.

   – Доступно. Хотя и нелогично. Я не люблю кошек.

   – Зато они вас как любят. Как минимум одна – точно. Хотите сказать, Снежинка была не няшная?

   – Хочу сказать, что если «ни» добавить к вашему имени, получится «мокрышко».

   Она рассмеялась и чуть не уронила блюдце, разбрызгав воду по всему столу, пришлось вытирать. Министр понаблюдал за ней, наклонился к самому уху и сообщил:

   – А вместе мы – чай.

   Она опять чуть не уронила блюдце, закрыла ухо плечом, пытаясь одновременно перестать краснеть и перестать смеяться, бросила тряпку и подняла руки:

   – Аминь. Пойдёмте его допьём, а то он устал нас ждать.

   – Что значит «аминь»?

   – Церковное «да будет так», – она вытерла руки и пошла к столу, министр уселся на своё место, осмотрел стол и поднял брови:

   – Не понял. А где моя чашка?

   Вера развернулась кругом и пошла за чашкой, он изобразил подозрительность:

   – Почему моя чашка там, а ваша – на столе?

   – Люблю холодный.

   «Дзынь.»

   Она поставила перед ним чашку, забрала свою и пошла мыть, включила чайник, по спине путешествовал его взгляд, но она делала вид, что не замечает.

   – Вера?

   Чайник зашипел, она отнесла на стол блюдце с фруктами, развернулась уходить и дёрнулась, когда министр поймал её за юбку, не дав отойти.

   – Какой вы любите чай, госпожа Вероника?

   – «Рог изобилия», – сделала невинные глаза она, отбирая у него юбку.

   Он чуть помрачнел и с презрением сказал:

   – У Барта настоящий чай, он его в Ридии покупает, там, где его производят, он телепортирующий маг и мой сын, у него хватает на это денег и чувства вкуса.

   Вера помолчала и чуть тише сказала:

   – Вы всё слышали?

   – Каждое слово. Половина – враньё.

   – Которая?

   – А вы как думаете?

   – Я не верю, что вы сбежали.

   – Правильно не верите. – Он невесело усмехнулся, помолчал и махнул рукой: – Ладно, потом обсудим, несите чай.

   – Чай – это правильно, – смиренно кивнула Вера, снимая с плиты чайник, стала наливать кипяток в заварник, тихо добавила: – Обсудим каждое слово, но только после чая. Вы не знаете, что он пил?

   – Вино, наверное, он всегда его пьёт. А что?

   – В жизни не хочу больше его видеть, редкостная дрянь.

   Он рассмеялся и встал:

   – Пойду посмотрю, – ушёл, вернулся с пустой бутылкой подмышкой, – белое душистое, из западных княжеств севера. Это считается хорошее вино, но лично я не люблю его, так что полностью поддерживаю.

   – Да, чай лучше, – Вера подала чай, потом вдруг призадумалась, посмотрела на бутылку на столе, на «лапки» министра Шена, нахмурилась и сказала: – А как вы её подняли лапками?

   Он невинно улыбнулся:

   – Наступил на край и подхватил локтем.

   – А за юбку меня как поймали?

   Он опустил глаза, поднял, улыбнулся ещё загадочнее и шепнул:

   – У лапок есть когти.

   – Покажите, – округлила глаза Вера, он фыркнул и изобразил шутливую непоколебимость:

   – Это, вообще-то, секретное оружие спецотрядов, я не имею права разглашать информацию о нём.

   Она сделала оскорблённую до глубины души физиономию и медленно кивнула:

   – Как хотите. Кушайте сами, своими лапками.

   – Жестоко, – поражённо выдохнул министр, Вера развела руками:

   – Могу Дока позвать, пусть вас кормит.

   – Вы меня шантажируете?!

   – У кого же я этому научилась? – задумчиво подняла глаза к потолку Вера, министр тихо рассмеялся:

   – Чему-то не тому вы учитесь… Ладно, смотрите, – как-то по-особому повёл кистью, и из рукава выскочили три длинных стальных шипа, а после ещё одного движения кистью – сложились в трёх местах, согнувшись крюками.

   – По стенам лазить? – прошептала Вера, с восхищением изучая механизм, он кивнул:

   – Не только, но да, по стенам тоже.

   – Круто…

   – Один у них недостаток только, – вздохнул он, она подняла глаза, он издевательски рассмеялся: – Ложку не удержишь.

   Она показала язык и отодвинулась, взяла чашку и демонстративно отпила чая, он продолжал смеяться, потом толкнул её коленом:

   – А мне? Я же показал когти.

   – Ладно, – она поставила свою чашку и взяла его, это игра была забавной и позволяла отгородиться от той лавины противоречивой информации, которую на неё сегодня вывалили.

   «Мы во всём разберёмся, по пунктам. Но не прямо сейчас.»

   Чай остывал, они толкались ногами под столом, сражаясь за каждый кусок торта, особенно после того, как Вера аккуратно собрала с его куска розу и съела сама, породив бурю негодования и требований вернуть с процентами, или он отсудит весь торт.

   Потом Вера издевательски медленно разрезала торт на порции и подписала каждый кусочек, а министр сопровождал зубовным скрежетом любое имя, кроме своего, заодно научив её писать по-карнски имя Барта, Эйнис, Булата и Касима-Дока.

   – А кто такие братья Лан? – она подала вторую порцию чая, министр чуть улыбнулся, с подозрительно хитрым видом, призадумался и наконец сказал:

   – Это не секрет, но давайте я вам после пикника расскажу? Мне интересно, различите вы их или нет.

   – Они близнецы?

   – Можно и так сказать. Я не буду выдавать вам их тайны заранее, хочу послушать ваше мнение как сэнса, они оба не до конца изучены.

   Вера подняла брови, министр чуть улыбнулся, изобразил загадочный цыньянский жест, который она уже видела у Двейна и переводила как «я не хочу об этом говорить»:

   – Они тоже мои как бы дети, хотя не живут в доме Кан и не получают от меня содержания, но я за них отвечаю и иногда использую для особых поручений. Лан – это не фамилия, это их так в отделе называют, потому что они Аслан и Руслан, а фамилия у них карнская, они не цыньянцы. И настоящие родители у них есть, они живы, у них всё в порядке, я для них больше как поручитель выступаю.

   – Тоже криминальные гении?

   – Можно и так сказать, – он загадочно улыбнулся и отгородился от неё «лапками»: – Так, всё, не расспрашивайте меня, сами посмотрите скоро.

   – Ладно. А что такое «испытание гонгом»?

   Министр перестал веселиться, немного помолчал и неохотно ответил:

   – Это цыньянский обряд, из культа Золотого Дракона. Но в роду Георгов когда-то был принц цыньянец, ещё в древние времена, тогда всё было совсем по-другому, Карн был маленькой страной и со всеми воевал, это был политический брак, для укрепления границы. В империи есть легенда, её обычно помещают в предисловие всех учебников по древнейшей истории, в ней говорится, что в день создания мира Золотой Дракон спустился на землю и оставил на ней три золотых яйца, из которых вылупились три великих правителя, и Золотой предрёк, что они будут править миром. Но кто именно из них, он не уточнил, или они скрыли, каждый народ называет своё имя – считается, что от этих трёх правителей произошли все цыньянцы, все люди с такими глазами, сейчас они не все живут в империи, это много разных народов. Эти правители поселились на разных землях, каждый взял себе в жёны духа земли, воды или леса, и стал плодиться, а когда пришло время выбирать наследников, они не смогли договориться и призвали Золотого, он спустился с небес и вручил им золотой гонг и серебряную булаву, и сказал, что когда достойнейший возьмёт булаву, гонг зазвучит сам. Дети первых правителей по очереди подходили к булаве, но гонг отозвался больше трёх раз, и тогда достойнейшие стали делить земли, чтобы каждому досталось своё царство. Но в третьем поколении дети богов и духов стали обычными людьми и забыли о своём родстве, стали воевать между собой за земли и власть, а золотой гонг и булаву несколько раз ломали или цивилизованно распиливали на части, потому что даже крохотный кусок сохранял первоначальную силу и отзывался на прикосновение потомков Золотого. Каждый аристократический род считал необходимым заиметь себе кусок гонга и булавы, их добавляли в сплав и отливали копию первого комплекта, лет пятьсот назад была даже мода проверять уровень родства с Золотым, измеряя процент золота в гонге, но когда этот способ получил огласку, все стали добавлять в сплав простое золото и это стало неактуально. На данный момент свой фамильный гонг имеют все семьи правителей империи и ещё десятка три младших аристократических домов, у меня тоже есть, гонг установлен в большом зале дворца Кан, а булава зарыта под главными воротами, когда я переступаю порог, дом приветствует меня. И Двейна, кстати, тоже. На самом деле, он приветствовал бы всех правителей империи, если бы они ко мне ходили. И тогда, когда Карн заключил мир с одним из древних цыньянских царств, принц привёз с собой кусок гонга и булавы, но отлить традиционный цыньянский гонг ему не позволили, металл добавили в украшение на щите Георга Первого, он установлен над троном в главном зале королевского дворца, а серебро булавы добавили в украшение ступеньки под троном, когда король на неё наступает, раздаётся звук гонга, так что название всё равно прицепилось. И когда король отбирает наследников, все они поднимаются на ступеньку для проверки, это традиция. Гонг реагирует на всех носителей крови дракона, но дело в том, что не все, кого называют детьми дракона, на самом деле ими являются.

   Он замолчал, Вера с намёком приподняла брови:

   – Женщины-духи были непостоянны в своих привязанностях?

   – Женщины-люди непостоянны в привязанностях, – неодобрительно усмехнулся министр, – сейчас половина аристократов не проходит проверку гонгом, если не больше, но все списывают это на легенду – вроде как «недостойные» предпочтительнее, чем «нагулянные вне брака», все надеются, что в следующем поколении всё будет нормально.

   – Но в следующем поколении же не будет крови дракона?

   – У карнцев – да, кровь дракона несут только потомки королевской фамилии. А у цыньянцев будет, если ребёнок рождён в браке, заключённом по правилам, и вписан в семейную книгу. Золотой Дракон участвует в обрядах своих потомков, и благословляет детей, внесённых в семейную книгу, раньше и браки благословлял, вроде как, сейчас это считают легендами, уже давно не было прецедентов, последние свидетельства датируются позапрошлым веком. Но детей благословляет до сих пор, я сам видел. В каждом доме есть специальный зал для церемоний, там хранятся свитки с именами членов семьи, мой дед вывез свой свиток перед войной, там рулон ткани такой толщины, что больше меня весит, на ней женщины вышивают новые имена членов семьи, и когда проводят обряд, вышивка начинает светиться серебром. Мать меня туда внесла, и дракон меня благословил, несмотря на то, что я рождён вне брака. Если бы она этого не сделала, гонг меня всё равно приветствовал бы, из-за крови отца, но вышивка бы не светилась, а ей это было необходимо, чтобы сохранить дом. Но это было очень смело, дракон мог и не благословить, обычно так не делают, в свиток вносят только официальных детей, с татуировкой.

   Вера изобразила живой интерес, и министр с обречённым видом застонал, закрывая «лапками» лицо, она рассмеялась, подняла руки:

   – Ладно, пейте чай, потом расскажете.

   – Спасибо, – он взял чашку, отпил, с удивлением посмотрел на хитренькие глазки Веры, она указала пальцем на его чашку, которую он как ни в чём не бывало держал между «лапками», он с досадой прикусил губу и убрал руки под стол.

   – Поздно, – качнула головой Вера, – вы спалились. Хватит строить из себя инвалида, всё.

   – Чёрт, – прошипел министр, рассмеялся, посмотрел на предателей- «лапок», вздохнул, – да, пора снимать уже.

   – Помощь нужна?

   – Я способен с этим справиться, – с гордым видом задрал нос министр, опять взял чашку, отпил и поставил. – Вы рассказывайте теперь. В вашем мире есть семейные обряды?

   – У меня не религиозная семья.

   – А вообще в мире?

   – В мире море всякой весёлой ерунды напридумывали, на всё ночи не хватит, к тому же, я плохо в этом разбираюсь, участвовала всего пару раз в жизни, и мне не понравилось.

   – Назовите самый нелепый ритуал, – заинтригованно улыбнулся министр, Вера призадумалась.

   – Женское обрезание.

   Он поморщился:

   – У нас тоже есть. У племён юго-восточного Карна, о которых король говорил, что они наши «данники». Дикари, я там воевал, как вспомню их дома… Дикари, полуживотные. И Георг ничего с этим не делает, как будто его не касается, как будто не его народ там живёт. Бестолочь, надо было его в колыбели удавить, страна не была бы сейчас в такой… – он откинулся на стену, опустил голову и медленно глубоко вдохнул, ещё медленнее выдохнул, нервно улыбнулся Вере, – в любой ситуации могу себя контролировать, но Георг, мать его, Шестнадцатый – это моя красная тряпка.

   «Он действительно убил отца?»

   И не спросила, сидела молча и ровно, слушала его дыхание. Когда он выровнялся и опять взял чашку, мягко сказала:

   – Давайте бинты снимем.

   – Да, пора, – он встал и ушёл в ванную, как будто был рад уйти. Она осталась сидеть над остывающим чаем и пытаться отделить правду от хотелок.

***

4.33.8 История королевской семьи с комментариями министра Шена

   Когда он вернулся, Вера уже убрала со стола и домывала посуду, услышав шаги, обернулась к двери, быстро глянула на руки министра, которые он неловко растирал пальцами, шутливо улыбнулась:

   – Как лапки?

   – Рановато снял, – поморщился министр, сунул руки в карманы и равнодушно дёрнул щекой: – Да чёрт с ними, ещё раз облезут.

   – Торт ещё будете?

   – Нет, хватит на сегодня. Пойдёмте к камину, допьём то, что Георг притащил. Засранец. – Вера подняла на него вопросительный взгляд, министр поморщился: – Я запрещаю ему пить за пределами дворца, но он периодически всё равно пытается.

   – Он много пьёт? – она в шоке подняла брови, король не выглядел алкоголиком, но его манера открывать бутылки наводила на мысли.

   – Больше, чем хотелось бы.

   – В одиночестве? – сочувственно поморщилась Вера.

   – Да. Иногда с шутом. Иногда с главой разведки, иногда с Рубеном, пару раз в год с королевой. Но чаще в одиночестве. Понемногу, но почти каждый день, – министр выдвинул ящик с приборами, взял оттуда штопор, открыл обе бутылки, так ловко, как будто делал это миллион раз, налил в оба бокала из обеих бутылок, по капле на донышко, протянул Вере: – Выбирайте. А то Георг как обычно, сказал «попробуем всё», а в итоге сам напился и забыл о вас.

   Она вытерла руки, взяла бокалы, по очереди понюхала и попробовала, подумала, насколько некрасиво будет выглядеть, если она откажется от обоих вариантов – вино оказалось настолько крепким, что ей было плевать на вкус – она не собиралась это пить. В итоге решилась и указала на бокал с розовым:

   – Вот это.

   – Хорошо, – он заткнул обе бутылки, унёс их к камину и вернулся за бокалами, Вера успела тихонько прополоскать рот так, чтобы он не заметил, взяла блюдце с фруктами и вышла за ним следом.

   Министр устроился в кресле, подождал, пока Вера разложит свою юбку на диване, взял бокал и посмотрел сквозь него на огонь, с сарказмом сказал:

   – Георг сам не любит вино. Он в нём не разбирается, просто покупает то, что хвалят при дворе, и пьёт как лекарство, он не получает от этого удовольствия, но всё равно каждый вечер старается выкроить время и посидеть с бокалом, изображая размышления о судьбах стран и народов. Это у него на уровне ритуала, чтобы самому себе казаться взрослым, такая игра в отца. Отец любил выпить, но он никогда не перебарщивал. А Георг уже несколько раз позорился на балах и приёмах, бестолочь. И постоянно врёт, что в него чуть ли не силой вливали и отказаться он не мог. Я сейчас приду, – поставил бокал и встал, ушёл в библиотеку, шаги стихли. Вера смотрела на его бокал, на свой – маленькое, но всё же враньё. Что ей мешало сказать, что она не хочет пить?

   Министр вернулся, поставил на столик «часы истины», весомо положил два маленьких гладких камешка, чёрный и белый, как будто фишки для го. Вера подняла на него удивлённый взгляд:

   – Зачем?

   – Чтобы вы могли сами убедиться, как мастерски он врёт. – Министр устроился в кресле, указал на камешки: – Это камни для записи звука, вы такой уже видели. Я вам не рассказывал, они бывают двух видов – с магической составляющей и без. Благодаря магической составляющей вы можете слышать голос через мыслеслов, это сложный способ записи, при котором сохраняется не только звук, но и неуловимые простым человеком тонкости речи, которые может почувствовать только маг или артефакт. Например, «часы истины».

   Вера поражённо приоткрыла рот:

   – То есть, можно записать разговор как бы на расслабоне, а потом прогнать его через «часы»?

   – Именно. Или через мыслеслов, если разговор вёлся на разных языках. А можно записать в двух экземплярах и учить язык.

   Он тронул чёрный камень – раздались шаги и голос короля, ещё шаги, потом её голос: «Привет», ответ Георга: «Вера…» и несколько слов на странном рублено-шипящем языке, её поражённый выдох и тишина. Потом голос министра Шена, на том же языке, на котором говорил король, но с другим выговором, медленным и мягким, Вера чуть улыбнулась и удивлённо посмотрела на министра:

   – У вас акцент?

   – Немного, – кивнул он, останавливая запись, – я специально от него не избавляюсь, у меня голос как у отца – когда я говорю по-карнски без акцента, люди за сердце хватаются. Я когда-то развлекался таким образом, со спины подкрадывался в какой-нибудь неподходящий момент и спрашивал, что тут происходит. Отец ругался, – он грустно улыбнулся, отвёл глаза, – после его смерти шутка стала отдавать мистикой, и я перестал, шута иногда пугаю только, и короля, когда он пьяный.

   Он стал смотреть в огонь, взгляд становился всё мрачнее, Вера настороженно ждала, и он наконец продолжил.

   – Это он отравил отца. Лично, своими руками подмешал ему яд, у меня есть неопровержимые доказательства, он сам это иногда признаёт, когда распсихуется или напьётся, но потом делает вид, что ничего подобного не говорил и я всё придумал, а любые доказательства называет сфабрикованными.

   – Ему же было двенадцать лет? – тихо сказала Вера.

   – Да, – с горькой иронией кивнул министр, – и в свои двенадцать лет он уже был редкостной сволочью, способной на убийство.

   – Двенадцатилетний ребёнок раздобыл яд и подсыпал отцу? В это сложно поверить.

   – Мне тоже было сложно в это поверить, поэтому я перепроверил много раз, и попросил доверенного человека провести отдельное независимое расследование, и мы пришли к одному и тому же выводу, там море доказательств, неопровержимых, это Георг, больше никто не мог этого сделать.

   – А посол Четырёх Провинций?

   – Именно посол должен был умереть, он был агентом цыньянского сопротивления, отец планировал его отравить. Яд был в его чашке, а во второй чашке был обычный чай, Георг перелил чистый чай обратно в чайник, а в пустую чашку перелил половину чая из отравленной чашки, а потом долил обе до края из чайника – каждое движение есть в результатах магической экспертизы. И даже если предположить, что её подделали, хотя это невозможно, яд был в обеих чашках, но в чайнике его не было – версия, что отец ошибся чашкой, не прокатывает, всё было сделано намеренно. Их там было четверо – отец, Георг, шут и посол, шут к чашкам не подходил, их принёс слуга, сервировал стол, разлил чай и ушёл. Дальше, по данным магической экспертизы, подошёл отец, добавил яд в чашку посла, чашки разные и стояли в определённых этикетом местах, место короля никто не займёт, посол не сядет на место, для него не предназначенное, всё чётко. Потом подошёл Георг и отравил обе чашки, пока отец с послом и шутом обсуждали дела перед картой. Потом они вернулись к столу и взяли чашки, выпили и умерли почти мгновенно – этот яд смертелен даже в малых дозах, и противоядия от него нет. По официальной версии, посол ранил короля отравленным ножом, но король успел сломать ему шею – это звучит не так унизительно, как отравление чаем по ошибке или по вине собственного сына. Правду знает только глава разведуправления, его личный маг, король, шут и я. И Тедди, я ему рассказал. И очень скоро пожалел об этом – Тедди не справился с этой новостью. Он действительно хорошо относился к Георгу, и не мог поверить, что тот убил отца, пытался найти какое-то другое объяснение, обвинить шута, перепроверить экспертизу. В конце концов ничего не нашёл и решил поговорить с Георгом, в надежде, что тот всё опровергнет и расскажет свою версию, которая прольёт новый свет на дело и даст возможность его оправдать. А Георг распсиховался и высказал Тедди всё – как он меня ненавидел всю жизнь, как возненавидел отца после того, как подслушал наш с ним разговор о том, что Георг корону не потянет и править буду я. Прошло два дня между этим разговором и убийством, это был не порыв, он всё обдумал и действовал по плану, у него было несколько запасных, позволяющих успеть убить отца до того, как он перепишет список наследования и объявит своё решение, дата была известна. Он успел.

   Министр замолчал, непослушными пальцами взял бокал и поставил обратно, придвинул к себе камешки, тихо сказал:

   – Я включу с начала.

   Вера кивнула, хотя он на неё и не смотрел. Он включил чёрный камень, чертыхнулся, выключил и включил белый – запись началась с того момента, как пришёл Георг. Шаги в библиотеке, мягкий голос: «Есть кто дома?», министр тронул камень и с раздражением сказал:

   – Всё, что он говорит, он говорит для вас, со мной он разговаривает в совершенно другом тоне, я потом включу, сравните.

   Вера опять кивнула, он опять тронул камень. Вера слушала их разговор, вспоминала свои ощущения, пыталась найти что-то новое.

   «Министр Шен – сын короля Карна. Внебрачный сын.

   Ну и что?»

   В её отношении к нему не изменилось ровным счётом ничего, она и раньше знала, что он не из крестьянской семьи, достаточно того, что у него в предках император и правитель провинции. Она понимала, почему он не говорил ей об этом, не обижалась и не осуждала его, многие вещи стали казаться проще и понятнее, но уложить в голове то, что мягкий и милый король Георг и холодно-колючий министр Шен –