Стеклянные цветы. Мери Каммингс

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ПРОЛОГ
• ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
• ГЛАВА ПЕРВАЯ
• ГЛАВА ВТОРАЯ
• ГЛАВА ТРЕТЬЯ
• ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
• ГЛАВА ПЯТАЯ
• ГЛАВА ШЕСТАЯ
• ГЛАВА СЕДЬМАЯ
• ГЛАВА ВОСЬМАЯ
• ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
• ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
• ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
• ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
• ЧАСТЬ ВТОРАЯ
• ГЛАВА ПЕРВАЯ
• ГЛАВА ВТОРАЯ
• ГЛАВА ТРЕТЬЯ
• ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
• ГЛАВА ПЯТАЯ
• ГЛАВА ШЕСТАЯ
• ГЛАВА СЕДЬМАЯ
• ГЛАВА ВОСЬМАЯ
• ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
• ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
• ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
• ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
• ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
• ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
• ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
• ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
• ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
• ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

"Конец свободе!" - написала в календаре Бруни, обведя черной рамочкой тот день, когда отец прислал к ней в дом Филиппа Берка. "Больше никаких наркотиков и никаких скандальных историй!" - ишь, чего захотели! Это же не жизнь, а скучища получается! Но делать нечего - как-то придется уживаться. Да и самому Филиппу не слишком по душе роль "няньки" при вздорной и неуправляемой миллионерской дочке. Если бы не обещанные ее отцом деньги, он бы никогда на это не согласился...

ПРОЛОГ

   "Дорогая доченька!

   Твое поведение в последнее время, как выражаются в любимых тобой романах, "переполнило чашу моего терпения". Посему я вынужден безотлагательно принять к тебе жесткие и, боюсь, не слишком приятные для тебя меры.

   Человек, вручивший тебе это письмо, будет, по мере сил, не допускать, чтобы ты снова вляпалась в какую-нибудь историю. То есть: никаких наркотиков, никаких скандальных публикаций в газетах и никаких арестов по какой бы то ни было причине.

   Этот человек будет жить в твоем доме, всюду сопровождать тебя и числиться твоим телохранителем (кстати, он и вправду специалист в этом вопросе). Разумеется, ты можешь в любой момент отказаться от его услуг - но это означает и отказ от тех сумм, которые до сих пор бесперебойно поступали на твой счет.

   Полномочия у него самые широкие, и жаловаться мне на него бесполезно - если ты заявишь, что он тебя изнасиловал, я все равно не поверю (скорее, предположу обратную ситуацию), если же он, что называется, поднимет на тебя руку, то (да поможет ему бог!) сделает не более того, что уже много лет хотелось сделать мне самому, ибо, по моему глубокому убеждению, ты давно заслуживаешь хорошей порки. Ну, а обвинение в краже серебряных ложечек будет выглядеть просто смешно..."

   Женщина дочитала письмо, включая подпись: "Твой любящий папа", и растерянно перевела взгляд на сидевшего напротив нее человека.

   - Это что, какой-то розыгрыш?!

   - Боюсь, что нет.

   - Что он, свихнулся, этот старый мудак? Какого черта? Где мой адвокат?! - повысила она голос и тут же осеклась, вспомнив, что кабинет в полицейском участке - не лучшее место для того, чтобы закатывать скандал, особенно после ночи, проведенной в "обезьяннике".

   - Адвокат ждет в приемной. Он получил указание не вмешиваться, пока мы не договорим.

   От кого указание - спрашивать было лишним. Адвокатская контора "Штернгольц и Майер" представляла не только ее собственные интересы, но и интересы ее отца в Германии (собственно, и услуги адвоката обычно оплачивал он), и любой ее представитель прыгал перед ним на задних лапках.

   - Вы хотите сказать, не договоримся?

   - Можно и так.

   Женщина снова перечитала последние строки письма:

   "А вообще - не считай, что наступил конец света. Парень он неплохой - я надеюсь, что вы уживетесь и поладите."

   Взглянула на своего собеседника и подумала, что едва ли это получится. Судя по выражению его лица, он придерживался того же мнения.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

   - Линнет... Имя твое - как журчание ручейка, как перестук капель весеннего дождя, барабанящих по молодой листве: Лин-нет, Лин-нет... Да и глаза твои цветом точь-в-точь как эта листва. Линнет... Наверное, в тебе течет кровь сказочного народа, тех фей, которые водят по ночам хороводы по зеленым холмам твоей страны. Может быть, твое имя - это часть их волшебной песенки: Линнет... Лин-нет...

   Сидевшая в кресле девушка рассмеялась - возможно, потому, что от человека, говорившего это, меньше всего можно было ожидать подобных слов.

   Высокий, крепко сложенный, с могучими плечами и бицепсами, он смахивал на портового грузчика или на профессионального футболиста. Черты лица были вылеплены так грубо, что это граничило с уродством, глубоко посаженные глаза казались слишком маленькими на квадратном лице с тяжелой нижней челюстью. Коротко постриженные светлые волосы, густые белесые брови... Лишь голос, мягкий и ласковый, контрастировал с этим неказистым обликом.

   - Линнет... Имя твое - словно перепев пташки, одной из тех, которых ты так любишь разглядывать. Возможно, той, которая подарила тебе свое имя? Хотя нет, как выглядит коноплянка, я уже знаю - а вот остальных так и не смог запомнить. Кивал, когда ты говорила: "Смотри, кардинал полетел!" - но до сих пор понятия не имею, какой он, этот кардинал...

   Брови Линнет сдвинулись, глаза стали настороженными, но стоило ему продолжить, и лоб ее тут же разгладился.

   - Линнет... Колдунья моя зеленоглазая. Я уезжаю. Теперь меня не будет долго... очень долго - но ты же не будешь сердиться, правда? - Он улыбнулся и покачал головой. - Нет?

   Она тоже улыбнулась и покачала головой в ответ. Повторила:

   - Нет... Нет...

   Казалось, они одни во всем мире. Поросший травой холм, на склоне которого мужчине удалось найти ровный пятачок, надежно отгораживал их от посторонних взглядов. В теплом весеннем воздухе пахло травой и листвой - тем свежим запахом, о котором в городе можно лишь вспоминать; где-то неподалеку пересвистывались птички, а внизу, у подножия холма, начинался лес - недаром это место называлось "Форрест Вью".

   На вершине холма появилась женщина в светлом платье. Мужчина нагнулся, быстро поцеловал Линнет в щеку - она чуть поморщилась.

   - Ну вот, Линнет - мне уже пора идти. Я постараюсь приехать как можно скорее... постараюсь, Линнет...

   - Линнет... - повторила она.

   - Ну, как мы тут? - спросила, подходя, женщина. - И как наша малышка Линни?

   Он этого бодренького "мы" челюсти у него сами сжались, возникло чувство, словно где-то недалеко заработала бормашина.

   - Не называйте ее, пожалуйста, Линни, миссис Касслер. Ее зовут Линнет.

   - Да, конечно, мистер Берк, Линнет, - торопливо поправилась она.

   - Я теперь приеду не скоро. Будет приезжать моя сестра.

   - Хорошо, мистер Берк.

   Мужчина нагнулся, погладил Линнет по руке, сказал:

   - Я ухожу. Счастливо, Линнет.

   Она не ответила - внимание ее было целиком приковано к янтарным бусам на шее миссис Касслер.

   Кивнув сиделке, он повернулся и пошел вниз по склону холма. Выйдя на огибающую холм дорожку, обернулся, хотел махнуть на прощание рукой, но передумал. Его жена, Линнет Берк, все равно не поняла бы смысл этого жеста - уже второй год она почти не могла ни ходить, ни говорить и во многих отношениях находилась на уровне годовалого ребенка.

***

Вот и все - теперь они не увидятся очень долго. Если бы Филипп сказал кому-то, что жалеет об этом, его бы, наверное, не поняли. Или не поверили. В самом деле - хоть на какое-то время избавиться от обязанности навещать жену, которая все равно ничего не понимает и едва ли заметит его отсутствие.

   Но Филипп знал, что будет скучать. Он уже привык приезжать к Линнет каждое воскресенье, сидеть, держать за руку, разговаривать. Сначала - надеясь, что от какого-нибудь случайного слова или просто от голоса близкого человека нарушенные связи в мозгу Линнет вдруг восстановятся и к ней вернется память. Потом - просто привык.

   Он разговаривал с ней часами - рассказывал обо всем, что происходило, делился своими чувствами и мыслями. Иногда она улыбалась - без всякой связи с тем, что он говорил; иногда - хмурилась.

   За эти долгие месяцы Филипп уже понял, что ей нравится звучание ее собственного имени, поэтому он старался повторять его как можно чаще.

   До сих пор, вопреки утверждениям врачей, что "определенный прогресс, конечно, возможен, но едва ли миссис Берк когда-либо сможет полностью вернуться к нормальной жизни", вопреки всему, что он знал об ее болезни, ему казалось, что в один прекрасный миг глаза ее оживут, и она скажет: "Филипп!"

   Но сколько он ни приезжал, чуда не происходило...

***

Больше всего ему сейчас хотелось поехать домой и лечь спать. Прошлой ночью он засиделся над документами и теперь чувствовал себя не то чтобы усталым, а слегка пьяным, как это обычно бывало у него от недосыпа.

   Но визитом в клинику не исчерпывались все дела этого длинного дня. Самолет вылетал в одиннадцать вечера - до того ему предстояло успеть еще многое. Он надеялся только, что именно сегодня Эдна хоть раз в жизни обойдется без своих обычных попреков.

   Увы - надежда не осуществилась. Едва открыв ему, она сказала вместо приветствия:

   - Ты опоздал к обеду. Опять в клинике полдня проторчал?

   Невысокая и сухопарая, с волосами мышиного цвета и острым носиком, она выглядела немолодой, хотя была старше Филиппа всего на пять лет. Непонятно, что способствовало этому впечатлению: то ли брюзгливо поджатые губы, то ли постоянно недовольное выражение лица.

   Не желая ссориться и объясняться, он пожал плечами, но вместо того, чтобы пройти на кухню, кивнул наверх, в сторону лестницы.

   - Она спит, - последовал ответ на безмолвно заданный вопрос. - Детям днем положено спать - ты что, не знаешь?

   И тут не удержалась - если не словами, то интонацией постаралась намекнуть, что все, что он делает, неправильно, лицемерно, эгоистично... что там у нее еще в запасе?!

   - Знаю. Я зайду к ней?

   - Руки помой с улицы. И не разбуди.

   - Я посижу просто.

***

Девочка действительно спала - маленькая, розовато-смуглая, в комбинезончике с вышитым на кармашке белым зайчиком - лежала на спинке и улыбалась во сне. Ресницы были сомкнуты, но Филипп знал, что если она откроет глаза, они окажутся такими же зелеными, как у матери. И волосы были такими же - иссиня-черными, мягкими и шелковистыми, и улыбка - даже правый уголок рта, как и у Линнет, приподнимался чуть выше левого...

   И еще он знал, что, едва открыв глаза, она обрадуется и потянется к нему. Это, кстати, тоже служило предметом попреков: "Девочка к тебе тянется - а ты от нее шарахаешься! Она же ни в чем не виновата! И любит тебя!"

   Она и правда любила его, бескорыстно и радостно, будто каким-то непонятным образом догадывалась, что он - ее отец. Когда Филипп брал ее на руки, она тянулась к нему маленькими лапками, пытаясь дотронуться до лица, и лопотала что-то, и прижималась как можно теснее - и потом не хотела уходить с рук, цепляясь за него и обиженно кривя ротик.

   Но Эдна была не права - он ни в чем не винил девочку. Наоборот, чувствовал себя виноватым перед ней и, как ни смешно это звучит, в глубине души даже слегка побаивался. Она была такой маленькой - и в то же время непостижимо похожей на Линнет, только уменьшенную какой-то злой силой.

   Ее и звали как мать - Линнет, или просто Линни.

   Линнет...

***

Ему до сих пор казалось чудом, что Линнет Дейн - изящная и очаровательная, настоящая ирландская фея с глазами цвета молодой листвы - обратила внимание на него, молчаливого мужиковатого парня, приставленного к ней в качестве телохранителя.

   Но для них обоих это была любовь чуть ли не с первого взгляда. Не прошло и двух часов, как они уже гуляли по набережной и разговаривали о чем попало, понимая друг друга с полуслова; рука Линнет то и дело касалась его руки, и Филипп чувствовал себя счастливым, как никогда в жизни. Он с трудом заставлял себя не смотреть без конца на нее, а следить за тем, что происходит вокруг - ведь для этого его и наняли ее родители.

   Дело в том, что Линнет, молодой, но уже известной художнице, начали приходить письма от "поклонника ее таланта" - так подписывался их автор. Сначала это были обычные похвалы, потом последовали признания в любви.

   Испугалась Линнет, когда вслед за признаниями последовало заявление: "Мы уйдем в заоблачный мир вместе и будем там вечно любить друг друга". Она отнесла записку в полицию - ей посоветовали быть осторожнее и поменьше выходить одной на улицу.

   Родители Линнет решили принять все возможные меры для безопасности дочери. Одной из таких "мер" и оказался Филипп, который тогда работал в одной из фирм, предоставляющих услуги телохранителей - ему было поручено сопровождать Линнет в Сан-Франциско, на выставку ее картин. Только вот основную заповедь телохранителя: не вступать в личные отношения с принципалом - он соблюсти не смог.

   История с "поклонником" закончилась просто: вскоре после их возвращения из Сан-Франциско письма перестали приходить. А они с Линнет через три месяца поженились...

***

- Ну что - сегодня уезжаешь? - спросила Эдна, когда, спустившись, Филипп прошел на кухню. - Давай я тебе супа налью.

   Есть ему не слишком хотелось - тем более что жиденькие овощные супы, которые обычно готовила мать, а теперь и Эдна, он всю жизнь терпеть не мог. Но лучше было не спорить, а то ко всем прочим разговорам добавились бы обвинения в том, что он "зазнался".

   Хотелось как можно быстрее выслушать попреки, признать свою вину по всем позициям и оставить Эдну с ощущением, что она, как всегда, права. Но не приехать было нельзя - ему требовалось добиться от нее, чтобы она хотя бы раз в неделю-две навещала Линнет. И ради этого можно было потерпеть и попреки...

   - Ребенку нужен отец. - Это была первая, так сказать, вступительная, реплика.

   - Ребенку нужно еще на что-то жить. Ты прекрасно понимаешь, почему я еду.

   - Да, я понимаю - ты как всегда хочешь одним махом избавиться от всякой ответственности: уехал - и все. Точно так же ты уехал, когда умирала мама!..

   На самом деле мама в то время пребывала в полном здравии и достала его своими попреками - в этом они с Эдной были схожи. Она хотела, чтобы он "продолжил дело отца", то есть начал работать в столярке, к чему у Филиппа не было ни малейшей склонности. Вот он и завербовался в армию, стремясь уехать куда угодно, лишь бы подальше от Спрингфилда.

   - ...Я сидела у ее постели, пока ты там прохлаждался в Париже!..

   После внезапного инфаркта мать прожила всего три дня, так что если Эдна и сидела у постели, то весьма недолго. Что же касается Парижа, то именно присылаемые им оттуда деньги позволили ей держать на плаву "семейное предприятие" - купленный на деньги, вырученные от продажи отцовской столярки, цветочный магазин, первое время насквозь убыточный.

   Кому какое дело, что спать ему тогда удавалось хорошо если по три-четыре часа за сутки!

   - ...Конечно, проще умчаться за тридевять земель, чем растить собственную дочь! А на самом деле это все твой эгоизм и нежелание брать на себя какую бы то ни было ответственность!..

   Лет в шесть Филипп всерьез задумывался над тем, как бы подложить сестре под кровать бомбу. Спасло Эдну тогда лишь отсутствие у него необходимых технических средств.

   С раннего детства она была им недовольна - всегда, что бы он ни говорил и ни делал. Иногда ему казалось, что Эдна так и родилась старой брюзгой. Но, несмотря на это, она сумела дважды побывать замужем. Оба раза - за людьми намного старше себя, и оба раза через несколько лет после замужества становилась безутешной вдовой, чуть более богатой, чем была до брака. Как Филипп подозревал, обоих мужей она загнала в могилу неустанными попреками.

   Теплых чувств он к сестре не питал, но до сих пор был благодарен ей за то, что, когда случилось несчастье с Линнет, она, бросив все дела, приехала в Бостон, чтобы помочь ему с ребенком. Тогда еще была надежда, что Линнет вот-вот придет в себя. Потом, когда стало ясно, что на это нельзя рассчитывать, Эдна предложила взять маленькую Линни к себе.

   И Филипп согласился, понимая, что одному ему с ребенком не справиться - придется нанимать какого-то чужого, постороннего человека. Да и для Линни куда лучше расти в пригороде Спрингфилда, в доме с зеленой лужайкой, чем в центре Бостона, в квартире, где весь второй этаж был отдан под студию...

***

Поженившись, они с Линнет не стали искать другое жилье - ей нравилось это место, она говорила: "Здесь хорошо работается". И прожили они там вместе два года - два счастливых года, пролетевших, как один день.

   Линнет нравилось это место, она говорила: "Здесь хорошо работается".

   По вечерам Филипп приходил домой и еще с улицы видел, что в окнах студии горит свет. Открывал дверь, поднимался туда и заставал Линнет у мольберта, с кистью, деревянный кончик которой уже махрился - так часто она покусывала его, сама того не замечая.

   Она оборачивалась, коротко улыбалась ему, словно хотела сказать: "Да, я вижу тебя, но не хочу отвлекаться", а вслух бормотала: "Ты уже? Я сейчас!" Он спускался вниз, переодевался, наливал себе коктейль и снова шел наверх. И тихонько садился где-нибудь в уголке.

   Иногда это продолжалось час, иногда - несколько минут, но наконец Линнет откладывала в сторону кисть и поворачивалась к нему. Улыбалась уже по-настоящему, говорила: "Ну вот, на сегодня все. Пойдем ужинать?"

***

- ...Ты в любой момент можешь продать картины!..

   - Эдна, ну хватит, а? Давай лучше о деле поговорим!

   Суп он доел, дал ей выговориться - теперь можно переходить к деловой части беседы.

   - Тебе просто нечего мне возразить, потому что я права!

   - Ну что ты от меня хочешь? Мне поручена работа. Сегодня вечером я должен вылетать, меня там ждут люди. Ты считаешь, что я могу сейчас дать задний ход? И это, по твоему, будет ответственный поступок?

   - Я считаю, что ты с самого начала не должен был соглашаться!

   Возможно, и так... Возможно, ему следовало отказаться и сейчас по-прежнему сидеть в кабинете, ломая себе голову над непростым вопросом: что делать с деньгами?!

   Пусть Эдна и считает, что он неправ, но Филипп знал, что если бы ему снова сделали это предложение - он снова поступил бы так же...

ГЛАВА ВТОРАЯ

   Когда пять дней назад у него на столе зазвонил телефон, и, сняв трубку, он услышал: "Мистер Берк, зайдите, пожалуйста, к мистеру Тренту", он не сразу сообразил, что произошло, и машинально ответил: "Да, спасибо". В трубке раздались короткие гудки - лишь тут Филипп повторил про себя: "К Тренту?! Что это - розыгрыш?"

   В фирме "Линрайт Электроник" он работал три года, но, как и большинство его сослуживцев, Трента ни разу не видел. И немудрено: Майкл Э. Трент не часто баловал своим посещением их фирму.

   Да и что ему сравнительно небольшая фирма по разработке и производству микрочипов? Помимо нее, Тренту принадлежали банки, телеканалы и промышленные предприятия как в Штатах, так и за пределами страны. Едва ли он вообще мог знать о существовании Филиппа Берка - начальника группы из трех человек, занимающейся ролевыми играми, тестированием сотрудников и выдачей "рекомендаций по разрешению конфликтных ситуаций".

   Но - вызвал, значит, надо идти.

   Стоило ему зайти в приемную, как мисс Креннер, секретарша исполнительного директора, нажала кнопку интеркома и сказала: "Пришел мистер Берк", после чего кивнула Филиппу на дверь кабинета: "Мистер Трент вас ждет".

   Выходит, это не розыгрыш...

   В кабинете, кроме самого Трента, находились двое: Димсдейл, финансовый директор фирмы, и сидевшая за боковым столом молодая блондинка - длинноногая, с высокими скулами и пикантным, чуть вздернутым носиком.

   - Проходите, Берк, садитесь, - Трент махнул рукой в сторону стоявших сбоку кресел. Обернулся к Димсдейлу: - Значит, послезавтра.

   - Да, мистер Трент, - Димсдейл вскочил, как на пружинке, и продолжил уже стоя: - Но если...

   - Не может быть "если" - послезавтра, - последовал уверенный ответ.

   Филипп по-прежнему недоумевал - что это все значит?

   - Да, мистер Трент, - кивнул Димсдейл и вышел. Трент обернулся к Филиппу:

   - Пересаживайтесь поближе.

   Теперь Филипп имел полную возможность разглядеть "большого босса". Пожалуй, в живом виде он был даже импозантнее, чем на газетных фотографиях - фотографии не могли передать той ауры уверенности в себе, которой дышало каждое его движение.

   Как и сам Филипп, он был высоким и светловолосым, но на этом сходство кончалось. На вид никто не дал бы ему и сорока, хотя на самом деле Трент уже отпраздновал свое пятидесятилетие; стройный, с густыми золотистыми волосами и загорелым лицом, на котором ярко сверкали голубые глаза, он был похож скорее на голливудского героя-любовника, чем на бизнесмена.

   - Чай, кофе? - Трент щелкнул пальцами, блондинка тут же вскочила.

   - Э-э... кофе. - Филипп на миг замешкался - ситуация выглядела чем дальше, тем непонятнее.

   - Кристина, кофе, коньяк. - Девушка устремилась к боковой двери. - Берк, я хотел бы задать вам несколько вопросов. Прежде всего - как здоровье вашей жены?

   - Без изменений.

   Откуда он знает про Линнет? Филипп задал себе этот вопрос прежде, чем сообразил, что спрашивать надо не "откуда", а "зачем" - зачем Тренту понадобилось это знать?!

   - Вы бывали в Европе? - последовал еще один вопрос.

   - Да.

   - Подробнее, пожалуйста.

   - Пять лет провел в Париже. Учился в Сорбонне.

   - Вы знаете французский язык?

   - Да.

   - Немецкий?

   - Да.

   - Насколько хорошо?

   - Знаю с детства. Говорю свободно. Читать, писать тоже могу. Отец был из Эльзаса, он хотел, чтобы я знал немецкий.

   Филипп не сомневался, что его ответы лишь подтверждают то, что Трент знает и так, но сама цель вопросов была ему непонятна, поэтому он стремился отвечать как можно короче.

   Блондинка принесла поднос, поставила перед ними чашки с кофе, бокалы, на четверть наполненные янтарной жидкостью, и сахарницу. Похоже, в общении с ней Трент не тратил лишних слов: мельком бросив на нее взгляд, он сделал короткий жест - девушка тут же вышла.

   - Прошу, - Трент кивнул на стол и, взял бокал с коньяком. Филипп последовал его примеру - наличие в руке бокала давало возможность делать короткую паузу перед ответами на очередные вопросы, которые, как он подозревал, вот-вот последуют.

   Он не ошибся.

   - Как я понял, вы имеете подготовку телохранителя?

   - Да.

   - Опыт работы по этой специальности?

   - Да.

   - Почему прекратили?

   - Эта работа не очень подходит для семейного человека.

   - Как это вышло?

   - Что?

   - Ну... дипломированный психолог - и работали телохранителем... как-то не вяжется между собой.

   На этот вопрос отделаться односложным ответом было нельзя. Поэтому Филипп, не вдаваясь в подробности, рассказал, как сразу после школы завербовался в армию. Прошел обучение в Форт Беннинге, служил в батальоне рейнджеров. Через полтора года - неудачный прыжок с парашютом и досрочное, по состоянию здоровья, увольнение из армии.

   Армия выплатила щедрую компенсацию - хватило и на пару лет в Гарварде, и на первое время во Франции. Подрабатывал в частном охранном агентстве, параллельно с лекциями в Сорбонне прошел обучение в центре подготовки телохранителей - это дало ощутимую прибавку в заработке..

   Получив диплом, вернулся в Бостон. Сначала работал телохранителем, потом, после женитьбы, начал работать в группе психологов "Линрайт Электроник". Через год - возглавил эту группу.

   Слушая, Трент пару раз кивнул, но Филиппа не оставляло ощущение, что тот не столько вникает в то, что он говорит, сколько разглядывает и изучает его, оценивая по каким-то своим критериям.

   - Какие-либо последствия той травмы остались? - спросил он, когда Филипп закончил.

   - Нет.

   - Что ж, в любом случае работа, о которой я хотел с вами поговорить, не подразумевает прыжков с парашютом, - Трент неожиданно усмехнулся, - так я, по крайней мере, надеюсь. - Снова стал серьезным и спросил: - Вы слышали когда-нибудь о моей дочери?

   - Нет, - ответил Филипп, по-прежнему пытаясь сообразить, что все это значит. И при чем тут дочь Трента - он что, хочет нанять его к ней в телохранители?!

   - Она живет в Германии, в Мюнхене. Четыре месяца назад она овдовела и... она никогда не отличалась примерным поведением, но после этого буквально как с цепи сорвалась. Компания "золотой молодежи", вечеринки, гулянки... По моим данным, в ее окружении многие употребляют наркотики, и, боюсь, она тоже может ими увлечься. Кроме того, ее выходки начали привлекать внимание прессы. - Трент отпил немного коньяка и, пристально глядя на Филиппа, произнес веско и медленно, выделяя каждое слово: - Поэтому я решил, что рядом с ней должен быть человек, который сможет более-менее контролировать ее поведение с тем, чтобы сократить до минимума количество... эксцессов и не дать ей связаться с наркотиками.

   - Вы имеете в виду меня? - после небольшой паузы спросил Филипп.

   - Да. Именно так. Как вы понимаете, вся эта информация абсолютно конфиденциальна. Если у кто-то спросит, вы можете сказать, что я предложил вам работу на одном из своих предприятий в Германии.

   - А если я откажусь?

   - Будете продолжать работать здесь. Но, я думаю, что согласиться - в ваших интересах.

   Филипп молчал. Заинтересованной стороной сейчас был Трент - в такой ситуации, если не спрашивать, человек говорит порой больше, чем если ему задавали бы вопросы.

   - Речь идет о годе... может быть, даже меньше, если она снова выйдет замуж: в этом случае ее поведение будет уже заботой ее будущего мужа. Все это время вы будете получать зарплату в десять раз более высокую, чем если бы вы продолжали работать здесь. Ну и, разумеется, ваши расходы там, в Европе, тоже будут оплачиваться.

   Едва ли кто-нибудь, глядя сейчас на маловыразительное лицо Филиппа, смог бы заметить ту сумятицу, которая творилась у него в голове. Первой мыслью было: нет, ну как же - а Линнет?! Нельзя уезжать и оставлять ее одну!

   Но потом пришла другая мысль, трезвая и спокойная: она все равно ничего не узнает... А это предложение поможет решить те проблемы, которые в последнее время не давали ему спокойно уснуть.

   "Форрест Вью" была одной из лучших реабилитационных клиник в штате - но при этом дорогой. Настолько дорогой, что его зарплаты вместе со страховкой едва хватало на оплату счетов. Да и Эдна... нет, она не просила денег, он давал сам: Линни росла, и нельзя было допустить, чтобы девочка хоть в чем-то нуждалась.

   Поэтому перед Филиппом все острее вставал вопрос - что делать дальше?! Можно было, конечно, перевести Линнет в другую клинику, подешевле. Но дешевле - значит, и хуже...

   Или продать картины... Вырученных денег хватило бы надолго, тем более что теперь, когда известно, что новых картин Линнет уже не напишет, цены на них выросли чуть ли не в десятки раз. Но именно этого Филипп делать не хотел - и потому, что не считал себя вправе, и потому, что продать картины для него означало словно бы продать саму Линнет: ее душу, ее талант, воспоминания, связанные с этими картинами - ведь многие из них она написала в те два года, что они были вместе.

   Разумеется, оставался еще один выход: обратиться за помощью к родителям Линнет. Они уже не раз предлагали взять на себя и оплату клиники, и заботу о внучке (как-то само собой получалось, что эти два предложения непременно связывались одно с другим). Но Филипп понимал, что в этом случае наверняка будет, под любым предлогом, начисто отстранен от девочки. Хотя внешне отношения с мистером и миссис Дейн у него были ровными, но он знал, что они с самого начала недолюбливали его, считая, что их дочь могла бы найти мужа и получше: более богатого, светского, красивого. И, как выразилась однажды мать Линнет, "близкого ей по интересам" - то есть художника или кого-то в этом роде.

   Да, если бы внезапное предложение Трента не было связано с отъездом, он не колебался бы ни минуты...

   - Хочу еще добавить, что если вы успешно справитесь с этой работой, то, вернувшись, сможете рассчитывать на повышение. Возможно, весьма существенное. - Очевидно, Трент решил, что пауза чересчур затянулась, и решил добавить "информации к размышлению". - Но должен предупредить сразу: работа эта не из легких, моя дочь - человек далеко не покладистый и не простой в общении. Вот с этими материалами, я думаю, вам стоит ознакомиться перед тем, как вы примете окончательное решение...

***

Весь вечер Филипп изучал материалы - газетные вырезки, полицейские рапорты, черновики заметок "скандальной хроники", которые так и не были, судя по всему, опубликованы - и фотографии.

   Внешне Амелия Трент была похожа на отца. Светловолосая, голубоглазая, весьма привлекательная - и уверенная в своей привлекательности, это было видно сразу - она походила скорее на немку, чем на американку.

   Она была дочерью Трента от первого брака. С тех пор он успел жениться и развестись еще дважды. Мать Амелии, бывшая манекенщица, в настоящее время была замужем пятый раз.

   Похоже, и дочь стремилась пойти по стопам родителей: в первый раз она вышла замуж в восемнадцать лет, за своего сверстника. Брак продлился семь месяцев. Второй брак - в девятнадцать лет. На сей раз супруг был старше Амелии на сорок два года, зато теперь она могла по праву именоваться баронессой фон Вальрехт.

   Из пяти лет брака последние три года барон фон Вальрехт провел в окружении докторов и сиделок - возможно, именно попытка "соответствовать" молодой жене стоила ему двух инфарктов. Новоиспеченная баронесса же тем временем вела весьма свободный образ жизни: в светской хронике часто появлялись заметки о ней, причем имя ее связывали с самыми разными мужчинами.

   В скандальной хронике заметки тоже встречались. Поводом для них служили различные инциденты - от превышения скорости до коктейля, публично вылитого за шиворот известной фотомодели.

   Возможно, именно поэтому, когда третий инфаркт унес барона фон Вальрехта в могилу, выяснилось, что большая часть его состояния завещана различным благотворительным организациям. Баронессе достались лишь вилла в пригороде Мюнхена и сравнительно небольшое содержание.

   Молодая вдова была далека от траура - напротив, "инциденты" стали происходить чаще и начали носить более серьезный характер. Снова превышение скорости, но уже в пьяном виде и сопровождающееся оскорблением словом и действием задержавшего Амелию полицейского. Участие в скандальной вечеринке, на которую каким-то образом ухитрился проникнуть папарацци (фотографии, весьма откровенные, в печать не попали: Трент сумел "погасить" скандал). И - самое идиотское: воскресным утром, при большом скоплении народа, баронесса фон Вальрехт в полном ковбойском наряде зашла в зоопарке в загон с зебрами и устроила там нечто вроде родео - как выяснилось, на пари. Отделалась легко: вывихом плеча и парой ушибов...

***

Филипп и сам не понял, когда перестал колебаться и начал думать об отъезде как о чем-то решенном. Возможно, в глубине души - еще в кабинете, как только понял, о чем идет речь.

   На следующий день он позвонил Тренту, приехал в его поместье в пятидесяти милях от Бостона, и они обговорили все окончательно. Там же, в поместье, Филипп прочел отчеты частных детективов о компании "золотой молодежи", в которой вращалась Амелия. Неудивительно, что Трент не дал ему эти материалы в первый раз: фамилии в них упоминались весьма известные - разумеется, не самих "фигурантов", а их родителей, и редактор любого бульварного листка был бы счастлив узнать хотя бы десятую долю того, что там описывалось.

   Эдне он сообщил, что ему предложен выгодный контракт; вдаваться в подробности, а тем более раскрывать истинную сущность "контракта", разумеется, не стал - отделался версией о предприятии в Германии.

   Словом, все закрутилось очень быстро.

   Отъезд был намечен на понедельник, для сборов Филиппу оставалось меньше недели. Он крутился как белка в колесе: передал дела на работе, бесконечно объяснялся по телефону с Эдной, отвез ей финиковую пальму, которую Линнет вырастила из косточки и очень любила; договорился о встрече с врачом Линнет и собрал чемоданы.

   Порой ему казалось, что все происходящее - это какой-то фильм или сон, который вот-вот закончится и снова начнется привычная жизнь: работа, поездки по выходным в "Форрест Вью" и долгие одинокие вечера перед телевизором в будни. И лишь стоя у подножия холма и в последний раз оглянувшись на Линнет, Филипп осознал, что теперь долго, очень долго не увидит ее. Сердце сжалось от ощущения потери, от чувства, что происходит что-то непоправимое, неправильное, что он не должен уезжать и бросать ее!

   Линнет... Имя твое...

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

   Ну и свинью же подложил ей папочка! В первый момент она не поверила собственным глазам, перечитала письмо еще раз (при чем тут романы, какое ему дело до того, что она читать любит?!) и оторопело взглянула на папочкиного "эмиссара".

   Да уж, на героя романа он тянул меньше всего. Разве что из жизни гангстеров... Хотя чего требовать от телохранителя?! Их ведь так и называют - гориллами.

   Вот именно на гориллу он и был похож - на здоровенную белобрысую гориллу с низким любом и маленькими невыразительными глазками. Интересно, в каком зоопарке папочка откопал такого урода?! Хорошо хоть не коротышка - даже повыше ее будет. Коротышек она всю жизнь терпеть не могла!

   А одет прилично, и галстук в тон подобран...

   - Так что вы скажете, мисс Трент? - спросил он.

   Сказать она могла многое - по меньшей мере на пяти языках, при необходимости могла добавить и несколько шведских ругательств.

   К сожалению, ругаться было бесполезно. Если бы на его месте был сам Майкл Э. Трент - тут бы она высказала все, что о нем думает, а распинаться перед мелкой сошкой...

   - А что я могу сказать?! - огрызнулась она.

   - Ну, если вы категорически намерены отказаться от... моих услуг - я сообщу об этом вашему отцу и больше вас не побеспокою.

   - Да, а он мне тут же денежки перекроет!

   Белобрысый тип молча пожал плечами.

   Что делать - придется соглашаться. Пока что, по крайней мере. Со временем этого придурка наверняка легко можно будет обвести вокруг пальца - как и все мужчины, он предсказуем.

   - Ладно, - вздохнула она.

   - Значит, я считаю, что мы обо всем договорились, мисс Трент, - кивнул папочкин посланец.

   - Меня обычно называют "госпожа баронесса"! - Нужно сразу поставить этого типа на место!

   - Да? - Откинувшись на спинку стула, он ухмыльнулся, смерив ее взглядом. Она и сама знала, что после ночи в "обезьяннике" выглядит не лучшим образом, тем более что у нее отобрали сумочку, где была расческа и косметичка. - Ну что ж - пошли... госпожа баронесса. Адвокат уже заплатил штраф.

   Вопрос "Почему же в таком случае мы здесь сидели?!" ей удалось проглотить: неохота было выставлять себя дурой.

   - Ты... Как там тебя? - спросила она, вставая.

   - Филипп Берк.

   - Это что - Фил, значит?

   - Филипп... госпожа баронесса.

***

Короткая пауза, которую он делал перед тем, как произнести "госпожа баронесса", выводила ее из себя. Этой паузой он словно говорил: "Знаю я тебя - никакая ты не баронесса! Как была "Каланча Мелли", так и осталась!"

   "Каланча Мелли" - так ее называли в школе, после того как внезапно, за одно лето, она вытянулась чуть ли не до шести футов, став выше всех своих одноклассниц. "Каланча Мелли"... а потом - "Давалка Мелли".

   Свое имя она терпеть не могла и в детстве мечтала, чтобы ее звали Мэрилин или Тиффани, или еще как-нибудь красиво. А «Амелия Трент» - это имя казалось чопорным, старомодным и каким-то накрахмаленным. Так что уж лучше "госпожа баронесса" - даром она, что ли, за старикашку выходила?!

   Сама себя она обычно мысленно называла Бруни - это прозвище ей дали в закрытой школе в Швейцарии, где она провела четыре года. Сначала ее там прозвали Брунгильдой, но потом это как-то само собой превратилось в Бруни. Звучало неплохо, да и о времени напоминало не худшем: "пижамные вечеринки", подруги, танцульки, свидания... И сигаретка с марихуаной, одна на всех, торжественно принесенная ею на эту самую "пижамную вечеринку". Ух, их тогда чудом не застукали!

   Кстати о сигаретах... Бруни открыла сумочку, пошарила под подкладкой - пусто!

   Неужели флики нашли?

   Да нет, тогда она штрафом бы не отделалась, все нервы бы истрепали.

   Она взглянула на маячивший на переднем сидении белобрысый затылок - хорошо хоть сел спереди, как положено телохранителю. Неужто он спер?

   Но не спрашивать же его теперь: "Ты не брал случайно мои сигареты с марихуаной?" Хотя, если взял, то не случайно, а согласно папочкиному указанию "никаких наркотиков"...

   Нужно сразу дать ему понять, кто хозяйка в доме!

   - Жить будешь над гаражом. Там есть свободная комната, - сказала она, адресуясь к затылку.

   - Согласно полученным мною инструкциям, я должен жить в доме, - последовал спокойный ответ. - Я уже выбрал себе комнату - надеюсь, вы не будете возражать.

   На сей раз она не сдержалась, выпалила пару подходящих к случаю словечек.

***

Комнату себе этот тип выбрал гостевую - причем самую лучшую, для таких, как он, вовсе не предназначенную. А главное, на том же этаже, что и ее собственная спальня! И не постеснялся сообщить ей об этом - не спросить разрешения (хрен бы она ему разрешила!), а именно сообщить, как о свершившемся факте.

   Даже чемоданы свои уже туда затащил!

   Спорить с ним сил не было, жутко вдруг захотелось спать. Ладно, разговоры можно оставить на потом. Вечером она объяснит ему, что папаша там, а она - тут, и именно она пока что хозяйка в своем доме. Бруни махнула рукой и, еще в коридоре избавившись от туфель, прошлепала к себе.

   Кинула на столик сумочку - и тут снова вспомнила про пропавшие сигареты! И не выдержала: движимая мстительным чувством, вылетела обратно в коридор, ворвалась без стука в его комнату и забрала со столика вазу с цветами. А то еще разобьет!

   Бросила на него взгляд - белобрысый как-бы-вроде телохранитель стоял у шкафа и смотрел на нее, иронически приподняв бровь, будто на какую-то забавную диковину.

***

Проснулась Бруни часа через три. Блаженно потянулась, подумала, что теперь не мешало бы позавтракать... и вспомнила про папочкиного эмиссара. Настроение сразу испортилось.

   Позвонив на кухню, она потребовала завтрак и, когда горничная принесла поднос, поинтересовалась:

   - Лора, а этот... ну, который со мной приехал - он...

   - Господин Берк уже позавтракал, - отрапортовала горничная. - Сейчас он осматривает дом.

   Что-о?! Да что он себе позволяет?! И почему господин Берк?! Он что здесь - гость, что ли?!

   Отбросив недоеденный рогалик, Бруни вылетела из под одеяла, накинула халат и понеслась наводить порядок.

   Дом свой она нежно любила. Еще пять лет назад, увидев в альбоме у архитектора рисунки, она сразу поняла - вот дом, в котором ей хочется жить!

   Белый бетон и мрамор, и металл и стекло - и много-много воздуха, и солнце, врывающееся в огромные окна. Вроде бы беспорядочный, но странно-гармоничный, похожий на иллюстрацию к роману о будущем; никаких парадных лестниц - анфилады комнат на разных, плавно переходящих один в другой уровнях, и арочные проемы между ними...

   Гюнтер был тогда против - он хотел видеть свой новый дом в Грюнвальде более традиционным. Но Бруни то угрожала ему, что отменит свадьбу, то канючила: "Ну миленький, ну пожалуйста!", пока он не сдался.

   И она получила свой дом - голые стены и потолки - и оформляла его сама, не торопясь и с любовью, комнату за комнатой. Ей доставлял удовольствие сам процесс.

   Серые мраморные полы, а кое-где - черные, из лабрадорита. Витражи, зеркала в причудливых рамах, столики, вазы - и цветы, кажущиеся еще более яркими на фоне белых стен. И занавеси из стеклянных позванивающих бусин, и кожаные светлые кресла, и диванчики, и светильники...

   Посторонних в своем доме Бруни не терпела и никогда не устраивала вечеринок - при одной мысли о том, что гости, разгулявшись, могут что-то разбить или испортить, становилось не по себе.

   А теперь по ее дому, не спросясь, болтается и неизвестно что делает чужой человек - да еще, похоже, считает, что имеет на это право! Нет, это просто ужас какой-то! Ну, удружил папочка!

   "Чужой человек" обнаружился в одной из комнат верхнего уровня - стоял и разглядывал зеркало в витражной рамке с тюльпанами. Чего ему там надо? На собственную морду любуется?!

   Услышав ее шаги, он обернулся.

   - Ты чего здесь делаешь? - с места в карьер поинтересовалась Бруни.

   - Стою. Смотрю. А что - нельзя?

   - Нечего тебе здесь болтаться!

   Новый телохранитель продолжал молча глядеть на нее. Ей стало неприятно - словно не начав возражать или спорить, он в чем-то обманул ее. Преодолев это чувство, она добавила:

   - И мне не нравится, что ты живешь так близко от моей спальни! На первом этаже, возле кухни, есть свободная комната!

   - Не беспокойтесь, госпожа баронесса, ваша спальня меня совершенно не интересует. - Показалось, или он действительно усмехнулся? - Какие у вас планы на вечер?

   - А тебе зачем?!

   - Я должен вас сопровождать.

   - Не знаю! Что захочу, то и буду делать, - сказала она из вредности, хотя на самом деле знала прекрасно.

   Он слегка пожал плечами, развернулся и направился к винтовой лестнице, лишив ее возможности сказать что-то еще - не разговаривать же со спиной?!

***

Больше он ей на глаза не попадался - очевидно, отсиживался в комнате. Бруни вспомнила об его существовании лишь под вечер, когда собралась пробежаться по магазинам, а потом заехать куда-нибудь и протрясти как следует кости. Спустилась к машине - и обнаружила "господина Берка" беседующим о чем-то с Дитрихом.

   Она сделала вид, что в упор его не заметила. Дитрих распахнул дверцу, она села; белобрысый тоже сел на переднее сидение.

   Поморщилась и приказала:

   - На Шеллингштрассе!

***

Прогулка по Шеллингштрассе оказалась весьма удачной. В одном из антикварных магазинов Бруни обнаружила старинную чугунную подставку для вазы - ветку с сидящим на ней попугаем с розовым брюшком и бирюзовой спинкой.

   Она тут же представила себе, какую здесь можно сделать вазу: изогнутую чашу из опалового стекла, словно бы налитую до половины голубоватой водой. Смотреться будет великолепно!

   Деньги за подставку просили бешеные, но спорить из-за цены она не стала, вместо этого выторговала себе в качестве бонуса мундштук из слоновой кости совершенно непристойного вида - как раз в стиле Иви, можно будет ей для смеха подарить. Случайно оглянулась - шагах в пяти стоял белобрысый телохранитель и с интересом пялился на чугунную штуковину с попугаем, которую продавщицы пытались запихнуть в пакет так, чтобы концы ветки не рвали полиэтилен.

   Решение пришло мгновенно!

   Дождавшись, пока продавщицы справились со своей задачей, Бруни взяла пакет, шагнула к белобрысому и поставила свою ношу перед ним на пол. Коротко сказала:

   - Неси!

   Развернулась и пошла к выходу.

   Глянув в витрину, словно зеркало отражающую то, что творилось сзади, она убедилась, что на полу он пакет оставить не посмел - тащил, как миленький!

   На секунду у нее возникло желание купить что-то уж совсем непотребное, вроде головы оленя с метровыми рогами - и пусть тоже несет! Потом решила не тратить деньги на глупости.

***

Следующим местом, которое Бруни собиралась посетить, была дискотека - не ночной клуб, а обычная затрапезная дискотека, именно такая, в какой можно как следует отдохнуть: шумно, весело, музыка гремит, народ кругом пляшет... Кроме того, дискотека эта обладала и еще одним неоспоримым достоинством: там обычно крутилась парочка парней, с помощью которых можно было восстановить утраченный запас сигарет с травкой.

   Она частенько бывала тут и знала многих завсегдатаев. И ее знали - не как баронессу фон Вальрехт, а как Тиффи (переделанное Тиффани - сбылась мечта детства!), студентку из Калифорнии. Но сначала...

   - Дитрих, останови-ка, - Бруни похлопала шофера по плечу, - и принеси мне белую сумку из багажника.

   Дождалась, пока он найдет разрешенное для остановки место (неужели не мог притормозить где попало?!), получила требуемое и, едва машина тронулась с места, принялась переодеваться.

   Для начала стащила с себя все, в чем болталась по магазинам, оставив только трусики, потом натянула черные колготки в крупную сетку и ярко-алые сапожки на шпильке.

   Втискивая вторую ногу в сапожок, Бруни случайно глянула в зеркальце. Белобрысый таращился на нее, не отрывая глаз - вид у него при этом был слегка обалделый.

   Она ухмыльнулась и показала ему язык - он быстро отвел взгляд. Ладно, с нее не убудет, пусть раз в жизни посмотрит на что-то такое, что потом по ночам вспоминать сможет!

   Что ж - продолжим. Теперь белую обтягивающую маечку. Лифчик? Какой, к черту, лифчик! Когда сиськи вверх-вниз дергаются - самое то получается, и мужиков здорово заводит. Мини-мини юбка тоже белая, на широком черном поясе. И - куртешка. Коротенькая, до талии, из такой же ярко-алой кожи, что и сапожки.

   Ну вот, теперь она готова к бою!

***

Еще издали Бруни заметила перед входом небольшую толпу. Дело обычное: по вечерам здесь часто было набито до отказа и тогда пускать начинали в основном завсегдатаев. Все прочие толпились перед вышибалой, переругивались с ним и ждали, пока он, руководствуясь каким-то своими соображениями, впустит еще пяток человек.

   Дитрих остановился, она выпорхнула из машины и махнула рукой, чтобы ехал на стоянку. И тут увидела, что ее белобрысый телохранитель тоже вылез. Он что - и туда собирается с ней переться?

   В сером костюме с галстуком?! Смокинг бы еще надел!

   Он же ее скомпрометирует!

   Нет, хочет идти - пусть идет, конечно, но она его не знает. Он сам по себе, а она - сама по себе!

***

Приплясывать Бруни начала еще с порога, окунувшись в музыку, как в воду. Музыка била в уши, вырываясь из вмонтированных в стены динамиков, и пронизывала тело - каждую косточку, каждую жилку - заставляя его подрагивать в зажигательном ритме.

   Кто-то свистнул, заорал издалека: "Тиффи!" - она, не глядя, махнула рукой. Неважно, кто это, здоровается - значит, свой!

   Сначала - к стойке, садиться не стала: ноги сами пританцовывали, подгоняя ее: "Ну давай, скорее!" Крикнула:

   - Мне как обычно, Кикс!

   "Как обычно" означало двойной красный вермут со льдом. Пива, излюбленного напитка здешних завседатаев, Бруни не любила; столько лет уже жила в Баварии, а все равно не любила, даже запаха его кислого терпеть не могла.

   Первый глоток - аж по ушам шибануло. Еще глоток,еще... Стукнула стаканом о стойку, бросила на ходу:

   - Потом заплачу! - (Кикс - парень свой, знает, за ней не пропадет!) - и побежала к сцене.

   Она любила танцевать именно там, наверху. Все прожектора на нее, и толпа внизу, и она - над ними, как богиня. Пусть смотрят!

   Нету больше Каланчи Мелли, есть она, Бруни - или Тиффи, неважно! - и восхищенный свист откуда-то, и подбадривающие крики, и тело, готовое само, помимо ее воли, изогнуться, взорваться каскадом движений, подчиняясь вливающейся в каждую клеточку музыке. Она сама - эта музыка!

   Сколько продолжался танец? Бруни не знала; одна мелодия сменяла другую, пока вдруг не наступила тишина, и через мгновение - голос ди-джея: "Ну а сейчас - охолонитесь немного, да поприжимайтесь - медленный танец!"

   Ух-х... теперь и передохнуть можно.

   Она чувствовала себя слегка пьяной - не от вермута, а от до сих пор переполнявшего ее ощущения полета. И даже не очень удивилась, увидев у стойки белобрысого телохранителя, лишь мельком подумала: интересно, как он ухитрился пройти через вышибалу?!

   Тоже подошла к стойке, сказала:

   - Налей еще, - кинула Киксу купюру покрупнее, чтобы потом уже о деньгах не думать.

   - Здорово вы танцуете, госпожа баронесса! - раздалось рядом.

   - Тс-с! - шикнула Бруни. - Меня здесь Тиффи все зовут! - Было весело и легко, мир казался прекрасным и даже этот тип - не таким уж и противным. - А ты... э-э... как там тебя?

   - Филипп.

   - Филипп, а ты чего не танцуешь?

   - Не люблю.

   Она удивленно глянула на него - как это можно не любить танцевать?!

   Ну и бог с ним... Невдалеке мелькнул знакомый паренек, у которого всегда можно было разжиться парой "заряженных" сигареток.

   Бруни свистнула, подскочила к нему и хлопнула по плечу:

   - Эй! - кивнула на коридорчик, ведущий к туалету. Ясное дело, о таких вещах в толпе не говорят!

***

У парня - теперь она, наконец, узнала, что его имя Франк - нашлось все, что нужно: и пачка сигарет "с начинкой", и десяток таблеток "розового кайфа". Две Бруни тут же проглотила, запив водой из-под крана.

   Действительно ка-айф! Не прошло и двух минут, как окружающее затянулось розовой дымкой - четко различимым оставалось лишь то, что находилось прямо перед ней. Тело стало невесомым, казалось, еще шаг, и она оторвется от земли, и полетит по густому розоватому воздуху, махая руками, будто крыльями. Как все, наверное, удивятся!

   Эта мысль заставила Бруни рассмеяться. Так, смеясь и пританцовывая, она и вернулась к стойке. Крикнула:

   - Кикс, еще! - Пить и в самом деле хотелось зверски.

   Глотнула, увидела рядом белобрысого. Его вытянутая рожа показалась ей страшно смешной. Чего он так на нее уставился?!

   - Э-э... - сказал он.

   Слушать, что он там мямлил, было некогда - кто-то уже хлопнул ее по спине.

   - Пойдем, киска?

   Бруни обернулась. Ничего парень - не коротышка, с таким и поплясать не грех!

   Сначала они танцевали в толпе, потом она очутилась на сцене - почему-то уже с другим парнем. Память не срабатывала, какие-то куски происходящего пропадали незнамо куда.

   Потом, с этим самым парнем, она вдруг оказалась в коридорчике у сортира. Он прижимал ее к стене, сопел и лез руками под юбку; бормотал:

   - Давай... Тут люди, давай дальше, за углом... пошли...

   Пару секунд она раздумывала: может, и впрямь дать ему? Но уж очень от него пивом воняло...

   Поэтому дала ему Бруни только пинка - коленом, куда следует - и, когда он согнулся, вышла обратно в зал.

   Первым, кто попался на глаза, был ее белобрысый телохранитель.

   - Ты домой еще не хочешь? - спросил он.

   - А че? Давай! - согласилась она.

   Действительно, самое время было двигаться домой. Плясать больше не хотелось - хотелось лежать, закрыв глаза, и смотреть на плавающие перед ними цветные шары... как стеклянные пузыри...

   Он обхватил ее за талию и повел к выходу.

***

На этот раз белобрысый сел в машине не впереди, а рядом с ней. Спорить Бруни не стала - было лень; закрыла глаза, откинулась назад.

   Снова вспомнилась ваза - та самая, для подставки с попугаем.

   ...А на голубой прозрачной воде пусть плавает цветок. Небольшой, ярко-красный, вроде лотоса, с тремя узкими зелеными листьями... Почувствовав на груди чьи-то руки, она не сразу поняла, что происходит, и лишь потом вскинулась и открыла глаза.

   Этого только не хватало! Этот гад что, с рельсов съехал - решил попользоваться втихаря, думает, она по пьяни вообще ничего не соображает?! Следующим потрясением оказалось то, что интересовала белобрысого, оказывается, вовсе не ее грудь. Растопырив ее куртешку, он нагло и бесцеремонно шарил по внутренним карманам, выгребая оттуда содержимое.

   - Ты что - свихнулся?! - Бруни отпихнулась локтем.

   - Сиди смирно! - Он схватил ее за плечо одной рукой, второй продолжая обследовать карманы. - Так... а это что?

   - Дай сюда! - она сделала отчаянную попытку дотянуться до вынутых на свет божий таблеток.

   Продолжая придерживать ее, белобрысый ловким движением перебросил пакетик с таблетками на сидение позади себя и снова полез в карман куртешки.

   - Не смей!

   - И это еще?! - Сигареты последовали за таблетками.

   - Отдай!

   - Так это из-за таблеток у тебя глаза в разные стороны смотрят?!

   - Отда-ай!

   Некоторое время Бруни бестолково дергалась, силясь вернуть свое добро, но белобрысый, по-прежнему вцепившись ей в плечо, удерживал ее на расстоянии вытянутой руки. Попыталась стукнуть - действительно, горилла, лапы длиннющие, только по плечу и достанешь!

   Тогда она сменила тактику и с воплем:

   - У меня глаза нормально смотрят, гад! - пнула его по ноге. Он скривился и встряхнул ее, ухватил свободной рукой за коленку.

   - Сиди смирно! - Обернулся, сказал шоферу: - Дитрих, езжайте к набережной и остановите, пожалуйста, в каком-нибудь тихом месте.

   От такой наглости Бруни на миг опешила - этот подлец еще тут будет приказывать?!

   - Дитрих, не смей его слушаться! И помоги мне, ты что, не видишь!

   В зеркальце она уловила быстрый вороватый взгляд шофера - тот явно прикидывал, вступиться за нее или сделать вид, что ничего не видит и не слышит.

   - Дитрих, он меня сейчас убьет! А-аа!!!

   - Никого я не собираюсь убивать, - рявкнул белобрысый. - Хочу наркотики в воду выкинуть. Да сиди ты спокойно, г-госпожа баронесса! Дитрих, вон там остановите.

   Очевидно, упоминание о наркотиках склонило Дитриха к безоговорочному выполнению приказов телохранителя. Он подъехал к парапету и притормозил.

   Белобрысый отпустил ее коленку - и внезапно, толчком, отпихнул Бруни подальше от себя. Всего на секунду замешкавшись, она метнулась вперед, но было поздно. Подхватив с сидения сигареты и таблетки, телохранитель выскочил из машины и бросился к парапету.

   Быстрое движение руки - и он уже снова был у машины, нагнулся к двери.

   - Ну вот, спорить больше не о чем.

   - Это мы еще посмотрим! - от ощущения собственной беспомощности на глазах у Бруни выступили злые слезы.

   Он пожал плечами, сел на переднее сидение и сказал Дитриху:

   - Домой!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

   Следующее утро началось мрачно: Бруни вспоминала вчерашнее происшествие. Похоже, папочкин эмиссар всерьез вознамерился выполнять указание "Никаких наркотиков!"

   Не то чтобы ей так нужны были эти сигареты и таблетки - но иногда вовремя выкуренная сигаретка помогала взбодриться или взглянуть на жизнь с более веселой стороны. Да и на вечеринках часто не лишней была...

   Да дело и не столько в сигаретах, сигареты еще купить можно. Дело в другом - в том, как он вообще себя вел. Лет с пятнадцати никто, даже отец, не смел обращаться с ней так! Хватать руками, отбирать ее вещи, командовать!..

   Кажется, этот гад решил, что ему все дозволено и что он может безнаказанно портить ей жизнь! Нет, вот тут он ошибается!

   Первые ее идеи были весьма кровожадными. Бруни словно воочию представляла себе белобрысого телохранителя в разных неприятных ситуациях - и даже мысленно слышала его мольбы о пощаде.

   Познакомиться с гангстерами, влюбить в себя их главаря и попросить о ма-аленьком одолжении: чтобы он, в доказательство своей любви, убил одного - всего одного! - мерзкого типа!

   Поехать летом в круиз на папиной яхте (несомненно, белобрысый и туда за ней попрется!), улучить момент и спихнуть его с борта! Прямо в пасть к акуле!

   Постепенно, после завтрака и купания в бассейне, мысли Бруни приняли более деловой лад. Она перестала воображать все эти неправдоподобные, но тешащие душу картины, и принялась уже всерьез обдумывать, как можно нейтрализовать белобрысого. Рассматривала каждую идею с разных сторон и или отвергала ее, или "откладывала в сторону" для дальнейшего обдумывания.

   Отравить? Нет, это уж слишком! Хотя... если подсыпать ему чего-нибудь такого, чтобы он пару дней посидел дома... Но этот фокус пройдет всего один раз - потом белобрысый, если он не круглый идиот, начнет беречься. Да еще, глядишь, папаше накляузничает!

   Проучить как следует? Чтобы понял, что мешать ей жить - себе дороже? Тоже вариант. Попросить ребят с дискотеки, чтобы они ему вложили по первое число! Бруни представила себе, какая драчка шикарная получится (он ведь, похоже, тоже не из слабаков!) - на это стоит посмотреть!

   Позвонить папочке, нажаловаться, что он к ней пристает? Не поверит...

   Железобетонная рожа белобрысого телохранителя то и дело вставала перед ее внутренним взором, хотя живьем Бруни его со вчерашней ночи еще не видела. Впрочем, она не сомневалась, что стоит ей выйти из дому, как он окажется тут как тут, готовый с новыми силами портить ей жизнь.

   А выйти предстояло непременно. По вторникам, согласно сложившейся традиции, она играла в теннис с американским консулом.

   Играли они уже третий год, и зимой и летом. За это время у них сложилось некое подобие дружбы - именно дружбы, никаких сексуальных намеков со стороны Гарольда, так звали консула, не было ни разу. Бруни подозревала, что он вообще тайный гомик.

   Вдвое ее старше, да и росточка не слишком высокого (типичный "коротышка" по ее терминологии), Гарольд обладал неплохим чувством юмора, да и в искусстве разбирался неплохо.

   У самого у него дома имелась коллекция статуэток из кости, которой он страшно гордился. Когда он в начале их знакомства пригласил Бруни к себе, посмотреть эту коллекцию, она подумала: "Ясно - и этот туда же!", но, как выяснилось, речь шла действительно о статуэтках.

   Словом, общаться с ним было забавно и интересно. Тем не менее, именно сегодня Бруни с удовольствием никуда бы не пошла - настроение было отвратное. Но что делать - традиция есть традиция...

***

Она оказалась права - телохранитель и в самом деле ждал у машины. Сухо сказал: "Здравствуйте, госпожа баронесса" и сел на переднее сидение.

   До спортивного клуба они ехали в полном молчании. Так же молча Бруни вышла из машины и направилась ко входу - белобрысый следовал за ней. И тут произошло то, что она предвкушала всю дорогу: беспрепятственно пропустив Бруни, перед господином Берком охранник захлопнул турникет.

   Правильно, так его! Вход только для членов клуба - ясно же написано! А не для всяких там...

   Настроение сразу поднялось на пару градусов: хоть ненадолго, да удалось отвязаться! Очко в ее пользу!

   На этом подъеме настроения она с легкостью выиграла первый сет - Гарольд, поздравляя ее, развел руками и сказал:

   - Сегодня вы явно в ударе!

   Увы, меняясь полями после третьего гейма, Бруни случайно бросила взгляд в сторону и... увидела метрах в тридцати, на скамейке, знакомую фигуру в сером костюме.

   Прорвался все-таки! Но как?!

   А может, это не он? Она оглянулась, пропустила мяч, но убедилась, что это действительно Филипп Берк собственной персоной. От злости просто руки затряслись. Где уж тут "сконцентрироваться и забыть обо всем", как положено в теннисе!

   В результате сет она проиграла. Следующий - тоже.

   - А тот мяч вы могли взять, - с довольным видом заявил, подходя, раскрасневшийся Гарольд. - Ладно, не огорчайтесь, сегодня просто не ваш день! Пойдемте выпьем чего-нибудь холодненького.

   Это тоже было традицией - после игры они всегда сидели в кафе спортклуба, пили айс-кафе и болтали о том о сем.

   Увы, сегодня Гарольд оказался неинтересным собеседником - он говорил исключительно о политике. Непонятно, что его завело, но вещал он так, словно был на митинге:

   - Я не понимаю этого постоянного противостояния Востока и Запада! Неужели нельзя как-нибудь договориться - мы же все люди доброй воли!

   "А в самом деле..." - подумала вдруг Бруни, покосившись на сидевшего через два столика белобрысого. Слова Гарольда очень точно легли на ее сегодняшние мысли.

   Зациклившись на планах мести, она раньше не думала о таком варианте. А ведь в конечном счете ей надо не столько отомстить Филиппу за вчерашнее, сколько постараться как-то нейтрализовать его на будущее! Так почему и впрямь не попробовать решить дело миром?

   - ...Зачем забывать об экономических интересах?! Наверняка найдется что-то, чем мы можем быть интересны друг другу... - продолжал Гарольд.

   Попробовать перекупить? Неизвестно, сколько папаша ему пообещал, а финансовые возможности у него все-таки побольше, чем у нее. Значит, деньги не годятся. Но у нее и помимо денег найдется кое-что, что может заинтересовать мужчину - если, конечно, он не полный импотент…

   Конечно, внешне этот тип, прямо скажем, не Ален Делон - но хоть не коротышка. И пива, кажется, не пьет - на дискотеке, во всяком случае, не пил.

   Хватит пары "сеансов", потом из него можно будет веревки вить! И еще в благодарность скажет папочке, что она ведет себя паинькой - авось, тот содержание увеличит!

   Да, пожалуй, этот способ самый простой и не требует особой подготовки. И снаряжения тоже. Бруни хихикнула, вспомнив выученную в школе латинскую фразу "Омни меа мекум порте" - "Все мое несу с собой"!

   - Вот видите, вы тоже поняли нелепость сложившейся ситуации! - триумфально возвестил ее зациклившийся на политике собеседник.

   Когда он заговорил о ядерном паритете, Бруни решила, что с нее хватит - взглянула на часы, сослалась туманно на дела и распрощалась до следующего вторника.

   Проходя мимо белобрысого, фамильярно похлопала его по плечу:

   - Ну что - пошли?

   Мимоходом взглянула на его столик - кофе, рюмка с чем-то вроде коньяка... Да, похоже, пива он действительно не пьет.

   Телохранитель встал. Она спросила - для завязки разговора:

   - А откуда ты так хорошо немецкий знаешь?

   - Учил, - коротко ответил он.

   О чем бы еще с ним поговорить? Обычно она легко находила общий язык с любым мужиком, но этот был каким-то чересур уж замкнутым и молчаливым.

   Теперь, когда Бруни рассматривала его как будущего любовника (пусть для дела, но все же...), она обнаружила в нем еще ряд достоинств.

   Пахло от него неплохим парфюмом, явно не из дешевых. И ногти были подстрижены коротко и аккуратно - хоть не поцарапает!

   - А ты вообще откуда? - сделала она еще одну попытку.

   - Из Бостона.

   Понятно, кроме как по делу, говорить он с ней не желает. И в машину сел снова спереди... "Ничего, он еще будет говорить... он еще серенады петь будет! - злорадно подумала Бруни, разглядывая белобрысый затылок. - Он и не представляет, что его ждет сегодня вечером!"

ГЛАВА ПЯТАЯ

   Именно сегодня, тянуть с этим незачем. Можно, конечно, потратить пару дней, "подготавливая почву": пригласить парня искупаться в бассейне, покрутиться перед ним в распахивающемся халатике, подпустить пару-тройку выразительных взглядов... - и дело сделано, причем он будет совершенно уверен, что инициатива исходила именно от него.

   Но этот способ требовал свободного времени, а поскольку Бруни с завтрашнего дня хотела заняться вазой, то быстрая решительная атака подходила куда лучше. В свое время она обработала так одного папашиного гостя, какого-то там конгрессмена - а потом забавлялась, наблюдая, как в ее присутствии он начинал потеть и краснеть и старался побыстрее смыться из комнаты, чтобы упаси боже, не встретиться с ней взглядом. Папаша, правда, просек ситуацию и здорово разозлился.

   Оставалось продумать мелкие детали.

   Когда? Попозже вечером, когда он разденется и соберется спать. Мужчина в одних трусах и застегнутый на все пуговицы тип в костюме - суть две разные личности.

   Надеть сетчатые чулки с черными подвязками? Нет, хватит с него и "натурального" вида: только что из душа, капли воды на коже, халатик, прилипающий к телу... самое то!

   Теперь, когда все было решено, Бруни уже не терпелось начать "операцию". Она сидела на подоконнике у себя в спальне и нетерпеливо постукивала ногой по батарее в такт доносившейся из встроенных в стену колонок музыке. С этой позиции было видно окно ванной оккупированной белобрысым гостевой комнаты - предполагалось, что он перед тем, как лечь спать, зайдет туда. Это и послужит ей сигналом.

   Рядом с ней, на подоконнике, стоял стакан с коктейлем собственного изобретения: вермут пополам с крепким чаем, из которого она то и дело отхлебывала. Конечно, чтобы скоротать ожидание, сейчас бы пригодилась сигаретка с травкой - после нее на все наплевать и время бежит незаметно. Но именно сигаретки-то и не было.

   "Ну ничего, это ненадолго!" - подумала она, допивая из стакана последние капли.

   Время приближалось к одиннадцати.

   Интересно, он вообще во сколько спать привык ложиться? Неужели до часу ночи придется здесь торчать?! Словно в ответ на ее вопрос, в окне наконец вспыхнул свет, и Бруни воспрянула духом. Теперь уже скоро!

   Сердце отчаянно колотилось, ощущение было сродни тому, которое охватывало ее на дискотеке, перед тем, как она взлетала на сцену: радость, возбуждение... и чувство полноты жизни.

   Свет в окне погас. Вспыхнул на миг снова - и погас уже окончательно.

***

Ей пришлось постучать дважды, прежде чем дверь приоткрылась и в щели показался белобрысый. Все как она рассчитала: босиком, в одних трусах - явно вылез из постели.

   Увидев ее, он удивленно сдвинул брови.

   Быстро, чтобы не дать ему перехватить инициативу и спросить, чего ей надо, Бруни сказала, подпустив в тоне толику игривости:

   - Решила вот зайти посмотреть, как ты тут устроился. Ну, впустишь?

   Он молча отступил на шаг и открыл пошире дверь, давая ей пройти.

   - Как ты перенес смену часовых поясов? Мне обычно после этого несколько дней заснуть трудно... - Главное не слова, главное - интонация и взгляд. Мужчине совершеннно неважно, что говорит женщина, если при этом она откровенно разглядывает его.

   А парень здоровущий - и правда, есть на что посмотреть: широченные плечи, выпуклые тугие мышцы на животе, на бедрах. И ноги не кривые...

   Смотрел он на нее настороженно, словно до сих пор не понимал, что происходит. А должен был бы уже понять!

   Во будет облом, если папаня ей педика подсунул!

   Улыбнувшись, Бруни протянула руку и провела пальчиком по его плечу - легко, будто погладила.

   - Ну, чего стоишь - пойдем! Показывай, где тут что у тебя.

   Наметанным взглядом заметила выпуклость, образовавшуюся у него под трусами. Нет, этот парень точно не педик! И все уже понял.

   Повернулась и пошла не оглядываясь, и без того зная, что он идет за ней, и чувствуя спиной его взгляд. Прошла под арку, в спальню - и там, у окна, наконец обернулась.

   На фоне ночного неба ее фигура в серебристом халатике с оторочкой из лебяжьего пуха смотрелась как в раме - она специально выбрала это место. Медленно, глядя ему в глаза, протянула руку к верхней пуговке и расстегнула ее. Еще одну - очень медленно, чтобы заставить его если не словами, то взглядом взмолиться: "Ну скорей же!"

   Халатик распахнулся - она повела плечами, давая легкой ткани стечь на пол.

   Наверняка сейчас у парня пересохло во рту и сердце колотится, как поршень машины. Смотрел он ей уже не на лицо - ниже, ощупывая глазами тело; Бруни чуть ли не физически чувствовала эти прикосновения.

   Она шагнула вперед. Еще шаг, еще - пока не оказалась к нему совсем близко. Белобрысый вздрогнул, руки, безвольно висевшие вдоль тела, приподнялись, словно он хотел обнять ее - но не решился, вместо этого отступил.

   Все-таки он вел себя странно - обычно мужчина к этому времени уже и сам проявлял какую-то инициативу, а не стоял, как столб.

   Еще один шаг - он снова отступил, наткнулся на кровать и сел. Бруни подошла вплотную, коснулась бедром его колена, положила ладони на плечи...

   - У меня... презерватива нет, - хрипло сказал он, глядя куда-то в сторону.

   - Не боись, парень! - усмехнулась она. - Я о себе сама позабочусь. - Подтолкнула его, заставляя лечь на спину.

   Сейчас она окажется сверху, вберет его в себя, и оба получат желаемое. Весьма желаемое: пытаясь раздразнить этого напряженного и непонятного здоровенного парня, Бруни и сама захотела его - захотела так, что низ живота уже сводило от коротких болезненных спазмов.

   И в этот момент инициатива внезапно ушла из ее рук. Словно пробудившись от ступора, белобрысый вскинул голову, взглянул ей в лицо - глаза у него были совершенно сумасшедшие. Короткое движение в сторону, свет погас, и она почувствовала, как сильные руки, обхватив за плечи, швыряют ее на постель. Мгновение - и парень навалился сверху, распихнул ей колени и мощным толчком ворвался в нее.

   На миг Бруни испугалась, показалось, что от его натиска она сейчас врежется макушкой в стену. Попыталась оттолкнуть его - бесполезно, легче было бы остановить бульдозер.

   Лишь через несколько секунд она расслабилась, поняв, что он не так уж груб и даже умудряется не наваливаться на нее всем весом. Только двигается слишком напористо и быстро.

   Словно подслушав ее мысли, белобрысый слегка притормозил. Мерные толчки напоминали теперь плавно набегающие волны. Снизу вверх, сильно, глубоко, ритмично - именно так, как она любила...

   По телу стремительно разливалось тепло, заполняя его, проникая в каждую клеточку. Короткие вспышки наслаждения - предвестники той, большой, главной вспышки, которой Бруни так ждала, заставляли ее пальцы конвульсивно сжиматься; казалось, все ее кости плавятся и размягчаются, как стекло над горелкой.

   Внезапно, будто почувствовав, что она уже балансирует на грани оргазма, белобрысый подхватил ее под ягодицы и сильно, до боли, сжал их. И именно это оказалось последней каплей... крик, вырвавшийся нее в ответ, не был криком боли - ей показалось, что она сгорает, разлетается, расплющивается; что вся превратилась в атомы, в те самые звезды, которые вспыхивали у нее перед глазами.

   Лишь придя в себя и вновь ощутив свое ставшее мягким и безвольным, но цельное тело, Бруни вдруг осознала, что белобрысый все еще в ней, все еще движется, размеренно и неутомимо - как машина, как какой-то чертов механизм.

   Мимолетное раздражение - чего он, хватит! - почти сразу ушло, уступив место новой волне желания. Не прошло и минуты, как она уже, задыхаясь от наслаждения, повторяла: "Давай, еще!" - сама не зная, вслух или про себя произносит эти слова; знала лишь, что если он вдруг исчезнет, если прекратятся эти ровные, сводящие ее с ума толчки, то она завоет, как зверь, лишившийся добычи.

   Но он не исчез. Он был с ней, когда она забилась и всхлипнула, охваченная сладкой судорогой нового оргазма; был с ней, когда ее руки бессильно соскользнули по его мокрым плечам.

   Только теперь белобрысый застонал, глухо, словно пытаясь сдержать этот стон - первый звук, вырвавшийся у него с момента, когда погас свет. Застонал, замер, и Бруни почувствовала внутри себя быстрые горячие биения, а его пальцы больно впились ей в бедра...

   Потом он медленно опустился на нее и тут же откатился в сторону. Ей стало немного странно и пусто - она уже успела сродниться с ним, привыкнуть к его тяжести и теплу, к его запаху. Пахло от него смешно, как от ребенка - мятной зубной пастой.

   Она лежала совершенно размякшая и обессиленная. Каждая косточка в теле сладко ныла; в голове звенело, и разрозненные мысли, пробегавшие там, сводились к бессвязным восторженным возгласам: "Вот это да-а! Не знаешь, где найдешь, где потеряешь! Ну, папуля, знал бы ты..."

   Постепенно Бруни приходила в себя. Еще немного отдышаться, и можно идти к себе в спальню.

   Конечно, надо бы поговорить с парнем, дать ему понять, что теперь она рассчитывает на ответную любезность с его стороны, но сомнительно, чтобы он сейчас был в состоянии что-то воспринимать. Лучше завтра, с утра - пригласить его вместе позавтракать и там расставить точки над "i".

   В этот момент ее ленивые размышления были прерваны.

   Парень шевельнулся, схватил ее за плечо и притянул к себе. Большая рука сжала ее грудь, потеребила сосок - и тут же на ее месте оказался рот - жадный и горячий.

   Бруни задохнулась от неожиданного острого ощущения, успела удивиться: "Неужели он еще хочет?!", а потом думать стало трудно.

   Он крутил ее как куклу, не давая ни секунды передышки - оказывался то спереди, то сзади, ласкал руками, целовал грудь и живот - по-прежнему молча, все молча. Она потеряла счет собственным оргазмам, не знала, сколько раз кончил он; в ней открывалось "второе дыхание", и "третье" - но и оно иссякало.

   И в тот момент, когда Бруни уже готова была взмолиться: "Хватит! Я не могу больше!" - все вдруг закончилось, резко и внезапно. Руки парня разжались, и он перевалился на спину, дыша так хрипло и тяжело, что, казалось, вздрагивает кровать.

   Она уже не помышляла о том, чтобы уйти куда-то. Хватило сил лишь повернуться набок и потереться мокрым лицом о подушку - убрать щиплющий глаза пот.

***

Когда она проснулась, за окном светило солнце - собственно, бьющие прямо в глаза лучи и разбудили ее. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, почему она здесь, а не у себя, а заодно и все, что произошло этой ночью.

   Осторожно повернув голову, Бруни покосилась назад. Осторожность оказалась излишней - в постели, кроме нее, никого не было. И в спальне тоже.

   Ее халатик, аккуратно сложенный, висел на спинке кровати.

   Она потянулась... нет, кости не болели, и вообще чувствовала она себя просто превосходно. И настроение было отличное.

   Как она этого парня сделала!

   Да, промахнулся папочка, хватку теряет - педика прислать не догадался!

   А с белобрысым теперь есть о чем разговаривать - и прежде всего, дать ему понять, что у нее своя жизнь, и лучше, чтобы он в нее не совался. Пусть занимается чем хочет, а папаше докладывает, что все о'кей! Тогда и она будет с ним мила и любезна - ведь лучше жить в мире, правда?!

   Конечно, рано или поздно папочка все узнает и отправит парня обратно в Штаты - что ж, по крайней мере поймет, что не все в мире делается так, как ему хочется.

   А вообще мужик силен! Конечно, вчера он несколько, что называется, "перебрал" - вел себя просто как какая-то взбесившаяся горилла. Но и это тоже иногда неплохо. Нужно постараться, чтобы папаша подольше не отправлял его обратно - но при этом не дать, упаси боже, понять, что она хоть в малой степени в нем заинтересована!

   Бруни лениво вылезла из-под одеяла и не одеваясь поплелась в ванную. Умылась, взглянула на себя в зеркало, обнаружила на полочке расческу и причесалась. Кроме расчески, на полочке была лишь зубная щетка, паста и еще пара флакончиков - она из любопытства проверила: зубной эликсир и какой-то парфюм с незнакомым названием.

   А под глазами круги-и... Ничего, сегодня никуда выходить не надо - она так и так собиралась весь день провести в мастерской.

***

Белобрысый обнаружился в соседней комнате. Гостевая комната состояла из гостиной и спальни, вот в этой гостиной он и устроился в кресле, прилизанный, причесанный и одетый вплоть до галстука - сидел, уткнувшись в газету.

   Она думала, что увидев ее, он улыбнется, скажет что-нибудь подходящее к случаю. Но улыбки не было - лишь спокойный, словно бы оценивающий ее, и не слишком положительно, взгляд.

   - Привет! - улыбнулась Бруни.

   - Привет.

   Чего это он такой мрачный?! Может, испугался, что она все сразу папаше доложит?

   - Ты давно встал?

   - Часа два назад.

   Ей пришлось напрячься, чтобы вспомнить его имя - мысленно она все время называла его "белобрысым".

   - Филипп...

   - Да. - Наконец-то он отложил газету!

   - Мы договорились?

   - О чем?

   - Что ты больше не будешь лезть в мою жизнь!

   - Так вот оно что! А я-то думал - чем вызван твой вчерашний визит... - усмехнулся белобрысый.

   Усмешка эта Бруни не понравилась.

   - Ну, так мы договорились? - уже сердито спросила она.

   - Увы, нет, - покачал он головой. - Свою работу я буду выполнять, и тебе придется с этим примириться. И вообще, если бы я знал, что здесь имеет место... некий товарообмен...

   - А какого черта, ты думаешь, я такому уроду, как ты, дала бы иначе?! - вспылила Бруни. Сдерживаться смысла уже не было: ясно, что договориться не удалось!

   Вот уж не думала она, что он до такой степени сволочью окажется!

   - Откуда я знаю. Впрочем, у женщин тоже бывают странности. - Филипп откинулся назад в кресле, заложил руки за голову и, все так же неприятно усмехаясь, смерил ее взглядом. - Наверное, мне следовало бы отказаться. Но уж очень вид у тебя был... как у оголодавшей кошки!

   - Что?! Ах ты!!!

   Если бы под рукой у Бруни в этот миг что-то оказалось, оно бы полетело в белобрысую голову. Но ничего подходящего поблизости не было - поэтому она ринулась на него сама. Сейчас, по морде поганой...

   Мгновенно выбросив вперед руки, белобрысый схватил ее за запястья. Бруни чуть не потеряла равновесия и замерла в неудобной позе, оказавшись с ним носом к носу.

   - А вот этого не надо...

   - Пусти, гад! - она попыталась лягнуть его.

   Парень отпихнул ее, так что она еле удержалась на ногах.

   - Да никто тебя тут и не держит!

   - Ну конечно - ты свое уже получил!

   - Ты тоже! - похабно ухмыльнулся он. - И вообще, Амелия, хватит злиться. Скажи лучше - какие у тебя планы на вечер?

   - Не смей ко мне так обращаться! - Кулаки Бруни снова сжались сами собой. - Я для тебя "госпожа баронесса", слышишь, ты, урод?! И на "вы", ясно?!

   До сих пор они разговаривали на английском, но эту фразу она нарочно рявкнула по-немецки, чтобы обратиться к нему на "ты", как к слуге, к лакею, которым он на самом деле являлся.

   - Не имею привычки именовать на "вы" женщин, с которыми спал, - с легкостью перейдя на тот же язык, парировал белобрысый. - Если не Амелия - так как же мне тебя называть? Мелли, что ли? Нет, Мелли мне не нравится...

   Ну, с нее хватит!

   Она решительно направилась к двери; обернулась лишь, чтобы сказать:

   - Сволочь ты - и все!

   - Сам знаю! - донеслось вслед.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

   Зачем, зачем, зачем?! Что на него нашло вдруг?!

   В сотый раз Филипп задавал себе этот вопрос - и в сотый раз приходил в бешенство, хотя если на кого-то и можно было злиться, то только на самого себя.

   А ведь его предупреждали! Предупреждали, черт возьми - и не кто-нибудь, а ее родной отец!

   За пару дней до отъезда Филипп снова приехал к Тренту - тот вызвал его на последний инструктаж. А на самом деле рассказать то, что, по мнению миллионера, следовало знать человеку, который будет общаться с его дочерью.

   О том, что у нее есть хобби: делать всякие штучки из стекла - и даже неплохо получается. Она любит лошадей и собак, обожает спорт - верховую езду, коньки, теннис; часами может плавать в бассейне. Вспыльчива, но быстро отходит, очень боится вида крови, никогда не простужается, не испытывает похмелья, спит мало - часов пять в сутки, и ей этого вполне хватает.

   В конце "инструктажа" Трент сказал:

   - И еще одно... Моя дочь весьма привлекательна - и хорошо это знает, и пользуется этим, не стесняясь. - Помедлил, но потом решительно добавил: - Короче, я не стану вас осуждать, если вы рано или поздно поддадитесь на ее... сексапильность.

   - Но я... - попытался перебить Филипп. Трент отмахнулся.

   - Надеюсь лишь, что это не помешает вам выполнять вашу работу. А в остальном - повторяю, я не стану вас осуждать. Немного найдется мужчин, которые устояли бы против нее. Тем более что она, я почти уверен, рано или поздно попытается вас соблазнить, для нее секс - это один из способов самоутверждения.

   Филиппа тогда покоробил цинизм, с которым Трент говорил о дочери. Он и не предполагал, насколько тот был близок к истине...

***

Конечно, она хороша собой, но он видал и покрасивее! И всегда умел, при необходимости, соблюсти дистанцию - и когда работал телохранителем, и позже...

   После несчастья с Линнет случались женщины, которые рады были бы утешить "соломенного вдовца" - Филипп отшивал их сразу, так что на вторую попытку никто не решался. Но... Через полгода после того, как Линнет попала в "Форрест Вью", возвращаясь вечером домой, он свернул в Чайна-Таун, подобрал первую попавшуюся проститутку и поехал с ней в отель. И ушел оттуда только под утро, чувствуя себя опустошенным и душевно и физически.

   С тех пор это повторялось раз в пару месяцев. Постепенно Филипп сумел убедить самого себя, что это даже не измена жене - просто способ ненадолго почувствовать себя мужчиной. Тем более что она все равно ничего не узнает...

   Он имел дело только с профессионалками - не тратил времени на разговоры, не интересовался их именами и едва выйдя за дверь, забывал их лица. Ему и в голову не пришло бы встречаться с женщиной, общение с которой выходило бы за рамки секса и подразумевало личные отношения.

   А с Амелией ему предстоит работать. И работать долго - возможно, целый год. Так зачем он это сделал? И притом от начала до конца вел себя как последний идиот!

   Когда она вошла к нему в этом коротеньком халатике, в котором непостижимым образом выглядела более раздетой, чем если бы на ней вообще ничего не было, Филипп сразу понял, зачем она пожаловала - но ему казалось, что он достаточно умеет владеть собой, чтобы контролировать ситуацию. Он решил дать ей сделать первый шаг, чтобы ее намерения стали очевидны, после чего раз и навсегда объяснить ей, что их деловые отношения таковыми и останутся, ни о чем другом не может идти речи.

   Он знал, что эта женщина прошла столько постелей, что хватило бы на средний отель, но выглядела она при этом свежей, как только что распустившаяся роза - сравнение избитое, но абсолютно точное. От нее даже пахло розами.

   Тело его отреагировало сразу - было бы странно, если бы этого не случилось. Но даже тогда, когда этот дурацкий халатик слетел с нее, Филипп все еще считал, что контролирует ситуацию: вот сейчас она подойдет, он возьмет ее за плечи и выставит за дверь. Нагишом - тем лучше: пережитое унижение не позволит ей сунуться к нему еще раз!

   Но она подошла - и руки отказались подчиниться ему. Он весь не подчинился самому себе, пребывая словно в ступоре. А потом внутри него что-то взорвалось; он провалился в какую-то преисподнюю, в которой не существовало ничего, кроме ее горячего тела... Провалился - и вынырнул рядом с ней, спящей...

   Конечно, не стоило так разговаривать с ней, когда она вышла из спальни. В тот момент она была настроена дружелюбно - следовало установить с ней контакт, и этим облегчить себе работу. Но ведь ясно, что и этот "контакт", и эта "дружба" означали бы, что он автоматически становится ее придворным любовником!

   Нет, пусть уж она лучше ненавидит его - он не собирается привязывать ее к себе таким способом! Поэтому лучше побыстрее вычеркнуть весь этот эпизод из памяти и постараться, чтобы то, что произошло, не помешало ему выполнять работу, ради которой он приехал сюда.

***

Филипп предполагал, что после утренней сцены Амелия будет злиться целый день; может быть, попытается даже, не предупредив его, смыться из дому. Он напомнил Дитриху, чтобы тот не вздумал выезжать из гаража, не поставив его в известность, заодно попытался узнать примерный распорядок дня баронессы: куда она обычно ездит, когда возвращается, с кем встречается.

   Шофер хмурился, переминался с ноги на ногу и отделывался короткими неопределенными ответами: "Когда как... Бывает... Не помню..." Возможно, сыграла роль вчерашняя стычка в машине, когда он не защитил хозяйку, и теперь мучался совестью, но скорее всего проблема заключалась в неопределенном статусе самого Филиппа: вроде бы телохранитель, но живет в доме и разговаривает так, будто имеет право отдавать распоряжения. Вот шофер и боялся, с одной стороны, не угодить "новому начальству", с другой - проявить нелояльность к госпоже баронессе, а посему, как мог, старался держать язык за зубами.

   Самой баронессы было не видно и не слышно. Отсыпается, что ли? Похоже на то! Ночью он ее действительно измотал порядком...

   На кухне, в сравнении с гаражом, Филиппа ждал куда более теплый прием. Кухарка фрау Зоннтаг, худощавая неплохо сохранившаяся дама лет сорока, встретила его весьма дружелюбно - то ли потому, что доставшийся Филиппу от отца эльзасский акцент будил в ней сентиментальные воспоминания (она тоже была родом из тех краев), то ли потому, что ей не с кем было поговорить. Стоило Филиппу обмолвиться, что он еще не завтракал - и через минуту перед ним красовалась тарелка с политыми маслом клецками с ветчиной.

   Заодно на голову Филиппа был вывален целый ворох информации - начиная с того, что фрау Зоннтаг была замужем дважды, а потому знает, как кормить настоящего мужчину (последнее, как показалось Филиппу, было сказано многозначительным тоном - никак она ему авансы делает?) - и кончая весьма полезной: об обычаях этого дома и о привычках госпожи баронессы.

   Выяснилось, что последняя завтракает, как правило, рано и предпочитает пышки с творогом и фруктовый салат, иногда - омлет. К полудню, если не уезжает куда-нибудь с утра, ест второй завтрак, но если сидит в мастерской, как, например, сегодня, тогда вообще о еде забывает. А вот ужинает - когда как: то где-то в городе, то дома, то рано, то поздно, то вообще ночью.

   Поэтому фрау Зоннтаг ежедневно готовит несколько салатов и закусок и пару-тройку мясных и рыбных блюд - только в микроволновку остается сунуть. Госпожу баронессу это вполне устраивает.

   Горничные, их две, приходят в восемь и уходят в четыре, а сама фрау Зоннтаг - ранняя пташка: ее рабочий день начинается в полседьмого, зато к двум она уже свободна. Дитрих живет над гаражом, там у него своя кухонька, и он обычно готовит себе сам.

   Выложив это все, фрау Зоннтаг посетовала: "Ох, я наверное вас совсем заговорила!" - после чего пожелала узнать что-нибудь и о Филиппе. Он отделался минимумом информации: из Бостона, тридцать три года, родители умерли, есть старшая сестра, у нее цветочный магазин. Ни про Линнет, ни про истинные причины своего пребывания в этом доме говорить, естественно, не стал.

   Больше всего его заинтересовало упоминание о мастерской. Это что, место, где Амелия делает свои "штучки из стекла"? Надо бы пойти посмотреть - и заодно убедиться, что там не припрятана заначка марихуаны, если не чего-нибудь похуже, и что госпожа баронесса не встретит его с неестественно поблескивающими, будто стеклянные шарики, глазами.

***

Вход в мастерскую Филипп нашел быстро - помогли указания фрау Зоннтаг. Дверь оказалась не заперта. Он постарался войти бесшумно, чтобы успеть оглядеться, прежде чем Амелия заметит его.

   Большая, очень ярко - до рези в глазах - освещенная комната напоминала научную лабораторию: белые стены, блестящие металлические поверхности столов, стеллажи, лабораторные шкафы и подносы с какими-то штуками вроде инструментов дантиста. И стекло - кубики, цилиндики, осколки разных размеров - от совсем небольших до солидных, чуть не с дыню, глыбок всех цветов и оттенков; оно лежало на столах и стеллажах, на подносах и в коробках, переливаясь и сверкая в ярком свете ламп.

   Филипп слегка опешил - по словам Трента, хобби Амелии было всего лишь забавой избалованной барышни. Но эта мастерская выглядела вполне профессиональной - непохоже, что ее завели просто для забавы. Да и фрау Зоннтаг утверждала, что госпожа баронесса проводит здесь порой целые дни...

   Так что, эти шикарные витражи и светильники наверху - неужели она сама их сделала?! Ничего себе "штучки из стекла"!

   Сама Амелия тоже выглядела непривычно: на ней был мешковатый комбинезон из белой блестящей ткани, на голове красовалось нечто похожее на рыцарский шлем.

   Почувствовав на себе его взгляд, она обернулась, и стало ясно, что это не шлем, а маска наподобие той, которую используют сварщики, только белого цвета, откинутая сейчас на затылок.

   - Чего тебе здесь надо?! Убирайся! - рявкнула она, сердито блеснув глазами.

   - Да я просто зашел посмотреть, - миролюбиво объяснил Филипп.

   - Нечего тебе тут смотреть! И делать нечего! Уходи, говорю!

   - Да я сейчас уйду... А это что такое?

   В выдвинутом ящике ближайшего шкафа лежали несколько прозрачных пакетиков с разноцветными порошками.

   Филипп взял один, посмотрел на свет.

   - Ты еще руками тут будешь шарить! - Амелия рванулась к нему. - Дай сюда и ничего не трогай!

   - А что это?

   - Оксиды. Отдай! - Она оскалилась, как разъяренная кошка, и выхватила пакет у него из рук.

   - Какие еще оксиды? - Что такое оксиды, он знал, но не ожидал услышать это слово от нее.

   - Окислы металлов. Вот это, например, гранулированная окись меди, - тряхнула Амелия спасенным от его посягательств пакетиком с черным порошком. - Доволен? На вкус, может, еще хочешь попробовать?

   - А зачем он тебе?

   - От него стекло становится зеленым. Или синим. Тебе что - лекцию про это прочитать, или как?

   - Я бы не отказался...

   - Не будет тебе никакой лекции! Уходи! - от возмущения она пихнула его ладонью в грудь. - Убирайся отсюда, и чтобы я тебя тут больше не видела!

   Филипп решил не спорить, повернулся и направился к двери. Едва выйдя, услышал, как за спиной щелкнул замок.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

   Бруни не надо было никого спрашивать, чтобы знать, что белобрысый быстро освоился в ее доме. Пару раз, выглянув в окно, она видела, как он болтается по лужайке, а как-то, позвонив на кухню, услышала на заднем плане его голос. Впрочем, в данный момент это ее ничуть не заботило: в мастерскую не лезет - и ладно!

   Четыре дня она провела в мастерской, лишь под вечер, когда голова совсем переставала работать, отправлялась в бассейн, но и там никак не могла отключиться: перед глазами, заслоняя все вокруг, проплывали красные лепестки - длинные, короткие, изогнутые и с пятнышками.

   Дела в том, что ей совершенно случайно удалось сварить стекло потрясающего красного цвета - не алого, а чуть посветлее. В результате, параллельно с работой над вазой, Бруни обдумывала теперь еще одну идею: пустить по стенке в холле второго этажа лиану - снизу толстую, а потом разветвляющуюся на причудливо изогнутые ветви с темно-зелеными листьями и с цветами того самого красного цвета.

   Конечно, нужно все хорошенько продумать, и прежде всего - каркас, который будет поддерживать эту лиану, чтобы она не сломалась под собственной тяжестью. Но идея была стоящая...

   Поэтому о белобрысом Бруни почти не вспоминала. Все их общение свелось к одному эпизоду: он наткнулся на нее в коридоре и поинтересовался, нельзя ли ему пользоваться спортзалом. Получил короткий, но исчерпывающий ответ: она не желает, чтобы спортзале воняло мужским потом - кстати, бассейна это тоже касается - и с тем убрался восвояси.

   Ваза была почти готова - и сама чаша, и голубовато-прозрачная "вода" внутри, и лепестки цветка. Работы оставалось немного, но самой тонкой и сложной: сделать серединку цветка, собрать цветок вместе и прикрепить его к поверхности "воды".

   Бруни с удовольствием провела бы в мастерской еще денек и закончила бы все, но предстояла вечеринка у Иви - как можно такое пропустить?! Да и Педро уже звонил три раза, оставлял на автоответчике сообщения: "Вернулся, умираю от тоски и одиночества, позвони!"

   На самом деле ее теперешнего любовника звали Пабло, но Бруни почему-то все время тянуло назвать его Педро, разок она даже ошиблась, вызвав его недоуменный взгляд. Может, потому, что он был из Бразилии? "Мало ли в Бразилии донов Педро?!.."

   Высокий, смуглый и темноволосый – словом, типичный латиноамериканский красавчик, Педро был неплох в постели, галантен, остроумен, не жался из-за каждого пфеннинга и хорошо танцевал.

   Увы, имелись у него и недостатки: он был не слишком умен, в искусстве не разбирался вообще, а кроме того, ревновал ее к каждому телеграфному столбу. Конечно, поначалу это приятно и льстит, но если на любой разговор со случайно встреченным знакомым следуют ревнивые взгляды - начинает раздражать.

   Интересно, как он воспримет наличие белобрысого? Небось, тоже начнет раздувать ноздри и сверкать глазами!

***

В воскресенье, с утра пораньше, Бруни начала разбираться с запущенными за четыре дня "творческого запоя" делами: позвонила Педро, договорилась с ним на вечер вторника; оставила сообщение Рею - парню, который работал с металлом и мог дать толковый совет насчет каркаса для лианы - после чего поехала приводить себя в порядок. Невозможно же явиться к Иви в таком виде!

   Стоило ли говорить, что едва Бруни подошла к машине, как непонятно откуда, словно черт из табакерки, возник белобрысый - уж конечно, без него она и в салон красоты теперь съездить не может!

***

Сама Иви называла себя "свободной художницей" и даже малевала какие-то картинки, на взгляд Бруни - весьма безвкусные. Никогда не была замужем, красила ногти в черный цвет и любила рассуждать о свободе секса.

   Бруни познакомилась с ней сразу после развода, на приеме в американском посольстве. Они случайно разговорились и пришли к выводу, что скучища тут жуткая. Кончилось тем, что Иви пригласила ее на вечеринку по случаю Хеллоуина, пообещав, что там будет повеселее!

   Вечеринки она обожала и устраивала их по любому поводу, вдохновенно и с выдумкой. Атмосфера там царила обычно веселая и непринужденная, и каждый гость знал, что в доме Иви в любой момент можно подняться на верхний этаж и занять на часок свободную спальню.

   На сей раз поводом для вечеринки послужил день рождения ее пуделя, поэтому на столе, помимо прочих закусок, красовались пирожки в форме косточек и тартинки с изображением кошачьих мордочек.

   Бруни, как и положено, приготовила подарок для именинника: набор разноцветных кожаных ошейников с бубенчиками, и для его хозяйки - мундштук из слоновой кости, тот самый, из антикварного магазина. Мундштук был точной копией того, что в романах называют "эрегированным фаллосом", только длиной всего дюйма три, у основания находилось серебряное колечко, куда нужно было вставлять сигарету.

   Виновник торжества отнесся к подарку безразлично: подстриженный, с накрашенными перламутровым лаком когтями, он возлежал на голубой атласной подушке и вид имел пресыщенный и сонный. Зато Иви пришла в полный восторг и через минуту уже фланировала среди гостей, держа наотлет мундштук со вставленной сигаретой и изредка, для проформы, затягиваясь.

   Бруни мимоходом отметила, что новая прическа в стиле "взрыв" Иви не идет: короткие волосы подчеркивают, что глаза у нее слегка навыкате. Вслух она, естественно, ничего не сказала...

***

Обычно на вечеринках у Иви гостей бывало человек двадцать-тридцать, но сегодня та решила, очевидно, устроить "большой прием", и народу было куда больше. Бруни то и дело натыкалась глазами на незнакомые лица.

   Она разговорилась с двумя симпатичными ребятишками, похожими друг на друга, как братья: оба рослые, темноволосые и спортивные. Выяснилось, что зовут их Грегори и Крис, и они даже не родственники - познакомились всего год назад, когда начали играть в одной команде в поло.

   Парни наперебой начали расписывать, какой это сложный и опасный вид спорта - конное поло. Бруни стояла, прихлебывая мартини, и про себя хихикала: в поло она разбиралась не хуже этих младенцев. Впрочем, ребятки были забавные.

   Они уже начали намекать, что неплохо бы продолжить вечеринку в более узкой компании, то есть втроем; Бруни подумала: почему бы и нет? - и тут подскочившая Иви дернула ее за руку.

   - Эйми (в этой компании Бруни именовали так), можно тебя на минутку?! - Отвела ее на пару шагов и кивнув в сторону, полушепотом спросила: - Этот мужик - он что, твой новый хахаль? А чего он там в углу застрял?

   Бруни машинально взглянула туда, и без того зная, кого увидит.

   - Да нет, это мой телохранитель. Папочка прислал - он обо мне, видите ли, беспокоится. - Скривилась и закатила глаза, показывая свое отношение к подобной заботе. Говорить правду - что папочка специально прислал этого типа, чтобы отравлять ей жизнь - не хотелось.

   - Может, сделаешь мне еще один подарочек? - хихикнула Иви. - Отпустишь его... на часок? Или он уже, так сказать, "чужое - не тронь"?

   - Ты что - он же телохрани-итель! - с презрительной гримаской протянула Бруни, всем своим видом показывая, что подозревать ее, баронессу фон Вальрехт, в отношениях с каким-то там наемным слугой - это просто смешно.

   - А мне плевать - телохранитель, не телохранитель. Люблю, чтобы мужик был шкаф такой здоровый и с членом соответствующим. Так я попользуюсь, можно?

   Бруни бросила искоса взгляд на Филиппа - он смотрел на нее в упор, причем с таким видом, будто знал, что они тут обсуждают - и пожала плечами.

   - Бери, если хочешь!

   Но когда Иви уверенной походочкой направилась к нему, ей почему-то стало неприятно.

   Она вернулась к Грегу и Крису, прикинула, что можно смыться с ними прямо сейчас, пока белобрысый развлекается с Иви - и ему нос утереть (пусть побегает, поищет!), и хоть ненадолго от него избавиться.

   Хорошо бы еще сигарет с травкой раздобыть, или еще чего-нибудь, для большего кайфа... Бруни обернулась - у кого бы стрельнуть косячок?! - и не поверила своим глазам: Филипп стоял на прежнем месте.

   А где же Иви?

   Она обвела глазами зал. Иви, помахивая мундштуком, болтала с кем-то, но Бруни знала свою подругу слишком давно, чтобы не заметить, что та раздражена.

   Что случилось? Он что - отказался?! Может, еще и схамил впридачу?!

   - Эйми, ну так как тебе наша идея?!

   Господи, она совсем забыла про Криса и Грега!

   - Ребятки, попозже об этом поговорим. Мне тут кое-что надо... - не договорив, Бруни сорвалась с места.

   Подойдя к столу и положив на тарелку несколько канапе, она небрежной походкой профланировала к белобрысому. Хотя морда у парня была на редкость невыразительная, при ближайшем рассмотрении все же стало заметно, что он недоволен.

   - Чего ты стоишь тут, как пень?! Расслабься, поешь хоть сходи! - посоветовала она вполне дружелюбно.

   Белобрысый глянул на нее так, словно на ее месте была какая-то наглая попрошайка - и снова уставился куда-то мимо.

   - Ты что, ей нахамил? - спросила она уже "в лоб".

   На сей раз господин Берк соизволил открыть рот.

   - Нет.

   - А что?

   - Ничего.

   - А все-таки?!

   Неведомая точка за плечом Бруни явно была ему куда интереснее, чем ее персона.

   Похоже, ответа ей не дождаться... И похоже, Иви этот тип действительно отшил - во всяком случае, не стал делать вид, что не понимает, о чем его спрашивают.

   - Ты все-таки сходи поешь! - оставила она за собой последнее слово.

   Он не удостоил ее даже взглядом.

***

Домой Бруни вернулась глубокой ночью. Голова слегка кружилась и ноги гудели, но настроение было отличное. Наплясалась она вволю, а еще познакомилась с одной француженкой, работавшей в парижском журнале "Светская жизнь".

   Они разговорились об интерьерах, и кончилось тем, что Эрика (так звали француженку) спросила, нельзя ли сфотографировать для журнала несколько комнат ее дома. Бруни сказала, что подумает - согласиться сразу было бы дурным тоном.

   Иви крутилась среди гостей, но к ней больше не подходила. Лишь один раз прошла совсем близко, покосилась сердито и молча отвернулась.

   Ну чего она злится? Или, может, считает, что Бруни должна была связать парня и предоставить его ей в "упакованном" виде?! Еще штаны с него стащить?! Нетушки, отказался - так отказался, делать нечего! Он свободный человек и трахаться ни с кем не обязан!

   Честно говоря, в глубине души Бруни была даже довольна, что он отказался. Ребятишки Грег и Крис ее больше не интересовали - у нее появилась другая идея, как достойно завершить этот вечер.

***

На этот раз Филипп открыл почти сразу - в трусах и босиком, но спать, похоже, еще не ложился.

   - А, это ты...

   - А кто это еще мог быть?! - возмутилась Бруни.

   - Могла снова какую-то свою подружку мне подставить!

   - Еще не хватало!

   - От тебя всего ожидать можно.

   - Ну, ты впустишь или нет?!

   Он посторонился, пропуская ее.

   - Ты так и не поел. На, я вот принесла! - Бруни поставила на стол "повод для визита" - тарелку с печеными картофелинками, нарезанными на половинки и политыми сметанным соусом, и розетку с икрой.

   - Забо-отливая! - белобрысый смерил Бруни насмешливым взглядом.

   - Это надо на это класть - получается вкусно, - пояснила она.

   Парень усмехнулся уже в открытую.

   Ел он по-крестьянски - быстро, положив локти на стол и отправляя в рот по целой половинке картошки зараз; челюсти работали как заведенные. От этого зрелища Бруни тоже захотелось есть, она пожалела, что не принесла побольше, и, запустив в розетку палец, облизала его.

   - Ну ладно, - белобрысый отставил в сторону пустую тарелку. - Ты туда или туда? - кивнул сначала на выход, потом на дверь спальни и пояснил: - Вообще-то я спать хочу, но если тебе неймется, меня на разок, пожалуй, хватит.

   Бруни возмутилась. Что он себе позволяет?!

   - Ну так что? Я презервативы купил, - добавил он таким тоном, будто делал ей подарок.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

   Ушла она под утро, прежде чем Филипп успел проснуться. Похоже, именно по утрам он был особо горазд на хамство, не хотелось портить себе настроение.

   Весь день Бруни провела в бегах: съездила к Рею, затем в мастерскую, где заказала сварочный аппарат - владелец оказался придурком и тугодумом, объяснить, что именно ей надо, удалось лишь с пятого раза. Потом прошлась по бутикам и вернулась домой, вспомнив, что забыла свою "дискотечную" одежку.

   Белобрысый терпеливо таскался за ней - ни одной хамской реплики, ни одного упоминания о прошлой ночи... Как же, "на разок" его хватит! Да этот жеребец один стоил Грега с Крисом обоих вместе взятых!

   На подъезде к дому она похлопала его по плечу и сказала:

   - Через час я на дискотеку еду. Если ты снова собираешься туда за мной переться, изволь одеться не как кретин, а как человек.

   Он не повернул голову, даже ухом не повел, но повторять Бруни не стала - понадеялась, что услышал.

   Как выяснилось - услышал. И превзошел все ожидания, появившись в черных джинсах, черной рубашке и черной кожаной куртке с блестящими "молниями" и заклепками - не слишком новой и облегавшей его, как вторая кожа.

   В таком прикиде он выглядел как человек, которого лучше не задевать, а еще лучше обойти стороной. Темные очки усиливали это впечатление, почему-то невольно приходило в голову слово "тонтон-макут" (тайная полиция гаитянского диктатора Дювалье, ходили, как правило, в черной одежде и темных очках - прим. авт.), хотя настоящих тонтон-макутов Бруни никогда не видела.

***

На этот раз, протиснувшись сквозь толпу и подойдя к вышибале, она махнула рукой в сторону белобрысого:

   - Этот, в куртке - со мной!

   Бруни не сомневалась, что если бы она этого не сделала, он бы все равно прорвался - но теперь, при виде ее благонравия, расслабится и не будет за ней так уж пристально следить. А планы у нее на сегодня были самые грандиозные. И прежде всего - назло врагам! - затариться как следует и травкой, и таблетками, да еще пару капсул с кокаином прихватить, если найдется. Пабло несколько раз ее угощал настоящим, колумбийским – секс после этого секс получался просто феерический!

   Конечно, учитывая наличие белобрысого, сделать это надо было так, чтобы комар носа не подточил. И не прятать по карманам, где он, если что, начнет шарить в первую очередь.

   Куда спрятать, Бруни придумала еще пару дней назад, читая на сон грядущий исторический роман: там героиня пронесла в тюремную камеру напильник, привязав его к волосам. Ее всю обыскали, а в волосах посмотреть не догадались, и герою удалось бежать.

   Чем она хуже той героини?! Волосы у нее тоже есть, и густые - никто не заметит, если прицепить сигареты резинкой к одной из прядей, сзади, у шеи. А мелочевку - таблетки там и прочее - можно сунуть в голенище сапожка.

   И дело даже не в самих сигаретах, это вопрос принципа! Она никому не позволит диктовать, как ей жить - ни папаше, который вообразил, что нашел, наконец, способ сделать из нее пай-девочку, ни этому хамоватому зануде с внешностью и повадками гориллы - никому!

   Бруни покосилась на "зануду" - зажав в лапище бокал, он потягивал из него вино, рассеянно обводя взглядом публику. Неужели его действительно не тянет поплясать?! Музыка же такая, что и мертвого с места сдвинет! Самой ей было уже невтерпеж - планы планами, а кости тоже протрясти надо!

   И... музыка, вспышки, сцена под каблуками, ритм, вливающийся в каждую клетку! Почему люди считают, что танцевать трудно? Нужно только подчиниться этому ритму, не бояться его!

   Бруни танцевала и танцевала, самозабвенно, не чувствуя усталости. Несколько раз, когда музыка прерывалась, спрыгивала со сцены и по-быстрому заглатывала что-нибудь холодненькое - не хотелось упустить "волну", это состояние, когда ноги сами отбивают ритм и не терпится пуститься в пляс. Заодно поглядывала по сторонам, не мелькнет ли где-нибудь Франк.

   Когда парнишка наконец появился, она на миг заколебалась: ди-джей как раз запустил одну из ее любимых песен, но потом подумала, что дело есть дело, потанцевать можно и потом.

   Быстро взглянула на белобрысого - рожа у того была скучающая и полусонная - и с независимым видом пошла в сторону туалета. Проходя мимо Франка, хлопнула его по руке и скомандовала, не замедляя хода:

   - Дело есть!

   Ну чем не шпионский роман?!

   На этот раз Бруни прошла в глубину коридора и свернула за угол - там, у пожарного выхода, был небольшой тупичок, не просматривавшийся из зала.

   Франк, шмыгая носом и чихая, появился через минуту. У него нашлись и сигареты, и таблетки; кокаин он обещал принести через полчаса - у одного приятеля неподалеку имелся запасец. Заодно пожаловался на простуду, и Бруни посоветовала ему пить теплую кока-колу - хорошо помогает от горла.

   Она как раз расплачивалась, когда Франк вдруг дернулся и уставился на что-то за ее плечом, лицо его вытянулось.

   Бруни быстро оглянулась. В первую секунду она даже не поняла, что это Филипп - так угрожающе выглядела широченная, перегородившая весь тупичок фигура.

   - Та-ак. - Длинная, как у гориллы, лапища поднялась и ухватила ее за плечо, слегка сжалась, словно предостерегая: дернешься - будет больно.

   Франк, решив, что пришельца интересует не он, а исключительно девушка, сделал шажок в сторону, собираясь, очевидно, унести отсюда побыстрее ноги. Вторая рука мощным толчком отшвырнула его обратно в угол, впечатав спиной в пожарную дверь.

   - Достань все, что ты успела у него купить!

   - Убери руки, гад! - Выйдя из короткого ступора, Бруни стукнула по сжимавшей плечо лапе.

   Лапа убралась, но произнесенные при этом слова едва ли можно было счесть извинением:

   - Не ори. Люди сбегутся, полицию вызовут. Ты хочешь, чтобы полицию вызвали? - белобрысый взглянул на Франка.

   - Нет, - быстро сказал тот. Глаза его испуганно метались из стороны в сторону, то ли оценивая габариты противника, то ли ища выход.

   - Ну вот и прекрасно. Доставай наркотики, чего стоишь?! - обернулся Филипп к Бруни. - Хочешь, чтобы я тебя прямо тут начал обыскивать?!

   Если бы ее взгляд был способен убивать, этот папашин наймит давно бы уже лежал, испепеленный, у ее ног.

   - Вот! - Бруни швырнула в него зажатой в руке пачкой сигарет. - Подавись!

   - Еще!

   - Это все! - Она бросила быстрый предостерегающий взгляд на Франка.

   - Не ври! Давай сюда остальное! - Лапища, ладонью вверх, снова протянулась к ней.

   Бруни достала из кармана куртешки таблетки и демонстративно кинула на пол.

   - Это все? - спросил белобрысый у Франка.

   - Д-да... то есть... я еще должен ей принести...

   - Можешь не приносить, - взмахом руки оборвал его Филипп. - Теперь слушай. Ей - вот ей, - он ткнул пальцем Бруни в грудь, - ты больше продавать наркотики не будешь. Никакие и никогда, как бы ни просила - ты меня понял?!

   - А ты... - начал Франк, собираясь, кажется, качнуть права - но голос его звучал чем дальше, тем неувереннее, - ты...

   - А я тогда не наведу на тебя полицию. И даже кости не переломаю, - эти угрозы звучали тем более неприятно, что высказывались спокойным интеллигентным тоном. - Ты веришь, что я могу переломать тебе кости? Или показать надо? - Франк быстро замотал головой. - А, вот кстати! - Ручища протянулась к стоящей у стены швабре. - Смотри!

   Ладонь сжалась, обхватив ручку швабры; послышался треск.

   - Когда ломается кость, звук другой, - пояснил белобрысый, кинул в угол зазубренный обломок и добавил: - И ломаются кости легче. Короче, ты понял?

   Франк кивнул. Слабый сиплый звук, вырвавшийся из его горла, можно было расценить только как согласие.

   - Ну, вот и хорошо. - Филипп похлопал его по плечу. - Понимаешь, у девочки есть папа. И он меня послал разобраться. Так что ничего личного, но... - коротко, без замаха, ударил парня под ложечку - тот захрипел и начал сползать по двери, держась руками за живот и хватая ртом воздух. - Это тебе, чтобы лучше запомнил!

   Не обращая больше на Франка внимания, он взял Бруни за локоть.

   - Пошли!

   - Не тронь меня! Никуда я с тобой не пойду! - попыталась она выдернуть руку.

   - Вы что - еще недостаточно сегодня наразвлекались, госпожа баронесса? - сказал он явно нарочно громко, чтобы Франк слышал.

   - А пошел ты!

   Она высвободилась и пошла по коридору, спиной чувствуя, что Филипп идет по пятам. Молча прошествовала к выходу и лишь на улице дала волю словам:

   - Доволен, да? Доволен, гад вонючий?!

   - Я был бы довольнее, если бы мне не пришлось этого делать, - огрызнулся он.

   - Ты мне весь кайф поломал!

   - Нечего было к наркотикам снова руки тянуть!

   - Это же просто травка была! Понимаешь, ты, придурок, травка, обыкновенная травка! Я ее еще в школе, в двенадцать лет, курила!

   - За такую травку здесь срок дают.

   - Да лучше в тюрьме, чем с таким мудилой, как ты тут!

   Она повернулась, готовая сесть в машину, когда услышала сзади неромко, но четко произнесенное:

   - Дура! - Белобрысый гад все-таки решил оставить последнее слово за собой!

   - А знаешь что?! - обернувшись, Бруни вскинула голову и подбоченилась. - Сдается мне, что ты меня просто приревновал к Франку! Поэтому и за мной поперся, и его ударил. Так вот, учти: я свободная женщина и трахаюсь с кем хочу и когда хочу – и ты мне тут не указ!

   - Чего? - хохотнул белобрысый. - Я тебя приревновал? Тебя?! - Новый взрыв смеха - на редкость неприятного. - Не-ет, дорогая, таких, как ты, не ревнуют!

   - Каких?

   В следующий миг Бруни пожалела, что спросила, вместо того, чтобы просто стукнуть его чем попало. Но было уже поздно...

   - Таких вот... бабенок, у которых вечно в одном месте свербит, - с презрительной ухмылкой отчеканил Филипп, - и которые под кого угодно лечь готовы.

   Что?! Она была готова к любому хамству... почти к любому - но от этих слов горло вдруг перехватило горло; в ушах, заглушая доносившуюся из клуба музыку, запульсировал неслышный никому, кроме нее, хор глумливых голосов, повторявший: "Мелли-давалка, не может жить без палки!"

   Ухмылка на лице белобрысого сменилась удивлением - наверное, он ожидал, что она что-то ответит. Нашарив позади себя дверцу машины, Бруни открыла ее и молча полезла внутрь - не хватало еще расплакаться тут при нем!

   "Мелли-давалка..."

   Хватит! Десять лет уже прошло - хватит!

   Она вцепилась зубами в рукав куртешки, рванула, как собака. Хватит!

***

Доехали они быстро - Бруни даже удивилась, насколько быстро. Дитрих затормозил у входа, она вылезла и не оглядываясь пошла к дому.

   - Амелия!

   Чего ему еще надо?! Пусть отстанет наконец, он уже все сказал!

   Она прибавила ходу, почти побежала. Лестница... коридор... Захлопнула за собой дверь спальни, рухнула на кровать и, колотя по ней кулаками, выпустила, наконец, на волю злые слезы.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

   Война?! Война! Никаких других отношений между ней и Филиппом Берком теперь быть не может!

   На следующее утро Бруни встала с утра пораньше, велела принести себе завтрак в кабинет и первое, что сделала - вызвала Дитриха. Он прибежал минут через десять, взъерошенный и наспех одетый.

   Она не предложила ему присесть - вместо этого осведомилась, хочет ли он продолжать у нее работать. Тут же, не дав ответить, объяснила, доходчиво и популярно, что хозяйка у себя в доме она, а никакой не господин Берк, и тех, кто это недостаточно хорошо понимает, она может уволить в любой момент, вот так - щелкнула пальцами, показав, с какой легкостью это сделает.

   На Дитриха жалко было смотреть. Лицо его пошло красными пятнами, уши, казалось, еще больше оттопырились и стали совсем как ручки кувшина. Он мял в руках фуражку, в какой-то момент попытался отвякаться:

   - Но господин Берк сказал...

   - Берк - мой телохранитель! - перебила Бруни. - И он не может указывать мне, кого брать на работу, а кого увольнять. Ясно?!

   Судя по выступившей на лбу шофера испарине, ему все было ясно. Поэтому она небрежным жестом позволила ему удалиться, приказав через пять минут подать машину к крыльцу. Позвонила, заказала в "Тантрисе" столик для ленча и спустилась вниз.

   Белобрысый уже стоял у машины, но в отличие от предыдущих дней, вид у него был несколько потрепанный. Бруни сразу углядела, что побрит он наспех, а вокруг глаз образовались круги - значит, не выспался! И позавтракать не успел - она проверила на кухне.

   Очень хорошо! Да, она не может отказаться от его услуг - но сделать его жизнь невыносимой может, и запросто!

   - Хольцкирхен, и побыстрее, - усевшись в машину, приказала она.

***

"Может, завести свою лошадь?" - спрашивала себя Бруни каждый раз, когда подъезжала к клубу верховой езды. С одной стороны, когда ей хотелось покататься, она звонила и ее любимца, чалого Кемера, без проблем оставляли на этот день для нее. С другой, в прошлом году Кемер больше месяца был "нетрудоспособен" из-за травмы сухожилия - на его беду, попался неумелый наездник. С ее собственной лошадью такого бы не произошло!

   Но она выбирается покататься верхом всего три-четыре раза в месяц - так что, остальное время лошадь будет скучать в конюшне?! Да и какую лошадь покупать: где-нибудь на аукционе - или наоборот, откупить у клуба того же Кемера? Он ей радуется каждый раз, мордой тычется...

   Вспомнив это, Бруни велела Дитриху остановиться возле овощной лавки и сходить купить несколько яблок.

   - И винограду! - закричала она вслед шоферу, когда тот уже начал переходить улицу. Винограду захотелось ей самой.

   Белобрысого она демонстративно не замечала. Он тоже сидел молча и не оборачиваясь, будто аршин проглотил.

***

Выехав верхом за ворота клуба, Бруни мельком представила себе, каким идиотом будет выглядеть Филипп, если сейчас, в костюме и при галстуке, вскарабкается на лошадь и потащится вслед за ней - но через минуту вообще забыла об его существовании.

   Она объехала весь парк, затем нашла укромный уголок и полежала на траве, пустив Кемера попастись; покормила его яблоками - он шумно дышал и просил еще. Поела винограду, а остатки тоже отдала коню.

   Потом прокатилась по скаковой дорожке, пустив Кемера галопом, и только на обратном пути, увидев вдалеке ограду клуба, вспомнила, что белобрысый так и не появился.

   Интересно... Выходит, он не умеет ездить верхом! Надо это иметь в виду!

***

В "Тантрисе" белобрысого снова ждал неприятный сюрприз: столик Бруни заказала, естественно, только для себя, а поскольку свободных мест не было, то внутрь его просто не пустили.

   Следующая остановка - Шелингштрассе. Тут она все-таки не пожалела денег и купила присмотренную еще в прошлый раз голову оленя с ветвистыми рогами. Разумеется, оставлять ее в доме, чтобы та пялилась на нее мертвыми глазами, Бруни не собиралась - это будет подарок Пабло. Тем более и с неким скрытым смыслом получается, хотя бедняга подвоха, конечно, не заподозрит.

   Пока же голова послужила другой цели: кое-как упакованная в фирменный пакет, она стала очередным испытанием для белобрысого.

   Бруни старалась не оборачиваться, чтобы Филипп не заметил на ее лице злорадную улыбку. Она и без того представляла, как он тащится за ней, цепляя прохожих рогами - пару раз до нее донеслись возмущенные возгласы - и как мысленно костерит и ее, и эту голову, и всех вокруг.

   В сопровождении этого своеобразного эскорта она прошла всю Шелингштрассе, рассматривая витрины и заглядывая в бутики, и повернула назад лишь потому, что пора было ехать в теннисный клуб, к Гарольду.

***

Часам к восьми Бруни заметила на физиономии белобрысого первые признаки усталости. Отлично! Теперь самое время заскочить домой, "пригладить перышки" и ехать на свидание. Нельзя же допустить, чтобы бедняга Педро умер от тоски и одиночества!

   Встречалась она с ним обычно в баре неподалеку от американского консульства. Иногда они потом ехали еще куда-то потанцевать, посмотреть шоу или просто погулять по ночному городу - а порой проводили в баре весь вечер.

   Зайдя туда, можно было представить себе, что ты где-нибудь в Бостоне или в Питтсбурге: чернокожий бармен, который умел приготовить не меньше сотни коктейлей; приятная полутьма, музыкальный автомат слева от стойки... Ну а кроме того, со всех сторон звучала английская речь: чуть ли не половину посетителей бара составляли американцы. Не то чтобы Бруни не любила немцев, но все-таки иногда приятно побыть среди "своих"!

***

Пабло, как всегда, опаздывал. В начале их отношений ее это раздражало, но потом она поняла, что сердиться бесполезно. И пытаться его перевоспитать - тоже.

   Она прошла к стойке, села на высокий табурет и заказала коктейль. Через минуту вошел белобрысый и занял столик в углу.

   Еще в машине Бруни предупредила его:

   - Я на свидание еду, так что изволь держаться от меня подальше - у меня бойфренд о-очень ревнивый!

   Он, по своему обыкновению, и ухом не повел, но, похоже, принял к сведению.

   Пабло появился через четверть часа - сияющий, элегантный и настроенный весьма романтически.

   - О Белиссима, я весь у твоих ног и жду справедливой кары! - возопил он, сделал вид, что действительно собирается упасть на колени, но стоило ей рассмеяться, как тут же попытался ее поцеловать. Бруни возражать не стала.

   Целовались они долго и со вкусом - Пабло был в этом деле большой мастак - и прервались, только услышав многозначительное покашливание бармена.

   Она сразу бросила взгляд в тот угол, где сидел белобрысый - видел? Но столик был пуст... Как это?!

   - Белиссима, ты сегодня просто неотразима! Снежная королева... принцесса!

   Бруни и сама знала, что свободные шелковые брюки с вышивкой и блузон без рукавов - все белое, с легким голубоватым отливом, как свежевыпавший снег - ей весьма к лицу. Но сейчас ее волновало не это, а загадочное исчезновение Филиппа...

   - Белиссима, ты меня слышишь? Что случилось?

   А, нет, вот же он - у стойки сбоку стоит!

   - Ну что ты, милый, я все слышу. Как ты съездил, как семья?!

   Кроме того, что Пабло не пил пива, он был еще и женат - по мнению Бруни, это тоже входило в число достоинств. Жена его обитала на другом континенте и, соответственно, никому не мешала - но исключала для Бруни вероятность получения внезапного предложения руки и сердца, от которого пришлось бы как-то отбрехиваться.

   Задать Пабло вопрос о семье значило прослыть в его глазах почти ангелом - подумайте, она даже не ревнует! - и выслушать монолог о спортивных успехах его сына или еще о чем-нибудь в таком роде. Бруни это было сейчас на руку: пока бразилец говорил, она могла присмотреться, что там делает белобрысый.

   Похоже, он обсуждал с барменом вино - на стойке стояли три бутылки, и они тыкали пальцами в этикетки, что-то доказывая друг другу. Смотри-ка, он, выходит, в вине разбирается...

   В этот момент, словно прочитав ее мысли, Филипп повернул голову и взглянул ей в глаза, перевел взгляд на Пабло... скептическая усмешка, промелькнувшая на его губах, была почти незаметна для посторонних, но для Бруни вполне очевидна.

   Интересно, чем это ему не нравится Пабло?! Красивый мужик, не чета всяким, которых можно за деньги на ярмарке показывать с табличкой "Неандерталец".

   - А ты скучала обо мне, Белиссима?

   Далась ему эта "Белиссима"! Раньше это прозвище Бруни нравилось, но сегодня раздражало, как если бы в рот ей, не спросясь, пихали приторную конфету.

   - Да, конечно! Я тебе, кстати, подарок купила!

   Насмешливый огонек в глазах Филиппа стал еще очевиднее.

   - Да что с тобой, Белиссима? - нахмурился Пабло. - Куда ты все время смотришь? – оглянулся, но не найдя ничего, что, по его мнению, заслуживало внимания, недоумевающе взглянул на нее.

   - Это я так... показалось, что знакомого увидела, - пояснила Бруни. - Пойдем потанцуем! - Не станет она думать больше ни о каком белобрысом: нет его, и точка!

***

Наплясались они вволю. Сказав, что скучала по Пабло, Бруни не соврала - лучшего партнера придумать было трудно: музыку он чувствовал не хуже нее и танцевать был готов хоть до утра. А то на дискотеке в последнее время, как на подбор, попадались какие-то хиляки: после третьего-четвертого танца выдыхались.

   Потом они посидели у стойки и выпили по паре коктейлей; перешли за столик, заказали фирменный стейк. Пабло был в ударе - рассказывал анекдоты, шутил, представлял в лицах своего приятеля, объясняющегося с полицейским, прихватившим его за превышение скорости.

   О белобрысом Бруни больше не думала и вспомнила лишь за кофе, когда Пабло достал из кармана портсигар и галантным жестом протянул ей.

   - Хочешь, Белиссима? Вот эти бери, черные!

   Как и сама Бруни, он считал, что, конечно, наркотики - это плохо, но при чем тут травка?! В портсигаре у него всегда имелось несколько "заряженных" сигарет - даже если бы его случайно прихватила полиция, едва ли кто-то рискнул бы обыскивать человека с дипломатическим паспортом.

   Протянув руку, она бросила быстрый вороватый взгляд в угол. Филипп, уткнувшись в тарелку, ел стейк. Может, не заметит? А если заметит, так и что? Не полезет же он прилюдно отбирать у нее сигарету!

   Все эти размышления не заняли и секунды. Подцепив ногтем, Бруни вытащила сигарету, Пабло поднес зажигалку, первая глубокая затяжка...

   Белобрысый оказался рядом внезапно; не стал тратить слов - молча протянул руку. Она заколебалась, бросила взгляд на Пабло - тот сидел с недоуменной мордой.

   - Не вынуждай меня прибегать к силе, - нахмурился Филипп.

   Бруни сама не знала, что нашло на нее в этот момент. Глядя на него в упор, она демонстративно сделала еще одну затяжку - и неожиданно, резким движением, вогнала пылающий кончик сигареты, как в пепельницу, в самую середину протянутой к ней широченной, точно лопата, ладони.

   Он не вскрикнул, не отдернул руку. Лишь в глазах промелькнуло что-то такое, от чего Бруни подумала: "Сейчас убьет!"

   Рука сжалась, скрыв окурок, Филипп молча развернулся и направился в сторону туалета.

***

Оставить этот инцидент без объяснения было нельзя - пришлось рассказать Пабло всю правду. Ну, почти всю, не считая двух ночей, проведенных с белобрысым и некоторых оскорбительных пассажей из письма папочки.

   Она рассказывала, и приутихшая было за день ярость вскипала в ней с новой силой. Мало всего остального - так еще эта нелепая сцена! Из-за одной-единственной несчастной сигаретки!

   Пабло был в ужасе - как вообще можно такое терпеть?! - неприязненно косился на угловой столик и назвал воспитательные методы Майкла Э.Трента "средневековым самодурством". Но даже его искреннее сочувствие не могло исправить испорченного настроения Бруни.

   Наконец, увидев, что ее никак не удается расшевелить, он предложил:

   - Белиссима, может, поедем ко мне?! Там найдется кое-что получше сигарет, чтобы поднять тебе настроение!

   Она не знала, что именно он имеет в виду: секс или кокаин - но и то и другое было сейчас кстати: расслабиться, забыть обо всем и выбросить наконец из головы этого поганого белобрысого придурка с его хамскими манерами, усмешками и молчанием.

   - Да, поехали, и побыстрее! - решительно вырямилась Бруни.

   В конце концов, это ее любовник, и они больше двух недель не виделись - и она действительно по нему соскучилась! Подставила губы для поцелуя - Пабло припал к ним со всем присущим ему латиноамериканским пылом.

   У дома бразильца они были уже через четверть часа.

   - Дитрих, сейчас я заберу все, что нужно, из багажника, и можешь ехать домой, - сказала она, выходя из машины.

   Под "всем, чем нужно" подразумевалась оленья голова. Вытащив из багажника щетинившийся острыми отростками пакет, Бруни поставила его на тротуар - сейчас Пабло загонит свою машину в гараж и придет, не самой же ей тащить наверх эту штуку! Обернулась и чуть не столкнулась с незаметно подошедшим Филиппом.

   - А ты тоже поезжай домой, - посоветовала Бруни. - Впрочем, можешь посидеть и тут, где-нибудь на лестнице - ты же понимаешь, что Пабло не обязан пускать тебя к себе в квартиру. Нам там третий не ну-ужен, - насмешливо мурлыкнула она и провела пальчиком по его плечу - пусть-ка вспомнит!

   Желваки на щеках у белобрысого так и заходили. Нет, все-таки ревнует, что бы он там ни говорил! У мужчин это на уровне инстинкта!

***

Секс и кокаин, точнее, в обратном порядке: кокаин и секс - именно этого Бруни ждала, и именно это получила. Пабло рассыпал порошок по стеклянному столику, сделал две дорожки и протянул ей серебряную трубочку:

   - Давай сначала ты, Белиссима!

   Вдох и... у-ухх! - словно кто-то ударил изнутри по глазам. Бруни зажмурилась и помотала головой от остроты этого первого ощущения.

   - Осторожно, порошок сдуешь! - отодвинул ее от столика Пабло. - Дай-ка я тоже! - Нагнулся, вдохнул: - Бр-р!!! - помотал головой, как и она, и выпрямился. Глаза его ярко блестели.

   Наверное, они подумали об одном и том же, потому что когда Пабло обнял ее и подтолкнул к дивану, Бруни уже и сама со смехом тянулась к нему, нетерпеливо расстегивая его рубашку...

***

Проснулась Бруни непонятно когда и непонятно где. Сердце отчаянно колотилось, и было ощущение, будто случилось что-то страшное. Лишь через несколько секунд она осознала, что лежит в постели Пабло, рядом похрапывает он сам, а за окном светает.

   Чувство тревоги все не проходило. Сон, что ли, дурной приснился? Что-то там было красное - единственное, что запомнилось.

   Она с трудом приподнялась - голова казалась горячей и тяжелой. Тело было покрыто липким противным потом, а сердце продолжало колотиться.

   Сколько она спала? Часа два? Три?

   Да, кажется, так... Сначала они занимались любовью, потом решили, что нужно срочно повесить над изголовьем оленью голову - и вешали ее, с хохотом прыгая по кровати нагишом. Потом Пабло прицепил на рог трусики Бруни и заорал: "Трофей, трофей!"... а потом они снова занялись любовью...

   Еще бы поспать, но во рту было словно песком набито, так сухо и противно. И красное... смутное неприятное воспоминание по-прежнему не отпускало.

   Бруни встала, подошла к окну. Снаружи было белым-бело, даже дома на противоположной стороне улицы скрывались в тумане. И, словно по контрасту - сочетание красного и белого - вспомнился этот сон, дурацкий и тошнотворный: белобрысый (опять чертов белобрысый!) протягивает руку, как тогда, за сигаретой - и вдруг на ней, сама собой, появляется алая точка, она стремительно расширяется, расползается на всю ладонь... И нет сил сдвинуться, позвать на помощь - а Филипп смотрит на нее с усмешкой, будто не замечая, что его рука превращается в алую бесформенную массу...

   Бр-рр!

   Бруни потрясла головой, прошла на кухню, достала из холодильника кока-колу и стала пить ее прямо из горлышка. Снова выглянула на улицу - кроме тумана, ничего не было видно. Но Филипп где-то там - наверняка у него хватило вредности не поехать с Дитрихом, а остаться караулить ее.

   Конечно, не стоило обжигать ему руку, но сам виноват, довел! Из-за одной сигареты перед всеми опозорил!

   Она попыталась снова разозлиться, но не получалось, наоборот, появилось мерзкое ощущение, будто она обидела бессловесную тварь, которая не может дать сдачи. Да, уж он-то бессловесный! Сидит сейчас, небось, и репетирует те гадости, которые скажет, когда она выйдет! Интересно, он хоть руку перевязал?

   Ладно, в конце концов, какое ей дело до папашиного наймита, хама и зануды!

   Но злиться по-прежнему не получалось - может, из-за дурацкого сна?

   Бруни вернулась в спальню и, чуть поколебавшись, начала собирать вещи. Пабло спал, повернувшись к стене, над изголовьем вырисовывались очертания рогатой головы, на одном из отростков смутно белели трусики. Черт с ними - достать их, не влезая на кровать, невозможно, а Пабло, если проснется, может потянуть ее обратно в постель.

   Она оделась, кое-как наспех причесалась и вышла из квартиры. И лишь когда замок щелкнул, сообразила, что нужно было позвонить и вызвать такси.

   Ладно, что теперь говорить... Бруни огляделась - на площадке никого не было. И на подоконнике площадкой ниже - тоже.

   Где же он?!

   Ей стало как-то не по себе, и, перепрыгивая через ступеньку, она поскакала вниз по лестнице.

***

Филипп обнаружился на подоконнике первого этажа. При виде него Бруни испытала такое облегчение, чуть ли не радость, что сама себе удивилась.

   Украдкой бросила взгляд на его руку - на вид вполне нормальная, правда, ладони не видно... наверное, все-таки там есть ожог.

   При виде нее белобрысый не выразил ни малейшей радости, даже не шевельнулся, и лишь когда Бруни подошла почти вплотную, соскользнул с подоконника и выпрямился.

   - Пойдем? - спросила она, не зная, что еще сказать.

   Он пожал плечами, развернулся и шагнул к лестнице.

***

До дома они доехали быстро - повезло, почти сразу наткнулись на такси. Филипп всю дорогу молчал, глядя в окно; рука его лежала на колене ладонью вниз, и невозможно было рассмотреть, большой ли там ожог, а спрашивать Бруни не решилась. От его давящего мрачного молчания ей было не по себе - уж лучше бы он хамил, тогда бы нашлось, что ответить.

   Вылезая из машины, он придержал перед ней дверцу, и Бруни заметила, что ладонь его заклеена пластырем. От этого зрелища ей стало еще больше не по себе.

   - Рука очень болит? - не выдержав, все же спросила она.

   - Себя прижги - так узнаешь... госпожа баронесса, - огрызнулся он.

   Конечно, что и следовало ожидать...

   С ожогами Бруни и без подобных экспериментов была знакома непонаслышке - раскаленное стекло обжигало почище любой сигареты. Она легко могла представить себе, каково ему сейчас - тут, наверное, не то что огрызнешься - взвоешь!

   Поэтому, даже не переодевшись, она нашла в аптечке мазь - ту, которую обычно использовала в подобных случаях - и пошла каяться и извиняться.

   Филипп открыл не сразу, мрачный, в расстегнутой рубашке. Встал, перегораживая вход.

   - Чего тебе надо?

   - Я... вот, мазь от ожогов принесла, - показала Бруни баночку.

   Он смерил ее холодным взглядом, от которого ей сразу расхотелось извиняться.

   - Тебя что, твой хахаль недотрахал, что ты опять ко мне лезешь?!

   Она опешила - столько злости прозвучало в его голосе.

   - Да ты что?! Я...

   - Пошла вон! - Дверь захлопнулась прежде, чем она успела еще что-то сказать.

   - Сволочь! Гад, мерзавец, негодяй! - заорала Бруни во всю глотку и запустила в дверь баночкой с мазью. Баночка отлетела и больно ударила ее по ноге.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

   Нет, Трент не слишком цинично рассуждал о дочери, наоборот - он еще смягчил краски, не сказав открытым текстом, что Филиппу предстоит иметь дело с избалованной стервой со склонностью к наркомании, нимфомании, алкоголизму, эксгибиционизму... и еще черт знает чему! При этом с нравственностью мартышки - да и мозгов имеющей едва ли намного больше.

   Филипп никогда не отличался сверхбуйным темпераментом, но он уже не раз и не два готов был свернуть лилейно-белую шею своей подопечной...

   Чего стоила история на вечеринке, когда некая ощипанная рыжуха вдруг подкатилась к нему, с хихиканьем заявив:

   - Пошли со мной! Хозяйка разрешает, - и кивнула назад, на весело болтавшую с кем-то "госпожу баронессу".

   Он не поверил в тот момент собственным ушам. Она что, с ума сошла?! Считает, что приобрела на него какие-то права - да еще может делиться ими с кем-то?

   И у нее еще потом хватило наглости спросить, что именно он сказал ее дорогой подруге! Интересно, а на что она, собственно, рассчитывала?!

   А дискотека, где он вынужден был разыграть сцену в стиле Микки Спиллейна, с самим собой в роли крутого гангстера! Кстати, получилось неплохо - пушер испугался не на шутку.

   А инцидент в баре! Отличное слово "инцидент" - обтекаемое, политкорректное, ни в малой степени не описывающее ощущения человека, которому втыкают в руку горящую сигарету.

   Филипп до сих пор помнил лицо Амелии в тот момент - сколько в нем было ненависти и буйной, злобной радости. Горящие глаза, рот, растянувшийся в оскале... непонятно, каким чудом он тогда сдержался и не ударил ее!

***

Рука ныла аж до локтя. Стоило неловко шевельнуть ею, как в ладони снова вспыхивала дергающая боль.

   Слава богу, баронессочка отсыпалась после вчерашнего. Возможно, сказывался и кокаин - Филипп почти не сомневался, что именно им она накачалась в квартире своего любовника: красные глаза и шмыгающий нос - симптомы типичные, как по учебнику, да и двигалась она как-то непривычно вяло.

   И если так, то действовать нужно быстро: любовник-кокаинист куда опаснее для нее, чем любая плохая компания.

   Поэтому прямо с утра Филипп позвонил Штернгольцу и попросил, чтобы тот узнал об этом Пабло как можно больше.

   Адвокат, один из немногих людей, знавших истинную причину пребывания Филиппа в доме баронессы фон Вальрехт, вопросов задавать не стал, сказал, что постарается добыть нужную информацию в течение суток.

   Вот и все.

   Прошло уже десять дней с его приезда, но оптимистичные прогнозы Трента, что они с Амелией как-то поладят, увы, не оправдывались. Было ясно, что баронесса точно так же не переваривает его, как и он ее, и старается любыми способами досадить ему - досадить, разумеется, в ее представлении.

   Конечно, во всем происходящем была немалая доля его вины. Именно он позволил, чтобы их отношения из деловых стали личными. Более чем личными. До идиотизма личными.

   Какую бы чушь она ни несла и как бы себя ни вела, он не имел права чуть ли не в открытую обзывать ее шлюхой! Обзывать, на самом деле прекрасно понимая, что если бы он, он сам, не пустил ее к себе в постель, то и оснований обвинять его в ревности у нее бы не было!

   Амелия здорово тогда обиделась - в какой-то момент ему даже показалось, что она готова заплакать...

   Нет, с этим противостоянием надо что-то делать! И прежде всего, стараться не реагировать на ее подколки - тогда, возможно, и ее активность в отношении него постепенно поубавится?

***

Увы, реальность, как это частенько бывает, внесла свои коррективы в задуманные планы...

   После обеда баронесса проснулась, искупалась в бассейне и поехала по магазинам. Филиппа она при этом начисто игнорировала - даже пакетами с покупками, и теми его не нагрузила.

   Магазинов она обошла десятка два, не меньше: несколько обувных, пару галантерейных, антикварную лавку, сувенирный... Филипп шел за ней, но внутрь не заходил, смотрел сквозь стекло, как она купила себе перчатки, потом, в аптеке, приобрела прокладки и еще несколько каких-то небольших коробочек...

   В тот момент ее заход в аптеку не вызвал у него ни малейших подозрений. Лишь на следующее утро он понял, что это было большой ошибкой с его стороны...

***

Резь в животе и тошнота начались на следующее утро, часа через полтора после завтрака. К тому времени, как позвонил Дитрих, чтобы сказать, что госпожа баронесса велела подать машину через десять минут, Филипп с трудом мог встать.

   Как и все в принципе здоровые люди, он не был готов к внезапному унизительному ощущению собственной беспомощности и не знал, что теперь делать: вызывать врача или ждать, пока само пройдет? Но одно было ясно: в таком состоянии он не может не то что куда-то ехать - вообще выйти из дому. Поэтому он сказал Дитриху: "На этот раз поезжайте без меня". Кажется, тот здорово удивился.

   Вскоре Филипп увидел, как Амелия подошла к машине, спросила о чем-то Дитриха - обернулась и взглянула на его окна. Улыбнулась, помахала на прощание рукой и скользнула в машину. И при виде этой ликующей победоносной улыбки он вдруг понял: его болезнь - ее рук дело!

   Первым ощущением, как ни странно, было облегчение. Не злость, а именно облегчение: выходит, это не отравление, не инфекция, а всего лишь очередная выходка Амелии. Скорее всего, она подсыпала ему в завтрак какую-то гадость, которую купила вчера в аптеке...

   Почему-то у Филиппа не было ни тени сомнения, что по-серьезному она отравить его не планировала. При всех недостатках Амелии невозможно было представить себе ее в роли коварной отравительницы; в сердцах пристукнуть кого-то попавшимся под руку стулом - да, на это она способна, но хладнокровно планировать чью-то смерть - нет. Вот вывести на денек из строя, поставить в глупое положение... и впрямь, хорош бы он был, если бы его прихватило где-нибудь на улице!

   Но и здесь веселого было мало...

   В животе продолжало бурлить и болеть. Филипп лежал на диване, стараясь не шевелиться, лишь иногда протягивал руку к стоящему на стуле стакану и делал глоток воды - много пить было нельзя, могло снова начать тошнить. В ушах звенело, тело казалось чужим, горячим и неподъемным, со свернувшейся в самой середке, в животе, тяжестью.

   Не выдержал, позвал вслух:

   - Линнет...

   Если бы она была здесь, то сейчас сидела бы рядом и сочувственно смотрела на него - как в тот раз, когда он въехал на лыжах в колючий куст и добрался до дому весь исцарапанный. Держала бы за руку, говорила: "Потерпи, скоро пройдет!" Или притащила бы какое-нибудь снадобье, от которого бы сразу стало легче...

   Он закрыл глаза и как наяву увидел прекрасное лицо с тонкими чертами, смеющиеся глаза цвета крыжовника, рот - один уголок приподнят чуть выше другого. Наверное, она бы сейчас сказала: "Ты похож на промокший подсолнух - такой же взъерошенный!"

   Так, думая о жене, Филипп и погрузился в тяжелый, похожий на болезненное забытье, сон.

***

Очнулся он, когда солнце уже ушло из окон. Осторожно пошевелился - вялое, покрытое потом тело слушалось с трудом, но в животе бурлило не так сильно. Да, вроде, чуть полегче...

   Так же осторожно, не вставая, подтянул к себе телефон - пора и делом заняться, а для начала узнать, что там без него поделывает Амелия. Слава богу, в машине телефон есть!

   На звонок ответил Дитрих, от него Филипп узнал, что госпожа баронесса посетила картинную галерею, позавтракала в "Тиффани", а последние полтора часа пребывает в "Хартунг энд Хартунг". На вопрос, что такое "Хартунг энд Хартунг", шофер с неподражаемым презрительным апломбом объяснил, что это крупнейший аукционный дом в Мюнхене.

   Ладно, пусть себе транжирит деньги...

   Возможно, это и к лучшему, что ее нет дома - если бы она подслушала его следующий разговор (с нее станется!) и узнала, что он собирается принять меры против ее красавчика-любовника, то могла бы закатить очередной скандал.

   Добытые Штернгольцем сведения заставили Филиппа присвистнуть: Пабло оказался сотрудником бразильского консульства - человеком, обладающим дипломатической неприкосновенностью. По мнению адвоката, полицию на него в такой ситуации натравить было проблематично.

   Что ж - другого выхода нет, придется пускать в ход "тяжелую артиллерию"...

   Трент выслушал все, что рассказал Филипп, переспросил:

   - Как, вы говорите, его зовут?

   - Пабло Фраго Нета.

   - Вы правильно сделали, что позвонили, - заметил миллионер. - Можете больше не беспокоиться на эту тему - тут я разберусь сам, по своим каналам.

***

Ну вот... теперь еще один звонок, тоже не слишком приятный.

   Эдна ответила почти сразу, и услышав кисло-любезное: "Магазин "Райский сад", Филипп как наяву представил себе ее недовольно поджатые губы.

   Для начала он выслушал тираду, включающую привычное "прохлаждаешься в своей Европе". Лишь после этого Эдна сообщила, что девочка здорова, научилась лепить "куличики" из песка - и нужно покупать ей кровать со съемной сеткой, а то из этой она вот-вот вырастет.

   - А Линнет? Ты была у нее? - поинтересовался Филипп.

   - Да, была.

   - Как она? Ты с ней разговаривала?

   - Да о чем с ней говорить? - не сдержалась Эдна. - Просидела я с ней полчаса, как ты просил - неужели ты думаешь, что это что-нибудь изменит?!

   - Ладно, я тебе в понедельник позвоню. А с кроватью... в следующем месяце я, наверное, приеду на несколько дней в Штаты - тогда и разберемся.

   - Ладно. Слушай, а чем ты там вообще занимаешься, в своей Европе? - неожиданно поинтересовалась она.

   - Решаю многоцелевую задачу, связанную с контролем поведения малоадекватных индивидов. Устраивает тебя такое объяснение? - огрызнулся Филипп.

   Кажется, она обиделась - во всяком случае, по-быстрому свернула разговор, сказав, что у нее много дел.

   Он положил трубку и откинулся назад на подушку. На душе было паршиво, как всегда после подобных звонков. Конечно, нужно быть с ней помягче, тем более после всего, что она делает для него и для Линни. Но уж очень взбесила его эта фраза: "Да о чем с ней говорить?"

   Линнет...

   Иногда, когда он разговаривал с ней, безмолвной и неподвижной, ему чудилось, что настоящая Линнет где-то здесь, совсем близко, что она все слышит и понимает, но не может ни ответить, ни подать знак.

   А теперь, когда его нет, получается, с ней и разговаривать-то некому... Эдна - та из чувства долга отбывает положенные полчаса в неделю, а родители... родители в последнее время навещали ее все реже. Да и проку в этих визитах не было: мать, не в силах справиться с собой, рано или поздно разражалась слезами, Линнет тоже начинала плакать - и кончалось тем, что прибежавшая миссис Касслер выпроваживала их.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

   Часов в десять вечера Филипп, сам себе напоминая любящего папочку, беспокоящегося о непутевой дочери, снова позвонил Дитриху. Тот доложил, что находится возле ночного клуба под названием "Дискобол", госпожа баронесса пару часов назад зашла внутрь и с тех пор не появлялась.

   Домой она явилась в третьем часу ночи.

   Филипп услышал, как подъехала машина, и, выглянув в окно, увидел, что Амелия, пошатываясь, бредет к дому. Через несколько минут раздался грохот - похоже, по его двери колотили кулаками и ногами.

   Пришлось открыть...

   С первого взгляда стало ясно, что времени она даром не теряла и что одним спиртным тут не обошлось; впрочем, джином от нее тоже несло весьма ощутимо. Волосы были всклокочены, на губах играла идиотская улыбка, а глаза беспорядочно блуждали в безуспешной попытке сфокусироваться.

   Увидев Филиппа, баронесса фон Вальрехт улыбнулась еще шире, скорчила рожу, показала ему язык, выкатив его на всю длину и пошевелив кончиком; сделала неприличный жест средним пальцем - развернулась и с чувством выполненного долга поплелась по коридору.

   - Стой! - Филипп догнал ее и повернул к себе. - Ты что приняла? Сожрала что, спрашиваю?

   - Колесико, колесико! - не стала таиться Амелия. - Очень симпатичное колесико! Бе-е-еленькое! Съела, съела, съела!

   - Где взяла?

   - Там, где больше нету! - радостно сообщила она. - Нету, нету, нету! И вообще - не лезь ко мне! Мне сейчас хорошо! Я сейчас всех люблю - даже тебя, идиота!

   Было ясно, что разговаривать с ней бесполезно.

   Филипп отпустил ее, и Амелия побрела дальше в сторону своей спальни.

   "Какого черта она носит эти высоченные каблуки?! - подумал он с раздражением, глядя ей вслед. - Споткнется - ноги переломает."

   Он не сразу понял, что произошло, когда вместо того, чтобы сделать очередной шаг, баронесса вдруг почти бесшумно осела на пол. Застонала, скрючилась...

   Что с ней?!

   Филипп метнулся к лежащему на боку неподвижному телу, схватил за плечо и попытался перевернуть. Она не сопротивлялась; глаза были закрыты, дыхание, ровное и глубокое, источало столь ощутимый запах спиртного, что его чуть не стошнило.

   - Амелия! - он встряхнул ее за плечо. - Амелия!

   Она застонала и приоткрыла глаза, на губах вновь появилась идиотская улыбка.

   - Т...т-ы-ы?

   - Что с тобой, тебе нехорошо?! - И впрямь, что делать, если она перебрала со своими "колесиками"?

   - Спа-ать, - поморщилась Амелия. - Уйди-и... - попыталась отпихнуть его руку.

   Похоже, она просто вырубилась. К утру проспится, придет в себя...

   Ну и что теперь? Оставить ее валяться тут - авось, потом сама доберется до спальни?

   Да нет, не дело это!

   - Ну-ка, вставай! - Филипп снова встряхнул ее за плечо. - Вставай, вставай!

   Ответом был недовольный стон.

   Если бы он был сейчас в форме, то просто поднял бы ее и отнес в спальню. Но до "формы" ему было весьма далеко - каждое, даже небольшое усилие вызывало болезненные ощущения в желудке, тело покрывалось потом и сердце начинало колотиться.

   - Давай, шевелись! - он забросил руку Амелии себе на плечо и попытался выпрямиться. Как ни странно, удалось - навалившись на него всем весом, она кое-как встала на ноги.

   Килограмм семьдесят, не меньше... разъелась, кобыла немецкая!

   Филипп сделал шаг, еще один - в глазах потемнело, и он остановился, чтобы переждать приступ дурноты. Поймал себя на том, что бормочет: "В кроватку... нужно в кроватке спать... хорошие девочки в кроватке спят..."

   Еще шаг... До спальни было метров пятнадцать - он и сам не знал, как прошел их, волоча на себе еле перебирающее ногами обвисшее женское тело.

   Спальня была огромная, Филипп даже не сразу заметил кровать, точнее, не сразу понял, что низкое серебристо-розовое сооружение с закругленными углами и есть кровать. Пот заливал глаза. Скорее, дойти, скинуть с себя эту тушу... Еще несколько шагов - и баронесса рухнула ничком на постель, а он осел рядом, прислонившись спиной к тумбочке.

   Ну вот, теперь уложить ее поудобнее - и можно отправляться спать: до утра она с места не сдвинется…

   При попытке расстегнуть туго затянутый широкий пояс, поддерживающий юбку, Амелия очнулась и вцепилась ему в рубашку.

   - П...пе...

   - Чего?

   - П...пе...репихнемся?!

   - Пошла ты! - Филипп хлопнул ее по руке, чтобы не мешала.

   - А че?

   - Заткнись! - от души посоветовал он, расстегнул пояс и выпрямился.

   Амелия лежала на спине с закрытыми глазами. Похоже, снова отключилась.

   Ладно, пусть спит.

   Он уже направлялся к двери, когда еле слышный звук, донесшийся сзади, заставил его обернуться. В следующий миг он метнулся обратно - сработало какое-то шестое или седьмое чувство - схватил ее за руку и рванул, переворачивая набок.

   Выпучив глаза, Амелия давилась, открывая рот, словно вытащенная из воды рыба. Дернулась, захрипела - и из этого самого рта на пол, на стоящие у кровати домашние туфельки хлынул поток отвратительно воняющей спиртом жидкости.

   О господи! Филипп схватил ее за плечо, чтобы не дергалась, положил руку на лоб, придерживая голову в нужном положении. Черт... ему на брюки тоже попало!

   Ну, что теперь с ней делать? Оставлять ее одну нельзя - это ясно!

   Словно подтверждая его мысли, Амелия опять начала давиться - на этот раз он был готов и сразу повернул ее так, чтобы лицо оказалось над полом, но похоже, в желудке у нее уже ничего не осталось.

   Первое короткое ощущение паники прошло, теперь Филипп был способен рассуждать и действовать хладнокровно. В свое время его обучали правилам первой помощи при ранениях, но никому бы, разумеется, и в голову не пришло включать в систему обучения рейнджеров раздел: "Как помочь упившейся и накачавшейся наркотиками баронессе" - оставалось призвать на помощь собственный жизненный опыт и здравый смысл...

   Для начала он прошелся по спальне и обнаружил дверь в ванную; подхватил Амелию за плечи и под коленки и понес туда. Про себя удивился: откуда только силы взялись?! - дотащил, посадил на табуретку и начал раздевать.

   Баронесса сидела с полузакрытыми глазами. Сняв с нее жакет и топик-маечку, Филипп пустил в ванну воду - прохладную, чуть теплее комнатной; налил воды в стаканчик для полоскания зубов, поднес ей ко рту:

   - Пей!

   Она сделала несколько глотков - после чего он еле успел приподнять ее и наклонить над раковиной: выпитое сразу же попросилось обратно. Пока Амелия стояла, вцепившись обеими руками в края раковины и тупо уставившись в сливное отверстие, Филипп быстро стащил с нее юбку и колготки.

   - Давай-ка! - посадил ее на край ванны, перекинул ноги внутрь; ухватив за плечи, приподнял и опустил в воду. Точнее, плюхнул, выплеснув на себя чуть ли не ведро воды.

   В горячке он и не заметил, как содрал с ладони повязку и подсохшую корочку над ожогом - руку теперь дергало и пекло. Но эту, физическую боль заглушала одна и та же, крутившаяся в голове мысль: "Она могла умереть!"

   Если бы он не обернулся, или ушел чуть раньше - или его вообще бы не было в доме - возможно, Амелия лежала бы сейчас мертвая. Вот эта здоровая и красивая женщина с белой кожей и золотыми волосами лежала бы бездыханная, захлебнувшись собственной рвотой.

   Какой бы она ни была, как бы ему ни хотелось порой ее придушить - он никому не пожелал бы подобной смерти!

   Он взглянул на Амелию - та вытянулась в ванне во весь рост; голова лежала на подголовнике, руки безвольно болтались в воде, будто вареные макаронины. Никаких сексуальных эмоций, несмотря на свою наготу, у Филиппа она сейчас не вызывала.

   Прямо над ней, на стене, красовалось большое керамическое панно: на голубом фоне - красные рыбки, причудливые раковины, крабы и зеленые водоросли. Неужели тоже она сама сделала?!

   Вообще у бабы, судя по дому и по одежке, вкус есть... ну чего же она при этом такая дура?!

   Не вставая, он отрегулировал душ на гибком шланге так, чтобы вода была не совсем ледяной, и направил струю Амелии в лицо. Это вызвало немедленное оживление: она начала морщиться и плеваться, попыталась отмахнуться, возмущенно бормоча: "Ты че?.. Ты че?!"

   - Да все уже, все! - успокоил Филипп и выключил душ. Встал, наклонился над ней: - Давай-ка, обними меня за шею!

   Она послушалась, и он выволок ее на край ванны, не обращая внимания на мокрые губы, тычущиеся ему в лицо - похоже, слово "обними" подействовало на нее определенным образом. Обтер кое-как полотенцем и повел обратно в спальню.

   Теперь Амелия уже могла идти, пошатываясь, но "своим ходом". Дошла до постели и грохнулась туда; перевернулась и, глядя на него, заявила:

   - Мне холодно... - На губах у нее образовалась кокетливая, по ее мнению, улыбка.

   Он вытащил из-под нее одеяло, набросил сверху - возможно, она имела в виду нечто другое, но ему общества баронессы фон Вальрехт хватило на сегодня с лихвой.

   - Все, спи!

   К счастью, возражать она не стала - закрыла глаза и повернулась набок.

   Филипп уже буквально валился с ног: под ложечкой сосало, ладонь пекло, голова гудела и сил оставалось только-только до своей комнаты добрести. Утешала его лишь одна злорадная мысль: к утру и сама Амелия наверняка будет чувствовать себя не лучше.

***

Увы, он недооценил свою подопечную.

   Проснувшись часов в десять, Филипп позвонил на кухню, поинтересовался, завтракала ли уже госпожа баронесса (по его прикидкам, она должна была продрать глаза хорошо если к обеду), и не поверил своим ушам, услышав, что она позавтракала час назад - и сразу уехала.

   "Как уехала?! Куда?!" - чуть не спросил он, но понял, что фрау Зоннтаг не может об этом знать, и принялся лихорадочно набирать номер телефона в машине.

   Дитрих отозвался сразу; сообщил, что в данный момент он едет в мойку - госпожа баронесса высадилась у клуба верховой езды и велела ему вернуться к двум. После чего, не дожидаясь вполне естественного вопроса: какого черта он не позвонил?! - объяснил, что баронесса приказала не беспокоить господина Берка, сказав, что он себя неважно чувствует...

***

Часам к четырем Филипп окончательно понял, что сегодня "не его" день. Для начала он опоздал в Хольцкирхен: решил, что раньше двух ему там делать нечего, а посему можно спокойно позавтракать. Спустился на кухню, под безобидную болтовню фрау Зоннтаг съел белковый омлет с тостами, но совершенно не учел тот факт, что до Хольцкирхена, конечно, езды меньше часа - но не тогда, когда на шоссе образуется пробка.

   Около клуба верховой езды уже, естественно, никого не было. Филипп снова позвонил Дитриху. Трубку на сей раз взяла Амелия и с легким оттенком злорадного ехидства сообщила, что направляется в Тутзинг - у нее там деловая встреча на стекольной фабрике - после чего вернется в Мюнхен. Что будет делать дальше, еще не знает.

   Следующие три часа Филипп провел в кафе неподалеку от Мариенплац. Выпил несчетное количество чашечек "эспрессо", прочел от корки до корки случайно оказавшуюся среди газет "Бостон Глоб" - и каждые минут двадцать снова набирал номер.

   По телефону отвечал Дитрих. Именно от него Филипп узнал, что госпожа баронесса все еще на фабрике...

   ...заехала на цветочный рынок в Старнберге... ...остановилась попить кофе в придорожном кафе... ...просила не звонить каждые пять минут и не беспокоить ее, а оставить свой номер телефона (на заднем плане был слышен вопль Амелии: "Не смей переиначивать мои слова - так и скажи: чтобы кончал плешь мне проедать! Я от него свихнусь скоро!") Филипп дал Дитриху номер телефона кафе, заказал еще "эспрессо" и уставился в окно, размышляя: интересно, утреннее указание Амелии не беспокоить его - это забота о его персоне, или очередная попытка ему насолить?

   Первоначальное раздражение сменилось постепенно чувством, похожим на восхищение: вот чертова баба! Нормальный человек бы после вчерашнего влежку лежал, а эта болтается по окрестностям, верхом ездит - и хоть бы что!

***

Телефон зазвонил через час. Дитрих сообщил, что стоит у кинотеатра "Крокодил", а госпожа баронесса пошла на шестичасовой сеанс.

   Через полчаса Филипп был у кинотеатра. Из интереса глянул, что именно смотрит Амелия - оказалось, мексиканскую мелодраму, на афише была изображена умопомрачительная красавица в цветастой юбке и красавец в мундире с аксельбантами - и занял позицию у выхода.

   Амелия появилась одной из последних, в руке - бумажное ведерко с попкорном, вид мечтательный. Увидев его, сказала как ни в чем не бывало:

   - А-а, это ты... (Интересно, а кого она предполагала увидеть? Красавца с афиши?) Попкорна хочешь? - качнула ведерком.

   - Нет.

   - Я еще на один фильм пойду сейчас, в другом зале.

   - Что за фильм-то хоть?

   Не дай бог, опять мелодрама...

   - Ужастик - говорят, очень страшный!

***

Ничего особенно ужасного в фильме не было - все эти потоки крови и полуразложившиеся трупы, на взгляд Филиппа, могли вызвать лишь отвращение. Но Амелия вздрагивала, ахала, а в самом страшном месте судорожно вцепилась ему в руку и лишь потом, опомнившись, отпустила.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

   Пабло исчез внезапно. Забегавшись, Бруни не сразу вспомнила, что он уже неделю не звонил. Позвонила сама - в квартире никто не отвечал и автоответчик не работал. Странно... он что, опять уехал?!

   На всякий случай она позвонила ему на работу. Ответил незнакомый мужской голос, на ее просьбу позвать господина Фраго Нета сообщил:

   - Господин Фраго Нета отозван для консультаций. Сейчас я исполняю его обязанности.

   - А когда он вернется? - нетерпеливо поинтересовалась Бруни.

   - Насколько я знаю, возвращение господина Фраго Нета в Мюнхен не планируется... чем я могу быть вам полезен?

   Отвечать Бруни не стала - положила трубку и растерянно уставилась в стену.

   Выходит, он насовсем уехал. Но как же так - не предупредил, не попрощался, даже сообщения на автоответчике не оставил! Просто взял и уехал...

   Почему-то вспомнились трусики - представилось, как они висят на оленьих рогах в пустой квартире. В той самой, где всего неделю назад они занимались любовью, и смеялись, и пили вино...

   На глаза навернулись слезы - скорее, от внезапности, чем от обиды. Ну, уехал и уехал - в конце концов, мало ли в Бразилии донов Педро?!

***

В тот же вечер, поддавшись приступу сентиментальности, Бруни устроила Пабло "заочные проводы": отправилась в бар, где они обычно встречались, посидела у стойки, выпила пару коктейлей, повздыхала, повспоминала...

   Вздыхать и вспоминать получалось плохо - в голову лезли посторонние мысли: как сделать каркас для лозы разборным и подарит или не подарит папочка на день рождения "Ягуар"? К самой же Бруни лезли посторонние мужики - решили, что раз сидит у стойки одна, так для этого и пришла.

   Начинали все с одного и того же: предлагали купить ей выпить. Возможно, если бы кто-то предложил сэндвич или шоколадку, то она бы согласилась - в награду за нестандартный подход - но шоколадку никто не предлагал.

   Потом она ушла в туалет и там, в одиночестве, выкурила сигарету с травкой - последнюю из тех, что прихватила в портсигаре Пабло неделю назад и спрятала тогда под подкладку сумки. Подумать только, что за времена пошли - в своей собственной сумке она должна прятать сигареты под подкладку!

   Бай-бай, Пабло! Больше никто не назовет ее "Белиссима"...

   Стоило ей вернуться к стойке, как белобрысый, который до того мирно сидел за столиком в углу, вдруг подкатился вплотную и выразительно повел носом. Спросил:

   - Опять? Мне что, и в туалет за тобой ходить надо?

   - Ты что - чокнулся?! - возмутилась Бруни. - С чего это?!

   - Что я по-твоему - запах не чувствую?

   Она сердито засопела - крыть было нечем. Филипп взгромоздился на соседний табурет, вздохнул и спросил - почти добродушно:

   - Ну что, сумку сама покажешь?

   - Да нет там ничего, нет! - огрызнулась она. - Последняя была!

   Проверять он не стал, поверил на слово.

   Бруни не стала ему говорить, чтобы убирался - при нем, по крайней мере, никто не станет ей выпить предлагать; заказала еще один "Манхеттен".

   - Слушай, а вообще сколько ты собираешься мне тут глаза мозолить? Надолго тебя папашка-то мой нанял?! - не выдержав, спросила она.

   - На год, - сознался белобрысый. Похоже, его эта мысль тоже не слишком радовала.

   На год?! Да что они все - с ума посходили?! Она же за это время засохнет... плесенью покроется!

***

На следующий день все мысли о Пабло вылетели у Бруни из головы - ее настиг очередной "творческий запой".

   В мастерскую она спустилась, чтобы закончить наконец вазу для подставки с попугаем. Думала, что за полдня управится, а просидела до вечера.

   Дело в том, что сердцевинку цветка она первоначально планировала сделать желтой. Начала собирать - и поняла, что такой яркий тон не подходит, а вот бархатисто-белый - в самый раз.

   Пока грелась стекломасса, Бруни начала просматривать старые, давно валявшиеся в мастерской журналы по архитектуре и дизайну, увидела в одном из них фотографию Нотр-Дам-де-Роншан - и в тот же миг поняла, как можно использовать желтую серединку! Ее нужно поместить в цветок вроде каллы, и два таких цветка с бледно-зелеными листьями поставить в вазу модернистской формы, наподобие криво скрученного листа бумаги, вроде бы прозрачную, но на самом деле с серебряными искорками.

   Быстро, пока идея не "перегорела", Бруни начала делать наброски. Потом подобрала все нужные ингредиенты для стекла с блестками. Потом сделала еще пару желтых серединок, лепесток для каллы, несколько мелких лепесточков про запас...

   Спать она пошла поздно, жутко усталая. Не было сил ни поесть толком, ни поплавать в бассейне, но заснуть никак не удавалось: стоило закрыть глаза, и представлялись какие-то полуфантастические стеклянные конструкции. В конце концов она встала, выпила стакан горячего чая напополам с вермутом и после этого заснула уже как убитая.

   Наутро она спустилась в мастерскую ни свет ни заря, так не терпелось продолжить начатое...

***

Лишь на исходе пятого дня Бруни поставила на стол, предназначенный для "готовой продукции", вазу с попугаем - и с некоторым удивлением поняла, что делать больше нечего.

   Ваза идеально вписалась в подставку, в голубой прозрачной воде "плавал" красный цветок с зелеными круглыми листьями - получалось, будто попугай с интересом разглядывает его. Бархатисто-белые каллы стояли в прозрачной вазе, отблескивающей серебряными искорками, а на столе лежали три красных цветка, похожих на орхидеи - теперь предстояло выбрать, который из них станет прототипом для будущего проекта "Лоза".

   Все было закончено, идей больше не осталось, и она чувствовала себя выдохшейся и вымотанной. И еще голодной - очень.

   Днем она хотела перекусить и позвонила на кухню. По телефону никто не отвечал, она было возмутилась - что за безобразие! - и лишь потом вспомнила, что сегодня воскресенье и фрау Зоннтаг работает только до полудня.

   Тогда Бруни отмахнулась, подумав: "Ну и черт с ним!", но теперь под ложечкой сосало и организм настоятельно требовал, чтобы она немедленно отправилась на кухню и нашла что-нибудь поесть. Желательно побольше. Желательно повкуснее.

***

Первым, что она обнаружила на кухне, был белобрысый. Он стоял у плиты и что-то жарил на большой сковороде; увидев Бруни, небрежно бросил: "Привет!" и снова занялся своим делом.

   Проходя мимо него к холодильнику, она незаметно взглянула на сковороду - что он там такое жарит?

   Оказалось - омлет. И не просто омлет, а огромный омлетище, на изготовление которого ушло никак не меньше полудюжины яиц, с сосисками, розовыми горбиками выпиравшими из желтоватой массы, с ломтиками помидоров - да еще посыпаный сверху зеленым луком!

   Омлета сразу захотелось. Захотелось настолько, что Бруни невольно сглотнула слюну и решительно открыла дверцу холодильника.

   Так, что у нас тут есть... два салата, рыба под соусом, пюре... Доносившийся со сковороды запах сводил с ума - хотелось не рыбы, хотелось именно вот того, пестрого, упоительно пахнущего...

   Словно подслушав ее мысли, Филипп внезапно спросил сзади:

   - Ну что - хочешь омлета?

   - Да! - ответила Бруни, оборачиваясь.

   К делу он подошел обстоятельно и умело: снял сковороду с плиты, поставил на ее место тарелку - через полминуты снял ее с помощью тряпочки и поставил греться вторую. Разрезал омлет на две части, положил одну из них на подогретую тарелку, чуть подумал и добавил туда "довесок" с сосиской. Остатки омлета он ловко спихнул на вторую тарелку, переставил обе на стол и кивнул на ту, что была с довеском:

   - Прошу!

   - У меня салат есть - хочешь? - решила Бруни внести свою лепту в трапезу.

   - Какой?

   - Грибы, маринованные.

   - Небось, специально для меня - поганки приготовила? - приподняв бровь, усмехнулся Филипп.

   Бруни недоверчиво вгляделась - он что, никак, шутит?! Похоже на то... Небывалое событие - надо дату запомнить!

   - Если хочешь, я могу первая гриб съесть! - Достала из холодильника плошку с салатом и, выкопав грибок побольше, демонстративно сунула его в рот. - Вот!

   Не сводя с нее глаз, белобрысый тоже полез пальцами в плошку и выловил гриб. Пожевал, скривился.

   - Вроде, ничего...

***

Ели они сосредоточенно, в полном молчании. К удивлению Бруни, белобрысый запивал еду молоком. Маринованные грибы - молоком! Бр-р-р!!! Сама она предпочла колу.

   - Может ты еще чего-нибудь хочешь? - спросила Бруни, с сожалением глядя на пустую тарелку - омлет, увы, кончился очень быстро. Вроде бы она и не чувствовала себя больше голодной, но чего-то все равно не хватало. - Есть еще фруктовый салат.

   - Давай лучше сладкий пирог поедим.

   - Какой сладкий пирог? - заинтересовалась она.

   - С творогом. Фрау Зоннтаг с утра сделала.

   - Тогда давай пирог.

   - Чай будешь? - спросил Филипп, вставая.

   - Буду.

   Он достал из холодильника пирог, положил его в микроволновку, включил; поставил чайник; достал из шкафчика чайничек для заварки и чай. Бруни с интересом наблюдала за ним - похоже, парень чувствовал себя на кухне, как рыба в воде.

   - У тебя рука все еще болит? - спросила она, подумала, что он сейчас скажет какую-нибудь гадость, но белобрысый ответил вполне миролюбиво:

   - Да нет. - Достал из звякнувшей микроволновки пирог и выложил на блюдо. Показал Бруни раскрытую ладонь. - Вот, уже почти зажило.

   В середине ладони виднелось красное пятно молоденькой кожи.

   - Шрам теперь будет... - подумала вслух Бруни.

   Филипп молча пожал плечами и снова направился к плите.

   - Ты извини меня за... тогда, - сказала она ему в спину.

   - Да ладно. - Он обернулся и неожиданно улыбнулся - по-человечески, а не своей обычной ухмылкой. - Ничего, переживем...

   - Чего это ты сегодня такой добрый? - не удержавшись, поинтересовалась она.

   - Ты сегодня тоже вроде на человека похожа, - беззлобно схамил он.

   - А я вазу сделала. Хочешь посмотреть? - предложила Бруни неожиданно для самой себя.

   - Можно, - кивнул Филипп.

***

В мастерскую свою она чужих пускала редко - да и зачем? Кому это интересно? Всяким Пабло-Педро? Кто-то из них однажды снисходительно заметил, что светской женщине заниматься подобными вещами "неженственно"... Только Гюнтер первое время после свадьбы иногда заходил в мастерскую и с интересом смотрел, как она работает. Но после ссоры - перестал, как отрезал. Вообще перестал ее замечать.

   Поэтому белобрысого она вела в мастерскую немного с опаской: сейчас ляпнет что-нибудь и настроение испортит! Но он при виде стола с вазами и цветами восхищенно присвистнул и спросил:

   - Это что - все ты сама сделала?

   - Да.

   - А наверху... там зеркала всякие - тоже ты?

   - Да, - подтвердила Бруни.

   - И на стенке в ванной - рыбок этих?!

   - Ну да! Я с керамикой тоже работаю, просто стекло люблю больше.

   - Ну ты дае-ешь! - медленно произнес белобрысый, удивленно и недоверчиво поглядывая то на нее, то на стол с вазами. - Вот уж не думал, что ты на что-то путное способна!

   Она решила не обижаться - похоже, в его представлении это был комплимент...

   Филипп между тем подошел к стеллажу и извлек оттуда небольшую плоскую вазочку из мозаичного стекла - Бруни сделала ее в свое время в качестве "черновика" и так и не нашла, куда приспособить.

   - А как ты эти цветные штучки внутрь туда запихала?

   Она с удовольствием прочла ему короткую лекцию о технике "миллефиори" и объяснила, что это делали еще в Венеции 15 века. Слушал парень вроде бы внимательно - по крайней мере, скучающего выражения на физиономии не появилось.

   - Хочешь, поставь ее у себя, - великодушно предложила Бруни, кивнув на вазочку. - Только окурки в нее не суй! Хотя ты же не куришь...

   - На самом деле курю, - чуть усмехнулся Филипп, - периодами. Бросаю, потом снова начинаю... А запонки сюда можно класть?

   - Запонки - можно, - согласилась она.

***

Они еще немного поболтали, потом поднялись наверх. Бруни всю дорогу смотрела, чтобы белобрысый не выронил вазочку, но он нес ее аккуратно.

   - Ты... это, - захотелось напоследок сказать ему что-то приятное, - если хочешь, можешь пользоваться спортзалом. - Быстро добавила: - Когда меня там нет.

   Филипп ухмыльнулся, будто в ее словах было что-то смешное, но сказал только:

   - Спасибо, - кивнул и пошел по коридору.

   Уже в спальне Бруни пожалела, что не пошла с ним... или не позвала его к себе. Теперь идти и стучаться в его дверь выглядело бы глупо.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

   В том, что отец должен скоро позвонить, Бруни не сомневалась - он всегда звонил в начале июня и сухо и коротко сообщал, когда именно ей надлежит прибыть на празднование его дня рождения (он вообще считал, что телефон предназначен для деловых разговоров; хочешь поговорить о чем-то личном - изволь лично и явиться.)

   Это означало, что неделю, не меньше, ей придется провести "в кругу семьи" - никаких возражений, естественно, не принималось. Впрочем, она и не собиралась возражать - этот визит был отличным поводом поговорить о "Ягуаре" и о яхте. Они с Иви уже начали обсуждать, кого пригласить в круиз, а главный вопрос: даст или не даст папочка яхту - до сих пор оставался открытым!

   Но на сей раз известие о том, что в понедельник она должна вылететь в Бостон, принес белобрысый. Он же сообщил, что уже заказал билеты.

   - Надеюсь, в первом классе? - обреченно вздохнула Бруни. День рождения у папаши был только в пятницу, и она рассчитывала лететь не раньше среды.

   - Да.

   - А ты тоже летишь?

   - Да.

   Ей показалось, что он непривычно возбужден, словно бы рад чему-то.

***

По прибытии в Бостон Филипп отколол номер, которого Бруни никак от него не ожидала: довел ее до присланного за ней автомобиля, поздоровался со Стивом - папочкиным референтом - после чего повернулся к ней и заявил:

   - Ну все, пока, встретимся через неделю! - подхватил чемодан и пошел.

   - Прошу вас, садитесь, мисс Трент! - захлопотал вокруг нее Стив.

   Только тут она сообразила, что до сих пор стоит и тупо смотрит вслед белобрысому, и быстро юркнула в машину.

   Она чувствовала себя обманутой и обиженной. Когда они летели, ей казалось само собой разумеющимся, что всю эту неделю в поместье Филипп проведет с ней. Она собиралась поучить его ездить верхом - а он, раз-два, и смылся!

   Даже поругаться теперь будет не с кем!

   Хотя надо сказать, в последнее время ладить с ним стало легче. Поссорились они всего один раз - на приеме по поводу выхода на экраны нового фильма Бориса Ланга. Точнее, после приема.

   Фильмы Бориса, заумные и тяжеловесные, Бруни не нравились. Но пригласил - почему бы не пойти, тем более что сам Борис ей нравился: веселый, заводной, куда менее нудный, чем его "шедевры". У нее с ним был в свое время мимолетный роман и отношения остались самые дружеские. Их не подпортило даже то, что она как-то вылила коктейль за шиворот одной из его пассий - наоборот, он дико хохотал, глядя, как та извивается и пытается вытряхнуть из бюстгальтера льдинки.

   Прием был как прием - ничего особенного. Сначала все смотрели фильм (как Бруни и предполагала, жуткую нудятину), потом аплодировали (неужели им действительно понравилось?!) - и лишь потом началось настоящее веселье.

   Спиртного было - хоть залейся. Официанты разносили канапе и крошечные шашлычки на палочках, музыка грохотала так, что даже у Бруни засвербело в ушах, вокруг мелькали полузнакомые лица, а на лужайке перед виллой оплывала ледяная скульптура - разноцветное незнамо что, но очень экспрессивное!

   Мужики к ней клеились почти непрерывно, но все какие-то неказистые, так что она их быстро отшивала. Зато и наплясалась вволю, и выпила хорошо, и с самим Борисом славно поболтала - закатив глаза, врала ему напропалую, как ей понравился фильм, он млел, а его теперешняя пассия крутилась рядом и бросала на нее убийственные взоры.

   Словом, к концу вечеринки Бруни пребывала в отличном настроении. И, уже по дороге домой, сказала Дитриху:

   - Слушай, гони-ка побыстрее! - Захотелось прокатиться с ветерком!

   - Но... госпожа баронесса... - замямлил Дитрих, - на этом шоссе нельзя быстрее восьмидесяти километров в час ехать...

   Восемьдесят километров? Что за чепуха?! К тому же сейчас ночь, шоссе почти пустое!

   Бруни сказала, чтобы он перестал валять дурака, но шофер упорно талдычил свое. Тогда, рассвирепев, она приказала ему остановиться и поменяться с ней местами - она и сама умеет машину водить!

   И вот тут-то белобрысый вновь показал себя! Стоило ей сесть за руль, как он прикрыл ладонью ключ зажигания и сказал:

   - Поостынь-ка!

   - Чего?! - не поняла она в горячке.

   - Я говорю - угомонись! Машину тебе вести нельзя.

   - Что значит - нельзя?! - Бруни попыталась отпихнуть ладонь. - Пусти!

   В ответ Филипп выдернул ключ из замка и, зажав его в кулаке, вылез из машины, бросив на ходу:

   - Я же сказал - поостынь! Машину ты не поведешь!

   Она выскочила следом - белобрысый отступил к багажнику, ухмыляясь и помахивая в воздухе ключом; запнулась каблуком за ветку и чуть не грохнулась. Он еле успел подхватить ее, успокаивающе бормоча:

   - Полегче... полегче...

   Бруни попыталась стукнуть его, но он ловко развернул ее спиной к себе и притянул вплотную, зажав ей обе руки. Она лягнула его - он зашипел от боли и пнул ее коленом под зад.

   - Ну-ка, уймись!

   - Пусти, сволочь!

   - Не пущу. Дитрих, лови! - Она увидела, как шофер поймал мелькнувший в воздухе ключ. - Садись за руль. А ты - обратно на заднее сидение!

   - И не подумаю!

   За всем этим Бруни не сразу поняла, что он уже не просто держит ее, а прижимается к ней самым похабным образом, и что его тяжелое дыхание связано не только с тем, что он никак не может с ней справиться.

   А хуже всего было то, что, почувствовав это, она и сама завелась с полоборота - внутрь как будто кипятком плеснуло. Непроизвольно потерлась об него задом, дернулась от возмущения и что есть мочи заорала:

   - Пусти!

   Филипп отпустил ее так внезапно, что она чуть не рухнула и резко обернулась, опираясь о капот.

   - Что ты со мной делаешь?! Что ты делаешь... черт тебя побери?!

   - Поехали домой! - голос у него был хриплым.

   - Да... Сядь со мной!

   Он молча мотнул головой, придержал ей дверь, а сам сел впереди; машина тронулась, за окном замелькали огни.

   Бруни было уже неважно, быстро или медленно они едут, хотелось одного - прикоснуться к нему, почувствовать под ладонью твердые упругие мышцы. Она положила руку ему на плечо - Филипп, не оборачиваясь, еле заметно качнул головой в сторону шофера.

   Казалось, прошел год, прежде чем они добрались до дома. Пару раз Бруни не выдерживала и снова клала ладонь белобрысому на плечо - даже сквозь пиджак чувствовалось, как он напряжен.

   Доехали, вылезли, молча пошли к дому. Только в коридоре она прижалась, чуть ли не повисла на нем - ноги уже не держали; потащила с него галстук, поцеловала в шею.

   Его спальня оказалась ближе.

   Так что, если честно говорить, под конец это вышла вовсе даже и не ссора...

***

Кроме самой Бруни, в поместье собрались: мамаша со своим пятым мужем, папаша со своей новой фифочкой (интересно, женится он на ней?) и Эрни с мамочкой, экс-миссис Трент номер два - словом, дружная счастливая семья.

   Папаша работал у себя в кабинете - вообще-то он объявил эту неделю нерабочей, но, как всегда, находились неотложные дела; мамаша зыркала глазами на каждую особу женского рода, подходившую ближе чем на десять футов к ее красавцу-муженьку. Когда же ее ненаглядный Родди отправлялся отдохнуть, мамаша с Кларой организовывали "клуб бывших жен" и начинали взахлеб обсуждать фифочку, которая их в упор не замечала и драла нос: они - "бывшие", а она - "будущая"!

   Словом, скукотища еще та! Но приходилось делать довольный вид: папочка пообещал, что подумает насчет яхты. Развлекалась Бруни тем, что играла в теннис с фифочкой (звали ее Абигайль) или с Эрни, каталась верхом и разок съездила в Бостон, пробежалась по магазинам. Надолго уезжать из поместья было нельзя: отец требовал, чтобы за завтраком, обедом и ужином вся семья собиралась за столом.

   На третий день Бруни не выдержала, заявилась к нему в кабинет и попросила:

   - Папа, дай мне, пожалуйста, телефон Филиппа!

   - Зачем тебе?! - поднял глаза от бумаг Майкл Э. Трент.

   Бруни с некоторым удивлением увидела у него на носу очки. Хотя... она все время забывала, что ему уже за пятьдесят.

   - Я хочу его пригласить к нам. Хочу поучить ездить верхом, и...

   - Слушай, дай человеку от тебя отдохнуть! - даже не стал дослушивать отец. - Представляю, как он с тобой там намаялся - ты ему и тут хочешь нервы трепать?!

   На этот счет у нее было свое мнение: вспомнить только и отобранные сигареты, и выходку на дискотеке, и вообще, то, как он себя с ней вел - так еще неизвестно, кто с кем намаялся! Но едва ли ее жалобы встретили бы у кого-то в этом доме понимание.

   - Ну па-апа! - как маленькая, заныла Бруни - на него это иногда действовало.

   Отец внимательно взглянул на нее, усмехнулся и нажал кнопку интеркома:

   - Кристина, зайдите!

   Через секунду впорхнула секретарша.

   - Кристина, - медленно начал папочка. - Моя дочь может попросить у вас телефон Филиппа Берка. Так вот - не давайте ей его. - Сделал короткий жест рукой - секретарша, как дрессированная собачка, мгновенно исчезла.

   Бруни от возмущения засопела. Не удержалась, спросила:

   - Он что, на меня жаловался?!

   - Нет. Я сам тебя хорошо знаю.

   Выходя, она хлопнула дверью – яхта яхтой, но надо же как-то показать свое недовольство!

***

Попытка узнать телефон по справочной не удалась - очевидно, у Филиппа был "закрытый" номер. Черт побери, что он себе воображает?! Что он - знаменитость какая-то, что номер свой закрыл?!

   Так что пришлось до конца недели довольствоваться обществом Эрни. Но двенадцатилетний пацан - он и есть двенадцатилетний: с ним ни на дискотеку не выберешься, ни еще куда-то поразвлечься.

   В тот день, когда отец отказался дать ей телефон Филиппа, Бруни назло всем поехала в ночной клуб - музыку послушала, поплясала вволю, выпила... Ну и что в результате?! Пришлось потом красться по коридору без туфель, чтобы никто не проснулся, не выглянул и не поинтересовался, откуда это она возвращается в такое время.

   Так что последующие несколько дней, чтобы не вызвать папочкиного недовольства, Бруни предпочла торчать в поместье (при этом пообещав самой себе, что если после всех ее мучений папаша не даст ей яхту - вот тут она ему покажет!). Зато сделала ценное наблюдение: фифочке Абигайль титула миссис Трент номер четыре не видать как своих ушей. Во-первых, их с отцом связь длится уже полгода, а он человек решительный и если бы хотел жениться, то на пальце у нее уже давно красовалось бы колечко с бриллиантом. А во-вторых, посматривал он на нее... как-то не так.

   Празднество прошло по высшему разряду! Был и фейерверк, и толпа гостей, в том числе чуть ли не десяток голливудских знаменитостей, и море выпивки, музыка, и репортеры.

   Ей, как дочери именинника, было велено играть роль хозяйки вечера: сначала стоять рядом с папочкой в голубом платье и бриллиантовой тиаре и приветствовать гостей, а потом - развлекать их светской беседой и следить, чтобы никто не скучал.

   Справилась Бруни с блеском - недаром она провела почти четыре года в закрытой школе, где учили в том числе и всей этой светской хреновине! Мило всем улыбалась, потанцевала с престарелым сенатором - и даже отловила и отправила отдохнуть в гостевую спальню перебравшую девицу голливудского пошиба.

***

На следующий день Бруни с трепетом начала ждать вызова в кабинет. Гости разъехались, и теперь ничто не мешало отцу наконец ответить, даст он ей яхту или нет. Что она - зря старалась?!

   Время тянуть он не стал и позвал почти сразу. Начал по-деловому, без долгих предисловий:

   - Прежде всего - что касается каникул Эрни...

   Ах да, Эрни хотел приехать к ней в Мюнхен во время осенних каникул!..

   - ...Думаю, Клара не будет возражать. Впрочем, к этому вопросу мы еще вернемся в сентябре - не хочу парню заранее ничего обещать. Теперь что касается яхты...

   Бруни напряглась, вперила в него взор и перестала дышать.

   - ...В принципе, я не против. Три недели, с семнадцатого июля, тебя устроит?..

   Это было куда больше, чем она рассчитывала - просила, правда, месяц, но о том, что папаша расщедрится больше, чем на две недели, и не мечтала!

   - ...Но с одним небольшим условием...

   Понятно, сейчас опять начнется: "Никаких наркотиков, никаких историй с прессой..."

   - ...На яхте не должно быть никаких наркотиков. И учти: если кто-то из твоих гостей нарушит этот запрет, он будет высажен в первом же порту!..

   Ну почему все мужчины, даже ее собственный отец, так предсказуемы?!

   - ...И кроме того, командовать там будет Берк.

   - Что?! - не сразу поняла Бруни.

   - Это значит, что капитан будет выполнять его распоряжения, и именно его слово будет законом на борту. Только так я могу быть уверен, что в плавании не произойдет никаких серьезных инцидентов.

   Она молчала, потрясенная. Слов не было - было ощущение, что ее в последний момент безбожно и обидно обманули, выхватив из рук то, что она уже считала своим.

   - Если ты не согласна, скажи сразу.

   - Нет, папа, я согласна, спасибо! - быстро сказала Бруни. Спорить с отцом было бесполезно, отказываться от яхты - глупо. Лучше попытаться как-то договориться с белобрысым - может, все не так уж и страшно?

   - Ну и хорошо, капитан получит соответствующие распоряжения, - закрыл он тему. - А теперь - еще один вопрос: какой подарок ты хочешь на день рождения?

   Она поговорила с ним о "Ягуаре", объяснила, какой хочет цвет, какую кожу в салоне - улыбалась, благодарила, хотя настроение было, прямо скажем, никакое.

***

Филипп нашел ее в аэропорту, перед самым отлетом. Она сидела в баре и, честно говоря, уже слегка беспокоилась, когда он внезапно нарисовался рядом, в светлом блейзере и с сумкой через плечо.

   Она обрадовалась - он, вроде бы, не очень. Сказал: "Привет!", устроился на соседнем табурете и заказал мартини - неслыханное дело, Бруни никогда не видела, чтобы он пил что-то крепче вина. Никаких вопросов "как дела, как настроение" не последовало.

   Поэтому она спросила сама:

   - Ну, как ты отдохнул?

   На это последовал короткий и исчерпывающий ответ:

   - Нормально.

   Ей показалось, что он слегка осунулся и посмуглел, словно много времени провел на воздухе.

   - Отец с тобой говорил про яхту? - поинтересовалась она, чтобы как-то завязать разговор.

   - Да. С семнадцатого июля, на три недели - я все знаю. - В его словах ясно слышалось невысказанное вслух "Отстань, а?"

   Пришлось отстать, хотя ей не терпелось договориться, чтобы он не позорил ее перед гостями и согласился делать вид, что командует все-таки она!

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

   По прибытии в Мюнхен Бруни ждал неприятный сюрприз: Дитрих встречать ее в аэропорт не приехал. Пришлось добираться домой на такси.

   Еще более неприятный сюрприз ждал ее дома: письмо от вышеупомянутого Дитриха, в котором тот извинялся за внезапный отъезд и выражал надежду, что она поймет его. Долг перед престарелыми родителями требует, чтоб он перебрался в Штутгарт, поближе к ним. С нижайшим поклоном... и т.д.

   - Ты только посмотри, какое свинство! - воскликнула Бруни, вкатываясь без стука в комнату к Филиппу и потрясая письмом.

   В комнате никого не было, но из ванной доносился плеск воды. Она прошла туда, увидела в душевой кабинке силуэт, распахнула настежь стеклянную дверь и повторила:

   - Нет, ты только посмотри, что за свинья!

   Несмотря на обуревавшие ее эмоции, подумала машинально: "Ну и задница!" При других обстоятельствах она, возможно, даже составила бы белобрысому компанию под душем, но сейчас была слишком возмущена.

   Филипп обернулся, закрыл перед ее носом дверь, после чего поинтересовался сквозь стекло:

   - Что случилось?!

   - Дитрих ушел, вот что случилось!

   - Этого следовало ожидать, - донеслось из-за двери.

   - Что значит "следовало ожидать"?! - возмутилась она. - Что я теперь делать буду?!

   Из-за двери снова раздался плеск, но ответ был ясен - найти другого шофера. Это создавало массу проблем: после круиза Бруни собиралась провести пару недель на Лазурном берегу, и получалось, что с середины июля до конца августа шофер ей будет не нужен. А всего на месяц, до семнадцатого июля, мало кто согласится наняться...

   Она предпочла бы этот оставшийся месяц обходиться вообще без шофера, если бы не одно печальное обстоятельство: согласно приговору суда ей запрещалось управлять любым транспортным средством до января будущего года. Так что шофера придется искать - и срочно.

   Впрочем, осенило ее, одна кандидатура уже есть!..

   Прошло минут пять, прежде чем дверь распахнулась и Филипп появился из кабинки. Смерил ее взглядом, словно спрашивая: "Ты еще здесь?!", взял полотенце и начал вытирать голову.

   - Я тут подумала - а может, ты можешь... - нерешительно начала Бруни.

   - Что я могу? - Он отодвинул полотенце от лица и хмуро взглянул на нее.

   - Ну, машину водить... вместо Дитриха. - Процесс вытирания возобновился. - А когда мы вернемся из Франции, я сразу найму шофера, - заторопилась она, чтобы он не успел возразить. - Ты же все равно со мной всюду ездишь - так что тебе стоит заодно и машину вести?!

   - Ладно, повожу пока, - перебил Филипп. - Дай трусы, за твоей спиной висят.

   - До семнадцатого июля совсем немного осталось, - подавая требуемое, добавила она еще один аргумент. - Ты и не заметишь, как время пролетит!

***

А время действительно летело незаметно. Ко всем прочим хлопотам Бруни добавилась еще одна: круиз.

   Куда плыть?! Хочется и в Марсель попасть, и в Гибралтар, и в Барселону - а в голове вертятся еще и еще заманчивые названия: Корфу, Неаполь, Мальта... Вот и выходит, что три недели - это совсем мало.

   А приглашать кого? Иви - это само собой, а еще кого? Хочется же, чтобы весело было и никто никому настроение не портил!

   На яхте четыре двухместных каюты и четыре одноместных (с широкими кроватями, так что и для парочки сгодится) - значит, пригласить можно человек двенадцать-пятнадцать. Сама Бруни, по праву хозяйки, собиралась занять мастер-каюту - с широченной кроватью, окнами на обе стороны и джакузи.

   После того, как список гостей был начерно составлен, выяснилось, что в своих расчетах она напрочь забыла о Филиппе, который тоже претендовал на одноместную каюту. На ее робкое замечание: почему бы ему не пожить, скажем, в одной каюте с капитаном, он, хмыкнув, заявил: "Еще не хватало!"

   Пришлось все переделывать...

***

Эрика - та самая, из парижского журнала - оказалась человеком дела. Она позвонила в начале июля и напросилась в гости - ходила по дому, ахала и восхищалась. Спрашивала, откуда Бруни черпает идеи и не собирается ли предлагать свои изделия какой-нибудь галерее искусств или организовывать персональную выставку.

   Через несколько дней она снова приехала, на этот раз с фотографом. Тот сделал добрую сотню снимков - и интерьеров, и мастерской, и самой Бруни.

   Под конец Бруни показала им "выставку цветов". Так она называла несколько ящиков, разгороженных на ячейки, где на мягкой поролоновой подкладке лежали стеклянные цветы - большие и маленькие, простенькие и вычурные; как две капли воды похожие на настоящие - и фантастические, каких не встретишь в живой природе. Она делала их в разное время, и как наброски к будущим работам, и просто под настроение; некоторые потом превращала в брошки и заколки, или, прикрепив к стеблю, ставила в вазу - а некоторые так и лежали, дожидаясь своего часа.

   Эрика сказала, что перед публикацией пришлет окончательный вариант статьи вместе с фотографиями, получила в подарок стеклянную брошку - тигровую лилию - и с тем отбыла. Бруни же весь вечер просидела в мастерской с бутылкой вермута, нарушив свой собственный зарок: "В мастерской - никакой выпивки!" Один раз можно...

   Десять лет назад шофер Клары сделал для нее стеклянного лебедя - маленького, со спичечный коробок. Сделал прямо при ней, из осколка разбитой вазы солнечно-яркого желтого цвета. Сделал - и с тех пор Бруни на всю жизнь запомнила это ощущение восторга, когда прозрачное, вроде бы твердое стекло начало послушно гнуться и вытягиваться под руками.

   Он, тот шофер, и показал ей, как нужно нагревать стекло, как придерживать его, чтобы не обжечься, и как придавать ему нужную форму металлической палочкой.

   Ну да, она спала с ним - почему бы и нет?! Спала, пока его не выгнали: Клара застукала их вместе. Бедняга - он-то думал, что ей все восемнадцать!

   На самом деле Бруни не было тогда и пятнадцати, и она жила в поместье, дожидаясь, пока папаша решит, как от нее избавиться: то ли отправить в исправительную школу для трудных подростков, то ли еще куда-то...

   В конце концов она попала в закрытую школу в Швейцарии и там продолжала понемножку работать со стеклом. Смешно вспомнить: из инструмента у нее поначалу были только свечка да маникюрный набор - но с их помощью она ухитрялась делать и брошки в виде листика или цветочка, и вазочки оригинального дизайна (сосуды из кабинета химии, обмотанные разноцветными стеклянными нитями). И даже не мечтала, что когда-нибудь будет показывать журналистке из Парижа свою мастерскую - а та, словно о само собой разумеющемся, спросит ее о персональной выставке...

***

Сварочный аппарат ей наконец-то сделали. Бруни привезла его домой, опробовала и убедилась, что это именно то, что она хотела: компактный и нетяжелый, работать - одно удовольствие!

   И с каркасом удалось разобраться. Рей сказал, что придумал, как крепить - но возни там много и готово будет не раньше, чем через месяц. Бруни это вполне устраивало: заняться лозой она собиралась не раньше сентября, после возвращения со Средиземного моря.

   Неожиданно сам собой разрешился вопрос, покупать или не покупать лошадь. Как-то утром раздался звонок, и истерический женский голос начал лопотать из трубки что-то неразборчивое, через каждые три слова повторяя: "госпожа баронесса" и "Кемер". Бруни не сразу удалось понять, что это звонит Криста, девчонка-конюх из школы верховой езды, которая всегда седлала для нее чалого.

   Как выяснилось, у Кемера опять начались проблемы с сухожилием, и владельцы школы посчитали, что лечить его нерентабельно, выгоднее забить и получить страховку. Узнав об этом, девчонка, ухаживавшая за ним, проревела ревмя целый день, а потом вспомнила, что "госпожа баронесса" всегда любила ездить на Кемере - и позвонила, от отчаяния, не зная, к кому еще обратиться.

   - Вы скажите им, скажите! Пожалуйста, скажите! Его же можно вылечить! - кричала она плачущим голосом. - Они вас послушают! Он же такой добрый!

   Бруни бросила все дела и поехала в Хольцкирхен разбираться.

   Выяснилось, что все так, как рассказала Криста: Кемер охромел, лечение требуется длительное и дорогостоящее - а мерину уже больше десяти лет. Поэтому руководство школы сочло, что целесообразнее не мучать зря животное...

   Еще по дороге Бруни решила, что если иначе не получится, то она просто купит у школы Кемера, вылечит и будет сама на нем ездить. Предложила, даже чековую книжку достала и... получила категорический отказ. Как выяснилось, руководство школы по финансовым соображениям не было заинтересовано в продаже лошади.

   Насчет "финансовых соображений" она смекнула сразу: скорее всего, Кемера застраховали выше стоимости и сейчас забить его - значило получить неплохой куш. Но, господа, гуманность-то тоже должна быть!

   Чего она не могла понять - так это почему директриса школы, молодящаяся дамочка лет сорока, высокопарно именует себя "руководством школы"?! Ведь ясно же, что это все ее рук дело!

   Бруни требовала, уговаривала - директриса упорно повторяла: "К сожалению, ничем не могу помочь, руководство школы... и т.д.", хотя чувствовалось, что ей хочется послать незваную визитершу куда подальше.

   Филипп, в своей обычной манере, стоял у стены. Пару раз Бруни оглядывалась на него, надеясь получить моральную поддержку, но не видела на его физиономии ничего, кроме еле заметной иронической ухмылки, приводившей ее в еще большее бешенство.

   Разговор уже шел на повышенных тонах: Бруни как раз объясняла директрисе, что если ей не продадут Кемера, то она, баронесса фон Вальрехт, во-первых, сегодня же обзвонит всех своих знакомых и расскажет им об этом инциденте, порекомендовав никогда больше не посещать место, где так относятся к лошадям, во-вторых, обратится в ближайший филиал общества защиты животных, в-третьих, организует у ворот школы пикет из активистов этого общества и сама возглавит его, усевшись перед воротами с плакатом...

   Что именно будет написано на плакате, она придумать не успела - дверь распахнулась и вбежала Криста с жалобным воплем:

   - Его уже увозят - вон, смотрите!

   Показала на окно - вдалеке из ворот конюшни выезжал фургон для перевозки лошадей.

   - Так это ты, Лаубе, воду мутишь?! - рявкнула директриса, вмиг потеряв всю свою светскую сдержанность. - Я так и думала! Выйди немедленно вон, с тобой я потом поговорю! - Обернулась к Бруни и продолжила уже вежливее: - Вот видите, госпожа баронесса, разговаривать уже, собственно, не о чем!

   Фургон приближался, через минуту он должен был проехать мимо окон кабинета и выехать на улицу. Бруни, застыв, смотрела на него - сердце колотилось и на глаза наворачивались слезы.

   Как же так?! Что теперь делать?! Может, поехать за фургоном и попытаться договориться там?! Но на это нужно время, а Кемера пока могут убить!

   И тут Филипп сделал то, чего она никак от него не ожидала. Бруни даже не заметила, когда он исчез из комнаты, но внезапно он появился перед окном - вышел на дорогу и встал, заложив руки за спину и глядя на приближающийся фургон.

   Фургон посигналил.

   - Ой... - тихо сказала Криста.

   Бруни видела только спину белобрысого, но не сомневалась, что на лице у него застыло знакомое ей выражение, означающее: "Все равно будет по-моему!"

   Отчаянно гудя, фургон неумолимо надвигался. Филипп продолжал стоять как вкопанный.

   Фургон в последний раз бибикнул и начал сбавлять скорость, пока, наконец, не остановился, не доехав несколько футов до стоявшего на его пути человека.

   Бруни выдохнула, только сейчас сообразив, что не дышала.

   Из кабины высунулся шофер и что-то заорал. Слов было не слышно, но суть ясна: он требовал, чтобы Филипп убрался с дороги. "Ха, сначала бульдозером обзаведись, придурок! - подумала она. - Так ты с места его не сдвинешь!"

   Очевидно, белобрысый ответил нечто в этом же роде, потому что шофер выскочил из кабины и устремился к нему. Пробежал пару шагов... пошел медленнее - подошел вплотную к Филиппу и остановился.

   Они поговорили о чем-то, потом шофер достал из кармана пачку сигарет и протянул белобрысому. Оба прикурили, отошли к фургону и прислонились к капоту, продолжая мирно беседовать.

   - Уберите его, - тихо и как-то неуверенно сказала директриса.

   - И не подумаю, - почувствовав, что враг близок к капитуляции, отрезала Бруни. - Продавайте лошадь.

***

Часам к четырем все проблемы были решены: Кемер, перешедший в ее собственность, стоял теперь в небольшой частной конюшне недалеко от Грюнвальда. Бруни договорилась, что завтра с утра к нему пригласят ветеринара.

   Перед отъездом из конюшни она зашла посмотреть - выглядел конек вполне бодро, съел предложенное яблоко и потыкался ей в ладонь бархатной мордой, наверняка даже не предполагая, что был сегодня на волосок от смерти.

   Но истинным героем дня, по мнению Бруни, был Филипп.

   Она даже не успела толком поблагодарить его - кругом все время были люди. Даже из Хольцкирхена в Грюнвальд она ехала в обществе Кристы, которая заглядывала ей в глаза и твердила, какой Кемер хороший и что "госпожа баронесса не пожалеет - он будет ее хорошо катать, он умный, он все понимает!"

   Но теперь Криста осталась в конюшне (как Бруни подозревала, позондировать почву насчет приема на работу) - и они с Филиппом, наконец, были одни.

   Поэтому в машину она села не сзади, а рядом с ним. Подождала, пока он выедет за ворота конюшни, и положила руку ему на запястье. Он коротко удивленно взглянул сначала на руку, потом на нее.

   - Я хотела тебе спасибо сказать, - начала Бруни. Вспомнила, как он стоял перед надвигающимся фургоном, и даже вздрогнула. - Честно говоря, я от тебя такого не ожидала...

   - Я сам не ожидал, - усмехнулся Филипп. - А тебе, моя милая, я вижу, не дают покоя лавры Бриджит Бардо!

   Даже тут не удержался, чтобы не съязвить и не испортить всю торжественность момента! Упрямая и вредная мужская натура не позволила!

***

Упрямый он был жутко, просто что-то невозможное. И при этом добро бы по делу - а то упирался ни с того ни с сего, из-за пустяков.

   Вечером того же дня Бруни решила, что не мешало бы отблагодарить его как-то посущественнее. Сунула в ведерко со льдом бутылку шампанского, надела обалденный пеньюар из черной полупрозрачной сеточки и позвонила этому упрямому ослу, сказала:

   - Хочешь - приходи, поболтаем! - устроилась на постели и стала ждать.

   Прождала пять минут... десять... (да любой нормальный мужик бы уже прибежал, капая слюнями!) - потом позвонила снова:

   - Чего ты не идешь?!

   - Извини, дорогая, - послышался в трубке убийственно хамский ответ, - я тебе не мальчик по вызову. Надо - придешь сама.

   И она пошла! Как загипнотизированная, как зомби какая-то - и даже ведерко с шампанским с собой прихватила! И не надела это ведерко ему на голову, когда он открыл дверь...

   Позже, когда они уже лежали в постели, Бруни все-таки спросила:

   - Слушай, Филипп, ну чего ты не пришел?! Чего ты такой упрямый?!

   - Такой уж уродился.

   - Урод уродился, - бездумно сказала она.

   - Сам знаю, что не красавец, - подтвердил белобрысый.

   - Да нет, - решила Бруни восстановить справедливость. - Ты ничего... Мужественный такой!

   - Брось ты, - чуть поморщившись, усмехнулся он.

***

"Надо - придешь сама!" Получив еще пару раз подобный ответ, она поняла, что это не случайность и что по каким-то своим причинам Филипп просто не хочет бывать в ее спальне. Были и еще странности - например, он не любил целоваться. Таких людей она еще не встречала. Встречала таких, которые целоваться не умели, но чтобы не любили - ни разу!

   Нет, то есть он целовал ее в грудь, в шею - но никогда в губы. Если же она сама целовала его - не отвечал, и губы были точно деревянные.

   И еще он не ревновал ее - абсолютно не ревновал! Это было просто уму непостижимо! Что бы он там ни заявлял, а мужикам свойственно ревновать, у них это в крови! И скрыть даже толком эту ревность они не могут, как ни пытаются.

   На очередной вечеринке у Иви Бруни специально решила подзавести его на ревность и начала чуть ли не в открытую флиртовать с Полом. Когда-то с этим парнем у нее случился скоротечный роман, потом они разбежались - но, видно, угли еще тлели, потому что не прошло и получаса, как он держал Бруни за руку и нашептывал ей на ухо, что был бы очень, очень не прочь "тряхнуть стариной" и подняться с ней наверх, в предназначенную для подобных случаев гостевую спальню.

   Наверх так наверх, почему бы и нет?!

   Уходя, она обернулась - Филипп стоял у стены, провожая ее взглядом.

   Когда спустя минут сорок Бруни вышла из спальни, он сидел на подоконнике недалеко от двери. Она подошла, он выпрямился, спросил:

   - Ну, ты уже? - как мог бы, наверное, спросить, если бы она где-нибудь в универмаге забежала в туалет.

   Ей стало как-то не по себе, неприятно - тем более что и Пол в этот раз оказался не слишком на высоте. Наверное, если бы она затащила в эту спальню самого Филиппа, вышло бы намного интереснее.

   Хотя он, скорее всего, не пошел бы с ней туда...

***

Он почти никогда не смеялся - да и улыбался редко, если не считать улыбкой порой мелькавшую на его губах еле заметную ухмылку. И не злился. Даже когда она пару раз попыталась врезать ему, не особенно разозлился - так, мимоходом, легкое раздражение.

   Замкнутый, бесстрастный... отстраненный. Все эти слова подходили - и не подходили, потому что на самом деле Филипп не был ни бесстрастным, ни отстраненным - выглядел, но не был, она чувствовала это.

   Порой Бруни бесило, что он живет в ее доме, она видится с ним каждый день, спит с ним - и при этом ничего о нем не знает! Филипп Берк, из Бостона - и все!

   Спрашивать было бесполезно - отвечал он или односложно-неопределенно, или просто мерил ее взглядом, в котором ясно читалось: "А тебе зачем?" Единственное, что удалось узнать - это что ему тридцать три года, что отец его был столяром и что когда-то он служил в армии. Больше ничего. Даже телефона не дал, когда она попросила его после возвращения из Бостона - сказал (на сей раз вслух): "А зачем тебе?". Объяснять Бруни не стала - было ясно, что все равно не даст.

   Телефон она попыталась раздобыть сама, после того, как зашла в его комнату и случайно услышала обрывок разговора: "Эдна, ты уже по второму кругу идешь... Не знаю..." В этот момент Филипп заметил, что он не один в комнате, сказал: "Мне надо идти, я потом позвоню..." и повесил трубку.

   Надо ей было в тот момент, чтобы он побыстрее заводил машину, ехать в Инголштадт, на аукцион, про который она начисто забыла. Они тогда съездили, и успели, и она даже купила себе шикарный комодик прошлого века, причем по дешевке, что прибавляло добыче ценности. Но мысль в голову запала: раз он звонит - значит можно узнать, куда! И кто такая Эдна - его жена?

   Бруни готова была на что угодно спорить, что нет - не тянул он на женатика, хоть тресни! По поведению не тянул, по манерам, по привычкам... Да и на кухне он ловко управляется - явно не приучен, чтобы ему подогрели и перед носом поставили!

   Как бы то ни было, на следующий день она позвонила в телефонную компанию и потребовала распечатку всех международных разговоров в ее доме за последний месяц.

   Прежде всего, выяснилось, что белобрысый регулярно, раз в неделю, звонит ее папаше. Докладывает... Но кроме того, были и еще звонки - раз-два в неделю Филипп звонил по одному и тому же номеру, судя по коду, не в Бостоне, а где-то неподалеку. Возможно, это и есть загадочная Эдна? Долго Бруни гадать не стала - набрала номер и, когда ей ответил женский голос, спросила самым великосветским тоном:

   - Могу я поговорить с миссис Берк?

   Она понятия не имела, что скажет, если ей сейчас ответят: "Да, я слушаю!"

   - Мама умерла шесть лет назад, - после короткой паузы отозвался голос. - Теперь магазином управляю я. Могу я вам чем-нибудь помочь?

   Бруни промямлила нечто неразборчивое и повесила трубку.

***

Она сама не понимала, почему пытается узнать о нем хоть что-то, почему вообще о нем думает - ведь, по большому счету, он ей даже не нравился!

   Разумеется, иногда ее влекло к нему то животное, мужское начало, которого в нем было предостаточно. Да и в постели он был уж точно не хуже, чем навсегда сгинувший в своей Бразилии Пабло.

   Но по большей части он просто раздражал ее. Иногда - приводил в бешенство своей невозмутимостью, и насмешливо-хамскими репликами, и нежеланием идти навстречу даже в мелочах, но чаще именно раздражал, как раздражает все странное, не вписывающееся в привычные рамки.

   И, возможно, именно эта раздражающая непонятность и не давала ей перестать о нем думать - как невозможно не трогать то и дело языком больной зуб или не расчесывать комариный укус.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

   Торжественное отплытие яхты "Эсперанца" в трехнедельный круиз состоялось семнадцатого июля в час дня, из гавани Триеста. При отплытии присутствовали несколько репортеров светской хроники, которые запечатлели хозяйку круиза - баронессу Амелию фон Вальрехт в "морском" костюме: синие расклешенные брюки и топ в сине-белую полоску.

   Не обошла вниманием пресса и сорокаметровую яхту, принадлежащую отцу баронессы - Майклу Э. Тренту, и гостей: Максимилиана Хартунга-младшего, сына известного медиамагната, его невесту Кристину Ланн, Эвелин Брейн - художницу-авангардистку - и прошлогоднюю чемпионку Германии в одиночном катании Марию Крановски. Остальные гости удостоились лишь краткого упоминания: "и др."

   И уж тем более не заинтересовал репортеров скромно державшийся в стороне телохранитель баронессы, хотя в этом круизе ему предстояло играть немаловажную роль.

***

За месяц Амелия напилась всего дважды. Правда, Филипп подозревал, что еще пару раз она перехватила втихаря "колесико" (как школьница, в туалете - стыдно, госпожа баронесса, стыдно!) - но подозрение к делу не пришьешь.

   Разумеется, это не значило, что она не пила в остальное время - любое посещение дискотеки, ночного клуба или вечеринки не обходилось без спиртного. Но напивалась до такого состояния, что ее приходилось тащить домой чуть ли не на себе, только дважды.

   Одно утешение - в этом состоянии Амелия обычно была не строптива. Иногда, правда, бормотала какую-то чушь вроде "Иди сюда" или "Перепихнемся?", но в целом проблем не создавала.

   Выпить она вообще-то могла довольно много, при этом почти не пьянея. Но порой словно срабатывало какое-то реле, и после очередного глотка оживленная, искрящаяся весельем и энергией женщина превращалась в пошатывающуюся и мало что соображающую пьянчужку.

   В последний раз, увидев, что язык у нее начал заплетаться, а глаза остекленели, Филипп не стал церемониться - подошел, подхватил ее под руку и развернул в сторону выхода.

   - Поехали-ка домой!

   - Хчу ще веселиться! - запротестовала Амелия, тем не менее послушно перебирая ногами в нужном направлении.

   - Там повеселимся.

   - Пер...пихнемся?! - уточнила она.

   - Возможно.

   Баронесса почти дошла до выхода, но вдруг вновь остановилась.

   - Поп...прощаться!

   Очевидно, с пьяных глаз она вообразила, что это какой-то прием, а не заштатная дискотека.

   - Ты уже попрощалась! - недолго думая, соврал Филипп.

   - Точн?!

   - Точно!

   Больше она не сопротивлялась: села в машину, пристегнулась и напевала что-то себе под нос, пока не задремала.

***

Постепенно Филипп все больше приспосабливался к ритму жизни Амелии. Самым спокойным для него временем были те дни, которые она проводила в мастерской - спускалась туда утром и возвращалась лишь поздно вечером.

   Продолжалось это обычно дней пять, потом "творческий всплеск" иссякал, и баронесса начинала вести активную светскую жизнь: аукционы, верховая езда, покупки, теннис, вечеринки и дискотеки - вот тут надо было держать ухо востро! Хорошо еще, что она до сих пор не завела постоянного любовника, взамен того бразильца - не дай Бог, мог попасться очередной любитель кокаина или таблеток.

   В подобных развлечениях проходила примерно неделя, после чего Амелия снова запиралась в мастерской, а Филипп имел возможность отдохнуть и выспаться.

   Но на время круиза с этим более-менее установившимся режимом приходилось распрощаться...

***

Казалось бы, о таком можно только мечтать: трехнедельная прогулка по Средиземноморью на комфортабельнейшем судне! Но Филипп понимал, что лично ему отдых не светит: ведь придется присматривать не только за Амелией, но и, по мере возможности, за ее гостями - а к моменту отплытия он был уже уверен, что от этой компании не приходится ждать ничего хорошего.

   Для начала двое гостей опоздали, и разъяренная Амелия то носилась по верхней палубе и орала: "Хватит, отплываем, и черт с ними! ", то говорила: "Нет, надо подождать, они вот-вот приедут!", то снова начинала ругаться.

   Но опоздавшие наконец приехали, яхта, погудев, отошла от причала - и начался круиз!

***

Гостей было тринадцать. Филипп успел рассмотреть их, пока они поднимались на борт и расходились по каютам.

   Сам он жил в одноместной каюте, второй по правому борту. Его соседкой оказалась Иви - та самая рыжуха, которую ему когда-то пришлось отшить. Он подозревал, что Амелия поселила их рядом не случайно, а из садистского любопытства: как он выкрутится на этот раз?!

   Двухместную каюту рядом с ней занимали двое высоких, спортивных, очень похожих друг на друга темноволосых парней - Крис и Грег. И, наконец, в четвертой каюте обитала та самая пара, которая своим опозданием задержала отплытие: Макс - высокий длинношеий блондин, похожий на гусака - и Кристина, симпатичная брюнеточка.

   По левому борту жили: Мария, известная фигуристка - бесцветная, худая и жилистая - и ее подруга Грета - тоже блондинка, но невысокая, пухленькая и смешливая.

   Следующая каюта: Артур и Катарина - среднего роста носатый шатен и худощавая блондинка (сплошные блондинки!).

   Следующая, одноместная - Генрих и Мария. Мария приглашена не была, ее привез с собой Генрих. В компании она никого не знала и смотрелась "чужеродным телом": маленькая, тощенькая, с пестрыми волосами.

   И наконец - Барбара, высокая, коротко стриженная шатенка в очках.

***

Вскоре после отплытия на верхней палубе был устроен торжественный обед. Форма одежды - кто во что горазд, от бикини (естественно, сама Амелия) до какого-то подобия римской тоги (именно так вырядился Макс).

   Филипп надел легкий летний костюм, но уже через четверть часа после начала банкета понял, что и это многовато: по спине текли струйки пота и от жары кусок не лез в горло. Он бы с удовольствием пообедал у себя в каюте, в тишине и прохладе, но было ясно, что с Амелии, особенно поначалу, нельзя спускать глаз.

   Пока что вела себя она вполне пристойно, болтала с гостями, шутила и смеялась, не забывая при этом поглощать крабовую котлету размером с тарелку и запивать ее "Мимозой". Филипп даже слегка ей завидовал: выглядела баронесса бодрой и свежей, на лице у нее не было ни капли пота.

   После обеда все разбрелись по каютам и вылезли оттуда лишь часов в семь - полюбоваться закатом и проплывающим вдалеке берегом Италии.

   Мини-лайнер был ярко освещен. Из динамиков неслась громкая музыка, в салоне стюард смешивал для желающих коктейли, со всех сторон были слышны голоса и смех - казалось, пассажиров не пятнадцать, а раза в два больше.

   После ужина гости похлопали Амелии, сообщившей, что завтра полдня они проведут на необитаемом острове, и спустились в кинозал - смотреть фильм, боевик с героем-суперменом, способным упасть с двенадцатого этажа, отряхнуться и продолжать крушить своих врагов.

   Для первого дня развлечений всем хватило. Всем - кроме самой баронессы.

   Телефон зазвонил, когда Филипп уже собирался ложиться.

   - Хочешь - приходи, - заявил знакомый голос в трубке.

   Он пожал плечами, залез под одеяло и выключил свет.

   Больше звонков не последовало - очевидно, дожидаясь его, Амелия заснула.

***

На следующий день действительно состоялась "дневка" на острове. Правда, остров был не слишком интересный: каменистый кусочек суши километра полтора в длину, покрытый полувысохшей травой - но пассажиров яхты это волновало мало. Они резвились в полосе прибоя, устроили на берегу пикник и бесконечное количество раз мотались на катере с берега на яхту и обратно.

   Филипп не стал сходить с яхты. Одевшись куда менее официально, чем вчера - в обрезанные джинсовые шорты, он устроился под тентом на верхней палубе и наблюдал оттуда за Амелией, которая с визгом и хохотом носилась вокруг яхты на гидроцикле, играя в салочки с Крисом, Грегом и Барбарой.

   Честно говоря, он и сам не отказался бы покататься на таком гидроцикле, но казалось неудобным резвиться подобно этим голозадым ребятишкам - тем более что он был, все-таки, "при исполнении"...

***

- Этот твой... телохранитель - аппетитный, однако, мужик. Да еще сидит тут заголясь, все мускулы наружу. Так бы и изнасиловала!

   Филипп чуть не поперхнулся, услышав это, и лишь потом вспомнил, что о годах, проведенных в Париже, Амелии никогда не рассказывал, и Иви несомненно считает, что он не знает французского!

   - Ну расскажи хоть, как он в постели! - продолжала та. - Член у него стоящий? - и заржала собственному каламбуру.

   Дело происходило на верхней палубе, куда вскоре после отплытия от острова явилась утомленная отдыхом Амелия, раскинулась в шезлонге футах в десяти от Филиппа - тут-то и настигла ее сексуально озабоченная рыжуха.

   - Да ну, - отозвалась Амелия, тоже по-французски, - по-моему, он женщинами мало интересуется. Вообще как робот какой-то.

   Вот так и узнаешь о себе много нового...

   - Голубенький, может? - скривившись, протянула Иви, искоса меряя Филиппа взглядом.

   - Да нет, такого я ничего за ним не замечала.

   - Так ты не возражаешь, если я вечерком в его каюту постучу? Тем более мы соседи.

   - Только если ничего не выйдет, ты уж на меня не дуйся, как в прошлый раз!

   Филипп делал вид, что смотрит вдаль, на полоску берега; подумал - интересно, действительно в представлении Амелии он "робот какой-то", или она сказала это только чтобы отвадить подругу?

   Через пару минут она встала, проходя мимо него, бросила:

   - Пойдем, поговорить надо! - и направилась в сторону лестницы.

   Догнал он ее уже у самой "мастер-каюты".

   - Что случилось?

   - Ничего. - Амелия обернулась и взглянула на него с веселым удивлением. - Чего ты такой деловой все время?! - Зайдя в каюту и захлопнув дверь, внезапно качнулась назад, так что Филипп невольно подхватил ее, и привалилась к нему нагретой солнцем спиной. - Какой ты прохла-адный! Как об тебя поохлаждаться приятно!

   Она выгибалась и терлась об него, как ласкающаяся кошка, и пахло от нее морем и солнцем. Филипп понимал, что наверняка она так разохотилась из-за слов Иви и на его месте сейчас мог быть любой - те же Крис или Грег. Он все понимал, но руки уже сами легли ей на грудь, лаская и притягивая ближе, скользя по тронутой загаром нежной атласной коже...

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

   Вначале все шло гладко - даже слишком гладко. Гости и хозяйка резвились, как детишки: купались, загорали, ловили рыбу и ездили на гидроциклах, смотрели кино и играли в мяч. Самое большое ЧП - обгоревшая на солнце спина Греты; самый большой скандал - состоящий из крепких выражений монолог, высказанный Артуром в адрес тех идиотов, которые пронеслись мимо него на гидроцикле и спугнули клюющую рыбу.

   Иви осуществила свою угрозу "постучать к нему в дверь". Сказать откровенно, чего ей надо, постеснялась - кокетливо облизывала губы и поблескивала глазками, а под конец предложила выпить вместе по коктейлю. Филипп отказался, объяснив, что не пьет. На следущий день визит повторился - пришлось рявкнуть жестче, тогда она отстала.

***

Первые неприятности начались после того, как яхта обогнула "каблук" итальянского сапога. Точнее, начались они раньше, в Бриндизи, где яхта должна была простоять четыре часа, а простояла восемь.

   Дело в том, что, пока яхта заправлялась, пассажиры сошли на берег, решив ознакомиться с местной ночной жизнью. В результате к полуночи - времени, назначенному для отплытия - на борт не вернулся ни один из них.

   Сама Амелия тоже опоздала: засиделась в ночном клубе, куда отправилась вместе с Крисом, Грегом и Иви. Случайно взглянув на часы, вскинулась, крикнула остальной компании: "Заплатите и догоняйте, мы уже опаздываем! Мне нельзя, я хозяйка!" - и сломя голову понеслась к выходу.

   Филипп, как обычно сидевший поодаль, устремился за ней. Заскочил следом в такси и тут же удостоился упрека: почему он ей не сказал, который час?! Он не стал спорить, лишь выразительно взглянул на ее руку, где красовались "Пиаже" с рубинами по ободку.

   На яхте они были уже минут через двадцать, и тут выяснилось, что вернулись они первыми! Все прочие пассажиры еще где-то развлекались. Вскоре подъехали Крис, Грег и Иви, но остальных по-прежнему не было видно.

   Остальные начали подъезжать только часов с двух. Они высаживались из такси, приветствовали вылетавшую им навстречу Амелию, с улыбкой извинялись за опоздание - и, узнав, что они еще не последние, с чистой совестью расходились по каютам.

   Последние: Генрих, Мария (с разноцветными волосами), еще одна Мария (фигуристка) и Грета появились лишь к четырем, веселые и возбужденные. Начали взахлеб рассказывать, как ходили на подпольный бокс, и это было страшно интересно, и еще там был тотализатор - и они ставили на боксеров, и даже выиграли несколько тысяч лир!

   Неизвестно, что больше взбесило Амелию - их вопиющее опоздание или то, что ей не довелось тоже посмотреть это зрелище - но на сей раз она не сдержалась и обрушилась на Генриха с упреками, причем по обоим пунктам. Тот добродушно отмахнулся:

   - Да будет тебе, Эйми! Следующий раз сходим все вместе, я в Марселе тоже одну такую дыру знаю!

   На том дело и закончилось.

***

Признаки неладного Филипп почувствовал на следующий день. За обедом Катарина закатила скандал, набросившись на Барбару с обвинениями, что та пытается увести ее мужика. Артур пытался остановить свою подругу, перевести все в шутку - но блондинка разошлась всерьез и орала, не стесняясь в выражениях.

   Наконец она с громким плачем убежала в каюту, дав напоследок Артуру пощечину.

   До вечера на судне царила несколько натянутая обстановка - сцена произвела на всех тяжелое впечатление. Но Филиппу больше всего не понравилось другое: глаза Катарины, ярко блестевшие и бессмысленные. Впечатление было такое, что она не вполне соображает, что делает...

   Наркотики?!

   Перед ужином он отозвал Амелию в сторону и поделился с ней своими подозрениями. Та мгновенно ощетинилась:

   - Какие наркотики?! Ты что? Наверное, она на солнце перегрелась, вот и все!

   Филипп не сомневался, что точно так же она ответила, даже если бы знала, что ее подруга - заядлая наркоманка.

   К ужину Катарина не вышла. Артур объяснил это так же, как и Амелия: перегрелась на солнце, весь день мучалась от головной боли, а теперь спит.

   Утром, перед завтраком, Катарина извинилась перед всеми за вчерашнее, сказав, что была не в себе из-за жары.

***

Через день все повторилось снова - на сей раз она обрушилась на Грету, случайно попавшую в нее мячом. Снова остекленевшие глаза, перекошенное от злости раскрасневшееся лицо, выражения, которые едва ли можно назвать "парламентскими"... и бурные слезы напоследок.

   На этот раз Филипп разговаривал с Амелией куда жестче. Она продолжала делать вид, что ничего особенного не произошло, тут же заявила:

   - Ты что, мне нарочно перед днем рождения настроение испортить хочешь?!

   - А если она в следующий раз кого-нибудь ударит?! - поинтересовался Филипп. - Или на этом самом твоем дне рождения скандал затеет?!

   - Так что ты предлагаешь? Высадить ее на Мальте? Только потому, что у нее глаза блестят и она с Гретой поругалась?!

   - А что ты предлагаешь? - спросил он с нажимом. - Это твои гости, ты их лучше знаешь, чем я!

   На Мальту они собирались прибыть завтра к утру и провести там весь день. Необходимо было запастись продуктами и винами, кроме того, в лучшем ресторане Ла-Валетты были заказаны изысканные яства для грандиозной вечеринки в честь дня рождения Амелии.

   - Ну ладно, - неохотно буркнула она. - Ладно, я поговорю с Артуром. Попробую узнать, что там на самом деле...

   Филиппа это вполне устраивало: если ей удастся убедить Катарину избавиться от запаса наркотиков (а в наличии такового он уже не сомневался), то проблема будет решена и больше ничего предпринимать не потребуется.

   К ужину Катарина снова не вышла. Артур был мрачен, как туча.

   После ужина Амелия отозвала его в сторону. Они поговорили на нижней палубе, потом зашли в каюту баронессы. Вышел оттуда Артур минут через двадцать; Филипп дождался, пока тот отойдет подальше, постучал в мастер-каюту и, не дожидаясь ответа, вошел.

   Амелия сидела на кровати; с первого взгляда он понял, что она чем-то расстроена.

   - Ну что? - спросил он.

   - У нее нет никаких наркотиков, - резко ответила она. - И у него нет, и ни у кого нет и не было!

   - Но ты мне можешь объяснить, что происходит?

   - Нет - не могу, не хочу и не буду! Тебе нужно знать, что на яхте нет наркотиков? Так вот - их нет! А все остальное тебя совершенно не касается!

   Она злилась, но непохоже было, что врет. И непохоже было, что удастся вытянуть из нее что-то еще.

   - Ладно, - решил больше не давить Филипп, - надеюсь, что ты права...

   Смерив его сердитым взглядом, Амелия встала и ушла в ванную. Щелкнула задвижка, послышался шум воды - это значило, что аудиенция окончена.

***

Ночью она, как ни в чем не бывало, явилась к нему. Поскреблась в дверь, едва он открыл, скользнула внутрь, сбросила халатик и нырнула под одеяло.

   - Как у тебя тут тепло!

   Филипп лег рядом, потом вспомнил и отключил будильник.Теперь можно было не беспокоиться, что утром беспокойная подопечная вскочит ни свет ни заря и, не предупредив его, удерет в город.

   А она уже нетерпеливо терлась об него, гладила ножкой и мурлыкала:

   - С тобой спать уютно - ты большой, как медведь...

***

В Ла Валетту "Эсперанца" прибыла затемно, к тому времени, как пассажиры проснулись, яхта уже стояла у пристани. В салоне был накрыт легкий завтрак в буфетном стиле, чтобы перед тем, как сойти на берег, желающие могли перекусить.

   Филипп проснулся оттого, что Амелия попыталась перелезть через него и взглянуть на часы. Отпихнул ее - все-таки не эфирное создание! - и посмотрел сам.

   - Семь часов.

   - Пора вставать! У меня сегодня дел полно!

   Она заерзала, словно собираясь вылезти из постели, но, когда Филипп сел, снова откинулась на подушку.

   - Хоть бы раз в жизни ты мне кофе в постель принес! Ну хоть по случаю дня рождения!

   Он молча натянул шорты и отправился в салон. Действительно, по случаю дня рождения... Налил две чашки кофе, в одну добавил сливки и сахар, как Амелия любила по утрам, положил на тарелку несколько пирожков и понес все это в каюту.

   Ему оставалось пройти еще несколько футов, когда дверь соседней каюты внезапно распахнулась. Оттуда выпорхнула Иви, быстро взглянула на него, на поднос - и похоже, с одного взгляда оценила обстановку.

   - Доброе утро... - томно протянула она. - Ты не знаешь, Амелия уже встала?

   - Понятия не имею, - отрезал Филипп.

   Баронесса, естественно, осталась недовольна.

   - Ты слишком мало сахару положил, - сообщила она, отхлебнув кофе. - И почему ты не прихватил вместо подноса столик? Там же стоят, в салоне - такие, специально на кровать ставить! Слушай, да ты вообще кому-нибудь приносил кофе в постель?!

   - Приносил, - кивнул Филипп. - Только мало и редко.

   Одним глотком выпил кофе и ушел в душ.

   Да, приносил. Мало и редко. Куда реже, чем мог бы.

   Приносил. Линнет. Когда не торопился на работу, и она не срывалась с места ни свет ни заря, подхваченная новой идеей.

   И во время медового месяца тоже...

   У них был медовый месяц в Париже. Они жили в небольшом отеле недалеко от Сорбонны, и по утрам он приносил ей завтрак в постель - именно на таком столике, о каком говорила Амелия. И это каждый раз было чудом - входить в комнату и видеть, как Линнет сидит на кровати и улыбается.

   Там была крутая лестница, и он носил ее на руках... он любил носить ее на руках и чувствовать, как ее сердце бьется совсем рядом - а она дышала ему в шею и спрашивала: "Тебе не тяжело?" Конечно, можно было ехать на лифте - но ему хотелось нести ее на руках, и ей тоже нравилось, когда он ее нес...

   И сейчас, когда Филипп вспомнил это, все окружавшее его - и роскошная яхта, и сногсшибательная блондинка, лежавшая в его постели - все внезапно показалось пошлым и мерзким, и таким невыносимо чуждым, что захотелось завыть от безысходности.

   Он прижался лбом к кафельной стенке и заговорил, быстро и тихо; слова вырывались сами собой, и боль внутри все росла, словно это были не слова, а струпья, отрывающиеся от невидимой раны:

   - Линнет... Я знаю, что виноват перед тобой, сам знаю. Ты не сердишься на меня, правда?.. Я очень хочу, чтобы ты снова была со мной. Врачи говорят, что надежды мало - но ведь сколько-то все же есть?! Позволь мне надеяться... Мне очень плохо без тебя, Линнет... вся жизнь - словно какая-то жуткая фантасмагория. Вернись, пожалуйста, вернись... я не могу без тебя. Линнет...

   - Филипп! - раздался голос из-за перегородки. - Где ты там застрял?! Давай быстрее, у меня много дел в городе!

   - Да, конечно, - ответил он громко и спокойно. - Я уже выхожу.

***

На этот раз Амелия отправилась в город, настроенная явно по-деловому.

   Она шла по улице своей обычной стремительной походкой, высоко вскинув голову и посматривая по сторонам, будто королева, озирающая свои владения. Белое легкое платье оставляло открытыми руки и плечи; грива золотых волос развевалась и сверкала в лучах солнца.

   Филипп двигался в нескольких метрах позади и наблюдал, какое впечатление она производит на невысоких, смуглых и быстроглазых мальтийцев. Некоторые застывали на месте, словно не веря в реальность этого видения; один даже попытался к ней подкатиться, но после нескольких брошенных ею слов стушевался и остановился, провожая ее взглядом.

   Выяснилось, что Амелия неплохо знает итальянский - по крайней мере, в лавках, куда она заходила, ее не переспрашивали. В основном она интересовалась стеклом: вазами с серебряной и золотой инкрустацией, кубками и бокалами - крутила в руках, смотрела на свет, обсуждала что-то с продавцами.

   Купила она только пару кубков вычурной формы, причем немилосердно торговалась. Но хозяин лавки, пожилой турок в феске, явно был не в претензии, и, когда Амелия вышла, выскочил на улицу, чтобы еще раз посмотреть ей вслед.

   Наконец, добравшись до многолюдной площади перед собором, она оглянулась и, увидев Филиппа, махнула ему рукой. Когда он подошел, сообщила:

   - Я иду в парикмахерскую! Это минимум на час, можешь пока тут погулять. - Шагнула к распахнутой двери, около которой прямо на тротуаре стояла сушилка с полотенцами, а за соседствующей витриной виднелась комната с зеркалами и парикмахерскими креслами.

   Филипп знал непоседливый характер своей подопечной: вдруг ей что-то не понравится, сорвется с места - ищи ее потом! Поэтому он уселся в уличном кафе и заказал себе молочный коктейль.

   Он вообще любил молоко; в молодости скрывал столь "немужественное" пристрастие, а теперь перестал, хотя, бывало, и ловил на себе удивленные взгляды окружающих.

   Сквозь витрину было видно, как Амелия что-то обсуждает с парикмахершей - обе жестикулировали так, будто играли в "веревочку". Потом парикмахерша повела ее за перегородку и вскоре привела обратно с обмотанной полотенцем головой.

   Вот теперь действительно можно уходить: с мокрой головой она уже никуда не денется!

   Для начала Филипп заглянул в собор, но тут же вышел: непрерывно щелкающие вокруг фотоаппараты показались ему каким-то нелепым кощунством. Затем прошел через площадь и, чтобы укрыться от солнца, свернул в тихую и тенистую боковую улочку.

   Лавка букиниста попалась ему на глаза случайно - вывеска была на незнакомом языке, но выставленные в витрине старинные фолианты говорили сами за себя. Внутри оказалось прохладнее, чем на улице; продавщица - немолодая смуглая женщина, сидевшая у окна - на плохом английском спросила, чем может помочь ему. Услышав, что Филипп хочет посмотреть книги, махнула рукой вглубь магазина.

   - Пли-из!

   На стеллаж с книгами на английском он наткнулся почти сразу. Отобрал себе полдюжины детективов в мягких обложках, а потом начал наугад вытаскивать книги с полки, рассматривать и ставить на место.

   Книги были расставлены не по содержанию, а по размеру - научные труды стояли вперемешку со стихами, попадались даже школьные учебники. Увидев на корешке напечатанное золочеными буквами название "Искусство волшебного света", Филипп решил, что это сборник сказок, из любопытства взял с полки и с удивлением обнаружил, что держит в руках книгу, напечатанную к столетию со дня рождения Луиса Комфорта Тиффани - подарочное издание с цветным иллюстрациями.

   Может, купить для Амелии - на день рождения? Ей такое наверняка должно понравиться... Цена, правда, "кусалась" - восемьдесят местных лир, почти двести долларов - но и книга того стоила. Он еще раз нерешительно покрутил ее в руках.

   - Пли-из, - откуда не возьмись, появилась рядом продавщица. - Этот... - Ткнула пальцем в книгу, достала из кармана блокнот, написала в нем "80", зачеркнула и написала "60". - Да?

   - Да, - кивнул Филипп.

   Она выхватила у него книгу и понесла к прилавку. Он пошел следом.

   Продавщица отлепила наклейку с ценой, упаковала книгу в цветную бумагу, положила в пластиковую сумку, туда же - детективы. Филипп уже собирался расплачиваться, когда она спросила:

   - Подарок? Женщине... смотреть! - показала в сторону и щелкнула выключателем. В углу вспыхнул свет, и Филипп увидел, что по всей стене развешаны вышитые скатерти, яркие платки и шарфики - и кружева, от воротничков и крохотных салфеточек до огромных шалей.

   - Хочешь?! Подарок - жене? - повторила продавщица.

   Подарок - жене...

   Он выбрал шарфик - шелковый, с зелеными и перламутровыми полосками. Линнет теперь нравилось все яркое и блестящее, к таким вещам она тянулась руками, гладила, прижимала к лицу... Заодно, поддавшись сентиментальному порыву, купил кружевную шаль для Эдны, дождался, пока продавщица все упакует, и торопливо пошел обратно к площади.

   Как выяснилось, спешить нужды не было. Добравшись до парикмахерской, Филипп увидел, что Амелия все еще сидит в кресле, а парикмахерша трудится над ее прической.

   Делать нечего - пришлось снова расположиться в том же кафе...

   Амелия вышла минут через пятнадцать. Обвела взглядом площадь, заметила его, подошла и села напротив.

   - Чего ты какой-то квелый?!

   Он пожал плечами.

   - Как тебе?! - Она покрутила головой, показывая новую прическу.

   - Тебе идет, - кивнул Филипп, уклоняясь от честного ответа: особой разницы с тем, что было раньше, он не заметил.

   - А это у тебя что?!

   - Коктейль. Молочный, с вишенками.

   - Дай лизнуть! - потребовала она; не дожидаясь разрешения, потянула к себе стакан и с хлюпаньем всосала через трубочку хороший глоток. - Вкусно!

   Между домами виднелось море - сине-зеленое, блестящее и переливающееся в ярком солнечном свете. Блестящее, как шелковый шарфик...

   - Сейчас обратно на яхту? - спросил Филипп.

   - Нет, сейчас я на фабрику хочу съездить - ту, где стекло делают! Так что нужно торопиться, у меня же сегодня еще вечеринка!

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

   Вечеринка началась ровно в полночь. О начале ее возвестил импровизированный фейерверк - несколько разноцветных ракет, выпущенных из сигнальной пушки на носу. Дальше все пошло по обычному сценарию: поздравления, поцелуи, церемония дарения подарков и выражения именинницей подобающего восхищения.

   Филипп подобных выступлений на публику не любил, а потому решил подарить Амелии купленную книгу завтра, подобрав момент, когда они останутся тет-а-тет. Пока же она и так не могла пожаловаться на отсутствие внимания.

   Броская, яркая, в алом как лепесток мака платье, в эту ночь Амелия была поистине королевой бала. Глаза ее сияли, она смеялась, бросала окружающим озорные реплики, встречаемые смехом и аплодисментами, флиртовала со всеми мужчинами сразу и осушала один за другим бокалы с шампанским.

   Порой Филипп посматривал на Катарину, но та вела себя вполне нормально, разве что казалась чуть менее оживленной, чем обычно. На самом же деле, как потом выяснилось, смотреть нужно было совсем в другую сторону...

***

Перед десертом пассажиры вышли на палубу - "протрястись". На корме была устроена импровизированная танцплощадка, обрамленная разноцветными мигающими лампочками. Танцевали, правда, только человек восемь - все прочие курили, наблюдали за танцующими, болтали или молча потягивали коктейли и вино, которое развозил на тележке стюард.

   Прислонившаяся к поручням неподалеку от Филиппа Иви явно злилась. Причина была ясна: с самого начала вечеринки Крис и Грег напропалую ухлестывали за Амелией, даже за стол сели по обе стороны от нее. Между самими парнями при этом никаких трений не возникало - похоже, им не впервой было делить на двоих одну девушку. Вот и теперь вся троица пошла танцевать, а Иви вынуждена была довольствоваться рюмкой вина, которую она сжимала с такой силой, словно ей хотелось кого-то придушить.

   Зато Амелия была в своей стихии. Вскидывая руки и извиваясь как язык пламени, она танцевала, поворачиваясь от одного парня к другому, отступая и вновь приближаясь к ним вплотную, кокетливо наклоняя голову. Рассмеялась, чуть пошатнулась и, чтобы удержать равновесие, ухватилась за плечо Грега - тот обхватил ее за талию...

   И в этот момент Филипп вдруг понял, что с ней что-то не так. Даже не понял, почувствовал - уж слишком хорошо он ее знал. Не столько она еще выпила, чтобы шататься. А смех... кажется, или он действительно звучит громче и резче, чем обычно?..

   "Колесико, колесико - очень симпатичное колесико!" - вспомнилось вдруг. Но если так, то когда она успела?! В туалет не отходила, все время была на глазах. Выходит, она ухитрилась незаметно проглотить какую-то гадость - и, скорее всего, не принесла ее с собой, а получила от кого-то из присутствующих.

   Зазвучала медленная мелодия, Амелия вместе со своими кавалерами отошла к поручням. Грег обнял ее сзади, начал что-то нашептывать на ухо; его руки на фоне алого шелка платья казались неестественно-белыми. Потом эту картину заслонила спина Криса...

   Несколько секунд Филипп колебался, затем обогнул освещенный цветными лампочками пятачок и подошел к ним.

   - Госпожа баронесса, можно вас на минутку?

   - Чего тебе надо?! - бросила Амелия с раздражением. - Сейчас, мальчики, я вернусь. - Отошла на несколько шагов и прислонилась к перилам. - Ну?!

   - Что ты приняла? - сразу взял он быка за рога. - Опять наркоту какую-то?

   - Слушай, отстань от меня, у меня сегодня день рождения, дай мне спокойно повеселиться, что ты ко мне лезешь непрерывно?! - с каждым словом она повышала голос.

   - Тише! Опять таблетки?

   - Я сказала - отстань! Что хочу, то и делаю! - Амелия повернулась и направилась к смотревшим на нее парням.

   Филипп был уже совершенно уверен, что не ошибся. Но сделать он ничего не мог - только наблюдать.

   Она больше не обжималась с парнями, а, как и подобает хозяйке вечеринки, развлекала гостей. Поболтала с Марией и Гретой, влила в себя еще бокал шампанского - и снова пошла танцевать, на сей раз влившись в кружок, образованный Максом, Шарлоттой и Кристиной. Туда сразу подскочили Крис и Грег, но она со смехом увильнула от них, подбежала к Иви, потянула ее за руку - идем, мол, потанцуем.

   На Филиппа за все это время она ни разу не взглянула - словно его и не было. Он продолжал наблюдать.

   Пьет коктейль... Болтает с Максом - похоже, тот рассказал какой-то анекдот, и она хохочет, громко, на всю палубу... Подошла к Генриху, тянет его танцевать - он смеется и идет за ней.

   Странно, до сих пор этот плотный блондин с намечающейся лысиной вроде бы не слишком интересовал ее. Но сейчас они танцевали тесно обнявшись, потом остановились у перил на противоположной стороне палубы - так, что танцующие заслонили их от Филиппа...

   - Просим всех в салон! - раздался голос стюарда.

   Едва публика успела усесться, как погас свет и в наступившей темноте по направлению к Амелии поплыл утыканный свечками именинный торт. Гости дружно запели: "Happy birthday to you!" - свет снова вспыхнул, и именинница попыталась задуть свечки. С первого раза не вышло, дунула вторично. На этот раз все получилось как надо.

   Она подняла бокал и, пока стюарды обносили гостей тортом, начала:

   - Я хочу выпить за всех вас, моих друзей, и за то, что мы собрались здесь сегодня, в центре Средиземного моря...

   Тост длился долго - Амелия поминала поименно присутствующих, сбивалась с мысли и первая заливалась смехом, после чего возвращалась к "исходной теме".

   Наконец она поднесла к губам бокал - гости последовали ее примеру. И тут внезапно, не выпив еще ни глотка, Амелия взглянула на Филиппа и быстро - едва ли кто-нибудь, кроме него, заметил - показала ему язык. Левая рука ее метнулась к вырезу платья, поднялась к губам и на миг застыла - на тот самый миг, которого хватило ему, чтобы различить зажатую в пальцах таблетку.

   Еще секунда - и таблетка была ловко заброшена в рот, а баронесса пила шампанское. Левая рука ее, прижатая к бедру, была при этом сложена в кулак, средний палец оттопырен - Филипп прекрасно понимал смысл этого жеста, равно как и то, кому он адресован.

***

Вечеринка закончилась часам к четырем. Правда, Амелия ушла раньше, пошатываясь, хихикая и опираясь на Криса и Грега, обнимавших ее с обеих сторон за талию. Филипп издали проследил, как они втроем зашли в ее каюту, после чего вернулся на корму.

   Там продолжалось веселье - звенели бокалы, перекрывая музыку, звучал громкий пьяноватый смех. Чувствовалось, что все уже устали и вот-вот начнут разбредаться по каютам, но пока на танцплощадке еще топтались три парочки.

   - Эй, пошли потанцуем! - дернули его за локоть.

   Опять Иви! Явно "на взводе", но на ногах держится крепко и смотрит выжидательно. Филипп хотел, как всегда, отшить ее, но в последний момент передумал - что-то в глазах рыжухи напомнило ему бездомную собачонку, отчаянно ждущую ласки, но готовую в любой момент получить пинок. Сказал, как можно мягче:

   - Да я не танцую. Не люблю и не умею.

   - А чего там уметь?! - удивилась Иви. - Ну хоть... выпьем давай? - Махнула катившему мимо тележку с напитками стюарду - тот подъехал и остановился.

   - Мартини, - попросил его Филипп.

   - Это ты из-за Эйми такой? - спросила рыжуха, стоило стюарду отойти. - Из-за этих мальчиков?

   - Какой - такой?

   - Да брось ты, - пьяно мотнула она головой. - Что я - не вижу? Или ты думаешь, что ты первый? Да если хочешь знать, она таких, как ты, разжевывает и выплевывает, вы для нее не люди, а члены ходячие...

   - Я думал, вы с ней подруги, - жестко напомнил он.

   - А она мне - подруга?! - С каждой минутой Иви развозило все больше. - Обоих мальчиков увела. Обоих! - погрозила она непонятно кому пальцем.

   - Ладно… спокойной ночи.

   Прежде чем она успела опомниться, Филипп