Фронтир. Леди Стромере. Дарья Иорданская

Устав от бесконечных выходок, герцог Стромере отправил свою строптивую младшую сестру наместницей во Фронтир, где обитают в основном птицелюды, китоврасы да бывшие каторжники, надеясь таким образом воспитать в неугомонной особе хоть какое-то чувство ответственности. Теперь леди Алуэтте Стромере предстоит узнать, как управлять беспокойным хозяйством, собрать урожай, победить мор, разобраться с неучтенным колдовством, посадить если не семь розовых кустов, то хотя бы парочку астр, познать саму себя и наконец найти в этой глухой дыре приличного любовника. По крайней мере скучать не приходится.

   Фронтир. Леди Стромере. Дарья Иорданская

   На завтрак Дебра приготовила превосходные булочки, на разломе исходящие небывалым ароматом, а к ним подала нежное сливочное масло и клубнику. Однако, попробовать все это мне было не суждено. Стоило только Дебре внести поднос и поставить его на край постели, как в спальню влетела Уинифрид, единственная, кому это дозволено без стука, и огорошила меня новостью. Дорогой брат пожаловал с визитом. Увы, визит герцога Стромере, не та вещь которую можно отложить из-за завтрака. Вот завтрак из-за герцога, это — пожалуйста. Есть же при нем невозможно, кусок в горло не полезет. Я с сожалением посмотрела на булочки, которые непременно остынут к концу нашего разговора и растеряют весь свой восхитительный вкус, встала с постели и накинула халат.

   Братец ждал в гостиной, нетерпеливо прохаживался по комнате и успел протоптать в дорогущем санвийском ковре тропинку. Смотреть укоризненно смысла не было, все мои взгляды всегда разбивались вдребезги о его твердый панцирь. Герцог Стромере — он каменный, это все знают. У него каменное сердце, каменное лицо, и разум его тоже окаменелый. И костюм под стать: все серое с прозеленью. В блистательном Вангаварде, насколько я знаю, этот цвет так и назвали: стромере.

   — Алуэтта, — брат смерил меня недовольным взглядом.

   — Ларк.

   На этом обмен любезностями закончился. Брат просто бросил мне свернутую в трубочку газету. Я пролистала ее, не зная, на что же смотреть.

   — Некрологи, — подсказал герцог.

   Один даже был обведен красным карандашом. О, бедный Уилли! Погиб на дуэли в расцвете лет и таланта!

   — Какая жалость, — я отложила газету и постояла немного со скорбным видом. — Чудесный был человек.

   — То есть, вины ты за собой не чувствуешь? — уточнил брат.

   — При чем здесь я?

   Дорогой герцог, правд, что каменный, и весом в тонну, рухнул как подкошенный в кресло. Жалобно хрустнули ножки.

   — То есть, ты считаешь, что ни в чем не виновата?

   — А с кем была дуэль? — полюбопытствовала я. В некрологе об этом не писали, и, очевидно, второй фигурант выжил.

   — Марконо.

   — А-а, — я тоже села. — Марконо.

   — Твой нынешний… — брат скривился, — любовник.

   — Бывший, — уточнила я. — Надоел ужасно. Шутки у него совершенно несмешные. И, честно тебе скажу, любовник он так себе; рекомендовать его подругам я не стану.

   — Алуэтта! — брат ударил по подлокотнику кулаком, угрожая сломать хрупкое резное дерево. — Твое легкомыслие…

   — Знаешь, тебе тоже стоит завести любовницу, — посоветовала я. — Хоть немного разбавить болезненную свою серьезность.

   — Ты и в самом деле не понимаешь? — брат сокрушенно покачал головой. — Хорошо, Уилл Воргон был безвестным авантюристом. Но Марконо — член посольства, а его родной брат атташе даваси в Вангаварде. Ты хотя бы понимаешь, каковы могут быть последствия?

   — Зная традиции даваси, у атташе этих братьев — пруд пруди. Одним больше, одним меньше…

   Брат рубанул кулаком по подлокотнику и все-таки сломал его. Отшвырнув без малейшего сожаления щепки он прорычал нечто нечленораздельное. Чтобы совладать с собой, ему потребовалось несколько минут.

   — И кто теперь? Кто еще пал жертвой твоих чар, дорогая сестра? — процедил он.

   — Даже не знаю… даваси, честное слово, не оправдывают легенд. Может, птицелюд?

   Брат заскрежетал зубами. Уинифрид, стоявшая в коридоре за приоткрытой дверью, сделала «страшное лицо», пытаясь утихомирить меня. Но — бесполезно. Останавливаться я не собиралась.

   — Или вот Кольг-китоврас. Честное слово, любопытно, как это? В смысле, у человеческой половины тоже…

   Брат вскочил и от души хватил креслом об пол, оставив одни обломки.

   — Мне оно обошлось в сто сорок золотых, — посетовала я.

   Брат пнул обломки.

   — Чего ты добиваешься, Алуэтта?

   — Ты знаешь, — я пожала плечами. — Права распоряжаться своей жизнью. Пока я не получу его, буду пользоваться всеми имеющимися правами. На полную.

   Увы, мои траты и скандалы брата давно не смущали, но вот похоже дуэль-таки стала последней каплей.

   — А я вот думаю, больше тебе на пользу пойдет немного ответственности. Пару месяцев назад скончался лорд Кэллон, а я так и не направил во Фронтир нового управляющего.

   — Хочешь, чтобы я подобрала его?

   — Хочу, чтобы ты поехала туда и занялась делами четверти.

   Я на мгновение потеряла дар речи, сидела и беспомощно хватала ртом воздух. Брат же продолжал безжалостно:

   — Суды, урожай, борьба с нарушителями границ, охрана рудников, сопровождение северо-западных посольств. Там тебе скучать не придется.

   — Но… — выдавила я.

   — Птицелюдей и китоврасов там тоже хватает, думаю, любовника ты себе найдешь без труда, — мстительно добавил брат.

   Ну да. Там кроме птицелюдей и китоврасов — только каторжане остались, однако это как-то даже для меня чересчур экзотично.

   — Но… Это слишком далеко от Цитадели… — промямлила я. — Как же… а модные новинки? А книги? Театр?

   — Я буду пересылать тебе журналы каждый месяц, — великодушно пообещал брат. — И сошлю… пошлю какого-нибудь директора театра и полдюжины актеров. Скучать не будешь. Разучишь деревенские танцы.

   Я закусила губу.

   — Но…

   — Можешь пока почитать про Фронтир, — сказал мой братец, ухмыляясь паскудно, — если, конечно, у тебя есть в доме что-то кроме похабных романчиков, на которые мы потратили в минувший год чуть ли не треть казны. Я вернусь вечером и введу тебя в курс дела.

   Уже дойдя до двери он обернулся и посмотрел на меня строго.

   — Имей в виду, сбежать тебе не удастся.

   Это я проверила сразу же, как он ушел. Могла бы и не сомневаться, брат сдержал слово. Стоило мне только занести ногу над порогом, все тело парализовало, и я упала на руки Уинифрид. Должно быть, Ларк все свои невеликие магические силы потратил на то, чтобы удержать меня в доме.

   — И чего вы добивались? — спросила наперсница, доведя меня до кресла.

   Дебра принесла чай с молоком и клубнику.

   — Ну…

   — Вы полагаете, он сошлет вас в монастырь, в который не позволил вам ехать добровольно? — спросила Уинифрид ехидно.

   Я не смогла сдержать жалобный вдох.

   — Я не Мара.

   — Верно, но что, если и вы там погибните?

   А у меня и без того выбор невелик: коротать свой скучный век герцогской сестрой, мучаясь иногда приступами семейного «недуга» или же стать чьей-то покорной супругой, преподнеся силу благоверному даром.

   — Фронтир не так уж плох, — заметила между тем Уинифрид. — Его светлость мог бы отослать вас в Вангавард, там разгар ярмарки невест.

   Я поспешно нарисовала в воздухе спираль благочестия. Да не придет в голову моему мудрому брату эта мысль!

   — Нет уж! Фронтир! Фронтир! Неси карты, Уинифрид. Сделаем домашнюю работу.

   Уинифрид принесла карты, Дебра обед — коль скоро булочки пропали, она расстаралась поджарить мне мясо с картофелем, посыпать все это сыром и щедро сдобрить горчичным соусом — и мы втроем сели вокруг стола, рассматривая подробные атласы. Четыре четверти нашего герцогства положительно радовали глаз: граничили с приличными соседями, приносили стабильный доход и обворожительно процветали. Атлас ВанГроо, переполненный магией, заставлял эти области переливаться червонным золотом.

   Фронтир был черной дырой. Во всех смыслах. С одной стороны он граничит с горными княжествами кандаваси, где практикуют жуткие никому из людей не известные ритуалы, оживляют мертвых и, говорят, бьют жен. С другой растянулась холодная безводная пустыня, где кроме змей, согласно легенде, обитают загадочные Пустынники. Никто их не видел, но слухам это едва ли мешает разрастаться как сорная трава. Ну и наконец, с третьей стороны к нему примыкают Каторжные поля. Нет, еще в соседях значатся Кане и Аргмор, но те земли, что примыкают к границе с Фронтиром, почти необитаемы. Мне иногда кажется, этот вытянутый кусок земли отписали герцогам Стромере в наказание за какой-то проступок, затерявшийся в веках.

   Население Фронтира: птицелюды и китоврасы, способные жить в любых самых суровых условиях. Ну и отбывшие свой срок каторжане. Обрабатывают землю, трудятся в шахтах, торгуют с кандаваси.

   Конечно, сгущать краски не стоит. Вот уже три сотни лет Фронтир не представляет никакой опасности. Просто… Это дикое место, где приличной молодой женщине делать нечего. Особенно если в земледелии, шахтерском деле и торговле она не смыслит.

   — Вот я чуяла, что этим дело закончится, — вздохнула Уинифрид, которой не больше моего хотелось ехать во Фронтир. — Вызову портних. Вам нужно обновить гардероб.

   До вечера у меня еще оставалась надежда, что брат передумает. С ним уже бывало такое. Сперва ляпнет сгоряча, даже проклянет, а потом отходит — он вообще отходчивый — и прощает. Но, кажется, чаша его терпения наконец—то переполнилась. Он прибыл около восьми, весь такой официальный, строгий, в своем серо—зеленом, и с объемистой папкой, и принялся официальным же тоном вводить меня в курс дела.

   Дела во Фронтире по его сведениям идут хорошо, так что испортить я ничего не сумею. Моя обязанность — красиво представить в четверти верховную власть. Если я буду вести себя хорошо по меньшей мере год, он мне скостит срок. А если буду плохо вести себя, надо полагать, увеличит. Или и в самом деле отправил в Вангавард, женихов отсматривать.

   Хорошо, я побуду немного благоразумной леди Стромере. Мне ведь нетрудно.

   Чары он так и не снял, так что выбраться ночью из дома я не смогла, а Марконо не смог войти. Он всю ночь выл под окнами давасские серенады, и к рассвету я уже была рада, что уезжаю. Утонченного даваси во Фронтир и моей несравненной красотой не заманишь.

   Сундуки были собраны, все необходимое увязано и погружено на два экипажа. В третьем должна была ехать я с ближайшими слугами. Уинифрид и Дебру братец позволил взять с собой, хотя не без основания полагал, что я с ними состою в постоянном заговоре с целью извести его. Насчет «извести» он, конечно, не прав. Я всего лишь хотела его удачно женить, чтобы нерастраченная нежность доставалась герцогине, а меня брат оставил в покое.

   Поцеловав брата в щеку, я села в экипаж и позволила его зачаровать. Путешествовать в магических каретах я не люблю, но еще меньше мне хотелось совершать долгое, полное уныния путешествие до Сата, самого большого (подозреваю, единственного) города во Фронтире, где располагалась резиденция наместника.

   Благодаря колдовству дорога заняла всего четыре с половиной часа. Уинифрид вышивала, Дебра читала новенький кулинарный журнал, который доставили как раз перед нашим отъездом, я же «Экстазы Алисии». Книжка была с картинками, и просто чудесными. Всякий, кто заглянул бы мне через плечо, рисковал захлебнуться от восторга.

   Иллюзии, вроде той, что скрывала под обложкой «Экстазов» «Алхимию для начинающих», я практиковала тайком ото всех, включая Уинифрид, и разгадать их никому пока не удавалось. Впрочем, и от меня требовался немалый артистизм: читая лже-«Экстазы» я вынуждена была то и дело закусывать губу, облизываться, одобрительно хмыкать или даже стонать.

   Я как раз дочитала главу о преобразовании, когда возница сообщил, что мы прибываем в Сат. Я отдернула занавеску и оглядела окрестности. Лес. Снова лес. Еще лес. Деревенька. Опять лес. Поле. Надо всем этим возвышаются мрачные черные горы. Потом карета замедлила свой ход, пейзаж перестал сменяться с безумной скоростью, и мы чинно въехали в город. Ну как, город. Скопление домишек, из которых только каждый десятый был построен из камня. Все прочие походили скорее на деревенские срубы. Храм Пресветлых был тоже из дерева, маленький и очень запущенный, с заросшей травой крышей. Сразу видно, что особой набожностью жители Сата не отличались. Мостовой не было и в помине, и под ногами была пыльная колея, раскатанная множеством колес. После дождя тут, наверное, не пройти.

   Люди глазели на экипажи без особого восторга. Им тут, наверное, хорошо без наместника жилось. От чего он кстати умер? От скуки?

   Экипаж остановился, я дождалась, пока кучер откроет дверцу, и выпорхнула, чтобы сразу же ослепить всех зеленым муаром, золотым шитьем и своей улыбкой.

   Человек, стоящий напротив, был точно ушат холодной воды. Никогда прежде на меня так — брезгливо, с раздражением, словно я не красавица-герцогиня, а нищая побирушка! — не смотрели.

   Я оглядела небольшую площадь, на которой стал собираться народ, и по счастью так на меня смотрел только один человек. Все прочие перешептывались, толкая друг друга локтями; женщины обсуждали мой наряд, кто-то из птицелюдок даже начал достаточно громко обсуждать с подругой, как бы сделать вот такое же платье, но с прорезями для крыльев. Человек стоял прямо передо мной и смотрел враждебно.

   Вот тут я поняла, что впервые в жизни мне нужно представляться. Самой. Уинифрид, а тем более Дебра, для этого не годились. Возницы — тоже. А ведь я даже не знаю, кто это стоит передо мной.

   Мужчина, несомненно. Немолодой. Ему уже к пятидесяти. Непривлекательный. Худой, даже сухой, с проседью в неряшливых, растрепанных, непокрытых волосах. Тонкие губы сжаты в плотную линию. Глаза темно—серые, и очень холодные. Обе руки сложены на рукояти трости, на которую мужчина опирается.

   Потом я заметила на тыльной стороне левой ладони клеймо. Каторжанин. Убийца.

   — Леди Алуэтта Стромере, — сказала я, протягивая убийце руку для поцелуя. Он не шелохнулся. Меня начала злить эта ситуация. Вопреки расхожему мнению я не нуждалась в подобострастном преклонении, но хотя бы элементарное уважение я заслужила. Я в конце концов сестра герцога! — Его светлость прислал меня наместником в эти… славные земли.

   Честное слово, когда я сказала «славные», перекосило не меня одну, а всех вокруг.

   Мужчина шевельнулся, поклонился — весьма неуклюже — и представился хрипло, самым нелюбезным тоном:

   — Недвин, миледи. Врач.

   — Врач. А кто—то кроме врача встречает наместницу? — я не смогла удержаться от сарказма. — Староста? Управляющий? Глава гильдии купцов?

   — Я также и управляющий, леди Стромере, — в голосе мужчины мне послышалось ехидство. — Главы Гильдий прибудут по одному вашему слову.

   Чудесно. Я им непременно это слово скажу.

   — Я бы хотела проследовать в свои покои, — высокомерно сказала я. — И отдохнуть. Прежде, чем вы — я полагаю, это ваша обязанность? — введете меня в курс дела.

   Недвин обернулся и посмотрел на дом, каменный, чуть симпатичнее тех, что я уже видела, но ненамного. Вот тут поняла, что это и есть моя новая резиденция.

   — Следуйте за мной, миледи.

   Он развернулся и пошел в дом, опираясь на трость и сильно хромая. Я немного сменила гнев на милость. Может быть, ему больно, он устал стоять, и оттого так нелюбезен? Впрочем, почему бы ему, даже уставшему, не пасть жертвой моей красоты? Непорядок.

   Войдя в дом, я обнаружила и еще одну причину его недовольства. Господин Недвин основательно обжился в резиденции наместника: здесь повсюду лежали книги по медицине и магии (для каторжанина интерес странный, очевидно, факультативный, но вот мне в них нос захотелось сунуть сразу же), пахло лекарственными травами. В целом особняк имел вид неуютный, необжитой, ему не хватало женской руки. Сопение Дебры за моей спиной говорило, что это ненадолго.

   — Я поселился здесь в разгар сбора урожая, — Недвин не извинялся, он уведомлял. — Все шли ко мне, кто с вопросом, кто с травмой, и я решил, что так будет удобнее. Мы получили уведомление о вашем прибытии только вчера ночью, и не успели подготовиться.

   Это тоже не звучало, как извинение. Держу пари, господин Недвин и не собирался готовиться к моему приезду. Хромая и поскрипывая зубами — совсем как делает мой дорогой братец, когда мною недоволен — Недвин провел меня по дому. Моему особняку в столице — не чета. Нет, на первом этаже имелись столовая, гостиная, зал для приемов и даже бальная зала — в ней могли станцевать кадриль человек восемь. Но все было такое… бог с ним, маленькое. Запущенное! На втором этаже картина была не лучше. Пара спален, пропыленных и сырых, в разных концах коридора. К ним примыкают кабинет и будуар — должно быть прежде, чем стать резиденцией наместника, это здание было домом каких-нибудь обнищавших дворян. Была библиотека, но едва сунув туда нос, я сразу же выскочила в коридор. Внутри воняло сыростью, пылью, плесенью, а еще так, словно там кто-то сдох, и уже давно. На третьем этаже по словам Недвина были расположены комнаты для прислуги и помещение для сушки холстов. Туда мы, конечно же, не пошли.

   Сказать, что я была разочарована, это значит преуменьшить. Я уже мысленно сочиняла брату гневное письмо, в котором требовала раздобыть где—нибудь джинна, который построит мне за одну ночь роскошный дворец. Жаль, что джинны — выдумка. Судя по лицу Дебры, она планировала тут генеральную уборку. Что творится в голове у Уинифрид, сказать было как всегда сложно. Недвин стоял, смотрел мимо меня и, думается, молча меня ненавидел.

   Я решила пойти на небольшую уступку.

   — Вам незачем покидать этот дом, господин… — я сделала вид, что позабыла его имя, чтобы не зазнавался. — Недвин? Конечно, я против того, чтобы вы проводили в столовой операции, не выношу грязь. Но, думаю, вы можете вести тут прием нетяжелых больных. И людям привычнее идти с вопросами к вам, а не ко мне. Пока я вхожу в курс дела, вы будете мне большой поддержкой.

   Я улыбнулась. Недвин не улыбнулся в ответ. Его лицо вообще ничего не выражало. Если брат мой — каменный истукан, то этот был — деревянный, и одежда под стать, из темно—коричневого крапивного шевиота.

   — Как пожелаете, миледи, — сказал он таким тоном, словно это он мне делает одолжение, а не я ему.

   Я еще раз оглядела его с головы до ног, размышляя, разумно ли поступаю. Все—таки, мужчина в моем доме. И ладно бы — любовник, хотя я и их старалась не пускать надолго и выпроваживала наутро. Этот в любовники совсем не годится, манеры у него ужасные, характер, по всему видать, скверный. Эх, будь, что будет.

   — Дебра, займись домом. Я хочу, чтобы к ночи была готова моя спальня. И будуар. Приведи в порядок мои платья, Уинифрид.

   И я пошла знакомиться со своим народом.

   * * *

   На первый день круг знакомств мой был невелик: к обеду пожаловали отцы города. Поскольку Сат напоминает небольшой хуторок, то и столпы местной знати меня не слишком порадовали. Зато я, кажется, изрядно их уважила: Дебра приготовила на закуску устриц в белом вине, улиток с зеленым соусом и маленькие пирожки с ветчиной и сыром, на второе был суп с травами, на горячее — жаркое и запеченный гусь, а на десерт — мороженое с ягодами и взбитыми сливками. Целый ящик в одной из подвод, как выяснилось, занимали продукты. Запасливость Дебры не прекращает умилять меня.

   Помимо меня, Уинифрид и Недвина, с которым я теперь вынуждена была по собственной глупости делить кров, здесь присутствовали две семьи зажиточных крестьян, старшина Гильдии гранильщиков, пара птицелюдов—купцов и один весьма самодовольный кандаваси. Его мне представили, как репортера местной газеты — «Листок», незатейливое, надо сказать, название. Кандаваси Артеран весь обед оказывал мне знаки внимания, и я не стала ему отказывать в этой малости. Честно признаться, было любопытно, чем он отличается от даваси. Сами-то они утверждают, что являются совершенно разными народами. Китовраса в нашей компании, увы, не было.

   Говорили в основном Артеран и старшина Людовик. У первого язык был хорошо подвешен, он расточал мне комплименты и рассказывал какие-то забавные по местным меркам истории. Старшина Гильдии был в противовес мужчиной основательным, нрава строгого, и заметно было, что женщину в кресле наместника он не одобряет. Так то Людовик меня поучал, и за три часа, что мы трапезничали, я узнала о Фронтире немало неаппетитных подробностей.

   Жизнь здесь была суровой. Такой, что выдержать ее могли только неприхотливые китоврасы, терпеливые птицелюды, или же каторжане. Магов, которые облегчили бы эту жизнь своими чудесными силами, во Фронтир и калачом нельзя было заманить, а собственных по понятным причинам не было. Урожай земля давала скудный, выращивать удавалось лишь немного зерна и лён. В горах то и дело случались обвалы. Налетала из пустыни болезнь, которой здесь названия дать не удосужились, а в иных герцогствах изучать не посчитали нужным. В порядке вещей были грабежи, убийства, дуэли до смерти, похищение невест, а женщина едва ли чувствовала себя в безопасности, окруженная грубыми мужчинами.

   — Сразу видно, старшина, что вы свою землю любите, — вставила я где-то ближе к концу монолога.

   После этого я узнала еще немало любопытного о Фронтире и том, что ждет здесь столь легкомысленную особу. Мило улыбнулась.

   — Чем же вы посоветуете мне заняться в первую очередь? — спросила я с отменной любезностью.

   Этот вопрос почему—то поставил Людовика в тупик.

   После обеда мы сыграли в карты, обсудили последние новости из Вангаварда и несколько громких скандалов. Дамы — госпожа Луса, госпожа Эрни и Латтиккат Эсом (птицелюдка с чарующим, надо сказать, радужным оперением) расспросили меня о последних модных новинках и поахали, когда я продемонстрировала свои чулки цвета спелой сливы. Мужчины в это время курили в сторонке, но, держу пари, чулки и их не оставили равнодушными. Ну, может быть, кроме Недвина и Людовика. Эти двое держались особняком и что—то обсуждали едва слышно. Должно быть, планировали, как от меня избавиться.

   В целом местное «общество» меня позабавило. Оно мало отличалось от того, что собирается при дворе моего братца, да даже и в Вангаварде. Разве что лоску было поменьше, а так — толку чуть. Сплетники и бездельники, среди которых непременно затеряется один деловой человек, который смотрит на это «общество» свысока и полагает себя лучше других. Здесь таких было даже двое: Недвин и старшина.

   Напоследок я сыграла гостям на арфе, об этом таланте сестер Стромере все были наслышаны, и все наконец—то разошлись. Я поднялась наверх, разделась при помощи Уинифрид и с наслаждением рухнула на постель. Кровать скрипнула, перина оказалась ужасно жесткой, полог — уродливым, да и вся комната… Дебра быстро приведет особняк в надлежащий вид, но, увы, она не добрая фея, чтобы сделать все по щелчку пальцев.

   Скрипнула створка окна.

   Я схватила кинжал, который всегда держу под подушкой.

   — Не бойтесь, это я, — шепнул кандаваси.

   Я зажгла лампу и оглядела своего ночного визитера. Кандаваси — дети ночи, как принято говорить у людей поэтично настроенных. При свете дня они не производят особого впечатления, а вот после заката… я невольно облизнулась. До чего хорош! В черных волосах пляшут искры, кожа гладкая, отливает перламутром, а глаза — бездонное синее небо. Отчего бы не добавить господина Артерана в свою коллекцию?

   Впрочем, я решила немного поломаться. Не люблю становиться слишком легкой добычей.

   — Что вы здесь делаете, господин… Артеран?

   Кандаваси приблизился к кровати и протянул мне молочно—белый цветок, светящийся, как полная луна.

   — Лунная лилия, я увидел ее и подумал, что хочу подарить вам. Эти цветы распускаются редко и только по ночам.

   — Как мило с вашей стороны, — я будто невзначай коснулась его пальцев. Улыбнулась. Положила цветок на столик.

   Вот интересно, если я начну распространяться о своей связи с кандаваси, братец достаточно сильно разгневается? Ссылать меня уже некуда, а значит… Можно попробовать. Я великодушно позволила господину Артерану поцеловать меня сначала в губы, затем в шею.

   Ушел он, чтобы не компрометировать даму, в темноте, примерно за час до рассвета, оставив меня разочарованной. Ровным счетом ничем кандаваси от своих собратьев даваси не отличается. Любовник пылкий, изобретательный, любит шептать на ушко всякие глупости. Но вот чуткости при этом — ни на грош. Такое впечатление, что их все должны обожать просто за сам факт их существования. Впрочем, вычеркивать из списка поклонников Артерана я не стала. Пригодится.

   Я поспала немного, проснулась часов в восемь, свежая, как майская роза, и оделась. Я вполне могу это сделать без помощи Уинифрид, но в отличие от своих любовных связей, такие вещи не афиширую. Стоит пройти слуху, что Алуэтта Стромере не носит корсет… тут либо он резко выйдет из моды, либо я.

   Закутавшись в пуховую шаль — утро было прохладным — я спустилась в столовую, где Дебра, прекрасно знающая мои привычки, уже накрыла на стол. На этот раз я собиралась воздать должное ее божественным булочкам. Заглянувший в столовую Недвин посмотрел на меня удивленно — ожидал, должно быть, что спать я буду до полудня — а затем мрачно и неодобрительно.

   — Доброе утро, господин Недвин, — поприветствовала я. — Садитесь.

   Что-то мне подсказывало, что он может сесть и без приглашения. На каторге хорошим манерам не учат.

   — Будьте осмотрительнее в выборе любовников, леди Стромере, — сказал Недвин оскорбительным тоном.

   Я вскинула бровь.

   — Артеран шпионит на князя Синих пиков, — пояснил Недвин, разламывая булочку, которую едва ли заслужил. — Все, что будет вами сказано, он немедленно донесет до ушей своего господина.

   — Князю несомненно важно узнать, как хорош его шпион в постели, — язвительность тона я приглушила с трудом. Потом не удержалась и добавила. — Может быть, вы станете подбирать мне любовников?

   Ни один мускул не дрогнул на лице Недвина, взгляд остался спокойным и сумрачным. Он вообще никак не прореагировал на мой выпад!

   — Могу порекомендовать одного китовраса, леди Стромере. Отличный крепкий парень. Ни на кого не шпионит, тут я могу ручаться.

   — Я хочу объехать Фронтир, — сменила я тему. — Начать с ближних хуторов, навестить шахты. И прочитать отчеты своего предшественника.

   — Боюсь, это невозможно, леди Стромере, — спокойно сказал Недвин.

   — Почему это?

   — Все бумаги сгорели вместе с лордом Кэллоном.

   — Сгорели… вместе… — я посмотрела на него. — Как умер лорд наместник?

   — Погиб при пожаре в ратуше, — очень любезно сказал Недвин. — А поскольку все бумаги он держал там, ни одной записи не осталось.

   Об этом брат ничего не говорил. Если подумать, его вообще мало интересовала судьба Кэллона. Уж и не вспомню, за какую провинность он сослал во Фронтир этого тщедушного красноносого человечка. Весть, что смерть была насильственной и очевидно скоропостижной меня не обрадовала.

   Я встала из—за стола, поднялась наверх и незамедлительно написала брату. Пускай он объяснится, как это мог послать единственную сестру в это дикое и несомненно опасное место, где кроме кандаваси и дружбу-то завести не с кем. Запечатав конверт, я отдала письмо Уинифрид, она всегда заботилась о моей почте. От затеи объехать Фронтир я, конечно, отказалась, а вот по городу решила прогуляться.

   Здесь осень ощущалась куда сильнее, чем в центральных областях, и пришлось накинуть подбитый мехом плащ с капюшоном и взять перчатки. На лицо я надела маску, чтобы защитить себя от ветра и нескромных взглядов. Уинифрид и Дебра сопровождали меня: первая до почты, а вторая затерялась на рынке. Гулять по Сату в одиночестве я не боялась, мало у кого хватило бы дерзости причинить вред сестре герцога, ну и на всякий случай я носила при себе револьвер и кинжал. Впрочем, в мою прогулку по городу так ничто и не вмешалось, а жаль. Сат был — унылый городишко.

   В центре его стояли несколько более-менее солидных зданий, но все впечатление портила полусгоревшая ратуша и разрушенный фонтан. Чем дальше к окраинам, тем беднее становились дома, убогие и перекошенные, крытые плесневелой дранкой. Люди старались держаться с достоинством, выглядели опрятно, но у всех — и у мужчин, и у женщин, и даже у некоторых детей постарше — на руке красовалось каторжное клеймо. В основном мне на пути попадались воры и мошенники, но была и пара грабителей. Единственным убийцей, которого я встретила в Сате до этих пор, был мой сосед Недвин. От этого становилось как-то не по себе.

   — Леди Алуэтта!

   При свете дня кандаваси вновь стал существом вполне заурядным. Вот у даваси все наоборот, днем они блистают, а ночами — сплошная тоска и скука смертная. Как бы их объединить? Обдумывая планы межвидового скрещивания с целью получить идеального любовника, я оперлась на руку Артерана и позволила проводить меня в городской сад, где мне обещали прекрасные цветники и даже фонтан. Впрочем, все, что я получила в том жалком чахлом саду — страстные поцелуи на скамейке. Дальнейшее я пресекла: холодно. Оправив юбку, я немного повосхищалась фонтаном: уродливая скульптура изображала женщину с кувшином, что может быть банальнее? Потом послушала комплименты в свой адрес. Мы снова поцеловались.

   В самом начале все эти любовные игры будоражили меня. В первого своего любовника я даже была влюблена. Мне едва исполнилось восемнадцать, и на балу в честь своего совершеннолетия я встретила Хьюго Лэнвила, редкой красоты блондина. Он был старше меня на пять лет и успел уже стяжать славу на полях сражений, в стычках с разбойниками и мятежными унголейцами, и ни одна девица старше пятнадцати не способна была противиться его чарам. Он был обворожителен, был остроумен, умел прихвастнуть так, что ты ему веришь. Умел делать комплименты. Спустя недели полторы тайных ухаживаний, которые казались мне, восемнадцатилетней дурочке, страшно романтичными, после обменов записками и сорванных украдкой поцелуев, я в ночь бежала. Хьюго принес лестницу, забрался в окно моей спальни, и мы впервые поцеловались по-настоящему. Я до сих пор могу восстановить в памяти до мельчайших подробностей каждое движение его губ, языка, сам ток его дыхания. Он помог мне спуститься, и мы ударились в бега, но я была до того отчаянно смела в ту ночь, что убежали мы только до постоялого двора на окраине Цитадели. В ту ночь я была самой счастливой девицей на всем белом свете, и первый любовник мне достался чуткий и понимающий. Восторгам моим не было конца, а уж когда он сказал наутро, что будет просить моей руки, я испытала подлинный экстаз.

   Брат, которому мы, повинные, бросились в ноги через несколько часов после той восхитительной ночи, конечно же отказал.

   Я готова была бежать и стать Хьюго невенчанной женой.

   Только зачем ему Алуэтта Стромере незаконно?

   Все мои любовники, за последующие десять лет их было человек тридцать, лелеяли мечту жениться на герцогине Стромере, а оттого отменно старались в постели. Интересно, Артеран туда же метит?

   * * *

   С прогулки я вернулась уставшей, и все мои мысли были только о том, чтобы отогреться возле огня, почитать книжку, выпить чашку горячего шоколада с мятой. Из гостиной, которая использовалась также как приемная, доносились встревоженные голоса. Любопытство было сильнейшим моим пороком, поэтому я на цыпочках приблизилась и приложила ухо к двери.

   — … девять человек! — голос этот, скрывающийся на крик, мне был незнаком.

   Ответил ему уверенный, спокойный Недвин:

   — Кто-нибудь знает?

   — Н-нет, господин.

   — И хорошо. Не стоит разводить панику. Усильте патрули. И пускай в течение недели все прибудут в Сат, под предлогом… Пора уже начинать профилактику зимнего мора.

   «Профилактика», надо же. Он, должно быть, врач из приличных, уморивший десяток—другой пациентов.

   — А как же…

   — Чем меньше людей будет на хуторе, тем легче магу будет отыскать беглеца, — жестко сказал Недвин.

   О чем это они, интересно? Брат сказал, что дела во Фронтире — тишь да гладь. После сегодняшней прогулки я убедилась, что это конечно — сонное болото. Однако, близость гор, пустыни и каторжных полей не могла не сказаться на обстановке. Беглец… девять человек? О чем вообще речь?

   Тут я вспомнила, что сейчас являюсь наместницей Фронтира, и это со мной должны говорить так почтительно, а не с каторжанином. Я сбросила плащ на кресло, оправила юбку и открыла дверь.

   — О чем идет речь?

   Недвин, стоявший скрестив руки, смерил меня хмурым взглядом. Его собеседник — рослый детина с клеймом вора на руке, в добротной дорожной одежде, выглядел удивленным.

   — Это леди Стромере, — представил Недвин. — Сестра его светлости. Новый наш наместник.

   Детина поклонился с отменной почтительностью, и я даже подала ему руку для поцелуя. Вор оказался воспитан лучше убийцы и деликатно ее поцеловал. Я села в кресло и повторила свой вопрос:

   — О чем речь?

   Детина беспомощно посмотрел на Недвина.

   — В северных лесах на Осмежском хуторе убили девять человек, временных работников, — неожиданно охотно сказал Недвин, и решил, похоже, не упускать никаких подробностей. — Они ночевали во временном доме на поле, убирали урожай. Прибывшие сменщики обнаружили, что все в том доме залито кровью, тела девяти человек разорваны на куски и раскиданы по всему полю. Головы так и не нашли.

   Я кивнула. Тем, что я не возмутилась, не упала в обморок или хотя бы не поморщилась, Недвин был разочарован.

   — Скорее всего, беглый каторжник, — подытожил он. — Маг выследит его.

   — Здесь есть маг? — спросила я. Это было неожиданно.

   — Китоврас Белон, — пояснил Недвин.

   Это не тот крепкий парень, которого он мне утром прочил в любовники?

   Впрочем, это многое объясняло. Магия китоврасов лучше прочих подходит для поиска людей и предметов. К тому же, ею владеет среди них практически каждый второй, так что чародейство не считается чем-то из ряда вон выходящим. У даваси и кандаваси, к примеру, колдовать могут только члены древних фамилий, все сплошь аристократы, с такими даже я не знакома. Они ото всех нос воротят. Птицелюды-колдуны встречаются редко, и уж конечно не стали бы покидать без надобности пределы родины. Из людей же тут только каторжники, а их магия, если она имеется, забирается сразу же после вынесения приговора, и, кажется, уже не возвращается.

   — Можешь идти, — сказал Недвин, игнорируя то, что вообще-то теперь я здесь главная. Интересно, а при Кэллоне он тоже всем заправлял? — Можете не тревожиться, леди Стромере, проблема будет быстро решена.

   — Не сомневаюсь, — сказала я самым любезным тоном. — Но мне очень хочется познакомиться с Белоном. Среди моих… друзей нет ни одного китовраса.

   Я нарочно вложила в слово «друзья» целую гамму смыслов. Недвин едва заметно поморщился.

   — Если вы желаете, ваша светлость, можете присутствовать при колдовстве.

   Звучало, право, заманчиво.

   — Завтра утром, сразу после рассвета, Белон будет здесь, — с прежней фальшивой любезностью сказал Недвин.

   — Я буду готова с первыми лучами солнца, — с такой же фальшивой любезностью уверила я.

   Этим намерениям чуть не помешал Артеран, который обнаружился в моей спальне. Честное слово, он становится назойливым. Я в самых сахарных выражениях отправила его восвояси и улеглась спать. Недвину я уж точно не проиграю.

   * * *

   Проснулась я ровно за двадцать минут до рассвета. Магия была мне практически недоступна, но кое-какие мелочи практиковать удавалось: я могла наводить иллюзии, создавать себе приятные сны и просыпаться ровно в ту минуту, когда это нужно. Для того, чтобы одеться и привести себя в порядок, мне требовалось не больше четверти часа.

   К выбору платья я подошла ответственно, в конце концов, знакомлюсь с потенциальным любовником. Да и на Недвина хотелось наконец—то произвести должное впечатление. Мужчины, не павшие незамедлительно жертвами моей красоты, неизменно настораживали. Что у них на уме? Таковых, к счастью, было немного: мой брат (меня бы испугало обратное), придворный маг Стромере, столетний старичок, которого возбуждало последние лет пятьдесят одно только Великое Искусство; сенешаль Цитадели, которому слишком часто приходилось улаживать неловкие ситуации, со мной связанные, так что все перегорело; и теперь вот Недвин. И ведь не стар еще. Ему к пятидесяти, это сущая мелочь для волшебника, пустяк для хорошего медика, да и вообще, продолжительностью жизни мы вполне можем похвастаться и без магических уловок, не то что обитатели Южных Герцогств. Это ненормально, когда зрелый мужчина не приходит от меня в восторг. Так что я надела самый пленительный из своих халатов, накинула шемизетку, чтобы восторг мужчин не повредил делу, и на всякий случай, проявляя сознательность, захватила плед. Прикроюсь, если потребуется. При ходьбе халат распахивался, выгодно показывая соблазнительные очертания ног за полупрозрачной тканью сорочки.

   Спустившись, я застала Недвина в холле. Было еще темно; для ритуала, тем более китоврасьего, традиционно требовался свет, и поэтому он хромал от одного канделябра к другому, зажигая свечи. Надо сказать Дебре, чтобы наняла слуг.

   Я кашлянула. Недвин остановился, обернулся и скользнул по мне безразличным взглядом. Халат не сработал.

   — Миледи, — разнообразия ради Недвин склонил приветственно голову.

   — Где ваш китоврас?

   В ответ на мои слова с улицы послышался цокот копыт, который невозможно спутать с конским. Гарцуя, китоврасы, даже самые серьезные, будь хоть четырежды маги, обожали выбивать ритм популярных мелодий. Китоврас Белон выбрал фривольную песенку «Блаженная моя Магда, чаруют перси твои». Дверь распахнулась, в холл ворвались холодный воздух, запах ночного дождя и молодой, светловолосый китоврас в желтой рубашке, ярко-красной попоне и зеленых наколенниках на всех четырех ногах. Ах, на голове еще был лиловый берет с павлиньим пером. Экстравагантная личность. Увидев меня, китоврас сперва удивился, а потом, должно быть по фривольному моему наряду опознав во мне знатную даму, почтительно преклонил в коленях передние ноги.

   — Нам торопиться нужно, — сухо сказал Недвин, желая лишить меня и этого поклонника. — Китоврас Белон, маг и представитель в городском совете своего племени. А это леди Алуэтта Стромере, сестра его светлости, наша новая наместница.

   По широкому, открытому, какому-то патологически честному лицу китовраса проскользнули сожаление, грусть и тревога.

   — Наместница? Но как же…

   — У нас дела, Белон, — оборвал его Недвин.

   Заговор? Уж не плетет ли этот хромой бес интриги против моего брата? Убил Кэллона, отсылает фальшивые отчеты, а глядишь, и меня придушит втихую? Я на всякий случай поднялась на пару ступеней и дала себе зарок обновить защитные амулеты. Отнесясь к поездке во Фронтир достаточно легкомысленно, я взяла с собой всего несколько полезных вещиц и как—то не подумала, что здесь не может быть приличных магов. Придется писать в Цитадель.

   — Поисковое заклинание? — между тем китоврас взял деловой тон. — Не могу обещать высокую точность.

   — Просто подготовь его, — все так же сухо приказал Недвин. — Когда большая часть людей уберется с хутора, я поеду туда и выпущу чары на волю.

   — А ваш беглый не сбежит еще куда-нибудь? — усомнилась я. Про отсроченные чары я слышала немало разговоров, но придворные волшебники не слишком-то их жаловали. Впрочем, людям это умение было почти недоступно, а китоврасы неохотно селились в больших городах.

   Недвин посмотрел на меня так, словно с ним заговорила лестница.

   — Я уже обо всем позаботился, миледи, — сказал он.

   Ясно, я не должна лезть в мужские дела.

   Девять провинций Империи управляются женщинами (и одна из них — королева), Королева—Мать имеет огромное влияние в Вангаварде, пять магесс входят в Высокий Совет, но я, конечно же, должна послушно внимать убийце-каторжнику. Впрочем, сознавая, что колдовство — дело тонкое, сейчас я не стала вмешиваться. Сев на ступеньку, я откинула в сторону полу халата, обнажая колено, и приготовилась наблюдать.

   Магия китоврасов оказалась не слишком зрелищной. Белон исчертил пол мелом, лег, подобрав под себя ноги, в позу скорее кошачью, чем лошадиную, и закрыл глаза. Порывом ветра унесло берет с его головы, соломенного цвета волосы взметнулись, рассыпались по плечам. Недвин быстро подставил склянку, в которую китоврас дунул легонько, закрыл пробку, и только после этого открыл глаза. В склянке крутился голубоватый смерч.

   — И все? — протянула я разочарованно. Ради этого фокуса я встала еще до рассвета?

   Китоврас улыбнулся.

   — Если вашей светлости интересна магия, вам стоит взглянуть, как мы изготавливаем амулеты. Прошу, навестите нашу мастерскую.

   В Сате есть целая мастерская по изготовлению амулетов? А почему я ничего об этом не слышала? Я посмотрела на Недвина, но тот уже отвернулся, пряча склянку с заклинанием в карман.

   — Вы останетесь на завтрак, господин Белон? — спросила я, проявляя гостеприимство.

   Кажется, китоврасу хотелось сбежать поскорее, но вежливость — настоящий бич их племени. Они никогда не умели отказываться от предложений.

   Дебра была не в восторге, она никогда не одобряла «еду на скорую руку». Собирая нам завтрак, она ворчала, что у меня любовник или даже муж может быть этакий, скорый, но к еде следует подходить основательно, с уважением. Спустя десять минут в столовой было накрыто на три персоны, и завтрак выглядел ничуть не хуже вчерашнего, на который, надо сказать, Дебра потратила полтора часа. Продолжая ворчать, она удалилась на кухню. А я, изображая радушную хозяйку, принялась потчевать китовраса. Впрочем, я до того гордилась Деброй, что всегда старалась позвать кого-нибудь к столу. Я даже Недвина кормила бы с удовольствием, прояви он хоть какие-то человеческие чувства.

   С Деброй я познакомилась семь лет назад, когда мы инспектировали герцогскую тюрьму. Вернее, инспектировал мой дорогой братец, а я сопровождала его из праздного любопытства: хотела посмотреть, как заключенным, отбывшим наказание, возвращается их магия. В герцогской тюрьме такое, по счастью, возможно. Среди заключенных я и встретила Дебру. Отсидела она шесть лет, арестованная за продажу яда какому-то прощелыге, отравившему затем всю свою семью ради наследства. Торговля ядами была у нас запрещена, но Дебра, очевидно, отчаянно нуждалась в деньгах и по глупости поддалась на уговоры. В итоге прощелыгу казнили, а Дебру приговорили к восьми годам с лишением магии. Вышла она досрочно, благодаря своему идеальному поведению и отличной работе на тюремной кухне. Нас угощали воздушными булочками, которые я оценила по достоинству. А потом я из-за чего-то в очередной раз поссорилась с братцем — тут повод всегда найдется — и назло ему взяла Дебру к себе на службу: кухаркой, экономкой, мажордомом, горничной, штатным лекарем. При необходимости она еще может быть кучером, конюхом, да и магией, пускай весьма скромной, владеет, хотя использует ее в основном на кухне для грязной работы: овощи почистить или посуду помыть. Ларк долго меня убеждал, что держать при себе отравительницу — опасно, но я так ни разу и не пожалела за те семь лет, что Дебра служит у меня, и ежегодно увеличиваю ее и без того немалое жалование.

   — Я хотел спросить, миледи… — тихий, просительный голос китовраса Белона отвлек меня от праздных мыслей.

   Я сменила автоматическую, дежурную улыбку, которая возникает на моих губах, стоит мне задуматься, на более теплую.

   — О чем, любезный мейстер?

   — Вы можете счесть мое любопытство несколько… непристойным… — смутился китоврас.

   А это уже интересно. У меня ведь есть к нему тоже несколько исключительно непристойных вопросов.

   — Задавайте, мейстер Белон, — сказала я, щедро зачерпывая из баночки мёд.

   — То, что рассказывают о магическом даре рода Стромере — правда?

   Мёд закапал на скатерть. Воистину, бестактный вопрос. Но ответив на него, я вправе была рассчитывать получить ответы на свои, не менее интимные. И нет, меня в действительности не интересовало, правда ли у китоврасов два пениса. Меня интересовала магия.

   Ответила я, впрочем, достаточно уклончиво.

   — В определенной мере. Наши мужчины никогда не были магами в полном смысле этого слова, но несли мощные чары. Женщины же… связавшись с магией, зачастую сходят с ума.

   Как Мара. Я ковырнула скатерть.

   — Вот что герцогов практически нельзя убить — это чистая правда. Пять сотен лет назад нашего предка лорда Игла Стромере заговорили ото всякого вреда, включая сталь, огонь, воду, веревку, яд и один Пресветлый знает, что еще. Конечно, за столько лет чары подвыдохлись. Говорят, первые поколения вся семья герцога могла похвастаться этим даром, а теперь только первенец. Зато — неуязвимый.

   Каменный.

   Китоврас закивал.

   — Я слышал, герцог Стромере тогда обращался ко всем магам, и кто-то из моих сородичей принял участие в том ритуале.

   Вот этого я не знала. Теперь китоврасья магия была мне еще интереснее. Я хотела продолжить разговор, но стремительно поднявшийся Недвин его прервал. Он не извинялся, не прощался, и даже хлопнул на прощанье дверью. Вскоре послышались шаги у нас над головой: прямо над столовой располагался кабинет, который облюбовал себе мой нежданный сосед. Белон досадливо поморщился.

   — Простите, леди Стромере, моя вина.

   — В каком это смысле?

   Китоврас поглядел на меня удивленно.

   — А вы не знали? Недвин не выносит разговоров о колдовстве. Его лишили магии, и это имело какие-то неприятные последствия.

   Что ж, теперь понятно, что делают в доме книги по колдовству. Но непонятно другое: если Недвину так противны разговоры, зачем ему книги?

   Завтрак мы закончили, непринужденно болтая обо всяких глупостях.

   * * *

   В тот же день сменившая гнев на милость (хотя это как посмотреть) Дебра занялся приведением дома в порядок. Начала она с моей спальни и будуара, выволокла все тряпье, траченные молью гардины, ткань балдахина, стоптанный ковер, матрас. Весь хлам был грудой свален в холле, и идущие с простудой на прием к доктору Недвину жители Сата вынуждены были огибать этот могильный курган. Я бы убрала его, ведь благополучие граждан — моя непосредственная забота. Но у меня напрочь испортилось настроение.

   Виной тому была особа лет тридцати — примерно моего возраста, но преждевременно состарившаяся замужем. Она носила вдовий чепец, а венчальное кольцо повесила на шею на сером шнурке, как того требовал обычай. Выглядела дамочка все еще недурно, на нее, должно быть заглядывались мужчины, и она того старательно добивалась: длина юбки на грани приличия, а узость корсета — на грани разумного. Вся она была такая… сдобно-пухлая, жирок поднимался вверх, опускался вниз, и оттого фигура у дамочки получалась умопомрачительная. Ну, то есть, почти как у меня, вознагражденной самой природой. Когда она появилась, я как раз выслушивала нотацию Недвина. Он имел наглость отчитывать меня, указывая на груду тряпья, требовал немедленно вынести ее, потому что болящим обитателям Фронтира нужны место и чистый воздух. Почему я выслушивала все это и даже готова была согласиться, не знаю. Возможно, на меня подействовали слова, сказанные за завтраком Белоном. Недвин — маг, лишенный силы. Я не знала, насколько это ужасно, но была свидетелем того, что утрата силы — без надежды вернуть хоть толику ее — может сделать с человеком. Для мага по рождению, сильного, а значит привыкшего полагаться на эту силу (а у другого едва ли сыскалась бы в библиотеке «Теория Зеркал» Мартина Ангулейского) потерять дар — это все равно, что певцу лишиться голоса, или художнику зрения. Даже хуже. Это как потерять себя. Я стояла, смотрела на Недвина, поднялась на две ступеньки, чтобы глядеть ему в глаза, не задирая при этом голову, и видела перед собой Мару. В нашу последнюю встречу я глядела в пустоту. В бездну. И сейчас я тоже глядела в бездну, но весьма деятельную, жаждущую немедленно, как только я разберусь с горой мусора, приступить к врачебной практике. Вот тут то и появилась дамочка.

   Она пересекла холл, печатая шаг и оглушительно стуча немодными уже нигде подкованными каблуками, взяла Недвина под локоть, напрочь игнорируя меня, и проговорила волнительным грудным голосом:

   — Доктор, я готова начать.

   Дамочка хотела его, как кошка в течке. От этого становилось смешно. А еще ее поведение было оскорбительно, потому что сперва она должна была поприветствовать меня. Я, а не ее столь желанный Недвин, наместничаю во Фронтире. И этот каторжник даже не потрудился представить меня, только бросил взгляд на стопку тетрадей, прижатую к пышной груди дамочки, кивнул и пошел к дверям в бальную залу, которую я позволила использовать, как докторскую приемную. Дверь за ними закрылась. Мне отчего—то сразу представилось, как эта комичная парочка: хмурый хромой доктор и его пышнотелая помощница, предается любви на рояле, но следом за ними зашел исходящий кашлем крестьянин, а представить любовь втроем мне уже не удалось.

   Дамочка мне не понравилась.

   Звали ее, как сообщила всезнающая Уинифрид, Розой Бэджолл, родом она была из герцогства Уайт, одного из самых северных, и обладала поистине яркой историей. Была Роза Бэджолл, как говорят в этих местах, «каторжницей-прицепом». Это прозвище уже очевидно говорило что-то Уинифрид, но для меня звучало забавно, но совершенно непонятно.

   — Это те жены, матери или дочери, которые сопровождают мужчин добровольно на каторгу, — охотно пояснила Уинифрид. — Они как правило выполняют работу за весьма скромную плату: готовят, обстирывают, обслуживают. Те, кто похитрее, умудряются выбить для своего муженька или отца условия получше. Муж ее, Джек Бэджолл, был вором, умер года два назад, вот Роза и прилипла к доктору.

   — Надеется, что он сомлеет от ласк и на ней женится? — лениво поинтересовалась я, больше занятая изучением узора на одной из штор. Дебра решила сохранить лоскут, чтобы скопировать потом узор и соткать новые. Рисунок был хорош.

   — Мир жесток, — философски заметила Уинифрид. — Вдове в нем прожить непросто. И рассчет-то у нее верный: она вдова, Недвин, говорят, тоже. Двум одиноким людям что бы не ужиться? Но, похоже, Недвина вполне устраивает его одиночество. А Роза бесится, боится, что его уведут, так что и всех служанок в округе извела своими придирками, и от сестер милосердия доктора избавила. Тут ее все незамужние женщины моложе сорока ненавидят люто.

   — Она, что же, ко мне приревновала?!

   Я, пытаясь сдержать смех, откинулась на спинку кресла. Это же надо такое выдумать! Ко мне ревновать! И кого?! Убийцу-каторжника с характером и манерами еще хуже, чем у моего братца!

   — Что она для него делает? — спросила я, отсмеявшись.

   — Ведет какие—то тетради, — пожала плечами Уинифрид. — Вроде как, записывает, кто и чем болеет.

   — А вот на это я бы хотела взглянуть, — решила я. — Раздобудь-ка мне парочку.

   * * *

   Жители Фронтира непростительно много болели. Тетради со множеством грамматических ошибок перечисляли простуды, бронхиты, лихорадки и лихоимки. Диагнозы Роза Бэджолл ставила по своему разумению, симптомы перечисляла небрежно, и потом уже тетрадь правилась красными чернилами почерком куда более аккуратным, даже затейливым. Я закончила листать журнал и продолжила наживать себе врагов:

   — Почему никто не писал моему брату о количестве больных?

   Роза, вынужденная стоять, пока я сижу, вытянув ноги в лиловых чулках — у меня длина юбки тоже на грани приличия — фыркнула. Недвин проговорил вызывающе безразличным тоном:

   — Я считаю нужным сообщать только о смертях, ваша светлость, а с недугами вполне успешно удается бороться.

   — Вы считаете?

   Наглость этого человека не укладывалась в моей голове. В ней даже было что-то царственное. И в довершение всего он сел.

   — Видите ли, ваша светлость, — принялся втолковывать Недвин, принимая меня, очевидно, за идиотку. — С гор и из пустыни приходит много болезней. Песчаный мор доставляет нам немало хлопот, иногда косит целые деревни, но со всем прочим удается справляться.

   Я открыла рот.

   — И прежде чем вы меня уволите, ваша светлость, хочу заметить: я единственный врач во Фронтире.

   Единственный врач, единственный убийца. Вы, любезный Недвин, вообще личность уникальная.

   — Если хотите, можете побеспокоить вашего венценосного брата сообщениями о сенной лихорадке, простуде, инфлюэнце и сыпи, — пожал плечами Недвин. — Я этого делать не буду.

   Я закрыла рот. Обдумала все. Отправила их восвояси. Мне даже возразить было нечего.

   Недвин ни в грош не ставил меня, мое положение, мою власть, и это попросту приводило в бешенство. Я отнюдь не избалованная кукла, но я — Алуэтта Стромере, и все с этим считались с самого моего детства.

    Однако, в самом деле, если я его прогоню, кто будет лечить все эти лихорадки, простуды и инфлюэнцы?

   Я поднялась наверх, обнаружила, что спальня моя пребывает в полном разгроме, и это также настроения не улучшило. Если Дебра бралась за что-то, то основательно. Она практически разобрала кровать, отскоблила пол, вымыла деревянные панели стен и вычистила шелковую их обивку, так что стал виден премилый рисунок: причудливое плетение виноградных лоз, с гроздьями лиловыми и зеленоватыми на золотистом фоне. Окна сияли чистотой. В комнате пахло мылом и необычайной свежестью помещения, отмытого, наконец, от многолетних наслоений пыли. Но ночевать мне было негде.

   — Постели господину Недвину на кушетке, — велела я мстительно, собираясь переночевать во второй спальне. — А в ближайшие дни займись и второй комнатой.

   Дебра только кивнула, больше занятая мрамором камина, который требовалось заполировать.

   К моему разочарованию на изгнание из собственной спальни Недвин никак не отреагировал, и, заглянув в нее, я поняла, почему. Это было мрачное, очень темное помещение, половину которого занимала кровать, превосходящая мою размером, с матрасом старым и жестким, словно его набили камнями. Здесь пахло пылью, сажей — от камина, отчего-то кровью, словно в этой комнате кого-то зарезали.

   На постели спали только с одной стороны, и очевидно, вытянувшись солдатиком и сложив руки на груди. Удивительно легко оказалось представить себе Недвина в этой позе — точно покойника в гробу. Потом я пририсовала Розу Бэджолл, оседлавшую его, и это паскудное видение немного улучшило мое настроение.

   Спать я отправилась в комнату для прислуги. Их было четыре, а в доме из слуг — только Дебра, предпочетшая каморку возле кухни, да Уинифрид. Что удивительно, матрас на узкой постели, предназначенной для горничной, оказался куда удобнее моего.

   Вскоре после полуночи меня разбудил шум: Артеран пытался пробраться в дом и скрасить мне ночку. Подобная назойливость делала его на редкость неудобным любовником. Я перевернулась на другой бок и накрылась одеялом с головой. Надо бы наведаться по приглашению китовраса в мастерскую и раздобыть несколько амулетов, в том числе, отводящих нежеланных гостей. Кандаваси начинает надоедать мне.

   * * *

   Дебра взялась за дело с размахом, поэтому ближайшие дней пять находиться в доме было невозможно. Повсюду летала пыль, что-то грохотало, падало, постоянно отваливалось, а нанятые моей неугомонной экономкой плотники пугливо переругивались. Впрочем, недовольных среди них не было, кормили с моего стола, а Дебра исхитрялась каждый раз превосходить себя. Эти простые мужчины — все больше бывшие разбойники, привычные к работе топором — влюбились без памяти. Дебре ведь всего лет сорок. Однажды сердечко ее дрогнет, она ответит какому-нибудь из своих поклонников благосклонно, и все, останусь я без великолепной поварихи.

   Недвин мстил мне за слова о количестве заболевших: теперь каждый вечер по окончании приема ко мне приходила Роза, красная от гнева, и зачитывала список больных с комментариями — от доктора и от себя. Запретить это значило — сдаться и в общем-то признать недавнюю свою неправоту, поэтому я выслушивала вполуха, кивала и напрочь забывала обо всем сказанном.

   Спустя неделю ремонт — именно в это каким-то образом превратилась уборка — был еще в самом разгаре, охватив, подобно разрастающемуся пятну плесени обе спальни, будуар, гостиную и столовую, так что пока только бальный зал, кабинет и библиотека оставались нетронуты. А вот пациенты неожиданно кончились. Я даже испытала какое-то иррациональное чувство потери, хотя еще вчера толпа горожан и крестьян с ближайших хуторов, кашляющая и харкающая вызывала у меня раздражение и брезгливость.

   — Это все профилактика, — сообщила Уинифрид, которая поднималась с рассветом и отправлялась на поиски новостей и сплетен. И то и другое у нее было свежее, чем в лучшей газете. — Этим тут птицелюдка одна занимается, весной и осенью каждый год.

   — Во-от как, — я кивнула свежей булочке. — А добрейший господин Недвин утверждает, что он-де во Фронтире единственный врач.

   — А она не врач, — ответила Уинифрид с набитым ртом. — Она магесса.

   — Что?!

   Птицелюдка-волшебница?! В этом заштатном городишке?! Да я всего одного их мага видела, когда мы лет пять назад прибыли в Вангавард, чтобы принести присягу молодому императору. Почтенный Нигасс Лэах представлял Совет Альсимы, преподнес какой—то волшебный дар, и очень быстро отбыл, не желая общаться ни с людьми простыми, ни даже с придворными волшебниками. И вот, на тебе — колдунья-птицелюдка у нас во Фронтире!

   — Сеймар ее зовут, — пожала плечами Уинифрид. — Что у нее за история, не знаю, и никто из местных не знает. Насочиняли всякого, по большей части — сюжет для романтической трагедии. Она живет в старой гросчерской башне в паре дней пути от города, приезжает ради этой самой профилактики, и все собираются в Сате.

   Тут я вспомнила, что именно профилактику Недвин собирался использовать, чтобы отыскать убийцу с хутора. Об этом я и думать забыла, потому что никаких вестей не было. То ли убийца залег на дно, то ли до меня попросту не дошли слухи. До жителей Сата они также не доходили, а иначе Уинифрид доложила бы мне незамедлительно.

   Я поднялась с кресла и выглянула в окно. Так и есть. Господин Недвин готов к отъезду и весьма неуклюже пытается взобраться на чалую лошадь, которую держит под уздцы мальчишка из городских конюшен.

   — Недвина задержать. Пусть Дебра соберет корзину, — распорядилась я. — И пошли за Искрой.

   Уинифрид попыталась спорить, но быстро замолчала, зная, что я свои решения меняю редко. Я поднялась наверх, переоделась в костюм для верховой езды, весьма удобный — вот как бы ввести в моду эдакие шаровары в сочетании с пышной юбкой?, — а спустившись застала весьма недовольного Недвина, Дебру с припасами и свою любимую кобылу.

   — Куда вы собрались? — спросил грубо каторжник, мрачно следя за тем, как корзину с едой пристраивают к седлу.

   — С вами, — спокойно ответила я и запрыгнула в седло куда грациознее. Впрочем, у меня-то с ногами все в порядке.

   — Это опасно, — ответил Недвин.

   В подтверждение своих слов он указал на пару пистолетов и короткий палаш, которыми был вооружен.

   — В таком случае, почему я не вижу тут почетного эскорта?

   — Я не юная герцогиня, за каждый утраченный волос которой мы тут потеряем по голове, — проворчал Недвин.

   Я взглянула на проблему с этой стороны. Резонно.

   — Едемте.

   — Теплый плащ, миледи, — неугомонная Дебра передала мне накидку. — Предупредите о своем возвращении.

   Коротко поклонившись, она убежала в дом. Плотники нуждались в присмотре, а на плите наверняка что-то булькало. Уинифрид от моего отъезда была не в восторге, но поскольку ничего не могла поделать, деловито перечисляла все, что узнала о фронтирских лесах. Потом тоже удалилась. Недвин огляделся.

   — А где же ваши телохранители, ваша светлость?

   Отчего-то всякое, произнесенное им слово, просто истекало сарказмом.

   — Трогайте, — велела я.

   Фамильный дар Стромере обретал причудливые формы. Конечно, защищен от любой опасности был только мой брат, но и меня древнее чародейство не обделило. Я чувствовала опасность, загодя, и всегда находила верный способ уйти. Один раз, желая проверить границы своих возможностей, я насквозь прошла Лазкар, самый опасный из всех городов нашего герцогства. Меня пытались убить раза два, ограбить — с дюжину, а уж желающих меня изнасиловать я просто не считала. И ни один волос не упал с моей головы. Я просто знала свободную, безопасную дорогу. Так что и теперь не беспокоилась совершенно. Но рассказывать об особенностях этого своего дара не собиралась, ведь господину Недвину претят разговоры о колдовстве.

   Ему в принципе претят разговоры, поэтому ехали мы молча.

   За пределами Сата, как оказалось, царила золотая осень. В черте города это было незаметно, Сат вообще поражал своей угрюмой неприветливостью, но здесь, среди лесов было потрясающе красиво. Недвин не слишком ловко держался в седле, потому ехал небыстро, шагом, я же никуда не торопилась, любуясь окрестностями.

   Герцогство Строме по праву считалось одним из самых красивых, и тут я согласна была считать вместе с Фронтиром. Лес в основном составляли ели и березы, желтые, словно усыпанные золотыми монетами. Кое-где попадались рябины, все красные от ягод. Два или три раза мы проезжали мимо деревень, где яблони ломились под тяжестью плодов, а у заборов росли астры.

   Если приложить немного сил и желания, если высадить березы, рябины и кусты калины, если насадить яблоневые сады и разбить цветники, Сат тоже может стать приятным для глаза городом. Интересно, если я проведу тут революцию во вкусе, Ларк пустит меня назад месяцев на десять раньше срока?

   Людей нигде не было. Все они, должно быть, отправились к птицелюдке, знакомство с которой я отложила на потом. Однако, вспомнив о волшебнице, я вспомнила о самой профилактике и придержала Искру, чтобы поравняться с Недвином.

   — Профилактика от чего?

   Он ехал в задумчивости, не обращая на меня внимания, кажется, даже не слышал, и вопрос пришлось повторить. Тогда Недвин поднял на меня взгляд и сказал как-то с вызовом:

   — От сезонного мора, миледи.

   — Позвольте кое-что прояснить, господин доктор, — сказала я, добавив в голос суши и яда. — Я останусь наместницей Фронтира, и ваше нежелание видеть меня на этом месте никак не скажется на результате. Поэтому извольте рассказывать все, что мне нужно.

   Недвин впервые проявил нечто человеческое: выдохнул сквозь стиснутые зубы, силясь скрыть свое раздражение. До этого он только раз при мне дверью хлопнул.

   — Хорошо же… ваша светлость, — процедил он. — Сезонный мор приходит, по меньшей мере, дважды в год: в начале зимы и в первые месяцы лета. Болезнь действует весьма избирательно, то косит одних стариков, то только детей, а то и вовсе — рыжих женщин рожденных в июле. Лекарство от нее так и не было найдено, и предугадать, кто в этот раз пострадает — невозможно.

   Судя по его взгляду, Недвину очень хотелось, чтобы в этот раз мор поражал исключительно герцогинь.

   — Как-то помогает справляться колдовство, которое наводит госпожа Сеймар Лэах. Или по крайней мере, люди в это верят.

   — Но не вы.

   Недвин дернул плечом.

   — Постойте—ка… — я проговорила имя птицелюдки, и, ошарашенная, остановила Искру. — Сеймар Лэах? Она из рода старейшины Лэаха?

   — Одна из его внучек, — ответил Недвин так, словно не видел в прибывании во Фронтире высокородной птицелюдки-волшебницы ничего необычного.

   После этого разговор снова заглох. Недвин был, по всему видно, не большой любитель поболтать, а у меня появилась пища для раздумий.

   В отчете, который принес мне Ларк, ни слова не было ни о моровом поветрии, ни о китоврасах-амулетчиках, ни о птицелюдке из рода Лэах. И, кажется, скудность поступающих отсюда сведений брата вполне устраивала. Фронтир принадлежал герцогам Стромере последние три или четыре сотни лет, и всегда воспринимался, как вещь по-своему нужная, но не слишком приятная. Даже и не знаешь, с чем сравнить. Через Фронтир проходило несколько торговых путей, не сказать, чтобы важных, но в определенном смысле значимых. Здесь добывались драгоценные камни. Здесь росли некоторые редкие породы дерева. Рабочая сила здесь была дешева, потому что выпущенные на свободу каторжники нуждались в любой работе, за которую только заплатят. Все, что интересовало герцогов Стромере — выгода, которую нет-нет, да и приносил Фронтир, да еще налоги. Но не люди.

   Я рано лишилась родителей. Ларк и Мара заменили мне их, но только в том, что касалось вопросов воспитания. Они были строги, особенно брат. Подлинную заботу обо мне взяла на себя старая Эйглинс, бабушка Мары. Когда-то ее с дочерью Корой привезли в Строму с караваном, вместе с изысканными шелками и пряностями откуда—то с юга. Я слышала завистливые рассказы замковой челяди о паре невольниц, которые были одеты роскошнее, чем иные придворные дамы. Естественно, ведь их нужно было продать, и задорого. У нас рабства не было, оно осуждалось весьма рьяно, но двух невольниц мой отец тем не менее купил. Эйглинс тогда было немногим больше, чем мне сейчас, Коре — шестнадцать. Мне всегда было любопытно, как глядела моя мать на связь отца сперва со старшей, а затем и с младшей южанкой? Но родители погибли, и Кора тоже погибла, а Эйглинс не желала распространяться о прошлом. Иногда мне казалось, она любила моего отца по-настоящему страстно. Иногда — что так же страстно его ненавидела. Но ко мне она отчего-то испытывала большую привязанность, чем к родной внучке. Она рассказывала мне истории.

   Мне было лет семь или восемь, и в это время любой девочке, в замке ли, или в хижине, рассказывают сказки о принцах и принцессах, злых колдунах, драконах и говорящих животных. Истории Эйглинс были другими. За каждой стоял человек. Кого-то я знала, кого-то нет, а иные герои этих историй встретились ей на долгом пути с юга к нам, в ветреную Строму. От Эйглинс я уяснила твердо одно: в каждом человеке есть нечто. Его собственная история, подчас более значимая, чем история целого государства. Да и государство — это только совокупность историй. Я ехала во Фронтир, обозленная на Ларка, строящая планы поскорее выбраться отсюда, и вот только сейчас поняла — я прибыла именно туда, где мне должно находиться. В гущу невысказанного. И возможно, самая интересная история едет рядом со мной.

   Я посмотрела влево, на сумрачного Недвина, который носит клеймо убийцы, хромает, желает поскорее избавиться от герцогской сестры и ненавидит вспоминать о колдовстве. Из всех возможных чувств я выбрала самое подходящее: любопытство.

   — Приехали, миледи.

   Я огляделась. Хутор походил на все те, что мы видели до сих пор, и, честно говоря, находился пугающе близко от Сата. Для места, где скрывается беглый каторжник. Я спешилась, спрыгнула на траву, и сразу же почувствовала себя странно. Что—то крылось в этом месте недоброе. Значит, каторжник и в самом деле здесь.

   — Вон в том доме на поле произошло убийство, — Недвин кивнул в сторону широкого пшеничного поля. Зерно так и не было убрано, должно быть, хозяева побоялись приближаться к месту убийства.

   Спешившись, Недвин привязал своего коня к коновязи, я рядом — свою Искру. Корзину я прихватила с собой, закинув на плечо, собираясь пообедать где-нибудь на опушке леса. Желательно еще, чтобы вид бы не на место массового убийства.

   Несмотря на хромоту, шел Недвин быстрее меня, словно его что-то подгоняло. Когда до поля оставалось всего полдюжины шагов, я тоже прибавила шаг.

   Пшеницу не убрали не потому, что работников не было, и не из страха. Она сгнила. В воздухе висел тяжелый и сладкий запах разложения, равно отвратительный и привлекательный. Стоило неосторожно коснуться колоса, и зерна лопались, выпуская, словно гнойники, густой белый сок. От этого запах становился еще насыщеннее. Я достала из рукава надушенный платок, верный помощник всякой завзятой посетительницы балов, и приложила к носу.

   — Што эшто жа болежнь? — прошамкала я через платок.

   Недвин склонился над посевами, потом с совершенно каменным лицом опустился на колени — глаза аж позеленели от боли — и принялся руками рыть землю, влажную, пропитавшуюся чем-то. Кровью.

   Я никогда не видела ничего подобного. И не читала о подобном, хотя мне случалось всеми правдами, а куда чаще неправдами пробираться в закрытую от посторонних часть библиотеки, где хранились книги, посвященные магии. Я сделала шаг назад, и отпечаток моего сапога мгновенно наполнился кровью.

   — Порча, — подтвердил мои подозрения Недвин.

   — Откуда?!

   Игнорируя меня, он спокойно направился к стоящему одиноко домику, протаптывая в пшенице широкую колею. Во все стороны брызгал сок-гной. Я после недолгих раздумий пошла следом. Вот тебе и история, дорогая Алуэтта. Страшная история о злом умысле и возможном голоде.

   Мертвые тела убрали, но кровь никуда не делась. Засохшие бурые пятна, потеки, капли покрывали стены небольшого строения, летнего домика, где в ту жуткую ночь ночевали батраки. Недвин вскарабкался на крыльцо, распахнул дверь и замер, тяжело дыша и опираясь на косяк.

   — Я идиот.

   Я привстала на цыпочки и заглянула ему через плечо на залитые кровью стены. Во всем увиденном был некий зловещий ритм, жуткий рисунок.

   — Я должен был сам все проверить… — пробормотал Недвин, оглядывая стены. — Ритуал… Темное колдовство...

   Речь его была бессвязной, но и того, а также моих скудных знаний хватило, чтобы понять: здесь произошло не просто убийство, и искать нам нужно не просто беглого каторжника.

   И то верно, и Недвин, и я были потрясающе беспечны. Единственным нашим оправданием было то, что последнее ритуальное убийство в империи произошло сто шестьдесят четыре года назад. Император, его семья и большая часть совета пали жертвой чудовищной резни, власть сменилась, наступили иные времена. О том событии вспоминать стало дурным тоном, да и не очень-то и хотелось.

   Кольнуло в спину, под левую лопатку. Я обернулась, оглядела пустое поле, пытаясь понять источник этого неприятного чувства. А потом, несколько запоздало, поняла: сработал дар Стромере. Мне грозит опасность. Возвращаться к лошадям нельзя. Нужно уходить краем поля, а затем лесом, в него преследователи — их, несомненно, несколько — отчего-то побоятся сунуться.

   — Нам нужно уходить, — сказала я, дергая Недвина за рукав.

   — Если вам дурно, ваша светлость, выйдите на воздух, — сказал он, не оборачиваясь.

   Заржала Искра. Лошадей они не тронут. Жеребец, взятый Недвином в городской конюшне, конечно, не особенно хорош, но вот моя кобыла — девица видная, за нее можно выручить немалые деньги. Ее отвяжут от коновязи, а уж там Искра сама справится. Меня всегда окружают умные женщины, а эта, иногда кажется, в близком родстве с китоврасами, разве что не говорит. А вот молодую герцогиню и бывшего каторжника щадить не станут.

   Я снова дернула Недвина за рукав.

   — Уходим. Я приказываю.

   Он хотел возразить, водилась за ним отвратительная привычка спорить со мной и не воспринимать всерьез, но тут послышалась недалекая перекличка, грубые голоса. Четверо. Они не особенно скрывались, и уже можно было расслышать их разговор почти во всех деталях. Хромой никуда не уйдет. От девицы неприятностей не жди, куколка, заявилась прямиком из Цитадели. Зачем? Так в сердце герцогства мужики-то закончились. А показать бы ей настоящего мужика, чтоб аж визжала. Уж я бы ее и так… и еще так… и вот эдак. А если втроем? А отчего не впятером, у бабы чай ручки есть.

   Недвин покраснел. Честное слово! Покраснел, словно девица в первую брачную ночь.

   — Люблю мужчин с фантазией, — честно сказала я.

   Недвин отмер, взвел курок револьвера, а наши незваные гости были уже совсем близко, и вооружены до зубов.

   Нам вниз.

   Я видела путь к спасению так ясно, словно он был начертан на карте. Вниз, краем поля, под прикрытием порченной пшеницы, а потом в лес, сквозь еловник. Я огляделась. Люк. Возможно — в погреб, а может просто под дом. Полноценный погреб в таком временном строении никто копать не станет. Я дернула за кольцо, но для меня одной крышка оказалась слишком тяжелой. Недвин пришел мне на помощь.

   — Из-под дома можно уйти, — сказал он, откидывая крышку и аккуратно ее придерживая, чтобы не стукнула.

   Внизу среди черноты лежали золотые полосы солнца: щели между неплотно прибитыми досками. Я спрыгнула на сухую землю, Недвин неуклюже спустился следом и закрыл за нами люк. Пришлось согнуться в три погибели и ползти к дальней стене, где несколько досок отгибались в сторону, и некрупная герцогиня или сухощавый каторжник вполне могли пролезть. Выбравшись, мы оказались сразу за домом, скрытые стеной, лишенной окошек, от посторонних глаз. Преследователи были уже внутри, грохотали сапогами, недоуменно ругались, и обнаружение люка было только делом времени.

   — В пшеницу, — шепнула я и пошла избранным маршрутом. Недвин не торопился идти за мной. — Доверьтесь мне, пожалуйста.

   Он смотрел на меня, а я к своему удивлению обнаружила, что глаза у него вовсе не серые, как я все это время думала, а зеленые, цвета зрелой еловой хвои и мха. Такие бывают у северных поморов. Там говорят — цвета третьей волны.

   — Дар Стромере, — сказала я.

   Недвин кивнул и нырнул в густую пшеницу. Для хромого он двигался достаточно быстро, и мне не хотелось знать, чем ему придется заплатить за эту погоню. Колосья лопались у нас над головой, обдавая омерзительным своим соком. Поднявшийся ветер гнал по полю волну, и со стороны, надеюсь, невозможно было распознать, где же мы. Так, двигаясь краем поля, мы выбрались на опушку леса. Тут нас наконец-то заметили.

   — Вон они!

   Однако, преследовать нас почему-то не стали, дар и тут не подвел. Оглядев с опаской громаду леса, мужчины плюнули, развернулись, и пошли к фермерскому дому.

   — Местные, — процедил Недвин.

   — С чего вы так решили?

   — Жители Фронтира ни за что в лес не сунутся по осени, — спокойно ответил он. — Даже если очень надо.

   — Почему? — мне стало тоже как—то не по себе. Чего могут бояться огромные, злые, словно цепные псы, мужчины, вооруженные до зубов?

   — Скагва, — сказал Недвин так, словно это все объясняло.

   — Что? Кто?

   — Не беспокойтесь, для вас она не опасна. Как и для меня, — он развернулся и похромал вглубь леса, хватаясь за стволы берез. Я, поправив лямку котомки (которую, вот непорядок, несла, хотя мужчина рядом шел налегке) поспешила за ним.

   — Почему это?

   Недвин обернулся через плечо, смерил меня взглядом и спокойно, что не умерило оскорбительность слов, ответил:

   — Потому что вы самым явным образом не невинная девица, хранящая девственность до брака. А мне безразличны женские прелести.

   * * *

   Воздух был прозрачный, по-осеннему чистый, и пах грибами. Прогулка по лесу была даже в чем-то приятной, если бы не постоянно попадающиеся под ноги корни, и не загадочная скагва, для нас не представляющая никакой опасности. Хотелось бы думать, что это просто местное суеверие. И слово-то какое уродливое: скааааагва. Гва-гва.

   Спустя час Недвин, хромой но, очевидно, двужильный, сделал наконец привал. Я опустилась на поваленное дерево, открыла котомку и достала флягу с ягодным чаем. Кроме того, запасливая Дебра положила в корзину пирожки в промасленной бумаге и несколько флаконов, оставшихся от той её аптекарской жизни. Перечный порошок отбивает нюх собакам. А тут восстанавливающая силы настойка. Иногда мне кажется, у Дебры есть способности к предсказанию будущего.

   — Почему вы пошли этим путем, леди Стромере? — спросил вдруг Недвин.

   Я сделала глоток чая и протянула ему флягу.

   — Я ведь сказала — дар.

   — Но в роду Стромере он остался только у наследников.

   — Первенцев, — поправила я.

   — Корвин Стромере, ваш прадед, первенцем не был, — возразил Недвин, — но дар получил сполна.

   Кое-кто неплохо осведомлен о моей семье. Я поморщилась.

   — В той или иной форме этот дар продолжает проявляться. Я вижу пути к спасению и могу выбраться из самой опасной ситуации невредимой. Но вздумай они стрелять, это бы меня, конечно же, убило, — а затем я почему-то добавила. — Моя сестра была заговорена от ножа, петли и яда.

   Поэтому она сбросилась с башни.

   — Это была ловушка?

   Недвин сокрушенно кивнул.

   — Мне следовало приехать раньше и самому все тут оглядеть, но я так был занят больными.

   — Не стоит себя корить. Кто же знал, что тут при помощи кровавого ритуала будут наводить порчу. Сколько эти ритуалы не проводили? Полторы сотни лет, даже больше.

   — Девять, — ответил Недвин, возвращая мне флягу, поднимаясь и оглядываясь.

   — Что — девять?

   — Девять лет назад на юге Аргмора убили всех гостей на свадьбе. Пощадили только невесту. Сперва думали — это оттого, что она на сносях, — Недвин поморщился. — Глупость, конечно. Человек, способный зарезать, точно скот, две дюжины человек, едва ли пожалеет беременную женщину. То, что родилось спустя несколько месяцев… Стражники, которые ловили эту тварь, многим поплатились. Один утратил рассудок и зарезал еще несколько младенцев, за что его и отправили в Поля. На каторге всякое встретишь, но человека до такой степени… искалеченного, с вывернутым рассудком я видел впервые.

   Я закрыла рот. А потом открыла и задала вопрос, на который обычно каторжане не отвечают:

   — Как давно вы освободились?

   — Пять лет тому назад, — совершенно спокойно ответил Недвин. — Теперь вы хотите знать, за что я был осужден и сколько лет там провел?

   Я посмотрела на клеймо на его руке. За убийство, если по каким—то смягчающим причинам судья не назначает казнь, дается пожизненное.

   — Что говорит ваш дар, леди Стромере? Как нам безопасно убраться отсюда?

   Дар молчал. Непосредственной опасности не было, и сейчас родовая сила предлагала выкручиваться самим. Я пожала плечами.

   — Не хотелось бы ночевать в лесу, — пробормотал Недвин.

   — Есть хотите? — я развернула бумагу и с наслаждением надкусила пирожок. С ветчиной. Дебра — почетная святая нашего герцогства.

   — Давайте.

   Мы некоторое время ели молча. Я — сидя на поваленном дереве, Недвин — прислонившись к березе. Прямо над его головой росло веселое семейство опят, которые Дебра бы отменно пожарила с картошечкой. Я вообще-то грибы не люблю, но то, как их готовит моя кухарка… Поняв, что думаю о грибах только для того, чтобы не разбираться с реальными проблемами, я досадливо поморщилась. А потом задала вопросы, с которых следовало начинать знакомство с Недвином и с Фронтиром:

   — Вы были против меня не потому, что я женщина, верно?

   — Я считал, что вы столичная дура, — совершенно честно, и оттого как-то необидно ответил Недвин. — До тех пор, пока не понял, что не вы влюбились в Артерана, а он совершенно потерял от вас голову.

   От меня, или от того, что ко мне прилагается? Говорят, даже кандаваси и даваси не прочь заполучить силу женщин Стромере.

   — Дело не в вас лично, миледи. Нет, в вас, но только отчасти. Вы — сестра герцога, и ваша гибель очень дорого обойдется Фронтиру.

   — С чего бы это мне умирать? — спросила я с подозрением.

   — Вы, ваша светлость, уже восьмой наместник на моей памяти, — просто ответил Недвин.

   — Восьмой? Я знаю только про Кэллона…

   Впрочем, я никогда и не интересовалась Фронтиром. А до того, как я увлеклась изведением любимого братца, мысли мои были о Маре. Что мне за дело было до наместников этого дикого края?

   — Кэллон продержался дольше прочих, три года. А до того за два года, что я прожил во Фронтире, сменилось их шестеро. Их имена ничего не говорят ни вам, ни мне, ни даже, наверное, его светлости Ларку Стромере. Скончались все они скоропостижно. Предпоследний — предшественник лорда Кэллона — у меня на руках. Был отравлен соком стрижики.

   — Которая здесь не растет.

   — Вот именно, — кивнул Недвин.

   Я отряхнула ладони и колени от крошек и скрестила руки на груди. Становилось холодно, и пальцы начали мерзнуть.

   — Постойте-ка… вы хотите сказать, что кто-то целенаправленно убивает наместников Фронтира? Почему вы не сообщили об этом герцогу?

   Я еще хотела добавить про заговор, но промолчала. Я не ощущала заговора против семьи Стромере, следовательно, у Недвина были иные причины молчать. Как и у Кэллона до него.

   — Что бы сделал ваш брат, услышав об убийствах наместников? — спросил Недвин.

   Гм.

   — Приехал, чтобы разобраться лично. Так вы боялись, что Ларка тоже убьют? Совершенно напрасно, он ведь лорд Стромере.

   — Убить его нельзя, — кивнул Недвин. — Впрочем, любое магическое условие можно обойти. Сколько в крови дракона не купайся, а куда-нибудь листик да прилипнет. А кроме того, убивать вашего брата совершенно необязательно. Можно его похитить, как-то задержать. Пусть ненадолго, но обезглавить герцогство. И кто займет его место? Вы? Совет?

   Насколько я знала Ларка, он подобного даже не предполагал, считая себя неуязвимым, а к тому же еще и благоразумным (последнее — не вполне обоснованно), поэтому действий на этот случай не предусмотрел.

   — Хорошо, — согласилась я. — Вы правы.

   — Если пострадаете вы, миледи, его светлость точно примчится. Поэтому возвращайтесь домой, прекращайте играть в эти игрушки и лучше пошлите кого—то, кто вам не слишком симпатичен.

   — Я бы с радостью, любезный Недвин, — ответила я. — Вот только не могу. Если я хочу уехать, мне нужно сообщить брату по-настоящему уважительную причину, следовательно — сказать правду. А узнав ее он, как вы и предполагали, примчится сюда.

   Недвин выглядел удивленным. Когда на его лице отражались какие-либо человеческие чувства помимо сумрачной неудовлетворенности миром, лицо это казалось если не привлекательным, то интересным. Доберусь до Сата, возьмусь за мелки и карандаши, пожалуй.

   — Меня сослали сюда, — ответила я честно.

   Слово «сослали» заставило Недвина поморщиться. Что ж, он имел о ссылках представление более полное, чем я.

   — И в чем же вы провинились, ваша светлость?

   — Я? Совершенно не в чем. Но один мой пустоголовый любовник убил второго моего пустоголового любовника. Вы правы, Недвин, — неохотно признала я. — Если со мной что-нибудь случится, мой брат примчится, не раздумывая. Давайте постараемся сделать так, чтобы у него не было повода.

   * * *

   Спустя часа полтора мы повстречали скагву.

   Недвин, шедший первым — несмотря на хромоту, по лесу он пробирался ловчее, чем я — остановился и поднял руку. Я замерла послушно. Там, во время привала мы договорились о сотрудничестве. Брату пока ничего не сообщаем, я остаюсь наместницей до тех пор, пока не придумаю, как же выкрутиться. Недвин ставит меня обо всем в известность, не дает попасть впросак и влипнуть в неприятности, я же в ответ слушаюсь его, не пытаясь чинить препятствия и делать пакости. Я попыталась сказать, что никогда в жизни не пакостничала, он напомнил о ремонте в доме, о куче пыльного тряпья, да много о чем. Пришлось признать, что да, я была раздражена. Хотя вот в ремонте я совершенно неповинна. Просто Дебра не признает полумеры.

   — И от любовника избавьтесь, — посоветовал Недвин. — Все-таки, он шпион.

   И вот теперь он замер, я остановилась, привстав на цыпочки, и заглянула ему через плечо. И увидела скагву. Недвин так и не потрудился объяснить, что это такое, я никогда прежде о них не слышала, но как—то сразу поняла, что вот это и есть скагва. Она была очень красивая и совершенно голая. Кожа ее была молочно-белой, на зависть модницам всех столиц (ну, кроме жительниц Дагарна, где в фаворе загар), а волосы медно рыжими, волнистыми. Они сияли на солнце, проникающем сквозь поредевшие кроны, разбрасывая искры. Солнце было закатным, что заставляло волноваться. До темноты нам, похоже, из леса не выбраться.

   — Что делать будем? — спросила я, благоразумно прячась за спину Недвина.

   — Тихо.

   Он, похоже, надеялся, что скагва нас не заметит. Она и прошла мимо, почти. Потом застыла, принюхалась, и вдруг схватила меня за руку. Заподозрила в нечаянной девственности? Прикосновение ее пальцев было ледяным, мертвенным, и вгоняло в паническую дрожь. Я, позабыв обо всем на свете, прижалась к Недвину. Скагва и на него обратила внимание, но, не заинтересовалась. Лицо его исказила гримаса. Уж не досадовал ли почтенный Недвин, что не вызывает страсть в этой демонической особе?

   — Оставь ее. Здесь тебе нечем поживиться.

   Скагва приблизилась, обнюхивая меня, и я ощутила кожей ее ледяное дыхание. Нечисть передо мной, рожденная в лесах, или нежить, прежде бывшая человеком? И почему это меня вообще волнует?

   — Ты разззззве не чусссствуешшшшь… — прошелестела скагва. — Ссссссила.

   — Моя сила.

   Ну, по сути, я не была ее хозяйкой, я лишь носила эту силу в себе, пока после соответствующего обряда не передам ее избранному супругу. Но сейчас это была моя сила, и я не собиралась позволять какой-то скагве хоть мизинцем ее коснуться. И она отступила. Нечисть, а равно с ней и нежить чувствует уверенность, и не всегда может ей противостоять. И она ушла, скрылась в лесу, и медь ее волос растворилась среди желтых листьев.

   Недвин шумно выдохнул.

   — Пронесло.

   — Что она могла сделать?

   — Убить. В лучшем случае, — Недвин огляделся по сторонам. — Там просвет.

   Я уже думала, что ночевать нам придется в лесу, сыром и холодном, полном волков и всяких скагв, но Недвина словно тоже влекла какая—то сила. Не прошло и получаса, как мы выбрались на опушку. Солнце опускалось за кромку гор, перед нами раскинулись бесконечные луга, которые прорезала узкая полоска дороги, а накрест ей — река.

   — Сат в той стороне, — Недвин указал влево. — До темноты нам не добраться туда.

   Дебра и Уинифрид, наверное, уже подняли всех на уши, и на мои розыски отправили отряды стражников.

   — Мы можем переночевать на хуторе, — Недвин указал на скопление белых мазанок под черепичными крышами. — Утром хозяева вернутся и предоставят нам лошадей.

   — Вернутся?

   — Профилактика, — напомнил Недвин.

   Верно, профилактика, будь она неладна.

   Домики, казалось, стояли совсем рядом, но к тому времени, когда мы, наконец, спустились с холма и подошли к невысокой ограде, солнце зашло, совсем стемнело, и поднялся пронизывающий до костей ветер. На дворе было темно, из трубы не поднимался дым, и в целом все на хуторе выглядело неприветливо.

   В спину кольнуло.

   Я схватила Недвина за руку, почти такую же холодную, как у скагвы.

   — Не надо.

   Он выпустил калитку, обернулся и посмотрел на меня мрачно.

   — Что?

   — Там… что—то не так.

   Опасность не касалась меня лично, или даже Недвина. Мы с ним ощущались, точно две свечки во тьме. Но что-то темное было в доме. Недвин сбросил мою руку и вошел, распахнув настежь калитку, а потом и дверь в первый дом. Тотчас же землю словно пушистым ковром накрыло: бессчетная армия грызунов вырвалась на свободу и понеслась прочь. Я не боюсь крыс, но в таком количестве они заставили меня кричать от ужаса. Я отскочила неуклюже, налетела на забор и сползла по нему на землю. Недвин стоял неподвижно, и крысы обтекали его, словно поток волнорез. Спустя минуту все они скрылись в подступившей темноте. Недвин спокойно переступил порог, вытащил из кармана зажигалку — дорогую вещицу явно китоврасьей работы — и щелкнул колесиком. Загорелся свет, слабый, тусклый, неуверенный, но позволивший худо-бедно разглядеть комнату. Прямо на полу, раскинув руки, лежал мужчина, весь ссохшийся, покоричневевший, как дагарнская мумия. Чуть поодаль, возле печки, еще один труп.

   — Чума, — Недвин передал мне зажигалку и опустился на колени возле второго тела. Это была женщина, глядящая на нас широко раскрытыми, затянутыми белой пленкой глазами. Она умерла совсем недавно. — Белый мор.

   Я прижала руку ко рту, борясь с тошнотой. Вот именно, не нужно было заходить сюда.

   Тихий плач заставил меня содрогнуться.

   — Кто здесь?

   Плач доносился из дальней комнаты, и я, вопреки здравому смыслу, кричащему, что на сегодня хватит уже приключений и нужно убираться, пошла туда. На входе пришлось переступить через еще одного мертвеца, подбирая широкую юбку. Хорошее было платье, жаль, придется сжечь. Я зашла в комнату, меньшую по размеру, служащую спальней. Здесь назойливо пахло увядающими цветами — странно, это был единственный запах в доме, мертвечиной не пахло совсем.

   — Кто здесь? — повторила я свой вопрос.

   В темноте за кроватью, металлической, с шишечками — вечный символ достатка — что-то шевельнулось. Девочка, тощая, растрепанная, перемазанная сажей и заплаканная выползла на свет, щурясь и глядя на меня со страхом пополам с надеждой. На худом личике выделялись огромные глаза.

   — Не бойся меня, — я протянула руку, хотя, наверное, не стоило этого делать. Девочка могла быть больна.

   — Подойди, не бойся, — совершенно незнакомым тоном сказал Недвин за моей спиной. — Я доктор.

   Девочка с трудом поднялась на ноги, сделала шаг вперед и пошатнулась. Недвин подхватил ее, усадил на кровать и начал деловито осматривать.

   — Я ее видела, — прошептала девочка, глядя почему-то на меня.

   — Кого? — спросил Недвин, не отвлекаясь от осмотра.

   — Песту.

   — И что было у нее в руках? Леди Стромере, вы не посветите мне?

   Я приблизилась. Все плечи и шея девочки были в кровоподтеках, кое-где видны были следы крысиных укусов. Девочка терпела осмотр и боль стоически.

   — Грабли.

   — Вот видишь, — тонкие губы Недвина тронула почти нежная улыбка. — Значит ты выживешь.

   У него были на носу и скулах, и даже на верхней губе веснушки, но какие-то выцветшие, и до этой минуты не бросившиеся мне в глаза. А еще он был, наверное, хороший доктор, заслуживающий лучшую ассистентку, чем Роза.

   * * *

   Ночевали мы в поле, в стогу свежего сена. Нэйка — так звали девочку, но я так и не поняла, это такое причудливое, принесенное из чужих краев имя, или же прозвище — заснула сразу же. Должно быть, она провела не одну бессонную ночь в том страшном доме. Мне не спалось. День был слишком насыщенный, и голову распирало от мыслей. А еще — от того, сколько мне придется сделать, коль скоро я стала наместницей Фронтира. Ритуальное убийство, чума, скагва, учуявшая мою силу. И почему мне нужно было затевать ту свару между глупыми своими любовниками? Продолжила бы я мирно транжирить деньги, может, брат и не сослал бы меня сюда.

   Недвин тоже не спал. Я давно наловчилась улавливать ритм и глубину чужого дыхания. Всегда полезно знать, когда твой любовник по-настоящем уснул, и уже можно изучить содержимое его карманов. Пару раз мне попадались любопытные документы. Одному даже заплатили за мое соблазнение, и тот идиот носил расписку о получении денег при себе. Я устроила так, чтобы братец выслал его из герцогства. Пускай иных дурочек ищет.

   Недвин не спал, поэтому я спросила.

   — Кто такая Песта?

   — Старуха, которая приносит чуму. Местное поверье. Пришло с севера через Кане.

   — При чем тут грабли?

   — Считается, что если она несет в руках косу, то погибнут все домочадцы, а если грабли — кое-кто может выжить.

   Или скосит подчистую, или прочешет, как гребнем. Логика ясна.

   — Это и есть сезонный мор?

   — Нет. Это белый мор. Заразиться им можно только от живых, так что нам с вами ничего не грозит, как и Нэйке. Должно быть, к ним пришел кто-то больной. В это время часто нанимают случайных людей, чтобы побыстрее убрать урожай.

   По коже пробежал холодок, но я не смогла понять, предчувствие это, страх, или просто ночь такая — промозглая.

   — И что делать? Мор может распространиться.

   — Нужно предупредить людей, тщательнее осматривать всех бродяг. Если есть еще случаи заболевания белым мором — расставить посты на дорогах и старательно осматривать проходящих и окуривать их одежду травами. Есть составы, которые способны помочь остановить болезнь.

   В голосе его прозвучало воодушевление. Я невольно улыбнулась.

   — Кэллон на вас полагался, не так ли? Впустил вас в свой дом, терпел эту бесконечную череду болящих.

   — Лорд Кэллон собирался писать вашему брату и просить о строительстве больницы, — суховато ответил Недвин. — А потом погиб при пожаре. Вместе со всей своей корреспонденцией и прочими бумагами.

   — Будет вам больница, любезный Недвин, — опрометчиво пообещала я и, кажется, тотчас же и уснула.

   * * *

   Как оказалось ближе к полудню, на уши мое исчезновение вовсе никого не поставило, и никто мою запропавшую особу не искал. Уинифрид просто оглядела меня с головы до ног и сообщила, что Искра с жеребцом прискакали на рассвете. Дебру больше интересовала бледная, перепуганная Нэйка. И девочка испугалась еще больше, когда моя добросердечная экономка потащила ее мыться, одеваться и есть. Сопротивление было бесполезно, это я знала по опыту.

   — Вам хотя бы стыдно? — поинтересовалась я, погрузившись в ванну с травами. Все тело ломило то ли после ночевки в стогу, то ли из-за вчерашнего дня в целом. И простудилась я немного, отчего говорила в нос.

   — С чего нам должно быть стыдно? — поинтересовалась Уинни. — Это ведь не у меня в волосах солома и крысиный помет.

   Она сейчас пыталась привести в порядок мою прическу, и больше была озабочена этим, чем всем остальным моим телом.

   — Ну, хотя бы, задумались, жива ли я, или меня уже волки съели.

   Уинифрид вздохнула и продемонстрировала небольшой нож. Он был зачарован простейшим заклинанием: если бы со мной случилось что-то серьезное, лезвие почернело бы и покрылось ржавчиной.

   — Есть другая проблема, миледи, — Уинни сказала тоном, от которого кровь в жилах стыла. — Кажется, нашу почту кто-то перехватывает. Этот господин Недвин…

   — Недвин тут не при чем.

   Уинифрид дернула меня за волосы, отстранилась и посмотрела удивленно.

   — Во-от как. Стоило вам провести ночь наедине… Прежде, миледи, я не замечала за вами тяги к уголовникам, старикам, — она принялась загибать пальцы, — ворчунам, калекам… Ах, и еще, чтобы вы с такой страстью выгораживали любовника. Неужто так хорош?

   Меня так и подмывало аттестовать Недвина наилучшим образом, но как-то вспомнилось, с каким безразличием он смотрел на голую скагву. Гляди на меня мужчина так, и я бы непременно растворилась от стыда и обиды. Поэтому вместо того, чтобы отшучиваться, я рассказала Уинифрид все, что узнала за минувшие сутки.

   — А Недвин-то прав, — кивнула Уинни, когда я закончила. — Его светлость непременно оседлает своего белого коня, наденет доспех сверкающий и примчится, едва только услышит о неприятностях. А там и сгинет в какой-нибудь шахте. Есть у его светлости недоброжелатели, метящие на трон?

   — Нет. Но у него сестра незамужняя, — проворчала я. — Вот тебе и трон Стромы, вот тебе и колдовская сила. Нужно сделать все, чтобы только Ларк не узнал о неприятностях. И все, что я написала, выглядело как обычные жалобы капризной девицы, едва ли это заставило бы братца приехать. Нет, письмо не Недвин перехватил… Что-то же там было еще…

   Писала я письмо под влиянием минутного порыва, и теперь уже не очень хорошо помнила подробности. Просто спускала пар. Что же я еще написала? Это было утром... Кандаваси! Я написала о своем новом любовнике! Репутация моя известна, как и отношение Ларка к подобным любовным связям. Кандаваси вполне могли выкрасть письмо, для того, чтобы не допустить огласки. Им выгодно держать Артерана при мне. Я как-то и не сомневаюсь, что он шпион.

   — Присмотрись к нашему славному журналисту, Артерану, — велела я. — И разузнай о кандаваси. Что тут у них за интересы.

   Вымывшись, одевшись в чистое и заплетя волосы в простую практичную косу, я сразу же почувствовала себя лучше. А еще, зверски голодной. Я спустилась в столовую, которая представляла сейчас жалкое зрелище, и несколько раз ударила в гонг, надеясь привлечь внимание Дебры. Появляться на кухне не стала, она чужого присутствия там не выносит.

   — Создается впечатление, — проворчала я, забирая у Дебры поднос с чем-то, подозрительно похожим на завтрак на скорую руку, — что ты не рада моему возвращению. Мне стоит пойти и попасть еще в какие-нибудь неприятности?

   — Вы ворчите, этот брюзга хромоногий ворчит, а я всего-то лишь пытаюсь привести в порядок дом! — всплеснула руками Дебра.

   — А Недвин чего?

   — А Недвин ваш запер дверь в кабинет и сказал, что ничьей ноги там не будет! — разозлилась Дебра. — Это в вашем-то доме!

   Вообще-то, в этот раз я была солидарна с Недвином. У Дебры была масса достоинств, но ни я, ни Уинифрид не допускали ее до уборки кабинета. У нее было до того своеобразное представление об идеальном порядке, что в итоге важные документы — а и такие бывают в секретере легкомысленной молодой герцогини — находились потом в самых неожиданных местах и с большим запозданием. А тут речь идет о бумагах, важных для всего Фронтира.

   — Я разберусь с этим, — пообещала я, с наслаждением прихлебывая кофе. О манерах позабылось начисто. Дебра поглядела на меня укоризненно.

   — А еще эта расфуфыренная… Роза. Все ходит, изображает из себя сестру милосердия. Мол-де, для больных вредны подобные перемены.

   — Очевидно, больным полезна пыль. Я разберусь с ней. Да… — спрашивать об этом было, честное слово, странно. Того и гляди по Фронтиру поползут неуместные слухи. — Недвин-то хоть поел?

   — Понятия не имею! — фыркнула Дебра. — А этот упырь вообще ест?

   Причина гнева ее обнаружилась быстро: Недвин осмелился заявиться на кухню, где полчаса варил «какое-то зелье». Глаз Дебры при этом блестел, она, несомненно, запомнила все составляющие, а которые не увидела — унюхала, и ей самой не терпелось испробовать это снадобье. Аптекаря и тюрьмой не исправишь.

   — Еще претензии к моему заместителю есть? Чтобы мне не бегать ругать его каждый раз, а высказать все скопом.

   Дебра фыркнула и удалилась, ворча себе под нос что—то о бедной Нэйке, которой приходится терпеть врачебную помощь от угрюмого монстра, и которую ни одна добрая леди не пожалеет. Учитывая, что добрая леди отдала девочке одно из своих домашних платьев, все это было — клевета и ложь.

   Прихватив пирожки, я прошла по первому этажу в поисках Недвина. Наверху плотники что-то разрушали, и ночевка в стогу сена вспоминалась с ностальгией. В эту ночь придется мне опять ночевать в комнате горничной. Но, по крайней мере, ни один кандаваси в окно не полезет.

   Недвин обнаружился в бальной зале, которая служила врачебной приемной, а еще — отстойником для мебели, которую Дебра посчитала пригодной к использованию. Комната оказалась неожиданно большой, вместив в себя множество гарнитуров, так что еще осталось место для людей, небольшой жаровни и массивного переносного секретера с откидной крышкой. Из него торчали бумаги, в которых Недвин искал что-то лихорадочно. Второго мужчину — высокого, статного, лет шестидесяти, с проседью в густых кучерявых волосах и с пронзительными глазами, я не знала. Увидев меня, он поднялся и четко, по-военному поклонился.

   — Ваша светлость. Мое почтение.

   Я начинаю подозревать, что огрехи в воспитании тут проявляет один только Недвин.

   —Добрый день, любезный?…

   —Полковник Макгройен, — представился мужчина, склонившись с поцелуем к моей руке. — Простите, я должен был нанести вам визит сразу же, как вы прибыли. Но я был на дальней заставе с инспекцией, и…

   —Не извиняйтесь, — остановила я Макгройен. — Вы начальник стражи?

   — Полиции, миледи.

   — Полиции? — в Строме полиции не было. Всеми расследованиями, сбором доказательств и осуждением преступников занимались местные судьи. В Вангаварде полиция была, было даже особое министерство, но за тридцать лет мода еще не успела распространиться по всем землям. — У меня есть полиция?

   Макгройен порозовел. Он, очевидно, прекрасно сознавал, что на территории Стромы создал самолично — а скорее всего не без участия предприимчивого и плевавшего на правила Недвина — самостоятельно действующую силу. И едва ли просил разрешения на это у герцога. Думаю, даже в известность Ларка ставить не собирался.

   — Это была инициатива Кэллона, — сказал Недвин, не отрываясь от бумаг. — И он собирался писать вашему брату об успешно проведенном эксперименте. Просто не успел.

   Не успел. Я посмотрела на начальника моей полиции. На руке у него красовалось клеймо мошенника. Чудесно. Нет, просто чудесно. Врач у меня — убийца, начальник полиции — мошенник.

   — Вы меня, конечно, простите, — как можно мягче, что, впрочем, не умалило язвительности, спросила я, — но настоятель храма… он сутенер?

   — Понятия не имею, — совершенно честно ответил Макгройен. — Ему уже за девяносто.

   — Но вот чаши для причастия точно краденые, тут можете не беспокоиться, — сказал Недвин.

   У моего, гм, заместителя, обнаружилось чувство юмора?

   — Хорошо же, — я села в кресло и приняла из рук Макгройена чашку горячего шоколада. — Что мне расскажет начальник моей экспериментальной полиции?

   Макгройен бросил косой быстрый взгляд на Недвина.

   — Мы как раз говорили о ловушке, в которую вы попали, ваша светлость. Можете вы рассказать что-то о нападавших? Может быть, вы кого-то из них запомнили?

   — Нет. Я их видела только мельком. Едва ли узнаю при встрече. Правда…

   Я попыталась вспомнить. Что-то ведь было. Недвин сказал, они местные. Но жители Фронтира — разношерстая публика, все они разные, у каждого свои особенности.

   — Один был… не то, чтобы темнокожий. Похож на уроженца Дагарна. И у него был южный выговор. Едва ли это поможет.

   — Южан здесь не так много, миледи, — возразил начальник сыска. — Могу я сесть?

   — Да на здоровье!

   Он с довольным кряканьем сел, потер колено — какие-то у меня они все увечные — и продолжил:

   — Это очень даже заметная примета, ваша светлость. И я так понял, они — наемники?

   — Да. И прекрасно осведомленные, кто мы с господином Недвином такие. Они шли убивать нас. Ну, господина Недвина. Для меня была приготовлена расширенная программа.

   — Ваша светлость… — Макгройен поглядел жалобно. — Могу я просить вас не покидать Сат без охраны? Ваша персона слишком драгоценна...

   — Хорошо, почтенный господин начальник сыска. Обещаю. Только если вы обещаете докладывать мне обо всем.

   Мужчины переглянулись. Недвин кивнул.

   — Как пожелаете, ваша светлость, — ответил Макгройен.

   Кто здесь наместник? Я, или этот уголовник?

   — Я сейчас отправлюсь с поисковыми чарами на хутор, а по дороге взгляну на чумной дом, — отчитался начальник полиции опять же не передо мной, но перед Недвином.

   — Поезжайте, любезный, — благословила я.

   Коротко кивнув, Макгройен вышел.

   — Эрик неоднократно проявлял себя, как человек незаменимый, — спокойно сказал Недвин, когда за начальником сыска закрылась дверь. — Он умен, неподкупен, чрезвычайно дотошен и всегда добивается результата. Вы можете на него положиться, миледи.

   — Я в этом не сомневаюсь. Но, пожалуйста, скажите, а что еще у меня сейчас есть? Армия?

   — Увы, миледи. Только гарнизон, — уголок губ Недвина дернулся, словно он собирался улыбнуться, но передумал.

   — Верховный суд?

   — С вами во главе, миледи.

   О, Пресветлые!

   — Знаете, что. Судью вы, пожалуй, найдите. Можете какого—нибудь рецидивиста, он должен быть хорошо знаком с процедурой.

   Уголок рта снова дернулся. Это, пожалуй, хорошо, что Недвин может шутить вот так…. По-тюремному.

   Сказать еще что-нибудь забавное, и увидеть наконец его улыбку, я не успела: в залу ворвалась Роза Бэджолл. Сегодня она была особенно аппетитна: утянула талию на лишние четыре-пять сантиметров, что уже грозило удушением, подкрасила лицо, и налепила на выпирающую из корсажа грудь мушку. Я снова вспомнила скагву, совершенно голую и совершенно… совершенную. У Розы нет шансов.

   — Господин Недвин! О… вы…

   — О, миледи, — поправила я. — Или еще лучше, о, ваша светлость, и реверанс. Вы принесли тетради? — я поднялась и забрала их из рук Розы, совершенно ошалевшей. К своему счастью она не осмелилась мне перечить. Последние два дня были слишком насыщены событиями, нападениями, жертвами чумы и полицейскими, так что мне хотелось выместить на ком-то свою досаду. — Знаете что, любезная госпожа Бэджолл… Вы ведь знаете всех в городе? Найдите нам несколько толковых молодых людей, которые могли бы исполнять при господине Нэдвине обязанность сестер и братьев милосердия. И узнайте, вдруг сейчас поблизости пустует подходящий дом. Строительство больницы в осень начинать смысла нет, но клиника нужна. Здесь сейчас ремонт и столпотворение. Вы еще здесь?

   В глазах Розы мелькнула, кажется, паника. Она глянула на Недвина, не нашла у него поддержки и выбежала. Я положила тетради на стол и обернулась. Недвин улыбался, кривовато, не размыкая губ.

   — Да, место под клинику она искать не станет, — согласилась я с невысказанным. — Для этого у меня есть Уинифрид.

   — Зря вы ее отослали, ваша светлость. Она приносила определенную пользу: вела все мои записи, это экономило мне время и силы.

   Я вспомнила, до чего небрежно пишет эта особа.

   — Не переживайте, господин Недвин.

   — Даже во Фронтире не так-то легко найти секретаря для доктора, — покачал головой Недвин. — Обычно люди избегают смотреть на раны, язвы, ожоги и прочие… несовершенства.

   — Я на всякое насмотрелась. И почерк у меня лучше.

   — Вы, ваша светлость? — улыбка пропала окончательно. Теперь Недвин смотрел на меня с ужасом.

   — Да, я. Конечно, я предпочла бы балы и приемы, но устраивать их пока попросту негде.

   Недвин в итоге не решился со мной спорить.

   * * *

   Жители Фронтира очень много болели. В этом я окончательно убедилась назавтра, когда Недвин решил припугнуть меня сразу после завтрака и позвал на прием. Работа была, честное слово, слишком проста, чтобы я тратила на нее свое время, но вчера я дала опрометчивое обещание, и не хотела его переигрывать. В тетрадь записывалось имя пациента, его диагноз, отрывистые комментарии Недвина, а иногда и пометки «см. 29 ноября 1794 г.». Я интереса ради пролистывала тетради, находила нужную запись и всякий раз обнаруживала, что вышеозначенный господин Эн уже болел год, или два, или три назад чем—то подобным. У Недвина была феноменальная память и на лица, и на имена, и на диагнозы, и на какие-то совсем ненужные мелочи. У пожилой особы — бывшей воровки — он поинтересовался самочувствием ее кошек. Дородного купца поздравил с выгодным браком дочери. Еще одному пожаловался, что мальчишки-разносчики дразнят полицейских собак. У меня есть полицейские собаки! Я, честное слово, и не знала, радоваться ли мне новаторскому подходу, или писать паническое письмо брату и императору. То и дело казалось, что Фронтир вот-вот провозгласит независимость от Стромы и объявит войну какому-нибудь соседнему герцогству.

   Ах, да. Армии у меня нет. Только гарнизон.

   Не сумев заморить работой, Недвин попытался запугать меня мором и язвами, однако сильно просчитался. В основном шли к нему с мелкими травмами и простудами. Но в каком-то немыслимом количестве, словно каждый житель Сата и окрестностей свалился с тем или иным недугом. И ведь никто из них не прикидывался! Болел каждый первый!

   Пытался Недвин смутить меня и обнаженными телами пациентов, которых осматривал весьма тщательно, но тут тоже просчитался. Я проявляла изрядное любопытство, и к концу утреннего приема собрала впечатляющую коллекцию тюремных наколок. Вот их бы перерисовать — и на шторы!

   В полдень Недвин распрямился и размял отчетливо хрустнувшую спину. И немного недоуменно посмотрел на меня. То ли он успел за четыре часа позабыть, что сегодня я вместо Розы Бэджолл ему ассистирую, то ли удивлен был моим деловитым видом. Для сегодняшнего дня я выбрала простое платье в серо-зеленую полоску, шемизетку — вырез у платья был все же не слишком скромный и не способствовал рабочему настрою, а сверху накинула шаль, потому что по бальной зале гуляли сквозняки. Дебра обещала в самое ближайшее время вызвать мастеров и заменить оконные рамы, и я пока не сумела отговорить ее от этой затеи.

   — Ваша светлость.

   — Вы так и не сказали, почему жители Фронтира так часто болеют.

   Недвин развел руками.

   — А я не знаю.

   — К-как это не знаете?

   — Вот так, леди Стромере. Медицина бессильна.

   — А магия?

   Недвин поморщился.

   — Госпожа Сеймар Лэах — единственная волшебница, способная к целительству, что проживает во Фронтире. И она не желает нам помогать. За исключением двух раз в год.

   Меня, честное слово, удивляло, что птицелюдка вообще согласилась помогать хотя бы дважды. Эти создания, если Пресветлые наградили их магией, нос задирают невероятно.

   — А что с тем ритуалом?

   Недвин пожал плечами, медленно сел в кресло и принялся растирать шею. Я в который раз задалась вопросом, где же он спит, коль скоро Дебра с моего благословения разгромила спальню.

   И когда, кстати, она приведет мою в порядок?

   В следующий раз я просто потребую джинна и замок, прежде чем выбираться куда-то наместницей.

   — Кровавые ритуалы, леди Стромере, та область магии, которая никогда не поощрялась. Только, разве что, у кандаваси. Но это — не наш случай. Кандаваси действуют более… изящно.

   Изящное убийство! С ума сойти!

   — Я неудачно выразился, — согласился Недвин. — Кандаваси проливают куда меньше крови, они экономны. Китоврасы, насколько мне известно, подобной магии сторонятся, хотя и в их истории были жуткие случаи. Птицелюды… Их магию вообще мало кто понимает. Нет, здесь поработали люди, притом — неплохо обученные. Чувствуется школа.

   — Звучит так, — я поморщилась, — словно есть где-то учебник. Возьми одного невинного младенца и вскрой его от пупка до шеи, выпустив всю кровь в медный таз.

   — Учебник — не учебник, но определенные тексты, безусловно, имеются. В закрытых библиотеках, тайных архивах, хранилище Совета магов, — Недвин пожал плечами. — Подобных мест великое множество. Иногда они и на рынке попадаются, но во Фронтире магическими книгами не торгуют, тут не больше дюжины людей владеют магией хотя бы в каком-то виде. Теоретики имеются, но они собирают книги по темам куда более прикладным: медицина, изготовление амулетов. Заговоры.

   К теоретикам, безусловно, относился и наш достойный доктор.

   Недвин облокотился на свой секретер и подпер щеку рукой. Вид у него был задумчиво-мечтательный.

   — Нам бы сейчас не помешал какой-нибудь словник. Большой библиографический справочник Надила, к примеру. Чтобы хотя бы понять, где искать то, в чем можно поискать.

   Я вскочила с кресла и выбежала из залы. Справочник Надила! Ну конечно! Звать Уинифрид не было времени, да и к тому же я ее отправила искать подходящее для клиники место, и она едва ли уже вернулась. Поэтому я, презрев обыкновение, поспешила на кухню.

   — Дебра! Где мои книги?!

   Дебра колдовала над плитой, по кухне летали пленительные ароматы. Нэйка, которая не отходила от моей сердобольной поварихи с того самого момента, когда мы ввели ее в дом, нарезала что-то ножом опасно большого размера, и, завидев меня, едва палец себе не отрезала.

   — Ах, прости дорогая! Как твое самочувствие?

   Я оглядела девочку с головы до ног. По счастью мор ее не затронул, видать их мифическая Песта и в самом деле пришла с граблями. Зато истощение, физическое и моральное, было налицо. Но Дебра собиралась со всей очевидностью исправить это. Сунув девочке в зубы какой-то пирожок, она вытерла руки о передник и посмотрела на меня с укоризной.

   — В библиотеке ваши книги, где же еще им быть.

   — Принеси нам что-нибудь перекусить в бальную залу, — распорядилась я и убежала прежде, чем Дебра начала читать мне нотации о вреде перекусов.

   До библиотеки она еще не добралась, оставила эту комнату себе на закуску. Здесь было пыльно, темно — плотные гардины закрывали окна, если они тут вообще были. Мои книги, нераспакованные, лежали посреди комнаты в сундуках, и пришлось потратить минут десять на поиски нужной. Зажав подмышкой ее, а также прихватив еще несколько, я спустилась вниз.

   Недвин просматривал мои записи, одобрительно хмыкая — все-таки, у меня в отличие от Розы Бэджолл великолепный каллиграфический почерк — и начисто игнорировал принесенный Деброй обед. Прямо-таки напрашивался на неприятности.

   — Вот, — я положила ему на колени книгу и взяла пышную лепешку, набитую мясом и овощами, приготовленную по рецепту, который Дебра вычитала в какой-то южной книге.

   Брови Недвина взлетели вверх.

   — «Томление жаркой страсти в будуаре»?

   Я досадливо поморщилась — совсем забыла! — и щелкнула по обложке, сбрасывая иллюзию.

   — О, — сказал Недвин. А потом еще раз. — О, «Библиографический справочник Надила». Какая… любопытная маскировка.

   — Потише, — попросила я. — Я эту книгу украла из библиотеки Цитадели. И брат мой едва ли будет в восторге, когда о краже узнает.

   Недвин погладил корешок, но книгу раскрывать не спешил. Вместо этого он поднял взгляд, и некоторое время разглядывал меня в глубокой задумчивости.

   — Почему вам нужно прятать свой интерес к магии, тем более, что вы ею владеете, и неплохо?

   — Об этом тоже лучше молчать, — предупредила я. — К тому же, иллюзии — единственное мое умение.

   — Что дурного в том, что вы владеете магией? — удивился Недвин. — В некоторых герцогствах это такой же признак хорошего воспитания знатной девушки, как рисование, музицирование, вышивка и полонез.

   — Потому что я — девица Стромере.

   Недвин вскинул брови еще выше, выражая полнейшее недоумение. Что ж, если он и был до ареста и заключения сильным магом, то к аристократии точно не принадлежал. Среди нашего благородного племени девицы Стромере были не только притчей во языцех и в каком-то смысле поводом для анекдотов, но и завидной добычей. Ну, а поскольку секрет, известный одному, известен всем, авантюристы всех мастей так и вились вокруг меня и Мары.

   То, что Недвин не понимал, о чем идет речь, вычеркивало его из числа брачных аферистов. Меня это радовало. Я не люблю работать с людьми, которые лелеют мечту на мне жениться.

   — Я не владею магией, я ее храню.

   — Для будущих поколений? — поинтересовался Недвин. — Как достопочтенные ватинки свои титулы?

   Чувство юмора у него, безусловно, было, но своеобразное.

   — Нет… — я прикусила губу, а потом все же неохотно выдавила. — Для мужа.

   Теперь Недвин выглядел заинтересованным. Не рано ли я причислила его к приличным людям?

   — Постойте-ка, леди Стромере. Правильно ли я понял? Человек, женившийся на вас, получит волшебную силу?

   Я кивнула.

   — Даже если до этого он не был магом?

   Я снова кивнула.

   Недвин потер висок.

   — И это никак не связано с… — он окинул меня красноречивым взглядом, — невинностью?

   — Идите вы к черту, — любезно посоветовала я.

   — Простите мое любопытство, ваша светлость. Я слышал прежде о подобном, но видеть воочию человека, опечатанного древним ритуалом, и притом — безвинного… — он сокрушенно покачал головой.

   Мне стало любопытно. Во-первых, что за древний ритуал и при чем тут моя безвинность; во-вторых, чем же Недвин занимался до того, как убил человека и угодил на каторгу.

   — Что вы имеете в виду?

   Он же вместо ответа уперся локтями в колени, подался вперед и некоторое время рассматривал меня задумчиво.

   — Надо же, леди Стромере, а у нас с вами, оказывается, немало общего.

   Я скопировала его позу, окинула его взглядом с головы — растрепанной, до подошв ботинок — стоптанных, и сказала:

   — Да нет, не думаю.

   Недвин снова потер висок.

   — Я имею в виду, ваша светлость, что этот ваш брачный ритуал несомненно родственен тому, которым магия забирается у преступников. Забирается у одного человека и передается другому.

   Об этом я никогда не задумывалась. Более того, я вообще никогда не задумывалась о том, что же происходит с магией осужденных колдунов. Ее изъятие было частью наказания, и в зависимости от тяжести преступления человека лишали либо всех его сил, либо той или иной части. Было как-то само собой разумеющимся, что человек лишался магии, а вот куда она девается потом? Об этом я не думала, и, полагаю, никто не думал. Это повело за собой еще один вопрос: а куда подевалась магия Мары?

   — Прошу прощения, если вы сочли мои слова оскорбительными, ваша светлость, — сказал Недвин.

   — Нет. Не сочла.

   Недвин дернул краешком рта, это ему заменяло улыбку, и раскрыл наконец-то книгу. Пока он листал ее сосредоточенно, я думала о своем. О женщинах Стромере, обреченных на ту же жуткую участь, что и каторжники. О нашем великолепном приданном, которое влечет мужчин, как мотыльков на пламя. О вечной жажде свободы. И о страшной необходимости все-таки выйти замуж.

   Вот о последнем я вспомнила, кажется, зря.

   Боль была невероятно сильной. Она рождалась одновременно в центре солнечного сплетения, парализуя и лишая способности дышать, и в голове, мешая мыслить здраво. Все разом почернело, осталась только эта боль. Приступ, напоминающий о том, что в конце концов мне придется отдать силу законному мужу, если я хочу сохранить рассудок. Боль, скручивающая меня узлом.

   * * *

   Я пришла в себя от запаха трав и едва ощутимого прикосновения ко лбу и вискам влажной ткани. Открыла глаза. Потолок был серый, весь в копоти и тенетах, и к тому же терялся в полумраке. После пробуждения — такого пробуждения — я подолгу гляжу в потолок. На нем мне чудится надпись, огненный росчерк: «Пора», «Спеши». Всякий раз, пережив приступ, я убеждаю себя в острой необходимости избавиться наконец от этого родового проклятья, отдать магию другому. Любому. Первому встречному, постучавшему в ворота замка со своей шарманкой и сурком на плече.

   Тетушка Джей, сестра отца, была женщиной упрямой, и не пожелала выходить замуж. Одни говорили, дело было в том, что единственного ее любимого убили на войне, другие — более прагматичные, а может быть просто, реалистично смотрящие на мир — что любимый предал ее, как меня первый мой любовник. Но, так или иначе, Джей Стромере не собиралась терять свою свободу. Когда я родилась, ей было уже за сорок, она еще держалась как-то, даже владела своей магией, но не слишком умело, в основном забавляясь глупыми иллюзиями. Она давно уже в них погрузилась, пряталась в выдуманном мире между приступами, которые становились все мучительнее. Когда мне было семь, тетушка у всех на глазах разодрала себе платье, пытаясь вырвать из груди тот жуткий ком, что не дает ей дышать. Когда мне было десять, она разбила себе голову, пытаясь усмирить мучительную боль. Когда мне было тринадцать, она умерла, приняв яд.

   Я, лежа после приступа, глядя в потолок, всегда напоминаю себе о печальной участи тетушки Джей. Это в остальные часы и дни у меня есть призрачная надежда, есть легенда о Мартин, которая совладала с даром, сохранила его при себе, вышла за любимого человека и прославилась, как могущественная колдунья. Да вот только не слышал никто про Мартин Стромере, да и имя у нее не наше, не птичье.

   — Выпейте, миледи, — Недвин приподнял мою голову и поднес к губам стакан. Я послушно сделала глоток. Горько. — Это восстанавливающая настойка. Ваша Дебра заперлась на кухне и варит ее в огромном котле. Велела мне за вами присматривать, «раз уж я доктор».

   Я попыталась улыбнуться и пробормотала:

   — Приглядитесь к ней. Была аптекаршей.

   — Вы сесть можете? — деловито осведомился Недвин. Таким же тоном он разговаривал со своими пациентами сегодня утром.

   Опираясь на него руку, я села, и новый приступ боли скрутил мои внутренности. Нет, лучше лежать.

   Недвин, бесы его забери, мне лежать не дал!

   — А сейчас вы встанете, и мы немного пройдемся по комнате.

   — Вы с ума съехали?!

   — Какое изящное, аристократичное высказывание, ваша светлость, — любезно согласился Недвин. — Вы где обучались? Искренне надеюсь, что моя дочь в этакой школе не наберется подобных слов.

   — У вас есть дочь? — шевельнулось извечной мое любопытство.

   — Оно вас со смертного одра поднимет, верно? — ухмыльнулся Недвин. — Ваше любопытство. Встаньте.

   Я неохотно поднялась на ноги, повинуясь его руке. Сопротивляться сил не было. Боль крутила и мучила меня, плескалась от груди к голове и обратно, сдавливала горло тошнотой, резала глаз, отчего комната плясала передо мной, и я не могла даже понять, где нахожусь. Тела у меня больше не было, одна только боль, давящая в груди, клокочущая в горле, пульсирующая в висках.

   Рука Недвина крепко обхватила мою талию, вторая держала за локоть. Шаг, другой, третий. Камин, в котором жарко полыхает огонь. Поворот. Шаг, другой, третий. Кушетка, соскользнувший на пол плед. Поворот. Шаг, другой, третий.

   Когда мы в десятый раз оказались возле камина, меня наконец отпустило. Я сделала глубокий вдох, набрав воздуха в легкие, выдохнула, взметнув пыль, и от облегчения совершенно утратила силы. Недвин подхватил меня с профессиональной врачебной сноровкой и усадил в кресло.

   Кстати, я была в кабинете, том самом, который Недвин так ревностно оберегал от посягательств Дебры. Часы на каминной полке показывали полночь. Почти двенадцать часов выпали из жизни.

   — Выпейте, — Недвин вложил мне в руку стакан с восстанавливающей настойкой и проследил, чтобы я выпила до капли эту горькую гадость.

   — Нельзя ли придумать что-то более… приемлемое на вкус?

   — Можно, — согласился Недвин. — Но ваша экономка меня на кухне не потерпит. Вот, запейте.

   Горячий шоколад тоже обладал горечью, но благородной. А еще в нем были перец, корица и немного мяты.

   Недвин сел в кресло напротив и принялся за допрос.

   — Как часто это бывает с вами? Что вы предпринимаете? Что говорят врачи?

   — Это из-за магии, — отмахнулась я. — У всех женщин в роду то же самое. Замуж выйду, и пройдет.

   Недвин посмотрел на меня мрачно и сказал:

   — Ну так выходите поскорее. Не то однажды такой приступ вас убьет. А сколько вам? Двадцать?

   — Двадцать восемь, — огорошила я.

   Недвин моргнул. Посмотрел на меня. Снова моргнул. Произвел, шевеля губами, какие-то подсчеты. Да, я прекрасно выгляжу для своих лет.

   Впрочем, как оказалось, свежесть моя его не волновала.

   — Когда начались у вас эти приступы?

   — Тогда же, когда проявился и дар — в восемнадцать.

   Глаза Недвина в свете камина полыхнули адским огнем.

   — И вы десять лет терпите это?

   — А что? Как врач вы мне советуете выйти за первого встречного?

   — Как врач я… — Недвин тряхнул головой. — Да что с вами говорить. Вы же очевидно лучше меня разбираетесь.

   Судя по тону, о как-раз таки считал меня круглой идиоткой, а себя — хранителем мудрости. А я, глядя на него, впервые задумалась о том, что с его возрастом также ошиблась. Он выглядит усталым, каторга потрепала его, но едва ли ему больше сорока. Вот так и прет юношеский максимализм.

   — Моя тетка умерла, не вынеся эти приступы. Ей было чуть за пятьдесят. Моя сестра погибла… пытаясь обыграть судьбу. Ей было двадцать четыре. Я все еще выбираю.

   — Лично я бы на вашем месте поторопился, — фыркнул Недвин, устало откидываясь на спинку кресла.

   — Предлагаете свою кандидатуру в качестве мужа? — не удержавшись, поддела я.

   Глаза его потухли, пальцы правой руки дрогнули и накрыли клеймо.

   — Нет уж, леди Стромере, благодарю покорно, — сказал он сухо. — Я свое отженихался.

   Ясно. Шутить о каторге можно, а вот о женитьбе нельзя.

   Мы замолчали. Это молчание, тяжелое и неловкое, повисло между нами, а часы между тем пробили час ночи. Пора было спать, но я не могла заставить себя подняться. Кушетка, на которой я лежала час назад, казалась удивительно привлекательной, несмотря на то, что была продавленной, скрипучей, и каждая пружина впивалась мне в тело.

   — Я провожу вас наверх, леди Стромере, — сказал Недвин, с трудом поднимаясь. — Вам нужно отдохнуть хорошенько. Избавьтесь назавтра от плебейской привычки вставать с петухами.

   — Ах, любезный доктор Недвин, — пропела я, — как же я жила без ваших советов?

   Он забрал кружку с недопитым шоколадом, бесцеремонно выдернул меня из кресла, а потом отконвоировал, по-иному и не скажешь, наверх. Без его поддержки, впрочем, я упала бы где-то на лестнице, да там и осталась. В дверях комнаты горничных Недвин окинул меня напоследок задумчивым взглядом, пробурчал «добройночимиледи» и ушел.

   Как выяснилось минуту спустя, Артеран наконец-то обнаружил, где я сплю.

   Я была зла: на Недвина с его советами, на себя, на весь род Стромере, на все эти заговоры и заклятья, и древние традиции, на тетушку Джей, на Мару, на мифическую Мартин — на эту в особенности, поэтому позволила раздеть меня, отнести в постель и любить еще часа два, доведя раз-другой до экстаза. Артеран умелый любовник, и сейчас мне это было, как оказалось, нужно.

   Вот бы еще найти себе интересного любовника, а то кандаваси начинает повторяться.

   * * *