Хозяин Кладбища. Дарья Иорданская

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Я ОБЕЩАЮ ВАМ САДЫ
• ГЛАВА ПЕРВАЯ. СМЕРТЬ
• ГЛАВА ВТОРАЯ. ТЬМА
• ГЛАВА ТРЕТЬЯ. СВЕТ
• ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. САД
• ЧАСТЬ ВТОРАЯ. И САД МОЙ ПУСТ
• ГЛАВА ПЕРВАЯ
• ГЛАВА ВТОРАЯ
• ГЛАВА ТРЕТЬЯ
• ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. БАЛЛАДА СЕЗОНОВ
• ГЛАВА ПЕРВАЯ. Первая треть. Осень в Лютеции
• ГЛАВА ВТОРАЯ. Вторая треть. Лето в Лютеции, 1731 год
• ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Третья треть. Осень в Лютеции
• ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. Четвертая треть. Осень в Лютеции
• ЭПИЛОГ. Песни Франсуа из Лютеции. Дамская рукопись

АННОТАЦИЯ

История жизни, любви и смертей Алины Шади, князя Города Мертвых. Легко ли вырастить сад в пустыне? Что стоит этот сад разрушить? Каково это, умирать раз за разом, оживая вновь? А как жить, если самые близкие тебе существа — давно упокоенные в величественном Городе мертвецы?

   И самое главное: как поступить, если самым тяжелым испытанием для тебя оказывается просто — жить?

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Я ОБЕЩАЮ ВАМ САДЫ

      Я обещаю вам сады,

      О. Ладыженский

ГЛАВА ПЕРВАЯ. СМЕРТЬ

     1. Алина Шади*

      И темнота сомкнулась вокруг меня...

      Они пытались ранить железом и словами, но им всем было невдомек, что презираемый ими мальчишка давно научился терпеть боль и оскорбления. В первый день они назвали его мать уличной девкой, а в руки ему дали стальную болванку, вроде тех, что кузнецы используют для работы. На ладонях остались ожоги, кровь потекла в землю. Он молчал. На второй день в еще незажившие ладони вложили золото - металл грязный для каждого махи*. Слова их были еще грубее. Потом его стали называть ванита*, показывая на его гладкую кожу, тонкие изящные руки и длинные волосы. Он молчал. Просто не о чем было говорить с этой обезумевшей солдатней. Он сидел, сложив руки на коленях, стараясь не фиксировать свое внимание на боли, на длинном порезе на голени, который, возможно, навсегда оставит его хромым. Если он выживет.

      На десятый день его, изможденного и едва живого, провели длинным коридором и вытолкнули на арену Большого Цирка. Несмотря на палящее солнце - ха! знали бы они, что такое действительно палящее

   солнце! - несмотря на совсем недавно отгоревшие пожары в бедных районах, унесшие множество жизней, все места на трибунах были заняты. В глазах пестрело от ярких одежд. Вот это действительно было сильным ударом для человека, привыкшего к цвету песка и подношений: розоватого масла, светлого шафрана и высохших веток лаванды. И шум обрушился на него, стократ худший, чем все оскорбления.

      - Иди и умри достойно, сын шлюхи, - один из солдат пнул его под лопатку.

      Тогда он впервые за все время открыл рот, чтобы тихо сказать:

      - Моя мать была югэм*, - и сделал свой первый шаг на арену.

      Он вышел на ее середину, жалкий и хрупкий. На взгляд всех этих шумных, ярких зрителей, он был изнеженным ничтожеством. Из одежды ему позволили надеть только набедренную повязку, да перевязали раны. Впрочем, бинты уже успели пропитаться кровью. Волосы ему не остригли - их цвет и длина показались стражникам забавной диковиной - и теперь густая волна скрывала рубцы на спине. Он сдул с глаз непокорную челку и оглядел трибуны. Все были в сборе, и веселье вот-вот должно было начаться.

      Шум и оживление показали, что царь со свитой готовятся занять свое место в центральной ложе. Правитель был в белом. В белом и в золоте были его жена и дочь. Сияние драгоценностей на солнце его ослепило.

      Ударил гонг.

      Их выпустили на арену. Диких зверей в обманчивом человеческом обличье. От них пахло кровью. Он увернулся. Раз. И еще раз. И еще. Потом подобрал короткий меч, такой уродливый, так непохожий на оружие родных земель. Рукоять, конечно же, была кована из железа. Руку пронзила боль такая сильная, что он закусил губу, но крик все равно сдержал. И ринулся в гущу схватки, больше уворачиваясь от ударов, чем нанося их сам. Волосы служили превосходным отвлекающим маневром, и так же, как драгоценности царских женщин, сверкали на солнце.

      Он замер среди мертвецов и тихо прошептал:

      - Этого больше не будет.

      Кажется, ветер пахнул на него могильным холодом и шепнул: "Пустой зарок".

      - Победитель! - с некоторым недоумением возвестил распорядитель боев, полный человечек ростом еще ниже, чем женоподобный мальчишка в центре арены. - Победитель - Шади из пустынь Ахии!

      Он стоял и смотрел вверх, а всесильный царь смотрел на него. Взгляды пересекались в раскаленном воздухе. Жители этого безумного города, конечно же, не знали, что такое по-настоящему раскаленный воздух.

      - Какая награда ждет победителя? - спросил царь, обводя ярящуюся толпу взглядом. - Свобода или смерть?

      Что прокричали в ответ зрители, нельзя было сказать. В их порыве было пугающее единодушие, похоронившее в общем реве смысл слов.

      - Смерть, - принял решение царь, кивая распорядителю.

      Вот уже раздвинулись двери и с трех сторон пошли солдаты с копьями. Он выронил свой меч. Порыв ветра, все тот же, - с могильным запахом и тихим шелестом, - взъерошил длинные серебристые волосы, седые, как у старика и нежные, как у девушки.

      - Я проклинаю тебя, Роал, и всех твоих потомков. Еще до окончания года ты будешь оставлен всеми и брошен умирать, - тихо сказал хрупкий юноша, замерший в центре арены. - Твой сын станет костями на столе пьяных игроков, твоя дочь станет игрушкой в их руках. Твои предки отвернуться от тебя. Все что ты любишь, будет потеряно.

      Солдаты были совсем близко. Он улыбнулся с бесшабашностью ребенка. Он продолжал улыбаться, когда железный кинжал, обжигая кожу, перерезал ему горло, и кровь потекла на обнаженную грудь. Улыбка мертвеца застыла на тонких губах. А потом эти губы вдруг сказали:

      - Восемь.

      Темнота - тень, отброшенная грозовыми тучами, в миг затянувшими небо, - сомкнулась вокруг него. По окровавленному песку арены ударили струи дождя.

      2. Аглая

      Почему последним, что я видела, было твое лицо?..

      Дождь зарядил на три дня, превратив мостовые в грязевые потоки. Городская канализация не справлялась, миазмы окутали улицы. Со дня на день должна была разразиться эпидемия. Она стояла у окна, смотря на разом почерневший город. Мраморы его дворцов потускнели, даже статуя Солнца, отделанная лучшей слоновой костью и полированной бронзой, казалась теперь подернутой пылью или пеплом. Отец три дня не вставал с постели.

      Все началось пятнадцать дней назад, когда генерал принес тело Марсия, изломанное и окровавленное. Кое-где кости проглядывали из-под плоти, жуткими острыми осколками.

      Нет, все началось раньше, с проклятия изможденного беловолосого мальчишки, стоящего в центре арены. Его слова звучали в ее ушах, повторяясь раз за разом. Твой сын станет костями на столе пьяных игроков, твоя дочь станет игрушкой в их руках. Одно из этих мрачных пророчеств уже сбылось. Дело было за малым.

      Правитель слег, не в силах больше смотреть на крушение своего мира. Город был охвачен волнениями, ведь каждый в цирке слышал, что сказал варвар с востока. И каждый рассказал о проклятии еще дюжине горожан и рабов. За пятнадцать дней город погрузился в хаос.

      Отойдя от окна, царевна медленно опустилась на постель. Простыни были сбиты, никто во дворце не спал вот уже много ночей, все только метались в постелях, преследуемые дурными снами и собственными жуткими мыслями. Откинувшись на подушки, пропахшие пылью и потом, она могла наблюдать зарево пожара. Город горел. Пожар охватил бедные кварталы, где жались друг к дружке уродливые многоквартирные дома, постепенно перекинулся на усадьбы зажиточных граждан. Крики наполнили улицы, волна их докатилась и до дворца.

      Зарево стало нестерпимо ярким: загорелся дом Клависа, одного из приближенных царя. Это было концом, и все во дворце понимали это. Распахнулась дверь в покои принцессы, распахнулась безо всякого зловещего скрипа. Царица. Багрянец ее накидки, белая туника, перепоясанная золотым шнуром. На запястьях следы от пальцев, чья-то рука совсем недавно сильно и грубо сжимала их.

      - Время пришло, Аглая, - сказала царица.

      Шкатулка. Шкатулка в ее руках. Костяные пластины, изрезанные причудливым орнаментом, в котором угадывается что-то чувственное и порочное.

      - Да, матушка, - она села, покорно склонила голову и протянула руку.

      Флакон, выточенный из цельного куска хрусталя, мягко опустился на ее ладонь. Царица ушла. Даже не стала прощаться с дочерью своего мужа.

      ... твоя дочь станет игрушкой в их руках...

      Она поднялась, подошла к мраморной чаше умывальника и вгляделась в свое отражение на подернутой рябью поверхности воды. Из-под розовых лепестков проглядывало округлое, гладкое, красивое лицо. Волевое, как и положено женщине царского рода.

      Она вытащила пробку из флакона, понадобилось некоторое усилие, так тщательно она была притерта. К запаху пота, пыли и розового масла примешался легкий аромат тлена. Смертью запахло. Хотя, если вдуматься, этот запах был обычен для покоев дворца.

      Запахи смешались, окутывая ее плотным коконом. Поднесенный к губам флакон был каменно-холоден. У снадобья был горький резкий вкус, заставивший горло сжаться. Она опустила глаза на воду, где медленно кружились под ночным ветерком розовые лепестки. Рябь разгладилась, и она увидела худое спокойное лицо, обрамленное серебристыми прядями волос. Тонкие губы растянулись в улыбке.

      Почему последним, что она видела, было его лицо?

      Она медленно закрыла глаза.

ГЛАВА ВТОРАЯ. ТЬМА

      3. Алина Шади

      В голосах духов нет искренности, потому что в них нет лжи...

      - Из всех твоих затей эта - самая глупая, - проворчал Череп.

      - Почему? - Шади потянулся за веером. От его неловкого движения тщательно уложенные в пирамиду свитки рассыпались по полу.

      - Вот! Вот к чему приводит поспешность! - Череп раздраженно клацнул зубами. - Сначала ты должен восстановить свои силы. Ты не двужильный, мальчишка, и у тебя не сто жизней!

      - Всего лишь девяносто девять, - отмахнулся Шади. - Я ведь все равно должен жениться, этого требует традиция, древняя даже для тебя. Какая разница: она, или другая женщина?

      - Это месть, - буркнул Череп. - Мы не учили тебя мести.

      - Достаточно того, что вы научили меня убивать, - саркастически ответил юноша. - И быть убитым. Спасибо большое! Никогда не забуду подобных уроков. Я послал за ней. Это решено.

      Он встал и медленно, прихрамывая, подошел к узкому окну, вырезанному в скале. У нижней часовни, как обычно в это время, сгрудились с подношениями женщины. Их белые и черные платки пятнами выделялись на фоне светлого песка. До террасы ветер доносил запахи лепешек, пряного вина и согу*.

      - Ее привезут с запада к закату. Видишь, дорога на горизонте уже пылит под копытами свадебного кортежа.

      - Ничего я не вижу! - огрызнулся Череп. - Перенеси меня на подоконник! И еще - эта вонь, эта ядовитая мерзость делает тебя полным идиотом!

      Шади усмехнулся.

      Устроив Череп в щели-окне, он вернулся на свой диванчик, заваленный подушками, и прикрыл глаза.

      - Бапак*, что ты видишь? - тихо спросил он.

      - Ничего хорошего.

      - Это как обычно, - Шади позволил себе слабую улыбку. - Но все же.

      - Твою победу, Алина Шиам, - хмыкнул Череп.

      - Это как всегда.

      - И твою глупость. Это тоже как обычно.

      - Я сплю, - отмахнулся Шади. - Скажешь, когда они подъедут.

      Он завернулся с головой в тонкую ткань, легкую и куда нежнее, чем шелк, о происхождении которой, впрочем, лучше было не знать. Даже дыхания его почти не было слышно, и в комнате повисла тишина. Череп нарушил ее вопросом, заданным безразличным и ровным тоном:

      - Ты хотел убить царевну, или ты знал, что она ослепнет?

      - Это вы предвидите будущее, черепа и кости, - усмехнулся Шади. - Не я.

      И добавил еле слышно.

      - Вы ведь никогда не говорите правды, потому что не умеете лгать.

      4. Аглая

      Мой мир теперь состоял из голосов и запахов, и тлен и плач довлел надо всем...

      Путешествие по пустыне было еще утомительнее, чем представлялось Аглае. Ее, закутанную во множество покрывал, легких, почти неощутимых, везли под палящим солнцем. Она не знала, что за животное везет его на себе, мерно покачивая, но называла его верблюдом. Верблюды - давняя мечта, странные создания отцовского зверинца, разнесенного обезумевшей толпой рабов и свободных в клочья. Она все еще чувствовала запах паленой плоти, пота, грязи. Ничего этого она, утратившая отчего-то только зрение, не видела. О, Аглая предпочла бы умереть, чем становиться объектом купли. Ровно ступающее животное везло ее навстречу самой отвратительной судьбе, которая только могла ждать свободную и родовитую женщину города всех городов: она должна была стать женой какого-то варварского князька, живущего в своем лагере посреди пустыни.

      Особенно четко Аглая представляла три вещи: бесконечную бесцветную, обесцвеченную солнцем пустыню; шитые из плохо выделанных шкур шатры, где душно и воздух омерзителен и вонюч; и особенно - омерзительную бороду своего будущего супруга. И то, как он будет касаться ее... Эти мысли вызывали в Аглае прилив негодования. Нет! Она заколет себя, но не отдаст тело свободной гордой женщины на поругание варварам.

      - Почти приехали, госпожа, - ласково, с сильным акцентом сказала старуха-прислужница.

      Она весь путь от родного дома бережно ухаживала за слепой, омывая ее тело, одевая ее, накручивая тонкие пелены. Украшения у Аглаи отняли, остался только оникс на тонком шнурке, принадлежащий когда-то еще ее матери. Все здесь было сделано, чтобы унизить: пустыня, путешествие, узловатые пальцы старой служанки.

      - Жалко, госпожа, вы не видите Гор Тьмы, - проворковала служанка. - Они прекрасны. Женщины уже ушли, и мы можем подняться.

      - Женщины? - тихо спросила Аглая.

      - Да. Они принесли подношения мертвым.

      Теперь Аглае начал всюду чудиться запах тлена. Ее везли к кладбищу, к отвратительному кладбищу варваров, который не сжигают тела своих усопших на погребальном костре с положенным количеством благовоний, а кладут его в деревянную колоду и оставляют гнить. Или заворачивают в пелены и закапывают в сыпучих песках пустыни. Кладбище. Под ногами верблюдов. Вокруг.

      Наверное, Хару все же пришел за ней, разбил ей голову своим молотом и ведет теперь по полям тлена. Так вот, как выглядит мир за гробом. Тут ничего нет.

      - Спешивайтесь осторожнее, госпожа. Мы на месте, - сказала старуха.

      Несколько пар сильных рук сняли ее с животного, теперь чудившегося самой химерой, и осторожно поставили на твердую землю.

      - Алина Шиам*, ваша верлуфде, - гортанно сказал мужской голос, которого во время путешествия Аглая не слышала. Разговаривала с ней только старуха.

      Зашелестела ткань, так, словно ее будущий муж носил тунику, как цивилизованный человек, а не штаны, как варвар. Ткань была, должно быть, тяжелой и плотной, а шагов слышно не было вовсе. Он ступал босиком? Босиком?! По раскаленному песку?!

      - Тише в доме предков, - с легкой укоризной сказал голос, который Аглая узнала бы и через тысячу лет.

      Беловолосый варвар.

      Куда же ты привел свою жертву, Крылатый*? К мальчишке с перерезанным горлом?

      - Самнанг, отведи нашу гостью в Персиковую Ротонду, - безжалостно продолжал голос.

      - Но Алина... - попыталась возразить старуха.

      - В Персиковую Ротонду. Я совершу обряды и приду к полуночи. Пусть она будет готова.

      Потом они долго поднимались по лестнице, проходя через комнаты, где было душно, и пахло тленом. Всюду чудился запах смерти и разложения, присущий варварскому кладбищу. Старуха Самнанг раздела ее, вымыла теплой водой, имеющий привкус пыли, втерла в кожу сладковатые благовония.

      Ткань платья была тяжелой, непривычно плотной - не из таких делались туники, которые Аглая носила с детства.

      - Сядьте, госпожа, я принесу вам легкого вина, - сказала старуха.

      Аглая медленно опустилась на подушки. Самнанг ушла, по-стариковски шаркая ногами. Звук ее шагов постепенно растаял в темноте. Аглая осталась одна среди тихих шорохов и запаха тлена.

      Весь мир теперь состоял из голосов и запахов, и тлен и плач довлел надо всем...

      5. Алина Шади

      Лепешки, пряное вино и согу принесли моим мертвым...

      В нижней часовне, несмотря на поздний, предзакатный час, было много людей, в основном женщин. Их белые и черные платки делали пещеру подобием шахматной доски. То тут, то там вспыхивали огоньки свечей. Сильно пахло согу и лепешками на меду.

      - Алина Шади! - сказала одна из плакальщиц, подняв голову.

      Ее слова подхватили, и шелест пронесся по часовне. Шади кивнул.

      - Добрый вечер, - тихо сказал он.

      Толпа расступилась, пропуская Алину Шиам ко входу в главное святилище нижнего храма. Оттуда он вышел уже в маске, обтянутой кожей. На руках были кожаные же перчатки с аккуратными ногтями, подведенными черным лаком.

      Согу туманила мысли. Алина почти не чувствовал ее запаха, пребывая уже не в мире людей, а среди духов. Их в нижней часовне было немного, тем не менее каждый из плакальщиков мечтал услышать волю своих усопших. Шади отвечал на вопросы. Голова кружилась.

      Череп был прав: сначала надо было восстановить силы. Совершать обряды вполне мог Сурем. Пусть он и не имел ни силы, ни власти, ни авторитета.

      Люди спрашивали. Шади отвечал. Платки сливались в одну сплошную темную массу. Огни были искрами в этой темноте.

      Ударил гонг. Резко развернувшись, Шади скрылся в святилище. Маска, плащ и перчатки были сложены в сундук, украшенный серебряными насечками. Сполоснув лицо водой, Шади осторожно выглянул. Часовня опустела. Ни единого человечка. Все спокойно, без напоминаний, покинули священный город мертвых. Наступило время усопших.

      Подобрав подол своего одеяния, Шади направился к потайной двери в город. Его слегка шатало от усталости, да и согу действовала на него специфически. Вместо подъема, эйфории, божественных видений были круги перед глазами и головокружение. Возможно, таков удел каждого Шиам. Не так-то много их было.

      Путь его вел вниз по слабо освещенной лестнице. К склепам, расположенным в недрах гор. К бесконечному и запутанному лабиринту коридоров и камер, где хранились кости, мумии и мефе*. Главной в этом сплетении комнат считалась зала Покоя - длинное помещение, где в нишах стояли мумии жрецов и жриц, глядя перед собой стеклянными глазами. Проходя через него, Шади поклонился третьей слева: у прабабки Баберье* всегда был склочный характер.

      - Привет вам, черепа и кости.

      - Мальчишка, - неодобрительно высказался кто-то из предков.

      - Сейчас шестой лунный день лета, приближается самум. Новостей больше нет, - Шади криво усмехнулся. - Мне нужно знать, благоприятен ли этот день для брака?

      - Наш мальчик женится! - радостно воскликнула Кагисо, всегда находящая повод для веселья.

      - Возьми мои кости, - сказал Зубери. - Посмотрим, что выпадет.

      Придерживая широкий рукав своего одеяния, Шади достал из фаянсовой плошки стоящей в нише перед мефе пра-пра-прадедушки Зубери фаланги пальцев с насеченными на них знаками. Часть символов была подкрашена черным, часть красным, а часть - желтым. Опустившись на пол, Шади кинул кости.

      - Дурной день, - ворчливо сказала Баберье. - Сегодняшняя ночь принесет только беды. Кто же сочетается в самум?

      - И то верно, - хмыкнул Шади, ссыпая кости в плошку. - Спасибо вам, черепа и кости. Тогда я поднимусь и отложу свадьбу на более удачную ночь.

      - А ты доволен, мальчик, - сказал Зубери. - Где же наши дары, раз мы доставили тебе удовольствие?

      Шади развязал мешочек, подвешенный ко поясу, и положил перед каждым из предков по небольшому шарику.

      - Горячие лепешки, пряное вино и согу для моих мертвых. Правда лепешки уже успели остыть.

      6. Аглая

      Ты смеешься надо мной, но плачешь?

      Шелестели его одежды, и вновь не слышно было шагов. Аглая напряглась и села прямее, сложив руки на коленях. Ладони ее сжались, стиснув тонкую ткань туники. От вошедшего пахло смертью: тлен, пыль, старость и какие-то сладковатые благовония. Аглая не знала, что говорить ее теперешнему хозяину. И варвар молчал. Лучше бы осталась здесь старуха Самнанг.

      - Все говорят, что сегодня неудачная ночь для брака, - нарушил наконец молчание мертвец. - Придется его отложить. Из пустыни придет буря.

      Он отошел. Послышался стук захлопываемых ставен. В комнате стало еще труднее дышать. Одежда зашелестела вновь, а потом прохладная рука, пахнущая сладко, дурманяще, коснулась щеки Аглаи. Она содрогнулась и сжалась, но тут же поняла свою ошибку. Лучше быть покорной варвару. Но рука быстро была отнята. Проскрежетало что-то по полу. Возможно, мертвец подвинул кресло? Тяжелое, должно быть, кресло.

      - Мне всегда были интересны нравы ваших женщин. Я слышал, дочь какого-то из ваших императоров по имени Юлия устроила со множеством своих любовников оргию прямо на улице. Это было в действительности?

      Он намерено хотел оскорбить ее, и Аглая ничего не ответила. Тогда он усмехнулся и заговорил вновь.

      - У нас говорят: "Прекраснейшая жена мало говорит с соседями и дружит с другими женщинами.

      Аглая вновь промолчала. Ей слишком явно указали ее место.

      - Завтра я вновь спрошу предков о благоприятном дне. Думаю даже, нам нужно будет сходить вместе. Я прикажу Самнанг, чтобы она приготовила для тебя белое. Спи.

      Шелест ткани удалился. Скорчившись на постели, Аглая прижала руки к лицу, смазывая слезы. Судьба виделась ей теперь в совсем темных красках. Мужчина, пожелавший взять ее в жены оскорблял ее, смеялся над ней. Хотя голос его звучал так устало.

      Он смеялся над ней, а сам едва не плакал.

      7. Алина Шади

      Брат мой, ночи бурь пахнут жасмином...

      - Явился наконец! - проворчал Череп. - Как тебе первая брачная ночь? Что-то быстро.

      - В твоих словах как всегда нет логики, - Шади потянулся, касаясь кончиками пальцев притолоки, украшенной мозаикой из ляпис-лазури и сердолика, и покачиваясь вошел в комнату.

      Усталость его взяла свое. Голова кружилась еще сильнее, несмотря на то, что в комнате было прохладно. Сбросив на пол одежду, он обтер разгоряченное дневной жарой тело влажным полотенцем и подошел к окну. Череп, оставленный на подоконнике, так и смотрел в пустыню, и драгоценные камни в его глазницах таинственно поблескивали.

      - Кости Зубери сказали, что сегодня неудачная ночь для бракосочетания, - преодолевая зевоту сказал Шади.

      - И ты ему поверил? - фыркнул Череп. - Старик всегда врет. Его звали Зубери-лжец, когда еще сам Лжец Ману* не родился на свет!

      - В любом случае, я слишком устал. Ты был прав, и мне нужно отдохнуть. Завтра все равно никого не будет, из всех обязанностей, только отнести согу старикам, - Шади зевнул. - Наконец-то я высплюсь. А потом свожу свою дорогую верфлуде на встречу с нашими мудрецами.

      Череп фыркнул, выражая свое отношение к затее Шади в целом, как и ко всем ее деталям. Он был скептик, и именно потому Алина Шиам принес его из слепа в свои комнаты.

      Шади подхватил Череп и вышел в соседнюю комнату - небольшую ротонду с огромным окном, выходящим на запад. Оно было полускрыто водопадом, отчего в спальне всегда было прохладно, и пахло водой. Поставив Череп на столик, Шади сел так, чтобы до него не долетали брызги, и прикрыл глаза. Из пустыни медленно шел вихрь, который к утру должен был перемешать барханы и скрыть дорогу в город мертвых. Даже жрецы нижнего города не решались после бури подниматься в горы.

      Шади уснул среди груды подушек, и уже не слышал ветра, завывающего в ущелье Мису. Песок бил по камням, скручивался в вихри, заставлял младших жрецов в испуге прятать головы под циновки, но не нарушал безмятежного сна Алины Шиам.

      В этом сне он шел по темным коридорам города, а мертвецы плясали в каждой комнате, в каждом закоулке. Он шел к залу, где сидят и стоят в нишах его предки, чтобы спросить совета. Все они были здесь: Бапак, чей череп лежал поверх развалившегося давно костяка; строгая Баберье, замотанная льняными бинтами, чья глазурованная фаянсовая маска таинственно поблескивала при свете лампы; Зубери (его костяшки постукивали в миске); Кагисо, сделанная чуть менее искусно Баберье, но богаче украшенная. По другую сторону молча покоились в своих нишах прекрасная Хине (стук костей и звон браслетов); Вхету, которого Шади знал еще при жизни, от его бинтов еще пахло благовониями; Чике, сильная рука, испещренная шрамами и Чиоме, чьи длинные волосы занимали почти всю небольшую нишу, предназначенную для изящной головы изготовительницы амулетов.

      - Привет вам, черепа и кости, - сказал Шади во сне.

      Они заворочались в своих нишах.

      - Чего ты хочешь знать? - прямо спросила Баберье. - Мы расписали твое будущее на сотню жизней вперед. Тебя ждет боль и смерть, а потом ты ляжешь к нам, накрытый золотой маской позора.

      В девятой - пустой - нише вспыхнула лампада, заиграв на отполированных розовых стенах.

      Он открыл глаза, и несколько минут просто лежал, глядя в потолок, прислушиваясь к тому, как шум водопада сплетается с взвихренным песком из пустыни.

      - С тех пор, как я вернулся из плена, мне все чаще снятся странные сны, - сказал он тихо. - Вы проклинаете меня в них. К чему бы это, Бапак?

      - А? - Череп, задремавший на своем столике, резко проснулся, камни в его глазах вспыхнули на секунду. Раздраженно клацнув зубами, он ответил. - Всегда готов проклясть тебя посильнее, наглый мальчишка! Ты разбудил меня!

      - Извини.

      Шади поднялся, накидывая на плечи тонкую ткань покрывала, откинул крышку ларя, стоящего у самых его ног, и достал трубку. Закурив, он прислонился плечом к стене и выставил вперед руку, защищаясь от водяных брызг. Загасив лампу, он стал наблюдать за искрами в песчаных вихрях. На его родине, во множестве конных переходов от гор, в мрачном городе говорили, что в песчаную бурю по пустыне танцуют демоны. Здесь танцевал только песок, похожий на покрывала югэн. Откуда-то ветер приносил сладкий запах цветов.

      - Слушай, Бапак, а ты знаешь, почему ночи песчаных бурь пахнут жасмином?

      8. Аглая

      Я спускалась все ниже и ниже в преисподнюю, и не было ни монетки оплатить переправу...

      Утром Самнанг как обычно одела ее, расчесала и заплела волосы, и все это не переставая рассказывать о том, как песчаная буря изменила пустыню. Аглая почти не спала ночью, потому что завывания ветра сводили ее с ума. Теперь она могла только покорно поднимать и опускать руки и терпеливо дожидаться, пока ей не уложат волосы в пучок. Говорить не было сил. Наконец старуха сменила тему, но это не смогло обрадовать Аглаю.

      - Какая жалость, что вчера был неудачный день для брака, моя госпожа, - сказала Самнанг. - Но как только предки увидят вас, то непременно скажут, что всякий день удачен.

      - Предки? - безразлично спросила Аглая.

      - Предки видят будущее так же ясно, как мы настоящее. Это чудесное белое платье, чтобы вам позволено было спуститься к ним.

      Сердце Аглая сжалось.

      - Спуститься?

      - Я бы мечтала оказаться на вашем месте, госпожа, - спокойно сказала Самнанг. - Вы сможете побывать в городе мертвых и прикоснуться к костям предков...

      Аглая вскрикнула и отпрянула. Город мертвых! Кости! Ее хотят отвести в склеп, в отвратительное место, где разлагаются брошенные тела.

      - Я не хотела испугать вас, - ровным тоном сказала старуха. - Накиньте этот плащ. Алина Шиам велел проводить вас к нижней часовне. Пока вы будете испрашивать совета у предков, я приготовлю для вас завтрак. Думаю, лепешек, меда и вина будет достаточно, чтобы подкрепить ваши силы. Ах, как я надеялась уже сегодня приготовить свадебный стол!

      Не переставая говорить, Самнанг повела Аглаю вниз по лестнице. Цепляясь скрюченными пальцами за одежду старухи, девушка могла думать только об одном - о ступенях уводящих вниз. Вниз. Вниз.

      В преисподнюю.

      - Я привела ее, Алина, - сказала Самнанг.

      - Ага.

      Чьи-то тонкие прохладные пальцы взяли Аглаю за запястье.

      Теперь идти было сложнее - варвар не поддерживал ее, да и цепляться за его одежду Аглая не стала. Они спускались все ниже и ниже. В воздухе тяжело пахло благовониями, средствами для бальзамировки - такие однажды привезли отцу, как дар одной из провинций, копотью от факелов и маслом лампад. Должно быть, в склепе было светло. Что увидела бы Аглая? Расписные стены гробниц Та-Кемт, какими их описывали путешественники? Мрачные своды пещеры? Мертвецов, полуразложившихся, превратившихся в скелеты и совсем свежих? Горы утвари, предназначенной для покойных?

      - Мы пришли, - сказал варвар. - Стой здесь.

      Он отпустил ее руку и отошел, это было слышно по шелесту одежд. Что-то негромко стукнуло, словно горшок о камень.

      - Тебе удобно, Бапак? - спросил он.

      - Вполне, - прошелестел ветер, гуляющий по катакомбам.

      Аглая сжалась, обхватила себя руками и застыла.

      - Привет вам, черепа и кости, - звонко сказал варвар. - Аглая Роалия приведена к вам. Благоприятен ли сегодняшний день для брака?

      Аглае показалось, что до нее дотрагиваются тонкие призрачные пальцы. Это тени умерших ощупывали ее, словно проверяли пригодность.

      - Возьми мои кости, - четко сказал другой голос, совсем незнакомый.

      По звукам сложно было понять, что происходит. Разве что - стук костей по камню.

      - Снова - нет. Приведи ее завтра к нам, мы совершим обряд. Ты ведь знаешь, третья ночь священна.

      - Идем, - сказал варвар, беря ее за локоть. - Бапак, я оставлю тебя, вам есть о чем переговорить.

      Он пошел, и Аглая послушно пошла за ним. Она уже поняла свою участь. Единственная возможность, это бежать. Лучше умереть от кинжала, от песков пустыни, чем навсегда остаться с мертвецами в склепе.

      - Стой здесь, сейчас подойдет Самнанг, - сказал сухо варвар. - Мне нужно спуститься к городу жрецов. Я навещу тебя вечером, верфлуде.

      Он удалился, шорох ткани стал тише.

      Бежать.

      Куда? Она не знала, и тогда она побежала в произвольном направлении и слишком поздно поняла свою ошибку. Она спускалась все ниже и ниже в преисподнюю, и не было ни монетки оплатить переправу...

      9. Алина Шади

      Сначала я сгорел, потом я утоп, потом я задохнулся в дыму...

      В нижнем городе Алину Шиам всегда встречали с должным почтением. Конечно, несколько юношей-новичков как всегда это бывало, уставились на правителя города мертвецов. На вид он был едва ли их старше, хрупкий, болезненно бледный. Серебряная цепочка с округлым хрусталем у него на шее была неоспоримым доказательством власти, и тем не менее, он был так.... молод.

      Алина Шиам спустился по полузасыпанной песком дороге, опираясь на полированный кизиловый посох с серебряными насечками, прошел мимо шатров учеников и опустился на ковер, расстеленный перед обиталищем смотрителя города.

      Вот уж кто действительно походил на властелина мертвых, так это старый Белут. Его длинная седая борода, трижды перехваченная серебряными кольцами, свисала до пояса, и кончик ее был заправлен за широкий кушак. Однако, старик низко, насколько мог, поклонился сидящему перед ним мальчишке, и, сложив пальцы в особенную фигуру, приложил их ко лбу.

      - Мир и здоровье, Белут, - кивнул Алина Шиам. - Буря не принесла бед?

      - Все в порядке, господин мой. Мальчики испугались немного, но не более того.

      Шади криво усмехнулся.

      - Я принес слова предков. Огни на празднике должны быть непременно красными. Так желает Баберье, и все прочие с ней согласны. Здесь есть Алим и Сурем?

      Он оглядел столпившихся вокруг ковра мальчиков, в возрасте от восьми до восемнадцати. Двое из них - темноволосые загорелые близнецы, опустились на колени, касаясь лбами края одежд Алины.

      - Ваша бабка просит принести ей немного речного ила и глины, нужно подправить ее лицо. Да, предки говорят, что служить останется Сурем.

      - Но... - один из мальчиков, видимо, Алим, открыл было рот, но старый Белут жестом остановил его.

      - Кто мы, чтобы противится мудрости предков. Выполните желание вашей бабки, и побыстрее. Будут еще вести, господин мой?

      - Нет, - Шади покачал головой. - Я бы не прочь позавтракать у тебя в шатре, смотритель.

      И старик и юноша поднялись разом - у старого Белута это вышло даже легче и изящнее - и скрылись за пологом шатра. Там Шади не смущаясь упал на убранную подушками постель и закрыл глаза.

      - Тебе нужно отдохнуть, Алина. Пускай кто-нибудь возьмет на себя служение в нижней часовне, - участливо предложил старик.

      - Как раз хотел попросить тебя. Есть кто-то старательный на примете?

      - Только твой любимец Сурем, старший, я имею в виду, - покачал головой старик. - Он неплохой юноша, но в его голове гуляет ветер.

      - Просто у него шило в заднице, - пожал плечами Шади. - В неусидчивости нет ничего дурного, это признак способностей к импровизации. Я дождусь своего завтрака?

      В этот момент служанка принесла лепешки с медом. Принявшись за еду, Шади замолчал на длительное время. Старый смотритель уже думал, что так же молча Алина и уйдет.

      - Пришли Сурема к завтрашнему дню. Пускай проведет церемонию. И пускай следит за собой, там будет изрядно пахнуть согу. И пусть кто-то из этих котят принесет глину к завтрашнему утру. Давно пора заняться реставрацией стариков, а то ворчат...

      Шади, постанывая сквозь зубы, поднялся на ноги. Белута поймал его за локоть уже на выходе, и осторожно отогнул край высокого ворота. Шрам на горле выглядел жутковато, хотя и зажил почти. Старик провел по нему узловатыми пальцами.

      - Ты уверен, господин мой, что готов пройти до конца?

      - Сначала я сгорел, потом я утоп, потом я задохнулся в дыму, - усмехнулся Шади. - Мне даже перерезали горло. Что, может быть хуже?

      10. Аглая

      Я чувствую твое сердце под этими пеленами...

      Она устала бежать, и теперь только медленно брела, цепляясь за холодные и шершавые каменные стены. В катакомбах сильно пахло плесенью, и всюду ей мерещился плеск воды. Еще в детстве Аглая посещала толосы, где покоился пепел предков. Идя мимо стен, украшенных изысканными фресками, изображающими флейтистов и танцовщиц, смоквы и ланей, она слушала тихие звуки медленно срывающихся с потолка капель. Одна за одной. Как и здесь.

      Устав, она замерла, согнувшись пополам, и уперлась ладонями в колени. Как бегун, преодолевший длинный марафон.

      - О, это снова ты? - мурлыкнул по-кошачьи голос у ее уха.

      Аглая резко выпрямилась, прижимая руки к груди.

      - Ну, не нервничай так. И не шуми, эти несносные старики наконец-то уснули, - женщина негромко рассмеялась. - Тебя зовут Аглая Роалия, ты дочь покойного царя. И ты до смерти боишься, я права?

      - Кто вы? - спросила Аглая шепотом, гадая, кого же можно встретить в этом склепе. Посетительница? Жрица?

      - Меня зовут Баберье, - сказала женщина. - Это значит, что я старшая из близнецов. Но чаще меня зовут ворчливой старухой.

      Кажется, Баберье искренне потешалась над этой мыслью. Аглае она не показалась страшной или опасной, и тогда девушка спросила.

      - Вы не поможете мне выйти отсюда?

      Баберье негромко хмыкнула.

      - Я не могу покидать город, к сожалению. Давненько я не видела солнца. В прежние времена нас выносили на каждый праздник, сажали за стол и кормили отборными яствами. Теперь наш удел: лепешки, кислятина, которую они зовут вином и согу.

      Аглая машинально сделала шаг назад.

      - Ты боишься меня, девочка, - ухмыльнулась Баберье, - потому что задаешься вопросам: кто же я такая. Протяни руку, коснись моей груди. Если ты не испугаешься, то я предскажу твое будущее. Хорошее будущее.

      Аглая медленно, как во сне подняла руку и дотронулась пальцами до чего-то сухого и шершавого.

      - Это бинты, - услужливо подсказала Баберье. - Для того, чтобы придать мне вид, достойный дочери югэн и принца, достойный царской наложницы и советницы, потратили тысячу локтей самого тонкого льна.

      Под пеленами медленно, размеренно, уверенно билось сердце.

      Пальцы Аглаи задрожали.

      Пелены. Пелены из тысячи локтей лучшего льна.

      Рука скользнула вверх и нащупала лицо, так же плотно скрытое бинтами.

      Вскрикнув, Алая побежала наугад. Вслед ей донеслось ворчание Баберье, на незнакомом мелодичном языке.

      Аглая бежала вперед, пока не наткнулась на кого-то. Это был кто-то теплый и живой, но она все равно не перестала кричать.

      - Кто это тревожит покой мертвых? Женщина? - удивленно произнес незнакомый молодой голос.

      Аглая чувствовала, как под плотной тканью жреческого платья бьется его сердце: значительно быстрее, чем сердце под пеленами мумии.

      11. Алина Шади

      Зачем мне знать будущее?

      - Что это ты делаешь здесь, Сурем? - спросил он. - С моей невестой.

      Сурем вздрогнул и разжал руки, обнимающие трясущуюся от страха и возбуждения Аглаю.

      - Это госпожа верфлуде? - шепотом спросил он.

      - Меня больше волнует, по какому праву ты спустился в город? - холодно произнес Шади. Хотя он не понял на самом деле, что же так его разозлило.

      - Простите, господин, - тихо сказал молодой жрец. Поклонился он подобострастно, но в глазах мелькнуло что-то опасное и очень неприятное.

      Шади впервые испугался.

      - Иди, - сказал он. - Сурем, тебя ждут женщины в часовне. Проводи верфлуде наверх и передай прямо в руки Самнанг.

      Пройдя мимо пары, стоящей слишком, возмутительно близко друг к другу, Шади хлестнул их обоих подолом своего одеяния. Не оборачиваясь, он ушел в темноту, освещая себе путь фаянсовой лампой. Дел было много, слишком много для дня после песчаной бури. Подреставрировать некоторых покойных, особенно недовольных своим внешним видом. Совершить подношения. Посмотреть, не обвалился ли еще самый нижний коридор - проще дождаться, когда потолок там рухнет совсем, и тогда уже приниматься за расчистку, чем ставить подпорки. Шади шел, намечая список дел, и медленно закипал от злости.

      Это все усталость. Не в Суреме дело, хотя он и начинает доставлять неудобства. И не в привезенной ему в жены женщине, хотя он серьезно сомневается в своем выборе. Нет. Просто он устал.

      Не планируя этого совершенно, Шади тем не менее свернул в зал предков. Судя по царящей тишине, они спали. Все, включая Бапака, который обычно бодрствовал вполглаза, что бы не случилось. Опустившись на пол рядом с первой же нишей, Шади закрыл глаза и незаметно для себя погрузился в сон.

      Это сон был значительно приятнее ночного. Теперь чья-то мягкая рука трепала его волосы, потом принялась заплетать их в косу.

      - О чем ты так задумался, Алина, - спросил ласково голос.

      Шади пожал плечами.

      - Наверное, о своем будущем.

      - Дурная затея, - сказала женщина. - Я даже не возьмусь за предсказание. Ведь в будущем тебя ждут только горести и беды. Нет, я не буду предсказывать.

      Шади попытался обернуться, чтобы увидеть женщину, чей голос был смутно знаком, не сильная рука не дала этого сделать. Тогда он ответил.

      - Это моя работа.

      - Прежние называли это предназначением, - с мягкой укоризной сказала женщина.

      - Мое предназначение, может статься, лежать на песке, глядя в ночное небо, и пить сладкое вино, - хмыкнул Шади. - А я не следую ему.

      Женщина рассмеялась, и оказалось, что голос у нее ниже, чем это казалось вначале.

      - За это я и люблю тебя, хотя мне грустно. Ты, скорее всего, последний в череде Алина Шиам. Когда не станет тебя, погибнет город. А может, это произойдет еще раньше?

      Она вновь пресекла его попытку повернуть голову.

      - Не оборачивайся и слушай меня! Ты слушаешь меня только во сне. Следуй своим самым безумным идеям и мечтам. Прозу жизни отдай Сурему, все равно жрец из него никудышный.

      - Это точно, - со смехом согласился Шади. - Я попытаюсь, госпожа моя.

      - А теперь тебе пора просыпаться, - печально сказала женщина. - Погоди! Закрой глаза.

      Шади послушно зажмурился, хотя и прежде не видел ничего, кроме клубящегося мрака. Гладкие ладони нежно обхватили его лицо, запахло гранатом. Мягкие губы коснулись его губ в излишне целомудренном почти материнском поцелуе. Когда же Шади потянулся к женщине, она исчезла, как дымка.

      - Просыпайся, - грустно сказала она.

      Он проснулся, обхватил колени руками и устало уронил голову на грудь. Так четко ощущать границу между сном и явью, разве это не наказание?

      - Что это ты тут развалился? - грубо спросила Баберье.

      - Прости, матушка, - Шади с некоторым трудом поднялся, и вынужден был схватиться за стену, чтобы не упасть.

      - Тебе нужно отдохнуть, - смягчилась старая мудрая советница.

      - Я шел к госпоже Баако из Химмы, но прикорнул, - виновато развел руками Шади. - Мне пора.

      - Ты не будешь больше задавать вопросы? - ухмыльнулась с некоторым недоверием Баберье.

      - А к чему мне знать будущее? Оно и так кристально чисто.

      12. Аглая

      Гранат - запах греха...

      Мужчина, названный Суремом, очень ласково поддерживал ее под локоть и шел неспешно, подстраиваясь под шаг девушки. Теперь уже катакомбы не казались такими жуткими, и Аглая почти пожалела, когда пахнуло свежим воздухом, горячим но значительно более свежим, что путь окончен.

      - Будьте осторожны, госпожа велфруде, - сказал Сурем, осторожно касаясь ее лба кончиками пальцев.

      Ей уже приходилось видеть такой жест у варваров, приезжающих ко двору. Он выражал какое-то особенное почтение. Аглая хотела поклониться в ответ, но мужчина остановил ее, мягко взяв за плечи.

      - Самнанг все еще нет, - тихо сказал он.

      - Да? - так же тихо спросила Аглая.

      Он стоял слишком близко, гораздо ближе, чем это позволяли правила, принятые в восточных странах. Конечно ее, знатную и свободную дочь цивилизованного мира, это не могло оскорбить. Но это... смущало. Сразу отчего-то вспомнилось едкое замечание варвара-жениха о Юлии. И почти в красках представилось то, что происходило на форуме. Аглая почувствовала, как щеки ее вспыхивают от смущения. В прежние времена она знала, мужчины находят это очаровательным. Сейчас, наверное, это было глупо.

      - Я скорблю о вашей участи, - сказал Сурем. - Раз Алина Шиам хочет взять вас в жены.

      - Вы желаете напугать меня?

      - Вовсе нет, - из-за темноты, окружающей теперь Аглаю постоянно, или же по какой иной причине, голос его звучал одуряюще. - Последнее, что мне хотелось бы, это напугать вас. Но я думаю, вы должны знать, кто же такой ваш муж.

      Аглая затаила дыхание. Горячие руки соскользнули с плеч ей на талию, слегка сжали ее.

      - Всю свою жизнь Алина провел в городе мертвых, прячась в самых дальних его уголках, в самом низу. Ему было лет семь, когда мать привезла его сюда и оставила у нижней часовни. Единственные, кто окружал господина в то время, это мертвецы. Он не знает и не любит живых. Может статься, брак станет вашей могилой.

      Аглая уперлась руками в грудь Сурема и оттолкнула его.

      - Вы пугаете меня! Вы делаете это нарочно! Как!.. как так возможно?! - она всхлипнула, закрывая лицо руками.

      - Простите, я не хотел. Просто... такая прекрасная и нежная женщина как вы, заслуживающая благоухания садов, не должна чахнуть в пустыне. Вы роза, а не чертополох!

      Аглая несмело улыбнулась. Потом осторожно спросила.

      - Скажите, ваш господин уродлив?

      - С чего вы взяли? - удивился Сурем, но скорее перемене темы и тона, чем самому вопросу.

      - А иначе, зачем ему слепая жена?

      Сурем задумался на некоторое время. Он все еще стоял так близко, что слышно было его дыхание, и стук его сердца. Аглае вдруг захотелось, чтобы Самнанг не дошла сейчас до нижней часовни. Чтобы она вообще не пришла. Чтобы ногу сломала наконец на лестнице!

      - Да, - произнес он наконец. - Можно сказать, что он безобразен. Уродлив, как альбинос, никогда не видящий солнца. И еще эти шрамы.

      - Вот как... - печально произнесла Аглая. - Тогда я действительно не хочу замуж. За него...

      Послышался тихий ласковый смех.

      - Это естественно, моя госпожа. Но у вас ведь есть способ избежать этого брака.

      - Какой? - Аглая схватилась за призрачный шанс спастись, как за тонкую былинку.

      - Скорее всего предки назовут самым удачным днем для брака завтрашний, у вас еще есть время. Когда сегодня Алина зайдет к вам, поставьте условие. Потребуйте с него свадебный выкуп, как это принято у жителей гор, к которым господин относится. Что-то невыполнимое.

      - Что? - Аглая подалась вперед и ощутила, как теплые руки обхватывают ее. Они в замок сомкнулись у нее на спине.

      - Сад, - с улыбкой произнес Сурем у самого ее лица. - Пускай он вырастит в пустыне сад. Дайте ему сроку до Лунного дня*. Если он не выполнит зарок, вы сможете уйти.

      - И что же я буду тогда делать? - спросила Аглая.

      Объятие стало крепче. Сурем поцеловал ее, не слишком развязно, но за этим поцелуем явно крылось что-то большее. Аглая вцепилась в его одежды, чтобы не упасть. Оторвавшись от ее губ, мужчина с необычайной мягкостью поцеловал каждый палец на ее левой руке.

      - Это обещание, госпожа, - шепнул он, - что я позабочусь о вас. А это зарок.

      В руку ей лег тяжелый холодный плод. Сурем помог разломить его надвое, и по пальцам потек липкий сок.

      В воздухе запахло гранатом - сладким запахом греха.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. СВЕТ

      13. Алина Шади

      Я последую твоим словам, моя несбыточная возлюбленная...

      Поднявшись в Персиковую Ротонду, он замер на пороге. Аглая сидела на постели в той же застывшей позе, а старая Самнанг украшала ее волосы камнями. Хорошо, что не было золота.

      - Добрый вечер, господин мой, - сухо сказала девушка.

      Самнанг поспешно выбежала за дверь, обретя вдруг почти девичью прыткость.

      В ротонде было душно. Алина специально отправил свою невесту сюда, чтобы помучить ее. Желание отомстить уже почти прошло, оставив по себе только усталость и затаенную головную боль.

      Шади прошел через комнату и медленно опустился на край кровати, отодвинув несколько подушек.

      - С вашей стороны было глупостью, верфлуде, сбегать в город, - сказал он с тщательно отмеренной укоризной.

      - Я не видела, куда бегу, - спокойно ответила Аглая. - Но могу поклясться, что моей ноги больше не будет в этом царстве мертвецов!

      - Разумное решение, - кивнул Шади.

      - О чем еще вы хотели со мной поговорить? - резко спросила девушка.

      Шади вздрогнул. Она сидела прямо, глядя перед собой незрячими глазами. Очень красивая молодая женщина, с белой кожей и волосами выкрашенными хной в рыжий цвет по моде ее народа. Она вызывала неясную досаду. О чем он хотел поговорить? Да ни о чем! Не было таких тем, которые можно обсуждать с белокожей чужачкой из мира, почитаемого ей самой за цивилизованный. Только ей самой.

      Шади машинально коснулся горла, замотанного газовым шарфом.

      - Вы разрушили мою жизнь, - тихо, сдерживая слезы сказала Аглая. - Вы повинны в смерти моего брата, моего отца, моей мачехи. В моей слепоте, наконец! Вы колдун! Я должна была умереть, но вы похитили меня у смерти!

      Все повышая голос, в конце этой фразы она уже кричала. Развернувшись к Шади, Аглая замерла. Позвякивали медные бляшки в ее волосах. Алина смотрел на нее спокойно несколько секунд, потом подался вперед и поцеловал сжатые в нитку бледные губы. Ощутил вкус граната. И больше ничего. Поцелуи, украденные у снов, скорее заставляли терять голову.

      - Вы могли бы стать наложницей какого-нибудь царька, жаждущего растоптать память об империи, - сухо сказал он отстраняясь. - А вместо этого будете моей законной женой, вольной делать здесь все, что вам пожелается. Хотя, признаю, это в уплату жестокости вашего отца.

      Взяв ее запястье необычайно сильными - особенно при учете их хрупкого изящества - пальцами, он заставил Аглаю дотронуться до шрама на шее. Это прикосновение ко все еще ноющей бугристой полосе вызвало боль.

      - Это осталось от моего визита к вам, Роалия. Шрам и боль.

      Аглая поспешила выдернуть руку.

      - Я... я... у меня есть условие! - пролепетала она.

      - Да? - Шади улыбнулся уголком губ. - Какое?

      - Я хочу свадебный выкуп. Сад. Создайте в пустыне сад до наступления Лунного дня, и я стану вашей душой и телом.

      - Вено? - улыбка Шади стала горькой. - До Лунного дня... Ладно, будь по вашему. Эта ночь безо всяких вопросов будет благоприятна для брака.

      Он поднялся.

      - А если ты не сможешь этого выполнить, ты отпустишь меня, - неожиданно жестко сказала Аглая.

      - Непременно, - с едкой горечью кивнул Шади. - Не выплативший вена не достоин жены. Сад будет, о, моя мудрая велфруде. Передайте своему таинственному благодетелю совет: солнце никогда не начнет подниматься на западе.

      Он вышел, шагая слишком размашисто. На лестнице пришлось привалиться к стене. Ясно было, кто подсказал девице идею с садом.

      Быстрыми шагами, почти бегом Шади спустился в город, к залу предков, бесцеремонно разбудил Черепа и сунул его под мышку, не обращая внимания на ворчанье.

      - Мне нужно подумать, - отрезал Алина. - Идем, полюбуешься на звезды.

      Он замер в проеме часовни, глядя на темное небо.

      - Следовать мечтам? Хм, - Шади поудобнее перехватил Черепа и начал подниматься по лестнице к своим покоям. - Последую твоим словам, моя несбыточная...

      14. Аглая

      Нельзя любить и страшно ненавидеть

      Зрение возвращалось, очень медленно. Опасаясь потерять его насовсем, Аглая завязала глаза широкой лентой, но тьма теперь сделалась невыносима. Течение дней только усугубляло ее досаду. С каждым вздохом приближаясь к Лунному дню, она мучалась мыслью: что, если колдуну и покойнику, носящему на шее тот жуткий шрам, удастся вырастить сад? Во сне виделись цветы и плодовые деревья, и журчащие, искрящиеся фонтаны. А иногда - Сурем, воплощенная поддержка и аромат граната.

      Он явился к ней в спальню за несколько ночей до Лунного дня. Аглаю мучила бессонница, и она сидела на постели, теребя повязку. Страх сорвать ее и навсегда погрузиться в темноту боролся с желанием увидеть растущий месяц и высчитать, сколько же осталось дней.

      Она сидела. И слушала тишину, различая в ней шаги. Сурем уверенно наступал на ноги - сначала пятка, потом носок - а не скользил над поверхностью, как вероятно делал это варвар-мертвец.

      - Зачем ты пришел? - спросила Аглая.

      - Я много думал о тебе.

      Он сел на кровать и обнял ее за плечи. Аглая не нашла в себе сил отстраниться и, более того, прижалась к его груди.

      - Он ведь не сумеет вырастить этот сад? - дрожащим голосом спросила Аглая.

      - Не должен, - кивнул Сурем. - Хотя ему известно древнее темное колдовство. Он пришел из мест, где люди жили с мертвецами в одних и тех же комнатах, ели и спали с ними, впитывая колдовство. Я же вырос здесь, среди пустыни. Он отнял мой дом, я не позволю отнять женщину, которую я ценю больше всех сокровищ!

      Он мягко принудил Аглаю лечь на спину и зарылся пальцами в ее распущенные волосы. С постыдной страстью девушка отвечала на поцелуи, а когда платье оказалось снято, она не помыслила даже отстраниться.

      - Если ему вздумается разлучить нас, - тяжело дыша, шептал Сурем у самого ее уха, - мы убьем его.

      Что-то холодное коснулось ее груди, обводя сосок. Аглая приглушенно всхлипнула.

      - Ты вколешь в волосы эту золотую булавку и вонзишь ее в горло Алины. Поделом.

      Аглая стонала, только изредка облачком набегала мысль, что она поступает неправильно. Она получала удовольствие, но вспоминалась вдруг Юлия, форум, любовники. Что же стало с Юлией потом?

      Сурем замер, Аглая тоже обмякла.

      - Не забудь про булавку, - шепнул он, целуя ее губы.

      Золото лежало в ладони, холодное и тяжелое.

      - Ты любишь меня? - спросила Аглая.

      - А что только сейчас между нами было? - удивился Сурем.

      - Так это любовь?

      Сурем рассмеялся и вновь поцеловал ее. Потом он поднялся, и сразу же стало холодно, несмотря на привычную духоту ротонды.

      - Я не могу оставаться дольше, цветок мой.

      - Ты придешь завтра? - спросила Аглая садясь. Булавка была зажата у нее в руке.

      - В любой час, когда ты позовешь, и до конца времен тебя не покину, - пообещал Сурем.

      Она не поняла, было ли это по-восточному высокопарно-искренне, или же легкомысленно. А он уже ушел, поцеловав ее еще раз на прощанье.

      Нельзя, нельзя было его любить. И страшно было возненавидеть и остаться в одиночестве.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. САД

   15. Алина Шади

      Я не хочу больше убивать, помогите мне разучиться...

      - Вено выплачено, - сказал Алина Шиам, застывая в дверях.

      Она поднялась ему навстречу, поправляя повязку на глазах. Лучше бы платье: слишком красноречивы были следы на ее шее, говорящие о том, как провела велфруде последнюю ночь.

      - Сад готов? - тихо спросила она.

      - Да. Не обессудь, госпожа, если он покажется тебе мал.

      Шади взял ее за руку и повел за собой. Наверх. Северная терраса, укрытая от ветра, стала теперь самым ненавистным ему местом. Тем не менее он поднимался. И слышал шаги у себя за спиной. Он никогда не питал иллюзий по поводу собственной персоны и тех чувств, которые вызывает. В этот Лунный день Шади был зол.

      - Твой сад, моя госпожа, - сказал он суше, чем это позволяли эфемерные приличия.

      На северной террасе пахло теперь цветами. Жасмином, лотосом, привезенным срочно с реки. Сад был невелик, но прекрасен. В укрытой от ветров и излишнего пекла лощине, прямо рядом с руслом ледяной реки он мог бы существовать веками. И все ради каприза одной единственной женщины, даже нелюбимой! Впрочем, Бапак сказал, что все делается каприза ради.

      - Ты не взглянешь? - спросил Шади. - Здесь не слишком солнечно, велфруде, думаю, твои глаза могут посмотреть на сад прежде, чем ты увидишь своего любовника.

      Да, она вздрогнула. Как будто ее связь с крысой Суремом могла пройти незамеченной среди непрестанно сплетничающих мощей. Заниматься любовью в комнате, где в нишах покоились мефе? Глупо. И хорошо еще, что Роалия об этих мефе пока не подозревала.

      Она храбро взялась за ленту и дернула ее вниз. Несколько секунд глаза привыкали к свету, а потом Аглая осталась с миром один на один. Она оглядела сад - слишком много ярких красок, ненавистных ему - а потом перевела взгляд на самого Алину. Шади не знал, что же она видит. По глазам понять, что испытывает девушка, было невозможно. И они оба молчали.

      - Я выплатил вено, - первым заговорил Шади. - Теперь ты должна выполнить свое обещание.

      - Этот шрам, - сказала Аглая. - Он выглядит смертельным.

      - Он был смертельным. Разве ты не слышала, я мертв? - губы Шади искривила ухмылка. - Ну же, иди ко мне, верфлуде.

      Аглая сделала шаг вперед. Шади не сводил глаз с золотой булавки, вколотой в волосы. Достаточно вонзить ее в горло жертве и... Он усилием воли заставил себя взглянуть Роалие в глаза, теперь зрячие и прекрасные. А она смотрела на что-то за его спиной, а потом вытащила булавку.

      Шади бросил короткий взгляд назад.

      - Не топчи розы, Сурем, твой тезка привез мне их лично, укрывая собственным плащом. Из него выйдет отличный садовник. И убери меч. Я могу сделать шаг, и будут лишние жертвы.

      Аглая вздрогнула и выронила булавку. Сурем же наоборот сделал выпад. Меч скользнул по локтю Алины. Нагнувшись, Шади поднял тонкую золотую иглу, морщась от боли. Кожа пальцев покраснела. Он оттолкнул Аглаю в сторону небольшого заросшего лилиями пруда и криво усмехнулся.

      - Эх, черепа и кости, я не хочу больше убивать. Помогите мне разучиться.

      16. Аглая

      Я ушла, так и не поняв, что произошло...

      Мир был нестерпимо ярок, и черный Сурем и шафраново-белый Алина буквально глаз резали своей однотонностью. Белые волосы варвара, так памятные по тому дню, когда он стоял на арене, развевались по ветру. Он уже без улыбки смотрел на своего противника, вооруженного кривой саблей - Аглая не знала точного названия этого оружия, да и не хотела знать - сжимая в руках золотую булавку. С руки уже капала кровь.

      Она не знала, что собирается сделать. И зачем. Но она знала, что обязательно вмешается в начинающийся поединок. То ли для того, чтобы спасти почти безоружного варвара-мертвеца от гибели под ударами меча. То ли для того, чтобы избавить от смерти своего любовника. Свежа была память о том, как, танцуя, Алина расправился с гладиаторами.

      - Скажи, - Алина рассеяно тронул острие иглы. - Ты хотел отнять у меня эту женщину, потому что она тебе дорога, или только использовал ее? От ответа зависит твоя участь, Сурем, так что подумай над ним.

      Вместо ответа Сурем сделал выпад, заставивший Аглаю вскрикнуть. Он был красив в этот момент, как никогда, и кожа ее стала вдруг горячей и влажной. Алина легко увернулся и кончиком булавки царапнул щеку своего противника.

      Дрались они молча. Один - яростно, второй - лениво. Длинный шарф Алины полоскал ветер, сбивая Сурема с толку. В лоскуты тряпку! Меч почти достал юношу. Тяжело вздохнув, Алина сделал ответный выпад, и игла нанесла еще одну царапину параллельно первой. Аглая рухнула на скамейку и вцепилась руками в нагретый солнцем мрамор.

      Удар. Удар. Удар. Все впустую, все в воздух. Она не знала, радоваться или огорчаться, что Сурем пока не смог достать Алину. А Алина - Сурема. Варвар, впрочем, и не пытался причинить особенный вред противнику. Он танцевал, и шафранная мантия, расцвеченная пятнами солнца, уже начала слепить глаза.

      Все кончилось внезапно. Игла отлетела в сторону и упала в фонтан, издав негромкий плеск. Меч с чавканьем погрузился в тело чуть ниже горла.

      - Опять... - пробулькал Шади. Глаза его метнулись, остановились на лице Аглаи. Он улыбнулся. - Девять.

      Сурем выпустил рукоять меча, отступил на шаг, а потом бросился к ней.

      - Вставай! Бежим! Через секунду здесь будет весь город жрецов. Что-что, а кровь они чуют.

      - Разве ты не власти хотел? - сухо спросила Аглая.

      - Тебя! Я выбираю тебя! - резко ответил Сурем, поднял ее и потянул за собой на тайную тропку, которую знал только он.

      Она бросила прощальный взгляд на яркий сад, выросший среди пустыни, и ушла, так и не поняв, что произошло.

      17. Алина Шади

      Отзвучала музыка, опустилась тьма...

      - Ненавижу я яркие цвета! - проворчал Шади.

      - Ну и где здесь яркие цвета? - удивился Череп. - Жасмин белый, лотос тоже. Розы, разве что... Ну, убери их в часовню, а мальчика за какими-нибудь этими... чайными пошли.

      Шади уронил руку и плеснул водой из фонтана на Череп. Капли заблестели в лунном свете.

      - А все-таки хорошо, - сказал Зубери, - что у нас теперь есть сад. Он ведь останется в веках, верно?

      Старый гадатель покосился на Баберье. Мумия, приставленная к небольшой фиговой пальме, бесстрастно изучала нарисованными на маске глазами восход лунного диска. Сейчас она как никогда походила на жрицу какого-то древнего культа, несмотря на побуревшие от времени бинты. Предкам пришлось окликнуть ее трижды, прежде чем ворчливая старая мумия отозвалась.

      - В веках, конечно. Как Сад Полудурка.

      - Сад холостого полудурка, - уточнил склонный к язвительным высказываниям Череп.

      Шади их слова не тронули. Он сидел на подушках, привалившись к мраморной чаше фонтана, и смотрел на то, как по розовым камням скал скользит бледный луч фонаря. Боль в груди, пришедшая на смену саднящему шраму на горле, уже почти не беспокоила. Он почти не прислушивался к словам Предков. Его пришлось звать даже дольше, чем Баберье.

      - Так ты не хочешь наложить проклятье на Сурема и девчонку? - уточнил Зубери.

      - Что? - Шади поднял голову. - А, нет. На кой мне это? Можно подумать, нужна мне была эта девчонка.

      - И ты не хочешь узнать их будущее? - в голосе Баберье послышался несвойственный ей смех.

      - Знаю я твои предсказания, Баберье, - хмыкнул Алина Шиам. - Ладно, черепа и кости, пора вам. Постараюсь собрать вас на праздник весны. Крокусы как раз зацветут.

      Он поднялся и начал собирать предков в украшенный резьбой кипарисовый ящик.

      - Я еще постою, - сказала Баберье.

      Шади отдернул руку от ее пелен.

      - Как скажешь, госпожа.

      Он вернулся в сад уже один, осторожно обошел затихшую мумию и поднялся по небольшой высеченной в камне лесенке на открытую площадку. Отсюда была видна терраса, служащая балконом его спальне - там горел фонарь в лиловом стекле. Отсюда срывался вниз водопад. Опустившись на колени, Шади коснулся пальцами воды. Она отразила странную призрачную картинку: через пустыню на вороном коне скакали Сурем и Аглая. Ее рыжеватые волосы развевались по ветру.

      - Ну и духи с вами, - то ли благословил, то ли ругнулся Шади.

      Потирая шрам, оставшийся на груди после удара мечом, он спустился по потайной лестнице, залитой водой, на террасу и встал у фонаря. Над ним кружились черные бабочки-покойницы, называемые также дочерьми самума. Будет буря, - подумал Шади. Луну заволокла туча. Из пустыни пахнуло жасмином. Из пустыни, а может с северной террасы.

      - Отзвучала музыка, опустилась тьма,

      вытерпи паденье жемчуга с листа...

      Шади облизнул губы и отвернулся от пустыни.

      - Что-то ты сегодня настроен лирически, - проворчал Череп.

      - Бывает, - пожал плечами Шади. - Я спать. Смертельно устал, а завтра опять в часовню. Проклятый Сурем! Чтоб ему воду три дня не видеть!

      Череп в ответ только хихикнул.

      Вновь пахнуло жасмином. Ветер взметнул до неба песчаные валы. Сада на северной террасе, впрочем, он не достиг, и покой Баберье, задремавшей под фиговой пальмой, потревожен не был.

      А потом остались только шорох песка, ночь и жасминовый аромат.

   Сноски:

      * Алина - приблизительный перевод "князь", Шади - имя, означающее "певец", распространено в среде жрецов

      * Махи - общее название колдунов, астрологов, жрецов и мастеров погребальной церемонии

      * Ванита - "женщина", имеет также оскорбительное значение, если так обратиться к мужчине

      * Югэм - специфический термин. Обычно его переводят, как "храмовая проститутка", тем самым унижая профессию. На деле, югэм играли важную роль в общественной и религиозной жизни, в обрядах плодородия и погребения, а также были чем-то вроде содержательниц модных салонов в Европе XVIII века. Это были свободные образованные женщины, по своей власти вполне сравнимые с мужчинами. Они также вольны были сами выбирать себе любовников и даже мужей. Очень часто югэм становились матерями высоких чиновников и жрецов. Говоря, что его мать была югэм, Шади указывает на свой высокий статус

      * Согу - благовоние, обладающее наркотическим воздействием и способное погрузить человека в транс и вызвать сильные яркие галлюцинации. Используется, как подношение предкам (считается, что согу позволяет предкам чувствовать себя живыми)

      * Бапак - "отец" или "предок", очень уважительное обращение, также очень редкое имя

      * Алина Шиам - "князь мертвых", официальный титул главного жреца города мертвых

      * Крылатый - один из эпитетов бога смерти Хару, наряду с "Молотобоец" и "Черноликий"

      * Мефе - так называются фрагменты человеческих останков. Некоторые народы не считают нужным сохранять все тело своих предков, а оставляют только голову, или только руку. Разновидностью мефе (в сплаве с защитным амулетом) можно считать локоны волос, носимые в медальонах

      * Баберье - "первая из близнецов", близнецы традиционно были жрецами и магами, так как обладали сильным колдовским даром

      * Лжец Ману - мираж

      * Лунный день - первое зимнее полнолуние, считающееся одним из самых важных праздником, днем сотворения мира. Он считался благоприятным для всех начинаний, особенно для браков, зачатия детей и свершения торговых сделок

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. И САД МОЙ ПУСТ...

    Март на исходе, и сад мой пуст.

    Иосиф Бродский

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Сад он полюбил только в середине XV века,

   вишню и криптомерии...

    1. Алина Шади

    Пальцы дрожат в предвкушении чего-то смутно сладкого и жуткого

    Цвела вишня. Само по себе это ничего не значило. Но сейчас цвела вишня, и цвела вся пустыня, покрываясь островками синих крокусов, так известных у ценителей шафрана, и это навевало меланхолию. Шафранная весенняя меланхолия в пору цветения. Словно чтобы помучить себя, он поднимался в сад, садился на мраморную скамью на Новой террасе и наблюдал. Мир цвел и пах, презирая приближение душного засушливого лета. Равно как и близость праздника Ишио*.

    С другой стороны, это была своеобычная весенняя хандра, которая мучала Шади из года в год. Именно в период всеобщего цветения, он особенно остро и болезненно ощущал неподвижность своей собственной жизни. Глядишь с одной стороны: вечная весна гибкого, красивого тела. Повернешь другим боком: уродливая сушь лета, мертвенность пересохшего колодца, века на дне зрачка.

    - Сколько мне лет? - спросил он Черепа.

    Ветер подхватил эти слова, закутал в нежный аромат куры* и отнес к Баберье, устроенной у ствола криптомерии. Казалось, мумия потянула носом.

    - Меньше, чем мне, - ответила колдунья, - и больше, чем твоим внукам.

    Их было бесполезно спрашивать. Они ели годы и пили века, как сказал когда-то один поэт, к слову, успокоившийся в коридорах Города. Им нравилось насмехаться над еще живыми. Порой это злило.

    Шади увернулся от сладких весенних ароматов, поднимаясь со скамьи, и подошел к Баберье. Величественная, прекрасная погребальная маска выражала дружелюбие, совсем ей не свойственное. Нарисованные на папье-маше и инкрустированные стеклом и черным обсидианом глаза следили за Алиной.

    - Ты не спрашиваешь меня о своем будущем, но хочешь знать свое прошлое, - проворчала Баберье. - Задай вопрос живым. Спроси, сколько царьков сменилось с тех пор, как ты родился, и как давно умерла твоя мать. Займись бесполезными делами!

    К концу голос ее сорвался на крик. Предки не любили вопросов о прошлом. Шади досадливо передернул ноющими плечами. Хорошо, что здесь не было Зубери, предпочитавшего цветущему саду прохладу Залы Предков. Предсказатель в отличие от Баберье срывался редко, но вопросов о прошлом на дух не переносил.

    - Я был опрометчив, - покладисто сказал Шади и невпопад заметил. - Красивые блики на воде. Отнести тебя к пруду, Баберье?

    - Уйди! - хмуро приказала колдунья. - И убери с собой этого болтливого...

    Шади поклонился, снял Бапака с украшенной раковинами подставки и пошел к лестнице.

    У этой глупой ссоры, оставившей по себе горьковатый запах поморской полыни (восточный угол сада, рядом с кустом жимолости), было множество причин. И приближение дождя, сулящее мигрень. И душные ароматы весеннего сада. В конце концов, даже пальцы дрожали в предвкушении чего-то сладкого и жуткого.

   Дорога царей

    Все шестеро, пересекающие на великолепных конях пустыню, были облачены в светлые, почти белые накидки. И это мало сочеталось с той целью, которую они преследовали. Предводитель ехал молча на полтора корпуса впереди остального отряда. Изредка вперед вырывался один из белоплащников, шептал что-то предводителю и возвращался к остальным. Последней, особняком, ехала невысокая хмурая девушка. Из-под белого плаща, скрывающего ее почти полностью, выглядывало красное одеяние, судя по всему, отнюдь не женского покроя. Заметно было, что ее избегали. Женщина пришпорила коня только когда горы полностью скрыли горизонт. Предводитель вздрогнул, когда белая фигура на чалой лошади поравнялась с ним.

    - Вам стоит встать здесь, - сказала женщина. - Куштам запрещено подъезжать близко к городу.

    - Смерть, твое дело, - неохотно согласился предводитель. - Так что тебе виднее, Фрида.

    Женщина кивнула и пришпорила лошадь.

    2. Фрида

    Я спала, как зерно под землей, не имея шанса прорасти

    (Ноги твои вязнут в горячем песке. Это происходит из года в год. Ноги уже погрузились в него по щиколотку, за десять лет не выбраться. Ты чувствуешь запах крови, пропитавшей песок, как на арене амфитеатра в твоем родном Соселае*. И только ты повинна в этом запахе, мисту Фрида. И сколько же здесь теней! И ты идешь к ним в гости, дорогая моя, или на закланье?)

    Она выехала на рассвете, еще не стряхнув гаденького сна. Воздух с утра был прохладен, но уже тяжел и перенасыщен запахами. Откуда-то тянуло ароматом цветущей вишни и горькой поморской полыни. Все эти запахи были непривычны для пустыни. Возможно, их приносило из сада, который по легенде устроил для своей умирающей возлюбленной кто-то из Алин Шиам полторы тысячи лет назад. Фрида в это не очень верила: ни один сад не сможет расти столько лет посреди почти безводной пустыни. Тем не менее, запах не исчезал.

    Когда она подъехала к нижнему храму, к вишне и полыни примешался тяжелый, сладкий запах согу.

    На площадке перед нижней часовней уже собрались несмотря на раннее утро женщины. Закутанные в накидки, похожие на саваны, тронутые нежными тонами шафранного и песочного цвета, они толпились у резного портала из розового песчаника, прижимая к груди мешочки с подношениями. Престарелые птицы в выцветшем одеянии.

    Фрида спешилась, запахнула плащ и влилась в очередь просительниц. Те, что справа, навещали своих усопших. Те, что слева, жаждали узнать настоящее или будущее. Фрида достав из-за пазухи небольшую сумку, где лежали согу, испеченные накануне лепешки и фляга с вином, встала к последним.

    В часовню она входила с некоторым трепетом, не зная, чего стоит ждать. Своим спутникам Фрида этого не сказала: она боялась мертвых. А здесь было такое место...

    В пещере пахло тленом - тянуло из-за двери черного дерева, обрамленной базальтовым порталом, - маслами для бальзамирования и согу. Слезились глаза. Фрида ощутила приступ паники. А потом кто-то тронул ее за руку.

    - Что ты хочешь узнать? - тихо спросил мягкий, нежный голос, обволакивающий и удивительно чистый.

    Фрида представила себе седого старика, мудрого хранителя Города Усопших. И она обернулась.

    Он был сед.

    Он был юн.

    Стройную фигуру обтекала мантия нежного, крокусно-лилового цвета, длинные белые до серебра волосы были собраны на затылке в хвост, напоминающий конский, и скреплены заколкой. Лицо было удивительно чистым и юным, еще не знавшим бритвы, а глаза оказались аметистово-синими.

    - Что тебя так волнует? - спросил юноша.

    Одна из женщин толкнула Фриду в бок.

    - Говори! Алина обращается лично к тебе!

    Алина? Алина Шиам? Этот мальчишка?

    Он улыбнулся, скупо, уголками тонких губ. Серебряные серьги с кусками горного хрусталя, качнувшись, издали нежный звон.

    Фрида опустила глаза.

    - Я из деревни на западе. Колодцы пересыхают, люди гибнут от жажды. Старики послали меня спросить у предков совета и помощи.

    Она поклонилась, передавая сумку с подношениями и глиняную табличку, на которой были написаны имена усопших. Мертвецы были настоящими, и беда была настоящей. Все честно. Не стоит гневить мертвых в преддверии дела. Алина принял подношение. Губы его шевельнулись. Фрида не услышала. Не было ни звука. Тишина. Немота.

    (Твои уши заливает воском, так принято наказывать нерадивых у тирана Гудилеи. Ты избежала свинца, залитого в глотку Иону Отравителю. Тебя не выгнали на улицу в час, когда гаснут фонари, а Марка, говорят, разодрали в клочья мифические Лорды. Ты даже не оглохла. Воск ведь можно достать.

    Просто ты на время стала, как зерно, лежащее под землей и не имеющее шанса прорасти...)

    3. Алина Шади

    Ох, запахи, запахи. Древесина, тлен и тимьян...

    Шади смотрел на женщину, кулем лежавшую у его ног. Белый плащ откинулся, открыв красные шальвары. Опустившись на колени, Алина коснулся горячей и влажной руки просительницы.

    - Отнесите ее в кельи, - велел он поднимаясь. - Ваши прошения будут приняты завтра.

    Женщины подняли крик, вызвавший всплеск мигрени. Шади молча указал на дверь, где возник уже Салах, смуглый, спокойный, как могильщик. При одном взгляде на него женщины смолкли. Салах походил на разбойника из пустыни и лучше многих своих предшественников справлялся с должностью Младшего служителя. В отличие от тех же многих он ясно понимал, что Алиной Шиам ему не стать.

    Салах коротко поклонился Шади, поднял просительницу на руки и молча покинул часовню. Женщины потянулись за ним. Шади с облегчением снял тяжелое облачение, хрустнул уставшими, затекшими суставами и толкнул дверь в Город.

    Здесь было прохладно, как всегда, и перешептывания заполняли извилистые коридоры. Под этими перешептываниями дрожали язычки лампад.

    Шади безошибочно нашел нужную камеру. Стены ее были скудно украшены росписями, имитирующими соломенные циновки. Черепа и кости жителей деревни - множество поколений - были сложены в нишах. Перед каждыми останками теплилась лампада из плохо обожженной глины. Шади разложил подношения в плошки мудрецов - каждому по лепешке, немного пряного вина (жуткая кислятина!) и по комочку согу. Огонь стал ярче.

    Опустившись на соломенный топчан, Шади скрестил ноги под своей шафранной рубахой и полуприкрыл глаза.

    - Мир вам, черепа и кости.

    Ему ответил нестройный хор стариков. Он спрашивал. Они отвечали. Груз веков давил на плечи. Шади чувствовал себя старым, дряхлым и тонким.

    И снова пришла Она, встала за спиной Алины и нежно коснулась губами его макушки. При этой молчаливой поддержке Шади смог закончить разговор. Обычное дело, которое можно бы было решить не прибегая к помощи предков, если бы по северо-востоку не растекалась зараза богоборчества. Пришел новый бог, и его слепые последователи растоптали веру отцов.

    - По крайней мере, они еще верят, - шепнула Она. Коричного цвета и корицей же благоухающий локон щекотнул щеку Шади.

    - Лучше мало, чем ничего? - хмыкнул он, поднимаясь. Глаза оставались закрыты. - Ты побудешь со мной еще немного?

    - Хорошо, - сказала она.

    Шади пошел по коридору, вслушиваясь в ее тихие шаги и мерное дыхание. Нарочно выбрать путь подлиннее, чтобы насладиться этими звуками. "Сколько же это длится?" - подумал он, но ее не спросил. Она, конечно, сказала бы правду. Оставив горечь.

    - Наверное, ты голоден, - сказала Она, внезапно разорвав тишину, сшитую звуком шагов. - Женщины уже приготовили похлебку и зажарили мясо с тимьяном.

    Шади ощутил: Она нагнулась. Легкий аромат лотоса шел от ее кожи и волос, неощутимых, но вещественных. Мягкие губы коснулись его щеки, и все исчезло. Ушла. Шади с сожалением вздохнул и взбежал по лестнице, торопясь расстаться с ароматом лотоса. Здесь, наверху мир был совсем иным. Душным и красноватым от заходящего солнца. А запахи...

    Запахи: древесина, тлен и тимьян.

    Кельи гостевой дороги

    Их построили только в XII веке по исчислению насэритов. Теперь паломники и просители не вставали безобразным разномастным лагерем у подножия гор, а селились в аккуратных кельях, частично вырубленных в скале, частично сложенных из полученного камня. Расположены они были так, чтобы лишний раз не попадаться на глаза Алине Шиам. Только Салах - черная тень на красных песках - часто входил сюда. Собрать просителей, получить подношения, отнести еду, дарованную Алиной. Реже забирал еду для хозяина Города усопших.

    Сегодня он принес женщину. Уложил ее на постель и препоручил заботам старух. Опытный в лекарстве, Салах мог и сам вылечить просительницу. Но предпочел не идти против правил. Собственных правил.

    Покинув тесную келью, Салах поднялся к нижнему храму и окинул пустыню цепким взглядом. Господин умел прозревать будущее, как те духи, которые любили его. Салах же умел чувствовать опасность самыми кончиками своих длинных ногтей. Сейчас ногти дрожали.

    А еще - женщина была красива.

    4. Алина Шади

    Медновлосая моя, медноволосая, босая. Ляжем на траву под жасмином и уснем до полудня...

    Ноги сами повели его наверх, в сад. С террасы был великолепно виден малиновый закат, равномерно, плавно заливший небо. Он обещал дождь, впрочем, дождь в последнее семидневье предсказывали все, включая ворчливую Баберье, у которой ныли кости.

    По дороге Шади захватил обед, приготовленный паломницами, и теперь запах пряного мяса, тимьяна и перца щекотал его ноздри. Пройдя через сад к новой террасе, Шади присел на траву под цветущей камелией. Что-то странное было в том, как ее цветки опадают на колени. Странное и притягательное, как в смерти вообще. У криптомерии так и стояла необычайно молчаливая Баберье. Алина положил перед мумией полоску мяса на лепешке.

    - Мне снился сон, - сказала вдруг Баберье.

    - Дурной?

    - Само собой.

    И она замолкла. Шади налил себе вина, приторно-сладкого и пряного, положил в рот полоску мяса, запил и начал сосредоточенно жевать. Перца было многовато.

    - Что за сон? - спросил он, проглотив.

    - О, мальчик возжаждал мудрости предков?! - съязвила Баберье. - Мне приснился ветер, который выдул из города весь сор.

    - Сор? - переспросил Шади, потянувшись за полоской мяса.

    Баберье спокойно пояснила.

    - Черепа и кости.

    Рука Шади замерла над плошкой со сладким соусом.

    - И что это значит? - настороженно спросил он.

    Баберье предпочла смолчать. Она стояла, прислонившись к стволу криптомерии, и смотрела нарисованными глазами на бесконечное море песка. Шади показалось, что утром мумия стояла лицом к саду. Возможно, он ошибся?

    - Я не могу ничего трактовать, - сухо сказала Баберье. - Просто чуется наступление перемен. Если тебе нужно предсказание, поговори с Зубери. И налей мне вина!

    Шади поднялся, плеснул себе из фляги на ладонь и пальцами коснулся губ погребальной маски.

    - Эта женщина в красном, - сказала он, - что ты скажешь о ней?

    Казалось, глаза маски впились в его лицо, как острые когти.

    - Она врет. Унеси меня в город! Не хочу стоять здесь в темноте!

    Шади поднял ее, сухую и легкую. Наверное, не будь среди пелен амулетов и табличек, мумия оказалась бы и вовсе невесомой. Осторожно снеся Баберье потайной лестницей в Зал предков, Шади устроил ее в нише и запалил лампаду. Колдунья молчала, что само по себе было необычно. Чувствуя себя неуютно, Шади поспешил поклониться.

    - Доброй ночи, черепа и кости.

    И он сбежал. Наверх. В сад. В сад. Он опустился все на ту же траву под камелиями и закрыл глаза, надеясь, что придет Она и развеет страх, родившийся где-то внутри.

    - Зачем ты слушаешь кликуш? - спросила Она, кладя руки ему на плечи. - Сновидцы лгут.

    - Эх, если бы я знал, чего боюсь... - шепнул Шади, пытаясь повернуться.

    Она не дала: обвила его грудь руками и сдавила так сильно, что перехватило дух. Шади опустил глаза. Руки ее были тонкими, но сильными, не знавшими загара. На узком левом запястье тускло блестел серебряный браслет с обрамленным полоской металла куском горного хрусталя, чем-то похожий на его собственные серьги. Шади осторожно коснулся тонкой нервической кисти. Пальцы задели тонкий, как волос, ободок золотого кольца, что тут же отдалось болью во всем теле.

    - Осторожнее, - шепнула Она, почти касаясь теплыми губами его уха.

    - А что ты можешь сказть об этой женщине? - спросил Шади.

    В голосе ее послышались капризные нотки ревности.

    - Чем она так тебя заинтересовала? Она красива?

    - У нее странные красные одежды, которых не носят на востоке, - покачал головой Шади.

    - Не думай о ней, отдохни, - ласково посоветовала Она, касаясь губами его шеи.

    Шади покладисто опустился на траву, закрыл глаза и не открывал, пока Она не ушла.

    На небо высыпали звезды, крупные и яркие. На востоке их уже начала подъедать грозовая туча. В воздухе запахло электричеством. Шади заставил себя улыбнуться и замурлыкал песенку.

    - Медноволосая, моя медноволосая, босая! Ляжем на траву под жасмином, уснем до полудня...

    5. Фрида

    Где бы взять гребень и расчесать эти струи?

    Лекарка - суетливая старуха из симагоров - привела ее в чувство, воскурив резко пахнущие травы. От этого запаха сразу же заныла голова. Перед глазами, как в беспокойном, болезненном сне, сыпал песок.

    - Ешь, - велела старуха, увидев что она открыла глаза, и ушла.

    Фрида села на постели. Комната, сомкнувшаяся вокруг, больше всего походила на склеп. По углам прятались тени, духи, мертвецы. Первым порывом было скрыться с головой под легким покрывалом. Только бы не подпустить тени к себе. Лампа чадила, и огонек ее дрожал, что только множило тени. Порыв ветра умножил их тысячекратно. Фрида повернулась к двери. На пороге стоял молодой мужчина, живущий словно только для того, чтобы служить противовесом Алине Шиам. Своими черными одеждами он напоминал какую-то хищную птицу, довольно короткие волнистые волосы походили на птичьи перья. Он был по-своему красив, но излишне суров.

    - Алина ждет вас, - сухо сказал он. - Можете подняться в Мраморную ротонду.

    Фрида поднялась с постели. С некоторым сожалением она посмотрела на стынущую еду, но поняла, что все равно не смогла бы ничего проглотить. Мужчина ждал. И он был опасен. Фрида отметила про себя, что надо предупредить Иоанна.

    - Поторопитесь, - с прежней сушиной в голосе сказал мужчина.

    - Уже иду, господин, - кивнула Фрида, закутываясь в свой белый плащ.

    Выбравшись из комнаты, она испытала облегчение. В темноте ночи, едва подсвеченной огнями факелов, гулял ветер. Звезды оказались почти скрыты тучами. Единственным освещенным пятном была крутая лестница, вырубленная прямо в красном песчанике. Она проходила мимо Нижнего храма и терялась в темноте. Подниматься следом за провожатым во мрак было жутко. С другой стороны, во мраке нет и не может быть теней.

    Ротонда оказалась совсем близко, - в сердце Города Фриду так и не допустили, и оказалась ротондой в полном смысле слова, идеально круглой. В нишах между полуколоннами из мрамора цвета нежной ветчины, покоились черепа. Сначала Фриде показалось, что они искусно сделаны из дерева. Черепа оказались настоящими. И тени заплясали на потолке, потому что для них не нашлось углов.

    Алина сидел на подушках в центре ротонды, вертя в пальцах пару серебряных серег. Хрустальные капли бросали блики на его лицо.

    - Садитесь, - приказал он, сухо кивнув провожатому. - До* Салах, фонари?

    Темный поклонился и исчез. Алина поднял глаза на Фриду. И Фрида запретила себе рассматривать это чистое тонкое лицо. Предпочла задаться едким вопросом, красит ли Алина свои пушистые ресницы. И как удалось добиться такого великолепного цвета волос?

    Алина перекинул серебряную косу на грудь и подался вперед.

    - Садитесь.

    На низкий столик, почти незаметный среди лиловых, голубых, молочно-белых подушек, легла глиняная табличка с именами мертвецов. Фрида опустилась на подушки, едва не приняв позу тае*, и сложила руки на коленях.

    - Духи сказали о бедах деревни, - Алина продолжил поигрывать серьгами. - Люди осквернили колодец. Матери оскорблены...

    (Ты бьешь в спину, оставив в стороне все разговоры о честности. И он падает, свесившись через колодезный сруб. И ты спихиваешь его вниз и дожидаешься жирного кровяного всплеска, мало беспокоясь об отравленной теперь воде. И...)

    - Вы в порядке? - услышала она.

    - Что советуют духи, господин? - хрипло, заученно спросила Фрида.

    - Почистить колодцы, - прагматически ответил Алина. - И пожертвовать предкам барана.

    Фрида почтительно кивнула, борясь с головокружением.

    - Вы больны, а здесь душно, - сказала Алина. - Идемте.

    Он поднял Фриду, и она заученно вздрогнула. Или - не совсем заученно: прикосновения Алины отдавались во всем теле странной болью и дрожью. Он вывел ее из ротонды через дверь, не сразу заметную, на маленький балкон. Ветер здесь был необычайно холоден для пустыни. Небо прошила молния, и дождь с силой забарабанил по камням. За спиной послышался облегченный вздох Алины. Словно бы он ждал этого дождя целую жизнь.

    На балконе ей стало лучше, она избавилась от духоты ротонды и злых взглядов черепов. Но не от внимательных, насмешливых глаз Алины, бьющих прямо в спину. Под лопатку.

    Дождь усилился, сделавшись похожим на волосы хозяина города мертвецов, развеваемые ветром. Эх, где бы взять гребень, чтобы расчесать эти... струи.

    6. Салах

    От чары вина стал слуга - господин...

    От кубка вина стал слуга - господин.

    Поманила она, стал слуга - господин.

    Знать бы способ заделать слугой господина:

    Как тут быть, не придумал пока ни один.

    Он откладывает калам и придирчиво изучает цепочки причудливых закорючек на слегка голубоватом раносском пергамене. Со стороны может показаться, что лицо его бесстрастно. Но вот трепещут в недовольстве крылья несколько горбатого носа, чуть кривится верхняя губа, топорщится левый ус. Он недоволен, рука тянется к склянке с соком забелёны, но оказывается перехвачена тонкими, но необычайно сильными и цепкими пальцами господина. Алина тотчас отступает, разжав пальцы, и непонятно, что же отвращает его: близость Салаха, или же - меча превосходной стали. Господин не любит железа.

    Салах преклоняет голову.

    - Твои рубаи по-прежнему выше моих похвал, - говорит господин, используя диалект отрогов гор Тетеш.

    Салах почтительно и низко кланяется, как того требует свод древних правил, хотя и считает слова господина лестью.

    - Докладывай, - господин позволяет себе легкую улыбку.

    Он всегда знает, когда у Салаха есть новости. Зачем же ему тогда миниатюрная армия и генерал-тетеш? Зачем?

    - Границы пусты. Только паломники. Их проверили со всей возможной деликатностью.

    - Почему же мне страшно?... - спрашивает господин. - Как будто кто-то роет мне могилу.

    Господин часто произносит такие странные слова. Салах ничего и никогда не спрашивает, ведь господину дан страшный дар предвиденья.

    - Усиль посты, до Салах, - говорит Алина. - Не хотелось бы встретить у стен города варваров и богоборцев.

    Господин впервые на памяти Салаха произносит уродливое слово "варвар", и его тонкие губы брезгливо кривятся. Он кивает и выходит, тихо шурша своим шафранным одеянием. В комнате остается холодный сладковатый запах лотоса и сандала. Салах с наслаждением вдыхает аромат духов господина, и тотчас окорачивает себя.

    Нет. Нельзя.

    От чары вина стал слуга - господин...

    Рубай этот надо затереть.

    Мавзолей Накналик. Элегия

    Здесь гуляет только ветер, шевеля крошево костей.

    Они нас все еще боятся, раз спешат уничтожить жалкие останки наших тел. Снесите стены до основания, потрите наши имена, тогда вы уничтожите саму память о нас.

    Здесь блуждает только ветер, играя вырезанной в камне занавесью. Сидящей под ее сенью адаэзе* Кайт старательные злоборцы копты скололи лицо. Червячок у останков ее парика говорит - Кайт. Корзина и лотос над ней говорят - адаэзе. Потрите наши имена, иначе - бесполезно.

    Здесь блуждает ветер, делая тени резче. И мы вздыхаем в такт ветру, оплакивая не наши тела в погребальных пеленах (тела изорваны, пелены унесены), но наших осиротелых детей.

    Ветер блуждает и над кладбищем коптов. Так же тихо и незримо пересыпая песок из насс в фокк*.

    И мы уже подумываем, не пожаловаться ли их безмолвным теням на потерю золотых украшений, узорчатой утвари и тонких тканей, но ветер смолкает.

    И все затихает.

    И только красный луч закатного солнца отечески гладит оспину на месте лица адаэзе Кайт.

    Только солнце.

    Только оно.

    7. Фрида

    И рука, горячая, как песок, упала мне на плечо

    Она заставила себя съесть несколько полосок сильно перченого мяса, и жадно запила его водой. Рот горел от избытка едких специй. Фрида сочла это знаком, что пора действовать, и тут же отругала себя за суеверие. Еще чего доброго, она поверит в бессмертие Алины Шиам.

    Фрида разделась, аккуратно сложила плащ, шальвары и вышитую рубаху, оставшись в практичной черной одежде, незаметной в ночной темноте.

    Паломницы уже разошлись, их прогнала то ли темнота, то ли проливной дождь. Тускло светили фонари, забранные стеклянными колпаками. В ночном мраке,