Купить

Мое волшебное лето. Нелли Игнатова

Все книги автора


 

Оглавление

 

 

Нелли Игнатова. Мое волшебное лето

   Роман. Фентэзи

   

АННОТАЦИЯ

   Всё, с меня хватит! Ухожу, к черту, к дьяволу, в Монастырское!..

   Хотя туда мне тоже не очень-то хочется. Но что делать, когда жить как прежде уже не могу, а как дальше жить, не знаю? Вот и сижу на старой дороге в лесу, размышляю, как бы получше с этой жизнью покончить... нет, не в смысле совсем покончить, жить мне еще не надоело, а вот с этой жизнью, которая неудачная совсем, и зажить другой, совершенно другой...

   

   

   Внимание! Присутствуют сцены интимного характера! 18+

   

ПРОЛОГ

   – Милка! Почему мое желтое платье мятое?!

   – Но, госпожа, вчера ты велела погладить голубое... – несмело возразила Мила. – Может, ты просто забыла...

   – Нет, я велела погладить именно желтое! – раздраженно прервала девушку госпожа. – Мама! Чего она опять со мной спорит!

   Старшая госпожа не замедлила появиться в открытой двери комнаты дочери.

   – Милочка, нечего спорить, надо выполнять то, что тебе говорят, а не то, что тебе взбредет в голову, – сказала она строго. – Как ты могла перепутать желтое платье с голубым? Я от тебя этого не ожидала!

   – Я ничего не перепутала! – от обиды Мила даже немного осмелела. – Она сказала погладить голубое платье! Я его и погладила!

   – Я не виновата, что у тебя что-то со слухом! – быстро возразила госпожа Милы.

   – Да, дорогая, ты уши давно мыла? – спросила ее мать. – А если не расслышала, какое платье было нужно, могла просто погладить оба!

   – Она велела погладить голубое платье! – упрямо повторила Мила. – И уши я мою каждый день!

   – Просто сознайся, что ты из вредности погладила не то платье, и тогда я не прикажу посадить тебя под замок на хлеб и воду, – сказала старшая госпожа.

   – Я не виновата, что у вашей дочери что-то с памятью! А если вам нужно желтое платье, погладьте его сами!

   – Да как ты смеешь!..

   Мила не стала ждать, что последует за этими словами, подхватила юбку и выбежала из дома, с твердым намерением никогда больше туда не возвращаться. Слезы застилали глаза девушки, но она всё равно бежала, и остановилась только в лесу у старой развесистой липы с почти человеческим лицом на стволе. Сев под деревом, Мила начала жаловаться на своих хозяек.

   – Я это голубое платье полночи гладила! – всхлипнула девушка. – Устала, не выспалась. А она взяла, и передумала утром! Да еще всё так повернула, что я виноватой оказалась! Ну вот что мне делать, а? Я бы ушла от них, но куда идти?

   – Ну, ну, моя дорогая, – ласково проскрипело дерево. – Не плачь, будет и на твоей улице праздник. Не злись на нее, она просто тебе завидует, потому что у тебя есть волшебный дар, а у нее нет. Ляг, поспи, отдохни, тут тебя никто не найдет, уж я об этом позабочусь.

   – Как бы я хотела заснуть, потом проснуться, и увидеть, что всё изменилось, – мечтательно вздохнула Мила, поудобнее устраиваясь среди корней и закрывая глаза.

   Она уже не первый раз скрывалась под этой липой, и сама видела, как те, кто ее разыскивал, проходили в двух шагах мимо, и не замечали.

   – Может быть, я смогу тебе помочь, – тихо ответила липа. – Спи, милая, спи.

   

ГЛАВА 1. Я разговариваю с деревом

   Я шла по старой лесной дороге в село Монастырское с каждым шагом все медленнее. Идти туда мне совсем не хотелось. Но что делать, идти-то, по сути, больше некуда. И вернуться никак нельзя. Что ж делать-то, а?

   Я остановилась, бросила сумку в траву и села рядом. Слезы сами покатились из глаз, хотя понимала, что слезами горю не поможешь. Но, может, хоть чуточку легче станет.

   Ласковое июньское солнышко пригревало, я удобно прислонилась к дереву и вытянула уставшие ноги. И стало так хорошо здесь и сейчас, что слезы быстро высохли, и я смогла думать спокойно о своей прежней жизни, и о том, что произошло со мной в последние два года. Решила, а проведу-ка тут весь день. Никто меня здесь не побеспокоит, потому что телефон я отключила. В сумке есть бутылочка с водой, и пара булочек, так что с голоду не умру. А вечером пойду в Монастырское... и будь что будет.

   Я устроилась поудобнее, огляделась. Уютненько! Травка мягкая, цветочки вокруг.

   Прямо передо мной в двух метрах стояло дерево. Наросты и бороздки на стволе складывались в рисунок, похожий на лицо. И так оно напомнило иву, с которой общалась Покахонтас из диснеевского мультфильма, что я невольно сказала дереву:

   – Здрассте.

   И подумала, а, может, рассказать ему, почему я тут сижу. Каждому человеку иногда нужно выговориться, рассказать кому-нибудь, хотя бы незнакомому попутчику о своей жизни. А у меня никаких попутчиков нет. По этой лесной дороге, заросшей травой, давно никто не ездит и не ходит, потому что по шоссе хотя и дальше, зато дорога лучше. Так что исповедоваться мне некому, кроме этого дерева с лицом.

   – Вчера – тридцать первого мая – был мой день рождения, восемнадцать лет исполнилось, а сегодня у меня свадьба. А завтра... ну или в течение нескольких дней я должна умереть, – начала я. – Спросите, почему я так решила?

   Дерево, будто соглашаясь, зашелестело листвой. Это, кстати, была не ива, как в мультфильме, а, наверное, липа, с такой морщинистой коричневой корой. А сучки на стволе, сильно напоминающие глаза, будто посмотрели на меня внимательнее. И уголки рта чуть приподнялись в ободряющей улыбке.

   – Тогда слушайте. Вы никуда не спешите? Я тоже, поэтому расскажу всё с самого начала.

   Родилась я в городе Кирове, и до трех лет жила там вместе с мамой и папой. Смутно помнила эти счастливые годы, от них остались только отрывочные воспоминания, как папа несет меня на плечах, или мама вытирает мои волосы мягким пушистым полотенцем после купания. И куча фотографий мамы и папы со мной или без меня.

   Но когда мне было три года, мама и папа погибли в автокатастрофе. Близких родственников у них не было, и меня взяли к себе дальние родственники из села Монастырское, мамин троюродный брат с женой, Андрей и Светлана Орловы. У них был большой красивый кирпичный дом, а детей не было, хотя они жили вместе семь лет. И им очень хотелось иметь ребенка.

   Сначала всё было хорошо, тетя Света попросила меня называть ее мамой, а ее мужа дядю Андрея папой. Я сначала не могла, потому что по своим маме и папе скучала, а тетя Света и дядя Андрей были со мной очень ласковы, покупали красивые платья, игрушки и конфеты, называли своей любимой доченькой, играли со мной и утешали, если я плакала, читали сказки или включали мультфильмы. Самой любимой была сказка о Золушке. Вечерами они укладывали меня спать и желали спокойной ночи. И я, в конце концов, привыкла, что они мои родители, и снова стала счастливой.

   В городе мы с мамой и папой жили в однокомнатной квартире, а в доме тети Светы и дяди Андрея было два этажа, на каждом по несколько комнат, и мансарда на третьем. И у меня в этом доме на втором этаже была своя комната, большая и светлая. На первом этаже находились гостиная, столовая и кухня, на втором три комнаты, а в мансарде огромная летняя комната и кладовка. И еще на первом и втором этажах было по ванной комнате и туалету. Большая печь была только на кухне, а от нее проведены батареи во все комнаты, кроме мансарды. Вообще Орловы жили гораздо богаче моих настоящих родителей, потому что у них были свой дом и машина, и своя лесопилка. В детстве дядя Андрей иногда водил меня туда. Там было много желтых вкусно пахнущих опилок, и я могла строить из них дворцы, как из песка.

   Когда я прожила у Орловых два года, и мне исполнилось пять лет, у тети Светы вдруг родилась дочка. Нет, конечно, не вдруг, этому предшествовали девять месяцев беременности, но я была маленькая, и для меня это было вдруг. Тетя и дядя были на седьмом небе от счастья, ведь они думали, что своих детей у них уже никогда не будет. Позже от какой-то соседки я узнала, что тетя Света долго не могла забеременеть, потому что когда-то давно сделала аборт, тогда дети Орловым были не нужны. А если бы она не сделала аборт, то у меня был бы брат или сестра старше меня примерно на два года.

   Я тоже радовалась, что у меня появилась младшая сестричка. Поэтому, когда меня переселили из моей большой и светлой комнаты в комнату поменьше, а мою отдали сестре, я не обижалась – разве мне для сестренки Анжелы жалко?

   А через год у тети Светы родился еще сын Алеша. И мою комнату отдали ему, а меня снова переселили в другую комнату, переделанную из кладовки, в мансарде, совсем маленькую, с маленьким окошечком под самым потолком. В комнате не было ни печки, ни батарей, как в других помещениях, а была только половина печной трубы, тепло от которой не могло обогреть даже такую маленькую комнату. Поэтому зимой там было холодно. Дядя Андрей поставил в комнате электрокамин, но тетя Света разрешала его включать только в самые сильные морозы.

   И уже никто не укладывал меня спать, не желал спокойной ночи, не называл доченькой и не покупал игрушек. Я, хотя сама была еще маленькая, понимала, что тете Свете трудно с двумя младенцами, и старалась во всем помогать. Но всё равно чувствовала, что ее отношение ко мне переменилось.

   Особенно это стало заметно, когда я немного подросла. Дни рождения у нас, троих детей, были почти рядом, тридцать первого мая у меня, пятого июня у Анжелы, и двадцать первого июня у Алеши. Так вот, дни рождения Анжелы и Алеши праздновали каждый год, а мой – никогда. Сначала я думала, что мой и Анжелкин день рождения мы празднуем вместе, ведь они так близко друг от друга. Но потом до меня дошло, что это не так. Анжела задувала свечки на торте, а я – нет. Ей дарили подарки, а мне – нет. И на Новый год сестра и брат получали много подарков, а я – лишь скромный пакетик с конфетами.

   А потом я узнала, что Алешка и Анжелка мне никакие не брат и сестра. Вообще-то я и так знала, но раз родители меня удочерили, значит, мы все родные, все одна семья. Оказалось, ошибалась. Просветила меня одноклассница Наташка, когда мы в третьем классе учились. Она звала меня гулять, а тетя Света не отпустила, потому что они с дядей Андреем собирались в город за покупками, а меня оставили нянчиться с мелкими.

   – Милка, зачем ты их слушаешься, они же тебе никто, – сказала Наташка, когда родители уехали.

   – Как это никто, они мои мама и папа, – возразила я.

   – А я сама слышала, как тетя Света моей маме говорила, что они взяли тебя из милости, – сказала Наташка.

   – Они взяли меня, потому что любят! – обиделась я.

   – А скажи тогда, почему твои мама и папа и твои сестра и брат все Орловы, а ты – Калитина, а? Почему твои сестра и брат Андреевичи, а ты – Данииловна? – прищурилась Наташка.

   Мне ответить было нечего, потому что это правда. Я раньше как-то не задумывалась, почему у меня другая фамилия и отчество, ведь мама и папа говорили, что удочерили меня. Но было очень обидно, и я сказала упрямо:

   – Это тебя взяли из милости, а меня родители любят!

   Наташка тоже обиделась, и ушла гулять одна, а я играла с четырехлетней Анжелкой и трехлетним Алешкой, и плакала, потому что Наташка была права. Я чувствовала, что родители, особенно мама, не любят меня так, как Анжелку с Алешкой. И понимала, почему. Я ведь им неродная дочка, а Анжелка с Алешкой – родные дети. Значит, они мне действительно не сестра и брат. Но если бы Орловы меня к себе не взяли, я жила бы в детдоме, и мне было бы еще хуже.

   Поэтому я никаких претензий родителям не предъявляла. Тем более что дядя Андрей, как мне казалось, почти не делал различий между своими детьми и мной. Он с тетей Светой даже иногда ругался из-за меня.

   – Ты почему Анжеле и Алешке купила шоколадки, а Милане не купила? – случайно услышала я однажды, как дядя Андрей сердито спросил тетю Свету.

   – Она уже большая, – ответила та, хотя мне было всего-то десять лет, и шоколада мне тогда очень хотелось.

   Но обиднее всего было даже не то, что мне не дали шоколадку, а как ее не дали. Тетя Света вошла в комнату, где мы сидели втроем, с таинственным видом и спросила: «Ой, что это у нас тут для Анжелочки?» – и сунула руку в сумку. – Шоколадка! На, дочка, кушай». Алешка и я смотрели на тетю Свету с предвкушением, что и нас сейчас тоже чем-нибудь угостят. Тетя Света продолжала: «Ой, а что у нас тут для Алеши? Тоже шоколадка! Бери, сынок, ешь. Ой...» Я думала, что сейчас тетя скажет: «Ой, а что у нас тут для Милочки? И для тебя шоколадка». Или хотя бы чупа-чупс. Но она добавила совсем другое: «Ой... всё кончилось... Ну ничего, в следующий раз».

   – А шоколадок в магазине было всего две, я последние взяла, – добавила тетя Света.

   Хотя у нас в Монастырском только один маленький продуктовый магазин, я ни на минутку не поверила, что во всем магазине оказалось всего две шоколадки. А дядя Андрей, похоже, поверил, и сказал:

   – Так надо было поделить на троих.

   – Ты идиот, что ли? – возмутилась тетя Света. – Как я тебе две шоколадки на три части поделю?

   Дядя Андрей, видимо, посчитал, что не стоит из-за меня ссориться с женой, махнул рукой, и не стал больше спорить.

   И таких случаев было сколько угодно. Шоколадки, конфеты – ладно, это такие мелочи! А вот когда на самом деле было обидно, так это когда тётя и дядя купили Анжеле и Алешке компьютеры. А им зачем, они же еще совсем мелкие были – Анжелке восемь лет, Алешке семь. Нет, мне тоже как бы купили компьютер, но поставили его не в моей комнате – маленькая же, некуда! – а в гостиной, и им пользовались и дядя Андрей, и тетя Света. А я – только когда им компьютер не нужен. Анжелка и Алёшка очень быстро поняли, что я в доме являюсь кем-то вроде служанки, и стали относиться соответственно. Подай, принеси, убери, а если что-то натворили, всё валили на меня.

   Я думала, может, плохо помогаю тете Свете, поэтому она меня не любит. И старалась изо всех сил, поливала цветы, подметала полы, прибирала игрушки за младшими, нянчилась с ними, летом полола в огороде грядки. Но тетя Света все равно была недовольна. Постепенно я перестала звать ее мамой, то есть вообще не стала никак называть, а она будто не заметила.

   Иногда я сравнивала себя с Золушкой. Золушка была добрая, тихая, и всем помогала, несмотря на всю несправедливость, с которой к ней относились в доме. Я старалась быть на нее похожей, даже когда была очень обижена на тетю Свету, Анжелку и Алёшку.

   Но если разобраться, жилось мне не так уж плохо. Крыша над головой была, голодной я не сидела, ходила не в обносках. Особо тяжелой работой меня не нагружали, всю работу по хозяйству я делала добровольно, потому что очень хотелось, чтобы меня похвалили. Дядя Андрей иногда хвалил, а тетя Света – никогда. А то, что мне не хватало родительской любви и ласки, кого это волнует? Сыта, одета, обута – и ладно.

   Раза три или четыре в год к нам приезжала какая-то женщина, спрашивала меня, хорошо ли я живу, и я почти честно отвечала, что хорошо. В такие дни тетя Света становилась ласковой, называла меня доченькой, и мне хотелось, чтобы эта женщина приезжала почаще, чтобы хотя бы ненадолго почувствовать себя любимым ребенком.

   Став взрослее, я узнала, что эта женщина – инспектор из отдела опеки и попечительства, проверяет, хорошо ли ко мне относятся приемные родители, всё ли у меня есть, не бьют ли. Нет, никто меня не бил, ну, разве что тетя Света шлепала иногда по попе под горячую руку, так не только меня, а и Анжелку с Алешкой тоже. Если бы я пожаловалась, меня могли забрать в детдом. А я не хотела туда, я уже тут привыкла. В детдоме плохо, мне тетя Света говорила, и в кино я видела.

   Когда мне было тринадцать лет, в семье случилось несчастье: дядя Андрей вдруг сильно запил, и вскоре по пьяни утонул в пруду, на берегу которого стояла его лесопилка. В селе поговаривали, что не просто так это случилось.

   Дело было вот в чём. Он начал подозревать, что Анжелка с Алешкой – вовсе не его дети. Я сама слышала, как он с тетей Светой ругался по этому поводу, когда пьяный был. Не услышать не могла, они же на весь дом кричали. Тетя Света, конечно, уверяла, что и Алешка, и Анжелка – дети дяди Андрея. А он не верил. Когда я услышала это, тоже стала замечать, что мои сестра и брат действительно совсем не похожи на дядю Андрея. Анжелка была похожа на тетю Свету, и кто на самом деле ее отец, судить было трудно. А вот Алешка не походил ни на мать, ни на отца. Может, потому тетя Света больше любила Анжелку. Хотя, если бы она любила меня хотя бы так же, как Алешку, я была бы на седьмом небе от счастья.

   Дяди Андрея не стало, и дела на лесопилке пошли очень плохо. Потому что тетя Света была домохозяйкой, и в управлении лесопильным производством ничего не понимала. Доходы упали, и, чтобы совсем не разориться, тетя Света продала лесопилку. Я предполагала, она устроится куда-нибудь на работу, но она об этом даже не думала. Несмотря на это деньги на еду и одежду у нее были, и жить хуже мы не стали. Я решила, что тетя тратит деньги, вырученные за лесопилку, и со страхом ждала тот день, когда они кончатся.

   Но прошел год, а деньги не кончились. Правда, тетя Света стала ворчливой и раздражительной, и всё время сетовала, что не хватает средств. Однако, ни себе, ни Анжеле с Алешкой ни в чем не отказывала. А я и так у нее ничего не просила. Заметив, что мне стала мала куртка, или джинсы коротки, она ворчала, что я слишком быстро расту, и денег на меня не напасешься, но покупала новые. И всё время напоминала, что она меня одевает и кормит на собственные деньги, и я должна быть за это ей благодарна.

   Я и была. Старалась всегда быть послушной, никогда не возражала, и училась хорошо. Тетя Света меня никогда не хвалила, но с первого класса каждое лето на месяц отправляла в какой-нибудь лагерь на отдых, вроде как за мои заслуги. Когда я окончила восьмой класс, она обмолвилась, что путевка в летний лагерь стоит недешево. Я сказала, что могу и не ездить, если это так дорого. А она ответила, что путевка уже куплена, и нечего капризничать. А я вовсе и не капризничала, просто хотела сэкономить ей деньги.

   В общем, несмотря на то, что тетя Света потратила на меня кучу денег, у нее их осталось достаточно, для того, чтобы съездить на юг вместе с Анжелкой и Алешкой. Когда я вернулась из лагеря, они сразу и уехали, а меня тетя Света в доме за хозяйку оставила. И огород, и куры, и поросята, и овцы – всё на меня повесила на целый месяц. И пообещала, когда они вернутся, если всё будет в порядке, она купит мне телефон.

   Я решила, тете понравилось, как я хозяйничала, потому что она меня хотя и не похвалила, но и не ругала. В итоге она купила телефоны Анжеле, Алеше и себе, а мне отдала свой старый. Но я и этому была рада, все мои одноклассники имели телефоны чуть ли не с первого класса, а я уже перешла в девятый, и у меня единственной из класса его не было.

   Вообще-то я всегда помогала тете Свете по хозяйству. Кормила кур и выгоняла овец в стадо, встречала их, чистила хлев. Но делать всё одной было тяжеловато. Хотя к концу месяца я втянулась, и эта работа уже не казалась слишком обременительной. Еще иногда Славик Сапожников помогал, мой одноклассник, сын нашей соседки тети Клавы, которая работала продавцом в сельском магазине.

   Славика все считали немножко дурачком, хотя учился он хорошо. На переменах в школе он всегда что-то читал, на дискотеки не ходил, а в компьютере у него ни одной игрушки не было. Зачем тогда вообще человеку компьютер? Ребята в классе с ним дружили только ради того, чтобы списывать домашние задания и контрольные. А за спиной посмеивались и называли больным на всю голову.

   В общем, когда тетя Света уехала, Славик стал приходить ко мне и помогать. Первый раз я даже немного испугалась. Перепрыгнул через забор со своего участка на наш, выхватил из моих рук мотыгу и стал вместо меня окучивать картошку. Я-то полдня бы провозилась, а он за час всё окучил, а я за это время успела целую грядку моркови прополоть. Потом он улыбнулся, вручил мне мотыгу и тем же манером через забор ушел к себе. Ни здрасьте, ни до свидания, слова не сказал. Ну не придурок ли?.. И так было еще не раз. То навоз выкидать из хлева поможет, сумки из магазина принести, и все без слов, улыбнется и всё.

   Короче, несмотря на то, что я физически устала за этот месяц, зато душой отдохнула.

   С тех пор тетя Света часто стала куда-нибудь уезжать, иногда вместе с Анжелкой и Алешкой, а чаще одна. И оставляла на меня не только хозяйство, но и сестру с братом. А они меня, как старшую сестру вообще не воспринимали, а только как бесплатную няньку или прислугу. Может быть, потому, что с раннего детства знали, что я не родная дочь, а удочеренная, а они родные. Родители этого ни от кого не скрывали. Да я сама виновата, всегда прибирала за Анжелкой и Алешкой, чтобы тетя меня не ругала. Потому что знала, если они набедокурят, попадет в первую очередь мне. Вот они и привыкли.

   Однажды, едва тетя Света уехала, а я ушла работать в огород, Анжелка, которой в то время было десять лет, пригласила подружек, и они устроили такое, что я, когда вернулась и увидела это, чуть в обморок не упала. Подружки Анжелы уже ушли, а она лежала в гостиной на диване и смотрела телевизор. А вокруг было всё перевернуто вверх дном, на полу рассыпаны попкорн, раздавленные крекеры и конфеты, разлита газировка, скатерть со стола тоже валялась на полу во всем этом мусоре, а самое главное, была разбита любимая тети Светина хрустальная ваза, которая всегда стояла с цветами на столе в гостиной. Растоптанные цветы валялись на полу в луже среди осколков вазы.

   – Анька, это что такое? – громко возмутилась я, когда ко мне вернулся дар речи.

   Я, когда злилась на Анжелку, всегда Анькой называла, потому что её это очень раздражало.

   – Я праздновала день рождения, – спокойно ответила сестренка.

   – Ты праздновала день рождения три дня назад! – возразила я.

   – Да, но мама не разрешила позвать всех, кого я хотела, – ответила Анжелка. – Вот я и пригласила их сегодня.

   Тетя Света редко чего не разрешала своей любимой доченьке. Но в прошлый день рождения ее подружки точно так же разнесли комнату Анжелы, даже люстру разбили. И что в свое оправдание сказала эта негодница? Заявила, что та люстра ей никогда не нравилась, и давно пора было это уродство сменить. В этот раз тетя решила подстраховаться. Анжела, конечно, была недовольна, но спорить не стала. Наверняка она знала, что мать скоро уедет, и задумала оторваться, когда ее не будет дома. Ладно, всё, что они тут насвинячили, убрать можно, но что делать с вазой? Анжелка ни за что не признается, что ее разбили она и ее подруги.






Чтобы прочитать продолжение, купите книгу

119,00 руб 83,30 руб Купить