Невеста для демона страсти. Алина Борисова

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Все девушки мечтают выйти замуж, кто ж спорит? Но ведь не так! Не за незнакомца, которому твой отец проиграл тебя в карты. И не на следующий же день после этого знаменательного события! А как же платье, гости, подружки невесты, осыпающие тебя цветами и поздравлениями?.. Да черт бы с ними со всеми, но жениха-то можно увидеть? Ладно, не до свадьбы, но хотя бы в процессе? Почему его лицо скрывает маска? И почему даже этой маски я не вижу – по требованию моего будущего мужа густая вуаль, опущенная мне на лицо, скрывает плотную черную повязку на моих глазах, снять которую я не в силах при всем желании?.. И почему самодовольный голос того, кого священник назвал моим мужем, заявляет с насмешкой, что никакой свадьбы не было?

ГЛАВА 1.

   - Ты выходишь замуж, Роуз. Завтра, и это не обсуждается! – это все, что бросил мне мой отец, появившись дома через неделю отсутствия.

   Я побледнела, вцепившись покрепче в перила лестницы, по которой так и не успела сбежать ему навстречу.

   Матушка попыталась прояснить ситуацию, поднимаясь с дивана с растерянным:

   - Но Чарльз…

   Но отец уже скрылся в кабинете, не пожелав, как всегда, тратить время на женские охи-вздохи.

   Громкий хлопок в сердцах захлопнутый двери был, однако, не тем, что могло бы остановить мою мать в данной ситуации. Она ворвалась в кабинет вслед за отцом с грозным криком:

   - Немедленно объяснись!

   Дальше дверь снова закрылась. Я, увы, позволить себе матушкиной решительности не могла, и, хотя дело касалось всей моей дальнейшей жизни, должна была, по замыслу родителей, смиренно ждать в своей комнате, пока кто-нибудь из них изволит мне хоть что-то объяснить.

   Должным уровнем смирения я, увы, не обладала. В кабинет не пошла, нет. По опыту знала – выставят, да еще и накажут. А узнать – все равно ничего не узнаю. Они ведь там сейчас сначала ругаться будут. А ругаться – это не при дочери, разумеется, как можно?

   Значит, пока ругаются, я как раз за плащом успею сбегать. Летние вечера прохладны, а долго стоять на одном месте – под окном кабинета, то бишь – надо как следует экипировавшись.

   К плащу надела и капор, и рукавички. Да и ботиночки не спеша зашнуровала. В атласных туфельках я по росе не ходок. А папеньке еще за неделю отлучки получать горячих. Подумать только, мы с маменькой за эти дни все морги, все больницы… Всех друзей и приятелей его перетревожили, а уж те – и игорные дома, и дома терпимости обыскали. Без следа!

   Нет, в одном игорном доме след нашелся: папенька, как всегда, играл, и играл, как всегда, без удержу. Баснословно выиграл. Катастрофически проиграл. Снова выиграл. Опять проигрался в пух и прах. И уехал с тем, кому остался должен. Человека этого никто не знал, прежде никогда не видел и имени его никто не слышал. Но ставки он делал очень высокие, одет был дорого и со вкусом, камни в его перстнях притягивали взгляд чистотой и размерами, а уж выезд, запряженный шестеркой вороных, и вовсе мог бы послужить самому королю.

   Вот эта шестерка вороных, стало быть, моего папеньку и умчала, и неделю где-то катала. И привезла нам такие сногсшибательные новости. Я – замуж. Завтра. А еще сегодня у меня и жениха-то не было.

   Да что жениха, я ж даже выезжать еще не начинала! Должна была, конечно, еще прошлой зимой, мы с маменькой готовились, даже платье уже… почти заказали. Нет, совсем заказали, но тут папенька очередной раз проигрался подчистую, и перепродали мое платье соседской Бетси, вот у нее и бал был, и сезон, и жених с тех пор имелся. А мы с маменькой всю зиму дома сидели, потому как по крупному выиграть папеньке только весной удалось, а там уж какие балы – все по имениям разъезжаются. Даже наш добрый король Георг и тот столицу свою оставляет.

   Вот и осталась я и без жениха, и без выезда в свет. Жених, конечно, у меня все равно бы в тот сезон не появился – приданное мое папенька давным-давно уже проиграл. Обещал когда-нибудь выиграть вновь, но надежды мало было. Но балов все равно жалко было - и танцев, и флирта, и множества возможных знакомств.

   И теперь вдруг, вот так – замуж?

   Мучимая любопытством, я отчаянно продиралась сквозь густые кусты, что росли под окном кабинета. Мало того, что густые, еще и колючие, тут без плаща совсем никак. Но плащ хранил, и я справилась. Окно, как я и рассчитывала, распахнуто. Родители ж кричат, ругаются – им жарко. Как тут без вечерней прохлады? Ну а где прохлада – там и я, в комплекте. Присела на каменный выступ, затаилась, слушаю.

   - Как ты мог, как ты мог, Чарльз? – восклицает матушка, явно заламывая руки. – Роуз ведь наша дочь! Любимая! Единственная! Как ты мог просто отдать ее за долги?! Расплатиться ею, словно каким-то векселем?!

   - Каким-то?! – оскорбленно взвывает в ответ папенька. – Да ты просто не понимаешь, о чем говоришь, Кларисса! Наш особняк в столице. Наше имение здесь. Земли. Охотничьи угодья. Замок Альк.

   - Замок? – обморочным голосом переспрашивает матушка. – Но ты не мог, он мой! Он мой, и ты обещал! Ты клялся моей тетушке перед смертью, что никогда!.. Никогда не отнимешь его у меня, и только с этим условием мы унаследовали его, а ты!..

   - Я всего лишь пытался отыграться. И я должен был отыграться, у меня был стрит флеш! От короля! От короля, не абы какой! Я должен, должен был выиграть! Такая комбинация! Такая замечательная, практически беспроигрышная комбинация!.. – судя по всему, папенька начал метаться по кабинету, запустив пальцы обеих рук себе в волосы и позабыв обо всем на свете. Игра была для него всем. И сейчас он не видел жены, не помнил о судьбе единственной дочери, перед глазами его были только карты.

   - Так ты говоришь, эта свадьба вернет мой замок? – уже совсем другим тоном спросила матушка. Холодно, расчетливо, по-деловому. С замком было связано вообще что-то темное. Мать ездила туда порой одна, мы же с папенькой там никогда не бывали. Он был нам, в общем-то, не особо нужен. Но все разговоры о том, чтобы назначить его мне в приданое, обрывались маменькой решительно и бесповоротно. «Не раньше, чем я умру», - хмуро заявляла она отцу. И добавляла внушительно: «Ты клялся!» И этого хватало, чтоб все разговоры о замке Альк немедленно прекращались. Прежде. До того дня, как отец, в нарушение всех своих клятв поставил его на кон и проиграл.

   - Да, да, вернет. И замок, и имение, и дом в столице. И даже твои драгоценности, - нетерпеливо отмахнулся от супруги папенька.

   - Мои драгоценности?

   - Что было делать, Кларисса, что было делать? Я должен был использовать все варианты. Но ты все получишь назад. Вернее, у тебя даже никто ничего не заберет, надо просто отдать ему Роуз в назначенное им время и на его условиях.

   - Хорошо. Но кому «ему», Чарльз? Кому ты обещал нашу дочь? У него хотя бы есть титул? Он герцог? Граф? Барон, на худой конец?

   - Не знаю… Не помню. Да не все ли тебе равно?! – раздраженно взвился отец. – Барон он или бакалейщик, но если завтра в полдень Роуз не войдет в подвенечном наряде в храм святой Женевьевы – мы нищие, Кларисса, понимаешь, нищие! Нас вышвырнут прочь из собственного дома, не позволив взять даже личные вещи!.. Нет, я отыграюсь! Разумеется, со временем я отыграюсь! Но где мы будем жить до этого дня?!

   Дальше было не интересно. Вообще. Совсем. Ни разу. Роняя злые слезы, я продралась сквозь кусты обратно, вошла в дом и отправилась к себе в комнату. Спать, да. У меня ж завтра свадьба.

   Думаете, я строила планы побега? Или собиралась гордо упереться, сказать «нет» на вопрос священника, а то и вовсе запереться в своей комнате и не выходить оттуда, пока нежданный жених не растворится в тумане? Да черта с два! Чего, скажите, ради? Свободы? Свободы у девушки быть не может: сначала она принадлежит родителям, потом мужу. Любви? Любви у девушки моего круга не бывает тоже: за кого замуж выдали, тот и муж. Или, быть может, вы полагаете, мне хотелось подольше побыть под родительским крылышком? Вот под этим?! Вот под таким?!

   Да я сама, сама была готова бежать впереди кареты, чтоб выйти замуж – да хоть за черта! - и покинуть этот милый родительский дом навсегда.

   А ведь я думала, я привыкла. Отплакала уже свое, отстрадала. Стала циничной и равнодушной. Научилась не привязываться к вещам. Знала, что они могут в любом момент исчезнуть, как исчезла однажды моя скаковая лошадка, моя милая каурая Ласточка. (Что поделать, папе надо было отыграться. Что поделать, не получилось.) Как исчезла когда-то моя смешливая молоденькая горничная, приглянувшаяся папиному компаньону. (На свободных людей не играют, да, правда? А если альтернатива – быть вышвырнутой на улицу без денег и рекомендаций?)

   Но я же его дочь. Я же их дочь. Мне казалось – уж со мной так не будет. Ладно папенька – прожженный эгоист, но хотя бы маменька могла бы… Нет, не стала. Какие-то старые развалины в замшелых горах оказались ей дороже. Ну и что ж, ну и уеду. С мужем, кем бы он ни был. И никогда уже к ним не вернусь.

***

Утро началось с раздумий о том, что же мне надеть на столь поспешную свадьбу. О пошиве нового платья, понятно, речь не шла. Ну, да чай король с принцами на моей свадьбе не появятся, так что сойдет и старое. Вот, к примеру, васильковое в мелкий белый цветочек. Да, не шелковое, муслиновое, ну так какая свадьба – такое и платье.

   Но платье мне принесли. Настоящее, белоснежное, с ворохом пышных юбок и длинным шлейфом. Вместе с фатой, перчатками, чулками, туфлями – словом, полный набор. Посыльный с огромной коробкой моего свадебного великолепия появился перед нашей дверью, как раз когда мы заканчивали завтрак, так что я смогла сразу же и рассмотреть, и примерить. И, конечно, снимать все это уже не стала. Зачем? Ведь все подошло идеально, даже туфельки. Словно и впрямь на меня шилось. Да и времени уже было – только прическу закончить, да прикрепить к волосам вуаль, которой, по древней традиции закрывали лицо невесты, идущей к алтарю, дабы уберечь ее от сглаза и прочей скверны.

   Вуаль в присланном мне свадебном комплекте была – снежно-белая и излишне, на мой взгляд, плотная. Сквозь нее не то, что меня не будет видно – я сама едва ли дорогу разгляжу. Вот только оказалось, что плотная вуаль – это еще не все. На дне коробки, наполненной белым великолепием, обнаружилась широкая черная лента.

   - А это куда? – недоуменно покрутила я в руках сей странный для брачного наряда предмет.

   - Это на глаза, - преувеличенно бодро ответила матушка, скрывая, должно быть, под бодростью неловкость от крайне сомнительной ситуации. – Твой жених поставил условие, что ты не должна видеть его вплоть до первой брачной ночи.

   - Я что, не могу даже взглянуть, с кем мне эту самую ночь проводить? – опешила я от подобной перспективы.

   - Да что там смотреть? – отмахнулась матушка. – Какой бы ни был – а все равно тебе ему наследника рожать. Так, не глядя, даже и лучше. Пять минут позора – и до утра спишь спокойно. Ты, главное, не дергайся, а то провозится дольше.

   С такими трогательными напутствиями я позволила завязать себе глаза, и больше не видела уже ничего – даже собственной свадьбы. В первый миг мне показалось, что моих глаз коснулась гладкая прохлада шелка, но впечатление оказалось обманчивым. В отличие от шелка, ткань не скользила на моем лице, напротив, она словно прилипла к моим векам, бровям, щекам и стала с ними единым целым. Хотя узел не тянул, завязали его явно не слишком туго. Затем мне на лицо опустилась вуаль, скрывая столь странный аксессуар от посторонних взглядов, папенька крепко взял меня под локоть, и мы пошли.

   - И все же нечестно, - вздохнула я, уже сидя с родителями в карете и трясясь на колдобинах по дороге. – Вы моего жениха увидите, а я нет.

   - Да никто его не увидит, - несколько раздраженно отозвался папенька. – Я в его владениях неделю гостил – и то не видел ни разу. А на свадьбе он будет в маске, полностью скрывающей его лицо. И сразу предупредил, чтоб даже и не думали заикаться, чтоб он эту маску снял.

   Я нервно сглотнула. Как-то перебор у нас уже с таинственностью. Если он все равно будет в маске, и хрен его рассмотришь, так зачем тогда меня было зрения лишать? Я бы хоть на свадьбу свою полюбовалась, раз в жизни все-таки.

   Вот интересно, мой нежданный жених - урод? Или просто псих? Нет, в смысле – эксцентричный человек, склонный к таинственности и розыгрышам? И что в моей ситуации лучше? Так и не придя к какому-то мнению, но успев напугать себя, что бывают недостатки, пострашнее мотовства и игорной страсти, я на нетвердых ногах вылезла из кареты возле храма. И если была у меня надежда, что в церкви нас никто не ждет, и вся эта история окажется просто чьей-то дурацкой шуткой, то она мигом развеялась, поскольку незнакомый голос окликнул нас практически сразу:

   - Хорошо, что вы не опоздали, мой господин не любит напрасных проволочек. Он ожидает у алтаря, все уже готово, идемте.

   Идем. Медленно и торжественно, как и полагается в таких случаях. Под руку с отцом, через весь храм – от входа и до алтаря. И даже орган играет. Красиво. Жаль только, что я ничего не вижу.

   Зато слух обостряется необычайно. И даже орган не мешает мне слышать шуршание чужих одежд, шарканье ног, откашливания, перешептывания… У нашей свадьбы есть свидетели. Однако.

   Я не слышала разговоров о том, что кого-то мы приглашали. Ну да я ведь вчера не дослушала, легла спать раньше. Вероятно, пару ближайших помещиков с семьями позвать успели. А дальше просто открыли двери храма для всех желающих. Церковь святой Женевьевы стояла в довольно крупном поселке, и желающих полюбоваться на свадьбу единственной дочки местного графа нашлось предостаточно.

   - Моя дочь, - произнес отец, останавливаясь. Снял мою руку с локтя и протянул… кому-то.

   - Что ж, благодарю, - отозвался незнакомец голосом настолько глубоким и низким, что отзвук его завибрировал где-то у меня в животе. – Еще минута – и вы бы опоздали, - моей ладони коснулась чужая рука. Однако сквозь тонкое кружево своих перчаток я ощутила лишь прохладную гладкость перчаток чужих.

   - Но я успел! – с нажимом, хотя и тихо, заявил в ответ папенька, и тут же потребовал: - Мои расписки!

   Я вздрогнула. Это же моя свадьба, мы у алтаря, в храме! Как он может сейчас об этом?

   - Разве я обещал отдать их за то, что вы приведете дочь в храм? – чуть усмехнулся незнакомец. – Не держите меня за простофилю: расписки вы получите только после обряда. А пока не мешайте святому отцу делать его работу, отойдите.

   Папенька прошипел нечто невразумительное, но отошел. Орган замолк, и отец Стефан, чей голос был мне знаком с самого детства, невнятно забубнил слова древнего обряда, призывая силу Деуса прийти и засвидетельствовать…

   - Страш-ш-шно? – шепчет мне мой жених, нарочито растягивая короткое слово. И это этого тихого, насмешливого шепота у меня мурашки по коже. А уж эта зловещая «ш-ш-ша»…

   - А должно быть? – кажется, мой ответ прозвучал чуть надменней, чем я планировала.

   - Да-а, - он вновь тянет слова, играя в зловещую таинственность. – Долж-жно быть… Но ничего, мы это исправим.

   Что именно он собирается исправлять: то, что мне не страшно, или то, что должно быть страшно – понять не успеваю. Отец Стефан переходит к вопросам. Говорить более внятно он от этого не начинает, и потому приходится вслушиваться, чтоб узнать, наконец, имя моего жениха.

   - Согласен ли ты, Александр Теодор Иоанн Аллери-Дамфри-Хейц, герцог Раенский, взять в жены…

   Рот у меня открывается сам, а сердце при этом еще и пару ударов пропускает. Немыслимо. Я, наверно, ослышалась. Герцог Раенский – он же двоюродный брат самого короля. Люди его уровня не женятся на бесприданных графских дочках, в сельской церкви и втайне от родни. Для родственников короля в соседних королевствах принцессы давно выращены. Нет, я понимаю еще, у нас бы роман был, он бы безумно меня любил, а я ждала от него ребенка. Но ведь мы незнакомы даже…

   - Да, - спокойно и с достоинством ответствует мужчина, держащий меня за руку, и фантасмагория продолжается.

   - Согласна ли ты, Роуз Элизабет Ривербел…

   И я, разумеется, согласна.

   - Положите руки свои на алтарный камень, дабы соединил вас Деус печатью своей и благословил супружество ваше от сего часа и пока смерть не разлучит вас.

   Не вижу. Из-за этого чертового герцога с его закидонами, самого главного во всем таинстве – не вижу. Алтарный камень, возле которого мы стоим, сейчас должен мягко светиться нежно-голубым светом, самим видом своим намекая на благосклонность небес и их желание услышать нашу просьбу. Мой жених делает шаг вперед, не выпуская моей ладони из своих пальцев, и я шагаю за ним следом вплотную к камню. Он опускает мою руку на алтарь, и я послушно кладу рядом вторую. И ощущаю тепло, идущее от священного камня. Оно проникает в меня сквозь ладони и кончики пальцев, струится по рукам и доходит до самого сердца.

   «Что ты хочешь?» - чудится мне беззвучный вопрос.

   «Счастья», - столь же беззвучно выдыхаю я.

   «С ним?» - воистину странный вопрос.

   «Раз он – мой муж, то конечно с ним», - мысленно пожимаю я плечами. И не удерживаюсь от собственного вопроса: «А что, к тебе приходят с одним, а счастья просят с другим?»

   «Бывает», - философски отзывается мой беззвучный собеседник и словно растворяется в окутавшем мое тело и душу покое. И уверенности, что я все делаю правильно. И ощущении тепла. Идущего от камня? Или уже просто безраздельно царящего в моей душе?

   Вот только от рук моего жениха, лежащих на камне вплотную к моим, я тепла по-прежнему не ощущала. Перчаток он не снимал. И обтягивающий его пальцы атлас оставался все таким же холодным, как в первый миг, когда я к нему прикоснулась. Словно ни тепло моей руки, ни тепло алтарного камня, ни тепло его собственных рук не в силах были согреть эту идеально гладкую ткань.

   - Божественной властью всемогущего Деуса я принимаю ваши клятвы и скрепляю ваш брак печатью Единого.

   Тепло на миг превращается в нестерпимый жар. В этот миг – я не вижу, но знаю – алтарный камень окрашивается ярко-синим, и на его поверхности становятся различимы сияющие белые звездочки. И на наших ладонях сейчас тоже вспыхивают обжигающе-яркие звездочки – чтоб войти нам под кожу и остаться там навсегда. Брачная печать Деуса – Единого бога, чьи глаза неотступно следят за нами сиянием тысяч звезд.

   Обряд завершен. Мой муж берет меня за руку и разворачивает лицом к свидетелям таинства. Нас поздравляют – весело и громогласно, наполняя священное пространство храма множеством добрых пожеланий. Считается, что к пожеланию, озвученному в храме в такой торжественный момент, непременно прислушается Единый.

   А я пытаюсь прийти в себя: я что, действительно герцогиня? Герцогиня Раенская, супруга кузена короля? Алтарный камень обмануть невозможно, и возьми себе имя герцога самозванец – камень немедленно окрасился бы красным, не принимая клятв обманщика. Мало того – еще и открывая его подлинное имя. А тут – судя по реакции зрителей – все прошло идеально. Таинство брака свершилось.

   Словно подтверждая последнее, герцог приподнимает тяжелую вуаль с моего лица. Не полностью, всего лишь открывая мои губы. И тут же приникая к ним своими – властно и жестко, словно ставя еще одну печать.

   А вот губы у него горячие, понимаю я, на миг лишаясь возможности дышать. Его поцелуй – как ожог, его дыхание опаляет кожу. И вот его уже нет, лишь вуаль, покачиваясь, касается моих губ. Слишком холодная после жара его дыхания. Слишком аморфная и равнодушная после силы и властности моего новоявленного мужа.

   А он уже ведет меня на выход, твердо поддерживая под локоток.

   - Доченька! – на улице ко мне тут же подходить мать. Порывисто обнимает. – Поздравляю тебя, доченька! Ты такая умница! Такая красавица!

   Ну еще бы, ведь я вернула ей ее дурацкий замок. Нет, я молчу, и даже обнимаю в ответ. Она моя мама. Уж какая есть, другой не будет.

   - Моя супруга немного устала, а путь нам еще не близкий, - герцог радости от встречи с новоявленной родственницей не испытывает, и даже скрывать этого не намерен.

   - Путь? – удивленная, я отрываюсь от матери и оборачиваюсь к супругу. – Вы что, намерены увезти меня из дома прямо сейчас?

   - Разумеется. У нас впереди два дня пути по не самым простым дорогам, не стоит превращать их в вечность. Идемте, Роуз, я помогу вам сесть в карету. Она уже ждет.

   - Но погодите, как же?.. Разве мы не заедем домой, чтоб собрать мои вещи? И потом – обед. После свадьбы положен торжественный обед, необходимо отпраздновать произошедшее событие с родственниками и друзьями, - испугалась я поспешности происходящего. Сесть в карету с человеком, которого я даже ни разу не видела, и уехать из дома навсегда – это оказалось куда страшнее, чем съездить с родителями в знакомую с детства церковь ради желанного для каждой девушки таинства.

   - Что вы собираетесь праздновать, Роуз, ваш переход в собственность нового владельца? – ответ герцога прозвучал настолько холодно и надменно, что захотелось расплакаться. Естественно, подобной глупости я себе не позволила. – Или не терпится отметить тот факт, что ваш отец не раздумывая променял родную дочь на пару закладных?

   - А вот, кстати, о закладных, - папенька встрял в беседу прежде, чем я нашлась, что ответить. – Обряд совершен, не будет ли угодно вернуть?

   - Да, разумеется. Идемте, они ждут в карете.

   Поддерживаемая супругом, я покорно двигаюсь в предложенном им направлении. Радует только то, что в карете я смогу, наконец, покончить с этим дурацким маскарадом и сдернуть повязку с глаз. Я бы сдернула ее и здесь, не будь я сейчас в центре внимания целого поселка. Давать лишний повод для пересудов совсем не хотелось.

   Мы останавливаемся, и я слышу звук открываемой дверцы. Замечательно, карета прямо передо мной, только как я попаду внутрь? Или мне, на глазах у толпы наощупь искать подножку?

   - Приподними ногу, словно собираешься сделать шаг, - негромко шепчет супруг, спокойно останавливаясь вместе со мной и не выпуская моего локтя.

   Делаю, как велят, и тут же чувствую чужие руки под своей туфелькой. Они чуть пружинят под моим весом, когда я решаюсь шагнуть на эту импровизированную подножку. Но выдерживают, и даже придают мне инерции, чтоб проще было сделать следующий шаг – уже в карету.

   Оу, я действительно герцогиня! Таким способом – да, я видела в детстве – поднимаются в карету только очень знатные дамы: лакей опускается на колени в пыль у ног своей госпожи и подставляет сложенные ладони под царственную ножку.

   Устроившись на сиденье, я первым делом откидываю вуаль и хватаюсь обеими руками за ненавистную повязку.

   - Как ты нетерпелива, дорогая, - с легким смешком герцог перехватывает мои руки и опускает их мне на колени. – Подожди еще пару минут, мне надо закончить с твоим отцом. Итак, граф, ваши бумаги, - в карету мой супруг так и не поднимается, переключив все внимание на ожидающего своих расписок папеньку. А я вновь принимаюсь за лишающую меня зрения ленту. В конце концов, я обещала выйти за вас замуж, дражайший герцог. А вот быть вам послушной женой уговора не было.

   Отчаянно дергаю ленту то вниз, то вверх. Она натягивает кожу на лице, держится, словно приклеенная. Завожу руки за голову, пытаюсь развязать узел. Но ногти безнадежно проскальзывают, не в силах подцепить край.

   А карета, меж тем, чуть наклоняется, принимая тяжесть поднимающегося мужчины. Чуть скрипит диванчик напротив меня, щелкает закрываемая лакеем дверца.

   - Трогай, - негромко бросает мужчина в окошко.

   - Погодите, ваша светлость… о, простите, ваше высочество! – торопливо окликает моего супруга отец. - Но здесь не все.

   - Разве? – лениво переспрашивает высочество, в то время как карета уже начинает свое движение.

   - Здесь нет документов на замок. Замок Альк, - судя по голосу, отец пытается не отставать от герцогского выезда.

   - Замок я оставляю себе в качестве приданого за вашей дочерью.

   - Но это невозможно! Простите, ваше высочество, но мы так не договаривались!

   - Возможно. Но не думали же вы, что я возьму ее бесприданницей? – презрительно усмехается на это мой муж. И бросает холодно и равнодушно: - Прощайте.

   Карета ускоряет ход – кони явно перешли на галоп – и возмущенные крики отца затихают где-то вдали. Мне его не жаль, вот ни капельки, но снести такое обращение супруга с членом моей семьи я не могу.

   - Зачем вы так грубо, ваше высочество? Каким бы он ни был – он мой отец, а значит, отныне и ваш родственник.

   - Мой? – он откровенно смеется. – Ну что ты, Роуз, в родственных отношениях с твоей семьей я как не состоял, так и не состою. И ты напрасно зовешь меня высочеством, я не принц и не рвусь им быть.

   - Вы – герцог королевской крови.

   - Жаль тебя разочаровывать, моя роза, но даже не герцог. А королевской крови у меня – ну, есть при себе флакончик. Достаточный, чтоб провернуть эту маленькую шутку с нашей свадьбой…

   - Шутку? – сердце уходит в пятки.

   - А ты вправду решила, что выскочила замуж за герцога Раенского? – он вновь смеется. – Увы, мой цветочек, но я вовсе не Александр, не Теодор и даже не Иоанн. И не имею ни малейшего отношения к семейке Аллери-Дамфри-Хейц.

   - Но как же?.. Но камень?.. – с трудом выдавила я, вновь начиная отчаянно дергать повязку, пытаясь освободить, наконец, глаза и взглянуть на своего спутника. Не потому, что я знала герцога Раенского в лицо и смогла бы выяснить, когда он солгал – сейчас или в церкви. Просто хотела знать, как выглядит тот, кто меня похитил. Хотела видеть, где я нахожусь, и куда мы едем.

   - Камень зафиксировал твой брак с герцогом, это да, - очень довольно подтверждает сей факт мой собеседник. – Бедный герцог, он ведь теперь даже жениться не сможет. А ведь за него уже принцесса Магбурская просватана, - судя по тону, «бедного герцога» ему было не жаль ни на грош. Да и вообще все, похоже, затевалось, чтобы эту свадьбу расстроить.

   - Ну, хорошо, вы не герцог Александр Раенский, хотя именно от его лица вы заключили со мной брак. Тогда кто вы? И как мне прикажете к вам обращаться?

   - Прикажете, - с явным удовольствием повторил он. - Очень правильное слово. А обращаться ко мне следует «мой господин» и никак иначе. И кстати, я ведь велел тебе не трогать повязку. Велел или нет? Не послушалась, - он притворно вздохнул. – Придется мне тебя наказать, моя маленькая Роуз. Тебе ведь нравится быть наказанной, верно? – он поймал мою правую руку и поцеловал раскрытую ладонь. В самую середину, туда, где горела под кожей маленькая звездочка, подтверждая мой брак… как выясняется, вовсе не с ним. Его губы вновь обожгли, даже сквозь кружево перчатки, и мурашки побежали вверх по руке, заставляя меня сбиться с дыхания.

   А он вдруг резко поднял мою руку вверх и в сторону, и, прежде чем я успела хоть как-то на это отреагировать, мое запястье оплела холодная полоска металла. И тут же защелкнулась, лишая меня возможности освободиться.

   - Что вы делаете?! Отпустите! – я отчаянно дергала рукой, но, увы, результата не было. Мне удалось нащупать цепь, идущую от моего запястья в верхний правый угол кареты. Прочную цепь, нечего и надеяться ее оборвать.

   - Наказываю, Роуз, - довольно промурлыкал мой похититель. – За непослушание. Я ведь уже сказал.

   Пара секунд моей отчаянной борьбы (теперь он меня врасплох не застал), и моя левая рука тоже вытянута вверх и в сторону, и на ее запястье защелкнут наручник. Мое сердце колотится как бешеное, я чувствую себя маленькой беспомощной мушкой, попавшейся в паутину коварного и безжалостного паука.

   - Ну вот, - удовлетворенно заключает он, вдоволь налюбовавшись на мою беспомощность. – А теперь – самое интересное.

ГЛАВА 2.

   Из моего горла вырывается судорожный вздох. Слишком громкий и слишком нервный, чтобы остаться незамеченным.

   - А вот теперь все-таки страшно, верно, Роуз? – тут же отзывается мой мучитель.

   - Отпустите. Пожалуйста. Клянусь, я не трону больше повязку, - я не кричу, я не требую, я стараюсь остаться спокойной. Стараюсь хотя бы говорить спокойно и рассудительно. Мой… (муж? похититель? хозяин?)… визави - все же он не совсем нормален… в общепринятом смысле. И, быть может, он ничего такого (какого? еще знать бы) не планирует, просто хочет напугать, заставить слушаться. И паниковать попросту рано.

   - Не надо клятв, милая, я знаю, что ты не тронешь. У тебя это просто больше не выйдет, верно? – его голос, такой низкий, что отдельные звуки вызывают легкие судороги где-то внизу живота, немного насмешлив. В нем есть толика одобрения, капелька любования, и просто океан предвкушения.

   - Но ты права, в твоем наряде надо действительно кое-что подправить, - добавляет мой немуж и негерцог после небольшой паузы. – Все же официальную часть мероприятия мы с тобой уже отыграли, - я ощущаю его руки в своих волосах, он вынимает булавки, которыми крепилась к прическе вуаль и стягивает с моей головы это тяжелое покрывало. – Вот так уже гораздо лучше, верно? У тебя очень красивые волосы – такой насыщенный каштановый цвет, почти шоколад. Не стоит прятать их под вуалью.

   - Еще у меня очень красивое лицо, - самоуверенно добавляю я. Не то, чтобы я считала себя первой красавицей, но что не скажешь, чтобы договориться с маньяком. – Вам понравится, я уверена.

   - И я уверен, моя нежная розочка, и я тоже уверен, - его пальцы (по-прежнему в перчатках) мягко обводят контуры моего лба, и я чувствую на щеках его горячее дыхание. Его лицо так близко, что я невольно жду прикосновения его горячих губ. Но нет, лишь холодный и гладкий атлас его перчаток касается моей кожи. Чуть ласкает основания волос, скользит ниже, и обводит по контуру повязку, погрузившую меня в беспросветную тьму, - по верхнему краю, по нижнему… Я жду, когда его пальцы скользнут мне на затылок и развяжут ненавистный узел… Жду напрасно. Они рассыпаются едва ощутимой паутинкой по моим щекам, очерчивают подбородок, ласкают шею – так легко, приятно, невесомо, вызывая волны мурашек, разбегающиеся от его обтянутых атласом пальцев. И я невольно запрокидываю голову, подставляя ему горло, словно давая разрешение на эту ласку, будто прося его не останавливаться.

   Мне страшно – быть настолько беспомощной, целиком в его власти. И мне нужна эта ласка, это свидетельство того, что он меня не обидит, не причинит мне зла, не сделает больно. Ведь если ласкает – значит, не бьет, верно? По крайней мере, прямо сейчас.

   Его палец перемещается мне на губы, обводит контур – сначала невесомо, едва касаясь, затем уже с усилием, надавливая…

   - Перчатки могли бы снять, - отдернув голову, насколько это возможно в моем положении, заявляю этому наглому типу. Он бы мне еще в рот их засунул! – Негигиенично, знаете ли.

   Он тихо смеется. Беззлобно, словно над милой шуткой. Или над забавной зверушкой, попавшейся в его силки.

   - Ты не понимаешь, о чем просишь, моя красавица, - мягко отказывает он мне в моей просьбе. И тут же предлагает альтернативу: - Но я могу коснуться губами, если попросишь.

   Молчу. Чтобы не раздразнить, на всякий случай.

   - Так ты попросишь? – снова его горячее дыхание обжигает щеку. Его губы я почти ощущаю… или мне только кажется, что ощущаю. – Это будет приятно.

   - Не надо, пожалуйста, - шепчу едва слышно, сама удивляясь, куда вдруг пропал голос. И почему близость его губ так действует на меня.

   - Это твоя просьба? – овевает меня его горячий шепот.

   - Да.

   - Хорошо, считается. Я ведь не оговаривал, что именно ты должно просить, - невозмутимо заявляет это… создание, по недоразумению принятое мною за мужа. И его губы касаются моих.

   Нежно. Совсем не так, как во время свадьбы. Тогда он был властным и покоряющим. Сейчас – словно дразнил. Обжег невесомым поцелуем правый уголок моих губ. Затем левый. Отстранился, словно давая мне возможность почувствовать холод там, где только что был иссушающий зной. Вновь приник, забирая в плен верхнюю губу, чуть посасывая ее, мимолетно проводя по ней языком… Прикосновение языка было странным. Не неприятным, нет, вовсе. Но что-то с ним было не так… Не могу рассуждать. На миг отстранившись, его губы вновь приникают к моим. Теперь в плен его ласк попадает моя нижняя губа, он играет с ней, чуть посасывая, прикусывая, тут же зализывая языком и вновь начиная ласкать обжигающе горячими губами.

   Его руки обхватывают мой затылок, словно стремясь удержать меня, не дать отстраниться. Но я даже не пытаюсь. Я – муха в его паутине, и яд, проникший, должно быть, в меня с поцелуем, уже начал действовать: мое дыханье сбивалось, голова кружилась. В абсолютной тьме и пустоте, куда он поместил меня своими цепями и своей повязкой, реальными были только его губы. И они избавляли - от страха, холода, неизвестности. Да, возможно, они дарили мне ложное тепло и ложные надежды, но сейчас я хотела обмануться.

   - Вы ведь позволите мне, - проговорила, задыхаясь, когда его губы оторвались от моих и скользнули ниже, дабы обжечь поцелуями обнаженное, беззащитное горло, - позволите мне обнять вас? Чтоб я могла познакомиться с вами – хотя бы на ощупь…

   Не пробудь я в абсолютной тьме так долго, я бы, наверное, никогда не решилась произнести подобных слов. Ведь для благовоспитанной девушки подобное поведение немыслимо. Список допустимых приличиями прикосновений сведен к минимуму и объятия в них, понятно, не входят. Если бы я видела его сейчас перед собой - в строгом военном мундире или роскошном светском костюме, не важно, - зримая реальность удержала бы меня от подобного постыдного желания.

   Но я была во тьме – вне рамок, приличий, привычных очертаний реальности. Я была не просто беспомощна, мне мучительно не хватало информации – любой. Его внешность, телосложение, жесты, выражение лица – все, что угодно могло бы мне, казалось, помочь составить более внятную картину происходящего. Он не вернет мне зрение, я уже поняла. Но хотя бы на осязание я могла надеяться?

   - Рано, милая, - шепчет, отрываясь от моей шеи, мой мучитель. – Не спеши. У нас с тобой будет еще столько времени, чтоб познакомиться ближе. Пока мне нравится так, - и его горячий язык очерчивает мне ключицу. Затем к ней приникают губы, и я ощущаю медленные, нежные поцелуи, вновь заставляющие меня дышать поверхностно и порывисто.

   - Какое маленькое декольте, - замечает несколько отстраненно, когда вместо горячих губ моей кожи касаются холодные пальцы, обтянутые идеально гладким атласом.

   - Вы выбирали мне это платье, - выдыхаю в ответ, пытаясь вернуть себе ускользающее спокойствие.

   - Что делать, пришлось следовать моде, - вздыхает он с мнимой печалью в голосе. – Одень я тебя на свой вкус – тебя вряд ли пустили бы в церковь. Но ведь в церковь нам больше не надо, верно? – его пальцы, устав кружить над декольте, опускаются ниже, сжимая мне грудь сквозь тонкую ткань.

   - Не надо, - испуганно выдыхаю я, меньше всего думая в этот момент о его предыдущих словах.

   - Какая послушная девочка, - удовлетворенно посмеивается в ответ этот гад, вновь сжимая мне грудь – несильно, хотя и чувствительно. И приятно, неприлично, но ведь приятно!

   – Да, излишней пышностью форм тебя родители не наградили, - продолжает он невозмутимо, словно речь идет не обо мне, а о лошадке, которую он выбирает на рынке, - но и с тем, что есть, можно очень неплохо поработать, - моя вторая грудь так же оказывается в плену его бесстыжих ладоней.

   - Прекратите говорить обо мне так, словно я вещь! – его слова неприятны, и так контрастируют с тем удовольствием, которое дарят руки, что прикосновений уже не хочется. - Отпустите! Хватит надо мной издеваться! – я пытаюсь от него отстраниться, но мои возможности крайне ограничены.

   - Какой тон, герцогиня, - в его голосе лишь восторг. – Вошли в роль супруги его высочества? Рановато, он пока в Магбуре, с важной дипломатической миссией. И еще просто не знает, что вы у него есть.

   Выпустив из захвата всю грудь, его пальцы начинают настойчиво кружить в районе сосков, и мне кажется, будто маленькие молнии простреливают меня насквозь, от ноющих от его прикосновений напряженных вершинок и до самого низа живота, наполняя мое тело жаркой истомой.

   Но коварные пальцы резко сжимаются, болезненно сдавливая, и я кричу, не в силах сдержаться.

   Он тут же подается вперед и ловит мой вскрик губами, топит его в поцелуе – настойчивом, но нежном. И боль растворяется, тем более, что жесткий захват сменили легкие успокаивающие поглаживания. От того, что творят его губы, кружится голова, грудь отзывается томлением и буквально требует новой ласки, и так сладко тянет внизу живота.

   - Видишь, как плохо мне перечить, маленькая герцогиня? – интересуется мой мучитель, отстраняясь. - Я могу дарить не только ласку, учти это.

   - Мало чести издеваться над беспомощной девушкой, - то, что я с трудом могу отдышаться после его поцелуев, не делает меня согласной с ним по основному вопросу.

   - Честь? – он только смеется. – У меня вообще ее нет, малышка, я ж не герцог. Все, что я делаю, я делаю либо из корысти, либо из удовольствия, - его пальцы неожиданно касаются моих лодыжек и поднимают мои ноги ему на колени. – Впрочем, в твоем случае я совмещаю, - сначала на пол летит одна моя туфелька, затем другая.

   Мое сердце отчаянно пропускает удар: что еще он задумал? Мне не нравится эта поза, слишком шаткая, слишком беспомощная. Слишком неприличная – запоздало понимаю я. Отсутствие зрения мешает мне сразу оценивать ситуацию здраво, а ведь у меня теперь коленки, должно быть, на уровне его груди и…

   Нет, только не это! Его пальцы медленно ползут вверх по моим ногам. Дергаюсь, пытаясь вернуть ноги на пол. Его пальцы мгновенно охватывают мне лодыжки мертвой хваткой.

   - Хочешь, чтоб я привязал и ножки? – интересуется вкрадчиво. Этим низким, завораживающе низким голосом, от которого у меня и так мурашки, а если еще и мурлыкающих ноток добавить – у меня внутри вообще все дрожать начинает.

   - Не надо, - с трудом выдыхаю пересохшими от волнения губами. Он же не станет… Не станет трогать меня еще и там!

   - Давай договоримся, Роззи, - продолжает мой похититель вкрадчивым полушепотом, - ты не убираешь ножки с моих колен, а я не заковываю их в кандалы.

   - А у вас и для ног, - нервно сглатываю, - кандалы предусмотрены? Чем же вы занимаетесь обычно в этой карете? Или это у вас тюремный вариант?

   Смеется.

   - Свадебный, Роуз. Это – свадебный. Я подготовился, как видишь. Дорога дальняя. Было бы глупо потерять это время впустую, - его руки освобождают одну мою ногу и вместе принимаются за вторую. Чуть приподняв, он ласкает мою стопу – медленно, нежно, оглаживает каждый пальчик, свод стопы, пяточку… Как хорошо, что на мне чулочки, иначе его ласки совершенно свели бы меня с ума!.. Но насколько ярче были бы ощущения, не разделяй мою кожу и его пальцы это тонкое полотно… Деус, о чем я думаю?

   Перепугавшись – даже не его действий, а своей реакции на них – я судорожно дергаюсь, пытаясь отнять у него свои ноги. И лишь когда пятки по инерции неожиданно резко ударяются о мое сиденье, я понимаю, что натворила. И почему он даже не попытался меня удерживать.

   Пару секунд я, замерев, жду его реакции. Но ничего не происходит. Тишина. Ни шороха. Ни дыхания.

   - П-простите, - нетвердо выдыхаю в пустоту, желая даже не прощения, а вообще услышать хоть что-то. Или хоть что-то почувствовать. Остаться совсем одной в этой совершенной, непроглядной тьме оказалось слишком страшно.

   Ответа нет. Я жду, напряженно вслушиваясь. Но ничего – ни шорохов, ни звуков.

   Но ведь должно – шелест его одежд при малейшей перемене позы, шепот его дыхания… Не слышу. Слышу мерные удары копыт о сухую утоптанную землю, резкие окрики кучера, свист бича. Слышу негромкий скрежет рессор, заставляющих карету раскачиваться, а пассажиров постоянно чуть подскакивать на сиденье – дороги в королевстве ровны, но не идеальны. И скрип колес тоже слышу, и даже ветер, со свистом проносящийся мимо… Внутри тихо.

   - Вы все еще здесь? Почему вы не отзываетесь? – да, сама понимаю, что глупо, куда он мог деться из несущейся во весь опор кареты, но в моей тьме ничего не реально, и кажется, что привычные законы мирозданья просто перестают действовать.

   Ответа не дожидаюсь. Опять. И это невыносимо.

   Проклиная себя за непоследовательность, тянусь мыском правой ноги туда, где были его колени. Да, предлагаю ему сама… Просто неизвестность – это очень страшно, а так… Хотя бы будет понятно, что он делает. Он мой муж в глазах Деуса, он имеет право…

   Нога нащупывает лишь бархат сиденья. Скольжу мыском чуть вправо… влево… Пусто! Пустая скамья!

   Не веря, потянулась вперед, сползая со своей скамьи и вставая на ноги. Стоять, выгнувшись назад, да еще в трясущейся от быстрой езды карете, было не слишком удобно, пару раз меня повело то вправо, то влево. Но куда же я упаду, я ж привязана! Вот только руку потянула сильно. Вскрикнула, болезненно морщась.

   И этот гад тут же нашелся! Вот только не там, где я его мучительно и безуспешно пыталась нащупать! Нет, он возник у меня за спиной, на том самом сиденье, с которого я только что с таким усилием поднялась! Как и когда он сумел проникнуть туда, да еще так, что я этого не почувствовала, сказать невозможно, но его руки внезапно обхватили меня за талию, притягивая назад, на сиденье, а горячие губы обожгли мою шею возле самого позвоночника.

   Я снова вскрикнула, теперь уже от неожиданности, и подалась назад, стремясь ощутить его хотя бы спиной. Ничего не почувствовала. Только руки его скользнули от талии вверх, удержав меня за плечи и не дав откинуться и зажать его между собой и стенкой кареты. Впрочем, по моим ощущениям, там и так было не слишком-то много свободного места, чтобы он мог разместиться там, да еще столь неощутимо.

   - Одиноко? – горячий шепот мне прямо в ухо. И опаляющий жар его дыхания, и губы, прихватившие на миг мою мочку.

   И жар, мгновенно разливающийся по моему телу. И стон, который я не в силах сдержать.

   - Как необдуманно, Роуз, - продолжает нашептывать он. – В этой тьме можно и потеряться.

   Еще один жаркий поцелуй в шею. Руки, скользнувшие мне на грудь.

   - Тебе ведь лучше, когда я рядом, верно? – вновь поцелуй, короткий, но горячий, возле самого края волос. – Тебе ведь нравится, что я есть, - его руки мягко массируют мне грудь сквозь тонкое платье. Это приятно, а вместе с поцелуями в шею – вообще головокружительно.

   Но я помню, что его пальцы могут быть жесткими. И жестокими. И от этого холодок страха бежит по моей спине.

   - Не делайте мне больно, - прошу я его, - пожалуйста.

   - Ты сама себе сделала больно, - вздыхает он. И следующий поцелуй – мне в плечо. То, которое потянула. – А ведь о чем я кого-то просил?

   - Я случайно. Я не хотела, - стоило мне вспомнить, что именно он обещал сделать, если уберу ноги с его колен, как от страха начинает подташнивать.

   - Так боишься? – чуть удивляется он. – Не стоит, я не обижу. Просто поцелую еще – вот так, - его губы вновь скользят по моей шее, спускаются дорожкой поцелуев по позвоночнику. Всего лишь настолько, насколько это позволяет вырез платья, но даже это сводит меня с ума, заставляет выгибаться в его руках. – Вот видишь, - вновь жаркий шепот возле уха. И поцелуй, вырывающий еще один мой судорожный вздох. – Тебе не надо меня бояться. Не надо бояться того, что я делаю с тобой, - его руки спускаются ниже и начинают мягко оглаживать мне живот. Очень ласково, очень нежно. Вот только спускаясь порой так непозволительно низко…

   Хотя – кто же ему не позволит?

   - Так на чем мы остановились, когда одна трусливая девочка попыталась сбежать? Ах, да, ножки. Я хотел рассмотреть твои красивые стройные ножки. А ты не дала. Нехорошо, не находишь?

   - А давайте мы вместе на них посмотрим? – осторожно предлагаю ему я. – А то не очень честно выходит…

   Смеется. Прямо у меня над ухом. Так тихо, так будоражаще.

   - Интересное предложение. А ведь мне оно может понравиться, не боишься?

   Не понимаю просто, почему мне этого надо бояться.

   - Я боюсь темноты, - признаюсь ему честно. – Она вокруг так давно, что мне кажется, что я уже ослепла. Нет – что я в этой темноте растворяюсь. Теряю себя.

   Молчит, хотя я опять ожидала смеха. Вновь целует мне шею – долгим, задумчивым поцелуем. И руки его замирают на моем животе, чуть сжав его.

   - А это правильное чувство, Роуз, - наконец отзывается он негромко. – Привыкай. Реальности нет. Нет ничего, кроме того, что мы чувствуем. Живи ощущениями. Впитывай их всей кожей. Бери от них все краски, все переливы оттенков. Я не делаю тебе больно, маленькая. Я дарю тебе наслаждение. Приучайся пить его.

   - Вы пугаете меня.

   Вот теперь смеется.

   - Страх – неплохой усилитель вкуса.

   Миг – и я теряю его. Его руки исчезают с моего живота, его горячее дыхание больше не щекочет мне шею. Я резко отклоняюсь назад – но его там нет. Оттолкнувшись ногами, сажусь как можно глубже и касаюсь спиной стенки кареты – стенки кареты, жесткой, несмотря на обивку, а вовсе не горячего человеческого тела, которое должно, просто обязано было там быть!

   - Потерялась? – судя по направлению звука, он снова прямо передо мной. Судя по интонациям – весьма доволен собой и произведенным эффектом.

   - Как вы это делаете? – получилось чуть резче, чем следовало, но моим нервам далековато до идеала.

   - Я говорил, реальность – ничто, - невозмутимо отзывается мой мучитель. – Но ты думаешь не о том. Мы ведь с тобой договорились взглянуть, что ты прячешь под всеми своими юбками.

   - Вы снимете мне повязку? – интересуюсь упрямо, хотя его пальцы уже смыкаются на моей правой лодыжке и вновь поднимают мою ножку ему на колени.

   - Сниму, - легко соглашается он. – Но не повязку. Мы начнем с другой детали твоего туалета.

   Стремительное движение его руки – и тяжелые юбки съезжают куда-то на бедра, а мою ножку скрывает от его взоров только тонкий белый чулочек. Хотя – не уверена, что «скрывает» в данном случае правильное слово. И губы, прижавшиеся к моей коленке в жарком поцелуе – лишнее тому подтверждение.

   - Нет, малышка, - продолжает он невозмутимо, оборвав поцелуй, - чулочки мне нравятся, чулочки снимать не будем. С чулочками мы сейчас совсем другую вещь сделаем…

   Я слышу легкое позвякивание металла и мгновенно холодею, пытаясь вырваться:

   - Нет!

   - А ведь я предупреждал, что так будет, верно? - вырваться не дал, легко удержав мою ногу одной рукой. – И даже рассказывал, что нужно сделать, чтоб этого избежать, - холодный металл охватывает лодыжку, и я вздрагиваю, услышав характерный щелчок. – Выбор твой.

   Судорожно выдыхаю сквозь стиснутые зубы, пытаясь успокоиться и не поддаться панике. Ничего. Ничего он мне не сделает, он же обещал. Обещал не делать мне больно. Ну, потрогает везде, а это стыдно, конечно, но ведь он мой муж. А жена принадлежит мужу и должна… Даже если достался такой, и говорит… В храме нас венчали…

   - Расслабь ножку, Роуз, я натяну цепь… Расслабь, я ведь все равно натяну… Вот так, чуть на себя коленочку…

   Деус! Деус, за что? Теперь моя стопа где-то на уровне его головы, коленка смотрит вверх и вправо, раскрывая меня самым постыдным образом, я сижу на самом краешке скамьи, едва удерживаясь на нем из-за тряски кареты, а этот гад уже берется за вторую ножку! И что, что я должна делать? Биться в истерике, призывая на его голову проклятия? И оно поможет? Да этот гад, который точно мне не муж (муж бы не стал так позорить собственную супругу) лишь посмеется своим тихим, завораживающим смехом и придумает что-нибудь еще ужаснее. В наказание, да. Он придумает мне очередное извращенное наказание!

   - Вот так, моя девочка, - удовлетворенно заявил мой мучитель, когда и вторая моя нога беспомощно повисла на цепи. – А теперь можно подумать и о лишних деталях туалета. От чего бы нам избавиться, как полагаешь?

   - От вас? – наверное, это со страху я заявила ему такое. – Скажите, если я избавлюсь от вас, я получу большое наследство? Как-то не хотелось бы обратно к папеньке.

   Смеется. Ну конечно, я его смешу – беспомощная, связанная, бесстыже раскрытая его взорам.

   - За наследством - это не ко мне, Роуз. Это к герцогу Александру Теодору. Вот только ты аккуратней его убивай, ладно? Он большой человек, расследование начнется…

   - Так может, вы мне и способ подскажете? Аккуратный?

   - Деус! – он, смеясь, целует мне ножку чуть выше коленки. – Какого монстра я разбудил в этой милой девочке, - еще один поцелуй немного выше предыдущего. – И не жаль тебе герцога, Роуз? – вновь поцелуй, обжигающий жаром внутреннюю сторону бедра. – Он же тебе совсем ничего не сделал, - его губы добрались до границы чулочка и коснулись моей обнаженной кожи. Слишком высоко. Опасно. Жарко.

   - Он венчался со мной, - запрокинув голову и пытаясь сдерживать дыхание, вновь становящееся слишком глубоким, выдыхаю в ответ, - в вашем лице. Или вы – в его.

   Он, меж тем, не отвлекаясь на выслушивание моих суждений, покрывает поцелуями мою вторую ножку. И его руки не отстают от губ – ласкают, гладят, вызывая дрожь в теле и путаницу в мыслях.

   - Благодаря ему я сейчас здесь, - упрямо пытаюсь я продолжать, не поддаваясь эмоциям. – И все, что вы делаете сейчас со мной, - тоже благодаря ему.

   - И вот это? – он целует на самой границе трусиков. – И вот так? – повторяет он поцелуй на другой ножке, но все в такой же опасной близости от самого сокровенного. – И за этот жест ты тоже поблагодаришь его? – его пальцы неожиданно проходятся по ткани. По тонкой полоске ткани, расположившейся у меня между ног.

   - Прокляну, - испуганно выдыхаю я. Касаться меня здесь – это… Это слишком! Слишком смущает… и пугает… и будоражит… Деус, я даже не думала, что это место настолько чувствительно!

   - Герцога? – его пальцы снова скользят там, неспешно, уверенно, обводя контуры и рисуя замысловатые узоры. – Прокляни, Роуз, прокляни, я не против. Ах, он поганец! – его ладонь охватывает всю промежность, пальцы чуть надавливают, исторгая из моего горла то ли всхлип, то ли стон.

   Я чувствую скольжение грубой ткани внутренними сторонами разведенных бедер – это он приподнимается выше, чтоб опалить мне губы очередным поцелуем – медленным, чувственным. Одной рукой он придерживает меня за затылок, чтоб непрестанное раскачивание кареты не заставило наши губы разомкнуться, другой продолжает поглаживать между ног, нащупав там место настолько чувствительное, что я совершенно теряю голову. Мне не стыдно и мне не страшно, я забыла, кто я и кто он, где мы, зачем мы здесь – все неважно, кроме его губ на моих губах и его пальцев, ласкающих меня там.

   Я не сдерживаю очередного всхлипа, и его язык проникает мне в рот – так резко, что это напоминает стремительное нападение змеи. Тут же исчезает – и снова стремительный выпад, и еще, а после – просто головокружительные скольжения, к которым я пытаюсь приноровиться, поймать его, сжать, ощутить хоть что-то во всей полноте. А он ускользает. Он вроде здесь, но опять ускользает. И даже губы его отрываются от моих, и я тянусь за ними, не желая отпускать, стремясь только к одному – продолжить.

   - Горячая у меня девочка, - хрипло шепчет он, позволяя мне коротко коснуться его губами, и вновь отстраняясь. – Ты ведь знаешь, что я сделаю с тобой, да, Роззи? – его пальцы, кружащие по моей промежности так конкретны, что просто не возникает сомнений, о чем он.

   - Нет, - выдыхаю испуганно. Или все-таки предвкушающе? Потому что я знаю, знаю… Ну, примерно. Мне в общих чертах рассказывали. Только это надо делать ночью, на супружеском ложе, на котором потом рожать, а здесь, так… - Вы же не станете… Вы же не будете это сейчас…

   - Нет, моя птичка, - легко соглашается он, - конечно же нет… Сначала я сниму с тебя трусики, - добавляет, выдержав паузу, достойную лучших актеров королевского театра. – Я ведь предупреждал мою девочку, верно? Лишние аксессуары в этом наряде только помеха. Перегружают ансамбль. Портят общую идеальную картину, - его руки скользят мне на ягодицы, захватывают тонкую ткань и резко дергают в тот момент, когда раскачивающаяся на ухабах карета заставляет меня очередной раз чуть подпрыгнуть.

   Я успеваю только вскрикнуть, а трусики уже на бедрах. Треск разрываемой ткани – и они спадают с меня, скользнув прощальной лаской по ногам.

   Я не просто замираю – я даже дыхание задерживаю от ужаса. Тонкая ткань была, конечно, слабой защитой, но хотя бы от его взоров она меня защищала. А теперь я, полуопрокинутая на сиденье, с ногами, широко разведенными и задранными выше головы, раскрыта полностью, а он смотрит. Смотрит. Да, едва ли он отвернулся.

   - Прекрасная белая роза, - негромко произносит мой мучитель после паузы, показавшейся мне вечностью. И я не сразу понимаю, о чем он. – Тысяча и один лепесток, что создали твои юбки вокруг маленькой заветной сердцевинки, - поясняет он тоном, в котором сквозит любование. – И сама сердцевинка, состоящая из таких нежных, таких желанных лепестков.

   - Вы извращенец, вам говорили? – хрипло выдавливаю, осознав, на что он так поэтично любуется.

   - Да, часто, - спокойно соглашается этот тип. – Просто в наш век разучились ценить первозданную красоту… Как думаешь, Роуз, тебе будет приятно, если я поцелую тебя туда?

   - Нет! – я думала, он просто не сможет смутить меня еще больше. – Что вы? Это же…

   - Это приятно, Роззи. Это просто очень приятно.

   И он в самом деле поцеловал. И, не отстраняясь, начал ласкать – языком, губами. Меня бросило в жар, удовольствие тягучими волнами расходилось от той точки, что он так умело будоражил своими безумными прикосновениями. Бесконечная тьма перед глазами кружила вихрями бездонного космоса, и яркие, нереальные звезды вспыхивали то и дело – не то перед моим незрячим взором, не то в глубинах моего тела. Они жгли меня, распаляя все сильнее, порождая жажду большего, поднимая все выше к неизведанным, недостижимым прежде вершинам. И я хотела туда, я рвалась – все выше, выше…

   Он отстранился, вызвав мучительный стон.

   - Нет!.. Вы не можете… Не должны… Не исчезайте… - умоляла я почти в беспамятстве, потому что знала – он может, может. Просто сделать полшага назад и перестать быть. Моя вселенная ограничена осязанием, то, чего я не чувствую – не существует.

   - Сейчас, моя девочка. В этот полет мы отправимся вместе. Я с тобой.

   Его левая рука обхватывает меня за поясницу, его правая… Он снял, наконец, перчатку? Хоть одну… Не перчатку – понимаю уже в следующий миг, когда его естество – большое, горячее – вдавливается в меня медленно, но неотвратимо. Наваждение схлынывает, он раздвигает собой мою плоть так сильно, что хочется кричать от боли, кажется, он просто разорвет меня, там не может поместиться столько! Со мной, видимо, что-то не так, я не гожусь для этого, я слишком маленькая… Или это он слишком большой? Но это несовместимо, мы не подходим…

   Он остановился на миг, дойдя до преграды, чуть потянул ее, отступил. И резко ударил, сметая ее и врываясь в меня до совершенно немыслимых глубин, наполняя меня собой, нет, переполняя меня. И замирая, давая мне возможность хоть немного привыкнуть к его присутствию.

   - Сейчас, Роззи, - хрипло шепнул он мне, - сейчас опять будет хорошо. Чуть-чуть потерпи, и ты вновь почувствуешь.

   Чувствую. Его толчки внутри меня – сначала медленные, осторожные, а затем все быстрее, резче. Пружинящая на рессорах карета задает ему ритм, и он ловит его, сливая все движения в одно, а боль уходит, боль давно ушла, есть лишь жар нетерпения, и стремление вновь подняться к звездам, и ураган, взметающий меня ввысь, и взрыв сверхновой, за которым приходит тьма. Ощущений нет. И я тоже не существую.

ГЛАВА 3.

   Скрип колес. И мерное качание кареты. Кажется, мы едем медленнее. Или это я воспринимаю все медленнее, возрождаясь вновь из небытия. Приятная истома во всем теле. Счастье – беспричинное, но всеобъемлющее, гнездящееся, кажется, в каждой клеточке моего естества. Губы сами расползаются в довольной улыбке: как хорошо. Кажется, я могу ехать так вечно. Моя голова лежит на мужском плече. Сукно под щекой достаточно грубое – значит, не светский кафтан, а военный мундир. А сидеть удобно. Ну, еще бы, его колени мягче скамейки. На скамье он устроил мои ножки – все еще босые, но зато вместе, и не связанные. А руки, которые меня обнимают, все еще в перчатках, ну что за эстет? А перчатки белые, как я и предполагала.

   Белые?

   Резко вскидываю голову и моргаю, не в силах поверить чуду: я вижу! На мне нет повязки! Он снял!

   - С пробуждением, Роуз, - знакомый голос. До сладкой дрожи, до жара внизу живота. – Все хорошо?

   - Темно. Почему так темно? – я смотрю на него в упор, а вижу лишь смазанный силуэт. Гладко выбрит. Кажется. Волосы светлые. Вроде.

   - Я задернул шторки на окнах. Не хотел, чтоб яркий свет тебя потревожил. Да и вредно тебе сразу из полной тьмы на яркое солнце. Пусть глазки пока привыкнут.

   - Откройте, - требую я, даже не пытаясь смягчить интонации. – Я хочу вас видеть.

   - Ты, помнится, собиралась на ощупь, - улыбку в голосе слышу, а на лице разглядеть не могу. – Так изучай. Или теперь побоишься?

   - Мне поздно уже бояться, - совершенно искренне отзываюсь я. И тут же понимаю, что мое тело окончательно пробудилось, и вспомнило все. И ощутило все проблемы сразу. – Нам долго еще ехать?

   - Буквально минуты три. И будет постоялый двор со всеми удобствами. Потерпишь?

   - Да. Конечно.

   Поднимаю руку – медленно, словно удивляясь, что она свободна – и провожу по его волосам. Пострижены коротко, по военному. Не ежиком, но все равно жесткие. Лоб скорее высокий, чем широкий, пара вертикальных складок над переносицей, словно он вечно хмурится, недовольный собой и миром. Нос с горбинкой и широкими крыльями, будто раздутыми от негодования. Губы… губы тут же ловят и целуют мой палец, а там и вовсе засасывают его в рот.

   - Рот я уже изучила чуть раньше, не отвлекайте, - невозмутимо отзываюсь, отдергивая руку.

   - Точно хорошо изучила? – коварно улыбается он. Нет, не так. Я в голосе слышу эту улыбку. Это заигрывание, предвкушение. А неясные тени рисуют на лице оскал.

   - Не точно, - пугаясь того, что вижу, я зажмуриваюсь и касаюсь его губ своими.

   И ощущаю жар его дыхания, и знакомую сладость его обжигающе страстного поцелуя. Да, он не заставляет себя упрашивать дважды, он мгновенно отвечает, и я тону в его страсти, забывая дышать, сгорая от наслаждения. Малейшие сомнения исчезают: да, это эти губы ласкали меня, сводили с ума – беспомощную, связанную…

   При мысли о цепях отстраняюсь и оборачиваюсь: а как оно вообще выглядит? Не вижу. Ничего. Лишь неясные тени в углах. Тянусь к окошку и отдергиваю шторку. Чуть жмурюсь от яркого света, нетерпеливо промаргиваюсь и осматриваюсь вновь.

   Никаких цепей. Ни для рук, ни для ног. Гладкие стенки кареты, обитые лисским шелком, и никаких петлей или крюков, к которым можно было бы эти цепи прикрепить.

   - Что-то потеряла? – невозмутимо интересуется мужчина, все еще держащий меня на коленях. Его глаза цвета стали смотрят холодно и высокомерно, брови нахмурены, чуть поджатая нижняя губа и тяжелый квадратный подбородок придают лицу выражение легкой брезгливости.

   - Я пересяду? – это не совсем вопрос, я просто информирую его о своих действиях.

   - Как желаете, герцогиня, - я слышу эту легкую усмешку в голосе, слышу! Но она совсем – совсем! – не отражается на лице.

   Устраиваюсь на скамье напротив и продолжаю пристально изучать своего спутника. Да, военный мундир. Чин – наверно, большой, но я не разбираюсь в знаках отличия, поэтому нашивки на мундире мне ничего не говорят. А вот фигура, обтянутая этим мундиром, мощная, внушительная: широкий разворот плеч, явно выше среднего рост. При этом подтянут, ни грамма лишнего веса.

   Возраст? Не молод, уже, наверно, лет тридцать. Хотя – залысин нет, седина не пробивается, морщины тоже лицо не избороздили. В общем и целом мне повезло. Если не считать его странных заявлений, что он мне не муж, а самозванец. И странного выражения лица, так не гармонирующего с моими ощущениями от знакомства с ним. Там, в абсолютной тьме, он был совсем другим… Я представляла его совсем другим. Да, наверно в этом все дело.

   Карета останавливается. Спустя пару мгновений нам распахивают дверцу. Герцог выходит первым и галантно подает мне руку. Коленопреклоненных лакеев возле кареты не обнаруживается, но и необходимости в них я не ощущаю: будучи зрячей, я вполне могу и сама.

   - Ваш плащ, госпожа, - незнакомый человек в строгом костюме протягивает мне широкий светло-бежевый плащ. Не мой, несмотря на его заявления.

   - Надо накинуть, Роуз. – герцог тут же перехватывает у незнакомца плащ и набрасывает мне на плечи. – Мы немного запачкали платье.

   Соображаю, чем именно, и мучительно краснею. И вот надо было кому-то делать это в карете!

   - Ничего, так уже не заметно, - мой супруг (и пусть будет так, пока мне не докажут обратное) подносит мою ладошку к губам и легонько целует. – Кстати, знакомься: это Гастон, мой камердинер и секретарь в одном лице. Когда меня нет, все вопросы можно решить с ним.

   - Приятно познакомиться, Гастон.

   - Взаимно, моя госпожа.

   - Закажи нам комнаты и обед. И пусть приготовят ванну для моей супруги, - отдает ему распоряжение мой спутник. И слышит в ответ спокойное:

   - Да, господин.

   Гастон удаляется. А я обеспокоенно хмурюсь: к герцогу так не обращаются. Неужели все же…

   - Сейчас уже идем, Роуз, - он, несомненно, ощутил, как дрогнула моя ладонь в его руке. Но предпочел сделать вид, что неправильно понял причину. – Только познакомлю тебя с нашей охраной.

   Их было четверо – высоких, крепких мужчин в черных мундирах на черных, как ночь, лошадях. Хорошо вооруженных, с цепким, внимательным взглядом и движениями опасного хищника. Они уже спешились, и теперь стояли на почтительном расстоянии, ожидая дальнейших распоряжений. Мой супруг кивнул, приглашая их приблизиться, и представил:

   - Начальник моей личной охраны Гаррет. В мое отсутствие все, что касается твоей личной безопасности, - на его ответственности. В любой спорной ситуации его решение приоритетно. Он имеет полномочия действовать даже против твоей воли.

   - Приятно, - кивнула, не скрывая иронии. Но все же сочла возможным добавить: - Познакомиться.

   - Его подчиненные: Уильям, Роберт и Кит.

   Здесь комментариев не последовало, и я тоже просто молча кивнула. Затем мне представили кучера и двух лакеев, и я смогла полюбоваться, наконец, его легендарным выездом, о котором столько успела услышать, и даже испробовать в деле… Теперь вот даже не удержалась, погладила ближайшую лошадку – потрепала по шее, запуталась пальцами в блестящей, как шелк, черной гриве.

   - Нравятся лошади, Роуз? – тут же поинтересовался тот, кого все его слуги звали лишь «господином».

   - Да, - не стала скрывать. – У меня когда-то была. Не такая красивая, конечно. Но моя.

   Он лишь молча протянул мне руку и повел в дом. Пошла, стараясь не выказывать разочарования. Не то, чтобы я ожидала услышать в ответ что-то вроде: «Теперь у тебя снова будет своя лошадка», но, в общем и целом, не отказалась бы. Если он герцог, ему и десяток лошадей подарить мне по средствам. А если не герцог…

   Аж зажмурилась, старательно отгоняя от себя эту мысль. Нас в храме венчали. Обряд был, он мой муж и… Потому что если там, в бесконечной тьме кареты, он не шутил – то выходило все очень и очень страшно.

   - Все хорошо, Роуз, - почувствовав, как отчаянно я в него вцепилась, поспешил успокоить супруг. – Все будет, конечно, немного не так, как ты в девичестве планировала, но без своего покровительства я никогда тебя не оставлю.

   Покровительство? Какое неправильное слово. Не подходит для супружеских отношений. Совсем.

   Меж тем мы зашли внутрь, и хозяин поспешил лично показать нам наши комнаты. Две отдельные комнаты. И даже не рядом.

   В комнату, отведенную мне, уже занесли огромную бочку для мытья, и служанки вовсю таскали туда ведрами воду, а герцогские лакеи заносили снятый с закорок кареты тяжелый сундук.

   - Там одежда для тебя, - сообщил мне герцог (нет, не герцог, скорей всего, но мне удобнее было именовать его так). – Сможешь выбрать себе по вкусу. Горничной в моем штате нет, но местные девушки тебе помогут. Я зайду через час, чтоб сопроводить на ужин. Располагайся.

   Он ушел, а я устало присела на кровать. Все, что произошло со мной за последние сутки, было слишком… Слишком…

***

Прикрыв за собой дверь комнаты своей новообретенной супруги, мужчина, представившийся в церкви герцогом Раенским, прошел по небольшому коридору и скрылся в выделенном для него номере.

   - Все готово? – поинтересовался у поджидавшего там Гастона.

   - Да, мой господин. Все здесь, - слуга указал на стол, где уже стоял небольшой ларец, окованный чеканным серебром.

   - Хорошо, распорядись, чтоб нам приготовили ужин. Мы спустимся через час.

   - Как прикажете, господин, - секретарь, с поклоном, уходит. А господин запирает за ним дверь на тяжелый железный засов.

   Затем возвращается к ларцу. Ключ от него он хранит на тонкой цепочке, висящей на шее. Чтоб открыть замок, цепочку приходится снять. Несколько поворотов ключа – и на свет появляется массивный каменный кубок на высокой ножке, с широкой и практически плоской чашей. Белый камень, из которого изготовлен предмет, вспыхивает в солнечных лучах миллионом маленьких искорок.

   Следом за кубком из ларца извлекаются несколько флаконов разноцветного стекла с массивными резными крышками. Пара капель в кубок из одного, другого, третьего – и вот уже над белым кубком клубится густой синий туман, растревожено шипя, словно вода на углях, и заглушая этим шипением тихий шепот мужчины на древнем, позабытом всеми наречии.

   С последним словом заклятья туман исчезает, и на дне чаши появляется изображение: комната, границы которой обозначены полупрозрачными шелковыми занавесями, ковер с множеством хаотично разбросанных по нему подушек, опрокинутый, давно потухший кальян. И бесчувственный мужчина, лежащий навзничь. Его белая сорочка полурасстегнута и почти полностью выскользнула из-под ремня форменных брюк. Руки расслаблены, хотя в ладони одной еще чудом удерживается мундштук кальяна. Вторая рука безвольно откинута над головой, и ее полураскрытая ладонь смотрит в небо.

   - Как удобно, - улыбается тот, кто созерцает все через кубок. Чуть крутит сосуд в руках, приближая изображение мужчины. Но фокусирует не на лице – на раскрытой ладони. Она все увеличивается, пока не занимает собой все пространство чаши.

   - Что ж, - удовлетворенно кивает наблюдатель и опускает кубок обратно на стол. – Примите мои поздравления с бракосочетанием, ваше высочество.

   Он располагает собственную ладонь прямо над кубком и резко сдергивает с нее перчатку. Маленькая искрящаяся звездочка выпадает из перчатки и падает в чашу. Не задерживаясь, проходит ее насквозь, чтоб осесть на ладошке спящего человека. Тот чуть морщится, когда сияющая звездочка прожигает ему ладонь, забираясь под кожу, но так и не пробуждается от своего тяжелого забытья.

   А белые перчатки – обе – падают на стол. Черный генеральский мундир с аксельбантами и эполетами тяжело оседает на пол. Вместе с форменными штанами, сорочкой, исподним и прочими, уже ненужными никому деталями туалета. Ведь в запертой изнутри комнате больше никого нет.

   Лишь белесый, едва различимый туман неспешно вытекает в приоткрытое окно. Чтоб раствориться в бесконечности небес и позволить ветру нести себя – всюду и сразу. Он слишком долго был герцогом, он устал. Тело этого внука и правнука королей было слишком тяжелым, громоздким, не приспособленным для простых радостей бытия. Жаль, что придется воссоздавать его вновь. Но его девочка заслужила хоть один вечер в обществе «благоверного супруга». Она так жаждала на него посмотреть. Пусть. Того, что она дала ему, хватит на десяток герцогов Александров. К тому же, ужин не храм, можно ограничиться только общим внешним подобием, не тратя лишних ресурсов. А для всего остального есть завтра.

   Пока же у него есть еще целый час, чтобы позволить себе не быть. Не существовать. Вообще…

***

Через час – вымытая, причесанная, в новом нарядном платье глубокого изумрудного цвета – я спускалась в обеденный зал под руку со своим кавалером. Он наряд не менял, но он и прежде выглядел безупречно и сейчас смотрелся все так же идеально. Нас ждал столик, накрытый для нас двоих, обильная вкусная еда и хорошее вино.

   Обеденный зал был полон самой разномастной публикой – от аристократов и до людей весьма сомнительного происхождения и рода занятий, в воздухе стоял гул множества голосов. И если наше появление в зале и привлекло к себе чье-то внимание, то весьма ненадолго.

   Мой спутник был молчалив, задумчиво потягивал вино и больше разглядывал меня, чем дегустировал пищу.

   - Я пугаю тебя? – все же изволил нарушить он затянувшееся молчание.

   - Меня пугает неопределенность. Почему на венчании было названо имя герцога Александра, а вы утверждаете, что вы – не он?

   - Потому что моей целью было ввести в заблуждение общественность и сделать женатым герцога Раенского. А обманывать тебя я просто не вижу смысла.

   - Но ведь обряд я проходила с вами? – нет уж, давайте конкретно.

   - Да, именно я принял твою руку у твоего отца, - согласно кивает мой визави.

   - Значит и на алтарь вы тоже положили свою руку – свою, а не герцога. И пара к моей звездочке, - я показала ему ладошку, - на вашей ладони.

   - Нет, Роуз, - он ответил очень мягко, и, будь мои глаза все еще закрыты, я сказала бы, что он улыбнулся. Вот только на его неприятно холодном лице на улыбку не было и намека. – Брачные звездочки тех, кого я забираю из отчего дома, я не храню. Смотри, - и он очень осторожно отвернул край перчатки, оголяя ладонь. Она была чистая. Ни малейших следов прохождения обряда – ни малейших!

   - Другую руку, - потребовала я у него внезапно севшим голосом.

   Он показал. Все так же – отвернув край перчатки. Но ладонь была видна полностью. Чистая ладонь. Звездочки не было и там.

   Почти наощупь нахожу свой бокал с вином и осушаю одним глотком, не чувствуя вкуса. Не могу оторвать взгляда от его рук. Он уже оправил перчатки и взялся за приборы, но все равно – не могу.

   - И что теперь? – спрашиваю едва слышно. Там, в карете, все было слишком призрачно, слишком нереально. Там, чтоб не потеряться в полной темноте, мне нужны были его прикосновения. Нужны как воздух, а все остальное просто не имело значения.

   Здесь и сейчас мы словно вновь обрели краски, личности, статусы. Он мне не муж – в глазах Деуса и людей. Он… он – мой любовник, а я опорочена, обесчещена. Падшая женщина, которой уже никогда не найдется места в приличном обществе. Падшая, да. Смотрю на следы, оставшиеся на запястьях. Приличная девушка никогда бы не испытала удовольствия от подобного.

   - Теперь мы ужинаем, - невозмутимо отзывается мой спутник. – А после тебе стоит лечь спать: день был тяжелый, а завтра выезжать на рассвете.

   - Куда выезжать? Куда вы вообще меня везете?

   - К себе домой. Тебе не стоит бояться, Роуз. Ни меня, ни своей судьбы. Поверь, она гораздо лучше той, что ожидала бы тебя без моего вмешательства.

   - Вы не можете знать наверняка. По крайней мере, я осталась бы честной девушкой. Нормально вышла бы замуж…

   - Нормально? С таким-то батюшкой? Роззи, милая, не смеши. Он привел тебя в храм, потому что я назначил встречу именно там. А выбери я бордель, и он привел бы тебя туда.

   - Нет!

   - Да. Он продал бы тебя первому, кто согласился купить, и ты это знаешь. И не факт, что другой покупатель согласился бы оплачивать покупку через храм.

   - Не все обладают вашими возможностями, даже платя через храм, ставить на векселях чужое имя, - отзываюсь на это несколько раздраженно. Брак, на который согласия невесты не спрашивают, это продажа, не спорю. Но подлости его поступка сей факт не отменяет. - Как вам вообще это удалось? Обмануть алтарный камень невозможно, его бесполезно поливать чужой кровью, он считывает сущность.

   - Я не поливал, Роззи, что ты. Иначе испачкал бы перчатки, а это недопустимо, - он лукаво улыбается, чуть склонив голову набок.

   Нет. Это в голосе его лукавство, и в глазах вроде мелькает что-то. На краткий миг. И опять я вижу холодный взгляд. А от раздвинувшихся в улыбке губ по щекам словно трещины. Это лицо не умеет улыбаться. Оно не приспособлено для этого…

   Становится жутко. Вглядываюсь пристальней. Мимических морщинок вокруг глаз нет, а ведь, судя по интонациям, он на все реагирует улыбкой. Раздражения же я от него не ощущала ни разу, а хмурые складки на лбу утверждают, что раздражает его вообще все.

   - Я скопировал сущность, - добивает меня это чудовище, подтверждая все самые немыслимые догадки.

   - Невозможно, - тем не менее, упрямо произношу я. Однако мои побелевшие пальцы, ухватившиеся за столешницу, говорят скорее о том, что сомнений в его словах у меня практически нет. Но – тем страшнее то, с чем я, выходит, столкнулась.

   Магия храма – она священна и дарована нам самим Деусом. Через камни своих алтарей он читает в наших душах и сочетает нас узами брака – однажды и навсегда. А еще принимает клятвы, которые невозможно нарушить, и подтверждает добросовестность любых договоров. Руками своих служителей – скромных монахов братства Единого – он дарует исцеление телам и душам. А иной магии в мире нет.

   Нет, не так, к сожалению. Есть еще темная, запретная и богопротивная магия, которой владеют те, что продали душу Госпоже Преисподней. Черные колдуны и ведьмы, обратившиеся ко злу. Их сжигают, если находят. Но тот, кто не побоялся войти в храм, чтобы обмануть самого Деуса, должен быть очень силен. И очень самоуверен. И, несомненно, очень, очень черен душей.

   - Выпей, Роуз, - он до краев наполняет мой опустевший кубок и подвигает ко мне. – Тебе стоит немного расслабиться. Все не настолько ужасно.

   - А насколько? – угрюмо спрашиваю его и да, пью. Хотя руки дрожат, и темно-бордовые капли проливаются прямо на платье. Никогда не любила вино. Не понимала, в чем его хваленый «вкус». Кислое, горькое, терпкое – просто отрава. Еще ни разу в жизни не выпивала больше половины бокала. А тут – залпом глушила второй. И, похоже, не стану отказываться от третьего. – Кого я вижу сейчас перед собой?

   - Герцога Александра Теодора Раенского, - любезно просвещает меня собеседник. – Впрочем – не только ты, его видят сейчас все посетители этой таверны. Это не морок, это вполне полноценный облик. Более чем полноценный, как ты имела возможность убедиться.

   При мысли о том, как именно я убеждалась в «полноценности» его облика, дико краснею. Холодные цепи, которые я сжимаю горячими пальцами, разведенные в стороны ноги, беспомощно подергивающиеся в оковах, его восхищенное: «Белая роза», его губы… и не губы – там…

   - Я имел в виду, что ты изучала наощупь мое лицо, а ты что подумала? – откровенно забавляется этот гад. – Налить еще вина?

   - Не откажусь.

   Снова пью, да. Нет, напиваюсь. Напиваюсь, потому что иначе я выкину что-нибудь дикое: начну истошно орать, рыдать, биться в истерике. Я не хочу, не хочу, не хочу, чтобы все это происходило со мной. Ну почему меня не выдали замуж за какого-нибудь мерзкого старикашку, предел мечтаний которого – горячий камин и жена, массирующая ему больные ноги? Пусть бы у него даже изо рта воняло, он бы все равно однажды помер, и я осталась бы уважаемой вдовой.

   А теперь я блудница и пособница дьявола, не меньше. Я ж за этим колуном на костер пойду. Или вместо него.

   - А… герцог Раенский… настоящий… он жив хотя бы?

   - О да, вполне. Я вовсе не планирую занимать его место, если ты об этом.

   - Зачем же вы тогда… так? – все же вина было много. Формулировать вопросы становилось все труднее. Зато возможные ответы пугали все меньше.

   - Ну, должен же я дать ему хотя бы общее направление для поисков его дорогой супруги.

   - А он будет… искать?

   - Женщину, которая сломала ему жизнь? Несомненно.

   - Я не ломала, это вы… - начала было возмущенно, но сообразила, что это вообще не важно. – А найдет?

   - Захочешь – найдет, - неопределенно пожал он плечами.

   - Не захочу, - в испуге выставила перед собой ладони. – Да он же меня убьет. Сразу… Зачем вы с ним так? – подумала о герцоге, которого незаметно для него женили, и стало его жаль.

   - Он начальник Тайного Сыска. Начал искать не там, где надо, и не то, что следует. Приходится наказывать.

   Сглатываю. И мне казалось, хуже быть не может? А он не сразу убьет. Он сначала в тюрьму – в каменный мешок, под землю. Там пытки – все как положено: огнем, водой, каленым железом. И только потом костер.

   - Странный вид наказания, - мне почти удается, чтоб голос не дрогнул, - для него.

   - Зато сразу поймет, за что. Ты будешь еще что-нибудь есть, или с ужином мы на этом закончим?

   - Закончим, - кусок в горло мне все равно уже не лез. Да и голова начинала кружиться. Надо было уходить, пока я еще в состоянии сделать это самостоятельно.

   Он кивнул и встал, отодвигая мне стул. И тут же подхватывая под руки, поскольку ноги, как выяснилось, меня уже не держали. А я полагала, мне лучше.

   -Ух, какая ты у меня слабенькая, - он привычно улыбнулся. Сейчас, когда я не видела перед собой лица вечно недовольного герцога, я не сомневалась – мой колдун улыбался. Как и всегда. – Вон лестница, Роззи, видишь? Нам надо до нее дойти. Сосредоточься, ладно?

   Мы дошли. Правда, я почти висела на его подставленной под мой локоть руке, а второй рукой он крепко придерживал меня за талию. Но кто же знал, что вино так коварно? Что голова еще вроде соображает, а ноги уже совсем не слушаются?

   - Расколдуйте меня, - прошу его жалобно, пока мы с трудом поднимаемся по лестнице.

   - Это как? – любопытствует он.

   - Чтоб мне протрезветь… Не знаю, как. Вы же колдун.

   Смеется.

   - Значит, по-твоему, я колдун?

   - А по-вашему – святой отец из ближайшего храна?.. - спотыкаюсь, не осилив подняться на очередную ступеньку. – Храма, - исправляю неправильное слово.

   - Готов побыть немного святым, - он легко подхватывает меня на руки. – Но от должности отца решительно отказываюсь. Не отцовские у меня к тебе, Роззи, чувства, - и целует. В губы. Держа на руках, прямо в обеденном зале. Нет, на лестнице, что ведет из него, на возвышении – чтобы вообще всем посетителям прекрасно видно было!

   - Что вы… творите? – сумела выговорить, отдышавшись.

   - Расколдовываю, - смеется это чудовище. – Что, не помогло?

   - Нет… Только хуже… Не надо, - от его низкого, вибрирующего у меня в животе голоса, от его близости, от его поцелуя действительно голова идет кругом и последние мысли теряются. – Вы же позорите…

   - Я несу молодую жену в постель, сгорая от страсти, - невозмутимо заявляет он мне в ответ. – Пусть запомнят, как я был пылок и нетерпелив.

   - Только ради этого? – я поникаю в его руках.

   - Нет, - шепчет он мне так серьезно и проникновенно, что хочется верить, - не только.

   На его руках так тепло и уютно, что глаза закрываются сами. Нет, я не сплю, я просто хочу туда, во тьму. В тот миг, когда я просыпалась у него на плече, и было не страшно.

   - Ну вот, Роззи, - я вновь касаюсь ногами пола, и это не очень радует. – Постой секунду, я сниму с тебя платье.

   - Раньше оно вам не мешало, - бормочу, не открывая глаз.

   - А раньше я не спать тебя укладывал, - смеется в ответ, умело борясь с крючочками. – Спать в платье - гадко, Роззи.

   А я таю от его голоса – этих низких вибраций, похожих на мурлыканье огромного сытого кота.

   - Скажите, а голос… - тороплюсь узнать, когда голова моя касается подушки. Ведь сейчас он исчезнет. Или я совсем пропаду. – А этот голос – он ваш, или тоже герцога?

   - Голос мой, - успокаивает он, вынимая из моих волос жемчужные шпильки. – У герцога он грубее, резче – мне не нравится. Можно воссоздать, но зачем?

   - А вы можете воссоздать… любой?

   - Любой.

   - И облик?

   - И облик тоже. Какой ты хочешь, Роуз?

   - Не знаю, - мои глаза уже плотно закрыты, и в этой тьме мне не нужен его облик, мне хватает голоса и прикосновений.

   - Но все же, Роззи? Каким ты представляешь меня? – он уже закончил со шпильками, и теперь просто перебирает мне волосы, легонько массируя при этом голову. И это приятно, а главное – голова практически не кружится. Уютно.

   - Не знаю, - бездумно повторяю я. – Черным… Черным-черным колдуном… Красивым… Как ваши лошади… Только не лошадь, а…

   Смеется. Даже руку от моих волос убирает, так хохочет. Обидно. Сам спросил…

   - Ну, спасибо, что хоть не лошадь, - потешается этот гад.

   А я что? Просто лошади – они красивые и черные, и он тоже – красивый и черный. Потому что черный колдун, потому что во тьме… Нет, черный колун быть красивым не может, он же злой, а злые, они… Вот только голос… голос… красивый…

ГЛАВА 4.

   Настойчивый стук в дверь будит меня, когда за окном еще серые предрассветные сумерки. Гастон. Корректен, вежлив, но неумолим.

   - Прошу прощения, моя госпожа. Через полчаса мы выезжаем. Ваш завтрак ждет вас внизу, поторопитесь.

   Киваю. И тут же взвываю: голова болит дико. А еще понимаю, что кивала напрасно: за дверью сего не видно.

   - Хорошо, - повышаю голос, лишь бы только не подходить к двери.

   - Прислать вам горничную, госпожа?

   Ах, даже так вопрос ставится?

   - Справлюсь.

   Нам, бесчестным девушкам, или, вернее уже – бесчестным женщинам, горничные не положены. Мы уж теперь как-нибудь.

   Взгляд падает на прикроватный столик. Там обнаруживается бокал с прозрачной жидкостью и прислоненная к нему карточка. В ушах шумит, в глазах все плывет, голова раскалывается. Подношу карточку к глазам и подслеповато щурюсь, пытаясь рассмотреть надпись.

   Одно единственное слово: «Расколдовывательное». И роза там, где должна быть подпись. Старательно вычерченная черным пером белая роза… Гад. Гад, колдун и сволочь, погубивший меня. Вот зачем он так? Я ж влюблюсь…

   Улыбаюсь. Даже сквозь головную боль. И пью, даже не сомневаясь, что поможет.

   Полчаса спустя, одетая в простое бежевое платье с удобной застежкой спереди, после скромного, но довольно сытного завтрака, я поднималась в карету, опираясь на руку Гастона. Головная боль прошла без следа, а вместе с ней и уныние, и даже отчаянье. Жизнь еще не закончилась. Она запуталась, да, но он…

   На сиденье кареты лежала роза. Живая. Белая. Я взяла ее в руки и поднесла к лицу, вдыхая нежный аромат.

   Дверца за моей спиной захлопнулась.

   - Трогай, - повелительно бросил Гастон.

   - Но как? – я тут же испуганно выглядываю в окошко. – А ваш господин? Разве он не поедет?

   - Он присоединится к вам позже, моя госпожа. Много дел. Приятного пути.

   Карета уносится прочь. Гастон остается на постоялом дворе, спокойно глядя нам вслед до тех пор, пока я могу его видеть. Его господин… даже не нашел времени, чтобы лично сказать мне «доброе утро». Отчаянно сжимаю в руках розу. Он еще не бросил меня, не бросил! Я еще нужна ему!.. Наверно… Скорей всего…

   Поездка была долгой.

***

Солнечные лучи не пробивались сквозь шелковые занавеси. Зато пробивались голоса. Шум, крики, угрозы. Светлейший герцог Александр Теодор Иоанн поморщился и сел, стараясь побороть дурноту и головокружение. Недоуменно взглянул вокруг – этого места он не помнил. Обнаружил в своей руке мундштук кальяна и отбросил прочь с откровенной брезгливостью. Любителем подобных забав он не был никогда, но, судя по тяжелому пробуждению… Что же ему здесь намешали? И где это – здесь?

   - Ваше высочество! Слава Деусу, мы нашли вас! С вами все в порядке? – дворяне его свиты во главе с капитаном его личной охраны, врываются в комнату.

   - Да, разумеется, - герцог тяжело поднялся, стараясь не пошатнуться. – А вы разве теряли? Хороши, нечего сказать… Что это за место?

   - Опиумный дом Токато. Восьмой переулок Квартала Теней. Мы и предположить не могли…

   - Плохо, что не могли. Давно я здесь?

   - Мы потеряли вас позавчера после заката. Ваша карета вернулась в резиденцию пустой. Все видели, как вы в нее садились, но никто – ни лакеи, ни охрана – не видели, чтоб вы ее покидали.

   - Позавчера? – грозно хмурится герцог. Смутное видение – хрупкая, полупрозрачная фигурка девушки на углу рыночной площади – на миг мелькает перед его мысленным взором. Но тут же оказывается сметено негодованием: - И вам потребовалось больше суток, чтобы разыскать меня?!

   - Чужая страна, - слышит он жалкие оправдания в ответ. – Мы не могли предавать огласке… Политические последствия…

   - Были бы, если б мой труп нашли завтра в канаве с перерезанным горлом! Выяснить все об этом борделе: как я здесь оказался, когда, кто меня привел… принес… Найти и доставить ко мне!

   - Но у нас нет полномочий…

   - Плевать! Найти и доставить! Первые результаты хочу иметь через час!

   - Но, ваше высочество, через час – ваше бракосочетание с принцессой Марбурской! Вас ждут в храме Белой Горы, вам следует поторопиться…

   - Оно же завтра… Ах, да, - пропавшие из его памяти сутки жизни сильно сбивали с толку. – Тогда быстрее в резиденцию! Я не могу позволить себе опоздать!

   Дальше была бешеная скачка в резиденцию, круговорот слуг, пытавшихся в рекордные сроки привести своего господина в парадный вид (из крайне, надо сказать, не парадного). Затем - чинная поездка в открытой карете до главного храма (тут спешить было уже нельзя, надо было являть себя городу и миру, давая всем любопытствующим возможность полюбоваться столь значимой персоной, прибывшей в их столицу по столь значимому поводу). И все это время – отдавая распоряжения, кивая, принимая позы – он мучительно пытался вспомнить, что же случилось с ним позавчера, что заставило его покинуть карету, как он смог сделать это незаметно для окружающих?

   К авантюрам он был не склонен. Маленьким мальчиком под докучливым надзором тоже уже давно себя не ощущал. И своих сопровождающих воспринимал не только как неизменный, но и как крайне важный элемент собственной жизни. Тогда как? Почему он от них ушел?

   Рыночная площадь. Да, вот здесь, на углу, стояла цветочница. Она держала фиалки. И она ему улыбнулась. И… Нет, глупость, разве это повод? Понравься ему женщина – он бы сказал Бертрану, и эта женщина ждала бы его в его спальне уже к моменту его приезда. Зачем самому? Другое… Значит, было что-то другое…

   Так и не вспомнил. Храм.

   Все как положено: орган, свечи. Он ждет свою невесту у алтаря, она медленно движется по проходу. Принцессу Марбурскую он видел до этого только раз, мельком. Это было несколько лет назад, во время прошлого его визита. Делового визита, тогда речи о браке еще не шло. Он встретил ее в саду, она ловила бабочку, окруженная толпой нянек и гувернанток. Обычная девочка, ничего выдающегося. Ничего отталкивающего, впрочем, тоже. Поэтому сейчас, когда союз с Марбуром стал для их королевства насущной необходимостью, от предложения своего царственного кузена отказываться не стал: надо – значит надо. Да и не отказывают королю, будь он хоть кузен, хоть отец родной. Если жизнь дорога, конечно. Ему была дорога.

   Принцесса подошла. И король Марбура Хосе Мигель вложил руку своей дочери в его. Орган смолк, священник начал священнодейство, алтарный камень засиял нежно-голубым светом, демонстрируя всем, что само небо в свидетелях. Все слова подтверждения сказаны, руки вступающих в брак опускаются на алтарь…

   И тот словно взрывается! Мгновенно раскаляясь, он становится алым, храм сотрясают громовые раскаты, а жених падает навзничь, словно сраженный молнией.

   - Клятвопреступник! Клятвопреступник! – с ужасом, а затем и с ненавистью повторяют в толпе приглашенных.

   Ему помогают встать. В ужасе не меньшем, чем окружающие, он смотрит на пылающий алтарь. «… женат на Роуз Элизабет Ривербел…». И вчерашнее число. День, которого он не помнит.

   - Это фальсификация! – пытается протестовать против вердикта небес жених. – Мои руки чисты, я не женат! – он вытягивает вперед раскрытые ладони, демонстрируя священнику, королю, невесте. И замечая, наконец, сам: середину его левой ладони занимает маленькая брачная звездочка с отчетливо видимым кровавым ободком. Знаком того, что он взял кровь своей жены на брачном ложе, и ее кровь отныне его, а его – ее.

   - Клятвопреступник! Клятвопреступник!

   Принцесса падает в обморок. Король (и не только он) хватается за меч. Из храма герцог не просто с позором уходит – он отступает. Спрятавшись за спинами своих гвардейцев, как за щитами. Провожаемый проклятиями и обещаниями скорой смерти. Оставляя на ступенях храма кровь своих защитников и кровь тех, кто пытался помешать им его защищать. Открытая карета для поездки уже не подходит – он уезжает верхом. Уносится, не разбирая дороги и затоптав пару не слишком расторопных прохожих. Не до реверансов – вслед летят выстрелы.

   Из резиденции уходит через черный ход, переодевшись на бегу. Едва успевает скрыться в быстро прибывающей толпе. Отойдя от опасного места на пару кварталов, за своей спиной видит зарево: резиденцию подожгли. Остается надеяться, что все члены посольства успели… Впрочем, чего лукавить: понятно, что успели не все. И тех, кто не успел, толпа растерзает. Такого бесчестья своей принцессы народ не простит.

   Он торопливо движется дальше, надвинув потрепанную шляпу на глаза и завернувшись в плащ ремесленника средней руки. Сначала скрыться. И только потом – думать.

   Несколько часов спустя, в грязной придорожной таверне он угрюмо грызет пригорелое мясо домашней птицы, умершей от старости и болезней. Запивает перебродившими помоями, поданными ему вместо вина, и пытается сообразить, что делать дальше. Его верные люди большей частью при нем, но их немного, всего десяток. Слишком много, чтоб скрыться незамеченными. Слишком мало, чтобы суметь отбиться от серьезного отряда. А в том, что отряд, высланный на его поимку оскорбленным в лучших чувствах Хосе Мигелем, будет серьезным, сомневаться не приходилось.

   Как и в том, что война между Марбуром и родной Иглезией, которую надеялись избежать с помощью этой свадьбы, теперь фактически неизбежна.

   Пытаться пробраться во дворец, добиться аудиенции у находящегося в бешенстве короля, объясниться, попробовать уладить все миром, пока не стало еще слишком поздно? Нет, бесполезно, что он скажет в свое оправдание? Будь брачная звездочка на его руке непорочно чиста – еще могли бы быть варианты. Теперь же… Никто не поверит в его невиновность, в его непричастность. Его обвинят в намеренной провокации конфликта. Все. И король Марбура Хосе Мигель Двадцать Пятый. И король Иглезии Георг Двенадцатый. И их подданные по обе стороны и без того очень спорной границы.

   Случившееся было катастрофой. Но герцог даже мысленно не задавал вопросов, за что ему это. Он вспомнил.

   Девушка на углу рыночной площади. Она действительно держала в руках букет фиалок. Но она не торговала ими. Просто наслаждалась их нежным ароматом. И ждала его.

   Он узнал ее сразу, едва взглянул. Этот искусственно-крестьянский наряд пастушки из тончайшего шелка – такие были в моде лет двадцать назад, когда любили рассуждать о естественной красоте и близости к природе. Эти чуть растрепанные локоны, выбивающиеся из-под узкой ленты – такие светлые, что солнце просвечивало сквозь них, окутывая голову сказочным ореолом. Эти огромные голубые глаза невинной девы и лукавая, чуть порочная улыбка уголками губ, что так волновали его всегда, заставляя сердце биться чуть громче.

   Анабель пропала, а вот супруг нашелся. Точнее, он и вовсе не пропадал никуда. Жил себе в своем имении, потягивал вино, постреливал куропаток… И знать не знал никакой Анабель Марии. Несмотря на наличие брачной звездочки на руке, брак с девицей Дешо отрицал, как и знакомство – даже шапочное – с ее родителями. Дело могло бы стать громким, но его замяли. Родители предпочли забыть про дочь, лишь бы в свете не ходила сплетня про то, что они выдали ее непонятно за кого неизвестно как. Церковники предпочли замолчать тот факт, что алтарный камень способен порой сотворить нечто настолько странное. Сквайр Уэсли в попытках развестись с неизвестной девицей, к тому же бесследно пропавшей, пытался шуметь больше всех, но и ему объяснили, что при любом раскладе он первый подозреваемый. Он умер лет десять назад, так и не сумев ни развестись, ни жениться вновь, род пресекся, дело легло в архив… И если бы не юношеское увлечение герцога Александра, продолжения бы эта история не имела.

   Ему было пятнадцать, а может и меньше, когда, гостя в поместье одного из приближенных отца, он увидел портрет юной девушки, показавшейся ему прекраснее всех на свете. Он задал вопрос и услышал историю, поразившую юношеское воображение. Тайна Анабель не давала ему покоя долгие годы.

   Нет, конечно, потом он забыл о ней, прошел через войну, возглавил Тайный Сыск, заменив на этом посту своего рано ушедшего отца. А там было столько мрачных тайн, грязи, подлости, черного колдовства, что исчезновение Анабель Дешо казалось просто милой забавой.

   Пока он не наткнулся на свидетельства того, что случай с Анабель был далеко не единственным. Вот уже как минимум лет пятьсот (а может и больше, но более ранние архивы сгорели в пожаре) время от времени случаются свадьбы, в которых жених не участвует. Он просто просыпается однажды с брачной звездочкой на ладони и до конца своих дней уже не может от нее избавиться. Невесту же после подобной свадьбы не видит более никто и никогда. Как и Анабель, она уносится прочь от церкви в роскошной карете вместе с самозванцем, которого все считают ее мужем, и пропадает на веки вечные.

   Десятки подложных женихов. Десятки родов, пресекшихся без наследника. Десятки юных дев, сгинувших без следа. И десятки раз, когда алтарный камень совершал немыслимое, противное самой своей божественной природе: подлог! Кто мог быть настолько силен, что бросал вызов самому Деусу? Кто мог быть настолько опасен, что подрывал основы существующего миропорядка? Ведь если алтарный камень возможно обмануть, выходит – Деус не всесилен. Или не честен. А значит – и это страшно – не бог!

   И Тайный Сыск занялся этой проблемой. Он лично занялся этой проблемой.

   А тут – свадьба. И Анабель.

   Она стояла на углу с букетом фиалок. В той самой позе, что была изображена на портрете. В том самом платье. И даже солнце, совсем как на полотне живописца, сияло в ее чуть растрепанных волосах. Она встретилась с ним взглядом. И улыбнулась. И поднесла фиалки к лицу, вдохнув аромат. И кивнула ему, будто всегда его знала. И, чуть качнув приглашающе головой, двинулась прочь – сквозь толпу многолюдного рынка. А он, как мальчишка, выскочил на ходу и бросился следом.

   Почему этого никто не заметил, он не знал, предполагал – отвлекли. Предполагал сейчас, тогда ему было неважно. Он бежал за ней, расталкивая прохожих, и все не мог догнать. Она казалась ему порой бесплотной тенью, прозрачной настолько, что сквозь нее просвечивали другие люди. А порой ее фигурка обретала объем и краски, и становилась совсем неотличима от прочих женщин в толпе. Если бы не платье, вышедшее из моды еще во времена его детства. Если бы не светлые локоны, крайне нетипичные для южанок Марбура. И не шелковые бальные туфельки, идеально белые и чистые, несмотря на навоз, грязь и лужи, то и дело встречавшиеся на пути. Она словно скользила над реальностью этого мира – легкая, невесомая…

   - Анабель! – кричал он ей вслед, безнадежно отставая. – Анабель, постойте!

   Она остановилась уже потом – в комнате с шелковыми занавесями вместо стен и огромным ковром с высоким мягким ворсом.

   - Мне сказали, вы хотели меня видеть, Александр, - обернулась она к нему, чуть склоняя набок изящную головку и глядя на него огромными, чистыми, как небо, глазами.

   - Да, - он сглотнул, чувствуя непонятную самому себе робость, - я хотел. Я всегда хотел вас найти, Анабель.

   - Ну… вы нашли, - она лукаво улыбнулась, вновь вдохнула аромат своих фиалок. – Значит, это – вам, - и протянула ему цветы.

   Он взял. И тоже поднес к лицу, вдыхая нежный лесной аромат.

   Чтоб очнуться две ночи спустя, женатым на неизвестной девице, которую уже никто и никогда не найдет.

   Он вновь отхлебнул из кубка омерзительного пойла, вновь поморщился, раздражаясь на собственный идиотизм. Его поймали, как дурака, развели, как лоха. Анабель. Девчонка, пропавшая без вести восемнадцать лет назад. И не постаревшая ни на день. Как он мог на такое купиться?!

   Дело о пропавших невестах принимало очень скверный оборот. Если тот, кто за этим стоит, не побоялся поставить два государства на грань войны, лишь бы только щелкнуть его по носу и наказать за излишнее любопытство, останавливаться он явно не намерен. И похищениями невест дело не ограничится. А человек, способный заставить алтари признать правдой любую ложь, поистине страшен.

   И действует он в Иглезии. Именно там пропадали невесты, именно главу Иглезийского Сыска только что убрали с доски… Значит, надо домой! С Хосе Мигелем пусть разбираются дипломаты. Конечно, он оставит своим марбурским агентам инструкции выяснить все про девушку с фиалками, да и прошлого своего приказа – разузнать все про тот опиумный притон, где его обнаружили – он не отменял. Но почти не сомневался, что результатов это не даст.

   В таверне задерживаться не стали. Немного перекусив и собравшись с силами, герцог и его люди пустились в отчаянную скачку до самой границы. Возможно, их не догнали, возможно – и вовсе не преследовали, но границу они пересекли успешно. А уже на родной земле герцог Александр Теодор Иоанн Раенский был арестован личной гвардией короля Георга и препровожден в казематы тюрьмы Сэн-Дар. Сопротивления при аресте светлейший герцог не оказал.

***

Небольшой городок, в который мы въехали часов через двенадцать отчаянной скачки, показался мне просто воплощением покоя, гармонии и уюта. Маленькие опрятные домики с цветами на окнах, паутинка узких, извилистых улочек, разбегавшихся от главной дороги, опрятная гостиница неподалеку от главной площади – что еще нужно уставшей путешественнице, чтоб признать город пределом мечтаний?

   Нет, конечно, остановки в пути мы время от времени делали, и даже обедом, весьма проворно сваренным на костре, меня покормили. О моем комфорте заботились с максимальным старанием и предупредительностью, но столь длительное путешествие комфортным быть не может просто по определению. От бесконечной тряски попа давно превратилась в отбивную. Пейзажи за окном, поначалу радовавшие меня живописными видами, холмами – лугам – перелесками, постепенно слились в одно невыразительное и бесконечное зеленое пятно.

   Мысли… мысли тоже словно ходили по кругу, возвращаясь к неизменному: я ничего толком не знаю и ничего толком не могу. Бежать? Куда, зачем и на какие деньги? Родителям я не нужна, мне их заботы тоже уже хватило. Искать герцога, чтоб осчастливить известием, что я его законная? Он осчастливится. И овдовеет на радостях, а мне бы еще пожить. А мой похититель… тут мои мысли вообще сбивались, и вместо того, чтобы думать, что он со мной сотворил, я думала о том, как он это творил… и как он нес меня на руках вечером в номер… и как гладил по волосам…

   Слава Деусу, что мы, наконец, приехали, и дверцу моей кареты приглашающе распахивают, позволяя ступить, наконец, на твердую землю.

   - Это конечная точка нашего путешествия? – интересуюсь у Гаррета, любезно подавшего мне руку.

   - На сегодня да, моя госпожа. Вы сможете как следует отдохнуть.

   - А завтра мы опять уедем с рассветом? – при одной только мысли об этом меня передергивает.

   - Нет, госпожа, - успокаивает меня мужчина. - В городе ярмарка. Господин предположил, что вы захотите купить себе что-нибудь. Он забрал вас из дома совсем без вещей.

   - Ну, он же предоставил мне, - я кивнула на сундук, который лакеи споро сгружали с кареты, - вещи.

   - Он приобретал их на свой вкус, у вас могут быть свои предпочтения. К тому же он просто не мог учесть абсолютно все, - начальник моей охраны чуть пожал плечами. – Он передал вам это, - в мои руки лег тяжелый кошель. – И сказал, что вы можете смело тратить все, в следующий раз он даст еще денег.

   - В следующий раз? – тут же уточняю, глядя на то, как местные конюхи проворно распрягают наших лошадей.

   - В другом городе, моя госпожа.

   - В каком? Куда мы вообще едем?

   - Не могу знать, моя госпожа, я следую за каретой.

   - Врете, - разочарованно вздыхаю я. Сегодня во время привала я уже пыталась выяснить у моих сопровождающих, куда же меня везут, но добилась не большего, чем сейчас.

   - Придерживаюсь полученной инструкции, - спокойно склоняется он в поклоне.

   Один из коней, будучи освобожденным от сбруи, тут же падает на спину и начинает перекатываться с боку на бок, опасно болтая в воздухе всеми четырьмя копытами.

   - Осторожнее, госпожа! – молодой конюх – черноволосый, стройный и гибкий – блеснул в мою сторону синими, как небо, глазами. – Здесь двор не ровный – уклон, он может скатиться чуть ниже и вас задеть.

   - Так заставь его подняться! – тут же напустился на парня Гаррет. – Какого беса ты позволяешь ему так кататься?

   - Будьте снисходительны, господин. Конь проделал долгий путь, устал…

   - Подними его, я сказал!

   Я развернулась и ушла внутрь. Если не путаться под ногами людей и коней – будет больше толку. Номер меня уже ждал. Умывшись и переодевшись с дороги, я поняла, что ужинать еще не хочу, а сидеть на месте после целого дня в карете просто не в состоянии. Прогулка по городу показалась мне неплохой идеей, и я не стала откладывать ее на завтра.

   Однако выйти из гостиницы одной мне не дали. Гаррет тут же приставил ко мне одного из своих людей. Наверное, он был прав, не стоило гулять под вечер одной в незнакомом городе. Да и в знакомом не стоило, если честно. Но все же у меня было чувство, что я под конвоем. Не самое приятное ощущение.

   Расспросив хозяина гостиницы об основных ориентирах, направилась на главную площадь. Несмотря на то, что время близилось к ужину, тут было шумно и многолюдно. Ярмарка. Многочисленные прилавки, сколоченные на скорую руку и заваленные самым разным товаром. Бесконечные шатры с зазывалами у входа, предлагавшими за пару медных монет увидеть все самое невиданное и познать все самое непознаваемое. Детские карусельки с осликами, где понурые зверюшки, привязанные к спицам огромного колеса, монотонно бродили по кругу, катая малолетних наездников. Площадки для состязания в борьбе. Площадки для танцев. Грубо сколоченные лавки и столешницы многочисленных уличных забегаловок, стоящие прямо на проходе и манящие ароматами жареного мяса с травами. И множество мужчин, остро пахнущих пивом и чесноком, приглашающих меня составить им компанию за тем или иным столиком. И боюсь, только наличие хмурого охранника за моей спиной заставляло их ограничиваться исключительно приглашениями.

   Увы, ярмарка не радовала. Я чувствовала себя здесь чужой и совершенно одинокой. Мне не с кем было сесть за столик, чтобы попробовать местную кухню (о том, чтобы девушке сесть одной, не могло быть и речи), не с кем было выйти в круг, чтобы присоединиться к танцующим. Я так и не смогла решить, что мне следует купить на полученные деньги, поскольку не слишком хорошо представляла, что у меня вообще есть (обстоятельно изучить содержимое сундука еще не довелось), да и не в сумерках же заниматься столь важными вещами.

   Уже решила вернуться обратно в гостиницу, признав, что гулять по городу вечером было плохой идеей, как на меня, словно вихрь, налетел какой-то парень, обхватывая за талию и едва ли не внося в очередной круг танцующих, мимо которого я как раз проходила.

   - Танец, красотка! – потребовал он у меня, отпуская, но тут же протягивая руки. Охранник, бросившийся было меня спасать, остановился, ожидая моей реакции. Вокруг нас в безумном вихре кружились пары. А я взглянула в синие, как небо, глаза под черной лохматой челкой, и узнала его: конюх их нашей гостиницы. Тот самый, что не удержал лошадь, позволив ей кататься в пыли. Правда, тогда он был в широкой рубахе навыпуск, а сейчас рубаха аккуратно заправлена в штаны, поверх надета черная замшевая куртка – сильно потертая, но все же вполне опрятная, и даже на протянутых мне руках – перчатки из черной замши.

   Дочь графа (ах, нет, уже герцогиня, хоть и герцогом непризнанная) и конюх? Хорошая пара. А впрочем, чем я рискую? Это ярмарка, меня здесь никто не знает. Да и вообще, это просто танец. И я протянула ему руки и позволила увлечь себя в бурный круговорот.

   Танцевал он неплохо. Было видно, что городских гуляний не пропускает, да и на гуляниях не пиво у стеночки пьет. А вот про себя я, увы, сказать не могла такого. И про танцы, и про городские гуляния. Я полонез хорошо танцевала. И менуэт. И много еще чего интересного, чего на площадях не пляшут. А вот из того, что тут пляшут… Приходилось осваивать на месте. И пару раз позорно спотыкаться, и в ногах путаться. Хорошо, кавалер мне попался терпеливый, держал крепко, падать не позволял. И только смеялся, когда я нелепо носом ему в грудь утыкалась:

   - О, красотка! Я знаю, что тебе нравлюсь, но ни при всех же! – и даже кончиками пальцев по шейке провел, наглец.

   - Руку! – тут же нервно рыкнула я.

   - Ну, прости, принцесса, сама меня в грудь целовать вздумала, - фыркает в ответ этот мерзавец, но руку послушно возвращает на место. – Так что, придешь ко мне ночью на сеновал? – интересуется бесстыже полкруга спустя.

   Нет, точно зря я с ним танцевать вздумала. Ясно же, что кавалера несло – видно, пива он успел немало выпить для храбрости. Хотя пивом от него не пахло. Отчетливо пахло лошадьми – и от его одежды, и от давно не стриженых волос. Но лошадей я любила (может быть, слишком), и потому их запах – это не то, что могло бы меня оттолкнуть. А вот непомерная наглость – она отталкивала.

   - Так что, красотка, придешь? – повторяет, не дождавшись ответа.

   - А сам как думаешь? – вздыхаю раздраженно. Ну не объяснять же ему посреди танца, что не там он себе подружку ищет. И не теми словами.

   - Думаю, что придешь, - самоуверенно заявляет этот наглец, останавливаясь вместе с музыкой и благодаря меня поклоном за танец. – Не задерживайся, - и тут же исчезает в толпе, прежде чем я успеваю придумать хоть слово в ответ. Да у меня просто слов нет от подобной наглости!

   Я, все-таки, раньше с конюхами не общалась, да и в народных гуляниях не участвовала, не привыкла к подобным выходкам. Да и слава Деусу, что не участвовала. И сейчас не стоило.

   Кивнув своему охраннику, отправляюсь назад в гостиницу. Надо ужинать, да разобрать внимательно тот сундук, чтоб понять, что мне покупать стоит. Знать бы еще, куда меня везут, и что меня там ждет – тогда и с покупками было б проще определиться.

   Подумав о покупках, рефлекторно прижимаю правую руку к карману с кошельком – чтоб лишний раз убедиться, что он все еще при мне. И тут же убеждаюсь в обратном: денег нет. Карман совершенно пуст.

   А ведь перед тем, как меня вытащили танцевать, деньги были – я как раз проверяла. Я всю дорогу только и делала, что проверяла, боясь, что в такой толпе… Вот, собственно, и… Расслабилась.

   - Что-то случилось? – тут же интересуется мой охранник, стоило мне замереть на месте.

   - Деньги, - признаю обреченно. – Вытащили кошелек.

   - Плохо, - соглашается охранник. – Но возвращаться и искать бесполезно.

   Это я понимала и сама. Оставалось только радоваться, что хватило ума взять с собой не все, полученные от Гаррета, деньги, а лишь небольшую часть. Но все равно жалко.

   И жалко даже не денег, поняла я, вернувшись в номер и взглянув на себя в зеркало. Золотой цепочки с маленькой бриллиантовой капелькой, единственного украшения, остававшегося у меня из дома, не было тоже.

   Вспомнила руку на своей шее. Как я упала лицом ему на грудь. И как я перед этим споткнулась об ногу своего кавалера, и еще решила, что от собственной неуклюжести…

   Снял. Гад. Пока я глупо злилась, думая, что со мной заигрывают, он попросту меня обчистил! И кошелек тоже явно он, больше некому!

   Но… Но ничего, я ведь знаю, кто он! И где его найти. А он вряд ли узнал меня… Хотя нет, может быть и узнал. Узнал, но не думает, что я его помню. Благородные дамы конюхов не рассматривают. Потому и вел себя так нагло.

   Сеновал? Ладно, будет тебе сеновал. Вот только приду не одна, уж не обессудь. Мне тут мой муж-немуж аж четырех охранников в сопровождение выделил, а я с ним, как ни крути, в церкви венчанная, ослушаться-то грех. Так что пусть сопровождают.

   Постучалась к Гаррету, объяснила проблему, и он, коротко кивнув, тут же поднялся. Прихватив по дороге скучавшего в обеденном зале Уила, мы наведались на конюшни. Но синеглазого конюха там, увы, не застали.

   - Так в город ушел, выходной у него, - старший конюх моего обидчика по описанию сразу признал, да и неудивительно: слишком уж внешность у парня примечательная. – Теперь, небось, и до утра не вернется. А зачем нужен-то, учинил что?

   - Да нет, - Гаррет равнодушно сплюнул сквозь зубы. – Наоборот: подзаработать ему предложить хотели. Госпоже он глянулся, парнишка, вроде, смышленый…

   - Да смышленых у меня хватает. Вот Колин, к примеру, вполне, - старший кивнул на рыжего детину, меланхолично грызущего соломинку неподалеку.

   - Не, - не согласился мой страж, мельком глянув на Колина. – Чернявый нужен. Чтоб лошадям, понимаешь, в масть… Так ты скажи ему, как придет: пусть найдет Гаррета, не пожалеет. Звать-то его как?

   - Да Лисом кличут.

   - Забавно кличут, - хмыкнул Гаррет. – Так ты не забудь, - в руки старшего конюха упала монетка.

   А мы вернулись в гостиницу.

   - Не переживайте, госпожа. Найдем мы вашу пропажу.

   - Боюсь, прогуляет он за ночь все деньги, да и кулон мой продаст, - печально вздыхаю в ответ. Былой азарт от скорой поимки вора сошел на нет. Ну, поймаем мерзавца. Получит он пару затрещин – мне с того что?

   - Продаст – расскажет, кому. Вернем, госпожа.

   Спорить не стала. Поужинала в обществе своей охраны, да и отправилась в номер, сообщив, что до утра выходить не планирую, а потому своим временем они вольны располагать. Заказала себе бочку горячей воды, чтоб помыться с дороги, и, пока воду кипятили да таскали, села разбирать сундук с «приданым».

   А выбор одежды там оказался прелюбопытный. Пара нарядов «ну очень знатной дамы» - для королевского приема, конечно, не подойдут, но для визита герцогини в любое великосветское собрание рангом пониже – самый раз. Еще пара платьев «просто знатной дамы», или, правильнее «дамы в путешествии»: удобны, практичны, просты. Однако дорогая ткань и приличествующий аристократии крой не позволяли усомниться в статусе их владелицы.

   Не позволяли, да. Но именно такое платье было на мне сегодня, и кое-кто не просто позволил себе усомниться, он еще и… Ладно, сама хороша! Как я могла вообще согласиться танцевать с конюхом?! Немыслимо. То ли атмосфера ярмарки так заразительна, то ли внезапное одиночество так угнетает…

   Ладно. Дальше было куда интересней. В сундуке нашелся наряд горожанки очень средней руки – с грубой суконной юбкой, жилетом, да даже чепец прилагался! Вот это для герцогини, по мнению моего «не-суженного», зачем? А дорожный мужской костюм, причем очень неплохого качества – он что, предполагал для меня возможность ехать верхом? Нет, уверенной всадницей я бы себя не назвала, уже года три как вообще в седле не сидела, да и до того… недолго, в общем, счастье длилось. Но после целого дня тряски в карете (ну и вчера еще часов несколько…) была бы не прочь вернуться к освоению данного навыка.

   С одеждой все, но про белье тоже никто не забыл. И подбиралось это белье прямо-таки с душой… Я бы даже сказала – со страстью. Потому как кроме вполне удобных и приличных комплектов, имелось в этом сундучке и такое… ох, ни одна герцогиня точно ни в жизнь не наденет. Нет, я не ханжа, и корсеты у нас еще во времена бабки моей отменили, как для здоровья вредные, а от панталон уже во времена матушкиной молодости отказались безвозвратно… Но то, что мой не-муж подсунул мне в сундучок… да пусть сам и носит!.. Хотя… Представила, как я надену все это, а он станет на меня смотреть… Лицо тут же окатила жаркая волна стыда. И низ живота окатила. Жаркая волна. И не стыда, а совсем другого чувства…

   Окончательно смутилась и, захлопнув сундук, полезла в бочку. Смывать с себя дорожную грязь и ненужные мысли. Пыль в карету всю дорогу во все щели летела. А я еще в таком виде гулять отправилась. Неудивительно, что всякие конюхи пристают…

   Уже значительно позже, когда вода в бочке совсем остыла, и мне все же пришлось ее покинуть, нарядившись в скромную ночную сорочку и теплый халат (да, об этом тоже никто не забыл), я неторопливо расчесывала волосы красивым резным гребнем, стремясь дать им хоть немного просохнуть прежде, чем заплетать на ночь в косы. Окно было распахнуто, ночи в июле теплые, и легкий ветерок, идущий с улицы, я надеялась, поможет мне высушить волосы чуть быстрее.

   В окно я не смотрела, смотрела в зеркало. И потому на фигуру, застывшую под единственным возле гостиницы фонарем, обратила внимание не сразу. Так что, кто его знает, как долго он там уже стоял. И как долго еще собирался. Мой давний знакомец. Мой единственный знакомый в этом городе. Черноволосый конюх, бесстыже обчистивший меня во время вопиюще наглого танца!

   Словно почувствовав мой взгляд, он неторопливо достал из кармана тонкую цепочку с камушком, поднял ее на уровень лица, словно стремясь рассмотреть поближе в неярком свете, чуть встряхнул, заставив камешек раскачиваться, то и дело вспыхивая отраженным светом. Затем взглянул куда-то в сторону моего окна и ухмыльнулся.

   Так значит, да? Ну, хорошо, уговорил. До встречи на сеновале. Вот только кузнеца захвачу.

   Наскоро скрутив волосы в узел, и посильнее запахнув халат, я уже полминуты спустя стучалась к Гаррету. В ответ промычали нечто невразумительное, что я сочла за приглашение войти, чем и воспользовалась… Чтобы тут же вылететь назад с пылающими щеками. Гаррет на сеновал не пойдет. У него уже есть – свой, отдельный. И весьма, весьма обжитой…

   Начальник моей охраны появился у меня в номере буквально минуту спустя, уже в штанах и даже в рубахе, небрежно наброшенной на лоснящееся от пота тело.

   - Что-то случилось, госпожа?

   - Нет, - вышло немного нервно, поскольку я не знала, куда девать глаза. – Простите, что помешала, это подождет до утра. Просто тот конюх… Я увидела, что он вернулся, и хотела… Но мне не стоило врываться к вам, я сама вас отпустила… Простите.

   - Вы совершенно правы, госпожа, раз он вернулся – так и до утра никуда не денется. А утром мы с ребятами решим этот вопрос, вам не стоит вмешиваться… Я могу быть свободен?

   - Да, конечно, идите.

   Смогла выдохнуть, только когда он вышел.

   Помотала головой, выкидывая из нее всякие глупости, и вновь вернулась к зеркалу. Взяла расческу, провела по волосам. Бросила взгляд на улицу.

   Он все еще стоял там. И смотрел на мое окно. И ухмылялся.

   И это раздражало. Бесило. Неимоверно.

   Он был вором и негодяем, и я знала это, и он знал, что я знала это. Но почему при этом он нагло смотрит в мое окно, а мне остается только злиться из-за собственного бессилия?

   Хотя, почему только злиться? Пусть Гаррет занят, но есть ведь еще Уил, Роб и Кит… Правда, они тоже могут быть заняты… Ладно, в личные комнаты врываться не стану, но можно посмотреть в общем зале. И если они все еще там – отчего бы не попросить их об услуге, раз кто-то так упорно нарывается?

   В халате, конечно, не пошла. Спокойно и тщательно переоделась. Раз уж юноша так меня ждет – подождет, пока я застегну последнюю пуговичку. В общем зале обнаружились Роб и Кит. Отхлебывая пиво из огромных кружек, они азартно резались в кости. Моему появлению не обрадовались, и заверять меня в готовности немедленно все бросить и идти за мной хоть на край света не стали.

   Невольно кольнула мысль, что и их я отрываю от отдыха в неурочный час. Но, в конце концов, разве это не их работа?

   - Мне нужна ваша помощь, - заявила, подойдя, стараясь держаться как можно более уверенно.

   - И что же госпожа желает, - поднял на меня не слишком трезвые глаза Кит, - в это время суток?

   - Госпожа желает, чтобы вы сопроводили ее на конюшню. Мне надо поговорить с одним… конюхом, - последнее слово едва ли не прошипела.

   - Что, вот прям сейчас?

   Компания за столом похабно заржала. А я почувствовала, как мгновенно запылали щеки. В город я ходила с Уилом, про кражу рассказала потом Гаррету. И почему-то была уверена, что они все в курсе моей проблемы. А выходило, что эти двое не знали. И что они подумали про меня сейчас…

   Но отступить – значит, фактически, признаться в правоте их домыслов.

   - Идемте, - потребовала я. Пусть поприсутствуют при разговоре – и мне помогут, и дурные мысли из голов повыкидывают. – Этот тип украл у меня ценную вещь, и я не хочу, чтобы до утра он перепродал ее кому-то еще.

   - А что, эту вещь можно перепродать? – пробормотал себе под нос Роб, и они оба опять заржали. Но из-за стола поднялись, пообещав остающейся компании скоро вернуться.

   Раздраженно постукивая каблучками, я поспешила на выход. Под фонарем никого уже не было. Либо наглец сбежал, либо все же ждет меня там, куда так настойчиво звал.

   Широкие ворота, через которые внутрь конюшни заводили лошадей, были заперты на засов, а вот небольшая дверца в одной из створок чуть приоткрыта, выпуская наружу узенькую полоску света.

   - Прошу, - Роб широко распахнул передо мной дверцу, склоняя голову в поклоне и пропуская свою госпожу вперед. Я чуть пригнулась, проходя невысокий проем. И, не успев еще толком распрямиться, услышала громкий хлопок за своей спиной.

   Испуганно оборачиваюсь, пытаюсь открыть захлопнувшуюся дверь – но она не шевелится! Ее держат с той стороны или чем-то подперли.

   - Роб! – испуганно кричу. – Кит! Вы что, сдурели?!

   - Не будем вам мешать, госпожа, - слышу в ответ издевательский смех. И шаги. И эти шаги, как и голоса, удаляются, а затем и исчезают совсем. Какое-то время просто стою, безмолвно глядя на дверь и не в силах поверить в произошедшее: меня что… просто заперли? Те, кто должен был охранять? Они, конечно, были пьяны, но ведь не настолько…

   - И все-таки ты составишь мне компанию этой ночью, да, красотка? – насмешливый голос, раздавшийся из глубин конюшни, заставил едва ли не подпрыгнуть.

   Оборачиваюсь. Медленно. Попутно ища глазами что-нибудь тяжелое неподалеку. Тяжелого не нашла. А вот забытый кем-то хлыстик подбираю.

   - Вооружилась? – вновь насмехается мой собеседник.

   - Да, - наконец, нахожу его взглядом. Не рядом, что уже легче, а значительно дальше по проходу. Ненавистный конюх стоит возле шикарного черного коня, поставленного на растяжку, и меланхолично поглаживает ему шею мягкой щеткой.

ГЛАВА 5.

   Прямо-таки идиллическая картинка. Трудовые будни.

   Если бы не полночь на часах. И не запертая за моей спиной дверь. И тот факт, что еще пять минут назад этот тип прохлаждался под фонарем, поигрывая моей подвеской и посматривая на мои окошки.

   - Ну и что же ты лошадке спать не даешь, зачем среди ночи чистить вздумал? – интересуюсь угрожающе, медленно подходя ближе. Ситуация, конечно, крайне сомнительная, но если кто-то ждет, что я сейчас начну от страха рыдать и в закрытую дверь ломиться… Я у тебя лучше скребницу позаимствую, глядишь, удастся тебя ею в висок приложить. Если сильно ударить… А с перепугу я очень сильно могу… Надеюсь.

   - Так хозяин приказал, - пожимает плечами конюх. – Мы люди подневольные. Что прикажут – тем и заняты.

   - Обокрасть меня тебе тоже хозяин приказал?

   - Что вы, госпожа, как можно? – он аж руки вскидывает. И смотрит так… честно-честно.

   - Ах, так теперь госпожа? Не «красотка»?

   - Вы такая грозная сейчас, у меня просто язык не повернется, - отвечает этот гад, подпустив легкие нотки раболепия в голос. И даже голову склоняет покаянно. Вот только насмешка прямо-таки разлита в воздухе.

   - Верни мне немедленно мои вещи!

   - Конечно, госпожа. Как прикажете. Вот, - он обеими руками указывает на коня и отходит от него на два шага.

   - Что значит «вот»? – не понимаю я.

   - Ваша вещь для прогулок верхом. Прикажете поседлать прямо сейчас, или дождемся утра?

   - Во-первых, этот конь не мой, хоть и принадлежит к выезду моего мужа. Во-вторых, конь – не вещь, и уж конюху бы следовало…

   - Твой, Роуз, - спокойно перебивает меня конюх уже совсем другим, вибрирующе низким голосом, - конечно же, твой.

   Я чуть хлыст от неожиданности не роняю.

   - Ты?.. Вы?..

   - Я-аа, - тянет он так знакомо и насмешливо, что у меня последние сомнения пропадают.

   Проклятый колдун, сначала ставший моим мужем, потом этим самым мужем не оказавшийся. Сначала отправивший меня в путешествие одну, потом обнаружившийся рядом под личиной какого-то прохиндея…

   - Да вы!.. – злость накатывает внезапно, я даже хлыстом замахиваюсь. Стоял бы ближе – может, и треснула бы мерзавца. А так словами приходится. – Да вы вообще соображаете, что творите?! Как меня возмутила ваша хамская выходка с танцем? Как я расстроилась, потеряв единственную дорогую вещь? Как я испугалась, когда ваши люди – по вашему же приказу, верно? – заперли меня здесь среди ночи в непойми чьем обществе?.. Как мне вообще жутко находиться в том крайне сомнительном положении, в которое вы меня поставили? – злость ушла, осталась лишь гулкая пустота в душе. – Но вам ведь все равно, верно? Вы просто играетесь – со мной, с герцогом, со всеми…

   - И она же еще и недовольна, - театрально всплескивает он руками. – Сама ж хотела – не то черного коня, не то черного человека, на коня похожего, не то черного колдуна, похожего на человека. Так все для тебя, Роззи, - еще один широкий театральный жест. – Хвост отращивать, уж извини, не стал. Но кто может быть ближе к коню, чем влюбленный в свою работу конюх?

   - Какой черный конь?.. Что за черный человек? – пытаюсь припомнить наш последний разговор. Да, что-то он спрашивал тогда о предпочтительном облике. Но я уже засыпала. И была пьяна… Что же я там ему наговорила-то?..

   - Черный конь – вот. Самый, что ни есть, настоящий. И он действительно твой. Да ты подойди, не бойся. Погладь.

   Подхожу. Как не подойти к такому красавцу. Он чуть фырчит, приветствуя меня, я хлопаю его по шее, глажу, даже прижимаюсь щекой. Такой теплый, такой живой… Мой. Забираюсь пальцами в его гриву, перебираю длинные жесткие волоски. И нащупываю цепочку.

   Резко поднимаю голову. Да, так и есть, моя, с маленькой бриллиантовой капелькой.

   - Ну, вот зачем? – горько выговариваю ему, выплетая из гривы свою цепочку. – Зачем было устраивать эту нелепую кражу? Заманивать меня сюда, оскорблять, пугать.

   - Я никогда не оскорблял тебя Роуз, - качает он головой. И в кои-то веки совсем не смеется. – Назвать красивую женщину красоткой – не оскорбление. Позвать ее танцевать – тем более.

   - И на сеновал – в самый раз, - скептически хмыкаю я.

   - И на сеновал, - не на миг не смущается это чудовище. – Я же позвал, а не затащил. По сути – просто выразил восхищение понравившейся женщиной, сказал, что она нравится мне настолько, что я хотел бы быть с ней близок, - он чуть улыбается. Мягко, кончиками губ. И на лице конюха эта улыбка смотрится куда естественней, чем на лице герцога. – Здесь нет оскорбления, Роззи. Только восхищение твоей красотой.

   Неожиданно он оказался совсем рядом. Да, я, вроде, видела, как он приближался: медленно, неспешно, в такт собственным словам. Но вот очередной его шаг – и он вдруг так близко, что сложно дышать. Пытаюсь сделать шажок назад, но только упираюсь спиной в бок лошади. Та недовольно переступает с ноги на ногу.

   - А ваши люди? – раз уж отступать некуда, приходится нападать. – Ведь это вы приказали им запереть меня здесь, верно? Вы позволили им обращаться со мной, словно с падшей женщиной! Насмехаться надо мной, оскорблять – прилюдно, на всю гостиницу!

   - Насмехаться? – он хмурится и даже делает маленький шаг назад. – Такого я им не позволял, и они за это ответят. Я действительно распорядился проводить тебя сюда, если ты пожелаешь. И заблокировать дверь. Но мысли и языки распускать при этом не требовалось! Ни одному человеку не позволено обижать мою женщину, Роуз. И этим двум придется горько пожалеть о содеянном. Им крайне повезло, что они нужны мне еще живыми. Но вот их невредимость больше не требуется.

   - Невредимость им нужна, чтоб выполнять свою работу, - осторожно заметила я. Таким он меня пугал. Пусть бы лучше смеялся.

   - А все, нет у них больше работы, они не справились, - усмехается мой собеседник. - Герцогиня сбежала сегодня с конюхом. Бедный герцог, так жаль, так жаль. Что люди скажут?.. Видно, совсем оказался негоден в постели…

   - В постели? – хмыкаю в ответ я, вспоминая наш вчерашний вечер на постоялом дворе. – Ну да, что было, то было – только по головке погладить и сумел, как до постели дело дошло…

   И тут я осознаю, что он сказал. И холодею.

   - Да вы что?! Что значит, сбежала? Да вы понимаете?.. Да я же…

   - Тихо, Роззи, тихо, что ты? – он обнимает меня так стремительно, что я просто не успеваю отстраниться. Одна рука ложится мне на поясницу, другая прижимает голову к его плечу. – Что тебе за печаль до той герцогини? Ты – не она. Ее вообще не существует. Она – миф, фантом, легенда, которую мы дарим с тобой дорогому герцогу.

   - Неправда, она – я, - пытаюсь вырваться, пытаюсь спорить. - Вернее, я и есть герцогиня, меня огласили так в церкви, я жена герцога, вашими же стараниями, вашей ложью, но я стала женой герцога…

   - Нет, Роззи, нет, - чуть качает он головой, не выпуская меня. – Все не так. Женой герцога стала некая Роуз Элизабет Ривербел.

   - Но это я – Роуз Элизабет Ривербел! – твержу с отчаяньем.

   - Ты-ы? Вот это сборище имен? – в его голосе вновь ирония. – Забудь, маленькая. Они отныне отдельно, ты – отдельно. Я уже забрал тебя из этой нелепой реальности, где все кичатся статусами и благородством, а сами торгуют своими дочерями, словно тюками сена. Ты больше не дочь графа и не жена герцога, не дворянка, не крестьянка, не горожанка.

   - Но кто я тогда?

   - Ты Роуз. Роза. Моя прекрасная белая роза. Моя подруга, моя сообщница, моя женщина. Моя.

   - Но я не хочу!

   - Чего, Роззи?

   - Быть чьей-то сообщницей. Женщиной без имени, без положения, без репутации. Изгнанницей, преступницей… Я выходила замуж – просто замуж, чтобы быть верной женой своему мужу, матерью его детей…

   - Ага, ага, ага. Только ты не выходила – тебя выдавали. Отдавали, и мнения твоего об этом браке не спрашивали. Тебя отдал мне из рук в руки твой отец – и по законам этого мира он имел полное право распорядиться твоей судьбой подобным образом. А значит, я вправе владеть тобой. И вправе решать, какой будет твоя судьба отныне, - спокойно сообщил мне тот, кто не был тут конюхом так же, как и не был мне мужем. Или все-таки был? Ведь отец отдал меня именно ему. – Разве это я придумал, что женщина не выбирает себе судьбу в этом мире? Это всегда делает за нее мужчина – отец, брат, муж, любовник. Вот я и выбрал, Роуз, - ты будешь счастлива. Свободна от всех их глупостей и ограничений…

   - Свободна? Не имея ничего? – я, наконец, вырвалась из его объятий. Или он отпустил?

   - А раньше ты имела все? – невозмутимо поинтересовался тот, кто сегодня изображал конюха. И – дабы не выходить из образа, видимо – начал спокойно и деловито отвязывать коня. - Да даже платья, которые ты носила, принадлежали твоему отцу, и он был волен снять их с тебя в любой момент, - сообщил он мне, не отвлекаясь от своего занятия.

   - Раньше у меня было мое доброе имя, - раздраженно бросила ему в спину. Да что ж он все выворачивает!

   - Но отец сменил его тебе, как только ему приспичило. Не слишком интересуясь, на что, - лишь легкое пожатие плеч и, взявшись за недоуздок, он тянет коня в денник, а мне приходится отходить, потому что разворачивающийся в проходе огромный конь – это аргумент. – Так зачем тебе цепляться за имена, которые тебе давали и дают другие?

   - Но за что мне еще цепляться? За что? – я чувствую почти что отчаянье. Как бы он не играл словами, он был прав в одном: у меня никогда не было ничего своего, начиная от вещей и заканчивая правом на собственное мнение. И сейчас – больше, чем когда бы то ни было.

   - За кого, - задвинув за конем дверь, он закрывает защелку. – За меня, - оборачивается и глядит мне в глаза, не скрывая веселья. – Я сегодня настолько красив, что грех и не подержаться. Так как насчет сеновала, Роз-зи? Ты ведь, собственно, за этим пришла?

   - Я пришла за своей подвеской. И за объяснениями вашему поведению… Не подходите! – его улыбка стала откровенно хищной, и потому пугала.

   - Ну почему же? – он сделал маленький шажок в мою сторону. Я попятилась. – Я еще столько всего могу объяснить, - еще один шажок, и я снова пячусь. – На ушко. А уж как я хорошо объясняю жестами…

   - Не трогайте меня! Я не хочу!

   - Не хочешь чего, Роз-зи? – его улыбка настолько откровенна, что я мгновенно краснею. Но все равно отступаю.

   - Не хочу быть с вами, когда вы такой! Не хочу участвовать в ваших играх! Не хочу изменять герцогу… - он резко подается вперед, и я с визгом отпрыгиваю - … с конюхом! Это недостойно и мерзко!

   - Зато очень сладко, Роззи. Уверен, тебе очень… очень понравится, - он вновь стремительно кидается ко мне, и я не выдерживаю, бросаюсь прочь. Дверь заперта, да и дорогу к ней перегораживает разыгравшийся в очередной раз лже-конюх, поэтому бегу в другую сторону, вдаль по проходу, куда – не важно, лишь бы прочь…

   Но он нагоняет, и буквально вжимает меня в ближайшую стену.

   - Пустите! – я пытаюсь оттолкнуться от стены, оттолкнуть его.

   - Попалась, Роз-зи, опять попалась, - довольно шепчет он мне на ухо.

   А я лишь беспомощно упираюсь лбом в стену, признавая поражение.

   - Значит, не хочешь с конюхом, да? – и горячие губы обжигают шею.

   - Не надо, - шепчу отчаянно. – Это пошло.

   - Дворянская гордость не позволяет? – еще один поцелуй, заставляющий меня вздрогнуть.

   - Нет… Да! Да, не позволяет! Да, у меня еще осталась гордость и…

   - И с кем же ты хочешь, маленькая моя гордая Роззи? – этот низкий, завораживающий шепот сводит с ума. Его горячее дыхание опаляет ухо. – С герцогом?

   - Нет! – его уверенность, что я хочу, раздражает. Но я… я чувствую его так близко, всем телом. Я тону в звуках его колдовского голоса. И не вижу, наконец, этого дурацкого мальчишку-конюха. И я помню, что он делал со мной вчера…

   - Так с кем же ты хочешь, Роззи? – вновь шепчет. И вновь целует меня в шею. И я вновь вздрагиваю от того жара, что мгновенно разливается по телу от прикосновения его губ.

   - С вами! – выкрикиваю отчаянно. – Только с вами! С настоящим! В вашем подлинном облике!

   - Мой подлинный облик видно лишь в полной тьме, Роуз, - негромко вздыхает мой искуситель. – Жаль, мне казалось, тебе понравился Лис… Что ж, значит снова тьма. Идем, - он отстраняется и тянет меня за руку.

   - К-куда? – я так пугаюсь, что даже заикаться начинаю.

   - Во-он туда, Роззи, - кивает он на верхний ярус, идущий над денниками. Там и в самом деле хранили сено. – Вверх по лесенке.

   - Да вы что? – пытаюсь я вырваться. - Зачем? Ну, пошутили про сеновал – и хватит. В конце концов, у меня есть номер в гостинице, вы – мой муж и…

   - Номер в гостинице? – коварно усмехается он. – Роззи, да ты зовешь меня в свою постель? Какая, однако, решительная женщина…

   - Не смейтесь! Прекратите, наконец, надо мной смеяться! – нервы у меня все-таки сдают. – Устроили из моей жизни цирк с чертями и радуетесь? Да отпустите, наконец, меня! – хлыст, который я все еще нервно сжимала, вдруг оказался очень кстати, и я хлестнула его наотмашь по той руке, которой он сжимал мою.

   - Ай, - вырвалось у него негромкое, и его пальцы разжались. – А ведь больно, Роуз, - сообщил он мне с каким-то задумчивым удивлением в голосе. – Действительно больно, - он задрал рукав и с любопытством оглядел розовую полоску воспаленной кожи. – Значит, так это бывает?.. – чуть покачал головой, опуская рукав. И переключился на меня: - Значит, таковы ваши забавы, герцогиня? – в голосе вновь усмешка, и она просто сочится ядом. – Пороть на конюшне провинившуюся челядь? Даже лично не брезгуете?

   - Простите, - испуганно пячусь, отбрасывая хлыст. – Я не хотела. Просто не надо было меня пугать. И тянуть туда, куда я не собираюсь. Вы воспользовались моей беспомощностью в карете, но это не значит, что теперь я буду согласна…

   - Ты плохо слушала меня в карете, Роззи, - мягко перебивает меня лже-конюх, но от его мягкости – мороз по коже. – Очень плохо и совсем невнимательно. Ты не герцогиня, девочка. Ты – всего лишь рабыня, проданная мне по сходной цене одним зарвавшимся графиком. А я – твой господин и повелитель. И если я желаю иметь герцогиню – ты будешь герцогиней. А если я желаю куртизанку – ты будешь куртизанкой. И будешь моей – там, тогда и столько, сколько я захочу.

   - Не надо так со мной, - прошу испуганным шепотом. – Пожалуйста.

   - А я предлагал тебе игру помягче, Роуз. Ты же не захотела. Решила устроить порку проштрафившихся слуг, - он улыбнулся, но глаза блеснули недобро. – Так я не против, Роззи, можно сыграть и в это. Вот только пороть, - тут он делает резкий рывок вперед и вновь хватает меня, - буду я.

   - Нет! – да, я кричу, я паникую, пытаюсь вырваться из его захвата, но куда там.

   - Наверх, - приказывает он, подтолкнув меня к лестнице на сеновал. – И быстро, не то стану хлестать по пяткам.

   Лезть куда-то в панике по приставной лестнице – это форменное самоубийство, если ты в длинном платье с тремя не менее длинными нижними юбками. И я оступаюсь на первом же шаге, наступив на подол. Он ловит, прижимая меня спиной к своей груди. К счастью, к несчастью – не знаю.

   - Платье мешает, да, Роззи? – интересуется вкрадчиво. – Так его можно снять. Оно нам, в принципе, вообще больше не нужно, - его руки змеями тянутся с моей талии вверх, ладони обхватывают грудь, чуть сжимают, словно напоминая о его правах на меня, затем поднимаются к вороту и резко дергают. И я с ужасом слышу треск раздираемой материи.

   - Не надо! – пытаюсь прикрыться руками.

   Но его это не останавливает. В несколько рывков он сдергивает с меня разорванное платье, затем рвет завязки нижних юбок, помогая и им упасть к ногам.

   - А вот теперь наверх, красотка, - я получаю ощутимый шлепок по попе. К счастью, ладонью, а не хлыстом. Но и ладонью оказывается обжигающе больно, и я, взвизгнув, спешу наверх по лестнице – не потому, что он так велел, но потому, что это единственный открытый мне путь сбежать от него.

   Напрасно я думала опрокинуть лестницу, как только доберусь до верха, - она оказалась прибита гвоздями к верхней площадке. Бежать, скрыться – куда? Здесь не слишком просторно, а он поднимается за мной следом почти мгновенно. С хлыстом и моей порванной одеждой в руке.

   - Мы же не хотим, чтоб это случайно нашли, верно? – все так же спокойно, вкрадчиво. А я оглядываюсь затравленно, ища убежище. Но прятаться здесь некуда. А он наступает

   - Вы обещали показать мне истинный облик! – кричу в отчаянье. Пытаюсь придумать хоть что-то, что может его остановить. – А так вы не можете! Так неправильно! Конюх не может пороть герцогиню!

   - А что в тебе осталось от герцогини, Роззи? – ухмыляется он, отбрасывая на сено мою одежду. - Нижнее белье? Так это ненадолго, поверь, совсем ненадолго.

   Я вскрикиваю от ужаса и пытаюсь забиться куда-то меж тюками сена. И тут же ощущаю на талии его руки, резкий рывок – и он выдергивает меня обратно.

   - Не-ет, Роуз, сбежать не выйдет, - зловеще шепчет он мне в ухо. – Давай-ка посмотрим, что у нас тут, - продолжая удерживать меня одной рукой, второй он расстегивает крючки на моем бюстье. – Вот так, давно хотелось взглянуть, - бюстье падает на пол, а я в отчаянье прикрываю грудь руками.

   - Не надо!

   - Руки, Роуз, - рычит лже-конюх.

   - Нет! Не надо, я не хочу!

   - Опять наручники, да? Я знал, что тебе понравится, - не знаю, откуда он их достает, но на моем правом запястье один мгновенно защелкивается. – Идем-ка сюда, - он легко подтягивает меня к одной из стоек, поддерживающих крышу, прижимает к ней грудью и защелкивает второй наручник так, что мои руки теперь обхватывают столб.

   - Так что, приступим, Роуз? – оставив меня у столба, негодяй подбирает отброшенный при погоне за мной хлыст.

   - Нет! – я кручусь вокруг стойки, чтобы не оказаться к нему спиной.

   - Правда нет? – усмехается он, поигрывая хлыстиком и делая вид, что собирается обойти меня справа. А взвизгиваю, и отпрыгиваю влево. – А если так? – он медленно и с легкой усмешкой на лице движется влево. Я, конечно, тут же пячусь направо. – Чего-то не хватает, верно, Роззи? – замечает он, поглядев на мои судорожные перемещения. – Погоди, я сейчас.

   И, отбросив хлыст, он спускается вниз по лестнице, оставляя меня одну. Я выдыхаю, обхватив столб обеими руками и прижавшись к нему лбом. Еще не сейчас. Он сделает это со мной еще не сейчас. Деус, ну за что?

   Дергаю руки, пытаясь выскользнуть из наручников, тяну, изо всех сил поджимая большой палец… Нет, бесполезно. Четко мой размер. Хоть и обшиты изнутри гладкой кожей с какой-то мягкой набивкой, защищающей кисть от жестких ребер металла, вытянуть из них кисти невозможно. Что остается? Перепилить цепью столб? Наверное, года за два… Сломать его ударом колена? Пытаюсь разок, и понимаю, что коленку я сломаю быстрее.

   - Ты там не скучаешь без меня, Роззи? – слышу ненавистный голос снизу.

   - Нет! Мне тут прекрасно без вас! А вы коня еще не дочистили! Раз уж взялись конюха подменять, так не стоит халтурить. А то вернется парень завтра на работу…

   - Какой парень, Роуз? – по лестнице он поднимается как-то слишком уж быстро. Вроде, только что внизу был.

   - Ну, конюх. Лис, - я настороженно слежу за его перемещениями, стараясь не оказываться к нему даже боком. – Чей облик вы сейчас украли.

   - Так я не крал, Роззи, - он приближается к моему столбу с молотком и огромным гвоздем в руках. Хватается за цепочку наручников и резко поднимает мне руки вверх. Да так, что я аж на носочки взлетаю. И тут же отпускает. – Я его придумал. Сам. Без образца, - примерившись, он начинает заколачивать гвоздь на том уровне, куда только что задирал цепочку. – Создал облик с утра пораньше, пришел к хозяину, нанялся на работу. И пока ты весь день бездельничала, катаясь в роскошной карете, я этих самых лошадок чистил. И распрягал, и запрягал, и седлал, и расседлывал, и корма им задавал, и денники вычищал.

   - Но зачем? – интересуюсь изумленно, со страхом отслеживая, как он отбрасывает молоток, и вновь берется за цепочку.

   - Мне это нравится, - пожимает он плечами. И резким движением надевает цепочку на гвоздь. Я взлетаю вверх, касаясь пола лишь кончиками пальцев. И вжимаясь всем телом в столб. – Вот так, - он мягко поправляет мне грудь, чуть приподнимая и разводя в стороны. Слегка массирует, и замша его перчаток скользит по коже так нежно, так завораживающе.

   Он обходит меня сзади, медленно скользит пальцами по спине – от плеч и до поясницы. Мягкие ворсинки перчаток чуть щекочут, и мурашки разбегаются по всему телу, и не понять – от нервного напряжения в ожидании чего-то страшного, или от того, что его прикосновения, несмотря ни на что, мне приятны. Ведь пока он гладит – он не причиняет мне зла.

   - А как вы оказались здесь с утра? – я отчаянно пытаюсь отвлечь его разговором. – Выехали с постоялого двора еще вечером? – пусть гладит дальше, пусть забудет, к чему все эти приготовления.

   - Не совсем, - отзывается неопределенно. И возвращается к тому, что интересует его. - Трусики тоже снимем, Роуз, - он берется за край и тянет их вниз, и я ничего, совсем ничего не могу с этим поделать. – Пороть ведь полагается по попе, верно? Так не стоит прятать ее под тканью.

   - Не надо пороть!

   - И чулочки сегодня не нужны, - продолжает он спокойно, словно и не слыша моих отчаянных возражений. Неторопливо распускает подвязки, и чулки съезжают по моим ногам. А он снимает их полностью и отбрасывает прочь. – Вот так уже лучше, Роуз, - он берет хлыст и выпрямляется, чуть махнув им в воздухе.

   Я вздрагиваю, услышав звук, с которым страшная черная палка вспарывает воздух.

   - Приступим? – чуть усмехается на это мой мучитель. Протягивает руку и касается кожаным наконечником хлыста моей груди. Поглаживает болезненно напрягшийся сосок сверху, снизу. Переходит на мое плечо, скользит вверх по руке до кисти, перескакивает на другую руку, неторопливо опускается по ней вниз – и начинает играть с другой грудью. Поглаживает, обводит круги вокруг соска, легонько шлепает по нему, заставив меня резко втянуть в себя воздух. Место удара чуть покалывает, но он ударил не жесткой палкой, а лишь кожаной петелькой на конце – это даже не удар, шлепок, почти не больно, только страшно до ужаса. Но что будет, когда он ударит всерьез? Я же не выдержу…

   Чуть погладив меня по растревоженной груди, хлыст поднимается выше, скользит по шее, меж тем как мой мучитель заходит мне за спину. И медленно, просто адски медленно ведет кончиком хлыста по спине – от шеи и до копчика, пересчитав каждый, буквально каждый мой позвонок. Я обмираю, забыв как дышать. Прикосновения кожаного наконечника разве что чуть щекотали, но липкий ужас от того, что вот сейчас… сейчас он замахнется и ударит, сводил с ума.

   - Да сделайте уже это! – кричу, не выдержав этой пытки ожиданием.

   - Даже так? – чуть удивляется он. – Ну, как скажешь.

   Хлыст отрывается от моей спины. Чуть прижимается к попе, словно примериваясь, куда обрушить удар. Затем следует короткий замах, и хлыст со свистом рассекает воздух.

   Ору. Отчаянно, изо всех своих сил, переходя на истошный визг… И с недоумением замолкаю. Удара не было.

   - Промахнулся, - сообщает мне эта тварь с легкой усмешкой. – Повторим? – и он вновь прижимает хлыст мне к ягодицам. – Попасть мы планируем примерно вот сюда…

   И вновь короткий замах, страшный свист вспарываемого хлыстом воздуха…

   Я уже не кричу, лишь сжимаюсь и отчаянно зажмуриваюсь…

   И удара не следует. Опять.

   - Прекратите, - выдыхаю отчаянным шепотом. – Все, хватит, я не могу больше.

   - Как скажешь, - легко соглашается он и отбрасывает хлыст далеко в сторону. Мягко гладит меня по спине своими перчатками. И прижимается сзади всем телом, обхватывает ладонями грудь, чуть сжимает. – Неужели правда думала, что ударю?

   Нервно киваю, не в силах поверить, что все кончилось. А что я еще должна была думать?

   - Роззи, милая, эту штуку придумали, чтобы сделать больно даже лошадкам, а их шкурка совсем не такая тонкая, как у юных девочек, - его губы нежно касаются моей шеи. – Да и кости у лошадок покрепче, - еще несколько легких, успокаивающих поцелуев. – А твои этой палкой и сломать недолго, - он чуть отстраняется, и задумчиво гладит меня по спине. – Неужели ты решила, что я забрал тебя из дома, чтобы бить и мучить?

   - А зачем? – всхлипываю я. – Чтобы пугать и мучить?

   - Пугать, да, - легко соглашается он, лаская руками мою поясницу и тихонько целуя между лопаток. – Я люблю пугать, и не могу обещать, что подобного не повторится. Мне слишком нравится страх… Но я умею очень сладко просить прощения, - и его язык проводит мокрую дорожку вдоль моего позвоночника, а руки вторят ему, оглаживая бока. Так безумно приятно после того ужаса, что я испытала.

   Есть что-то жутко неправильное в том, что я совсем обнажена, а он полностью одет, да еще и в перчатках, и это именно перчатки, а не ладони прикасаются сейчас к моим постыдно обнаженным ягодицам.

   - Не зажимайся, Роззи, что ты, - тут же замечает он мою нервную реакцию. – Я не ударю. Как я смогу, я ведь подарил тебе коня, помнишь? Твоя попка должна быть невредима, чтобы ты смогла получать удовольствие от поездок верхом.

   - Вы развяжете меня?

   - Да, конечно, сейчас, - однако, вместо того, чтоб тянуться к моим оковам, он сбрасывает на пол свою куртку, а потом и рубаху. И прижимается к моей спине голым торсом.

   Чуть вздрагиваю от неожиданности и новых ощущений, нахлынувших на меня… Чувствовать его всем телом он прежде не позволял, всегда отстранялся.

   - Как же приятно, Роззи, ты бы знала, - тихонько шепчет меж тем несносный колдун. – Осязать, обонять… Этого не понять, пока не лишишься… Слышишь, как бьется мое сердце?

   Да, бьется. Спокойное такое, всем довольное.

   - Вот и я слышу, - отвечает он непонятно. – А вчера… я знаю, ты не прислушивалась, но даже если бы попыталась, то не услышала бы ни-че-го.

   - Почему? – недоуменно хмурюсь я.

   - Да так, - вздыхает он и не снисходит до объяснений. – Давай спасать твои ручки.

   Он нажимает что-то на моих браслетах – и они расстегиваются. Я со стоном опускаю руки и встаю, наконец, на полную стопу. Плечи болят неимоверно.

   - Я помогу, Роззи. Только теперь держись сама.

   Зря я думала, что с пытками мы покончили. То, как он массировал мне затекшие мышцы, заставило меня вскрикнуть, и не раз. Но боль отступила. А он подхватил меня на руки и уложил на сено, предварительно постелив туда и мою, и свою одежду, чтобы злые соломинки не кололи мне спину.

   - Вот теперь уже совсем не страшно, да, Роззи? – поинтересовался, опускаясь рядом.

   - Вы это специально, да? – интересуюсь устало. – Так напугали, чтобы теперь мне было уже совсем все равно?

   - Все равно? – он мягко убирает с лица выбившуюся из прически прядь. – Нет, «все равно» меня не устроит. И знаешь, мне больше нравилось, когда ты говорила мне «ты». Ну, посмотри на меня, - он нависает надо мной, удерживаясь на локтях. – Разве я не достаточно хорош для этого? Красивый, молодой…

   - Но ведь все это не настоящее, верно? И этот облик, и этот возраст…

   - Зато этот возраст почти как твой. Я выбрал его специально, чтоб быть к тебе ближе. А тело – так и вовсе самое настоящее. Оно дышит, качает кровь по венам, оно чувствует, - в его голосе сквозило едва ли не самодовольство. - Погладь.

   - Что? – слегка оторопела я.

   - Что хочешь. Лицо, плечи, живот. Тебе разве совсем не хочется? Я стройный, мускулистый, у меня красивая гладкая кожа. Неужели не впечатляет?

   - Впечатляет, - соглашаюсь скорее потому, что он напрашивается на эти слова. Впечатлило меня его обещание жестоко меня выпороть. А тело – оно скорее смущало. Потому что это неприлично – быть обнаженным. Потому что вчера это было совсем другое тело. И да, потому что вчера я его не видела. А сейчас я снова чувствовала себя девственницей, не знавшей еще мужчин. И сама мысль, что мне надо прикоснуться к нему, дико смущала.

   - Ну, скажи: «Лис, мне нравится твое тело», - настаивал он. – И погладь.

   Подняла чуть дрожащую после всего пережитого руку и осторожно провела от его плеча до груди. Странно, но прикоснуться к нему оказалось проще, чем хвалить его тело. Есть вещи, которые вслух произносить совсем неприлично.

   - Разве Лис – это настоящее имя? – спросила вместо этого.

   - Роз-зи, - протянул он невыносимо низко и вибрирующе. – Ну что ты прицепилась: настоящее, ненастоящее. Главное, что все оно мне нравится. Я хочу так выглядеть и хочу, чтобы ты так меня называла. Разве этого не достаточно?

   - Нет. Я хочу знать, в чьей власти я оказалась. Хочу знать, как вы выглядите, как вас зовут, куда вы меня везете, что ждет меня там…

   - Как много желаний, Роззи, - улыбается этот гад. – А я хочу чувствовать твои руки на своем теле. И против губ тоже ничего не имею.

   - Можем договориться. Покажите мне свой истинный облик и я…

   - А если нет, Роззи? – не дает он договорить. – Если мой истинный облик не настолько привлекателен, чтоб юная девушка захотела дарить ему свои ласки? А главное – что, если я в этом облике вообще ничего не почувствую? Зачем мне тогда оно? Для страсти и наслаждения я создал именно это тело. И оно просто жаждет твоих ласк. А ты хочешь обидеть его пренебрежением. Нехорошо, - он обхватывает меня за талию и резко перекатывается так, что я оказываюсь на нем сверху. – Смотри, я весь твой.

   Лежать на нем для меня слишком уж некомфортно. Я отталкиваюсь от его плеч и сажусь. И вижу, как вспыхивают удовольствием его глаза. И смущаюсь еще сильнее: я без одежды… на нем… верхом… А он рассматривает мою грудь, мой живот… меня всю! Свожу локти, пытаясь прикрыться, и закрываю ладонями лицо. Нет, я не могу так, я не готова!

   Он легко сдвигает меня себе на бедра и садится, обнимая меня за спину.

   - Слишком сложно решиться, да, Роззи? – мягко шепчет на ушко. – Проще быть связанной жертвой и вообще ничего не решать? Ну, хорошо, давай попробуем вместе, - он осторожно отнимает мои руки от лица и перекладывает себе на плечи. Успокаивающе поглаживает меня по спине. – Вот так. Это просто приятно и совсем не страшно, верно?

   Киваю. Немного нервно, но все-таки киваю. И обнимаю его крепче, чтобы спрятать лицо у него на плече.

   - Трусишка, - он мягко целует меня в шейку, цепочкой поцелуев переходит к плечу. Я чуть вздрагиваю, мгновенно покрываясь мурашками. – Такая чувственная, а чувствовать боишься. Ну ка, давай, посмотри на меня.

   Чуть отстраняюсь – только чуть, дальше он не пускает – и смотрю: синие, нет, васильковые глаза лукаво поблескивают сквозь длинную спутанную челку, рельефные губы чуть подрагивают, сдерживая усмешку…

   - Поправь мне волосы, - просит это чудовище.

   - Что?

   - Челку. Разве тебе не хочется ее поправить? Убрать с лица, освободить мой лоб, дать возможность глядеть на тебя не сквозь завесу волос… Самой взглянуть мне прямо в глаза…

   - Я бы взглянула, - не могу спорить с очевидным. – Только ведь это не те глаза, - а рука все-таки тянется к волосам. Он прав, мне хотелось, только я не решалась. А эта челка прямо-таки создана для того, чтобы убирать ее с глаз. Да, для этого она и создана. В прямом смысле.

   - И чем же глаза не те? Тебе не нравится насыщенный синий цвет? Любишь прозрачно-голубые?

   - Нет, я люблю смотреть в глаза того, с кем говорю. А сейчас у меня чувство, что я говорю с маской. С куклой, которую мне подсунули вместо настоящего человека.

   - А ты привереда, Роззи, - и губы его легко растягиваются в обаятельнейшей улыбке. – А как же: «Глаза – зеркало души»? Разве в моих глазах ты не видишь душу?

   - А у тебя она есть?

   - А что же тогда у меня есть? Что является мной, если это не тело?

   - Я не знаю, - его глаза заколдовывали. Я действительно убрала его челку – и запуталась пальцами в его волосах. Хотелось скользить и скользить, разбирая пряди. А взгляд все никак не могла оторвать от его нереально ярких васильковых глаз. Совершенно нечеловеческого оттенка. Глаза – зеркало души? Так что же прячется на дне этих?

   - А губы, Роуз? Тебе ведь нравятся мои губы?

   Сглатываю. И вот что я должна сказать?

   - Только когда они улыбаются, - нахожусь с ответом. – Я не люблю, когда они произносят слова, которые меня пугают.

   - Тогда погладь их. Проведи пальчиком. Ну же.

   Провожу. Потому что он велел или потому, что мне самой этого хочется? Потрогать того, кто трогал меня вчера… Кто владел мной вчера, и будет владеть сегодня. Он ведь будет владеть, я знаю, он не отпустит.

   Его губы мягкие и такие горячие. Очень нежные по сравнению с кожей вокруг. Он чуть приоткрывает рот и поводит головой из стороны в сторону, и уже не понять, это я глажу его губы, или его губы тихонько поглаживают мои пальцы. Целуют. И даже засасывают в рот. Я испуганно вырываю руку. Он смеется.

   - А теперь ты позволишь мне? – и уже его пальцы ложатся мне на губу. Легко, невесомо… Но ведь они в перчатках!

   Отворачиваюсь.

   - Может, снимите?

   - Мы вроде договорились на «ты», - он не настаивает, чуть гладит мне щеку и опускает руку. – Увы, малыш, не могу. Готов снять все остальное, если захочешь.

   - Не захочу.

   Он лишь улыбается. Он знает, что это ложь. И знает, что я это знаю.

   - Тогда остаются только губы.

   И эти губы тянутся ко мне, чтоб захватить меня в плен. И начинают так мягко, вкрадчиво, словно прося разрешения, словно готовые отступить… Но я ведь знаю, они не отступят. И я не хочу, чтоб они отступали. Слишком сладко. Так кружится голова. И дыхание сбивается. И такая истома… Тело жаждет его прикосновений, оно ищет их.

   И его руки не подводят. Они сжимают жаждущую ласки грудь, чуть массируют, пощипывают соски, пронзая тело иголочками острой боли, неотличимой от наслаждения. И тут же вновь ласкают, словно стремясь загладить вину. А губы все целуют, целуют, и мои пальцы скользят в его волосах, словно боясь, что он попытается отстраниться.

   Он не отстраняется, он просто спускается поцелуями ниже – ласкает мне шею, обцеловывает ключицы. И касается губами груди – раз, другой, третий, затем захватывает в плен сосок, чуть посасывает, заставляя меня стонать и выгибаться от наслаждения, а его руки скользят по спине – лаская ее, поддерживая, не давая мне отстраниться.

   Вот только я и не хочу отстраняться. Откинув голову и зажмурившись, я позволяю себе чувствовать, только чувствовать, отсекая ненужную реальность. Его губы ласкают мой второй сосок, возвращаются к шее, целуют за ушком, играют с мочкой, в то время как руки ласкают оставленную вниманием грудь.

   - Эгоистка, - хрипло шепчет он мне между поцелуями. – Кажется, я вчера воспитал жадину, способную лишь принимать чужие ласки. А как же дарить самой, а, Роззи? Кто собирался изучать меня на ощупь? Я тоже люблю, когда меня целуют.

   Чуть вздрагиваю смущенно. Да, в самом деле, впитывая всей кожей его ласку, я замерла, отчаянно вцепившись в его плечи и боясь шевельнуться. Потому что вчера он сам приучил меня к этой неподвижности!

   - Ну же, Роззи, - настаивал этот искуситель, - попробуй, это тоже приятно.

   И он откидывается на спину и тянет меня за собой. Я провожу пальцами по его горлу – открытому, беззащитному. Чувствую, как он сглатывает. Наклоняюсь и целую – в подбородок, затем все ниже, ниже… Оглаживаю руками его плечи, ласкаю предплечья – действительно накачанные, сильные. Разыгравшегося коня – наверное, остановят. Глажу рельефную грудь, касаюсь языком его темных сосков. Чувствую сдержанный вздох, ощущаю, как бешено бьется его сердце. Вчера оно не билось? В самом деле?

   Спускаюсь на живот. Он чуть вздрагивает, когда я покрываю его поцелуями, и это приятно. Он прав, это невыразимо приятно – ласкать его тело, неподвижное, замершее, словно отданное тебе на откуп. Провожу пальцами по темной полоске волос, уходящих за пояс штанов. Медленно целую его кожу – по самому нижнему краю, даже чуть приспуская вниз его натянувшиеся без меры штаны.

   - Расстегни, - шепчет он мне хрипло.

   У-у, какой ты быстрый. Провожу ладонью по застежке. Чуть сжимаю руку, пытаясь нащупать то, что там скрывается. Он стонет. Я резко скольжу вверх, накрывая его своим телом, прижимаясь к нему, находя губами его губы. Он отвечает. И гладит меня по спине, и оказывается сверху.

   - Трусиха, - сообщает с улыбкой. – Боишься идти до конца, да, Роззи?

   - Я не боюсь, я просто туда не спешу.

   Смеется.

   - И все равно мне с тобой повезло, - доверительно шепчет мне на ухо. – Ты даже не представляешь, как.

   - Ты сам выбирал.

   - Я был ограничен в выборе. Весьма и весьма ограничен, - он целует мне шею, снова и снова, покрывая цепочкой жарких, чувственных поцелуев. – И знаешь, этой ночью я тоже совсем никуда не спешу.

   И он еще долго целует меня – всюду, лаская губами и языком каждый миллиметр кожи. И только когда мое тело начинает буквально зудеть от бесконечных ласк, а живот скручивать от мучительной неудовлетворенности, он овладевает мной, входя медленно, но неотвратимо, сегодня – глядя прямо в глаза. И я не закрываю глаз, я хочу его видеть, того, кто владеет мной – во всех смыслах. Хочу запомнить каждую черточку его лица – даже если завтра он пожелает его вновь сменить. Герцог? А был ли герцог? Его вчерашний облик уже кажется мне нереальным, выдуманным. Вчера в карете со мной был этот мужчина. А он выглядит так… Действует так… И врывается в мое лоно именно с этим выражением лица.

   Я дышу все чаще, и все сильнее обнимаю его за спину, вдавливая в его кожу пальцы, царапая ногтями, я хочу, хочу, хочу, чтоб он двигался активней, врывался в меня все глубже, и помог мне достичь, наконец, этого невыносимого, невозможного, недостижимого… Его очередной удар словно взрывает солнце у меня внутри, и я кричу, не в силах вынести эту боль – или это блаженство, и опадаю на землю лепестками розы. Он догоняет меня спустя пару сильных, резких толчков и со стоном придавливает меня всем весом. Улыбаюсь. Мне нравится эта тяжесть.

ГЛАВА 6.

   Тюремная камера, куда был препровожден герцог Раенский сразу по прибытии в тюрьму Сэн-Дар, поражала аскетизмом разве что по сравнению с его дворцовыми покоями. Кровать была застелена свежим бельем и была достаточно просторна для полноценного и комфортного отдыха. На столе красовалась ваза с фруктами, мягкая обивка придвинутого к столу кресла была практически новой. Цвет морской волны, правда, вышел из моды еще в прошлом сезоне, сейчас больше ценился фисташковый, ну да это, все же, тюрьма. Книжный шкаф, к сожалению, тоже не мог похвастаться новинками, а гардероб вообще пока пустовал – но последнее ненадолго, слуг уже известили.

   Три небольших зарешеченных окна выходили на внешнюю сторону замка и позволяли любоваться лугами, а так же лесом за ними. Дорога, ведущая к тюрьме из столицы, в поле зрения тоже частично попадала. Так что при желании можно было коротать время, высматривая спешащих в замок королевских курьеров. Однако герцог Александр предпочел умыться после дальней дороги (благо, умывальные принадлежности в небольшой туалетной комнате оставить не забыли), и лечь спать. День был долгий и крайне насыщенный, полноценный отдых не помешает.

   Но выспаться толком не получилось. Лязг и скрежет отпираемых засовов был способен поднять и мертвого. Герцог поморщился и сел на своем тюремном ложе. Если его разбудили только затем, чтоб подать ему ужин – он точно кого-нибудь прибьет!

   Но, как оказалось, не только. Его царственный кузен решил составить ему компанию за ужином, дабы обсудить все возникшие проблемы лично. Вот за что он любил Георга – вспыльчивым дураком, вроде того же Хуана Мигеля, он не был никогда. И все же прислушивался к тому, что докладывает ему его глава Тайного Сыска. Как бы ни были порой невероятны эти доклады.

   - Значит, теперь эта болезнь поразила тебя? – неторопливо начал его величество, пригубив вина из хрустального бокала и наколов кусочек сыра на изящную серебряную вилку.

   - Болезнь? – позволил себе уточнить Александр.

   - Кровавая брачная звездочка без посещения храма и встречи с невестой, - милостиво пояснил его царственный кузен. - Или ты расскажешь мне сейчас, что действительно женился на этой Роуз Элизабет Ривербел в поселке Сторин графства Хатор двадцать шестого июля сего года в двенадцать часов пополудни?

   - Двадцать шестого я был в Марбуре, и вам это из… Что? Простите, ваше величество, вы сказали, свадьба прошла в поселке, в графстве… Вы нашли ее? Я имею в виду, там действительно была свадьба, и эта Роуз Элизабет – она действительно существует, и она вышла замуж в присутствии свидетелей… за меня?

   - И чему ты теперь удивляешься? Разве не ты рассказывал мне с пеной у рта, что именно так оно все и бывает?

   - Рассказывал, да. Но одно дело – читать о подобном в архивных документах, допрашивать свидетелей, с трудом припоминающих события многолетней давности, и надеяться, что где-то в этом спрятан подвох, что кто-то врет, и скорее всего жених, избавившийся от своей невесты… А теперь, - герцог задумчиво рассматривал нежданное украшение на собственной ладони. – Вы бы знали, ваше величество, какая это адская боль – положить ее на алтарь.

   - Не знаю, - пожал плечами король. – Когда я заключал свой брак с ее величеством, это было исключительно приятно.

   - Мне не столь повезло, - сдержанно отозвался герцог. И перешел к тому, что его волновало: - Значит, вы проверили, ваше величество? Нашли место свадьбы, нашли свидетелей?

   - Тебя это удивляет? Эта история поставила нас на грань войны с Марбуром, и ты ждешь, что мы все тут будем сидеть и ждать тебя и твоих объяснений? Разумеется, я велел немедленно проверить все факты. И, вне зависимости от результатов проверок, ты арестован, снят с должности, лишен права появляться при дворе и еще ряда привилегий…

   - Права появляться при дворе мне будет особенно не хватать в этих стенах.

   - Да прекрати. Ты же понимаешь, что я вынужден действовать жестко.

   - Придется забыть о планах. Вы не думали, ваше величество, что цель неизвестных в этот раз не просто украсть девушку или наградить меня несуществующей женой, но добиться войны между нашими странами? И тогда следующий принц королевского дома Иглезии, поджидающий у алтаря принцессу Марбурскую, тоже может внезапно оказаться женатым? И Хосе Мигель просто вынужден будет объявить нам войну, даже если это последнее, чем он вообще хочет в жизни заниматься.

   - И что же ты предлагаешь? Может, просто объявим им войну сами за поджог нашей дипломатической миссии? Так они уже казнили виновных.

   - Оперативно. Нет, войны все же попытаемся избежать, тем более что нам так явно дают понять, что готовы выслушать наши извинения и предложения… Пошлите туда обоих младших принцев.

   - Обоих? Но зачем? Чтоб они объявили их заложниками?

   - Не объявят. Союз с нами Марбуру куда выгоднее войны, и пока будет надежда на этот союз – не объявят. Поэтому официально – принцы поедут свататься, дабы принцесса сама смогла выбрать себе будущего мужа. А не официально – пусть принцессу тайно венчают с одним из них сразу же по их приезду. Если все пройдет успешно – а все просто обязано пройти успешно, ведь в случае со мной наши враги ждали до последнего – так вот, потом можно будет объявить, что молодые влюбились и тайно венчались по собственному почину, громко обругать, прилюдно простить и устроить пышные свадебные торжества. Ну а если – вдруг – все же – у жениха обнаружится лишняя звездочка, об этом никто не узнает и войны все-таки удастся избежать.

   - Деус, до чего мы дожили! Тайные венчания! И кого я должен отдать этой несчастной Марбурской принцессе?

   - Лучше младшего из принцев.

   - Генри? Но ему всего пятнадцать.

   - Так и принцессе не намного больше. Самый раз. Зато, если женат он окажется все же не на принцессе, у меня точно хватит времени освободить его от этого брака прежде, чем невозможность иметь законного наследника сделает его жизнь невыносимой.

   - Я так понимаю, себя ты тоже полон решимости освободить от навязанного брака?

   - Разумеется, ваше величество. Конечно, после того, как вы дадите мне возможность покинуть эти гостеприимные стены и начать действовать.

   - Зачем? Посиди, - его величество отправил себе в рот очередной кусочек сочной ягнятины и щедро запил вином. – Здесь прекрасная кухня, шикарный вид из окна, свежий воздух – с городским и не сравнить. А действовать можно и здесь, - и король ловко отрезал себе очередной кусочек мяса. – Родителей твоей дорогой супруги сюда уже доставили, священника, проводившего обряд, тоже. Комендант извещен, что с этого дня он поступает в твое распоряжение, а не ты в его. Обязался оказывать тебе любое содействие. Твои люди так же извещены, что отныне они прикомандированы к Сэн-Дару, а твоя громкая формальная отставка лично для них ничего не меняет. Твоя основная задача отныне – разобраться с брачными аферами. Найти и покарать тех, кто подрывает доверие к самому Деусу. Очистить свое честное имя. И, разумеется, избавиться от этого недоразумения на твоей ладони.

   - Я приложу все усилия, ваше величество. Но, все же, чтобы решить все возникшие проблемы, мне просто необходимо будет выйти отсюда.

   - Выйдешь. Чуть позже и без лишнего шума. Сначала весть о твоем аресте должна достичь всех нужных мне ушей. Да и те, кто подставил тебя, должны быть уверены, что ты сейчас несколько занят и потому просто не имеешь возможности их преследовать.

   - Я понял, ваше величество. Так приказа о моем освобождении мне не ждать?

   - Нет, братец. Как-нибудь без него. Только проследи, чтоб после твоего отъезда герцог Раенский все еще оставался узником Сэн-Дара.

   - Не думаю, что с этим возникнут сложности, ваше величество.

   К допросу свидетелей высокопоставленный узник решил преступить с утра. Лишняя ночь в камере еще никому не вредила. Особенно, если эта камера значительно отличалась от предоставленных герцогу апартаментов.

   Чарльз Николас Ривербел, шестой граф Хатор оказался довольно щуплым плюгавеньким человечком, нервно вздрагивающим от каждого громкого слова. Впрочем, все они выглядят довольно щуплыми, когда оказываются в одних портках перед палачом. Зато говорят весьма охотно и бодро, если, конечно, палач не перестарается, что, увы, тоже порой случалось.

   Впрочем, местный палач свою работу знал неплохо, и граф Хатор, первоначально довольно бодро вещавший о своей давней дружбе с герцогом Раенским (и на что надеялся только?), очень быстро пришел в себя и начал рассказывать вещи, куда более похожие на правду.

   Жениха своей дочери он не знал (как и все отцы до него). Тот возник внезапно, с невестой предварительно не знакомился (тоже ожидаемо), буквально вынудил графа на этот брак (и тут стандартно), пообещав вернуть Хатору после церемонии всю выигранную у него в карты собственность. В последнем пункте расхождения были. Но они были у всех. Конкретная причина, по которой отцы соглашались на столь странный и поспешный брак, всегда была разной. Но при этом каждый раз – как ни посмотри – выгодоприобретателями оказывались именно главы семейств. Приданого у дочери графа не было – как и у всех невест до нее. А потому шансов не то что выгодно пристроить - просто выдать девицу замуж – было крайне немного. А тут ее берут, не требуя за нее ни гроша, да еще и возвращая за нее огромные материальные ценности…

   Да проигравшийся граф отдал бы дочь и так! Куда ему было девать-то ее, когда он остался без гроша в кармане и крыши над головой? А карточный долг – вполне себе уважаемая причина, чтоб собственность сменила владельца. Таких выигрышей, как и проигрышей, в свете стыдиться не принято, это жизнь. Так зачем было эту собственность возвращать? Чем неизвестная девица ценнее особняка в столице? Неизвестный жених так богат? Не бывает богатых людей, которые не стремились бы приумножить свои богатства. Потому как в ином случае они очень быстро становятся бедными.

   И ведь так каждый раз. Жених получает только девушку. Отец девушки получает то, что имеет материальную ценность и крайне ему дорого. Порой это его же вещь, возвращенная назад. Порой – то, что он давно хотел и не мог заполучить. Почему? В чем тут смысл?

   Учитывая, что сделка совершается посредством алтарного камня, это очень похоже не на свадьбу, а на… Точно! Договор! Договор, по условиям которого некто получает девушку в обмен на… Ну, допустим, материальные ценности, которые условный «жених» просто не может взять себе. Да! Он может получить только девушку – без приданого, поэтому невеста всегда бесприданница, и более того, она никогда не берет из дома даже пары сменных чулок, всегда уезжает, в чем есть!

   - …обманул! – пробился в его мысли голос допрашиваемого. – Он обещал вернуть все в обмен на дочь, и не вернул! Вернее – вернул не все! Он оставил себе наш замок. Он обещал вернуть все, а оставил замок!

   - Вот как? – нахмурился герцог. – И как он это вам объяснил? Вы ведь потребовали объяснений?

   - Разумеется, ваша милость, я потребовал. Но он сказал, что берет его в качестве приданого. Что взять невесту бесприданницей он просто не может себе позволить.

   Дьявол! А ведь все было так логично!

   - И что за замок?

   - Замок Альк, ваша милость. Так, кучка старых камней. Достался в наследство по линии моей жены. Мы туда и не ездили никогда, он давно заброшен. Жена бывала пару раз, осматривала наследство. Но для его восстановления требуются деньги, и большие деньги, а зачем вкладывать туда, где никто все равно не собирается жить? Вот и…

   - Но если замок был вам не нужен, почему же вы сами не назначили его в приданое дочери? Даже старый и разрушенный дом лучше, чем никакого.

   - Да мы… Это, собственно, моя жена. Это ее наследство, и она взяла с меня слово… Я даже не играл на него никогда… до этого раза. Сам не знаю, как так вышло, а когда… В общем, она даже разговаривать со мной перестала. А ведь вы правы, даже став женой такого богатого человека, моей Рози лучше иметь что-нибудь свое… Тем более, у него-то точно хватит денег на ремонт.

   - Несомненно, - мрачно отозвался герцог, давая знак отвязывать узника. Пусть отдохнет, возможно, завтра к нему появятся новые вопросы. Пока же стоит побеседовать с графиней. Слишком уж подозрительный замок, слишком выбивается он из всего, что было известно по этому делу ранее.

   Хатор заорал, коснувшись босыми ногами пола, и даже попытался осесть по стенке. Ему не дали, грубо подтолкнув в сторону выхода из допросной. Подвывая при каждом шаге, тот послушно поплелся вон. Герцог поморщился, рассеянно наблюдая за кривляниями узника. Разумеется, после того, как пятки вдоволь полижет огонь, ходить бывает несколько затруднительно. Но не думает же граф, что тут станут носить его на руках?

   - Пригласите графиню, - распорядился он, доставая чистый лист бумаги. Общий протокол, разумеется, вел писарь. Герцог же отмечал лишь то, что считал особенно важным.

   Итак, замок.

   А графиня оказалась интересной женщиной. Не внешне, конечно. Если в молодости у нее и была неплохая фигура, до нынешних дней она ее не сохранила. Но сила духа присутствовала знатная. И боли она почти не боялась. Нет, чувствовала, конечно, в руках палача как можно чего-нибудь не почувствовать, но избежать ее любой ценой не стремилась. Герцога даже охватил азарт, чего с ним давно уже не случалось во время допросов. Большинство ломались сразу – как граф, особенно, если дело (вернее, собственное участие в нем) было столь пустяковым. А тут… Пришлось ее светлость даже на дыбу подвесить, чтоб убедить в необходимости сотрудничать. А то слишком уж ее ответы про «ненужные старые камни» казались абсурдными в свете произошедшего.

   Добиться удалось немногого. Замок Альк, стоящий на склоне Аденских гор, был построен не то семь, не то восемь веков назад, точнее графиня не знала. Но, в любом случае, его история начиналась еще до эры Божественного Договора, когда все страны этого мира приняли владычество Деуса и воздвигли храмы над данными единым богом священными камнями истины. Чей род основал этот замок, и кому он принадлежал большую часть своей истории, тоже осталось невыясненным. К Ривербелам попал от тетки графини, вернее – от ее мужа, которому тетка принесла замок в приданое, к семье тетки – от еще каких-то непрямых родственников по женской линии. Кому он принадлежал прежде, графиня не знала. Это было не так уж страшно, данные наверняка есть в архивах. Интереснее другое:

   - Муж вашей тетки завещал вам все свое имущество?

   - Нет, только замок.

   - Кому отошла основная часть?

   - К дальним родственникам со стороны мужа, своих детей у них не было.

   - Почему же замок отошел вам?

   - Это было желание тетки. Я ее единственная родственница, и, поскольку замок – ее приданое, ей захотелось… ей показалось правильным, если замок останется в ее роду, а не в его.

   - В ее роду? – становилось все интереснее. К роду Ривербелов маркиза Данвур, в девичестве Эриш, не принадлежала никогда. - Правильно ли я понял, дорогая графиня, что ваша уважаемая тетушка вела свой род по матери, а не по отцу, как то положено и Божественными законами Деуса, и законами нашего славного королевства?

   Не будь графиня и без того бела как мел, она бы, наверное, побледнела еще больше. А так – лишь зрачки испуганно дернулись.

   - Нет, ваша милость! Разумеется, нет. Моя тетка чтила Божественные законы…

   - И вы тоже их чтите. Но, как и она, ведете свой род по матери? Да или нет?!

   - Нет!

   - Правда? А если прижечь?

   А кричала графиня неплохо. Гораздо лучше, чем рассказывала. Вот только сознание потеряла быстро. Пришлось ждать, когда к ней вернется способность говорить. Потеря времени. Впрочем, основное он уже понял. Графиня бессовестно морочила ему голову. Замок не переходил из рода в род. Никогда. Все эти века он принадлежал только одному роду. Со времен Божественного Договора утратившему свое родовое имя, право владеть собственностью и даже считать родство. Благородная графиня Хатор, дочь не менее благородной семьи Доринсвор, была потомком дочерей Лилит. Некогда верные служанки Черной Богини, поверженной Пресветлым Деусом, они безропотно приняли новую веру и новые законы, и без следа растворились в почтенных семьях своих мужей.

   Нет, как оказалось – не без следа. Они все еще считали свой род по матери. И замок передавали только по женской линии. Как им удавалось это на протяжении веков, ведь по закону вся собственность принадлежит лишь мужчинам? Не иначе, как Черная Богиня лично помогала отступницам.

   - Вы поклоняетесь Черной Богине?! Что в этом замке – ваше языческое капище?!

   - Помилуйте! Я ничего не знаю о черной богине! – в ужасе вопила женщина, сраженная его ненавистью и его напором. - В этом замке… там просто сокровища! Спрятанные много веков назад сокровища! Их спрятали на заре эры Пресветлого Деуса, сразу после падения Черной Богини. Те, кто их спрятал, были убиты, все секреты потеряны. Мы не поклоняемся Черной Богине, мы верные слуги пресветлого Деуса – давно, всегда, все эти века! Я просто хотела найти сокровища. Несметные богатства, чтоб жить безбедно, чтоб выдать дочь замуж. Что в этом плохого?

   - А до этого те же сокровища искала тетка? – спокойно уточнил герцог, в этот раз не повышая голоса. Разумеется, он не испытывал к ней ненависти. Долгие годы работы с узниками в мрачных подземных казематах давно лишили его способности испытывать какие-либо эмоции по этому поводу. Была работа, которая должна быть сделана. И способы сделать эту работу быстрее и лучше.

   - Да, всю жизнь, - покорно признавалась женщина. - Но она не нашла. Так же, как и никто до нее. Там действительно только старые камни.

   - Но если все дело просто в древних сокровищах, почему же ни одна из вас на протяжении стольких веков не рассказала о них своему мужу? Почему скрывала, почему лгала и выкручивалась, стараясь, чтоб замок не достался законным наследникам по мужской линии? Как можно чтить Деуса, если не чтишь его главную заповедь: почитай мужа своего, ибо он дан тебе господином?

   - Я чтила. Мы все чтили. Мы верные слуги Деуса. Просто на замок наложено проклятье. Сокровища может найти только та, в ком течет кровь их спрятавшей. Та, кто придет одна. Что не допустит мужчин в эти древние стены. Приедь я хоть раз вместе с мужем – и замок стал бы для нас бесполезен, у меня не осталось бы ни единого шанса найти сокровища и передать их в семью, мою единственную семью – моему мужу и повелителю. Я всегда чтила Деуса – только Деуса! Поверьте! Я никогда не поклонялась проклятой Богине! Я даже не знала о ней! О том, что мои предки вообще имели к ней отношение! Мне рассказала тетка. Перед тем, как отдать мне замок. Это просто легенды старого замка, ничего больше, - женщина кричала и плакала, понимая, что за Черную Богиню ее ждет костер, с приверженцами запрещенных культов поступали по всей строгости закона, а закон был суров. Но с костром герцог спешить не собирался. Чтобы получить все ответы, надо задать правильные вопросы. А вопросы надо еще раз обдумать. Да и в древних культах он не силен. С ведьмами разбираться, конечно, доводилось, но его интересовали угрозы современному обществу, а не тайны древних. Теперь же придется заняться.

   - Значит, теперь поиском сокровищ озабочена ваша дочь? Замок же перешел к ней.

   - Роуз? Нет, она ничего не знает про сокровища. Я не успела ей рассказать. Муж до последнего был уверен, что вернет замок, а потом они с герцогом так поспешно уехали… Мы даже не попрощались толком, какие уж там сокровища…

   - А про поклонение Черной Богине? – Александр невольно поморщился, услышав, как неизвестного жениха именуют его титулом, но отвлекаться на это не стал.

   - О чем вы? В нашем роду никто не поклоняется Черной Богине, слышите – никто! Это просто легенда, связанная с замком. С поиском сокровищ, там спрятанных. На эту нелепую древнюю богиню всем в моей семье было всегда глубоко плевать! И мне плевать! И тетке! И ее тетке – всем! Мы искали сокровища! И если я не отдаю дочери замок – так с чего я буду забивать ей голову запретными культами?

   - И в замке ваша дочь тоже никогда не бывала?

   - Нет! Я же говорю: владелица должна приехать туда одна! Совсем одна! Меня даже слуги ждали в ближайшей деревне.

   - Вот как? Вы настолько не боитесь разбойников?

   - Там нет разбойников, это дикие пустые места. Там некого грабить.

   - Ладно, - он чувствовал, что надо спокойно все обдумать. – Отправьте женщину в камеру, пусть отдохнет, мы продолжим позже. А мне распорядитесь подать обед.

   - Сюда?

   Он с чувством выдохнул. Ну что за идиоты? Он что, и есть должен среди пыточных орудий и ароматов пота и паленого мяса?

   - Нет, разумеется. В мои апартаменты. И найдите мне ведьму помоложе и посимпатичнее. Желательно – непользованную. Есть же здесь такие? Отмыть получше и тоже ко мне.

   Хотелось расслабиться. И перебить стоящие перед глазами образы немолодого и некрасивого женского тела близким знакомством с телом юным и обольстительным. Желательно – без следов пыток. Впрочем, последнее его не особо смущало – в иных отметинах есть особая прелесть…

   - Простите, ваше высочество, но боюсь, у нас сейчас не содержится никого, кто…

   - Ну, найдите в ближайшей деревне, - раздраженно взмахнул он рукой, поражаясь местной нерасторопности и несообразительности. – Объявить хорошенькую селянку ведьмой – это ж когда было проблемой? Будет искренне каяться в грехах – потом признаем, что была схвачена по ложному доносу, да с почетом отпустим. Не выдумывайте сложностей там, где их нет, исполняйте, - собрав бумаги, герцог направился в собственные покои в этом мрачном здании. Хотелось умыться, сменить провонявшую в пыточной одежду, и еще раз спокойно все обдумать.

   Этот таинственный Черный Замок… Можно ли считать, что граф, по сути, никогда им не владел? И тогда выходит, что договор (если все же предположить, что имеет место неизвестный договор) не нарушен: графу вернули все его имущество и забрали только дочь. Замок забрали у графини… Но ведь формально она им и не владела. И она не заключала сделку с «женихом», а значит, он ей ничего не должен…

   И все же, что в этом чертовом замке? Точно не сокровища. Он руку готов дать на отсечение – что угодно, но не они. В любом случае, надо будет направить людей в королевский архив, пусть выпишут для него все, что там имеется по данному