Не бойся дьявола. Книга 3. Хэппи Енд. Сандрин Леманн

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19
• ГЛАВА 20
• ГЛАВА 21
• ГЛАВА 22
• ГЛАВА 23
• ГЛАВА 24
• ГЛАВА 25
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Окончание трилогии "Не бойся дьявола".

ГЛАВА 1

I'm gonna lose my mind when I hear your voice

   And I've got games to play, ain't got no choice.

   I was playing in the game, playing the tough

   Running for love is getting rough,

   Sometimes stupid, sometimes mean,

   But then I wanna tell you I'm incredibly keen.

   Keen to tell you I'm just playing the cool,

   Please, Margarita, kiss the fool!

   Я схожу с ума, когда слышу твой голос.

    Мне есть во что играть, у меня нет выбора.

    Я играл в игру, играл опасно,

    Гонка за любовью становится грубой,

    Иногда глупой, иногда злой,

    Но я скажу тебе, что я невероятно хитрый.

    Хитрый, поэтому скажу, что строю из себя крутого.

    Пожалуйста, Маргарита, поцелуй дурака!

   Yello “Mean Monday”

   Умные люди в швейцарской Федерации лыжного спорта понимали, что экономить на перелетах спортсменов глупо. Большинство атлетов в команде были здоровенными лосями, а уж найти кого-то ростом меньше 180 было и вовсе проблематично, и заставлять такую махину съеживаться в сиденье эконом-класса было глупо. Эти парни в сезон проводили в самолетах и аэропортах едва ли не столько же времени, сколько на склонах. Поэтому Федерация сочла разумным заключить контракт с Air Swiss, и вся команда (во всяком случае, основной состав) летала первым классом и пользовалась всеми его преимуществами – возможностью приезжать в аэропорт позже, сдавать багаж заранее, проходить паспортный и таможенный контроль, минуя очереди, и главное – проводить время ожидания в VIP-лонже. Туда Томми и направился, чтобы провести сорок минут перед началом посадки на свой рейс до Мюнхена.

   В лонже было тихо и уютно, работал телевизор, настроенный на музыкальный канал, пахло свежесваренным кофе. Томми заказал чашечку и устроился за столом, подключил ноутбук к зарядке и открыл Alias (сноска - Программа для промышленного дизайна). Когда он на такси ехал в аэропорт, ему позвонила Марго Штромпер, одна из звезд швейцарской сборной, и начала расспрашивать его про тот кислотно-зеленый череп, который он всегда втискивал в уголок всех изделий со своим дизайном. На бело-серебристом шлеме, который сделали для Марго с дизайном от Ромингера, череп тоже был - маленькая зеленая точка над нижней кромкой, почти незаметная. Этот череп всегда появлялся где-нибудь в уголке любой вещи с дизайном Томаса Ромингера с тех пор, как он вновь вернулся к проектам сноубордов после своей травмы, разделившей его жизнь на «до» и «после». Кто-то считал этот череп проявлением извращенного чувства юмора и странной самоиронии, да сначала так и было, потом из озорства, потом он просто привык делать так, а потом это стало его фишкой. И вот эта фишка существовала себе и никому не мешала, и вдруг на нее обратила внимание сама Марго Штромпер, звезда гигантского слалома. И захотела, чтобы Томми сделал ей еще один шлем, в котором обыгрывалась бы эта тема.

   Как он ни отмазывался, она стояла на своем. Каких только аргументов он не приводил, зачем ей эти глупости, это было просто для прикола и так далее, она уперлась на своем. Марго Штромпер была не менее упряма, чем Томми, и в итоге разбила все его возражения тем, что, если он когда-нибудь устанет носиться по миру с языком на плече и захочет запустить свою линию, этот шлем создаст отличную рекламу.

   Идея была не нова, но Томми она понравилась. Если уж Марго так охота – пусть, а вдруг что-то и получится? Томми был не из тех, кто при случае не ввяжется в авантюру. Поэтому он открыл свои шаблоны для шлемов и углубился в работу.

   Тот самый давний сноуборд, с которого все когда-то и началось, который брат и отец пустили в работу, когда он сам еще лежал в коме. Они даже умудрились протащить через одобрение правления Дорелль картинку черепа с самокруткой в зубах и листком конопли на шапке, нахлобученной на череп. Хотя потом, конечно, все эти крамольные темы пришлось снять с производства, дабы поберечь нравственность подростков, которые считались целевой аудиторией для этого сноуборда. И забавно, что на вторичном рынке еще оставались борды из той серии, и оригинальные, с коноплей и самокруткой, ценились раза в три выше.

   Он так увлекся, что подскочил на месте, когда услышал девичий голос над ухом:

   - Ой, Альдо, смотри, какой прикольный шлем!

   Томми обернулся – это была подружка Кродингера Анн-Мари, а он сам стоял рядом и тоже разглядывал экран ноутбука:

   - Ух ты! Для кого это?

   - Для Штромпер, - нехотя объяснил Томми.

   - А я тоже такой хочу!

   Ромингер остолбенел:

   - И ты туда же?! Альдо, вы бы с Марго… э… не курили больше этот ганджубас. Глюки какие-то совсем ядреные.

   - Да брось, Ро. Очень стильно и необычно.

   Томми отметил снова эту непонятно откуда взявшуюся кличку – Ро, но только пожал плечами:

   - Ну, если так нравится, решайте сами с Марго и Портманом. Я не возражаю, сделаю вам хоть сто таких. О, кажется, нам пора идти.

   Из динамиков донеслось объявление о начале посадки на рейс до Мюнхена.

   В аэропорту Франца-Йосифа Штрауса разыгрывалась та же самая фантасмагория, что намедни в аэропорту Марко Поло в Венеции – те же действующие лица, другие декорации. Но внешний лоск главного героя, несмотря на нелегкие для него последние недели, ничуть не поблек. Толпа журналистов напирала на черноволосого красавчика в запредельно дорогом прикиде и туфлях от Манхэттэн Ришелье, который, как и прежде, готов был отвечать на не слишком неудобные для него лично вопросы. А от неудобных (которых, как он полагал, будет не мало) он готов был отбиться с помощью красного прокатного феррари, который, как обычно, ждал его на VIP-парковке.

   - Бенни, каковы твои прогнозы на гонку в Гармише? Сможет ли Ро снова тебя обойти? А с кем теперь твоя Амели – с тобой или с ним? Как ты оцениваешь итоги Ханненкаммреннен? Как изменился расклад сил в сборной после твоего провала и триумфа Эртли и Ромингера? Собираешься ли ты участвовать только в даунхилле, или в гигантском слаломе тоже?

   Бен сжал зубы, по его лицу пробежала тень, но он взял себя в руки и, улыбаясь, поднял ладонь, как бы говоря: «Тихо, не все сразу!»

   Толпа мужчин и девушек с диктофонами и камерами окружила его, каждый старался поднести записывающее устройство поближе к Гайару, и тот, снисходительно улыбаясь, ждал, пока настанет хотя бы какое-то подобие тишины, чтобы не нужно было перекрикивать шум. Поняв это, журналисты выжидательно замолкли, и Бен заговорил:

   - Да, классические гонки не принесли мне успеха, это вы правильно заметили. Да я и сам знал, что не быть мне в фаворитах ни в Венгене, ни в Китцбюэле. Не все трассы одинаково подходят разным гонщикам, и дело тут не в том, чтобы хватать медали со всех стартов подряд, а в том, чтобы распределять свои силы так, чтобы хватило до окончания сезона, до финала розыгрыша Кубка Мира. Вижу, что вы меня понимаете. – Утвердительный ропот был ему ответом, сверкали вспышки фотоаппаратов. – И не только в этом. Важно использовать провальные старты для того, чтобы с максимальной достоверностью и четкостью увидеть свои ошибки и понять, над чем нужно и важно работать, и, поверьте мне, я планирую посвятить этому значительную часть тренировок в межсезонье.

   Бла, бла, бла. Пока он выводил свою сольную партию, в зону прилета понемногу начали выходить пассажиры эконом-класса, они с любопытством смотрели на толпу прессы, пытались понять, что такое происходит, некоторые тянули вверх руки с мобильниками, чтобы рассмотреть сверху, кого там заловили.

   Но красноречие Бена удовлетворило не всех. Журналисты продолжали наседать с уточнениями:

   - Ты говорил, что Ромингер никогда не сможет вернуться в элиту. Как сейчас тебе нравится то, что он атакует твою позицию в сборной?

   - Никто не рад его возвращению больше меня, - пел Бен как по писаному. – Но два удачных старта еще не означают возврат в элиту.

   - Означают, если это старты в Венгене и Китцбюэле.

   Бен рассмеялся – только самые внимательные могли видеть, что этот смех нелегко ему дался.

   - Тогда ничего не значат и два неудачных, не так ли?

   - Но Ро оспорил не только твои позиции в сборной, не так ли? Он увел еще и твою подругу?

   Бен с трудом сдерживался от того, чтобы не треснуть по морде настырного мальчишку из «Спортбильда».

   - Простите, этот вопрос я пока оставляю без комментариев.

   - Но, может быть, она вернется к тебе?

   Бен холодно ответил:

   - Я не готов принять женщину, для которой такие понятия, как верность и честь, – пустой звук. Простите, парни, но мне пора ехать. Время. Как бы мою красавицу не загнали обратно в стойло.

   - Наш многоуважаемый коллега Басси называет ваше с Ро противостояние битвой Черного и Белого королей. Неплохое сравнение?

   Бен улыбнулся:

   - Ну, до короля кое-кому еще, наверное, далеко.

   - Отчего же? По очкам он тебя перегнал и девушку увел. Пока перевес на стороне Белого короля.

   От притворной натянутой улыбки саднили щеки, но Бен держался:

   - По очкам перевес ничтожен, а что до девушки… Если ему угодно подбирать моих использованных подстилок, я за него могу только порадоваться.

   Хохот окружающих показал Гайару, что этот удар ему удалось парировать блестяще. Тем временем поток пассажиров стал еще гуще, вместе с ними в зону прилета вышли двое парней и девушка. Оба парня были в низко надвинутых на лоб бейсболках, воротник куртки одного из них слегка приподнят – не так, чтобы бросаться всем в глаза и напоминать героя плохого шпионского фильма, а чтобы скрыть светлые волосы, но маскировка и попытка спрятаться среди многочисленных пассажиров эконом-класса не помогла. Несколько журналистов помнили, что этим рейсом может прилететь не только Бенуа Гайар, но и несколько других, не менее интересных и ярких звезд швейцарских горных лыж. Ромингер и Кродингер не имели шансов спрятаться, даже попытавшись смешаться с толпой. Им наперерез бросилось несколько человек:

   - Парни, несколько слов для Спортс Уикли… Томми, как ты расцениваешь… Альдо, твои шансы в гигантском слаломе…

   Многоголосый гул заполнил собой помещение, и Бену удалось воспользоваться суматохой и улизнуть. Найти стойку Хертц и получить ключи и документы феррари было делом техники. Он посмеивался про себя – он нанес ненавистному сопернику и этой шлюхе неплохой удар. А что до противостояния – Черный король намеревался разбить Белого наголову на Кандагаре, и основания полагать, что будет именно так, у него были весьма серьезные. В прошлом году ему, двадцатиоднолетнему сопляку, удалось занять тут второе место, а перед этим выиграть все контрольные тренировки, эта трасса подходила ему как родная, еще лучше Саслонга. То, что Ро оказался силен на классических этапах вроде Венгена и Китцбюэля, еще не означает, что ему покорится и Кандагар. Это мы еще посмотрим.

   Тем временем один из журналистов сунул микрофон Томми в лицо и выкрикнул:

   - Гайар только что дал понять, что ты подбираешь его подстилки, как это тебе?

   Томми парировал:

   - Если он считает девушку, с которой он прожил больше года, подстилкой, мало же он себя уважает.

   - Мне показалось, что ты хромаешь. О том, что ты травмирован, сведений не поступало. В чем дело?

   Дело было в том, что его правая нога ужасно ныла после удара шпилькой Лиз. Вот маленькая рыжая ведьмочка! Но, несмотря на все это (а может, и благодаря?) Томми был в превосходном настроении. Он засмеялся:

   - Маленькая бытовая травма. Надеюсь, она мне не помешает.

   - Приятно это слышать. Бой Черного и Белого королей набирает обороты?

   - Не понял?

   - Басси из La Gazzetta dello Sport так назвал твое противостояние с Гайаром.

   - Противостояние? Странно, - Томми удивленно изогнул безупречно очерченную бровь. – Почему именно с Гайаром? Почему не с Торпом или Зальцером? Или вот с Альдо? – Усмехнувшись, Томми хлопнул по плечу Кродингера. - У меня нет никакого противостояния с Гайаром. Я просто стараюсь выступать в свою силу.

   - Ты же отбил девушку именно у Гайара, - наседал на него тот самый парень, который чуть раньше взбесил Бена. Томми тоже почувствовал некоторую неприязнь, но, как ранее Бенуа, ответил улыбкой:

   - Ну правда, я же не могу у всех отбивать девушек. У синьора Басси весьма богатая фантазия, не сомневаюсь, что именно она сделала его выдающимся спортивным репортером. Но, если я начну отвечать на все инсинуации, которые будут где-либо возникать, мне будет некогда тренироваться.

   Отбившись от настырных журналистов, Томми и Альдо с подружкой на такси спокойно и без излишнего пафоса доехали до Гармиша.

   Лиз плотнее закуталась в отцовскую парку и спрятала нос под воротник. От горячей воды в морозный ночной воздух поднимался пар, после недавнего купания папы и Фила на соседнем шезлонге валялось мокрое полотенце. Надо унести вниз, а то превратится в кусок льда. Лиз подобрала под себя ноги в шерстяных носках с кисточками. Она очень любила этот бассейн на крыше, но купаться зимой… бр-рр, только не это. А посидеть рядом было приятно даже холодной зимней ночью.

   Так случилось, что у нее было несколько домов – этот, дом в Женеве, вилла на Сардинии, квартира в Базеле и особняк в Аттерзее в Австрии, и ей везде очень нравилось, но почему-то именно тут, в Сембранше, она чувствовала себя дома. Потому что тут жила ее семья. Папа, Фаби и четверо детишек. Фил тоже появлялся тут очень часто, хотя его дом в Шампери был настоящим шедевром. Вот и сегодня он приехал. Послезавтра ему предстоял отъезд в Гармиш, куда многие спортсмены уехали уже сегодня. Но Фил не собирался катать спуск, а его любимый, коронный вид – гигантский слалом – будет только в воскресенье. Сейчас они все были внизу, в доме, возились с мелкими, болтали, а может, играли во что-нибудь или открыли бутылку розового вина, прелесть которого Лиз не понимала напрочь. А она сидела тут, на крыше, считала звезды, которых в Женеве было не видно из-за зарева городских огней, слушала особую хрустальную тишину, подобной которой больше не было нигде в мире.

   Удивительный день подходил к концу. 26 января 2011 года. Этот день мог бы обернуться кошмаром для начинающей модели Элизабет Эртли, но получилось по-другому. И был человек, который из кошмара превратил этот день в нечто особенное, неоднозначное и непростое, но безусловно запомнившееся, врезавшееся в память на всю жизнь. Человек, который устроил ей очередной взрыв мозга собственной непонятностью и непостижимостью. Зачем и почему он сделал все это?

   Ей завтра утром тоже предстояла дорога. Юниорский этап в супергиганте в Шладминге. Более того, она попадала в квоту, ехала не в качестве запасной, как предполагалось вначале. Но почему-то думать об этом не хотелось. Трудно думать о спорте, когда в голове только он. Ее солнечный мальчик, ее Томми.

   Нет, она не могла бы сказать, что «люблю-не могу, будь со мной» и все такое. Этот чертов Томми выводил ее из себя, бесил, но в следующую секунду приводил в восторг. А потом Лиз хотелось то ли вцепиться ему в волосы, то ли кинуться на шею и задушить в объятиях, поколотить, упасть ему в ноги и умолять простить ее, затащить его в постель, смеяться над его подколками и отвечать той же монетой, злиться или зацеловать его до полусмерти, чтобы он тоже сходил с ума от нее, так же, как и она от него. У Лиз к этому типу был миллион чувств, весь спектр. Не было только безразличия. Он до сих пор цеплял ее непозволительно сильно.

   Но Элизабет поднялась на крышу не для того (точнее, не только для того), чтобы любоваться звездами над горами и думать о том, кто умудрялся взрывать ей мозг даже на расстоянии. Она хотела хотя бы попытаться сложить разрозненные кусочки пазла, которые к ней пришли тем или иным путем, в подобие логичной, складной картинки. И вот эти ее кусочки. «Диманш хай лукс» принадлежит Томми. Так сказал папа. И спросил, есть ли у Лиз намерение в данный момент попытаться расторгнуть агентский договор? Дочь ответила, что ей нужно подумать.

   Второе. Сам по себе агентский договор с «Диманш» видел папа, и Фаби тоже, и оба одобрили. Там все стандартно, весьма щедро и перспективно.

   Третье. Соглашение на съемки для «Дана Белл». Тут начались сложности. В этом соглашении присутствовали пункты об обнаженном виде и фотосессии с эротическими элементами. Это соглашение она никому не успела показать. Ей сказали, что отправили его с утра, а оно пришло за 10 минут до того, как должно было быть подписано и выслано обратно. Подстроили?

   Четвертое. Она спросила Дюрана про эти пункты, и он заявил, что это стандартное соглашение, и никто от нее этого не будет требовать. Оказавшись дома, Лиз отыскала пакет документов, полученный после заключения агентского договора с «Диманш» и изучила пустой бланк стандартного соглашения – и там этих пунктов не было. Точно, подстроили.

   Пятое. Джен, которая пыталась убедить Лиз не выходить на съемку.

   Шестое. Директор по маркетингу Дана Белл, на которого Лиз произвела какое-то очень особенное впечатление, настолько особенное, что он сильно завысил ценник за фотосессию. Может ли за этим стоять кто-то другой?

   Седьмое. Поведение Томми на прошлой фотосессии, где все были в одежде. Он явно был очень зол и весьма красноречиво это демонстрировал.

   Восьмое. Его поведение сегодня. Оно разительно отличалось от того, что он выделывал неделю назад. Это тогда он отпускал обидные и язвительные комментарии, смотрел на нее очень недобрым взглядом и один раз даже облапал. Сегодня он не допустил ничего подобного. Он даже не позволил себе посмотреть на нее ниже шеи. Он был просто воплощением джентльменства и корректности. Когда они меняли позу, он отворачивался, когда ему приходилось обнимать ее, он старался сохранять пусть маленькую, но все же дистанцию.

   Девятое. Драка, которая неожиданно закончилась поцелуем. И четкое ощущение, что этот поцелуй взволновал не только ее. Трудно понять, с чего она это взяла. Но это было так, она точно знала. Она чувствовала его. И в момент поцелуя, и раньше.

    Да, и десятое. Тот обмен взглядами перед съемкой. Она чувствовала его тогда тоже. И все-таки надо вывести все это за скобки. Она сейчас должна рассматривать факты, а не эмоции, пусть даже такие реальные и яркие.

   Ну что же. Фактов у нее достаточно, чтобы сделать вывод, что он затеял всю эту длинную и дорогостоящую авантюру… Для чего? Отомстить? Вот так? А почему нет? Подписав с ней агентский договор, он получил определенную власть над ее карьерой, а заманив ее в петлю соглашения на съемку для Дана Белл в обнаженном виде и с самим собой в качестве партнера, получил два беспроигрышных варианта мести. Если бы она отказалась от съемок или сама, или приняв вариант Дженнифер, она бы тем самым распрощалась с карьерой модели. Если бы приняла, Томми превратил бы для нее эти съемки в ад. То, что он вытворял во время первой фотосессии, могло бы быть цветочками по сравнению с тем, что случилось бы сегодня. У него ни одного обнаженного кадра не было, ему было проще, он всегда был в белье. Но уж какому унижению он мог бы подвергнуть ее – представить страшно.

   Но теория мести вдребезги разбилась о реальность. Он вел себя идеально и ничем ее не обидел. Ни словом, ни делом. Да он на нее даже посмотреть не соизволил!

   А Джен все отрицала. Лиз перезвонила ей из машины по пути в Сембранше. Подруга Фила сказала, что Томми тут никак не замешан, она просто узнала, что Лиз снимается в обнаженной фотосессии, вот и все. «Бывает, что после того, как девушка позирует обнаженной, ее продолжают приглашать исключительно на такие съемки, оно тебе надо? Ну, нам надо так или иначе подумать и подобрать твои лучшие кадры, создать портфолио и оправить его в «Элит» и так далее…» Джен была так убедительна, что Лиз извинилась и подумала, что все эти события вокруг Ромингера превратили ее в параноидальную истеричку.

   Ну ладно, если картина складывается в чем-то непонятная и неоднозначная – вывод простой. Ей не хватает какой-то важной информации. А, если она не знает, какой именно, то нужно просто ждать, пока что-то выяснится. Такое решение Лиз и приняла – ждать любого следующего хода Томми. И потом делать выводы.

   А Томми в Гармише честно купил себе бутылку нефильтрованного «Францисканера», выпил до капли и лег спать. Он точно знал – теперь все между ними изменится. Он знал, что за ним – следующий ход. Когда, какой… он не знал. Со временем и это прояснится. А завтра – контрольная тренировка на Кандагаре. Он мечтал, чтобы эта съемка побыстрее закончилась, и чтобы он оказался тут, где приоритеты меняются на 100 процентов. Тут ему все ясно. И он сделает все, что должен.

   Утром он вышел на балкон номера в отеле. Знаменитый Reindl's Partenkirchener Hof, великолепный люкс, отделанные деревянными панелями стены. Очень холодно, телефон показывает -16, безоблачное светлеющее небо. Правая нога по-прежнему побаливает, но уже почти незаметно, Томми надеялся, что, зафиксировав ногу в ботинке, он про эту проблему вообще забудет, и в любом случае на его результатах это никак не должно сказаться. Легкое повреждение кожи никак не должно сказаться на движениях, пусть даже больно, но это не кость и не связки. А до соревнований еще вообще три дня. Все успеет пройти.

   Лиз со своими шпильками! У некоторых людей даже каблук становится серьезным оружием. А уж эта девчонка умеет пользоваться своей обувью. Надо бы как-то позаботиться о том, чтобы при следующей встрече она была в кроссовках, а лучше вовсе босиком. При мысли о босом Огоньке Томми не смог сдержать улыбку. Да, босиком, на кухне и… его улыбка поблекла. Сможет ли она родить ребенка? Но он осадил свои мысли – стоит ли сейчас об этом думать? Сначала нужно вернуть ее. А потом уже думать о будущем.

   Ну что же, приступаем к тренировкам. Томми слышал историю, как его папа получил тут сотрясение мозга в результате падения на контрольной тренировке, но смог выиграть серебро на гонке.

   На тренировке он смог в этом убедиться. Среда – тренировка, четверг и пятница – две контрольных, и на них он особо не блистал. В четверг двадцать третий, в пятницу шестнадцатый. Гуттони утверждал, что на гонке Томми должен попадать в десятку (о призах речи не шло). А выиграл обе контрольные тренировки норвежец Патрик Келс-Густаффсен, и никого это не удивило. У Густа не было «подходящих» и «неподходящих трасс» - он работал с тем, что есть, и делал работу чисто. А за второе и третье местах на контрольных тренировках конкурировали несколько гонщиков, которых тоже причисляли к фаворитам. Манни Майснер, Лукас Зальцер, Венсан Труве и Бенуа Гайар. Все они, кроме Винса, стартовали в экстра-группе, в номерах с 16 по 22, а Винсу достался стартовый номер прямо перед Томми – 13.

   Ромингер понимал, что он сам на этой гонке вряд ли будет среди фаворитов, и особо убиваться ему не за что, потому что в финал КМ он после своих подвигов на Штрайфе, Саслонге и Лауберхорне он попадал в любом случае, а медаль на трассе, которая ему не вполне подходит, ему не светит, но это понимание не влияло на его решимость выложиться на двести процентов и пройти дистанцию на пределе. А уж какое там у него будет или не будет место, это как получится. Все, что от него зависит, он сделает. Смогут ли соперники сделать больше – зависит уже от них.

   В субботу, в день гонки, еще немного похолодало, онлайн-камеры показывали термометр, на старте -21. Возможно, к моменту старта потеплеет на 3-4 градуса, но все равно холодно, да и тем, кто перед стартом около двух часов проведет там наверху, от этого не легче. Хорошо, что тут есть небольшая постройка, где спортсмены могут погреться перед стартом, размяться и посмотреть на мониторе, как проходят трассу те, кто стартовал раньше. Томми считал, что ему повезло со стартовым номером, четырнадцатый – он успеет посмотреть, как идется трасса, но не успеет сильно замерзнуть, устать от ожидания и потерять запал, что случается с далекими стартовыми номерами, особенно если по ходу гонки будет много сходов и падений. А на Кандагаре, как это общеизвестно, падения – это часть игры. Ну а что до холода… Тем лучше для трассы – она будет жесткой и быстрой.

   Начало гонки было заявлено в 11.15 (в 11.00 будет дан старт первому открывающему). Это означало, что нужно выдвигаться из отеля не позднее девяти часов утра – до старта куча дел. Аккредитация, подъем, контроль, сервисеры, подготовка амуняги, разминка и прочее. И он уже опаздывал, даже несмотря на то, что поленился побриться. Надо было бежать… Но он все равно задержался. Включил свой макбук, открыл тот самый чертов договор с Огоньком на съемку для Дана Белл, в графе «Реквизиты сторон» нашел номер ее мобильного и сохранил у себя в контактах. Через несколько минут он уже ехал на скибусе в сторону станции Альпшпитцбанн.

   - Если сегодня хорошо откатаешь, а потом и в Шамони, в Квитфьеле будешь стартовать в экстра-группе, - сказал Гуттони, когда они поднимались в гондоле к старту.

   - Круто. Хотя мне вроде и так неплохо, - сказал Томми.

   - Ну, это пока не выпал первый стартовый номер.

   - Ничего плохого в этом нет. Отстрелялся – и спать, - поддразнил Томми. Гуттони, как всегда, подхватил приманку:

   - Только слил при этом все, что только можно.

   - Не факт. Проводят же контрольные треньки. В супер-джи хуже.

   - Тебя заявят в Хинтерштродер.

   - Ужас, ужас.

   Томми знал, что ближайшие два месяца для него будут очень непростыми. Его собирались заявлять на все старты Кубка Мира поголовно. Все – от даунхилла до слалома. А в Хинтерштродере будет супергигант. И трасса там не из простых.

   В стартовом городке все было как обычно. Мешанина из спортсменов и их тренеров и сервисеров, операторы с камерами, журналисты с диктофонами, и в телетрансляции зрители могли видеть, кто из звезд перед ними, в первую очередь по стартовому номеру. Почти все для сегодняшнего старта приберегли балаклавы, которые оставляли открытыми только глаза, которые были скрыты под маской. Самого Томми можно было опознать только приблизительно, по символике швейцарской сборной на длинной черной парке, под которой скрывался и спусковой комбинезон в цветах логотипа Swisscom, и майка со стартовым номером 14. Ну и болельщики, конечно, узнавали его и по простому черному шлему со скупым неярким золотистым логотипом daurell сбоку и броским красным Odeon спереди – как обычно, страховые компании охотно спонсировали горнолыжников.

   К моменту старта Томми лидерство предсказуемо захватил номер 13 – француз Венсан Труве. Хороший получился у Винса старт, быстрее своей же контрольной тренировки почти на секунду. 1,53:55. Томми стартовал и сразу же попытался схватить быка за рога, первый контрольный отрезок зеленый и -0,10. Но впереди была почти двухминутная трасса, которая умела расставлять по местам подлинных чемпионов и везучих выскочек. Первые виражи не представляли для швейцарца никаких затруднений, и его отрыв от Винса увеличился до 0,35, но потом он ошибся по траектории и сразу улетел в красную зону: 0,19. Это пока не было катастрофическим отставанием, и к следующей контрольной засечке он подошел опять близко к лидеру: 0,06, но длинный пологий отрезок и потом сразу ошибка на трамплине разбили все его амбиции наголову. Плохое приземление, раскрылся, потерял скорость и не смог набрать разгон, необходимый для того, чтобы догнать лидеров. 0,49 отставания и текущий четвертый результат. 1,54:04

   Помахал в камеру на финише, улыбнулся и скрылся в финишной зоне. Будет это попаданием в десятку или нет, время покажет.

   Бен Гайар стартовал шестнадцатым, открывая экстра-группу. Кто там решил, что Черный король спасует перед Белым? Зеленые отрезки по всей трассе, -0,14, -0,25, -0,55 и колоссальный отрыв -0,86 на финише. А Томми он сделал больше, чем на секунду. Были еще люди, которые могли бы обойти и его, вся экстра-группа впереди. А Пат Келс-Густафсен сегодня прошел неожиданно слабо, слабее Бена на треть секунды, и это было вторым результатом.

   Один за другим участники экстра-группы пытались скинуть Бена с теплого местечка у пресс-вол, но удалось это только стартовавшему под номером 22 Мануэлю Майснеру. Манни привез Бену всего 0,03 и тем самым спихнул Гайара на второе место, а Томми Ромингера вышиб из десятки. Камера поймала поверженного Белого короля, выходящего с финишной зоны. Та же черная парка, огромный рюкзак за спиной, пестрая сине-бело-желтая шапка с идиотским красным помпоном, солнцезащитные очки и широкая улыбка человека, у которого жизнь удалась целиком и полностью.

   - Странная реакция для спортсмена, который позволил обойти себя половине участников и, вполне вероятно, не удержится и в двадцатке, - неодобрительно заметил один из местных комментаторов. Но Томми было все равно. Он действительно чувствовал себя счастливым – ему для полного счастья не обязательно было видеть свою фамилию выше всех в финишном протоколе. Не его день, и ладно, но это мы еще посмотрим.

   Ски-буса не наблюдалось, вокруг финишного стадиона было оживленно и весело. Группки болельщиков и спортсменов изображали подобие броуновского движения, шумели, орали на разных языках, пили глинтвейн и чай, Томми удалось проскользнуть к остановке шаттла незамеченным и отойти чуть в сторонку. С одной стороны перила, с другой каменный бортик около лыжного бутика, солнце, морозный воздух, пар от дыхания, руке холодно без перчатки, но плевать. Он до последнего момента не знал, что он сделает, и сделает ли. Он вытащил из кармана телефон и, не просмотрев четыре неотвеченных звонка, набрал номер Лиз.

   Ответь, Огонек. Ответь. Первый гудок, второй, третий. Четвертый. Она не отвечает, не слышит или не хочет отвечать? Но…

   - Алло?

   - Лиз, - выпалил Томми. Ошарашенное молчание. И тогда он сказал: - Я люблю тебя. – И отключился.

ГЛАВА 2

   Тренер женской юниорской команды Йоханн Швери никогда не понимал, почему такая талантливая девочка, как Элизабет Эртли, редко выходит на соревнования. Нет, он, конечно, знал, что у Лиз были какие-то серьезные проблемы со здоровьем, которые мешали ей полноценно участвовать в юниорских кубках, но теперь ее отец дал понять, что проблемы более или менее позади, и тут в игру вступили препятствия другого рода. Ей удалось квалифицироваться только в запасной состав юниорской команды, а возраст уже поджимал, через два месяца ей исполнится двадцать один год и она выйдет за возрастной ценз юниоров, а запасной состав исключал возможность выступать и добиваться результатов в основной команде. Поэтому, когда одна из девушек основного состава травмировалась, Йохан тут же вспомнил о Лиз. И как только он узнал, что травмированная девушка выбывает из обоймы минимум на месяц, ему позвонил отец Лиз и сообщил, что Лиз хотела бы попробовать свои силы на ближайшем этапе юниорского кубка в Шладминге. Это решение было равносильно попытке запрыгнуть в последний вагон уходящего поезда. Если Лиз покажет приличный результат, это будет неплохой дорогой хотя бы в запасной состав взрослой сборной.

   На тренировках Лиз демонстрировала какую-то несобранность, отвлеченность, то есть все то, что мешало ей занять достойное место в команде. У нее были и преимущества - потрясающая техника, врожденное чувство скорости и снега, присущее ей в полной мере умение смотреть не на один, а на два, три или даже четыре хода вперед. Упертый, сильный характер, сила воли, честолюбие тоже имелись в наличии. Дочь величайших спортсменов девяностых годов, она унаследовала от них все, что могло бы сделать ее звездой, но вот эта несобранность сводила все ее преимущества на нет. Блестящий первый заезд – и напрочь заваленный второй, великолепные отрезки по трассе и глупое падение перед самым финишем, или совершенно необъяснимая задержка на старте, а потом совершенно шикарный заезд, который мог принести ей медаль, если бы не эти полторы потерянные секунды, в течение которых она считала ворон на старте. Уснувшая заколдованным сном Белоснежка нуждалась в поцелуе любящего принца или в волшебном пенделе, но почему-то ни того, ни другого все не было.

   Стартовый номер Лиз соответствовал ее рейтингу – 65. Из семидесяти участниц она была в списке раньше только тех, кто вообще никогда не участвовал в каком-либо старте FIS. Сейчас она топталась в стартовом городке, глядя, как сам Швери наносит ускоритель на скользящую поверхность ее лыж. Очень красивая девочка и очень талантливая, понять бы, что с ней не так.

   - Ну вот, сделай то же со второй лыжей, - Швери сунул ей в скованную перчаткой руку баллончик ускорителя. – Мне надо выпустить Карлу. Соберись, Лиз. Ты сегодня непременно добьешься результата, верно?

   - Постараюсь, - Лиз сосредоточенно изучала скользяк второй лыжи, забыв про подготовленную первую, которая начала уже падать, Швери вовремя подхватил ее:

   - Соберись, черт возьми!

   - Да. Извините. – Лиз аккуратно положила лыжу вдоль ограждения и начала обрабатывать вторую. Швери отошел.

   Лиз прекрасно понимала, что этот старт в даунхилле очень важен для нее, и сейчас самое время включиться. Она должна выкинуть из головы все, кроме этой зубодробительной трассы на Планай, которую можно нормально пройти только если сохранять предельную концентрацию на протяжении всей дистанции. В кармане ее куртки зазвонил телефон. Интересно, вдруг подумала Лиз, а как сегодня отстартовал Томми на Кандагаре? После финиша она посмотрит на FIS online. Она решила не отвечать на звонок, ей было не до того, но вдруг у нее появилось какое-то странное чувство, что это может быть важно. Лиз привыкла верить своей интуиции. «Неизвестный абонент» на экране, последние цифры 15-37, обычный свисскомовский номер.

   - Алло?

   - Лиз, - она забыла, что надо дышать, потому что сразу узнала его голос. Томми! Сердце забилось как бешеное, в глазах потемнело. Она хотела бы ответить, но не могла. Но он не ждал ее ответа. Он сказал серьезно и отчетливо: - Я люблю тебя.

   Она пыталась вдохнуть, но не могла. Что? Что он такое сказал? Он правда сказал, что любит? Отвечать было бесполезно – трубка мертво молчала, он уже отключился. Лиз отняла телефон от уха и посмотрела на экран – да, так и есть, продолжительность звонка 0,04. Все. Оглянувшийся от входа в стартовую будку Швери увидел, что на ее лице опять появилось то самое растерянное выражение, которое не предвещало решительно ничего хорошего, и ему захотелось встряхнуть ее за плечи так, чтоб все веснушки осыпались. Черт подери тебя совсем, Элизабет Фредерика Эртли, ты опять сольешь свой долбанный старт! Он пообещал себе, что больше эта девчонка не получит от него ни единого шанса, и шагнул внутрь стартовой будки, где у омеги готовилась Карла Шайм. Если бы он задержался еще на секунду, он увидел бы, как губы Лиз растягиваются в такой светлой, такой ликующей и счастливой улыбке, будто ей сообщили, что она выиграла сто миллионов в лотерею. Кусочки пазла сложились в гармоничную, прекрасную, единственно верную картину. Я люблю тебя, негодяй. Люблю, черт тебя подери, чтоб тебя приподняло и прихлопнуло.

   Швери явно был зол как черт, выпуская ее на старт. Но ей было не до него. Она не сделала ни единой ошибки, готовясь к старту. Она не блуждала глазами по панораме Райтеральм, она заставила себя проложить мысленно траекторию захода на первые ворота, после которых трасса круто уйдет вниз, выводя на первый трамплин. Как-то раз она умудрилась снести флаг сразу после старта, а еще был случай, когда она потеряла секунды две из-за палки, застрявшей в стартовой площадке. Лиз Эртли умела накосячить самозабвенно, с чувством, на все сто и от всей души. Но сегодня она убралась с порога старта так стремительно и мощно, что Йоханн недоверчиво посмотрел ей вслед, забыв издать свой традиционный стартовый рык. Девушка закрылась и рванула вниз. Тренер освободил место у порога и отвернулся к монитору. Засечка на старте показала +0,11 – по крайней мере, Лиз неплохо стартовала. Но это было всего лишь 10 секунд прохождения. Следующий отрезок на 35 секундах уведет ее далеко в красную зону – предыдущие девочки там теряли около двух секунд.

   А вот хрен! Лиз удержалась на +0,16, и это было чертовски круто. Но это была Лиз Эртли, и ожидать от нее, что она покажет хороший результат после того, как она выключилась за несколько минут до своего старта, было бы наивно. Лучшая из спортсменок Швери, Кристина Клементи, была на пятом месте, и это было относительно неплохо.

   Но девочку будто подменили. Где все эти глупости, которые ей так удавались в Тополино или на юниорском Кубке Европы? Где пропуск двух ворот подряд, который ознаменовал ее провал на недавнем домашнем старте в Вейзонна месяц назад? Да не может быть! Она скользила как черт, уверенная и рисковая, агрессивно атаковала сложнейший вираж перед финишным спадом, и Швери поймал себя на том, что готов зажмуриться от страха. Но ничего подобного. Только не сейчас, когда третья засечка была +0,37, а до финиша оставалось всего полминуты!

   Но и этот вираж сегодня не остановил Лиз, она наконец-то доказала, что она действительно дочь Райни Эртли и Карин Кертнер, двух величайших спортсменов, грандов скоростных дисциплин. Чистейший выход на финишный спад, невероятное скольжение, просто не к чему придраться. И на финише +0,45. И это десятый результат.

   Десятый!!! Девушка с 65 номером по рейтингу приехала по раскатанной трассе на десятое место! Швери подавил искушение ущипнуть себя, чтобы убедиться, что не спит. Сегодня плотность результатов была невероятная, трасса недлинная, как и положено для юниоров, всего 1600 метров, время прохождения чуть больше минуты. Отставание на секунду – это уже восемнадцатое место. А потом уже начинались разрывы, и максимум отставания на финише составлял 5 секунд. И вот в таких условиях Лиз Эртли взяла да приехала в десятку!

   Лиз на финише не сразу поняла, что происходит. Она забыла посмотреть на табло. Она гнала что было сил, не успевала вовремя испугаться, вспомнить, что она не умеет обрабатывать трамплины, она просто мечтала доехать до финиша и обдумать все, что случилось, и посмаковать идеально сложившийся пазл с картиной мироздания. Она выложилась на триста процентов, и сейчас только очень активное поведение уже очень немногочисленных болельщиков заставило ее взглянуть на табло.

   Что?! Десятая? Господи, не может быть! Ее сердце было готово разорваться от счастья. Почти такого же счастья, как то, что охватило ее, когда она поняла, что Томми сказал. «Я люблю тебя».

   В отеле она первым делом открыла журнал звонков и нашла номер Томми. С тех пор ей успели позвонить так много людей, кто болел за нее, что она боялась, что номер не сохранится. Но он сохранился, хорошо, что она запомнила эти последние цифры 15-37. Голова шла кругом от звонков и поздравлений, но она ловила себя на мысли, что, услышав сигнал телефона, ждала, что это он.

   Нужно сохранить номер. Зачем? Такой вопрос даже не вставал для Лиз. Затем. Нужно. Она позвонит ему? Ну а почему нет, ведь он позвонил ей, теперь, по идее, ход перешел к ней, не так ли?

   «Сохранить». Нужно было ввести имя, под которым она собиралась сохранить номер.

   Томми?

   Ромингер?

   Босс из «Диманш»?

   Любимый?

   Белобрысый негодяй?

   Лиз не стала долго думать. Ей хватило двух букв.

   Он.

   Ну правда, почему нет? В ее жизни нет и не было места другим мужчинам. Кто еще для нее – коротко и ясно – он?

   Интересно, под каким именем Томми сохранил ее номер?

   Прежде чем она успела свернуть экран смартфона, на нем загорелась картинка с зеленой трубкой – она звонила ему. Черт! До того, как случилось непоправимое, она быстро сбросила звонок. Ффух, успела. Вот что бы она ему сказала?

   «Я тоже люблю тебя»? Ну да, счас…

   Кстати, она хотела заглянуть на FIS онлайн, как он сам сегодня откатал. Достала планшет и, не потрудившись посмотреть на результаты своей гонки, открыла финишный протокол скоростного спуска в Гармиш-Партенкирхене.

   В верхней половине таблицы было несколько швейцарских флажков, но имени Томми напротив не было. Был Бен Гайар – на втором месте. Был Адам Дитхельм на седьмом и Раф Торп на четырнадцатом.

   А Томми был ниже. Двадцать пятый. Заработал всего 6 очков, ну а если уж честно - слил старт.

   А Лиз наоборот, достигла неведомых прежде высот.

   Завтра у него гигант. «Я позвоню ему завтра, - весело подумала Лиз. - И тоже скажу… что-нибудь. Что? Люблю? Перетопчется. Я скажу «привет» и отключусь. Вот так!»

   Невзирая на проигранную гонку (если называть вещи своими именами – это был не просто проигрыш, а настоящий разгром), Томас Леон Ромингер был весел, как птичка. Он вернулся в отель, включил планшет, подключился к wi-fi и посмотрел на FIS-онлайн результаты юниорского старта скоростного спуска в Шладминге среди девушек.

   Десятая, Огонек ты мой. Она могла бы позвонить в ответ и сказать: «И я тебя люблю», но вот эта цифра 10 напротив ее имени говорила о том, что его звонок не оставил ее равнодушной, куда лучше любых слов. Томми засмеялся и бросился на кровать. Ладно, теперь очередь Лиз. Он знал все, что ему было нужно, но все равно собирался ждать ее хода. Ну что, Огонек, хватит тебе духу?

   Он не собирался прикидывать, что будет дальше. Жизнь покажет. А пока Томми не собирается сидеть в отеле и выслушивать причитания Гуттони по поводу слитой гонки, не говоря уже о головомойках от федерации в лице Регерса. Меньше всего он нуждался и в том, чтобы кто-то начинал грузить его по поводу завтрашнего гиганта. Ему не нужно было покупать газеты или включать телик, чтобы представить себе броские анонсы типа «Черный король объявляет мат белому». Спортивная фортуна переменчива, и кому, как не ему, это знать.

   Но прежде чем свалить по своим делам, ему пришлось преодолеть еще одно небольшое испытание. Выбираясь из отеля, он попал в лобби аккурат в тот самый момент, когда герои дня возвращались с цветочной церемонии, и сейчас, вернувшись в отель, общались с журналистами. Все трое красавцев: Майсснер, Гайар и Зальцман. Увидев Томми, который невозмутимо пробирался к выходу, Бен окликнул:

   - Эй, Ромингер! Кажется, сегодня я щелкнул тебя по носу?

   По лобби полетели смешки, зрители насторожились.

   Вот дурак, подумал Томми, и жизнерадостно откликнулся:

   - Щелкнул, Бен, а можешь еще и забодать.

   И под дружный смех спортсменов и журналистов выскочил на улицу. Скромная контора «Хертц», взятый напрокат незаметнейший Хендэ Солярис и, наконец, автобан. Маленький бутик-спа, затерянный в окрестностях Миттенвальда, никого постороннего, тишина и покой, бассейн с подогретой морской водой под открытым небом, массаж, арома-терапия, джакузи, отдых и расслабон. Телефон он оставил в раздевалке с выключенным звонком, а макбук и планшет – в отеле. Покой и тишина – то, что доктор прописал. Вот что – надо будет как-нибудь вернуться сюда с Огоньком.

   Томми проснулся в несусветную рань, чтобы поплавать в бассейне. Кроме него, там оказалось еще трое парней-спортсменов, которые нашли достаточно сил и куража, чтобы вытащить себя из уютных постелек в пять утра. Около половины седьмого они вылезли из воды, разошлись по своим номерам, чтобы принять душ и одеться, а потом спустились завтракать.

   Томми не повезло: его заловил никто иной, как герр Герхард «Заноза-в-попе» Регерс, который вчера, пока сам Ромингер балдел в отдаленном спа, снял стружку с Гуттони за проигранный спуск на Кандагаре, а теперь жаждал повторить процедуру с Томми, а заодно накрутить тому хвост на предмет предстоящего гигантского слалома.

   - Прости, этот шум портит мне аппетит, - не выдержал Томми. - Не мог бы ты оставить меня в покое перед стартом?

   Регерс за многие годы научился в нужные моменты сдавать назад, и сейчас настал именно такой момент. Он уже понял, что молодой Ромингер похож на отца не только внешне. Зачастую он знает, что ему делать или не делать, лучше тренеров, и, вполне возможно, выволочка от председателя ФГС - это последняя вещь, в которой он нуждается. Впрочем, сам Томми чувствовал себя так, будто его окутывает пушистое, нежное, но крепкое, как щит, облачко, которое делает его совершенно неуязвимым для наездов и насмешек. Он по-прежнему пребывал в благостном состоянии мира с самим собой и с окружающей действительностью. Пожалуй, единственное, что портило это состояние, был небольшой дискомфорт, вызванный непривычно длительным воздержанием. Ровно неделя с того момента, как он был с Амели, и с тех пор по нулям. А ведь он привык, что рядом обязательно есть какая-нибудь девушка, с которой можно заняться сексом. Но теперь с этим все стало сложно. Он расстался и с Амели, и с Ромейн, а осознание того, что отныне он принадлежит Лиз, не давало предпринять никаких действий, чтобы организовать подходящую замену и подыскать себе подружку. Выход был один - думать, как сблизиться с Огоньком. В то же время, он не забывал о том, как много поставлено на карту теперь, а излишняя спешка может все испортить. Ну ладно, не он первый и не он последний мужчина на свете, которому предстоит познакомиться поближе с таким зверем, как сексуальное воздержание. Можно даже попытаться преобразовать неиспользованную энергию во что-нибудь другое. В работу или в спорт, к примеру.

   Гонка начиналась в десять - это было время старта первой попытки, но на склоне нужно было появиться уже в половине девятого, а у горы – и того раньше. Час был дан на просмотр трассы, до которого допускались только те спортсмены, которые уже прошли аккредитацию и медкомиссию, в половине десятого последний из участников покинул трассу, чтобы дать место волонтерам и техникам, которые должны были разгладить полотно.

   «Туман, вот напугали ежа голым задом», - подумал Томми, тут же вспомнив достопамятную супер-комби в Китце. А Филипп Эртли не только подумал, но и высказался примерно так.

   - Когда гигант, туман не так страшен, - ответил он кому-то из репортеров. – Хотя, если перед моим стартом он опять рассеется, я не буду против.

   Да, разумеется, Филипп Эртли стартовал сегодня пятым. Номер два в зачете гигантского слалома, а поскольку лидер канадец Митч Бэрри обгонял Фила всего на 30 очков, еще очень многое могло измениться. Номер три, Марио Недджиа, отставал от этих двоих соответственно на 68 и 98 очков. Так что Фил считался тут фаворитом.

   Конечно, наверху, в начале трассы было холодно и промозгло, и все спортсмены защищались от мороза с помощью длинных пуховиков и штанов-самосбросов поверх тонких спусковых комбинезонов, плотные балаклавы закрывали их лица до самых глаз, которые, в свою очередь, были скрыты под маской. Фила можно было узнать только по шлему, который для него производила фирма Atomic – красно-черный с серебром, на макушке голова быка с кольцом в носу. Фил разминался более интенсивно, чем обычно, потому что на таком морозе легко было замерзнуть, а стартовать, дрожа от холода – верный путь к проигрышу. Хорошо ему, подумал Томми, откатает пятым и пойдет… впрочем, куда именно – это вопрос. Если возглавит гонку, то на лидерскую трибуну. Если же нет – в тепло, греться. В раздевалку, в кафе, в судейскую или вообще в отель, передохнуть перед второй попыткой. А Томми предстояло ждать очень долго тут, наверху, его стартовый номер пятьдесят первый. Можно немного погреться в стартовом домике, но там не намного теплее.

   Ждать еще долго. На трассу вышло больше половины участников, наверху стало пусто, из стартового городка ушли сервисеры и журналисты: первые – потому что поздним номерам сервисеры не полагались, вторые – потому что среди ожидающих старта больше не было звезд. Наверно, среди всех оставшихся Томми самый известный. Но он сейчас не хотел идти на контакт с масс-медиа, не до того. А лидировал действительно Фил. Его главный конкурент Митч Бэрри отставал на 11 сотых, Марио Недджиа шел пятым, его результат был медленнее на 36 сотых. Альдо Кродингер финишировал тринадцатым, он уже успел позвонить Томми и рассказать про то, как идется трасса. Отлично, что полотно при таком морозе совсем не разбивалось. Хуже было другое. Туман. Он то сгущался, то отступал, каким-то странным образом помогая одним и вредя другим. Филу в очередной раз повезло – когда он стартовал, видимость снова была идеальная. А один из фаворитов, австриец Оберхольц, из-за сгустившегося тумана поздно увидел флаг, не вписался и сошел.

    К моменту, когда стартовал 41 номер, Томми успел здорово замерзнуть. Но от суперинтенсивной разминки он устал. Вот что бывает, когда стартуешь под фиг-знает-каким номером, на улице мороз, а подниматься наверх приходится заранее. Пять минут до старта. Слава Богу, теперь стартовый интервал сократили до минуты, и спортсмен еще не успевал финишировать, как следующий уже выходил на трассу.

   Томми сбросил на снег перчатку (пальцы тут же закоченели) и вытащил из кармана длинного, до колен, пуховика свой телефон. Сегодня воскресенье, девушки-юниорки сегодня соревнуются в слаломе, но не Лиз Эртли, он знал это точно, потому что не поленился вчера вечером посмотреть старт-лист. Огонек уже должна быть дома. В Швейцарии есть канал, который показывает соревнования целиком, до последних номеров, и она, возможно, знает, когда он выйдет на трассу.

   Сорок третий прошел, готовится сорок четвертый, вот и он сорвался с порога вниз, в туман…

   Томми посмотрел в широкую спину сорок пятого, обтянутую стартовой майкой, под которой наблюдался спусковик смутно знакомых, но не примелькавшихся цветов. Пальцы от холода утратили чувствительность, и Ромингер задал себе простой вопрос – что он делает, торча тут на морозе без перчаток, а ведь ему скоро стартовать. Нужно убирать телефон и утепляться. А в глобальном смысле нужно кое-что еще. Не быть идиотом. С чего он вообще взял, что Огонек непременно как-то даст о себе знать? Что он вообще понимает в таких играх?

   Томми уже не впервые замечал, что некоторые стадии взросления незаметно прошли мимо него. К примеру, безответная любовь к какой-нибудь задаваке, которая в его сторону и посмотреть не соизволит. Или когда не можешь уединиться с подружкой, потому что дома и у нее, и у тебя родители, а чтобы снять номер в отеле, нужны деньги, которых нет. И такая важная веха сексуального или социального образования юноши, как ожидание телефонного звонка от любимой девушки, тоже прошла мимо. А вот сейчас он как раз этим и занимается. Ждет и ждет, а звонка все нет и нет. И ладно бы, если он, как нормальный уважающий себя сопляк, ждал бы этого звонка в школе или дома на кухне, но ведь, блин, на старте Кубка Мира! Ну может пусть не звонок, хотя бы СМС или сообщение вотсапп. Или совсем ничего? Но он слишком хорошо знал свою Лиз, чтобы понимать, что она не сможет не ответить на брошенный вызов. Но его знание ничего не меняло, телефон в закоченевшей руке – мертвый кусок высокотехнологичного пластика. А может, она решит позвонить перед второй попыткой? А он…

   Телефон завибрировал: сообщение вотсапп. Да! Огонек. С дико забившимся сердцем он открыл чат.

   «Перестань думать обо мне! Думай о трассе!» и сердитый смайлик.

   Он остолбенело посмотрел на сообщение, потом хохотнул, выключил экран, сунул телефон в карман стоящей около его ног сумки. И двинулся к старту. Пора. Она отлично просчитала время! И кто после этого убедит его, что вчерашний выстрел не попал в цель?

   Пусть замерз и устал, пусть не помнит трассу, пусть туман опять лежит тяжелым облаком на верхней части – плевать. Он сделает все, чтобы пробиться во вторую попытку. Потому что вот на этом дело точно не закончится! Если он облажается сейчас, Огонек больше не выйдет на связь. Но если он выйдет во вторую попытку… она позвонит. Возможно. Это сообщение по вотсапп подготовило почву для звонка.

   Теперь все нужно было делать очень быстро – вот-вот дадут старт пятидесятому, это означало, что у Томми меньше минуты. Время лидера – Филиппа Эртли из команды Швейцарии – составляло 1:16:45. А худшее время показал стартовый номер 44, и это было 1:21:14. Томми поспешно расстегнул молнии на штанах и скинул их, снял пуховик и остался в стартовике – стройный, поджарый, напружиненный. Быстро и аккуратно застегнул крепления лыж. Самое время – его пригласили к старту. Стартовая планка закрылась, Ромингер опустил маску на глаза и внимательно оглядел ту часть трассы, которая просматривалась отсюда.

   Он успел насмотреться на прохождение предыдущих спортсменов, внимательно выслушал информацию, которую для него старательно донесли Альдо Кродингер и Давид Малли - тренер Филиппа Эртли. Постановщиком второй попытки был тренер немецкой команды, Альдо назвал эту постановку «дешево и сердито», имея в виду минимум закрытых комбинаций и высокую скорость, которую можно держать в течение большей части трассы. Но, учитывая туман, это был не самый лучший вариант, потому что часть спортсменов, разогнавшись, как позволяла расстановка ворот, но не позволяла видимость, сошла с дистанции. Дожидаясь сигнала, Томми смотрел на первые ворота. Вторых видно уже не было – дальше все тонуло в тумане, но гонщик помнил, где они. Дальше, возможно, возникнут проблемы, но Томми верил, что справится. Иначе и быть не может. Он знал, что Огонек смотрит на него. Возможно, уже сейчас дадут картинку, как только закончат с финишем номера пятьдесят.

ГЛАВА 3

   Пасмурное свинцовое небо нависало над трассой, накрывая ее часть лохматым краем тучи, как одеялом. Как знать, что ждет тебя в ледяном тумане там, за горбом, с которого начинается крутяк. Но Томми было некогда заниматься досужими измышлениями, он дождался сигнала и бросился на трассу мощным прыжком.

   Томми всегда был очень азартным во всем: играя в теннис или преферанс, попадая на футбольный матч или авто гонки. Он мог орать до хрипоты в спортбаре, наблюдая биатлонную гонку преследования. Но когда сам находился на горнолыжной трассе, то весь азарт выводил за скобки. Тут нужна холодная голова. Ничего не стоит увлечься и позволить безбашенному риску свалить себя. Не зря к нему прилипла и прижилась кличка «Гладиатор» - он бросался в бой сразу, с первых метров дистанции. Но это был хладнокровный и продуманный бой, всегда на грани, всегда с атакой, но Томми не позволял себе зарываться. Он помнил твердо, с детства – потерять в гонке голову значит потерять все. Его риск был четко сбалансирован, у зрителей могло захватывать дух, когда они наблюдали, как он входит в вираж, но он всегда знал, что делает.

   Томми внимательно смотрел вперед, стараясь просчитывать траекторию своего полета на несколько ходов, готовый сбросить скорость при вхождении в полосу тумана. Он уже ехал через ледяную взвесь, но видимость оставалась приличной, и он не тормозил, наоборот – атаковал что было сил, так, что центробежная сила укладывала на склон. Зацепил бедром снег, до падения было буквально рукой подать, но на этот раз повезло. Опять повезло. Томми умел ставить все на карту, но умел и видеть этот неуловимый рубеж, за которым ставка погибнет, хотя иногда и ошибался. Но сегодня все было почти идеально. Туман, клочки облака, летящие в лицо, виражи на пределе сил, удары ворот о плечи, горящие, рвущиеся от напряжения мышцы и… финиш уже впереди. Быстрее, быстрее! Красная рамка пролетела над головой, Томми затормозил о резиновый бортик, который постоянно поддували спрятанные компрессоры, и помахал рукой пустым трибунам.

   Конечно, сейчас уже почти никого не осталось. Все звезды давно уже прошли дистанцию, первые тридцать финишировали при полном стадионе, но потом экстремальный холод разогнал зрителей, и сейчас никого уже не оставалось, чтобы поприветствовать задворки мировой классификации. Судьи, делегаты FIS, тренера и волонтеры и один камерамен – вот и все, кто был на стадионе в момент финиша Томаса Ромингера. А он финишировал шестнадцатым с отставанием в 1,95. И это означало, что он в борьбе, как минимум, за десятку.

   Наверху уже не было никого, кто мог бы привезти ему сумку и теплую одежду, поэтому он отправился в сторону подъемника, зацепился за швабру и домчался до стартового городка. Оделся, схватил сумку, проверил телефон. Ничего, то есть ничего интересного. И только когда он уже спустился по параллельной трассе и добрался до кафе около станции Цугшпитцбана, на экране айфона появился значок, свидетельствующий о непрочитанных сообщениях вотсапп.

   От нее. Ну конечно, детка!

   «Неплохая работа. Что дальше?»

   «А дальше, Огонек, будет вторая попытка, - подумал Томми. – И мой ход. Мой, говоришь? Ну что же…»

   До старта второй попытки было два часа – в это время будет втиснута переустановка второй трассы, просмотр и старты троих открывающих и камерамена: отдохнуть тем героям, которые пробились из последних номеров в верх протокола после первой попытки, было почти некогда. Меньше часа, в общем целом. Томми не мешало бы и согреться, он замерз в ожидании старта. Конечно, во время прохождения трассы на максимальном напряжении всех сил и ресурсов он не просто согрелся, но даже вспотел, но после финиша жар от супернагрузок и нервное возбуждение спали, и все стало еще хуже, он дрожал от холода, зубы отбивали дробь. Пришлось улизнуть от Малли, которому Регерс поручил вывести на вторую попытку не только Филиппа Эртли и Альдо Кродингера, но и Томми. Ни Регерс, ни Малли понятия не имели, что отношения между Эртли и Ромингером, мягко говоря, натянутые, и пусть Томми в душе был довольно близок к тому, чтобы зарыть томагавк войны, сейчас просмотр трассы в компании Фила казался ему немного преждевременным. Он понимал, что деваться некуда, и пройти этот просмотр придется, и был рад, что у него есть Альдо в качестве буфера.

   Томми вошел в кафе и окунулся в блаженное тепло, окутавшее его каким-то волшебным покрывалом. И вдруг в голову будто кто-то втолкнул странное видение – он и Лиз, на белом нагретом солнцем песке, под жаркими лучами солнца, а рядом шумит теплое-теплое море… Черт подери…

   - Гладиатору угодно немного кофе? – спросила хорошенькая официантка с кокетливой улыбкой.

   А сейчас картинка моря и пляжа с рекламы шоколада «Баунти» вдруг испарилась, и перед глазами появилась четырнадцатилетняя девчонка, которая навсегда изменила его жизнь. Сиреневая куртка, рыжие кудряшки и розовый от холода носишко, и ее слова: «я люблю шоколад…» Он никогда не любил эту приторно-сладкую бурду, он вообще был равнодушен к сладкому, но сейчас неожиданно для себя выпалил:

   - Нет, Гладиатору угодно чашечку шоколада. Только, пожалуйста, такой несладкий, как только можно.

   Официантка снова улыбнулась:

   - Предложу вам австрийский шоколад. Туда не входит сахар, а только горький шоколад, цедра апельсина, корица, молоко и сливки. Как?

   Австрийский. Огонек наполовину австрийка. А апельсин – это солнечное золото ее волос. Томми тоже заулыбался:

   - Отлично. Пожалуйста, чашечку австрийского шоколада.

   Он спрятался с шоколадом на втором этаже, в каком-то закутке между окном и бревенчатым простенком. Панорама пасмурного дня и полузакрытых туманом гор за окном. Мрачное потемневшее от времени дерево стены. Коричневый напиток и праздничный свет дольки апельсина. Теперь он узнал, как выглядит австрийский шоколад. Стеклянная чашка-бокал, ярко-бежевый напиток, сверху сливочная пенка, украшенная посыпкой из корицы и мелкой шоколадной стружки. На бортике – долька апельсина и палочка корицы. Томми достал телефон и сфотографировал напиток. Может быть, Джен Бертольди раскритиковала бы этот снимок (не может быть, а точно!), но Томми не переживал по этому поводу. Он вложил снимок в вотсапп и снабдил надписью: «Ну а теперь можно думать о тебе?»

   И отправил.

   Первый глоток шоколада. Чуда не случилось, напиток был куда слаще, чем ему нравилось, но привкус корицы и апельсина делал шоколад более сносным. Томми улыбнулся, когда телефон на столе завибрировал и звякнул сигнал нового сообщения. Отправитель - Огонек. Открыл.

   Тоже фото. Ладонь, а на ней – спелая, сочная ягода клубники. И текст: «Нельзя. У тебя еще вторая попытка впереди.»

   Ну что же, по крайней мере, они вышли из периода «одно сообщение в день». А ладошка эта – ее, он точно это видит. Узкая кисть, длинные, тонкие пальчики. Томми задумался, его палец завис над экраном. Решился:

   «Мы с тобой уже ели клубнику вместе.»

   Действительно ели. Вечером, незадолго до их первой и по сути единственной близости в том отеле в Церматте, на пижамной вечеринке у какой-то подружки Лиз. Ему было шестнадцать, Огоньку – четырнадцать. Сообщение ушло. Сильно рискует…

   Он успел допить шоколад, а ответа не было. Неужели он обидел ее? Да нет, не может быть. Быстро глянул на часы, простецкие «Касио» для экстремальных видов спорта – до того момента, как он должен был появиться в стартовом городке, чтобы вовремя встретиться с Малли и подняться наверх, оставалось всего двадцать минут. Мысль о том, что он выйдет на просмотр трассы, не получив ответ от Лиз, не радовала.

   Нет, не выйдет! Телефон звякнул. Быстро открыл:

   «Это был правда ты, Томми Ромингер?»

   Улыбнулся и чихнул:

   «Ну конечно, я.»

   Ответ буквально через секунду:

   «Пришли мне селфи.»

   О как! Он снова чихнул и набрал:

   «Я не делаю селфи».

   «Пожалуйста!»

   «А ты сделаешь?»

   «Обещаю.»

   Он со вздохом включил камеру и перевел на режим селфи. Он не собирался делать фото мальчика-манекена с модельным выражением лица, глупо. Он растянул губы в дурацкой улыбке, сморщил нос и прищурил глаза, а то, что на голове все еще оставался подшлемник, и вовсе превращало его в какого-то патентованного придурка, но он хотел, чтобы она приняла его таким. Сделал снимок и отправил. Редкий кретин на фотке, впрочем, он всегда считал таковыми всех, кто чрезмерно увлекается селфи.

   Ответ – смеющееся личико Огонька. «Ты меня рассмешил. Классная фотка!» Томми залюбовался ею. Пляшущие растрепанные рыжие прядки, выбившиеся из узла на затылке, веснушки россыпью, длинная изящная шейка, бежевая футболка, фотка выглядит так, будто Лиз на кухне. Дома. Только она и клубника. Как ей хорошо. Хотел бы он быть там, рядом с ней. Впрочем, не покидало острое ощущение, что их разговор переводить в реал еще рано. Пока лучше именно так – по вотсаппу. Потом, возможно, дело дойдет до телефонных звонков, потом до скайпа, а там уже видно будет.

   «Согласен тебя смешить и дальше.»

   «Правда? Это здорово!»

   «А ты мне шли, как ты смеешься.»

   «Если хорошо сегодня откатаешь вторую попытку, я пришлю тебе, как я радуюсь.»

   Хорошо откатает вторую попытку? Хотелось бы, чтобы это было и вправду хорошо. Но у него в жизни еще не было такого, чтобы он замерз, а почувствовал симптомы простуды так быстро. Хотя ему было не привыкать тренироваться и соревноваться простуженным, это не смертельно. Проблема не в простуде, а в том, что на результате она может сказаться.

   «Буду стараться!»

   «Даже не сомневаюсь.»

   Он подозвал официантку. Та заторопилась к нему:

   - Ну как вам шоколад?

   - Спасибо, отлично. Хотел бы попросить стакан воды и таблетку аспирина…

   Лиз занялась какими-то домашними делами, между делом поглядывая на телефон, лежащий на кухонном столе рядом с мисочкой клубники. На ее последнее сообщение Томми не ответил, но это было вполне ожидаемо, он пообещал стараться, она ответила, что уверена в этом, ну и все, он ушел из кафе, чтобы готовиться ко второй попытке. Загрузив посудомойку, девушка снова открыла страничку чата и посмотрела на его селфи. Только чертовски самоуверенный и не отягощенный комплексами парень может отправить такую фотку девушке, за которой он как бы ухаживает. (А он вообще ухаживает?)

   Смешная фотка. Наверное, только общепризнанная звезда может на такое пойти (и то не всякая, потому что звезды тоже не любят выставлять себя на посмешище), но он тут такой славный. Ну а вообще… Стоит только зайти на его страничку в Инстаграм, как получишь тысячи идеальных фоток, на которых он прекрасен и ничуть не смешной. Великолепный, глянцевый, даже где-то гламурный Томми Ромингер. А тут он без прикрас и без грима. Красный нос, красные, больные глаза, криво сидящий подшлемник и беспорядочно торчащие на висках светлые пряди, багровые пятна на скулах, в общем, хочется сразу обнять, отшлепать и согреть, накормить вкусняшками и отругать за то, что бегал по морозу без шапки, как Тео или Дени или Нико.

   И он хочет продолжать ее смешить. А она… она мечтает скорее получить весточку от него. Трансляция второй попытки начнется в 13:30. Через сорок минут.

   Проверила на метеорологическом сайте… в Гармише -21 и продолжает сгущаться ледяной туман…

   Если бы между ними… ну… все было вроде как решено… Она сунула бы в его рюкзак термос с горячим кофе. Он любит кофе. Лиз не любит, но для него научилась бы варить. И ждала бы его на финише. Они поехали бы в отель и вместе бы залезли в горячую пенную ванну. А сейчас он один. Вдруг простынет? А ведь ему скоро снова соревноваться. В среду параллельный гигант в Инсбруке, в субботу – супер-джи в Хинтерштродере. Его заявят на оба эти старта. Лиз сегодня слышала по телику интервью председателя ФГС Регерса. Он сказал, что у Томаса достаточный потенциал, чтобы выиграть общий зачет, потому что он в состоянии набирать очки во всех дисциплинах без исключения. А вот Фил, хотя и побьет Ро без вопросов хоть в слаломе, хоть в гиганте, у всемогущего Герхардта не в фаворе, потому что слаб в скоростных дисциплинах. Герхардт ни хрена не смыслит в слаломе.

   А вообще… вообще что происходит прямо сейчас между ней и Томми? Лиз подошла к окну, прижалась виском к холодному стеклу. Что, собственно, означает эта странная переписка? Похоже на попытки ступать по тонкому льду…

   Вчерашний телефонный звонок и это «Я люблю тебя»… что это было? Особенно после той безобразной драки в студии, которая неожиданно закончилась поцелуем?

   Пока у нее не получалось думать обо всем этом. Слишком много «почему» да «отчего», а внятных ответов нет… ну если только не думать про эти его слова по телефону, которые, наверное, могли бы объяснить все… Любит? Он? Ее? И она в это верит? Да ладно, Лиззи, детка… Вот так, сколько бы Лиз не пыталась воскрешать в памяти эти сцены вчера в студии, они неизменно заканчивались так. «И ты в это веришь?! Да ладно, Лиззи!»

   - Ну вот, парни, видите, трасса в целом идется несложно, Палафре все понимает и про туман, и про мороз, - сказал Малли, когда они стояли примерно в середине трассы гигантского слалома.

   Кродингер кивнул, но сказал:

   - Она медленная. И закрытая.

   - Потому что туман, - пояснил Малли. Фил внимательно смотрел на ближайшую серию ворот. Наконец сказал:

   - Сходов будет много.

   - Почему? – спросил Альдо, и Фил начал объяснять про две пары ворот в верхней части трассы. Томми внимательно слушал, но что-то из того, что пытался объяснить Фил, по непонятной причине ускользало от него. Вся компания говорила на французском, но для Томми, который привык к этому языку с колыбели и учил его как второй родной, это не представляло никакой сложности. Возможно, сейчас загвоздка была в том, что он до сих пор никогда не просматривал трассы с комментариями не на швитцере. А может быть, дело было в Филе. Томми напомнил себе про то, что он больше не ищет мести, и злоба больше не должна отравлять его жизнь, но старые привычки отживали не так быстро, как хотелось бы, и сам факт, что Филипп Эртли, который одним удавшимся ударом практически убил Томми, сейчас толкует ему про трассу гиганта в Гармише, как-то напрягал. Да что за чушь, идиотские эмоции, он ведет себя, как нервная старая дева, вместо того, чтобы делать свою работу! Томми заставлял себя включиться. Он должен пройти эту трассу по максимуму, зря он, что ли, стартовав пятьдесят первым, на финише оказался шестнадцатым? А Огонек, которая показала лучший результат не то что сезона, а всей карьеры, и теперь ждет от него того же? И сейчас позволит себе слить все только из-за того, что не может послушать объяснения Филиппа Эртли? Ну уж дудки!

   - Подожди, – включился Томми. – Почему на двадцать шестых воротах кто-то может вылететь? Ничего такого там нет.

   Малли и Кродингер прислушивались к разговору, но не вмешивались. Фил ответил спокойно:

   - Потому что на трех воротах одной дугой, начиная с двадцать третьих, можно разогнаться. А в двадцать шестых или резкое торможение, или вылет. Потому что на такой скорости не впишешься. Поэтому я бы на этой дуге сильно гнать не стал.

   «Ах ты ж сукин сын», - подумал Томми. Фил был прав. Осталась только досада на собственную недогадливость. Томми был неопытным технарем и в технических дисциплинах стартовал мало, потому и не умел на просмотре видеть то, что вскроется на скорости. Конечно, стартуя пятнадцатым во второй попытке, он бы успел увидеть, что имеет место на двадцать шестых воротах, но мог бы снова сделать неверные выводы. А тут раз, пришел Эртли и разложил все по полочкам.

   За время просмотра Фил еще два раза привлекал внимание Томми к неоднозначным моментам. Возможная потеря скорости на пологом участке, где нельзя наверстать упущенное. Слишком закрытые ворота после двух открытых и ловушка при переходе на крутяк. Томми постарался запомнить и продумать свою стратегию.

   Жизнь очень быстро подтвердила правоту Фила. Парень, который занял тридцатую позицию по итогам первой попытки, изобразил наглядно, что бывает с теми, кто недостаточно внимателен на просмотре, или кому (как Томми, к примеру) не хватает опыта, чтобы оценить, как идется та или иная комбинация фигур на скорости. Ну верно, стоят себе ворота и стоят, а ты скользишь мимо них боком или плугом, чтобы понять что-то, нужно собаку съесть на таких гонках. Томми, как когда-то и его отец, считал гигант своей самой слабой дисциплиной, в отличие от Фила, для которого гигант был главной специализацией. Так или иначе, что бы ни заставило Эртли поделиться с новичком своими наблюдениями - старое чувство вины или просто желание поддержать товарища по команде - Томми был намерен в точности следовать советам Фила. А тридцатый по итогам первой попытки добрался до финиша, но с такими ошибками, что было очевидно, что он тридцатым и останется, хотя не исключено, что опередит тех, которые ошибутся еще сильнее или вовсе не доберутся до финиша.

   Ромингер не спешил начинать разминку, он продолжал стоять у монитора и смотреть, как справляется с трассой двадцать девятый (который, сейчас стартовал вторым). Второй был человеком опытным, но, видать, его лучшие денечки остались позади: он правильно прошел двадцать шестые ворота, но шел как-то слабо, без особых ошибок, и медленно. Двадцать восьмой результат, стартовавший третьим, постоянно подвергался критике спортивных аналитиков за свою "академичность": и правда, полюбоваться им на трассе было одно удовольствие, но вот секундомеры всегда портили всю картинку. Томми мог бы и дальше стоять и смотреть на монитор - ему и в самом деле было что почерпнуть из трансляции, но на улице по-прежнему экстремально морозно, -24 в стартовом городке, и он начал замерзать. Малли заметил, что спортсмен залип у монитора, подошел и велел переходить к разминке, Томми не стал спорить, самое время немножко разогреться. До его старта оставалось чуть больше десяти человек, а с задубевшими от холода ногами такие трассы не идутся в принципе. Томми дрожал от холода, к тому же начался противный насморк, поэтому разминка у него получилась весьма активная. Правда, тот же Малли в процессе попытался порекомендовать сбавить обороты, и вообще начал немного напрягать, так что парень попытался было снять его с хвоста, на что получил ответ, что ему поручено сопровождать Ромингера вплоть до момента старта лично председателем ФГС (тренер опустил при этом некоторые комментарии Регерса насчет "упрямого осла" и "упертого фриканутого молчуна") На этот раз Томми не создал особых проблем своему (то есть не своему) тренеру. Потом - буквально за пару минут до предполагаемого старта Томми - к нему подошли Фил и Альдо и пожелали удачи. Томми немного бесило, что Малли растирает его бедра, но, черт подери, это его работа, а на улице по-прежнему гадски холодно. В итоге, когда Ро вытолкнули к стартовой калитке, он был вполне разогрет и максимально сосредоточен. И в тот самый момент, когда перед ним уже закрылась стартовая калитка и следовало уже выкинуть из головы все на свете, кроме гонки, он вспомнил про Огонька. Смотрит ли она сейчас трансляцию? Желает ли ему удачи?

   Ну все, хватит отвлекаться. В голове пусто и холодно, взгляд устремлен на первую комбинацию ворот, и вот распахивается калитка и он вылетает вперед, начиная свой крестовый поход за сердце рыжеволосой принцессы.

ГЛАВА 4

   Томми не зря вспомнил про Лиз - она действительно замерла перед экраном телевизора, настроенного на спортивный канал. Из приоткрытого окна тянуло холодом, но она дрожала скорее от напряжения и нервного озноба. В любом случае, в Женеве было намного теплее, чем в Гармише.

   Лиз вернулась домой вчера вечером, после своего… ну пусть не триумфа, но все же отличного результата в Шладминге, сказала родителям, что немного устала и собирается отоспаться и подготовиться к переэкзаменовке, и не поехала в Сембранше, как обычно в выходные. Сейчас она находилась в маленькой гостиной на втором этаже своего дома на Ру Перье-Шамон, перед огромной плазменной панелью в полстены. Комментировали гонку в диалоговом режиме двое бывших спортсменов, мужчина и женщина, их совместные репортажи всегда получались очень живыми и эмоциональными.

   - Элина, тебе не страшно сейчас? – спросил Себастьян Пайва, который несколько лет выступал за швейцарскую сборную в скоростных видах, но травмировался и из-за этого решил закончить карьеру. Элина Конпре, бывшая слаломистка, которая поставила лыжи в угол год назад, тут же поддела Себастьяна:

   - Я не такая пугливая, как некоторые. А почему мне нужно бояться?

   - Я всегда боюсь, когда вижу Ро. Он проводит гладиаторские поединки.

   - Но это красиво.

   - Красиво и страшно. Такое чувство, что парень ничего не боится.

   - А чего ему бояться, Себастьян? Бояться сейчас нужно Матти Пайконену.

   Будто подслушав слова Элины, оператор дал кадр промежуточного лидера финна Пайконена. Он стартовал десятым на второй трассе и захватил лидерство с преимуществом по двум попыткам чуть меньше секунды. Гандикап Томми перед финном составлял 0,32 секунды.

   Пока комментаторы продолжали обсуждать ситуацию, сложившуюся в турнирной таблице, Томми готовился к старту. Сбросил с плеч на руки помощника тренера длинное теплое пальто, подъехал к стартовой калитке, слегка покрутил палки в руках, Лиз уже обращала внимание на то, что он и раньше так всегда делал. И еще ей бросилось в глаза что-то, нетипичное для сегодняшней гонки. В отличие от других спортсменов, Томми не надел подшлемник, который защищал лицо от мороза. Сегодня все стартовали в черных балаклавах, закрывающих лицо до маски, а Томми – нет, и комментаторы не преминули это отметить:

   - Интересно, Гладиатор и холода тоже не боится? – удивленно спросил Себастьен.

   - Упущение тренера, - заметила Элина. – Зря он так, конечно. На скорости в такой мороз будет больно, может даже обморозиться.

   - Он и на первой трассе шел без балаклавы?

   - Кто из нас это видел? Он стартовал пятьдесят первым.

   - И приехал шестнадцатым? Очень серьезный результат.

   - Вот и посмотрим, куда он приедет сейчас.

   А Томми дождался сигнала и рванул вперед мощным прыжком. Лиз застыла перед экраном, тиская пальцы, и, кажется, забыла дышать, ее сердце колотилось как бешеное. Вот он, этот парень - средоточие всего пугающе-прекрасно-непонятного в этом мире. Человек, который уже шесть лет не дает ей покоя, ее наваждение, нарушитель ее спокойствия и хозяин ее сердца. И она начала подозревать, что сама является для него чем-то в этом же роде. Странно, невероятно и непостижимо, но почему-то это так. Сколько недоверия и ненависти между ними оказалось, какая пропасть, заполненная ложью, расколола их на долгие годы, развела в разные стороны, и неужели можно поверить, что где-то в глубине души они продолжали рваться друг к другу?.. Но сейчас не время думать об этом. Нет, не сейчас, когда Томми несется по этой крутой, коварной трассе, атакуя каждый вираж.

   - Первый отрезок, вот это да, Томас начинает очень круто! Он сразу обходит Матти на полсекунды, увеличивая свой изначальный отрыв почти вдвое!

   - Верно, - скептически заметил Себастьен, - но это еще только первый отрезок, то ли еще будет. Впереди крутяк, и на переходе ворота стоят таким образом, что там ошибаются почти все. Да я и не припомню, чтобы там хоть кто-то не ошибся…

   Лиз замерла, глядя, как Томми несется к восемнадцатым воротам, пока у него все выглядит прекрасно, вот очередная засечка, и преимущество вырастает до 0,75, это уже серьезно!

   - Ну вот, - Элина, увлекшись, немного повысила голос. – Что сейчас будет? Он понял, что тут нужно заходить как можно выше? Смотри, он правильно начинает вираж! А тут… Ро, нет!

   - Стоять! – взревел Себастьен, а Лиз перед телевизором не смогла удержать крик, когда Томми с такой силой ударил плечом флаг, что шест вырвало из крепления, а сам гонщик чуть не потерял контроль над лыжами, и казалось, что падения не миновать. Но он устоял! И продолжал гонку!

   - Чудес не бывает, - разочарованно сказала Элина, когда следующая засечка показала всего лишь -0,21. – Восемнадцатые ворота стоили ему полсекунды. Он правильно зашел, но что-то ему там помешало закончить вираж как нужно, он опоздал с выходом, поэтому и налетел на следующий флаг. Ошибка, но не такая серьезная, как у того же Пайконена, который почти остановился в этих воротах.

   - Он продолжает атаковать, - сказал Себастьен. – Посмотри, как добавляет! Вот это да, -0,59! Ромингеру мало шестнадцатого места, он снова идет на максимуме, впрочем, я и не припомню, чтобы он когда-либо шел по-другому!

   - Он начал выступать совсем недавно, Себастьен.

   - Верно, и уже заставил не только говорить о себе, но и воспринимать себя как серьезную силу.

   - Скорее всего, тренера советовали ему не принимать эту стратегию, это первый старт Ро в гиганте, у него пока нет ни единого очка в зачете этой дисциплины. Ему нужно просто финишировать, чтобы занять место в очковой зоне и получить стартовый номер на следующей гонке уже немного ближе.

   - Не похоже, чтобы он был с этим согласен. Он не собирается осторожничать.

   - А ты помнишь интервью главного тренера швейцарской команды, который довольно много говорил о Томасе? Он очень упрям, у него сложный характер, он все делает по-своему и на него невозможно надавить.

   - Да, помню, судя по всему, все так и есть… Ну вот, он это сделал!

   Томми пролетел под финишными воротами и резко затормозил, подняв снежный веер кантами лыж. Он опередил Пайконена на 0,88.

   - На этот раз гладиаторский поединок принес победу Томасу Ромингеру, - с удовлетворением заметил Себастьен. – Но все же, странно, что он не надел подшлемник.

   Томми первым делом посмотрел на табло, увидел свою честно заработанную единицу, и издал хриплый восторженный клич, как раз в этот момент рядом с ним оказался оператор с камерой, временный лидер широко улыбнулся и крикнул:

   - Эй! – На большее его не хватило, он прижал к лицу затянутую в перчатку руку. Лиз смеялась от счастья, глядя на него. Крикнула в ответ на его «Эй!»:

   - Я люблю тебя, чокнутый! Люблю!

   Он не слышал. Шатаясь от усталости и напряжения, он переставлял ноги в сторону лидерской трибуны. Он бился на пределе своих сил, а заканчивал трассу уже за пределом. Он выложился на 300%. Сейчас, в отличие от его финиша первой попытки, трибуны были полны зрителей, несмотря на холод, и они приветствовали Гладиатора. Матти продемонстрировал несколько больше эмоций, чем следовало бы ожидать от финна, и освободил место для новоиспеченного лидера. А Томми сейчас ничуть не хотел продолжать мерзнуть. Выход на трассу без подшлемника ему действительно дался непросто, а объяснение тут было очень простое. У него был сильно заложен нос, и ограничение доступа воздуха могло бы дорого ему обойтись. У Малли в аптечке был сосудосуживающий спрей, но, как и следовало ожидать, он дал очень краткое облегчение. Но, несмотря на страшный холод и безумную усталость, Томми был просто счастлив! Его первый бой в гигантском слаломе оказался успешным! Стартовав под номером 51, он закончил в «пятнашке», а может, и даже выше – у него было приличное преимущество, а трасса оказалась и вправду не из простых.

   Ему в одном повезло, и очень капитально, хотя не только ему, но и предыдущим гонщикам – пока видимость оставалась отличной, хотя и наползал туман. Томми вспомнил, как трудно было идти первую попытку именно из-за тумана. А на этот раз погода смилостивилась над теми, кто отобрался во вторую попытку. Но никто не стал бы пока радоваться на эту тему, кроме тех, кто уже был на финише – в горах такие вещи меняются молниеносно, и уже следующий гонщик мог столкнуться с абсолютной потерей видимости.

   Неужели ему придется ждать, пока сверху кто-нибудь привезет его сумку и куртку?! Он же закоченеет тут к чертям! Легкие жег морозный воздух, который Томми хватал ртом, он не мог отдышаться, потом его начал душить кашель, но даже вся эта простуда не омрачала его счастья! Вот так, Огонек, это тебе! Он не знал, на какой строке он окажется в утвержденном после окончания гонки финишном протоколе, но он и вправду сделал все, что мог, а с учетом его стартового номера и рейтинга он просто совершил гераклов подвиг.

   Но в швейцарской команде работали умные люди, которые не зря получали свои весьма нехилые зарплаты. Внизу спортсменов ловил один из младших тренеров, который имел при себе баул с теплыми пуховыми пальто, перчатками и шапками для спортсменов, термосы с чаем и шоколадки. Томми, наверное, еще никогда так никому не радовался, как появлению этого ангела в поле видимости. Он тут же поменял шлем на шапку, обмотал шею шарфом и нырнул в пуховик. Теперь можно было спокойно ждать, кто же его обгонит.

   А Лиз сжалась перед телевизором в своей уютной гостиной. Отопление работало отлично, в комнате было никак не меньше двадцати четырех градусов, но ей казалось, что она мерзнет так же, как и Томми, и ей очень хотелось быть рядом с ним. Согреть его лицо теплыми ладонями и губами, обнять его, отвести в тепло и закутать в сто одеял, а как же у него должны замерзнуть ноги в жестких пластиковых ботинках…

   Руки так и тянулись к телефону, но она понимала, что ответ получит нескоро, потому что неизвестно когда привезут его вещи со старта. Скорее всего, кто-то из координаторов поехал на подъемнике, и это займет время, а может быть, и вообще пока ничего не отправили, ждут, пока пройдут все… Наверху оставались Кродингер, который после первой попытки был восьмым, и Фил – основной претендент на победу или как минимум место в тройке, лидер по итогам первого заезда.

    Лиз с волнением ждала старта следующего гонщика - одного из сильнейшей группы, который на первой попытке потерял много времени и теперь жаждал реванша. Титулованный тридцатилетний швед был, конечно, и опытнее Томми, и намного выше его по рейтингу, и, наверное, мог легко стать одним из тех, кто опередит Ромингера. В самом деле, человек с 51 стартовым номером, который уже был в пятнашке, должен быть и так до небес счастлив! Правда, Томми на своей лидерской трибуне и выглядел совершенно счастливым (и совершенно замерзшим тоже). Швед сразу взялся за дело, нарастив свое изначальное преимущество с 0,10 до 0,16, а потом и до 0,23, но потом начал отставать. Последний перед финишем отрезок был все еще в зеленой зоне, но всего лишь 0,04, и до последней секунды было непонятно, чем дело кончится. И оно кончилось для спортсмена проигрышем в 11 сотых. Томми улыбнулся, но Лиз отлично видела, что он сильно замерз. Хорошо, что ему передали теплую одежду. Но еще не передали телефон.

   А что она ему напишет? поздравит с отличной гонкой? Еще ведь неизвестно, обгонят его или нет. Да, поздравит, к тому же, она понятия не имеет, где на этот раз его телефон, и когда Томми получит его. Она тут же схватила свой аппарат и набрала текст:

   "Поздравляю! Мне хотелось бы послать тебе большую чашку чая и теплый плед. Надеюсь, тебя никто не обгонит".

   Ее телефон тренькнул через пару минут, когда на трассу вышел австриец, который закончил первую попытку одиннадцатым. А Томми все еще лидировал! Лиз нетерпеливо открыла чат:

   "Спасибо! Давай, и чай и плед мне пригодятся. Если меня кто-то обгонит, я пойду греться".

   Вот Томми в своем репертуаре! Ну как она должна выкручиваться? Поставила на стол чашку, заварила чай и сделала снимок. Написала: "Тогда пусть тебя кто-нибудь обгонит, потому что здоровье дороже места".

   Томми уже минимум в десятке! Увидев, что на него направлена камера, Томми послал в объектив сверкающую, самую солнечную из своих улыбок и помахал рукой, а второй поднял телефон до уровня груди. Возможно, тысячи зрителей по всему миру удивлялись, с чего это ему вздумалось демонстрировать свой айфон, вроде компания Apple отродясь не значилась среди его спонсоров. Но он не думал об этом. Огонек, ты ведь меня видишь?

   Она его видит. И видит телефон в его руке. И, одна-единственная на свете, понимает, что означает этот кадр. Сигнал вотсапп.

   "Не понял, а где обещанный плед?"

   Со смешком Лиз вышла в кабинет, где на диване лежал серо-белый клетчатый шерстяной плед. Очередной снимок:

   "Мне, правда, очень плохо оттого, что ты мерзнешь. Потом согрейся как следует и не простудись".

   Пока она набирала это сообщение, очередной гонщик - на этот раз итальянец - обошел-таки Томми на 5 сотых. Лиз могла бы быть разочарована - впереди еще оставалось восемь человек, и можно было с уверенностью утверждать, что медали у Томми не будет, и больше его не покажут, потому что сейчас он уйдет от пресс-вол, но Лиз почувствовала только облегчение оттого, что он будет в тепле. На экране сменился кадр - с финишного круга на Томми, который с улыбкой помахал рукой, мол, пока-пока, и покинул трибуну лидера. Интересно, догадается выпить хотя бы аспирин? Куда он сейчас вообще пойдет? В номер в отеле, а потом что? В аэропорт? И куда полетит - домой в Берн? Лиз вдруг осознала, что она ничего не знает об этом нынешнем Томми. Он живет в Бернер Оберланде? Все еще в доме своих родителей в Дэленвальде, или у него уже свое жилье? А вообще, он живет один? Неожиданно нахлынула ревность - а если он живет с Амели? Вдруг, после того, как Бен Гайар застал ее с Томми, она переметнулась к Ромингеру совсем? Мысль не радовала, и Лиз поняла, что ей хочется знать, как дела обстоят на самом деле. Написала:

   "Жаль, но зато теперь пойдешь греться. Тебя есть кому полечить?" Ответ пришел через минуту:

   "Страшный Купман ждет меня в своем логове. Огонек, пока, мне надо идти".

   Ничего не ясно... Кто такой Купман?

   На выходе с трибуны Томми поймал Регерс:

   - Неплохая работа, Ромингер. Ты летишь в пять?

   - Кажется, да.

   - Хорошо, вас с Кродингером отвезет Паммер в аэропорт.

   - Отлично, спасибо. – Томми уже отвернулся, чтобы уйти, но Регерс сказал вдогонку:

   - Послезавтра вылетаешь в Зальцбург.

   - Чего?!

   - Параллельный слалом.

   - Я пас, - Томми снова сделал попытку уйти, и снова его остановил Регерс:

   - Ты заявлен на участие.

   - Я болею.

   - Иди к Купману, он тебе даст, чем лечиться.

   Тут уже Томми развернулся, его глаза сверкнули стальным блеском:

   - Я не собираюсь гоняться в параллельке! Я ни разу в жизни даже на ски-кросс не выходил! Я понятия не имею, как ходят параллельку! Я отказываюсь стартовать!

   - Ты не можешь отказаться! Иначе получишь от федерации вагон штрафных очков!

   - О Боже, какой ужас!

   - И не сможешь стартовать в Хинтернштродере и Квитфьеле!

   - А это еще почему?

   - А потому, что я так решил! - Регерс шагнул вперед, остановившись прямо перед Томми и сверля его взглядом. Он в совершении владел всеми тактиками давления. – Потому что я, так тебя и растак, самодур и обладаю такими полномочиями! Хочешь обратно на скамью запасных? Я тебе это устрою!

   - Беда, - бросил Томми, снова отворачиваясь. – Увидимся в Хинтерштродере, шеф!

   Тем временем на старт вышел лидер по итогам первой попытки – Филипп Эртли. Ругаясь с Ромингером, Герхардт пропустил старт Кродингера, который финишировал вторым (сдвинув Томми уже на шестое место). Но сейчас никакие дерзкие выскочки не могли отвлечь его от развязки сегодняшнего старта, поэтому он только пробормотал себе под нос какую-то угрозу и отвернулся в сторону финишного выката. Мониторы показали, что Фил стартовал.

   Сегодня Эртли явно был в ударе, он несся так, будто его черти за пятки хватали. Ни единой ошибки, за исключением пары мелких помарок, ни единого колебания, он шел и с каждым отрезком увеличивал свое преимущество перед текущим лидером Недджиа. -0,18. -0,32. -0,44, и на финише -0,51. От седьмого места его отделяло больше секунды – 1,29, и это был результат Томми Ромингера. Первый старт в гиганте привел его в десятку!

   Малли мог быть вполне доволен – все «его» парни устроились в верхних строках турнирной таблицы, Фил Эртли победил, Кродингер четвертый, Ромингер седьмой. Регерсу тоже такой расклад казался шоколадным. Вся эта троица была также заявлена и на параллельный слалом в Инсбруке, а Ромингер еще и на супер-джи в Хинтерштродере.

   Ромингер, чертов фриканутый хипстер. Безумно талантлив, безумно упрям и безумно неуправляем. А вдобавок ко всему еще и безумно простужен. Очень большая вероятность, что он даже не из вредности и упрямства, а просто по состоянию здоровья не сможет выйти на старт параллельного слалома, а то и обоих стартов. Можно было бы вычеркивать его из квоты, если бы не одно «но». Когда Регерс на стадионе заговорил о параллельке, а Ромингер ответил «я пас», главный тренер мог поклясться, что увидел проблеск интереса в глазах Томми. Если что-то было интересно этому упертому, то имело смысл предположить, что остальную работу он проделает сам. Можно было смело на этом успокоиться – Томми выйдет на старт в Инсбруке.

   Регерс набрал номер врача сборной Купмана:

   - Привет, Куп. У нас тут есть один сильно простуженный.

   - В такую жару? Не смеши меня.

   Роланд Купман сопровождал мужскую сборную во всех стартах Кубка мира. Он по специальности был травматолог-ортопед, но при необходимости мог пользовать любой случай от простуды до отравления, а как-то раз совершенно точно поставил предварительный диагноз ветрянки, свалившей двадцатипятилетнего здоровяка. На этапы, расположенные не очень далеко от дома, он выезжал в своем фургоне, нашпигованном медицинским оборудованием, а на остальные старты вез чемодан с медикаментами. На него можно было положиться.

   - И что это за простуженный? – спросил доктор. – Надеюсь, ты не предлагаешь мне выписать ему схему лечения без осмотра?

   - Я надеюсь, ему хватит ума до тебя дойти. Но если нет, ты просто собери побольше лекарств от простуды. Паммер попозже зайдет к тебе и заберет.

   - Кто этот простуженный хотя бы? Я, как минимум, должен знать, нет ли у него аллергии на определенные медикаменты.

   - Ромингер.

   - У этого да, вагон разных аллергий. А вот и сам скоблит, в окошко вижу. Все, назначу ему как надо.

   - И горчичников на задницу.

   Герхард отключился, ухмыляясь. Можно точно сказать – Ромингер выйдет на «параллельку».

   Сам Томми был уверен в обратном. Какая к черту «параллелька», если из носа течет, душит кашель, температура уже тридцать восемь с половиной, и при выпитом жаропонижающем за полчаса выросла до тридцати девяти? Между замерами температуры Куп выдал ему целый мешок с лекарствами и список, когда, что и как принимать, и отправил восвояси. А там пришла пора выдвигаться в аэропорт.

   Дорога домой обернулась для него бесконечной пыткой. Нашпигованный какими-то лекарствами, он выглядел, как нечто среднее между зомби и обкурившимся, и даже у полицейского на паспортном контроле вызвал подозрение, и, если бы не Кродингер, запросто попал бы в каталажку. Но все имеет свойство заканчиваться, закончилась и эта дорога, и он оказался на пороге собственного лофта. Вроде бы, хотел ехать к родителям, но машинально назвал таксисту свой адрес, а потом уже подумал, стоит ли подвергать родных риску заразиться, и ничего не стал менять.

   Томми повалился на диван, кутаясь в плед. Поставил пакет с лекарствами на тот стеклянный столик, о который разбил себе лоб утром перед съемкой, прошедшей столь феерично. Разблокировал телефон, открыл чат с Огоньком.

   «а можешь мне показаться? Сделай селфи».

   Вот нашла о чем просить. Видок у него сейчас, краше в гроб кладут. Ответил:

   «Это ты обещала мне прислать, как ты радуешься, если хорошо откатаю. Считаю, что откатал не так уж и плохо».

   «О чем разговор? Это было потрясающе!»

   И через пару минут – фотка. Веселый Огонек. Ясные глаза, веснушки, широкая улыбка, локоны собраны в хвост. Моя же ты детка, рыженькое солнышко.

   «Твоя очередь».

   Черт. Ну ладно. Сделал фотку. Красная рожа, распухший нос, смотреть страшно. Снабдил лицемерной надписью:

   «Со мной все ОК, просто устал».

   Ответ:

   «Томми, ты болен!»

   «Да ничего страшного. Слегка простыл».

   «За тобой есть кому поухаживать?»

   «Есть, я сам привык себя обслуживать».

   «Тебе нужны лекарства».

   Вот прицепилась! Томми сфоткал россыпь всяких коробочек и бутыльков на столике и отправил.

   В ста пятидесяти километрах от него Лиз задумчиво смотрела на фотку. Бедный Томми, совершенно больной, и до сих пор не прояснилось, где он живет, а еще - один или с кем-то. Рискнула:

   «Э…. А хочешь, я приеду, полечу тебя?»

   Опаньки… Томми точно знал, что время для встречи еще не настало. Нет. Не сегодня. В то же время видеть ее хотелось. Интересно, почему она это предложила? Потому что хочет его видеть? Правда волнуется за него?

   «Спасибо, но не нужно. Я сейчас лягу спать, а утром все как рукой снимет».

   И опять никакой ясности. Очень хотелось знать, один он или нет. С другой стороны, был бы он не один, не мог бы сейчас болтать по вотсаппу. Хотя кто его знает…

   «А родители дома, если что?»

   Прочитав это сообщение, Томми хихикнул.

   «Не знаю точно, а зачем тебе?»

   Значит, он живет не в Дэленвальде, подумала Лиз.

   «Мне просто не очень комфортно оттого, что ты так болен и один». Прочитав это, Томми совсем развеселился:

   «Если хочешь просто знать, один ли я живу, спроси прямо».

   «Больно надо!»

   «Так вот, я живу один». - Подумав, Томми прилепил грустный смайлик и отправил. Еще подумал, добавил веселый и пульнул следом.

   «Тебе даже поговорить не с кем?»

   «Как это не с кем? Я говорю с телевизором и с пароваркой».

   «Это неинтересно, разговор должен быть двусторонним».

   «Когда я их совсем достану, они мне отвечают. Правда, иногда немного грубо».

   «Хочешь, звони мне. Поболтаем».

   Он бы и позвонил, но не мог говорить, сипел. Да и… тоже рано. Подумал, ответил:

   «Вроде бы, ты когда-то говорила мне, что мы будем болтать по аське. Я точно знаю, что говорила, но не помню, когда. Сейчас по аське не болтают, так давай выполнять программу и болтать по вотсаппу».

   Молчание. Ответила:

   «Давай».

   «Вроде бы ты еще обещала мне приготовить что-то вкусное».

   Снова небольшая пауза.

    «Да… верно. Ну ты же не хочешь, чтобы я к тебе приехала.»

   «Хочу. Просто еще рано».

   Рискованный шаг. Но Томми любил и умел рисковать.

   «О чем ты?»

   «Об аське. Ну, о вотсаппе».

   «Болтун!»

   «Да, телевизор с пароваркой мне тоже так говорят».

   Обиженно замолчала. Томми приоткрыл карты:

   «Огонек, я тебя правда люблю. В прошлый раз мы слишком спешили. В этот мы такую глупость не сделаем. Я…» - подумал, стер набранный текст сообщения. Написал:

   «Просто доверься мне. Так будет лучше».

   «Для чего?»

   «Для нас, Огонек».

   «Ладно. Я верю тебе».

   «Вот и хорошо. Я ложусь спать. Приснись мне».

   «И ты мне. Спокойной ночи. Поправляйся».

   «Спасибо. Спокойной ночи».

   Оба выключили телефоны с ощущением, что стали еще немного ближе…

ГЛАВА 5

   Кажется, пожелание Лиз сбылось. Она просила Томми, чтобы он ей приснился, что он и сделал. Едва распрощавшись, Лиз тут же пошла в спальню, положила телефон на тумбочку рядом с кроватью и с наслаждением растянулась на огромной постели, застеленной серебристым шелковым бельем, собираясь думать только о нем. О ее Томми

   О том, как он написал ей «Доверься мне». Она будто слышала, как он произносит эти слова. Так же серьезно и искренне, как «Я люблю тебя» позавчера. Шесть лет назад Томми так спешил, гнал вперед, не думая ни о чем, и отчаянно форсировал события, заставил четырнадцатилетнюю девочку потерять голову и пойти до конца, и в конечном счете это разрушило все. Шесть долгих лет между ними зияла эта пропасть, шесть долгих лет были наполнены ненавистью, обидой, болью, но время не излечило их от этой любви. Их любовь смогла пережить плохие времена, было бы глупо помешать ей наслаждаться хорошими. Томми считал, что спешка тут опасна, что нужно продвигаться маленькими шажочками, и Лиз готова была согласиться. Он не сказал ей об этом, но ей это и не нужно было, она все понимала.

   Но подумать о нем не получилось – Лиз провалилась в сон, едва коснувшись головой подушки. И Томми сразу же начал ей сниться.

   Может быть, она видела это в какой-то из его реклам, наверное, в тридцатисекундном коммерческом ролике. Полутемная комната, мягкий рассеянный свет, какая-то другая девушка обнимает Томми, расстегивает его рубашку. Сон Лиз моментально вывел эту девушку за дверь студии и помахал ей ручкой, а ее место заняла сама Лиз. Это она аккуратно расстегивает пуговки бледно-голубой рубашки и разводит полы в стороны. Ее ладонь легла на горячую упругую кожу, ощутила силу мускулов его груди, скользнула вниз, к застежке брюк. Он наклонил голову и поцеловал ее в губы, обнял, и девушка таяла в тепле и силе его рук. «Хочу тебя, Томми». Она произнесла это. Правда. Он прикрыл глаза, целуя ее, наслаждаясь ее прикосновениями. Она расстегнула его брюки, запустила руку в трусы и обхватила его, честно, она действительно сделала это!

   Лиз уже почти двадцать один, но до сих пор ее рука ни разу в жизни не прикоснулась к мужскому естеству. В ту их единственную ночь близости с Томми она не сделала этого – даже в мыслях себе не могла такого позволить. Ей было всего четырнадцать, она боялась, просто позволила ему забрать инициативу и делать с ней все, что он хотел. А сейчас, во сне, она сделала это так легко и естественно, будто они давние любовники, и она постоянно дотрагивалась до него, ласкала, знала его со всех сторон. Томми тоже во сне не удивился, продолжая обнимать ее, она чувствовала, как его дыхание участилось. Он весь совершенен, великолепен, взаимное желание захлестывает обоих, Лиз обхватила его чуть крепче, погладила головку подушечкой большого пальца и ощутила губами тихий, глухой стон наслаждения. О, Томми, милый, чего ты ждешь?

   А он и не ждал. Он уже совсем голый, тащит ее на кровать, укладывает, наваливается сверху, задирает топ и находит ее грудь. Соски томятся по его ласкам, она выгибает спину, предлагая ему всю себя, и он опускает голову, чтобы пронзить ее первым прикосновением губ… И вдруг его голос, неуместно, диссонансом, хлыстом по нервам:

   - Мы слишком спешим, Огонек. Нельзя. Надо остановиться. Доверься мне.

   И она проснулась с криком разочарования.

   Черт бы тебя подрал, Томми Ромингер! Лиз лежала в своей постели одна, дрожащая, возбужденная как черт знает кто, горячая и мокрая, и разочарованная до слез.

   А Томми метался на диване в своем лофте в ста пятидесяти километрах от нее, с температурой за тридцать девять, даже не сняв с себя теплых штанов и куртки с логотипами Свисском и прочих спонсоров швейцарской сборной, какая там рубашка… И ему снился свой сон.

   Кошмар. Темнота, боль, притаившаяся где-то совсем рядом смерть, и он, растерянный ребенок, шестнадцатилетний мальчишка, напуганный, парализованный этой темнотой и близкой смертью, не владеющий больше ни своим когда-то сильным, тренированным телом, ни ясным прежде сознанием… Отданный на волю чужих, неведомых, злобных сил, беззащитный, растерзанный…

   Он так хотел жить. В его жизни было столько всего, что он не мог бросить, оставить. Спорт, семья, борды и рисунки, его рыженькая девочка, его солнышко, его Лиз, которую он так искренне и страстно любил. Но он потерял все… Он видел неподвижное тело на больничной койке, почти полностью забинтованную голову, лицо, наполовину закрытое кислородной маской, и откуда-то знал, что это его тело, но никак не мог вернуться к нему, и безнадежное бессилие и леденящий страх смерти сковывали его душу. И ничего не могло вытащить его из этого кошмара… пока он не услышал тихий голос, звенящий от слез.

   - Томми, я так люблю тебя. Томми… Пожалуйста, покажи, что ты слышишь. Покажи мне. Как-нибудь…

   Как? Только скажите, как? Он не управлял этим неподвижным, бесполезным телом, дышащим только благодаря аппарату ИВЛ, практически мертвым.

   - …Не оставляй меня одну. Томми, я не смогу без тебя…

   Он рвался к ней, но что он мог поделать? Смерть была сильнее… Он даже не видел Лиз. Ничего, кроме своего почти мертвого тела.

   - …Я хочу, чтобы ты сказал мне, что тоже меня любишь. Ты любишь меня, Томми?

   Любит ли он ее? Да, миллион раз да, так, как еще никогда не любил, он и не знал, что такая любовь существует! Но сейчас всей его огромной любви было мало, чтобы вернуться, открыть глаза, прикоснуться к ней, сказать, что любит ее и никогда не оставит одну. А она звала его, плакала, и говорила про аську, кино, мороженое… И как это несправедливо, что они не успели ничего того, что наполняет жизнь влюбленных подростков. Что они уже обручились, и непременно поженятся. И, кажется, вдруг что-то случилось. Он больше не видел себя сверху. Он упал в глухую темноту, из последних сил стараясь удержаться за этот голос, за свою любовь, за жажду жизни. И это последнее, единственное, отчаянное, обреченное на неудачу усилие нашло свое выражение только в едва заметном трепете ресниц…

   Он проснулся с криком, каким-то чудом не повторив свой приснопамятный полет с дивана и стыковку лбом с углом столика. Из кошмара его вырвал сигнал вотсапп. Схватил телефон, утирая другой рукой пот со лба.

   «Люблю тебя»

   И больше ничего. Даже точки. Просто – «люблю».

   Набрал номер, и в трубке тишина устанавливающегося соединения. Шорох огромного пространства, заполненного нервной вибрацией, электрическими частицами, тончайшими волокнами кабелей, десятками и сотнями ретрансляторов и базовых станций… Первый гудок не успел отзвучать.

   - Томми?

   - Лиз…

   - Я не слышу! Томми!

   Из его горла вырвалось хриплое сипение:

   - Люблю. Лиз. Огонек.

   - О, Томми! – заплакала она.

   - Огонек… - Он не мог говорить, его прервал приступ кашля. – Любишь… меня?

   - Да, Томми, люблю!

   - Я позвоню вечером, - пообещал он все тем же хрипом. – Спокойной ночи.

   И отключился.

   Как ни странно, после этого будоражащего разговора Лиз сразу же уснула. А Томми наоборот, проснулся, скинул с себя тиски кошмара. Все встало на свои места. Аська, кино, мороженое, телефон и прочее. Ну что же, правильно, пока обойдемся вотсаппом и разговорами. Томми бросил в стакан таблетку растворимого аспирина и расстегнул куртку. Вот идиотизм – дома в куртке… Какая духота в лофте, он разделся догола, открыл окно и пошел в душ. Кажется, ему уже лучше…

   После душа он наконец вытащил из сумки свой макбук, потому что знал, пришла почта – то, чего он так ждал. Письмо Дюрану от Эшбаха, с копией Ромингеру, Ван дер Меру, Элизабет Эртли и еще нескольким.

   Лучшие фотографии с последней фотосессии. Кадры, на которых был только он, Томми нетерпеливо прокручивал, а на фотографиях Огонька надолго останавливался, любуясь ею. Да, эта дама-фотограф свое дело знала, да и все остальные, повязанные в этом деле, сработали на пять с плюсом. Никакой лишней обнаженки, все строго в рамках легкого эротизма, не насыщает, а только возбуждает аппетит, как хороший аперитив. Полусвет-полутень, полуоборот, даже отлично видной обнаженной груди нигде нет, и шрама в низу живота, кстати, тоже. Тогда, на фотосессии, Томми избегал смотреть на Лиз, а сейчас он видел не так уж и много, но все же млел от красоты его Огонька. А что до скупых фактов, ему удалось понять только, что она так и не начала с тех пор снова носить пирсинг.

   Ну что же. Налюбовавшись своей красавицей, он должен был заняться делом. Тем самым, которое запланировал чуть меньше недели назад. Он отобрал два лучших кадра Лиз с этой фотосессии и вложил в новое письмо. Первый снимок - полуоборот, грациозный наклон головы, очень тонкий, нежный профиль, корона из просвеченных софитами рыжих локонов, силуэт груди. Второй - анфас, огромные испуганные глаза, взволнованное веснушчатое личико. В этом кадре было так много от четырнадцатилетней девочки, в которую Томми когда-то так влюбился. Весталка на пороге запретной спальни, а может быть и девственница, привезенная на съедение Минотавру. На фото до бедер, грудь прикрыта рукой. До чего прекрасна. Томми готов был любоваться ею вечно. К этим фоткам он добавил одну с прошлой фотосессии – длинноногий сердитый Огонек в джинсово-кружевном мини и на огромных тонких шпильках. И начал писать текст: «Дорогая Линда, по нашей договоренности высылаю фотографии одной из моделей «Диманш Хай Лукс», у которой, на мой взгляд, очень серьезный потенциал…»

   Отправив письмо, он закрыл макбук и посмотрел на часы. Двадцать минут третьего… Нужно ложиться спать. Но сначала еще одно…

   040890, все та же комбинация цифр. А ведь Огоньку через два месяца с небольшим будет двадцать один год. Большая девочка, - подумал Томми с улыбкой и достал коробочку из сейфа. Все те же сокровища, пепел его сердца. Тонкое золотое кольцо, сапфировое сердечко, золотая медаль с единицей в центре, на белой ленте, свернутый вчетверо лист белой бумаги. Развернул, посмотрел на карандашное изображение девушки. Сделанный шесть лет назад наивный мальчишеский рисунок. Сейчас он бы все исполнил по-другому, но все равно, стоило ему увидеть этот набросок, его снова и снова охватывали те же чувства, которые тогда, в ту ночь, будто водили карандашом по бумаге. Любовь, нежность, желание достать для нее Луну с неба, быть рядом с ней всю жизнь, подарить ей Вселенную. Сколько горя и боли они причинили друг другу вольно или невольно, пора простить и отпустить все это. Он бережно спрятал рисунок в свой паспорт, а паспорт убрал в бумажник. Ему не хотелось больше расставаться с нею. Пусть даже на рисунке.

   Утром он заставил себя сползти с дивана и отправиться на пробежку. Болен или не болен, тренировки никто не отменял. К тому же, проснулся он, чувствуя себя вполне сносно. Кризис, видимо, миновал, к тому же, его держал на плаву мощный душевный подъем, вызванный вчерашней перепиской и особенно тем коротким разговором с Лиз. Огонек согревал и освещал его жизнь, и он уже не уйдет один во мрак.

   В Берне было не так экстремально холодно, как в Гармише, но тоже минус пятнадцать градусов, и Томми, памятуя о собственной простуде, оделся теплее, чем обычно. На бегу он думал о предстоящих соревнованиях. Само собой, супер-джи в Хинтерштродере. Пора и эту дисциплину выводить на более приличный уровень. У него одно одиннадцатое место из Китцбюэля и все, что означало 24 очка в зачете этой дисциплины и тридцать какое-то место в рейтинге. Томми надеялся, как минимум, повторить свой предыдущий результат и продвинуться вверх. После своих «геройств» в Гармише Томми скатился на три строчки в зачете даунхилла, что тоже не радовало, но все же, оставался пока десятым, а впереди было еще два старта – в Шамони и в Квитфьеле, а потом финал – дома, в Ленцерхайде.

   Но до всех этих важных и понятных стартов нужно было что-то решать с «параллелькой», которая состоится послезавтра в Инсбруке.

   Параллельный слалом в календаре Кубка мира был редким гостем. Очень своеобразный вид, призванный собирать большое количество болельщиков внутри города, вечером, после работы, и в конечном итоге дополнительно популяризовать зимний спорт, в чем Инсбрук – столица Тироля – совершенно по мнению Томми не нуждался, поскольку каждый тиролец в той или иной мере стоит на лыжах и не мыслит жизни без гор. Соревнования проводились там не каждый год, периодически этот формат передавался другим городам – Стокгольму, Мюнхену, Москве. Далеко не все спортсмены ходили «параллельку», для победы в которой мало было мастерства, нужен был еще определенный элемент везения и умения максимально сконцентрироваться. Короткая не очень крутая трасса, всего 20 ворот и примерно 18-20 секунд ходу, 200 метров, искусственный рельеф, но хуже всего было другое. Очень высокая травмоопасность. Между двумя параллельными трассами, по которым одновременно едут два спортсмена, всего 5 метров, и случались столкновения, которые на такой скорости нередко заканчивались достаточно тяжелыми травмами для обоих.

   Именно травмоопасность была тем фактором, который сильно напрягал Томми. Пусть он занимался изначально опасным спортом, это не означало, что он должен превышать допустимый для себя порог риска и лезть в самое пекло. Но были и резоны, которые, напротив, подстегивали и нашептывали в ухо «Рискни! Попробуй!». Азартному Томми Ромингеру бросили вызов, и он хотел его принять. Одного желания могло быть недостаточно, азартность у этого человека всегда уравновешивалась здравым смыслом, но еще один момент лег дополнительной пушинкой на чашу весов в пользу участия. И эта пушинка оказалась решающей.

   По правилам FIS, к старту в параллельном слаломе допускались только тридцать два человека – шестнадцать мужчин и столько же женщин. Из этих шестнадцати двенадцать – первые в рейтинге по слалому, а четверо – высшие строки в общем зачете, исключая тех, кто проходил в квоту по зачету слалома. Национальная федерация имела право заменить одного спортсмена на другого в рамках своей сборной. Два слаломиста – Эртли и Кродингер, соответственно номера 2 и 5 в зачете слалома, попадали в команду без вопросов. Третьим должен был быть Бенуа Гайар, как номер 4 в общем зачете. Но Гайар вообще не ходил технические дисциплины, сосредоточившись на скоростных, и добрый Регерс догадался заменить его на «параллельке» именно на Ромингера.

   Для Томми сейчас месть потеряла актуальность, она совершенно не вписывалась в его приятное и благостное мироощущение, уже не говоря о том, что Томми был вполне доволен рогами, наставленными Бену лично им, и тем небольшим мордобоем, в котором перевес оказался явно на стороне «белого короля». Ну а Амели, пешка, побывавшая в роли ферзя, сыграла свою роль, после чего вообще больше не представляла интереса для Томми, который думал только о Лиз. И все же сама перспектива выйти на старт вместо Бена и показать хороший результат, почему-то будоражила. Если он наберет приличные очки, то приблизится в общем зачете к Гайару весьма ощутимо. Да и вообще… Азарт поднял голову, и Томми не смог противостоять такому соблазну. Итак, завтра утром он вылетает в Инсбрук…

   Приняв решение все же попытать счастья в «параллельке», Томми направился к мосту, чтобы сделать пару кругов в парке, а потом вернуться домой. Сегодня нужно отлежаться, поэтому он не поедет ни на тренажеры, ни на снег, будет валяться дома и смотреть телик (в уголке сознания шевельнулась робкая мысль о дипломном проекте, но Томми ее прогнал). Он бежал с удовольствием, чувствуя, как с каждым шагом простуда отступает, а решимость бороться за свою любовь растет. Редкие из-за мороза встречные бегуны с удивлением смотрели на высокого парня в черном флисовом беговом костюме с логотипом Swissski, который несся по набережной, как молния, улыбаясь во весь рот. По пути к дому он заскочил в пекарню, которая как раз открылась в семь, и купил себе на завтрак кусок исходящего паром Риппликюхен и немного орехового печенья. Сварит себе кофе и устроит утренний пир.

   Вернувшись домой, запустив кофемашину и приняв душ, он проверил электронную почту и телефон. Ничего интересного, и Огонек молчит, но Томми и не предполагал, что она выйдет на связь. Ведь он обещал позвонить вечером, значит, она ждет его звонка. До тех пор ничего не будет.

   Между прочим, он ничуть не соврал, когда говорил Огоньку, что ведет беседы с телевизором и пароваркой. Ну… с пароваркой изредка и исключительно по делу, а телик давно уже был его полноправным собеседником. После завтрака Томми наконец занялся своим сексодромом с новым матрасом взамен того, который испортила Ромейн, и застелил его темно-синим постельным бельем из тонкого шелковистого на ощупь сатина, забрался под одеяло и схватился за пульт от своей огромной плазменной панели. На экране высветилось: «Привет, Том», и он милостиво ответил:

   - Здорово, Соньхен.

   Посмотрев новости и обсудив с теликом все мировые события, он вооружился пультом и изрек:

   - Давай-ка посмотрим на что-нибудь более позитивное.

   Соньхен мигнул и показал кусок из клипа Пинк.

   - Да ладно, перестань, - сказал Томми и переключил канал. Экономическая аналитика. – Да иди ты в баню, Соньхен. – Утренний сериал. – Ты что – издеваешься? – Следующий канал. Загорелая девица в бикини, плавно покачивая бедрами, идет по белому песку пляжа. – Вот это другое дело! А она разденется?

   Но девица не разделась, зато на экране появился Диего Хесус Мартинес по прозвищу Дот, звезда голливудских блокбастеров. Томми отсалютовал ему пультом:

   - Здорово, чувак. Иди на пляж, оттянешься по полной.

   Но Дот и сам знал, где и как он оттянется.

   - Я купил этот остров четыре года назад, - сообщил он. Весь такой деловой, в шляпе, на фоне того пляжа и шоколадки в бикини. – И потратил четыре миллиона баксов, чтобы все тут полностью меня устраивало.

   - Ты крут, чувак, - с уважением отозвался Томми. У него как-то не завалялось миллионов пятнадцати зеленых на покупку и благоустройство острова.

   - Я называю этот остров «Пошли все на хрен», - доверительно выдал Дот. – Потому что я улетаю сюда, когда устаю, чтобы меня никто не донимал и не напрягал всякой хренью.

   - Как же тебе клево. У меня вот нет такого места, - посетовал Томми. – А ты же еще незнаком с Регерсом. Если бы он был твоим боссом, Боже тебя упаси, ты бы не остров купил, а какую-нибудь планету вне Солнечной системы.

   - Этот остров называется Дилан Кей, - доложил Дот. – У меня тут есть все, на самом деле, кроме одного. Тут нет Интернета.

   - О, счастливец! – взвыл Томми.

   - Вернее, до недавнего времени не было. Теперь тут есть и сотовая связь, и Интернет, - уточнил Дот.

   - Ну и дурак, - разочарованно промолвил Томми. Доведись ему обзавестись собственным островом, он бы туда не пустил ни сотовую связь, ни Интернет. Впрочем, его и сейчас идея вдохновила: – Позвал бы ты меня в гости, а? Чувак?

   И произошло чудо. Одно из тех, которые случаются раз в сто лет. Дот ухмыльнулся:

   - Ты хочешь оттопыриться на острове «Пошли все на хрен?» Да не вопрос, дружище. Если у тебя есть лишних пятьдесят косых в неделю, свяжись с моим менеджером Сальвадором «Чучо» Мартинесом, и он подскажет тебе, как их можно потратить с умом.

   - А ты не охренел, приятель? – поинтересовался Томми. – Сто тысяч баксов за две недели, у тебя там попа-то не слипнется?

   А Дот продолжал беседу с Ромингером:

   - Думаешь, дорого? А знаешь, что ты получишь за эти деньги? Дом, нашпигованный всеми достижениями современной техники.

   - Ты гений, Дот, - Томми напрягся. Записал на квитанции за матрас имя – Сальвадор «Чучо» Мартинес. – Не забудь сказать, как связаться с твоим «Чучо», понял?

   Но Дот не сказал. Передача была посвящена Багамам – точнее, тем кусочкам этого райского архипелага, которые приобрели те или иные знаменитости. Николас Кейдж, Джонни Депп, Эдди Мерфи и иже с ними. Многие были не прочь сдать островок на какое-то время, в которое острова не были нужны им самим. И Томми понял, что у него, в отличие от мистера Фикса, есть план. Настоящий, реальный план.

   Создатели передачи не соизволили дать какие-то реальные контакты тех, кто мог помочь в аренде такого островка на недельку-другую, но у Томми были свои возможности.

   Дидье Дуглас Дей, или ДДД, как его называли родные и близкие, откололся от конторы Тима Шефера полгода назад и искал того самого великого спортсмена, который поверит в амбициозного новичка. Таковым оказался Томас Ромингер – тоже молодой и амбициозный. Он и Дидди были хорошими друзьями, которые решили, что выведут друг друга в звезды. Томми набрал номер Дидди и велел связать его с Чучо как можно быстрее. И – можно было не сомневаться – голос Чучо прозвучал в его айфоне спустя тридцать семь минут.

   Его английский был безупречен, и Томми немного устыдился – ему язык Шекспира давался тяжело. Он спросил, может ли говорить по-испански, и Чучо с удовольствием согласился.

   - Это ты Томас Ромингер? – спросил Чучо.- Ты заинтересован в Дилан Кей?

   - Верно. Я хочу снять остров на три недели, начиная с четырнадцатого марта.

   - Боюсь, что не получится, - закручинился Мартинес. – С двадцать первого аренда остановлена, приедет хозяин. У него день рождения где-то в тех краях, если ты не знал, так что мне велено, чтобы начиная с двадцать первого остров был свободен. Если хочешь, я сдам его тебе начиная с двадцать шестого февраля, и двадцатого марта ты поедешь домой.

   - Боюсь, что не прокатит, - Томми задумался. Крайние старты сезона в Квитфьеле были запланированы на пятое и шестое марта. Финал начинался в Ленцерхайде девятого марта. – Может, с десятого марта…

   - Я же сказал тебе, двадцатого прикрывается лавочка, - Чучо немного занервничал. – Хочешь, хоть на месяц арендуй с первого апреля.

   - Не хочу, - искренне отозвался Томми. – Я столько не протяну. Может, мне обратиться к Кейджу, как считаешь?

   - К этому уроду?! Да брось! - рассердился Чучо. – Ну ладно, можешь оставаться до двадцать пятого.

   - Начиная с седьмого?

   - Хорошо, пусть так.

   - Ну и отлично, - решил Томми. – Записывай, остров за мной с седьмого до двадцать пятого марта.

    - Понял, записываю. Повтори-ка свое имя, дружище.

    - Томас Ромингер. Ро-мин-гер. С седьмого до...

    - Погоди-ка, - вдруг перебил его Чучо. - Почему мне знакома твоя фамилия?

    Томми растерялся. Парень, живущий на Багамах, понятия не имеет, что такое горнолыжный спорт, а его модельная слава была внутриевропейским явлением.

    - Не представляю.

    - Только имя другое... Вспомнил. Отто Ромингер. Он тебе родственник?

    - Да, это мой отец.

    - Серьезно? - обрадовался собеседник по ту сторону океана. - А я помню его. Охранял в мае восемьдесят восьмого. В госпитале в Мадриде. Я тогда служил в армии, в контртеррористическом подразделении. Как у папы-то дела? Жив-здоров?

    - Да, все отлично.

    - Вот и славно, хороший он мужик. Скажи-ка, а ты когда родился?

    - В августе восемьдесят восьмого.

    - Тогда можно сказать, что и с тобой я тоже знаком. Мамочку твою беременную видел много раз. Слушай, братан, а хочешь, я с Дотом потолкую, и ты сможешь остаться и когда он приедет? Ведь он тоже с твоим папкой знаком, хотя и не совсем лично, он в том кино снимался!

    Томми засмеялся:

    - Да не стоит, Чучо. Я же не один к вам приеду. С девушкой. Я хочу, чтобы мы были одни на острове. И без телефонов и интернета. Скажи, можно это дело выключить?

    - Запросто. Я буду приезжать раз в два-три дня, когда понадоблюсь - привозить продукты и женщину, которая убирает дом. Время - какое вам удобно, только позови. Я оставлю тебе рацию, по которой ты можешь в любой момент связаться со мной.

    - Начинает напоминать квест или что-то вроде «Форт Баярд», - ухмыльнулся Томми. - Мне это нравится. Скажи-ка, а ты мог бы всегда со мной говорить только по-испански и притвориться, что вообще английский не знаешь?

    - Слушай, да с тобой не соскучишься. Никаких проблем. Ради такого клиента я готов выучить даже китайский.

    - Не трудись, - засмеялся Томми. Испанский был тем языком, который Лиз точно не знала.

    Они закончили разговор, вполне обо всем договорившись, довольные друг другом.

ГЛАВА 6

    Томми провел день приятно - спал, пил горячий чай с малиновым вареньем, смотрел какие-то киношки, выбрался с однокурсниками в боулинг, всех обыграл и домой вернулся в половине одиннадцатого вечера. Огонек на связь не выходила, но Томми был уверен, что она ждет его звонка. Поэтому он быстренько разделся, прихватил айфон и баночку пива, повалился на кровать и набрал ее номер.

    - Томми?

    - Привет, Огонек, - ласково сказал он. - Как дела?

    - А у тебя, Томми? Ты поправился?

    - Вполне. Во всяком случае, помирать не собираюсь.

    - Хорошо! Ловлю тебя на слове.

    - Разве я могу умереть, не поцеловав тебя?

    Ответом на этот провокационный вопрос было несколько секунд молчания, потом Лиз нашлась:

    - А что, неплохой рецепт вечной жизни. Не целуй, и никогда не умрешь.

    - Больно мне нужна такая вечная жизнь, без твоих поцелуев.

    От его неожиданной откровенности она снова немного растерялась, но быстро взяла себя в руки:

    - Интересно как ты собрался получить этот самый поцелуй, общаясь исключительно по телефону?

    - Когда-нибудь мы будем общаться не только по телефону, Лиз, но сейчас это время еще не пришло.

    - Я не понимаю твою игру, Томми, - серьезно сказала девушка, и от ее интонации сердце сладко заныло - когда-то точно таким же голосом она говорила, что хочет нравиться ему. - Объясни. Я не понимаю. Почему время не пришло? Какое время?

    - Хорошо, я постараюсь объяснить, - в тон ей ответил Томми. - Лиз, две наши последние встречи были, согласись, несколько напряженные. Мы с тобой один раз поругались, второй даже подрались, если ты не забыла. Мне кажется, нам надо основательно остыть и все хорошенько обдумать, прежде чем продвинуться дальше. Может быть, мы с тобой оба... немножко слишком... - он замялся, подыскивая слово. Она подсказала:

    - Буйные?

    Он засмеялся:

    - Да. Буйные. Буйнопомешанные. Это... я не знаю, смогу ли понятно объяснить, что думаю, но мне кажется, вернее... не кажется, а я точно знаю, меня никто не может ранить так больно, как ты. Понимаешь?

    - Думаю, да, - тихо ответила она. - Я чувствую то же. Это... как открытая рана. Прикоснуться к ней больнее, чем к здоровой коже.

    - Да, - с облегчением согласился Томми. - Думаю, ты правильно понимаешь. Мы на каком-то уровне... подсознательном... наверное, слишком важны друг для друга. Именно поэтому и есть такое ощущение, что мы можем ранить больнее, потому что ты... будто бы очень близко, будто... под кожей. И... я не знаю, Лиз, но мне немного страшно. Ты понимаешь, почему, да?

   - Мне тоже страшно, - ее тихий голос прошелестел так близко, что Томми почти почувствовал тепло ее дыхания на своей щеке. - Я не знаю, чего боишься ты, но я... Я боюсь того, чего не понимаю. Я не понимаю, что будет дальше, как мы будем общаться, по каким правилам мы будем играть...

   - Это не игра, Огонек. И я тоже не знаю правил. Точнее, их просто нет. Я боюсь, потому что я получил второй шанс, второй и последний, и очень боюсь слить этот незаслуженный и случайный шанс. Я… будто иду по хайлайну над пропастью без страховки. Я бы не пошел, но мне позарез надо дойти, это самая главная цель всей моей жизни. Я никогда не смогу быть счастливым без тебя, Лиз. И ты без меня – тоже не сможешь.- Он потерянно замолк, сам совершенно ошарашенный своими словами.

   - Ты… так считаешь, Томми? – ее голос дрожал.

   - Я не считаю, я знаю, что это так. Поэтому очень многое стоит на карте, Огонек. Ты ведь понимаешь, правда?

    - Мы чересчур важны друг для друга, - медленно ответила она. - Именно поэтому такое... обостренное восприятие. И поэтому больнее. И поэтому многое на карте. - Да. Так и есть. Ты подобралась ко мне куда ближе, чем кто бы то ни был. Вот к примеру, Лиз, я часто ругаюсь с Регерсом. Знаешь ведь его? Он любитель заставить кого-то что-то делать, и он это умеет. Но я совершенно его не боюсь. К примеру, вчера он мне угрожал, что посадит обратно на скамью запасных, если я не выйду на параллельку.

    - А ты не выйдешь?

    - Выйду, потому что мне это интересно.

    - Но он правда может посадить?..

    - Спонсоры не дадут. И его собственная жадность. А мне просто плевать на его угрозы.

    - Потому что для тебя не так уж важна твоя спортивная карьера?

    - Нет, Лиз. Моя карьера для меня важнее всего на свете. Я отдал шесть лет адской, каторжной работы, чтобы вернуться в спорт. И все же... ты значишь для меня не меньше, а может и больше. И это не ради красного словца.

    - Ты тоже... для меня, - тихо сказала Огонек.

    - Теперь ты видишь, что нам нельзя спешить?

    - Ты думаешь, нам... стоит как-то разрулить все это, прежде чем встречаться снова?

    - Что-то в этом роде.

    - А если нам опять поставят совместные съемки?

    - Не поставят. Ты забыла, я же хозяин «Диманш».

    - Не напоминай мне об этом.

    - Хорошо. Есть еще одна причина. По условиям моего контракта, я имею право просить переноса или отказываться от любых съемок на собственное усмотрение. Я буду пока отказываться от любых съемок с твоим участием. Думаю, - он хихикнул, - те, кто видел нашу... гм... последнюю фотосессию, точнее ее финал, меня не осудят.

   - И не устраивай мне больше голые фотосессии, - сердито сказала Лиз.

   - Никогда и ни за что, - серьезно пообещал он. – И прости меня за это.

   - Это ведь ты все подстроил, да?

   Он тяжело вздохнул:

   - Я обязательно обо всем тебе расскажу, когда… когда придет время для этого. Пока могу только пообещать, что буду двигать твою карьеру, сделаю все, чтобы ты стала супермоделью. У тебя есть все задатки.

   - Правда? – Лиз помедлила и сказала: - А знаешь, я не уверена, что хочу этого. Сейчас у меня как-то появился настрой больше внимания посвящать спортивной карьере.

   - Ты можешь совмещать и то, и другое. Я же справляюсь.

   - Папа меня ругает за то, что я хватаюсь за все и ничего не могу довести до конца, - пожаловалась Лиз. – Мне кажется, я только сейчас начинаю определяться. Поздно и глупо, да?

   - Нет. Не поздно и не глупо. Огонек, я обещаю тебе, что поддержу тебя во всем, чего ты захочешь. Ты мне веришь?

   Молчание на том конце линии. Тихий ответ:

   - Томми, я… немного растеряна, я не знаю, что и думать. Ты был… такой… Что случилось, что ты так изменил…свое поведение?

   Он тяжело вздохнул:

   - Случилось кое-что. Я… все объясню тебе. Скоро. Но не сейчас.

   - А что сейчас?

   - Сейчас я хочу, чтобы ты мне рассказала. Много всего. Ладно?

   - Я… - ее тон вдруг поменялся, в нем появилась прежняя строптивость: - Ты ничего не рассказываешь, а сам…

   - Да нет, Лиз. Есть вещи, которые требуют определенной… близости. Которые ты никому и никогда не говорила, но которые важны. Вот для таких вещей… время еще не настало. Но есть что-то еще, что мне хочется знать. Понимаешь? Не такое… личное.

   - Ну… спроси, - растерянно сказала Огонек. И Томми, будто ждал этого момента всю жизнь, спросил:

   - Что на тебе сейчас надето?

   - На мне? – удивленно переспросила Лиз. – Футболка. И леггинсы. Я всегда дома так хожу.

   - А какого цвета?

   - Футболка красная, а леггинсы серые. А на тебе что?

   Томми оглядел себя. На нем ничего не было. Он валялся на расправленной кровати в чем мать родила, а рассказывать об этом почему-то не захотел. И он начал вдохновенно сочинять:

   - Штаны. Черные, для спортзала. У них дыра на колене.

   - А верх?

   - Без верха. Я никогда не ношу дома ничего такого. А ты где?

   - Я дома, в Женеве. Сейчас в гостиной.

   - Ты там живешь?

   - Да. Это дом… Ну он вроде как мой, но вообще-то это дом Фаби. Она в нем жила раньше, до замужества.

   - А сейчас живешь ты?

   - Ну да. Сейчас я. Всю неделю я тут, на выходные почти всегда уезжаю к семье в Сембранше.

   - А ты одна живешь? – небрежный тон вопроса не скрыл от девушки острый интерес. Она не стала лукавить:

   - Одна.

   - У тебя… есть парень?

   - Что за вопросы, Томми!

   - А что? – искренне удивился он. – Я не должен знать, есть ли у девушки, которую я люблю, парень?

   Она что-то прошептала, и он переспросил:

   - Что?

   - Ты… правда любишь?

   - Я же тебе уже сказал. Ну так есть или нет?

   - Нет у меня никого. А ты?

   - Что я?

   - Где ты живешь? С кем? У тебя есть девушка? Где ты сейчас?

   Он охотно начал рассказывать:

   - Я тоже дома. В Берне. У меня тут квартира, купил чуть больше года назад. Это лофт. Поэтому я не могу сказать, что я в гостиной или в спальне. Я в зоне спальни, скажем так. Лежу на своей кровати, собираюсь лечь спать. Из окна вижу дом напротив, огни, ресторан, магазин. Когда ясно и светло, из двух окон видно горы за домами, а из другого окна – улицу и немного набережной. У меня нет девушки.

   - Как нет?

   - Так нет. Была раньше, но я с ней расстался. Мои родители живут в шестидесяти километрах отсюда, и я часто к ним приезжаю. Мой брат тоже живет там, но хочет снять квартиру в Берне. Младшая сестра живет с родителями, а старшая – в Барселоне, она собирается замуж, и я в апреле поеду к ней на свадьбу. У меня есть пес, лабрадор, но он живет у родителей. Я не могу забрать его сюда, потому что постоянно в разъездах. И поэтому я разговариваю с телевизором и пароваркой. Вот такие дела, Огонек.

   - А ты разговаривай со мной, когда тебе одиноко.

   - Хорошо. И ты со мной.

   - Расскажи мне еще что-нибудь.

   - А что тебе интересно?

   - Да все, Томми. Ты для меня... тайна. Недавно я смотрела по телику, был обзор спортивных новостей, и рассказывали про тебя. После Штрайфа, когда ты занял второе место. Это была огромная сенсация, и об этом много говорили, и показывали твое интервью.

   - Мое интервью?

   - Да. Прямо с финиша. Я смотрела и думала, что совсем не знаю тебя.

   - Мне кажется, что я тоже тебя не знаю, - ответил он серьезно.

   - А в том интервью... Ты совсем ничего не рассказал. Тебя спросили, тяжело ли было вернуться в большой спорт. Ты улыбнулся и сказал, что важен не процесс, а результат. Томми, мне... так жаль, что все это случилось.

   - Огонек, - мягко перебил он. - Давай пока не будем говорить о прошлом.

   - Но как...

   - Лиз, то, чего мне стоило вернуться в спорт, навсегда останется со мной, чтобы напомнить о том, чего я добился и о том, как легко потерять все. Но вспоминать об этом я не хочу.

   - Даже со мной?

   - Не нужно, Лиз. Ничего интересного.

   - Ты так думаешь?

   «А что я тебе расскажу, детка? Как у меня отнялись ноги, когда я вкалывал в тренажерке, и пришлось выползать на руках? Как отец уволил двух тренеров, прежде чем до него дошло, что у меня просто поехала крыша? Как я просыпался среди ночи, со сведенными мышцами, визжа от боли, как недорезанный поросенок? Как я лез на стены оттого, что у меня не получается в шестнадцать то, что играючи делал в тринадцать, а врачи твердили про инвалидность? Не собираюсь я вываливать все это, чтобы выудить у тебя каплю сострадания. Мне не нужна твоя жалость, Огонек. Мне нужна твоя любовь»,

   - Не хочу я об этом рассказывать. Слава Богу, что все это осталось позади.

   - Томми, кто-кто, а я точно знаю, что это ад, - тихо сказала Лиз. – Ты прошел через ад, и ты не хочешь рассказывать об этом тем, кто все равно, по твоему мнению, не поймет тебя. Верно?

   - Верно. Лиз, люди обычно боятся того, чего не понимают, о чем не знают. А я больше ничего не боюсь. Я не боюсь самого дьявола, потому что ему нечем меня напугать и потому, что я – сильнее. – Он растерянно замолк, потому что никогда и никому этого не говорил. Почему сейчас вырвалось? Как глупо… Добавил потерянно: - Можешь думать, что я хвастун.

   - Никакой не хвастун. Ты знаешь, о чем говоришь, Томми. А знаешь, я думала о тебе. Хочешь верь, хочешь не верь, но думала, ведь мне тоже приходилось несладко. И когда я была готова сдаться, я думала о том, что тебе еще тяжелее в миллион раз, но ты не сдаешься. Ведь правда, Томми? Ты не сдаешься?

   - Сдаться – это позволить взять над собой верх. А я, знаешь, не люблю этого.

   - Помню, что не любишь. – В ее голосе зазвучала улыбка. – Какой ты был упрямый, Томми. Ты и сейчас такой?

   - Сейчас еще хуже, - засмеялся он. – Но ведь и ты ничуть не лучше. Или я ошибаюсь, а, Огонек?

   Она тоже засмеялась:

   - До тебя мне далеко. Скажи… а ты не боишься гонять параллельку?

   - Почему я должен бояться?

   - Ну я помню, что ты ничего не боишься… но все же параллелька опасней обычного слалома. И это на самом деле не страх, а благоразумие. Участие в одном старте, наверное, не стоит того риска, который он несет.

   - Лиз, страх бывает разный. Я не боюсь того, что может со мной случиться, потому что я все смогу преодолеть. Но это не значит, что я должен лезть в пекло и собирать неприятности на задницу в большем объеме, чем всегда.

   – Неужели ты продолжаешь собирать неприятности на задницу?

   - Помнишь мой фингал на лбу на съемках? – развеселился он. – Честно, я просто упал с дивана во сне.

   - Ты такой бедовый, Томми, - сочувственно сказала Лиз. – Я-то думала, кто тебе в лобешник стукнул, кого это ты так выбесил, ты ужасный, высокомерный, наглый…

   - Ой, сплошные комплименты. Я тоже тебя люблю, дорогая.

   - Но ты в самом деле бедовый.

   - А Фил пойдет параллельку?

   Выпалил этот вопрос и сам удивился. С чего это вдруг он заинтересовался планами Фила, не все ли ему равно? Но имя дядюшки Лиз не всколыхнуло в душе Томми ставшую привычной за шесть лет смесь злобы, обиды, жажды мести. Ничуть не бывало – просто интересно, выйдет ли на параллельку этот бесспорно опаснейший конкурент, один из трех сильнейших слаломистов мира. То есть тот, кто потенциально сильнее Томаса Ромингера. И кого было бы трудно, но очень почетно и заманчиво обойти.

   Лиз охотно ответила:

   - Конечно. Он же сейчас самую малость отстает по очкам от Майсснера, всего на каких-то 15, а Майси никогда слалом не ходит, даже параллельный, Фил такой шанс не упустит. К тому же, в прошлом году он вышел в финал и занял второе место. Да и Фил просто любит это дело.

   - А он травм не боится?

   - Так весь горнолыжный спорт опасный. Если боишься травм – иди играть на скрипке или петь псалмы.

   - Добрый Огонек, - прокомментировал Томми. – Ну да, это вполне логичный посыл. Поэтому и я не думаю о травмах, Лиз. Мне это интересно, и я на это иду, вот и все. Ты будешь за меня болеть?

   - Конечно, буду. Вчера ты попал в семерку, это очень круто!

   - Спасибо, Огонек. Болей за меня… и я ничего не боюсь. А сейчас спокойной ночи. Я иду спать. И ты иди. И приснись мне снова.

   - И ты мне, Томми. Позвонишь завтра?

   - Окей. Ты не поедешь в Инсбрук?

   - Нет. Папа поедет.

   - Мой, наверное, тоже. Ну ладно, Огонек. Целую тебя. До завтра.

   - До завтра, Томми. Пришлешь мне селфи?

   Он просто застонал:

   - Да брось, Огонек, моих фоток в Инста – несколько тысяч.

   - Мне нужен настоящий ты. А не супермодель.

   - Хорошо, но и ты мне тоже пришли.

   - Прямо сейчас, да?

   - Давай прямо сейчас.

   Через пару минут Лиз любовалась фоткой растрепанного, сонного Томми с баночкой пива в руках. Он влез по грудь, ниже было одеяло – темно-синее. Очень сексуально. Лиз тут же подумала, что такое постельное белье могла купить только женщина, которой нравилось спать с Томми. Надо полагать, представляла, как на темно-синей подушке смотрятся его белокурые волосы. Ну и пусть, зато теперь у него нет девушки, и с кем он болтает по телефону, кому говорит «люблю»? Лиз в отместку послала ему селфи – провокационная улыбка, тонкая белая футболка, под которой не надето никакого подобия лифчика. Томми тут же отреагировал: «Нечестно! Я-то тебе без футболки послал!» И получил быстрый ответ: «Целую. Удачи завтра!»

ГЛАВА 7

   В Тироле, как и в Баварии, тоже было ужасно холодно. Томми уже привык, что обычно в Инсбруке теплее, чем в Зельдене или Шладминге, не говоря уже о Гармише (но немного прохладнее, чем в Берне). Ну, так оно и было – всего минус пятнадцать. Жара, по сравнению с Гармишем.

   Папа передумал ехать в Инсбрук, а жаль, Томми бы упал ему на хвост, и они поехали в отель вместе. Отто всегда в поездках брал машину напрокат, по причине какой-то странной, необъяснимой и нерациональной нелюбви к общественному транспорту, включая такси. Томми тоже не очень любил такси (только недавно вспомнил, почему) но при необходимости пользовался. Только больше ни у одного таксиста не было шанса обжулить его. Томми даже на чай оставлял крайне редко и скупо, так что вполне вероятно, что с такси у него сложилась взаимная нелюбовь.

   Отель «Грауэр Бэр» нравился Томми больше «Грандотеля», хотя и был четырехзвездочным. Тут было уютно, не чересчур пафосно, просторно и весело. А бассейн на шестом этаже - вообще обалденный. Забросив вещи в номер, Томми тут же пошел поплавать часок, а потом настало время ехать смотреть трассу.

   Никаких неожиданностей тут не оказалось. Сборная рампа, искусственный снег, трамплин чуть ниже половины дистанции, общая длина трассы - двести метров. Ворот будет двадцать пар, без особых сложностей, типичные для параллельки особенности стартовой калитки – которая не распахивалась при старте спортсмена, а открывалась в положенное время, что, кстати, и являлось для многих причиной игнорировать параллельные гонки.

   Да, Лиз сказала правду – Фил вышел на снег и явно нацелился на победу, считаясь безусловным фаворитом. В прошлом году на параллельке (правда, в Мюнхене) победил Адриен Тонда, француз из Валь Торранс, но в этом он отказался от старта, потому что получил небольшую травму плеча во время гиганта в Гармише. Это обстоятельство тут же сделало Эртли претендентом номер один. Фил и вел себя соответственно – был спокоен, приветлив и небрежен, а после пары спусков подхватил под ручку Дженни и отбыл на своей жемчужно-серой Ауди в неизвестном направлении. Как всегда, Филу было почему-то не лень переться семьсот километров на машине.

   А Томми поехал ужинать к своим – то есть в ту часть семьи, которая оказалась по эту сторону границы. Дядя Арт с семьей, крестная Макс со своими – все толпой собрались в отеле «Альпенрозе Тиролия», чеки из которого бухгалтерия швейцарской ФГСШ по каким-то непонятным причинам не подписывала. Томми очень любил, когда собиралась австрийская часть семьи, а уж если он при этом был виновником торжества!..

   - Только, ради Бога, не финишируй у меня на столе, - сказал после ужина Арт. – И так в этом году какой-то беспредел. Я сегодня вернулся из Стокгольма, этот шизанутый на всю голову Винтер опять поймал креста, третий раз за четыре года. Можно подумать, он где-то покупает эти связки…

   - Тебя пригласили консультировать? – уточнил Томми.

   - Оперировать! – встряла его двенадцатилетняя кузина Анита. – Винтер потребовал папу, и папа прилетел.

   - Я надеюсь, что в этом году все пройдет спокойно, - сказал дядя Арт. – Трасса должна быть вполне комфортной, ну а дальше все зависит от вас, черти.

   - Понял тебя, - сказал Томми, сгреб в охапку свою красавицу-кузину Софи и потащил ее на какую-то дискотеку в «Коуч».

    Ночевать пришлось в Майрхофене, потому что Томми привез Софию домой на такси уже очень далеко за полночь, и Максин с Флорианом не отпустили его пилить так поздно до Инсбрука. Разумеется, дело не обошлось без пары банок пива с главой семейства, а утром - без игры в снежки с младшим братом Софии Домиником. Поэтому Томми появился в Инсбруке только в час дня, когда все его товарищи по команде уже успели вернуться с утренней тренировки в Планай, и получил выволочку от Малли, которого, за неимением у Томми тренера по техническим видам, временно назначил таковым Регерс. Дневную тренировку боссы решили не проводить, чтобы дать спортсменам отдохнуть немного перед началом соревнований в шесть часов вечера.

    К этому времени, конечно, уже стемнело, и трасса была освещена ярчайшими прожекторами. Томми даже подумал, что при естественном освещении некоторые нюансы трассы видно хуже, чем при таком мощном электрическом свете. Стадион вокруг финишного выката был до отказу забит зрителями, которые по причине такой холодины были очень активными и веселыми: для согрева болельщики охотно угощались глинтвейном, шнапсом и популярным местным Jägertee. Из стартового городка Томми наблюдал, как людская масса внизу колышется, размахивает флагами и плакатами, а, поскольку расстояние до стадиона было маленьким, поднимаемый болельщиками оглушительный шум доносился до старта в полном объеме.

    Участникам выдали майки с именем каждого и со стартовым номером. Вот тут Томми очень «повезло» - он получил девятый номер. По правилам для параллельного слалома, в каждую пару входил один из сильнейшей восьмерки зачетa слалома и один из более низких по рейтингу. И Томми достался в противники никто иной, как Марио Недджиа, слаломист номер один в мире. И стартовать они должны были первыми среди мужчин.

    Что тут сказать? Похоже, у Томми оказались все шансы закончить свои соревнования, не откладывая дело в долгий ящик. Недджиа был, конечно, намного сильнее Ромингера, даже посильней Эртли (особенно в слаломе, который у Фила слабее гиганта). Но Томми не собирался принимать по умолчанию предполагаемый сценарий первого заезда - он уже давно не «Мажорик», а «Гладиатор», он не сдастся без борьбы.

    Филу выпало место в следующей паре, против него выходил американец Кайл Доннелли - соответственно стартовые номера 2 и 10. По правилам в гонке принимали участие шестнадцать девушек и шестнадцать мужчин, по двенадцать лучших в зачете слалома и по четверо лидеров общего зачета. Первыми стартовали девушки.

    Соревнования начинались c 1/8 финала. Первая пара спортсменов выходила на два параллельных курса: более сильный начинал гонку на красной трассе, его противник - на синей. Трассы были одинаковые, постановка ворот совершенно не отличалась. Потом вторая пара и так до восьмой. Во второй попытке спортсмены в паре менялись трассами, и стартовая калитка у проигравшего в первом заезде, открывалась позднее на то время, которое он проиграл лидеру. Если же один из пары сходил с дистанции в первой попытке, калитка во второй открывалась позднее на полсекунды, что, по сути, уже было равнозначно проигрышу: если противник сам не делал грубых ошибок, отыграть полсекунды на такой короткой трассе было просто нереально. В каждой паре определялся победитель по результатам двух попыток, он и выходил в четвертьфинал – всего восемь спортсменов. Из них в свою очередь четверо лучших выходили в полуфинал, и между ними происходилa уже борьба за призовые места (и за очки в зачет кубка мира, разумеется, тоже). Победители оставшихся двух пар боролись за золото и серебро в большом финале, а побежденные схлестывались за бронзу и четвертое место. Это называлось малым финалом, и иногда казалось даже более драматичным, чем большой финал, так как победитель уносил медаль, а побежденный вылетал с пьедестала. По тому же сценарию соревнования проходили и у женщин. Соревнования шли очень быстро - короткая трасса и всего тридцать два участника.

    И вот, Томас Ромингер оказался в синей калитке, и перед ним расстилалась синяя же трасса, а его противник итальянец Недджиа готовился к старту в красных воротах.

    Конструкция калитки, конечно, тут была совершенно особенная, не такая, как на любых других соревнованиях Кубка мира, она откидывалась – непривычно - вниз. Было очень важно стартовать сразу как только срабатывал стартовый зуммер. Хорошая или плохая реакция на открытие калитки могла предрешить результат этой стремительной гонки. Поэтому важно было сконцентрироваться по максимуму и сохранять концентрацию до финиша.

    У женщин все прошло более-менее обычно - шестеро сильнейших слаломисток мира благополучно заполучили приличный гандикап перед второй попыткой, а двое вдруг взяли да и проиграли более слабым соперницам. Но это было тоже нормально для параллельки - этот формат подходил далеко не всем, и некоторые звезды слалома вдруг ни с того ни с сего сливали гонку по полной программе.

    Первая мужская пара на старте. Обязательный вопрос судьи:

    - Красный готов?

    Томми услышал ответ Марио – «Да».

    - Синий готов?

    - Да.

    Прозвучал зуммер, калитка откинулась вниз, и гонщики рванули на трассу. Стадион сразу же активно включился в процесс, громкими криками поддерживая слаломистов, которые начали гонку совершенно синхронно. До трамплина итальянец и швейцарец доехали в общем совершенно одновременно, хотя многие предполагали, что Марио сразу вырвется вперед. Но Томми не отставал. На протяжении всей гонки он понятия не имел, каков расклад сил, проще говоря, он не видел соперника, что означало, что тот или отстает, или идет вровень, или опережает, но совсем немного, на половину длины лыжи максимум. Двое слаломистов неслись вперед, сшибая ворота так, словно это были слаломные древки, жесткая от мороза пластмасса так и трещала под ударами затянутых в мощные перчатки и защищенные щитками рук спортсменов. Но после трамплина ситуация стала стремительно накаляться - Недджиа со своим итальянским темпераментом никак не мог допустить, чтобы сопляк-скоростник начал его обходить, ему опыт подсказывал, что Томми идет наравне с ним. Марио попытался ускориться, но то же самое сделал и Томми, Марио опередил его на полкорпуса, но отчаянный рывок швейцарца уже у самого финиша получился отменно и результат - 0,02 в пользу Ромингера. Это была большая неожиданность для всех: сильнейший слаломист мира хоть немного, но проиграл дебютанту, какому-то там пятнадцатому или двадцатому в общем зачете, да еще и скоростнику. Результат оказался настолько плотный, что пришлось прибегнуть к фотофинишу - разница около 6 сантиметров, ничтожная, но все же в пользу швейцарца. Обычно общительный и дружелюбный Марио был настолько взбешен проигрышем, что на финише избежал традиционного рукопожатия (точнее, столкновения перчаток, конечно). Все это заметили, и Недджиа потерял в глазах и зрителей, и спортсменов несколько очков, что добавило еще пару литров масла в полыхающий в его душе пожар. А Томми сделал вид, что ничего не произошло, приветливо помахал зрителям, весело прокричал в камеру «Хелло!» и с улыбкой покинул финишный выкат, освобождая место для следующих двух гонщиков, которые уже были на старте.

   Вторая пара – Филипп Эртли против Кайла Доннелли – в отличие от первой, продемонстрировала самый ожидаемый сценарий. Фил с самого старта прилично оторвался от Кайла, и тот так и не смог дотянуться до противника. К трамплину подошли с разницей примерно в 3 метра, и с каждой последующей секундой расстояние между ними росло, и фотофиниш уже не понадобился – Фил Эртли предсказуемо опередил Доннелли на 0,62 – такой гандикап был для американца буквально приговором. Хотя, конечно, в параллельке бывает и не такое, и никогда нельзя заранее поручиться, что вторую попытку выиграет Фил. Он может ошибиться и сойти с трассы, и тогда Доннелли никто не помешает дойти до финиша в своем темпе, да хоть задом наперед, но, если он финиширует, то пройдет в четвертьфинал без проблем. Но для этого надо, чтобы Эртли ошибся, а он этого почти никогда не делал, хотя и тут никакой гарантии не было.

   К тому моменту, как поднялись наверх, Марио Недджиа успел слегка остыть и сделать пару правильных выводов. Во всяком случае, едва он увидел Томми, тут же подошел:

   - Я тут задолжал тебе рукопожатие, Том, прости.

   - Не бери в голову, Марио.

    Обменявшись рукопожатием, хлопнули друг друга по плечу и разошлись, вполне довольные. Томми тут же попал в лапки Марго Штромпер, которая желала знать, как движется работа над дизайном ее нового шлема. Разговор затянулся до тех пор, как Марго пришло время идти на старт своей попытки, где ей предстояла нелегкая задача – поставить на место молодую выскочку из французской команды, которая посмела опередить титулованную соперницу на 10 сотых. И Марго справилась, обеспечив себе дорогу в четвертьфинал.

   Томми тоже не отказался бы пройти в следующий круг, но для этого ему нужно будет в очередной раз прыгнуть выше головы и не дать Марио обойти себя. Недджиа вроде попытался обуздать свои эмоции, даже извинился (хотя Томми считал, что извиняться тут, в общем-то, было не за что, ну расстроился человек, что такого?) Но то, что Нед слегка успокоился, не означало ровным счетом ничего. Томми ведь тоже не собирался сдаваться, а значит, темперамент мог снова подвести итальянца. А могло все быть и наоборот – Марио просто покажет класс, которого было вполне достаточно, чтобы разделаться с молодым и неопытным противником, который до этого дня не выходил на соревнования параллельного формата.

   И вот, для этих двоих настал момент истины. На этот раз Томми стартовал на красной трассе. Калитка у Томми откроется раньше, но на такое ничтожное время, что можно считать, что они соревнуются с нуля.

   В Женеве Лиз замерла перед экраном телевизора. Она дрожала от волнения – сможет ли Томми пройти в четвертьфинал? Ей так хотелось услышать его голос, хотя бы то самое коротенькое «Yes» на вопрос судьи “Red course ready?”

   Кажется, услышала. Он ведь позвонит ей после соревнований? Ну давай, мой хороший… С помощью монтажа телевизионщики показали двоих спортсменов сразу, каждого в своей калитке. Недджиа наклонился, напряженность позы демонстрировала готовность начать гонку мощным прыжком, а Томми завис в высокой стойке. Лиз слышала мнение своего папы, что Ромингер ходит слалом слишком высоко. Если бы он научился работать из более низкой позиции, он мог бы улучшить свои показатели. Но Томми было плевать, что там кто говорил, он любил и умел рисковать и прыгать выше головы. Лиз не отводила взгляда от его серьезного лица, прозрачный фильтр маски позволял видеть его глаза, устремленные вперед, на трассу.

   Погнали. Как и в первой попытке, Томми выкладывался полностью, гнал аккуратно, но очень быстро, так, как можно было, чтобы успевать за лыжами, и не видел, где Марио, да и не хотел этого видеть, он не должен был отвлекаться. Пофигу, где соперник, Томми просто сделает все, что только сможет, пройдет по максимуму, а уж там как карта ляжет. Пусть Недджиа в свою очередь делает все, на что способен.

   И Марио действительно мобилизовался. Он не сделал ни единой ошибки, он шел отлично, но почему-то снова не смог вырваться вперед. Они так и прошли трассу голова в голову, и опять понадобился фотофиниш, и перевес оказался снова на стороне Томми. Ничтожные 2 сотых! Стадион ревел, буйные швейцарские фаны гремели колоколами, дудели в дудки и вопили так, что, наверное, было слышно в окрестностях Инсбрука, и было отчего – их любимчик обыграл сильнейшего слаломиста мира.

    На этот раз Марио не сделал прошлой ошибки и обменялся с удачливым соперником коротким объятием. Возможно, в нем кипела ярость, какой-то выскочка вышиб его в одной восьмой финала, но у него хватило ума этого не показывать. А ведь Неду позарез были нужны очки, в зачете слалома Оберхольц и Эртли дышали ему в затылок! И они оба лидировали в своих парах, а это означало, что, если они пройдут в четвертьфинал, в любом случае наберут по тридцать очков, и значит, Эртли опередит Недджиа в любом случае, а Оберхольц подберется вплотную, а если выйдет в полуфинал, тоже обгонит. Марио был на волосок от того, чтобы покинуть соревнования, на которые он пришел лидером в зачете слалома, третьим, но на этот раз он обуздал злобу и смог держать лицо. А Лиз млела – ее любимый Томми отобрался в четвертьфинал! И продолжала радоваться дальше, потому что Филу не составило никакого труда разделаться с Кайлом Доннелли и тоже пройти в следующий круг. Комментатор не преминул сообщить, что определилась первая пара противников в четверти финала, и это будут два швейцарца – Ромингер и Эртли. В отличие от комментатора, Лиз не нашла это забавным. Она не обсуждала с Томми, продолжает ли он злиться на Фила, хотя это было бы совсем неудивительно, но знала, что Фила до сих пор мучает чувство вины перед Томми. Хотя, надо заметить, с тех пор, как Ромингер вернулся в Кубок мира, это бремя стало легче.

   Она взяла свой телефон, открыла чат в вотсаппе и написала: «Потрясающая гонка, поздравляю! А Нед сердится. Надень кольчугу под стартовик».

   Томми поднялся наверх, принял кучу поздравлений от соперников, выслушал несколько замечаний от Малли, но потом тот быстро переключился на поднявшегося следом за Томми Фила, тем самым дав Ромингеру долгожданную возможность разрыть наваленную на финише кучу баулов, курток и пальто в поисках своего пуховика, в кармане которого, разумеется, находился его айфон. Прочитал сообщение, ухмыльнулся, ответил: «Я обману Неда и подарю ему картонный кинжал. Люблю тебя. ПС»

   Стащил с головы шлем, нахлобучил шапку и наушники и отгородился от мира стеной музыки Imagine Dragons. Айфон в руке завибрировал.

   «Что такое ПС?»

   «Пришли Селфи, конечно» - и смеющийся смайлик.

   Веселый Огонек в сером топике на тонких бретельках. Заколотые на затылке локоны, маленькие ушки с жемчужными гвоздиками. Голые плечи, изящная шейка. Какая красивая… Ой, допросишься, детка…

   Телефон снова завибрировал. Ну конечно! «ПС».

   Отправил. Шальные глаза, красный от холода нос, огромные наушники на башке, пестрая шапка с девчачьим помпоном. Выглядит идиот идиотом, зато не гламурный. Ответ: «У тебя на всех селфи красный нос».

   «А еще у меня замерзли руки».

   «Тогда быстро надевай перчатки, хватит заниматься ерундой!»

   «Как насчет кино?»

   Быстрый ответ:

   «Не верю своему счастью. Мы увидимся?»

   «Нет, конечно. Надеваю перчатки. Пока, Огонек».

   «Пока, негодяй!» и сердитый смайлик. И следом: «Удачи».

   На старте больше операторов с камерами и журналистов, чем спортсменов. Холодный воздух гудел от обрывков речи на разных языках. К Томми подкатывали и пытались спрашивать о чем-то, наверное, о том, как он чувствует себя, вытолкнув из квалификационной сетки самого Неда, но он сейчас не хотел выделывать регламентированные для таких случаев па. Его защищали наушники и прикрытые глаза – он вспоминал трассу. Тем временем закончилась одна восьмая финала у мужчин и первая попытка четвертьфинала у женщин. Огонек больше на связь не выходила, а Томми думал, что он будет делать с кино. Придумал и засмеялся.

   Первая пара противников в мужском четвертьфинале. Два швейцарца, слаломист и скоростник. По идее, Эртли должен был сделать Ромингера на первых же воротах, но сегодняшняя параллелька уже не раз и не два доказывала, что произойти может что угодно. Сошел не только Недджиа, но и Кродингер. Во второй попытке он, лидируя, разогнался так, что не смог вписаться в ворота.

   Томми и Фил готовились к старту, вроде бы рядом, но не обмениваясь обычными репликами, которые были бы вполне естественны для коллег по команде. Томми обратил внимание, что Фил надел на гонку свой обычный слаломный шлем с массивной дугой перед подбородком. Такая защита челюсти имела смысл при гонке по слаломной трассе, ворота на которой обозначались шестами, которые могли, спружинив, ударить в лицо, выбить зубы или сломать нос. Что до сегодняшней трассы, на ней стояли ворота, как на гиганте, и в слаломной защите смысла вроде бы уже не было. Наоборот – дуга при падении могла стать причиной серьезной травмы шейного отдела позвоночника. Сам Томми был в одном из своих шлемов для гиганта и скоростных видов, матово-черном, без особых украшений. Только логотип генерального спонсора надо лбом и маленький ядовито-зеленый череп сзади, на затылке. Странно, что затылок не начинал болеть при одном взгляде на Эртли, но пора было и в самом деле заканчивать с этой вендеттой. В очередной раз приняв это решение, Томми пристально посмотрел на Филиппа, тот ответил таким же пристальным и чуть удивленным взглядом. И тут помощник судьи пригласил их в калитки.

   Фил в красной, Томми в синей. Болельщики вопят так, что слышно в Лихтенштейне. Спортсмены подтвердили готовность к гонке, прозвучал зуммер, и калитки со стуком одновременно были откинуты вниз.

   Кто бы ни предполагал, что Эртли сделает Ромингера прямо со старта, ему пришлось подумать еще раз, потому что Томми, как и в восьмой финала с Недджиа, рванул вперед изо всех сил. Чем бы сегодня для него не закончилась гонка, он уже (по правилам FIS для параллельного формата) как минимум пятый, и это круто. Это сорок очков, которые для него в любом случае не лишние. Как прежде, он понятия не имел, где Фил – может, чуть опережает, а может и вовсе сошел, и все промежуточные варианты тоже были возможны. Он смотрел только на свою синюю трассу, вперед, и понимал только то, что он не видит боковым зрением какого-либо движения слева, что означало одно – Фил его не обгоняет на метр-полтора, как минимум. Где он… кто знает? А кому это интересно до финиша? Только не Томми. Он, как и прежде, гнал на все деньги, не переживая за результат. Что его волновало – показать максимум того, на что он был способен.

   Фотофиниш подтвердил невероятный результат секундомера. 0,00. Черные «Дорелль» Ромингера и красные «Атомики» Эртли пересекли финишную линию миллиметр в миллиметр. Лиз перед экраном телевизора в маленькой гостиной своего дома в Женеве неуверенно засмеялась. Вот так результат. Комментатор тут же сказал:

   - Вторую попытку эти гонщики начнут, как первую – с нуля. Калитка откроется одновременно, и Ромингер и Эртли разберутся между собой, кто сильнее. Прецедентов, когда два спортсмена, которые показывали одинаковый результат в первой попытке, повторяли это и во второй, за все время существования Кубка мира не было. Но пока мы вынуждены констатировать ничью.

   Пожалуй, это было бы неплохо, если бы они и вторую попытку свели вничью. Интересно, что бы в таком случае сделали бы судьи, есть ли какой-то регламент FIS на ничью в параллельке? Кто выйдет в полуфинал? Лиз внимательно смотрела, как ее дядя и ее любимый Томми поворачиваются к табло на финише и обмениваются неписанным, но почти обязательным тычком перчатками – от чего отказался Недджиа, раздосадованный проигрышем дебютанту. Фил такую ошибку не сделал. Камера поймала короткую улыбку, скользнувшую по красивым губам Томми – и Лиз вдруг подумала, что хотела бы поцеловать эти губы. Вот просто так. И прямо сейчас. Взяла телефон и импульсивно набрала:

   «Кино – это сидеть на последнем сеансе в заднем ряду!»

   Томми увидит это сообщение, когда поднимется на старт готовиться ко второй попытке.

   Прочитал. Ух ты какая! Набрал ответ:

   «В нашем возрасте, Огонек, в кино ходят ради фильма».

   Телефон завибрировал:

   «В каком таком нашем?»

   Дорогуша ты моя. Двадцать два и двадцать, конечно. Ответил:

   «В нашем – когда уже есть где пообжиматься и помимо последнего ряда».

   «Я думала, мы выполняем обязательную программу».

   Засмеялся и ответил:

   «Мы ее и выполняем. Но мы же можем импровизировать».

   «Импровизировать – это произвольная программа».

   «Не придирайся к словам!»

   Ну смотрите только, какая! Ответил с усмешкой:

   «Я так не умею, Рыжик. Я зануда и буквоед. Кино для меня – это именно кино. Хотя у меня есть большой телик, и я люблю смотреть кино из кровати. Кровать у меня тоже большая».

   Подумал, стер все начиная с большого телика и исправил:

   «В этот раз мы посмотрим кино по-моему. Но когда-нибудь – так, как захочешь ты. В последнем ряду и на последнем сеансе».

   И со смехом прочитал ответ:

   «Зануда и буквоед!»

   Послал в ответ смайлик-поцелуйчик и начал разминаться.

   К первой паре соперников во второй попытке четвертьфинала было приковано повышенное внимание. Два швейцарца, два соперника, технарь и скоростник, к тому же ничья в первой попытке. Казалось бы, тут не должно быть особой драмы ни в ожидании результата, ни в ставках – фаворит Эртли должен вывести дилетанта-скоростника Ромингера из квалификации на «раз», но все складывалось по-другому. Томас не позаботился узнать, что он вроде как не должен попасть в полуфинал, и решил по-своему. Биться на пределе.

   Вторая попытка, Эртли – Ромингер, результат первой – 0:0. Перед стартом противники обменялись быстрыми взглядами: «берегись!»

   Увидев угрожающий прищур Фила, Томми прочитал послание. Эртли был намерен дать ему беспощадный бой. И не брать пленных. Никаких ничьих – фаворит собирался показать, что на этот раз, без шуток, все вернется на свою орбиту, и победит тот, кто должен победить.

   Прошлогодний обладатель серебра в параллельном слаломе, номер 3 в слаломе, номер 2 в общем зачете вышел на тропу войны.

   И противостоял ему... никто. Просто масса честолюбия и несколько удачных стартов в даунхилле. И еще… тонна характера. Против такой же тонны. Кто кого?

   - Красный - готов?

   - Да.

   - Синий - готов?

   - Да.

   Стартовые калитки сработали совершенно одновременно. Следующие шестнадцать секунд дадут ответ на вопрос - кто пройдет в полуфинал - выскочка или мастер? У каждого из них было что ответить на этот вопрос, и они отвечали, каждый в меру и даже сверх меры своих сил. Какими бы между ними не были отношения вне трассы, сейчас все это ушло куда-то вдаль, растворилось в полете спортсменов по трассе, в стремительном беге секундомеров. Сейчас каждый из них бился за победу. Зрители замерли - казалось, оба швейцарца сговорились провести очередную гонку по сценарию предыдущей: они снова шли практически вровень. Промежуточных засечек в параллельке не было: все станет ясно на финише.

   Беда случилась незадолго до трамплина. Хрупкая от мороза пластмасса стойки флага треснула под ударом руки Томми, закованной в мощную перчатку. Кусок палки больше полуметра длиной стремительно отлетел в сторону Фила и запутался в его лыжах, попал под носок левой таким неудачным образом, что тот потерял равновесие и контроль над лыжами, все это на огромной скорости, в вираже и на расстоянии всего трех метров от Томми; стремительное сближение потерявшего контроль спортсмена с другим, который просто не понял, что произошло: он, как и в прежних заездах, смотрел только вперед на трассу.

   Катастрофа была неизбежна, через сотые доли секунды состоится столкновение, которое превратит обоих атлетов - сильных, здоровых молодых парней - в переломанных калек, и их счастье, если ненадолго...

ГЛАВА 8

   Фил тоже понимал это, на решение ему оставались какие-то сотые доли секунды. Но было четкое понимание, что, если он позволит случиться столкновению, он вторично искалечит человека, которого уже один раз чуть не убил шесть лет назад... Что он мог сделать? Только постараться изменить траекторию своего падения с более-менее безопасной вбок (то есть в сторону Томми) на опаснейший вариант - вниз. С трамплина на скорости. Громкий крик вырвался у тысяч зрителей, которые смотрели, как падение Фила продолжается ударом вниз головой о рампу, перед экраном телевизора Лиз закричала в ужасе. А Томми так ничего и не понял, безопасно продолжая гонку на максимуме возможной скорости и благополучно закончив ее пересечением финишной линии, тем самым обеспечив себе выход в полуфинал. Шум стадиона, яркие огни прожекторов, белый снег... он первый? Где Фил? Кто там лежит на трассе? Какого... Томми окаменел, понимание постепенно охватывало его, но пока далекое от полного. Фил сошел... упал... травмировался? Почему не встает, где положенный сигнал - поднятая рука, мол, все в порядке? Кто-то из судей скользил вниз на лыжах, кто-то из жюри бежал вверх, тот, который был на лыжах, конечно, добрался первым, склонился над человеком, лежащим на снегу, и, распрямившись, так замахал руками, что стало понятно, что произошло несчастье.

   Врач был на месте через минуту или полторы. Лиз в очередной раз за последний час застыла перед телевизором, ее сердце бешено колотилось, больно ударяясь о ребра, она боялась вдохнуть.

   - Кажется, случилось что-то серьезное, - сказал комментатор. – Тяжелая травма, судя по происходящему. Спортсмен не встает. Вероятно, он без сознания, к тому же, падение было крайне тяжелым, с трамплина вниз, и мне до сих пор непонятно, почему так произошло. Вот нам сообщили, что Филиппа спустят на санях вниз, где уже ждет машина скорой помощи. Будем надеяться, что скоро мы сможем узнать, насколько тяжело пострадал гонщик. Тем временем, этот заезд закончился победой Гладиатора - Томаса Ромингера. И он прошел в полуфинал. Только, кажется, его это не радует. - Камера как раз дала крупный план Томми, который напряженно смотрел в сторону трассы. Бледный, потрясенный, растерянный, он просто не понял пока, что случилось. Лиз схватила свой телефон, чтобы позвонить папе, который должен тоже быть там, на стадионе в Инсбруке, но заколебалась. Прямая трансляция в режиме реального времени, сейчас отец знает не больше, чем она...

   Гонку остановили, один из судей крикнул Томми, чтобы тот уходил с финиша. Томми бросил быстрый взгляд в сторону трассы, где появились спасатели с акьей, коротко поприветствовал трибуны и исчез за барьером. В других обстоятельствах он бы устроил из своего финиша большое шоу, но сейчас предпочел тихо слиться. Поднявшись на лифте к старту, он разыскал Малли. Тот стоял, окаменев, с планшетом в руках. Бледное, безнадежное, несчастное лицо – он потерял своего сильнейшего, лучшего гонщика.

   - Дэйв, - просипел Томми. - Что...

   - Посмотри. - тренер передал спортсмену гаджет. На экране - повтор заезда, кусок трансляции, снято отлично, смонтировано с нескольких камер, австрийское ОРФ славилось суперпрофессиональными съемками спортивных событий. Томми смотрел... вот его правая рука разбивает вешку на несколько частей, вот начинается падение, Томми невольно задержал дыхание, ожидая столкновения, хотя ему ли, целому и невредимому, не знать, что столкновения не было, пусть оно и казалось таким неизбежным... Но как получилось, что он, Томми, даже не поняв, что случилось, доехал до финиша?

   Ответ на этот вопрос он получил через пару секунд трансляции.

   Вместо относительно безопасного столкновения с соперником Фил предпочел наиболее опасное падение вниз. У него была от силы одна сотая секунды на принятие решения и еще меньше на его воплощение, и он сделал выбор. Эртли не разделил само падение и его последствия с Ромингером – он взял все на себя. Он пожертвовал собой и спас соперника.

   - Твою мать, - тихо выдохнул Томми, возвращая планшет тренеру.

   - Не то слово, - зло ответил Малли. – Кродингер сошел, Фил… Короче, Ромингер, отстартуешь дальше сам, моя помощь тебе не нужна, я еду в клинику вместе с ним. Все, удачи. Я пошел. Где его шмотки, не знаешь?

   Томми кивком указал в сторону, где на снегу громоздилась куча курток, рюкзаков и сумок, и сказал хрипло:

   - Я еду с тобой.

   Малли резко развернулся (довольно сомнительный маневр для обутого в горнолыжные ботинки человека) и смерил спортсмена гневным взглядом:

   - Серьезно? И на хер ты мне там нужен?

   - Мне это нужно.

   Малли несколько секунд недоверчиво созерцал Ромингера, а потом процедил сквозь зубы:

   - Тебе, мудила, одно нужно, а именно закончить эти гребучие соревнования на пьедестале, твою мать, понял меня?

   - Я не собираюсь выходить на старт, - отрезал Томми.

   - Ты паршивый трус, - заорал тренер. – Эртли убрался, чтобы тебя не зашибить, придурок, и что ты делаешь?! Боишься выйти на старт? Волоки свою никчемную задницу разминаться, урод!

   - Я не боюсь! – зарычал Томми, борясь с искушением отвесить тренеру пару пенделей. – Я просто не хочу стартовать!

   Малли с отвращением посмотрел на подопечного:

   - Эртли будет в восторге, когда узнает, ради какого никчемного, малодушного, трусливого ублюдка он чуть не свернул себе шею. Или даже свернул.

   - Да пошел ты на хер.

   Ромингер отвернулся, чтобы идти за своим рюкзаком, когда Малли сказал ему вслед:

   - Еще один шаг, Том, и у тебя больше нет тренера.

   Томми не остановился. Забрав свою сумку и две пары лыж, он, не обернувшись, направился к лифту.

   Чтобы не подвергать их обоих риску дополнительно расцветить этот день дракой, Малли остался наверху, собираясь спускаться минуты через три. А пока он достал телефон и попытался дозвониться до Регерса, который не иначе как в виде наказания подсунул ему в команду этого белобрысого упрямого осла. Но Герхардт, конечно, не мог ответить, ему было не до того – лидера его команды грузили в машину скорой. Тогда он написал ему в вайбер: «ищи Ромингеру другого тренера. Я отказываюсь с ним работать». Регерс, конечно, поднимет вой, и Давиду придется испробовать собственного лекарства, но Малли при необходимости тоже умел показывать зубы.

   Томми успел спуститься вниз, когда в кармане его куртки зазвонил телефон. В последнее время он отказался от привычки присваивать каждому важному контакту какую-то