Оглавление
АННОТАЦИЯ
Итак. Что если не было Призрака Оперы, а был обычный мужчина, по имени Эрик, которого любила родная мать, не смотря на его уродство?! И он стал великим музыкантом и композитором. Что скажите? И не было Кристины, у которой был учитель,Ангел музыки. Как Вам? А была Кристина, которая, осталась одна, в этом, огромном мире, одна, над которой издевались и били не за что. Которой приходилось изо дня в день выживать. И была у нее, одна мечта...
Посвящение:
Благодарю Гехейм, за то, что она была всегда рядом, и неустанна следила и исправляла фанфика. Низкий поклон тебе Гехейм.
Публикация на других ресурсах: Уточнять у автора/переводчика
ГЛАВА 1. Моя жизнь - моя каторга.
Зимнее утро не казалось уже таким холодным и пустым. Улицы Парижа наполнялись людьми, на лавках появлялся товар. Девушка шла, кутаясь в тоненький плащ, щеки были красными от мороза, она замерзла до самых костей, а в голове звучали крики людей. Она ненавидела свою жизнь.
POV Кристина
Эту ночь я провела на улице. Мои ноги подкашивались от изнеможения и голода. Я была готова продать душу за кусок хлеба и теплый плащ. Дворовые собаки смотрели на меня своими маленькими голодными глазами. Я прислонилась к стене здания, почувствовав ее холод, и, немного передохнув, отправилась дальше в «свой» полуразрушенный домик, который находился в самом бедном районе Парижа. Но я не смогла подняться, мои ноги не слушались и, смирившись с мыслью, что вот так мне и суждено умереть, упала на землю. Проходящий мимо мужчина остановился, и посмотрел на меня, его взгляд выражал презрение к таким, как я.
Я возвращалась с работы, и у меня была еще пара часов, чтобы отдохнуть и снова идти на работу, но уже другую.
Толкнув дверь, я вошла внутрь, запах алкоголя моментально ударил мне в нос. Голова закружилась от мгновенного краткого опьянения. Стряхивая дурман, сделала шаг. Пожилой мужчина спал, голова его мирно лежала на грубой и грязной поверхности стола, а обе руки свисали вниз.
Сколько себя помню, этот человек ни разу не был трезвым. Тихо пробравшись к дверце, ведущей в подвал, я мышкой шмыгнула туда, стараясь не разбудить его. Темнота окутала меня, пару секунд глаза привыкали к темноте. Медленно, на ощупь, я спускалась по ступенькам, стараясь не наступать на скрипучие доски, и прошла к своей «постели». Я могла ходить с закрытыми глазами по подвалу, потому что знала каждый выступ стены, каждую ямку в «полу», каждый дюйм этого маленького помещения. Это была моя «комната». Я сняла обувь и, не раздеваясь, залезла в холщовый мешок с сеном. Я долго не могла согреться, из-за сырости и холода сено было холодным и влажным. Изо рта валил пар, когда пыталась согреть руки дыханием. Наверху царила тишина, это были единственные моменты в моей жизни, когда я лежала спокойно, не боясь, что сейчас ворвётся этот пьяница и начнет меня бить, оскорблять и пытаться отобрать у меня деньги, которые зарабатывала, копя на свою мечту. Я погрузилась в свои мечты и не заметила, как время пролетело. Нужно было вставать и идти на работу. Утром я работала в прачечной, потом у меня было два свободных часа, и продавала на улице газету, а вечером уже неслась в Гранд Оперу мыть полы. Я примерно подсчитала, что еще два года работ и я, наконец, смогу осуществить свою мечту.
Отодвинув то, что мне служило «кроватью», провела рукой по заледенелой земле, на ощупь нашла тайник, где хранила деньги. Выкопала мешочек, взяла монетку, и спрятала обратно, накидав обратно доски. Темнота мне вовсе не мешала - за десять долгих лет привыкла. Мне даже казалось, что я лучше вижу в темноте, чем днем. Положив монету в карман платья, чтобы купить вечером молоко и хлеб, я также тихо вышла из дома и побежала в прачечную. Это я преувеличила - прихрамывая на обе ноги, поковыляла неспеша. Я смахивала на старуху, которую разом одолели все болезни. В свои восемнадцать лет я была страшна как черт. Когда-то длинные каштановые кудряшки, переливающиеся на солнце, радовали меня, а потом они стали блеклыми и безжизненными, и, так как они стали приносить мне много неудобств, я их обрезала. Было очень жалко. Теперь у меня короткий ежик. Так хоть можно было вымыть голову и не заработать вшей. Глаза провалились, и их очертили яркие синяки. Подбородок заострился, щеки впали от вечного недоедания. Кожа была непонятного цвета, с переливами от сине-желтого до зелено-красного. Я была похожа на скелет, обтянутый кожей. Ноги постоянно болели. Неудобная обувь натирала мои ноги до кровавых мозолей. Так что я не была красавицей, пусть даже нищей. Соседи сторонились меня, считали прокаженной, а соседские дети до сих пор смеются надо мной, кидаясь в меня камнями и грязью. Так больно...
ГЛАВА 2. Воспоминания о детстве.
Мне было тогда десять лет, и я мало что понимала.
Я сидела на улице, возле дома дяди Джона, который забрал меня к себе по просьбе моего отца. Он не хотел, чтобы я росла в приюте, но лучше бы отдал туда. Летнее солнышко ласкало своим теплом, а проказник-ветер растрепал мои волосы. За два года жизни я сильно отощала и, несмотря на это, платья были тесными, короткими, и сковывали движения. Обувь тоже мне стала мала, я ходила босиком, поэтому мои ступни были в мозолях и ранах, причиняя невыносимую боль.
Однажды я подошла к дяде и попросила купить мне новую одежду. Он разозлился, схватил меня за волосы, накрутив на свой толстый кулак, чтоб я не вырвалась, и посмотрел в мои глаза. Дядя Джон был невысокого роста, смуглокожий, с русыми короткими волосами, тонкими губами и глубоко посаженными мутно-серыми глазами, в которых полыхала вечная ненависть ко мне. Всегда находился в пьяном состоянии. Краем глаза я уловила, как его левая рука замахнулась, нанеся мне по щеке обжигающий удар, который был настолько силен, что кровавая слюна вылетела изо рта. Я дернулась от боли, по щекам покатились слезы, смешиваясь с кровью, пощипывая рану на щеке. Я ощутила ее железистый привкус на губах, меня затошнило и, не удержавшись, вырвало прямо на него. Я в сердцах улыбнулась своему поступку. Мужик резко отскочил.
- Ах, ты, ДРЯНЬ! – заорал неистовым голосом он. – Я убью тебя! – я посмотрела ему в глаза, и на моем лице появилась свирепая улыбка.
Его пошатывало, но он умудрился снова меня схватить за волосы и стал вытирать мною пол. Я орала от боли и обиды, грязные волосы залепили рот. Умоляла его не бить меня, но он не слышал, вымещая на мне всю ненависть.
- Что ты думаешь, если мой брат попросил забрать тебя к себе, приютить нахлебницу, то я должен тратить свои деньги, чтоб покупать тебе красивые шмотки? Ты и так страшная и тупая, и никто на тебя не обратит внимания! Так скажи мне, зачем я должен на тебя тратить деньги? – брезгливо толкнул меня, отчего завалилась на пол. - Одевать, поить, кормить и платить за твою тупую учёбу. Твое место в борделе. Дрянь! – он ходил по комнате, как разъярённый зверь. - Давно бы избавился от тебя, если бы не деньги твоего папаши,. - Его глаза горели ненавистью.
Мой отец обещал, что после его смерти мне хватит денег на все, вплоть до двадцатилетия. При этом он написал в завещании, что его брат тоже будет получать некую сумму, если согласится взять меня к себе. Но мой отец, видимо, не учел, что его брат пьяница, транжира и не сдержит обещание, данное ему.
- Но вы же обещали! – я попыталась встать, но руки разъезжались в этой вонючей жиже, волосы облепили лицо. – Мне ежемесячно, как и вам, перечисляются деньги, так почему вы тратите их на выпивку и шлюх? – я решила идти до конца, уж лучше смерть, чем такая скотская жизнь. – ПОЧЕМУ??? – заорала охрипшим голосом. – За что вы меня так ненавидите? Я не сделала вам ни чего плохого… почему? – он подошел ко мне, присел на корточки и сказал:
- Потому что наша мать любила его больше, чем меня, и ему все доставалось на блюдечке с голубой каемочкой! – он сплюнул рядом со мной, брызги слюны попали мне на лицо.
Он встал, покачиваясь, посмотрел на меня, валяющуюся на полу, сверху вниз. И, вложив всю злобу ко мне и своему брату, ударил ногой в живот. Я отлетела к стене, ударившись спиной, закричав еще сильнее. Одежда пропиталась кровью и блевотиной, воняло так, что мне стало еще дурней.
- Когда я вернусь, чтоб тут было чисто! Ты поняла меня? Сука! – его глаза горели адским пламенем, на щеке были пятнышки моей крови.
Я кивнула и поползла на кухню за ведром, корчась от боли во всем теле, захлебываясь слезами и кровью. Он смерил меня ненавидящим взглядом и повернулся ко мне спиной, открывая дверь с ноги. Тишина.
Слезы боли, ненависти к этому человеку не кончались, больше всего сейчас хотелось умереть. Протерла ладонью лицо, пытаясь отлепить прилипшие волосы. Кое-как выползла на улицу с ведром для воды. На меня сразу уставились все соседи, тыкая пальцем и тихо перешептывались, но никто, мне не помог. Скрюченная, я шла до колодца, левой рукой держась за живот, благо, недалеко идти, но вот возвращаться было еще больнее. Вымыв пол, я спустилась в подвал и взяла свой, такой же маленький, плащ. телесная боль слегка утихла, но душевная никак не унималась. Я стояла на кухне и смотрела в одну точку, бормоча себе под нос:
- НЕНАВИЖУ, НЕНАВИЖУ!!! – схватила нож и выбежала на улицу.
ГЛАВА 3. Под звездным небом.
Запах, которым была пропитана моя одежда и я сама, вызывал новые порывы высвободить содержимое желудка. Было бы, что высвобождать. Доковыляв до леса, я направилась к пруду, зная здесь каждую тропинку, каждый кустик, поскольку мне приходилось часто сбегать из «дома» в любую погоду и время суток. Здесь было единственное место, где было хорошо и спокойно. Подойдя к пруду, я скинула на траву плащ, рядом со злостью воткнула в землю нож, а затем, не раздумывая, прыгнула в воду прямо в одежде. Сразу стало легко, вода будто смыла с меня всю боль. Задержала дыхание и окунулась с головой, волосы слиплись, я попыталась расчесать их пальцами, но они не захотели распутываться. Я посмотрела не берег, где лежал плащ, и задумалась.
Вылезла из воды и села рядом с ножом. Провела рукой по мокрым, длинным волосам, прощаясь с ними. после чего взяла в руку нож, и глянула в его холодное отражение. Грязь смылась с лица; в отражение я увидела запуганную, избитую, худую девочку, которой так не хватало отца. Собрав волосы в хвост, быстрым движением отрезала их. Голове стало легче, словно отрезала веревки, к которым были привязаны тянущие вниз камни. Но меня это не устроило - можно было еще схватить за них, и я решила обрезать их все, чтоб лишить этого гада удовольствия таскать меня за них. Беря по маленькому пучку волос, я скручивала их и срезала как можно ближе к голове. Когда со стрижкой было покончено, посмотрела в отражение ножа и ужаснулась. Небольшая ранка на левой щеке уже не кровоточила, но вокруг нее появился синяк во всю щеку. Теперь у меня был ежик. Конечно, не очень красиво, но мне же не на балы ходить. Вид был бледный, щеки провалились, глаза красные и опухшие. Я провела ладонью по кривому ежику и попробовала улыбнуться, щека моментально дала о себе знать. Зашипев от боли, я закрыла лицо руками и заплакала. За что, за что?! Я решила сегодня остаться в лесу. Тут есть еда, свежий воздух, а не спертый, как в подвале, звездное небо, и тут тепло. Я пошла вглубь леса, поднимаясь все выше и выше, и оказалась перед обрывом. И решила тут переночевать. Отсюда будет открываться превосходный вид на небо. Тихо спустились сумерки, в небесах зажглась луна, дунул прохладный ветерок, заставляя меня поежиться от холода. Я закуталась поплотнее в плащ, доедая ягоды и смотрела в небо. И думала, что где-то там мой папа с мамой, что они счастливы. И с этими мыслями уснула.
Утром я вернулась обратно и также сидела на улице, на скамеечке, прижавшись спиной к полуразвалившемуся дому, и думая о том, как и, главное, куда мне сбежать.
Ко мне подошла девочка. Красивая, слегка полненькая с рыжими волосами, и посмотрела на меня сверху вниз. Я тоже посмотрела на нее, прикрыв глаза рукой от яркого солнца.
- Давай дружить! – сказала я ей и улыбнулась беззубым ртом.
Она улыбнулась мне в ответ, и, размахнувшись ногой, ударила в живот. Я упала со скамейки на землю и закричала от боли. Эта девчонка тоже заплакала и как заорет на всю улицу, что аж все соседи повыскакивали из домов.
- Дядя Джон, по-мо-ги-те... – хрипя и корчась от боли, попросила я. Было так больно, что я не могла вздохнуть.
Он посмотрел на меня, пьяный как скот, потом посмотрел на эту рыжую и ее мамашу.
А та зараза жаловалась ей, что я, якобы, ее ударила, а та защищалась. Так было досадно, что оклеветали просто так. Я попыталась возразить, но меня никто не слушал. Дядя Джон схватил меня за загривок. Пытаясь вырваться, я била ногами об землю, но все напрасно, он держал крепко. Я услышала треск ткани своего платья. Затащив меня в дом, стал бить ногами, приговаривая:
- Тупая скотина!!! Ну и удружил мой братик, но хоть денег прилично отвалил. – На его мерзком, распухшем от пьянок лице появилась улыбка, а за ней - истерический смех.
А он все бил и бил, не останавливаясь. Я орала на весь дом, умоляя его прекратить, но он не слышал, на его лбу появилась испарина. Он остановился, посмотрел на меня с такой злобой, что мне стало еще страшнее. Дядя Джон быстрым движением схватил бутылку со стола, зубами выдернул пробку и сделал глоток, сплюнув на меня. Я забилась в угол.
- Пошла вон!!! - крикнул он мне уже заползающей в свою нору. – Еще раз такое повторится, убью, сука!!!
Я плакала от обиды и боли. Я помню только то, как доползла до своей «кровати» вся в крови, тело ныло от боли.
Я очнулась через пару дней, боль так и не утихла, горло пересохло, резанув болью, как только попыталась сглотнуть. Я не знаю, как тогда выжила, но это было каким-то чудом. Синяки и раны заживали месяц, а ребра пришлось туго перевязать куском старого платья, который я с болью в груди отрывала, делая передышки. Шевелиться было тоже больно. Кое-как, перевязав и затянув потуже узел, я вскрикнула от боли. Я поклялась, что никогда больше не выйду на улицу. Но мне нужно есть, нужна вода, нужно выходить в туалет. Что мне делать? Желудок протяжно заурчал, только я подумала о еде.
Я застонала снова от боли, но встала, держась за стены, прошла к выходу. Руки было больно поднимать, я сжала зубы, чтоб не закричать, и откинула дверцу.
- Я надеялся, что ты сдохла, маленькая дрянь. – Он как обычно сидел за столом и сонными глазами взирал на меня.
Дом был небольшой: гостиная с кухней, одна спальня, ну и, конечно, подвал.
- И не надейтесь. – С вызовом посмотрела на него.
- Ах, ты... еще смеешь со мной пререкаться! – он посмотрел перед собой, схватил огромной лапищей пустую прозрачную бутылку и швырнул в меня.
Не знаю как, но я успела отскочить в сторону и ударилась об стену и сползла на пол, издав протяжный стон.
- Когда же я, наконец, от тебя избавлюсь... - он схватился за лысую голову, о чем-то пару секунд подумал, а потом ударил кулаком по столу так, что я подпрыгнула от неожиданности. – Умная, да? Думаешь, если состригла свои птлы, то я не смогу тебя схватить? Приберись. И приготовь мне пожрать!
Я подняла голову и посмотрела на человека, которого ненавидела всеми фибрами своей души.
- Я не могу... – Прошептала я.
- Что ты сказала? – он стукнул кулаком по столу.
Мне было очень плохо, меня трясло от холода, тело ныло. Хотелось пить и есть.
- Простите, – я попыталась не смотреть на него.
И, с тех пор, я больше никогда не общалась с соседскими детьми. Когда наступали холода и дожди, мне приходилось возвращаться обратно. Хоть в лесу и спокойнее, но здесь хоть можно укрыться от пронизывающего ветра и дождя. Я так мечтала, чтобы отец послал мне ангела, который бы меня спас. Каждую ночь молила его об этом. Но это были детские мечты, реальность оказалась намного жёстче. Я повзрослела и поняла, что кроме меня мне никто не поможет.
ГЛАВА 4. Пора в этой жизни, что-то менять.
Когда я лежала на деревянных досках, из которых соорудила себе кровать, то мне казалось, что дом вот-вот рухнет. Песок сыпался на меня сквозь щели в полу, когда он ходил наверху. Я лежала в постели и смотрела на так называемый потолок и мечтала куда-нибудь сбежать, так далеко, чтобы никогда не нашли. Наверху открылась входная дверь и зазвучал голос дяди, он был уже с утра пьян. Я залезла с головой в мешок и стала ждать очередной бури. Ощутила, как мое сердце замолчало от страха. Боюсь, что сейчас он ворвется и вытащит меня из подвала и начнет снова бить. Хотелось умереть или хотя бы куда-нибудь исчезнуть из этого подвала. Буря по имени "Пьяница" прошла мимо.
Утро наступило незаметно для меня. Новый день, новая неизвестность. Я никогда не знала, какие мучения принесет мне новый день. Не успела я выйти из своего погреба, как на меня налетели с криками:
- Принеси мою бутылку! – накричал он. – Паршивая девчонка! Ну что мне с тобой делать, никакого от тебя толку! – он никогда не поднимал ноги, шваркая тяжелыми ботинками по полу.
Я достала из нижнего ящика в углу кухни новую бутылку. Со злостью стукнула ей по столу. Он посмотрел на меня и нахмурил брови. Видимо, прочитал все чувства, которые я испытываю к этому человеку.
- Когда вы будете помирать, я не подам вам и стакана воды, – он посмотрел на меня растерянным взглядом и молча пялился мне в спину, когда пошла к дверям, со злостью хлопнув ими. Я вышла на улицу и выдохнула, было страшно, очень страшно, руки до сих пор дрожат. Но я справилась, я смогла дать ему отпор, его это так удивило, что он сидел как рыба, молча. Вытерла потные ладошки о плащ и посмотрела по сторонам. Когда я отошла от дома, то в меня стали бросать грязным снегом и похабными словечками. Я старалась не обращать внимания, думала только о своей мечте. И вот я вышла ей на встречу.
Все носились туда-сюда, как сумасшедшие. Люди вбегали и выбегали из магазинов, что-то спрашивали и быстро неслись дальше. Некоторые были чем-то расстроены, другие чему-то радовались, а были те, которым все равно, что происходит. Просто наступало Рождество. Мне тоже хотелось быть среди этих людей. Хотелось встретить его со своей семьей, но это уже невозможно. На душе становилось грустно и одиноко.
Внезапно пошел снег, такой сильный, что люди убегали с улиц, прячась в местных ресторанчиках. Прислонившись лбом к стеклу ресторана, я рассматривала в нем посетителей, они толкали друг друга, ругались, а перед теми, кто сидел уже за столиками, стояли тарелки с едой. Я почувствовала, как выделяется слюна и урчит в желудке. Из ресторанчика вышел молоденький мужчина:
- Эй, ты! Проваливай отсюда! - крикнули мне. Я вздохнула и, стараясь не плакать, пошла на работу.
Когда-то я думала, что Рождество – это самый удивительный день в году, когда сбываются все твои мечты, но я ошибалась. Это был для меня самый худший праздник. Когда я видела радостных детей, рассказывающих своим родителям, что им подарил Санта-Клаус, то мне хотелось плакать от зависти.
В прачечной было жарко, пахло порошком, влажный воздух окутал меня и согрел. Я скинула плащ рядом, на скамейку у себя за спиной, и принялась за стирку. Руки нещадно ныли от боли, кожа от мороза потрескалась, а раны щипал мыльный раствор. Я терла с такой усердностью, что даже не заметила возле себя хозяйку прачечной. Она схватила меня за руку, покрутила ее. Эта была средних лет женщина с ярким макияжем, который смотрелся очень вульгарно.
- Ты измазала рубашку кровью! Ты знаешь, как ее трудно отстирать?! И что я теперь скажу клиенту, когда тот придет за ней?
- Простите меня, – я склонила голову, рассматривая свои окровавленные руки.
- Я вычту деньги из твоего жалования. Ты поняла меня? Так что, давай, проваливай отсюда.
Я шмыгнула носом.
- Прошу, Вас, мадам Санни, не увольняйте меня. Мне очень нужна эта работа! – слезы покатились по щекам, я припала к ее ногам.
- Хорошо. Но чтоб я тебя здесь не видела, пока не заживут руки. – Она развернулась и пошла дальше.
- Спасибо! – вслед крикнула я, кряхтя поднимаясь с мокрого пола.
Отряхнула колени от несуществующей пыли, накинула на плечи плащ и вышла из здания прачечной. Прогуляла по морозу до обеда и замерзла до костей, ведь тонкий плащ и летнее короткое платье не согревали меня. Громадные дырявые мужские ботинки на босые ноги - тем более. Я решила пройтись по помойкам, может, найду какую теплую одежду. Прошла кварталов пять, район не был бедным, здесь иногда можно было найти хорошие вещи. Но мне, к сожалению, они не доставались. Что я могла сделать, маленькая и хрупкая девушка, по сравнению с матерыми нищими. От ударов, после которых я валялась на земле. Видимо, мои молитвы были услышаны. Ведь, потеряв надежду найти теплую одежду, я запрыгала от счастья. Неужели человеку так мало надо для счастья? Я посмотрела по сторонам, убедилась, что никто не стоит за моей спиной. Схватила теплый плащ и накинула поверх старого. У него был оторван капюшон и еще была дыра на животе. И стало так тепло и хорошо, меня не волновало, кому он раньше принадлежал. Я шла, опустив голову вниз, смотря себе под ноги, улыбка не сходила с моего лица.
Через час я уже стояла на улице, продавая газеты прохожим, кутаясь в «новенький» плащ. И меня уже так не трясло от холода.
Еще через четыре часа я была в Опере и натирала полы. Посетители давно разошлись, остались только служащие. Ползая на четвереньках, я не заметила, как в кого-то врезалась. Перед глазами стояли мужские дорогие ботинки. Мой взгляд пополз вверх - длинные прямые ноги в черных брюках, коричневое пальто, широкие плечи, светлые распущенные волосы и голубые глаза. Это было как гром среди ясного неба, я так и открыла рот.
- Ра–у-ль? – мои глаза стали круглыми. Мужчина, смотревший на меня, видимо, не узнал. Да как меня вообще можно узнать, такое чучело, да и прошло уже десять лет. Он даже и не заподозрил во мне ту девочку.
- Как ты меня назвала? – его глаза сверкнули от злости. – Для тебя я виконт Де Шаньи! Мерзкая нищенка!- он поднял правую ногу и поставил на мое плечо, вытирая об меня подошву своего ботинка, а потом толкнул. Я завалилась на спину.
- Знай свое место! – и пошел дальше, как ни в чем не бывало.
Я встала, стерла рукавом с лица слезы, посмотрела на левое плечо. Когда же это прекратиться. Эта боль, унижение, и, самое главное, за что? Я посмотрела прожигающим от злости взглядом в спину этому козлу. И дала себе обещание отомстить ему за это унижение.
А внутри все кипит от злости, просится наружу. Неужели этот мальчик, который вытащил из пруда мой шарф, с которым я играла, стал таким козлом.
Что не день, то разочарование и боль. Когда же это прекратится? Я не спеша шла по ночному заснеженному городу, и размышляла над своей судьбой. Я не заметила, как оказалась возле дверей ненавистного мне «дома». Он сидел за столом как обычно. Пьяный.
- Где ты шляешься? Опять в борделе? Где мои деньги? – я подняла голову, глаза были мокрые от слез.
- Какие деньги? – и тут меня понесло.
- Те, которые ты заработала, прыгая на мужиках, – мои глаза налились кровью,- ты должна мне платить за проживание в этом доме, – у меня открылся рот от его наглости.
- Может, ты вернешь мои деньги, которые потратил, прыгая на шлюхах?
- Как ты со мной разговариваешь, шлюшка! – он ударил кулаком по столу, пустые бутылки подпрыгнули и упали, скатившись на пол и разлетелись на куски.
- Я ничего тебе не должна, старый козел! – мне было все равно, убьет он меня сегодня, или нет. Надоела такая жизнь. Но он почему-то сидел на стуле и даже не собирался вставать.
- Приготовь мне пожрать! – он крикнул так громко, что заложило уши.
Я достала картошку, морковку из ящика и, пока чистила, решила, что сегодня я тоже буду есть. Хватит, не могу так жить, пора все менять. Когда ужин был готов, я поставила перед собой две деревянные тарелки. Он не видел, что я делаю. Иногда оглядывалась, посматривая, что он делает, но он продолжал сидеть неподвижно и смотреть в одну точку. Интересно, что произошло? Положила еду в тарелку и поставила перед ним. Он даже не посмотрел на меня, взял ложку и принялся есть. Я тоже взяла тарелку и демонстративно перед ним, начала есть. Тушеная картошка была горячей, насаживая кусочек на вилку и осторожно поднеся ко рту, подула. Но не успела ее положить в рот, как ко мне подскочил дядя и надел кастрюлю, полную еды, мне на голову. Я не успела среагировать, горячий бульон обжег лицо, рот, нос, стекая на грудь, снять с головы кастрюлю быстро не получилось. Мой дикий крик утонул в бульоне с картошкой. Я билась с кастрюлей, надетой на голову, обо все, что можно и нельзя, в уши тоже попало и мне показалось, что я оглохла. Наконец я сдернула эту проклятую кастрюлю, вылетела на улицу и зарылась полностью в снег. Я орала от невыносимой боли на всю улицу. Было довольно поздно и многие любопытные соседи вылетели на улицу, кто с вилами, кто с топором.
- А, это опять ненормальная орет! – прозвучал мужской голос.
- Как она надоела, когда же сдохнет! – женский голос.
А я орала, не переставая, все глубже закапывалась в снег. Голова, грудь и руки покрылись пузырями. Я лежала лицом в снегу и ждала старуху с косой, голоса стихли. Я почувствовала чью-то руку на спине и вздрогнула. Наверное, пришли меня добивать.
ГЛАВА 5. Признание лучше смерти.
Меня перевернули на спину.
- Кристин? Ты жива? – спросил юношеский голос.
- Уже нет! – ответила я, не открывая глаз. Боль распространилась по всему телу.
Меня заботливо подняли на руки и куда-то понесли.
- Топить будете? – спросила я готовая к смерти.
- Это я Крис! Филипп! – его голос дрожал.
- Фи–ли-пп? – простонала я. – Убей меня поскорее, эта боль невыносима...
- Все будет хорошо, не бойся, я помогу тебе.
Я вспомнила этого юношу. Он всегда стоял в стороне и в его глазах были слезы, когда меня избивали. Но он не мог мне ничем помочь, и от своего бессилия приходилось стоять и смотреть, как меня в очередной раз избивает этот урод. Его отец тоже был пьяницей, но он заботился о своем сыне, мать у него давно умерла. И он, видимо, понимал, как мне, сироте, тяжело в этом месте, что некому за меня заступиться, обнять, утешить.
Запах сена ударил в нос. Меня осторожно сгрузили на стог сена и накрыли одеялом.
- Оставь меня, я не хочу, чтобы у тебя были из-за меня проблемы. Пожалуйста, оставь меня.
- Очень больно? – он будто не слышал меня. – Я сейчас схожу за мазью и тебе станет полегче.
Было темно, я даже чувствовала это сквозь закрытые веки, мирно посапывали лошади. Значит, я в конюшне отца Филиппа. Надо отсюда выбираться, пока меня не нашли и совсем не убили. Сползла с сена и, как слепая, протянула вперед руку, пытаясь нащупать препятствия. Послышались шаги, я замерла, поворачивая голову в сторону, чтобы уловить, откуда исходит звук.
- Зачем ты встала? – меня снова подняли и уложили на тоже место, заботливо накрывая теплым одеялом.
- Зачем тебе это надо? – было больно открывать рот, глаза и язык тоже были обожжены.
- А если… я скажу, что мне небезразлична твоя жизнь? Ты перестанешь задавать вопросы?
- Не знаю... – прошептала ему в ответ.
Его пальцы прикоснулись к лицу, размазывая мазь, он старался не давить на ожоги, но все равно было невыносимо больно. Я застонала.
- Потерпи! Скоро станет легче, и ты сможешь открыть глаза и говорить.
Лицо так сильно горело, что казалось, что на голове до сих пор та кастрюля.
- Прости, но мне нужно намазать твою грудь... ты не против?
- Мне уже все равно - прошептала я, слегка открывая рот.
Он пытался делать это нежно, не причиняя боли, намазал плечи, руки и замотал их бинтом. Накрыл одеялом и мы сидели молча. Он ничего не спрашивал, просто сидел.
- Кристин? Я приду рано утром... кхм, и тебе придется уйти, чтобы не попасться на глаза отцу. Не пойми меня неправильно, я не хочу, чтобы тебе навредили.
Мазь, похоже, начала действовать и я уже не испытывала эту жгучую боль. Я смогла немного приоткрыть правый глаз, положила свою бугристую культяпку на его руку.
- Все хорошо… спасибо тебе. – У меня не было сил что-то еще говорить и я заснула.
Утро наступило для меня рано.
- Кристин? – меня нежно гладили по плечу. – Проснись, пора!
Я смогла открыть глаза, хоть было больно, но уже легче. Я прикоснулась бугристой ладонью к лицу и застонала.
Голова и лицо были покрыты волдырями.
- Болит? – он посмотрел на меня.
- Не так сильно, но мне казалось, что это просто страшный сон. Я, наверное, выгляжу еще уродливее, чем была? – рассмеялась над собой вполголоса я.
Филипп зажег свечу, пристроил ее рядом на полу и протянул мне сверток. Я привстала, он помог мне сесть.
- Если честно, то лучше! – его улыбка была искренней.
- Что это? – я ткнула в него распухшим пальчиком.
- Это моя одежда. Ты не можешь ходить в этом! – он встал, посмотрел на меня и как-то печально мне улыбнулся.
– Нам нужно поторопиться, если не хотим попасться отцу на глаза. Я выйду, а ты переоденься.
- Спасибо... но я, я не могу – я опустила голову, чтобы не смотреть в его красивые зеленые глаза.
Хоть я его не знала, как человека, но он был единственный, которому я была небезразлична. И я понимаю, какие последствия он может навлечь на себя, увидев нас вместе. А если еще увидят, что я хожу в его одежде, то не только надо мной, но и над ним начнут издеваться. Филипп был на год младше меня, высокий, худощавый, но крепкий, я видела, как он таскает тяжеленные мешки. Его рыжие волосы всегда были аккуратно заплетены в маленький хвостик.
- Почему? – он подошел ко мне.
- Я не хочу, чтобы у тебя были проблемы из-за меня. Меня все боятся, считают больной и сумасшедшей и думают, что это заразно. Как ты думаешь, как они начнут относиться к тебе узнав, что ты не только помог мне, а еще отдал свою одежду.
- Мне все равно! – в его глазах была злость.
- Это ты сейчас так говоришь! Но когда отвернутся от тебя твои друзья...
- Эти придурки? Они мне и не друзья! Кристина, – он осторожно взял мою руку в свою большую, стараясь не причинять мне боли и сказал – Я всегда хотел быть твоим другом.
Я подняла голову и замерла, не зная, что сказать, и только я собралась ответить. Он подошел ко мне вплотную и осторожно поцеловал мои губы. Я сидела не шевелясь, не понимая, как он может целовать такую страшилищу.
- Прости... - он опустил голову. Мой нос прикоснулся к его волосам и вдохнула аромат. Они пахли лесом. – Не знаю, что на меня нашло, но я не жалею об этом поцелуе, – он протянул мне одежду, – можешь одеть под платье, если не хочешь, чтобы знали, что ты ходишь в моей одежде. – Я только кивнула, он вышел.
Через десять минут я была готова. Было больно снимать и одевать одежду, один волдырь лопнул и из него вытекла прозрачная жидкость. Я вытерла чистой рубашкой. Вышла на улицу. Возле конюшни, в которой я провела ночь, стоял Филипп. Он смотрел куда-то вдаль.
- Пойдем. Я отведу тебя в безопасное место, где ты сможешь дождаться утра и пойти на работу.
- Откуда ты знаешь?
- Что? – он взглянул на меня.
- Что я работаю. – Он так хитро улыбнулся. – Ты что, за мной следил?
- Нет! Просто видел, как ты утром идешь в прачечную. Я как раз ездил в магазин и увидел тебя. Вряд ли у тебя или твоего старика есть деньги, чтобы пользоваться их услугами.
- Ооо... - он посмотрел на меня, подарив мне очень милую улыбку.
Мне хотелось, чтобы так было всегда, как сейчас, и не было того ужаса, в которым я живу. Мы зашли в лес, который находился недалеко от нашей маленькой деревни. Прошли еще немного и остановились.
- Куда дальше? – я посмотрела на него.
- Смотри! – он указал указательным пальцем на дыру в скале – Видишь, нам туда.
Я пошла за ним, одежда причиняла боль, но я шла молча, потом пришлось пригнуться и мы оказались в темноте. Филипп зажег свечу. Это было маленькое помещение внутри скалы, с дырой в потолке. Он зажег еще пару свечей, которые были прикреплены на выступах скалы и быстро соорудив костер расстелил на еловых ветках одеяло.
Помещение быстро нагревалось, а дым уходил вверх.
- Ты часто здесь бываешь?
- Частенько! Особенно когда мой отец напивается! Терпеть не могу видеть его таким. – На скулах вздулись вены, этот разговор ему был неприятен.
- Ты можешь остаться здесь. – Крис, задумавшись, ломал тоненькую ветку и бросал в костер.
- Спасибо! – я поежилась, меня трясло от холода.
- Ты неважно выглядишь. – Его рука прикоснулась к моему лбу. – У тебя жар!
- Не переживай, пройдет, ведь и раньше проходило!
- Как ты можешь относиться к себе так? Держи. – Протянул мне сумку
– Что там?
- Хлеб и молоко, поешь! – я хотела снять капюшон, но не отважилась, мне самой было бы на себя противно смотреть. А ему тем более, еще в хорошо освещенном помещении.
- Сиди тут, а я постараюсь поскорее вернуться с лекарством! – сказала он и ушел, подмигнув мне.
Только треск костра разгонял обрушившуюся на меня, давящую на уши тишину. Жалко, нет ничего блестящего, чтобы посмотреть на кого я теперь похожа. Я открыла сумку и обрадовалась. В сумке лежала бутылка с молоком и большим, просто громадным, куском хлеба. Я отломила кусок и уткнулась в него носом, вдохнула его аромат. Он пах божественно - легкий запах закваски и специй. Хлеб был мягким и очень вкусным. Жадно затолкав кусок в рот, а другой рукой открывая бутылку с молоком, сделала большой глоток, по подбородку потекла, струясь вниз, белая струйка. Крошки упали на грязное платье. Я была счастлива. Если бы могла, то осталась бы тут, и никуда не пошла, но мне придется собираться на работу, иначе выгонят. Когда с завтраком было покончено, я легла на спину и закрыла глаза. Меня все еще потряхивало, появился кашель, я подвинулась к костру и накрылась одеялом.
Я проснулась от холода, открыла глаза и поняла, что заснула, свечи и костер давно потухли. Филиппа еще не было. Схватила сумку, которую положила рядом и выползла наружу. Меня лихорадило со страшной силой. Не знаю, какая была температура, но шатало здорово. Закутавшись поплотнее в плащ, я пошла на работу. Шагать было трудно, периодически проваливалась в снег, иногда лежала пару минут, отдыхая, потом поднималась и шла дальше.
ГЛАВА 6. Незнакомец.
Я стояла на четвереньках в холле оперы. Бинты намокли моментально, было весьма больно мыть пол. Температура повысилась, глаза стали слезиться, появилась жуткая боль в горле, что было невозможно сглатывать. Плащ я не стала снимать, меня трясло от холода, и, чтоб не напугать женщин, которые тоже мыли со мной полы. Я медленно терла тряпкой пол, двумя пальчиками полоща тряпку в ледяной воде.
- Эй, белоручка! Поторапливайся! – ко мне подошла, пухленькая женщина и схватила за плечо. Я взвизгнула от боли и завалилась на пол, ожидая, когда боль утихнет.
- Ты чего визжишь? И почему ты в плаще? – она скинула капюшон и закрыла руками рот, чтоб не закричать от ужаса. – Кристина?
- Да! – отозвалась я. Неужели меня еще можно узнать?
- Кто с тобой это сделал? – она присела рядом и стала рассматривать меня. Я не поднимала головы. Самой было на себя страшно смотреть.
- Тот, у кого я живу! – она знала обо мне практически все. И была единственная, с кем я иногда разговаривала. Полненькая женщина с русыми волосами, заплетенными в длинную, толстую косу.
- Мишель... я не хочу вспоминать об этом. – Надела капюшон, чтоб никто меня не видел. Женщина схватила меня за руку, и посмотрела на мокрые бинты.
- Дуреха, что же ты делаешь? – она покачала головой. - Ты же заразу можешь занести.
Она отвела меня в сторону, чтобы нас никто не видел. Подвела меня к скамейке, стоящей рядом с подсобкой под лестницей. Отсюда нас не было видно остальным.
- Садись и жди меня! – она пришла также быстро, как и ушла. Ножницами срезала бинты, обработала какой-то прозрачной жидкостью раны на руках и чем-то помазала. Как же это воняло... Я отвернула в сторону голову.
- Чего нос воротим? – Мишель улыбнулась и продолжила осматривать мои руки и лицо.
- Она отвратительно воняет! – она что, еще и лицо мне собралась мазать этой гадостью?
- Ты не лучше воняешь. – Она рассмеялась своим громким голосом.
Я попыталась выдавить злую улыбку на лице, но, думаю, можно было этого не делать. Видок был у меня просто аховый... я смотрела, как она заматывает чистыми бинтами мои руки.
- Спасибо!
- Да не за что! Оторвала бы твоему опекуну яйца и повесила бы на главной площади вместо украшения на елку. – Мишель была крепка на словечки.
- Он того не стоит, чтоб калечить свою жизнь!
- А твою, значит, можно. – Я пожала плечами. - Ты хоть видела себя в зеркале, дорогуша? – я отрицательно помотала головой.
Она достала из кармана платья маленькое зеркальце и протянула мне. Мне было страшно увидеть свое отражение. Держа его в руках, медленно стянула капюшон и посмотрела. И аж вскрикнула от ужаса. Мое лицо было полностью покрыто волдырями, кожа была красная, как помидор. Веки, как два арбуза нависали над щеками, уши тоже были распухшие. И как Филипп смог такое поцеловать? Меня чуть не вырвало. Я закрыло лицо руками и заплакала. Неужели я теперь останусь такой уродиной на всю жизнь?! Если бы меня отец увидел, он бы меня узнал. А потом свернул шею этому ублюдку.
- Не плачь, Кристина. Все пройдет, могут только остаться немаленькие шрамики. – Она положила руки мне на колени и успокаивающе поглаживала. – Знаешь что, иди-ка ты домой. – Я посмотрела на нее и еще сильней разревелась.
- Прости... Я не хотела тебя обидеть. Я просто привыкла к этому слову, и забыла, что оно значит для тебя. Прости меня, дуру старую. – Она слегка потрясла мои колени и, улыбнувшись, спросила: - Простишь?
- Я не злюсь на тебя! – шмыгнула носом, который сейчас походил на огромную картошку.
- Если хочешь, можешь остаться здесь! Некоторые девочки так и делают, когда у них проблемы и им некуда идти. Только постарайся не попадаться рабочим и директорам Оперы на глаза. А то конец тебе и мне. – Мишель была здесь главной среди уборщиц и имела некие привилегии. - Ты иди, найди местечко, пока не поздно, где переночевать, я тебя прикрою, если что.
- Спасибо. – Я обняла ее. – Ты второй в моей жизни человек, который помог мне. Спасибо тебе.
Мы вышли из нашего укрытия и остановились. Мимо нас прошел человек, он был также скрыт под плащом, как и я. Высокий, хорошо сложенный, его походка была пластичной и бесшумной.
- Кто это? – шепотом спросила я у Мишель. Она сделала круглые глаза и посмотрела на меня.
- Ты что, не знаешь? – так же шепотом ответила она, косясь взглядом на уходящего мужчину.
- Нет! – я так же смотрела, куда он идет.
- Это самый знаменитый композитор и музыкант, о нем ходят такие... слухи...
- Какие? – я облокотилась на Мишель, ноги подкашивались от высокой температуры.
- Знаешь что! Иди-ка ты уже спать. Вон, посмотри, на ногах не стоишь, я тебе утром принесу лекарств. А слушать такие рассказы тебе еще рано. – Сказала, как отрезала.
И я под видом, что протираю пыль, пошла искать укромное местечко. Я не знала, куда ведет какая дверь, ведь я всегда мыла полы возле входа в оперный театр. И поэтому попала в зал. Было темно, и подсвечивалась только сцена, здесь стоял одинокий черный рояль на массивных ножках. Я поднялась по ступенькам и присела на пол. Убедилась, что никого нет, скинула капюшон, не давющий возможности увидеть четко всю обстановку.
Я вспомнила, как в детстве отец учил меня музыке. У меня тогда был очень сильный и красивый голос. Он всегда говорил, что если я буду усердно заниматься музыкой, то непременно стану знаменитой оперной певицей. Я тогда об этом только и мечтала, но злодейка-судьба, решила все по-своему. И теперь мой голос не был таким, как раньше. Я десять лет не пела, и все позабыла, а толку теперь, если мой голос похож на старушечий. Сразу начинаю кашлять и задыхаться, когда даже пытаюсь кричать на улице, продавая газету. Годы голода, холода и издевательств сделали свое дело.
И сейчас мне хотелось просто попробовать спеть, просто для себя, ощутить каково это, стоять на сцене, перед кучей зрителей, которые так и ждут, чтоб снова услышать твой голос. Я закрыла глаза, вспоминая простую песню и запела, горло сразу резануло болью, но я терпела.
Я пришла не по желанию,
Чтобы потеряться в бездне,
Жестокая удача
Хотела видеть здесь меня…
Почему сбежали вы,
Фальшь и низкие надежды,
Когда течение хотело
Подхватить меня…
Жаль!
Побудь еще чуть-чуть
Здесь со мной…
Без оружия
Насколько наши слезы,
Наши изменившиеся лица
Слепы и глухи.
Насколько наши слезы,
Бледные и лишенные,
Наши изменившиеся лица
Слепы и глухи.
Песня Emma Shapplin – Da me non venni
Я закашлялась, пытаясь отдышаться, и почувствовала, как мою спину прожигает чей-то пристальный взгляд. Повернувшись, увидела того человека, которого встретила в холле. Он по-прежнему был скрыт под плащом. По телу пробежали неприятные мурашки. Он стоял, не двигаясь и смотрел на меня. Я натянула капюшон и спрыгнула вниз со сцены. О чем потом пожалела, потому что я, кажется, подвернула ступню. Стараясь не замечать боль в левой ноге, я понеслась к выходу, выскочила через черный ход и, не оборачиваясь, бежала. Когда силы меня покинули и страх прошел, остановилась, мне было страшно, что это человек может поступить, также или хуже, как поступил со мной Рауль. Боль накатила новой волной, и уже не только в ноге, а по всему телу. Я почувствовала, что некоторые волдыри лопнули на груди и теплой жидкостью стекают вниз, впитываясь в одежду. О, Господи, когда же это прекратится? Мое тело не успевает зажить, как на нем появляются новые раны. Ладно, моральная боль, с ней хоть можно как-то смириться, но телесная – это невыносимо. Я подошла к скамейке, счистила рукой снег и села. Сняла сапог, осмотрела ногу, кажется, обычный вывих. Я просидела минут двадцать, и начала окончательно замерзать, зуб на зуб не попадал, нога не перестала ныть. Я не могу тут просидеть вечность, встала и, медленно хромая, пошла. Я решила сходить «домой», забрать кое-какие вещи, а потом вернуться в пещеру Филиппа. Буду отлеживаться там, в тишине и спокойствии.
ГЛАВА 7. Как пережить эту ночь.
Я открыла дверь и вошла внутрь. Здесь по-прежнему воняло перегаром и мочой. За столом сидел и Джон, и его собутыльник, отец Филипа, Карл. Еще тот козел! Трахал все, что двигалось и не двигалось. Он и раньше приходил сюда, поэтому, ничего не подозревая, я пошла к себе. Прошла мимо них, делая вид, что их не заметила. Нагнулась, чтоб поднять дверцу погреба, и ощутила, что за моей спиной кто-то стоит. Я повернулась.
Джон оторвался от бутылки и только сейчас заметил, что меня возле меня стоит Карл.
- Я думал, ты сдохла, – заплетающимся языкам произнес он.
- Убери от меня своего дружка! – я попыталась быстренько спуститься вниз, но не успела.
- Держи эту суку, пора ее проучить. – Дядя встал из-за стола и, пошатываясь, пошел к нам.
Я поняла, что дело плохо, и стала оглядываться по сторонам в поисках чего-нибудь тяжелого. Меня схватили, скрутив за спиной руки.
- И как ты хочешь ее наказать? – обратился счастливый Карл к собутыльнику.
Как же хотелось съездить по его ехидной физиономии чем-нибудь тяжелым.
- Я хочу, чтобы ты ее изнасиловал... до смерти! – дядя стер рукавом стекающие слюни с подбородка.
- А ты, друг мой, извращенец! – нетрезвый Карл, улыбаясь, произнес: – Ну, что же, слово хозяина для меня закон. – И притворно поклонился ему. – Ну что, киска, поиграем? – он подтащил меня к столу и бросил животом на него.
- Отпустите меня! Козлы, я буду кричать! – не на шутку испугавшись, закричала на них.
- Как же меня возбуждают, когда кричат! – он протянул руку и сдернул с моей головы капюшон. – Вот, черт! Ну и уродка! – он даже отскочил от ужаса. - Знаешь, Джон, я хоть и люблю новенькое, но не настолько.
Тот разочарованно посмотрел на него. А я попыталась встать, но дядя меня ту же пригвоздил своей тяжелой рукой обратно.
- Ну, хорошо, я ведь обещал тебе! Но запомни, это я делаю только ради тебя. Дай бутылку. – Он вылакал всё содержимое и лег на меня, выдохнув поры алкоголя в лицо, с новой силой придавив к столу.
- Прошу, дядя, остановите его! Не надо! Я буду послушной, пожалуйста! – я ревела, умоляя о пощаде. – Прошу, вас, дядя! – я посмотрела на него, заглянула в его мутные глаза, но он, продолжал смотреть на меня, будто я не живая.
- Не бойся, пупсик, сначала будет больно, а потом приятно. – Закопошился сзади, а потом потерся о мои ягодицы. – Ну, где же прячется твоя роскошная попка. – Карл погладил меня по спине, меня трясло от его прикосновений. Как же я мечтала вонзить в него нож и прокрутить, а потом сжечь его паршивый труп.
- Ах, какой я дурак, ну вот же она! – он стянул с меня всю одежду, и откинули в сторону. Я сопротивлялась, как могла, но дядя помогал ему.
- Что тут у нас? – он рассмеялся. – Я первый раз вижу панталоны с узелками.. эмм, они так возбуждают. Ты глянь, Джон! – тот в воздухе покрутил моими панталонами.
- Убью вас, уроды! – я брыкалась, пыталась оттолкнуть его от себя, но он был тяжелей и сильней. Я поняла, что это конец.
Я почувствовала прикосновение чего-то горячего и упругого. Я не знала, как пережить эту ночь.
- Держи ее крепче, Джон!!! – крикнул Карл – Она вырывается.
Я попыталась вырваться, но дядя схватил меня за запястья и, прижал к столу, навалившись на них. Что-то хрустнуло в левой руке, и такая боль пробежала по все телу, что я закричала. Меня начали гладить по попе этой штукой, я попыталась вжаться в стол, чтоб увеличить между нами расстояние. Во мне все рвалось от страха, я не знала, что делать. Просто решила сдаться, ведь мне неоткуда ждать спасения, обмякла, смирившись со своей судьбой, и перестала вырываться. Пусть делают, что хотят, мне уже все равно, ведь после этого я умру. А эти ублюдки будут вечно гореть в огне. Я начала читать молитву, это единственное, что мне осталось делать в этой ситуации.
- Ты посмотри на нее, Джон. Она умница у тебя. – Карл погладил меня по спине
Я была как кукла, подчиняясь воли хозяина. Я лежала голой на том же грязном столе, Карл прижался ко мне, стал поглаживать мою грудь, грубо раздвинул мои ноги и сплюнул на пальцы. Он стал поглаживать меня внизу, как же неприятно было... хотелось умереть от этих ощущений. Но я лежала неподвижно, лишь бы от меня отстали.
- Ты не хочешь присоединиться, а, Джон? Наверное, ты давно мечтал об этом? – он только открыл рот, чтобы ответить, как со стуком распахнулась дверь. Голос Филиппа я сразу узнала, как же я была рада ему. Спасибо тебе, Господи.
- Отец, что ты делаешь? – я не видела лица моего спасителя, но по голосу чувствовалось, что он в шоке от увиденного.
- Пошел ВОН!!! – закричал на него отец.
- ПАП! ...там, т-ам лошадь сбежала! Нужна помощь!
- Ты видишь, я сейчас немного занят! – этот упырь даже не постеснялся родного сына, продолжая стоять голым, и пытаясь попасть в меня своей штуковиной.
- Но...
- Что но? – он отошел от меня. - Говори быстрее, а то у меня сейчас упадет!!! – крикнул он на сына.
- А на остальных лошадей напали... - Филипп не успел договорить.
- Твою мать!!! – он отстал от меня, схватил штаны и потащил за собой Джона. - Пошли, я потом ее оттрахаю, все равно никуда не денется. А ты стой тут, – приказал он сыну, – охраняй эту сучку, я приду и продолжу!
- Хорошо! – Филипп проводил их и закрыл плотно дверь.
Когда они ушли, я вздохнула, но продолжала лежать голая на столе. Я слышала, что ко мне подошел Филипп, но не смогла повернуть голову в его сторону. Представляю, что он мог себе напридумывать, увидев такую картину. Ведь, я ему нравилась, наверное, я до сих пор помню, как он поцеловал меня, несмотря на мои уродства. И что теперь делать?
- Кристина? – он накинул на меня свой плащ. – Прости, я не знал... Эти подонки не успели... – я заплакала и охрипшим от крика голосом ответила:
- Нет, ты успел. – Он помог мне встать, заворачивая в свой плащ. Я опустила голову, не хотела встречаться с ним взглядом, мне было страшно, стыдно, противно от этой ситуации, я ненавидела себя и их. Потерять единственного друга было для меня подобием смерти. Он прижал меня к себе и обнял.
- Крис... послушай меня. Тебе здесь не будет жизни, не сегодня-завтра они сломают тебя, поэтому тебе нужно бежать о сюда как можно дальше! Где твоя одежда? - он глянул на пол.
Одежда валялись у нас под ногами, он поднял ее и протянул мне.
- Нам нужно поторапливаться, потому что я их обманул, они могут войти в любую секунду, так что поторопись.
- Я не могу... мне некуда идти! В подвале остались деньги, которые я копила, чтобы уехать отсюда! – он стоял, повернувшись ко мне спиной, пока я пыталась справиться с одеждой. Левая рука не слушалась, боль не давала логично мыслить.
- У нас нету времени, я тебе потом все принесу, ты готова?
- Да! – он повернулся и протянул мне свою теплую руку.
Он так сильно дернул меня, я зашипела от боли.
- Что случилось – он остановился возле двери и посмотрел на меня.
- Рука... – Схватилась за левую руку. – Она, кажется сломана.
- Скоты, они за это получат...
- Филипп, прошу тебя, не связывайся с ними...
- Но...
- Обещай мне! – Я прижалась к нему. – Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось! – Посмотрела в его глаза и попыталась улыбнуться.
- Хорошо! Я обещаю. – Филипп обнял меня, и мы вышли на улицу.
Свежий воздух взбодрил меня, голова стала проясняться, казалось, что все то, что там произошло, было дурным сном, не больше. Мы сделали пару шагов, как увидели двух взбешённых мужиков, несущихся на нас.
- Беги, Крис, беги... - отпустил меня, а сам перегородил ублюдкам дорогу.
- А как же ты, я не могу без тебя! – вцепилась в его руку и смотрела на него, а он - на мужиков.
- Ты помнишь, где находиться та пещера? – я кивнула, горячие слезы катились по холодным щекам. – Жди меня там, а теперь беги, я их задержу.
Я побежала, сапоги болтались на ногах, бежать было неудобно, я то и дело постоянно падала. Когда я повернулась, то увидела Филиппа. Он как зверь бил их, ему, конечно, тоже доставалось. Но те были пьяные, поэтому сильных увечий не смогли ему нанести.
А я все бежала, погоняемая страхом, легкие горели, но я не останавливалась. Началась пурга, ветер шатал меня из стороны в сторону, хлеща бешено по лицу застывшим снегом. Я не видела дороги, остановилась, прикрыв лицо плащом, чтоб рассмотреть, но ничего не смогла увидеть в этой непроглядной тьме. Холодный ветер завывал, как сумасшедший, сбивая меня с пути, я брела куда ведет меня судьба. Через полчаса вымоталась, а еще примерно через такое же время упала в снег и закрыла глаза. Значит, не судьба, подумала я. И прошептала потрескавшимися губами:
- Прости меня, Филипп...
ГЛАВА 8. Судьба.
POV Эрик
- Я ведь приказал директорам, чтобы они никого не пускали в зал, когда я пишу, даже уборщиц. – Я вышел из-за кулис и застыл.
У меня не было слов, этот голос... судя по звучанию, девушка была простывшая и давно не занималась вокалом, но если ее обучить... я не успел додумать. Когда она повернулась ко мне лицом, это что за шутка такая? Я сначала хотел подойти и схватить ее, чтобы содрать грим, но, присмотревшись внимательнее, понял, что это ее лицо. Эти глаза, наполненные болью, и это изуродованное лицо... Я почувствовал к этой девушке то же, что и ко мне когда-то испытывали люди - отвращение. Она быстрым движением натянула капюшон и выбежала с такой скоростью, что я был ошеломлен. Неужели она подумала, что я буду над ней смеяться, но, судя по ее глазам, она не доверяет людям.
Я не планировал сегодня задерживаться в театре, но моя муза не хотела, видно, со мной расставаться, и поэтому я задержался. Ария была практически закончена, осталось немного, и когда я решил, что пора, вышел на улицу. Двери получилось открыть не сразу, сильный ветер не выпускал меня. Но мне удалось выйти и я сел в карету. Ее бросало из стороны в сторону, меня даже слегка укачало, давно не было такой сильной пурги. Из-под сидения достал теплый плед и накрылся. Интересно, как там Пьер, не отдал еще Богу душу? Мы внезапно остановились, так резко, что меня бросило на соседние сиденья, ударившись коленом.
- Черт! Эй, Пьер, нельзя было поосторожней, все-таки не мешок с картошкой везешь! – возмутился я.
- Простите, хозяин! Вы в порядке?
- Почти, если не считать ушибленного колена. – Я сидел на полу, потирая ушибленное место. – Что случилось? Пьер? Ты меня слышишь? – но в ответ лишь тишина.
Я поднялся с пола, дверь кареты упорно не хотела открываться, я опустил окно и высунул голову в капюшоне. Ни черта не было видно, только еле расслышал голос Пьера.
- Хо–зя-ин... хо–зя-ин... по-мо-ги-те.
Я навалился всей массой на дверь и не успел среагировать, как она открылась и я выпал из кареты лицом в сугроб. Встав и отряхнувшись, пошел на голос Пьера. Ветер сбивал с ног, из-за пурги ничего не было видно. Так еще капюшон прилип к лицу, не давая осмотреться по сторонам. Оказалось. что с другой стороны кареты Пьер кого-то нашел. И как он смог кого-то разглядеть в такую пургу?
- Пьер? – я присел рядом с ним. – Что ты делаешь, нас самих сейчас занесет, и выкапывать будет некому.
- Простите, хозяин, но я не могу бросить человека в беде!
- Твоя добродетель когда-нибудь тебя погубит. Ладно, давай его в карету, я тебе помогу.
Мы затащили его внутрь и положили на пол, подстелив мой единственный плед. Я сел на скамейку и карета тронулась. Я промерз, как не знаю кто, меня уже трясло, и зуб на зуб не попадал. Когда мы приехали домой, я распорядился, чтобы мне приготовили ванную и ужин. Замершего человека разрешил отнести в свободную комнату в доме для прислуги.
Мои владения находились далеко от города, в глубине леса, не каждый мог добраться сюда пешком. Я ненавидел общество, не любил города, не любил соседей. Поэтому свой дом я построил вдалеке от всех. Двухэтажное не большое, но и не маленькое здание белого цвета с лепниной. Просто и сердито, а за ним находился домик поменьше из красного кирпича, который обвивали побеги зеленого винограда.
Я лежал в ванной и все не мог отделаться от воспоминаний о той обезображенной девушке. Не знаю, что меня в ней привлекло, она была красавицей, наоборот ее лице было безобразное, явно нанесённая людьми и бесконечная боль в глазах. Я вылез из ванны, и подошёл к зеркалу, протер запотевшую гладь полотенцем и посмотрел на себя. Я тоже не красавец. Покрутил головой, смотря на себя под разными углами. Если бы не правая сторона, я был бы довольно неплох собой. И девушки вели бы себя со мной не как психопатки или шлюхи, а просто сидели и беседовали на другие темы, а не пытались содрать с меня капюшон. А ведь одной удалось, даже маску, зараза, содрала, до сих пор из психушки не выходит. Я рассмеялся и плеснул водой на зеркало, изображение поплыло. Надел халат и спустился вниз, в кабинет. Я всегда здесь завтракал, обедал и ужинал и никто не сможет отнять у меня эту привычку, я до сих пор не могу понять, зачем я сделал такую большую гостиную, если живу один и ко мне не приходят гости. Может, где-то глубоко в душе, я надеялся. Но я, видимо, ошибся, и доживать мне этот век в одиночестве.
В этом доме я установил правила, для прислуги, невыполнении которых, карались моментальным увольнением без объяснений. Прислуга должна жить в доме по соседству и ни при каких обстоятельствах сюда не заходить. Только в определенные часы. Это относилось и к доставке еды, ни минутой раньше и ни минутой позже. В мой дом никого не приводить, хотя, пусть встречаются в другом месте, но сюда ни на ногой. Иначе, окажутся в скорбном доме или на том свете. И все соблюдали эти правила. Они очень любили свою работу и те деньги, которые я им платил, а платил я им не мало, не каждая служанка самого богатого человека могла бы похвастаться своим месячным жалованием.
Поужинав, взял в руки прессу, закинув ноги на стол. Но буквы расплывались, терпеть не могу эти очки, я в них по-идиотски выгляжу, и постоянно их теряю. Пока я ползал по полу в поисках очков, в дверь постучали. Я вздохнул, поднялся с пестрого ковра, отряхнул колени и подошел к дверям.
- Что тебе? – я не знал, кто там и всегда так спрашивал.
- Хозяин, это Пьер!
- Слушаю тебя! – тот помялся за дверью, а потом ответил:
- Нам бы доктора!
- Кто-то умирает? – я улыбнулся.
- Нет, хозяин. Помните, сегодня мы подобрали в лесу человека? Так вот, это девушка…
- И... что дальше... - я немного опешил от такой новости.
- Это ужасно, хозяин, я не знаю какой урод сотворил с ней это, но...
Мне почему-то вспомнилась та девушка в театре.
- Не молчи, говори!
- Ей нужен врач, хозяин... я не думаю, что она протянет до утра.
- Подожди меня, я сейчас выйду.
Я стал бегать по дому в поисках маски, чертова память... где же я тебя оставил? Так и не нашел. Просто накинул плащ, закрыв лицо капюшоном, мне здесь ничего не угрожает, поэтому можно и без нее. Эта привычка меня иногда раздражала. Я как курильщик, который не может выйти из дома без своей сигары. Мы быстро преодолели расстояние от дома к дому, и я надеялся - только бы не она. А с другой стороны, хотелось снова с ней встретиться. Когда я вошел в дом, то увидел всех своих слуг. Кто рыдал, кто чертыхался, кто-то грозился кого-то заколоть вилами. Дааа!!
Я вошел в комнату и обомлел. Это была она. Бледная, безжизненная, искалеченная, ее грудь медленно опускалась и поднималась. Ее раздели и накрыли теплыми одеялами, лицо было настолько обезображено, что без слез не взглянешь. Даже я прослезился, подошел к ней и прикоснулся к шее. Пульс слабый, алкоголем не пахнет.
- Вы ей что-нибудь давали? – они посмотрели на меня непонимающими глазами. – Из лекарств?
- Нет, хозяин!
- Ладно. Пьер, – я отыскал его глазами среди слуг, – давай за врачом и поживее.
- Спасибо, хозяин. – Он поклонился и выбежал.
Выгнав всех слуг из комнаты, я остался наедине с ней. Я рассматривал ее лысую голову, которая была клочками выстрижена, лицо ка шарик из-за волдырей. Похоже на ожоги. Ее что, в кипяток засовывали? Руки тоже были покрыты кровавыми волдырями. Если судить по костяку, то, похоже, что это молодая девушка, а если смотреть на внешность... даже не знаю, с кем сравнить. Я на ее фоне просто красавец. Время пролетело быстро, в комнату вошел врач, за ним Пьер.
Врач молча подошел к ней, посмотрел зрачки, проверил пульс, потом спросил:
- Вы такой ее нашли? - он посмотрел на всех присутствующих.
- Да! – ответили мы одновременно с Пьером.
Он попросил всех выйти, и закрыл перед нами двери. Прошло минут пятнадцать, или двадцать, но он все не выходил, я начал беспокоиться. Я ходил по коридору туда-сюда, прислуга сидела молча. Когда открылась дверь и появился врач, у него не было счастливого вида. Это я сразу увидел, мне даже не пришлось спрашивать. Он просто покачал головой и все мы поняли, что ей не выжить.
- Она очень слаба и долго пробыла на морозе, пошло загнивание ткани... я сделал все, что мог. Дальше она должна решать сама, бороться за жизнь или нет.
Я не знаю, что случилось со мной, я схватил доктора за грудки и начал трясти,
- Вы должны ей помочь, слышите, должны... - меня еле оторвали от него.
- Хозяин, теперь только воля Господа – кто-то сказал.
- Но вы должны!!!! - я рявкнул на него, врач вжал голову в плечи.
- Хорошо, я выпишу вам рецепты, но предупреждаю, лекарства дорого стоят. – Он посмотрел на меня внимательно. - Не понимаю, зачем вам это надо, только потом проблемы будут и никакой благодарности. - Он тоже лечил меня, когда я хворал и знал мою тайну.
- Простите, не знаю, что на меня нашло. - Положил руку ему на плечо. – Видно, устал, давно не спал, – он покачал головой.
- Ничего! Вот, – он протянул мне листок, - давайте строго по рецепту. Я после обеда к вам зайду и проверю ее.
- Спасибо.
Я пошел к себе, и теперь понимал, чем меня зацепила эта девушка. Это был не только ее «голос», но и ее уродство, я словно увидел в ней родственную душу. И мне показалась, что она смогла бы отнестись спокойно к тому, какой я. Хотя бы раз в жизни обрести друга, который бы мебя понимал.
Я забрался в холодную постель и протянул руку в поисках Шекспира.
- Кис-кис... ты где, маленький негодник? – на диван прыгнули и, проведя хвостом по лицу, замурлыкали. - Шекспир, вот ты где, иди сюда. - Поднял одеяло и он лег рядом со мной, положив мордашку на подушку.
Я не мог уснуть - вертелся, крутился, вся простыня сбилась. Шекспиру это надоело, и он перепрыгнул в кресло, стоящее в ногах кровати. Было около четырех часов утра, пурга утихла, на небе появились звезды. Я встал с постели и босыми ногами подошёл к окну. Прижался горячим лбом к холодному стеклу, табун мурашек пробежал вниз по спине и исчез.
Как же мне надоела эта бессонница, ничего уже не помогает. Я походил по дому, зашел в кабинет, и сел на стул, положив руки на письменный стол и, уставился в открытые двери, прислушиваясь к глухой тишине. Как же тут тихо, и одиноко, я закрыл глаза и представил, как в кабинет заходит моя жена. Точнее не так, сначала заходит ее пузико с нашим первенцем, потом она улыбается мне. А я смотрю на нее и не могу налюбоваться своим счастьем. Она подходит ко мне и проводит своей теплой ручкой по моим волоса, а я прислоняюсь ухом к ее кругленькому животику и слушаю, как там поживает наш малыш. Слезы сами собой покатились по щекам, у меня было все: деньги, слава, связи, «друзья», но не было одного. Не было ее. Я откинулся на спинку кресла и разрыдался. Какой же я дурак! Зачем я постоянно об этом мечтаю, если мой мечте не суждено осуществиться?! От раздумий меня отвлек писк и царапанье дверей. Я вышел в коридор и посмотрел на кота, тот сидел возле дверей, поддевая коготком дверь, и жалобно попискивал.
- Что случилось, дружище? – он посмотрел своими круглыми глазками на меня, потом на дверь. – Ты хочешь на улицу? – но кот продолжал уничтожать мою дверь. Я открыл и тот пулей вылетел на улицу. Я никогда не лез в его дела и не волновался за него, потому что он всегда возвращался.
Я прошел обратно и уселся за рояль. За окном было еще темно, я смотрел в даль, мои мысли были далеко отсюда. За все то время, которое просидел здесь, я не написал ни одной ноты. Я все думал о той девушке и о себе. Часы на камине пробили восемь, я посмотрел на них, перевел взгляд на клавиши и закрыл крышку рояля. Поднялся наверх, побрился, умылся, переоделся и спустился вниз. В кабинете ждал мой завтрак. Я ел как обычно, не обращая внимание на вкус и цвет еды, ел потому, что надо. И никак не из-за наслаждения.
Пьер должен был давно уже приехать с лекарствами, надо навестить ее. Я стоял на крыльце дома слуг и раздумывал, идти или не идти, и только я решился постучать в дверь, как она открылась.
