Квартира с общим балконом. Наталия Рашевская, Елена Чаусова

Иногда в жизни случаются вещи, после которых ничто уже, кажется, не может быть как раньше – и вся привычная жизнь разрушена. И тогда ты пытаешься начать новую. Но Ева и подумать не могла, что новая жизнь у нее начнется не после того, как она лишилась своего странного магического дара, не после того, как ей пришлось оставить любимую работу, и даже не после того, как удалось найти себе новое занятие и отчасти вернуть душевное равновесие. А только после переезда в новую квартиру.

   Квартиру с общим балконом.

   Квартира с общим балконом

   Вид с балкона открывался преотличный. Сквер, слегка обветшавшая, но уютная пятиэтажка с большими окнами вдалеке: то ли офисный центр, то ли какая-то школа, еще разобраться бы. А высотки уже совсем вдали, так что можно было видеть много неба. Ева с удовольствием наслаждалась свежим утренним воздухом, пока кофеварка булькала на кухне. Она не распаковала большую часть своих вещей, но кофеварку Вацек ей достал и установил еще вчера, чтобы утром она не пропала без своей дозы кофеина.

   Ева замечталась и от резкого голоса, раздавшегося сзади, вздрогнула всем телом.

   – Что вы тут делаете? – спросил этот самый резкий голос, и она развернулась, чтобы увидеть высокого русого мужчину лет тридцати с небольшим.

   – Дышу утренним воздухом, – ответила она не менее грубо, чем он.

   – Дышите где-то еще, вы мне тут мешаете. Это мой балкон! – заявил неприятный незнакомец.

   – Ах, так вы мой сосед! – осенилась Ева. В самом деле, ее же предупреждали, что у нее будет общий с соседями балкон, но в суете переезда она про это позабыла напрочь!

   Дом, как и весь микрорайон, был совсем не новым, оставшимся со времен счастливого социализма, который в детстве Евы вдруг превратился в загнивающий капитализм. В смысле, теперь уже не загнивающий, а естественный. Но дом строили еще тогда, когда все стремились к светлому коммунистическому будущему, и устремленные туда проектировщики придумали, что неразделенный между квартирами балкон – это очень хорошо. То ли для повышения чувства общности будущих коммунистов, то ли ради того, чтобы каждый мог пользоваться большей площадью. Так или иначе, широкий и длинный балкон, на который Ева вышла со своей кухни, тянулся до соседской, откуда тоже был выход на него же. Потому не было ничего удивительного в том, что к ней неожиданно подкрался этот мужик, ее сосед.

   – Да, я – он! – возмущенно согласился оный.

   – Так вот, уважаемый сосед! Я не собираюсь дышать где-то еще! Это такой же мой балкон, как и ваш. Так что не мешайте мне дышать!

   Наглый сосед очень демонстративно, глядя ей в глаза, достал пачку сигарет и закурил. Взгляд был жестким, колким, а глаза – серые со стальным оттенком. Нож, а не взгляд! И еще у него были очень красивые тонкие руки с артистичными длинными пальцами, так что Ева сразу подумала, что ему пошло бы играть на рояле. И еще… ну, пожалуй, творческой натуре простительно было бы такое отношение. Он пришел за вдохновением, и тут она сбила все.

   – Вы музыкант? – спросила она.

   – Нет, я мент, – после паузы он уточнил: – Бывший.

   Она приподняла бровь, слегка наклонила голову и задумчиво хмыкнула. Представила в этих музыкальных пальцах штатный пистолет. «А красиво», – оценила Ева воображаемое зрелище взглядом знатока.

   – А, тогда понятно… – со вздохом сказала она. – Постоянное общение с преступниками не способствует дружелюбию. Дайте, что ли, мне тоже закурить, если не жалко…

   Вообще-то она не курила до завтрака, да и в принципе не курила постоянно. Но затянуться самой было лучше, чем стоять в клубах чужого дыма. Если обстоятельства нельзя изменить, к ним нужно приспосабливаться – Ева всегда придерживалась этого правила. Подвело оно ее только однажды, но потом она как-то приспособилась и к этому. «Ворчливый сосед с дурным характером – точно не самое страшное, что со мной случалось», – решила она. Да и вообще, наверняка у него есть и положительные стороны. Надо только их найти.

   – Так и быть, держите, – снисходительным тоном ответил сосед, – Мне не жалко, одной сигареты-то. А характер у меня скверный всегда был, дело не в преступниках. Просто я слишком умен, чтобы оставаться дружелюбным.

   Ева весело усмехнулась, принимая у него сигарету, а потом наклоняясь к зажигалке, чтобы прикурить. «Есть у меня подозрение, что вы еще и маг», – подумала она, но вслух озвучивать не стала. Слишком умный, слишком отличающийся, даже от таких же, как он сам, одаренных, ведь способности у каждого свои и приносят с собой совершенно разные проблемы и возможности. Каким именно образом природа раздает, или же не раздает людям магические способности, недоумевали даже генетики. Точнее, они постоянно проводили научные исследования, составляли выборки, строили различные теории. Пресса то и дело радовала заголовками «Найден ген магии», но на поверку оказывалось, что определенная мутация в определенной хромосоме встречается у магов чаще, чем у немагов. Почему при этом у одних от нее просыпаются способности к левитации предметов, у других – умение делать чай синим, а не коричневым, а у третьих не просыпается ничего, науке было неизвестно.

   Как бы то ни было, маги рождались с завидной регулярностью, и с самого рождения эти дети росли не так, как все. Когда пятилетний малыш, расстроившись из-за сломанной игрушки, может ненароком подпалить дом и отчудить что-нибудь в таком роде, он совершенно определенно нуждается в особом воспитании. Особенно когда неизвестно, что именно он учинит: превратит волосы у мамы на голове в травяной газон, или же создаст фантомного гигантского паука. С определением того, какие именно способности достались ребенку, тоже было много сложностей. Сложные приборы, тесты, постоянное наблюдение – вот что ждало таких детей. Разумеется, психологи и педагоги уже давно разработали программы адаптации и обучения, всплески магии у детей научились купировать артефактами. Впрочем, Ева об этом знала лишь понаслышке, ее-то как обычного ребенка воспитывали.

   И все же – маги были особенные, и отношение к ним было особенным, и оттого маги зачастую отличались от остальных и поведением, и восприятием реальности. Ее сосед был похож на одаренного, Ева могла это предположить и безо всяких тестов и приборов. Весьма подходящая теория, но она проверит ее потом, когда он к ней хоть немного привыкнет. Доверие таких людей, вечных изгоев, вызвать очень трудно, но быть с соседом в вечном конфликте Еве совершенно не хотелось.

   – Благодарю, – кивнула она, затягиваясь. Все же сигареты на голодный желудок – слишком. В ушах сразу зашумело. – Надеюсь, вы все же и балконом со мной будете делиться, хотя бы иногда. Можем пользоваться по очереди – буду сюда выходить, когда вы заняты. Кстати, чем вы занимаетесь после ухода из полиции?

   – Частным сыском, – ответил он, – В основном помогаю бывшим коллегам, но уже на правах консультанта.

   «Не удивительно, что он забывает, что мент он бывший. Потому что на самом деле нет», – подумала Ева, но этого тоже решила не говорить вслух.

   – Ужасно интересно, – искренне ответила она. – У меня после увольнения из армии работа куда скучнее, пожалуй. Но мне нравится. О, кофе готов! Вы будете? – кофеварка тренькнула очень призывно, и Ева тут же затушила сигарету об перила. Кофе ей, по правде, хотелось намного больше, чем курить.

   Сосед проводил ее жест очень выразительным взглядом, скривил губу, и ткнул в угол балкона:

   – Пепельница там! – после чего снова измерил Еву тяжелым взглядом и задумчиво ответил на вопрос: – Ну так и быть, попью ваш кофе. И буду надеяться, что он не так ужасен, как ваши манеры.

   – О, спасибо! – с улыбкой ответила Ева, полностью проигнорировав его недовольство, и аккуратно положила окурок в пепельницу. – Я ее не заметила, хотела нести на кухню, в мусорное ведро выбрасывать, теперь буду знать. А кофе у меня, смею думать, хороший, я к нему отношусь куда привередливее, чем к местам для тушения сигарет, – прощебетав все это, она упорхнула в квартиру, не дожидаясь его ответа, и вскоре появилась обратно с двумя чашками пронзительно-сиреневого цвета и тряпкой.

   Сунув одну кружку своему новому знакомому, она аккуратно поставила вторую все на те же перила и принялась очень старательно и сосредоточенно тереть тряпкой то место, о которое затушила окурок.

   – Кстати, давайте уже хотя бы представимся друг другу! Я Ева, – все так же дружелюбно сообщила она и принялась еще усерднее натирать тряпкой перила. – Еще меня можно звать «капитан Нвак», если вам так больше нравится. Только не «пани Новак», пожалуйста, если можно.

   – Капитан Новак, – задумчиво произнес он, – Нет уж, я не хочу на собственном балконе становиться подинспектором Свержевским. Зовите меня Анджей.

   – Очень приятно, Анджей, – Ева продолжила излучать дружелюбие, зато наконец-то отложила тряпку и взяла кружку. – Вам, возможно, кажется, что я нарочно втираюсь к вам в доверие, чтобы окончательно захватить ваш балкон или что-то в таком духе… Но, на самом деле, мне просто не хочется начинать общение с человеком, с которым придется жить рядом, со ссоры. А тем более – продолжать в том же духе. Предпочту приятное знакомство и спокойные добрососедские отношения.

   – Хм, – он отпил из своей чашки и приподняв бровь сказал, – Ну, во всяком случае, про кофе вы не соврали. Так и быть, поделим балкон. Но на приятное знакомство, боюсь, вы рассчитываете зря, приятное и добрососедское со мной плохо совместимы.

   – Ну, вы, конечно, можете посоревноваться в ворчливости с моей бабушкой, – со вздохом ответила Ева, рассудив, что искренность для хороших отношений важна не меньше дружелюбия, – зато, в отличие от нее, наверняка не будете попрекать меня тем, что я плохо ем суп и ношу слишком обтягивающие джинсы и футболки. К тому же с вами намного интереснее общаться, чем с ней. Кроме того, вы цените хорошие манеры и, если что, сможете защитить меня от преступников. Я пока почти ничего о вас не знаю, но у вас наверняка есть и другие положительные стороны. А поскольку съезжать отсюда я не собираюсь, я всерьез намерена их искать.

   Анджей залпом допил остававшееся в чашке и, отдав ей, протараторил:

   – Спасибо за кофе. Я пошел. Дела.

   После чего торопливо скрылся за дверью на свою кухню. Ева несколько раз задумчиво моргнула ему вслед, вздохнула и отхлебнула кофе. «Какой бедняга! – подумала она с самым искренним сочувствием. – С ним что, вообще никто по-человечески не разговаривает, что он так от людей шарахается?» Пожалуй, задача установления нормальных отношений с соседом на деле оказалась еще сложнее, чем Ева думала. Но теперь ей только сильнее хотелось с ней справиться. Искреннее сочувствие – куда более серьезный стимул, чем балкон. Пускай даже и с таким хорошим видом.

   За ужином Анджей читал и даже смог увлечься, что было совершенно замечательно в отсутствие дел, и оказался совершенно не рад тому, что в балконную дверь постучали. Разумеется, это была бесцеремонная новая соседка, которой мало оказалось его балкона и захотелось большего. Чего именно – Анджей не знал и предпочел бы остаться в неведении, но все равно зачем-то пошел открывать дверь, искренне надеясь, что ему удастся донести до Евы, что его холостяцкое бытье вовсе не означает, что к нему нужно подбивать клинья.

   – Что вам еще? – недружелюбно спросил он.

   Она была в простых серых брюках и светло-голубой блузке, темные волосы теперь оказались забраны в хвост, а на лице обнаружился минимум косметики. Со всей очевидностью, была на работе или ездила по делам. Недавно зашла домой – и, не успев переодеться, побежала к нему? Совсем нехорошо! Анджей машинально отметил пыль на туфлях-лодочках: машины нет, денег разъезжать такси – тоже. Сбитые костяшки пальцев на ухоженных в остальном руках, с коротко подстриженными для женщины ногтями, он отметил еще в прошлый раз, но теперь на них явно были следы свежих упражнений. Ходит после работы в спортзал, чтобы держать себя в форме и сохранять навыки? Зачем он вообще обо всем этом думает? Будто ему есть дело до этой Евы!

   – Я сперва хотела попросить у вас сигарету, но решила, что это глупая отговорка, – тем временем ответила она, с таким же чрезмерным дружелюбием, как и в прошлый раз, при этом беспардонно его разглядывая. Глаза у нее были по-кошачьи зеленые и такие же наглые. – На самом деле, вы с утра так быстро сбежали, что я не успела задать вам очень волнующий меня вопрос. Какой у вас пистолет?

   «Вальтер», – подумал Анджей, но не стал говорить этого вслух, наоборот, сказал:

   – Табельное оружие при увольнении сдают. Или в армии нынче другие порядки?

   – Я сдавала, само собой, – сказала Ева, пожав плечами. У нее была какая-то совершенно невыносимая манера пожимать плечами то и дело, будто это она здесь самая умная, а не Анджей. – Но я-то за преступниками после отставки не бегаю. А вы – да. Неужели вовсе без оружия? В жизни не поверю!

   Вот уж этой назойливой дамочке Анджей ни в чем сознаваться не собирался.

   – Без оружия, само собой, что официально задокументировано. Я, знаете ли, очень законопослушный, а то могут больше работы не дать.

   Впрочем, как оказалось, сознаваться было и не нужно:

   – Понятно, значит у вас нет легального травматического, только нелегальный огнестрельный, который вы мне не покажете, – уверенно заявила наглая особа и вздохнула. – Очень жаль, а я надеялась у вас выпросить по баночкам пострелять. Очень по стрельбе скучаю. А мне даже на нормальное оружие самообороны разрешения не дают, я экспертизу у психиатра не прохожу.

   И тут Анджей себя ощутил полным идиотом, раз не подумал, что его поступки еще более прозрачны для коллег, чем для этой посторонней нахалки. И некоторые из них вполне способны напакостить Анджею, настучав на то, что он пользуется нелегальным оружием. А значит, нужно оформить разрешение на травмат. Он вздохнул. Возиться с разрешением было лень, но даже отговориться тем, что сейчас занят, было нельзя: он извелся без дела, так что придется прямо завтра этим занятья.

   – Сочувствую вашему горю, – сказал он вслух с иронией.

   – Правда сочувствуете? – спросила Ева, очень невинно хлопнув глазами. А потом с таким же невинным видом прошла в его кухню и уселась на его стул. – А то моя ворчливая бабушка, например, моей любви к оружию не одобряет вовсе. Считает, что это неприлично для девушки, и к тому же аморально в целом.

   Анджей ненадолго прикрыл лицо рукой, а потом устало ответил:

   – Понятно, что это у вас привычка. А от таких привычек трудно отвыкать, так что я могу вас понять. Отрезать вам запеканки?

   Не дожидаясь ответа, он поднялся и достал тарелку из подсудного шкафа, а так же вилку и нож из ящика.

   – Спасибо, вы очень щедры, не только на сигареты и балкон, – весело отозвалась Ева, и понять, всерьез она или шутит, было решительно невозможно. – Неужели вы ее сами приготовили?

   – Вы же не видите тут жены или домработницы? Значит я.

   Анджей поморщился. Он не понимал, почему считается, что если он достаточно умен для сложнейшей умственной деятельности по вычислению подчас отнюдь не глупых преступников, он при этом не сможет простейших вещей, вроде элементарной готовки.

   – Завидую вашим способностям, – Ева вздохнула и мечтательно уставилась на запеканку. – Я вот ничего не умею толком готовить, кроме кофе и яичницы.

   – Никаких особых способностей для этого не нужно, всего лишь изучить достаточно инструкции, которых полно, и следовать им, – отрезал Анджей, – И любому взрослому человеку, который не умеет приготовить необходимый минимум должно быть стыдно.

   – Вот теперь вы точно как моя бабушка, – она улыбнулась и снова пожала плечами. – Просто мне со времен поступления в военную школу как-то не нужно было, на казенном-то пайке. А уволилась я не так давно, чтобы успеть освоить кулинарные премудрости. Но вы за меня не переживайте, у меня микроволновка есть.

   На этот раз сравнение с бабушкой Анджея задело. Впрочем, ничего удивительного, он же всех бесит, вот они и кусаются в ответ.

   – Я абсолютно не волнуюсь, так как вы совершеннолетняя и даже с ПТСР имеете право делать со своей жизнью все, что пожелаете, и это не мое дело как вы там портите свое здоровье нездоровой едой, – раздраженно ответил он.

   – Откуда?.. – удивленно ахнула Ева и даже приоткрыла рот. Впрочем, тут же сообразила: – А, ну да, конечно. Я уволилась, но скучаю по службе. Значит, что-то неприятное случилось и я была вынуждена… И пистолет мне психиатр не дает. Слушайте, вы отличный детектив! И у вас тоже что-то случилось: просто так вас бы не уволили. Да и сами бы вы не ушли.

   Во всяком случае, она хотя бы сообразила, что сама же ему все и рассказала. И то хлеб.

   – Я еще прозрачнее, чем вы в этом плане, – пожал плечами Анджей.

   – Что, неужели за дурной характер? – воскликнула Ева с причудливой смесью восхищения и сочувствия. А потом вдруг категорически заявила: – Ну и дураки! Я бы на их месте ни за что вас не уволила. Надеюсь, вы с них теперь достаточно денег за консультации дерете, чтобы они пожалели о своем решении.

   – На жизнь хватает... А вот работы стало заметно меньше.

   Анджей вздохнул. Куда себя девать без работы он представлял с трудом. Ничего другого толкового в его жизни не было.

   – Да, без работы совсем тоскливо, – согласилась Ева и очень печально вздохнула ему в тон, задумчиво уставившись на свою запеканку. Но тут же ободряюще добавила: – Зато вы теперь можете брать только интересные вам дела, а не все подряд!

   – Ну да, хотя бы скучная рутина отсеивается, – с сомнением согласился Анджей.

   Хотя это была и рутина, но она была кому-то нужна. Занимаясь ею Анджей все-таки ощущал, что немного в меру сил наводит порядок в мире. А от того что он сидел дома и читал книги ничего лучше и осмысленнее не делалось.

   – На самом деле, вам нужна хорошая реклама, – воодушевленно сообщила Ева. – Профессионал вы прекрасный, а вот с пиаром у вас наверняка проблемы.

   Анджей от нее невольно отшатнулся, и махнул на Еву рукой. Никакого лишнего чужого внимания он не хотел. Все эти люди – они ведь не профессиональной работы хотят, а чтобы перед ними ковриком расстилались, раз они деньги платят.

   – Какой пиар, увольте, – воскликнул он.

   – Не хотите – как хотите, – она опять пожала плечами. – Хотя у меня опыт уже есть, и даже удачный, вроде. Так что если вдруг передумаете – с радостью помогу.

   И все же она ухитрилась задеть любопытство Анджея, раз он спросил:

   – Так вы что после армии пошли в рекламщики?

   – Не-е-ет, – протянула она, широко улыбнувшись. – Я после армии организовала курсы самообороны для женщин. Просто их тоже нужно рекламировать, а денег на специалиста у меня нет, приходится самой.

   Анджей едва удержался от того, чтобы презрительно фыркнуть. Курсы самообороны для женщин, вот радость-то! Самоуверенные дурочки, которые выучили пару приемов и думают, что справятся с агрессивным мужчиной, куда чаще попадают в неприятности, чем напуганные и заранее готовые сбежать. Ему ли не знать.

   – И вы думаете, что после ваших уроков ваши ученицы справятся… ну, например, с пьяным мудаком? – колко спросил он.

   Она гордо вздернула нос и, хмыкнув, ответила:

   – Я думаю, большинство моих учениц сумеет от него вовремя смыться. Это первое, чему я их учу: лучше всего быстро бежать и громко звать на помощь. Но бывает так, что сбежать не вышло. Поэтому во вторую очередь я их учу как следует бить коленом в пах, даже если сложно извернуться. А также вцепляться ногтями в лицо, давить каблуком ногу, кусаться и драться подручными предметами, любыми. Облить горячим кофе бывает ничуть не менее эффективно, чем стукнуть в висок дыроколом. Дыроколы нынче вообще слишком легкие делают, и зря. Ну и уже потом – выворачиваться из захватов и ломать пальцы, но до этого мы доходим не сразу, – свою речь она высказала на одном дыхании, а закончив, хмыкнула еще раз с самым решительным видом.

   Анджей посмотрел на нее задумчиво, смущенно потер нос, так как все же оказался не прав, и сообщил:

   – Вы не так безнадежны, как я подумал, это хорошо. Было бы обидно делить запеканку и балкон с полной идиоткой.

   От его слов Ева незамедлительно расплылась в широкой и довольной улыбке.

   – Спасибо за комплимент. А вы, оказывается, не только умный, но и способны менять свою точку зрения, получив новую информацию. И определенно мне этим нравитесь.

   – Какой бы из меня тогда был опер, если бы я этого не умел? – пожал плечами Анджей.

   – Плохой, таких навалом, – ответила Ева. – А вы хороший, и даже очень. Да и человек неплохой, надо сказать, хоть и с трудным характером. Я, пожалуй, рада такому соседу, вы намного лучше какого-нибудь вежливого ханжи.

   – Вообще нормальные люди предпочитают вежливых ханжей, – буркнул Анджей и принялся сердито есть запеканку. Ему надела эта болтовня, и пусть бы Ева тоже помолчала за едой.

   – А я как раз совершенно не нормальные люди, – не растерялась она. – Так что вы мне очень даже нравитесь. К тому же запеканку вкусно готовите.

   Анджей немедленно подумал, что стоит теперь пользоваться большей формой, чем обычно, но на всякий случай предупредил:

   – И не надо вот это, напрашиваться, я не собираюсь каждый вечер вас запеканками кормить, и не рассчитывайте.

   В конце концов, на самом деле рассчитывать не приходилось ему самому – на ее общество. Может, еще пару вечеров он ее повеселит, а потом ей надоест, как и всем.

   – Ну что вы, у меня же микроволновка есть, я совершенно не собираюсь вас постоянно объедать, – заверила Ева. – Хотя я была бы рада, если бы вы меня научили готовить такую же замечательную запеканку, как у вас.

   Анджей немедленно вообразил, как они толкутся вдвоем на его тесной кухне, он помогает справляться неумехе Еве с какой-нибудь нарезкой и, решив, что уж это чересчур и ему точно не нужно, холодно предложил:

   – Могу скинуть вам ссылку на рецепт по электронной почте. Там все очень доступно описано и сопровождено пояснительными фотографиями.

   – О, это будет просто замечательно! – обрадовалась она. Кажется, она готова была радоваться практически всему, что говорит Анджей, и это несколько пугало. – Давайте я вам свой адрес продиктую, он несложный.

   Сообщив ему свой электронный адрес она, разумеется, продолжила болтать, так что Анджею пришлось еще напоить ее чаем и даже, поддавшись настойчивым расспросам, рассказать об одном из своих дел. Минут через сорок Ева его все-таки покинула, и он смог вернуться к отложенной книге, поймав себя на неприятной мысли, что дурацкие разговоры с соседкой развлекли и отвлекли его от скуки куда лучше чтения.

   Ева, разумеется, ни за что бы не созналась, что куда больше запеканки ее интересует электронный адрес соседа. Можно будет слать ему письма, а еще – серфить о нем информацию по сети. Сам-то он ей, как минимум в ближайшее время, многого о себе не расскажет, а Еве было ужасно любопытно. Потому что при более близком рассмотрении ее сосед оказался очень… милым. Да, пожалуй, это было самое подходящее слово. Стоило хоть немного заглянуть за это вечное ворчание, которым он обматывался с ног до головы, как маскировочной сеткой – как под ним обнаруживался щедрый, искренний и неожиданно чувствительный человек.

   Кажется, все окружающие и впрямь шарахались от его манеры поведения, и Анджею ужасно недоставало простого дружелюбного человеческого общения. «Ну и дураки, – снова подумала Ева, точь-в-точь как о тех, кто уволил его из полиции. – Совершенно не видят человека внутри за тем, что он наружу демонстрирует». А между прочим, Анджей поделился с ней запеканкой, хотя она на ужин вовсе не напрашивалась. И чему именно Ева учит своих подопечных, ему было вовсе не плевать. Разве стал бы какой-нибудь по-настоящему злобный черствый циник так себя вести? Разумеется, нет. На самом деле, ее сосед был человеком внимательным, честным и неравнодушным. Только слишком уж прямолинейным. И к тому же привык, что все вокруг к нему паршиво относятся. Бедняга!

   Получив от него рецепт, Ева погрузилась в дебри интернета, и отнюдь не в поисках запеканок. Поисковик охотно ей сообщил, что отставной подинспектор Свержевский отличился раскрытием нескольких громких ограблений и убийств, в том числе серийных. Что у него действительно есть магические способности – увы, без уточнений, какие именно. Ева, впрочем, не удивилась: далеко не все хотели «светить» особенности своего дара публично, а уж Анджей при его характере – само собой, вовсе не желал. Скрывали обычно что-то ценное, что может вызвать соблазн использовать мага в своих целях, либо что-то слишком уж экзотическое, что привлечет внимание прессы. Никому не хотелось быть ни цирковой обезъянкой, ни инструментом в чужих руках. Анджей, как подозревала Ева, избегал и первого, и второго. Хотя в полицейской работе применять свой дар не отказывался, разумеется – для любимой работы что угодно.

   Чтобы выяснить еще один любопытный факт, помучить поиск пришлось подольше: дворянское происхождение семейства Свержевских позволило им после принятия «Шляхетского законопроекта» в 2011 году вернуть себе не только герб и титул, но и миленький особнячок в пригороде Варшавы, вместе с прилегающим к нему земельным участком. По всему, отличались они не только родовитостью, но и особой магической одаренностью – разумеется, этого никто никогда не озвучивал прямо и официально, но все прекрасно понимали и охотно обсуждали, что шляхетским родам позволили провести реституцию и вернуть себе часть привилегий ровно потому, что в таких семьях маги с ценными способностями рождались чаще. Собственно, именно эта особенность благородных позволила в свое время предположить генетическую природу магической одаренности – дворяне заключали браки между собой, и «гены магии» передавались по наследству. Впрочем, они все равно оставались дикими и непредсказуемыми. Однако Анджею повезло. Или не повезло, это уж как посмотреть.

   Маг, шляхтич, бывший мент, снимает квартиру на «спальной» окраине города – восхитительный набор. Просто зачитав его вслух, сразу можно было понять, откуда у Анджея все его проблемы с жизнью и характером. И Ева была совершенно права: нигде не свой, даже в семье и на любимой работе. За следующую неделю она успела увидеть бывшего напарника и старшую сестру соседа. Кажется, они были единственными людьми, с которыми тот общался. И оба большую часть времени занимались тем, что читали Анджею нотации о том, как он неправильно живет. Удивительно ли, что тот был так рад видеть Еву по утрам и вечерам, пускай даже на нее и приходилось изводить кучу запеканки, макарон и прочей еды?

   Заходила она часто, и вовсе не только из сочувствия к его неприкаянности: с Анджеем было интересно и хорошо. Он немного напоминал ей ребят из спецназа, таких же суровых и замкнутых в себе, которые на нее, зеленую наивную девчонку, с упоенно-романтической юношеской мечтой «хранить и защищать», сперва тоже смотрели подозрительно. Но потом – приняли к себе на равных, и Ева рядом с ними всегда чувствовала себя защищенной, даже когда все вокруг взрывалось и горело. Рядом с Анджеем у нее неизменно возникало то же самое чувство, и она страдала только об одном: что теперь не в ее силах защитить его в ответ. Как бы хорошо она ни умела бить с правой, дело все равно было не в этом, и даже не в том, что ей не давали пистолет. Просто ее собственный дар покинул ее навсегда.

   На второй день Ева пришла за книгами. Точнее говоря, пришла она просто так, пообщаться, а потом начала интересоваться его книгой, как-то у нее так ловко получалось: «О, вы читать любите! А можно я у вас книжки брать буду? А то к библиотекам тоже к казенным привыкла, а своих книг – раз-два и обчёлся. Интернет, конечно, есть, но бумажную читать приятней. Обещаю пользоваться аккуратно», – и вот Анджей уже ведет ее в комнату, демонстрировать библиотеку.

   А еще рассказала, что она служила в спецназе. Точнее, Ева, расспрашивая о его работе, сказала: «Какая жалось, что я про свою рассказать почти ничего не могу, у меня подписка о неразглашении». Более чем достаточно для выводов, учитывая всю имеющуюся о ней информацию.

   И удивлялась тому, что это не новое блюдо, которое он приготовил, что у запеканки другой вкус лишь оттого, что он положил туда копченую колбасу вместо сосисок и добавил майорану для разнообразия.

   – В армии у поваров разнарядка на продукты и стандарты для готовки, а дома совсем иначе готовят, – снисходительно объяснил Анджей и едва не потрепал Еву по голове.

   На третий день она поныла ему о том, как ей трудно с парными тренировками, что девочки на курсах ей не соперники, что она устала от ушуистов, которых порой ловит в том же спортзале, потому что они слишком спортсмены и ей не хватает настоящего соперника, и он, разумеется, не мог не согласиться на совместный спарринг. А еще в этот момент Анджей удивлением осознал, что она относится к нему, как коллеге. Так, как относился бы он сам к приятелю-мужчине. И вовсе не заигрывает. Это успокаивало. Свой парень Ева, и какая разница, какой там у нее объем груди?

   По утрам она поила его кофе, и Анжей совсем привык не заваривать его сам, а отираться на балконе, недовольно поджидая, когда она соизволит принести ему утреннюю чашечку божественно пахнущего напитка. Впрочем, одним кофе Ева решила не ограничиваться: на третий день она явилась к нему заранее, с противнем, в котором лежала накрытая полотенцем запеканка ее собственного приготовления. «Не знаю, что получилось, давай пробовать», – объявила она, водрузив свой кулинарный шедевр на стол. Получилось, надо сказать, для первого раза съедобно, и Анджей невольно почувствовал гордость и удовлетворение оттого, что она не просто так спросила у него рецепт, чтоб найти лишний повод поболтать, а действительно им воспользовалась.

   Хотя, обзаведшись его адресом электронной почты, Ева немедленно начала его заваливать письмами со ссылками на интересные материалы в интернете, впечатлениями от взятой у него книги и предложениями планов на вечер. Так что в конце концов Анджей решил, что проще дать ей свой мессенджер и номер телефона. Примерно так, совершенно исподволь, Евы в его жизни становилось все больше и больше. Только теперь это как-то совсем не пугало, пугало совершенно обратное: вдруг она исчезнет так же стремительно, как и появилась?..

   Но пока что Ева не исчезала, а наоборот, старалась все больше участвовать в его жизни, так что он даже согласился, чтобы она помогла ему с ужином. Ну правда, если ей так уж неловко – пусть порежет морковку в суп и не мается. Испортить морковку можно, но Анджей уж как-то потерпит.

   Они как раз ели тот самый суп, к священнодействию приготовления которого Анджей ее милостиво допустил, когда в очередной раз забежал Ежи Мазур, уже знакомый Еве бывший напарник Анджея, который сейчас чаще всего приносил ему работу. Но впервые он это делал при Еве.

   Едва войдя в квартиру и поздоровавшись, он заявил:

   – Анджи, у нас тут образовался второй труп, выловленный в Висле, в Белянах: в районе леса был один, и теперь у парка Млочины – второй. Возможна серия. Интересует?

   Будто такое могло не заинтересовать закисшего Анджея.

   – Пошли на кухню, – буркнул тот, – суп остынет!

   – Дался тебе тот суп! – изумленно воскликнул Ежи.

   – И сам пожрешь хоть, – упрямо продолжил Анджей.

   – Привет, Ева, – поздоровался Ежи, заходя на кухню, и она прямо воочию увидела на его лице мысль: так вот какой «суп» беспокоит Анжи!

   Ну разумеется, сказать прямо о том, что у него сидит соседка, при которой нельзя говорить о делах, он не мог. Он вообще ужасно смущался в сложных и неловких ситуациях общения с другими людьми, и в том числе поэтому столько ворчал. Чтобы не показывать, что на самом деле растерялся и не знает, как быть. Ева сочувственно вздохнула и пришла на помощь:

   – Может, я к себе пойду? Чтобы не мешать вам обсуждать дела, – предложила она.

   Но теперь смутился уже Ежи.

   – Да нет, сиди, что ты, – пробурчал он, примостившись на стул. – У меня вроде… ничего секретного. А у тебя вот суп. Если ты, конечно, сможешь есть, когда мы тут… – ему явно было неловко прерывать ее ужин, и в равной мере неловко – обсуждать убийства при постороннем человеке, который ест.

   – Смогу, – решительно заверила Ева и тут же принялась усердно поглощать суп, для наглядности. Подумаешь, разговоры про двух утопленников! В каких только обстоятельствах она не ела, и притом с аппетитом.

   – Давай подробности, – поторопил мнущегося Ежи Анджей. Для него сложный вопрос явно был уже решен.

   – Нечуткий ты. Впрочем, мы уже к этому привыкли, не так ли? – не удержался от шпильки Ежи, но потом перешел к делу: – Так вот, два мужских трупа с проломленными черепами, оба выловлены из Вислы. Разница в пять дней.

   – Готов ехать, – радостно заявил Анджей, который успел старательно вымыть руки и уже вытирал их полотенцем.

   – Вот и отлично, – обрадовался Ежи в ответ. – С сержантом Выговским поедешь, я не могу никак – других дел навалом. Он внизу в машине ждет.

   – С каким сержантом?! Зачем с сержантом? Если ты занят – я один, не надо мне никаких сержантов! – напугался Анджей.

   – С Выговским! Ты, курва мать, головой думай, у нас убийство. В прошлый раз ты вляпался так, что тебя чуть не пришибли, ты теперь не офицер и даже оружия у тебя нет! Ты понимаешь, что ты всех подставляешь своими самоубийственными привычками?

   – Не хочу с Выговским! Он идиот. Я вот… с Евой поеду! – осенился Анджей.

   Ежи вытаращился с изумлением сперва на Еву, а потом на Анджея.

   – Ты совсем спятил? Соседку на место преступления тащить! – возмущенно выпалил он. – Ева, вы его извините, он… странный часто, ну да вы уже заметили, наверняка…

   Оценив степень смятения Анджея, она не дала ему даже открыть рта и устроить перепалку с бывшим напарником прямо посреди кухни. Или даже не перепалку, а громчайший скандал.

   – Ничуть не странный, – уверенно сообщила Ева. – Он очень разумен и логичен, как и всегда, впрочем. Я – намного лучше сержанта Выговского, в любом случае, идиот он или нет.

   – В смысле? – не понял Ежи и уставился на нее, часто моргая.

   – Точно лучше, – обрадовано согласился Анджей.

   Вскочив со стула, Ева привычно вытянулась по стойке смирно, козырнула и отрапортовала поставленным голосом:

   – Капитан Ева Новак, специальное воинское формирование «Гром», – после чего, привычно пожав плечами, добавила: – Капитан в отставке, разумеется.

   Ежи перевел взгляд на Анджея, потом снова уставился на Еву, а после засмеялся:

   – Ну, вы друг друга стоите. Однако, как ж ты так умудряешься, Анжи? Даже соседка – капитан спецназа в отставке.

   – Никак, – хмуро ответил тот. – Поселилась рядом, да и все, я тут при чем? Раньше там жил тот художник Гжегош, ты ведь не говорил, что я умудряюсь.

   – Да ладно тебе, – отмахнулся Ежи. – Шуток не понимаешь. Лучше вот радуйся, что от Выговского отделался и что у меня нет времени выяснять, какого вы там с ним не поделили.

   – Орудие убийства, – буркнул Анджей. – Этот идиот не поверил мне, когда я понял, как совершенно убийство, так как, видите ли, велосипедом убивать неудобно.

   – Тот случай с цепью? – переспросил Ежи.

   – Да! – кивнул Анджей.

   Ева немедленно подумала, что велосипедом можно убить не только с помощью снятой с него цепи, сама она могла предложить, как минимум, еще три способа и мысленно согласилась, что Выговский – идиот. Он при этом оказался не только идиотом, но и хамом.

   – А это еще кто? – небрежно осведомился сержант, когда они наконец погрузились в машину Ежи, кивнув на Еву.

   «Кто-то поумнее тебя, моль бледная», – злобно подумала она. Выговский и впрямь выглядел так, будто его макнули в отбеливатель: светло-русые, сероватого оттенка волосы, такие же блекло-серые глаза и белая кожа.

   – Это… хм, пани Новак, – ответил Ежи, видимо, решив, что лучше не сообщать о ее армейском прошлом кому попало.

   – Капитан Новак, если можно, – вежливо поправила Ева, испепелив Выговского взглядом.

   – Да, капитан Новак, она поедет с Анжи вместо тебя, – с облегчением вздохнул Ежи. – А тебя я обратно в управление отвезу.

   – Вот и слава богу, – отозвался сержант, и на этот счет все присутствующие в машине с ним были безусловно согласны.

   – Сначала мы все в управление, – поправил Анджей. – Я хочу посмотреть на тело.

   – Логично, – согласился Ежи и сунул Анджею документы.

   Ева, сидящая рядом с Анджеем, заглядывала в бумаги в его руках, стараясь понять, по какому поводу тот скептически хмыкает и качает головой, но уловить не смогла. Впрочем, было здорово просто наблюдать за ним. Занятый с полной самоотдачей, глубоко увлеченный Анджей был действительно хорош. И это были лишние мысли, потому Ева предпочла сосредоточиться на бумагах. Итак, первый убитый мужчина – белый, рыжеволосый, примерно сорока пяти лет, всё ещё оставался неизвестным. Износ организма – алкоголика, живущего на улице. Попросту говоря – бездомный.

   Ева снова кинула косой взгляд на Анджея, не возмутится ли он, что она так нагло лезет в дело, но тот молчал, и она уставилась на ближайший абзац:

   «В затылочной области черепа имеется зияющая рана округлой формы 3 на 4 см с признаками проникновения в полость черепа. На дне раны определяется вещество мозга и костные отломки. Имеются признаки длительного нахождения тела в воде».

   Включившись в текст, она быстро заскользила глазами по отчёту, вычленяя основное. Итак, вода в легких, алкоголь в крови – в целом картина складывалась вполне банальная, и, если бы не второй случай, этот и за убийство бы не посчитали. Второй отличался от первого личностью жертвы. Убитому парню едва исполнилось шестнадцать, его родители обратились в полицию немедленно: Марк Волховский убежал из дому после семейной ссоры и не вернулся. Теперь уже никогда не вернётся. Общая картина: разбитый череп, вода, алкоголь – повторяла первую. Разве что форма орудия убийства на этот раз была сложной, неординарной, описание в заключении эксперта заняло полторы строчки. Шанс на то, что орудие найдется, в этом случае был чуть-чуть выше. Не намного, Ева это вполне понимала.

   Вообще-то все в целом было нетипично, утопление – далеко не самый надёжный способ убийства. Обычно в воду отправляют уже мёртвых, чтобы замести следы, а не ушибленных, но ещё живых. Так что это должно быть интересно. Наверное.

   Ева оторвалась от бумаг и обнаружила, что Анджей уже пробежал взглядом все и смотрел в окно, выбивая нервную дробь на дверной ручке автомобиля. Раскрытые документы на его коленях лежали, видимо, для нее.

   В прозекторской Анджею достаточно было дотронутся до пальца руки первой «жертвы», чтобы убедиться в том, о чем он догадался сразу: никакой серии не было. Несчастный Рудек утонул сам спьяну. Видение, накрывшее Анджи, было неприятным, впрочем, с ним редко делились приятным, а уж тем более – мертвые. Они-то обычно спешили поделиться подробностями своей смерти. Мальчишка, однако, почти ничего не показал, лишь чувство темноты и скованности ненадолго охватило Анджея и поди пойми, что бы это значило. Ничего, он поймет. Разберется, как всегда.

   Сообщать о том, что никакой серии нет, Анджей, по недолгом размышлении, не стал. Еще решат, что для банального одиночного убийства им не нужен приглашенный консультант. Ехать на место, где нашли тело, не имело никакого смысла, потому он взял у Ежи адрес Волховских, родителей убитого, и принялся вызывать такси, раз уж сегодня они без машины. Может, Ева все-таки обзаведется транспортом?.. Водить она умеет, это обязательная для спецназа подготовка… Анджей оборвал собственные мысли: они еще и первое дело-то не начали, вдруг Ева не согласится больше с ним разъезжать? С чего он так быстро записал ее к себе в напарники?

   – Ты там родителей сильно не пугай, – предупредил его Ежи, сурово нахмурившись.

   Анджей скорбно вздохнул, а Ева немедленно заверила:

   – Я прослежу, все будет в порядке, – и потянула его прочь из участка под локоть, шепча на ухо: «Он так от тебя скорее отстанет просто. Я не собираюсь тебе мешать их допрашивать, да и вообще под руку лезть». Может, ее можно будет немного поуговаривать, если она не согласится ездить с ним на расследования сразу?.. Ева намного лучше Выговского, и даже лучше Ежи.

   Волховские жили в приличном новеньком доме в пять этажей в районе Охота. Им открыла мать погибшего мальчика, и Анджей привычно представился полицейским консультантом, предъявив удостоверение частного детектива. Женщина равнодушно молча кивнула – скорее предъявленному удостоверению, чем им с Евой – и ушла вглубь квартиры. Её движения были тяжёлыми, будто она шла, преодолевая себя. Проследовав за ней в гостиную, Анджей быстро огляделся, внимательно рассмотрел фото, висящие на стенах, распятие, Библию и отдельно псалмы на журнальном столике и, решив, что больше тут ничего интересного не найдет, а допрашивать впавшую в апатию пани Волховскую смысла не имеет, немедленно потребовал показать ему комнату Марка. Так будет лучше и быстрее.

   Ева, как и обещала, под руку не лезла, принявшись следом за Анджеем изучать семейные фотографии. Впрочем, минут через пять после того, как он уселся за компьютер, чтобы почитать переписку убитого, она тихо появилась в комнате и, подойдя, заглянула ему через плечо. Интересно, что она успела понять из того, что понял он?.. Анджей решил, что лучше пускай сама расскажет.

   – Не слишком-то дружная была семья, да? – не замедлила Ева удовлетворить его любопытство. – Двое старших детей, судя по фото, давно к родителям не ездят. Да и те в гости не наведываются. Даже на свадьбу сына и на рождение внука. Их на фотографиях нет, ни отца, ни матери.

   – Угм, – согласился Анджей, продолжая листать личную переписку Марка в фейсбуке.

   – И последняя совместная фотография с дочкой тоже была с выпуска из колледжа. Судя по всему, Марк решил сбежать следом за братом и сестрой, только вышло как-то… не очень. Как думаешь, почему именно сейчас?

   – Я не думаю, я знаю точно: прочёл его разговор с другом. Родители прослышали, что их сын гей, и был жуткий скандал, – ответил Анджей.

   Ева ахнула:

   – Ничего себе! Такие новости, да еще и в такую религиозную семью!

   Анджей мысленно порадовался: выходит, распятие на стене и Библию на столике она заметила тоже.

   – Именно. Сейчас мы поедем к этому другу, я как раз нашёл его адрес. Марк ночевал у него, просто не отвечал на звонки родителей. Возможно, друг знает, куда Марк пошел вчера, – рассказал Анджей Еве, как если бы она правда была полноценным напарником.

   Мать убитого едва ли обратила внимание, что они с ней попрощались, и даже не пошла закрывать за ними дверь, так что Анджей сам старательно её захлопнул. Снаружи дышалось легче. Похоронная обстановка в доме слишком угнетала.

   – Как ты? Тебе же это все непривычно, – уточнил Анджей.

   Он по себе прекрасно знал, что трупы портят настроение куда меньше, чем живые, но заботиться о ком-то было непривычно. Наверное, дело было в том, что он ощущал ответственность за Еву, это же он ее с собой потащил, она не сама выбрала.

   Ева улыбнулась. Той самой улыбкой, к которой он все никак не мог привыкнуть: будто Анджей и впрямь говорит что-то такое, хорошее, причем постоянно.

   – Знал бы ты, что мне привычно, – беззаботно сказала она, но тут же нахмурилась: – Если честно, ужасно неприятно думать, что Волховские виноваты в смерти сына. Хотя убивал его другой человек, но поведи они себя иначе и останься Марк дома… Пани Волховская наверняка тоже об этом думает, и это тоже неприятно, потому что ей трудно сочувствовать. Но я в порядке, правда, мне это… привычней, чем ты думаешь. Контртеррористические операции – такая вещь, случается всякое. И спасибо тебе большое, что беспокоишься, – на последней фразе ее лицо снова озарила улыбка, а потом она привстала на цыпочки и чмокнула Анджея в щеку. С таким видом, словно это было что-то само собой разумеющееся, ничего особенного, и она каждый день так делает три раза в день после еды.

   – Вот еще глупости, – он торопливо потер щеку. – Конечно же она думает, еще бы. Двоих детей разогнали, но так и не остановились, идиоты. Нечему там сочувствовать.

   Анджей сердито фыркнул и сбежал вниз по лестнице, не желая продолжать дурацкие разговоры, а Ева поспешила за ним.

   Перед дверью друга убитого она подергала Анджея за рукав и сказала:

   – Он же ещё не знает ничего, давай его не будем огорошивать, может, он просто скажет и все.

   – Разумеется, – пожал он плечами. – Полиция собирает сведения, а не разносит их, как сороки. Впрочем, мыслишь ты в верном направлении, это хорошо.

   Друг Марка, Томашек, навстречу не пошел. Битых пятнадцать минут беспардонно врал им в глаза: говорил, будто не знает, куда отправился его друг, после того как переночевал у него дома. Рассказывал, что не обязан следить за его перемещениями. Анджей злился, примерно три фразы раздумывал над тем, не пора ли сказать Томашеку о том, что его друг убит и покрывать его грешки нет смысла, а потом понял, с чего тот вздумал врать, хрустнул костяшками пальцев и с явным отвращением в голосе перебил врунишку:

   – Толерантность.

   Томашек и Ева уставились на него, хлопая глазами.

   – Взаимовыручка. Положительное отношение к сексуальным меньшинствам, – продолжил Анджей.

   – Что? – первым не выдержал Томашек.

   – Если бы он подцепил у тебя девушку, мы бы уже ехали её опрашивать, а сейчас ты ломаешься из-за социальных штампов.

   – Да что вы понимаете, пан детектив! Им действительно трудно…

   – Томашек, что мы отлично понимаем – так это то, что гомосексуализм давно не запрещен законом, – встряла в разговор Ева. – Если твой друг не совершил никаких преступлений, никто ему ничего не сделает. Мы просто с ним поговорим и все, как и с тобой.

   Ее слова каким-то чудесным образом подействовали: после них Томашек ломался недолго. Он признался, что вечером они пошли заливать горе в баре, где наткнулись на Бартека – дружка Томаша. Бартек близко к сердцу принял переживания Марка – как многие богемные люди, сам он был бисексуален. Так что у Томашека Марк вовсе не ночевал, а сразу отправился в мастерскую к Бартеку.

   Томашек не помнил фамилии этого художника, но назвал улицу, где находился его дом.

   – Не промахнетесь, он устроился в бывшей пожарной части.

   Анджей кивнул. Разумеется, он знал, где это находится, и уже собирался уходить, но все-таки не выдержал:

   – Гомосексуальность – всего лишь малая часть человека.

   А потом быстро развернулся и ушел, не прощаясь.

   На Еву внезапное выступление Анджея произвело ошеломляющее впечатление: она и не думала, что он так близко к сердцу воспринял смерть Марка. Хотя могла бы догадаться! На самом деле, «пан детектив» понимал переживания погибшего парня лучше многих. Сексуальная ориентация – частности, мелочи. Все изгои чувствуют себя одинаково. И хотят одного и того же: чтобы к ним относились так же, как к остальным людям. Не шарахались, не тыкали пальцем, не заставляли переделывать себя, не… Анджея хотелось немедленно обнять. Но от этого он, пожалуй, смутится еще больше, чем от ее поцелуя. Славный чувствительный Анджей, которому так сильно не все равно и который так сильно не хочет этого признавать и показывать. Он так трогательно беспокоился о Еве сегодня! А теперь она беспокоилась о нем.

   – Ты все правильно ему сказал, очень, – сообщила Ева, догнав Анджея на лестнице и осторожно положив ладонь ему на плечо. – Надеюсь, он поймет.

   – Вряд ли, – ответил тот, пожимая плечами. – Люди вообще обычно думать не любят. Кстати, именно этим я их и раздражаю обычно – заставляю их немного пошевелить мозгой.

   – Именно поэтому мне с тобой так интересно, – улыбнулась Ева. А ведь в самом деле: умственно лениться рядом с ним не выходило вовсе, и она была этому ужасно рада – телу она не давала расслабляться даже после увольнения из «Грома», а вот мозги у нее явно застоялись. То ли дело теперь, особенно когда он взял ее с собой на расследование. – Поехали к этому Бартеку Как-бишь-его скорее, там тоже наверняка будет нескучно.

   Анджей неловко улыбнулся и ответил:

   – Это рядом, на метро подъедем.

   По пути он уткнулся в смартфон и если сначала Ева подумала, что он уточняет маршрут, то пара взглядов убедили, что он читает какой-то форум.

   – Что там?

   – Наш следующий клиент – Бартоломей Сефарович. Умеренно популярный художник, мне попались в сети заметки о его выставках – они проходили в не самых выдающихся галереях. Тридцать четыре года, разведён, детей нет. Зато имеет приводы в полицию за драки. Один раз дело едва не дошло до тюрьмы, однако суд ограничился условным сроком, после чего он затих. Судя по тому, что о нём пишут в блоге его бывшей жены – склочный и агрессивный тип.

   – В блогах бывших жен еще и не такое пишут, – с сомнением приподняв бровь, ответила Ева. Способности добираться до информации у Анджея, конечно, были отменные, однако ее источник не вызывал доверия. – Слишком субъективная оценка.

   – Зато драки вполне объективны. Держать себя в руках этот Сефарович не умеет, зато распускает их по любому поводу, – Анджей недовольно скривился, и Еве тут же стало стыдно, потому что она вспомнила историю с велосипедом и приняла его недовольство на свой счет.

   – Странно, что он при этом повез его в Беляны топить, а не… что-нибудь еще, – ответила она уже куда менее категорично. – Для человека, подверженного вспышкам ярости в состоянии аффекта, слишком хладнокровно.

   Он одарил ее неодобрительным взглядом, в котором ясно читалось, что Ева не понимает чего-то совершенно очевидного, но промолчал, и она оценила его тактичность. Впрочем, Ева тоже ничего больше не сказала, потому что поезд приехал на нужную станцию.

   – Пан Сефарович наверняка не слишком хорошо относится не только к полиции, но и к детективам, – сообщил Анджей, когда они вышли на улицу, и ехидно добавил: – А заодно и к адвокатам.

   – Понятно, лучше не говорить, кто мы такие на самом деле. И как ты собираешься поступить? – со вздохом спросила Ева, разглядывая здание пожарной станции, виднеющееся за деревьями буквально через дорогу от метро. Узнать его было нетрудно.

   Анджей снова промолчал, явно задумавшись, и торопливо заспешил через дорогу по пешеходному переходу. И только у самой двери коротко сообщил:

   – Ты – моя подруга и моральная поддержка.

   Ева удивленно приподняла брови, лишь через секунду сообразив, что это роль, которую ей придется играть. Точнее, даже играть не придется: она действительно вот этим самым и была. Внутри разлилось неуместное перед дверями возможного убийцы теплое и нежное чувство. Ева вздохнула, взяв себя в руки, и решительно кивнула: потом посентиментальничают, дома за запеканкой. Главное сейчас – понять, во что играет Анджей.

   Он, тем временем, прижал руки к груди театральным жестом, потом взъерошил волосы и явно вошёл в образ: на его лице отразилась смесь волнения и надежды. А потом позвонил в дверь. Им открыл мужчина – среднего телосложения, с тяжёлым, явно ломанным в прошлом носом.

   – Бартоломей Сефарович? – спросил Анджей.

   Тот кивнул.

   – Я Войцех Вишневский, а это моя подруга Иоанна. Позвольте войти. Мне о вас рассказал Томаш Каминский.

   Пан Сефарович, несмотря на явное сомнение, отразившееся на лице, всё же впустил их в квартиру. Это была настоящая студия, залитая светом из больших окон, уставленная мольбертами и картинами у белых оштукатуренных стен. Старомодный шест, по которому пожарные спускались для выезда на вызовы, остался, хотя сохранилась ли дыра в полу – отсюда видно не было.

   «Должно быть, такую комнатищу нелегко отапливать, но свет хорош, рисуй с утра до вечера», – подумалось Еве.

   Анджей, тем временем, принялся тараторить:

   – Я ищу Марка, такое несчастье, так неудачно, что меня не было в городе, когда он ушёл из дому, он ведь пошёл бы ко мне и не пропал, понимаете? А теперь он исчез, и я его ищу. Вы моя последняя надежда!

   Анджей бурно жестикулировал, едва не подпрыгивал и говорил с лёгким, едва заметным акцентом, который Ева не сразу распознала, но потом поняла – с русским. Сефарович растерялся от такого напора.

   – Чем я могу вам помочь? – спросил он, хотя ещё пару минут назад был настроен совсем не дружелюбно.

   – Расскажите, что вы делали, о чём говорили, куда он пошёл потом. Всё-всё расскажите, может, я смогу понять… О, да просто сердцем почувствовать, где он, маленький поганец. Телефон отключил, а я должен волноваться!

   Сефарович состроил на лице слегка печальную гримасу, которой Ева не поверила ни на мгновение, а потом – потом она ощутила то, чего не должна была почувствовать ни за что, никогда. Оно поднялось изнутри, тонкой, вкрадчивой змейкой пробираясь от живота к груди, предупреждая – будь готова, будь начеку. У Евы привычно закололо кончики пальцев, и она замерла, боясь сделать следующий вдох. Дар, ее дар – не может быть! Он же ушел, насовсем?..

   Болтовню Бартека она слушала вполуха, не имело значения, что он несет. Имело значение – защищать, сейчас, быть готовой сорваться с места в любую секунду, смотреть во все глаза, на Анджея и на Сефаровича.

   – Мне так жаль, что я немного могу подсказать. Марк славный парень, но я не знаю, куда он направился от меня. Понимаете, мы в тот вечер только познакомились и пришли сюда посмотреть мои картины, – вещал тот. – А потом ему позвонил кто-то… Я не прислушивался, наоборот, отошёл подальше, чтобы не мешать, и потом Марк сказал, что у него срочное дело. Он был взволнован, я предложил его проводить, но Марк отказался, сказал, что лучше возьмёт такси. Я так понимаю – он не хотел, чтобы кто-то знал, куда он поехал. Ну, или мне не доверился. Мы же едва знакомы.

   – Ох, спасибо, так жаль. Простите за беспокойство, вы же понимаете – я переживаю, вот и готов поднять на уши всю Варшаву, – Анджей шагнул в сторону двери, а змейка скользнула обратно Еве в живот, и колотье в пальцах прекратилось.

   У самого выхода Анджей, будто вспомнив что-то, повернулся и воскликнул:

   – Я так не могу. Непростительное любопытство! Побывать в мастерской художника и хотя бы не попытаться прикоснуться к прекрасному. Вы покажете свои творения? Я не большой знаток и ценитель искусства, к сожалению, но тем интереснее прикоснуться к моменту создания шедевра.

   Художник просто-таки засветился:

   – Конечно! – а смутное ощущение, только что посетившее Еву, окончательно исчезло.

   Да было ли оно вообще?.. Просто ей сразу не понравился этот тип, а она, в конце концов, профессионал. Вот и приняла армейское чутье за дар. Нет у нее больше никакого дара. Ева печально вдохнула, но тут же снова сосредоточилась – если дара нет, это не значит, что нет опасности.

   Сефарович, тем временем, принялся демонстрировать картины, рассказывая про каждую: как он её начал, вдохновлённый каким-то событием, или какой замысел зрел у него, прежде чем он принялся за эту работу. Анджей делал вид, что ему любопытно. Кивал, задавал уточняющие вопросы. Потом заинтересовался картиной, на которой были изображены горы и валун в форме лошадиной морды, как показалось Еве.

   – Драконий камень! – сказал художник. – И я его не выдумал, настоящее вдохновение черпается в природе. Вот посмотрите!

   Он показал на булыжник, не такой уж огромный, лежащий на полу. Тот и правда был вполне похож на своё изображение, и при определенной фантазии в его очертаниях действительно можно было высмотреть драконью морду. Анджей принялся сравнивать, быстро осмотрел камень с разных сторон и воскликнул:

   – Отлично! Это действительно он.

   Затем достал из кармана небольшой ультрафиолетовый фонарик и посветил им на камень, который тут же засиял отражённым голубым светом. Ева охнула – она-то знала, что это может означать. Уже своим голосом, без притворной экзальтации Анджей продолжил:

   – И весь в крови Марка! Вы ударили его, и он упал прямо на этот камень, очевидно. Вряд ли вы поднимали этот булыжник, он слишком тяжёл, да и повредить своей натуре вы бы не захотели. Потом вы испугались того, что натворили, и принялись заметать следы…

   Слова Анджея произвели эффект: художник сперва остолбенел, растерявшись, а потом кинулся к окну, расталкивая мольберты. Заслонившись руками, он прыгнул наружу, на площадку, ведущую к пожарной лестнице.

   Анджей и Ева кинулись за ним и, чтобы не толкаться, Ева пустила Анджея вперед. В конце концов, это его преступник, его добыча, она лишь прикрывает. Анджей практически наступал на пятки Сефаровичу, но не стал ловить его на скользковатых металлических ступеньках, лишь когда они все дружно сыпались вниз, ухватил его и заявил, надевая наручники:

   – Я произвожу гражданский арест, чтобы доставить вас в полицию. Объясняться будете там.

   – Так вы еще и не легавый! Да я вам…

   – Ничего вы мне. Закон я знаю, в совершении преступления вы фактически сейчас сознались, да и улика в вашей мастерской все еще лежит, и форма этого камня весьма непоэтично, но точно описана патанатомом. И автомобиль ваш тоже осмотрят, не сомневайтесь.

   Сефарович поник.

   – Машину бы нам, – тоскливо сказал Анджей. – Ну да ладно, сейчас вызвоню Ежи, подъедет, не переломится, за убийцей-то.

   Инспектор Мазур приехал с труповозкой, как они шутя называли автомобиль с отсеком для задержанных, так что они с удобством ехали на его машине, следом за той, увозившей Сефаровича в участок. Анджей был взвинчен и, не в силах молчать, изливался перед Ежи и Евой:

   – Самое мерзкое в этой истории, что Марк был ещё жив, когда его бросили в Вислу. Не будь пан Сефарович таким трусом, сразу решившим заметать следы, прислушайся он к своей жертве, отвези его в больницу – и мальчик мог бы выжить. Толкнуть кого-то или ударить в ярости – не худшее из преступлений, но трусость просто омерзительна. Да и причина какова? Мальчик посмел покритиковать картину, и этот сразу распустил руки!

   Ежи, немедленно заерзав на водительском сидении, удивленно спросил:

   – Погоди, а как же второй труп? Выходит, это не серия?

   – Обычный несчастный случай, как вы сразу и решили. Определенное сходство присутствует, и понятно, отчего совпадения приняли за начало серии, но все же не стоит подгонять действительность под свои теории – это лучший способ не раскрыть дело. Ничто в экспертном заключении о первом случае не говорит в пользу теории об убийстве. Да вы сами видели трупы, ведь совершенно разная картина. Никто не доставлял первую жертву к каналу. Сам туда пришел, упал, ударился при падении, утонул. У Марка в крови была слабая доза алкоголя, при которой не настолько нарушается координация, и уж тем более не случается потери сознания, совершенно иной характер раны, типичнейшие синяки от доставки к каналу в багажнике автомобиля. Две разные истории. И один случайный убийца, хотя, по моему мнению, его ничто не оправдывает. Мы очень нужны в управлении для составления протокола?

   – Да, а что, ты предпочел бы, чтобы я вас подбросил домой? – сыронизировал Ежи.

   – Не отказался бы, – ответил Анджей и откинулся на спинку кресла.

   – Ты действительно отличный детектив, – Ева оказалась, как всегда, потрясающе внезапной, наклонившись к нему, чтобы вполголоса наговорить на ухо комплиментов. – Как быстро ты это дело раскрутил, с ума сойти!

   От ее слов стало теплее, хотя ощущение гнусности бытия привычно засело в душе. Потом рассосется, Анджей привык, и вообще, он профи. Но сейчас было противно и мерзко. Он пожал плечами, пробормотал:

   – Элементарное дело, Ежи бы сам справился, за недельку-две, и то только потому, что сильно занят и уцепился за неверную версию. А у меня только одно это дело и есть, конечно, я эффективнее слегка.

   – Рад, что ты это понимаешь, – ввернул Ежи.

   – Ну, а ты за неверную версию цепляться не стал, – она пожала плечами, неодобрительно покосившись на Ежи, и ее убежденность в собственной правоте, как показалось Анджею, заполнила собой весь салон. Ежи, кажется, тоже так решил, потому что нарочито старательно вцепился в руль и напряженно уставился на дорогу. – И раскрыл все меньше, чем за день. Я думаю, это непременно нужно отметить! – сделав такое решительное заявление, она немедленно выхватила из кармана телефон и, как обнаружил Анджей, сунув свой нос в экран, принялась серфить по сети в поисках служб доставки еды.

   – Вот еще, каждое дело отме… – начал было Анджей, а потом спохватился: – Ну да у тебя-то оно первое. Хорошо, пусть будет праздник.

   Он прекрасно понимал, что она в мирной жизни скучала не меньше его. Что ж, раз она так радуется – значит, будет и дальше с ним работать. И Ева не замедлила подтвердить это предположение. Она вскинула голову и, радостно просияв, спросила:

   – Первое?.. Значит, ты меня как-нибудь еще разок с собой возьмешь?

   – Обязательно, – согласился он. – Ты чудесно умеешь не мешать, это дорогого стоит.

   Ежи захохотал:

   – Ну у тебя и комплименты, Анджей! Ева, поймите его правильно, он вас очень хвалит сейчас. Просто совершенно этого не умеет.

   – Я в курсе, – спокойно ответила Ева.

   – Ну вот видишь у меня понимающий новый напарник, – с гордостью сказал Анджей. – Ты только не ревнуй! Работать все равно будем на тебя.

   Проснулась Ева уже за полдень. Лениво нашарила на тумбочке телефон, приоткрыв один глаз, сонно посмотрела на время – и тут же резко подскочила на кровати. Но потом, вспомнив вчерашний день, довольно улыбнулась и упала обратно на подушку. Вчера все было просто замечательно: сперва они поймали убийцу, а потом заказали кучу китайской еды и сидели праздновали, заболтавшись чуть ли не до утра. И теперь Ева имеет полное право поваляться в постели подольше.

   Впрочем, долго лежать не вышло совершенно: стоило ей подумать об Анджее, как она заволновалась. Интересно, он тоже спит до сих пор? Или встал раньше? А если да – то не успел ли сбежать куда-нибудь из дому? Лучше бы ему оказаться здесь, потому что Еве очень нужно кое-что проверить, кое-что, насчет чего она сообразила совсем не сразу, зато теперь, сообразив, ужасно беспокоилась. И ждать не могла совершенно.

   Вскочив с кровати, она торопливо умылась и побежала на кухню варить кофе. На балконе стояла тишина, сколько Ева ни прислушивалась, и она уже было собралась сама отправиться к соседу и напарнику, проверять, дома ли он, как услышала долгожданный звук открывающейся двери, шаги и щелчок зажигалки. Улыбнувшись привычным, практически родным уже звукам, она стремительно налила кофе в две кружки и, подхватив их со стола, направилась на балкон.

   – Привет, напарник, – Анджей ей улыбнулся, – только не говори, что ты ждала, пока я встану. Я несусветно разоспался.

   – Да я сама только проснулась, – Ева расплылась в ответной улыбке. – Мы вчера засиделись страшно.

   Она протянула ему кружку, и когда безбожно длинные музыкальные пальцы Анджея обхватили ее привычным движением, не стала убирать свою руку, напротив – положила свою ладонь поверх его, будто боялась, что он недостаточно крепко держит и уронит. Но переживала Ева вовсе не об этом. Она с трудом поборола желание зажмуриться, чтобы легче было прислушаться к внутренним ощущениям, задержала дыхание и… Прикасаться к Анджею было приятно. Точно как вчера! Ничего не изменилось. Больше того – как и вчера, его хотелось трогать, совсем не хотелось убирать руку, вовсе. Ничего, ничего – ни оторопи, ни желания отпрянуть, ни колких испуганных мурашек по спине.

   Вчера она сама захотела обнять живого мужчину, сама, первая, захотела – не просто не испугалась его прикосновения. И сегодня продолжала хотеть. Еве хотелось прямо сейчас сгрести Анджея в объятья и расцеловать в обе щеки. Но тогда, пожалуй, напугался и сбежал бы уже он. Так что Ева осторожно убрала руку, продолжая улыбаться, чувствуя, как внутри все трепещет от радости. «Ты волшебный, Анджей, ты этого не знаешь, но ты совершенно волшебный. И совершил самое настоящее чудо», – думала она, совершенно неприлично вытаращившись на него во все глаза. И тут же подумала, что где одно чудо, там и второе. Может, ей правда вчера не показалось и дар зашевелился?

   – Что ты на меня так смотришь, будто у меня рога отросли? – пробурчал Анджей и попытался спрятаться за чашкой с кофе.

   – Я просто радуюсь, – совершенно честно ответила Ева и улыбнулась шире. «И надеюсь на волшебство», – добавила она мысленно. – Ты даже не представляешь, как я рада и как мне важно, что ты меня вчера согласился взять с собой! А что не против снова с собой взять – еще важнее. Твоим напарником быть здорово! И спасибо за такое доверие, я очень ценю, правда.

   Вздохнув, она протянула руку и положила ему на плечо, как вчера на лестнице, снова внутренне обмирая от того, насколько это приятное ощущение. Теплое, уютное, надежное. Ева уже успела забыть, что прикосновения бывают такими. А с ним вот вспомнила.

   – Ну уж, мы это отпраздновали вчера еще, – ворчливо сказал Анджей и осторожно потрепал Еву по макушке. – Теперь вот следующего дела ждать еще.

   Он тоскливо вздохнул. От ощущения его руки хотелось довольно жмуриться, но, увидев его печальное лицо, Ева тут же сочувственно возвела брови.

   – Хоть сама дело тебе ищи, честное слово. Хочешь, я буду к Ежи ходить и клянчить для тебя работу? Мне он не сможет отказать, – она погладила его по плечу, и от этого вверх по руке растеклось приятное тепло. Как же хорошо!

   – Да ладно, не стоит так уж, – он смутился. – И вообще, ты на свои курсы не опоздаешь?

   – Не-а, у меня сегодня почти выходной, только вечером одно занятие, – довольно объявила Ева. – Так что я собираюсь отдыхать и наслаждаться осознанием того, что я теперь твой напарник. Кстати… теперь-то ты мне расскажешь, что там у тебя с пистолетом? – она лукаво улыбнулась, прищурив правый глаз.

   – Вальтер, – вздохнул Анджей. – Привычка. Но ты меня устыдила, и я оформляю разрешение на травмат, а то ведь правда нехорошо с нелегальным.

   – Так и знала, что у тебя Вальтер! – обрадовалась она тому, что все совершенно верно поняла насчет постоянства его привычек. – Ты не переживай так, судя по его поведению, Ежи и думать не думает, что у тебя нелегальный ствол. А остальные и подавно, значит, они же про тебя совсем ничего не понимают! Но травматика – это правильно, удобно и безопасно. А Вальтер я у тебя себе выпрошу, когда разрешение дооформишь.

   Совсем осмелев, Ева решительно похлопала Анджея по плечу дружеским жестом и снова подумала: «Как же хорошо!» Пожалуй, стоит продолжать в том же духе, раз уж он от нее не шарахается. Ей нужно, очень нужно – ее психотерапевт наверняка бы одобрил такое решение, можно даже не звонить и не спрашивать. Хотя Ева позвонит, чтобы сообщить хорошие новости. А еще – точно теперь никуда Анджея не отпустит. Единственный человек, к которому она может прикасаться так, будто… у нее все в полном порядке и ничего не случилось. Дура бы она была, если бы теперь не стала пользоваться этой счастливой возможностью. Господи, как же ей этого не хватало! Просто не бояться трогать других людей.

   Теперь Ева всегда садилась к Анджею как можно ближе – на диване у него в квартире, в метро, трамвае и машине, в сверкающей деловой роскошью приемной важного типа, которого нужно было опросить, как свидетеля по делу. Если они куда-то ехали в час пик, Ева крепко вцеплялась ему в руку вместо поручня, и так было намного лучше. Чувствовать, что Анджей совсем рядом, и так не страшно, а наоборот – намного спокойнее и легче, было совершенно замечательно. Ева клала ему руки на плечи, заглядывая в ноутбук, где он рыскал по сети в поисках очередной очень неожиданной и нужной информации, Ева продолжала целовать его в благодарность, делая вид, что вовсе не замечает, как он смущается, Ева обнимала его при встрече, дружески похлопывая по спине, Ева просила научить ее правильно резать лук, держа нож вместе с ней. И наслаждалась тем, как крепко сжимает ее руку его ладонь, и ощущением Анджея за спиной – восхитительно безопасным, потрясающе приятным.

   В тот день они угодили под дождь, да и в целом погода была мерзкой, промозглой, с противным порывистым ветром. Как назло, Ева и не подумала взять с собой перчатки, и пальцы закоченели настолько, что почти не слушались, хотя она старательно прятала руки в карманы. Так что, когда они, усталые и озябшие, ввалились в квартиру Анджея, Ева тут же безапелляционно потребовала:

   – Садись на диван, я буду об тебя греться!

   Анджей вздохнул и ответил:

   – Погоди три минуты! – вытащил из шкафа халат и сообщил: – Это гостевой, стираный, иди в ванную, там его наденешь, в мокром ты не скоро согреешься. И я тоже переоденусь. Давай, не тяни!

   – Спасибо! Ты очень заботливый, – ответила Ева и, как обычно чмокнув его в щеку, скрылась в ванной.

   Стаскивать с себя мокрую одежду замерзшими руками было трудно, но избавиться от нее – очень приятно, Анджей как всегда оказался очень разумен и совершенно прав. И что у халата не было никаких застежек, с которыми пришлось бы возиться, было отлично. Ева немного постояла, наслаждать теплой и сухой одеждой. Ей хотелось сунуть руки под теплую воду, и это тоже было бы хорошо, но Анджей был намного лучше, так что она торопливо выпорхнула наружу и с удовлетворением обнаружила его сидящим на диване, как она и просила.

   – Ну вот, а теперь иди-ка сюда, – довольно сказала она, подойдя, и с наслаждением запустила обе руки ему в волосы.

   Так всегда велела ей делать бабушка, когда Ева приходила зимой с улицы в мокрых рукавицах: развязывала свой вечный тугой пучок на голове и говорила греть руки об волосы. В самом деле, помогало. Но сейчас было даже лучше, чем в детстве, она откровенно наслаждалась, перебирая русую шевелюру Анджея, легко пробегая пальцами по коже головы, чувствуя, как ладони охватывает колкое приятное тепло.

   Тот поднял бровь:

   – Необычный способ согреться!

   – Привычный с детства, – возразила Ева и вздохнула.

   Она снова задумалась о ненужном. Не в первый раз, прикасаясь к Анджею, она размышляла о том, что раз он для нее не страшный, свой, то может с ним было бы хорошо не только дружески и целомудренно. Он смотрел на нее, снизу вверх, а Ева разглядывала его лицо, не в силах отделаться от мысли, что Анджей – привлекательный мужчина, очень-очень привлекательный. Шляхтич, черт бы его побрал, русоволосый и сероглазый, с наследственной выразительностью черт лица. С красивым носом, который Ева то и дело рассматривала, когда он сидел в профиль к ней, и с какой-то совершенно невыносимо привлекательной линией губ. Нужно просто наклониться, совсем немного – и можно будет их поцеловать. Нет, нельзя! Совсем нельзя, только все портить, все установившееся между ними доверие, все мягкое тепло, всю партнерскую поддержку. Одним лишним прикосновением можно сломать все. Сейчас у нее есть Анджей, замечательный друг, а если она захочет большего, лишнего – у Евы запросто может не остаться ничего вовсе. Она вздохнула снова, тихо сказала:

   – Спасибо, я уже согрелась, – и плюхнулась на диван рядом с ним. «Но какой же восхитительный нос! – не удержавшись, подумала она, покосившись на него, и тут же строго добавила: – Вот и сиди тут любуйся. И всё. Остальное – лишнее».

   «Боже мой, неужели эта женщина не понимает что творит?! Ева! Прекрати испытывать мое терпение! Боже! Я же не железный!» – думал Анджей, пока она устраивала это безобразие.

   Когда Ева присела, он вскочил и торопливо сказал:

    – Сейчас еще горячего чаю заварю с лимоном, так уж точно не простудимся!

   Остатки лимона были подсохшими, и Анджей ободрал с края цедру, чтобы заварить ее с заваркой, а не положить потом отдельно в кружку – так будет лучше пахнуть. Кружочки теперь будут не изящными, но они бы всяко такими не были, когда лимон уже скукожился по краю.

   «С сахаром и в чае даже такой будет ничего. А чистом виде гадость редкая, как и ты», – сказал он сам себе. Анджей знал, что другим людям он приемлем только в небольших дозах. А уж женщинам с ним тяжко тем более. Ева, конечно, была своим парнем, напарником и добрым приятелем, но зачем она все чаще напоминала еще и о том, что она женщина, да к тому же весьма привлекательная?

   С привлекательными женщинами у Анжея и впрямь все обычно складывалось еще хуже, чем со всеми прочими людьми. Да вообще со всеми женщинами, если честно, даже с собственной женой, теперь уже бывшей. Всерьез и насовсем. Он замер с лимоном в руке и со скорбным выражением на лице, чего сам даже не заметил – слишком уж ярким оказалось неприятное воспоминание.

   Уходила Бронислава тихо, по всей видимости, успела устать от их ссор, пока еще не ушла. Даже говорить с ним лично не стала – Анджей просто пришел с работы однажды вечером и обнаружил вместо жены записку. Сухую, деловитую, и оттого еще более неприятную. Правда, про Михала, своего нынешнего мужа и тогдашнего любовника, она все же сказала потом лично, и за это Анджей был ей благодарен. Как и за то, что она так и не устроила ни одного скандала, не стала размахивать грязным бельем и трепать их трудные и дурные отношения перед людьми. Только один раз сорвалась, когда пришла забирать из квартиры свои вещи. Другой квартиры, теперь тоже бывшей: она оказалась слишком большой и пустой для одинокого холостяка, и Анджей переехал сюда.

   Тогда он просто сидел в кресле наблюдал, как Бронислава суетливо бегает туда-сюда, хлопает дверцами шкафов и кладовок, и ему казалось, что он в жизни не сможет открыть рта или шевельнуться, такое глухое беспросветное отчаяние навалилось на него в тот момент. Он не справился, ни с чем не справился, это было неопровержимо и все было совершенно безнадежно. И даже так он Брониславу бесил.

   – Ну что ты молчишь! Что ты сейчас-то молчишь? – воскликнула она. – Лучше бы раньше помолчал, может, и не развелись бы! А теперь уж говорил бы, как ты любишь: все как есть – мне уже все равно, я с тобой не живу!

   – Смысл теперь говорить, – уронил Анджей. – Ты уже ушла и ничего не изменишь.

   – Не знаю я, какой смысл, – Бронислава всплеснула руками. – И зачем сама тебе все это говорю – не знаю тоже. Может, чтобы почувствовать, что у нас с тобой отношения хотя бы были, раньше. Это ужасно, когда кажется, что ты любишь только свою работу, а меня – вовсе нет. Пропадаешь там сутками, а потом возвращаешься домой и ворчишь, ворчишь, ворчишь. С Михалом у меня хотя бы появилось чувство, что ему нужна я сама. Я сама, а не суп, который я приготовила, или что-то еще. Впрочем, ты прав: незачем все это говорить. Мне пора идти.

   Металлические застежки огромного чемодана лязгнули, как наручники, и Бронислава решительно поволокла его к двери, сжимая в другой руке еще три объемистых пакета. Не такая уж маленькая часть ее жизни оставалась здесь до этой минуты – и все же достаточно скромная, чтобы утащить в руках. Анджей тут же подхватился, чтобы ей помочь. То, что она его бросила, не означало, что ей можно давать надрываться.

   – Дай сюда. С ума сошла такие тяжести сама таскать. Отнесу до машины.

   – Опять ворчишь, – вздохнула Бронислава, впрочем, тут же улыбнулась и послушно отдала ему чемодан. – Спасибо.

   Уже возле машины, перед тем, как усесться в нее и захлопнуть дверь, она еще раз поблагодарила и пожелала:

   – Удачи тебе с твоей любимой работой, Анджей, – похоже, от души.

   Впрочем, ее благие пожелания ничуть не помогли, и на работе после развода совершенно не задалось. Его и в нормальном-то состоянии выносили с трудом, а уж со всеми навалившимися проблемами, практически на грани депрессии или срыва, Анджей стал для окружающих окончательно невыносим. Так что, несмотря на все свои успехи в раскрытии преступлений, он добился лишь того, что его уволили. И если он сейчас вот так же доведет Еву, катиться дальше ему будет практически некуда, только на самое дно, с которым он прекрасно знаком, и с тем, как туда приходят – тоже. Так что ни в коем случае нельзя разрушать то, что есть. Ему сейчас на душе стало лучше, чем было, – почти как до ухода Брониславы, и это следует беречь. Радоваться тому, что есть, не портя хорошее лучшим.

   За двадцать минут в телефоне у Евы появилось несколько десятков совершенно бессмысленных фото чужих роскошных таунхаусов и коттеджей. Решив, что на этом хватит изображать дурочку из дешевого района, забредшую в элитную частную застройку в Бемово, она уселась на скамейку. Вставила наушники в уши, открыла предусмотрительно припасенную банку газировки и принялась делать вид, что слушает музыку, полностью погрузившись в себя. На самом деле, разумеется, Ева ни на мгновение не оставляла без внимания ворота одного из коттеджей, двухэтажного, цвета сливочного мороженого.

   «Такой красивый дом, а живет в нем такая сволочь», – подумала Ева со вздохом. Подозрениям Анджея, скрывшегося внутри этого самого коттеджа минут двадцать назад, она верила свято. Раз он считает, что пан Гданьский убил свою секретаршу, значит, так оно и есть. Только вот суду подозрения не предъявишь. Видения Анджея не предъявишь тоже, поскольку объективно они не фиксируются. С такими магическими способностями, как у него, дело вообще обстояло непросто – они, конечно, не были абсолютно стихийными и неуправляемыми, как тоже нередко бывало с магическими способностями. Анджей мог вызвать магию по своему желанию, как и прекратить ее действие. И все же что именно он увидит и увидит ли хоть что-то, оставалось совершенно непредсказуемым. Так что он не мог, например, воспроизвести еще раз увиденное в суде. Может, получится, а может, и нет.

   Провидцы со стабильной магией тоже встречались, но такой дар оставался феноменальной редкостью. И уж точно этих людей не хватало на каждого бытового убийцу. Так что полиции Варшавы несказанно повезло уже с тем, что у них Анджей был, с его способностями. Порой позволявшими узнать больше, чем могут рассказать обычные улики с места преступления. Правда, после этого оставалось только, руководствуясь видениями, попытаться добыть реальные улики, которые можно подшить к делу. Именно это Анджей сейчас и пытался сделать, а Ева старательно следила, чтобы пан Гданьский, вернувшись домой слишком рано, ему в этом не помешал ни в коем случае.

   Змейка дурного предчувствия заворочалась в животе, едва она успела сделать пару глотков из банки. «Заткнись», – рассердилась Ева. За то время, что они с Анджеем работали вместе, она успела окончательно разувериться в том, что дар к ней вернется. А свои предчувствия списывала на обычное беспокойство и профессиональную паранойю. Сейчас было опасно, вот она и волновалась. Лучше бы не волновалась, только мешает вести наблюдение. Ева вздохнула и отпила пузыристой жидкости с истошно-синтетическим вкусом апельсина, готовая сидеть так еще долго. Но все вышло иначе.

   Накрыло ее стремительно: она не успела даже осознать случившееся, просто резко кинула банку в кусты и кинулась к дому, перемахнув через витую кованую ограду едва ли не в одно движение. Осознавать теперь Ева не могла – теперь за нее думала и действовала сила. И эта сила, из робкой змейки выросшая в огромную мощь, в одну секунду заполнившую Еву целиком, гнала ее вперед. Через газон, наперерез, перепрыгнуть через кусты, наступив на торчащие из земли бархатцы, плевать на цветы, в окно. Теперь тихо. Ни звука. Сила не давала медлить, сила не давала сомневаться, сила перехватила все отточенные навыки и весь боевой опыт Евы, как опытный водитель перехватывает руль у зазевавшегося новичка. Крадучись, бесшумно, Ева выскользнула из приоткрытой двери комнаты в коридор и замерла.

   Прямо перед ней маячила спина пана Гданьского, держащего наперевес садовую лопату. Анджей стоял буквально в паре шагов от него, на ступеньках, ведущих в подвал. Увидев ее, Анджей распахнул глаза, впрочем, и без того широко раскрытые, так что он не выдал этим Еву. Сказал пану Гданьскому:

   – Кстати, второй труп прятать обычно еще сложнее, когда в полиции вас уже подозревают.

   – Ничего как-нибудь управлюсь, – прорычал тот.

   Если бы не сила, Ева бы сейчас наверняка напугалась за Анджея. Но сила не умела бояться, сила умела только защищать подопечного, обеспечивать безопасность, в совершенстве, идеально. Сила моментально оценила обстановку глазами Евы и принялась с бешеной скоростью перебирать варианты действий, имеющиеся в ее мозгах. Вальтер в кармане куртки – нет, они стоят слишком близко, Гданьский кинется на Анджея в любую секунду. Опасно. Магия? Слишком долго, неэффективно – нет. Керамическая статуэтка кота на тумбочке возле зеркала? Ненадежно, хотя Ева точно попадет Гданьскому в голову. Время! Остановить, сейчас!

   С коротким вдохом в два совершенно нечеловеческих по мощи и скорости прыжка Ева преодолела расстояние, отделяющее ее от убийцы, и бросилась на него сзади, навалившись всем телом, обхватила рукой шею, сжала так, что не вырваться. Захват у Евы был стальной, ее за это прозвали «Клещами» еще в учебке. А у Анджея был хорошо поставленный удар справа. И когда он стремительно прилетел пану Гданьскому в челюсть, этого хватило, чтобы тот, полузадушенный, и без того теряющий сознание, рухнул на пол вместе с лопатой. Ева отскочила назад, пружинисто приземлившись на ноги, и замерла, тяжело дыша и глядя на распростертое на полу тело.

   «Опасности нет», – мягко стукнулась сила ей в грудь и сразу схлынула, в одно мгновение, будто и не приходила. Она всегда так делала, сама появлялась и сама пропадала, поэтому Ева не рассказывала о ней никому никогда – ни дома, ни на службе, ни друзьям. Слишком уж это походило бы, расскажи она, на романтические бредни девчонки, начитавшейся древних легенд. Ведь доказать, что у Евы есть дар, было практически невозможно. Эти мысли пронеслись в ее голове стремительно, а потом Ева наконец запоздало испугалась.

   Анджей подхватил ее, обнял, заглядывая в глаза:

   – Ты в порядке? Ты очень вовремя! Как ты? – и стремительно побледнел.

   – Все хорошо! Ну чего ты? За тебя перепугалась только сильно, но теперь все хорошо, – тут же принялась успокаивать его она.

   Погладила по щеке, улыбнулась. Теперь все действительно было хорошо, если ее дар, приходящий и уходящий по своей воле, которым она не управляет вовсе, снова с ней – она сможет защитить Анджея, своего подопечного. Всегда. Будет рядом – и сможет защитить. Как глупо было считать, что их встречу можно свести к банальной романтической истории! Все намного серьезнее, важнее. Ее строптивый своевольный дар сам выбирал, кого и когда ему защищать, сам решал, насколько велика опасность. Это сила выбрала Анджея, не Ева – и теперь Ева просто ей подчинится, как и всегда. Хранить и защищать, это самое главное. Она не может оставить Анджея без своей защиты, и если ее нынешние совершенно неплатонические чувства к нему могут этому помешать, могут помешать им быть напарниками и друзьями – значит, придется пожертвовать чувствами. Теперь, когда дар вернулся, Ева была полностью уверена в своем решении.

   – Все хорошо, – повторила она и уткнулась в Анджея носом, а он с растерянным видом гладил ее по голове.

   Еву хотелось защищать, даже когда она прибежала спасать его самого. И обнял он ее без всяких задних мыслей – впрочем, позже Анджей понял и то, что напарника мужского пола он бы так не обнял, и было совершенно понятно, зачем и за что на него обрушилось это видение. Чтобы не смел. Не трогал, не распускал руки, даже не думал, что ей это может быть нужно.

   Держали Еву двое, третий вдалбливался в ее тело, глумливо спрашивая, нравится ли неправоверной его поучение. И Анджей чувствовал, что он был уже не первым, чувствовал, как ей больно и тошно и хочется умереть, а еще лучше – взорваться, как шахидке, лишь бы вместе с этими скотами, когда ворвались свои. Мрази умерли быстро, и Ева успела отпинать тело последнего из насильников, но что это решало?

   Да, ее спасли, да, она осталась в живых, только сломалась и не смогла больше оставаться в спецназе, который любила не меньше, чем Анджей полицию.

   Видение такого рода в его практике было не первым, и порой Анджей жалел, что он не может передать эти ощущения-воспоминания другим мужчинам, лучше в юности, когда в крови гуляет гормон и думать о второй стороне хочется куда меньше, чем о своих собственных желаниях. Как прививку – чтобы думали.

   Но в этот раз все было слишком. Все-таки это была его Ева, его напарник, женщина, в которую он влюбился впервые после Брониславы, и Анджей сейчас остро мечтал поехать на Ближний Восток, найти мага с даром некромантии, чтобы поднять этих подонков и убить их еще раз, только теперь мучительно. Они слишком легко ушли. Несправедливо легко.

   Ева сопела, зарывшись в него лицом, и Анджей слышал и чувствовал, как постепенно успокаивается, выравнивается ее дыхание, и это было хорошо. Но сам он успокоиться после увиденного не мог совершенно. И выглядел, по всему, паршиво, потому что когда Ева подняла на него взгляд, она тут же снова взволнованно спросила:

   – Ну что ты? – и опять погладила его по щеке. – Я же все-таки солдат, а он был один и только с лопатой. Хотя лопата может оказаться очень опасной! А тебе там даже развернуться было негде, на этой лестнице! Честно говоря, у меня куда больше причин за тебя переживать, чем наоборот…

   От волнения Ева тараторила еще быстрее и больше, чем всегда, и слушая этот привычный щебет, Анджей все-таки начал выдыхать. Она обладала удивительной способностью успокаивать его почти в любых обстоятельствах. И всегда была готова защитить, вот только и саму Еву тоже нужно было защищать. В том числе, и от себя самого. Анджей защитит, пальцем ее не тронет. И будет рядом, чтобы никто другой не смел тоже.

   – Все хорошо, – эхом повторил он слова Евы и погладил ее по голове.

   Филипа заявилась как всегда некстати. Пока его дражайшая сестра не позвонила в дверь, у Анджея был совершенно прекрасный тихий и спокойный вечер. Они с Евой сидели на диване в гостиной, пили чай с печеньем, и та уговаривала его научиться готовить кекс, потому что его кекс наверняка будет лучше печенья из магазина. Анджей отнекивался и ворчал, про себя подумывая посмотреть в интернете рецепты. Словом, они проводили время совершенно замечательно, пока не пришла Филипа.

   – Ну, чего тебе от меня понадобилось на этот раз? – вместо приветствия осведомился Анджей, открыв дверь.

   – Разве я не могу просто зайти навестить любимого младшего брата? – усмехнувшись, спросила Филипа и процокала каблуками из коридора в гостиную, не дожидаясь приглашения.

   – Вот уж вряд ли, – буркнул Анджей.

   – Ну хорошо, мне нужно кое-что выяснить насчет одной… редкой вещи, – обтекаемо сообщила сестра, усевшись в кресло и тряхнув головой.

   Ева на этих словах с любопытством уставилась на Филипу, судя по всему, пытаясь понять, как много та соизволит при ней рассказать.

   – Показывай, – вздохнул Анджей, – все равно не отвяжешься, я тебя знаю.

   Сестра тонко улыбнулась, но промолчала, не стала лишний раз портить ему настроение перед нужной ей работой. Достала из сумочки завернутую в бордовый шарф пластиковую пирамидку со сдвинутым верхом и протянула Анджею со словами:

   – Очень нужно выяснить, через кого эта вещь попала страну. Хотя бы – шла ли она через Индию, или Китай.

   – Мой дар показывает не так, – буркнул Анджей. – Не всегда показывает, а если даже захочет показать, то не факт, что нужное тебе.

   – Хоть попробуй, – попросила Филипа.

   – Да уж попробую, куда от тебя денешься, – проворчал Анджей, плюхнувшись на диван.

   Ева вытянула шею, с любопытством разглядывая вещицу у него в руках.

   – Артефакт. Копия патентованной японской вещи, скорее всего, – предположила она. Резонно: если Индия или Китай, это самая логичная версия. – Благодарю за доверие, пани Свержевская.

   – Не сомневаюсь, что вы умеете хранить секреты… капитан Новак, – хмыкнула Филипа, а потом неожиданно поинтересовалась: – Кстати, как вам работается с моим братом?

   – О, совершенно замечательно! – радостно ответила Ева, расплывшись в улыбке. – И ваш брат совершенно замечательный. Идеальный напарник. Надеюсь, я для него тоже.

   – Идеальных людей не бывает, – буркнул Анджей. – Но ты – нормальная хоть.

   Не рассыпаться же было в комплиментах при сестре, да даже и без нее – только пугать Еву.

   – Спасибо, я тебя тоже очень ценю, – довольно ответила Ева, как обычно, полностью проигнорировав его ворчание.

   – Думаю, Ева, вы уже прекрасно знаете, что подобным образом к моему брату мало кто относится, – снова встряла Филиппа.

   – Да уж так сразу и говорите – никто, – фыркнула Ева, недовольно покосившись на нее и вздернув нос. – В том числе, и вы.

   – Ну почему же, еще мама, – невозмутимо возразила сестра.

   – Кур-рва! Я вообще-то тут рядом сижу! Милые дамы, я вам не мешаю меня обсуждать? – взорвался Анджей.

   – Извини, – смущенно пискнула Ева. Но Филиппа, конечно, вовсе не чувствовала себя неловко и ответила, величественно расправив плечи:

   – Ну что ты, совершенно не мешаешь! Надеюсь, и мы тебе не слишком мешаем заниматься делами государственной важности, – после чего пытливо уставилась на Еву, явно ожидая от нее продолжения разговора.

   – Я думаю, вы можете быть во мне уверены так же, как в маме, – снова гордо вздернув нос, ответила та. – А еще я думаю, что Анджей прекрасно сам разберется в отношениях со своим напарником.

   На последние слова Филиппа скептически хмыкнула, вздернув бровь. Анджей вдохнул и, подумав, что надо скорее разделаться с делом сестрицы, чтобы она убралась, потер руки, пытаясь призвать магию. Иной раз ему удавалось подозвать чувство, хотя работало оно все равно спонтанно.

   Прикосновение. Вспышка.

   – Всем лечь на пол, руки за голову, развести руку на ширину плеч!

   Коллеги Евы ворвались в комнату, где артефакт стоял, видимо, на полке с неплохим обзором, только ваза слева мешала смотреть, как задерживают… бог знает кого. Шпионов, террористов или контрабандистов? Так сразу не понять, а Филипа не делилась. За окном ветер раскачивал деревья, день был солнечный… позавчера. Позавчера было так ветрено и ясно. Район Старого Мяста, разумеется. Невозможно не узнать по виду из окна, где вдали виднеется узнаваемый костел.

   И все это было совершенно неинтересно и близко не давало нужных Филипе сведений.

   – …что Анджею очень нужны близкие, насчет которых он уверен, что они не шпионят за ним в пользу правительства, – говорила Филипа, когда он вернулся в реальность из своего видения.

   – А разве в маме он не уверен? – тут же ехидно осведомилась Ева.

   – Мама – это одно, это само собой разумеется. А вы, Ева – совсем другое, – строго возразила сестра, этим своим излюбленным назидательным тоном, который так раздражал Анджея.

   – А, ну тогда хорошо, что я уже в отставку ушла, – весело фыркнула Ева. – Послушайте, правда, не волнуйтесь за Анджея так сильно! Он давно не ребенок, способен сам справиться со своей жизнью, к тому же все и правда хорошо.

   «Господи за что мне это все?! Она опять пытается разгонять всех моих друзей! Пусть бы ушла поскорее!» – возопил мысленно Анджей и объявил:

   – Ничего полезного, – сунув артефакт Филипе. – Как я и предполагал. Думаю, про задержание, при котором был найден артефакт, ты знаешь больше моего.

   – Очень жаль, – с искренним огорчением на лице ответила Филипа, забирая пирамидку, и тут же поднялась из кресла. – С другой стороны, пришла я все же не зря: теперь знаю, что у тебя в жизни все в порядке, явно лучше, чем было в последнее время.

   И тут Анджей испугался. Все-таки сестра приходила по его душу: проверить как там живет и чего чувствует ее родной братец. И если первое было еще приемлемо, то со вторым лучше было бы спрятаться на другом конце земли, а теперь уже поздно, наверняка поздно! Она точно за это время успела рассмотреть его безнадежную влюбленность в Еву и наверняка захочет вмешаться. Например, стереть ненужное чувство. Ей это просто, а уж тем более с Анджеем, на котором она тренировалась в детстве. Или наоборот! Решит, что хватит ему холостяковать, и внушит чувства Еве!

   Тошно было даже подумать о том, что Филипа заглянет в мозги Евы, будто в тонкий механизм, сдвинет там нужные винтики, перетащит гирьки, и Ева ощутит, что любит Анджея. А потом, поскольку психика всегда стремится к норме и стабильности, Филипа станет вмешиваться еще и еще, пока новое состояние не станет привычным. Вопреки распространенному мнению о том, что навязанная любовь долго не живет, на самом деле искусственно вызванное чувство можно привить и укоренить, было бы желание, старание и умение. У Филипы было это все, и к тому же имелся большой опыт в проведении подобных манипуляций.

   Ну нет! Такого ему не надо!

   – У меня все хорошо, а вот ты бы это хорошо не трогала! – резко ответил он. – Совсем! Тебя ни о чем не просят и тут не ждут!

   – Я не собираюсь вмешиваться без твоего ведома и прямого разрешения, – немедленно заверила Филипа, успокаивающе замахав руками. – Не психуй так, дорогой брат. Если хочешь, могу тебе дать фамильное слово чести, что ничего не стану делать тайком.

   От сердца отлегло, но совсем уж верить Филипе не стоило. Вот не возьмет слово – так с нее вполне статься решить, что вмешиваться можно, и Анджей просто так сказал, или даже наоборот, намекал, что хочет, чтобы она вмешалась. Она слишком привыкла манипулировать, чтобы понимать прямые слова прямо.

   – Вот и дай! – упрямо сказал Анджей.

   – Клянусь славой и памятью рода Свержевских и своей шляхетской честью, что не стану вмешиваться в твои отношения с напарником без твоего ведома и прямого согласия, – спокойно и невозмутимо отчеканила Филипа, но в конце, не удержавшись, ядовито ввернула: – Надеюсь, обойдемся без возложения рук на семейные реликвии?

   Ева наблюдала за этой сценой, удивленно распахнув глаза и приоткрыв рот, и молчала – то ли от изумления, то ли не желая встревать.

   – Ладно уж.

   Анджей отвернулся к окну. Нечего его тут взглядами сверлить.

   – Ты очень щедр и великодушен, милый брат, – воткнула еще одну шпильку Филипа. – Пойду, у меня еще масса дел. Была рада пообщаться, Ева.

   – До свидания, пани Свержевская, – вежливо ответила та.

   Каблуки зацокали по коридору, хлопнула входная дверь – Филипа не ожидала, что Анджей станет ее провожать, и правильно делала. Едва сестра ушла, Ева вскочила с дивана, подошла к нему и обняла сзади. После того случая в доме у Гданьского она обнимала его по любому поводу и где угодно, и периодически это было совершенно невыносимо, но если бы Ева вдруг перестала, он бы очень расстроился и даже, пожалуй, напугался. Анджей почувствовал, как ее нос вжимается ему между лопаток, а потом спину обдало теплым дыханием. Успокаивающим. Родным.

   – Она тебя совсем сильно всполошила. Ты нервничаешь, – безошибочно поставила ему диагноз Ева и тут же поинтересовалась: – Что случилось? – разумеется, она не знала про дар Филипы, не знала, насколько опасными могут быть забота и беспокойство его старшей сестры.

   Анджей вздохнул. Пожалуй, не стоило и пугать, зачем Еве нервничать?

   – Ну, у меня есть поводы ей не доверять, и она, как видишь, знает, что у нее рыльце в пушку. Ничего, нормально все. И я уже успокоился, – заверил ее Анджей.

   – Она и в самом деле слишком в твою жизнь лезет, – вздохнула Ева. – Не переживай, я ее слушать не собираюсь, я тоже большая девочка и сама справлюсь, – заверила она и тут же обняла крепче, будто, хоть и считала его «большим мальчиком», все равно собиралась защищать и от Филипы, и ото всего мира. Впрочем, почему «будто»? Ева и впрямь собиралась.

   «Эдита, успокойтесь, мы не причиним вам вреда», – хотела сказать Ева, входя в комнату. Но получилось лишь: «Э-э-э-э-э…» – которое, казалось, грозило затянуться навечно. Ева пыталась подойти к женщине, в ужасе прижавшейся к старой кирпичной стене, где еще сохранились обрывки жёлтых обоев, когда невидимая сила – очевидно, телекинетическая – захватила ее в движении и не дала слова вымолвить, не то что сдвинуться с места.

   Ева прекратила тянуть своё «Э-э-э», сосредоточилась. Вырваться из плена! Она должна это сделать, срочно, сейчас! Анджей уже подбегал к ним, было слышно, что он сейчас ворвется. Идиот! Тоже ведь вляпается неизвестно во что! Эдита психически нестабильна! Черт, сила, где ты, когда ты так нужна? Не для себя прошу, а для защиты подопечного!

   Анджей вломился в комнату безо всяких предосторожностей. Как он со своим отключенным инстинктом самосохранения выживал без Евы – уму непостижимо. Видно, ему чертовски везло.

   Быстро оценив обстановку, он вскинул руки и негромко заговорил:

   – Мы не из полиции, не бойтесь! Эдита, думаю, прежде всего вам нужно обратиться к службе Магической Безопасности, ведь поздно раскрывшиеся способности – это по их части. Они разберутся, поймут, что случившееся с Радомилом – случайность…

   – Ради!!! – слушавшая до сих пор спокойно Эдита взвизгнула и затряслась. – Молчи! Молчи! Молчи, не смей говорить про Ради, ты ничего не знаешь, не понимаешь!

   Ее голос делался все выше, руки замельтешили, нервно жестикулируя. Истерика, Ева видела такое много раз. Выкинуть Эдита сейчас могла что угодно, но случившегося дальше Ева не ожидала вовсе, не могла ожидать. Нож вылетел словно из ниоткуда, притянутый Эдитой, и, крутанувшись в воздухе, будто его метнули уверенной рукой, подлетел к шее Анджея. А Ева по-прежнему не могла шевельнуться, не могла ничего сделать – и он тоже не мог! «Нет!!!» – мысленно завопила она, вся словно превратившись в одно большое огромное «нет». Нет, только не это! А потом наконец пришла сила – и Еву будто выпустило из невидимых тисков. Она завершила начатый несколько минут назад шаг, вскинула пистолет и выстрелила Эдите в ногу. В мягкие ткани, безопасно, сила никогда не приносила лишнего вреда. Достаточно, этого было достаточно. Боль отвлечёт Эдиту. Должна.

   Когда пуля прошила икру, женщина завопила и свалилась на пол с таким стуком, будто не человек упал, а деревянный манекен. Нож тоже упал, и Еве не нужно было оборачиваться, чтобы в этом убедиться. Она знала, что ее подопечный теперь в безопасности. Сила сообщила об этом чётко и ясно и немедленно ушла. А Ева осталась – и ее собственные инстинкты и выучка велели первым делом помочь раненой. Вспоминать о том, что она парамедик, Еве не приходилось очень давно, но сейчас все было ровно как во время спецоперации, не надо было даже думать – знакомые, отточенные многократным повторением схемы поведения. Эдита слабо попыталась ее оттолкнуть, и Еве пришлось перехватить ее руки.

   – Я хочу помочь, остановить кровотечение, – успокаивающе сказала она. И откуда только взялся этот тон заботливой бабушки? Тоже сам собой. Не думать. Лечить.

   Эдита неопределённо мотнула головой и завозилась, усаживаясь. Ева на несколько мгновений замешкалась, машинально потянувшись туда, где в разгрузочном жилете обычно лежали перевязочные материалы. На ней нет разгрузки, черт возьми, она не в армии! Ева раздраженно сорвала с шеи шарф и принялась накладывать тугую повязку.

   – Я могу чем-то помочь? – нервно спросил Анджей, машинально потирая шею.

   – Дай мне свой шарф, одного мало, – деловито потребовала Ева. – И вызови скорую.

   Шарф он протянул немедля и ответил:

   – Не нужно. Я ещё возле дома вызвал полицию, скорая приедет с ними.

   – Ясно.

   Анджей прикоснулся кончиками пальцев к запястью Евы и проговорил тихо:

   – Мне жаль… Я постараюсь, чем смогу помочь.

   Он не сказал больше при свидетельнице, но Ева и так поняла. Ей тоже было жаль, что сегодня вечером все сложилось так неудачно, и она верила без всяких слов, что Анджей постарается что-то сделать, когда Еву задержат. Все-таки ей запретили даже травмат, а она добыла нелегальное оружие и выстрелила в человека. И ей не хотелось думать, сколько лет ей за это дадут.

   Полиция приехала быстро. С Анджея снимал показания какой-то незнакомый Еве лейтенант, они стояли поодаль, и Анджей то и дело нервно оглядывался на нее. Евой занялся лично Ежи, и это было очень мило с его стороны, ей было приятно, что он беспокоился, хотя и не мог помочь сейчас.

   – Мне очень жаль, Ева, – сказал Ежи, сам того не зная, повторив слова Анджея, – но я обязан тебя задержать.

   – Понимаю, – она коротко кивнула.

   – Ни черта ты не понимаешь! Вот на кой ляд тебе сдался этот пистолет?! – взорвался Ежи. – Ты понимаешь, что все твои проблемы от незаконного ношения оружия, пистолет уже не скрыть, и теперь дело дойдет до суда?! А без него мы бы как-нибудь извернулись, и, возможно, тебе даже не предъявили бы обвинения!

   – Если бы у меня не было пистолета, Анджей был бы уже мёртв. Так что мне не жаль, – отрезала Ева.

   – Ты не можешь знать, возможно, она удержалась бы от убийства, – возразил Ежи.

   – Скажи это её мужу, – фыркнула Ева, скривившись.

   Они на секунду замолчали, вспоминая, как был истерзан стихийным выплеском магии своей жены Радомил Кравчик.

   – Я верю, что ты права, – виновато сказал Ежи. – И очень надеюсь, что суд тоже примет во внимание. Это серьезное смягчающее обстоятельство.

   Ева пожала плечами. Она не просто верила, она знала наверняка – сила никогда не ошибалась насчет опасности, грозящей другим. Но это было совершенно бездоказательное знание, так что Ева промолчала. Как всегда.

   По пути домой Анджей злился. Беспомощность и вина – непереносимый коктейль чувств, и, отталкивая их от себя, Анджей злился. На закон, на судьбу, на сестру: до Филиппы не получалось дозвониться. Именно тогда, когда она была так нужна, когда Анджей был готов просить об одолжении, да хоть у нее в коленях валяться, чтобы та выручила Еву, воспользовавшись своими связями, сестрица изволила пропасть. И Евы не было рядом, чтобы пожаловаться ей, как без нее плохо.

   Дома он попытался рассказать отсутствующей Еве, что, по всей видимости, Эдита убила мужа не без причины, наверняка имело место домашнее насилие, и способности к магии, закрывшиеся, как порой бывает, в детстве, вернулись в результате сильного стресса. Так случается. Но Евы рядом не было, и делать выводы стало совсем неинтересно.

   Неинтересно было ужинать, неинтересно было пить чай. Анджей схватил ключи от Евиной квартиры и пошел к ней, лежать на ее диване, обнимать ее подушку, ощущая себя так, будто из него вытащили все кости. Будто он никогда не сможет отсюда встать и сделать хоть что-то. Так и останется лежать здесь навсегда, потому что ему ни зачем не нужна жизнь без Евы.

   Впрочем, «навсегда» продлилось совсем недолго и было прервано настойчивым долгим звонком в дверь. Открывать не хотелось: Анджею становилось дурно от одной мысли о том, что это кто-то из друзей или родственников Евы, которым сейчас придется объяснять, что с ней произошло. Почему-то сразу представилась незнакомая ему ворчливая бабушка, которая немедля станет упрекать и обвинять Анджея в том, какой он ужасный тип и как не уберег ее внучку. «А ведь я ей говорила, что оружие – это аморально! И вот чем все кончилось!» – громко и сердито вещала воображаемая старушка, и Анджею нечего было ей возразить.

   Из этой горестной фантазии его вырвал новый звонок, еще более долгий, чем первый. За ним почти сразу последовал третий, и после этого Анджей все же нашел силы поднять себя с дивана и побрел к двери, готовясь к худшему. Однако на пороге он обнаружил всего лишь очень обеспокоенного Ежи.

   – Я тут решил зайти, узнать, как ты, – сказал тот, взъерошив волосы, и оглядел Анджея с ног до головы мрачным взглядом. – И, судя по всему, совсем не зря за тебя волновался.

   – Толку обо мне волноваться, когда надо о Еве? – буркнул Анджей и отступил, пропуская гостя в дом. – Да и о ней без толку волноваться, все равно ты ничего сделать не можешь, и я сам не могу. И кой смысл теперь сидеть и говорить про это все?

   А Филипа могла бы что-то поделать, но ее нет! Хотя Анжей был бы не против, чтобы она кому угодно, кроме Евы, как угодно в голову вмешивалась, лишь бы Еву освободили. Да какое там «не против», просил бы ее об этом! Мечтал бы. Но сестра с ее работой пропала, и теперь могла не появиться и полгода.

   Ежи скорбно вздохнул и покачал головой, сразу проходя в гостиную – очевидно, будет пытаться утешать. Или нотации читать. Анджей не знал, что хуже.

   – Можно нанять хорошего адвоката, – начал Ежи. Значит, утешать все-таки, пока что. – У нее смягчающие обстоятельства, не только необходимая самооборона, но и устранение источника высокой общественной опасности. Которой обезумевший стихийно проявленный маг уж точно является.

   Все это было бы совершенно замечательно, если бы не пистолет. Незаконное хранение оружия усугубляло ситуацию хуже некуда. И виноват в этом был Анджей.

   – Отягчающие тоже, – тихо сказал Анджей, не уточняя. Ежи и сам умный, поймет.

   – Все равно можно пытаться, добиваться если не условного, то сильного смягчения приговора!

   – Два года вместо пяти. Очень утешает, – похоронным голосом ответил Анджей.

    Ежи снова взъерошил волосы и со вздохом спросил:

   – Господи, ну на кой ей так понадобился этот пистолет?!

   – Он мне понадобился. Мой. Привычнее, чем травмат… Никак не хотел травматический оформлять, пока Ева меня не раскусила. А теперь вот… из-за меня!

   Анджей уронил лицо в ладони.

   – Анжи, – тихо позвал его Ежи после скольких-то мучительно долгих секунд тишины, а потом на плечо легла тяжелая ладонь бывшего напарника. – Она ведь сама попросила отдать пистолет ей? Сказала, что управится с ним эффективнее тебя, так будет больше пользы, или что-то в таком роде… А ты не смог поспорить с логичными доводами.

   Ежи угадал правильно, но легче от этого Анджею не становилось.

   – А должен был поспорить! – глухо возразил он, не поднимая головы.

   – Знаешь, и слава богу, что не стал! И слава богу, что Ева додумалась у тебя этот чертов пистолет выпросить, правильно сделала, – неожиданно сообщил Ежи, а потом еще более неожиданно усмехнулся: – Спецназовцы… какое оружие смогли добыть, тем и пользуются. Хорошо, что добыла хоть какое-то! Благодаря этому я сейчас с тобой разговариваю, а не читаю протокол твоего вскрытия в морге. Ева мне сказала, что если бы не пистолет, ты сейчас был бы мертв. И вообще-то я с ней склонен полностью согласиться. Подумай, каково бы ей было сидеть над твоим бездыханным телом, понимая, что она тебя не сумела спасти… А так – вы оба живы, и мы постараемся вытащить ее из тюрьмы. Ничего непоправимого не случилось. Ровно благодаря тому, что у нее был пистолет.

   Анджей поднял голову еще на первых словах Ежи и покраснел. Если смотреть на это так, то он свинья, не оценившая ее усилий и жертвы. Только он не хотел жертв, вот в чем дело!

   – Ей было бы хуже, – признал он. – Так что ты прав.

   – Еще я прав в том, что живой и здоровый ты можешь что-нибудь предпринять. И, разумеется, рассчитывай в этом на мою помощь, любую, – сказал Ежи, а потом воскликнул: – Слушай, в конце-то концов! Мы с тобой столько сволочей за решетку отправили при минимальных уликах, умудрялись выкрутиться с доказательствами для суда. Неужели не сможем выкрутиться наоборот – чтобы хороший человек в тюрьму не угодил?

   – Спасибо, Ежи. Ты прав, нечего раскисать, нужно что-то делать для Евы, – решительно сказал Анджей.

   – Завтра поделаешь, – не менее решительно возразил Ежи. – Ночь практически на дворе, куда ты сейчас побежишь? И чего наделаешь в таком состоянии? Тебе нужно в себя прийти, так и Еве будет только лучше. Так что я пойду заварю нам обоим чай – и рассказывай. Про все подряд: про Еву, про то, что делать собираешься, про то, что тебя беспокоит. Я знаю, знаю, что ты делиться не любишь, но тебе сейчас нужно, честное слово, – он уставился на Анджея просительным и обеспокоенным взглядом, что за Ежи водилось ну очень редко. Из чего Анджей немедленно сделал вывод, что выглядит сейчас совсем уж преотвратно. Примерно так, как себя и чувствует.

   – Ну ладно, – сказал он, будто делая одолжение, не то чтобы нарочно, само так вышло, – никуда не побегу буду пить чай. Не психуй еще и из-за меня.

   Ева лежала на нарах в предвариловке и, закинув руку за голову, таращилась в потолок. В сущности, здесь было неплохо, и у нее все было не так уж плохо, по крайней мере, пока. Как будет в тюрьме – Ева пока с трудом представляла, но, в любом случае, ничуть не жалела о случившемся. Сила всегда выбирает оптимальный вариант, и Еве даже думать было страшно, какими стали бы менее удачные. Словом, она была в порядке, в целом и общем. Поэтому переживала за Анджея.

   Ежи сказал, что собирается пойти к нему, когда заходил ее проведать, и это отчасти успокаивало, но не слишком. Анджей наверняка психует, нервничает, еще – скорее всего, винит себя из-за чертова пистолета. И еще – ужасно психует и страшно нервничает. Если бы Ева была рядом, наверняка сумела бы его успокоить, как-то у нее это выходило каждый раз. А теперь она здесь, а он там… Господи, да не может Ева сесть в тюрьму даже на несколько месяцев! А уж тем более – на тот срок, который положен за ее преступления. Как он там будет один? Или убьется, или в депрессию впадет, или то и другое сразу… Нет, она никак не могла оставить своего напарника. И друга.

   Она нервно поджала губы. «Друга, Ева, друга! Не любимого мужчины», – строго сказала она себе, но это не слишком помогло. Кажется, ее проклятые чувства слушались Еву