Гитарист и фея. Каролина Кинк

Куда может привести начинающую сабу один-единственный вопрос, заданный на местном БДСМ-форуме? К веселым эротическим приключениям, серьезной личной драме или к большой любви? Катя уж точно не предполагала вовсе ничего из этого, когда на ее вопрос неожиданно ответил уважаемый Мастер, известный флагеллянт Егор Стрельников. Впрочем, и о том, кто он такой, Катя тогда не знала тоже: для нее он был всего лишь приятным форумчанином, готовым дать объяснения новичку. А потом они назначили встречу на станции Лиговский проспект.

   Гитарист и фея

   BookGirl: Наверное, глупый вопрос, но зачем нужен флоггер?

   Rosario: Глупый ответ – для порки.

   Myrtha: Для «разогрева» в начале сессии.

   Gunslinger:

   Myrtha, ну не только, на самом деле. Не сужайте его широкие возможности =)

   BookGirl, а вы «сверху» или «снизу» спрашиваете? Если первое – то новичку именно он пойдет для тренировки на живых людях, им вы точно никому ничего плохого случайно не сделаете. А если второе – то полноценный ответ на вопрос требует индивидуального подхода. Все зависит от ваших предпочтений, реакций и болевого порога. Он и правда достаточно мягкий, чтобы с него начинать – и оно вам прямо-таки приятным массажем показалось, а не поркой. С другой стороны, и не мягко им работать тоже можно. С третьей стороны – он не только мягкий, но и широкий, позволяет сразу большую поверхность охватить.

   Приватный чат

   BookGirl: Спасибо за адекватный и подробный ответ новичку.

   Gunslinger: Не за что =) Новичкам нужно помогать, особенно с опасными практиками. Спрашивайте еще, если вопросы будут – можно сразу в приват.

   P. S. А все же – сверху или снизу? Извините за излишнее любопытство, если что.

   BookGirl: Снизу (краснеющий смайл). А что, вам срочно нужна нижняя, не знакомая с флоггером? ;-)

   Gunslinger: Тогда уж скорее нижняя, которая задает любопытные вопросы =) Я на них люблю отвечать (наверное, заметно). А знакомство с флоггером я бы так с порога предлагать не стал, тем более такой очаровательной нижней. Сперва цветы, мороженое, прогулка под луной.

   BookGirl: Бабе – цветы, детям – мороженое, а я сразу сойду и за то, и за другое? ;-)

   С чего вы взяли, что я очаровательная? Да и вопрос был очень банальный, правда. Хотя у меня есть еще один банальный – а разогревать-то зачем?

   Gunslinger: Вы очаровательно смущаетесь =) И да, мороженое и цветы одновременно – для юных очаровательных барышень.

   А вопрос дельный для новичка: в интернете развернутых понятных описаний так сразу не найдешь. Снизу – особенно дельный, нижние порой мало интересуются, что конкретно и как с ними делать будут, а зря. Новый вопрос тоже дельный =) Разогревать – чтобы последующие более сильные ощущения вас порадовали. От разогревочного воздействия у вас одновременно повышается болевой порог и усиливается возбуждение. Ну и, в конце концов, это приятно само по себе.

   BookGirl: Я все еще не уверена насчет приятности этих ощущений в принципе, скорее прикидываю, готова ли попробовать вообще.

   С чего вы взяли, что я юная? А вдруг нет? Я же тогда могу и обидеться.

   Gunslinger: Я очень проницательный =) А вы – очень любознательная. Я предположил, что неюные барышни не стали бы про себя шутить насчет «мороженого детЯм». Ну и, если вы не уверены – тогда вам почти наверняка нужен флоггер. Им действительно можно хоть массаж делать, и не будет ничего более неприятного, чем делают банным веником безо всякого БДСМ. (На этом месте я, конечно, должен сказать «Хотите, покажу?», но как же цветы и мороженое?..)

   BookGirl: У вас так много свободного времени, чтобы вводить в курс всех новеньких? ;-)

   Тут Катя не выдержала и убежала на кухню делать себе чай, разнервничавшись от того, что начала заходить на чужую территорию. Заданный вопрос для Катерины был не праздным. Этот Стрелок ей сразу понравился, своим объяснением без насмешек и тем, как он с ней стал мило флиртовать, в конце концов, в самом деле, сводить все сразу к сессии без знакомства было для нее чересчур. Но тут, в Теме, многие верхние не стеснялись сразу переходить к делу, а еще – иметь много нижних одновременно, с кем-то встречаясь чаще, с кем-то реже только ради сессий, и это определенно было не для нее. Как-то хотелось более личного отношения.

   – Катюш, ты чего не спишь-то в такую поздноту? – взволнованный вопрос мамы, зашедшей на кухню, раздался неожиданно для погруженной в свои мысли и переживания Кати. Она аж вздрогнула – но, по счастью, ничего не уронила и не разлила.

   – У меня выходной день завтра, я со Светкой поменялась, – напомнила Катя. Ей и правда завтра не нужно было идти в книжный, – встану тоже позже, да и все.

   – А ты куда-то завтра собираешься или будешь дома сидеть? – продолжила волноваться мама.

   – Не знаю, – Катя улыбнулась, – Может, сейчас договорюсь о встрече как раз.

   Электрочайник вскипел быстро, и она торопливо заварила себе чай, волнуясь о том, что очень ждет ответа от Стрелка и хочет поскорее посмотреть, что он написал.

   – Ладно, отдыхай тогда, – погладив ее по плечу, успокоенно сказала мама. – Но все равно не засиживайся долго.

   Катя старательно покивала и нетерпеливо побежала обратно к компьютеру. Где ее уже ждал ответ:

   Gunslinger: Только тех, которые задают интересные вопросы и очаровательно смущаются =) Так что – исключительно вас ;)

   Все-таки он ее определенно интересовал, и Катя полезла, наконец, изучить его профиль. Заполнен тот был скудно, там висело фото – электрогитара, плеть и шляпа, сложенные в кучу и снятые явно на мобильный. В разделе «О себе» – цитата из песни “Like A Rolling Stone” Боба Дилана: «Теперь ты невидим – и тебе нечего скрывать». В Тематических интересах были прописаны: «Флагелляция, дисциплина, фетишизм», но главное, что было обозначено местонахождение. Питер, как и у Катерины. Было бы обидно иначе. Хотя форум и был местным, но многие забредают и из других городов, так что проверить было не лишнее.

   BookGirl: Вот возьму и поймаю вас на слове! И истребую мороженого в ближайшее время.

   Gunslinger: С удовольствием поймаюсь, честное слово =) Назначайте время. Место, где дают отличное мороженое, у меня на примете есть.

   Торопливо набив ответ, Егор отправил его и встал из-за компа, чтобы совершить ночное гедонистическое нападение на холодильник, раз уж у него тут творится вечер полного и тотального гедонизма. Так вот всегда: сперва позволяешь себе сто грамм коньяку после трудного дня, потом внезапно знакомишься с девушками в интернете, а потом, в довершение всего, жрешь бутерброд с беконом на ночь.

   «Не тянешь ты на доброго самаритянина, Стрельников», – ехидно усмехнувшись, сообщил Егор своему отражению в зеркале и пригладил пятерней распущенные длинные волосы. Вроде, еще не очень старый, чтобы выглядеть развратителем молодых девиц. И даже немного симпатичный. Вообще-то сперва он и впрямь собирался побыть альтруистом, увидев на форуме очевидно всерьез заинтересованную, но при этом так же всерьез растерянную девушку. До подробного изучения девайсов она «своим ходом» добралась, а дальше совсем опешила. И Егор взялся ей разъяснять. А она в ответ взялась так мило смущаться и так трогательно кокетничать, что весь альтруизм куда-то стремительно подевался.

   Ему, конечно, все еще не хотелось бросать такую любознательную и трепетную особу одну среди бурных волн тематического сообщества, в которые она заплыла. Но с собой надо быть честным: ему просто хотелось еще и поближе пообщаться с очаровательной барышней, с которой оказалось было так приятно болтать и флиртовать в интернете. И которая за десять минут подняла ему настроение, которое было препаршивым из-за скандала на работе. Егору остро не хватало в жизни чего-то приятного и милого. И теперь он собирался кормить это приятное и милое мороженым, из глубокого личного интереса.

   Бутербродов он сделал сразу два и долил себе еще пятьдесят грамм коньяку – что уж теперь, пускай творится тотальный разгул. А потом поспешно вернулся за комп, чтобы прочитать ее ответ.

   BookGirl: У меня, например, завтра свободный день, так что можно выбрать, когда вам удобно. Вечером, наверное?

   Gunslinger: Можно днем, раз вы не заняты. У меня свободный график и дел на завтра нет.

   Егор отправил сообщение, вздохнул и тут же улыбнулся: знакомиться с девушками в интернете и сразу назначать им свидания – обычно для него это было очень чересчур. Но он почему-то чувствовал себя исключительно довольно и радостно. Опять же, мороженое – да он с института девушек мороженым не кормил! Подумав еще немного, он откопал первое попавшееся фото себя-любимого, которое казалось ему достаточно удачным – и тоже отправил, с комментарием: «Вот, теперь вы знаете, как я выгляжу». Фото было с прошлогоднего концерта в «Синей крыше», его сделал Андрюха, сообщив, что Стрелок – «прямо-таки воплощение блюза», когда сидит за столом, и с одной стороны от него торчит гриф «Гибсона», а с другой – бутылка «Джека Дэниэлса». Еще на нем была концертная бордовая шляпа и концертная же легкая небритость.

   BookGirl: Какие разные инструменты вы, однако, предпочитаете! Мне все интереснее ознакомится с тем, как вы ими владеете.

   Свое фото она прислала парой минут позже, видимо выбирала из файлов. Судя по нему, Катя была красива – именно не хорошенькая или симпатичная, но настоящая красавица, с тонкими чертами лица и очень длинными русыми волосами. При этом она не подчеркивала своей внешности никаким макияжем, впрочем зачем бы, с таким-то лицом?

   «Ты, Стрельников, дьявольски везучий», – подумал Егор, созерцая это прекрасное зрелище. Любознательная, обаятельная, еще и красивая, как французская актриса. Надо чаще делать добрые дела, за это Боженька награждает. Он подпер рукой щеку и мечтательно вздохнул, предвкушая завтрашнее свидание. А потом спохватился, едва не подскочив на стуле, и принялся торопливо набивать ответ. А то девушка там ждет, пока он тут на нее неприлично пялится – то есть, на ее фотографию.

   Gunslinger: А вы не только интересная и очаровательная собеседница, но еще и красавица! Для вас – хоть целый концерт по заявкам, на всех инструментах по очереди. Завтра в два возле метро «Лиговский проспект» подойдет?

   Интересно ознакомиться, ну надо же! Значит, его небритая физиономия девушке все-таки понравилась... Везунчик он, еще какой везунчик. Егор снова мечтательно вздохнул и довольно улыбнулся: завтрашний день виделся ему сияюще прекрасным. После того, как «Книжная девочка» ответила согласием, они, разумеется, продолжили болтать, и Егор вскоре выяснил, что ее зовут Катя и что она работает в книжном магазине менеджером, отсюда и никнейм. Впрочем, он быстро пришел к выводу, что это не о работе, а о любви: о книгах Катерина рассказывала с упоением не меньшим, чем он о блюзе, о котором они тоже, разумеется, успели поболтать, как и о его звукозаписывающей студии, любимом и лелеемом детище. Все было просто замечательно и совершенно упоительно, но при мысли о завтрашнем свидании Егор все равно волновался, как подросток. А может, потому и волновался, что все было настолько чудесно: не так уж часто ему так сильно нравились девушки с первого взгляда.

   Катя со вздохом посмотрела на себя в зеркало и подумала, что ей бы на свидание в маске ходить – из шапки, с дырами под глаза и рот. С ее внешностью очень трудно было нравиться по человечески, все как-то больше западали на красивую обертку. В этом смысле она может и зря так поторопила события. Могла бы пообщаться с Егором в сети дольше и фото не показывать, но она почему-то ужасно разволновалась, когда они начали общаться, а сегодняшний день правда был свободным и что уж теперь, свидание-то назначено.

   В итоге этих тяжких раздумий она решила не слишком принаряжаться, выбрала свободные черные брюки, и кофту, правда подходящие туфли под эти брюки были с высоким каблуком, ну что ж, Катя решила надеяться, что Егор окажется достаточно высок, чтобы его это не смущало.

   Он ждал ее ровно между двумя дверями выхода из метро, прислонившись к стене: Катя заметила его сразу, по шляпе – и тут же задумалась, всегда он в ней ходит, или надел, чтобы легче было с фото сличать. С другой стороны, Егора и безо всякой шляпы нетрудно было выделить в толпе: с длинными темными волосами, собранными в хвост, в короткой облегающей черной кожаной куртке и «ковбойских» сапогах он был похож на персонажа какого-то фильма. Особенно на фоне гранитной колонны. Довершал композицию букет из белых калл и кремовых роз, который он рассеянно вертел в руках, уставившись вникуда, пока не заметил подошедшую к нему Катю.

   – Привет, книжная фея! – он широко улыбнулся и протянул ей букет. – Ты прилетела!

   – Привет! Ну мы же договаривались! – она приняла букет с легким стеснением, какой-то он был слишком уж роскошный, на праздники такие дарить, а не просто ради свидания, да еще и первого, которое часто оказывается и последним тоже.

   – Я очень ждал, – продолжая улыбаться, сказал Егор и подставил ей локоть прямо-таки как джентльмен позапрошлого века, чтобы Катя могла взять его под руку. – Тут надо прогуляться минут десять, во-о-он в ту сторону – и там нас ждет сокровищница с мороженым, – весело сказал он, прежде чем двинуться в указанном направлении.

   Сокровищница оказалась кафе-мороженым в итальянском стиле, с маленькими столиками, накрытыми белыми и клетчатыми скатертями, и стульями с коваными ажурными спинками. Мороженого тут и впрямь было великое множество – от обычного ванильного до «томатного вкуса», которое Катя пробовать не решилась, но все равно, под уговоры Егора, выбрала себе сразу три разных шарика. И еще молочный коктейль. Он сам взял себе эспрессо, и они уселись возле окна. Егор, помешивая сахар в чашке и подперев кулаком щеку, смотрел на то, как она пробует мороженое, с довольным видом заботливой бабушки, внучка которой очень хорошо ест суп.

   Они, разумеется, немного поговорили и о погоде и снова о музыке, книгах, концертных поездках, с Егором очень легко болталось, как с давно знакомым и ровесником, но его эрудиция поражала. При этом, конечно, глядя на него Катя не могла не вспоминать, что познакомились они на форуме посвященном БДСМ и Егор может быть не только легким и галантным кавалером, он может давать куда больше заботы и внимания, так необходимого нижней. И потому что мысли так и норовили сползти в ту сторону, в какой-то момент она довольно нерешительно, но спросила на волнующую тему, немедленно ощущая, как краснеет.

   – Знаешь я ведь, ну новичок еще и не разобралась во многом, и меня удивляет, почему бондаж и дисциплину в пару объединяют. Вроде не одно и тоже.

   – Ты опять чудесные вопросы задаешь, Катюш, – улыбнулся Егор, потерев пальцами нос. Это было как вчера на форуме, только намного лучше: когда она сидела тут, живая и настоящая, ела мороженое, увлеченно с ним болтая, и Егор мог любоваться ее движениями и выражениями лица, живыми реакциями на все, что он говорил и делал. Идеально. Чистое беспримесное наслаждение. А с ее вдумчивым любопытством – еще лучше. Она интересовалась действительно важными вещами. – На самом деле, это довольно просто, если нормально объяснить, только объяснения фиг найдешь. Я не сомневаюсь, все что можно найти, ты сама нашла уже. А спрашиваешь про то, что не объясняют обычно. Бондаж – физические ограничения, дисциплина – психологические ограничения. Собственно, там даже одни и те же воздействия: принуждение, депривация, наказание. Разница только в том, делаешь ты это руками или словами.

   Катя покраснела еще более явственно и сказала:

   – Самое непонятное – это почему оно нравится, – и принялась со смущенным видом рисовать ложечкой полоски на мороженом.

   Смущалась она в реальности тоже еще очаровательнее, когда можно было видеть румянец на ее щеках и опущенный взгляд, и как она ковыряла мороженое от неловкости. Егор невольно расплылся в умиленной улыбке. Катю хотелось погладить по голове, и он, вздохнув, очень осторожно и совсем невинно провел пальцами по ее волосам.

   – Людям нравится все, от чего у них вырабатываются гормоны удовольствия. Иногда это странные вещи – например, фильмы ужасов, или американские горки. Вот это последнее меня, честно говоря, куда больше БДСМ изумляет: болтаешься вверх головой на безумной скорости, орешь – а потом заново приходишь, потому что было очень весело. Хотя тоже не всем нравится, конечно, как и тема.

   – Правда? А я люблю всякие карусели такие, правда я не ору, просто дух захватывает. Но оно клеевое, когда такая скорость, что аж ух, а при том безопасно совсем. Дело в этом, да? Что на самом деле безопасно, – Катя подняла голову, улыбнулась, и съела ложечку наковырянного мороженого. Не то чтобы на это было так уж просто смотреть – как она ест. Немедленно хотелось наклониться к ней и поцеловать, пока на губах еще чувствуется вкус мороженого, а губы и язычок немного холодные, но от поцелуя согревающиеся очень быстро. Егор категорически не мог перестать себе это представлять. Хотя сделать, конечно, не решался. Катя была совершенно чудесная со всех сторон и в чем только можно – продолжать с ней разговор при этом хотелось ничуть не меньше, чем поцелуев, и он, почти сразу отвлекшись от своих эротических фантазий, поспешил ответить:

   – Ты умная, фея, и даже очень. Именно в этом, Испытывать острые ощущения понарошку, когда тебе на самом деле ничего не угрожает, бывает очень приятно, – Егор очень довольно улыбнулся и тут же нагло и решительно предложил: – И если хочешь, как-нибудь свожу тебя на карусели. И даже вместе с тобой покатаюсь с удовольствием, чтобы посмотреть, как у тебя дух захватывает, – Егор очень довольно улыбнулся. Планировать следующее свидание в самом начале первого и впрямь было несколько самоуверенно, но ему хотелось – второе, третье, пятое и дальше в бесконечность. Очень сильно. Даже вот так просто сидеть и смотреть на Катю, как Егору сейчас казалось, он мог бы до скончания дней.

   – Ну посмотрим, может ты еще потом пожалеешь об этом обещании, – Катя улыбнулась немного лукаво, – Надеюсь об остальных ты не жалеешь.

   Флиртовать с ней тоже было хорошо, и, доев мороженое, гулять по любимым улицам центра, любоваться на свинцово-серую воду. Хуже было неожиданно попасть под ливень, не готовым пытаться перебежать на другую сторону под навес, и отпрыгивать от автомобиля который летел по лужам так, что во все стороны били фонтаны воды. Впрочем и это не было худшим, а вот что Катя упала, подвернув ногу, и у нее сломался каблук уж вовсе никуда не годилось. Единственное во всем этом хорошее заключалось в том, что Егор отсюда жил буквально через пару домов: трехкомнатное наследство на Лиговском досталось ему на удивление легко и непринужденно, в силу отсутствия других на него претендентов. Он, разумеется, не собирался зазывать Катю к себе домой на первом же свидании, но сейчас ситуация была авральная – и она не отказалась от его предложения. До дома он ее, разумеется, донес на руках, хотя предпочел бы носить вот так в совсем других обстоятельствах, и уж тем более не под ливнем. А теперь он волновался, что у нее с ногой и не простудится ли она, так сильно вымокнув. Так что собирался ее сушить, греть и лечить, очень тщательно и совершенно платонически.

   Чтобы открыть дверь, Катю пришлось осторожно поставить на ноги, попросив не наступать на пострадавшую ногу, но потом Егор снова подхватил ее и отнес прямо в ванную. Бросил полотенце на бак для белья, посадил на него Катю, а сам уселся на пол перед ней.

   – Давай-ка я первым делом ногу твою посмотрю. Выясню, что с ней и что нам с ней делать, – предложил он.

   Вот так вот из-за ерунды повредить ногу и к тому же туфли было ужасно обидно. И больно. А к тому же вот это совершенно незапланированное гостевание Катю немного подспудно напрягало. Вроде и правильно все, и упала она сама, а все равно они с Егором в реале первый день знакомы.

   – А ты разбираешься? – спросила она и тут же подумала, что, наверное, это жутко глупый вопрос. Он не первый день верхний и в травмах должен понимать.

   – Я даже курсы санитаров закончил, могу на «Скорой помощи» работать, – очень серьезно ответил Егор, посмотрев на нее снизу вверх. – Если вдруг, не дай бог, что-то серьезное, я тебя все равно в травмпункт отвезу, на такси. Но надеюсь, что нет… Давай я с тебя туфли сниму, тебе самой неудобно.

   «Ну надо же! Курсы!» – восхитилась Катя. Все-таки не зря Егор ей нравился.

   – Давай, снимай, – согласилась она, а потом еще и оценила его вслух. – У тебя очень основательный подход.

   – Спасибо, фея. Я стараюсь… не быть легкомысленным в таких вопросах, – улыбнулся Егор, а потом заботливо предупредил, снимая с нее сперва туфли, потом капроновые носочки, а потом слегка приподнял штанину, ровно настолько, чтобы можно было осмотреть поврежденное место: – Я постараюсь очень аккуратно, но все равно может быть немного больно, – а потом принялся осторожно ощупывать ногу, спрашивая, не больно ли. – Растяжения нет, к счастью, тем более вывиха, просто ушиблась сильно. Бедная фея! Но на ногу можно наступать, так что если хочешь, прими горячий душ, чтобы не простудиться. Можешь вот взять мой халат, полотенце рядом с ним висит, я тебе потом еще тапочки выдам, – он кивнул на вешалку.

   Это было весьма кстати, когда она тут и так уже была мокрая, как мышь, а с другой стороны – все тоже самое. Душ, халат… Катя занервничала, но все же согласилась. Егор не выглядел мужчиной, изголодавшимся по женской ласке настолько, чтобы набрасываться на нее без спросу. Когда он вышел, Катя хорошенько отпарилась в его смешной ванной. Комната была похожа на поставленный стоймя пенал, слишком уж высокие потолки были тут в старинном доме, и кафель до потолка не доставал, обрывался маленьким пластиковым карнизом, и выше шла побелка, а еще на самом верху, под потолком над ванной красовалась маленькое окошечко, размером с форточку. Катя рассматривала все это с любопытством, ей вообще нравилось смотреть, как люди живут и устраивают свои гнездышки под собственный вкус. Так что вышла из ванной, разогревшись и позабыв о собственных страхах.

   Прямо у двери ее ждала пара пушистых теплых тапочек, которые были ей великоваты, но не критично.

   – Кухня налево, – донесся с этого самого лева голос Егора. – Иди чай пить.

   Когда она вошла на кухню, на редкость современно-минималистичную, но притом выглядящую удобной, Егор как раз водружал на стол заварочный чайник. Он улыбнулся ей и тут же, поставив рядом с чайником две кружки внушительных размеров, очень серьезно сказал:

   – Катюш, я сегодня с тобой собирался исключительно гулять под ручку по Невскому – и больше ничего. Но раз уж все так вышло, я теперь собираюсь тебя высушить, отогреть, еще накормить, потому что ты проголодаешься наверняка, пока одежда сохнет – и отправить домой в целости и сохранности. И все. Честное слово. Я понимаю, что оказываться в квартире у мужиков, с которыми ты первый день знакома, может быть стремно… особенно когда ты тут сидишь в одном халате этих самых мужиков. Вот, надеюсь, что мои искренние обещания тебя успокоят… – он смущенно потер бровь и уселся за стол.

   – Ну, это хороший план, – улыбнулась Катя, – А можно поинтересоваться блюдами, наличествующими в меню?

   – У меня есть грибной суп, – сообщил Егор, разливая чай по чашкам, с такой торжественностью, будто сообщил, что у него тут полный сундук бриллиантов. – Еще должен быть говяжий стейк, который можно приготовить, картошка-фри в морозилке, всяческие овощи, кажется, рис и гречка... – он, похоже, всерьез собрался перечислить все содержимое холодильника и кухонных шкафов, с присущим ему основательным подходом, но Катя его прервала, остановившись на супе.

   Хотя пока ей есть не хотелось, и вместо того, допив чай, она с интересом и любопытством отправилась осматривать квартиру Егора, которая выглядела очень холостяцкой, но притом довольно уютной.

   Увидев, что Катя, вроде бы, не переживает насчет собственной безопасности в его квартире, Егор с полной самоотдачей и воодушевлением взялся принимать ее в гостях. Квартира у него, за исключением шикарного месторасположения, высоких потолков и приличного метража, была в меру скромная. Собственно, жилая комната в ней была всего одна: гостиная, она же спальня, она же кабинет. Во второй Егор, едва сюда переехал, сразу же оборудовал маленькую домашнюю студию. А третья обычно была заперта на ключ, и ее он не собирался пока демонстрировать Кате. Не в этот раз.

   Зато студию показал с огромным удовольствием и гордостью, дал Кате потыкать в кнопки и подергать рычажки на пульте, показал, как подключается гитара к усилителю – и, разумеется, сыграл. Аж целых две песни, одну собственную и одну Клэптона. По ощущениям Егора, протяжные и красивые баллады этого английского парня с лицом советского инженера очень подходили для того, чтобы играть их прекрасным феям. Точнее, одной фее по имени Катя, потому что она была единственная в своем роде. Ему немедленно захотелось написать что-то в таком же духе самому, специально для нее, но Егор сдержал порыв вдохновения на время – и вместо этого повел ее изучать книжки в своей библиотеке.

   Все, что он ей показывал и рассказывал, вызывало у Кати такие живые, непосредственные, яркие и естественные реакции, что Егор готов был показывать бесконечно, все, что у него есть, включая сломанную старую пишущую машинку, доставшуюся ему в наследство вместе с квартирой. Лишь бы она снова радовалась, любопытствовала, улыбалась и задавала кучу вопросов, вот так же вот светилась интересом и воодушевлением. А Егор любовался ей, бесконечно. Впрочем, Катей можно было любоваться и когда она ела суп. Еще и гордиться, что он с утра, изнывая в предвкушении встречи, затеялся его готовить. Обычно Егор предпочитал чего попроще, полуфабрикаты, в крайнем случае – салат нарубить или кусок мяса зажарить, а готовить для себя постоянно ему было лень. Но тут он сподвигся, и ничуть не жалел: комплимент от Кати его кулинарным навыкам стоил того, чтобы стоять у плиты часов восемь, не то что сорок минут с перерывами.

   – В общем вот, примерно так я и живу, в степенном холостяцком одиночестве, – резюмировал он экскурсию по своей норе, проглотив ложку супа. – Хотя гости у меня регулярно бывают, конечно. Я общительный одинокий холостяк.

   – Ну и правильно. С тобой интересно же, конечно ходят, – улыбнулась Катя.

   Егор невольно тут же расплылся в радостной улыбке: его прекрасной фее было с ним интересно! Распирало гордостью от этого не меньше, а то и больше, чем от супа. И он бы запросто променял всех остальных гостей на одну Катю, о чем немедленно честно ей и сообщил:

   – А мне с тобой интересно. Ты – самые лучшие гости, которые у меня были за последнее… – тут он прищурил глаз, пытаясь припомнить точно, но не смог, потому после паузы добавил: – довольно долгое время. И еще я чувствую себя капельку меньше одиноким холостяком. Со мной это не так уж часто случается в жизни, – он смущенно улыбнулся и еще смущеннее потер нос. Это были довольно откровенные признания, но с Катей, такой искренней, очень хотелось быть откровенным.

   – Ну, мне кажется… – осторожно протянула Катя, – что вряд ли ты все время был таким уж одиноким. Были же у тебя нижние, например. Извини… может это чересчур нагло про это спрашивать.

   Ее снова немедленно захотелось погладить по голове. И обнять. И поцеловать. Очень целомудренно, в щечку. Потому что она очаровательно смущалась. И считала слишком наглыми вопросы, которые имела полное, абсолютное, первостатейное право задавать, раз уж у них были некоторые планы друг на друга.

   – Ты имеешь полное право про это спрашивать, фея. Хоть в каких подробностях, – Егор ободряюще ей улыбнулся. – Были нижние, некоторые ненадолго, пару раз – надолго, один раз в обучении, а за пределами сессий мы всегда исключительно приятельствовали. Но я… так устроенный человек, я даже с этими приятельскими отношениями никого кроме не заводил. Это ты тоже имеешь право знать, наверное даже в первую очередь: если у нас что-то есть с тобой, значит, у меня больше нет ничего и ни с кем.

   На самом деле, Егор про себя одного давно уже понимал, что он – безнадежный и неизбывный однолюб. И если отношения были достаточно легкими, он потом все-таки мог сравнительно легко завести новые. А вот к Анюте, той самой его ученице, прикипел так, что с тех пор отказывался «вводить в Тему» новичков. Они все были не Анечкой, и ему претило сравнивать: это было как-то… оскорбительно и для Ани, и для других, кто пришел бы на ее место, тем более. Так что Наставником он был один раз в жизни, и ученица у него была единственная и неповторимая. И с тез пор, как он десять лет назад развелся с Ольгой, так и не женился снова. Хотя как раз против второго брака Егор совершенно ничего не имел, и в идейного холостяка после развода не превратился. Просто как-то не находилось никого, с кем хотелось бы поселиться в одной квартире и разделить всю свою странную и порой беспорядочную жизнь целиком.

   – Это радует, – немного печально сказала Катя, – Боюсь, для меня это критичный вопрос.

   «Здрасьте приехали!» – мысленно воскликнул Егор и так же мысленно всплеснул руками, чтобы не ошарашивать Катю своими реакциями. Вот чересчур резкие и откровенные высказывания о Катином бывшем верхнем, который безусловно имел место, точно были бы наглостью. Хотя ему хотелось сказать и о том, что ставить одних нижних в известность о других нижних – обязанность верхнего, которой, по всему, этот некто пренебрег, иначе у Кати не было бы такое грустное личико. И что если этот верхний был, а Катя теперь Егору вопросы задает, а не от него все ответы давно получила, внятные и подробные – это тоже ни фига не нормально. Потому Егор ответил осторожно и корректно, вовсе не касаясь этого неизвестного ему человека:

   – Я прекрасно понимаю, Катюш. И для меня тоже критичный, потому и говорю, – он задумчиво вздохнул, подбирая слова. – Любой человек имеет право чувствовать себя единственным и особенным, а не одним из череды кого-то там. Это же отношения, а не заводской конвейер.

   – Не конвейер – это точно, – Катя вздохнула.

   Виктор был ее женихом и все у них было отлично, пока оставалось «ванильно». А потом Катя проявила смутный интерес к Теме, когда они смотрели вместе порнушку, и Виктор согласился, что будет интересно попробовать, что-то эдакое с перчинкой. Мать его за ногу сорок пятого размера, попробовать! Когда у него там две сабы было, одновременно с «ванильной Катей». Она едва ли могла представить, как это может устраивать тех двух девушек, но ее не устроило вовсе, когда все всплыло. Быть третьей она категорически отказалась, хоть Виктор и объяснял, что она для него первая, и предложение он ей делал, а не тем двум. И просто не думал, что у нее тоже есть такие потребности, иначе он бы никогда. Но Катя ему прямо так нужна была, что он был готов всю жизнь ее оберегать и про Тему не рассказывать даже. Просто изменять за спиной с теми, другими. А теперь, когда она сама оказалась нижней, он был готов их прогнать, но вместо того Катя прогналась сама. Все это было для нее дико и противно, а остаться в Теме она, пожалуй, решила назло Виктору. Чтобы он не думал, что Катя из-за него будет лишать себя каких-то удовольствий. Вот еще! Хотя не лишать себя их оказалось довольно сложно.

   – Что-то ты у меня совсем загрустила от этого разговора, фея, – обеспокоенно сказал Егор. – Если хочешь, расскажи, что тебя гнетет, я же вижу, что гнетет. Даже подозреваю, что, но без спросу в душу лезть не стану. Если не хочешь задушевных разговоров, то и не надо, просто сменим тему на более приятную. И я надеюсь, что сумею тебя развеселить.

   – Не хочу, – ответила Катя честно. Даже думать про это все было гадко, а еще и говорить. Б-р-р-р. – Спасибо, давай лучше правда о другом.

   – Конечно, фея, как тебе будет лучше, – Егор улыбнулся и кивнул. – Могу какую-нибудь веселую историю с гастролей рассказать. Вот, например, как нас с барабанщиком Мишей за членов сборной олимпийского резерва приняли. Все потом еще полгода ржали и называли нас «олимпийский Мишка и олимпийский Гошка».

   Катя тут же захихикала и, разумеется, попросила рассказать. Отвлекать от неприятных мыслей у Егора получалось отлично, так что к моменту, когда ее одежда наконец высохла, Катино настроение было лучше некуда.

   Хотя нога болела намного меньше, но туфли у Кати были безнадежно испорчены, и Егор очень настойчиво предложил вызвать такси, добавив, что, ко всему прочему, ноге нужен покой и отдых. А потом так же настойчиво предложил себя в сопровождающие, чтобы он «не волновался и точно знал, что Катя в порядке». В такси они продолжили болтать о том и о сем, а когда машина остановилась у Катиного дома, Егор вышел первым, чтобы открыть перед ней дверь и подать руку: от машины до парадного она вполне могла дойти, после того, как Егор практично открутил каблук и от второй туфли, превратив ее обувь в очень странные и неудобные балетки.

   Все это было так обходительно – очень правильно, но все равно приятно, что Егор сам ощущал, как нужно, чтобы все было правильно, что он сам по себе такой предупредительный, и Катя с надеждой ожидала, что он так же сам догадается и как наилучшим образом завершить свидание. Он был большой молодец, что ни намеком, ни движением не нарушил своего слова о том, что у него дома она в безопасности. Но сейчас хотелось бы увидеть, что она все же привлекательна для него.

   Он довел ее почти до самого парадного, а потом мягко обнял за талию, развернув к себе, наклонился к Катиному лицу, провел по щеке пальцами, сказал:

   – Спасибо за чудесное свидание, фея. Это был прекрасный день. И ты была прекрасна, просто восхитительна, – и поцеловал, долгим, нежным, но очень жарким поцелуем, неторопливо-томительным, таким, от которого ноги подкашиваются и в ушах звенит. И когда он закончился, не отстранился, а продолжил смотреть ей в глаза, улыбаясь, и снова поглаживая по щеке. – Спокойной ночи, Катюша. Спи сладко.

   И она, вернувшись домой, спала слаще некуда, хотя уснуть после такого поцелуя сразу было вовсе не так просто.

   Машину Егор попросил остановить на другом конце Лиговского от своего дома, чтобы пройти остаток пути пешком. Когда он в последний раз гулял в белую ночь, он тоже не мог припомнить. Все это было как в институте, в далекой юности, давно покрывшейся голубой романтичной дымкой воспоминаний. Он шел по городу, заложив руки в карманы, ощущая себя молодым дурным влюбленным студентом, у которого с лица не сходит идиотская мечтательная улыбка. Для которого каждый вдох прохладного ночного воздуха наполнен смыслом и жизнью, и счастьем.

   Перед его мысленным взором стояла Катя: он перебирал воспоминания о сегодняшнем дне, как сокровища в сундуке – каждое ее движение и жест, выражение лица, улыбки, взгляды, слова. В жизни она была еще более невозможной, восхитительной красавицей, чем на фото. И несла свою красоту с такой естественной, искренней простотой, что у Егора сердце замирало от восторга. Кате просто в голову бы не пришло «торговать» своей внешностью, набивая цену или выставляя себя повыгоднее, как делали многие и многие. Это было не про нее вовсе. Потому что внутри его чудесная фея оказалась еще прекраснее, чем снаружи: как весенний день, как легкий ветерок с моря, как бабочка на цветке – очаровательная, живая, трепещущая и чувственная. Настоящая.

   В ней было столько жизни, что и Егор ощущал себя невероятно, упоительно живым рядом с ней. И очень счастливым. Вместе с Катей невозможно было не радоваться, ей невозможно было не улыбаться, никак нельзя было не гореть вдохновением, не фонтанировать эмоциями. Егор готов был хоть на голове ходить, чтобы она улыбалась ему снова, рассказывать про что угодно, чтобы видеть, как она светится своим возбужденным интересом. Чтобы выслушивать в ответ мысли, рождающиеся в ее очаровательной и очень сообразительной голове. Он хотел обнимать ее нежно, когда она смущалась или грустила от дурных мыслей. Ему хотелось делать для нее все, ему хотелось быть с ней всем собой.

   «Втрескался по уши ты, Стрельников», – с блаженным довольством подумал Егор, заходя в квартиру. Диагноз был совершенно очевиден, и он ни за что не хотел бы вылечиться. Он хотел думать о Кате. И думал снова, пока заваривал и пил чай, пока умывался перед сном, пока ложился в кровать и ворочался с боку на бок, не в силах уснуть сразу от переполняющих его переживаний. Когда он уснул, ему тоже снилась Катя, хотя Егор не запомнил подробностей, но они и не были важны: она заполняла собой его сновидения целиком, и это тоже было прекрасно.

   На следующий день Катя бегала по залу магазина, подозрительно сияя улыбкой, потому что вчера все было действительно прекрасно. Егор оказался настоящим джентльменом и вел себя исключительно галантно, когда она была у него дома, и ровно поэтому хотелось попросить его побыть с ней куда менее галантным. В строго отведенных на это рамках, разумеется.

   Телефон затренькал сигналом о сообщении часов в одиннадцать, и Катя, достав его, обнаружила в мессенджере сообщение от знакомого уже никнейма «Gunslinger»: «Утро доброе, книжная фея! Как настроение? Как работа? (Честно говоря, мне уже хочется, чтобы у тебя снова был выходной, хотя у меня тоже дел полно сегодня)».

   Катя пристроилась за столом, на котором лежали книги для выдачи интернет-заказов, положила смартфон перед собой и принялась отвечать.

   «Доброе! Настроение отличное, и нога практически не болит. Работа – как обычно, но кто б отказался от выходного прямо сейчас? Впрочем, у меня завтра следующий».

   «Пускай нога поскорее проходит окончательно, – первым делом пожелал Егор, а дальше спросил: – Встретимся завтра? Я бы осмелился снова пригласить тебя в гости: от долгих прогулок вам с ногой, я думаю, пока лучше воздержаться».

   В гости было хорошо, но если так же, как вчера, то, пожалуй, не совсем. Потому что Кате хотелось большего.

   «И от всего прочего вы нам с ногой тоже рекомендуете воздержаться, доктор? 0_0»

   Тут Кате пришлось отвлечься на покупательницу, которая не могла найти отдел русской классики, а потом Катя вернулась к смартфону, где уже значился ответ:

   «Если фея желает одарить меня своей благосклонностью – я могу лишь согласиться, внутренне ликуя. Хотя кое от чего вам с ногой действительно лучше воздержаться, но есть и многое другое, что ей не повредит ;)»

   «Интригуешь! Сразу хочется узнать и от тех вещах, что можно, и о тех, что нельзя.»

   Отправив это сообщение, Катя принялась сортировать книги, надеясь, что Егор ответит ей по возможности обширно, пока она занята.

   Получив последнее сообщение, Егор поднял взгляд от смартфона и подозрительно покосился на звукаря, потому что ему всерьез казалось, что по его довольной роже всем вокруг должно быть понятно, что именно он сейчас обсуждает по переписке. Хотя на самом деле ему хотелось не просто светить улыбкой, а радостно навернуть пару кругов прямо по потолку и стенам пультовой. Его прекрасная книжная фея, которую он был готов закармливать сладостями, задаривать цветами и носить на руках по центру Питера до посинения, как заправский влюбленный студент, только что пообещала ему намного больше. Да не просто пообещала – кажется, фея на этом практически настаивала. Так что Егор чувствовал себя так, будто ему вручили Грэмми за запись с клубного концерта. Нравиться Кате было одуряюще приятно. И довольная рожа возникала сама собой. По счастью, звукарь самоуглубленно сводил трек и не обращал на сидящего в углу начальника никакого внимания, так что Егор принялся вдумчиво набирать ответ:

   «Тебе нельзя бондаж ног, позы стоя, позы на коленях, позы на четвереньках – ничего, что может нагружать ногу. Воздействия на ноги тоже нельзя, потому что можно случайно задеть больное место. Так что я собираюсь тебя очень аккуратно и заботливо положить и очень деликатно и нежно проверить, как ты реагируешь на всякие разные вещи, начиная от бедер и выше. Руки связывать можно, если тебе захочется».

   От одного описания Егора охватывала томительная нега. Он себе, конечно, представлял многое и в подробностях, сразу после того, как Катерина прислала ему фотографию. И на коленях, и на четвереньках представлял ее тоже. Верхний, который не представляет нижнюю на коленях – явно не в порядке, возможно, в депрессии. Егор не был в депрессии, он был в эйфории. Сразу после того, как он представил свою фею на коленях, он вообразил, как ее красивые запястья охватывают кожаные браслеты – и принялся надеяться, что она захочет. Это попросту красиво, черт побери. Флоггер, касающийся ее бархатной кожи – еще красивее. Кожи, совсем нежно розовеющей, как от смущения: он ведь и впрямь собирался быть деликатным. И надеялся, что ей понравится. А если нет – он будет ее целовать и утешать, прямо в наручниках. На этом месте размышлений Егору сделалось совсем томно, и он пересел к звукарю, взяв себе свободную пару наушников. До завтра еще слишком много времени, надо как-то отвлекаться, хотя бы в ожидании ее ответа.

   «Дурацкая нога, можно я ее выброшу? ((( Столько всего хорошего нельзя!»

   На слове «хорошего» предательская улыбка снова выползла на лицо Егора, но он тут же старательно сделал морду кирпичом, хотя внутри был настолько же далек от невозмутимости, как от другой галактики. О да, он бы тоже очень хотел всего хорошего – желательно, прямо сейчас, ворвавшись в книжный магазин и со зловещим хохотом вероломно похитив у них самого красивого менеджера.

   «Не нужно ее выбрасывать, она очень красивая. И еще нам пригодится, когда перестанет болеть. Не огорчайся, моя фея, она быстро пройдет – пара-тройка дней и все. И завтра нам тоже будет чем заняться ;) Во сколько тебя ждать в гости?» – да, ему не терпелось. И он даже не намеревался это скрывать.

   «Собираюсь с горя долго поспать, но часикам к трем соберусь к тебе».

   Егор протяжно вдохнул, прикрыв глаза. «Снотворного, что ли, выпить? Нет, снотворного нельзя – у меня же сессия!» – мысли были дикие, ровно как и положено мыслям горячечного влюбленного.

   «Я буду ждать в радостном томлении, моя прекрасная книжная фея», – набрал он ответ и честно и от всей души попытался все-таки углубиться в работу.

   Катя действительно старательно отоспалась, зная, как недосып смазывает все впечатления и от обычного секса тоже, а она хотела получить сегодня все. Егор ей нравился с первого его внимательного и заботливого объяснения, и она хотела ощутить с ним все по-настоящему, надеясь, что получится к их обоюдному удовольствию. Она неторопливо встала в довольном настроении и, предвкушая радостный день, позавтракала в то время, когда люди обычно обедают, так же неторопливо собралась и стояла у двери Егора как раз незадолго до трех часов, хотя к тому времени ее настроение изрядно изменилось. Он встретил ее на пороге, одетый в бежевую рубашку навыпуск и широкие серые штаны – свободно и по-домашнему, а волосы наоборот были старательно закручены в пучок на затылке. И давешняя серьга с клыком сменилась на маленькое колечко, плотно охватывающее мочку уха.

   – Привет, красавица, – широко и радостно улыбаясь, поздоровался Егор и сразу обнял Катю за талию, прямо в дверях. – Очень тебя ждал, потому что очень соскучился.

   – Я тоже соскучилась, – призналась Катя и осторожно поцеловала его в подбородок. – И ужасно волнуюсь.

   Она и правда успела начать психовать, пока ехала, внезапно надумав, что может ничего не получиться, ей не понравится и все это совершенно зря, и зачем она так торопит события, но на самом деле от последней встречи с Виктором прошло слишком много времени, и ей правда хотелось именно этого. Не просто секса, но Тематической вечеринки для двоих.

   – Значит, сейчас мы будем пить чай и тебя успокаивать, – очень заботливым тоном сообщил Егор, так же осторожно коснувшись губами ее губ и погладив по спине. – Я купил торт, он поднимает настроение. И мы про все-все с тобой подробно поговорим – и чего тебе хочется, и что тебя беспокоит, и что мы будем делать. М?..

   – Спасибо, хочу чай, а торт, может, лучше потом. Но, конечно, хорошо, когда торт есть, ты очень милый, – нервно протараторила Катерина и зашла в квартиру. Она старательно вытерла свои балетки и двинулась в них на кухню.

   – Это ты очень милая, – возразил Егор, направившись следом за ней. – И очаровательная фея.

   На кухне он сразу достал из шкафа кружки, разлил по ним чай и, водрузив на стол, уселся напротив Кати, тут же протянув руку и неторопливо и ласково погладив ее по щеке.

   – Переживаешь, что тебе может не понравиться? – тем же заботливым тоном спросил он и ободряюще ей улыбнулся. – Не переживай, если тебе что-то не понравится, мы сразу перестанем это делать и будем делать что-то еще, что тебе понравится. И ничего страшного не случится. У тебя ведь уже есть что-то, что тебе точно нравится, так? Что-то ты уже пробовала…

   – Не так-то много я и пробовала, – призналась Катя. – Кожаные наручники, завязанные глаза и распорка между ног – и все. Потом мы расстались, и дело было, разумеется, не в том, что мне не понравилось, иначе мы бы с тобой не встретились на форуме.

   Она возила пальцем по краю чашки и зачем-то думала, что это похоже на звукосниматель, который идет по дорожке пластинки. На самом деле, это было не все, и, в общем, наверное, и не главное. Ей нравилось, когда Виктор грозил ей наказанием, говорил «добро пожаловать на экзекуцию», указывая на кровать, и когда она увлеклась чтением всякого о Теме, Катю определенно привлекали именно садомазохистские практики, хотя пробовать это было страшно. Но очень хотелось. Строго говоря, в этом плане Егор с его «флагелляцией» в интересах, был вовсе не верхним ее сладких фантазий. Но, с другой стороны, на самом деле могло оказаться, что ей и вовсе ничего болезненного не понравится, и все это было ужасно сложно.

   Егор передвинул стул, чтобы сесть рядом с ней и мягко обнять за плечи. Он отпил чай из своей кружки, поставил ее обратно на стол и старательно перечислил:

   – Значит, тебе нравится бондаж, в том числе жесткий, сенсорная депривация и… стоять на коленях тоже, очевидно. Чего я, как заботливый верхний, тебе не разрешил из-за ноги – и ты расстроилась. Честно говоря, мы можем отлично провести время даже с этим набором, невзирая на твою ногу. Но, думаю, мы этим не ограничимся, – он немного задумчиво помолчал, а потом предположил: – Подчинение и дисциплинарные игры?.. Нравится?..

   Катя слабо улыбнулась и положила голову ему на грудь.

   – Нравится, – прошептала она.

   Еще как нравилось!

   – Хорошая девочка, – тихо и очень низко, как-то… урчаще проговорил Егор и погладил ее рукой по затылку, потом за ухом, потом обхватил ладонью сбоку, за скулу, ласково, рука была мягкая, но держала крепко, а потом осторожно развернула Катю лицом к нему, так что он теперь смотрел ей прямо в глаза. – Хорошая послушная девочка… Или непослушная?.. – он слегка улыбнулся и вздернул бровь, наклонился к ее лицу. Он выговаривал слова тягуче, все так же тихо и низко, его голос будто обволакивал. И смотрел на нее сейчас так же – словно гипнотизировал взглядом. Пристально. И при этом с нежностью.

   Катя не могла ему не улыбнуться в ответ, все еще смущенно, но и радостно тоже.

   – Совершенно непослушная, – призналась она. – Очень нуждающаяся в твердой руке и строгости! И в наказаниях.

   – Значит, придется воспитывать, – очень серьезным тоном ответил Егор, продолжая при этом улыбаться.

   Егору всерьез казалось, что если они еще немного пообсуждают подробности сессии, когда Катя вот так вот льнет к его плечу, а он ее вот так вот обнимает – он или взорвется, или, как минимум, воспламенится. Прямо перед ее изумленным взором. Его вчерашние терзания в пультовой казались бледной тенью того, что он чувствовал сейчас, когда его фея сидела рядом, такая восхитительно красивая и сексуальная, и снова очаровательно смущающаяся. Кажется, это Егора заводило едва ли не сильнее всего. Восхитительная эротическая игра: он рассказывает ей всякие откровенные непристойности, она смущается, он ее утешает, а потом рассказывает еще какие-нибудь непристойности… «Ты в руках-то себя держи, Стрельников, и обсуждай с девушкой технику безопасности. А потом уже непристойности», – строго отчитал он себя. Но когда они наконец договорились о стоп-словах, чувство ответственности его больше ни от чего не сдерживало.

   – Очень хочу тебя поцеловать, прямо сейчас, – сознался он, положив ладонь ей на щеку, мягкую, нежную, такую приятную щеку, и наклонившись к ее лицу. – Ты невозможно красивая. И сексуальная, – и тут же коснулся губами ее губ.

   Поцелуй был головокружительным, но легче от него Егору определенно не становилось. Впрочем, когда он оторвался от Катиных губ, все стало еще лучше. Ну, или труднее.

   – Я хочу, чтобы ты не только целовал, – очень серьезно сообщила она. – Особенно после… ну… того, что мы обсудили.

   А ведь она могла бы и не разрешить зайти так далеко. На это Егор мог надеяться, но не рассчитывать. И вот теперь свободные «рабочие» штаны немедленно показались ему недостаточно свободными. И дыхание тоже как-то перехватило от общего волнения. Дорисовывать к тому, что они только что обсудили, еще и не только поцелуи, было фантастически прекрасно. И совершенно невыносимо.

   – Я тоже… очень хочу, – честно сознался он севшим голосом и очень неторопливо провел ладонью по ее боку, по дивному изгибу. – Моя прекрасная фея, ты решила одарить меня так щедро, что умереть от радости можно, – это тоже было честно: Егор решительно не понимал, чем он, такой красивый, заслужил «столько сладкого» разом. Но чем-то ведь он своей прекрасной нимфе книжного магазина понравился, совсем сильно… и не фиг было об этом рассуждать, надо было радоваться. Катя. Катерина. Катюша. Вся вот здесь, у него в руках. С ума сойти можно!

   – Нет, умирать не надо, – возразила она. – Кто же тогда будет меня хорошенько воспитывать?

   Егор подхватил ее на руки и сообщил:

   – Ну все, ты попалась. Раз уж умирать мне не разрешила, значит, теперь тебе достанется на орехи!

   Катя довольно обхватила его руками за шею и с довольным видом сказала:

   – Умираю от ужаса прям вся.

   – Ну уж нет, я тебе тоже категорически запрещаю умирать! Кого же я тогда буду извращенно мучить? – героически удержав серьезное лицо, сказал Егор, но когда она захихикала – тоже не выдержал и весело фыркнул.

   А потом понес ее в сессионную комнату, третью в его квартире, которую видели очень немногие: большинство заходивших к Егору считали, что за дверью находится вторая кладовка, набитая старыми лыжами, пустыми коробками и чем-то еще в том же духе. Потому что Егор так им говорил.

   Он прямо-таки предвкушал момент, когда покажет ее Кате – он делал комнату тщательно и старательно и в глубине души ей гордился. Красный цвет, в который зачем-то очень любили красить стены в таких комнатах, Егора подспудно раздражал, поэтому у себя он сделал все иначе: несущую стену попросил попросту отчистить до кирпича и оставить так. «Андреевский крест» и балка с кольцами для кандалов на ней смотрелись просто замечательно. Остальные три стены были выкрашены в светло-серый, приятный, спокойный и совершенно не отвлекающий. Еще на нем хорошо смотрелись развешанные на стене черные плетки. Красные – тоже. Из «нетематической» мебели в комнате имелось только солидных размеров черное кожаное кресло совершенно понятного назначения: в нем можно было властно восседать. Впрочем, привязывать к нему очаровательных девиц можно было тоже. Что касается кровати, то по зрелом размышлении Егор решил, что она занимает слишком много места, которое лучше занять чем-нибудь другим, вроде скамьи для порки, так что за кровать тут был хороший, но тонкий матрас, который обычно лежал у стены свернутым в рулончик. А сегодня мог и пригодиться. От этой мысли у него в низу живота тут же снова сделалось томительно-горячо. Но они, по счастью, уже пришли.

   – Добро пожаловать в самую страшную комнату в моей квартире, – торжественно возвестил Егор, осторожно опустив Катю на пол и распахнув перед ней дверь.

   Вот такого сюрприза Катя точно не ожидала, все-таки это было слишком шикарно, как в кино, да и то про богатых американцев. Своя комната для сессий! Причем такая красивая и действительно страшная. Ото всех этих приспособлений, о которых она только читала и которые только на фото видела, в груди екало, соски сжимались, да и внизу горячело и сжималось тоже. Катя настороженно вступила в комнату и сказала:

   – Ну ничего себе! Чума какая! Своя секретная комната – вот это сюрприз!

   Вот уж тут, на этом наборном паркете, будет хорошо стоять на коленях перед Егором, сидящим в черном кресле, и умолять не наказывать ее слишком строго, на что он, разумеется, не согласится, а может, даже и добавит. Катя покраснела и посмотрела на него:

   – И вот ты меня прямо тут будешь?.. – вышло невероятно восхищенно.

   – Тебе понравилось, – совершенно неприкрыто довольно сияя, сказал Егор и притянул ее к себе за талию. – Прямо тут… и прямо сейчас. Дождаться не могу, – он дышал глубоко и учащенно, и при этом продолжал радостно улыбаться, и снова смотрел на Катю пристально-пристально. – Но ты осмотрись тут как следует, если хочешь, я тебе все покажу.

   – Ну что ты! – возразила Катя. – Серьезный воспитатель не должен упускать такой меры психологического воздействия, как страх перед незнакомой и пугающей комнатой. Ты мне еще и запретить рассматривать все должен, чтобы я только украдкой оглядывалась.

   Егор хитро и довольно улыбнулся и провел ей пальцем по кончику носа.

   – Отлично. Тогда совсем прямо сейчас. Стой здесь и жди, – продолжая приобнимать Катю, он подвел ее к креслу, остановившись шагах в трех от него. – Руки сложи перед собой, голову опусти. И не подсматривай, – последние слова он прошептал ей в ухо, тут же поцеловав в шею возле него. – Я возьму все, что нужно – и начнем, – список «нужного» они обговорили, разумеется, но что именно, как и когда он будет делать, Катя знать не могла.

   Она затрепетала. Говорить было одно, а вот приступать к делу – совсем другое, и у нее забилось сердце от предвкушения, а еще слегка задрожали руки, все же это было страшно вот так, в первый раз. Она стала в позу, которую ей велел принять Егор, и принялась ждать, ощущая, что возбуждается уже сейчас от этого покорного ожидания. Честно стараясь не подглядывать, она могла слышать только звуки: как Егор чем-то шумит у стены, бряцает и шуршит, потом до нее донесся звук, в котором Катя опознала шум катящихся по полу колесиков. И шаги Егора. Колесики остановились рядом с креслом, а он прошел и уселся – ноги Катя могла видеть даже со склоненной головой. Выдержав паузу секунд в десять, которые казались Кате бесконечными, Егор наконец тихо и строго спросил:

   – Явилась?

   Горло перехватило, и она едва прошептала:

   – Явилась, Мастер.

   – Почему так поздно? – все так же негромко поинтересовался он, и Катя услышала легкий, но выразительный звук шлепка кожи об кожу.

   Она стояла ровно так, чтобы с опущенной головой были видны ноги сидящего в кресле Егора в черных мокасинах. Сейчас он закинул ногу на ногу, и верхней коснулся кончик стека с широким шлепком, который принялся тихонько постукивать по носку туфли. Катя теперь заворожено наблюдала за ним, за его движениями, и ее ноги начали подрагивать. Егор объяснил ей, что болевое воздействие лучше изучать стеком, а флоггер ее ждет потом, и сейчас не могла не подумать, что так даже лучше. Стек был очень выразительным, и вся сцена делалась упоительно страшной, как в лучших ее фантазиях.

   – Я спала, Мастер, – робко пролепетала Катя чистую правду, понимая, что это совсем не оправдание.

   – Так ты… лентяйка? – выдержав короткую театральную паузу перед последним словом, спросил Егор, и стек шлепнул по ботинку сильнее, тихо свистнув при замахе. – Лениться – очень, очень плохо. Так что придется мне выбить из тебя твою лень, как следует. Два шага вперед! – на последней фразе он слегка повысил голос, хотя он по-прежнему звучал ровно и спокойно.

   Катя шагнула, не задумываясь, ноги будто сами переступили приказанные два шага, и она снова пожалела о том, что нельзя опуститься на колени. Так умолять было бы лучше.

   – Я больше не буду, Мастер! – пообещала она.

   – Ну конечно не будешь, после того, как я тебя выпорю, вряд ли тебе захочется снова лениться, – проговорил Егор очень вкрадчиво и ласково. Стек лег на изгиб ее бедра, сильным уверенным движением скользнул вниз по платью, подцепил подол, задирая его вверх. – Подними юбку, повыше. И развернись ко мне спиной.

   От «выпорю» Катя вздрогнула, из живота вверх к горлу побежали будто какие-то теплые искры, а уж задрать юбку перед Егором она и вовсе мечтала, не зря же надела сегодня платье, а под платье – чулки.

   – Простите, Мастер! – жалобно сказала она, поднимая юбку и разворачиваясь, ощущая, что живот и ягодицы поджимаются от страха.

   – Вот, так правильно, – одобрительно отозвался Егор, поглаживая ее шлепком стека сперва по бедру сбоку, потом сзади, потом – выше, по ягодице. Он забрался под тонкую бретельку пояса для чулок, чтобы погладить под ней, и это было очень интимно и чувственно, едва ли не сильнее, чем если бы там оказались пальцы Егора, а не стек. – Никогда не говори «я больше не буду», милая. Это – само собой разумеется. И не оправдывайся. Сразу проси у мастера прощения. Если твое раскаяние будет искренним, возможно, это послужит смягчению наказания. А оправдания… усугубляют вину, – как бы Катя ни предвкушала и ни ждала этого, внутренне обмирая, первый удар, сразу вслед за последней фразой Егора, все равно оказался неожиданным. И она вздрогнула с резким вдохом. Несильный, но чувствительный шлепок стека прямо посередине правой ягодицы, ощущался… необычно. Это вовсе не было похоже на удар, и это, совсем уж неожиданно, не было больно. Это было так, будто к Катиной коже резко прислонили горячую кружку с чаем и тут же отдернули, оставив легкое теплое жжение и разбегающиеся по телу колкие мурашки.

   – Ох-х-х, – она старательно медленно выдохнула, и немедленно захотела еще – чтобы было симметрично по другой ягодице, но вслух сказала: – Благодарю за поучение, Мастер.

   – Теперь ты говоришь правильно, хорошая девочка, – одобрительно отозвался Егор. – Но поучение еще не закончилось. Тебя бы выдрать хорошенько… вина сознается через боль. Поэтому мы продолжим. Тебе было больно? – он предупреждал Катю, что в самом начале будет спрашивать про ее реакции и постарается делать это так, чтобы не ломать игру. А ей нужно было постараться отвечать честно и подробно, чтобы он понимал ее ощущения как можно лучше.

   – Практически нет, – созналась Катя.

   Стек предупреждающе коснулся второй ягодицы, а потом последовал второй шлепок, на этот раз – сильнее, и Катя ощутила легкое жжение, как от крапивы, которое, впрочем, быстро прошло, оставляя все то же приятное тепло и мурашки.

   – А так – больно?

   – Ой! Да, так немного больно, – она переступила с ноги на ногу и попыталась торговаться, – Но вы же не сделаете мне совсем больно, Мастер?

   – А чем ты это заслужила? – спросил Егор и резко встал с кресла, подойдя к ней вплотную со спины. Положил руку на плечо, погладив, скользнул к молнии платья и расстегнул в одно движение. – Ты ленишься, ты оправдываешь свою лень, ты недостаточно усердно просишь прощения – а потом просишь о смягчении наказания? Нет уж, я буду тебя стегать, пока ты не усвоишь урок.

   Катя сладко вздрогнула от его обещания, да и вообще, его сердитый тон и угрозы кружили голову похлеще вина. Пальцы Егора тем временем расстегнули бюстгальтер, а потом он провел ладонями по ее спине, плечам, рукам – снимая его разом вместе с платьем, и одежда упала на пол возле ее ног. Ладони заскользили по бокам вниз, к бедрам, чтобы избавить Катю от оставшегося белья, оставив полностью обнаженной.

   А потом Егор властно сказал:

   – Идем, – снова положив ладонь ей на плечо и слегка подтолкнув в спину, в сторону внушительного и пугающего вида красно-черных козел, стоящих ближе к стене. – Мы продолжим экзекуцию здесь.

   Катя задрожала от восторга и предвкушения, да и любимое словечко «экзекуция» было сейчас как нельзя более уместным.

    – И как мне на этом устраиваться? – снова жалобно спросила она. Сердце частило, и она боялась почти совсем по-настоящему, только вот кровь к половым губам притекала все сильнее, и Катя подозревала, что вскоре они и вовсе распахнутся в бесстыдном призыве.

   – Ложись на живот, вдоль. Ножки – опусти вниз и положи вот сюда, – очень спокойно и заботливо объяснил Егор, похлопав ладонью по узким обитым кожей подставкам по обе стороны козел. А потом добавил, куда жестче: – Поближе к краю, чтобы поудобнее подставить мне свою попку для порки, – тут он погладил ее по этой самой попке, слегка стиснув ее в ладони, и снова мягко подтолкнул Катю в сторону козел, одновременно взяв ее за руку, чтобы помочь забраться на зловещую штуку.

   Экзекуция в такой позе выходила самой что ни на есть убедительной, и Катя залезла, нешуточно подрагивая. Лежать так, впрочем, было довольно удобно, но куда девать руки – непонятно. Она положила их себе под подбородок и спросила:

   – Так, Мастер?

   – Руки – дай мне, – велел он, слегка улыбнувшись, взял с того самого маленького столика на колесиках, который Катя слышала вначале, два кожаных браслета и подошел к козлам спереди. – Ты непослушная девочка, лучше я тебя пристегну, чтобы не рыпалась.

   Браслеты, надев их на Катины запястья, он пристегнул к большому металлическому кольцу на торце козел, так что «рыпаться» Катя и впрямь больше не могла: цепочки были совсем короткими, ей оставалось только лежать, приникнув к кожаной поверхности, в той позе, которую она приняла.

   – Приступим… к экзекуции, – с нажимом на последнее слово сказал Егор, погладив ее ладонью по спине, и взял со столика флоггер, махнув им из стороны в сторону и несильно ударив по собственному бедру. Флоггер не свистел, как стек, а шуршал, как погремушка гремучей змеи.

   Катя поежилась и затаила дыхание, боясь и предвкушая последующее. Она очень надеялась, что боль и в самом деле будет небольшой, а удовольствие стоящим, но все равно ведь не узнаешь, пока не проверишь, так что вполне возможно, что и нет, это не ее чашка чая. Но все окружающее порку, вся эта обстановка и то, как Егор себя с ней вел, нравились ей очень. Так, что хотелось выгнуться, выставляя задницу повыше, чтобы скорее началось.

   Повернув голову набок, она могла видеть Егора, вставшего сбоку и сзади, краем глаза: как он встал, слегка выставив вперед одну ногу, как поднял флоггер над головой, обхватил кожаные хвосты свободной рукой, проведя по всей длине, от рукоятки до кончиков, и сразу же, махнув вниз легким, расслабленным движением, ударил поперек ягодиц – даже легче, чем в первый раз стеком, мягче, но тепло и мурашки разошлись волнами по всей попке и даже на бедра, а между ног все неожиданно сладко поджалось.

   – Такая непослушная девочка, – проговорил Егор и неторопливо повторил удар. – Которую нужно отстегать по попке.

   Катя сладко ахнула, выгнулась навстречу этому движению и ощутила, что безудержно краснеет оттого, как ей нравится то, что он с ней делает, и то, что говорит. Но стыднее всего было оттого, что Егор наверняка видел, какое это удовольствие ей доставляет. И от стыда все почему-то делалось еще лучше.

   – Нравится чувствовать мое наказание? – спросил он, и сразу за этим последовал третий удар. – Может, стоит пороть тебя посильнее? – четвертый, впрочем, оказался таким же… или нет… теплые мурашки теперь бегали по коже непрерывно, и от них все ощущения казались немного другими. А еще Катя начала чувствовать ритм – удары следовали через равные промежутки времени, будто медленное неторопливое вступление к незнакомой мелодии. Она уже ждала следующего, поймав этот темп, и он последовал, и от этого чувства предвкушения ощущения показались еще слаще.

   – Разве может нравиться порка? – возразила она, застонав. Щеки снова залило краской стыда оттого, как она нагло врала.

   – Заслуженное… наказание… нужно… принимать… с радостью… и благодарностью… – после каждого его слова следовал удар, теперь они шли быстрее, и этот ритм был похож на ритм секса. И сладкая истома, которая разливалась внизу живота от прикосновений флоггера, еще больше усиливала сходство. – Скажи: «Спасибо, Мастер». Или мне придется отлупить тебя еще и за неблагодарность.

   Это была дилемма. Кате нравилось, и нравилось очень, она не была уверена, что хочет останавливать, но с другой стороны – не слишком ли много сразу?

   – Я-а-а-а, – растерянно протянула она, и тут ей пришла мысль, что он понимает в этом лучше нее, вот пусть и решает. – Приму столько, сколько вы отмеряете, Мастер.

   – Ты становишься послушной, – ответил он, а удары продолжились в том же темпе. – Пожалуй, нужно постегать тебя еще, для закрепления результата. Вот так… – теперь Катя совершенно точно была уверена, что флоггер бьет сильнее, чем вначале, не только быстрее, но и сильнее, но с ее ощущениями творилось что-то вовсе странное: ей казалось, что это даже слишком легко, не так томительно-остро, как было сперва, и хотелось попросить Егора пороть еще сильнее, чтобы снова так же ярко ощутить эти сладкие мурашки. Так что Катя решилась:

   – Непослушная и неблагодарная, – возразила она.

   – Строптивая, заслужила наказание, – согласился Егор неприкрыто довольным тоном, и следующий удар будто рассыпал по ее ягодицам сотни горячих будоражащих искр. Катя еще не успела прийти в себя от этого ощущения, когда почувствовала следующий, такой же. И вот это – было совершенно прекрасно, ровно так, как нужно. Ощущения, ничего похожего на которые она раньше не испытывала, меньше всего были похожи на боль. Они были похожи на горячее наслаждение, вплавляющееся в кожу, почти до этой самой боли – но «почти» превращало их в невыносимо острое удовольствие. Катя застонала, откровенно пошло, как стонут не от боли, а от удовольствия, все такого же бесконечно стыдного, от которого уже пылали не только щеки, но и уши, мечтая о том, что Егор отложит флоггер и займется ею лично, потому что возбуждаться дальше уже казалось просто невозможным.

   – Хочешь, чтобы я перестал? – спросил он, и удары сделались тише и чуть медленнее. Теперь, для разгоряченной, буквально пылающей огнем кожи, они казались почти лаской. – Ты так сладко стонешь, что, пожалуй, могла бы искупить вину иначе. Попроси, – удары прекратились, а Егор подошел к ней сзади совсем близко, и Катя почувствовала настоящую ласку: неторопливое, нежное поглаживание ладоней по горящей от ударов коже. И от этого по ней сейчас тоже рассыпались искры, а внизу живота заныло совсем уж невыносимо томительно.

   – Пожалуйста, Мастер, сделайте это со мной, – взмолилась Катя, – прошу!

   Он, разумеется, был готов сделать это с ней и безо всяких просьб. Не просто готов – Егор хотел ее невыносимо, так что расстегнуть штаны и надеть презерватив казалось немыслимо долгим делом. Его фея была прекрасна, настолько, что он не смог бы вообразить себе эту сладкую реальность ни в одной самой горячей фантазии. Вся, целиком, от начала и до конца. От ее шепота севшим от волнения голосом и двух послушных шагов к нему до этого невыносимо чувственного стона, который сам по себе был просьбой, самой жаркой и страстной, какую только можно представить.

   Егор наслаждался каждым звуком, каждым движением: тем, как она взволнованно и возбужденно трепетала от его слов, ее сбивчивым дыханием, тем, как она страстно выгибалась под лаской плетки. Тем, что для нее это было лаской, которую дарил он. Он наслаждался ее пылающими от наслаждения и стыда щечками. Боже, как же она очаровательно смущалась, головокружительно. Смущалась – и подавалась к нему, и просила еще. И он не мог ей отказать, ни в чем, это было не в человеческих силах. Она была восхитительна, она была прекрасна. Невыносимо было оторваться от нее и на секунду. Не прикасаться, не дарить удовольствия.

   – Да, моя строптивая девочка, я сделаю это с тобой прямо сейчас, – хрипло и низко ответил он, снова положив ладони на ее попку, ярко розовеющую, будто тоже пылающую смущением. И прильнул к Кате, чтобы войти в нее, такую нежную, возбужденную и податливую. Такую сладкую, что невозможно было сдержать стон. – Моя фея…

   Сдерживаться было невозможно вовсе, да и не нужно: не тогда, когда они оба так хотели, не тогда, когда Катя так нетерпеливо подавалась ему навстречу, а он двигался в ответ, в знойном и стремительном ритме, будто повторяющем и продолжающем ритм последних ударов. Одно перетекало в другое, сливалось с ним потрясающе естественно в единый танец страсти, который наконец оборвался ее громким вскриком и судорогами наслаждения. Он кончил сразу следом за ней, хрипло застонав, а потом склонился над ней, тяжело дыша, чтобы нежно, совсем нежно целовать спину. Благодарно. Потому что все это было сказочно прекрасно.

   – Ты чудо, – прошептал Егор, погладив ее по плечу и по спине. – Ты была прекрасна, все было прекрасно. Спасибо, милая.

   – Это было странно. Но очень хорошо. Но все-таки странно, – сказала Катя, оглядываясь на Егора.

   Егор провел рукой по ее волосам, заправив за ушко выбившуюся прядь, снова погладил по спине, поцеловал между лопаток и с неохотой отстранился, чтобы надеть штаны и отстегнуть ее от козел.

   – Я очень рад, что смог сделать тебе хорошо, моя фея, – ответил он, улыбнулся, слегка склонил голову на бок и спросил: – А странно было потому что?.. – если ее что-то беспокоило, Егор хотел знать об этом прямо сейчас. И успокоить, если потребуется. А еще – взять на руки и отнести в жилую комнату на диван, отдыхать.

   Катя поднялась, потирая руки и снова ощущая, что краснеет от чертова смущения.

   – Я не знаю… Я думала… Я не думала, что мне так понравится, – она закрыла лицо руками, продолжая сгорать от стыда.

   – Чудесная моя девочка, – вполголоса сказал Егор, ткнувшись носом ей в висок и поцеловав в щеку. А потом осторожно и заботливо подхватил Катю на руки, прижав к себе. – Ты совершенно очаровательно смущаешься. Если бы тебе не понравилось, я был бы собой очень недоволен… Но ты не про это смущаешься, конечно. Тебе слишком сильно нравятся слишком странные вещи, да?.. И непонятно, как относиться к этому и к самой себе, – он говорил тихо, очень заботливо и успокаивающе, будто читал Кате сказку на ночь. И так же неторопливо и заботливо нес ее по коридору в комнату, нежно, но уверенно прижимая к себе.

   Катя уткнулась лицом в него, пытаясь найти успокоение. Егор понимал, и понимал ее хорошо, наверное, она не была первой нижней с такими проблемами, но сейчас ей не было никакого дела до других.

    – Да. Именно так,– тихо согласилась она, надеясь, что, возможно, у Егора чудесным образом найдется ответ на то, что ей с этим всем делать.

   – Ты не делаешь ничего дурного, потому что от этого никому не плохо, – очень серьезно сказал он, когда они вошли в комнату. – Это то, что все время говорю себе я. Тебе было хорошо, мне тоже было потрясающе хорошо с тобой. А соседям мы не мешаем, потому что там звукоизоляция, как и в студии. Ты никому не делаешь ничего плохого, поэтому я думаю, что ничего дурного и стыдного в этом нет. Но, может быть, тебе нужен другой ответ на этот вопрос… главное его найти для себя. Мы сейчас найдем, вместе, – он коснулся ее губ коротким и очень нежным поцелуем, а потом уселся на диван, осторожно устроив ее у себя в объятьях на боку, и заботливо укутал лежавшим на его спинке мягким пледом, а потом снова обнял покрепче и второй рукой тоже.

   – Но и ничего хорошего, – возразила Катя, которой этот ответ не подошел категорически. То, что они делали, было… неправильно, и получать такое удовольствие от этого неправильно было неправильно в квадрате и даже в кубе.

   – Моя чудесная фея и славная девочка, – Егор слегка улыбнулся и принялся неторопливо гладить ее по голове, перебирая пальцами волосы, – переживаешь о том, что оно дурное… ну, просто потому, что обычно люди так не делают. А если делают – то это ничего хорошего не означает и вовсе не нормально. Но я думаю, что между тем, что делаем мы, и тем, что на самом деле ненормально, есть огромная разница. Если бы я начал делать тебе неприятно, больно или страшно на самом деле, тебе бы совсем не понравилось, как и любому нормальному человеку. Потому что ты и есть нормальный человек. И мне делать тебе плохо вовсе не понравилось бы тоже. В этом и разница. Например, между мной и тем, кто мучает кошек. Или между тобой и женщиной, которую бьет муж.

   – Вообще, знаешь, наверное, дело в том, что такие увлечения лучше скрывать, – сказала Катя, – Когда двое встречаются или тем более женятся, все и так понимают, что секс у них скорее есть, чем нет, это нормально, а вот то, что делали мы, скрывают, как нечто постыдное. Дело не в том, что я не хочу скрывать, мне не нравится выставлять такие вещи напоказ, будто чтобы дразнить окружающих. Как нарочито целующиеся парочки в метро – оно лишнее. Но мне не нравится, что наше с тобой – стыдная тайна. Понимаешь?

   – Понимаю, – кивнув, очень серьезно сказал Егор. – И ты у меня очень умная и большая молодец, фея, что про такие сложные переживания так быстро так много поняла. Я тоже не люблю напоказ выставлять, поэтому у меня и фотки на форуме нет. Нарочно не скрываю, но и тыкать в лицо не хочу. Узнают – и ладно, не узнают – тоже бог с ним. Ты про сложные вещи думаешь, фея, и важные… Я теперь тоже думаю, спасибо тебе, – он улыбнулся и провел ей пальцем по носу. – Мне кажется, дело не в нас и не в том, что мы делаем. Просто люди нервно реагируют на непривычное. Пока не привыкнут. Устроены они так. Я когда себе в шестнадцать лет дырку в ухе проделал, это было похлеще, чем голышом по Невскому бегать. А сейчас никто внимания не обращает на мужиков с сережками – привыкли. Потому что, ну, нету ничего такого в серьге самой по себе. Нормально это. Но непривычное всегда шокирующе, стыдно и неприлично. А уж если оно про секс – так и тем более.

   Кате немедленно стало интересно про серьгу, и она само понимала, что это было знаком того, что она успокаивается.

   – А зачем тебе нужна была дырка в ухе? – она с интересом уставилась на Егора.

   – О, это большая и замечательная история моей бурной молодости, – улыбнулся Егор. – Я тебе сейчас непременно расскажу, но сперва ты скажи, как ты себя чувствуешь. Пить не хочешь? Есть? Лежать удобно? И если вдруг физически ощущаешь что-то неприятное, или просто странное, то сразу мне говори.

   – Пить хочу, и чтобы ты рядом лег, не очень совместимые желания, – Катя смущенно улыбнулась. – И если сейчас подорвешься мне делать пить, то чаю с сахаром.

   Ей действительно хотелось объятий Егора, а еще не прямо сейчас, позже, но обычного нормального секса с ним. С поцелуями и нежными долгими ласками – скорее всего, не ради собственно секса, а чтобы убедиться, что она и так его привлекает, без порки.

   – Подорвусь, конечно, о тебе нужно заботиться, холить и лелеять, поить и кормить… и целовать, – улыбка у него сделалась еще шире и он, наклонившись, поцеловал ее в губы, с неторопливым удовольствием, будто собрался уходить за чаем часа на три, а не на пять минут, и Катю нужно было очень старательно поцеловать на прощание. – Но сперва уложу тебя на кровать, а потом мы с чаем придем и ляжем рядом, – он снова подхватил ее на руки, вместе с пледом, отнес на кровать, укрыл получше, еще раз торопливо поцеловал, а потом наконец ушел на кухню греметь чашками.

   Все-таки он был ужасно милым. Катя вздохнула и подумала, что, в общем-то, и Виктор был таким же, тоже кутал ее в одеяло, а чай даже приносил заранее, зная, что она вообще обычно хочет пить после секса. Сравнивать Виктора и Егора было неприятно, да и складывалось все слишком уж по-разному, но все равно в голову зачем-то полезло сравнение и легонько скребло по душе смутным беспокойством.

   Егор вернулся быстро, с двумя кружками чая: просто черным для Кати и с лимоном для себя. Поставив их на тумбочку, он, как и обещал, забрался на кровать к ней, улегшись рядом.

   – Ну вот, теперь могу рассказывать про серьгу, если тебе все еще интересно, – сообщил он, улыбнувшись и поцеловав ее в щеку.

   – Очень даже, – сказала Катя и отпила своего чаю, потом не выдержала и попробовала чай Егора тоже. Он был вкусный: без сахара, как она и сама привыкла пить. Отчего ее потянуло на чай с сахаром, было совершенно непонятно, так что егоровым можно было хотя бы запивать эту приторную сладость во рту.

   Устроившись совсем близко к ней и приобняв ее одной рукой за плечи, Егор очень серьезно сообщил:

   – Если ты первый гитарист на районе, а к тому же еще и хиппи с клешами в полметра шириной, без серьги в ухе никак нельзя, – тут он весело усмехнулся и потер большим пальцем бровь. – Мне тогда это важно было, в шестнадцать: показывать, кто я, всем своим видом. Наверное, знаешь, не ради эпатажа, а чтоб никто не сомневался. Потому что я сам в себе сомневался – что все правильно делаю, что интересы у меня в жизни нормальные и что из меня хороший музыкант выйдет. Сейчас как-то успокоился, а к серьге привык, мне нравится, как выглядит.

   Катя внезапно ему позавидовала. Хорошо быть успокоившимся и знать свое место в жизни. Она своего не знала. Книги? Она их любила и читать, и продавать другим, но это нельзя было назвать смыслом, как нельзя назвать смыслом жизни поедание сыра, к примеру. Когда-то, кажется, ужасно давно, хотя дело было в этом году еще, она рассчитывала завести семью и найти смыл там, но теперь очень в этом сомневалась. Не с подобными довольно-таки маргинальными пристрастиями в сексе, про которые Егор ее так трогательно утешал, что в них нет ничего страшного, ведущими в тусовку таких же как она. Слишком многие из них были неустроенными, да тот же Егор не имел семьи. Сколь она могла заметить, хотя, возможно, ее наблюдения не были беспристрастными, пары тут лишком легко распадались и было слишком много вовсе не пар, а людей, которые отдельно были в Теме, а отдельно – имели «ванильных» любовников или супругов. И вся эта тошнотворная круговерть практически наверняка обещала, что она должна будет или завязать с подобными удовольствиями, или забить на надежду обзавестись семьей. Все это виделось беспокойным и нерадостным, а Егор вызывал зависть во всем – в его спокойствии и в том, что у него есть любимое дело в жизни, и даже в том, что он – мужчина, и только поэтому мог совершено не переживать о том, женится он или нет. Это женщинам вечно надо семью даже в двадцать, а уж в тридцать пять ее не иметь так и вовсе тяжкий крест.

   – Хорошо быть таким, как ты, – со вздохом сказала она. – Уверенным в себе.

   – Да ни черта я не уверенный в себе, моя прекрасная фея, – ответил Егор с какой-то беззаботной легкостью в голосе, обнял ее второй рукой за талию, притянул совсем близко к себе и поцеловал в уголок губ. – Я перед нашим первым свиданием знаешь, как переживал? Что вот увидишь ты меня в жизни – а я тебе возьму и не понравлюсь. Волновался страшно! Так что обычный я, с теми же душевными метаниями, как у всех. Я забил просто. Ужасно утомительно кому-то что-то доказывать, даже самому себе… Я вот лучше на тебя эти силы потрачу. Потому что ты прекрасная книжная фея и чудесный теплый живой человек. Люди – это по-настоящему важно. И отношения. Ты – очень-очень важная.

   Катя тряхнула головой.

   – Не понимаю. Как будто ты не важный. Я чувствую, что ты что-то хорошее объяснить пытаешься, но как-то не теми словами, наверное.

   Он очень сосредоточенно нахмурился и немного задумчиво помолчал, прежде чем попробовать объяснить еще раз:

   – Не важно, будут все вокруг знать, что я первый гитарист на районе, или нет. Я играю на гитаре, мне нравится – и уже хорошо. Тебе вот с книжками возиться нравится, по-настоящему, я же вижу – и это тоже хорошо. Может, потом откроешь собственный книжный магазин, как я студию себе завел – и будет еще лучше, – он неторопливо погладил ее ладонью по спине и снова поцеловал. – Я просто занимаюсь тем, что мне нравится, и забил на то, что люди вокруг на этот счет себе думают. Чего-то нарочно им доказывать, что-то изображать… Я лучше сэкономленные на этом время и силы потрачу на тех, кто важен по-настоящему. Например, на чудесную и очаровательную девушку Катю, которая мне очень сильно нравится, и на то, чтобы ей было хорошо.

   – Но все-таки это и есть уверенность в себе, – ответила Катя. – Если бы ты не волновался перед свиданием, это была бы самоуверенность напыщенного индюка или просто, ну, равнодушие: если бы тебе было неинтересно со мной встречаться, то было бы и все равно, понравишься ли ты мне. А ты не самоуверенный и не равнодушный, потому переживал. Но в себе ты уверен, поэтому и не считаешь, что нужно чего-то доказывать. Так и надо, на самом деле.

   Про себя Катя подумала, что, конечно, завела бы не просто книжный магазин, а что-то особенное. Публичную библиотеку, с завлекалочками, чтобы люди ходили читать семьями, например. Только это была фантазия о чем-то, что не приносит дохода, а значит, нереально.

   – Ты все-таки очень умная книжная фея… И, наверное, права. Просто я себя не чувствую уверенным. Обычным чувствую, – он пожал плечами, улыбнулся, снова погладил ее по спине, потом по боку, поцеловал в подбородок и, внимательно посмотрев Кате в глаза, спросил: – А ты в чем чувствуешь себя неуверенной, моя умная и очаровательная красавица?

   – В том, чего я хочу, пожалуй, – осторожно сформулировала Катя, а потом фыркнула: – Но вообще мы забрались в слишком уж высокие материи. Надеюсь, не каждый раз после сессии так тянет на философию.

   Она снова отхлебнула сладкого чая и запила его кислым.

   – А это по-всякому бывает, фея, – весело ответил Егор, взял ее руку в свою и поцеловал в ладонь. – Иногда на философию тянет, иногда на сладкий чай, которого обычно не пьешь, иногда – на каруселях кататься. Ты, если на что потянет – сразу мне говори, и мы немедленно это все осуществим. А времени на то, чтоб со своими хотениями определиться, у тебя полно, честное слово, его даже у меня полно, хотя мне лет больше. Но жизнь-то продолжается, и все может внезапно измениться и что-нибудь хорошее случиться. Я вот тебя нечаянно нашел, когда не ожидал совсем.

   – А что, я правда тебе нравлюсь? – кокетливо сказала Катя, отставила чай и перевернувшись улеглась грудью на Егора. Она подумала, что на нем бессовестно много одежды и это совершенно неправильно.

   – Очень сильно нравишься, совершенно невыносимо, – довольным мурлыкающим полушепотом сообщил Егор, притянув ее к себе и ткнувшись губами ей в шею. Его руки заскользили по Катиной спине, без малейшего смущения спускаясь ниже. Там, на попке, прикосновения все еще ощущались очень остро и ярко, так что она едва не застонала. – Очень-очень. И я тебе сейчас очень-очень подробно покажу, насколько сильно, – пообещал он и немедленно приступил к выполнению обещанного, покрывая ее шею поцелуями.

   Катя принялась расстегивать пуговицы на его рубашке.

   – Я тебе помогу показывать! А то зачем ты такой одетый, когда я – совсем наоборот!

   Егор тихо засмеялся ей в ключицу и тут же поцеловал, проводя языком до ямочки в основании шеи.

   – Правильно, теперь твоя очередь меня раздевать, – согласился он, спускаясь губами вниз по ее груди. – Я за гендерное равноправие. Какая же ты чудесная… Катюша… – руки Егора путешествовали по ее телу везде, такие же жадные и нетерпеливые, как губы, и очень ласковые, несмотря на это нетерпение.

   – Ах вот как! – Катя прищурила глаза в притворном гневе, – Ну имей в виду, я в следующий раз найду, что на себя надеть, с массой пуговок. А то ты одну молнию расстегнул – и уже герой. Ну-ну!

   – Смилостивься, фея! – театрально взмолился Егор. – Я еще чулки снимал, там было восемь застежек… Хотя бы не пуговки, а крючочки… Или шнуровка… на корсете… – представлять Катю в корсете было завораживающе. Он принялся жадно ласкать ее руками и так же горячо, торопливо целовать. Он хотел ее всю, каждый сантиметр ее восхитительного тела. До безумия, до головокружения, до потери пульса и чувства реальности. Жадно, страстно, с каким-то надрывным юношеским пылом, как уже давно не желал ни одну женщину.

   Катя была красавицей. Любой мужчина мечтал бы вот так сжимать ее в объятьях, и Егору можно было обзавидоваться. Потому что он мог касаться губами и руками ее бархатной кожи, обрисовывать пальцами восхитительные изгибы тела, любоваться ей без одежды – там, на «лошадке», в очаровательно непристойной позе, и здесь сейчас, еще ближе. Он любовался ее движениями, особенно когда она вся трепетала от желания – естественными, как у кошечки. Катя была красавицей, и это было в ней совсем не главное. Егор назвал ее очаровательной еще до того, как увидел фото – и чем дальше, тем очаровательней она ему казалась. Живая, непосредственная, чувственная, трогательная – головокружительная. Он желал ее до одури, до мурашек в кончиках пальцев, всю целиком, хотел ощущать ее всем собой и совершенно не мог терпеть и сдерживаться, когда она была так близко.

   – Катя… Катюша… Моя фея… Хочу тебя… – шептал он ей в ушко совсем уж исступленно, не в силах дождаться, когда она стянет с него брюки, торопливо пытаясь ей помочь. Чтобы поскорее снова почувствовать ее своей полностью. Очаровательную красавицу из сказки, прекрасную целиком.

   Его временами дурацкая и чрезмерная запасливость сейчас оказалась очень кстати – правильно Егор положил в карман штанов два лишних презерватива. А то он бы сейчас с ума сошел по тумбочке шарить. Управившись с этой последней необходимостью, он мягко подхватил ее под бедра, опрокинув на кровать, и наконец вошел в нее. Обладать ей было абсолютно и совершенно восхитительно. Быть с ней, двигаться в ней. Всего иного, меньшего было мало, Егору жадно, сильно хотелось едва ли не слиться с ней воедино, раствориться в ней полностью. До полной потери себя на самом пике удовольствия.

   Катя ждала другого, и теперь лежала в раздрае и недоумении. Ей было плохо, зябко и хотелось сбежать, но от чего? Если смотреть объективно – это был хороший секс. Только в нем не было места ее удовольствию, и теперь Катя ощущала, что ее грубо отымели. Дважды. Она, нахмурившись, пыталась понять, почему, ведь не то что бы ей не нравилась некоторая… резкость? Если бы такое Кате было не по душе, что бы она делала в БДСМ? Неделикатность ей нравилась, только не сейчас, вот в чем дело!

   Да, в их игре ласкам места не было, за прелюдию там считалась порка, она ею и была, но будем честными – это была слишком специфическая прелюдия, и после нее хотелось обычного человеческого внимания в постели, которое бы несколько скрасило похотливую грубость первого раза. Но этого, увы, не случилось, прелюдия оказалась скомканной и какой-то торопливой, будто у них оставалось совсем мало времени, чтобы успеть заняться сексом. И хотя Катя сказала «спасибо» Егору в конце, после неожиданно накатило острое желание оказаться дома и там завернуться в одеяло, чтобы не вылезать из этого кокона неделю. И все лишь по одной причине: что ей не уделили достаточно внимания тогда, когда ей было очень нужно. Вместо этого завалили на кровать и торопливо трахнули, и хотя она, вроде бы, была не против, но она не хотела так. А ее – не спросили. И это было чертовски обидно.

   Она схватилась за кружку с чаем, как за спасительную соломинку, и принялась цедить его – внутри начал сворачиваться комок страха, и ей хотелось отгородиться, закрыться кружкой. А еще так можно было не разговаривать, пока Катя судорожно пыталась придумать причину, почему ей нужно срочно уйти домой.

   – Катюша, что такое? – очень обеспокоенно спросил Егор, осторожно коснувшись пальцами ее плеча и погладив ладонью. Что все было сильно не так, не понять было трудно: она нервничала, сильно, она отстранялась, закрываясь от него кружкой с чаем. И это значилось, что все-все совсем-совсем не так. Хотя Егор даже мог предположить, что именно, догадывался: все вышло слишком быстро, слишком порывисто и торопливо и… он ее обидел, сильно. Это было написано на Кате большими буквами. – Я тебя обидел?.. Слишком резко на тебя набросился?.. Ужасно… – он виновато наморщил нос и потупился, машинально продолжая поглаживать ее по плечу.

   – Случается, – прохладно ответила Катя и отставила кружку с чаем. – Я пойду в душ, пожалуй.

   Она вылезла из постели, не пытаясь прикрыть наготы, и ушла в ванную, осторожно, слишком осторожно прикрыв дверь в спальню. Так, чтобы ею не хлопнуть невзначай. Егор торопливо вскочил следом и побежал к двери ванной, чтобы поговорить сейчас, а не потом, когда она выйдет. Ему хотелось постучаться об дверь головой, но он просто прижался к ней лбом и распластал ладони по гладкой поверхности.

   – Я совсем все испортил? – торопливо спросил он, прежде чем она забралась под душ и включила воду. На душе было муторно и тошно. И очень стыдно. Он только что испортил все так невыносимо, что у него почти не было надежды что-то исправить. Испортил что-то очень важное, очень хорошее, очень замечательное, которое случилось в его жизни, как подарок от судьбы. А он этот подарок продолбал бездарно, эгоистично, идиотски. Самую прекрасную и удивительную девушку, которая ему встречалась. – Или я могу стоять на коленях, целовать тебе руки и умолять о прощении? А потом стоять с цветами у тебя под балконом и умолять о прощении… И писать тебе проникновенные письма и умолять о прощении… В надежде, что ты разрешишь мне когда-нибудь очень нежно и осторожно поцеловать тебя… в щечку… Катя, прости меня… я тебя обидел… сильно… И хочу просить прощения, потому что мне невыносимо стыдно. Потому что ты самая чудесная нежная фея, которая мне встречалась в жизни… и если я сделал тебе плохо – это самое ужасное, что я мог сделать в своей жизни.

   Из-за двери послышалось тихое:

   – Это глупо, и я не фея, в конце-то концов! И вообще, я хочу выкупаться и за шумом воды мне не слышно.

   После чего Егор правда услышал, как она задернула занавеску и включила душ. Наверное, это и правда было глупо… и она была фея. Нежная, трепетная, зефирно-прекрасная, не терпящая грубых прикосновений и движений. А он был грубым. И обидел свою фею, совсем сильно. И мучительно хотел теперь сделать что угодно, лишь бы можно было попытаться это исправить. Потому что прекрасно понимал, что никакой другой феи у него не будет никогда. Потому что она только одна. И сейчас у него нету никакой. Она еще здесь – но ее у него уже нет. Егор сел на пол возле двери ванной, положив руки на колени и упав на них лбом. Больше сейчас ничего не хотелось, еще завыть – но этим он бы только больше напугал Катю. Поэтому он сидел и ждал под дверью ванной, чтобы умолять ее снова, когда она выйдет, как бы глупо это ни было. И она имеет полное право после этого уйти, как собиралась, и Егору будет поделом… но он не мог хотя бы не попытаться. Ему мучительно хотелось обнять ее, нежно-нежно, и так же нежно гладить по голове, хотелось утешить про то, что он был с ней таким ужасным. Хотелось просить, чтобы она ему это позволила.

   Катя вышла из ванной в полотенце и почти побежала в сессионную, раздраженно сказав:

   – Дай мне спокойно одеться хотя бы!

   И Егор промолчал, не стал ничего говорить, раз она так этого не хотела, только устроился сидеть под другой дверью, чувствуя себя каким-то невыносимым идиотом, еще и без штанов. Без них нельзя было побежать за ней на улицу, и это была проблема. Впрочем, вскоре он об этой проблеме забыл, услышав из сессионной, как Катя всхлипывает. Вряд ли это можно было назвать спокойным одеванием, и он, наплевав на все, вбежал в комнату, чтобы увидеть ее в белье и одном чулке, сидящей на скамье для порки и вытирающей слезы рукой, из которой свисал второй чулок.

   – Катюша… девочка моя бедная, – выдохнул Егор и кинулся к ней, чтобы сесть рядом и обнять, крепко прижав к себе. Он осторожно забрал у нее чулок, положив рядом, и обнял еще крепче и нежнее. Егор просто не мог никак иначе сейчас, он так невыносимо хотел ее утешить. – Моя прекрасная и нечастная фея, совсем тебя обидел и расстроил, так сильно и ужасно, прости меня. Моя нежная, трепетная, чувствительная девочка, а я был такой грубый, невнимательный и нечуткий тип с тобой, – он гладил ее по голове, очень осторожно вытирал пальцами слезы и тут же нежно целовал влажные и соленые щеки. А потом – пальчики и ладошку, мягко взяв ее руку в свою, а потом снова гладил по голове, и по спине и плечу другой рукой. Ему хотелось осыпать ее с ног до головы утешительными и извиняющимися поцелуями, и крепко прижимать к себе, никуда не отпускать ни за что. – Моя очаровательная барышня и чудесная фея, как бабочка, как цветок, который можно совсем погубить грубым движением. А я вел себя, как ужасный эгоист, жадный, схватил и стиснул. И обидел, и сделал плохо. Я больше не буду, Катюша… С тобой так совсем нельзя, прости меня… Вот, буду целовать вот так и обнимать, нежно-нежно. Можно тебя на руки взять, милая?

   – Нет, – сказала Катя и посмотрела на него красными глазами. Ее губы дрожали. – Ты уже брал, и это было вранье. Это… ничего не значило, оказывается.

   Ему с новой силой сделалось жгуче стыдно перед ней, так что он опустил взгляд, но тут же, посмотрев на ее подрагивающую ладошку, опять взял ее, чтобы поглаживать и целовать пальцы. Ему было стыдно и ему хотелось ее успокоить, оттого, что было так стыдно – хотелось еще сильнее.

   – Прости меня, моя фея, – повторил он полушепотом. – Значило очень много… для меня, ты очень много значишь для меня. Самое хорошее, самое чудесное, что со мной случалось за очень-очень долго… И я так по-свински, так эгоистично на тебя накинулся. Я не должен был… никогда. Прости. Не был бережным и заботливым с удивительным сокровищем, которое мне вдруг досталось. Мне так стыдно, Катя, сделать плохо тебе – ничего хуже нет, видеть, что тебе плохо. А утешить тебя – важнее всего, про то, какой я с тобой был ужасный. Больше не буду, больше не буду, фея… невыносимо, когда тебе плохо. Бедная моя, хорошая, – он снова прижал ее к себе крепче и снова принялся гладить по голове, совсем нежно, совсем мягко, будто боялся поломать и этим тоже.

   Катя снова заплакала, уткнувшись ему в грудь, и Егор продолжил гладить ее по голове, потом по щеке, потом очень мягко положил на нее ладонь, снова вытирая пальцами набежавшие слезы, так же мягко развернул, чтобы посмотреть ей в глаза, склонившись к лицу.

   – Катюша, милая моя, хорошая, чудесная… Прости! Должен был совсем не так, для тебя, с тобой – совсем по-другому… – он наклонился и очень нежно, очень неторопливо, мягко коснулся губами ее губ, ненадолго задержав прикосновение. – Вот так… самые нежные, самые сладкие и желанные губы целовать вот так… – он коснулся снова, осторожным ласкающим движением по нижней губе. – Всю тебя вот так целовать, и про каждый кусочек тебя говорить, какой он прекрасный… каждому – море восхищения и нежности… Можно… еще?.. Очень хочу так… нежно... тебе, для тебя, для самой прекрасной и нежной тебя… – спросил он в конце шепотом, снова тихонько погладив ее губы своими и нежно проведя пальцами по скуле.

   – Но неправда же, – сказала она, а ее слезы опять притихли. – Неправда, и все очень просто. Если бы хотел, то так бы и сделал. А раз не сделал, значит, не хотел, и все эти слова про то, что верхнему нравится заботиться о нижней, они… как минимум, не про тебя. Так что это не важно, что ты вспомнил, что должен был так сделать. Ты не хотел сам – это гораздо важнее. Хотя я, по правде сказать, всегда сомневалась, что такая потребность в принципе может существовать.

   – Значит, и так не выйдет хоть немного исправить, что накуролесил… по крайней мере, сейчас, – Егор грустно улыбнулся, погладил ее по щеке пальцами снова. – Прости меня… ты мне из-за меня совсем не веришь, и я из-за этого сейчас тебя утешить не могу. Хотя больше всего хочу. Я… очень переживаю, что ты уйдешь, потому что влюблен в тебя до смерти. Но это не самое главное сейчас, Катюша. Самое главное – чтобы тебе могло быть лучше и не быть плохо. И не хочу тебя никуда отпускать, пока не смогу что-то сделать. Что угодно готов сделать – продолжать обнимать еще, помочь тебе чулочек надеть и все остальное, поить чаем и тортом кормить с ложечки, месяц за тобой ходить и только пальчики целовать, пока большего не разрешишь сама… Что угодно, как угодно. Хочу. Хочу всего, что будет хорошо для тебя. И не хочу ничего больше никогда, от чего тебе будет плохо. Мне так не может быть хорошо, когда тебе со мной плохо, фея… Имеешь право не верить мне снова, полное. Но я все равно буду уговаривать и умолять, Катюша. Потому что не хочу без тебя и ни за что не хочу, чтобы тебе не было хорошо со мной.

   – Влюблен? – Катя удивленно посмотрела ему в лицо. – Да с чего бы, на самом деле? Вот уж господин сочинитель, оказывается, не только песни пишешь, а еще и так выдумываешь!

   – С того, что ты самое удивительное и очаровательное чудо, которое я в жизни встречал, – честно ответил Егор, неловко пожав плечами, а потом сразу продолжил, потому что говорить это было легко, больше, чем легко, оно само едва держалось внутри, сейчас особенно надрывное, когда он по-прежнему до одури боялся, что оно вот так нелепо и паршиво закончится по его вине: – Ты совсем особенная для меня была, сразу. Я ни с кем не знакомлюсь в интернете вот так, чтобы свидания тем же вечером назначать, а с тобой – да… не потому, что я легкомысленный такой, а потому что тебя и впрямь хочется схватить и не отпускать, ни за что. Первый раз в жизни так, как в омут с головой. Потому что улыбался все время, пока с тобой говорил, мне давно так хорошо, легко и радостно не было ни с кем, с первой минуты. А потом, когда тебя увидел – так и вовсе голову потерял, потому что ты чудо вся. На самом деле фея, которая то ли из волшебного леса ко мне вышла, то ли с облака спустилась… Очаровательная, живая, искренняя, безо всякого притворства, такая естественная, как сама жизнь. Катя, я любуюсь тобой бесконечно. Не потому, что ты красивая невозможно внешне, хотя ты красивая невозможно, невероятно. А потому, что внутри – еще красивее. Ты сокровище. Со всеми своими интересными вопросами и умными мыслями, с эмоциями, яркими, чистыми, с обворожительными улыбками, с чувственностью невероятной, ты такая женственная, что с ума сойти, с очаровательным смущением... И влюбился. Так сильно, что не перепутаешь, когда я уснуть сразу не могу, о тебе думаю, а утром первым делом тебе пишу спросонья, когда я с тобой встречи еле дожидаюсь, маюсь, когда у меня от одного твоего взгляда внутри все обмирает… Как студент влюбился. И веду себя, похоже, как студент несдержанный и ошалевший, а не как взрослый мужик, который за тебя отвечает, больше, чем за себя… И которому тебя напугать и обидеть так просто. Прости меня еще раз, много-много раз. Мне все же не семнадцать, должен соображать… я очень виноват. И очень хочу все исправить, потому что ты правда лучшее, что со мной за очень много лет случалось.

   – Как все сложно, – вздохнула Катя. – Я тебе, вроде, и не верю, но, видимо, все же отчасти верю. Хотела уйти, телефон в черный список отправить, да и все, а теперь вот думаю, что так тоже нельзя. Но и… Да, я видимо больше не обижаюсь. Я просто… Боже, я не знаю, как это сказать! – она закрыла лицо руками.

   У Егора сердце тут же забилось чаще и взволнованно затрепетало в животе – от надежды, что он и впрямь может попытаться все исправить, от огромной благодарности Кате, что у него сейчас эта надежда есть, от восхищения ею с новой силой, такой искренней и хорошей, от волнения за нее, что ей сейчас так трудно приходится из-за его дурости и эгоизма. И это последнее чувство, беспокойства за Катю, разом затопило Егора, смыв все остальное на время.

   – Девочка моя хорошая, славная и бедная, переживаешь так из-за меня… трудно, – с нежностью сказал Егор, погладив ее по голове и поцеловав в висок. – Катюша, милая моя… скажи, как чувствуешь… А я сделаю все так, как тебе лучше будет. Как тебе лучше – так и мне хорошо. Мне уже хорошо, что ты тут рядом сидишь и со мной говоришь. И спасибо тебе за это, огромное. И я все еще больше всего хочу, чтобы тебе стало лучше и спокойней.

   Катя посмотрела на него, лишь частично опустив руки, и ее глаза были большими и встревоженными.

   – Я тебя боюсь. Не хочу, чтобы ты меня трогал, будто мы… любовники. Это все была ошибка, и… я могу общаться с тобой по-дружески, наверное. Но я не знаю, лучше так, или хуже. Отрубать хвост по кусочку.

   – Бедная моя девочка… – тихо проговорил Егор, осторожно проведя рукой по ее волосам. Внутри все похолодело и от стыда перед ней, и от еще более сильных переживаний за нее, очень сильных. – Совсем плохо сделал и совсем напугал. Прости, Катюша… и… спасибо тебе снова. Я, по правде, и по-дружески не заслужил, раз тебе вот так… И я хочу, по-дружески. Потому что с тобой лучше, чем без тебя. И потому что я изведусь весь от беспокойства, как ты там. После того, как тебе из-за меня так плохо было. Да и просто – от волнения, как ты. Я хочу быть рядом с тобой, пока ты мне позволяешь. Так, как ты мне позволишь. Давай ты сейчас оденешься, а я пойду сделаю чай? И будем его пить по-дружески, пока ты совсем не успокоишься.

   – Ну как я могу отказаться от чая с тортом? Давай, – она очень робко улыбнулась и, взяв с лавки чулок, сказала: – Ну что ты тут сидишь, я смущаюсь, может? Иди уж!

   – Да, извини, – Егор потер лоб с растерянной улыбкой и тут же вскочил со скамьи, заспешив к двери. – Пойду делать чай… – он все еще за нее очень сильно переживал, и ему все еще было ужасно перед ней стыдно. Но это чаепитие с тортом казалось ему величайшим даром богов. Не говоря уже о том, что Егор потом сможет говорить с ней еще и увидеться снова. Это очень много, столько, сколько он не заслужил вовсе после всего сегодняшнего. Его фея, ко всему прочему, была еще и безмерно великодушной, и он намеревался не только кормить ее тортом – он хотел действительно сделать все, что мог сейчас, чтобы Кате было хорошо. По-дружески.

   За два часа, прошедшие с отъезда Кати, Егор успел обозвать себя идиотом раз тридцать. Это, разумеется, ничему не помогало и помочь не могло. Но ему нужно было как-то выражать свои чувства, и слово «идиот» для этого подходило как нельзя больше. Лучше годилось разве что «эгоистичный идиот». Катюша, восхитительно чуткое создание, даже если и не понимала до конца, что между ними произошло, ощущала все прекрасно, всей собой. И реагировала ровно так, как чувствовала: не хотела, чтобы он ее больше трогал. Потому что воспринимала его почти насильником, и Егор позволял себе это «почти» только потому, что она все-таки не послала его к чертовой матери, заблокировав номер. Но он все равно поступил с ней ужасно, и уж Егор-то прекрасно понимал, как именно ужасно, все же он был опытным верхним, хоть и довольно дерьмовым на этот раз. На этот самый важный для него раз… Идиот!

   Дело было не в том, что именно он сделал – дело было в том, как и когда он это сделал, и еще – дело было в Катином состоянии. После их первой сессии, и одной из первых в ее жизни, да еще со всеми терзающими ее опасениями, метаниями и переживаниями – она нуждалась во внимании, нежности и заботе еще сильнее, чем обычно нуждается нижний после сессии, после острых переживаний и ощущений, с бушующими в крови гормонами. Уж не говоря о том, что это была Катя, на которую Егор вздохнуть без трепета не мог. И, тем не менее, он не был ни заботливым, ни внимательным, ни нежным. Слишком поспешным, слишком жадным, слишком резким – и то, что могло бы быть просто страстным быстрым сексом в другом месте и в другое время, здесь и сейчас было жуткой, даже жестокой грубостью по отношению к ней. Непростительной, потому что Егор не мог себе ее простить. И не знал, сможет ли когда-нибудь. По меньшей мере, он уже торжественно записал это в список самых дурных поступков в своей жизни.

   Егор очень старательно просил ее перед отъездом сообщать о своем самочувствии и намеревался сам о нем справляться в ближайшие несколько дней регулярно, потому что мало ли чем еще для нее могли такие переживания после сессии обернуться. И благодарил небо за то, что может просить и спрашивать, что может быть рядом, благодаря ее нечеловеческому великодушию. И оказаться не совсем дерьмовым верхним, хотя бы проследив, что она в порядке, и, может быть, потом, со временем – если он больше не будет вести себя, как невнимательный козел, сгладить то мерзкое впечатление, которое сегодня у нее оставил. А потом Катя сможет найти кого-нибудь, с кем у нее срастется, и не испытывать с ним последствий того, что натворил Егор. Если он достаточно постарается. Если будет внимательным, нежным и заботливым теперь, таким, каким должен был быть сразу.

   Он больше не был Катиным верхним, не был даже ее мужчиной, и вряд ли мог когда-нибудь стать снова. Но он все еще был верхним, а она все еще была его прекрасной феей, о которой он очень беспокоился и переживал. И ее согласие сохранить дружеские отношения воспринимал, в первую очередь, как возможность не биться головой об стенку со своим за нее беспокойством, а сделать для нее все, что может. А о собственных чувствах и их дальнейшей судьбе Егору сейчас не думалось вовсе. Думалось про Катю. Про то, что важнее всего, чтобы у нее и правда все было в порядке и хорошо.

   «Катюша, ты до дома нормально добралась? И как чувствуешь себя?» – торопливо набил он сообщение в мессенджере, потому что самое время было не только беспокоиться, но и проявлять это беспокойство: Катя наверняка уже доехала.

   Она ответила очень скоро, пересыпав отправление кучей бурных смайликов:

   «Питерское метро все еще стоит на месте, так что добралась я нормально. И еще я читаю и злюсь.

   Знаешь, считается, что книги – хорошее успокоительное, снимают стресс и тревожность на семьдесят процентов. Но что-то та, которую я читаю, меня не успокаивает. Мне хочется дать герою веником по голове и отнять у автора клавиатуру навсегда».

   Егор невольно расплылся в широкой улыбке, на время позабыв обо всех своих терзаниях, только удивляясь тому, как Кате удается все время, постоянно оказывать на него этот потрясающий эффект. Вот он переживал за нее, и сейчас переживает – но стоит ей немного успокоить его, что она в порядке, и начать делиться своими чудесными мыслями и эмоциями, и Егор просто не может ей не радоваться. Как же ей не радоваться, когда она – чудесная фея?

   «Это хорошие книги снимают стресс и тревожность, фея, – написал он в ответ. – Хотя плохие тоже могут, но только если со всей дури кинуть ими в стену. Что там за ужасное чтиво тебе попалось? Делись!»

   «Книжечка для девушек, ты таких не читаешь. Там герой оскорбляет девушку, потому что он альфа-самец, а она недостаточно трепещет перед его брутальностью, а все вокруг, включая автора, считают, что героиня, которая не в восторге от такого с ней обращения – слишком мнит о себе. А извинения – это слишком для такого мачо, он же уронит себя вместе со всем мачизмом. Я уже подсмотрела в финал – они поженятся.

   Грязный вонючий веник уборщицы тети Гали из школы по нему плачет! «Унижает» она его, видите ли!»

   – Ты восхитительна, фея, – сообщил Егор телефону и вздохнул, зажмурившись на мгновение. – А я – феерический идиот. Но хотя бы извиняться умею, мой «мачизм» от этого не страдает.

   Скорее уж наоборот – единственное, что сейчас спасало его мужскую самооценку, это то, что извиниться Егор все-таки смог. Так, что Катя на него не обижалась, а делилась с ним про книжки, от всей души. Прекрасная Катя, чудесная фея, которая так переживала сейчас про бестактность и невнимание, а он был с ней таким бестактным и невнимательным… Егор тряхнул головой, разумно решив, что куда полезнее будет ей ответить, чем пережевывать свои душевные метания по кругу. Полезнее для Кати.

   «Ты чудесная умница, Катюша. А люди слишком часто путают слова «мачо» и «мудак», хотя у них ничего общего, кроме первой буквы. И не только в любовных романах, к сожалению. Был бы настоящий самец, следил бы за языком. А если бы извинился, когда не уследил – был бы не совсем пропащий мужик. Кто сильнее и у кого возможностей больше, у того и ответственность выше. Я тебя прекрасно понимаю, фея: все, чему такие книжки научить могут – терпеть, когда тебе делают плохо. А ты умница. Что не терпишь и что сердишься, когда такое видишь. Это правильно, только так и правильно».

   Сообщения от Кати были короче, зато шли подряд, так что Егор едва успевал прочитать и начать соображать, что ответить, как приходило следующее.

   «Я уже пошла читать отзывы в Интернете, там пишут, что в этой книге описана прекрасная романтическая любовь».

   Далее шли полыхающие огнем смайлики.

   «Мне нельзя кидать ее в стенку, она должна продаваться. Пойду что-нибудь другое почитаю, вон, тут боевичок из бестселлеров, может, его я смогу осилить. Хорошо работать в книжном – нам дают это читать бесплатно, чтобы мы могли консультировать клиентов. Платить за сие было бы обидно».

   Последнее сообщение гласило:

   «И я – не фея!!!»

   – Ну конечно фея, – грустно улыбнувшись телефону, сказал Егор. – Всегда фея для меня, самая прекрасная. Но я больше не буду… если ты не хочешь. Только тихонько про себя думать.

   «Прости, Катюша, я больше не буду, раз тебе не нравится», – написал он, процитировав ее последнее сообщение. И тут же набил следующий ответ:

   «Возможно, боевичок будет в самый раз: почитаешь, как люди от души друг друга лупцуют, и кидаться казенной книжкой не понадобится. Ну и, по крайней мере, есть шанс, что там все называют своими именами. И не пытаются тиснуть насилие под видом прекрасной романтической любви. И все же ты чудесная умница. И очень искренне и справедливо возмущаешься».

   «Не только лупцуют, но и стреляют друг в друга из огнестрельного оружия. Кстати, я хорошо стреляю, а ты?»

   «Для своего никнейма – недостаточно хорошо, но в целом, вроде, неплохо, – ответил Егор, мучительно вспоминая, когда последний раз брал в руки что-то стреляющее. Давно, хотя он несколько раз заходил в тир уже после того, как перестал таскать газовый пистолет на гастролях для безопасности. – Так что в тир со мной ходить можно, если тебе вдруг захочется. Но пока скажи мне, как этот самый боевичок называется».

   Это была глупая на первый взгляд идея, в итоге оказавшаяся очень даже хорошей: Егор раздобыл электронную версию книжки, за не такие уж большие деньги, и они весь вечер читали по интернету, обмениваясь впечатлениями о том, могут ли люди двигаться с такой скоростью, сколько рук на самом деле у героя, исходя из описания того, как он уложил пятерых за три удара, и как можно убежать по открытому пространству от троих автоматчиков, не применяя сверхспосбности. Егор всерьез считал, что это один из лучших вечеров в его жизни, одновременно продолжая обзывать себя идиотом за то, что этот вечер мог бы быть еще лучше, не будь он идиотом. Впрочем, самое главное, что Катя была в целом и общем в порядке – и это было хорошо.

   – Я сделала ошибку и хочу об этом поговорить! – объявила Катя, проходя с Ариной на ее кухню.

   Кухня у Арины была зачетная. Обставленная старой польской мебелью – не антиквариат, но уже винтаж, доставшейся Арине от бабушки, она была дополнительно украшена двумя медными тазами, лет которым было больше, чем стенам, где они висели, медной же ступкой, несколькими турками и наивными чеканками советских времен. Еще там была полка со старыми будильниками и три кофемолки. Большую часть этого добра Арине, зная ее увлечение, радостно дарили, нередко просто отряхивая пыль со старых вещей, найденных у себя на даче. Катя тоже приложила к этому руку, найдя на барахолке обаятельную чеканку с корабликом, которой с удовольствием любовалась, когда бывала в гостях.

   Катя пришла к подруге на следующий день после встречи с Егором. У нее опять был выходной, так как Светка вернулась к работе по старому расписанию.

   – Садись, – Арина подвинула подушки на кухонном уголке, расчищая Кате место, и подошла к буфету: – Тебе чай или, может, кофе?

   – Если молоко есть, то давай кофе, – согласилась Катя. Она больше любила чай, но Арина была страстным кофеманом и варила в действительности очень неплохой кофе, даже на Катин вкус не ценителя.

   – Ага, – кивнула та, достав из шкафчика турку и принявшись за священнодействие, и тут же взволнованно спросила: – Ты скажи, у тебя все в порядке? Может, помощь какая нужна, кроме поговорить?..

   – Нет, ничего не надо, не волнуйся так, – Катя принялась вертеть в руках новую подушку, с аппликацией в виде совы. – Я тут просто это… Ну, помнишь, говорила про Егора?

   – Который музыкант? Помню, – кивнула Арина, не поворачиваясь к Кате.

   – Ну вот, он клевый и нравится мне… Понравился… Симпатичный, короче, мужик… Я ужасную глупость сделала – переспала с ним, – тут Катя невольно скривилась. – Блин! Все хорошо, но лучше бы я этого не делала. Не понравилось мне с ним. Мужик хороший, а секс – плохой.

   – Ох, господи! – воскликнула Арина, помешала кофе в турке и повернулась к Кате с очень сочувственным выражением на лице. – Бедняга, чего ж тебе так не везет! Он тебя точно не обижал? Ну, если мужик хороший, то, наверное, нет… Но я волнуюсь! Скажи мне, что все в порядке, и он просто… ну, не знаю, дольше пяти минут не держится. Или что-то еще такое.

   – Угу, – согласилась Катя, – что-то вроде того. В смысле, все нормально и ничего он мне не сделал, просто не понравилось и все. Ну, это бы полбеды, он же понял, что мне не понравилось! Блин. Идиотская ситуация, даже описывать не понимаешь, как.

   Арина всплеснула руками, торопливо проверила кофе и снова повернулась к Кате.

   – И чего потом?.. Вы поругались, он обиделся?.. Мужики на этот счет такие нервные! Бедняга ты, правда, – она, не выдержав, уселась рядом с Катей и обняла ее за плечи. – Кошмарное свидание, хуже не придумаешь.

   – Он расстроился. Боже, мне кажется, лучше бы мы поругались! Хоть понятнее было бы, не сложилось и не сложилось, бывает. А тут, блин! Я собираюсь, он расстраивается и мне говорит, что весь такой влюблен, а я сижу в трусах, в лифчике и одном чулке и не хочу, чтобы он меня трогал, ну, потому что… не хочу. И ощущаю себя монстром каким-то, потому что хороший человек же, просто не совместилось у нас, а он переживает! Блин! Ну, ты понимаешь, какой кошмар?

   – Ох, господи! – снова воскликнула Арина, крепче обняв ее за плечи, а потом торопливо добавила: – Никакой ты не монстр! И он тебя все-таки обидел, кажется… Не говори, чем, если не хочешь, правда. И слава богу, что он потом себя, ну, как нормальный повел. То есть, правда! Куда лучше, чем если бы он такой: ну, расстроил девушку, подумаешь, другую посговорчивей найду, или бы там в позу встал, или еще чего. Но я понимаю! Ты переживаешь теперь: он такой расстраивается, от души, а тебе такой уже не хочется ничего от него совсем, и как быть – непонятно. Был бы козел – послать на фиг, да и все. А так… бедняга! Погоди, я кофе сниму, – она погладила Катю по плечу и вскочила, чтобы схватить турку с плиты.

   – Он не козел, а я не обижаюсь, и все сложно, – подвела итог Катя, погладила сову по клюву, и продолжила рассказ: – И я ему предложила остаться друзьями. А он – согласился. И мы пошли пить чай с тортом, как советские пионеры из книги Гайдара. И Егор все еще клевый мужик и мне нравится, только я с ним спать не хочу, а он, похоже, и впрямь влюбился. Блин! Зачем все вообще бывает так сложно!

   – Бедная Катюшка, сплошные у тебя головняки на личном фронте, – со вздохом сказала Арина, поставив на стол чашки с кофе и снова усевшись рядом. – Я так думаю, что вот и дружи, раз он клевый и согласился. Может, у него пройдет потом, да и у тебя переживания улягутся – а человек хороший останется. И так и будете дружить. Он, может, так же подумал, потому и согласился. Ты же классная, Кать, и дружить с тобой отлично, мне ли не знать.

   – А может, он надеется, что я передумаю! А я – как собака на сене. Знаешь, как противно быть из таких, которые держат в френдзоне? Даже думать тошно! – Катя начала было откручивать сове пуговичный глаз, но решительно поставила подушку на место. Незачем еще и сове страдать из-за нее.

   – Ну Катю-юшка, это ж не про тебя совсем, – возразила Арина и успокаивающе погладила ее по голове. – Ты ведь ему от души предложила, потому что человек хороший и переживает. И сама переживаешь, и не все равно. Это другое совсем, не то что нарочно мужиком крутить и собственной попой перед ним. Если он нормальный, как ты говоришь, тоже это понять должен, и будут у вас нормальные отношения. Человеческие. Безо всяких этих вот... манипуляций. Ну, еще раз поговорите по душам, если нужно будет. Как люди.

   – Ты права! Если ему чего не нравится, я же не держу, в конце концов, даже и не собираюсь, – Катя вздохнула. – А все-таки такая жалость, что не сложилось. Я ведь и сама чуть не влюбилась.

   – Да уж, – Арина снова вздохнула, продолжив гладить Катю по голове, – я тоже мечтаю, чтобы у тебя с личным все в порядке было. Ты заслуживаешь, Кать. Но, в общем-то… хороший друг или даже приятель – намного лучше, чем ничего вовсе, или какие-нибудь неприятные воспоминания.

   – Ты права, в самом деле. Не познакомиться с Егором было бы еще обиднее. С ним хорошо болтать, и вообще. Спасибо, Ариш, мне уже легче.

   – Ну и слава богу, – улыбнулась Арина, ласково потрепав ее по волосам. – Давай тогда пить кофе и болтать о чем-нибудь приятном. Чтобы ты у меня совсем успокаивалась.

   Успокаиваться на уютной кухне Арины под хорошие разговоры и впрямь получалось неплохо, тем более что и времени посидеть спокойно до того, как Аришкин Дима вернется с работы, оставалось предостаточно. Они провели его с удовольствием, и Катя от души решила, что все, и в самом деле, не так уж плохо.

   В первый раз эта идиотская идея пришла Егору, кажется, примерно через неделю их с Катей дружеского общения. Которое было бы совершенно прекрасным, лучше некуда, если бы Егор не продолжал жевать себе мозг душевными терзаниями. Если бы он не продолжал чувствовать себя идиотом, который бездарно продолбал самый крутой подарок судьбы, если бы ему не было по-прежнему так же бесконечно стыдно перед Катей, и если бы он при всем при этом не влюблялся в нее сильнее с каждым днем. Пока они общались, было нормально, хорошо было – Егор по-прежнему радовался своей фее бесконечно, наслаждался