Феи. Том 2. Одиннадцать дней вечности. Безобразная Жанна. Кира Измайлова

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ЧАСТЬ 1. ОДИННАДЦАТЬ ДНЕЙ ВЕЧНОСТИ
• ЧАСТЬ 2. БЕЗОБРАЗНАЯ ЖАННА

АННОТАЦИЯ

"Одиннадцать дней вечности"

   Однажды в доме младшего из одиннадцати сыновей короля появилась немая девушка с глазами цвета моря и золотыми волосами. Так начинается эта новая сказка. И никто пока не знает, что случится дальше.

   Вдруг диких лебедей расколдуют, но… как-то неправильно? А может, морская ведьма окажется доброй и мудрой, а фея, которая посоветовала плести рубашки из кладбищенской крапивы, – совсем наоборот? И кому удастся разорвать ее злые чары? Да и удастся ли?

   Одно верно: только любовь, преданность и отчаянная решимость позволят противостоять пришедшей в мир нечисти. Только готовый сегодня отдать свою жизнь за других получит в награду вечность.

   "Безобразная Жанна"

   Верно сказано: бойся своих желаний, ибо они могут исполниться. Однажды на призыв ревнивой и завистливой девчонки откликнулся тот, кто пообещал ей мечту. Договор есть договор, и нечисть сдержала слово. А потом пришел черед призвавшей…

   Не принцесса Жанна накликала беду на свою семью и королевство, не она заключила опасную сделку с потомком фей, однако все беды валятся на ее голову. И полагаться она может только на себя да на странного бродягу по прозвищу Рыжий, который сумел зажечь в ее сердце огонек новой надежды.

ЧАСТЬ 1. ОДИННАДЦАТЬ ДНЕЙ ВЕЧНОСТИ

   1.

   В лицо хлестал колкий снег, не было видно ни зги. Ветер продувал насквозь, теплая шаль давно потерялась в пурге, подол изорвался о ветви кустарника, в который я забрела, плутая вслепую. Один башмак потерялся в сугробе, у второго оторвалась подошва, пришлось бросить и его. Чулки прорвались, и ступни горели огнем, словно я ступала по раскаленным углям — странно, снег ведь такой холодный! А пальцев я уже не чувствовала вовсе, и к лучшему - раз, упав и пытаясь подняться, я увидела свой кровавый след, быстро пропавший в поземке...

   Я провалилась в овраг и чудом выбралась оттуда, не переломав ног, но теперь я была в снегу с ног до головы, и одежда уже не спасала от пронизывающего ветра. Но я шла вперед, спотыкаясь, падая и поднимаясь, потому что знала — если я не встану, то замерзну уже наверняка.

   Кажется, мне удалось выйти или на дорогу, или на поле: снега по-прежнему было много, но под окоченевшими ногами ощущалась относительно ровная земля, а не бесконечные кочки и канавы, коварно выступающие узловатые корни и спрятавшийся в сугробах цепкий кустарник. Быть может, поблизости есть какое-нибудь жилье? Да пусть бы и стог сена — хоть немного обогреться, не чувствовать обжигающего ледяного ветра!

   Впереди вдруг появилось что-то темное, и я, пытаясь разлепить обледеневшие ресницы — слезы замерзали на щеках, - в страхе подумала, что вьюга вновь закружила меня, и я опять свернула в лес и наткнулась на дерево...

   Но чу!.. Сквозь посвист ветра я различила скрип снега, звяканье — и из снежной круговерти вдруг показалась лошадиная морда. Конь шумно всхрапнул, отпрянул и заржал, вскинувшись на задних ногах, а я, отшатнувшись, упала наземь.

   Люди! Неужели это взаправду?

   Если бы я могла, то позвала бы на помощь, но голоса не было. Сейчас они проедут мимо, не заметив меня, и тогда мне уж точно придет конец...

   — Тише, тише! - услышала я. - Что с тобой?

   — С вами все в порядке, господин? - окликнул кто-то еще, и я увидела еще несколько смутных теней — это были всадники.

   — В полном порядке, - отозвался тот, - только Шварц что-то заартачился.

   — Позвольте, я поеду вперед, господин. Может, ему не по нраву пурга?

   Второй конь едва не наступил на меня, но вовремя остановился, всхрапнув.

   — Ого!..

   — Что там, Ганс? - нетерпеливо спросил первый всадник.

   — Человек, господин! - второй тяжело спрыгнул наземь, бросив поводья. Наверно, конь его был хорошо выучен и не убежал бы прочь от хозяина.

   Мужчина наклонился надо мной, смахнул перчаткой снег с моего лица...

   — Это женщина! - крикнул он через плечо. - Совсем молодая и... да, еще живая, господин! Во всяком случае, дышит и вроде бы в сознании!

   — Вижу... И что же ты медлишь? - раздалось сверху. - Бери ее в седло!

   — Как прикажете, господин.

   — Да закутай хорошенько, возьми хоть мой плащ...

   — Уж обойдусь своим... - буркнул тот. - Эй, Марк, ну-ка, снимай обмотки — девка босая, поморозится совсем! Давай, поживее, а то и я окоченею, ишь, ветер какой, будто ведьмы бесятся!

   — Оставь, Ганс! - окликнул первый. - Давай ее сюда. Помоги, мне не справиться...

   — Сударь, но...

   — Делай, что я говорю! И давайте-ка, прибавьте ходу!

   — А те трое?

   — Небось не отстанут, - непонятно ответил мужчина. - Погоняйте!

   Что делали со мной, я уже не чувствовала. Помню только, как меня подняли на руки и взгромоздили на лошадиную спину, а потом меня окутала тяжелая шелестящая ткань, еще хранившая тепло владельца. Ну а стоило мне немного отогреться, как я канула в беспамятство и не запомнила ни бешеной скачки ("Погоняй, Ганс, погоняй!" - слышала я время от времени сквозь посвист ветра), ни того, что было потом.

   *

   Если я и приходила в себя, то ненадолго, и тогда в горло мне лились горькие настойки, бульон и терпкие травяные отвары. Все тело болело, будто меня избили палками, я горела и задыхалась, словно стояла у столба и под ногами у меня пылал костер из сырых дров...

   — Не выживет, - слышала я иногда сквозь пелену беспамятства. - Куда там!

   — Как знать, с виду-то хлипкая, а такие, бывает, крепче иных дородных...

   Это были женские голоса, видно, говорили те служанки, что поворачивали меня, беспомощную, с боку на бок, обмывали меня и меняли белье.

   — Ну что? - услышала я однажды мужской голос, тот самый, что принадлежал всаднику... как звали его коня? Шварц? Да, Шварц... А наездника называли господином, это я помнила. - Как она?

   — Будем надеяться, пойдет на поправку, сударь, - ответил кто-то. Этот голос принадлежал человеку немолодому, должно быть, лекарю. - Видно, этой девушке пришлось немало пережить, но она отчаянно цепляется за жизнь, и мой долг — помочь ей удержаться на этом свете.

   — Уж постарайтесь, мастер, - негромко произнес первый мужчина. - Я, признаюсь, хочу узнать, кто она такова и что делала в такую пургу вдали от дома.

   — Будем надеяться, сударь, она сумеет поведать об этом, когда очнется, - сказал лекарь. - Но я могу сказать вам наверняка: она не простолюдинка. Она была разута, а ноги ее - изранены в кровь, но сразу видно — прежде этой девушке не приходилось ходить босиком иначе как по мягким коврам. А это? - Я почувствовала, как он взял меня за руку и повернул ее ладонью вверх. - Ногти обломаны, кожа исцарапана, но взгляните сами — эти руки никогда не знали работы!

   — В самом деле, - тот, другой осторожно провел пальцем по моей ладони. - Должно быть, у ребенка и то не такая нежная кожа...

   — Одежда на ней была добротная, хоть и изорванная в клочья. И еще — ее волосы, сударь, - завершил лекарь. - Признаюсь, я велел служанкам остричь их, чтобы не развести заразы, но они воспротивились.

   — И правильно сделали, - серьезно ответили ему. - С ума сойти, какая красота, а вы — сразу резать!

   — А если бы вши? - занудно спросил тот.

   — Если бы! Если бы — тогда бы и думали, что делать... Да, у простолюдинки не может быть таких волос. Вы взгляните, мастер, не у всякой придворной дамы увидишь такое богатство!

   — Да уж вижу, сударь, - ворчливо ответил тот. - Служанки ваши постарались, несколько гребней изломали, пока расчесали ее гриву! Спасибо, дали хоть укоротить: снизу у нее волосы обгорели. Немудрено, небось, по недомыслию опалила у очага... Ну, идемте! Она спит и будет спать еще долго, успеете насмотреться!

   — Уж мне и посмотреть нельзя, - проговорил он с каким-то странным выражением. - Мне только это и осталось.

   — Не казните себя, сударь, - негромко произнес лекарь. - Это не ваша вина. Идемте...

   "У очага? Нет, это был не очаг, - вспомнила я, уже когда стихли шаги. - Кто-то швырнул факел, и если бы не сугробы, я бы сгорела заживо, а не просто опалила волосы."

   Тогда, наверно, я стала бы похожа на комету, предвестницу несчастий: длинный огненный хвост стелился бы за мной — горящие волосы и платье... Спасибо, я догадалась броситься в снег, а добрая женщина помогла сбить пламя — запах оказался невыносимо мерзким, но я не могла сама обрезать обгоревшие пряди, нечем было...

   Не помню даже, как покинула город. Кажется, та же женщина подняла меня на ноги, накинула мне на плечи свою потрепанную шаль и сказала, мол, иди скорей отсюда, иди, пока жива. Авось, встретишь добрых людей, помогут, а нет, ну... храни тебя Создатель!

   Так я и шла несколько дней, немного проехала на подводе какого-то крестьянина, потом прибилась к обозу — мне еще было, чем заплатить и на что купить припасов, - ну а дальше, когда кончились деньги, пошла пешком. Я хотела добраться до побережья, но силы таяли, мороз крепчал, и ясно было, что я никогда уже не увижу моря... Я сбилась с пути в начавшемся снегопаде, и если бы не эти случайные всадники, должно быть, уже никогда не увидела бы солнца.

   А солнце светило ярко, я чувствовала это сквозь сомкнутые веки, и когда приоткрыла глаза, поспешила зажмуриться — я совсем отвыкла от солнечного света, и смотреть на него было больно.

   Не сразу я решилась разомкнуть ресницы и взглянуть по сторонам.

   Это была большая спальня, королевской впору — на такой кровати немудрено потеряться, я и терялась, как на огромном заснеженном поле. Балдахина не было, и я могла видеть расписной сводчатый потолок: в синем небе, в самом зените стояло ослепительное золотое солнце, а по восходящей спирали к нему поднимались белоснежные лебеди... Их было одиннадцать, я пересчитала.

   В высокие окна лился солнечный свет и, кажется, зима уже пошла на убыль — так звонко щебетали незнакомые птицы. Зимою они молчат, а раз так распелись — весна уже на пороге! Сколько же я пролежала без памяти?

   Я с трудом подняла руку, и мне показалось, будто пальцы у меня сделались прозрачными, как лед по весне, - солнце едва ли не просвечивало сквозь них. Длинные волосы — чьи-то заботливые руки заплели их в косу, чтобы не путались, - не сияли, как прежде, сделались цвета старой соломы. Какова я теперь на лицо, не хотелось даже представлять...

   — Да вы очнулись, сударыня! - воскликнул кто-то, и, повернув голову, я увидела крепкую немолодую служанку в белоснежном накрахмаленном переднике. Она с неожиданной для такого сложения резвостью кинулась ко мне и деловито спросила, поправив мне подушки: - Может, изволите чего? Напиться? Сейчас...

   Она поднесла к моим губам кружку с водой, и я пила, пока она не опустела, а после поблагодарила женщину улыбкой.

   — Скажите хоть, как зовут вас, сударыня, - попросила служанка.

   Я только вздохнула, приложила палец к губам и удрученно развела руками.

   — Не можете говорить, что ли? - поняла она, покачала головой и добавила негромко: - То-то мастер Йохан удивлялся: ни застонете, ни ахнете... Ох, бедняжка... Ну так хоть понимаете ведь, что люди говорят? Ой, да что это я, понимаете, видно же! Простите, сударыня!

   Я улыбнулась.

   — Поесть не желаете? - деловито осведомилась служанка, дождалась кивка и добавила: - Ох, да только мастер Йохан в отъезде, я и не знаю, чего вам можно давать, а чего нельзя... Бульончику, может?

   Я решительно помотала головой — есть хотелось очень ощутимо, а что толку с той водички?

   — А может, все же выпьете чашечку? Говорят, крепкий бульон самое оно для больных!

   Мне представилось жирное варево, запах мяса, и к горлу подкатил ком, я даже зажала рот руками...

   — Похоже, не пойдет, - констатировала служанка. - Чем же вас кормить-то, сударыня? Кашку сварю, пойдет? Тоже нет? Эх, знать бы, откуда вы родом, да что у вас принято стряпать! А как догадаешься?

   Я огляделась в поисках хоть какой-нибудь картины или гобелена, чтобы можно было указать, но, как нарочно, в этой спальне шелковые обои были увиты виноградными лозами, и только расписной потолок... Ну конечно!

   — Ну не с неба же вы упали, сударыня, - вздохнула служанка, проследив взглядом за моей рукой. - И не с солнца. Это только в сказках люди на солнце да на луне живут...

   Я изо всех сил помотала головой, так что коса растрепалась (я снова поразилась, до чего же тусклыми сделались мои волосы), и указала чуть вбок и ниже, туда, откуда поднимались к солнцу белые лебеди, на голубой туманный берег, почти неразличимый снизу.

   На лице служанки отразилась усиленная работа мысли. Я снова огляделась, взяла кружку с подноса и указала внутрь.

   — Еще напиться дать? - отреагировала та. - Нет? А... Ох, голова моя дурная! Вы с побережья? С речного? Нет? С морского, значит... Ага! Ну, тогда я знаю, чем вас порадовать, сейчас живой ногой на кухню сбегаю, сегодня как раз камбалу готовили, объедение...

   Уже в дверях она оглянулась и добавила:

   — Это повезло вам, сударыня, мы ж на самом берегу, считай, живем! Самое оно для морской-то души! И рыба свежая что ни день, знай, выбирай...

   "На самом берегу? - удивилась я. - Что же, я все-таки добралась до моря? Каким-то чудом, не иначе..."

   Конечно, нужно было идти вдоль реки до самого ее устья, так мне не пришлось бы плутать, но и нашли бы меня мгновенно, если бы захотели. И это отняло бы слишком много времени, а я хотела взглянуть на море перед смертью, потому и рискнула пойти напрямик. Однако я все еще была жива, хотя времени, должно быть, прошло немало... Как странно!

   Впрочем, тут служанка принесла уставленный тарелками поднос, и я позабыла обо всем, до того аппетитно пахли эти яства... Правда, я предпочла бы съесть мидий сырыми, но и суп из моллюсков оказался выше всяческих похвал, а уж камбала в горшочке и икра на льду...

   — Я уж всего понемножку положила, сударыня, - сказала служанка, увидев, должно быть, как у меня разгорелись глаза, - сходу-то много нельзя, дурно станет, вы, почитай, два месяца толком не ели!

   Наверно, на лице у меня было написано изумление (что там, я даже ложку выронила!), потому что она поспешила пояснить:

   — Подобрали-то вас в конце января, в самую стужу, а теперь уж апрель на носу, сады вот-вот распускаться начнут!

   "Два месяца?! Но как такое может быть? Неужели... нет, нет, чудес не бывает, мне ли не знать!"

   — Меня Анной звать, - продолжала тем временем словоохотливая служанка, раздергивая шторы пошире. В самом деле: небо сияло голубизной, доносилось веселое птичье чириканье, а в приоткрытое окно лился весенний аромат — так пахнет не просохшая еще земля и едва пробивающиеся первоцветы... Хотя о чем это я? Подснежники уже, должно быть, сошли, настало время других цветов! - Имя мое вам, правда, без надобности, коли у вас голоса нет, ну так я вам колокольчик принесла, позвоните, когда понадоблюсь. Он звонкий такой, издалека слыхать!

   Анна забрала поднос, вздохнула и доверительно добавила:

   — Мастер Йохан-то уже и не надеялся, что вы очнетесь. Сказал, после такой горячки если человек в себя и придет, будет бревно бревном, ничего не смыслить и не понимать. Ан поди ж ты! Экую вы ему дулю под нос... Верно Мари сказала: иные худые здоровей дородных!

   Я невольно улыбнулась.

   — И его высочество рад будет, - продолжала она, - очень уж ему хочется узнать, откуда вы взялись да что с вами приключилось! Все ждал, когда же вы в себя придете и сможете рассказать, да вот только... А хотя он уж придумает что-нибудь! Даже я с вами столковалась худо-бедно, а ему ума не занимать...

   Тут Анна хотела было всплеснуть полными руками, но вовремя вспомнила, что держит поднос.

   — Вот голова моя садовая! Вы ж, поди, грамоте обучены? Сможете написать, кто вы, откуда, да что стряслось?

   Я молча покачала головой. Выучиться писать я не успела. Разбирала буквы, но читать почти не могла, с десяток слов, не больше. Даже имени своего записать не умела... Впрочем, его и выговорить бы смог не каждый.

   — Как же так? - удивилась Анна и отставила поднос. - Благородная девица — а по всему видать, что благородная, и грамоте не обучена? Или у вас родители были из таких, что всякую науку дочерям запрещают, а те потом ни посчитать, где их управляющий обманул, ни письмо милому другу написать не могут?

   Я снова отрицательно покачала головой.

   — А может, вы иностранка? - придумала служанка и от волнения принялась поправлять чепец, но вместо того сбила его набок, сделавшись похожей на упитанную маргаритку с растрепанными лепестками. - А и точно, я слыхала: по-нашему чужеземцы и понимают, и говорят, а писать не сразу выучиваются! А что купцы сторговаться могут, так они с цифирью дружат, а цифры везде одинаковые... Так, сударыня?

   Я кивнула. Мне очень нравилась Анна: она сама придумала для меня прекрасную историю, сама поверила в нее, а теперь, чего доброго, убедит всех остальных. Ну и славно...

   — Ну вот, теперь хоть понятно кой-чего, - довольно сказала Анна и снова взяла поднос. - Видно, вы недавно в наших краях, не то б живо всему обучились! Даже я, голова дубовая, и то худо-бедно писать приспособилась — его высочество от нечего делать выучил, когда болел, а я с ним сидела. Я ж его совсем маленьким помню... Кормилица я его, - пояснила она. - Так при нем и осталась, и слава Создателю, что надоумил его отца меня обратно в деревню не прогонять, не то не было б уж моей кровиночки...

   Я ничего не поняла из этой тирады, а Анна, кажется, сообразила, что сболтнула лишнего, потому что поспешила добавить:

   — Его высочество маленьким болел много, а уж капризен был — только меня и терпел. Ну а лежать целыми днями поди-ка скучно, вот он и выдумал меня грамоте учить... А человек он упрямый, решил — значит, сделает. Так что теперь если кому из слуг что написать или прочитать надо - это меня зовут, не мастера же Йохана, это им не по чину! Ну, - проговорила она, подумав, - буквы-то я вместе складывать умею, только не все слова понимаю. Как-то заглянула в господскую книжку — ох, и мудрёно же! Ну да мне того не надо...

   Анна осеклась, потом сказала виновато:

   — Уж простите, сударыня, заболталась я. Целыми днями молчком да молчком: его высочество со свитой уехали, да, видно, надолго. От вас не отойдешь, разве что на кухне с товарками словечком перебросишься. А у меня язык на привязи не держится, сколько раз меня ее величество, покойница, за то бранила...

   Она размашисто осенила себя знаком Создателя (правда, не той рукой, но я сделала вид, будто ничего не заметила) и тяжело вздохнула.

   — Уж не сердитесь. Постараюсь помалкивать, а то будто вам охота мою болтовню слушать...

   Я всем своим видом и жестами постаралась выразить, что мне вовсе не мешает ее монолог. Наоборот, пускай Анна говорит побольше: так, быть может, я узнаю, где очутилась, и что происходит за этими стенами! Я бы расспросила, но как?

   2.

   Конечно, Анна придумала, как нам с нею общаться: смекалки ей было не занимать. Она быстро приловчилась задавать мне вопросы, на которые нужно было отвечать только "да" или "нет", а еще приспособилась понимать мои жесты. Я решила: это потому, что Анна много нянчилась с маленькими детьми, которые еще толком не умеют объяснить, чего хотят, где у них болит, почему плачут... да и вовсе еще говорить не умеют! Должно быть, я теперь казалась ей таким вот большим ребенком...

   Ну а рот у моей новоявленной нянюшки не закрывался ни на минуту, и если бы я не стосковалась по общению (пусть я и могла поддерживать беседу только жестами), то скоро утомилась бы от беспрерывной болтовни. Но мне так давно не встречались люди, которые смотрели на меня не как на диковину, не показывали исподтишка пальцами, не шипели за спиной гадости, что я готова была слушать ее часами. (Конечно, на кухне Анна наверняка сполна удовлетворяла любопытство других служанок, но от сплетен прислуги никуда не денешься, будь ты хоть королевой, хоть последней нищенкой! С этим можно было только смириться.)

   Наконец что-то стало проясняться. Хозяин этой усадьбы — не замка даже, именно усадьбы, был самым младшим сыном в королевской семье, а потому и не помышлял о престоле. Король скончался не так давно, на престол вступил старший из братьев, а младшие разъехались по доставшимся им владениям. Вот и этот принц удалился в усадьбу у моря ("У моря!" - с волнением подумала я, и сердце забилось чаще), где и живет спокойно не первый год.

   Он еще достаточно молод, жениться не спешит, говорит, что успеет выбрать себе супругу по сердцу, а не по богатому приданому, какие его годы? Да и что достанется его детям в наследство? Скромные охотничья угодья, несколько деревень, и те в основном рыбацкие — море кормит всю округу.

   Но поди объясни кому, что побережье тут богатое! Для больших кораблей оно не годится, порт не построишь: отмель уходит далеко в море, а еще здесь очень коварные скалы. Рыбачьи баркасы и небольшие шхуны проходят легко, а корабль покрупнее мигом сядет на рифы, и лоцман не поможет: даже в самый высокий прилив верхушки скал едва прикрыты водой, а в отлив они кажутся островами. На скалах этих отдыхают перелетные птицы, к ним причаливают рыбаки, ставят ловушки на морских гадов, собирают моллюсков, которые облепляют камни, сказала Анна, чуть не в три слоя. Главное, не жадничать и оставлять молодь на развод, тогда морская жатва будет богатой из года в год.

   Тут я кивнула: это понятно любому, кто кормится хоть с земли, хоть из моря. Выбери все до последнего малька — и на будущий год не увидишь прежних рыбьих косяков, оголодают акулы и дельфины, откочуют в другие воды, подадутся прочь морские птицы. Перебей маток и молодняк — и не увидишь уже оленей и диких коз, кабанов и зайцев, да и дикие лебеди уже не прокличут свое "гонг-го!" над твоими землями, если бить их ради забавы!

   Такое уже бывало, и не раз, но, кажется, этому побережью достался рачительный хозяин.

   Ну а тем памятным днем его высочество решил лично отправиться в леса — егеря сообщили, что какие-то заезжие браконьеры вовсе потеряли совесть. И пусть двоих поймали и вздернули на суку, другие продолжают бесчинствовать. Это не местные, сказала Анна, сразу понятно. Хозяин не запрещает охотиться в своих лесах, но только в сезон. Правда, если какой-нибудь бедняк хоть когда поймает в силки зайца или куропатку для детишек, скорее всего, ему простят это прегрешение, да только таких голодающих в округе и не сыщешь: кто не может кормиться от земли, идет в море, рыбы на всех хватит, а еще есть водоросли и моллюски, с голоду этак точно не умрешь!

   Охотники — дело другое, но они больше по пушному зверю. За оленями да кабанами чаще ходят люди знатные и богатые, со сворами натасканных собак, загонщиками, егерями... И чаще не добычи ради, а из одной только доблести!

   Правда, добавила Анна, его высочество охоту не слишком жалует, но придворным не запрещает. Тут она как-то странно примолкла, а я вспомнила ее слова о болезни хозяина и подумала: должно быть, покалечился на охоте или еще что случилось, с тех пор и не желает этим заниматься — я слыхала о таком.

   Словом, хозяин поехал проверить, действительно ли браконьеры бесчинствуют: вырезают лакомые куски из туш, а прочее бросают... Анна сказала, у его высочества такой нрав, что он не успокоится, пока не покончит с делом так или иначе.

   В этот раз охота удалась — браконьеров приволокли на веревках, привязав к лошадям, и, должно быть, тот единственный, кому удалось скрыться, благодарил Создателя: его товарищей и вешать не пришлось, они окоченели по дороге, такая стояла стужа! А его высочество еще приказал дать крюк да показать изловленных браконьеров в окрестных деревнях — вдруг за ними еще какое-нибудь злодеяние числится, грабеж или насилие? А ну как опознают их?

   Признаюсь, мне это вовсе не понравилось: я знала, что люди бывают жестоки, да что там! Чаще всего они именно таковы, но эта жестокость мне показалась слишком уж расчетливой. Уж не мстил ли принц за свое увечье (я почти уверилась в том, что с ним приключилась какая-то беда) случайным людям? В самом деле, повесить их прямо в лесу было бы куда милосердней, чем волочить за собой по снегу...

   Правда, тут же подумала я, не вздумайся его высочеству поступить именно так, он со свитой никогда не оказался бы на той дороге, не наткнулся бы на меня, и нашли бы мое тело хорошо, если по весне... Может, и вовсе бы не нашли: тут зверья достаточно, сказала Анна, живо бы растащили косточки!

   "Повезло", - подумала я. Только к чему мне это везение? Что делать дальше, как жить? И долго ли мне осталось? Это заботило меня больше всего: я была в двух шагах от моря, но настолько ослабла, что не смогла бы добраться до него, даже знай я, что умру на закате!

   Несколько дней миновало прежде, чем я решилась встать.

   — Да погодите вы, сударыня, сперва окрепнуть нужно! - отговаривала меня Анна. - Аппетит у вас хороший, вон уж и волосы заблестели, и пальцы напросвет не видать, так потерпите еще немножко!

   Я, однако, решительно откинула одеяло и протянула Анне руки, чтобы помогла мне подняться. Она подчинилась, ворча, правда. Ну и, конечно, прежде накинула мне на плечи поверх ночной сорочки широкую теплую шаль, почти такую же, как дала мне та добрая женщина в городе, о котором я мечтала забыть навсегда.

   Я знала, что сделать первый шаг будет тяжело, но все равно не удержала равновесия и пошатнулась. Спасибо, Анна успела меня поддержать.

   — Говорила же, рано вам вставать, сударыня! Дождались бы хоть мастера Йохана... Я забыла вам сказать: давеча голубь прилетел — они уж обратно собираются!

   "Пока доедут, меня уже может не стать", - сказал бы я, если бы сумела, но я могла только улыбнуться и шагнуть к окну. Первый шаг — самый трудный, дальше становится легче, это я знала давно, и если уж я когда-то не умерла на месте, когда боль, казалось, достала до самого сердца, то и теперь могла вытерпеть.

   — Ну ведь вижу же, что больно вам, - не унималась Анна, поддерживая меня под локти, - не зажили еще ножки-то! Сказать страшно: и поморозились вы, сударыня, и в кровь всё стерли, как только шли! Мастер Йохан сказал, чудеса просто, бывало, и от меньшего люди ноги теряли, то есть отрезать приходилось. Повезло вам...

   "Да, повезло, - усмехнулась я. - Остаться без ног я не сумею, даже если очень этого захочу!"

   За окном видны были холмы, подернутые едва заметной нежной зеленой дымкой — видно, сюда весна еще только пришла. А за холмами... нет, это было не небо, вернее, и небо тоже — оно, синее-синее, весеннее, растворялось в море, бескрайнем, светлом и спокойном: зимние бури уже прошли, а весенним срок еще не настал.

   Ветер донес соленый запах, и я улыбнулась. Все-таки удалось...

   — Дышится-то как, а? - по-своему истолковала мою улыбку Анна. - Но вы лучше присядьте, сударыня, а я вам одеться принесу. Уж простите, платья простые, своих швей придворные дамы с собой увезли, так что мы с Мари уж сами, тяп да ляп, как умеем... Да и не обмерить вас было толком, так что не обессудьте! Не побрезгуете?

   Я покачала головой и снова улыбнулась. Пожалуй, Анна прибеднялась: платья вышли очень недурными и сидели так, будто их пошил придворный портной.

   — Вот и ладно, - довольно сказала она, поправив мне подол. - Покамест сойдут, а там уж наши мастерицы вернутся, оденут вас, как знатной даме полагается, а то мы с Мари и не знаем, как все эти финтифлюшки да сборочки делать...

   Мне было очень интересно, что это за Мари такая — я еще ни разу ее не видела, - но спросить, конечно, я не могла.

   — А башмачки вам пока не надеть, - добавила Анна, - с повязками-то. Ну да я вам войлочные туфли принесла, навроде ночных - под платьем все одно не видно, а зато тепло, не застудишься!

   Я никак не могла поблагодарить ее, разве что улыбкой. Ну разве что еще взять ее руку в свои и искренне пожать... Казалось бы, малость, но добрая женщина растрогалась, суетливо собрала разбросанные детали туалета и выбежала прочь.

   Я же снова посмотрела вдаль, на сверкающие под солнцем волны. Присмотревшись, можно было различить далеко выдающийся в море скалистый мыс, на окончании которого высился старый маяк. Было время, его совсем забросили, сказала Анна, но когда его высочество переселился из отцовского дворца в эту усадьбу, он приказал снова зажигать огонь на маяке. Пусть крупные корабли сюда не заходят, а рыбаки (и контрабандисты, услышала я) знают берег, как свои пять пальцев, маяк должен светить. Теперь там живет старик, добавила она, он в детстве носил прежнему смотрителю припасы и частенько оставался ночевать на маяке, чтобы встретить рассвет. И вот, на старости лет снова встречает его едва ли не самым первым...

   3.

   Погода испортилась, как это бывает по весне на побережье: только что ласково пригревало солнце, и вот уже тучи закрыли небо, а свирепый ветер рвет нежную листву с деревьев...

   Садам ничто не угрожает, объяснила Анна, предки знали, как строиться. Мыс и холмы закрывают угодья от особенно лютого ветра. Правда, от града они не спасут, но для него еще рановато. Да и нет тут больших пашен, которые могут пострадать... Вот завязи с деревьев посбивает, это скверно, ну да уж несколько лет такого не случалось, хвала Создателю!

   До усадьбы долетали лишь отголоски шторма, но все же стекла в частом оконном переплете часто вздрагивали от его порывов, а пламя в камине то вспыхивало, то угасало (приходилось разжигать огонь - стало холодно почти как зимой). Маяк — его свет едва был виден даже среди дня — и вовсе захлестывало чуть ли не с верхом, такие гуляли по морю волны. Там, за рифами, после отмели, сразу начинается большая глубина, сказала Анна, поэтому тут такой страшенный прибой.

   Бывают шторма и посильнее, но все равно не позавидуешь тем, кого непогода застигла в море, да и на суше путникам приходится несладко... Хорошо, если попадется по дороге гостеприимный дом, где можно отогреться и высушить вещи, а если нет? Каково ночевать под открытым небом, я помнила даже слишком хорошо!

   А его высочество задерживается, сообщила Анна удрученно, прислал гонца — тот приехал совсем измученным. Но то человек, а почтовый голубь просто не долетит в этакий ураган! А хозяин не любит, чтобы о нем волновались понапрасну, вот и послал весточку...

   "Задерживается", - повторила я про себя. С одной стороны, это и хорошо: я не знала, как объяснить незнакомцу, кто я такова и откуда взялась. С другой — чем дольше ждешь, тем тяжелее становится на сердце.

   — Сударыня, - окликнула Анна, - а я вот что придумала, если вы возражать не станете... Чем в окошко глядеть... Да и на что там глядеть, небо свинцовое да дождь проливной! Словом, вдруг не побрезгуете?

   И она положила передо мной грифельную доску.

   — Я же говорю, грамоте худо-бедно обучена, - серьезно сказала служанка, - и детишек учила. А у вас разумения всяко побольше будет! Глядишь, хоть имя свое напишете... Что скажете? Вы только уж не серчайте, я вас обидеть не желаю, просто скучно ж так просто сидеть... Попробуете?

   Я невольно засмеялась, а потом кивнула несколько раз. И как мне самой это не пришло в голову?

   Учительница из Анны вышла строгая. По утрам после завтрака она задавала мне "урок" — списать от сих вот до сих из толстой книги. Это были предания о подвигах великих героев древности: сперва Анна несколько раз читала вслух те строки, которые мне надлежало переписывать, и говорилось в этих отрывках то о спасении дев, то о сокрушении врагов, то о победах над чудовищами... Признаюсь, принеси она что-нибудь из душеспасительных сочинений или назидательных романов, которые, помнится, дамы читали друг другу по очереди вслух, я быстро бы наскучила своим занятием. Тут же хоть интересно было узнать, сокрушил ли рыцарь Эльрих дракона или пал смертью храбрых, умерла ли прекрасная Ленора от горя и страданий по потерянному возлюбленному или же вышла замуж за его друга и прожила счастливо до скончания дней своих?

   Буквы я уже знала, отдельные слова, повторюсь, разбирала, а метод Анны, судя по всему, мог принести определенные плоды в будущем. Правда, боюсь, в очень отдаленном будущем: как она сама призналась, буквы-то она в слова складывать умела, а смысл написанного понимала далеко не всегда и втолковать его мне не могла. Наверно, обычный учитель управился бы быстрее, но где было его взять? Должно быть, этот мастер Йохан был человеком ученым, но он сопровождал хозяина в дальнем странствии, да и вряд ли бы стал возиться с невежественной немой девицей!

   Так я думала, то глядя на свинцово-серые тучи за окном, то бездумно рисуя на грифельной доске. Положенное я уже давно переписала и даже, кажется, уловила, почему одно и то же слово оканчивается по-разному, и мне было скучно. Анна все не шла, и я уж решила поискать дальше по тексту знакомые слова, но сперва дорисовать в уголке доски то, что начала: полураскрывшуюся розу в обрамлении вьюнка — похожая была на одной миниатюре в книге, но мне она показалась недостаточно живой... И увлеклась.

   — Ой... - прошептала Анна у меня над ухом, и я чуть было не выронила грифель от неожиданности. - Это вы сами, сударыня?.. Ох, что я глупости говорю, голова моя дурная! Кому ж, кроме вас...

   Она отступила на шаг и полюбовалась рисунком.

   — Сразу видно даму благородную, - сказала Анна наконец. - Их всех рисовать учат и музицировать... ну, кому медведь на ухо не наступил! Вы, может, тоже умеете?

   Я кивнула.

   — А танцевать?

   Это я тоже умела, успела выучиться даже самым сложным танцам, долго ли, так что снова кивнула.

   — Ну вот, - снова кивнула Анна и повернула доску. - Эх, такой бы узор да вышить, вот красота бы получилась? А вы, сударыня, вышивать-то как... можете?

   Я снова покачала головой.

   — Не умеете? Или не любите?

   Я показала на пальцах — второе. Не люблю... Хотя в самом деле - не умею. Но лучше об этом не упоминать: тут девушки, если родились в знатной семье, обучены этому искусству, а вдобавок умеют кроить и шить — если они чуть похуже происхождением, ну а крестьянке не уметь этого всего, да еще прясть и ткать вовсе зазорно!

   — Ну что ж, дело хозяйское, - вздохнула Анна и добавила: - Сударыня, а можно, я эту доску возьму, а вам другую принесу?? Внучке Мари покажу, пускай вышьет! А то так-то она мастерица, если по готовому узору, да выдумки никакой. А так, глядишь...

   Я подумала, потом взяла грифель, изобразила, будто рисую, и выразительно взглянула на служанку. Она нахмурилась, потом сообразила:

   — Вы еще нарисовать можете? Ага... Тоже дело! Замучаешься целый день буквы выводить, а тут какая-никакая радость, верно, сударыня? Только я досок не напасусь: сразу-то не сотрешь, пока еще Мия сообразит, как это лучше вышить...

   Анна снова задумалась, потом вдруг сказала:

   — Вот что! Точно знаю, у его высочества в кабинете бумаги сколько угодно, да и у мастера Йохана тоже. Только к нему лучше не ходить, очень уж он сердит, а его высочество, точно знаю, не осердится, если у него несколько листочков взять!

   Я подняла руки, мол, не надо! Попадет-то Анне, не мне, с меня что возьмешь?

   — Да не бойтесь, сударыня! - махнула она рукой.

   Иногда мне казалось, будто служанка — моя ровесница, но если она говорит, что помнит хозяина маленьким ребенком, что была его кормилицей, то ей уже под сорок, а может, и больше! Ну, если принцу, конечно, не пятнадцать лет... Впрочем, по разговорам выходило, что он все-таки постарше.

   — Я сбегаю сейчас, - добавила Анна, а я решительно встала. - Тоже пойдете?

   Я кивнула и улыбнулась. Дескать, если проказничать, так уж вмесле! А если поймают, сделаю вид, будто это я приказала... Хотя кто мог нас поймать, если хозяина не было дома?

   В коридорах и впрямь было пустынно: должно быть, слуги грелись у очага на кухне.

   — Отпереть двери я могу, - негромко сказала Анна и отцепила с внушительной связки кольцо с двумя ключами. - Его высочество только мне доверяет у себя прибираться. Другие, говорит, непременно порядок наведут, потом не найдешь ничего! Ну да увидите...

   Я увидела, о да! В хозяйских покоях царил вдохновенный беспорядок: книги, бумаги, какие-то вещи были раскиданы повсюду, но владелец, должно быть, легко находил нужное.

   — Что правда, то правда, прибираться замучаешься, - Анна словно прочла мои мысли, - ничего с места на место переложить нельзя! Ну, я уж приловчилась за столько-то лет: подыму какую-нибудь книжку, пыль протру и на место кладу. Если чуть-чуть сдвинуть, его высочество не замечает... Сам, может, задел невзначай! Погодите-ка, сударыня, сейчас найду...

   Она открыла какой-то шкаф и принялась перебирать содержимое, бормоча себе под нос, а я огляделась. Внимание мое привлек массивный письменный стол — по нему тоже были разбросаны бумаги, а чернильница наклонилась так, что грозила залить своим содержимым всё вокруг. Я подошла, поправила ее, немного запачкав пальцы, нечаянно смахнула рукавом какой-то листок и поспешила поднять его, чтобы вернуть на место.

   "Здравствуй, Элиза!" - успела я прочитать (первое слово я выучила давно, а второе узнала — так звали героиню легенды из книги для переписывания), и тут же положила листок на стол. Кто была эта Элиза? Возлюбленная, подруга, сестра? Как знать...

   — Вот, нашла! - Анна вынырнула из глубин шкафа и водрузила на край стола большой пыльный ящик. - А вот и альбомы... Не сочтите за труд, сударыня, возьмите их, они легкие. А не то мне всё разом не ухватить, а еще дверь закрыть надо...

   Я взяла большие альбомы — в одиночку со всем этим хозяйством и впрямь было не совладать, подождала, пока Анна запрет дверь, и вслед за нею вернулась в свои покои.

   — Вот, стало быть, - сказала она, поставив ящик на стул и обмахнув пыль краем передника. - Глядите-ка, сударыня, тут вот много чего. Его высочество в детстве учился рисовать, ну, как полагается. Музицировать-то его едва заставили, а вот это дело он любил. Теперь-то уж, ясно, ему недосуг...

   Анна почему-то отвела взгляд и поправила выбившиеся из-под чепца темные кудряшки.

   — Разберетесь? - спросила она чуточку поспешно и открыла крышку. - Тут вот карандаши разные, он мне пытался объяснить, да я запамятовала, какой для чего... Вот кисти, а тут краски, только их как-то растирать да водой разводить надо, тут уж я вовсе ничего не понимаю! А альбомы его...

   Анна взяла один и перелистала — он был изрисован едва наполовину.

   — Хватит уж покамест, - сказала она извиняющимся тоном. - Его высочество не обидится, поди.

   Анна протянула альбом мне, я взяла его и открыла наугад.

   Тут было много набросков — небрежных и, видно, сделанных неопытной рукой, лишь бы учитель отвязался: вот берег, вот маяк, вот деревья — узнать можно, и ладно! Попадались среди них, однако, и зарисовки, пусть и небрежные, но исполненные с душой: старый рыбак показывает, какую громадную рыбу выловил; прачка несет корзину с бельем; придворная дама в пышном платье сплетничает с подругой, прикрываясь веером... Тут примечательны были лица — живые, настоящие, а фигуры и фон не были прорисованы вовсе. Если же были, то рисунки казались, скорее, карикатурами. Видно, его высочество был весьма наблюдателен и умел схватить суть вещей!

   А вот и Анна на рисунке — этакая деловитая тетушка, наставляющая беспутного отпрыска...

   Я тронула ее за рукав и указала на рисунок.

   — Ох... да это ж я! - засмеялась она, присмотревшись. - Ну точно, всегда руки в бока этак вот упру да давай распекать кого-нибудь! Глядите, а это Мари. Тоже похожа, вечно брюзжит...

   На этом листе изображена была сурового вида сухопарая старуха в громадном чепце. Взгляд у нее, однако, был откровенно плутовской, и кислое лицо и чопорное строгое платье откровенно с ним не вязались.

   Была там и внучка этой Мари — симпатичная пухленькая Мия с застенчивым взглядом, кудрявая, как молодой барашек. И мастер Йохан, изображенный в виде ученого аиста с моноклем, и многие, многие другие...

   — Его высочество людей насквозь видит, - любовно произнесла Анна, разглядывая рисунки.

   Я тем временем открыла другой альбом — этот был предназначен для акварелей, и чуть не задохнулась от изумления: здесь было море... Живое дышащее море, которое едва не выплеснулось с немного измятых страниц альбома и не захлестнуло комнату... Зеленое и голубое, серое и черное, и белое от ледяного крошева и пены, прозрачное и непроглядно-свинцовое, а над ним — такое же небо... И везде — почти везде — на этих небрежных акварелях сияла путеводная звезда: маяком ли, настоящей звездой, огнями далекого города...

   — Жалко, забросил он это дело, - серьезно сказала Анна и снова отвела взгляд. - Ну да понятно, забот хватает... Так подойдет вам это, сударыня?

   Я кивнула и осторожно погладила резную крышку ящика. Я видела, как разводят краски, и полагала, что повторить это не сложно. Но сперва я хотела нарисовать побольше цветов для Анны и вышивальщицы Мии — это совсем легко! А заодно я могла приспособиться к малознакомым свинцовым карандашам и прочему...

    4.

   Время летело незаметно. Анна пеняла мне на то, что я вовсе забросила занятия и не выпускаю карандаша и кисти из рук. Правда, всякий раз радовалась, как ребенок, получив очередной рисунок с замысловатыми цветами, орнаментами, пестрыми птицами на ветвях рябины или рыбками среди кораллов. Помню, я решила подшутить над своею доброй служанкой и нарисовала летучих рыб среди цветущей сирени и разноцветных птиц с длинными хвостами в зарослях морских лилий. Анна не сразу заметила подвох, а потом долго смеялась...

   А я, когда она не видела, пыталась нарисовать Клауса, пока его черты не истерлись из моей памяти, пока я видела его лицо, как наяву... Выходило скверно, и я изорвала и сожгла не один лист, прежде чем у меня получился, наконец, достойный портрет — на нем Клаус улыбался, как в тот день, когда я впервые увидела его: искренней, но в то же время немного грустной улыбкой. Теперь я могла время от времени посмотреть на него, стараясь не думать о том, сколько переврала в своем не слишком-то умелом рисунке...

   — Сударыня! Сударыня! - вихрем ворвалась ко мне Анна, и я не успела спрятать портрет. Впрочем, служанка его и не заметила. - Радость-то какая! Его высочество вернулся раньше, чем думали! Его и ждать не ждали, не готово ничего, а он... Ох, побегу!..

   Она испарилась, а я застыла в своем кресле.

   Сколько времени прошло? Не меньше месяца с тех пор, как я встала на ноги. Буря отгремела, умытые дождем сады буйно расцвели — из своего окна я видела белоснежные, розовые, лиловые, желтые и алые кроны цветущих деревьев, а ветер доносил волшебные ароматы. Немудрено, что принц торопился вернуться в это дивное место у самого синего моря...

   — ...вот это славная новость! - услышала я знакомый уже голос. Видимо, хозяин дома поднимался по лестнице. - Хоть что-то хорошее, право слово. Но, ты говоришь, она так и молчит?

   — Ни словечка не промолвила, ваше высочество, - ответила чуть запыхавшаяся Анна.

   — А я говорил, что это медицинский феномен, - произнес мастер Йохан (его я тоже узнала по голосу). - Ни гортань, ни голосовые связки не повреждены, но девушка нема, как рыба! Даже немые от рождения могут мычать, издавать иные звуки, а она — нет. Если предположить, что говорить она просто не желает, то в беспамятстве все равно не сумела бы контролировать себя, но — Анна с товарками свидетели, - даже в забытьи ваша гостья не проронила ни звука!

   — Мастер, я слышал это уже много раз, - нетерпеливо отозвался принц. - Анна, надеюсь, наша гостья одета?

   — Конечно, господин, только позвольте, я хотя бы предупре...

   Дверь распахнулась, и на пороге появилось сразу несколько человек — я едва успела сунуть рисунок в альбом и встала при их появлении.

   Высокого сухопарого старика в черном я узнала сразу - он в самом деле походил на ученого аиста. Весь вид его, одежда и манеры, а в особенности пенсне в золотой оправе (которое вовсе не было ему нужно, уж я ли не видела!) выдавали в нем почтенного лекаря, состоящего при важной особе: только они держатся так надменно и уверенно.

   Рослый небритый мужчина в дорожном костюме — должно быть, Ганс. Видимо, телохранитель и доверенный слуга.

   А это...

   — Создатель, до чего же она изменилась! - воскликнул принц и порывисто шагнул ко мне.

   Если бы я могла, я бы вскрикнула, а так мне удалось лишь отшатнуться да вскинуть руки. Должно быть, на лице моем был написан если не ужас, так потрясение точно, потому что принц остановился.

   — Что случилось? - спросил он недоуменно. - Я напугал тебя, дитя мое?

   "Он говорит так же... - спазм душил меня, я тщетно пыталась вдохнуть и не дать прорваться слезам. - Что это за наваждение?"

   — Анна, в чем дело? Ты же сказала, что научилась понимать ее? - обернулся он к служанке, но та только молча развела руками, с испугом глядя на меня. - Да объяснит мне кто-нибудь, что здесь происходит?!

   Я объяснила бы, если бы могла говорить. Да и то, должно быть, не сумела бы промолвить и слова, потому что... Потому что передо мной стоял Клаус.

   Нет, все же не он, поняла я, чуть оправившись от потрясения.

   Того же роста и сложения, но, должно быть, немного легче в кости. Или просто моложе, сложно сказать... Волосы чуть темнее, длиннее и причесаны иначе, а вот глаза те же, только взгляд другой — настороженный, тревожный и отчего-то недоверчивый. А еще у Клауса не было такой вот тревожной морщинки между густых бровей. Складку у рта помню, отчего-то горестную — у этого почти такая же, - а морщинки не было, точно... И глаза Клаус так не щурил даже на солнце. Вернее, щурил не так... Мне показалось, будто этот мужчина способен смотреть на солнце, не мигая, а прищур этот — вовсе не от яркого света.

   И еще — почему-то я заметила это в последнюю очередь — он не скинул тяжелого дорожного плаща. Тот полностью закрывал его от правого плеча до пят, и я удивилась — отчего так, неужто принц левша? Ну а потом взгляд мой выхватил еще одну деталь, и все стало на свои места.

   Правое плечо этого мужчины было заметно выше левого, а спина... Он был горбат и, должно быть, сухорук, иначе к чему прятать половину тела? Однако двигался он так быстро и легко, что невозможно было заподозрить в нем калеку до тех пор, пока взгляд не падал на уродливый горб.

   Мне, однако, удалось взять себя в руки и даже сделать реверанс.

   — Это, должно быть, от неожиданности, - скрипучим голосом выговорил лекарь. - Я же предупреждал, ваше высочество, что не следует врываться к гостье, кем бы она ни была, без предупреждения. Вдобавок девушка перенесла тяжелую болезнь, а до того — какое-то сильное потрясение, а это не могло не сказаться на ее нервах...

   — Да, я сглупил, - негромко ответил принц и взглянул на меня в упор глазами Клауса, но чужим взглядом, холодным и острым, как осколок льда. - Надеюсь, гостья простит мне мою бесцеремонность. Мне не терпелось удостовериться, что с нею в самом деле все в порядке. Увы! В этой глуши я растерял все манеры, что прививали мне с детства, а потому повел себя непозволительно.

   Я опустила глаза и склонила голову — дескать, в своем доме хозяин волен поступать, как угодно.

   — Вы, ваше высочество, довольно долго пробыли при дворе, - напомнил мастер Йохан, - и у вас было время освежить манеры.

   — Мне было несколько не до них, - бросил тот через плечо и, обойдя меня, будто статую, подошел к столику у окна. - Анна сказала, ты рисуешь днями напролет, так?

   Он не поворачивался, но краем глаза, должно быть, уловил мой кивок.

   — Узнаю эти альбомы... - проговорил принц и поднял руку. - Молчи, Анна, я ничуть не сержусь за разбойничий налет на мой кабинет. Мне это все равно ни к чему... Однако у нашей гостьи талант!

   — Да, господин, я сама как увидела, так обомлела! - зачастила Анна, пропустив мимо ушей приказ помолчать и успокаивающе пожав мне руку. - Красота какая, вы сами взгляните! Не хуже ваших картин, а то и получше, уж простите...

   Мастер Йохан поправил пенсне и подошел поближе.

   — Да, у вашей гостьи, ваше высочество, несомненно, отменные способности рисовальщицы, - заметил он.

   Я же только молила про себя: "Только не трогай второй альбом, не смотри на него, не открывай, ну пожалуйста!"

   Но, конечно же, мольба моя пропала втуне...

   Принц открыл этот альбом — ему неудобно было действовать одной рукой, я это видела, - перелистнул... и замер.

   — Это же Клаус, - сказал он негромко. - Верно, Клаус...

   Он резко повернулся ко мне — только плащ взметнулся, и мне показалось, будто под ним мелькнуло что-то светлое. Подкладка, быть может? Создатель, о какой ерунде я думаю!..

   — Откуда ты знаешь Клауса? - негромко спросил принц, делая ко мне шаг. Еще один. И еще — до тех пор, пока я не вжалась спиной в стену, а он не навис надо мной. - Почему ты молчишь? Куда ты шла в такую пургу и почему совсем одна? Что связывает тебя с моим старшим братом? С моим покойным братом!..

   "Покойным?.." - успела я подумать перед тем, как провалиться в беспамятство.

   *

   В себя я пришла от резкого запаха нюхательной соли, беззвучно чихнула и открыла глаза.

   — Сударыня, - проговорила Анна, словно бы осунувшаяся за прошедшие несколько минут (ну не час ведь я лежала без чувств!), - как вы? Всегда так веселы были, на поправку пошли, а тут вдруг сомлели! Или его высочество впрямь вас напугал? Я и забыла предупредить, сама-то привычная... А он нетерпеливый — страсть, просила же — дайте, хоть предупрежу, нет, полетел вперед всех... - Она всхлипнула и добавила: - Вы на него не серчайте, он сейчас сам не свой. Бодрится, как может, а на сердце камень, уж мне ли не знать — я его высочество вынянчила...

   Я взяла ее большую натруженную руку в свою и прижала к груди, а другой рукой погладила по щеке. Анна снова всхлипнула и без спросу присела на край моей кровати.

   — Он и сам перепугался, - сказала она. - Еле успел вас подхватить, чтобы не ушиблись, ну тут уж мы с Гансом подоспели... Просил, как очнетесь, идти к нему в кабинет, ну, где мы с вами уж бывали. Он еще и рисунки ваши забрал, уж не знаю, зачем. Вроде спросить о чем-то хочет.

   Я со страхом взглянула на верную служанку, и Анна поспешила заверить:

   — Не бойтесь, ради Создателя! Его высочество никогда на беззащитного руку не поднимет! А если вы тех браконьеров вспомнили, о которых я вам рассказывала, ну так... Их над еще теплыми тушами матки с олененком поймали.

   Я кивнула и крепче сжала ее руку.

   — Его высочество тоже понять можно, - негромко добавила она. - Уезжал он к старшему брату на свадьбу, а вернулся с похорон...

   Меня будто по голове ударили — в ушах зазвенело, в глазах помутилось...

   Значит, я не ослышалась? Клаус мертв — а я жива? Как же так? Почему?

   — Не бойтесь его, сударыня, и лучше идите поскорей, - Анна помогла мне сесть, а потом и встать.

   Я в панике развела руками, мол, как же я стану с ним объясняться?

   — Если я, простая служанка, вас понимаю, неужто его высочество не сообразит? - ворчливо сказала она. - Идите, сударыня, не укусит он вас. Он скорей сам себя поедом съест...

   Что мне оставалось? Незваная гостья в чужом доме, не способная даже сказать, кто я и откуда родом, я могла лишь послушаться.

   Уже у дверей я взглянула на большие часы (помню, они изрядно напугали меня среди ночи, но вскоре я привыкла к их громкому тиканью и глухим металлическому бою). Как, уже вечер? В самом деле, солнце клонится к закату, обеденный час давно миновал...

   — Может, сперва изволите отобедать? - спросила Анна, заметив мой взгляд.

   Я покачала головой: что зря время тянуть?

   — Ну, тогда сразу поужинаете, - решила она. - Вряд ли его высочество станет долго вас томить! Идемте, сударыня...

   Уже когда она постучала в дверь, а из кабинета раздалось нетерпеливое "Войдите!", я поняла, что у меня дрожат руки и сцепила пальцы, чтобы это было не так заметно.

   Дверь распахнулась, и мне вновь показалось, будто я вижу Клауса — так падал свет на знакомое и в то же время чужое лицо.

   — Ты можешь идти, Анна, - сказал принц и, взяв меня за руку, заставил войти. - И будь любезна не подслушивать под дверью. Если понадобится твоя помощь, я позову.

   — Как прикажете, господин, - кивнула она и прежде, чем уйти, бросила на меня ободряющий взгляд и осенила знаком Создателя. И снова другой рукой, что ж ты будешь делать...

   Принц дождался, пока она скроется за поворотом коридора (хотя Анна всегда могла вернуться), закрыл тяжелые двери и заложил их на засов. Потом в замочной скважине дважды провернулся массивный ключ, и его высочество повернулся ко мне.

   — Так нам никто не помешает, - серьезно сказал он. - Проходи, прошу. Будь моей гостьей.

   Я, повинуясь его жесту, пересекла уже знакомую комнату и оказалась в другой, видимо, служившей библиотекой. В уседьбе была еще другая, большая, а здесь, должно быть, хозяин хранил те книги, которые желал постоянно иметь под рукой.

   Присев на краешек узкого жесткого дивана с прямой спинкой, я сложила руки на коленях и осторожно взглянула на его высочество.

   Он переоделся, сменил дорожный плащ на другой, легкий, но тот все равно окутывал его до пят и, я заметила, был не просто накинут на плечи, а закреплен тонкими ремешками с застежками на шее, на груди и на поясе, должно быть, чтобы не распахнулся случайно и не сполз.

   "Что же такого ужасного кроется под этой тканью?" - подумала я.

   Мне доводилось видеть увечных — по праздникам они собирались у храма Создателя. Вернее, они и в будние дни просили милостыню на улицах, но в праздники собирались большой толпой, ожидая, что явившиеся в храм оделят их особенно щедро. Были там безрукие, безногие, гниющие заживо от неведомых болезней (Клаус говорил, многие просто притворяются, настоящих калек среди нищих не так уж много)... Многие вызывали неприязнь и желание скорее бросить монетку, чтобы избавиться от этого "пода-а-айте на пропитание!" Клаус, опять же, объяснил: такие нищие хорошо разбираются в людях. Прикинься вовсе уж отвратительным и заразным даже на вид — тебя обойдут стороной, сиди тихо, как настоящие калеки — не заметят, словом, без умения приукрасить страдания, но при этом не перегнуть палку в этой гильдии (да, у нищих, оказывается, была своя гильдия!) делать нечего.

   "Вряд ли принц искалечен настолько, что этого нельзя показать даже приближенным, - подумала я. - Должно быть, ему самому не хочется видеть своего увечья. И, наверно, получил он его уже будучи взрослым — Анна ведь говорила, что прежде он и рисовал, и..."

   Тут я припомнила подписи к рисункам, сделанные твердым разборчивым почерком, и те каракули, адресованные Элизе, что мне удалось разобрать на листке. Наверно, теперь ему приходилось писать левой рукой, а разве переучишься сходу?

   — Еще раз прости, если напугал тебя, - промолвил принц, придвинув поближе кресло с гнутыми ножками и усевшись напротив меня. - Признаюсь, я устал и с дороги, и... от всего. Думал порадоваться тому, что ты очнулась наконец-то, но увидел это...

   Он протянул руку и взял со стола портрет Клауса.

   — Это ведь в самом деле он? Мой брат?

   Я не знала, как объяснить ему, что представления не имела, что у Клауса есть братья, поэтому просто развела руками, покачала головой, постаравшись взглядом дать понять, что я в растерянности.

   — Это Клаус? - повторил он, и на этот раз я смогла кивнуть. - Ты знала его?

   Снова кивок.

   — И он никогда не упоминал при тебе о младшем брате? Ах ты, я даже не представился! Ну да, должно быть, ты слышала мое имя — Эрвин.

   Анна никогда при мне не называла его по имени, но что за дело? Эрвин... Я попробовала имя на вкус: оно напоминало легкий прибой на галечном пляже, когда цветные окатанные морем камушки перекатываются и сталкиваются с легким перестуком под тихий рокот волн — Эр-р-вин...

   Создатель, как же с ним общаться? Но, может, Анна права: если даже она сумела понять, вдруг и принцу Эрвину хватит терпения и разумения распознать мои неуклюжие жесты?

   Я вдохнула поглубже, потом указала на портрет, на Эрвина, и еще раз, и еще, посмотрела выжидательно.

   — Не понимаю, - удрученно произнес он. - Я и Клаус? Да? Мы братья, я самый младший, повторяю.

   Я снова указала на портрет, потом на свои уши, и на пальцах сосчитала — один, два, три... десять!

   Эрвин молчал, и морщина между его бровей делалась все глубже. Он не понимал, и я решила попробовать снова: коснулась его руки, затем портрета, показала на пальцах — двое! Двое братьев! И еще восемь. И опять — портрет, мои уши, Эрвин — и отрицающий жест. Никогда я не слышала о нем, ни разу!

   — Он обо мне не упоминал? - догадался, наконец, принц. - Да? И верно, нас было одиннадцать братьев... Погоди, я перечислю их, а ты кивай, если слышала эти имена! Михаэль... Андреас... Клаус...

   Я кивала, как заведенная механическая игрушка, и только на его имени — Эрвин — помотала головой.

   — А сестра? У нас есть еще сестра, - произнес он, нахмурившись. - О ней Клаус тоже не говорил?

   Я снова покачала головой.

   — Как странно, - проговорил он, потерев лоб. - Я — понятно, не удивляюсь, что обо мне стараются вспоминать пореже, но Элиза?..

   "Элиза, - вспомнила я, - значит, он писал сестре. Почему же не отправил письмо? Или это был черновик?"

   — У меня голова идет кругом, - признался Эрвин, - и я не знаю, с чего начать. Анна сказала, что пыталась научить тебя писать, но толку не вышло. Ты бы назвалась, если бы сумела?

   Я согласно кивнула. Увы, написать свое настоящее имя я бы не смогла, а называться так, как звал меня Клаус, не желала.

   — Я вижу, ты хочешь о чем-то рассказать мне, - произнес он наконец. - И, наверно, у меня получилось бы задавать тебе вопросы, на которые можно ответить только "да" или "нет", как делает Анна, если бы я мог их придумать! Если тебя тяготит немота, то меня мучит собственная глупость!

   Эрвин в сердцах ударил кулаком по колену, но тут же разжал пальцы и криво усмехнулся — мол, что за несдержанность?

   Воцарилось молчание, потом он сказал:

   — Что ж, попробую узнать хоть что-то... Ты немая от рождения? Нет? Я так и думал... Ты лишилась голоса из-за болезни? Тоже нет? Ладно, пока оставим это... Ты не из наших краев, Анна верно поняла?

   Тут я могла кивнуть — я в самом деле появилась на свет очень далеко отсюда.

   — Ты, видно, благородного происхождения, - произнес Эрвин серьезно. - Ты красива, грациозна, обучена живописи и... кстати, умеешь ли ты музицировать?

   Я кивнула. Еще там, во дворце Клауса, я слышала оркестр и заинтересовалась. Старый музыкант показал мне ноты, но мне они показались всего лишь закорючками. А вот арфа... арфа звучала почти так, как у меня на родине, и, немного позанимавшись, я научилась извлекать красивые созвучия из этого инструмента. Вряд ли это можно было назвать настоящей игрой, но придворным — и особенно Клаусу — моя музыка нравилась.

   — И на чем же ты играешь? На клавесине? На флейте? - напряженно спросил Эрвин, будто подслушав мои мысли.

   Я изобразила пальцами струнный перебор, и он снова нахмурился.

   — И танцуешь ты тоже прекрасно, ведь так?

   Тут уж я могла честно ответить "да" — ни у одной девушки при дворе не было такой легкой походки, никто не умел танцевать так легко и грациозно, как это делала я.

   — Вот, значит, как... - он откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза. Плащ стелился по полу, но по-прежнему невозможно было разобрать, что скрывается под складками материи.

   Я смирно сидела, пока, наконец, Эрвин не открыл глаза и не взглянул на меня в упор.

   — Должно быть, ты не понимаешь, что происходит, а узнать об этом тебе неоткуда, - произнес он негромко.

   Солнечный луч, проникший в окно, осветил его лицо, и глаза сделались похожи на стекло, которое рождается в недрах огненных гор, — оно черно, как ночь, прозрачно, как вода, и твердо, как камень, а ножи из него режут лучше стальных. На моей родине до сей поры пользуются ими — они, бывает, оказываются надежнее металлических. У меня тоже был такой, но с ним пришлось расстаться...

   Я ждала продолжения, и оно не замедлило воспоследовать.

   — Родня не слишком-то жаждет общения со мной, - сказал Эрвин и выразительно шевельнул правым плечом, так что плащ зашелестел. - Да и я не люблю показываться на глаза посторонним. Однако не принять приглашение на свадьбу Клауса я не мог. - Он помолчал. - О помолвке было объявлено заранее, приглашения разосланы вовремя, и я выехал с таким расчетом, чтобы наверняка успеть к церемонии... И я успел. Только не на свадьбу, а на похороны.

   Я уже слышала об этом от Анны, но... что же произошло?!

   — Клаус занемог незадолго до женитьбы. Думали сперва, он простыл на охоте... - медленно проговорил Эрвин. - Он всегда был беспечен и не придал этому значения. Однако накануне свадьбы брат слег с жестокой горячкой... Церемонию отложили — потому я так и задержался, что ждал, когда Клаус пойдет на поправку. Он был сильным, самым сильным из нас... Если бы не он, мы, должно быть, не выдержали бы испытания! Он всегда умел подбодрить и направить, даже самые старшие — Михаэль, Андреас, — так не умели...

   Эрвин помолчал.

   — Но Клаус сгорел за несколько дней, так и не придя в сознание, - произнес он наконец. - Цинично прозвучит, но даже хорошо, что гости еще не разъехались: свадебный пир стал поминальным... Ну а невеста Клауса овдовела, не успев выйти замуж.

   Я медленно выдохнула. Вот, выходит, в чем дело! Клаус умер, не взяв в жены ту девушку, и только поэтому я все еще жива...

   — Но пока я жил во дворце брата, - Эрвин вдруг резко подался вперед, так что мне пришлось отшатнуться, - я слышал много любопытного. Например, о том, что почти два года при Клаус держал при себе девушку редкостной красоты, неведомо откуда взявшуюся, неизвестного происхождения. Говорили, он был очень привязан к ней, всюду брал ее с собою, а она следовала за ним, как верная собака...

   Я вздрогнула от такого сравнения, и, кажется, это не укрылось от острого взгляда принца.

   — А потом Клаус нашел себе прекрасную невесту, юную красавицу-принцессу, - продолжал он, не отрываясь от моего лица. - Придворные сплетничали, будто эта принцесса похожа лицом на ту безымянную девушку, а еще за ней давали хорошее приданое, да и союз с ее отцом лишним не будет... Что ты так смотришь? Должно быть, хочешь спросить, зачем я рассказываю тебе об этом?

   Я кивнула, и Эрвин улыбнулся краем рта.

   — Невеста Клауса в самом деле очень красива, - сказал он. - У нее голубые глаза и прекрасные белокурые волосы, а еще она премило поет и великолепно танцует. Правда, говорят, та безымянная возлюбленная принца танцевала куда как лучше, а вдобавок знала какие-то неведомые волшебные мелодии, которыми и околдовала Клауса. Да, все уверены, что она была колдуньей... - Принц чуть прикрыл глаза и закончил: - И еще - все уверены, что это именно она убила моего брата, когда он решил жениться на другой. Колдуньи мстительны и жестоки, и странно, что уцелела невеста! Должно быть, ведьме не хватило времени на то, чтобы проклясть и ее: к принцессе ее не допускали, а при Клаусе она была день и ночь напролет, и наслать порчу могла когда угодно...

   Я старалась только покрепче сжимать губы, чтобы они не слишком заметно дрожали, но, боюсь, тщетно.

   — Брат мой, хоть и был околдован, не вовсе потерял разум, - добавил Эрвин. - Он приказал отослать колдунью в загородное имение, когда принцесса сказала, что боится ее. Должно быть, ее надоумили придворные, заподозрившие опасность! Да только колдунья пропала по дороге, и с тех пор никто больше не видел ее... Говорят, ведьмы умеют рассыпаться пылью и улетать с попутным ветром, вот, видно, так сделала и эта. А заодно отравленный ветер принес лихорадку, от которой умер Клаус...

   Я не выдержала и закрыла глаза. Я слишком хорошо помнила, как это было... Противиться не было смысла; Клаус даже не вышел попрощаться со мной, а камердинер сказал, что его высочество скверно себя чувствует. Тогда я переоделась в дорожное платье, покорно села в простую карету, и незнакомый молчаливый возница принялся погонять лошадей. Только мы недалеко уехали: он остановился где-то в предместьях, сказав, что лошадь расковалась, и предложил обождать в тепле, пока он найдет кузнеца. Я согласилась и прождала довольно долго — на меня уж начали коситься, хотя я заплатила за кружку теплого молока с хлебом.

   Когда на улице начало смеркаться — а зимой темнеет рано! - я заподозрила неладное, вышла на двор, но там не было ни кареты, ни моего возницы. Я не могла даже расспросить, куда подевался этот человек, объяснить, в чем дело; от меня отмахивались, стоило взять кого-нибудь за руку или потянуть за рукав, всем было недосуг.

   "Блаженная, - слышалось со всех сторон. - Умом, поди, тронулась..."

   Когда какие-то возчики пригласили меня к себе на подводу, я бросилась бежать прочь с постоялого двора, но этак стало только хуже. Мне оборачивались вслед, показывали пальцами — девушка в дорогой одежде выглядела нелепо посреди узкой улочки. Я металась там, пытаясь найти хоть кого-то, кто не прогнал бы меня прочь, пока вдруг кто-то не крикнул: "Ведьма!"

   Я не знала, почему они сочли меня ведьмой, хотя теперь, после рассказа Эрвина, кое-что встало на свои места. Клаус не мог хотя бы не попрощаться со мной, и болезнь не стала бы препятствием: я, бывало, сиживала с ним ночами напролет, когда его мучила бессонница или головная боль... И он всегда говорил, что не бросит меня, что сделает меня фрейлиной своей супруги, спрашивал, рада ли я его счастью — ведь я люблю его, правда? Что мне оставалось? Я улыбалась и кивала, чтобы не омрачать его радости — ведь я в самом деле любила его!

   А раз приказ отдал не Клаус, значит, постарался кто-то другой. Возможно, приближенные принцессы, а может быть, и его придворные, те, кто опасался и недолюбливал меня. Принц занедужил, самое время избавиться от обузы... Думаю, ему после сказали бы, что я ушла сама, не в силах видеть его с другой. Не сразу, нет, он ведь мог сорваться на поиски и вовсе больным...

   Только он никого бы не нашел: меня спасло чудо! Должно быть, возница шепнул кому-то пару слов, а то и заплатил, чтобы меня ославили ведьмой. Либо же меня просто узнали — я ведь не раз проезжала здесь вместе с Клаусом, как верный паж, у меня даже было мужское платье!

   И вот крик подхватили, засвистели мальчишки, в меня полетели комья грязного снега, а я медленно отступала, понимая, что бежать нельзя — толпа нагонит и хорошо, если просто затопчет, а ведь могут и сжечь... Поразительно, я еще могла думать!

   И тогда-то, словно отвечая на мои мысли, кто-то швырнул в меня горящий факел...

   Спасибо снегу, я смогла сбить огонь — не одна, меня выручила немолодая женщина. Та самая, которая потом дала мне шаль — шубка-то моя обгорела, вдобавок была совсем легкой, я ведь не думала, что мне придется идти пешком!

   Так я и убежала прочь, слыша, как моя спасительница — кажется, кузнечиха, - честит соседей на все лады.

   Старушка из домика на окраине пустила меня на ночлег, польстившись на теплые рукавички, которые я чудом не потеряла, а еще велела мне натаскать дров... Ну а дальше я шла, куда глаза глядят...

   — И такой же страшный ветер принес сюда тебя, - негромко произнес Эрвин, молчавший все это время. Должно быть, он наблюдал за мной, а я владела лицом не так хорошо, как хотелось бы. - И надо ли мне говорить о том, какое имя Клаус дал пропавшей девушке? Хочешь знать? Придворные сказали, он называл ее — "мой маленький немой найденыш с говорящими глазами".

   Я замерла. Казалось, будто сердце сейчас разорвется на части, и для этого вовсе не нужно, чтобы Клаус женился на другой...

   — Это была ты? - спокойно спросил он. - Ты погубила моего брата?

   Если бы я сумела, я закричала бы — нет, я не могла убить Клауса, никогда, ни за что, даже ради спасения собственной жизни! Но Эрвин не поверил бы мне.

   Я видела по его взгляду, холодному и острому, как обсидиановый клинок, - он уже всё решил, и не сегодня-завтра ведьма будет гореть на костре, и запах горелого мяса смешается с ароматом цветущей сирени...

   Я заставила себя отнять руки от лица и встретиться взглядом с Эрвином.

   "Нет", - покачала я головой.

   Он молча смотрел мне в глаза, потом резко отвернулся.

   — Если ты ведьма, то что тебе стоит околдовать и меня? Или ты не настолько сильна, раз твоим чарам сумели противиться простые люди?

   "Я не ведьма, не ведьма, как же ты не видишь?!" - пыталась я сказать ему взглядом, но это был не Клаус, который, казалось, часто понимал меня без слов. Создатель, как же быть?! Еще немного, и принц позовет стражу, и...

   Создатель! Ну конечно!

   — Что ты делаешь? - нахмурился Эрвин, когда я вскочила. Я видела, он потянулся рукой к кинжалу, но мне было уже все равно.

   Я указала на портрет Клауса, на себя, снова на портрет, потом выпростала из-за ворота цепочку со знаком Создателя на ней — это принцесса мне подарила, увидев, что у меня есть украшения, но нет такой мелочи: Клаус о ней просто не подумал...

   — Ты хочешь убедить меня, что ты не ведьма, раз носишь этот знак? - сощурился Эрвин. - Не трудись. Знавал я ведьму, которая с виду была набожней иных служительниц храма! Или ты имеешь в виду, что Клаус подарил тебе эту безделушку?

   "Да нет же..." - ах, как мучила меня немота!

   Я огляделась в поисках хоть чего-нибудь подходящего, снова поймала взгляд принца и попыталась изобразить, будто пишу.

   — Тебе нужно перо? Ты же не умеешь писать, разве нет?

   Да он надо мной просто издевался! Я похлопала ладонью по альбомам, которые он небрежно бросил на столе, снова сделала вид, что в руках у меня кисть, и на этот раз, кажется, получилось.

   — Возьми вон там грифельную доску, - кивнул Эрвин. - Ты хочешь нарисовать что-то?

   Я кивнула, пристроила доску на коленях и несколькими штрихами изобразила женскую фигурку в пышном платье, с маленькой короной в высокой прическе. Указала на нее, потом на портрет Клауса и выжидательно уставилась на принца.

   — Корона... - чуть прищурился он. - Принцесса? Ты имеешь в виду невесту Клауса?

   "Ну наконец-то!" - подумала я с облегчением и нарисовала рядом с принцессой еще одну фигурку в платье попроще, с длинными волосами. Потом взяла свою подвеску, положила ее на рисунок принцессы и подвинула к тому, который обозначал меня.

   Эрвин застыл на мгновение, потом взглянул на меня.

   — Принцесса подарила тебе этот кулон? Верно?

   "Зачем мне лгать?" - спросила я одними глазами, но тут же вернулась к рисунку: указав на принцессу, потом на себя, я расправила подол платья, а потом подрисовала своей фигурке юбки попышнее и модные рукава фонариками. Так и было, принцесса милостиво подарила мне платье со своего плеча, чтобы я надела его на свадьбу: портные не успевали обшивать придворных дам, обо мне в спешке позабыли, а не могла же я выглядеть оборванкой? Платье было совсем новым, принцесса надела его хорошо, если один раз, и его даже перешивать не пришлось — фигуры у нас были похожи.

   Теперь меня уже было не остановить: я стерла нарисованное, изобразила на этот раз мужскую фигуру, показала на портрет, на нее, а чтобы не было сомнений, вывела букву "К" — уж с какой литеры начинается имя Клауса, я помнила. Рядом оказалась принцесса в длинной фате, которую придерживала я — это я показала жестом.

   — Ты должна была нести шлейф невесты на свадьбе? - уточнил Эрвин. Он придвинул кресло еще ближе и склонился над доской, будто хотел различить что-то, чего я не нарисовала. - Интересно... А мой брат? Что тебя связывало с ним?

   Я отложила грифель и молча приложила обе руки к сердцу, потом отняла и протянула в горстях то невидимое, что приковало меня к Клаусу...

   — Вот как! Значит, ты его любила? - произнес принц с какой-то непонятной злостью. - И понимала, что он никогда не женится на девице, которая даже имени своего назвать не может?

   "Конечно, понимала", - ответила я взглядом, и Эрвин впервые отвел глаза.

   — Неужто даже не ревновала его к знатной невесте? - негромко спросил он.

   "Еще как, - невесело усмехнулась я в ответ. - Но я слишком любила его, чтобы пожелать ему смерти."

   — У тебя в самом деле говорящие глаза, - сказал вдруг Эрвин. - Или просто колдовские... Так и тянет поверить тебе! Почему-то мне кажется, что ты скорее убила бы невесту Клауса, чем его самого, ведь так?

   Я серьезно кивнула.

   — Но не сделала бы этого, чтобы не причинить ему боль?

   Я кивнула снова.

   — Ясно... - принц снова откинулся на спинку кресла, но тут же выпрямился. - Ну нет, только не вздумай плакать, слышишь?! Что ты киваешь? Перестань, умоляю, у меня даже платка нет...

   Я отняла руки от лица — слез у меня не было. Даже этого мне не было дано...

   Эрвин встал, отошел к окну — плащ волочился за ним, как крыло подбитой птицы. Я услышала звяканье стекла и плеск.

   — Выпей воды, - сказал он и подал мне мокрый стакан. - Извини, опять пролил. Не с руки.

   Он задумался чем-то, а я, сделав несколько глотков, поставила стакан на край стола и принялась стирать с доски свои художества. Осталась только принцесса, и я несмело тронула Эрвина за рукав.

   — Что? - очнулся он. Я указала на рисунок и постаралась придать лицу вопросительное выражение. Должно быть, получилось, потому что принц произнес: - Хочешь узнать, что сталось с принцессой, да? Ничего особенного. Ее возьмет в жены Герхард, другой мой страший брат, он как раз недавно овдовел. На лицо мы все очень похожи, а узнать Клауса как следует бедная девушка не успела, так что разница для нее невелика. Герхард немного моложе Клауса, но это, право, не имеет значения...

   "Ну хоть у нее, быть может, жизнь сложится удачно", - подумала я с превеликим облегчением. Принцесса была добра ко мне, а то, что Клаус выбрал не меня, а ее... Кто бы в здравом уме предпочел принцессе с приданым немую нищенку, как бы ни была та красива? Я не могла судить его за это.

   Эрвин неотрывно смотрел на меня, и по лицу видно было, что он очень устал. И верно...

   — Довольно на сегодня, - произнес он и снова поднялся. - Будем считать, я поверил, что ты не ведьма. Впрочем, если ты владеешь колдовским искусством, то я и не пойму, что ты меня зачаровала. А если нет... ты никуда не денешься отсюда. Я хочу узнать, кто ты такова на самом деле, и ты расскажешь мне об этом... - Эрвин с силой потер глаза. - Нарисуешь, я хочу сказать. Я понял, как с тобой сговориться, только нужно придумать вопросы... Но — не сегодня. Иди.

   Он отпер дверь, я откинула засов и приоткрыла уже тяжелую створку, как Эрвин вдруг окликнул:

   — Постой! Скажи... тьфу ты! Дай понять: неужели почти за два года мой брат не додумался до того, как дознаться правды о тебе?

   Я только улыбнулась и покачала головой. Клаус всегда играл со мною в "да" и "нет", но, кажется, и в мыслях не держал расспрашивать меня о чем-то.

   — Как похоже на него, - вымолвил Эрвин. - Брат был силен духом и умен, но, право, иногда мне казалось, что воображения у него немногим больше, чем у сучковатого полена! Что сверкаешь глазами? Обиделась за него? Перестань... Я любил его сильнее, чем других братьев, но правда есть правда. Что ж... - он коснулся моего плеча. - Раз он не стал расспрашивать тебя, это сделаю я. Иди, отдохни. Завтра продолжим. И не пытайся сбежать — у меня хорошие сторожевые псы. И они тебя не знают...

   С этими словами он захлопнул дверь. Снова лязгнул засов и провенулся ключ в замке — видно, принц никого не желал видеть, а без слуг мог и обойтись.

   Я же поплелась к себе, где поджидала Анна. Спасибо, она ни о чем не стала расспрашивать, увидев выражение моего лица, молча подала мне умыться, потом принесла ужин и не уходила, пока я не съела все до крошки.

   — Его высочество вас чем-то обидел? - спросила она наконец, помогая мне переодеться на ночь. Я покачала головой. - Если резко говорил, то не переживайте, он со всеми этак, сударыня. Он с детства таким был, а в последние годы норов и вовсе сделался будьте-нате... Наговорит такого, что и в страшном сне не приснится, и, главное, глазами как вопьется — будто без ножа режет, поди соври ему! Киваете? Ну вот, значит, тоже заметили...

   Я обернулась, тронула ее за руку, потом показала на дверь и провела ладонью по своему правому плечу сверху вниз, постаравшись выразить взглядом вопрос.

   — А, вы про его руку... - Анна привычно уже отвела взгляд. - Лучше не спрашивайте, сударыня. У него самого так особенно. Я уж скажу... не выдавайте только!

   Я несколько раз кивнула, заверяя, что не выдам верную служанку.

   — Калека он, ну да это вы и сами, поди, догадались, - негромко сказала она, откинула одеяло, и я забралась в постель. - Родился да вырос обычным, а после... не повезло ему, сударыня, ох как не повезло! Потому еще раз предупрежу: даже не вздумайте намекнуть или как-то дать понять, мол, вам интересно, что с ним приключилось.

   Я улыбнулась и коснулась губ — мол, как я намекну-то, если говорить не могу?

   — У вас взгляд больно уж выразительный, - ответила Анна. - А его высочество очень не любит, когда на него таращатся. Он потому и злее обычного, что во дворце у брата на нем, поди, дыру протерли, глядючи! Кому такое по нраву будет?

   Я вынужденно согласилась, что никому. На меня тоже смотрели, конечно, но мне было чуть проще, без видимых-то увечий...

   — Ну вот, отдыхайте, сударыня, - вздохнула служанка и взяла свечу. - Да не беспокойтесь. Его высочество отсыпаться будет весь день, хорошо, если к вечеру проснется. А дел накопилось порядочно, вдругорядь до вас у него не сразу руки дойдут!

   Утешив меня таким незамысловатым образом, она вышла, плотно притворив за собой дверь, а я долго еще лежала без сна, прислушиваясь. У меня очень тонкий слух, как у всей моей родни, и я различала множество звуков...

   Должно быть, придворных у принца было не так уж много, и большинство он брал с собой в поездку: прежде в усадьбе царила благословенная тишина. Теперь же где-то смеялись, где-то звенели бокалами, разговаривали шепотом и в полный голос, хлопали дверьми, звали слуг, стучали каблуками... Любопытно, знают ли обо мне эти люди? Слуги не могли не насплетничать, это уж как пить дать, но что именно они рассказали? Впрочем, какая разница! Эрвин — не Клаус, он не будет держать меня при себе, да и зачем ему? Скорее уж, он запрет меня на маяке, с него станется. Впрочем, это не худшая участь для меня: море видно как на ладони, а если станет невтерпеж, всегда можно броситься на камни с высоты!

   С этими мыслями я лежала в полудреме, улавливая еще краем сознания перезвон струн где-то в саду и предназначенную неизвестной прелестнице томную песню... Потом певец, судя по звукам, забрался к своей красавице через окно, и ненадолго воцарилась тишина.

   Ну а затем негромко, неуверенно, едва лишь пробуя свои силы, в зарослях черемухи засвистел, защелкал первый соловей. Ему начал вторить другой, третий...

   Так я и уснула под соловьиный хор, вдыхая аромат цветущей черемухи и сирени, и мне не снилось ровным счетом ничего...

   5.

   — Говорю же вам, сударыня, его высочество хорошо, если к завтрему от забот освободится, - говорила утром Анна, расчесывая мне волосы. Я и сама могла причесаться, но ей нравилось это занятие, да и поговорить, видимо, хотелось, так что я не возражала. - И отдохнуть надо, и с самыми спешными делами разобраться... Он управляющим-то не шибко доверяет. Вернее, доверяет, но проверяет, а на это тоже время нужно!

   Она оказалась права — ну так, наверно, нрав хозяина изучила от и до, раз знала его с рождения! Принц прислал за мною только на следующий день после обеда, когда я уже вконец извелась и не знала, куда деваться. Хоть порисовать бы, так он ведь забрал альбомы! Только и оставалось, что набрасывать что-то на грифельной доске и тут же стирать, и рисовать заново... Это, кстати, навело меня на мысль, и, как вскоре выяснилось, не меня одну...

   — Входи, - сказал мне Эрвин и снова запер дверь. - Как спалось нынче?

   Я улыбнулась и указала на окно, развела руками и глубоко вдохнула, прикрыв глаза.

   — А, - совершенно верно понял меня принц, - черемухой пахнет и сиренью, верно?

   Кивнув, я изобразила ладонями трепещущие крылья, потом коснулась горла, приподняв голову.

   — Да, соловьи, негодяи, теперь до самого июля спать не дадут, - невольно усмехнулся Эрвин. - А некоторые, особенно упорные, не успокаиваются и в августе... Присядь-ка.

   Он прошелся взад-вперед, бездумно дотрагиваясь то до большого глобуса, то до письменного прибора на столе, потом вновь повернулся ко мне.

   — Надеюсь, я не сильно напугал тебя позавчера, - сказал он негромко. - Иногда я делаюсь... чрезмерно раздражительным, и тому виной не мой собеседник, не окружающие. Извиняться не стану: согласись, у меня есть повод подозревать тебя. Просто не пугайся так сильно, я пока еще не сделал тебе ничего дурного... Не отворачивайся!

   Эрвин наклонился ко мне и взял за подбородок.

   — Клаус был прав, у тебя говорящие глаза, - произнес он. - А еще говорят, что глаза — зеркало души, что они не могут лгать. Вот и смотри на меня, а не в сторону, поняла?

   Я кивнула, а потом показала ему принесенный с собою грифель и вопросительно взглянула в сторону стола.

   — Ты тоже подумала об этом? - Эрвин выпрямился и посмотрел на меня сверху вниз. - Пожалуй, так может что-то выйти!

   Он протянул мне грифельную доску и сел на этот раз не напротив, а рядом. От такой близости мне сделалось не по себе: пусть Клаус, бывало, обнимал меня, перебирал мои волосы и целовал в губы, но то был Клаус, а не его младший брат! И пусть Эрвин всего лишь сидел бок о бок со мною, не прикасаясь даже, это было неприятно. Но куда мне было деваться? Пришлось терпеть...

   — Попробуем начать с самого начала, - произнес он. - Как ты свела знакомство с Клаусом?

   Я посидела немного, раздумывая, с чего лучше начать, потом набросала корабль, каким запомнила его: горделивый парусник, украшенный гирляндами и штандартами. В небе повис полумесяц, а с палубы корабля протянулись в небо длинные штрихи, увенчанные звездами.

   — Что это? - нахмурился Эрвин. - Корабль — понятно, а это... фейерверк, что ли? Да? Постой-ка, да это же вылитый "Ретивый"! Точно, три мачты, высокая корма, фигура русалки на форштевне, но... Он ведь затонул больше двух лет назад! Да... верно, Клаус как раз отмечал день рождения!

   Я кивнула несколько раз, стерла россыпь искр праздничного фейерверка и нарисовала поверх мачт грозовые тучи, а вдоль борта — завитки штормовых волн. Ну а потом недрогнувшей рукой провела из тучи копье молнии, вонзившейся точно в среднюю мачту (я не знала, как она называется у моряков), и добавила языки пламени, мигом охватившего такелаж.

   — Пока понятно, "Ретивый" угодил в шторм, в него ударила молния, и корабль загорелся, - проговорил Эрвин. - Но это и так известно. А что же дальше?

   Я нарисовала в волнах человечка, подписав его все той же литерой "К", а корабль небрежно стерла — его ведь разметало по волнам. Принц молча смотрел.

   Снова очистив доску, я и провела прямую линию — берег. На берегу закудрявились деревья, вдалеке на холме встал дом служительниц Создателя, отмеченный его символом, а у линии прибоя появилась все та же фигурка, обозначенная буквой "К".

   — Да, Клаус говорил, что когда корабль пошел ко дну, он очутился в воде, - проговорил Эрвин, - а после не помнил уже ничего, только как очнулся на берегу, а над ним склонились девушки из обители. Это ты нашла его?

   Я покачала головой и прикрыла ладонью здание на холме, а другой рукой указала на нарисованные волны.

   — Не понимаю, - со вздохом сказал он. - Будь ты рыбачкой, я подумал бы, что ты могла подобрать Клауса в море, где его носило волнами на каком-нибудь обломке мачты, а потом чего-то испугалась и оставила его на берегу поближе к людям. Но ты явно не простолюдинка и вряд ли хоть раз в жизни держала в руках весло! А еще... - Эрвин посмотрел мне в лицо. - Мне кажется, я уже встречал тебя прежде. Не в этих краях, нет, очень далеко, у чужих берегов, но этого ведь не может быть, верно?

   Пока он говорил, я стерла все с доски. Попробую рассказать ему правду, решила я. Может быть, он поверит мне?

   — Постой, что ты рисуешь теперь?

   Поднявшись, я взяла со стола альбом, перелистала, нашла нужный рисунок и показала его принцу.

   — Кто это? - спросил он, хмуря брови.

   Я указала на него, потом на портрет Клауса, затем на себя — и на одну из нарисованных девушек.

   — Твоя сестра? - догадался Эрвин. - И правда, видно сходство... Я прав?

   "Да, да!" - кивнула я и снова указала на рисунок, а затем показала на пальцах — один, два... пять, и я — шестая. Тут я опустила руку, как делают, показывая, какого роста маленький ребенок.

   — Младшая дочь? - снова угадал принц. - Надо же, а я — младший сын. Забавное совпадение... А это, видимо, твой отец?

   "Это он", - снова наклонила я голову и взглянула в моею же рукой нарисованное лицо: сумрачные глаза, густая борода, могучие плечи... Ах, отец, знаю, ты переживешь утрату, у тебя остались сыновья и пять моих старших сестер, но ты всегда особенно любил и баловал меня, самую младшую!

   Я вновь вернулась к грифельной доске и нарисовала тот же корабль, теперь с фигуркой Клауса на борту, обвела эту фигурку и, взглянув на Эрвина, прижала ладонь к сердцу.

   — Ты увидела его издалека и влюбилась? - подумав, спросил он, а я кивнула и снова резким росчерком нарисовала молнию, а потом и пламя на такелаже корабля, летящего прямиком на рифы. Это случилось неподалеку отсюда, мне ли не помнить... - Постой, я никак не пойму, о чем ты пытаешься мне сказать!

   Эрвин задумался, а я, разделив доску на несколько частей, снова изобразила — грубо, примитивно, - волны и тонущего Клауса, берег и обитель на холме, и девушек, сбежавшихся на помощь. И еще одну, скрывающуюся в морской пене за большим камнем...

   — Это я еще могу разобрать, - принц провел пальцем по рисункам. Я так торопилась, что рисунки древних людей — я видала такие в пещерах, - выглядели бы куда лучше рядом с моими каракулями. - Выходит, правда, чушь собачья! Хочешь сказать, это ты вытащила Клауса из воды? Киваешь, значит, ты... А что потом? Испугалась и решила спрятаться, чтобы его нашли другие? А ты... тоже обучалась в этой обители, как принцесса?

   Я в который раз помотала головой и сделала неопределенный жест, мол, я не оттуда, а дальше понимай, как знаешь!

   — Как бы там ни было, ты его не забыла... - Эрвин обхватил пальцами подбородок и помолчал немного. - Придворные Клауса рассказывали, что он подобрал тебя на берегу недалеко от летней усадьбы, он любил там бывать. Говорят, на тебе не было ни одежды, ни украшений, если не считать венка из морской травы. Люди решили, что ты хотела утопиться, но море не позволило и вернуло тебя на сушу, а одежду забрало как плату за спасенную жизнь...

   "Ну и придумают же!" - подумала я и, видно, эта мысль отразилась на моем лице даже слишком ясно, потому что Эрвин улыбнулся. У него была хорошая улыбка, только очень уж невеселая.

   — Неужели ты пришла туда, спрятала одежду под камнем и стала ждать, пока тебя не найдут? Что? Это правда?

   Я кивнула еще раз и подняла руку, давая понять, что вопросов пока довольно.

   — Ну хорошо, - теперь в черных глазах Эрвина горел азартный огонь, и смотреть на это было куда приятнее, чем в холодную пустоту. - Позволь, я подытожу кратко: ты увидела моего брата, влюбилась, каким-то образом спасла ему жизнь, но почему-то скрылась. А потом не выдержала и захотела быть поближе к нему?

   Дождавшись моего кивка, Эрвин вздохнул.

   — Что-то уж больно сложный план, - произнес он. - Да и не сходится кое-что: та обитель, подле которой нашли Клауса, в трех днях пути от его дворца. Конечно, времени у тебя было достаточно, если я верно запомнил, когда именно ты появилась, успела бы и добраться туда, и придумать, как действовать... Но неужели одного взгляда хватило для того, чтобы ты все силы бросила на это? Снова киваешь?.. Ясно...

   Я дотронулась до его руки, привлекая внимание, и снова взялась за грифель. На том рисунке, где девушки из обители нашли Клауса, я изобразила солнце и ветку, согнувшуюся под тяжестью яблок. Потом набросала дворец и опадающие листья, и мелкими штрихами попыталась показать осенний дождь. Потом окрестности дворца укрыли сугробы, а рисовать снежинки было совсем просто. Затем я стерла снег, его место заняли первоцветы, а тучи пропали, вновь засияло солнце...

   — Погоди, кажется, я понял, - произнес принц. - День рождения Клаус праздновал на исходе лета. Значит, миновала осень, зима, настала весна, а тебя нашли... в середине следующего лета. Ты поджидала удобного случая?

   Я кивнула.

   — Верю, нагишом в декабре, да еще у самой воды нежарко... - пробормотал он и зябко передернул плечами. - Мне ли не знать... Но все же, кто ты и откуда? Вроде бы я начал лучше понимать тебя, так попробуй объяснить!

   Я вздохнула и стерла все нарисованное. С чего же начать?

   — Хочешь пить? - спросил вдруг Эрвин. - Вон там кувшин — Анна опять принесла свое варево из сушеных яблок. На оно вкус лучше, чем можно было ожидать...

   Встав, я налила в кружку душистый коричневатый напиток. Кажется, кроме яблок тут были еще груши, сливы, шиповник и еще какие-то не знакомые мне ягоды. Вторую кружку я подала принцу, но он отказался, пояснив:

   — Не люблю сладкое, да только никак не могу втолковать Анне, чтобы не добавляла столько меда.

   По мне так этот взвар вовсе не был чрезмерно сладким, но у всех ведь разные вкусы... Скажем, кто-то не может есть свежую, чуть посоленную икру, только что добытую из рыбьего брюха, еще теплую, а кому-то она кажется изысканным лакомством!

   — Ну что же ты медлишь? Продолжай, я жду! - подбодрил Эрвин, когда я поставила кружку на стол.

   Мне ничего не оставалось, кроме как сесть на прежнее место и снова взяться за грифель.

   Я провела горизонтальную линию — это был горизонт, а потом нарисовала приметную скалу, похожую на голову тюленя, высунувшегося из воды. Чтобы ясно было - это не зверь, а камень, я изобразила на самой скале и вокруг нее морских птиц. Еще на этой скале часто пережидали ночь и непогоду лебеди, возвращающиеся из дальних стран на родину - их я и нарисовала тоже. Рука Эрвина — он касался локтем моего локтя — вдруг напряглась, но он произнес лишь:

   — Это твой родной берег?

   Так ему было понятнее, поэтому я кивнула, стерла рисунок и, как умела, нарисовала своего отца, увенчанного короной, с трезубым жезлом — символом власти в руке. Подле него были мои братья и бабушка, а во внешнем круге — мы с сестрами, следом — придворные... Конечно, это были всего лишь схематичные фигурки, но...

   — Уж не хочешь ли ты сказать, будто ты — принцесса? - со смешком произнес Эрвин, когда я указала на закорючку, долженствующую обозначать меня среди сестер. - Из какого же королевства?

   Вместо ответа я снова прочертила линию над нарисованными головами. Над нею теперь светило солнце и поднимал парус крохотный кораблик, резвились дельфины, а ниже, вокруг моих домочадцев, суетились рыбы, как домашние собачки у придворных дам.

   — Если это шутка, то не смешная, - после паузы выговорил Эрвин, положив руку поверх моей — я как раз хотела дорисовать кое-что. - Принцесса подводного царства, ты это имеешь в виду? Ну надо же! И где же твой рыбий хвост?

   Он выразительно взглянул вниз, на мои туфельки, едва видневшиеся из-под юбки, и я поспешила подобрать ноги.

   — Ну продолжай же, я исполнен внимания! - подбодрил принц.

   Я чувствовала, что он злится, но почему? Вот загадка! Даже если он считает мой рассказ в картинках глупой выдумкой, отчего не прикажет прекратить морочить ему голову?

   И этот рисунок исчез с доски, и я снова нарисовала скалу, похожую на голову тюленя и себя, сидящую на ней, - ветер развевал мои распущенные волосы, вплетая в них морскую пену, волны бились о камень, а я протягивала руки к лебедям.

   Они не могли кормиться в тех местах — там было слишком глубоко, чтобы добыть мелкую рыбешку или водоросли, да еще приходилось следить во все глаза, чтобы самих никто не сцапал! Желающих там хватало... Я, жалея измученных дальним странствием птиц, приносила им из глубин придонной травы и водорослей, рачков, крабов, креветок, даже морских червей — неприхотливые лебеди охотно брали корм с моих ладоней. И, правду сказать, это были очень прожорливые птицы! Одного из них — он был меньше остальных, и я считала его самым младшим, - я отличала особо и приберегала для него то, что считала лакомством. По-моему, он разделял мое мнение, во всяком случае, никогда не забывал поблагодарить меня, изобразив настоящий придворный поклон.

   Так или иначе, но в путь маленькая стая отправлялась если и не сытой, то хотя бы не на пустой желудок.

   Сестры мои считали это глупой блажью и пустой тратой времени, но мне вовсе не было трудно помочь уставшим путникам, и мне всегда казалось, будто улетая, они трубят не просто так, а прощаются со мною... Они и попрощались — однажды и навсегда, больше я их не видела. Наверно, маленькую стаю погубила буря — волны принесли белое перо, а больше ничего не осталось от этих птиц...

   Эрвин молчал, и на лице его не читалось ровным счетом ничего. Он не отреагировал даже тогда, когда я указала ему на нарочито подчеркнутый рыбий хвост — я сидела на скале, его не было бы видно в волнах, но я специально нарисовала так, будто бы он оказался на поверхности.

   — Что дальше? - отрывисто спросил он после долгой паузы и убрал прядь волос со лба. Жест получился нервным, слишком резким, но отчего?

   Дальше я нарисовала берег вдалеке и дворец Клауса — совсем крохотный, почти неразличимый. Действо все равно происходило под водой...

   Вот жилище ведьмы, а вот и она сама — бесформенная туша, похожая на гигантскую медузу... Или мне так померещилось от испуга? Лицо у нее, во всяком случае, оказалось самым обычным... А если ее любимцы — мурены, спруты да ядовитые скаты, так это уж дело хозяйское, кому кто нравится!

   — Это еще кто? - спросил Эрвин, и понадобилось несколько минут пантомимы - я и корчила страшные рожи, и скрючивала пальцы наподобие птичьих когтей, пока он не догадался, наконец: - Неужто настоящая ведьма?

   Я закивала изо всех сил, нарисовала рядом с ведьмой себя: сперва я умоляюще протягивала к ней руки, потом указывала вверх, на сияющее над водою солнце.

   Стерев все это, я нарисовала рядом с ведьмой бурлящий котел, ну а потом она протянула мне сияющий фиал.

   Я рисовала так быстро, как только могла, надеясь, что Эрвину хватит времени на то, чтобы осмыслить то, что я пыталась передать своими неуклюжими рисунками.

   — Ведьма дала тебе... какое-то зелье, верно? - негромко спросил он, остановив мою руку — я как раз потянулась стереть очередную зарисовку. - И, должно быть, потребовала плату... Я догадываюсь, какую именно, но продолжай, прошу!

   Я кивнула, оглянулась, взяла со стола пустую кружку, указала на нее, на ведьму, потом на себя. Затем приложила руку к горлу, сжала в горсть и протянула все той же нарисованной колдунье.

   Эрвин хотел было что-то сказать, но я остановила его жестом.

   Поднеся к губам кружку, я сделала вид, будто пью волшебное зелье, а потом стерла на рисунке рыбий хвост у той фигурки, что изображала меня, и заменила его на две стройные ножки.

   Потом, помедлив, я нарисовально отдельно эти самые ножки — только ступни — и пронзающие их острые ножи. Мне почему-то всегда казалось, то это не обсидиановые клинки — те режут так легко, что в первые мгновения даже не замечаешь боли, настолько тонки лезвия, - а железные, вдобавок скверно заточенные.

   Эрвин молчал.

   — Поправь меня, если я ошибусь, - сказал он наконец. - Ты пытаешься уверить меня, будто жила на дне морском, а отец твой — король подводного мира?

   Я помотала головой и раскинула руки как могла широко, а потом указала на портрет отца и свела ладони, давая понять, что ему подвластен далеко не весь океан. У людей ведь тоже так — никто не может править сразу всею сушей! Какому смертному это под силу? Да и нам, пусть мы живем много дольше людей, не дано завладеть всеми водами, солеными или пресными...

   — И ведьма сделала тебя человеком в обмен на твой голос... Говорят, у подводного народа дивные песни! Жаль только, те, кому доводилось слышать их, уже не вернутся на берег...

   Я только улыбнулась в ответ. Боюсь, услышь Эрвин, как поем мы с сестрами, он не сумел бы отличить наших голосов от переклички китов и дельфинов. Звук в воде разносится далеко, это верно, но переливчатые трели и сложный перещелк — это вовсе не волшебные песни... Говорить мы тоже можем, конечно, в отличие от тех же дельфинов, но наша музыка вряд ли нашла бы понимание у людей. Хотя... те песни, знакомые мне с детства, которые я пыталась наиграть на арфе, одновременно похожей и не похожей на наши инструменты, отторжения у слушателей не вызывали, хотя и удивляли, конечно.

   — Ты заплатила не только голосом... - Эрвин притронулся кончиком указательного пальца к последнему рисунку. - Что это означает? Ты...

   "Ни одна танцовщица не сравнится с тобой, - вспомнила я слова ведьмы, - но помни: ты будешь ступать как по острым ножам, и ноги твои будут кровоточить!"

   Она преувеличила, конечно, но не солгала о боли, которую мне пришлось испытать. Я привыкла к ней со временем, но поначалу... Поначалу мне хотелось броситься с самого высокого обрыва, чтобы прекратить эту пытку!

   В черных глазах принца застыл вопрос, и я продолжила рисовать.

   Мы с Клаусом рядом...

   Я перечеркнула доску наискось. Вот Клаус и принцесса, обведенные кругом, а я стою поодаль, вне волшебной черты... А это — линия горизонта, солнце встает над морем, а я...

   Я медленно стерла свою фигурку — скорее даже, размазала пальцами так, чтобы это выглядело, будто прах мой развеялся по ветру.

   Эрвин будто бы застыл.

   — Он женится на другой — и ты умрешь... - проговорил он наконец. - Это сказала тебе ведьма?

   Я кивнула.

   — И ты решилась на это? Ты ведь не могла не понимать, что Клаус не сделает своей женой безвестную девицу! Впрочем, об этом я уже спрашивал...

   "Я любила его, - мысленно произнесла я. - Я полюбила его с той минуты, как увидела на "Ретивом", я спасла ему жизнь и поцеловала его там, на берегу. Я долго наблюдала за ним из-под воды, подплывая совсем близко..."

   Клаус, наверно, думал, что стоит в одиночестве на балконе там, в своей летней резиденции, а я смотрела на него и была рядом — если бы он наклонился и посмотрел на воду канала, то сумел бы различить меня. Но он никогда не смотрел вниз, только вперед и вверх — на звезды...

   — Что за глупость! - в сердцах произнес Эрвин. Теперь он стоял у окна, отвернувшись и обхватив себя левой рукой, так, будто правая причиняла ему нешуточную боль. Как знать, может, так и было? - Глупость... Ради призрачной мечты пожертвовать жизнью? Воистину, на такое способна только влюбленная женщина!

   Он повернулся ко мне и спросил:

   — А если бы Клаус все же решился жениться на тебе, что тогда?

   Увы, этого я не знала. Ведьма сказала лишь, что мне не вернуться обратно. Но и человеком я могла стать, только если бы Клаус полюбил меня по-настоящему, отдался мне всем сердцем и сделал меня своей женой, а это, как я поняла вскоре, было невозможно... Вдобавок жениться — не значит полюбить!

   Винить ведьму я не могла — она в точности исполнила все, что обещала сделать. Прочее зависело от меня, да только я не справилась... Будь у меня больше времени, быть может, Клаус и задумался бы о том, чтобы сделать меня своей женой, он ведь был привязан ко мне! Но увы, вмешался случай: Клаус давно подыскивал невесту, и нужно же было ему выбрать для знакомства именно ту девушку, что обучалась грамоте и прочим наукам в обители служительниц Создателя! Той самой обители, подле которой я оставила его, едва живого после кораблекрушения... Да знай я, что будет именно так, я унесла бы Клауса далеко-далеко, на необитаемый остров, говорила бы с ним, заботилась о нем, и, быть может, он сумел бы полюбить меня такой, какой я была на самом деле... Тогда у меня был бы шанс стать человеком не благодаря волшебному зелью, а по-настоящему, но увы...

   — Нарисуй еще раз ту скалу, - попросил вдруг Эрвин. - Ту, что похожа на голову тюленя.

   Я взглянула на него с удивлением, но сделала, как он просил.

   Принц взял у меня грифель — видно было, что ему неудобно рисовать левой рукой, - и вывел рядом со скалою силуэт лебедя, а на самой скале — человеческую фигуру. Он взглянул на меня, но я развела руками, не понимая, что он пытается сказать мне этим рисунком.

   — Теперь я вспомнил, где видел тебя прежде, - произнес Эрвин, отложив грифельную доску. - Я уже говорил, мне казалось, что мы встречались где-то очень далеко... Теперь я вспомнил: сперва эту скалу, потом тебя. Мы всегда пережидали там ночь, чтобы хоть немного отдохнуть и с рассветом снова отправиться в путь. Нужно было успеть до заката, чтобы хоть как-то перекусить, да и добираться до этой скалы вплавь — приятного мало. Однажды мы не рассчитали, был сильный встречный ветер... Как выплыли, не помню, я едва не утонул! - Он передернул плечами, видно, вспомнив холодное море и безжалостные волны. - Так вот, ты всегда исчезала до захода солнца. Тебя ругали, если ты слишком долго оставалась наверху, ведь так? Или ты поднималась на поверхность без спросу?

   "О чем он говорит?" - невольно подумала я и, видимо, на лице моем слишком явно отразилось недоумение, потому что Эрвин вдруг улыбнулся.

   — У тебя добрые руки, - сказал он. - И сердце тоже доброе. Должно быть, только благодаря тебе мне раз за разом удавалось добраться до берега. Я, повторюсь, самый младший из братьев. И самый слабосильный. Элиза — и та сильнее.

   Я только вздохнула: Эрвин вовсе не выглядел слабым, и я слыхала, что калеки часто обладают чудовищной мощью, в особенности почему-то горбуны. Может быть, природа, жестоко пошутив над ними, все же оставляет шанс постоять за себя? Кто знает...

   Принц встал и отошел к окну.

   — Что же... Похоже, я узнал твою историю, и добавить тебе нечего, - произнес он, глядя сквозь оконное стекло в прозрачные весенние сумерки. - Ну разве что... Ты убежала из дворца сама или тебя выгнали?

   Я показала — второе, - и развела руками, дескать, я не знаю наверняка, чей это был приказ.

   — Вряд ли Клаус распорядился избавиться от тебя, - негромко сказал Эрвин, - это вовсе не похоже на него. Значит, кто-то из челяди... Ну да что теперь говорить, исправить уже ничего нельзя!

   Он вдруг резко обернулся и, сделав шаг, склонился ко мне, оперевшись рукой о спинку дивана, и приказал:

   — Посмотри мне в глаза. Смелее! Вот так. А теперь... теперь я хочу узнать правду. Отвечай, стала ли ты женой Клауса? Не перед людьми, не перед Создателем... Ты понимаешь, о чем я говорю?

   Я несмело кивнула.

   — Так да или нет?

   Я покачала головой. Нет, какое там... Клаус любил обнимать меня, гладить мои волосы, но мне всегда казалось, будто он видит во мне ребенка или младшую сестру, а не взрослую девушку. Он вообще был целомудрен: у людей его положения, я знала, часто бывают фаворитки, да не по одной, а по нескольку сразу, случайных увлечений и вовсе не счесть! Но только не у Клауса...

   — Как странно... - проговорил Эрвин. - Я помню, брат всегда хвастался своими похождениями, мол, пока мы, младшие, дорастем до таких приключений, ему они уже наскучат... Не мог же он настолько перемениться за такой короткий срок!

   Я поискала грифель, взяла доску и набросала символ Создателя — молнию, пронзающую равносторонний треугольник, - и коленопреклоненную фигурку подле него, обозначенную буквой "К".

   — Что-что? - изумился Эрвин, наклоняясь еще ниже. У него были довольно длинные волосы (Клаус стриг их совсем коротко), и сейчас темная прядь щекотала мой висок. - Клаус отродясь не был богобоязнен! Что ты мотаешь головой? Не припомню, чтобы он хоть когда-нибудь обращался к Создателю... Нет, вру, порой обращался, но с такими словами, что тому, пожалуй, икалось!

   "Да нет же, нет! - старалась я объяснить. - Клаус был набожен, это все отмечали! Он не менял женщин, как перчатки, не увлекался охотой и верховой ездой, не слишком любил балы, он предпочитал им прогулки на лодке по реке или вдоль побережья!"

   Эрвин внимательно смотрел за тем, как я быстро рисую и тут же перечеркиваю изображения: Клаус с дамами, Клаус на охоте, Клаус верхом, на балу...

   — А вот в это я не верю, - произнес он очень серьезно. - Не верю. Я слышал от его челяди, что Клаус вдруг сделался религиозен, и это удивило меня донельзя! Если бы ты слышала, как он поносил Создателя, когда нам пришлось коротать ночь на той скале в страшную бурю... Чудо, что гром не разразил всех нас разом!

   Я посмотрела вверх, на принца. Странным было выражение его лица: Эрвин будто бы старался не показать истинных своих чувств, но черты его все равно искажала горькая гримаса.

   — Клаус, мне кажется, вовсе не верил в Создателя... - негромко произнес он.

   "Верил, верил! - Я невольно схватила принца за руку. - Он часто проводил ночи в молельне, а я ждала у порога. Клаус возвращался совершенно измученным, и при дворе шептались, будто он умерщвляет плоть, пытаясь искупить какой-то грех..."

   Но как объяснить это? Рисунками? Не выйдет... Пришлось снова устроить спектакль одной актрисы: я развязала пояс — все равно он нужен был только для красоты — и скрутила атласную ленту в жгут. Потом, опустившись на колени, я сложила руки, будто взывала к Создателю (самой мне никогда не приходилось этого делать, но я видела, как молятся люди), а потом ударила себя по плечам атласным жгутом — раз, другой... Ну а затем поднялась, отстранив протянутую руку Эрвина, вернулась на свое место и всем своим видом постаралась выразить, как мне больно сидеть, прислоняться к спинке дивана, и уж тем более лежать!

   — Ты что, хочешь сказать, будто Клаус занимался самобичеванием? - неверяще выговорил Эрвин и присел рядом со мной. Я кивнула несколько раз. - Ты видела это сама? Нет? Значит, были только слухи? Ничего не понимаю... И что мне стоило выехать парой суток раньше? Так нет же, рассчитал все в точности!

   Я снова тронула его за рукав и, когда он перевел взгляд на грифельную доску, где я нарисовала Клауса по пояс и попыталась показать власяницу под его камзолом — я подсмотрела как-то раз, как Клаус переодевается к ужину, и была уверена, что он вовсе не снимал этот грубый балахон, жесткий и колючий даже на вид...

   Я надеялась, Эрвин поймет, что я пыталась изобразить частой штриховкой.

   И он понял... Лицо его закаменело, и он сказал непонятно:

   — Значит, он тоже? И остальные... И никогда ни словом, ни звуком...

   "О чем ты?!" - спросила я взглядом, сама не замечая, что все сильнее сжимаю его руку. Эрвин вздрогнул и очнулся, а потом высвободил свою ладонь. На коже у него остались красные пятна: я намного сильнее, чем кажусь. Увы, это не море, не моя стихия, где я хозяйка... Тут я не смогу ужом выскользнуть из чужих рук, не сумею ответить на удар таким же ударом, которым могла когда-то оглушить свирепую акулу, да и спастись бегством не выйдет — не настолько я быстра на суше, как была когда-то в море! Однако я могу сломать кости взрослому мужчине, если он окажется достаточно неосторожен, чтобы угодить мне в руки... Жаль, против толпы я долго не выстою!

   — Смотри, - негромко произнес Эрвин. Все это время он пытался распустить шнуровку на вороте рубашки, и вот, наконец, узелок поддался, и принц оттянул тонкую ткань.

   Я невольно прижала пальцы к губам, хотя вскрикнуть все равно не могла, а потом потянулась, чтобы...

   — Не трогай, - он отвел мою руку в сторону. - Будет больно.

   Я и так видела воспаленную кожу там, где ворот этой странной рубахи впивался в шею принца, но все-таки коснулась кончиками пальцев грубого плетения, чтобы тут же отдернуть их — я будто в огонь их сунула!

   — Я ведь предупреждал, - негромко произнес Эрвин.

   "Но что это? Зачем? Для чего?" - вопросов у меня было столько, что, если бы я могла говорить, то засыпала бы ими принца. Увы, я могла только смотреть на него.

   — Я думал, только мне выпала такая судьба, - проговорил он, поймав мой взгляд. - Самый младший, самый слабый, неудачник... А похоже, Клаус тоже страдал от этого. И не выдержал...

   "Да от чего же?!" - подалась я вперед и снова протянула руку, мол, что это, зачем ты носишь вещь, которая мучит тебя денно и нощно? Почему ее носил Клаус? Создатель и причуды его последователей тут ни при чем, это ясно!

   Эрвин коснулся ворота — казалось, будто он хочет оттянуть его, но тот не поддался, он будто сросся с телом, пустив корни в живую плоть...

   "Что это?" - одними губами спросила я.

   — Колдовство, - эхом откликнулся Эрвин. - Я не могу снять эту рубашку, хотя и мечтаю об этом. Только вот снимать ее придется с кожей вместе... Но я полагал, это случилось только со мной, потому что мне опять не повезло, Элиза не успела закончить работу, и я, хоть и стал человеком... но не вполне. Оно не сработало, как должно, понимаешь?

   "Какое колдовство, о чем ты?" - я не выдержала и обеими руками схватилась за его руку, но Эрвин снова высвободился.

   — Только не пугайся, - попросил он, встав во весь свой немалый рост. - И помоги, мне самому не с руки.

   Дрожащими пальцами я расстегнула пряжки на ремнях, удерживавших его плащ, и тот соскользнул на пол...

   Я смотрела, не дыша, как с шелестом разворачивается белоснежное крыло, огромное, словно у посланников Создателя на старинных гравюрах, как Эрвин с наслаждением потягивается, расправляя его...

   — Немеет, - виновато сказал он. - Все время держать сложенным тяжело, а показывать не хочется даже тем, кто знает, что со мной не так. Чужим так и тем более. Вот и живу затворником, носа не кажу из своих владений... Лучше прослыть домоседом, чем чудовищем.

   Я несмело протянула руку и коснулась теплых перьев, провела по ним пальцами — он, выходит, запомнил прикосновение, но... как такое может быть?

   — Я терпеть не могу морских червей, - совершенно серьезно произнес Эрвин. - Но тебе неоткуда было об этом знать, а я не мог говорить. Как причудливо меняются роли, не находишь?

   Мне нечего было ответить, я лишь еще раз провела ладонью по белым перьям. Неужели это он? Тот самый, что доверчиво опускал голову мне на плечо, позволяя гладить натруженные крылья? Но что с ним случилось, с ним и с его братьями? Ведь прочие лебеди — это были они, теперь я поняла!

   — Ты рассказала мне свою историю, как умела, - негромко сказал Эрвин и чуть пошевелил крылом- мне будто теплый плащ на плечи накинули... Вот, значит, во что закутывали меня тем зимним вечером! - Теперь моя очередь поведать свою.

   Я смотрела на него снизу вверх, и мне почему-то больше не было страшно.

   6.

   — Не знаю, с чего начать, - помолчав, сказал принц.

   Я коснулась его ладони, а потом изобразила пальцами шагающего человечка.

   — Начать с начала? - невольно улыбнулся он. - Пожалуй, так будет лучше всего... Итак, нас было двенадцать: мы, братья-погодки, и Элиза.

   Я только вздохнула: хоть мы живем намного дольше людей, дюжина детей и у русалок — повод для гордости! Впрочем, у отца нас было десятеро, и, знаю, хоть он и говорил, что не желает больше брать жену после гибели нашей матери, но все равно присматривался к молодым русалкам. Как знать, может, бабушка все-таки уговорит его жениться во второй раз? По ее мнению, это не дело: девушкам нужна женская рука, а сама она уже старовата, даже на поверхность не поднималась больше полувека! И ничего, что мачеха вполне может оказаться ровесницей моим старшим сестрам, крепче подружатся, уверяла она...

   — Хочешь сказать, что наша матушка была героической женщиной? - спросил Эрвин. - Пожалуй, что так: из шестерых сыновей не умер ни один, но вот сама она шестых родов не пережила, а Герхард выжил чудом.

   Я нахмурилась, не понимая: он же говорил, что братьев было одиннадцать, да еще сестра!

   — Отец очень скоро женился вновь, - пояснил принц. - На младшей сестре первой жены: та была моложе покойной королевы на десять с лишним лет. И, увы, разделила ее участь, и на этот раз я стал причиной. Правда, она успела увидеть меня, а через неделю скончалась от родильной горячки... Видно, поэтому отец всегда недолюбливал Герхарда и меня: из-за нас он лишился обеих жен. Знаешь, - добавил Эрвин, - я как-то услышал, как он говорил советнику, мол, сыновей у него и так больше, чем того, что он сумеет оставить им в наследство, и он скорее предпочел бы лишиться очередного отпрыска, чем любимой жены.

   "Но вы же не виноваты", - подумала я, коснувшись его руки.

   — Нашей с Герхардом вины тут нет, - согласился он, - но сердцу не прикажешь. И, правду сказать, больше всех нас отец любил Элизу, самую младшую.

   Я опять ничего не поняла: Эрвин же говорил, что самый младший из принцев — он, так что же, король женился в третий раз?

   Заметив мой взгляд, принц сказал:

   — Элиза не сестра нам, хоть мы и привыкли так ее называть. Ее подбросили во дворец однажды ночью. Она была в батистовых пеленках, в шелковом одеяльце, а еще в корзине, в которой ее нашли, оказалось письмо. Какая-то знатная дама писала о том, что родила девочку не от мужа, и выдать ее за его дочь никак не выйдет, он почти год был в отъезде... Она уповала на королевское милосердие и надеялась, что государь не оставит ребенка в беде. Так и вышло. - Эрвин улыбнулся. - Он всегда хотел дочь, но, как нарочно, рождались одни сыновья. Правда, полагаю, окажись у него одни дочери, он говорил бы, что этак можно разориться на приданом... И вот появилась Элиза. Советники говорили, что лучше бы отдать ее в обитель, пускай служит Создателю, как подрастет, но отец и слышать ничего не пожелал! Так она и выросла с нами вместе, и, кажется, со временем все и забыли о том, что она никакая не принцесса, а подкидыш.

   "Вот так история!" - невольно подумала я. Мой отец тоже привечал детей погибших родственников, а таких было немало, потому что море — это море, и ему все равно, король ты, королевский родич или простая русалка. Да и акула тоже не спросит, хочешь ли ты попасть к ней на зубок! Взять хоть мою бабушку: из всех ее детей до зрелых лет дожили все три дочери, но только двое сыновей, прочих забрало море...

   Однако мой отец, хоть и заботился о племянниках и вовсе дальней родне, принцами и принцессами их никогда не называл.

   — Ну а потом отец решил жениться снова, - продолжил Эрвин.

   Кажется, он не замечал, что кончиками пальцев осторожно гладит мои волосы: пусть и укороченные, они все равно спускались ниже пояса, только и гляди, как бы не сесть на них! Клаус — тот любил запустить руку в мои локоны, и это, скажу честно, не всегда было приятно.

   — У мачехи детей не было, - сказал он, перехватил мой взгляд и отдернул руку. - Извини, я машинально...

   Я покачала головой и улыбнулась, мол, ничего страшного.

   — Она была очень красива, - проговорил Эрвин. - Нас она сразу невзлюбила, да и мы ее, признаюсь, тоже. По возрасту она годилась в жены Михаэлю — это самый старший из нас, - но он был всего лишь наследным принцем, а не вдовым королем. И, полагаю, Лаура рассчитывала родить отцу еще одного наследника, чтобы именно ее сын унаследовал королевство. Вернее, она сама: отец был уже немолод, хоть и крепок. Думаю, она сумела бы свести его в могилу поскорее! Ну а пока вырастет маленький король, править станет вдовствующая королева, ясно?

   "А как же вы?" - нахмурилась я.

   — А нас не стало, - ответил он на мой невысказанный вопрос, и я вопросительно приподняла брови. - Наша мачеха — ведьма, разве я сразу не сказал?

   Я покачала головой и нахмурилась.

   — Впрочем, на то, что делала она поначалу, способна почти любая женщина, - добавил Эрвин и острожно потянулся.

   Лицо его исказила болезненная гримаса, он выдохнул сквозь стиснутые зубы, а я невольно подумала: каково это — днями и ночами напролет терпеть пускай не смертельную, но мучительную боль от ожогов, которую ничем нельзя унять?

   "Ну же, расскажи!" - попросила я взглядом. Мне казалось, будто Эрвин понимает меня все лучше и лучше. Если бы можно научить его языку жестов, которым мы пользуемся под водой! Не всегда стоит переговариваться — этак еще спугнешь добычу или привлечешь внимание тех же хищников, слышат-то они превосходно! Только и остается показывать жестами, а то и всем телом, как это делают рыбы... Жаль, Эрвин вряд ли поймет, что я пытаюсь изобразить!

   — Много было всего, - продолжил он, помолчав. - Сперва она настроила отца против Михаэля и Андреаса с Клаусом — это самые старшие. Как у нас говорят, ночная кукушка дневную перекукует, а еще: седина в голову — бес в ребро... Так и вышло, что Лаура убедила отца, будто Михаэль намерен до срока занять его место. Шутка ли: брату уже двадцать шесть! Как нарочно, Михаэль вздумал посвататься к знатной девушке из соседнего королевства. Не принцессе, нет, но она была знатного рода. Женится, наследников дождется, говорила Лаура, а там... - Эрвин тяжело вздохнул. - Клаус с Андреасом помогут, а потом все передерутся за власть, раздробят королевство на осколки... О других она тоже много чего говорила. Вернер и Кристиан — они близнецы — играют на деньги и слишком много пьют. Мартин туда же, вдобавок они ни единой юбки не пропустят, как только еще дурную болезнь не подцепили! Младшие берут с них пример, не желают учиться, им лишь бы скакать по лесам, охотиться да красоваться на балах! А сколько уходит средств на эти забавы...

   Он отвернулся и замолчал. Я успокаивающе погладила его по руке.

   — Нас она тоже хотела рассорить, - произнес Эрвин негромко. - Но не вышло. Михаэль в жизни бы не поверил, что, к примеру, Герхард и Дитрих злоумышляют против старших братьев. Вернее, поверил бы, будь у него доказательства. Настоящие, я имею в виду, а не подделка... Так или иначе, он предпочитал разобраться во всем от и до, никогда не делал выводов раньше времени и, знаешь, полагал, что пока вина человека не доказана, его нельзя считать преступником. И это обвинитель должен предоставить доказательства преступления, а не подозреваемый — оправдываться.

   Я удивилась: у нас это было в порядке вещей. Обвиняешь соседа в том, что тот увел твое рыбье стадо - приведи свидетелей, которые видели это своими глазами, докажи, как угодно! А если у тебя только слово против его слова — милости просим на арену, и пусть рассудит оружие!..

   Но тут я припомнила, как меня ни за что ни про что ославили ведьмой, околдовавшей Клауса, как распускали премерзкие слухи, и тяжело вздохнула. Однако почему Эрвин говорит о старшем брате в прошедшем времени?

   — Одним словом, отец все хуже относился к нам, - продолжил принц. - Он перестал посылать старших разбирать тяжбы землевладельцев, хотя прежде только рад был, что они взяли на себя эту повинность и сами учатся управлять тем, что им когда-нибудь достанется. Он не позволил Михаэлю жениться по его выбору, а Манфреда не отпустил в путешествие за море, хотя обещал сделать ему такой подарок на шестнадцатилетие. Я так вовсе старался не показываться ему на глаза лишний раз... - Он помолчал и добавил: - Отец не хотел нас больше видеть. И его желание исполнилось: он больше не увидел нас до самой своей смерти.

   "Что же произошло?" - спросила я взглядом.

   — Лаура обратила нас в лебедей, - просто сказал Эрвин. - Я ведь говорю, она была настоящей колдуньей, хотя никто не заподозрил бы ее в ведьмовстве. Это про нее я сказал, что она была набожней любой служительницы Создателя! При ней наше веселое когда-то королевство сделалось унылее... унылее вареной капусты или каши с комками!

   Я невольно улыбнулась, а Эрвин продолжал:

   — Слишком много смеяться — грешно, радоваться жизни и не благодарить поминутно Создателя — грешно, балы, охота, любое веселье, любые праздники — не угодны Создателю, даже если празднество в его честь... Вместо веселого старика, который обучал меня и всех моих братьев заветам Создателя и рассказывал забавные истории из его жития, при дворе обосновался унылый тип, похожий на вяленую рыбу, способный только долбить одно и тоже и приходивший в ужас, если кто-то осмеливался задать вопрос о спорном толковании этих самых заветов. Женщинам пришлось еще хуже — для них Лаура отыскала какую-то старую жабу, которая ухитрялась чуть не с первого взгляда отличить ложь. - Он перевел дыхание и добавил: - Прежде при дворе были достаточно вольные нравы. Думаю, отец оставил Элизу у себя еще и потому, что она вполне могла оказаться его собственной дочерью!

   Я только вздохнула. Что ж, и такое случается!

   — И вот, когда Лаура решила, что достаточно настроила мужа против нас, она и сделала это... - Эрвин помолчал. - Я даже не запомнил толком, как это случилось. Вроде бы она сказала что-то наподобие: "Летите на все четыре стороны и заботьтесь о себе сами! Летите большими птицами без голоса!" Только что-то все же пошло не так, так что голоса мы не лишились и долго еще кружили возле дворца с криками "Лаура! Лаура!" Правда, когда наши же слуги взялись за охотничьи луки, Михаэль увел нас к морю...

   Пауза затянулась, но наконец Эрвин выговорил:

   — Днем мы были птицами, а на закате становились людьми. Потом... Потом отец умер. Помню, на его похоронах мы пролетели клином над толпой... Хоть так проводили его в последний путь... Люди, кажется, сочли это знамением. А мы улетели за море, за два дневных перехода. Михаэль едва не погиб, пока разведал этот путь... Только раз в году, когда дни самые длинные, мы могли перелететь море, а ночевали на той самой скале. И, - он улыбнулся, - без твоей заботы нам пришлось бы худо.

   Я улыбнулась в ответ — что там той заботы!

   — Сюда мы могли вернуться только раз в году. Я бы предпочел этого не делать, но Михаэль настаивал: он не хотел, чтобы мы забыли родные края. А соблазн, что и говорить, был велик, - признался Эрвин. - И, конечно, мы пытались узнать, как разрушить чары, но... Поняли только, что даже если убить ведьму, это не поможет, а, чего доброго, лишит нас последнего шанса. А она... Не знаю, как она объяснила наше исчезновение, но только после смерти отца сама села на трон.

   "А как же Элиза?" - удивилась я.

   — Элизу она еще при жизни отца отдала на воспитание в небогатую семью с суровыми нравами, чтобы та научилась смирению и выросла неизбалованной, - негромко сказал принц, правильно истолковав мой немой вопрос. - Мы навещали ее днем, но она, конечно, не могла даже подумать, что это мы, ее братья. Ну а с закатом двери и окна в том доме запирали, и нам оставалось разве что вломиться силой!

   "Почему же вы этого не сделали?" - удивилась я.

   — Как бы мы понесли ее через море? Маленькую девочку, у которой даже хорошей теплой одежды не было... Она могла простыть насмерть, и это было бы на нашей совести, - проговорил Эрвин. - Мы долго спорили о том, что именно для нее будет лучше, и к ее пятнадцатилетию уже решили, что можем выкрасть ее, но... опоздали.

   "Как?!"

   — Элиза исчезла как раз после своего дня рождения, и нам удалось узнать, что ее забрали во дворец. Оттуда она и пропала, а вскоре умер отец... Ты скажешь, мы могли бы пройти во дворец после заката? - правильно понял мои мысли Эрвин. - Мы так и хотели сделать, потому что оставаться здесь долго не могли, иначе не сумели бы вернуться за море... Но случай распорядился за нас: мачеха выставила и Элизу, и та забрела на побережье, где мы как раз готовились к отлету. В этот раз мы забрали ее с собой, и не спрашивай, чего нам это стоило! Даже Михаэль признал, что куда легче было бы принести с собой теплые вещи и унести за море десятилетнюю девочку, а не взрослую девушку!

   Он помолчал и добавил:

   — Право слово, мы сглупили. Проще было купить у какого-нибудь рыбака лодку. Хоть и не принято торговать после заката, но за большие деньги кто-нибудь да уступил бы. Или можно было нанять кого-то, чтобы купил лодку днем... Словом, мы могли бы тащить за собой суденышко и сами отдыхать на нем... хотя Андреас возражал, что на двенадцать человек нужна изрядная шлюпка, а то и баркас, а буксировать их не так-то легко. Может, был он прав, может, нет, но уж что сделано, то сделано.

   Я кивнула: я видала и шлюпки, и баркасы: без руля и ветрил они не больно-то поворотливы. Там нужен хотя бы рулевой, а еще гребцы, чтобы держать судно по курсу и не дать волнам развернуть и захлестнуть его. Сомневаюсь, что даже одиннадцать сильных птиц справились бы с этим! С другой стороны, если они могли нести сестру... хотя она все же весила меньше, чем баркас, которому вдобавок противился бы ветер и волны! Но вот нанять кого-нибудь, чтобы отвез Элизу, куда следует, они могли, раз уж были деньги, а я поняла, что братья не бедствовали. Интересно, как им это удавалось?

   — Мы переночевали на той скале, - произнес Эрвин, словно не замечая, что я глажу его пальцы. Да я и сама не сразу заметила. - Был шторм, должно быть, поэтому, ты не появилась...

   Я кивнула и виновато улыбнулась. Мне и так-то нельзя было подниматься на поверхность, я была еще слишком молода! Однако все нарушали правила, даже бабушка — она как-то обмолвилась об этом. И сестры мои поступали точно так же, и пока никто не попался и не пострадал, на это закрывали глаза. У людей, я знала, дети поступают так же... Наверно, нехорошо обманывать родителей, пообещав слушаться и нарушая запрет, но что делать, если большой мир манит прямо сейчас, и нет никаких сил дожидаться своего совершеннолетия?..

   Словом, Эрвин был прав: я не рискнула выбираться из дворца в такую бурю: я не столько боялась отцовского гнева и бабушкиных нотаций, сколько опасалась, что штормом меня унесет далеко-далеко! Конечно, я сумела бы отыскать дорогу назад, но ведь все это время родные сходили бы с ума от страха за меня... И я, как ни хотелось мне покачаться на бурных волнах, осталась дома. Это ведь не последний шторм на моем веку, подумала я, успею поразвлечься, когда подрасту. Может быть, и не одна, в компании так резвиться всяко веселее!

   Именно после той бури я не видала больше лебедей...

   — Мы больше не возвращались на родину, - подтвердил мои мысли Эрвин. - Элиза теперь была с нами... правда, недолго. Будь добра, подай мне воды, в горле пересохло...

   Я налила ему воды из графина и смотрела, как он пьет большими глотками.

   — Хорошо-то как! - сказал Эрвин наконец. - Что ж... рассказать осталось не так уж много. Нужно заканчивать — уже ночь на дворе, слышишь, как соловьи распелись?

   "Не только они", - улыбнулась я: в саду кто-то терзал лютню, но, к счастью, соловьиные трели заглушали эти ужасные звуки.

   — Выйдем в сад? - спросил вдруг он. - Там прохладно сейчас...

   Я кивнула: мне хотелось ступить босиком на мокрую от вечерней росы траву — так меньше чувствовалась боль. Во дворце Клауса была купальня, и я проводила там много времени, да и сам он любил воду.

   — Не надо, - сказал Эрвин, когда я подняла и расправила его плащ. - Чужих здесь нет, а свои не станут таращиться, даже если и увидят меня ненароком в таком виде. Накинь сама, если тебе холодно...

   Я решительно помотала головой: разве это холод? Вот зимой на льдине нежарко, но в весеннем саду уж точно не замерзнешь!

   — Тогда идем, - произнес принц, отпер дверь и провел меня каким-то коридором, которого я не знала.

   Впрочем, в этом доме я могла попросту потеряться, потому что бывала только в своих покоях да вот еще в кабинете Эрвина, а в замкнутых пространствах, которые так привычны людям, ориентировалась куда хуже, чем в коралловых или скальных лабиринтах. Там хотя бы можно было всплыть повыше и посмотреть на хитросплетение коридоров сверху, отыскивая путь.

   В саду было темно, а черемуха и сирень благоухали так, что у меня закружилась голова, и я невольно схватилась за локоть Эрвина, но тут же отдернула руку, опасаясь причинить ему боль.

   — Я не стеклянный, не бойся до меня дотронуться, - негромко сказал он и запрокинул голову. - Гляди, какая луна! А звезды... В августе их видно лучше, зато весной они будто умытые, такие ясные...

   Я тоже посмотрела вверх: небо было так похоже на ночное море, когда оно светится, и за каждым плавником остается сияющий след...

   — В такие ночи земля с высоты кажется прекрасной, - словно прочел мои мысли Эрвин, - такой, будто на ней нет места грязи, злу и боли. А потом ты спускаешься все ниже и ниже, и вместо пасторального пейзажа видишь вблизи все то, о чем не хотел даже думать. А тебе какой кажется земля после твоего подводного царства?

   Вопрос застал меня врасплох. Да и как я могла ответить, не имея под рукой доски и грифеля?

   Я придумала все же: оглядевшись, я коснулась кончиками пальцев нежного соцветия черемухи и восторженно улыбнулась, а потом выискала колючую ветку, прикоснулась к ней — и отдернула руку, больно уколовшись.

   — Понятно, - негромко произнес Эрвин. Его белое крыло было почти незаметно в зарослях белой сирени. - Я отвлекся, а ведь собирался дорассказать тебе свою историю... Итак, мы принесли Элизу на другой берег. Думали нанять ей дом и слуг... что ты так смотришь?

   Я потерла палец о палец, как делали торговцы, мол, откуда же у вас деньги?

   — Мне стыдно говорить об этом, но мы вынуждены были промышлять ночным ремеслом, - сказал Эрвин. Его профиль четко вырисовывался на фоне подсвеченных луной белых соцветий, и сейчас он был до такой степени похож на Клауса... - Мы были молоды и сильны, но днем мы могли лишь следить за кораблями, за гонцами, подслушивать разговоры... Но и то — лебедю не так просто спрятаться даже в портовом городе, мы слишком бросались в глаза. Зато ночами нам не было равных...

   Он невесело улыбнулся и потянулся за веткой сирени, спрятав в ней лицо.

   — Убивать нам тоже приходилось, - услышала я. - Мы прослыли удачливой бандой, и нам хватало на жизнь, даже с лихвой. Я вот стал отличным вором: я ведь был самым младшим, еще ухитрялся пробраться в дома через форточки, а то и дымоходы! Старшие... Старшие промышляли иначе.

   Он замолчал, но я уже достаточно прожила среди людей, чтобы понять, что имеет в виду Эрвин.

   — Представляешь, среди воров очень мало грамотных, - сказал он. - Нам доставались дорогие заказы — компрометирующие письма, секретные документы... Правда, будь мы голубями, нам было бы проще работать: лебеди все же очень приметные птицы!

   Я обошла принца и осторожно коснулась белых перьев.

   У русалок нет души. Когда мы умираем, то просто растворяемся в соленой морской воде и так остаемся со своими близкими. Люди же верят в то, что у них есть бессмертные души, которые забирает Создатель и которые смотрят потом на своих близких с небес, а бывает, спускаются к ним, осеняя их такими же белоснежными невесомыми крыльями...

   — Михаэль устроил Элизу на время в одном домике неподалеку от города, - продолжил Эрвин. - Старшие думали, как быть, что делать с нею, а Элиза вдруг перестала говорить и принялась, будто одержимая, плести рубахи из крапивы. Андреас позвал колдуна со старого рынка, а тот только взмахнул руками да убежал, хотя до того лет десять не вставал с места и требовал нести его на закорках или везти на тележке, если кому-то нужны были его услуги.

   "Это было сильное волшебство", - подумала я.

   — Мы понадеялись, что у нас есть шанс, - тихо сказал принц. Лебединое крыло бессильно волочилось по мокрой траве. - А потом Элизу увидел местный правитель — она всего-то вышла в соседнюю лавку за приправами, а он проезжал мимо. Он возжелал ее и забрал в свой дворец, сделал своей женой, и ему было все равно, умеет она говорить или нет! Он даже позволил ей взять с собой рукоделие...

   Эрвин остановился под аркой, которую образовали ветви сирени и черемухи, и его темные волосы посеребрила луна.

   — Ты, думаю, догадываешься, что при дворе Элизу невзлюбили, - продолжил Эрвин. - Немая красавица неизвестного роду-племени... Знакомо, правда?

   Я кивнула.

   — Вдобавок - ведьма, - выговорил он. - Она же, не переставая, плела эти рубашки из крапивы! На всех нас... И наконец муж ее не выдержал слухов и сплетен и отдал Элизу на суд народа... Народ же постановил сжечь ее, как ведьму.

   Я только отвернулась: он был прав — это так знакомо!

   — Она до последнего часа плела и плела эти рубахи. Даже на повозке, которая везла ее к костру, Элиза не оставляла работу... - Эрвин пошевелил крылом. - Мы едва успели, окружили эту проклятую телегу... Знаешь, лебедь — не такая уж слабая птица. Оказывается, я могу ударом крыла сломать нос стражнику! - Он негромко рассмеялся. - Ну а Элиза взялась накидывать на нас эти рубахи, и братья один за другим становились людьми. Только вот ее бросили в темницу прежде, чем она закончила последнюю рубаху, и хоть ей оставили рукоделие, крапивы все равно не хватило. Старшие братья стали людьми, а я...

   Эрвин замолчал, и мне показалось, будто я ощущаю и стыд его, и облегчение от того, что он выговорился наконец, пусть даже не близкому человеку, а просто тому, кто мог и хотел выслушать его.

   — Знаешь, - произнес он вдруг без тени усмешки, - сперва я считал, что если бы крыло осталось лебединых размеров, мне было бы легче. Потом передумал: у птиц хрупкие кости, а переломанное бесполезное крыло намного хуже, чем просто бесполезное... Ну и вдобавок я теперь могу обойтись без одеяла, а в жаркие дни — прикрыться от солнца!

   Эрвин улыбался, но я видела, как ему больно. Это была не телесная боль, хотя и ее он испытывал вдосталь...

   — Элизу признали невинной, сказали, что она не колдунья, а вместо нее сожгли главного наушника, - тихо сказал он наконец. - Она счастливо живет со своим мужем, а Михаэль занял трон нашего отца. Нам с братьями досталось не так уж мало... Куда подевалась Лаура, не знает никто.

   "Такие не пропадают бесследно", - подумала я.

   — Вот и вся моя история... - негромко произнес Эрвин. - Я думал, это уже конец, но, кажется, ошибался.

   "Я останусь с тобой, - сказала я про себя. - Хотя бы ради того, чтобы узнать, почему умер Клаус! Ты поможешь мне отомстить..."

   О, горе тем, кто считает русалок нежными морскими девами, способными лишь петь о любви и заманивать моряков в пучину!. Я умела делать и это, в ранней юности все так балуются... Но если убийца Клауса попадется мне в руки, клянусь, я разорву его на части, и помощь мне не потребуется!

   — Дождь собирается, - сказал Эрвин, подняв голову. - Первая гроза в этом году. Идем в дом?

   Я покачала головой и сделала то, что давно хотела: скинула туфли и ступила на прохладную влажную траву босыми ногами. Принц молча наблюдал за мной, а потом, когда порыв ветра бросил в лицо белые лепестки, сказал:

   — Похоже на снег, правда? Люблю снег, но до зимы теперь далеко...

   Раскат грома раздался совсем близко, и я вздрогнула от неожиданности. Пошел дождь, пока слабый, мелкий, но чувствовалось, что он скоро разойдется и будет поливать до рассвета, а то и сутки напролет.

   — Не мокни, снова простынешь, - произнес Эрвин и расправил крыло. - Хотя о чем это я, в зимнем море куда холоднее, чем теперь! Я прав?

   Я кивнула. Тогда, зимой, я заболела не столько от холода, сколько от горя. Я всегда считала, что это случается только с людьми, ан поди ж ты, оказалось, мы похожи куда больше, чем можно представить!

   С лебединых перьев вода скатывалась, не смачивая их, и на меня попадали только случайные капли. А что ноги намокли — не страшно, это было приятно...

   Сам Эрвин вымок до нитки, темные волосы облепили его виски, но он улыбался, подставляя лицо струям дождя.

   — Жаль, я не могу жить в бочке с водой, - сказал он вдруг, а я вдруг вспомнила: Анна рассказывала мне, что Эрвин всем твердит о пользе закаливания и зимой запросто разгуливает в одной рубашке, а бывает, обтирается снегом. Летом же он пропадает на побережье, купается, бывает, в самый шторм, и никакой холод его не берет!

   Должно быть, снег и холодная вода могли хоть немного утишить боль от ожогов... И я понимала теперь, почему Клаус так много времени проводил в молельне — в ней очень холодный каменный пол, и, должно быть, распростершись на нем, Клаус испытывал облегчение. Со стороны же это выглядело молитвенным экстазом и вызывало уважение придворных. Клаус всегда слишком много значения придавал чужому мнению, Эрвин был совсем иным!

   Грозовые тучи, сдержанно погромыхивая, уползали прочь. Дождь понемногу утихал, хотя это ни о чем не говорило: он может снова разойтись к утру.

   — А ты умеешь пла... - начал вдруг принц, но не закончил фразы и рассмеялся. - У кого я спрашиваю, вот глупец! Тут неподалеку есть бухта, там довольно глубоко, а со стороны ничего не разглядеть — скалы. Это мое любимое место с недавних пор... Составишь мне компанию?

   Я закивала: у Клауса во дворце была купальня, но это совсем не то же самое, что вольные волны!

   — Вот и славно, - признес он и, подняв руку, качнул ветку белой сирени, обрушив на нас водопад душистых брызг.

   От неожиданности я отшатнулась и упала бы, не поддержи меня Эрвин. Босую ногу что-то обожгло; я наклонилась и сорвала стебелек молодой крапивы, размяла в пальцах... Жжение быстро проходило, хотя пальцы немного чесались.

   — Выбрось, - поморщился Эрвин, когда я показала ему растение. - Не хочу даже смотреть на это.

   "Ты не понимаешь! - нахмурилась я, взяла его за руку и прижала измочаленный стебелек к его пальцам. - Не чувствуешь?"

    -Трава как трава, - произнес он через несколько секунд. - Вовсе не жгучая... А! Я, кажется, понял, что ты имеешь в виду... Должно быть, я забыл сказать. Элиза поведала нам, когда мы стали людьми, а она снова заговорила: ей ведь явилась фея и научила ее сплести рубахи из крапивы, чтобы спасти нас. Но не из простой... - Эрвин помолчал. - Из кладбищенской. Обычная-то перестает жечься, как зацветет, а кладбищенская зла всегда. Потому, кстати, Элизу и обвинили в колдовстве, что видели ее ночью на кладбище, где она рвала эту дрянь... И нет, она не могла послать туда слуг, она все должна была сделать сама...

   Колдовство никогда не дается просто так, могла бы я сказать. Всегда должно быть какое-то условие: я отдала голос за возможность ходить на двух ногах, и все равно это причиняло мне нешуточную боль. Элиза молчала все время, что плела рубахи для братьев, тоже страдала и едва не угодила на костер. Только вот что-то не давало мне покоя...

   Морская ведьма была честна: она предупредила меня, чем обернется мое желание стать человеком. Она взяла большую плату, но выполнила обещанное, а прочее зависело лишь от меня. Но вот Элизе ее фея, кажется, не рассказала, какие подводные камни кроются в спокойных вроде бы волнах...

   Эрвин тяжело вздохнул и добавил:

   — Видела бы ты ее руки! Сплошная кровавая рана, и хорошо еще, что знатные женщины в той далекой стране непременно носят перчатки, и она могла скрыть шрамы и ожоги. Считается, если девушка или дама в перчатках, значит, она никогда не работала, у нее достаточно слуг, и ей не приходилось утруждаться и марать руки...

   "Отчего же тот правитель позарился на немую девушку с неухоженными руками? - удивилась я. - Или это тоже колдовство?"

   — Элиза очень красива, - сказал принц в ответ на мой вопросительный взгляд. - Красивее тебя, уж извини. Правда, есть в вас что-то общее... У обеих длинные светлые волосы, только у Элизы они льняные, а у тебя...

   «Это в самом деле зависит от света, - сказала бы я, если бы могла. - Лунной ночью волосы у меня белее снега, а в воде - как водоросли, даже с прозеленью».

   — И глаза у тебя изменчивые, как море, - продолжал Эрвин. - У Элизы - просто голубые, как небо или вода в тихую погоду, а у тебя, опять же, они меняют цвет. Сейчас вот они кажутся темными, как море в грозовую ночь, а днем показались зелеными, как высокая волна, когда ее подсвечивает солнце.

   «Он же художник, - невольно вспомнила я. - Ему ли не подобрать нужных слов?»

   — Если бы я мог нарисовать тебя, - словно прочел он мои мысли, - я бы, признаюсь, не сразу придумал бы, какие взять краски. Ты в самом деле похожа на морскую волну: она меняется каждое мгновение, проходит сквозь пальцы, и удержать ее нельзя, как ни старайся...

   Я кивнула. Уж таков морской народ: мы похожи на людей (или люди на нас, это как посмотреть!), но различий все равно не перечесть!

   — И лицо... - задумчиво произнес Эрвин. - Я не настолько хороший художник, чтобы передать выражение твоего лица. Оно красивое, очень красивое, но если просто нарисовать его черты, получится маска. А я, повторюсь, не сумею изобразить твою улыбку, то, как ты сейчас склонила голову... Стоит тебе нахмуриться, и ты делаешься совершенно иной! А у Элизы совсем детское личико, несмотря на все, что ей пришлось пережить. Ее нарисовать проще простого...

   Я лишь отвела глаза. Эрвин даже представить не мог, что пришлось пережить мне. Но я ему никто, а девушка, которую он привык считать младшей сестрой, — совсем иное дело...

   — Идем в дом, - тихо сказал он. - Холодает.

   Я кивнула, подобрала туфли и пошла следом за ним. Звезды на умытом дождем небе перемигивались за нашими спинами и медленно осыпались в заросли жасмина.

   7.

   С той ночи я почти что поселилась в покоях Эрвина: он требовал меня к себе ни свет ни заря и отпускал только глубокой ночью. А то и вовсе не отпускал либо же я не торопилась уйти, понимая, как ему хочется, чтобы кто-то сидел рядом, ожидая, пока он уснет, гладил перепутанные волосы, перебирал перья, наконец...

   Русалки не привыкли спать подолгу, как люди. Мы всегда остаемся на грани бодрствования: так мы в состоянии заметить приближение опасности, среагировать на удар, уйти от атаки... Даже если телохранители рядом, бдительности терять не стоит, и любая из моих сестер, и сама я умели отдыхать, засыпая каждый час хотя бы ненадолго. Конечно, если была возможность, мы предпочитали спать беспробудно, но открытое море — не безопасный дворец, там нельзя отдаваться неге! Словом, теперь это было как нельзя кстати: Эрвин поднимался рано и требовал того же от своих придворных.

   Он сам взялся учить меня читать и писать, и дело пошло на лад: пусть он не отличался терпением и добротой, как Анна, зато объяснять умел прекрасно. Сам Эрвин вовсю упражнял непривычную к письму левую руку, добиваясь хотя бы разборчивого почерка, и частенько в летний жаркий день мы с ним сидели лицом к лицу за уроком: я старательно писала прописи, а принц выводил очередной указ.

   — Выучу тебя, станешь писать под мою диктовку, - говорил он, отбрасывая очередной испорченный лист. - Правду говорят, взрослому переучиться сложнее!

   "Почему не позвать писца?" - спрашивала я.

   — Я никому не верю, - отвечал Эрвин. - Может быть, немного — Анне и Гансу. Самую каплю — тебе. Но те двое почти не умеют писать. Вдобавок проверить за писцом я могу, но как увериться, что он не перескажет мое послание кому-то еще? У тебя хоть нет в этом никакой выгоды!

   Я кивала и продолжала выводить ровные строки...

   Почти каждый день, даже в непогоду — особенно в непогоду! - мы выезжали на побережье. Мне снова пошили мужской костюм, а ездить верхом меня научил еще Клаус... Право, мне больше нравилось, когда меня кто-то вез в седле, потому что этак не приходилось касаться ступнями стремян, но верховая езда все равно была лучше ходьбы!

   В укромную бухту никогда не заглядывали чужаки, лошадей Эрвин оставлял на попечение старого Ганса и своих телохранителей, а сам шел к воде, в густую тень, что отбрасывали утесы.

   Сам Эрвин далеко не заплывал — просто не мог. С одной рукой и сильными ногами, конечно, вполне можно было бы плыть, если бы не мешало крыло. Помню, принц как-то выругался в сердцах, в очередной раз зацепившись им за придонные камни... Я тогда помогла ему отчистить перья, а потом взглянула вопросительно и провела ребром ладони по его плечу.

   — Я думал об этом, - сознался Эрвин, дотронувшись до того места, где недоплетенная крапивная рубаха обрывалась неровными жгутами, впившимися в его плоть, и откуда начинали расти белые перья. - Но, знаешь, я еще не потерял надежду. Может быть, я все-таки узнаю, как избавиться от этого проклятия! Только меня прежде ославят чернокнижником...

   Это была правда: Эрвин скупал старинные книги, приглашал к себе ученых, ведунов, знахарей, по крупицам собирая знание, но никто не мог помочь ему. Я была уверена: морская ведьма знает путь к спасению, но что проку? Она не поднимется на поверхность, а ни я, ни Эрвин не можем опуститься на дно морское!

   — Я перво-наперво хотел избавиться от этого, - добавил принц, наскучив молчанием. - Только вовремя задумался... Так у меня еще есть шанс вернуть себе человеческий облик. Крыло можно отрубить... Но если я не умру от потери крови, меня не изгложет гнилая горячка или еще какая-нибудь зараза, я останусь калекой уже навечно. Так что... пока существует хотя бы призрачная надежда, я буду бороться!

   Я в ответ коснулась его колена и улыбнулась.

   — Да, я тоже думал, что забавно было бы остаться с птичьей лапой вместо ноги, - отреагировал Эрвин. - Ее и прятать куда легче, если не вырастет такой же большой, как крыло, конечно... Да ее и отрезать было бы не так жаль! Ездить верхом это не помешает, знавал я одноногого рыцаря, победителя турниров... А пешком я хожу не так уж часто, справился бы. Рука — это другое, и не проси объяснить, почему именно так, Марлин!

   Я забыла сказать: Эрвин дал мне имя Марлин, от «мара» - «морская», а еще, я знала, люди так называют больших хищных рыб (мы-то именуем их по-своему, но не о том речь). Он сказал, я чем-то похожа на них - так же красива и грациозна, но и опасна до крайности, и горе тому, кто попытается выловить золотого марлина, не озаботившись хорошей снастью, прочной лодкой и припасами: этакая рыбина может утащить ловца за несколько дней пути, и еще неизвестно, кто из них останется в живых. Бывало, марлины топили лодки: отец рассказывал, как один такой волочил за собой баркас трое суток, а когда рыбаки, отчаявшись измотать добычу, попытались достать марлина острогой, тот перевернул их суденышко. «Конечно, я помог ему избавиться от крюка и наказал не приближаться больше к людям, - сказал отец. - А что сталось с рыбаками, я не знаю. Кажется, смогли выплыть, я не обратил внимания».

   Уж не знаю, как, но Эрвин угадал точно - на нашем языке имя мое было сходно с названием золотого марлина. Тогда, вернувшись домой, отец узнал, что у него родилась еще одна дочь, и на радостях нарек меня именно так. И неважно, что Эрвин не сумел бы произнести мое настоящее имя, главное, он чувствовал, как правильно обращаться ко мне. Не знаю даже, как это вышло... Впрочем, если он умел нарисовать живое море, то что ему мое имя? Взглянул да и понял, как меня называть... Встречаются иногда такие - не колдуны, нет, просто те, кто видит истинную суть живых созданий и предметов; но зачастую они и сами не понимают, каким даром наделены. Так и Эрвин: он просто порадовался тому, что мне понравилось придуманное - увиденное в волнах или облаках, а может, подслушанное у ветра имя, - но не задумался, откуда взял его.

   Ну а я помимо удовлетворения ощущала досаду от того, что Клаус так и не удосужился назвать меня хоть как-нибудь: ведь «малышка», «найденыш» и прочие ласковые слова - это не имена...

   Сегодня Эрвин устроился на линии прибоя — так он мог лежать часами, и ему не было зябко. И то — море летом совсем теплое!

   Я же уплыла так далеко, как только могла с этими неуклюжими ногами, выбралась на скалу и села, чтобы просушить волосы. В этом не было толка: пока я доберусь до берега, они снова намокнут, но так я чувствовала себя почти что прежней...

   Волны взбурлили совсем рядом, и, отшатнувшись, я едва не свалилась в воду, но тут же поняла, что бояться нечего.

   — Сестра! - промолвила одна из русалок. - Неужто мы нашли тебя?

   — Мы думали, ты уже мертва, - добавила вторая.

   Я соскользнула в воду, в их объятья... Сестры не забыли меня, не покинули!

   — Ну полно вам обниматься! - сказала старшая, хотя сама же не торопилась разжимать руки. - До чего странно! Ты говорила нам тогда, что твой принц собрался жениться на другой, но ты все еще жива... У людей это дело долгое, но ведь почти год прошел! А раз ты жива, стало быть, он не женился...

   — Мы искали тебя все это время! - добавила вторая сестра. - И нашли чудом — дельфины сказали, что видели тебя здесь. Ах, не найди мы тебя, жертва была бы напрасной!

   Я, утерев глаза, взглянула на сестер... и приоткрыла рот от изумления. У старших длинные волосы стелились по волнам, а у троих младших были коротко обрезаны...

   "Что это означает?" - спросила я жестами. Ах, так и не выходило обучить Эрвина этому языку, он не мог или не хотел понять меня!

   — Мы отдали наши волосы ведьме, - негромко ответила третья сестра, - чтобы она помогла избавить тебя от смерти. Она дала нам этот кинжал. Видишь, какой острый?

   Она коснулась пальцем лезвия, и вода расцвела алыми каплями.

   — Если ты до рассвета вонзишь его в сердце своего принца и его теплая кровь брызнет на твои ноги, они снова срастутся в хвост, и ты вернешься к нам! - подхватила четвертая сестра. - Ты или он, один из вас должен умереть до восхода солнца!

   "Мой принц умер", - показала я им жестами, и сестры замерли.

   — Так вот почему ты все еще здесь! - воскликнула старшая. - Он умер, не успев жениться... Старая ведьма наверняка знала об этом!

   — Но она нас не обманула, - сказала вторая сестра.

   "И меня не обманула, - подтвердила я. Кинжал тянул меня ко дну, но я не хотела отдавать его. - Она берет плату и честно выполняет обещанное!"

   — Кинжал не вернешь, да и волосы назад не приставишь, - рассудительно произнесла третья сестра, коснувшись коротко обрезанных прядей. - А! Отрастут! Моему жениху я любой хороша, а теперь нравлюсь даже больше прежнего...

   — Оставь кинжал себе, - решила старшая, жестом велев ей умолкнуть. - Вдруг да пригодится?

   "Спасибо, мои милые, - ответила я и повесила ножны с тяжелым клинком на шею. - Я уж знаю, кого им зарезать, только бы найти ее! И пусть я не стану снова русалкой, пусть... Клауса не вернуть, но отомстить я сумею!"

   — Будь осторожна, - сказала вторая сестра, коснувшись моей руки. - Береги себя.

   "Скажите отцу и бабушке, что я люблю их, - попросила я жестами. - И вас я люблю. Не покидайте меня, помогите, милые сестры! Знаю, я поступила глупо, но я так надеялась, что сумею завоевать сердце Клауса..."

   — Мы все в твои годы влюблялись в людей, - шепнула третья сестра, и я обняла ее. - Только никому не приходило в голову отправиться к ведьме!

   "Ведьма! - вспомнила я и схватила старшую сестру за руку. - Я не смогу спуститься на дно морское, чтобы говорить с ней, а она давным-давно не поднималась на поверхность... Но прошу вас, сестры, спросите ее, что нужно, чтобы сделать человека — человеком! Как вернуть ему настоящий облик навсегда?"

   Я объяснила им, в чем дело, и сестры запереглядывались в недоумении.

   — Мы попробуем узнать, - сказала, наконец, вторая сестра. - Но ты же знаешь, что ведьма потребует плату...

   "Я заплачу, - кивнула я. - У меня осталась только моя жизнь, и я готова отдать ее в обмен на колдовские секреты! Так и скажите ведьме, а уж она найдет способ поговорить со мной, если захочет!"

   — Нам пора, - сказала старшая сестра. - Мы попробуем расспросить ведьму, но... Может быть, она откажется говорить. Так или иначе, мы будем подниматься из глубин каждый день, на этом самом месте, все вместе или по одной, это уж как получится, а ты приходи, если сумеешь. Если нам запретят подниматься на поверхность, уж мы найдем способ дать тебе знать!

   — Всем не запретят, - добавила другая сестра, - у нас есть и женихи, и поклонники, так что кто-нибудь да сумеет передать весточку.

   "Я тоже придумаю что-нибудь, если вдруг меня посадят под замок, - ответила я и поцеловала ее в щеку. - Если меня не будет несколько дней, не пугайтесь, всякое может случиться. Но даже если я угожу в темницу, то рано или поздно придумаю, как обмануть людей! А пока — до встречи!"

   Все они обняли и расцеловали меня на прощанье и исчезли в пучине, а я доплыла до берега, выбралась на сушу и села подле Эрвина — он сушил перья на ветру.

   — Мне приснилось, или я в самом деле слышал чьи-то голоса? - спросил он, приоткрыв глаза. Сейчас, когда в них отражалось небо, они казались темно-синими, хотя на самом деле были чернее ночи.

   Я кивнула.

   — Родня? - Эрвин приподнялся на локте, чтобы смотреть мне в лицо. Я кивнула снова. - Звали назад?

   Я покачала головой и указала на свои ноги, дескать, куда мне назад-то? Разве что утопиться...

   Он, однако, заметил кинжал — мне было никак не спрятать его в складках мокрой рубашки. Думаю, и тело мое было видно напросвет, но я не привыкла стесняться наготы, как люди, потому и не думала об этом.

   — Это они тебе принесли? - спросил Эрвин, и я кивнула. - Для меня?

   Я опять помотала головой, написала на песке букву "К", обвела ее кругом и вонзила кинжал в самую середину рисунка. Песок брызнул во все строны, и Эрвин отшатнулся. Я же, стряхнув песок со своих ног, нарисовала русалку.

   — Так он непростой? - негромко произнес он, осторожно коснулся лезвия и вздрогнул, когда на песок упали алые капли. - До чего острый... Кому он предназначен, Марлин?

   "Лауре", - вывела я на песке. Какое счастье — уметь писать!

    Да, именно так. Быть может, клинок, закаленный кровью морской ведьмы — а я видела, как она готовит свои зелья, и помню шрамы на ее груди! - сумеет перерезать жизненную нить ведьмы сухопутной?

   — Если бы вышло по-твоему, я всю оставшуюся жизнь благодарил бы и тебя, и твоих родных, и морскую ведьму, - тихо признес Эрвин. - Да только Лауру еще нужно разыскать, и я не знаю, сколько на это уйдет времени. И кто из братьев доживет до той поры... Я не хотел тебе говорить, но... Мартин тяжело болен. Пишут, покалечился на охоте, но я догадываюсь, что с ним. Он всегда был нетерпелив, он мог попробовать избавиться от этой рубахи! И от Кристиана давно нет вестей... он забывчив, но не настолько же! И Михаэль отвечает двумя-тремя фразами...

   Эрвин вдруг вскочил на ноги - снова полетел во все стороны песок, едва не засорив мне глаза.

   — Я ничем не могу им помочь! - воскликнул он. - Ничем! Если бы я отыскал ведьму, то заплатил бы ей чем угодно, лишь бы спасти братьев! Не себя, нет, кому я нужен, но они...

   Я не удержалась, бросилась к нему и обняла за пояс. Вряд ли я могла причинить ему такую боль, какой он не испытывал до сей поры.

   — Не надо, Марлин, - негромко сказал он, отстранив меня. - Не надо... У тебя есть этот кинжал. А я умею искать, и я найду Лауру, чего бы мне это ни стоило. Может быть, вместе с жизнью ведьмы уйдет и злое колдовство, а если нет, я буду знать, что попытался сделать хоть что-то...

   "Я тебе помогу, - ответила я взглядом. - Она убила Клауса и продолжает убивать других твоих братьев. И тебя самого: как бы ты ни крепился, долго не выдержишь. Нужно найти ведьму. И убить... Я с радостью сделаю это!"

   Тут я взглянула в сторону моря и взмолилась про себя, чтобы морская ведьма откликнулась на мою мольбу. В конце концов, у нее остался мой голос: я ведь видела, как она заключила его в хрустальный сосуд! Так вдруг эта склянка мерцает сейчас у нее в пещере? Вдруг она может слышать на расстоянии? Или сестры все же доберутся до нее... Только как знать, что потребует ведьма в уплату? А впрочем... Я отдам свою жизнь, если будет нужно, она мне не дорога, знать бы только, что убийца Клауса получила по заслугам!

   — Едем домой, - сказал Эрвин, глядя в землю. - Вечереет.

   Уже сидя в седле, я обернулась, чтобы посмотреть, как солнце опускается в море, ярко-красное, цвета крови, и стиснула рукоять кинжала.

   "Жди, Лаура, - подумала я, - я тебя убью, кем бы ты ни была и чего бы мне это ни стоило!"

   8.

   Увы, сестры ничем не сумели мне помочь. Морская ведьма, сказали они, отказалась даже слушать их, не захотела и назвать плату, за которую сумела бы мне помочь. Правда, добавила старшая сестра, старая чародейка велела кое-что передать мне, и были это такие слова: "Ты отдала свой голос за призрачную надежду, ты обменяла свою жизнь на чужую, а счастье и любовь — на вечные муки. Тебе нечем больше платить."

   Признаюсь, я поняла в лучшем случае половину. Голос — это понятно, чужая жизнь — тоже, настоящим человеком мне не стать, как ни старайся. Любви мне тоже не видать, и весь свой оставшийся срок я буду лишь вспоминать о Клаусе... Но что еще я могу отдать? У меня осталась только моя жизнь, но ведь и с ней я готова расстаться! Почему же ведьма не упомянула об этом? Или же жизнь моя - настолько ничтожна, что и для оплаты не годится? Уж сказала бы прямо, чем ходить вокруг да около...

   Увы, сестры не сумели снова поговорить с ведьмой - она просто перестала подпускать их к своему жилищу. Другим русалкам, что приходили со своими просьбами, ядовитые полипы освобождали дорогу, но любому, кто мог хотя бы задать вопрос о моей беде, сразу же преграждали путь. Это было странно: я всегда знала, что ведьма, даже если не сумеет помочь, так хоть скажет прямо, что затея твоя безнадежна!

   И то сказать: когда я явилась к ней, она только покачала головой и дала мне свое зелье, а отговаривать не стала, сказав, что это мое дело, а если Создатель не дал мне разума, то это, опять-таки, моя беда. Моя и моих родных... Почему же теперь она отказывается даже дать совет?

   Может быть, дело в Лауре, думала я иногда. Может статься так, что сухопутная ведьма окажется сильнее морской? Наверно, и такое бывает, ведь как мой отец не может править всем океаном, так и наша ведьма не всесильна. Вполне вероятно, есть и другие, более сильные и умелые. А может, владеющие иным колдовством: ведь то, что годится для теплых южных морей, вряд ли сработает в суровых северных водах! Кто знает, вдруг далеко на севере, где даже летом не тает лед, обитают совсем другие русалки? Я слыхала о том, что кто-то из нашего рода когда-то заплывал в те края и едва спасся: нравы там суровые, морские жители говорят иначе, наших жестов не знают, а чужаков сразу норовят пустить на корм рыбам...

   Но что проку от моих мыслей? Ведьма не желала или не могла выслушать меня, а Эрвин, хоть и пытался найти настоящего колдуна на суше, не преуспел в этом. Попадались ему сплошь шарлатаны - дурить головы простым людям на ярмарочных представлениях они умели, могли удивить знатных людей разными фокусами, но настоящего колдовства не знали.

   Эрвин искал ведуний, травниц, но и здесь не преуспел: старухи в деревнях знали, какие травы нужно собирать на растущую луну, какие - на убывающую, при какой болезни заваривать земляничный лист и дубовую кору, когда собирать тысячелистник, а когда зверобой. Они умели утешить зубную и головную боль, могли перевязать рану, вправить кости и принять роды, но это не было колдовством.

   — Сдается мне, волшебство в наших краях давно иссякло, - говорил мне иногда Эрвин, а я могла лишь вздохнуть.

   Он не знал, не понимал, что волшебство - вокруг нас, в ветвях деревьев, в пене прибоя, в облаках и запахе цветов, вот только не всякий может обращаться с ним, как должно. Я вот не умела, я только чувствовала, что куст белой сирени в саду отличается от других и, возможно, поведал бы мне что-нибудь, если бы я могла понять, о чем шелестит его листва!

   Мой принц, однако, не сдавался. Он был похож на охотничью собаку, которая идет по следу и не бросит его, пока хватит сил. Так он жил не первый год - упрямству Эрвина не было предела! Я помогала ему, чем могла: повторюсь, я чувствую колдовство, а потому моему принцу не было больше нужды неделями проверять умения деревенских знахарок.

   Он не сразу поверил мне, но когда удостоверился, что я сходу отличаю шарлатанок от тех, кто в самом деле на что-то способен, порадовался. Увы, и те, кто хоть немного умел колдовать, лишь повторяли то, чему их научили прабабки, не вникая в суть, а просто повторяя заговоры от лихорадки, от горячки, от других хворей... У кого-то получалось лучше, у кого-то хуже, но нам-то что проку? Они не знали настоящего волшебства, а где искать тех, кто был приобщен его тайнам, Эрвин выяснить не мог.

   Так проходили дни. Ничего не менялось, но... Однажды пришли дурные вести.

   — Михаэль умер, - сказал мне Эрвин, комкая письмо. Лицо у него словно закаменело. - Пишут, простыл на охоте и тяжело заболел, сгорел в несколько дней... На похороны я уже не успею, только на коронацию Андреаса — он следующий по старшинству...

   Я подошла со спины и обняла его за плечи, прижавшись щекой к темным волосам, а он поймал мою руку и сжал ее до боли. Эрвин всегда говорил, что ему делается легче от моих прикосновений. Возможно, он обманывал меня, но мне казалось, он и впрямь немного оживал, когда я разминала ему уставшие плечи — у него болела спина из-за крыла: оно было тяжелым, а поди походи с таким грузом на одном боку! Руки у меня очень сильные, и труда мне это не составляло.

   — Двое сразу. Мартин тоже... - обронил он. - Я оказался прав — он решил избавиться от рубахи. И не выдержал... Хотел снимать по клочку, но и этого оказалось достаточно. Не знаю, от боли он умер, от потери крови или от какой-нибудь заразы, а может, колдовство виновато... Зачем же он так?!

   Ответить я не могла, только обняла его еще крепче. Должно быть, этот Мартин — а он был немногим старше Эрвина, - не вытерпел, решил попытаться найти выход. А выход был только один... Я невольно покосилась на распахнутое окно, за которым синело горячее июльское небо и плыло одинокое белое облако, похожее на птицу...

   — Ты поедешь со мной? - спросил Эрвин, повернув голову, и я кивнула прежде, чем поняла, на что соглашаюсь. - Нет-нет, не убегай...

   Убежишь тут, пожалуй, когда он мертвой хваткой держит тебя за руку!

   — Ты боишься? - тихо произнес он, поставив меня перед собой. - Боишься, что тебя снова обвинят в колдовстве, как той зимой, когда умирал Клаус? Но я не дам тебя в обиду!

   "А как ты защитишь меня? - спросила я взглядом. - Что ты можешь сделать? Дружина твоя не так уж велика, и хоть твои люди любят тебя, их слишком мало! Тебя самого могут отправить на костер!"

   — Ты права, я и себя-то выручить не сумею, случись что, - негромко проговорил Эрвин. - Но за меня вступятся братья, во всяком случае, я надеюсь на это! Мы... мы привыкли держаться крыло к крылу, и знаешь, Марлин, я иногда тоскую по тем временам, когда мог летать...

   Я отстранилась, порылась в его бумагах и нашла тот листок, о котором сам принц наверняка уже забыл.

   — Что это? - спросил он и взял его. - Ну уж ты вспомнила! Позорище... Стихи мне никогда не удавались...

   "Здравствуй, Элиза! Живу с лебединым крылом, - припомнила я. - Странно немного, но я ведь последний из принцев. Нет мне нужды обустраивать двор мой и дом, да и потом - ну на ком я сумел бы жениться? Принцесс-то для братьев моих — поди напасись, наищись-ка по миру! - ты ведь знаешь, Элиза. Мне твоего волшебства не хватило чуть-чуть. Я неудачник. Ну что ж, я остался без приза... Я бы любую взял в жены. Не мне выбирать: я - самый младший и самый никчемный из братьев! Жаль, я не знаю, где, как и кого искать мне. Видно, еще не рассеялось ведьмы заклятье..."

   Что и говорить, стихоплет из Эрвина был неважный.

   — А я там еще придумал, - сказал он и улыбнулся смущенно, помолчал и проговорил: - Марлин мне чистит перо, молчит и жалеет, я знаю. Я... Я ведь, знаешь, Элиза, ночами летаю. Может быть, лучше б остался я птицей: короток век, да и пусть... Небо снится...

   "Почему ты всегда обращаешься к ней? - невольно подумала я. - Ни разу ты не получал писем от сестры, да и сам не писал ей! Я ведь переписываю для тебя все, что прикажешь, и ей ты ничего не отправлял! Или просто не говорил мне об этом?"

   — Ужасно, я согласен, - по-своему истолковал выражение моего лица Эрвин. - Рисовать я еще хоть как-то умел, а стихосложение мне не дается, хоть плачь! Но мы отвлеклись...

   Я кивнула.

   — Поедем со мной, прошу, - произнес он, помолчав. - Я... Мне хватило прошлого раза. Не стану врать, Марлин, мне... мне страшно. Братья еще могут надеяться на что-то, а я одним своим видом напоминаю им — выхода нет, мое увечье сразу бросается в глаза, его не скроешь, как ни старайся! Я... Нет, я не имею права настаивать, ты и без того настрадалась, но... - Эрвин зажмурился на мгновение, моргнул и выговорил еле слышно: - Стань моей женой!

   Должно быть, лицо мое исказилось слишком сильно, потому что он выпустил мою руку и поднялся, резко отодвинув кресло.

   — Прости, - сказал он, отойдя к окну. - Я поступил глупо. Мне просто хотелось обезопасить тебя: я какой-никакой, а принц, и я не стал бы принуждать тебя ни к чему, но... Забудь! Просто забудь мои слова...

   "Я согласна", - нацарапала я на том самом листке с неудачным стихотворением и сунула его Эрвину под нос.

   — В самом деле? - тихо спросил он, обернувшись. - Я же не человек.

   "Я уж тем более", - улыбнулась я...

   *

   В столицу мы уезжали, уже будучи женаты. Это ведь несложно устроить, если обойтись без церемоний.

   Признаюсь, меня немного пугало путешествие, и хорошо еще, что накануне отъезда мне удалось повидаться с сестрами.

   "Я теперь принадлежу ему, - кивнула я на Эрвина, который ждал у линии прибоя, и показала им кольцо на пальце. - Не по любви, по необходимости. Он защитит меня, если сумеет, а я помогу ему — у нас общая цель. Кинжал еще пригодится, я уверена!"

   — Бабушка тоже всегда твердит, что пошла замуж по приказу отца, - фыркнула вторая сестра, - однако до сих пор не может забыть мужа! Уж не обманывай себя... Ты ведь сама сказала, что этот юноша - брат твоего Клауса и похож на него, ведь так?

   Я кивнула.

   — Ну и не терзай себя, - сказала третья сестра. Волосы у нее отросли уже по плечи. - Сладится так сладится, а нет, станете жить друзьями. Ты же говоришь, он тебя не неволит?

   "Поди заневоль", - усмехнулась я. Эрвин все еще не подозревал, что я намного сильнее обычной девушки. Убежать я вряд ли смогу, отбиться от вооруженного мужчины... как повезет, а вот с безоружным я совладаю почти наверняка!

   — Тогда и вовсе не о чем жалеть, - произнесла старшая и поманила меня поближе. - Держи-ка... Бабушка, конечно, расстроилась, что ты выскочила замуж вперед нас, но все же открыла свои сундуки, а там на сотню русалок хватит! И не отмахивайся, обратно мы это не понесем!

   — Вот уж точно, - поддержала пятая сестра и всучила мне еще один ларец. - Отец тоже велел передать тебе это, это и еще вот это! Ты принцесса, и пусть эти двуногие позавидуют твоему приданому...

   "Позавидуют и захотят отнять, - показала я жестами. - Довольно, милые сестрицы, мне ведь не донести это до берега!"

   — А мы поможем, - улыбнулась треться сестра. - Заодно посмотрим на твоего мужа!

   И как прикажете их останавливать?

   Волна плеснула на берег, а Эрвин невольно попятился, увидев моих сестер с богатыми дарами.

   — А он неплох, - сказала старшая, поставив ларец на песок, и ударила хвостом по воде, подняв тучу брызг. - Конечно, видала я людей и красивее, но в этом человеке чувствуется сила. Держись его, сестрица, не пропадешь!

   — Симпатичный, - хихикнула вторая сестра, а третья молча послала мне воздушный поцелуй.

   — Мне бы такого, - вздохнула четвертая, схватила пятую за руку, и обе пропали в пучине морской, и только ларцы с драгоценными дарами да извилистые следы на песке напоминали о том, что кто-то был здесь.

   — Привиделось мне, что ли? - недоуменно спросил Эрвин, встряхнув головой.

   Я только улыбнулась в ответ и откинула крышку одного из ларцов. Ах, бабушка не поскупилась, выбрала, кажется, лучшие жемчуга из своих сундуков!

   — Марлин, ведь на это можно купить все королевство... - негромко сказал он, взяв и рассмотрев пару жемчужин. - А там что?

   В других ларцах оказались сапфиры и рубины, изумруды и алмазы, а уж золота - монет из неведомых стран, добытых с затонувших кораблей, слитков и самородков - и вовсе не считано. И как сестры не надорвались тащить все это? Впрочем, мне показалось, что я видела дельфиньи спины, значит, это они помогли доставить мое приданое до берега.

   — Нужно спрятать это подальше от людских глаз, - сказал Эрвин, когда обрел дар речи. - Слишком много охотников за сокровищами развелось, а нам не отбиться, случись что... Ты знаешь какое-нибудь укромное место в скалах? Сумеешь отыскать такое?

   Это было проще простого, и я кивнула. Правда, по моему мнению, лучше было спрятать драгоценности на дне морском, и я показала это жестами.

   — Ты права, - кивнул мой муж, - оттуда не всякий их добудет, но...

   "Я сумею, - улыбнулась я. - Дай только время..."

   В скалах было довольно пещер, небольших, таких, чтобы туда уместилось содежимое ларцов, а то и они сами. Я ныряла много раз, забрасывала клады песком и придонным илом, и порядком утомилась.

   — Как ты? - тихо спросил Эрвин, закутав меня теплым крылом, а я только улыбнулась. - Не замерзла?

   "Нет, глупый, - коснулась я его руки. - Как можно замерзнуть в летнем море!"

   — Едем домой, - сказал он. - Завтра нам в дорогу...

   *

   Выехали мы до рассвета, и слуги провожали нас, покуда хватило сил. Добрая Анна и юная Мия, и даже старая Мари шли по дороге за нашим экипажем и махали вслед, а я отвечала им, пока могла разглядеть.

   — Вы уж берегите моего мальчика, госпожа, - говорила Анна, укладывая мои платья, - вы... Вы уж знаете, что с ним не так, а если решились за него пойти... Ведь не ради же его земель, нет? Что тех земель-то, только самому прожить...

   Я снова и снова качала головой, а она утирала слезы.

   — У него никого больше нет, - шептала Анна, - слуги не в счет, а братья... У братьев свои беды! Только сестра... Да и о ней уже сколько времени ни слуху, ни духу!

   Сестра Эрвина не давала мне покоя. Он писал ей стихи — корявые, что уж греха таить! - не забывал ни на секунду... И ведь именно Элиза связала крапивные рубахи, и даже если она не подозревала, на что обрекает братьев, так может, сумеет рассказать, кто научил ее этакому?

   — Не бойся, прошу тебя, - в тысячный раз повторил Эрвин.

   "Я не боюсь", - подумала я и улыбнулась ему. Пускай он был моим мужем только перед законом, это не имело значения. Я должна была и хотела помочь ему, а он — мне. У нас была общая цель, и тяжесть обсидианового кинжала у моего пояса не позволяла мне забыть об этом.

   Мы пробыли в пути несколько дней, и столица встретила нас яркими огнями: во владениях Эрвина такого не бывало. Так ярко в тех краях светился только маяк.

   Горничные — конечно, обученные Анной, которой самой не по силам уже было отправляться в путь, - переодели и причесали меня, а я проверила, надежно ли держится плащ на плечах Эрвина. Мне нашлось, чем украсить себя, и даже смешно было смотреть на уборы придворных дам - они не годились и на то, чтобы расшить занавеси в пещерке распоследней служанки моей бабушки... Гордыня — грех, считают люди, но я-то не была человеком!

   Андреас оказался одновременно похож и не похож на младшего брата, но, главное, обнял Эрвина вполне искренне и улыбнулся так, что я уверилась: при нем нам не грозит никакая опасность!

   — Кто эта прелестная дама? - спросил он, взглянув на меня, а я присела в реверансе.

   — Марлин - моя супруга, - негромко ответил Эрвин, улыбнувшись.

   — А это — моя Селеста, - сказал другой брат, Герхард, судя по всему, и красивая девушка тоже поклонилась присутствующим.

   Я узнала невесту Клауса, а она, несомненно, узнала меня, но промолчала.

   — Я и не знаю, которая из них милее, - серьезно сказал Андреас, - и я искренне завидую вам, братья, ведь я еще не нашел свою суженую! Однако мы собрались здесь не для веселья... Все вы знаете, что брат наш, Михаэль, покинул нас... Я займу его место, как подобает мне по старшинству, и да поможет мне Создатель!

   Послы один за другим подносили Андреасу дары, выражали соболезнования, уверяли в своих добрых намерениях... В зале было очень душно и жарко, а я не переношу духоты. Эрвин тоже привык к вольным ветрам - в его комнатах окна всегда были открыты настежь, и даже зимой, говорила Анна, он прикрывал их лишь затем, чтобы не наметало сугробы на подоконнике! В этом мы с ним были схожи: я и у себя дома предпочитала вольные прохладные течения уютным пещеркам: в них, конечно, не достанет хищник, но и дышать, считай, нечем!

   Признаюсь, я устала так, что готова была уснуть на первой подвернувшейся кушетке, но пришлось еще выдержать поминальный ужин, и только после него отправиться в опочивальню.

   Я даже не запомнила, кто раздевал меня и вынимал драгоценные шпильки из моих волос, но очнулась глубоко заполночь: луна светила в приоткрытое окно, а белое крыло Эрвина укрывало меня вместо одеяла.

   Я посмотрела ему в лицо — во сне оно сделалось совсем юным, разгладилась страдальческая складка между бровей и возле рта, темные волосы разметались, и он улыбался во сне. И, что странно, сейчас он вовсе не походил на Клауса.

   Наверно, только поэтому я и решилась поцеловать его, сонного: хотелось узнать, как это бывает, ведь прежде я знала только поцелуи родителей и бабушки, сестер и братьев... Ну а то, как Анна и Мия целовали мои руки, и вовсе не в счет! А Клаус...

   Я не думала о том, что предаю его — он был мертв уже почти год, а мы привыкли отпускать умерших в бесконечное море, надеясь когда-нибудь встретиться с ними там, за горизонтом, куда рано или поздно уйдем мы все. До той же поры нужно было жить, хорошо или плохо, это уж как получится!

   Клаус никогда не целовал меня, как мужчина женщину, только как друга, ребенка, не более того. Даже если я казалась ему красивой, он все равно не воспринимал меня как возлюбленную, а Эрвин, я знала, глядел на меня, не скрывая желания. Он обещал не принуждать меня ни к чему и держал слово, но я-то никаких клятв не давала! А мы, русалки, должна я сказать, не так обременены глупыми условностями, как люди...

   У Эрвина оказались теплые сухие губы, чуть обветренные, на щеках пробивалась колючая щетина, но она была даже приятна на ощупь.

   Он проснулся почти мгновенно и попытался отстраниться, но я была сильнее. Меня остановила только мысль о том, что я причиняю ему боль, прижимаясь все крепче к проклятой крапивной рубахе! Сама-то я не чувствовала ожогов — сквозь плотный лен ночной сорочки крапива не жгла, но Эрвин...

   — Что ты творишь? - прошептал он, и сам, противореча своим словам, привлек меня к себе на грудь. Казалось, боль его вовсе не тревожит.

   "А будто не ясно?" - мысленно спросила я, осторожно целуя сомкнутые веки.

   — Если ты делаешь это только потому, что я похож на брата, то лучше прекрати, - он будто прочитал мои мысли и попытался приподняться, чтобы отстранить меня, но не сумел. - Пусти, говорят тебе!

   «Почему?»

   — Не надо, прошу тебя, - выговорил Эрвин. - Не надо. Я ведь понимаю, ты делаешь это из жалости. Что ты хмуришься? Я не прав?

   «Не прав», - покачала я головой.

   — Тогда потому, что я похож на Клауса. Но я не он, Марлин. Я совсем другой.

   «Я знаю, - кивнула я. - Ты - не твой брат, а русалки - не люди. Мы отпускаем своих мертвых в море и не позволяем воспоминаниям завладеть собою».

   — Тем более - не надо, - тихо сказал он, гладя мои волосы. - Уж точно не сейчас, Марлин. В чужом доме, в чужой постели... Я не могу. Я... Просто не могу, и всё тут.

   «Ты не хочешь меня?» - спросила я.

   — Не в этом дело, - ответил Эрвин. - Ты...

   Он прикусил губу, пытаясь собраться с мыслями, прикусил так, что выступила кровь.

   — Я никогда не встречал женщин красивее тебя, - выговорил он наконец. - Нет, нет, и это не верно! Только не вздумай меня ударить, а то еще глаз подобьешь, и как я покажусь завтра на людях?..

   «Говори уже», - улыбнулась я.

   — На самом деле ты не красивая, - негромко сказал Эрвин. - Если приглядеться как следует, ты... Я не могу подобрать нужного слова. Просто... просто люди такими не бывают. Да, у тебя очаровательное лицо, прекрасное тело, роскошные волосы и глаза... Создатель, в твоих глазах можно утонуть! Но ты не человек. Ты настолько чужая, что это пугает!

   «Ты боишься или тебе противно? - спросила я. - Ты спрашивал, стала ли я женой твоему брату, и я ответила, но ты ведь не можешь знать, правду ли я сказала! Может быть, тебя отвращает именно это?»

   — Нет, что ты, - ответил он. - Нет... Прости, я в самом деле боюсь тебя. Я любуюсь тобой, я говорю с тобой, но мне страшно... Я могу понять, почему тебя ославили ведьмой: ты слишком хороша! Любой мужчина возжелает тебя, едва только увидев, каждая женщина приревнует - поди не приревнуй к такой! Но это не человеческая красота, она... иная, и мне странно, что Клаус не понял этого. Может, виновато колдовство?

   Я кивнула и осторожно погладила его по плечу. Конечно, виновато колдовство. Только оно...

   — Рядом с тобой мне не страшно, - добавил вдруг Эрвин. - Я боюсь тебя, я сказал, но когда ты рядом, ничто другое меня не пугает. Как так выходит?

   Я только покачала головой - откуда мне было знать?

   — Я помню это чувство, - продолжал он, - еще с тех давних пор, когда мы были птицами. Это... Я не могу описать, Марлин. Не умею. В груди тянет и болит, и так хочется снова стать человеком... Там, в море, когда ты прикасалась ко мне, все исчезало. Я был собой, неважно, лебедем или принцем, я просто... жил. Ты меня спасла. Я не так силен, как старшие братья, и я не выжил бы... если бы не ты. И теперь то же самое... Вот ты обняла меня, и плечо не болит, и крапива не жжет...

   «По-моему, ты сильнее, чем вся твоя родня, - подумала я и крепче сомкнула руки. - Самый младший и самый никчемный, как ты написал, верно? Это неправда. Ты жив вопреки всему, а я не дам тебе умереть теперь, после всего, что ты вытерпел. Уже не ради Клауса - он живет лишь в моей памяти. Ради тебя, Эрвин».

   — Давай поспим хоть немного, - сказал он. - Завтра будет тяжелый день. И послезавтра тоже. Ненавижу эти обычаи, но... сперва нужно проводить Михаэля, потом будут чествовать Андреаса, это так...

   «Утомляет», - подумала я.

   — Долго, - закончил Эрвин. - Не понимаю, зачем? Ведь умерший уже не видит всего этого... А те, кто любил его, и так запомнят его живым! Другое дело - коронация, но и то...

   Он тяжело вздохнул, а я кивнула: выдерживать эти церемонии было нелегко. Но что поделать, если такова традиция?

   9.

   Мы оказались правы в самых худших своих ожиданиях: Михаэля поминали несколько дней. О, судя по рассказам Эрвина и прочих, он был хорошим правителем, добрым человеком, но я все равно не понимала, зачем так затягивать прощание...

   Кажется, братья Эрвина разделяли мое мнение, но сократить эти церемонии никак не могли: прибывшие соседи не поняли бы их.

   По-моему, все они тяготились необходимостью снова и снова выслушивать выспренные слова и принимать соболезнования. Хорошо еще, не было здесь безутешно рыдающих жен и детей: и Михаэль, и Мартин не успели жениться и обзавестись потомством. Женаты были только Герхард да Эрвин, и то недавно. Другие, даже самые старшие, покамест воздерживались от женитьбы, и немудрено: не всякая девушка примет супруга таким, каков он есть, и не любая поверит в какой-нибудь обет, вынуждающий носить нестерпимо жгучую рубаху!

   Мне было интересно, как Герхард объясняет это своей жене, но по понятной причине заговорить с нею я не могла. Сама она, однако, то и дело взглядывала на меня, и я видела, что она хочет пообщаться со мною, вот только случай представился еще не скоро.

   Принцесса настигла меня на балконе - я нарочно ушла туда якобы подышать свежим воздухом, - и видно было, как ей страшно. Хотя чего страшиться? Кругом полным-полно народу! Или она полагает, что я могу умыкнуть кого угодно даже при свете дня? Этак вот свистну - свистеть-то я могу, голос тут не нужен, - подзову помело, а то и волшебного коня, да и буду такова с добычей вместе...

   — Сударыня, - негромко произнесла она, - надеюсь, я не нарушу вашего уединения? Мне хотелось бы перемолвиться с вами парой... Ох, простите, я...

   Бедняжка совсем растерялась, и я улыбнулась ей. Здесь было достаточно светло, так что я вынула блокнот — Эрвин заказал мне с десяток таких, - серебряный карандашик и написала: "Я не ведьма, я просто немая".

   — Я знаю, - прошептала Селеста. Право, она могла бы сойти за одну из моих сестер! Те же длинные светлые волосы и глаза цвета моря, вот разве что черты лица у нее были нежнее. - Я так хотела поговорить с вами... но не знаю, с чего начать!

   Я повторила жест, который насмешил Эрвина, и принцесса тоже улыбнулась, а потом огляделась, придвинулась ближе и продолжила:

   — Марлин, вы ненавидите меня?

   «За что бы?» - поразилась я, и даже писать ничего не потребовалось, все было прекрасно видно по моему лицу.

   — Я стала невестой Клауса, а вы его любили, - произнела она, потупив взор. - - Но клянусь, я вовсе не собиралась замуж именно за него! Я... я все детство и юность провела в обители и знала, что отец найдет мне супруга. Так принято, понимаете? Вижу, вы киваете... - Селеста вздохнула. - Конечно, все девушки мечтают о принцах! И в то утро... Я просто увидела что-то на песке и сказала другим воспитанницам: идемте посмотрим, вдруг это дельфин или тюлень? А это оказался человек, Клаус... Думаю, он едва рассмотрел меня, он был чуть жив... Потом его увезли прочь, но я никак не могла забыть его, хотя не знала даже его имени!

   Я молча слушала ее рассказ.

   — А на следующий год отец забрал меня из обители: он счел, что я уже достаточно взросла для того, чтобы выдать меня замуж, - сказала Селеста. - Ко мне сватались многие, и вообразите же мое изумление, когда я увидела Клауса, а он... он узнал меня...

   Она замолчала.

   — Потом, когда я увидела вас, то поняла, в чем тут дело, - негромко произнесла принцесса. - Мы с вами похожи, если не присматриваться.

   Я кивнула.

   — На берег его вынесли вы, верно? И почему-то оставили, а я стала первой, кого он увидел, когда пришел в себя... Из-за нашей схожести Клаус решил, что это я - его спасительница, а я не стала его разубеждать. Каюсь... - Селеста запнулась, - вы пришлись мне не по нраву. Клаус был привязан к вам, это бы и слепой заметил, и я не сразу поняла, что это не любовь... Вы киваете? Вы знали?

   Я лишь вздохнула. Конечно, я знала, что Клаус не любит меня. Он был привязан ко мне, любовался мной, преподносил мне дорогие подарки, наряжал в шелка и бархат, но... Я так и не поняла, кем он видит меня: живой игрушкой или все-таки разумным человеком?

   «Это вы приказали выставить меня из дворца?» - написала я.

   — Нет, нет, что вы! - ужаснулась принцесса, а потом добавила: - Я очень ревновала Клауса к вам. Как он ни уверял меня, что любит вас только как друга, как дитя, я не могла в это поверить, вы слишком красивы! Но я все же пыталась заставить себя считать вас другом. И, Марлин, это не я приказала прогнать вас прочь, клянусь!

   "Я верю вам", - кивнула я.

   — Клаус тогда заболел, - продолжала она, - я не находила себе места, свадьба могла вот-вот расстроиться! Я хотела найти вас, расспросить: вы же были рядом с ним и наверняка знали, как облегчить его состояние! Да только вас нигде не было. Слуги сказали, что вы взяли экипаж и уехали, а куда — неведомо...

   Я молчала, вспоминая тот день.

   — Клаусу становилось все хуже, - негромко сказалась Селеста. - Меня к нему не пускали, но я слышала, как он звал вас. Своего немого найденыша с говорящими глазами... Марлин? Вы... плачете?

   Я покачала головой — слезы были мне неведомы.

   — Простите, умоляю... - она вытерла глаза, - мне показалось, вы хотели бы знать, как это было... Клаус умер на рассвете. Я думала, мне придется отправиться домой, но на пир, который из свадебного стал поминальным, съехались все братья... Там я увидела Герхарда. Он недавно похоронил супругу, и как-то так вышло, что мы сблизились. Глупо, правда? Я не успела выйти замуж, как потеряла жениха, а потом сразу нашла нового...

   «Так бывает», - пожала я плечами, а потом вынула из-за ворота цепочку с символом Создателя на ней, тем самым, что подарила мне Селеста.

   — Вы все еще носите его? - изумилась она. - Вы... вы простите меня?

   "За что? - удивилась я в ответ. - За то, что юная девушка полюбила красивого незнакомца, а он оказался прекрасным принцем? Здесь нет ничьей вины. Хорошо, если вы с Герхардом будете жить счастливо. Думаю, Клаус порадовался бы за вас с братом».

   — Мы не будем жить долго и счастливо, даже просто долго не будем, - тихо сказала Селеста, прочитав мои слова (она водила пальцем по строчкам, словно маленькая девочка - я видела, внуки Мари делали так же). - Герхард умирает. Он не выдержит долго. Вы знаете? На всех братьях лежит проклятие, только на вашем муже оно видно невооруженным глазом, уж не знаю, почему так вышло, а вот у прочих...

   Я потеребила ворот платья, взглянула вопросительно, и принцесса поняла меня:

   — Герхард не снимает власяницы. Я вижу, как она мучит его, да к ней и прикоснуться больно!

   Тут она немного покраснела, а я улыбнулась.

   — Он не может ее снять, - прошептала Селеста. - Хотел бы, да не может, и я попыталась было, когда он спал... Не выходит! У вашего мужа...

   "То же самое, - кивнула я. - У всех у них такие рубахи".

   — Что же делать? - тихо спросила она, схватив меня за руку.

   Я отстранилась, оглянулась, чтобы быть уверенной — нас никто не подслушивает, - и поманила принцессу поближе.

   "Ведьма заколдовала принцев, - написала я. - Их сестра вернула им человеческое обличье, надев на них рубашки из кладбищенской крапивы. Сделать так подсказала ей фея..."

   Последнее слово я подчеркнула несколько раз.

   — Вы хотите сказать, эта фея... была не слишком доброй? - нахмурилась Селеста.

   "Возможно, это была та же самая ведьма, - ответила я, поскольку давно думала об этом. - У нее не получилось извести пасынков сразу, и она решила убить их медленно и мучительно".

   — Вы имеете в виду королеву Лауру?! - ахнула принцесса. - Создатель, и верно... Отец говорил, что с ее появлением короля Стефана стало не узнать: он всегда любил сыновей, а тут вдруг... Так вы полагаете, это она — ведьма?

   "Доказательств у меня нет, - написала я, - только слова моего мужа и его братьев. Возможно, ваш супруг подтвердит эти догадки. И как хотелось бы узнать эту историю со слов Элизы! Но, я слыхала, она не появляется здесь".

   — Герхард сказал, она прибудет на коронацию Андреаса, на поминки уже не успеет, - выговорила Селеста и прижала пальцы к губам. - Марлин, друг мой... я могу называть вас так? Вы простите меня?

   "За что?" - изумилась я.

   — Я отняла вашу любовь. Это же о вас бредил Клаус, умирая...

   "Я все равно ничем не могла помочь ему, - тяжело вздохнула я. - Не будем об этом. У вас есть супруг, у меня тоже, и оба страдают, как и другие их братья. Нужно думать об этом, а не о том, что могло бы случиться!"

   — Вы правы, - сказала Селеста. - Герхард... Он сперва говорил, мол, я пошла за него только потому, что он похож на Клауса...

   "Эрвин сказал мне ровно то же самое", - улыбнулась я.

   — Какие они все-таки глупые, эти мужчины! - воскликнула принцесса и тут же посерьезнела: - Марлин, что же делать? Если кто-то что-то и знает о том, как действует заклятие, так это Элиза либо королева Лаура. Но королева исчезла, значит...

   "Значит, придется расспросить нашу сноху, - написала я, потом вырвала этот листок из блокнота и спрятала в рукав, а на другом написала: - Если Элиза попадется мне в руки, и если окажется, что она знала, на какую участь обрекает братьев, пусть и не родных, она может и не остаться в живых".

   — Что значит — не родных? - изумилась Селеста, и я вкратце рассказала ей эту историю. - Ах вот даже как! Марлин, надо бы разузнать, признал ли покойный король Элизу законной дочерью... Ну да я сама этим займусь!

   Я кивнула — мне проделывать подобное было не с руки, равно как и просить

   Эрвина.

   — Мы расспросим ее, - добавила принцесса, и ее синие глаза сверкнули сталью. - Даже если она делала что-то по совету феи или ведьмы... Должно быть какое-то условие! Ведь правда же?

   "Его не может не быть, - ответила я. - Я обменяла голос на человеческие ноги. Но моя ведьма меня не обманула: я получила то, что хотела, а прочее зависело только от меня!"

   — Так вы...

   "Не человек", - написала я, ожидая крика, испуга, слез, но...

   — Вы так полюбили Клауса, что пошли на это? - негромко спросила Селеста.

   "Не его, - вздохнула я, выводя буквы, - мечту. Она не сбылась ни для меня, ни для него. Но если я сумею спасти Эрвина, значит, жертва моя не была напрасной!"

   — Если я сумею спасти Герхарда... да что мелочиться, всех, кто еще жив! - воскликнула принцесса. - Значит... значит, наше колдовство сильнее!

    "Я не умею колдовать", - написала я.

   — Элиза тоже не умела, - парировала Селеста, - но сняла заклятье с братьев.

   "Дорогой ценой! Что для себя, что для них".

   — Значит, она просто не способна торговаться, - прищурилась она, а я подумала: не было ли среди ее предков какой-нибудь русалки, уж больно эта гримаса напоминала бабушкину!

   "Возможно, - усмехнулась я и написала: - Мне еще думалось о том, что Лаура, не сумев погубить братьев первым заклятьем, решила закончить дело руками Элизы, которая и не подозревала, что творит!"

   — Не скажите, Марлин, - негромко проговорила Селеста. - Обет молчания — это еще куда ни шло, но кладбищенская крапива уж никак не может вспомоществовать доброй волшбе! Даже если Элиза воспитывалась у простых людей... Что там, именно у них она наслушалась бы сказок о таких вот... добрых феях!

   Я вынужденно признала, что она права.

   — Мы постараемся спасти их, - произнесла она и взяла меня за руки. - Так?

   "Так", - кивнула я.

   — Будьте моей сестрой, Марлин. - попросила Селеста. Я видела, что она чего-то боится, но чего? - Как мой муж любит своих братьев и помогает им, так и я буду любить вас и сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам...

   "Уж не фея ли надоумила вас дать такую клятву?" - написала я, высвободив руки.

   — Нет, - сказала она, - это я вычитала в одной книге. Глупо прозвучало, да?

   "Нисколько, - ответила я, вынула из ножен кинжал и провела его острием по своей ладони, оставив алую полосу. - Ну же?"

   Селеста подставила руку, ахнула от боли, но замолчала, глядя, как наша кровь смешивается воедино и тяжелыми каплями падает на пол.

   — Я единственная дочь в семье, - сказала она зачем-то.

   «У меня пять сестер и четверо братьев, а кузенов и кузин с племянниками вовсе не счесть, - написала я. - Теперь ты вправе попросить помощи у любого из них».

   — Надеюсь, в этом никогда не случится нужды, - ответила Селеста, перевязав руку платком. - Завтра приедет Элиза. Вы...

   "Ты", - поправила я.

   — Да... Позволь, я попробую поговорить с ней первой.

   "Да уж, переписываться на глазах у всех не слишком удобно, - кивнула я и добавила: - Постарайся настроить ее против меня. Так она может сказать что-нибудь важное".

   — Я уже думала об этом, - в глазах Селесты разгоралось нехорошее пламя. - Я попробую. И да простит нас Клаус, придется использовать его имя в этом спектакле!

   "Думаю, он не стал бы возражать, - ответила я. - Он любил братьев и хотел бы спасти их".

   — Мы тоже их любим, - серьезно сказала принцесса. - Так, Марлин?

   "Именно так", - улыбнулась я в ответ.

   10.

   Мне не терпелось увидеть загадочную Элизу, но она прибыла лишь на третьи сутки: ее корабль угодил в шторм и в гавань пришел весьма потрепанным. Я слышала, поговаривали - морские ведьмы не желали, чтобы Элиза попала на коронацию брата. Понятно, в это я не верила - что за дело нашей ведьме до какой-то девицы! Скорее уж, она сама не торопилась на эти торжества, а может, ее не отпускал муж. Эрвин говорил, в тех краях строгие нравы, и без дозволения супруга жена не может отправиться даже на похороны любимого брата.

   Но нет, видно, дело и впрямь было в коварных течениях и непостоянных ветрах: Элиза все же явилась, как раз в тот момент, когда Андреас собрался начать празднество в честь коронации, не дожидаясь сестры.

   К тому времени - а миновала уже неделя, все гости, даже из самых дальних держав успели прибыть, и теперь томились бездельем, - я ближе познакомилась с Селестой.

   Чем дольше я общалась с нею, тем сильнее привязывалась, и тем больше мне казалось, будто в ее жилах в самом деле течет русалочья кровь, до того мы были похожи! Не внешне, нет, хотя издали или в сумерках нас можно было спутать... У принцессы был тот же характер, что и у любой из моих сестер. Такой же, как у меня.

   — Марлин, если бы ты могла говорить, мы столковались бы намного быстрее, - вздыхала она порой. - Ну да ладно. Я узнала, что корабли явятся завтра на рассвете, если ветер будет попутным. Я в этом ничего не понимаю, слышала только, что их всего дюжина - королевский фрегат и другие, которые вроде как охрана.

   Я кивнула - ясное дело, королевская чета не может выйти в море без достойного сопровождения.

   Итак, скоро она будет здесь, эта Элиза, и я смогу взглянуть на нее. А лучше бы нам с Селестой заманить ее в укромный уголок и расспросить как следует, что именно поведала ей фея во сне!

   Увы, это были лишь мечты. Элизу я смогла увидеть лишь издали, и то - даже братья лишь поцеловали ей руку, а обнять сестру никому не было дозволено.

   Она была одета в драгоценные шелка, а украшения, пожалуй, могли потягаться с моими, но сама Элиза выглядела как привидение: слишком бледное лицо, взгляд, обращенный куда-то вглубь себя, а еще движения - она словно скользила по паркету, не касаясь его ногами. Я готова была поверить, что и у нее в родне есть русалки: Элиза двигалась почти как я, это отметил и Эрвин!

   — Она изменилась, - сказал он, когда мы уединились тем вечером. Нет, снова ничего такого, просто я помогала ему раздеться, а он хотел выговориться. - Времени прошло не так уж много, а я, Марлин, не узнаю прежнюю Элизу. Впечатление такое, будто я ее выдумал... Хотя нет, нет, как такое может быть? Дитрих, Герхард, все они тоже говорят об этом! Ее словно подменили...

   Эрвин помолчал, потом добавил:

   — Я понимаю, на родине ее мужа строгие нравы, но та Элиза, которую я помню, бросилась бы в наши объятия, не думая о чужой молве. Она ведь так любила нас, Марлин, и она вернула нам человеческий облик! Неужели такова расплата?

   «А почему ты никогда не отсылал ей письма? - спросила я наконец, и Эрвин вздрогнул, прочтя мою записку. - Я ведь помню эти строки. «Здравствуй, Элиза...» Их было много, этих писем, ведь правда? Почему ни одно не ушло к ней?»

   — Я слишком ее любил, - нехотя ответил Эрвин. - Я... да, любил Элизу. Не как сестру, понимаешь? Я старше нее лишь ненамного, и пока мы были детьми, я и не обращал внимания на то, как она хороша. А потом, когда мы стали птицами и надолго покинули родной берег... Ох, Марлин, всего за пару лет Элиза из неуклюжей девочки сделалась красавицей! Я увидел ее после разлуки и лишился дара речи... Хорошо еще, братья ничего не заметили.

   «Перелиняла из малька во взрослую рыбину», - сказали бы у нас, но суть была одинакова.

   — Я не смог бы жениться на ней, даже если бы захотел, - добавил он. - Повторюсь, возможно, она и впрямь дочь моего отца, кто там их считал, этих придворных дам и их детей! И старшие братья не поняли бы, они-то видели в Элизе всего лишь сестренку... Извини, я что-то разболтался.

   «А что же теперь?» - спросила я.

   — Не представляю, - честно ответил он. - Говорю ведь, я не узнаю ее. Это не моя Элиза, не та веселая девочка, какой я ее запомнил, не девушка, изуродовавшая себе руки этой клятой крапивой и рисковавшая жизнью ради братьев, она... она теперь совсем чужая, Марлин.

   «Думаешь, это замужество так ее изменило?» - спросила я, и Эрвин покачал головой.

   — Вряд ли. Если ее не сломили годы жизни у тех людей, которым отдала ее на воспитание мачеха, - а нравы в том доме были суровые, и Элизу часто наказывали и розгами, и... по-всякому, одним словом, - то, раз уж она пережила все испытания, не думаю, что выйдя замуж, она в один миг сделалась иной!

   «Верно, она же продолжала прясть крапиву, уже будучи замужем», - сообразила я.

   — Быть может, если поговорить с нею с глазу на глаз, вернется та, прежняя Элиза, но что-то мне в это не верится... - добавил Эрвин. - Я все-таки попробую договориться с ее супругом, не может же он отказать нам с братьями в такой малости! Или... Может, лучше попросить, чтобы вы с Селестой поближе познакомились с Элизой?

   Я закивала изо всех сил.

   — Наверно, это можно будет устроить, женщинам-то, да еще замужним, можно общаться без посторонних, - наконец-то улыбнулся он. - Я скажу Герхарду, пускай договаривается он. Он старше и убедительнее, а я... сама понимаешь, мне лучше не мелькать лишний раз. И так уж всем глаза мозолю, а куда денешься?

   Я снова кивнула и обняла его так крепко, как только могла, и разжала руки, лишь когда Эрвин настоятельно попросил отпустить его, покуда ребра целы.

   — Я по морю скучаю, - сказал он, когда я улеглась бок о бок с ним, привычно уже разгладив перья на его крыле. - Здесь оно вроде бы и есть, а не такое, как у нас. Казалось бы, канал под самыми дворцовыми окнами, милое дело с балкона в лодку прыгать, если муж застукает... До залива рукой подать, но... Все побережье застроено, куда ни глянь - то причал, то склады, то таможня, то лодочный сарай какой-нибудь, то еще что. То ли дело у нас! Пустой берег, только кое-где лодки лежат да снасти сушатся, ну, рыбаки костер разведут... А видно так далеко!

   «И маяк светит», - улыбнулась я.

   — И маяк, - Эрвин словно прочел мои мысли. - Когда мы возвращались из-за моря, иногда удавалось уговорить Клауса немного сменить курс, ну, если ветер позволял. Тогда я издалека видел свет маяка и знал - меня ждут. Ладно, пускай не меня... Этот огонь - для всех, кто в пути, и пока он горит, никто не заплутает темной ночью, ведь так, Марлин?

   Я кивнула.

   — У тебя огонек свечи в глазах отражается, - сказал он вдруг. - В точности, как маяк темной ночью. Не разберешь, где кончается небо и начинается море, хотя вроде бы и не темно, и звезды, и луна на небе, и вода по летнему времени светится... А как увидишь маяк, так сразу и понимаешь - до дома рукой подать.

   Эрвин протянул руку и коснулся моих волос.

   — Ты вздрагиваешь, когда я так делаю, - сказал он, - тебе неприятно?

   Я покачала головой. Как объяснить ему, что Клаус поступал так же? Как сказать, что я не хочу сравнивать их, родных братьев, таких непохожих?..

   — Брат тоже так делал, верно? - произнес вдруг Эрвин. - Я угадал? Извини, я не могу удержаться - волосы у тебя как шелк, как прохладный песок на берегу или струи дождя - текут сквозь пальцы, струятся, переливаются на свету... В жизни не видел такой красоты!

   «Клаус никогда не говорил так складно», - сказала бы я, если бы могла. Увы, мне оставалось лишь улыбнуться и обнять мужа... Мужа, который ни в какую не желал сделать меня своей женой по-настоящему!

   — О чем ты все шепчешься с Селестой? - спросил вдруг Эрвин. - То есть переписываешься. То есть... тьфу ты! Ну да ты поняла.

   Я развела руками — мол, о всякой ерунде.

   — Не верю, - тут же произнес он. - Вы что-то затеяли. Сознавайся!

   «И не подумаю, - покачала я головой. Эрвин уже приучился понимать меня и без слов. - Мы о своем, о женском... Селеста любит Герхарда. Она хочет спасти его. А я хочу спасти тебя».

   — Я не заслужил этого, - негромко произнес Эрвин.

   «Герхард говорит то же самое Селесте», - нацарапала я в блокноте, который теперь всегда держала под рукой, и сунула мужу под нос. Авось разглядит буквы в лунном свете!

   — Сговорились, значит, - вздохнул он и тут же напрягся: - Так она тоже... знает?

   Я кивнула.

   — Ну конечно, сложно было не догадаться, если они стали мужем и женой, - вздохнул Эрвин. - Бедная девочка... Что ты так смотришь? Хочешь спросить, отчего я не пожалел брата вперед нее? Так он уже был проклят, а она и представить не могла, на что идет... И Герхарда я могу понять лишь отчасти.

   Видно, взгляд мой был слишком выразителен, потому что Эрвин пояснил:

   — Должно быть, он хотел оставить след на этой земле. Сына, если повезет, того, кто унаследует его кровь и титул, не даст всему этому кануть в бесконечность. Но это не извиняет его: Селеста ведь не знала, что с Герхардом не так?

   Я кивнула.

   — А ты знала... - негромко произнес он и спросил вдруг: - Скажи, а у русалок могут быть дети от людей?

   "Почему нет?" - удивилась я.

   Мы ведь были народом, который, если верить легендам, произошел от человека и спасшей его в бурю рыбы-дельфина. Это теперь мы знаем, что дельфин вовсе не рыба: он вынашивает и рождает детенышей, а не мечет икру, и кормит их молоком, как человеческие женщины. Говорим, правда, как привыкли... Люди, кажется, тоже не все знают, что дельфин куда больше походит на них, чем на какую-нибудь камбалу!

   От бабушки я слыхала, что человеком тем был Создатель, который по рассеянности своей пропустил начало шторма, а потом уж спасался, как умел. И это он выручил самку дельфина, чуть не разбившуюся о рифы, и они поддерживали друг друга на плаву, пока хватало сил. А там уж волны улеглись, настало утро, и Создатель понял, что это хорошо...

   Бабушка говорила еще, что далеко на севере считают, будто русалки произошли от тюленей, а не от дельфинов, но не отрицают, что Создатель отметился в нашей родословной. С другой стороны, кто же знает, сколько бурь пришлось ему пережить и с кем именно он встречал рассветы на далеких берегах?

   — Нет, Марлин, оставь меня, - произнес Эрвин, отстраняясь. - Прости. Я не могу.

   «Ты уже говорил, - кивнула я. - Не нужно повторять дважды, я запомнила с первого раза».

   — Просто обними меня, - попросил он. - Когда ты делаешь так, я ничего не боюсь. Как тогда, когда я еще был птицей, а ты - русалкой: ты гладила мои крылья, и я верил, что сумею достичь берега... И я ведь добрался до него, - добавил Эрвин, - вот только не тем и не так, как хотел. И все же... Если бы не ты, я вовсе не увидел бы земли.

   Я не размыкала объятий до самого рассвета, и Эрвин спал спокойно, так тихо, что порой я начинала прислушиваться - а дышит ли он?

   *

   — Герхард говорит, муж Элизы не желает, чтобы она общалась с нами, - сказала мне Селеста, когда мы встретились день спустя. Она была деятельной девушкой и не теряла времени понапрасну. Но увы, все ее старания были тщетны. - Он считает, что мы с тобою не те женщины, с которыми следует знаться его супруге.

   «А не оскорбляют ли эти слова честь наших мужей?» - написала я.

   — Я задала тот же вопрос, - ответила она. - Герхард был очень недоволен, получив такой ответ. Но ты ведь понимаешь, Марлин, он не может приказать нашему зятю взять и допустить нас к Элизе. И Андреас не может: это ведь гости, у них свои обычаи...

   «Понимаю, - кивнула я. - Но это очень странно. С прочими гостями из той страны тоже приехали супруги, и хоть они ни с кем не видятся наедине, все же общаются с другими дамами!»

   — Верно, - подтвердила Селеста. - Я подослала свою служанку к помощнице одной из этих дам, якобы спросить об узоре на ткани... Ты видела ту пожилую женщину в темно-синем? Какая вышивка на ее покрывале! Как море звездной ночью, так и переливается...

   Я снова кивнула: в самом деле, у той дамы наряд был редкостно хорош, и интерес к такому рукоделию не выглядел наигранным.

   — Они разговорились, девушка показала другие покрывала, рассказала, какими нитками это вышито, а моя Джен показала ей, как выплетать пояски из бисера. Словом, болтали они долго, обе рукодельницы, им нашлось, о чем посплетничать, - улыбнулась Селеста. - Так вот, та девушка, Амина ее зовут, сказала, что Элиза мало с кем разговаривает. Даже придворные дамы, бывает, неделями не слышат ее голоса, а служанкам она только отдает распоряжения, и то не слишком часто. На то у нее есть помощницы, которые за нею ухаживают, наряжают, как прикажет супруг: Элиза плохо знает тамошние обычаи, а у них для каждого случая разные наряды. А еще есть цвета и украшения, которые можно надевать только по особенным праздникам, а какие-то камни, например, нельзя сочетать с определенными металлами...

   Я удивленно посмотрела на нее.

   — Извини, я заболталась, - вздохнула принцесса. - Джен так увлеченно пересказывала мне все это, что я невольно запомнила. Вдруг пригодится? Кстати, если так подумать, то супруг Элизы просто счел нас невоспитанными и вульгарными, он-то судил по обычаям своей родины, а не наших мест!

   Я жестом попросила продолжать. Селеста была наблюдательна, вдруг она заметила и узнала что-то такое, что может нам пригодиться?

   — На тебе позавчера было темно-синее платье и сапфировый гарнитур, - сказала она, - а в тех краях синее могут носить только солидные дамы, у которых уже взрослые дети, а еще вдовы и те, кто дал обет безбрачия. Но тогда им не положены драгоценности. А я была в голубом, и это тоже не годится, потому что голубой носят незамужние девушки! И я уж молчу про наши открытые руки и плечи, по тамошним меркам это просто верх неприличия... Да и волосы у них положено покрывать так, чтобы ни единой прядки не выбивалось. С этакими вот локонами, как у нас, красуются только всякие танцовщицы да девицы... гм... ну, ты понимаешь, какого рода.

   «Бедняга, - пожалела я зятя, - должно быть, он не знает, куда девать глаза от стыда: в какую сторону ни глянь, непременно увидишь чье-нибудь декольте!»

   Селеста взяглянула на мою записку и рисунок, на котором красовалась дама с преувеличенно пышным, едва прикрытым платьем бюстом, и чужеземец, в ужасе закрывающий глаза ладонями, и хихикнула, как маленькая девочка.

   — Верно-верно, - подтвердила она. - Думаю, однако, смотреть-то, да и не только смотреть ему нравится, но приличия есть приличия: если он позволит Элизе общаться с нами, его осудят собственные придворные. А сами ведь времени даром не теряют... - Селеста понизила голос и добавила: - Джен сказала, эти господа очень темпераментны, а уж в окошки к здешним дамам забираются мгновенно, только помани!

   Я пожала плечами: обычное дело для любого дворца. При Клаусе тут тоже было... весело. Наверно, теперь люди наверстывали упущенные годы, о которых рассказывал Эрвин: ведь его мачеха запретила всяческие увеселения во дворце.

   — Так или иначе, с Элизой нам поговорить не удастся, - заключила Селеста, а я только вздохнула. - Я велю Джен, чтобы она еще поболтала с этой Аминой и другими служанками. Вдруг они что-нибудь знают?

   Я взяла ее руку и повернула ладонью вверх, а потом изобразила, будто вяжу что-то.

   — Хочешь узнать, занимается ли Элиза рукоделием? - сообразила принцесса. - Об этом Джен уже спрашивала, а Амина сказала - нет, после той истории, когда Элизу чуть было не сожгли, она больше не брала в руки ни спицы с пряжей, ни нитки с иголками. Ей вроде бы нравится наблюдать за чужим рукоделием, особенно за тем, как плетут кружева, но сама она предпочитает книги с картинками. Амина говорит, Элиза может часами рассматривать иллюстрации, а иногда, когда у нее хорошее настроение, читает своим дамам вслух. Но, конечно, то все нравоучительные истории, житие Создателия или волшебные сказки. Романы, - улыбнулась Селеста, - у них женщинам читать воспрещается. Неприлично!

   Я посчитала на пальцах, сколько времени Элиза уже замужем, и вопросительно посмотрела на Селесту, изобразив ладонями выпуклый живот.

   — Детей у них с мужем нет, - правильно поняла она мои жесты. - То есть у него есть дети от наложниц и рабынь, но не от Элизы. Поговаривают, это колдовство виновато. Он, правда, пресекает такие речи, но думать-то все равно не запретишь...

   «Понятно, - вздохнула я, снова взявшись за карандаш, - что ничего не понятно. Дело все-таки в Элизе. Она что-то знает, я уверена, но не хочет или не может рассказать. Селеста, а не выйдет ли передать ей записку?»

   — Боюсь, Амина не рискнет, - покачала она головой. - За такое ее могут побить, а то и задушить. Конечно, я велю Джен спросить, но вдруг Амина возьмет записку, только отдаст не Элизе, а ее мужу?

   «Получится некрасиво, - согласилась я. - Как бы не вышло скандала... Ну что ж, подумаем еще, пока все в сборе, а у нас есть время!»

   — Да, - кивнула Селеста, - неужто мы ничего не сможем придумать? Не верю!

   11.

   Время шло, а мы так и не могли подобраться к Элизе.

   Помню, одна из моих тетушек влюбилась в мужчину с далекого севера и отправилась жить в его края. Ух, как же она ругалась, приплывая в гости: и то там не так, и это не эдак, и охотятся иначе, и готовят по-другому, чуть ли не хвостом вперед плавают! Правда, она в конце концов приноровилась к северному житью-бытью, но всегда говорила, что дома лучше. А супругу ее, навпротив, не нравились наши места: и вода слишком теплая и недостаточно соленая, и рыба не та, и акулы не такие...

   «Где родился, там и пригодился», - припечатала тогда бабушка, и все молча согласились, однако посматривать на сторону не перестали. Нет-нет, да и срывался кто-нибудь в далекие края, кто возвращался, а кто и оставался у соседей, и дети их уже сами были для нас чужаками.

   «Селеста, а Герхард когда-нибудь упоминал об Эрвине и Элизе?» - вспомнила я еще одну странность, когда мы с принцессой пережидали послеполуденную жару в ее покоях, лакомясь охлажденными фруктами.

   Она задумалась, накручивая золотистый локон на палец, потом покачала головой.

   — Он говорил, что у него много братьев и замужняя сестра, - сказала она наконец. - Но, по-моему, не упоминал, сколько именно у него родни. Кажется... да, Герхард мог сказать, мол, скоро день рождения у Мартина, нужно отправить ему подарок. Или - скоро зимний праздник, пора поздравлять братьев. Но я ведь с ним совсем недолго... - Селеста помолчала и добавила: - Об Эрвине Герхард не упоминал, это точно. Я и увидела его только на свадьбе, и не поняла, что с ним такое. Старалась не смотреть, чтобы не смущать его, а когда потом спросила у Герхарда, в чем дело, он просто сказал, мол, Эрвин калека, и попросил не говорить больше на эту тему. А почему ты спросила?

   «Мне показалось, будто об Эрвине вспоминают только тогда, когда он приезжает собственной персоной, - ответила я. - Хотя... письма он получал, немного, совсем короткие, но они были».

   — Думаешь, его стыдятся? - спросила Селеста.

   «Не похоже на то, - покачала я головой. - Ты, быть может, видела, как его встретили братья: они были искренне рады видеть его живым и в добром здравии. Но стоит ему уехать, как они снова забывают о нем. Странно, не правда ли?»

   — Пожалуй, - согласилась она. - А что не так с Элизой?

   «У Эрвина она не сходила с языка, когда он начал рассказывать мне свою историю, - ответила я. - Элиза, Элиза... Он писал ей письма, да только не отсылал. Даже стихи сочинял, хоть и скверные. А Герхард?»

   — Не припоминаю подобного, - подумав, ответила Селеста. - А еще... однажды я спросила, не следует ли поздравить его сестру с днем рождения, а Герхард посмотрел на меня так, будто не сразу вспомнил, что у него есть сестра!

   «А ты откуда знаешь, когда у нее день рождения?»

   — Но это же легко выяснить, - удивленно сказала принцесса. - Перед тем, как стать женой Герхарда, я постаралась запомнить всю его родню: ведь забыть о чьем-то празднике - верх невежливости! А кто когда родился - вовсе не тайна, - добавила она. - При дворе моего отца принято отсылать поздравительные грамоты и дары хотя бы ближайшим соседям. За этим очень строго следят, уж поверь мне, а то случился однажды конфуз: у одного правителя женился сын, Эрик, а у другого родился внук, и его тоже назвали Эриком. Вот и спутали, кого с чем поздравлять... Хорошо еще, не дошло до серьезной обиды!

   «Виновных, должно быть, строго наказали?» - спросила я.

   — Конечно, - подтвердила Селеста, - это, как ни крути, дело государственной важности, и вдруг такое безобразие!..

   Я невольно улыбнулась: иногда моя новая подруга казалась сущим ребенком. Конечно, в обители и дома ее выучили всему, что следовало знать принцессе, но видно было, что она совсем не знает жизни. Однако, пускай ее суждения порой и звучали наивно, Селеста все же отличалась здравомыслием и смекалкой, а это намного важнее книжной премудрости. А опыт... успеет еще набраться его! Она ведь совсем еще девочка, даром что уже замужем... Если пересчитать ее годы на русалочьи, Селеста оказалась бы вдвое моложе меня, а я-то по нашим меркам вовсе малек, не знавший большой волны и океанских глубин!

   Люди, однако, быстро учатся, особенно если нужда придет, и Селеста, ввязавшись со мною вместе в игру, ни правил, ни условий которой мы не знали, старалась, как могла. В самом деле, без нее я вовсе ничего не сумела бы узнать! Она же обладала даром располагать к себе людей, была приветлива даже с распоследними служанками, а те охотно делились дворцовыми сплетнями если не с самой Селестой, так с ее наперсницей, конопатой Джен.

   Вот и сейчас та прошмыгнула в комнату, изобразила подобие реверанса и протараторила:

   — Ваш-высочво, сейчас муж придет!

   — Чей, скажи толком? - улыбнулась Селеста.

   — Ваш, чей еще? - удивилась та, потом посмотрела на меня и улыбнулась во весь рот. - Прощения прошу, брякнула, не подумавши...

   Я кивнула, и Джен улетучилась, а через несколько минут вошел Герхард. Он двигался почти как Эрвин, так же легко, но более порывисто.

   — Надо полагать, прекрасные дамы перемывают косточки супругам? - спросил он с иронией, поцеловав руки нам обеим, и взглянул на мой блокнот.

   Я поспешила закрыть его: Селеста не посвящала мужа в наши планы, и не нужно было ему видеть мои записки.

   — Чем же еще заняться, если коронация только через два дня? - притворно вздохнула она. - Наряды давно готовы, а во дворце такая скука... А уж жара! Даже нельзя выехать на прогулку, того и гляди, получишь солнечный удар!

   — А я пришел передать вам как раз приглашение на прогулку, - весело произнес Герхард. - Представьте, милые дамы: супруг нашей Элизы наконец-то сообразил, что ведет себя несколько невежливо, и, дабы загладить свое невольное прегрешение - мы ведь извиним суровые обычаи его родины? - приглашает всех нас на свой флагман.

   — Ты хотел сказать «варварские обычаи»? - прищурилась Селеста и тут же взглянула на меня. Я кивнула: может быть, на корабле удастся перемолвиться с Элизой хоть словом? - Надеюсь, он не намерен нас похитить?

   — Обычаи его родины все-таки не настолько варварские, - усмехнулся он. - Но я советовал бы вам одеться поскромнее и прикрыть плечи и лица. Не потому, что так принято в стране нашего зятя, а потому, что иначе на морском ветру да на таком солнце вы мгновенно обгорите!

   Положим, у меня кожа была далеко не такой нежной, как у Селесты, но я тоже кивнула: Герхард был прав, не стоило рисковать.

   — А почему «поскромнее»? - спросила она. - Чтобы не смущать моряков?

   — Чтобы не запутаться кружевным подолом в каком-нибудь просмоленном канате, - ответил Герхард и добавил: - Вечером обещают фейерверк, должно быть, это очень красиво! Ну, не буду мешать вам, мне еще нужно отдать кое-какие распоряжения...

   Когда он вышел, мы переглянулись.

   — По-моему, это наш шанс, - произнесла Селеста.

   «А не кажется ли тебе странным это приглашение? - написала я, снова открыв блокнот. - Неужели наш зять в самом деле понял, что ведет себя неприлично, и решил загладить вину? Что-то не верится мне в такие порывы!»

   — Мне тоже, - согласилась она. - Но отказываться от приглашения глупо. И некрасиво, если уж на то пошло.

   Я кивнула: не вполне ясно, что двигает нашим зятем, но пока мы не окажемся на борту его корабля, не узнаем этого...

   *

   Флагманский корабль шахди Оллемана был очень красив. Он отличался от знакомых нам судов: иные обводы, иная оснастка, яркие праздничные паруса... Пожалуй, решила я, ступив на палубу, устланную коврами, это не боевой корабль, а что-то вроде праздничной золоченой кареты: он может ходить по морю, и ходить быстро, на нем есть пушки, но предназначен он не для войны, а для того, чтобы пускать пыль в глаза. Я видела, как был украшен тот же «Ретивый»: на нем имелась носовая фигура, была и резьба по дереву, особенно красивая в каюте Клауса (я рассмотрела это уже потом, когда корабль ушел на дно, и можно было порыться в обломках и подобрать разные интересные вещички). Там, однако, это не было так уж заметно, здесь же роскошь просто била в глаза! Право, к чему столько позолоты и прочей мишуры? Все эти украшения смоет первым же сильным штормом! Улетят по ветру гирлянды и кисейные занавеси, уйдут на дно прекрасные шелковые ковры, а уж сколько драгоценной металлической утвари с редкостной красоты чеканкой затонет на радость местным русалкам - и вовсе не перечесть! Ну а все эти фонари и курильницы, в которых тлеют благовония, запросто устроят пожар, а пожар на корабле - это не шутки.

   — Похоже на плавучий бордель, - негромко сказал Вернер Кристиану, а тот заухмылялся и добавил:

   — Только танцовщиц не хватает.

   — Это же семейный праздник, дурья твоя башка! Какие еще танцовщицы?

   — Ну, может, дожидаются в трюмах?

   Я сделала вид, будто ничего не услышала.

   Эти двое братьев, похожие, как две капли воды, казались мне самыми неунывающими из всех. Во всяком случае, близнецы не пропускали ни одной юбки и ни одной бутылки, и если их и тяготило что-то, они не подавали виду.

   Корабль назывался «Лебедь», и меня кольнуло недоброе предчувствие. Нет, он и в самом деле издали походил на гордо изогнувшую шею птицу (а вблизи больше напоминал павлина, так пышно был украшен), но... Оллеман ведь знал о том, кем побывали его зятья, верно? Было ли это название злой шуткой или же он не имел в виду ничего дурного?

   Ответов на эти вопросы у меня не было, но я видела, что братьям тоже не пришлось по нраву имя корабля.

   Ну а на борту нас ожидали угощения и прохладительные напитки, а еще, право, мы с Селестой и придворными дамами вовсе могли не опасаться обгореть на солнце: на палубе были натянуты тенты, и в их тени царила приятная прохлада.

   Ближе к вечеру «Лебедь» снялся с якоря и неторопливо вышел из гавани: запускать фейерверки возле причалов, где было не протолкнуться, сочли слишком опасной затеей - ветер поднялся сильный, а достаточно одной искры, чтобы вспыхнули снасти!

   В открытом море было так тихо и спокойно... Я невольно залюбовалась волнами и очнулась, только когда Эрвин обнял меня за талию.

   — Какой простор, - негромко сказал он. - Не разберешь, где кончается море и начинается небо. А может, они и вовсе не разделены, просто мы этого не видим своим слабым человеческим зрением? Говорят ведь опытные мореходы, мол, в бурю небо с водой перемешиваются...

   Я прижалась к его плечу.

   — Скоро начнется фейерверк, - сказал он мне на ухо. - Как только стемнеет. Ветер немного стих, небо ясное, вот будет красиво!

   «Как на «Ретивом», - подумала я и невольно поежилась.

   Должно быть, Эрвин угадал мои мысли, потому что еще крепче обнял меня. А потом сказал вдруг:

   — Странные мысли приходят мне в голову на этом корабле. Так и тянет скинуть плащ, развернуть крылья, и наплевать, знает кто о моем увечье или нет... Крылья... - повторил он и нерадостно усмехнулся. - Одно крыло. С одним не взлетишь, если только с верхушки башни - раз, и вниз. И делу конец...

   За спиной гулко бабахнуло, и в темном вечернем небе распустился огненный цветок, а за ним взмыл ввысь извивающийся зверь - не то морской змей, не то какое-то сказочное чудовище, - закрутился колесом и рассыпался искрами. Потом были еще огненные фонтаны, бившие, казалось, со дна моря, какие-то мерцающие облака, но меня они не радовали.

   — Вспоминаешь праздник на «Ретивом»? - спросил вдруг Эрвин, и я кивнула. - Я так и подумал. Идем лучше в каюту, не хочу я смотреть на это. Красиво, а радости никакой...

   Каюта была невелика, но и на том спасибо: всех гостей так разместить не вышло бы, и многие ночевали на палубе, в нарочно раскинутых ради этого шатрах. Впрочем, вряд ли кто-то собирался спать сегодняшней ночью: веселые выкрики и песни говорили сами за себя.

   «Я тоже не собираюсь спать», - подумала я, освобождая Эрвина от неизменного легкого плаща. И от камзола, и... нет, рубашку пришлось оставить, не то и я обзавелась бы ожогами по всему телу!

   — Мы же договорились, Марлин! - попытался он отстраниться, но я оказалась сильнее.

   Иллюминатор был открыт, и морской ветер доносил соленые брызги - они приятно остужали разгоряченную кожу: мне было жарко и от желания, и от неловкости. Со стороны же, наверно, это действо выглядело вовсе уж смешно и нелепо, но подсматривать за нами было некому, и на том спасибо! А услышать нас вряд ли могли: на палубе веселились так, что корабль раскачивался поперек волны... хотя, возможно, мне это просто показалось.

   Я еще успела подумать о том, что та же Селеста, скорее всего, и знать не знала, что происходит между мужчиной и женщиной: знатным девушкам об этом разве только мать или замужняя сестра перед брачной ночью на ушко шепнет... Бедный ее супруг!

   Ну а нам с сестрами бабушка еще в малолетстве объяснила все, что надлежит знать девушкам на выданье, а чтобы мы не хихикали, не скупилась на затрещины. Ну да будто мы и до того не видели, как любят друг друга дельфины и тюлени!

   — Я не хотел, чтобы это случилось вот так, - глухо проговорил Эрвин, тяжело переводя дыхание. - В чужой постели...

   "Скажи еще, с чужой женой!" - прищурилась я, а он отвел глаза и добавил:

   — И из жалости к калеке.

   "Из жалости пусть с тобой портовые шлюхи спят!" - подумала я, а Эрвин, уже выучившийся понимать меня без слов, сказал:

   — Нет уж, я на них разорюсь!

   "До чего же глупы бывают люди!" - подумала я и уснула, не выпуская его руки, а проснулась рано поутру от поцелуя.

   — С добрым утром, - тихо сказал Эрвин, а я улыбнулась в ответ. - Я...

   Я высвободила руку и попыталась обнять его, но он отстранился и пристально взглянул мне в лицо..

   — Так нечестно, - произнес он негромко, - ты ведь не любишь меня, Марлин. Я похож на Клауса, в этом все дело. Если бы тебе встретился кто-то еще из моих братьев...

   "Глупец! - теперь я разозлилась всерьез. - Думай обо мне, что хочешь, но я с тобой вовсе не потому, что вы с братом похожи. Да вы вовсе не похожи, если уж на то пошло!"

   — Наверно, я просто боюсь поверить в то, что кому-то понадобился именно я, - с невеселой усмешкой произнес Эрвин. - Самый младший и самый никчемный. Урод и калека.

   «Художник и поэт, - улыбнулась я в ответ, - пускай стихоплет из тебя и неважный, зато искренний. Ты умный и добрый человек. А что не красавец, так и я по нашим меркам не вовсе хороша!»

   — Марлин, я спросил тебя тогда, - сказал он, помолчав, - может ли быть потомство у людей и русалок... Ты ответила «да», но не солгала ли ты мне ради утешения?

   Я покачала головой. Зачем же врать о подобном?

   — Тогда мне не страшно умирать, - тихо произнес он и поцеловал меня в висок. - Если я могу надеяться, что хотя бы часть меня останется здесь, я уйду спокойно... Да что же ты делаешь?!

   Я всего лишь сдавила его плечо до боли, до синих синяков, которых все равно не будет видно под рубахой, потому что ему рано было думать о смерти. И он знать не знал, что русалки могут иметь потомство и от умерших мужей — наше тело умеет и не такое. Конечно, через полвека такое проделать не получится, но, скажем, дюжина лет — не срок. Младший мой дядя родился через три года после гибели бабушкиного супруга, и никто никогда не осмеливался усомниться в его происхождении!

   Но я не могла себе позволить ничего подобного. Скажите на милость, как прикажете разыскивать колдунью и, возможно, бороться с ней, будучи в положении? Это в воде я осталась бы достаточно быстрой и сильной, но и то вынуждена была бы беречься, а на суше вовсе сделалась бы беспомощной! Я видела человеческих женщин и прекрасно понимала, что в таком состоянии не сумею ни убежать, ни дать отпор... Нет уж, придется Эрвину подождать! И если уж он хочет увидеть потомство, мысли о смерти ему придется оставить пусть и не навсегда, но до глубокой старости, это уж точно...

   — Уже полдень, - произнес Эрвин, прислушавшись к бою склянок, но даже не подумал встать. - Ты не проголодалась?

   Я покачала головой. Вот пить хотелось, это верно, но в каюте нашелся кувшин с водой.

   — У меня дурное предчувствие, - сказал мой муж и обнял меня крепче прежнего. - Не знаю, в чем дело, но мне хочется поскорее убраться с этого корабля. Мне не нравится на нем. Так и кажется, что вся эта позолота вот-вот облезет, украшения размокнут, как бумажные, и отвалятся, и окажется, что это старое-престарое корыто, которому давно пора на дно. Или на дрова.

   Я тоже ощущала что-то подобное, но объяснить это никак не могла. Просто витала в воздухе тревога, но откуда могла исходить угроза, я не понимала.

   — Нужно бы подняться наверх, - сказал Эрвин наконец, а я кивнула и принялась приводить себя в порядок.

   Для этого мне вовсе не нужно звать горничных, хотя они, кажется, сторожили под дверью каюты: стоило поднять засов, как девушки мигом принесли еще воды и легкий завтрак. Ну а одеться я и сама была в состоянии!

   Кажется, это ночью на корабле никто не спал: было уже далеко за полдень, а гости шахди Оллемана еще только-только открыли глаза. Многих, по-моему, мучило похмелье и головная боль, ну да это было делом поправимым: ведро забортной воды на голову и стакан вина с хорошей закуской быстро вернули им человеческий облик.

   — Не корабль, а сонное царство, - сказала мне Селеста, потом подвинулась поближе и шепнула: - Прикрой шею, у тебя там очень уж заметно... Вот, возьми мою косынку.

   Я поблагодарила ее кивком. Да уж, Эрвин не сдерживался, а если все его братья таковы, и хотя бы половина из них нашла себе сегодня подруг, то я удивлена, как это «Лебедь» еще не развалился на части!

   — Элиза так и не показывалась со вчерашнего вечера, - негромко произнесла Селеста. - После фейерверка она ушла вниз и больше не появлялась. Странно, не правда ли?

   Я могла только развести руками: откуда мне знать, странно это или нет? Может быть, шахди просто не хочет, чтобы его супруга находилась среди подвыпивших гостей!

   «Лебедь» разворачивался: нужно было прибыть до темноты, ведь завтра коронация, припомнила я. Ну что ж, покутили и будет, пора и честь знать.

   Мне же хотелось на родной берег, к маяку, в тенистый сад, я не желала торжеств, а лишь тишины и покоя. Думаю, Эрвин мечтал о том же, не даром ведь он всё смотрел и смотрел вдаль, в ту сторону, где был его дом. Пускай он родился в королевском дворце, все-таки небольшая усадьба стала ему куда дороже этих роскошных, пышно убранных залов...

   — Смотри, Элиза, - тронула меня за руку Селеста, и я подняла голову.

   Наша сноха в самом деле вышла на палубу, и я поразилась - отчего-то она была одета иначе, нежели прежде. На ней было самое обычное платье, почти как на мне или Селесте, а голову едва прикрывало легкое покрывало. Только плотные перчатки выше локтей остались теми же самыми.

   — Господа братья мои, - негромко произнес шахди Оллеман, когда утихли приветственные возгласы. - Моя супруга, ваша сестра, хочет говорить с вами. Сейчас, пока солнечный круг еще не коснулся своим краем морских волн, она скажет все, о чем так долго молчала. Выслушайте ее, прошу вас, ибо ее слова имеют отношение и к вам.

   Он склонил гордую голову и отошел в сторону, пропустив вперед супругу. Теперь Элиза смотрела на братьев: они стояли по правую и по левую руку от нее, как солдаты в строю, и это было... странно.

   — Их больше нет, - сказала вдруг она каким-то чужим, надтреснутым голосом. - Клаус, Михаэль, Мартин... Еще один ушел на дно, и их осталось восемь...

   — Да она, кажется, одержимая! - шепнула одна из придворных дам, и на нее зашикали.

   — Это моя вина, - продолжала Элиза, и голос ее набирал силу. Я словно воочию увидала зарождающийся ураган: покамест это всего лишь слабый ветерок, но только дай ему время, и он сделается настолько силен, что сможет уволочь с собою целый флот и разметать его на много дней пути! - Это я не подумала о том, на что обрекаю вас, братья мои. Я полагала, что спасаю вас, но, приняв это спасение из моих рук, вы были обречены на вечные муки. Троих уже нет. Это я убила их.

   — Да о чем ты? - окликнул Вернер. - Клаус схватил горячку, Мартин поранился на охоте, и в рану попала зараза, а Михаэль...

   — Тоже простыл, - кивнул Дитрих. - Говори дальше, Элиза. Сдается мне, тебе уже давно нужно было сделать это.

   — Она сказала мне - так я сумею вернуть братьям человеческий облик, - продолжила она и вдруг сдернула покрывало с головы, так что придворные шахди ахнули от этакого непотребства. Я тоже бы ахнула, если бы могла: теперь я ясно видела, что когда-то, наверно, Элиза была белокурой, а теперь волосы ее стали белее снега! - Но я должна буду заплатить за это полной мерой. Я сделала все, как было велено, но что-то пошло не так, и я продолжаю платить и платить каждый день, каждый час этой проклятой жизни, и я не могу больше этого терпеть!

   — О чем она? - прошептала Селеста и схватила меня за руку. Кажется, ей сделалось не по себе.

   — Смотрите... - продолжала Элиза негромко, но так, что слова ее слышны были, наверно, на макушках мачт за шумом волн и криками чаек. - Смотрите же, какой ценой я спасла братьев...

   Она неверными движениями принялась снимать перчатки, закрывавшие ее руки до самых плеч: перламутровые пуговки сыпались на палубу, а я никак не могла понять, почему Элиза всё никак не может стянуть эти перчатки с рук.

   А потом я поняла и не смогла сумела потрясенного вздоха, как и Селеста, и другие дамы, и все братья Элизы.

   Руки ее под перчатками были обвиты плотными бинтами, и когда Элиза распутала их, когда витки материи упали ей под ноги, все мы увидели, что они скрывали. И теперь ясно стало, почему она больше не шьет и не вяжет: пальцы ее, ладони, локти, да что там - все руки до самых плеч были покрыты струпьями, глубокими воспаленными язвами, сочащимися гноем и сукровицей. Мне показалось даже, что кое-где мелькнула белая кость, но то было, наверно, лишь игрой воображения.

   — Неужели... неужели у них под рубахами то же самое? - в ужасе спросила Селеста, озвучив мои мысли. - Это все крапива виновата?

   — Кладбищенская крапива, - эхом отозвалась Элиза, и протянула жуткие руки к братьям. - Она продолжает жечь, потому что дело не было завершено. Я не успела закончить работу, а прерванное колдовство причиняет страшные муки и тем, кто творил его, и невинным. Ведь так, братья мои?

   Они переглянулись, потом Андреас нехотя кивнул.

   — Нужно закончить это, - сказала она. - Сегодня, до захода солнца. Именно в этот день... Другого шанса не будет, о братья! Я...

   — Моя жена дорого заплатила за то, чтобы исправить мою ошибку, - негромко произнес шахди. - Это я не догадался расспросить ее как следует и понять, в чем дело. Это я позволил отправить ее на казнь, не дав завершить работу. Моя вина - моя расплата, и мы отдали жизнь первенца за то, чтобы колдунья позволила закончить начатое.

   — Ничего себе... - прошептала Селеста. - Они отдали! Будто он носил этого ребенка! Вот почему у Элизы нет детей, а мы-то гадали...

   Я поднесла палец к губам.

   — Нужно закончить... - повторила Элиза. - Другого шанса не будет. Прошу вас, возьмитесь за руки, иначе ничего не выйдет!

   Братья переглянулись, а потом Андреас протянул руку Вернеру. Тот сжал ладонь близнеца, а Кристиан поймал руку Дитриха. Мой муж оказался последним в ряду.

   «Всегда последний, - улыбнулся он, покосившись на меня, - самый младший. Вот увидишь, мне и в этот раз не повезет!»

   «Не говори ерунды, - ответила я взглядом. - Не знаю, что случится сейчас, но лучше бы тебе быть наготове».

   — Эрвин, - произнесла Элиза, подойдя к нему вплотную. - Это все из-за тебя. То есть, конечно, из-за меня, я не успела доделать твою рубашку. Нужно снять ее, чтобы я смогла закончить рукоделие, ну же!..

   Я не успела толком понять, что происходит, просто Элиза приложила руку к груди моего мужа, оставив грязное пятно напротив сердца, а потом...

   Потом плащ и рубашка - сперва обычная, потом и крапивная - упали на чисто выскобленную палубу.

   Развернулись огромные белоснежные крылья - одна пара, а за ней другая, третья...

   Восемь лебедей взмыли над кораблем с горестным криком - «гонг-го! Гонг-го!», - и закружились над мачтами.

   — Герхард! Герхард! - Селеста кинулась к борту и чуть не свалилась в воду, я едва успела схватить ее за руку. - Вернитесь! Герхард! Эрвин!.. Что наделала эта ведьма?!

   Элиза молча смотрела на свои руки - язвы на них зарастали с удивительной быстротой, кожа становилась нежной и розовой, как у младенца.

   — Это было колдовство, - произнес ее супруг. - Злое колдовство. Ведьма посулила моей жене избавление для ее братьев, но она жестоко пошутила. Вернуть им человеческий облик навсегда невозможно. Они могли оставаться людьми лишь ценой страданий - собственных и сестриных. Трое уже не выдержали мук. И лучше им доживать век вольными птицами, чем терпеть подобное...

   — Говори за себя! - воскликнула Селеста. - Верни наших мужей!

   — Это невозможно, - произнес Оллеман и улыбнулся. - Мне нет дела до ваших мужей. Я вижу лишь, что моя жена излечилась. Верно, Элиза?

   Она кивнула, неверяще глядя на свои руки, а потом вдруг подняла голову.

   — А я ведь помню ту колдунью, что надоумила меня плести крапивные рубашки, - произнесла она нараспев. В ее голубых глазах отразилось закатное солнце, и мне показалось, будто они налились кровью. - Она пришла по воде, как раз на закате. Это ведь была ты, не правда ли? Или ты?

   Я взглянула на Селесту, а та в недоумении уставилась на меня. Как нарочно, солнце подсвечивало нас обеих со спины. Вот только у Селесты волосы вспыхнули червонным золотом, а у меня - медью, переливчатым алым пламенем.

   — Ведьма должна гореть, - сказала Элиза и улыбнулась. - Ведьма, сгубившая моих братьев и моего нерожденного сына, обязана умереть... Прикажи схватить колдуний, о муж мой!

   Времени на раздумья не оставалось. Я не понимала, что происходит, но знала одно: если мы останемся на борту «Лебедя», нам не жить. Может быть, Селесту выручит ее отец, но ко мне на помощь уж точно никто не придет, просто не успеет! Да и что сделают русалки на суше?

   Я ошибалась, право: когда к нам подступили матросы шахди, лебеди кинулись вниз. И, право, Эрвин не преувеличил: лебедь не такая уж слабая птица!

   А мне оставалось лишь одно: я перебросила Селесту через фальшборт, благо он был низким, и сама нырнула следом. Слышались крики, вроде бы собирались спускать шлюпку, но я потащила Селесту вглубь, одной рукой ухватив ее за шею, чтобы не трепыхалась, а другой зажав ей рот и нос, не то она непременно наглоталась бы воды.

   Конечно, долго так продолжаться не могло: Селеста уже обмякла у меня в руках, да и у самой меня от недостатка воздуха горело в груди. Пришлось выныривать...

   К счастью, «Лебедь» уже отошел, так что видна была лишь его корма. Невдалеке я заметила шлюпку и, едва дав Селесте прокашляться и отдышаться, снова уволокла ее под воду, в набежавшую волну.

   Дурацкие платья тянули ко дну. Спасибо, кинжал был при мне: с его помощью я в два счета избавилась от тяжелых юбок, а без них стало куда как проще держаться на плаву.

   — Хватит, ты меня утопишь... - выговорила Селеста, когда я снова выдернула ее на поверхность, и мы закачались на волнах.

   Я отрицательно покачала головой, не утоплю, мол.

   «Лебедь» виднелся на самом горизонте, шлюпок я больше не заметила. Должно быть, на корабле решили, что мы пошли ко дну...

   Не было и птиц... Верно, на закате они ведь становились людьми, припомнила я, значит, им нужно было успеть добраться до берега. Не так уж тут далеко, а солнце еще не село, они должны справиться!

   Но почему они не остались возле корабля? Разве им на помощь не спустили бы шлюпку? А впрочем... за нами-то ее спустили, только, боюсь, нас не вытащили бы из воды, а постарались прикончить веслами, как северяне оглушают дубинками тюленей, высунувших голову из полыньи, чтобы глотнуть воздуха. А даже если и выловили бы, то разве только затем, чтобы потом спалить на потеху толпе.

   Выходит, - тут я взглянула на Селесту и знаками показала ей, как ухватиться за меня понадежнее, - нам придется выбираться самим.

   12.

   Сама я могла качаться на волнах сколь угодно долго - конечно, не как прежде, в бытность мою русалкой, но уж сутки продержалась бы. Но то я, а вот Селеста без воды и пищи столько бы не протянула, вдобавок она почти не умела плавать и боялась глубины. А еще - это мне июльское море казалось теплым, а обычный человек, да не бывалый моряк, а юная девушка, скоро мог и окоченеть.

   Хорошо, что на нас было столько украшений: понятно, шпильки и заколки потерялись, когда волосы растрепались в воде, но кольца и браслеты никуда не делись. Ими я и воспользовалась, чтобы отстучать сигнал, слышный далеко под водой, и понадеялась, что кто-нибудь да окажется поблизости...

   Потом я показала Селесте, как лечь на воду: что толку барахтаться и тратить силы понапрасну? До берега нам отсюда не доплыть, кругом не видно ни кораблей, ни даже рыбацких лодок... Впрочем, мне не хотелось бы угодить к кому-нибудь на борт в этаком виде: в одной сорочке, панталонах да драгоценных украшениях! Селеста намного слабее меня, а я не могу говорить, и поди объяснись... И слушать не станут, дадут, быть может, обсушиться, а потом... А если повезет, и нас не ограбят и не изнасилуют, так вернут на берег, а там уж нас ждут горячие объятия большого костра..

   Нет уж, я предпочитала полагаться на морских обитателей, а не на людей и, кажется, меня все-таки услышали!

   — Марлин, акулы! - Селеста дернулась и ушла под воду, вынырнула, отплевываясь, и схватилась за меня, стараясь удержаться на плаву. - Гляди!

   «Это не акулы», - помотала я головой, глядя на приближающиеся плавники, и протянула руку к добрым знакомым.

   Громадный черно-белый кит-убийца фыркнул, выпустил фонтан брызг и описал круг возле нас. Потом приостановился, высунув рыло из воды и вопросительно протрещал, мол, что это мне взбрело в голову бултыхаться невесть где, да еще с двуногой на буксире? (Удивительно, но морские обитатели по-прежнему считали меня своей, не относя к роду человеческому, а то, что вместо хвоста у меня теперь имелись две неуклюжие подпорки, как у сухопутных, их вовсе не смущало.)

   «Беда приключилась, - ответила я. - Помоги добраться до дома, нам самим никак не доплыть, особенно моей подруге...»

   «Немудрено, - презрительно хрюкнула косатка, ткнув меня рылом пониже спины. - Хватайся да говори, куда плыть!»

   Вторая косатка поднырнула под Селесту, и та невольно оседлала морского хищника. Ей ничего не оставалось, кроме как покрепче ухватиться за спинной плавник, а я жестом показала, что все в порядке, так и должно быть.

   Наверно, увидев, как и я оказалась верхом на второй косатке, моя подруга успокоилась. И то, плыть на спине кита куда приятнее, чем болтаться в волнах, будто пробка в прибое!

   «Домой, к маяку, - попросила я, похлопав по гладкой шкуре. - Ты наверняка знаешь это место».

   Косатка согласно свистнула и снова обдала меня фонтаном воды. А, ерунда, я все равно была мокра с ног до головы!

   — А он не нырнет? - спросила Селеста, когда наши морские кони резво двинулись вперед.

   Я только развела руками: если косатке придет в голову нырнуть, надеюсь, она хотя бы предупредит всадницу. В крайнем случае, всегда можно отцепиться и подождать другого зверя, утонуть они нам всяко не дадут...

   К счастью, они решили обождать с играми, и мы двигались вперед быстрее, чем садилось солнце. Оно едва только наполовину ушло в море - волны совсем улеглись, воцарился полный штиль, а это предвещало бурю, равно как и длинные облака (моряки почему-то называют их «кошачьими хвостами», а мы их именуем «небесными муренами»). Оставалось надеяться, что мы доберемся до места прежде, чем погода испортится окончательно. Мне, повторюсь, она не очень страшна, особенно когда рядом косатки, но Селесту может и смыть волной, и ищи ее посреди ночи! Я уж молчу о том, что она, бедняжка, и так уже иззябла...

   Признаюсь, я не была уверена, что поступаю правильно, отправляясь обратно в дом Эрвина. Там, конечно, Анна и другие служанки, которые сумеют помочь Селесте, передадут письмо ее отцу, спрячут, наконец, на том же маяке, если кому-то придет в голову ее искать.

   Нас, вздохнула я и распласталась на спине косатки. Надо думать, искать станут нас обеих: не думаю, будто Элиза - или то существо, что вселилось в нее, - так просто поверит, будто мы с Селестой утонули!

   Как же все запуталось... Интересно, волшба морской ведьмы имеет какое-то отношение к колдовству Лауры? Может быть, наложившись друг на друга, заклинания дают непредвиденный эффект? И почему, попытавшись избавить братьев от проклятия, Элиза пострадала сама? Помнится, она упомянула, что незавершенное колдовство бьет по тому, кто его сотворил, может быть, поэтому все так и вышло?

   Но кто же дал Элизе второй шанс и взял за это огромную цену? В самом деле огромную - жизнь ее первенца и человеческую сущность оставшихся братьев... Кто это был? Неужто та самая фея? Или колдунья-мачеха?

   Одни вопросы и ни единого ответа!

   — Марлин! - окликнула Селеста, и я очнулась от раздумий.

   Чуть поодаль от нашей странной кавалькады показались дельфины - они выпрыгивали из воды, возбужденно свистели и щелкали и даже не слишком опасались косаток, хотя те обычно не прочь полакомиться зазевавшимся сородичем.

   — По-моему, они хотят что-то сказать! - прокричала мне Селеста, и я кивнула, а потом показала на дельфинов, на себя и изобразила, как кто-то что-то высматривает, приложив ладонь козырьком к глазам. - Они искали тебя? Но почему? Откуда они узнали, что ты в беде?

   Этого я не знала, но дельфины, убедившись, что это действительно я, и что я жива и невредима, устремились вперед, обгоняя косаток. Интересно все же, кто их прислал?

   — Марлин, где мы? - спросила Селеста, когда солнце скрылось, а на небо высыпали звезды. Они были видны сквозь багровую дымку, а значит, под утро должна была начаться буря. - Я едва держусь и совсем не чувствую ног, так холодно. И даже привязаться нечем, разве что сорочку разорвать, да только кит не позволит, наверно...

   Я указала вперед: там, едва различимый на фоне звездного неба, ярко светил маяк. Тот самый, что всегда вел Эрвина домой... Где-то он, мой белокрылый? Может быть, он прилетит сюда?

   — Я вижу, - прошептала Селеста. - Так далеко...

   Далеко! Корабль шел бы намного дольше, а косатки срезали путь между рифами, а еще такими проливами, где и не всякий рыбацкий баркас проскользнет!

   Забавно, от усадьбы Эрвина до его родного дворца добираться по суше было проще и удобнее, нежели морем... Но, повторюсь, то для людей, а морские жители знают короткие пути!

   Когда уже и луна поднялась над морем, Селеста прошептала:

   — Если я утону, скажи Герхарду, что я его люблю. Я уже не могу держаться, Марлин. Руки не слушаются...

   Я хлопнула косатку по боку, и та подплыла вплотную к той, на чьей спине распласталась Селеста.

   «Придется тебе потерпеть двойную ношу», - подумала я, перетащив ее к себе. Вряд ли я сумею ее согреть, но хотя бы постараюсь не дать утонуть!

   Косатка тяжело выдохнула. Впрочем, что ей наша тяжесть? Так, пара чаек присела на спину....

   Впереди снова закричали дельфины, явно направлявшие кого-то еще, а потом из воды высунулись мои сестры, да не одни, с ними был целый отряд!

   — Живая! Слава Создателю и всем морским духам, которых поминает бабушка! - выговорила старшая, поднимая повыше светильник.

   У рыб, что обитают глубоко на дне морском, есть такие органы вроде удочки с фонариком вместо крючка - на их свет они приманивают добычу. Эти удочки можно использовать вместо свечей - те-то под водой не горят. Впрочем, в море полным-полно светящейся живности, и начерпать рачков или поймать десяток рыбок проще простого. Обычно этим промышляет детвора. Во дворце, правда, светильники посильнее, рыб, рачков и водоросли для них выращивает почтенный ламповых дел мастер (главное, не назвать его садовником!), но для ночной вылазки по окрестностям годятся и такие вот самодельные фонари.

   «Что случилось? - спросила я жестами. - Сперва дельфины, теперь вы приплыли...»

   — Мы сами не возьмем в толк, что произошло, - произнесла вторая сестра, - да только случилось неслыханное: сама ведьма явилась во дворец и потребовала во что бы то ни стало отыскать тебя, и непременно живой!

   «Когда?» - удивилась я.

   — Сегодня, после полудня. Отец, ясное дело, возмутился: дескать, с каких это пор ведьма станет им командовать, вмешалась бабушка, ну а пока суть да дело, мы взяли мужей и женихов с их друзьями, да и отправились на поиски. Ведьма сказала, ты где-то неподалеку, так что мы разбились на отряды, отправили дельфинов и альбатросов на поиски и, как видишь, кто-то из них высмотрел тебя, - улыбнулась старшая сестра. - А это что за человек с тобой?

   «Названая сестра, - вздохнула я. - Вот ее бы доставить до берега живой и невредимой! Боюсь, ей слишком холодно в ночном море, а дом еще так далеко...»

   — Дай-ка ей глотнуть, - сказал жених третьей сестры, подплыв поближе, и протянул мне фляжку, в которой наверняка было пойло из перебродивших водорослей.

   Все они его хлещут, а потом устраивают гонки на ядовитых скатах или дуэли на гигантских моллюсках. Не спрашивайте, зачем они это делают, но считается, что чем больше этих самых моллюсков ты насажал на хвост противнику, тем более ловким и сильным можешь себя считать. И то - поди разожми створки да выбери момент так, чтобы раковина снова сомкнулась именно на чужом хвосте, да еще чтобы противник не успел ее стряхнуть!

   Впрочем, я отвлеклась. Решив, что хуже Селесте не станет, я заставила ее сделать пару глотков, и она ожила на глазах (когда прокашлялась, конечно, напиток этот не предназначен для молодых женщин).

   — Согрелась? - спросил хозяин фляжки, когда я хотела вернуть ему ее. - Оставь себе, у меня еще есть, а вдруг тебе снова пригодится?

   «Спасибо», - кивнула я и взглянула вперед.

   До маяка было не так уж далеко...

   «А что еще сказала ведьма?» - спросила я жестами, поманив старшую сестру поближе.

   — В том-то и дело, что ничего, - ответила она удрученно. - Ей нужна ты, с тобой она и станет разговаривать. Помнишь, ты просила расспросить ее о своем деле? Вот, похоже, теперь она готова сожрать собственный хвост из-за того, что не помогла тебе вовремя!

   «И на старуху бывает проруха», - припомнила я изречение Анны, и сестра улыбнулась.

   — Мы поможем тебе с этой девушкой выбраться на берег, - сказала она. - Оттуда вы сумеете дойти до жилья?

   Я кивнула. Конечно, обычно мы с Эрвином приезжали на побережье верхом, но и пешком за пару часов мы доберемся до усадьбы. Заодно и согреемся.

   — Тогда мы сделаем вид, что все еще ищем тебя, - продолжила сестра, - а как сможешь, приходи на прежнее место и дай знать о себе, только не тяни сильно. Мы тогда сообщим ведьме.

   — Чую, затевается что-то неладное, - промолвила третья сестра. - То, что ты ввязалась в эту историю - еще полбеды. Но, видно, есть что-то еще, о чем мы не знаем. Ведьма скажет, это уж точно. Я и не слыхивала, чтобы она так волновалась, такого даже бабушка не упомнит, а она ведь не намного моложе!

   Я только покачала головой: в самом деле, если ведьма чует неладное, беда близко...

   Ну а пока рядом показался ставший мне родным берег, на который я с помощью сестер вытащила Селесту.

   Было уже темно, звезды скрылись за тучами, поднялся сильный ветер, и мне пришлось почти что нести иззябшую и обессиленную принцессу на своих плечах. Хорошо еще, она весила совсем немного! Эрвина я бы так не дотащила... Хотя Эрвин мог бы укрыть нас обоих своим крылом, чтобы согреться, и холодный дождь не коснулся бы нас...

   Я встряхнула головой - размечталась, надо же! Некогда думать, нужно влить Селесте еще глоток пойла из водорослей - ох, ждет ее похмелье, но что же делать, если больше согреться нечем? - и идти дальше.

   Одежда не спасала, да и что там осталось от той одежды? Мокрые тряпочки липли к коже и лишь сильнее холодили тело. Будь волосы сухими, я могла бы укрыться ими, как плащом, но с них текло ручьем, выжимай, не выжимай. Они бы высохли на ветру, да ведь дождь зарядил!

   Наверно, мы с Селестой оставляли за собой кровавые следы: туфли потерялись в море, а чулки сразу же превратились в лохмотья на прибрежных камнях. Ну, мне-то не привыкать к такому, а ей, должно быть, приходилось тяжко. Я разорвала свою сорочку и кое-как перевязала ей ступни, но и этих обмоток надолго не хватило... Я чувствовала, как она плачет - беззвучно, закусывая губы, - но делает еще один шаг, и еще, и еще... Наверно, откажись ноги держать ее, Селеста поползла бы на четвереньках, но, к счастью, ей хватило сил добраться до усадьбы.

   Хорошо еще, я помнила, как открывается задняя калитка. Ей обычно пользовались служанки, отправлявшиеся поутру купить свежей рыбы да посплетничать с рыбачками, а еще через нее можно было пройти в сад, а уж оттуда рукой было подать до покоев Эрвина.

   Впрочем, туда мне не было нужно, я искала Анну и других служанок, и уж о чем они подумали, увидев меня в этаком виде, с полубесчувственной Селестой в обнимку, даже и не знаю.

   — Госпожа... - шепотом выговорила Анна. Видно, я разбудила ее, застучав в двери, что было сил: на ней был ночной чепец и просторная сорочка с шалью поверх. - Что же это... как вы...

   Правда, она тут же опомнилась и крикнула:

   — Мия, Ленна, а ну живо раздуйте огонь! Вода еще не остыла, наливайте ванну! Госпожа, - снова обратилась Анна ко мне, - вы же как утопленница, и... ой, руки какие холодные! А это кто?

   Я встряхнула Селесту, и та едва выговорила, стуча зубами:

   — Я Селеста, жена Герхарда.

   — Ох ты ж... - Анна между делом сноровисто заворачивала нас в теплые одеяла, а старуха Мари, тоже в невообразимом чепце и необъятной вязаной шали в кошмарных розах размером с капустный кочан, обмывала нам с Селестой ноги и обмазывала их какой-то дурно пахнущей мазью. - А где же его высочество?

   Я только покачала головой и указала на Селесту.

   — Ясно, госпожа, ее высочество расскажет, как отогреется? Верно я поняла? - Анна сунула мне в руки кружку с горячим травяным отваром напополам с вином. - Ну-как выпейте живо, пока ванну наливают. Вас обеих надо отогревать, вы же синие, что твои русалки!

   Селеста взглянула на меня, я на нее, и обе мы залились смехом: я беззвучным, ясное дело, а она - звонким, только чуточку неестественным. Видно, так прорвались наружу страх и усталость сегодняшнего дня, а еще горе... Я угадала - смех сменился слезами, но тут уж я ничего поделать не могла, а Анне не было равных: она умела утешать, как никто другой.

   — Что же стряслось, госпожа? - бормотала она, когда Селеста, согревшись, уснула. Анна сумела даже накормить ее, полусонную, ну а я на аппетит никогда не жаловалась, а уж после таких приключений поздний ужин пришелся как нельзя кстати! - Бедняжки, откуда же вы пришли? С берега? И то, видно, ноги изрезаны, там же битых ракушек тьма-тьмущая и камни острые... Но почему оттуда? Неужто корабль разбился? Так ведь ясно сегодня было, вот разве что к утру гроза разразится, сейчас-то, почитай, только дождик накрапывает... А его высочество не повел бы корабль на рифы-то, он ведь их наперечет знает, с завязанными глазами обойти сумеет! Да и с чего бы вам морем возвращаться, если вы посуху уехали?

   Она остановилась, чтобы перевести дыхание, а я взяла ее за руку и жестом указала наверх, на расписной потолок, где поднимались к солнцу принцы-лебеди, все одиннадцать.

   — Его высочество... - проговорила Анна неверяще. - Он...

   Я кивнула и принялась загибать пальцы: Эрвин, Андреас, Дитрих, Вернер, Кристиан, Герхард, Манфред, Вальтер...

   — Быть не может! - жалобно произнесла она и присела на край моей кровати. - Нет, госпожа, ну как же... Они ведь снова сделались людьми, вы же знаете, как!

   Я снова покачала головой и развела руки в стороны, изображая полет.

   — Опять колдовство, что ли? - всхлипнула Анна, утирая глаза краем передника. - До чего ж его высочество невезучий на него, а! Хоть жив, скажите? Киваете, значит, жив... А далеко ли улетел? И почему вы с ее высочеством среди ночи, пешком да, считай, совсем раздетые шли?.. - Она вдруг осеклась и добавила серьезно: - А как вы досюда-то добрались? Неужто лебеди принесли?

   Я улыбнулась и изобразила рукой бег косаток в волнах.

   — Уж конечно, приплыли, - досадливо сказала служанка, а я кивнула. - Укладывайтесь-ка да спите, утро вечера мудренее... А я пойду прикажу запереть как следует все калитки да страже хвоста накручу, чтобы не вздумали дрыхнуть на посту! Сдается мне, не одна беда стряслась... За одну-то ночь, да еще в такую непогоду сюда никто не прискачет, но лучше уж следить в оба, верно, госпожа?

   Я кивнула в ответ и уснула, кажется, едва коснувшись головой подушки, а когда открыла глаза, за окном вовсю хлестал ливень и задувал такой ветер, что деревья гнулись до самой земли, а гул прибоя слышен был даже в доме. Должно быть, маяк на мысу захлестывало до самой верхушки, и как бы старику-смотрителю не пришлось сидеть там безвылазно, пока буря не уляжется! Ну да, наверно, припасов у него довольно: по осени шторма тут бушуют неделями, так Эрвин говорил.

   — Как море-то ярится, - проговорила Анна, раздувая огонь в камине, - я таких бурь летом и не упомню. А тут словно морская ведьма метлой в котле помешала!

   «Может, и помешала», - сообразила я. Вряд ли сестры сумели утаить от нее, что нашли меня, а она, должно быть, решила так же, как Анна: в этакую непогоду до усадьбы, а стало быть, и до меня добраться морем ли, посуху, будет очень тяжело. Корабль запросто разобьет о рифы, вон какая волна! Ну а дороги моментально раскиснут, а кое-где наверняка случатся оползни, если ливень затянется. Проехать-то все равно будет можно, но сколько времени это займет?

   И как-то там лебеди? Где пережидают бурю? Что, если она застигла их в полете? Сумели ли они выплыть, если стали на ночь людьми? Отыскали ли какое-нибудь пристанище, да хоть такой же крохотный островок, вроде того, что похож на голову тюленя?

   — Как вы себя чувствуете, госпожа? - заботливо спросила Анна. - Не простыли?

   Я покачала головой и указала на дверь, мол, как там Селеста?

   — Подруга ваша даже не чихнула, - сообщила служанка. - Но не знаю, что уж это за пойло такое во фляжке, что у вас на плече висела, только одним запахом взрослого мужика с ног сшибить можно! Это им вы грелись? И откуда только взяли...

   Я кивнула и развела руками, мол, а что оставалось делать? Надеюсь, Селеста не слишком мается от похмелья... Впрочем, после таких переживаний, может, она и не почувствовала ничего. Главное, не простыла - люди все же хрупкие создания, а уж юная девушка, да не рыбачка какая-нибудь, которой и буря нипочем, запросто могла слечь...

   — Она к вам рвется, да я запретила ей вставать, у нее не ноги, а одна кровавая рана, - добавила Анна, - мы уж промывали-промывали, чтобы грязи не осталось. Мастер Йохан-то тоже уехал, а мы что смыслим? Позвали вот старую рыбачку, она на своем веку всякие раны повидала. Ну, та и сказала - этим вашим пойлом и залить, оно крепче самого крепкого вина. Ох и визгу было! И то, поди, на царапину - и то больно покажется, а так...

   «А я? - удивилась я. - Почему я этого не помню?»

   — А вы, госпожа, как заснули, так вот только и проснулись, - произнесла она. - Даже и не шелохнулись, пока мы с Мари над вами колдовали.

   Я пошевелила пальцами ног - было больно, но терпимо, - решительно откинула одеяло и потянула к себе шаль.

   — И вы туда же! - всплеснула руками Анна. - Уж полежите, отдохните, сейчас я вам завтрак принесу...

   Я покачала головой и указала на часы, пальцем изобразив, как быстро перевожу стрелки вперед.

   — Времени мало? - нахмурилась Анна. - Что ж там такое приключилось? Эта девушка без вас ничего рассказывать не желает, а нам бы хоть знать, к чему готовиться!

   Если бы я сама это знала! Увы, я пока не представляла, что может случиться дальше. Нужно было добраться до морской ведьмы, а еще придумать, как спрятать Селесту, да и самой бы неплохо укрыться, если нас станут искать. Положим, ее можно отправить к отцу: уж найдется на здешнем побережье крепкая и шустрая шхуна, способная добраться до тамошних берегов. Или хоть до обители, уж там-то, наверно, ее смогут укрыть, пока за ней не явятся люди отца? Хотя... кто знает, может, там уже предупреждены о беглых ведьмах? Лучше уж обходиться своими силами... Их мало, конечно - дружина Эрвина-то осталась в столице, - но уж сколько найдется. Моряки - народ не слабый и не трусливый, а мои родичи могут и сопроводить корабль. Здешние контрабандисты привыкли прятаться под самым берегом и ходить ночами, Эрвину они обязаны многим, так что выручат, я думаю. Уж заплатить я им смогу, лишь бы удалось договориться...

   А я... думаю, Селеста не откажется взять меня с собою. Другое дело, что мне нужно быть здесь, во всяком случае, до тех пор, пока я не выясню все от и до!

   — Вы же все равно не отступитесь, - проворчала Анна, - дайте, хоть позову пару девиц покрепче, пусть они вас отнесут! Или вашу подругу, она полегче будет...

   «Уж пару шагов по коридору я сама как-нибудь пройду», - фыркнула я и встала. Да уж, по сравнению с тем, что приключилось со мною той зимой, можно сказать, я просто немного оцарапалась!

   Тут я поискала взглядом грифельную доску - она нашлась на привычном месте, на столике у окна, - и разборчиво написала: «Мари, рыбачка, другие?»

   — Их тоже позвать? - уточнила Анна, прочитав. - Ага, это дело, они старухи разумные, всякое на своем веку повидали, авось, что и присоветуют! Сейчас я их кликну...

   13.

   Пока Анна ходила за своими товарками, я успела перебраться в комнату к Селесте - та кинулась мне на шею, залилась слезами и ни в какую не желала меня отпускать.

   — Я уж думала, что утонула, а это все мне снится! - всхлипывала она. - Мы живые, правда? Правда?

   Я только кивала и гладила ее по мягким локонам - служанки уже успели расчесать и ее, и меня, видно, пока мы спали. И то, иначе бы пришлось вырезать колтуны - так спутались волосы!

   — А лебеди? Лебеди не прилетали? - вдруг шепотом спросила она.

   В ответ я указала на окно, на ярящуюся там бурю и непроглядную темень - а ведь до заката было еще далеко! От порывов ветра дребезжали стекла, и вошедшая Анна поспешила закрыть ставни. Ну а то, что среди лета растопили камины, говорило само за себя: кому охота ночевать в отсыревшей холодной постели?

   — Вот, все в сборе, - удовлетворенно сказала она, и служанки чинно расселись кто на стульях, кто на кушетке. Только старая рыбачка предпочла табурет, который, должно быть, прихватила на кухне: видно, не хотела испачкать своей одеждой дорогую ткань обивки. - Теперь-то, госпожа, вы расскажете, что приключилось?

   Селеста взглянула на меня, и я кивнула. Хорошо, я догадалась прихватить из .своей комнаты грифельную доску, так что написала ей - пускай рассказывает подробно, с самого нашего знакомства...

   Говорила Селеста долго, стараясь ничего не упустить, а женщины внимательно слушали, поначалу не перебивая, но вот когда дело дошло до событий на «Лебеде», не удержались...

   — Ох, и дурное же дело... - проговорила старая Мари. Она не выпускала из рук вязания, но так волновалась (хоть и старалась не подавать виду), что спускала петли одну за другой. - С недобрым колдовством связалась эта Элиза, уж таким недобрым...

   — Это ты о крапиве, что ли? - подала голос рыбачка, Бертой ее звали. От нее пахло крепким табаком, старым деревом, морской солью и водорослями, это было даже приятно. - Глупости говоришь! Все знают: где крапива растет, там зло не пройдет, оттуда не выйдет. Вот почему ее так много на кладбищах.

   — А и верно, - припомнила Анна, - мне еще бабка говорила, что крапива от злых духов защищает. Крапива и полынь. Помню, всегда полынный веник в доме висел, от этой травы и дух хороший...

   — Не в крапиве дело, - перебила Мари. - Если она от зла защищает, отчего же с их высочествами так вышло? Ведь они-то уж злыми духами точно не были!

   — Не были, конечно, я его высочество с рождения помню, я его выкормила, мне ли не знать! - нахмурилась Анна.

   — Они-то нет... - протянула рыбачка, думая о чем-то своем, - а вот та, что их заколдовала, мачеха эта, похоже, очень сильная ведьма. Крапива-то помогла, неужто не заметили? Стали ведь принцы людьми, вот только сил-то у крапивы не хватило, чтобы до конца это колдовство выжечь. Глубоко оно засело, очень глубоко...

   — А Элиза-то почему пострадала! Отчего так? - удивленно спросила Селеста.

   — А от того, что не к рукам пряжа - хуже гнилой веревки, - переиначила Берта непристойное рыбацкое присловье. - То ли она сама не так что-то сделала, то ли та ведьма, что ей это рукоделье присоветовала, нарочно напутала.

   Я быстро написала несколько фраз на доске и подсунула ее Селесте.

   — Может, та, вторая ведьма и Лаура - одна и та же женщина? Что ей стоило изменить внешность?

   — Отчего же нет? - задумчиво сказала Берта. - Сказано же, что принцы должны были стать лебедями навсегда, ан что-то у их мачехи не заладилось. Полсуток - а все по земле ходили и человеческого разума не потеряли! Что-то тут кроется...

   — Еще рассказывали, - припомнила Селеста, - что мачеха и Элизу пыталась извести или хотя бы изуродовать.

   — Это разве извести? - хмыкнула Мари, выслушав ту историю. - Подумаешь, жабу в купальню запустила. Оно, конечно, если бы девчонка испугалась, поскользнулась да разбила голову... Но уж больно ненадежно, сами посудите! А уж об ореховом соке и вовсе говорить смешно: умылась, искупалась - и вот тебе обратно твое белое личико да золотые кудри!

   — Думаете, принцев мачеха заколдовала по-настоящему, а Элизу... с Элизой все это проделывала для отвода глаз? - нахмурилась Селеста, а у меня вдруг мелькнула странная догадка, и я принялась писать так быстро, что сломала грифель. - Что-что?

   — О чем вы, госпожа? - заинтересовалась и Мари.

   — Элиза - не принцесса, - ответила Селеста. - Это совсем вылетело у меня из головы, а ведь Марлин рассказывала, Эрвин говорил ей об этом. Она подкидыш. То есть его величество полагал, что девочка вполне может оказаться его дочерью, но доказательств никаких нет. И она вовсе не похожа на принцев!

   — Верно, - сказала Анна, - они все чернявые и черноглазые, и белокожие. Не глядите, что у его высочества лицо смуглое - это от загара, а так-то я уж помню, какая у него кожа была - иной девице на зависть! Просто его солнцем да морским ветром выдубило, как вон Берту...

   — А Элиза белокурая и голубоглазая, - кивнула Селеста. - Короля я видела на картинах, у него темные волосы и глаза, да и Герхард говорил, что все братья удались в отца. А у их матери... матерей, то есть, они же сестры... У них волосы каштановые, а глаза - светло-карие. По парадным портретам судить сложно, но они все-таки были очень похожи. Ну, может, у старшей волосы чуть потемнее.

   — Верно, у чернявых светленькие редко рождаются, - кивнула Берта. - Бывает, конечно, и такое, но чаще все же дети в темную масть удаются. Должно быть, Элиза впрямь подкидыш. А раз так, стало быть...

   «В ней нет королевской крови», - написала я и показала Селесте.

   — Постой-постой... - нахмурилась она, - что ты хочешь этим сказать?

   — Кровь этого рода очень сильна, - проговорила Мари, выйдя из глубокой задумчивости. У нее раскатились клубки шерсти, но она не обратила на это ни малейшего внимания. - Мачеха не смогла заколдовать принцев, ведь так? А еще... Давно это было, но поговаривали, что нынешняя династия берет начало от какого-то чародея.

   — Точно, - кивнула Берта, - старухи сказки рассказывали чуть ли не о начале времен. Дескать, прежде в этих краях вовсе никакой власти не было, так, жили на мысу, молились веслу. Рыбачили, торговали чем-ничем с другими поселками. Ну а потом пришел откуда-то король-чародей со своею свитой да основал столицу, а потом уж и простой люд сюда потянулся.

   Я подержалась за виски - казалось, голова вот-вот расколется, столько в ней роилось перепутанных мыслей.

   — Но сами эти короли никогда не колдовали, - подумав, добавила Берта. - Ни одной сказки не припомню, где бы они сами волшбу творили. Вот спасти кого-нибудь, помочь, защитить от злодейства - это они могли, таких историй в наших краях больше, чем селедок в косяке...

   — Шахди Оллеман тоже черноволосый и черноглазый, разве что смуглый, как все южане, - произнесла вдруг Селеста, поймала мой удивленный взгляд и пояснила: - Я вовсе не хочу сказать, что он родня нашим мужьям, династии не пересекались, это уж точно, этому меня выучили... Я говорю о том, что если у Элизы родится от него сын, скорее всего, он будет похож на Оллемана.

   «И на ее так называемых братьев», - кивнула я.

   — Ага, бывает, что детишки на дедов похожи, - уловила мысль и Мари. - Вот и законный наследничек появится, а до той поры кто править-то станет? Принцы наши - фьють! - улетели, коронация не состоялась, на троне никого...

   Я указала на Селесту, мол, как же она?

   — Но она только супруга одного из принцев, да еще и не старшего, а не сестра, - покачала головой Мари. - Правда, я в этих королевских делах мало смыслю...

   — Править будет тот, кто власть возьмет и удержит, - изрекла Берта и машинально сунула в рот прокуренную трубку. - Сдается мне, отец Селесты не отправится за тридевять земель через рифы дырявой шапкой уху хлебать. На кой ему наши скалы? А южанин-то тут, под боком, э?

   Селеста нахмурилась, потом сказала:

   — Кажется, у него есть еще братья и дядья, и каждый правит своим наделом, так у них принято. И, конечно, всякому хочется получить кусок побольше и послаще, а у Оллемана не так много воинов, чтобы справиться с родственниками, если те вдруг решат объединиться. Точно так вышло с его отцом: он договорился с кузенами и дальней родней, а те сговорились между собой, и вышла большая резня: каждый норовил прибрать к рукам земли получше и побогаче. - Она перевела дыхание и пояснила: - Этому всему меня учили и дома, и в обители. Нужно ведь разбираться, какие нравы и обычаи у соседей! Так вот, Оллеману повезло, что он выжил и сумел отбиться, но владения у него не очень велики и не так богаты, как ему бы хотелось. Только, повторюсь, захватить соседей он не сможет, вот и...

   — Да, раз так, он как раз мог позариться на эти земли, - кивнула Мари. - Путь не такой уж далекий, а у нас бойцов-то шиш да маленько, почитай, одни дружины да, может, ополчение соберется. С кем нам тут воевать-то было? И правителя нет, кто командовать станет? Герцоги с графьями между собой прежде передерутся, поди, короли-то наши у многих в родословных отметились! Ну а пока суд да дело, Оллеман и объявится, - заключила она. Видно, Мари не даром столько времени провела при дворе, успела наслушаться всякого-разного. - У него уже, поди, и наследничек припасен, самый что ни на есть законный! Да еще младенец несмышленый - тут только знай, желающих регентствовать вовремя трави да души, чтоб под ногами не путались...

   «Погодите, - написала я, прервав жестом словоохотливую служанку, - он ведь говорил, что они с Элизой расплатились жизнью первенца за возможность избавиться от колдовства!»

   — А кто вам сказал, госпожа, что они не солгали? - приподняла седые брови Мари.

   — Да уж, южанин соврет - не дорого возьмет, - добавила Анна, а Берта закончила:

   — С ними и в море дело иметь - надо ухо востро держать. Обманут, как пить дать. Есть, конечно, и достойные мореходы, но таких наперечет, их всякий знает... - Она прикусила черенок трубки крепкими, вовсе не старческими зубами и добавила: - А уж с сухопутными лучше и не связываться, себе дороже. Да они и сами про таких говорят, мол, бывают ушлые купцы, что норовят сразу на двух горбах верблюда усидеть, нет бы между!

   Я невольно улыбнулась.

   — Даже если и не соврал, может, у них уже второй народился? Нам-то откуда знать? Элиза не первый год замужем... А если все-таки других детей у нее нет, трудно, что ли, этому Оллеману у себя на родине найти черноглазого черноволосого мальчишку? - рассудила Анна. - Хоть племянника какого возьмет, а то и собственного сынишку от наложницы или рабыни, дел-то! Для нас южане, почитай, на одно лицо, а уж если это младенец...

   — Ох и насочиняли же мы! - воскликнула Селеста. - Интриги, заговоры... А нам бы просто мужей вернуть!

   — Просто только рыбы икру мечут, - пробурчала Берта. - Но и впрямь, нагородили мы знатно. Только что-то свернули не туда. Начали-то мы с колдовства!

   «А как выглядела Лаура? - написала я. - Эрвин говорил, что она была красива, но и только».

   — Она-то? - задумалась Анна. - Да, знаете, госпожа, на вас чем-то похожа. Статная, белокурая, глаза не то синие, не то зеленые, русалочьи прямо. Ну, постарше вас, ясное дело...

   — Элиза сказала там, на корабле, что во второй раз колдунья пришла к ней по воде, на закате, - припомнила Селеста. - Может... может, это как раз морская ведьма и есть?

   Я изо всех сил замотала головой и, к моему удивлению, то же сделала и старая рыбачка.

   — Что я, по-вашему, никогда морской ведьмы не видала? - ворчливо спросила она, видя наше недоумение. - Знавала я ее. Дружили мы, можно сказать.

   «Как так? - изумилась я. - Она ведь давным-давно не поднимается на поверхность!»

   — Что так смотрите, госпожа? - прищурилась Берта. - Может, и вы с ней знакомы?

   Я кивнула. Теперь уж мне было несказанно любопытно, как это рыбачка умудрилась повидать старую ведьму, и я жестом попросила ее продолжать.

   — Я еще совсем мальком была, - проговорила она и примолкла, видно, вспоминая. - Лет так пяти, вряд ли больше. Крабов мы ловили на дальней отмели, а потом кто-то и говорит -давайте до рифов доплывем, рукой подать! Там ракушек можно насобирать - взрослые в такие щели не пролезут, а нам в самый раз. Мы и поплыли, дурное-то дело нехитрое. Да только там такая зыбь оказалась, что и взрослый не вдруг выплывет... Ребята постарше назад повернули, а мне, помню, так хотелось одному мальчишке нос утереть, что я дальше поплыла. - Берта перевела дыхание и продолжила: - Они мне вслед кричали, возвращайся, мол, пока не поздно, но я не слыхала. Как на камни выбралась, не помню. Отдышалась, отплевалась, сижу и думаю: а назад-то как? Не доплыву ведь, силенок не хватит! А пока взрослые с лова вернутся, я уж окоченею на этом рифе, ветерок-то был будьте-нате... Ребята за стариком Дином побежали, он уж в море-то не ходил, но лодка у него имелась. Но пока до него доберешься, пока растолкуешь, в чем дело - он к старости на ухо туговат стал... Словом, нет их и нет. Они потом уж сказали: дед решил, что они шутки шуткуют, да и погнал их веслом. И как тут быть? Лодку угнать - самих в море отнесет, не выгрести, даже если втроем на каждое весло сесть. Вот и сидели, ревели и ждали - вернутся родители, всем накостыляют, а меня, поди, уже живой не найдут - прилив начался, а он там высокий.

   Я только вздохнула.

   — Ну, я и впрямь с жизнью прощаться стала, - продолжала Берта. - В прилив-то рифы с макушкой закрыты, так, торчит из воды камушек, едва-едва примоститься. Я и стояла там, как аист, чуть ли не на одной ноге, того и гляди, свалилась бы. А ноги-то исцарапаны, акулы кровь почуяли - и тут как тут, кружат, значит, ждут, пока я обессилею. Они хоть и мелкие совсем, крупных на здешних рифах не водится, но и я, прямо сказать, не велика была...

   — И что же было дальше? - спросила Селеста, видно, воочию представив, как босоногая девчонка в короткой рубашонке (а может, и в одной набедренной повязке, в пять-то лет!) балансирует на макушке скрывшегося в волнах рифа, дрожа на ветру, а рядом кружат мелкие акулы - им только попади на зуб, набросятся стаей да разорвут в клочья. Когда они голодные, то могут и на дельфина напасть, даром, что он в несколько раз крупнее и сильнее! Что им человеческий ребенок?

   — Я уж ног под собой не чуяла, - задумчиво произнесла та и, видно, забывшись, сняла с пояса кисет и принялась набивать трубку. - Думала, еще немного - и точно в воду соскользну, еще и ветер холодный с моря задувал, озябла я. Если б не успела, пока риф под воду не ушел, ракушек насобирать да съесть, точно бы от голода ослабла и упала. И вдруг смотрю - акул как ветром сдуло! Вот только плавники кружили у самых моих ног, зубы чуть не у пяток клацали, - и не стало их... - Берта выдержала паузу и продолжила: - Тут гляжу я - идет большая волна, и думаю: вот теперь уж точно смоет! Но не тут-то было... Из волны этой подымается рыба - не рыба, кит - не кит, осьминог - не осьминог... Словом, большое, черное, блестящее и вроде как с длинными щупальцами.

   — Ты наверняка на гигантского кракена подумала, - сказала Мари.

   — А как же! Сколько сказок про него отцы да деды рассказывали... - Берта хотела было высечь огонь и закурить, но посмотрела на нас с Селестой и опамятовалась. - Но это был вовсе не кракен. Я с перепугу-то все же шлепнулась в воду, а меня - хвать! - и поймали. Ну, думаю, теперь точно есть будут. Хорошо, если не живьем... А чудо-юдо и говорит мне человеческим голосом, мол, что же ты, неразумная, одна, безо всякого присмотра в таком месте делаешь? Дескать, опоздай я на минуту, тобой бы уже акулы ужинали!

   — А ты что? - спросила Анна с живым любопытством.

   — А что я? Заревела, ясное дело, - преспокойно ответила рыбачка. - А она - тут уж я рассмотрела, что это вроде бы женщина, - и говорит, хватит, мол, море солить, оно и без того соленое. Как, спрашивает, ты тут оказалась? Ну я и рассказала. А она и говорит: если б мои мурены не заметили, что акулы чем-то поживиться собрались, ты б точно на корм рыбам пошла. Ну а раз жива осталась, то жить тебе - мне, то есть, - еще ой как долго, и уж море тебя точно не заберет...

   — Когда же это было-то? - с интересом спросила Селеста.

   — Да тому уж скоро сто лет минет, - ухмыльнулась Берта.

   — А ты неплохо сохранилась, вобла сушеная, - фыркнула Анна. - Вишь как тебя море-то просолило да на ветру провялило!

   — Ну так, - невозмутимо ответила та. - Однако море морем, но, видно, ведьма тоже что-то наколдовала. Раньше-то я помалкивала, потому как ветер любое слово куда угодно унесет, а все ж была я как заговоренная. Из любых штормов хоть на обломке весла, да выгребала... Теперь-то я уж в море не хожу, не те мои годы, можно и сказать об этом. Меня саму ведьмой считают, да только я колдовства не разумею, куда мне, старой перечнице! Вот погоду предсказывать умею, иные приметы знаю, ну так их все старики знают. Я просто живу подольше иных, вот и накопилось всякого-разного...

   Я кивнула: у нас рассказывали, что ведьма может подарить удачу не только русалке, но и человеку, если он ей чем-то приглянется. Повезло этой Берте!

   — А ведьму я потом не раз еще видала, - добавила она. - Не у берега, конечно, все больше далеко за рифами да вечером или на рассвете, или же в непогоду. Ее так почти и не разглядишь: волосы длинные, черные и вроде бы с прозеленью, как водоросли, стелются по воде... И сама она, прямо сказать, не худышка вроде вас вот, - кивнула Берта на нас с Селестой. - Издалека можно и за дельфина принять, а то и за косатку.

   Та прочитала написанное мною и сказала:

   — А Марлин говорит, что ведьма давным-давно не поднималась на поверхность.

   — Так ведьма же, - спокойно ответила та. - Она соврет - не дорого возьмет. Кто знает, куда и зачем она плавает? Небось, и русалки не обо всем знают, а, госпожа?

   — О чем ты? - удивилась Селеста, а я только улыбнулась.

   — Что, угадала? - спросила Берта. - Ну, трудно не признать морской народ, если встречал их когда-нибудь, а я встречала, и не раз.

   — Марлин, так ты что... - недоуменно произнесла Селеста, а я написала ей: «Я родилась русалкой. Морская ведьма дала мне ноги в обмен на мой голос».

   — Но зачем ты...

   «Клаус, - ответила я. - Я влюбилась в Клауса».

   — А он, выходит, так и не догадался, кто ты такая на самом деле? - тихо спросила она, а я покачала головой. Для него я навсегда осталась странным найденышем. - А Эрвин знал?

   Тут я кивнула несколько раз: уж он-то вытащил из меня все, как опытные рыбаки выуживают хитрых рыб из-под замшелых камней!

   — Вот так дела... - Селеста встряхнула головой. - И тут ведьма постаралась! И все следы, как ни крути, ведут к принцам...

   «Меня ведьма не обманула, - написала я и подчеркнула это несколько раз для пущей доходчивости. - Мне ее винить не в чем. А теперь она и вовсе хочет меня увидеть, сестры сказали. Да ты же сама слышала!»

   — Я думала, это мне привиделось, - сконфуженно произнесла она. - Киты, ночное море, русалки... и... ой, этот ужасный напиток!

   — Вовсе и не ужасный, - проронила Берта. - Мне ведьма тогда тоже дала глотнуть, а то я совсем окоченела. Я как запах почуяла, так сразу его узнала, хотя уж столько лет прошло... - Тут она задумчиво почесала за ухом черенком трубки и спросила: - Госпожа, а когда вы с ведьмой сговаривались, она поставила какое-нибудь условие?

   Я кивнула и в очередной раз объяснила, какое именно, не забыв упомянуть, что я должна была умереть на рассвете, если бы Клаус женился на другой. Либо же убить его и вернуться в море, припомнила я кинжал. (Как хорошо, что мне удалось сберечь его! Я намертво прикрутила ножны к запястью шелковым шнурком, когда избавилась от платьев, а когда очнулась, кинжал лежал на столике возле кровати. Должно быть, Анна понимала, что эта вещь мне очень дорога, и не просто дорога, а жизненно необходима!)

   — Многие пошли бы на убийство, лишь бы самим выжить, - проронила Мари. - Но Клаус так и так умер. И другие тоже, один за другим... Уж простите, госпожа, я буду их по именам называть, я их с младенчества помню... А то покамест выговоришь «его высочество такой-то» да «его высочество сякой-то», пора будет стол к ужину накрывать!

   Я кивнула, Селеста тоже. Что проку в этих именованиях сейчас, в разговоре между нами пятью?

   — Вот мы и вернулись к тому, с чего начали, - задумчиво сказала Анна. - У мачехи не вышло извести пасынков сразу, и тогда она надоумила Элизу, как якобы спасти их... Нет-нет, не перебивайте, не то я запутаюсь! Вот хоть режьте меня, а я уверена, что королева Лаура и та ведьма - одна и та же женщина, как госпожа предположила.

   — Почему же Элиза ее не признала? - подозрительно спросила Мари.

   — Тьфу ты, селедка старая! Да как же ты признаешь ведьму, если она того не желает? - рассердилась та. - Взяла, переоделась, морок навела - вот и дело сделано! И то, я еще подумала: когда Элизу из дома-то выгнали, больно уж легко она вышла именно на то место, где братья в путь собирались... А до того - верно я помню? - у них ведь не получалось даже словечком с ней перемолвиться. Сдается мне, неспроста это, ох, неспроста...

   — Выходит, ведьме надо избавиться от принцев, - подытожила Берта. - Убрать их прочь из этих краев, чтобы и духу их здесь не было! Не получилось разом - решила действовать исподтишка, да еще якобы с добрыми намерениями... С Элизы что взять, девчонка еще неразумная, голову ей задурить ничего не стоило, это уж будьте-нате. А там она, поди, и сама поверила во все, что наговорила!

   — А еще Оллеман, - вставила Селеста. - Отчего он обратил внимание именно на Элизу? Да, она красива, а в его краях белокурые девушки редкость, но... В его распоряжении десятки наложниц и рабынь, и многие из них еще красивее Элизы! Но ведь он женился на ней, на немой незнакомке, и, наверно, это тоже случилось не просто так! Может, его ведьма разума лишила, а может, рассказала, кто такая Элиза на самом деле, и какую выгоду можно получить от такого брака? Мы ведь уже говорили о том, что Оллеман не отказался бы заполучить здешние земли!

   Я кивнула: рассуждения Селесты были не лишены здравого смысла.

   — Вот уж точно, целый заговор получился, - вздохнула Мари. - А и что мы можем сделать? Старые да малые... Мужчин справных рядом нет, разве только рыбаков позвать? А что они сделают против бойцов Оллемана?

   — А почему ты думаешь, будто те сюда заявятся? - прищурилась Анна.

   — Как это почему? За девочками придуи, конечно же, - вместо нее ответила Берта и указала на нас трубкой. - Мертвыми их никто не видел. Ну а если они живы, куда им податься? Либо к госпоже Селесте на родину, но туда добираться шибко далеко, либо в обитель, а там проверить легко... Или же сюда, на этот берег.

   — Так зачем они нужны-то? - не поняла Анна.

   — Они все же жены принцев, - сказала Мари. - Кто-то может решить, что посадить на трон госпожу Селесту будет выгоднее, чем сына Элизы. С отцом госпожи Селесты мы пусть и не близкие соседи, но зато старый король всегда был с ним в добрых отношениях. А королевство то сильное, может и помочь, случись что... А при младенце будет заморский шахди, Элизу же вовсе ни о чем не спросят. И кому это придется по нраву?

   — Вдобавок, - веско обронила Берта, снова пожевав мундштук трубки, - дитя Герхарда всяко лучше, чем сын Элизы, которая и не королевской крови вовсе.

   — К-какое дитя? - выговорила Селеста.

   — Такое, которое вы, госпожа, под сердцем носите, - невозмутимо ответила та. - Уж будто я не вижу! Недавно совсем, наверно, сами еще не знали, а? Да не переживайте, госпожа, если после этаких передряг не скинули, то до срока всяко доносите. Такие, как вы, крепче, чем кажутся.

   Селеста предсказуемо лишилась чувств. Я похлопала было ее по щекам, чтобы привести в себя, но Мари остановила меня жестом.

   — Не надо, госпожа, пускай сама очнется, - сказала она. - Однако дело-то еще серьезнее, чем показалось. Раз так, то ведьма тоже может знать, что госпожа Селеста в тягости, а тогда за ней пойдет охота... Спрятать бы ее, да где?

   — Ну, перво-наперво надо отправить гонца к ее отцу, - сказала Берта. - Это я сделаю. Знаю надежных людей. Пусть только госпожа напишет, да не напрямки, что тут случилось, а то мало ли. Там уж передадут, кому надо. Заплатить придется дорого, но зато дело верное.

   Я кивнула - заплатить я могла хоть сотне контрабандистов (а кто, спрашивается, повезет такое письмо, если не они?).

   — Но об этом и обо всем прочем будем думать, когда уляжется буря, а госпожа Марлин встретится с морской ведьмой, - добавила Берта и встала, без особого усилия распрямив спину. - Та, поди, что-нибудь да расскажет, тогда и станем решать.

   — И давайте-ка станем звать морскую ведьму морской, а королеву-мачеху - Лаурой, чтобы путаницы не выходило, - добавила Анна и тоже поднялась, чтобы выглянуть за окно. - Ну и дела! Никогда такой непогоды среди лета не видала... А мы, поди-ка, заболтались. Не только завтрак, а уж и обед пропустили, а госпожам поесть надо... Мы пойдем, - сказала она, - живо спроворим чего-ничего, а вы отдыхайте пока.

   — Сутки на это есть, может, поболе, - кивнула Берта и уставилась на меня. - Но вас-то, госпожа, я могу и в такую погоду в море вывезти. Знаю я, как добраться до рифов, где всегда с ведьмой встречалась, уж не потоплю!

   «А будто я утону!» - невольно улыбнулась я.

   — Придумала тоже, - заворчала Мари, - вывезет она... ты весло-то поднимешь?

   — Еще как подниму да перепояшу, если кто полезет, - с достоинством ответила рыбачка. - Пойду я домой, пока меня искать не начали. Завтра поутру снова приду.

   — Хоть пообедай! - воскликнула Анна.

   — Нечего, у самой дома найдется, чем червячка заморить, - был ответ, - правнуки вчера до непогоды столько наловили, что, поди, до сих пор разделать не могут! Надо идти, а то без меня их бестолковые жены опять что-нибудь не так сделают...

   Служанки вышли, переговариваясь, а я снова встряхнула Селесту. Вот так дела! Я-то подумала, что она сменила духи либо же прежние на морском ветру пахнут иначе, а дело было вовсе не в них - это ее собственный запах изменился. Русалки хорошо чувствуют подобное, но я уже так привыкла быть человеком, что не поняла, в чем дело. А вот старой Берте от морской ведьмы, похоже, досталась не только удача, говорят ведь - с кем поведешься! Но, может, она угадала это как-то иначе? Жизнь-то ведь прожила долгую, уже правнуки женаты, поди тут не научись всякому-разному...

   Селеста, наконец, открыла глаза.

   — Мне что, приснилось? - тихо спросила она. - Или...

   Я потянулась за грифельной доской и написала: «Пожалуй, старухам можно верить». О том, что я и сама могла бы принести Эрвину наследника, я упоминать не стала. Пускай это будет моей тайной, вдруг пригодится?

   — А я не успела еще понять... - она села, обхватив колени руками. - И Герхард не узнал! Я понимаю, он ничего не мог поделать, но... но... Если бы он знал, может, вернулся бы? Даже если бы он становился человеком хоть раз в сутки, ненадолго, и то...

   «Боюсь, они больше не превращаются в людей, - написала я. Я думала об этом долго, прежде чем пришла к такому выводу. - Вспомни слова Оллемана».

   — Да, верно, он сказал, что лучше им доживать век птицами... - Селеста задумалась. - Но значит ли это, что они потеряли разум? Нет, вряд ли, они ведь бросились к нам на помощь... Но куда подевались потом?

   Я покачала головой - этого я не видела, уйдя под воду.

   — Может быть, они почувствовали бурю и поспешили к берегу? - предположила она. - Неужели Эрвин не догадается, где тебя искать? Он ведь знает, кто ты такая, верно? Сумеет, должно быть, растолковать остальным?

   Я согласилась. Вдруг и впрямь, когда шторм утихнет, на побережье прилетят восемь белых лебедей?

   Вот только мне слабо в это верилось.

   14.

   Берта явилась рано поутру, как и обещала, в прочной штормовке и с неизменной трубкой в зубах.

   — Ветер поутих, - сказала она, отряхнувшись, - за мысом так и вовсе уже, считай, вода спокойная. Только дождь льет, как из ведра, так что я вам, госпожа, тоже штормовку принесла, от вашей-то одежки проку не будет.

   Я кивнула с благодарностью, а Анна тут же взвилась:

   — Что ты говоришь, старая?! У госпожи еще ноги не зажили, на дворе потоп, куда ты ее тащишь?

   Я постаралась остановить ее жестом, показав, что все в порядке, пускай лучше о Селесте позаботиться, но Берта успела вперед.

   — Некогда ждать, - сказала она. - Я уж до рассвета выходила в море, покликала ведьму, может, услышит. А если услыхала, то разгневается, коли долго ждать придется. Ну а что до ног госпожи, так соленая вода распрекрасно лечит! Вот, видите, улыбается, значит, я правду говорю...

   Обняв Анну и Мари, я написала им, чтобы берегли Селесту и не давали ей волноваться, а сама отправилась вслед за рыбачкой.

   Берта не прилгнула: море сейчас было таким, как я любила, - самое время качаться на волнах! А дождь - что дождь? Пускай себе поливает, зато меньше любопытных глаз кругом: в такую погоду без нужды на двор не высунешься.

   — Вот там, за мысом я ее когда-то и повстречала, - произнесла Берта и указала в серую даль. - Мимо маяка сейчас не выгрести, там как раз волна высокая. Пойдем вдоль залива, в тех местах выплыть можно, если опрокинемся. Хотя не должны, у меня лодка надежная, сколько лет она меня кормит! Еще мой отец ее мне на свадьбу смастерил, ей сносу нет...

   Лодка и впрямь оказалась что надо: тяжелая и устойчивая, и я была поражена, увидев, как старуха ловко берется за весла и отталкивается от берега.

   — Сейчас-то что, - поймала она мой взгляд, - совсем одряхлела! А лет так десять назад я бы этой волны и не заметила. А ты позови-ка своих, пускай ведьме передадут, что ты явилась.

   Я кивнула, свесилась за борт и застучала в воде прихваченным из дома молоточком по медной тарелке. Камнями, конечно, тоже было можно стучать, но так, по-моему, выходило куда слышнее.

   И верно, не успели мы миновать первую линию рифов, как из воды показались мои сестры, ухватились за уключины и потащили лодку дальше в море.

   — Куда, куда бортом к волне? - прикрикнула на них рыбачка и для острастки замахнулась веслом. - Потише, вы, негодницы хвостатые! Эта лодка постарше всех вас, вместе взятых, будет, имейте уважение!

   — Не переживай, Берта, не утопим, - весело ответила старшая сестра и развернула лодку так, чтобы она резала волны носом. - Привет тебе от ведьмы, к слову!

   — И ей привет передавайте, - проворчала та и ухитрилась раскурить свою трубку под проливным дождем. - Что, совсем одряхлела, всплыть не может?

   — Кто ее знает? - пожала плечами другая сестра. - Не нам у нее спрашивать. Может или нет, наше дело маленькое...

   Тут, на большой воде, волны уже не казались страшными.

   — Дальше не потащим, - сказала старшая сестра, легко взметнув длинное тело на кормовую банку. Остальные удерживали лодку на месте, а это было не так-то легко! - Дальше может пойти только она.

   — На дно, что ли? - буркнула Берта.

   — Да, на дно.

   — Так у ней жабер нету или чем вы там дышите? Захлебнется же!

   — Ничего, - ответила она и протянула мне склянку темного стекла, почти такую же, в которой было зелье, лишившее меня голоса. - Ведьма сказала, когда ты выпьешь это, то снова сможешь дышать под водой. Не насовсем, но, если ей не хватит времени, чтобы обо всем рассказать, то она даст тебе еще.

   — Нет бы мне налила глоточек, - подала голос Берта, - хоть глянуть на старости лет, что за чудеса у вас на дне морском!

   — Мы ей передадим, - серьезно ответила сестра. - Но откуда нам знать, вдруг так может получиться только с урожденной русалкой, а не человеком?

   — Ну уж спросите, сделайте одолжение, - вздохнула Берта и глянула за борт. - За спрос-то денег не берут... Ладно. Забирайте подружку да плывите отсюда!

   — Сестренку, - поправила третья сестра. - Принцессу, между прочим, Берта, если ты не знала. Она у нас младшенькая, любимая.

   — Поди ж ты! - удивилась рыбачка и поудобнее перехватила весла. - Знатная, выходит... Ну да хватит время тянуть! Мне еще возвращаться нужно. Сестру-то уж до берега доставите? Скажите только, куда именно, я там поджидать буду.

   — Мы твою лодку отведем в бухту, где они с принцем всегда купались, - сказала старшая. - Там ветра почти нет. Только ты там все едино замерзнешь!

   — Я? - непередаваемым тоном спросила Берта. - Да я зимой рыбачила! Понимала б ты что, селедка мокрохвостая...

   Понимая, что препираться так они могут сколь угодно долго, я открыла флакон и поднесла его к губам. Сильно пахло водорослями и еще чем-то неуловимым, но не неприятным, и я залпом выпила содержимое сосуда.

   Горло обожгло, а потом я поняла, что мне стало душно на воздухе, как прежде: мы умеем дышать и под водой, и над нею, но быть наверху подолгу нам тяжело. Ведьма, должно быть, наделила меня не только человеческими ногами, но и возможностью не задыхаться на поверхности!

   Однако рассуждать было некогда, поэтому я поспешила избавиться от штормовки и прыгнула за борт. Сначала страшно было набрать полную грудь морской воды, но ничего не произошло, я и не заметила разницы! Вот только потом мне придется плохо: я помню, как выкашливала воду, приняв человеческий облик...

   — Все в порядке? Дышать можешь? - спросила старшая, когда я вынырнула, я кивнула, и они повлекли меня в глубину.

   Здесь волнение было едва ощутимо, а у самого дна и вовсе чувствовалось лишь слабое течение.

   — Мы доставим тебя к ведьме, а дальше уж объясняйся с ней сама, - сказала третья сестра.

   Жилище морской ведьмы сложно было не узнать: это был большой грот, добираться до которого предстояло по извилистому лабиринту из ядовитых полипов. В дворцовом парке имелись живые изгороди, устроенные примерно так же и, я помнила, многие свидания срывались из-за того, что влюбленные, свернув не туда, оказывались на разных аллеях, пусть и неподалеку друг от друга. Самые отважные пробирались сквозь кусты, но не каждый кавалер решался на это: изгороди были очень колючи, а кое-где внутри имелся металлический каркас для придания им формы. Мало приятного было зацепиться за него или порвать о недавно подрезанные ветки дорогой камзол!

   — Дальше нам нельзя, - сказала мне старшая сестра, - а ты отправляйся, дорогу ты знаешь.

   Я говорила уже, что подводные лабиринты можно миновать поверху, но только не этот: грот был глубокий и широкий, а шевелящиеся стены из полипов занимали все пространство от дна морского до каменных сводов. Тут уж не всплывешь и сверху не взглянешь!

   Помню, какого я натерпелась страха, когда явилась сюда в прошлый раз и пыталась отыскать нужный проход среди десятков, а то и сотен одинаковых... Хорошо еще, чувство направления у русалок, как у всех морских обитателей, отлично развито, не то бы я наверняка заблудилась. А так я хоть не сворачивала по десятому разу в один и тот же проход, заканчивающийся тупиком...

   Плыть теперь не получалось: пришлось бы широко разводить руки, чтобы грести, хвоста-то у меня не было! Ну а полипам только того и нужно - коснешься их и хорошо, если просто лишишься руки, а не останешься навсегда в их щупальцах, как те вот бедолаги... В прошлый раз я видела тут скелет русалки, хотя, быть может, с перепугу приняла за него остов какой-нибудь рыбины или даже дельфина. А череп... ну, череп мог принадлежать утонувшему человеку, его могло принести сюда донным течением. Или же ведьма просто так отмечала подступы к своему обиталищу, стремясь напугать незваных гостей...

   При дворе говорили, дома колдунов обычно так и выглядят: заспиртованные уродцы в банках, неизвестные высущенные растения, чучела, устрашающие маски из далеких стран... Скорее всего, большая часть всего этого - просто хлам, призванный создать нужное впечатление у посетителя. Ведь если в кабинете ученого не будет книг или хотя бы чернильницы с пером, у аптекаря - склянок с разными снадобьями, у портного - отрезов ткани и прочего, клиент может и усомниться, что попал, куда нужно. Словом, даже если что-то и не используется в ремесле, то хотя бы создает определенную атмосферу!

   Атмосфера тут, что и говорить, была гнетущей. Признаюсь, мне вовсе не хотелось идти в логово ведьмы, но встречать меня у входа она явно не собиралась.

   Как и прежде, я скрутила длинные волосы жгутом и обмотала их вокруг шеи, чтобы ни за что не зацепиться, а руки старалась держать поближе к телу. Хорошо еще, я надела мужской костюм для верховой езды! В женском платье я бы здесь точно не прошла, да и глупо это: я походила бы на медузу в колышущейся в воде юбке...

   Идти было непросто, вода норовила вытолкнуть меня наверх, и я едва касалась ногами дна, пока не сообразила взять в руки пару камней потяжелее. Ими, кстати, можно было и полипам щупальца прищемить, если бы сунулись! Однако они вели себя спокойно, и хорошо, потому что этот лабиринт, в отличие от дворцового, на месте не стоял, а менялся: полипы пусть и медленно, но переползали с места на место, образуя новые переплетения. Лабиринт сильно изменился с тех пор, как я побывала тут...

   К счастью, здесь было достаточно света: в зарослях во множестве обитали крохотные рачки, должно быть, слишком маленькие, чтобы полипы пожелали их отведать, вот они-то и светились. Ну а сами они, похоже, прятались тут от рыб, которые как раз не отказались бы от такого обеда, а может, даже заманивали их своим светом прямиком в хищные щупальца, расплачивались вот этак за постой...

   Тут я обнаружила, что тропинка, по которой мне нужно идти, подсвечена ярче остальных, а полипы, как мне показалось, сами освобождали проход. Должно быть, ведьме в самом деле не терпелось увидеть гостью...

   А вот и вход в жилую часть грота: это был довольно узкий тоннель, к счастью, совершенно пустой. Правда, темный, но это не страшно: впереди виден был яркий свет - я помнила, что обиталище ведьмы хорошо освещено. Правда, замысловатые каменные столбы отбрасывали странные тени, скрадывавшие очертания хозяйки грота, но хоть можно было увидеть, куда идешь.

   — Вот и ты, наконец, - встретила она меня, когда я ступила на мягкий черный песок. И откуда он тут?

   (Этот вопрос всегда меня занимал: кругом-то был только белый да желтый, да галька, обычно крупная, а вот именно черный мелкий песок - такого в округе не водилось. Неужто ведьма нарочно его натаскала, чтобы покрыть дно, как люди покрывают коврами полы? Или просто наколдовала что-то?)

   Я кивнула и показала жестами: «Ты звала меня, и я пришла. Я хочу узнать...»

   — Погоди со своими желаниями, - оборвала она. - Ты и так захотела слишком многого, не по зубам такой мокрохвостой как ты! Да и я хороша - не подумала, что тебе не прожевать этакий кусок! И что смешного я сказала?

   «Ты говоришь в точности, как старая рыбачка, - ответила я. - Или она - как ты. Она сказала, ты ее спасла давным-давно».

   — А-а! - неожиданно смягчилась ведьма и отмахнулась от пары крупных мурен, сунувшихся было ко мне, как хозяйские собаки кидаются обнюхать гостя. - А я гадала, она это или не она... Значит, еще жива!

   «Да, и передает тебе привет, - добавила я. - Говорит, тоже хотела бы увидеть, какие чудеса таятся на дне морском».

   — Утонет - узнает, - коротко ответила ведьма и, наконец, оказалась на свету целиком.

   Видно, у страха глаза и впрямь велики, потому что вместо бесформенной туши, какой я запомнила ее с прошлой нашей встречи, я увидела просто очень крупную русалку. Конечно, тело ее вовсе не было расплывшимся и бесформенным, как это случается у человеческих женщин (я видела таких), - у рускалки располнеть не выйдет, если только она не будет сидеть на одном месте годами. Но неподвижная русалка - мертвая русалка, это всем известно. Как акула не сможет дышать, если остановится, так и мы: наша жизнь - тоже постоянное движение, охота, и только совсем дряхлым старикам, не способным добывать себе пропитание, пищу приносят их дети и внуки. Однако даже моя бабушка, хоть и уверяет, что давным-давно не бывала на поверхности, формы не потеряла. Ей ничего не стоит навестить старую подругу, которая живет за несколько суток пути, и безо всякой свиты, конечно! А, скажу я вам, одно дело подняться наверх, особенно вблизи берега, и совсем другое - проплыть такое расстояние по чужим водам. Далеко не все морские обитатели дружелюбны, да и соседи бывают неприветливы, поэтому мы предпочитаем не отправляться в далекие путешествия в одиночку. Впрочем, таким, как моя бабушка (и ведьма, надо полагать), закон не писан...

   Так вот ведьма в самом деле оказалась раза этак в два с лишком крупнее меня. Если меня и сестер издалека можно спутать с дельфинами или тюленями, то она тянула на небольшую косатку. Тело ее было соразмерным, сильным и очень темным - я не видала такой масти у своих соплеменников: лицо и торс казались будто опаленными солнцем, как это бывает у сильно загорелых людей, ну а ниже пояса ведьма оказалась чернее ночи. Волосы ее тоже были смолянисто-черными и не развевались свободно в воде, как прежде мои, а были сплетены в множество тонких кос и плыли за хозяйкой, змеясь и струясь в поднятых ею бурунах. Эту прическу я и приняла за щупальца. Должно быть, ведьма вплетала в волосы грузила, чтобы добавить им тяжести... а может, снова наколдовала что-нибудь, поди разбери?

   На лицо она тоже оказалась вовсе не дурна, только глаза пугали - большие, очень темные, они казались всегда полуприкрытыми из-за тяжелых век. Ну а когда она на мгновение повернулась боком, мне почудилось что-то знакомое в ее резком и немного даже грубоватом для женщины профиле.

   — Иди сюда, - приказала она, и я несмело двинулась в глубину грота.

   Прежде ведьма не пустила меня дальше, и я даже не представляла, что могу там увидеть! Может, бурлящие котлы, в которых она стряпает бури и ураганы? Связки живых морских змей вместо метел? Право, мне отказывало воображение!

   Но нет, это оказалось обычное русалочье жилище - ничего, сверх необходимого, даже украшений почти и не было. Так, несколько носовых фигур с затонувших кораблей (сплошь какие-то сказочные звери), кораллы из далеких теплых морей, парусник в пузатой бутылке (я не понимала, как люди ухитряются засовывать игрушки внутрь, пока Эрвин не объяснил мне, что кораблики собирают уже в бутылке, и тогда я поразилась мастерству и терпению людей, что на это способны). Ну, еще пара окованных металлом сундуков, вот и всё.

   — Ну и безобразие же ты учинила! - в сердцах сказала ведьма, умостившись на одном из таких сундуков, как на прибрежном утесе. Я несмело присела на краешек другого, поменьше.

   «Почему я?»

   — Потому что с тебя все началось, макрель ты бестолковая, - проворчала ведьма, - с твоего дурацкого желания! Кто в принца влюбился, я, что ли? Кто ко мне пришел и упросил дать тебе ноги? Бабушка твоя, что ли? Нет, и у нее в юности всякое случалось, но ты ее переплюнула! Только вот гордиться тут нечем, - добавила она.

   «Но ведь поначалу все шло, как было должно! - удивилась я. - Я обрела ноги, я нашла своего принца, но потом... Остальное-то зависело уже не от меня! Я в самом деле думала, что умру, хотела только увидеть море напоследок, а вышло...»

   — Ерунда полная вышла, - мрачно сказала она. - Ладно, что уж там... Твоей вины тут едва ли на четверть, да и то больше по недомыслию. Мозгов в голове меньше, чем у устрицы какой-нибудь, а туда же, к людям собралась. Понимала бы что!

   «Так объясни!» - возмутилась я. В самом деле, я готова была отвечать за свои поступки, а не за неведомо чьи!

   — Объяснишь тебе, пожалуй... - ведьма задумчиво плеснула хвостом. - Вот что... А ну, подымись, мне сундук надо открыть!

   Я послушно отошла в сторонку. За поднятой крышкой мне не было видно, что именно ищет в сундуке ведьма, но когда она вынула ярко светящийся флакон, я сразу его узнала - это ведь был мой голос.

   — На, получи назад, - неласково произнесла она и сунула мне в руки склянку. - Не то я с тобой до завтра тут разговоры разговаривать буду, на пальцах-то всего не покажешь.

   Я вопросительно посмотрела на нее, мол, что теперь делать-то? Как вернуть голос?

   — Не таращься на меня, как креветка, выпей, да поживее! - приказала ведьма, и я с трепетом поднесла флакон к губам.

   На этот раз горло не обожгло, по нему словно прокатилась густая струя, какая-то тяжелая, холодная и скользкая, а потом мне так сдавило горло, что я обеими руками схватилась за него, выронив флакон и тщетно пытаясь вдохнуть.

   — Потерпи, сейчас уляжется на место, - сказала ведьма и сильно хлопнула меня по спине. - Отвыкли вы друг от друга, небось, не одна луна миновала!

   И впрямь, скоро меня отпустило, и я смогла дышать нормально, а не хватать ртом воду, как выброшенная на берег рыба судорожно глотает бесполезный воздух. Глупое сравнение, а как иначе объяснишь?

   — Ну, скажи что-нибудь, - велела она.

   — А что говорить? - выговорила я и удивилась: оказывается, я совершенно забыла, как звучит мой голос!

   — Ты могла хотя бы поблагодарить меня.

   — Благодарю, - отозвалась я, но не удержалась и добавила: - Но ты ведь все равно заберешь его назад, разве нет?

   — Не заберу, - ведьма снова устроилась на сундуке, а мурены улеглись на ее широких боковых плавниках, как пушистые кошки придворных дам на их пышных подолах. - Твой голосок, маленькая ты моя рыбка, сущая пустяковина по сравнению с тем, что теперь стоит на кону.

   — И что же? - не без опаски спросила я.

   Ведьма помолчала, потом сказала задумчиво:

   — Вот не возьму в толк, как тебе это растолковать... Поймешь или нет?

   — Ну так начни с самого начала да продолжай, - вспомнила я разговор с Эрвином, - вдруг да пойму? А если не пойму, переспрошу.

   — Надо было не голос у тебя отбрать, а язык отрезать, - любезно сказала мне ведьма, - а то больно он у тебя шустро метет.

   — Я не говорю, не подумав, если ты об этом, - ответила я. - Научилась, знаешь ли, помногу думать, пока не могла говорить и не умела писать, как люди. Жестов наших они не понимают, вот и...

   — Уже хорошо, - кивнула она. - А то с виду-то ты прежняя вертихвостка, так откуда мне знать, появились в твоей хорошенькой головенке хоть какие-нибудь дельные мысли?

   — Как же им не появиться! - вздохнула я.

   — И что ты надумала?

   — Что поступила глупо, ты ведь это хочешь услышать? Взяла и променяла свою жизнь на глупую-преглупую мечту. И ведь понимала же, что Клаус, даже если и полюбит меня такой, какая я есть - немой, без роду-племени, для людей-то я была никем! - все равно на мне не женится. А значит, мне придется стать морской пеной куда как раньше срока... - Я помолчала. - Но почему ты мне этого не объяснила?

   — А ты стала бы слушать? - фыркнула ведьма. - Как сейчас помню, явилась: глаза горят ярче этих вот моих светильников или даже человеческих фонарей, хвост дрожит, голосок срывается, а туда же: подай, говорит, мне моего принца, мне без него не жизнь!

   — Но если бы ты не выполнила мою просьбу, я бы, наверно, забыла Клауса, - сказала я. - Может, не теперь, через много лет, но... Или попыталась бы завоевать его иначе, я уже думала об этом! Ведь тогда, во время кораблекрушения, я могла спасти его и отнести не к обители, а на необитаемый островок. Я приносила бы ему пресную воду и пищу, а он...

   — А он был бы твоим пленником? - приподняла она бровь. - Ну, говорят, некоторые влюбляются в своих тюремщиков, только жалкая это любовь. Жалкая и страшная. Уверена, что хотела бы подобного?

   — Об этом я уже думала, - кивнула я. - Просто... вспомнилось вдруг. А еще я могла бы показаться ему, как есть, русалкой. Может быть, я приглянулась бы ему?

   — И он приказал бы поймать тебя сетями и держать в бочке с водой. Ну или в дворцовом пруду, - усмехнулась ведьма. - Не косись так, я слыхала о подобном. Правда, там был юноша, влюбившийся в знатную девицу, и он оказался настолько беспечен, что позволил взять себя в плен. Вот его и выставили напоказ публике, как редкую диковину!

   — И что с ним стало? - невольно сглотнула я.

   — Умер, разумеется, - невозмутимо ответила она. - Русалки в неволе долго не живут... если не захотят, конечно. А он не хотел - после того-то, как его возлюбленная подсказала рыбакам, где состоится их свидание. Там-то его и взяли, на мелководье... Ну да это дело прошлое, тому уж сто лет минуло, если не больше! Что ты меня отвлекаешь?

   — Ты сама отвлекаешься, - буркнула я. И все же: какое это счастье - быть в состоянии говорить! - Но так у меня был бы шанс выжить, а после твоего колдовства, если он и оставался, то вовсе уж призрачный, разве я не права? Киваешь? Почему же ты меня не остерегла? Или хоть не сообщила моему отцу, чтобы глаз с меня не спускал?

   — Когда это останавливало глупый молодняк? - усмехнулась ведьма. - Будто сложно удрать из дворца, если очень захочется, и будто ты, как и твои сестры, и отец с бабушкой не проделывали это десятки раз! Нет, девочка, я решила дать тебе этот шанс по другой причине. Но она тебе не понравится, сразу говорю.

   — Так может, довольно ходить вокруг да около? Я не раненый рыбак, а ты не акула, почуявшая запах крови!

   Ведьма молчала. Ее хвостовой плавник то и дело вздрагивал, хотя сама она не двигалась с места. Снова мне на ум пришли кошки: они точно так же подергивают кончиком хвоста, если волнуются.

   — Все дело было в твоем принце, - сказала она, наконец. - В этом... как его... Клаусе, да. Я понадеялась, что твоей красоты окажется достаточно для того, чтобы заполучить его если не в законные мужья по человеческому обычаю, так хоть по нашему... Этого бы вполне хватило.

   — Ничего не понимаю, - созналась я. - То есть, если бы я влюбилась не в Клауса, а... ну, пускай, в любого из его братьев, то ты не стала бы мне помогать?

   — Стала бы, - проронила ведьма. - Не принц важен, а его кровь. Королевская кровь, которой уже почти совсем не осталось. Вот если бы ты полюбила рыбака с дальнего мыса или какого-нибудь морехода, я первой бы отвесила тебе леща, чтобы выбить дурь из головы!

   — Погоди... - пробормотала я. - Не понимаю... Чем так важна эта самая королевская кровь? Но ладно, об этом ты еще расскажешь, надеюсь, но... Если ты не возражала против моего союза с Клаусом, даже приветствовала его, почему ты не оставила мне голос? Так я смогла бы объясниться с ним и, как ты говоришь, уж постаралась бы стать его женой по нашему обычаю. И ведь мои сестры отдали тебе всего лишь волосы в обмен на кинжал!

   — Так кинжал-то лежал у меня в сундуке без дела много лет, ему и цена невелика, - усмехнулась она, - а то колдовство, что я сотворила для тебя, требовало серьезной платы. Это всегда так, рыбка моя: нельзя получить что-то, не отдав взамен ничего особенно дорогого! А что с тебя возьмешь, кроме твоей красоты да голоса? Но сама рассуди: зачем принцу дурнушка? Волосы-то ерунда, отрастут, но и с милым личиком тебе пришлось бы распрощаться, а то еще и горбом обзавестись... Но и голоса оказалось маловато, - добавила ведьма. - Я ведь не по злобе сделала так, что ходить тебе было невыносимо больно...

   — Ничего, со временем к этому привыкаешь, - не удержалась я.

   — Вот-вот. За все нужно платить, - повторила ведьма. - И не золотом и жемчугами, а чем-то дорогим для тебя. Ты наверняка слышала человеческие сказки о том, как отдавали за желаемое кто глаз, кто десяток лет жизни, а кто и первенца? Ну вот... Иначе я поступить не могла, таков закон.

   — И я бы в самом деле умерла, если бы Клаус успел жениться на Селесте?

   — Конечно, - ответила она.

   — А если бы я его убила? Ведь зачем-то ты дала моим сестрам этот кинжал!

   — Ты не смогла бы этого сделать, - усмехнулась ведьма. - Не та у тебя натура... Но даже если я ошиблась в тебе, и ты сумела бы ударить кинжалом спящего человека, клинок бы все равно сломался.

   — Но... почему? - опешила я.

   — А ты забыла, во что были одеты все братья? - вопросом на вопрос ответила она.

   — Крапивные рубахи? Но это же не латы, не кольчуга даже! Они...

   — Их нельзя было снять, не так ли? - прищурилась ведьма. - Они ведь прочнее лат и кольчуги, бедная ты моя рыбка. Кладбищенская крапива хранит от зла, кто бы ни пытался его причинить! Ударь ты принца кинжалом в сердце, повторяю, клинок сломался бы.

   — А Эрвин, помнится, порезался, когда взял кинжал в руки.

   — Ну так не ты же полоснула его по пальцу, а он сам схватился за лезвие, верно? Конечно, и от царапины можно умереть, но, думаю, ему этот порез никак не навредил. Разве что кинжал убедился в том, что эту кровь ему пробовать не нужно, - улыбнулась она. - Он предназначен совсем для другого...

   — Я вовсе запуталась, - призналась я. - Крапива вроде бы защищает от злых чар, но почему-то мучит тех, кто прибег к ее помощи. Зачарованный кинжал предназначен совсем не тому, для кого ты его дала. Ты не хотела выполнять мою просьбу, но все же выполнила, узнав, кто мой избранник... Кстати, выходит, Эрвин тоже подходит? Пускай даже он был... ну...

   — Я прекрасно знаю, каким он был, можешь не тратить слов понапрасну. - Ведьма помолчала, потом добавила: - Вот если бы ты на него наткнулась во время той бури, спасла и влюбилась, я бы и слова поперек не сказала. Он бы тебя и без голоса, и не красавицей взял. Ведь так? - она искоса взглянула на меня.

   Я кивнула. Правда, кто еще кого... А, это уж не важно!

   — Он единственный из братьев, кто видит суть вещей... - добавила она. - Поди ж ты, самый младший, последыш, а досталось все ему! Старшие-то так, едва-едва соображают...

   — Опять ничего не понимаю! - воскликнула я. - О чем ты говоришь, объясни толком!

   В голове у меня всплыли строки: «я самый младший и самый никчемный из братьев». Значит, Эрвин ошибался? Его братья были красивее и сильнее, быть может, удачливее, но зато его природа наградила чем-то иным?

   — Мне в самом деле придется начать с самого начала, иначе мы тут и впрямь зазимуем, - сказала ведьма, помолчав. - Но увы, если я не расскажу тебе эту историю, ты запутаешься окончательно.

   — Я ведь только и жду, когда же ты начнешь, - буркнула я, а ведьма, устроившись поудобнее, начала свою повесть.

   Я помню ее от слова до слова, хотя старалась запомнить только суть. Наверно, она снова что-то наколдовала...

   — Давным-давно, когда это море было намного теплее, а грот, в котором я живу, еще находился над водою, - нараспев начала она, - моя прабабушка, как почти все молодые русалки, любила выбираться на берег. Конечно, не стоило отдаляться от воды, но отмели, мелкие протоки, постоянные или появившиеся после сильных дождей - это была ее стихия. Особенно бабушка любила этот вот грот: во время прилива вода прибывала едва на локоть, а в отлив здесь становилось совсем сухо.

   Я молча слушала, обхватив руки коленями. Хорошо, что я не мерзну: человек давно бы окоченел под водой, лето сейчас на дворе, не лето...

   — Прабабушке нравилось забираться сюда во время прилива, рассматривать эти вот каменные колонны, - ведьма кивнула на них, - которые тогда еще не были колоннами. Это, знаешь ли, такие камни, которые растут из воды. Со свода падает капля за каплей, и год за годом, век за веком нарастает камень внизу и наверху, а потом они смыкаются. Представляешь, сколько нужно времени, чтобы эти камни соединились?

   — Наверное, очень много, - сказала я и невольно поежилась, представив это бесконечное, вечное «кап... кап... кап...». - А когда они соединяются, что происходит?

   — Ничего. Они просто делаются все толще и толще, если вода продолжает сочиться. Видишь, - указала ведьма на ближайшую колонну, - вот такой она стала еще при жизни прабабушки. С тех пор уж почти не менялась, разве что ракушками обросла. Капать теперь нечему, вода кругом. В глубине грота есть не сросшиеся камни, я их тебе покажу, если захочешь.

   Я кивнула.

   — И вот однажды, когда прабабушка уже вошла в возраст и успела отдать морю первого супруга, произошло нечто странное... - Ведьма помолчала. - Она, видишь ли, частенько навещала это место, потому что именно сюда впервые затащила своего тогда еще не супруга, и воспоминания об этом у нее остались самые что ни на есть замечательные. Был отлив, но немного подождать несложно, и прабабушка устроилась на ближайшей отмели, чтобы погреться на солнце, как вдруг услышала голоса.

   — Рыбаки отыскали грот? - предположила я. - Или контрабандисты? Наверно, им понравился бы такой тайник!

   — Конечно, нашла тайник! О нем вся округа знала, - фыркнула она. - В прилив здесь русалки баловались, а в отлив - парочки из рыбацкой деревни. Поди, спрячь что-нибудь ценное!

   — Но если устроить схрон в самой-самой глубине? Или зарыть как следует и завалить камнями? Уж парочки-то не станут нарочно искать!

   — А кто их знает, вдруг случайно заметят след или еще что? Нет, если здесь что и прятали, то ненадолго, - сказала она. - Да не отвлекай же! Заморозков дождаться хочешь, что ли?

   — Ты сама все время отвлекаешься! - повторила я. - Ты остановилась на том, что прабабушка услышала голоса.

   — Да, верно. Конечно, она сразу соскользнула в воду, чтобы не показываться людям на глаза. Местных-то она знала по голосам наперечет, но это были чужаки.

   — И кто же это оказался?

   — Прабабушка рассказывала - не мне, конечно, а своей дочери, моей бабушке, - что это были двуногие, но не люди. Хоть и выглядели они точно так же, было в них что-то чужое. Что-то нехорошее... - Ведьма помолчала. - А еще - у них не было ни лодки, ни плота, ничего, и они пришли из глубины грота, который никуда не мог вести, разве что на дно морское!

   — А может, там был выход на поверхность? - живо спросила я.

   — Не было, - отрезала она. - Это уже позже прабабушка попросила детишек с побережья поискать его. Ничего они не нашли: ход уходил ниже и ниже, и вода там стояла по самые своды даже в отлив. Дети попробовали пронырнуть, но сказали, что человеку, даже взрослому, это не по силам, тоннель слишком длинный. Да и не ныряли те люди, одежда на них была совершенно сухой, и не вот чтобы высушенной недавно, а такой, будто на нее ни капли воды не попало, это же сразу видно, сама знаешь.

   — И куда же делись те незнакомцы? - с интересом спросила я.

   — Они осмотрелись, переговорили между собою на непонятном языке, а потом ушли прочь. Тогда можно было или доплыть до надежного берега, или взобраться на склон над ним. Эти предпочли карабкаться наверх. Больше их прабабушка не видела. Да и местные их не видали, хотя если бы повстречали, так запомнили бы наверняка, очень уж необычно выглядели те чужаки.

   — Но это явно даже не середина истории... - пробормотала я.

   — Это самое начало, - кивнула ведьма. - Так вот, прабабушка подобралась поближе, но не нашла даже следов, как будто чужаки прошли, не касаясь ногами земли... А вот те, что явились следом, следы оставляли, да еще какие! Прабабушка говорила, песок пропитался кровью, вот как худо пришлось новым гостям!

   Она помолчала, потом добавила:

   — Эти-то уж точно были обычными, хотя тоже непривычно одеты и тоже говорили на чужом языке. При них оказалось много оружия, они были мокры, грязны, кое-как перевязаны, от них скверно пахло... словом, люди как люди. Один из них был так тяжело ранен, что не мог больше идти. Прабабушка не понимала их языка, но догадалась: он потребовал оставить его в гроте, потому что иначе своей немощью он будет слишком сильно задерживать отряд. Вдобавок, жить ему осталось недолго, а ждать, пока он умрет - значит упустить тех, первых пришельцев. Ну а приказать добить себя кому-то из своих спутников он не захотел. Люди, знаешь ли, запросто могут убить раненого врага, но не друга.

   — И они оставили его?

   — Да, оставили. Один юноша никак не желал уходить, говорила прабабушка. Они с этим раненым были очень похожи, и она решила, что это сын с отцом или же братья. Но когда раненый прикрикнул на него, юноша ушел с остальными. Наверно, они пообещали вернуться и похоронить своего товарища достойно, во всяком случае, прабабушка так поняла их речи.

   — И верно, что еще можно сказать в таком случае? - вздохнула я.

   — Вот-вот... - Ведьма поднялась, пошарила в стенной нише и предложила мне все тот же знаменитый напиток из водорослей. - Не желаешь? Ну, дело твое, а я промочу горло...

   Глотнув как следует, она вернулась на свой сундук и продолжила рассказ.

   — Когда они ушли, прабабушка выбралась в грот и приблизилась к раненому. Он и впрямь был совсем плох, раны его воспалились, и дышал он с трудом. А еще начинался прилив, и человек мог попросту захлебнуться. Раненому и обессиленному, знаешь, и локтя глубины для этого хватит. Тогда бабушка оттащила его на место повыше, были там такие, которые вода не покрывала, ну и принялась заботиться о раненом по своему разумению.

   — А она тоже была ведьмой? - задала я давно интересовавший меня вопрос.

   — Еще нет, - загадочно ответила она. - Так, умела немного того и сего, что все худо-бедно умеют: рыбу приманить, зелье от ран состряпать, дорогу найти, ветер поднять, волны унять ненадолго, если очень уж понадобится.

   — Ничего себе - немного! - покачала я головой. - По-моему, даже мой отец этого не может!

   — Еще как может, - удостоверила ведьма, - просто не творит чудеса направо и налево. Рыбу и самим можно выловить, нужного ветра - дождаться, куда спешить-то? Простое зелье сделать все способны, а что посерьезнее - на то у нас знахари есть да я вот... А если всякий начнет баловаться с волнами и ветрами, сама посуди, что за беспорядок начнется в море!

   — И правда что... - кивнула я. - Значит, это умения на самый крайний случай?

   — Конечно. А если ты спросишь, почему ты ничего этого не знаешь, так я отвечу: ты сбежала на сушу до того, как тебя начали учить. Подождала бы годик и сама б навострилась, невеликое это искусство, а если уж способности имеются, так тем более...

   — А у меня имеются? - живо спросила я.

   — А как же, - серьезно ответила ведьма, - в вашей семье это передается по материнской линии. Другая твоя бабушка была очень сильна, да и мать тоже. Жаль только, это ее не уберегло.

   Я кивнула. Мама погибла, спасая нескольких детей - наших, конечно, - которые забрались слишком далеко от дома и угодили в рыбачьи сети. Это были не местные рыбаки, здешние-то все знают, кто их соседи по морю, и если кто-нибудь случайно запутается в неводе и не сумеет освободиться, непременно помогут. Ну а невнимательная русалка потом отблагодарит - может, косяк рыбы пригонит, может, еще чем выручит...

   Но, повторюсь, это были чужаки, и охотились они на крупную рыбу: очень может быть, что на марлинов. Я слышала, у людей большой спрос на них, но выловить их не так-то просто. Однако в этот раз в сети угодили наши дети, совсем еще неразумные, и рыбаки, придя в себя от вида этакого улова, принялись решать, что делать дальше. Наверно, они, как говорила ведьма, продали бы диковинных созданий за большие деньги, что еще могло прийти им на ум?

   Но те двое, что избежали плена, успели позвать на помощь. Самим им не по силам было ни порвать сети, ни разрезать их - повторюсь, это были совсем еще мальки! - ни тем более опрокинуть шхуну.

   Так уж заведено: когда в беде оказываются дети, пускай даже и человеческие, на выручку бросаются все русалки, какие только окажутся поблизости. Даже если это дети недруга, все равно, они-то не виноваты в вашей с их родителями вражде!

   Ближе всех тогда оказалась мама и пара ее подруг - детей уже хватились, а в таких случаях не важно, простая ты русалка или особа королевской крови, плыви да ищи. А с последних в любом деле и спрос больше, к слову сказать...

   Дело осложнялось тем, что малышей уже подняли на палубу и посадили в бочки: на шхуне нашлось достаточно пустых, предназначенных, наверно, для добычи. Вот тогда, видно, маме и пришлось прибегнуть к своим умениям: поднялась сильная волна. Тут еще на помощь пришли косатки, а если такой кит ударит со всей мощью... Утопить лодку или баркас ему и вовсе ничего не стоит, а шхуне он может и борт проломить. Если же за дело возьмутся сразу несколько косаток, суденышку не поздоровится!

   Так и вышло: шхуна дала течь и начала набирать воду, и откачивать ее не поспевали. Тогда рыбаки плюнули на добычу и спустили шлюпки: на этих скорлупках было опасно в открытом море при такой-то волне да рядом с кружащими рядом косатками, но оставаться на борту тонущего судна - еще опаснее: пробоину заделать не удалось, обшивка разошлась по всему борту, и шхуна стремительно шла ко дну.

   Когда она опрокинулась, бочки слетели с палубы, и дети оказались на свободе. Дома их ждала трепка, конечно, но то, что все остались живы и невредимы, хоть и напуганы до крайности, можно было считать большой удачей!

   Те две русалки повлекли малышню в глубину, а мама хотела увести косаток и оставить рыбаков на волю стихии, но... Один из них, видно, решил, что она собирается утопить их шлюпки, и ударил ее гарпуном... А может, он целился в косатку, но промахнулся, кто знает?

   Когда косатки принесли тяжело раненную маму домой, она еще была жива, но потеряла слишком много крови, а вдобавок у нее был перебит хребет. Она едва успела проститься с мужем и нами, детьми...

   Ну а рыбаки... Их постигла незавидная участь: сдерживать косаток стало некому, и они разделались со шлюпками в один миг.

   Я тогда была еще совсем маленькой, поэтому знаю эту историю лишь со слов отца, бабушки и старших сестер, особенно той, которая тоже могла бы угодить в сети, если бы бабушка не наказала ее в тот день и не заставила сидеть при себе безотлучно...

   — Значит, твоя прабабушка вылечила того человека? - спросила я, потому что это напрашивалось само собою.

   — Конечно, - кивнула та. - Дело было долгим и нелегким, вдобавок раненый не привык есть сырую рыбу, водоросли и моллюсков, а прабабушка, конечно же, не могла развести огонь. Но он оказался не привередливым, да, а на безрыбье и морского червя съешь, если жить захочешь...

   — А почему она не попросила о помощи людей из поселка?

   — Не захотела, - пожала плечами ведьма. - Да и человек тот не желал показываться никому на глаза. Пришлось ей сторожить возле грота, чтобы никто не забрался внутрь. Хуже всего было, конечно, с пресной водой: морскую-то люди пить не могут! Ну да, повторюсь, прабабушка знала все окрестные протоки, а там вода была хоть и солоновата, но для питья годилась. А еще у нее был этот вот целебный напиток, - встряхнула она фляжку.

   — Неужели никто не удивился, почему это в грот нельзя попасть? - спросила я. - Ты же говорила, там частенько развлекались парочки!

   — Это верно. Именно тогда бабушка и придумала приручить хищных рыб, - ведьма погладила мурен. - Вот этих красавиц, а еще скорпен и прочих, и желающих плескаться возле грота сразу убавилось.

   — Все равно кто-нибудь мог подойти на лодке, - подумав, сказала я, - если осадка небольшая, то это несложно.

   — Ну так, говорю, прабабушка там сторожила, - повторила ведьма. - За водой отлучалась глухой ночью, когда люди спят, ну а наловить рыбы - и вовсе дело минутное. Вдобавок ей и сыновья помогали.

   — А ты не говорила, что у нее уже были дети! - сообразила я. - Только о том, что она потеряла первого супруга...

   — Были, были, двойняшки, - кивнула она. - Просто они к этой истории отношения почти не имеют, вот я их и не упомянула. Они тогда были еще малы, что мать сказала, то они и делали. Надо насобирать раковин и морской травы, наловить рыбы - сколько угодно, это же как игра!

   — Понятно... А что потом?

   — Потом... - ведьма помолчала, затем продолжила: - Постепенно человек выздоровел и окреп. За то время, что прабабушка провела с ним, они выучились понимать друг друга. Мы вообще быстро учимся, в море иначе нельзя, сама знаешь...

   Я кивнула: писать я наловчилась очень скоро, потому что это было мне необходимо. Наверно, и ведьмина прабабушка научила того человека нашему языку или сама приспособилась говорить на его наречии, а может, они еще и помогали себе жестами... Нужда заставит - чему угодно научишься, хоть бы и хвостом вперед плавать!

   — Так она узнала, кто же он такой и откуда взялся? - спросила я.

   — Кто... прежде всего, он мой прадед, - ответила ведьма, ухмыльнулась и добавила: - И твой тоже.

   Я почему-то даже не удивилась, словно ожидала чего-то подобного.

   — Так выходит, мы родня?

   — Именно. Вернее, тебе-то он будет прапрадедом, да что толку считать эти «пра»? Достаточно того, что твоя прабабушка была младшей сестрой моей бабушки, а та...

   — Дочерью твоей прабабушки от твоего человека, - кивнула я. - Выходит, мы с тобой...

   — Можешь называть меня тетей, чтобы не путаться... Так вот, разница у сестер получилась пребольшая, но ты же знаешь, что нам это не помеха? - усмехнулась она. - Ну! Ну! Нечего глаза прятать. Думала меня обмануть? Обо всем ты прекрасно знаешь... Ладно, о тебе позже поговорим, я еще не закончила. Так вот... Прабабушка и не думала, что у нее выйдет родить второго ребенка, времени-то прошло много, того человека, наверно, и в живых уже не было, их век куда короче нашего...

   — А он... ушел к людям?

   — За ним пришли, - поправила она. - Его брат и другие. Хотели похоронить, как подобает, но вместо очищенного крабами да чайками скелета нашли своего товарища живым и вполне здоровым. И да, он ушел с ними, потому что, сама посуди, остаться жить в этом гроте никак не мог... Он, конечно, наведывался сюда, но не так уж часто.

   — Значит, у прабабушки все-таки получилось...

   — Конечно. Иначе бы тебя и на свете не было.

   «Раз так, то и у меня получится, - подумала я, - даже если я больше никогда не увижу Эрвина, частица его навсегда останется со мной!»

   — С родственными связями мы почти что разобрались, - произнесла ведьма и расправила хвостовой плавник, украшенный по старинной моде тяжелыми золотыми самородками, которым наши умельцы придали форму раковин.

   Я, признаться, не рискнула бы дырявить себе хвост ради этакой сомнительной красоты. Сестры, правда, прокалывали боковые плавники, чтобы нацепить какую-нибудь драгоценную побрякушку, но это-то ерунда, такие дырочки быстро зарастают, если снять украшение. Да и легкая подвеска - это не ракушка весом в хороший булыжник, которая и перепонку порвать может! Однако какая же сила у старой ведьмы, если она ухитряется плавать со всем этим добром... И, наверно, если она ударит хвостом с разворота, противнику точно конец придет! Ну, если только это окажется не кашалот и не спрут, которого бей, не бей, толка не будет...

   — Ты сказала о том человеке: «прежде всего, он мой прадед», - напомнила я. - А кем же он был во вторую очередь?

   — Сейчас я и до этого дойду, - кивнула ведьма и снова приложилась к фляжке.

   Я же почувствовала, что мне становится все тяжелее дышать, и порядком испугалась...

   — А, зелье уже выдохлось? - сразу поняла ведьма, взглянув на меня. - Держи-ка, хлебни. Этого хватит еще на несколько часов.

   Я поблагодарила и выпила содержимое очередного флакона. Это было еще крепче, но теперь я хоть знала, что умереть от него не умру, а прочее можно и потерпеть.

   — Когда прабабушка научилась объясняться с тем человеком...

   — А как его звали? - невежливо перебила я.

   — То ли Генрих, то ли Герберт, я уж позабыла. Нездешнее имя... Так вот, когда они столковались... во всех смыслах, - ухмыльнулась ведьма, - то открылось много интересного. Садись-ка поудобнее да не отвлекайся!

   15.

   Я умостилась на сундуке, обняв колени руками, и приготовилась слушать дальше.

    -Он со своим отрядом охотился за теми, первыми пришельцами, - весомо произнесла ведьма. - Он называл их феями, и они в самом деле не были людьми, хотя внешне очень на них походили. В тех краях, откуда был родом прадед, все знают, что с феями шутки плохи, и нельзя идти с ними на сделки, что бы тебе ни посулили.

   Она помолчала, потом добавила:

   — Откуда пришли феи, не знает никто. По преданиям, когда-то в седой древности они обитали очень далеко отсюда, но их оттуда изгнали огнем и холодным железом. Человек, который сделал это, поклялся: пока жив хоть кто-нибудь из его потомков, феям не будет покоя ни в одном из миров, и рано или поздно не останется никого из этого проклятого племени...

   — Как это - ни в одном из миров? - не поняла я.

   — А вот так, - развела руками ведьма. - Я тоже не сразу поняла... Но ты представь: кругом тебя море, где-то на горизонте земля, там тоже много всяких диковин. А совсем-совсем далеко, в тех краях, куда не каждый доплывет, море иное и земля тоже другая. Ну а еще дальше, там, куда просто так не попадешь, хоть плыви всю жизнь напролет, днем и ночью, летом и зимою, тоже есть море и земля. Там обитают разные создания, которых мы и вообразить не можем...

   — И русалки?

   — Прадед никогда прежде не видел русалок, - сообщила она. - Разве что в сказках слышал о морских, речных и озерных обитателях, но они совсем не походили на нас, они были двуногими, хоть и жили под водой. Вдобавок они были все равно что духи, и могли обрести плоть только в определенные дни или при каком-то условии... Ну да я опять отвлеклась! Говорю тебе - так далеко, что и представить нельзя, существуют другие миры. В чем-то похожие на наш, в чем-то отличные... А еще, - добавила ведьма, - есть способ добраться туда, и им-то и воспользовались феи, чтобы сбежать от преследователей.

   — А что же им нужно, этим феям? И что они натворили, раз за ними началась такая охота? - спросила я.

   — Прадед знал только, что в том мире, где началась эта история, феи жили - не тужили и очень любили пошутить над смертными. Жестокие это были шутки, - покачала она головой, - и так продолжалось до тех пор, пока судьба не свела фей с людьми, осмелившимися не просто бросить им вызов, но и победить. Пусть не сразу, пусть борьба была жестокой и опасной, но фей вытурили из дома, который они привыкли считать своим. Правда, - сказала ведьма, - считалось, что и там они были чужаками, просто хорошо прижились.

   — Значит, они сбежали?

   — Именно так. Сбежали, но надеются вернуться... - ведьма снова глотнула из фляжки. - Видишь ли, попасть обратно просто так феи не могут, вдобавок, есть еще и привратники, которых не враз обойдешь, да и стража имеется. Те самые люди и их потомки, которые уже много лет, а то и веков идут по следу проклятых созданий...

   — Ты говоришь, есть проход, есть стража, но... почему нельзя просто замуровать эту дверь? - спросила я, подумав.

   — Потому, рыбка ты моя, что феи бессмертны и могут ждать очень долго, - серьезно ответила она, - и они не отступятся от своего, переживут людей и вскроют любые замки. А еще - им худо на чужбине, они не всесильны в чужих краях, потому так и рвутся обратно, и ни перед чем не остановятся ради выполнения своего заветного желания. Да что там! В наших краях они даже питаться толком не могут...

   — А что они едят? - заинтересовалась я.

   — Людей, - пресерьезно сказала фея. - Нет, не человеческую плоть, это им не нужно. Они пожирают чувства и жизненные силы. Человек, заключивший сделку с феей, даже если и получит желаемое, расплатится чем-то очень дорогим. Когда жизнью или здоровьем, своим или близких, но это хоть понятно. Хуже всего то, что он может лишиться самого себя, да так, что и не заметит этого!

   — Люди говорят, что человек, прибегнувший к колдовству, теряет душу, - припомнила я.

   — Да они вечно все перепутают, - отмахнулась ведьма. - Колдовство вроде моего - это сделка. Ты мне - я тебе. Разве я тебя обманула?

   Я покачала головой: ведь не один раз я думала о том, что ведьма была честна со мной?

   — Ну вот. Я беру плату и делаю свое дело. Конечно, каждому колдовству цена своя, но так ведь и золотого марлина рыбаки продают куда дороже, чем обычную селедку! - хохотнула она. - Зато душа твоя, если тебе угодно называть свою сущность по-человечески, осталась при тебе, мне-то она вовсе ни к чему. Ну а что она болит, так уж извини, это дело житейское, такое и безо всякого колдовства случается...

   — То есть, выходит, феи действуют иначе?

   — Именно. Они дадут человеку то, чего он попросит, но взамен он лишится, например, любви: не предмета ее, а самой способности испытывать к кому-либо это чувство. Или сострадания, жалости, чести, благородства... Или еще чего-нибудь, о чем он сразу даже и не подумает, и быть может, не заметит, что потерял нечтото важное, да и окружающие не вдруг обратят внимание на перемены...

   — Постой, я, кажется, поняла... - проговорила я, привычно подержавшись за виски, чтобы не дать мыслям расплыться в разные стороны, как стайке мальков. - Например, жил-был хороший честный купец, захотел он заключить выгодную сделку и разбогатеть, взял и попросил помощи у феи. А может, она ему сама предложила, если сочла подходящей жертвой... Дело выгорело, только купец этот обманул партнеров. Раз, другой, а потом и во вкус вошел. Или было у него, скажем, убеждение: не возить какой-то товар, да хоть бы и каторжников южанам в рабство продавать... И не стало этого убеждения. Человек разбогател, но чем дальше, тем хуже... - я подумала и добавила: - Если он лишился какой-то части себя, которая делала его именно таким, каким он был, то дальше его ничто не остановит. Он станет желать еще больше богатства. Начнет промышлять контрабандой и той же самой работорговлей, обманывать, подделывать векселя, а то и убивать... И снова и снова станет просить фею помочь, а она рада будет стараться!

   — Да, всё так, - кивнула ведьма. - Она будет помогать своему даннику до тех пор, пока не выпьет его до донышка. К тому моменту он либо окончательно утратит человеческий облик, либо попросту умрет. Феи, рассказывал прадед, особенно любят забавляться с людьми, потому что именно у людей предостаточно и чувств, и желаний... Так-то феи могут питаться и животными, и растениями, но это все равно, что есть одни прошлогодние водоросли, когда кругом косяками ходит отборная рыба!

   — А русалок они тоже могут вот так... выпить?

   — Наверно, могут, - кивнула ведьма, - не так уж сильно мы отличаемся от людей. Другое дело, что желаний у нас меньше!

   — Если бы фея предложила помочь мне, когда я влюбилась в Клауса, я бы согласилась... - медленно проговорила я. - Раз они настолько могущественны, то могли бы, наверно, превратить меня в человека, верно?

   — Думаю, могли бы, - серьезно ответила она. - Только, боюсь, тогда ты распростилась бы не с голосом, а с чем-нибудь посущественнее. Может быть, со своим добрым сердцем или острым умом, кто знает? Фея помогла бы тебе заполучить Клауса в мужья, но это не принесло бы счастья ни тебе, ни ему... А впрочем, это лишь догадки! Если бы фея и выполнила твое желание, то только ради того, чтобы помучить как следует... Именно тебя. И именно Клауса с братьями.

   — Это еще почему?

   — А ты до сих пор не догадалась? - приподняла ведьма густые брови. - Кажется, я поспешила сказать, что ты умна! Неужто это не очевидно даже глупой камбале, а?

   — Погоди! - произнесла я. - Мне показалось, что ты похожа на кого-то, особенно в профиль... Но не может же быть, что...

   — Мой прадед и пра-пра-пра... словом, пращур твоего принца - один и тот же человек, - закончила она и помолчала, наслаждаясь выражением моего лица. - Мы-то, русалки, особенно ведьмы, долгожители по сравнению с людьми. Я вот третья в роду, а на земле сменился, наверно, десяток поколений, а то и больше!

   — Значит, именно поэтому ты сказала, что согласилась выполнить мою просьбу? Из-за того, что мы с Клаусом оба происходим от того человека?

   — Да, - серьезно ответила ведьма. - Точно так. А еще потому, рыбка моя, что эти принцы - последние в роду. Я хочу сказать, они последние прямые потомки человека, пришедшего из чужих краев, те, в ком течет королевская кровь. Конечно, у них полно родни, но сама представь, до какой степени разбавлена та кровь! - Она тяжело вздохнула. - Да уже и эти принцы мало на что способны и ничего не знают о своем прошлом. Прадед говорил прабабке, что так бывает часто: идут годы, сменяются поколения, и внуки уже считают деяния предков просто преданиями да сказками. А уж истинная суть вещей и вовсе забывается, память у людей короткая, а перевирать старинные истории они и вовсе мастаки!

   Я кивнула: Эрвин частенько ругался на то, что в его обожаемых книгах одна и та же легенда изложена всякий раз иначе. Да и у нас в разных семействах сказания нет-нет да отличаются, но это больше касается рассказов о битвах, каждому ведь хочется, чтобы победителем был описан его предок, а не чужой! Легенды в разных морях были похожи, там разнились детали, конечно: например, герой-северянин охотился на тюленя, а южанин - на пятнистую акулу, которые у нас не водятся, описания быта тоже не походили друг на друга, но это-то как раз понятно: где-то принято жить в подводных пещерах, где-то - в лабиринтах коралловых рифов или вовсе в лагунах, где-то строят настоящие дворцы, как у нас... Я знаю это потому, что бабушка моя большая охотница до таких историй и собирает предания всю свою долгую жизнь, расспрашивает гостей из далеких морей и сама любит рассказывать нам что-нибудь под настроение.

   «Вот бы записать ее истории, - подумала я, - а то ведь забудутся! У нее память прекрасная, а я вот, к стыду своему, и половины из собрания ее легенд не вспомню... Но как это сделать? На камне вырезать - вся жизнь уйдет. Разве что выцарапывать буквы на тонком металле? Эрвин ведь объяснял, как делают гравюры... С чернилами-то точно ничего не выйдет: если сразу и не расплывутся в воде, все равно даже самый прочный пергамент долго не сохранится. - Тут я посмотрела на стену и сообразила: - Как бы узнать, из чего делали краски древние художники? Те пещеры ушли под воду давным-давно, а рисунки до сих пор как новые! Эрвин, наверно, сумел бы узнать это или найти ученого, который придумал бы такую краску...»

   — Прадед рассказывал, что его собственный предок этак едва не погиб: фея заморочила ему голову, а он и знать не знал, из какого рода происходит! - добавила ведьма, и я вернулась в реальность. - Вернее, не так: он не представлял, почему фея стремится извести именно его семью, ведь не в одной обиде там было дело...

   — Потому, что эти люди могут феям противостоять? - предположила я.

   — И поэтому тоже. Все они, в чьих жилах есть хоть капля крови легендарного Короля-чародея, изгнавшего фей из своего мира, и его потомков, веками преследовавших этих тварей во всех уголках иных миров, обязались уничтожить фей. Это не так-то просто сделать, но если не впускать их обратно, рано или поздно они сами вымрут.

   — Они же бессмертные! - напомнила я.

   — Да, но если не давать им питаться, они сильно ослабевают, уже не могут идти дальше, чтобы найти новый мир себе на поживу, не могут открыть врата... А тогда, - ведьма хищно улыбнулась, - их можно и нужно убить. Это тоже не так-то просто, но возможно. Обычным оружием их не взять...

   Я невольно посмотрела на свой кинжал.

   — Верно мыслишь, - кивнула ведьма, заметив мой взгляд. - Всегда, во всех легендах фей убивали чем-то особенным. Кинжалом, сделанным из небесного железа - знаешь, иногда с неба падают камни, и некоторые можно расплавить и сделать их них клинок. Кого-то покарали стражи тех миров, где феи почувствовали себя хозяевами, но таких стражей еще нужно суметь призвать на помощь... А у нас, - усмехнулась она, - есть кинжалы из камня, родившегося в подземном огне!

   — То есть оружием должно быть что-то, что будто бы не принадлежит обычному миру? - подумав, спросила я. - Наши клинки, небесные камни... Они созданы чуждыми силами, а мы только придаем им форму для пущего удобства, так?

   — Именно так.

   — И твоя кровь тоже имеет значение? - Видя, что она не поняла меня, я объяснила: - Ты же закалила клинок в своей крови, так сказали мне сестры! У тебя на груди столько шрамов...

   — Рыбка моя, поживи с мое, у тебя еще не столько появится, - фыркнула она, - одним больше, одним меньше, значения уже не имеет, а выглядит эффектно!

   Я только вздохнула - и тут обман! Ну, он хотя бы безобидный...

   — Опять мы ушли в сторону, - посетовала ведьма. - Я говорила о том, что из прямых потомков моего прадеда остались только принцы, я с сыновьями да ты с сестрами. И у нас-то кровь погуще будет...

   — Выходит, погубить братьев наверняка хотела фея... - пробормотала я, мимоходом удивившись: я и не знала, что у ведьмы есть дети! - Это она надоумила их мачеху? Или сама притворилась человеком и околдовала короля? Послушай, что надумали мы с Селестой и остальными...

   Я пересказала ей наш разговор, не целиком, конечно, только самую суть, и ведьма задумчиво кивнула.

   — Не думаю, что мачехой притворилась сама фея, - сказала она. - Скорее, она и впрямь посулила что-то Лауре. Если правда то, что Элиза - ее дочь, то все сходится. Не будет братьев - престол займет эта девушка либо ее ребенок, а Лаура останется при ней вдовствующей королевой-матерью, поди-ка плохо! Должно быть, так фея ей и нашептала...

   — И поэтому самой Элизе ничего не сделалось, когда Лаура якобы пыталась заколдовать ее, - добавила я. - И правда, сходится!

   — Да. Но королевская кровь все еще достаточно сильна, и безмозглыми птицами братья не стали, только сменили обличье, да и то не насовсем.

   — Почему же фея не убила их? Не заставила сбиться с дороги во время перелета через море - тогда они утонули бы, став на закате людьми!

   — У фей нет власти над морем, - серьезно ответила мне ведьма. - Здесь иные законы и свои хозяева. Вот обмануть глупую русалку, которая сама доверчиво пойдет в расставленные сети, феи, пожалуй, смогут, но путь на дно морское им заказан. Ну а почему фея не подняла бурю над сушей, не навела на лебедей охотников - кто знает? Я думаю, она забавлялась их страданиями. Феи ведь любят полакомиться не только тем хорошим, что живет в людях, но и их душевными муками...

   — А что же сталось с Лаурой? - спросила я.

   — Кто знает? Но, судя по тому, что она пропала бесследно... - она развела руками. - Ее уже нет. Видно, фея осушила ее до дна и бросила, как пустой сосуд. А может быть, лишившись Элизы, Лаура сама наложила на себя руки. Этого, думаю, мы уже не узнаем. Ну а если облик королевы все-таки приняла сама фея, то исчезнуть ей ничего не стоило.

   — А потом, значит, она решила довести начатое до конца? - пробормотала я и невольно протянула руку к ведьминой фляжке. - Нашла Элизу и надоумила ее, как выручить братьев, верно?

   — Должно быть, так, - кивнула та.

   — Думаешь, она знала, что одной лишь крапивы не хватит, чтобы выжечь колдовство?

   — Не в этом суть, - покачала головой ведьма. - Крапива-то была хороша, а вот у Элизы сил не хватило. Она ведь не колдунья, она обычная девушка. Откуда же ей было знать, что вернуть человеческий облик всем братьям она попросту не сможет?

   — Но почему?!

   — Я же сказала - силенок не достало! Шутка ли - одиннадцать человек... Такое, наверно, и мне бы не удалось, - честно сказала она. - Было бы их двое или трое, дело другое, но фея-то прекрасно понимала, что шанса у Элизы нет. Как ни старайся, а завершить дело не удастся.

   — Значит, фея хорошенько там поживилась... - вслух подумала я. - Сперва Элиза мучилась, пока плела эти проклятые рубахи, потом муж отдал ее толпе, и ее чуть не сожгли... Интересно, знала ли она, что с братьями не все ладно? Крыло Эрвина не заметить было сложно, а вот то, что рубахи причиняют им боль...

   — Скорее всего, знала, а нет, фея наверняка поведала об этом, - кивнула ведьма. - Бессилие, отчаяние, муки совести - это тоже ей по вкусу.

   — Но с руками-то у Элизы что? - припомнила я. - Она же этой пряжей не обмоталась, откуда у нее такие язвы на руках? Если крапива выжигает зло, то почему постарадала она? Она ведь искренне считала, что старается спасти братьев!

   — Думаю, крапива тут вовсе ни при чем, - фыркнула она. - Наградить ее этакой болячкой фея могла одним взмахом ресниц. Ну а явиться потом и якобы объяснить, за что бедняжке такое наказание - проще простого.

   — Пожалуй, ты права... - я прикрыла глаза, вспоминая произошедшее на корабле. - Должно быть, Элиза слегка помешалась. Просто так не седеют в ее-то годы, даже от долгой муки...

   — Не все же такие стойкие, как ты и принцы, - серьезно сказала ведьма.

   — А потом, наверно, фея поняла, что умирать братья будут долго, - продолжила я. - И даже так они не стали бы последними в роду... У Селесты будет ребенок, я ведь сказала? Про меня ты и сама все знаешь...

   — Да-да, как только ты появилась рядом с принцами, фея наверняка не на шутку взволновалась, - кивнула ведьма. - Уж нашу-то кровь она хорошо чует... Но ты не человек, и тебя околдовать не так-то просто. Вдобавок, ты и так была уже заколдована мной! А вот убить тебя - это легко.

   — Верно, я чудом не угодила на костер, а потом едва не замерзла насмерть, - кивнула я. - Интересно, то, что меня подобрал Эрвин, было случайностью, или это фея решила поглумиться?

   — Вряд ли это ее рук дело. Она, наоборот, всеми силами постаралась бы не подпустить тебя к другому принцу. Но, видно, решила, что буран тебя доконает, а сама занялась Клаусом - ему уже не так долго оставалось. Она ведь тоже не вездесуща, а урвать последний кусок ей наверняка хотелось, он самый лакомый, - ухмыльнулась ведьма.

   — Не удивлюсь, если она прикинулась Селестой и сказала ему, что я сбежала. Или что меня выгнали по ее приказу. Или вовсе убили, - сказала я, прикусив губу до крови. Кровь соленая, только в море это ощущается не так, как на суше. - Даже если он не поверил...

   Она подплыла ближе и успокаивающе потрепала меня по плечу, а потом и вовсе прижала к своей необъятной груди, гладя по голове, как маленькую девочку. А впрочем, по сравнению с ведьмой я и была маленькой девочкой!

   — Повезло тебе... - негромко произнесла она. - Всем нам повезло!

   Я помолчала, пытаясь уложить все это в голове.

   — Выходит, - сказала я наконец, - важно, чтобы королевская кровь не исчезла? И мы с Селестой...

   — Вы с Селестой - капля в море, - вздохнула она. - Мои сыновья не в счет, они русалки. Нужно вернуть принцам человеческий облик, нужно, чтобы они обзавелись потомством и чтобы не забывали свою историю, потому что иначе феи наберутся сил, а тогда наш мир уже ничто не спасет...

   — Почему это, тетя?

   Слово сорвалось у меня неожиданно, но ведьма сделала вид, будто так и надо. Впрочем, она ведь сама разрешила мне называть себя так!

   — Вот мы и подошли к самой сути, - сказала она. - Я уже говорила, что и феи, и прадед мой с товарищами пришли из другого мира. Он рассказывал прабабке, с каким боем прорывались эти твари сюда, к нам, скольких людей потеряли они с братом, преследуя их. Да и сам он чуть с жизнью не расстался... - Ведьма помолчала. - Врата есть во многих местах, и там, где обитают потомки Короля-чародея, не забывшие о своем предназначении и древней клятве, они охраняют такие места. Да и открыть врата не так-то просто: теперь феи слишком ослаблены, чтобы сделать это по одной лишь своей прихоти. Нет, теперь им приходится долго набираться сил, чтобы избавиться от хранителей врат, разрушить защиту, а потом пробиваться в другой мир...

   — Но зачем им это? - удивилась я.

   — Они хотят вернуться на родину, я ведь сказала, - пожала плечами ведьма. - А поскольку, я уже говорила тебе, времени у них предостаточно, то попыток они не оставят до тех пор, пока в живых не останется хотя бы одна фея. А выследить и перебить их не так-то просто... Прадед и не надеялся на это, но знал, что должен остаться здесь и охранять проход на ту сторону.

   — Так он... открыт?

   — Отчасти, - туманно ответила она. - Погоди, я доберусь до этого... Проход этот, знаешь ли, не как трубка о двух концах. Если я верно поняла, то это как... как пещера со множеством входов. Если ты попадешь в нее и тебе хватит сил, ты сможешь войти в любой из них и оказаться...

   — Где пожелаешь? - не выдержала я.

   — Нет, куда течением занесет, - ухмыльнулась ведьма. - Если б все было так просто, феи давно вернулись бы на родину, а так они вынуждены путешествовать наугад.

   — А как же этот, открытый проход? Почему они не прошли через него снова и не попытались выбрать другой путь?

   — Не плыви впереди вожака, - отрезала она. - Всему свой черед. Возвращаться этой дорогой им не было смысла, и я скоро покажу тебе, почему. А, впрочем, что тянуть? От твоих вопросов у меня уже голова кругом идет... Плывем, увидишь все собственными глазами!

   — Но я... - я взглянула на свои ноги. Не потащит же ведьма меня на себе...

   — Верну я тебе хвост, - усмехнулась она, заметила мой испуг и добавила: - На время. Но если хочешь, могу и насовсем оставить!

   — Нет, что ты! - воскликнула я. - Мне ведь нужно вернуться на сушу, рассказать обо всем Селесте, спрятать ее в безопасном месте...

   Тут я посмотрела на ведьму и спросила:

   — А что может быть безопаснее морского дна, если, ты говоришь, фее сюда дорога заказана?

   — Знаешь, рыбонька моя, я не подряжалсь превращать то русалок в людей, то людей в русалок! - нахмурилась она.

   — Зачем же превращать? Хвост ей ни к чему, во дворце ее приютят, я упрошу отца с бабушкой... Вот только если бы Селеста могла дышать под водой!

   — Тогда ей придется постоянно пить зелье, и это не пойдет на пользу ни ей, ни ребенку, - перебила она. - О ней подумаешь позже, а пока снимай эти свои штаны, держи вот это, пей да поплыли! Скоро уж солнце сядет, а я еще и не обедала...

   Я думала, что от этого напитка, обжигающе-холодного и горького, уж точно распрощаюсь с жизнью, а первое мое превращение показалось просто ласковой щекоткой... Ан нет, скоро меня отпустило, и я немного неуклюже - с отвычки - шевельнула хвостом. Надо же, я плавала с рождения, на двух ногах ходила всего ничего, а хвост вдруг сделался мне непривычен!

   — Плыви за мной, - велела ведьма, и я послушалась.

   В глубине грота действительно оказался тоннель, не очень высокий, примерно в человеческий рост, и не такой уж широкий. Неприятно было плыть там, почти в полной темноте - светильник, который прихватила ведьма, она же и загораживала своим телом, - зная, что надо мною каменные своды и толща воды...

   — Еще когда была жива моя бабушка, - говорила ведьма, и я вслушивалась изо всех сил, потому что плыла, порядком отставая от нее, иначе меня сносило назад, с такой силой она работала хвостом, - далеко в море взорвалась огнедышащая гора. Их там полным-полно, оттуда обычно и приносят обсидиан, и в этот раз его оказалось столько, что он упал в цене... Вот тогда бабушка и поживилась! Запасов еще надолго хватит... Гм, опять я отвлеклась! О чем бишь я?

   — Ты говорила про огненную гору, - напомнила я.

   — Да, верно. Они часто плюются пеплом, иногда из них течет жидкий огонь и либо застывает, либо превращается в такие пористые камни, ты наверняка видела - они плавают.

   Я кивнула, забыв о том, что она меня не видит. У меня были игрушки из такого плавучего камня, с ними было очень весело забавляться: как это так, камень - и не тонет, как ты ни прижимай его ко дну!

   — Обсидиан получается реже, - добавила ведьма. - Ну да в тех местах можно и чем другим поживиться... Но в этот раз гора дымила очень уж сильно, так сильно, что треснула от натуги, и внутрь, в огненное жерло, потекла морская вода... Ясно, что случилось?

   Я подумала, потом припомнила, что бывает, если выплеснуть воду в огонь, и сказала:

   — Наверно, было очень много пара?

   — Именно. Так много, что на много дней вокруг неба не было видно. А потом гора совсем лопнула, за ней другая, соседняя, и так по цепочке... Когда огнедышащие горы просто пыхтят, и то земля дрожит и поднимаютя гигантские волны! А тут уж... - Она приостановилась и, судя по тому, как всколыхнулись ее волосы, покачала головой. - Бабушка рассказывала, несколько островов ушли под воду целиком, и это были большие острова, с городами и гаванями, а не какие-нибудь рифы! Кое-где, наоборот, поднялись новые острова, рифы стали горами, словом, это было ужасно. Корабли десятками выбрасывало на сушу, такие огромные гуляли по морям волны, а уж сколько их потонуло, и вовсе не счесть!

   — И погибло, наверно, множество русалок и людей? - спросила я.

   — Русалкам повезло больше, они могли уйти на глубину и переждать чудовищные шторма. Хотя, конечно, жертв оказалось немало... Людям пришлось хуже: они тонули... а, скажу я тебе, вода кое-где кипела! Они задыхались от пепла в воздухе, сгорали заживо, умирали от голода и жажды... - Ведьма повернула, я последовала за ней. - Сама посуди, куда им было деваться, если суша взяла и исчезла у них из под ног?

   Я невольно содрогнулась, представив эту катастрофу.

   — Вот тогда этот грот и ушел под воду, - сказала она. - Наши места еще не слишком сильно затронуло, мы далековато живем. Но и то - на берегу не осталось ни единого поселка, все слизнули волны! Город, который тогда был столицей, целиком ушел на дно, а сверху обрушились скалы, теперь уж и следов не отыскать... Только королевская охотничья усадьба уцелела, она была далеко в горах, а теперь, считай, оказалась на самом берегу. Маяк тоже рухнул, его развалины и сейчас можно найти в одной расщелине, - она перевела дыхание и добавила: - Нынешний вместо прежнего выстроили, все равно бы пришлось - береговая линия-то изменилась. Хорошо, люди успели забраться повыше в горы и почти все выжили, и даже спасли какое-никакое имущество - русалки их и предупредили, мы же много лет жили бок о бок... угадаешь, что случилось дальше?

   — Пожалуй, - ответила я, - бабушка решила разведать, что там, в глубине грота? Люди туда донырнуть не могли, но русалке это явно по силам!

   — Именно так. Проход, правда, местами обвалился, но не слишком сильно: те самые каменные колонны удержали свод, а тоннель, которым мы сейчас плывем, скорее всего, был когда-то проделан подземным огнем, такой он прочный. Потрогай стену, чувствуешь, какая она гладкая? Это не вода ее отполировала, она оплавлена...

   Я в самом деле провела рукой по стене: кое-где она была немного шершавой - тут за микроскопические трещины ухитрились зацепиться моллюски, - но в других местах поверхность скользила под пальцами. Ощущались наплывы и потеки, видно, ставший жидким камень в самом деле когда-то тек здесь рекой!

   Ведьма немного развернулась и подсветила мне, так что я увидела свое искаженное изображение блестящей черной стене тоннеля.

   — Это что, все - обсидиан? - догадалась я.

   — Да, только отколоть хоть кусочек не проще, чем вычерпать море, - усмехнулась ведьма. - Сидишь, понимаешь ли, на таком богатстве, а воспользоваться не можешь... Ну, плывем дальше! Уже недалеко...

   Вода становилась все холоднее и холоднее, никакого течения не ощущалось, а ведьма вдруг остановилась и поманила меня к себе.

   — Протяни руку, - сказала она, - не бойся. Все мы прошли через это: и моя бабушка, и мать, и я сама... Теперь твой черед.

   — О чем это ты? - опасливо спросила я. - Что ты хочешь со мной сделать? Это ловушка, так?

   — Почти, - ответила ведьма и осветила свое лицо. - Так уж повелось, что ремесло передается в моей семье по женской линии, но дочерей у меня нет, а внучек я могу и не дождаться, потому что мои сыновья-шалопаи отправились далеко на север и носа домой не кажут. Жениться уж точно не собираются, а я все-таки не вечная, и мне нужно передать преемнице все знания, что мои предшественницы и я сама накопили за столько лет!

   Я помолчала.

   — Так, значит, ты хочешь сделать своей ученицей - меня?

   — Именно так, - кивнула ведьма. - В наших жилах течет одна кровь, ты небесталанна, ты связана с потомками Короля-чародея, и у тебя свои счеты с феями. Ты подходишь.

   — А моего согласия ты спросить не желаешь?

   — Можно подумать, у тебя есть выбор, - усмехнулась она. - В одиночку ты никогда не найдешь своего мужа. Без моей науки не сумеешь спасти ни его одного, ни всех братьев. Что там, даже свою подругу, эту Селесту, ты не защитишь!

   — Но если я соглашусь, мне ведь придется остаться в море! - воскликнула я. - Как же...

   — Не считай меня вовсе уж злобной старухой, - серьезно сказала ведьма. - Но скажи, ты что, успела полюбить этого своего Эрвина? Или, может, тебе достаточно будет знать, что он жив-здоров и может идти, а не лететь на все четыре стороны? И что братья его тоже в порядке, и Селеста?

   — Я... я не знаю, - честно ответила я. - Понимаю, это звучит глупо, но... В Клауса я в самом деле влюбилась, так, что не видела кругом никого, только его одного... А Эрвин совсем другой. Он... Мне показалось, что мы стали друзьями, и...

   — И дружили так, что у вас еще будут дети, - кивнула она. - Все с тобой понятно, деточка. Не хочешь, значит, оставлять его какой-нибудь двуногой?

   — Ни за что не хочу! - искренне ответила я и заплакала бы, если б русалки умели это делать.

   Эрвин! Я ведь никогда не думала, что люблю его! Он был добрым и умным, я восхищалась его стойкостью и упрямством, я принимала его таким, каков он есть, с его увечьем и тайнами, а он делал то же для меня... И когда же, спрашивается, я успела его полюбить? Не до звездопада перед глазами, как это было с Клаусом, не до звона в ушах, словно на большой глубине, а так, будто мы сто лет были вместе и намерены прожить еще столько же вдвоем и увидеть внуков, а то и правнуков...

   — Сделаем так, - сказала ведьма, когда я немного успокоилась. - Я постараюсь помочь тебе, потому что желаю того же самого - вернуть принцам человеческое обличье и разделаться с феей. Но мне хода на сушу нет, не те уже мои годы, поэтому ты станешь моими глазами, ушами и... да, руками с ногами. И не смейся, глупая ты салака! Я не договорила. - Она помолчала, потом нехотя сказала: - Я не знаю, получится ли спасти их, хоть нескольких, если не всех. Не знаю, выйдет ли совладать с феей, очень уж это чуждая сила, поди знай, какие подводные камни таятся в ее колдовстве! Но я клянусь - я сделаю все, что сумею...

   — Я поняла, - сказала я, подумав. - Если ты исполнишь свою клятву, я сдержу свою: я вернусь к тебе и стану твоей ученицей и преемницей, но... не сразу.

   — Это уж само собой, - кивнула она, - человеческий век короток, а я, пожалуй, еще век-другой побулькаю. Успею уж научить тебя уму-разуму!

   — Так ты согласна?

   — А у меня есть выбор? - хмыкнула ведьма. - Нет, если к тому времени у меня внучки подрастут и окажутся получше тебя, тогда делай, что хочешь, но если нет... Ну, не смотри так! Я знала, чего ты попросишь, так что нечего брови хмурить!

   Она помолчала и добавила:

   — И вот еще. Чтобы не вышло, как у меня, подумай заранее о преемнице. Скольких детей ты оставишь на суше, неважно, дело твое, но... К тому времени, как тебе придет пора занять мое место, ты будешь русалкой в самом расцвете сил, и вполне еще сможешь обзавестись дочерью, чтобы учить ее с малолетства, с мягкой чешуи! А не так, как у меня получилось... мол, успеется еще, какие мои годы, сыновья есть, и ладно! Не вышло, как видишь...

   Я подумала: этот уговор вроде бы не таил в себе подводных камней, хотя...

   — А что, если Эрвин не выживет? - спросила я негромко.

   — Воспитаешь его наследника и племянников, как должно, а когда удостоверишься, что они не пропадут, тогда и вернешься, - ответила ведьма, а я сказала:

   — Я согласна. Что мне нужно делать?

   — Плыви за мной, - ответила она, разворачиваясь с тяжеловесной грацией, и черные волосы потянулись за ней длинным шлейфом. - Приготовься, сперва будет очень страшно, а потом - очень холодно...

   Хорошо, что она предупредила! И то у меня чуть сердце не выпрыгнуло, когда я с размаху угодила во что-то вроде паутины, какую видела в саду, только очень прочной и не клейкой, а... вязкой, что ли? Я продиралась сквозь нее, что было сил, и чуть было не застряла. При мысли о том, что я могу навсегда остаться здесь, застыть и окаменеть, меня пробрало холодом. На восточных берегах находят янтарь - в нем попадаются рачки и крабы, насекомые и даже зверьки, каких теперь уже не водится на земле и в воде... Мне показалось, что я могу угодить в такую же ловушку, и через много-много лет, когда море вновь поменяется местами с сушей, кто-нибудь найдет русалку, вплавленную в прозрачный черный камень, открывшую рот в беззвучном крике о помощи, и будет долго гадать, что же за диво ему попалось...

   Спасибо ведьме - она поймала меня за руку и выдернула... куда-то.

   Здесь в самом деле было очень холодно, намного холоднее, чем в наших краях даже самой лютой зимой, а когда я взглянула вверх, то с изумлением обнаружила зеленоватую толщу льда. Судя по тому, как скудно проникал сквозь нее солнечный свет, лед был очень, очень толстым. Наверно, такой бывает только очень далеко на севере: там он не тает даже летом, а огромные отколовшиеся льдины, случается, доплывают даже до теплых морей: они так велики, что не успевают растаять до конца даже под самым жарким солнцем! Я однажды видела такую диковину: льдина была размером с трехмачтовый корабль, и это оказалась лишь та ее часть, что виднелась над водой. Под водой же скрывалась огромная гора! То-то было нам забавы, покуда течение не уволокло льдину дальше, к соседям...

   — Следуй за мной, - повторила ведьма, и я поспешила нагнать ее. - Вот сюда и попала бабушка, когда добралась до конца тоннеля. Тогда, судя по ее рассказам, лед был тоньше, а вот здесь, у берега, вода еще не замерзла, только плавала ледяная шуга... Посторонись-ка!

   Я ринулась в сторону, увидев, как она разворачивается для удара хвостом. Ох, похоже, эти украшения были нужны ведьме вовсе не для красоты: несколько ударов, силе которых позавидовал бы кашалот, и лед возле какой-то скалы дал трещину. Еще немного, и ведьме удалось-таки пробить отверстие, достаточное для того, чтобы обе мы сумели высунуться наружу. Я помогала, чем могла, отбрасывая подальше куски льда и обламывая края проруби...

   — Вот отсюда пришел мой прадед, - только и сказала ведьма и, взяв меня подмышки, подняла повыше, чтобы я сумела оглядеться. Я могла бы выброситься на лед, да только мне совсем не хотелось примерзнуть к нему!

   — Но...

   Я огляделась. Кругом, насколько хватало глаз, простиралась ледяная равнина. Небо было светло-серым, каким-то... вылинявшим, что ли, как старый парус на рыбацком баркасе. Солнце стояло почти в зените, и оно было не желтым, а белым, даже, мне показалось, голубоватым, но все равно выглядело тусклым. На него можно было смотреть, не щурясь, и оно светило, но совсем не грело.

   Даже зимой, даже на дальнем севере солнце хоть немного, но пригревает, а это было холодным! И как такое возможно?

   — Посмотри туда, - сказала ведьма, и я развернулась.

   Совсем недалеко оказался скалистый берег. Вернее, я подумала, что он когда-то был скалистым, теперь-то его покрывала толстая корка льда. Кое-где можно было рассмотреть черные силуэты - это были деревья, покрытые снегом и льдом. Вот только у нас зимой, если взглянуть на прибрежный лесок, сразу чувствуется, что он живой, просто заснул до поры до времени, и как только придет весна, деревья стряхнут снег и сосульки, расправят ветви, зацветут...

   Этот лес оказался мертвым. Наверно, когда-то это была настоящая чащоба, густая, зеленая, усеянная яркими цветами, но... Лес умер, не заснул по осени, а был убит жестоким морозом. Я могла разглядеть листья на ветвях - они не успели опасть! Такое бывает, если по осени неожиданно ударяют заморозки, но за ними обычно идет оттепель, и деревья освобождаются от летнего одеяния. Здесь же они просто застыли, будто стужа грянула внезапно и никогда больше не ослабевала.

   Теперь я вовсе ничего не понимала.

   — Бабушка была любопытна и упряма, - сказала ведьма, опустив меня в воду. Клянусь, подо льдом было намного теплее, чем снаружи! - Первый раз она плыла три дня и три ночи, решив, что где-нибудь льды закончатся. Увы, они становились лишь толще, уже и полыньи не попадались. В другой раз она выбрала иное направление и провела в пути семь суток, но вновь не нашла ничего и никого.

   — Как так? - поразилась я. - Ведь даже в самых холодных краях в воде есть хоть какая-нибудь жизнь!

   — А здесь ее не осталось, - произнесла ведьма. - Бабушка натыкалась на вмерзших в лед рыб и китов, на их остовы на дне, на затонувшие корабли, полные мертвых матросов - они не были тронуты падальщиками, над ними поработало только время и соленая вода. Снаружи на льду лежали птицы, словно замерзшие на лету и упавшие с неба, видела бабушка и животных... Дальше она не поплыла, побоявшись навсегда остаться в этом мертвом царстве.

   — Что же, этот мир замерз в одночасье? - шепотом спросила я. - Здесь даже солнце холодное!

   — Прадед говорил, когда они добрались до фей в этих краях, здесь не было жарко, но и льда такой толщины не видали даже зимой. Да и в холода тут кипела жизнь: он рассказывал прабабушке о кораблях на полозьях, чтобы скользить по льду, как сани. В общем, это и были сани, только очень большие и под парусами, - улыбнулась она. - А еще по морям ходили тяжелые корабли с огромными, окованными металлом таранами впереди и по бортам: они могли крушить едва вставший лед, а за ними шли суда полегче. Конечно, это получалось не всегда и не везде, но ты оцени красоту затеи!

   — Да, пожалуй... - кивнула я. - Киты ведь пробивают лед снизу, чтобы глотнуть воздуха, отчего же кораблю не сломать льдину сверху, чтобы пройти? Но ты опять отвлеклась! Что же здесь случилось?

   — Когда феи поняли, что преследователи висят у них на хвосте, они решили не принимать бой, а открыть проход в другой мир.

   — В наш?

   — Именно. Я говорила тебе, что просто так это не делается. Феям требуется огромное количество сил, чтобы справиться со стражами и отворить врата, и, не подкрепившись как следует, они на подобное не способны.

   — Постой, не хочешь же ты сказать, что они... - я невольно запнулась, - они вытянули жизненные силы из целого мира?!

   — Не думаю, что из всего, это уж чересчур даже для них, - покачала головой ведьма. - Однако сама я забиралась только за полторы дюжины дней пути, и там все мертво. Может быть, где-то на материках еще теплится жизнь, но туда мне не добраться...

   — Значит, феи открыли проход и смогли уйти? А прадед со своим отрядом прорвался следом?

   — Да. Спасать этот мир было уже поздно, но впереди фей ждал другой, юный и полный жизни... Наш. - Она замолчала, потом сказала негромко: - Теперь ты понимаешь, почему нужно остановить их?

   — Когда не станет защитников, пусть даже они сами уже не помнят, что именно и от кого защищают, - произнесла я, подумав, - феи высосут наш мир, как жадные пиявки, чтобы набраться сил и открыть дорогу дальше... И не будет иметь значения, русалка ты, человек или распоследняя рыбешка - все равно вмерзнешь в лед и останешься так на веки вечные!

   — Да, ты все поняла верно, - кивнула ведьма. - А теперь плывем, я покажу тебе стражей. Когда я навещала их последний раз, жизнь в них почти не теплилась, но, может быть, они все еще живы?

   — Стражи? Ты упоминала о них, но кто это?

   — Увидишь, - ответила она и нырнула, объясняя по пути: - Поскольку проход не был закрыт, то, когда у нас земля поменялась с морем местами, здесь тоже кое-что сдвинулось с места. Мой грот ушел под воду, здешний клочок суши, с которого феи отправились в путь - тоже, иначе как бы мы проплыли по тоннелю? Гляди!

   Я присмотрелась: пещера, из которой мы выплыли, таилась под утесом. Наверно, когда-то это был совсем маленький островок, однако на нем росли деревья, да какие! По-моему, они целиком занимали всю его поверхность...

   Я насчитала несколько стволов: они так тесно сплелись, что их легко можно было принять за один. На ветвях не осталось ни листьев, ни плодов, и оставалось лишь гадать, что это были за деревья. А может, я и вовсе не знала таких. Я и у себя-то на побережье далеко не каждый кустик могла назвать по имени, что уж говорить об этих гигантах!

   — Вот они, стражи, - сказала ведьма, прикоснувшись к мертвенно-серой коре. - Сперва их ударило морозом, и они не смогли сдержать исход фей, а землетрясение и морская вода совсем их доконали.

   Я нырнула глубже, чтобы поглядеть на основание ствола. Вблизи хорошо было видно, что это в самом деле сплелись деревья разных пород - рисунок коры и форма ветвей отличались.

   Внизу, где могучие корни вцепились в камень, вздыбив породу, я нашла гнездо какой-то мелкой зверюшки - от нее не осталось даже косточек. А вот в дупле, где, наверно, обитал кто-то вроде белки, а может, и птица, мне попался орех. Никогда не видела таких: в наших краях они узкие и длинные, с пористой белой скорлупой, из-за моря привозят крупные, в толстой серой кожуре, из которой детвора мастерит лодочки, и глянцевые коричневые, а где-то совсем в дальних краях растут волосатые орехи размером с голову! Говорят, внутри у них нежная мякоть, из прочной скорлупы местные жители делают посуду, а из покрывающих орехи волокон ткут циновки, ткань для одежды и даже паруса...

   Этот же был небольшим, с ноготь размером, не больше. Я пошарила в дупле еще, но только взвихрила муть. Правда, нашелся еще один орешек, продолговатый и гладкий, а еще какие-то семечки, уж не знаю, от какого растения.

   — Ну, насмотрелась? - окликнула ведьма, и я поспешила к ней, машинально сунув добычу в карман охотничьей куртки: так, бывало я заталкивала в поясной кошель то, что находила в вылазках на побережье, к затонувшим кораблям или в подводные пещеры.

   — Они уже замолчали, - сказала она, когда я подплыла поближе. - Дюжину лет назад я еще могла ощутить слабый ток жизни, но теперь... Стражей больше нет. Но они сослужили свою службу: несколько фей уж точно полегло, пытаясь прорваться!

   — Спите с миром, большие деревья, - прошептала я, погладив серую кору. - Тетя, а твои хищные полипы - они тоже вроде стражей?

   — Да, только охраняют они всего лишь мое жилище, - усмехнулась она. - Этот проход феям уже не нужен, здесь им делать нечего. Они ищут новое место Силы, а может, уже нашли, пока избавлялись от наследников.

   — Но что же это за место такое? - спросила я.

   — Прадед говорил, что когда-то их отмечали кругами камней, но кто и почему придумал такое, он не знал. Никто не знал. Возле них и внутри феи были почти что всесильны, а прочим созданиям лучше было не приближаться к таким кругам, чтобы не остаться навсегда в чертогах фей...

   — А потомки Короля-чародея могли знать, где и как искать места Силы?

   Ведьма покачала головой.

   — Вот уж вопрос так вопрос! На него у меня нет ответа. Прадед не знал. Прабабушка думала, он рассчитывал, что феи сами приведут его к тому месту, а тогда уж он возьмет их за жабры!

   — А может, так и случилось? То есть, место нашлось, но потом... - я запнулась, подбирая слова, затем окончила мысль: - У фей не хватало сил, и они решили выжидать, а потомки Короля-чародея постепенно забыли, кто они такие и что именно охраняют!

   — Все возможно, - вздохнула ведьма. - Плывем скорее назад, здесь слишком холодно... Вдобавок скоро мое зелье перестанет действовать, и что, прикажешь тащить тебя на буксире?

   — Конечно, надо возвращаться, - кивнула я и устремилась за нею следом.

   После ледяного моря в мертвом мире грот показался таким теплым и уютным... А уж после глотка из ведьминой фляжки я и вовсе согрелась!

   — Ну что? - спросила она, устроившись на прежнем месте. - Теперь веришь, что я не просто так хочу заполучить юную русалочку себе в ученицы?

   — Верю, - кивнула я. - Русалочек кругом, что звезд на небе, но не во всех течет нужная кровь, верно?

   — Да. И не у всех подходящий характер, - сказала ведьма, помолчала немного и усмехнулась: - Знаешь, я уж размечталась: к тому времени, как у тебя подрастут правнуки на суше, твои морские племянницы войдут в самую пору...

   — Тетя, ты будто не ведьма, а старая сводница, - сказала я укоризненно. - Своих сыновей бы лучше заставила жениться, тогда бы и думала... о династических браках! Мои правнуки с их детьми все же будут не настолько близкой родней, как с детьми моих сестер! Да и сама подумай, до этого еще дожить надо...

   — Твоя правда, - вздохнула она. - Глотни-ка еще, сейчас обратно превращаться будешь!

   — Спасибо, что предупредила... - выдавила я, понимая, что мне снова предстоит привыкать к ногам. Кстати, где я оставила штаны и сапожки? Ах, вот они...

   — Тебе пора, - сказала ведьма и крепко обняла меня.

   — Постой, - я угрем вывернулась из ее объятий, - но ты так и не сказала, что же мне делать! Как найти Эрвина с братьями и выручить их, как уберечь Селесту...

   — Я сказала, что помогу, чем смогу, - серьезно ответила она. - Я рассказала тебе все, что знала. Я всегда могу поднять бурю или утихомирить ее, если тебе понадобится. Я спрячу тебя и твою подругу, возникни такая необходимость. Но я знаю о жизни на земле только по рассказам и не представляю, где искать фей, место Силы, не могу предположить, куда улетели лебеди... С этим придется справляться тебе самой.

   — Неужто я сумею? - тихо спросила я. - У меня нет ни единой мысли о том, с чего начать!

   — Как ты и сказала, начни с начала, - улыбнулась ведьма. - Эрвин, ты говорила, что-то искал. Быть может, и нашел, только сам не понял, что именно. Разбери его записи. Вас покамест никто не тронет: я уже сообщила своим кузинам и подругам, что живут далеко отсюда - теперь корабли с берегов Оллемана не пройдут к берегам этого королевства. Топить их жаль, но уж полный штиль мы им обеспечим! Но не тяни, вечно так продолжаться не может - не они одни ходят по морю.

   — Я понимаю, - сказала я. - Что ж... я постараюсь сделать все, что в моих силах. А ты, тетя... Я вдруг подумала: Элиза ведь сказала - «именно в этот день», когда снимала с братьев рубахи. Что это был за день?

   — Своей головой подумай, - посоветовала она.

   — Да... сейчас... - Я подобрала камешек и посчитала на песке, мне так лучше думалось. - Верно! Самые длинные дни в году, те самые, когда лебеди могли пересечь море! Значит, им снова пришлось отправиться к другим берегам?

   — Ну откуда мне-то знать? - вздохнула ведьма. - Кто знает, что придумала фея...

   — А почему они изначально отправились именно туда? На родину Оллемана? Многие птицы улетают в иные края, летят неделю напролет, и не всегда над морем... Может быть, здесь и кроется какой-то ключ к разгадке?

   — Так поищи его, - сказала она. - Плыви, моя рыбка. Спасай своего принца и всех нас, да не мешкай. Помни о том, что завтрашний день всегда может стать последним...

   — Голос-то и вправду не отберешь? - спросила я.

   — Не отберу. И ходить теперь можешь без опаски. Не то много ты найдешь, немая да хромая! - фыркнула она. - Ну а прочее у тебя в крови.

   — Это ты о чем?

   — Попробуешь - поймешь, - загадочно ответила она. - Я ведь говорила, что прабабушка моя ведьмой не была. А вот бабушка...

   — Унаследовала что-то от отца? - догадалась я.

   — Да, но не только. После того, как она побывала за той завесой, у нее будто прибыло сил. Может быть, это переход так действует, кто знает? Я и сама, чем чаще бывала там, тем сильнее становилась, - добавила ведьма. - Правда, почернела, как головешка, сама видишь... Прежде я была не такой темной.

   — А я? - я невольно взглянула на свои руки, но особой разницы не заметила.

   Может, там солнце такое особенное? На нашем севере оно тоже греет слабо, зато светит так, что тамошние люди порой смуглее южан!

   — Ты туда один раз сплавала и времени там провела всего ничего, - фыркнула она. - Вдобавок ты другой масти, в отца удалась, наверно. Не почернеешь, так зазолотишься! И вот еще что... Дай-ка руку.

   Она взяла меня за запястье, а свободной рукой провела по своему предплечью, украшенному сложным рисунком. Тут я заморгала от удивления: он шевелился! Мне показалось, будто по руке ведьмы скользнула тонкая-претонкая черная змейка и перетекла на мою, а потом... Потом я почувствовала нечто вроде того, как если бы под кожу мне вошла огненная игла и принялась выписывать круги и спирали, поднимаясь от запястья все выше и выше, чуть ли не до самого сердца. Я попыталась было вырваться, но ведьма держала крепко...

   Теперь и моя рука была покрыта замысловатым узором, и я подумала, что придется носить перчатки, чтобы никто не увидел этакой красоты... Рано я беспокоилась: угольно-черный рисунок вдруг вспыхнул огнем, нет, золотом, а потом потускнел и совсем исчез. Вот только рука нестерпимо чесалась, как будто бы я по самое плечо обстрекалась о щупальца ядовитой медузы!

   — Вот так, - удовлетворенно сказала ведьма, выпустив меня. - На виду ему быть ни к чему. Потом проявится, как вернешься под воду. Видишь мои-то украшения?

   — А что это? - с опаской спросила я, коснувшись предплечья. Зуд понемногу утихал, но под кожей будто бы что-то шевелилось.

   — Пока - просто оберег, - ответила она. - Если тебе будет угрожать серьезная опасность, ты это почувствуешь. Спасти оно тебя не спасет, но хоть предупредит.