Оглавление
АННОТАЦИЯ
Виталина и Гамбит вместе с детства. Приют, первая любовь, первая страсть и первое осознание легких денег... Кажется, что так будет всегда, но в один момент все обрывается. Виталина решает выйти из игры, даже не представляя, чего это будет ей стоить. Гамбита сажают на долгие года, оправляя на Остров Проклятых, а обреченная на страдания девушка, во что бы то ни стало, хочет вернуть того, кто готов был когда-то ради нее отдать все, не подозревая, какое чудовище она породила...
ГЛАВА ВСТУПЛЕНИЕ
Когда тебя убивают током, когда под кожу загоняют гвозди, и пытаются вырвать из груди сердце — это больно. Но это ничтожно по сравнению с тем, когда ты видишь, как это делают с тем, ради кого ты отдашь свою жизнь, с тем, за кем ты ринешься в огонь и в воду, с тем, за кем, не задумываясь, побежишь без оглядки. Но в подсознании знаешь: это твоя вина, ты предала, перевернула не ту страницу, хотела вперед, а получилось, что нужно было назад. Читаешь сквозь строки и знаешь — обратной дороги нет. От ненависти до любви один шаг, а от любви до ненависти много бесконечная дорога и пути назад нет, он просто отрезан тобой же, надолго. Навсегда…
«Я твой Джокер, а ты моя Квин»
***
ВИТАЛИНА
— Мисс Войцеховская, вас просят пройти в зал!
Я хмуро посмотрела на куклу, вышедшую ко мне. Длинные ноги, белые крашеные волосы, вылитая Барби. Молча, без слов проследовала за ней в огромное помещение с бесконечной вереницей стульев и овального длинного, казавшегося бесконечным стола. Во главе сидел он. Тот, кто вырвал мою душу, вывернул ее наизнанку, дав мне шанс, но на деле просто протянул удавку, которую я так неосторожно взяла.
Блондинка выпорхнула из зала, и мы остались одни. Посередине зала я и он, мы вдвоем и больше никого.
— В ногах правды нет, Виталина, садись.
— Мне и так удобно, я уже насиделась.
До дрожи хотелось курить, но я не могла, это же вроде как власть, местное правительство, свои каноны, свои законы.
— Если ты волнуешься за что-то, то абсолютно не о чем, он не знает, что ты его сдала.
Сдала…. Такое слово, самое подлое и мерзкое, которое я только слышала, ненавидела его всегда и теперь сама в нем увязла, поступив, как конченая сука.
— Виталина, тебе нужно думать о Владе, он болен, я дал ему шанс на спасение. Проект запущен, и мы приложим все усилия, чтобы мальчик поправился. Он твой родной брат… твоя семья. А таких, как Гамбит у тебя будет много, поверь. Ты сделала все правильно. Если бы твой выбор был другим, твой брат бы умер. А еще тебя бы ждал пожизненный срок. Ты понимаешь, о чем я?
Я молчала. Я ненавидела себя, ненавидела всю эту Систему, по законам которой мы жили и так пытались сломать, но в итоге сломалась я, в отчаянии спасая младшего братишку. Ненавидела этот вирус, поразивший нас, колонию, и не понимала, сколько еще мне нужно пережить, и есть ли смысл чего-то вообще бороться. Что нас ждет?
Я предала того, кто готов был разорвать за меня, выдрать глотку любому, сломать, искалечить, отдать за меня жизнь. Я собственноручно вышвырнула его из своей судьбы, и сейчас даже не знаю, оправданно ли я это сделала. Спасут ли они Влада, или я больше стану им не нужна, и они убьют меня…
— Все твои мысли отражены на твоем красивом лице. Пойми, ты пожертвовала им не только ради брата, но и ради себя. Гамбит болен, он одержим идеей свергнуть меня, сломать то, что мы строили годами и там, где он теперь — ему и место! Ты не такая, ты дала слабину, поддалась чувствам и влюбилась в него, а он умело манипулировал тобой.
В глазах темнело. Черт возьми. Нет, я такая же, хотя нет, гораздо хуже. Я предала, а он бы никогда не оставил меня, ни за что, никого, особенно меня. Он был единственным человеком, который любил меня, а я его потеряла. Вот этими руками взяла и уничтожила.
— Лекции выслушаны, — холодно озвучила я. — Я могу идти, Константин?
Константин лишь заметно кивнул, а я развернулась и пошла к двери. Никто и никогда не увидит моих слез. И я не позволю себе почувствовать их на своих щеках. Эта жизнь — редкостная сука, швыряющая людей из крайности в крайность. Жизнь требует выбора. Требует жертв.
Я должна быть сильной. Я должна пережить это, как переступала через вечные неприятности и раньше. С гордо поднятой головой. С пустым взглядом. С ледяным сердцем.
Гамбит никогда не узнает о моих мыслях, но я была уверена, что он выберется с Острова и найдет меня, чтобы я понесла расплату за предательство.
И я не буду сопротивляться, позволю ему свершить наказание и погибнуть от его рук… любимых рук.
ГЛАВА 1
ДЕСЯТЬ ЛЕТ НАЗАД
ВИТАЛИНА
— Войцеховская, как ты все это объяснишь? Неделю в новом приюте и уже драка, да еще какая! У одной челюсть сломана, вторая с разбитой губой и вся в синяках!
Я стояла в нелепом коричневом платье перед высокой классной дамой, как она заставляла нас называть, точнее, как твердил нам кодекс.
— Оправдание, что это случайно получилось, мадам Яковлева, не подходит? — с вялым энтузиазмом съязвила я.
Яковлева сверкнула накрашенными глазами. Ее макияж был таким ярким, что хотелось вырвать себе глаза, лишь бы больше никогда не видеть этот ужас.
— Войцеховская, ты поменяла множество приютов, ты не забыла? Захотела на малолетку, всю жизнь по тюрьмам, как родители, и сгнить там?
Я прикусила губу до крови. Еще одно слово о моих родителях, и я ей челюсть сломаю. Точно. Так и сделаю. И плевала я на все с высокой колокольни. Яковлева, наверное, поняла, что сказала лишнее.
— Живо иди к себе! Остаешься без вечерней прогулки и… клянусь, еще одна выходка — окажешься в боксе на неделю!
Я откланялась и двинулась к двери. Вот же старая мымра.
Бокс был своеобразным помещением, изолятором, где ты все время проводил один, подобно тюрьме. Ни книжек, ни общения, еда — скудная каша — два раза в день, и все. Жестокое обращение с детьми, с несовершеннолетними детьми и подростками. Именно это и пытались изменить мои родители, как и те немногие, поднявшие бунт вместе с ними. Но мятеж был быстро купирован властями Девятнадцатой колонии — самой главной из всех двадцати.
В Девятнадцатой сидели местные власти, толстосумы за высокими стенами города, которые ни в чем не нуждались. Двадцатая и Одиннадцатая колонии были приближены к ним, остальные же семнадцать существовали в нищете. Люди выживали, не щадя себя и работая на этих ублюдков.
Мало кто решался пойти против поселения под номером Девятнадцать. Мои родители были одними из тех смельчаков, которые сумели бросить им вызов. Правда, очень скоро они поплатились за свою жажду справедливости свободой. Был ли их поступок героическим, или же безрассудным… важно ли это теперь? Ведь мамы и папы больше нет рядом.
За поднятие бунта родителей переселили в Пятнадцатую колонию. Место страшнее ада. Местные нарекли его Обителью Проклятых. Остров-тюрьма, где родители найдут свою смерть, если уже не нашли. Я больше никогда не увижу их. И мой младший брат… Он не знал маму и папу. Мне было пять лет, когда они оказались на Острове, а Влад — еще совсем крохой. У нас была бабушка, но попечительский совет Девятнадцатой колонии решил отправить нас в один из Благодатных домов (так назывались приюты для несовершеннолетних). И с тех пор наша с братом жизнь стала вечной чередой Домов. Мы не задерживались надолго на этом месте. В основном, конечно, это было моей «заслугой».
Бабушку я и Влад могли видеть раз в год, и отношение к нам было достаточно предвзятым, ведь мы были детьми бунтарей. С самого детства нам это неоднократно подчеркивали, дабы не дать забыться. Учителя и классные дамы не любили, многие дети обходили стороной. Я и братишка стали изгоями. Я бы солгала, если бы сказала, что ни разу не винила маму и папу за то, что они сделали. Ведь если бы много лет назад родители не решились на подобное преступление против Системы, то мы до сих пор были бы вместе. Горькая досада разъедала мое сердце не столь сильно за свою сломанную жизнь, как за брата. Он не заслужил такой судьбы… и я.
Мне хорошо была известна цена жизни и боли. Я знала, каково это: когда тебя ненавидят, стараются унизить, лишь бы потешить собственное бессилие, а ты маленькая и беспомощная девочка, не способная за себя постоять. Я старалась брать все удары на себя, защищая Влада. Это единственное, в чем я немного преуспела.
Когда мне исполнилось десять, в Четырнадцатой колонии в приюте в отличии от всех девочек, которые выделывали красивые па в пачках и излучали утонченность, я записалась к мальчикам на единоборства, училась драться, била боксерскую грушу, представляя, что это Константин Кроуч — нынешний Глава Девятнадцатой колонии и сын одного из Основателей Системы. По его инициативе когда-то единое, небольшое государство, которое первые Основатели кровью, потом и слезами возвели на руинах стремительно увядшей из-за страшного вируса планеты, было разделено на Колонии. Стремясь окунуть хрупкий мир в монархию и добиться как можно большей власти, Кроуч создал общины, каждую наделив определенным социальным положением. В Системе царило классовое неравенство, где богатый мог безнаказанно убить бедного. Нищенство, голод так тесно граничили с негаснущими огнями и блеском Цитадели — столицы Системы, расположенной в Девятнадцатой колонии за двумя неприступными стенами.
Системой управлял Совет и Основатели, справедливо разделив между собой обязанности и власть. Но все это полная брехня на самом деле. Всего лишь байка для простого народа, которым проще было поверить в ложь, чем искать правду. За всем стоял Кроуч. Именно он отдал приказ упечь наших с Владом родителей в Пятнадцатую колонию. Остров-тюрьма не возвращал тех, то однажды ступал на те земли. Сводя людей с ума от боли и страданий, отчаяния и разрушения, медленно и мучительно избавляя заключенных от веры в спасение.
Кроуч не раз приезжал в приюты, дарил подарки, рассказывал сказки о хорошей жизни, о том, что хочет построить еще колонии и готов на все ради населения, а я, с каждым годом смотря на его довольную лоснящуюся рожу, все больше и больше его ненавидела.
Так прошло еще несколько лет, и вот мне исполнилось четырнадцать. Нас с Владом разлучили, когда было озвучено решение перевести меня в Благодатный Дом десятой колонии. И я больше не видела его с тех пор. Как бы ни сопротивлялась, ни пыталась сбежать, меня ловили и наказывали. Снова и снова.
Узнав о том, что бабушка писала во все инстанции, пытаясь добиться над нами попечительства, но ей позволили забрать лишь Влада. Я и этому была безгранично рада. Возможно, для него еще не все потеряно. Я так сильно уповала на это, что была готова стерпеть любые невзгоды.
Это был самый худший приют из всех, в которых мне когда-либо удалось побывать. Пристанище трудных подростков. У многих родители сидели в тюрьмах и были заключенными на Острове. С этого Дома нельзя было выйти в светлое будущее, разве что в бездну, где все пропитано болью и несбывшимися надеждами. В этом приюте царили свои жестокие правила, неподчинение которым каралось увечьями. Учителя издевались над подростками, а те в свою очередь доставляли проблемы младшим.
Заступиться было некому, да и пожаловаться тоже некому. Своеобразный, крошечный Остров для подростков, обитель проклятых душ.
***
— Зачем ты только за нее вписалась? Яковлева же тебя реально в бокс посадит!
Мария, моя соседка по комнате, накручивала белую прядь волос на указательный палец, а я через решетчатые окна смотрела на тусклую лужайку, за ней высокие ворота и не верила, что в этом аду мне предстоит прожить еще четыре года до моего совершеннолетия. Дотерплю ли я? Не сдамся? Черт, да куда я денусь? Я не оставлю Влада и бабушку, вернусь к ним сразу, как только меня вышвырнут отсюда. Никогда и никому не дам их в обиду, стиснув зубы, буду жить ради них.
— Она слабая, и ей только десять исполнилось, — проворчала я. — Какого хрена Лаура у нее отбирала конфеты?
Мария скептически посмотрела на меня.
— Ви, здесь не курорт, ты это знаешь! Родители Милы на острове.
— Мои тоже, — пожала плечами я. — Это не повод отбирать у ребенка сладкое.
— Не все такие благодушные, как ты.
Я показала ей гримасу и подхватила полотенце.
— Я в душ.
Направившись по длинному коридору в душевую, я все никак не могла избавиться от грустных мыслей. Настроения не было никакого, здесь не разрешались свидания с родными, только за примерное поведение и не более раза в год, что мне, конечно же, не светит. Прошло несколько месяцев с тех пор, как Влада забрала бабушка, а я уже сгораю изнутри от тоски. Все ли у них в порядке? Хорошо ли они кушают? Я еще долго не смогу увидеться с ними, и это вгоняло меня в депрессию.
В такие моменты я искренне ненавидела родителей.
Зачем они в это полезли, зачем бросили нас маленькими? Ладно, фанатик-отец, но мама…. Она оставила своих детей на бабушку, безрассудно бросившись навстречу неприятностям, и теперь, как и отец, на Острове. Мне неизвестно, живы ли они. Туда билет в один конец. Нет писем, телефонов, ничего. Знаю, бабушка сильно тосковала. Может быть, к лучшему, что Влад не знал родителей. Я не смогла бы выдержать и его боль.
Ради чего все было?
Мама и папа хотели лучшей жизни для нас, но одного желания недостаточно для того, чтобы разрушить Систему. Кроуч и его богатеи всегда будут править балом, в то время как нам — обычным жителям колоний — остается подыхать и страдать.
Уж так устроена жизнь. Либо ты, либо тебя.
***
Все дни в Благодатном Доме тянулись как назло медленно, и сегодняшний не стал исключением. Спасали либо разговоры с Марией после уроков и в перерывах от домашних заданий, либо чтение наскучивших учебников. Ни то, ни другое не хотелось, успеваемость у меня все равно хромала, хотя Мария подтягивала.
— Гамбит вернулся, ты слышала? Месяц в боксе провел! Блин, он такой красавчик, и его друзья — Дан и Сэм — тоже.
Мария одевалась к ужину, хотя выбора в одежде особого не было. Девочки носили отвратительные коричневые платья с белым передником, высокие гольфы и изношенные башмаки. У мальчиков форма больше походила на тюремную робу.
Я покачала головой. Гамбит прославлен на многие Благодатные Дома. Везде, где бы я ни побывала, то и дело мелькали слухи об этом юнце. Гамбит звучал на все колонии, с раннего детства отличавшийся дерзким, если не сказать жестоким нравом. Насколько мне было известно, его семью убили люди Кроуча, и парень был тому свидетелем.
— У него такие глаза, такой взгляд! — не унималась Мария. — Самый настоящий псих, но… Я бы многое отдала, чтобы лечь под него.
Я уставилась на соседку в немом ошеломлении. Все ее разговоры были исключительно о мальчиках и сексе, что меня не интересовало вовсе.
— Тебе не рано о сексе думать? — хмыкнула я.
Мария скривилась.
— Шестнадцать — самое то. Не забывай, я тебя старше.
— С ума сошла? Ну, переспите вы, и он тебя пошлет!
Мария разочарованно вздохнула.
— Не переспим. У него эта блондинка и вообще много других девчонок. Думаешь, я одна такая, кто хочет быть с ним? Он самый крутой. Я слышала, что он в скором времени собирается поднять восстание против Системы!
Идиот, подумала я, но не сказала этого вслух и лишь фыркнула, поджав колени к подбородку. Почему Мария говорила об этом так беззаботно? Если произойдет вторая волна мятежа, кто знает, сколько жизней она унесет на этот раз. Все в очередной раз изменится. А Гамбита будет ждать та же участь, что и моих родителей, если он вовремя не одумается.
Мы с Владом росли без родителей. Братишка никогда не видел их лиц, а я помнила с трудом. Не осталось ни одной фотографии. Маму и папу будто стерли, и единственное, что свидетельствовало об их существовании — это воспоминания о дне мятежа и мы. Я и Влад. Их дети.
***
Ужин проходил в столовой, по квадратным метрам здесь мог уместиться целый самолет. Мой взгляд быстро метнулся по бубнящим воспитанникам. Благодатный Дом Десятой колонии принимал детей от трех лет.
Я сидела со своим классом рядом с Марией в самом дальнем углу помещения. Как и всегда давали рисовую кашу на воде, тонкий ломтик батона, скромный кусочек сыра и какао. У учителей и их любимчиков столы же наоборот ломились, но они с нами не ели.
— Ну и парашу дают. Я скоро блевать от этого риса буду… — Дин, наш одноклассник отодвинул от себя тарелку.
Я тоже была не в восторге, но понимала, есть надо. Тренер из прошлого приюта говорил, что здесь мне не дадут заниматься с моим жалким весом, поэтому я должна набирать массу с помощью еды и тренировок йогой (чем здесь и в помине не пахло). Все, что мне оставалось — самостоятельно тренироваться.
— Он реально крут!
Восторженный шепот Марии и то, как мои одноклассницы все с замиранием сердца смотрели в сторону входа, заставило меня поднять глаза. В зал вошли трое парней. Все как на подбор: рослые и высокие с симпатичными лицами. Я невольно задалась вопросом, почему раньше не обращала на них внимания? Глядя на них, определенно выделяющихся среди серой массы этого Дома, у меня рдели щеки.
Но один из троицы явно отличался. Сложно объяснить, но лишь взглянув на него, сквозь большое расстояние я ощутила исходившую от него мощную ауру и харизму и поняла, что он тот самый Гамбит. Никто не знал его настоящего имени. Чуть ниже двух остальных, темноволосый, несущий высокомерие во взгляде. Холодные, словно сталь глаза, уверенная и плавная походка.
По нему было сразу понятно, что он лидер и привык быть исключительно в первых рядах.
Парень дошел до стола у окна и вдруг обернулся. Его друзья уже садились, а он взглядом победителя обвел зал, словно осматривая свои владения. Я не успела отвернуться, уткнуться лицом в свою тарелку, вновь слившись с остальными в одно сплошное пятно, и наши взгляды встретились.
Я смотрела на него, будто загипнотизированная, не в силах отвести глаза, а он на меня. Казалось, что планета перестала вращаться. Воздух в зале почудился мне спертым. Складывалось такое чувство, что все, кто сидел поблизости, отошли на задний план. Были только его холодные глаза и я.
Я нервно сглотнула и опустила голову, уставившись на рис, но меня еще долго не покидало ощущение пристального надзора. Его взгляд пронзил насквозь, словно ледяной рукой наизнанку вывернул душу. В нем не было ничего хорошего, но и плохого тоже не было.
Взгляд лидера. Того, кто привык получать все и сразу, чье имя войдет в историю, непременно войдет, и я, черт возьми, знала это уже тогда.
***
НАШЕ ВРЕМЯ
ГАМБИТ
Холодные браслеты давно стали атрибутом моей обыденной жизни тут. Без этих нелепых оков, которые, как ошибочно полагали тюремщики, удерживали меня, не пускали на прогулку. Я стоял на вершине холма и смотрел вдаль. Со всех сторон Остров окружал бескрайний, черный океан. Водная долина слез и боли, отделявшая заключенных от родных.
Воды Смерти таили в себе множество опасностей. Помимо того, что вода была адски ледяной, так еще в ее непроницаемых глубинах скрывались искусственно выращенные рыбы-чудовища. Генетические уроды сжирали любого, кто осмелился бежать с Острова. Дно застлано ковром из трупов и костей. Казавшийся с виду спокойный океан был путевкой в один конец.
Я отошел от края холма и присел на корточки. Чудовищные воспоминания возвращались ко мне вновь и вновь, не оставляя в покое ни на день, ни на мгновение. Я сжимал руки в кулаки, злясь на себя и тех гребаных уродов, что упекли меня сюда. Но сильнее всего я питал ярость к тому, кто сдал меня.
Виталина. Моя боевая, маленькая малышка. Я дико скучал, и это чувство лишь подтверждало мою нынешнюю беспомощность. Сейчас я не мог быть с ней, был в состоянии только предаваться воспоминаниям: дням, минутам, секундам, которые проводил с Ви. Как она справлялась без меня в этом жестоком мире? Конечно, эта девчонка твердолобая, может постоять за себя, если придется, но знание этого факта не остужало пылкость моего беспокойства, которое ранило изнутри. Я лишь хотел всегда быть рядом, защищать ее, оберегать от монстров, спрятавшихся за человеческими лицами. Я бы сделал для нее все, о чем бы она ни попросила. Перевернул бы мир вверх дном, убил бы тех, кто когда-либо посмел хоть немного обидеть ее — лишь бы Ви улыбнулась. Я буду сражаться за свою жизнь на этом проклятом Острове, вытерплю любые пытки, чтобы вновь коснуться своей девочки, увидеть ее глаза и просто знать, что она в порядке.
Сплюнул, легонько пнув небольшую гальку мыском рваного ботинка.
Должно быть, я совсем свихнулся. Был настолько помешан на одной девушке, что в душе простил ее за совершенное предательство. Пора бы уже признать это.
Это на меня совсем не похоже.
Нет, черт возьми.
Я не прощал тех, кто однажды — и плевать на причину — повернулся ко мне спиной.
Не будь Ви той, кем она была, я бы прикончил ее. Не медля ни секунды. Заставил бы ее пройти через все кольца Ада, чтобы она прочувствовала то одиночество и боль, с которой я существовал последние месяца. Как захлебывался кровью в железных оковах, подвешенный на металлических цепях. А она была на воле. Все это сраное время. Жила и довольствовалась тем, что спасла своего брата.
Эта сука, лишившая надежды на новый, лучший мир не только меня, но и все наши колонии, чтобы позаботиться о своей семье.
Я был одержим любовью к ней.
Я неистово горел местью. Желание расплаты пустило крепкие корни в мою сущность, текло вместе с кровью по венам, слабым эхом звучало в тишине между ударами сердца, проникало в меня с глотками воздуха. Я впитывал все больше и больше ярости кожей, словно губка.
Я стал бомбой замедленного действия.
Кроуч, а теперь еще Ви были в списке тех, кого мой гнев не обойдет стороной, и уверенно держали первые позиции.
Я все больше рвался на свободу, чтобы вцепиться в ее горло, смотреть в некогда любимые глаза и задать единственный вопрос: «Зачем, сука? Зачем? Я ведь был готов умереть за тебя»…
***
ВОСЕМЬ ЛЕТ НАЗАД
Я касался ее губ своими губами, брал вновь и вновь, чувствовал дикий жар во всем ее теле. Знал, что Ви будут искать, что ей еще оставалось два года жить в Благодатном Доме, но больше не мог жить, тем более зная, что за стенами приюта, когда я выйду, то не увижу ее несколько лет. Не зароюсь в эти черные, как смоль, волосы, не буду терзать искушающие, сладкие губы. Не растворюсь с ней и не сойду с ума, а до ломоты в костях буду разбивать кулаки в кровь, думая, как она там. Моя маленькая девочка.
Виталина лежала на моей груди, шумно дыша, а я прижимал ее к себе все крепче, знал, что когда впервые ощущу ее всю — получу самое желанное и дорогое в этом мире, о чем грезил эти месяца, но не трогал ее, потому что она была совсем ребенком. Моим ребенком. Сейчас же, получив ее всю сполна и яростно целуя, касаясь нежных сосков, ощущая твердым членом, как она горит, не думал, что сам сойду с ума от этой сладкой пытки, что захочу остановить время, что больше не смогу без нее, весь мир кину к ее ногам, а не отпущу. Ни на шаг. Ни на секунду.
— Я не причинил тебе боли? — хрипло спросил я, проведя рукой по груди и откинув назад ее длинные волосы. Хотелось вглядываться бесконечно в черты ее милого лица, любуясь каждой черточкой.
Я прикусил Ви за сосок, шумно вдыхая цветочный аромат ее нежной кожи, и мы медленно тонули в захлестнувшей нас волне иступленной страсти.
— Нет, — шепнула она, зарываясь пальчиками в моих волосах. От ее прикосновений я взрывался изнутри, рассыпался на сотни, тысячи осколков. Вместе с ней я забывал обо всем мире и той несправедливости, хаосе и ужасе, с которыми были вынуждены мириться люди. — Ты подарил мне счастье.
Она смотрела на меня, и ее глаза сияли подобно драгоценным камням. Этот блеск завораживал, и я тоже не мог отвести от Ви взгляда. Эта маленькая сумасшедшая свела меня с ума. Помнил, как первый раз увидел ее. Черные волосы, заплетенные в косу, слегка румяные щеки, тонкие кисти и хрупкие плечи. Сперва Виталина показалась мне ничем не отличающейся от остальных девчонок. Слабой. Но позднее я выяснил, что чертовски ошибался на ее счет. Ви была сильнее многих из тех, кого я знал. Стиснув зубы, она перешагивала через неприятности и не останавливалась. Кто бы ни задирал ее, кто бы ни обижал и оскорблял, она могла постоять за себя и очень часто заступалась за тех детей в приюте, нуждавшихся в помощи. Добрая, но твердая духом, честная, и упрямства ей не занимать.
Это было странно, но в один миг я осознал, что она должна быть моей. Ви была нужна мне. А я был нужен Ви. Впервые увидев ее, я почувствовал каждой клеткой своего естества, как между нами образовалась незримая, прочная связь. Предчувствие чего-то больно кольнуло в сердце. Наверное, это был знак судьбы, что Ви — именно та, кого я подсознательно искал. Она пойдет за мной, какую бы тернистую дорогу я ни выбрал. Я почти мгновенно обрел уверенность в этом, почти так же, как и в том, что вырву глотку Кроучу за все его деяния.
Она мой человек. Всегда им будет.
Забрать ее в свою жизнь, защищать и оберегать. Тогда это были просто мелькавшие среди сотен других мысли, да и много воды с тех пор утекло, но вот Виталина лежала в моих объятиях, и я чувствовала себя едва ли не самым счастливым парнем на свете. Пришли внезапные воспоминания о том, как я искал ее взглядом в толпе на следующий день во время завтрака. Меня опутывал интерес к ее незаметной фигурке, глазам, опущенным к тарелке. Долго отказывался принимать то, что она безумно мне понравилось, хоть и была еще совсем ребенком.
А сейчас на меня взирали дегтярно-черные, затуманенные легкой дымкой желания глаза. Будто нарисованные акварелью, в них мерцали янтарные крапинки. Длинные бархатные ресницы загибались, как у куклы, пухлые губы манили к себе, а тонки руки обвивали мою шею. Я без преувеличений готов был отдать за нее свою жизнь, положить голову, склониться перед ней, порвать любого за нее, без остатка. Лишь за нее.
— Серхио!
Ее голос срывался…. Только она знала мое настоящее имя. Больше никто, даже гребаный Кроуч. Лишь ей открыл душу, впустил на свою светлую сторону. Только Ви знала всю мою силу: как умел и мог любить.
Я жадно всосал ее розовый бугорок, ладонью накрыл разгоряченное лоно, и Виталина в благодарность отзывалась протяжными, сладкими всхлипами. Я накрывал ее дрожащее тело, ощущая каждую мурашку. Вновь вошел в нее. Так туго, тепло и мягко. С огромным трудом заставил себя остановиться, чтобы не причинить ей вновь боль.
Ви прикусила нижнюю губу, капризно хныкая. Я увидел, как между ее бровей появилась небольшая складочка, и забеспокоился.
— Тебе больно, малышка? — нежно коснулся губами ее пылающей щеки, спустя несколько поцелуев языком водил по приоткрытым, немного опухшим губам.
— Я не хочу, чтобы ты останавливался, — произнесла она, бедрами двигаясь мне навстречу. — Мне больше не больно, любимый.
Я ускорил темп, не прекращая покрывать ее лицо обжигающими поцелуями. Никто до меня не вытворял с этим прекрасным, юным телом то, что сделал я сегодняшней ночью. Никто другой — ни один мужчина в этом испорченном мире — не ласкал и доводил Ви до безрассудной эйфории. Только по моей спине скользили ее ногти, оставляя на покрывшейся испариной коже отпечатки нашей первой любви.
Я двигался все быстрее, больше не сдерживая себя. Все яростнее. Теснее. Глубже.
— Люблю, — рычал ей на ухо, вонзаясь в нее, растворяясь в ней.
Она принадлежит мне. Исключительно мне. Всегда.
Она во мне, в моем сердце, в моей душе, в моей жизни.
Моя Виталина.
***
Спустя час она сидела на моих коленях, а я курил и смотрел в распахнутое окно. С некоторых пор Десятая колония славилась нижайшим уровнем жизни среди остальных коммун. Все изменилось, усугубившись, после того, как люди этой колонны решили положить конец устоявшимся законам существования Нового Мира и поддержали восстание несколько лет назад, чтобы показать, что они тоже являлись людьми и не заслуживали подобного скотского обращения. Когда был положен конец мятежу, жители Десятой превратились в ничтожеств и отбросов еще больших, чем были прежде. Всеми отвергнутые, избегаемые, ненавидимые.
— Что дальше?
Тихий голос Ви заставил меня затушить сигарету и притянуть девушку к себе поближе. Не верилось, что нам приходилось жаться по углам, словно преступникам. Не было возможности отрыто выражать свои чувства, держать ее за руку и сжимать в своих объятиях. Целовать. Наслаждаться близостью друг друга. Быть уверенным, что никто не посмеет отнять у меня Ви. Но если же у этого самоубийцы хватит извилин, чтобы посягнуть на мое, я не стану церемониться и размозжу его мозги, смешаю с грязью под своими ногами.
— А дальше, маленькая, — провел подушечкой большого пальца под ее нижней губой, облизывая свои пересохшие от сумасшедшей жажды впиться в приоткрытый, пухлый ротик напротив,— мы переберемся в Восемнадцатую колонию. Останемся там на какое-то время, — я наклонился вперед, оставляя засос на ее лебединой шее. — Подтянутся наши ребята — и будем решать.
— Меня будут искать, ты же знаешь, — с огорчением вздохнула Ви.
Она убрала руки с моих плеч, чтобы собрать и перекинуть на одну сторону свои мягкие, немного разлохмаченные волосы. Роскошные, шелковистые на ощупь и сногсшибательно длинные. Ви безуспешно пыталась пригладить их, но они непослушно становились дыбом, отчего она фыркала и бурчала ругательства себе под нос. Я готов был сутками наблюдать за этой сценой и не переставать улыбаться, как какой-то умалишенный.
— Тебе нечего бояться, когда ты со мной, — заверил я, убрав улыбку с лица.
Ви поджала губы. Ей было неуютно и страшно, несмотря на всю браваду, которую она излучала, чтобы не вызывать у меня лишнего беспокойства. Причина во мне. Не могу сказать, что идея связаться со мной была самой правильной в ее жизни. Не буду отрицать, что я действовал эгоистично, притягивая Ви к себе.
Будущее со мной означало для нее идти против остального мира. Быть на стороне, которая всегда будет обозначаться, как неверная, знаменующая неприятности и катастрофы для «блага» нашего общества. Чушь собачья, но разубедить столь огромное количество людей — задача не из простых.
В конце концов, Ви пришлось сделать сложный выбор между мной и семьей. Не проходило и дня, чтобы она не скучала по своему младшему брату и бабушке, которая опекала его. Ее ахиллесова пята. Мое сердце сжималось от боли, но я не мог ничего сделать. Я был тем, кто подтолкнул Ви на этот шаг. Заставил сделать этот мучительный выбор. Я любил ее так безудержно, что не могу отпустить ни на шаг от себя, а со своей семьей — вне моей власти — она была б в огромной опасности. Нельзя позволять себе испытывать к кому-то настолько сильную привязанность, потому что чувства делали меня уязвимым. Но не смог. И Ви не смогла.
— Мы что-нибудь придумаем, маленькая. Ты же пошла за мной, так доверяй мне.
Ви укутала меня своими волосами, склонилась к моим губам и поцеловала. Я едва сдерживался, чтобы не взять ее вновь, но для первого раза я и так много мучил ее. Целовал, кусал ее губы и не мог насытиться, хотел ее все больше и больше.
— Ты только моя, — сказал я, оттягивая зубами ее нижнюю губу.
— А ты мой, — Ви прижалась к моей груди, качнув бедрами. Мой стояк упирался в нее, и мы оба судорожно дышали, чувствуя новый прилив вожделения.
— Твой, детка, твой.
Впервые в жизни я боялся кого-то потерять. Никогда не задумывался о том, каково это: настолько дорожить человеком и отдаваться во власть безумия из страха не уберечь его. Моя жизнь не будет прежней. Стоило Ви показаться на горизонте, подобно солнцу, она озарила все мои следующие дни своим неиссякаемым блеском. Я чувствовал ее повсюду, где и как далеко мы бы ни находились друг от друга.
Выл, как волк в боксе, после очередного наказания, а она стояла за дверью и тихо всхлипывала. Я был зверем, готовым разорвать, закрыть ее собой и злобно скалиться. Любил ее. Невыносимо. До жгучей боли в груди. Это не поддающееся объяснениям чувство, которое так внезапно врывается в нашу жизнь. Тот, кто любит — не отпустит, порвет, и будет боготворить.
Я всегда был груб, с ранних лет жизнь приучила меня к жестокости. Но лишь с Виталиной я сбрасывал непосильный груз, который так долго нес на своих плечах. С ней я таял, как воск на свече. Учился понимать чувства других людей, и сам познал то состояние, когда, глядя на любимого человека, голос в голове говорил: «Ты отдашь за нее все, что у тебя есть».
Моя принцесса. Боевая малышка. В будущем женщина, которая станет матерью наших детей. Другого варианта я принимать не хотел. Когда еще между нами все только начиналось, я решил для себя, что буду либо с ней, либо ни с кем.
В страданиях есть смысл, когда знаешь, для кого сражаешься до последнего вздоха. И боль станет желанной, если это ради нее. Если это поможет ей.
Она — мое все, и мы никогда не покинем друг друга.
ГЛАВА 2
НАШИ ДНИ
ВИТАЛИНА
Я медленно подошла к стеклянным дверям лаборатории и прижалась к ним лбом. В горле стоял ком, но я не плакала, уже давно разучилась. У меня есть брат, мой брат… Я пыталась защищать его всю жизнь, но сейчас могла лишь беспомощно наблюдать за тем, как ученые-доктора пытались спасти его от вируса, нещадно поглощающего худощавое тело. Различные трубки, словно змеи, вились вокруг Влада. Его синеватое лицо выглядело безмятежным, но кожа истончилась настолько, что даже с большого расстояния легко проглядывались вены. Внутри меня все сжималось. Я молилась всем существующим и несуществующим богам о его спасении.
— Простите, здесь нельзя находиться, — молодая медсестра подошла ко мне и тронула за плечо. — Вам лучше пойти к себе.
Я скинула ее руку и пошла к себе.
Мне было мерзко от мысли, что мы с братом были зависимы от этих ублюдков. Вирус за несколько лет поглотил планету, скосив миллиарды жизней. Он свирепствовал и по сей день, но Система и Совет управления строили из себя таких же невинных жертв, хотя располагали всем необходимым для масштабного спасения и предотвращения распространения болезни. Они скрывали лекарство, так как прекрасно понимали, что, узнай об этом люди — они бы снесли тут все подчистую, чтобы обезопасить себя и свои семьи. И тогда Система пала бы, развалившись от многочисленных бунтов разъяренных жителей колоний, и ничто бы не сумело их остановить. Лишь лекарство от вируса.
Все начинается с признаков простуды. Несильная боль в мышцах, повышенная температура, кашель. Сперва болезнь протекает медленно, а потом вдруг сразу сжирает тело и разум, уничтожая в агонии. Симптомы обостряются, становясь такими, как при аутоиммунном гепатите. Это является следующей ступенью болезни, которая чаще всего приводит к неутешительному итогу. Человека настигает смерть. В жутких муках. Без малейшего шанса на спасение. Если же кому-то удается протянуть чуть дольше, то он просто-напросто теряет рассудок от адских болей, ни на миг не покидающих чертогов его страдающего, гниющего тела.
Эта участь настигла моего брата.
Двери помещения, где я временно обосновалась, чтобы быть как можно ближе к Владу, разъехались после того, как я приложила пластиковую карточку к ним. Я вошла внутрь и рухнула на диван.
Этого ли я хотела? Я не знаю, черт возьми, чего хотела вообще.
Когда сбежала с Гамбитом, упивалась страстью, собственными стонами под любимым мужчиной, сгорала от любви к нему и сейчас сгораю. Грабежи банков, ювелирных магазинов, все это уходило на сборы оружия и подготовку к очередному восстанию, чтобы свергнуть Крауча. Смотрела Серхио в рот и ловила каждое слово. Он изменил меня. Будучи против подобной дерзости, которую всю свою жизнь считала истинным проявлением безрассудства, я свернула с изначального пути и уверенно шла к тому, чтобы повторить судьбу родителей.
Закусила губу, коснулась ладонью живота. Я не хотела вспоминать все то, через что нам пришлось пройти. Я потеряла ребенка. Нашего ребенка. Ненавидела себя, презирал Гамбита. Но мне не сбежать от судьбы — я понимала. И с еще большим остервенением делала все, чтобы однажды быть выброшенной на Остров, как и моя мать.
Но когда я узнала, что вирус добрался до моего брата и убивал его, то заставила себя остановиться. Все обдумать. Вырвать с корнем сомнения и попытаться спасти Влада. Ни бабушка, ни я — мы бы не смогли простить себе, если бы позволили ему умереть.
Я поклялась Гамбиту, что всегда буду на его стороне. Что бы ни произошло — не предам его.
Я солгала.
Я оставила его.
Мысли и непрошеные воспоминания разрывали голову изнутри, учинив хаос. Я встала и медленно подошла к окну. Девятнадцатая колония утопала в ослепительном сиянии огней. Глядя на такую красоту, я невольно представила, что парю среди звезд. Они манили. Здесь все так цивильно. Словно отдельный маленький мир, огражденный от бедственного положения высокими стенами. Местных жителей совершенно не волновало, что творилось вне их Элизиума.
Как иронично, но это место стало моим укрытием. Ради излечения Влада я сдала всю информацию, которой обладала, Кроучу и Совету обо всех намечающихся восстаниях. Приложила доказательства своим словам, где были расписаны дальнейшие действия Восстания под руководством Гамбита в мельчайших подробностях. Быть сейчас вне Девятнадцатой колонии — все равно что решиться на самоубийство. Хоть Гамбит и отбывал заключение на Острове, я не чувствовала себя в безопасности. Он найдет способ выбраться и расквитаться со мной.
Ударилась лбом о стекло. Сама себе боялась признаться, что не только ради Влада я пошла на это. Ради ребенка, которого больше нет. Ради надежды, что Гамбит одумается, но он был непреклонен. Как бы Кроуч не трепался о моей неприкосновенности, Гамбит знал, что его предала именно я.
Ходила по комнате взад-вперед уже черт знает сколько времени.
Хотела ли его увидеть, жалела ли я? Да. С каждым днем все сильнее. Если бы у меня только была возможность искупить свою вину — я бы сделала это, о чем бы Гамбит ни попросил.
Но…
Этого не будет. Черт возьми. Никогда.
Мы по разные стороны, и Гамбит, в отличие от меня, никому и ничему не уступит, будет неизменно ставить свои цели выше всего другого. В первую очередь он до последнего дюйма предан самому себе. Если я покинула его, да еще так гнусно — смерть мне. Все, кто когда-то были моими товарищами, теперь ставили мое имя наряду с теми, кого собирались свергнуть и навсегда запереть на Острове. И они правы.
Я присела на диван и закурила. В ушах до сих пор эхом проносились приглушенные, но несмолкающие крики тех несчастных, которых истязали в лабораторных помещениях. Не все люди были подвержены заражению вирусом. Находились «исключения», чей иммунитет боролся с болезнью и побеждал. Но они все равно погибали — только уже от экспериментальных препаратов.
Было невыносимо каждый день наблюдать за бесконечными смертями.
Все, за что боролись мои родители, родители Гамбита, и мы — разрушено. Тому виной стала я.
***
ДЕСЯТЬ ЛЕТ НАЗАД
Я сидела в коридоре у лампы и читала. Мария давно спала, и я, чтобы не мешать ей, поджав ноги на неудобном кресле в тускло освещенном помещении, наслаждалась книгой. Роман о любви. Правда, я не особо верила в нее, считала разрушительным чувством. На что пошла мама ради этого, оставили свою семью…
Я страшилась, что любовь когда-нибудь ворвется в мою жизнь. Холод пробирал до костей. Зябко поежилась. На отоплении в Благодатном Доме явно экономили. Уже пора была идти ложиться, укрыться не совсем теплым одеялом, но все же, как-никак, согреться. Но я все не могла оторваться от захватывающей главы.
По коридору раздались тяжелые шаги. Я вздрогнула. Если это Яковлева, то мне сейчас точно достанется, но, слава богу, что это была не она. Шаги явно мужские. Интересно, кто из мальчиков и что делал на нашем этаже? Хотя многие девочки уже давно были не девственницами и к ним частенько захаживали парни, но для меня это было недопустимым.
Шаги прекратились, и через минуту я увидела его.
Книга едва не выпала из моих пальцев, поэтому я сжала ее крепче. Прямо передо мной стоял Гамбит. Нагло оперся о стену плечом, скрестив руки на груди, и смотрел на меня. Я только сейчас сообразила, что сидела в нелепой ночнушке, а его взгляд так и щупал меня везде.
Прикрыла голые ноги книгой, и ответила ему тем же продолжительным взглядом, хотя мои щеки вспыхнули в то же мгновение, как только появился незваный наблюдатель.
Напоминала себе, что нужно встать и уйти, но что-то словно задерживало меня на месте, не позволяло и шелохнуться. Да и путь к моей комнате пролегал через Гамбита, а мне меньше всего хотелось быть вблизи него.
— Привет, — его голос низкий и очень хриплый.
— Привет, — неуверенно отозвалась я.
С чего вдруг такая дружелюбность?
— Тебя с пятой перевезли? — полюбопытствовал Гамбит.
Черт возьми, он все-таки красавчик.
Я заставила себя кивнуть и сжала книгу так, что едва не порвала страницу. Мне почему-то стало не то что бы страшно, а как-то не по себе. Не могла дать объяснение этому чувству.
Парень сделал пару шагов, и у меня перехватило дыхание. Это точно был не страх. Я пыталась дать логическое объяснение своему странному поведению. И почему мое лицо так дьявольски горело?!
— Похоже, ты меня боишься, я прав? — мелодично рассмеявшись, проницательно догадался шатен. — Но не стоит. Я тебе вреда не причиню. Просто хотел спросить кое-что. Это ты Лауру и Лейлу побила? — он присел передо мной на корточки и посмотрел мне в глаза.
Его действия были такими… естественными, непринужденными, будто мы с ним давным-давно знакомы и хорошо ладили. А какие у него глаза… В них поселился холод и пустота, но даже это не затмевало их притягательность, казавшееся магическим в лунном блеклом свете. Красивой формы, глубоко посажены.
Я вся покрылась мурашками, то ли от трепета (хотя не была робкого десятка), то ли от чего-то иного.
— Я, — сглотнув, ответила.
Гамбит усмехнулся и внезапно схватил меня за запястье. Книга упала на пол, но он даже не обратил внимание.
— Знаю, что заступилась за Милу, молодец. Но больше так не делай. Заберут в бокс, а это не место для милашек вроде тебя, — он подмигнул мне с неимоверно наглой ухмылкой.
Я смотрела на него и почему-то внутри ликовала, что он заблуждался на мой счет. Милашка? Боже. Внешность довольно часто бывает обманчивой, разве нет? Мне не раз приходилось сидеть в боксе, поэтому я была достаточно хорошо осведомлена об условиях в «детском карцере». Правда, в здешний я еще не попадала.
— Я была в боксе, — с потаенным в голосе вызовом бросила я.
В его глазах зажегся огонь, он по-прежнему держал меня за руку.
— Да? И как?
Вскинула плечами, стараясь быть как можно более бесстрастной.
— Плохо. Но жить можно.
Он усмехнулся вновь, отпустил мое запястье, затем встал и внезапно стащил с себя футболку. Я сглотнула. Чего это он вытворяет? Но должна признать — тело у него что надо. Красивое, рельефно-мускулистое. Крепкий торс, покатые плечи. Гамбит повернулся ко мне спиной, и я открыла рот в беззвучном восклицании. На его спине, точнее шее был выбит порядковый номер, такой ставили воспитанникам, попадавшим в бокс не менее десяти раз. Этакие местные клейменые преступники, постоянно нарушающие законы Благодатных Домов.
Сердце сжалось, его пронзали огненные стрелы и вонзались раскаленные кинжалы. Я представила, какую боль Гамбиту пришлось испытать. Он вновь повернулся ко мне лицом, держа в руках футболку.
— Видела? Знаешь, что это?
Я кивнула.
— Знаю.
— Не позволяй этому случиться с тобой.
— Тебе очень больно было?
Он принялся надевать футболку и однобоко усмехнулся.
— Нет, я терпел, они не дождутся моей боли. Это звери, и с ними надо на их языке — по-звериному! Понимаешь?
Я еще раз кивнула. Он такой сильный, уверена, за этой невозмутимостью во взгляде скрывалось очень много испытаний.
По коридору раздался стук каблуков. А вот это точно Яковлева и походу сейчас меня отправят в бокс. Гамбит сориентировался быстрее. Схватил книгу, потом меня за руку и втащил за штору, которая полностью закрывала наши ноги. Он прижал меня к себе и приложил палец к губам. Я стояла, ни жива, ни мертва, ощущая его сильные руки вокруг себя, слыша стук его сердца. Меня еще никогда не обнимал и не касался так ни один парень. Объятия маленького брата не в счет, конечно же.
Я чувствовала, как дрожала, будто поверженная вирусной лихорадке, и всеми силами пыталась не выдать своего присутствия. Яковлева покрутилась, потушила свет и направилась дальше.
Когда стук ее каблуков стих, Гамбит первый вышел из-за шторы, вручил мне книгу и сверху вниз посмотрел на меня. Взгляд такой насмешливый, но в то же время какой-то снисходительный. Ласковый, что ли.
— Любовный роман? В любовь веришь?
Почему-то его тон показался мне оскорбительным. Выпятила нижнюю губу и сдвинула брови.
— Нет.
— Зачем тогда читаешь?
Я фыркнула.
— Просто интересно.
— Понятно, ну читай, раз интересно.
Я прижала книгу к груди. Почему не ухожу? Нужно сделать это, но ноги словно приросли к полу. Тем не менее, Гамбит все так же стоял напротив в расслабленной позе и продолжал откровенно пялиться.
Проклятье. Мое сердце, кажется, сошло с ума.
— Иди. Что стоишь?
Я качнула подбородком и посмотрела в его глаза.
— Спасибо, что помог спрятаться. По-моему, мне осталось еще немного клейма.
— Должна будешь, — хмыкнул он. — Давай, иди уже, мелочь.
Мелочь… Да как он..?!
Я прошла мимо, даже не глядя на него. Шла по коридору, еле волоча ногами, и спиной ощущала, как он смотрел мне вслед. И все же так необычно — я до сих пор чувствовала его прикосновения на своей коже. То, как он притянул меня к себе.
Этот парень определенно что-то со мной сделал.
***
ГАМБИТ
В камере, ставшей мне и еще пятнадцати заключенным домом, я прошел окну. На нем — прочная решетка. Встал у него и покосился на своих ребят. Многие из них уже давно сломались, но я знал, что их к жизни. Надеюсь, очень скоро. Мне многое повелось увидеть, пережить. Наверное, самым жестоким ударом было предательства Ви. Но я не сдался. Наоборот. Ожесточился еще больше
— Гамбит, нужны еще деньги, — ко мне подошел Дан, — сам понимаешь, охрана вечно молчать не будет.
С этим парнем я был знаком еще с детства. Нас вместе швыряли из приюта в приют, наказывали и избивали. Когда произошла облава, он так же был рядом со мной. В прочем, как и все те, что сейчас терзались в этой камере на треклятом Острове.
— Не вопрос, деньги будут, — сказал я. — Все будет, дружище. Нам главное добраться до моста.
Другой парень — Сэм — округлил глаза. Я его тоже очень давно знал.
— Посмотри на них, Гамбит… Многих неделю не кормили и там все поглощено вирусом!
Я прищурил глаза.
— Ты сдаешься?
Сэм вжался в стену, поджал белые губы и покачал головой.
— Куда ты — туда и я, — найдя в себе силы, чтобы подняться, клятвенно произнес он. — Так было всегда. Так и останется. Не сомневайся в моей верности тебе.
Я подошел к нему и хлопнул по плечу.
— Знаю, брат, знаю. Иди к ублюдкам, скажи, что деньги будут вечером.
Сэм кивнул и скрылся в глубине камеры. Дан взглянул на меня.
— Я тоже не сомневаюсь, Гамбит. Просто если не они нас грохнут, то убьет вирус!
Я ответил ему гулким молчанием. Они все были до чертиков напуганы происходящим с ними. Никто не ожидал, что Ви сдаст нас Кроучу и переметнется на его сторону. Ее поступок подорвал все, во что мы свято верили. Многие колонии разгромлены, как и надежда многих. Кто-то окончательно сломался, а кто-то, как я и мои парни, закалился и идет дальше. Мы не остановимся.
— Ты хочешь сгнить заживо здесь?
Дан судорожно затряс головой.
— Конечно, нет! но нас ничтожно мало по сравнению с ними…
— Мы всю жизнь к этому готовились, обратной дороги нет, Дан!
Он оперся о стенку, больше ничего не сказав, но во взгляде, который все еще покоился на моем угрюмом лице, я видел недосказанность. Он не решался задать мне некоторые вопросы, на которые я до сих пор непредсказуемо реагировал.
— Если ты хочешь узнать про нее, то можешь не переживать, — проговорил я, злобно оскалившись. — Я лично оторву ей голову. Я убью ее.
Дан сохранял молчание. Сказанные мною слова отдавались в голове многослойным эхом, проносились по телу буйствующими волнами. Я старался не произносить ничего подобного вслух, желая оставить мысли о ненависти к Ви при себе. Это было настолько сокровенным и причиняло мне колоссальную боль, что, делясь с кем-то, я испытывал уязвимость.
— Да, я убью ее, — с нажимом повторил я, так как чувствовал недоверие Дана. — Но тронуть ее могу только я, и умрет она лишь от моих рук.
Дан горько усмехнулся, подняв взгляд на потолок.
— Ты ее любишь, поэтому не тронешь. Не простишь, но убить не сможешь.
Я заиграл желваками.
— Плохо ты меня знаешь.
Он сполз по стене, присев на корточки.
— Если ты этого не сделаешь, то моя рука не дрогнет. Будь уверен, Гамбит. Из-за нее погибла Мария.
Я сделал шаг вперед и замер.
Что, черт возьми, я собирался сделать? Ударить его? Нет. Я не поступлю так. Дан прав. Ви заслужила быть убитой им, но… он не посмеет, так как я не позволю. Этой предательнице предстоит увидеть в лице своего убийцы меня. Никого другого.
Не раз думал, как она умрет, как когда-то погиб и я. Умер в тот же миг, когда узнал имя предавшего. Я, мои друзья, многие люди — мы были так близки к тому, чтобы нанести достойный удар по Системе и столь ненавистному Кроучу. Мы были в шаге от масштабного плана по уничтожению нынешней власти и установлению демократии. Но затем все рухнуло с легкостью карточного домика. Быстро и незначительно. Словно не было никакого плана.
Я коснулся пальцами решетки, сжал ими прутья. Они такие же холодные, выкованные из железа, как и я.
— Ви никто не тронет, — сквозь зубы процедил я. — Я не бросаю слов на ветер, Дан. Она умрет от моих рук, и эта тема закрыта.
Сделал глубокий вдох, на секунду плотно сомкнув веки. Тут же увидел до боли родной образ. Почему она до сих пор является мне, мучает своей ангельской красотой и заставляет сердце колотиться с чудовищной скоростью?
Предательство не имеет срока давности. Лампада наших чувств давно угасла.
Все кончено.
Все закончилось год назад, когда Виталина приняла решение за нас двоих.
***
ВОСЕМЬ ЛЕТ НАЗАД
Я сидел за столом и смотрел на план одного из магазинов в Шестнадцатой колонии. Проект оказался довольно занятным. Его держал один из толстосумов, денег хватило бы на многое. Я занимался чертежом плана черного входа, в то время как Ви подошла к столу и поставила передо мной тарелку с мясом. Я поднял на нее глаза.
— До тебя не докричишься, — проворчала она. — Звала Ваше Величество на ужин, но ты и ухом не повел! Засранец.
На моем лице растянулась широкая улыбка. Привлек ее к себе и усадил на колени. Все эти дни я был занят планом магазина, а ее предоставил самой себе. Моя девочка сходила с ума от тоски.
— Прости, просто дела, ты знаешь, — чмокнул ее в щеку.
Ви прищурилась.
— Какие? Я вчера слышала разговор с Даном. Что вы на этот раз задумали?
Я невинно коснулся ее губ.
— Это не для твоих славных ушек.
— Мы так не договаривались! — она возмущенно шлепнула меня по плечу. — Скажи мне. Немедленно.
Я вздохнул. Меня заводило и одновременно напрягало, что Виталина всегда добивалась своего. От нее ничего невозможно было утаить, а я старался. В конце концов, мы давно стали одним целым и врать ей глупо.
—- В Шестнадцатой колонии есть магазин. Ювелирный. Его держит один из прихлебателей Кроуча. Содержимого хватит на все, что нам необходимо сейчас.
Ви резко изменилась в лице, но пыталась сдерживать свои нравоучения.
— Ты собираешься в Шестнадцатую? Гамбит, тебя ищут!
Я усмехнулся и провел языком по ее губе. Она такая сладкая. Вся. За эти несколько дней я невообразимо соскучился. Дал ее телу привыкнуть к тому, что она стала женщиной, и сегодня вся ночь наша.
— Малышка, все будет хорошо, у нас по-другому быть не может, — пообещал я.
Ви держалась за мои плечи.
— А если без магазина?
Я послал ей категоричный взгляд.
— Я понимаю твой страх и клянусь, что никогда тебя не оставлю. Забыла, кто я? — позволил себе немного поважничать, и Виталина забавно скорчилась, закатывая глаза. — Меня не возьмут. Я буду рядом. Я дал слово. Я хоть раз за два года его нарушил?
С этим она не могла поспорить, поэтому вынуждено признала свое поражение.
— Нет.
— Тогда ты не должна переживать.
— А что я должна?
Довольно разговоров.
Я прижал ее крепче. Короткая юбка Ви задралась, когда она теснее прислонилась нижней частью тела к моей выпирающей эрекции. Пресвятые угодники. Трение наших тел ощущалось неописуемо великолепно. Ви робко опустила руку к моим штанам и взялась пальчиками за бегуном на молнии и медленно, словно искушая мое самообладание, потянула вниз. С низким рыком я накрыл ее ладонь, ускоряя действие.
Кокетливо засмеявшись и прервав ненадолго поцелуй, Ви неотрывно смотрела на меня, когда спускала боксеры и осторожно брала в свою миниатюрную ручку мой твердый член. Я громко и вымученно выдохнул, когда большим пальцем она потрогала голову, чуть надавив на нее.
— Не играй со мной, чертовка, — прорычал я.
Резко приподнял ее за ягодицы и уложил на кровать. Одним ловким движением стянул юбку, а следом в сторону полетели трусики. В темных глазах Виталины пылал огонь. Проклятье. Она уже была готова для меня. Мне не терпелось вновь почувствовать свой член внутри нее. В горле пересохло. Хотел свою малышку до боли во всем теле.
Я стянул с себя футболку и лег на Ви. Задрал ее майку, касаясь
